Главная страница | Современная русская литература | Тайна чёрной доски. Роман. Остросюжетная история одной находки

Тайна чёрной доски. Роман. Остросюжетная история одной находки
Александр Бурнышев
Первоствольный град Тула. Рушатся многовековые, не пригодные для жилья, ветхие постройки. Весь хлам с древних чердаков везут на городскую свалку, где уже орудует полукриминальная шайка «чёрных антикваров».
Молодой, некогда успешный учёный, проживающий в своей загородной хибаре (квартиру отсудили за долги), случайно находит в куче мусора загадочную чёрную доску. Именно с этого момента начинаются невероятные приключения главного героя повествования.

Александр Бурнышев
Тайна чёрной доски. Роман. Остросюжетная история одной находки

© Бурнышев А. С., 2024
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2024
* * *

Проза хорошего человека
Номан Александра Бурнышева раскрывается перед читателями постепенно. И характеры героев, и их судьбы расположены не хронологически, а по мере того, как автор наращивает художественную конструкцию. Это требует и опыта, и мастерства. Всё в романе подчинено наивысшему плану – воплощению художественного замысла. Для того, чтобы этот замысел раскрыть, автор сперва создаёт весьма разнообразный инструментарий. Он не подвержен модным и часто деструктивным веяниям. Сюжет является для него ключевым элементом романа. Именно наличие истории делает замысел продуктивным, интересным для читателей.
Бурнышев не замыкает себя в рамках линейного сюжета, история разворачивается перед нами по мере узнавания героев и возникающей необходимости узнать об их жизнях как можно больше подробностей. Поначалу он как в пасьянсе раскладывает карты героев перед нами, и мы ещё не знаем, в каком сочетании будем за ними наблюдать.
Первая глава показывает нам весьма взрывную сцену между двумя бомжами, бывшей балериной и бывшим интеллигентом. Кончается она трагически, балерина бьёт в живот ножом своего визави. Уже тут мы узнаём и о загадочном короле свалки Цыпе, и о том, что Василий, так зовут бомжа, владеет некой очень важной вещью, обнаруженной среди отбросов. И загадочный Цыпа очень интересуется ей, хотя бывшая балерина по имени Тамара крайне удивлена тем, что раритет выглядит как просто чёрная доска. Уже здесь видны характеры, передаются они не только через поступки, но и через речь. Так Василий говорит совсем не по-бомжацки, понятно, что не на помойке он родился, а привела его сюда некая роковая коллизия, а Тамара предстаёт натурой гордой, женской, на замечание Василия весьма хамского рода она отвечает импульсивно и резко: «– Ты себя в зеркале видела, девушка женского пола? К какой груди, какие причмокивания? Вместо груди – пустые варежки, ручонки как две спагетины висят».
«Услышав убийственные слова в свой адрес, оскорблённая женщина тяжело задышала, подбородок и тоненькие крылья носа сморщились от приступа нестерпимого гнева. Она молниеносно схватила кухонный нож и, не размахиваясь, вонзила в живот обидчика». По этому фрагменту, кстати, можно сделать некоторые выводы об авторском стиле Бурнышева. Это очень импульсивное письмо, строка не ровная, а с внутренними кульминациями, обрывами и взлётами. Это позволяет усилить до предела изобразительность, добиться нужной суггестивности, эмоционально приблизиться к читателю. Весь арсенал сложноподчинённых конструкций используется вполне умело.
Бурнышев умеет удивить. Так после начальной сцены, из которой можно вытягивать целые линии, сцены, бесспорно, удачной для начала крупного повествования, мы попадаем совсем в другую реальность, где выясняем, что только что нами прочитанное не более чем сон одного из главных героев, конструктора Тихона Ивановича. В дальнейшем сюжет строится по таким же принципам, где мейнстрим сочетается с неожиданными перепадами, с реминисценциями, герои возникают из прошлого в виде даже не персонажей, а влияний на судьбы. Весь расклад становится ясен только в самом конце.
Арка каждого персонажа доходит до логичного завершения, мы понимаем весь их объём, весь временной драматизм судьбы. И все они очень индивидуальны. Нет ни одного персонажа случайного, недостаточно пристального выписанного. Эта своеобразная борьба за персонажа, за его эксклюзивность идёт весь роман, она не мешает общему сюжету, а дополняет его.
Сразу скажу, не ждите здесь спойлеров. Сюжет вас захватит, его балансирование на грани реализма и фантастики, головокружительность поворотов, нетривиальность построений захватит вас, равно как и знакомство с героями, которые в конце текста становятся просто как родные. Для очерчивания границ характера Бурнышев применяет и приём рассказа о жизни в прошлом, и набор действий, которые показывают суть человека, он изучает причины поведения, он всем даёт шанс, даже тем, кто может изначально вызвать отторжение.
Ещё хочется отметить несколько важных обстоятельств. Бурнышев хорошо знает историю страны, ситуация с тайной из прошлого описана без всяких выдумок и передержек.
Он тщателен не только в историческом контексте, но и в любой теме, к которой прикасается. Если у героя болит рука, то мы узнаём самый точный диагноз во всех медицинских подробностях и терминах. «– Что скажете, доктор, насчёт пальцев? Это навсегда? – Гость встал и, как бы оправдываясь, понимая серьёзность заболевания, начал объяснять: – Эта болезнь названа в честь французского хирурга Гийома Дюпюитрена. Он впервые подробно описал методы оперативного лечения. Считается, что это наследственное пролиферативное заболевание соединительной ткани с вовлечением ладонной фасции, проще – сухожилий. Они утолщаются и укорачиваются. Пальцы сводит за счёт подкожных тяжей. Выход один – операция».
И последнее… Закрученный лихо сюжет, детективная подоплёка ничего общего не имеют с бульварщиной. Перед нами проза высокой пробы. И самое главное – это видно в каждой строке, написана она человеком сострадающим, добрым, хорошо знающим жизнь и людей, сдабривающим самые пикантные житейские истории изрядной порцией юмора.

М. А. Замшев, главный редактор «Литературной газеты», Председатель Правления МГО Союза писателей России, Президент «Академии поэзии», член Совета по развитию гражданского общества и защите прав человека при Президенте РФ

О чём книга
Хотите фантастики? Всегда пожалуйста, сколько угодно: НЛО, внеземной контакт, новый целебный препарат эйфорин, гостевая душа с планеты Всея, полёты на грависковородках и много всякого другого.
Земного, более реального? Ноу проблем: тут вам генерал городской свалки Цыпа с бубновым перстенёчком на пальце. Охота за Петровской иконой, из-за которой чуть не отправятся на тот свет известная балерина и физик-ядерщик.
А как же без любви, романтики? И это имеется в наличии. Два катета не поделили гипотенузу любовного треугольника. Клинок мстительного горца не смог пронзить грудь соперника. Позже они встретятся на поле боя второй чеченской войны.
И, конечно же, о сегодняшнем дне. Герои отнюдь нелёгкой собственной судьбы пытаются разобраться в злободневных, казалось бы, самых неразрешимых вопросах, касающихся нетрадиционных сексуальных отклонений, неизлечимых заболеваний, таких как СПИД и аутизм.
Автор отважно берётся разрабатывать эти глобальные темы, не идя вразрез с принятым законом о запрете пропаганды ЛГБТ, особенно среди детей. Законодательные меры в России приняты вовремя, чтобы исключить грязную спекуляцию на гендерном несоответствии некоторой части населения: этим людям выпала нелёгкая доля смиренно нести свой земной крест с физическим телом одного пола, но жить с душой противоположного. Этот вопрос глобального значения остаётся открытым во всём мире.
Александр Бурнышев очень аккуратно подводит читателя к тому, что не следует притеснять и презирать таких людей, но и «нетрадиционникам» нужно навсегда забыть о том, чтобы открыто проводить гей-парады и прочие мероприятия, оскорбляющие чувства верующих, устоявшиеся нормы морали.
Есть общества слепых, глухих, инвалидов детства. Масса гипертоников, язвенников. Тем не менее они не пытаются выделить себя в отдельный вид «гомо сапиенс», не устраивают шабашей и карнавальных шествий. Молча и смиренно принимают выпавшие на их долю безрадостные моменты судьбы.
Не упущено из виду и то, как главный герой нашего времени, не воевавший, не служивший ни единого дня в армии, тем не менее оказывается в одном строю защитников своего Отечества.
Роман «Тайна чёрной доски» органично дополнит серию книг «Документальная фантастика», организованную в 1996 году писателем Александром Константиновичем Глазуновым.

Часть первая

Ужасна женщина во гневе
– Вася, вставай! Тебя Цыпа зовёт.
Женщина наклоняется и тянет за полу пиджака. Единственная пуговица застёгнутого лапсердака отскакивает и начинает выписывать кренделя на грязно-сером полу.
– Ну вот, последнюю оторвала, – недовольно бурчит парень и свешивает худые босые ноги с топчана. Сухой цвет потрескавшихся пяток, чёрный клубок волос на помятом лице дополняют общую палитру холостяцких, неухоженных апартаментов.
– Цыпа мне не начальник, пусть на свалке своими бомжами командует. Чего ему надо? – Василий тянется за алюминиевой кружкой. – Подай попить, а то буксы горят после вчерашнего.
Женщина сочувственно качает головой:
– Понимаю, понимаю: всё выпили, не оставили.
– А чего дармовое жалеть. Цыпа принёс аж две бутылки и закуску. С колбасы плесень смыли. А хлеб размочили, пошло всё за милую душу.
Дама услужливо берёт кружку, подходит к оцинкованному бачку в углу. В хибаре раздаётся дребезжащий «колокольный» звон.
– Бачок пуст, су-ёк. Ни капли нет.
– Да не стучи ты, и так башка трещит. И нечего издеваться: на импортных языках докладывать. Лучше сходи до родничка, тут рядом. Сейчас там окультурили, трубу подвели. Томочка, Тамара, как друга прошу.
– Ага, как пить – так с хозяином свалки, а как за водой – так Томочка, Тамара…
– Я не виноват, что тебя Цыпа не позвал. Вы же с ним в одном вагончике ночуете.
– Он сказал, что тет-а-тет хочет с тобой одну тему обсудить. Так что расскажешь всё как на духу. Иначе сам за водой по жаре потёпаешь.
– Ладно, ладно, реченька моя, спасай страждущего, нутро полыхает.
Когда женщина вышла, Вася прильнул к окошку, чтобы, превозмогая посталкогольный синдром, лишний раз полюбоваться лебединой походкой бывшей балерины. «Надо же, титьки болтаются, как мешочки с кефиром в мягкой упаковке, а зато шаг каков: носочки плавно тянутся вперёд, голова вскинута, как у сахарного петушка, локти слегка прижаты к туловищу, а исцарапанную, замызганную бадейку несёт не размахивая, словно это хрустальная ваза либо какой другой хрупкий сосуд».
Хозяин жилища коротенько знал грустную историю подружки со свалки.
До того как был подписан окутанный алкогольными парами Беловежский «сговор» о развале великой страны, Тамара Успешаева блистала на сцене театра оперы и балета. Во время постановки спектакля «Спартак» на музыку Арама Хачатуряна партнёр не удержал балерину, она получила травму спины. Поправилась быстро, но о карьере артистки пришлось забыть. Даже после небольших нагрузок боль в спине напоминала о трагическом падении, исковеркавшем судьбу талантливой танцовщицы. А тут нагрянула смена эпох, ветер перемен подхватил упавшую не только телом, но и духом девицу и швырнул её вначале на обочину, в объятия дальнобойщиков, а затем и вовсе на городскую свалку, где её пригрел «помоечный генерал» Цыпанков.
– Отпустило? – сочувственно спросила «реченька», увидев, с какой жадностью и с подыкиванием Василий осушил полную кружку родниковой воды.
– Спасибо, родная, сам бы не дополз, выручила.
– Ну рассказывай, чего генерал домогался? А я пока разогрею тушёнку с привезённой просрочки из универсама, с которым у Цыпы левый договор на поставки. Он в обмен даёт магазину своих шаромыг для подсобных работ на улице.
– Бартер, всё как у людей…
– Ещё какой. Ты ведь тоже подвизаешься на нашей свалке, хотя живёшь в собственном домишке. Так ведь?
– Вот то-то и оно. Из-за этого Цыпа и припёрся, что я нарыл в мусоре одну вещицу, привезённую со строительной площадки, где рушат старинные постройки. Чего там только нет: допотопная одежда, гнутые медные самовары, подковы, удивительной резьбы дверные ручки, даже кирпичи с царским клеймом.
– Да, да, знаю об этом, – перебила Тамара. – Мимо Цыпанкова это не ускользнёт. А ты, значит, что-то заныкал, упёр из-под носа? Поэтому послал меня за тобой, чтобы ещё раз поговорить, но уже на его территории?
– Не знаю, может, опять из-за чёрной доски или по другому поводу. Но я по-любому не пойду.
Женщина оторвалась от дымящейся сковородки с тушёнкой, домиком изогнула подведённые тонкие брови.
– Из-за какой-то доски весь сыр-бор разгорелся? Прямо как многоактный спектакль с экзотическими декорациями в виде мусорных терриконов и стаи живых ворон.
Балерина пожала худенькими плечиками. Под лёгкой футболкой сложенными крылышками проступили плоские косточки лопаток.
– Доска?! Да ещё и чёрная, с кладбища, что ли?
– Да ну тебя! Скажешь тоже – с какого кладбища? Говорю же: дома старые ломают, весь хлам с чердаков сюда везут. Я накануне прилипшие к моему штакетнику бумажные листы насобирал, ветром со свалки нанесло. Зимой печку будет чем растапливать. Хотел у вас на правах соседа ещё чего взять на растопку да кой-какой обувкой разжиться, а наткнулся на старинную икону, их раньше чёрными досками называли. Советский писатель Владимир Солоухин целую книгу посвятил этому. Специально ездил по деревням, выпрашивал древние церковные раритеты, чтобы уберечь от советского беспредела русское культурное наследие. Не все соглашались расстаться с семейными реликвиями, подозревая в нём обманщика, антиквара-перекупщика. А некоторые члены, боясь потерять партийный билет, просто выбрасывали бесценные иконописные творения на чердак, где они покрывались чёрным слоем забвения. Как и моя находка.
Василий наклоняется и достаёт из-под топчана мусорный раритет, который даже с натяжкой иконой-то не назовёшь.
Помощница ставит на стол сковородку, изнемогающую от ароматного блаженства.
– И ты называешь это бесценным раритетом? – балерина брезгливо кивает в сторону грязно-чёрной доски. – Поешь лучше и не марай руки об этот бесполезный кусок деревяшки. Я вся заинтригованная была, когда Цыпа ни с того ни с сего послал за тобой. Потому что перед этим они с торгашом из супермаркета о чём-то долго шептались. Неужели и правда из-за этого дерьма, на котором не разберёшь, то ли Иисус, то ли Никола Чудотворец. Вместо лица подгоревшее дно сковородки, ни глаз, ни губ, ни носа не разобрать. Вы что, мужики, с ума все свихнулись? Думаете, кто-то позарится на это утильсырьё? Жаба душит, шелест купюр мерещится?
Тамара присела на топчан, с усилием, небрежно оттолкнув к стене икону.
– Тяжёлая, зараза! Разбухла, видать, на свалке…
– Да нет, вряд ли разбухла. Она плёнками была укутана.
– А давай ею помойное ведро накроем, прёт из него, спасу нет.
– Делай что хочешь.
Тамара водружает чёрную доску на цветное от ржавчины мусорное ведро. Сполоснув руки, садится рядом с хозяином.
– Как всё надоело! Так хочется вырваться из заколдованного круга, чтобы начать нормальную бабскую жизнь! Так хочется родить ребёнка, нюхать его ссанки, мыть и целовать нежную упругую попку, стирать пелёнки и слышать его первые «агушки», ощущать на груди причмокивающее прикосновение тёплых детских губ.
Пронзительное признание балерины-бомжихи произвело на Василия эффект разорвавшейся пусть небольшой, но оглушительной бомбы. Его ещё не совсем убитый организм потихоньку испарял остатки похмелья, мозг обретал привычную для кандидата технических наук ясность и чёткость изложения мысли.
Он деловито поскрёб хлебной корочкой по дну сковороды, собрал в кучку остатки тушёнки и ловко закинул всё это в рот.
– Ты себя в зеркале видела, девушка женского пола? К какой груди, какие причмокивания? Вместо груди – пустые варежки, ручонки как две спагетины висят. За бровями хоть и следишь, пропалываешь по привычке, а глаза тусклые, нет жизненного, лучезарного блеска. Высохла как вобла. Её хоть к пиву употребить можно. А тебя? Чем рожать-то собралась и от кого? От ублюдка на свалке? – в душе Василия уже не впервой ехидно шелохнулся червячок ревности.
Услышав убийственные слова в свой адрес, оскорблённая женщина тяжело задышала, подбородок и тоненькие крылья носа сморщились от приступа нестерпимого гнева. Она молниеносно схватила кухонный нож и, не размахиваясь, вонзила в живот обидчика. Охнув, он зажал рану руками, инстинктивно пытаясь склеить рваные края, но сквозь пальцы уже медленно и несокрушимо выпирали окровавленные кишки.

Конец конструктору?
Тихон Иванович проснулся в холодном поту. Откинув с груди одеяло, пошевелил пальцами обеих рук, до боли сжал кулаки.
– Фу-у-у! – выдохнул с облегчением. – Приснится же такое…
Произнёс вполголоса, но и этого хватило, чтобы проснулась жена.
– Тиша, что случилось, почему не спишь?
Тихон Иванович начал нашаривать тапочки.
– Ну чего ты шуршишь, включи свет, раз уж проснулись оба.
Светлана Афанасьевна тоже встала, накинула халат. Вышли на кухню. Она включила чайник, села напротив, подперев ладонями подбородок. Полусонно спросила:
– Всё ещё двигатель до ума доводишь? Так он уже принят, на ракете испытан.
– Так точно, ваше Светлейшество. На боевых пусках ни одного отказа. Только ракеты ни при чём, здесь дело серьёзнее.
Тихон Иванович встал, выключил чайник, стал в шкафчике искать заварку.
– Где у нас чёрный?
– Зачем, завари зелёный, после чёрного не уснёшь ведь…
– Да как тут уснёшь, когда сны такие, что волосы дыбом. Вернее, пальцы.
Тихон Иванович протянул руки в сторону жены.
– Приснилось: я у пульмана, хочу взять карандаш и линейку, а пальцы не слушаются, не сгибаются и не разгибаются. Наклоняюсь, беру зубами карандаш, неосознанно вожу по ватману. Отстраняюсь и с ужасом читаю: «Конец конструктору». Представляешь, Светик, мне, отдавшему любимому делу полжизни, и вдруг – конец! Хорошо, что проснулся и пальцы, слава богу, работают.
Тихон Иванович тем не менее с опаской обхватил остывшую чашку с чаем. Не допив, отнял руку, выбил дробь по столу.
– Ну и чего ты паникуешь. Это всего лишь сон, всему верить, что ли?
Светлана Афанасьевна сполоснула чашки, нежно накинув полотенце на шею мужа, устало сонно протянула:
– Пойдём спать, утром обсудим.

Кузня сатаны
Заводское конструкторское бюро жило своей обычной, будничной жизнью. Инженеры сосредоточенно склонились кто над чертежом, кто над компьютером. Лишь Тихон Иванович никак не мог привести свои мысли в порядок: кошмарный ночной сон никак не шёл из головы. Сослуживцы заметили необычное состояние коллеги, но спросить не решались – мало ли что могло дома случиться.
Собрав волю в кулак, Чугунов благополучно провёл рабочий день, но он впервые не принёс ему удовлетворения.
«Конец конструктору, конец оружейной карьере, – смертельной морзянкой стучало в мозгу. – Но откуда такие мысли? Последняя разработка ракетного двигателя получила высокую оценку не только руководства завода, но и по достоинству оценена самим президентом. Почему так щемит сердце? Тревога на душе?»
Тихон Иванович сознавал, что причиной тому – злополучный ночной сон. И жена не на шутку всполошилась, хотя всячески пыталась упокоить супруга.
Поднявшись на крыльцо своего подъезда, Тихон Иванович привычным движением набрал номер своей квартиры на клавиатуре домофона. Раздался мягкий металлический щелчок. Потянулся к дверной ручке, но ударился костяшками пальцев о металл. Жаркая волна ужаса окатила всё тело: «Что за чертовщина? Неужели сон сбывается?»
Второй рукой попытался распрямить сведённые судорогой пальцы, но пронзительно-острая боль вызвала только короткий вскрик. На лбу выступил холодный пот.
– Не срабатывает домофон? – раздалось за спиной. На крыльцо поднялся сосед, недавно вселившийся в этот дом, как, собственно, и сам Тихон Иванович: его старинный, унаследованный от предков особнячок попал под снос. Конструктор смущённо спрятал руку за спину.
– Позвольте взглянуть, – сосед осторожно коснулся его локтя. – Не пытайтесь силком разгибать, это чревато переломом. Вы, насколько мне известно, работаете на оружейном производстве, ведущий конструктор. Слало быть, не выпускаете из рук чертёжные принадлежности. И это из года в год, так?
– Ну допустим, – неохотно подтвердил ветеран. – Шестой десяток за пульманом, не считая учёбы в мехтехе. Мои прадеды, Чугуновы, ещё с самопальных доменных печек у себя во дворах начинали. С самим Виниусом были знакомы.
– Простите, а кто он, этот Виниус?
Тихон Иванович, словно забыв о своей нешуточной проблеме, с вдохновенной гордостью пояснил:
– Голландец, один из первых иностранцев, получивших разрешение от русского царя искать руду под Тулой и строить железоделательные заводы. На них мои предки и отливали пушки, ядра и чугунки, те самые, в которых в деревнях по сю пору картошку варят.
Сосед широко улыбнулся.
– Оттого, наверное, и фамилия ваша – Чугуновы?
– А то как же! – с ещё большей гордостью подтвердил потомок прославленных оружейников. – А ты догадливый, сынок. Слышал, ты доктором работаешь. Заходи вечерком, руку мою посмотришь ещё раз, пояснишь, что к чему. Если пальцы не разогнутся, для меня это катастрофа.
Стоя у своей двери, Тихон Иванович никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Левая рука, непривычная для подобных действий, не слушалась. Жена услышала странную возню за дверью, открыла. Растерянное лицо мужа взволновало её.
– Тиша, ты что, выпил? Чего руку-то прячешь, входи!
Увидев скрюченные пальцы, Светлана разрыдалась, прильнув к супругу.
– Надо к врачу… давай скорую вызовем, может, это не так уж и страшно. Может, от переутомления.
Тихон Иванович, не развязывая шнурков, чего до этого ни делал никогда, скинул туфли, устало отстранил жену.
– К врачу не надо, он сам позже зайдёт, сосед Дима из новых жильцов.
Вечером Светлана Афанасьевна напекла пирожков, заварила чай с душистыми травами.
Дмитрий не заставил себя долго ждать: его как хирурга заинтересовал случай с заболеванием именитого соседа. Доктор прекрасно понимал, что это контрактура ладонного апоневроза. Но она не возникает сиюминутно, копится годами. Значит, конструктор просто не придавал значения первым признакам патологии, сваливая это на загруженность работой, продолжая усугублять плачевное состояние сухожилий.
За чаем хозяева с радостью показывали старинные семейные фотографии, называли имена смурных, бородатых мужиков.
– А это мой прадед, – хозяин ткнул пальцем в снимок, на котором был запечатлён статный мужчина в военной форме с большой красивой иконой в руках. – Этот бесценный святой образ подарил лично тульским оружейникам Пётр Первый, когда удостоил чести посетить особнячок моих древних родственников. Жаль, после революции эту икону пришлось спрятать на чердаке, хотя она, как семейная реликвия, трепетно передавалась из поколения в поколение. Мой отец – старый большевик, я тоже партийный, поэтому не принято было выставлять напоказ пережитки прошлого. Так и валялась иконка на чердаке, пока дом под снос не попал. Прервалась наша семейная традиция по передаче царского подарка. Заднюю сторону иконы кто-то из Чугуновых отделал червлёной медью, на которой тончайшей гравировкой оставляли свои имена наследники. Сам понимаешь, Дима, за хранение подобных вещей в недавние времена можно было с треском из партии вылететь.
Глядя на пожелтевшие фотографии, гость с каким-то внезапно возникшим волнением ощутил дух истинных, коренных туляков с их неспешной основательностью, затаённой хитринкой в глазах и всепобеждающим русским «Ничего! Живы будем – не помрём, кому надо – нос утрём!».
Закончив с фотоснимками, Тихон Иванович извлёк из небольшого сундучка пузатый пакет, в нём оказался обыкновенный чугунок.
– Мой дед в таком гвозди хранил, – оживился гость. – А для вас, я так понимаю, это ценная реликвия?
– Ценная – не то слово…
Хозяин осторожно опрокинул сосуд, на стол с грохотом высыпались металлические предметы. Дима привстал и вслух прочитал на наружной стороне донышка: «Чугуновъ и сыновья». Он как мальчишка стал азартно рассматривать маленькие ядра, ствол пушки, плуг и борону с острыми шипами.
– Выходит, Тула не только оружие ковала, – рассмеялся доктор.
– Конечно. Весь крестьянский сельхозинвентарь отливали и ковали. Наши игрушки – свидетельство тому. Для нас со Светланой Афанасьевной это бесценная память поколений, так сказать, привет из прошлого. А такой привет, сам видишь, не стареет, не ржавеет.
Тихон Иванович убрал со стола семейные раритеты, подсел к доктору, вытянул руки.
– А теперь перейдём к моему инвентарю. Я без рук – что боец без ружья, что пахарь без плуга, – он опасливо покосился в сторону кухни, где хлопотала жена, и вполголоса добавил: – Что баба без языка.
Доктор утвердительно кивнул:
– Это вы точно подметили, насчёт языка. Их надёжный орган защиты и нападения.
– Не то что у вас, у мужчин: кулаки, ракеты, пистолеты, – парировала Светлана Афанасьевна, так как, озабоченная состоянием мужа, внимательно прислушивалась к разговору. – Языком иногда можно большего добиться, чем стрельбой. А потому насчёт баб вы как-нибудь поаккуратней, а языки у нас у всех одинаковые – красные.
Все хором рассмеялись. Хозяйка поставила на стол очередную порцию горячих пирожков, подсела напротив и с умоляющей надеждой спросила:
– Что скажете, доктор, насчёт пальцев? Это навсегда?
Гость встал и, как бы оправдываясь, понимая серьёзность заболевания, начал объяснять:
– Эта болезнь названа в честь французского хирурга Гийома Дюпюитрена. Он впервые подробно описал методы оперативного лечения. Считается, что это наследственное пролиферативное заболевание соединительной ткани с вовлечением ладонной фасции, проще – сухожилий. Они утолщаются и укорачиваются. Пальцы сводит за счёт подкожных тяжей. Выход один – операция.
Доктор сочувственно вздохнул и подсел к больному.
– Тем не менее, не исключая наследственный фактор, хирург считал, что заболевает тот, кто вынужден длительное время сжимать точку опоры в руке. А вы, Тихон Иванович, всю сознательную жизнь сжимали чертёжные принадлежности, ваши пальцы постоянно находились в напряжённом, сжатом состоянии. Возникло фиброзное перерождение ладонного апоневроза. И первыми перестали слушаться, – доктор легонечко постучал по согнутым пальцам, – безымянный и средний. Так?
Тихон Иванович неуверенно пожал плечами.
– Всё верно, доктор, – подключилась Светлана Афанасьевна. – Именно эти пальцы я и раньше пыталась ему разминать, вроде отпускало, и вдруг такое…
Хозяйка закрыла лицо и, не сдержав слёз, вышла из комнаты. Конструктор тоже встал и начал медленно прохаживаться, что он всегда делал, когда нужно было успокоить рой мыслей, возникающих в момент наивысшего напряжения мозга.
– Понимаешь, Дима, в последнее время я стал всё чаще задумываться: а так ли прожил, тем ли делом занимался? Получается, что кто-то нажал кнопку, и моя ракета полетела – уничтожать, разрушать, нести смерть. Недаром одно из наших изделий натовцы окрестили «сатаной». А ведь доставил его к месту назначения мой движок, моё детище, за которое я и мои сослуживцы получали награды. Чем выше разрушительная сила, тем больше премия. Убойный парадокс нашего времени, когда на всей Земле идёт всеобщая грызня за власть, территории, деньги. Умом понимаю, что по-другому нельзя: потенциальные враги не дремлют, терроризм, неонацисты поднимают головы, чего стоит одна Украина. Наша территория многим глаза мозолит, а душа всё равно не на месте.
Тихон Иванович пододвинул стул ближе к доктору, сел и обречённо заключил:
– Может, оттого и рука перестала меня слушаться, чтобы я остановился, покинул кузню сатаны? А? Что скажешь, доктор?
Дмитрий сел напротив, обеими ладонями обхватил кисть конструктора.
– Как можно такое допустить? Благодаря вашим ракетам мы сейчас сидим и уплетаем за обе щеки чудесные пирожки, спокойно спим, ходим на работу, занимаемся любимым делом. Мне даже неловко как-то, что я, молодой, словно наставляю вас, учу жизни. Но посудите сами, если лошадь, повинуясь команде, свернула с дороги и увязла в болоте – кого винить? Лошадь? Или неправильные вожжи?
Неожиданно лицо хозяина расплылось в добродушной улыбке, припомнился эпизод из советской кинокомедии про водовоза.
– Ясно кого! Водителя кобылы!
– То есть того, кто держит вожжи, нажимает на кнопки. Так что ваши послушные лошадки ни при чём. Слава богу, что благодаря вам и всем тулякам-оружейникам они у нас есть. А что касается болезни Дюпюитрена, так у меня на приёме был простой электрик, в ЖКХ работает, к созданию оружия непричастен. Всю жизнь сжимал отвёртку, мелкие винтики, болтики. Вот контрактура его и настигла. К тому же он увлекался водочкой, пальцы пришлось ампутировать.
Тихон Иванович резко отдёрнул руку, его ни на шутку испугали слова про ампутацию.
– И меня будете резать? Только учтите, я шибко водочкой не увлекаюсь.
– Никто вас резать не собирается, это крайний случай. Для начала пройдёте обследование, я подскажу какое. Потом мы с коллегами решим, оставлять вас в живых или нет.
Вот так, на шутливой ноте, закончилась встреча соседей, которых свела банальная контрактура ладонного апоневроза.

Реактивная ступа Бабы-Яги
На пенсию провожали известного конструктора с пышной помпой. Были речи во славу тульского оружия, в создание которого весомый вклад внёс Тихон Иванович Чугунов. В заводской ДК даже артистов пригласили. Звучали песни, отплясывали «Яблочко». Ветеран труда интеллигентно улыбался, без особого энтузиазма хлопал здоровой рукой о скрюченные пальцы правой кисти и лишь оживился, когда со сцены молодой артист хорошо поставленным голосом начал читать стихи.
Была слобода
Кузнецкою, вольною.
Стала столицею
Первоствольною!
С Тулой связано
Моё творчество,
Пахнет порохом
Моё отчество.
Вместо «Градов»
Видеть рад бы я
Блох подкованных
И вязь оград.
Но у истории
Есть моменты,
Когда ссорятся
Континенты.
Нападают -
И в результате
Для всей России
Мой город – кстати!
Не самоварами
И не жамками,
Встречала Тула
Недругов танками.
Смертельным свистом
Для вражьих душ
Летел фашистам
Привет «Катюш».
Чтоб враг не смел
Играть в подначки,
У Тулы есть
Всегда в заначке:
Запас стволов,
Талант людей
И арсенал
Взрывных идей!
Директор завода, приобняв новоявленного пенсионера, на весь зал объявил:
– Дорогой Тихон Иванович! Мы провожаем тебя на заслуженный отдых ввиду приключившейся болезни руки, но твой мозг продолжает функционировать, есть порох в пороховницах, поэтому знай: ты остаёшься у нас как бы в заначке, из оборонки на пенсию не уходят…
Последние слова захлебнулись шквалом аплодисментов.
На торжественном застолье Чугунов долго не задержался. Ему впервые за долгие годы совместной жизни не хотелось видеть любимой жены, соседей, друзей и коллег по работе. Он быстро попрощался, сел в такси, но домой не поехал.
– Давай до Белоусовского парка, – уставшим голосом попросил водителя.
– А у меня другой адрес в заявке.
– Ничего, слегка подкорректируем орбиту движения, компенсируем.
За последние годы лесной массив в центре города заметно преобразился, появились асфальтовые дорожки, новые аттракционы, спортивные площадки. Дышалось легко и свободно, дым «Тулачермета» не достигал жилых кварталов. Осень потихоньку общипывала притихшие деревья. Оголившиеся ветки проволочно торчали во все стороны хаотично и ершисто, навевая и без того грустные мысли. Мало того что работу потерял, так ещё и от единственной дочери никаких вестей. Вышла замуж, уехали в Пермь, выступала на сцене. Вроде складывались неплохие перспективы, и вдруг – коротенькие звонки. Позже и они прекратились. Недаром говорят, что одна беда в дом не приходит.
Чугунов присел на лавочку, вытянув ноги, тяжко выдохнул:
– Ну вот, и для меня наступила осень, выперли на пенсию… Гу-у-ляй, Вася!
При последних словах под скамейкой послышалась возня, кряхтение, и на свет божий явилось нечто обросшее, в потрёпанной кожаной куртке, в стоптанных зимних ботинках, из которых как-то очень вертикально параллельно тянулись худые безволосые ноги.
– Вася, – пролепетало Оное. – Я штаны в пруду состирнул, сейчас надену… высохли, наверное.
Он сдёрнул с куста неискусственно потрёпанные некогда синие джинсы, присел на краешек скамейки, не снимая обувь, в один приём протиснул параллели ног в обе колом стоящие штанины, а вместо ремня крутанул на поясе проволочку.
– Ремень потерял? Или порвался? – сочувственно спросил Тихон Иванович.
– И потерял, и порвался… всё рухнуло, в один миг. Фенита ля, тра-ля-ля.
– Вы артист?
– Да какой там. Бывший физик, в Политехе преподавал, в Бауманке работал, пытался устоявшиеся научные парадигмы низвергать, подчёркивая собственную индивидуальность, что противоречило устоявшимся догматам и церкви, и науки. Ну и начальству, конечно. Квартиру за долги отсудили, вселили в развалюшку за городом, рядом со свалкой, с печным отоплением, но я и тому рад – всё не на улице. Так что перед вами индивид в чистом виде.
– Насчёт чистоты возникли красноречивые сомнения. Ты в бане давно был?
Вася энергично всплеснул руками:
– Кто ж меня пустит, в баню-то? Бомжарам не до жару, нас несёт судьба на шару[1 - Даром, бесплатно (разг.).]…
Он привстал и неожиданно попросил прощения:
– Извините, увлёкся, вновь как бы почувствовал себя технарём, забыв, что я сейчас всего лишь числитель без знаменателя, нерешённая теорема. Запутался в доказательствах. Хотел чистой физики во всём, но рядом с ней всегда оказывалась метафизика, мистика, навязанное мировоззрение религиозных догм. Циолковский ещё в конце девятнадцатого века заговорил о полёте на Луну, бесконечной заселённости бескрайнего космоса, о бессмертности души, которую он называл скопищем атомов, и его сразу окрестили почти оскорбительным прозвищем «калужский мечтатель». Однако его зёрнышки строго математических мечтаний проросли, стали аксиомой. Скоро туристы в космос пешком летать будут. А большинство учёных по-прежнему ломают головы: одни мы во Вселенной или нет? Кто руководит всем космическим хозяйством? Кто оберегает Землю от неминуемого столкновения с кометой? А ведь на все эти вопросы ответы существуют, только их не придают широкой огласке. Кстати, эти ответы я нашёл и в занесённых ветром листках. Но широкой огласки нет. Проще прикрываться библейскими сказками о сотворении мира, чем открыто, с позиций научного космизма заявить об истинном устройстве Вселенных, Галактик, иерархии энергетических органов управления человечеством, а также бескрайним простором бесконечности.
Бомж-философ замолчал, а потом, мечтательно прикрыв глаза, продолжил:
– Давно не рассуждал на любимые темы, всеобъемлющие, ни к чему не обязывающие, но так целебно действующие на мозг. А вы, я вижу, даже не подумали принять меня за сумасшедшего, наверное, тоже в этой сфере вращаетесь?
– В этой самой, если не хуже. Так завращался, что без руки остался.
Тихон Иванович постучал скрюченной ладонью по коричневому лицу скамейки.
– Смертушку изобретал. Высчитывал, как быстрее и с меньшими затратами доставить её к месту назначения.
– А теперь, как я смею предположить, испытываете некое угрызение совести, страдаете синдромом Сахарова, – бомж вполоборота повернулся к собеседнику. – Один из Отцов водородной бомбы, когда осознал, что за чудовище он произвёл на свет, до конца жизни призывал к миру, боролся вообще против любого оружия. Вы тоже готовы пойти по его стопам? Но Андрей Дмитриевич вначале изобрёл свою страшилку, поставил её, как песенный бронепоезд, на запасный путь, а уж потом сделался миротворцем. Согласитесь, так призывать как-то надёжнее. Вон по соседней аллейке полицейские прохаживаются, а ведь у них у каждого сбоку кобура, а в ней по «макарушке» с вашего завода. Им что – тоже синдромом Сахарова страдать от сознания того, что сбоку потенциальную смерть носят?
– Да, в этом ты прав, безусловно, прав, – согласился конструктор. – Бронепоезд на запасном пути необходим. К миру взывать нужно не с голубем на ладони, а с дальнобойной гаубицей за спиной. На собственной шкуре испытали и продолжаем испытывать последствия бездумных глобальных решений наших верховных правителей. Подписывая договор о всеобщем ядерном разоружении, наш Горбачёв тоже стремился к миру без войн и разрушений. Искренне верил в добропорядочность партнёров, сломал Берлинскую стену, похоронил блок Варшавского договора, дал команду резать единственные в мире боевые железнодорожные ракетные комплексы, которые уже в то время могли нанести поражение в любой точке планеты. Эти БЖРК, наверное, пентагоновцам до сих пор являются в кошмарных снах. Доразоружались. Получили у своих границ то, что у себя разрушили. По широте русской души доверяли, подписывали филькины грамоты, юридически не оформляя в статусе межгосударственного договора.
Спасибо нынешнему Верховному главнокомандующему за достижение хоть какого-то военного паритета, а в некоторых случаях даже и фору даём. Ты, Вася, наверное, знаешь о том, что одна наша милая болваночка с термоядерным движком без особого труда обогнула земной шарик, и её не засек ни один радар. После этой лёгкой ракетной прогулки по белу свету наш президент так и заявил, что нам даже ядерные боеголовки не нужны: этот «киндер-сюрприз» может влететь в форточку любому недоброжелателю и просто своей массой отбить охоту разевать рот на чужой каравай.
Тихон Иванович расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана плоскую бутылку коньяка.
– Пододвигайся поближе, обмоем мою пенсию, раз уж наши мозговые извилины резонируют в одном частотном диапазоне. С банкета прихватил, правда, придётся из горлышка.
– Айн момент! – бомж молниеносно вскочил с места и устремился в кусты. Буквально через мгновение он уже мчался назад, циркульно выкидывая свои негнущиеся ноги.
– Ресторан «Кочка» предоставил два пластиковых стаканчика. Можно не ополаскивать, чтоб добро не переводить, зелёный змий и так всю заразу уничтожит.
Тихон Иванович с трудом разорвал пластиковую упаковку с чипсами. Мягко чокнувшись стаканчиками, выпили. По аллее, усыпанной золотым мусором, к ним приближались дед с интеллигентно подстриженной бородкой и малыш, который периодически отшвыривал листья, приговаривая:
– Куда только дворники смотрят…
На что дедушка спокойно отвечал:
– Они ни при чём, это всё осени проделки. Потом пойдёт снежок, ударит морозец, и наступит.
– …День жестянщика! – радостно завершил фразу малыш. Собутыльники не выдержали и громко рассмеялись, а Вася даже захлопал в ладоши.
– Браво, малыш, бытие определяет сознание, в ногу со временем шагаешь.
Поравнявшись со скамейкой, мальчик уточнил:
– Я не со временем, я с дедушкой.
Тот с опаской покосился на бухариков и, увеличив скорость, увлёк за собой внука.
Выпили ещё по одной. Хороший коньяк тепло и уютно растворился в молекулах двух неординарных выпивох. В такие минуты алкогольного блаженства всегда хочется порассуждать либо о женщинах, либо о внутренней политике (поругать правительство), либо о своей работе. Распитая бутылка напрочь ликвидирует всякую субординацию, сближает и сглаживает социальное неравенство. Известный оружейный конструктор это очень наглядно продемонстрировал, приобняв бомжа, и они соприкоснулись головами.
– Ты, Вася, говоришь – синдром Сахарова. А то, что у меня, – это похуже, – Тихон Иванович поднёс правую кисть прямо к лицу товарища. – Болезнь Дюпюитрена, а с ней я уже как бы и не конструктор, а, как и ты, числитель без знаменателя, хотя к той самой ракеточке, что земной шар под носом обезумевших радаров облетела, тоже свою руку приложил. Только не эту закорючку, а здоровую, сильную. А сейчас я кто? Пенсионер, инвалид…
Тихон Иванович уронил голову на плечо собутыльника, его глаза слегка увлажнились. Физик вначале нерешительно, а потом всё смелее и смелее начал гладить собеседника по голове, приговаривая:
– Ничего, конструктор! Тула ещё никогда врагу не сдавалась. Раз уж вы считаете, что опосредованно участвовали в разрушении, то попробуйте как бы созидать, начните создавать мирные проекты, смените род деятельности. Негативная моральная составляющая покинет ваш мозг, глядишь, и Дюпюитрен, как битый Бонапарт, отступит.
– Эх, Вася! Твои бы слова да богу в уши. Я всю свою жизнь на оружейку положил, а теперь что – одноместную ступу Бабы-яги усовершенствовать или её метле ускорение придать?
– А что, это идея, – вдохновился физик. – Мечта конструкторов всех времён: иметь лёгкий, доступный летательный аппарат. Мирный, народный. В сказках да легендах он недаром существует, значит, был, летал, не отравлял окружающую природу. Взять тот же ковер-самолёт или упомянутую бабкину летающую ступу. Вы, как конструктор, прекрасно понимаете, в чём суть вопроса. Нужен материал – дигравитант для обшивки аппарата. Обуздав гравитацию, лети куда хочу, без всякого аэродрома. Причём с любой скоростью. В принципе, это реально. Не нужно бояться нового. Ведь когда появилось электричество, возникла и опасность поражения током, и люди действительно гибли. Умы, наподобие вашего, напряглись и придумали диэлектрик – обыкновенные резиновые перчатки. Проблема была решена. Что вам стоит, с вашими-то производственными мощностями, освоить прокатку металла под давлением двух тысяч атмосфер, добавляя в прокат кремний. Вот вам и сверхлёгкий металл.
А резиновыми перчатками под брюхом ступы Бабы-яги послужит электронный разрыхлитель атомов воздуха в радиусе днища, что снизит гравитационное воздействие. И полетела ступа…
– Тогда уж чугунок, – уточнил конструктор. – Фамилия моя – Чугунов. А как, кстати, твоя, а лучше, полные ФИО?
Физик от души рассмеялся и напомнил древний анекдот с бородой. К доктору входит пожилая пациентка. Он с порога: ФИО? Та, не задумываясь: Х.У.Я. – Харитонова Ульяна Яковлевна.
Взрыв смеха выпивох вспугнул ворон с ближайшего куста. И не только. К сидящим подошли двое полицейских, что ранее прохаживались по соседней аллейке.
– Распиваете! В общественном месте! Придётся прокатиться в участок.
Девушка-полицейский потянула за рукав напарника и что-то шепнула ему на ухо. Тот повернулся к Чугунову, приложил руку к козырьку.
– Сержант Долгих. Это вас сегодня на пенсию торжественно проводили? Мы в дежурке из вечерних новостей узнали. Упоминали о том, что вы ещё в детстве, просматривая фильм о военных морских учениях, закричали на весь кинотеатр: зачем доски и брёвна? В пробоину, прямо в струю, нужно ввести большой зонтик в свёрнутом положении, нажать кнопку, зонтик раскроется, и давлением воды его прижмёт к борту корабля. Кажется, так изложил корреспондент ваше детское рацпредложение?
– Было такое. И не только, – подтвердил конструктор. – Всего у меня более 120 изобретений и рацпредложений. А выпивку в парке, честное пионерское, первый раз в жизни изобрёл.
При этих словах не только девушка, но и строгий сержант Долгих по-доброму улыбнулись.
– Вы могли бы в кафе или ресторан… хотя с вашим приятелем… мы понимаем, что абсолютно случайным, вас туда вряд ли пустили бы. Кстати, как ваша фамилия? – обратился он к бомжу.
Тот вытянулся в струнку, руки по швам и отрапортовал:
– Пестель Василий Электронович.
Стражи порядка переглянулись и с нескрываемой опаской вперились правоохранительными очами в застывшее изваяние.
– Пестель чего? – переспросил сержант.
– Не чего, а кого. Мой отец – Электрон Альбертович. Его так назвали в честь открытия электрона, того самого, что вместе со своими братанами-протонами по орбите ядра атома круги нарезают.
Пока полицейские переваривали в своём мозгу атомарно-молекулярную абракадабру Василия Электроновича, конструктора заинтересовала историческая фамилия, и он вполне серьёзно спросил:
– Так ты отпрыск тех самых Пестелей, декабристов?
– А то чьих же?! Тех самых, что раскачивались на царских виселицах, расшатывая подгнившее здание самодержавия. С тех пор в нашем роду, как рассказывал папа, повелось всех родившихся девочек называть Декабринами.
– Вот так, сержант, – с гордостью поддержал товарища Тихон Иванович. – Ещё неизвестно, кого и с кем куда пустили бы. Хотя вы совсем недавно школу окончили, сейчас там другую историю преподают, и вы не знаете, кто такой Пестель.
Чугунов кивнул в сторону бомжа.
– А перед вами стоит навытяжку потомок старинного, образованного дворянского рода. Да и сам Василий Электронович не лыком шит. Верно, товарищ физик?
– Да, мои друзья. Меня с юных лет влекло и вниз, и вверх, то бишь в макро- и микромиры. А вам известно, товарищи полицейские, чего больше всего боялся Циолковский? Кстати, кто из вас назовёт отчество отца космонавтики?
Невольно увлёкшись разговором, стражи порядка пожали плечами, а представительница женского пола, от природы наделённая неистребимым любопытством, как и вся остальная часть прекрасной половины человечества, с нетерпением всё же поинтересовалась:
– Ну скажите же наконец, чего он всё-таки испугался… этот отец, отчество не помню.
Бомж Электронович, почувствовав себя хозяином положения, с важным выражением лица открыл молодому поколению глаза на истину.
– Константин Эдуардович боялся упасть… в космос, так об этом и говорил. Представьте, что будет с нами, если исчезнет неуправляемая гравитация. Мы все рухнем туда, – физик ткнул пальцем в небо. – Тем не менее если гравитацию взять на службу, подчинить себе и создать бесшумный, экологически чистый ступолёт, с дигравитантом под брюхом, представляете, какая техническая революция произойдёт, в корне изменятся параметры научных парадигм.
– А на каком топливе будет летать этот ваш ступолёт? – задал вполне практичный вопрос сержант Долгих. – АИ-200, не меньше?
Василий Электронович Пестель словно ожидал подобного вопроса, поэтому с удовольствием продолжил излагать собственную концепцию топливно-энергетического будущего планеты.
– Ни соляры, ни бензина не будет вообще. Один кубический сантиметр космического пространства таит столько бесплатной энергии, сколько её вырабатывают все электростанции мира. Нужно найти способ её использования. Сербский гений Никола Тесла многого добился в этой области, но вдруг в расцвете сил покинул земной мир, унеся с собой тайну силы энергии космоса. Есть и другие разработки альтернативных источников, но они не находят практического применения.
Тут уже сержант Долгих, как страж порядка, справедливо возмутился:
– А кто мешает? Кто виноват?
– Эх, друзья, – с сожалением выдохнул отпрыск некогда могущественного дворянского сословия. – А что будет с нефтегазовыми королями? Их карманы опустеют, поток миллиардов обмелеет. Олигархи-то и тормозят разработку новых видов энергетических ресурсов.
– А нам, простым людям, что-нибудь перепадёт от этой вашей новой парадигмы, которая в ступолёте? – вновь чисто по-женски, практично поинтересовалась девушка-полицейский.
Пестель почесал свой грязно-лохматый затылок и уклончиво ответил:
– Думаю, подавляющее большинство людей так и останутся зажиточными нищими – голодать и сидеть на паперти не будут, но и жировать не смогут, как нынешние «елеведущие» ТВ или бабтисты на сцене, от слова «бабло», у которых вместо голосов – калькулятор. Только законы о социальном равенстве смогут урегулировать отношения между людьми. Боги виноваты в том, что, создавая нас из цепочек белковых соединений, атомов и молекул, используя в качестве пилотных вариантов обезьян, дельфинов, китов, дошли наконец до варианта «гомо сапиенс» – человека разумного. Одного не учли – жадности сконструированного мыслящего существа космоса. Не ввели ограничений в материальном обогащении, потому определённая кучка человечества безудержно хапает всё, что можно и чем можно. Оттого и появляются периодически Пугачёвы, Разины, Пестели. Правда, это всегда тупиковый путь, но договориться мирно тоже не получается. Думаю, Боги Космоса просто обязаны вмешаться. И примеры этих вмешательств на Земле есть в образе пророков, так называемых контактёров, учёных мужей.
Недаром упомянутый мной Константин Эдуардович утверждал, что капитализм во всех его проявлениях, в особенности наследственный, есть насильник, а потому нуждается в ограничении. То есть, добавлю от себя, в государственном регулировании.
Философский кураж бил ключом из тщедушного тела бомжа. Он так разошёлся, что на минуту представил себя за университетской кафедрой, читающим лекцию по теории происхождения человека – естественно, не по Дарвину, а по собственным чисто умозрительным догадкам. Для двух представителей власти он, конечно же, был обыкновенным оборванцем, махровым бродягой, а Тихон Иванович искренне жалел о том, что безусловно неординарный человек вынужден скрываться в траве под скамейкой, ожидая, пока высохнут его штаны, у которых единственное преимущество – они порваны и потёрты по современной «моде».
Слегка озадаченным полицейским ничего не оставалось сделать, как посоветовать убрать с глаз пустую бутылку, а Васе персонально вежливо приказали:
– А вам, Пестель Электронович, нужно покинуть парк культуры и отдыха. Не загружайте мозги приличным людям пилотными обезьянами и Пугачёвыми, – сержант указал рукой на выход.
– А, кстати, чуть не забыла, – встрепенулась полицеймейстерша. – А при чём здесь Пугачёва и Андрей Разин? Они вроде не политики.
Напарник крепко стиснул локоть девушки и процедил сквозь зубы:
– Молчи, дура. Не позорься перед бомжарой.
Он повернулся к конструктору, отдал честь, и они удалились.

«ЧугоПест-1»
Дома Светлана Афанасьевна приготовила праздничный ужин и с нетерпением ждала новоявленного пенсионера.
– Чего так долго? Банкет затянулся? На ногах еле стоишь.
– Не банке-е-т, – пьяно растягивая слог, доложил супруг. – Мы с Васей Пестелем на скамейке новый проект ступолёта обсуждали. Короче, чтоб без жертв и насилия, мирно, по обоюдному согласию и чтоб под брюхом подстилка была, в радиусе днища. И никаких синдромов Сахарова, время не то – слюни распускать.
Жена как-то странно-тревожно посмотрела на мужа, прикоснулась ладонью ко лбу:
– Друг ситцевый, ты не заболел? Или у тебя с перепою декабристы вместо Бабы-яги в ступе летать начали? Хорошо, что не белки. А про метлу случаем не забыли?
– За кого ты меня, дурака, держишь? Думаешь, на пенсии так квалификацию потерял? Фигушки! Есть ещё в бутылках порох в пороховницах. Мы придали Бабы Ёшкиной метле антигравитационное ускорение за счёт множественных выхлопных сопел вместо берёзовых прутьев. Лети куда хошь. Можно в сей секунд в Анапу махнуть, заправляться не надо. Или прямо в Москву, в издательство «У Никитских ворот», узнать, как там мои му-му-ары готовят к испытаниям.
Светлана Афанасьевна, не в силах более выдерживать алкогольные сентенции мужа, попыталась внести поправки:
– Надо же так надраться, что вместо мемуаров му-му испытывать собрался. Издательство – это тебе не ракетный полигон. Там книжки выпускают в свет, а не в космос.
– Ничего подобного, – не сдавался конструктор. – Они тоже испытывают, проверяют, как их изделие пойдёт в народ. Они тоже маленько Чугуновы.
– Ладно, ладно, уговорил, милый. Пойдём на постельку, отдохни от банкета, от нового проекта.
Уже накрытый одеялом изобретатель выдал последнюю информацию:
– А ты знаешь, Света, Васькин отец что вытворяет? Он спокойно может изменить угол наклона осей спина атомов, потому что он с протонами заодно. На то он и отец-электрон, а Васька – не какой-нибудь тебе кот, а по паспорту законный Электронович.
Светлана Афанасьевна то бралась за трубку, то откладывала её, не решаясь позвонить в скорую, надеясь, что её благоверный проспится и всё устаканится.
Ночь мягко накрыла натруженный город звёздным покрывалом. Было тихо, лишь изредка рвались ставшие привычными петардные очереди. Значит, у кого-то праздник местного масштаба. Но крепко уснувшему пенсионеру не мешали разрывы, он во сне продолжал жить своей обычной жизнью инженера-конструктора.

…Место испытаний нового летательного аппарата «ЧугоПест-1» огорожено широкой полосатой лентой. Сержант Долгих с напарницей следят за порядком. Работают кинокамеры.
Вася Пестель в защитном шлеме – за штурвалом модернизированной бабкиной ступы, а сама она в сторонке даёт интервью журналисту. Он уважительно обращается к ней:
– Скажите, пожалуйста, Яга Электроновна, на чём теперь летать будете? Вашу ступу конструкторы в свои разработки включили.
Бабка улыбнулась однозубым ртом и спокойно ответила:
– А метла на что!? Они мне какие-то трубочки вставили вместо прутьев, из них огненные жалы вылетают.
Тихон Иванович стоит у рубильника. Пестель кричит:
– Подавай напряжение, включай антигравитант!
Конструктор тянется к рубильнику, к которому в спешке подведены оголённые провода. Нечаянно задевает один из них. Сильнейший разряд электротока обжигающей молнией пронзает руку от кисти до плеча.

От нестерпимой боли Тихон Иванович дико кричит и, подскочив на постели, падает на пол. До смерти перепуганная жена никак не может сообразить, что случилось. Немного придя в себя, бросается на помощь.
– Тихон, родной, ты живой? Почему кричал, Тишенька? Говори, не молчи, я сама сейчас с ума сойду.
Распластанный на полу лишь молча то открывал, то закрывал рот, не в силах произнести ни звука. Спустя время тихо пролепетал:
– Меня… током шарахнуло. Рука до сих пор болит.
Накинув халат, Светлана Афанасьевна выходит на площадку, звонит соседу.
– Дмитрий, ради бога извините за беспокойство, можете со мной пройти? Тихон Иванович в комнате, на полу.
Доктор, уже ознакомившийся с результатами медобследований больного, знал, что серьёзных патологических изменений кисти нет, а контрактура возникла, скорее всего, из-за неврологического фактора, что и привело к спазму ладонного апоневроза. Толчком к этому мог послужить странный сон накануне с карандашом во рту. А что же случилось сейчас, среди ночи?
Дима не раздумывая, как был, в пижаме, проследовал за соседкой.
Тихон Иванович тем временем, окончательно оправившись от «электротравмы», расхаживал по комнате, вслух как бы убеждая кого-то:
– Нет, теперь ни о каком разоружении и речи быть не может. Пока у потенциальных врагов на язычке медок, а под язычком ледок, будем и дальше «вакцину» изобретать для горячих голов. Как говаривал наш великий Аркадий Георгиевич Шипунов, тульское оружие – не для нападения. Это прививка от войны. А твоя ступа, Вася, мне до того опестелела, что я чуть совсем руки не лишился. Зато пальчики от удара током стали работать как новенькие.
Он, светясь от счастья, невзирая на глубокую ночь, рассмеялся и пошевелил всеми пятью пальцами раскрытой ладони. Жена оторопело-радостно уставилась на мужа, доктор – на Светлану Афанасьевну. Вскинув удивлённо брови, спросил:
– Вася, ступа… только Бабы-яги не хватает. Мне мама в детстве сказку про это читала. А при чём здесь Тихон Иванович со своей теперь уже бывшей контрактурой, сказочно исчезнувшей посреди ночи?
Вконец обессиленная хозяйка, как бы заглаживая вину перед доктором за ночной вызов, путаясь, стала пояснять:
– Тишу проводили на пенсию, в парке он повстречал бывшего революционера Васю Пестеля. Его повесили… или сослали. Мы в школе проходили, многое подзабылось. В общем, был такой герой.
– Почему был? – справедливо возмутился выздоровевший пациент. – Он есть и сейчас, живёт за городом, рядом со свалкой. Иногда ночует под лавочкой в парке, когда в пруду штаны постирает. Однажды хотел повеситься на турнике, да ремень оборвался. Теперь он подпоясывается проволокой. Это благодаря его идее со ступолётом меня во сне током шандарахнуло. Доктор, тебе пора диссертацию по этому случаю писать. А насчёт пенсии, денежки лишними не будут, но завтра пойду на завод, проситься на работу. Заодно и Васю постараюсь куда-нибудь пристроить. Он замечательный, этот Пестель Электронович. В общем, завтра, любимая жёнушка и дорогой доктор. И никаких гвоздей!
– А почему завтра? – удивился Дима. – Можно прямо сегодня.
И он многозначительно кивнул в сторону настенных часов, которые показывали половину пятого.

«Прозрачное» свидание
– Успешаева! На выход.
Тамара шла по затемнённому коридору, а в голове крутился вопрос: «Опять к следователю? Сколько можно, всё уже тысячу раз изложено и устно, и на бумаге. Я убила, готова отвечать…»
К её удивлению, надзирательница стала открывать дверь комнаты для свиданий. Тамара неохотно переступила порог, села перед прозрачной перегородкой.
«Неужели Цыпа заявился? Но, как сообщил адвокат, его кодлу на свалке разогнали, а участкового попросили держать на заметке бесхозную хибару погибшего. И сосед вроде присматривает».
И хотя свиданка для любого заключённого под стражу – это всегда подаренный кусочек счастья и свободы, однако Успешаева с равнодушным, отрешённым лицом стала ждать свалившуюся удачу.
Когда в комнату, прижав руку к груди и тяжело дыша, медленно ступая, вошла… мама, Тамара инстинктивно вскочила и обеими руками упёрлась в толстую стеклянную перегородку.
Сработала сигнализация. С обеих сторон в помещение ворвались надзиратели с пистолетами наизготовку. Увидев склонённые над столом головы двух рыдающих женщин и их конвульсивные подёргивания плеч, они понимающе переглянулись и вышли.
Плотно прижав трубку к щеке, первой начала Тамара:
– Мамочка, зачем ты пришла!? Я убийца, бомжиха. Ни семьи, ни мужа. После травмы я ещё пыталась танцевать, но тридцать два фуэте мне уже не давались легко, как раньше. Надеюсь, ты, мамулечка, ещё не забыла балетную терминологию? В итоге – покинула сцену, опустилась, дошла до ручки. С мужем вообще отдельная история. Когда узнала, с кем живу, не подав на развод, в чём была, выехала домой, к вам, с дальнобойщиками. На месте нашего родового особнячка застала руины. Искать новый адрес отказалась, было стыдно явиться в образе оборванки, после того как блистала в сольных партиях «Дон Кихота», «Лебединого озера». Примкнула к бомжам. Зарезала человека. Мамочка, оставьте меня, отрекитесь. Не хочу позорить весь наш род.
Мать, не веря своим ушам, с ужасом смотрела на дочь и одновременно с остервенением начинала трясти телефонную трубку, словно та была виновата в убийственной информации, приходящей из-за пуленепробиваемой перегородки.
– Как ты смеешь так думать, дочечка? Золотко ты моё. Не звонила, не писала. Отец по инстанциям ходил, во всероссийский розыск тебя объявили, чего только не думали. И вдруг из новостей узнали о происшествии, фотокарточку показали, сообщили о твоём признании в убийстве.
Мать сквозь всхлипывания продолжала выспрашивать своё единственное дитё, и Тамара, пожалев маму, решила подробно рассказать о своих злоключениях, так как знала, что по закону свидание может длиться до трёх часов. В письмах из тюрьмы вряд ли удастся это сделать в полной мере.

Не то муж, не то подружка
Пермский театр оперы и балета стал для юной выпускницы хореографического училища хорошей школой настоящего мастерства. Через пару лет интенсивных занятий с талантливым хореографом балерина уже выступала в сольных партиях многих постановок. Тамара первой призналась в любви к своему наставнику. Расписались в загсе, планировали позже сыграть пышную свадьбу с приглашением всех родственников. Жизненные пазлы судьбы складывались наилучшим образом. Радик Успешаев в кредит приобрёл квартиру в престижном районе Мотовилихи, купили подержанную иномарку.
Чудесны были вылазки на природу, в лес, за грибами. Нежные, тёплые деньки последними лучами лета ласкали землю. Грибы в пермских лесах, на удивление, были сочными и больших размеров. Поэтому Тамара частенько замечала, что иногда на полянке оставались бесхозными садки с лесными плодами. Наверное, чтобы не таскаться с полной торбой, рассуждала она, грибники оставляли затаренные корзинки и продолжали грибную охоту. Совсем юная, не испорченная ночными барами девушка даже представить себе не могла, с какой целью пылкие хозяева корзинок на некоторое время уединялись в ближайших кустах. Лишь когда перед её непорочным взором предстала полуобнажённая семейная пара их общих друзей, она вскрикнула и залилась стыдливым румянцем, а затем низко наклонилась, чтобы срезать якобы обнаруженный очередной трофей и показать всем своим видом, что ничего особенного в поведении парочки не заметила.
Она всегда мечтала о ребёнке, но специфика её любимой работы в театре откладывала осуществление мечты на неопределённый срок. Получив травму, поняла, что на артистической карьере можно смело поставить крест. Оставалось одно – идти в «молотобойцы»: брать молоток и отбивать новые кожаные пуанты, чтобы они стали мягче и не натирали ноги. Друзья подбадривали, предлагали первое время занять себя в кордебалете, но она прекрасно понимала перспективу своей дальнейшей жизни, если, даже исполняя элементарное плие, она не могла, приседая, удержать баланс на одной ноге.
Помимо этого, молодая супруга всё чаще и чаще стала замечать за мужем странные вещи. Например, снимал майку по-женски, ухватив за бока, а не как все мужчины – от затылка, собирая в кучку и сдёргивая. Мелочь, конечно, но всё же настораживала. А однажды, придя из магазина, застала Радика за шокирующим занятием: он стоял перед зеркалом, примеривая женские трусики и бюстгальтер.
– Что ты делаешь? Зачем достал моё бельё? Что за театр абсурда?
Она ещё больше ужаснулась, когда Радик, выполнив вертикальный шпагат, затем фуэте два оборота, раскинул руки в комплименте с поклоном. Это было так тонко и женственно, что Тамаре сделалось не по себе. Она вышла на кухню, присела возле стола и бесцельно уставилась в стену.
Она знала в подробностях нелёгкую судьбу Рудольфа Нуреева, которую трагически оборвал СПИД. О его ненасытных сексуальных предпочтениях к мужчинам даже во времена СССР ходило множество легенд. От этих нетрадиционных утех гениальный артист балета умер в страшных муках. «Неужели и в нашу семью вторглась подобная беда?»
Тамара мучительно искала ответа на этот вопрос, перевернувший вверх дном семейную жизнь, сделавший пыткой дальнейшие близкие отношения с мужем. Она ушла из театра, вплотную занялась домашним хозяйством, перерыла кучу материалов на эти щекотливые темы, о которых в советское время даже заикаться считалось постыдными и чуть ли не подсудным. Их всячески избегали, считали уделом грязных извращенцев.
Неодолимая тяга к танцам добавляла мучений, прирождённая балерина никак не могла смириться с постигшим её несчастьем. А каждого наступления ночи ждала с ужасом и содроганием. Её молодое сильное тело по зову природы нуждалось в мужском внимании и ласке, в обжигающем шелесте над самым ухом пусть самых простых, но до слёз милых и нежных слов, выворачивающих душу и лишающих любую женщину какого-либо сопротивления. В такие моменты влюблённые сердца должны низвергать цунами, ураган, торнадо, но вместо этого Тамара получала пятиминутное мужское прикосновение, после чего Радик опрокидывался на спину, брал её руку и молча, но настойчиво всем своим видом и лёгким постаныванием как бы требовал внимания к себе.
В один из таких вечеров, доведённая в эротическом желании до верхней точки исступления, молодая жена ударила его ладонью по груди и в бешенстве закричала:
– Да мужик ты, в конце концов, или кто?! Ты меня должен ласкать! Обнять, чтобы косточки хрустнули. Не снимать с меня трусики двумя пальчиками, а разодрать их в клочья, целуя меня от ушей до самых пяток. Хочу слышать твои страстные стоны и даже лёгкое рычание и чтобы капельки твоего пота кипели на моей груди. Что ты меня мучаешь? Объясни, как нам жить дальше, – с дрожью в голосе закончила Тамара.
Успешаев отвернулся к стене, с головой укрылся простынёй. Когда кровать стала слегка подрагивать от лёгких сотрясений, Тамара поняла, что он плачет. Никак не ожидая такого поворота событий, откинула простынку.
– Радик, ты обиделся? Прости, не сдержалась. Но я действительно измучилась от наших интимных отношений. Давай успокоимся и поговорим открыто, начистоту. Я была у психолога, перечитала кучу статей, знаю, что подобное – не такой уж редкий случай. Ты, наверное, и сам чувствуешь себя в постели со мной некомфортно. Ещё раз прости меня. Надо было давно решить нашу проблему. Так что я готова выслушать, почему ты вдруг перестал воспринимать меня как жену. Меня это, естественно, не устраивало. Природа требовала своего. Я никак не беременела. Мы оба прошли обследование. Преград к зачатию не обнаружено. Твоя спермограмма в норме. Так в чём же дело? Может, нам лучше расстаться?
Успешаев молча встал, то ли по ошибке, то ли сознательно накинул халат жены, сел в кресло. Тягостное молчание густо повисло в спальне. Если бы Тамара могла знать, что творилось на душе мужа. Ему было вдвойне тяжелее и трагичнее ощущать свою двойственность гендерной принадлежности. Но как это объяснить жене, чтобы поняла правильно, не причисляла его к тем пиарщикам, кто искусственно на этой щекотливой теме пытается построить карьеру в бизнесе, на эстраде, в политике. Он сам категорически был против западных вбросов о гей-парадах, попугайских карнавалах секс-меньшинств, пропагандирующих свой образ жизни. Он тоже с малых лет ощущал себя не в своей тарелке, а точнее, не в своём теле. Но не выпячивал, тщательно скрывал это. Будучи ещё маленьким, лёжа в кроватке, тайком, под одеялом, сжимал сестрёнкину куколку, мечтал о том, как отрастит большую косичку и мама вплетёт в неё огромный оранжевый бант и он станет похож на всех девочек.
Утром просыпался, и реальность против воли заставляла играть роль мальчика. Молча, упорно, боясь нечаянно выказать своё истинное «я».
В нормальной дружной семье мальчик был окружён заботой и любовью. Чтобы подчеркнуть свою мужественность, стал ходить в секцию карате. Быстро освоил приёмы защиты и нападения. Особенное восхищение тренера вызывала работа ногами. Ученик так легко и быстро выкидывал ногу в прямом ударе, что его юный соперник не успевал выставить защиту. И даже придумал карате-шутку: молниеносно встав в вертикальный шпагат, Радик наносил коронный удар сверху по голове боковой стороной ступни, что вызывало весёлый смех у начинающих спортсменов.
– Отличная работа, – хвалил наставник, – но в настоящем бою будет не до смеха. Иногда придётся биться не на жизнь, а, можно сказать, насмерть. Следует отрабатывать прямой, разящий удар, без шуточек. Ты очень гибкий, пластичный, поговори с родителями: думаю, тебе целесообразнее заняться балетом.
В школе мальчик сторонился шумных ватаг, в туалете демонстративно зажимал нос от сигаретного дыма и всегда отнекивался, когда пацаны предлагали ему курнуть.
– Что ты как девочка, ходишь на цыпочках, всегда чистенький, ноготки подстрижены, жаль, без маникюра, а то и впрямь был бы баба бабой.
Рослый сверстник больно толкнул Радика в плечо.
– А может, ты вообще и не Радик вовсе, а Рада, поэтому в кабинку всегда заходишь, чтобы сидя малые дела справить? А, Рада, Радочка?
– А давайте посмотрим, что у него в штанах на самом деле, – подхватил другой пацан, сплюнув окурок в писсуар. Он схватил Успешаева за ремень, пытаясь расстегнуть. Каратист принял стойку, короткий выдох, и не прошло и минуты, как почти вся любопытная «банда» обидчиков распласталась на влажном полу сортира. Переростка Пичугина Радик оставил на закуску: в своём любимом вертикальном шпагате он «нахлобучил» ступню в кроссовке на его голову. Помогая подняться с пола своим одноклассникам, пояснил, кивнув в сторону Пичуги:
– Моя любимая красная шапочка. Коронка. Покедова, мальчики.
Пичуга услужливо открыл дверь туалетной комнаты, и боец с гордо вскинутой головой покинул место побоища.
Рослый сверстник уже совсем миролюбиво крикнул вслед:
– Что так сразу-то? Мы пошутить хотели, а ты – драться. Прости, Радик, ты настоящий пацан. Больше к тебе вопросов нет.
Совет тренера пригодился: после окончания колледжа искусств способный паренёк быстро дорос до уровня наставника балетной труппы. С молодой женой хотел, как все нормальные люди, свить уютное домашнее гнёздышко. Но душа не находила себе места, металась, беспрестанно искала ответа на чудовищный вопрос: может, я и в самом деле не Радик, а Рада? Значит, правы были мальчуганы в туалете, зря их раскидал, хотя и не очень жёстко, отработанными толчками ног?
Переворошил кучу литературы. Медики, психиатры, учёные с мировым именем из своих наблюдений, исследований ДНК пришли к выводу, что раздвоение личности, неопределённость к гендерной принадлежности не есть результат недолюбленности в семье или генетических сбоев. Дело было в чём-то другом. Вопрос оставался открытым. Самые весёлые и находчивые стали без стеснения пользоваться возможностью выделить себя в отдельный вид людей, не признающих общечеловеческие нормы морали, публичного поведения, оскорбляющие чувства верующих.
Успешаев молча нёс крест мужского физического существа, но воплощённая женская душа настойчиво диктовала свои условия бытия. Радик уже серьёзно уверовал в реинкарнацию душ, потому что об этом настойчиво убеждали могучие умы минувших столетий.
А что, если там, на небе, происходит ошибка, случайная подмена. И тогда совершенно без какого-то злого умысла душа женского пола воплощается в тело мальчика, обрекая его на пожизненные мучения и унижения. Также и наоборот, когда девочка обретает душу не своего пола.
Обо всём этом Радик поведал своей жене и вроде бы почувствовал какое-то облегчение, но это не сулило дальнейшей упорядоченности семейной жизни. Суть нерешённой проблемы оставалась та же.
Тамара попыталась отвлечься на работе, устроившись по контракту в кордебалет циркового иллюзионного аттракциона «Водная феерия Ильи Символокова». В Перми артисты готовили новую программу. Репетиционный период продлился два месяца, после чего коллектив влился в цирковой конвейер. Цыганская «кибиточная» жизнь не пугала Тамару, но её не устраивала роль «подтанцовщицы» и регулярное исполнение пусть бессмертного, но однообразного канкана.
И хотя для бывшей солистки исполнения сложнейших партий кордебалет не был профессиональным унижением, тем не менее уже через полгода она поняла бесперспективность своей затеи. Память цепко хранила счастливые минуты былой славы. Прервав контракт, получив расчёт, она вернулась в Пермь.
Дома, в ванной, застала моющихся мужчин.
– Вам не тесно, Радик? – только и произнесла.
Вечером уже была за городом. Когда в кабине КамАЗа познакомились, водила удивлённо констатировал:
– Балерина… и вдруг «плечевая»!? Впервые у меня такое…
Тамаре показалось, что в его голосе даже прозвучали отдалённые нотки гордости. Как ни странно, но это её немного успокоило.

Терентий – необычный пациент
После реанимации Василия перевели в общую палату. Шов под повязкой постоянно чесался, лёгкими телодвижениями он пытался унять нестерпимый зуд.
На соседней койке тоже после операции лежал больной, которому вставать ещё не разрешали, поэтому он каждое утро просил у медсестры удлинитель, подключал бритву и круговыми движениями начинал косить седоватые газоны впалых щёк.
Третьим в палате был молодой парень с аппендицитом, его готовили к операции, выглядел он слегка напуганным, поэтому в деталях расспрашивал о предстоящей процедуре уже «резанных» однопалатников.
– Ничего не бойся, Богданчик, – закончив бритьё, подбадривал пожилой пациент. – Сейчас вырезать аппендикс – что высморкаться и пальцы отряхнуть. У нас с Василием было сложнее – без сознания привезли. Ты-то на своих ногах держишься, побрили уже там, где надо, приступ прошёл, жди очереди. Живот обколют, ручонки привяжут, и будешь ты лежать, ничего не чувствуя. Потом встанешь и своим ходом в палату дойдёшь в сопровождении сестрички. Вот так, Богдан. Держи хвост пистолетом, и никакой паники.
– Спасибо за поддержку, – улыбнулся паренёк. – Только простите, я ваше имя-отчество не запомнил, когда знакомились. Необычные какие-то.
Намотав провод на дощечку с розетками, обладатель «необычных» имени и отчества уже в который раз напомнил:
– Ничего особенного – Терентий Евстафьевич Оптимистов. Нормальные русские имена. А что касаемо сверхъестественного, так это к Василию: он у нас не только Пестель, а ещё и Электронович.
Парнишка оживился:
– Это я сразу запомнил, с электротехникой знаком. А вы мне вот ещё что скажите: когда аппендицит отрежут, кишки прямо в животе зашивать будут или вытащат наружу? Ещё пацаны сказали, нужно следить, чтобы какие-нибудь плоскогубцы внутри не забыли…
Тут уже не выдержал Вася, хотя лежал абсолютно отключённым от реальной действительности, вспоминая и прокручивая в голове всё произошедшее с ним.
Услышав опасения парня, он, приложив руки к повязке, еле сдерживая смех, произнёс:
– Не смеши народ, швы разойдутся. Во-первых, не аппендицит, а аппендикс удаляют. Во-вторых, какие плоскогубцы – тебе что, операцию сантехник проводить будет или хирург?
Вошедший в палату врач тоже улыбнулся.
– Знакомая басня о том, что мы, хирурги, только и делаем, что забываем инструмент в животах больных. Не переживай, дорогой, ничего не оставим.
Доктор остановился возле кровати Василия.
– Как себя чувствуете? Живот не пучит?
– По среднеарифметическому логарифму – терпимо, только шов чешется.
– Значит, заживает, – подключился к разговору Терентий Евстафьевич. – Мой тоже зудит, спасу нет. Скоро мы с тобой, Вася, откинемся с больничных шконок, выйдем на свободу, так сказать.
Осуждающий взгляд доктора прервал рассуждения Оптимистова.
– Какие шконки? Какая свобода? Вы же не в тюрьме, в конце концов. Мы вас спасли от смерти, поправляйтесь на здоровье. А к вам, Василий… никак не могу привыкнуть. Электронович, сейчас подойдёт следователь. Вставать не нужно, лёжа разговаривайте.
Сотрудник полиции вошёл в палату, пододвинул стул ближе к кровати, на которую кивком указал доктор.
– Ну что ж, сразу приступим. Я веду ваше дело, следователь Прошин Олег Семёнович. Расскажите, при каких обстоятельствах совершено покушение на вашу жизнь. Преступница во всём созналась, вину не отрицает, не оправдывается, думаю, получит по заслугам. Что вы скажете на этот счёт?
Василий тяжело задышал, вновь, но уже не от смеха, прижал рукой шов.
– Она не преступница, никакого преступления не было. Это я спровоцировал её, оскорбил женские чувства, обозвал воблой, отпустите её немедленно. Я прощаю Тамару, напишу отказ в возбуждении уголовного дела. Я хотел подзавести её, вызвать на откровенный разговор, чтобы вместе с ней покончить с бомжеванием, начать новую жизнь. Собирался ознакомить с текстами из занесённых ветром листков. После моих оскорбительных слов в её адрес она впала в состояние аффекта и ткнула меня в бок кухонным ножом. Никаких претензий к ней не имею. Это я виноват в случившемся – толкнул женщину на преступление. Меня судить нужно.
Олег Семёнович впал в ступор. Выходило, все виноваты, есть два признания, а пострадавшего нет.
– Так, Василий… можно без вашего электрического отчества?
– Да сколько угодно, только бедную девушку отпустите.
– Не всё так просто. Покушение на убийство, солидная статья светит.
– Сто пятая… по максималке – до пятнашки, не меньше, – с профессорским апломбом отрапортовал с соседней койки Терентий Оптимистов.
Следователь всем туловищем крутанулся вместе со стулом:
– Откуда такая осведомлённость? Мы коллеги?
– Почти. Только вы изучали законы в институте, а у меня на УК на лесоповале набита рука. Хотя и до этого весь кодекс назубок знал, в тюрьме смертников охранял.
– Интересная камера, тьфу ты, прошу прощения, палата. Как же вас угораздило из вертухаев на зону загреметь? Такие люди, как вы, обычно помалкивают о своём прошлом.
– А чего молчать: был винтиком в системе, кто-то накручивал пружину, мы вращались, механизм работал. Ты ведь тоже, гражданин полицейский, не по своей воле пришёл, а по приказу. Нароешь на статью – человек загремит на нары. А тебе благодарность, премия, галочка в отчёте. За хорошую работу. Ты же не будешь скрывать это, прятаться. Так и я выполнял то, что поручили…
Василию положили на грудь журнал и листок, и он написал под диктовку заявление с просьбой прекратить уголовное дело в отношении Тамары Успешаевой.
Вечером, когда утихла больничная суета и чтобы отвлечься от собственных тяжёлых мыслей, Вася, хотя и не особо был заинтересован в тюремном прошлом соседа по койке, всё же осторожно закинул удочку.
– Терентий Евстафьевич, понимаю, что со следователем вам не особо хотелось откровенничать. А мне можете, так сказать, коротая наш больничный срок, поведать, о своём прошлом. Получается, до введения моратория на смертную казнь вы служили в тюрьме. Я хотя и физик по образованию, но всегда интересовался психологией человека в экстремальных условиях. Камера смертников – это ли не пик напряжения человеческих возможностей?
– Эк тебя зацепило! Но весёлого мало в моих рассуждениях. Когда рассекретили имена, таких как я, руководителей расстрельных команд, много появилось всяких якобы откровений смертников, как и самих охранников. Только всё это шелуха. После оглашения приговора человек переходит в другую стадию существования. Именно существования, безропотного овоща, которому не до откровений. Он становится жалким пресмыкающимся, подобострастно отвечающим на задаваемые вопросы: «Жалобы на содержание имеются?» «Нет, нет! Всё хорошо. Спасибо!» Это спасибо как ножом по сердцу. И в глаза с мольбой смотрит, как будто от меня что-то зависит и я смогу изменить его исковерканную судьбу.
И что характерно, Вася, абсолютно все Библию просят, хотя до этого и мысли не было к небу глаза поднять, призадуматься. От их молодецки бравурного лозунга «лучше один раз живой крови напиться, чем всю жизнь падалью питаться» не остаётся и следа. Каждую минуту ждут, прислушиваются к шагам в коридоре, а когда раздаётся звук открываемых замков в двери от поступившей команды с пульта, у некоторых уже в камере отказывают ноги. Приходится приводить в чувство. А в расстрельной комнате, где стены обшиты толстыми резиновыми щитами, кое-кто ещё до выстрела умирал от разрыва сердца. В некоторых странах Ближнего Востока до сих пор существует правило доверять родственникам убитых самим рубить головы преступникам.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70928857?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Даром, бесплатно (разг.).