Главная страница | Любовное фэнтези | Меченая огнем

Меченая огнем
Марика Полански
Мара – ведьма-оборотень, одиноко живущая в лесу. Однажды на пороге ее дома появляется странный незнакомец, который просит о помощи. В благодарность он оставляет дар. Теперь жизнь ведьмы превратилась в постоянное бегство.И мотивы у преследователей не столь очевидны, как кажется на первый взгляд…

Марика Полански
Меченая огнем

Глава 1. Странник
В Вышней Живнице стоял знойный полдень. Нещадно припекало солнце, блестевшее золотой монетой на лазурной глади неба. Тяжёлый воздух рябил, поднимаясь от раскалённой земли. Скотина в хлевах уныло жевала пожухлую траву да обмахивалась хвостами, отгоняя вездесущую мошкару. Замешкавшийся путник, идущий по пустынным улочкам, торопился спрятаться под крышей избы от опаляющих лучей да полудниц, что мелькали ярким маревом над пшеничными полями.
Разморённый жарой городок впал в сонное оцепенение.
И тем удивительней было, когда на горизонте появился одинокий путник. Он быстро приближался, и вскоре на постоялом дворе послышалось конский топот. Всадник спешился, взял под уздцы коня и передал его мальчонке-служке в драной рубахе. Тот подбежал к путнику, едва он появился в воротах, изъеденных грибком.
– Дай ему воды и овса, да вычисти как следует. Всё понял? На вот тебе, – он сунул служке в руку золотой нар. – Сделаешь, как я сказал, получишь столько же.
Глаза мальчонки расширились от удивления и радости. Он низко поклонился, сунул монетку за пазуху, взял коня и ничего не сказал. Что поделать – немой от рождения. Всадник же направился в бревенчатый терем. Затёртая покосившаяся табличка рядом с дверью гласила «Пристанище усталого путника».
Постоялый двор принадлежал одному удачливому дельцу, Брюхоскупу. Человеком он был весьма отталкивающим, но при этом умел сторговаться даже с нечистью. Да так, что нечисть убытки несла, а мешки хозяина двора наполнялись золотом.
Одни поговаривали, будто бы Брюхоскуп заключил сделку с богом торговли Весеном. Тот за небольшую плату в виде мешка золотых нар да бочки вина?, ежемесячно поставляемых хозяином постоялого двора в местный храм, наградил его способностью получать прибыль даже от самых безнадёжных сделок. Иные перешёптывались, будто делец был настолько скуп, что собирал каждую медяшку, а сам спал на мешках с золотом. При этом держал свою жену и детей в чёрном теле, отчитывая за каждый ломоть съеденного ими хлеба.
И те, и другие оказались неправы.
Брюхоскуп действительно был удачлив, но исключительно благодаря своему изворотливому уму, а не лукавому божеству. И спал он не на мешках с золотом, а на полатях служанки Радомирки – бойкой черноокой девицы. Та же похвалялась своим бабьим счастьем перед соседскими кумушками. Дескать, сам хозяин оказывает ей знаки внимания. И даже бусики подарил на прошлой неделе. Да-да, третьего дня! Красные, как ягоды калины зимой. Из цветного стекла, а значит, недешёвые!
Путник вошёл в терем и огляделся. Изнутри постоялый двор больше походил на корчму влакийцев. Напротив двери располагалась тяжёлая деревянная стойка из морёного дуба, за которой хозяйничал сам Брюхоскуп. Он был невысокого роста, с червонной курчавой бородой и лысой постоянно потеющей башкой на толстой шее. Хитрые глаза-бусинки были так глубоко посажены, что невозможно было разглядеть, какого они цвета. Он причмокивал толстыми, похожими на вареники, губами. Складывалось неприятное впечатление, что Брюхоскуп бубнит под нос проклятия. Одет он был просто: в холщовую рубаху, подвязанную блёклым поясом, и такие же порты.
За стойкой – дверь, ведущая на кухню и уборную. Справа и слева стояли массивные столы с лавками. По углам висели пучки сушёной полыни, чтобы никакая нечисть – будь то злыдень или мошкара – не смогли пробраться внутрь. Начищенные доски пола всё ещё блестели от воды. Справа от стойки находился закуток, отделённый от основного зала. Видать, для особо почётных гостей. Слева же располагалась лестница, ведущая наверх к гостевым комнатам.
Вот только в отличие от влакийской корчмы здесь было пусто. Суеверные араканцы предпочитали по домам прятаться. Даже горькая пьянь, – и та обходила постоялый двор в полдень. А ну как наберёшься, а потом полудница с собой утащит!
Увидев на пороге гостя, Брюхоскуп поспешил навстречу.
– Свет вашему дому, господин, – растягивая слова, сказал хозяин постоялого двора и подобострастно склонился. – Чем могу служить вам? Комнаты самые светлые и богатые. Во всей Вышней Живнице не найти лучше! Богаче токмо у аннича в тереме. А об…
Путник махнул рукой, оборвав Брюхоскупа на полуслове.
– Комнаты на пару дней и хороший обед. Плачу щедро, – он с нажимом произнёс последнее слово.
Хозяин «Пристанища» искоса бросил взгляд на гостя.
Незнакомец был очень высок и широк в плечах. Густые золотистые волосы ниспадали до лопаток. На фоне загорелой обветренной кожи они казались льняными. Очелье с золотым витиеватым рисунком пересекало лоб. Один белёсый шрам тянулся от левого уха к уголку рта, навсегда запечатлев саркастическую ухмылку. Другой, более толстый, шрам пересекал правый глаз и исчезал в густой бороде. На левом ухе висело золотое кольцо серьги. Стало быть, не из простых людей он.
Черты лица – жёсткие, грубоватые. Впрочем, большинство женщин сочли бы гостя привлекательным и даже красивым. Однако прямой немигающий взгляд золотых глаз с вертикальными зрачками показался Брюхоскупу подозрительным, пробудив неприятное чувство беспокойства.
Одет путник был как-то странно. Белая льняная рубаха с золотистой вышивкой по краям и с завязками возле ворота доходила почти до колен. На поясе висели ножны. Рукоятка, выполненная в форме змеи с зелёными изумрудами глаз, выглядывала из-под епанчи. Вместо привычной красной, которую носили ксеничи да анничи, она была белой с золотистой каймой, скреплённой застёжкой в виде свернувшейся кольцом змеи. Бежевые порты были заправлены в пыльные светлые сапоги из мягкой кожи. Богатый гость – хороший гость.
– Как угодно будет господину, – поклонился Брюхоскуп, подобострастно растягивая толстые губы в улыбке. – Радомирка! – позвал он служанку, и та появилась, точно выросла из-под земли. – Проводи господина в комнаты наверху да стол накрой. Чай, господин устал после дороги, отдохнуть желает.
Она быстро поклонилась и жестом позвала гостя за собой.
«Чудно?, – подумал про себя Брюхоскуп, глядя ему вслед. – Ей-ей, чудно?. Таких постояльцев здесь ещё не бывало. Странно так одет… И ни слуги, ни ратника… Интересно, откуда он пришёл?.. А, впрочем, платит – и Черног с ним!» Развернувшись, он прикрикнул на служку. Малец от испуга выронил поленья, а хозяин пошёл на кухню поторапливать кухарку с обедом.
Старый Бюхоскуп соврал, говоря, что богаче только у аннича. В большой комнате находилась огромная кровать с мягкой периной под балдахином, дубовый сундук, обитый позолоченным железом, да камин. Пол устилали медвежьи шкуры. Возле окна – стол с резными ножками и письменными принадлежностями. Как и внизу, по углам висели пучки высушенной полыни. Пахло неприятно, но два дня перетерпеть было можно.
– Это комната для господина, – проворковала служанка и открыла дверь, которая находилась слева от камина. – А это – для слуги.
Там стояли лишь жёсткая кровать, грубо сколоченный стул да сундук.
– Нет у меня слуги. А, впрочем, здесь и останусь.
– Не желает ли господин что-нибудь? – услужливо спросила Радомирка, с девичьим любопытством разглядывая постояльца. Одновременно она обдумывала, что ещё можно предложить, чтобы обратить на себя его внимание.
– Пусть воды принесут. Я хочу искупаться после долгой дороги, – небрежно бросил гость и, поймав на себе изучающий взгляд служанки, насмешливо приподнял бровь.
Та залилась краской и, коротко кивнув, выскочила из комнаты.
Оставшись один, Странник скинул епанчу на кровать и выглянул в окно. Двор пустовал, но он догадался, что не пройдёт и трёх часов, как его заполонят люди – гости да расторопная прислуга. А после заката корчма наполнится весельем да пьяными голосами…
Ледяной сквозняк пробрался под рубаху.
– Зачем пришла? – не оборачиваясь, спросил Странник.
Послышался тихий переливчатый смешок.
– Да вот поговаривают, – во вкрадчивом женском голоске звенела неприкрытая издёвка, – будто в землях гардианских правитель войска собирает.
– Так радовалась бы, – презрительно бросил он и повернулся к непрошеной гостье. Та стояла посередине комнаты и не сводила с него пристального взгляда. Черноволосую голову украшал костяной венец, а с пояса свисал серебристый серп. – Тебе и твоим стервятникам пировать, Морана. Или ты выбралась из Чертогов, чтобы меня о готовящейся войне рассказать?
– Это не просто война. Гардианскому правителю Черног помогает. Старая обида его заела. Поквитаться хочет.
Странник подошёл почти вплотную к Моране, наклонился к её лицу и с шумом вдохнул воздух. Испещрённые мелкими шрамами губы растянулись в хищную улыбку.
– Что я слышу? Неужели сама богиня Смерти испугалась?
– У тебя слишком мало времени, – она отшатнулась. – Пока Черног набирается сил. Но ежели Тёмный Бог придёт к власти, мир в крови утонет.
***
Под ногой хрустнула ветка, и рыжебородый пихнул соседа в плечо.
– Да тихо ты! – зло прошипел он. – Пока ведьма нас не услышала. Али раньше времени с Мораной хочешь повстречаться?
Парнишка напряжённо тряхнул головой и покрепче стиснул рукоять самодельного ножа.
Лесную тишину нарушало лишь журчание ручейка, спрятавшегося в овражке, да шелест листвы. Ни шороха пугливых зайцев, ни пения птиц. Только золотистые лучи солнца, пробивающиеся сквозь изумрудные кроны, да прохладный ветерок.
Шагающий впереди чернявый наёмник резко остановился и поднял руку. Потом поманил второго за собой к кустам.
– На вот, – он сунул парнишке тряпку. – Уши заткни.
– А это ещё зачем? – удивился тот.
– А потому как ведьма сладкоголосая, как птица Сирин, – прошептал рыжебородый. – Зачарует, – окажешься в дремучей чаще. Один и без портков, – и, еле слышно заржав, принялся обматывать голову тряпицей.
Внезапно кусты зашевелились. Троица притихла и, не сговариваясь, отползла в сторону. Чернявый снял с плеча арбалет и, целясь перед собой, крадучись обошёл кусты.
Увидев мужика с оружием наперевес, заяц испуганно перестал жевать лист и бросился наутёк.
– Тьфу ты! Черногово отродье! – выругался наёмник и с облегчением выдохнул. Потом, повернувшись к товарищам, с нервным смешком добавил: – Заяц.
Всё произошло слишком быстро.
Перед глазами промелькнула золотистая тень, и чернявый исчез за кустами. Только ноги в дырявых сапогах задёргались в зелёной листве, забили по земле и тотчас безжизненно замерли.
По щеке мазнуло сквозняком, и в ствол дерева за кустами вонзился болт. Отскочив, юноша ошалело озирался по сторонам. Рыжебородый словно под землю провалился. Лишь одиноко лежал арбалет, там, где пропавший недавно стоял.
Липкий страх стянул горло. Пальцы судорожно сжимали рукоять ножа. На лбу проступили капли холодного пота. Парень нетерпеливо смахнул их ладонью, вздрогнув от едва заметного колыхания листвы.
Что-то коснулось плеча юноши, и тот испуганно шарахнулся в сторону. Однако за спиной никого не оказалось. Из груди непроизвольно вырвался вздох облегчения.
– Черног побрал бы эту ведьму! – прошептал наёмник и бросился к арбалету.
Зацепившись ногой за корягу, он распластался на земле. Нож выпал из рук и отлетел в сторону. Чертыхаясь, проклиная жадность товарищей и собственную неосмотрительность, парень приподнял голову.
Арбалет поблёскивал заострённым наконечником болта совсем рядом. Сердце радостно забилось в груди, – с таким оружием и врагу не дашь близко подойти, даже если это ведьма.
Парень протянул было руку, но тут на арбалет опустилась женская ступня. Багровые шрамы уродливым рисунком поднимались по блестящей коже обнаженной ноги.
Наёмник поднял взгляд и обомлел.
Над ним стояла молодая женщина и всматривалась в него, подобно рыси, загнавшей зайца в угол. Тёмно-коричневые шрамы обезобразили некогда красивые лицо и тело. В лучах солнца волосы горели пламенем, и юноше подумалось, что перед ним стоит полудница.
Кривая ухмылка исказила обожжённую сторону лица, и ведьма молчаливо указала наёмнику на тряпку, обмотанную вокруг его головы. Тот заворожённо стянул её.
– Стало быть, Младич совсем отчаялся, коли таких юнцов на смерть посылает, – промолвила она. – Как звать тебя, наёмник?
– Э-эм… э-э-э… – промямлил он, чувствуя, как липкий холодный пот проступил под рубахой.
Ведьма звонко расхохоталась, глядя, как его побледневшее лицо покрывается красными пятнами, а потом вновь бледнеет.
– Неужто немой? – она снова рассмеялась.
– Раду я. Из Горницкого селения.
Она резко замолчала, отвела взгляд и, наклонив голову поближе к юноше, негромко спросила:
– И сколько обещал вам аннич за мою шкуру, Раду из Горницкого селения?
– Так это… сундук червонными. На троих.
Ведьма задумчиво кивнула и хмыкнула, будто услышала что-то весёлое.
– Дорога нынче стала моя шкура. Дорога… А куда тебе столько золота? Али не слышал, что в Морановых Чертогах откупа не бывает?
Ответа не последовало.
Перед широко раскрытыми глазами юноши будто вся жизнь пролетела с самых малых лет, когда матушка его в люльке баюкала, и строгий отец хворостиной гонял за шалости. Раду потом сбежал вместе с пришлыми наёмниками. Хотел денег заработать, а вместо этого лежал на земле и молился богам.
Ведьма наклонилась почти к его уху и, шумно втянув воздух, прошептала:
– Не тать ты, и не наёмник. А потому возвращайся туда, откуда пришёл. Но, ежели ещё раз увижу в лесу, не пожалею.
Не помня себя от страха, Раду ринулся прочь так, будто за ним черти бросились вдогонку.
Мара ухмыльнулась. Слабых наёмников нынче Младич подослал. Никак не может успокоиться аннич. Всё обида его за покойного брата гложет. В прошлый раз плечо пришлось зашивать да месяц в горячке на полатях пролежать. Благо настойки из белоярусника были про запас, иначе бы отдала Моране душу, – стрела ядовитой оказалась.
– Вижу, забаву ты себе нашла – наёмников изводить – услышала ведьма, вздрогнула и обернулась.
Облокотившись на ствол дуба, сидел Черног и крутил в пальцах травинку. На лице его играла безмятежная улыбка, а глаза были прикрыты. И дерево, и трава вокруг него покрылась тонким серебристым инеем.
– Да ежели и так, тебе какая печаль? – Мара фыркнула и подобрала с земли арбалет. – Али полюбоваться пришёл? Не наёмники это, а так. Недоразумение.
– Добрая ты стала. Прошлых так не щадила. Одного в овраге уморила. Второго в лесу оставила на съедение волкам. А третьего… До сих пор бесноватым по улицам бродит, каждого шороха чурается.
– Сами пришли, я их не звала. Да было бы с чего бесноватым становится, коли от жадности разум потеряли?
Черног покачал головой, будто обдумывая слова ведьмы.
– Скажи, Мара, не устала ли по лесам от охотников прятаться? – в его голосе скользнула неприкрытая насмешка. – Осталась бы со мной, жила бы спокойной жизнью.
– Была твоей, да надоело, – отозвалась женщина. – Жесток ты, Черног. Безрассуден. Уж лучше змею целовать да от укуса змеи умереть, чем с тобой оставаться, – и, не обращая внимания на Чернога, она направилась в чащу.
Глядя в спину удаляющейся ведьмы, Тёмный Бог прищурился. В уголках губ застыла злая ухмылка.
– Что ж… Да будет так.
***
С темно-алого неба сорвалась снежника и плавно опустилась на нос воина, охранявшего вход в ярангу своего хозяина. Он отмахнулся от неё и с раздражением плюнул на землю. Из-под мехового шлема равнодушно поблёскивали чёрные узкие глаза, зорко наблюдавшие за всем, что происходит вокруг.
Его сосед поправил наплечный пояс. Что-то странным ему показалось в ночном сумраке, который почти никогда не покидает северные земли. Врождённое чутьё воина заставило его напрячься. Он покрепче перехватил меч и дёрнул подбородком, указывая на что-то своему товарищу в непроглядную пустоту. Тот снял с плеча лук и натянул тетиву.
Внезапно из темноты появилась тёмная согбенная фигура. Она двигалась, низко согнувшись в почтительном поклоне – так, как велит обычай подходить к жилищу хегана Северных Кочевников. В протянутой руке она держала пергаментную записку.
Стражники быстро переглянулись. Один из них издал гортанный звук, и из-под тяжёлой шкуры, служившей дверью в ярангу, появился маленький человечек, одетый в меховую куртку. Он взял записку, развернул её и юркнул обратно в жилище.
Тёмная фигура стояла, не шелохнувшись. Несмотря на лютый холод, пришелец был завёрнут лишь в тонкий шерстяной плащ. Чёрный капюшон надёжно скрывал лицо от посторонних. Оба стражника не спускали с него настороженного взгляда. От фигуры веяло опасностью, и стражники были готовы напасть на неё при малейшем резком движении. Однако она стояла смиренно.
Наконец, в двери появился человечек и жестом пригласил фигуру проследовать в ярангу. Она проплыла мимо стражников и исчезла за меховым пологом.
Краал был истинным сыном северных земель. Из-под кустистых бровей тяжёлый взгляд раскосых чёрных глаз окинул он незваного гостя. Длинные волосы были собраны в тугую косу, в которую был вплетён острозаточенный кинжал маах-ра, а темная с проседью борода скрывала половину лица. Из-за когда-то давно сломанного носа оно казалось приплюснутым и безобра?зным. Хеган перечитывал пергаментную записку.
За его спиной стояли молчаливые стражи, очень похожие на тех, что охраняли вход в ярангу. Маленький юркий человечек, тот, что пригласил путника, занял место за спиной вождя. Больше никого в яранге не было.
– Да славится в веках имя великого Краала и детей его, – почтенно обратился вошедший к горделиво восседавшему на меховой тахте вождю. – Да даруют предки тебе здоровых сыновей!
Хеган Северных Кочевников знаком отослал всех и пренебрежительно усмехнулся.
– Давно здесь не было Безликих… Что потребовалось тебе в наших землях? – спросил он. – Ты можешь подняться. Я не люблю разговаривать с теми, кто шепчется с землёй.
Безликий выпрямился.
– Твой Бог предлагает тебе, наконец, свести счёты с араканским володарем. Отомстить ему за унизительное поражение в битве за Хладное море.
– Мои люди сражались достойно, – в голосе Краала послышались гневные нотки. Он не терпел, когда кто-то упоминал о его поражении возле Хладного моря. – И пали как великие воины. Предки приняли их. Но имена всегда будут с нами!
Тень почтительно склонила голову и мягко продолжила:
– В таком случае, почему бы хегану Краалу не объединиться с гардианским Молохом? Нет более достойного способа, чем помянуть имена великих воинов на пепелище поверженных врагов.
– Уж не предлагаешь лишь ты, Безликий, предать наших предков и переметнуться, как трусливым собакам, к отпрыскам паучихи Арны?
– Я лишь передаю волю Чернога. Станет ли великий предводитель Кочевников спорить с волей Бога Тьмы и Северных Земель?
Эти слова не понравились Краалу. Незваный гость вызывал у него всё большее раздражение. Если бы на месте Безликого был кто-то другой, то он приказал бы казнить его без промедления. Однако этот гость – посланник самого Чернога, бога, которому Северные Кочевники и не поклонялись, но все же испытывали перед ним суеверный ужас. А вызывать его гнев никто бы не осмелился.
– И чего же хочет Бог Северных Земель? – сдерживаясь, спросил Краал.
– Он предлагает тебе объединиться с детьми Арны, чтобы уничтожить тех, кто нанёс тебе непростительное оскорбление. Присоединишься, – и он сделает тебя верховным хеганом над Северными Кочевниками. Ты получишь плодородные земли для племён, золото, лошадей, а, главное, – женщин для своих воинов. А откажешь… – Чёрный капюшон многозначительно качнулся, и Безликий продолжил: – Выбор за тобой, Краал, сын Северных Земель.
Обезображенное лицо исказила усмешка. Однако слова посланника заставили задуматься хегана.
Выбор был невелик. Черног не любит, когда отказывают. За подобную дерзость тот наслать лютый холод на племя, обрекая его на жёсткую смерть в снегах Северных Земель. Но, с другой стороны, мысль об объединении племён под одной властью и землях, дающих богатый урожай, пришлась Краалу по душе. А, главное, он получит женщин, способных зачать и выносить детей. Неведомое проклятие постигло народ, и вот уже четыре сотни лет у Кочевников рождались мальчики. Чтобы не погибнуть всем племенем, им приходилось совершать набеги на соседние селения, воруя женщин и детей.
– Передай своему господину, Безликий, что Северные Кочевники явятся по первому зову Тёмного Бога.
Тень удовлетворённо кивнула и растворилась в воздухе.

Глава 2. В «Пристанище усталого путника»
Он просил, чтобы его называли Странником. На дотошные расспросы отвечал уклончиво или предпочитал и вовсе отмалчиваться. Говорил мало и по делу.
Странник появился в корчме только после заката и занял стол в закутке. Сел так, чтобы видеть каждого, кто заходил, оставаясь незамеченным.
К гостю тотчас поспешил Брюхоскуп. Обычно с посетителями он так не церемонился, предпочитая хозяйничать за стойкой, в то время как вокруг подвыпившего люда хлопотали Радомирка и его маленькая светловолосая жена с загнанным взглядом.
Но Странник держал своё слово. Платил чуть ли не тройную цену за всё. А потому Брюхоскуп, бросив все дела, суетился вокруг щедрого гостя. Вскоре на столе перед постояльцем появились самые изысканные блюда: три вида запечённого мяса под разными подливками, овощи, рыба, свежеиспечённый хлеб, лучшее вино, мёд, фрукты и сладости, которые было сложно достать не только в Вышней Живнице, но и во всей Аракане. Облокотившись на стену, постоялец медленно потягивал вино из оловянного кубка и рассматривал людей, постепенно наполнявших корчму. Со стороны казалось, что человек в углу кого-то или чего-то ждал.
Острый немигающий взгляд равнодушно скользил по лицам, присматриваясь и изучая. Про себя Странник отметил, что слишком разнообразный люд собирался в «Пристанище усталого путника». Приходили и ремесленники со слободы, отдыхающие после тяжёлого дня. Разогретые дешёвой выпивкой за столами возле дверей громко хохотали крестьяне, хватая с тарелок куски жирного мяса. Ближе к лестнице собрались то ли контрабандисты, то ли скупщики краденого, – уж слишком воровато они оглядывались на всех. Ближе к центру за столами сидели наёмники и городские стражники. Об их скрытой неприязни друг к другу можно было судить по тому, как они сидели за разными столами. Впрочем, и те, и другие уплетали гречневую кашу с репой и говядиной, запивая её огромным количеством медовухи. Сумрачное помещение, освещённое прыгающим пламенем лучин, полнилось тяжёлыми запахами печёного мяса, разливного хмеля и людского пота. Между столами ловко сновали служки с тарелками и глиняными кувшинами.
– У господина отменный аппетит, – с иронией покачал головой незнакомец, появившийся словно из воздуха. – Угостит ли он старинного друга, некогда спасшего его из плена жриц богини Мокалуши?
Странник оторвался от созерцания людей. Уголки его губ дрогнули в еле заметной улыбке.
– Всегда удивлялся твоей способности, Гура, подбираться незаметно.
Гура усмехнулся в ответ и грузно опустился напротив него. То был среднего роста крепкий человек, удивительно похожий на лесного разбойника. Косматая каштановая голова с проседью на висках была обхвачена кожаным очельем. Тёмная борода – заплетена в две косицы. На обветренном лице горели лукавством синие глаза. Рваный, серовато-грязный шрам от когтистого кнута Северного Кочевника пересекал щеку, делая и без того неприятного наёмника жутковатым и пугающим.
– Ежели бы не эта способность, меня бы разорвали в клочья Кочевники во время битвы за Хладное море. Какими судьбами здесь?
– Еду к западным границам. Неспокойно там сейчас. Ксеничи междоусобицу затевать надумали. Пока они за передел земли дерутся, как бы гардианцы напасть не решили. Вот и запросил володарь араканский помощи у володаря шуморского.
– Так, стало быть, ты по-прежнему Странником, то бишь разъездным советником при Великом Змее служишь?
– Стало быть… Однако ж, негоже на сухую сидеть, – подметил Странник. Он жестом подозвал Брюхоскупа. Тот, бросив  полотенце, подбежал к столу и подобострастно склонился. – Ко мне старинный друг мой присоединится.
Хозяин постоялого двора понимающе кивнул. Вскоре перед Гурой появились кубок, вика и тарелка.
– Как я погляжу, Брюхоскуп достал из своих запасов всё самое лучшее, что хранил, – подивился тот, окинув блюда.
– Деньги творят чудеса, – произнёс Странник, едва Брюхоскуп, разлив по кубкам вино, исчез. – Ну что ж… Давай выпьем за неожиданную встречу. Приятно видеть тебя в добром здравии. Поди, лет пятнадцать не встречались. Помнится, в последний раз виделись, когда ты наёмником при Грознославе служил. Молодой был, ушлый. Чёрта с два тебя было вытащить из храма Мокалуши…
– Э-э-э… – наёмник расхохотался. – Столько воды утекло! Время не щадит никого. Хотя, гляжу я на тебя, ты не изменился. Не постарел, не одряхлел. Сказано, что змеиный сын. Время не властно над вами, детьми Шумора.
– Так и есть. Лучше о себе расскажи. Ты же был вольным наёмником?
– Был. Да надоело потом…
Странник удивлённо приподнял бровь. Вольные наёмники от своего ремесла не отказываются. Их жизнь – на полях битвы. В этом они видят смысл. Гура явно темнил. Простой вопрос заставил его понуриться. Он осушил одним махом кубок и взялся за кувшин с вином.
– А впрочем, чего греха таить, – помолчав, точно собираясь с мыслями, он принялся рассказывать: – Отправил нас Грознослав к Хладному морю. Дескать, Кочевники совсем распоясались. Наши валы охранные повадились бить. Лет двенадцать назад это было. Как сейчас помню, нас тогда с одним сопляком в разведку кинули. Их лагерь стоял в десяти вёрстах от наших позиций. А через два дня мы ночью на них напали… Ох, и славная битва была! Мне тогда каган лицо изорвал. Думал, сожрут, собаки северные. Ан нет, поперхнулись, отродья! Никого из них не осталось… Всех перебили. Благо отряд с востока подтянулся. Ну, а дальше начался делёж, кто что себе забирает. Дошло до баб, коих там немного было, тех, что из захваченных деревень уводят да потом по своим нуждам таскают. Сам понимаешь, мужики голодные, боем разгорячённые… Чуть друг другу глотки не перегрызли из-за них. Я себе девицу отбил… Женщины порой опаснее топора кочевника. В бою знаешь, откуда ждать удар. Различаешь своих и чужих. Видишь врага и бьёшь по нему. Но с женщиной… – наёмник покачал головой. – Нет более прочных силков, чем руки женщины, попавшей в сердце! Не заметил я, как к ней привязался, о другом стал думать… Опротивели мне битвы. Надоела походная жизнь. Кровь да смерть круго?м. А дома – она. Такая тёплая, нежная. И чем-то вкусным пахнёт. Чудно? так было поначалу. Жизни другой захотелось, понимаешь?.. Я забрал её и золото, которое заработал. Уехали с северных границ сюда, в Вышнюю Живницу. Женился. Дом купил, землю. Стали выращивать животину всякую. Я кузнецом местным заделался. Работников нанял. Жизнь другим смыслом наполнилась. Детей, правда, у нас не было долго. А потом родила мальчугана крепкого, бойкого. Да только три месяца назад не стало их… Мы с женой прожили десять лет… Представляешь, десять лет, – и всё как один день! И вдруг… Сначала сын. А вслед за сыном и она ушла… Даже Мара спасти её не смогла… Воистину говорю тебе, женщины – ведьмы! Ведь когда она уходит, она забирает с собой твою душу…
Повидал на своём веку Странник тех, кому приходилось провожать любимых в морановы чертоги. Одни постепенно возвращались к жизни, другие – ломались, теряя смысл. Каждый по-своему переживал утрату.
Наёмник тяжело вздохнул. Он привык и к кровопролитным боям, и к тяжёлым военным походам. Никогда не жаловался и не робел перед тяготами жизни. Но внезапная смерть жены опустошила его, как опустошают селения ночные набеги кочевников.
– Кто такая Мара? – наконец спросил Странник, подливая ещё вина? Гуре.
Кубок был так же выпит залпом, как и предыдущий. Наёмник вытер рукавом губы и раздул щёки, сдерживая отрыжку.
– Местная целительница. Кто-то вроде ведуньи, но не из их ордена. Всё, кому помощь нужна какая, к ней обращаются. Иной раз таких безнадёжных у Мораны отвоёвывала, что диву даёшься.
– А лошадей она лечит?
– Лечит. А тебе зачем?
– Сивер хромать начал. Обращался к кузнецам да конюхам, но те лишь руками разводят. Подковы целы, ноги – тоже, мозолей нет, но едва до города добрались…
–…Да кто такая эта Мара?! – раздалось за соседним столом. Пьяный темноволосый мужичок, влезши на лавку, размахивал руками, пытаясь показать всем свою молодецкую удаль. – Кошка драная, ей-ей! Эх, встретиться бы, да я ей бы когти повыдёргивал, чтобы царапаться она больше не могла!
И, залихватски махнув рукой, он свалился под стол, опрокинув тьму стоя?щих под ним бутылок. Его собутыльники грубо расхохотались. Один из дружков схватил захмелевшего хвастуна за шиворот, достал его из-под стола. Послышались сальные шуточки в сторону целительницы и сомнительные подбадривания.
– Экий он неловкий, – усмехнулся Гура, гулко отпив из кубка. Вино да выкрики таверного пьяницы отвлекли его от печальных дум. – Ему бы сначала себя на ногах удержать, а потом уже против Мары ерепениться!
– Странное отношение к местной целительнице, – заметил Странник.
– А-а-а, не бери в голову. Это местная голодрань. Лающая шавка, которая укусить боится, ибо своих зубов нет.
Вдруг дверь таверны с грохотом отворилась, заставив развеселившийся люд обернуться. Фигура в чёрном плаще со скрывающим лицо капюшоном неторопливо направилась в сторону стойки, где хозяйничал Брюхоскуп. В тяжёлой тишине, будто все вокруг проглотили языки, слышалось, как поскрипывают половицы под её ногами. Кто-то сполз под стол, стараясь ненароком не попасться вошедшей на глаза.
– А вот это уже не к добру, – прошептал наёмник. Страннику показалось, что друг невольно съёжился.
– Хозяин, а хозяин, – промурлыкал мелодичный голос из-под капюшона. – Я пришла.
Икнув, Брюхоскуп сполз под стойку, на полпути измарав исподнее содержимым своего кишечника.
– Сию минуту, матушка Лесная Хозяйка, – промямлил он. – Всё будет, – и опрометью бросился за кухонную дверь.
Несчастный Брюхоскуп непослушными руками собирал в корзину фрукты, овощи, вяленое мясо и хлеб, попутно молясь Богам-Прародителям, чтобы гостья забрала всё и не трогала его. С глухим стуком разбился глиняный кувшин. За ним на пол слетела тарелка. Он выругался себе под нос, проклиная тот день, когда обратился к лесной ведьме за помощью.
Наконец дрожащий как осиновый лист и бледный как полотно хозяин вынес огромную корзину, накрытую льняным полотенцем.
– Вот, матушка, – чуть ли не скулил он. Его перепуганный вид вызывал жалость. – Всё, как ты любишь. Али ещё чего пожелаешь?
Ему показалось, что капюшон презрительно усмехнулся.
– Да нет. Благодарствую, Брюхоскуп…
– А-а-а, это ты! – в этот момент из-под стола выполз пьяный хвастун. – Кажись-ка, на ловца и зверь бежит…
Побелевший собутыльник, который пытался достать его за шиворот из-под стола, вцепился в рукав. Тот нетерпеливо выдернул руку и со словами: «Да отвали ты!» и со смешком, едва держась на ногах, направился к Маре.
– Ой, дурак! – прошептал Гура и прикрыл глаза ладонью.
Изумлённо приподняв брови, Странник бросил на друга быстрый взгляд. И хотя наёмник старался казаться спокойным, пальцы с силой стиснули кубок, а губы превратились в тонкую полоску, выдавая напряжение.
Рука потянулась к мечу, но плеча тотчас коснулась тяжёлая ладонь Гуры.
– Не лезь. Он уже обречён.
Странник нахмурился, но руку убрал. Прищуренные золотые глаза неотрывно следили за происходящим.
Пьянчуга, усмехаясь, окинул всех надменным взглядом. Его забавляло, что остальные стушевались, недоверчиво и испуганно посмаривая на него. Брага придавала смелости. Он представил, как завтра о нём все будут говорить со скрытым восхищением, и чувствовал себя выше всех находящихся в сумрачном зале. Всех тех, кто сейчас трусливо прятался под столы и напряжённо молчал. И это лишило его остатков разума.
Приблизившись к Маре, мужик развязно облокотился на стойку.
– Вы посмотрите, кто притащил безобра?зную тушу! – по-хамски вызывающе усмехнулся он, окидывая взглядом находящихся в зале. Вид притихших, внимательно следящих за ними людей ему понравился. – Это же Мара! Известная, мать её, целительница! Черногова шлюха – вот кто ты! – последние слова пьяница словно швырнул ей в лицо.
Она стояла безмолвно, не шелохнувшись.
– Молчишь, сучье отродье?! Шла бы ты в болото, где тебе самое место. Вслед за котятами своими.
Довольный собой, негодяй весело расхохотался. Он ждал, что другие посетители «Пристанища» поддержат его. Однако напряжённая тишина заставила его замолчать. В хмельном сознании заворочалось неприятное чувство тревоги.
Из-под капюшона послышался ледяной смешок. В давящем безмолвии он прокатился холодной волной по спине пропойцы.
– Младек, Младек, – проворковала ведьма тихим голосом. – Не тебе, жалкий выродок, говорить о матери моей. Видать, и вправду брага ум последний отняла!
Выражение лица Младека менялось с поразительной скоростью. Вызывающая смелость сменилась неуверенностью и смятением, а затем нескрываемым испугом. Он отступил на пару шагов. Молниеносный взмах руки, – и пальцы в чёрной перчатке хищнически впились в горло.
– Ну коли в болото желаешь, – издевательски прошипела Мара. – Гляди, покуда сам не утоп!
Затрепыхавшись, как рыба, выброшенная на берег, Младек пытался избежать взгляда. Пронзительно синие глаза зло блеснули из глубины чёрного капюшона, и вдруг перед ним разверзлась бездна. Тёмная и пульсирующая, она поглотила его, жуя и перемалывая кости, точно гигантский рот, наполненный тысячами крючковатыми острыми зубами. Они вгрызались в тело, терзая плоть. Всё исчезло. Пропала Мара. Растворилась таверна со всеми гостями. Точно её и не бывало.
Он обернулся и ринулся в леденящую тьму. Прочь от жуткого ведьминого взгляда.
Бежал, пока совсем не обессилел. Споткнувшись, Младек упал во что-то липкое мерзко холодное. Точно зловонная трясина она засасывала его.
Пьянчуга поднёс руки к глазам. То была кровь. Вязкая и тягучая, она покрывала с головы до ног, затекала в уши, нос, рот. Лёгкие горели, Младек захлёбывался. Кровь чернела и жглась огнём, заползая под кожу.
– Иди сюда, любимый… Иди сюда… – позвал его нежный знакомый голос.
Он в надежде бросился в его сторону. А голос всё звал и смеялся.
– Иди сюда, любимый… Иди сюда… Я жду тебя…
Младек увидел её. Боги-Прародители, как смерть обезобразила её черты! С протянутых к нему рук лохмотьями свисало гниющее мясо, а из провалившегося носа и обездвиженного рта вываливались могильные черви.
Мёртвые пальцы вцепились в него. Вонь разлагающегося тела забивал нос. Он чувствовал, как что-то впивается ему в ноги, как отрывают куски, слышал, как кто-то грызёт его кости. Невыносимая боль пронзила тело, и ужас охватил все его существо.
– А сынок-то, поди, подрос, – хрипело чудище.
Бедолага опустил взгляд на ноги. Зеленовато-сизый, распухший от воды уродец с причмокиванием вгрызался в его голень. Раздвоенный синий язык плотоядно облизывал омерзительный безгубый рот, наполненный острыми как лезвия клыками, с которых капала зелёная слюна. Красные глаза без век дрекавац безумно вращались в разные стороны.
– Мы ждали тебя, родной! Быть нам вместе навсегда!
Лицо Младека перекосило от ужаса. Захрипев, он пытался ослабить железную хватку ведьмы, сдавившей горло. Чёрные волосы обелила седина. И лишь когда руки повисли безвольными плетьми, зловещая фигура в тёмном плаще разжала пальцы.
Вырвавшись, горе-храбрец бросился бежать куда глаза глядят. Он не видел ничего перед собой, кроме жутких красных глаз да пустых глазниц трупа. Долго были ещё слышны нечеловеческие вопли. Вздрогнули даже бывалые вольные наёмники и стражи.
Мара спокойно забрала корзину и молча двинулась к двери. Занесла было ногу над порогом, как вдруг остановилась. Качнулся капюшон, точно ведьма окинула взглядом полутёмный зал и уставилась в темнеющий угол, где за столом сидели Странник и Гура. Потом резко обернулась к Брюхоскупу.
– Скажи, хозяин, – её голос снова стал елейным, – ты зачем женился?
Напуганный до смерти увиденным Брюхоскуп что-то проблеял в ответ. На побледневшем лбу проступили крупные капли, но он боялся пошевелиться.
– Ты жену брал, чтоб любить, заботиться и оберегать её. Сам в этом клялся. И перед людьми, и перед богами. А сам что творишь? Жена у тебя хуже служанки, на полатях которой ночуешь. Дети у тебя полуголодные бегают, а сам украшения дорогие раздариваешь девкам. Коли не будешь о жене да о детях заботиться, сделаю так, что забудешь, как девок щупать, ибо нечем будет, – тот затряс головой, но Мара повысила голос: – Я не услышала.
– Я понял всё, матушка, понял, – испуганно затараторил тот. – О жене да о детях…
– Гляди, – она погрозила ему указательным пальцем. – А не то вслед за Младеком побежишь!
Глухо ударилась дверь. Невольно показалось, что всё «Пристанище» вздрогнуло. Люди исподлобья переглядывались друг с другом, будто боясь, что Мара вернётся. Людей, столь различных между собой, объединил страх перед лесной ведьмой, чьё лицо было не разглядеть под капюшоном.
Первым подал голос угрюмый бородач в затёртой рубахе, похожий на скупщика краденого.
– Незавидная участь. До конца дней малахольным по улицам бегать. Эх, Младек…
– Да будет тебе! – отозвался один из стражей. – Али не ведал, с кем тягаться вознамерился? Поди, права ведьма. Брага последний разум отняла.
– Так ему и надо, – равнодушно махнул рукой кто-то из вольных наёмников. – Собаке собачья судьба. Да и Черног с ним!..
– Чёртова баба! Что пил, всё зря! Брюхоскуп! Брюхоску-у-уп! Неси браги!
– Да побольше, побольше!
Дальнейшая судьба несчастного забулдыги не слишком заботила посетителей. А после нескольких кружек медовухи, все и вовсе забыли о нём, предпочитая обсуждать более насущные дела. Постепенно веселье вернулось в привычное русло.
Один только Брюхоскуп никак не мог прийти в себя. Исподнее неприятно прилипало к ногам, но он не замечал. В голове у него по-прежнему звучал вкрадчивый голосок, не обещающий ничего хорошего. Отмахнувшись от радомиркиных расспросов, скрылся у себя. Ему чудилось, что Лесная Хозяйка наблюдает за ним. И виделась она ему в каждом тёмном углу. Так его до утра больше никто и не видел. Его жена и Радомирка сами управлялись с делами.
– Вот тебе и Мара-оборотница, – облегчённо выдохнул Гура. Он вытер губы и принялся терзать запечённое мясо. – Пронесло! А могло быть и хуже… Поговаривают, будто недавно в соседнем селенье с ней не по-хорошему поступили. Вылечила жену старшака, а он возьми да и заерепенься. Дескать, не пристало ему, главе селенья, платить черноговой бабе. Приказал выгнать её. Мара ничего не сказала. Лишь ухмыльнулась да исчезла. А ночью бабы вой подняли – мужиков-то буйная сразила. Всей деревней ловили, не ведали, как от напасти избавиться. Пришлось старшаку унять гордыню да в наши леса тащиться, у ведьмы прощения испрашивать.
– А что? Много берёт за свою помощь? – Странник задумчиво провел пальцем по краю кубка, наблюдая, как товарищ поглощает запеченное мясо.
– Кто? Мара-то? – удивился Гура и тряхнул косматой головой. – Корзина с едой да иногда одёжу. Вот и вся плата.
– А расскажи-ка о ней побольше.
Наёмник вытер рот ладонью, скривился, вытаскивая языком застрявший кусочек мяса между зубов, и цокнул.
– О-о-о, брат! Это самая зловредная баба из всех, которые только встречаются.
– Я заметил. Не повезло тому бедолаге!
– Младеку? Сам виноват. Постоянные пьянки да кутежи. Девица у него была. Поди, любила крепко. А этот скот, заделав ребёнка, исчез. Али от слухов, что не давали девице спокойно жить, али ещё чего, да токмо сгорела она в лихорадке. И месяца не прошло. Ребёнка её брат с женой приютили. Да не дожил он до пяти лет – свалился в колодец. Спасти не успели – захлебнулся малец. А Младеку хоть бы хны. Скот ещё тот. Не жалко его. Совсем не жалко…
– Гура…
– Что?
– Ты мне про Мару расскажи.
Вытерев руки о скатерть, наемник облокотился на стол и подался вперёд.
– Ну, слушай. Печальная у неё история. Выросла она в семье местного кузнеца Гордыни. Родители погибли во время моровой чумы. Гордыня, её дед, полностью посвятил себя воспитанию внучки. Других детей у него не было. А, стало быть, и внуков тоже. Жили они ни бедно, ни богато на окраине города со стороны восточных ворот… Видел, небось, заброшенную кузницу? Так вот она некогда Гордыне-то принадлежала. Он работников держал, да и сам не слабак был молотом помахать в свои-то года.
Мара росла сама по себе. Видать, оттого-то и отличалась от других девочек. Добрая, смешливая. Хотя работать по дому не особенно-то и любила. Ну, все эти бабские дела. Пряжа там, харчи варить. Не её это было. А вот с лошадьми возиться да в кузнице среди мужиков – это да. Была б юнцом, понятно дело. А тут девка-то! Говорят, она упрашивала деда научить её владеть оружием. Да Гордыня отмахивался, – дескать, не бабье это занятие мужицким делом заниматься. Местная ребятня не любила Мару – странная она для них была. В игры её не брали, токмо подшучивали. Иногда зло. Бывало, поплачет-поплачет, а, глядишь, – уже помогать бежит, коли о помощи просят. Никому не отказывала, открытая душа.
А как исполнилось девице тринадцать лет, так повёз её Гордыня в соседние Вышняки на праздник Мокалуши. Во заупрямилась тогда девка! Ни дать ни взять – осёл с тяжкой торбой! Но против слова Гордыни не попрёшь. А на празднике приглянулась она парню из Вышняков. Митро, поди, из простых крестьян, да в работе ладен. Руки крепки, дом, хозяйство своё. Словом, согласилась Мара его женой стать. Другие-то не особо глядели на неё. А вернуться одной с праздника, значит, покрыть седую голову деда позором. Девку-то вырастил, да никому она не нужна.
Токмо вскоре Митро потерял к своей юной жене интерес. Стал из дому пропадать. По девахам непотребным шляться. В корчмах засиживаться. Иной раз мог на неделю пропа?сть, а то и вовсе на две. Долго она терпела, сор из избы не выносила. Боялась, что люди скажут. Пока однажды, совсем потеряв стыд, не заявился бедовый муженёк. Да не один. Той ночью она домой возвратилась. Пешком от самых Вышняков шла. И от обиды поклялась Мокалуше посвятить себя служению богини.
По дороге встретился ей молодой красавец Загривко, сын нашенского аннича. Тот после смерти отца начинал городом править. Он в Вышняки ездил к брату своему, Младичу, о торгах договариваться.
Стало быть, Загривко-то и привёз девицу деду. Гордыня долго сокрушался, что не уберёг внучку от недостойного мужа, и принял обратно. А Митро исчез с той ночи. Однако поговаривают, будто молодой аннич приказал удавить его, а тело спрятать.
Уж очень ему полюбилась Мара. Стал Загривко в гости захаживать, золотом да мехами одаривать. Но упрямая девица – ни в какую. Благодарила, но гостинцы не принимала.
Вот токмо капля точит камень, а настойчивость и смекалка – девичье сердце. Влюбилась Мара и про клятву-то свою забыла. Вышла замуж за аннича… Но с богами шутки плохи. У них на клятвы-то память хорошая. Мокалуша возьми, да и разозлись на девицу. Проклятие оборотничества наслала.
Стала Мара в рысь обращаться. Каждый месяц в одну из недель она уходила в леса, где по ночам принимала звериное обличье…
– А как же аннич не замечал этого? – перебил Гуру Странник.
– Заядлым охотником Загривко оказался. Месяцами дома не появлялся, выслеживая какого-нибудь кабана или оленя. И хотя жену он любил, но охота владела им больше.
Вскоре поползли слухи, что в лесах кошка с золотой шерстью объявилась. Красоты небывалой! Узнал об этом и Загривко. Как-то на пиру, знатно перебрав вина?, торжественно поклялся поймать кошку, сделать из неё ковёр и принести жене. Испугалась Мара. Долго пыталась отговорить от затеи мужа. Токмо ничего не вышло. Аннич помешался на мысли о золотой кошке. Тем временем у них родились золотоволосых мальчонка… И всё бы хорошо, но проклятье не щадит никого.
Пришло время, и Мара снова отправилась в лес менять обличье. Мужа-то, поди, неделю не было. Когда появится, неизвестно. Но не повезло в тот раз. Обнаружил её Загривко вместе с подручными. Долго гоняли они её по лесу. Аннич попал-таки в оборотницу. Стрела угодила прямо в плечо. Девица чудом спаслась.
Раздосадованный неудачей, он вернулся домой на следующее же утро. Заметив у жены рану на плече, Загривко смекнул, что Мара – та самая лесная кошка. Со страху, что его жена оборотницей оказалась, Загривко умом тронулся. Запер её вместе с детьми малыми, да и поджёг терем. Вопли такие стояли, что народ посбегался со всех сторон. Пламя-то потушить потушили, да токмо в пожарище том дети Мары погибли. Её же, Мару, еле живую и страшно изуродованную, забрала к себе в лес Веда, служительница Мати-Прародительницы.
– Стало быть, у оборотницы детей отобрали, – покачал головой Странник и невесело усмехнулся. – Люду бы радоваться, что она живьём их не сожгла со всем городищем. А они ополчились против неё… Но что дальше было?
– А что дальше-то? Долго её выхаживала ведунья. Иные думали, что оборотница в морановы чертоги отправится. Она вернулась, но уже другой. Не стало больше той Мары, которую знали всё. Будто злыдень принял её обличье. Веда лечила её, но половина лица, как и тело остались покрыты жуткими шрамами. Ведунья обучила Мару всём целительным премудростям и волшбе. Вот такая история.
Странник молча обдумывал услышанное. Разлив вино по кубкам, жестом указал Радомирке на кувшин.
– Вроде всё складно, – наконец произнёс он, пока служанка суетилась возле их стола. – Но больно уж мудрено получается. Да и отношение у ваших к ведьме странное. За помощь ненавистью и страхом платят…
– Поговаривают, будто после ухода Веды к Великим Матерям к оборотнице стал захаживать не кто иной, как Черног. Он научил обращаться в лесную кошку по желанию. Даром карающего взгляда наградил. Человека, осмелившегося заглянуть ей в глаза, сжирают свои же грехи. Столкнуться с собственным злом – это, знаешь ли, не от жриц Мокалуши голым по крышам убегать. Младека ты сегодня видел.
– Черног? А какая нужда Тёмному Богу с безродной оборотницей путаться?
Гура задумчиво почесал подбородок.
– Вот то-то и оно! Чёрт разберёт богов и прихоти их. Но не удивлюсь, ежели она его сама призвала.
Радомирка поставила на стол запечённую баранью ногу, едва заметно повела плечами, отчего пышная грудь маняще качнулась под рубахой. Одарив Странника пылким взглядом чёрных, она отошла от посетителей.
– Необдуманно. Черног за свою помощь втридорога берёт.
– Поди, отчаяние толкнуло на то… – Глядя на плавно покачивающиеся бёдра девушки, Гура цокнул и дёрнул головой. Вздохнул и, не обращая внимания на насмешливый взгляд Странника, потянулся к бараньей ноге. – Когда была жива Веда, Мару никто из местных не трогал. Но, как целительницы не стало, так на неё охоту объявили. Дескать, нечего в наших краях оборотням делать. Затравили её совсем… Пока кошка когти не показала. Вот тогда-то народец и попритих.
Странник покачал головой и, наконец-то, принялся за еду:
– А что случилось с анничем?
– Знамо дело. Свихнулся он. Надел конский хомут на шею, да и утоп. Его потом только аж через неделю нашли в Вышняках, – помолчав, наёмник задумчиво заглянув в пустой кубок и продолжил: – Мара, конечно, отъявленная пакостница. Но в душе? по-прежнему доброта? теплится. Её дети любят. Радуются, когда она приходит. Женщин оберегает. Ежели скотина заболела, к ней все на поклон. Ребёнок захворал – и снова к ней за помощью бегут. Муж бесноваться начинает – опять к Маре. Уж она-то мастерица мозги вправлять. Слышал же, как Брюхоскуп называет – Матушка Лесная Хозяйка. Или Лесной Кошкой. Или Марой-оборотницей. Многие здесь ей здоровьем, а то и вовсе жизнью обязаны. Она три ночи от жены моей не отходила, от лихорадки спасала. Своими глазами видел… Но, увы… Сколько отмерено нитью Арны, столько и живёт человек. Больше ему не выпросить у богини. Ты, ежели к ней за помощью обратишься, Мара не откажет. Токмо в глаза не смотри, а то, как Младек, умом тронешься. И песен её не слушай. Иначе очнёшься в такой чащобе, что месяц плутать будешь, а дороги обратно не найдёшь.
– Как мне её найти?
– А выйдешь в лес с восточной стороны города, дойдёшь до ручья, пересечёшь его, а там её владения начинаются. По красным цветам найдёшь дорогу к её избе. И да, последнее предостережение: ты особо не рассматривай её. В городе она среди людей так кутается. А дома-то, поди, без плаща ходит. Неприятно ей, когда шрамы рассматривают, как будто скомороха в базарный день. Зачем лишнее напоминание о том, что с ней сделали?.. Кстати, – перевёл тему Гура, – ты что-то о гардианцах сказывал. Думаешь, решат напасть на Аракану? Во время Тысячелетнего Мира?
– Гардиания всегда была неспокойной. Для них Тысячелетний Мир – просто бумажка, замаранная чернилами. Молох давно присматривается к араканским землям. Но пока Аракана имеет такого сильного союзника, как Шумор, он вряд ли отважится напада?ть в открытую.
– Коли так, то Старый Лис зря питает надежды напасть на наши земли. Ведомо, что володарь ваш охраняет Аракану, как ралийский хатан – свой гарем. Иначе, прости за дерзость, где ж Великому Змею баб брать?
Странник рассмеялся.
– Уруш может взять себе бабу откуда угодно. Дело в другом, не каждая из них в жены ему сгодится. Слышал о предании про Наречённую? Вот и Молох наслышан. И о том, что завтра начинается неделя перед Уруш-Маем, от которого исчисляется Змеиный год, тоже. Понимаешь, к чему веду?
Гура склонил голову набок и прищурился.
– Думаешь, гардианский володарь попытается нарушить договор между Араканой и Шумором, помешав выбору Наречённой?
– Помешать выбору самого Уруша? Это невозможно. Великий Володарь не станет слушать правителя паучьих людей. Да и тот не дурак, чтобы вызывать на себя гнев бога. Но он явно что-то затевает. И это не нравится Великому Змею.

Глава 3. Служитель Чернога
Младич оставил коня перед лесом и воровато оглянулся. Густой сумрак ночи объял спящие поля, но аннич всё равно боялся, как бы кто не заметил его. Ни шороха полевых мышей, ни стрекота сверчков, ни дуновения ветерка – ничего. Будто сама природа отвернулась, чтобы не наблюдать за тёмными делами, которые он замышлял. Шмыгнув носом, Младич вступил в непроглядную тьму лесной чащобы.
Молодое сердце точила чёрная злоба, а разумом всецело владела только одна мысль: извести ту, из-за которой погиб его старший брат. Стоя возле погребального огня, он поклялся отомстить за него и отправить оборотницу в Морановы Чертоги.
Но выполнить клятву оказалось труднее, чем дать её. Долго Младич искал способ избавиться от Мары. Да только как подберёшься к ней, если она живёт под крылом Веды?
Старуха отнеслась к оборотнице, как к родной дочери. Беда, постигшая жену аннича, тронула сердце лесной ведуньи. Та вы?ходила её, хотя все считали, что Мара не жилец. А после ещё и обучила премудростям целительства. Но Веда никогда не оставляла свою подопечную одну, будто чувствовала угрозу.
Впрочем, вскоре Арна проявила благосклонность. Веда, чей час пришёл, отправилась к Великим Матерям, и Мара осталась одна. К тому моменту Младич стал новым градоначальником Вышней Живницы, но открыто действовать он остерегался. И хотя местные жители не скрывали суеверной враждебности к оборотнице, многие помнили страшный пожар, в котором погибли её дети, а саму Мару, едва живую и сильно изуродованную, вытащили из-под тлеющих брёвен терема. Оттого и жалели ведьму.
Особенно всё усложнилось, когда за оборотницей прочно закрепилась слава целительницы. Многим Мара помогла. Отбросив предубеждения, горожане потянулись к ней за помощью. Хоть всеобщей любви она так не сыскала, но многие не одобрили бы желание аннича свести счёты с лесной ведьмой. А он не настолько крепко сидел на своём месте, чтобы рисковать положением.
Поначалу Младич подсылал к ней наёмников. Только всё без толку. Оборотница оказалась хитрее, чем он ожидал. Мара вела себя крайне осторожно, и подобраться к её жилищу оказалось непросто. Наёмники, которым всё же удавалось её найти, сходили с ума, стоило ей им в глаза заглянуть. Один такой обезумевший чуть всему городу не разболтал, кто его послал и зачем. А последние и вовсе не вернулись.
Младич заскрежетал зубами от злости. Если бы не она, жил бы сейчас Загривко, правил городом, устраивал шумные пиры и охотился под весёлые улюлюканья приближённых и громкий собачий лай. Но нет! Из-за неё любимый старший брат окончательно тронулся умом и наложил на себя руки. Пепел погребального костра был развеян по ветру, его душа отправилась в чертоги Мораны. А эта тварь Мара живёт себе спокойно в лесах рядом с городом.
О том, что брат пал от безумия, Младич ни на мгновение не допускал мысли.
Однажды проезжал через Вышнюю Живницу баечник. Он рассказал анничу, что за Вышняками в лесу колдун обитает, который Черногу поклоняется. Дед старый да злобный. Сживёт со свету любого, только попроси. Порчу навести, проклятие наслать или смерть накликать для него – пара пустяков. От радости поблагодарил Младич Богов-Прародителей и отправил узнать своего прислужника Варушу, правду ли баечник говорит о колдуне. Через неделю тот явился исхудавший и бледный. Вид у него был такой, будто за ним Черног со свитой гнался. Долго его вином отпаивали, прежде чем слуга смог что-либо вразумительное выговорить. Рассказал он хозяину, что в лесах за Вышняками действительно живёт колдун. Да только такие чёрные дела творит, что его, бесстрашного Варушу, до икоты довёл своими выходками. А вот что колдун с ним делал, слуга напрочь отказался поведать, предпочитая заливать воспоминания вином.
Младич долго не думал. Тем же вечером, взяв побольше золота да меч, отправился он в указанное место и только поздно ночью добрался до окраины леса, где жил служитель Чернога.
Аннич спешился и взял под уздцы коня. Пробираться через чащобу было жутко. Конь нехотя плёлся за хозяином, который прорубал дорогу мечом сквозь сплетения сухих кустов и корявых ветвей. Мысль о мщении оказалась сильнее страха. Он так долго шёл, что потерял счёт времени. Исподволь отчаянье начало точить сердце – а вдруг он заплутал? Но между деревьев мелькнул желтоватый огонь, и Младич направился туда.
Конь встал как вкопанный. Аннич потянул за узду. Но животное резко дёрнуло головой, вырвалось и с испуганным ржанием помчалось прочь. Младич выругался себе под нос. Тишина поглотила его слова. В какой-то момент он осознал, что стоит в одиночестве посреди леса рядом с домом колдуна. Как и то, что служитель Чернога может его убить. Просто так. Ради своей забавы.
И вот тогда Младичу стало жутко. Однако отступать было поздно, и он робко вышел к дому.
Среди деревьев чернела покосившаяся изба, в окне которой мерцал блёклый огонёк. Рядом с порогом, положив массивную голову на лапы, лежал огромных размеров волк, посаженный на цепь. Почуяв чужака, тот поднялся, злобно зарычал и ощерился. В темноте зеленоватый блеск волчьих глаз выглядел устрашающе. Младич застыл на месте.
– Опасно одинокому путнику бродить по лесам. Да ещё в такое время! – раздался издевательский гнусавый голос за его спиной.
От испуга аннич подпрыгнул и выхватил меч, но сзади никого не оказалось. По коже неприятные мурашки пробежали, будто повеяло могильным холодом. Кровь же отхлынула от лица. Он провёл трясущейся ладонью по взмокшему лбу и огляделся.
Повернувшись к избе, едва не выронил меч из рук.
Позади него стоял согбенный старик, опирающийся на посох. Глаза злобно отливали зелёным светом, как у цепного волка. Рот кривился в мерзкой улыбке, обнажая гнилые зубы. Из-под капюшона сосульками свисали нечёсаные волосы, а длинная редкая борода доходила до пояса. «Никак волколак?» – промелькнуло в голове у Младича.
– Помощь нужна твоя, колдун, – собрав в кулак всю смелость, дерзко заявил он. – Поможешь – проси чего хочешь. А нет – прикажу голову твою выставить на главных воротах.
Колдун гнусно хихикнул.
– Прямо-таки всего, чего захочу? Ай да молода кровь, да горяча! Ещё бы голову, чтобы думать иногда. Служитель Чернога – не из тех, кого можно просто так в могилу свести! Ну, коли так, милости прошу в мою избу. Ты мне всё расскажешь, я посмотрю, чем можно тебе помочь. А там и на цене сойдёмся.
Старик прохромал мимо Младича к двери и шикнул на волка. Тот испуганно забился под порог и жалобно заскулил.
Аннич прошёл вслед за ним. Из открытой двери избы в нос ударил тяжёлый, смрадный воздух. Он поневоле закашлялся. Черногов служитель лишь презрительно ухмыльнулся, бросив из-за плеча злобный взгляд.
Младич осмотрелся. Над входом были развешаны травы и сушёные летучие мыши. На покосившихся изъеденных плесенью полках стояли стеклянные банки со змеями, залитыми какими-то отварами. На столе валялись рукописи. Над очагом, обложенным камнями, висел человеческий череп, чьи пустые глазницы казались зловещими во всполохах огня. Вонючее, мутное варево булькало в котелке.
– Ну, рассказывай, аннич, что привело тебя сюда. Вижу, сжить кого-то хочешь, а не получается, – просипел старик, садясь за стол и предлагая гостю занять место напротив него. – Дай-ка, угадаю. Уж не вдову ли брата своего, Мару?
– Её, – коротко ответил Младич. – Да только как это сделать? Помоги, а?
Колдун, задумавшись, погладил свою бороду. Он впился взглядом в глаза гостя и медленно произнёс:
– Тут я тебе не помощник. Всем известно, что Мара спуталась с Черногом. Тот на неё свои виды имеет. А кто я такой, чтобы идти наперекор Тёмному Богу? И тебе не советую торопить её смерть. У неё с Черногом своя сделка заключена. Тот заберёт её с собой, когда пожелает. Но горе тому, кто попытается приблизить отход оборотницы в царство Мораны. Иначе впадёшь в немилость, и тогда даже сами Боги-Прародители не скажут, что будет с тобой.
Аннич разозлился. Не такого ответа он ожидал от колдуна.
– Неужто ничего нельзя сделать? Неужто эта дрянь будет ходить по земле, в то время как брат мой будет томиться в морановых чертогах?
– Брат твой сам виноват! Не надо было жену с детьми малыми в тереме сжигать. Нечего его жалеть, – взвился колдун, стукнув кулаком по столу. Он вскочил с необычайной для старика прытью и принялся нервно расхаживать, зло поглядывая на Младича. – Даже у тёмных есть понятие о том, чего делать нельзя. Получил Загривко по заслугам.
Ответ колдуна оказался неожиданным. Стало ясно, что убедить его убить оборотницу невозможно. Рука аннича потянулась к мечу, однако он вовремя остановился. Спорить со служителем Чернога было опасно, а угрожать означало и вовсе с жизнью распрощаться.
Младич сердито насупился.
– Однако, – уже более спокойно продолжил служитель Мораны, сев за стол, – есть один способ, как испортить жизнь оборотнице да не навлечь на себя гнев Чернога. С завтрашнего дня начинается последняя неделя перед праздником Уруш-Май. Великий Змей жену подыскивает – чай, уже столетие прошло. Невесту он заприметил. Догадываешься, о ком я говорю?
Брови аннича удивлённо взметнулись вверх.
– Уж не хочешь ли ты сказать, старик, что…
Колдун мерзко улыбнулся и кивнул:
– А ты не настолько глуп, каким кажешься. Думается мне, она пока не ведает, что за участь её ждёт. Но Мара отвергнет предложение и сбежит. Твоё дело маленькое: изловить оборотницу прежде, чем она это сделает.
– Но откуда…
– Ведаю про то? Ты за кого меня принимаешь? За ярмарочного скомороха?!
– Прости, служитель. Я виноват. Но скажи, как мне к ней подобраться? Мои люди…
– Твои люди не отличаются умом. Мара тебе не обычная девица, которую можно заманить, как дворовую девку на сеновал. Прежде чем сбежать, она отправится к Одинокой скале, где был развеян прах Веды. Она часто туда ходит почтить её. И не уйдёт, не попрощавшись. Вблизи скалы ручей бежит, где она купается. Обряд много сил занимает, а посему после омовения она спит под ивой. На вот, – колдун протянул ему тёмный пузырёк. – Вот это усыпит её. Отвар из нимийских ягод. Ни вкуса, ни запаха не имеет. Его в питье подливают. Подлить вам не удастся, а посему пусть твои люди концы дротиков вымочат в отваре. Как только попадёт в неё, сморит ведьму глубокий сон. И волосы ей остригите, чтобы, когда она очнулась, в лягушек людей твоих не превратила. Ибо вся сила в волосах хранится. Срежешь их – и станет она, как человек обычный. Обращаться перестанет, да и голос волшебный пропадёт. Но в глаза ей не смотрите. Дар Чернога – не икота, просто так не пройдёт. Уразумел?
– Да, – довольно осклабился Младич, забирая пузырёк. – Но вот какой вопрос меня мучает, – вдруг нахмурился он. – А что люди-то скажут? Ведь если её поймать да волосы остричь, народ и взбунтоваться может.
– Это не беда. Издай указ: мол, каждая незамужняя да вдовствующая обязана прийти ко двору в честь праздника, дабы Володарь Змеиный мог жену себе выбрать. Для Мары подобные указы не закон, не станет она приходить по собственной воле. Вот и весь расклад. Ты приказал, она ослушалась. А тех, кто супротив слова аннича идёт, надобно наказать. Для порядку. И тебе хорошо, и народ хоть и недоволен будет, но бунтовать не станет. Ибо закон есть закон, и его исполнять надо.
Душа аннича возликовала. Старик уже не казался ему таким пугающим и отвратительным. Он встал и низко поклонился ему:
– Что должен я тебе, служитель?
Колдун махнул рукой и осклабился:
– Как надо будет, я тебе напомню, аннич. А сейчас иди.
***
В южных землях, где удивительным образом пустыни смешивались с неповторимыми лесами из огромных раскидистых пальм, благоухающих мандариновых деревьев и цветущих кустарников, коим нет названия в обычном языке, раскинулось Влакийское володарство. С севера оно граничило с Араканой. С восточной стороны Влакия разделялась пустыней Семерых Смертников с Западной Ралией. Она напоминала собой пояс из песка и раскалённых под солнцем камней, протянутый от границы Араканы до Южного моря. Никто не помнил, почему так была названа пустыня. Одни считали, что в её сердце скрыты врата к Золотому Саду, где жили боги. Другие – что там некогда стоял Маар-Шатеб, город Перевёрнутой Луны, где жили канувшие в забвение народ ма-аров, который поклонялся богине смерти Моране. Однако ни ралийцы, ни влакийцы не преодолевали этой пустыни, опасаясь злых духов. Суеверные жители поговаривали, будто те сдирали кожу и утаскивали под пески любого смельчака, потревожившего их покой.
Влакия была страной вольных торговцев и музыкантов, прославленная своими пряностями, вином и тканями. Местный володарь Аким-Бек поддерживал добрососедские отношения с Грознославом. И эта дружба весьма положительно сказывалось на казне обоих володарств: в Аракану поставлялись самые изысканные ви?на, пряности и шёлка во всём Светлоземьем, а Влакия пополнялась золотом. Чтобы укрепить союз ещё больше, араканский правитель выдал замуж одну из своих внучек за Аким-Бека. Подобные династические браки претили Грознославу, но власть всегда требует определённых жертв.
Молох задумчиво теребил пальцами жидкую, с проседью бороду. Он восседал на маленьком раскладном кресле и внимательно следил за тем, что происходило на противоположном берегу реки. Серое, изъеденное оспой лицо с кривым, точно разодранным ртом и уцелевшим в многочисленных боях раскосым чёрным глазом, зло смотрящим из-под кустистой брови, одновременно внушали и страх, и отвращение. Его многочисленные войска расположились в извилистом ущелье, которое едва заметным пятном разделяло Шамские горы. Оно было настолько незаметным, что многие просто не догадывались о его существовании. Этой прорехой Старый Лис решил воспользоваться. Гардианские воины во главе со своим володарем заняли отвесные склоны, надёжно скрытые тенью гор. Точно пауки, они готовились к ночной атаке.
Старый Лис презрительно усмехнулся, наблюдая, как жизнерадостные влакийцы ныряют в реку. В их землях начинались празднества, посвящённые их покровителю – легкокрылому Весену, богу веселья и торговли. Лучшего момента для нападения и не придумаешь.
– Я знал, что ты придёшь, – вдруг произнёс Молох. В его скрипучем голосе слышалась усмешка. – Это он послал тебя?
Тень отделилась от скалы и медленно проплыла над землёй, не касаясь её. Она замерла в нескольких шагах за его спиной.
– Воистину Арна наградила тебя паучьим чутьём, володарь, – прошелестел Безликий. И в голосе том нельзя было разобрать, кто говорит: мужчина или женщина. – Ты прав. Он послал меня.
– И что же надо Тёмному Богу от детей Арны?
– Просил передать тебе это, – рука протянула ему свиток.
Гардианец нехотя повернулся. Он долго всматривался в чёрное пятно под капюшоном, а потом медленно взял свиток. Кривой рот перекосился в отвратительной улыбке. Молох пробежал глазами по письму и снова устремил свой взор на противоположный берег. Рука скомкала бумагу.
– Стало быть, Кочевники согласны. Хм… Но я всё же не доверял бы Краалу. Эти северные псы преданы только себе. Договор ничего не значит для них.
– Они не посмеют пойти против воли Чернога, – весомо заметил Безликий. – Краал будет сражаться до последнего вздоха ради новых земель и женщин.
– Варвары – они в Гардиании, и в Аракане варвары, – ухмыльнулся Молох. – Им бы жрать в три горла да баб трахать. Впрочем, лишние воины нам не помешают. Одно меня тревожит: через неделю грядёт Уруш-Май, а вслед за ним Змеиный год начинается. Нельзя допустить, чтобы Уруш Наречённую выбрал. Союз между Араканой и Шумором нам сейчас ни к чему.
– Не думай о союзе. Тёмный Бог уже позаботился об этом.
Каркающий смех гардианского володаря заставил вздрогнуть стражников и обнажить мечи. Но не успели они и шагу ступить к своему господину, как тот отмахнулся, и воины остались на месте, не сводя с Безликого подозрительного взгляда.
Отвернувшись от гостя, Молох снова уставился вдаль, туда, где на противоположном берегу горели оранжевые огни праздничных костров, и задумчиво произнёс:
– Что, по-твоему, делают эти люди?
Безликий усмехнулся.
– Известное дело, они моются, володарь. Сегодня для них священный день. И в этот день полагается мыться. Считается, что так они продлят себе жизнь.
– Глупцы! – Молох презрительно фыркнул и, почёсывая искусанную вшами ногу, продолжил: – Всю удачу смывают! Неужто эти жалкие любители вина? и пряностей думают, что водой способны продлить свои дни? Великая Паучиха Арна каждому отмерила нить жизни. И завтра на рассвете станет ясно, чья нить подошла к концу… Передай Тёмному Богу, Безликий, что завтра Влакия будет принадлежать детям Арны.

Глава 4. Мара
Странник проснулся раньше, чем пропели первые петухи. Прохладный воздух сочился сквозь открытое окно, приятно холодил кожу. На тёмно-синем, почти чёрном небе не было видно ни единой звезды. «Самое тёмное время перед рассветом, – промелькнуло в голове. – Н-да… Пожалуй, это правда».
Он бесшумно встал, осторожно высвободив руку из-под головы Радомирки. Служанка что-то сонно пробормотала и перевернулась на другой бок. Странник накинул на её обнажённое тело одеяло и принялся быстро одеваться.
Из соседней комнаты доносился утробный храп. Изрядно перебравший Гура спал поперёк узкой кровати, почти касаясь коленками пола, и храпел, как настоящий берендей. После вчерашней попойки наёмник смог разве что повиснуть на старом друге, пока тот тащил его до комнаты.
Застегнув плащ, Странник кинул взгляд на девушку. Она мирно посапывала, свернувшись калачиком под одеялом. Разметавшиеся волосы казались чёрным пятном на белой подушке. Он сунул под неё рубиновое ожерелье и вышел из комнаты.
Услышав шаги хозяина, Сивер встрепенулся. Странник внимательно оглядел коня и присел на корточки. Грива и хвост были заплетены в косы. Правая передняя нога обмотана ветошью, от которой исходил пряный аромат трав. «Никак конюшенный постарался?» – отметил он про себя. Но в конюшне было тихо: ни возни из яслей, ни шороха из-за соломы. Точно и нет здесь старичка. Он предпочитал прятаться и очень злился, если его кто-то видел.
Странник чувствовал, что хозяин хлева затаился и наблюдает за ним. Он оставил духу несколько ломтей ржаного хлеба с солью, налил воды в пустую деревянную чеплашку и со словами благодарности поставил за кучей соломы. Ибо есть непреложный закон: не поблагодаришь домового духа за заботу – в другой раз замучит животину.
Потихоньку выведя коня из стойла, Странник погладил по широкой конской морде. Сивер захрапел и отвернулся.
– Ничего, друг, потерпи ещё немного. Скоро легче будет.
Он взял коня под уздцы и направился в сторону восточных ворот. Сивер дёрнул ушами и, прихрамывая, поплёлся за хозяином. В ночной тиши спящего города цокот копыт на мощёной дороге казался особенно громким.
За восточными воротами с правой стороны чернела заброшенная кузница, о которой накануне говорил Гура, а за ней стояла покосившаяся небольшая избушка. От времени крыша провалилась, и сквозь пустые разбитые окна виднелось светлеющее утреннее небо. Не год и не два стояли дома без хозяев, и их жуткий вид пугал суеверных жителей Вышней Живницы. Те старались стороной обходить это место. Неудивительно, если оно стало пристанищем злыдней или какой-то другой нечисти.
Солнце поднялось из-за горизонта, когда путник и его конь дошли до границы, где начинался лес. Туман, окутавший поля, таял под утренними лучами. Послышалось переливчатое пение соловьёв. Сивер тяжело дышал и с трудом ставил ногу. Страннику пришлось замедлить шаг. Ветошь с травами, которую намотал конюшенный, помогла, но ненадолго.
Вскоре они вышли к ручью и остановились. Путник отпустил коня, а сам наклонился над водой. Сложив руки лодочкой, он несколько раз плеснул в лицо и смахнул капли с подбородка. В груди шевельнулось неприятное чувство, будто кто-то следит за ним. Он выпрямился и, вытащив меч, огляделся.
Из густых кустов орешника на него пристально смотрели кошачьи глаза необычного голубого цвета. Значит, Мара почувствовала, что к ней идут, и решила присмотреться к гостю. В том, что это была оборотница, Странник не сомневался. Притворившись, что не заметил её, убрал меч в ножны. Пусть видит, что гость без злого умысла пришёл.
Кусты едва заметно шевельнулись, в листве промелькнула золотистая тень. «Хм… Похоже, люди не лгут, – подумал он. – Действительно, золотая шерсть».
Конь нетерпеливо зафыркал.
– Да будет тебе, Сивер, – ласково потрепал его за ухо путник. – Потерпи ещё немного. Чуть-чуть осталось.
За ручьём начиналась тропа, вдоль которой теснились кусты красной смородины. Их в своё время посадила Веда, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли найти дорогу к её дому.
Тропа оказалась недлинной, и вскоре Странник вышел на поляну. Посреди стояла самая обычная бревенчатая изба. Дерево потемнело от времени и дождей, но дом выглядел крепким и ладным. Резные ставни были отворены настежь. На плетне висели горшки, пучки полыни и серые мешочки с солью. Под окном – завалинка, а из-под навеса крошечного крыльца вылетали юркие ласточки. Слева от избы стоял низенький, грубо сколоченный сарай с покатой крышей.
Странник привязал Сивера к тоненькой берёзке рядом с крыльцом и постучался в дверь.
– Что тебе надобно, путник?
Он резко обернулся.
Яркие синие со стальным отливом глаза внимательно изучали гостя, но в насмешливом взгляде не было ни тепла, ни доброты. Только глубокая печаль и усталость, которая отражается в глазах тех, кто не ждёт от других ничего хорошего. Левую сторону лица и шеи уродовали тёмно-коричневые морщинистые шрамы. Уголок губы, оттянутый вниз, и изуродованное веко, наполовину закрывшее безбровый глаз, застыли в гримасе боли и горя. Правая же сторона лица, нетронутая огнём, сохранила приятные миловидные черты. Видимо, до пожара ведьма была красивой женщиной. Лучи утреннего солнца играло бликами на червонных, ниспадавших до самых пят волосах, отчего казалось, будто Мару окружает золотое облако. Оборотница была высокой и стройной женщиной.
Вдоль позвоночника пробежала волна приятного смятения – аж на руках приподнялись волоски. Не такой представлял себя Странник лесную ведьму. По рассказам она казалась старухой с недобрым взглядом, чьё лицо горе избороздило морщинами, а волосы убелило сединами. В корчме же – женщиной с жёсткими и отталкивающими чертами, больше похожими на мужские. И тогда его неприятно удивило, когда Мара, услышав тонкий перезвон Змеиной песни, обернулась.
– Свет дому твоему, хозяюшка, – обратился он к ней, спустившись с крыльца навстречу оборотнице. – Говорят, ты помочь можешь. Поможешь – никакого золота не пожалею.
– И тебе благодати, – мягко и тихо отозвалась она. – Твоё золото мне не нужно. Говори, что надо. Ежели смогу, помогу. А ежели нет, так не обессудь.
– С конём беда приключилась. Хромает. Полпути проехали, а перед Вышней Живницей ноги его подводить стали. Утром еле довёл к тебе.
Поджав губы, Мара покачала головой и, неслышно ступая босыми ногами по влажной траве, обошла Странника. Из-под длинной белой рубахи виднелись стопы: одна – белёсая, вторая – коричневая и бугристая.
Сивер поджимал под себя переднюю левую ногу и тяжело дышал. Мара подошла к нему, и тонкие пальцы ласково коснулись жёсткой шерсти морды.
– Экий ты красавец, – нежно улыбнулась она, а конь доверчиво ткнулся носом в обожжённую ладонь и шумно выдохнул. – Какая же хвороба тебя так сразила, а?
Вороной тонко заржал, словно жалуясь, и положил свою тяжёлую голову на хрупкое плечо.
– И как кличут тебя? – шёпотом спросила Мара, проводя ладонью по заплетённой гриве.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70620994?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.