Главная страница | Современные любовные романы | Sinderella

Sinderella
Иви А Р
На Еву Ронан нацепили ярлык прекрасной Золушки еще в семилетнем возрасте. Будучи известной моделью, уже тогда она усвоила важный урок: ее личность неинтересна никому. С принцем ей тоже не повезло: Дилан Клейман, начинающий актер и по совместительству парень, тянет девушку на дно своим токсичным отношением. Однако все меняется, когда модель знакомится с Да Хёном, начинающим фотографом из Кореи, который всячески оказывает знаки внимания. Устав от выходок Дилана, Ева, используя стажера, решает отомстить и сделать Дилану втройне больнее.

Иви Р
Sinderella

Вступление
Sinderella – обычная игра слов: Золушка – Cinderella – только от слова sin – грех.











Пролог
Каждый рождается с определенной целью – полагаю, в привитой обществом фразе есть некая доля правды.
Я была проверочным этапом и несла на себе этот ярлык не только для рано повзрослевшей матери, но и для еще одного человека. Словами не описать, как тяготили цепи. Это как быть прикованной к ржавому якорю: тебя уносит все глубже, глубже, глубже… Достигнув дна, ты понимаешь, что тебе не всплыть никогда. Поначалу винишь в этом других, но, уловив суть ситуации, осознаешь исключительно свою вину.
У каждого есть якорь. Мой, например, известен под именем Дилан. Да, речь о том самом Дилане Клеймане.
Мы с Диланом, к слову, оказались в одной лодке – эта мысль солнечными лучами озарила нас в первый день знакомства: пока сверстники наслаждались детством, мы при себе уже имели какую-никакую карьеру. Манипуляции со стороны матерей, миленькое личико, за которое тетеньки и дяденьки готовы платить деньги, – все это смешивалось в однородную серую кашу, и мы при всем желании не могли узреть, что сбиваемся с пути.
Каждый рождается с определенной целью: для Дилана я лишь проверочный этап. Для Хёна отчасти тоже. Но обо всем по порядку.





Часть первая

1. Дуб и уроборос
Так называемому вступлению этого рассказа суждено слегка растянуться, но если хочешь срубить дерево, то начинай с корня. В данном случае истоки ведут в недра земли, до которых копать очень долго.
Древо Евы Ронан – крепкий, молодой дуб, впившийся в землю небывалой мощью. Его несокрушимость была проблемой девушки на протяжении многих лет. А знаете почему?
Каждый белый день растение подпитывалось со стороны юной Ронан, лелеялось и грелось одной ею куда сильнее, чем солнцем и всем миром. Разве можно так просто искоренить то, что было выращено твоими же усилиями?
То-то же.
Вернемся к корням. Если семена попали в землю случайно, то росток начал прорастать в день, когда Дилан впервые поднял на Еву руку.
Все было по вине самой Евы. Она это не только знала, но и в открытую признавала, пускай неведение, возникшее после инцидента, и не думало ее покидать. Опухшая от удара щека неприятно колола, горячие слезы теснились в глазах. Время прекратило иметь какое-либо значение. Она хныкала, пялилась в одну точку и пыталась воссоздать то, что, казалось, произошло всего несколько секунд назад. Но травмы были настолько глубокими, что воспоминания, словно кадры бестолкового фильма, канули в небытие.
(В небытие кануло и ее самолюбие тоже.)
Через час Дилан вновь возник в комнате. Остудив голову, он склонился над перепуганной Евой, одаривая ее страдальческим взглядом. Некогда кричащий, швыряющий по комнате попадающиеся под руку предметы бывший актер – нет, озверевший от ревности монстр! – заревел в голос. Думалось, он раскаивался; трясся над хрупким девичьим телом, что в свою очередь застыло каменной статуей. Ева смотрела на него, такого до чертиков уязвимого и одновременно сильного парня, а потом тоже заплакала. Ощущая на плечах бремя вины, принялась извиняться, лишь бы ему стало легче. Повторяла его же слова: да, это я виновата в проявлении ревности. Да, я обязана вступать в коллаборации с тобой и только с тобой!..
Ничего страшного. Она будет терпеть до тех пор, пока он не встанет на ноги. Зато вместе. И в горе и в радости.
А росток все глубже пускал корни. Дилан все чаще пользовался слабостью и виной. Ева все реже считала себя человеком.
Нынешняя Ронан со сложностью вспоминает то время – уж слишком сильно задевает собственная наивность. Однако это был хороший опыт. В конце концов, ничто не делает нас сильнее, чем саморазрушение.
Люди частенько полагаются на удачу и неосознанно шагают к ней навстречу, отказываясь от суровых реалий.
(Ключевое слово – неосознанно.)
Надежда – уроборос. Полагаясь на нее, ты начинаешь вредить себе; пожираешь чувство собственного достоинства, словно червь, и делаешь это осознанно. Терпишь, полагая, что вскоре все изменится. Если не сегодня, то завтра, если не завтра, то на следующей неделе. А месяц сменяется другим, и ситуация остается неизменной.
(Ключевое слово – осознанно.)
Ева Ронан терпела, будучи уверенной в скорых метаморфозах парня, служа ему поддержкой и опорой. Дилан не преображался, зато его методы избиений и травли приобретали новые краски. Он знал, с какой силой применить следующий удар, куда его направить и как потом извиняться, – ведь самое важное в абьюзивных отношениях вовремя упасть в ноги.
Дуб возрос так, что, казалось, вскоре пронзит небеса.
***
Суета настигла город постепенно – солнце скрылось за горизонтом, а на его месте расстелилась атласная лента сумрака. Зажглись мириады огней: они возникли как среди звезд, так и на земле – свет быстро расползся по улицам, проникая чуть ли не в каждый дом. Небо было безоблачным, воздух, вопреки множеству автомобилей, чистым.
Но, несмотря на внешнюю освещенность, грязным, серым сумеркам все же удалось вползти как минимум в один дом. Он находился на окраине города и с одной стороны был объят пышным лесом. Этот район люди посещали чрезвычайно редко, так как знали, что здесь проживают богачи. Полагаю, они им даже завидовали.
Только вот завидовать Еве Ронан было незачем.
Сердце, словно сумасшедшее, гулко тарабанило в груди. Вязкое волнение окунало в бездонное море тревоги. Легкие скручивались, сжимались, связывались в узел. Ей отчего-то дурно.
Как понимаете, вместо «Дилан» Ева была готова искать множество альтернатив среди существительных, местоимений, наречий – да чего угодно! Потому что на самом деле ей было дурно как раз таки из-за него. И как бы она ни старалась вытеснить надвигающуюся бурю, слепо полагаясь на понимание с его стороны, реалии били по макушке куда сильнее.
Страх разросся в ней до удушья. Он снова будет бить.
На журнальном столе красовались пестрые тюльпаны. Весенняя пора, наполненная свежестью и красотой, – и кто-то из фанатов решил подарить девушке милый букетик. Он и представить себе не мог, через что Ронан проходила за подобное внимание. Ева улыбнулась в тридцать два зуба, когда поблагодарила его и приняла цветы. Улыбалась, а кошки скребли на душе.
Отказаться от букета? Не дело: общество могло заклеймить ее высокомерной моделькой.
Выбросить? А толку? Фотографии определенно успели распространиться в социальных сетях.
Она чувствовала тревогу, но подавляла ее мнимой любовью к Дилану, представляя, что на сей раз он определенно будет на ее стороне. Если не сегодня, то когда-нибудь точно.
(Бедная глупая Ева.)
Глаза оттенка ясного неба наконец заметили темноту. Девушка заставила себя встать и включить свет в комнате, затем направилась заварить зеленый чай с целью чуточку успокоиться, как за дверью послышались шаги. Ронан нервно прикусила нижнюю губу. Она продвигалась вперед – сердце за это время успевало ударить пять-шесть раз. Колени подгибались, не подчинялись ее воле. В итоге Еве со сложностью, но удалось вернуться. С королевской осанкой, будто в квартиру ломится особый гость, она села на край дивана.
Комната утопала в изнуряющей тиши, а вместе с ней и обеспокоенная хозяйка. Никого за дверью не оказалось. Наверное, померещилось.
Клейман в тот день так и не пришел. Чай, к слову, тоже не был заварен.
***
Следующий день Евы начался с работы. Если конкретнее, ее внезапно позвал к себе Итан Розенберг, главный менеджер агентства “VOMA”. Ронан шла неспешно – от вчерашнего она все еще не отошла, а он интересовался ею лишь в случае каких-то проектов, к которым она не проявляла никакого любопытства. До чего же ненавистным ей казался путь к кабинету!
– Как дела, Розенберг? – спросила она, склонившись за его спиной.
– Ты вовремя. Отбираю лучшие снимки… Как думаешь, подходят для презентации? – откликнулся Итан.
Мужчина откашлялся, звук разнесся по пустому помещению.
– Что за презентация?
– Завтра у нас будут гости. Практиканты из Кореи. – Столкнувшись с недоуменным взором, Розенберг уточнил: – Помнишь, в прошлом году наше агентство подписало договор о сотрудничестве с одним университетом?
– А-а-а, – протянула Ронан, – так это чисто ради галочки, да?
– Ага, прямо в яблочко! Только перед директором этого не говори.
– Как скажешь, босс.
– Завтра к девяти будь на работе.
– Стой, погоди! – вмиг возразила Ева. – Завтра в моих планах нет съемок!
– Чисто ради галочки, Ронан. Мы собираем наши лучшие лица, а ты – одно из них.
«Как экспонат в музее», – подумала модель, но с губ слетело лишь:
– Вот блин! А нельзя…
– Говорю заранее: если есть какие-то дела, то отменяй их прямо сейчас.
Резкий девичий вздох услышал лишь Итан, однако не подал виду. Она прекрасно понимала, что любое сопротивление приказам окончится беспрестанным и кратким «нет». Уж больно хорошо она его знала. Уж слишком черствым был этот мужчина.
Таковым он исключительно казался.
Дело в том, что Итан был жутким семьянином, а от Мари, своей полугодовой дочери, вообще был без ума. Потому, когда он смотрел на свою малышку, то понимал: ему меньше всего хотелось бы видеть ее в роли модели.
Будучи частью этой системы, он знал каждый этап чуть ли не наизусть. Изначально ты каким-то чудом попадаешь в объектив. У каждого это случается по-своему. Например, любительские фотографии, попадающие в руки крупного лица. Ну или коммерческая съемка, на которую тебя приглашают через посредников. Тебя одаривают комплиментами и вниманием, жаждут с тобой работать, впоследствии узнают на улице.
Затем договор с модельным агентством. Именно тогда ты понимаешь, что банальное позирование – тяжелая работа. Ты должна иметь выдержку проходить через множество этапов за небольшое время – от визажистов до стилистов. Быть готовой к позированию час, а то и больше. Терпеть порой несправедливое отношение, игнорировать грубость, зависть. Проходить через отказы, сравнение с другими. За последним следует ненависть к себе, желание что-то изменить и как следствие – низкая самооценка.
Потом – давление. Общество строит вокруг тебя небылицы, прививает всякие россказни. Тебя преследует паника, каждое слово, каждый жест на улице тщательно обрабатываются в голове перед тем, как выпалить угодную публике ложь.
Что в итоге? Шаткое ментальное здоровье. Угасающая жизнь. Заметив твою слабую позицию, в один день от тебя быстро избавляются, ловко найдя годную (если не лучшую) замену. Оборачиваешься, а за спиной непрожитое, фальшивое скитание по бытию.
Жизнь, за которую ты лишился единственного, что действительно умел.
Итан знал, что работает в черной индустрии, пускай она была для него целым миром. И он знал, что в этой полутьме утопала его подопечная Ева Ронан.
Девочка, попавшая в проклятые сети еще в ранние годы. Девочка, которой удавалось прекрасно позировать, но с натяжкой подавлять чувства. Итану тридцать три, и ему с лихвой хватало опыта, дабы понять: Ева на грани срыва. Ронан, как стойкий солдат, держится скалой, однако как много нужно воды, чтобы продырявить даже самый крепкий камень?
По вечерам, попивая горячий чай, Итан посматривал на мило сопящую дочурку. Он изо всей силы не желал видеть рядом с ней такого парня, как у Евы.
У господина Розенберга был острый нюх на отморозков. В Дилане он не разглядел ничего человечного: во всяком случае, именно так он думал, наблюдая за измученным состоянием Евы. Ее глаза частенько опухали, под ними дугой прошивались темные круги. Несвежий вид напрягал визажистов, напрягал и саму оправдывавшуюся сессией Ронан.
Итана же напрягала ее ложь. Может, в какой-нибудь другой жизни он бы вышел вперед, но не оставил Еву наедине со своим выбором. Не в этой. А пока Итан просто отводил подобную судьбу от своей дочери, только и всего. И мечтал, чтобы его совесть наконец замолчала.
Вернемся к нашей истории. Менеджер копался в ноутбуке, разбирая портфолио и относительно свежие снимки моделей. Мельком кидал на Еву косые взгляды. К его удивлению, она была более-менее спокойна и свежа.
Так ему лишь казалось.
Ронан, сглотнув, натянула на лицо улыбку и кивнула. Итан, будучи зрелым человеком, уловил от нее еле доходящие нотки дискомфорта. Опять промолчал, пускай и заметил ее нерасположенность к завтрашнему мероприятию.
А будь он более внимательным, его бы точно зацепило кое-что еще: Ева, несмотря на теплую погоду, стояла в байковой толстовке. Наверное, тогда у Итана возникло бы множество вопросов, под гнетом которых, наперекор его желаниям, у совести все же прорезался бы голос.
***
Ева действительно была перепугана. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Она знала график работы Клеймана. И раз Дилан не пришел вчера, то придет завтра утром! Какой же скандал он устроит, увидев, что ее нет! Они ведь расписывают свои дела с обязательным учетом встреч.
Едкая паника подкатила к горлу, и, закусив губу, Ева помчалась в туалет. Оказавшись напротив зеркала, она промыла лицо ледяной водой, напрочь забыв о туши, которая в итоге размазалась, будто растаявшее масло. Но Ронан не помогали ни вода, ни четко сконцентрированные мысли о дальнейших действиях. Тщетно – все переплелось в пестрый клубок.
– Ева, что с тобой?
Ее глаза еле-еле сфокусировались на говорящей. Мраморное лицо Марго исказилось в сочувствии.
– М-месячные… – слетело с губ первое, что пришло на ум.
– Ты пила обезбол?
– Нет… то есть… да!
– Так да или нет? – нахмурилась Марго. – У меня в шкафчике есть. Дать?
– Нет, не стоит, – был ответ.
Знакомая пожала плечами, но не ушла. Уж слишком бледной казалась Ева, а это не могло не напрягать.
Пока девушка помогла Ронан пройти в коридор, последняя думала, как поступить дальше. Если что-то неизбежно, выход только один: идти ва-банк. Если Дилан должен взорваться, то следовало ускорить процесс. Всяко лучше, чем сидеть на пороховой бочке.
Маргарита усадила Еву у окна. Модель нервно теребила пальцы; юная практикантка принесла бутылку воды и небольшую пачку овсяного печенья.
– Подкрепись! Небось опять с утра ничего не ела.
Ронан неловко улыбнулась. Уж кто-кто, а она знала некоторые мелочи намного лучше Дилана.
– Спасибо, я обязательно все верну.
– Да забудь, я ведь от чистого сердца.
Марго, будучи новенькой, присосалась к ней намертво, словно пиявка, однако ее искренность было видно за версту. Также был заметен и весь ее потенциал: харизма девчонки на самом-то деле была непередаваемой. Волнистые черные волосы струились за прямой спиной, темно-карие глаза сияли ярче солнца. Ясно, почему Итан пристроил ее именно к Еве: подобно губке, она впитывала каждое слово, жест, секрет своей наставницы. Ронан же не была глупой и притворяться не желала. Да и в Маргарите потенциальную соперницу не видела.
Порой Ронан подумывала, что ей чего-то не хватает в конечном принятии Марго как друга. Вся суть проблемы состояла в том, что ей было непросто рассказать о сложностях с Диланом девушке, которая так или иначе с ним пересекается. Ронан переживала не потому, что новоиспеченная подопечная могла бы поссориться с Клейманом, а из-за того, что она, посчитав переживания пустяковыми, была бы способна выдать их Дилану.
Он бы никогда ее не простил.
Именно поэтому Ева приняла решение жить с неприятным, но безусловным сокрытием проблем от Марго.
Сокрытием проблем ото всех.
– Слышала, завтра будешь присутствовать на приеме! – восхищенно произнесла приятельница. Ева улыбнулась. – Я так горжусь тобой!
На лице Маргариты вспыхнула радость, она потянулась к Еве. Последняя позволила обнять себя. На миг сумасшедшие мысли сгинули в ее и без того тяжелой голове.
Лишь на миг.
– А ты? – в свою очередь поинтересовалась Ронан.
– Шутишь? Конечно нет! Я ведь еще учусь, а ты – модель! И настолько милая!
Марго настырно хвалила Еву, и та еще долго ощущала тепло ее объятий.
***
В тот вечер сумерки избежали дом Евы – она включила свет в каждой из комнат, полагая, что это хоть как-то ее успокоит. Глаза, наполненные печалью, без устали всматривались в окно. На улице подрагивал легкий ветерок – сегодня без дождей.
Ева поставила все на кон около часа назад. Доехав, первым делом приняла душ и подготовила одежду для завтрашнего мероприятия. Иногда девушка, застыв на месте и прикрыв глаза, погружалась в рой нескончаемых мыслей. Дилан. Он был везде – под кожей, в венах, в сердце.
Его присутствие отражалось на Еве не внемлющей голосу разума паникой.
Конечно, она прекрасно понимала, что оттягивать судьбоносный момент попросту бессмысленно. А время спешило. Оттенок неба становился все плотнее и плотнее – и давило оно на Еву сильнее некуда. В итоге, внемля предлогу «все будет хорошо», девушка неспешно ввела номер. Вдох – Ронан набралась храбрости выпалить все сразу.
– Слушаю. – Одного слова хватило с лихвой, чтобы смелость растаяла, так и не успев окрепнуть. – Алло? Ева? – последовало после протяженных секунд молчания.
– Дилан, милый… – произнесла Ронан, прикусив губу. Сердце до боли сжалось, но она продолжила: – Т-ты не смог бы приехать завтра вечером?
– Я приеду завтра утром, забыла? – отрезал он.
– Завтра утром мне на работу.
– Так отмени. Мы ведь заранее договаривались!
– Не могу, – ответила Ронан. Ее голос начал дрожать. – Завтра в “VOMA” приезжают гости из Кореи, и Итан сказал, что мне нужно присутствовать…
– А ты ему, естественно, не отказала! – фыркнул Клейман.
– Я пыталась, но…
– Плохо пыталась.
Сердце затарабанило громче. Посторонние шумы заглохли, Ева слышала беспокойный ритм собственного дыхания и ярость, исходящую от Дилана.
– Если что, мы можем встретиться завтра вечером.
– Я приеду сейчас, – сказал он. – Нам срочно нужно поговорить.
Ронан хотела возразить, однако было уже поздно: Клейман завершил вызов.
Тянулся миг, другой. Страх вытеснил из сердца крупицы жалкой надежды. Воздух в легких превратился в вязкое тесто. Ева поникла, ощущая небывалую тяжесть, что якорем повисла на шее, затягивая в болото. Чем интенсивнее двигалась, тем глубже он погружался на дно. Чем отчетливее испытывала ужас, тем больше ненавидела эти проклятые цветы.
И так продолжалось около часа. Она сидела на диване, не скособочившись, – ее тело приняло идеальную позу, несмотря на напряжение в мышцах. Тревога казалась огнивом, еще искра – вспыхнет пламя.
Минута – и перед Евой предстал Дилан.
Он вошел в дом бесшумно, словно опытный ворюга; передвигаясь невесомо, как дикая кошка. Чуть откинув голову назад, Клейман выбросил сморщенный бычок сигареты в пепельницу. Сердце Ронан, будто перепуганная маленькая птичка, хаотично разбилось о стенки грудной клетки. На какой-то миг их глаза встретились, и по девичьему телу прошлась дрожь.
Ева знала Дилана как свои пять пальцев. Знала, что игра в гляделки своего рода триггер – он любил провоцировать в людях смелость, чтобы успешно ее подавлять.
Именно тогда девушка окончательно поняла, что буря неизбежна.
– Как дела? – якобы невзначай спросил он.
Она нервно улыбнулась. Заставив примерзший к небу язык пошевелиться, выдала что-то из ряда:
– В норме, а ты?
– Тоже.
Сняв кепку, Дилан швырнул ее на пол. От его медных волос исходил тонкий запах лаванды – Ева так сильно привыкла к этому аромату, что от него в спазме скрутился живот.
– Как прошел день? Чем занималась?
– Ничего нового, завтра приезжают практиканты из Кореи, потому…
– Ну, как видишь, я смог приехать сегодня, – фальшиво улыбнулся Дилан. Девушка поступила так же. – А что было вчера, Ронан?
Ева сглотнула. Ее глаза хотели было застыть на цветах, но она сумела направить взор исключительно на Дилана.
– Эмили представляла свою линию косметики, – процедила она сквозь зубы.
– И как прошло? – прищурился он, ни на секунду не разрывая зрительный контакт.
– Прекрасно! Я лицо их бренда, вот они меня и пригласили…
Дилан по большей мере говорил загадками, однако ответы на них всегда были одинаковыми: давление и манипуляция.
– Лицо бренда, ага, – хмыкнул он. – Да не будь меж тобой и этой Эмили общего знакомого, хрен бы они с тобой возились.
Ронан воспротивилась.
– Я ближе Эмили, чем ты думаешь.
– С тем нонеймом, поди, тоже?
Девушка сглотнула. Рано или поздно Дилан устроил бы взбучку – она ведь знала это еще до его прихода домой! Но чисто морально она вовсе не была готова к очередной ссоре.
– Он просто мой фанат.
– А это что-то меняет? – пожал плечами парень. – Разве я когда-либо позволял тебе принимать подобные подарки от так называемых фанатов?
– А что мне нужно было сделать? Выбросить?
– Предположим.
– И что бы обо мне говорили? Я бы потеряла карьеру.
– Как, собственно, и я, – выдал Дилан. – И позволь напомнить: карьеру я потерял из-за тебя.
Подобные слова уже приелись, и все же всякий раз они проделывали в сердце свежие раны. Словно взмах ржавого клинка, резали и рубили его на множество кусочков.
Вина. Вина вновь посадила ее на цепь. Как жалкую дворовую псину.
– Дилан… я…
– Опять начнешь отрицать?
– Мне жаль, ты ведь знаешь! Почему продолжаешь меня мучить?.. Даже после стольких лет моей абсолютной преданности?
Дилан смотрел на жертву своим коронным взглядом – прямым, испепеляющим, проникающим в душу и выворачивающим наизнанку. Медленным шагом он подошел к ней вплотную. Ева буквально ощущала его сердцебиение. Ее бархатистая кожа впитывала его томное, тяжелое дыхание. Однако и она в свою очередь не отрывала от него глаз – порой самовнушение помогало.
(Я не боюсь его. Не боюсь.)
В один миг его огромная рука схватила ее за волосы. Он столь сильно и резко за них потянул, что Ронан невольно ойкнула. Другая рука, схватив за челюсть, начала ее сжимать.
– Больно! – выдавила она из себя.
На лице Клеймана нарисовалась усмешка. Вглядываясь в налитые злобой зеленые глаза, Ева не видела в них себя.
– Знаешь, Ронан, мне порядком надоело объяснять, что твои жалкие попытки заставить меня безотказно тебе доверять попросту бессмысленны.
А Ева спросила в ответ:
– Так какого черта тогда со мной возишься?!
– Я?! – Улыбка парня стала шире. – Или все же ты?
Его пальцы сдавили еще яростнее. В голове ослепляющей молнией пронеслась мысль о завтрашнем мероприятии. Она через силу сообщила Дилану, что приезжают студенты из Кореи, и попросила отпустить, чтобы не осталось синяков.
Дилан не зверь. Сжалившись, парень оставил ее лицо в покое.
Дилан не зверь – чудовище. Он сжалился над ее лицом, но продолжил держать за светло-русые волосы.
(Я не боюсь его. Не боюсь.)
– Именно ты, – сказала она, дабы вернуться к теме, – позволил мне питать надежды. Появлялся со мной в качестве друга на показах. Подарки, разве забыл о подарках, а?! Просился в рекламные съемки. Говорил, что хочешь делить этот путь со мной. Жаждешь, чтобы рядом была именно я. Разве забыл, что говорил, Дилан?!
– Делить… – словно загипнотизированный, повторил Клейман. После недолгого молчания, он промолвил: – А не задумывалась, что я просто тебя использовал?
– Использовал?
Юноша кивнул.
– Я дарил тебе букеты, зная, что пиар будет стоить дороже. Бросался словами, понимая, что найм менеджера – дорого. Осознанно снимался в тупых рекламах, поскольку не было иного выбора. Но у меня есть ты, Ронан. И спешу напомнить: ты моя должница.
Ева заныла. Больно от сказанных слов. Больно осознавать, что ты пешка в любимых руках. Теперь тупой ржавый клинок мучил не только ее сердце, но и душу.
– Ублюдок, – сорвалось с ее губ.
Резкая, острая боль пронзила черепную коробку – Дилан со всей мощи откинул девушку в сторону небольшой кровати. Ударившись шеей об острый угол, она почувствовала, как ее глаза покрылись тьмой и мокрой пеленой слез. Если первое исчезло спустя пару секунд, то второе осталось. Ева, с трудом различая силуэт Дилана, прекрасно слышала признаки его злобы: глубокое дыхание, тяжелые шаги, скрежет зубов.
(Я не боюсь его. Не боюсь.)
Клейман подошел к подруге. На сей раз рука крепко сжала ее шею. Ронан попыталась оттолкнуть его. Тщетно: что может сделать хрупкая девушка парню, который в сто раз здоровее? Сознание пронизывали ужасающие мысли: что же обо мне подумают, если останутся синяки? Что скажет менеджер?
И ни одной мысли: как все это прекратить? Со мной все в порядке? Почему я не борюсь?
Из-за нехватки кислорода голова потяжелела, налилась свинцом. Чудилось, что глаза вот-вот вылезут из орбит. Во рту пробежала сухость, она инстинктивно открывала его и пыталась жадно глотнуть воздух. В руках Дилана она была подобно выброшенной из моря рыбешке.
– Кажется, ты забыла, кто во всем виноват, Ронан, – тихо проговорил Дилан, пока его ровный голос продолжал наносить удары. – В том, что моя карьера продолжает висеть в воздухе, виновата ты. Так что, милая подружка, будь душкой: приложи силы, чтобы забытого Дилана вспомнили в Штатах. Верни мне известное имя, Ронан. И тогда, может быть, я открою тебе свое сердце, потому что любовь нужно заслужить.
Наконец отпустив ее, парень отошел. Ева знала, что он ничего не почувствовал, когда она истошно закашляла, схватившись за шею. Знала, что он не обернулся и не взглянул на нее хотя бы с долей сожаления за содеянное.
Она прекрасно знала, что он не чувствовал и грамма любви.
Однако Ева тупо пялилась в пол, боясь поднять взгляд и убедиться в этом. Дилан был прав: она сама себе навязала надежду.
Не он.
Быстрым шагом забытый актер схватил с дивана свои сигареты и вышел из дома.
– Даже не попрощался…
Ронан провела руками по волосам. В ладонях осталась копна выдранных платиновых локонов.
Ева из прошлого в тот вечер считала себя ничтожеством. Если честно, я считаю так же.


2. Всякую весну чередует другая
На улице шел промозглый дождь, сопровождавшийся сильным ветром. Ева по пояс стояла в озере – дрожала, не в силах усмирить холод.
Погода не мешала съемочной группе. О модели, как исполнителе, никто и не думал.
Хочешь того или нет, но современные стандарты красоты делают из нас кукол. Порой я задумываюсь: заказчики, стилисты, визажисты, фотографы, операторы и многие другие – они хоть когда-то принимали нас за людей? И речь вовсе не о физическом воздействии. Поверьте, ничто не сравнится с моральным давлением. Будучи окруженным чрезмерно уникальными и по-своему красивыми людьми, ты вынужден идти на уступки и порой даже через себя, лишь бы закрепить свое имя в индустрии.
Общественное давление меркнет перед твоим собственным. Только ты наделен властью уничтожить себя.
В тот судьбоносный день Еве было плохо. Чрезмерно чувствительное тело содрогалось от столкновения с прохладными каплями. Они медленно расползались по коже, оставляя после себя уродливые ожоги.
– Ева, соберись!
– Так я и без того собрана.
– Ты дрожишь.
Девочка и бровью не повела, но губу все же прикусила. А как можно не дрожать, стоя в ледяной воде? будучи не до конца окрепшей после простуды?
– Я… я… – до боли переплела пальцы она. Выдать хоть что-то не удалось.
«Интересно, заметили бы они, будь на моем месте кто-то другой?» – поразмыслила она, утыкаясь в стену непонимания.
Обида, широким комом подкатывая к горлу, забаррикадировала путь к легким. Ее и без того перепуганные глаза принялись выискивать в толпе маму. Она должна была ее спасти, уберечь от множества глаз; взять свою единственную дочь за руку, вывести из лабиринта озлобленных людей.
Очи непрерывно всматривались, перепрыгивали с одного незнакомого лица на другое, пока сердце ныло от абсолютной беспомощности. Подсознание без устали шептало: ее здесь нет, твои попытки тщетны.
Ева была убеждена, что подсознание в силах породить правду, даже когда та скрыта за ширмой. Этот день не стал исключением: мамы рядом не оказалось.
– Я замерзла! – взвыла девочка, подавляя обиду на самого родного человека.
Еще один немаловажный момент: никому не интересны твои слезы. Особенно на работе, требующей солдатской стойкости. Обычно за подобное нытье мысленно списывают баллы, однако…
– Ладно, – устало вздохнул один из дяденек. – Иди в шатер, погрейся. Но учти, Ева: через полчаса будь на месте! Иначе шкуру спущу!
В шатре было не до отогреваний. Попросив команду оставить ее в покое хотя бы на пять-десять минут, Ронан, прикусив нижнюю губу, согнулась в три погибели и заревела. Безмолвно, содрогаясь и подавляя желание завыть диким зверем. Раньше для этого была необходима подушка: разочек прокричавшись вполголоса, она могла ощутить, как бремя валится с кровоточащих плеч.
(Тогда я не знала, что для полноценного оздоровления лечение необходимо продолжать, не сворачивая на полпути. Полагаться на временное облегчение отнюдь не выход.)
А потом девочка внезапно уловила легкий малиновый аромат. Казалось, нутро согревалось благодаря одному лишь этому запаху.
Чуть вздрогнув, она подняла голову, увидев перед собой уже на тот момент известного Дилана Клеймана. Мальчика, обретшего аудиторию благодаря съемкам в короткометражных фильмах.
Легкая тьма в шатре прочертила на его скульптурном лице четкие тени. Вьющиеся медные волосы, казалось, скрыли от ее взора нимб.
Дилану было всего пятнадцать. Ева частенько слышала, что ему прогнозируют успешное будущее в актерской карьере. «Мама определенно хотела бы иметь именно такого ребенка!» – подытожила про себя Ронан.
Затем Ева подумала: что же будет, если он кому-то поведает о ее слабости? Перед глазами пролетела вся жизнь. Больше всего девочка испугалась за маму: а что, если она ее разочарует? Как она будет на нее смотреть?
– Т-ты… – слетело с ее дрожащих уст.
– Да не пугайся ты так! – воскликнул Дилан. Казалось, он видел девочку насквозь. – Никому я ничего не скажу. Лучше вот, выпей чаю. Ты вся продрогла.
Ронан одними губами поблагодарила его; руки потянулись за угощением. Чуть подув, она с неописуемым наслаждением отхлебнула горячий напиток. Тело полыхнуло пламенем, сердце будто заново забилось.
– Команда сегодня не очень, – продолжил юный Клейман, с осторожностью поглядывая на жертву погодного (и не только) ненастья. – Наверное, заказчик забил тревогу: слышал краем уха, что послезавтра снимки должны быть готовы, а эти все ждали хорошей погоды. Дождались, ничего не скажешь!..
Еву поразила его болтливая натура, смутило открытое поведение. Он, известный среди сверстников профессионал, стоит перед нею, обычной новенькой из провинции, сплетничает про группу и смеет осуждать их работу! Разве так можно? А что, если его специально отправили к ней, чтобы проверить на слабость?..
Клейман вдруг замолчал, словно уловил поток девичьих мыслей. Прикусил язык, испуганно озираясь, – на лице Ронан расцвела улыбка. Значит, они в одной лодке.
Однако она рано радовалась: теперь уже Дилан не доверял ей.
Мальчишка поспешил уйти. Ева не посмела его задерживать. Единственное, что она тогда могла делать, – смотреть на него, запоминать каждое движение, улавливать их схожесть и принимать это за нечто особенное. Его тонкие руки открыли шатер, и перед тем, как уйти, он обернулся и напоследок одарил ее обеспокоенным, полным сострадания взглядом. Свет ласково упал на его щеку, та затеплилась нежно-розовым.
Без него в шатре вдруг стало душно и тесно. Девочка поплелась к креслу, вслушиваясь в тишину, будто чего-то ожидала.
Она все продолжала смотреть на выход даже после того, как Дилан исчез.
Ронан довольствовалась чаем в абсолютной тишине лишь две минуты – затем к ней заглянули стилисты и визажисты. Пускай окружившее ее столпотворение не давало ни вдохнуть, ни выдохнуть, ягодный дурман, осевший на языке, даровал ей непривычное спокойствие.
Выйдя на съемочную площадку, Ронан заметила, что дождь прекратился.
Была середина октября, но Ева шла к озеру с небывало крепкой уверенностью в том, что сегодня Дилан Клейман подарил ей весну.
***
Периодически окунаясь в воспоминания, она чувствовала, как сердце сковывают шипастые лозы, оставляя на нем болючие царапины. Сейчас, проводя параллели между прошлым и нынешним Диланом, Ева со сложностью видела хотя бы малейшие очертания того человека. Возможно, она бы относилась к этому более спокойно, не будь в подобных глобальных изменениях ее вины.
Ронан приподняла воротник с целью скрыть уже и так скрытые под толстым слоем тонального крема следы пальцев на шее. Съежившись от постоянного дискомфорта, она сглотнула, ощущая себя словно собачонка на поводке. Наверное, любой адекватный человек постарался бы сбежать куда глаза глядят, но речь шла о госпоже Ронан.
– Ева, – шепнул вдруг Розенберг, – ты чего?
Она бросила на него утомленный взгляд и улыбнулась. Менеджер Итан жуткий модник, и все-таки сегодня ничто в нем не привлекало внимания; лишь праздничное щегольство костюма не совсем вязалось с деловой озабоченностью лица.
– Просто вчера использовала новое масло, – ответила девушка. – После него жутко зудит кожа, плюс покраснения появились… Пришлось надеть водолазку…
Итан вздохнул.
– Пожалуйста, в следующий раз проконсультируйся с косметологом и только потом используй всякие там масла! – Из его толстогубого рта разило пивом.
– Конечно-конечно! – заверила Ева и улыбнулась. Повелся, дурачина.
– А теперь, – произнесла помощница директора, – я бы хотела пригласить наших корейских коллег. Напомню, что среди ребят по две модели обоих полов, три фотографа, один визажист и два стилиста. Прошу отнестись к ним с максимальным дружелюбием: они новички в своем деле, а наша студия, подписавшая с их школой договор, предоставляет возможность испробовать свои знания на практике, также…
– Уж лучше б зарплату нам повысили, – шепотом выдала Ева, на что Итан бесспорно кивнул.
Видеть чужаков на съемочной площадке никто не желал. Не будь в этом калейдоскопе знака доллара, ни о каком договоре не могло быть и речи.
– Ну что ж, не стану больше тянуть. Прошу любить и жаловать! Ребята, проходите!
Знаете, в чем уникальность и однотипность азиатской внешности? Все друг другу будто под копирку.
Небольшая группа юных корейцев пересекла порог. Стояли они сдержанно, уверенно, но в глазах читалось дикое напряжение. Пускай Итан улыбался, Ева знала, что за его доброжелательностью скрывается дикое желание по-расистски пошутить. Только вот ей их было жаль: разве они не знали, как сложно мелким рыбешкам-новичкам работать в среде, где плавают столетние акулы? Неужели организаторы их не предупредили?
– Маскарад, – невольно слетело с девичьих губ.
Благо никто не услышал. Даже господин Розенберг. Ронан спокойно выдохнула.
– Как думаешь, они хоть на что-то годны? – послышалось за спиной. – Или они тут лишь в роли нахлебников?..
Если говорить честно, Еве было не по себе от этой пассивной агрессии. В подобной среде очень сложно работать, даже если ситуация зациклена не на тебе. Но и вмешиваться Ронан желанием не горела. Она знала, чем это всегда заканчивается.
Дилан нанесет очередной удар.
Неожиданный звонок заставил Еву сначала удивиться, а потом и вовсе взволноваться. Ужас извивался в голове дождевым червем – звонил Дилан. Ронан, барахтаясь в нежелании с ним говорить, все же заставила себя набрать его номер после нескольких проигнорированных звонков.
Итан тут же вмешался:
– И не думай, Ронан. Поговорите позже, не сейчас. – Чему Ева безусловно повиновалась.
Было кое-что неведомое, к чему она тянулась где-то глубоко в своем подсознании. Еве еще предстояло познать это в скором, наступающем ей на пятки, будущем…
***
Казалось, телефон не выдержит и лопнет от бесконечного потока звонков. Имя «Дилан» высвечивалось на экране без остановки, Ева продолжала натянуто улыбаться, чувствуя, как начинают побаливать мышцы лица.
Ронан опасливо поглядывала на Розенберга. Тот, в свою очередь, был не на шутку раздражен из-за выходок бойфренда своей подопечной, но молчал – как, собственно, всегда и делал. Итан прилагал отчаянные усилия, чтобы как можно мягче донести свою мысль. Потом отказался от этого и повторил:
– Поговорите позже.
– Я уже слышала.
– Он вечно так назойлив?
Ева сглотнула.
– Бывает. Мы с ним немного в ссоре.
– Потому он продолжает тебе названивать?
– Да. Он, наверное, просто хочет извиниться.
– А на деле мешает и не уважает твои границы.
От резкой фразы вздрогнули оба. Ева с небывалым удивлением застыла на месте, вопросительно зыркнув на Розенберга. Мужчина, прикусив язык, выдавил улыбку и принял удобную позицию:
– Прости старика, несу всякий бред. Не обращай внимания.
Ева пожала плечами. В какую-то секунду ей почудилось, что тревожные мысли не выдумка, не иллюзия, сотканная из сомнений в Дилане, а чистого рода правда. Девичье сердце вновь погрязло в смутном сожалении, но Ронан подавила чувства и заставила себя продержаться до конца. До момента, когда ей удастся перезвонить Клейману.
Было без двадцати пяти час; Ева считала минуты. Периодичность звонков уменьшилась, отчего гнетущая атмосфера только уплотнилась. Тревогу не так просто подавить – девушка дождалась удобного момента и, не останавливаясь и даже не поворачивая головы, выбежала в коридор.
Именно там Ронан настигло неведомое. У окна стоял Дилан.
Ева невольно сглотнула. Захотела пройти вперед, к нему, но ноги подкосились – она чуть не упала. Мгновенно приблизившись, парень легонько схватил ее за локоть, позволяя опереться на него. Девушка замерла: как можно скрывать в себе столь нежную сторону?
Только все было воспроизведено на публику. Он знал это, а она лишь догадывалась.
Клейман был уверен еще кое в чем: Ева Ронан напряжена. Скоро она не в силах будет сдерживаться; эмоции прорвут ее, как прорывает плотины вода. Дилан уничтожит ее, переместит, словно пешку, на исходную позицию; туда, где ей место. А пока… пока он ее испытает. Партия завершится его безоговорочной победой.
Ева неприветливо улыбнулась, Дилан рассеянно ее обнял. Девушка, конечно же, напряглась, но не сильно: здесь, в пучине людей, он не станет поднимать на нее руку. Пользуясь моментом, Клейман захотел поцеловать ее в щеку, однако Ронан, нервно усмехнувшись, мягко воспротивилась этому и сказала:
– Я ведь предупреждала, что буду занята. Почему названивал?
– А ты почему не отвечала?
– Открою тебе Америку: я на работе, Дилан.
– Ты, как я погляжу, расхрабрилась, – погладил ее по голове парень и, наклонившись, выдал: – Останешься ли такой же, когда мы окажемся тет-а-тет в одной комнате?..
Страх проснулся, расползаясь под кожей, разносясь по всему организму. И как птица, будучи взаперти, отчаянно машет крыльями, так и сердце забеспокоилось, забилось о грудную клетку в попытке сбежать и спастись. Явственный привкус железа во рту вызвал тошноту. Колени подогнулись, будто на плечи взвалили мешок муки.
Парень посмотрел на ее склоненный затылок и почувствовал себя неловко. Лик его похолодел. Только не здесь, только не среди людей. Когда Клейман поступал подобным образом, у него всегда возникали угрызения совести. Он безжалостно вырывал их из мыслей, словно сорняки, и заставлял исчезнуть.
Он – никто. И он такой из-за Евы.
Но что сильнее – собственная гордость или человечность? Каждый решает сам.
Дилан убрал со лба непослушную путаницу огненных волос. Лично он уже принял решение.
– Прости за вчерашнее, Иб.
Его глаза – горячий, дурманящий мятный чай. Она – всего-навсего сахар. Полагаю, вы и без слов понимаете, что с ней стало.
Ева одарила его шокированным взором. Это сокращение использовали лишь Дилан и мать. Первый искоренил редкую вариацию ее имени сразу же после того случая.
Дрожащие руки бережно прикоснулись к его лицу, большие пальцы мягко поглаживали точеные скулы. Глаза принялись выискивать в его взгляде что-то родное, пускай и некогда упущенное. Слезы закипели, но не пролились.
В надменном взоре, в этом диком дремучем лесу она видела свое погибающее от безнадежности отражение.
Ева припала к его плечу, несколько раз всхлипнула – обошлась без рыданий. Это все, что она могла себе позволить: сметающий со своего пути ураган, но тихий и незаметный.
– Ну же, успокойся, – шепнул он, бережно убрав с лица платиновую прядь.
(А ведь еще вчера он вырывал их с корнем.)
– Я люблю тебя, слышишь? – вторил голос.
Ронан прижалась к его груди сильнее. Она словно дух, мираж, пытающийся проникнуть в чужое тело. Завладеть им, вытеснить из него злобу, чтобы усилить любовь.
– Ты ведь знаешь, мне сложно контролировать себя… Отец, он всегда издевался надо мной, я рассказывал… и… и мне правда порой тягостно держаться в узде! Но я стараюсь. Ты видишь, что я пытаюсь искоренить это?..
– Да, – вяло подтвердила Ронан.
– Дай мне время. Все будет хорошо. – А в качестве ответа он получил ее кивок.
В то мгновение Ева лихорадочно пыталась сообразить, что она сделала не так. Она прекрасно знала: все его слова – пустой звук.
Однако полагаться на надежду девушка не переставала, потому-то она и умирает последней.
***
Еще в детстве Ева понимала, что если часто молчать, то люди постепенно забывают о твоем существовании. Да Хён был того же мнения и использовал эту фишку, не забывая выделяться своими грандиозными навыками. Поведение самого обычного человека.
Есть люди, которые, несмотря на количество внимания и любви, всегда одиноки. Хён приписывал себя к ним чуть ли не с детства. На то не было каких-то прямых причин, сковывающих его в кандалы детских травм и не позволяющих идти туда, куда хочется, – просто он чувствовал себя полустертым фальшивым бриллиантом среди кучи самоцветов. Зато глаз его был зорким, а взор метким: он отличал моменты, которые можно было смело приписать к искусству. Именно так Да Хён нашел свое предназначение.
Конечно, кореец был искренне рад побывать на съемочной площадке известного модельного агентства “VOMA”. Система работает как часы, люди исполняют роли шестеренок – каждый занят исключительно своим делом, благодаря чему в итоге получаются непревзойденные результаты.
Но больше всего фотограф был счастлив поработать со знаменитыми моделями. В конце концов, здесь отсутствовала надобность учить человека позировать или подготавливать к фотосессии. Не нужно бегать от одной локации к другой, выискивать на витиеватых и атмосферных авеню подходящие лица. Эти ребята знают, что делают. И именно поэтому практикант уповал от возможности окунуться в хаотичную, очень увлекательную повседневность.
Если часто молчать, люди перестают тебя замечать. Да Хён полагал, что это работает лишь в кругах знакомых или друзей, но в тот день ему было суждено изменить свою позицию.
Когда приветственное мероприятие и чрезмерное внимание порядком поднадоели, парень поспешил прогуляться по зданию. Фотограф не ожидал встретить за углом знаменитую Еву Ронан с каким-то парнем. Да Хён был в шоке, услышав его свирепые угрозы и заметив ее испуганный взор.
Веселье как рукой сняло. Паренек думал, что его ждут спокойные деньки, ведь ему и без того хватало обремененности там, у себя на родине. Да и зачем терпеть подобное в либеральной стране? Непонятно.
Потом произошло нечто еще более удивительное: он снова что-то сказал, и лицо модели смягчилось. Через мгновение она обнимала его так, как обнимают горячо любимых родителей.
Кореец смутился, однако не ушел. А какой бы парень на его месте не напрягся? Незнакомец принялся поглаживать ее по голове, ласково что-то нашептывая. Да Хён выдохнул и, поразмыслив, все же решил прекратить эту неуместную слежку.
Он медленно двинулся назад. В окна, расположенные по правой стороне, било солнце, разгоняя из дум фотографа мрачные мысли. Возвращаться к ребятам никакого желания не было. Все, чего он хотел, состояло из кофе. Максимально крепкого – чтобы заглушить беспокойство.
Путь до противоположного конца коридора занял минуту-две. Да Хён выбрал первое, что понравилось, нажал кнопку. Фотограф ждал, глядя на отражение в стекле аппарата. Неожиданно он заметил за своей спиной медленно подходящую к нему девичью фигуру.
Ева Ронан.
Когда девушка принялась терпеливо дожидаться очереди, в нем разгорелось пламя. Он должен был защитить ее. Не знал почему, но чувствовал, что должен. То он хотел удостовериться, что все в порядке, то мечтал усмирить желание вмешаться не в свое дело. Одно он мог сказать точно: в подобные моменты необходимо строить неведение и широко улыбаться. Во всяком случае, на начальном этапе.
– Здравствуй! – произнес он.
– Здравствуй. – Она пыталась казаться максимально любезной, потому улыбнулась. – И добро пожаловать в команду! Надеюсь, сработаемся.
– Да Хён.
– Чего?
– Меня так зовут – Да Хён.
– А-а-а, – протянула модель, будто его имя интересовало ее хотя бы малость. – А я – Ева Ронан.
– Знаю, запомнил.
– Понятно, – был ответ.
Он смотрел на нее, она – на него. Далее Хён забрал свой кофе, взглянул на напиток без какого-либо желания пить. Ева, продолжая улыбаться, прошла вперед. Все как обычно. Все как у обычных одиноких людей.
Он приметил круги у нее под глазами. Под покровом безнадежного женского взгляда фотограф почувствовал себя обязанным обсудить увиденное. Даже если она поймет его неправильно, обвинит в сталкерстве… чтобы утихомирить свой пыл, ему стоило пойти на этот шаг.
– Что с тобой?
– Ничего, – отворачиваясь, отрезала она.
– Ты в норме?
– Да. Что-то не так?
«Действительно, Хён, а что не так?» – разозлился на себя парень, не зная, что ответить. Вертикальная морщина рассекла ему переносицу.
Неловкое молчание распространилось по коридору. Ронан поспешила удалиться. Прижимая к груди бутылку воды, Ева не совсем понимала, о чем говорить дальше. Оставалось лишь неловко улыбаться и уповать, чтобы случилось хоть что-нибудь: например, звонок, из-за которого ей бы пришлось срочно уйти.
Ничего не происходило.
– Хорошего дня! – на прощание бросила девушка.
Казалось, этим и должно было закончиться. Итог любого знакомства.
И все же что-то пошло не так.
Да Хён прошел вперед, а потом, набравшись смелости, признался:
– Я видел тебя и того парня в коридоре. И да, я слышал, как он тебе угрожал.
Его слова пригвоздили ее к полу. Страх ежовыми иглами впился в гортань; казалось, она вот-вот задохнется. Ева впервые услышала правду вне своих бесконечных дум. Правду, которая причиняла внезапную боль. Ничего нового, однако, когда это было сказано так откровенно, у нее сжалось сердце.
Он был эталоном актерского мастерства лишь в ее глазах.
(Его слова – это угрозы, Ева. Не иллюзии.)
– Тебе показалось, – ответила Ронан. – Ты неправильно понял.
(И с каких пор ты отчитываешься перед незнакомцами?)
Обернуться и посмотреть на него она не решилась. Быть умной – это вовремя прикинуться глупой, слепой и безнадежной. Пускай сегодня она побудет инвалидом третьей степени.
– Может, я неправильно делаю, раз вмешиваюсь, но со слухом у меня все хорошо. Не стоит лгать.
– Даже если так… тебе-то что? Почему интересуешься?..
Изначально Хён предполагал, что защитной реакцией Евы будет нападение – банальный человеческий инстинкт, когда тебя загнали в угол; оттого он и представить себе не мог, насколько бунтарским окажется ее нрав. Фотограф подошел к ней, попытавшись ступить на полосу правды через ее глаза. И пускай модель слышала приближающиеся шаги, она не сдвинулась с места, не убежала; будто в землю вросла. Главное – затуманить бдительность.
Ева кинула на него полный ярости взгляд. Каково же было ее удивление, когда девушка обнаружила чрезмерно выделяющиеся среди типичной корейской внешности черты: коротко подстриженные волосы (позже она заметила, что у остальных парней локоны были куда длиннее), крупную родинку под правым глазом. Его кожа не сияла неестественной белизной, напротив – была совершенно обычной.
Они пялились друг на друга чуть меньше минуты. Он – с состраданием, она – со злостью.
Первым сдался Да Хён:
– Знаю, что лезу не в свое дело, но, пожалуйста, не смотри на меня как на врага народа. Просто… если вдруг что-то не так, я готов тебя выслушать и помочь.
Ева Ронан посмотрела в его карие глаза. Казалось, она лишь тогда различила их цвет.
Хоть его слова и проникли ей в сердце с явной теплотой, она не могла позволить кинуть Дилана в яму. Ронан открыла было рот, чтобы съязвить, однако практикант оказался быстрее и миролюбивее:
– На этом, собственно, все. Мой номер известен вашему организатору. Хорошего дня! – поклонился он и ушел.
Ева поступила точно так же – продвинулась вперед, к двери. Хотелось выбежать из душного коридора. Уберечь себя от этого наглого юнца.
– Уж больно глаза у тебя потухшие, – выдал на прощание кореец, не забыв повысить голос, – чтобы девушка точно услышала.
Сердце кануло в бездну. Казалось, он швырнул в нее копье, поразив насквозь.
– Нахал! – ответила Ева, наконец избавившись от его компании.
(Небольшой факт: если в свой адрес вы вдруг услышали «нахал», то знайте, что вы успешно кого-то задели.)
Это его «уж больно глаза у тебя потухшие» преследовало еще долго.
Она спешила домой, чувствуя, что внутренности словно выжжены дотла, а ладони саднят там, где ногти впивались в плоть.
Тогда Ева даже не заметила, как его имя наглухо застряло в голове: Да Хён.
Тогда она и представить себе не могла, что отличит его лицо из тысячи азиатов.
В конце концов, ей только предстояло узнать, что всякую весну чередует другая.





3. Псевдолюбовь
Тем не менее после случившегося кореец Еву не беспокоил: то ли из-за сумасшедшего графика, то ли из-за ее неприязни… Пересечений не наблюдалось, как, собственно, и причин начать разговор. Модель в свою очередь продолжала чувствовать неимоверный дискомфорт, когда по воле судьбы оказывалась заключенной с ним в одном помещении.
И этого хватало с лихвой, чтобы не желать выходить на работу. Подобное с девушкой случалось впервые.
(Истину, которую она утаивала, с легкостью раскрыл бестактный мальчишка. Стыд-то какой!)
Параллельно с тщательным игнорированием Да Хёна ее все же поражало стальное молчание со стороны этого юнца. Любой другой тотчас поспешил бы к журналисту вывалить прямо на публику грязное белье, не забыв еще и наплести какую-нибудь чушь от себя. Но кореец молчал, а в агентстве и вовсе был олицетворением самого спокойствия: возился с фотоаппаратом, носился по студии с лампами, слушал разъяснения работников и все время застенчиво улыбался, когда кто-то умудрялся его похвалить.
Ева негодовала. Жаль, степень его нахальства была известна лишь ей одной.
В скором времени планировалась съемка нового бренда одежды. Команду предупредили, что придется делать кучу фотографий и терпеть настырность гиперактивного маркетолога заказчика. Но то, что отныне придется в часы работы уживаться с корейцами, увы, умолчали.
Вернемся к Дилану: вы уже знаете, что он искусный манипулятор и тиран? Можете не отвечать. Вы понимаете это куда лучше, чем Ева. А размышляли ли над тем, насколько четко он рассчитывал свои шаги? Сейчас объясню.
Дилан Клейман на дух не переносил более высокое положение Ронан. Ева нашла в себе силы сказать это в открытую, без утайки и какого-либо угрызения совести. Такова истина, которую она посмела упустить из виду, строя вокруг стены из вины. Пока семя острыми корнями впивалось в землю, Дилан знал, когда нужно надавить на бывшую подругу физически, а когда – эмоционально.
Ева была неуравновешенным подростком, зависимым от нехорошего человека, отыгрывавшегося по полной на ее ментальном состоянии.
Тот день не задался с самого утра: Ева практически не спала, так как Дилан довел ее до очередной истерики. Беспокойно проведенное время отражалось на лице, несмотря на тонну косметики и солнечные очки, скрывающие и без того опечаленные глаза. Но, как говорилось ранее, в подобной сфере работодателя не интересуют твои проблемы.
«Что бы ни случилось, держи осанку и сохраняй ледяную маску спокойствия. Тогда никто не сможет тебя ранить. Во всяком случае, ни одну твою царапину не увидят!» – это и был слоган Евы на весь период ее карьеры.
Но есть еще один важный факт: когда ты сам не уделяешь своим проблемам должного внимания, то и окружение их ни во что не ставит. Ошибочно полагая, что ей удалось мастерски скрыться за ширмой, она и не подозревала, что остальные просто молча переглядывались.
Молча, потому что молчала она. Молчала она, потому что молчали они. Фраза «Is it better to speak or die?»* приобретала новый смысл. (прим. автора: прим. автора: слоган фильма «Назови меня своим именем».)
Еву подготовили к съемкам: нарядили в приталенное вечернее платье бежевого оттенка и нанесли прилагающийся к образу легкий макияж. Девушки работали быстро, поскольку Ронан тратила все свои силы на желание поскорее избавиться от их компании и уединиться дома, лежа на кровати и бесцельно думая о будущем.
Наверное, так бы и случилось, однако произошло кое-что непредсказуемое.
Подготовившись, Ева устремилась в студию. Она невесомо шагала по коридору на высоких каблуках, окруженная объемным шлейфом и с затуманенным разумом. В ее глазах отражалась искра, уверенность в себе – именно поэтому с ней и любили работать. На прямую спину спадала речушка светлых волос. Взор был ясным до самого дна, он расцвел кораллами и тропическими водорослями. Тонкое до синевы тело можно было сравнить с мрамором.
Она соткана из искусства. Она и есть искусство – фальшивое и все же отнимающее речь.
– …Думаешь, это правда?..
– А зачем ей врать?
– Ну, мало ли… Я как-то слышала, что он ей отказал…
– Ее отношения с Клейманом действительно странные. Потому я и верю…
Ева застыла. «О чем они говорят?» – завертелась в голове мысль, когда живот скрутился в узел необъяснимой тревоги.
– Но ведь, – робкий девичий голосок встал на защиту, – мисс доброй души человек… Как она могла толкнуть его под машину?.. Никогда не поверю!
– А что, если она совершила преступление? – Второй голос принадлежал женщине более зрелого возраста. – Ты только подумай, это многое объясняет: она сюсюкается с Диланом, словно с дитем малым, таскает его по встречам, знакомит со всякими шишками…
– Но…
– Ну на черта ей сдался этот калека, если не из-за страха?..
Сплетни потонули в убаюкивающей волне. Об этом инциденте знали лишь двое: Ронан и Клейман. Охотник и жертва. Если первый молчал, значит, заговорил второй. Она не хотела верить…
Ронан прошла вперед, юрко проскользнув через дверь, – да так, что сплетницы вздрогнули от неожиданности. Обе отвечали за декорации. Обе были не на шутку напуганы.
– Голубки, милые, – натянуто улыбнулась Ева, – я всякое слышала о себе и о Дилане, но чтобы строили настолько чудные догадки… – С ее губ слетел смешок. – Впервые слышу подобную чушь. Кто же вам наплел этот бред?
Работницы изумленно переглянулись. Ева терпеливо ждала. Секунды тянулись медленно, словно налитые свинцом. На кончике языка вскипело пламя. Однако, прежде чем оно вырвалось бы наружу, испепелив двух куриц, она ждала ответа. Любого, кроме…
– Ваша соперница.
– Мэвис? – тихо выдавила из себя Ева. В горле поскребли наждачной бумагой.
– Верно.
«Откуда?» – задумалась она.
Одна из девушек, будто прочитав ее мысли, выдала:
– А что, вы разве не в курсе?
– Ты о чем?
Собеседница сглотнула, опасливо посмотрев на нее исподлобья. Недобрый знак.
– Вчера во время интервью Мэвис призналась, что у нее с Диланом Клейманом роман.
Глухой ужас вмиг затопил ее в тотальном непонимании.
– Ты слышишь себя? – Голос Евы наполнился жесткостью, чему она сама поразилась. – Что ты несешь?
Грань между самоконтролем и желанием выплеснуть эмоции истончилась до еле различимой линии. Чем дольше работницы взирали на нее, тем ожесточеннее у Ронан чесались руки.
Но она сдерживала свои пороки в узде. Пока что.
Новые мысли нахлестывались на старые. Тревога ввинчивалась в кости. Стойкий солдат пал в ней окончательно, когда ей передали в руки телефон со статьей о Мэвис. Ронан обмякла, точно увядающее растение.
Эти слова острыми лезвиями кромсали ее плоть изнутри – «мой возлюбленный», «красавец Дилан», «мы с моим парнем», «любим друг друга», «свадьба, надеюсь, не за горами»… Глаза медленно застилала тонкая вуаль из слез, однако Ева оказалась сильнее. Прикусив щеку чуть ли не до крови, она спросила то, что мучило ее больше всего:
– И где она тут втирает дичь о том, что я якобы поранила Клеймана?
– Она не говорила этого в интервью, – был ответ.
– Тогда откуда слухи?..
Та, что настырно доказывала другой бесспорную вину Ронан, посмотрела на девушку и скроила смущенную мину.
– Мэвис мне лично рассказала.
Ева посмотрела на нее цепко, с осуждением. Последней стало некомфортно, еще чуть-чуть – и женщина попятилась бы, опасаясь оказаться в пасти хищника. Не стоило ей дергать за львиный хвост.
– Мэвис, как я погляжу, наскучило придерживаться здорового соперничества, – пожала плечами Ева, ощущая, как кипит кровь. – Ну а тебе, видимо, надоело получать высокую зарплату.
– Что?.. Н-нет!..
Ева широко улыбнулась, а потом и вовсе залилась смехом, словно серебряные колокольчики рассыпались по паркету.
– Да шучу я, не тревожься. Я не стану выгонять тебя из-за каких-то там небылиц, – ласково приобняла собеседницу девушка. В ту секунду она желала сомкнуть ее тонкую шею в своих ладонях. – Просто будь осторожна. Любой другой на тебе живого места бы не оставил – обвинение в преступлении отнюдь не шутки!..
Пока сплетницы убеждались в абсолютной доброте Евы Ронан, та стремглав побежала в студию, где ее, собственно, не могли дождаться. Окутанная болью, девушка подавляла желание пасть наземь и разрыдаться. Но нужно было крепиться, придерживаться уверенности в себе. Она судорожно прижимала ладонь к груди, чтобы сердце не выскочило наружу.
– А вот и наша Ронан!.. – встретили ее, как и всегда, до чертиков тепло.
Мелкая гадость Мэвис не меняла дерьмовую погоду Дилана. Еву бы ничего не спасло – душа ныла как проклятая богом.
Никогда прежде она не желала умереть так сильно.
***
Шоковое состояние – два слова, а сколько метафор.
Сердце стучит беспорядочно. Дыхание свистит, как сломанная флейта. Слабость и головокружение овладевают разумом. Сознание теряется во мраке. Взгляд тускнеет, подобно затухающей звезде.
Кажется, что ты плывешь в тумане, не видя берега.
Играешь в лотерею, не зная, каков будет итог.
Словно стоишь на перекрестке, не ведая, куда повернуть.
Войдя в студию, Ева столкнулась с уже до смерти надоевшей частью любых фотосессий: восхищением и штампованными комплиментами. Натянув улыбку, Ева лишь единожды всех поблагодарила и смело прошла вперед.
(Быстрее начнем, быстрее закончим.)
Напомню: никто не предупреждал, что в съемках будут участвовать корейские практиканты. Полагаю, именно поэтому Да Хён, возникший перед Ронан с камерой в руках, поверг ее в трепет.
Они сухо поприветствовали друг друга, лениво принявшись за дело. Напряжение между ними улавливалось без труда, однако команда и без того была занята, бурно обсуждая какие-то детали.
Ева меняла позы, избегая объектива (точнее, Да Хёна). Помимо случившегося, сердце сдавливалось в тисках непостижимого стеснения. Оно выстукивало бешеный ритм: под ребрами, в висках, по всему телу. Ева будто стояла перед фотографом полностью нагой, чувствуя сквозняк не только кожей, но и нутром. Часто цепенея, Ронан ощущала себя как под дулом пистолета.
В действительности же неизбежным был анализ со стороны Да Хёна – не зря ведь боженька наградил его острым взором.
Дыхание Ронан превратилось в судорожное и поверхностное. Воздуха катастрофически не хватало. Ее конечности затряслись в терзающем урагане. То, что грянуло, нельзя было ни предотвратить, ни проконтролировать.
«Это и есть паническая атака?» – сразу осенило Хёна. Он не был уверен в своей догадке.
Натянутый, словно тетива, он окаменел еще сильнее, смотря на нее прямо, а не через объектив.
Группа состояла практически из двух десятков человек – и каждый из них был слеп. Пускай Ева подавляла явные синдромы, глаза было не обмануть: побледневшая кожа, холодный пот… Кореец, оборачиваясь, желал привлечь чье-то внимание. Но разве возможно провернуть подобное среди тех, для кого чувства играют не самую важную роль?
Тогда Хён тихо произнес:
– Расслабься и будь собой. Представь, что здесь никого нет. Только ты и я.
Ева ошарашенно оглянулась по сторонам: его пущенные стрелой слова попали ей в сердце, не достигнув ни одного, кто там находился. Под прицелом была лишь она.
(Только ты и я.)
Они синхронно, с особой жадностью впились друг в друга. Если будущее каждый раз длится до следующего вдоха, то девушка, пожалуй, предпочла бы умереть. Ненавистные черные мертвые очи казались ей живее тернистого леса; живее всего на свете. Губы, разразившиеся горькой правдой, расплылись в мягкой, по-своему доброй улыбке – невольно улыбнулась и она. Боль, казалось, померкла.
(Только ты и я.)
Могу сказать, что его слова действительно сработали: хаотичное дыхание наконец отступило, на смену пришла непоколебимость. Ева выполняла свою работу так, как не делала с давних пор. А под конец кинула в камеру взгляд – он был наполнен сплетением множества чувств.
Этот снимок запомнился в ее карьере надолго. Многие считали его дерзким, Да Хён же – самым искренним из всех. В свою очередь Ева придерживалась мнения, что прилагательное «равнодушный» подходит как нельзя кстати.
Овации разразились громом. Они с Да Хёном словно вырвались из продолжительного транса, окунувшись в действительность. Им пришлось улыбаться в тридцать два зуба, благодарить каждые десять секунд… Одно было неизменно: покончив с работой, они разошлись по разные стороны баррикад. Потом Да Хён ей все же признался, что попросту не мог заставить себя посмотреть на нее из-за громко стучащего в груди сердца.
– Спасибо за шикарно проведенную работу, – первым прервал молчание Да Хён, затем поклонился и поспешил скрыться в шумном вареве толпы.
– И тебе, – выдала Ронан, желая напоследок ощутить на себе взор его очей.
Но каким бы жадным ни было это желание, сбыться ему так и не удалось.
***
Пока команда гуськом направлялась к выходу, Ева мысленно застряла не пойми где: то думала о тайном романе Дилана, то возвращалась к Да Хёну. Лишь оказавшись в гримерке, Ева поняла, в чем была причина неловкости с последним. Его слова, ее взгляд в объектив, всяческое пересечение глаз – все это со стороны походило на незаурядное, отчасти интимное действо. Будто новоиспеченные коллеги на самом деле были давнишними любовниками.
Да Хён увидел ее минутную слабость и не выдал с потрохами. Словно джентльмен, попытался привести Еву в чувства, привел к вере в собственное великолепие. Отгородил от ненужного внимания, уберег от лишней болтовни.
Угнездившаяся симпатия заставила девичью кровь вспыхнуть и затечь лавой. Что подумает Дилан, если заметит? Впервые в жизни Еве было глубоко наплевать на его реакцию. Но больше всего в краску вгоняло следующее: девушка не могла разобраться, нравится ей эта окрыляющая свобода или она ей только мешает.
Поглощенная хаотичными мыслями, Ронан заставила себя поторопиться: обычно Дилан возвращался к восьми вечера, поэтому следовало подготовиться. Монотонная практичность сковала ее руки в цепи; спешить модели вовсе не хотелось.
Однако от обязательств крайне сложно отрываться.
Через двадцать минут Ева была готова. Вызвав такси, девушка вышла из здания. Где-то неподалеку она отчетливо услышала бурный разговор на корейском; кажется, голос Да Хёна. Розовые очки, пускай и медленно, все-таки начали спадать. Не скрою: Ева остановилась – но прибытие Дилана по-прежнему будоражило ее сильнее.
Не меньше беспокоила и Мэвис. Какого черта он связался с этой прошмандовкой? Дилан был прекрасно осведомлен, что черноволосая бестия ее недруг номер один.
Прошел еще час. Ева успела принять душ, привести дом в порядок, а вместе с тем и мысли. Девушка отбросила произошедшее в студии в самую дальнюю ячейку памяти. Внутреннее дитя продолжало цепляться за их с Диланом юношество.
Юношество «до» – ведь девушка была уверена, что он ее простит. Рано или поздно Дилан обязательно это сделает.
Он вернулся, как и планировалось. Привычные атрибуты: пышный букет цветов, мерцающая сталью уверенность в тоскливых – тоскливых ли? – глазах.
– Прости, – выпалил он. – Мне правда очень жаль!
– Дилан, милый. – Услышанное грело душу, и модель легонько, практически невесомо погладила его по щеке; будто опасалась, что картинка перед ней всего-навсего мираж.
– Я правда недостоин тебя, – выдал Клейман, прижавшись к хрупкому девичьему телу. – Я самый плохой парень.
– Не говори ерунды.
– Просто… я жутко устал. Я… я так сильно ненавижу себя за эту травму! Ненавижу себя и свою жизнь.
(Ты же понимаешь, что отчасти в наших ссорах виновата ты?..)
Она закусила нижнюю губу. «Нет, это меня ты должен ненавидеть, меня!» – истошно кричало подсознание. Благо ей хватило ума ничего не озвучивать.
Ева задрожала, не в силах унять вихрь чувств. Беды в ее глазах обрели неописуемо сильную мощь, и не было никого, кто смог бы хотя бы утешить. Она одна-одинешенька – разразилось в ее голове ясной молнией в присутствии горячо любимого Дилана Клеймана.
Что-то рушилось. Неизбежно и очень медленно.
Актер почти против своей воли шагнул к ней. Она тихо вздохнула, поникнув в объятиях обидчика. Но никакого облегчения в ее теле не наблюдалось: мышцы напряжены и натянуты, словно гитарные струны. Клейману стоило бы испугаться, однако ему ли не знать, что Ронан никогда и ни при каких обстоятельствах не пойдет против него?
– Все будет замечательно! – уверенно произнесла она, избегая прямого взгляда Дилана. – Я сделаю так, чтобы вернуть тебе былую славу!
Дилан хотел отстраниться, на что Ева сжала его в объятиях еще крепче. Бороться он не стал. Во всяком случае, не в столь важный момент.
– Ты правда сделаешь это? – В его голосе Ева уловила нотки радости.
– Обещаю!
Несмотря на клятву, ее обуревало неведомое желание уйти.
Мэвис – имя резко осело на языке горьким, чуть ли не едким привкусом. Головокружение накрыло с новой силой, унесло Еву куда-то далеко-далеко. Губы сжались в тонкую линию, слова магнитом влекло выйти наружу. И тогда Ева все же спросила:
– Это правда?
– Что?
Ронан шумно сглотнула.
– Что там говорят о вас с Мэвис. – Слово «роман» изречь она так и не сумела.
– А что?
У Евы выбило почву из-под ног. Ее душило стойкое ощущение собственной незначительности, разрастающееся в груди адским пламенем.
– Почему ты не сказал?
– Я не говорил? Прости.
– Издеваешься?.. Как ты мог хранить от меня секреты?!
Дилан вскинул бровь и сурово оттолкнул девушку.
– А я обязан все докладывать?
Отказаться от собственных слов? Нет, не комильфо.
– Ты так сильно стремишься избавиться от меня, Дилан? – спросила она с нотками диктата в стальном голосе. – Даже учитывая мою помощь? Ты презираешь саму мою преданность?..
– Нельзя потерять то, чего нет, – процитировал он Ошо. – Тебе ли не знать?
– Что?.. – презрительно фыркнула Ронан. – Да что ты себе позволяешь?
– Ты не признаешь во мне человека, Иб, потому и усомнилась из-за каких-то там словечек Мэвис, – на удивление спокойно парировал парень. – О какой преданности идет речь?
– Тот же вопрос с успехом могу задать я: почему ты все время беспочвенно ревнуешь?
– Почему? – В его глазах тлела усмешка. – Еще и беспочвенно? Ты правда не понимаешь? Ах, ну да, конечно: не ты же инвалид.
Клеймо «инвалид» металось по комнате, ударяясь о стены. Ева не справлялась со злобой, пускай и понимала, что, если не отступит и не попросит прощения, Дилан настигнет ее и сотрет в порошок. Не опять, а снова.
Девушку это не пугало. Уставшему человеку в принципе чужд страх.
Дилан оставался совершенно невозмутимым – маска на каркасе лица сидела неподвижно. Вот только рука… рука, на которую были намотаны девичьи волосы, потянула сильнее.
– Мне больно, – поморщилась Ева.
Клейман и не думал отпускать. Не отводя глаз, медленно, неторопливо подняв ладонь, положил ее на лебединую шею. Ронан, нервно сглотнув, закрыла веки. Сейчас он начнет душить.
– Мне плевать. – Его голос обрел сердитую окраску.
Ева продолжала пребывать в темноте – уж слишком страшно было и посмотреть на него. Он вцепился в плечи, притянул к себе. Потом Дилан резко схватил ее за лицо и стал целовать, словно в последний раз. Слезы прочертили на бледных щеках влажные полосы. Ронан кое-как отвечала на внезапно возникшую псевдострасть, осознавая, что это самый противный поцелуй в жизни – бесчувственный и до жути тошнотворный.
Дилану было на нее все равно. Он чертовски зол. Это не мальчик из шатра.
– Не делай мне больно, пожалуйста, – слетело с губ. – Я люблю тебя, но не могу больше терпеть.
Он застыл. Ронан, полагая, что это ее шанс, продолжила:
– Я не удержусь за тебя, если ты удерживаешь подле себя Мэвис. В твоей жизни должна быть лишь я. Я не потерплю связей на стороне.
Веки девушки беспокойно подрагивали. Ева говорила:
– Любой человек причиняет страдания. И я выбрала того, от кого буду их принимать, – это ты. Однако… прошу, избавься от Мэвис.
Молчание прорезалось еле доносящимся тиканьем часов. Их переплетающееся в единое дыхание, медленно тянущееся время, безответное ожидание складывались в готовую прорваться дамбу.
– Открой глаза, – томно сглотнув, приказал он.
Ева повиновалась, и Клейман задумчиво прошелся по ее изнуренному лицу.
– Я люблю тебя, – изрек он сладкую ложь.
От нее стало даже больнее. Ева хотела было возразить, но не смогла. Она просто терпела и ждала, когда все закончится.
Дилан принялся целовать ее, касаясь щек и рта; она чувствовала вкус собственных слез. От его шеи пахло амброй, от губ – обыкновенным дешевым табаком. В эту минуту девушка ненавидела себя больше, чем когда бы то ни было.
А затем она почувствовала себя самой никчемной на свете.
Дилан подтолкнул ее к дивану и, когда она на него повалилась, одним движением перевернул на живот. Ева сжала веки, горячие слезы градом посыпались на обивку. Ронан захныкала, почувствовав мужские руки на талии. Прикусила нижнюю губу до крови, когда они стянули штаны и вместе с ними трусы.
Напряженные мышцы окаменели, атрофировались. Девушка заставила себя закрыть глаза, дабы удостовериться в контроле над своим телом, однако страх оказался сильнее всякой самонадеянности. Шелохнись она – и Дилан вновь набросится на нее с кулаками.
(Разве это происходит впервые, Ева?)
– Тише, – скомандовал голос. Девушка в ответ лишь промычала.
Его руки, – нет, все же лапы – хаотично пробежались по коже, взращивая поле мурашек. Они впивались в грудь, в округлые бедра. Пальцы опустились ниже, проникли внутрь, в нежное девичье лоно – и Ева затряслась всем телом.
Она ненавидела себя за то, что чувствовала неимоверную грязь.
Она ненавидела себя за то, что не могла ничего остановить.
Она ненавидела себя за то, как сильно намокло между ног от его действий.
(«Разве можно так просто искоренить то, что было выращено твоими же усилиями?» – вдруг пришло на ум Еве. – «Разве можно запретить телу желать чувствовать любимого человека? тепло, к которому ты невольно привык?»)
Сердцу не прикажешь, а вот отголоски разума еле пробивались сквозь толщи льда с мольбой прекратить этот затянувшийся кошмар. Пробивались, а до ушей не доходили.
Ева беспрерывно плакала – но тихо, пускай и хотелось закричать. Минуты казались часами, и все это растянувшееся до одури время она благодарила бога за то, что не видит лица Дилана.
Торговать телом можно и за любовь, вот только она будет фальшивой и краткосрочной. Когда он наконец взял ее силой, Ева мысленно договорилась с собой, что покончит с ним, если Мэвис не сгинет.










4. Сделать выбор
Ева не могла уснуть – ворочалась в постели, пока не решила скоротать время, расхаживая взад-вперед по гостиной. Ее тело дрожало от спазмов, но она продолжала двигаться, будто это могло помочь забыть произошедшее.
Дилан же, в свою очередь, погрузился в объятия Морфея. По-издевательски быстро, ненапряжно.
Девушка медленно поплелась к рабочему столу. Включила настольную лампу. Прерывистое освещение мягко, эфирно обволокло пространство. Дилан недовольно хмыкнул и, не просыпаясь, повернулся на другой бок. Ева лишь закатила глаза.
Его голову позолотили рыжие блики – волосы парня могли обжечь нечаянно брошенный взгляд. И пускай в ту секунду Ронан проклинала его последними словами, она же опасалась и думать, что теперь самое время с ним расстаться.
Так было нужно. Ева давно вышла из детского возраста, потому прекрасно отдавала себе отчет в том, что Мэвис никуда не исчезнет. Дилан не усидит на двух стульях. После вереницы истошных просьб выбрать только ее, Еву, Клейман и подавно наплюет на нее с высокой колокольни. Манипуляции продолжатся – только теперь он начнет метаться от одной к другой. Что бы она ни попросила, Дилан сделает ровным счетом наоборот. Впрочем, это вполне привычное для него поведение.
А уж склонность к изнасилованию (другого слова девушка подобрать не могла) Еву окончательно добила. Да, Дилан фактически не применял силы и ни к чему не принуждал, однако и не додумался уточнить ее мнение. В очередной раз выбрал хитрую стратегию, чтобы в случае чего отвести от себя вину.
(Раз не хотела, то почему молчала?)
Боль, терзая затылок, поглотила разум. Ева принялась нервно кусать губы, чтобы не заплакать, – и все же чувства взяли над ней верх. Вскочив с места, девушка быстрым и одновременно тихим шагом прошла в ванную комнату.
Увидев в отражении опухшее от слез лицо, Ронан похолодела. Усмирять галоп в груди было максимально бессмысленно – вновь на цепи, вновь на дне, вновь не чувствует себя человеком. Она хотела вдохнуть, но в легких невольно родился всхлип. В полнейшей безысходности Ева медленно осела на ледяную плитку, ожесточенно прикрывая рот ладонями: словно оттуда готовился вырваться отчаянный вой раненого зверя.
Некоторые верные решения даются нам с превеликим трудом. Ева знала, что вступила на путь исцеления, а ей хотелось другого: остаться прикованной к этому вечно хмурому взгляду, к глазам, которые, как ей думалось, никогда целиком не погружались в ее.
(Отказ делать выбор тоже своего рода выбор.)
Любой человек в твоей жизни причиняет страдания. Ева сказала, что выбрала, от кого будет их принимать, – и это Дилан. Однако она не могла не признать силу собственных сомнений: бывший актер вовсе не стоил чьих-либо страданий.
Он взял ее с невиданной грубостью. Как молния в ночном небе, вспыхнули воспоминания: они сношались подобно диким зверям. Подрагивающая рука медленно опустилась к пульсирующей между ног точке. Сморщившись, Ева заставила себя к ней прикоснуться.
Девушка отчаялась поверить в то, что ее душа все еще существует в этой плоти; что это тело продолжает служить ей домом и храмом. Очаг был сломан, разнесен в пух и прах, обворован и обесчещен.
Но оскверненные святилища все-таки подлежат очистке – и производится она огнем.
Как поступить? Что сделать, дабы искоренить грязь?
Ничто – хоть волком вой – не спасало от навязчивых мыслей. Дилан подобрался к краю бездны и, падая, потащил ее за собой. Вот только Клейман спокойно отдыхал в теплой кровати, пока его безутешная жертва расплачивалась в ванной сразу за двоих.
Слезы наконец вывели ее из оцепенения. Включив душ, Ева оказалась под горячим потоком воды. Подавление чувств вызвало одышку; окруженная паром, Ронан и вовсе начала давиться. По сравнению с жизненными реалиями физическое изнурение казалось сущим раем.
Длинные ногти безжалостно царапали кожу. Красные линии витиевато сплетались на спине, груди, бедрах. Соприкасаясь с кипятком, они будто полыхали в пламени. Девушку это совсем не останавливало – тонкий тисненый узор распространялся все больше и больше.
Успокоиться ей так и не удалось. Шагая обратно к мирно посапывающему Дилану, Ева не рассталась с резкой, впивающейся в плоть болью.
Она одарила Клеймана печальным взглядом. Скоро придется с ним поговорить: объяснить ситуацию и выдать окончательное решение. Главное – не убедить себя в том, что это абсолютно идиотская затея.
Голова закружилась, перед глазами замаячил смазанный калейдоскоп. Ее рука еле-еле нащупала кровать, посредством которой девушка сумела сохранить шаткое равновесие.
Истинные эмоции, прежде таящиеся в закоулках души, прорвались насквозь, сметая все со своего пути. Непроглядно-черная пелена накрыла не только очи, но и разум.
А сон Клеймана был чуток. Шум заставил его очнуться и мрачно уставиться в полумрак. Он позвал девушку по имени. Получив в ответ лишь молчание, парень вскочил с кровати.
Ева Ронан без сознания лежала на полу.
***
Аромат свежих кедровых стружек – запах ее шампуня – вытолкнул Еву в пучину реальности. Она была теплой, яркой, приятной. В брезжущем свете, изящно перелетая с места на место, мерцали пылинки. Девушка, словно загипнотизированная, наблюдала за пробивающимися через оконное стекло лучами.
Но когда те достигли воспоминаний о прошлой ночи, Ронан вздрогнула. Она хотела было подняться, да только голова заторможенно вжалась в подушку.
Ева вдруг познала всю степень собственной беспомощности, отчего ей стало безумно грустно. Сил не находилось нигде: ни в теле, ни в разуме, ни в духе. Тут же возник и более насущный вопрос: если она окончательно сляжет, кто вызовется за ней присмотреть? Мать перестала заботиться о родной дочери еще в детстве, а Дилан лишь порадуется ее неудаче. Что касается коллег по агентству, у Итана и без того масса дел, тогда как Марго вполне удачно займет освободившееся после Евы место. Будущее выходило более чем предсказуемым.
– Иб! – внезапно услышала она. – Ты как? В норме?
Дилан вызывал у нее чувство омерзения. Ева медленно повернула голову: источник шума расположился в кресле. Обеспокоенные глаза, сжатые губы, напряженные мышцы… Клейман ведь актер. Актеры знают, когда и, что самое важное, как исполнять свои роли.
– Что со мной произошло? – спросила Ронан.
Голос оказался настолько хриплым и тихим, что Ева с необычайной сложностью узнала его.
– Ты упала в обморок. Я нашел тебя ближе к половине…
Хаотичные мысли потерялись в воздухе, столкнувшись с безразличными очами модели. Опешив, Клейман ощутил, что задыхается. Это в комнате душно или она… у нее поменялся взгляд?
Столько лет Дилан видел перед собой человека, не умеющего встречать контратакой удары судьбы, – однако что-то очевидным образом поменялось.
Его голова обреченно упала на грудь. Он прикрыл веки, а внутренний голос вновь принялся осуждать за содеянное.
(Сделать выбор – одно, а сделать правильный выбор – совершенно другое.)
– Что со мной произошло, Дилан? – Казалось, ее голос понизился на целую октаву.
(Странно, раньше такого не происходило.)
– Мы спали. Не знаю, что ты потом…
– Дилан, что ты вчера сделал?
Ее вопрос вел к одному-единственному ответу. Этой уловке Ева научилась у него – ученик пошел наперекор учителю.
Они оба застыли, перестав дышать. Перестав существовать. Цепко присматриваясь друг к другу, молодые люди говорили ни о чем и обо всем одновременно: например, об обидах, затаившихся в них, подобно прячущимся от солнца тараканам.
Если бы не призвук плохо скрываемой ярости, следующая реплика Евы показалась бы достаточно невинной:
– Что ты вчера натворил, Дилан?
На лице Клеймана прорисовались скулы, его дыхание ускорилось. Ладони сжались в кулаки – он еле себя сдерживал. По зверскому выражению очей можно было сделать крайне простой вывод: парень вознамерился наказать безрассудную девчонку за проявленную наглость, Совесть мигом затихла, а после, точно побитая палкой собачонка, жалобно заскулила. Ей здесь не место.
Ей в принципе никогда не были рады.
И все же в его мыслях пробивалось подобие извинения – но привыкшие к нескончаемым выигрышным партиям игроки зачастую перестают использовать какую-либо стратегию.
Не использовал ее и Дилан.
– Решила поучить меня жизни? Ты сама меня довела! Нечего теперь ныть!
– С Мэвис произошло бы то же самое? Скажи, с ней бы ты поступил иначе?
Досада в его глазах сменилась безумием; однако даже оно не позволило вычленить из приходящих в голову вариантов хотя бы один-единственный толковый.
Дилан не замолк:
– Я люблю тебя, Иб. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя! Злюсь, потому что люблю!..
(Слишком много «люблю». Неужто меня настолько легко подмять под себя?)
– На одной любви не проживешь.
Слово сильнейшего в ту секунду обрело незыблемость. Розовые очки сломались, мост обрушился, планы Дилана пошли крахом.
– Давай сыграем в игру, – сказала Ева.
Он готов был сгинуть в искрящемся водовороте ее очей.
Ева улыбнулась, слабо и неискренне. Она тотально отрицала слова Серсеи Ланнистер, полностью соглашаясь с Петиром Бейлишем: знания действительно сила*. Кто владеет информацией, тот управляет миром. Ронан же в белом свете не нуждалась, испытывая тягу к чему-то менее глобальному. (прим. автора: цитата из «Игры престолов». Пока Петир Бейлиш (он же Мизинец) утверждал, что сила человека в его знаниях, Серсея Ланнистер продемонстрировала, что на деле сила во власти человека.)
– Через две недели состоится благотворительный вечер, – пояснила девушка. – Чтобы ты понимал, там будут ребята не только из моего агентства.
Дилан заулыбался – неотличимо от полакомившегося сытным обедом кота. Ронан заранее продумала как его реакцию, так и грандиозные планы, только что пришедшие ему на ум.
Да, Еве хотелось вернуть старого Дилана; мальчика, за молчаливостью которого скрывалась другая личина – озорная и многогранная, будто искрящийся в лучах звезды драгоценный камень. Дилан и сам был пламенем. Полыхая, он притягивал к себе взгляды. Очаровывал, словно небожитель.
Ева же в его священных ладонях была грешницей.
После случая с чаем они начали чаще пересекаться. Разговаривать. Проводить друг с другом больше свободного от работы времени. Дружба захлестнула в круговорот любви – во всяком случае, именно так трактовала свои неоднозначные чувства малышка Ронан.
Поначалу на нее нахлынула какая-то чуждая эмоция. Она вскипала в груди, обволакивала с головы до ног – почти как страх, но страшно не было. Она вдруг поняла, что несвязно с ним болтает; упивающийся свободой язык перестал поддаваться контролю. Ева не видела в Клеймане соперника, потому с радостью проигрывала. Уступить подобному человеку – что ж в этом позорного?
А Дилану было необходимо как раз таки это.
Чудовищный инцидент донельзя ухудшил их отношения: Дилан проклинал ее и тот день, когда они встретились. Его притягательный лик исказился, будто морда собирающегося напасть хищника. Красивые уста извергали непосильные восприятию слова.
Если раньше Дилан рассматривал тот малиновый чай как безусловную помощь, то теперь полагал, что убил себя этим самым поступком. Ева понимала его внутреннюю бурю и без всяких угроз.
Именно тогда, чувствуя вину, девочка дала обещание – себе, Дилану, Богу, да кому, черт возьми, угодно! – что никогда не бросит сломленного Клеймана. Она приложит все усилия, чтобы тот встал на ноги. Ева собственной персоной выстроит ему путь и станет путеводной звездой – разве не в том заключается сила любви?
(Зачастую люди привыкают к своим оковам.)
После изнасилования ее душа блуждала неподалеку от костра. Благо осознание было не за горами, но она задавалась вопросом: а стоит ли тушить родившийся пожар? Лес разгорелся: значит, он очищается?..
(Порой людям необходимо сжечь себя до костей, чтобы понять некоторые простые истины. И для того, чтобы снять с себя оковы, тоже.)
– Ты должен пойти со мной на мероприятие, – заявила Ронан.
– Я…
– В качестве моего парня. Лишь тогда я прощу тебя за случившееся.
Дилан, беспокойно поежившись, недовольно нахмурился.
– Я не хочу, чтобы люди неправильно это истолковали.
– Неправильно истолковали? – теперь хмурилась Ева.
– Именно. Они могут посчитать, что я рядом с тобой только из-за карьерного роста.
(А что, разве не так?)
– Ты еще успеешь доказать свой талант. Мне у тебя учиться и учиться.
Дилан негодовал. Ему не нравилась идея Евы – даже план насолить больше не приводил его в восторг. Он бы отказался, вылив бы на нее ушат чистой агрессии.
Однако на сей раз уступил.
– Хорошо, как скажешь, – был его окончательный ответ.
В голове Евы раздался хохот: холодный, как стоячая вода.
***
– Клянусь, ты будешь сиять ярче всех! – воскликнула Марго.
Губы Ронан дрогнули в ухмылке. Подопечная была права: во время приема она без сомнений затмит остальных, однако получится это лишь после тщательной подготовки. Марго же могла обойтись и без узконаправленных действий – настолько она расположена к приемам как физически, так и морально. Воистину, лучшая замена из ныне существующих.
Пока практикантка подбирала ей наряд, модель предавалась коварным планам и поеданию сочного зеленого яблока. Мысленно прошлась по пунктам, рассчитав каждую мелочь. Все должно сложиться более чем гладко. Самое главное – в последний момент не свернуть с проторенной тропы. «Раз начала, то доведи дело до конца», – решительно требовала от себя Ева.
Пришло время уничтожить эту непререкаемую связь. Перерезать ее ножницами, искромсать пилой, прогрызть зубами. Неважно, каким образом, главное – совершить затеянное. Достичь неизбежного. Отомстить.
Осталось расставить ключевых героев по местам – и можно атаковать. Многие фигуры стоят, ни на миг не шелохнувшись, а с ее стороны пробелов чересчур много. Впрочем, Франк Маршалл утверждал помнить о контратаке, ведь она – лучшая защита и часто помогает выиграть даже в заведомо неудачных партиях. Не все еще потеряно. А пока…
– Послушай, – набравшись храбрости, произнесла Ева, – как бы ты поступила, если твой потенциальный партнер… ну, как бы выразиться…
Марго присела рядом с коллегой. В ее темных глазах теснилось любопытство.
– Ну?
Ева шумно сглотнула. После утреннего диалога с Диланом ей было вовсе не страшно выдать подруге всю правду – так модель думала изначально. Однако реальность показывала совсем иное: было сложно преподнести чужому вниманию не самую простую историю.
Решившись сгладить углы, Ронан внезапно осознала, что поступок Клеймана настолько низок, что проще отточить алмаз обычным гвоздем, чем обелить содеянное.
(Как долго я терпела?)
– Скажем, твой партнер захотел с тобой переспать, не разрешив конфликт… как бы ты поступила?
Марго застыла, ее тонкие губы приоткрылись. Ева надеялась, что та ни о чем не догадалась.
– А почему ты, собственно говоря, спрашиваешь? – нахмурилась девушка.
– Интересно стало.
– Подобные темы не обсуждают из чистого любопытства, – констатировала практикантка. – Дилан, что ли?
Резкая вспышка волнения высосала из Ронан остатки кислорода.
– Нет-нет, что ты! – слетело с ее губ раньше, чем она успела обдумать ответ. И все же, пока она не была готова. – Я ненароком услышала разговор своей знакомой и ее подруги, как-то задумалась на целый день: а что бы сделала я на ее месте? Вот и решила узнать твое мнение.
Практикантка расслабилась.
– Все просто: я бы оборвала это желание. – На вопросительный взор Евы собеседница лишь пожала плечами. – Видишь ли, секс после или даже во время ссоры – дело крайне простое с точки зрения физиологии. По сути, это стресс, а наш организм отвечает на него однотипно: я, конечно, могу ошибаться, но, кажется, выплескиваются адреналин и норадреналин. Строение человеческого мозга предполагает тесную взаимосвязь гормонов, отвечающих за контроль как сексуального, так и агрессивного типов поведения. Я к тому, что, сугубо по моему личному мнению, желание возникает по двум причинам: либо по отношению к тебе хотят злоупотребить собственной силой, либо просто возжелали из-за наплыва эмоций. В обоих случаях искренности не жди.
(Не зря полагала, что его поведение из ряда вон выходящее!)
– А ты откуда все это знаешь? – Ева слегка опешила от свалившегося на нее потока информации.
– Моя мама врач. Она всегда мечтала, чтобы я продолжила ее деятельность, вот и привила жажду изучения человечества. В прямом смысле! – звонко рассмеялась Марго. – И пускай ее упования так и не осуществились, я иногда прошу ее что-нибудь мне рассказать. Объясняет она очень умело и просто.
– Ты, к слову, тоже.
– Ох, спасибо! – широко улыбнулась собеседница. – Мне и правда повезло быть ее дочерью. Она мой самый близкий человек.
– В этом нет ничего удивительного, – выдала модель, ощущая противную горечь во рту. – Хороший родитель не только опекун, но и друг.
Маргарита встала с места и неспешно прошла вперед, к висящим в полиэтиленовых пакетах платьям. За спиной изящной волною спадала иссиня-темная коса. С по-прежнему приподнятыми уголками губ она вымолвила:
– Иногда даже самый хороший родитель не в силах быть другом. А вот моя мать стала.
– Как так? – заинтересовалась модель. Если разобраться, о Марго она не знала практически ничего.
Девушка опустила глаза, но скрыть в них печаль все же не сумела. Она с нескрываемым любопытством посмотрела на свою наставницу.
– Уверена? История длинная и не самая приятная.
После подобного предупреждающего вступления обычно хочется свернуть назад. Ронан не оказалась исключением:
– Только если ты хочешь поделиться.
Марго, вздохнув, посмотрела Еве в глаза.
– Я родом из страны, в которой патриархат и не думает погибать. Женщин используют для определенных целей: как инкубаторов или как прислугу. Моя мать, увы, не была исключением.
Так уж получилось, что мой отец запудрил ей мозги, вследствие чего она бросила обучение на врача. Попав в финансовую зависимость, она часто слышала о собственном положении. Ею манипулировали посредством меня, ее ребенка: мол, как ты будешь его содержать, если банально не получила образования? Но, как видишь, она все же сбежала. Поначалу всегда тяжело: ей пришлось совмещать работу, учебу и воспитание дочери без чьей-либо помощи. Клянусь, я бы хотела быть на нее похожей. Хотя бы чуточку.
– Дай угадаю: потому ты и решила попробовать себя в роли модели, чтобы в дальнейшем показать всему миру результат ее труда?
– Отчасти, – неловко усмехнулась Марго. – Мне просто совсем не хочется подводить ее – вот и пробую все, что в моих силах.
– Это похвально. – Ева была искренне поражена ее откровению. – Ты молодец!
– Я очень по ней соскучилась, – вздохнула ученица, нервно теребя косу. – Как же я жду возвращения на родину!
– Так, погоди-ка, – встрепенулась Ева, – разве ты не остаешься в Штатах?
– Боже, нет! С чего ты так решила?
– Просто… ты упорно учишься, да и Итан с тобой сюсюкается… Стоит ли оно того?
– Я нужна своей матери, Ева. – спокойно парировала Марго. – А она в свое время многим пожертвовала ради меня, так что бросать ее я не стану.
– Разве она не захотела бы переехать в страну, где ущемление, даже если и существует, производится крайне редко?
– Человек может переехать куда угодно, но это бессмысленно, если не искоренить задатки прошлого.
– Думаешь, она не способна адаптироваться к нормальной жизни?
– Я не просто думаю. Я знаю.
Ева судорожно схватила ртом воздух – да столь много, что, казалось, ее горло вот-вот разорвется. Бледная подсветка гардеробной обливала печальные глаза Маргариты золотистым коричневым, а волосы – еще большим синим оттенком, будто те были сделаны из металла. Ее идеальная замена, которая ею не станет никогда.
– А что насчет тебя? – услышала Ронан.
– Прости?
– Расскажи о себе, – не попросила, а скорее потребовала девушка – настолько приказным вышел ее тон. – Честно говоря, до меня доходили неоднозначные слухи о тебе и твоей матери.
– Например?
– Стоит ли тебе знать?
Ева улыбнулась. Хорошо, что Дилан часто проделывал трюки с манипуляциями – теперь девушка легко догадалась, что у нее хотят выведать толику информации.
Только плохо, что она осталась незрячей в отношении самого учителя.
– Думаю, раз ты затронула эту тему, то желаешь поделиться. – Ева сохраняла на лице улыбку, пускай и понимала, что там о ней болтают.
– Мне не раз рассказывали, что тебя бросила мать… – Марго выдала это без единой запинки, будто готовилась к произнесенной фразе чуть ли не всю жизнь. – Я бы хотела услышать твою историю.
Ронан тяжело вздохнула. Раны болят сильнее, когда к ним прикасается посторонний человек.
– Слухи отчасти правда. Могу пояснить.
– Но только если ты не против, – лукаво прищурилась практикантка. – Я раскрыла тебе душу – давай и ты.
– Ну да, самое время поговорить о детских травмах. – Смешок слетел с губ Ронан легким звоном. Нелепее разговора и не придумаешь. – Моя мать… она была студенткой колледжа, когда замутила с парнем из соседнего района. Собственно говоря, от него она и забеременела… Внешностью – по большей части – я обязана ему.
– Вкус у твоей матери самое то! – вставила свои пять копеек Марго.
– Мама была наивной дурочкой, – продолжила модель, – потому и осталась в положении без какой-либо поддержки. Видишь ли, ее отец, мой дедушка, очень консервативный человек. Она говорила, что не особо любила детей и придерживалась идеи их не заводить. Но тогда, скорее всего, в ней проснулся материнский инстинкт.
Ей стало страшно, что ее могут заставить пойти делать аборт, из-за чего она сбежала из дома: бросила колледж, переехала в более маленький городок и начала подрабатывать везде, где только можно. А когда я родилась… родственники были вынуждены принять меня и свыкнуться с мыслью, что дочь адвоката Дэниела Ронана залетела от какого-то сорванца и осталась без должного образования.
– Ее травили?
– Она никому этого не позволила. Да, мой дед, конечно, помогал ей финансово, однако она и не думала возвращаться обратно. Мама открыла небольшой цветочный магазинчик и жила этим бизнесом, содержа не только себя, но и меня.
Как-то раз на улице к нам подошел фотограф. Не помню деталей, но я ему понравилась; потому, с разрешения матери, в связи с наступающим восьмым марта со мной сделали несколько кадров. К слову, снимки распространились уже на следующей неделе – их напечатали в газете.
– Что дальше?
– Потом каким-то чудом нашли контакты моей матери. Названивали ей, предлагая мне участвовать в проектах. Мать, будучи дикой капиталисткой, требовала какой-никакой заработок. Понятное дело, эти деньги до меня не доходили, однако, чтобы ты понимала, через полтора года мы были в состоянии переехать в крупный город. Благодаря мне закрылась половина трат.
– Нехилый заработок для ребенка!
– Это уж точно, – задрожал голос Евы, – и все же на этом наши пути разошлись. Мне было всего десять, когда меня под свое попечительство взял Итан. В тот период умер мой дедушка. Матери пришлось переехать в родной город – за то время она сумела довести свое образование до пика, чтобы продолжить дело главы нашей семейной фирмы. Этим она как раз и занялась. Если честно, мы с ней редко видимся. Что уж говорить: даже телефонные разговоры случаются лишь по особым дням.
– Получается… – С губ Марго чуть не слетело «так это правда», но она вовремя взяла себя в руки. – О боже, мне искренне жаль!
– Как видишь, толком меня не воспитали. Увы, я лишена некоторых жизненных премудростей и порой не совсем верно истолковываю чье-либо поведение.
Марго придвинулась к Ронан, схватив ее за руку.
– Поверь, воспитание родителя действительно важный процесс, однако оно не до конца помогает нам вырасти. Нас воспитывает общество, Ева. Любая хорошая мать всегда будет оберегать свое чадо от боли. На то она и мать. Но что делает нас сильнее? Только ошибки и их последствия.
Ева сурово свела брови к переносице, напомнив практикантке вечно хмурого Итана. Марго обомлела от столь пронзительной схожести – теперь откровение об опеке засияло ярче солнца. Да и связь их со стороны казалась прочнее прежнего.
Ученица кашлянула, подавляя улыбку. Все это время она старалась молча следить за исповедью наставницы, изредка сжимая кулак: ей было тяжело слушать не совсем приятную историю о девушке, служащей примером для подражания. Ты можешь хотеть получить схожий результат – и притом не пожелаешь проходить через те же препятствия на пути к нему.
– Да, общество учит, – сглотнула модель. – Поздно, но и меня кое-чему научило.
– Все случается в нужное время, – с жаром сделала вывод Маргарита.
Ева укоризненно взглянула на нее, на скулах заиграли желваки: глаза так и кричали, что ничего ее ученица не понимает и представить себе не в силах, к чему Ронан пришлось приспособиться, а чего она так и не сумела понять.
До модели вдруг донеслось сплетение звонкого смеха и иностранного говора. Она не могла понять, о чем столь бурно толкует компания, зато сразу поняла, кем сказано одно-единственное слово. Тихий, прямой голос, исходящий из груди; речи, изливающиеся без зажимов в челюсти.
Голос Да Хёна. Это определенно Хён!
– Я сейчас! – бросила Ева и рванула к приезжим.
– Ты куда? – раздалось за спиной. Вопрос Марго остался висеть в воздухе.
Ты можешь хотеть получить схожий результат – и притом не пожелаешь проходить через те же препятствия на пути к нему. И больше всего избегаешь посмотреть на то, как твой идеал бредет по скользкой тропе.
С беспокойством озираясь на дверь, Маргарита быстро набрала номер.
– Алло?
– Итан, я кое-что разузнала, – выдала Марго. Сделав голос на тон ниже, она пояснила: – О Еве.
***
Ева спешно шла на звук, пока сердце беспокойно отстукивало непонятный ритм. Он заглушал поток ее мыслей, гипнозом заставлял двигаться вперед. Там стоял он – Да Хён.
Часть ее плана. Ее безупречный ферзь.
– Да Хён!
Взгляды корейцев облепили ее в ту же секунду, отчего девушка слегка попятилась.
– Как проводите практику, друзья? – спросила Ронан, желая спасти положение.
И атмосфера действительно вылилась в легкую и непринужденную: ребята заулыбались. Каждый с чуть уловимым акцентом выражал благодарность, делился воодушевленными замечаниями. Со стороны они походили на детишек, делящихся впечатлениями после крайне интересной, пускай и изнурительной экскурсии. Сияя от счастья, работники наперебой одаривали Еву банальными и одновременно искренними комплиментами.
Активничали все, кроме Хёна.
Поначалу фотограф лишь молча наблюдал за членами команды, потом без какого-либо смущения следил за поведением Евы. Даже когда их взгляды пересекались, Хён только и делал, что ухмылялся.
(Ублюдок. Уж больно внимателен!)
– Ребята, а вы не против, если я на минуточку украду вашего Да Хёна? – мило заулыбалась Ронан, изобразив невинный взгляд.
– Да хоть на целый час! – был ответ. – Забирайте его, нуна, можете и не возвращать.
Группа громко засмеялась, девушка тоже. Хён закатил глаза и сказал:
– Пошли уже.
Они отошли: фотограф был на пару шагов впереди, пока Ева еле-еле поспевала за ним, изумляясь его росту.
– То обращение, «нуна»… – первой заговорила модель, когда безмолвие поднадоело, – оно ведь используется к девушкам, которые старше?
– Верно.
– Мне вот двадцать один, а тебе? Девятнадцать, нет?
– Нет. Мы ровесники.
– Быть такого не может! – изумилась девушка. – Ты выглядишь значительно младше.
Хён наконец обернулся. На его лице красовалась улыбка – и Еве сразу же стало легче.
– Благодарю за комплимент, – выдал он. – А, если честно, я младше тебя на месяца два-три.
– Откуда…
– Все просто, – мигом перебил Хён, дабы избежать ложного недопонимания, – девочки рассказали, что ты родилась в ноябре. Что-то плели про гороскопы… вот и узнал.
– Получается, я все равно старше? А почему тогда мне «нуна» не говоришь?
«О нунах обычно не думают слишком много», – но Хён лишь вздохнул. Так он бы ей точно не ответил.
Лучше отступить. И он, сглотнув, спросил:
– Чем я могу помочь тебе, нуна? – Голос парня прозвучал ясно, с нотками легкой грозности, холодом разрезав душную атмосферу.
Спина онемела от напряжения. Вопрос Хёна заставил ее подумать, будто она треснет подобно тонкой сухой ветви. Момент настал. Время поведать правду, поделиться своими мыслями – но ведь это еще полбеды! Сложнее всего попросить малознакомого человека сыграть ключевую роль в ее коварном плане… А если откажет? поднимет на смех? Тогда агентство попросту лопнет от безудержного хохота.
Эти мысли вызвали у Ронан ощутимый дискомфорт. Смущенно поежившись, девушка напомнила себе, что отступать уже слишком поздно.
Вслух же призналась:
– Ты был прав.
– В чем?
Может, в любой другой раз Ева бы вспылила, подумав, что он прикидывается дурачком.
Но тогда она придержала свою импульсивность в узде.
– Ты все верно расслышал, – пояснила Ева. Слова неприятно забивались в горле, терлись о нежные участки плоти, словно камни, – настолько она не желала признавать собственные ошибки. – Дилан, тот парень… он действительно мне угрожал.
Кореец шумно сглотнул.
– Печально. Только я здесь при чем? Что-то изменилось, нуна? Чем я заслужил твое доверие?
Еве показалось, что она покраснела до кончиков волос. Все было предельно ясно: Хён глумится над ней, как коварный змей, желая искусить сладкими речами о том, что тогда она проигнорировала его воззвания. Он буквально хотел услышать, как она просит его помочь.
– Мне нужна твоя помощь. – Пускай и чистосердечная, мольба с превеликим трудом покинула ее рот. Она смотрела в пол, стыдясь взглянуть парню в лицо.
– И?
– Что – и?
– Ну же, Ева, ты ведь так хорошо начала! – В его голосе улавливались нотки смеха. – Ты забыла самое главное.
Ронан прикусила губу: девичья гордыня была неизбежно задета. «Я, ведущая модель, пошла на поклон обычному стажеру!» – злилась девушка. Не будь он ей так необходим, она бы одарила его красивое личико смачной пощечиной. И совершенно неважно, что Хён ни в чем не виноват.
– И прости за то, что гнала на тебя и обзывалась.
Пальцы фотографа еле ощутимо прикоснулись к ее подбородку. Она вздрогнула, однако подчинилась ясной как свет просьбе: подняла голову и посмотрела на него. Его темные радужки цепко впились в ее.
Так на нее не смотрел даже Дилан.
Никогда.
В голове девушки молнией вспыхнули воспоминания о фотосессии. То чувство поглотило ее с новой силой, и она впилась зубами во внутреннюю часть щеки, чтобы не забыть, как дышать.
– Какой смысл в извинениях, если ты даже в глаза не смотришь?
– Пожалуйста, прости, – изрекла Ева. Стеснение все нарастало, но она упрямо продолжала смотреть на него исподлобья. – Я прошу тебя о помощи.
– Хорошо, – победно улыбнулся Хён, – я в деле.
– Так сразу? Даже не выслушаешь, что нужно делать?
– Раз ты столь уверенно ко мне подошла, полагаю, все детально распланировано.
(Воистину идеальный ферзь.)
– А что, если от меня можно ожидать чего угодно? – хмыкнула она в ответ. – Прыгнешь с моста, коли попрошу?
– Только если с твоим ублюдком наперевес.
Часть вторая

5. Право самого сильного
Так называемому вступлению этого рассказа суждено слегка растянуться, но если хочешь срубить дерево, то начинай с корня, – помните? С этих слов закрутилась наша история, с них же перейдем к главному.
А вы о чем думали? небось, что предупреждение про объемное вступление ничто иное как блеф?
Ева сравнивала себя с сосудом, наполненным сплошным одиночеством. Особенно часто это происходило по вечерам: тишина систематически нарушалась тиканьем часов, реже – шумом телевизора. Казалось, обычно бледное лицо приобрело здоровый цвет, а в разуме угнездилось спокойствие.
И все потому, что нога Дилана отныне не ступала в дом. Можно предположить, что он защищал свою хозяйку от нечисти, беспощадного вампира, не имеющего право пересекать черту.
Все уже было обговорено-переговорено: девушка предложила дать друг другу остыть и всерьез задуматься о совместном будущем. На носу обещанный выход в свет. Тем временем строились планы, скрывавшиеся за плотной завесой из самой банальной отмазки: «нам нужно взять перерыв». В ответ Дилан помалкивал, однако явно желал отразить эти никчемные девичьи атаки.
Прекратив тратить энергию на бесполезные усилия, Ева все же понимала: его молчание длиться долго не будет. Это лишь небольшое мгновение до склоки. Главное – дотерпеть до званого вечера, удержать в узде его бурный нрав и даже попытаться воссоздать иллюзию примирения, чтобы тот вдруг чего не заподозрил. Справлялась она, мягко говоря, ужасно. Да и в наивность Дилана верилось слабо – он не такой, как она.
Не такой, как кто-либо еще.
Помимо прочего, Еву тревожила ситуация с Да Хёном: их теперь уже каждодневное общение в мессенджерах ограничивалось простыми приветствиями и дружелюбными пожеланиями на день; изредка они обменивались вопросами по работе. Только вот не так она представляла их отношения, ибо ожидала, что они будут… теплее? Ева считала свои мысли нелепыми и невольно напрягалась, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
А мысли были разные.
(Все познается в сравнении. Даже люди.)
Его до чертиков не хватало. Она видела его лик чуть ли не в каждом сне. Будто знала его лучше близких людей вместе взятых; отчего-то была убеждена, что он дороже матери. Да Хён – словно мираж, следовавший по ее пятам, не оставляющий ее одну. Ева все эти годы жила с мечтою прикоснуться к нему, к его бледным губам, к острому носу, провести руками по широким плечам и спрятаться за его могучей, точно скала, спиной.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70635979?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.