Главная страница | Детективное фэнтези | Тринадцатый дар

Тринадцатый дар
Наталья Подобцева


Герои победили демона – герои могут отдыхать. А лучше что бы они куда-то делись. Потому их неуязвимость лучше проверить ядами и кинжалами. На всякий случай. Ведь человечество хочет жить так, как жилось без всей этой внезапно появившейся магии. Но мир уже не будет прежним. С неба упал новый дар. «Одинадцать у всего живого. Лишь у людей – двенадцать».





Наталья Подобцева

Тринадцатый дар





Пролог


Бобо не боялся шарахаться ночью по лесу. Не видал никто волков уже много лет. Одни белки да ежи. Иногда – змеи, но только неподалёку от реки. Жена стращала нечистью, да только глупая была – эта жена. Нечисть придумали пьяницы, увидавшие чёрти-что когда их посетила белая горячка. Бобо и сам видал эту нечисть, перебрав с алкоголем. Ничего впечатляющего.

И всё же страшно услышать хруст ветки за спиной. Будто бродит кто-то неподалёку. И смотрит в спину. А ведь вроде пока не пил.

Но вот уже и заброшенный дом покойного Вокса виден в неярком свете луны. Значит – деревня за поворотом. Всего лишь пол-сотни шагов к человеческому жилью. Жуткий этот дом: безмолвный, с чёрными окнами, окружённый повалившимся забором, заросший сухой травой в человеческий рост. А ведь когда-то был живым. И семья здесь жила крепкая, дружная. Эх…

Снова что-то хрустнуло, зашелестела трава, будто кто-то быстро пробирался сквозь густые заросли.

Сердце сжалось от страха.

Бобо сердито себя одёрнул. Право слово, в его возрасте уже поздно бояться всякой ерунды. Невольно в голову лезли страшилки, которые он услышал ещё когда был мальчишкой. Старики любили припугнуть детвору жуткой побасёнкой.

Он огляделся и никого не увидел. Было тихо. Конечно, было тихо. Только ухала сова вдалеке и стрекотали кобылки в высокой траве. Он был один – эта мысль успокаивала и тревожила одновременно.

Бобо ускорил шаг. Ещё никогда так сильно он не хотел домой.

"Показалось. Просто показалось." – Непрестанно твердил он.

Когда он услышал шаркающие шаги, то пришёл в ярость. Открыл рот что бы обматерить пьяницу, который какого-то чёрта шарахается ночью по селу и пугает честных людей. Обернулся, да так и застыл в ужасе.

Посреди дороги появилось нечто: с длинными руками, что касались земли, вытянутым телом и горящими глазами. Оно припадало к земле как ящерица и было мертвенно бледным, настолько, что даже мрак ночи не мог скрыть неестественную снежную белизну его кожи. И оно смотрело на него, и в горящих раскалённым углём глазах, чудился голод.

Крик застрял в глотке, превратившись в мышинный писк. Ноги отказали, словно в кошмарном сне. И только когда чудище дёрнулось, Бобо отмер.

Он ломанулся сквозь высокую траву и с ужасом понял, что бежит в ловушку. Но повернуть не мог. Дом Касади смотрел на него чёрными провалами окон.

Зачем? Зачем, он побежал в эту жуткую лачугу? За спиной шелестела высокая трава, раздавался жуткий хруст и тихое рычание. Чудовище было быстрее него и расстояние между ними сокращалось стремительно.

Бобо подумал, что если он успеет забежать в дом и выпрыгнуть в окно, то немного задержит монстра.

Но всё будто было против него. Он провалился ногой в гнилое крыльцо и слишком долго пытался открыть покосившуюся дверь. Чудовище вошло вслед за ним, одним движением сорвав её с петель.

Бобо упал, запнувшись о сломаную табуретку. И не смог встать окончательно поглощённый отчаяньем.

Чудовище нависло над ним, щёлкая страшным зубастым ртом.

«Па…Па» – прохрипело оно, источая мертвенный холод и запах забродивших яблок.

Чудовище резко отпрянуло, когда Бобо окончательно расспрощался с жизнью.

В воздухе, на расстоянии метра от пола зависли светящиеся сферы. Они мерцали и издавали странный жужащий звук. А затем так резко вспыхнули белым светом, что Бобо схватился за лицо, ослеплённый.

Он увидел лишь смутную тень монстра, плавно выскользнувшую в окно. Всё стихло.

«Боже, ты помиловал меня!» – Подумал Бобо.

Зрение постепенно восстанавливалось, наощупь он пополз к выходу. И как только оказался снаружи, побежал так резво, как не бегал никогда. Будто не сорок ему, а снова двенадцать.

Лишь один раз он обернулся и увидел тёмный силуэт, выхваченый неясным светом луны. Силуэт всадника. Глаза "коня" горели прямо как у того монстра.

Неужто все адские твари повылазили на свет божий?!

Бобо не помнил как добрался до дома, где ему открыла уставшая, сонная жена. Он махал руками, с выпучеными глазами, не в силах произнести ни одного связного предложения. Весть о конце света, жена слушать отказалась, подумав, что муж допился до белой горячки. Она отправилась спать, пригрозив, что уйдёт к соседям, если он начнёт буянить.

Бобо всю ночь не спал, постоянно выглядывая в окно.

Рано утром, вся деревня стояла на ушах.

– Ведьма! – Закричал Бобо тыча пальцем в женщину. И сел на задницу, едва огромный лось, отреагировав на громкий выкрик, громко рыкнул и ударил о землю копытом.

Дар речи всё же вернулся к нему.

Ведьма посмотрела на него с брезгливым высокомерием, как на раздавленного таракана. А затем вернулась к удушению жены старосты. Сварливая тётка довела гостью громкой руганью и теперь пыталась разорвать появившиеся из ниоткуда виноградные лозы, сдавившие её шею.

Сын суетился рядом, пытаясь помочь матери. Староста стоял рядом, не вмешиваясь, а просто ожидая чем всё закончится.

– Здесь были люди из храма? – Настойчиво спросила ведьма – Отвечай! – Приказала она.

Староста неохотно ответил:

– Два дня назад были, госпожа.

Лозы изчезли с горла женщины.

– Ещё одна гадость в мою сторону вылетит из твоего поганого рта и я превращу твою голову в пень для колки дров, – прошипела ведьма.

Деревенские поспешили разойтись.

Ведьма приложилась к выпивке и снова обратила на Бобо внимание.

– Эй, крестьянин, ты вчера обронил, – сказала она, доставая из-за спины знакомую сумку – Дерьмовая у вас тут бормотуха.

Сумка принадлежала Бобо и он понятия не имел в какой именно момент успел с ней расстаться. Вчера он нёс в ней семь бутылок медовухи, для продажи местным пьяницам.

Ведьма швырнула ему сумку и мешочек с медными монетами.

– Я всё выпила. Потому – на, компенсацию. Бутылки я оставила вон у того большого дерева. Шевели ходилками, пока их кто нибудь не прибрал. И эту тоже забери.

Она запрокинула голову и выпила почти четверть бутылки за один раз, а затем, свесившись с лося, сунула её в руки Бобо.

Не расчитала и мешком свалилась на землю. Чертыхаясь, полезла обратно в седло, попутно намяв лосю бока коленками. Зверь стойко вытерпел неуклюжую возню хозяйки, лишь угрожающе захрапел.

Ведьма удалилась, а Бобо продолжил сидеть на земле в обнимку с бутылкой, сумкой и мешочком монет.

Надрывно кричал петух, приветствуя новый день.




Глава 1


«Когда-то давно, Тьма и Свет, желая познать друг друга, разделились, породив мир. Их воля превратилась в Богов, что стали Творцами и Разрушителями. Боги направляли свет и остужали его тенью, дабы придать ему форму. Они создали множество материй и существ. Всему живому, что населяло мир были дарованы части воли Первоначала. Их было двенадцать…»

Гаглес отрешённо слушала, что вещает толпе наряженный как попугай бард. Её порядком утомила эта история про двенадцать даров. Она слышала её чёртову сотню раз. Учитывая, что она была «счастливым» обладателем одного, слушать всю эту лабуду было ещё более тошно.

Вчера ей удалось поймать демона, за которым пришлось гнаться аж из столицы. К счастью, он не вредил людям, лицом к лицу с ним столкнулся всего один крестьянин. Но с его поимкой ничего не закончилось. Пожалуй – только началось.

– Ничего себе! Лось! Мам, она едет на лосе! – Раздался звонкий мальчишеский голос.

Невоспитанный малец тыкал в неё пальцем. Побледневшая мать дёргала его за рукав, пытаясь увести.

Надо было оставить Ксено где-то в лесу. Но ведь этот проклятый конелось обязательно нажрётся дохлятины и что самое страшное – в ней изваляется.

Уже через час весь город будет знать, что приехала Героиня Гаглес – ей надо доделывать дело и сваливать как можно быстрее. Эх, как давно она не мылась в нормальной ванне. И похоже не помоется – ближайшую неделю.

«Ночевать в лесах – я же об этом всегда мечтала» – саркастично подумала она.

Гаглес дёрнула Ксено за узду. Тот уже кровожадно принюхивался к уличному псу, который не знал, что лоси бывают хищными и заливался громким лаем.

«Нельзя!» – Мысленно гаркнула Гаглес. Ксено прижал уши к голове, сделав вид, что обнюхивает клумбу.

Они медленно шли по узкой улице и в окнах виднелись любопытные лица. Кто-то даже смело вышел на балкон, бесцеремонно пялясь.

Ксено вертел башкой и его внушительные рога, порой царапали стены домов.

Когда они дошли до лавки на которой было написано «Выпечка и Пиво», Гаглес облегчённо выдохнула.

Она приказала: «Оставайся здесь пока я не вернусь и не смей на кого-либо нападать».

Ксено капризно зафыркал и разлёгся на дороге. Конечно, он сильно мешал прохожим и скорее всего мимо него никто не рискнёт пройти, потому Гаглес не собиралась задерживаться в лавке дольше пяти минут.

Она спустилась в прохладное тёмное помещение, пропахшее свежей выпечкой и сразу подошла к продавцу – полноватому, усатому мужчине лет пятидесяти. Тот увидев её, махнул рукой, а затем его тело стало стремительно меняться. Мужчина превратился в тощего, безбородого юношу с вытянутым лицом и оттопыренными ушами.

– Привет, тётя Гес, – широко улыбнувшись, приветствовал юноша.

– Не тётькай, паршивец, – мрачно ответила Гаглес.

– Смотрю, радушие, очарование и жизнерадостность вас не покидают. Как дела на личном фронте? – Как ни в чём не бывало, подколол он.

Гаглес почувствовала неистовое желание снять лямку с сумки и как следует отхлестать пацана. За неуважение к старшим.

Хелихвес был самым младшим из героев, самым дурным и проблемным. Выходец из дворянской семьи, он хоть и не мнил себя лучше остальных, однако делал что хотел, говорил что хотел и был всегда себе на уме.

Для консервативной Гаглес, воспитанной в религиозной семье, вздорный мальчишка был постоянным источником недовольства. Она всё время ворчала на него и отвешивала подзатыльники пока ему не исполнилось пятнадцать. Он перерос тот возраст в котором она могла его поучать, однако по прежнему напрашивался на взбучку всякий раз как они встречались.

– Хочешь покормить Ксено, паршивец? Мне кажется он голоден, – прошипела Гаглес.

– Ой, нет, – прикрылся подносом Хелихвес – Мне руки ещё нужны. Я думал, что ваше сердце смягчится с возрастом, но кажется – ошибся. Может – пива? У меня ещё медовуха есть. Но что-то крепче я вам не дам.

Гаглес решила простить зверёнышу его дерзость. За лучшее пиво в стране.

– Я пришла с Ксено. Налей мне в дорогу. И выкладывай быстрее, зачем меня звал.

Хелихвес отодвинул стул, приглашая присесть и сел напротив.

– Тёть Гес, на вас часто нападали в в последнее время? Ну, я имею ввиду, нападали ли на вас чаще…чем обычно?

Гаглес вопросительно подняла бровь. Дурацкий вопрос. Почти не проходило ни дня, что бы ей не приходилось ввязываться в бой: с разбойниками, с работорговцами, с наёмниками. Где-то в конце списка скромно притаилась нечисть.

Она вообще не заметила никаких изменений в распорядке дня.

– К чему ты клонешь? – Спросила Гаглес.

Хелихвес поморщился.

– Мне кажется, откуда-то сверху поступил приказ найти способ нас убить. Я имею ввиду – нас, обладателей даров.

Гаглес откинулась на спинку стула.

– И откуда такие гениальные выводы? – Спокойно спросила она.

То, что от героев ищут способ избавиться не менее рьяно, чем от демонов, для Гаглес не новость. Ещё бы не искали – в стране, помимо королевской и жреческой, появилась третья власть. Герои отказались вступать в войну, присягать лично королю и не восхваляли богов. Их пытались приручить и титулами и деньгами, однако быстро оказалось, что для обладателей даров золото не имеет отличий от камней под ногами.

Они были чужими этому миру. Люди тысячи и тысячи лет жили без магии, без демонов и без героев. Только в сказках волшебники могли оборачиваться животными, вызывать силой мысли огонь и грозу. И тут пришёл король демонов Маряна, устроил хаос и бойню, притащил с собой чертей и прошёлся кровавым фестивалем по стране. А затем появились ещё и герои: не менее опасные. Мифы и легенды придуманные в глубокой древности, любителями пожевать подозрительных грибов, внезапно ожили и вмешались в неизменный порядок вещей: вот цари – потомки разбойников, вот жрецы – любители навешать лапши на уши, вот крестьяне – малообразованные, быстро стареющие и много рожающие, что б обдирающие их до нитки паразиты всегда могли вкусно покушать, да сладко поспать.

– В последнее время на меня и на других было совершено несколько нападений, предположительно, одной организацией. Все были религиозными фанатиками и каждый раз нападали с разным оружием, – сказал Хелихвес – Кто-то отдавал им приказы и снабжал дорогой амуницией.

Гаглес сцепила зубы. Религиозные фанатики, значит.

– На меня никто подозрительный не нападал. Но я не думаю, что кто-то вообще знает где я могу быть. Я нечасто выхожу на дороги, Ксено нужно охотиться и мы уходим далеко в лес.

– Нам нужно собраться и обсудить это, – Сказал Хелихвес – Мы уже давно собираемся, но никто не мог связаться с вами. Кое-как вас смогли застать в столице.

– Тогда где и когда?

– В конце месяца. На фестивале в честь праздника плодородия, в столице. В королевском парке, на заходе солнца.

– Неплохо, хаос поможет нам остаться незамеченными.

– Значит, договорились?

– Да, где моё пиво?



Ксено нетерпеливо бил копытом по земле, пока Гаглес обшаривала карманы убитых наёмников. Сим неблагородным делом она промышляла давно. Трупам имущество ни к чему.

Наёмники были самыми обычными головорезами. Никаких намёков на связи с духовенством.

– Г-госпожа, – заикаясь, позвал её пухлый торговец.

– Уйди и не мешай.

Рядом топталась шестёрка бравых стражей, которые едва не полегли в бою. Их командир с отвращением глядел на её занятие. Неблагодарный. Если бы не она, лежать бы ему трупом.

Гаглес же больше всех надо! Спасать жадных торгашей, не захотевших тратиться на большее число стражей. И не менее жадных стражей, согласившихся пойти в сопровождение такой маленькой группой. Шестеро стражей – смешно. Для наёмников лишь лёгкая закуска.

– «Ксено, жрать», – скомандовала она. Тень лося неестественно расползлась по земле и тела наёмников стали стремительно таять, поглощаемые тьмой. От них остались лишь одежда, да оружие.

Во взглядах, обращённых на неё, появился ужас. И пропало отвращение. Правильно, нечего кривить личики.

Она забралась в седло. Ксено был доволен и сыт. Она была довольна и у неё были две бутылки пива.

Её репутацию исправит только гильотина.

Гаглес уже собиралась уезжать, как вдруг торговец бросился ей навстречу и перекрыл дорогу. Ксено, шокированный такой наглостью жалкого смертного аж привстал на дыбы.

– Больной что ли! – Крикнула Гаглес – Ты ещё под копыта прыгни!

Типичный торгаш: наглый и жадный.

– Нижайше прошу прощения, госпожа Герой. Я всего лишь хотел предложить вам сопровождать нас до столицы. За хорошую плату, конечно.

– Наглец! Ради этого ты перекрыл мне дорогу?! Я не наймусь в няньки идиоту, который пошёл с шестёркой бойцов по этому проклятому пути. Да тут всегда кого-то грабят!

– Госпожа, в городе сейчас почти не осталось стражей! Я нанял тех, кто остался. Остальные отправились на поимку банды Белая Нога.

– Тс, – цикнула Гаглес – Всё равно – идиот. Разве ты достаточно заработаешь, чтоб выкупить у смерти свою жизнь? Остался бы в городе, раз не хватает людей.

– Я ничтожен, признаю. Но я не могу повернуть. Товар я везу самому королю и он должен быть доставлен в срок или мне и моей семье не сносить головы, – поспешно объяснил торговец – Я решил, что можно рискнуть, раз банда Белая Нога покинула эти места, спасаясь от преследования. Но не думал, что на свободное место сразу придут другие.

Гаглес смягчилась.

– Хорошо. Дай мне пятнадцать золотых. Я проведу вас.

– Госпожа, вы великодушны.

– Вы будете останавливаться ночью?

– Мы собирались устроить привал у ближайшей деревни. И мы будем останавливаться.

– Чудненько, я согласна.



Ксено не отрываясь смотрел на пламя костра, положив голову на землю, как собака.

«У меня есть для тебя работа. И возможно – еда» – Отвлекла его Гаглес. Тот уставился на хозяйку.

«Ты должен будешь найти банду Белая Нога».

«Будь скрытен. Мне нужно собрать информацию о них».

Лось встал и потянулся. Зевнул, обнажив частокол хищных, отнюдь не лосиных зубов и царственнной походкой отправился в лес.

– Куда это он, – забеспокоившись, спросил командир стражей.

– Он же лось, – ответила Гаглес – Пошёл искать веточки, грибочки. Да и вообще, это я нанялась вас сопровождать, а не он.

Командир не решился тревожить Героиню. Ей, наверное, виднее. Просто без своего лося, одинокая женщина казалась менее внушительной боевой единицей.

Увидев зубы зверя и жуткие способности , он также сомневался, что это чудовище собралось в лес за веточками.

Его догадки были недалеко от правды.




Глава 2


– А зачем у вас фонарь на ножнах? – Спросил молодой солдат. Постепенно, страх перед Гаглес прошёл и некоторые начали наглеть.

– Затем. Надо, – коротко ответила Гаглес.

– А он разве не из квартала красных фонарей? Девушке не пристало такое носить, если она не…

Командир вовремя оборвал подчинённого.

– Помолчи. Не надоедай Героине.

– Я ношу фонарь потому что он проклятый. А того кто перепутает меня с проституткой, я заставлю съесть собственное дерьмо, – предельно миролюбиво пояснила Гаглес.

Фонарь действительно был необычным, потому простым смертным сувать сюда любопытные носы было запрещено.

– Ой, проклятый! – Воскликнул солдат – А он опасен?

– Рядовой Тен! Помолчите! – Прорычал командир.

– О, если сунешь к нему руки, быстро лишишься не только конечностей, но и жизни. И я буду не причём, – сказала Гаглес.

На самом деле солдат со своими глупыми вопросами её скорее забавлял, но от его трескотни, побаливала голова. Потому она была благодарна командиру, прервавшему непрерывный поток словесного поноса. Он уже успел рассказать ей своей семье, о службе, попытался расспросить о легендарном сражении против Маряны. Чем то он напоминал молодого Хелихвеса. У того рот тоже не закрывался.

Дети всегда такие шумные и проблемные.

Ксено всё ещё не нашёл разбойничье логово. По лесу бродили только группы стражников. Было бы проще, если бы у неё была вещь, принадлежавшая члену банды Белой ноги, тогда можно было выследить их по запаху.

Гаглес несколько раз намеревалась отозвать лося обратно, но передумывала. Не привыкла откладывать дела на потом. Она не могла отпустить разбойников только потому что ей не нравилось ехать рядом с кучером. Карету трясло, а кучер постоянно задевал её локтями.

Вчера, они не встретили никаких опасностей, за исключением стаи местных волков. Волки в этих лесах были похожи на тощих уличных псов, ростом едва выше колена. Наглые звери попытались стащить сумку с провизией и были распуганы чьим-то сапогом.

Гаглес даже немного заскучала.

– Почти пришли. Я вижу городские ворота.

Стражи сразу оживились.

– Наконец-то. Можно нормально поесть.

– И искупаться.

– И поспать в нормальной кровати.

Гаглес хмыкнула. Неженки.

– Так, никаких девочек. Я знаю что в Слизене есть бордель. Узнаю, что вы были там – вылетите у меня со службы, – сказал командир – Я совершенно серьёзно. Не нужно мне тут ваших ухмылочек. Я не потерплю разносчиков срамных болезней в армии.

Когда они вошли в ворота, Гаглес с удивлением поняла, что в неё никто не стал сразу тыкать пальцем. А потом вспомнила, что Ксено нет рядом с ней.

– Вы не останетесь с нами, госпожа? Я оплачу вам номер, – засуетился торговец. Звали его, кстати Изекин, о чём она узнала только к началу второго дня совместного путешествия.

– Боитесь, что сбегу?

– Нет, как вы могли такое подумать?! – Всплеснул руками торговец – Мне и в голову такое не могло прийти.

А у самого глазки нервно забегали.

– Я не останусь в ночлежке, полной пьяных мужчин. А то, что они будут пьяные, не сомневайтесь. Командир слишком мягкий человек, что бы приструнить их как следует.

– Но в других гостиницах тоже полно пьяных мужчин…и клопов, – возразил Изекин.

– А я не собираюсь ночевать в гостинице.

– У госпожи тут живут друзья или родственники?

– Вы слишком назойливы, Изекин. Но я отвечу: я собираюсь ночевать под открытым небом. Как привыкла. А утром встречу вас у городских ворот.

– Но госпожа! Ведь комменданский час! И где вас искать с утра, и как вы найдёте нас? Мы собираемся отправиться в путь около шести часов!

– Комменданский час, ха! Почему я должна бояться его? Если я захочу, стража меня не увидит, даже если будет смотреть в упор.

Гаглес загадочно ухмыльнулась:

– И почему вы считаете, что я вас не найду? От меня ещё никто не скрывался. Разве, что – на том свете.

Она постаралась сделать тон голоса как можно более зловещим.

Эффект был произведён – торговец уставился на неё глазами полными благоговения и больше не решался её задерживать.

– Тогда, хорошей ночи вам, госпожа.

– Ага.

«Эх, сейчас бы в баню»

Но какие бани в такой поздний час? Разве что пройтись по частным домовладениям, где за скромный золотой и баню растопят, и накормят.

Эта идея быстро превратилась в навязчивую.

Обойдя несколько улиц, Гаглес приметила огромный, богатый дом с пристроем для слуг.

Если не получится, всегда можно найти ночлег поскромнее. Она спрятала оружие и фонарь.

Гаглес постучалась в ворота и приняла вид смущённой, несчастной девушки.

– Простите, могу я поговорить с управляющей поместья? – Спросила она у привратника – Я хочу попросить ночлега.

– Кто такая? – Надменно спросил привратник, оценивающе оглядев её сверху до низу – Предупреждаю сразу: Хозяйка не пускает проституток и бродяжек.

– Меня зовут Этанлис Малл. Я бывшая рабыня семьи Удакин.

– Хм, сейчас. Не могла прийти ещё позже?

Привратник удалился. Гаглес некоторое время, скучая, удаляла грязь из под ногтей.

Вскоре послышались шаги. За привратником, шли две женщины в богато расшитых одеждах. Вероятно: управляющая и хозяйка.

– Почему ты пришла к нам в дом, девочка? – Спросила женщина, которую Гаглес определила как хозяйку.

– Приветствую благородную госпожу. Семью моего хозяина постигло несчастье, – с «горечью», сказала причина нечастья.

«Не повезло, не повезло. Меньше надо заниматься тёмными делишками».

– Да, слышала, – поджав губы, сказала хозяйка. По её лицу не было видно сочувствует ли она старому Удакину и его семье или плевать на них хотела.

– Наша управляющая выжила в том страшном пожаре и продала всех рабынь в столицу. Но мне она разрешила задержаться, что бы похоронить мать. Я поклялась, что доеду до столицы к празднику плодородия. Хозяин ожидает, что я приступлю к работе в начале зимнего сезона. За ночлег я могу заплатить.

– И куда же вас продали?

– В Ненен.

– Это ведь часть дворца! Почему вы путешествуете одна?

– Я не одна! Мой брат со мной. Он свободный человек, он служил в армии. Но едва мы вошли в город, брат оставил меня, сказав, что бы я оставалась в гостинице. Но там одни мужчины. Они пьют и ведут себя развязно.

– Побежал в бордель, небось, твой брат, – проворчала управляющая.

– Я не знаю, – скромно потупив глаза, сказала Гаглес.

– Ладно, – благосклонно кивнула хозяйка – Можешь остаться. Управляющая покажет где. Я хозяйка этого дома…

«Угадала!» – Мысленно возликовала Гаглес.

–…А это госпожа Соли, управляющая моим поместьем.

– Пойдём, девочка, – сказала управляющая – Денег этому дому не надо. Лучше развесь бельё, ты у нас высокая, тебе должно быть нетрудно. Прачка у нас низенькая и старенькая. Мы обычно просим кухарку, но раз уж ты пришла, поможешь. Пойди сначала, помойся с дороги и переоденься в чистое.

Она отвела Гаглес в баню, убедилась, что у неё есть своё полотенце и ушла.

«Вот где рай», – подумала Гаглес, обливаясь горячей водой. Баня остывала, ведь другие слуги уже давно помылись, однако ей хватало и воды, и жара.

Купание в холодных реках и озёрах, в компании с голодными комарами, не сравнить с этим блаженством.

Она переоделась и взяла свою сумку, затем встряхнула её, сказав:

– Спрячь всё, кроме одежды и расчёски.

Мало кто знал, но её сумка тоже была проклятой вещью, не менее опасной чем фонарь. И очень полезной.

Чистая и довольная, Гаглес вышла из бани. На выходе её дожидались четыре огромных корзины с бельём.

В этом доме, либо было много слуг, либо тут тайком обстирывают подразделение имперской армии.

Она, у которой было от силы три комплекта дорожных платьев, не понимала этого вопиющего стремления к излишеству. Ну, не ей судить. В конце концов, она дикая женщина из дикого леса и «немного» оторвалась от человеческого быта.

Прачка тут же поковыляла к ней. Взгляд у неё был суровый и строгий. Она действительно выглядела старенькой, маленькой и сутулой.

– Ты мне яркое на белое не навешай. Гляди что б одно на другом не висело внахлёст, иначе пятна остануться. Белое вешай внахлёст, что б место осталось. И не развешивай гармошкой, иначе с утра гладить заставлю.

Гаглес пыхтела, скрипела зубами и тихо ругалась сквозь зубы. Она то, наивная, считала, что нет ничего проще развешивания белья в рутине домашних дел. Её не заставили чистить печь или кухню. Однако она развешала штук триста вещей и спина взмолилась о пощаде.

Когда она закончила, прачка сменила гнев на милость.

– Какая ты высокая и ладная. Ростом как наш садовник. Мы бы верёвки перевесили пониже, но овцы бельё испортят. Им бегать нужно, что бы мяса больше сала было.

То-то у них тут пустовато, а хозяйский сад огорожен.

– Овцы непростое животное и вонючее, – сказала Гаглес – Зачем их в городе держать? Это для императорской армии?

Император уже который год готовился к войне с непокорными южными землями Гьёна. И потому, в приступе дурного вдохновения, повелел держать скотину в каждом доме…даже городским аристократам. Три головы – для крестьян и двадцать голов – для землевладельцев. Население кинулось скупать куриц как наименее проблемных. И как самых дешёвых.

– У хозяйки сыпь на птичий помёт. Как наступала сухая пора, так её всю обсыпало, бедняжку. Долго искали отчего так. Кое как вспомнили, что это началось в тот год как кур завели.

Кухарка некоторое время помолчала оглядывая её с ног до головы. А затем сказала:

– Ты бы поосторожнее, девочка. Одна по городу не ходи. Да и в окресностях тоже. У нас часто красивые, да неженатые пропадают. Последняя пропала всего две недели назад.

– Хм, а в столице об этом знают? – Спросила Гаглес.

– Прошение хозяйка подаёт каждые три месяца. Чаще нельзя. А похитителя всё поймать не могут, – махнула рукой кухарка – Потому на стражей не надейся. Одна никуда не ходи.

– Хорошо, госпожа, – кивнула Гаглес – Спасибо за заботу.

Вопросов к западному Гьёну становилось всё больше.



Засыпала она в чистой постели, хоть и деля комнату с незнакомыми девушками.

Уж куда лучше грязных гостиниц или лесной поляны. Гаглес позволила себе немного позлорадствовать над своими спутниками.

Ксено всё ещё не нашёл разбойников, но наткнулся на их недавнюю стоянку. Удивительно, но судя по всему они двигались в направлении столицы, где было больше всего патрулей.

Подозрительно.

Долго размышлять ей не дала усталость, сомкнувшая веки и путавшая мысли.

Проснулась она от шуршания, шушуканья и хихиканья. Соседки прилипли к окну и что-то там высматривали.

– Хозяин приехал, – великодушно обьяснила одна и даже уступила своё место.

Гаглес с любопытством выглянула наружу. Ей открылся вид на сад. Она увидела мужчину с конём, который разговаривал с пожилой женщиной, стоявшей к окну спиной.

Мужчина был высок, худ и бледен. С длинными волосами забраными в хвост и с большим носом, который был виден даже в неярком свете фонаря.

Гаглес быстро потеряла интерес к зрелищу. И пошла спать. Ей было неведомо зачем обсуждать и поднимать суету из-за какого-то мужика. Был бы он голый – другое дело. А так только нос торчит.

Пустая трата времени.




Глава 3


Утро встретило Гаглес в виде управляющей. Было где-то около пяти часов.

– О, ты уже проснулась? Это хорошо. Поторопись, нам не до тебя. Сын хозяйки приехал.

– Я уже собралась.

– Ты погоди, я тебя проверю, вдруг чего стащила? Этих пигалиц с утра не добудишься. А ты вон, какая резвая.

– Ладно, проверяйте, – меланхолично отреагировала Гаглес. Назвалась рабыней – полезай под плеть.

Управляющая осмотрела её вещи и одобрительно хмыкнув, отдала сумку обратно.

– Раз собралась, пойдём.

Госпожа Соли не хотела, что бы рабыня столкнулась с хозяином.

Реальных причин для опасения не было – управляющая всегда действовала по принципу: «кабы чего не вышло».

В этот раз, излишняя бдительность обернулась ей боком. Выйди Гаглес несколько позже, то не столкнулась бы с господином Уалем.

Но она столкнулась. Прямо возле ворот. Они окинули друг друга холодными, оценивающими взглядами. Гаглес смотрела с вызовом, насмешкой и высокомерием, оппонент отвечал ей хмуростью и настороженностью.

Господин Уаль, сын хозяйки, казался ниже, потому что сутулился и опирался на трость. На бледном лице имелся внушительный шнобель, который она заприметила ещё вчера. Ему можно было дать не больше сорока, но в чёрных волосах уже блестела редкая седина. Он был похож на потасканного жизнью библиотекаря или на гробовщика.

– Приветствую, тётушка Соли, юная госпожа, – первым заговорил мужчина.

– Господин Бафильас! Какая госпожа? – Всплеснула руками управляющая – Эта рабыня просила у нас ночлега!

– Приветствую хозяина дома, – поклонилась Гаглес.

Бафильяс? Знакомая фамилия. Она обругала себя за дырявую память, однако в голове царило мрачное запустение.

Эту фамилию она раньше слышала, но не могла вспомнить о чём шла речь.

«Ну, если забыла, значит это неважно» – Решила она.

Из мыслей, её внезапно, выдернул Уаль:

– У юной госпожи благородная осанка и смелый взгляд.

В его словах слышалась лишь спокойная констатация факта. Как реплика о погоде. Ни тени заигрывания, чем обычно грешат мужчины.

– Да, полно вам, – нахмурилась управляющая, лёгкими подталкиваниями напоминая Гаглес, что пора и честь знать – Она высокая, вот и кажется прямой. И не путайте смелость с наглостью. Девочка, ты кажется куда-то спешила?

– Действительно, мне нужно найти дядю, – сказала Гаглес, поспешно выскальзывая за ворота.

«Смутил старушку, смутьян», – подумала она, чувствуя как пылают щёки.

Когда ей в последний раз говорили комплименты? Гаглес не могла вспомнить. Наверно, ещё до того как она обрела дар.

Управляющая тем временем задумчиво пробормотала:

– Её же вроде только брат сопровождал.

Уаль хмыкнул и промолчал.



Изекин просиял, увидев Гаглес, что шагала к нему, догрызая неспелое, кислое яблоко, сорваное с уличного дерева.

– Госпожа. Как спалось? – Спросил он.

– Прекрасно. Отправляемся?

– Ещё буквально десять минут и мы будем готовы.

У него за спиной топтались помятые солдаты, от которых несло перегарищем даже на расстоянии пяти метров. И недовольный командир завершал картину, взирая на них с немым укором.

«Дисциплина ни к чёрту», – мысленно осудила Гаглес – «Таких не то что наёмники прибьют, они даже с тремя крестьянами не справяться».

«С другой стороны, у них есть я».

До столицы оставалось два дня пути. Интересно, те самые загадочные охотники на Героев, уже вышли на её след или она была недостаточно узнаваема без Ксено? Таких как она, выходцев из южного Гьёна: высоких, смуглых и черноволосых – пруд пруди. Особенно – женщин, привезённых в качестве рабынь. Если её никто не узнал, оставалось надеяться на длинные языки солдат.

Ей бы следовало быть поосторожнее. Её физическое тело всё ещё можно было уничтожить, несмотря на способность быстро восстанавливаться. Она уже пережила и топор в голову и арбалетный болт в сердце. А вот с огнём, иногда случались проблемы.

Гаглес не умела быть осторожной. А значит была идеальной приманкой.

Пока до неё не было дела никому.

– Ты знаешь, что произошло в столице? – Шушукались две торговки – Кто убил генерала Алакина?

– Демоны, кто ещё?..

Этот разговор Гаглес услышала, когда их кое-как приведённая в порядок группа, проходила мимо рынка.

Большего ей подслушать не удалось. Не останавливаться же, что бы посплетничать.

Генералы, высшие чины – она знала имён с десяток. Тех, кто помельче она вообще не помнила. Если ей представлялись, она забывала имя и лицо почти сразу же.

Кто такой Алакин – она не знала. Но если убили генерала, это, наверное – серьёзно.

Может быть, даже, кого-то из героев попытаются втянуть в эту межчиновническую возню. Не её, у неё дурная репутация.

– Эй, командир.

Она едва не добавила грубое «как там тебя?», но сдержалась, дабы не превращаться в хамло.

– Ты не знаешь, случайно, какого генерала убили в столице? – Спросила она.

– Вы ещё не знаете? Это случилось ещё полторы недели назад.

– Не слышала, – поджав губы, ответила Гаглес.

– Генерала Алакина, говорят, убили прямо во время заседания Верховного совета. Все были в одном зале но никто не видел убийцу.

– Чертовщина какая-то, проворчала Гаглес.

«Надеюсь, на меня это не повесят».

Это не похоже на обычные дворцовые разборки. Может быть – магия, может – во дворце завелись особые умельцы и обошлось без волшбы.

Ей ли не знать на что способны деньги и гнилой разум вкупе с руками, растущими из нужного места.

Когда они выезжали из города, их обыскали. Мало того – им пришлось ждать своей очереди под палящим, знойным солнцем. Раньше такого не было. Ну разве только в столице.

Гаглес, при досмотре назвала своё настоящее имя, оттчего их пропустили пораньше.

Спустя сорок лет, звание Героя всё ещё имело вес.

– Всё из-за этого генерала, – Вздохнул «рядовой Тен». Она запомнила назойливого мальца, что вчера утомлял её болтовнёй – Теперь во всех крупных городах так. И в приграничье.

Он мог оказаться ценным источником информации.

– А что за генерал то, хоть? – Вслух поинтересовалась Гаглес.

– Алакин то? Это бывший герцог, родственник императора. Не имеет прав на престол.

– Бывший? Его лишили титула?

– Ага. Но его не лишали титула – его «понизили» до барона. Потом сослали в Бафильяс.

– Постой-ка, – нахмурилась Гаглес – Бафильяс – населённый пункт? Не фамилия?

– Это и населённый пункт и фамилия. У деда нынешнего императора была любимая наложница, он её именем назвал бывшее графство Зияс. Её брат, барон Бафильяс получил эти земли в подарок. И вообще – как вы можете не помнить? Там происходила одна из ваших битв с Маряной.

– Зачем мне это помнить? – Возмутилась Гаглес – Есть историки, летописцы. Вот пусть они свой хлеб отрабатывают, записывают: кто, где и как.

– А потом такого понапишут – будете за голову хвататься.

– Забудь про Бафильяс. Что с генералом?

«Понапишут, понапишут. Как заплатят, так и понапишут» – Подумала Гаглес, прочитавшая о себе столько вранья, что вообще перестала читать. Всё равно у неё от мыслительной активности болела голова.

– Про Алакина? – Задумался «Рядовой Тен» – А о чём я говорил?

– Что он родственник императора и его куда-то сослали.

– Сослали его в Бафильяс. Там он женился. Его тестем стал знаменитый тогда генерал…тоже Бафильяс. Между прочим, этот генерал учавствовал в битве против Маряны.

Гаглес едва могла бы вспомнить тех муравьёв, которые где-то на заднем плане возились с мелкими, слабыми чертями.

– Десять лет назад Бафильяс помер. И Алакин стал его наследником. Ходил слух одно время, что зятёк своего тестя того…кокнул.

– Рядовой Тен! Следи за языком, мать твою, – прокричал генерал.

– Ой, не кокнул, убил – Отмахнулся «Рядовой Тен» – Какая разница? Они оба уже в могиле. Царствие им Подземное. Так вот… я больше ничего не знаю. Хотя…короче, я слышал, что этот Алакин собирался жениться второй раз. А с первой женой он развёлся.

– Раз ты такой всезнающий. Шёл бы ты в учёные, – не сдержала ехидство Гаглес.

«Рядовой Тен» не остался в долгу:

– Я не могу стать учёным. Потому что меня лупили по голове. Вы должны меня понять, вы знаете какого мне.

Паршивец! Ну один в один – молодой Хелихвес. Но он прав – Гаглес знала толк в ударах по голове. По своей и по чужой.

– Ай! – Вскрикнул «рядовой Тен» получивший подзатыльник её сумкой – За что, милостивая госпожа?

– Что б уважал старших.

– Вы из всех норм этикета выбираете только те, которые вам удобны. А как же: «благовоспитанная и благонравная женщина должна быть покорна мужу и не перечить ему». Держу пари, это из той же книжки, где вы прочитали про уважение к старшим.

– А ты мой муж, паршивец?

– Нет, – приосанился «рядовой Тен» – Но я не женат, могу взять вас в жёны.

– Мечтай, – фыркнула Гаглес – Между прочим, мне шестьдесят восемь, орёл.

– Сколько?! Да я вам во внуки гожусь.

– А чего возмущаешься, то? Это ж не я тебе жениться предлагаю. Ты первый начал.

– Так вы старше, должны были превентивно отказать, что б не давать ложной надежды.

Гаглес потрясла сумкой.

– Ой, молчу. Намёк понят.

Молчал он ровно две минуты…

Вечером, путники разбили лагерь на поляне. В городе они решили не останавливаться. Потому что покидать его им пришлось бы через досмотр, а постоять часок-другой в томительном ожидании ещё раз, желающих не нашлось.

Чем ближе они были к столице, тем чаще приходилось встречаться со стражниками. Форма имперской стражи, теперь мерещилась Гаглес даже между деревьев. За день, на дороге они повстречали восемь патрулей.

У них парад тут что ли? Лучше бы с такой ретивостью разбойников ловили, а не кошмарили проезжих.

«Кто вы? Куда направляетесь?»

И так все восемь раз. Каждый раз они задерживали их минут на двадцать и в итоге группа потеряла кучу времени.

Имя Гаглес, в этот раз не помогло.

«Хочу записаться в злодеи» – позволила себе помечтать Гаглес – «Хорошо Маряне – его никто не трогает, не спрашивает документы, не хамит ему. Потому что он может и башку оторвать».

– Городские стражи были посговорчивей, – сказал один из солдат – А с этими не договориться. А ведь сослуживцы.

– «Эти» – личные стражники императора. Элита армии. Так что держи язык за зубами, сынок. Конечно, с ними не договориться. Они должны безукоризненно исполнять приказы. И даже высшие чины не могут с ними спорить.

«Ага. Этих то как раз никто не трогает» – подумала Гаглес.

В этот момент раздался отдалённый звон, будто лопнула тетива. Внутри неё вспыхнула теплом взбудораженая магия и вырвалась наружу.

«Бах».

Её оглушило взрывом и ослепило светом. Она упала на землю, больно ударившись локтём.

«Огонь!» – мелькнула истерическая мысль.

Но её не обожгло. Магия защитила хозяйку и всё обошлось громким звоном в ушах и белой пеленой перед глазами. Она вслепую, в ярости, бросила проклятие в ту сторону откуда услышала звук перед взрывом.

Но не попала. Магия рассеялась, не достигнув цели.

– Эй, все живы? – Спросила она, поднимаясь.

Гаглес решила заняться спутниками. Преследование было бессмысленно. Все её чувства были притуплены.

Остальные лишь слегка пострадали, ведь Гаглес, в которую целились, сидела в отдалении от всех. Кони, запряжённые в карету с товаром, побежали в лес и застряли в кустарнике. Кони солдат остались на месте, они были привязаны и вряд-ли поняли, что произошло. Всё случилось и кончилось слишком резко.

Пока все суетились и вытаскивали карету с конями из ловушки. Изекин подбежал к Гаглес.

– Что это было госпожа? Демоны?

– Люди.




Глава 4


В лесу, возле ручья, двадцать мужчин устроили привал. Достали закуски и алкоголь, развели костёр.

– Мне кажется, за нами кто-то следит, Рата.

– Так иди, проверь. Чего расселся?

– Никого нет. Ты задрал уже параноить. Нагнетаешь.

– Чо сказал? Ты сейчас быканул на меня или чё?

Начавшуюся было драку, остановил главарь, громко поставивший кружку на пень и положивший руку на топор. Самые отчаянные знали – Горин был скор на расправу и вообще не любил разборки между «своими». Иное дело «чужие». Резать им глотки – дело всецело им одобряемое.

Горин сказал:

– Я чую гниль.

Он обхватил рукоять топора и все остальные пригнулись. Но на сегодня расправа отменялась – Горин метнул топор в глубину леса.

– И зачем? – Растерянно спросил член банды Белая Нога.

Горин встал и пошёл. За ним пошли остальные – посмотреть что там.

Там не было ничего…Так казалось на первый взгляд. Но опытный взгляд сразу зацепился за едва заметные следы от копыт и сломанную ветку, втоптанную в грязь.

– Свежий запах, – сказал Горин – Я знаю тварь, которая пахнет так. Здесь тёрлась зверушка ведьмы.

Он посмотрел на своего помощника. Тот, поймав взгляд, едва уловимо кивнул.



Каждый день в столице это суета, оживлённая торговля и звон доспехов императорской стражи. Именно сюда стекались все деньги страны. Лоск и блеск резко сменялись нищетой и неприкаянностью. Ведь там, где кто-то забрался на самый вверх, кто-то оказался в самом низу. На всех благодати не хватало.

Гаглес не нравилась столица. Эгмеагис, была построена в честь честолюбивого прадеда нынешнего императора. Она была возведена между двух рек, её регулярно топило, там царила постоянная сырость, стены обрастали мхом. Учитывая, что город ещё и находился в низине, это было просто убойное сочетание. Смертность весной и осенью превышала все возможные пределы. Никто из героев в столице не жил.

Они пришли к воротам ранним утром. Вытерпели общение с привратниками и Гаглес стала полноправным обладателем своих пятнадцати золотых.

Изекин долго рассыпался в благодарностях, которые Гаглес пропускала мимо ушей.

Лучшую благодарность она уже получила и собиралась её прогулять этим вечером.

Можно было, наконец распрощаться со своими спутниками.

Её немного терзала вина, омрачая радость. Группа не встретила особых опасностей, от которых она могла бы их защитить. Но зато она эту самую опасность к ним успешно привлекла.

Совесть терзала её недолго.

Она сразу же отправилась на рынок, потому что для пива и неблагонравных развлечений было ещё слишком рано.

– Налетай! Покупай!

Прижав сумку к себе, Гаглес нырнула в толпу.

– Эй, чернорожая, смотри куда прёшь, – заорал ей грузный мужик, хотя она лишь слегка задела его локтём.

Голубчик, завтра проснёшься мулатом. Мулатом-импотентом. Назвал бы сукой, отделался бы болючим прыщём на жопе.

Да, она обожала свои способности.

– Я ищу тыкву! – Крикнула Гаглес.

– У меня есть тыква! И дыня есть! – Послышалось в отдалении.

Гаглес двинулась на звук.

Торговец махал ей рукой, привлекая внимания.

– Вот, смотрите, девушка, сколько тыкв. Выбирайте любую.

– Дайте эту, – ткнула она в самую красивую на её взгляд, оранжево-зелёную.

– Вы девушка, неправильно выбираете. Смотрите, вот эта, поменьше – сладкая. И вообще, зачем вам тыква? Берите дыню.

– Давайте мне ту, которую я хочу. Это…коню. Он сладкое не любит.

– Коню, так коню, – покивал продавец – с вас восемь медных.

Гаглес принюхалась. Дыни пахли восхитительно.

– И дыню, тоже. Две, нет – три. Вон тех, зелёных.

Южные дыни были самым дешёвым осенним лакомством, которое в сезон могли себе позволить любые слои общества. Дыни пахли детством и ностальгией.

Расплатившись, она прижала к себе покрепче кошелёк, пока кто нибудь не покусился на её золотые. Разбираться с воришкой в оживлённой толпе, в её планы не входило.

Кое-как она нашла укромное местечко меж двух домов и запихала тыкву в сумку вместе с двумя дынями. Если бы прохожие увидели, что сумка проглатывает огромный овощ и тот бесследно изчезает в её глубине, пришлось бы снова выслушивать сплетни, про то как она ночами кормит проклятые артефакты добропорядочными гражданами. У неё итак репутация далеко не геройская.

Недалёк тот час, когда она сравняеться в общественном сознании с Маряной. Вот тот поржёт…

Одну дыню она оставила в руках и отправилась на прогулку по центральной улице. Не смотреть красоты столицы, конечно же, смотреть там было нечего, но помозолить глаза высшей знати. Они все её знали в лицо, вдруг удастся снова спровоцировать нападение.

Гаглес специально избегала других людей, что бы те не стали случайной жертвой. За компанию.

Она расположилась возле пруда, решив немного перекусить.

– Его высочество первый принц, едет! – Раздался громкий крик и следом – звук гонга.

Гаглес подавилась дынным соком и закашлялась. Нельзя же так пугать.

По дороге вышагивала процессия с паланкином.

Дорого, богато. Гаглес нехотя поднялась и спрятала надкусанную дыню за спиной, вместе с липкими от сока руками. Подумав, вытерла лицо рукавом. Сейчас процессия пройдёт и она прополоскает его водой из пруда.

При появлении членов императорской семьи, все должны были встать или спрятаться, если немощные. Закон, писаный старыми импотентами, у которых уже не встаёт, а хочется что бы стояло, и по команде.

Гаглес старалась не перечить закону империи пока он не вступал в острое противоречие с её интересами.

Процессия мирно шла мимо, пока не раздался грозный крик «сто-о-ой!».

«Ой, идите мимо, пожалуйста. Я не при параде» – взмолилась она.

Гаглес, в отличие от героев, не избегала и не боялась общения с императорской семьёй. Она была близко знакома с отцом нынешнего императора. Их можно было даже назвать товарищами.

Но она предпочла бы сначала привести себя в порядок. Императорские отпрыски не входили в планы на сегодня. Ненавистные сюрпризы.

Как она и опасалась, процессия остановилась, что бы потрепать ей нервы. Из паланкина вышел принц и неспешной походкой приблизился к ней.

– Героиня Гаглес, драгоценый щит империи. Рад видеть вас в столице, – сказал он.

Гаглес же вздохнула. Как быстро растут дети. Ещё всего двадцать два года назад, полметровый принц нассал в штаны прямо у неё на глазах, а сейчас он уже ростом выше её на пол-головы и говорит высокопарные речи.

– Ваше высочество, первый принц. Приветствую вас.

Когда она видела его в последний раз, ему исполнялся двадцать четыре года. С тех пор он ещё больше возмужал.

Она поклонилась и мельком осмотрела мальчишку. Увиденное ей нравилось. Дейхедес был похож на своего деда. Такой же красавец. Бледный, с рыжевато-русыми волосами и карими глазами. Рыжина в волосах императорской семьи не истреблялась поколениями.

Глаза Дейхедеса выжидающе смотрели на неё, будто он ожидал, что она ещё что-то сделает или скажет.

Она судорожно вспоминала не упустила ли чего при приветствии члена императорской семьи. Нормы светского этикета она знала не так хорошо как церковные.

Принц не стал долго тянуть:

– Гаглес, могу я узнать цель вашего визита в столицу? Быть может, я могу пригласить вас во дворец? Вы давно не радовали нас своим присутствием. Отец и дедушка желали бы увидеть вас.

– Ваше величество, я сожалею, но уже завтра с утра, я покидаю столицу. Быть может, получиться отложить визит до Фестиваля в честь сбора урожая? – Спросила Гаглес. Она как раз встретится с остальными Героями, а затем можно заняться и лобызанием с императорской семьёй.

Регулярная демонстрация лояльности была доброй славной традицией, которую не хотелось нарушать.

Ну и конечно, хотелось бы ненавязчиво узнать, не они ли ищут способ прикончить Героев. Вдруг возникли некие недопонимания.

– Конечно. Вы ведь исполняете свой долг, возложеный на вас моим дедушкой, – согласился принц – Тогда я вышлю вам приглашение.

– Нет нужды, – сказала Гаглес – Я прийду с сопровождением. К тому же, у меня нет адреса, на который можно прислать письмо.

Гаглес была единственным бомжом на всю империю, которого так просто приглашали во дворец. Это повод для гордости или для стыда?

– Это прискорбно, Героиня Гаглес. Женщине не подобает вести бродячий образ жизни, – с сочувствием произнёс принц.

Гаглес почувствовала острую неприязнь к этому разговору.

Неженатая женщина не имела права владеть землёй, недвижимостью и другими ценными активами. На Героинь это также распространялось.

Никакая сила, никакие заслуги перед империей не избавят её от клейма вечного второго сорта.

Злость и ненависть к этому миру, заключённые глубоко в подсознании, попытались выползти из своей тюрьмы.

Принц, всё это время смотревший ей прямо в глаза, испуганно сделал шаг назад, но быстро взял себя в руки и спросил:

– Гаглес, что с вами?

– Простите?

– У вас засветились глаза. Красным.

Ох, это плохо. Она потеряла контроль.

Чувствуя досаду, Гаглес спокойно сказала:

– Простите, Ваше высочество. Иногда такое происходит. Это проклятие Маряны.

«В любой ситуации – вали всё на Красного». Косвенная вина его есть – с него не убудет.

– Какое несчастье. Проклятый демон подл – так изуродовать молодую деву.

«Почти ровесницу твоего деда, мальчишка. Между прочим, я старше его на два года» – Мысленно проворчала Гаглес, но не стала поправлять принца.

Ещё и девой обозвал. Эта бабушка уже не дева, лет пятьдесят, с хвостиком.

– Спасибо за сочувствие, ваше высочество. Я непременно воспользуюсь вашим приглашением во дворец.

«А теперь, отвали, мальчишка».

– Я очень рад. Надеюсь увидеть вас там. А сейчас – мне пора.

Принц удалился и Гаглес выдохнула. Что-то устала она от этих расшаркиваний. Правильно расставить слова, вспомнить чем «высочество» отличается от «величества» – утомительно.

Сбоку послышались шаркающие шаги. Кто-то к ней подошёл. Гаглес лениво перевела взгляд на потревожившего её прохожего.

Она уже собиралась спросить, «чего тебе?», как пожилая женщина в одеждах личной императорской прислуги, первая заговорила, недобро прищурив глаза:

– Поганая ведьма. Я видела как ты околдовываешь принца. Молись, что бы тебя не сожгли на костре.

Гаглес широко улыбнулась. Старуха не поняла причины её ненормального веселья.

Всю неделю, Гаглес вела себя как кроткая мышка. Вежливо общалась с заказчиками, терпела общество незнакомцев. Ей это, право, надоело.

Гаглес скосила глаза на процессию, а затем снова перевела взгляд на старуху. Её улыбка стала жестокой и маниакальной. Старуха, почувствовав опасность, собралась уходить, но было поздно.

«Зеркало пространства» – Приказала Гаглес, положив руку на сумку.

В тоже мгновение их окружило кольцо из алого пламени. Из недр сумки выплыл фонарь и повис в воздухе, звеня серебрянным колокольчиком.

– Ты не пос…– начала было старуха, но её прервала пощёчина.

Голос Гаглес изменился, став бесполым и скрипучим, нечеловеческим.

Она схватила старую перечницу за волосы и склонила её в принудительном поклоне.

– Жалкая шавка, не знающая место. Я не посмею? Я тебе не бесправная крестьянка. Захочу и твой короткий век оборвётся прямо сейчас.

Она отпустила волосы старухи и вытерла запачканую дынным соком руку об её одежду.

– От смерти тебя отделяет, тонкая стена моего терпения. Толщиной с волос. Пошла вон.

Фонарь изчез, а вместе с ним и круг.

Зрители снаружи видели только как двое спокойно разговаривали о чём-то.

Старуха, оказавшаяся одной из слуг принца, поспешила убраться, собираясь тотчас рассказать про то как её запугивала ведьма.

Но ещё не знала про то, что не сможет пожаловаться об инциденте даже бродячей собаке. Гаглес вдогонку прокляла её молчать об этой маленькой, милой беседе.

«Героиня» была расслаблена и довольна. Вкус чужого унижения и страха она слизнула с губ.

И он был слаще медовой дыни.

Она спрятала эту часть себя обратно в дальний тёмный угол. Что бы достать в следующий раз.




Глава 5


Гаглес проснулась и не сразу поняла: где? Она лежала на кровати, что было уже необычно. Над ней был дощатый потолок, вместо звёздного неба, а рядом кто-то находился. Пахло перегаром и хлебом. Гаглес приподнялась на локтях.

«Женщина, вы кто?» – Подумала она, уставившись на бледную шатенку средних лет. Незнакомка безмятежно спала, положив локоть под голову.

Весёлая ночка, наверное выдалась! Гаглес помнила только как забивала куда-то гвозди.

Тревожить женщину Гаглес не собиралась и попыталась аккуратно встать, не разбудив её. Обнаружила себя в чужой сорочке и нервно взлохматила волосы. Ещё бы вспомнить, что она вытворяла. Обрывистые воспоминания не давали ни малейшей подсказки как она оказалась в чужом доме.

– Доброе утро, – послышалось со спины. Гаглес поняла, что её тактическое бесшумное отступление – провалилось.

– Здрасьте.

Они уставились друг на друга в молчании. А что сказать-то?

Гаглес приоткрыла дверь и заглянула в другую комнату. Это была, судя по всему – прихожая. Посредине стояла печка, рядом с печью – стол, а под столом – мужик с фингалом.

Кроме подстольного мужика, на широкой лавке спали дети – в количестве четырёх штук.

Гаглес растерянно обернулась и спросила, указывая на мужика:

– А чего это он. Это я его?

– Это я его, – сказала женщина, сложив руки на груди – Вчера пришёл и вас привёл. Я уж думала – любовницу притащил. А оказалось, вы крышу пришли чинить.

Что-то начинало проясняться. Так вот откуда в памяти фигурируют гвозди.

– И починили?

– Ну, вроде починили.

Что-то сомнительно.

– А мои вещи? У меня что-то было с собой? – Спросила Гаглес, не рассчитывая на положительный ответ и особо, впрочем, не переживая. У неё не было ничего, что ей было бы жалко потерять, а сумка всё равно к ней вернётся.

– Ваши вещи под кроватью. Сейчас принесу.

Женщина ушла обратно в спальню и вскоре вышла оттуда с сумкой, вручив её Гаглес. И кинула ей кошелёк. В кошельке оказалось тринадцать золотых и несколько серебряных.

Гаглес кинула кошелёк обратно женщине.

– За ночлег.

На лице той появилось возмущение.

– Мы не нищие! И это слишком много для ночлега.

– А это и не благотворительность. Это превентивная компенсация за, возможно испорченную крышу. Я не плотник и не строитель, один чёрт знает чего я там наремонтировала. За эти деньги наймёте нормальных строителей.

Женщина с сомнением на неё посмотрела.

Гаглес отмахнулась.

– Да ладно. Я их всё равно пропью. Пока у меня не было денег, я хотя бы помнила вчерашний день. Вот где моё платье, в котором я была вчера?

– Я его постирала. Вы с моим мужем принесли живого кабана, зарезали на заднем дворе и были все в крови.

Гаглес почувствовала дурноту. Что она ещё вытворяла вчера с чужим мужем?

– Простите, – женщина спросила – А вы наёмница?

– Ну что-то вроде этого, – неопределённо махнула рукой Гаглес.

– Просто вы очень сильная. Вчера вы отрывали старые доски от крыши голыми руками. Кстати, ваше платье ещё не досохло. Останьтесь на завтрак. Тем более, я просто не представляю куда девать столько кабаньего мяса.

Гаглес почувствовала неловкость. С другой стороны, она никуда не спешила и любила свинину. Кабан же свинья?

– А он в порядке? – Спросила Гаглес, указывая на мужа женщины – Это нормально, что он спит на полу?

Женщина, «надо бы спросить как её зовут», усмехнулась.

– Это вы его выгнали. Сказали, что он бестолочь и никчёмный мужчина, поэтому его место на полу. А потом заявили, что будете спать со мной.

Гаглес почувствовала как загораются кончики ушей. Она думала, что давно потеряла способность испытывать стыд, но как оказалось, просто давно не вытворяла что-нибудь «эдакое».

– Хм, извините. Надеюсь, я не сильно буянила.

– Вы грозились исполнить супружеский долг вместо мужа, бодались с нашей коровой и рассказывали детям, как однажды нашли собачью голову и подкинули её брату. Ничего страшного вы не сделали, немного пошумели и легли спать.

– А вы не хотели брать деньги, – проворчала Гаглес – За моральный ущерб я ещё и должна осталась.

– Глупости, давно я так не веселилась. Знаете, пьяные мужчины хватаются за ножи и машут кулаками, а вы были просто черезчур деятельной.

«За такую деятельность по башке дают» – подумала Гаглес.

Женщина, её звали Тигалин (и это имя вряд-ли скоро забудется), весьма настаивала, что бы она всё таки осталась на завтрак. Гаглес не нашла причин для отказа.

Пока Тигалин готовила, она решила проверить результаты своего вчерашнего приступа трудолюбия. На удивление, оказалось, что всё было не так уж и плохо.

Гаглес знала как чинить крышу. Но последний раз она это делала почти шестьдесят лет назад, когда в сезон дождей протекли потолки в монастыре.

– Тётушка, – отвлёк её детский голос.

«Кто назвал меня тётушкой?» – Мгновенно полыхнула праведной яростью Гаглес и посмотрела вниз.

Внизу стояла маленькая копия Хелахвеса. По её мнению, все дети были похожи между собой, особенно те, которые светлоглазые и светловолосые. Дитю было лет десять или одиннадцать.

– Чего тебе?

– Вы вчера говорили, что подкинули брату голову, собачью. А зачем вы это сделали? Он вас обижал? Меня тоже обижают братья, но я не находил собачью голову, – с досадой, сказал ребёнок.

Гаглес фыркнула. Она постоянно издевалась над братом и пыталась клюнуть побольнее, лишь потому, что он был мальчиком и причинял ей боль одним своим существованием. У него были игрушки, которые она так хотела, но которые ей не давали, потому что она – девочка. Ему было позволено то, что не позволяли ей. Он был сыном, наследником, а она – шла в довесок.

Если подумать, её глубоко укоренившееся мужененавистничество проросло ещё тогда.

– Кинь своим братьям в ботинки раздавленные огурцы, – посоветовала Гаглес.

С братом она проделывала это регулярно. Работало.

– А вы жестокая, – восхищённо уставился на неё ребёнок.

«Я неплохо продвинулась в искусстве пыток за эти долгие года».

Дитё убежало, оставив её в глубокой задумчивости, сидеть на крыше в одиночестве.

Ей внезапно захотелось увидеть брата. Интересно, как он поживает? С тех пор, как она убила папашу, они не общались. Гаглес не знала, почему так избегала разговора между ними, ведь она всегда с готовностью наживала себе врагов.

Сколько уже лет прошло?

Встряхнув головой, она попыталась избавиться от сентиментальных мыслей. Всё это дурь. Их с братом не связывало ничего кроме взаимной неприязни и общей крови.

Даже если он последний, оставшийся в живых член семьи.

Гаглес слезла с крыши и отправилась бродить по чужому огороду. Подразнила петуха, подёргала корову за хвост. Вернулась в дом, пока своими шаловливыми ручками не наделала беды.

Хозяйские дети все проснулись и уже занимались какими-то домашними делами, кроме самого младшего. Гаглес посочувствовала Тигалин, ведь воспитывать одновременно четырёх мальчишек – мучение.

Потом проснулся муж, едва помнивший вчерашнюю собутыльницу. Гаглес поглядела на его помятую, жалкую рожу и подумала, что ей нужно заканчивать с регулярными возлияниями. Ей, для схожести не хватало только обзавестись пузом и нестриженой бородой. Те, кто называл её «старой алкашкой» были прискорбно недалеки от правды.

Муж был тут же отправлен на рынок, за овощами. Он вернулся как раз к завтраку.

Сев за стол, Тигалин начала молиться, чем немного смутила Гаглес, которая, несмотря на двенадцать лет служения в храме, распрощалась с религией как только оттуда сбежала.

Для приличия, она тоже сложила руки в молитвенном жесте и подождала когда хозяйка закончит.

Свинина оказалась неплохая. Гаглес нравилось дикое мясо потому что оно было менее жирным. Готовила она его одним способом – на огне, без специй и соли. Часто у неё оно получалось сожжённым, пересушенным или сырым внутри.

– Вы очень вкусно готовите, Тигалин, – похвалила она хозяйку дома.

– Спасибо, Гес. Моя свекровь с этим бы не согласилась.

– Все свекрови такие, – пожала плечами Гаглес.

– Я всё время думала, «почему?». И до сих пор не нашла ответа.

– Так заведено. Наверное, это имееет какой-то смысл. Но как по мне – все эти правила придумывали, пребывая в глубоком маразме.

Муж хотел что-то сказать, но подумал и не стал. Мудро. Не стоит встревать в разговор двух женщин, если они решили поболтать о тяжкой женской доле и этой доли уже хлебнули сполна.

Разговор затянулся до полудня.

–…Он был совершейнешим козлом, – вдохновенно вещала Гаглес, собеседнице – Однажды я вернулась в келью на полчаса позже, так он запер меня на двое суток. Всё это время мне давали только хлеб и воду.

– Какой ужас!

– А потом он мне долго говорил про то, что это ради меня, ради спасения души. Не знаю как мою душу спасало возвращение вовремя.

– Свекровь меня била, что б я научилась быть хорошей хозяйкой, – в ответ рассказывала Тигалин – Говорила, что её сын уйдёт от меня, если я не научусь правильно, по её мнению, мыть полы.

– О-о-о, тебя тоже учили «женскому» способу отжимания тряпки? И что бы, никак иначе.

В процессе бурного обсуждения, женщины плавно перешли на «ты». Но никого это не смутило.

– Ага, я кстати так и не научилась «правильному» отжиманию. Как отжимала по «мужскому», так и отжимаю. Нет, ты видела когда-нибудь мужчину, моющего полы? Да они палец об палец не ударят.

– Видела. Два раза на корабле, один раз – в армии. Но если честно, без орущего командира, они вообще не работают, – сказала Гаглес.

Муж предусмотрительно убрался из поля зрения двух фурий косить траву. Дамам нужно было время, чтобы сцедить яд.

Когда Гаглес опомнилась, время было уже больше полудня.

Тигалин проводила её до калитки.

– Надеюсь, у вас всё будет хорошо, ох, – сказала Гаглес и поражённо вздохнула – Тигалин крепко обняла её.

– Это у тебя должно быть всё хорошо. Мы ведём тихую, мирную жизнь. Это ты, судя по всему, любишь хлебнуть опасностей.

– Спасибо, – сказала Гаглес, думая как потактичней вывернуться. Но её уже отпустили.

– Счастливого пути, Гес.

– До свидания.

Гаглес закинула сумку на плечо и пошла прочь от гостепреимного дома. Ей стоило отвыкнуть от привычки ночевать в чужих домах.

Кто знает, может быть она расслабиться, настолько, что захочет обзавестись домом? Спрячет меч в сарае, оставит Ксено следующему хозяину. У неё будет муж и детишки.

Тогда она однажды, вернётся к тлеющим углям.

Да и стоит ли возвращаться к тому, от чего убегала много лет назад? У неё уже был муж и есть давно выросшая дочь. Наступать на одни и те же грабли не в её интересах. Семья не подарила ей чувства покоя.

Она всё ещё оставалась неприкаянным призраком.




Глава 6


«Возвращайся» – приказала Гаглес сразу, как покинула стены столицы. Тёмная тень возникла напротив неё. Из неё, словно из воды, вышел Ксено.

Гаглес положила руку ему на морду.

– Жалко, что ты не можешь перемещаться вместе со мной.

Лось недовольно фыркнул.

Гаглес не дала ему сожрать разбойников, но обещала, что пиршество ещё будет. Слово она всегда держала.

– У меня есть утешительный приз, – сказала девушка, залезая в сумку и доставая тыкву и чудом сохранившуюся после вчерашних приключений, дыню.

Ксено, несмотря на плотоядность любил некоторые овощи.

Дыню, ей правда пришлось доедать самой – Ксено по-прежнему отказывался от сладкого.

– Ну и зря. Мне больше достанется, – сказала Гаглес.

Лось ответил громким хрустом. Огромную тыкву он поглотил за четыре укуса.

– Нда, еды на тебя не напасёшься. В следующий раз куплю две, если будешь хорошим мальчиком.

Ксено одобрительно мотнул головой. Она верно сошла с ума, разговаривая с животным, но за десятилетия проведённые вместе, она казалось, понимала его жесты, точно человеческую речь.

Похлопав его по спине, она забралась в седло.

– Ну что, дружище, готов к новым свершениям? – Бодро спросила Гаглес – Мы едем обратно. В Порбраго.

Графство Порбраго находилось в западном Гьёне. Слизен был одним из городов на его территории, кстати – считался глухой провинцией. Нужно заехать и туда. Но немного позже.

Ксено, встряхнувшись, развернулся в указанном направлении. Теперь с ними не было спутников и они могли передвигаться на комфортной скорости – лось поскакал как будто за ними гнались волки.

Гаглес ненавидила необходимость вечно ездить кругами. Ей хотелось отправиться в путешествие по неизведанным маршрутам, что бы ветер в волосах и никаких уродов человеческого вида. Она бы предпочла иметь дело только с нечистью – с ней проще.

За полдня они преодолели почти двухдневный путь.

Они остановились близ деревни Насас. Путь им преградила похоронная церемония. Почти сотня людей в жёлтых одеждах, сопровождали гроб. Гаглес бы объехала это и двинулась дальше, но тут увидела кое-кого, кто заставил её передумать.

Люди из храма, знакомые рожи, шли в составе процессии. Но это были не простые монахи, а из центрального храма.

Какого чёрта такие важные попы делают в какой-то деревне, да ещё и отпевают простолюдина – она хотела это выяснить.

Увидев её, монахи напряглись: не только они, но и люди в толпе. Как никак, Галес сегодня была во всём своём ведьмовском великолепии, со своей любимой зверушкой.

– Пурпурная ведьма…– донеслось из толпы.

Тупое прозвище. Ещё и взятое из воздуха. Гаглес почти всегда появлялась в чёрном дорожном платье, а пурпурный плащ надела всего один раз – на коронацию наследного принца.

– У кого-то слишком длинный язык, – громким и грозным тоном, сказала Гаглес – Называть ведьмой служительницу светлых сил. Услышу ещё хоть раз и вы окончите жизнь в висилице.

– Смилуйтесь, госпожа, – тут же наперебой, заголосили крестьяне.

Правильно, у кого власть и сила, тот и добрый. Гаглес претила мысль о превращении в высокомерную задницу. Но жизнь не оставила ей выбора – она знала какой конец постигает по-настоящему светлых людей.

Будь она хоть Дьяволицей, достаточно достать меч из ножен и все уверуют, что она – Святая. Свою дурную репутацию она заработала, будучи тише воды и ниже травы.

Вперёд вышли монахи и поклонились ей. Она хмыкнула и слезла с лося, кивнув головой в ответ.

– Благородная Героиня, помилуйте сих отроков.

Отроки были в возрастной категории от двадцати и до шестидесяти. Не считая нескольких действительно малолетних детей. Но те точно не обзывали её «ведьмой».

– Приветствую служителей света. Я бы не хотела, что б злые языки порочили меня. Но Господь наш повелел быть милосердным, потому на первый раз я прощу их.

– Благодарю Благородную Героиню за оказаное милосердие, от имени детей этой земли. Они были неправы и раскаиваются. Да развеется наш спор.

– Да развеется наш спор, – вторила Героиня, хотя её желание надавать по башке любителям позлословить, никуда не испарилось – Могу я узнать, что за несчастье постигло эту деревню?

Монахи переглянулись. Интересно, будут врать? Гаглес присмотрелась к их лицам: один был толстый, с расчётливо-спокойным взглядом, лет сорока. Второй, постарше – сутулый и нервный. Третий был молод, лет двадцати и из хорошей семьи. Румянные щёки сразу выдавали поддержку богатых и влиятельных родственников, ведь простолюдины, попавшие в жернова религиозных людоедов, выглядели как чудом выжившие после сезона неурожая и засухи.

– Жена старосты скончалась от родовой лихорадки, благородная Героиня, – ответил самый старший монах.

– Прискорбно. Вероятно, она была великой благодетельницей, раз вы прибыли сюда из Главного Храма.

Между строк читалось «что вы тут делаете, на похоронах простолюдинки?»

Монахи снова переглянулись. Это начинало раздражать. Гаглес не горела желанием разбираться и вмешиваться в кулуарные интриги. Однако чувствовать себя «третьим лишним» было паршиво. Так и хотелось просто утопить в крови всё это змеиное гнездо.

Монахи, соблаговолили ответить. Вероятно, красочные россказни об её мелочности, мстительности и дурном нраве, сослужили ей, в этот раз, хорошую службу.

– На самом деле, Благородная Героиня, мы пришли по обращению о череде странных смертей молодых мужчин. А недавно пропали двое монахов из храма Святейшего Рандраха. Мы прибыли сюда по наказанию настоятеля Береса.

Ясно. Значит, скорее всего – нечисть. Будь это какие-нибудь тёмные делишки жадных людишек, её бы попытались отправить восвояси, что бы не мешала делать дела знатным воротилам.

Но Берес…А чего это он нос сюда суёт? Его людей не было раньше видать за пределами столицы.

– Если есть возможность, что здесь бушует нечисть, я должна остаться и помочь вам.

На лицах монахов появилось привычное выражение «к счастью, ты пришла, разгреби, пожалуйста дерьмо за нас».

– Мы будем рады помощи благородной Героини.

На её плечи легла очередная ответственность. Теперь и за эту деревеньку. А ведь есть ещё и банда Белой Ноги, и пропажа девушек в графстве Порбраго.

Она не могла это проигнорировать. Разборки с нечистью её приоритетные обязанности.

А судя по всему, раз монахи с такой лёгкостью втянули её в это дело, значит не могли справиться с ним.

С людьми они бы сладили. Но нечисть взяток не берёт и её не скрутит имперская стража.

– Тогда я опрошу живущих здесь. Позже. Не буду задерживать провожающих этой несчастной женщины.

Процессия, почти с видимым облегчением двинулась дальше.

– Ксено, надо искать следы, – скомандовала Гаглес, запрыгивая обратно в седло.

Лось возбуждённо захрапел и уткнулся мордой в землю. Судя по его реакции, нечисть здесь была. Может, есть и сейчас, может – проходила мимо, но её присутствие вполне ощутимо.

Лось помотал головой, а затем побежал в сторону похоронной процессии. Гаглес едва успела его остановить.

– Иди следом, но тихо.

Ксено даже не подумал замедлиться, но звуки его шагов стали едва слышны.

Гаглес была в недоумении. Для нечисти нехарактерно прятаться в толпе. Она бы уже выдала себя, ведь мозгов там, право – немного.

Когда они пришли на кладбище, Гаглес удобно расположилась на возвышенности, спрятавшись в кустах.

Отсюда было хорошо видно как погружают гроб в яму. Как проводят стандартные ритуалы успокоения усопшего.

Ничего необычного не происходило.

– Придёться ждать ночи, дружок, – сказала Гаглес.

Дождавшись, пока люди разойдуться и похороны окончатся, Гаглес спустилась к свежей могиле.

– Ксено? – Дала команду она.

Но лось только ударил копытом по земле. Это значит, что нечисть не пряталась в гробу, как она подозревала.

Значит, до ночи они подождут в деревне.

Насас встретила их оживлённой вознёй. Весть о прибывшей Героине уже разнеслась повсюду. Впрочем, глазеющие обыватели были ей привычны.

Насас была в шаге от того, что бы превратиться в город. У деревни было крайне выгодное расположение, поблизости от сразу двух крупных торговых путей.

Но всё ей что-то мешало. То вспыхнувшая эпидемия, то поджог и раграбление разбойниками. Императора не волновала судьба мелких провинциальных населённых пунктов. Хотя его стоило бы проклясть за недальновидность.

Такого разгула бандитизма не было со времён его прадеда (был тем ещё тупым ослом). Он просто отдал на разграбление деревни в неплодородных краях, считая, что они бесполезны, раз не производят достаточно продовольствия для армии.

А между тем, именно по землям Западного Гьёна шли торговые караваны.

Император был идиотом, ещё большими идиотами были советники.

Насас, несмотря на частые несчастья, регулярно отстраивалась заново и выглядела очень симпатично.

Всё-таки очень выгодное место.

Гаглес обошла деревню по кругу. Странно, но Ксено не нашёл следов нечисти внутри и поблизости деревни. Более тщательные поиски были затруднены – мешали крестьяне, решившие устроить за ней слежку. Они топтались небольшими кучками неподалёку.

Гаглес чувствовала их настороженность и любопытство. Кто-то испытывал к ней враждебность – она колола в затылок остриём неосязаемого кинжала.

Гаглес не хотела ждать пока ей в спину что-нибудь прилетит, потому шуганула их: пускай идут и занимаются своими крестьянскими делами.

Послышался грохот и лязганье.

Гаглес обернулась и недружелюбно сложила руки на груди – явились городские стражи.

Они прибыли вместе с монахами? Вряд ли в деревне есть собственное подразделение.

На них был герб графства Герибс.

Их взгляд сразу не понравился Гаглес, как и их вид: лощёный и самоуверенный.

– Госпожа Герой, издеваетесь над простолюдинами? – Подошёл к ней один из солдат.

Он, вероятно, застал как Гаглес разгоняла собравшихся зевак.

– И не подумала бы даже. Я считаю, что прохожим не стоит наблюдать за ходом следствия.

– Следствия? Что вы здесь расследуете? Знаете, вы не найдёте тут выгодную партию. Для поиска мужа, вам следует вернуться в столицу.

Гаглес представила как наматывает кишки хлыща на руку. И подумала:

«Я запомнила твоё жирное лицо».

Некоторые люди настолько тупые, что утратили всякий инстинкт самосохранение. Гаглес слащаво улыбнулась.

– Ха-ха, смешная шутка. Но боюсь мне некогда заниматься подобными вещами. Я выполняю задание императорского старейшины.

При упоминании позапрошлого императора, лицо стража приняло нелепый вид. Но, стоит отдать должное его дрессировке, он быстро взял себя в руки.

– Раз госпожа Гаглес выполняет поручение Его Весочества, мы не будем мешать.

Он быстро ушёл. А чего он хотел, своими самоубийственными провокациями, осталось загадкой.

До захода солнца оставалось четыре часа.




Глава 7


Вечер в Насас был благостен и свеж. После дневной жары, прохладный ветерок, чувствовался как дар Небес.

Гаглес развалилась на крыше заброшеной кузницы и с интересом разглядывала мельтешащих людей. Их красивые наряды, расписные веера в руках у девушек.

Улицы были оживлены. Сияли огни. Звучала тихая музыка из таверны непадалёку, слышался смех и громкие разговоры. Пахло вкусной едой и едва уловимо – дождём.

Скоро начнётся гроза. Гаглес чувствовала природу сильнее, чем любой, даже самый чуткий человек.

Никто не поднимал головы, что бы взглянуть на неё. Она не была частью этого уютного хаоса. Словно волк у городских ворот.

Ей не хотелось спускаться. Но погода скоро испортится и ей нужно опросить свидетелей.

Заложив руки за спину, она спрыгнула, плавно опустившись на землю, словно парящее в воздухе перо. Ксено разлёгся на пороге кузницы. Его тёплый бок облюбовал здоровый рыжий кот. Гаглес не стала его будить.

Она пошла на прогулку ища человека с достаточно длинным языком, что бы выболтать ей все секреты этого городка.

На стуле, на крыльце бедного дома, почти полностью увитого лозами винограда, сидел пожилой мужчина. В руках у него был нож и деревянная болванка. Рядом лежала неплохая фигурка совы.

Гаглес подошла к нему, специально шаркая ногами, что бы обозначить своё приближение. Мужчина поднял на неё недоброжелательный взгляд.

– Чего тебе надо, ведьма?

Гаглес усмехнулась. Он всем своим видом выказывал ей пренибрежение.

– Думаете, что вам больше нечего терять?

– Пошла вон! – Крикнул разозлённый мужчина. На них обратили внимание, но предпочли проити мимо конфликта.

– Эй, не кипятитесь. Может быть, выслушаете меня? Я вовсе не чиновник и не человек из министерства.

– Не собираюсь разговаривать с демоницей! Убирайся!

Усмешка Гаглес стала ещё шире. Она чувствовала запах гнева и свежего горя.

– Когда за вами пришла судьба, ангелы укрыли вас своими светлыми крыльями? Наградили за такую рьяную преданность?

– Убирайся, я сказал.

– Как пожелаете, – издевательски поклонилась Гаглес – Для слабака, вы черезчур гордый. У меня нет времени на раздражающих личностей.

Вот и опрос свидетелей. Вот и профессионализм императорского демоноборца.

Гаглес всё прекрасно понимала. Её дрянной характер был серьёзным препятствием. Столкнувшись с другим, таким же угрюмым козлом, она не могла сдержать эмоции. Обычно, ей хватало терпения только на то, что бы не распускать руки в конфликте с невооружёнными крестьянами.

– Стой, – внезапно прилетело ей в спину – Говори, что тебе надо, ведьма. И да, мне нечего терять, если собралась пудрить мне мозги, катись к чёрту!

Гаглес очень хотелось «покатиться к чёрту» прямо сейчас. Что бы старый хрен вспомнил о вежливости в следующий раз, но…Хватит уже идти на поводу у эмоций, в самом деле.

Она развернулась.

– Я пришла за местной нечистью. Говорят, что убивает молодых мужчин.

– И толку от тебя, девки? Тут здоровые, крепкие мужики приехали её уничтожить, да ничего не сделали. Подружиться с этой тварью приехала, а?

Гаглес набрала побольше воздуха в грудь

– Ты не трепи мне нервы, старый козёл. Я меч взяла в руки, когда деды и бабки этих мужиков в пелёнки ссались. И не «девка» я, а баба, слепошарый ты дятел. Не видишь, платок на голове?

– Почём мне знать, зачем его носишь, может ты лысая. Ведьмы, говорят лысеют.

– Лысая тут только твоя макушка!

– Иш ты. Как бабка моя. Палец в рот не клади. Сгноила, небось своего муженька. Я вот свою пережил.

Дед подобрел, вспомнив свою покойную жену. Ну и вкусы у него, конечно. Гаглес, если бы ей пришлось жениться на своей копии, вздёрнулась бы на берёзе.

– Говори, что там с чудищем, – поторопила его Гаглес, что б он не уплыл в море настольгических грёз – Как я с ним разберусь, не твоего ума дела. Даже если оно меня сожрёт, твоё дело – способствовать следствию. У меня императорская индульгенция.

– Императорская индульгенция у неё. Ну и бабы пошли. Чудовище твоё сегодня хоронили. Не было никакой нечисти. Молодых мужчин губила эта старуха. Моего внука, моего сына, других парнишек.

Гаглес озадачено почесала голову.

– Я что, зря здесь остановилась? Тьфу ты. Время впустую. А откуда тебе знать, то?

– Знаю, потому что все знают. Каждая собака знала, что творит эта ведьма. Только все молчали, потому что боялись. Она мать императорской наложницы.

Лицо Гаглес скривилось, будто она только что прожевала лимон.

– Их, этих наложниц как мошки. Мать которой из них?

– Зачем тебе знания, если голова пустая? Индульгенция есть, а мозгов нет. Если есть индульгенция, значит во дворце была. И главной фаворитки не знаешь. Брешешь всё. Проходимка.

– Сам проходимец. Меня нынешний сопляк не интересует и кто его любимая овца в стаде – не имею понятия. Клятву я давала его деду.

– Обреду?

– Ему самому.

– И какого это – вечно молодая жизнь? Ты поди его ровесница?

– Он младше. На несколько лет. Вот ты дед, пережил свою бабку, всех своих детей, счастлив?

– Дурные вопросы задаёшь. Хоть бы постеснялась.

– Это тебе дед, стесняться надо. Намекать даме на возраст – совсем маразм воспитание выел? Так счастлив или нет?

– Счастлив ли я? – Сказал дед и хмыкнул – Кто знает? Смотрю на тебя и понимаю, что счастливый человек. Глаза у тебя знакомые, а жить то тебе – долго. Почём нынче Дьявол души покупает?

– Мою за бесценок взял. Есть что ещё рассказать?

– Нет ничего, что я бы ещё мог знать.

– Я в дела человеческие не лезу…Стараюсь не лезть, – поправила себя, она – Подобными делами должны заниматься стражи. Но всё же спрошу – зачем старухе губить юношей?

– Да кто ж её знает? Ненавидела она юнцов.

– Вот как. Дело тёмное. Точно не знаешь больше?

– Нет. Я человек простой, демоница. Мыслей особ благородных кровей не разумею.

Гаглес тяжело вздохнула.

– Я уже запуталась. Начни с самого начала. Эта старуха мать какой-то там наложницы. Кто она, из какой семьи, с чего всё началось? Ты должен помнить, ты старый.

– Из семьи Насас. Деревня названа по их фамилии. Они были знатные, пока Морна не лишил их всех регалий и не сослал в глушь.

Гаглес бесцеремонно уселась на крыльцо рядом с дедом. Хотя её никто не приглашал.

– Так она из семьи основателей деревни. Семья весьма зажиточная?

– Не бедствовали.

Ну да. Вопреки народным побасёнкам про рабынь, ставших императрицами, из бедных и неблагородных семей наложниц не брали.

Похоронная процессия была у этой дамы впечатляющая.

– Так кем были жертвы? Имена, семьи?

– Первым был кузнец, Таб. А затем и его сын, Броен. Затем брат владельца таверны. И два сына Горба. Потом и до моих черёд дошёл.

– У них были конфликты с этой старухой?

– О, ещё какие. Она грозилась записать их рекрутами в армию, потому что обвинила их в краже коня.

Гаглес поморщилась: какая несусветная глупость, эти мелочные людские конфликты. Хотя если б у неё украли коня, она бы тоже взъярилась. Цены на коней нынче…конские. Хорошо что у неё есть Ксено.

– И как же она их убила?

– Знамо дело – принесла в жертву. Что бы забеременеть. В её возрасте бабы не рожают, – ошарашил её дед – Вот только небеса наказали её за связь с тёмными силами. Померла за связь с Дьволом.

«Ой, бред какой» – Мысленно возопила Гаглес.

– Ты мне страшные байки не рассказывай, каким образом, она их убила: сожгла, заколола, отравила?

«Или вовсе это сделала не она».

– Они просто умерли. Без следов. Может – отравила.

«Нужно поискать других свидетелей».

Это и так нужно было сделать. Но Гаглес ненавидела прилежно выполнять свои обязанности. Однако, хоть и с недовольством – выполняла. Придётся здесь задержаться.

– Хорошо, дед. Ты неплохо мне помог, – сказала Гаглес.

– И что ты будешь делать, демоница?

– Как что? Останусь и поищу убийцу.

Дед взглянул на неё хмуро.

– Ты ведь ловишь нечисть? Зачем тебе человеческие разборки?

– Может и человеческие, а может и нет. Я должна отчитаться за то, что у вас происходит.

Происходило тут слишком много, для провинциальной деревушки.

После разговора с дедом, она направилась в местную таверну, для, так скажем, расследования, но по пути почувствовала чужую тревогу и пошла посмотреть, а возможно даже – поучаствовать.

Гаглес застала нелицеприятную картину, как жирный боров, по недоразумению состоявший в императорской страже, приобнимал за талию девочку добрачного возраста. По крайней мере, она выглядела младше пятнадцати. Он её тащил за собой. Девочке явно было страшно, а сучьему стражу – весело. А не тот ли это ублюдок, провоцировавший её сегодня днём? Рука Гаглес машинально потянулась к мечу. Но она остановила себя. Неразумно учинять расправу на глазах у свидетелей.

Она быстро подошла и дёрнула стража за шиворот. От неожиданности, он не удержал равновесие и сел на задницу.

– Эй, какого чёрта ты творишь?! – Заорал он.

– «Ты?» Вы меня с кем-то спутали? Может, с чернью?

Стражник присмирел.

– На колени, – приказала она, обернувшись к побледневшей девочке, а затем приказала молча стоявшей рядом женщине.

– Принеси розги, я видела – у тебя куча спиногрызов. Значит, розги у тебя есть.

– Ты наказана за прикосновение к особе благородных кровей, – сказала Гаглес, снова обратившись к девочке.

– Эй, зачем же так?..– Проблеял страж.

Гаглес бросила на него пренебрежительный взгляд.

– У вас есть смелость сочувствовать другим? Как назначеный Старейшиной, хранитель закона, стоящий над императорской стражей, я поговорю с вами отдельно. О соблюдении устава и позорящих знать выходках.

Гаглес хладнокровно дождалась женщину с розгами, не обращая внимания на толпу.

– Черни запрещено касаться знати и знати запрещено касаться черни. Нарушение закона, карается побоями. Так велел закон. Кто восстанет против наказания, назначеного законом, карается отсечением головы и утоплением сердца. Как вышестоящий, я приказываю участникам преступления, принять наказание немедленно. Руки!

Стражник неохотно протянул руки, девочка, плача – тоже. Насколько родители её не любят, что отпустили бродить по деревне во время визита высокопоставленных мужчин?

Все знают, мужчины наделённые властью и развращённые безнаказанностью быстро превращаются в животных.

– Если в преступлении замешаны люди, имеющие разный статус крови, тот, кто имеет благородную родословную, получает наказание вдвое меньшее, чем чернь, – продекларировала Гаглес, положение закона, редко соблюдавшееся, потому что знать чаще вообще освобождалась от наказания – Девушка получит десять ударов, вы – пять.

Она приступила. Девочка, получавшая наказание первой, рыдала и вскрикивала от каждого удара.

Гаглес чувствовала презрение и сочувствие одновременно. В далёком прошлом, она получала сотни наказаний, но не позволяла себе издать ни звука.

Женская судьба полна печали и боли. От рождения до смерти. Неизбежный рок слабого: жить в унижении или умереть сопротивляясь.

Но Гаглес всё ещё помнила – она жива лишь потому, что сильна. Будь она обычной женщиной, мир раздавил бы её не заметив. Она бы проиграла, восстав, потратив единственную жизнь на борьбу с ветром. И лишь потому, она мысленно просила прощения у несчастной девочки, хоть и не могла произнести эти слова вслух.

– Пошла отсюда! – Властно сказала она, закончив экзекуцию.

Это было больно и несправедливо. Но у этой девочки не было шансов выйти из ситуации без потерь. В случае, если её обесчестит императорский страж, дикий деревенский люд её сгноит. Если Гаглес заступиться за неё, она станет удобным обьектом мести для униженного стража.

Увы, они жили в жестоком мире, которому были чужды сантименты.

Пять положенных стражу ударов, не затронули ни единой струны её души. Она была опустошена.

– Вы ведь знаете, что прикасаться к простолюдинкам запрещено. Я вынуждена доложить о вашем неподобающем поведении в Ненен.

– Мой отец…

– Ваш отец это просто так не оставит. А что в следующий раз? Вы опуститесь ниже и отправитесь к проституткам? Согласно императорскому указу «о предотвращении срамных болезней среди придворных и лиц, допущеных ко дворцу», вы обязаны блюсти целомудрие и избегать любого близкого контакта с чернью.

– Благородная Героиня, я вовсе не собирался заниматься развратом, – запаниковал стражник, растеряв важность.

Право слово, кому-то стоит заняться дисциплиной этих ублюдков.

– Я готова закрыть на это глаза, если этим вечером вы посвятите себя посту и молитве. И если я ещё хоть раз увижу неповиновение императорским указам, я сообщу не только в Ненен, но и лично императору.

– Благодарю за милость Благородная Героиня.

– Ступай.

Он был зол. Он был в ярости. И Гаглес знала – ублюдок злиться лишь на неё. Значит не зря она сегодня вновь творила зло.




Глава 8


Было слишком поздно, для опроса свидетелей. Гаглес использовала этот предлог, что бы как всегда, отложить решение проблем на «потом».

Небо было очень красивое, полное ярких звёзд. Самое то для того что бы не спеша, выпить бутылочку местного вина.

– Смотри, это облако похоже на тебя, – сказала она, показывая Ксено на проплывающее мимо луны маленькое облако. Его серебристый контур и вправду был похож очертаниями на лосинную морду в профиль.

Лось фыркнул и потряс головой.

– Что, думаешь, не похож? Думаю, ты прав, это теперь летящая утка.

Да, Гаглес снова была в подпитом состоянии. Ближе к вечеру её замучила мигрень от напряжённых размышлений.

Гаглес была бесполезна там, куда следовало приложить не только дурную силу, но и мозги. Она ещё не разу ни отгадала ни одной загадки. Ну разве, только те, ответы на которые были уже широко известны.

А ещё у неё была плохая память на названия городов, улиц, имена и даты. Было бы хорошо обзавестись писарем. Вот только, ошиваясь вокруг неё, он быстро протянет ноги.

У неё не было ни одной догадки. Насчёт того, что твориться в этой деревне.

Она потеряла бдительность и почувствовала удар по руке. Бутылка выпала. Лось, устроивший эту диверсию, схватил бутылку в зубы и швырнул её вниз со склона. Раздался звук разбитого стекла.

Может, что бы хозяйка перестала донимать его своим пьяным лепетом.

– Ах ты, сукин сын! Самоуправщик! – Возмутилась Гаглес, но недостаточно зло и убедительно – Ты тоже будешь указывать мне?

Чёртов зверь, расправившись с источником раздражающего запаха, потоптался на месте и улёгся рядом, устраиваясь на ночлег.

Нечисть думать не умела – прямо как Гаглес, интриги не плела. Поэтому они всегда могли найти общий язык. Но не с этим упрямым лосём. Тот иногда вёл себя черезчур самовольно.

И не запечатать его, эх.

– Мы занимаемся наблюдением. Вот и наблюдай, а не лезь к моему винишку, – сказала она.

В глазах лося не было ни намёка на послушание.

Деревня спала. Почти погасли все огни. Слышался лай собак, возня кур в курятнике и вой котов, не поделивших территорию. Кто-то ссорился с женой, кто-то тихо сплетничал на кухни. Типичные деревенские звуки. Ничего необычного.

Гаглес привалилась к стволу дерева и так просидела всю ночь, чутко прислушиваясь к звукам.

А утром её ожидал сюрприз.

Раздался истошный крик. Гаглес мгновенно сорвалась с места и побежала на звук.

Оказалось, кричала служанка из гостевого дома, обнаружившая на лестнице, ведущей на третий этаж, труп императорского стража.

К месту происшествия подтянулись остальные: постояльцы, монахи и стража, остановившиеся тут же. Теперь вокруг трупа стояла толпа и глазела на него.

Гаглес поругала себя за нерасторопность – теперь ей было затруднительно осмотреть место преступления.

Она пригляделась – а не тот ли это страж, который вчера приставал к местной девушке?

– Вы должны были это предотвратить!

Ей тут же, сходу предьявили притензии. Это был самый молодой монах из встреченных вчера. Молодой и черезчур борзый.

– С кем имею честь общаться? – Невозмутимо спросила она.

Юноша смело вышел вперёд. Ну точно из знатной семьи.

– Я – Сатмас Сатун. Послушник из храма Святейшего Рандраха.

Гаглес тоже сделала шаг вперёд, предупреждающе смотря в глаза парня.

– И что надоумило вас, господин Сатун, что я вам что-то должна?

Тут же вмешались другие два монаха, закрыв собой мальчишку.

– Благородная Госпожа, отрок только недавно стал послушником. Он ещё дурно воспитан. Простите его.

– Зачем Герои вообще нужны? Если нечисть безнаказанно творит бесчинства, – вмешался ещё один наглец, на этот раз – страж.

– А вы не должны были быть на дежурстве? Как бы я это предотвратила? Разве кто-то слышал шум?

Заспаные постояльцы замотали головой.

– Нет, госпожа.

– Никто, ничего не слышал, госпожа.

Кстати, юноша-монах не угомонился. Он абсолютно неуважительно ткнул в неё пальцем и крикнул:

– Вы вчера напали на него!

Нет, ну это переходит всякие границы. Она не могла допустить, что бы кто-то, не дай Свет, случайно решил, что она милосердна и всепрощающа. Потому сняла с себя сумку, взяла ремень от неё в руку и сделав два широких шага, врезала им по лицу наглеца. Её движения были столь быстры, что никто не успел отреагировать.

– Я действовала в рамках закона, – сказала она – Вчера я стала свидетелем неблаговидных действий покойного и пресекла их. Зачем мне убивать его, если он получил положенное по закону наказание и не уклонялся от него? Кто-то готов выдвинуть мне обвинения?

Конечно, никто не был готов.

– Это просто безобразное отношение. Я вас оставлю. Можете возвращаться к начальству или остаться наедине с неведомым чудовищем, – сказала Гаглес.

Монахи, почуявшие, что местная нечисть станет их персональной проблемой, стали её отговаривать.

– Постойте! Все понимают, что обвинения в вашу сторону нелепы. Мы приносим извинения.

– А ваш подопечный? Готов ли он принести извинения? Это он меня оскорбил.

Юноша держался за щёку и сверлил её обиженно-возмущённым взглядом. Ну точно – богатенький дуралей. У взрослых монахов был высокий сан, однако они носились с ним как курица с яйцом.

– Сатмас, немедленно извинись.

Опустив наглые глаза вниз, он процедил сквозь зубы:

– Извините.

Искренности в его извинениях было столько же, сколько в её ежеквартальных отчётах императору.

– Я осмотрю тело, – сказала она. И злорадно добавила, вспомнив про стража, который влез со своим никому не нужным мнением.

– Ты, – указала она на него – поможешь мне осмотреть труп. Мне нельзя касаться мёртвого, я же дама. Иначе, зачем нужны мужчины?

Про то, что она – женщина, Гаглес вспоминала как только могла получить от этого выгоду и тут же забывала, ведь ограничений и обязанностей для женского пола понавыдумывали больше чем привелегий (которые часто тоже имели запретительный характер).

Теоритически, ей нельзя было касаться трупов и крови, потому что «матка вывалится, волосы выпадут, а кожа сморщится». Практически, часто имея дело с нежитью, трупами, кишками и кровищей, она это правило вертела на том органе, которого у неё не было.

Просто она хотела поиздеваться на стражем. Ведь многие в империи, трупов до жути боялись.

Стражу пришлось подчиниться и выполнять её указания. Гаглес выгнала зевак с места преступления и наказала не высовываться ближайшие полчаса из номеров.

Труп был раздет по пояс. Снятию с него штанов, препятствовали монахи.

Впрочем этого оказалось достаточно. Гаглес почти сразу смутила его неестественно бледная кожа. Слишком бледная даже для трупа.

– Переверни его на спину, – сказала она своему подневольному помощнику.

Её догадка подтвердилась.

– Он обескровлен, – вынесла вердикт она.

На затылке жертвы были видны пять характерных отметин.

– Здесь есть вампир? – Тихо спросил один из молодых стражей, с нотками подступающей истерики в голосе.

«Дорогой, вампир это немного другое, гораздо более страшное существо. А это так – мелкий кровопийца» – Подумала Гаглес.

– Что с телами прошлых жертв? – Спросила она.

– Их сожгли.

– Замечательно, – раздасадованно и одновременно – радостно, сказала Гаглес. Радостно, потому что ей не придётся возиться с гниющими трупами и заниматься раскопками. Хотя теперь у неё меньше источников информации.

– Отправьте сообщение в Кастерхен с докладом. Здесь завелась нечисть. Упырь – Приказала она.

– Что нам делать? – Забеспокоились и стражи и монахи. Упырь это было очень серъёзно и обычным смертным с ним будет тяжело справиться. Его можно было убить, только огнём. Он относился скорее к демонам, чем к нежити и нечисти. Сохранял почти человеческий рассудок.

К счастью, упыри были вынуждены подчиняться ряду условий для продолжения своего существования.

– Он может напасть на кого угодно, забраться в закрытые помещения, если его пригласили. Но упыри нападают только на спящих. Если рядом есть хоть один бодрствующий, он не нападёт. Обьявите комменданский час, не ходите после заката по одному и никого не приглашайте в дом, – Гаглес пыталась обьяснить всё максимально подробно, дабы никто ничего не перепутал. Но похоже, придётся написать правила на бумаге и на всякий случай, пройтись по домам местных жителей, что бы удостовериться, что никто не рискнёт высунуться ночью наружу.

Хотя, упырь тут орудовал много лет, судя по всему. А померли только пять остолопов. Возможно, он и не представляет серьёзной опасности.

– Жертвы упырей могут выглядеть и чувствовать себя здоровыми. А потом внезапно отправиться в мир иной без видимых причин, умерев от обескровливания. Пусть деревенские осмотрят друг друга на наличие пяти расположенных рядом проколов. Жертву можно спасти, выпаивая водой с солью. У кого соли нет, может обратиться ко мне – у меня есть. И кстати, я осмотрю гроб госпожи Насас.

– Вы не можете! Это мать наложницы! – Закричали монахи.

Ну конечно – не стоило говорить.

– Я выше наложницы! – Заявила Гаглес.

– Это всего лишь крестьяне. Подумайте, что хуже: осквернение могилы матери высокой госпожи или кучка простолюдинов? У вас и у нас могут начаться неприятности, – тихо сказал самый старый монах.

– Наверное, вы правы, – покладисто согласилась Гаглес – Я погорячилась.

Погорячилась делать это днём и при свидетелях. Есть же ночь для всяких неблаговидных делишек.

Монах с облегчением выдохнул.

Гаглес решила перестать отлынивать и заняться делом. Раз до ночи ещё далеко, стоило озаботиться сбором информации.

Опросить знакомых и родственников жертв, матери наложницы и пару тройку незаинтересованых лиц. Что бы потом не винить себя за то, что не успела кого-то спасти из-за лени.

Первым делом, она решила уточнить список жертв. Вдруг, тот дед кого-то не назвал (она, к тому же, уже забыла кого он называл)

И чего там за история с конём?

Она пошла на рынок. Искать местных сплетников.

– Ой! – Продавщица, увидев её, тут же всполошилась – Приветствую Благородную Героиню!

Она так закричала, что привлекла внимание всех остальных.

– Потише, – поморщилась Гаглес – Не нужно всех этих поклонов. Я пришла опросить свидетелей.

– Вы по поводу умерших юношей? Знавала я их – беспокойные мальчишки. Местное хулиганьё, но всё равно – жаль их, такие молодые.

– Я слышала, это началось с сына кузнеца, – сказала Гаглес.

Беспокойные, значит.

– Нет, первым умер его отец. Они были первыми из людей, кто странно умер.

– Людей?

– Так это. Мёр у нас раньше скот. Раз в год, на праздник сбора урожая. Ой, какие убытки, – взмахнула руками женщина – Ужасно, здоровая корова, вдруг ни с того, ни с сего падала замертво.

– И давно это началось?

– Да вот уже тридцать с чем-то лет. Я была совсем молодой, когда эта напасть началась.

– А павший скот вскрывали? Было ли такое, что не находили в теле кровь?

– Кровь? Да, было такое, что ни капли крови не было. Совсем отчаяные это мясо ели, вроде живы пока. Считалось, что это демоны скот травят, что бы голод случился. Голода у нас правда никогда не было. Умирали то бычки, а коровок напасть не трогала.

– Об этом докладывали во дворец?

– Мы думали – это проклятие людей не трогает. Прошение должна была подавать Глава. А Главой у нас была старуха. Она запрещала.

– Хорошо, – Гаглес серъёзно задумалась, что ещё спросить, что бы внести ясность в её сумбурные мысли – Почему вы называете Главу старухой? Сколько ей лет то было? Она же забеременела.

– Да вот, стукнуло четыре месяца назад пятьдесят два.

«Ничерта себе» – чуть не присвиснула Гаглес. И это ей тыкали, что она поздно родила первого ребёнка?!

– А эти юноши, у них была кровь в теле? Это кто-то проверял?

– Ой, вы что – трупы трогать? Это же богомерзко. Их сразу сжигали.

Ну молодцы, что сказать. Как теперь понять от чего они померли. Может быть их и правда эта женщина отравила?

– А вы что, не сжигаете сердца отдельно? А как же традиции?

– Благородная Героиня, это же только для богатых. Да и нет у нас больше толкового гробовщика, который бы всё правильно сделал. А никто больше не рискует.

– А раньше был?

– Был. Но умер.

– Странно умер?

– Умер, свалившись с лошади, но потом тело не смогли найти.

Замечательные тут дела творяться. Пропадающие покойники. Бродячие упыри. Краденые кони.

– Где тут дом кузнеца Таба? – спросила Гаглес.



Жена кузнеца была весьма бодрой дамой, для своих внушительных габаритов.

Гаглес она встретила с радушием, пригласила к столу. Гаглес отказываться не стала. Но от «домашней настоечки» поспешно отодвинулась и облизывалась на неё издалека. Знает она эти настоечки. Ей в прошлый раз хватило.

Гаглес стала аккуратно распрашивать о её муже и сыне. Но её тактичность не понадобилась. Женщина вовсе не скорбела.

– Ну помер и помер. Дурной был. Бестолковый. Из дома вещи крал. Ещё и муж мой хотел всё наследство ему отдать. У меня их ещё девять ха-ха: хороших и ладных, а этому в ад дорога. Все нервы вытрепал. Зря рожала, – высказала она наболевшее. Видимо и впрямь, достал.

– А ваш муж…

– Такой же. Никакой помощи по дому не дождёшься. Ясно в кого Боен пошёл. Оба лодыря. И подворовывал частенько, а мне потом с соседями разбираться.

Хлеб должен быть на столе, мужики – козлы, дети – неблагодарные спиногрызы. История стара как мир.

– А были притензии от Главы, что они у неё коня украли?

– Было такое. Она у нас во дворе обыск устроила. Ничего не нашла. Больше не приходила.

– А этот конь был ценным, породистым? – Спросила Гаглес.

– Да какое там, – махнула рукой женщина – Обычный конь, деревенский. Любила она его. Как он пропал, стала сама не своя. Она страшно собак боялась, а конь её спас от стаи. Мужу её, старосте деревни, правда не нравился этот конь. Говорил, что его ей какой-то хмырь подарил. Только про хмыря не спрашивайте. Я ничего про него не знаю.

Гаглес подумала, что стоит прямо сейчас навестить дом Главы.

Гостепреимная женщина проводила её до калитки и сунула ломоть сладкого хлеба в дорогу.

– Лося своего покормите, госпожа, если сами не хотите. Но вы лучше сами съешьте, вы очень худенькая. Вам ещё рожать и рожать, а вы диетами себя мучаете.

Гаглес промолчала, откусив кусок хлеба. Пока из неё не полезла суровая критика крестьянского образа жизни.

Лично Гаглес не хотела рожать десяток детишек, что бы потом один из них ещё и воровал. Ей и одной достаточно. Она бы хотела ещё двоих, но муж уже старый (он был на целых пятнадцать лет старше) и её образ жизни не способствовал беременности.

Так что это оставалось несбыточными планами. «Рожать и рожать» к ней не относилось.

Рядом раздался требовательный «мяв».

Мимопроходивший по своим кошачьи делам, деревенский кот, увидев как кто-то что-то жуёт без его ведома, тут же пришёл потребовать с наглеца дань.

Гаглес сдалась без боя, увидев мордашку пушистого, рыжего разбойника. Она присела на колени и протянула ему кусок хлеба. Хлеб был брезгливо обнюхан и тут же отвержен.

– Кто тут такой жирный, сладкий пирожочек? – Ласково спросила Галес, чьё лицо исказилось в жуткой гримасе. Кто-то мог решить, что она хочет бедного кота сожрать. Лицевой паралич, который был с ней с рождения, иногда уродовал её, когда она искренне улыбалась и забывала контролировать мышцы лица.

Впрочем, кот не разбирался в людской мимике, поэтому сразу стал ластится, выпрашивая почесушки.

– Ты ж пушистая, рыжая жопка, – счастливо нашёптывала Гаглес.

Из её головы тут же вылетела смутная догадка, которая её посетила ещё в доме жены кузнеца.

Эта догадка будоражила её ленивый мозг, который пытался связать вместе кражу коня, упырей, гробовщика, местных воришек, и госпожу Насас. Мозг почти справился со своей задачей и почти выдал пустоголовой хозяйке результат непосильного труда. Но…

Она решила, что котики важнее. Действительно. Вот кто истиный виновник.




Глава 9


Бах, бах, бах – раздались громкие удары в ворота.

Когда на деликатный, положеный по этикету стук никто не ответил, Гаглес не нашла ничего лучше, чем несколько раз пнуть ворота ногой.

Привратник явно никуда не спешил. Но вскоре раздались шаркающие шаги. Дверь со скрипом отварилась и кто-то маленький и сморщеный выглянул наружу. Гаглес передумала злиться.

Привратнику некуда было спешить. Если только – в гроб. Гаглес открыл сухощавый старичок, подслеповато щуря глаза. Он был даже древней её мужа, хотя тот уже считался совсем старой развалиной.

– Кто? – Едва слышно просипел он.

Изнутри послышался звон, возня и уже молодой голос сказал:

– Старший дедушка, идите в дом.

Вперёд вышел парень и с сомнением посмотрел на неё.

– Вам что-то нужно?

У слуг местных наместников были пробелы в знаниях об этикете.

– Я Гаглес, карающая длань прошлого императора. Прибыла с инспекцией.

Глаза парня расширились.

– Ой, сейчас, – сказал он – Я позову хозяина. Снова послышался звон, грохот и возня. Парень убежал.

Этот дом явно принимает знатных гостей либо редко, либо – никогда. Гаглес вздохнула и стала изучать узор на воротах. Он был вырезан мастером. Узор изображал фантастических петухов на ветвях яблони.

Снова послышались шаркающие шаги. Старик не послушался правнука и вышел к гостье.

– Проходите, госпожа.

Чем-то он напоминал черепаху.

Гаглес зашла во двор, где царил полный беспорядок. Какие-то старые медные тазы валялись прямо у ворот, разбитые телеги, свободно расхаживали куры, повыдеравшие, видимо всю траву и потому под ногами была грязь. Чуть подальше, правда, виднелся симпатичный каменный сад. Им, куры, видимо не интересовались.

Ей навстречу уже спешил хозяин дома. В расшитом серебряной нитью халате, толстенький и лысый он был похож на восточного купца.

– Благородная Героиня Гаглес. Чем могу быть полезен? – Спросил он, виновато улыбаясь – Извините, что не смог встретить вас достойно. Тут такой беспорядок.

– Всё в порядке, – отмахнулась Гаглес – Хозяйку дома недавно постигло несчастье. Я понимаю.

– Вас проводить в дом?

– Да. Я бы хотела поговорить о вашей жене. И вообще – о том, что происходит в этом городе?

– А есть какие-то подозрения? – Нервно спросил мужчина.

Гаглес пристально посмотрела на него, изучая, чем заставила его испытывать беспокойство и быстро отвела взгляд, потеряв интерес.

– О, не волнуйтесь. Я не подозреваю вас в преступлении. Но мне нужно опросить местных.

Мужчина расслабился и приободрившись, проводил её в дом.

Убранство дома было вызывающе роскошным. Но вот слуг почти не было. Возможно, роскошь сохранилась с прошлых лет. А возможно, хозяин просто повыгонял многих, желая пересидеть горе в тишине и покое.

Гаглес тоже так сделала, когда отреклась от старшей дочери. И не хотела никого видеть рядом.

– Как вас зовут?

– Паригин Насас, благородная Героиня.

– Присаживайтесь, – он пододвинул стул – Я принесу чай. Сейчас в доме мало слуг, я всех их отправил по домам на время траура.

Гаглес кивнула. Она всегда была против разведения излишних церемоний, но не считала себя вправе активно вмешиваться в то, что поколения предков придумали до неё.

Она бы предпочла обойтись без чая, учитывая, что её уже несколько раз угощали те к кому она заявлялась домой с визитом.

Это будет последний опрос свидетеля на сегодня. Иначе она лопнет от гостепреимства.

А ей ещё сегодня ночью копать могилу.

Она дождалась хозяина с чаем и угощением. И приступила к опросу. Хозяин дома был невиновен, она поняла это, прочитав его эмоции. Потому она не стала, по своему обыкновению нагнетать на собеседника чувство страха. И призвала на помощь всю свою похороненую мягкость и тактичность.

– Как звали вашу жену?

Хозяин дома в недоумении уставился на неё. Ах да, она же была матерью какой-то там знаменитой наложницы. Но Гаглес в принципе презирала институт наложниц и считала их кем-то вроде узаконеных, вопреки священному писанию, любовниц. Это был блуд и преступление. Хотя она, в отличие от мужа, была не столь религиозна.

– Элалис Насас, госпожа.

Красивое имя. Гораздо лучше звучит, чем «старуха».

– Не удивляйтесь, что я не знаю имя вашей жены. Я так понимаю, оно весьма известно. Но я человек, далёкий от светской жизни.

– Верно. Люди Света часто обретаются в иных материях, нежели мы, люди земли, – понятливо, согласился Паригин. Вас не тяготит служба при императорском дворе? Простите, что задаю вопрос, когда вы должны спрашивать.

– Безусловно, тяготит. Но я не могу от неё отказаться. Вашу жену, некоторые обвиняют, в том, что она каким-то образом погубила местных молодых людей.

– Это ложь, госпожа! – Яростно ответил Паригин – У неё был конфлик с этими ничтожными вредителями, но она не была способна на убийство!

– У неё был конь? Я слышала, что конфликт случился из-за него?

– Верно. Конь был подарен Малибисом, её покойным приятелем.

– Кем был Малибис? Какие у них были отношения?

– Малибис был нашим гробовщиком. Толковым. Он нам ворота когда-то сделал.

«Может, она закрутила роман с ним», – желчно подумала Гаглес, но одёрнула себя, право слово, она думает как злобный фейри. Будучи женщиной, которая никогда не изменяла мужу, даже когда он потерял способность выполнять супружеский долг, она, неожиданно для себя, начала подозревать всех остальных женщин в блуде и изменах. Ей понадобилость около года, что бы понять, что желание плюнуть в другую женщину вызвано ощущением собственной нежеланности. Ещё год ей понадобился, что бы справиться со своими чувствами и жить дальше как жила. Но иногда, пакость в её мысли прорывалась.

– Она часто общалась с гробовщиком? Не поймите меня неправильно, я не собираюсь обвинять вашу жену ни в чём. Мне просто нужно понять насколько сильно они были близки друг к другу, – Гаглес вернулась в разговор, поняв, что уж слишком сильно ушла в собственные мысли.

– Вы не подумайте плохо про их связь. Они были единокровным братом и сестрой. И она не покидала дом ночами, – сказал Паригин.

«Днём, измена – тоже измена. И родство похоти не помеха. Уж я то знаю», – снова поднял голову злобный фейри.

– У неё всегда был тяжёлый характер. Она не умела тепло говорить с людьми. Её избегали – продолжил говорить, Паригин – Она почти ни с кем не общалась. Кроме Малибиса. Он был точно такой же.

– Они из разных семей? У них был один отец, но разные матери. Я верно поняла?

– Да. Элалис была дочерью первой жены Габрия, Дас. Малибиса же родила вторая жена.

– Я слышала, что гробовщик умер. У него остались близкие родственники?

– У Малибиса есть брат, Дохтис. Он живёт возле кабака, в доме, который зарос лозой.

«Зарос лозой?» – подумала Гаглес. Она уже видела такой дом. Не там ли живёт тот скверный старик, которого она повстречала вчера?

– Это единственный живой родственник? А сам, Дохтис, у него есть семья.

– Нет. Его жена умерла девятнадцать лет назад. Она была довольно молода, жалко. А сын недавно стал одной из жертв.

«Это точно тот старик!» – Подумала Гаглес.

Она задала ещё несколько вопросов, но уже поняла, куда направится дальше и что из этой встречи она больше не извлечёт ничего полезного.

Угостившись, она попрощалась с хозяином дома. И пошла искать «дом, заросший лозой». Ввиду плохой ориентации на местности, поиск занял полчаса.

А прийдя, Гаглес увидела, что дома никого нет.

«Что ж, я сделала всё что могла. Похоже, на этом можно сегодня окончить опрос свидетелей», – радостно подумала Гаглес, зацепившись за предлог, позволяющий ей отлынивать от работы.

Для приличия, она поспрашивала соседей и никто не знал, когда хозяин вернётся.

Впрочем, она поспешила радоваться свободе. Во-первых – Гаглес всё ещё должна была сегодня ночью, попытаться выкопать труп покойной Элалис и не попасться за этим занятием. Во-вторых – в деревне нечем было заняться. Совершенно. Если не пить, а пить ей было нельзя, оставалось только лечь и смотреть в потолок.

Потому, остаток дня, до темноты, она провела за совершенно бессмысленными действиями – точила лопату, меч, зашила, наконец дырку в подоле.

Уже позже, после заката, она занялась безопасностью жителей, обьясняя, что ночью выходить из дома нельзя. Вроде как, её выслушали и согласились никуда не выходить и никому не открывать, никого не приглашать в дом.

Вроде бы. Потому Гаглес отложила копание могил до четырёх часов ночи. Ближе к утру, все уже точно будут спать, а упырям, в такие предрассветные часы уже поздно выходить на охоту.

Ночью, она не спала как и часть стражей патрулирующих улицы. Они нужны были, что бы удерживать жителей в домах. Дать отпор упырю, обычные вояки были неспособны. Это должна была сделать Гаглес.

Упырь предсказуемо не появился. Ещё бы: прошлая жертва даже не начала гнить. Голод его выгонит на охоту, только неделю спустя.

Как только на горизонте забрезжил рассвет, Гаглес позвала Ксено. Лось подошёл к ней.

«Прими мой облик».

Она прикоснулась к его лбу и лось встал на дыбы, стремительно меняясь. Он превратился в человека, в её точную копию. Хм, у неё между прочим, какая-то грязь на ухе. И веточка в волосах.

«Иди, будешь вместо меня патрулировать улицы», – приказала Гаглес.

Ксено кивнул и важно удалился. Увы, но повадки, особенности походки, лось скопировать не мог. Хорошо что здесь её мало кто знает.

Гаглес отправилась заниматься бесчинствами.

Было удобно копать свежую могилу. Разве что подол платья в середине работы стал грязным. Она не чувствовала никого живого вокруг.

Но в один момент насторожилась. У неё было чувство, что кто-то наблюдал за ней.

Послышалось хлопанье крыльев. Рядом, на надгробье, опустился огромный чёрный ворон.

Гаглес, не зная, что ожидать на всякий случай, выпрыгнула из ямы и заняла наблюдательную позицию.

– Я не позволю тебе трогать её могилу, – сказал ворон, человеческим голосом.

– Вот тебе, раз, – прошептала Гаглес. Она едва удержала себя от того, что бы перекреститься. Право слово, негоже животным разговаривать.

Она снова потянулась к лопате, не вняв словам птицы. Подумаешь, говорящий ворон. Они умеют говорить и без чертовщины. У давно покойного графа Вакрагаса, тоже был ворон. Ругался матом и после каждого мата, добавлял, «спасибо».

Чернокрылый посланник не стал делать повторного предупреждения. Он улетел, скрывшись в лесу.

Она снова услышала тот же звук, который предшествовал прошлому нападению на неё. Наученая горьким опытом, она успела отпрыгнуть с линии поражения. Огнём была залита половина кладбища. Жар опалил её лицо.

Она почувствовала фантомную боль по всему телу.

В этот раз не произошло взрыва, как в прошлый раз. В неё просто устремился поток пламени.

Она по прежнему, не чувствовала ничьего присутствия. Только видела источник огня. Она метнулась туда но никого не застала. Только странное оружие, привязаное к дереву.

Она осторожно осмотрела приспособление, доселе невиданное. Оно всё ещё источало тепло, а прикосновение к нему, слегка обожгло её пальцы.

И она, наконец почувствовала. Тонкий, неуловимый упыриный запах, особенно сильный и концентрированый вокруг оружия.

Упырь был какой-то слишком уж необычный. Он ли создал это оружие? Или только использовал?

Упыри получались из крови вампира, способного контролировать своих созданий. Упыри создавались ими специально, что бы кого-то проклясть или убить. Упыри не отличались интеллектом и магическими способностями, вроде управления животными.

Гаглес вернулась к могиле и вдруг поняла, что яма гораздо глубже, чем она успела откопать. И на самом дне, был отпечаток гроба. Она проверила – могила была пуста.

Впервые за долгое время, Гаглес почувствовала неуверенность. Страх за свою жизнь. У неё были силы, ни с чем не сравнимые, но она столкнулась с тем, что в чём-то превосходит её. Она не заметила: ни звука, ни шороха. В то время как у неё из под носа уволокли целый гроб.

Потеряв смысл здесь находиться, Гаглес закопала могилу и вернулась в деревню.

Что-то было странным. Слишком тихо. И она не чувствовала Ксено.

Гаглес обнажила меч, прислушиваясь. И поняла, что не чувствует вообще ничьего живого присутствия.

Внезапно, уличные фонари погасли и улицы залил багровый свет.

– Ничерта себе, – сказала Гаглес, раскрыв рот и посмотрев наверх. Небо стало кроваво-красным.

Вот это светопредставление. В воздухе чувствовалась чистая, стихийная магия. Давно она такого не ощущала. Это была густая, демоническая сила. Почти как у Маряны, но другая, более слабая.

Было ли это ложное пространство, которое создал Маряна, что бы спрятать своё маленькое царство от людей?

– А ты дотошная, ведьма, – послышалось неподалёку – А я не верил, что ты могла бы искренне интересоваться делами простолюдинов. Я думал, ты потопчешься здесь, удовлетворишься формальными ответами и уберёшься отсюда.

Гаглес развернулась и увидела старика из «дома, заросшего лозой».

– Ты Дохтис, да? – Спросила Гаглес – Знаешь, я бы так и сделала, не убей ты этого идиотского стража.

Право слово, она всегда легкомысленно относилась к своим обязанностям. И не любила загадки.

Старик ухмыльнулся, а затем положил руку на лицо и…содрал его. Ей так показалось в первое мгновение. Но это была маска.

Под маской старика оказался молодой юноша.

«Хелахвес бы оценил», – мимолётно подумала Гаглес – «Он любит превращаться в старпёров».

– Дохтис умер, госпожа. Я его убил. Как убил того никчёмного солдата, протянувшего свои грязные руки к ребёнку.

– Тогда ты – Малибис? И за что ты убил брата?

– Мой брат, госпожа, убил свою жену. И попытался убить меня, когда увидел её труп. К его несчастью, с восьми лет я уже не человек.

– Вот как. Значит, ты – местная нечисть? И убил всего нескольких человек? За столько лет?

– Почему же? – улыбка упыря стала ещё шире – В здешних краях много разбойников.

Гаглес погруснела. Она потеряла кучу времени и напрасно.

– Тогда какого чёрта ты такой шумный! – Вызверилась она на него.

Упырь сильно удивился. Его брови неконтролируемо поползли вверх.

Нет, правда. Если бы не убийство этого стража, она бы опросила местных, узнала, что убили каких-то отморозков (а по опросу свидетелей, выходило как-то так), развернулась бы и уехала восвояси.

А так, теперь, когда сообщение об упыре в Кастерхен отправлено, ей придётся писать отчёт, чего-то предъявлять.

– Что ты сделал с деревней? Почему здесь никого нет?!

– Госпожа, я никого не тронул. Мой создатель сказал, что я могу заключить с вами сделку. Раз уж вы здесь.

– Я не заключаю сделки с идиотами, – мрачно буркнула Гаглес – От вас убытка больше чем прибытка. Твой создатель, это Маряна?

– Маряна – создатель моего создателя, госпожа.

Гаглес глубоко вздохнула. Потёрла переносицу.

– Раз ты хотел заключить, сделку, так почему ты напал на меня? Откуда у тебя это оружие? Кто твой создатель, спрашивать бесполезно, верно?

Упырь виновато улыбнулся.

– Простите, но вы осквернили могилу моей дорогой сестры. Я не удержался. Это оружие создал я. Оно создано для убийства обладателей даров. Вам нужна эта сделка. Я знаю кто пытается уничтожить вас, но связан клятвой молчания. Когда вы только прибыли, я не знал, что делать и связался с создателем. Он велел мне открыть свою личность и вызвать вас на разговор. Потому что он не желает вам смерти.

– Да, ладно, – с сарказмом сказала Гаглес – Меня чуть не убил его прислужник.

– Вы преувеличиваете мои скромные способности. Я уже знаю, что это оружие не убило бы вас, но причинило бы много боли. Я поддался эмоциям, когда увидел как вы оскверняете место упокоения Элалис.

Гаглес пакостно усмехнулась.

– А разве ты, дорогой кровопийца не осквернил её, обвинив в убийстве тех конекрадов? Я помню на кого ты пытался свалить свои делишки.

Лицо упыря дрогнуло.




Глава 10


Ему было восемь, когда его убили. Тогда в деревню ворвалась разбойничья шайка. Словно стая голодной саранчи, они прошлись по деревне, грабя и разрушая её. Они хватали детей и женщин, не успевших убежать в лес, убивали мужчин. Выносили всё подчистую.

Он помнил труп своей матери у колодца, рычание разбойничьих псин, море крови. На его глазах насиловали соседку, которая каждую осень звала его попробовать яблок растущих у них в саду. В какой-то момент её крик оборвался. И для Малибиса в этот момент наступила полная тишина. Хотя вокруг него был хаос и шум, он ничего не слышал.

Его тащило за собой вонючее, злобное существо, по недоразумению названное человеком.

Малибис поднял с земли камень и со всей силы бросил его в зверинное, тупое лицо. Камень попал в бровь, зверь завыл, выругался человеческим голосом и схватился за ушиб.

А затем достал из голенища сапога клинок и в дикой ярости, вонзил его несколько раз, ему в живот. Боль была ужасная. Но лёжа лицом в землю, чувствуя как смерть всё крепче сжимает в обьятиях, он не ощущал страха.

Здесь, в мире живых, было страшнее.

Тогда, когда всё потануло в белом мареве, он внезапно понял, что всё ещё существует.

Он услышал спокойный голос, говорящий ему:

– Вставай.

Милабис, открыл глаза и понял, что лежит на спине, не в силах пошевелить телом. Кто-то взял его голову и повернул вбок. Тогда он увидел мужчину в чёрных одеждах, чьё лицо было выпачкано кровью. Он не был похож на разбойника. Его глаза светились ярко-синим светом. А на голове были два рога.

Был ли он нечистью, что охотилась на людей и ела их? Он бы испугался, встретив такое существо вчера, но теперь чувство страха покинуло его.

– Ты погиб, мальчик. Твоя деревня раззорена разбойниками. Я убил их и спас тех, кого они хотели продать в рабство. Но, малышь, быть может, среди выживших нет твоих родственников.

«Вы говорите, что я погиб, но я живой» – подумал Милабис.

– Ты действительно умер, мальчик. Я забрал твоё тело, что бы сделать из него боевую марионетку, однако понял, что в тебе сохранился разум. Ты избран тьмой и стал демоном. Я вампир, моя кровь изменила тебя.

Смысл слов с трудом доходил до разума Милабиса.

Может, он стал призраком? Из тех, кто стращает живых. Тогда он крайне бесполезный, ведь не может даже двигаться. Кого испугает лежачий призрак?

– Вставай и пойдём. Тебе нельзя сейчас к людям.

И ранее неподвижное тело внезапно ожило. Он чувствовал боль и слабость, но конечности двигались против воли. Из горла вырвался хрип.

Мужчина озадачено нахмурился.

– Раз ты чувствуешь боль, значит я понесу тебя.

Милабис не понял как оказался у него на спине. Это было одно мгновение. Насколько сильным был этот демон, что закинул его себе на спину словно пуховую подушку?

Лианы, растущие у мужчины из груди, обвили его тело, не давая упасть обратно на землю. И они взмыли в воздух.

У демона не было крыльев, он будто бежал по воздуху. Видел ли кто-нибудь их с земли. А если видел, не тронулся ли умом?

– Ты, выбран тьмой, но Старейшина должен увидеть тебя, раз я твой невольный создатель. Пока ты будешь находиться в обители демонов, я вернусь в деревню и поищу твоих родственников. Быть может, они выжили.

Милабис знал, что, возможно выжил Дохтис, ведь его сразу поймали и кинули в клетку. Если этот демон не врёт и спас тех, кого хотели продать в рабство, брат спасся. Но матушка умерла и ничто её не вернёт. А может, её тоже избрала тьма? Хоть, она всегда была холодна с сыновьями, отпрысками бросившего её мужа, но заботилась о них как умела. Она не заслужила смерти!

Они летели долго. Ему сложно было держать глаза открытыми, но и уснуть он не мог. Пребывая в полудрёме, он иногда забывался и открывая глаза, недоумённо смотрел на лес, расстилающийся внизу зелёным ковром. А потом память вновь возвращала ему кровавые подробности прошедшей ночи.

В очередной раз, проснувшись от дрёмы, он понял, что они опускаются на землю. Был рассвет или закат – Милабис не мог понять.

Мужчина снял его со спины и понёс на руках. Там вдалеке, между деревьев виднелся тусклый красный цвет, едва пробивающийся сквозь густую листву. Слышались всплески воды, в воздухе чувствовался «озёрный» запах. Издалека доносились звуки музыки и чьего-то смеха.

Они вышли к берегу реки. Она была неглубокая, бурная и шумная. Может, текла с гор.

Милабис с трудом пошевелил шеей, но не увидел горных хребтов. Он мог только слегка приподнять голову, а затем мышцы шеи взрывались невыносимой болью.

– Не волнуйся, пройдёт. Твоё тело было мертво пару часов и теперь оживает. Я знаю, каково это – я тоже был человеком.

Красный свет становился всё ближе и ярче. Милабис не видел, но слышал, что бордели завлекают клиентов светом красных фонарей.

В речной воде сияли красные блики. Они перешли через скрипящий деревянный мост и тогда Милабис увидел первые дома…нет, тканевые шатры.

Он с удивлением уставился на выглядящие лёгкими и невесомыми, жилища. Вдоль реки раскинулся целый небольшой город.

Ткань шатров выглядела очень богатой, с чудесными узорами. Всё было в разных оттенках красного, только иногда встречались и иные цвета. У идущих навстречу жителей виднелись рога, хвосты и когти. У кого-то – волосы и глаза необычных цветов. Они были похожи на людей, но не являлись ими. Или являлись?! Милабис запутался.

Прекрасные женщины, прекрасней которых он не видел, ходили по улицам в открытых одеждах. Он зажмурил глаза, но вскоре, не выдержав, снова открыл их. Женщины в их деревне, все одевались скромно, такое зрелище было одновременно стыдным и интересным. Он даже, на мгновение забыл о пережитом ужасе, но ненадолго. Память услужливо подсказала, что сотворили с женщинами в его деревне, вышедшие из леса животные.

Мужчин и детей, здесь было мало. Стариков – не видно вовсе. Он слышал, что демоны не старели.

Они прошли через город и подошли к самой его границе. Дальше виднелся только лес. На границе стоял шатёр, почти ничем не отличающийся от других, разве только возле него было много странных животных: лошадей, собак, кошек и волков. Они лежали рядом друг с другом и не пытались друг друга съесть.

Это были необычные звери. У них у всех была серая шерсть и одинаково алые глаза. Они все, как один, уставились на гостей.

Демон смело вошёл в шатёр.

Внутри была необычная обстановка. Повсюду стояли сундуки, лежали подушки, посредине стоял низкий стол, а на столе были разбросаны свитки. На тряпке, небрежно брошеной возле стола, лежали испачканные чернилами кисти.

В дальнем углу стояла бумажная ширма. Она отодвинулась и из-за неё выглянул юноша в женских халатах.

Это был юноша, хотя в первую секунду, Милабис принял его за девушку – настолько он был красив.

У него были серебрянные глаза, белая кожа и красные волосы. В ушах были серьги в виде серповидных лун, из головы росли две лианы, похожие на рога. Они цвели тёмно-красными, крупными цветами лилии-трупоеда.

Он шагнул им навстречу и Милабис почувствовал страх. Что-то внутри него дрожало и требовало подчиниться. Если бы не бедственное положение его тела, он бы рухнул на колени. Это ли Старейшина, о котором говорил демон?

– Что это у тебя? – Спросил юноша.

Демон ответил:

– Это юный демон. Разбойники напали на деревню и убили его. Но когда я попытался воздействовать на его труп своей кровью, то понял, что у него сохранилось сознание.

– Дай мне его, – потребовал юноша.

Милабис предпочёл бы не приближаться к источнику своего безотчётного ужаса, но его безропотно передали.

– Ребёнок? Магия редко выбирает детей, – сказал он и ткнул острым когтем ему в лоб. Милабис почувствовал как от кончика когтя, по его телу проходит волна ледяного холода. Прошло около двух минут и его отпустили, поставив на пол. С удивлением, Милабис понял, что может спокойно стоять, хоть тело всё ещё терзали усталость и боль, но уже не такие невыносимые.

– Отведи его к Тис, – сказал юноша, обращаясь к демону и затем, обратился к нему.

– Ты останешься здесь на три дня, дитя. А затем мы поговорим с тобой. Если магия выбрала тебя, значит ты достаточно разумен, что бы не устраивать глупые детские истерики. Я пошлю кого-нибудь, что бы справиться о твоих родственниках. У тебя кто-то есть?

– Матушка была убита, – хрипло сказал Милабис. Он наконец получил возможность говорить. Раньше, при попытке, горло сжимал болезненый спазм – Возможно, остался в живых брат. Отец и его родственники не признают меня. Могла ли матушка быть…избрана тьмой? – Спросил он, пытливо заглядывая демонам в глаза, несмотря на то что, взгляд красноволосого он с трудом выносил.

Красноволосый с немым вопросом обратился к демону.

Тот сказал:

– Я собираюсь вернуться и проверить. Но шанс на это невелик.

Милабис сник. Его била крупная дрожь.

Демон взял его за руку и вывел из шатра. Они молча шли по демоническому городу, пока не подошли к другому шатру. На этот раз, демон сразу входить не стал, а сначало, позвонил в колокольчик.

Из шатра вышла женщина в оранжевом платье, с жемчужным ожерельем на шее. Она, в отличие от всех остальных, была практически неотличима от человека. Разве что единственная чисто-белая прядь в чёрных волосах, могла показаться необычной.

– Что, ещё один? – Спросила она, неодобрительно глядя на Милабиса, но довольно быстро её взгляд смягчился, столкнувшись с испуганным детским.

– Прости, тётушку за грубость. Я просто устала.

– Это новообращённый. Из Насас, – сказал демон – Старейшина уже видел его.

– Хорошо, ступай. Я позабочусь о нём, сказала женщина.

Как только демон скрылся, женщина, её кажется звали Тис, повела его куда-то.

– Сначала, тебе нужно искупаться, – Сказала она – Баню топить будут только через два часа, но я не позволю тебе всё это время ходить в крови. Ты напугаешь остальных. Сегодня я позабочусь о тебе, пока ты слаб, но с завтрашнего вечера, ты сам должен заботиться о себе. У нас тут, женщины – это не прислуга.

Милабис согласно кивнул.

В итоге, Тис искупала его в бочке. Она владела магией и с лёгкостью двигала предметы, нагревала воду взмахом руки. Так же, как это, по слухам, делали герои.

Раньше, он был бы в восторге. Но сейчас он с трудом отличал явь от сна.

Чистому и переодетому, ему позволили войти в шатёр. Внутри всё оказалось розовым: стены шатра, пол, мебель. Если Старейшина был фанатом красного цвета, то Тис – розового.

В шатре было пять человек: четыре девушки и один юноша. Все они были взрослыми, потому Милабис сразу же оробел.

Их взгляды, направленные на него, были вполне дружелюбными. Все они ничем не отличались от людей. Может, даже были ими.

– Так, дорогие. Это ещё один ваш собрат, – Сказала Тис, как только вошла в шатёр и подумав, спросила:

– Я совсем забыла, дитя. Как тебя зовут?

– Милабис.

– Вот, Милабис, познакомся, это другие новообращённые. Первый год, за новыми демонами, слежу я. Учу их магии и правилам поведения в нашем обществе. Они, конечно, не твои сверстники, но думаю, вы друг друга не покусаете. Давайте, знакомтесь, а я пока пойду, поспрашиваю, у кого есть чем покормить ребёнка.

И она оставила их. Почему-то, Милабис опасался, что они станут, как все деревенские дети, пытаться показать младшему кто здесь главный.

Но они только представились, задали несколько осторожных вопросов и занялись каждый своим делом: кто-то читал, кто-то занимался рукоделием, а одна девушка вовсе, предпочла лежать и смотреть в потолок. И им тоже было неловко. Всё таки, в их компании, появился ребёнок.

Тис вернулась, принеся с собой кусок рыбного пирога.

– В шатре есть нельзя. Иди на улицу. Поешь и возвращайся.

Милабис ел и думал, что совсем не так представлял демонов.

А знал ли он людей? В ту роковую ночь, он увидел ад. От его привычной жизни остались лишь осколки.

Над его головой распростёрлось звёздное небо. Раньше, его красота пленяла мальчика, этот мир в его глазах был прекрасен. Оттуда, по легендам, на людей смотрели боги. Так почему, обладая силой создавать миры, они просто смотрели? Принимая поклоны и подношения, не заботились о тех, кто выказывал им почтение, хотя требовали его?

Эти вопросы мучали его ещё очень долго.

Время в демоническом городе, протекло быстро. Он, особо не покидал шатёр. Иногда его просили помочь приготовить завтрак, но в общем, от него никто ничего не требовал. Большую часть работы за демонов, выполняла магия.

Соседи были неизменно дружелюбны, но никто не рвался с ним общаться. И он тоже избегал общения. Он чувствовал себя чужим. Он хотел вернуться, даже если от дома остались одни руины. На пепелище своей человеческой жизни.

Выжил ли его брат? Если даже Дохтис не выжил, был ли смысл возвращаться?

На следующий день, прибыл демон с вестью – да, его брат выжил. И Милабис ещё сильнее захотел домой.

Через три дня, его снова позвали к Старейшине.

Тот предложил ему присесть напротив и налил по чашечке чая. Милабис никогда не пил чай – для крестьян, он был слишком дорогой.

И уж точно, Глава деревни не предложил бы ребёнку-простолюдину сесть с ним за один стол и не налил бы ему ни чашки. Даже если титул – тень минувших дней, высокоблагородные, да и просто забравшиеся повыше простолюдины, относились к тем, кто пониже, как к грязи из под ногтей. Муж стремился возвыситься над женой, жена – над детьми, а старшие дети – над младшими. И все стремились утвердить свою выстраданный кусок власти.

– Я вижу, – начал разговор Старейшина, – ты хочешь домой.

Милабис стыдливо опустил глаза. Он почувствовал себя виноватым за то что хочет сбежать от тех, кто так добр к нему.

– Я понимаю. Ты слишком юный для демона и слишком юный для того, что бы отрывать тебя от корней. Дети хотят домой, даже если там их будут ждать побои. Ты можешь остаться здесь, мальчик. Тебе не придётся работать от зари до зари, тяготы человеческого мира минуют тебя. Но если ты вернёшься, тебе с братом придёться жить у твоего бывшего отца и вряд ли он будет добр к вам.

Милабис об этом догадывался. Но он не хотел оставлять брата одного. Он уже спросил Тис и она ответила, что человеческая душа ни при каких обстоятельствах не сможет войти в деревню демонов.

– Я хочу вернуться, – робея, сказал Малибис.

– Ах, верность, – вздохнул Старейшина – Прекрасное качество. Я отпущу тебя, но ты не сможешь пользоваться магией и говорить с людьми о том, что здесь увидел. Ты так же не будешь знать дорогу сюда. Но сможешь позвать меня, что бы я забрал тебя, когда передумаешь оставаться с людьми.

– Я согласен, – кивнул Милабис.

Снаружи раздались возмущённые крики, прерывая их разговор, в шатёр влетела краснокожая девочка с бараньими рогами и жёлтыми, торчащими во все стороны кудрявыми волосами.

На её лице было гневное выражение.

– Дядя, там снова эта сумасшедшая пришла! Требует тебя!

На лице Старейшины появилось проказливое выражение.

– А вы ей не открывайте, – сказал он.

Это звучало очень легкомысленно.

– Она достала меч. И пригрозила вырубить все деревья в округе, а затем запрудить ими реку. Вы ведь знаете, что она очень настойчива. И всегда держит слово, – уже спокойно сказала девочка, а затем, совсем неспокойно добавила – Дура!

– Господи, когда же эта девчонка вырастет? – Вздохнул Старейшина, пряча лицо за веером – А ты – не обзывайся. Иди и впусти её.

Старейшина тоже вёл себя по-детски, дразня гостью и не впуская её, но Милабис предпочёл об этом промолчать.

Старейшина свистнул и в шатёр влетел серый ворон. Один из тех животных, что постоянно присутствовали возле шатра. Птица громко каркнула и Милабис увидел, что у неё очень острые зубы. Своими красными глазами она уставилась на него.

– Это мой подарок тебе, мальчик.

Милабис очень хотел сразу же отказаться от такого подарка.

– Не бойся его. Он не укусит хозяина и будет тебе верным другом. А так же, он сможет позвать меня, если с тобой приключится беда.

– А чем его кормить? – С опаской глядя на птицу, спросил Милабис.

– Если на твою деревню вновь нападут разбойники, – подумав, сказал Маряна – Накорми его ими.

Так Милабис познакомился с миром демонов.




Глава 11


– Малибис?!

Когда он вернулся живым в деревню, многие были шокированы. Никто не помнил, что его ударили ножом, но те кто видел, были уверены, что разбойники утащили его в лес (был ли их разум затуманен демонической магией?). Никто не ожидал увидеть его живым.

Деревня изрядно поредела.

У его отца не было выбора: или он забирает своих сыновей, оставшихся сиротами себе или на него ополчится каждый. Возвращению Милабиса он был вовсе не рад, ведь теперь, вместо одного «нахлебника», он получил двоих. Бросить их так, как жену, он не имел права.

Ожидаемо, братья превратились в бесплатных рабов. На них сваливали самую тяжёлую работу.

Милабис, почти не ощущавший усталости, старался избавить брата от тяжкой ноши. Получив кровь демона, он решил использовать её, что бы сберечь единственного члена семьи.

У Жердиса были дети от второй жены: двое сыновей и дочь, Элалис.

Неожиданной для всех, стала дружба Элалис и Милабиса.

Он стал мрачным и нелюдимым, после того, что пережил. Сверстники и их детские игры казались очень глупыми. И он прошлый, радостно избивающий палкой лопухи, сам себе казался придурком.

Его внезапное высокомерие не способствовало налаживанию дружеских связей со сверстниками.

Элалис имела те же проблемы. Она умела читать и писать, научилась, по настоянию матери (а вот Милабис не умел), потому ей часто было не о чем поговорить с другими детьми.

И она решила научить новообретённого брата читать. Милабис согласился. Так и подружились.

Характер у обоих был одинаково отвратительный. Оба заносчивые и обидчивые. Жердис надеялся, что устав от вечных ссор, они перестанут называть друг друга братом и сестрой (хотя они были ими).

Но, за их вечными ссорами следовало неизбежное примирение.

Они были неразлучны. Но детство однажды попрощалось с ними.

Милабис помнит тот день, когда вновь почувствовал себя одиноким.

Это случилось солнечным днём на крыше заброшенного сарая, куда они забрались, что бы погреться под солнечными лучами, без общества назойливой мошки. Был конец весны и она донимала их особенно активно.

Внезапно к их компании присоеденился Кабачок.

Кабачком называли младшего сына в семье Насас, Паригина. Он был добродушным, рассеяным увальнем.

– Паригин не дурак, – жарко отстаивала его честь Элалис – Он просто мечтательный.

Паригин, не секрет, таскался за Элалис, потому что был влюблён в неё (возможно, она тоже была в него влюблена). И потому изнывающий от ревности Малибис на дух его не переносил. Именно он придумал называть его Кабачком. Все остальные дети стали повторять за ним.

Он был неуклюж, но упорно лез на крышу, подгоняемый подначками Элалис. Она свесилась вниз и кричала ему:

– Давай, давай. Осталось совсем чуть-чуть.

– Да он крышу проломит, – буркнул Малибис, снедаемый страхом за свою подругу. На всякий случай, он держал её за ногу, что б она не соскользнула с крыши.

Ох уж эти девчонки, отчаяные провокаторши. И сами убьются и своих рыцарей убьют. Кабачок латами не сверкал, но доблести и дури в нём было на целый полк. Если дама сердца просит, то любой её каприз должен быть исполнен.

А ведь под ним действительно могла провалиться крыша или развалиться та доска за которую он сейчас держался.

Он взобрался ценой невероятных усилий.

– Ух ты, я смог! – Искренне радовался он.

Милабис закатил глаза. Благо слезть, было проще чем залезть. Надо было прыгнуть на второй этаж сарая, а потом спуститься на первый по леснице.

Они завели разговор ни о чём. Обсудили родственников, погоду, которая всё не хотела становиться поистине летней.

Паригин похвастался, что ему подарили лошадь: красивую, породистую.

– Она чёрная-чёрная, как сажа. И скачет так, что дух захватывает.

Кабачок, несмотря на свою комплекцию был великолепным ездоком и лошадей любил до одури.

Элалилис слушала его с раскрытым ртом.

Сгорая от ревности, Милабис попытался вклиниться в разговор.

– С каких пор, девчонок интересуют лошади? Лучше бы ты рассказал о туфельках и платьицах.

Подруга тут же разозлилась:

– Я покажу тебе туфельки! Я покажу тебе платьица!

И принялась его бить ладонями по груди как по барабану. А увидев, что её старания Милабиса только веселят, стала его щекотать.

– Ты, дурачок! – Говорила она. Милабис оглушительно хохотал – Я тебе не какая-то там девчонка. Я люблю лошадей. Особенно, белых, в крапинку. Я такую видела однажды в столице. У неё чёрное лицо, чёрная грива, чёрные копыта и чёрный хвост и много-много-много чёрных пятнышек. Она была такая красавица!

– Ты тоже красавица, – ляпнул Паригин, не подумав.

Элалис мгновенно перестала щекотать Милабиса, замолчала.

И они оба стали краснеть, как спеющие помидорки.

Милабис наблюдал за этими преобразованиями с возрастающим недовольством. Любовь-морковь тут у них. А он – третий лишний.

Он захотел немедленно встать в позу и гордо удалиться.

– Скажешь тоже, дурачок, – смущённо сказала Элалис. А затем, коварно улыбнулась:

– Помнишь, когда ты был маленьким, ты говорил: «когда я вырасту, я на тебе женюсь».

Паригин ещё больше покраснел от поддразниваний подруги.

– Ну это же, в детстве, – робко проблеял он.

Элалис была старше его на два года и присматривала за ним в детстве. Взрослые, были конечно гениями, оставлять четырёхлетку на шестилетку.

Потому, будучи в более сознательном возрасте, она запомнила всё, что Паригин ей наплёл. И напоминала ему, при случае.

– Какая разница: в детстве, ни в детстве. Ты же мужчина: дал слово, женись.

Паригин, подумал-подумал и чмокнул подругу в щёчку.

– Может, и женюсь, – пробормотал он.

«Третий лишний» возмутился:

– Эй, идите миловаться в другом месте. Вы отвратительны!

Элалис посмотрела на него, насмешливо:

– А ты, братец. Не ревнуй.

Малибис и впрямь ревновал. Он боялся потерять единственного друга.

– Я не ревную. Это просто безобразие!

«И что она нашла в этом Кабачке?»

– Вот влюбишься, поймёшь. Ты просто пока что, глупый. И маленький, – сказала Элалис.

– Я на три года старше тебя! – Возмутился Милабис.

– Девочки взрослеют раньше, – важно сказала сестра – Так в книжке написано.

«Ну если так в книжке написано…спорить бессмысленно» – Подумал Милабис. Для Элалис, авторы всяких глупых умных книг были непререкаемым авторитетом.

– Вы, это, не ссорьтесь, – влез Кабачок.

– Мы не ссоримся, – злобно ответили ему оба.

В этот день, Милабис лишился монополии на сестру. У неё появились какие-то секретики. Она вечно пропадала с Кабачком неизвестно где, хихикала как дурочка и ходила по деревне с мечтательным взглядом.

Милабиса это страшно злило, но сделать он ничего не мог. Он понимал – сестра рано или поздно выйдет замуж, нарожает кучу младенцев и станет частью чужой семьи. И они станут реже общаться.

И это звучало ужасно.

– По хорошему, тебе тоже стоит влюбиться, – как-то сказала Элалис – Ты уже большой мальчик, тебе девятнадцать а с девочками на свидания не ходишь. Приходишь домой вовремя, а тебя, между прочим, давно на вечерние гуляния зовут. Сходи-ка ты раз туда. Ради меня. Нет сил видеть как ты закапываешь себя в деревяшки.

– Мне некогда.

Милабис, четыре года назад, стал подмастерьем гробовщика. Гробовщик был стар и своих детей у него не было. Потому, он был рад, что его ремесло удалось кому-то передать.

Никто другой не горел желанием, связываться с трупами.

– Ну, пожалуйста. Ну чего тебе стоит, сходи, – вцепилась в него сестра.

– Ладно, схожу. Как-нибудь, – отмахнулся от неё Милабис.

И ему пришлось идти.

Там он встретил Ладис: тихую, красивую девочку. Неизвестно чем она его зацепила, ведь Милабис всегда больше любил девушек с характером. А она была слишком застенчивая и добрая. Наивная, будто только вылупившийся из яйца цыплёнок.

Они проговорили весь вечер и кажется, понравились друг другу. Однако, как только время приблизилось к полуночи, Милабис покинул её компанию.

В отличие от сверстников, он следил за тем, что бы вовремя ложиться спать и вовремя вставать.

Даже будучи упырём, он всё ещё нуждался во сне. Работая с острым инструментом, он не мог допустить того, что бы прийти в мастерскую сонным.

У учителя не было двух пальцев. Он не хотел пойти по его стопам.

Но сон не шёл. Он всё вспоминал её, такую воздушную и нежную в свете пламени костра.

А через два дня, увидел её с братом. Он, в отличие от Милабиса, остался в ту ночь до утра. И ему тоже нравилась Ладис. Он долго ухаживал за ней.

Милабис почувствовал злость и досаду, настолько сильную, что не приходил в мастерскую целых два дня. На утро третьего дня, он решил, что боль сердечная – не повод отлынивать от работы.

На четвёртый день, смирился. Он не собирался вставать на пути брата и забирать у него любовь. Милабис был не уверен в том, что ему удасться хоть кого-то осчастливить.

Он нелюдимый, раздражительный тип.

– Брат, мне кажется или она располнела? – однажды спросил его Дохтис, причём так громко, что нет сомнений – Ладис слышала.

На Ладис тут же устремились взгляды окружающих.

– Ты с ума сошёл?! – Прошипел Милабис, схватив его за руку – Даже если вы поссорились, какого чёрта ты вытворяешь.

–…И готовить не умеет! – Закричал Дохтис, не обращая внимания на брата – А может уже и не девственница вовсе?

Милабис было страшно представить, каково сейчас девушке. Она загнанно огляделась, спрятала лицо в руки и убежала.

Милабис, более не размениваясь на слова, по-мужски врезал брату по морде. Ему было горько, что родной человек оказался такой свиньёй.

– Ты чего, братишка? – Сплёвывая кровь, спросил Дохтис – Из-за бабы на меня руку поднял?

На миг, показалось, что он чувствует от брата тот же гнилой запах, что исходил от разбойника, убившего его тогда, в восемь лет.

И лица у них даже были чем-то похоже.

«Грязные животные».

«Нет», – сказал он себе – «Дохтис не настолько плох».

И молча, ушёл.

Позже, он сильно удивился когда речь зашла о свадьбе Ладиса и Дохтиса. И будущая жена, вовсе не выглядела опечаленой. Она была счастлива.

И это, после публичного унижения. Очарование этой девушкой, тут же покинуло его сердце.

– Но, почему? – Спросил он её – Он ведь оскорбил тебя.

– Он это не со зла, – легкомысленно ответила девушка.

Ладис забыл об этой семье на три года. С братом он больше не общался.

К свадьбе готовилась и другая пара. Паригин и Элалис решили пожениться. Гуляния назначили на осень. Милабис всё ворчал, что свадьбы нужно справлять весной, что бы дети не рождались в «голодную пору».

Он подарил молодым ворота, так как прошлые сломал сбежавший от соседей бык. К тому времени, он сильно улучшил свои навыки резьбы по дереву. У него появилось много заказчиков и не только из Насас. Милабис часто ездил в соседние города и деревни.

Конечно, из-за предрассудков, популярность его работ не была настолько велика, как могла бы быть. Всё-таки, он был гробовщиком и не мог, например делать посуду, расчёски, детские игрушки, всё чем обычно промышляли другие резчики.

Список изделий был крайне ограничен: ничего, что соприкасается с пищей, волосами и ногами.

Благо, резьба на крышках от гробов всегда высоко ценилась, ведь гробовщика-резчика было почти невозможно найти. Там он и отводил душу.

К девятнадцати годам, он обзавёлся собственной избой. Построил сам и наконец, окончательно разорвал связи с отцом. Хотя, с четырнадцати лет, Милабис жил в доме старого гробовщика, отец при каждой встречи напоминал ему, что он – приживала.

И уже думал, что заживёт теперь спокойно, как вдруг, его жизнь сделала неожиданный поворот.

Бродя по лесу, в поисках ягоды, он увидел страшную картину. Его брат волок за собой чьё-то тело.

Милабис не стал скрываться. Будучи упырём, он более не видел нужды бояться жалких смертных. Он присмотрелся к телу, которое тащил брат и вышел вперёд.

– Ты убил её, – спокойно сказал Милибис – Мать твоего ребёнка. Тебе лучше следом убить себя.

О том, что брат регулярно бъёт свою жену, знала вся деревня. Но Милабис не собирался вмешиваться ради глупой женщины.

Ей было куда пойти. Её отец, на коленях уговаривал дочь вернуться домой, даже если побег от мужа ляжет на всю семью бесчестьем.

Но она была уверена, что Дохтис измениться.

Милабис не собирался учавствовать в этой слезливой драме, увольте.

И вот, чем это закончилось.

Дохтис смотрел на него дикими глазами.

– Она сама. Она упала, – глупо пытался оправдаться он. Но Милабис, как гробовщик знал как выглядит неудачное падение и как – смерть от множественых ударов по голове.

– У неё избито в кровь лицо. Жалкий лжец.

Дохтис выхватил нож и побежал на брата, надеясь его прикончить.

Но Милабиса было не напугать таким оружием. Он сделал шаг, превратился в тень и вновь обрёл плоть, но уже за спиной у брата.

Он как раз взял с собой клинок, что бы отковырять парочку грибов-трутовиков. Не предполагая, что придётся использовать его таким образом.

– Что ж, это не могло кончиться иначе, – сказал Малибис, доставая его из тела Дохтиса.

Он не чувствовал ничего, кроме брезгливости, глядя на блестящую на солнце кровь.

С ветки дерева на всё это взирал серый ворон. Малибис обратился к нему:

– Теперь я настоящий демон, да?

Ведь для демона жизнь человеческая, лишь чуть более ценна, чем жизнь курицы, выращенной, что бы пойти в суп.

Ему было не жалко Ладис, но к брату он испытал презрение такой силы, что в его сердце больше не осталось любви.

Он сделал из дерева, верёвок и соломы две куклы в человеческий рост, затем обмакнул куклу в грязь, окропив кровью брата. То же самое он проделал со второй, но использовал кровь Ладис.

Это было любимое заклинание учителя.

За эти годы, связь между ним и миром демонов окрепла. Он понял, что когда-нибудь, ему придёться покинуть человеческий мир. Но пока, он не был готов. Потому занимался разными фокусами, что бы скрыть свои делишки.

Куклы, неотличимые от реальных людей встали и пошли своей дорогой.

– Спускайся. Или тебе нужно особое приглашение? Съешь их, – Приказал Малибис, птице.

Та спланировала вниз и жадно набросилась на подношение. Своей хищной тенью, она поглотила тела за пару секунд, не оставив ни капли крови на земле.

О том, что здесь случилось знал только убийца.



Прошло около тринадцати лет, прежде чем «Ладис», «умерла». Её сыну исполнилось четырнадцать. И всё это время Милабис оставался его фактическим опекуном, ведь родителями были бездушные куклы. Ему было трудно поддерживать этот театр в двух лицах.

Но он продолжал, сцепив зубы, ведь чувствовал за мальчика ответственность.

Теперь он был его единственным кровным родственником.

За это время, много изменилось.

– Дядюшка Милабис, – ему махала семилетняя младшая дочь Элалис.

Они все собрались на похоронах Ладис.

Она подбежала к нему и принялась дёргать за рукав.

– Дядя, а почему нельзя есть те фрукты?

Ох уж эти дети на поминках. Зачем их только приводят на эти свидания со смертью? Они хотят беззаботно резвиться с друзьями, а не выстаивать часами на проводах человека, которого они едва знают.

– Они для мёртвых. Вот умрёшь, тогда тебе тоже такие принесут.

– Милабис! – Возмущённо крикнула Элалис – Ты чего мою дочь хоронишь?

– Никого я ещё не хороню, – проворчал он – Я бесплатно похоронами не занимаюсь.

– Мама, – хихикнула девочка – Дядя так шутит.

– Кто шутит? Я? – Вздёрнул бровь Милабис.

– Да, – сказала нахалка и повисла на нём как мартышка на ветке.

Такая же непробиваемая как её мать в детстве. И Милабис, конечно её баловал, в своей, особой манере.

Больше никто не мог безнаказанно вести себя рядом с ним так шумно, даже племянник.

– Эх, когда же ты уже женишься, брат, – покачала головой Элалис – С каждым годом твои шутки всё мрачней и мрачней.

Милабис как был ворчливым, одиноким скрягой, так им и остался.




Глава 12


– Дядя, я тоже хочу коня! – Пристал к нему племянник.

– Помолчи! – Строго одёрнул его Милабис.

Нет уж. Выслушивать капризы семнадцатилетноего взрослого лба, это выше его сил.

Они возвращались из столицы, где Милабис с племянником проживали последние несколько лет. Он бы там Джениса и оставил – уж больно сильно тот походил на своего покойного отца.

Джениса не получилось пристроить работать подмастерьем. Он работать не любил, да и Милабис не особо настаивал – зная, насколько мастера жестоко относяться к ученикам.

Пусть возвращается и работает в поле. Судьба не завидная, но раз нет особого таланта и желания, заставлять – гиблое дело. Милабис, хоть и хотел лучшего будущего племяннику, считал, что тот должен сам проявить рвение.

Проживая в столице, они поправили своё финансовое положение. Милабис хотел всё же жениться и его пустая изба для этих целей не подходила. Да и племянник тоже вошёл в брачный возраст, не отпускать же его в самостоятельную жизнь без штанов.

И ещё, всё это время он искал коня. Того самого коня, которого описала Элалис. Белого, в чёрную крапинку. Молодого мерина.

Такие кони считались негодными. Специально их никто не выводил, они получались случайно. Стоили при этом дороговато, ввиду своей редкости. Любители на них находились и были готовы отвалить деньги именно за этот окрас.

Милабис в лошадях не разбирался совсем – это было прерогативой Паригина. У того был целый табун. Так, что он долго и осторожно приглядывался к продавцам: какие продают постоянно, а какие пришли и изчезли, дабы не получить за товар по зубам.

Когда он нашёл «того самого коня», то, несмотря на кровоточащее сердце, отдал почти всё что заработал за эти годы в столице.

Они могли возвращаться в Насас. Малибис уже получил, что хотел. Он, собственно ради коня и приехал.

– Почему ты только девчёнке Насас купил коня? Это несправедливо! – Возмутился Дженис.

– Несправедливо? Видимо я плохо тебя воспитал, – холодно ответил Милабис – Как на мужчине, на тебе лежит большая ответственность: защита семьи и обеспечение её благополучия. Ты уже взрослый – пойди и сам заработай себе на коня! Халиен – девочка, их на работу не берут, а если и берут, то денег не платят. И вообще – покупаю я лошадь не ей, а её матери. Просто ездить на ней будет Халиен, потому что её мать на лошадей предпочитает любоваться издалека.

Точнее сказать, Элалис боялась лошадей и коров. Но всё равно ими восхищалась и любила смотреть как муж управляеться с табуном.

Халиен было плевать на расцветку лошади, она просто хотела свою коняшку, которую отец не продаст и не выменяет. Девичье сердце не выдерживало расставания с дорогими сердцу друзьями.

Паригин, этот осталоп, не видел проблемы. Для него, чем больше игрушек, тем лучше. Обьезженые кони ему были неинтересны.

До него было не достучаться. Милабис не мог запретить ему пользоваться своим имуществом, потому решил, что сам купит коня, который понравится одновременно и Халиен и Элалис. Сделать подарок двум дорогим сердцу женщинам и одновременно утереть нос этому простафиле – разве это не стоит трёх лет труда?

Дженис перестал ныть – Малибис надеялся, что тот задумался над его словами. Конечно, это было не так, он пропустил слова дяди мимо ушей, посчитав их старческим брюзжанием.

И затаил обиду на кузину. А заодно и на своего дядю.

Вернувшись в деревню в конце осени, они были встречены с радостью. Элалис растрогалась, увидев Милабиса в здравии, после тех редких весточек, что он присылал.

– Какой красивый конь! – Восхищённо закричала она, заприметив подарок.

Хелиен восторженно развизжалась, радражая и коня, и Милабиса.

Благо продавец не обманул и у коня действительно был спокойный темперамент. На визг он ответил только вздрагиванием ушей и тихим фырканьем.

Вразвалочку подошёл Паригин, недоумённо взглянув на коня.

– Чего тут красивого? Он же беспородный, чубарый.

Но женской половине его умозаключения были неинтересны. Конь был красивым, в их понимании и точка.

– Это мой подарок, – сказал Милабис.

– Ой, – смущённо сказал Паригин, почёсывая макушку – Спасибо.

Счас, размечтался. Не угробил бы Милабис столько времени ради подарка Кабачку (который медленно, но верно превращался в Тыкву). Кабачки и без ухода растут и благоденствуют.

– Это не тебе, – не скрывая злорадства, ответил Милабис – Это девочкам. Элалис, Хелиен. Это вам.

Он вызвал ещё одну порцию восторженных вздохов и визгов.

– Кстати, если ты не готов следить и ухаживать за этим конём, я возьму эти заботы на себя, – сказал Милабис.

– Папа!

– Родной, у нас ведь найдёться место в конюшне?

Атакованый с двух сторон Кабачок был смущён ещё больше.

– Но девочки, дорогие. Зачем вам конь? Это же опасно. Я, конечно не против, но Элалис, ты вообще не умеешь ездить верхом. И Хелиен, почему ты не хочешь кататься на пони?

– Пони – это для трусливых девочек! – Заявила Хелиен – Надо мной мальчики смеются.

– А я всегда мечтала, что бы в твоём табуне был пятнистый конь, – сказала Элалис – А ты всё про породу, про породу. Я конечно, нечасто об этом упоминала, зная, что не смогу на нём ездить и ухаживать. Но Хелиен вся в тебя, её из конюшни не вытащишь.

– Я не знал, что ты об этом мечтала, – промямлил Кабачок – Ну, хорошо. Если вы так хотите. Но Хелиен, только под моим присмотром и после того как я его обьезжу.

«Ты не знал, ты – забыл, бестолочь» – проворчал про себя Милабис.

Кстати, бедный конь. Его собирается оседлать Кабачок.

А потом начался пир. Устроеный в честь возвращения его и племянника. Тот был мрачнее тучи и злобно зыркал на окружающих. Милабис не придал этому значения.

Позже, он конечно корил себя за пробелы в воспитании, несмотря на то что некоторые люди просто предрасположены к тому, что бы сгнить душой ещё в самом раннем детстве.

Сегодня Милабис был счастлив тому, что его подарок пришёлся по душе девочкам. И на племянника, распсиховавшегося, что его, взрослого лба, обделили, у него не было настроения смотреть.

Тем более тот, этой своей чертой был похож на Дохтиса. Тот тоже был ревнив и постоянно требовал того же, что есть у других. Но если ему доставалось больше чем другим, он никогда не делился.

Это сравнение тревожило. Особенно зная, как закончил Дохтис.

Милабису как то расхотелось срочно женить племянника, дабы тот взялся за ум. Жалко девушку.

– Поднимем бокалы, в этот праздничный вечер за моего дорогого друга, – сказал Кабачок, румяный и счастливый – Я надеюсь, что всё у него сложится и будет у него любовь, невеста и детишки.

Да задери тебя свинья, Кабачок. Право слово, достал уже сватать всей деревне.

И вообще – когда он стал его «дорогим другом»?

Милабис, конечно недовольно скривился, для порядка.

Но поднялся и вместе со всеми выпил вино, принимая тост.

На следующий день, наступила зима. Очень резко похолодало, всё замело белоснежным снегом. Два дня свирепствовала метель, а на третий день всё затихло. Ударил непривычный для этих мест ноябрьский мороз.

Когда ветер стих, оказалось, что пропал один из охотников. Его друзья сказали, что он отправился в лес утром, за день до начала метели.

Деревенские отправились в лес его искать. Милабис, проклиная авантюрного деда, присоединился к остальным мужчинам. С дедом он был незнаком и его запаха не различил бы в заснеженом лесу. Но мог почувствовать живого, ослабленного человека в лесу.

Увы, поиски окончились быстро. Охотника нашли мёртвым в километре от человеческого жилья. Он замёрз насмерть. Суровая природа не прощала неосторожности.

Пропал не только охотник, но и его собаки.

Вскоре, впрочем, нашлись. Живые и невредимые, в отличие от хозяина.

Элалис, вместе с мужем возвращалась из соседней деревни, куда ездили повидать сестру Паригина.

Паригин так же взял с собой коня, подареного Милабисом. Они назвали его Подснежником (Милабис имя не одобрил, но его одобрила Хелиен).

Элалин укачало в повозке и она слезла с неё, что бы немного пройтись пешком. Паригин замедлил своего коня, что бы жена не отстала.

Подснежник втянув в ноздри морозный воздух, привстал на дыбы и тревожно заржал. Паригин отвлёкся на него, пытаясь утихомирить, боясь, что он собирался ускакать в лес.

В это время из леса, бесшумно вылетели шесть псов и набросились на чуть отставшую от повозки Элалис. Они повалили её на землю и попытались вцепиться в горло, но несколько слоёв зимней одежды мешали им сделать это. Элалис отчаянно защищала лицо.

Подснежник вырвал уздечку из рук растерявшегося Паригина и бесстрашно бросился на собак.

Пастушья порода, чьим отвергнутым представителем являлся этот конь, не боялась волков и была выведена специально, что бы помогать пастуху защищать стадо от диких зверей.

Несмотря на нестандартную окраску, повадки Подснежника были типичными для породы. Он распугал собак, сразу же затоптав одну из них и укусив за ногу другую. Визг двух сородичей отрезвил остальных – они отбежали и лаяли теперь издалека. Очнувшийся Паригин бросился к жене.

Элалис оказавшаяся под копытами коня не пострадала. Разве что собаки сильно подрали её одежду.

Паригин отогнал от неё Подснежника, который стал бегать вокруг них кругами, угрожающе ржать и бросаться в сторону собак. Те ещё немного полаяли, но решили убраться в лес.

Элалис плакала, испугавшись до икоты.

Паригин хватался за сердце и отряхивал жену от снега.

Он усадил её на повозку и свиснул. Подснежник подбежал к Паригину, красуясь.

– Молодец, молодец, – похлопал он его по шее.

Кони были плохими защитниками в такой ситуации. Они могли затоптать не только нападающих, но и тех кого защищают. Один удар в голову и он мог лишиться жены.

Но судьба была благосклонна к их семье. Подарок Милабиса оказался очень ценным.

Потом, конечно, пошли слухи, что коня Паригин не любил. Источник слухов был неизвестен и был неправдой. Подснежник, действительно был своенравной, кусачей лошадью, но только по отношению к другим лошадям. Отчего Паригину часто приходилось его гонять, обкладывая ругательствами.

Но для Хелиен он стал прекрасным первым ездовым конём, предсказуемым, уравновешеным и умным. Ни разу не сбросил с седла, ни разу не укусил.

Элалис горячо полюбила Подснежника и даже осмеливалась кормить его с рук, хотя к остальным лошадям она даже не рисковала подходить.

Собак, кстати, так и не отловили. Решили, что они не выдержали непогоды. Никто их больше не встречал.

– Я оч-нь тебя луб-ю. И Эли тебя оч-нь любит. И Хели. И все теб-бя очень люб-бят, – говорил пьяный Кабачок и лез лобызаться – И коня твоего лублю.

– Ой, уйди, – отталкивал его Милабис. Человеческих сил не хватало, пришлось применить немного упыриных, что б не быть обслюнявленым.

Он никогда бы не признался, но он тоже считал этого глупого борова своим другом. Где-то очень глубоко в душе.

К несчастью, Милабису Габрию вскоре пришлось умереть.