Главная страница | Современная русская литература | Комната тысячи ножей

Комната тысячи ножей
Ирина Чекмарева
Миша всегда держался на грани жизни, погружаясь в бутылку с таким же азартом, с каким Кира в него влюбилась.Поначалу она не видела в его привычках проблем. Ей казалось, что она сумеет проникнуть сквозь его мрачные стены и увидеть человека, которого он скрывает от всех. Но однажды эти стены обрушились прямо на неё.

Ирина Чекмарева
Комната тысячи ножей

22 апреля, 2023 год.
Она не любила такси. Это всегда оказывалась русская рулетка. Она предпочитала слушать музыку и молчать всю дорогу, разгребая новые сообщения и на автомате листая ленту новостей. Иногда везло, но чаще всего водитель оказывался из болтливых. В этот раз, видимо, сама вселенная была на её стороне, потому что водитель ни слова не сказал, даже когда заметил хлещущие из глаз слёзы. Добираться до пункта назначения было примерно полчаса. Где-то на пятой минуте таксист чуть опустил стекло и протянул ей пачку сигарет с зажигалкой. Он не мог знать наверняка, курит ли она. Бывают люди с такими лицами, к губам которых так и хочется приложить сигарету. В этот день у неё было именно такое лицо. И она, какое совпадение, курила.
Она с немой благодарностью посмотрела на водителя через зеркало дальнего вида, утерла слёзы и прикурила. Он заметил обручальное кольцо. Очень скромное, серебряное, без гравировок и камней. Когда по встречной полосе проехала машина и сверкнула фарами, белый свет залил её лицо, и за мгновение водитель также разглядел свежий лиловый синяк, переходящий со скулы на челюсть. Лицо у неё всё равно было красивое: очень тонкие черты, острый подбородок, восточный разрез глаз. Волосы выкрашены в кричаще-розовый цвет, пара маленьких колечек в каждой ноздре. Она курила и плакала, и рука, держащая сигарету, дрожала. Рука молодая, без пигментных пятен и морщин, а ещё очень маленькая, с торчащей косточкой у запястья.
Машина проехала и свет погас. Девушка снова спряталась в темноте, только огонёк сигареты давал понять, где находится её лицо. Доехали они в тишине.
Когда она скромно произнесла: «Спасибо большое», голос осип и сорвался. Ему очень захотелось сказать ей что-то. Когда ты полчаса проводишь наедине с плачущей девушкой, которая явно пережила что-то страшное, внутри всё дрожит и требует принять форму каких-то слов. Он не был сентиментален, и уж тем более не питал слабости к малолетним неформалкам. Но эти глаза, та благодарность, с которой она посмотрела на пачку сигарет! Так замёрзший на улице щенок смотрит на человека, который завернул его в плед и положил рядом с батареей.
Он резко развернулся и успел выпалить, пока она не хлопнула дверью:
– Теперь всё будет хорошо!
Девушка застыла на несколько секунд, глядя в пустоту. Глаза у неё были тёмные. Скорее всего, карие.
– Да, – шепнула она и улыбнулась, – теперь точно всё будет хорошо.
Было видно, как она сомневается, повторяя эти слова. Будто нарочно растягивая их, чтобы осознать значение. Но она улыбалась. Скорее на автомате, чем искренне. И улыбка была очень красивой. С такой улыбкой точно всё будет хорошо, – подумал про себя водитель, проводил пассажирку взглядом и уехал. Больше они никогда не встретились.
***
ЗА ДЕНЬ ДО ЭТОГО.
Однокомнатная квартира на одиннадцатом этаже. Ночь. В воздухе вместе с пылью витает тяжёлый запах хмеля. Вся квартира по периметру потолка обтянута светодиодной лентой. В ту ночь она горела зелёным. Кира лежала лицом к стене. Её укачивало рваными толчками взад-вперёд, иногда тыкая носом в шершавую обивку дивана. Сзади тяжело пыхтел Миша. Полчаса назад он приговорил двенадцатую бутылку «Амстелла» и чуть не заблевал всю постель. Перед тем, как лечь, Кира отвела его в ванную, побрызгала водой на лицо, подержала включённый душ над головой. Затем заботливо, трясущимися руками вытерла полотенцем его отросшие волосы. Когда закончила, Миша стиснул её в медвежьих объятиях. В этот момент она испытала невероятный прилив нежности, ведь, очевидно, он благодарил её за беспокойство и помощь. Но потом этот прилив перекрыло сосущее, накатывающее волнами чувство страха. И оно не проходило до сих пор.
Кира всегда соглашалась, даже если не хотела. Ей казалось, что так она помогает. Так они «мирятся». Мама с папой всегда делали так. Когда они ссорились, а вечером Кира ворочалась в попытках уснуть под стоны и вздохи, на следующий день они снова вели себя как самые счастливые люди на свете. Поэтому она сейчас тыкалась носом в спинку дивана. Она верила, что как только это закончится, и Миша уснёт, завтра солнце над их любовью снова взойдёт, и он обнимет также нежно, как обнимал, когда они только начали жить вместе. Но это не заканчивалось.
Они обсуждали детей. Кира представляла шустрого мальчугана с такими же пшеничными волосами, как у Мишы, и такими же светлыми длиннющими ресницами. Она бы не водила его на стрижки, чтобы волосы у него росли длинными, как у отца. Она видела, как наяву: она расчесывает каждую прядь и бережно вплетает её в колосок, а малыш сидит перед ней и нетерпеливо ёрзает на стульчике. Она видела его голубые глаза, напоминающие лёд на самом прозрачном в мире водоёме. Видела, как он хмурится. Так же, как Миша. Она всё это видела и, в целом, была готова через несколько лет подарить Мише этого малыша.
Когда Миша напивался, всегда поднимал эту тему. Говорил, что только ему решать, когда у него появятся дети – она не имеет права «диктовать свои правила». Кира отворачивалась и тихо плакала в подушку, а на утро Миша нежно обнимал её, и в глазах цвета Байкала не было ни одного намёка на воспоминания о минувшей ночи.
Миша вцепился пальцами ей в бёдра, так, чтобы она не смогла отстраниться, если вдруг надумает. Кира почувствовала что-то неладное и обернулась, чтобы поймать его взгляд.
– Что ты делаешь? – Прошептала она, готовясь к худшему.
– То, чего ты так хочешь. – Ответил он. В его глазах отчётливо пронеслись зелёные всполохи. Может, это была игра воображения и светодиодных лент, но Кире показалось, что в этот момент она смотрела в глаза самому дьяволу.
Толчки участились. «Процедура перемирия» становилась болезненной. Кира почувствовала, как внутри всё сжимается, протестует против всего, что сейчас происходит. Миша вжал её в обивку всем телом, так, что не пошевелиться.
– Остановись! – Крикнула Кира, осознавая, к чему всё идет, – прекрати, сейчас же!
Миша схватил её за волосы на затылке и ткнул лицом в подушку. Кира уже не кричала. Она понимала, что если начнёт, ей просто не хватит воздуха, чтобы дотерпеть до конца.
Конец наступил через каких-то две минуты, растянувшиеся в целую вечность. Миша отстранился, нашарил на прикроватной тумбочке сигарету и зажигалку и закурил. Он выдыхал дым в потолок, а Кира продолжала лежать лицом в подушку. Бёдра изнутри покрылись влагой. Сначала она подумала, что обмочилась от страха, но тут же отмела эту мысль. Она знала, что стекает у неё по бёдрам. Если бы её спросили, в какой момент она возненавидела Мишу, она бы сказала, что в этот. И даже не из-за того, что он сделал, нет. Из-за того, что он осквернил и запачкал мечты о том светловолосом мальчугане, которого она так хотела. Теперь голубые детские глаза потухли в её мыслях, и ничем не отличались от хмурого ноябрьского неба. Она больше не ждала его. Она его больше не хотела.
Миша затушил сигарету, наклонился к её уху и мокрым, пивным выдохом процедил: «Я сам распоряжаюсь своей жизнью», а потом плюнул ей в спину. Там была большая татуировка в виде трехглавой змеи, выползающей на пенистый морской берег. Татуировку сделал очень хороший друг, к которому Миша страшно ревновал. Хоть он ничего не говорил, но Кира знала, что он ненавидит её спину.
На следующий день Миша спозаранку уехал на работу. Он даже не заметил, что Кира осталась лежать в том же положении. За всю ночь она ни разу не пошевелилась, и не сомкнула глаз. Она дождалась, пока в замке повернётся ключ, поднялась с постели, и начала медленно и методично собирать свои вещи. Ходила из стороны в сторону, складывала одежду в огромные клетчатые сумки, набивала рюкзаки ванными принадлежностями, возвращала в коробки электрический чайник и настольную лампу, которые привезла с собой. Вся её жизнь поместилась в пару вокзальных баулов и один спортивный рюкзак. Сложности возникли только с плазменным телевизором, прикрученным к стене над диваном. Поначалу Кира думала оставить его. Ей хотелось, как можно быстрее покинуть это место. Но потом вспомнила, как заботливо отчим устанавливал этот же телевизор в её старой квартире, и каких денег он ему стоил. Сердце защемило, и Кира, вооружившись инструментами из Мишиного ящика, принялась за дело.
К полудню она закончила, и уже хотела вызвать грузовое такси, но поймала себя на том, что стоит посреди полупустой квартиры в одних трусах и растянутой футболке. Она ещё даже не чистила зубы, просто начала собираться, как в трансе.
Уже когда она направилась в ванную, снаружи, в дверном замке повернулся ключ.
***
Они познакомились с Мишей тринадцатого октября. С того момента число тринадцать стало для них сакральным. Каждое тринадцатое число каждого месяца они проводили время вместе, дома, специально подбивая график на работе. Тогда было тринадцатое декабря, и именно в этот день лодка идиллии в их маленьком раю впервые пошатнулась.
Близилась сдача дипломного проекта, а учёба Киры оставляла желать лучшего. На парах она с трудом могла сосредоточиться на словах учителей, домашние задания, рефераты и эссе писала из рук вон плохо, чем разочаровывала преподавателей, которым успела полюбиться за четыре года. Её тянуло домой, к Мише, под его тёплое, крепкое крыло. Но такая халатность по отношению к учёбе, да ещё и на последнем курсе, не могла остаться незамеченной. Через какое-то время Киру вызвали в деканат и сурово намекнули на возможное отчисление, если она не сдаст все долги. Весь следующий месяц Кира отдувалась за своё разгильдяйство, сдавала и переделывала кучу файлов, от которых под вечер всё плыло перед глазами. Миша в это время занимался всё тем же: исправно ходил на работу, по вечерам притаскивал в гости лучшего друга Сашу, и вместе они торчали за компьютером, курили травку и выпивали. И всё было хорошо, до момента, когда у Киры сдали нервы после внесения очередных правок от особо упрямого преподавателя, который терпеть её не мог, и будто отыгрывался за все те разы, что Кира вступала с ним в споры.
Миша вернулся домой как обычно, после восьми. Кира вышла встретить его. Уткнулась носом в грудь, и её обдало уличной прохладой, запахом сигарет и хмеля. Миша чмокнул её в макушку, и пока переодевался, они вкратце обменялись подробностями прошедшего дня. Миша пошёл на кухню, включил вытяжку и поджёг сигарету. Кира поплелась за ним, чтобы проделать то же самое, но внезапно её пробрал такой сильный порыв нежности и отчаяния, что она замерла в дверном проёме. При одном взгляде на широкие плечи любимого её внутренний стержень превратился в мягкое, податливое желе. Она почувствовала, что падает, что вот-вот разрыдается, и не в силах больше сдерживать накопившегося напряжения, подошла к Мише и крепко обняла его со спины. Слёзы хлынули из глаз мгновенно. Руки бесконтрольно шарили по груди самого близкого человека, цепляясь за последний оплот поддержки и комфорта.
– Мне так плохо, Миша, так тяжело, столько всего навалилось…
Слова посыпались из неё, перебиваемые редким шмыганьем. Она говорила и говорила, а потом вдруг замолчала. У неё внутри всё похолодело и замерло, когда она поняла, что сигарета в руке у Миши дотлела до самого фильтра, а его тело под её прикосновениями будто окаменело.
– Всё хорошо? – Очень тихо спросила она, а потом её резко отшвырнуло назад. Миша перевернул пепельницу, и та с оглушительным звоном стукнулась о стеклянную варочную панель.
Кира начала пятиться, не понимая, что происходит. Может, она спит и всё это, как и долги по учёбе, наседания преподов, – один большой кошмар? Потому что только в кошмаре Миша мог смотреть на неё так. Голубые глаза, так напоминающие ей небо, превратились в непроницаемый лёд. Они смотрели из-под сведённых бровей так пристально, что Кира, наткнувшись лопатками на стену, почувствовала, как её пригвоздили к ней.
– А что тут хорошего? – Хрипло спросил Миша, – что хорошего в том, чтобы приходить домой после тяжёлого дня и встречать бабу, которая ноет по пустякам?
Кира забыла, как дышать. Она слышала стук своего сердца и шум крови в ушах. Слёзы не прекращали литься, но теперь уже от страха. Миша очень медленно подошёл к ней и обдал нетрезвым дыханием. В руке у него по-прежнему была полупустая бутылка, с которой он пришёл домой. Уже потом, спустя время, Кира вспомнит, что именно в этот момент ей впервые показалось, что Миша может её ударить. Он выше и сильнее, и всё вокруг – эта квартира, эти вещи – всё это его территория, и ей некуда бежать и негде спрятаться. Кира опустила глаза на бутылку, когда Миша подошел к ней вплотную. На секунду у неё промелькнула мысль, что сейчас эта бутылка обрушится ей на голову.
– Я просто хотела… – Голос сорвался и осип, – я просто хотела поделиться переживаниями. Я просто хотела, чтобы ты меня поддержал. Просто обнял и сказал, что всё будет хорошо.
Воцарилась тишина, продлившаяся не дольше десяти секунд, но для Киры она растянулась на вечность. Миша склонил голову, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Поддержку? Как я могу тебя поддерживать в твоей слабости, скажи мне, пожалуйста?
Каждое слово резало по сердцу и всё больше закапывало Киру в состояние полусна. Она не верила в происходящее, просто не хотела верить в то, что сегодня, спустя два месяца рая на земле, всё пошло прахом.
Миша ещё какое-то время говорил ей о том, как ему сложно справляться с обязанностями на новой должности, как ему каждый день также хочется плакать, как ему тяжело. Но Кира выловила из всей его речи только одно предложение.
– Но я ведь не ною об этом, правильно?
Ною. Ныть. Слово, которое Кира ненавидела всем сердцем. Оно унизительное, обесценивающее и бесчеловечное. Ныть может раненый зверь, чувствующий приближение своей кончины, но никак не человек, который просто поддался эмоциям. Ныть – значит быть никчёмным, убогим, а когда это слово в тебя бросает самый близкий и любимый человек, ты чувствуешь себя убогим вдвойне. Где-то под грудной клеткой зашевелилась ярость, но Кира была слишком напугана, чтобы возражать, поэтому лишь тихо ответила: «Правильно».
Только после этого Миша отошёл от неё, отвернулся и поджёг новую сигарету. Выпустив дым в потолок, он устало помассировал пальцами переносицу и зажмурился от дыма, попавшего в глаза. Кира не осмеливалась сдвигаться с места. Она знала, чувствовала, что это ещё не конец разговора.
– И запомни, – снова начал Миша, – в этом доме не плачут. Можешь плакать, когда меня здесь нет, или ездить к своим подружкам и там хоть зареветься, но здесь, в этой квартире никто никогда не будет плакать, ты поняла меня?
Он обернулся, чтобы оценить, насколько убедительной вышла его речь. В этом не было необходимости, потому что Кира и так была запугана до смерти. Она быстро закивала головой, как какой-нибудь болванчик, и глаза Миши немного оттаяли.
– Хорошо. – Сказал он, а затем оценивающе глянул на разбитую варочную панель, – вот видишь, что ты со мной делаешь?
***
1 мая, 2023 год.
Всю следующую неделю Кира жила «на автомате». Она набирала много смен, чтобы как можно меньше оставаться наедине с пустотой, которая разверзлась в груди после отъезда Миши. Место, где он лечился, находилось где-то в черте города, но ни адреса, ни контактного телефона Кира не знала, такие правила. Каждый вечер, ровно в девять, всем пациентам выдавали телефоны, чтобы пообщаться с близкими, и каждый день Кира не могла ни о чем больше думать, только об этом звонке. Она могла беседовать с посетителями, но умом быть далеко, там, в реабилитационном центре, куда отправился Миша.
Они созванивались по видео. В первые разы видеть его лицо всего лишь раз в день было настоящей пыткой. Но постепенно Кира стала замечать за собой странное чувство, которого раньше не испытывала, глядя Мише в глаза. Точнее, это было не чувство, это было именно отсутствие каких-либо чувств. И это пугало. «Я его люблю», – думала Кира после очередного вечернего «созвона» – «Просто у меня сейчас много работы, голова забита совсем другим, это пройдёт, как только он вернётся, всё станет как прежде. Он бросит пить, мы поженимся, у нас будет ребёнок, мы будем счастливы».
Перед сном она ещё раз мысленно произносила эту мантру, поворачивалась на бок и упиралась взглядом в стену с «ножевыми» чёрточками. Она всё ещё плохо засыпала, но таблетки, прописанные психотерапевтом, действовали слишком уж сильно, поэтому Кира решила обходиться без них. Она придумала считать перед сном чёрточки на стене, и обычно это помогало. Но чем ближе был день возвращения Миши, тем слабее оказывалось действие «Комнаты тысячи ножей». Кира не могла отделаться от мысли, что она допустила ошибку в тот день, когда дала Мише ещё один шанс. Когда он рыдал, каясь в содеянном, целовал лиловый синяк у неё на щеке, клялся, что без неё он и дня не сможет прожить. Кира не позволяла себе даже думать о том, что ей сейчас было бы гораздо легче, разорви она всякую связь с Мишей всего лишь одним словом: «Нет». Но в тот момент её кое-что остановило. То, в чём она до сих пор не призналась даже своему психотерапевту.
– Ты испугалась, что если скажешь «нет», он разозлится и ударит тебя снова.
Кира прошептала эти слова в стену, прижавшись к ней кончиком носа, и ощутила, как у неё словно открылось второе дыхание. Будто всё это время её лёгкие были сдавлены в тисках, а эти слова, как заклинание, разорвали путы и позволили вдохнуть полной грудью. Что она и сделала.
На работе все отнеслись с пониманием и дали ей неделю отпуска. Первое время она лишь лежала в постели, засыпая и просыпаясь, иногда в холодном поту и с криком поперёк горла. Она остановилась у подруги, с которой прошла вместе уже полжизни. Они дружили со школы и всегда держались друг за друга. Поэтому, когда она падала, Маша тут же её подхватила.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70631143?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.