Колесо Времени. Новая весна

Колесо Времени. Новая весна
Роберт Джордан
Звезды новой фэнтезиКолесо Времени
Разгар Айильской войны. Айильцы впервые за многие годы пересекли Хребет Мира, отделяющий их родину от остальных стран континента. Цель вторжения – покарать короля Кайриэна за святотатство. У стен Тар Валона, оплота могущественных Айз Седай, разыгрывается кровавая битва.
Одна из Айз Седай, обладающая способностью Предсказания, сообщает о рождении на склонах Драконовой горы младенца, которому суждено стать Драконом Возрожденным, будущим сокрушителем власти Темного. Эта новость пока известна только Престолу Амерлин и двум девушкам, Морейн и Суан, свидетельницам откровения предсказательницы. Теперь их задача – во что бы то ни стало найти младенца, пока силы Темного не сделали это раньше…
Роман предваряет знаменитую эпопею «Колесо Времени», описывая события, произошедшие за двадцать лет до начала тех, о которых повествуют основные романы цикла.

Роберт Джордан
Колесо Времени: Новая весна
Харриет – отныне и навеки




Глава 1
Крюк
Порыв холодного ветра промчался через ночь по покрытым снегом просторам, где последние три дня люди убивали друг друга. Ветер был свежим, хотя и не настолько ледяным, как ожидал Лан в это время года. Но все-таки холод от стальной кирасы проникал под куртку, а пар от дыхания собирался перед лицом облачками тумана, которые хлесткие порывы тотчас уносили прочь. Черное небо только начинало светлеть, и тысячи звезд, разбросанных по небу подобно густой алмазной пыли, понемногу тускнели. Толстый ломоть луны висел низко, в его сиянии едва можно было различить силуэты людей, охраняющих погруженный во мрак лагерь, что прятался в небольшой рощице среди дубов и болотных миртов. Костры тотчас же выдали бы лагерь айильцам. Лан уже сражался с Айил прежде, задолго до начала этой войны, еще в пограничье Шайнара, отдавая долг друзьям. Айил и при свете дня внушали страх. Встретиться с ними ночью – все равно что поставить на кон свою жизнь, играя в «орлянку». Разумеется, иногда они могут обнаружить тебя и без всяких костров.
Положив ладонь в латной перчатке на рукоять меча и плотнее закутавшись в плащ, Лан продолжил обход постов, по щиколотку увязая в снегу. Этот меч был древним, его создали с помощью Единой Силы еще до Разлома Мира, во времена Войны Тени, когда Темный на какое-то время прикоснулся к мирозданию. Лишь легенды остались от той эпохи, не считая, возможно, того, что было известно только Айз Седай. Однако этот клинок был реальностью. Его невозможно было сломать и никогда не требовалось затачивать. Рукоять на протяжении долгих веков заменяли бесчисленное количество раз, но металл клинка даже не потускнел. Когда-то этот меч принадлежал королям малкири.
Следующий часовой – коренастый парень в длинном темном плаще – стоял прислонившись спиной к стволу развесистого дуба, опустив голову на грудь. Лан тронул его за плечо. Часовой резко выпрямился, чуть не выронив кавалерийский лук, который сжимал рукой в перчатке. Капюшон его плаща скользнул было назад, на мгновение открыв взору конический стальной шлем, но воин торопливо водворил непослушную ткань на место. В бледном свете луны Лан не сумел разглядеть его лицо, скрытое вертикальной решеткой забрала. Но оно было ему знакомо. Шлем самого Лана был открытым, как и все те, что когда-то делали в погибшей стране Малкир. Единственным украшением был стальной полумесяц надо лбом.
– Я вовсе не спал, милорд, – поспешил оправдаться часовой. – Просто решил минутку передохнуть.
Меднокожий доманиец, судя по всему, пребывал в смятении. И не зря. Это не первая его битва и даже не первая война.
– Айилец разбудил бы тебя, Басрам, перерезав глотку или пронзив сердце копьем, – тихо произнес Лан. Люди скорее прислушаются к спокойному тону, нежели к громким крикам. Особенно если в этом спокойствии слышится уверенность и твердость. – Возможно, тебе лучше отойти подальше от этого соблазнительного дерева.
Он не стал добавлять, что даже если Айил не нападут, то часовой рискует отморозить себе что-нибудь, простояв на одном месте слишком долго. Басрам и сам был осведомлен не хуже. В Арад Домане зимы случаются не менее холодные, чем в Пограничных землях.
Бормоча извинения, доманиец почтительно притронулся к шлему и отошел на три шага от дерева. Теперь он держался прямо и старательно вглядывался в темноту. Вдобавок, чтобы не отморозить конечности, он принялся переступать с ноги на ногу. По слухам, ближе к реке расположились Айз Седай, которые владели даром Исцеления: раны и усталость исчезали, словно их никогда не бывало; ведь в ином случае, если начнется гангрена, лишь своевременная частичная ампутация может предотвратить потерю ступни, а то и всей ноги. В любом случае с Айз Седай лучше вообще не связываться, только если это действительно необходимо. Лишь годы спустя можно обнаружить, что одна из них посадила тебя на крючок – просто на случай, если ей когда-нибудь понадобится потянуть за определенную ниточку. Айз Седай загадывают далеко вперед и, по-видимому, редко заботятся о том, кого они используют в своих планах и как. Это одна из причин, по которым Лан избегал их.
Надолго ли хватит бдительности Басрама? Лану очень хотелось знать ответ, но устраивать выговор доманийцу сейчас нет смысла. Все они смертельно устали. Едва ли не каждый солдат в армии, возвышенно именовавшей себя Большой коалицией – иногда ее называли Великой коалицией или Величайшим альянсом и еще полудюжиной разных имен, порой не особенно лестных, – едва ли не каждый солдат находился на грани истощения. Сражения – тяжелый труд, и не важно, в снегу приходится биться или на голой земле, они предельно утомительны. Мускулы скручивались в узлы от напряжения, даже когда выпадал шанс немного передохнуть; а за последние дни у них практически не было возможности остановиться хотя бы ненадолго и перевести дух.
В лагере находилось более трех сотен человек; и все время почти четверть из них несла караул – против Айил Лан хотел выставить столько дозорных, сколько это возможно. И не успел он пройти двухсот шагов, как ему пришлось разбудить еще троих часовых. Причем один из них вообще спал стоя, ни на что не опираясь. Голова Джайма была поднята, глаза открыты. Некоторым солдатам удавалось выучиться этому фокусу, особенно таким старым солдатам, как Джайм. Оборвав протесты седобородого вояки, доказывавшего, что не мог он спать стоя, Лан пообещал, что даст знать его друзьям, если еще раз застанет его уснувшим на посту.
Джайм постоял немного с раскрытым ртом, потом тяжело сглотнул:
– Больше не повторится, милорд. Испепели Свет мою душу, если повторится!
Сказанное прозвучало действительно искренне. Любой другой мог бы опасаться, что друзья исколошматят его до бесчувствия за то, что он подверг всех опасности, но, учитывая, с кем приятельствовал Джайм, матерый воин, скорее, страшился того, что его поднимут на смех за то, что попался.
Шагая дальше, Лан поймал себя на том, что ухмыляется. Смеялся он редко, да и глупо смеяться над такими вещами. Но все же лучше, чем дергаться из-за того, что все равно не в силах изменить. Например, из-за того, что уставшие солдаты дремлют на посту. С тем же успехом можно переживать из-за близости смерти. Если что-то невозможно изменить, с этим необходимо смириться.
Внезапно Лан резко остановился и громко спросил:
– Букама, зачем ты крадешься за мной? Ты ходишь следом с тех пор, как я проснулся.
За спиной Лана послышалось удивленное хмыканье. Несомненно, Букама полагал, что двигается бесшумно, и, говоря по правде, лишь очень немногие услышали бы тихое похрустывание снега под его сапогами, однако уж он-то должен был знать, что Лан услышит. В конце концов, Букама сам был одним из наставников Лана, и одним из первых его уроков было – везде и всегда отдавать себе отчет в том, что происходит вокруг. Даже во сне. Для мальчика – урок не из легких, но лишь мертвому дозволена беспечность. В Запустении, по ту сторону Пограничных земель, беспечные очень быстро становились мертвыми.
– Я прикрывал тебя со спины, – ворчливо объяснил Букама, догоняя Лана. – Какой-нибудь айильский приспешник Темного, спрятав лицо за черной вуалью, мог бы подкрасться к тебе сзади и перерезать глотку, вопреки всем твоим предосторожностям. Ты что, забыл все, чему я тебя учил?
Широколицый и крепко сбитый Букама ростом почти не уступал Лану, а тот был выше большинства людей. Букама носил малкирский шлем без гребня, хотя имел на него право. Он больше уделял внимания своим обязанностям, чем правам, что было очень похвально, но иногда Лану хотелось, чтобы он относился к своим правам несколько менее категорично.
Когда страна Малкир исчезла с лица земли, двадцать человек получили задание вывезти маленького Лана Мандрагорана в безопасное место. Лишь пятеро остались в живых после этого путешествия. И именно эти пятеро воспитывали и обучали мальчика с колыбели. Букама был последним из тех пятерых. Его волосы, доходившие до плеч, как предписывала традиция, теперь совсем поседели, но спина оставалась прямой, рука – твердой, а голубые глаза – ясными и зоркими. Букама был воплощением традиций. Тонкий плетеный кожаный ремешок перехватывал поседевшие пряди. За многие годы он оставил глубокий след на лбу воина. Лишь немногие из малкири до сих пор носили хадори. Лан – носил. Когда он умрет, хадори все так же будет удерживать его волосы, и даже в могиле на нем будет хадори – и больше ничего. Если, конечно, там, где он погибнет, найдется тот, кто сможет похоронить его. Лан с тоской посмотрел на север, в сторону своего далекого дома. Большинство людей сочли бы странным, что он называет домом такое место, но с тех самых пор, как Лан оказался в южной части континента, он чувствовал, что его неодолимо тянет обратно.
– Я усвоил достаточно, чтобы узнать твои шаги, – ответил Лан.
В слабом свете он не мог разглядеть обветренное лицо Букамы, но Лан не сомневался, что на нем застыло жесткое выражение. Лан не мог представить его другим, даже когда его друг и учитель хвалил его. Букама – сталь, облеченная в плоть. Сталь – его воля, долг – его душа.
– Ты до сих пор считаешь, что Айил присягнули Темному?
Букама сотворил знак, призванный отвратить злые силы, словно Лан произнес настоящее имя Темного. Шайи’тан. Они оба не раз видели, как беда настигала тех, кто произносил это имя вслух, но Букама, подобно многим другим, верил, что даже мысль о нем может привлечь внимание Темного. «Темный и все Отрекшиеся заключены в Шайол Гул, – мысленно повторил Лан строки древнего писания, – они заключены туда Создателем в момент творения. Да обретем мы надежное прибежище под Светом, в руке Создателя!» Он не верил в то, что одной мысли достаточно. Но когда имеешь дело с Тенью, лучше лишний раз поостеречься, чем расхлебывать потом.
– Если это не так, тогда почему мы здесь? – кисло поинтересовался Букама.
Лан удивился. Букама любил поворчать, но его брюзжание всегда касалось лишь всяких мелочей или прогнозов на будущее. Его недовольство никогда не относилось к текущему положению дел.
– Я дал слово остаться до конца, – тихо ответил Лан.
Букама потер кончик носа. На сей раз он хмыкнул несколько смущенно. Трудно было сказать наверняка. Еще один из его уроков: слово мужчины должно быть столь же твердо, сколь клятва, данная под Светом, иначе оно ничего не стоит.
Айил действительно можно было счесть ордой приспешников Темного, когда они неожиданно хлынули в долины с громадного горного кряжа, именуемого Хребтом Мира. Они сожгли великий город Кайриэн, опустошили страну Кайриэн и за два последующих года проложили себе путь через Тир. А потом и через Андор. В конце концов они оказались на этих залитых кровью полях под стенами Тар Валона, огромного города, расположенного на острове посреди реки Эринин. За все годы, прошедшие с тех пор, как на обломках империи Артура Ястребиное Крыло возникли нынешние государства, Айил ни разу не покидали своей Пустыни. Возможно, раньше они и предпринимали подобные вторжения, но никто не мог сказать наверняка, кроме разве что Айз Седай из Тар Валона, но те, по обыкновению женщин Белой Башни, предпочитали молчать. Айз Седай держат при себе то, что знают, и выдают по каплям лишь тогда, когда захотят и если захотят. Однако в мире за стенами Тар Валона многие поговаривали, что происходящие события вполне закономерны. Между Разломом Мира и Троллоковыми войнами минула тысяча лет, – по крайней мере, так считали большинство историков. Во времена Троллоковых войн погибли существовавшие тогда государства, и никто не сомневался, что эти войны направляла рука Темного, хотя он и пребывал в заточении. В этом не было сомнений, так же как и в том, что именно он стоял за Войной Тени, Разломом Мира и концом Эпохи легенд. Спустя тысячу лет после Троллоковых войн Артур Ястребиное Крыло создал империю – и она тоже погибла, вслед за смертью его самого. Ее уничтожила Столетняя война. Некоторые историки утверждали, что видят руку Темного и в этой войне. И вот теперь, почти через тысячу лет после гибели империи Артура Ястребиное Крыло, явились Айил – сжигая и убивая все на своем пути. Тут должен крыться свой особый узор. Несомненно, их направлял сам Темный. Лан никогда не пришел бы на юг, если бы не поверил в это. Сейчас он уже больше не верил. Но он дал слово.
Ноги Лана в сапогах с отворотами совсем заледенели. Как бы ни был он привычен к холоду, если слишком долго стоять в снегу на одном месте, мороз вгрызался в ступни.
– Пойдем, – произнес Лан. – Не сомневаюсь, что мне придется разбудить еще дюжину часовых, если не две.
И после этого еще раз пройти по кругу, чтобы разбудить тех, кто заснул снова.
Но едва они успели сделать хотя бы шаг, какой-то звук заставил их настороженно остановиться: хруст снега под копытами коня. Рука Лана скользнула к рукояти меча. Он почти бессознательно ослабил клинок в ножнах. Судя по едва слышному скрипу стали о кожу, Букама поступил точно так же. Они не боялись нападения: Айил ездили верхом только при крайней необходимости и даже в таком случае садились в седло неохотно. Одинокий всадник, появившийся в такое время, – несомненно, вестник. А гонцы в эти дни редко являлись с добрыми вестями. Особенно по ночам.
Конь и всадник выступили из темноты, следуя за высоким мужчиной, который шел пешком. Судя по кавалерийскому луку, что он нес на плече, – одним из часовых. Изящный изгиб шеи скакуна свидетельствовал о благородных тайренских кровях животного, и сам всадник, несомненно, тоже был родом из Тира. Для начала, ночной ветер разносил по округе благоухание роз, которое распространяла блестящая от ароматических масел остроконечная бородка наездника. Лишь тайренец мог быть настолько глуп, чтобы умащать себя благовониями, будто бы уповая на то, что айильцев природа обделила обонянием. Кроме того, никто другой не носит шлемов с высоким гребнем и щитком, который сейчас скрывал в тени узкое лицо всадника. Если судить по короткому белому перу на шлеме, это – офицер. Весьма странный выбор на роль посланника, даже если он – самый младший по званию. Ссутулившись в седле с высокими луками, тайренец изо всех сил старался поплотнее закутаться в темный плащ. По-видимому, он дрожал от холода. Тир лежал далеко к югу отсюда. На тирском побережье едва ли хоть раз появлялась снежинка. Лан, несмотря на множество прочитанных книг, никак не мог поверить в это до тех пор, пока не убедился лично.
– Вот он, милорд, – хриплым голосом сказал часовой. Раким, седобородый салдэйец.
Голос этот вместе с рваным шрамом, которым он, кстати, выпив лишку, любил похвастаться, достался ему с год назад от айильской стрелы, пущенной в глотку. Раким считал, что ему крупно повезло, раз он остался в живых, да так оно и было. К несчастью, он полагал, что, обманув смерть один раз, сможет обманывать ее и дальше. Он шел на ненужный риск и даже на трезвую голову любил похваляться своей удачей, что, конечно, весьма глупо. Не стоит искушать судьбу.
– Лорд Мандрагоран?
Всадник натянул поводья, останавливая коня перед Ланом и Букамой.
Не спешиваясь, он недоверчиво рассматривал их, вероятно удивляясь, что их доспехи лишены украшений, а куртки и плащи сшиты из простого сукна и уже заметно поношены. Немного вышивки, конечно, неплохая вещь, но некоторые южане зачастую так увлекаются ею, что в результате одежда скорее напоминает гобелен. Не приходится сомневаться, что под плащом у тайренца скрывается позолоченная кираса и атласная куртка цветов, подобающих его Дому. На его высоких сапогах наверняка красуется шитый орнамент, который в лунном свете блестит серебром. Как бы то ни было, едва позволив себе перевести дыхание, всадник продолжил:
– Испепели Свет мою душу! Я был уверен, что вы находитесь ближе всех, но уже начал думать, что никогда не найду вас! Лорд Эмарес с шестью сотнями своих дружинников преследует пятьсот-шестьсот айильцев. – Он покачал головой. – Странное дело, но они движутся к востоку. Прочь от реки. Снег замедляет их продвижение. Как, впрочем, и наше. Лорд Эмарес полагает, что если вы, подобно наковальне, встанете на хребте, который здесь называют Крюк, то его люди получат возможность нанести удар, словно молот, по врагу сзади. Лорд Эмарес считает, что они вряд ли успеют добраться туда до рассвета.
Лан поджал губы. У некоторых южан весьма странные представления о вежливости. Не спешился, прежде чем заговорить, не назвал имени. Будучи гостем, он должен был представиться первым. Теперь если сам Лан будет следовать этикету, то репутация гордеца ему обеспечена. Этот парень даже не передал приветствий и пожеланий здоровья от своего лорда! К тому же этот гонец, судя по всему, полагал, что они не знают, что к востоку, – это значит прочь от реки Эринин. Вполне возможно, это просто небрежность речи, но все остальное было просто грубостью. Букама не шевельнулся, но Лан все же предупредительно коснулся ладонью его правой руки. Старый друг иногда бывал обидчив.
Крюк находился в доброй лиге от лагеря, а ночь уже была на исходе. Однако Лан кивнул:
– Передайте лорду Эмаресу, что я буду там вместе с зарей. – Имя лорда Эмареса ему ничего не говорило, но армия была настолько велика – около двухсот тысяч человек более чем из дюжины стран плюс гвардия Башни из Тар Валона и даже отряд Детей Света, – что едва ли было возможно запомнить больше горстки имен. – Букама, поднимай людей.
Букама сердито что-то прорычал и, сделав Ракиму знак следовать за ним, зашагал к лагерю, выкрикивая на ходу:
– Подъем! Седлайте коней! Мы выступаем! Подъем!
– Медлить не стоит, – посоветовал безымянный тайренец. В его голосе проскользнули повелительные нотки. – Лорд Эмарес будет очень сожалеть, если, схватившись с айильцами, обнаружит, что наковальни нет на месте.
Очевидно, подразумевалось, что если этот Эмарес будет сожалеть, то сожалеть настанет черед Лана.
Лан мысленно представил себе язычок пламени и методично скормил ему все эмоции, не только гнев, но и все остальные, все до последней крупицы, пока не ощутил вокруг себя пустоту. После многолетней практики для достижения ко’ди, единения, потребовалось совсем немного времени – лишь один удар сердца. Мысли и даже собственное тело теперь казались чем-то далеким. Лан стал един с землей у себя под ногами, един с окружающей ночной темнотой, един с мечом, который он не поднимет на этого глупого невежду.
– Я сказал, что буду там, – ровным голосом произнес Лан. – Я привык исполнять то, что обещаю.
Желание узнать имя тайренца окончательно улетучилось.
Тот, так и не удосужившись покинуть седло, коротко кивнул, развернул коня и, пришпорив, пустил быстрой рысью.
Лан удерживал ко’ди еще несколько мгновений, чтобы удостовериться, что эмоции находятся под строгим контролем. Вступать в битву в гневе более чем неразумно. Гнев затуманивает зрение и толкает на глупые поступки. Как этот тайренец ухитрился до сих пор остаться в живых? В Пограничных землях он нарывался бы на дюжину дуэлей в день. Лан – еще раз убедившись, что абсолютно спокоен, почти столь же холоден, как если бы пребывал в единении, – повернулся к лагерю. Вызвав образ скрытого тенью лица тайренца, он не почувствовал гнева. Хорошо.
Когда Лан добрался до центра раскинувшегося среди деревьев лагеря, все вокруг уже было охвачено деловитой суетой и напоминало разворошенный муравейник. Для опытного взгляда суматоха была вполне упорядоченной и практически бесшумной; ни одно движение, ни один едва слышный звук не были лишними. Палаток, которые пришлось бы сворачивать, не было – ведь когда дело доходит до сражения, вьючные лошади становятся помехой. Некоторые воины уже были верхом, нагрудники застегнуты, шлемы надеты, в руках – кавалерийские копья с добрым футом стали на конце. Остальные поспешно подтягивали подпруги или прилаживали к седлам короткие луки в кожаных чехлах и колчаны, полные стрел. Медлительные погибли в первый же год войны с Айил. Большинство из оставшихся в живых были салдэйцами или кандорцами, прочие – доманийцами. Кое-кто из малкири тоже отправился на юг, но Лан не стал их вождем. Даже здесь Букама сопровождает его, но не следует за ним.
Навстречу вышел Букама, сжимавший в руке копье. Он держал под уздцы своего светло-чалого скакуна по кличке Солнечный Луч. Следом появился безусый юноша по имени Каниэдрин, который с опаской вел Дикого Кота, принадлежавшего Лану. Гнедой жеребец был выдрессирован лишь наполовину, однако Каниэдрину настоятельно посоветовали вести себя с ним осторожно. Даже наполовину обученный боевой конь – страшное оружие. Разумеется, кандорец был не настолько наивен, как можно было бы предположить, глядя на его юное лицо. Это умелый и бывалый солдат, искусный лучник. Убивал он весело, часто смеялся посреди сражения. Он улыбался и сейчас, предвкушая грядущую схватку. Дикий Кот тоже нетерпеливо тряс гривой.
Не полагаясь на опытность Каниэдрина, Лан еще раз лично проверил подпруги и только потом принял поводья. Плохо затянутая подпруга может убить не хуже копья.
– Я рассказал ребятам, что нам предстоит сегодня утром, – сообщил Букама, когда Каниэдрин отправился за собственным конем, – но с этими айильцами наковальня запросто превратится в подушечку для булавок, если молот не подоспеет вовремя.
Он никогда не ворчал в присутствии других – только наедине с Ланом.
– И молот может стать подушечкой для булавок, если он ударит, а наковальни не будет на месте, – возразил Лан, взлетая в седло. Небо уже начало заметно светлеть. Оно было еще темно-серым, но на нем оставалась лишь горстка самых ярких звезд, разбросанных тут и там. – Придется поспешить, чтобы успеть к Крюку с рассветом. По коням! – громко скомандовал он.
Нужно было торопиться. Полмили они проскакали легким галопом, затем рысью, потом повели животных под уздцы быстрым шагом, чтобы после вновь сесть в седла и пустить галопом. Это в сказаниях люди гонят галопом по десять-двадцать миль, но, даже если бы не было снега, проскакать галопом четыре или пять миль – значит обезножить половину лошадей и запалить остальных задолго до того, как отряд добрался бы до Крюка. Тишину угасающей ночи нарушали лишь хруст копыт и сапог по насту, скрип кожаных седел да иногда сдавленные ругательства тех, кто споткнулся о скрытый под снегом камень. Никто не расходовал дыхание на жалобы или разговоры. Для всех, и людей и коней, это было привычным делом, и они быстро втянулись в ритм, покрывая милю за милей.
Местность вокруг Тар Валона большей частью представляла собой холмистую равнину, усеянную далеко отстоящими друг от друга рощами и перелесками; лишь немногие из них были велики, но все таили в себе темноту. Проводя своих людей мимо, Лан одинаково настороженно рассматривал и большие, и маленькие скопления деревьев, стараясь держаться от них подальше. Айил славились умением использовать любое прикрытие, какое только могли найти, – даже в таких местах, где, как поклялся бы почти любой, не спрятаться и собаке, они устраивали хитроумные засады. Но насколько мог судить Лан, вокруг не наблюдалось никаких подозрительных шевелений, как будто, кроме его отряда, в мире не осталось ни одной живой души. Не считая приглушенного шума, что производили люди и кони, слух Лана улавливал лишь один звук – уханье совы.
Серое небо на востоке уже значительно посветлело, когда они увидели перед собой низкий хребет, называемый Крюком. Не больше мили в длину, голый гребень поднимался над окрестными землями лишь на каких-то сорок футов, но при обороне любая возвышенность давала некоторое преимущество. Хребет был так назван из-за того, что его северная оконечность сильно загибалась в сторону юга. Это стало особенно заметно, когда Лан принялся выстраивать своих воинов длинной цепочкой вдоль гребня. Стало ощутимо светлее. На западе, как показалось Лану, он различил бледную громаду Белой Башни, возвышавшуюся посреди Тар Валона лигах в трех от них.
Башня была самым высоким сооружением в известном мире, однако и она казалась карликом на фоне одинокой горы, что высилась над равниной позади города, на другом берегу реки. Даже в самом скудном свете разница была впечатляющей. Глубокой ночью силуэт огромной горы заслонял звезды. Драконова гора была бы гигантом даже посредине Хребта Мира, но здесь, на равнине, она была чудовищем, пронзающим вершиной облака в своем стремлении вверх. Над обломанной вершиной Драконовой горы, вздымавшейся над облаками намного выше, чем большинство гор над землей, постоянно курился дымок. Символ надежды и отчаяния. Гора пророчества. Глядя на нее, Букама вновь сотворил знак, оберегающий от злых сил. Никто не хотел, чтобы это пророчество сбылось. Но рано или поздно ему все же суждено сбыться.
От гребня шел пологий откос, уводящий к западу более чем на милю и упиравшийся в одну из наиболее обширных рощ шириной с пол-лиги. Три утоптанные тропы пересекали снежное пространство между гребнем и рощей: здесь прошло множество конных и пеших. С такого расстояния нельзя было судить, кто проложил их, айильцы или солдаты так называемой Коалиции. Можно было сказать только, что тропы появились после снегопада – не раньше двух дней назад.
На Айил не было даже намека, но, если они не свернули в сторону – а такую возможность исключать нельзя, – они могли появиться из-за деревьев в любой момент. Не ожидая приказа Лана, солдаты воткнули копья в заснеженную землю так, чтобы при необходимости их можно было легко выдернуть. Расчехлив луки и вытащив стрелы из колчанов, они наложили их на тетиву, но пока не стали ее натягивать. Лишь новички думают, что можно долго держать лук в натянутом состоянии. У Лана лука не было. Его обязанность – руководить сражением, а не выбирать мишени. Лук считался наиболее предпочтительным оружием против Айил, хотя многие южане относились к нему с презрением. Эмарес и его тайренцы, конечно, врубились бы прямо в гущу Айил, потрясая копьями и мечами. Разумеется, порой другого выхода не было, но глупо без нужды терять людей, а то, что в ближнем бою с Айил терять людей приходится, так же не поддается сомнению, как и то, что персики – яд.
Лан не боялся, что Айил, завидев их, свернут в сторону. Что бы о них ни говорили, они вовсе не безрассудны. Они вполне могут отказаться от сражения, если риск слишком велик. Но в данном случае речи о численном перевесе противника не было: против шестисот Айил выставлено менее четырех сотен воинов, пусть даже занявших более высокую позицию. Они бросятся в атаку и будут встречены ливнем стрел. Хороший кавалерийский лук, сработанный с использованием рога и сухожилий, убивает человека с трехсот шагов и ранит с четырехсот, если стреляющий достаточно искусен. Айильцы вынуждены будут как можно скорее преодолеть этот колючий коридор. К несчастью, Айил тоже вооружены луками, почти столь же опасными, как и кавалерийские луки. Хуже всего будет, если Айил решат остановиться и ответят врагу тем же. В таком случае обе стороны потеряют немало людей, как бы быстро ни подошел Эмарес. Наилучший вариант – если Айил решат сблизиться: бегущий человек не может стрелять прицельно. В любом случае лучше бы Эмаресу не задерживаться. После Айил могут предпринять обход флангов. Особенно если будут знать, что их преследуют. Это все равно что распотрошить осиное гнездо. Но в любом случае, когда сзади по айильцам ударит Эмарес, Лан соберет отряд в кулак и атакует.
В сущности, такова тактика молота и наковальни. Один отряд удерживает Айил на месте, в то время как другой бьет по ним, а затем оба смыкаются. Тактика простая, но эффективная; большинство эффективных тактик просты. Даже кайриэнцы, у которых мозгов не больше, чем у поросенка, и те научились ее использовать. А немало алтарцев и мурандийцев погибли из-за того, что отказались учиться.
Серое небо продолжало светлеть. Вскоре из-за горизонта за спиной солдат выглянет солнце, обрисовывая их силуэты на гребне. Порыв ветра распахнул плащ Лана, но он вновь погрузился в ко’ди, игнорируя холод. Он мог слышать дыхание Букамы и других людей рядом с собой. Дальше стоящие в цепи лошади нетерпеливо рыли копытами снег. Над равниной пронесся ястреб, собираясь начать охоту на опушке лесной чащи.
Внезапно ястреб круто свернул в сторону: из-за деревьев показалась колонна Айил. Они двигались быстрой трусцой, по двадцать человек в ряду, и снег, казалось, не очень-то им мешал. Высоко поднимая колени, айильцы бежали с той же быстротой, что и большинство людей по твердой земле. Лан вытащил зрительную трубу из притороченного к седлу кожаного чехла. Окованная медью зрительная труба была хорошим прибором кайриэнской работы, и, когда он поднес ее к глазам, айильцы, находившиеся еще на расстоянии мили, словно бы прыгнули вплотную к нему. Рослые люди, некоторые не ниже самого Лана, а некоторые даже и выше. На них были куртки и штаны буровато-серых тонов, четко выделявшиеся на снегу. Головы обмотаны тканью, темные вуали закрывают лицо до самых глаз. Среди айильцев вполне могут оказаться и женщины – айильские женщины порой сражались бок о бок с мужчинами, но большинство, по-видимому, все же принадлежали к мужскому полу. Каждый из них в одной руке держал короткое копье, в другой – небольшой круглый щит, обтянутый бычьей шкурой, и несколько запасных копий. Луки в чехлах были закинуты за спину. Копья в руках Айил – оружие смертоносное. И луки тоже.
Нужно быть слепыми, чтобы не заметить поджидающих на горе всадников, но тем не менее айильцы продолжали бежать, даже не сбавляя шага. Их колонна толстой змеей скользила к хребту из лесной чащи. Далеко на западе раздался звук трубы, казавшийся на таком расстоянии тонким. За ним еще один, – судя по всему, трубили где-то около реки или даже на том берегу. Айил все прибывали и прибывали. Третья труба прозвучала где-то далеко-далеко; за ней – четвертая, пятая, еще и еще. Некоторые из Айил оглянулись. Их внимание привлекли трубы? Или они знают, что Эмарес преследует их?
Поток айильцев продолжал изливаться из-за деревьев. Либо кто-то сильно обсчитался, либо к той первой группе успели присоединиться новые отряды. Уже более тысячи айильцев показалось из чащи, а поток все не иссякал. Пятнадцать сотен, и это еще не предел. Лан спрятал зрительную трубу обратно в чехол.
– Обнимем смерть, – пробормотал Букама.
В его голосе звенела холодная сталь. Лан слышал, как другие порубежники эхом повторили эти слова. Сам он произнес их лишь мысленно; этого было достаточно. Смерть рано или поздно приходит к каждому, и это редко случается тогда и там, где ожидаешь. Разумеется, некоторые умирают у себя в постели, но Лан, еще будучи мальчишкой, знал, что такая смерть ему не суждена.
Он спокойно перевел взгляд налево, а затем направо, оценивая цепь своих воинов. Салдэйцы и кандорцы, конечно же, стояли уверенно, но, что не могло не радовать, и в рядах доманийцев тоже не было заметно нервозности. Никто не оглядывался через плечо, выискивая пути к бегству. Не то чтобы Лан ожидал от них чего-то другого, тем более после того, как они два года бились бок о бок, но он всегда больше полагался на солдат родом из Пограничных земель. Порубежники знали, что иногда приходится делать жестокий выбор. Это въелось им в плоть и кровь.
Из-за деревьев показались последние айильцы. В целом их оказалось около двух тысяч – число, которое меняло все и в то же время не меняло ничего. Двух тысяч Айил достаточно, чтобы справиться с его людьми, а потом сразиться с Эмаресом. Разве что если на стороне Лана окажется удача самого Темного. Мысль об отступлении Лану в голову даже не пришла. Если Эмарес ударит, а наковальни не окажется на месте, тайренцев попросту перережут, но если он продержится до прихода Эмареса, то у молота с наковальней будет шанс убраться подобру-поздорову. Кроме того, он дал слово. Однако Лан не собирался бездарно погибать и не намерен был допускать напрасную гибель своих людей. Если к тому времени, как Айил приблизятся на двести шагов, Эмареса не будет, он развернет свой отряд и, уйдя с хребта, попробует обойти колонну Айил, чтобы присоединиться к тайренцам. Лан вытащил меч из ножен и сжал его в опущенной руке. Теперь это просто меч, в нем не было ничего, что привлекало бы глаз, ничего выдающегося. Никогда он не будет чем-то большим, чем просто меч. Но в нем заключалось прошлое Лана. И его будущее. Трубы на западе звучали почти беспрерывно.
Внезапно один из айильцев, шедший впереди колонны, поднял копье над головой и, не опуская его, сделал еще три шага. По этому сигналу вся колонна резко остановилась. От гребня их отделяло еще добрых пятьсот шагов – расстояние, значительно превышающее дальность выстрела из лука. Почему, Света ради? Как только айильцы остановились, задняя половина колонны развернулась лицом в ту сторону, откуда они пришли. Может быть, Айил просто осторожничают? Самая безопасная догадка: об Эмаресе они уже знают.
Вновь вытащив левой рукой зрительную трубу, Лан внимательно рассматривал Айил. Люди в переднем ряду поднимали к глазам руки, в которых были копья, вглядываясь во всадников на вершине хребта. В этом не было смысла. В любом случае они могли рассмотреть разве что темные силуэты на фоне восходящего солнца, возможно, гребень на шлеме. Не более. Айильцы, казалось, совещались. Один из возглавлявших колонну мужчин внезапно поднял над головой руку с копьем, и остальные повторили его жест. Лан опустил зрительную трубу. Теперь все айильцы смотрели вперед, и каждый держал высоко над головой по копью. Ни разу в жизни Лан не видел ничего подобного.
Копья, как одно, опустились вниз, и Айил прокричали слово, которое разрезало тишину разделяющего противников пространства, заглушая отдаленные звуки труб:
– Аан’аллейн!
Лан обменялся с Букамой озадаченным взглядом. Это было древнее наречие – язык, на котором говорили в Эпоху легенд и на протяжении столетий, предшествовавших Троллоковым войнам. Самым удачным переводом из тех, что пришли в голову Лану, был «Единственный одинокий». Но что это могло означать? С чего Айил вздумалось такое выкрикнуть?
– Они снова двигаются, – пробормотал Букама.
Так оно и было.
Но двигались айильцы не к хребту. Повернув на север, колонна айильцев, чьи лица были закрыты черными вуалями, вскоре опять перешла на быструю рысцу и, когда передние ряды уже миновали край гряды, начала снова заворачивать к востоку. Безумие за безумием. Это не обходной маневр – не могут же они обходить их только с одной стороны!
– Может быть, они возвращаются к себе в Пустыню, – предположил Каниэдрин.
В его голосе слышалось разочарование. Со всех сторон посыпались насмешливые возгласы. Все придерживались мнения, что Айил ни за что не уйдут, пока их не перебьют всех до единого.
– Мы идем за ними? – тихо спросил Букама.
С мгновение помолчав, Лан покачал головой.
– Мы отыщем лорда Эмареса и обсудим с ним – крайне вежливо – молоты и наковальни, – ответил он.
Кроме того, ему хотелось выяснить, что означали все эти трубы. День начался странно, и у Лана было ощущение, что его ждет еще немало странностей, прежде чем снова наступит ночь.

Глава 2
Исполнившееся желание
Несмотря на пламя, пылавшее в камине из зеленого мрамора, в гостиной Амерлин было холодно. Морейн ежилась, и лишь плотно сжатая челюсть не давала зубам стучать. Разумеется, это уберегало и от зевков, которые в данном случае были бы крайне неуместны, хотя она и спала всего лишь полночи. Весьма удивительно, что укрывавшие стены красочные драпировки, на которых были запечатлены милые весенние сценки, разворачивающиеся на фоне цветущих садов и лужаек, еще не покрылись толстым слоем инея, а с резных карнизов не свисают сосульки. Камин располагался в дальнем конце комнаты, и тепло от него до Морейн не добиралось. К тому же рамы высоких окон, которые выходили на балкон, откуда открывался вид на личный садик Амерлин, недостаточно плотно прилегали к стрельчатым оконным проемам, и в щели просачивался морозный воздух. Стоило ветру снаружи подуть чуть сильнее, как ледяная струя впивалась Морейн в спину, безжалостно проникая под шерстяное платье. Те же пронизывающие сквозняки досаждали и ее ближайшей подруге, но, несмотря на то что Суан была тайренкой, она ни за что не показала бы, что ей холодно, даже если бы замерзала до смерти. В Кайриэне, где в Солнечном дворце Морейн провела большую часть юности, зимой зачастую стоял не меньший мороз, но там ее никогда не заставляли торчать на ветру. От мраморных плит пола тоже веяло холодом, который просачивался сквозь узорчатый иллианский ковер и подметки туфель. Золотое кольцо Великого Змея на левой руке Морейн – змей, схвативший пастью собственный хвост, что символизировало бесконечность и непрерывность, а также связь посвященной с Башней, – казалось выточенным изо льда. Однако если Амерлин велела принятой стоять в сторонке и не мешать, то принятая обязана стоять там, где указала ей Амерлин, и постараться дрожать так, чтобы та этого не заметила. Но на самом деле холод был лишь меньшей из неприятностей: повсюду чувствовался тяжелый запах едкого дыма, который не могли рассеять даже мощные сквозняки. Этот дым шел не из печных труб – это горели деревни вокруг Тар Валона.
Холод полностью занимал внимание Морейн, не давая ей думать об этом дыме. И о битве. Небо за окнами уже начало приобретать сероватый оттенок раннего утра. Вскоре бой возобновится, если это уже не случилось. Ей хотелось знать, как идет битва. Она имела право знать. В конце концов, эту войну начал ее дядя. Она, конечно, ни в коем случае не прощала Айил те разрушения, которые они учинили в Кайриэне – как в городе, так и в стране, – но она знала, кто главный виновник бедствий. Однако, с тех пор как появились Айил, принятым покидать территорию Башни было запрещено так же строго, как и послушницам. Мир за стенами перестал существовать для них.
Азил Марид, верховный капитан гвардии Башни, регулярно присылал рапорты, но в их содержание посвящали только полноправных сестер, а может быть, не посвящали даже и их. В ответ на вопрос о ходе битвы от Айз Седай получишь лишь совет сосредоточиться на занятиях. Словно величайшая из битв, что велись со времен Артура Ястребиное Крыло, да еще рядом, практически под носом, была не более чем помехой! Морейн понимала, что не сможет принять в ней хоть сколько-нибудь весомого участия – да, по правде говоря, и вообще никакого участия, – однако ей хотелось хоть как-то быть к ней причастной, пусть даже только знать, что происходит. Наверное, это и нелогично, но ведь она никогда и не собиралась присоединяться к Белой Айя после получения шали.
Две женщины в шелковых платьях голубых тонов, сидевшие в другом конце комнаты по разные стороны от маленького письменного столика, ничем не показывали, что замечают дым или холод, хотя от камина их отделяло расстояние не меньшее, чем саму Морейн. Разумеется, это были Айз Седай. По их лицам судить о возрасте было невозможно. Что же до дыма, то они, несомненно, видели большее число битв, чем иной полководец. Они остались бы воплощением спокойствия, если бы и тысяча деревень горела прямо у них перед глазами. Никто не станет Айз Седай, не научившись управлять своими эмоциями, как внешними их проявлениями, так и внутренними. Тамра и Гайтара не выглядели усталыми, хотя с тех самых пор, как началась битва, они спали лишь урывками. Они приказали принятым остаться с ними на ночь на тот случай, если понадобится выполнить какое-нибудь поручение. Что же до холода, то ни холод, ни жара не оказывали на сестер такого действия, как на остальных людей. Сестры, казалось, просто не замечали ни того ни другого. Морейн пыталась понять, как это им удается, – каждая принятая раньше или позже старалась разгадать этот секрет. В чем бы он ни заключался, Единая Сила тут ни при чем, иначе ее присутствие было бы заметно или чувствовалось бы.
Тамра – это больше чем просто Айз Седай. Она – Престол Амерлин, правительница всех Айз Седай. Прежде она принадлежала к Голубой Айя, но полосы на длинном палантине, укрывавшем ее плечи, были цветов всех семи Айя, дабы продемонстрировать, что Амерлин принадлежит ко всем Айя и в то же время ни к одной из них. Некоторые Амерлин в истории Башни относились к этому правилу более трепетно, чем остальные. Например, юбка Тамры состояла из клиньев всех семи цветов, что было вовсе не обязательно. Но так ни одна Айя не была забыта и ни одной не отдавалось предпочтения. И даже за пределами Башни, когда Тамра Оспения говорила, короли и королевы внимательно слушали ее, независимо от того, присутствовали ли среди их советников Айз Седай, или Белая Башня являлась объектом ненависти. Такова была власть Престола Амерлин. Можно отвергать ее советы и не повиноваться ее предписаниям, но необходимо слушать, и слушать вежливо. Даже благородные лорды Тира и лорд капитан-командор Детей Света не отказывали ей в этом. Длинные волосы Тамры, с проблесками седины, схваченные украшенной драгоценными камнями серебряной сеткой, обрамляли широкое, исполненное решимости лицо. Она умела вести беседу с правителями, но не принимала свою власть как нечто само собой разумеющееся и не злоупотребляла ею, как в самой Башне, так и за ее стенами. Тамра была честна и справедлива (что не всегда одно и то же) и часто проявляла доброту. Морейн всем сердцем восхищалась ею.
Вторая из сидевших за столиком женщин, хранительница летописей при Тамре, была совершенно другого склада. Наверное, вторая по могуществу из женщин в Башне и, несомненно, по меньшей мере равная восседающим, Гайтара Моросо была всегда честна и обычно справедлива, но доброта, по-видимому, не имела с ней ничего общего. Кроме того, хранительница летописей питала слабость к роскоши, достойной Зеленой или Желтой сестры. Высокая и, можно сказать, чувственная, она носила широкое ожерелье из огневиков, серьги с рубинами размером с голубиное яйцо и три перстня с драгоценными камнями, не считая кольца Великого Змея. Ее парчовое платье было темнее, чем у Тамры, а голубой палантин хранительницы – ведь она тоже вышла из Голубой Айя – был настолько широк, что его вполне можно назвать шалью. Морейн слышала, что Гайтара до сих пор считала себя Голубой. Окажись слухи правдой, это стало бы потрясением для всех. Ширина ее палантина, несомненно, говорила в пользу этих сплетен, но у каждого свой вкус.
По лицу Гайтары – впрочем, это касалось всех Айз Седай, достаточно долго имевших дело с Единой Силой, – определить возраст было невозможно. На первый взгляд ей можно было дать не больше двадцати пяти лет, а то и меньше. Если приглядеться, начинало казаться, что ей лет сорок пять или пятьдесят, но годы пощадили ее редкую красоту. А присмотришься подольше – все снова меняется. Для знающих людей это гладкое, лишенное возраста лицо служило несомненным признаком Айз Седай. Остальных же, а таких было великое множество, привел бы в недоумение цвет ее волос. Убранные резными костяными гребнями локоны были белы как снег. В Башне шептались, что ей более трехсот лет, а это почтенный возраст даже для Айз Седай. Впрочем, говорить о возрасте сестер считалось крайней грубостью. Даже полноправная сестра не избежала бы наказания за подобный проступок, а простую послушницу или принятую немедленно отослали бы к наставнице послушниц за порцией розог. Но за мысли никто не наказывал.
И еще кое-что делало Гайтару женщиной необычной. Временами у нее случались Предсказания – она обладала талантом видеть то, что еще скрывалось за пеленой грядущего.
Это очень редкий дар, и он проявлялся лишь от случая к случаю. Но по слухам – а комнатки принятых всегда полнились сплетнями и пересудами, – за последние несколько месяцев у Гайтары было не одно и даже не два Предсказания. Некоторые заявляли, что именно благодаря одному из этих пророчеств армии заняли позиции под стенами города до прихода Айил. Но, понятное дело, никто из принятых не знал ничего наверняка. Возможно, знал кто-нибудь из сестер. Может быть. Даже когда факт, что у Гайтары было Предсказание, становился общеизвестным, порою никто, кроме Тамры, понятия не имел, в чем же оно заключалось. Глупо было надеяться, что у Гайтары случится Предсказание как раз в присутствии Морейн и Суан, однако Морейн все же надеялась. Впрочем, за те четыре часа, что прошли с тех пор, как она вместе с Суан сменила Тимэйл и Брендас в гостиной Амерлин, Гайтара только и делала, что сидела за столиком и писала письмо.
Внезапно Морейн пришло в голову, что четыре часа – слишком долгий срок, чтобы писать одно-единственное письмо, а ведь Гайтара до сих пор не исписала и половины страницы. Она просто сидела, держа в руке перо, зависшее над листом бумаги кремового цвета. Словно мысли Морейн каким-то образом коснулись ее, Гайтара взглянула на перо, издала негромкий раздраженный возглас и открутила стальную пробку с маленькой, покрытой красной глазурью бутылочки, в которой был спирт для удаления засохших чернил, – очевидно, уже далеко не в первый раз. Жидкость в бутылочке оказалась не менее черной, чем в резной стеклянной чернильнице с серебряной крышкой, стоявшей на столе. Кожаная папка с золотыми уголками, полная бумаг, лежала раскрытой перед Тамрой, и правительница, по всей видимости, внимательно их изучала. Однако Морейн не могла припомнить, чтобы видела, как Амерлин перевернула хотя бы листок. Лица двух Айз Седай оставались воплощением холодности и бесстрастия, но было ясно, что обе чем-то обеспокоены. Их беспокойство передалось и девушке. Лихорадочно думая, Морейн закусила нижнюю губу, но тут же вынуждена была прекратить это занятие, поскольку едва не зевнула. Прекратить закусывать губу, конечно, а не думать.
Видимо, было нечто такое, что не давало сегодня Амерлин и хранительнице летописей покоя. Морейн видела Тамру вчера в коридорах, и если девушке суждено было увидеть женщину, являвшуюся живым олицетворением уверенности, то это произошло именно вчера. Итак… Возьмем битву, кипевшую в течение последних трех дней. Если Гайтара действительно Предсказала эту битву и если у нее действительно были и другие Предсказания, то что же еще их тревожит? Гадать не было смысла, но порассуждать, возможно, стоило. Айил, захватившие мосты и ворвавшиеся в город? Маловероятно. В течение последних трех тысячелетий, когда на карте внезапно возникали целые государства, а потом так же внезапно исчезали в небытие, когда даже империю Артура Ястребиное Крыло навеки поглотил огонь и хаос, ни одной армии не удалось ни пробить брешь в стенах Тар Валона, ни опрокинуть его ворота. Впрочем, немногие пытались это сделать. Возможно, битва каким-то образом обернется катастрофой для других? И необходимо что-то предпринять, чтобы предотвратить эту катастрофу? В настоящее время из Айз Седай в Башне находились только Тамра и Гайтара, если только кто-нибудь не вернулся среди ночи. Говорили, что раненых солдат так много, что потребовались все сестры, обладавшие хотя бы малейшей способностью к Исцелению. Однако никто и не мог сказать прямо, что их направили на помощь раненым. Айз Седай не могут лгать, однако зачастую они изъясняются намеками и вполне способны намекнуть на то, чего нет в действительности. Сестры вправе использовать Силу и в качестве оружия, если им или их Стражам грозит опасность. Ни одна Айз Седай не принимала участия в битве со времен Троллоковых войн, когда они сражались против порождений Тени и армий приспешников Темного. Но возможно, Гайтара Предсказала, что эта самая катастрофа разразится, если Айз Седай не вступят в битву? Но тогда зачем ждать третьего дня? Могло ли Предсказание быть настолько подробным? Возможно, если бы сестры вступили в битву раньше, то тогда…
Уголком глаза Морейн заметила, что Суан улыбается ей. От этой улыбки и без того симпатичное личико Суан стало по-настоящему красивым, а ее ясные голубые глаза засияли. Она была на ладонь выше Морейн, – Морейн давно научилась справляться с раздражением, которое когда-то чувствовала из-за того, что практически все окружающие женщины выше ее, но так и не смогла ничего поделать с привычкой замечать рост других, – и у нее была почти такая же светлая кожа. Суан носила платье принятой со спокойной уверенностью, которая так и осталась для Морейн неподвластной. Платья с высоким воротом были чистейшего белого цвета, не считая каймы на подоле и манжетах, перекликающейся по цвету с полосатым палантином Амерлин. Морейн никак не могла понять, как все эти сестры из Белой Айя терпят такое – все время ходить в белом, будто бы постоянно носишь траур. Когда она была послушницей, самым трудным для нее было день за днем одеваться в белое. Ну, если не считать необходимости обуздывать свой нрав, чему пришлось упорно учиться. Благодаря характеру Морейн и по сию пору время от времени попадала во всякие переплеты, но уже не так часто, как в первый год своего пребывания в Башне.
– Когда узнаем, тогда и узнаем, – шепнула ей Суан, быстро взглянув на Тамру с Гайтарой.
Ни та ни другая не шелохнулись. Перо Гайтары снова зависло над страницей, и на нем опять высыхали чернила.
Морейн не удержалась и улыбнулась в ответ. Суан обладала удивительной способностью заставлять ее улыбаться, когда самой Морейн хотелось хмуриться, и смеяться, когда хотелось плакать. Улыбка превратилась в зевок, и Морейн поспешно посмотрела, не заметили ли этого Амерлин и хранительница летописей. Но те по-прежнему были поглощены собственными мыслями. Переведя взгляд обратно, Морейн увидела, что Суан тоже прикрывает рукой рот, сердито глядя поверх ладони. Морейн с трудом удержалась, чтобы не захихикать.
Вначале ее удивляло, что они с Суан подружились, но среди послушниц и принятых близкими подругами становились девушки либо очень похожие, либо очень разные. В некотором отношении они с Суан были похожи. Обе – сироты: их матери умерли, когда девочки были еще маленькими, а их отцы оставили этот мир после того, как дочери покинули родной дом. Они обе родились с искрой дара, что было необычно. Рано или поздно девушки все равно начали бы направлять Силу, независимо от того, стали бы они этому учиться или нет. Кроме того, далеко не каждая женщина способна этому научиться.
Дальше начинались различия. Они относились к тем временам, когда девочки еще не оказались в Тар Валоне. Причем дело было не только в том, что Суан родилась в бедной семье, а Морейн – в весьма состоятельной. В Кайриэне Айз Седай были в почете, и в честь Морейн в Солнечном дворце устроили пышный бал, чтобы отпраздновать ее отбытие в Белую Башню. В Тире же способность направлять Силу была объявлена вне закона, и Айз Седай не пользовались популярностью. Суан посадили на корабль, отправляющийся вверх по реке к Тар Валону в тот же день, когда одна из сестер обнаружила, что девочку можно научить направлять Силу. Различий было очень много, но, впрочем, ни одно из них для подруг не значило ничего. Помимо всего прочего, Суан пришла в Башню, уже умея полностью контролировать свои эмоции. К тому же она моментально решала всевозможные загадки, чем Морейн похвастаться не могла. Суан терпеть не могла лошадей, которых Морейн любила всей душой. И то, как быстро подруга схватывала все новое, очень изумляло Морейн.
О нет, это не касалось умения направлять Единую Силу. Их имена внесли в книгу послушниц в один и тот же день, и в обучении работе с Силой девочки двигались почти локоть к локтю, вплоть до того, что прошли испытания на принятую также в один день. Морейн, однако, получила образование, приличествующее благородной девице: взять хотя бы историю или древнее наречие, на котором она говорила и читала настолько хорошо, что ей позволили пропускать занятия по этому предмету. Суан же, дочь тайренского рыбака, прибыла в Башню, едва умея читать и считать, но она впитывала знания, как песок впитывает воду. Сейчас уже она обучала послушниц древнему наречию – во всяком случае, начальные классы.
Суан Санчей ставили в пример всем послушницам: мол, вот, к чему они должны стремиться. Ну, говоря по правде, их обеих ставили в пример. Кроме них, лишь одна послушница сумела закончить обучение всего за три года. Элайда а’Ройхан, которую Морейн и Суан ненавидели, и принятой пробыла также всего лишь три года – еще один рекорд. Но вполне возможно, они смогут сравняться с ней и в этом. Морейн слишком хорошо сознавала собственные недостатки, но считала, что из Суан получится превосходная Айз Седай.
Морейн открыла рот, чтобы шепнуть, что терпение предназначено для камней, но тут ветер сотряс оконные переплеты, и еще один порыв ледяного воздуха обжег ей спину. Платье защищало от холода ничуть не лучше, чем если бы она стояла тут в одной сорочке. Вместо того чтобы прошептать то, что собиралась, девушка лишь громко охнула.
Тамра повернула голову к окнам, однако не из-за Морейн. Ветер неожиданно донес звук далеких труб – десятков труб. Нет – сотен! Чтобы звук труб услышали здесь, внутри Башни, их должно быть сотни. А они звучали и звучали, один клич накатывался на другой. Что бы ни послужило этому причиной, случилось что-то важное. Амерлин резко захлопнула лежавшую перед ней папку.
– Морейн, сходи узнай, нет ли вестей с поля боя. – Тамра произнесла это ровным голосом, но в нем слышалось едва различимое напряжение, какая-то резкость. – Суан, сделай нам чай. И побыстрее, дитя мое.
Морейн моргнула. Амерлин действительно была обеспокоена. Но остается только одно.
– Как прикажете, мать, – не колеблясь, откликнулись Морейн и Суан в один голос, приседая в глубоком реверансе, и направились к двери рядом с камином, которая вела в переднюю.
На столике у двери на плетеном подносе стояли серебряный чайник с золотой гравировкой, чайница, блюдце с медом, молочник и большой графин с водой. Вся утварь была серебряной. На втором подносе находились чашки из тонкого зеленого фарфора работы Ата’ан Миэйр, Морского народа. Морейн ощутила легкое покалывание по всему телу, когда Суан открыла себя для Источника и обняла саидар, женскую половину Силы. Девушку теперь окружало сияние, но видеть его могла лишь женщина, обладающая способностью направлять. Обычно пользоваться Силой для повседневных дел запрещалось, однако Амерлин велела приготовить чай быстро. Суан проворно сплела тонкую прядь Огня, чтобы вскипятить воду в чайнике. Ни Тамра, ни Гайтара не сказали ни слова, чтобы остановить ее.
Передняя комната перед покоями Амерлин была невелика, поскольку предназначалась для того, чтобы вместить небольшое количество посетителей, которые ожидали, пока о них доложат. С делегациями Амерлин встречалась не в личных покоях, а в одном из залов для аудиенций или в кабинете, который скрывался за следующей дверью. Из-за того что в переднюю выходила одна из стен камина из гостиной, тут было почти тепло. Здесь стоял одинокий стул, украшенный незатейливой резьбой, но широкий и массивный. Несмотря на свою тяжесть, стул был придвинут поближе к одному из стоячих позолоченных светильников, чтобы Элин Варрел, худощавой послушнице-дежурной, было светлее читать. Сидевшая спиной к двери гостиной и увлеченная чтением книги в деревянном переплете, девушка не слышала, как, мягко ступая по украшенному бахромой ковру, к ней подошла Морейн.
Элин должна была почувствовать присутствие Морейн еще до того, как та приблизилась и заглянула ей через плечо. Элин была уже далеко не ребенком – семь лет она проходила в послушницах, а в Башню пришла в восемнадцать, – но всех послушниц, независимо от возраста, называли «дитя». Кстати, Айз Седай называли принятых точно так же. Морейн ощутила ее способность направлять Силу сразу же, как только вошла в комнату. И Элин на таком расстоянии, разумеется, тоже должна была ощутить присутствие девушки. Женщина, способная направлять Силу, никогда не сможет подойти к другой незамеченной. Если последняя, конечно, достаточно внимательна.
Взглянув поверх плеча Элин, Морейн моментально узнала книгу: «Пылкие сердца», сборник любовных историй. Библиотека Башни была самой обширной в известном мире; в ней содержались экземпляры чуть ли не всех когда-либо напечатанных книг, но эта книга была совсем неподходящей для послушницы. Принятым делали некоторые послабления – потому что, поднявшись на эту ступень, они уже понимали, что если выйдут замуж, то им предстоит увидеть, как их муж старится и умирает, как старятся и умирают их дети, и дети их детей, и дети их внуков, в то время как сами они нисколько не меняются, – но послушниц попросту втихомолку отвлекали от мыслей о мужчинах и любви и держали в полной изоляции от мужского общества. Послушнице нельзя предпринимать попытки к бегству, чтобы выйти замуж или, еще хуже, зачать ребенка. Обучение послушниц было намеренно жестким: если женщине суждено сломаться, то пусть это произойдет, когда она будет еще послушницей, а не сестрой. Быть Айз Седай и без того нелегкий труд, а если прибавить к этому еще и ребенка, то этот труд станет и вовсе непосильным.
– Тебе следует найти для себя более подходящее чтение, Элин, – ровным голосом произнесла Морейн. – И уделять больше внимания своим обязанностям.
Еще до того, как Морейн закончила говорить, Элин с испуганным возгласом выронила книгу и вскочила на ноги. Для андорки она была не очень высокой, но Морейн все же приходилось задирать голову, чтобы взглянуть ей в глаза. При виде Морейн Элин облегченно вздохнула – испугалась она порядочно. Впрочем, облегчение было недолгим. Для послушниц принятые стояли лишь на одну маленькую ступень ниже Айз Седай. Элин раскинула свою простую белую юбку в поспешном реверансе:
– Никто не прошел бы здесь без моего ведома, Морейн. Мериан Седай разрешила мне читать. – Она склонила голову набок, теребя широкую белую ленту, придерживавшую волосы. Вся одежда послушниц была белой, даже тоненькие кожаные туфли. – Почему эта книга неподходящая, Морейн?
Элин была на три года старше, но кольцо Великого Змея и юбка с каймой в глазах послушницы означали бездну знаний. К несчастью, для Морейн существовал ряд тем, обсуждать которые с кем бы то ни было она считала неуместным. Ведь существует такая вещь, как приличия.
Подняв книгу с пола, она подала ее послушнице:
– Библиотекари будут очень недовольны, если ты вернешь книгу испорченной.
Произнося эти слова, Морейн почувствовала некоторое удовлетворение. Такой ответ могла бы дать настоящая сестра, если бы ей не хотелось отвечать на вопрос. В ожидании того заветного дня, когда им будет вручена шаль, принятые постоянно старались говорить, как Айз Седай, но беспрепятственно тренироваться они могли только на послушницах. Некоторые поначалу пробовали проделывать подобное со слугами, но это приводило лишь к насмешкам. Слуги очень хорошо знали, что в глазах Айз Седай принятые стоят не на маленькую ступеньку ниже сестер, а лишь на маленькую ступеньку выше послушниц.
Как и предполагалось, Элин принялась озабоченно осматривать книгу, и Морейн продолжила прежде, чем девушка успела вспомнить о вопросе, который вызвал такое смущение:
– Не было ли известий с поля боя, дитя мое?
Глаза Элин негодующе расширились.
– Ты же знаешь, Морейн, если бы пришло какое-нибудь известие, я доложила бы немедленно! Неужели ты сомневаешься?
Она и не сомневалась. И Тамра тоже не сомневалась. Однако если хранительница летописей или восседающая еще имели право указать Амерлин на то, что она отдает нелепое распоряжение, – по крайней мере, Морейн думала, что имеют право, – то принятой оставалось только повиноваться. Если уж на то пошло, послушнице тоже не подобает указывать принятой на то, что та задает глупый вопрос.
– Так ли тебе следует отвечать, Элин?
– Нет, Морейн, – сокрушенно промолвила Элин, приседая в очередном реверансе. – За все время, что я была здесь, не было никаких известий. – Она вновь склонила голову набок. – У Гайтары Седай было Предсказание?
– Можешь вернуться к своей книге, дитя мое.
Когда эти слова уже сорвались с ее губ, Морейн поняла, что так говорить не следовало: это противоречило всему сказанному ею ранее. Но было уже слишком поздно что-то менять. Надеясь, что Элин не заметила румянца, внезапно вспыхнувшего на ее щеках, Морейн быстро повернулась и выплыла из передней настолько величественно, насколько была способна. Что ж, в конце концов, ведь наставница послушниц сказала, что дитя может читать эту книгу и библиотекари позволили Элин взять ее. Если только, конечно, она не одолжила книгу у одной из принятых. Тем не менее Морейн терпеть не могла оказываться в глупом положении.
Когда Морейн вернулась в гостиную и закрыла за собой дверь, тоненькая струйка пара уже поднималась из носика чайника, а струйка побольше – из кувшина с водой. Сияние саидар больше не окружало Суан. Если использовать Единую Силу, вода закипает очень быстро; главное – не дать ей моментально выкипеть. Суан уже наполнила две зеленые чашки и размешивала в одной из них мед. В другую был налит чай с молоком.
Суан сунула чашку – ту, что с медом, – в руки Морейн.
– Для Гайтары, – тихо промолвила она. И затем, скорчив милую гримаску, шепотом прибавила: – Она кладет в чай столько меда, что все превращается в сироп! Она наказала мне не скупиться.
Когда Морейн взяла чашку кончиками пальцев, фарфор был еще чуть горячеват, но он остынет как раз до нужной температуры, пока она будет нести чашку через комнату к письменному столу, где, нетерпеливо барабаня пальцами по столешнице, по-прежнему сидела Гайтара. Часы в корпусе из полированного черного дерева, стоявшие на каминной полке, пробили Первый час утра. Звук труб не прекращался. Морейн казалось, что в нем слышится отчаяние, хотя она и понимала, что это лишь игра ее воображения.
Тамра стояла у окна, глядя на небо, светлеющее с каждой минутой. Она не отвела взора от окна, когда Суан с реверансом протянула ей чашку. Потом Амерлин наконец обернулась и увидела Морейн. Вместо того чтобы взять чашку, Тамра спросила:
– Какие новости, Морейн? Тебе лучше не медлить с ответом.
Да, она взволнована не на шутку, раз говорит таким тоном. И разумеется, прекрасно понимает, что Морейн заговорила бы сразу, будь у нее что сообщить.
В этот момент Морейн как раз протягивала Гайтаре чашку с чаем. Но не успела девушка ответить, как хранительница летописей рывком вскочила на ноги, толкнув стол так сильно, что чернильница перевернулась, выплеснув черную жидкость на столешницу. Гайтара стояла, ее била дрожь. Крепко прижав руки к бокам, она глядела куда-то поверх головы Морейн широко раскрытыми от ужаса глазами. Это был самый настоящий ужас, дикий, необузданный.
– Он вновь рожден! – воскликнула Гайтара. – Я чувствую его! Дракон сделал первый вдох на склоне Драконовой горы! Он грядет! Он грядет! Да поможет нам Свет! Да поможет Свет миру! Он лежит на снегу, и его крик подобен грому! Он пылает, будто солнце!
Выкрикнув последнее слово, Гайтара тихо ахнула и упала вперед, на руки Морейн. Та уронила чашку, стараясь подхватить хранительницу летописей, но Гайтара оказалась тяжелее, и они обе упали на ковер. Морейн удалось устоять на коленях, поддерживая Гайтару.
В одно мгновение Тамра опустилась рядом, не обращая внимания на чернила, струйкой стекавшие со стола. Свечение саидар уже окружало ее; она моментально сплела несколько прядей Духа, Воздуха и Воды. Сжав голову Гайтары ладонями, Амерлин позволила плетению проникнуть в неподвижное тело. Но плетение Искательства, использовавшееся для проверки состояния здоровья, не перешло в Исцеление. Беспомощно глядя в неподвижные глаза Гайтары, Морейн уже понимала, в чем дело. Она надеялась только, что в теле хранительницы летописей осталась хотя бы крохотная искорка жизни, хоть что-нибудь, с чем могла бы работать Тамра. Исцелить можно любую болезнь, заживить любую рану. Но смерть Исцелить нельзя. По столу расплывалось чернильное пятно, заливая исписанный лист бумаги. Странно – что только не замечаешь в такие моменты!
– Нет, Гайтара, – тихо выдохнула Тамра. В ее голосе звучала смертельная усталость. – Только не сейчас, когда ты так нужна мне!
Она медленно подняла глаза и встретилась взглядом с Морейн. Девушка отпрянула. Говорили, что взгляд Тамры способен заставить камни двигаться, и в эту минуту Морейн поверила в это. Амерлин перевела свой взор на Суан, по-прежнему стоявшую у окна. Та обеими руками зажимала рот; чашка лежала на ковре у ее ног. Суан тоже дернулась, встретив этот взгляд.
Морейн глазами отыскала чашку, которую выронила. «Хорошо, что не разбилась, – подумала она. – Фарфор работы Морского народа очень дорог». О да, разум выкидывает странные шутки, когда пытаешься о чем-то не думать.
– Вы обе – сообразительные девочки, – вымолвила наконец Тамра. – И к несчастью, не глухие. Вы понимаете, что сейчас предсказала Гайтара.
В интонации Амерлин явственно слышался вопрос, поэтому подруги закивали, соглашаясь со сказанным. Тамра вздохнула, словно надеялась на другой ответ.
Приняв Гайтару из рук Морейн, Амерлин уложила ее на ковер и расправила ей волосы. Помедлив, она стянула с плеч хранительницы летописей широкий голубой палантин, бережно сложила и накрыла им ее лицо.
– С вашего позволения, мать, – севшим голосом проговорила Суан, – я скажу Элин позвать служанку хранительницы, чтобы она сделала то, что нужно.
– Стой! – рявкнула Тамра. Жесткий стальной взгляд еще раз впился в лица девушек. – Вы не расскажете об этом никому, ни при каких обстоятельствах. Если будет необходимо, лгите. Даже сестрам. Гайтара умерла, не произнеся ни слова. Вы поняли меня?
Морейн поспешно кивнула, увидев, что Суан поступила так же. Они еще не были Айз Седай; они еще могли лгать – и некоторые так и делали время от времени, несмотря на все старания вести себя как полноправные сестры, – но Морейн никогда не предполагала, что ей прикажут лгать, тем более лгать Айз Седай, и, уж разумеется, она не ожидала услышать такой приказ от Престола Амерлин.
– Прекрасно, – устало сказала Тамра. – Дежурную послушницу ведь зовут Элин, да? Пришлите Элин ко мне. Я объясню ей, где найти служанку Гайтары. – И помимо этого, она хотела убедиться в том, что Элин ничего не расслышала через закрытую дверь. Иначе за служанкой она отправила бы Суан или Морейн. – Когда она войдет, вы двое можете быть свободны. И помните – никому ни слова! Ни единого!
Тон, каким это было сказано, лишь еще больше подчеркнул необычность распоряжения Тамры. Приказания, отданные Престолом Амерлин, должны исполняться так, словно выполняешь клятву. Их нет нужды как-либо подчеркивать.
«Я хотела услышать Предсказание, – думала Морейн, делая последний реверанс, перед тем как удалиться, – и я услышала его. Роковое Предсказание».
Теперь девушка от всей души желала одного – быть осторожнее в своих желаниях.

Глава 3
Практика
В широком коридоре, перед покоями Амерлин, было ничуть не теплее, чем в гостиной, и к тому же сквозило изо всех щелей. Сквозняк был такой, что колыхались тяжелые гобелены, закрывавшие белые мраморные стены. Над позолоченными светильниками, расставленными в промежутках между длинными яркими полотнищами, под порывами холодного воздуха колыхались, едва не погасая, язычки пламени. Послушницы к этому времени должны быть уже на завтраке, как и, скорее всего, большая часть принятых. В настоящий момент в коридорах не было ни души, не считая Суан и Морейн. Они шли по расстеленной под ногами голубой, в половину ширины коридора, ковровой дорожке, ворс которой хоть немного защищал от холода, исходившего от пола – повторяющийся узор на нем был выложен каменными плитками, соответствующими по цвету каждой из семи Айя. Морейн была слишком подавлена, чтобы говорить. Все еще доносившийся слабый звук труб едва ли проникал в ее сознание.
Девушки свернули за угол в другой переход, где плитки пола были белыми, а дорожка – зеленой. Направо от них был еще один широкий, увешанный гобеленами коридор, освещенный стоячими светильниками. Плавной спиралью он уходил наверх, к помещениям всех Айя; видимая отсюда часть пола была выдержана в голубых и желтых тонах, а дорожка покрыта серо-коричнево-красным узором. В частях Башни, отведенных той или иной Айя, преобладали цвета этой Айя, а цвета других могли вообще отсутствовать, но там, где бывали все сестры, ритуальные цвета использовались в равных долях. В голове Морейн мелькали ничего не значащие мысли. Почему в равных, если некоторые Айя больше остальных? Или когда-то в них входило одинаковое число сестер? Но каким образом это достигалось? Только что получившая звание Айз Седай женщина была свободна в выборе своей Айя. Однако каждой Айя отведены одинаковые по размеру помещения. Думать о несущественном лучше, чем…
– Ты будешь завтракать? – спросила Суан.
Морейн слегка вздрогнула от неожиданности. Завтракать?
– Я и кусочка не проглочу, Суан.
– У меня тоже нет аппетита, – пожала та плечами. – Я просто подумала, что могу составить тебе компанию, если ты захочешь что-нибудь съесть.
– Я вернусь к себе в комнату и попытаюсь немного поспать. Если получится. Через два часа у меня занятия с послушницами.
И если сестры вскоре не вернутся, видимо, ей предстоит провести сегодня еще несколько занятий. Послушницы не могут пропускать свои уроки из-за таких мелочей, как битвы или… Морейн не хотелось думать об этом «или». Ей тоже придется пропустить свои занятия, если Айз Седай не вернутся. Принятые по большей части обучались самостоятельно, но для нее было составлено персональное расписание уроков с Мейлин Седай и Ларелле Седай.
– Спать – значит терять время, а времени у нас нет, – твердо сказала Суан. – Пойдем практиковаться перед испытанием. Возможно, у нас есть еще месяц, но с таким же успехом нас могут вызвать и завтра.
– Откуда ты знаешь, что нас в скором времени вообще допустят до испытания? Мериан ведь просто сказала, что, возможно, ждать нам осталось недолго.
Суан фыркнула. И громко. Еще когда она была послушницей, сестрам пришлось хорошенько потрудиться, чтобы от ее «соленых» словечек и грубых выражений не веяло портовыми грузчиками и доками, но окончательно обуздать склонный к ругательствам язык Суан им до сих пор не удалось. Что, пожалуй, и к лучшему. Бранные словечки были ее частью и придавали ей некоторую пикантность.
– Когда Мериан говорит, что ждать недолго, – это значит, Морейн, что испытание будет не позднее чем через месяц, и ты прекрасно это знаешь. Пойдем потренируемся.
Морейн вздохнула. Она, вообще-то, не очень верила, что сможет сейчас заснуть, но сомневалась и в том, что ей удастся как следует сосредоточиться. А занятия требовали концентрации.
– Ох, ну ладно, Суан.
Не считая завязавшейся между Суан и Морейн дружбы, еще одной неожиданностью стало то обстоятельство, что главной в их паре оказалась дочь рыбака, а дочь лорда ей подчинялась. Разумеется, положение, которое Морейн занимала во внешнем мире, не давало ей никаких прав внутри Башни. Среди тех, кто возвысился до Престола Амерлин, были две дочери нищих бродяг, множество дочерей купцов, фермеров, ремесленников, включая трех дочерей сапожников, но лишь одна из них являлась дочерью правителя. И потом, судить о людях и их способностях Морейн научилась задолго еще до того, как покинула дом. Где-где, а в Солнечном дворце этому начинали учиться сразу после того, как обучались ходить. Суан на роду написано руководить другими. Когда Суан бралась за дело, следовать ее указаниям казалось на удивление естественным.
– Бьюсь об заклад, ты не проносишь шали и ста лет, как окажешься в Совете Башни, а еще через пятьдесят – станешь Амерлин, – уже не в первый раз сказала Морейн.
Эти слова вызвали ту же реакцию, что и всегда.
– Не желай мне зла, – отвечала Суан, скорчив гримаску. – Я хочу повидать мир. Может быть, побывать в таких местах, какие не видела еще ни одна сестра! Я часто смотрела, как корабли приплывают в Тир из Шары с грузом шелка и драгоценной кости, и думала о том, хватило ли кому-нибудь из команды смелости тайком выбраться из торгового порта. Мне бы хватило. – Судя по выражению ее лица, решительностью она сейчас не уступит Тамре. – Однажды мы с отцом провели лодку вниз по реке до самого Моря штормов, тогда я едва могла тащить сети: все смотрела на юг и гадала, что лежит там, за горизонтом. Когда-нибудь я узнаю это! И океан Арит. Кто знает, что лежит к западу от океана Арит? Странные земли со странными обычаями. Может быть, там есть города, такие же великие, как Тар Валон, и горы выше Хребта Мира. Только подумай, Морейн! Только подумай!
Морейн сдержала улыбку. Суан всегда с таким энтузиазмом говорила об ожидающих ее приключениях, хотя сама она никогда их так не называла. Приключения случаются только в сказаниях и книгах, но не в жизни, на что сама Суан не преминула бы указать любому, кто употребил бы это слово. Однако, вне всякого сомнения, едва лишь получив шаль, она сорвется с места, как стрела – с тетивы лука. И тогда видеться они станут, может, раза два в десятилетие. Если не реже. При мысли об этом внезапная печаль охватила Морейн. Но нет сомнений, что и ее собственные предчувствия также сбудутся. Для этого не нужно обладать даром Предсказания. Нет. Лучше об этом не думать.
Когда, миновав очередной поворот, подруги проходили мимо ведущей вниз узкой мраморной лестницы, Суан перестала хмуриться и бросила на Морейн изучающий взгляд. Плитки пола здесь были ярко-зеленого цвета, ковровая дорожка темно-желтая, а на простых белых стенах не было драпировок. В этой части Башни светильники не были позолочены – слуги здесь бывали чаще, чем сестры.
– Пытаешься перевести разговор на другую тему, да? – внезапно спросила Суан.
– Какой разговор? – спросила Морейн, уже почти смеясь. – О занятиях или о завтраке?
– Ты знаешь о чем, Морейн. Что ты думаешь об этом?
Смех как рукой сняло. Очевидно, что Суан имеет в виду. Именно то, о чем думать вовсе не хочется. «Он рожден вновь». В ушах звенел голос Гайтары. «Дракон сделал первый вдох…» На этот раз дрожь, охватившая Морейн, не имела никакого отношения к холоду.
Более трех тысяч лет мир ждал, когда пророчества о Драконе исполнятся, боялся этого момента, но вместе с тем знал, что в них заключена единственная надежда. И сейчас вот-вот родится младенец – а согласно словам Гайтары, случится это очень скоро, – который исполнит все то, о чем говорится в пророчествах. Он будет рожден на склонах Драконовой горы – появится на свет там, где, как говорили, умер человек, которым он когда-то был. Больше трех тысяч лет назад Темный чуть не вырвался в человеческий мир, и это привело к Войне Тени, закончившейся только с Разломом Мира. Все было разрушено до основания, сам облик земли изменился, а от человечества осталась лишь горстка оборванцев. Прошли столетия, прежде чем примитивная борьба за выживание вновь уступила место строительству городов и обустройству государств. И рождение этого младенца предвещает, что Темный вновь собирается вырваться на свободу, поскольку этому ребенку суждено появиться для того, чтобы противостоять Темному в Тармон Гай’дон, Последней битве. На нем лежит судьба всего мира. Пророчества провозглашают его единственной надеждой человечества. Но в них не говорится, что он одержит победу.
Однако едва ли не хуже его возможного поражения было то, что он будет способен направлять саидин, мужскую половину Единой Силы. При мысли об этом Морейн не просто содрогалась – ее трясло. Саидин несла на себе пятно порчи Темного. До сих пор мужчины изредка пытались направлять Силу. Некоторым как-то удавалось научиться этому самостоятельно и остаться в живых, что само по себе было непросто и опасно – даже среди женщин, попытавшихся обучиться работе с Силой без наставницы, погибали три из четырех. Некоторые из таких мужчин начинали войны. Их, тех, кто провозглашал себя Драконом Возрожденным, обычно называли Лжедраконами. Другие же пытались скрыть свои способности, ведя обычную жизнь. Но и в случае, если их ловили и приводили в Тар Валон, чтобы укротить – то есть навсегда отрезать от Истинного Источника, – и если они оставались на воле, все они в конце концов сходили с ума. Это занимало годы или всего несколько месяцев, но безумие все равно было неизбежно. Безумцы, имеющие доступ к Единой Силе, что вращает Колесо Времени и движет вселенной! История полнилась ужасами, причиной которых стали такие мужчины. А в пророчествах говорилось, что появление Дракона Возрожденного приведет к новому Разлому Мира. Будет ли его победа хоть чем-то лучше победы Темного? Да. Да, должна быть лучше. Даже после Разлома Мира уцелели люди, со временем отстроившие свой мир заново. Темный же превратит мир в склеп. В любом случае пророчества не изменятся по желанию какой-то принятой. Их не изменят даже молитвы целых народов.
– По-моему, Амерлин запретила нам говорить на эту тему, – возразила Морейн.
Суан покачала головой:
– Она велела нам не говорить об этом никому другому. Но раз сами мы все равно уже знаем, что плохого, если мы обсудим случившееся друг с другом.
Тут девушка осеклась, поскольку из-за угла прямо перед ними появилась коренастая служанка с белой эмблемой Пламени Тар Валона на груди ливрейного платья.
Проходя мимо, круглолицая длинноносая служанка с подозрением оглядела принятых. Судя по всему, вид у них был виноватый. Слуги-мужчины обычно закрывали глаза на то, что затевали принятые и даже послушницы, – наверное, не хотели вмешиваться в дела Айз Седай больше, чем того требовала их работа. Но служанки присматривали за обучающимися не менее строго, чем сами сестры.
– Надо только соблюдать осторожность, – прошептала Суан, когда женщина уже не могла их услышать.
Как бы Суан ни была уверена, что от разговоров между собой не будет никакого вреда, больше она не промолвила ни слова, пока девушки не добрались до комнат принятых, находившихся в западном крыле Башни.
Обнесенные каменным парапетом галереи образовывали нечто вроде колодца, на дне которого, тремя этажами ниже, располагался маленький садик. Он представлял собой горсточку вечнозеленых кустов, в это время года торчащих из снега. Принятые, которые позволяли себе зайти слишком далеко в своих проделках, часто оказывались в этом садике с лопатой для уборки снега в руках – сестры свято верили, что физический труд закаляет характер, – но в последнее время никто из учениц не доходил до таких крайностей. Опершись ладонями о парапет, Морейн посмотрела вверх, на светлое зимнее утреннее небо, видневшееся над шестью рядами погруженных в молчание галерей. Пар от дыхания собирался перед лицом белыми облачками. Голоса труб были слышны здесь более отчетливо, чем в коридорах, а запах гари в чистом морозном воздухе ощущался явственнее.
В этот дворик выходили комнаты более сотни принятых, и столько же – в соседний. Возможно, эти цифры не пришли бы сейчас Морейн на ум, если бы не Предсказание Гайтары, но она думала о них и прежде. Цифры, словно кислотой, были вытравлены в ее мозгу. В комнатах второго двора-колодца хватало места более чем для двухсот принятых, однако на памяти любой из ныне живущих Айз Седай он всегда оставался закрытым. Да и здесь, в обжитой части, было занято едва ли больше шестидесяти комнат. Отделение послушниц тоже делилось на два похожих дворика, а в комнатках можно было разместить более четырехсот девушек; но одна часть также была уже давно закрыта, а в другой жило меньше сотни учениц. Морейн читала, что некогда и послушниц, и принятых селили по две в одну комнату. Когда-то половина девушек, чьи имена вносили в книгу послушниц, проходила испытания на кольцо; из теперешних учениц такую возможность получат меньше двадцати. В Башне могло разместиться три тысячи сестер, но лишь четыреста двадцать три жили здесь в настоящее время. И еще, наверное, дважды по столько же было разбросано по разным странам. Цифры жгли мозг, словно кислота. Ни одна Айз Седай не произнесла бы подобное вслух, и сама Морейн никогда не отважилась бы произнести это там, где ее могли бы услышать. Белая Башня понемногу теряла силу. Башня теряла силу, а Последняя битва приближалась.
– Ты слишком много беспокоишься, – мягко произнесла Суан. – Мой отец говаривал: «Меняй то, что можешь изменить, если это нужно, но научись жить с тем, что изменить не в силах». Иначе несварение желудка только заработаешь. Это уже мои слова, а не отца. – Еще раз фыркнув, она демонстративно поежилась и обхватила себя руками. – Может, мы уже пойдем? Я сейчас околею. Моя комната ближе. Пойдем.
Морейн кивнула. В Башне тоже учили жить с тем, что ты не можешь изменить. Но некоторые вещи важны и стоят того, чтобы все же попытаться, даже если попытка заранее обречена на провал. Это был один из уроков, усвоенных ею в детстве.
Комнаты принятых мало чем отличались одна от другой: пошире – в дальней части, поуже – у двери, простые, обшитые панелями из темного дерева стены. Мебель удобной назвать сложно; ни одна из сестер не потерпела бы у себя в комнате ничего подобного. На полу в комнате Суан лежал маленький квадратный тарабонский коврик, сотканный из выцветших синих и зеленых ленточек, в углу стоял умывальник с зеркалом и обколотый белый кувшин. Принятым предписывалось уметь обходиться тем, что есть, до тех пор, пока вещь полностью не приходила в негодность. Но когда все же наступал такой момент, лучше было иметь наготове убедительное объяснение случившемуся. Маленький столик, на котором стопкой лежали три книги в кожаных переплетах, и два стула с простыми спинками могли бы принадлежать какому-нибудь фермеру без гроша в кармане; впрочем, неприбранная кровать с раскиданными по ней смятыми одеялами была широкой, подходящей, скорее, для фермы среднего достатка. Меблировка дополнялась небольшим платяным шкафом. Никакой резьбы или украшений и в помине не было. Когда Морейн перебралась в новое помещение из маленькой стылой комнатушки послушницы, ей показалось, что она попала во дворец, хотя любая комната ее апартаментов в Солнечном дворце была по крайней мере вдвое больше этой. Что самое сейчас приятное – в комнатке был очаг из серого тесаного камня. Сегодня любая комната, где есть очаг, сошла бы за дворец, если, конечно, дозволено расположиться поближе к огню.
Суан поспешно сунула на решетку три колотых полена – короб для дров был почти пуст; для Айз Седай поленья приносили слуги, но принятые должны сами обеспечивать себя дровами, – затем раздраженно фыркнула, обнаружив, что ее попытка сохранить с прошлого вечера тлеющие угольки не удалась. Видимо, второпях, спеша в покои Амерлин, она недостаточно тщательно присыпала их золой, и они все прогорели. На мгновение лоб Суан пересекла морщинка, а потом Морейн ощутила легкое покалывание, и свечение саидар снова на мгновение окружило Суан. Любая женщина, умеющая направлять, если находится достаточно близко, способна почувствовать, как другая прикасается к Силе. Но это покалывание было необычным. Женщины, проводящие много времени в совместных занятиях, иногда испытывают такое ощущение, но считалось, что оно со временем угасает. Между ней и Суан оно не угасало никогда. Порой Морейн видела в этом подтверждение того, насколько крепка их дружба. Когда сияние исчезло, короткие поленья уже весело потрескивали.
Морейн ничего не сказала, но Суан посмотрела на нее так, словно подруга произнесла вслух то, что думала.
– Слишком холодно, чтобы ждать, Морейн, – виновато пояснила она. – Кроме того, вспомни, что нам говорила Акаррин на занятиях две недели назад: «Вы должны знать правила назубок и выполнять их, пока не узнаете, какие и когда можно нарушить», – процитировала Суан. – Это ведь и означает, что иногда мы все же можем нарушать правила!
Акаррин, худощавая Коричневая сестра, чьи внимательные глаза моментально замечали, кто не следит за разъяснениями, говорила об Айз Седай, а не о принятых, но Морейн промолчала. Суан вовсе не нужны были преподавательские высказывания такого рода, чтобы нарушать правила. О, она никогда не шла против основных запретов – никогда не пыталась убежать, не выказывала непочтительности к сестрам, и ей никогда не пришло бы на ум украсть что-нибудь, – но с самого начала она питала склонность к дерзким выходкам. Впрочем, проказничать любила и сама Морейн. Время от времени этим занимались большинство принятых и даже некоторые послушницы. Разные проделки и розыгрыши помогали снимать напряжение от непрерывной учебы, ведь лишь немногие дни оказывались свободными. Принятым не поручали поденной работы, не считая того, что от них требовалось прибираться в своих комнатах и заботиться о чистоте собственного тела, – если, конечно, ученицы не ввязывались в неприятности, – но ожидалось, что девушки будут работать изо всех сил на занятиях, работать так, как послушницам даже не снилось. Но хоть какие-то маленькие радости все же необходимы, иначе попросту лопнешь, как яйцо, упавшее на камень.
Их с Суан проделки, разумеется, злобными не были. Да, как-то они натерли чесоточным дубом сорочку ненавистной им принятой, но это в счет не шло. Элайда превратила в мучение первый год их послушничества, ставя перед ними такие требования, которые не смог бы выполнить никто, и настаивая на неукоснительном их выполнении. Второй год – после того, как Элайда получила шаль, – оказался еще хуже, и это продолжалось до тех самых пор, пока она не покинула Башню. Остальные же их выходки были гораздо более добродушными, хотя даже самая невинная шалость могла навлечь на них скорое наказание, особенно если мишенью оказывалась Айз Седай. Триумфальной стала ночь прошлого лета, когда они запустили в самый большой фонтан Водного садика толстую зеленую форель. Предметом гордости подруг была трудновыполнимость деяния, а также тот факт, что их так и не раскрыли. Кое-кто из сестер бросал на подруг подозрительные взгляды, но, к счастью, ни одна не могла доказать, что это их рук дело. Поскольку девочки были еще только принятыми, не имело смысла спрашивать их об этом напрямую. Разумеется, то, что Суан и Морейн запустили в фонтан форель, вряд ли повлекло бы за собой визит в кабинет наставницы послушниц, а вот то, что они без разрешения покинули территорию Башни, чтобы купить рыбину, – и хуже того, проделали это ночью! – несомненно, закончилось бы именно этим. Морейн надеялась, что на этот раз разговоры Суан о нарушении правил не ведут к очередной затее. Сама она чувствовала себя слишком усталой; сейчас их неминуемо бы поймали.
– Кто будет первой, ты или я? – спросила Морейн.
Может быть, занятия отвлекут Суан от дерзких мыслей.
– Больше нужно практиковаться тебе. Этим утром мы сосредоточимся на тебе. А также днем. И вечером.
Морейн поморщилась, но против правды не пойдешь. Чтобы пройти испытание на шаль, требуется создать одно за другим сто различных плетений, они должны быть совершенными и следовать друг за другом в строгом порядке, причем плести их придется под сильным внешним давлением. На протяжении всего испытания необходимо сохранять абсолютное спокойствие. В чем именно будет выражаться давление, девушки не знали, знали только, что их внимание обязательно будут пытаться отвлечь, а сосредоточенность – нарушить. Практикуясь, они сами создавали друг для друга отвлекающие ситуации, и у Суан виртуозно получалось сбивать Морейн с толку в самый напряженный момент и постоянно испытывать ее терпение. Дашь волю своему характеру, и можно вообще не удержать саидар; даже после шести лет работы над собой Морейн все равно требовалось хотя бы немного спокойствия, чтобы иметь дело с Силой. Суан же редко выходила из себя, держа свои эмоции железной хваткой.
Обнимая Истинный Источник, Морейн позволила саидар проникнуть в себя. Не всему тому потоку, какой она могла удержать, но столько, сколько было необходимо для занятий. Направлять Силу – утомительная работа, и чем больше Силы ты направляешь, тем труднее ее удерживать. Даже тот незначительный объем, который Морейн сейчас зачерпнула, разлился по всему ее существу, наполняя ее радостью и жизнью, блаженством. Это чудесное ощущение было почти мучительным. Когда Морейн обняла саидар впервые, она не знала, плакать ей или смеяться. Она сразу же почувствовала настойчивое желание зачерпнуть больше, но усилием воли поборола его. Все ее чувства очистились, обострились, когда Сила разлилась в ней. Ей казалось, что она почти слышит биение сердца Суан. Она ощущала, как потоки воздуха скользят по ее лицу и рукам; кайма на платье подруги стала более яркой, белизна шерстяной ткани теперь слепила глаза. Морейн различала мельчайшие трещинки на стенных панелях, которые смогла бы увидеть, если бы Сила не наполняла ее, только уткнувшись носом в самую стену. Сила вдохновляла ее. Морейн чувствовала себя… более живой. Какая-то ее часть очень хотела никогда больше не отпускать саидар, что было строжайше запрещено. Поддайся подобному желанию – и начинаешь зачерпывать все больше и больше, пока в конце концов не зачерпнешь столько, что уже не сможешь справиться. А это либо убьет, либо навсегда выжжет способность направлять. Потерять это… это блаженство… гораздо хуже, чем умереть.
Суан села на стул, и ее тоже окружило сияние – хотя Морейн, разумеется, не могла видеть свечение возле себя самой. Сплетя вокруг комнаты, вдоль стен, пола и потолка малого стража, охраняющего от подслушивания, Суан замкнула его так, чтобы ей не приходилось постоянно заниматься его поддержанием. Работать одновременно с двумя плетениями – более чем вдвое сложнее, нежели с одним; удерживать три – более чем вдвое утомительнее, нежели два. Далее слово «трудно» уже не передавало степень требуемого напряжения, хотя удержать большее количество плетений было все же возможно. Суан сделала знак Морейн, чтобы та повернулась к ней спиной.
Хмуро взглянув на малого стража, Морейн повиновалась. Ей было бы легче сохранять концентрацию, если бы она видела плетения, которые готовила для нее Суан. Но зачем той понадобился малый страж от подслушивания? Теперь, если кто-нибудь приложит ухо к двери, он не услышит ровным счетом ничего, даже если Морейн будет вопить во всю глотку. Но конечно, Суан не собирается доводить ее до такого состояния! Нет, это, должно быть, просто первый шаг, чтобы сбить ее с толку – заставить размышлять об этом. Она почувствовала, как Суан перебирает потоки Земли и Воздуха, затем Огня, Воды и Духа, потом Земли и Духа, постоянно перемежая их. Не глядя на Суан, невозможно сказать, создает ли она плетение или просто снова пытается ее отвлечь. Глубоко вздохнув, Морейн сосредоточилась на состоянии абсолютного спокойствия.
Почти все входящие в испытание плетения были чрезвычайно сложны и не предназначались ни для чего другого. Как ни странно, ни одно из них не требовало жестов, хотя без них не обходилось большинство обычных плетений. Движение рук не являлось частью плетения, но вот только, если не сопроводить плетение определенным жестом, оно не работало. Считалось, что жесты должны задавать мыслям определенное направление. Отсутствие жестов наводило на мысль, что испытуемые на протяжении по крайней мере части испытания будут лишены возможности использовать руки, – это звучало зловеще. Еще одна странность: ни одно из этих невероятно замысловатых плетений не давало никакого существенного результата, и даже при неверном исполнении они не становились опасными – во всяком случае, чересчур опасными. Такого не скажешь в отношении многих обычных плетений – для них такая возможность более чем реальна. Даже простейшие из них могут оказаться разрушительными, если допущена малейшая ошибка. Женщины иногда погибали во время испытания, но, очевидно, не потому, что спутали плетение. Тем не менее неточность при создании первого плетения вызвала бы оглушительный громовой раскат.
Морейн направляла тончайшие потоки Воздуха, сплетая их в точности так, как требовалось. Плетение было довольно легким, однако саидар невозможно принудить к чему-либо, какими бы мелкими ни были пряди. Сила подобна полноводной реке, неумолимо текущей лишь вперед: попробуй бороться с ней – и тебя смоет, как веточку, упавшую в реку Эринин. И чтобы направлять Силу туда, куда тебе надо, необходимо научиться использовать ее всесокрушающую мощь. В любом случае размер прядей изначально не задавался, а с мелкими было проще работать. Да и шума будет меньше, если Суан удастся…
– Морейн, как ты думаешь, Красные способны на то, чтобы отступиться от него?
Морейн вздрогнула даже раньше, чем создаваемое ею плетение разразилось грохотом, напоминавшим звон литавр. Считалось, что любая сестра при необходимости сумеет справиться с мужчиной, способным направлять Силу, но Красные в буквальном смысле охотились за ними. Суан говорила о младенце. Тогда понятно, зачем ей малый страж! И теперь ясно, к чему был разговор о нарушении правил. Видимо, Суан все же не так уверена, что Тамра не станет возражать, если они будут говорить о ребенке между собой. Морейн сердито оглянулась через плечо.
– Не останавливайся, – спокойно произнесла Суан. Она по-прежнему направляла Силу, но не делала ничего, а просто играла с прядями. – Тебе в самом деле нужно практиковаться, коли ты даже с этим не справилась. Ну, что скажешь? Насчет Красных?
На этот раз плетение обернулось серебристо-голубоватым диском размером с небольшую монету, который упал Морейн в протянутую руку. Форма также не оговаривалась – еще одна странность, – но диски и шары были проще всего. Сотканный из Воздуха, однако твердый как сталь, диск был прохладным на ощупь. Морейн отпустила плетение, и «монетка» исчезла, оставив после себя лишь слабое свечение Силы, которое вскоре тоже угасло.
Следующее плетение было одновременно одним из самых запутанных и абсолютно бесполезным и требовало использования всех Пяти Сил. Но Морейн ответила Суан, не оставляя плетения. В конце концов, она умела одновременно разговаривать и направлять: Воздух и Огонь, вот так, и еще Земля. Теперь Дух и снова Воздух. Она плела не останавливаясь. По какой-то причине пряди нельзя слишком долго держать незаконченными, иначе они разваливаются, превращаясь в нечто совершенно иное. Еще раз Дух, затем вместе Огонь и Земля.
– Им потребуется двадцать лет, чтобы узнать об этом. Или около двадцати. Если повезет, времени окажется гораздо больше. – Иногда, хотя и редко, девочки, родившиеся с искрой дара, начинали направлять Силу уже в двенадцать-тринадцать лет; но мальчики, обладающие ею, никогда не принимались испытывать свои способности раньше восемнадцати или девятнадцати лет. А в некоторых мужчинах искра дара дремала, не проявляя себя, лет до тридцати. Снова Воздух, потом Дух и Вода, все в точности на своих местах. – Кроме того, это же будет Дракон Возрожденный! Даже Красным придется признать, что его нельзя укротить, пока он не примет участие в Последней битве.
Страшная судьба – спасти мир ценой невероятных усилий, чтобы в награду навсегда потерять это чудо! Пророчества никогда не отличались милосердием, и даже молитвы редко действовали на них. Еще раз Земля, теперь Огонь и снова Воздух. Результат ее стараний все больше напоминал Морейн самый безнадежно запутанный клубок в мире.
– Но разве этого хватит? Я слышала, что некоторые из Красных не особенно пекутся о том, чтобы эти несчастные мужчины оставались в живых.
Морейн тоже слышала об этом, но это всего лишь слухи. А также нарушение закона Башни. За такое сестру могли высечь и, скорее всего, изгнали бы на какую-нибудь отдаленную ферму, чтобы она некоторое время провела в уединении и в размышлениях о своем поведении. По закону такой поступок должен считаться убийством. Но если задуматься о том, что могут натворить такие мужчины, разгуливающие на свободе, то становилось вполне ясно, почему на их умерщвление смотрели сквозь пальцы. Еще немного Духа внизу, а прядь Земли пропустить насквозь. Невидимые пальцы пробежали по бокам Морейн по направлению к подмышкам. Щекотки она боялась, и Суан об этом хорошо известно, но все же Морейн ждала от подруги чего-то большего. Морейн лишь чуть-чуть вздрогнула.
– Кое-кто не так давно говорил мне: мол, нужно учиться жить с тем, что ты изменить не можешь, – сухо сказала она. – Колесо Времени плетет так, как желает Колесо, и Айя делают то, что делают.
Еще раз Воздух, потом Огонь… Вот так. А за ним Вода, Земля, и не забыть про Дух. А теперь все пять вместе. О Свет, что за кошмарный узел! И ведь еще не все закончено.
– Я думаю… – начала Суан, но тут дверь с грохотом распахнулась, впустив поток холодного воздуха, который моментально выдул все тепло от очага.
Наполненная саидар, обострившей все ее чувства, Морейн ощутила, как ее с головы до ног окутывает ледяное покрывало.
Дверь впустила также Мирелле Беренгари, принятую из Алтары, которая получила кольцо в один год с ними. Красавица с кожей оливкового цвета, почти такая же высокая, как Суан, Мирелле была общительной и веселой. Ее чувство юмора было бурным, а нрав, если она давала ему волю, – еще хуже, чем у Морейн. Их знакомство началось с яростной перепалки, которую они устроили еще в бытность послушницами, за что обеих высекли. Но потом Морейн и Мирелле вдруг обнаружили, что каким-то образом подружились. О, дружба их была не настолько тесной, как та, что объединяла Морейн с Суан, но все же они были подругами, и лишь дружеские чувства удержали Морейн от того, чтобы не наброситься на вновь прибывшую за то, что та вошла, не постучавшись. Впрочем, услышать стук Мирелле, даже если бы та колотила в дверь кулаками, не позволил бы малый страж. Не то чтобы это имело значение, но ведь все дело в принципе!
– Далеко еще до Последней битвы, как вы думаете? – спросила Мирелле, закрывая за собой дверь. Она увидела полузаконченное плетение перед лицом Морейн и малого стража, обвитого вокруг комнаты, и на губах у нее появилась усмешка. – Вижу, вы практикуетесь перед испытанием. Тебе удалось хоть раз заставить ее взвизгнуть, Суан? Если хочешь, могу помочь. Я знаю один способ – она будет визжать как поросенок, запутавшийся в сетях.
Морейн поспешила уничтожить плетение прежде, чем оно рассыпалось само по себе, и обменялась с Суан озадаченными взглядами. Откуда Мирелле узнала?
– Я никогда не визжала как… как ты говоришь, – натянуто произнесла она, выигрывая время.
Большинство придумываемых принятыми каверз предназначались для других принятых, и счет достижений Мирелле почти равнялся их с Суан счету. В упомянутой Мирелле шутке главную роль сыграла ледышка – и это в самый разгар летней жары, когда даже в тени чувствуешь себя как в печке. Но она никогда не визжала как поросенок!
– Что ты имеешь в виду, Мирелле? – осторожно спросила Суан.
– Как что – Айил, разумеется! А что же еще?
Морейн вновь переглянулась с Суан, на этот раз раздосадованно. Некоторые сестры утверждали, что в отдельных отрывках из «Пророчеств о Драконе» говорится об Айил. И разумеется, еще столько же сестер утверждали противоположное. В начале войны этот вопрос вызвал оживленное обсуждение. Точнее, происходившее можно было бы назвать ожесточенным спором, если бы участвовавшие в дискуссии женщины не были Айз Седай. Но сейчас, когда подруги знали такую тайну, все это вылетело у Морейн из головы и, очевидно, у Суан тоже. По-видимому, чтобы сохранить тайну, им придется постоянно быть начеку.
– Вы что-то скрываете, так? Какой-то секрет? – сказала Мирелле. – Я не знаю никого, у кого было бы столько же секретов, сколько у вас двоих. Что ж, не ждите, что я буду вас расспрашивать. Не буду.
Судя по выражению ее лица, она просто умирала от желания спросить.
– Это не наша тайна. Нам нельзя об этом говорить, – ответила Суан, и брови Морейн приподнялись прежде, чем она успела совладать с чувствами.
Что это Суан задумала? Она что, пытается играть в Даэсс Дей’мар? Морейн уже как-то пыталась объяснить подруге, в чем заключается Игра Домов. В Кайриэне даже слуги и фермеры знали, как следует вести себя, чтобы получить преимущество или держать других подальше от своих планов и секретов. В Кайриэне Даэсс Дей’мар жила в крови как благородных, так и простолюдинов. Более чем где бы то ни было. Игра царила повсеместно, даже в тех землях, где ее отвергали. Однако, несмотря на все старания Морейн, Суан никогда не проявляла в ней большого искусства. Она была слишком прямолинейна для этого занятия.
– Но ты можешь помочь нам с Морейн, – продолжала она, еще более удивив свою подругу. Подготовку они всегда проводили только вдвоем. – Мои трюки она уже слишком хорошо изучила.
Засмеявшись, Мирелле радостно потерла руки и села на второй стул; сияние Силы тут же окружило ее.
Морейн с мрачным видом повернулась к ним спиной и снова принялась за второе плетение, но Суан сказала:
– С начала, Морейн. Ты же знаешь. Порядок должен засесть у тебя в голове так прочно, что ничто не заставит тебя сбиться.
С легким вздохом Морейн еще раз сплела из Воздуха серебристо-голубую монетку и продолжала плетение дальше.
Суан была в чем-то права, сказав, что Морейн уже известны все ее трюки. Любимыми приемами Суан было щекотать ее в самый неподходящий момент, внезапно ткнуть в какое-нибудь уязвимое место, смутить неожиданными ласками или испугать громким звуком прямо над ухом. А еще говорить такое, от чего Морейн впадала в полнейший ступор, – а воображение у подруги оставалось весьма живым даже после того, как сестры поработали над ее лексиконом. Однако, оттого что Морейн знала приемчики своей напарницы, сохранять абсолютную невозмутимость было ничуть не легче. Из-за Суан ей уже дважды приходилось начинать заново. Но Мирелле оказалась хуже. Она любила лед. Создавать лед было очень просто: несколько прядей Воды и Огня – и он возникал как будто из ниоткуда. Но Морейн хотелось бы знать, каким образом хулиганке удавалось заставлять его неожиданно появляться внутри ее, Морейн, платья, причем в самых чувствительных местах. Вдобавок Мирелле, направляя потоки, умела имитировать болезненные щипки и резкие хлесткие шлепки, напоминавшие удары розог. А время от времени на ягодицы Морейн словно бы обрушивался ремень. Щипки и удары ощущались по-настоящему, и остававшиеся после них синяки были не менее реальны. В какой-то момент Мирелле подняла ее на фут над землей, подвесив на веревках из Воздуха, – Морейн была уверена, что это Мирелле: Суан никогда ничего подобного не делала, – и медленно перевернула, так что ее ноги устремились к потолку, а юбки упали, накрыв голову. С бешено колотящимся сердцем, на грани отчаяния, она вынуждена была руками отодвигать юбки с лица. Дело не в скромности – просто иначе нельзя продолжать плести. Вслепую можно удержать плетение, но создавать его, не видя, невозможно, а если бы именно этот замысловатый клубок Пяти Сил развалился, Морейн ждал бы весьма болезненный шок – как если бы она споткнулась о ковер и рухнула на железный брус. Только было бы в три раза больнее и повторилось бы несколько раз. Ей удалось успешно завершить плетение, но тем не менее Мирелле сумела поколебать ее концентрацию четыре раза!
Морейн чувствовала, как в ней нарастает раздражение, – но злилась она не на Мирелле, а на саму себя. Все принятые сходились в одном: во время испытания сестры будут проделывать с претендующей на шаль женщиной вещи гораздо худшие, чем все то, что способны выдумать подруги. И поэтому настоящие подруги обязаны проделывать с тобой все, что только смогут придумать, чтобы помочь подготовиться к испытанию. Но не нанося увечий, конечно. О Свет, если даже Мирелле с Суан смогли заставить ее сбиться за столь короткое время целых шесть раз, на что ей остается надеяться при настоящем испытании? Но Морейн продолжала плести с несгибаемой решимостью. Она пройдет испытание, и пройдет с первой попытки. Непременно!
Морейн приступила к упражнению во второй раз и уже создавала второе плетение, когда дверь снова распахнулась. Неохотно отпустив саидар, девушка позволила прядям рассеяться. Каждый раз это приходилось делать, преодолевая себя. Казалось, что вместе с Силой утекает жизнь и весь мир тускнеет. Но до занятий с послушницами осталось совсем немного времени, и закончить Морейн все равно не успела бы. Принятым иметь часы не разрешалось, ведь в любом случае для большинства из них это было слишком дорогим удовольствием, но гонга, отбивавшего каждый час, в некоторых уголках Башни можно и не услышать, поэтому лучше всего – выработать в себе точное чувство времени. Опаздывать принятым дозволялось не больше, чем послушницам.
Женщину, что стояла на пороге распахнутой двери, Морейн едва ли назвала бы своей подругой. Тарна Фейр была ростом выше, чем Суан, родилась она на севере Алтары, невдалеке от Андора, но от Мирелле ее отличали не только соломенно-желтые волосы. Принятым не разрешали вести себя высокомерно, но достаточно было взглянуть в эти холодные голубые глаза, чтобы убедиться, что их обладательница является настоящим воплощением высокомерия. У Тарны напрочь отсутствовало чувство юмора, и, насколько всем было известно, она ни разу ни над кем не подшутила. Тарна заслужила кольцо за год до Суан и Морейн, проведя девять лет в платье послушницы. Подруг и тогда у нее было не много, и сейчас их количество не увеличилось. Впрочем, ее, кажется, это не очень заботило, ведь она не чувствовала, что ей чего-то недостает. Она была совсем не похожа на Мирелле.
– Так я и думала, что найду вас обеих вместе, – холодно произнесла Тарна. Душевной теплотой она никогда не отличалась. – Не понимаю, почему бы вам не поселиться в одной комнате. А ты, Мирелле, решила тоже присоединиться к кружку Суан?
Все это было сказано спокойным тоном, как нечто само собой разумеющееся, однако глаза Мирелле вспыхнули. Сияние вокруг Суан исчезло, но Мирелле по-прежнему не отпускала Силу. Морейн оставалось лишь надеяться, что та не будет столь опрометчива, чтобы воспользоваться ею.
– Ступай, Тарна, – сказала Суан, взмахнув рукой, словно бы отпускала непрошеную гостью. – Мы заняты. И дверь за собой закрой.
Тарна не двинулась с места.
– Мне надо бежать, чтобы не опоздать на занятия с послушницами, – сказала Морейн, обращаясь к Суан. Тарну она игнорировала. – Они сейчас учатся создавать огненные шары, и, если меня не будет на месте, кто-нибудь наверняка решит попробовать без меня.
Послушницам запрещалось направлять Силу или даже обнимать Источник, если рядом не было сестер или принятых, но девочки нарушали этот запрет при любом удобном случае. Только что оказавшиеся в Башне девушки никогда по-настоящему не верили в грозящие им опасности, а те, кто уже поднабрался опыта, как правило, были уверены, что знают, как все эти опасности обойти.
– Послушницам объявили свободный день, – сказала Тарна, – так что сегодня занятий не будет. – Тот факт, что ее выпроваживали и демонстративно не обращали на нее внимания, ни капли Тарну не смущал. Ее вообще ничего не смущало. Несомненно, испытание на шаль Тарна пройдет с легкостью, с первой же попытки. – Принятых собирают в Овальном лектории. Амерлин намерена что-то нам сообщить. И еще одну вещь вы должны знать. Гайтара Моросо умерла несколько часов назад.
Свечение, окружавшее Мирелле, потухло.
– Так вот что за тайну вы скрывали! – воскликнула она. Ее глаза запылали еще ярче, чем минутой раньше от слов Тарны.
– Я же говорила тебе, это не наша тайна, – ответила Суан.
Ответ был полностью в духе Айз Седай – и его хватило, чтобы Мирелле согласно кивнула, пусть и неодобрительно. Весьма неодобрительно. Пламя в ее глазах угасать, судя по всему, не намеревалось. Морейн подозревала, что в ближайшее время им с Суан предстоит масса неожиданных встреч со льдом.
По-прежнему держа дверь открытой – она что, вообще не чувствует холода, как настоящая сестра? – Тарна внимательно изучала Морейн, а затем медленно перевела взгляд на Суан:
– Да, верно. Ведь вы двое должны были дежурить в приемной. Что там произошло? Остальным известно только то, что она умерла.
– Я как раз подавала ей чашку чая, когда она вдруг охнула и упала мертвой мне на руки, – ответила Морейн.
Ответ получился еще более подобающий Айз Седай, чем тот, что дала Суан: ни слова лжи, но вся правда оставалась скрытой.
Удивительно, но по лицу Тарны скользнула тень печали. Практически незаметно, однако это не укрылось от глаз Морейн. Тарна никогда не выказывала эмоций. Она словно из камня высечена.
– Гайтара Седай была великой женщиной, – пробормотала Тарна. – Это очень большая потеря.
– Зачем мы понадобились Амерлин? – спросила Морейн.
Очевидно, о смерти Гайтары уже объявлено, и ее похороны, по обычаю, состоятся завтра, так что сообщать об этом тоже нет необходимости. Не хочет же Тамра поведать о Предсказании принятым?
– Не знаю, – ответила Тарна, вновь источая холодность. – Не следовало мне тут задерживаться и вести с вами разговоры. За завтраком всем было сказано немедленно покинуть трапезную. Бегом мы еще успеем в Овальный лекторий до появления Амерлин.
Принятым предписывалось держаться с определенной долей величественности. Это было частью подготовки к тому дню, когда они получат шаль. И уж разумеется, не предполагалось, что они станут бегать, не получив соответствующего указания. Однако они бежали – Тарна тоже не отставала, – подобрав юбки к коленям и не обращая внимания на удивленные взгляды ливрейных слуг в коридорах. Айз Седай не смеют заставлять Амерлин ждать. Принятые же не смеют даже подумать о подобном.
На куполообразном потолке Овального лектория было изображено небо с бегущими по нему белыми облаками. Окаймляла его широкая полоса сложного, замысловатого орнамента. Это помещение использовалось редко. Морейн со спутницами оказались последними из пришедших принятых, однако ряды скамей полированного дерева были заполнены меньше чем на четверть. Гул голосов принятых, строивших предположения о том, зачем с ними пожелала говорить Амерлин, лишь подчеркивал, сколь невелико было их число по сравнению с тем, на какое рассчитан зал. Морейн решительно выкинула из головы мысли о том, что количество сестер неумолимо уменьшается. Может быть, если сестры… Нет. Она не станет предаваться мрачным размышлениям.
К счастью, возвышение в передней части зала еще пустовало. Они с Суан отыскали себе места позади толпы. Тарна уселась подле них, но своим видом всячески демонстрировала, что она не с ними. Отчужденность окутывала ее, как плащ. Мирелле, которая все еще дулась из-за того, что ей не сказали про Гайтару, прошла вдоль ряда в самый конец. Чуть ли не половина женщин в зале говорила одновременно, перебивая друг друга. Было почти невозможно уяснить, что говорит каждая в отдельности, но то немногое, что удалось расслышать Морейн, было абсолютной чепухой. Они все будут проходить испытание на шаль? Прямо сейчас? У Аледрин, должно быть, мозговая горячка – это надо же пороть такую чушь! Она всегда была чересчур впечатлительной. Брендас выдала версию и того абсурднее. Обычно мыслит она вполне здраво, но сейчас утверждала, будто их всех собираются отослать домой, поскольку Гайтара перед смертью Предсказала гибель Белой Башни, а может, и всего мира. Похоже, к вечеру количество версий о Предсказании Гайтары достигнет дюжины, если уже не достигло, – сплетни в крыле принятых расцветали пышным цветом мгновенно, словно розы в теплице. Морейн не хотелось это слушать. Чтобы сохранить тайну, ей придется всячески изворачиваться, по крайней мере несколько последующих дней. Она искренне надеялась, что справится с задачей.
– Хоть кто-нибудь знает, что здесь действительно происходит? – спросила Суан сидевшую рядом принятую, худощавую, очень смуглую женщину с прямыми черными волосами, спускавшимися до пояса. Руки соседки были испещрены черными татуировками. – Или все это просто слухи?
Прежде чем ответить, Земайлле окинула ее внимательным взглядом:
– Думаю, слухи.
Земайлле все делала не торопясь. Благодаря этому она всегда казалась сосредоточенной и вдумчивой. Получив шаль, она, скорее всего, примкнет к Коричневой Айя. Или, возможно, к Белой.
Для Белой Башни Земайлле была редкостью. Она вышла из Ата’ан Миэйр, Морского народа. Среди Айз Седай было только четыре Ата’ан Миэйр, и все четыре принадлежали к Коричневой Айя, причем две из них были почти столь же стары, как Гайтара. Девушки из Ата’ан Миэйр никогда не приходили в Башню, за исключением тех случаев, когда искра проявлялась в них сама или они каким-то образом начинали учиться самостоятельно. И в тех и в других случаях делегация от Морского народа доставляла девушку в Башню и поспешно удалялась. Ата’ан Миэйр не любили надолго разлучаться с соленой водой, а ближайшее к Тар Валону море лежало в четырех сотнях лиг к югу.
Земайлле, впрочем, как казалось, старалась забыть о своем происхождении. Она никогда не заговаривала о Морском народе, разве что только по требованию Айз Седай. Насколько Морейн было известно, девушка была усердна, с первого дня упорно стремилась добиться шали, хотя обучалась не очень быстро. Не медленнее прочих – просто не очень быстро. Сейчас уже восемь лет она была принятой, а до этого десять лет ходила в послушницах. Морейн не раз доводилось видеть, как она сначала путает плетение, а потом вдруг выполнит его так совершенно, что остается удивляться, что же ей мешало раньше. Однако каждая из девушек совершенствовала свои навыки в собственном темпе, и Башня никогда не торопила их больше, чем следовало.
Рослая принятая, сидевшая на ряд впереди, Айслинг Нун обернулась к ним. Она чуть ли не подпрыгивала на своей скамье от возбуждения:
– Это из-за Предсказания, точно говорю! У Гайтары перед смертью было Предсказание, и Амерлин сообщит нам, в чем оно заключалось. Вы обе ведь дежурили в то утро, правда? Вы были рядом, когда она умерла. Что она сказала?
Суан напряглась, а Морейн уже открыла рот, чтобы солгать, но их спасла Тарна:
– Морейн сказала мне, что у Гайтары не было Предсказания, Айслинг. Когда Амерлин выйдет к нам, мы сразу же узнаем, что она хочет нам сообщить.
Ее тон был, как всегда, холоден, но не резок. Айслинг тем не менее вспыхнула от гнева.
Айслинг была из Туата’ан, Лудильщиков, – еще одна редкость в Белой Башне. Туата’ан жили в пестро раскрашенных фургонах, кочуя от селения к селению, и так же, как и Морской народ, не терпели у себя самоучек-дичков. Если какая-либо группа Странствующего народа обнаруживала, что в одной из их девушек проявляется искра, они тут же поворачивали свой караван и устремлялись к Тар Валону с такой быстротой, на какую только были способны их лошади. Верин, коренастая Коричневая сестра, уступавшая ростом даже Морейн, рассказывала, что девушки Лудильщиков никогда не пытаются научиться направлять Силу самостоятельно, они вообще не хотят направлять или становиться Айз Седай. Должно быть, так оно и есть, раз это говорит Верин, однако Айслинг выказывала в обучении почти такую же старательность и целеустремленность, как и Земайлле, и даже преуспела побольше. Она получила кольцо через пять лет обучения, в один год с Морейн и Суан, и Морейн считала, что, скорее всего, испытание на шаль она пройдет уже через год, а может, и раньше.
Одна из дверей позади возвышения открылась, и из нее выскользнула Тамра. На ней было все то же синее платье, что и минувшей ночью, плечи укрывал палантин Амерлин. Морейн увидела ее одной из первых и одной из первых поднялась с места, но спустя мгновение уже все были на ногах и хранили молчание. Казалось странным видеть Амерлин одну. В коридорах Тамру всегда сопровождало по крайней мере несколько Айз Седай: либо просто сестры, представлявшие ей прошения, либо восседающие в Совете Башни, желавшие обсудить какие-нибудь вопросы перед Советом. Амерлин показалась Морейн усталой. О, спина ее была прямой, а судя по решительному выражению ее лица, она, если понадобится, смогла бы пройти сквозь стену. Но что-то в глазах Тамры говорило об усталости, не имевшей отношения к недостатку сна.
– В знак благодарности за сохранность Тар Валона, – произнесла Амерлин, и ее голос без труда услышала каждая принятая, находившаяся в зале, – я решила, что Башня должна выдать вознаграждение в сотню золотых крон каждой женщине в городе, родившей ребенка начиная с того дня, как под стены прибыли первые солдаты, и кончая днем, когда угроза миновала. Сейчас, когда я сообщаю это вам, о награде объявляют на городских улицах.
Никто не был настолько глуп, чтобы открывать рот, когда говорила Амерлин, но ее заявление все же вызвало несколько тихих возгласов, и один из них издала Суан. Собственно, ее возглас, скорее, походил на фырканье. Она в жизни не видела десяти золотых крон разом, не говоря уж о сотне. На сотню крон можно купить очень большую ферму или Свет знает сколько рыбачьих лодок.
Не обращая внимания на нарушение правил поведения, Тамра продолжала говорить:
– Как некоторые из вас, возможно, уже знают, любую армию всегда сопровождают множество людей. Иногда их даже больше, чем солдат. В основном это ремесленники, обслуживающие потребности армии: оружейники и мастера-стрельники, кузнецы, коновалы и тележники, но среди них есть и солдатские жены, и другие женщины. Поскольку армия служила защитой Тар Валону, я решила наградить и этих женщин.
Морейн поймала себя на том, что кусает нижнюю губу, и заставила себя прекратить так делать. От этой привычки она старалась избавиться. Несомненно, нет никакого резона показывать всякому, кто тебя видит, что ты лихорадочно размышляешь. По крайней мере, теперь известно, что задумала Тамра. Видимо, она верит, что дитя действительно вскоре родится. Но зачем, ради Света, говорить об этом принятым?
– Угроза может сохраниться еще какое-то время, – сказала Тамра, – хотя сегодня утром я получила донесения, что Айил, возможно, начали отступление. Тем не менее положение кажется достаточно спокойным, чтобы уже сейчас начать составлять список имен, по крайней мере в лагерях поблизости от города. Чтобы быть честными со всеми этими женщинами, мы должны начать как можно скорее, пока никто из них не покинул эти края, что наверняка случится, если Айил действительно отступают. Многие солдаты пойдут вслед за Айил, и к ним вскоре присоединятся ремесленники и прочий лагерный люд. Оставшиеся солдаты разойдутся по домам. Сестры еще не вернулись в Башню, поэтому составлением списков я поручаю заняться вам. Вы станете записывать имена. Поскольку некоторые женщины неизбежно успеют уйти прежде, чем вы их найдете, вам следует также расспрашивать о тех, кто рожал поблизости от Башни, но кого сейчас здесь уже нет. Записывайте все сведения, которые помогут отыскать их. Кто отец, из какого города или деревни, из какой страны – все, что узнаете. Каждую из вас будут сопровождать четверо гвардейцев Башни, чтобы никто вам не помешал.
Морейн чуть не задохнулась, пытаясь сохранить молчание. Изумленные вздохи слышались отовсюду – не все справлялись с этой задачей так же успешно, как она. Принятым и без того довольно редко дозволялось покидать город, но чтобы без сопровождения сестры? Это неслыханно!
С легкой снисходительной улыбкой Тамра ждала, пока восстановится порядок. Очевидно, она прекрасно понимала, что девушки от удивления чуть не потеряли способность здраво мыслить. И также, по-видимому, она услышала нечто, ускользнувшее от Морейн. Когда вновь воцарилась тишина, Амерлин сказала:
– Если я узнаю, что кто-то использовал Силу, чтобы защитить себя, Аланна, этому кому-то по возвращении от наставницы послушниц садиться придется с большой осторожностью.
Некоторые из принятых были настолько растеряны, что позволили себе хихикнуть, а одна или две даже засмеялись вслух. Аланна в душе была робкой, но изо всех сил старалась казаться свирепой. Она говорила всем, кому еще не надоело слушать ее заявления, что хочет вступить в Зеленую Айя, Боевую Айя, и обзавестись дюжиной Стражей. Лишь Зеленые сестры связывали себя узами более чем с одним Стражем. Дюжины Стражей, разумеется, не имелось даже у Зеленых, но такова уж Аланна. Вечно она все преувеличивает.
Тамра хлопнула в ладоши, мгновенно утихомирив и хихикавших, и смеявшихся. Всякая снисходительность имеет пределы.
– Все вы должны соблюдать большую осторожность и прислушиваться к словам сопровождающих вас солдат. – На этот раз улыбок не последовало. Голос Тамры был тверд. Престол Амерлин не терпела вздора от правителей; уж разумеется, она не станет терпеть его от принятых. – Айил – не единственная опасность за стенами Тар Валона. Некоторые примут вас за Айз Седай и пусть так и считают, но только если вы не будете настолько глупы, чтобы вслух объявить себя таковой. – Тишина в зале стала напряженной: претендовать на звание Айз Седай, не будучи ею, являлось преступлением против закона Башни, и каралось оно очень жестоко, даже если речь шла о женщинах, не принятых в Башню. – Найдутся проходимцы, которые увидят всего лишь юное женское личико. Если у вас не будет сопровождающих, они могут счесть вас легкой добычей. Лучше избавить их от искушения и таким образом избежать связанных с этим неприятностей. И не забывайте, что в армии есть и Чада Света. Белоплащник с первого взгляда узнает одеяние принятой, и если ему удастся всадить ей в спину стрелу, это порадует его не меньше, чем если бы на ее месте была Айз Седай.
До этого в зале стояла звенящая тишина, однако теперь она стала мертвой. Морейн подумала, что могла бы расслышать даже шум дыхания, но, судя по всему, все старались не дышать. Если Айз Седай выезжала из Башни в мир и бесследно исчезала – а такое иногда случалось, – первое подозрение всегда падало на белоплащников. Чада Света называли Айз Седай приспешницами Темного, они считали прикосновение к Единой Силе богохульством, наказуемым смертью, – и обычно были совсем не прочь привести приговор в исполнение. Никто не мог понять, почему они пришли на помощь защитникам Тар Валона. По крайней мере, принятым никак не удавалось разгадать эту загадку.
Амерлин медленно оглядела ряды. Наконец она кивнула, явно довольная произведенным впечатлением:
– В Западной конюшне для вас уже седлают лошадей. В седельных сумках вы найдете еду на первое время и все прочее, что вам потребуется. Возвращайтесь в свои комнаты, надевайте обувь попрочнее и плащи потеплее. День вам предстоит долгий и холодный. Ступайте в Свете!
Она отпустила девушек, и они чуть ли не одновременно присели в реверансе. Но когда принятые уже двинулись было к двери в коридор, Тамра произнесла, словно это только что пришло ей в голову:
– Ах да! Вот еще. – (Услышав слова Амерлин, все моментально застыли на месте.) – Записывая имена женщин, также заносите в списки имя и пол ребенка, день, когда он родился, и точное место рождения. В этом отношении записи Башни должны быть доскональны. Можете идти. – Будто бы это не было самым важным из всего сказанного Тамрой! Именно так Айз Седай скрывали на открытом месте то, что было необходимо утаить. Некоторые утверждали, будто именно Айз Седай изобрели Игру Домов.
Морейн не могла не обменяться взволнованным взглядом с Суан. Та испытывала явное отвращение к любой канцелярской работе, но сейчас на ее лице играла широкая ухмылка. Им поручена помощь в поисках Дракона Возрожденного! Разумеется, речь идет только о его имени и имени его матери, но это было настолько близко к приключению, насколько принятая смеет только надеяться.

Глава 4
Отъезд из Башни
Комната Морейн немногим отличалась от комнаты Суан. Маленький квадратный столик, на котором лежали четыре книги, и два стула с прямыми спинками и жесткими сиденьями словно принесли из того же фермерского дома, что и мебель ее подруги. Кровать у Морейн была поуже, а иллианский коврик – круглым и цветастым, залатанным в нескольких местах. Кувшин на умывальнике когда-то в прошлом выдержал серьезный удар. У зеркала был отбит уголок. Но, не считая этих маленьких отличий, комната запросто могла оказаться той же самой. Морейн не стала утруждать себя и разводить огонь. Свои угли она сгребла в кучу тщательнее, чем Суан, но времени вряд ли хватит, чтобы хотя бы частично выгнать холод из комнаты.
Открыв платяной шкаф, который был побольше, чем у Суан, но столь же заурядным внешне, Морейн вытащила из него пару прочных ботинок и слегка поморщилась. Ботинки были уродливы, их кожа была намного толще, чем у туфель, а шнурки сгодились бы для починки седел. Но тем не менее ботинки, в отличие от туфель, сохранят ее ноги в снегу сухими. Добавив к обуви пару шерстяных чулок, она присела на край своей неприбранной кровати, чтобы натянуть их поверх тех, что уже были на ней. Какое-то время Морейн размышляла, не надеть ли ей еще и вторую сорочку. Как бы холодно ни было внутри Башни, там, куда она отправлялась, будет еще холоднее. Но времени было в обрез. И, кроме того, в этом ледяном воздухе снимать с себя платье совсем не хотелось. Без сомнения, имена будут записывать не в чистом поле, а под крышей, рядом с камином или жаровней, где будет тепло. Разумеется, так и будет. Большая часть людей в лагерях, скорее всего, примут их за сестер, как и предположила Тамра.
Следующим из шкафа появился тонкий пояс из выделанной кожи, с серебряной пряжкой и простыми ножнами, в которых скрывался узкий, оправленный в серебро кинжал, с клинком лишь немногим длиннее ее ладони. Морейн не носила его с тех пор, как прибыла в Башню, и теперь, застегнув пояс на талии, испытывала некоторое неудобство. Пусть ей и запретили использовать Силу, чтобы защищать себя, но кинжал при необходимости отлично подойдет для этой цели. Прежде чем перецепить на новый ремень с белого кожаного пояска, который она кинула на кровать, свой поясной кошель, Морейн на минуту задумалась. Тамра сколько угодно могла говорить, что их обеспечат всем, что понадобится, но полагаться на то, что кто-то другой – даже Престол Амерлин – предусмотрит все необходимое, неразумно. Морейн запихнула в кожаную суму свой костяной гребень и щетку для волос с ручкой из драгоценной резной кости. Каким бы неотложным делом ни был сбор имен, она не сомневалась, что принятой, позволившей себе разгуливать неприбранной, не избежать резких слов – и это в лучшем случае. За гребнем и щеткой последовали хорошие перчатки для верховой езды – из темно-синей кожи, лишь чуть-чуть тронутые вышивкой на тыльной стороне, – а также небольшой набор швейных принадлежностей в резной шкатулке черного дерева, клубок прочной бечевки, две пары запасных чулок – если те, что на ней, промокнут, – несколько платков разных размеров и еще кое-какие другие полезные предметы, включая небольшой складной нож для очинки перьев, на случай если самим придется ими пользоваться. Сестер никогда не заставили бы мириться с подобным неудобством, но они-то не сестры.
Повесив суму на плечо, Морейн прихватила свой плащ, подол которого, а также края капюшона были обшиты каймой, и выскочила наружу как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мейдани и Брендас торопливым шагом покидают галерею. Суан с нетерпением ждала подругу, на ее плече под плащом тоже висела сума, голубые глаза блестели от возбуждения. Морейн была не единственной, кому пришлось наверстывать упущенное время. По другую сторону галереи Кэтрин Алруддин высунула голову из комнаты, во все горло потребовала, чтобы Карлиния отдала ее швейный набор, и тут же, не дожидаясь ответа, нырнула обратно.
– Аланна, Приталле, кто-нибудь из вас не одолжит мне пару чистых чулок? – донесся крик откуда-то снизу.
– Я же вчера дала тебе пару, Эдесина, – ответили сверху.
Повсюду хлопали двери, женщины выбегали из них, окликая Тимэйл или Десандре, Коладару или Атуан и с десяток других, требуя вернуть ту или иную взятую на время вещь или, наоборот, прося одолжить что-либо. Если бы сейчас появилась сестра, за тот шум-гам, какой они здесь подняли, неприятностей у девушек было бы по горло.
– Что ты там копалась, Морейн? – выдохнула Суан. – Идем скорее, не то опоздаем!
Она пустилась прочь быстрым шагом, словно впрямь думала, что гвардейцы отправятся без них, если они не поспешат. Такого, разумеется, не могло произойти, однако Морейн не стала терять время зря. Она нипочем не будет медлить, коли выпал случай покинуть город – тем более такой случай!
Солнце все еще не прошло и полпути к зениту. По небу катились сгущавшиеся темно-серые тучи. Возможно, сегодня снова пойдет снег. Из-за снегопада стоявшая перед ними задача проще не станет. Впрочем, идти было легко, поскольку широкая, усыпанная гравием дорожка, которая вела между деревьями к Западной конюшне, мимо крыла Башни, отведенного для принятых, была расчищена. Разумеется, снег убрали не для удобства принятых: просто в Западной конюшне держало лошадей большинство сестер и работники расчищали эту дорожку лопатами по два-три раза в день, если в том была необходимость.
Сама конюшня представляла собой вытянутое трехэтажное строение из серого камня, более вместительное, нежели главная конюшня Солнечного дворца. На просторном мощеном дворе перед ней было не протолкнуться из-за толпы конюхов в груботканых куртках, оседланных лошадей и гвардейцев Башни в шлемах и серых стальных кирасах поверх темных, почти черных, мундиров и в таких же темных плащах с изображением белой слезинки Пламени Тар Валона. Плащи-табары с семью цветными полосами поверх кирас отличали знаменщиков и единственного здесь офицера. Брендас и Мейдани взбирались в седла, а полдюжины других принятых, в плащах и капюшонах, вытянувшись цепочкой, уже ехали по направлению к Закатным воротам в сопровождении своих гвардейцев. Морейн на секунду разозлило, что столь многие опередили их с Суан. Они что, совсем не собирались в дорогу, раз управились так быстро? Но зато они не знали, что на самом деле должны искать. Эта мысль вновь вернула ей хорошее настроение.
Протолкавшись сквозь толпу, Морейн отыскала свою гнедую кобылу. Ее держала под уздцы долговязая женщина-конюх, на узком лице которой читалось осуждение. Скорее всего, она хмурилась при виде принятой, которая могла похвастаться собственной лошадью. Таких было очень немного – большинство не могли позволить себе содержать лошадь, да и возможность выехать за пределы Башни все равно выпадала чрезвычайно редко, – но Морейн купила себе Стрелу, отпраздновав таким образом получение кольца. Такое проявление тщеславия, как она подозревала, едва не стоило ей вызова в кабинет Мериан. Но даже если и так, девушка не жалела о покупке. Кобыла была невысокой – Морейн терпеть не могла выглядеть маленькой девочкой, что было бы неизбежно на фоне крупного животного, – однако Стрела еще долго могла скакать после того, как выдыхались другие более статные лошади. Быстрый скакун – это хорошо, но выносливый – еще лучше. Стрела же обладала обоими качествами. Кроме того, она преодолевала такие препятствия, перед которыми пасовали большинство лошадей, наотрез отказываясь даже пытаться. Выяснение этого обстоятельства действительно стоило ей визита к наставнице послушниц. Сестры с неодобрением смотрели на принятых, которые рисковали сломать себе шею. С очень сильным неодобрением.
Женщина-конюх хотела сразу же отдать поводья, но Морейн, повесив суму на высокую луку седла, принялась расстегивать пряжки на седельных сумках. В одной лежал сверток: в салфетку были завернуты полбуханки черного хлеба, курага в вощеной бумаге и большой кусок светло-желтого сыра. Это было больше, чем она могла бы съесть в одиночку, но кое у кого из принятых аппетит был не чета ее. Из второй сумки торчала деревянная полированная доска для письма, к которой прилагалась толстая пачка плотной бумаги и две хорошие ручки со стальными перьями.
«Зря взяла перочинный ножик», – с огорчением подумала Морейн, стараясь, чтобы лицо оставалось бесстрастным. Она вовсе не желала показывать конюху свое смущение. По крайней мере, она подготовилась ко всему.
В доску также была вделана плотно закупоренная чернильница из толстого стекла. К вящему изумлению женщины-конюха, которое та даже скрывать не стала, Морейн не поленилась проверить, действительно ли она закупорена достаточно плотно. Что ж, эта женщина может усмехаться, сколько ей угодно, даже не прикрываясь ладонью, но Морейн не хотелось возиться с кучей перепачканной бумаги, если чернила все же протекут. Иногда она жалела о том, что слуги не смотрят на принятых так, как послушницы.
Женщина-конюх отвесила ей ироничный поклон, вручив наконец поводья, а потом нагнулась, сложив руки перед собой так, чтобы подсадить в седло, – еще один жест, в котором сквозила насмешка, – но Морейн презрела ее помощь. Натянув тугие перчатки для верховой езды, она одним махом взлетела в седло. Пусть-ка эта женщина посмеется над этим! Морейн посадили на ее первого пони – разумеется, его держали под уздцы, – как только она научилась ходить, не держась ни за чью руку, а первую настоящую лошадь ей подарили в десять лет. К несчастью, на юбке принятой не было разрезов для верховой езды, и необходимость поправлять одежду в тщетной попытке прикрыть ноги несколько подпортила предполагаемый эффект. Причем дело было в холоде, а не в застенчивости. Ну… по крайней мере, не только в застенчивости. Заметив, что некоторые гвардейцы бесцеремонно поглядывают на ее ноги, обтянутые чулками и открытые чуть ли не до колен, Морейн вспыхнула от ярости. Стараясь не обращать на мужчин внимания, она огляделась в поисках Суан.
В ознаменование получения кольца она хотела купить лошадь и для Суан и теперь жалела, что позволила подруге отговорить себя: иначе Суан могла бы практиковаться, сколько душе угодно. Теперь же та взбиралась на свою лошадь, крепкого серого мерина, с такими неловкими предосторожностями, что совершенно безмятежное с виду животное даже вывернуло шею назад и с испугом глядело на будущую наездницу. Суан чуть не выпала из седла, пытаясь засунуть в стремя вторую ногу. Когда это ей наконец удалось, она стиснула поводья с такой силой, что ее темно-серые перчатки натянулись на костяшках пальцев; на лице девушки застыло угрюмо-решительное выражение, словно она готовилась к тяжелому испытанию, которое могла провалить. Впрочем, для нее так оно и было. Суан, вообще-то, умела ездить верхом, просто удавалось ей это очень плохо. Ее полуобнаженные ноги тоже привлекли взгляды некоторых мужчин, но Суан, по-видимому, ничего не замечала. Впрочем, даже если бы она и заметила это, то, разумеется, ничуть не смутилась бы. Если верить Суан, работа на рыбачьей лодке требовала подтыкать юбку, оголяя ноги куда выше колен!
Когда обе девушки оказались в седлах, стройный молодой подлейтенант, шлем которого украшало короткое белое перо, выделил им в сопровождение восьмерых гвардейцев. Его лицо за решеткой забрала было, право же, довольно привлекательным, однако любой из гвардейцев Башни знал, что ему грозит, если вдруг ему вздумается улыбаться принятым. Поэтому офицер, прежде чем отвернуться, взглянул на Морейн и Суан лишь мельком. Не то чтобы Морейн хотела, чтобы он улыбнулся, или жаждала улыбнуться ему в ответ – она ведь не какая-то безмозглая послушница! – но она бы с удовольствием посмотрела на него немного подольше.
Командира их эскорта назвать привлекательным было трудно. Высокий, седоватый знаменщик с вечно хмурым выражением лица и низким хриплым голосом, коротко назвавшийся Стилером, окружил девушек кольцом своих солдат и, не говоря больше ни слова, развернул длинноногого чалого мерина по направлению к Закатным воротам. Гвардейцы пришпорили коней, спеша за ним, и тут девушки сообразили, что их гонят вперед словно овец. Гонят! Морейн с трудом сохраняла невозмутимость. Хорошая практика, кстати. Суан, однако, практиковаться, по-видимому, не желала.
– Мы должны ехать на западный берег, – окликнула она Стилера, сердито вперившись взглядом в спину знаменщика. Тот не отвечал. Колотя пятками по упитанным бокам своего серого, девушка нагнала командира, чуть не слетев при этом с седла. – Слышишь меня? Нам следует ехать на западный берег.
Знаменщик громко вздохнул и в конце концов соизволил повернуть голову и взглянуть на Суан.
– Мне и приказано доставить вас на западный берег… – Стилер замолчал, словно раздумывая, какой титул следует употребить, обращаясь к ней. Обычно у гвардейцев не было причин разговаривать с принятыми. Очевидно, ему так ничего и не пришло в голову, поскольку продолжил он без почтительных обращений и более твердым тоном: – И вот что: если кого-нибудь из вас поцарапают, то аукнется мне, а мне вовсе этого не хочется. Поэтому лучше не выезжайте из оцепления, ясно? Ну ладно, поехали. Иначе мы остановимся и не сдвинемся с места, пока вы не послушаетесь.
Сжав зубы, Суан присоединилась к Морейн.
Быстро оглянувшись и удостоверившись, что никто из солдат не услышит ее, Морейн прошептала:
– Суан, ты на самом деле думаешь, что именно мы найдем его? – Конечно, она надеялась на это, но вокруг – реальная жизнь, а не баллада менестреля. – Может, он еще даже и не родился.
– С тем же успехом это можем быть и мы, и кто-то другой, – пробормотала Суан. – У нас шансов даже больше, ведь мы знаем, что искать. – Она не сводила сердитого взгляда со знаменщика. – Когда я решу связать себя узами со Стражем, первое, о чем я позабочусь, – чтобы он делал то, что ему сказано.
– Ты думаешь, не связать ли узами Стилера? – невинным тоном спросила Морейн.
Во взгляде Суан промелькнула такая смесь изумления и ужаса, что Морейн чуть было не рассмеялась, но тут Суан снова едва не свалилась со своей лошади, а над этим смеяться было нельзя.
Когда всадники миновали окованные железом Закатные ворота с золочеными изображениями заходящего солнца на толстых балках высоко вверху – именно благодаря им ворота и получили свое название, – вскоре стало очевидно, что маленький отряд заворачивает к юго-западу, направляясь мощеными улицами к Алиндейрским воротам. В городе было множество речных ворот, через которые из реки могли заходить небольшие лодки, – и, разумеется, Северная и Южная гавани для больших судов, – но на мосты вели только шесть ворот. Алиндейрские ворота были самыми южными из трех, расположенных в западной части города, и если девушки хотели оказаться поближе к Драконовой горе, то это направление уводило их в сторону. Но Морейн не тешила себя иллюзиями, что Стилер позволит сбить себя с намеченного пути. «Смирись с тем, что изменить не можешь», – кисло подумала она. Суан, должно быть, готова ногти грызть от разочарования.
Суан, однако, молчала, разглядывая спину Стилера. Ее взгляд больше не был сердитым, скорее просто изучающим, словно она смотрела на одну из головоломок, которые так любила, – сводящие с ума своей запутанностью, где отдельные части прилегали друг к другу так плотно, что казалось, будто их вообще нельзя разъединить. Вот только, в конце концов, они всегда разделялись – в руках Суан. То же относилось к загадкам, ребусам и математическим задачам. Суан видела закономерности там, где никто другой не способен был их разглядеть. Она была настолько поглощена рассматриванием знаменщика, что ей даже удавалось ехать верхом довольно ловко, чуть ли не с изяществом. По крайней мере, с виду не скажешь, что она готова свалиться с лошади при каждом шаге.
Возможно, ей и удастся выдумать, как вынудить Стилера повернуть, но что до Морейн, то она с наслаждением всецело отдалась прогулке по городу. Ведь даже принятым не каждый день разрешали выезжать за территорию Башни, а Тар Валон был огромным городом, величайшим городом во всем известном мире. Да и наверняка вообще во всем мире. Остров протянулся почти на десять миль, и, не считая общественных парков, частных садиков – и Огирской рощи, разумеется, – каждый квадратный фут земли занимал город.
Улицы, по которым ехал отряд, были широкими, их давно не чистили от снега, и повсюду – толпы людей, большей частью передвигающиеся пешком, хотя изредка в толпе попадались и портшезы, или закрытые носилки. По запруженным людьми улицам идти пешком куда быстрее, и лишь самые заносчивые или упрямые: тайренская дама с гордо поднятой головой, в высоком кружевном воротничке, окруженная свитой слуг и охранников, группа кандорских купцов с серебряными цепочками поперек груди, спокойно смотрящих по сторонам, несколько кучек разряженных в пух и прах усатых щеголей из Муранди, которым следовало находиться не здесь, а там, где шел бой, – ехали верхом. И еще те, кому предстоит долгий путь, поправила себя Морейн, тщетно попытавшись в который раз прикрыть ноги и кинув сердитый взгляд на раскосого салдэйца – судя по простой суконной куртке, купца или ремесленника, – который разглядывал их слишком уж откровенно. О Свет! Мужчины, кажется, не способны понять или попросту не обращают внимания, когда женщина хочет, чтобы на нее смотрели, а когда – нет! Как бы то ни было, но Стилер и его солдаты своим присутствием расчищали перед собой путь. Никто не хотел мешать отряду из восьми вооруженных и закованных в доспехи гвардейцев Башни. Должно быть, именно это заставляло толпу расступиться. Она сомневалась, что кому-нибудь в этой толпе известно, что белое платье с семицветной каймой означает принадлежность к Белой Башне. Те, кто приезжал в Тар Валон, обычно старались держаться подальше от Башни, если только у них не было никаких дел к Айз Седай.
В этой толпе были представлены, казалось, все страны. «Весь мир приходит в Тар Валон», – гласит пословица. Тарабонцы с дальнего запада, в полупрозрачных вуалях, которые закрывали лицо до самых глаз и сквозь которые явственно виднелись густые усы, соседствовали здесь с обветренными и, несмотря на холод, босыми матросами бороздивших воды Эринин речных кораблей. Вот навстречу проехал верхом порубежник в пластинчато-кольчужных доспехах – каменнолицый шайнарец с бритой головой и единственным пучком волос на макушке; его шлем с гребнем был приторочен к седлу. Наверняка это гонец, направлявшийся в Башню, и у Морейн промелькнула мысль, не остановить ли его. Но вряд ли он открыл бы ей содержание своего послания, и к тому же тогда ей пришлось бы пробиваться через стену из гвардейцев Стилера. О Свет, как невыносимо это неведение!
Здесь были кайриэнцы в темных одеждах, они выделялись среди прочих низким ростом и бледной кожей; алтарцы в богато расшитых платьях; алтарки запахивали свои плащи, ярко-красные, зеленые или желтые, оберегая от холода те части тела, которые низкие вырезы их платьев открывали на поживу ледяному ветру; тайренцы в куртках в широкую полоску и тайренки в обшитых кружевами нарядах; незамысловато одетые андорцы шагали так, словно не только знали в точности, куда они идут, но и намеревались достичь цели как можно скорее. Андорцы терпеть не могли делать несколько дел одновременно. Для этого они были слишком упрямыми и гордыми, и, кроме того, им зачастую просто не хватало воображения. Пять или шесть меднокожих доманиек в причудливо расшитых плащах – несомненно, купчихи; почти все доманийские женщины, выезжавшие за пределы своей страны, были купчихами – покупали пирожки с мясом с ручной тележки. Поодаль одетый в куртку с красными рукавами арафелец с черными волосами, собранными в две косицы, свисавшие на спину и украшенные серебряными колокольчиками, размахивал руками, увлеченно споря с флегматичным иллианцем, а того, казалось, больше интересовал яркий полосатый плащ, в который он тщательно кутался. Морейн заметила даже одного очень темнокожего парня, который вполне мог принадлежать к Морскому народу, – хотя и некоторые тайренцы были не менее смуглыми. Его рук не было видно под обтрепанным плащом, и он пробирался сквозь толпу так поспешно, что Морейн не сумела разглядеть, имелась ли у него на руках татуировка.
От одних разговоров такой уймы народа шум стоял изрядный, но к нему добавлялся еще скрип плохо смазанных осей тележек и фургонов, стук копыт и скрежет окованных железом колес по камням мостовой. Возчики орали на прохожих, требуя освободить дорогу, что последние делали весьма неохотно; лоточники расхваливали свой товар, разложенный на тележках и подносах: ленты, иголки, жареные орешки и другую дребедень. Невзирая на холод, на перекрестках то и дело попадались жонглеры и акробаты – женщины и мужчины, положив на землю шапки для монет, играли на флейтах, рожках, арфах. Лавочники, стоя в дверях своих лавок, громогласно убеждали в превосходстве своего товара над любым другим. Метельщики улиц с метлами, лопатами, тележками убирали то, что оставляли за собой лошади, и всяческий другой мусор, выкрикивая: «Дорогу чистым сапогам! Дорогу, если хотите, чтобы сапоги были чистыми!» Это было так… в порядке вещей. Никто, казалось, не замечал тяжелого кислого запаха дыма, висевшего в воздухе. Битва за стенами Тар Валона не могла изменить того, что происходило внутри этих стен. Возможно, изменить это оказалась бы не в состоянии даже сама война. Но те же самые сцены можно увидеть и в Кайриэне, хотя, наверное, людей там не так много и разнообразия поменьше. Такой город, как Тар Валон, – единственный, он не похож ни на какой другой.
Белая Башня высилась в самом центре города – массивная, белая, как кость, колонна, почти на сотню спанов вздымающаяся в небеса и видимая на десятки миль. Путники, направлявшиеся к городу, видели ее еще задолго до того, как могли разглядеть сам город. Она являла средоточие силы Айз Седай; ее одной хватило бы, чтобы придать Тар Валону незабываемый облик, но, кроме нее, по всему городу возвышались и другие, меньшие башни. Не только шпили – здесь были и спиральные, и желобчатые башни; между теми, что располагались близко друг к другу, в сотне футов над землей, а иногда и в двух сотнях или больше, были переброшены мосты. Даже поднебесные башни Кайриэна не могли сравниться с ними. В центре каждой площади располагался фонтан, памятник или огромная статуя, установленная зачастую на постаменте высотой шагов в пятьдесят. Но и сами здания были несравнимо величественнее, нежели в других городах. Вокруг принадлежащих купцам и банкирам роскошных особняков, украшенных куполами, шпилями, колоннадами, теснились лавки и гостиницы, таверны и конюшни, доходные дома и жилища простого народа. Однако даже они были отделаны резьбой и фризами, которые сделали бы честь любому дворцу. Да многие из них и сошли бы за дворцы. Почти все они были огирской постройки, а огиры строили ради красоты. Еще более чудесными были те разбросанные по всему городу строения – они виднелись тут и там, по полдюжины на каждой улице, – где каменщикам-огирам предоставили свободу самовыражения. Трехэтажное здание банка вызывало в памяти стаю птиц в полете, изваянных в золотистом мраморе; при виде здания гильдии купцов Кандора перед глазами вставал образ табуна лошадей, купающихся в прибое, – а может быть, это волны прибоя превращались в лошадей. Огромная гостиница «Синий кот» больше всего напоминала то, что значилось в ее названии, – а именно синего кота, спящего, свернувшись в клубок. Большой Рыбный рынок, крупнейший из городских рынков, казалось, и впрямь был косяком здоровенных рыб, зеленых и красных, голубых и полосатых. Другие города тоже могли похвастаться зданиями, построенными огирами, но среди них не было ничего подобного тому, что было представлено в Тар Валоне.
Одно из огирских творений окружали строительные леса, поэтому Морейн разглядела лишь то, что возведено оно из зеленого и белого камня и, казалось, сплошь состояло из изгибов. По деревянным платформам ходили каменщики-огиры, некоторые из них с помощью торчавшего над улицей длинного деревянного крана поднимали огромные куски белого камня. Даже произведения огиров время от времени требовали ремонта, и ни один каменщик из людей не мог воспроизвести их искусства. Впрочем, видеть огирских каменщиков доводилось не так-то часто. Сейчас один из мастеров стоял на мостовой, у основания широкой лестницы, ведущей к нижнему ярусу лесов; на строителе был длинный темный кафтан, колоколом висевший над сапогами, под мышкой огир держал толстый рулон бумаги. Если не присматриваться, мастера можно было принять за человека. И если не обращать внимания на то, что его огромные глаза оказались на одном уровне с глазами Морейн, когда та проезжала мимо. А также на торчавшие из волос длинные уши с кисточками на концах, на нос чуть ли не во все лицо и на рот, только что не разрезавший это лицо пополам. Брови свисали ему на щеки, словно усы. Морейн приветствовала огира, церемонно поклонившись со своего седла, и он ответил ей не менее торжественным поклоном, поглаживая узкую бородку, спускавшуюся ему на грудь. Однако, когда огир повернулся и начал взбираться по лестнице, его уши дернулись, и Морейн почудилась в этом усмешка. Любой встречный в Тар Валоне огир распознает платье принятой с первого взгляда.
Вспыхнув, Морейн покосилась на Суан – не заметила ли чего подруга, – но та по-прежнему не сводила взора со Стилера. Возможно, она даже вообще не увидела огира. У Суан в голове, может, одни головоломки и загадки, но ухитриться не заметить огира?
Примерно через час после выезда из Башни отряд достиг Алиндейрских ворот, которые были настолько широки, что через них свободно могли проехать бок о бок пять или шесть повозок; справа и слева от ворот располагались стройные башни с зубчатыми верхушками. Над высокими белыми стенами города тоже возвышались башни, вдававшиеся в реку, но ни одна из них не была столь высокой или мощной, как те, что охраняли мост. Огромные, обитые листами бронзы створки были распахнуты настежь, однако на верхушках башен несли вахту гвардейцы – по их команде ворота в любой момент могли захлопнуться. Еще две дюжины стражников, вооруженных алебардами, стояли вдоль обочины, наблюдая за теми немногими, кто проходил мимо. Морейн с Суан и их эскорт притягивали взгляды караула, как магнит – железные опилки. Точнее, внимание привлекали платья с семицветной каймой. Никто, однако, не сказал ни слова о принятых, покидающих город, – вероятно, потому, что какая-то группа уже миновала эти ворота. В отличие от переполненных улиц, на мосту движения не было. Все, кто искал защиты в Тар Валоне, уж давно укрылись за его стенами, и, несмотря на внешнюю обыденность жизни в городе, никто, по-видимому, не считал, что покидать город уже безопасно. Один из гвардейцев, широкоплечий знаменщик, кивнул Стилеру, и тот, не останавливаясь, кивнул в ответ.
Когда копыта лошадей застучали по мосту, у Морейн перехватило дыхание. Мосты сами по себе были чудом – каменное кружево, созданное с помощью Единой Силы. Они выгибались дугой почти на целую милю и упирались в твердую землю, начинавшуюся за болотистым речным берегом. Лишенные опор конструкции были настолько высокими, что под ними без помех мог проплыть даже самый большой речной корабль. Однако вовсе не это поразило Морейн. Она оказалась за пределами города! Сестры вбили в голову каждой послушнице, что если она хотя бы ногу поставит на мост, это уже будет рассматриваться как попытка к бегству, а бегство считалось самым тяжким преступлением, какое только могла совершить послушница. Если не считать убийства, конечно. То же самое относилось и к принятым, просто им не надо было об этом напоминать. И вот она – за пределами города, на свободе, словно уже носит шаль! Морейн оглянулась на окружавших ее солдат. Ну… почти на свободе.
В самой высокой точке моста, более чем в пятидесяти шагах над рекой, Стилер внезапно натянул поводья. Он что, спятил и решил полюбоваться на Драконову гору, что виднелась в отдалении, над обломанной вершиной которой поднималась ленточка дыма? Охваченная радостными чувствами, Морейн совсем забыла о холоде, но резкий ветер с Алиндрелле Эринин пробрался под плащ и быстро напомнил о себе. Вонь горелого дерева ощущалась здесь особенно сильно. Морейн неожиданно осознала, что трубы смолкли. Наступившая тишина почему-то казалась не менее зловещей, чем прежде – непрекращающийся зов труб.
Потом Морейн заметила у подножия моста группу конников – человек девять или десять, которые смотрели в сторону городских стен. Вопрос, почему стихли трубы, тут же перестал беспокоить ее. Полированные кирасы и шлемы всадников сияли серебром, и их длинные белые плащи лежали на крупах лошадей. Обнимая Истинный Источник, она ощутила, как ее наполняют жизнь и радость, но сейчас важнее оказалось то, что Сила обострила ее зрение. Как Морейн и подозревала, на плащах, на груди слева, красовалась вышивка – пылающее золотое солнце. Чада Света! И они посмели перегородить один из мостов Тар Валона? Что ж, здесь есть только они с Суан и гвардейцы Башни. Однако это ничего не меняет. По правде говоря, тот факт, что здесь не было никого, кроме них, только усугублял ситуацию.
– Знаменщик Стилер, – громко произнесла Морейн, – нельзя позволить белоплащникам думать, что они способны устрашить посвященных Башни. И тем более гвардию Башни. Вперед!
Этот глупец даже не обернулся, пристально рассматривая белоплащников. Возможно, если она слегка стукнет его по макушке небольшой прядью Воздуха…
– Морейн! – Шепот Суан был едва слышен, но она ухитрилась вложить в него предостережение.
Морейн с удивлением посмотрела на свою подругу. Суан хмурилась. Откуда она узнала? Морейн ведь еще даже не начала плести! Однако Суан права. Некоторые вещи делать просто не разрешалось. С виноватым видом она отпустила саидар и глубоко вздохнула, почувствовав, как восторг медленно покидает ее. Вздрогнув, Морейн поплотнее закуталась в плащ – словно это чем-то поможет!
Наконец белоплащники развернулись и поехали обратно в деревню. Алиндейр – очень большое селение, почти городок: кирпичные дома в два, а то и в три этажа, крытые голубой черепицей, которая сейчас едва проглядывала из-под снега, собственные гостиницы, лавки и рынки. Укутывавшее деревню белое одеяло придавало ей чистый и мирный вид. Белоплащники очень быстро скрылись с глаз. Лишь когда они показались в промежутке между двумя зданиями на улице, ведущей на север, Стилер, пришпорив коня, продолжил путь. Его рука в латной перчатке лежала на рукояти меча, а сам он все время, пока они ехали вниз по оставшейся части моста, не переставал вертеть головой, обшаривая взглядом лежащие впереди улицы. Там, где встретилась одна группа белоплащников, могли оказаться и другие. Морейн внезапно испытала глубокую признательность Стилеру и его людям. Кинжал мало чем помог бы ей против стрел белоплащников. Ничто из ее приготовлений, пожалуй, не принесло бы сейчас большой пользы.
Когда отряд добрался до окраины городка, Суан снова ударила пятками в бока своего серого и нагнала знаменщика; она по-прежнему была так поглощена собственными мыслями, что правила лошадью даже с некоторой… не грацией, разумеется, но, по крайней мере, устойчивостью.
– Знаменщик Стилер! – В ее голосе вежливые и настойчивые нотки сочетались с изрядной долей уверенности. Тон был почти приказной. Стилер повернул к ней голову, удивленно моргнув. – Вы, разумеется, знаете, почему мы здесь, – заявила Суан и продолжила, не дожидаясь его кивка: – Женщины, которые, вероятней всего, в скором времени покинут пределы земель Тар Валона, не успев услышать о вознаграждении, живут в лагерях, наиболее отдаленных от города. Если бы мы отправились туда вчера, нам могла грозить опасность, но сегодня Амерлин получила донесения, что Айил отходят. – О Свет, да она говорила так, словно Амерлин только и делает, что регулярно делится с ней полученными сообщениями! – Амерлин особо подчеркнула, что не желает, дабы кто-то из этих женщин покинул Тар Валон, не получив награду. Поэтому я настоятельно предлагаю, чтобы мы, выполняя волю Амерлин, начали с наиболее отдаленных лагерей. – Сопровождавший эти слова жест кому-нибудь мог показаться неопределенным. Но только не ее лучшей подруге. Суан словно бы случайно указывала в сторону Драконовой горы. – Престол Амерлин желала бы, чтобы мы поступили именно так.
Морейн затаила дыхание. Неужели Суан нашла, как к нему подступиться?
– На этом берегу Эринин, как я слышал, нет ни одного айильца, – ответил одобрительно Стилер. Однако следующие его слова разрушили все их надежды. – Но мне было велено объехать ближайшие к реке лагеря. Пусть уж так и будет. А еще мне было сказано, что, если кто-нибудь начнет затевать споры, я буду вынужден вернуться вместе со спорщицей в Башню. Вы ведь не затеваете спор, правда? Сдается мне, что нет.
Придержав лошадь, чтобы поравняться с Морейн, Суан поехала рядом со Стрелой. Она не хмурилась, но взгляд ее, направленный в спину знаменщика, полыхал голубым льдом. Внезапно ее окружило сияние саидар.
– Нет, Суан, – тихо сказала Морейн.
Суан мрачно взглянула на подругу:
– Может, я просто хотела посмотреть вперед. Вдруг там где-нибудь затаились белоплащники?
Морейн приподняла бровь. Суан вспыхнула; окружавшее ее сияние померкло. Ей не стоило разыгрывать оскорбленную невинность: после шести лет, проведенных чуть ли не в поясных кошелях друг у друга, Морейн с одного взгляда могла определить, когда ее подруга затевала какую-нибудь проделку. Для человека столь сообразительного Суан иногда бывала просто слепой.
– Не понимаю, как ты это выносишь, – пробормотала она, приподнимаясь на стременах. Морейн пришлось протянуть руку, чтобы не дать Суан упасть на землю. – Если до лагеря еще далеко, мне понадобится сестра для Исцеления.
– У меня есть мазь, – сказала Морейн, с некоторым удовлетворением похлопав по сумке, свисавшей с седла.
Перочинный нож и кинжал, может, и оказались бесполезными, но, по крайней мере, она не забыла мазь.
– Лучше бы у тебя там была хорошая повозка, – пробурчала Суан, но Морейн только улыбнулась.
Селение Алиндейр лежало перед ними, пустое и тихое. Его сжигали по меньшей мере трижды во время Троллоковых войн, еще один раз – ближе к концу Войны Второго Дракона и дважды на протяжении двадцатилетней осады Тар Валона армиями Артура Ястребиное Крыло, и теперь, судя по всему, жители ожидали повторения подобного. На заметенных снегом улицах тут и там попадались то стул, то стол, то детская кукла, то кастрюля – обыватели спешили попасть в город, прихватив с собой все, что успели. Но все двери и ставни были закрыты – и, без сомнения, крепко заперты в надежде, что все то, что не успели взять с собой, останется в целости и сохранности до возвращения хозяев. Однако запах гари здесь чувствовался еще сильнее, чем на мосту, слышался лишь скрип раскачивающихся гостиничных вывесок и глухой стук лошадиных копыт по камням мостовой, погребенной под снегом. Сейчас место не выглядело столь уж мирным, скорее оно казалось… мертвым.
Морейн почувствовала глубокое облегчение, когда городок остался за спиной, несмотря даже на то, что направлялись они на юг, прочь от Драконовой горы. Предполагалось, что в округе все должно быть спокойно; по мере того как отряд удалялся, гарью пахло все слабее. Но Суан, очевидно, не чувствовала облегчения. Время от времени она посматривала через плечо на огромный черный пик Драконовой горы – через раз ей требовалась твердая рука Морейн, чтобы удержаться при этом в седле, – и не единожды с ее стороны слышался отчетливый скрежет зубов. Они часто обсуждали, к какой Айя каждая из них присоединится, и Морейн уже давно выбрала для себя Голубую, но сейчас она подумала, что Суан, наверное, все же остановится на Зеленой.
Первый лагерь, который они посетили, лежал в двух милях за Алиндейром и представлял собой расползшееся во все стороны скопище фургонов, повозок, палаток всех мастей и различной степени изношенности, перемежавшихся грубыми шалашами, сложенными и сплетенными из веток. Повсюду горели костры, кое-где на них что-то варилось. Молоты стучали по наковальням в трех кузнях, дети, вопя и играя, носились по утоптанному грязному снегу, словно знать не знали, что только что отгремела битва, в которой, возможно, погибли их отцы. А если погибли, то и хорошо, что дети об этом не ведают. Коновязи были почти пусты, и, кроме кузнецов, мужчин почти не было видно, однако длинная цепочка женщин – пожалуй, больше пятидесяти! – вытянулась перед полотняным шатром, где за столом сидела принятая, позади которой стояли четверо гвардейцев Башни, так что Стилер даже не стал придерживать лошадь. Морейн быстро обняла Истинный Источник и почувствовала, как Суан сделала то же самое. Просто чтобы получше рассмотреть, кем была эта принятая, разумеется. Ее лицо обрамляло множество тарабонских косичек. Сарен была самой красивой девушкой в крыле принятых, исключая, может быть, одну Эллид. Разница заключалась только в том, что Сарен этого не осознавала, чего нельзя сказать об Эллид. Тем не менее для дочери лавочника Сарен была удивительно бестактна. Ее мать, должно быть, обрадовалась, когда острый язычок Сарен оказался в Тар Валоне.
– Надеюсь, на этот раз из-за своего языка она не угодит в кипяток, – тихо сказала Суан, словно прочитав мысли Морейн.
Впрочем, они обе слишком хорошо знали Сарен. Они дружили, но временами подруга становилась совершенно невыносимой. Ее недостатки искупало одно: сказав не то, что следует, она как будто и не понимала неуместности своих слов, точно так же как не осознавала красоты своего лица.
Когда девушки отъехали на несколько сотен шагов, сияние вокруг Суан исчезло, и Морейн тоже отпустила Силу. В конце концов, их могла увидеть кто-то из сестер.
Следующий лагерь, расположенный в какой-нибудь миле к югу, оказался больше первого, беспорядка в нем тоже было больше, и здесь никто не записывал имен. К тому же шум тут царил неимоверный, кузниц было шесть, а бегающих и орущих ребятишек – вдвое больше, чем в первом. Здесь тоже почти не было заметно мужчин и коновязи пустовали, но, как ни странно, в лагере обнаружились закрытые экипажи. Морейн вздрогнула, услышав мурандийский акцент. Мурандийцы слыли людьми вздорными, вспыльчивыми и щепетильными в вопросах чести, в которых никто, кроме них, не разбирался, из-за чего постоянно возникали дуэли. Однако, когда Стилер объявил о цели их визита – проревев об этом на весь лагерь голосом, какой испугал бы и быка, – никто не стал устраивать свары. Очень скоро двое худосочных юношей в заношенных плащах вынесли для Морейн и Суан стол и пару стульев. Стол поставили на открытом месте. Двое других юнцов принесли жаровни на треножниках, поставив их по бокам стола. Возможно, порученное дело не окажется все же столь уж неприятным.

Глава 5
Человеческое сердце
Когда Морейн уселась на стул и пристроила перед собой на столе письменную доску, она уже по-другому смотрела на свое положение. На открытом воздухе тепло от жаровен быстро улетучивалось, почти не доходя до нее и не смягчая холода, а дым тонкими серыми струйками плыл прямо в лицо, щипал глаза и временами заставлял кашлять. Несмотря на толстые ботинки и вторую пару чулок, ноги у нее замерзли еще во время поездки сюда, а сейчас, на утоптанном снегу, они совсем заледенели. Кроме того, вокруг стола толпилось около сотни женщин, большая часть – с младенцами на руках, и все в один голос шумно требовали, чтобы именно их имена были занесены в списки первыми. Носили они грубую шерстяную одежду, однако около полудюжины были в шелках или, по меньшей мере, в искусно расшитых платьях хорошего покроя, указывавших на достаток владелицы, или на ее благородное происхождение, или на то и другое сразу. Впрочем, эти женщины кричали не меньше остальных. Благородные дамы, вопящие вместе с простолюдинками! Мурандийцы напрочь лишены представления о пристойном поведении.
Стилер, зажав шлем под мышкой, орал на столпившихся женщин, требуя успокоиться и выстроиться в очередь, до тех пор пока его лицо не потемнело от натуги, но никто не обращал на него ни малейшего внимания. Двое гвардейцев двинулись было вперед, собираясь оттеснить женщин, но знаменщик резким жестом остановил их. И правильно сделал – подобные действия могли вызвать взрыв. Морейн поднялась с места, намереваясь призвать дам к порядку, хотя понятия не имела, как это сделать. Ей никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным ни в одном из своих имений; если уж на то пошло, она сомневалась, что кто-то из ее управляющих оказывался в таком положении, а ведь люди обычно свободнее держатся в присутствии управляющего, чем перед лицом владелицы имения. Однако Суан опередила ее, с мрачным видом взобравшись на табурет. Она комкала в руках края своего плаща, как будто еле сдерживалась, чтобы не начать размахивать кулаками.
Сияние саидар облекло Суан – она сплетала пряди Воздуха и Огня. Это было одно из простейших плетений, требовавшее лишь крохотной доли Силы, но когда Суан заговорила, ее голос прогрохотал подобно грому:
– А ну, тихо!
Вполне обычное приказание, хотя и высказанное весьма впечатляющим способом, но гнева в нем не слышалось. Однако женщины испуганно отпрянули, мгновенно потеряв дар речи и застыв, словно изваяния. Даже стук молотов о наковальни смолк. Весь лагерь притих, так что Морейн слышала, как лошади у коновязи переступают копытами. Стилер окинул Суан одобрительным взглядом – насколько могла судить Морейн, знаменщика привлекали люди с мощными легкими, – а затем перевел сердитый взор на женщин, столпившихся у стола. Несколько младенцев, впрочем, тут же принялись пронзительно плакать. Когда Суан продолжила, плетение уже потеряло силу, однако голос ее оставался тверд, громок и отчетлив:
– Если хотите увидеть хотя бы пенни, сейчас же выстраивайтесь в очередь и ведите себя подобающим образом. Белая Башня не желает иметь дела с толпами непослушных детей. Держите себя как взрослые женщины, а не то потом придется жалеть об упущенной возможности.
Она кивнула, словно бы подтверждая сказанное, и, сдвинув брови, обвела взглядом толпу, чтобы убедиться, поняли они или нет. Они поняли.
Когда Суан слезала с табурета, женщины уже спешили выстроиться перед столом в две очереди, причем, насколько заметила Морейн, почти не пихая друг друга локтями и не толкаясь. Одетые получше, разумеется, оказались впереди, их детей несли за ними служанки; но даже они пытались пробиться вперед остальных и обменивались друг с другом уничтожающими взглядами. Возможно, это купчихи – хотя что здесь можно продавать, оставалось для Морейн загадкой. Однажды она видела, как два хорошо одетых, почтенного вида мурандийских купца затеяли посреди улицы драку, с кулаками, разбитыми носами и барахтаньем в канаве. Впрочем, несмотря на незаметные тычки в бок соседки, никто не произнес ни слова, а те, чьи дети начали плакать, старались их успокоить. Кучка девочек лет десяти-двенадцати, кутавшихся в плащи, собралась поодаль, возбужденно перешептываясь и показывая на них с Суан. Морейн показалось, что она услышала упоминание об Айз Седай. Еще одна девушка, года на три-четыре старше девчушек – примерно в таком возрасте сама Морейн пришла в Тар Валон, – стояла рядом, всячески стараясь скрыть, с какой завистью она на нее смотрит. Многие девушки мечтали стать Айз Седай, и лишь у немногих хватало силы духа, чтобы сделать хотя бы один шаг от мечты к реальности. Откинув плащ на спину, чтобы освободить правую руку, Морейн откупорила бутылочку с чернилами и обмакнула в нее перо. Она не стала снимать перчатки: тонкая кожа не очень-то защищала от холода, но все же это лучше, чем ничего.
– Ваше имя, миледи? – спросила Морейн.
Пухлая улыбчивая женщина, стоявшая перед ней, была одета в зеленое дорожное платье с высоким воротом, сшитое, правда, не из лучшего шелка, однако все же из шелка; шелковым был и ее подбитый мехом синий плащ, вышитый красным и золотом. На каждом пальце у женщины красовалось по кольцу с камнем. Возможно, она и не принадлежала к благородному роду, но немного польстить никогда не помешает.
– И имя вашего ребенка?
– Я – леди Мери до Алан а’Конлин, прямой потомок Катрины до Каталан а’Коралле, первой королевы Муранди.
Улыбка не исчезла с лица пухлой женщины, однако ее голос зазвенел от гордости. В нем действительно слышался мягкий певучий мурандийский акцент, благодаря которому мурандийцы казались мирными людьми, до тех пор пока вы не узнавали их получше. Одной рукой купчиха подталкивала вперед плотную женщину в темном шерстяном платье, голова которой была обмотана теплой шалью. На руках та держала лепечущее дитя, спеленутое настолько тщательно, что виднелось лишь личико.
– А это мой сын Седрин. Он родился всего неделю назад. Я, разумеется, отказалась остаться дома, когда мой муж поехал на войну. Я прикажу повесить монеты в рамке на стену, чтобы Седрин не забывал, какую честь ему оказала Белая Башня.
Морейн воздержалась от замечания, что Седрин разделит эту честь с сотнями, а возможно, и тысячами других младенцев, если в остальных лагерях дела обстоят так же, как и в этом. О Свет, она никак не ожидала, что за эти дни столько женщин родили детей! Сохраняя на лице спокойствие, она некоторое время рассматривала младенца. Морейн не была такой уж неискушенной: она видела, как покрывают лошадей, и помогала при рождении жеребят – если ты сама не знаешь, как что-либо делается, как можно быть уверенной, что слуги делают это как надо? Однако в отношении детей у нее совершенно не было опыта. Насколько она могла судить, этому младенцу могло быть от роду десять дней, или месяц, или два. Стилер и его солдаты стояли невдалеке от стола, чтобы предупредить возможную сумятицу, но здесь они не могли ей помочь. В любом случае она не могла заставить себя спросить об этом. Если леди а’Конлин солгала, настоящая сестра сумела бы с этим разобраться. Морейн покосилась в сторону. Младенец на руках у женщины, стоящей перед Суан, был крупнее, и тем не менее Суан записывала.
Окуная перо в чернильницу, Морейн вдруг заметила проходящую мимо женщину с ребенком, тот сосал ее грудь. Полускрытый плащом женщины, младенец выглядел не крупнее Седрина, однако мать подчеркнуто избегала очереди.
– Почему эта женщина не в очереди? Разве ее ребенок слишком большой?
Улыбка леди а’Конлин потухла, брови приподнялись. В ее голосе послышался лед:
– Мне не пристало следить за каждым ублюдком, родившимся в лагере. – Властным жестом она указала на лежавший на столе лист бумаги. Кольцо на ее указательном пальце украшал огневик, крупный, но с отчетливо видимой трещиной. – Запишите мое имя. Я хочу поскорее вернуться в свой шатер в тепло.
– Я запишу ваше имя, равно как и все прочие сведения, которые нам требуются, как только вы расскажете мне об этой женщине, – произнесла Морейн, пытаясь воспроизвести тот командный тон, которым говорила Суан.
Попытка удалась ей не очень хорошо. Брови Мери а’Конлин сошлись к переносице, она воинственно поджала губы. Выглядела мурандийка так, словно готова была взорваться – или даже наброситься на Морейн с кулаками. Но не успела она сделать ни то ни другое, как торопливо заговорила круглолицая служанка, неуклюже приседая в реверансе через каждые пять-шесть слов:
– Девчонка у Карим того же возраста, что и лорд Седрин, день в день, – прошу прощения, что заговорила, миледи, прошу прощения, Айз Седай. Но парень, за которого Карим собиралась замуж… Так он сбежал, потому что решил стать Стражем. А тот, за кого она вышла, не нравится ей и вполовину так, как тот, первый. – Она тряхнула головой. – О, она не примет от Белой Башни ничего, наша Карим!
– Несмотря на это, она все же получит награду, – твердо сказала Морейн. В конце концов, Тамра приказала им записать все имена. Интересно, достиг ли возлюбленный Карим своей цели? Немногие мужчины обладали необходимым для этого мастерством. Страж должен не просто уметь владеть оружием, он должен сам быть оружием, и это лишь самое первое требование. – Как ее зовут полностью? И ее ребенка?
– Карим Моули, Айз Седай, а ее девчонку – Эллия.
Чудо из чудес: леди а’Конлин казалась довольной тем, что на вопросы отвечает ее служанка. Даже хмурая мина исчезла с ее лица; она лишь настороженно поглядывала на Морейн. Возможно, требовалось одно – твердый тон. И еще чтобы подумали, будто Морейн – одна из Айз Седай.
– Откуда она родом? Из какой деревни? – спросила Морейн, записывая.
– …И где в точности родилась ваша девочка? – донесся до нее голос Суан. Суан стянула с рук перчатки, подаренные ей Морейн на именины, чтобы не запачкать их чернилами. Нетерпеливая женщина в шелковом платье, стоявшая перед ней, могла бы слыть красавицей, если бы не нос. Она была довольно высокой, почти на ладонь выше Суан. – В сенном сарае в миле к западу отсюда? Да-а, не в таком месте можно было бы ожидать рождения наследника. Наверное, вам не стоило выезжать на верховую прогулку, когда срок был так близок, тем паче что рядом шло сражение. И вот еще что: не знаете ли вы каких-нибудь женщин, рожавших в течение последних шестнадцати дней, но которых сейчас здесь нет? И как их зовут? Не надо лишних разговоров, миледи, просто отвечайте на вопрос.
Та отвечала без возражений. Несомненно, манера Суан вести разговор исключала всякие возражения или промедления. Она не повышала голоса, не говорила грубостей; она просто вела себя авторитетно. Как ей это удается?
Как бы ни надеялась Морейн, что в ходе поисков Дракона Возрожденного их ждут приключения, надежды эти в скором времени поблекли наравне с трепетом от пребывания за пределами городских стен. Задавать раз за разом одни и те же вопросы, записывать ответы, аккуратно откладывать в сторону исписанные листы, чтобы высохли чернила, и начинать новый лист – спустя несколько часов все это уже казалось Морейн утомительной рутиной. Лишь изредка она прерывалась, чтобы погреть руки над жаровней, стоявшей на ее конце стола. Это было, конечно, непередаваемым наслаждением, поскольку пальцы сводило от холода, но это сложно было назвать приключением. Единственной неожиданностью стало то, что многие женщины оказались вовсе не мурандийками. Солдаты, идущие на войну, как видно, частенько обзаводились женами-чужестранками. Кузнецы вскоре вновь принялись за работу, и несколько человек, трудившихся над сломанным фургоном, тоже застучали молотками, прилаживая на ось новое колесо. Еще немного – и от грохота разболится голова. Ничего хорошего Морейн в этом не видела.
Она вынуждена была прилагать усилия, чтобы не вымещать недовольство на женщинах, с которыми говорила, хотя кое-кто из них и пытался дать ей повод. Некоторых из благородных дам приходилось долго убеждать, что им не стоит подробно описывать свою родословную вплоть до эпохи Артура Ястребиное Крыло и еще дальше, а многие женщины, одетые попроще, отказывались называть имя отца ребенка и говорить, откуда он родом. Они сердито глядели на нее, словно подозревали, что здесь кроется какая-то ловушка, расставленная, чтобы лишить их законного вознаграждения. В таких случаях обычно хватало твердого взгляда. Даже мурандийцам не хотелось заходить слишком далеко, имея дело с женщинами, которых они считали Айз Седай, – а это заблуждение распространилось достаточно быстро. Благодаря этому порядка и спокойствия в очереди стало побольше, хотя быстрее она никоим образом не продвигалась.
Взгляд Морейн то и дело скользил по лицам проходивших мимо беременных женщин. Некоторые останавливались, поглядывая на их стол, словно подумывали, не встать ли и им в очередь. Любая из них может оказаться матерью Дракона Возрожденного – если почему-либо решит рожать на склонах Драконовой горы. Единственные двое младенцев, что родились в тот день, уже после Предсказания Гайтары, были девочками и, подобно всем остальным новорожденным, на свет появились не далее мили от лагеря. Какая-нибудь другая принятая отыщет мальчика, даже не подозревая, что нашла. А сама Морейн, скорее всего, даже не узнает об этом многие годы. О Свет, это нечестно! Она знала – и это не значило ровным счетом ничего.
Когда время уже близилось к полудню, Морейн, подняв глаза, увидела перед собой худощавую молодую женщину в темном шерстяном платье. На руках она держала завернутого в одеяло младенца.
– Суса Винн, Айз Седай, – робко сказала женщина. – Так меня зовут. А это мой Сирил, – добавила она, поглаживая мальчика по голове.
Морейн, может быть, и не хватало опыта в отношении младенцев, но она могла отличить шести-семимесячного ребенка от новорожденного. Она уже открыла рот, чтобы приказать этой женщине прекратить ее дурачить, когда рука Суан легонько коснулась ее запястья. Только мимолетное прикосновение; Суан даже не перестала задавать вопросы женщине, чье имя в тот момент записывала, – но это заставило Морейн посмотреть на стоявшую перед ней мать повнимательней. Суса Винн не была худощавой – она была близка к истощению; под глазами темнели круги, и весь ее вид говорил о потерянной надежде и отчаянии. Ее платье и плащ были сильно изношены и во многих местах заштопаны. Штопка была аккуратной, но зачастую ее оказывалось даже больше, чем первоначальной ткани.
– Как зовут отца ребенка? – спросила Морейн, стремясь выиграть время и принять решение.
Ребенок, как ни крути, был слишком большим. Но только вот…
– Джак, Айз Седай. Джак Винн. Он… – Запавшие глаза женщины блеснули от слез. – Джак умер еще до того, как начались стычки. Поскользнулся в снегу и разбил себе голову о камень. Подумать только, проделал такой путь и умер из-за того, что поскользнулся в снегу!
Ребенок начал кашлять надрывным грудным кашлем, и Суса заботливо склонилась над ним.
Морейн не знала, был ли тому причиной кашель ребенка, слезы женщины или нелепая гибель ее мужа, однако она тщательно внесла все сведения о ней в свои записи. Башня может позволить себе потратить лишнюю сотню золотых крон на женщину и ребенка. Ведь в ином случае они оба обречены на смерть, если только кто-то другой не решит им помочь. Ребенок, правда, выглядел достаточно упитанным, но Суса, несомненно, голодала. А эта Мери а’Конлин собиралась повесить полученные монеты на стену в рамочке! Морейн едва удержалась, чтобы не спросить, кому служил Джак Винн. Кем бы ни был его господин, он не должен был допустить, чтобы жена умершего дошла до такого состояния. Благородная кровь накладывает не меньше ответственности, чем предоставляет прав! Даже больше, – по крайней мере, так ее учили. И, кроме того, где были друзья этой женщины? Ох уж эти мурандийцы!
– Да благословит вас Свет, Айз Седай. – Суса сглотнула, пытаясь сдержать слезы, но у нее не получилось. Она не всхлипывала; слезы просто хлынули ручьем по ее щекам. – Пусть Свет сияет вам вечно!
– Да-да, – мягко отвечала Морейн. – В этом лагере есть Предсказательница? – Нет, мурандийцы как-то по-другому называют женщин, сведущих в травах и целительстве. Как же? Верин Седай посвятила этому вопросу целое занятие в первый год, когда они с Суан стали принятыми. – У вас есть Мудрая? Мудрая женщина? – Суса кивнула. Морейн вытащила кошелек из поясной сумы и вложила в свободную руку женщины серебряное пенни. – Сходи к ней со своим ребенком.
Это вызвало новый поток слез и благодарностей, женщина даже попыталась поцеловать Морейн руку, от чего та едва уклонилась. О Свет, Суса ведь не была ее вассалом! Вряд ли приличествовало принимать от нее такие знаки покорности.
– Учитывая, что вскоре она должна получить вознаграждение, – прошептала Суан, когда Суса наконец отошла, – Мудрая могла бы оказать ей помощь и в долг.
Подруга не отрывала взгляда от строк, которые уверенной рукой выводила на своем листе, но та часть ее лица, которую видела Морейн, выражала неодобрение. Суан очень бережно относилась к деньгам, поскольку их у нее самой бывало очень немного.
Морейн вздохнула – что сделано, то сделано – и вздохнула еще раз, поняв, какой шквал перешептываний ее поступок вызвал среди женщин, выстроившихся в две очереди перед столом. Весть о том, что одна из «Айз Седай» вписала в бумаги ребенка Сусы Винн, распространилась среди них подобно пожару в сухой траве. И не прошло и нескольких минут, как Морейн увидела, как другие женщины стали торопливо пристраиваться в конец очередей, причем по крайней мере одна вела своего ребенка за руку!
– Мой Данил, что-то он очень уж бледненький в последнее время, Айз Седай, – говорила круглолицая женщина, стоя перед ней с заискивающей улыбкой. И с алчным блеском в светло-голубых глазах. Дитя, играя у нее на руках, издавало довольные булькающие звуки. – Как бы мне хотелось свести его к Мудрой женщине! Но я не могу себе этого позволить.
Серое шерстяное платье женщины выглядело совсем новым.
Морейн внутренне вспыхнула и на этот раз не стала даже пытаться подавить гнев.
– Я могла бы Исцелить его, – холодно отчеканила она. – Разумеется, он еще слишком мал. Он может не выжить. Подобное случается.
В таком возрасте ребенок наверняка не пережил бы шока, вызываемого Исцелением; кроме того, это одно из немногих плетений, которые принятым запрещалось воспроизводить без надзора сестры. Ошибка в Исцелении могла повредить исцеляемому больше, чем той, кто создает плетение. Женщина, однако, об этом не знала, и, когда Морейн протянула к ней затянутую в перчатку руку, она отпрянула, закрывая руками своего ребенка; ее глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит от испуга.
– Нет-нет, Айз Седай. Спасибо вам, но лучше не надо. Я… я как-нибудь наскребу монет, ничего, я справлюсь.
Гнев Морейн прошел – он никогда не длился долго, – и на миг ей стало стыдно за себя. Но только на миг. Башня может позволить себе великодушие, но никому не позволено считать Айз Седай дурочками. Немалая часть могущества Башни зиждилась на вере в то, что сестры являют собой абсолютную противоположность дурочкам во всех отношениях. По очередям опять пробежали шепотки, и женщина, державшая ребенка за руку, поспешила прочь еще быстрее, нежели пришла. По крайней мере, с этим не придется разбираться. Ничего не попишешь: те, кто считает, будто Башню можно так легко одурачить, заслуживают суровой отповеди.
– Неплохо, – пробормотала Суан, поскрипывая пером. – Очень неплохо.
– Данил, – повторила Морейн, записывая. – А как ваше имя?
Ее улыбка относилась к похвале Суан, но мать Данила, по-видимому, приняла ее за знак того, что она прощена, и в ее ответе прозвучало облегчение. Морейн была рада слышать это. Многие боялись Белой Башни, и зачастую не без причины – Башня могла быть жестокой, если требовалось, – однако страх – плохое орудие, рано или поздно такой инструмент ранит того, кто его использует. Морейн усвоила это правило задолго до того, как пришла в Башню.
Когда солнце миновало зенит, Морейн с Суан сходили к лошадям и принесли из седельных сумок еду. Просить об этом кого-нибудь из людей Стилера не имело смысла: гвардейцы уже перекусывали сушеным мясом и сухарями, сидя на корточках невдалеке от той коновязи, где были привязаны их лошади. Судя по их виду, никто и шагу с места не сделает, разве что если на них нападут. Однако Стилер склонил голову, когда Морейн и Суан возвращались от своих лошадей; кивок был почти незаметен, однако, как показалось Морейн, он выражал одобрение. Да, определенно, странный народ эти мужчины…
Девушки не успели записать еще и половины имен, поэтому Морейн ожидала, что женщины в очереди по меньшей мере начнут недовольно ворчать, сетуя на неожиданную задержку, однако те без единой жалобы тоже разбрелись кто куда, чтобы поесть. Смуглая женщина, говорившая с тайренским акцентом, поставила на стол перед посланцами Башни помятый жестяной чайник, до краев наполненный горячим черным чаем, и пару зеленых кружек с потрескавшейся глазурью, а худая седовласая женщина принесла две высокие деревянные кружки, от которых шел пар и аромат подогретого с пряностями вина. Ее обветренное лицо, похоже, никогда не освещала улыбка.
– Суса Винн слишком горда, чтобы принимать от кого-либо помощь. Разве что немного еды для ребенка, – сказала седовласая, ставя кружки на стол. Ее голос был слишком низок для женщины. – Вы сделали доброе дело, и это хорошо.
Кивнув, она повернулась и зашагала прочь, увязая в снегу, но держа спину прямо, как гвардеец на параде. Очень необычная манера вести себя с Айз Седай.
– Она знает, кто мы на самом деле, – тихо проговорила Суан, грея ладони о горячую кружку.
Морейн, несмотря на перчатки, последовала ее примеру. Пальцы у бедной Суан, должно быть, совсем закоченели.
– Она никому не скажет, – ответила Морейн, помолчав, и Суан кивнула. Не то чтобы правда обернется для них неприятностями, учитывая присутствие Стилера и его людей, но все же будет лучше, если им удастся избежать сложностей. Подумать только, какая-то простолюдинка увидела то, что не сумели разглядеть благородные! Не лицо Айз Седай, а платье принятой. Или и то и другое вместе. – Наверное, в молодости она приходила в Башню.
Женщину, которая не смогла научиться направлять Силу, отсылали обратно, но она уже видела Айз Седай и принятых.
Суан искоса посмотрела на Морейн так, словно та заявила, что вода мокрая. Иногда это раздражало – когда Суан вот так разгадывала что-то раньше ее.
Подруги ели хлеб с сыром и фрукты почти в полном молчании. Послушницам не разрешалось разговаривать во время трапез, а принятые должны соответствовать своему званию, поэтому девушки привыкли есть молча. Вино они едва пригубили – принятым давали за трапезой вино, но разбавленное, и было бы нехорошо, если бы одна из них захмелела. Морейн с изумлением поняла, что с жадностью проглотила всю еду до последней крошки, хотя прежде была уверена, что этого ей будет слишком много. Возможно, аппетит разыгрался из-за пребывания на свежем холодном воздухе.
Морейн складывала салфетку, в которую была завернута еда, – и жалела, что кураги не оказалось немного побольше, – когда Суан вдруг вполголоса произнесла:
– О нет, только не это!
Морейн подняла голову, и сердце у нее ушло в пятки.
В лагерь въезжали две сестры, не спеша прокладывая себе путь между палатками и фургонами. В нынешних обстоятельствах женщины, одетые в шелка и разъезжающие при этом по сельской местности без сопровождения, могли быть только сестрами. Следом за этими двумя ехал лишь один мужчина, смуглый человек в плаще – и этот плащ менял цвета, сливаясь с тем, что находилось позади его обладателя, так что всадник и его черный мерин будто бы растворялись в воздухе. Взгляд мужчины не задерживался подолгу на одном предмете; по сравнению с ним гвардейцы Башни выглядели полусонными комнатными собачками рядом с охотящимся леопардом. Плащ Стража – зрелище, которое не может остаться незамеченным, и вскоре по лагерю пробежал шепот, люди глазели и показывали на него пальцами. Кузнецы опустили молоты, и вновь воцарилась тишина.
Однако Морейн почувствовала пустоту в животе не просто из-за появления каких-то там сестер. Она узнала их лица под капюшонами плащей. Мейлин Арганья – ее отличали серебристо-седые волосы и выдающийся подбородок – была одной из наиболее уважаемых женщин в Башне. Говорили, что о Мейлин никто не может сказать ничего худого. Появись она здесь одна, Морейн не стала бы волноваться и минуты. Однако второй сестрой оказалась Элайда а’Ройхан. О Свет, а она-то откуда взялась? Около трех лет назад Элайда стала советницей при королеве Андора. Время от времени, правда, она наезжала в Башню, чтобы посовещаться с Амерлин насчет событий в Андоре, но Суан и Морейн, к своему сожалению, узнавали о ее прибытии одними из первых.
Дождавшись, когда сестры приблизятся к ним, подруги присели в реверансе, и Суан тут же выпалила:
– Нам разрешено здесь находиться! – Даже Мейлин почувствовала бы раздражение, если бы начала распекать их, а потом обнаружила, что для выговора нет причины. Элайда же просто пришла бы в ярость, она терпеть не могла выглядеть глупо. – Престол Амерлин приказала нам…
– Мы уже знаем, – мягко прервала ее Мейлин. – Судя по тому, как распространяются новости, подозреваю, что сейчас об этом уже знают даже кошки в Селейзине.
По ее тону нельзя было понять, согласна ли она с решением Тамры. На бесстрастном лице Мейлин никогда не отражалось ни малейшего намека на эмоции. Безмятежность плескалась в ее поразительно голубых глазах, словно вода в чашке. Затянутой в темную перчатку рукой она аккуратно поправила юбку для верховой езды, столь обильно украшенную белыми вставками, что казалась, скорее, белой с голубой каймой. Мейлин была одной из относительно немногочисленных Белых сестер, у кого имелся Страж: чаще всего, целиком поглощенные вопросами рациональности, логики и философии, они не видели в Стражах нужды. Морейн хотелось, чтобы Мейлин спешилась. Серый в яблоках мерин Мейлин был высок, и сама Белая сестра отличалась высоким ростом, не уступая в этом большинству мужчин, по крайней мере большинству кайриэнских мужчин. Глядя на Мейлин, сидевшую в седле, Морейн боялась, что вывихнет шею.
– Удивлены, что видите меня? – поинтересовалась Элайда, обратив взор на принятых сверху вниз с высоты своей тонконогой гнедой кобылы. Парчовое платье Элайды не было нежно-брусничным или бледно-красным – оно было ярко-алым, словно его хозяйка на весь мир кричала, к какой Айя принадлежит. Плащ, подбитый черным мехом, был в точности того же оттенка. Как подумала Морейн, такой цвет отлично подошел бы для фургона Лудильщика. Элайда улыбалась, однако улыбка не могла смягчить суровых черт ее лица. Если бы не вечная суровость, ее можно было бы назвать красивой, но она была сурова во всем. – Я прибыла в Тар Валон еще до Айил. До сих пор я была занята, однако не беспокойтесь, я еще побеседую с вами обеими.
Морейн была уверена, что ниже пяток сердце уйти не может. Оказывается, она ошибалась. С громадным трудом она сдержала стон отчаяния.
Мейлин вздохнула:
– Ты уделяешь девочкам слишком много внимания, Элайда. Они начнут задаваться, если будут считать себя твоими любимицами. А может быть, уже начали?
Морейн обменялась с Суан пораженными взглядами. Любимицы? Козы, выставленные львам на съедение, – это да, но уж никак не любимицы.
Морейн казалось, что, получив шаль, Элайда перестала считаться с чьим-либо мнением, за исключением Амерлин или восседающих, однако сейчас она пробормотала, склонив голову:
– Как скажешь, Мейлин. Однако, вполне вероятно, что еще до конца года им предстоит испытание. Я полагаю, что они его пройдут, и полагаю, пройдут с легкостью. Ничего иного ни от одной из них я не жду.
Но даже этой фразе не хватало обычного напора Красной сестры. Как правило, Элайда была упрямой, словно бык. И как правило, она нагоняла страх на любого, кто заступал ей дорогу.
Белая сестра слегка пожала плечами, словно бы давала понять, что этот вопрос не настолько важен, чтобы его стоило обсуждать дальше.
– У вас, дети мои, есть все, что нужно? Ну и хорошо. Должна сказать, что кое-кто из вас очень плохо подготовился. Сколько имен вам еще осталось здесь записать?
– Около пятидесяти, Мейлин Седай, – ответила ей Суан. – Может, немного больше.
Мейлин подняла голову, поглядела на солнце, которое уже начинало клониться к западу. Темные тучи, угрожавшие снегопадом, двигались к югу, оставляя за собой чистое небо.
– Что ж, в таком случае пишите побыстрее. Вы должны быть в Башне до темноты, вы ведь знаете.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70536724?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Колесо Времени. Новая весна Роберт Джордан
Колесо Времени. Новая весна

Роберт Джордан

Тип: электронная книга

Жанр: Зарубежное фэнтези

Язык: на русском языке

Издательство: Азбука-Аттикус

Дата публикации: 15.04.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Разгар Айильской войны. Айильцы впервые за многие годы пересекли Хребет Мира, отделяющий их родину от остальных стран континента. Цель вторжения – покарать короля Кайриэна за святотатство. У стен Тар Валона, оплота могущественных Айз Седай, разыгрывается кровавая битва.

  • Добавить отзыв