Главная страница | Современные любовные романы | Там, за зорями

Там, за зорями
Оксана Хващевская
Злата Полянская приезжает в деревню, чтобы в уединении написать роман, но уже в первую ночь становится свидетельницей преступной деятельности неизвестных и понимает, что не все так тихо и спокойно в краю, где прошло ее детство. С этого момента и завязывается главная интрига романа. Так начинается история, где меж собой переплетаются любовь к мужчине и родной земле, детям и старикам, семейным традициям и фольклору, истори и и сельскогому быту…

Оксана Хващевская
Там, за зорями

Эпиграф
«Там, за зорями, среди лесов, которых уже коснулась позолота осени, дремлют притихшие деревеньки. Там в прозрачном воздухе витает аромат спелых яблок и грибов. Там утомленной печалью овеяны просторы. Там ветер клонит к земле пожухлые травы и тяжелые облака все плывут и зовут. Там слышно, как кричит в ночи птица, и холодные звезды смотрят на мир. Там, за зорями, осталось наше детство.»
Хващевская О. А.
Посвящается Марине Девятовой
Глава1
– Злата, ты определенно рехнулась! – воскликнула Аня. Воскликнула слишком громко, нарушая безмолвие деревни, утонувшей в тишине апрельских сумерек. И словно бы ей в ответ где-то в конце деревни подала голос собака.
Злата Полянская улыбнулась. Она почти не слушала глупую болтовню двоюродной сестрицы. Вытянув ноги и засунув руки в карманы куртки, девушка сидела на лавочке, откинувшись на забор палисадника у себя за спиной, И, закрыв глаза, буквально впитывала в себя всю прелесть этого весеннего вечера. Солнце давно зашло за темнеющий на горизонте лес, но закат все еще продолжал розоветь, опускаясь легкой дымкой на вспаханные поля, луга, еще бурые после зимы, и леса, вот-вот готовые распуститься и брызнуть ярко-зеленой порослью молодой листвы.
– Ты хоть отдаленно представляешь себе, что значит жить в деревенском доме? – не унималась Анька.
– Конечно! Мы ж с тобой все детство у бабушки провели!
– Тоже мне сравнила!!! Одно дело у бабушки в детстве гостить, а другое – постоянно здесь жить! Одной! А ты ведь в городе родилась и выросла! И бабушки уже нет! И соседей нет! А деревня через год-другой совсем умрет! Ты что ж, с волками тут будешь жить по соседству? Они ж единственные здесь останутся! И уж тогда про тебя точно напишут… Так и вижу на первой полосе городских «Ведомостей»: «Живет в белорусском Полесье волшебница леса… Злата Полянская!»
– Что-то рифмы не чувствуется… – вяло отозвалась девушка. – И не смешно вообще-то!
– Да уж! Смешного здесь, конечно, мало! Скорее, это грустно! Златка, да чего тебе не хватает?
– Вот этого и не хватает! Но тебе, Анька, меня не понять! Даже мама не понимает, но она хотя бы не лезет! Я уже не ребенок и знаю, что делаю! Я хочу здесь жить и буду! Деревня не останется пустой, а волки здесь не водятся, я знаю! Все. Точка. Тема закрыта! Давай поговорим о другом!
– Давай о другом! О своей личной жизни ты подумала? С ней что? Женька твой тоже сюда переедет? Он так тебя любит? Ты ж говорила, у него там какие-то грандиозные планы, сдвиги в творчестве…
– Ага, и в творчестве, и в ориентации…
– Чего-о-о? – удивленно протянула двоюродная сестрица.
– Он ориентацию сексуальную поменял и стал теперь геем, ну, знаешь, у них в творческой тусовке модно быть «голубым», – совершенно будничным тоном сообщила девушка.
У Аньки отвисла челюсть.
А Злата усмехнулась про себя.
– Врешь! Он просто не захотел с тобой ехать, вот и дал тебе отставку! – прошло не меньше минуты, прежде чем сестра снова смогла заговорить.
– А вот и нет! С чего бы это? Он мне даже его представил!
– И ты что?
– А что я? Счастья ему пожелала и отпустила с миром!
– Ну ты, Златка, и даешь! Ну, Женька же твой был таким парнем! Да я б его другу глаза выцарапала! И такое устроила, что он напрочь бы выкинул из головы эту голубую дурь! Два года был нормальным парнем, а тут здрасьте вам – гей!
– Да ладно тебе, уймись! Мы бы все равно расстались! Он бы не поехал сюда, и мне пришлось бы его бросить! А так…
Аня закатила глаза: – И не страшно тебе? Ты же никогда раньше не оставалась одна в этой деревне, в этом доме!
– Ну да, не оставалась, но я не боюсь!
– Ой, Златка!
Исчерпав все пришедшие на ум доводы, Аня, наконец, снова замолчала. Молчала и Злата, уткнувшись подбородком в ворот куртки, и чувствовала, что начинает замерзать. Ночи в апреле еще были холодными, даже заморозки случались. Но уходить все равно не хотелось. Вчера она слышала, как в старом заброшенном саду Масько заливался трелью соловей. И сегодня твердо вознамерилась дождаться его вечернего выступления.
Створка окна в большом доме из белого кирпича скрипнула, и девушки как по команде обернулись. Елена Викторовна Полянская, мама Златы, перегнувшись через подоконник, высунулась на улицу и помахала им рукой.
– Мы с Людой садимся пить чай, вам наливать?
– Наливай. Пусть остынет! Мы еще немножко посидим и придем! А папа как там?
Женщина махнула рукой: – Он с дядь Колей уже «втряпках»! Вы не сидите долго, уже темнеется, да и холодно к ночи стало!
– Ага! – девушки дружно кивнули.
Мама закрыла окно, и Анька тут же толкнула родственницу в бок:
– Пошли уже домой. Чего сидеть? Все равно ничего интересного не произойдет! Деревня словно вымерла. Все уже полегли спать и свет погасили!
– Хочешь – иди, а я еще немного посижу!
Аня лишь пожала плечами и встала, собравшись повернуться к калитке, да так и замерла на месте.
– Злат, кто-то идет по дороге! – шепнула она, ткнув Полянскую в плечо.
– Ну и что? – раздраженно буркнула в ответ Злата, подавляя желание в ответ так пнуть Аньку, чтоб та покатилась до самых ворот.
– Да не кричи ты! – шикнула на нее сестрица. – Это парень какой-то идет! Парень в Горновке!!! Ты можешь себе такое пред ставить? ? ? Анька снова плюхнулась на скамейку, забыв о том, что минуту назад собиралась уходить.
– Могу! Он же идет! – прошипела в ответ Полянская.
– Ой, Злата, как же здесь хорошо! – медовым голоском за верещала Анька, а Злата, повернув голову, обалдев, уставилась на нее. – А ты слышишь? Слышишь? Кажется, это соловей подал голос! Ой, и правда соловей! Златка, я впервые в этом году слышу соловья!
Тут уже Злата Полянская не смогла удержаться и, согнувшись пополам, захохотала. Соловей молчал. Зато на сосне через дорогу расшумелась ворона. Парень прошел, и в сгущающихся весенних сумерках девушки, конечно, не увидели, как от беззвучного смеха трясутся его плечи.
– Ты чего ржешь, дура! – набросилась на нее двоюродная сестрица. – Для тебя же стараюсь! А то ведь волком через день здесь завоешь, а так хоть кого-нибудь подцепишь! Потом еще мне спасибо скажешь! Ты, кстати, знаешь, кто он?
– Нет! – покачала головой Злата, понимая, что соловья сегодня ей послушать не дадут. – И не хочу знать! Я приехала сюда не за этим.
– Ну, конечно. Ты приехала сюда в поисках уединения, чтобы ничто не мешало и не отвлекало тебя от написания великого романа, – язвительным тоном резюмировала Анька.
Злата не сочла нужным ей ответить. Да, она приехала сюда не за этим, Аня была права. Да и смешно было бы предполагать, что в Горновке, в деревне, где постоянно жили всего в нескольких хатах, девушке удастся устроить свою личную жизнь. На самом деле даже ее объяснение родителям, мол, хочет пожить здесь, в глуши, пообщаться с людьми и написать роман, не было до конца правдоподобным. Просто потому, что и сама Злата до конца не могла объяснить, что происходит в ее душе, что она чувствует, глядя на простирающиеся просторы вокруг этой деревни, где жило не одно поколение ее родных, деревни, которая и была ее Родиной. Этот большой белый кирпичный дом со ставнями на всех окнах и величественным фронтоном когда-то своими руками построили дед Витя и прадед Василь. В этом доме выросла ее мама и прошло и ее, Златино, детство. Здесь все, начиная от по крашенных полов, тюлевых занавесок на окнах, старых обоев, разрисованных букетами цветов, было знакомо с детства. И казалось таким же родным и близким, как и большое трюмо с зеркалами, «стенка» с набором посуды, ковровые дорожки, платяной шифоньер, добротные покрывала, украшенные бахромой, на креслах и диванах, ватные одеяла, большие перьевые подушки, кружевные и расшитые гладью накидушки, тяжелые створки дверей с кой-где потрескавшимся слоем краски, выгоревшие шторы на окнах и дверях, новый цветной телевизор, старый дисковый телефон и громоздкая печка – обязательный атрибут деревенского дома. Все в этом доме оставалось неизменным на протяжении не одного десятилетия. Незыблемым, надежным, вечным, изменить которое не смогла даже смерть.
Бабушки и деда уже не было в живых, а стены дома про должали стоять и хранить былое. Последние несколько лет до смерти бабушки Злата Полянская не слишком часто бывала в Горновке, к тому же, перенеся инсульт, баба Соня последние два года жила у Полянских. Злата как раз училась в университете и была занята своей жизнью, не часто вспоминая о Горновке. Впервые что-то забытое, щемящее шевельнулось в душе, коснувшись сердца легкой грустью, когда девушка приехала на похороны… Тогда она впервые, отправившись бродить по окрестностям, ощутила свою собственную близость и принадлежность к этой деревне, земле и этому дому. Она как будто к истокам вернулась. Что-то перевернулось тогда в душе и сознаниии уже не отпускало больше. Вернувшись в город, к прежней жизни, Злата часто вспоминала и этот дом, и эту деревню, и неизбывная тоска закрадывалась в сердце, тоска, от которой ничего не спасало… Ее тянуло сюда. Это пугало и не поддавалось объяснению. Что ей, девчонке двадцати лет, делать в почти вымершей деревне? Жизнь кружила, увлекая в водоворот бурь и страстей, но все чаще среди них в самый неожиданный момент всплывали воспоминания об этой деревне, и сердце сжималось от невыносимого желания бросить все и съездить. Казалось, что-то осталось там, что-то бесконечно дорогое, не дающее покоя и снившееся по ночам. И Злата ехала, ничего не говоря родителям, садилась в автобус и приезжала сюда. Ходила на кладбище, наведывалась к подругам покойной бабы Сони, гуляла по окрестностям, открывала и ходила по дому. А желание остаться здесь навсегда становилось все отчетливее и сильнее…
И каждый раз уезжать не хотелось… И вот теперь она приехала, чтобы остаться. В это еще не ве рилось, но теперь это было правдой. И при мысли об этом сердце снова и снова как будто что-то обжигало. О том, что происходило с ней, то, что она чувствовала и переживала, Злата не рассказывала никому. И даже не потому, что все это было слишком личным, почти интимным. А потому что знала, понимание того, что происходит в ее душе, она вряд ли у кого-то найдет. Идея с романом пришла неожиданно и звучала убедительно. К тому же она на самом деле собиралась написать роман о Горновке и ее жителях. Улыбнувшись всем Анькиным сетованиям и причитаниям, Злата встала и пошла к калитке.
Парень, который в одиночестве гулял по деревне, ни на минуту не задержался в ее мыслях. Зато Аньку он очень заинтересовал. Не успели они сесть за стол, как она тут же засыпала вопросами свою мать и мать Златы. Но те просто не представляли, кто этот парень и к кому приехал. В деревне осталось не так много хат, в которых еще жили люди. Большинство домов давно стали дачами, куда наведывались родственники точно так же, как приехали и они в бабушкин дом. А были и такие, которые уже много лет никто не навещал. Они ветшали и разрушались, время и непогода властвовали над ними, и никого больше не интересовала их дальнейшая судьба. А Злате Полянской это причиняло боль, и она ничего не мог ла с этим поделать. Наверное, тут все дело было в слишком уж живом воображении и чувствительности. Заросшие бурьяном и диким малинником дворы и огороды, болтающиеся на петлях двери и калитки, дома, хранившие в себе истории судеб не одного поколения, больно ранили. Злата легко могла представить себе ту жизнь, коей жили в этих домах когда-то. Она знала и помнила почти всех тех людей, хаты которых теперь стояли пустыми. С ними дружила и общалась ее бабушка Соня, работавшая продавцом в магазине, который когда-то еще был в деревне. Их знала прабабушка Таня, которая была отсюда родом. И пусть она, Злата Полянская, узнала этих людей уже на закате их жизней, отдельные детали и фрагменты отчетливо врезались в память…
– Мам, а помнишь, какие красивые «огоньки» всегда цвели на окнах у бабы Кати? – подперев щеку ладонью, спросила Злата, задумчиво помешивая ложечкой остывающий чай.
За оком давно стемнело, и деревня уснула, а они все сидели в большой комнате, которую издавна называли столовой. Кухонька у них была небольшой, половину ее занимала громадная печь, и за маленьким столом в ней могли поместиться разве только два человека. Поэтому, сколько помнила себя Злата, они всегда собирались в столовой. Здесь, под тусклой «рогатой» люстрой, прямо посреди комнаты, стоял большой стол, а вокруг него стулья и табуретки. У стены примостился старый продавленный диван, а над ним висели деревянные рамки со множеством черно-белых и цветных фотографий, на которых было запечатлено не одно поколение их семьи. Напротив, на тумбочке в углу, стоял телевизор, над ним – икона. Рядом с телевизором старый буфет с посудой и всевозможными нужными и ненужными безделушками, штучками и мелочами, собранными за десятилетия, а среди них бабушкина резная шкатулка, в которой хранились нитки, пуговички, наперсток, иголки, шпильки, лоскутки и ее брошка, украшенная светло-зелеными камешками, даже не серебряная, и, возможно, не имевшая никакой ценности, но очень дорогая бабушке; большие золотые сережки, которые баба Соня носила всю жизнь, а также «каралi», или бусы, крупные и помельче, янтарные и стеклянные, и яркие, цветные, из обычного пластика. Ох, как же Злата любила эту бабушкину шкатулку! Это была настоящая сокровищница для нее, маленькой. И сколько раз, стоя перед зеркалом, она примеряла эти бусы, а бабушка умилялась и обещала подарить, когда маленькая Златуля немного подрастет. Рядом с дверями в маленькую спаленку, в которой когда-то жила прабабушка Таня, а сейчас спали мужчины, стояли два кресла, где обычно любил сиживать дед Витя, да и бабушка тоже присаживалась в кресло и дремала у телевизора. Эта просторная комната со светлыми обоями, украшенными завитками и финтифлюшками, вообще во все времена была самой теплой и уютной. Здесь и кушали, и телевизор смотрели, и чаи распивали, и вообще любили просто посидеть и поговорить. И расходиться не хотели.
– Конечно, я помню эти цветочки. Розовые такие, как розочки, пушистые, а еще ярко-красные, будто огоньки. Баба наша брала их у бабы Кати, и не раз, но они у нас почему-то не приживались.
– А после ее смерти их, наверное, кто-то забрал?
– Да я уж и не знаю. Она ведь давно умерла. Дочек жизнь по миру раскидала. Я помню внучку их, Оксану, примерно твоих лет, может быть, и ты ее помнишь. Она летом на каникулы все ездила сюда, но после смерти бабушки… Вряд ли кто-то по являлся здесь с тех пор. Надо, кстати, не забыть заглянуть к ней на могилку на Радуницу. Все-таки она соседкой нашей была. Баба Соня не забывала наведываться к ней, когда была жива. Умирает деревня, умирает… – с печалью произнесла Елена Викторовна.
– Здесь же даже на дачи дома не хотят покупать.
– Чужие люди не могут оценить всю прелесть этих мест. Для этого нужно родиться и вырасти здесь, ну или хотя бы корнями быть привязанным к этой земле. Так что в этом нет ничего удивительного, – отозвалась девушка.
– Златка начинает говорить как настоящая писательница! – скептически заметила Анька. Ну разве могла она смолчать?
– Я филфак окончила, к твоему сведению! – напомнила ей девушка, правда, без особого раздражения.
– Вот выйдем мы с тобой, Люда, на пенсию – тоже приедем сюда жить! – сказала Лена Викторовна. – Оставлю я своего алкаша, пусть упьется совсем, и переберусь сюда, Златуля моя правду говорит: здесь же и дышится, и чувствуется по-другому!
Как будто в подтверждение этих слов алкаш ее, папа Златы, Юрий Полянский, громко и протяжно захрапел. Женщины засмеялись.
– Нет, моя мама вряд ли поедет сюда жить, даже когда выйдет на пенсию! – со всей уверенностью заявила Анька.
– Я не смогу здесь жить постоянно, Анька права. Наверное, я слишком привязалась к городу. Горновка ведь уже не та деревня нашей молодости, а эта полная тишина и безлюдность не для меня. Если честно, порой мне кажется, что я оглохла. Так на уши давит эта тишина вокруг! – согласилась с дочкой тетя Люда.
– Ой, а я здесь просто душой отдыхаю. И Златка вон тоже… Папа наш, конечно, против того, чтобы она здесь оставалась. Но с папой мы всегда умели разговаривать, правда, дочка?
Злата лишь улыбнулась в ответ.
– Мам, а вы с папой здесь познакомились? Он ведь не отсюда, насколько я знаю? – спросила дочка Полянская, направляя мысли и воспоминания Елены Викторовны в нужное для нее направление.
– Да, он не местный, но познакомились мы действительно здесь. У нас ведь за Горновкой вышки были, нефть там качали, ну и он, значит, работал у нефтяников. А в деревню гулять ходил. У нас ведь девок много было, а вот парней наоборот, ну как в песне «… восемь девок, один я…». Ну и стали мы встречаться. Повстречались немного и решили пожениться. Заявление подали, день назначили, платье сшили…
– «И платье сшилось белое, когда цвели сады…» – пропела тихонько Злата.
– Да, все так, но он меня не бросил, как видишь. Ну, или почти не бросил. На свадьбу он явился только к вечеру. Мы его целый день прождали. На роспись надо было в сельсовет за десять километров ехать, а его все нет. Приехал, когда уже почти стемнело, и в машине с будкой поехали расписываться. Приехали, а сельсовет, конечно же, закрыт. Пришлось за секретарем ехать. Ой, как вспомню, сколько нервов мне все это стоило! Сколько позора я тогда натерпелась! И знала же: при таком на чале не будет мне счастья в семье…
– Лен, перестань! У меня, как ты помнишь, свадьба удалась на славу, а толку от этого? Дрыхнет вон пьяный с твоим! Да и какой смысл сейчас оглядываться назад? Жили мы не хуже других, вон и детей вырастили, и образование им дали. Правда, баба наша могла бы еще пожить… Ей ведь тоже было не сладко с нашим бацькам. Пил, гулял, гонял с ружьем… А помнишь, Лен, как мы перепугались, когда он напился и собрался в лес, чтобы застрелиться?
– Да, маме б еще пожить, внукам порадоваться, правнуков дождаться! – тяжело вздохнула мама Златы.
На секунду за столом воцарилось молчание.
– Мам, а расскажи, как вы в школу ходили! – нарушила молчание Аня.
– Ну уж точно не так, как вы! Школа начальная у нас была там, где сейчас дача Ольги Тимофеевны, где потом, когда ее закрыли, магазин был. А с пятого класса нам через бугор приходилось туда и обратно ходить по восемь километров. Дождь ли, слякоть ли – вперед! Местные уже давно в босоножках в школу ходят, май на дворе, а мы в резиновых сапогах. Это сейчас за бугром мелиорация и все такое, а раньше болота были кругом. Мы во вторую смену учились, и в школу нам к двум надо было, так мы заранее выходили, стелили настилы из веток, палки ставили, чтобы, когда будем обратно возвращаться, не заблудиться. А возвращались в темноте. Хоть и толпой шли, а все равно страшно. А зимой и вовсе жили в интернате. А там в окнах форточки большие были, так мы через них вылезали да в клуб на дискотеку и в кино бегали. А в восьмом классе и вовсе снимали комнату у одних людей, в Глыбове. Как раз возле школы. У них там пристройка была и восемь коек, вот мы и жили там. А они такие строгие были, гулять нас не пускали. Хлопцы в окошко стучатся, а хозяин грозит с ружьем выйти. А когда их дома не было, мы в подпол к ним заберемся, картошки наворуем, почистим, нажарим, наедимся от души. Нам, конечно, всегда с собой на неделю еды из дома давали, но почему-то всегда так хотелось жареной картошечки. А домой ездили только на выходные. То на автобусе, а то, бывало, покойный дед Масько сани такие большие подцепит к гусеничному трактору и за нами приедет, так и возвращаемся всей гурьбой в деревню. Как же мы тогда местным завидовали и мечтали жить хотя бы в Глыбове! А потом после восьмого класса пошли в город учиться, а дальше так уж получилось, что и квартиры там получили, и жить там остались, и городскими стали…
– Ага, а помнишь, Люд, Тамусю, которая к бабе Маше приезжала? Помнишь, как мы с ней дружили? Ты помнишь, Злата, бабу Машу?
– Ну да! Она в начале деревни жила, напротив бабы Дуни, кажется, они родственницами были, бабушка рассказывала, они между собой никогда не ладили! – Да я уж и не помню, что они там между собой не могли по делить. Так вот у бабы Маши и бабы Дуни была еще сестра Таня, которая жила в Лиде, а с ней жили ее дочка Тамара и зять, который занимал в Лиде какую-то высокопоставленную должность. И была у них дочка тоже Тамара, в честь матери названная, которую они называли Тамуся. Она была почти нашего возраста и каждое лето гостила в деревне. И всегда при возила с собой диафильмы. Вечерами она вешала на забор белую простыню, и мы смотрели их. Как сейчас помню, они со сказками были, медленно шли кадрами, с беззвучными титрами. А мы были от этого в полном восторге. Телевизоров тогда еще в деревне не было, и во дворе у бабы Маши вечерами собиралась, кажется, вся детвора с деревни. Мы вообще с Тамусей очень дружили: и гуляли, и за ягодами вместе ходили, и на копанке купались. И переписывались, когда она снова уезжала к себе в Лиду…
– А сейчас в доме покойной бабы Маши живет баба Валя. Мы ведь ее видели сегодня? – закончила за маму Злата.
– Да, ее. Пенсию она получает в Новозыбкове, куда ездит пару раз в год, почти всю отсылает Леночке, дочке Тамариной, своих детей у тетки Вали нет, погибли они. Да и муж умер. Где-то далеко на Севере у нее есть квартира, где она и прописана, но там внук живет с семьей. Им она тоже отсылает деньги. Зимой она ютится в доме бабы Ариши, где собираются все бездомные и алкоголики из ближайшей округи, потому что дров ей выписать не на что, а весной переселяется к себе, копается в огороде, бродит по деревне… То к бабе Мане зайдет, то к Тимофеевне, то к Кирилловне, своей ближайшей соседке, то к Руденкам, только те ведь за просто так ничего не дадут, и к нам придет…
– Ладно, девки, давайте уже убираться со стола да спать ложиться. Поздно уже, – сказала тетя Люда, поднимаясь со стула и начиная собирать чашки на старенький поднос.
Дом покойной бабушки Сони был большим и просторным, и места в нем всегда было достаточно. Пьяных мужчин так и оставили спать в маленькой спаленке. Обе женщины собирались разместиться на диване в зале, а девушки отправились в спальню побольше, примыкающую к залу, которая еще совсем недавно служила их покойной бабушке. Здесь у окна стояла полуторная деревянная кровать с горкой подушек под кружевной накидушкой, напротив – большой блестящий трехстворчатый шкаф, рядом стул. На стене висел старый узорчатый ковер, на полу лежал вытертый палас. Шторы с выцветшим цветочным рисунком на окне, недавно поклеенные розовые обои. Все в комнате было по-деревенски просто, без роскоши и излишеств, и вместе с тем здесь было по-особенному уютно, комфортно и мило. Войдя в комнату, девчонки сразу включили свет.
Анька, привстав на цыпочки, стала старательно задвигать шторы на дверях, которые отделяли спальню от зала, а Злата забралась на кровать, чтобы задвинуть шторы на окнах. И не смогла удержаться от соблазна выглянуть в окно. Отодвинув тюль, она прижалась носом к стеклу и не увидела в темноте ничего, только на мгновение, в полоске света, падающего на асфальт, возникла фигура парня, того самого, которого они с Анькой уже встречали сегодня.
Он обернулся и, конечно, не смог не заметить ее в проеме окна и улыбнулся. А Злата, чувствуя себя весьма глупо, не смогла не улыбнуться в ответ. Она почти сразу отодвинулась от окна и задернула шторы.
Улыбка все еще продолжала блуждать на губах, когда она слезла с кровати и обернулась к Ане.
– Ты чего? – спросила ее двоюродная сестрица.
– Да так… – неопределенно махнула рукой Полянская и, не обращая внимания на Аньку, стала стаскивать с волос резинку. Волосы у Златы были длинные, прямые и блестящие, цвета спелого колоса. Никакой челки она с роду не носила, даже в детстве, зачесывала волосы назад и оставляла открытым высокий лоб. У нее были огромные, как блюдца, глаза, ярко-голубого цвета, под опушкой темных ресниц, брови полудугой, небольшой, аккуратно вылепленный носик с едва заметной россыпью веснушек и красиво очерченные губы, яркие, сочные, как вишни. Злата Полянская была красива, красива той простой, настоящей, славянской красотой, без изяществ, изысканности или утонченности, коей так славится наша раса.
Анька с некоторым подозрением посмотрела на нее, но настаивать не стала. Вместо этого подошла к шкафу, отворила створку и стала искать пижаму. Кровать пришлось расстилать Злате, впрочем, она привыкла к подобным выходкам родственницы. Пока Анька переодевалась, девушка приготовила постель, а потом быстренько и сама переоделась в кружевную ночную сорочку из тончайшего батиста.
– Красиво, – не могла не заметить Аня. – Но мне кажется, в ночных рубашках не совсем удобно спать! Вечно они задираются едва ли не до горла.
– Мне нормально. Я не люблю пижамы, особенно со штанишками, – осадила ее Полянская и, нырнув под одеяло, пододвинулась к стенке. – Анька, я надеюсь, ты не храпишь?
– Златка, сейчас ты у меня получишь!
С самого детства они не могли обойтись без колкостей в общении друг с другом, да что там без колкостей, в детстве они и подраться могли. И сейчас, став взрослыми, избавиться от старых привычек не спешили. Злата засмеялась и отвернулась, а Аня погасила свет и тоже легла. Какое-то время они еще хихикали и шептались и слышали, что маменьки тоже не спят за стеной, негромко о чем-то переговариваются, тяжело вздыхают, ворочаясь с боку на бок так, что диван под ними жалобно поскрипывает, а потом и не заметили, как уснули. А проснулась Злата среди ночи от элементарного желания сходить в туалет. Вот так и знала: чай на ночь, да еще в таком количестве, это лишнее. Теперь вот придется выходить на улицу, туалета в доме нет. Осторожно перебравшись через безмятежно похрапывающую Аньку, Полянская сунула ноги в комнатные тапочки, набросила на плечи пуховый платок покойной бабушки и, стараясь производить как можно меньше шума, двинулась на ощупь к выходу. Свет в доме зажигать не стала, включила только в коридоре. Поежившись от ночной прохлады, девушка прошлепала по двору к калитке и вышла на огород, где был туалет. Ночь была светлой и тихой. Неяркий свет далеких звезд рассеивал темноту, а в дубраве, за огородами, заливался трелью соловей. Злата, сделав свои дела, не торопилась уходить, сидела, подперев рукой щеку, и слушала…
Но внезапно тишину прорезал приглушенный рокот работающего трактора. И он все приближался…
Девушка вышла из туалета и огляделась, не понимая, откуда доносится звук. Сначала она почему-то решила, что трактор едет по дороге, но оказалось, это не так. Трактор с прицепом и выключенными фарами двигался по старой, заросшей и сто раз перепаханной дороге, разделяющей деревенские огороды и колхозные поля. Происходящее показалось Злате странным и подозрительным. Немного постояв на огороде, она проводила взглядом трактор, а потом пошла во двор, и вместо того, чтобы пойти домой и спокойно улечься спать, вышла на улицу. Она не собиралась во что-то вмешиваться, просто хотела посмотреть, что происходит. Потом она не раз будет проклинать собственное любопытство, а пока в тех же тапочках, батистовой сорочке и пуховом платке, накинутом на плечи, она неторопливо шла по дорожке, вдоль пустых домов и пустырей, ориентируясь на звук. И вскоре оказалась в самом начале деревни, и сразу все стало понятным. Ну, или почти понятным.
У деревни, на краю проселочной дороги, убегающей в лес, лежали огромные скирды дров. Дубы, ольха, осина и береза. Их заготавливало и вывозило из леса лесохозяйство, чтобы по том было удобнее увозить. А сейчас кто-то под покровом ночи грузил их в трактор, вернее, воровал. И к лесхозу это вряд ли имело отношение. Сколько могла стоить древесина, Полянская приблизительно знала, как знала и то, что за подобную кражу светит срок, и не малый. Происходящее было рискованным и опасным мероприятием. И решиться на такое могли только из-за приличных денег. Пригнувшись, девушка подобралась так близко, как вообще это было возможно, и теперь прижималась к старым жердкам, которыми был обнесен приусадебный участок бабы Нины. С него начиналась левая сторона улицы. Раньше здесь стоял дом старых Сераков, но он сгорел еще до Златиного рождения. С тех самых пор баба Нина и сажала здесь огород. Земля тут была хорошая, черноземная, место низинное…
Сквозь сухостой бурьяна Злата отчетливо различала человеческие фигуры, слышала их негромкие отрывистые фразы, которыми они час от часу обменивались и, кажется, даже чувствовала их запах. Девушка определенно никого из них не знала, да и откуда? Она и в Горновке-то немногих знала, особенно сейчас. Полянская кусала губы, чувствуя собственную беспомощность. Мало того, что леса вокруг деревни, которым было больше ста лет, вы резали и вывозили акр за акром, так теперь еще и воровали. Увлекшись происходящим, Злата перестала замечать что-либо вокруг. Поэтому когда рядом неожиданно зашуршала сухая трава, она испуганно дернулась и больно ударилась локтем о жердку. Кто-то невидимый раздраженно запыхтел рядом, девушка сделала шаг назад, и в голую пятку со всего маху впились десятки острых иголок. Она закричала так…
И успела увидеть, как головы мужчин, как по команде, повернулись в ее сторону. Продолжая пригибаться и понимая, как это бессмысленно, девушка, припадая на одну ногу, побежала к деревне. Оказавшись на дорожке, прибавила скорости и обернулась только тогда, когда и дача (бывший дом покойной бабы Дуни), и дом бабы Нины остались позади. Темный силуэт показался на дорожке. Ее преследуют! Прикусив губу, чтобы не закричать, понимая, что бежать до мой по дорожке подобно самоубийству, девушка свернула за угол и понеслась напрямую— сквозь заросшие бурьяном огороды, пустырь и заросли акации…
Тапочки соскользнули с ног, но она даже не подумала останавливаться, чтобы их подобрать. Она почти не чувствовала, как больно впиваются в ступни сломанные сухие бадылья прошлогодней травы. Ведь это было сущим пустяком по сравнению с тем, что могло случиться, если ее все-таки догонят. Оглядываться она не решалась. А родной огород был так близко… Но добежать до него не удалось… Внезапно зацепившись за ржавую проволоку, которой когда-то был огорожен соседский участок, она взмахнула руками и плашмя рухнула в траву…
Глава 2
Злата глухо застонала, чувствуя жгучую боль в ноге, и попыталась подняться. До дома оставалось совсем чуть-чуть, и, возможно, преследователь потерял ее из виду, отстал… Но стоило лишь подумать о нем, как она услышала быстрые, стремительно приближающиеся шаги, сбившееся тяжелое дыхание… Полянская резко обернулась и увидела темную тень, склоняющуюся над ней. Она хотела было закричать, но не смогла. Резко отшатнувшись, девушка потеряла равновесие, упала на землю и ударилась затылком о камень. И тут же лишилась чувств…
Было холодно. Жутко холодно. Злата корчилась на чем-то жест ком, царапающем кожу, пыталась свернуться калачиком, натянуть на колени коротенькую сорочку и обхватить руками обнаженные плечи. И при каждом ее движении тишину нарушал противный скрип ржавых пружин.
Потом что-то легкое и пушистое накрыло ее.
«Бабушкин платок!» – будто ударило в сознание. И все случившееся встало перед ней с отчетливой ясностью. Злата Полянская резко вскочила и села, вцепившись обеими руками в платок, и стала испуганно озираться по сторонам.
Она сидела на старой железной кровати, в одной из заброшенных хат. Здесь было холодно, пахло пылью и сыростью. Не зашторенные окна зияли светлеющими проемами весенней ночи. И стояла гробовая тишина.
Абсолютно ничего не понимая, с громко бьющимся сердцем, девушка пододвинулась к краю кровати и уже собралась слезть, но внезапно скрипнула половица и от стены отделилась тень…
Забыв о раненой ноге, Полянская соскочила на пол и метнулась в сторону, не разбирая дороги, не зная, в каком направлении выход, одержимая единственным желанием – бежать! Бежать без оглядки, куда глаза глядят, только бы подальше отсюда!
Но он оказался проворнее. Поймав за руку, притянул Злату к себе. Слабо вскрикнув, Полянская уткнулась лицом в мягкую ткань свитера, вдохнула терпкий аромат мужского парфюма и почувствовала сквозь тонкую ткань батиста тепло его ладоней, сомкнувшихся у нее на талии. Ее била дрожь, глухие удары сердца отдавались где-то в ушах, а горло сдавили слезы, готовые вот-вот хлынуть из глаз.
– Я никому не скажу… – едва смогла прошептать девушка, предприняв слабую попытку высвободиться из его рук.
Но ответа не последовало. И руки, удерживающие ее, не ослабили хватку, наоборот, прижали еще теснее. Девушка почувствовала, как его губы коснулись ее спутанных волос…
– Пожалуйста, не надо…
Слезы все же покатились по щекам. Она отвернула голову, безуспешно пытаясь противиться тому, что неминуемо последует и чего не избежать. Она, конечно, может попробовать, но…
Она может кричать, просить, звать на помощь, но кто ее услышит? Кто отважится спасти? В деревне ведь одни старики! Она могла сопротивляться до последнего, но умирать вот так глупо не хотелось. Да и поверить в то, что он, возможно, убьет ее, она не могла! Это не укладывалось в голове! Это все походило на сон… Плохой сон…
А между тем его сухие и горячие губы коснулись ее виска, потом ушка, потом щеки, а руки опустились ниже и легли на ягодицы. Он прижал девушку к себе, и она, несмотря на страх, слезы и истерику, которая тугим комом подступала к горлу, почувствовала, как он возбужден. Коротенькая сорочка задралась, маленькие трусики почти не скрывали обнаженного тела, и Злата Полянская ощущала грубоватые горячие руки, ласкающие ее.
Под ладонями, которыми она продолжала упорно упираться, не теряя надежды все же вырваться, девушка чувствовала, как гулко бьется его сердце и учащенное дыхание обжигает ей кожу. То, что он собирался сделать с ней, было очевидным, и она даже не знала, что хуже – быть изнасилованной каким-то мужиком или уж лучше сразу убитой…
Его руки поползли вверх, забравшись под ночную сорочку, ласкали спину, подбираясь к груди, которую девушка тщетно пыталась закрыть руками. Но он с легкостью поборол ее сопротивления. Ладони сжали ее полные груди, а большие пальцы стали нежно массировать соски. Злату вдруг словно током ударило. Колени подогнулись, и, чтобы не упасть, ей пришлось вцепиться пальцами в его свитер. Мужчина потерся щекой об ее висок, щекоча кожу щетиной, а потом, чуть наклонив голову, легко коснулся ее губ легким, дразнящим поцелуем, оставляя на них слабый вкус ягодной карамельки… Полянская уже не отворачивалась, позволяя ему и эти нежные и короткие поцелуи, и сладкую игру с ее нижней губой, которую он покусывал и ласкал губами. Она чувствовала, как от его ласк у нее голова идет кругом, а желание сладкой истомой пульсирует внизу живота. Злата обхватила руками его шею и прижалась теснее…
Господи! Что же она делает? Она ведь его совсем не знает, но желание, вспыхнувшее в ней, сметало все здравые доводы! Никогда раньше с ней не случалось подобного. Никогда раньше она не испытывала такой всепоглощающей страсти к совершенно незнакомому мужчине. А впрочем, и к знакомому тоже не испытывала… Ей бы бежать следовало от него, а она таяла в его руках. Его поцелуи стали другими. Он целовал ее страстно, глубоко, почти грубо… А она отвечала ему. То, как он поднял ее на руки и перенес на кровать, как-то прошло мимо, по-крайней мере, потом она не могла этого вспомнить. Его губы не отрывались от нее, и только в них для девушки сейчас сосредоточилась вся вселенная. Мужчина положил Злату поперек кровати, на мгновение оторвавшись от ее губ. Звякнула пряжка ремня. Он склонился над ней, снова целуя, а руки забрались ей под трусики и проворно освободили ее от нижнего белья. Он вошел в нее резко, почти грубо…
Полянская слабо вскрикнула и, вцепившись в его свитер, из последних сил прижала его к себе. Каждый его толчок, медленный и глубокий, все больше распалял огонь страсти и наслаждения, охвативший каждую клеточку тела. Ей хотелось выгибаться ему навстречу, ловя его движения, хотелось кричать от удовольствия, но вместо этого она кусала губы, впивалась ногтями в его плечи, и голова ее, как в агонии, металась по жесткому тюфяку. Темп его движений ускорился. Со сжатых губ сорвались приглушенные стоны, а локти, на которых он еще пытался удержаться, подогнулись. Мужчина обхватил ладонями ее голову и уткнулся лицом в ложбинку меж шеей и ключицей. На какой-то миг Злата, кажется, лишилась чувств, а пришла в себя лишь тогда, когда почувствовала, как он размыкает объятия и отстраняется от нее. Щелкнула пряжка ремня. Полянская приподнялась. Наверное, нужно было что-то сказать, спросить, удержать, но слова не шли с языка. За все время он не произнес ни слова. И она не была уверена, что сейчас, после случившегося, он захочет заговорить с ней.
Пошарив по полу, он положил что-то на кровать и пододвинул к ней. Машинально протянув руку, она нащупала свои комнатные тапочки, а с ними и нижнее белье. Пуховый платок валялся тут же на кровати. Скрипнули половицы, в светлеющем проеме окна мелькнул темный силуэт. Злата Полянская поняла: он уходит. Только что он сжимал ее в объятиях, даря неведомое ранее наслаждение, а теперь уходил вот так! Конечно, они никогда не встретятся, а если и встретятся, она все равно не узнает его! Она не знает его имени и не представляет, как он выглядит. Медленно соскользнув с кровати, девушка натянула трусики, одернула сорочку, сунула ноги в комнатные тапочки и потянулась за платком, чувствуя, что ее начинает трясти. На дрожащих ногах она двинулась туда, где минутой ранее растаял его силуэт. Низкая дверь в темных сенцах была не запертой, толкнув ее, Злата оказалась на улице и, вдохнув полной грудью свежий весенний воздух, набросила на плечи платок и закуталась в него. Цепляясь за бадылья и пожухлую прошлогоднюю траву, девушка направилась к калитке, и с каждым шагом сомнений относительно заброшенного дома, где все и произошло, становилось меньше.
Это был дом покойной бабы Кати, их соседки. Оказывается, все происходило рядом с их домом, и, может быть, если бы девушка закричала, ее бы услышали и ничего такого не случилось бы. Теперь ей почему-то казалось, что он все же не причинил бы ей вреда, а то, что произошло…
Что ж, в конце концов, она ведь этого тоже захотела… Потом…
Полянская прошла по дорожке и тихонько проскользнула к себе во двор. А на востоке, над лесом, у них за огородами, начинало медленно светлеть небо. Злата вошла в дом и, прислушиваясь к тишине, прошмыгнула на кухню. Ей необходимо было хоть немного привести себя в порядок. Иначе родственники ни за что не поверили бы, что она просто спала себе всю ночь, а проснулась с грязными ногами, трухой в волосах, припухшими губами и безумными глазами, а в том, что они у нее именно такие, она не сомневалась. Кое-как обмыв ноги и собрав волосы в косу, Злата на цыпочках прокралась в столовую, где вчера они пили чай.
Боясь разбудить Аньку или маму, она не стала заходить в зал, вместо этого зашла в комнатку, куда уложили мужчин, и позаимствовала у них постельные принадлежности. Устроившись на стареньком диване, она закуталась в одеяло и закрыла глаза, приказав себе спать и не думать. Но не думать не получалось. Стоило лишь закрыть глаза – и произошедшее вставало перед ней с отчетливой ясностью. И запоздалая реакция – соленые слезы закапали из глаз и горячими ручейками покатились по щекам.
Она плакала, потрясенная до глубины души случившимся, и не заметила, как так вот в слезах и уснула.
А проснулась, когда солнце заливало комнату ярким прозрачным светом, а мама накрывала стол к завтраку.
– О, Златуль! Проснулась! А ты чего здесь спишь? Ты ж легла с Анькой в спальне? Вы что там кровать не поделили? – спросила мама, заметив, что она открыла глаза.
– Да Анька, знаешь, как храпит… – сказала она чуть охрипшим голосом и потянулась в постели.
– Златка, не ври!!! – донесся до нее вопль родственницы из глубины дома.
Девушка лишь улыбнулась в ответ.
– Ну, вставай уже! Завтрак почти готов. На кухне тетя Люда воды нагрела, пойди умойся и приведи себя в порядок!
– А папенька где?
– Пошел с дядь Колей рыбачить!
– В самом деле, рыбачить? И куда? – удивилась девушка.
– Да к нам за огороды, на копанку, и кажется мне, Колька бутылочку прихватил! Лучше б воды с колодца натаскал, скотина! Надо ж все перестирать к Пасхе… Люд, глянь, там на кухне в нижнем шкафчике банка с самогонкой стоит, они ее случайно не ополовинили? Уж очень они на эту рыбалку с утра пораньше рвались!
– А разве в копанке за огородами рыба водится? – спросила Злата, отбрасывая в сторону одеяло и вставая с дивана.
– Водилась лет десять назад. Они проверить пошли! – с мрачным сарказмом ответила Лена Викторовна.
Оказавшись на ногах, Полянская невольно поморщилась. Нога болела, на затылке – огромная шишка, которая при малейшем движении отдавалась тупой болью в голове, да и вообще все тело ломило и ныло так, как будто ее переехал трактор. Злата отправилась в спальню. Анька там как раз возилась с волосами.
– Ты чего удрала? – спросила она Полянскую.
– Да тесно как-то стало! – соврала девушка, отворачиваясь к шкафу.
– Да нормально было. Прошлой ночью спали же…
Злата не сочла нужным объясняться и оправдываться, просто сделала вид, что сосредоточенно изучает содержимое своего гардероба. Правда, на самом деле ей на это было наплевать. Она наугад вытащила синие вытертые на коленях джинсы и полосатую кофточку с капюшоном. Стащив через голову батистовую сорочку, она на мгновение сжала ее в руках. Тонкий материал источал запах мужского парфюма…
Полянская бросила сорочку на пол и стала поспешно одеваться. После вчерашних приключений не помешала бы горячая ванна, ну или на крайний случай душ, но ни того, ни другого в доме покойной бабушки Сонине было.
И водопровода не было, только колодец рядом с домом да старая банька на огороде… Анька ушла, и это позволило девушке со всей тщательностью расчесать длинные волосы, вычесав из них труху. Она собрала волосы в пучок на макушке и скрутила их резинкой. Когда Злата умылась и почистила зубы, они сели, наконец, завтракать, так и не дождавшись мужчин.
– Может, они там уже копанку решили на глубину проверить? – высказала предположение тетя Люда, разливая чай. – И самогонку, кажется, точно отлили. Не может быть, чтобы они на сухую пошли! После вчерашнего мой Колька тут бы за сердце хватался и на коленки падал, умоляя дать ему пять капель на похмелье!
– И мой Юрка не пошел бы, не опохмелившись! А то ведь нашли в кладовке старые дедовы снасти и прямо вот загорелись! Златуля, ты бы сходила к сажалке, глянула, как там наш папаня!
– Сейчас чай допью и схожу! Мам, ну а чем мы сегодня заниматься будем?
– Ой, работы у нас хоть отбавляй! Но сперва, до Пасхи, надо дом привести в порядок да вокруг повыгребать. И огород посадить, и на кладбище сходить, там тоже после зимы неизвестно что творится.
– Я сейчас схожу на копанку, а потом мы с Анькой будем выгребать, да и на кладбище мы тоже можем сами сходить, за день уберемся, – предложила девушка.
Анька недовольно поморщилась. Такая перспектива ее не устраивала. Ей совершенно не хотелось работать. Сейчас после завтрака погулять бы по окрестностям, погода-то какая чудная с утра, а потом примоститься где-нибудь в уголке с ноутбуком и просто отдыхать до обеда.
Доев творог со сметаной и корицей, Злата отодвинула тарелку и встала из-за стола. Она, конечно, тоже приехала сюда не затем, чтобы заниматься хозяйством и контролировать папеньку, который, что называется, дорвался. Но ее не напрягало это, наоборот, приятно было что-то делать вместе со всеми, копаться в земле, приучая себя к деревенскому быту. К тому же, ко всему прочему, Злата собиралась просто наслаждаться деревенской жизнью и природой, общаться с людьми, слушать и делать для себя кое-какие заметки. А уж потом, когда уедут все родственники и она сможет собраться с мыслями и сосредоточиться, оставшись одна, вот тогда-то она и засядет за роман. С собой из города она привезла ноутбук, который сейчас, правда, не выпускала из рук двоюродная сестрица. В маленьком коридорчике, рядом с кухней, девушка обула кеды и вышла на улицу. Солнце ослепляло, теплый ветерок обдувал лицо, а мир вокруг сверкал самыми нежными, самыми свежими красками. Кажется, травка за ночь стала еще зеленее, а почки на кустах смородины уже раскрыли листочки. Береза у дома как будто накрылась тонкой газовой вуалью серо-зеленого цвета. Веселый щебет птиц нарушал тишину, а небо было таким высоким, чистым и голубым, каким оно бывает только весной.
Засунув руки в задние карманы джинсов, Злата, шагая по вспаханному огороду, то и дело поднимала к небу лицо и чувствовала, как душу наполняют радость и счастье просто от того, что этот мир так прекрасен, а она способна эту красоту замечать, принимать и чувствовать.
Двух мужчин у копанки, где еще дед Витя когда-то собирался разводить карпа, Полянская приметила сразу. Они сидели под вербой и то ли действительно увлеченно удили рыбу, то ли им уже было не до нее. Правда, присутствие третьего обнадеживало. Злата подошла ближе, и парень, тот самый, третий, заметив ее раньше папеньки и дядьки, обернулся. Злата не знала его, но вспомнила сразу.
Кажется, это он вчера прогуливался в сумерках по деревне. И сейчас, наблюдая за ее приближением, он улыбнулся так, как улыбнулся вчера, увидев ее в светящемся окне. А Злата не смогла не улыбнуться в ответ.
Просто улыбка у него была такая открытая, искренняя и располагающая, что не ответить на нее казалось невозможным.
– Здравствуйте! – сказала девушка. – Папуль, я не помешаю? – обратилась девушка к отцу, пытаясь заглянуть ему через плечо.
– А, дочка! – обернулся мужчина. – Нет, не помешаешь! – махнул он рукой.
– Клюет?
– Клюет!!! – со всей серьезностью заверил ее дядя Коля.
– Так вы много уже наловили? – спросила она, поверив его серьезности, а потом бросила мимолетный взгляд в сторону парня и, увидев, как он поспешно отворачивается, пряча улыбку, все поняла.
– Так, ясно, – пробормотала девушка. – Дядь Коля, так уха сегодня будет? – Златуль, так ты понимаешь, дедовы снасти уже сгнили давно и крючки ни к черту! Только клевать начнет, мы с твоим папашей давай вытягивать, а она – бац! – и сорвалась, зараза! Не рыбалка, а одно расстройство!
– А ты, дочка, чего пришла? Мама прислала? – несколько настороженно спросил Полянский.
– Ага! Проверить, не пошел ли ты ко дну! Заодно к завтраку позвать, и лучше вам не дожидаться, пока мама с теть Людой заявятся сюда! Кстати, а это уже я вам как любящая дочка и племянница сообщаю: они ваш замысел разгадали, самогонку в банке проверили, ее там не хватает малость! – Златуль! – возмутился папа с невинным лицом. – Да мы здесь ни причем! Когда ж мы успели?! Мы ж вообще завязали с Коляном! Вот сейчас уже идем завтракать и за работу! Будем огород копать! Вот так!
– Папуль, ну, я тебе, конечно, верю, только боюсь, что мама и тетя Люда настроены не столь оптимистично! Так что ты уж готовься!
– Ой, жизнь моя… – протянул дядя Коля. – Юрик, а дочка у тебя золото! Моя б Анька тут, знаешь, как верещала бы уже? Вся деревня слышала бы!
Полянский хмыкнул.
– Так ее ведь не зря Златой зовут! Кстати, это я ее так назвал! – гордо сообщил он.
– Не зря! Златуль, а мы тебе вот, кстати, жениха нашли! – опомнился дядя Коля, поднимаясь на ноги.
Его шатнуло в сторону, но Злата сделала вид, будто не заметила этого.
– Так я замуж вроде не собираюсь! – Правильно, доча! Рано замуж, но он такой хороший хлопец и в рыбалке разбирается!
– Только в рыбалке? – с широкой улыбкой обернулась девушка к парню— симпатичному высокому блондину с голубыми глазами.
– Исключительно в рыбалке! – стараясь быть серьезным, заверил молодой человек, но улыбка все равно не уходила, затаившись в уголках его губ.
– Алексей Блотский.
– Злата Полянская.
Леша протянул руку, и девушка подала свою.
– Приятно познакомиться! – сказал он, пожав ее ладонь, и почти сразу отпустил.
– Взаимно! – улыбнулась в ответ девушка.
– Погода чудесная. В доме просто грех сидеть. Я с самого утра гуляю по окрестностям, вот и наткнулся на ваших родственников. Веселые товарищи!
– О, да! Веселятся третий день, как видишь! Только сего дня им это даром не пройдет! Ты не местный, Леша? Я тебя в Горновке раньше не встречала. Ничего, если я на «ты»?
– Нет, все в порядке! Я действительно не местный, моя бабушка, Ольга Тимофеевна, с дедом пару лет назад купили здесь дачу. Но я редко к ним наведывался и каждый раз ненадолго.
– А я немного знаю твою бабушку! Она и баба Маня, ваша соседка, были подругами моей бабушки! Теперь уж, я думаю, мы сможем с ней познакомиться поближе…
– Почему?
– Я собираюсь задержаться в Горновке.
Парень приподнял брови, внимательно глядя на нее, но в этом его движении не было вопроса, скорее, ожидание продолжения.
– Вернее, я даже хочу пожить здесь. И если понравится, останусь!
– Здесь действительно очень красиво. Но даже не в этом дело, не так ли? Здесь и живется, и дышится как-то по-особенному и действительность воспринимается, как будто через стекло. Исчезает негатив, – только и сказал он.
– А я думала, ты скажешь, я сошла с ума! – засмеялась девушка.
– Почему? – удивленно спросил он.
– Именно так считает моя двоюродная сестра, и не только она! Все мои однокурсники, наверное, все еще пребывают в состоянии легкого шока от моего выбора! Сельская школа в качестве места работы и глухая деревня в качестве места проживания!
– Романтика! – улыбнулся Леша.
– Правда?
– Конечно!
– Ладно, Лешка, я пойду, у меня на сегодня еще куча дел. Но я думаю, мы еще встретимся, и я могла бы показать тебе окрестности! Я здесь все-все знаю! – сказала девушка.
– Я пока не уезжаю, так что мы могли бы встретиться завтра здесь же, на рассвете, понаблюдать, как восходит солнце, и погулять. Если это, конечно, не рано для тебя?
– Что ты! Ни капельки! Я буду здесь завтра на рассвете, – легко согласилась девушка. Леша протянул ей руку ладонью вверх, и девушка на прощание легко ударила по ней своей ладошкой и, рассмеявшись, побежала по огороду догонять папу и дядю Колю. А Леша Блотский так и остался стоять, глядя ей вслед.
«Какая необычная девушка! Веселая, яркая, живая, искрометная! А как она смеется! От широкой улыбки как будто сияние исходит, а огромные глаза, как небо, так и брызжут светом, смехом, солнцем!»
Парень улыбнулся и, засунув руки в карманы джинсов, двинулся дальше. Мама и тетя Люда, конечно, вставили своим мужчинам как следует, потом накормили завтраком, чтобы задобрить, налили по сто грамм и, всучив лопаты, определили на день фронт работы.
А Злата с Анькой взяли грабли и мётлы и отправились на улицу. Там подгребали до самого обеда, а после отправились в сад. Здесь, от калитки, так сказать, парадного входа, к застекленной веранде с двойными входными дверями, вела зацементированная дорожка, вдоль которой росли нарциссы и тюльпаны. А дальше был сад. Раскидистые старые фруктовые деревья росли в хаотичном порядке, а между ними буйствовали кусты черной и красной смородины, крыжовника, а ближе к огороду бабы Мулихи – и малинника. Посреди сада когда-то дед соорудил железную конструкцию в виде беседки, которую оплетал виноград, а внутри нее стояли старый стол и деревянные лавки. Когда-то покойный дед Витя любил здесь, укрывшись от бабушки, накачиваться водкой и нередко прямо на лавочке и засыпал. Злата тоже любила сидеть здесь жаркими летними днями, укрывшись в тени и прохладе виноградника. Сочные, как будто солнечным светом налитые, гроздья свисали сверху и так и просились в руки. Потом, после смерти деда, Злата часто засиживалась здесь с бабушкой по вечерам и частенько к ним присоединялись подруги бабы Сони…
Вооружившись большими садовыми ножницами, Полянская принялась обрезать сухие виноградные лозы, представляя, как будет здесь сиживать с ноутбуком летом, работая над романом. Анька поковырялась немного в цветах и отправилась в дом, и до Златы скоро донеслись звуки работающего телевизора. Впрочем, девушка не особенно расстроилась по этому поводу, работала себе потихоньку, предаваясь собственным мыслям и мечтам. Иногда, правда, посматривала на бревенчатые стены соседнего дома – и сердце начинало учащенно биться в груди…
Вечером, после ужина, папа и дядя Коля вышли на улицу и, разместившись на лавочке, решили культурно отдохнуть. Разожгли костер, разложили на лавочке кое-что из еды, поставили бутылку самогонки, которую женщины выдали им в конце дня за плодотворный труд на огороде, затянулись сигареткой и, поддавшись волшебному очарованию апрельского вечера, пустились в воспоминания…
– Колян, а каким тебя ветром занесло в Горновку? – спросил Юрий Полянский. – Как это, каким? Тем же, что и тебя! Людку встретил!
– Э… нет! Меня как раз сюда на нефтяные вышки работать отправили! Эх, славное было время, правда, нефтяники тогда еще только становились самой высокооплачиваемой профессией и самой престижной… Мы тогда в общежитии жили, в том старом, что еще для торфзавода строили. Днем пашем, а вечером марафет наведем – и на деревню… Здесь же, в Горновке, девок много было, а хлопцев – дефицит. А тут мы приходим – парни городские, нефтяники…
– А тут хлопцы из Погулянки, – перебила его мама, выходя со двора с двумя рюмочками, а за ней и тетя Люда с двумя табуретками. Злата с Аней, которые сидели у костра и развлекались тем, что сжигали в огне сухие веточки, переглянувшись, заулыбались. – У них там была обратная ситуация: хлопцы были, а девок мало, вот они к нам и ходили. У нас даже пары были распределены, а тут какие-то нефтяники… Ох, они им тогда и дали! Бежали эти нефтяники до самого своего общежития без оглядки. И потом долго не появлялись в Горновке!
– И что? – спросила Злата. – Больше нефтяники в деревню не заглядывали? Мам, ты что, потом сама к папе на свидание бегала?
– Вот еще! Нужен он мне был! У меня роман с одним парнем был! Я Юрку в упор не замечала, а он на меня глаз положил, когда мы с подружками приходили на торфзавод. Там ведь раньше целое поселение было. Болота осушали и делали торф, люди работали и жили в бараках, и крестная наша с Людой там жили, и магазин большой у них был…
– Но я все равно отбил тебя у кавалера твоего! – гордо сообщил Юрий Полянский.
– Отбил! – не без некоторой горечи согласилась Лена Викторовна, но мужчина не пожелал ее услышать.
Как давно и многое, пропустив мимо ушей.
– Люд, я не понял, а че это вы за рюмки принесли? – вклинился в разговор Колян, которого уже несколько минут интересовало только это.
– Выпивать с вами будем! – заявила Людмила Викторовна.
– А что? Что-то я не вижу вашу выпивку? Не-е-е, так дело не пойдет! Вы со своим приходите! Это наше с Юриком, честно заработанное!
– Я тебе сейчас как дам со своим! – грозно сказала тетя Люда и сама налила себе и сестре по пятьдесят грамм. – Девчонки, может, и вы с нами понемножку?
– Нет! – поспешно отказалась Злата.
– Могли бы и выпить! – шикнула ей Анька.
– Я такое не пью!
Через секунду родственница снова толкнула ее в бок.
– Златка, смотри! Уж не тот ли это парень, что вчера по деревне гулял?
Злата вообще-то хотела ответить Аньке тем же, но, услышав про парня, передумала и стремительно поднялась на ноги.
– Лешка! – окликнула она Блотского, а это, конечно, был он. – Лешка, иди сюда. Присоединяйся к нам!
И обернулась к Ане. Та в полном обалдении переводила взгляд с парня на Злату и обратно.
– Рот закрой, а то еще искра влетит ненароком! – едва сдерживая смех, шепнула ей Злата.
Глава 3
А утром, еще до зари, Злата выбралась из постели, быстренько оделась, заплела волосы в косу и, плеснув в лицо холодной водички, выскользнула из дома, где после вчерашних посиделок все мирно спали.
Серебристый свет раннего утра разливался вокруг, а на восходе за лесом розовели облака. Деревня еще спала, и только птичий гомон нарушал царившую кругом тишину, да кукушка где-то в лесу отсчитывала кому-то года. После ночи на улице было прохладно, и Полянская не пожалела, что захватила с собой куртку. Она быстро шла через вспаханный огород, то и дело посматривая по сторонам. Лешу она заметила не сразу, только когда уже подошла к самой копанке. Он сидел на корточках у самой воды и что-то внимательно там рассматривал.
– Доброе утро! – поздоровалась с ним девушка. – Я уж думала, после вчерашних посиделок ты не придешь! Мои дома спят непробудным сном.
– Доброе утро. Мы же договорились встретиться. Я не мог не прийти, правда, спать хотелось жутко!
– Мне тоже! Так что после прогулки пойдем ко мне пить кофе, я приглашаю. Можем даже позавтракать вместе, надеюсь, к тому времени мои родственники встанут и приготовят что-нибудь поесть. А что это ты высматриваешь в воде?
– Знаешь, Злат, мне кажется, здесь, в копанке, кто-то все же водится. Может, здесь все-таки есть рыба? – с серьезным видом задал ей вопрос парень.
– Знаешь, кто здесь водится? Лягушки да апалоники! Пойдем! – небрежно махнув рукой, она позвала его за собой.
Легко вскочив на ноги, Леша поднялся наверх и пошел следом. Злата легко перебиралась с кочки на кочку, почти не замечая неровностей, пока они не выбрались на старую дорогу. Она, конечно, особой ровностью не отличалась, но, по крайней мере, по ней они могли идти рядом.
– Твоя бабушка не отругала тебя вчера за позднее возвращение? – спросила девушка.
– Нет, но она не спала, ждала меня. Волновалась.
– А в детстве ты разве не проводил лето в деревне?
– Нет. У меня все бабушки и дедушки жили в городе, моя Тимофеевна только несколько лет назад захотела домик в деревне. Вот они и переехали сюда с дедом. А я впервые так надолго приехал к ним в гости!
– Ах, Лешка! Ты многое потерял! – с веселой улыбкой воскликнула девушка и, споткнувшись, чуть не упала.
Блотский вовремя успел подхватить ее под руку.
– Упс!
– Осторожно!
– Ага!
Злата высвободила свою руку и, забежав вперед, раскинула руки навстречу первым лучам солнца.
– Посмотри, какая здесь красота! – смеясь, крикнула она ему и закружилась на месте. И все-таки шлепнулась на попу, но смеяться не перестала.
Леша улыбнулся и подошел к ней, помогая подняться.
– Это лучшее место на земле! Не знаю, почему я раньше этого не понимала. Знаешь, я ведь в детстве не очень любила сюда ездить. Не то, чтобы районный центр так уж меня привлекал, просто там был мой дом, моя жизнь, подружки, к которым я была очень привязана. А деревня… Когда бабушка заболела, я, конечно, стала чаще бывать здесь, но умерла она все равно в одиночестве. Как раз в свой день рождения. После инсульта она была у нас, а потом ей стало лучше, и она попросилась домой… Мы ей звонили с утра, хотели поздравить, но она трубку не брала, потом мама позвонила бабе Мане, они с твоей бабушкой пошли, а она… – голос девушки дрогнул, и на минуту она замолчала. – Потом я решила написать роман.
– Ты пишешь? – удивленно спросил парень.
– Да, я все же филфак закончила. Баловалась всевозможными очерками, рассказами и зарисовками. Но сейчас я хочу написать что-то большое и грандиозное, посвященное деревне и людям, которые здесь живут. Я хочу написать о прошлом и о настоящем. Я еще не знаю, как это будет, но в романе я должна спасти деревню от полного разрушения.
– У нас в республике литературная деятельность не на высшем уровне. В Минске не так много издательств, но даже те, которые существуют, не занимаются раскруткой молодых, никому не известных авторов!
– Я знаю. А в Москве своих авторов хватает, белорусские им без надобности! Я уже связывалась со многими крупными издательствами. К тому же, первое, что спрашивают в издательствах: издавались ли вы раньше? Я не издавалась. Кстати, подобная история произошла со мной совсем недавно в отделе образования. Я прихожу на работу устраиваться, приношу диплом, а у меня про опыт работы спрашивают. А откуда у меня опыт работы, если я недавно университет закончила?
– И не взяли?
– Взяли, в сельской школе как раз нужен был учитель русского языка и литературы. Так что с первого сентября пойду учить детей литературе. Конечно, школа и учительская деятельность не предел моих мечтаний, но это все же кое-что. А вообще, знаешь, мне больше всего на свете хочется навсегда поселиться здесь и писать романы. Посвятить себя только этому и ни на что не отвлекаться! Ну и, конечно, чтобы романы издавались. Мне кажется, здесь я бы столько всего написала…
– И что же, всегда одна? А как же семья? Муж? Дети? – спросил ее Леша.
Злата покачала головой.
– Нет. Это бы только отвлекало меня, я знаю! Знаешь, я ведь когда пишу, когда приходит вдохновение, хочу только одного: чтобы меня оставили в покое, чтобы не дергали и не отвлекали. А муж… Ему ведь нужно и уют создать, и кушать приготовить, причем три раза в день, и постирать, и погладить. Муж и дети… Им нужно отдать себя всю, без остатка, а я… Я так не смогу. Мне важно личное пространство. Леша не нашелся с ответом. И некоторое время они шли молча. Им на пути то и дело попадались первые весенние цветы, нежные пролески, мохнатые синие «собачки», желтые болотницы и анютины глазки. Парень то и дело наклонялся и срывал их, и маленький букетик постепенно рос в его руках.
Они прошли огороды и вышли к началу деревни, туда, где проселочная дорога убегала в лес, именуемый у местных жителей Сенажаткой. Здесь, у края леса, была канава, вроде маленького круглого озерца, наполненная до краев чистой водой. Ни ряски, ни осоки, только кусты ракитника кругом, а дальше, до самого горизонта, вспаханные поля да зеленеющие леса. Солнце медленно всходило из-за леса, и его теплые ласковые лучи наполняли светом все живое вокруг…
Злата и Леша спустились к воде и присели на корточки у самой кромки. Девушке непременно захотелось помочить руки.
– Когда-то мы купались здесь. Конечно, бабушка об этом не знала, здесь вообще-то глубоко, но вода даже в самый жаркий летний день остается прохладной. Мы могли бы вспомнить молодость, как говорится!
– Сейчас?
Девушка рассмеялась.
– Летом!
– Ну, может быть…
– А ты надолго приехал в Горновку, Леша?
– Честно?
– Ага!
Парень покачал головой.
– Я приехал, потому что бабушка этой зимой осталась жить в Горновке. Теперь она всегда будет жить здесь и в город больше не поедет, она нам так и заявила по телефону. Ну, и дед, конечно, поддержал ее в этом! Мы не виделись давно, вот я и при ехал их навестить. Ну и помочь, конечно! Я собирался пробыть здесь несколько дней.
– Так ты уже уезжаешь? – обернулась к нему девушка.
Ее брови удивленно взметнулись вверх, а глаза при этом сделались еще больше.
– Нет! – парень улыбнулся и протянул ей разноцветный букетик. – В Минске мне нечего сейчас делать, так что я побуду здесь еще некоторое время!
Глаза их встретились.
– Здорово! – улыбнулась девушка и без слов приняла букетик. – Ты же здесь еще ничего и не видел! Ты был на старом кладбище? Нет? Обязательно сходим, тем более, нам все равно нужно сходить туда, чтобы убрать к Радунице могилы. А на торфяной завод ты ходил? А памятники видел? Лешка, да что это все я да я говорю? А ты молчишь. Ты ж мне так и не рассказал, чем в Минске занимаешься, – всполошилась девушка, легко вскочив на ноги и поднеся к лицу букетик.
– Сейчас я просто бездельничаю и нахожусь в активном поиске, так сказать. Ищу себя и собственное призвание в жизни. Конечно, на родительской шее не сижу, ты не думай. Час от часу занимаюсь программированием для различных фирм и имею при этом неплохие деньги. По-крайней мере, мне одному их хватает. Я окончил университет, специализируюсь на компьютерном обеспечении, но, отработав положенные два года, понял, что это в общем не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься!
– А чем бы ты хотел заниматься? – полюбопытствовала Злата.
– Я сейчас пытаюсь пробиться на одну радиостанцию ди-джеем.
Девушка вопросительно вскинула брови.
– Хочешь работать ди-джеем?
– Не только. Я хочу работать в эфире.
– Вот это да! – восторженно воскликнула Злата. – А на какую радиостанцию ты устраиваешься? Она ловит у нас? Представляешь, ты уедешь, а я здесь радио настрою и буду тебя слушать! А ты мне будешь приветы передавать?
Блотский кивнул.
– Только все это еще «вилами по воде писано», как говорится. Не факт, что меня возьмут!
Девушка махнула рукой.
– Ну, а почему бы им тебя не взять? Ты ведь и в компьютерах разбираешься, и высшее образование у тебя есть, и говорить ты правильно умеешь, а уж что болтать для слушателей, придумаешь! Ты значит, Лешечка, тоже творческая личность?
– Получается, да! – засмеялся парень.
– Ты любишь музыку?
– Я не могу ее не любить, иногда мне кажется, я с ней родился. По-крайней мере, мои первые сознательные воспоминания из детства связаны с музыкой. У меня мама творческий, тонко чувствующий человек. Она играет на фортепиано. И работает в школе-интернате художественным руководителем.
– Я тоже играю на фортепиано. Вернее, играла, когда училась в музыкальной школе, после ее окончания я так ни разу и не села за него. Ух, как же люто я ненавидела этот инструмент в свое время, а как чудно все начиналось…
– Расскажи! – с улыбкой попросил парень.
– В детстве нас с Анькой родители все время отправляли в деревню. А так как у меня и тогда с воображением все было в порядке, к тому же я была просто неугомонным ребенком, мне надо было куда-то свою энергию девать. Все деревенские забавы быстро наскучивали. Мы и в магазин играли, и в парикмахерскую. Васька, брат Анин, до сих пор вспоминает, как мы его «подстригли» один раз. Мы и врачами были, и родителями, потом решили быть артистками. Придумали устраивать концерты. Сначала мы приглашали бабушку, прабабушку и деда, потом нам стало этого мало, мы вошли в азарт и, чтобы не бегать по дворам и не приглашать всех по одному, писали объявления, расклеивали их на колодцах и приглашали на концерт в свой двор. Конечно, заводилой была я. Пела песни, танцевала, мы устраивали какие-то сценки, пантомимы… Представляешь, бабульки приходили. И это меня увлекло. Однажды приехала моя мамуля, умилилась дитяти, такому творческому, голосистому, и, размечтавшись о будущем великой артистке-дочери, устроила меня в музыкальную школу по классу фортепиано. В ту пору вообще было жутко престижно играть на этом инструменте. Поначалу я тоже мечтала о том же и усердно занималась, но надолго меня не хватило. Я никогда не была усидчивым ребенком, а тут надо было играть часами. Отучившись год, я заявила, что больше не пойду, но маменька настаивала… Чем она меня только не прельщала… Чего только не обещала… И я бренчала, скрипя зубами, но самое интересное, педагоги в музыкальной школе уверяли, что у меня замечательный музыкальный слух. Я с отличием окончила музыкальную школу и могла бы поступить в музыкальный колледж, но после дипломного выступления, закрыв крышку инструмента, наотрез отказалась заниматься дальше музыкой.
– Я тоже учился в музыкальной школе по классу фортепиано, а гитару освоил во дворе! Крышку фортепиано я редко открываю сейчас, а вот гитара – мой любимый инструмент! Эх, как вспомню, сколько песен во дворе на лавочке под нее было перепето… Кстати, вот как-то так сложилось, со времен музыкальной школы у меня родилась крепкая и настоящая дружба с несколькими ребятами, которые, окончив ее, пошли учиться дальше и сейчас уже на последнем курсе Института культуры. Они всерьез занимаются музыкой. У них что-то вроде своей группы и час от часу они приглашают и меня подыграть и что-то спеть. Это, конечно, все несерьезно, однако мне нравится. Сейчас я даже удивляюсь, почему не пошел в Институт культуры!
– Почему не пошел? – в свою очередь спросила Злата.
– Честно говоря, после окончания школы я недолго колебался с выбором профессии. И родители, и бабушка с дедом настаивали на чем-то основательном. И я, собственно, согласился с ними. Работать программистом в наше время престижно и высокооплачиваемо, а где-нибудь художественным руководителем… или пробиваться в наш шоу-бизнес казалось бессмысленным! Там и без меня хватало. Все годы студенчества я активно принимал участие во всех художественных мероприятиях и капустниках, а окончив университет, пошел работать и только там понял: на самом деле все это не мое. Вот и решил я пробиться на радио!
– Будем надеяться, у тебя получится! – с улыбкой сказала девушка. Они постояли еще немного у воды и, выйдя на дорогу, по шли по проселочной дороге к трассе.
Проходя мимо сложенных бревен, Злата отвернулась. А Блотский, наоборот, внимательно к ним присмотрелся.
– Кажется, поленьев стало меньше!
– Вывезли, наверное, – быстро сказала Полянская.
– Или своровали, – задумчиво изрек парень и больше ничего не добавил.
И Злата сочла за благо не комментировать это предположение. Или утверждение? Она покосилась в сторону парня. Лицо его стало замкнутым, и это ей не понравилось.
«А вдруг Леша тоже видел той ночью что-то? Или дрова воруют здесь с завидным постоянством? Ладно, лучше не думать об этом! И не вмешиваться! Ей жить здесь, а неприятности ей вовсе ник чему! Достаточно и того, что уже произошло!»
– Леш, а ты уже был возле памятника нашего? – спросила девушка, сменив тему, когда они вышли на асфальт.
– Нет, – с улыбкой покачал головой парень. – Стыдно признаться, но к памятнику я не подходил, да и не интересовался им. Но я обратил внимание, он здесь не единственный.
–Ты прав, не единственный. Но это главный памятник нашего района, если можно так сказать! Пойдем, подойдем, посмотрим, – совершенно привычным, естественным жестом Полянская взяла его за руку и повела за собой.
Впрочем, Алексей Блотский был непротив. Они перешли дорогу и оказались у массивного серого постамента, огороженного цепями. Вокруг все было выложено плитами, а на памятнике висела мемориальная доска, на которой значилось, что установлен он был в честь освобождения района от немецко-фашистских захватчиков. Рядом с памятником росла ель и старая раскидистая береза, а чуть поодаль еще одна, у которой кто-то поставил пеньки, соорудив что-то вроде стола и стульев.
Подойдя ближе, Злата отпустила Лешину руку и, перебравшись через цепи, стала собирать на плитке сухие ветки, оставленные здесь после зимы.
– Ты, наверное, и не знаешь, когда район был захвачен, в Горновке стояла немецкая кухня. А мирные жители прятались в лесу, у партизан! В этих лесах много полегло горновцев, здесь же болота были вокруг, это потом уже их осушили. Вот в этих болотах они и сгинули… Когда немцы уходили, они деревню подожгли. Знаешь, когда читаешь в книгах и смотришь кино, где показывают о геройских подвигах партизан, пионеров, комсомолок, это кажется просто невероятным, а меж тем у нас через дорогу, видел, памятник небольшой такой стоит? Это ведь партизанам, погибшим здесь, в Горновке, застреленным фашистами. А дальше, за деревней, в лесу у дороги, есть еще один – мальчику, пионеру, который, забравшись на дуб, стрелял в немецких солдат. И был убит. Да и на кладбище только недавно установили новые памятники двум девчонкам-подпольщицам, которые тоже погибли… – рассказывала она.
Закончив собирать веточки, она аккуратно сложила их у столбика, обтерла руки и обернулась к Блотскому: – К Девятому мая сюда всегда приезжают, чтобы навести порядок и поставить свежие венки! Да и не только сюда. За всеми памятниками сельсовет присматривает. Не забывают…
Злата перешагнула через цепи, бросив прощальный взгляд на памятник, и они с Лешей двинулись к уже проснувшейся деревне.
– А тебе известно, откуда пошло название этой деревни? – спросил Блотский, когда они проходили мимо указателя.
– Нет, не известно. Я только помню, прабабка моя рассказывала, что деревню пан купил за собак. И было время, когда горновцев собственно так и дразнили – собаками. Уж не знаю, какой смысл заключался в этом прозвище, только одно я уже давно поняла об этих людях: они неиссякаемые оптимисты. И такими были всегда. И сейчас, когда деревня на грани вымирания и заросшие пустыри отчетливо напоминают о том неминуемом, что ждет, в конце концов, деревню, они все равно не унывают и верят в лучшее.
– Ты имеешь ввиду деревни, которые сравнивают с землей и закапывают?
– Да. Ты видел когда-нибудь, как это выглядит? Нет? А я видела. И даже не на примере тех нескольких пустырей у нас в Горновке. Я в университете с девочкой одной дружила. Мы вместе сидели на парах и в одной комнате в общаге жили, и в гости на протяжении этих пяти лет не единожды ездили друг к другу. Она жила в деревне, достаточно большой и оживленной, а у них за огородами, в километре примерно, приютилась небольшая деревенька, вся утопающая в садах. Примерно как Горновка или соседняя деревня Маскали. Там, как говорила моя подружка, тоже мало кто остался. Хаты пустели, дворы зарастали. Кто-то умер, кто-то уехал к детям, кто-то переехал в деревню побольше. И вот однажды я приехала на выходные к ней и не сразу поняла, что не так в окружающем пейзаже. Деревню закопали. Сады выкорчевали. Дорогу сравняли. Деревни как и не было. Вокруг зеленели озимые да колхозные угодья простирались до самого горизонта. Знаешь, мне это настолько врезалось в память… Мои родственники не знают об этом, даже не догадываются, но, принимая решение переехать сюда жить и остаться, я в тайне надеялась: может быть, мое пребывание здесь спасет Горновку от подобной участи.
– Злата, как ты можешь быть столь самоотверженной и мудрой в твои-то двадцать три? Ведь подобное немногие понимают, и уж тем более лишь единицы пытаются остановить необратимый процесс вымирания деревни.
– Леш, но почему она умирает? Ведь мы же все от земли, из деревни. Наверное, во всем мире нет другой такой страны, быт и культура которой идут отсюда?
– Я не знаю ответ на этот вопрос, Злата. Все, что приходит на ум, банально. Но по большему счету, мне кажется, все дело не во внешних факторах. Дело в людях… Кстати, расскажи мне о людях. Уверен, они здесь индивидуумы!
– Еще какие! – засмеялась Злата и кивнула вышедшей из калитки колоритной парочке – Масько Толику и Алле.
Он высокий, тощий и сгорбленный. Она низенькая, сбитая, круглолицая. Оба одеты в старые засаленные вещи, которыми их снабжали здесь, в деревне. Он не брит, она с торчащими в разные стороны коротко подстриженными волосами, бог знает, когда мытыми в последний раз. Оба явно страдающие похмельем.
– Вот первые из них! Оба не работают и не работали никогда. Живут в доме, который и вовсе не их. Нигде не прописаны, но не особо унывающие по этому поводу. Раньше там, где теперь лишь сад, стоял дом старого Масько, который сожгли эти самые Толик и Алла, не успев похоронить отца. Она, конечно, младше его, говорят, у нее есть дочка, а еще рассказывают, что сидела она в тюрьме пару лет. Причем по какой-то собственной глупости. Тогда она с Толиком еще встречалась и бывала наездами здесь. И вот как-то по осени приехала сюда с подругой, вероятно, такой же. И наш покойный сосед, старый черт, позвал их копать картошку. Ну и, вероятно, когда рассчитывался, дал меньше, чем они предполагали. Вот они, уходя, и прихватили с собой бутылку самогонки и кусок старого вонючего сала. А он вызвал милицию. Те приехали, а дамочки спят в отключке, а рядом пустая бутылка из-под самогона и недоеденное сало. Вот и посадили ее. Она отсидела и вернулась сюда снова. Правда, сосед наш умер к тому времени, а то, боюсь, она б ему точно дом сожгла. А вообще, Алка имеет популярность у мужчин Горновки!
– Это у каких таких мужчин? – смеясь, осведомился Лешка.
– О, есть у нас здесь такие! Но я тебе о них чуть позже расскажу. Мы уже дома!
Вот в такой неспешной атмосфере прошло несколько дней. Мама с тетей Людой, закончив наводить порядок в доме, сосредоточились на огороде, решив во что бы то ни стало до Пасхи посадить картошку. А девчонки, которым в принципе заняться уже было нечем, бездельничали и радовались, что Лешка по-прежнему остается в деревне. Ведь не проходило и дня, чтобы Блотский не появлялся на пороге их дома. Ему, на верное, тоже было скучно, правда, каждый раз после его ухода Анька уверяла всю родню, будто парень потерял голову от «нашей Златки», только девушка не обращала на это внимания.
Он быстро стал в их доме своим парнем и часто оставался не только обедать, но и ужинать с ними. Потом, оставаясь со Златой наедине, говорил, что ему нравится их большая веселая семья. И вредная Анька, с которой он сумел найти общий язык, и вечно подвыпившие дядя Коля и дядя Юра с их ежедневными семейными перебранками. Ему вообще было с ними интересно, и он тянулся к ним, а они приняли его просто и без слов. Он теперь был из Горновки, а значит, был своим, и этим все было сказано. Но большую часть времени Леша проводил, конечно, со Златой.
Девушка, как и обещала, показала ему все «достопримечательности» деревни, рассказала все, что знала о памятниках погибшим партизанам, и о том, былом, что когда-то давно ей еще прабабушка рассказывала. Полянская часто увлекалась и могла долго говорить без остановки, а Лешка не перебивал, просто слушал. Ему были интересны ее рассказы, интересны по-настоящему, и в душе девушка была благодарна ему за это. Злата привязалась к нему за считанные дни. Находясь рядом все дни напролет, они быстро стали близки друг другу. И уже казалось, она знает его сто лет. Они разговаривали обо всем на свете, не было тем, которых они не коснулись бы, и во всем они находили точки соприкосновения, и во многом их вкусы и интересы совпадали.
Блотский стал ей другом, о котором она всегда мечтала… А он… Анька была права. Леша Блотский влюбился в Злату без оглядки, даже не заметив, как это случилось. Да и можно ли было в нее не влюбиться? В ней было столько жизни, задора и огня! Ее огромные глаза, голубые, как небо, были чистыми и невинными, как глаза ребенка. Они как будто свет излучали, ясный и чудесный. Улыбка была такой ослепительной, такой искренней и открытой. Смех таким беспечным и заразительным. Девушка так трогательно закусывала нижнюю губу, когда рассказывала что-то интересное или смешное, или наоборот, так критично складывала губы «уточкой», когда с чем-то была не согласна или сомневалась. В ее душе жили мечты и стремления, не отягощенные компромиссами и пороками нашего времени. Она жила и верила, верила и пыталась видеть в людях только лучшее.
Она была настоящей. Без гламура и пафоса, как нынче модно было выражаться, без капризов, тщеславия и притворства. В Минске у Леши была девушка, и ему казалось, он любит ее, а Злата просто друг для него, лучший друг. Он тянулся к Полянской, и только вечером наедине с собой вспоминал, за весь день он ни разу не вспомнил о Маше и снова забыл ей позвонить. Он звонил и разговаривал с ней, и смеялся, и даже говорил нежности, а потом отключал мобильный, и в мысли снова врывалась Злата Полянская.
Блотский вспоминал то, как они провели день, все, что она говорила, как смеялась, смотрела. И желал, чтобы ночь поскорей прошла, наступил новый день и он снова увидел ее.
В «красную» субботу, перед Пасхой, мама Златы и тетя Люда решили печь пасхальные булки: сладкие, мягкие, румяные, с изюмом и маком, такие, как пекла покойная баба Соня. Для этого они заранее закупили килограммы муки, дрожжей, сахара и масла. С самого утра всем в доме запретили громко говорить – тесто подходило, потом, когда его уже вымесили не в первый раз, разложили по формам и поставили подходить, все в доме то и дело заглядывали, проверяя, не перестояло ли тесто, не выплыло ли из форм. Мама и тетя Люда подобным никогда раньше не занимались, булки на Пасху всегда пекла их мать, поэтому боялись сделать что-то не так. А Злата и Аня красили яйца в луковой шелухе и мариновали шашлык. У них в деревне издавна на Всенощную жгли костры, жарили мясо или просто сидели до утра, набирая с собой кучу вкусностей и выпивки. И родственники Златы решили в этом году не нарушать традиции и устроить Всенощную в саду, под виноградником.
Когда к ним пожаловал Блотский, булки уже томились в печи, а по дому разносился неповторимый аромат ванили. Шашлык был замаринован, мама с тетей Людой нарезали салаты, а девчонки примостились у ноутбука.
– Какой аромат! – парень блаженно втянул в себя воздух и улыбнулся.
– А, Лешка! Здравствуй! – из кухни выглянула Елена Викторовна. – Проходи, девчонки в зале! Чем там бабушка занимается?
– Булки тоже печет! Передавала вам всем пламенный «привет» и приглашала завтра в гости. Баба Маня и баба Нина обещали придти, и вы приходите!
– Люд, ты слышала? – Лена Викторовна обернулась к сестре
. – Ага! Ну, пойдем, конечно! А то ведь мы ни разу за все время и в гости ни к кому не наведались, так лишь, по телефону… Леш, ну ты скажи бабушке, мы обязательно придем!
– Хорошо, теть Люда!
Парень снял кроссовки и прошел в просторную столовую, где мужчины, развалившись на диване, смотрели телевизор. Пожав поочередно им руки, Леша прошел дальше. Анька со Златой сидели за столом, к двери спиной, кое-как уместившись на одном стуле, уткнувшись в монитор ноутбука. Чего уж там они смотрели такого интересного, парень не видел, но Аня то и дело хихикала.
– Привет! – поздоровался он.
Злата тут же обернулась, и ее личико озарила радостная улыбка.
– Лешка! – воскликнула она и вскочила со стула.
Анька, не оборачиваясь, лишь помахала ему рукой, правда, он на ее этот небрежный жест почти не обратил внимания. Он видел только Полянскую, всматривался в ее лицо, как будто не мог наглядеться, а на душе становилось так хорошо, так тепло…
– Что это вы смотрите? – спросил парень.
– Мультики! – несколько смущенно призналась девушка. – Лешка, а ты «Ледниковый период» смотрел? – обернулась к нему Аня.
– Нет, – улыбнулся парень. – Лешка, ты многое потерял! Такой потрясный мультик!
– Анька, заканчивай! Пойдемте лучше на улицу, погода удивительная!
– Злат, ну посмотреть хочется… – заныла родственница.
– Так, пойдем на улицу! На лавочке с ноутбуком посидишь, посмотришь!
– А можно? – спросила Анька, а глаза, как у ребенка, зажглись радостью и восторгом.
Злата рассмеялась.
– Можно!
Они вышли из дома и пошли к калитке.
На полпути Полянская подобрала волейбольный мяч, которому было, бог знает, сколько лет.
– Леш, давай в волейбол поиграем, что ли? – предложила девушка и подбросила мяч, а Леша, молниеносно оказавшись рядом, выбил его у нее из рук.
– Клева! – воскликнула Анька.
Правда, что вызвало у нее такой восторг – мультфильм или реакция Блотского, это осталось для ребят неведомо, так как глаз от монитора она так и не оторвала. Парень и девушка рассмеялись и, разойдясь в разные стороны, стали играть в волейбол. Злата неплохо играла, но Леша, конечно, лучше. Поэтому девушке куда чаще приходилось бегать за мячом. Подачи парня были четкими и точными, у девушки же мяч частенько летел то к забору, то на дорогу. Она смеялась и бежала за ним, потом по давала…
Мяч в очередной раз полетел на дорогу. Злата бросилась за ним.
– Златка, ты что, в волейбол играть не умеешь? – крикнула ей вслед Анька, оторвавшись, наконец, от ноутбука.
– А ты умеешь? – огрызнулась в ответ девушка, оборачиваясь к родственнице.
Полянская перебежала дорогу и, схватив мяч, бросилась было назад, но внезапно из-за поворота на всей скорости вырулила машина. Темно-синяя «ГАЗель».
Злата, будучи уже на середине дороги, растерявшись всего на секунду, попятилась назад и, споткнувшись, чуть не упала, а водитель машины ударил по тормозам. Девушка подняла глаза, ожидая отборной ругани, и встретила внимательный взгляд миндалевидных глаз темного цвета. Злата первой отвела взгляд, почти сразу машина проехала мимо, и она перешла дорогу. Все произошедшее заняло не более нескольких секунд.
– Злат, ты что? Тебя что, чуть машина не сбила? – с лавочки подскочила обеспокоенная Анька.
– Ты в порядке? – подбежал Леша и взял у нее из рук мяч.
Руки у Полянской заметно дрожали.
– Да все в порядке со мной! – улыбнулась им в ответ девушка. – Просто ездят здесь всякие! – пробормотала она и оглянулась вслед удаляющейся машине.
– Вот ГАИ бы на таких Шумахеров! Носятся по деревне как угорелые! Отобрали бы права, так знал бы! – возмущалась Анька.
Злата лишь махнула рукой.
– Будем еще играть? – спросила она парня.
– Нет, хватит уже! Пойдем лучше пройдемся! – ответил он.
– Пойдем! – согласилась девушка.
Играть в волейбол ей тоже больше не хотелось.
– Ань, ты с нами? – обернулась она к двоюродной сестре.
– Не-а, вы идите, а я посижу, еще чего-нибудь посмотрю у тебя в ноутбуке!
– Ну, ладно!
Анька осталась сидеть на лавочке, а Леша и Злата отправились прогуляться по деревне. Даже сейчас, перед Пасхой, здесь царили привычная тишина и покой. Никакого движения, никаких внешних звуков, только неумолкающий гомон птиц. Они неторопливо шли мимо вековых верб у дороги и хат, смотревших на них пустыми глазницами окон. День клонился к вечеру, а в воздухе разливался неповторимый аромат молодой зелени, первых цветов и земли, прогретой весенним солнышком. Совершенно позабыв о недавнем происшествии, Злата неторопливо шла, держа в своей ладони Лешину руку, и чувствовала себя такой умиротворенной, такой счастливой. Ее мечта сбылась— она в Горновке, и уезжать отсюда больше не нужно.
Они шли молча. Ни о чем не хотелось говорить, да и не нужны были сейчас слова. Бывают такие моменты, когда просто хорошо молчать. Девушка шла, упоенная очарованием окружающего мира, а Леша Блотский был очарован ею. Он едва ли замечал красоты природы вокруг и дорогу, и вербы, и дома. Для него существовала одна только Злата, он то и дело посматривал на ее красивое безмятежное лицо, чувствовал тепло и нежность ее пальцев, и ему казалось, ничего больше и не нужно ему на свете, только вот так идти с ней…
Они вышли за деревню и, миновав развалины бывшего торфяного завода, отправились дальше. Деревня осталась позади, а перед ними простирались бескрайние просторы полей и лугов, и леса, окружающие деревню.
– Леш, это самое лучшее место на земле! – не в состоянии больше сдерживать эмоции, восторженно воскликнула девушка, оборачиваясь к Блотскому.
Парень лишь кивнул в ответ.
– Я бы кажется, вот так шла бы и шла…
– Да, но мы уже отошли довольно далеко. Давай возвращаться, зайдем к бабушке, попьем чая с куличами! Как думаешь, сегодня их можно есть?
– Ты проголодался? – засмеялась девушка.
Лешка рассмеялся и кивнул.
– Конечно, можно. Ну, вернее, может быть, по правилам их завтра нужно есть, но мы всегда начинали заранее. Лешечка, а ты останешься с нами на шашлыки?
– Ты приглашаешь?
Девушка энергично закивала головой, они снова засмеялись и повернули обратно. Когда они снова вошли в деревню, первое, что бросилось девушке в глаза, та самая машина, темно-синяя «ГАЗель», под которую Злата чуть не угодила сегодня. Она стояла на обочине дороги у маленького домика, к калитке которого вели три ступени. Кто здесь жил, Полянская не знала. Она вообще, несмотря на то, что деревня в общей сложности насчитывала лишь тридцать дворов, никого не знала в этом конце.
– А чей это дом, ты знаешь, Леша? – обернулась она к парню, и брови ее сосредоточенно сошлись на переносице.
– Вроде дачник здесь живет.
– Но кто он такой? – не отставала девушка, пытаясь с дороги заглянуть через высокий забор.
Во дворе громко звучала музыка, а в небо поднимался дым от барбекю.
– Не знаю.
Девушка обернулась и взглянула на Блотского.
Улыбка и прежнее безмятежное настроение исчезли с его лица. Теперь оно было серьезным и озадаченным. Губы сурово сжаты, лоб прорезала морщинка.
– Леш? – окликнула его Злата, подозрительно заглядывая в глаза.
– Пойдем, Злат. Вон, видишь, Тимофеевна моя на улице стоит, наверное, нас дожидается!
Полянская глянула вперед и действительно увидела Лешину бабушку у калитки. Они прошли домик дачника, но Злата, не удержавшись, все же обернулась.
И снова увидела того мужчину, который был за рулем «Газели», того, который чуть не сбил ее, а потом так внимательно разглядывал. Сейчас он стоял у калитки и смотрел ей вслед. Наверное, он и был тем самым дачником, о котором не желал говорить Леша. Злата поспешно отвернулась и взяла Блотского за руку.
«Интересно, почему он так смотрел на нее? И чтобы это значило? И почему Леша так упорно хранит молчание? Ведь он определенно что-то знает! Может быть, боится? Да нет! Глупость какая! Лешке-то с чего кого-то бояться, если он вообще здесь никого не знает? Неужто этот дачник здесь вроде местного мафиози? Нет, ну надо же, какие глупости в голову лезут! Если б это было так, она точно об этом услышала бы от мамы! А вдруг…»
От неожиданной мысли, пришедшей в голову, сердце дрогнуло в груди, и девушка даже сбилась с шагу. Нет, нет и нет! Это невозможно! Он не может быть тем таинственным незнакомцем! Во всяком случае, ей совершенно не хотелось, чтобы он им был!
– Здравствуйте! – прогнав прочь тревожные мысли, девушка улыбнулась Тимофеевне, когда они поравнялись с их домом.
– Здравствуй, Златушка! – улыбнулась в ответ пожилая женщина и взглянула на внука. – Ну, што? Вы пагулялi? Давайця праходця y дом, булкi я yжо папекла и рулет з чарнаслiвам гатовы, хадземця, я вас пакармлю! Лёшка, гэта што, дачнiк прыехаy? Здаецца мне, гэта яго машына ездзiць па дзярэyнi! І музыка грамыхае…
– Приехал!
– Ой-яй-ой! – покачала головой Тимофеевна. – Гэта ж ужо будуць ноч гуляць! Нада будзе Дзямiдаyне пазванiць, сказаць! Гэта yжо збяруцца там Моськi, Сашка Максiмаyны, Юрка Галаваты, Серак и Гуз. Нап’юцца и будуць па дзярэyнi шатацца ноч. А Сашка потым сваю дзеyку стане васпiтываць, а там дзiця. По тым Максiмаyна па дзярэyнiпабяжыць шукаць каго-небудзь, штоб унука yгаманiць! Ён жа калi нап’ецца, зусiм дурны становiцца! І бабу можа пабiць, а пра дзеyку тую i казаць няма чаго! Во раней хацеyусажалцы яе yтапiць, ужо хацелi мiлiцыю вызываць! Ён жа як паедзе y Маскву на зарабаткi, так Максiмаyна крэсцiцца! Раней матка яго кроy Максiмаyне пiла, пака не памерла, цяпер во сыняе… А яна сама yжо чуць ходзiць!
– А с чего бы этому вашему дачнику собирать у себя весь сброд? – живо спросила Злата, которую весьма заинтересовал этот разговор.
– Так яны ж у яго там толькi што не жывуць! І на агородзе працуюць, i па хазяйству, i прамышляюць разам – i yсё за самагонку!
– И дрова воруют? – вырвалось у Полянской.
Тимофеевна лишь рукой махнула.
– Усяго хватае! – только и сказала Лешина бабушка.
Полянская прикусила нижнюю губу. Она не очень хорошо знала Гуза и Серака, а тем более Сашку или Юрку, но в такой маленькой деревне, как Горновка, они все же сталкивались. А той ночью девушка абсолютно была уверена в том, что никто из присутствующих ей не был знаком.
Глава 4
Они пробыли у Тимофеевны недолго. Попробовали мясной рулет с черносливом, выпили чая с булками и отправились к Полянским. На землю медленно опустились мягкие весенние сумерки. От сырой земли легкой полупрозрачной дымкой поднималось испарение. Остро пахло сырой землей и едва уловимо дымом от костра. В зарослях акации подал голос соловей, а лягушки в копанке за огородами устроили концерт хорового исполнения. В доме покойной бабушки во всех окнах горел свет, в саду вился в небо дымок, а родственники дружно заканчивали последние приготовления к Всенощной.
– Златка, ну куда вы с Лешкой подевались? Как пошли, так и пропали! – обернулась к ним Анька, когда они вошли в дом. – Папани уже костер разожгли, а мы здесь на стол накрываем! Злат, я ноутбук поставила на зарядку.
– Что, смотрела, пока не разрядился?
– Ну, а что мне оставалось делать, у тебя там много всего интересного! А к телику ведь не пробиться, да и что там показывают вообще? Ой, Златка, не знаю, как ты здесь без кабельного телевидения будешь жить!
Полянская покосилась на Лешу и решила промолчать. За все прошедшие дни она устала что-то доказывать и объяснять родственнице.
Мама и тетя Люда скоро вынесли на стол под виноградником все приготовленное и позвали детей. Мужчинам и себе женщины припасли бутылку водки, а девчонкам и Блотскому купили белого вина. Скоро выгорел костер и на импровизированном мангале, сложенном из кирпичей, стали жарить шашлыки. Водка быстро закончилась, и из своих запасов мужчины достали бутылку дешевого вина, не иначе как сегодня в автолавке закупили, и, опорожнив ее, первыми отправились спать.
Мама и тетя Люда еще немного посидели и ближе к полночи тоже ушли. Анька, таинственно подмигнув Злате и Лешке, сбегала в дом и вскоре вернулась с еще одной бутылкой вина. Оказалось, она его из города привезла, так, на всякий случай, зная, что здесь не купишь такого. И вот этот случай представился. Они подбросили в костер еще дров, чтобы не замерзнуть, так как ночи в это время года все же еще были холодными, и, неторопливо потягивая белое вино, продолжили сидеть, болтать и смеяться. Скоро и Аньку стало клонить в сон.
Когда она ушла, Леша и Злата еще посидели немного, ожидая, когда костер догорит, потом залили его водой и решили расходиться. Злата пошла проводить Блотского. Простившись и договорившись встретиться завтра, они расстались у калитки. Скоро ночь поглотила удаляющиеся шаги и фигуру молодого человека, но девушка не торопилась уходить. Стояла глубокая безлунная ночь. Все стихло давно, оттого, наверное, звуки музыки и пьяные крики слышались слишком отчетливо. Тимофеевна не ошиблась: у дачника вовсю отмечали Всенощную, устроив настоящий дебош. Девушка постояла немного у калитки, терзаемая противоречивыми чувствами, и все же не вернулась в дом.
Наверное, если бы она не выпила сегодня столько вина, то прислушалась бы к голосу разума и мысль пройтись в другой конец деревни не ударила бы в голову. Алкоголь притупил чувство опасности. Она чувствовала себя смелой и решительной, поэтому и пошла потихоньку на деревню. Леша давно скрылся за калиткой. Проходя мимо его дома, она видела, как в одном из окон загорелся свет. Девушка прошмыгнула мимо дома Блотских и почти на цыпочках подобралась к маленькому дому дачника. Впрочем, все ее предостережения были совершенно излишни. Даже если бы она цокала каблуками по асфальту и барабанила бы в калитку кулаками, ее вряд ли бы услышали. Музыка оглушала. Их гулянка, казалось, достигла апогея. Здесь ей опасаться было совершенно нечего, правда, и увидеть что-либо через забор не представлялось возможным. Как бы Полянская ни старалась. Девушка прошла немного вперед, прикидывая, как бы ей подобраться к ним со стороны огорода, но музыка внезапно смолкла.
Злата испуганно застыла на месте и оглянулась.
– Так, все, ребята! Гулянка закончилась, давайте по домам! – раздался в тишине громкий и звонкий мужской голос.
– Дорош, ну ты че?.. – послышалось в ответ пьяное бормотание.
– Так, Толик, правда, давай уже домой! – взвизгнул женский голос, принадлежавший, несомненно, Алке Масько.
Злате хватило секунды, чтобы выйти из ступора и сориентироваться. Она бросилась к обочине и прижалась спиной к забору, как раз напротив домика дачника. Кажется, его назвали Дорошем.
– Алка, а ты мне тут не командуй! Дорош, завтра ж такой праздник! Дай с собой!
– Завтра дам, а то я ведь вас знаю, вылакаете все и завтра все равно придете похмеляться!
«А он ведь не пьян! – мелькнуло в голове Златы. – Он говорит вполне внятно. Но как же так?! Зачем тогда ему поить этих алкашей? Что за интерес сидеть с пьяными отморозками, отщепенцами и бомжами и наблюдать, как они медленно, но верно напиваются? Зачем он их поит, да еще у себя в доме? Какая ему в этом польза?»
Калитка распахнулась, и притаившаяся в темноте Злата смогла лицезреть, как в неяркой полоске света, падающего со двора, появляются Масько со своей Алкой, за ними Саша, шатающийся из стороны в сторону, а замыкает процессию Юрка Головатый, прозванный так из-за большой головы. Впрочем, большой она была зазря – все равно там было пусто. Дорош не вышел их проводить, просто закрыл за ними калитку и погасил во дворе свет.
И почти сразу началось то, чего больше всего боялись и Тимофеевна, и баба Маня, и баба Нина, и Максимовна, и, наверное, все приличные жители Горновки. То, чему они не раз становились свидетелями и от чего в своем преклонном возрасте старались держаться подальше. То, с чем Злата, в силу своего юного возраста, никогда не сталкивалась ранее. Начались пьяные разборки собутыльников.
– Сашка… – заплетающимся языком окликнул парня Юрка. – Закурить дай!
– Пошел ты! – сказал, словно выплюнул, парень.
– Чего-о? – протянул Головатый.
– Того-о! – передразнил его Сашка. – Ты, сучонок…
– Юрка, ты мне к малому не лезь! – вмешался в разговор Масько.
– Да я ему счас башку отобью!
– Я тебе самому ее отобью! Он мне типа племянника будет! Мне ж Томка как сестра была!
– Какая сестра она тебе была! – заверещала Алка. – Шлюхой она была! Подстилкой! Побл…душкой и пьяницей!
– Закрой свою пасть! – взбеленился Сашка. – И не трогай мою мать! Она была не ровня тебе, шваль ты этакая!
– Что ты сказал?
– Что слышала, дура!
Тут уж Алку понесло, и она, кажется, попробовала наброситься на парня, но, получив увесистую оплеуху, которую, очевидно, не ожидала, упала на асфальт, огласив своим визгом всю деревню и всполошив собак.
– Толик!!! – завопила она.
– Э, малой, ты чего это? Не, ну так дело не пойдет! Твоя мать, конечно, была святой бабой, но она померла, а Алку ты мне не трожь! – вступился за любимую женщину Масько.
– Да пошел ты с ней вместе!
Сашка рванул вперед, и откуда только силы взялись, а вся компания во главе с поминутно причитающей Алкой двинулась следом. Злата постояла еще немного у забора, ожидая, когда они отойдут подальше, и потихоньку пошла следом за ними. Проходя мимо дома дачника, она увидела, как погас свет в окошках, и решила, хватит и с нее ночных похождений, пора бы возвращаться домой да ложиться спать.
Пока Злата неторопливо дошла до дома, пьяная толпа рассеялась. Постояв немного у калитки и поглядев по сторонам, она увидела, как в доме Максимовны один за другим засветились окошки. Полянская вошла к себе во двор, задвинула щеколду в калитке и направилась к крыльцу.
– Ой, мамочки!!! – душераздирающий вопль вдребезги разбил тишину и покой этой ночи и заставил Злату Полянскую испуганно вздрогнуть.
Застыв на середине двора, она почувствовала, как испуганно забилось сердце, предчувствуя беду. На раздумья времени уже не было, да и не стала девушка раздумывать, развернувшись, бросилась к калитке, распахнула ее настежь и стремглав понеслась в начало деревни, к дому Максимовны, предполагая самое страшное. Она не заметила темную тень, притаившуюся у забора.
В доме царил хаос. Еще на улице девушка услышала крики, ругань и плач ребенка. А на скамейке у калитки сидела пожилая женщина. С разметавшимися седыми волосами, в длинной ночной сорочке, она куталась в прохудившийся платок и, раскачиваясь из стороны в сторону, голосила, как по покойнику. Злата ее не знала, но предполагала, что это и есть та самая баба Валя, которая почти всегда обреталась в доме Максимовны, как и многие другие. Впрочем, сейчас разбираться, кто есть кто, времени не было.
– Что случилось? – склонилась над ней девушка и, сжав руками костлявые плечи, остановила ее раскачивания.
– Ой, доченька моя! Он же опять пришел пьяный! Меня из дома выгнал, Максимовну душил, девку эту, Маришку, чуть не прирезал и ребеночка собирается в сажалке утопить! Ему ж пить нельзя, а эти скоты напоят его, подначат – и в норы, а он тут уже жизни не дает! – запричитала баба Валя.
– Вот скотина! – процедила сквозь зубы Злата, чувствуя, как тихая ярость в ее душе вытесняет страх. – И что ж вы милицию не можете вызвать?
– Да разве ж он нам даст ее вызвать, сколько раз пытались! А один раз дозвонились, но так и не дождались! Разве им дело до двух старух?! Все равно нам мало осталось!
– Ну, им-то, может, и нет дела… – пробормотала Полянская и выпрямилась. – Ладно, сейчас разберемся, – сказала она твердо и сделала шаг к калитке, сама не зная, что собирается делать.
– Стоп! – раздался в темноте решительный мужской голос, а сильные пальцы сжали руку девушки чуть ниже плеча. – Без тебя разберутся, иди домой!
Это был Дорош, но, как ни странно, Злату это не удивило. На оборот, разозлило еще больше.
– Не смейте трогать меня! – крикнула девушка и резко выдернула свою руку. – Это вы во всем виноваты! Это по вашей вине такое вот происходит в деревне! Там ребенок, там две немощные старухи и девушка, но вам ведь наплевать на них, не так ли? Вы ведь неплохо справили Всенощную! – бросила ему в лицо Злата, вложив в свои слова все то презрение, которое чувствовала сейчас, сказала, словно плюнула, и, отвернувшись, бросилась во двор.
– Господи! – тяжко вздохнул мужчина и двинулся следом.
А Злата фурией влетела в темные, совершенно захламленные сенцы, споткнулась обо что-то и чуть не упала. Пробормотав себе под нос ругательства, она нашарила клямку на входных дверях и распахнула их. В нос ударил тяжелый спертый запах перегара, немытых тел, мочи и кошек. Полянская непроизвольно поморщилась, но решительно переступила порог и сразу направилась в зал, где происходили военные действия. Картина, открывшаяся ей, лишь подогрела ее ярость и решительность!
Сашка, не разбирая, бил свою Маришку, а заодно и бабу Аришу, которая пыталась оттащить его, а ребенок на кровати просто заходился в плаче. Маришка кричала и пыталась закрывать от кулаков лицо. Максимовна, предприняв очередную попытку угомонить внука, получила удар в грудь и стала медленно оседать на пол. Ребенок захлебнулся в плаче и вообще перестал издавать какие-либо звуки…
Ярость ослепила девушку, она двинулась вперед, не разбирая дороги. Она не думала о последствиях или о том, что парень может ударить и ее. Полянская знала лишь одно: она должна прекратить все это, и она прекратит раз и навсегда!
– А ну-ка отпусти ее, скотина! – заорала она и вцепилась обеими руками в свитер парня.
– Отвали! – взревел тот и попробовал было отцепиться от нее точно так же, как только что отделался от бабы Ариши.
Но не тут-то было. Злата ведь не была слабой восьмидесятилетней старушкой, а слепая ярость удвоила ее силы. Да и Сашка в пьяном угаре вряд ли понимал, кто перед ним.
– Сейчас ты у меня отвалишь!!!
Девушка оттащила парня от Маришки, и, не удержавшись на ногах, он повалился на пол.
– Ах ты, сука! – заорал он и стал подниматься.
Маринка, став свободной, тут же забыла о побоях и, вскочив на ноги, схватила ребенка.
– За суку ты мне сейчас ответишь, – прошипела девушка.
Подскочив к нему, она вцепилась в воротник его свитера, замахнулась и что есть силы двинула ему кулаком в глаз. Сашка крякнул и снова рухнул на пол.
– Златулечка, мiленькая, не чапай яго! Ён жа зусiм дурны, як вып’я! – заголосила баба Ариша. – Бяжы, мо пазавi каго. Мо Маськоy, хай угамоняць яго! Ён жа нас усiх заб’е тут…
– Считай, что ты уже труп! – заорал парень, с трудом поднимаясь на ноги.
– Да? Ну, давай! Давай, попробуй! Ударь меня! – бросила ему девушка, смело глядя в его лицо, и даже не сдвинулась с места. Только кулаки сжала, готовая, словно кошка, вцепиться ему в лицо. Адреналин, казалось, зашкаливал в крови, и она не чувствовала страха.
Даже наоборот, была какая-то дикая первобытная радость и азарт предстоящей схватки. Ее бил озноб, но она не замечала этого.
– Да я тебя сейчас по стенке размажу!
– Ну, это вряд ли! Скорее уж я тебя размажу! – раздался рядом совершенно спокойный голос Дороша.
– Дорош, не лезь! Я должен разобраться с этой сукой! Она мне в глаз заехала!
– И заехала очень даже неплохо! – весело отозвался мужчина.
Девушка резко повернула голову и увидела мелькнувшую усмешку на красиво очерченных губах. Их глаза встретились всего на мгновение. Ее огромные, голубые, горели лихорадочным огнем, в его, темных, непроглядных, плясали веселые искорки.
Полянская отвернулась первой.
– Давай, Сашка, на выход! – отчеканил мужчина.
– Да я…
– Я сказал – вперед! Или тебе помочь?
Интонации в голосе мужчины изменились, сделались железными. И Сашка, который наверняка неплохо знал дачника, понуро опустив голову, двинулся к выходу. Дорош пошел за ним.
– Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты не трогал своих?
Это было последнее, что Злата услышала, впрочем, и не особо прислушивалась. Она бросилась к бабе Арише, которая все так же сидела, прислонившись к стене.
– Баб Ариша, как вы?
– Ой, нiчога! Што са мной зробiцца? Не первы раз… Спасiба табе, Златуля, каб не ты…
– Ну что вы! Давайте лучше я помогу вам подняться
. Девушка помогла старушке встать на ноги и дойти до кровати. Здесь же, укачивая на руках ребенка, сидела и Маришка. Распухшее, мокрое от слез лицо, подбитый глаз, разбитая губа и запах перегара…
Она ведь была совсем девчонкой, возможно, даже младше самой Полянской, а выглядела…
Злата тяжело вздохнула. Маришка явно выпивала, но осуждать ее Полянская не могла. Ей было жалко эту девушку и ее ребенка. Что ждало их в будущем? Каким было прошлое Маришки? О подобных историях девушка была наслышана. В жизни такое случалось, и судить со своей колокольни таких, как Маришка, было глупо и неправильно. Да, сама Злата Полянская не могла представить себя на месте такой вот Маришки, у нее-то за спиной всегда были родители, бабушки и дедушки. У нее были благополучная жизнь и мечты. А Маришка руководствовалась только примитивным инстинктом – выплыть, не утонуть, хоть за что-то уцепиться. Какие уж тут мечты, если родители (если их вообще было двое) пьяные каждый день, а в доме шаром покати? Да какая там учеба, если в школу нужно идти в обносках и все сторонятся тебя, потому что у тебя все время вши, а маме некогда их вывести из-за вечных запоев? Базовая школа, плохая компания, а потом вот такой, как Сашка. И вино, – чтобы хоть ненадолго заглушить страх перед будущим, да и настоящее после пары рюмок уже не кажется столь плачевным.
– Ты в порядке? – повернулась Злата к девушке.
Та лишь кивнула головой.
– Классно ты ему вмазала, – сказала она, немного помолчав.
– Ты бы тоже могла. Вставила бы ему хоть раз, как положено, больше бы не нарывался, побоялся бы.
– Нет, не побоялся бы. Пришиб. Я один раз за нож схватилась, так он меня потом так побил – два дня с постели подняться не могла. Он бы и тебя ударил, если бы Дорош не подоспел.
– Ну, это вряд ли! А вот физиономию я бы ему основательно попортила. Зачем ты все это терпишь? Почему не уходишь? Ведь страдаешь от его попоек не ты одна, есть еще и ребенок. Это у тебя мальчик или девочка?
– Девочка. Маняша. А куда мне идти? В жизнь? Я уже была там и знаю, что такое мытарства по подвалам и ночлежкам. Я ведь из Москвы, мы с Сашкой там познакомились, он на заработки ездил, ну и привез меня оттуда, когда я забеременела. И я поехала за ним, хоть и знала, он далеко не ангел, как и то, что жить мне придется со старухой в такой глуши, какая мне и не снилась. Но мне было плевать, мне хотелось своего угла, пусть и такого, как этот дом. И семьи, пусть она и далека от идеала. А Сашка, он ведь не плохой. Только у него ведь самого жизнь не сахар, и никогда такой не была. Мать у него гулящей была и пила очень, хорошо еще, что баба Ариша у него всегда была, она за ним и приглядывала, как могла. Он ведь не всегда такой буйный. И у нас бывает все хорошо. Помаленьку, потихоньку, как-нибудь… Бабуля вон пенсию получает и баб Валя, и Сашка у Дороша подрабатывает, дачник ведь не всегда самогонкой рассчитывается, он и деньги дает, и продукты…
– Понятно. Дачник… Значит, все беды от него!
– Нет-нет, что ты! – горячо запротестовала Маришка. – Наоборот, если бы не он, что бы стало с нами? С Маслюками? А так хоть какой-то заработок!
– Ну, по крайней мере, пили бы меньше и работали!
– Где? – искренне удивилась девушка.
– Ну… – растерялась Злата. – Ну, есть же здесь какой-нибудь совхоз. Какое-то скотоводческое хозяйство…
– Говорят, когда-то было. От торфзавода остались одни лишь развалины, а на месте фермы лес посадили. Тебе ли об этом не знать!
– Я знаю. Но что-нибудь ведь можно придумать! Я вот тоже собираюсь здесь жить, а работать планирую в школе…
Маришка усмехнулась, и Злата осеклась. Да уж, очень удачное сравнение!
– Летом мы за черникой ходим и лисичками, потом сдаем частникам. Если лето не будет слишком засушливым, на этом можно неплохо заработать!
– Правда? А вы меня с собой не возьмете? Я бы тоже хо тела немного на этом подзаработать… Мне ж еще до первой зарплаты далеко, а жить за счет родителей не очень-то и хочется.
– Да не вопрос! Будем вместе ходить! Машку будем оставлять бабе Арише или бабе Вале, а сами с утра пораньше в лес! Я за прошлое лето здесь все ягодные места изучила! – оживилась Маришка и даже попробовала улыбнуться, но тут же поморщилась от боли: разбитая губа давала о себе знать.
– А я вот так и не узнала лес, хоть и ходила каждое лето по ягоды с бабушкой. А дед у меня и вовсе был лесником. Я в лесу вообще плохо ориентируюсь. Ладно, Маришка, мне домой надо, да и вам с ребенком спать пора! – девушка поднялась с кровати.
– Да, Маняша вон уже уснула. Спасибо тебе, Злат! – просто сказала девушка.
– Да не за что! Ты береги себя и ребенка тоже! И если что, сразу беги ко мне! И еще, знаешь, что? Приходи завтра к нам! Бери Машку и приходи, завтра ведь праздник!
– Да нет, ну что ты… – замялась Маришка.
– Приходи! Я буду вас ждать!
– Ну, ладно.
Девушка направилась к дверям, но на пороге обернулась.
– А куда Дорош повел Сашу? – спросила она.
– Наверное, на сеновал. Сашка Дороша боится, и если тот сказал ему не заявляться домой, пока не проспится, он не придет сегодня!
Злата кивнула и вышла из дома. На восходе, над лесом, темное непроглядное небо начинало светлеть. Долгая ночь, полная событий, подходила к концу, но только сейчас, когда и злость, и нервный озноб прошли, Полянская почувствовала, как устала. У нее начинала болеть голова, да и кисть руки, которой она ударила Сашку, ныла…
Подняв лицо к темному небу, она втянула в себя прохладный воздух. Пахло свежевспаханной землей и сыростью. Чувствовалась близость водоема. За огородами у бабы Ариши как раз была сажалка, а дальше карьеры, которые каждую весну затапливало. Засунув руки в карманы толстовки, девушка пошла к калитке.
«Сейчас домой и спать». Но не тут-то было, впрочем, если честно, она не очень-то и надеялась, что Дорош просто так уйдет… Он ждал ее у калитки. Злата усмехнулась. Может, следовало махнуть через огород? Прошла бы немного по вспаханному полю, миновала бы старый сад Маслюков, и, считай, уже дома…
– А где баба Валя? – спросила она, оглядываясь по сторонам.
– К себе домой пошла. У нее дом свой есть, если ты не знала! – Почему? Я знала… Просто там условия аварийные.
– Ага! – усмехнулся мужчина. – А здесь апартаменты!
Спорить с ним сейчас Злате совершенно не хотелось. Ей вообще с ним разговаривать не хотелось. Поэтому, пропустив мимо ушей и его замечания, и его тон, девушка просто вышла на дорогу и пошла вперед.
Через секунду Дорош нагнал ее.
– Тебе вряд ли стоит во все это вмешиваться! – сказал он.
– Почему? – ровным голосом спросила Полянская, а внутри, она чувствовала, закипало негодование.
– Ты их не исправишь. Ты что ж думаешь, Саша только что избивал бедную несчастную девочку, сиротинушку, за которую некому заступиться? А Маринка эта самогонку хлещет не хуже любого мужика! Они там через день пьянки устраивают и через раз там все мордобоем и заканчивается! И Максимовна, несмотря на свой возраст, хлебает неплохо, а потом по хатам ходит и клянчит поесть… Знаешь, сколько лет этой девице? Двадцать! Не похоже, правда? Я тоже не сразу в это поверил, а она в свои двадцать прошла и огонь, и медные трубы. Ты ведь пожалела ее сегодня, правда? А она легко этим воспользуется и, прикрываясь ребенком, станет вытягивать у тебя деньги и пропивать их. Ты будешь давать, а они смеяться над тобой будут, ну и, может быть, выпьют пару раз за твое здоровье!
– Спасибо, что предупредил. Это все, что ты хотел сказать? – остановившись, девушка повернулась к нему лицом.
– Не поверила? Ну, судя по тому, что я сегодня наблюдал, я в этом нисколько не сомневался! Значит, к нам в деревню явилась такая вот мать Тереза, которая теперь всех спасет и будет сеять вокруг добро… – в его голосе звучала неприкрытая насмешка.
Он просто издевался над ней.
– А я не к вам в деревню приехала. Вы здесь случайное недоразумение, неизвестно каким ветром занесенное. Я приехала к себе. И я останусь здесь и сделаю все, чтобы прекратить все это! Думаете, я не знаю, чем вы здесь занимаетесь?
– А я думаю, тебе лучше сидеть дома, помалкивать и не высовываться, особенно по ночам! – отчеканил он, как-то особенно подчеркнув последнее.
Злата отшатнулась от него и, отвернувшись, почти бегом бросилась домой.
Глава 5
– Златка, ну ты и соня! Давай вставай уже, Лешка пришел! Голос Аньки проникал в сознание, но смысл сказанного не доходил до девушки.
Она, кажется, вот только легла! Да она уснула только! Зачем Лешка пришел так рано? Что ему не спится?
– Златка!!! – возмутилась двоюродная сестра и принялась стаскивать с нее одеяло. – Ты когда легла вчера? Вы чё, до утра гуляли?
– Анька! – пробормотала Полянская. – Спать хочу!
– Ну, спи, спи! Все проспишь, а я вот возьму и уведу у тебя Лешку!
– Ага! Закатай губу! У него в Минске девушка есть, неровня нам с тобой, дурам провинциальным! – девушка все же заставила себя сесть в постели и, отчаянно зевая, потерла глаза.
– Ага! Девушка у него в Минске, может, и есть, только почему-то он с тебя, дуры провинциальной, глаз не сводит и торчит здесь в деревне вместо того, чтобы поспешить к любимой!
– Ой, Анька, не говори ерунды! – отмахнулась от нее Полянская. – Ты пить не хочешь?
– Не-а! – мотнула головой Аня. – Ну, ты здесь собирайся давай и выходи, а я пока Лешку займу и о девушке его узнаю, разведаю, насколько там все серьезно!
– Посмей только! – закричала Злата и вскочила с постели.
Анька засмеялась и убежала.
– Вот зараза! – пробормотала девушка и стала приводить себя в порядок.
От недосыпания, от выпитого вина и вчерашних переживаний болела голова. Девушка не стала собирать волосы в косу, зная, что от этого голова будет болеть еще больше, просто расчесала их и убрала с лица, закрепив зигзагообразным ободком. Быстро натянула черные узкие брючки и белую удлиненную кофту, из-под кровати вытащила свои белые теннисные туфли. Осталось только умыться и бежать, а то ведь Анька она такая, она может… Анька все же не смогла.
Пока Злата умывалась, вся семья уже села за стол, и Лешу Блотского усадили.
– Привет! – сказала она, заходя в просторную столовую.
– Какое привет! – возмутился Полянский. – Христос Воскрес, доча! Иди, я тебя поцелую, красотуля моя!
– Воистину Воскрес! – несколько смущенно ответила Злата и подставила папе щеку для поцелуя.
С Лешей они безмолвно обменялись улыбками, оказавшись на разных концах стола.
– Ну, жена, неси выпить! – торжественно скомандовал Полянский. – Вся семья в сборе, можно начинать!
– Я тебе сейчас дам выпить! Прости меня, Господи! В битки давайте гулять! Леша, вот бери, тебе яйцо. Злат, ну ты тоже выбирай!
Елена Викторовна всем поочередно подсунула фаянсовое блюдо, которое стояло посреди круглого стола, а на нем лежали крашеные яйца и нарезанный пасхальный кулич.
На Пасху обязательно играли в битки, такая вот была традиция. И как в детстве, это превращалось в своеобразную игру, веселую и увлекательную. Под всеобщий гам и смех, воцарившийся за столом, выиграла Злата. Своим яйцом она побила всех и, как в детстве чувствовала себя при этом страшно довольной и счастливой. Потом мама принесла горячую картошечку и голубцы, ну и бутылку белого полусладкого вина. Мужчины, конечно, недовольно поморщились, но и мама, и тетя Люда сегодня были непреклонны. Мужики, поняв, что ничего не обломится, тяжко повздыхали, но от вина не отказались. Они как раз собирались выпить, когда в дверь нерешительно постучали.
– О, гости! – оживился Полянский и привстал из-за стола. – Заходите, заходите, не стесняйтесь! – крикнул он.
Головы всех присутствующих обернулись в сторону коридора. Дверь открылась, потом закрылась
. – Христос Воскрес! – раздался в полной тишине робкий, тихий голос. – А Злата дома?
– Воистину Воскрес, – раздалось в ответ недружное и недоуменное.
А Злата Полянская вскочила из-за стола и бросилась в коридор. Господи! Она ведь совершенно забыла о Маринке с Машкой, которых вчера пригласила в гости.
– Привет! Маришка, проходи! – она улыбнулась девушке. – Мам, а это Марина! Я ее вчера к нам в гости пригласила! Забыла вам сказать! Она, ну, почти внучка Максимовны.
Родные не смогли произнести ни слова. Они изумленно смотрели на девушку с ребенком на руках и молчали. Ничего не понимая, они переводили взгляд с Маринки на Злату и обратно, вот-вот ожидая неизвестно чего. Леша первым пришел в себя. Он тепло улыбнулся девушке, вид у которой был, мягко говоря, не очень опрятный. Она походила на бродяжку, которых он навидался в минских метро и на вокзале.
– Маринка, давай присаживайся с нами, не стесняйся! Анька, принеси стул из зала! – обратилась Злата к родственнице, выразительно глядя на нее.
Анька округлила глаза. Злата грозно свела брови, и двоюродная сестрица поднялась из-за стола.
– Мам, – негромко позвала Полянская Елену Викторовну.
– А? – та подняла на нее глаза, полные растерянности. А дочка смотрела на нее, едва ли не умоляюще. – А, да! Присаживайся, Маришка! Я сейчас принесу тебе тарелку! Как там баба Ариша поживает? – оживилась Елена Викторовна, поднимаясь из-за стола и направляясь на кухню.
– Нормально. С бабой Валей дома…
– Ну, а Саша твой что?
– Да все нормально с ним. После вчерашнего похмельем страдает, но вообще тише воды! Злат, – обернулась она к Полянской, – у него после твоей вчерашней подачи фингал под глазом! – сказала она.
Злата лишь улыбнулась в ответ и покосилась на родственников.
– Да… – протянул Полянский. – Похмелье – это плохо! Это нам знакомо!
Родители Ани и вовсе не прислушивались к тому, что говорит эта девушка. И только Леша… Девушка встретила его вопросительный взгляд и улыбнулась. Аня принесла стул, Лена Викторовна тарелку, вилку и рюмку. Маришку с Машкой, которая все время прижималась к ней словно маленький испуганный зверек, наконец, усадили за стол.
– Марина, тебе вина налить? Или тебе нельзя? Ты, может быть, еще ребенка кормишь грудью? – обратилась Елена Викторовна к девушке.
– Да нет, у меня молока с самого начала не было!
– Мам, она будет вино! – перебила девушку Злата. Елена Викторовна налила в рюмку Маришки вина.
– Ну, теперь уж точно давайте выпьем! – нетерпеливо сказал Полянский и снова поднял рюмку.
Краем глаза Злата заметила, как Анька пытается отодвинуться подальше от Маришки и незаметно закрывает нос пальчиками. Полянская сидела чуть дальше, но предположить, какой «аромат» исходил от девушки, могла. Вчера нанюхалась. Мама Златы наложила Маришке целую тарелку всяких вкусностей. Они выпили, завязалась беседа. Женщины стали расспрашивать Маришку о дочке Максимовны. Елена Викторовна, оказывается, когда-то очень дружила с ней, и они давно не виделись. Вот так, продолжая болтать, они распили бутылку вина. Леша взял у Маришки дочку, видя, что девушке с ней неудобно, ребенок расплакался, но быстро успокоился. Парень достал свой мобильный телефон, который очень заинтересовал малышку, и она увлеклась. Когда они встали из-за стола и Марина собралась уходить, Елена Викторовна отправилась на кухню и наложила целый пакет еды, который и вручила девушке. Та попробовала было отказаться, но быстро сдалась. Как только за ней закрылась дверь, Анька вскочила из-за стола и бросилась к окну, чтобы распахнуть створки и проветрить комнату.
А Злата и Леша молча переглянулись.
– Златка, я что-то не поняла… Когда это ты успела познакомиться с ней? Зачем ты ее пригласила? Ты меня поражаешь! От нее воняло так… Да и девочка эта ее… Господи! Я не понимаю, как такие вообще могут рожать! Зачем им позволяют это делать? Вот скажите мне, зачем? Зачем с рождения обрекать детей на такую жизнь? Зачем плодить нищету? – прорвало Аню.
Но Злата не винила ее в этом. Она понимала чувства сестры и ее возмущение, и осуждения, и не могла не согласиться с ней, но что это меняло? Полянская ничего не стала объяснять Аньке, понимая, что та, конечно же, сочтет ее сумасшедшей. Вместо этого она встала из-за стола и отправилась искать старое покрывало. Еще вчера они договорились с Лешей сходить в лес. Налив в бутылку кваса, они собрали кое-что из еды и через огороды отправились в поля…
Леша молчал, следуя за ней. Он ни о чем не спрашивал, ожидая. Злата, конечно, собиралась рассказать, но не все…
– Леш, я не могла не вмешаться, – просто сказала девушка, останавливаясь в конце огорода и оборачиваясь к парню. – Знаю, это было глупо и рискованно, потому что Сашка был пьян и зол, но я была в такой ярости, и мне, откровенно говоря, было на все плевать. Рука вот до сих пор болит. Я ему со всей силы в глаз заехала, думала, и вовсе выбью!
Парень улыбнулся.
– И где это такая настоящая, домашняя барышня, как ты, научилась драться? – спросил он шутливо, хотя на самом деле ему было не до смеха.
Но Злате не нужны были его взволнованные речи, осуждения и неодобрения. Этого ей и дома хватало. Она считала его своим другом, она надеялась, он ее поймет.
– Ах, Лешечка! – воскликнула она, и веселая улыбка озарила ее лицо. – Один парень из нашего двора еще в школе показал мне этот прием! Он говорил, реакция у меня заторможенная и что-то другое я вряд ли смогу, а вот дать в глаз – запросто. Мы тогда долго тренировались, но, честно говоря, на практике мне не довелось этот прием испробовать, вот только вчера. Сашка так и повалился на пол… Правда, потом он собрался меня прибить… Но не успел. Его дружки подоспели и успокоили его.
– Ему повезло! – пошутил Блотский.
– Ну, да! Потому что я бы его физиономию еще б не так подпортила. Подбитым глазом он точно не отделался бы! Сейчас все это, конечно, кажется смешным. Но вчера, если честно, было не до смеха. Честно говоря, было страшно. Если б ты видел, как он ее бил… А ребенок просто зашелся в плаче… Сашке ведь плевать было, кто перед ним: Маринка, ребенок, которому всего год, или старая бабушка. И знаешь, что самое ужасное? Они ведь привыкли к такому, для них это не ново…
– Злат, они ведь не знали другой жизни! – осторожно заметил парень.
– Да, а мне бы так хотелось хоть чем-нибудь им помочь! Она ведь пьет, Леша! Ей двадцать лет, а она пьет! Ты представляешь, какое ее ждет будущее? Она сопьется, и ребенка заберут в интернат, а если даже и не заберут, Машка вырастет такой же… А это неправильно!
– Неправильно, но жизнь она ведь не всегда такая, какой бы нам хотелось ее видеть. Я не знаю, Злат, чем можно реально помочь Марине! Давать ей деньги? Кормить и одевать ее ребенка? Взвалить всю ответственность за чужую жизнь на собственные плечи? Конечно, можно было бы попробовать, но кажется мне, это не совсем то, что нужно! Ей самой надо бы 68 69 осознать, что плохо, а что хорошо! Она ничего хорошего не видела в своей жизни, и никто и никогда не защитил ее, не помог, не протянул руку. А тут ты… Может быть, простое человеческое участие – это то, чего ей всегда не хватало?
– Может… – вздохнула девушка.
Да, ее участие и доброта, может быть, и помогут Маришке и ее дочке, но есть еще и Сашка. И Дорош. С Сашкой, она, может быть, и смогла бы еще совладать, но Дорош… Она не хотела о нем думать, гоня прочь и мысли, и воспоминания. На что он намекал вчера, предупреждая относительно ночных прогулок? Как вот так быстро он появился у дома бабы Ариши? Он ведь, кажется, собирался спать, когда выпроваживал своих «гостей»! Или это был всего лишь предлог? Он ведь не мог видеть ее, притаившуюся в темноте? Тогда зачем он отправился бродить среди ночи по деревне? Что ему было нужно? Что он пытался высмотреть? Но даже не это казалось самым страшным! А вдруг он и есть тот самый незнакомец из ночи, которому она тогда отдалась со всей страстью? Тот самый, с которым ей было так хорошо и тень которого приходила к ней во снах?
Дорош ей был глубоко несимпатичен, она презирала его, разве что еще не успела возненавидеть. Он не мог быть человеком, к которому она испытала тогда такое влечение, который разжег в ней пожар страсти, неведомой ранее. Дорош не смог бы! Она была абсолютно в этом уверена, но тогда откуда ему известно, что той ночью что-то произошло? Может быть, он был одним из них? Возможно, это и можно было как-то выяснить, но, откровенно говоря, связываться с Дорошем ей совершенно не хотелось. Ей лучше держаться от него подальше, так будет и спокойнее, и безопаснее.
– Ты о чем задумалась? – спросил Леша, нарушая молчание, воцарившееся между ними.
– Да так… – махнула рукой девушка.
– Злат, а мне звонили с радиостанции.
– Правда?! – ахнула Злата.
– И что же ты молчал?! И что? Что они сказали? Они тебя берут?
Парень лишь утвердительно кивнул.
– Лешечка, так это ж здорово! – захлопала в ладоши девушка, искренне радуясь.
– Да, здорово. Я даже как-то не сразу поверил в это. Но это действительно так. Меня берут! Вот только в скором времени мне придется уехать. И я не знаю, когда смогу вырваться сюда опять.
– Да?.. – растерянно произнесла девушка и, представив на мгновение, что здесь уже не будет Блотского, расстроилась. – Но ты ведь будешь мне звонить?
– Конечно, а ты правда будешь меня слушать? – Правда! Когда ты думаешь уезжать? – Через несколько дней. Девушка лишь кивнула. После Лешиного отъезда уедут и родные, а она останется в Горновке одна.
Нет, она знала, что так будет, она сама выбрала свой путь и сама решила остаться здесь жить. Ни разу Полянская не усомнилась в собственном решении. Злата знала, ей будет здесь хорошо, вот только она не думала, что так скоро придется расстаться с Лешей, к которому за столь короткий срок она успела по-настоящему привязаться.
Кто-то когда-то говорил ей, между мужчиной и женщиной дружбы быть не может и не бывает, это просто противоестественно, но сама она именно дружеские чувства к парню и испытывала. И даже не потому, что сердце его было несвободно и в Минске у него была девушка. Просто как-то не получалось у нее представить его в роли человека, которого она смогла бы полюбить. Нет, даже не так. Полюбить она смогла бы его, да и любила, только страсти к нему она не испытывала, той пьянящей, головокружительной, жаркой, сметающей все на своем пути. Не получалось представить другие отношения с ним, кроме тех, существующих меж ними сейчас, а мысль, что они могут оказаться в одной постели, и вовсе казалась ей кощунственной. Он был таким близким, таким родным. В нем она нашла родственную душу. Наверное, даже если бы у нее был брат, и тот не был бы ей так близок…
Злата знала, что и Лешка привязан к ней не меньше, может быть, и она для него стала кем-то вроде близкого друга, которого у него почему-то никогда не было, но в Минске у него девушка, там любовь и все такое… А любовь, как известно, страшная сила. Вот Блотский сейчас говорит, что будет звонить и ждать звонков от нее, а Полянской почему-то казалось, что скоро он о ней забудет.
– Я буду скучать по тебе, но я все равно рада за тебя. Ты ведь мечтал об этом, стремился… И вот твоя мечта осуществилась. Как бы я хотела, чтобы и моя мечта когда-нибудь стала явью, я бы все на свете за это отдала, и, наверное, мне уже ничего и не нужно было бы больше в жизни, только писать романы и жить в окружении тишины и благодатного покоя этих мест. Ты счастлив, Лешка? Вот скажи, что ты чувствовал, когда узнал? – Полянская прогнала прочь грусть, не желая омрачать Лешкиного счастья, и улыбнулась ему.
– Конечно, радость. Ликование. Хотелось кричать «Ура!» и, как говорится, в небо подбрасывать шапку. А еще некое чувство опьянения и окрыленности, когда кружится голова и кажется, будто весь мир лежит у твоих ног! И мне все еще не верится в это! – сказал парень и улыбнулся, только улыбка не отразилась в его голубых глазах, они по-прежнему оставались серьезными.
Его так и подмывало взять ее за руку и позвать с собой в Минск, ему пришлось даже сжать ладони в кулаки, чтобы не поддаться порыву. Возможно, это и стало бы любовью. Ведь все к этому располагало, если бы однажды ночью Злата не вышла на огород и не увидела тот злосчастный трактор, если бы той ночью вспыхнувшая страсть не заставила позабыть обо всем на свете, если бы среди ночной тишины воспоминания о тех минутах не приходили к ней во снах. Они были бы красивой парой, если бы Леша смог остаться в деревне, если бы нашел слова, которые убедили бы Полянскую и заставили поехать с ним. Их любовь могла бы стать неземной, необыкновенной. Леша сделал бы все для того, чтобы девушка была счастлива. И она была бы, позабыла бы обо всем. Но Леша так и не решился протянуть руку, а слова застряли в горле, стоило лишь взглянуть в ее огромные голубые глаза, которые туманились мечтательностью, когда она смотрела на окружающий мир. Это был ее мир, такой яркий, сияющий, волшебный, как этот весенний день. Поля, зеленеющие озимыми хлебами, простирались к горизонту. Луга, на которых пробивалась молодая трава и тянулись к небу анютины глазки. Леса, одетые в нежно-зеленую молодую листву. Эти старые дома и огромные узловатые вербы вдоль извилистой дороги. Люди, доживающие здесь свой век, и старое кладбище…
Дальше они шли молча. Миновав людские огороды, свернули на проселочную дорогу, которая вела к лесу. Со всех сторон их обступили молоденькие березки с резными полупрозрачными листочками, яркими, сочными, пронизанными солнечными лучами. Они трепетали на ветру, и едва уловимый шепот, как напев, разливался в воздухе. Пряный теплый воздух, наполненный запахом молодой листвы, смолы и цветов, дохнул им в лицо, когда они ступили под сень деревьев. Здесь, недалеко от дороги, была небольшая поляна, которая ближе к лету зарастала травой и лесными колокольчиками, а сейчас трава только пробивалась, и к поляне с леса подкрадывались пролески, которые здесь называли подснежниками. Сюда, на эту поляну, приходили с давних пор. И мама Златы, будучи еще девчонкой, собиралась здесь с подружками, и, возможно, бабушка тоже, ведь она родилась и выросла в этих местах. Они расстелили покрывала посреди поляны и сели. Девушка тут же принялась разбирать пакет с едой, вытаскивая большую запотевшую бутылку с квасом, которую им мама положила на дорожку, и, открутив пробку, припала к горлышку. Есть не хотелось, они ведь только из-за стола, а вот пить – жутко…
Они еще немного посидели, непринужденно болтая и смеясь, а потом Злата улеглась на покрывало и, закинув руки за голову, стала смотреть на небо, такое пронзительно-синее, чистое, высокое и полупрозрачное, и облака, похожие на шелк, проплывающие мимо. Под покрывалом, у самого уха, в траве копошились букашки и жучки, шурша сухой прошлогодней травой и листвой. Где-то в густых зарослях заливался соловей, а из глубины лесной чащи ему отвечала кукушка, беспрестанно отсчитывая года…
Глаза закрылись сами собой. Леша, кажется, еще что-то говорил, не требуя ответа, но смысл до девушки уже не доходил. Обласканная солнечным светом, убаюканная звуками леса, она погрузилась в сладкий сон…
Леша замолчал и тихонько лег рядом. Спать не хотелось. По вернувшись на бок, он подпер голову рукой и стал смотреть на девушку. Сон разгладил черты ее лица, сделав их безмятежными и невинными, как у ребенка, а улыбка подрагивала в уголках ее красивых губ. Ветерок трепал золотистый локон, выбившийся из прически, и щекотал щеку. Леша осторожно убирал его, и пальцы касались ее нежной, шелковистой кожи цвета персика. Наклоняясь совсем близко, он видел едва заметную россыпь веснушек на носу, которых почему-то раньше не замечал. Он смотрел на нее так, как будто пытался вобрать в себя ее об раз, каждую черточку ее лица, чтобы потом воскрешать в памяти теплыми майскими ночами… Сейчас Блотский не думал о Маше, с которой встречался не один год. Избалованной, своенравной городской кокетке, в которую когда-то влюбился с первого взгляда. О ней он теперь вспоминал так редко…
Сейчас он думал о том, что оставляет здесь куда больше, чем сам мог бы себе признаться. Парень не собирался спать, но мерное дыхание Златы, наверное, все же подействовало на него усыпляюще. Он опустил голову и, прижавшись щекой к ее виску, закрыл глаза…
Первая крупная дождевая капля упала Злате на щеку. Девушка зашевелилась и, по-прежнему не открывая глаз, попыталась смахнуть ее и ударила Лешу по носу.
– Ой! – испуганно воскликнула она и открыла глаза. Первое, что увидела Злата, были тучи. Темные, зловещие, грозовые тучи, так низко, что до них, казалось, можно достать рукой. Они поглотили солнце, и мир вокруг уже не казался таким ярким и радостным. Тревожно шумел лес, смолкли птицы и даже цветы сомкнули лепестки. – Лешка, – позвала парня девушка, поворачивая к нему лицо. – Кажется, сейчас будет гроза! И словно в подтверждение ее слов где-то рядом раздались первые раскаты грома, прокатившиеся глухим эхом по лесу.
– Мамочки! – только и смогла вымолвить Злата, и глаза ее от страха сделались огромными. Ничего на свете Злата Полянская не боялась так, как грозы. Вскочив на ноги, она заметалась по поляне, хватая то сумку с едой, то покрывало, на котором сидел Леша и, ничего не понимая, смотрел на девушку.
– Лешка! – закричала она. И тут темное небо прорезал разряд молнии. Полянская вскрикнула и, отшвырнув сумку в сторону, бросилась бежать, теряя голову от страха.
– Злата! – крикнул Леша, но его крик потонул в глухом раскате грома. Да и не остановил бы он девушку, даже если бы она его услышала. Втянув голову в плечи, она добежала до проселочной дороги, но там неожиданно споткнулась и плашмя, с пригорка, упала. – Злата! – испуганно вскрикнул Блотский и, схватив сумку и покрывала, бросился следом. Дождь усилился, и Леша понимал, вот-вот хлынет настоящий ливень, но это его сейчас не заботило. Там, на дороге, лежала Злата и не шевелилась. А Злата хватала ртом воздух и не могла восстановить перехватившее дыхание.
– Злата, ты что? – подоспел Блотский и опустился перед ней на корточки. – Ты ударилась? Ты не можешь подняться? Тебе плохо? – его голос звучал испуганно.
– Все нормально, Леша, – смогла, наконец, обрести дар речи девушка и стала подниматься. – Леш, нам надо выбираться из леса. Нельзя в лесу в грозу. Да и на открытом пространстве тоже нельзя! – в голосе девушки звучала неприкрытая паника. – Лешечка, как мы доберемся до дома? А вдруг нас молнией убьет, ведь бывают же случаи…
Договорить она не успела, новый разряд молнии заставил ее броситься парню на шею и до крови прикусить нижнюю губу, чтобы не заорать. Кричать при грозе тоже было опасно.
– Злата, Злата, ну что ты? Девочка моя, ну, подумаешь, гроза! Ну, ничего с нами не случится, правда, промокнем до нитки, но это пустяки. Я и не знал, что ты боишься грозы!
– Еще как боюсь! – прошептала девушка, обхватив руками его шею и уткнувшись лицом в плечо. – А может, здесь в лесу переждем дождь? – спросила она.
– Вымокнем, да еще и заболеем. Нет уж, мы пойдем домой! Выйдем из леса и пойдем через деревню, если уж станет совсем страшно, попросимся в первую попавшуюся хату! – решительно сказал Леша.
Осторожно поднявшись на ноги и придерживая Злату за талию, он увлек за собой девушку, которая по-прежнему цеплялась за него и не отпускала. Дождь все же превратился в ливень, и когда они, наконец, добрались до деревни, оба были насквозь мокрые. Каждый раз, когда молния рассекала небосвод, Злата, приглушенно вскрикивая, сжималась в комок и, зажмурившись, прижималась к Леше. Пока они шли, Блотский не раз предлагал девушке зайти то к бабе Нине в дом, то к Максимовне, чтобы переждать грозу. Но Полянская упрямо качала головой, и они продолжали путь. И уже не верилось, что они, наконец, доберутся до дома, не верилось даже тогда, когда они, мокрые и продрогшие, стояли в маленькой полутемной прихожей и вода стекала по их лицам и одежде. Они смотрели друг на друга, и улыбка помимо воли рождалась на губах. Лешка улыбнулся шире, а Злата громко и немного истерично расхохоталась, а потом бросилась Леше на шею.
Анька выглянула в прихожку и, застав там обнимающуюся парочку, ухмыльнулась и деликатно удалилась. Потом они пили чай на кухне, переодевшись в сухую одежду, при этом хихикая и перешептываясь, словно дети. Когда гроза закончилась и Леша ушел домой, Злата прошла в маленькую комнатку, их с Аней спаленку. Забравшись на кровать, она распахнула окно и впустила в комнату свежий вечерний воздух, наполненный сладким ароматом омытой жимолости и цветов. Оперевшись локтями о подоконник, она устремила свой взгляд туда, к горизонту, где садилось солнце и таяли грозовые облака. Беспечный покой и благодатная тишина были разлиты в воздухе, и только одинокая трель соловья тревожила сердце… Хотелось писать. Так хотелось не пропустить ни минуты этой весны и описать ее свежую прелесть и красоту максимально точно. Описать так, как чувствовалось, попробовать подобрать нужные слова…
Шум подъезжающей машины, вторгнувшись в сознание, вывел девушку из состояния мечтательности. Чуть подавшись вперед, она высунулась из окна не из любопытства, скорее, просто машинально, и тут же об этом пожалела. В поле ее зрения возник темно-синий капот «ГАЗели», а через секунду она увидела и хозяина машины. Он, конечно, ее тоже заметил. Широкая улыбка осветила его смуглое лицо, и он поднял руку в приветственном жесте. Девушка отпрянула от окна как ошпаренная. Впрочем, особой надобности в этом не было, машина все равно уже проехала и исчезла за поворотом дороги.
«Вот сволочь! – в крайнем раздражении подумала Злата. – Рукой он мне машет! Как будто знакомой!»
И снова, как удар молнии, сознание пронзила мысль о той ночи, о том человеке! А вдруг это все же Дорош? Девушка закрыла окно и, упав на кровать, зарылась лицом в подушку. Ох, пропади он пропадом!
Глава 6
На Радуницу с утра зарядил дождь. На улице было сыро, ветрено и прохладно. Дождь шел и вчера, и от тепла минувших дней не осталось и следа. Леша Блотский уехал в Минск и увез тепло с собой. Злате его не хватало. Более того, успев привязаться, она скучала и, забывая, что он уехал, ждала его прихода. Леша звонил, и не раз, рассказывал о радиостанции, где уже побывал и официально написал заявление. Пока еще он не знал, когда его выпустят в прямой эфир, пока что он просто знакомился с жизнью радиостанции и ее обитателями.
Леша уехал, а Злата все еще мысленно возвращалась к тому последнему вечеру, который они провели вместе. Что-то было в нем такое, существенно отличающееся от всех других, проведенных вместе. Что-то тревожило сердце, а что именно, Полянская не понимала…
Это не было любовью. Она влюблялась прежде, и чувства эти были ей знакомы. Возможно, это могло бы стать любовью… Почему-то эта мысль пришла к ней только после отъезда Блотского. Почему-то она не прогнала ее прочь. Воспоминания о той ночи в пустом домике бабы Кати, немного померкнув, теперь были не столь живы. Последние несколько дней другие воспоминания неотвязно преследовали ее…
Леша должен был уехать рано утром, поэтому попрощаться зашел к ним с вечера. Злата, решив устроить маленькую прощальную вечеринку, полдня возилась с малиновой коврижкой, которая плохо запекалась в старенькой духовке. Елена Викторовна сделала целую гору «хвороста», посыпав его сахарной пудрой. Когда Леша пришел, они поставили чайник и уселись всей семьей за круглый стол. Как-то так случилось, и в этом в первую очередь была заслуга Алексея, за столь короткий срок все обитатели большого дома привязались к нему, более того, он стал им родным. Анька, пребывая в полном недоумении, просто не понимала, что ж такое происходит между сестрой и Блотским.
Она же была почти уверена, что у них роман. Конечно, Златка ужас какая скрытная, поэтому все отрицала, но Аньку-то не проведешь, она ж видела… А теперь Леша уезжал… И родители жалели о Лешкином отъезде.
Нет, они, разумеется, не строили никаких предположений, просто тоже скоро собирались уезжать, и им было бы куда спокойнее в городе, зная, что здесь они оставили дочку под Лешкиным присмотром. И вот теперь Блотский уезжал… Для них это было так странно, так неожиданно и так тревожно. Они не хотели для своей единственной дочки жизни в глухой деревне. И все же без возражений приняли ее решение переехать в Горновку, потому что ей так было нужно. Она захотела остаться здесь, и они согласились, не стали спорить, но все равно беспокоились и переживали, не представляя, как она, городская девочка, останется одна в почти вымершей деревне, где по соседству лишь пустые хаты да воспоминания. Одна, не приспособленная к такой жизни.
А когда появился Лешка Блотский, воспряли духом. Уж Леша, конечно, сумеет о ней позаботиться. Теперь Елена Викторовна не могла скрыть тревогу. И все же они мило посидели. Мужики, конечно, по такому случаю раскрутили жен на «пять капель», и целый вечер за столом не смолкал смех. Было уже поздно, когда они поднялись из-за стола. Леша тепло попрощался со всеми, выразив надежду на скорую встречу, и собрался уходить. Злата отправилась его провожать. На улице было темно. Полянская подняла глаза к небу и удивилась, не увидев звезд. Небо затянуло облаками. А ведь каким чудесным сегодня был закат… Они вышли за калитку и остановились. Злата оперлась плечом о ворота и скрестила руки на груди. Вся веселость, которая владела ею еще минуту назад там, в доме, за столом, сейчас исчезла, и Полянская радовалась темноте и тому, что Лешка не может видеть ее лица. Девушке вовсе не хотелось огорчать и расстраивать Лешу своей грустью. Пусть он уезжает с легким сердцем и не думает ни о чем. Молчание между ними затянулось. Злата лихорадочно пыталась найти прощальные слова, но сейчас на ум ничего не приходило. Хотелось, чтобы голос звучал легко и беззаботно, но горло как будто обручем сдавило, и Полянская понимала: не сможет она сказать так. Молчал и Леша, молясь про себя, чтобы Злата сказала что-нибудь смешное и беспечное, улыбнулась, как всегда, солнечно и радостно, пусть в темноте он уже и не увидит ее улыбки. Пусть бы она заговорила и разрушила это тягостное молчание. Заговорила и избавила его от необходимости произносить ненужные, банальные, неискренние слова. Ему не хотелось говорить их, ведь в них не будет и крупицы правды. А врать ей, особенно сейчас, Блотскому не хотелось.
Сейчас все его заветные мечты, его цели и стремления перестали казаться такими уж великими и значимыми. Сейчас, если бы только девушка попросила его остаться, ну или хотя бы намекнула, Лешка остался бы, не раздумывая. Он забыл бы о своих честолюбивых планах и с утра до вечера бродил бы с ней по этим полям и лугам, взяв ее за руку. Он собирал бы для нее цветы, любовался ее лучистой улыбкой, слушал ее голос, звучавший музыкой в его ушах.
– Поздно уже, – только и смогла сказать Злата. – Тебе завтра рано вставать, – голос ее прозвучал тихо, но ровно и спокойно. Никакой дрожи, никакого надрыва. Парень опустил голову и до боли сжал ладони в кулаки. Ему до смерти хотелось ее коснуться, но он все же не посмел. Он ведь был просто другом для нее, и так было с самого начала, а теперь что-то менять уже поздно. Больше она ничего не смогла сказать, просто вдруг оттолкнулась от ворот и качнулась к нему. Ее легкие, прохладные пальцы коснулись его щеки в мимолетном прощальном жесте… А в следующий миг девушка, отвернувшись, скрылась за калиткой.
А Блотский так и остался стоять. Хлопнула входная дверь. Загорелся и погас свет в спаленке, которую Полянская делила с Анькой, а он по-прежнему не двигался с места, не находил в себе силы уйти… В эту ночь Злата плохо спала, а утром проснулась поздно. Леши в Горновке уже не было, а за окном шел дождь. Все эти несколько дней после Лешиного отъезда девушка почти не выходила на улицу, погрузившись с головой в роман. Долго предаваться беспричинной грусти она не умела – характер у нее был не такой. Поэтому отодвинув в сторону хандру, она принялась за роман. А уж если она садилась писать, если приходило вдохновение, весь мир переставал для нее существовать. Она растворялась в нем, она жила им, и мысли ее были только об этом. И ей хотелось только одного: чтобы ее не дергали и не мешали. Родители Златы уже привыкли к такому ее состоянию, молча ставили на стол у компьютера то чашку чая, то тарелку с бутербродами, переживая, как бы дочь не осталась голодной, и не приставали с разговорами. Но Анька-то не знала и все нудила над ухом, дергала и пыталась обратить к себе внимание. В результате Злата, не выдержав, наорала на нее, и двоюродная сестра, надувшись, отстала. Теперь она все чаще висела на телефоне и, откровенно скучая, мечтала вернуться домой.
Родственники и родители уезжали в город на Радуницу, после обеда. Отпуска у всех заканчивались, они привели в порядок дом, посадили огород и теперь, оставляя его на Злату, собирались по домам. Полянская плохо представляла себя здесь одну, но, если честно, уже хотела, чтобы все, наконец, уехали. Хотелось остаться одной. Нет, она, конечно, любила общение и с легкостью заводила знакомства, будучи от природы коммуникабельным и неконфликтным человеком. У нее было много знакомых, да и близкие подруги тоже были…
Но и личное пространство было важным. Ведь она была еще и писательницей. На кладбище они пошли ближе к полдню. Дождь, зарядивший с утра, превратился в мелкую противную морось, а монотонно-серое небо нависло над землей. И так как конца этой непогоде не предвиделось, решили больше не ждать. Собрав в пакет кое-что из еды, так уж у них принято было с давних пор, они всей толпой вышли из дома.
Деревня, как всегда, была пустынна. Родственники пошли немного вперед, а Злата поотстала. Она шла, засунув руки в карманы ярко-красной ветровки, и смотрела исключительно себе под ноги. Мысли ее витали далеко. С утра она начала новую главу и теперь и так и этак прикидывала, как бы поинтереснее закрутить сюжет. А еще была проблема с названием романа, Полянская никак не могла определиться. А ей непременно нужно было дать роману название… Как-то без названия он был… ну вроде как ребенок, которого почему-то не назвали при рождении, или как в мультфильме: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет…».
Девушке хотелось назвать так, чтобы одно лишь название вмещало в себя всю его суть. Ведь Злата чувствовала, знала: этот роман станет ее лучшим произведением. Его обязательно издадут, и он станет бестселлером. Может, в ее уверенности и было слишком много амбициозности, но как же начинающему автору без нее? Мама Златы что-то оживленно обсуждала с тетей Людой, папа делал недвусмысленные знаки дяде Коле, Анька строчила кому-то эсэмэски, небось, спешила сообщить всем друзьям о своем приезде. Именно поэтому они не обратили внимания, как девушка немного отстала, и тем более не заметили Маринку, которая бесшумно выскользнула со двора, когда Злата поравнялась с домом Максимовны, и стала отчаянно махать ей, стараясь привлечь внимание. Злата обернулась в ее сторону и, улыбнувшись, собралась было поздороваться, но Маринка приложила палец к губам и жестом подозвала девушку к себе. Полянская оглянулась на своих родственников и, не раздумывая, подошла к девушке.
– Привет! – шепнула она. – А что за таинственность?
– Привет! Там Сашка, боюсь, что увидит меня с тобой, потом начнет! Он уже успел заправиться с утра, не хочу лишний раз нарываться. Злат, я вообще вот что хотела сказать ну или предупредить. Они там сегодня снова у Дороша попойку устраивают, а что будет потом, неизвестно. Бабушка говорит, твои родственники сегодня уезжают, а ты одна. Сашка злится на тебя, и как бы ему чего в голову не взбрело, ну, ты знаешь, видела, он же полный отморозок, когда водки хлебнет. Ты закрывайся сегодня и не гуляй по деревне одна. Я знаю, Леша ведь тоже уехал…
– Мариш, спасибо тебе, конечно, за заботу. Но ты ведь знаешь, я не боюсь.
– Златка, ты не понимаешь. Он правда может что-нибудь сделать, и Дорош не спасет. Сашка говорит, дачник определенно виды на тебя имеет…
– Что? – переспросила Полянская, чувствуя, как щеки начинают розоветь от смущения, а в душе закипает ярость.
– Ну, он говорит, чтобы Сашка не трогал тебя! Говорит, что сам с тобой разберется. Вроде он даже знает такой способ, который действует безотказно, даже на таких упрямых гордячек вроде тебя. Он говорил, что еще и не таких ставил на место…
Златуль, ты не лезь к ним. Не надо. Он, Дорош этот, только с виду такой мягкий и пушистый, а на самом деле… Злой он. Вредный.
– Та-ак! – протянула девушка. – Маринка, знаешь, что? А приходите ко мне сегодня в гости. Бери Машку, бабушку, бабу Валю и приходите. Праздник ведь сегодня. Посидим, чаю попьем, телевизор посмотрим. Чего вам дома сидеть и ждать, когда придурок этот ваш явится?
– Злат, ты слышала, что я только что говорила?
– Слышала, Маришка, слышала. Но ты за меня не беспокойся. Со мной все будет хорошо. Правда. А Дорош… Ну пусть он попробует… Только как бы боком ему это не вышло!
Девушка постаралась беспечно улыбнуться, правда, особой беспечности не чувствовала. Но и страха тоже. Только злость закипала в душе и до ужаса хотелось сделать этому дачнику какую-нибудь пакость. Стереть противную улыбку с его лица, заставить сбросить маску, потерять самообладание, вывести из себя… И Полянская это сделает. Как, она еще не знала, но она обязательно что-нибудь придумает, что-нибудь невероятно оригинальное, такое, что Дорош запомнит на всю оставшуюся жизнь. Не зря ведь она писательница.
– Злат…
– Скажу тебе по секрету, Мариш, у меня ведь дед покойный лесником был, и в кладовке у нас висит его дробовик. И патроны есть, и стрелять он еще может. А стрелять я умею. Сосед по лестничной площадке биатлоном занимался, вот и научил стрелять по банкам с пневматического ружья! Так что пусть попробует твой Сашка меня побеспокоить, ну или Дорош… А вы приходите, я буду ждать! Ладно, Маришка, до вечера, я побегу! Злата махнула девушке на прощание рукой и побежала догонять своих, те уже сворачивали на гравийную дорогу, которая вела к кладбищу.
Машин у кладбища было немного, собственно, их вообще не было, кроме темно-синей «ГАЗели» Дороша. Эту-то машину Злата успела запомнить достаточно хорошо. Значит, и хозяин был на кладбище. Полянская видеть его не могла после всего того, что услышала сегодня от Маришки. А впрочем, и до Маришкиных разговоров она не особенно жаждала с ним встреч.
– Людей на кладбище нет, – заметила Лена Викторовна, как-то даже немного грустно.
– Так вон машина чья-то стоит! – кивнула Анька в сторону «ГАЗели».
– А! – махнула рукой мама. – То дачник, я и не знаю, к кому он сюда. У него здесь никого нет. Он вообще не здешний.
«Интересно, что этому придурку здесь понадобилось?» – со злостью подумала девушка.
Впрочем, Дорош был не один. Их была целая компания, и они толпились у старой двухместной ограды.
– Ой! – вдруг воскликнула Лена Викторовна, поглядывая в их сторону. – Люд, ты знаешь, кто это с ним? Это ж эти, с Маскалей, уж не припомню, как и фамилия их! Ну, помнишь, эти, которые в начале деревни жили? У них здесь баба и дед похоронены, да и родители, наверное, тоже. А он им родственник, что ли? Или, может, знакомый?
– Ну-ну! Я помню! А это кто, Машка их? Слушай, Лен, так это ж Машка, с которой мы в школу ходили, их невестка! Глянь, как она раздобрела, а в школе была как тростиночка! Слушай, а ведь мы с ней сто лет не виделись! Подойти поздороваться, что ли, или она меня уже и не узнает?
– Мам, ну ты что? Она ж даже не смотрит в нашу сторону! Конечно, она тебя не узнает! Давайте пойдем к бабушке с дедом! – нетерпеливо поторопила родственников Анька, и впервые Злата порадовалась, что есть Анька с ее бесцеремонностью, которая иногда бывает весьма кстати.
Они не стали подходить к этой неведомой Маше, которую тетя Люда не видела сто лет, вместо этого стали пробираться между могил и оград к могилкам бабушки и деда и прабабушки Тани и прадедушки Василя. Одноклассница тети Люды, Маша, может быть, и не смотрела в их сторону, зато смотрел Дорош. Злата не оборачивалась, но чувствовала, как ее прямо-таки буравит взгляд его темных глаз, а на губах играет нахальная улыбочка!
«Что он себе возомнил?» Чего он вообще к ней привязался? Чего ему надо? Чтобы она уехала? Или плясала под его дудку, и это для него вопрос принципиальный? Она задела его мужское самолюбие? И он теперь собирается ей за это отомстить? Странный он выбрал способ…
Они побыли на могиле бабушки и деда, положили букетики искусственных цветов, поставили в воду нарциссы и тюльпаны, которые нарезали дома, положили конфеты, крашеные яйца, кулич. Вообще-то все это не рекомендовалось оставлять на могилах, но так у них издавна повелось. Это стало уже традицией, которую не нарушали. Деду и прадеду налили в рюмки вина, уверенные, что уже сегодня к вечеру все рюмки будут опустошены местными алкоголиками. Было сыро и ветрено, поэтому задерживаться на кладбище не стали, но и уйти просто так тоже не смогли. Так было принято у них. Пусть церковь и не одобряла подобных посиделок, но они всегда брали с собой еду и усаживались за столиком. И сегодня тоже собирались немного посидеть. Мама Златы вытащила из пакета льняное полотенце, которое застелила на стол, и они с тетей Людой стали раскладывать на столе принесенную еду. Поставили початую бутылку вина и пластиковые стаканчики. Полянский разлил вино по стаканчикам, а тетя Люда нарезала тонкими ломтиками огурцы и помидоры.
– Ну, давайте, – тяжело вздохнула тетя Люда, поднимая свой стакан. Она и мама, как по команде, обернулись в сторону еще сравнительно свежей могилы своей матери и без слов поднесли стаканы к губам. Аня и Злата тоже выпили немного вина и взяли себе по кусочку огурчика. Мужчины одним махом осушили содержимое своих стаканов и стали закусывать котлетами. А процессия, среди которой были одноклассница тети Люды и Дорош, навестив могилы своих родственников, решили пройтись по кладбищу и вспомнить всех знакомых, соседей, односельчан. И двигались они как раз в их сторону. Злата обернулась, когда до ее слуха донесся звонкий голос дачника, ну просто не смогла удержаться и пожалела об этом. Их глаза встретились всего на секунду, но и этого было достаточно, чтобы девушка почувствовала нарастающее раздражение.
Когда толпа оказалась почти у их столика, тетя Люда просто не смогла остаться безучастной, не признав Машу Овсянникову.
– Люда? Это ты? – спросила женщина, останавливаясь у их столика.
– Здравствуй, Маша! Это я! – улыбнулась тетя Люда, вставая из-за стола. Маша Овсянникова, или уже, конечно, не Овсянникова вовсе, подошла к тете Люде, и они обнялись.
– Сколько ж мы не виделись, а, Людка? – со слезами на глазах спросила женщина.
– Да почти со школы. Ты как-то уж слишком поспешно вышла замуж за своего Лешку и уехала в Мурманск.
– Да уж! Только я уже лет десять как вернулась оттуда! Мы с мужем в Гомеле живем, квартиру там купили! А это моя старшая дочь с сыном! – Маша кивнула на пухленькую невысокую девушку с годовалым ребенком на руках. – А младшая университет заканчивает. А я на «Спартаке» работаю! А ты как? Это твои дочки?
– Одна моя. Аня. А это племянница Злата, Ленина дочка!
– А это, я так понимаю, и сама Лена? – спросила Овсянникова.
– Да, Маша, это я! – отозвалась Лена Викторовна.
– Как время летит-то! – вздохнула Маша. – Родители ваши, вижу, умерли?
– Да. Папа давно уже, а мама вот совсем недавно.
– И мои умерли, и Лешины тоже. Мы родительские дома давно продали. Далеко нам ездить сюда, да и времени как-то нет. Вот знакомого попросили привезти нас на кладбище, мы не были здесь уже несколько лет. А вы? Дом продали или под дачу оставили?
– Нет, мы дом не собираемся продавать! Мы ведь в районном центре живем, а это всего-то пятнадцать километров. Вот пока в отпусках были, здесь жили. Огород посадили, порядок навели, теперь вот Златку оставляем за хозяйку, а сами уезжаем. Будем по выходным наведываться. А как на пенсию выйдем, может, и приедем сюда совсем. Маш, так, может, заедете к нам? Посидим, поговорим? – предложила тетя Люда.
– Да нет, Людка! Нам ехать надо, ребенок ведь маленький, к тому же мы еще обещали навестить знакомых в районном центре! Рада была тебя повидать. Если честно, я уж и не помню, когда встречала кого-то из бывших одноклассников.

– Я тоже. Ты не пропадай, Маша! Запиши вот мой номер телефона. От Гомеля до нас ведь час езды, будешь когда в наших краях – заходи в гости! Они обменялись телефонами и, попрощавшись, двинулись к выходу с кладбища.
Злата, наконец, смогла перевести дыхание и перестала болтать чушь, склонившись к Аньке. А та в полном недоумении смотрела на нее, хлопала ресницами и, естественно, ничего не понимала. А Дорош ведь, сволочь, остановившись у их столика, стал как раз напротив, так, что ни отвернуться, ни избежать его взглядов она не могла. Он стоял и смотрел на нее, и едва заметная улыбка играла на его губах, а в глазах плясали веселые искорки. Он откровенно наслаждался тем впечатлением, которое производил. Его прямо распирало от самодовольства, а Злату Полянскую от бешенства. Она понимала, что это глупо, что он только этого и добивается, но ничего не могла поделать. Девушке так хотелось стереть эту нахальную улыбку с его лица. Так хотелось уязвить его, нанести сокрушительный удар по его самолюбию… Не в состоянии выносить его слишком уж пристальный взгляд, который нервировал и был просто неприятен, она обернулась к Аньке и стала нести околесицу, болтая все, что приходило на ум…
Родители и родственники собрались уезжать после обеда. Вернувшись с кладбища, они еще немного посидели за столом и стали собираться. Лена Викторовна, конечно, в самый последний момент разволновалась, не представляя, как это ее двадцатитрехлетняя дочка останется в деревне одна! Мало ли что может случиться! А Злата, как ни странно, оставалась совершенно спокойной, наблюдая за сборами родных. Более того, ею овладело какое-то странное нетерпение. Хотелось, чтобы они поскорей уехали и оставили ее одну. Уезжали они на родительском «Москвиче». Когда с объятиями, поцелуями и наказами было покончено, родственники, наконец, загрузились в машину. Полянская отошла к калитке и, оперевшись плечом о столб, скрестила руки на груди, наблюдая, как закрываются дверцы, заводится мотор и автомобиль трогается с места. Злата помахала родным на прощание и так и стояла, пока машина не скрылась за поворотом. И вот, наконец, она осталась одна.
Тишина, покой и одиночество обступили ее, но не испугали. Отворив калитку, Полянская вошла во двор, дошла до крыльца, но в дом заходить передумала. Ей вдруг до боли захотелось выйти за огороды и побродить там в одиночестве. От чувства невероятной свободы захватывало дух. Злата шла по мокрой траве, и радость и восторг, нарастая, захлестывали. Позабыт был Дорош и все с ним связанное. Все плохое, негативное растворялось в тех невероятных ощущениях, которые вызывали у нее эти поля и луга, эти леса, сады и небо. Хоте лось плакать, хотелось смеяться, хотелось закинуть руки за голову и, закрыв глаза, напитаться этой особенной, чарующей тишиной, этим благословенным, целебным покоем, благотворным бальзамом, ложившимся на сердце, и одиночеством, легким, светлым и таким долгожданным. Счастливой можно быть от любви, от удачи и везения, от исполнения желания, от богатства и успеха. Не зря ведь говорят, каждый человек счастлив и несчастлив по-своему. Некоторые ведь, бывает, счастливы куску хлеба, а другие халявной выпивке…
А Злата была счастлива этой деревней, полупустой, полузабытой, а для нее самой лучшей. И ей хотелось наклониться и прижаться ладонями к этой земле, чтобы почувствовать ее чудодейственную силу. Этот пустынный край лесов и полей, деревень и проселочных дорог был для Полянской самым лучшим в мире…
Глава 7
Злата долго гуляла по окрестностям, забыв о времени, забыв вообще обо всем на свете. Дождь прошел, и пусть небо по-прежнему было затянуто монотонной пеленой туч, на западе, далеко за лесом, где садилось солнце, оно окрасилось розовым. Оказывается, уже наступил вечер, а она и не заметила, совершенно забыв о гостях, которых пригласила. Девушка побежала по огороду домой и, отперев замок, влетела в дом, тут же бросившись к телефону.
– Ало! – раздалось в трубке через пару гудков.
– Маришка? Привет, это Злата! Ну, вы там как? Придете? – запыхавшись, выпалила она на одном дыхании.
– Златуль, так неудобно как-то!
– Не говори глупостей! Я же одна здесь, так что давайте собирайтесь и приходите, я здесь пока чайник поставлю и покушать разогрею. Сашка твой дома?
– Как же, дома! Да его с обеда нет! Как увидел, что Дорош поехал на деревню, так и побежал к нему! И когда явится, неизвестно, а вот в каком состоянии, это как раз ясно.
– Ну, а вам чего его дожидаться? Вот пусть хоть раз обломится! Приходите.
– Ага, сейчас причапаем!
Злата положила трубку и отправилась на кухню. Мама ее, конечно, постаралась. Зная о Златиной привычке чаще всего забывать нормально поесть, обходясь бутербродиками и кофе, приготовила столько, что хватило бы, наверное, не на одну неделю. В стареньком бабушкином холодильнике все полки были заставлены большими и маленькими кастрюльками и пластиковыми емкостями для хранения еды.
Девушка наугад извлекла пару кастрюлек и, обнаружив там котлеты и ванильные блинчики с творогом, поставила все это на плиту разогревать. Пока все это грелось, она прошла в столовую и достала из буфета тарелку с конфетами и печеньем, расставила на круглом столе чашки. Вымыла огурцы, нарезала колбаски, в середину стола поставила огромную тарелку с оливье. Конечно, если бы она вовремя вспомнила о приглашенных гостях, можно было бы еще и картошечки сварить, а так пришлось обойтись хлебом. Она выкладывала котлеты в тарелку, когда услышала шаги и приглушенное бормотание в коридорчике.
Пожаловали гости.
Девушка бросила котлеты и вышла из кухни.
– Во, Златуль, усе y вас тут, як пры бабе Сонi было… – кряхтя, заметила баба Ариша, опускаясь на тумбочку. – Чуть дайшлi, почкi зусiм одказваюць. Нiкуды я yжо стала нягодная! Памру, наверна, скора!
– Ну, баба Ариша, вы и скажете! Вы ж еще огород в этом году собрались сажать! – запротестовала Маришка.
А Злата тяжело вздохнула. Прошлым летом довелось ей гулять по окрестностям, и как-то так случайно наткнулась она на Максимовну. У них огород выходил как раз к сажалке, он был весь картошкой засажен, и старушка, которой, кстати, было за семьдесят, на коленях эту картошку полола, а ведь тем летом жара стояла страшная. И Маришка ведь тогда уже была здесь, Максимовна тогда что-то говорила о ней. Ну да, Маняшка тогда только родилась, но ведь и бабуля могла посидеть с ребенком, ну или баба Валя, раз она почти не уходила от них.
– Баба Ариша, ну что ж вы? Вам ведь еще правнучку растить! Вы уж крепитесь, а Маришка вон станет вам помогать! – сказала Злата и указала рукой в сторону столовой. – Проходите, а то ведь снова все остынет. Злата взяла из рук Маришки полусонную дочку и прошла вместе с ней в комнату. Маришка сбросила старые кроссовки и последовала за ней, а за ними приковыляли, поддерживая друг дружку, старушки. Рассадив гостей за столом, Злата осторожно опустила Машку матери на руки и отправилась на кухню за котлетами.
– Маринка, – обратилась Полянская к девушке. – Может, Маняше молока подогреть? Она, смотрю, у тебя просто засыпает?
– Ага, можно молока. Она сегодня днем плохо спала, кажется, у нее зубы режутся.
– Так нужно купить ей в аптеке крем специальный. У меня знакомая однокурсница таким пользуется, говорит, что это просто чудо, а не крем. К тому же у нее уже второй ребенок… – начала Злата, но, встретившись глазами с Маришкой, осеклась.
Какой крем? За какие деньги?
– Слушай, Маришка, ну ты здесь бабушек обслужи, а я на минутку за молоком на кухню отлучусь, ладно?
– Ладно, а я здесь Машке блинчик пожую пока.
Девушка снова отправилась на кухню. А когда вернулась, гости ее уже накладывали себе в тарелки оливье. Маринка жевала блинчики и кормила ими ребенка. Машка ела. Злата вообще подозревала, что девочка уже давно ест все. На всякие молочные смеси, кашки, соки и пюре денег не было. Полянская озабоченно потерла лоб ладонью. Будучи педагогом по образованию, она знала: подобное положение вещей не продлится долго, соцзащита и комиссия по неблагополучным семьям не допустит, чтобы ребенок и дальше жил в таких условиях. Отберут у Маринки дочку и отдадут в дом ребенка, если в самое ближайшее время что-нибудь не изменится. И что-то подсказывало Злате Полянской, это как раз тот безнадежный случай, когда изменить что-либо невозможно. Для Маринки уже и такая жизнь подобна спасению и надежности, а таких, как Сашка, уже ничто не изменит. Как говорят, гены пальцами не задавишь…
Нет, конечно, если Сашку хотя бы закодировать, тогда, может, и Маришка не пила бы. Может быть, они нашли бы себе работу и все как-нибудь устроилось. Но Сашка вряд ли поедет кодироваться, даже ради собственного ребенка, да и работать он тоже не пойдет. Его мать всю жизнь не работала, а отец, если это, конечно, Масько, тоже это дело не особенно уважал. Девушка украдкой вздохнула и уселась за стол вместе с ними.
…Они засиделись допоздна. Маняша, наевшись блинчиков и выпив теплого молока, уснула у Маринки на руках. А они пили чай с блинчиками, конфетами и печеньем и болтали. Говорили в основном баба Ариша и баба Валя. И больше, конечно, вспоминали прошлое, молодые годы. Девушки смеялись, да и баба Ариша с бабой Валей повеселели. Потом, когда Злата все же уговорила их остаться на ночь, они отнесли ребенка в маленькую спаленку, убрали с Маринкой со стола посуду и нашли старые потрепанные дедовы карты. Папа с дядей Колей не раз пользовались ими, играя по вечерам в «дурака». Баба Ариша умела гадать. Говорили, получается это у нее очень даже неплохо, и когда-то все местные девчонки, да и бабы ходили к ней.
Поговаривали, гадать к ней ездили со всех окрестных деревень и даже с района. Теперь уж бегать было некому, да и баба Ариша редко брала в руки карты. И если все же и гадала, то только для самых близких. Злата вообще не верила во все эти гадания. И если честно, будучи особой впечатлительной, немного побаивалась всего потустороннего, необъяснимого. Совершенно не хотелось жить потом с оглядкой и ждать каждую минуту того, что предсказали карты. И бояться, превратившись потом в параноика. Но в этот вечер Маришка все же уговорила ее.
Самой Маришке баба Ариша никогда не гадала, сколько бы девушка не упрашивала. Она говорила, не нужны карты, чтобы предсказать будущее Марины. Беспросветная жизнь ее ждет с Сашкой, и конца этому не будет. Девушка смеялась, не считая свою жизнь здесь такой уж ужасной, а Максимовна украдкой вытирала слезы.
Старушка долго тасовала карты, а потом попросила Злату мизинцем сдвинуть колоду. И стала раскладывать.
– Для дома… Для сям’i… Для вулiцы… Для сердца… Што было… Што ёсць… Што будзя… – бормотала баба Ариша, раскладывая по стопкам карты. Полянская с улыбкой следила за ней, подперев голову рукой. – Так…
Разложив карты, Максимовна стала переворачивать их и внимательно всматриваться подслеповатыми глазами.
– Счаслiвая y цябе будзя жiзня, Златуля. Добра yсё будзя. І замуж выйдзяш, i любоy будзя. Да етага не было, но зусiм скора будзя. Во, бач, крастовы кароль и чарвовы валет, яны на сердцы yцябе.
– Что, оба? – пряча улыбку, спросила Злата.
– Абодва. І толькi ты зможаш разабрацца, з кiм табе быць. Будуць i слёзы, як жа без iх, калi любоy, но yсё пройдзя i будзя добра. І грошы будуць. – Конечно, будут! – кивнула девушка.
– Ладно, поздно уже, давайте спать, – сказала она и поднялась из-за стола.
Баба Ариша внимательно взглянула на Полянскую и стала собирать со стола карты.
– Ты не поверила? – шепнула ей Маришка.
– Я не ищу любви и замуж не собираюсь. Я писательницей хочу быть.
– А что, одно другому разве мешает? – удивилась Маринка.
– Представь себе, да. В моем случае однозначно, – весьма категорично заявила Злата.
Маришка лишь пожала плечами.
– Маринка, ты ложись с Машкой. А баба Ариша пусть с вами на соседней кровати ложится, а бабе Вале я постелю в столовой.
Девушка кивнула и пошла в спаленку.
– Спокойной ночи, Злата.
– И тебе, – улыбнулась в ответ Полянская.
Она помогла Максимовне дойти до спальни, постелила бабе Вале на диване и, пока пожилая женщина укладывалась, пошла проверить, заперты ли входные двери и двери на веранде. Потом погасила везде свет и отправилась к себе в спаленку. Но спать не хотелось, хотя уже давно перевалило за полночь. Переодевшись в ночную сорочку, девушка скользнула под одеяло и, удобно устроившись среди подушек, потянулась за ноутбуком.
Открыв свой роман, она стала неторопливо просматривать страницы, вычитывая некоторые моменты, исправляла ошибки. В доме и за окном царила полная тишина, нарушаемая лишь едва слышным жужжанием компьютера и ее дыханием, поэтому едва различимые голоса, нарушившие тишину, она услышала сразу. Они приближались, становились отчетливее, и девушка узнала среди них пьяный смех Сашки.
«Так!!!»
Значит, пьяные посиделки закончились, и они расходятся по домам. То, чего девушка подсознательно ждала весь вечер, случилось. Сейчас Сашка придет дамой, обломится, никого там не застав, и что? Покричит, поругается и завалится спать или, догадавшись, в чем дело, отправится сюда с разборками? Девушка почувствовала, как внутреннее напряжение, то, которое весь вечер она старательно не замечала, усилилось, и отмахнуться от него просто так уже не получалось.
Полянская сохранила изменения в документе и закрыла ноутбук. Ей совершенно не хотелось, чтобы призрачное голубоватое свечение в окне привлекло внимание. Может быть, все еще обойдется, но рисковать она не собиралась. Убрав ноутбук на стул, стоящий рядом с кроватью, Злата приподнялась на кровати и чуть отодвинула штору в сторону.
Пьяная компания как раз поравнялась с ее домом.
– У, сука! Спит! – погрозил кулаком Сашка ее окнам. – Родственнички ее того, свалили, а она одна осталась! – сообщил он Маслюкам, пьяно и противно хихикая. – Вот выловлю я эту ведьму, и тогда она у меня попляшет! Вот спорим, Моська?
Моська только рукой махнул. Он шел, раскачиваясь из стороны в сторону, махал руками так, как будто тем самым пытался удержать равновесие, чтобы не завалиться на обочине.
Говорить он уже не мог, только мычал что-то нечленораздельное.
– Ага! – подала голос Алка, пьяно растягивая слова и икая. – Мало она тебе один глаз подбила? Хочешь, чтоб и второй? Да и Дорош… Ты хочешь, чтоб он тебе за нее яйца оторвал?
– Заткни свою пасть! Дорош… Что мне Дорош? Он сам не знает, чего хочет! Болтает всякое, а сам даже трахнуть ее не может! Вот если б она ему в глаз заехала… К тому же она ведь мою дуру против меня настраивает! А я Маринке сказал, если будет с этой тварью шляться, так отделаю – места живого не останется! Будет знать, как родного мужа не слушать!
– Ох, Сашка, гляди! Прибьешь когда-нибудь ты Маришку, а она девка неплохая, а было б у нее мозгов побольше, свалила бы она от тебя!
– Ага! И куда б это она свалила? В подвалы, по которым она мыкалась? Или под балконы, где ее имели все бомжи Москвы? Некуда ей валить, понятно тебе? Некуда!!! – выкрикнул Сашка и замолчал.
Как будто все силы у него ушли на эту его последнюю тираду. Они прошли. А Злата, которая все слышала, задвинула штору и бесшумно соскользнула с кровати. Было определенно ясно: спать Сашка не ляжет.
Стащив ночную сорочку, она на ощупь в темноте нашла свои джинсы и кофту. Быстро натянув все это на себя, Полянская на цыпочках вышла из комнаты и, миновав зал, прихожую и узкий коридорчик, осторожно открыла дверь и вышла в сени. Здесь, за деревянной дверью, была кладовка, куда из года в год сносили весь ненужный хлам. Чего здесь только за многие годы не скопилось. Когда-то в детстве кладовка и вовсе казалось маленькой Златуле, как ее в детстве называла бабушка, этаким волшебным сундучком, полным разных сокровищ. Здесь можно было найти все: начиная от кукол, в которые играли еще мама Златы и тетя Люда, до вещей покойного прадеда Василя. Злата зажгла свет в кладовке и открыла дверь. В лицо ударил запах пыли и ветхости, но Полянская не обратила на это внимания. Сейчас ее не интересовали ни куклы ее мамы, ни вещи прадеда. Здесь, среди всего прочего, хранился дедов старый дробовик. А в мешочке, подвешенном на гвоздь, имелась и дробь. Ее Злата не стала трогать, зная наверняка, что даже дробью не сможет выстрелить в Сашку. Хватит и дробовика. К тому же парень в стельку пьян и вряд ли заподозрит подвох.
Полянская вытащила ружье, стерла с него пыль и вынесла из кладовки. Зашнуровав кеды, она погасила свет и, отперев двери, выскользнула на улицу. Ночь была тихой и темной. На улице значительно потеплело, а сквозь темные облака проглядывали далекие звезды. Завтра дождя точно не будет, но не о дожде сейчас думала Полянская. Стараясь ступать бесшумно, девушка дошла до калитки и уже протянула руку, чтобы осторожно открыть засов, но клямка, удерживающая калитку закрытой, неожиданно и как будто сама по себе опустилась вниз, почти не создавая шума…
Сердце Златы провалилось куда-то вниз от испуга, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Не в состоянии пошевелиться, она замерла на месте, не сводя глаз с клямки, чувствуя, как ее парализовал страх. Медленно, очень медленно клямка вернулась в исходное положение, и девушке стало определенно ясно, что за калиткой кто-то есть. И если бы не оглушительный стук сердца, она, возможно, смогла бы услышать дыхание того, кто стоял за калиткой, до того кругом было тихо. И он, наверное, слышит ее судорожное дыхание и знает, она стоит в шаге от него и дрожит от страха…
И это не Сашка. В этом Полянская нисколько не сомневалась. Это была первая здравая мысль в затуманенном страхом сознании. Там, за калиткой, был кто-то, кто намерен был проникнуть к ней во двор. Кто? Зачем? Местные алкаши? Ну, они-то как раз вряд ли способны сегодня на такие подвиги! Она сама видела, в каком состоянии они шли домой. А больше некому. Но даже не это было самым страшным. Злата вцепилась обеими руками в ствол дробовика и очень пожалела, что не зарядила его. Попала, не попала – не главное, а вот деревню на ноги подняла бы.
А ведь если этот кто-то вознамерился попасть к ней во двор, закрытая калитка его не остановит. Он ведь спокойно может пройти через двор бабы Кати, миновать их огород и войти во двор с другой стороны. Пристально вглядываясь в темноту, девушка напрасно пыталась уловить в ней какое-то движение. Ночь была темной, воздух недвижимым, и ни шороха вокруг, ни движения. Осторожно ступая и стараясь производить как можно меньше шума, Злата отступила на несколько шагов назад, намереваясь скрыться в доме, запереть двери на все замки, а там будь что будет.
Но девушка так и замерла на месте. Ночную тишину нарушили приглушенные ругательства и брань…
Так, понятно! Сашка уже успел дойти до дома, обнаружил его пустым и все понял. И теперь, как Злата и предполагала, он заявится сюда, устроит скандал и погонит все свое семейство обратно домой, чтобы потом до утра дебоширить и терроризировать их. Только сегодня у него ничего не выйдет! Она этого не допустит! Страх, кислотой разъедавший все внутри и заставивший девушку трястись как в ознобе, как-то сразу прошел, стоило лишь пьяным Сашкиным воплям разрушить эту гнетущую, угрожающую тишину. Злата выпрямилась и расправила плечи. Решительно прошагала по дорожке к крыльцу и поднялась, уже не заботясь, кто и что может услышать. Закрыв за собой дверь, она снова вернулась в кладовку и зарядила дробовик старой, отсыревшей и ни на что не годной дробью, которой было бог знает сколько лет. Она очень сомневалась, что дробовик сможет выстрелить этим зарядом, но выбора не было. Резко распахнув дверь на улицу, Полянская выставила перед собой ружье, крепко вцепившись в него обеими руками, и шагнула в темноту, почти уверенная: на ступенях крыльца ее ожидают непрошеные гости. Но она ошиблась. На ступенях и у крыльца никого не было. И только ругательства Сашки слышались все отчетливее. Он на чем свет стоит честил Злату и грозил всевозможной расправой, перемешивая оскорбления с угрозами и матами.
Полянская закрыла за собой дверь, спустилась с крыльца и быстро прошла по дорожке к калитке. Оглянулась она лишь однажды, когда ей почудилась темная тень, мелькнувшая у дровника. Злата судорожно сглотнула, но отступать было поздно. А значит, им сегодня достанется от нее! Или ей от них…
Но о последнем думать не хотелось. Сашка, наконец, подошел к ее дому, стал свистеть, выкрикивать ее имя и пинать ногами калитку. Девушка позволила ему поскандалить всего минутку. Покосившись на дровник и ежесекундно ожидая нападения сзади, Злата дернула засов, калитка под тяжестью Сашкиных ударов с грохотом распахнулась, а дуло дробовика уперлось парню в грудь.
– А-а… – хотел он было сказать что-то еще, совершенно не ожидая чего-то подобного, и медленно опустил голову, не веря собственным пьяным глазам.
Впрочем, подобному он и трезвым им не поверил бы. Ведь это было уму непостижимо. Нет, ну ладно, эта ведьма заехала ему в глаз, так то ж глаз! И тогда он просто малость растерялся. Но сейчас?! Сейчас эта рыжая бестия с самым невозмутимым видом держала в руках ружье и целилась ему прямо в сердце. Весь боевой задор у парня как-то мгновенно схлынул, да и хмель прошел…
– Э-э… – только и смог выдавить он.
– Что? Не ожидал? – чуть охрипшим голосом спросила Полянская, сама поражаясь собственному спокойствию. – Страшно, да? – она усмехнулась. – А как Машке страшно, когда ты творишь с ее мамой и с ней всякие зверства! А бабе Арише, знаешь, как приятно в восемьдесят лет переживать твои попойки, побои и скандалы! Ты думал, что сможешь и меня запугать? Обломись! – презрительно бросила она.
– Ты не выстрелишь, – не очень уверенно прошелестел парень.
– Ты так думаешь? – почти весело поинтересовалась девушка.
Парень промолчал.
– Правильно, не думаешь. Потому что тебе прекрасно известно, я могу не только в глаз дать, я еще и стрельбой увлекалась какое-то время, и говорили, у меня очень неплохо получается. Глаз зоркий, а здесь-то и расстояния нет. Курок нажму и отстрелю тебе что-нибудь! – продолжала веселиться девушка, войдя в раж. – А теперь вали отсюда и постарайся в дальнейшем не выводить меня из себя. А если своих еще раз хоть пальцем тронешь, смотри у меня, такое устрою, мало не покажется! А Дорошу передай…
– Что? – раздался у нее за спиной веселый звонкий голос мужчины. Дробовик дрогнул в Златиных руках, а Сашка приглушенно испуганно крякнул.
Но девушка не выстрелила, она ведь даже палец на курке не держала. А в темноте Дорош не увидел этого ее испуганного движения.
Господи! И почему она такая дура? Это Дорош. Это он шатается у дома в темноте. Вот только зачем? Что ему здесь понадобилось? Какое он имеет на это право?
– Дорош, она того… – пролепетал Сашка, как-то сразу став похожим на ребенка, каким он, по сути, в свои двадцать лет и был.
– Сашка, ну какого хрена ты шастаешь по ночам, а? Я ж тебе столько раз говорил сидеть дома и не высовываться!
– Так я и пошел домой. Пришел, а моих никого нет. А я им строго-настрого приказал не ходить к ней. Ну разве ж я мог такое стерпеть? Дорош, скажи ей, чтобы не лезла к нам. Мы сами разберемся. Не ее это дело, как мы живем! И мы не просили ее здесь благодеяниями для нас заниматься.
– Уже говорил. Но она упрямая, не понимает. Но я не оставляю надежды переубедить ее. Иди домой, Сашка!
– А она точно не выстрелит?
– Не выстрелит, – мужчина негромко рассмеялся.
Было ясно, что все происходящее его ужасно забавляет.
Злата стояла, словно окаменев, и не находила слов. Сашка отступил на полшага назад, потом еще на шаг и дал деру. Мгновение до них еще долетали звуки его быстрых тяжелых шагов, а потом ночь поглотила и их. Полянская медленно опустила ружье, почти не чувствуя, как одеревенели руки, и обернулась.
Дорош стоял в нескольких шагах от нее, засунув руки в карманы брюк, и молчал. Злате очень хотелось, чтобы он так же, молча, позволил ей уйти. Лучше бы ему не провоцировать ее на скандал. Сейчас, в таком состоянии, она могла натворить глупостей.
Но надеялась она зря: Дорошу было плевать на ее состояние.
– Что это вы творите, Злата Юрьевна? – поинтересовался он.
Она хотела обойти его, но он схватил ее за руку и толкнул к стене. Оказывается, за его напускной веселостью скрывалась ярость, о которой Полянская даже не подозревала. Она больно ударилась головой о кирпичную стену, и дробовик выпал из рук.
– Так что ты хотела мне сказать? Давай, скажи, я весь во внимании! – сказал он негромко, оперевшись рукой о стену поверх ее плеча, тем самым преграждая путь к бегству.
– Пусти меня… – сквозь зубы процедила девушка, не предпринимая, однако, попыток ни оттолкнуть его, ни обойти.
Она понимала, что ее старания не увенчаются успехом. Более того, сопротивление могло разозлить его еще больше.
– Что так? – усмехнулся Дорош. – Ведь только что, пугая Сашку дробовиком деда, ты не была так испугана. Как раз наоборот. Куда ж делся весь боевой задор?
– Я не испугана! И ни Сашке, ни тебе меня не запугать! – резко бросила девушка, прикидывая, хватит ли у нее ловкости и сноровки проскользнуть у него под рукой и добежать до крыльца.
– Ну, предположим, это только бравада! Сашку в этот раз ты, может быть, и сумела напугать, но меня твой дробовик как-то не впечатляет. Ему ж лет сто, не меньше. Уверен, все в нем давно заржавело.
– Хочешь проверить? – вызывающе вскинула голову Злата.
– Почему бы и нет! – усмехнулся Дорош и молниеносным движением поднял дробовик с земли.
Девушка успела лишь испуганно ахнуть, а холодная сталь дула уже касалась ее шеи
. – Ты сумасшедший… – прошептала она.
Дорош рассмеялся. Весело и звонко. Его смех, как металл по стеклу, прошелся по ее натянутым нервам. А что, если он и вправду маньяк?
– Знаешь, кажется, он не такой уж и древний. Действительно может выстрелить, – усмехнулся он. – Ну и как ощущения? Дуло дробовика, согретое теплом ее кожи, чуть подрагивало в его руках, как будто специально царапая кожу на шее. Так, как если бы теплые, сильные, чуть грубоватые пальцы касались ее. Как касались той ночью, которую девушке так хотелось забыть, но которую так хотелось помнить…
– Что тебе нужно? – дрогнувшим голосом спросила она.
– А как ты думаешь? – весело поинтересовался он. Думать, собственно, было не о чем. И так все было понятно. И прежде чем девушка сжала ладони в кулаки и приказала себе не вспоминать, желание сладкой истомой разлилось внизу живота.
– Если ты думаешь, что я стану спать с тобой… – начала она.
– А почему ты думаешь, что я хочу спать с тобой? – перебил ее мужчина. Злата прикусила губу, досадуя на себя. Сашка ведь, кажется, намекал на это, но если это не так…
– А я вообще о тебе не думаю. Я хочу уйти, мне неинтересно здесь! – холодно сказала Полянская.
– Ты зря провоцируешь Сашку, очень зря. Он зол на тебя. Он отморозок, а как подопьет… – отбросив веселость, уже серьезно заговорил мужчина.
– Когда ты его подпоишь, неизвестно за какие заслуги. А впрочем, дай-ка я догадаюсь. Вот именно за то, чтобы, как сейчас, он устроил дебош, и, может быть, в этот раз ему удалось бы застать меня врасплох… Тебе ведь этого хочется, не правда ли? – презрительно бросила девушка. – Чтобы он проучил меня, поставил на место, заткнул бы мне рот. Ты ведь и сегодня пошел за ними, зная, что Сашка не сможет спокойно пройти мимо моего дома. Я даже не удивлюсь, если тебе было известно, что Маринка и баба Ариша придут ко мне в гости и останутся ночевать. Ты хотел насладиться спектаклем, но вышло по-другому! Я не дура…
– Ты дура! Самая настоящая, глупая, наивная дура! Не у всех должно быть так, как хочется тебе! Чего, скажи на милость, ты добьешься своим идиотизмом? Ты хочешь, чтобы Сашка, однажды упившись, поджег тебе сарай, а то и дом?
– Не хочу!
– Вот и я не хочу! Поэтому давай договоримся, Злата Юрьевна: вы сидите дома, ни во что не вмешиваетесь, а мы в свою очередь вас больше не потревожим и не нарушим ваш сон. Пиши себе, раз ты сюда за этим приехала, гуляй по окрестностям, копайся в огороде, с Лешкой своим дружи, он самая подходящая для тебя компания…
– А вы здесь будете творить беспредел?
Мужчина тяжело вздохнул.
– Кажется, перемирия у нас не получится. В принципе, я на это и не надеялся. Ну что ж, Злата – на чудеса богата, я тебя предупредил!
Он опустил дробовик и отступил на шаг. Злата после секундного замешательства отлепилась от стены и пошла к крыльцу. Поднялась по высоким ступеням, открыла входную дверь, вошла, защепила крючок и почувствовала, как ее начинает бить озноб…
Колени подогнулись, и не в состоянии сделать и шага Полянская опустилась на пол и уткнулась в них лбом. Слезы пришли неожиданно, и сдержать их она была не в силах. Прижав ладони к лицу, она плакала, словно ребенок, горько всхлипывая, и не могла остановиться.
Глава 8
Дожди закончились, погода восстановилась, засияло солнышко, снова стало тепло, и май завладел землей. Каждый новый день был полон сюрпризов, каждый новый день казался совершенно не похожим на прошедший. Каждое следующее утро, распахивая окно в своей маленькой спаленке, Злата подмечала все новые и новые изменения в природе. Как-то уж очень быстро пошла в рост трава на лугах, оделась в листву береза под окном и теперь шелестела нежными, ярко-зелеными резными листочками. Тянулись к небу и солнцу озимые хлеба на полях, луга золотились от буйства одуванчиков, зацветали сады…
Сначала нежно-кремовые цветы абрикоса облепили тонкое сплетение веточек. Потом зацвела груша, и тяжелый сладкий аромат, который источали крупные соцветия, витал в воздухе, привлекая пчел, и, наконец, пришел черед яблоням. Сады в Горновке в бело-розовой пене цветов напоминали нарядных барышень прошлого века. Крупные цветы издавали нежный, едва уловимый аромат, от которого кружилась голова, а стоило подуть легкому ветерку, как эти тонкие полупрозрачные лепестки срывались с деревьев и кружились в воздухе, как снег… Весна буйно цвела в этом году, пробуждая в душе невероятное, возвышенное, волшебное, прекрасное…
Злата ни одной лишней минуты не задерживалась в доме. Она жила одна, и кучи грязного белья и горы немытой посуды ее не беспокоили. Так же, как и ежедневная уборка в доме. Ей не когда было наводить там порядок, все дни напролет она проводила на улице. И как мама и предполагала, она почти не готовила себе, обходясь кофе, бутербродами, салатами и овсяной кашкой с разными сухими фруктами и орехами. Позавтракав и приведя себя в порядок, Полянская вешала через плечо сумку с ноутбуком на широком ремне и уходила на целый день из дома. Деревенская тишина и покой царили кругом, лишь иногда нарушаемые звуками извне, но и они почти не касались сознания. Бывало, за весь день девушка не встречала ни одной человеческой души, и это ее как раз не беспокоило. Она не искала ни общения, ни компании. Одиночество, блаженное, успокаивающее, как колыбельная, которую когда-то пела Злате бабушка, как-то сразу и навсегда полюбилось ей. Оно не было ни угнетающим, ни тяжелым, наоборот, легким, добрым, тихим, светлым, как вечер, с соловьиными переливами и вьющимися у лампы комарами. Оно дарило внутреннюю глубину, возможность остаться наедине с собой и окружающим миром. Оно было искренним, без сожалений, грусти и едкости, как плюшевый плед, которым девушка укрывалась вечерами, устраиваясь с чашкой чая у открытого окна. Оно было в ароматах цветущих садов и в том неземном, чарующем воздухе. Она любила это деревенское одиночество, что было удивительно, но она не хотела остаться с одиночеством здесь навсегда.
У нее всегда с собой был мобильный телефон, и звонки мамы, Леши или ее многочисленных знакомых час от часу нарушали ее уединение, но не досаждали. Бродя по окрестностям, она иногда заходила довольно далеко, но чаще всего усаживалась где-нибудь в тенечке у копанки или под яблоней в старом саду Маслюка, открывала ноутбук, и чувство реальности оставляло ее. Впрочем, порой ей было трудно понять, где заканчивается нереальный, вымышленный мир и начинается настоящее… Она ведь писала о Горновке, обо всем, что окружало и было бесконечно дорого. Она писала о людях, которые в большинстве своем были так же реальны, как и сама деревня. Однажды она засиделась в саду. Солнце только опустилось за далекий лес на горизонте, край неба был окрашен нежно-розовым, золотистым и бирюзовым, переходя на высоте в густую синеву. Еще один теплый неспешный вечер медленно опускался на землю. Глубокие тени ложились в саду. Стихли пчелы, весь день не смолкавшие в цветущих кронах яблонь. Залился трелью соловей…
Зато напала мошкара, и Злате приходилось то и дело отмахиваться от нее, но уходить все равно не хотелось. Оторвавшись от ноутбука, она подняла голову и огляделась по сторонам в поисках ветки, которой можно было бы отгонять от себя мошек, жалея, что не додумалась прихватить с собой средства от насекомых. Цветущие яблоневые ветки ломать жалко, а ничего другого поблизости не было, но что-то следовало придумать, и немедленно. Злата набросила на голову капюшон кофты, натянула рукава на запястья и только сейчас заметила идущего по дороге мужчину. Он шел, не торопясь, засунув руки в карманы джинсов. Девушка наклонила голову, пытаясь из-под яблоневых ветвей разглядеть его, а он в это время поравнялся с садом Масько и свернул с дороги. Полянская мгновенно узнала его и в панике огляделась по сторонам.
Бежать некуда, да и поздно. Он, безусловно, увидит, если она сейчас схватит в охапку ноутбук и трусливо пустится бежать в поля, а потом придется терпеть его ухмылочки, насмешки и издевательства.
Дорош так уверенно направлялся в сад, как будто знал, что она здесь. А впрочем, сегодня за весь день она не раз видела и обоих Масько, и Сашку, которые, возможно, и поведали ему об ее местонахождении, а она даже не знала, что он снова в деревне. С той памятной ночи на Радуницу они больше не встречались. Она ни разу не видела, чтобы его машина появлялась в деревне, и, справедливо полагая, что он уехал, в душе была этому только рада. И вот теперь он неторопливо шел через сад, пригибаясь под низкими цветущими ветками яблонь, и сбивал ногами одуванчики и анютины глазки. Где-то на полпути он отломил яблоневую ветку.
Злате не хотелось смотреть на него, хотелось сделать невозмутимое, безразличное, отрешенное лицо, но почему-то не получалось. Сквозь полуопущенные ресницы она наблюдала за его приближением. Светлая рубашка с коротким рукавом, в которую он был одет, оттеняла его смуглую кожу. Черные волосы, как всегда, были небрежно зачесаны на бок, а темные глаза, цвет которых оставался для нее загадкой, весело поблескивали.
– Добрый вечер, Злата Юрьевна! – церемонно сказал он, останавливаясь рядом с ней и протягивая яблоневую ветку.
Его фирменная плутоватая улыбка медленно расплывалась на лице. Полянская кивнула в ответ, взяла ветку и стала неторопливо перебирать пальцами по клавиатуре ноутбука, глядя в монитор. Всем своим видом ей хотелось показать: ей нет до него дела, она ужасно занята и вообще не жаждет общения. И неважно, что на самом деле каждой клеточкой тела она чувствовала его близкое присутствие и его запах… Запах! Аромат его парфюма! Сердце кольнуло в груди, и стало трудно дышать. На щеках вспыхнул румянец, и ей пришлось ниже опустить голову, чтобы он не увидел этого, и убрать руки с клавиатуры, чтобы их дрожь не выдала ее смущения.
Тогда, той ночью, в домике бабы Мулихи от ее таинственного любовника тоже пахло! Пахло как-то по-особенному. То ли таким был запах его тела, то ли это все же был дорогой парфюм. Тогда и сейчас Злата не могла сказать со всей определенностью, но одно было очевидно: этот запах действовал на нее одинаково и тогда, и сейчас, пробуждая некое неясное томление. Совпадения? А не слишком ли их много? Девушка сжала ладони в кулаки и уперлась взглядом в туфли Дороша.
«Неужели это он? Нет, это невозможно! Это невероятно!» Вместе с тем в поведении мужчины это многое объясняло. И в первую очередь его фамильярность и его отношение к ней.
– Скучаешь? – спросил он и опустился рядом на корточки, пытаясь заглянуть ей в лицо.
– Нет, – коротко бросила девушка, прочистив горло.
– Ты что, дуешься? – все так же улыбаясь, не отставал он.
Губы девушки дрогнули в едва уловимой улыбке. Самомнения Дороша хватило бы на десятерых. Злата выключила и закрыла ноутбук и стала засовывать его в сумку.
Ладно, допустим, той ночью действительно был Дорош и это с ним она тогда переспала, но все равно это ничего не меняло. Уж неизвестно, что за думал мужчина на этот раз, но вывести ее из себя ему не удастся!
– А ты пришел извиниться? – подняла к нему глаза Злата и не смогла сдержать улыбки, видя веселые, озорные искорки в его глазах.
– Ну, да! Знаю, ведь, если не извинюсь, ты уйдешь сейчас домой и захлопнешь калитку у меня перед носом!
– Извиняйся! – грозно приказала она, но в ее огромных голубых глазах при этом затаилась улыбка.
– Извини! – сказал Дорош и засмеялся. – Вот надо же, никогда не сидел с девушкой вечером в цветущем саду.
Он уселся по другую сторону дерева, оперевшись спиной о ствол. Только он и разделял их. Их плечи не касались, но этого и не нужно было. Его близкое присутствие было так осязаемо…
У девушки мурашки по телу побежали. А вечер как-то вдруг утратил свое очарование, исчез покой, возникла таинственность, а вместе с ней и напряженность. Синие сумерки окутали сад, на землю опускалась тьма, заливался трелью соловей, и ночь приобретала волшебный окрас. И от него, как от бокала шампанского, по крови разбегались искрящиеся пузырьки и кружилась голова.
– Романтика! – вынес вердикт Дорош. – Что ж ты, золотая моя, вот так проводишь все вечера?
– А что плохого в этих вечерах? – спросила девушка, спросила спокойно, без вызова, как хотелось бы. То, как он назвал ее, откликнулось в душе чем-то приятным, нежным, почти забытым.
– Ты все время одна…
Злата тихо рассмеялась.
– Теоретически. Но мои многочисленные знакомые и Лешка считают своим долгом раз в день мне отзвониться, чтобы развлечь меня последними новостями, сплетнями и не дать умереть от скуки. Им ведь кажется, я здесь скоро волком завою от тоски и одиночества.
– Ну, плохо значит они тебя знают. Ты везде на свою голову приключений найдешь! – усмехнулся мужчина.
– Дробовик верни.
– Зачем?
– Мне с ним как-то спокойнее. К тому же, если папа и дядь Коля не найдут в кладовке ружья по приезду, мне придется объяснять, как оно оказалось у тебя! Или я ведь могу и на тебя все свалить! Мол, скажу, так и так, папуля, нанес мне Дорош дружеский визит и умыкнул дробовик! Родственники у меня от чаянные ребята, они хлопнут по рюмке и придут к тебе с разборками.
– Ты такая же. Только тебе и рюмка не нужна. Ты, очертя голову сразу в бой.
– У меня просто гипертрофированное чувство справедливости.
– Не слишком ли? Ты б лучше подумала о замужестве.
– О чем? – давясь смехом, протянула девушка.
– Вот за кого в этой деревне ты замуж выйдешь?
– Ой, какие нескромные вопросы вы задаете! И с какой стати Вас занимает подобный вопрос?
– Я беспокоюсь о тебе. Вот даже Лешка твой сбежал. Ты, небось, ему поведала о своих планах остаться здесь навсегда? А он, небось, помаялся пару недель и дал деру. И глаза твои прекрасные его не остановили. Признавайся, так дело было?
Дорош, конечно, говорил в шутку, но за беспечностью и веселостью, пронизывающими его голос, Полянская смогла уловить ревностные, напряженные нотки. Ага! Что ж получается? Дорошу не все равно, что у них с Лешечкой?
– Конечно, нет. Просто у Лешки работа. Он ди-джей на радиостанции. Он мечтал об этом, для него это много значит, куда больше, чем мои прекрасные глаза, – парировала она. – Но он вернется. Ему здесь тоже нравится.
Дорош хмыкнул.
– Что ж он так просто тебя здесь оставил?
– А что? – удивилась девушка.
– Неужели не побоялся?
– Чего?
– А вдруг тебя уведут?
Злата рассмеялась звонко, весело и заразительно. Вот уж действительно ничего глупее Дорош не смог придумать!
– Уведут? В самом деле? – переспросила она сквозь смех. – Интересно, кто? Сашка, что ли? Или Маслюк?
– А больше ничего тебе в голову не приходит?
– Прости, ничего! – отсмеявшись, сказала Полянская и закусила губу.
Он, конечно, имел в виду себя, и девушка это понимала, но ей вдруг захотелось подразнить его. Разумеется, о ревности здесь речи не шло. Это была просто игра, которую раньше он вел один, а теперь зачем-то вовлек и ее.
– Ладно.
Между ними воцарилось молчание. Злата, кусая губы, едва удерживалась от нового приступа смеха, до того ее разобрало.
– Интересно, и что ж тебя так рассмешило? – нарушил он молчание.
– Ну, я просто представила себя на мгновение рядом с Сашкой или с Маслюком… – девушка хихикнула. – Кстати, если бы Сашка был моим парнем, он точно бы не пил. Я б его крепко в руках держала! – серьезнее сказала она, и даже наглядно сжала ладонь в кулак.
– Плохо ты знаешь мужиков, Злата Юрьевна, – усмехнулся мужчина у нее за спиной.
– Может быть, но я достаточно хорошо знаю себя!
– Именно поэтому ты никогда бы с Сашкой и не была! А что, больше ты ни с кем себя представить не можешь?
– Ну… – протянула девушка капризно. – Если ты имеешь в виду себя…
– А что, если и имею? – в тон ей откликнулся мужчина.
– Ты ж сам говорил, я тебе не нравлюсь! Так что тебя я как-то даже в расчет не беру!
Дорош рассмеялся, правда, как-то не очень искренне.
– Значит, ты снова в деревне, – уже серьезно поинтересовалась Полянская, которой вдруг надоело изображать из себя смешливую кокетку. Не следует заходить слишком далеко. Дразнить его было опасно, но Злата забывала, что ходит по лезвию ножа.
– Да.
– Надолго?
– А что?
– Ничего. Просто если ты здесь, значит, следует ожидать новых попоек и дебошей!
– Ага! Можно подумать, все это время Маслюки и Сашка с Маринкой вели исключительно трезвый образ жизни! Ты давно видела свою подружку?
Злата лишь пожала плечами. Конечно, они виделись с Маринкой. Пару раз вечером, после того как она укладывала спать и Машку, и Сашку, девушка выходила на улицу и они гуляли. Один раз девушка приходила одолжить у Златы денег. А всего пару дней назад Полянская ездила в город, чтобы пополнить запасы еды в холодильнике, постирать постельное белье в стиральной машинке в родительской квартире, отлежаться в ванной, зайти в отдел образования. Тогда она и Маняше прикупила кашек разных, фруктов, и зашла к подруге, у которой были дети, попросив собрать кое-чего из детской одежды. Тогда же, несколько дней назад, она и отнесла все это Маринке, и после этого они больше не виделись.
– Я сегодня заходил к ним. Оба лыка не вяжут, а Максимовна на карачках по огороду ползает в грядках. Ребенок мокрый, грязный в тряпках копошится и палец сосет, – безжалостно отрезал мужчина.
Злата сжала губы. Неужто Маринка с Сашкой все пропили? Нет, ну ладно Сашка, с ним-то как раз все ясно, но Маринка?!
– Поздно уже, мне пора домой! – сказала она и легко поднялась на ноги. Ночь, напоенная ароматом цветущих садов, утратила свое волшебное таинство, разбившись о реальность.
Дорош тоже поднялся и молча пошел за ней.
– Перестань о них думать. Пусть живут, как знают. Злата ничего не сказала в ответ. – Злата, послушай…
– Верни, пожалуйста, мой дробовик! – перебила она его.
– Стоп! – резко бросил мужчина.
Остановившись, он перегородил ей дорогу, выставив перед собой руки. Злате пришлось остановиться.
– Послушай, золотая моя, и постарайся понять. Ты девочка городская, тепличная, лелеемая родителями и бабушками. Школа, университет, и это искаженное видение реальности – сквозь розовые очки твоих фантазий… Только жизнь – это не роман, который ты пишешь. Это…
– Да, я знаю. Это то, чего нет в романе. Это грязь, пьянства, дебоши и исковерканные человеческие жизни. Это черствость, бессердечность, эгоизм, жажда наживы… Да, в реальной жизни нет места жалости и доброте, любви и состраданию. Обо всем этом теперь можно только прочитать в романах. Это ты хотел сказать? Вот такая нынче жизнь. Я это знаю, Дорош! И кстати, не такая я уж и тепличная, да и лелеяли меня не так чтобы очень. С детства ненавидела сюсюканье, и мои родители это прекрасно знали. Не знаю, почему, но у тебя сложилось обо мне несколько неправильное мнение!
– Да неужели? – почему-то усмехнулся он.
Злата подняла на него глаза и все же смогла рассмотреть в прозрачной темноте майской ночи, как блеснули в улыбке его зубы.
– Пойдем со мной! – сказал он в следующее мгновение.
– Куда? – почему-то испуганно спросила девушка.
Вырвалось это у нее, скорее, машинально, неосознанно. Ведь то, как прозвучало предложение Дороша, как оно было произнесено, исключало непонимание его смысла. Мужчина засмеялся, а девушка отшатнулась от него и бегом бросилась к своей калитке. Закрыв ее на щеколду, она прижалась к ней спиной, чувствуя, как гулко стучит сердце, где-то в области горла.
…Злата долго не могла уснуть в ту ночь. Все ворочалась с боку на бок и прокручивала в голове прошедший вечер, злилась на себя, на Дороша, возмущалась его наглостью и все же не могла сдержать улыбки.
А проснулась поздно. Вернее, даже не проснулась, просто на стуле, у изголовья кровати, залился веселой трелью телефон. Не открывая глаз и не отрывая головы от подушки, девушка потянулась за ним и поднесла к уху.
– Спишь, что ли? – услышала она в трубке веселый голос Блотского.
– Угу! – промычала в ответ.
– Интересно, что ж ты там ночами делаешь? Точно завела себе поклонника!
Злата рассмеялась.
– Ага, Масько! Мы с ним ночи напролет водку глушим, естественно, за мой счет!
Лешка тоже рассмеялся.
– А у меня новости.
– Правда? – девушка села в постели и протерла глаза. – И что за новости?
Она отодвинула край шторы и выглянула в окно. Солнце стояло высоко, и весь мир заливал яркий, ослепительный свет. Еще один теплый весенний день был в самом разгаре.
– У меня сегодня двухчасовой эфир.
– Лешка! – радостно воскликнула девушка. – Ой, как здорово! Я так рада за тебя! А во сколько? А что ты будешь вести? Лешка, а «приветы» будут?
– Конечно. С восьми вечера до десяти я буду болтать, развлекая радиослушателей, периодически прерывая свою болтовню музыкальными треками и рекламными паузами. Я передам тебе «привет», конечно, передам, а ты правда будешь слушать радио?
– Лешечка, ну что за вопрос? Конечно. Ты рад, Леш? – после секундного молчания спросила она уже тише и спокойнее.
– Да, Злата. Все это, конечно, очень здорово, и я чувствую, что это как раз то, чего мне хотелось, но…
– У тебя злые и завистливые коллеги, – почти шепотом, с не которой трагичностью в голосе, закончила за него девушка.
– Нет, – улыбнулся Леша. – Просто я скучаю по деревне.
– Да?
– Да!
– Здесь сады цветут. Я вчера до позднего вечера в старом саду Маслюка засиделась. Так здорово было, честное слово! А ты что ж, Лешка, никогда сюда больше не приедешь? Твои эфиры ежедневны?
– Я пока еще ничего не знаю, Злат, но как только смогу вырваться, обязательно приеду. Приеду, хотя бы на день…
– Приезжай. Скоро клубника созреет, а там и черника пойдет. Мы бы с тобой в лес пошли… – мечтательно сказала девушка.
– К чернике я обязательно приеду. Ни за что не пропущу такое событие! – улыбнулся парень.
Они попрощались, и девушка снова легла. Но спать уже, конечно, не могла. Полежав немного в постели, она встала, раздвинула шторы, распахнула в спальне створки окна, позволив ласковому ветерку раздуть тюлевые занавески, и потопала на кухню. Сварила себе кофе, сделала несколько небольших бутербродиков и забралась с ногами на табуретку. Подперев голову ру кой, она не спеша жевала их и пила маленькими глотками кофе. Шелковистые волосы, цвета спелой пшеницы, свободно падали на плечи, обрамляя ее лицо, а мечтания заволокли дымкой огромные голубые глаза.
Полянская думала о Лешке и радовалась по-настоящему его успеху. Он мечтал о радио, он стремился к этому, шел к своей цели, и у него все получилось! И этот чужой опыт бодрил и подстегивал. У нее тоже все получится. У нее тоже была цель, и она двигалась к ней… Может быть, не так быстро, как хотелось бы. Роман еще не был написан, и она не знала, как отнесутся к нему в издательствах. Ей очень хотелось стать писательницей-романисткой, хотелось быть известной, хотелось печататься большими тиражами, но больше всего на свете хотелось взять в руки свою первую книгу. Девушка так живо это представляла и чувствовала почти благоговейный трепет, как если бы это не книга была, которую она написала, а ребенок, которого она родила…
Жаль, конечно, пока она не может позволить себе не отвлекаться на мелочи, растрачивая себя на то, что не имеет отношения к роману. Осенью придется пойти работать, она не может не работать, не может жить у родителей на иждивении, они ведь и сами не богачи. Полянская не соврала, когда сказала Лешке, что не хочет замуж. Но не сказала и другого, того, о чем иногда грезила, будучи нормальной двадцатитрехлетней девушкой, лежа ночью без сна. Ей хотелось любви. Будучи особой чувствительной и эмоциональной, ей грезилось что-то необыкновенное, волшебное, таинственное. То, что случилось той ночью… То, что она не могла забыть…
Воспоминания о той ночи заставляли ее заливаться краской и учащали биение пульса. Конечно, если подумать, ей стыдиться следовало бы произошедшего. Ведь это было почти изнасилование, в конце концов! Злата и стыдилась, только не воспоминаний, а своих мечтаний и желаний, ведь в глубине души, под покровом ночи, она жаждала этого снова! Это было ужасно, да, она это знала. Тем более, было ужасно теперь, когда она почти была уверена: ее таинственный любовник из той ночи – Дорош.
Она вспомнила его вчерашнее предложение, и ей стало жарко.
– Наваждение какое-то, – пробормотала девушка и, отодвинув чашку, встала из-за стола.
Сунув ноги в тапочки, она отбросила с лица волосы и вы шла во двор. Не ожидая гостей и зная, что к ней никто не пожалует, девушка не стала переодеваться. Она вообще, если не выходила из дома, могла полдня ходить вот так. Злата вышла на огород и стала неторопливо бродить между аккуратных ровных грядок. Ей нравилось наблюдать за тем, как на темной, тяжелой земле появляются первые ровные ряды всходов. Как они подрастают и крепнут. Девушке нравилось копаться в огороде, занимаясь прополкой. Полянской нравилось думать, что теперь это все ее. Она здесь единственная и полноправная хозяйка. Она очень любила розы и осенью собиралась посадить их в саду. Собиралась навести порядок на веранде, избавив ее от хлама, переклеить на стенах обои, повесить кружевные занавески, перетащить туда старый стол и летним жарким полднем просиживать там с ноутбуком, попивая охлажденный зеленый час с жасмином и слушая жужжание пчел. Денег, правда, на ремонт у нее не было, но Злата уже успела наслушаться у местных бабушек, как здесь неплохо можно заработать на чернике и лисичках.
Походив по огороду и нарвав к обеду на салат пучок редиски и зелени, девушка вернулась в дом. Умыла лицо, заплела волосы в косу, сменила ночную сорочку на ярко-голубой топик и белые, спортивного пошива штанишки, обула свои теннисные туфли и, заперев за собой входную дверь, отправилась под навес, где стоял велосипед. Год назад Злате вдруг жутко захотелось иметь велосипед. Она не очень хорошо умела кататься, за то так живо себя с ним представляла. Денег он стоил приличных, а у нее их не было. Пришлось целых полгода копить, откладывая почти полностью стипендию, делать за деньги курсовые. А желание иметь этот велосипед за полгода нисколько не померкло, наоборот, она с таким нетерпением ждала марта. И все ж таки купила его.
Потом оказалось, она вообще плохо ездит, с трудом удерживает равновесие. У себя в городке она так ни разу и не прокатилась по тротуарам, боясь сбить кого-нибудь или попасть в аварию. Поэтому велосипед приехал сюда вместе с ней, и, бывало, Злата ездила на нем по деревне. Здесь и людей не было, и движения…
Вот и сейчас она решила, самое время отправиться прокатиться, а заодно и проветриться. На романе она все равно сегодня не могла сосредоточиться…
Она выкатила велосипед на улицу, огляделась по сторонам, взобралась на сиденье и поехала, неторопливо крутя педали. Чаще всего, выезжая из Горновки, она ехала вперед. Асфальтированная дорога петляла меж полями, к небу тянулись озимые хлеба, а дальше вставал стеной лес. Там, где-то за лесами, были другие деревни и другая жизнь, там Злата никогда не бывала. И каждый раз, выезжая за деревню, она решала туда съездить, и каждый раз возвращалась обратно, так и не доехав. Так было и сегодня. Только сегодня она не успела даже выехать за деревню. Дорога сделала поворот, и она сразу увидела, что на лавочке у бабы Мани сидят бабульки, а подъехав ближе, узнала в них бабу Маню и Тимофеевну.
– Златуля! – окликнула ее баба Маня. – А куды гэта ты сабралася?
– Да так! Просто катаюсь, – неопределенно махнула рукой девушка и притормозила.
– Хадзi з намi пасядзi. Пагавары во са старымi!
Полянская слезла с велосипеда и, поставив его на подножку, присела на лавочку рядом со старушками.
– Ну, як табе тут у нас, Златуля? Не скучна?
– Нет, нормально. Скучать как-то даже и времени нет. Занимаюсь то тем, то этим. На огороде копаюсь, да и поливать уже надо.
– Трэба, трэба! Я тожа патрохi цягаю ваду з калодзежа, толькi рука y меня балiць, багата не нацягаеш.
– Ну, а дочки ваши что не приезжают? Прошлым летом теть Люда с дядь Колей здесь были, да и внуки их.
– А-а-а… Дак дзецi ж ушколу ходзяць. Яны y Маскве жывуць, а Людзе маёй апярацыю зрабiлi. Слабая яна зусiм. Наверна, у гэтым годзе yжо не будзем по ягады ды па грыбы хадзiць.
– Ой, да бросьте вы! Конечно, пойдете. Вон Максимовна чуть ходит, говорит, почки совсем отказывают. В огороде на коленках ползает. А в лес уже сходила посмотреть, цветет ли ягодник!
– Дык ён кожны год цвiце. А во y прошлым годзе якая жара была? Гавораць, у гэтым яшчэ сiльнейшая будзя. А Максимаyна, яна дарма, што поyзая, яе яшчэ паленам не заб’еш! И выпiвая яна добра! Не чуваць, што y iх там?
– Нет. Я последние дни их не видела, – пожала плечами девушка.
– Нiна казала, пьюць! А Валя паехала y Лiду. Нiна казала, з сабой павезла здаравенную сумку. Барахла нейкага налажыла i Леначцы Тамарынай павезла, што ёй яшчэ везцi… Нiчога ж няма. А Арыша брахала, што яна y яе грыбы сушаныя сцягнула i павезла. Ну, трэба ж было што везцi. – Я и не знала. А у вас что здесь новенького? – А што y нас? Во выйшлi з Тiмафеяyнай пасядзець на лаyцы. Аyталаyку чакаем. А yвечары y баню пойдзем. Ну а ты там, у сябе, баню не затаплiвала?
– Нет. Когда родители были, они, конечно, топили. А я сама как-то нет. Страшновато мне самой. Вдруг еще пожар устрою.
– Злат, так ты к нам прыходзь у баню. У нас харошая баня, з венiчкам бярозавым.
– Спасибо, я, может быть, в другой раз. У Леши сегодня первыйэфир, и я обещала ему послушать.
– А-а-а! – протянула Ольга Тимофеевна. – Ну-ну, Аня штось казала пра гэта… Ну дак тады мо зайдзеш, я табе агуркоy нарву? У нас ужо y цяплiчцы ёсць.
– За огурцами, конечно, зайду. Спасибо!
– Звонiць табе Лёшка? – спросила ее Тимофеевна.
– Да.
– І нам з дзедам звонiць. Кажа, па дзярэyнi саскучыyся. Прыедзе. Штось я нiколi раней за iм не прымячала бальшой цягi да дзярэyнi, а тут во. Калi ад’язджаy, кажа нам з дзедам: «Хачу астацца».
Баба Маня хмыкнула.
– Цiмафееyна, вы з дедам, як маленькiя! Ты на Златулю паглядзi! Канешне, не хацеy ён ехаць. І вароцiцца скора. Як жа iнач? А скора, мо, i свадьбу iм справiм.
Полянская в некотором смущении опустила глаза.
– Ты не абiжайся на старых, унучачка. Нам тут абы пагаварыць. А Лёша харошы хлопец. Жалка толькi, што баба Соня не пабача, як замуж ты будзеш выходзiць! Яна цябе вельмi любiла…
– Да, я знаю, – только и смогла сказать девушка и, еще немного посидев с ними, поднялась. – Ладно, я пойду! Она подошла к велосипеду и уже собралась отъехать, но в последний момент обернулась. – А дачник сегодня здесь? Вы случайно не видели? – медленно произнесла она и чуть не прикусила себе язык.
– А дзе ж ён, асталоп гэты! – неприязненно, почти зло, ответила баба Маня. – Ездзiць з рання туды-сюды! І чаго яго чэрцi носяць! Как б ён менш сюды ездзiy, тыя б менш пiлi!
– Угу! – только и смогла сказать девушка.
Дороша в деревне, мягко говоря, не жаловали. Наверное, все вздохнули б с облегчением, если б он отсюда уехал. Интересно, а известно ли ему, как к нему относятся горновцы? Злата села на велосипед и поехала дальше. «Значит, он здесь…» В самый последний момент она решила не ехать в конец деревни. Ей сделалось дурно, и ладони увлажнились при мысли о том, что ей придется проехать мимо его дома и, возможно, наткнуться на него. Вот только не хватало еще, чтобы он решил, будто она специально катается перед его окнами, тем самым дразня его и выставляя себя напоказ.
Поэтому Злата и свернула в улочку между домами, как раз напротив дома Лешкиной бабушки. Насыпанная песчаная дорога, петляя меж огородами, лугами и осушенными болотами, уходила к лесу, к бывшему полигону, к заброшенным нефтяным вышкам…
Злата никогда не ездила по ней, с ее-то умением ездить… Здесь были ухабы и канавы. Девушка ехала медленно и осторожно по краю, размышляя, где б это повернуть обратно и поехать в свой конец деревни. Да, видно, долго размышляла. Темно-синюю «ГАЗель» она увидела издалека, и сердце помимо воли забилось чаще. Поворачивать обратно теперь было поздно, да и малодушно. Поэтому девушка продолжила катить вперед. Машина приближалась, теперь до Златы отчетливо донесся звук работающего мотора. Полянская подняла глаза и ужаснулась! Машина вдруг стала какой-то уж слишком большой, а дорога, наоборот, слишком узкой. Авто, кажется, двигалось прямо на нее, а девушка и так ехала по самой обочине, дальше была канава. Ей бы остановиться, слезть с велосипеда и дать ему проехать, но почему-то Полянской до последнего казалось, что они смогут разминуться.
Да, наверное, и смогли бы. Машина прижалась к другому краю дороги, а Злата подняла глаза и увидела Дороша. Он смотрел на нее, и белозубая улыбка сверкала на его лице. Он слишком уж церемонно кивнул ей, конечно, издеваясь. Она сбилась с ритма, и теннисные туфли соскользнули с педалей. Девушка потеряла равновесие, велосипед стал петлять и, потеряв управление, Злата Полянская вместе с велосипедом упала в канаву.
Глава 9
Злата открыла глаза и, глухо застонав, потянулась к ноге. К ее бедной многострадальной ноге, чувствуя внизу пульсирующую боль. Чертов Дорош! Все из-за него! Тогда она зацепилась за проволоку, сейчас вот лежит в канаве среди высокого бурьяна и грязи! Девушка дотронулась до щиколотки и поморщилась от боли. Пальцам было мокро и липко. Она поднесла ладонь к лицу и увидела кровь. Вот только этого не хватало! Как она домой теперь доберется? Как-то не сразу в ее чуть оглушенное сознание ворвался звук работающего мотора, хлопающей двери, шорох шагов и тихий смех.
– Не смей смеяться! – процедила сквозь зубы Злата, лишь приблизительно представляя, какое зрелище открылось ему.
– Та-ак! – протянул он. – Сдается мне, велосипед не твоя стезя, – он присел перед ней на корточки и стал оттягивать в сторону велосипед.
Девушка перевела взгляд на его смуглое лицо и не смогла не заметить в приподнятых уголках губ затаенную улыбку.
Она могла бы поспорить, и в глазах его, как всегда, пляшут веселые искорки. Только спорить она сейчас была как-то не настроена, да и не смотрел он на нее.
– Ага! Вот если бы ты не ехал на всю дорогу…
– По правилам, которые ты, конечно, и в глаза не видела, тебе следовало бы слезть с велосипеда и подождать, когда машина проедет. Даже из элементарных соображений безопасности ты должна была так поступить, но какие там соображения, ты ж у меня упряма, как баран… А теперь вот… Встать сможешь? – без перехода спросил он, касаясь ее ноги.
Полянская дернулась.
– Вот только давай без оскорблений, ладно, а то ведь я могу тебя и почище обозвать! И не трогай мою ногу! – огрызнулась она в ответ и, приняв сидячее положение, смогла лицезреть всю картину. Весьма плачевную, кстати.
Белоснежные брюки можно было сразу выбросить, они были безнадежно измазаны грязью и кровью. С топом дело обстояло не так ужасно, его можно было еще постирать. А вот рана на ноге, из которой хлестала кровь, всерьез беспокоила.
Злата не сможет сама дойти до дома. Девушка беспомощно оглянулась на деревню. Нет, точно не сможет! А Дорош тем временем ловко развязал шнурок на ее штанине, подтянул ее повыше и этим самым шнурком пережал ей ногу.
– Больно!!!!! – заверещала Полянская, резко дернула ногу и взвыла от боли.
– С крови хочешь сойти? – спросил он. – Ох, не хочется мне вымазываться о тебя… – сокрушенно вздохнул он.
– Я тебя сейчас стукну! – предупредила его девушка и оттолкнула его руку, попыталась подняться. Мужчина не стал ждать, пока она сможет это сделать. Ловко подхватил ее рукой за талию и прижал к себе.
– Обхвати меня рукой за шею и прекрати баловаться, а то получишь! – не терпящим возражений тоном заявил он.
И, не дожидаясь, пока она выполнит его приказ, потащил девушку из канавы. Злата закусила губу и все же обхватила его рукой за шею. Делать это ей очень не хотелось, но и по-другому никак. Сама бы она точно не выбралась из канавы и не дошла до дома.
Повиснув на Дороше, поддерживаемая его сильной рукой, она прыгала на одной ноге, боясь ступить на раненую. Кое-как они все же выбрались на дорогу. Мужчина, продолжая поддерживать ее за талию, отодвинул дверь в будке и, подняв Полянскую на руки, осторожно опустил на сиденье. Злата откинулась на спинку и вытянула ноги.
Дорош вернулся за велосипедом, который загрузил назад. Закрыв двери, он молча обошел машину и сел за руль. «ГАЗель» тронулась. Их глаза встретились в зеркале заднего вида. Темные миндалевидные глаза мужчины блеснули в улыбке.
– Ты только смотри, не умри мне там! – пошутил он.
– Дурак! – обозвала его Злата и отвернулась.
Через пять минут машина уже затормозила возле ее дома. Злата не стала ждать, пока Дорош обойдет машину, откроет дверцу и поможет ей выйти. Она сама пододвинулась к краю сиденья, ухватилась одной рукой за спинку, встала и стала дергать ручку в дверях. Дверь распахнулась, Полянская потеряла равновесие, ведь стояла на одной ноге, и чуть не упала на мужчину. Он же лишь засмеялся и подхватил ее на руки.
– Ну, надо же, какая упрямая! – добродушно пожурил ее он.
А Злата отвернулась. Он был так близко, он так сильно прижимал ее к себе. И уж неизвестно, отчего так веселился…
– И кто придумал, будто каждая девушка мечтает, чтобы мужчина носил ее на руках? Вы, Злата Юрьевна, что-то личико воротите!
– У меня особые обстоятельства! – пробормотала она в ответ, по-прежнему не глядя на него.
– Это ж какие? – со смехом спросил он и осторожно опустил ее на крыльцо. И не отошел, чтобы дать ей возможность достать ключ и сбежать домой.
Дорош стоял почти вплотную к ней, и его дыхание шевелило ее волосы, выбившиеся из прически. Его пальцы осторожно, как будто даже нерешительно, и очень нежно коснулись ее подбородка и заставили поднять к нему лицо. Злата хотела было отшатнуться, но сзади была стена. Отступать было некуда и бежать тоже, тем более, прыгая на одной ноге.
Впрочем, стоило ей встретиться с ним взглядом, как о раненой ноге она тут же позабыла. Забыла обо всем, видя лишь эти глаза, темно-серые, бездонные, цвета мокрого асфальта, которые уже не смеялись, а, казалось, заглядывали ей прямо в душу. Глаза, которые гипнотизировали, притягивали и околдовывали.
«Как странно, ведь он впервые коснулся меня…» – мелькнуло в голове.
Потом пришла другая мысль, и она даже не удивила девушку. Наверное, она давно это знала, только все никак не хотела себе в этом признаться. Не впервые, отнюдь не впервые! Ведь той ночью эти же теплые и грубоватые руки ласкали ее тело, ласкали ее грудь, заставляли ее стонать и выгибаться им навстречу, почти теряя сознание от немыслимого, острого удовольствия…
Коленки у девушки подогнулись, и она, наверное, упала бы, если бы мужчина вовремя не подхватил ее и не прижал к себе. Она уткнулась лицом в его грудь и крепко-крепко зажмурилась, боясь расплакаться.
Все так перепуталось. Она никогда не мечтала о таком мужчине, как Дорош. О любви вообще здесь речи не шло. Он так вероломно ворвался в ее жизнь. Он дразнил ее, провоцировал и издевался. Он был изгоем в Горновке и, скорее, злодеем, чем героем. В памяти, как в тумане, всплыли лица Маринки и Машки. Что ему от нее нужно? Переспать? Так он уже переспал…
Злата ничего не понимала, и сейчас его объятия вряд ли способствовали здравому рассуждению. Дорош ворвался в ее жизнь, в ее мысли, в ее роман, в ее душу, и теперь…
Как странно, но сейчас, прижимаясь к нему и понимая, как ей необходимы его объятия, она не чувствовала себя счастливой. Только уязвимой, слабой и ранимой. Она почувствовала, как его губы, сухие и горячие, легко коснулись ее виска, и издала легкий вздох. И приказала себе успокоиться.
Никогда он не узнает, что на самом деле творится в ее душе.
– У меня нога болит, – пробормотала девушка, по-прежнему не отнимая лица от его груди и не решаясь встретиться с ним взглядом.
– Да, нога… – сказал он.
Сказал так, как будто только сейчас вспомнил об этом. Дорош отстранился от нее и даже отступил на шаг. А Злата поспешно отвернулась и стала открывать замок. Руки дрожали, поэтому ключ не сразу удалось вставить в замочную скважину.
Держась за стены, она проковыляла в дом, тем самым отметая помощь мужчины, и даже не оглянулась, знала и так, что он идет следом. В бывшей спаленке бабушки Сони хранились кое-какие лекарства, и девушка надеялась отыскать среди них перекись водорода или хотя бы йод. Злата нашла коробку в шкафу на верхней полке и вынесла ее в прихожую.
Мужчина уже выходил из кухни с полотенцем и тазиком, наполненным холодной водой.
– Садись, – коротко бросил они кивнул на стул у стола.
– Знаешь, тебе совершенно необязательно здесь возиться со мной. Я сама… – начала девушка.
– Садись! – с улыбкой приказал он. Полянская села и, нагнувшись, стала рассматривать свою раненую ногу.
– Ой, кажется, она у меня уже посинела!
– Она у тебя просто слишком сильно перетянута. Сейчас я шнурок разрежу, и кровь снова станет поступать в лодыжку. Ты ведь не станешь возражать, если я подпорчу немного твои штанишки?
– Не стану. Они и так уже безнадежно испорчены! Куда уж больше!
Дорош присел перед ней на корточки, осторожно разрезал шнурок и, приподняв ее лодыжку, положил к себе на колено. Злате пришлось закусить губу и крепко вцепиться пальцами в края стула, когда он, смочив край полотенца в тазу, стал осторожно стирать грязь и кровь. Она смотрела на него как зачарованная и не могла отвести взгляда. Темные пушистые ресницы отбрасывали тень на его щеках. И что-то странное, беззащитное, почти детское было в них, в разлете бровей, что-то, магнитом притягивающее Полянскую.
Она забыла о ране на ноге, она смотрела на его склоненную голову, и ей до зуда в пальцах хотелось коснуться его лица.
Йод попал в рану, и Злата, подскочив на стуле, вскрикнула.
– Все, все! Потерпи немного, – он стал дуть на ранку. – Рана не серьезная, только вену задело, поэтому и крови было так много, а так вообще-то до свадьбы заживет!
– Я не собираюсь замуж! – убежденно заявила девушка.
Дорош поднял на нее глаза, и брови его в безмолвной усмешке поползли вверх.
– Это еще почему?
– Не представляю, как можно всю жизнь прожить с одним человеком! Мужчина засмеялся.
– Ну, живут же как-то люди. И кажутся вполне счастливыми. И вообще, что за феминистские замашки? Все девушки стремятся выйти замуж, и ты выйдешь, вон, за Лешку своего и выйдешь!
– Ну, разве что за Лешку! – с самым серьезным видом заявила Полянская, не сводя с него глаз.
Улыбка коснулась его красивых губ, а Злата закусила губу. Почему-то ей ужасно хотелось, чтобы он ревновал. Но Дорош больше ничего не добавил, как будто разгадав замысел девушки, или ему просто не хотелось и дальше развивать эту тему. Он туго забинтовал ее ногу.
– Ну вот! Теперь давай, беги, приведи себя в порядок! – сказал он, поднимаясь на ноги.
– Очень остроумно! – съязвила девушка и показала ему язык. Тяжело поднявшись, она захромала к дверям.
– Ты уйдешь? – обернулась она на полпути.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? – вопросом на вопрос ответил он, и уголок его губ пополз вверх, отчего на щеке тут же заиграла ямочка.
– Поставь чайник. Выпьем чая, надо же мне как-то отблагодарить тебя за помощь! – небрежно бросила она и поковыляла дальше.
Дорош хмыкнул.
– Чаем она собралась расплатиться… – негромко пробормотал он, но не настолько, чтобы Злата не смогла услышать.
Вытаскивая одежду из шкафа, Злата увидела, как дрожат ее руки. Впрочем, это неудивительно после всего пережитого сегодня. Она вообще-то чуть не погибла и крови много потеряла. Жалкие оправдания! Она прекрасно знала: все это не в счет! Главная причина ее состояния была, конечно же, в Дороше. Это от его близкого присутствия ее бил озноб. Это от его прикосновений так колотилось сердце. Это от предвкушения чего-то необыкновенного, волшебного, того, что вот-вот должно произойти, судорогой сводило живот.
Задвинув шторки в комнате, девушка сбросила с себя грязную одежду и надела простенький трикотажный сарафанчик голубовато-серого цвета с двумя кармашками впереди. Конечно, ей не очень-то и хотелось щеголять перед мужчиной полураздетой, но джинсы или любые штанишки она вряд ли смогла бы натянуть на раненую ногу. Быстро распустив волосы, она расчесала их и собрала в высокий хвост. Теперь оставалось только умыться – и она почти в порядке.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70653115?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.