Главная страница | Эротическое фэнтези | Элиз 89-я

Элиз 89-я
MarGo


Внезапно вспыхнувший вирус, сделал группу людей заложниками. Город запечатан на карантин, ни войти, ни выйти оттуда, никто не может. Группа людей объединяется, чтобы выжить. Их ждут серьёзные испытания и настоящая любовь. Кто же всё таки выживет?





MarGo

Элиз 89-я





Николос Хурст завтракал на кухне, дочери галдели, баловались, жена суетилась на кухне. Его привлек телевизор, по нему шли новости. Всех потрясло, вчерашнее сообщение из города Х. Несколько месяцев этот город был, изолирован, в нем вспыхнула эпидемия. И буквально вчера удалось спасти единственного выжившего. И это после взрыва, просто оглушительной силы взрыва. А еще он предоставил такие улики и доказательства, что полетели головы многих местных высокопоставленных чиновников, многих арестовали, двое покончили с собой. Громкая история и ему не давала покоя мысль, он все думал и думал, что же там произошло на самом деле. Из всех новостей картинка не выстраивалась никак.

– Сколько дней вы провели в этом страхе и ужасе, борясь со смертью, – задает вопрос симпатичная ведущая утренней телепередачи самому популярному в данный момент спасенному мужчине.

Высокий, крупный мужчина лет тридцати. Очень высокий и широкоплечий, это видно не смотря на то, что он сидит в кресле. Размах плечей такой, что средне -статистический мужчина закомплексует рядом. Большой и могучий. Даже в его спокойствии и расслабленной позе чувствовалась невероятная мощь. Этакий богатырь, которого лучше не злить, чтобы не проверять, насколько он силен. Стрижка обычная, сверху подлиней, с висков короче, чисто выбрит. Волевой подбородок с ямочкой, четкие скулы, нос с небольшой горбинкой. Глаза светло-серые, брови пышные. Внешность привлекательная, не отталкивающая, не пугающая. Взгляд суровый и холодный проникающий под кожу. Будь чуть милее взгляд, он был бы очарователен, несмотря на внушительные габариты. Наверное, улыбка меняла бы его лицо до неузнаваемости, превращая в теплого плюшевого мишку, но он не улыбался. Нет самого важного во взгляде, желания жить, интереса в глазах. Николос уже такое видел. Прямой холодный, безэмоциональный взгляд. Дорогой костюм сидел на нем чинно, шел ему, где они нашли такого размера? Он явно не его. Серебристый галстук на белой рубашке еще больше подчеркивал серый холод глаз. Его внешность привлекала, его мощь отталкивала, редкое сочетание. И не приведи Господь видеть его в гневе.

– Это было слишком долго, – спокойно, голос приятный низкий, без какой либо интонации. Николосу показалось, что мысленно он совершенно отсутствует тут и разговор ему не интересен совсем.

– Какого было там? Что вы чувствовали? – непосредственно задавала вопросы ведущая, совершенно не понимая, о чем спрашивает. Ей не к месту весело.

Тот прямо посмотрел на нее, но словно сквозь нее, ответил:

– Я чувствовал запах смерти. Постоянно. Думаю вам это не знакомо.

– Если бы вы хотели все исправить, с чего бы начали? – она прямо по бумажке.

Тупые вопросы. Глупые и никчемные. Он бы задал другие.

– Оживил мертвых, – не задумываясь, ответил он.

– А кто конкретно виноват в произошедшем?

– Что произошло, то уже произошло. Какой сейчас смысл искать виноватых, живых не осталось. Все стерто с лица земли.

– Обрисуйте в двух словах для наших телезрителей, что же все-таки произошло.

– Доктором Хабертом и его ассистентом был разработан новый штамп вируса под названием « Эпид-3». Для чего уже никто не узнает. Я полагаю для высокой работоспособности и послушания. Кое-кто считал, что они искали лексир счастья, но нашли горе, – он замолчал и словно вспомнил что-то, но тут же продолжил, – У вируса три фазы. Первая – повышенная активность, выносливость, эйфория. Вторая – апатия, усталость, потеря веса, затрудненность дыхания, белая пелена на глазах, болевой синдром. Третья – смерть.

– Как он передается?

– Только через кровь.

– Противоядие есть?

– Нет.

– Как же вам удалось, не заразится?

– Я проклят.

Но девушка рассмеялась, а Николос поморщился от отвращения. А вот парень не отреагировал никак, его взгляд и выражение лица остались неизменными. Он просто ждет очередного тупого вопроса.

Николос твердо решил связаться с этим молодым человеком. Им нужно поговорить. Срочно. Недоев свой завтрак, встал и пошел к телефону, по пути строжится на разбаловавшихся дочерей.

* * *

Обычная небольшая комната гостиницы. Полная тишина. Мужчина сидит в кресле и не двигается уже давно, смотрит в одну точку, размышляет и вспоминает. Время его не интересует, как и все остальное. Человеку, которому не к чему стремиться, двигаться не обязательно. А витать в собственных воспоминаниях до сих пор приятно.

Раздается телефонный звонок, с безразличием берет трубку и подносит к уху:

– Алло.

– Вейлсон Келди?

– Да.

– Меня зовут Николос Хурст, я хотел бы с вами переговорить, если позволите.

– Кто?

– Николос Хурст – я писатель.

Минутная тишина.

– Писатель?

– Да. Вы может быть слы….

– Я слышал о вас.

– Это приятно. Но как на счет встретится и все мне рассказать? Вам же есть, что мне…

– Она читала вас и говорила, что вы талантливы, у вас свой стиль.

Николос молчал, он чувствовал, что сейчас лучше помолчать. Мужчина тоже молчал, довольно долго. Ему звонили все: газетчики, телевизионщики, врачи, просто непонятные люди, говорили одно и тоже. Встретиться, поговорить. Обычно он просто клал трубку, иногда совсем не брал. Отчего же взял сейчас?

– Я сейчас в холле вашей гостиницы, могу прямо сейчас подняться, – сказал Николос очень быстро, чтобы его снова не перебили и не прекратили разговор.

– Поднимайтесь, – ответил Вейл бесцветно.

Николос не успел постучать в двери, как ее открыли. Поразил рост мужчины, метра два, широкоплечий, мощный, накачанный. Николос протянул руку, улыбнулся. На улыбку не ответили, руку пожал крепко, но не сильно.

– Проходите, присаживайтесь, – показал рукой на кресла и стол, и добавил многозначительно, но не понятно, – Николос Хурст, – словно примеряя имя к внешности.

– Спасибо. Я слышал, что вы планируете уезжать в ближайшее время, поэтому так спешил переговорить с вами. Вы уж извините за спешку. Мне интересна ваша версия событий…

– Версия, – шепнул мужчина себе под нос.

– …Ведь только вы знаете правду.

– Правду, – пауза, – Кому нужна, правда?

– Мне.

– Зачем вам эта правда? Что вы будите с ней делать.

– Напишу книгу.

Мужчина сел в кресло, как и сидел до того, на лице ни единой эмоции, ни любопытства, ни интереса. Обычный вязанный серый свитер с косами, темные джинсы и тапочки. Такие лохматые с ушками зайками, они вообще сюда не вписывались. Даже не понятно, почему он в них. Либо они ему дороги, либо ему все равно, в чем он.

– Очень рад, что вы согласились со мной побеседовать. Насколько мне известно, вы не давали интервью никому, за исключением сегодняшнего утра. Почему?

– Она так хотела.

Я понял, что это он о своей жене или женщине, но не стал уточнять. И чего хотела она? Чтобы не говорил или дал интервью рассказал. Он странный.

– Я смотрел эту передачу, и поразили ваши глаза.

– Чем?

– Вы видели столько, сколько не видел ни один человек. И это не могло не оставить отпечаток на вас, – он промолчал, – Мне показалось или вы не хотите жить? – снова молчание, – Вы не брали трубку, почему взяли сейчас? Что заставило вас передумать и принять меня. Можете объяснить?

– Я не держу вас, вы можете идти.

– Я не об этом. Вы интересный человек. Из-за вашего молчания о вас ходит столько слухов. Что вы сами изобрели этот вирус, потому и живы. Что у вас крыша поехала, что вы маньяк, если честно я в это не верю. Расскажите мне все как есть. Я чувствую, вам есть, что мне рассказать. У меня нюх на интересные истории.

– Книгу напишите? Зачем?

– Возможно. Если найду это интересным для читателя.

– А что интереснее читателю? Правда или сказка?

– Правдивая сказка.

– Я обычный человек, как и все. А слухи…что ж пусть болтают.

– Некоторые считают вас святым. Так зачем же Всевышний оставил только вас? Может быть, вы еще нужны ему для чего-то? Как считаете?

– Я сам задаюсь этим вопросом, последнее время постоянно. Еще не решил, он садист или шутник?

– Поведайте мне свою историю, обещаю быть правдивым и точным к малейшим деталям.

Он тяжело вздохнул.

– Думаете, мне легко это вспоминать?

– Думаю, что если вы не расскажите мне, то она умрет вместе с вами и никто не узнает о ней. Ради нее. Какой бы она ни была. В книге она будет жить вечно.

Николос говорил о правде, а Вейл думал об Эли.

* * *

Было очень холодно. Пронизывающий ледяной ветер, сырой снег, который недолетая до земли, таял, который лип ко всему, лег в глаза глаза. Мерзкая погода и вид разрушенного города, который когда-то был цветущим и солнечным. Разрушенный город, разграбленный, окрашенный в серый цвет. И так уже несколько дней, сама природа не хотела здесь окрашивать все в яркие и приятные краски. Словно весь мир выкрасили в черно-белый цвет никаких красок, никакой жизни, и мертвая угнетающая тишина. Ощущение, что все вымерли, а ты остался один на всем белом свете и тебя уже никто не спасет и не поможет. Никто. Ты остался один. И осознание этого пробирается под кожу и морозит похлеще холода.

Она медленно идет, совершенно не зная, куда и зачем, перешагивая через все, что лежит на ее пути. Камни, пустые бутылки, различные вещи, что раньше служили людям. С ужасом в глазах озирается по сторонам. Несколько дней она не может найти не единой души, а вот трупов очень много. Ветер прорывается под одежду и леденит душу, а может это страх? Утопает в грязи, няше, но упрямо шагает. Уже кричала много раз бесполезно, никто не отвечает. Что происходит? Что случилось? За 18 дней город вымер. Что же делать дальше? Найти укрытие, чтобы переночевать, везде леденящий холод, тепла нет, ну хоть укрыться от ветра. А еще нужно найти еду, кишки уже к позвоночнику прилипли. Хоть что-то. Как в фильме ужасов про апокалипсис, где все разом вымерли, или погибли. И что делать? Главное не отчаиваться. Выбираться надо. Пошерстив в разгромленном полицейском участке, в голове немного сложилась картинка. Надо запастись провиантом и выбираться из города, а еще избегать людей с оружием, они инфицированные.

Вдруг она слышит звук моторов и вой сирен, они приближаются. Решение спрятаться пришло сразу. Укрылась за мусорными баками у стены и не дышала. В щель подглядывая. Подъехали две машины с крестами на дверях, вой сирен прекратился. Вышли четверо мужчин с автоматами наперевес, двое остались у машин, а двое скрылись в здании напротив. Эти двое выглядели как обычные вояки, но что-то с их глазами было не так, они были неестественно белого цвета, словно нет зрачка, ни радужки. Пугающий вид, как инопланетяне. Через какое-то время оттуда вывели троих: двух пожилых плачущих женщин и одного мужчину. Сажают в машину. Одна женщина вырывается и бежит в ее сторону. Раздается выстрел и она падает. Двери хлопают, они уезжают. Она выжидает долго, корит себя за это, возможно женщине нужна помощь. Решается, и перебежками добирается до нее. Все в крови, но еще жива и увы, но ей не помочь. Она умирает, пульс слабый, большая потеря крови, раны не совместимые с жизнью.

– Беги…беги…прячься…

Последние ее хрипы, и она закрыла ей глаза ладонью. Поплакала тихо возле нее, попрощалась, хоть и не знала даже ее имени. Извинилась, обыскала ее, но при ней ничего не было.

Встала и пошла в сторону, когда-то бывшего супермаркета, разрушенного здания. Голод и холод гнали ее туда, хоть от ветра укрыться. Она должна жить. Она должна. Заброшенный магазин и разграбленный, еду пришлось долго искать. Пара шоколадок, пачка чипсов в пыли на полу, орешки под стеллажом, хорошо бы воды найти. Детское питание тоже подойдет, жадно высосала содержимое из упаковки. Пофиг если просроченное. Голод не тетка. Нужно собрать все, что удастся найти.

* * *

– А как у вас в лагере было с пропитанием?

– По-всякому, но никто не голодал. Что приносилось, делилось на всех. Потом пропитание найти стало сложнее, не только мы рыскали в поисках пропитания, их было в разы больше и эти падлы тоже хотели жрать. Как-то нам повезло захватить их грузовик, он был полон мешками с крупой разной, естественно мы не побрезговали. Кашу сварить проще простого, и она не портится. Правда, я тогда не знал, что возненавижу кашу надолго.

– Вы и сейчас не едите кашу?

– Здесь полно всего, чем можно ее заменить, там выбирать не приходилось.

– А что вы первым делом захотели здесь покушать?

Он задумался, немного. Почесал подбородок.

– Я с удовольствием завтракаю яичницей с беконом, в кафе через дорогу. Мне нравится смотреть в окно и видеть, как по улицам ходят люди и не подозревают, что они счастливчики, просто спешат по своим делам. Странно сидеть кушать и смотреть на улицу, где все чистенько и не стреляют. До сих пор не привыкну.

* * *

Меня здесь, в центре города, вообще не должно было быть сегодня. Я здесь вчера все облазил выживших не было. Сегодня шел за водой. Системы коммуникаций все разрушены, набрать воды можно только у реки, и то не везде, река замерзла. Можно конечно, снег топить, но это долго и энергозатратно. В лагерь воды я уже увез, но домой тоже нужно было. Поэтому пошел здесь, знал, где взять канистры и транспорт, вчера присмотрел. Если наберу четыре канистры, то хоть на время эта проблема отпадет. В разрушенный супермаркет зашел только потому, что Дейв (наш доктор) просил принести еще бинтов, а здесь была аптека. Чем черт не шутит, сгребу ему все, что есть, пусть сам разбирается, что надо, что не надо. Лекарства требовались постоянно, в нас стреляли и ранения были неизбежны, и я обчищал их все и всегда.

Аптеку вычистил по-максимуму в свой рюкзак, все, что вошло. Остальное сложил в коробку и спрятал, возможно, прейду потом. Собрался уже уходить, как услышал шорох вдалеке. Насторожился, прислушался. Точно, что-то есть. Может человек, может крысы, может враг. Аккуратно иду на звук, весь превратившись вслух и зрение, оружие наготове. Звук стих, я замер, выжидаю, осматриваюсь. Шуршание возобновилось, словно кто-то разорвал пакет и что-то ест. Пригнувшись, пробежал по прямой несколько метров вдоль стеллажей. Это человек, не крыса. Пугать не стоит, но побежит однозначно, от меня все бегут поначалу. Просто я внушительных размеров и не самый добрый на вид, особенно обвешанный гранатами, ножами и оружием прочим. И куда он побежит, я просчитал все варианты. На самом деле варианта всего два, если умный, то на выход. То, что это он я не сомневался, женщин сейчас встречал все меньше. В основном мужиков, да парней, они оказались живучей, иногда старики. Детей находить страшно. Голодные, обмороженные, но чаще мертвые. В них мало крови, варвары убивали их на месте, как собак или кошек. Реже просто бросали рядом с мертвыми родителями, не тратя пуль, сами сдохнут.

Решил же не пугать своим видом, поэтому обозначил свое присутствие голосом:

– Меня зовут Вейл. Я хочу тебе помочь…

Но даже не договорил, он кинулся вдоль стеллажей к выходу, предсказуемо. А быстро бегает для замерзшего и оголодавшего! Молодец! Может, поэтому и жив пока. Следом не побежал, зачем, на выходе перехвачу. Поймал за шкирку, тряханул разок хорошо и за горло к стене. По-другому все равно не поймет, шок. Ногами до пола он не достает, болтает ими, норовит пнуть гад. Ручонки в варежках вцепились в мой кулак, хрипит.

– Орать не будешь, отпущу. Заорешь, ударю, – кивает «нет» или «не надо» не разобрать. Шапка на глаза, весь в рванье, вся голова шарфом замотана, лица не видно, только нос красный торчит.

Отпускаю на пол, разглядываю, пока он, упираясь руками на колени, переводит дыхание. Отчего-то мне кажется, что он готовится к новому броску бежать или драться. Странно одет парень, словно напялил на себя все, что находил по пути. Несколько несуразных кофт не его размера, куртка, жилетка, снова куртка. Шапка, а сверху платок и еще и шарф намотан. И варежки на резиночке, умора. Обувь явно не по размеру. Как еще так шустро бегал в этом. Да уж! Чудо в обносках. Ладно, живой и молодец. Худой сильно, ни чё откормим. Вон какой резвый!

– Сейчас я тебя обыщу, мне ничего не нужно, просто сюрпризов не люблю. Либо стоишь смирно, либо лежишь без сознания. Понятно? Не слышу!

Поднимается лицо и на меня смотрят огромные необычайно зеленые глаза, миндалевидной формы, как у кошки, а пышные ресницы лишь подчеркивают их красоту. Я аж обомлел на секунду. Вот это глазищи! Аж в груди сперло все.

– Ты баба что-ли? – выпалил я в шоке.

– Сам ты баба! – огрызается зло, а голос приятный, нежный.

А в глазах нет страха, вот вообще ни капельки. Мужики даже писались передо мной, а эта вообще не боится. Злится, ненавидит, смотрит настороженно, оценивающе, но не боится. Сама разглядывает меня. Быстро по телу, по оружию и долго в глаза с интересом. Дыхание уже восстановила.

– Что у тебя с глазами? – вдруг спрашивает.

– Кто бы говорил! Я таким родился!!

Отчасти я понимаю ее вопрос, у меня тяжелый неприятный взгляд. Они светло-серые и напоминают глаза варваров, но я не заражен. Да, ко мне еще привыкнуть надо. Я не самый добрый и красивый дядя. Скорее большой и страшный, по крайней мере, я привык, что меня именно так воспринимают. Мой вид как-то всех пугает по началу, потом кому надо привыкает, а кому не надо идет лесом. Я не виноват, что таким родился, а другим уже не стану.

– Не волнуйся, я чист.

– Чем докажешь?

– Не предложил бы помощь, а пристрелил бы на месте.

Задумалась, но молчит. Почему мы тратим время на ерунду. Надо уходить.

– Так себе доказательство! Убедительнее есть? – с ехидством заявляет.

– Нет. Придется поверить на слово. Как твое имя?

– Мать Тереза! – огрызается и врет, – А тебя как? Не расслышала? – с издевкой.

– Вейл, – повторил на автомате, не задумываясь, а сам от ее глаз не могу оторваться. Никогда таких глаз не видел. Зеленые, изумрудные, необычайно красивые. И радужка такая необычная. Носик ровный, кожа идеально гладкая, хоть и грязная местами, губки аккуратные пухленькие. Все черты лица красивые, разглядывал бы и разглядывал. От нее не хочется отрывать глаз. Больше скажу, ее хочется потрогать. Убедится, что она из плоти и крови. Впервые вижу девушку, которая так магнитит к себе и пленяет красотой. Ее не должно быть здесь, она словно из другого мира. Вообще с другой планеты. У меня был прибор измерять наличие вируса, но я почему-то в тот момент забыл о нем. Ее глаза напрочь сбили все мои базовые настройки одним махом. Я аж разволновался не уместно. Че я парюсь то?! Ну, девчонка! И че?! Ни первая, ни последняя надеюсь. Живая и главное здоровая.

Поднимается в полный рост, я отмечаю, что она мне по грудь. Смотрит с вызовом, расставляет руки в стороны, ноги на ширине плеч.

– Обыскивай, Вейл, – с вызовом в глазах « Мол давай», принялся хлопать по ней не испытывая от процедуры особой радости, потрогать я имел в виду по-другому, – Должна предупредить, в сапоге нож, – достал его, переложил себе, – Что дальше?! – с вызовом прям, – А?! Что дальше?

Вот наглючая! Словно я ее не спасаю, а мешаюсь ей под ногами.

– Помощь нужна вообще, а то может, я пойду?! – хмыкаю я отходя.

– Смотря какая! – с ехидной улыбочкой.

Борзая, бесстрашная, красивая. Уверен, что под этими тряпками, чудная фигурка. Даже представлять начал, пока хлопал по ее одежде. Высокомерность принцессы. Что ж, если отмыть и приодеть, может. Зачем я об этом думаю? Высокомерная пустышка. Еще одна заноза в заднице, лучше бы парень был. На кухне людей хватает, лишний рот только. И вообще! Почему я злюсь, а не она? Или она тоже?

– Как здесь оказалась? – меняю тему, но не тут-то было.

– А ты? – надменно.

– Ты кто такая?

– А ты кто такой?

Она начинает меня бесить. Мне некогда с ней лясы точить!

– Знаешь, что!

– Что!

– Иди ты!… Куда шла! У меня своих дел хватает! Удачи вам обоим! Тебе и твоей борзости! Адьёс! – махнул рукой.

И ухожу, мысленно считая. Обычно до десяти, кто-то на трех уже сдается, кто как, но эта не окликнула даже после десяти. Да и черт с тобой! Выживай, как знаешь, не моя забота! Но она шла за мной на приличном расстоянии хвостиком, не отставала. Ага! Значит, жить охота! Посмотрим, что ты будешь делать, когда я дойду до своей машины. Все вокруг не рабочие, только моя, я об этом позаботился. Сажусь в машину и завожу. В зеркало заднего вида вижу, что она пытается завести, то одну, то другую, но не выходит. Смотрит долгим взглядом с жатыми кулаками на то, как я уезжаю. Я ей даже отсалютовал в окошко с улыбочкой. Думал, заорет от безысходности, побежит следом, киданет что-нибудь, но нет, сдержалась. Я даже удивился, вот это выдержка! Делаю небольшой крюк и возвращаюсь на тоже место. На дороге не сидит, молодец, спряталась. Открываю пассажирскую дверь и кричу:

– Иди сюда, если хочешь жить! Последнее предложение, у тебя две минуты!

Выходит из укрытия, садится в машину, зло хлопает дверью. Поехали. Начинает вся дрожать и ежится. Направляю ей тепло в ноги, делаю сильней. Специально молчу, и она первая не выдерживает:

– Почему работает только твоя машина? – стучит зубами, косится опасливо.

– Я волшебник, заколдовал их, – даже улыбнулся ей. Стянул шапку и бросил на ноги. Она посмотрела на меня как-то по-другому, даже нахмурилась сильнее. Потом быстро отвернулась в окно, словно я ей напомнил кого-то. Кого-то, не очень приятного, кого не хотелось вспоминать. Даже задышала по-другому, рвано, жадно и хмурится.

– Что? – бросил на нее взгляд, – Я настолько ужасен?!

– Куда мы едим? – решила сменить тему.

– К реке, – бросает на меня быстрый взгляд, – Не бойся, топить тебя не собираюсь. Воды надо набрать.

– А потом? – осторожно интересуется.

– Суп с котом! Ты слишком любопытна! Сначала свою историю расскажи. Кто ты?

– Я тебе не верю. Пока, – добавляет тихо.

– Я тебе тоже, прикинь! Но вернулся и взял с собой, а оно мне надо?! Как будто других дел нет, как возится с тобой! – она перебила меня настойчиво, а то бы я еще долго причитал.

– Как ты докажешь, что здоров?!

– А как ты докажешь? – надо бы ее проверить, есть способ, но некогда пока, да и глаза у нее нормальные, – Придется поверить. Не очкуй! Есть безопасное место, там такие же как мы. Здоровые. Если, ты конечно здорова.

– Много?

– Достаточно, – мне не нравились ее вопросы.

– В это тоже придется просто поверить?

– Могу открыть двери, иди, – махнул я рукой на двери, но по глазам вижу, что выходить не хочет, не доверяет, но и не выйдет.

– Докажи, что ты здоров и что есть выжившие и не зараженные. Я не встретила ни одного пока выжившего, – потупила взгляд, стала тереть руки, я понял, что соврала, но расспрашивать не стал, – Как вы отличаете здоровых, от не здоровых?

– По белым глазам, – ни к чему ей знать всю правду. И что значит вы? А ты как выжила, если не можешь их отличить? Тупо от всех пряталась?

– Как у тебя? – очередным вопросом сбивает меня с толку.

– У меня серые, а у них белые, бесцветные, – с раздражением говорю я.

Я задумался, останавливаю машину медленно, оглядываюсь по сторонам, смотрит на меня настороженно, не понимая, что я задумал. Даже отодвигается к окну, вся группируется, как для обороны. Достаю рацию, повертел перед ее носом:

– Хочешь доказательств? Сейчас будут. Дени, прием, – но рация шуршит, а Дени не отвечает, и так раз десять.

Смотрит на меня пристально, шапку сдвинула с глаз, выпали пряди светлых волос. Утонченные черты лица, нежная кожа, щечки розовеют, а нос красный. Красивая.

– Дени, прием.

Мы долго не разрываем взгляд. Вот тогда мое сердце пропустило первый томный удар, словно было проткнуто ножом. Воткнули и провернули. Дыхание аж сперло.

– Дени, прием.

Она смотрит на меня, не моргая, красивое лицо, как с картинки, хоть и испачканное. Божественно красива. Зашевелилось, заерзало что-то внутри меня. Словно зарождалось или очнулось, зажило заново. Что-то мне не подвластное и сильное.

– Дени, прием.

Ах! Какие губки! Слегка обветренны, но до чего манящие. Не бывает людей с такой идеальной кожей, словно светится вся, так хочется потрогать. Волнистый белый волосок, так и хочется заправить за ушко. Поймать ее смущенный взгляд. Стоп!

– Дени, прием.

Она смотрит и молчит, а у меня уже в груди пожар и мышцы сводит. Я смотрю в ее глаза, а меня всего скручивает в дугу изнутри. Член встал так, что сейчас до лба бы достал если бы не штаны. Собрал волю в кулак, не нужно нам тут этого! Закричал громче, чем требовалось, она аж моргнула и вздрогнула от неожиданности.

– Дени, блядь! Ты уснул там что-ли! Твою мать! Быстро на связь! А то я тебе кишки выпущу, собака ты сутулая!

Рация отозвалась недовольным голосом:

– Хрен ли ты орешь! Отлить уже нельзя! Убивают тебя там уже что-ли! – а потом обычный, спокойный голос, – Дени на связи, прием.

Внутри я матерился на него от души, а внешне медленно выдул воздух изо рта облегченно. На моем лице было все написано. Облегчение и радость от того, что доказал. Ее глаза повеселели, губы дернулись в легкой улыбке.

– Дени, докажи, что я здоров, а в лагере безопасно. Прием.

Минутное молчание, а потом с издевкой:

– Вейл ты, что там чё прибухиваешь?! Принеси мне. Ну, хоть разочек! Прием.

Я готов был его удавить, сукин сын. Я бы смачно выматерился на него, но за мной пристально наблюдали ее глаза. Сдержался.

– В лагере все в порядке? Прием.

– Ты ушел не так давно. Извини, еще ничего не произошло. Разве только я отлил. Прием.

– Все отбой. До связи, – а то наболтает еще чего лишнего.

– До связи, – ответила рация и утихла.

А зеленые глазищи не отрываясь сверлили меня. В них появились смешинки и доверие. И улыбка. Ровные белые зубки обрамляли пухлые нежные губки. Хотел бы я попробовать их на вкус, ох как хотел, аж сглотнул. Сам остановил себя мысленно «Забудь». Не по твоим зубам ягодка.

– Довольна? – она кивнула «да», шапка упала на глаза, поправила, – Тогда поехали дальше. Скоро стемнеет. Да! Забыл спросить. Раны, болезни есть какие? Ну, мало ли.

– А если есть, пристрелишь?!

Посмотрел на нее как на сумасшедшую:

– Там есть доктор, психическая! Ничего. Дедуля тебе мозги вправит. Это он умеет.

– Какой дедуля? Это ваш главарь?

Я рассмеялся в голос. Во блин дает! А она опять сканирует меня пристальным взглядом. Нервирует. Хвалит пялиться на меня, на дорогу смотри!

– У нас нет главаря. Мы не банда, а семья, у нас равноправие.

– Как вам удалось… – в голосе недоверие, – выжить?! Не заразится.

– А вам мадам?

– Мадмуазель, – язвительно.

– Да похер!

– Попрошу при мне не выражаться!

– О! Етит твою мать! А то че?! – диктовать она мне тут будет, – Голубых кровей что-ли?! Аристократия? За какие такие грехи тебя тут бросили, не эвакуировали со всей знатью?! Нашкодила? Интересно, что надо сделать, чтобы тебя бросили тут!?

– Не твое дело! Козел! – орет прям в горло и отворачивается к окну.

Резко торможу, так, что она чуть не ударилась об панель, вовремя руку выставила. Хорошая реакция, отметил про себя. Если честно не подумал, что она не пристегнута и может удариться, забыл.

– Все! Выходи!

Смотрит настороженно и зло, но без страха. Играем в гляделки опять. Как могу, сдерживаю улыбку, просто мы приехали, а она что подумала? Что я обиделся? Ща увидим.

– Ладно, извини, – говорит вдруг и хмурит бровки. Симпатично.

– За что? – строжусь, аж зубы сжал, чтобы не улыбнуться.

– За козла! – опять повышает голос, – Я расскажу, дай время. Не сразу же. Доверие сначала нужно заслужить.

– Все равно выходи, – зло как мог, пауза, – Поможешь мне воды набрать. Приехали. Вон река, – киваю головой в сторону.

Надо было видеть, как менялся ее взгляд на радостный и не верящий. Многое бы отдал, чтобы еще раз это увидеть. Ух! Мне аж понравилось. Смотрит по сторонам, видит реку. Выдохнула облегченно и даже улыбнулась.

– Сразу нельзя было сказать?!

– Тогда бы ты не извинилась.

– Тогда ты еще больший козел! – с улыбочкой. Я искренне посмеялся.

Мы взяли канистры из багажника и направились к реке, она за мной по пятам. Ей одну, мне три.

– Какое сегодня число? – я аж оглянулся от ее вопроса.

– Двадцать пятое ноября. А что? – странно, что она спросила про дату.

– Ничего, – смотрит под ноги, задумалась.

– Ты давно одна бродишь?

– Не очень, – ответила тихо, мне показалось, она что-то считает что-то, ответ расплывчатый. Обычно называют точное количество дней. Решаю задать еще один стандартный вопрос:

– Где жила до этого?

С радостью называют адрес, а потом причитают, что все разрушено, но тут тоже тупик, отделалась расплывчато, не как все.

– Это уже не важно, – пауза, – Ты выстрелы слышал до того как натолкнуться на меня?

– Нет. Какие выстрелы? Где?

– Там были люди с автоматами, они убили женщину, а двоих забрали с собой, – и добавила, – На машинах.

– Странно, я вчера там все обходил, никого не было. Пришедшие, наверно, как ты.

– Ты ищешь выживших? – удивленно.

– Да, – хотел сказать не только я, но не сказал.

– И много нашел?

– Ты 89-а. И не я один ищу.

– Так много! Сколько же людей в лагере? Как вам удается скрываться от этих?

– Много болтаешь. Набирай, давай.

Но она не шевелилась, словно замерла, глядя на ту сторону реки, ушла в себя. Я ее не тревожил, набирал сам. Она так и стояла, замерев на месте и глядя в одну точку. Странная какая-то. Набрал все четыре, она так и смотрела, замерев. Иногда поглядывал на нее. Интересно о чем она думает? Канистры 20-ки она и одну не подымет. Взял две и пошел к машине, она хвостом за мной, даже приятно как-то. Мелькнула мысль « Хочу, чтобы такая красотка, бегала за мной по пятам». Здорово. Всякая дрянь в голову лезет!

– Сядь в машину, там тепло. Я принесу остальные и мы поедим.

Она послушалась, я пошел за оставшимися канистрами. Уже взял их, как услышал приближающийся рев моторов. Я не успею добежать, даже если брошу их, слишком далеко. Кричу ей и машу рукой, чтобы бежала ко мне. Свистнул.

– Эй! Сюда быстро!

Она услышала, оглянулась назад, но ее реакция поставила меня в тупик. Она прыгнула на водительское сиденье, завела двигатель. Махнула мне, чтобы я прятался, и газовала, ожидая их приближения, оглядываясь. Я охренел, но спрятался. Как только они ее заметили, рванула с места, уводя их за собой. Еще пару минут я матерился.

Пять минут подождал сидя на канистрах, покурил. Че делать? Она может, вообще не вернется?! До дома черт знает сколько. Делать нечего, надо выбираться. Твою же мать! Меня лишили транспорта! Этот район был мной плохо обследован. На обочине много брошенных машин, решил проверить их на наличие необходимых вещей и вывести из строя заодно. Аптечки, батарейки, вода, еда, находилось много чего. Взял две канистры и пошел по одной стороне, машина за машиной обыскивая. Набиралось много, пару сумок спрятал, потом заберу. Потом по другой стороне дороги проделал тоже самое. Канистра на дороге как маячок, если вернется, то увидит ее, поймет, что я рядом. Должна понять, не дура вроде. Очень хотелось, чтобы она вернулась и чем скорее, тем лучше. Я же вернулся за ней. Найду, по жопе отшлепаю!

Прошло два часа, я с рюкзаком за спиной, две канистры, две сумки, дошел уже до города. Еще километр и сворачивать, спускаться под землю. Жаль ее, красивая очень, молодая. Даже имени ее не узнал. Пусть лучше живая будет, просто заблудилась, не нашла меня. Ничего, сейчас разгружусь и пойду искать тебя 89-я. Найду где бы ты, не была. Живой или мертвой найду. Лучше живой. Ничего найду!

* * *

– Вы действительно пошли бы ее спасать после того как она бросила вас? – спросил Николос.

– Да.

– И где бы вы ее искали?

– Четкого плана не было, но… Она не бросила меня, она спасла, уводя их от меня. Это разные вещи. При этом совершенно меня, не зная и рискуя собой.

– Простите, можно я включу диктофон, вы не возражаете?

– Как угодно.

– Так будет проще, потом отработать детали.

Вейл никак не отреагировал, пока Николос возился с диктофоном.

* * *

Сзади рев мотора. Бросаю канистру на обочине и прячусь.

Она подъезжает медленно, смотрит по сторонам пристально, вглядываясь в темноту. Канистру увидела, остановилась, выскочила и давай кричать:

– Вейл! Вейл! Вейл! – мне нравился ее голос. То, как она произносила мое имя и легкая тревога и волнение в нем.

Я вышел из укрытия, улыбаясь, помахал рукой. Я был очень рад, что она вернулась. Живая. Рванула ко мне со всех ног радостно, улыбка до ушей. И со всего маха обняла меня, чуть не сбив с ног, аж сумка выпала. Мне неудобно стало, так меня еще никто не был рад видеть из выживших. Жмется, не отпускает. Поднимает глаза и радостно:

– Я нашла тебя! Я нашла.

– Нашла, – шепчу, умирая в ее глазах, мне кажется, она говорит о другом. Что она меня нашла по жизни, как мужчину. Мне нравиться эта мысль. Она дает мне тепло в душе. Сам одной рукой приобнял ее и не могу понять своих чувств. Словно обнимаю что-то родное, нужное, важное, что-то давно забытое, но только что найденное, долгожданное, такое необходимое, желанное. Как в детстве, когда мама обнимала.

– Помогу. Я помогу, – запрыгала, пытаясь забрать у меня сумки и подбирая упавшую сумку. Смешная. Она мне поможет.

– Не надо я сам. Вези нас домой, – не мог не улыбаться, – Я устал тут бродить.

– Домой? – суетится она рядом, – Это в лагерь?

– Домой это домой. Уже поздно, в лагерь пойдем завтра, а сейчас ко мне домой. Скоро рассвет и здесь будет не безопасно.

– А где твой дом? – удивилась она.

– Увидишь, до него ближе.

– Там безопасно?

– Ты сама в порядке? Целая?

– Да. Я увела их далеко в город, а там оторвалась и спряталась. Выждала немного и сюда. Я уж думала не найду тебя. Как хорошо, что нашла, – мне подарили улыбку, не первую но, запоминающуюся, – Ты специально канистру оставил? – я кивнул, – Молодец. Я сразу поняла. Уже, наверное, думал, что я тебя бросила и не вернусь? А я искала тебя. И нашла.

– Я тебя ждал.

– И как долго ты бы меня ждал?

– Пока не дошел бы до города.

– А потом?

– Пошел бы тебя искать.

– Что прямо в город?! А если бы я была уже мертва?

– Ты жива и ты вернулась. Все поехали.

Я уже сгрузил канистры и сел на пассажирское сидение, она за руль.

– Не боишься, что я за рулем? Обычно мужчины не любят женщин за рулем.

– Наглядно убедился, что справляешься. Слушай, я устал, поехали.

Мы тронулись с места. Так я мог ее разглядывать спокойно, пока она следит за дорогой. Как она меня до этого. Да и отстреливаться так проще.

– Как твое имя? – спрашиваю ее. Должен же я знать. Самому уже интересно.

– Элизабет Доил, – с грустинкой в голосе. Как будто стесняется своего имени, и ждет от меня какой-то реакции, – Можно просто Элиз. Ни о чем не говорит?

– Нет, а должно?

– Роберт Доил, – уточняет она.

– И? – не понимаю я.

– Мой отец. Роберт Доил. Мэр этого города.

– А-а-а-а! – тяну я. Черт подери! Дочь мэра! Но почему она здесь? Решил пока прикусить язык, пусть сама говорит, – Все-таки голубых кровей!

– Думаешь, я голубых кровей? Избалованная девчонка? Вовсе нет. Мама умерла и большую часть жизни я жила с нянями, папу видела по праздникам. Я не соответствовала папиным представлениям о дочери. Я обожала стрелять, бегать кроссы и марш броски, обожала казарму и все, что касаемо военной подготовки. А он хотел видеть послушную принцессу в красивом платьице. Мы постоянно ругались из-за этого. Не находили общего языка. Я не избалована, уж поверь.

– Военная подготовка? – не поверил я.

– Да. Спецшкола « Служба Родины».

– Ты солдат? – не укладывалось в голове.

– Не совсем. Тактик, стратег, картограф. В бою еще не была, только тренировки и практика, отработка. Вообще, я еще только учусь.

– Интересно.

– Не веришь?!

– Верю, – соврал я, – И кем хотела быть? Агентом?

– Специализацию пока не выбрала.

Она болтала, но я плохо слушал, я любовался ее профилем. И мне жутко хотелось снять с нее шапку и размотать этот чертов шарф. Посмотрел на ее ручки на руле, крепко держит, ухоженные, без колец, короткие естественные аккуратные ноготки. Чуть не прохлопал свой поворот, загляделся, разглядывая ее детально.

– Стой! Стой. Приехали. Вон туда поверни, там оставим, дальше пешком.

Она сделала все, как я просил. Собралась выходить, но я остановил:

– Сиди здесь. Унесу вещи и вернусь за тобой.

– Я с тобой. Я помогу.

– Нет, я сказал! Так надо, – но смягчился, – Я не брошу тебя. Делай, как я говорю.

Когда я постучал ей в окно, после того как унес половину вниз, она вздохнула с облегчением и сразу выскочила радостно. Даже улыбнулась. Внутри опять кольнуло.

– Идешь строго за мной, ни шагу в сторону, след в след. Здесь все заминировано. Как в зоне смерти. Поняла? И я не шучу. Кивни.

Ее глаза округлились, потом покивала. Но идти молчком она не умела.

– Как в какой зоне смерти?

– Которая, вокруг города идет.

– Периметр заминирован? Но зачем? От нас?

– От всех. Потому, что здесь смертельный и опасный вирус, не хотят умирать. Расстреливают все, что движется на подходе. Без вариантов.

– Но ведь здесь есть и здоровые люди. Это жестоко. Им не дают шанса на спасение.

– Жизнь вообще штука не справедливая. Хотя откуда тебе знать. Действенно, практично, надежно. А о здоровых они не знают. Боятся за свои шкуры. Изоляция. Когда передохнут все, то и вирус умрет. Так проще.

– И ты так спокойно об этом говоришь?!

– А как еще? Это нормально. Как бы ты поступила на их месте?

– Еще раз проверила все данные и вводные. Сходила на разведку.

– И что им проверять? Они ничего не знают о вирусе. Изолировали и все. Боятся.

– Мы должны им сообщить.

– Что? Как? Все сломано, ничего не работает. Да и зачем?

– Почему им нужна наша кровь? Ну, этим …больным.

– Для переливаний, чтобы уменьшить собственную боль и продлить существование.

– А как часто им это требуется?

– Я не знаю. Я тебе кто?! Помолчи немного, – разозлился я. Тысяча вопросов в секунду. Женщины, у них рот не закрывается! Не знаю, на что я рассердился. На то, что у меня нет ответов или на то, что у нее вполне рациональные вопросы. Но на нее это не подействовало.

– А почему они убили ту женщину, если им важна каждая капля крови?

– Закрой рот или мне применить силу и заклеить его! – прикрикнул я.

Обиделась, я чувствовал. Но молчала. Остановился у заваленного лаза, освободил его. Открыл люк и сделал жест рукой:

– Прошу вас.

– Куда? Туда? – в замешательстве и вытягивая шею, смотрит вниз, на ступени. Такой реакции я и ожидал, – Ты шутишь?!

– Ни сколько. Шевели ногами. Или ночуй в машине.

Нахмурилась, но стала спускаться осторожно. Я следом, закрыл люк на засов. Сунул ей в руку фонарик:

– Иди впереди, свети. Я буду говорить куда.

Взял канистры и сумки. Теперь я шел за ней.

– Дай хоть одну. Я могу.

– На вот эту, она легче, – дал ей самую маленькую сумку.

– Ты под землей живешь?

– Папа не водил тебя по таким местам? Плохо пахнет да?

– А ты раньше, где жил?

– Здесь и жил.

Шли довольно долго, то влево, то вправо. Бесконечный лабиринт, в котором я знал все входы и выходы.

– Как долго ты тут живешь?

– Долго.

– Но почему?

– Нравится.

– А родные у тебя есть? Были? Прости. Расскажи о себе.

– Сразу после того, как ты о себе расскажешь.

– Я уже хоть что-то рассказала, а ты о себе ничего, – в голосе обида.

– Я вдруг стал тебе интересен?! Как ты оказалась здесь? Дочь мэра, – у меня недоверие и ирония в словах. Она помолчала немного, мы повернули еще несколько раз.

– Последние несколько дней я провела, не загорая на лазурных берегах и греясь на белом песочке, а в подвале, прикованная цепями к стене. Меня похитили 2 ноября по дороге из дома. Мешок на голову и укол снотворного. Очнулась в бетонной клетке с маленьким окошком под самым потолком, не достать, не пролезть через него.

Чем больше я слушал, тем больше хмурился. И ведь пошла со мной после всего, совсем меня не зная. Кошмар. Врагу не пожелаешь. Так вот, что ты считала?! Дни.

– Да и что подставлять, чтобы взглянуть в него? Матрац на полу лежащий? Ведерко для нужд или полторашки чистой воды? Но зато я по нему определяла время. Еду регулярно просовывали в специальную щель под дверью. Вечером приходили двое в масках и молчком меняли воду и ведро, забирали посуду. Меня не пытали, со мной не разговаривали, камер внутри не было, я проверяла. Вывод один, меня похитили для выкупа. С дуру решила, что это ненадолго, придется потерпеть, папа выкупит в ближайшее время. Это не первое мое похищение с целью выкупа. От цепей избавилась в первые два дня, но вечерами делала вид, что в них. И ждала, ждала, ждала. Сама уже не зная чего. Надежда таяла как дым, а время тянулось как резина, все дни как один. Чтобы не сбиться со счета, стала делать зарубки на стене. И на пятнадцатый день поняла, что что-то не так. Мне не приносили еду, никто не приходил и так три дня. А еще стало холодать, а одежды нет. Вода кончалась, хотелось жрать. Я поняла, что меня бросили умирать. Я ненавидела отца и всех вокруг. За что?! – тяжело вздохнула, – Потом были взрывы, надеялась, что при одном из взрывов рухнет стена, или хотя бы щель. Но мне не везло. Что вообще творилось? Война началась? Тогда тем более надо выбираться самой, а то никто не узнает где могилка моя, а помирать очень не хотелось. Особенно вот так! С замком я возилась долго, а когда открыла, сама себе не поверила. Вырвалась и ужаснулась, не узнала город, словно в другой мир попала. Первым делом к дому отца, но там руины. Из разбросанных листовок и газет кое-что стала понимать. Прошлые ночи ночевала в подвалах, и все время двигалась, госпиталь и людей с автоматами избегала. Хотела добыть еды и выбираться из города, но про зону смерти не знала. Вот как-то так.

Мне не хотелось комментировать ее рассказ, говорить что-то типа « Мне жаль». Да! не повезло девчонке и с папой и с ситуацией. А если бы не он, может и не похитили бы ее. А может и хорошо, что похитили, жива до сих пор. Опять же, не похитили бы, то давно была бы на той стороне. Шишки свалили заранее, это на простых людей насрать. Я так думал, доказательств у меня не было.

– Долго еще?

– Нет.

– Прости, конечно. Но мы ходим по кругу, – заявляет уверенно и раздраженно.

Опа! А вот это интересно! Естественно я подстраховываюсь и путаю тебя, чтобы если чего. Ну, на всякий случай. Не люблю гостей. Она догадалась или точно это знает?

– С чего ты это взяла? – хмыкаю недоверчиво.

– Закономерность поворотов, я посчитала. Здесь мы проходим уже третий раз.

Ты посчитала? Как? Охренеть! Серьезно?! Это возможно? Не верю своим ушам.

– И где вход? – удиви меня. Я окончательно охренею, если покажет! Но это не смешно, это пугает. Еб%чий картограф, а я не поверил!

– Я не знаю. Но если ты меня проверяешь…Не доверяешь мне.

– Не хотел прерывать твой рассказ, – выкрутился я.

– Ты не веришь мне? – и искренний взгляд, – Но это правда!

– Верю. Идем.

– А как ты выжил?

– Я был примерно в таких же условиях.

– Тебя похитили и держали взаперти?

– Нет. Я сам себя изолировал под землей.

– Зачем?

– Я говорил. Ты много болтаешь.

– Но ты обещал мне рассказать о себе! Я уже рассказала о себе.

– Расскажу, когда прейдет время. Стой.

– Но здесь нет двери, – она поводила фонариком по кирпичной стене.

Я поставил ношу на пол, руки аж затекли. Нагнулся, нажал на скрытый рычаг, стена послушно отъехала в сторону.

– Заходи, сейчас свет включу.

Светит фонариком и входит, заношу вещи, закрываю двери, включаю свет. Щурит глаза от света, осматривается. Стягивает шапку и все что намотано на голове, светлые волнистые волосы рассыпаются по спине, я замираю, глядя на это. Вот это копна шикарная, у головы темнее, а на кончиках светлее и вьются. Роскошно.

Еще и головой потрясла. Разматывает шарф, раздевается, присаживается на ближайший стул, трет руки:

– Свет есть, и здесь тепло. Цивилизация, – выдает довольно.

– Там обогреватель, – я указал ей на него, – Можешь погреть руки. И другие части тела, она пошла к нему, – Включу еще другие, будет теплее.

– Генератор? – я кивнул, быстро схватывает, – Почему его не слышно?

– Шумоизоляция, скрыт.

Я отнес канистры к кухне, и увидел разбросанные вещи по всему полу, стало стыдно, неудобно перед ней, я не неряха, просто собирался впопыхах. Молюсь, чтобы не съязвила по этому поводу, глянул на нее, собирая шмотки. Греется, улыбается хитро, не сдержалась:

– Не ждал гостей?

Не ответил, но вспомнил про гору посуды и разбросанные бутылки у кровати. Воды не было, поэтому и не мыл посуду. И вообще! Это мой дом. Какого лешего я суечусь? Это просто девчонка! Да красивая. С обалденными зелеными глазами и шикарными русыми волосами до пояса. Завтра отведу ее в лагерь и забуду. Элизабет, дочь мэра. Необычная девочка, очень не ординарная. «Я нашла тебя», « Мы ходим по кругу».

Продолжает раздеваться, снимая гору одежды с себя, гора растет рядом. Стараюсь не смотреть, словно мне нет дела, но глаза сами туда лезут постоянно.

– Послушай, я вижу ванну, а можно помыться? – спросила она, виновато словно выпрашивая.

Помыться ей! Вода между прочим дифицит! Да и нагреть ее еще нужно. Девочки! Помыться, губки накрасить! А дальше что? На шею мне сесть? У меня руки ноют еще, как я ее тащил, а ей уже истратить все надо. Ух!

– Можно, – буркнул я не добро, – но придется ждать. Вода греется не быстро.

Снял ботинки, куртку, убрал оружие. Один пистолет оставил на щиколотке, кто знает эту дуру, вдруг кинется. О! Надо пожрать еще. А наша принцесса хочет мыться. Взял канистру пошел к ванной у стены. И пока откручивал крышку, услышал возмущенное взвизгивание:

– Что прямо здесь?! Вот так?! – а сама бегает по мне странным взглядом, словно мысленно измеряет меня, плечи, бицепсы, бедра.

Я не стал скрывать ухмылочки:

– Сама просила.

– Но не так же?! – прикусила губу, глядя на мою задницу, как мне показалось.

– А как? Шторка есть, – потрепал край клеенки, совершенно прозрачной. Мне скрываться не от кого, вода на пол лишь бы не лилась. Опустила глаза в пол, нахмурилась, надула губы. Я жду, когда вода из канистры стечет в ванную. Вот мне делать больше нечего, как прислуживать тебе! Я лично мыться не собирался сегодня. Хочу, не хочу, буду, не буду. И что за взгляды такие? Что ты там прикинула? Справишься со мной или нет? Не справишься, я сильнее. Сам представил, как заваливаю ее на кровать и держу запястья. Тряхнул головой, нет. Я не стану.

– Как хочешь. Я лично помоюсь с тобой… или без тебя.

И запнулся, я не это имел в виду, я с ней и не собирался, но как будто собирался. Бросил на нее быстрый взгляд, как она это поняла. Пропустила мимо ушей, задумалась, глядя в одну точку. Вдруг стало ее жаль, ее держали в подвале, сколько она уже не мылась? И я еще тут со своими подколками. Она же девочка, стесняется, боится. Я тут еще дядька не хороший. Большой, страшный. Но не боится, просто стесняется. Говорят у меня взгляд тяжелый, надо как-то ласковее на нее смотреть.

– Я уйду в другую комнату, подсматривать не стану, крикнешь, как закончишь. Бросила на меня благодарный взгляд, а на ее улыбке я просто залип. В канистре вода закончила стекать, а я сижу как идиот, не двигаясь, даже не моргаю. Придурок, зачем это сказал? Прикольное зрелище пропустил. На ней еще надета кофта поверх делового костюма, все рваное и мятое, ватные штаны, рваные носки. Выглядит жалко, словно бомжи покусали. Я фантазирую, что под всем этим. Снимай уже быстрее.

– А можно еще малюсенькую просьбу, – она игриво пальчиками показала небольшое расстояние, а глаза сияют как изумруды. Ну, началось! Дай в рот пальчик, откусит по локоть! Не идти на уступки! Но вместо этого просто кивнул с пустой канистрой в руках на весу. Уже надо бы вторую взять.

– Можно надеть что-то твое? Просто в этом я уже давно, поизносилось, порвалось и грязное, – плечиками жмет игриво, показывает на рванный рукав пиджака, – Что угодно, но чистое и целое, если можно.

Ну, да! У меня же тут супермаркет, выбирай, что хочешь, и все твоего размера! Бабы! Ты меня видела? А себя? Моя футболка тебе как платье. Хотя…Я бы посмотрел на это. А трусы я тебе тоже свои дам? Без трусов лучше бы. Так! Все! Стоп!

– Найдем, – говорю хриплым голосом и встаю с ванной.

Какого черта?! Меня двоит. Мысли куда-то не в ту сторону. Кто ты и кто она! Да никогда в жизни не быть этому. Дочь мэра и вор. Точно! Развесил уши. Похлопала глазками, улыбнулась, ты и поплыл! Уймись! Забудь. Да ты ей нахер не сдался! Завтра ее уже здесь не будет, потерпи. Включил кипятильник, брошенный в воду, и только хотел сказать ей, чтобы руки в воду не пихала, проверять воду, а то током шарахнет. Мало ли! Вдруг тупая! Избалованная же. Поворачиваюсь и не успеваю раскрыть рот, как она уже возле меня, не позволительно близко, с сияющими глазами, радостной улыбкой. От неожиданности воздуха рывком втянул.

– Спасибо тебе за все. Что помощь предложил. Правда, спасибо.

Обняла меня всего вместе с руками. Ну, насколько ее размаха хватило, и прижалась, голову на грудь положила. Я бы отступил, но не куда, сзади ванная. Вот черт! А это приятно, но неудобно как-то. Держит, не отлипает. Что там делают в таких случаях? Похлопать по плечу, сказать спасибо, или пожалуйста? Ага! Сейчас! Перебьется! Девчонки они этим и берут. Липнут, обнимают. Не бери в голову! Это она так. Просто слишком эмоциональные создания.

– Ты это…давай…иди… – отдираю ее от себя нехотя, но настойчиво.

– Куда? – поднимает на меня свои глазищи. Опять залипаю, но уже на ее губах, которые так близко. Четко отчерченные, пухлые, нежные, манящие. Сердце в груди ухает бешено. Надо с этим как-то бороться, сопротивляться. Не смотри!

– Раздевайся… – шепчу, но понимаю, что несу чушь, – Чтобы согреться быстрее, все равно еще долго ждать, пока вода нагреется. Я поесть соображу, – фу, выкрутился.

Она кивает, но говорит:

– Я пока не буду это снимать, рваное там сильно. Помочь с едой? – обхватывает свои плечи. Маленький птенчик, обнять, согреть, пожалеть. Держи себя в руках! Но член не слушался, встал в полной боевой готовности, и опадать не собирался, болезненно пульсируя. Твою же мать! Хорошо, что она не заметила, штаны широкие. Та еще будет ночка! Угомонись! Нельзя! Фу! Отставить! Не твоего поля ягода! Забудь!

Пока рылся по ящикам в поисках съестного, немного успокоился. Попутно отвечая на ее вопросы: « У тебя тут миленько. Давно здесь живешь?», « Почему один?», « А в лагере много людей?», « А до него далеко?», « А когда пойдем?», « Сколько тебе лет?», « Ты служил?». Все ей надо знать. Нашел перловку с мясом в консервах, не абы что, но пойдет, сытно. Вывалил в кастрюльку и поставил на газовую плиту, рядом чайник. Вспомнил, что где-то была коробка с зефиром и конфетами. Сладкоежкой не был, поэтому и не съел. А девчонки вроде такое любят. Принялся искать. Зачем пытаюсь ей угодить? Это же бесполезно! О! Нашел! Так и замер с коробкой в руках, она опять подкралась ко мне слишком близко. Прямо спереди. Вообще страх потеряла! Аж прильнула ко мне всем телом. Я замер. Нельзя так со мной, и раньше я никому этого не позволял, себя трогать. Почему ей разрешаю? Она волнует. Я словно сам себя проверяю, до какой черты я выдержу.

– М-м-м! Как вкусно пахнет.

Руки мне на грудь положила, на цыпочки встала и заглядывает в кастрюлю, за моей спиной. Не знаю почему, но втянул носом ее запах. Приятные, слабые нотки сладких духов. На ней брючный костюм серебристого цвета, идеально когда-то сидевший по стройной фигурке, а сейчас помят, порван, испачкан местами. Она все-таки сняла тряпье. А под пиджаком когда-то белая шелковая блузка на тонких лямочках, дорогое кружево на глубоком вырезе. Я впился глазами в ее грудь идеально отчерченную бюстгальтером. В жизни красивее ничего не видел. Восхитительно.

– Что?! Я же говорю, что давно в этом! – поправляет на себе рваные кружева и порванный рукав, поймав мой взгляд.

– Красиво, – прошептал я, явно имея в виду не одежду. Черт! Я бы с удовольствием дорвал бы ее одежду до конца. Странное сочетание невинности и нежности, наглости, легкости будоражит во мне все. И чем ближе, тем сильнее эффект. Я теряю контроль над самим собой. Аж руки подрагивают. Какая она на ощупь?

– Скажешь тоже! – и выхватывает коробку из моей руки, чем вывела меня из ступора, – Ух ты! Вкусняшки! Откуда такая роскошь?

Я очень тяжело вздохнул и принялся освобождать стол от мусора и грязной посуды. Тупо скидывая все в мусорный мешок. Она кстати не сделала замечаний по поводу бардака на кухне. Я скидываю объедки, а она составляет тарелки и бокалы в сторону, чтобы мыть.

– Я бы хотела тебя отблагодарить, за то, что ты спас меня.

Ох! Ты бы отблагодарила, я даже знаю как! Но я же не тварь последняя так поступать. Может прямо спросить? И крику на весь дом на час. Не-е-е!

– Не нужно, – буркаю зло.

Давненько я так на самочек не реагировал. А так сильно не тянуло ни к одной. Старею что – ли или давно не было? Лишнее все это, не нужно. Мелкая она. Не в смысле маленькая по возрасту, а по комплекции, хрупкая, нежная. Если прижмусь… Чуть не рыкнул в голос представив. Не вовремя, не вовремя. Не сейчас. О другом надо думать, например, как выжить. Стараюсь на нее не смотреть. Перетерпеть, забудется. Пройдет. Терпи! Думай о другом.

– Посуду могу перемыть. Хотя бы.

– Воды мало, надо экономить, – едва улавливал о чем она.

– Она все равно уже греется, можно взять оттуда немного и помыть. Ты не против?

Я кивнул «нет», пусть делает, если хочет, я это делать ненавижу. Но следующие слова разозлили почему-то.

– Ты всегда такой бука? Улыбнись, тебе идет. Что не так? Наверху ты улыбался, а здесь… Не любишь гостей? Привык один? Я не задержусь надолго.

Я ей шут гороховый что – ли? Спокойствие, только спокойствие. Утром отведу в лагерь, избавлюсь от назойливой мухи и забуду.

– А есть повод для веселья?! Я целый день бродил по разрушенному городу в поисках провианта и уцелевших! Ты думаешь это легко?! Трижды попадал в засаду! А нашел только не закрывающую рот и везде сующую нос наглую дочь мэра! Бинго! Толку то от тебя! Ты ничего не можешь!

Выпалил сгоряча и понял, что зря. Особенно последнее. Не нужно было, ей тоже досталось. Обидел не за что, она ведь помогает. Я злюсь на нее, потому, что у самого гормоны играют, она не виновата, но поздно, уже все сказал. Разозлилась, метнула в меня злым взглядом, таким, как у дракона, готового изрыгать огонь и рвать на куски. От такого взгляда даже холодок по спине пробежал. Щас грянет гром!

– Я прошла спецподготовку и владею почти всеми видами оружия. Вожу все, что имеет колеса. Я не только картограф, но тактик и стратег. Я полноценная боевая единица, а не дочь мэра! Ясно тебе!

Я рассмеялся ей в лицо от души, не сдерживаясь. Столько важности на лице! Она себя видела?! Пигалица в рванье! Но смеялся я не долго. Эта сучка прямым резким ударом заехала мне в нос, пошла кровь. Встала в стойку, руки наготове. Овца! Больно же блять! Вытер нос рукой, точно кровь, и махнул ей, чтобы исчезла и не доводила до греха. Я женщин не бью. Если я ударю, ты не выживешь! Гордо подняла нос и протопала на кровать, не спуская с меня глаз. Задрал голову, чтобы остановить кровь. А если она говорит правду? Вот эта вот пигалица агент? Не смешите меня! Мозги делает! Но удар поставлен. И я блин не обижаюсь, не хрен было ржать, сам заработал. Зажал нос и помешиваю кашу. А она полна сюрпризов! Извинятся, не собираюсь. Зато мозги на место встали у меня! Снял кашу с плиты, разложил на тарелки. Чайник еще не закипел. Достал ложку и вилку, единственно чистые, я и вилкой поем. Ничего, голод не тетка. Хоть и не красиво этим пользоваться.

– Боевая единица есть идет? – проверил нос, уже остановилась кровь, пошмыгал.

Пока я убирал с плиты закипевший чайник, она уже села за стол и принялась, есть жадно. Я мысленно улыбнулся. Сел на свое место, взял вилку, посмотрел на нее, лучше бы не делал этого, так и замер. Уже в одной шелковой маечке с кружевами, голые плечи и ложбинка между грудей. Не ожидал, что снимет пиджак, но, кажется, что-то треснуло в момент удара, не только мой нос, но и ее одежда. А тем временем орудует ложкой очень быстро и глотает, практически не жуя. Резко останавливается, взгляд злой на меня:

– Еще раз в нос хочешь?!

Опустил глаза в тарелку и принялся за кашу с недовольным видом. Не хочу в нос. Действительно, что я вечно пялюсь на нее. Не смотри!

– Картограф говоришь? – она лишь «угу», – По тебе не скажешь, – на меня посмотрели так « Нужны еще доказательства?», – Ладно извини. Верю.

Черт! Я не собирался извиняться. И тут она:

– Не будь он издевательским, этот твой смех, мне даже понравился бы. Тебе идет.

– Сама начинаешь?! Ты кадришь меня! – у меня вырвалось.

Она резко выплевывает кашу в тарелку:

– Кто кого еще! Это ты меня мысленно уже во всех позах попробовал! И до сих пор глазами жрешь, каши не надо! – тыкает в меня ложкой.

– Вечно лезешь со своими обнимашками! Я не железный!

У меня опять кровь вскипела, сжал челюсти, аж зубы заскрипели. Уставились друг на друга как два врага. Нарывается мелкая, отшлепаю ведь по жопе! Черт! Не думай о ее заднице! Выкинь из бошки! Сосредоточься, успокойся, тебя не сделает какая-то там девка. Нагло заявляет:

– Лезть ко мне не будешь, не трону. К людям отведешь, вообще забуду. Разойдемся, как в море корабли! Так что уймись и потерпи до утра! Договорились?

– Отлично! – аж выкрикнул. Вот наглая! Бесит! Самоуверенная такая! « Не трону» Да я тебя в бараний рог скручу, если надо будет.

– Не понимаю. Ты вроде нормальный парень. Че ведешь себя так? Нормальным нельзя быть? Что не так?!

– Кто бы говорил?! Дочь мэра!

– Тебя бесит, что я дочь мэра или, что вообще женщина?!

Я чуть собственной слюной не подавился от возмущения, сдержался. Аж растерялся, что ответить.

– Мне до тебя нет никакого дела! – громко и зло, – Да кем ты себя…

– Гормоны свои усмири, – взглядом показывает на мою ширинку, хоть ее и не видно под столом, но стоит там знатно, – ТАК благодарить я тебя не собираюсь! Ясно!

Моя бровь ползет вверх от раздражения. Допросишься, прямо на столе завалю. Я аж покраснел от злости. Даже вилку погнул в кулаке, сам не заметил, после ее взгляда на мой кулак, увидел. Отшвырнул ее в угол.

– Больно надо! Ты не единственная баба на земле! Да если бы и была! Да кем ты себя… – она мне второй раз не дает договорить.

– Ты не лезешь ко мне, я не достаю тебя, – как приказ, зло и четко, тыча в меня ложкой.

– Договорились! И рот на замке держи! Много болтаешь! Поняла! Ты тут на птичьих правах! Поняла! Так, что захлопни варежку! Поняла! – я аж начал повторятся от злости. Бесит!

Мне состроили раздраженную гримасу. Я раз сто повторил мысленно «Сука» пока делал вид, что спокойно ем кашу, зло взяв грязную вилку. Хотя пихал ее в себя силком, аппетит пропал. Она сама налила чая, причем мне тоже, не спрашивая, хочу я или нет. Открыла конфеты и попивала чай, нога на ногу, пристально и с ехидной улыбочкой наблюдая за мной. Я пил просто чай. Наша борьба взглядов периодически продолжалась. Я не импотент, а ты глазастая, какое тебе дело? И ведь было все нормально, с чего мы начали лаяться как собаки? Ах да! Я не могу быть нормальным! Не нравиться вали! Бабы это вынос мозга и все нервы в хлам! Сами не знают, чего хотят?! Она демонстративно двигает ко мне коробку, моих же конфет, мол « Угощайся». Я высовываю язык, изображая, что не ем эту блевотину. Она рассмеялась, так легко и непринужденно, не сдержался, улыбнулся в ответ. Она даже смеется красиво. Аж голову закинула назад, волосы упали за плечи. Почему-то подумал, это они еще не мытые, а если помыть, они светлее будут? Я как не в себе ей Богу! Откуда эта хрень в моей голове?

И тут меня пронзила мысль, неизвестно откуда взявшаяся, мы с ней похожи. Бред полный, но я это почувствовал. Это все бравада, чтобы не подпускать к себе людей. Но мы похожи с ней. Я еще не совсем понял чем и как, но похожи. Я почувствовал что-то родное. Я бы хотел и потом, также пить чай и смешить ее. Ругаться, спорить, слушать ее болтовню. Как странно, но хочу.

– И все-таки у тебя необычно красивые глаза, – помолчала, – От них веет ледяным холодом высоких снежных вершин, до тех пор, пока ты не улыбаешься. А улыбнешься, сияют теплотой.

Мне нечего ответить, я немного смущен, красиво сказала. Мне никто не говорил подобного. Хотелось сказать, что-то похожее про ее глаза, так же красиво, но едва ли вышло бы также, поэтому меняю тему. Причем быстрее, пока не увидела мое смущение.

– Стрелять говоришь, умеешь. Убивала?

– Не приходилось, – простой ответ.

– Сможешь, если придется?

– Если другого выхода не будет, – вздохнула тяжело.

– На мне хочешь попробовать? – я шутил, конечно, но ловил ее эмоции.

– Нет, – усмехнулась, улыбнулась.

– А если руки начну распускать?

– Без этого справлюсь. Ты мне еще пригодишься.

– Для чего это? – удивился я, мое сердце учащает ход, улавливаю контекст, и он меня волнует.

– Не сегодня, – уходит от ответа и прячет глаза, смущается.

– А когда? – мой взгляд меняется, сердце срывается догадкой « Она подсадная утка», – Когда отведу к людям? – «Тебя послали выведать, где лагерь?»

А я купился как осел! Спецагент, но только от варваров. Я ведь даже не проверил ее, а если она с вирусом? Новая форма вируса? Но глаза. А если это линзы? Не бывает таких глаз, я не видел до сих пор. Хитрый план выяснить, где находится наш лагерь. Я идиот! Повелся на прелестное личико и стройную фигурку. И легенда правдоподобная. Где прибор? Я должен сделать это немедленно, желательно без насилия. Не хочу делать ей больно даже если она враг. Чертовски красивые пошли нынче враги. Чем и берут видимо.

– Может быть, – игриво улыбается.

– Проверю воду, может уже готово? – придумал на ходу, вставая.

Действительно проверил воду, прибор нашел в куртке махом, взял незаметно в кулак, когда она отвернулась. Хорошо, что он помещается в кулак. Иду к ней.

Стоит спиной ко мне, ставит посуду в тазик. Подхожу вплотную, носом в затылок. Замерла. Не хочу нападать сразу, не могу, но и отхватить сразу не хочу. Наклоняясь, обнимаю ее сзади обеими руками крепко, прижимаю к себе, хоть это и не обязательно. Ее попка упирается мне в пах, едва не застонал. Меня подпустили к себе, несмотря на все только, что сказанное. Меня никто не оттолкнул, не ударил, не устроил истерику. Кладу подбородок ей на плечо и жду ее реакции, ни какой, не двигается, замерла. Мне показалось, что она как и я, прислушивается к собственным ощущениям от моих прикосновений. Это все приятно и необычно, будоражит.

– Ты обещал, – шепчет она и от ее голоса мурашки по коже.

– Обещал, – не узнаю свой голос, рукой готовя прибор.

Черт возьми! Я не хочу этого делать, но другого выхода нет. Мне нравится прижиматься к ней, я дурею, и до сих пор я не получил отпор. Ей тоже нравится, она подпустила. Эта мысль ликует во мне. Но если она с вирусом, мне придется свернуть ей шею. А смогу ли я? Я должен. Один укол иглой и я должен буду принять решение. Зеленый цвет индикатора – вирус, красный – нет вируса. От этих мыслей я медлю. Она замерла и молчит, она ждет моих действий, но почему? И как бы невзначай, но желая убедиться, провожу двумя пальцами от локтя к плечу, невзначай касаясь груди кистью. У нее соски встали дыбом, дыхание сбилось, а на шеи реально увидел мурашки. Ну, нифига себе! В паху заныло все призывно. Не поэтому ли на меня наорали и наехали, что у самой все горит внутри. Запретила прикасаться, а сама хочет этого. Ого! Одно это сносит крышу. Не удержался, поцеловал в шею нежно несколько раз. Почувствовал, как она затрепетала вся внутри. Взял ее кожу на шеи и втянул губами, пробуя на вкус. Свободной рукой вернулся к соску и поглаживаю его через ткань. У самого пожар в груди, в мозгах, в паху. От ее вырвавшегося стона, едва ноги не подкосились. Пока я последние остатки разума и сознания не растерял, я должен ее проверить.

Только настроился, как она поворачивает голову так, что наши губы в миллиметре друг от друга. К черту все! Жадно целую захватывая ее нежные губы в плен, и делаю укол иглой одновременно легонько в бедро. Разворачивается ко мне, не отрывая губ, обнимает за шею. Сама обнимает и тянет к себе.

О! Как она целует. Я забыл обо всем, кроме этих губ. Нежных, ласковых, податливых. Капец я поплыл, сгорел дотла моментально, жадно сжимая волосы на ее затылке. Рассыпался на молекулы, распался на атомы, меня ослепила яркая вспышка, как от световой гранаты. Я ослеп, оглох и умер, но был счастлив. Мое сердце остановилось, а через долю секунды она запустила его снова. Никогда не испытывал подобного, даже не подозревал, что так бывает. Я не знаю, как далеко я бы зашел, если бы меня резко не остановили. Она словно нехотя, и несильно, но оттолкнула меня.

Отстранилась на шаг, выдохнула тяжело, смотрит с осуждением, в глазах почти слезы, глаза на мокром месте, но сдерживается, как может:

– Ну, что же ты! Смотри! Давай!

Она знает про прибор, она все почувствовала и поняла. Отвечала на поцелуй и не пришла в ярость. Мне вмиг стало стрёмно и я еще пьян от поцелуя. В ее глазах читается « Ты мог попросить». Мог, но не попросил. Нервно сглотнул. Я идиот.

– Смотри! – уже кричит зло, – Я чистая. Убедись, – Нервно разжимаю ладонь, горит красный. Облегченно выдыхаю и не мигая смотрю на нее, – Доволен?!!

Отчего-то я не доволен, хотя должен радоваться. Я не доволен собой, но доволен результатом. В груди давит так сильно, что не продохнуть. Паршиво.

– Дальше что?! – не знал, что ответить, виновато смотрю на нее, – Это ничего не меняет! Не прикасайся ко мне! Никогда! Слышишь! – гневно, – Только посмей!

Сжал губы, на душе кошки скребут, поспешил уйти от нее в другую комнату. Здесь что-то вроде кабинета: книги, документы, карты, фото. Камеры видео наблюдения, компьютер. Интернета нет, но он работал от генератора. Походил туда-сюда как лев в клетке, почесал загривок. В голове еще сладкий туман от поцелуя, сладкие губки, слишком сладкие. Слышу, как она грохочет посудой. Смотрю в камеры, что-то там перекладывает. Камеры есть как снаружи, так и внутри. Сразу подумалось, что мне не обязательно быть в комнате, чтобы видеть как она принимает ванну, улыбнулся. Подала сигнал рация в куртке «Вейл, прием», вышел под ее взглядом, ответил:

– Да, Дени, на связи.

– Нам нужны еще провода, метров триста, не хватает. А Дейв просит передать, что бинты кончились, не забудь. Прием.

– Принял. Завтра принесу. Прием.

– А че не сегодня? Ты чем там занят сейчас? Прием.

– Не твое дело! Отвали! Отбой! – рявкаю зло.

– До завтра. Отбой, – он разочарованно.

Стоит на кухне, смотрит на меня внимательно, не двигается.

– Чё смотришь! Воды налить?! – не самым вежливым тоном говорю, кивает «да».

Приношу ей тазик воды, дает еще один в руки:

– Еще один надо, чтобы споласкивать.

Надо, так надо. В результате, мы не сговариваясь и не разговаривая моем посуду вдвоем, только переглядываемся иногда. Когда взгляды встречаются, стараемся отвернуться. Не могу определить, злится она или нет. В голове перебираю целую речь, как извинится, но не буквы не могу произнести. Уже все помыто, протирает столешницы, стол.

– Кто первый идет мыться? – тон спокойный, простой.

– Ты, – сливаю воду в слив.

– А ты?

– А я после тебя. У нас одна ванная и одна вода. Надеюсь, ты не очень грязная, – без раздражения, спокойно.

– А если слишком? Не брезгуешь? – промолчал, шепнула, – Спасибо.

От этого «спасибо» потеплело на душе. Молчком нашел ей спортивные штаны, футболку, носки, полотенце. Положил ей на стул возле ванной. Указываю на предметы на полке:

– Губка, мыло. Шампунь только такой.

– Могу я состирнуть белье в тазу, у меня ведь нет другого?!

– Можешь, вон там веревка, я там сушу, но можно и на обогреватель, высохнет быстрее.

– Пожалуйста, не подглядывай.

– Не собираюсь даже.

– Обещай.

– Обещаю. Крикнешь мне, когда закончишь. Вдруг усну в ожидании.

– Я не долго, чтобы вода не остыла.

Кивнул, ухожу в кабинет. Посидел в кресле, походил, посидел. Мысленно давая ей время раздеться. Я обещал не подглядывать. Я обещал не прикасаться и поцеловал. Круто я держу свое слово. А сейчас тоже собираюсь его нарушить. Как пацан ей богу! Сам себя не узнаю. Голос сзади, обернулся:

– Вот так и сиди, не вставай даже! А то сделаю больно, – и ушла.

Я улыбнулся, даже не собираюсь вставать! Она не знает про камеры. Угрожай, сколько влезет, кто тебя боялся, а меня ждет увлекательное зрелище.

Нужную мне камеру вывел на большой экран компьютера не зразу, дождался шума воды и звука задергивающейся шторки. Она полностью легла в воду, я мало что успел увидеть. Клеенка замутнила четкость изображения, лица не разглядишь, а очень хотелось. Но от осознания того, что она там голенькая лежит, член заныл еще сильнее. Блять! Я как похотливый прыщавый подросток! Мне бы про завтра думать, проблемы решать, а я! Вокруг смерть, разруха и вирус, а я с катушек слетел, инстинкты взыграли. Почему именно на нее так реагирую? Не припоминаю ничего подобного раньше. Не девственник и женщины были разные, но на нее стоит как каменный. Мой член указывает на нее, как стрелка компаса всегда на север. Это невыносимо терпеть, хотя я с ней всего несколько часов. Сука! Даже когда злюсь, не проходит, может от этого и злюсь? Належавшись вдоволь, она встала и взяла шампунь. Через меня словно пропустили высокое напряжение, жадно ловлю каждый изгиб тела. Идеального тела, само совершенство. Поразила ее грудь. Бесподобная. Слюна аж пошла и яйца свело.

Ни большая, ни маленькая, ровно в мою ладошку, с темными чуть вздернутыми вверх сосками. Я от одного вида едва сдержал стон. Господи! Кто тебя создал такую. Жадно впитываю каждый изгиб. Да! Повернись еще, нагнись. Как я хочу быть этой губкой и скользить по твоему телу. Вот это задница, аж зубами заскрипел. Блядь! Мои яйца сейчас точно лопнут. Оттягиваю штанину, сука! Впору дрочить прямо на экран. Если я продолжу еще, то пиздец! Уймись. Отключил камеру, положил голову на стол, постучал лбом об него несколько раз. Совершенно не зная, куда деть руки, просто свесил, так и замер.

Начал думать исключительно о работе, о лагере, о том, что необходимо в первую очередь, где это взять. Медленно, но стало отпускать. Сколько так пролежал головой на столе не знаю. От прикосновения ее руки аж вздрогнул:

– Уснул? – спросила, – Я звала, ты не слышал. Я все, – а сама разглядывает карты на стене внимательно и вытирает мокрые волосы полотенцем, концы. Раскрасневшаяся, свежая. Одного взгляда хватает, чтобы я снова вспыхнул. До чего прекрасна.

– Отлично! – вскакиваю и иду к ванне.

Мне плевать, будет она смотреть или нет, я раздеваюсь. Вода не такая уж и грязная. Оглядываюсь на кровать, ее нет в этой комнате она еще там. Плевать. Лег как она полностью в ванну, ноги не входят, коленки торчат. Закрыл глаза, а она перед глазами голая, как на заставке висит. Хватит о ней думать. Надо о чем-то отвратительном. Я сегодня видел, как убили девочку лет двух, вот где был кошмар, и помочь я не мог. Вмиг настроение сменилось. Встал и давай нашаркиваться губкой, стараясь не думать, где сейчас побывала эта мочалка. Отдергиваю клеенку и натыкаюсь на ее взгляд, сидит на кровати и наблюдает. Взгляд с меня не отводит внимательный, бегает глазами верх вниз. Да! Борзости ей не занимать! Выбираюсь из ванной, беру полотенце, обтираюсь. Делаю вид, что мне нет до этого дела, но кожей чувствую ее взгляд на себе и черт побери мне нравится как она смотрит. И будь я проклят, если она не возбуждена!

Двумя руками вытираю голову и смотрю на нее:

– Все разглядела? Поближе подойти? – в моей футболке и мокрыми волосами, сама невинность и очарование. Ножки скрестила, спина ровная. Глаз не оторвать.

Опускает глаза, прикусывает нижнюю губу. Сука! Не делай так! Больше глаз не подымает. Но мысли в ее голове вовсе не невинные, я чувствую. Одеваюсь не спеша, сначала плавки, потом спортивные штаны. Подает голос:

– Где я буду спать? – тихо и тревожно.

– Там где сидишь.

– А ты? – слишком настороженно.

С тобой конечно! Это моя кровать. Это мой дом. Ты когда шла сюда, на что надеялась? Что я добрый дядя, раз спас тебя? А благодарить? Сама же говорила!

– На диване.

Торопится залезть под одеяло, укутывается, укладывается. Могла бы и до этого так сделать и притворится, что уже спит, но не стала, спросила. Футболку надевать не стал. Взял подушку и одеяло со стеллажа, бросил на диван. Выключил свет и лег.

– Спокойной ночи, Вейл, – говорит нежно, я знаю, она наблюдет за мной.

Ничего особенного, простые слова, но мне приятно. Я не просил ее это говорить, она сама. Сколько дней я прожил, не слыша этих слов перед сном? Скорее даже лет. Так просто. А мое имя с особой нежностью. Из ее уст оно звучит по-особенному, словно и не мое вовсе. Ни через е, а через э, совсем по-другому звучит, тепло и обволакивающе.

– Спокойной ночи, Эли, – ответил я по-доброму, надеясь, что она тоже улыбнулась.

Это уже потом, намного позже я узнал, о чем она думала в тот момент. Она боялась остаться одна, она слишком долго засыпала одна. И не стала бы возражать, если бы я лег рядом, скорее бы почувствовала облегчение от теплоты рядом. Без приставаний, конечно. Просто и по-человечески. Боялась уснуть. А вдруг все это сон, я ей снюсь и это все не реально. Она откроет глаза и снова в подвале. А если и нет, то не уйду ли я ночью, бросив ее здесь одну. Если бы я тогда это знал.

Сон не шел, я ворочался и вздыхал, слыша тоже самое с кровати. Одеяло какое-то мелкое взял, даже ноги не закрывает. Я его и так и эдак, никак не хватает. Решил взять еще плед, чтобы наверняка накрыться всему. Встаю и иду к полкам, они у стены возле кровати. Осталось протянуть руку и взять, как слышу щелчок предохранителя и ее тревожный голос:

– Даже и не думай об этом!

Стоит на коленях на кровати, в вытянутых руках направлен на меня пистолет. Даже в темноте видно, что глазищи злые.

– Дура! Я одеяло хочу взять! – и наплевав на нее буру его, разворачиваюсь и ухожу на диван, ворча себе под нос. Улегся, укрылся и крикнул ей, – Утром верни мне мое оружие! Психическая!

Не спится и все, хоть устал как собака. Мысли роем в голове носятся. Подумалось, что я слишком строг к ней, пусть и дочь мера, но заносчивости и высокомерия нет. Она не виновата, что ее похитили. Слава Богу, что не издевались над ней. А если издевались, но она промолчала. Ни синяков, ни ссадин на теле нет. Насиловать могли. Сжал кулаки. Снова ее образ перед глазами. Все! Не думай о ней, думай о другом. Бинты. Провода, рация! Сектор семь плохо исследован, надо бы пройти по нему. Оружия, нужно больше оружия. А еще ей нужна нормальная одежда, в лагере на нее тоже врят ли что-то найдется подходящее, с этим тоже напряженка. Что-нибудь тепленькое и обтягивающее. Так стоп! Просто теплое и удобное. А че тянуть? Я знаю, где это взять совсем не далеко. Все равно спать не могу, возьму рюкзак, там и аптека была. Уже уснула, больше не ворочается, сопит.

Встаю, одеваюсь, стараясь не шуметь. Собираюсь, поглядывая на нее, спит. Оружие, фонарик, рация. Но эта зараза чутко спит. Подскакивает в самый неподходящий момент, когда я уже двери открывал, они не такие бесшумные. Глаза круглые, испуганные, со всех ног ко мне в одной футболке и босиком:

– Ты куда? Вейл, ты куда?!

– Погулять, – шучу я.

– Я с тобой, – вцепилась в мою руку крепко.

– Нет. Спи. Я быстро.

– Нет! Нет! Нет! Не надо! Не оставляй меня! Я умру одна! Нет! – цепляется за мою одежду, испуганно заглядывает в глаза, – Нет! Не уходи! Ну, я прошу тебя! Не оставляй меня одну! Не надо!

Настоящая женская истерика на пустом месте. Она меня пугает своей неадекватностью, я убираю ее руки с себя, отступаю в темный коридор, но она цепляет и хватает снова. На глазах слезы. Слезы! Голыми ногами на носочках переминается и не замечает этого. Здесь грязно и холодно, я тебя зря мыл что-ли?!

– Да успокойся ты! Спятила?! Ты чего?! Я быстро, – даже улыбаюсь.

– Я сделаю все, что ты скажешь! Только не уходи! – и прежде, чем я успеваю понять смысл сказанного и открыть рот от удивления, одним рывком задирает футболку на себе и оголяет грудь. Я замираю на минуту, не в силах оторвать глаз, я их просто выпучил. У меня волосы дыбом встали по всему телу и не только. Я забыл, что еще и дышать нужно. Неожиданно! Но это еще не всё! Хватает мою руку и прикладывает к одной из них. Твою же мать! Я отдергиваю как от каленого железа. Совсем спятила? Хватаю ее за ноги, взваливаю на плечо и несу обратно на кровать. Бросаю на кровать, держу ее запястья одной рукой, крепко вдавливая в постель, наклоняюсь близко к лицу и кричу:

– С катушек слетела?! Уймись! Ты останешься здесь, поняла! Это приказ солдат! – но смягчаюсь, от ее взгляда, – Я за одеждой тебе, это ненадолго. Уймись. Поняла. Ты не идешь со мной. Там опасно. Поняла.

Я когда нервничаю, постоянно повторяюсь. И без конца повторяю «понял», словно сам себя убеждаю. Привычка дебильная с детства.

– Мне не нужна одежда! – в глазах страх и мольба, – Останься.

– Нужна. Я быстро.

– Почему я не могу пойти с тобой?

– Тебе не в чем. Я не брошу тебя, – улыбнулся ей, провел по щеке пальцем, какая красивая, до замирания в сердце, – Верь мне. Я быстро.

Не удержался, она как магнит, поцеловал, затяжно, смакуя момент. В груди все ухает, ноет, скручивает. Да кто ты такая? Почему я реагирую на тебя так сильно? Не хочу от нее отрываться. Отстранился, удивительные глаза, капец какие красивые. Век бы в них смотрел. Но видеть в них мольбу и страх больно. Лучше улыбку.

– А если ты не вернешься? Что мне делать?! – аж голос дрогнул, она реально переживает за меня. Как необычно видеть это в ком-то. Я нужен ей. Реально нужен.

– Я вернусь. Поняла. Хочешь, дам тебе рацию и постоянно будем на связи?

Она кивает с маленькой радостью в глазах. Отпускаю ее нехотя. Блядь! Теперь я не хочу уходить. Мне тут наобещали уже всего, я дебил после этого идти на улицу. Нахожу рацию, настраиваю на одну волну. У самого кровь разогрета до температуры лавы, не меньше, из ушей пар повалит. Ща! На морозе, да с варварами все пройдет, если снег жопой плавить не буду! Я точно полный идиот и придурок. Но я хочу быть героем для нее. Хочу быть нужным ей. Хочу доказать, что достоин ее. Я смогу. Я должен. Делов то! Одежду раздобыть.

– Ночью это нельзя было сделать? Почему сейчас? Ты не спал совсем.

– Как и ты. Держи, – протягиваю ей рацию, – Сюда нажимаешь и говоришь.

– Я знаю, как пользоваться рацией, – раздраженно хватает, – Точно быстро?

– Точно. Минут сорок. Соскучится, не успеешь. Поцелуй на прощанье? – подставляю щечку для поцелуя, но отвернулась, а потом укоризненный взгляд и отмашку идти. Улыбнулся ей широко. Борьба взглядов.

« Ты будешь моей» – мой.

« Обойдешься» – ее.

* * *

Николос уже развалился в кресте, нога на ногу. На коленке блокнот и быстро делает пометки в нем, диктофон на столе записывает. Он практически не смотрит на собеседника, не задает вопросов и много пишет, перелистывая листы небольшого блокнота. И когда мужчина умолкает, его ручка тоже замирает над листком.

* * *

Прошел лабиринт коридоров, вышел на улицу. Тихо, морозно, темно. Вдохнул холодного воздуха и почувствовал облегчение, свободу, прилив радости. От чего я был счастлив, но аж подпрыгивать хотелось. Рация ожила:

– Эй! Ты там? – по рации у нее тоже приятный голос. Улыбнулся невольно.

– Там. Там. Скажу стоп, не выходи на связь, могут услышать, опасно. Прием.

– Принято. Прием.

– Умница.

– А где прием. Прием.

– Можно и без этого, – снова улыбнулся. Она забавная.

– Ок.

Двигаюсь в нужном направлении быстро, я здесь знаю все наощупь. Супермаркет, когда-то самый лучший в городе за углом, сейчас наполовину разрушен и практически полностью разграблен, причем большую часть мной. А че далеко ходить, когда под боком, все что тебе угодно. Дошел быстро, осталось отыскать то, что требуется. Тут я решил спросить, на всякий случай.

– Прием.

– Да.

– Хотел спросить. У тебя парень был до всего этого? Или муж, может быть?

– Зачем спрашиваешь?

– Просто интересно.

– Придешь, расскажу.

– Заметано. А есть, что рассказать?

– Узнаешь. А у тебя?

– У меня другая ориентация. Мне парень ни к чему, – шучу я, – а муж тем более.

– Ты понял меня, – строжится она.

– Прейду, расскажу.

– У меня другой вопрос.

– Спрашивай.

– Можно как-то выяснить, жив ли мой отец? У меня больше никого нет.

– Тут я не помогу. Кровопийцы хоронят всех в общих могилах или вовсе не хоронят, списки, скорее всего не составляют, – но вдруг понимаю, что делаю ей больно, убиваю последнею надежду в ней, – Скорее всего его, эвакуировали с первой волной, все шишки свинтили вовремя. Это бы объяснило, почему он тебя не выкупил. Просто не смог. Не успел.

– Хорошо, если так.

Я чувствую ее на расстоянии, ее печаль и горечь. Непривычное для меня состояние. Человека, который привык думать только о себе. Я вдруг стал зависеть от ее настроения. Мне хотелось видеть ее улыбающейся и счастливой.

Через какое-то время.

– Ты скоро?

– Да-а, – тяну я довольно, – Соскучилась уже?

– Нет, переживаю.

Какое-то время тишина. Решил подначить ее.

– Как тебе мой вид после ванны? Как тебе размер моего стручка? Подходит?

– Такое сложно назвать стручком, скорее дубина! – с возмущением и иронией.

Я рассмеялся от души. Казалось, тоже хочет что-то спросить, но не решается.

– Так-то я белый и пушистый, если меня не злить.

– Трахни там уже кого-нибудь по дороге и отвяжись от меня!

– Кого? Труп бабки или кошки?

– Фу! Заткнись!

Мне нравятся эти щепетильные разговоры на расстоянии, щекочут нервы. А вот и решилась.

– В лагере подружка, небось, есть.

– Нету.

– Почему?

– Не стоит на них.

– А на меня стоит, значит?! – возмущенно.

– Всегда.

– Мы знакомы всего полдня.

– Полдня и стоит, – и как-то так легко признаваться. В глаза смотреть сложнее.

– Значит, я была права! – пауза, – После ванной не стоял, – уточняет чертовка.

– Распарило, упал. Стеснялся, – а сам ржу.

– Да, неужели?! – она тоже сдерживает смех.

– Скажи еще, что у тебя нигде не зачесалось, глядя на меня?! Губу то прикусила!

– Да, пошел ты!!! – но беззлобно, – Ты! Ты…

– Стоп, – вдруг говорю я.

Опасности не было, тихо, просто не хотелось слушать ругань в свой адрес. А потом намеренно молчал, пусть понервничает. Накидал вещи в рюкзак, термо-белье, костюм, комбинезон зеленый к ее глазам, и спец. костюм защитный, как у спецназа. Все, что может, пригодится. Не ей, так в лагере кто заберет. Прилично набралось, рюкзак и две сумки. Еще одну аптеку обчистил, чтобы занимало меньше места из коробок доставал, рассовывал. Как-то на расстоянии обсуждать пикантную тему было приятнее, остро, вкусно. Ладно, достаточно молчал, пусть выдохнет.

– Все нормально иду домой.

– Слава Богу! – выдохнула она облегченно. Мне не реально приятно.

– Ты меня ждешь?

– Чайник нагрела, ковры вычистила, – ехидничает она.

– Лучше разденься и ложись.

– Идиот! – уже зло.

Посмеялся и убрал рацию. Тащить тюки, нужны свободные руки, вдруг пистолет выхватывать. Добрался без приключений. Встретили горячо, слишком горячо. Направленной пушкой в голову, но убедившись, что это я, облегченным и восторженным взглядом, едва сдержалась, не бросится на шею. Я бы не прочь.

– Убери, пушки не игрушки. Может, дать другую менее опасную поиграть? – заношу пакеты, снимаю рюкзак, закрываю двери.

– Пошляк! Поэтому и нет девушки!

– Кто пошляк?! Я биту имел в виду! – смеюсь я, – А ты что подумала?!

Обвожу свое жилище взглядом, и лицо вытягивается от удивления, как-то все слишком прибрано и чисто. Она что? Убралась? Она не шутила про ковры и чайник!

– Ты что наделала?! Реально ковры начистила?! – я этого не ожидал.

– Я нервничала, надо было руки чем-то занять! – отмахивается, ей неловко.

Когда успела? Пусти козла в огород. Ох уж эти женщины! Везде им надо свой порядок навести. Но прикольно. Мне-то все не до этого. Не чё себе дочь мэра?! Офигеть!

– Обновки мерить будешь? – киваю на рюкзак и сумку.

– Вернулся и Слава Богу! Я спать и ты ложись. Или еще пойдешь?! – последнее с тревогой и остановившись на полпути.

– Не сегодня. Устал. Ложись, хватит дергаться. Я не уйду, – раздеваюсь.

– Спокойной ночи, – уже залазит под одеяло.

– Тебе тоже.

Разделся, водички попил и лег. И вырубился сразу. Потом она рассказала мне, что сидела рядом и смотрела, как я сплю, иногда поглаживала. Она не сомкнула глаз всю ночь, просто не смогла, от нервов, чужое место, от всего. Я еще напугал ночью.

Утро, точнее обед. Видимо сильно устал, спал долго. За это время принцесса успела все померить. Была полностью одета и ей очень шло. Обтягивающий черный костюм, как у аквалангиста, но это не только термо защита, а еще и почти кивлар. Спец обмундирование для групп быстрого реагирования. Сидел на ней, словно она родилась в нем. С размером я тоже угадал. Хорошо я упаковал принцессу, по-боевому. Остальные примочки она видимо у меня в оружейке нарыла сама. Как у себя дома уже тут шарится! Даже не спросила разрешения.

Остальные вещи она аккуратно упаковала в рюкзак, лекарства сложила аккуратно по карманам рюкзака, правильно поняла, что это в лагерь. Сидит, начищает мой ТТ, подложив под себя ногу, словно так и надо. И он не первый начищенный до блеска. И тут решила свои порядки навести? Какое-то не доброе утро, башка трещит как с похмелья. Сажусь и тру глаза. Встаю в развалку, иду к раковине, смотрю на свое отражение в зеркале. Ужас. Не мешало бы побриться. Фразы « Доброе утро» не прозвучало, прозвучало:

– Встала соня, – предпочел промолчать, – Чайник еще горячий, налить чаю? Могу кашу заварить, будешь?

– У меня руки есть. Сама ела?

– Да. Извини, что без спросу.

– Чё делаешь? Заняться больше не чем? – ворчу.

– Не следишь ты за оружием. Оружие любит ласку и смазку, – с укором.

– Как и женщины, – хмыкнул я.

Смотрю через зеркало на нее. Разобранный на запчасти ТТ, бережно разложен на постели, на тряпочке. С благоговением начищает. Все это выглядит гармонично.

– И к тому и к другому нужно относиться уважительно, – философски произносит она.

Умылся. Сам наливаю чай, кашу не хочу. Попиваю чай, сидя на стуле и следя за ее умелыми действиями, она знает, что делает и делает это с удовольствием. Это завораживает. Ни разу не взглянула на меня. И слишком долгое молчание. Волосы заплетены в косу уже, жаль. Распущенные мне нравились больше.

– Ты мог бы одеться уже, – вдруг говорит с укором.

Я только в штанах, голый торс.

– Я тебя смущаю? – я вскинул бровь удивленно.

– Это твой дом, – многозначительно, типа « Можешь, ходить здесь, как хочешь», – Когда выдвигаемся?

Она имеет в виду лагерь, что так туда рвется, чем здесь плохо? Я смущаю?

– Когда начну тебе доверять.

– Если бы не доверял, не пустил бы в свой дом, где оружия не меньше, чем на военной базе. На любой вкус. А ты запасливый. Не спал бы рядом с тем, кому не доверяешь. Не кормил бы, не помыл, и не беспокоился об одежде. Кстати, спасибо, – наконец бросила на меня взгляд, я улыбнулся уголками губ, – Я глянула на твои карты. Не плохо. Ты поделил город на сектора. Теперь я знаю, где лагерь, догадалась. При необходимости найду сама. Использовать системы коммуникаций для передвижения под землей умно. Сам придумал?

Картограф гребанный! Умная да! Фотографическая память. А я тебя недооценил. Обшарила тут все! Везде свой нос сунула? Сама поди и не уснула, меня караулила.

– Что ж не ушла до сих пор?

– Пообщалась с Дени, – заявляет серьезно.

Она связывалась с лагерем? Зачем? Может, пока я спал, они выходили на связь, а она просто ответила? Интересно, что там напридумывал себе Дени, поговорив с ней. Я посмотрел на нее другими глазами. В моей футболке она была нежнее и беззащитнее, а сейчас закупорена в костюм аквалангиста, или типа того, по самое горло. Серьезная, закрытая, собранная, но по-прежнему прекрасна, вот только другая. Жду продолжения, как пообщалась с Дени, но она молчит, делая вид, что увлечена сборкой ТТ. А ведь могла уйти в любой момент. Прихватив все, что нужно. Просто исчезнуть, но не сделала этого. Я вдруг почувствовал благодарность за то, что не ушла и осталась. Не хочу, чтобы она уходила. Совсем не хочу. С ней хорошо, спокойно, весело. Не припоминаю, чтобы с кем-то так было, чтобы я хотел с кем-то остаться. Я одиночка, мне не нужен никто. Она вдруг стала нужна. С ней интересно.

– У них все тихо. Тебя ждут. Просил передать, что Женевьеве уже лучше.

Это хорошо, что лучше. Девчонку я нашел недавно с обморожением, боялись, что не отойдет. Чай допил, оделся. Осмотрел периметр по камерам. Сверху метель началась. Плохо, следы будут видны. Связался с Дени, но отключился, когда тот начал задавать слишком много вопросов о моей гостье и отпускать не двусмысленные шуточки. Решил все-таки побриться. Стою вымазанный пеной и задумался. На кой ляд мне бриться? Какая разница побрит я или нет? Я хочу, ей понравится? Хочу. Вздохнул и продолжил. Чем-то нужно занять руки. Она чистит уже третий пистолет. Я просто тяну время, не хочу уходить. Не хочу. Она сказала, что я нормальный мужик. Ей нравиться, когда я улыбаюсь. А как просила не уходить! Надо что-то придумать.

– Так, когда выходим? – снова спрашивает она.

– Не сегодня. Снег, следы, опасно, – вру я.

– Можно пройти низом, ты сам говорил. Я видела ходы.

– Не сегодня.

– Почему?

– По качану! Отстань, я занят!

– Ни сегодня, ни завтра, а когда? И чем же мы тогда займемся сегодня? – с издевкой раскусив меня, – А ведь тебя там ждут.

Вроде простой вопрос, но интонация, в моей голове снова рисует эротические картинки. Ее грудь перед глазами, помню нежность ее кожи наощупь. Как она это делает? Ведьма!

– Начистим все оружие, – злобно отвечаю я.

А у самого в голове, как она начищает мой ствол своими нежными ручками. Аж порезался. Не стесняясь выматерился в голос. Встает, идет ко мне, вот это походка, как у кошки грациозная, подходит слишком близко. Я быстро смываю пену водой, вытереть не успеваю. Она смотрит на порез, не сильный, кровь чуть-чуть.

– Знаешь, я тут подумала. Если корень зла в госпитале, то может взорвать его к черту!?

– Думаешь, я не думал об этом? Ты недооцениваешь врага, к ним близко не подобраться. Забор, караулы, оружие. А нас горстка идиотов.

Вертит мой мокрый подбородок, улыбаясь лишь глазами, в них столько нежности и смешок. Берет бритву, глазами спрашивая « Можно?», водит им там, где я не пробрил. Меня выдает глубокое дыхание. Никто еще не брил меня, слишком доверительный интимный момент. Очень интимный, но может, только для меня?

– До этого у тебя не было меня. Вместе у нас получится. Подберемся.

Прозвучало по-особенному верно, с обещанием и уверенностью, что сейчас все получится. Между строк, что теперь мы вместе. « У тебя не было меня». Улыбнулась, довольная результатом, убрала бритву. Теперь я смущен и растерян. В груди что-то жмет до боли, до невыносимости захотелось прижать к себе « Мое не отдам». Провела пальчиком по порезу, задержала взгляд на моих губах. Долгий взгляд, аж жаром обдало. У нее невероятные глаза, весь спектр зеленого, от светлого до темного. Окинула взглядом плечи, грудь, словно погладила мысленно. У меня где-то внутри все ухает. Игриво хлопает по плечу « Молодец, хороший мальчик». Уходя, бросает в пол оборота:

– Остаться или уйти решаешь здесь не ты. Захочу и уйду.

Выдыхаю и снова набираю воздуха, как-то нечем дышать. Подходит к кровати, вставляет магазин, раздается характерный щелчок, взводит.

– Мне нужно больше информации. Больше карт, больше информации о вирусе, есть ли противоядие. Медицинские заключения, химические формулы. Он не взялся из не откуда. Какой объем взрывчатки у вас есть? Хорошо бы провести разведку на местности. Определить график смены караулов, численность. Определить главного, ведь кто-то управляет ими? Что вообще ими движет? Жажда крови? Не думаю.

Сказать, что у меня челюсть отвисла ничего не сказать. Я смотрел на нее с восторгом и удивлением.

– Ты кто??!!

Улыбнулась слегка, пряча ТТ в карман на ноге.

– Я лишь хочу выжить, раз уж так вышло. И так просто сдаваться не собираюсь. В конце концов меня учили именно этому. Выживать. В любых условиях.

Следующие часа три мы изучали карты, все, что было у меня в наличии. Обсуждали, спорили. Я ей поражался, она не то, что читала карты, а видела больше и глубже меня. Возможность проходов, обходов, сокращения пути, если разобрать завалы. Пути отходов, варианты так и сыпались из нее, я едва успевал за ее мыслями. Не понял, как быстро пролетело время. Выстроилась новая карта, с пометками ее рукой на старой карте, четкий план действий на будущее. Прекрасно ориентировалась по карте в городе, словно смотрела на него сверху, указала на возможные места, где можно взять оружие и медикаменты. Где стоит искать, как можно пройти незаметно. Я от нее балдел, прямо реально балдел. Я таких не встречал. Убедился, что она реально обученный солдат, речь грамотная, все четко и по делу, как у военных. И мысленно хвалил небеса, что встретил ее, таких не существует. Мы даже думали одинаково. Она начинает, я заканчиваю фразу, и наоборот. Как? Еще меньше хотелось ее отпускать, хотелось говорить и говорить. Иногда шутили, с юмором у нее тоже все в порядке.

Пообедали, я даже не понял, как это произошло. Она за руку притянула меня к столу, где стояла тарелка с макаронами. Когда она успела их сварить? Я так сильно погряз в картах и собственных мыслях?

– Может, все-таки сходим к ним? Отнесем одежду, лекарства, ведь они ждут. Нас двое, унесем больше, – уговаривает меня, ловит мой грустный взгляд, – Потом вернемся обратно, обещаю. Обсудим дальнейшие планы, посидим над картами.

Я улыбнулся, такая идея мне по душе, тоже улыбнулась, поняла все по моим глазам.

Собрались быстро, настояла на рюкзаке себе, она сильная якобы, справится. Боекомплект, вещи, провожу инструктаж, проверил рации. Уточнил обстановку в лагере, предупредил, что идем к ним. Я ей тут как дебил разъясняю как лучше, что нельзя, чтобы максимально безопасно пройти до лагеря, а она стоит и мило так улыбается мне. Нависаю над ней грозно « Че смешного?» А ее улыбка еще шире, а глаза как у самого милого в мире котенка.

– Я не ребенок, ты забыл? Я солдат, меня много чему успели научить. Мне приятна твоя забота. Или ты так со всеми возишься?

– Боевая единица, которая только теорию знает, и никого еще не убила? – хмыкаю.

– Надобности не было. Я справлюсь, не волнуйся.

Я вздохнул тяжело от ее наивности:

– Может, тогда одна сгоняешь по-быстрому туда и обратно. А я тут полежу, не хочу жопу морозить! Карта у тебя в голове, дорогу найдешь! И не задерживайся к ужину, а то буду волноваться!

Она смеется и легонько бьет меня по животу. Это был порыв, который я не смог сдержать. Хватаю ее за талию, прижимая к себе, держу над полом, так, что ноги не достают.

– Обещай слушаться старших, – сам улыбаюсь во весь рот. Ее руки у меня на плечах, смотрит с нежностью.

– Старших по возрасту или по званию? Возраст не говорит о наличии ума или опыта. Если по званию, то где отличительные знаки? В каком вы звании? – прищурилась хитро.

Очень хочу ее поцеловать, и она вроде в прекрасном расположении духа, но не смог почему-то опять разволновался через чур. Вернул ее на пол, взял рюкзак и ворчу:

– Возраст, звание. Простую субординацию еще никто не отменял, – надеваю ей на плечи, поправляю лямки, – Ах! Да! Забыл. Уважение еще нужно заслужить.

– Точно. Я не собираюсь лезть на рожон и буду следовать твоим указаниям. Так как прекрасно отдаю отчет, что у тебя больше опыта.

– Спасибо и на этом. Если все можешь сама, зачем пошла со мной?

– Я почти полмесяца ни с кем не разговаривала, ни с единой душой.

– Не повезло, нарвалась на меня. Я не самый разговорчивый.

– Я заметила. Но не в моем случае выбирать. Всяко лучше, чем инфицированные.

– Тут не поспоришь! – хмыкаю я, – Все пошли.

Идем. Фонарики освещают не так много в узких проходах. Я первый, она за мной. Молчит всю дорогу, грустно, хочу, чтобы щебетала. Кажется, уже привык. Нравиться ее голос, ее не глупые вопросы и шуточки.

– Расскажи о себе, – прошу я.

– Ты сказал, я болтаю много. И здесь это опасно, могут услышать.

– Пока можно, – хмыкнул я, – Где будет нельзя, я предупрежу.

– Что рассказать?

– Была замужем?

– Почему была?

Как-то в раз болтать расхотелось. Действительно, с чего я взял, что была? Она принадлежит другому мужчине, возможно, они счастливы и любят друг друга. Если он еще жив. Даже если нет, то ее сердце занято. Но почему спросила про отца, а не про него? Не обмолвилась ни разу об этом. Статус, деньги. Такая красавица одна не будет, наверняка ее муж, зажравшийся олигарх пузатый. Хотелось думать, что он старый и страшный.

– Я вдова, но это было давно, не приятная для меня история. Но тебе расскажу, потому, что хочу услышать твою историю, – помолчала немного, – Мне было восемнадцать, по программе обучения была отправлена на базу «Овейс». Базовая подготовка личного состава, силовые тренировки, марш броски, стрельба, выживание.

– Зачем тебе это? – не выдержал я. В моей голове ее образ не вязался с этим.

– Это моё. Быть адвокатом или еще кем-то, как видел меня папа, я не хотела. Моя настырность победила. Моим командиром был Гранд, не мужик – скала. Я влюбилась в него без памяти, бегала за ним как собачонка, в глаза заглядывала. Сила, харизма, холодность, дисциплина. Но он был женат и намного старше меня. Мы встречались не часто и тайно, неуставные отношения сам понимаешь.

– Он лишил тебя девственности? – вылетело у меня само.

– Да, – пауза, – Какая теперь уже разница.

– Ну, хоть по любви.

– Если бы, – хмыкнула, – Я никогда не была ему нужна, так развлечение. Молодая дурочка согласная на все. Он шантажировал отца нашей связью, выбивая очередное звание. Но отец решил иначе. Меня выдали замуж за папиного партнера по бизнесу. А Гранта отправили на задание, с которого он не вернулся уже.

– Ты сказала, что вдова.

– Точно, – довольно хмыкнула, – Фиктивный брак. Я жила в его доме, но мы не были близки. Лишь изредка появлялись вместе на всех светских мероприятиях и корчили из себя пару. А через полгода его убили, несчастный случай. Но то, что это не несчастный случай я догадалась, когда папа попросил меня переписать на него все, что перешло мне по праву наследства.

– Ты отказала?

– Нет. Мне ничего этого не было нужно, – вдохнула тяжело.

– Любишь его?

– Кого?

– Гранта.

– Нет. Убила это в себе. Но достойного так больше и не встретила. Посмотришь, вроде нормальный мужик, капнешь глубже, полное говно!

– Я тоже таким кажусь?

– Еще не поняла, – усмехнулась, – Надо еще поковырять палочкой, вдруг завоняешь. А с чего вдруг такие вопросы? Метишь на роль моего мужа? Не рано ли?!

Не ответил. Вроде да, но и нет. Хотелось бы, но нет. Я просто хочу потрахаться, но чем тогда отличаюсь от Гранта? Вот тебе и дочь мэра, а жизнь то не сахар! Папа придурок.

– А мама? Ты не говоришь о маме.

– Умерла, когда мне было пять. Рак.

– Извини.

– Да, ничего. А ты?

– Что я?

– Расскажи о себе.

– Нечего рассказывать.

– Я же поделилась с тобой. Смелее. Сейчас это все уже не имеет значения, когда на верху такое творится.

Она права. Все статусы и границы смыты. Есть жизнь, есть смерть. Какая разница, что было до этого, по-прежнему, уже никогда не будет.

– Я вор, – сказал как-то даже легко вышло.

– Сидел? – ее это не удивило нисколько.

– Да. Пять лет.

– А родители?

– Не имеется.

– Почему живешь под землей, ведь уже не один год?

– Не прижился снаружи.

– А девушка? Даже у воров бывают девушки.

– У меня нет.

– А была? – не сдается она.

– Разные были, все не то. Тоже не прижились.

Не было их много никогда, а проститутки за девушек не считаются. Думаете, я не пытался? Пытался. Не выходило ничего. То пьющая, то гулящая, то с гусями, а то и все сразу. Одному лучше, проще.

– Что с тобой не так? – спрашивает она.

– А что со мной не так? – ехидничаю я.

– Не знаю, – тянет она, – Молодой, крепкий, половозрелый мужик. Отлично сложен, не урод, красавчик даже. Может, со здоровьем что? Стручок плохо работает?

Ах ты зараза! Половозрелый! Отлично сложен? Не урод! Вот как значит! Я не знал, то ли злиться, то ли радоваться высокой оценке себя. Провокация чистой воды! Красавчик? Остановился, посветил ей фонариком в лицо. Жмурится, но смеется.

– Стручок работает исправно, можешь убедиться, при желании!

Разворачивает меня обратно, чтобы я шел, не останавливался. Идем. Я улыбаюсь, уверен она тоже. Вот коза!

– Ждешь свою единственную? Романтик значит, однолюб!

– Помолчи.

– Опасная зона?

– Нет! Бесишь! – а сам улыбаюсь.

– Характер у тебя не сахар! Это точно!

– Все я сказал! Закрыли тему!

Сзади смешок, и тишина. Больше не проронила ни слова до самого лагеря.

Блин! Так я ей нравлюсь? Раз я красавчик? Или она это так! Специально. Заводит.

Прошли первый караул, поздоровались с Чамиром и Климом. Идем дальше, а сзади пошло присвистнули. Развернулся и зло зыркнул на них. Лыбяться придурки, мимикой показывая, что она класс.

– Там больше мужчин да? – с интересом, без страха интересуется она.

– В основном, но не все. Тебе нечего бояться, ты со мной.

– Я не боюсь. И я не с тобой, – пауза, – Военная подготовка у многих?

– Не у всех, – я начинаю злиться «я не с тобой». Хочу, чтобы со мной.

– А ты служил?

– Да.

– Какие войска?

– Саперные.

– Круто. Теперь не сомневаюсь, что у тебя вокруг дома все заминировано. А то решила, что прикалываешься. Страху нагоняешь.

– Я не шучу такими вещами.

Вот почему не ушла сама, заминировано. Не рискнула. Хотя…

На входе еще двое, поздоровались, представил ее. Меня бесит, как они ее разглядывают, не нравятся мне эти заинтересованные липкие взгляды. Вошли внутрь. Осматривает все впитывая как губка, взглядом агента, а не просто девушки. Я прямо вижу, как ее цепкий взгляд выхватывает жадно все, что она хотела знать, подмечая детали. Знакомится со всеми, улыбается, радуется, смущается, воспитанная, вежливая. Идем дальше, еще коридор. В одной из комнат сидит Дени.

– Привет, Дени. Иди, познакомься, – зову его, открывая двери и заглядывая к нему в комнату. Он выходит и с порога:

– Етить колотить! Вот это тебе прёт! Ты где такую красоту откопал?! Я тоже такую хочу! А найди мне такую! А у тебя сестры нет?!

– Пасть закрой! А то всеку! – прикрикиваю на него и толкаю в плечо слегка, – Это Дени, ты с ним говорила по рации, – говорю Элизабет уже.

– Очень приятно, – говорит, улыбаясь открыто, – Элизабет.

– А мне то, как приятно! – и тянет к ней свои руки, я бью по ним, и толкаю его обратно в комнату, но он упирается.

– Все, вали отсюда! Иди, работай! Хватит с тебя!

– А вы типа уже того…вместе? А че так быстро?! Конечно, против тебя у меня не единого шанса!!! Если он надоест, я свободен! – выкрикивает ей, сопротивляясь мне.

– Я тебе нос сломаю! – ору на него, но беззлобно, шутя.

– Хрен я тебе больше помогу! Друг называется! Даже бухла не принес!

Закрываю двери силой и веду ее под локоть дальше быстрее обычного.

– Не обращай внимание. Он говорит все, что думает. Поэтому и на связи. Балабол!

– Он веселый и честный. Забавный.

– Ага! Обхохочешься!

Мы дошли до мед.блока. Познакомились с Дейвом, повидали Женевьеву. Вывалили все лекарства и бинты из рюкзаков, чем обрадовали его. Пошли дальше. Дальше большое помещение, где спят и играют дети. Нас встретили радостным визгом. Нас обступили со всех сторон. Меня поразил ее счастливый взгляд, она любила детей. Обнимала, отвечала, отдавала всю свою душевную теплоту. Сейчас на ее лице была такая улыбка, которую я видел впервые. Вся светится изнутри божественным светом и благодатью. Дети чувствуют людей, они тянулись к ней. Я залюбовался ею.

С боку подошел Дейв скрестил руки на груди:

– Красивая. Да? – молчу, – С собой заберешь или тут оставишь?

– Мы не вместе, – сказал, горько стало, больно на душе, – Она просто 89-я.

– Ну, и дурак! – выдал он эмоционально. Как будто это мой выбор. « Я не с тобой!»

– Как дед? – сменил тему я.

– Нормально. Если что еще будет, по пути бери все.

– Я знаю.

– Спасибо и на этом. Ты молодец. А насчет нее подумай раз сто. Слишком уж хороша, чтобы оставлять без присмотра, желающие прибрать к рукам найдутся. О! Я не о себе сейчас, не думай!

Я вздохнул тяжко.

– Я к нему.

Оставляю ее здесь и иду к деду. Дедом мы называли реального деда, имени мы его не знали, он говорил, что забыл его. Ни имени, ни возраста. Я предполагал, что ему уже за восемьдесят. Он был слепой, ходил с палочкой. Был невероятно мудрым и по-любому вопросу давал дельные советы. Заставлял ненавязчиво посмотреть на любую ситуацию под другим углом и принять правильное решение. К нему за советом ходили все. Он был нашим наставником, проповедником, учителем. У него был небольшой уголок в большой комнате, где все мужики спали, завешанный тряпицей. Зачем он завешивался, я не понимал, ничего же не видит. Он почти всегда читал, водил пальцами по печатному тексту, обычному тексту, не для слепых и как-то разбирал, что там. А книги были повсюду, под кроватью, возле, везде. Я приносил ему новые всякий раз. В этот раз тоже две.

– Здравствуй дед, – отодвинул шторку немного, он лежал без книги.

– Вейл, – обрадовался, похлопал по кровати, – Садись, спасибо за книги. Как твои дела?

Не зрячий, но видел больше зрячих. Говорил, чтобы видеть, глаза не нужны.

– Восемьдесят девятую нашел, привел знакомиться.

– А что так печально? С ней все хорошо?

– Да, она здорова.

Он молчал, я тоже.

– Она волнует тебя да? Ну, так это дело молодое!

Вот как он это понял, я же ничего не сказал!

– Я знаю, о чем ты думаешь. Что сейчас не время, нужно думать о другом. Думаешь, будет другое время? Лови момент, собирай эти жемчужины, подобное больше уже никогда не повторится. Потом будешь нанизывать каждую на нитку памяти и смаковать каждую. Ты тоже человек, так позволь себе им быть. На тебе и так неподъемно тяжелая ответственность. Воспоминания – это все, что у нас остается после. Что помогает нам жить и идти дальше. А любовь – это главная жемчужина, самая яркая.

– Ты любил?

– Конечно, я любил, и прекрасно помню как это. Но ценнее всего в моих воспоминаниях то, что я был любим, и нужен ей. Нужен как воздух.

– А если…

– Нет никаких если! Они только в твоей голове. Смелее и все «если» испаряться.

– Думаешь, она та самая?

– Я этого не знаю, но это знает твое сердце.

Помолчали еще немного.

– Я пойду.

– Заходи.

Сходил к ребятам в главный блок, решали организационные моменты. Поздно уже, пора домой и так здесь долго были. Она все там же, с детьми. Вдруг подумалось, что сейчас она передумает, скажет « мне и здесь хорошо, остаюсь». Стало грустно, я бы не хотел этого, но и заставить ее идти с собой не могу и не хочу. Чем я аргументирую? Я хочу быть с тобой? Бред! Она мне никто, я ей тоже. Между нами ничего нет. И эта мысль давила в груди невыносимой болью. Подумаешь, поцеловались.

Нашел ее с Даной, смеются, что-то обсуждают. Дане около тридцати, она не красавица, но и не уродина, добрая и улыбчивая повариха, слегка полновата. Благодаря ей здесь все сыты. Я видел все ее посылы в мой адрес, строила глазки, предлагала прогуляться, как будто здесь есть, где гулять, прям парк за стеной. Она хорошая, но нет, не моё.

Тянуть не имеет смысла, я должен выяснить это сейчас. А что я сделаю, если откажется идти со мной? Останусь здесь? Место найдется, но не в этом дело. Почему я боюсь отказа еще до того как получил его? Иду, подбирая слова. Нужно сказать так, чтобы пошла, без вариантов. Смелее. Прямо и четко. Чтобы не сказала мне нет.

Дана, первая меня заметила и разулыбалась, я лишь учтиво кивнул ей в знак приветствия и обратился к Элизабет:

– Ты идешь? Уже пора, – и замер в ожидании. Хотел не так, хотел приказать. Лох.

Она посмотрела на меня непонятным взглядом, может, принимала решение в данную секунду. Потом посмотрела на Дану, та защебетала:

– Ты можешь остаться здесь, места хватит.

– Спасибо. Еще увидимся. Я должна идти с ним.

И слово «должна» прозвучало так, словно я ее заставляю, обреченно, но это не так. А с другой стороны, я рад, что она держит свое слово.

– Завтра прейдете? – спрашивает Дана.

Элиз жмет плечами и смотрит на меня, что я скажу. Я закатил глаза и пошел к выходу, слышу сзади.

– Он всегда такой?! – Элиз.

– Ну, это же Вейл! – Дана.

И их смех. Девчонки! Какой такой? Я нормальный!

Всю дорогу обратно она делилась впечатлениями от увиденного. А этот такой! А это ссекая! Какие все удивительные и здоровские! Я ее восторга не разделял, но ее болтовня меня успокаивала. Приходилось быть собранным за двоих, ведь за каждым углом подстерегала смерть. Почему-то крутились в голове слова деда. Лови момент.

* * *

Вейл открыл глаза, все те же стены отеля, а он почувствовал ее кожу, ее запах. Посмотрел на Николоса ничего не выражающим взглядом.

– Вы женаты?

– Да.

– Дети есть?

– Да. Две дочки.

– Вы любите свою жену?

– Конечно, я ее люблю.

– А когда вы последний раз дарили ей цветы? – Николос задумался, – Мужчины этого мира не ценят своих женщин, заблуждаясь, что они всегда будут с ними. Купите ей цветы, когда поедите отсюда. Пожалуйста.

– Хорошо, я так и сделаю.

– Купите ей два букета и от меня тоже. Не затруднит?

– Нисколько. Я так и сделаю.

– Лилии, белые лилии.

– Хорошо.

– А какие цветы она любит?

– Розы.

– А-а. Но все же, лилии пусть будут от меня.

* * *

Зайдя домой, раздеваемся, чтобы быстрее согреться.

– Замерзла? – она руки трет, взял их в свои, потер слегка, поднес к губам и подул своим дыханием, – Сейчас согреемся, потерпи.

Простой жест вызвал в ней смущение и взгляд « Ты чего?», но рук не убрала.

– Я разогрею ужин, а ты включи музыку, – говорит она.

– Кого?? – аж растерялся я, забирает свои руки из моих.

– Музыку. У тебя есть музыка? Или нельзя? – разувается не спеша.

– Музыка у меня есть, касетник старый, но репертуарчик тебе не понравиться. Музыку это можно, – в голове соображаю, где он вообще у меня, сто лет не доставал, работает ли еще? А кассеты где? Где-то в коробке. Задала задачку!

– Не важно. Хочется отвлечься и хоть на время забыть, что здесь творится. Почувствовать, что все как прежде. Только не грустную, что-то веселое, – уже орудует на кухне. Уже знает, где что лежит и меня это не раздражает, а наоборот.

Нашел кассетник, проверил кассету, проверил батарейки. Включил, заиграла мелодия, сделал громче и смотрю на ее реакцию. Морщит носик, шансон ей не по вкусу. Выключил, пошел искать другие кассеты. Принес ей всю коробку, протягиваю мол « Сама выбирай». Заглянула внутрь, а потом просто засунула руку и порывшись вытаскивает наугад. Я ставлю ту, что она выбрала, не припоминаю, чтобы когда-то слушал подобное, но ей нравится. Кружит бедрами и плечами, улыбается. Я опять залип на всем этом, только еще и улыбаюсь как придурок. Мешает чай пританцовывая, а потом и вовсе расходится, подпевает. Подошла ближе, потрясла меня за руки, попела в ложку, как в микрофон. Весело и тепло на душе. А что бы я делал, не будь ее здесь? Точно бы не слушал музыку, мне бы в голову не пришло. Мое настроение повысилось на пару градусов. Песня сменилась на другую, а мы сели есть.

– Ты не часто слушаешь музыку и совсем не танцуешь? Да? – спрашивает она.

– Раньше слушал, теперь к другому прислушиваюсь. А танцы глупости.

– Но это же весело!

– Весело, но не для меня.

– Когда нибудь ты потанцуешь со мной, – утверждает она.

– Нет, никогда, – утверждаю я, не шучу, я совсем не умею.

– Посмотрим! Посмотрим! – заявляет, хитро прищурившись « Мне не слабо! Я раскручу тебя на танец!».

– Посмотрим, – я тоже хитро прищуриваюсь « Не раскрутишь!»

– Какая музыка тебе нравится?

– Не знаю. Никакая. Я не любитель.

– А чего любитель? – Я не понял вопроса, поэтому промолчал. – Что тебе нравиться делать? Хобби есть? Чем ты занимаешься в свободное время?

– Спасаю тех, кто уцелел чудом.

– Это сейчас, а до этого?

Я долго не отвечал, задумался. Она уже и не ждала ответа, когда я сказал:

– Разбирать, собирать что нибудь, – про бомбы я промолчал.

Мимикой дала понять, что хорошее дело. Уважительно.

– А ты? – решил спросить я.

– Я? Всего понемногу. Раньше рисовала, но забросила.

– Почему?

– Некогда. Училась. Другие интересы появились.

Какие, не стал спрашивать, захочет сама расскажет. Доедали молча.

– Я сполосну посуду пока чайник горячий, – говорит она и встает.

– Не обязательно оставь, – я хочу еще поболтать с ней, но не про себя.

– Я хочу. А знаешь, почему я скучаю? – пауза, – По яичнице с беконом.

Да уж! Яиц у меня нет, сейчас их фиг где достанешь. Вроде просто, а невыполнимо.

– Чем планируешь заняться дальше? – сменил я тему.

– Спать ляжем, вставать рано, – ответила она и вроде как раздражение легкое в голосе « А ты чего хотел?»

– Мыться не хочешь? – я провоцирую с улыбочкой.

– Вода же дефицит! – но она понимает.

– Я сбегаю ради такого, – улыбаюсь уже во весь рот.

– Нет! Я не испачкалась, обойдусь, – бросает через плечо, но вдруг поворачивается вся и улыбаясь говорит – Вот так уже лучше. У тебя красивая улыбка.

Я хмыкнул смущенно, подал ей свою тарелку:

– Спасибо за ужин, – искренне от души.

– Пожалуйста, – уловил блеск в ее глазах. Стоит и смотрит на мою улыбку, мне аж не по себе. Она смотрит не понятным для меня взглядом, внутри меня поднимается буря.

– Спать, так спать, – вздохнул я и пошел к неудобному дивану. От греха подальше.

Она домыла посуду, я уже разделся. Прошел, посмотрел камеры, проверил рацию, положил рядом. Лег лицом к спинке. Захочет раздеться и не захочет, чтобы я смотрел, попросит отвернуться, лучше сразу. Оккупировала мою постель, а я ютись тут на узкой половинке, с пружинами в бок. Но я был рад, что она здесь. Сама выключила свет и затихла. Я лежал и как дебил думал, где взять яйца. В магазине не вариант, протухли давно. Нужна курица, живая, но где ее взять? Все разграблено, куры разбежались. Хотя может где-то бегает бесхозная курица. Нет, не выжила бы, замерзла или с голоду сдохла.

– Вейл… Ты спишь? – раздался тихий голос.

– Нет еще.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем, – не признаваться же, что я о курах и яйцах.

– Поговори со мной, – просит она.

– О чем?

– Почему на нас еще не сбросили бомбу, чтобы уничтожить сразу всю заразу и выжечь все дотла. Ведь об эпидемии они в курсе раз закрыли границы.

– Может, потому, что знают не все. А может, потому, что варвары шлют постоянно сигнал сос. А может, подождут и сбросят.

– Почему тогда никто не приходит на разведку? Узнать обстановку.

– Может, и приходили, но не вернулись, сами донорами стали.

– Откуда варвары шлют сигнал?

– С вышки в госпитале.

– А остальные вышки?

– Пару осталось, но не знаю, работают ли. Не проверял.

– Нам нужно послать свой сигнал, но не о помощи, а чисто факты.

– Ага! Сразу поверят и примчаться спасать! Наивная.

– Нам нужна вышка максимально приближенная к границе. Есть такая.

– Все разрушено.

– Но ты ведь можешь починить? Ты же любишь все чинить и разбираешься. Ты же сапер. Только для передачи, ненадолго. Я отправлю текст не как они, а азбукой Морза. Нужно будет продумать текст. Ты же поможешь мне?

Я вздохнул. Утопия думать, что нас спасут. Но идея мне нравилась. Авось и получится.

– Попробуем.

– Кому-нибудь удалось сбежать из госпиталя?

– Я таких не знаю.

– Почему, те кто там не борются, не убегают, не сопротивляются? Чем они подавляют их волю?

Я как-то об этом не думал, что их волю вообще подавляют, но если так? То как? Медикаментами или еще как? Гипноз?

– С чего ты взяла, что их волю подавляют? Просто держат как в тюрьме.

– Не думаю, что это тюрьма, скорее хранилище. Где все спят в анабиозе. Проблем меньше, охранять проще, ни драк, ни бунта, кормить проще, если кормят.

– У тебя богатая фантазия.

– Нам нужно попасть в госпиталь. Убедится, что есть не инфицированные.

– Нам??? – возмутился я, но она мимо ушей.

– Мы должны все выяснить о враге, чтобы победить, а не прятаться. Чем больше информации, тем больше у нас шансов.

– Туда попасть легко, но выйти не возможно. Это верная смерть.

– Ты поможешь мне?

– В чем? Побыстрее умереть?! Ты и сама справишься!

– Вейл, ты нужен мне.

– Я не собираюсь потакать безумным идеям сумасшедшей! Ты спятила!!

Она замолчала. Мне нравится, как она называет меня по имени, во мне это отзывается переливами теплоты. И я не считаю ее идеи бредовыми, но если только про госпиталь. Она себя видела? Маленькая, хрупкая, нежная, а мыслит как амбал-наемник, упрямая, смелая. Уверен, она своих замыслов не оставит и пойдет без меня. Упертая. Но тут новый вопрос.

– Как ты узнал о приборе?

– Взял у одного из них. Мертвого.

– Но зачем им проверять нас, если мы здоровы?

– Смертельно больных убивают на месте.

– Но прибор этого не определяет! Как они узнают, что это неизлечимо больной не проверяя ни как? Чувствуют? Как? Сплошные пробелы.

Не определяет точно! Я об этом не думал, а у нее бошка варит! Поражаюсь тому, что твориться в этой красивой головушке. Умница. Надо это проверить. Я про прибор.

– Где они хоронят трупы? На территории?

– Не знаю. Наверно, – я даже догадаться не могу, в какую сторону она думает.

– Надо выяснить, – как приказ. Она мне приказывать будет?!

– Зачем? – но сдерживаюсь.

– Если вывозят за территорию, то обследовать трупы. Попытаться отбить одного, нам нужен тот, кто был внутри.

Отчаянная баба! Ты хоть раз пыталась кого-то у них отбить?! А я знаю, что это такое!

– Есть явные визуальные признаки зараженного вирусом?

– Глаза. Белесые глаза, как у варенной рыбы.

– А кроме этого? Это все? Речь? Движения? Что мы вообще знаем о вирусе? Понятно, что воздушно-капельным путем он не передается, но как конкретно? Нужно выяснить как можно больше об этой заразе.

– Что речь? Я с ними беседы не вел!! – раздраженно.

– Надо одного в плен взять и поговорить. Попытаться.

– Эля, ты спятила?! Где ты будешь его держать? Ты отдаешь отчет, что подвергнешь опасности не только себя, но и всех. Все завязывай! Спи. Сама сказала, что вставать рано. Все отбой! Достаточно разговоров на сегодня. Я спать.

Укрыл голову одеялом, не желая дальше разговаривать. Ненормальная, до чего она еще додумается, на чай их пригласить?! Но все-таки я ей восхищался. Она зрит в корень, не как принцесса, а как солдат. Не удивлюсь, если сама им в плен сдастся, ради любопытства. Дурость, граничащая с безрассудностью.

– Мне нравится, как ты зовешь меня Эля, так мама только звала.

Чувствую ее тоску, печаль и еще что-то, отчего-то стало больно дышать и появилось волнение. Что-то в ее голосе. Я и не заметил, что так назвал. Вырвалось как-то само.

– Вейл, – зовет тихо, напряженно, но нежно. Мурашки по спине.

Не отвечаю, пусть спит, хватит болтовни. Зовет еще пару раз, не реагирую. Мне уже мерещится, что она рядом стоит. Ах нет, не мерещится. Потрясла за плечо легонько.

– Вейл, я сама к тебе пришла, – тихо и взволнованно.

– Молодец, что пришла. Спи, давай, – раздраженно я.

Я понял это как то, что она согласилась идти со мной обратно, согласилась ночевать здесь. Поэтому так и ответил.

– Ты не понял. Я пришла к тебе. Сама. Вейл. Сама.

До меня медленно начало доходить, что она имеет в виду. Внутри все сжалось в комок, а потом захлестнуло волной эмоций. Этого просто не может быть! Это сон? Мне показалось? Я окаменел аж весь.

– Вейл, посмотри на меня, – очень сладко и эротично.

Блядь! Меня словно подкинуло, сдернул одеяло и сел. От моих резких движений она отступила на шаг. Смотрю на нее и не могу поверить, а внутри уже все дрожит от возбуждения и предвкушения. В одной моей футболке, ноги голые, волосы распушены, а глаза горят, губы поджаты. Между нами наэлектролизовался воздух до такой степени, что одно движение и взрыв. Я не двигаюсь, она тоже. Боюсь спугнуть удачу, дышу то через раз. Понимаю, что она ждет малейшего знака от меня. Если я хоть что-то сделаю не так, пиши пропало. А внутри все огнем горит. Я хочу и боюсь этого одновременно. Думаю, она тоже.

– Эля, – не узнаю свой голос, – Ты уверена?

– Да. Я хочу, – очень тихо, но я расслышал, – На меня еще никогда так никто не смотрел как ты, – и маленький нерешительный шажок ко мне стройной ножкой.

Во мне щелкает сдерживающий блок. Вскакиваю и к ней, подхватываю на руки и впиваюсь в ее губы. Обхватывает ногами меня за талию, руками за шею, отвечает с не меньшей страстью. Все мозги отдыхают, я добрался до запретного. Сжимаю, глажу, целую. Перемещаемся на кровать. Раздеваю, боже как она прекрасна, дурею еще больше, я могу прикасаться к ней. Я касаюсь, а ей нравится. Это крышесносно. Кайфую от того, что ей ласкать меня доставляет не меньшее удовольствие, она тащится. Разгоняемся до предела за считанные минуты. Не жеманничает, полностью открыта, без комплексов. Не терпение обоих зашкаливает, с родни сдвига. Сама раздвигает ножки и смотрит призывно. Упираюсь головкой в ее лоно и не двигаюсь. Поздно понимаю, что могу причинить боль, она узкая маленькая, надо аккуратно. Да, не девственница, но и у меня не стручок, как я утверждал, нужно аккуратно. Я не хочу причинить ей боль своим размером. Смотрю в ее глаза, наслаждаюсь моментом, он ценен для меня. Момент полного доверия и открытости. Но она сама насаживается на него на половину одним толчком, прикрывая глаза от наслаждения и выгибаясь. У обоих срывается дикий стон. Боже! Она такая горячая, узкая, влажная все для меня. Двигаюсь плавно, наслаждаюсь ее стонами, но чувствую, что не выдержу так долго. Слишком вкусная, слишком сладкая, сейчас взорвется не только мозг. Я еще не кончил, а хочу ее снова, мне мало. Еще, еще, еще. Как можно больше. Глубже, всю. До конца. Да, детка ты прелесть! Все нет сил. Резко выхожу и кончаю ей прямо на живот. Ловлю ее недоуменный и нахмуренный взгляд. Наверное, я громко рычу и стону, не осознаю этого. Падаю лбом ей на грудь, пытаюсь отдышаться, успеваю поцеловать сосок между делом. Руками притягивает, чтобы я лег на нее полностью, боюсь раздавить собой, ложусь рядом с боку. Лежим, молча, лишь мое громкое дыхание, которое постепенно успокаивается. Я даже не сразу понял, что она меня гладит, маленькими пальчиками выписывает узоры на плече, улыбнулся. Моя девочка не удовлетворена, но не упреков, не томных вздыханий. Дай мне минуту, сейчас все будет. Сори за облом, я все наверстаю. Приподнялся и с этими мыслями посмотрел на нее. Мне ответили сияющие глаза и нежнейшая улыбка, а в глазах « Я знаю, все хорошо». Как же она красива, так не бывает.

Бадлею от нее. Как пьяный. Не нацеловаться, не надышаться, не натрогаться не могу. Как насчет язычка? Я всю тебя готов изнежить и вылизать, всю до последнего сантиметра. Устраиваюсь между ее ножек. Полетели детка!

Мы летали всю ночь, практически без перерывов. Она бесподобно кончает, а я хотел это видеть снова и снова. Вдыхать и впитывать каждый ее оргазм и стон. Нет границ и рамок, полное доверие во всем. Я даже сам не знал, что способен на такое, так открыться кому-то. Всей душой. Сексуальное помешательство, но и духовное единение у обоих. Она убивала меня смесью похоти и трепетности. Возбуждала до максимальных оборотов и держала на них, долго держала, не давая расслабится. Я плавился и изнемогал, до нее ни с кем так не было. Она пахла как ангел. Кожа, волосы, губы. Ощущалась как ангел. Ангел, который присвоил мое тело и душу, клеймил и припечатывал к себе. Она умела жадничать и одновременно не торопиться. Хотеть так, что все трещало и искрилось вокруг. Касаться нежно, вымеряя каждый шаг, жест, взгляд, расплавляя меня этим в лужу. Она проникла в меня везде, где только можно проникнуть. Быть ненасытной, но и утопить в своей нежности и любви, утопать в ней со мной вместе. Сдаваться мне и тут же снова завоевывать с новой силой. Никогда не знал такого, ни с кем никогда такого не испытывал. Я пропал. Любили пока не выдохлись оба полностью. До последней капли.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/margo-33088693/89-ya-70845520/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.