Развеянные чары

Развеянные чары
Фэн Мэнлун
Ло Гуаньчжун
Большие книги
Классический китайский роман «Развеянные чары» пользуется большой любовью среди читателей на своей родине и официально относится к разряду «популярной книги для приятного чтения». Его авторство принято приписывать великому китайскому писателю XIV века Ло Гуаньчжуну – создателю эпопеи «Троецарствие», а окончательную редакцию текста – Фэну Мэнлуну (1574–1646), одному из самых прославленных литераторов своего времени. Многочисленные герои «Развеянных чар», такие как чародейка Белая лиса, хромой бес Цзо, изящная лисица Ху Мэйэр и многие другие, творят разнообразные бесчинства и активно вмешиваются в жизнь простых людей и придворных, за что их ждет неминуемая расплата.
Текст сопровождается иллюстрациями и рисунками китайских и японских художников.

Ло Гуаньчжун, Фэн Мэнлун
Развеянные чары

Luо Gu?nzhong, Fеng M?nglоng
SAN SU? P?NG YAO ZHU?N
© В. А. Панасюк (наследник), перевод, 2024
© И. С. Смирнов, перевод стихотворений, статья, комментарии, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024
Издательство Иностранка®
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Валерия Гореликова
* * *


Глава первая
Обучив воинов искусству фехтования, Небесная дева покидает горы. Похитив на Небесах даосскую книгу, Юань-гун возвращается в пещеру
Многообразны явления жизни,
перемен и рождений не счесть,
Однако у всех воплощений в природе
нечто общее есть;
Тому, кто не верит, что души мертвых
могут менять обличья,
Об ожившем комочке свечного нагара
надо скорее прочесть!
Как гласит предание, во времена великой династии Тан, в годы правления под девизом «Начало начал», жил в Чжэньцзэ отставной чиновник по имени Лю Чжицин, бывший придворный советник. Как-то пожаловался он государю на злоупотребления первого министра Ли Линьфу, но государь не внял его жалобе, и пришлось Лю Чжицину подать в отставку.
До этого случая жене Лю Чжицина кое-как удавалось удерживать его от неосторожных речей; но тут благоразумие изменило ему, и он наговорил лишнего. Ведь не мог же он, слывший прямым и честным, молчать, глядя на бесчинства. Отставка мужа так расстроила госпожу Лю, что она заболела и слегла. Приглашали лекарей, те прописывали лекарства, но они не помогали.
Однажды ночью госпожа Лю, сидя в постели, выпила немного рисового отвара и позвала служанку убрать чашку. В это время огонь в лампе потускнел.
– Радуйтесь, госпожа! – вскричала служанка. – Видите, сколько нагара на фитиле? Это к счастью.
– Чему тут радоваться? – отмахнулась хозяйка. – Сними-ка лучше нагар: когда в комнате светло, на душе легче.
Служанка щелчком сбила обгоревший кончик фитиля. Лампа снова ярко вспыхнула, а раскаленный нагар упал на стол. Тотчас же откуда-то сзади налетел порыв ветра и, подхватив упавший нагар, завертел его, словно огненную жемчужину.
– Как интересно, госпожа! – засмеялась служанка. – Смотрите, нагар ожил!
Жемчужина между тем продолжала кружиться, стала величиной с чашку, приняла форму шара, скатилась на пол и взорвалась с треском, словно хлопушка. Искры снопами разметались кругом и погасли. И тут госпожа Лю увидела старуху ростом в три чи, которая поклонилась ей, пожелала счастья и промолвила:
– Госпожа, я прослышала о вашем недуге и принесла чудодейственную пилюлю.
Госпожа Лю испугалась было, но потом поняла, что перед ней добрая фея, обрадовалась, проглотила пилюлю и сразу почувствовала себя здоровой.
В награду за исцеление старуха потребовала, чтобы госпожа Лю признала ее своей родственницей. С того дня она часто являлась в паланкине, который несли четыре носильщика, и устраивала в доме госпожи Лю всяческие беспорядки. Ее старались отвадить пренебрежительным отношением, гнали вон – но все тщетно. Того, кто пробовал ей перечить, она манила к себе, и он замертво падал, а его окровавленное сердце неведомым образом оказывалось в руках злобной старухи. И, лишь вняв мольбам простить строптивца, она подбрасывала его сердце в воздух, и оно, попав через рот в тело мертвого, тотчас же его оживляло.
Посоветовавшись с родными, Лю Чжицин тайком послал людей разведать, откуда является старуха. Ему доложили, что она всплывает со дна озера Шея иволги. Но как можно жить под водой?
Лю Чжицин приглашал даосов читать заклинания, но и это не помогало. Тогда святой монах из хижины Южного леса призвал на помощь бодисатву Драконова дерева, тот расставил волшебные сети, которыми вылавливают оборотней и возвращают им первоначальный их облик, и в эти сети удалось поймать старую обезьяну.
Обезьяна была ловкой и изворотливой и очень походила на человека. Она проникала в дома, шарила по столам, опрокидывала кувшины, воровала одежду. Характер у нее был прескверный, – впрочем, чего можно ждать от обезьяны, к тому же от старой?..
А вот другая история.
Во времена Чуньцю, в годы правления Цзин-вана, вспыхнула война между царствами У и Юэ. Уский князь Фуча осадил в Гуйцзи юэского князя Гоуцзяня. Лишь благодаря стараниям младшего сановника Вэнь Чжуна, сумевшего уговорить уского князя снять осаду, удалось избежать разгрома. Но Фуча отобрал у юэского князя жену, лишил ее княжеских одежд и уборов, поселил в пещере и три года заставлял ходить за лошадьми. Гоуцзянь не мог стерпеть такого позора и мечтал об отмщении. И тогда старший сановник Фань Ли предложил ему собрать шеститысячное войско, а для его обучения пригласить Небесную деву с Южных гор. Он сам навестил деву, и она согласилась помочь. Но когда Небесная дева спускалась с гор, по дороге ей повстречался старик, назвавшийся Юань-гуном.
– Доводилось мне слышать, – сказал старик, – что ты искусно владеешь мечом. Сам я знаю не больше одного-двух приемов, но все же хотел бы тебя испытать.
– Не смею уклоняться, – ответила дева.
Старик оглядел вершины деревьев, выбрал сухой бамбуковый ствол, с корнем вырвал его и подбросил в воздух. При падении бамбук разломился. Дева взяла верхушку, а старик – комель. Старик размахнулся и первым сделал выпад. Дева неторопливо обернулась и нанесла удар. Удар был таким, что старик взлетел на верхушку дерева, после чего обратился в белую обезьяну и убежал.
А случилось так потому, что дева была не простой смертной, а небожительницей, спустившейся в грешный мир по велению самого Яшмового владыки, недовольного бесчинствами уского князя, чтобы помочь царству Юэ одолеть царство У.
Что же касается Юань-гуна, то он был не кем иным, как Белой обезьяной. Долгие годы жил он в лесах царства Чу, где усердно постигал учение даосов. Однажды чуский князь Гун-ван, охотясь у горы Терновой, увидел его и хотел подстрелить. Из восемнадцати стрел ни одна не попала в цель. Рассерженный, он призвал Ян Юцзи, лучшего стрелка своего царства, способного за сто шагов попасть в лист тополя, и повелел ему убить обезьяну. Зная, что от волшебных стрел Ян Юцзи еще никому не удавалось спастись, Юань-гун обратился в дым и улетел. По приказу князя воины обшарили лес и горы, но следов обезьяны не обнаружили и лес сожгли. С этих пор, как гласит предание, в царстве Чу исчезли леса и перестали водиться обезьяны.
А Юань-гун укрылся в пещере Белых облаков, которая находится в горах Заоблачных снов, и всецело посвятил себя изучению магии. Но когда ему стало известно, что Небесная дева Сюаньнюй спустилась на землю, он принял облик старика, чтобы испытать ее искусство.
Между тем Небесная дева обучила войско юэского князя и, ни с кем не простившись, покинула княжество Юэ. Окутанная легким туманом, она шла по старой проезжей дороге, как вдруг услышала, что ее кто-то окликнул.


Дева остановилась, огляделась и увидела стоявшего на коленях Юань-гуна. Старик держал на вытянутых руках каменный поднос, на котором рядами лежали долговечные плоды: орехи лесные, грецкие, кедровые и орехи торреи. А долговечными плоды называют потому, что, благодаря твердой скорлупе, они не сохнут на ветру, не мокнут от дождя и долго сохраняют свежесть.
– Наставница! – вскричал Юань-гун, ставя поднос на землю и отвешивая низкий поклон. – Прими мое подношение и возьми меня в ученики!
Дева поняла, что Юань-гун признал в ней перевоплощенную дочь Владыки Девяти небес, и это ей не понравилось. Однако искренность старика тронула деву, и она решила принять угощения. А в ответ вытащила из рукава два шарика, каждый величиной с глаз, и протянула ему. Юань-гун положил шарики на ладонь – они показались ему отлитыми из металла, хотя почти не блестели.
«Будь эти шарики из теста, ими хоть голод можно было бы утолить, – размышлял он. – Если они серебряные – то чересчур малы, и цена им невелика. Ну а коли это свинцовые пули для самострела, то они мне и вовсе ни к чему – стрелять-то я не умею. Что же мне с ними делать?»
Словно угадав его мысли, дева дунула на шарики, и они засверкали, вмиг разлетелись в разные стороны, вытянулись, подобно двум золотым змеям, и выпустили тысячи холодных, пронизывающих лучей. У Юань-гуна зашумело в ушах, и ему почудилось, будто он слышит свист и звон множества мечей. Он зажмурил глаза и дрожащим голосом пробормотал:
– Прости меня, добрая наставница! Теперь я поверил в твою чудесную силу!
На самом же деле шарики эти были парой мечей, выкованных бессмертными. Они обладали способностью удлиняться и укорачиваться, излучать сияние и тускнеть, подобно свинцу, бесконечно менять форму и взлетать в воздух, обрушиваться на вражеское войско и без промаха поражать его.
Небесная дева показала свое волшебство, чтобы попугать Юань-гуна, но вреда ему никакого не причинила, срезала только один волосок с его головы да одну ресничку.
Тут дева снова встряхнула рукавом, сияние сразу померкло, а мечи вновь превратились в шарики и исчезли в рукаве.
Юань-гун открыл глаза. От страха он весь покрылся холодным потом и долго не мог вымолвить ни слова.
Вот так Юань-гун стал учеником Небесной девы. Он последовал за нею в Южные горы и, живя там, целыми днями собирал цветы и плоды и подносил их наставнице. Деве нравились его заботливость и усердие, и в награду за это она передала ему свои тайны боевого искусства. По ее образцам Юань-гун изготовил два меча и научился проделывать с ними всевозможные превращения.
В ту пору юэский князь с отборным шеститысячным войском вторгся в пределы княжества У, разгромил Фуча и сделался властителем во всем Цзяндуне. Помня о заслугах девы Сюаньнюй, князь послал людей в Южные горы навестить ее, но те не смогли ее там найти. Тогда по приказу князя в честь Бессмертной девы на горе соорудили храм, в котором ежегодно совершались жертвоприношения.
Как вы думаете, почему не удалось найти деву? Да потому, что после победы княжества Юэ она возвратилась на небеса к Яшмовому владыке. Ведь духи обладают способностью появляться и исчезать, когда им заблагорассудится, – не то что простые смертные.
Ну а теперь расскажем о том, как дева Сюаньнюй взяла с собой на Небеса Юань-гуна и представила его Яшмовому владыке. Юань-гун понравился владыке, и тот пожаловал ему титул повелителя пещеры Белых облаков и назначил хранителем тайных книг Девяти небес.
Вы спросите, что это за книги? Дело в том, что на Небесах хранилось большое собрание книг, толкующих о трех основных учениях и девяти течениях. Однако то не были тайные книги. Тайными же книгами считались особые книги, о которых простые люди и понятия не имели, и хранились книги эти в золотых шкафах и яшмовых ларцах. Ежегодно в пятый день пятого лунного месяца приходил чиновник из палаты Литературных сокровищ и проверял их сохранность. Хотя Юань-гун и считался хранителем этих книг, но и ему небесный закон строжайше запрещал в них заглядывать.
Но вот однажды, когда в садах богини Западного неба Сиванму созрели персики бессмертия, Яшмовый владыка со свитой небожителей отправился к ней на пир в горы Куньлунь, на берега Яшмового пруда.
Юань-гун хотя и постиг высокое искусство даосского учения, но еще не обрел истинного прозрения и оставался в Небесном дворце всего лишь простым служителем, поэтому, разумеется, он не мог состоять в свите. Он был от природы большим любителем свежих плодов, к тому же слышал, что чудесные персики богини цветут и плодоносят раз в три тысячи лет и даруют отведавшим их вечную, как само Небо, жизнь, – как же тут было не позавидовать!
Юань-гун загрустил. И тут он вдруг вспомнил о тайных книгах, которыми ведал. Почему бы сегодня тайком разок не заглянуть в них?
Взгляд его скользнул по золотым шкафам и яшмовым ларцам, в которых, судя по надписям, хранились книги, толкующие о трех учениях и девяти течениях. На конфуцианских книгах он не стал задерживаться: «Эти не буду трогать, пусть их изучают ученые-сюцаи». Буддийские книги тоже оставили его равнодушным – пустое, мол, занятие, для желтолицых старцев. Но как только на глаза ему попалась табличка с надписью «даосские», он сразу же сказал себе: «Вот это как раз для меня!»
Взгляд его привлекла маленькая яшмовая шкатулка со множеством печатей. Ее каждый год осматривал чиновник из палаты Литературных сокровищ, ставил на ней свою печать, но ни разу не открывал.
«Если шкатулка так тщательно опечатана, в ней, несомненно, что-то интересное», – размышлял Юань-гун. Он сломал печати, попробовал приподнять крышку, но та не поддавалась, словно представляла единое целое со шкатулкой. Юань-гун даже вскрикнул от удивления. Если бы шкатулка была железной, тогда понятно: за долгие годы петли могли заржаветь и потому крышка не поддавалась. Но ведь шкатулка сделана из яшмы, хорошо отполирована – в чем же загвоздка? Собравшись с силами, Юань-гун еще раз дернул крышку – она не сдвинулась с места, словно была приколочена гвоздями.
Будь на месте Юань-гуна простая макака, она, возможно, стала бы горячиться, царапать шкатулку и топтать, биться об нее головой. Но Юань-гун был обезьяной старой, умудренной опытом, за долгие годы жизни он научился владеть собой и не допускать опрометчивости. Вот и сейчас он опустился на колени, обнял шкатулку и произнес:
– Наставница моя, Небесная матушка Сюаньнюй, помоги мне открыть шкатулку. Клянусь тебе всегда быть верным учению и никогда не творить зла.
Отвесив несколько поклонов, Юань-гун поднялся с колен и притронулся к крышке. Она сразу открылась, и Юань-гун увидел в ней ослепительно сверкавший парчовый сверток. В свертке оказалась небольшая книжица, длиною в три вершка, озаглавленная: «Книга исполнения желаний». В ней перечислялось сто восемь способов даосских превращений – тридцать шесть великих, по числу духов Северного Ковша, и семьдесят два малых, по числу духов земных. Юань-гун возликовал:
– Одной этой книжицы предостаточно! Весь век мне приходилось учиться у других, теперь же я сам смогу учить!
Присвистнув от удовольствия, Юань-гун вскочил на облако и полетел в пещеру Белых облаков. Макаки и мартышки толпой бросились ему навстречу и от радости пустились в пляс.
– Видите эту книгу? – обратился к ним Юань-гун. – Теперь я стану наставником, достигну вершин познания и сделаю всех вас счастливыми. А сейчас выровняйте-ка мне две стены в этой пещере.
Обезьяны мигом принялись за дело: одни зубилами скалывали неровности, другие шлифовали камень, и вскоре обе стены стали гладкими, как зеркало.
Юань-гун взял кисть, обмакнул ее в тушь и переписал на стены текст книги, а затем велел обезьянам высекать по написанному иероглифы. Когда все было готово, он с улыбкой сказал:
– Люди говорят, что у Неба нет тайн. Тогда зачем ему подобные книги? Выходит, Небесный владыка хранит их для себя лично. Я же обращу их на пользу людям. Братья мои, смотрите же, старательно учитесь и постигайте все, что здесь написано!
– Горе нам! – вскричали обезьяны. – Как же нам постигать написанное, если мы не умеем читать? Вся надежда на вас. Будьте нашим учителем!
– Когда служанка берется за сватовство, она должна понимать, что ей грозит, – сказал Юань-гун. – Я сам пока научился только лишь читать да писать и еще не постиг всех тайн учения. Повремените немного – ну, скажем, дней десять или с полмесяца, – и, если Яшмовый владыка не хватится пропажи, я испрошу у него дозволения отлучиться и приду сюда учить вас.
Не успел он договорить, как снаружи послышался какой-то грохот.
– Гром гремит! – вскричали обезьяны. – Видно, само Небо знамение подает!
– Это не гром, это барабаны бьют у врат небесных, – возразил Юань-гун. – Всякий раз, когда в Небесном дворце готовятся к судебному разбирательству, об этом оповещают барабанным боем, словно о наступлении. «О наступлении оповещают барабанным боем», – говорится в конфуцианских книгах. Схоронитесь пока в пещере, а я тем временем схожу на перекличку небесных служителей и разузнаю, в чем дело.
Юань-гун выскользнул из пещеры и быстро направился к небесным вратам.
Вот как случилось, что Юань-гун нарушил небесный устав и за это поплатился.
Поистине:
Если не веришь, что промысел Неба
бесконечно мудр и глубок,
Бед и страданий избегнуть не сможешь,
ждет тебя тяжкий урок.
Если хотите знать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.



Глава вторая
Владыка Северного Ковша творит суд в палате Литературных сокровищ. Юань-гун распространяет туманы из пещеры Белых облаков
Лживы законы горы Маошань,
неправедна их основа,
Что ж удивляться, если удача
минует нас снова и снова?
Если кто из людей посмеет
похитить священную книгу,
Тотчас домчит даос до Инчжоу —
хватит единого мига!
А теперь поведем рассказ о том, как Яшмовый владыка, возвратившись с пира на берегу Яшмового пруда, призвал к себе всех служителей, оставшихся присматривать за Небесным дворцом, устроил им перекличку и обнаружил, что нет Юань-гуна.
Секретарь палаты Литературных сокровищ Ми Хэн вышел навстречу Яшмовому владыке и доложил:
– Повелитель пещеры Белых облаков тайком осмотрел тайные книги, похитил «Книгу исполнения желаний» и вот уже семь дней как сбежал в мир людей!
Яшмовый владыка встревожился:
– В этой книге содержатся тайны Девяти небес. Нельзя допустить, чтобы они стали известны людям. Человеческие сердца не надежны, и постижение тайн небесных может принести им лишь беды и несчастья! А у этой твари как была звериная душа, так, видать, и осталась! Он нарушил небесный устав и за это понесет кару!
Тотчас же у врат небесных, созывая небожителей, загремели барабаны. Яшмовый владыка повелел Фынлуну, богу грома, послать Лэй-гуна, повелителя грома, и Дяньму, повелительницу молний, в мир людей, дабы схватить Юань-гуна и доставить его в палату Литературных сокровищ, а секретарю этой палаты вместе с владыкой Северного Ковша – учинить над ним суд и определить наказание.
Юань-гун между тем добрался до небесных врат, узнал, в чем дело, и с досадой подумал:
«Видно, этот болтун-секретарь, вместо того чтобы спать, сунул нос куда ему не следует и поднял скандал. Надо изловчиться и незаметно положить книгу обратно в шкатулку, а уж там как-нибудь вывернусь».
Юань-гун ощупал рукав – он был пуст. Стало быть, книга осталась в пещере. Ничего не поделаешь – пришлось вернуться…
При виде спешащего к ним Юань-гуна обезьяны веселой толпой высыпали ему навстречу. Но у Юань-гуна не было ни малейшего желания вступать с ними в разговор. Он бросился в пещеру, схватил книгу и устремился с нею к небесным вратам.
Однако добраться туда ему не удалось: путь преградили мчавшиеся навстречу повелитель грома Лэй-гун и повелительница молний Дяньму. Дяньму метала молнии и размахивала огненной плетью, от которой, казалось, во все стороны разлетаются золотые змеи.
– Ну и зла же старуха! – струхнул Юань-гун. – Посмотрим, так ли грозна она в фехтовании?!
Он было собрался незаметно вытащить из рукава шарики-мечи и попробовать сразиться с нею, как вдруг сопровождающие святых служители разом ударили в барабаны. Грохот их был ужасен: казалось, обрушились горы и разверзлась земля. Вокруг Юань-гуна, обжигая ему кожу и опаляя волосы, закружились языки пламени. Заткнув уши и зажмурив глаза, он в страхе закричал:
– Почтенные боги! Если хотите говорить со мной – говорите! К чему показывать свое могущество?
– Верховный владыка приказал нам отобрать у тебя «Книгу исполнения желаний», – промолвил повелитель грома Лэй-гун. – И найдем мы ее или не найдем, все равно велено доставить тебя в палату Литературных сокровищ – будешь держать ответ перед судом.
– Да-да, конечно, повинуюсь, – смиренно произнес Юань-гун, а про себя подумал:
«Почему это Верховный владыка приказал доставить меня именно в палату Литературных сокровищ? Может, они при мне намерены начать поиски книги? Что ж, тем лучше – в палате я все равно что дома: уж как-нибудь изловчусь выбросить из рукава эту злосчастную книжицу».
Страх Юань-гуна почти прошел, к тому же он убедился, что сопротивляться повелителю грома бесполезно.
Тем временем небесные служители надели Юань-гуну на шею железную цепь, посадили его в громовую колесницу и, проскочив небесные врата, помчались в палату Литературных сокровищ.
Поистине, не сразу поймешь – чего следует остерегаться, если рядом с Синим драконом восседает Белый тигр, или добро соседствует со злом!
А в это время секретарь палаты Литературных сокровищ Ми Хэн уже занял свое место. Вскоре вдали стал расти и приближаться целый лес знамен и бунчуков, над которыми возвышался драгоценный зонт, – это со своей свитою прибывал сам владыка Северного Ковша. Секретарь палаты приветствовал могущественного владыку и предложил ему занять почетное судейское место.
Повелитель грома Лэй-гун и повелительница молний Дяньму ввели Юань-гуна, доложили, что высочайшее повеление выполнено, и удалились.


Оглушенному громами и ослепленному молниями Юань-гуну казалось, будто он не то во хмелю, не то во сне. Служители под руки приволокли его к крыльцу, поставили на колени и доложили:
– Злодей, похититель книги, доставлен!
Юань-гун поднял голову и огляделся: справа и слева от него стройными рядами высились знамена, впереди восседали на возвышении судьи.
«Так-так, – начал соображать Юань-гун, – секретарь палаты, сидящий справа, не так уж грозен, к тому же человек он свой, так что бояться мне его нечего; а вот с тем, что сидит слева, в черном одеянии и с яшмовой пластинкой для записей в руке, – с ним надо держать ухо востро». Еще бы! Ведь это был не кто иной, как сам повелитель звезд Северного Ковша!
Это он, Северный Ковш, поражал смертью, в то время как Южный Ковш даровал жизнь. Стоило помолиться – только так, чтобы молитва дошла до него, и не важно – долгая была суждена жизнь молящемуся или короткая, как Янь Хуэю, владыка одним росчерком кисти мог продлить ее до ста девяноста лет. И тогда даже сам Яньло, владыка загробного мира, ничего не мог сделать. Зато разгневавший владыку Северного Ковша так же мгновенно лишался жизни, стоило тому прикоснуться к кисти. И тут никакие указы Яшмового владыки о помиловании не помогали – мертвый не оживал.
Помня обо всем этом, Юань-гун, не дожидаясь, пока заговорят судьи, протянул им книгу и, низко кланяясь, покаялся.
– Грешная тварь! – зарычал на него повелитель звезд Северного Ковша. – Ты сломал небесную печать и похитил тайную книгу, которую тебе же доверили охранять. Да знаешь ли ты, что это много хуже простого воровства и подобное преступление карается смертью!
Юань-гун молчал, только кланялся и молил о пощаде.
– Может, ты уже успел разгласить небесные тайны? Смотри же – говори правду! – обратился к нему секретарь палаты Ми Хэн.
– Я никогда не лгу! – вскричал Юань-гун. – Единственное, что я сделал, – это в точности перенес на каменные стены пещеры Белых облаков все описания превращений, но их еще не видел ни один человек!
«Пожалуй, эта скотина и впрямь не врет», – подумал про себя повелитель звезд и грозно спросил:
– А зачем ты это сделал?
– Я часто слышал о бескорыстии Верховного владыки и не мог даже предположить, что у него могут быть какие-то тайны, – отвечал Юань-гун. – По моему разумению, тайны незачем записывать. В книги же заносят только то, что хотят сохранить для потомков. Яшмовый владыка хранил книгу в шкатулке, а я перенес ее текст на камень с той же самой целью: чтобы он дошел до потомков.
– Хватит врать и изворачиваться, – сурово оборвал его секретарь.
Юань-гун поспешно поклонился, еще раз покаялся и продолжал:
– Хватит ли ума у глупой старой обезьяны что-либо выдумывать?! Я правду говорю!
– Известно мне, – продолжал секретарь, – что в той яшмовой шкатулке хранилось величайшее сокровище небесного двора, а открыть шкатулку можно лишь по разрешению либо творца Первозданного хаоса, либо Небесной девы Сюаньнюй, либо же по повелению самого Яшмового владыки. Как же ты, волосатая тварь, сумел вскрыть ее?
– Сначала у меня и в самом деле ничего не получалось, – отвечал Юань-гун, – но, когда я искренне помолился моей наставнице, Небесной деве Сюаньнюй, и пообещал ей всегда оставаться верным учению и не творить зла, шкатулка открылась сама собой. Не открылась бы – я бы ее так и оставил. Не звать же каменотеса на помощь. Знай я заранее, что небесный устав так строг, ни за что не стал бы его нарушать! К тому же наставница Сюаньнюй, вместо того чтобы мне помешать, толкнула меня на это преступление! Раньше я возмущался, бывало, что в мире людей из-за какой-то ничтожной бумажки человека могут судить, но что на Небесах меня сочтут злодеем за то, что я с добрыми намерениями заглянул в какую-то маленькую книжонку, и осудят на смерть, даже не дав раскаяться, такого я, признаться, не ожидал.
При этих словах секретарь Ми Хэн внезапно помрачнел. Ему вспомнилось, как, еще живя на земле, он оказался виновным в глазах Лю Бяо – и все из-за подметного письмеца Сунь Цэ. Ми Хэн был добрым и прямодушным, взволнованность и искренность Юань-гуна, его слезы растрогали секретаря, и, не выдержав, он обратился к повелителю звезд Северного Ковша:
– Юань-гун говорит вполне справедливо. К тому же он и в самом деле ученик Небесной девы Сюаньнюй. Не возьмете ли вы на себя труд, повелитель, вместе со мной доложить о его деле Яшмовому владыке, после чего, возможно, последует высочайший указ, дозволяющий этой волосатой твари праведной жизнью искупить вину.
– Юань-гун у вас в подчинении, потому я всецело полагаюсь на ваше решение, – отвечал повелитель звезд Северного Ковша. – Но поскольку все небесные духи знают об этом суде, хорошо бы, дабы их успокоить, составить предварительно какую-нибудь бумагу с объяснением обстоятельств данного дела.
– Вы совершенно правы, повелитель, – поддакнул Ми Хэн и приказал подать Юань-гуну кисть и бумагу.
Юань-гун смекнул, что секретарь старается избавить его от кары, и с радостью принял кисть и принялся писать:

Показание.
Я – Юань-гун, возраста неизвестного, проживал на горе Заоблачных снов в пещере Белых облаков, где и постигал даосское учение. За мое рвение в учебе Небесная дева Сюаньнюй представила меня Яшмовому владыке. Он милостиво пожаловал мне титул повелителя пещеры Белых облаков, назначил хранителем секретных книг Девяти небес, а также чиновником палаты Литературных сокровищ. За долгие годы службы мною не было допущено ни одного нарушения. Но вот недавно все праведники Девяти небес отправились к матушке Сиванму на Персиковый пир, а меня не взяли с собой, как недостойного. Тогда я, от расстройства позабыв про небесные милости, решил заглянуть в тайные книги.
Дважды я пытался открыть шкатулку, но не смог. Тогда я обратился с мольбой к Небесной деве Сюаньнюй, и она помогла мне. В шкатулке лежала книга, я заглянул в нее и тотчас понял, что если постигну суть ее, то смогу прослыть святым в мире людей. Я был уверен, что на Небесах нет тайн, и потому высек текст на каменных стенах пещеры Белых облаков. Ни корыстных помыслов, ни дурных намерений у меня не было.
Если мне будет даровано прощение – клянусь сохранить этот текст в тайне от людей. И пусть Небо меня покарает, а Земля уничтожит за нарушение клятвы.
Все, что я написал, – совершенная правда.

Повелитель звезд Северного Ковша пробежал глазами бумагу и усмехнулся:
– Прочтешь этакое – и, чего доброго, подумаешь, что эта тварь чиста всем телом своим!
– Вот именно, не только телом, но и душой! – подхватил Юань-гун. – Я привык говорить все как есть: один – значит один, два – значит два. Не то что другие – то говорят «три», то «четыре»!..
Секретарь и его приближенные рассмеялись.
Затем все вместе они повели Юань-гуна в зал Священного небосвода, где в это время находился Яшмовый владыка, и обратились к нему с такими словами:
– Велико преступление Юань-гуна, но за чистосердечное признание он заслуживает снисхождения. К тому же он проступок свой совершил без злого умысла, так что простите его, ради святой девы Сюаньнюй!
Яшмовый владыка согласился отменить смертную казнь, однако лишил Юань-гуна титула повелителя пещеры Белых облаков, пожаловав ему взамен звание духа Белой обезьяны, и строго-настрого приказал хранить в тайне высеченный на стенах пещеры текст. При этом он повелел изгнать из тех мест обезьян, запретив всем, кроме Юань-гуна, жить там ближе десяти ли к пещере.
Юань-гун поблагодарил Яшмового владыку за милость, а владыка велел принести курильницу из белой яшмы и подарил ему. Курильница эта источала ароматы, ее не надо было зажигать, и потому она называлась «самокурильницей». Если Юань-гун находился в пещере, из нее струился ароматный дымок, поднимавшийся до самых небесных врат. Однако стоило ему отлучиться из пещеры, как дымок таял, вспыхивал огонь, и владыка сразу узнавал, что обезьяна вздумала бунтовать.
Юань-гун еще раз поблагодарил за милость и сказал:
– Пещера Белых облаков, где мне предстоит обитать, хоть и отгорожена ущельями и горами, но все же не совсем отрезана от мира людей, так что нельзя быть уверенным, что в нее никто не проникнет. Доводилось мне слышать, что святой Чжан Кай умеет распускать туманы. Не прикажете ли, владыка, прикрывать ему своими туманами вход в пещеру?
– Для этого вовсе не следует тревожить святого, – ответил Яшмовый владыка и, вызвав хранителя небесных кладовых, повелел ему принести бесценное сокровище – Мать Туманов.
Надо сказать, что на Небесах хранилось четыре таких сокровища: Мать Эфиров, Мать Ветров, Мать Облаков и Мать Туманов. Последнее сокровище походило на свернутый занавес. Стоило его чуть-чуть развернуть, как из него начинал клубами вырываться белый пар – словно бил из открытой парильни. Если же его полностью раскатывали, туман растекался на сотни ли вокруг и мог своим густым покрывалом окутать всю землю. Когда же занавес сворачивали, он вновь, как губка, впитывал в себя пары тумана.
В стародавние времена, когда миром еще правил император Сюаньюань, один из властительных князей, по имени Чи Ю, завладел этим чудесным занавесом и научился распространять великие туманы. Кроме того, он смастерил себе большой самострел и, возомнив себя непобедимым, стал творить всяческие бесчинства, измываться над народом и даже помышлять отнять Поднебесную у самого императора Хуан-ди. Тогда император вступил с князем в сражение на пустынной равнине Чжолу, но его воины, заблудившись в тумане, перестали различать, где запад, а где восток. Три дня и три ночи длилось сражение, но ни одной из сторон не удалось одержать победу.
К счастью, Небесная дева Сюаньнюй снизошла на землю и помогла императору построить повозку, названную «компасной». Куда бы эту повозку ни поворачивали – направо или налево, – стоявший на ней деревянный истукан пальцем вытянутой вперед руки всегда указывал точно на юг. После этого императору Хуан-ди удалось разбить Чи Ю, изловить его и казнить. Вот почему в Шэньси до сих пор существует соленое озеро.
А занавес Туманов дева Сюаньнюй захватила с собой и поднесла Яшмовому владыке, который и распорядился хранить его в небесной кладовой…
Однако не будем отвлекаться и продолжим рассказ о Юань-гуне.
Итак, убедившись, что Юань-гун всей душой предан учению, не лжет и к тому же является учеником девы Сюаньнюй, Яшмовый владыка подарил ему чудесный занавес, дабы прикрывать с его помощью туманами вход в пещеру.
– Развернешь занавес на один чи – туман распространится на десять ли, – объяснял владыка. – Однако полностью не разворачивай, не то причинишь вред людям. Будь старателен, совершенствуйся в учении, сей доброе – этим искупишь свою вину, и тогда, быть может, настанет день твоего возвышения. Иначе Небо накажет тебя, и ты навеки угодишь в ад.
Юань-гун почтительно согласился и простился с Яшмовым владыкой.
Яшмовая шкатулка была снова опечатана и передана на хранение в палату Литературных сокровищ.
После этого Юань-гун простился с секретарем палаты Ми Хэном и повелителем звезд Северного Ковша, поблагодарил их за милосердие и, захватив с собой подаренные ему сокровища – яшмовую курильницу и занавес Туманов, – отправился в пещеру Белых облаков.
К этому времени местные божества по велению Небес уже изгнали из тех мест всех мартышек, макак и их сородичей, и Юань-гун остался в полном одиночестве. Его душу охватила печаль, но он был рад, что остался жив да еще овладел двумя редчайшими сокровищами. Поистине, как говорится, нет худа без добра!
Юань-гун поставил курильницу у порога своей каменной кельи – струйка ароматного дыма поднялась от нее к Небесам. Затем взял занавес Туманов и, развернув его на один чи, повесил перед входом в пещеру – тотчас заклубился белый пар и заполнил горы таким густым туманом, что ничего не было видно за несколько шагов.
Юань-гун обрадовался.
«В мире есть много вещей, коих название не отвечает их сущности, – подумал он. – Так и с этой пещерой: лишь сейчас, когда из нее струятся туманы, ее по праву можно назвать пещерой Белых облаков».
Он вернулся к курильнице, отвесил четыре поклона и возблагодарил Небо за милости.
Так и повелось с того дня. Юань-гун старательно исполнял свои обязанности и не смел лениться. И только в пятый день пятого месяца каждого наступающего года он сворачивал занавес Туманов и отправлялся на Небеса, чтобы предстать перед Яшмовым владыкой. В полдень он возвращался, разворачивал занавес и вновь отгораживался от внешнего мира туманами.
Вот так, пребывая в пещере, Юань-гун совершенствовал свой характер и лишь изредка в свободное время развлекался двумя шариками-мечами. Те сто восемь превращений, описание которых он некогда высек на стенах пещеры, теперь почти не привлекали его, ибо были не чем иным, как коварными способами одурачивать людей.
«Недаром, – говорил себе Юань-гун, – Яшмовый владыка старался, чтобы они не попали в мир людей. К тому же это наверняка дело рук какой-нибудь секты еретиков. Нет, это не для меня, и знай я об этом раньше, ни за что не стал бы открывать шкатулку».
Юань-гун так глубоко раскаивался, что однажды взял кисть и на задней части стены в конце текста книги приписал еще несколько строк:
«Здесь изложены тайны Девяти небес, тщательно оберегаемые Верховным владыкой от разглашения. Если же, волею судеб, они станут известны кому-нибудь из потомков, то пусть он, в соответствии с волей Неба, использует их на благо государства и на пользу народа. Для этого ему должно сделать следующее: в полночь двадцать девятого числа последнего месяца года подняться на крышу дома, сесть верхом на конек и, держа в руке меч и распустив волосы, принести клятву Северному Ковшу: „я, такой-то и такой-то, возраста такого-то, никогда не совершал грехов, и, если впредь нанесу хотя малейший вред людям, пусть повелитель грома Лэй-гун покарает меня за это…“»
Как вы думаете, почему Юань-гун так поступил? Да потому, что еще в палате Литературных сокровищ дал клятву никогда не творить зла и теперь боялся, что если кто-либо, завладев тайнами Небес, использует их в дурных целях, то немалая доля вины падет и на него, Юань-гуна. К тому же Яшмовый владыка, снизойдя на землю двадцать пятого числа двенадцатого месяца, наверняка увидит эту его надпись и, поняв искренние намерения Юань-гуна, не станет взыскивать.
Так думал Юань-гун; но нам думается, причины здесь иные. Если бы Небо действительно не хотело разглашения тайн, оно могло бы распорядиться об уничтожении всех надписей в пещере. Однако такого не случилось: видно, небесный двор заранее знал, что проникновение его тайн в мир людей неизбежно.
Поистине:
Праздность лучше суетных дел —
это известно от века;
Душу того, кто Дао постиг,
не сравнить с душой человека!
Итак, если хотите знать, кто из людей похитил небесные тайны и что за этим последовало, прочтите следующую главу.



Глава третья
Ху Чу в деревне пытается обольстить добродетельную женщину. Чжао И в лесу разыскивает следы лиса-оборотня
Каждая тварь живая способна
в оборотня превратиться,
Но в тонком искусстве бесовских проделок
всех превосходит лисица.
Людям постичь колдовские обличья
Еще не случалось доселе,
И нынче лисицу – Святую тетушку —
разгадать они не сумели.
Говорят, что с живыми тварями могут происходить самые невероятные превращения. Так, к примеру, рыба угорь может оборотиться добрым молодцем, белая улитка – красавицей, тигр – буддийским монахом или старухой, бык – царем или князем, барс – военачальником, собака – чиновником, олень – даосом, волк – мальчишкой. Подобных случаев в книгах описано множество. Надо сказать, что обезьяны в этих делах тоже ловки и изворотливы. Но уж если говорить в целом, то никто не совершил столько бесовских проделок, как лисы.
У обычных лис носик – острый, головка – маленькая, хвост – большой, шерсть – рыжая. Если же встречаются лисы черные и белые, то это говорит об их почтенном возрасте, ибо с возрастом их окрас меняется.
В одной древней летописи о лисах говорится:
Достигнув пятидесяти лет, лиса может превращаться в человека; в сто лет – обретает способность узнавать, что делается за тысячу ли от нее; в тысячу лет – способность общаться с Небесами. Справиться с такой лисой человеку не под силу. Нрав же у нее добрый, превращения бесконечны, и обольщать она умеет…

Вот почему с древнейших времен лис сравнивают с человеком. Красив человек – все говорят: мил и обворожителен, как лиса. Нерешителен – его считают недоверчивым и осторожным, как лиса. Любит выдавать ложь за истину – и это его качество сравнят с лисьей лживостью. Тех же, у кого не счесть друзей, обычно именуют вожаками лисьей стаи.
А теперь, уважаемый читатель, послушай рассказ о лисьей обольстительности.
Если лиса хочет завлечь мужчину, то чаще всего принимает облик красивой женщины. Если же лис хочет соблазнить женщину, он принимает облик красавца-мужчины.
Вы можете удивиться: каким это образом лисы совершают подобные превращения? Все дело в том, что способность к этому заложена в них самой природой.
Предположим, лиса хочет превратиться в женщину – для этого она берет теменную кость умершей женщины; если же лис желает превратиться в мужчину, он берет такую же кость, но уже умершего мужчины. Они кладут эту кость себе на голову и начинают кланяться луне. Ежели превращению суждено совершиться, то кость удержится на голове при всех поклонах. Ну а ежели не удержится – стало быть, не бывать превращению!
Если при этом удается отбить сорок девять поклонов, не уронив кости, то лиса превращается в женщину, а лис – в мужчину.
Затем оборотень покрывает тело древесными листьями и лепестками цветов, и они превращаются в роскошные новые одеяния.
Встречаясь с людьми, оборотни мило улыбаются, говорят приятные слова, и в девяти случаях из десяти люди поддаются на их уловки. Противостоять им способны лишь высоконравственные мужи и целомудренные женщины…
А теперь поведем рассказ о том, как во времена великой династии Сун, в первый год правления под девизом «Всеобщее спокойствие», на престол вступил император Чжэнь-цзун. Народ тогда жил в мире и покое, но наш рассказ пойдет не об этом, а об охотнике по имени Чжао И, из деревни Цзытунцунь, которая находится в округе Аньдэ, в Западной Сычуани.
Чжао И происходил из некогда богатой, но затем разорившейся семьи. Жил он всегда независимо, и за это односельчане почтительно именовали его Чжао Даланом, что значит «старший молодец». У него была жена, урожденная Цянь, дочь отставного чиновника. Ей было двадцать два года, и она отличалась необыкновенной красотой. Средства к жизни Чжао И добывал охотой, а жена занималась шитьем на дому, чем и помогала содержать семью. Люди весьма уважали ее за добродетельный нрав.
Но вот однажды случилось так, что она вышла из дому за водой и была замечена лисом-оборотнем. Ее красота возбудила в нем страсть, и он решил соблазнить ее, приняв для этого облик красавца-сюцая. И вот каждый день после ухода мужа из дому он, роскошно наряженный, появлялся у ворот и слонялся под окнами, ища случая заговорить с красоткой. При этом он не забывал обольщать ее сладкими речами. Но сердце женщины оставалось твердым как камень, и никакие бесовские чары на него не действовали.
Как-то Чжао И дважды столкнулся с этим сюцаем у ворот своего дома. Поведение молодого человека показалось ему несколько странным, и охотник поинтересовался, кто он такой.
– Меня зовут Ху Чу, – отвечал сюцай. – Я учусь у наставника в соседней деревне, а сюда пришел просто погулять.
Чжао И пытался разузнать о нем в соседней деревне, но человека с таким именем там никто не знал. Это вызвало у него подозрение.


Через несколько дней, утром, госпожа Цянь собралась было заняться туалетом, как вдруг обнаружила исчезновение серебряной шпильки для волос. Она перетряхнула всю одежду, перерыла все шкатулки, короба и туалетные коробки, осмотрела даже крысиную нору у подножия стены – шпильки нигде не было. И лишь в полдень, когда к обеду был уже готов рис, она открыла крышку котла и обнаружила в нем свою шпильку. При этом, несмотря на горячий пар, валивший из котла, шпилька была холодной. Госпожа Цянь в тот день ничего не сказала об этом мужу, опасаясь, что он не поверит.
Через несколько дней, встав утром с постели, она уже обнаружила пропажу одной из своих вышитых туфелек.
– Видать, кошка утащила, – предположил Чжао И. – Надень другую пару.
В то же утро Чжао И ушел на охоту, но вскоре вернулся, держа в руках вышитую женскую туфлю.
– Это не твоя?
– Моя, – удивилась госпожа Цянь. – Где ты ее нашел?
– В трех ли отсюда, – ответил муж. – Висела на гранатовом дереве. Чудеса!
Только после этого госпожа Цянь осмелилась рассказать мужу историю с серебряной шпилькой.
– Это, несомненно, проделки какого-то беса, – заключил Чжао И. – Не обращай внимания. Неспроста же говорят: увидев удивительное – не удивляйся, и оно перестанет быть удивительным.
С этих пор в семье Чжао И начались чудеса. Однако вреда они никому не причиняли, и супруги вскоре перестали обращать на них внимание, а под конец и вовсе с ними свыклись.
Приближался праздник Двойной девятки. Стало ветрено, травы пожухли – самое время для охоты. Захватив с собой луки, стрелы и прочее охотничье снаряжение, Чжао И и его товарищи-охотники покинули деревню и отправились в горы. Устроив в тот же день облаву, они уже к вечеру добыли несколько сайгаков, кабанов, зайцев и оленей и всю добычу разделили между собой поровну. Собрались было возвращаться, как вдруг из горной впадины выскочила целая стая барсуков.
– А вот и случай показать всем свое искусство! – обрадовались охотники. – Давайте-ка устроим за ними погоню, а затем и угощение в честь самого удачливого охотника!
Охотники оставили свое снаряжение и добычу сопровождавшим их, но не участвовавшим в охоте односельчанам, а сами бросились за барсуками.
Между тем преследуемая охотниками стая барсуков рассыпалась по полю. Чжао И наметил себе самого крупного самца и гнал его без передышки почти три ли. И вдруг барсук исчез. Не желая столь легко отказываться от добычи, охотник взбежал на холмик и, оглядев кругом местность, увидел зверя на склоне впереди лежащей горы: барсук рыскал в разные стороны, выискивая хоть какую-нибудь расселину или нору, где можно было бы спрятаться.
Чжао И снова пустился в погоню, обогнул несколько холмов, но барсука и след простыл. Зато он увидел большерогого оленя, пощипывавшего траву на склоне горы. Олень тоже заметил человека и пустился бежать.
«Барсука я уже упустил, – сказал себе Чжао И, – и если не добуду оленя, не избежать позора».
Торопливо сняв куртку, он обвязал ее вокруг бедер и помчался вперед по склону. Однако и олень исчез.
Охотник в нерешительности остановился. От долгого бега во рту пересохло. Откуда-то доносилось журчание ручья, однако поблизости удалось найти лишь несколько лужиц с мутной водой. В поисках воды Чжао И прошел еще около ли, как вдруг случайно наткнулся на вытекавший из горной расселины ручеек. Вода в нем была так чиста и прозрачна, что были видны все камешки на дне. Положив трезубец, охотник зачерпнул в пригоршню воды и напился. Затем взглянул на небо: уже смеркалось, пора было возвращаться назад.
Происходило все это в восьмой день девятого месяца, и потому, едва зашло солнце, на небе сразу появился ясный полумесяц.
То ободряясь, то падая духом, Чжао И пустился в обратный путь. Надо сказать, что, увлеченный погоней, он не заметил, как пробежал более двадцати ли. Прошагав еще около двух ли, он вдруг заметил впереди себя при лунном свете какую-то движущуюся тень. Это была лиса: положив себе на голову какую-то кость, она беспрерывно кланялась луне.
«Вот те раз! – подумал Чжао И. – И правда, мне частенько приходилось слышать от людей, что лисы могут совершать превращения. Может, и эта тварь обладает такой способностью?! Однако потихоньку понаблюдаю, что будет дальше…»
Между тем лис закончил поклоны и в то же мгновение оборотился в молодого красавца-мужчину – вылитый сюцай Ху Чу, с которым Чжао И довелось уже встретиться.
– Так вот ты кто! – воскликнул охотник, и его охватил гнев.
Бросив трезубец, он потихоньку снял лук, наложил стрелу, до отказа натянул тетиву и выстрелил.
– Вот тебе, получай!
Поистине: просто увернуться от видимого копья, но трудно уберечься от невидимой стрелы. Стрела попала лису в левую ляжку, и, взвыв от боли и уронив с головы кость, он снова принял свой первоначальный облик и пустился наутек.
Но Чжао И уже не стал его преследовать: во-первых, время было позднее, а во-вторых, он просто побоялся. Отвязав куртку, он надел ее, подобрал трезубец и торопливо продолжил свой путь.


Тем временем остальные охотники возвратились в деревню. Накупив вина и нажарив дичи, они уселись под навес из циновок и, не дожидаясь возвращения Чжао И, приступили к пиру.
– Что-то запаздывает наш Чжао Далан, – заметил один из охотников. – Видать, тяжела его добыча – нет силенок дотащить!
– Куда ему! – усомнился другой. – Сам знаешь: двуногому не всегда угнаться за четвероногим.
– Вот уж нет! – вступил третий. – Чжао И охотник умелый, удача ему редко изменяет.
– А мне сдается, что не он гоняется за барсуком, а барсук – за ним, – пошутил четвертый, – оттого и запаздывает…
– Поглядите! Поглядите! А не он ли это идет?.. – заметил вдруг кто-то из охотников, указывая рукой на появившегося вдали человека.
Охотники вышли из-под навеса и увидели Чжао И, возвращавшегося с пустыми руками.
– Что это вас так задержало? – спросили его охотники. – А мы задрали двух барсуков, пьем за охотничью удачу. Подсаживайтесь, здесь и ваша доля.
– Увы, барсука мне догнать не удалось, – сказал Чжао И. – Но зато я увидел нечто такое, что развеяло мое великое сомнение.
И он поведал приятелям, как стрелял в лиса-оборотня, кланявшегося луне.
– Ну, брат, да ведь это счастье, что вы избавили наши места от бед! – радовались охотники. – Выходит, теперь мы вас должны поздравлять…
Однако среди охотников нашлись и такие, кто не поверил рассказу Чжао И.
– Чжао Далан, – говорили они, – не смог догнать барсука, а теперь морочит нам голову небылицами о каком-то оборотне! Пока не увидим оборотня своими глазами – не поверим!
Правда, один пожилой охотник возразил:
– А почему не поверить? Чего только не бывает на свете?!
Тем временем охотники затащили Чжао И под навес, усадили, налили большую чашку вина, а затем каждый принялся рассказывать истории про лис-оборотней.
Когда очередь дошла до Чжао И, он сказал:
– Моя стрела попала лису в ляжку, и на земле, конечно, должны остаться следы крови. Хотите – завтра все вместе выйдем, по следам отыщем нору, перебьем всех лис, сколько бы их там ни было, сдерем с них шкуры и сошьем себе куртки на зиму?
– Согласны! – дружно подтвердили охотники. – Однако вот что: если ваш рассказ подтвердится, мы выставляем угощение; если же нет – придется вам раскошелиться.
Чжао И согласился. На этом ужин закончили, дичь поделили, и все разошлись по домам.
Дома Чжао И рассказал обо всем жене. Та хотя и поддакивала мужу, но в душе терзалась сомнениями.
Ночью Чжао И так и не сомкнул глаз и поднялся, едва рассвело. Услышав шелест листьев, доносившийся со двора, он подумал:
«Видно, ветер поднялся. Ведь сегодня первый день праздника Двойной девятки!»
Выглянув в окно, он увидел, что все небо затянуто черными дождевыми тучами, и заволновался уже всерьез:
«Погода испортилась, надо выходить, пока не пошел дождь. Пожалуй, позавтракаю, когда вернусь».
Торопливо умывшись и надев куртку, Чжао И побежал по соседям. Однако одни еще спали, другие еще не позавтракали. Приходилось ждать, пока поедят да умоются. А тут и ливень начался.
«Ничего, ничего, дождь скоро кончится», – уверял себя вначале Чжао И. Однако дождь не только не прекратился, но лил не переставая до самого вечера. И весь день Чжао И не находил себе места от досады, что нет у него длинного бамбукового шеста, чтобы разогнать тучи или, взобравшись на небо, укутать их непромокаемыми полотнищами, – свети, мол, солнышко, суши лужи.
Увидев, что муж расстроен и неохотно ужинает, жена решила приободрить его и подала на стол жареную дичь и две бутылки вина. Чжао И незаметно для себя самого захмелел и, как был одетым, повалился спать.
Проснулся он в четвертую стражу и, не слыша шума дождя, решил, что погода прояснилась. Когда же в окне посветлело, Чжао И поднялся и выглянул во двор: небо все еще было сумрачным, но дождь действительно прекратился.
«Боюсь, эти лежебоки еще не проснулись, – подумал он, – торопиться незачем, можно, пожалуй, и позавтракать».
Он разбудил жену и велел ей приготовить завтрак, а сам тем временем умылся. Позавтракав, он вышел из дому – моросил все тот же мелкий дождик.
«Ничего, ничего, дождик не сильный, даже одежды не промочит, – успокоил себя Чжао И, – ждать не следует».
Однако, сделав несколько шагов, он убедился, что земля совсем раскисла. Пришлось возвращаться домой и надевать сандалии на непромокаемой вощеной подошве. Затем Чжао И забежал к одному соседу, к другому, к третьему – никто из них и не думал трогаться.
– Экая важность! – говорили они. – Стоит ли тащиться по грязи в такую даль! Если вы и впрямь подстрелили лиса, так он сейчас наверняка где-нибудь отлеживается да раны зализывает. Так что спешить нет смысла, можно пару деньков и переждать.
И вторую ночь Чжао И дурно спал. Погода установилась лишь на третий день.
«Ну, теперь-то им не отговориться», – решил он и стал с утра обегать приятелей и договариваться о часе выхода.
Когда же пришло время трогаться в путь, некоторые пожилые и видавшие виды охотники стали отказываться:
– Земля сырая, идти трудно. Идите уж вы, молодые.
– Ладно, на том и порешим, – заявили остальные.
В путь отправилось человек двадцать. Впереди всех, указывая дорогу, шел Чжао И. Долго кружили и петляли охотники, обшарили лес и множество горных склонов, однако кровавых следов, о которых говорил Чжао И, они не обнаружили – их смыл дождь. Чжао И попытался было растолковать это приятелям, но те его и слушать не хотели.
– Чтобы в таком густом лесу дождь все начисто смыл?! Ну хорошо, допустим, следы смыты. А нора? Ведь она-то должна быть где-то поблизости…
Снова принялись за поиски, и вновь неудача! Наконец охотники потеряли терпение:
– Тьфу! Целый день таскаемся, и все без толку! Пожалуй, пора и по домам. Ну а с вас, как и уговорились, угощение…
Чжао И расстроился, но возразить было нечего – пришлось возвращаться в деревню.
– Все это выдумки Чжао И, – уверяли одни.
– Если в мире, как уверяют, и существуют лисы-оборотни, то тогда нашего Чжао Далана можно смело считать лгуном-оборотнем, – посмеивались другие.
Вот почему в народе до сих пор можно услышать выражения: «врет, как Чжао» или «лгун-оборотень Чжао».
По возвращении в деревню охотники собрались в доме Чжао И и потребовали угощения.
Делать нечего – Чжао И взял у жены кое-что из одежды, заложил у ростовщика и на вырученные монеты купил вина для охотников. Пришлось приглашать и тех пожилых охотников, которые отказались идти из-за дождя.
Перед тем как разойтись по домам, все условились, что, ежели будут спрашивать про лиса, дружно отвечать: лис-оборотень был.
Шутливый сговор и насмешки охотников так расстроили Чжао И, что он поклялся впредь никогда не упоминать о том, что когда-то стрелял в лису.
На этом наше повествование раздваивается, и сейчас речь пойдет о подстреленном лисе-оборотне, рожденном Белой лисой.
Эта старая лиса, его мать, владела искусством совершать превращения, за что и получила красивое прозвище – Святая тетушка. Жила она в большой пещере у подножия гор Гусиных ворот. К востоку и западу от этой пещеры вздымались два таких высоких горных пика, что казалось, они упираются в небеса. Гуси, летящие весной на север, а осенью на юг, всегда пролетали между этими горами, как между воротами. Отсюда и название этих мест.
У Святой тетушки было двое детей – сын и дочь. Лиса звали Ху Чу, лису – Ху Мэйэр.
С давних времен все лисы, достигшие пятисотлетнего возраста, носили фамилию либо Бай, либо Кан; тысячелетние именовали себя Чжао или Чжаном, а Ху считалась общей фамилией для всего лисьего рода и означала просто «лиса».
В тот вечер Святая тетушка при лунном свете обучала дочь искусству изготовления пилюль бессмертия, как вдруг появился Ху Чу, стонущий и прихрамывающий на заднюю ногу. С трудом доковыляв до входа в пещеру, он рухнул на землю. Увидев торчавшую в его левой ноге стрелу, мать попробовала было ее вытащить. Но стрела слишком глубоко вонзилась в тело и никак не поддавалась. Молодой лис только визжал от боли.
– Потерпи, сынок. – Старая лиса закусила древко стрелы зубами и, упершись передними лапами в ногу сына, изо всех сил дернула. Стрела вышла, а молодой лис от страшной боли потерял сознание.
Дело в том, что стрела угодила лису прямо в сустав и повредила связки. К тому же после ранения молодому лису пришлось еще долго бежать, так что можно представить себе его положение!
Роняя слезы, Святая тетушка и ее дочь Мэйэр перенесли сына в пещеру и уложили на земляное ложе, где молодой лис через несколько часов и пришел в себя.
Зная о целебных свойствах некоторых трав, старая лиса решила приготовить из них отвар и промыть рану. Однако травы не помогли, и по прошествии двух дней молодой лис все еще продолжал оставаться на грани смерти.
И вот тут-то, в эту тяжелую годину, старая лиса вспомнила, что в городе Ичжоу живет знаменитый лекарь Янь, по прозванию Три Точки.
Этот лекарь мог своим искусством вернуть к жизни, казалось бы, самых безнадежных больных. «Выпрошу у него лекарство – и конец всем тревогам!» – решила Святая тетушка.
Повелев дочери присматривать за братом, старая лиса оборотилась старухой-нищенкой и, взяв палку, отправилась в город.
Эта вылазка не только помогла старой лисе, но и повлекла за собой множество новых неприятностей.
Поистине:
С рождения воле Небес
подчиняется жизнь человека.
Коль не смертельна болезнь,
всегда отыщется лекарь.
Итак, если хотите узнать, какое лекарство дал старой лисе знаменитый лекарь Янь и помогло ли оно лису-оборотню, прочтите следующую главу.



Глава четвертая
Старая лиса учиняет скандал в доме Полусвятого. Великий лекарь тщательно проверяет пульс в трех точках
С давних пор жила в нищете,
терпела голод и жажду,
Рада была, что дал ей рецепт
знатный лекарь однажды.
Всякий, кто хочет недуг исцелить
или взрастить добродетель,
Должен Полусвятого спросить —
он страждущих благодетель.
А сейчас наш рассказ пойдет о знаменитом лекаре Янь Бэньжэне, потомке Янь Цзюньпина. Сей лекарь проживал в округе Ичжоу и проверял пульс больного иначе, нежели это делали другие лекари: он прикасался пальцами к трем известным ему точкам и сразу определял источник болезни. Затем прописывал лекарства, которые неизменно исцеляли больного, за что и получил в народе прозвище Янь Три Точки.
Некогда Янь Бэньжэнь числился лекарем придворной Лекарской палаты. Как-то в годы правления под девизом «Светлая добродетель» его вызвали осмотреть занемогшую государеву фаворитку Ли Ченьфэй. Янь Бэньжэнь явился к больной, прощупал тремя пальцами ее пульс и ушел, так ничего и не сказав. Государь разгневался и уже хотел было его наказать, но, к счастью, за лекаря вступились придворные сановники. Им удалось убедить государя, что Янь Бэньжэнь лекарь не простой, учился у людей необыкновенных, а потому и лечит не так, как все прочие. Государь смилостивился, однако от дальнейших услуг лекаря все же отказался и отослал его на родину, в округ Ичжоу, где Янь Бэньжэнь продолжал заниматься лекарской практикой.
Пятого, пятнадцатого и двадцать пятого числа каждого месяца Янь Бэньжэнь бесплатно раздавал больным лекарства. В другие же дни хоть и взимал плату, но весьма скромную. Если же у посетителей денег не оказывалось, то и вовсе ничего не брал. Поэтому у ворот его дома всегда было людно, как на базаре.
Обладал Янь Бэньжэнь еще одним удивительным свойством. Обычный лекарь по пульсу судил лишь о болезни самого пациента, а Янь Три Точки вдобавок мог определить болезнь у близких и даже у дальних родственников пациентов. Даже гадателям по звездам и то не всегда удавались столь диковинные дела! Видно, знал он какие-то небесные секреты, но предпочитал помалкивать.
Как-то раз правитель округа Ичжоу схватил простуду и пригласил Янь Бэньжэня. Тот, как всегда, прощупал пульс и сказал:
– При вашей хвори лекарства не нужны. Лучше заварите покрепче чашечку люаньского чая и выпейте, пока он горячий. Ночью пропотеете, и к утру все как рукой снимет. И еще могу вас порадовать – скоро ваша супруга родит сына. А вот у супруги вашего старшего сына роды окончатся неблагополучно.
Правитель округа лишь посмеялся про себя: «Моя жена и в самом деле беременна. Лекарь наверняка услышал об этом в ямыне, а от себя решил добавить о рождении мальчика, дабы польстить мне, – словом, как говорится, добавил к готовому сочинению фразу. Что же до моей невестки, то она сейчас в Сянчжоу, в трех тысячах ли отсюда, и даже мне неизвестно, беременна ли она. Да и как можно предсказать судьбу жены по пульсу ее мужа. Вздор, да и только!»
Вечером правитель выпил чашку крепкого чая, и уже к утру вся хворь прошла. А вскоре после этого жена его действительно родила мальчика. Но и тут он решил, что это случайное совпадение. Когда же в десятом месяце от старшего сына пришло письмо, в котором тот сообщал, что двадцать седьмого числа восьмого месяца его жена умерла от преждевременных родов, правитель наконец проникся глубочайшим уважением к лекарю и стал почитать его как божество и называть Полусвятым. Молва об этом разлетелась по всей Поднебесной, и за Янь Бэньжэнем закрепилось новое прозвище.
А теперь вернемся к старой лисе, которая, приняв облик старухи-нищенки, отправилась в путь. Добираясь до Ичжоу, она успела разузнать, что Янь Полусвятой живет неподалеку от Яблоневой башни. Вошла она в город как раз пятнадцатого числа, в день раздачи лекарств, но, как назло, в этот день правитель округа праздновал день своего рождения, и Полусвятой еще с утра отправился с коробами подношений в окружной ямынь поздравлять его.
Все, кто пришел за лекарствами – а их набралось около сотни, – разбрелись кто куда. Одни отправились прогуляться к Яблоневой башне, другие – поглазеть на сутолоку у окружного ямыня.
О башне следует рассказать особо. Во времена династии Тан генерал-губернатор Ли Хуэй построил ее для отдыха и развлечения чиновников. Вокруг башни были посажены яблони, пышно разросшиеся и цветущие и по сию пору. Каждый новый правитель округа, вступив в должность, первым делом решал непременно подновить башню и привести ее в порядок.
Старую лису не интересовали ни башни, ни ямынь, и потому она направилась прямо к дому Полусвятого. Его дом был окружен частоколом, за которым виднелась искусственная горка и росло несколько старых деревьев. Чуть подальше высилось строение, над входом на особой доске, присланной лекарю правителем округа, было начертано: «Зал Полусвятого».
Святая тетушка обладала острым зрением и сразу заметила ее. Перейдя на противоположную сторону улицы, она остановилась под стрехой дома, оперлась на бамбуковую палку и стала ждать лекаря.
В полдень послышались крики:
– Едет! Едет!..
Посреди улицы на белом коне ехал Полусвятой, за ним шли мальчики-слуги с коробами, одни – с полными, другие – с пустыми; за мальчиками терпеливо следовали многочисленные посетители, жаждавшие исцеления. Однако сейчас их было меньше, чем утром, ибо многие, потеряв терпение, разошлись, так и не дождавшись лекаря.
У ворот дома Полусвятой сошел с коня и, не заходя во внутренние покои, поднялся прямо в приемный зал. Отталкивая друг друга, люди бросились к нему: одни протягивали руки, чтобы он пощупал пульс, другие спешили рассказать о больных, оставшихся дома. Полусвятой осматривал одного за другим больных и диктовал рецепты, а мальчики-слуги подавали нужные лекарства: кому – отвары, кому – пилюли, одним – внутреннее, другим – наружное. Слуги выполняли приказания споро, без заминки, поэтому на все это потребовалось менее двух часов.
Увидев, какое множество здесь людей, Святая тетушка не посмела лезть вперед. Она присела возле насыпной горки, решив немного подождать, и вскоре задремала. Когда она проснулась, все уже разошлись, а Полусвятой удалился во внутренние покои.
Старуха прислонилась к воротам и стала ждать, в надежде, что он снова выйдет. Между тем начинало смеркаться. Вскоре появился старый дворецкий с огромным замком в руках, чтобы запереть ворота. Старуха бросилась ему навстречу, почтительно приветствовала и пожелала всяческого счастья.
– Если ты за милостыней, то следовало приходить пораньше, – преградил ей путь дворецкий. – Люди уже спать укладываются, кто тебе сейчас чего даст?
Старуха залилась слезами:
– Я не нищая. Я пришла попросить снадобья у господина лекаря.
– И за лекарством надо приходить в положенное время, – наставлял ее дворецкий. – Наш господин весь день хлопотал и сейчас отдыхает. Станет он нарушать заведенный в доме порядок и выходить ради какой-то нищенки! Если даже я доложу ему, он меня отругает, и только.
– Я пришла сюда из Дэаня – путь далекий, потому и опоздала немного. Болезнь у меня очень необычная. Только господин великий лекарь может ее исцелить. Уж вы не откажите в милости, доложите. Ведь спасти человеку жизнь – бо?льшая заслуга, нежели построить пагоду в семь ярусов. Доложите же господину лекарю; может, сжалится он надо мной и выйдет.
Старуха вцепилась в рукав дворецкого и, упав на колени, продолжала умолять. Дворецкий стал терять терпение:
– Ну что ты за бестолочь! Тебе же ясно сказали: у нас порядок, а ты свое! Какая бы ни была у тебя болезнь – за ночь не помрешь. Если бы к господину лекарю прибыл гонец от самого государя императора, то и он не стал бы ломиться ночью, подождал бы до утра!
С этими словами он высвободился от старухи и стал выталкивать ее за ворота. Но старуха так завопила, что встревоженный криком Янь Полусвятой послал мальчика-ученика разузнать, в чем дело.
Увидев мальчика, старуха бросилась к нему, но дворецкий оттащил ее со словами:
– Эта нищенка не поймешь кто: ни человек, ни бес! Ведь это надо же – явиться к нашему господину за лекарством в такое время! И ведь втолковывал ей: подожди до утра – не хочет! Просил уйти – шум подняла.
Тут и мальчик-ученик поддержал дворецкого:
– Ты кто такая и откуда явилась, что порядков не знаешь? Будь ты из наших постоянных больных, что хорошо платят за лечение, – еще куда ни шло. Или хоть знатной госпожой, или барышней, а то нищенка! Помрешь – одной старой каргой меньше станет! Сам господин правитель округа, наш повелитель, и тот присылает за лекарствами в положенное время. А ну живо отсюда! Не то черкнет наш господин бумажку, да и отправят тебя в ямынь. А там уж с тобой церемониться не будут – не от хвори подохнешь, от побоев.
И, схватив старуху, мальчик поволок ее к воротам. Тут старуха принялась еще громче вопить, отбросила палку и повалилась на землю. Ее лицо пожелтело, руки и ноги безжизненно вытянулись. Видя такое дело, дворецкий тут же напустился на мальчика-ученика:
– Кто тебя просил вмешиваться, я сам с ней управился бы. Делал бы, что приказано, а то полез с бранью, стал толкать взашей больного человека. Вот иди теперь и сам докладывай господину, я ни при чем!
Ученик не на шутку испугался, но делать нечего: пришлось ему идти докладывать о случившемся Полусвятому.
В это время Янь Бэньжэнь как раз отдыхал в своей библиотеке. Выслушав ученика, он обеспокоился и вышел в зал. Дворецкому кое-как удалось привести в чувство старуху, но она еще неподвижно лежала на земле, бессмысленно тараща глаза.
Полусвятой велел дворецкому приподнять правую руку старухи.
Коснувшись тремя своими божественными пальцами пульса на правой руке старухи и нащупав затем пульс на левой ее руке, он воскликнул:
– Какой странный, какой необычный пульс!..
Затем Полусвятой вернулся в свой кабинет и велел кормилице привести старуху.
Кормилица пошла к старухе и сказала:
– Господин желает с тобой говорить.
При этих словах старуха, до сих пор неподвижно лежавшая на земле, вскочила и, подхватив палку, припустилась по залу, как заводная игрушка. Кормилица погналась было за ней – да куда там!
Глядя старухе вслед, дворецкий лишь головой качал:
– Ну и старуха! Ловко же она прикинулась. Надо же, так меня напугать!
Между тем Янь Полусвятой сидел во внутреннем зале при свете восковой свечи и ждал старуху. Когда та вошла, он удалил людей и, подозвав ее поближе, спросил:
– Ты где живешь?
– В округе Дэань, – отвечала старуха.
– Перестань меня обманывать, – строго сказал Полусвятой. – Я же вижу, облик у тебя человеческий, а пульс – звериный.
«Пожалуй, такого ученого и впрямь не обманешь!» – подумала про себя старуха и, убедившись, что, кроме них, в зале никого нет, опустилась на колени.
– Я не обманываю. Я действительно старая лиса, живу в пещере у подножия гор Гусиные ворота. Мне пришлось проделать большой путь, чтобы именно вы проверили мой пульс.
– Твой пульс я уже проверил, ты совершенно здорова, – сказал Полусвятой. – А явилась ты сюда ради своих детей.
Взволнованная старуха отвесила несколько земных поклонов и на коленях подползла к Яню.
– Вы поистине настоящий святой, а не Полусвятой! – промолвила она. – Верно, у меня действительно есть двое детей – сын и дочь. Недавно сына подстрелил охотник, и вот теперь он умирает…
И старуха подробно рассказала, какая страшная рана у ее сына.
– Рана сама по себе не страшна, – сказал Полусвятой. – Плохо только, что повреждены сухожилия и кость. Если даже рана заживет, боюсь, что твой сын на всю жизнь останется хромым.
– Пусть хоть ноги лишится – лишь бы сам жив остался! – вскричала старуха. – Как только рана заживет, я обязательно привезу его к вам поблагодарить за милость.
– Ни в коем случае не делай этого, – предупредил Полусвятой. – И еще: твоей дочери тоже грозит беда…
От этих слов сердце старухи заныло так, словно по нему ударили палкой. Убедившись еще раз в провидческом даре Полусвятого, она торопливо заговорила:
– Если дочери моей грозит беда, то позвольте мне, когда это случится, снова потревожить вас. Окажите мне такую милость, и я этого вовек не забуду!..
– Беда, грозящая твоей дочери, не совсем обычная; и я сейчас ничего определенного сказать не могу, – произнес Полусвятой. – Все выяснится в ближайшие полгода. Дело в том, что вы еще не до конца овладели искусством изменять свой облик и обманывать людей, сотрясать небеса и передвигать землю, и в один прекрасный день за это поплатитесь – придет вам конец. На вас станут охотиться с соколами и собаками. Взять, к примеру, твоего сына: хорошо еще, что его ранили только в ногу! Попади стрела в какое-либо жизненно важное место – и сам Бянь Цяо из Лу был бы бессилен помочь. А сейчас о тебе: твой большой пульс правой руки говорит о долгой жизни, а малый пульс – об открытой душе и ясном уме! Что и говорить: завидная судьба! Живете вы к тому же в горах, с миром людей общаетесь мало, да и наши страсти над вами не властвуют. А раз так, почему бы тебе не обратиться к какому-нибудь даосскому наставнику, чтобы научил вас, как навсегда избавиться от звериной шкуры? Вот это было бы хорошо!
Слова лекаря растрогали старуху. Она залилась слезами, поклонилась ему до земли и промолвила:
– Большое спасибо вам, благодетель мой, за поучение.
Полусвятой позвал домашнего аптекаря, велел ему принести пилюлю Девяти духов, продлевающую жизнь, и две мази и, завернув лекарства в два отдельных пакета, подал старухе со словами:
– Пусть твой сын примет эту пилюлю с вином, и боль как рукой снимет. Боюсь только, как бы стрела не проникла в кость и наконечник не застрял в ране. Тогда боль будет мучить всю жизнь. Рану обмоешь желтой водой и приложишь вот эту мазь – она хорошо отсасывает яд. Как только вытечет порченая темная кровь и начнет сочиться свежая, приложишь вторую мазь, сращивающую кости. Через сто дней твой сын сможет ходить.
Немного помолчав, Полусвятой добавил:
– Хорошенько запомни все, что я тебе сказал, ибо я искренне желаю тебе помочь.
Затем он позвал кормилицу и велел ей проводить старуху. Еще раз поклонившись, старуха последовала за кормилицей в приемный зал. Старый дворецкий все еще был там, дожидаясь, когда можно будет запереть ворота. Пожелав дворецкому всяческого счастья и благополучия, старуха, преисполненная радости, торопливо удалилась.
Оставшись один, Полусвятой ощутил в душе некоторое беспокойство и решил никому ничего не рассказывать.
Между тем старуха той же ночью выбралась из города, купила по дороге большую бутыль лучшего очищенного вина и поспешила в Дэань.
А в это время Чуэр, раненый молодой лис, беспрерывно стонал, лежа в пещере у подножия горы Гусиных ворот. Его сестра Мэйэр не отходила от него ни на шаг. Оба с нетерпением дожидались возвращения матери, и когда старуха наконец появилась у входа в пещеру, радости их не было границ.
Старуха не мешкая разогрела вино, растворила в небольшой фарфоровой чашечке пилюлю Девяти духов, продлевающую жизнь, и, приподняв голову сына, влила ему в рот лекарство. А затем, как и было велено, приложила к ране мазь, отсасывающую яд. Чуэр сразу затих, повернулся лицом к стене и погрузился в глубокий сон.
– Чуэр несколько дней подряд не смыкал глаз от боли, – сказала сестра, – а сейчас заснул: видно, лекарство подействовало и боль отпустила.
Вскоре старуха увидела, что у сына из-под приложенной мази начинает расти на ноге кровавый сгусток, но решила не тревожить его.
Внезапно Чуэр проснулся и воскликнул:
– Ой, как чешется рана! Нет сил терпеть!..
Старуха живо удалила мазь и увидела торчащий в сгустке крови угловатый предмет. Раздвинув травинкой наружную пленку, она ухватилась за него ногтями и вытащила. Это был наконечник стрелы в форме лопаточки. Именно такими стрелами пользовался Чжао И! Однако в первый раз ей удалось вытащить только древко стрелы, а наконечник, вонзившийся в кость, остался в ране.
Изумлению старухи не было конца; она вновь убеждалась в прозорливости великого лекаря и в чудодейственной силе прописываемых им лекарств.
Приготовив отвар из целебных трав и осторожно промыв рану сына, старуха увидела разорванные мышцы и поврежденную кость и онемела от ужаса. Она быстро разогрела мазь для сращивания костей, приложила к ране и осторожно перевязала шелковой тряпицей.
На следующее утро старуха сменила повязку. Семь дней подряд прикладывала она мазь к ране, пока из нее не вышел весь гной. Наконец на пятидесятый день рана на ноге затянулась, и Чуэр хотя и с трудом, но начал вставать, однако покидать пещеру пока не осмеливался.
На сотый день, как и было обещано, рана зажила, и лишь на том месте, где была приложена мазь, розовело нежное пятнышко без единого волоска. Все шло как нельзя лучше, только левая нога стала короче правой на два вершка.
– Вот так Янь Полусвятой! – восхищенно воскликнула старуха-мать. – Сказал: «быть тебе хромым», так и получилось. Придется тебе в знак уважения к нему сменить имя. Уж коли хромаешь ты на левую ногу, то и зваться тебе Цзо Чуэр – Хромающий на левую ногу.
С этих пор молодой лис принял фамилию Цзо и перестал именовать себя Ху.
Однажды, прогуливаясь, Цзо Чуэр случайно набрел в лесу на то место, где его ранил охотник. Едва вспомнив об этом, он тут же подумал:
«А ведь мне нанесли обиду, которую нельзя оставлять без отмщения!»
И Цзо побежал в пещеру, чтобы посоветоваться с матерью.
Старуха сидела на привычном месте, погрузившись в раздумья. Когда молодой лис поделился с ней своими мыслями, она залилась слезами.
Почему, спросите вы? А потому, что поистине:
Со всяким человеком иногда
о воле Инь и Ян
случается беда.
Иной живет весь век
в тоске и горе,
Не зная,
что придет удача вскоре.
Если хотите знать, что сказала сыну старуха и удалось ли молодому лису осуществить свою месть, прочитайте следующую главу.



Глава пятая
Хромой лис Цзо Чуэр крадет вино в храме. Даос Цзя в домике для гостей пытается обольстить красавицу
Ответной враждой отзовется вражда,
за обидой – чреда обид;
Зло и отмщение между собой
единою связаны нитью.
Так пусть совершеннейший человек
зла в душе не таит.
Этим он на веки веков
ближним покой сохранит.
Итак, молодой лис Цзо выздоровел, но теперь все время терзался из-за своего уродства. Как же это несправедливо, думал он, что все в его роду здоровы и лишь он вынужден припадать на левую ногу из-за какой-то злосчастной стрелы. Нет, такую обиду он не оставит без отмщения!
– Любую вражду, сынок, следует всячески избегать, а не распалять, – уговаривала его старуха-мать. – Ты сам был неосторожен, обнаружил перед людьми свой порок, вот и пострадал. Счастье еще, что Янь Полусвятой оказался связанным с тобой судьбой и спас тебе жизнь! Даже если бы ты и вовсе лишился ноги, и то не беда. Во времена Семи царств полководец Сунь Бинь и первый министр Лоу Шидэ – в танские времена – тоже были хромыми. Говорят, что даже в мире бессмертных есть святой по прозвищу Ли Железный Посох, который тоже хром. Так что, сын мой, хромоты не стоит стыдиться.
Упомянув имя Яня Полусвятого, старуха вдруг вспомнила его наказ и невольно заплакала.
– Матушка, я поступлю, как вы велите, и забуду думать о мести, – стал успокаивать ее молодой лис. – Почему же вы плачете?
– Всякому, познавшему высочайшую истину Дао, дано освобождение от власти добрых и злых духов; а уж люди тем более не могут причинить ему вреда, – отвечала старуха. – Мы такими познаниями не владеем; мы лишь можем принимать человеческий облик да морочить глупых людей. Случись еще раз непредвиденная беда – и нам непременно придет конец. Тут уж никакой великий лекарь нам не поможет! К тому же Янь Полусвятой предупреждал меня, что беда грозит не только тебе, но и твоей сестре, Мэйэр. Вот я и плачу, не зная, как быть…
И старуха рассказала о совете великого лекаря найти даоса-наставника.
Посоветовавшись, старая лиса и ее дети решили покинуть пещеру и стали думать, в какую сторону им направиться.
– Давайте пойдем в Кайфын, – предложил молодой лис. – Недавно государь учредил там восточную столицу, место богатое, необыкновенных людей – не счесть.
– Боюсь, как бы большой город не вскружил вам голову и вы не натворили бед, – возразила старуха. – Мне приходилось слышать, что в округе Инчжоу есть три знаменитые реки и семь озер. Еще дед ваш говаривал: хочешь стать царем даосов – отправляйся в Мяньян, задумаешь проникнуть в даосское учение – спроси, где находятся Юнь и Мын. Юнь и Мын – это озера, которые как раз находятся в Мяньяне и окружены горами. Где-то в тех горах есть пещера Белых облаков, в которой спрятана Небесная книга, и охраняет ее дух Белой обезьяны. Раз уж судьба предопределила нам познать даосскую магию, давайте отправимся в Мяньян и найдем то, что ищем.
– И все же восточная столица – место средоточия трех учений, – возразил Цзо. – Даже если нам и не удастся познать там магию, так хоть повидаем много диковинного.
– Этого-то я и опасаюсь! – воскликнула старуха. – Однако, я вижу, поиски наставника тебя не вдохновляют…
– До Инчжоу путь не близок, – поддержала молодого лиса сестра, – а у братца больная нога. Сколько же лет нам понадобится, чтобы туда добраться? Давайте уж лучше пойдем по Юнсинской дороге, к Западной священной горе Хуашань. Слышала я, что там живет знаменитый отшельник Чэнь Туань. Мы навестим его и попросим раскрыть нам секрет усмирения пяти драконов. К тому же недалеко от горы Хуашань находятся и другие прославленные горы – Самая южная, Великий предел, Каменная башня и Небесный столп – места собраний святых и бессмертных. Попутно завернем и туда, а оттуда и до восточной столицы рукой подать. Доберемся до столицы, а там уж решим, каким путем идти до Инчжоу. Вот и сделаем попутно два дела, не так ли?
Слова сестры отвечали желаниям хромого лиса, и он радостно воскликнул:
– А ведь сестрица правильно говорит!..
Оба лиса упорно стояли на своем, и старуха в конце концов согласилась.
Хромой лис принял облик молодого крестьянина, Мэйэр обрядилась деревенской девушкой, старая лиса – бедной женщиной, и, покинув пещеру, они двинулись по дороге на восток. Было это в начале второго месяца, и погода стояла теплая.
Надо сказать, что даже в простой деревенской одежде Мэйэр была хороша собой, знала это и весело шагала навстречу новым приключениям. Хромому лису трудно было поспевать за сестрой и матерью, и он то и дело отставал, а когда прошли десять ли, запросил отдыха. Матери и сестре ничего не оставалось, как остановиться.
И всякий раз, когда им приходилось останавливаться на отдых, вокруг них собирались любопытные и начинали вслух судачить.
– А у этой старушенции дочка – настоящая красотка, – говорили одни, – чтобы заиметь такую женушку, многие и ста связок монет не пожалели бы! А вот кем приходится им этот хромой?
– Скорее всего, хромой – сын старухи, а красотка, видать, ее невестка, – высказывали предположение другие.
Наиболее любопытные не стеснялись расспрашивать прямо в лицо и, узнав, что перед ними брат и сестра, изумлялись:
– Надо же, два разных товара в одной лавке! Как говорится, оба из одного чрева, но один – урод, а другая красавица!
Молодые люди посмелее пытались даже заигрывать с Мэйэр, но юная лиса держалась строго и не удостаивала их вниманием. Когда же терпеть бесконечные приставания стало совсем невмоготу, старуха стала выбирать для отдыха места потише и поукромнее.
За день путники обычно успевали пройти пятьдесят – шестьдесят ли. Так как все трое были звериной породы, то в пути питались плодами, воду пили из чистых родников, а на ночь забирались в лесную чащу и спали прямо на голой земле. Таким образом, тратиться, подобно обычным путешественникам, им почти не приходилось.
Так они пропутешествовали несколько дней, радуясь хорошей погоде, как вдруг однажды поднялся сильный ветер, небо заволокло тучами и повалил снег.
Хромой Цзо и в хорошую-то погоду еле плелся, а тут по снегу и вовсе двигаться не смог.
– Не хнычь, – подбадривала сына старуха. – Скоро доберемся до горы Ворота мечей и передохнем в тамошнем монастыре. Потерпи немного, уже недалеко.
Наконец через два часа пути, у подножия горы, среди высоких деревьев показалась красная кирпичная стена. Указав на нее рукой, старая лиса сказала:
– Ну чем не место для отдыха?
Подойдя поближе, троица узнала по надписям над воротами, что перед ними «Храм доблестного и справедливого князя Гуаня». Через полуоткрытые красные двустворчатые ворота лисы проникли внутрь и огляделись: по правую руку высилась статуя грозного воина, державшего под уздцы коня, Красного зайца, а по левую – огороженная каменная плита. Прямо перед ними был просторный зал на три пролета. Справа перед залом – очаг для сжигания жертвенных бумажных денег, слева – колодезный павильон, окруженный невысоким ярко-красным барьером с узким проходом для тех, кто приходит за водой.
– В этом зале, наверное, живут даосы, не стоит их тревожить, – сказала старуха. – Отдохнем лучше в колодезном павильоне.


Они вошли в павильон; посреди находился облицованный глазурованным кирпичом колодец, вокруг колодца стояли каменные скамьи.
Снег между тем валил все сильнее и сильнее.
– Небо прямо-таки издевается над нами, – заворчал хромой лис. – Ну еще зимой, положим, снег нужен, он полезен для будущего урожая. А сейчас зачем? Эх, лучше бы дома остались! Нечего сказать, выбрали подходящее время для поисков каких-то там даосов! А теперь терпи все эти мучения…
– В стародавние времена буддийский патриарх Дхарма целых девять лет просидел, повернувшись лицом к стене. Между его коленями проросли лианы, его поливал дождь и засыпал снег, но он даже не шелохнулся, – упрекнула сына старуха. – А ты ропщешь при виде первого снежка, будто тебе одному терпеть приходится. Ну не грех ли?!
Не успела она произнести эти слова, как послышался скрип ворот. Выглянув через забор, хромой увидел человека: на его голове была рваная повязка, тело прикрывала грубая шерстяная куртка, вся в заплатах, подпоясанная веревкой, ноги были обуты в соломенные сандалии. Это был не кто иной, как даос из здешнего храма, по прозвищу Косой, ведавший воскурением благовоний. В одной руке он держал зонт, в другой – большой глиняный кувшин с вином.
– Человеку, ушедшему от мира, не подобает и думать о вине, – бормотал он себе под нос. – А этот погнал меня в такую непогоду в деревню за своим зельем! Чтоб ему от вина все брюхо вспучило.
Положив на землю зонтик и поставив кувшин с вином, Косой принялся запирать ворота.
«Однако не мешало бы в такой холод и винца выпить!» – мелькнуло в голове хромого лиса.
Ленивый и медлительный в обычное время, хромой Цзо сейчас проявил завидную прыть: стремглав выскочив из-за павильона, он подхватил кувшин и, захлебываясь, стал шумно лакать вино. Услышав шум, Косой обернулся и завопил:
– Ах ты, рвань этакая! И откуда тебя только принесло? Хлещешь чужое вино, за которым я тащился в такую даль!..
Хромой поставил кувшин и хотел уже было улизнуть, но даос в один прыжок нагнал его и так двинул кулаком в лицо, что тот перекувыркнулся. Кое-как встав на ноги, хромой бросился в павильон; Косой не отставал. Догнав лиса уже в павильоне, Косой поднял кулак и только сейчас увидел старуху с молодой девушкой. Старуха торопливо поднялась ему навстречу, почтительно приветствовала его и промолвила:
– Мы с сыном и дочерью направляемся в столицу навестить родных, но в пути нас застал снег, и мы решили укрыться здесь на время. Люди мы деревенские, невежественные, уж вы простите нас.
Косой хотел было напуститься на старуху, как вдруг заметил прячущуюся за ее спину красавицу-девушку, и так был поражен, что тут же позабыл о своем гневе.
– Я вижу, твоему сыну совсем неведомы правила приличия, – уже спокойно сказал он. – Но раз вы люди темные, то прощаю вас. Вот только как мне оправдаться перед наставником за вино, которое вылакал твой сын? Уж ты, почтенная, сама потрудись объяснить, что я тут ни при чем.
С этими словами Косой подобрал зонт и кувшин и, хихикая, направился в восточный флигель главного зала.
Не успел он уйти, как старуха набросилась на сына:
– Небо уже наказало тебя за жадность, но тебе, видно, мало этого, ждешь, чтобы и вторую ногу перебили!
– Братца беды не страшат, ему лишь бы выпить, – съязвила и Мэйэр.
– Пусть мне досталось, зато хлебнул вдосталь, и теперь мне теплее, чем вам, – храбрился хромой.
Пока они так пререкались, на галерее послышались шаги, и из внутренних покоев храма появился еще сравнительно молодой даос.
Дело в том, что прежде настоятелем здешнего храма был даос по имени Чэнь Кунщань, но к этому времени он состарился, стал страдать одышкой и редко покидал свою келью. Обязанности настоятеля исполнял сейчас молодой ученик по фамилии Цзя, носивший даосское прозвище Цинфын – Чистый Ветер. Хоть он и считал себя священнослужителем, однако никак не мог избавиться от старого порока – пристрастия к вину. Правда, он был также неравнодушен и к женщинам и страдал оттого, что в здешних глухих местах редко встречаются хорошенькие. Поэтому, узнав от Косого, что в колодезном павильоне сейчас находится красивая деревенская девушка, он позабыл про вино и прямо по снегу поспешил в павильон.
– Позвольте узнать, откуда вы? – спросил он, представ перед нежданными гостями.
– Мы живем у подножия Гусиных ворот, – стала объяснять старуха. – Направлялись к западному пику Хуашань, дабы воскурить благовония, но в пути нас застал снег, вот и пришлось вас побеспокоить. Мой сын невежественный, порядков здешних не знает и потому без спросу выпил немного вашего вина. Я уже отругала его за это. Надеюсь, почтенный господин простит нас.
– Пустяки, не стоит из-за этого волноваться, – улыбнулся даос, не сводя глаз с девушки, продолжавшей прятаться за спиной матери. Он чувствовал, что теряет голову, очарованный красотой деревенской простушки. – Да-да, конечно, путешествовать в такой снег трудно, – продолжал даос. – Вы, наверное, устали с дороги?
– Устали, очень устали! – подхватил хромой. – Глоток вина сейчас не помешал бы…
Старуха бросила на сына укоряющий взгляд, и он умолк.
– Этот павильон не совсем подходящее место для отдыха, – продолжал между тем даос. – Днем еще ничего, а ночью ветер продувает его насквозь. Тут за павильоном есть домик, где останавливаются приезжие гости. Милости прошу туда – обогреетесь, отдохнете, одежду просушите.
– Вы уж не беспокойтесь, – поблагодарила старуха. – Как-нибудь и здесь переночуем, а утром – снова в путь.
– Уж больно погода ненастная, – продолжал уговаривать даос. – Да и дороги здесь неровные, ходить по ним трудно. Даже если снег и растает, все равно земля раскиснет. Разве можно заставлять девушку месить грязь? Храм – место общественное, поживете с недельку – плату с вас не взымут. А там, глядишь, небо прояснится, солнышко землю подсушит, тогда и тронетесь в путь.
– Премного вам благодарны, почтенный господин, но только мы боимся причинить вам беспокойство, – отвечала старуха.
– Какое там беспокойство! – воскликнул даос. – Вам предлагают кров, а вы отказываетесь! Разве так поступают! Поговорка гласит: делай людям добро – и самому добром воздастся. Может, не побрезгуете отведать чаю да жидкой кашицы? Это больших хлопот не потребует…
– Матушка! – вмешался хромой лис. – Господин так добр, давай уважим его. Переночуем в тепле, смотришь, и добрые сны приснятся.
Старуха вопросительно взглянула на Мэйэр.
– Как вам, матушка, угодно, – ответила девушка.
Когда даос услышал, что Мэйэр согласна остаться, его радости не было границ.
– Идемте, идемте, я покажу вам дорогу, – засуетился он.
Обогнув по галерее главный зал и миновав трапезную и кухню, все четверо оказались на внутренней стороне храма перед новым двухкомнатным домиком, в небольшом дворике которого росло несколько деревьев. Войдя в дом, даос еще раз церемонно приветствовал гостей.
– Теперь можно и познакомиться, – улыбнулся он. – Позвольте узнать вашу почтенную фамилию.
– Моя фамилия Цзо, – отвечала старуха. – Раньше моего сына звали в деревне Цзо Чу; когда же он охромел, дали ему прозвище Цзо Хромой. Дочку зовут Мэйэр.
– А моя фамилия – Цзя, даосское прозвище – Чистый Ветер, или Цинфын, – представился даос. – Видно, наша сегодняшняя встреча – дело рук судьбы.
– Нельзя ли пригласить сюда вашего наставника? – осведомилась старуха. – Мне хотелось бы ему поклониться.
– Наставник болен; вот уже несколько лет, как он не выходит к гостям, – отвечал даос. – Вы, верно, заметили дверь в углу на западной стороне зала? Там его келья. А в храме сейчас распоряжаюсь я один.
– Сколько в храме ваших собратьев? – поинтересовалась старуха.
– Помимо меня есть еще юный послушник; у него недавно умер отец, так он ушел на похороны и пока не вернулся. Затем даос Косой, тот, который принес вино; этот в храме недавно. Да еще на кухне колдует старый «повелитель ароматов», а больше никого. Вы, наверное, проголодались в дороге – я сейчас что-нибудь вам приготовлю.
– Не стоит беспокоиться, – запротестовала старуха, – у нас кое-что припасено.
– Свои припасы оставьте, пригодятся в дороге.
Даос отправился на кухню, собрал кое-что из съестного и велел Косому подавать на стол, а сам по дороге забежал в келью и захватил несколько тарелок с сушеными фруктами.
– Зачем вы себя утруждаете! – рассыпалась старуха в благодарностях. – Такое обилие яств!..
– Где там обилие! Вы уж, право, простите меня за столь жалкое угощение! – извинялся даос.
Между тем Косой принес чайник с вином и поставил на стол четыре чашечки. Даос налил вина и обратился к старухе:
– Прошу вас, почтенная, занять место в середине; старший брат пусть сядет слева, а барышня – справа. Выпейте по чашечке, чтобы согреться.
– Прошу и вас сесть, – сказала старуха. – Мы столько хлопот вам доставили.
– Боюсь, барышню стеснит мое присутствие, и потому не смею к вам присоединиться.
– Какие пустяки, садитесь! – повторила старуха.
– Уж если я удостоился вашего разрешения, то позвольте мне вам прислуживать.
Он взял табурет и сел рядом с хромым лисом, но чуть пониже. Смущенная Мэйэр все еще продолжала прятаться за спину матери.
– Садись и ты, дочка, – сказала старуха. – Нехорошо обижать хозяина, который так добр к нам.
Мэйэр села, и даос, увидев ее совсем близко, совершенно потерял разум.
Старуха велела сыну налить вина и поднести даосу в знак уважения. Выпили по одной, по второй, по третьей, и вскоре за столом завязался оживленный разговор. Неожиданно в комнате появился Косой – он был в новой модной шапке и чистой сухой куртке; в руках он держал чайник.
– Я подогрел вам вина, выпейте, пожалуйста, – предложил он. – Если не хватает еды, на кухне еще найдется.
– Нам хватает, не беспокойтесь, – отвечала старуха.
Даос Цзя вылил оставшееся вино из стоявшего на столе чайника в чашку, немного подогрел его и дал выпить Косому. Затем взял у него чайник с подогретым вином, а пустой чайник велел отнести на кухню: очень уж ему не понравились взгляды, какие Косой бросал на девушку.
Однако Косой был далеко не простак и сделал вид, будто не слышит приказания. Надо сказать, что незадолго перед этим, служа у одного чиновника в Цзяньчжоу, он соблазнил хозяйскую служанку. Когда же хозяин узнал об этом, он избил его до полусмерти и выгнал. Тогда отец Косого, бывший некогда соседом повара здешнего храма, попросил того замолвить за сына словечко. Старик-повар переговорил с настоятелем, и Косого оставили при храме. Но от своих пагубных пристрастий молодой даос не избавился и все так же не давал проходу хорошеньким девушкам. Стоит ли говорить, что сейчас он даже не шелохнулся, – взгляд его был словно прикован к маленькой бесовке, скромно сидевшей рядом с матерью.
Даос Цзя был занят своими мыслями и не заметил, что Косой с места не тронулся.
Вскоре старуха поднялась:
– Спасибо за угощение, а теперь пора отдыхать: время уже позднее.
Услышав эти слова, даос Цзя, который был не в силах оторвать взгляд от Мэйэр, воскликнул:
– Нет-нет! Прошу вас еще по чашечке…
Он торопливо схватил чайник, но тот был пуст, – пользуясь тем, что все увлечены разговором, Хромой успел осушить его. Ничего не поделаешь – пришлось заканчивать пир.
Мать с детьми поднялись и еще раз поблагодарили за угощение. Даос ответил изысканным поклоном и только тут заметил стоявшего позади Косого.
– Ты зачем опять явился? – сердито спросил он.
– А я разве уходил? – ответил Косой.
Даос еще больше рассердился, но счел неудобным выказывать свой гнев при гостях. Приказав Косому убирать со стола, он обратился к старухе:
– Этот домик я выстроил своими руками нынешней весной. Он хоть и маленький, зато очень уютный. Дом предназначен для гостей, но в нем еще пока никто не жил – приезжие чаще останавливаются во флигелях возле трапезной. Я подумал о том, что барышне нужен покой, и потому осмелюсь предложить вам расположиться в нем.
– Вы так любезны! – обрадовалась старуха. – А нам даже нечем вас отблагодарить.
– В комнате наверху есть кровать, – продолжал между тем даос Цзя, – а здесь внизу – скамья. Так что устраивайтесь как вам удобнее.
Затем, указав на маленькую боковую калитку во дворике, он добавил:
– Вот там моя спальня. Если вам что-нибудь понадобится, пусть старший брат меня позовет.
От такого внимания старуха даже ощутила неловкость:
– Прошу вас, не беспокойтесь. Завтра мы вас обязательно отблагодарим…
Даос вышел, но вскоре вернулся с лампой и заваренным чаем:
– Выпейте, пожалуйста, еще по чашечке и отдыхайте…
Мало того, он даже велел Косому принести из кельи старого даоса-наставника ночное судно на случай, если дорогим гостям приспичит среди ночи встать по нужде…
И все это время даос Цзя Чистый Ветер неотступно следил за каждым шагом Косого и ушел только тогда, когда тот покинул дом.
– Что-то не нравится мне заботливость этого даоса! – сказала старуха, когда Цзя Чистый Ветер ушел. – Если завтра с утра не будет снега, уйдем, несмотря на гололед. От людей, ушедших из семьи, можно ожидать чего угодно!
– А мне думается, нам стоит здесь пожить пару деньков, пока не установится погода, – возразил Хромой. – А то выйдем в пургу, заплутаем, да и вернемся назад – потом стыда не оберешься. Вы как хотите, а я останусь и буду вас здесь ждать.
– Я вижу, брат, тебе здесь понравилось, – насмешливо заметила Мэйэр.
– Я всю дорогу только и делаю, что догоняю вас, совсем из сил выбился, – раздраженно ответил Хромой. – Что за удовольствие – тащиться в непогоду по здешним разбитым дорогам. Я так считаю: можно идти – надо идти; нельзя – надо остановиться. А ты, сестрица, лучше бы помолчала: мне не хуже твоего известно, что не каждый день нас будут здесь угощать, как на новогоднем празднике, – просто даос Цзя соскучился по новым людям.
– Хватит вам спорить, лучше укладывайтесь спать, а что делать завтра, я сама решу, – оборвала детей старуха.
Молодой лис, который был уже изрядно пьян, повалился на скамью и захрапел. А старуха взяла лампу и поднялась с Мэйэр наверх.
Тем временем даос Цзя в своей комнате мечтал о Мэйэр.
«Какую прекрасную девушку породило Небо! Согласись она стать моей женой – я бы все бросил и вернулся в мир… Если Небу будет угодно, чтобы она задержалась здесь хоть на пару деньков, то я уж своего непременно добьюсь. Женское сердце не камень – растает! А старуха и Хромой вряд ли будут помехой: мать – бедна, а сынок – выпивоха…»
Эти мысли не давали покоя даосу, и он до утра так и не сомкнул глаз.
Но самое интересное, что такие же мысли обуревали и Косого…
Поистине:
Помутился разум даоса-монаха:
Бурным радостям «тучи с дождем»
готов отдаться без страха.
За наставником следом и служка блудливый
тоже возжаждал любовных утех,
как жеребец похотливый.
Если хотите знать, что произошло с даосами и лисами-оборотнями дальше, прочтите следующую главу.



Глава шестая
Юная лиса-оборотень ловко обманывает даоса. Святая тетушка встречается во сне с царицей демонов
Вред любострастья известен давно,
но люди слепы и глухи:
В пламени похоти гибнут они,
спаленные страстным жаром.
С теми, кто, словно мечом, отсекут
пороки одним ударом, —
Может лишь Будда великий сравниться
или небесные духи.
Всю ночь не мог уснуть даос Цзя Чистый Ветер и, едва дождавшись, когда начало светать, потихоньку пробрался к домику, где заночевали гости. Цзя заглянул в него – в нижней комнате на скамье спокойно храпел Хромой, а наверху было совсем тихо. Пришлось возвращаться к себе и опять укладываться. Но сон не шел, и даос то и дело вскакивал и выглядывал во двор – словом, метался, как муравей на крышке кипящего котла. Прибежав на кухню, он позвал повара и велел ему готовить завтрак и греть воду для умывания, а Косому даос приказал зарезать и подать к столу единственного петуха, которого держали в храме вместо часов.
Косой сразу же догадался о намерениях наставника и исполнил все быстро и без возражений.
Увидев зарезанного петуха, старый повар, еще не успевший окончательно проснуться, рассеянно пробормотал:
– Ох, Амитоба! И зачем только живую тварь погубили? Кто же теперь нам будет возвещать рассвет?
– Незачем тебе рассвет возвещать, – засмеялся Косой. – Ты и так встаешь с петухами.
А в это время проснувшаяся старуха совещалась в верхней комнате с дочерью.
– Много дней прошло с тех пор, как мы ушли из дому, а прошли самую малость. И все из-за твоего братца. Отдать бы его в ученики к даосу, да и оставить здесь, а уж мы бы с тобой дальше двинулись. Может, удастся найти хорошего наставника, тогда и у нас будет место, где жить и куда вызвать братца.
Старуха позвала наверх сына и рассказала о своих планах. Хромой Цзо, пуще смерти не любивший ходить пешком, обрадовался, словно раб, получивший вольную.
В это время внизу послышался кашель.
– Тетушка, вы уже встали? Я сейчас прикажу принести вам воду для умывания.
Старуха узнала голос даоса Цзя и ответила:
– Не утруждайте себя, мой сын сам принесет.
Хромой стал спускаться вниз, но на лестнице столкнулся с Косым, который уже нес воду. Хромой взял у него кувшин и отнес наверх. После того как мать с дочерью наспех умылись и причесались, к ним поднялся сам даос Цзя.
Даос поклонился старухе и осведомился:
– Как спалось, тетушка?
– Хорошо, премного вам благодарны, – отвечала старуха.
При первом же взгляде на Мэйэр даос затрепетал: свежая и отдохнувшая после сна, она казалась ему небесной феей из грота Персикового источника, юной красавицей из Небесного дворца. Даос ощутил досаду, что не может тут же овладеть красавицей. С трудом себя сдерживая, он обратился к старухе:
– Позвольте узнать ваш почтенный возраст, тетушка, а также возраст барышни?
– Мне уже шестьдесят, – отвечала старуха, – а дочке недавно исполнилось девятнадцать.
– Стало быть, она родилась, когда вам было сорок два года?
– Точно так, – подтвердила старуха.
– А сколько лет вашему сыну? – продолжал расспрашивать даос. – И почему он хромает?
– Ему двадцать три года, ногу он повредил еще в детстве, упал во время игры. А сейчас и сам не может быстро ходить, и нас задерживает.
– Это верно, ходить трудно – особенно по снегу, – согласился даос. – Вон вчера его сколько навалило! Пока растает да земля просохнет, смотришь, дней пять пройдет, не меньше. А если брату тяжело сейчас идти, поживите пока у нас, отдохните.
– Я хотела бы кое о чем вас попросить, но не знаю, как начать, – замялась старуха.
– Если что нужно, говорите прямо, – подбодрил ее даос.
– Мой покойный муж некогда был даосом одной с вами школы, хотя, конечно, и не таким ученым, как вы, – начала старуха. – Так что и сын имеет некоторое отношение к даосскому учению. В прошлом году один знающий гадатель предсказал, что ему суждено уйти из мира и стать учеником даосского наставника. Я тогда не в силах была с ним расстаться, да и наставника не было, а вот сейчас, увидев вашу доброту, с радостью бы отдала его вам в услужение. Вот только не знаю, согласитесь ли вы принять его?
Даосу Цзя, все время ломавшему голову над тем, как соблазнить юную красавицу, подобное предложение пришлось как нельзя кстати.
– Ну что вы, я охотно приму его. Только и у меня есть к вам просьба. В раннем детстве я потерял родителей, других родственников у меня нет, наставлять и поучать меня некому. Вот если бы вы позволили мне поклониться вам, как приемной матери…
– Да разве я достойна такой чести?! – запротестовала старуха.
Но даос продолжал упрашивать, и она уступила. С тех пор Хромой стал называть даоса «наставником», а даос старуху – «матушкой».
Затем даос церемонно поклонился Мэйэр и сказал:
– Отныне мы с вами брат и сестра.
Между тем Косой сварил петуха, разделил его, положил в две чашки и вместе с несколькими овощными блюдами расставил их на столе в нижней комнате. Даос Цзя и его новые родственники спустились вниз и заняли места за столом в том же порядке, что и накануне. Только Хромой, как ученик даоса, уступил своему учителю место повыше.
– Из-за этого снегопада никак не выбраться в лавку, – извиняющимся тоном начал даос, когда все уселись. – Вот, зарезали только петуха. Надеюсь, вы, матушка, и вы, сестрица, не откажетесь отведать петушатины.
И, выбрав в чашке куски получше, он преподнес их старухе и Мэйэр.
– Мы с дочкой едим лишь постное, – сказала старуха. – Скоромное потребляет только мой сын. Простите, не ожидала от вас такой заботы и не предупредила заранее.
– Странно! – удивился даос. – Молодая девушка, а ест только постное!
– Так уж она приучена с детства.
– А если выйдет замуж да попадет в чужую семью, – продолжал даос, – туго ей придется.
– Какое там замужество! – воскликнула старуха. – О замужестве ей остается только мечтать! Ведь она у меня монахиня, хотя и не постриженная.
«И здесь перст судьбы», – подумал даос, а вслух сказал.
– Уход в монастырь – дело хорошее, но годится оно больше для девушек некрасивых, которым трудно выйти замуж. У меня есть тетка – настоятельница в монастыре Чистоты и праведности. Матушка, сестрица, если вы действительно хотите покинуть мир суеты и познать истинное даосское учение, отправляйтесь прямо к ней. Отсюда недалеко – всего сорок ли. Да и братцу, пожелай он повидаться с вами, далеко ходить не придется.
– Это хорошо, – согласилась старуха. – Но прежде нам с Мэйэр необходимо побывать на горе Хуашань и воскурить благовония Святому владыке. Вот вернемся оттуда, тогда и решим…
Доброта даоса тронула старуху, и она больше не торопилась уходить.
Тем временем даос Цзя подарил Хромому свой поношенный даосский халат, отвел для него келью рядом со своей и позвал плотника, дабы тот, под присмотром Хромого, вставил в ней оконную раму и сбил из досок нехитрый лежак. Ближе к вечеру Цзя сам приготовил чай и фрукты и пригласил приемную мать и сестру к себе в келью.
Когда завязался разговор, даос улучил момент и многозначительно подмигнул молоденькой лисе. Та ответила ему едва заметной улыбкой, от которой бедный даос еще больше воспылал. А спустя час они уже тайком касались друг друга и перемигивались, давая понять, что их чувства взаимны. При этом даос чувствовал себя как голодная цапля со сломанной ногой, которая, стоя на берегу, видит резвящуюся в воде рыбку, но поймать ее не может…
Так прошло три дня. Наконец небо просветлело, погода улучшилась, и старуха собралась уходить. Однако даос так настойчиво уговаривал ее остаться еще хоть на денек, что ей пришлось уступить.
В келью Цзя вернулся совершенно расстроенный: оставался всего один день, а ему так и не удалось осуществить задуманное… Он метался по келье и кусал себе ногти, как вдруг его осенило. Вытащив из сундука два куска тонкого зеленого шелка, даос побежал к старухе:
– Матушка, завтра вы уйдете, и неизвестно, когда вернетесь, позвольте же подарить вам по куску шелка. Я уже послал за швеями, завтра они вам сошьют платья, а послезавтра уйдете.
– Мне совестно принимать от вас подарки! – воскликнула польщенная старуха и велела Мэйэр кланяться и благодарить.
Даос послал Косого в деревню за швеями, и тот безропотно повиновался.
Надо сказать, что намерения Косого ничем не отличались от намерений его наставника, и, видя промашки Цзя, он решил сам попытать счастья и добиться благосклонности красавицы.
Как только Косой привел портних, Цзя Чистый Ветер снова побежал к старухе:
– Простите, матушка, я не знаю размера вашего платья. К тому же наши деревенские портнихи так неискусны: им только дай волю – потом не возрадуешься. Не присмотрите ли за ними?
Проводив старуху к портнихам, даос тут же поспешил обратно в домик. Пользуясь тем, что Мэйэр одна, он обнял девушку и воскликнул:
– Дорогая сестрица, я так тебя люблю! Пожалей же меня!..
– Что вы, что вы! – испугалась Мэйэр. – Разве можно средь бела дня?! А если матушка ненароком явится?
– Матушка сейчас занята портнихами, самый подходящий момент, – горячо убеждал даос. – Надеюсь, сестрица не откажет своему братцу?..
С этими словами даос Цзя наклонился к Мэйэр, намереваясь ее поцеловать, но девушка отстранилась:
– Дорогой брат, поверь, я тоже не бесчувственна. Но почему ты так спешишь? Не лучше ли подождать ночи? Обещаю, как только матушка уснет, я спущусь вниз, и мы встретимся.
Даос упал перед девушкой на колени, отвесил земной поклон и воскликнул:
– Только окажи мне такую милость, и я вовек этого не забуду!
Тут разговор был прерван появлением послушника:
– Наставник Цзя! Ваша почтенная матушка просит нитки.
– Иду, иду! – отозвался даос и обернулся к Мэйэр. – Смотри же, сестрица, не забудь о нашем уговоре!
Уходя в свою келью за нитками, даос не мог и предполагать, что в это время Косой находится в верхней комнате. А между тем тот поднялся наверх, чтобы вынести ночную вазу, как вдруг услышал голоса наставника и девушки и решил подслушать их разговор. Жаль только, слова сливались и ничего не было слышно, зато воображение во всех подробностях рисовало ему любовную сцену. Поэтому, едва даос вышел, Косой бросился в комнату и, обняв Мэйэр, зашептал:
– Я знаю, что ты здесь делала с моим учителем! Если не хочешь, чтоб я тебя выдал, не сопротивляйся. Вспомни, кто тебя с ним познакомил, когда вы были в колодезном павильоне. Так отблагодари же меня за это!..
Мэйэр была девушкой находчивой и, сдвинув брови, сказала:
– Хорошо, но сначала опусти руки, а то как бы и тебя кто-нибудь не увидел.
– Куда прикажешь приходить? – спросил Косой, отпустив ее.
– Только что твой наставник добивался меня, и я пообещала в полночь прийти к нему в келью, – сказала Мэйэр. – Так вот, как только он вечером уйдет к себе, приходи сюда и жди меня на этой скамье. Я сначала спущусь к тебе, а уж потом пойду к нему.
– Если ты выполнишь обещание, то спасешь мне жизнь! – сказал Косой и, поклонившись, вышел.
А Мэйэр только посмеивалась про себя: погодите же, приятная у вас будет сегодня ночка!
Между тем, покончив дела с портнихами, старуха позвала сына и стала ему наказывать:
– Смотри же, сынок, будь прилежен и хорошенько учись. А мы с Мэйэр завтра утром уйдем. Как только найдем подходящее местечко, тотчас же пришлем за тобой. Вином не увлекайся, иначе все станут тебя презирать, да и мне, старой, будет стыдно за такого сына.
К вечеру швеи закончили работу, и даос отпустил их, а сам пошел в комнату к старухе.
– Матушка, – обратился он к ней, – давайте завтра утром в последний раз вместе позавтракаем, а уж потом вы пойдете.
– Премного вам благодарна, – поклонилась старуха. – Когда-нибудь я обязательно вас отблагодарю.
Помня об уговоре с Мэйэр, даос Цзя весь день был весел и оживлен. Вернувшись после ужина в келью, он разогрел чайник с вином и, изрядно выпив, решил немного вздремнуть, чтобы набраться сил для предстоящей встречи.
А в это время Косой, покончив со своими дневными делами, отдыхал во дворике под банановым деревом. Увидев, что даос Цзя заперся у себя в келье, он подождал, пока старуха с дочерью поднимутся к себе, потихоньку пробрался в нижнюю комнату и прилег на скамью. Ждать пришлось долго, и он не заметил, как уснул.
Между тем даос Цзя проснулся у себя в келье и никак не мог сообразить, который теперь час. Боясь опоздать на свидание, он поспешно оделся, пересек на цыпочках дворик и, осторожно пробравшись в домик, стал в кромешной тьме шарить руками по скамье. Услышав легкое посапывание, он подумал: «Ишь, не терпится чертовке, даже раньше меня явилась…» И, скинув сандалии, даос повалился на скамью. Разбуженный им Косой решил, что это дочь старухи, и мысленно возликовал. В следующее мгновение они крепко обнялись и слились устами. Только тут даос Цзя почуял неладное и шепотом спросил:
– Ты кто?
Узнав голос наставника, Косой сокрушенно ответил:
– Это я, учитель…
Оба были крайне раздосадованы и смущены. «Каким образом этот Цзя оказался здесь?» – «Видно, этот мерзавец подслушал наш разговор и решил расстроить мне хорошенькое дельце!»
Стараясь не шуметь, они молча разошлись по своим кельям.
Утром, когда все поднялись, даос Цзя стал потихоньку посмеиваться, глядя на Косого. Посмеивался про себя и Косой, глядя на даоса. Но больше всех веселилась Мэйэр, глядя на них обоих.
Потерпев неудачу, даос Цзя все же не оставлял надежды добиться своего после возвращения Мэйэр с горы Хуашань и сейчас, завтракая вместе со старухой и красоткой-дочерью, делал вид, будто ничего не произошло.
Отправляясь в путь, мать и дочь нарядились в новые платья.
Цзя и Хромой проводили путниц за ворота. Здесь старуха еще раз поблагодарила даоса за гостеприимство.
– На обратном пути, матушка, непременно проведайте братца Хромого, – попросил даос. – А я завтра же напишу тетке в монастырь Чистоты и праведности, чтобы она, если вы того пожелаете, приняла вас. Ручаюсь, что более спокойного места, чем тамошнее, вам не найти. – И затем, обращаясь к Мэйэр, добавил: – А вы, сестрица, берегите себя. А придет время, мы свидимся.
На глазах даоса показались слезы. Глядя на него, взгрустнулось и Мэйэр.
Итак, дорогой читатель, оставим на время Цзо Чу, ставшего даосом в храме князя Гуаня, что стоит у подножия гор Ворота мечей, а сами последуем за старухой и ее дочерью, направившимися к заставе Цзяньгэ. Теперь, когда с ними не было Хромого, они шли намного быстрее и вскоре безо всяких приключений добрались до местности Юнсин. Близился вечер. Вдалеке виднелся лес.
– Вот доберемся до того леса и заночуем, – сказала старуха, – а оттуда уже недалеко и до Западного пика.
Но не успели они сделать и нескольких шагов, как вдруг налетел черный смерч такой силы, что ни глаз нельзя было открыть, ни на ногах устоять. Когда смерч так же внезапно исчез, впереди на дороге появились два вооруженных молодца. Один из них поклонился старухе и промолвил:
– Небесная царица повелела нам пригласить Святую тетушку к ней на аудиенцию.
– Что за небесная царица? – удивилась старуха.
– Танская государыня У Цзэтянь, – отвечал богатырь.
– Да как такое может быть? Ведь государыня У Цзэтянь уже давно покинула этот мир. К тому же я с нею никогда не была знакома…
– Государыня нынче живет в здешних местах, и судьба ее связана с судьбою Святой тетушки, – объяснил молодец. – Ваша встреча предопределена самой судьбой, и потому мы просим вас следовать за нами. А там сами узнаете, в чем дело.
Старуха немного струхнула, но молодцы уже встали по бокам, и ей пришлось подчиниться.
Тронулись в путь, и старухе тотчас почудилось, будто ее ноги оторвались от земли, а сама она летит. Не прошло и мгновения, как они очутились в незнакомом месте. Кругом высились могучие деревья, обвитые лианами. Их вершины упирались в ночные небеса, в густых кронах завывал пронзительный ветер.
Пролетев две мемориальные арки, они оказались перед просторным залом. Молодцы исчезли, их сменили две дворцовые служанки с фонарями, обтянутыми пурпурным шелком.
– Государыня уже давно ждет вас, – сказала одна из служанок. – Мы вас к ней проводим.


Старуха последовала за служанками во внутренние покои. При ее приближении поднялся жемчужный занавес, и взору старухи открылся просторный покой, ярко освещенный свечами и фонариками. В центре зала на возвышении, по обеим сторонам которого цепочкой выстроились женщины-чиновницы в шелковых шапочках и пурпурных одеяниях, восседала небесная царица.
– Кланяйся! – услышала старуха.
Старуха поклонилась. Небесная царица сделала ей знак подняться и пригласила сесть.
– Не смею сидеть в присутствии небожительницы! – стала отказываться старуха.
– Наша встреча не случайна, и церемонии сейчас ни к чему, – сказала небесная царица. – Нам нужно поговорить о судьбе. Разговор будет долгим, а стоя разговаривать неудобно.
Царица подала знак, и старуху тотчас же посадили на парчовый стул.
– Позвольте узнать, государыня, благодаря чему я, невежественная женщина, удостоилась чести быть приглашенной к вам?
– Вы не должны причислять себя к людям, – строго сказала царица. – Вы – человек только среди лисьего племени; а вот меня считают лисой среди настоящих людей. Помню, когда я читала доклад Ло Биньвана, у меня от ужаса сжималось сердце, и мне, как человеку, было стыдно перед вами, лисами…
Небесная царица немного помолчала, а затем прочитала стихи:
– Поистине я —
ста цветов царица,
И среди женщин
я императрица.
Судьба моя —
воссесть не трон дракона,
Хоть красотой
с лисой мне не сравниться.
Когда в стране
искривлены законы,
То мужам праведным
нет места возле трона.
И даже в зеркало
боюсь я поглядеться —
Тоска и стыд
мое стесняют сердце.
Мне тогда очень нравились стихи Ло Биньвана. И когда я услышала, что его взяли в плен и казнили, у меня не хватило духа пойти взглянуть на его тело. Но позже я узнала, что ему удалось избежать казни и уйти в монахи. Вот так нерадивые чиновники вводят в заблуждение императорский двор! А несведущие люди после этого меня же осуждают за жестокость! Где же справедливость?!
Царица вздохнула, немного помолчала, а затем продолжила:
– Ло Биньван стал бессмертным, а мои останки через сто лет после смерти подверглись поруганию во время мятежа Хуан Чао. Мою могилу разрыли, ограбили, забрали все украшения. Я испытываю стыд оттого, что предстала перед вами в таком жалком одеянии!
Только сейчас старуха обратила внимание на то, что волосы царицы стянуты простым узлом, платье без пояса, украшений нет.
– И вы, владея чудодейственной силой, так и не отомстили злодею Хуан Чао за его святотатство?! – удивилась старуха.
– Когда Небу угодно кого-нибудь убить, оно посылает на землю владыку демонов Мару, – сказала небесная царица. – Я жила в начале династии Тан, а Хуан Чао – в конце ее. Когда я стояла у власти, никто и не помышлял поднять на меня руку. Но что может сделать против могучего врага оставшаяся в одиночестве слабая женщина?!
– Я слышала, что во времена своего славного правления вы отливали статуи, возводили в честь Будды пагоды и широко распространяли его учение, – сказала старуха. – Ведь это же немалая заслуга! А вы до сих пор пребываете в мире мрака!
– Чтобы обрести счастье, каждый человек должен сначала очистить душу. При жизни моя душа не была чистой. Вступив на дурной путь демонов Мары и исчерпав до предела свое женское счастье, я очень досадовала, что не могу стать еще и мужчиной, – отвечала царица. – Я молилась и угождала Будде, и вот, вняв моим молитвам, Верховный владыка удостоил меня милости возродиться в назначенное время в мужском облике.
– А в новом воплощении, – поинтересовалась старуха, – вы, государыня, будете просто знатны и богаты или же займете трон, как и прежде?
– Я уже говорила, что вступила на путь злого демона, – отвечала царица, – возрожусь вновь с его же судьбою. Однако большой власти мне дано не будет, дабы я не проявила всю свою демоническую силу. В прежней жизни я была женщиной и занимала престол. Сейчас мне даже страшно представить, сколько зла я могла натворить, будь я мужчиной!.. В новой жизни судьбой назначено вашей дочери Мэйэр стать моей женой. Можете за нее не беспокоиться, отныне забота о ее будущем возложена на сановника Достигшего небес.
– Но, государыня, если вы возродитесь мужчиной и будете носить княжеский титул, зачем вам брать в жены простую девушку, да еще из лисьего рода? – удивилась старуха.
– Вы, я вижу, кое-что не понимаете, – сказала царица. – В прежней жизни Мэйэр была Чжан Чанцзуном, которого за его красоту называли цветком лотоса. Я влюбилась в него и тайно поклялась, что в одной из будущих жизней, пусть даже через много веков, мы непременно станем мужем и женой. К сожалению, желаемое не всегда сразу превращается в действительное, и потому нам до сих пор не удавалось соединиться. Нынче же наш брачный договор подписан: я – ее государь, она – моя государыня, и изменить что-либо уже невозможно. Через двадцать восемь лет я появлюсь в Хэбэе, а свидимся мы с вами в Бэйчжоу. Пока же старайтесь постигнуть искусство даосов, чтобы когда-нибудь сослужить этим мне службу.
– А я как раз ищу достойного наставника! – воскликнула обрадованная старуха. – Но где его найдешь?!
– Запомните же хорошенько, что я вам скажу, – прервала ее царица и произнесла: – «Коль встретишь тополь-Ян – остановись, а повстречаешь Дань-яйцо – прозреешь; и не ищи напрасно никого, он сам придет – и ты его узреешь».
Немного помолчав, царица продолжила:
– Встретитесь вы ровно через три года, независимо от того, будете вы странствовать или жить на месте. Скоро в восточной столице в облике знатной девушки объявится ваша дочь. Хотя внешность ее и изменится, опознаете вы ее сразу. Но помните, я вам открыла небесную тайну, разглашение которой грозит вам немалыми бедами… Пуще же всего остерегайтесь восьмидесятилетнего старца!
– Какого это старца? – не поняла старуха.
– Наньянского князя Чжан Цзяньчжи, моего ровесника и врага.
Не успела она произнести эти слова, как в зал с воплями вбежали перепуганные служанки:
– Государыня, наньянский ван проведал, будто вы что-то замышляете против него, и вторгся к нам с огромным войском!..
Небесная царица побледнела и, вскочив с места, выбежала из зала.
Не зная, что делать, старуха вскочила, опрокинула парчовый стул и в панике заметалась по залу, как вдруг… проснулась, вся в холодном поту… Прямо перед нею высился одинокий могильный холм, вокруг него не было ни души. Старуха позвала Мэйэр, но та как сквозь землю провалилась.
«Янь Полусвятой предсказывал, что моей дочери грозит беда, – вспомнила расстроенная старуха, – вот она, кажется, и пришла!»
Между тем начало светать, и вскоре старуха смогла разглядеть среди ближайших зарослей терновника расколотую каменную плиту с выбитыми на ней иероглифами: «У Цзэтянь – императрица великой Танской династии».
«Так вот оно что, – подумала старуха, – оказывается, я странствовала во сне и побывала в гостях у небесной царицы, которая и дала мне уйму всяких наказов. Но что самое удивительное – это что я их все запомнила».
Мысли старухи обратились к прошлому. Она вспомнила, как вместе с детьми покинула пещеру, как оставила сына в храме у гор Ворота мечей, как, наконец, потеряла Мэйэр. И вот теперь она одна-одинешенька – как же тут не расстраиваться?! Однако, погоревав немного, она вспомнила слова небесной царицы о том, что ей все едино – жить ли на одном месте или путешествовать, и решила не торопясь подыскать себе уединенное местечко где-нибудь в окрестностях пика Хуашань и пожить там немного на покое.
Поистине:
Железные подошвы истоптал,
Но не нашел того, о чем мечтал.
Другой, не выйдя даже на порог,
Приобрести желаемое смог.
Если хотите знать, куда исчезла Мэйэр и с кем повстречалась Святая тетушка, прочтите следующую главу.



Глава седьмая
Инспектор Ян принимает в подарок сутру и встречается со Святой тетушкой. Настоятель Цыюнь набирает воду в реке и вылавливает чудесное яйцо
Может с бесом беседовать всласть
праздный пустоголов.
Но не дано сочинять стихи
не знающим чудных слов.
Если ты дни напролет
в пустой болтовне проведешь,
Так никогда и не сможешь узнать,
что есть правда, что – ложь.
Итак, Святая тетушка никак не могла понять, во сне или наяву встречалась она с государыней У Цзэтянь, хотя при этом слова небесной царицы о судьбе она крепко запомнила. Теперь она знала, что Чжан Чанцзун, некогда столь любимый государыней У Цзэтянь, должен возродиться в образе Мэйэр, в то время как сама государыня возродится в облике князя, и что встретятся они в Бэйчжоу, где и станут мужем и женой. Неясным оставалось только одно – кто такой отшельник Достигший Небес, коему вручена теперь судьба исчезнувшей Мэйэр.
Поскольку, как мы знаем, для старухи было совершенно безразлично, странствовать или жить на одном месте, то, немного подумав, она решила первым делом воскурить благовония в храме на горе Хуашань, как того хотела Мэйэр.
– Отправлюсь-ка я сначала туда и помолюсь Святому владыке, чтобы он уберег мою дочь от несчастий. Найдется там спокойное местечко – поживу годика три, а там видно будет. А Хромой пусть пока остается в храме: тамошний даос, кажется, человек добрый, не выгонит его.
Так она и поступила. Придя на гору, первым долгом воскурила благовония и поклонилась владыке, а уж затем стала молиться, чтобы судьба поскорее послала ей даоса-наставника и помогла снова встретиться с дочерью.
Она покинула храм и решила побродить по окрестностям, полюбоваться живописными пейзажами. И вдруг ей захотелось навестить учителя Чэнь Туаня. На ее расспросы о его местонахождении один из местных жителей отвечал:
– В ущелье Синся он обрел себе место вечного покоя…
Только теперь старуха поняла, что Чэнь Туань уже удалился в мир бессмертных.
Однако тихое и уединенное ущелье, на которое ей указали, понравилось ей, и она там осталась. Ночи она проводила, укрывшись под навесом скалы, днем бродила по окрестностям и собирала подаяние. Места здесь были людные, так что ей почти всегда удавалось выпросить несколько грошей на пропитание.
Но вот как-то раз вместе с толпой таких же нищенок она понапрасну простояла у ворот храма. Посетителей в этот день почти не было, а, кроме них, милостыню никто не подавал. Уже миновал полдень, когда появился первый паланкин, в котором восседала женщина. За паланкином следовали служанки. Женщина прошла в храм, воскурила благовония, и, когда выходила обратно, вся толпа бросилась к ней.
– Простите, я сегодня не захватила с собой денег, – сказала женщина.
Услышав эти слова, старуха отошла в сторонку. Однако другие нищенки, понапрасну простоявшие здесь с самого утра, в надежде получить хоть монетку, так и вцепились в свою жертву.
– Госпожа, окажите милость!..
– Госпожа, проявите доброту – и вы будете счастливы!..
– Где это видано, чтобы у царя драконов не было сокровищ?!
Женщина стала извиняться:
– Что я могу – я ведь не Ян Почтенный Будда и даже не госпожа Ян! Вы бы лучше к ним шли, они щедрые, никому не отказывают.
Женщина раздвинула толпу, села в паланкин и быстро удалилась. Оставшиеся ни с чем нищенки, вздыхая, стали расходиться.
Тогда старуха решила подойти к пожилой женщине, которая, как ей показалось, хорошо знала здешние места.
– Кто такие Ян Почтенный Будда и госпожа Ян, о которых здесь только что упоминала госпожа? – спросила она.
– В здешнем уезде Хуаинь проживает инспектор Ян Чунь, прозванный за свою щедрость Почтенным Буддой, – объяснила нищенка. – И он, и его жена охотно принимают у себя как буддийских, так и даосских монахов и раздают им милостыню. А ежели им кто угодит – так они его по целому году кормят! Госпожа Ян дважды в год приезжает сюда воскурить благовония и всегда жалует каждой из нас по десять монет, да к тому же кормит лепешками, которые захватывает с собой. В этом году она уже приезжала весной, теперь вот осенью приедет… Так что ты непременно ее увидишь…
Старуха внимательно выслушала нищенку и постаралась хорошенько запомнить.
На следующее утро, нарядившись странствующей даосской монахиней, старуха отправилась в Хуаинь и, разузнав, где живет инспектор Ян, без труда разыскала его дом, на воротах которого ее ждала следующая надпись:
Приходить за пожертвованиями в Западный сад монахам и монахиням разрешается только в первый день каждого месяца. У ворот дома милостыня не раздается.

После этого супруги «Надо же, как не повезло!» – подумала старуха, но тут она увидела старого привратника, который сидел у ворот, прислонившись спиной к каменному льву. Тот тоже увидел старуху, торопливо вскочил и замахал на нее руками:
– Скорее уходи отсюда!..
– Я пришла сюда из Западной Сычуани воскурить в здешнем храме благовония, – сказала старуха, почтительно кланяясь. – В дороге я поиздержалась и вот решила попросить милостыню на обратном пути.
– Ты опоздала! – сказал привратник, которого звали Чжан Гун. – Еще девять дней назад милостыню раздавали в любой из дней, а потом повесили вот это объявление…
– Я слышала, что господин инспектор и его супруга – люди благочестивые, – не отставала старуха. – В уезде все только и говорят что о доброте Яна Почтенного Будды! Почему такая перемена, – может, что-нибудь стряслось?
– Действительно, господин и госпожа до недавнего времени любили принимать монахов и раздавать им милостыню, – рассказал привратник. – А тех из них, кто умел толковать о сутрах и дхарме, даже целыми месяцами держали в доме, давали им на дорогу денег, а кому надо – и одежду. И народу у этих ворот всегда толклось множество. Но вот как-то вскоре после Нового года объявилась тут одна монашенка, немолодая уже, лет этак сорока. «Я, – говорит, – хорошо понимаю учение о причинах и следствиях и желаю побеседовать с господами». А надо сказать, наша госпожа страх как любит беседовать с учеными людьми, вот и оставила она монашку в доме. А вскорости, недели через две, пришли монахи-хэшаны, человек пятнадцать. Госпожа их тоже приняла, накормила, деньгами одарила. И кто бы мог подумать, что это были никакие не монахи, а просто шайка грабителей! А монашка эта была у них наводчицей! Рассказала им, где что находится, они ночью и ворвались в дом с факелами и палками, да и учинили грабеж. Господин и госпожа едва ноги унесли! Правда, жаловаться властям не стали – решили, что это им наказание за грехи, совершенные в прежней жизни. Вот после этого случая они и запретили пускать в дом кого ни попадя. Теперь подаяние можно получать в Западном саду лишь в первый день первого, четвертого, седьмого и десятого месяцев. А раз ты опоздала, иди-ка лучше в другое место: у нас в уезде немало найдется богатых людей, любящих раздавать милостыню монахам.
– Среди монахов тоже встречаются и хорошие и плохие люди, – заметила старуха. – Однако стоит одному поступить дурно, как все оказываются виноватыми.
– Истинно так! – подтвердил привратник.
– После того, что вы рассказали, я уже и не надеюсь на подаяние! – воскликнула старуха. – Вот только мне приходилось слышать, что ваши господа – это живые бодисатвы в нашем мире. Вот бы хоть раз взглянуть на них!
В это время в доме скрипнула дверь, и привратник испуганно вскочил.
– Скорее прячься, господин идет!.. – Он торопливо вынул из висевшего на поясе мешочка медную монетку и положил на голову каменного льва. – Это тебе от меня. Только уходи быстрее…
Однако старуха и не собиралась уходить: очень уж ей хотелось посмотреть, что же произойдет дальше.
Между тем мальчик-слуга подвел к воротам белого коня. Из дома вышел инспектор Ян. Он был в парадной расшитой золотом шапке, цветастом халате и с веером в руках. За ним следовали слуги: первый слуга нес зонт, второй – подушку для сидения, третий – короб с курениями, на крышке которого красовалась небольшая шкатулка из красного сандалового дерева. Замыкали шествие музыканты с инструментами в руках. Инспектор сел на коня, и процессия медленно двинулась в западном направлении.
– Ну как, видела господина? – обернулся к старухе недовольный привратник. – Хорошо еще, что он тебя не заметил, а то бы не миновать мне нахлобучки! Ну что стоишь? Бери монету и проваливай…
– Нужна мне ваша жалкая подачка! – рассердилась старуха. – И без нее обойдусь.
Пока они препирались, с улицы в ворота незаметно прошмыгнул бродячий торговец игрушками. Тотчас же из домика привратника выбежал мальчонка лет пяти и принялся теребить Чжан Гуна:
– Дедушка, купи игрушку!..
Старик взял с головы льва монету, которой пренебрегла старуха, подозвал торговца, купил у него игрушку и дал мальчику:
– Можешь поиграть! Только смотри не ломай!
Мальчик радостный убежал в дом.
– Кем вам приходится этот малыш? – спросила у привратника старуха.
– Это мой второй внук, – ответил тот. – Первого вы тоже видели, это он нес за господином его подушку для сидения.
– Неудивительно, что они так похожи! – воскликнула старуха. – И оба такие ловкие! Да, повезло вам.
– У господина много мальчиков-слуг, но больше всех он любит моего старшего внука, – похвастался Чжан Гун. – Как только куда выезжает, непременно берет с собой.
– А куда сейчас уехал господин? И зачем взял с собой музыкантов? – допытывалась старуха.
– К Западным воротам – принимать индийскую золотую сутру.
– Что за сутра такая? – заинтересовалась старуха.
– Некогда эту сутру привез из Индии монах Хами, – принялся объяснять привратник. – Сам он был глухонемой и жил в монастыре богини Гуаньинь, что за Западными воротами. До девяноста лет он ничем не болел и вдруг умер. Кроме этой сутры, других вещей у него не было, вот настоятель и пообещал отдать сутру тому, кто устроит ему достойные похороны. Похороны настоятелю устроил как раз наш господин. И вот сейчас он поехал за сутрой, хочет положить ее на хранение в пагоду своего Западного сада.
– А о чем эта сутра?
– Известно только, что сутра буддийская, а вот о чем она – того никто не знает.
– Если сутра действительно буддийская, то, быть может, я разберусь? Ведь я знаю санскрит.
Чжан Гун рассмеялся:
– Где уж вам! Да и написана-то она не такими письменами, как у нас. Сколько ученых людей смотрело ее, и хоть бы один что-нибудь понял. Грешно вам хвастаться, грешно!..
– Да я не обманываю, – настаивала старуха. – Некогда сама бодисатва Самантабхадра подарила мне шестнадцать Небесных книг и научила их читать. Так что санскритские письмена мне знакомы.
Надо сказать, что старая лиса, встречаясь со своей родственницей – лисой небесной, действительно выучилась у нее читать Небесные книги; а вот насчет бодисатвы Самантабхадры она, конечно же, приврала.
Чжан Гун был поражен:
– Да ведь бодисатва Самантабхадра стоит наравне с богиней Гуаньинь! Неужто вы и впрямь встречались с ней?
– Наши судьбы связаны, и потому мы частенько встречаемся, – продолжала врать старуха. – Может, у вас есть к ней какая просьба? Так я это легко устрою!
– Неужто правда?
– Истинная правда!
– Коли так, то я непременно доложу господину, – засуетился старик. – Боюсь только, сегодня он поздно вернется и вам его не дождаться. Позвольте же узнать ваше почтенное имя и место, где вас искать, если понадобится?
– Зовут меня Святая тетушка. Если господин захочет меня видеть, пусть обратится к юго-востоку и трижды назовет мое имя. Я тотчас же явлюсь, – сказала старуха и исчезла, словно растаяла.
Все это было настолько необычно, что Чжан Гун не сразу пришел в себя.
А в это время инспектор Ян прибыл в монастырь, поклонился статуе Будды и попросил принести сутру. Когда сутру принесли, он снял с нее старую ветхую обертку, осторожно перелистал несколько страниц и не смог удержаться от восторженного восклицания. Затем, вновь завернув реликвию в кусок красной сычуаньской парчи, положил ее в шкатулку из сандалового дерева и, не выпуская шкатулки из рук, сел на коня. Тотчас же музыканты заиграли на флейтах и свирелях, и процессия направилась в Западный сад, где шкатулку торжественно поместили в пагоду. Затем инспектор Ян воскурил благовония перед статуей богини Гуаньинь и четырежды поклонился. Отпустив музыкантов и наказав садовнику не пускать в пагоду посторонних, дабы они ненароком не осквернили святыню, он в одиночестве прогулялся по саду и наконец, сопровождаемый мальчиками-слугами, отправился домой.
– Поздравляю вас, господин, с радостным событием! – приветствовал его привратник Чжан Гун. – Вы сегодня получили золотую сутру, а мне посчастливилось найти человека, который может ее прочесть.
– И что это за человек? – заинтересовался инспектор.
– Женщина-бодисатва, по прозванию Святая тетушка. Утверждает, что она ученица Самантабхадры, которая выучила ее читать Небесные книги. Если вы, господин, захотите ее повидать, вам только стоит обратиться к юго-востоку и трижды назвать ее по имени – она тотчас явится.
Инспектор Ян недоверчиво покачал головой:
– Возможно ли такое? Впрочем, подождем до завтра.
Он прошел во внутренние покои к жене и рассказал ей о золотой сутре и о загадочной Святой тетушке.
– Тогда и я расскажу вам кое-что удивительное, – сказала жена. – Выхожу я недавно во двор полюбоваться цветами граната и вдруг вижу – на юго-востоке клубится благовещее пятицветное облако. И посреди этого облака, вся в золотых одеяниях, увешанная жемчужными ожерельями, на белом слоне восседает бодисатва. Я так сразу и подумала, что это Самантабхадра. Я, конечно, поспешно поклонилась, а когда подняла голову – видение исчезло. Сперва я решила, что это мираж, но, когда вы мне поведали о Святой тетушке, мои сомнения рассеялись. Несомненно одно: Святая тетушка – человек не простой! Ее мгновенное исчезновение и неожиданное появление бодисатвы подтверждают это. Надо завтра же пригласить ее и показать сутру. Если она действительно ученица бодисатвы Самантабхадры, то мы в этом тут же убедимся…
На следующий день инспектор Ян приказал слуге приготовить в гостином зале курительные свечи, после чего явился туда в парадном одеянии, обратился к юго-востоку и трижды позвал Святую тетушку.
Не успел он произнести последнее слово, как привратник Чжан Гун уже докладывал ему:
– Господин, вчерашняя монахиня дожидается у ворот…
– Проси ее, – распорядился инспектор и тут же увидел в дверях зала бедно одетую старушку, которая поклонилась ему и промолвила:
– Почтенный благодетель, бедная монахиня кланяется вам!..
Инспектор Ян догадался, что перед ним Святая тетушка. Но только что ее видели у ворот, и вот она уже в зале… И инспектора охватили сомнения и тревога.
– Простите, что посмел вас потревожить! – воскликнул он.
– Не надо церемоний, мой благодетель, – отвечала старуха. – И вам, и вашей супруге предопределено судьбой стать буддами, и потому я, по повелению бодисатвы Самантабхадры, явилась к вам.
Вид Святой тетушки – ее седые волосы, сияющие, как звезды, глаза и одухотворенное морщинистое лицо – произвел на инспектора Яна необыкновенное впечатление. Невзирая на лохмотья, в которые была одета старуха, он был уверен, что перед ним живая будда, пригласил ее во внутренние покои и позвал жену. Они вдвоем поклонились наставнице и устроили в ее честь угощение.
За столом Святая тетушка заняла почетное место, а супруги сели пониже.
Когда зашла речь о сутре, старуха сказала:
– Признаюсь вам, не хвастая, что мне хорошо знакомы сочинения драконов и письмена фениксов!
После угощения инспектор Ян приказал подать коня и паланкины, и они направились в Западный сад.
В саду супруги Ян попросили старуху первой выйти из паланкина и проводили ее к пагоде. Мальчик-слуга принес ларец с сутрой и поставил его на столик. Инспектор Ян вынул сутру, развернул ее и передал Святой тетушке. Прочитав молитву, старуха проглядела сутру от начала до конца и сказала:
– Это «Основная Парамита-сутра»; написана она на санскрите, однако последнее слово заголовка истерлось, поэтому никто ничего и не мог понять.
Инспектор Ян не поверил и велел принести танский перевод сутры, чтобы Святая тетушка сличила оба перевода слово за словом. И оказалось, что в заголовке действительно отсутствует конец. Супруги Ян преисполнились к старухе еще большим почтением.
Госпожа Ян пригласила Святую тетушку немного погостить у них и побеседовать на досуге о сутрах, но старуха отказалась. Ей хотелось пожить в одиночестве, без прислуги, и потому она сказала госпоже Ян:
– Обо мне не беспокойтесь. Пришлете что-нибудь поесть – хорошо, а не пришлете – и так обойдусь. Я ведь десять лет могу прожить без пищи.
«Десять лет? – удивилась госпожа Ян. – Простому человеку без пищи и дня не прожить! Но раз она уверяет в этом, не буду несколько дней ничего ей посылать».
Госпожа Ян приказала садовнику никого не пускать в сад, а сама уехала домой и семь дней не появлялась.
На восьмой день она прибыла в сад, отперла замок и глазам своим не поверила – Святая тетушка как ни в чем не бывало сидела на круглом коврике у себя в комнатке и читала молитвы.
– Святая тетушка, вы, верно, проголодались? – спросила госпожа Ян.
– Нет, я сыта, – покачала головой старуха.
– Святая тетушка семь дней ничего не ела, – рассказывала мужу госпожа Ян, – и хоть бы что! Даже, кажется, крепче духом стала. Чудеса, да и только!


После этого супруги окончательно уверовали, что у них гостит живая будда. Слух об этом быстро распространился по уезду, и люди толпами повалили в Западный сад инспектора Яна, чтобы своими глазами увидеть Святую тетушку. А уже через два месяца молва о чуде перешагнула границы округа, и народ стал течь рекой. Опасаясь беспорядков, инспектор решил посоветоваться со Святой тетушкой, на что та попросила его три года держать ворота на замке и никого из посторонних в сад не пускать.
Ворота заперли и опечатали, а все необходимое Святой тетушке стали приносить через потайную калитку в задней стене сада.
Инспектор Ян выпросил у начальника уезда официальную бумагу, строго-настрого запрещавшую кому бы то ни было тревожить святую. Запрет подействовал, поток любопытных прекратился. Только хозяева изредка приезжали погулять по саду или побеседовать со Святой тетушкой об учении Будды. Вот так и жила старая лиса в уезде Хуаинь на попечении инспектора Яна.
«Итак, первая часть предсказания государыни У Цзэтянь: „Встретишь тополь-Ян – остановись“ – уже сбылась, – думала старуха. – Но вот что значат слова: „Повстречаешь Дань-яйцо – прозреешь“?»
Оставим Святую тетушку размышлять над словами государыни, а сами тем временем поведем рассказ об округе Сычжоу и тамошней горе Утренней зари, на которой высится храм с таким же названием.
Настоятелем храма был старый хэшан по прозвищу Цыюнь. Кроме него, в храме жило еще несколько молодых монахов-послушников да старый даос Лю по прозвищу Собачонка.
Однажды один из местных жителей пригласил к себе настоятеля почитать сутры, и старик подумал:
«Одежда у меня месяцами не стирана, и переодеться не во что. Надо бы разогреть воды да постирать».
Он взял ведро и отправился к реке, протекавшей неподалеку от храма. Когда же зачерпнул воду, обнаружил в ведре что-то белое и круглое. Цыюнь подумал, что это яичная скорлупа, и хотел было ее выбросить, но, присмотревшись, убедился, что яйцо цельное и очень походит на яйцо аиста.
«Как оно сюда попало? Ведь в окрестностях храма аистов не водится, – недоумевал старик. – Надо бы поглядеть, есть ли в нем зародыш. Ежели нет, отдам послушнику, пусть полакомится. А ежели есть, отнесу к соседу – дядюшке Чжу. У него как раз курица яйца высиживает, высидит и это».
Поглядев яйцо на свет и убедившись, что зародыш в нем есть, старик поспешил к дядюшке Чжу и попросил подложить яйцо в гнездо курицы.
Через семь дней дядюшка Чжу пришел покормить наседку и увидел, что яйца все побиты, мертвая курица валяется в стороне, а в гнезде сидит младенец ростом в семь вершков. Дядюшка Чжу переполошился и побежал к настоятелю.
– Странно, странно!.. – испуганно воскликнул настоятель. – Уж вы простите меня, что причинил вам убыток. Потерпите немного – вот поспеет гречиха, и я вам все возмещу.
– Что убытки – убытки-то пережить можно! – сокрушенно сказал дядюшка Чжу. – Боюсь только, как бы власти не разнюхали. А то живо раздуют из мухи слона! Недавно вон в соседней деревне у старухи Ван опоросилась свинья, так у одного поросенка на передних ножках пальцы оказались как у человека. Деревенский староста, конечно, тут же донес в округ, а правитель округа посадил его под стражу да еще приказал произвести расследование. И с тех пор его люди постоянно торчали у старухи, требуя не только вина и закусок, но еще и выманивали деньги. Не выдержала старуха, даже свинью продала, чтобы от них откупиться! И все равно не отстали! Так что вы, наставник, забирайте свое чудо да и прячьте его куда хотите – только не посылайте мне лиха!
Цыюнь без возражений снял с себя куртку, завернул в нее младенца и ушел. Придя в храм, он потихоньку пробрался в огород, быстро вырыл в углу возле стены яму и зарыл в ней младенца прямо с куриным гнездом.
Поистине:
Горсточка черной землицы
Дух могучий, нетленный
сокрыть под собою не в силах.
Семь дней – для того, чтоб родиться,
Короткий миг – до могилы.
Судьбою срок предначертан
жизни в земной юдоли,
А будет счастье иль горе —
на то небесная воля.
Если хотите знать о дальнейшей судьбе вылупившегося из яйца младенца, прочтите следующую главу.



Глава восьмая
Настоятель Цыюнь гадает перед статуей богини. Монах Яйцо замышляет похитить небесные секреты Юань-гуна
Тот, кто посмел усомниться,
что родом И Инь из Кусана,
Ввек поверить не сможет
в чудо рожденья Яньвана.
Книжник твердит ученый:
сроду такого не ведал, —
Чтобы и вправду родился
ребенок-яйцо у соседа!
Итак, мы рассказали о том, что старец Цыюнь зарыл в землю вылупившегося из яйца младенца, но только он собрался уходить, как вдруг увидел, что младенец высунул наружу головку величиной с крупный персик. Старец переполошился, замахнулся лопатой и с такой силой ударил младенца, что рукоятка переломилась, сам же он, потеряв равновесие, упал. А когда поднялся, то увидел, что младенец как ни в чем не бывало сидит в гнезде и улыбается.
– Эх, малый, – растерянно пробормотал старец, – и что бы тебе не попасть в какую-нибудь знатную бездетную семью, где бы тобой дорожили, как жемчужиной! Послушай-ка меня, лучше сгинь и не пугай старого монаха.
С этими словами монах перевернул гнездо, засыпал его землей, а сверху еще навалил целую груду камней, надеясь, что теперь-то младенцу не выбраться. Однако его тут же снова одолели сомнения:
«А вдруг в огород забредут собаки да разроют кучу? Запру-ка я его хорошенько и никого сюда не впущу. Тогда это чудовище или задохнется, или помрет с голоду».
Старец запер ворота на засов, повесил новый медный замок, а остальных монахов строго предупредил:
– Пока не разрешу, в огород ни ногой.
Монахи хоть и не поняли, в чем дело, однако, зная крутой нрав старца, расспрашивать не посмели.
Дней через десять Цыюнь решил пойти поглядеть на огород, так как был уверен, что на сей раз младенец не ожил.
Придя в огород, он увидел, что камни разбросаны, гнездо перевернуто, а младенец исчез. Не на шутку испугавшись, Цыюнь бросился искать его и обнаружил спящим совершенно голым под ивой. За эти дни младенец заметно подрос, стал не таким уродливым, как вначале, но говорить еще не умел. Когда старец приблизился, он засмеялся и уцепился ручонкой за край его куртки. Испугавшийся Цыюнь оттолкнул его и бросился вон из огорода. Сердце его бешено колотилось.
«Я так старательно закопал его, – испуганно думал он, – какой же бес помог ему выбраться?! Ведь не может же такой крохотный малец сам разбросать тяжелые камни? И надо же, за каких-то десять дней вырос больше чем на один чи. Если так пойдет и дальше, лет через двадцать – тридцать, глядишь, и до небес дотянется. Чудеса, да и только! Придется погадать – к добру или к несчастью его появление. А вдруг он святой и я потому ничего не мог с ним поделать? Ладно, посмотрю, что даст гадание. Если великая богиня Гуаньинь пожелает, чтобы младенец остался в живых, буду его растить».
Цыюнь прошел в храм, поклонился статуе богини и обратился к ней с такими словами:
– Вот уже много лет, как я ушел от мира, и все это время строго соблюдал обеты. Но случилось так, что, набирая воду в реке, я выловил яйцо и подложил его по недомыслию в куриное гнездо. И кто бы мог подумать, что из яйца вылупится чудовище! Я его и в землю закапывал, и голодом морил – не умирает. И вот я думаю, что это либо бес, либо душа невинно пострадавшего! Если Небо назначило ему стать монахом, пошли мне, богиня, счастливую бирку, и тогда я позабочусь о нем и избавлюсь от страха и сомнений. Кланяюсь тебе и нижайше умоляю!
Окончив молитву, старец потряс стакан с гадательными бирками. Одна бирка выпала из стакана и упала на пол. Цыюнь поднял ее: это была пятнадцатая бирка со знаками «Великое счастье», за которыми следовали стихи:
Бушуют за дверью волны и ветер,
но об этом не ведают люди;
Однако все знают, что рано иль поздно
личинка бабочкой будет.
Рождения место и смерти время,
сроки всех изменений
Расчислены строго всеведущим Небом,
вписаны в книгу судеб.
Цыюнь прочитал надпись на бирке и подумал:
«Под личинкой наверняка подразумевается приемный сын, что в нашей монашеской семье соответствует ученику или послушнику. К тому же в бирке ясно сказано, что я могу принять его безо всяких для себя неприятностей».
Цыюнь позвал даоса Лю Собачонку и сказал ему:
– В деревне у кого-то родился ребенок, и его подкинули в наш огород. Мальчонка хороший; может, возьмешь его? Пострижем, станет монахом, да и тебе на старости лет опора будет.
Собачонка Лю был родом из здешних мест, здесь же и состарился. Жена его умерла, детей у них не было, и, чтобы избежать одиночества, он стал монахом при этом храме. Он очень любил детей: бывало, увидит ребенка, так и бросится к нему, готовый приласкать. Собачонка Лю сходил в огород, взял младенца, бережно завернул его в куртку и унес с собой. Тем временем Цыюнь прикрыл ворота, снял с них замок и вернулся к себе в келью. Там он достал старую рубаху и дал ее даосу.
– Старья и у меня хватает, – сказал тот. – Лучше бы дали немного шелку на рубашку. Да и кормить малыша нечем! Где мне взять молока?
– А зачем ему молоко? – возразил Цыюнь. – Давай ему по утрам немного рисового отвара. Выживет – считай, тебе повезло, а помрет – значит, судьба! Ну а выкормишь – тебе же доброе дело зачтется.
– Мальчик мне нравится, – сказал даос, – он веселый, все время смеется и почти не плачет. Удивительно!
– Со спокойным ребенком и хлопот меньше, – подтвердил Цыюнь. – Да и растет он быстрее.
Пока они так беседовали, в келью старого даоса набились монахи. Всех одолевало любопытство, откуда у Лю Собачонки малыш.
– И сам не знаю, – отвечал даос. – Кто-то подбросил в огород.
Среди монахов, как это обычно водится, были и добрые и злые.
– Амитофо! – говорили добрые. – Спасение человеческой жизни зачтется нашему храму…
– Какие же это родители станут подбрасывать своего ребенка? – посмеивались злые. – Видать, незамужняя бабенка согрешила да и подкинула, побоявшись, как бы люди не узнали… Лучше не оставлять его в храме, а то еще беду на себя накличем…
– Грешно так говорить, – возражали добрые. – Да и откуда вы знаете, кто его родил? Конечно, любящие супруги своего ребенка не подкинут. А вот если он родился от молодой наложницы или служанки, то старая хозяйка из ревности спокойно могла подбросить.
– Выкормить, конечно, можно, – упрямились злые. – Но хорошо ли это будет, если кто посторонний услышит во дворе храма детский плач?!
– У этого младенца есть одно замечательное достоинство – он никогда не плачет, – сказал старый даос.
Возразить на это было нечего, и все замолчали.
– Ну, хватит толкаться в келье, я ухожу, – сказал Цыюнь и вышел.
Вслед за ним разошлись и остальные монахи.
А теперь расскажем о том, что старый даос полюбил приемыша, как родного сына. Каждый день утром и вечером он поил его рисовым отваром и кормил жидкой кашицей. Ребенок ел все, что давали, и рос здоровым и крепким малышом.
Прошло несколько месяцев, и по окрестным деревням распространился слух о том, что старый хэшан из храма Утренней зари нашел в огороде мальчишку и отдал его на воспитание даосу Лю Собачонке. Слух этот дошел и до дядюшки Чжу.
«Как можно найти в огороде ребенка? – подумал дядюшка Чжу. – Видать, это то самое чудовище, что вылупилось из яйца, а старый хэшан не смог от него избавиться и оставил у себя. Помнится, он обещал дать мне за мою курицу немного зерна, но что-то до сих пор ничего не присылает. Урожай у меня нынче плохой, так что схожу, пожалуй, напомню ему об обещании. Заодно и на ребенка погляжу – так ли он безобразен, как прежде».
Дядюшка Чжу взял мешок и отправился в храм. Старого Цыюня он увидел сидящим у входа на галерею – тот чинил свою куртку.
– Давно не виделись с вами, почтенный наставник! – приветствовал дядюшка Чжу хэшана.
При появлении дядюшки Чжу старец вспомнил о своем обещании, отложил куртку, торопливо встал и извинился:
– Простите, я обещал прислать вам зерна, а потом запамятовал.
– Пустяки! Вообще-то, я не собирался ничего просить. У меня самого было немного зерна, да вот недавно приехали родственники, погостили несколько дней и все съели. Вот и пришлось обратиться к вам. На будущий год, как сниму новый урожай, обязательно напеку лепешек и пришлю вам.
– Свои обещания я выполняю всегда, – твердо сказал Цыюнь. – Можете не беспокоиться, возвращайтесь пока домой, а я распоряжусь, чтобы вам доставили зерно.
– Не стоит зря хлопотать, я сам донесу, – сказал дядюшка Чжу. – Я вот и мешок с собой захватил.
– Ну коли так, то подождите здесь немного, я сейчас вам отсыплю, – сказал Цыюнь, принимая мешок.
– Я еще хотел бы поговорить с Лю Собачонкой, – сказал дядюшка Чжу.
– Он сейчас работает в огороде. Подождите здесь, я его позову, – сказал Цыюнь и, взяв свою недочиненную куртку, направился внутрь храма. Ему очень не хотелось, чтобы дядюшка Чжу входил, – чего доброго, еще увидит ребенка и начнет расспрашивать, тот это или не тот. Но дядюшка Чжу увязался следом, будто и не слышал просьбы. Испугавшийся Цыюнь с такой поспешностью захлопнул перед стариком дверь, что прищемил ему ногу.
– Ну куда же вы! – в сердцах сказал он. – Это зал созерцания, мирянам входить сюда не полагается. Я же просил вас подождать…
Дядюшка Чжу виновато захихикал:
– Я прослышал, что у Лю Собачонки появился мальчишка… Вот и хотел порасспросить, откуда он – из чрева вышел или из яйца вылупился?
Услышав слова «из яйца вылупился», Цыюнь побагровел:
– Вздорный вы старик! Какое вам дело – из чрева он или из яйца? Ребенка нашли на дороге. Мальчик большой, свыше двух чи ростом. Подумайте сами, может ли такой великан вылупиться из простого яйца? Или он вам приглянулся и вы хотите признать его своим внуком? Если так, то никакого зерна от меня вы не получите!
Не на шутку рассерженный, Цыюнь швырнул мешок на землю. Дядюшка Чжу струхнул:
– Что вы, не нужен мне это младенец, даже видеть его не хочу! Вы уж не сердитесь.
Он поднял мешок, отряхнул его и собрался уходить.
– Значит, зерно вам не нужно? Что ж, упрашивать не стану, – усмехнулся Цыюнь и захлопнул ворота.
Дядюшка Чжу вышел из храма, недовольно бормоча:
– В жизни не встречал подобного монаха! Старый, а такой вспыльчивый! Я пошутил, а он распалился, наговорил всякого вздора!
Увидев возмущенного старика, соседи забросали его вопросами:
– Дядюшка, что с вами случилось? Чем вы рассержены?
– Долго рассказывать, – махнул рукой тот. – В прошлую зиму принес мне как-то Цыюнь яйцо аиста и попросил подложить курице: у меня как раз наседка цыплят высиживала. Ну я и подложил. А из этого яйца возьми да и вылупись младенец, вершков этак в шесть-семь ростом.
– Да может ли быть такое?! – удивились соседи.
– Говорят вам, а вы не верите! – рассердился дядюшка Чжу. – Что вылупился, еще полбеды. Так он вдобавок наседку задушил и все яйца в гнезде перебил! Я позвал Цыюня, чтоб поглядел. Тот испугался, что могут быть неприятности, попросил меня молчать, пообещал возместить убытки зерном нового урожая и забрал свое чудовище вместе с гнездом. Я думал, он его в реку выбросит или в землю зароет. А тут слышу, у Лю Собачонки мальчишка появился. Меня и одолели сомнения. Беру мешок, иду в храм, хочу, значит, обещанное зерно получить, ну и заодно на мальчишку взглянуть. А Цыюнь отказал, да еще и накричал. Ну ладно, не хочешь показывать – не показывай. Но зачем же злиться и нести чушь, будто я собираюсь признать мальчишку своим внуком!
– Да, просто удивительно! – качали головами соседи. – И вы до сих пор молчали! Но не расстраивайтесь. Дело у вас неспешное, старый хэшан скоро успокоится, и мы тогда сами попросим у него зерна для вас.
Старика кое-как успокоили, и он ушел домой.
После ссоры с дядюшкой Чжу старец приказал Лю Собачонке ни под каким видом никому не показывать мальчика. Между тем прошел еще год, мальчик подрос, над ним совершили обряд пострижения, и после этого все в храме стали именовать его маленьким хэшаном. Но так как дядюшка Чжу разгласил тайну его появления на свет, то это стало известно кое-кому из монахов, и они за глаза стали называть его Даньцзы, или хэшан Яйцо.
Быстро летит время. Не успели оглянуться, мальчику уже пятнадцать исполнилось. Надо сказать, что природа наделила его умом необыкновенным. Правда, сам он не очень любил читать сутры и каноны, но зато если ему что-либо читали, то запоминал все с первого раза и повторить мог без запинки. За это его полюбил сам Цыюнь, а уж старый даос – тот в нем души не чаял.
Однако были у Даньцзы и странности. Так, с ранних лет он привык есть скоромное и пить вино, любил также биться на дубинках и копьях. Оружия в храме, разумеется, не было, так он вытащит, бывало, из ворот засов и давай с ним играть, как с мечом. Умел он и работать. Когда его посылали вскапывать огород, он за день столько вскапывал, сколько другому и за два не управиться. Но зато уж характером был строптив. Стоило его задеть случайно – обязательно обругает обидчика, а то и вовсе поколотит. Все монахи в храме его ненавидели, но терпели, боясь навлечь на себя гнев стоявшего за него горой Цыюня.
Как-то случилось Даньцзы подслушать разговор о том, что он не просто родился, как все люди, а вылупился из яйца. После этого хэшан Яйцо вообразил себя человеком необыкновенным, которому предстоит совершить великие дела. Монахи продолжали издеваться над ним, обзывая его то скотским семенем, то куриным отродьем. Хэшан Яйцо обижался и не раз порывался покинуть храм и отправиться странствовать по Поднебесной. Лишь строгий присмотр Цыюня да привязанность к старому даосу мешали ему осуществить задуманное.
Но вот однажды старый даос заболел и слег. Хэшан Яйцо заботливо за ним ухаживал, кормил, поил лекарствами, – увы, ничего не помогло, старик умер. Яйцо попросил у Цыюня разрешения похоронить даоса на пустыре рядом с огородом. Старец разрешил. Недовольные монахи стали ворчать:
– Какому-то никчемному даосу отводить целый участок для погребения! А если умрет настоящий хэшан, настоятель отдаст под его могилу половину огорода, да еще курган прикажет насыпать? Нет, разорит он наш храм!..
Цыюнь молчал и делал вид, будто эти разговоры его не касаются.
Однако в день похорон никто из монахов на церемонию не явился: кто ссылался на старый недуг, кто – на новый. Пришлось старому хэшану одному хоронить умершего.
В тот же вечер Цыюнь позвал Яйцо ночевать к себе в келью.
На третий день после похорон хэшан Яйцо решил принести в жертву названому отцу чашку мясного бульона, но потом вспомнил, что старик при жизни не ел скоромного, и купил для него немного соевого сыра. Сыр он оставил на кухне, а сам пошел за бумажными жертвенными деньгами. Однако в его отсутствие кто-то переставил чашку на низенькую скамеечку перед очагом, и забежавшая на кухню собака съела сыр. Яйцо решил, что монахи подстроили это нарочно, и даже заплакал от отчаяния.
– Чего хнычешь? – сказали ему монахи. – Кухня не родовой храм семейства Лю, и нечего тут слюни распускать. Да и не все ли равно, кому творог достался – собаке или твоему Собачонке?!
Обиженный Яйцо убежал на берег реки, сел на камень для стирки белья и стал с горечью думать:
«Эти лысые ослы только и знают, что обижать меня! Мой названый отец умер, а больше у меня здесь нет близких. Правда, старый хэшан меня любит, но и он все равно что свечка на ветру – того и гляди, погаснет. Хорошо бы поджечь ночью этот храм, чтобы все старые ослы в нем сгорели. Только вот старца жалко. Надо бы его как-нибудь заранее выманить из храма».
Тысячи мыслей теснились в его голове, но гнев не утихал. Тогда он со злости так ударил кулаком по камню, что тот раскололся.
Треск расколовшегося камня услышал Чоухань – он как раз в этот момент мыл в реке овощи. Чоухань был сыном дядюшки Чжу, который к этому времени тоже умер. Цыюнь помогал тогда сыну дядюшки Чжу устроить похороны отца. На похороны он взял с собой хэшана Яйцо. Там молодые люди познакомились и крепко подружились.
Чоухань поднял голову, увидел своего друга Яйцо и спросил:
– Ты что это, силу вздумал пробовать?
Яйцо молчал.
– Что с тобой? Может, чем недоволен? – продолжал допытываться Чоухань. – Обычно монахи не могут избежать четырех запретов: на вино, женщин, богатство и гнев. Вино ты не пьешь, на женщин не падок, на деньги не жаден, а вот гнев тебе не мешало бы научиться сдерживать.
Яйцо немного успокоился:
– О гневе ты правильно сказал, брат. Но нет у меня больше сил терпеть обиды от лысых ослов!
– Мой отец при жизни всегда говорил, что ты хороший человек. Что у тебя с ними общего? Если тебя обижают, уйди от них. Ведь Цыюню недолго осталось жить, а без него тебя сживут со свету.
Чоухань собрал овощи и ушел, а Яйцо остался сидеть. Он уже отказался от мысли о поджоге храма и окончательно решил отправиться странствовать. Правда, уйти, не простившись с Цыюнем, было неучтиво, а пойти к нему опасно: он, пожалуй, мог и не отпустить.
Когда Яйцо вернулся на кухню, жертвенные бумажные деньги все еще лежали в чашке на шкафу. Он сжег их перед очагом, затем осторожно пробрался в келью Цыюня, забрал свою одежду и одеяло и связал в узел. Дождавшись сумерек, он незаметно выскользнул за ворота храма и быстро зашагал прочь…
Здесь мы оставим на время хэшана Яйцо и продолжим наш рассказ о Цыюне. Когда настало время отходить ко сну, старец заметил отсутствие молодого хэшана и стал расспрашивать о нем других монахов, однако никто из них ничего толком не мог сказать. Утром же обнаружилось, что вещи хэшана исчезли, и Цыюнь напустился на монахов:
– Видно, кто-то из вас повздорил с ним, он обиделся и ушел, даже не простившись со мной!
– Да никто с ним не ссорился, – оправдывались монахи. – Он уже давно собирался странствовать, и только привязанность к Лю Собачонке удерживала его здесь. Вчера он жег жертвенные деньги – значит, собрался уходить.


Старец не поверил и велел искать. Монахи согласились, но далеко не уходили – немного побродили в окрестностях храма и вернулись.
– И следов не видать. Наверное, далеко ушел…
После утренней трапезы Цыюнь снова послал монахов на поиски, сам тоже взял бамбуковую палку и отправился в деревню. Возвращаясь назад, он увидел, что его монахи сидят на берегу реки и от нечего делать бросают в воду обломки черепицы.
Цыюнь вскипел:
– Я, старик, бегаю, ищу, а вы тут забавляетесь!
Видя, что их поймали с поличным, монахи смутились. Лишь один осмелился возразить:
– Что зря искать? Он вас любит и далеко не уйдет. Вот увидите – дня через два-три сам заявится.
– Верно, верно! – поддержали его остальные. – Куда ему деваться? Он монах с самого рождения, родных у него нет… К тому же – кто знает, куда ему вздумалось направиться! Или, может, вы, наставник, знаете? Тогда скажите нам, мы ему письмо напишем, попросим вернуться…
Монахи говорили наперебой, не давая Цыюню даже рта открыть. Задыхаясь от гнева, старец заперся в своей келье. После этого он уже не осмеливался посылать монахов на поиски и теперь сам каждый день бродил по окрестностям, расспрашивая всех встречных о беглеце. И всякий раз, когда он возвращался ни с чем, монахи у него за спиной корчили рожи, и старцу приходилось делать вид, будто он ничего не замечает.
Прошло больше месяца. Цыюнь несколько раз гадал о судьбе пропавшего, но гадание ничего не дало. Ему вспомнилось первое гадание, когда выпала пятнадцатая бирка. С тех пор минуло именно пятнадцать лет. Может, такое совпадение не случайно? Ведь сказано же было дальше, что в храме он найдет лишь временный приют! Оставалось только вздыхать и ждать…
А теперь снова вернемся к хэшану Яйцо. Покинув храм, он решил прежде всего поглядеть на знаменитые горы и разыскать необыкновенных людей, которые смогли бы раскрыть перед ним тайны даосской магии.
Собирая в пути подаяние, он добрался до храма на горе Сяншань, где поклонился истинному телу Вечного Будды. Оттуда направился в Хэнчжоу полюбоваться священной южной горой Хэншань. Так он посетил семьдесят две знаменитые горы, десять пещер и гротов, пятнадцать скал, побывал на двадцати пяти горных реках. Высится на пути красивая гора – любуется горой, протекает река – любуется рекой, встретится буддийский или даосский монах – следует за ним до тех пор, пока не убедится, что больше учиться у него нечему.
Однажды он с несколькими попутчиками-монахами проходил у подножия горы Заоблачных снов, что в Мяньяне. Место пустынное, кругом громоздятся горы, признаков человеческого жилья нет и в помине. Остановиться было негде, пришлось идти дальше. Как вдруг неизвестно откуда пополз густой белый туман и опустился на дорогу. Один из монахов, шедший сзади, замахал руками:
– Скорее назад! Иначе заблудимся!
– Что это за место? – спросил у него Яйцо.
– Где-то здесь находится пещера Белых облаков, в которой обитает дух Белой обезьяны, – на ходу отвечал монах. – В пещере хранится Небесная книга о тайнах волшебства, а чтобы люди не могли проникнуть в пещеру и похитить ее, дух распускает этот туман. И только в полдень пятого числа пятого месяца, когда дух обезьяны улетает на небеса, туман рассеивается. Когда же он возвращается, туман расползается вновь. Говорят, в пещере есть белая яшмовая курильница, – как только обезьяна возвращается, из нее начинает струиться дымок. Недавно один даос хотел проникнуть в пещеру, но добрался до узкого каменного мостика и испугался… Давайте лучше поскорее уйдем отсюда! Не то сами заблудимся, и тогда нам конец! Туман тут ядовитый, от него либо сразу помрешь, либо долго потом болеть будешь!
«Вот она, истинная магия, вот что мне нужно! – с восторгом подумал Яйцо. – И кому, как не мне, суждено познать эти тайны?!»
Через несколько дней он покинул своих спутников и по старой дороге направился к пещере Белых облаков. Выбрав место у кромки тумана, он соорудил из сосновых ветвей шалаш и поселился в нем, дожидаясь наступления праздника начала лета, когда можно будет проникнуть в пещеру. Днем он бродил по окрестностям, собирая подаяние, а по ночам отдыхал в шалаше.
Поистине:
Только испивший до дна
глубокое море страданий
Сможет возвыситься в мире
бренных страстей и желаний.
Если желаете знать, как хэшан Яйцо осуществил свой замысел похищения Небесной книги, прочтите следующую главу.



Глава девятая
Молодой барич Лэн пробует заняться колдовством. Хэшан Яйцо дважды пытается похитить книгу тайн Юань-гуна
Законы судьбы и Дао
имеют единый исток,
Только владеющий чарами
в пещеру проникнуть смог.
Если судьбе угодно,
и тысячи ли – не преграда;
Если судьба воспротивится,
не увидишь и то, что рядом.
Итак, хэшан Яйцо поселился в шалаше у подножия гор Заоблачных снов и стал дожидаться праздника начала лета, когда рассеется туман и можно будет похитить Небесную книгу из пещеры Белых облаков. До праздника оставался чуть ли не месяц, а его уже охватило нетерпение. Ему очень хотелось заполучить книгу тайн, но и терзали сомнения – существует ли она вообще, эта книга, или, может, все это вымысел монаха-попутчика? Ежели, скажем, наврал монах, то откуда берется этот вечный туман? И хэшан Яйцо то и дело бегал в горы, но каждый раз возвращался ни с чем – сквозь пелену белесого тумана ничего разглядеть не удавалось.
И вот однажды он купил вина и закусок, выпил и, захмелев, подумал:
«Пьяному и сытому человеку никакой туман не страшен. Я живу под небом, хожу по земле – мне ли бояться какого-то Юань-гуна? И стоит ли ждать начала лета? Не лучше ли пойти сейчас же и попросить у него Небесную книгу?!»
И, возбужденный вином, он направился прямо в туман. Однако не прошел он и одного ли, как туман настолько сгустился, что ничего нельзя было различить. Пришлось хэшану Яйцо возвращаться ни с чем…
Но вот наступил день праздника начала лета, и в назначенный час туман начал редеть. К полудню же установилась и вовсе ясная погода. Обрадованный Яйцо надел сандалии, прихватил с собой палку из сандалового дерева и, словно на крыльях, помчался в горы. Первые несколько ли он прошел быстро. Места были дикие, по сторонам высились скалы; как ниточка, тропинка вела его вперед. И это успокаивало – ведь протоптал же ее кто-то! Пройдя еще около десяти ли, он увидел узенький каменный мостик длиной в три сажени, перекинутый через стремительный поток, пробивавшийся среди острых скал.
Яйцо глянул вниз – и страх охватил его. Но, как известно, жизнь и смерть предопределяет судьба! А коли так – чего бояться?! И Яйцо смело ступил на мостик, легко преодолел его и очутился у входа в пещеру, над которой была высечена надпись: «Пещера Белых облаков».
Войдя в пещеру, которая показалась ему необъятной, словно целый мир, Яйцо огляделся по сторонам и увидел небольшую каменную скалу, перед которой стояла ослепительно сверкающая белая яшмовая курильница.
«Настоящее сокровище! – подумал Яйцо. – Такое простому человеку и не приснится! Видно, счастливая судьба привела меня сюда».
Взобравшись на скалу, Яйцо стал обозревать пещеру, как вдруг от тонкого аромата у него защекотало в носу. Яйцо покрутил головой и увидел, что дымок струится из курильницы.
«Видно, возвращается дух Белой обезьяны!» – с тревогой подумал Яйцо, спрыгнул со скалы и бросился вон из пещеры. Преодолев без труда каменный мостик, он вернулся в шалаш, отдышался и стал сокрушенно думать:
«Сколько натерпелся, и все попусту!.. Красот, конечно, навидался, зато книги не видел! Поистине, захотел полюбоваться луной на небе, а потерял жемчужину с блюда! Теперь жди еще целый год!»
Так он думал-думал и наконец решил:
«Что однажды родилось, непременно когда-нибудь созреет. В следующий раз не буду отвлекаться на пустяки, проберусь прямо в опочивальню духа Белой обезьяны и, сколько бы он там ни прятал Небесных книг, все унесу. Ну а потом выберу, что мне больше подходит!»
Чтобы как-то скоротать время, он стал отныне часто покидать шалаш и отправляться в долгие путешествия. Так он попал однажды в место, называвшееся Юнчжоу. Там находились славившиеся своей красотой гора Каменной ласточки и горный поток Уси. На берегу потока, на его крутом обрыве находился камень с гладкой блестящей поверхностью, высотой в один чи и шириной в пять вершков. В камень этот можно было смотреться, как в зеркало. Правда, его нельзя было сравнить со знаменитым древним зеркалом времен династии Цинь, глядясь в которое человек мог увидеть не только свою внешность, но и внутренние органы. Однако и в этом камне, вглядевшись, можно было различить каждый волосок.
Яйцу так понравились здешние места, что он решил задержаться в Юнчжоу больше чем на месяц. Но вот однажды, придя на берег потока, он, к великому удивлению, обнаружил, что камень исчез, а на его месте зияет пустая ниша.
Пока молодой хэшан изумлялся и негодовал, неподалеку на склоне горы послышались звон бубенцов и людские голоса. Яйцо спрятался за толстой сосной и стал наблюдать. Вскоре появилась толпа людей. Впереди на рыжем коне ехал знатный юноша в атласном халате и белой шелковой головной повязке. За ним следовало с десяток слуг. У края обрыва юноша сошел с коня, оглядел пустую нишу, оставшуюся от зеркального камня, и, жестикулируя, стал что-то говорить своим людям. Затем четверо крестьян притащили на веревках большой черный камень.
«Так вот кто, оказывается, похитил каменное зеркало! – подумал Яйцо. – А теперь хочет на его место поставить простой камень!»
Тем временем слуги подтащили камень к краю обрыва и стали на веревках спускать его вниз. Несколько человек, стоявших внизу, поддерживали камень шестами. Когда он плотно улегся в нишу, люди огласили округу радостными возгласами.
И тут оказалось, что этот черный камень и был тем каменным зеркалом, обладавшим столь чудесным свойством; стоило его стронуть с места, как оно сразу теряло блеск. И вот теперь, возвращенное на прежнее место, оно засияло вновь.
Что же касается юноши, то он был сыном академика Лэна, местного богача, владевшего в здешних местах обширным поместьем, называвшимся Лэнцзячжуан. Это был привлекательный юноша, но столь жадный по своей натуре, что в народе его называли не иначе как Лэн Живодер. Ему понравилось каменное зеркало – и он велел перенести его к себе в поместье. Однако что из этого вышло, вы уже знаете…
Между тем, услышав возгласы, Яйцо высунулся из-за дерева. Тут его и заметил молодой Лэн:
– Эй, монах! Ты что здесь высматриваешь? Или, может, ты не монах, а разбойник с большой дороги?
Яйцо вышел из укрытия, поздоровался и почтительно сказал:
– Бедный монах смиренно приветствует вас! Я родом из Сычжоу, странствую по священным местам, в ваши владения забрел случайно. Не хотелось вас потревожить, вот я и спрятался.
– Ишь, наглый монах! – зароптали люди молодого Лэна. – Даже не поклонился при встрече с господином!
Яйцо собрался было им возразить, но его опередил сам Лэн:
– От монахов не требуется соблюдение этикета. Позвольте узнать ваше почтенное имя и место, где вы живете?
– Зовут меня хэшаном Яйцо, а живу я постоянно при храме Утренней зари. Сейчас же, когда я странствую, жить приходится где выпадет. А то и просто, как говорят, вкушать ветер и почивать на росе.
– Бывают же встречи, точно сама судьба уготовила их! – воскликнул молодой Лэн. – Недалеко отсюда находится мое поместье, и мне хотелось бы пригласить вас. Надеюсь, вы не откажетесь?
– Премного благодарен за милость! – отвечал Яйцо.
Молодой Лэн сел на коня и поехал вперед, а слугам приказал сопровождать гостя.
Дорогой двое слуг, сопровождавших молодого хэшана, рассказывали ему:
– Наш господин в учение Будды не верит и признает только даосов. Не было еще случая, чтобы он подал милостыню буддийскому монаху! Просто удивительно, что он пригласил вас к себе в поместье.
– Кто такой ваш господин? – поинтересовался Яйцо.
– Его фамилия Лэн, – отвечали слуги, – от слова «лэн», что значит «холод», от которого все страдают. Прежде наш старый господин состоял членом придворной Ханьлиньской академии. И сын его, а наш молодой господин, жил при нем, но недавно женился и переехал жить в поместье.
За разговорами не заметили, как добрались до усадьбы, которая действительно соответствовала имени ее владельца – от строений так и веяло холодом.
Хэшана Яйцо провели в зал, где его церемонно приветствовал молодой Лэн. Пригласив гостя сесть, юноша стал расспрашивать его:
– Как давно вы покинули родной дом? Сколько вам лет? С виду вы так молоды…
– Бедному монаху довелось прожить на свете всего девятнадцать лет, – скромно отвечал Яйцо. – Из дому ушел еще в детстве.
– А какое имя вы носили в миру? Неужто – Яйцо?
– Я вырос среди монахов; что было в миру – не помню.
– Мне пришлось слышать, – продолжал молодой Лэн, – что всякому, кто нарушает волю Цветастого зонта, суждено стать монахом – либо даосским, либо буддийским. То, что вы постриглись в раннем детстве, это весьма похвально, ибо доказывает, что у вас счастливая судьба. Стало быть, вам нынче исполнилось девятнадцать? Позвольте узнать, в какой день какого месяца вы родились?
– Я был еще слишком мал, когда попал в храм, и поэтому наверное ничего не могу сказать. Однако, думается, родился я в одиннадцатом месяце, часа же и дня – не знаю.
Разговор был прерван появлением слуги.
– Куда прикажете подать угощение?
Молодой Лэн на минуту задумался:
– Подавай в лодку Сбора лотосов. – И затем обратился к молодому хэшану: – Прошу вас к столу.
– Премного благодарен, – поблагодарил Яйцо.
– Ах да! – спохватился хозяин. – Забыл спросить, могу ли я предложить вам немного вина и скоромного?
– На это у нас строгого запрета нет, – сказал Яйцо.
– Теперь мне понятно, почему вы такой здоровый! – засмеялся молодой Лэн. – Прямо-таки деревенский мужик!
Он обернулся к слугам и приказал подать к столу рыбных и мясных блюд, разогреть чайник лучшего вина, а сам извинился перед гостем:
– Извините, что покидаю вас. Меня ждут кое-какие мирские дела.
– Не стоит извиняться, я и так вам очень благодарен, – ответил Яйцо и, простившись с хозяином, последовал за слугами. Его провели в сад, посреди которого был вырыт просторный рыбный пруд. В самом центре пруда высился павильон, напоминавший очертаниями огромную лодку. Вокруг павильона из воды густо поднимались лотосы. Дело было осенью, лотосы уже отцвели, и их листья вяло покачивались над водой.
От крытой террасы на берегу пруда прямо к воде вели каменные ступени, у подножия которых была привязана маленькая лодочка. Слуга отвязал лодочку, перевез на ней гостя в павильон, а сам отплыл обратно.
Оглядев павильон, Яйцо убедился в том, что он действительно напоминает большую увеселительную лодку, разделенную перегородками на три отсека. Перед входом в каждый из отсеков стоял экран. Первый отсек, поменьше, служил как бы прихожей. В глубине второго виднелись стол со стульями, по бокам шли красные перила, а с потолка свисали занавеси из пятнистого бамбука. В третьем отсеке, служившем спальней, стояла тахта и были прорублены окна.
«Если он пригласил меня, чтобы угостить, то он мог это сделать в любом другом месте, – подумал Яйцо. – К чему было плыть на середину пруда? Или боялся, что я сбегу, не приняв его милостей? А может, не веря в учение Будды, он ненавидит и буддийских монахов и потому завлек меня в ловушку, чтобы уморить голодом?»
Однако последнее сомнение отпало в тот же миг, как только к павильону подплыли в лодке слуги с коробами для снеди. Они быстро расставили на столе чашки с закусками, большой чайник с вином и оловянное блюдо с вареным рисом.
Яйцо не стал скромничать и с жадностью набросился на еду. Как только он поел, слуги убрали посуду, вытерли стол и собрались уходить.
– Где же ваш господин? – спросил у них Яйцо. – Перед тем как уйти, мне хотелось бы проститься с ним.
– Господин сказал, что намерен оставить вас переночевать, – ответили слуги, сели в лодку и уплыли.
«Зачем ему вздумалось оставлять меня на ночь?» – недоумевал Яйцо.
С наступлением сумерек опять появились двое слуг: один принес постельные принадлежности, другой – чай и сладости.
«Что ж, кажется, я сегодня переночую неплохо, – подумал Яйцо. – Ну а что делать дальше – решу завтра».
На следующее утро те же двое слуг привезли в павильон завтрак.
– Больше не могу задаром есть и пить, – поев, сказал им Яйцо. – Мне сегодня же надо уйти.
– Господин еще хочет встретиться с вами и кое о чем поговорить, – ответили слуги. – Но сейчас он очень занят и потому велел хорошенько о вас заботиться. Так что уж поживите у него немного, бояться вам нечего.
– Если ему так уж хочется со мной поговорить, так хоть скажите – о чем? Тогда я не буду беспокоиться.
– Откуда нам знать, что у господина на уме? – отвечали люди. – Может, вам ночью одному скучно? Так вы скажите, и вам пришлют женщину для развлечения. В прошлом году наш господин, тоже в этом павильоне, принимал одного праведного даоса и подолгу беседовал с ним о каком-то извлечении темных сил и пополнении светлых. А чтобы наставник не скучал, для него все это время держали несколько певичек.
– Одиночества я не страшусь и запрета на прелюбодеяние никогда не нарушу! – решительно заявил Яйцо. – Единственное, о чем я хотел бы попросить, – пусть господин ваш, раз уж он так добр, позволит мне хоть немного гулять по саду.
– Это не совсем удобно, – замялись слуги. – Видите домик – вон на той стороне? В нем живет молодая наложница господина, и ее служанки часто приходят в сад за цветами. Что, если они невзначай повстречаются с вами?
Яйцо не нашелся что ответить и замолчал.
А теперь вернемся к молодому Лэну. Хоть он и принадлежал к богатой семье, однако ни вином, ни женщинами, как это обычно бывает, не увлекался. А увлекался он магией и колдовством. Сначала он принимал у себя всяких гадателей и шарлатанов, но ничему от них так и не научился. И тогда кто-то порекомендовал ему знаменитого мага и чародея Фын Цзинъяня.
Фын Цзинъянь обладал удивительными способностями. Если ему необходимо было околдовать какого-либо человека, он сооружал в потайном месте жертвенный алтарь, чертил перед ним большой круг, внутри его ставил фарфоровый кувшин, писал на бумажке имя жертвы и ее гороскоп и, опустив бумажку в кувшин, произносил заклинание. И вот на третий, пятый или седьмой день являлась душа жертвы в виде человечка крохотного росточка. Как только она переступала черту заколдованного круга, Фын Цзинъянь властной дщицей повелевал ей войти в кувшин, наглухо запечатывал его, и околдованный в тот же момент умирал…
Однако не будем отвлекаться и продолжим наш рассказ о том, как молодой Лэн пригласил Фын Цзинъяня, дабы испытать его искусство. Чародей первым делом попросил гороскоп юноши. Гороскопа не оказалось.
– Ну а одежда, волосы, ногти – это-то есть? – спросил маг.
– Разумеется! – обрадовался молодой Лэн.
Он приказал слугам сшить новую рубашку и отнести молодому монаху, старую же забрать под предлогом стирки. Другим слугам он поручил вымыть гостю голову и подстричь его, а остриженные волосы собрать и принести ему.
Заполучив необходимое, молодой Лэн вместе с Фын Цзинъянем отправились в амбар для риса на восточной окраине усадьбы, где уже был сооружен алтарь и приготовлены жертвенные бумажные фигурки лошадок и курительные свечи. Войдя в амбар, они заперлись в нем, наказав слугам трижды в день приносить пищу и строго-настрого запретив подглядывать в него.
Надеясь на щедрость вознаграждения, Фын Цзинъянь изо всех сил старался угодить молодому Лэну и показать, как говорится, товар лицом. Первым делом он написал на листе желтой бумаги имя того, у кого собирался отнять душу: хэшан Яйцо, уроженец Сычжоу, монах при храме Утренней зари, ныне странствующий. Затем взял его волосы, положил их в бумагу, завернул все это в рубаху хэшана, написал на ней заклинание, засунул в кувшин и, начертав мелом большой круг перед алтарем, поставил кувшин в его центр.
Три раза в день Фын Цзинъянь воскуривал благовония, а по ночам перед алтарем творил заклинания и молился Северному Ковшу.
Уже на третий день хэшан Яйцо почувствовал головную боль и жар в теле. На пятый день болезнь усилилась, и он уже лежал, не поднимаясь. Когда Фын Цзинъянь увидел с наружной стороны своего круга движущееся черное облачко, он понял, что это душа его жертвы, и попросил молодого Лэна справиться о состоянии хэшана Яйцо. Узнав, что тот лежит без памяти, маг усилил свои старания.
К наступлению сумерек облачко задвигалось быстрее и наконец превратилось в маленького человечка, в точности похожего на хэшана Яйцо. Человечек то приближался к кругу, то отступал назад, явно не желая переступать черту. Уставившись на него широко раскрытыми глазами, Фын Цзинъянь ударил по столику властной дщицей и воскликнул:
– О небесный покровитель! О владыка земли! Когда же вы приемлете мое повеление?! Сколько еще прикажете ждать?
Не успел он произнести эти слова, как маленький монашек вкатился в круг и прыгнул прямо в кувшин. Не прыгни он туда, все обошлось бы благополучно. Но он прыгнул, и тотчас же перед алтарем взметнулся свирепый вихрь, затем послышался треск, словно лопнула хлопушка, и кувшин разорвался на куски. Изо рта Фын Цзинъяня хлынула кровь, и он замертво рухнул перед алтарем.
Молодой Лэн тоже упал от испуга и долго не мог очнуться. Придя в себя, он отпер дверь амбара, позвал домашних и велел им убрать алтарь и унести труп. Он также приказал узнать, что с гостем. Оказалось, что хэшан с вечера пропотел, и болезнь его как рукой сняло.
Молодой Лэн почувствовал себя неловко и, не найдя смелости лично встретиться с хэшаном, велел слугам передать ему два ляна серебра и сказать, что господин, мол, срочно уехал и не смог сам проститься…
Хэшан Яйцо, ничего не подозревавший о колдовстве, решил, что его просто не хотят держать в доме из-за болезни, с благодарностью принял подарок и, радостный, покинул Лэнцзячжуан, дабы продолжать свои странствия.
Между тем время не стояло на месте, и незаметно прошел почти год. Наступила весна, приближался праздник начала лета. За месяц до него хэшан Яйцо возвратился в свой шалаш у подножия гор Заоблачных снов. Заранее запасшись съестным, он в последние предпраздничные дни вовсе перестал выходить за подаянием и отдыхал в шалаше, набираясь сил.
И вот наступил долгожданный день праздника. В это утро Яйцо поднялся рано, надел веревочные сандалии, привязал к руке узел с вещами и, невзирая на туман, тронулся в путь. Ближе к пещере туман начал рассеиваться, и это обрадовало хэшана. Дорога была ему хорошо знакома, и на этот раз он шел смело и уверенно. Легко преодолев узкий каменный мостик, он вошел в пещеру и направился прямо к скале, под которой стояла белая яшмовая курильница. За скалой обнаружился проход, ведущий в следующую пещеру – высокую и просторную, но совершенно пустую. За ней следовала маленькая пещерка, напоминающая келью. Яйцо решил, что это и есть то место, где дух Белой обезьяны хранит Небесную книгу. Он наклонился и с трудом протиснулся внутрь.
Поистине:
Коль заране не продумал,
как минуешь все препоны,
Снять жемчужину не сможешь
с шеи черного дракона.
Если хотите знать, удалось ли хэшану Яйцо похитить небесную тайну, прочтите следующую главу.



Глава десятая
Каменный бродяга совершает злодеяние в Лоцзятяне. Хэшан Яйцо в третий раз пытается похитить секрет Юань-гуна
Если не будешь лениться
и тратить время без толку,
Даже из палки железной
выточить сможешь иголку.
Трижды пытались похитить
письмена – и в том преуспели,
Значит, упорство и воля
приводят к желанной цели.
Итак, Яйцо решил, что маленькая пещерка и есть то место, где Юань-гун хранит Небесную книгу. Однако, протиснувшись внутрь, он обнаружил, что это вовсе не пещерка, а целый лабиринт широких и узких ходов, по разные стороны которых расположено несколько похожих на кельи ниш. В глубине одной из них виднелось каменное ложе, перед ним – каменный стол и каменный стул, на столе каменный кувшин, каменная тушечница и каменная кисть. И все это сотворено самой природой! Вот только книги нигде не было видно!
Вернувшись в большую пещеру, хэшан стал внимательно осматривать стены и, к своему великому удивлению, увидел, что они сплошь покрыты письменами. «Видно, это и есть Небесная книга, – решил Яйцо. – Но вот незадача: стену с собой не унесешь, а чтобы переписать – нужна бумага и тушь. Может, заучить несколько строк наизусть? Пожалуй, а то выйдет, что напрасно силы тратил на такую трудную вылазку».
Он поднялся на цыпочки, протер глаза и стал внимательно разглядывать знаки, как вдруг в нос ему ударил необычный аромат. Хэшан оглянулся – из белой яшмовой курильницы струился дымок.
Напуганный Яйцо, не чуя под собой ног, бросился вон из пещеры, перелетел через каменный мостик и, не переводя духа, бежал до самого шалаша. Новая неудача настолько его расстроила, что он проплакал целых три дня. В конце же третьего дня он вдруг услышал снаружи чей-то голос:
– Кто это там в шалаше так убивается?
Яйцо вытер слезы и высунулся из шалаша. Перед ним стоял странного вида старец.
– Что случилось? – продолжал тот. – Вы, я вижу, не стары. Почему же живете в одиночестве в пустынных горах? И в чем причина вашего горя? Поведайте мне.
– Добрый человек, я ушел от мира в раннем детстве, родных у меня нет. Я мечтаю встретить хорошего наставника-даоса, который обучил бы меня искусству магии. Мне говорили, что здесь, в горах, в пещере Белых облаков, хранится Небесная книга. Возмечтав поглядеть на нее, я уже второй раз в день праздника начала лета с великим трудом пробираюсь в пещеру, но все понапрасну…
Окончив рассказ о своих злоключениях, хэшан снова заплакал.
– Не стоит так убиваться, – успокоил его старец. – Лучше выслушайте меня. В молодости я тоже побывал в пещере Белых облаков…
От этих слов горе молодого хэшана мгновенно сменилось радостью:
– О, если вы там были, то, несомненно, видели Небесную книгу! Вам удалось ее переписать?
– Небесную книгу нельзя переписать, как обычную, – сказал старец. – Ни кисть, ни тушь здесь не помогут. Нужно взять чистую бумагу, положить ее перед белой яшмовой курильницей, помолиться и дать искреннюю клятву, что желаешь во имя Неба вершить справедливость и никогда не сотворишь зла. После молитвы взять бумагу и приложить к стене. Если вам судьбой назначено владеть искусством даосов – все знаки со стены отпечатаются на бумаге. Ну а если, как говорится, не судьба – лист останется чистым.
– А вы сами пробовали это сделать? – спросил Яйцо.
– Нет, – ответил старец. – В молодости не сумел, а сейчас уже стар, к чему мне это?
– Где вы пребываете, почтенный наставник? Если мне удастся что-то сделать, хотелось бы попросить ваших наставлений.
– Я живу недалеко отсюда и как-нибудь в свободное время сам навещу вас, – пообещал старец и, опираясь на палку, медленно пошел прочь.
Яйцо и верил и не верил его словам.
«Придется попытать счастья снова, – думал он. – Говорят, терпеливый и из большого куска железа выточит иголку. Подожду еще год, но доведу дело до конца. Если этот секрет не дано знать людям – зачем его высекли на стене?»
Пришлось запастись терпением и снова бродить по окрестностям, собирая подаяние.
И вот однажды попал он в уезд Цяньян. Место было пустынное, вокруг одни могильные холмы, нигде ни души. А очень хочется есть. Неожиданно он увидел нескольких дровосеков с вязанками хвороста за спиной и подбежал к ним:
– Скажите, добрые люди, как отсюда добраться до города?
Один из дровосеков остановился и, указывая на юг рукой, сказал:
– Иди все время прямо, пока не доберешься до деревни Лоцзятянь, а там тебе каждый укажет. Мне сейчас недосуг подробно растолковывать.
Яйцо не посмел его задерживать и зашагал дальше. Вскоре он увидел рисовые поля, неподалеку от которых виднелось несколько пустых камышовых хижин. Пройдя еще немного, он заметил в рощице на другом берегу речки небольшую усадьбу. Хэшан решил перебраться через речку и стал измерять глубину палкой. Речка оказалась глубокой: палка не достигла дна, а сам он от неожиданности выронил палку из рук и едва не потерял равновесие. Решив поискать брод, Яйцо прошел немного вдоль берега и увидел плавучий мостик из двух связанных веревками бревен. Яйцо смело вступил на него, не предполагая, что связывавшие бревна веревки могут оказаться гнилыми. Однако веревки тут же лопнули, бревна разъехались, и незадачливый странник очутился в воде. Счастье, что место было не слишком глубоким, и хэшан погрузился в воду только по грудь. Зато левая его нога увязла в илистом дне, и, вытаскивая ее, он утопил сандалию.
Ничего не поделаешь – что случилось, то случилось! Добравшись кое-как до противоположного берега, хэшан разделся и стал выжимать воду из мокрой одежды. Оставшуюся сандалию с правой ноги пришлось выбросить. Босой, продрогший, в сырой одежде, он направился к рощице, неподалеку от которой стоял дом. Подойдя к дому, он увидел бродячего монаха – поджав под себя ноги, тот сидел у запертых ворот под навесом на куче травы. Перед монахом лежала раскрытая сутра, в правой руке он держал дубинку с окованными железом концами.
– Почтенный наставник, – обратился к нему Яйцо. – Я упал в воду и насквозь промок, не поможете ли мне?
Монах молчал, не поднимая головы. Яйцо снова окликнул его:
– Почтенный наставник, я проголодался. Не дадите ли чего-нибудь поесть?
Бродяга молчал. Яйцо даже выругался с досады:
– Тьфу! Истукан каменный! Рта раскрыть не может!
Яйцо решил его больше не трогать и постучаться в ворота.
«Пусть он бродяга, – думал при этом хэшан, – но ведь он так же, как и я, последователь учения Будды. Почему же он так неприветлив?.. А может, он не решается в столь позднее время стучаться и тревожить людей? Пожалуй, тогда и мне не стоит. Ничего, погода теплая, одежда на мне и так высохнет, а ночь можно провести и под открытым небом».
Яйцо вернулся под навес и уселся прямо напротив монаха.
– Эй ты, лысый осел, куда лезешь? – заорал монах на хэшана. – Не видишь – мне самому тут места мало!
«Что за монах?! – продолжал удивляться Яйцо. – Не успел рта раскрыть, как сразу бранится!»
Однако он сдержал себя и вежливо сказал:
– Я заблудился, целый день ничего не ел, да к тому же упал в речку и весь вымок. А ночью куда денешься? Я здесь посижу только до утра и не буду вам мешать. Надеюсь, не прогоните?
Бродяга еще пуще рассвирепел:
– Дохлый осел! Да ты знаешь, кто я? Я – Каменный бродяга, Каменный архат! Всю жизнь я странствую один, ночую тоже всегда один и никого рядом с собой не потерплю! А ты, лысый осел, кто ты? Откуда мне знать, хороший ты человек или дурной? Поди прочь отсюда! Сам не уйдешь – дубинкой прибью!
Бродяга встал и сжал в руке дубинку. Яйцо был голоден, оружия при нем никакого не было, и потому вступать в драку он побоялся.
– Не сердитесь, почтенный наставник, – сказал он, вставая. – Я ухожу.
– И чтоб духу твоего поблизости не было! – продолжал браниться бродяга. – Увижу – пощады не жди!
Яйцо живо подхватил свой узел и быстро зашагал прочь от усадьбы. В темноте он не различал, куда идет, и вскоре очутился в роще возле высокой и толстой сосны.


«Неплохо бы устроиться на этом дереве, – решил Яйцо. – Но вот как на него взобраться?»
И тогда у него возник план. Яйцо залез на росшее рядом невысокое дерево, дотянулся до первого сука сосны, ухватился за него и одним рывком перебросил тело на сук. Дальше карабкаться было уже полегче. Затем он выбрал широкую развилину, похожую на сорочье гнездо, и устроился на ней.
Не успел он устроиться, как внизу послышались шаги.
При тусклом свете звезд Яйцо разглядел недавнего знакомца: сжав в руке дубинку, Каменный бродяга рыскал по лесу.
– Куда же девался этот лысый осел? – бормотал он.
Пройдя всю рощу, бродяга в нерешительности постоял у дороги и повернул обратно. Яйцо слышал его угрозы и радовался, что не попал под тяжелую руку. «Однако странно, – думал Яйцо, – вместо того чтобы в такую холодную ночь сидеть вдвоем спиной друг к другу и пытаться согреться, бродяга сначала гонит меня, а потом пускается разыскивать. Видать, здесь не все ладно. Не иначе как поджидал удобного момента, чтобы ограбить дом, да побоялся, что я ему помешаю. Но что грабить в бедной деревенской хижине? Впрочем, что гадать, посплю до утра, а там видно будет».
Только он сомкнул глаза, собираясь немного подремать, как вдруг почувствовал резкую боль и голодное урчание в животе.
«Ну и тяжелая же выпала ночка, – подумал Яйцо. – Если терпеть голод до утра – глядишь, потом не хватит сил спуститься с дерева. А спрыгнуть сейчас, так наткнусь на бродягу, он и прикончит меня в два счета. Слыхал я, что бессмертные едят сосновые иголки и ветки кипариса. Попробовать, что ли?»
И хэшан сорвал пучок молодой хвои и попробовал его жевать. Хвоя была не совсем приятна на вкус, зато душистая и освежала рот. Дальше пошло лучше, и Яйцо стал без разбора срывать и поглощать и молодую, и старую хвою, пока не почувствовал, что живот его наполнился. Это его приободрило.
Вдруг порыв ветра донес до него чей-то жалобный крик и горестные причитания.
«Вот те на! Кто бы это мог кричать? – мелькнуло в голове молодого хэшана. – Ведь в деревне, кажется, ни души?»
Хэшан прислушался: голос был похож на женский и доносился из домика, стоявшего перед рощей.
«Видать, это дело рук бродяги», – подумал он, но поначалу решил не вмешиваться. Однако потом его охватило такое негодование, что он уже не мог терпеть. Отвязав от пояса узел с одеждой, Яйцо повесил его на сук, а сам смело спрыгнул вниз и направился к домику. Осторожно заглянул под навес у ворот – бродяги там не оказалось. Прислушался – в домике ни шороха. Слегка толкнул ворота, они не поддавались. Нажал сильнее, и левая створка распахнулась. Оказывается, бродяга изнутри подпер ворота своей дубинкой, но сделал это небрежно, и дубинка соскочила с упора.
Домик состоял из трех комнатушек, отделенных друг от друга крохотными двориками. В передней лежали груды досок, кирпича и других строительных материалов. Во второй возле горящего очага сидел раздетый до пояса бродяга и готовил себе еду. Услышав скрип ворот, он вскочил.
Наш рассказ ведется медленно, а события развивались стремительно. Войдя в ворота, Яйцо с ходу наступил на упавшую дубинку и на всякий случай прихватил ее. В это время во внутренней комнатке послышались шаги. Яйцо заскочил в переднюю комнатку и притаился за кучей досок. Увидев распахнутые ворота, Каменный бродяга вышел во двор разузнать, в чем дело. Яйцо воспользовался этим и прошмыгнул во вторую комнатку. Как только он очутился на свету, из задней темной комнаты послышалось старушечье причитание:
– Горе мне, горе! Пришла моя погибель! Еще один архат явился!..
Яйцо решил было успокоить старуху, но вдруг услышал стук ворот. Пришлось вновь прятаться за кучей досок. Войдя в домик и увидев открытую дверь, бродяга угрожающе рявкнул:
– Эй, кто там смелый? Выходи! – и, присев, стал шарить руками по земле в поисках дубинки. Воспользовавшись этим, Яйцо изо всей силы огрел его дубинкой по спине. От неожиданности бродяга потерял равновесие и растянулся на земле. Яйцо нанес еще один удар, но бродяга успел загородиться рукой, и удар пришелся ему по пальцам. Увидев, что два его пальца перебиты и висят на одной коже, бродяга завопил от боли:
– Пощади меня, брат!
Яйцо опустил дубинку, одной рукой сгреб бродягу, поднял и швырнул в глубину двора. Бродяга завизжал, как резаная свинья. Молодой хэшан наступил ногой ему на грудь и, сжав свой увесистый кулак, крикнул:
– Говори, злодей! Чего желаешь: жизни или смерти?..
Только сейчас бродяга узнал в своем противнике давешнего монаха, упавшего в речку, и взмолился:
– Почтенный брат! Пощади! Виноват я!
– А я-то считал тебя храбрым человеком, хоть ты и разбойник. А ты, оказывается, жалкий трус! – с презрением сказал Яйцо. – И еще смеешь называть себя Каменным архатом! Видишь этот кулак? Когда-то я расколол им камень для стирки белья, который лежал у нас возле храма, так что тебя-то я уж как-нибудь в лепешку расплющу. Прежде я трижды уступал тебе из вежливости, как и полагается людям, ушедшим от мира. Ты же настолько обнаглел, что пошел в рощу искать меня! Выкладывай, почему слышался людской крик и плач? Скажешь правду, – может, и оставлю тебя в покое, а соврешь – отведаешь моего кулака!
И Яйцо сжал кулак. Бродяга испугался и завопил:
– Владыка Будда, добрый наставник, отпусти меня! Я все расскажу.
Яйцо уже собирался снять ногу с его груди, как в темной комнатке запричитала старуха:
– Отец-наставник, не отпускай его! Накажи за злодейство!
Яйцо сильней прижал противника ногой и оглянулся, – шаря рукой по стенам, из темноты выползла седая, сгорбленная старуха. Она стала низко кланяться молодому хэшану.
– Не нужно церемоний, – сказал Яйцо. – Говорите, чем он вас обидел.
– Этот злодей, да покарает его небо, погубил жизнь моей невестки и ее ребенка…
От этих слов в груди молодого хэшана вспыхнуло пламя гнева, и он с такой силой надавил ногой на грудь бродяги, что у того изо рта хлынула кровь. Только тогда Яйцо снял ногу и попросил старуху рассказать, как было дело. Старуха разрыдалась и, указывая куда-то в глубину домика, сказала:
– Пойдите туда и посмотрите сами…
Яйцо прошел во вторую комнату, прибавил огня в светильнике и огляделся. Из котла на очаге валил пар. Яйцо приподнял крышку – в нос ему ударил аромат вареного риса, который бродяга готовил для себя.
– Я пока поем немного, – сказал голодный хэшан старухе, – а потом разберемся.
Он зажег пучок сухого тростника и пошел искать чашку. На покосившемся кухонном шкафу стояла фарфоровая чашка и лежали деревянные палочки. Потянувшись за ними, хэшан вдруг увидел лежащего в углу на полу человека, который, казалось, спал. Посветив поближе, Яйцо разглядел женщину: она была мертва и плавала в луже крови.
– Что произошло с этой женщиной? – спросил он приковылявшую следом за ним старуху. – Кто она?
– Э, долго рассказывать. Да вы, наставник, присаживайтесь, – сказала старуха, пододвигая ему скамейку.
Яйцо с жадностью набросился на рис, а старуха присела на порог и начала свой рассказ:
– Моя фамилия – Син, а эта мертвая – моя невестка, жена моего сына Син Сяо. В этих краях мы живем испокон веку, занимаемся землепашеством. Случилось так, что наш нынешний начальник уезда оказался жадным, все требует у старосты, чтобы налоги ему вносили киноварью, которая в здешних краях высоко ценится. Но киновари в нашем уезде нет, добывают ее в соседнем округе Юаньчжоу. Вот староста ежегодно и посылает туда за нею наших мужчин. Работа нелегкая, зато люди могут хоть немного заработать. Обычно перед уходом мужчины отправляют своих женщин к родственникам. Мы же нынче остались присматривать за домом – невестка брюхата, на пятом месяце, тяжело ей выходить за ворота, а мне и вовсе ходить трудно – восьмой десяток пошел, не шутка. Месяц назад, когда Син Сяо еще был дома, у невестки начались в животе боли, а лекаря в округе нет. А тут возьми да и подвернись этот бродяга, подаяние просил. «Не до тебя здесь, – отмахнулся было от него сын. – Жена у меня хворает». А тот и спрашивает, что, мол, у нее за болезнь. Сын же возьми да и скажи: беременная она, боли в животе появились, боимся, как бы не случился выкидыш. Тогда бродяга и говорит: «Меня зовут Каменным бродягой, или Каменным архатом. Я и сутры умею читать, и во врачевании кое-что понимаю. У меня есть рецепт лекарства как раз от таких болей». Что тут делать – пришлось довериться ему. Сварил бродяга отвар из каких-то трав, невестка выпила, и боли в самом деле прошли. Накормили мы его, и он ушел, даже денег не взял. Ну, думаем, добрый человек попался. А вчера он опять явился за подаянием. Невестка ему сказала, что мужа нет дома, приходи в другой раз, а сама ушла и заперла ворота. А он уходить не захотел, сел под стрехой и стал читать сутры. Ночью, когда я уснула, невестка еще пряла в соседней комнате, а он потихоньку пробрался в дом, схватил ее и, пригрозив, что убьет, если она закричит, учинил насилие. Но это еще что! Злодей велел ей вскипятить воду в котле, мол, хочет вымыться. Половину воды он перелил в ведро, но мыться не стал. Вытащил какую-то белую пилюлю и велел невестке проглотить, дескать, она облегчает роды. Невестка проглотила и почувствовала боли в животе. Тогда он вынул пару новых соломенных сандалий, опустил в котел и говорит: «Я хочу у тебя кое-что попросить, а взамен дам эликсир бессмертия». – «Что тебе еще от меня надо?» – вскричала невестка. «Младенца из твоего чрева», – говорит он. Невестка перепугалась, заплакала, стала умолять его смилостивиться. Так он, проклятый Небом, сорвал с нее одежду, связал руки и ноги, посадил на ведро с горячей водой и давай мять живот. Она кричит, а он не отпускает, мнет. Потом достает из котла сандалии, водит ими по животу и давит. Разродилась невестка и упала замертво, истекая кровью. А я от страха забилась в угол и голоса подать не смею. Какое счастье, что вы явились и наказали злодея!
– Куда же он девал младенца? – спросил Яйцо.
– Должно быть, в мешок свой упрятал, – сказала старуха.
Пока старуха рассказывала, Яйцо успел съесть весь рис, что был в котле. Поев, он взял мешок бродяги и развязал его. В мешке он обнаружил старую юбку, в которой был завернут окровавленный младенец, мешочек с необрушенным рисом и небольшой сверточек мелкого серебра, лянов на десять.
Увидев младенца, старуха снова залилась слезами. Желая успокоить ее, Яйцо отобрал несколько кусочков серебра покрупнее, лянов на пять-шесть, и вручил старухе со словами:
– Это вам на похороны невестки. Ну а остальное – мне.
Между тем уже начало светать, и Яйцо решил выйти во двор поглядеть на бродягу: тот лежал мертвый, кожа на его лице пожелтела. Яйцо снял с него синие матерчатые монашеские туфли и надел их. Затем положил на плечо окованную железом дубинку бродяги и, обернувшись к дому, крикнул:
– Эй, почтенная! Не бойся, выходи, помер бродяга. А мне пора уходить.
– Не уходите, наставник, прошу вас, – взмолилась старуха.
– Это почему?
– Да как же, в доме два мертвеца, мне ли, старой, управиться с ними?!
– И то верно, – согласился Яйцо. – Ладно, труп бродяги я выброшу на пустырь, ну а дальше решим, что делать.
С этими словами он подхватил мертвого за пояс и, точно цыпленка, потащил к роще, намереваясь заодно снять с сосны свой узел с одеждой. Отыскав сосну, Яйцо бросил труп бродяги и собирался было уже лезть на дерево, как вдруг услышал сзади громкие голоса:
– Откуда взялся этот монах?! Сам убил человека, а труп решил нам подбросить!..
Яйцо обернулся. К нему бежала толпа крестьян – с котомками за плечами, с ножами за поясами, с тесаками в руках. Яйцо полез на дерево за своим узлом. Тем временем крестьяне окружили сосну.
– Эй, почтенные, расступитесь! – крикнул им сверху молодой хэшан. – Дайте спрыгнуть. И знайте: я не убивал, а, наоборот, сам наказал убийцу!..
Яйцо спрыгнул вниз и сразу же оказался в кольце обступивших его крестьян.
– Позвольте узнать, почтенные, откуда вы? – обратился он к крестьянам.
– Мы здешние, – отвечали они. – Добывали киноварь в Юаньчжоу, а сейчас домой возвращаемся.
– Есть ли среди вас Син Сяо? – снова спросил Яйцо. Из толпы вышел смуглый мужчина невысокого роста.
– Я Син Сяо.
– Вот, гляди, перед тобой – самый заклятый враг на семь поколений! – сказал ему Яйцо, указывая на труп бродяги.
При этих словах Син Сяо зашатался, – казалось, в грудь его ударили молотом. Он побледнел и схватил монаха за рукав:
– Говори, что случилось?
– Боюсь, сейчас ты не поверишь, – отвечал Яйцо. – Дом твой недалеко, пойдем вместе, сам посмотришь. И вы, почтенные, не расходитесь – будете свидетелями.
– Не волнуйся, брат Син, – успокаивали его крестьяне. – Мы пойдем с тобой и все выясним.
Идя с крестьянами к дому Сина, Яйцо радовался, как лодочник, которому во время бури удалось укрыться в тихой гавани. Крестьяне же испытывали самые противоречивые чувства, близкие к тем, которые испытывают в театре зрители, не знающие, чем закончится пьеса. И только Син Сяо шел к себе домой с тяжелой душой, как тот преступник, который не ждет от суда ничего, кроме наказаний.
Однако вернемся к старухе. Как только Яйцо ушел, она укрыла одеялом труп невестки, а сама вышла за ворота, чтобы подождать возвращения монаха. Здесь ее и увидел Син Сяо.
– Матушка, – забеспокоился он. – Кого ты ждешь здесь одна у ворот? И где моя жена? Почему ее нет с тобой?
– Сыночек! – заголосила старуха, хватая сына за руку. – Что бы тебе вернуться днем раньше! Смотришь, и обошла бы нас беда!.. Женушку-то твою Каменный бродяга порешил…
– Как это порешил? Ты что говоришь, матушка?! – вскричал Син Сяо.
Он бросился в дом, остальные – за ним. Увидев мертвую жену, Син Сяо склонился над ее телом и громко зарыдал, ударяя себя кулаками в грудь.
– Что здесь произошло? – спрашивали люди молодого хэшана.
– Погодите, пусть брат Син выплачется, а потом расспросит матушку, – отвечал Яйцо.
– Нет, уж лучше вы расскажите, наставник, – попросил Син Сяо. – Матушка моя стара, не ровен час – и перепутать может.
И Яйцо рассказал все, что видел сам и что слышал от старухи.
– Ты сам виноват! – укоряла сына старуха. – Надо же, поверить бесу, будто у него есть успокаивающее чрево лекарство, и самому привести злодея в дом?! А он тебе и жену загубил, и сына!..
– Что теперь убиваться, тетушка?! – успокаивали старуху люди. – Мертвую не вернешь, спасибо, хоть отомстили за нее! Теперь невестка ваша может спать спокойно. А сейчас надо подумать о покойниках – ведь один в доме лежит, а другой – в роще. Лучше сварите рис и накормите наставника. А мы тем временем доложим начальнику уезда; пусть присылает чиновников для расследования.
– Мне приходилось слышать, что начальник вашего уезда – взяточник, – вмешался Яйцо. – Стоит ли к нему обращаться? Не лучше ли самим устроить похороны?
– Нет-нет, без него нельзя, – возразил Син Сяо.
Старуха передала Син Сяо серебро, которое Яйцо дал ей на похороны невестки, и тот с благодарностью поклонился монаху.
– Придется и вам, тетушка, отправиться с нами в уезд, – сказали старухе люди. Она безропотно согласилась, и все толпой направились в город.
Узнав об убийстве, начальник уезда распорядился провести немедленное расследование. На следующий день к вечеру ему доложили обстоятельства дела, и чиновник объявил решение:
«Доводим до всеобщего сведения, что бродячий монах, по прозвищу Каменный архат, совершил тягчайшее преступление. Но поскольку он уже мертв, наказать нам его невозможно. А посему приказываем Син Сяо похоронить его. Что касается хэшана Яйцо, то повелеваем считать его невиновным и от наказания освободить».
Распустив всех по домам, начальник уезда пригласил Яйцо во внутренний зал и, отослав приближенных, сказал ему:
– Я намерен послать письмо и подарок своему дяде в Цинъюань, но вот беда – нет надежных людей. Может, вы окажете мне услугу? А когда вернетесь, я вас щедро вознагражу.
– Всегда рад вам услужить! – воскликнул Яйцо. – Я ведь человек странствующий, и мне все равно, куда идти.
Обрадованный начальник уезда позвал слугу, приказал ему выдать молодому монаху две связки монет и проводить его в храм на отдых, а сам сел писать письмо.
Тем временем Яйцо со слугой начальника уезда добрались до храма. Молодой хэшан обратил внимание на то, что храмовые строения обветшали, а монахи ходят в рубище.
– Неужто в ваш храм никто не ходит? – спросил он настоятеля.
– Что вы, в храме никогда не бывает пусто, – отвечал настоятель. – И курения богам никогда не прерываются.
Яйцо промолчал. Выпили чаю. Слуга отдал даосу две связки монет и наказал хорошенько заботиться о госте. Даос отдал триста монет слуге, поблагодарил его и проводил за ворота.
Вернувшись в келью, даос спросил у гостя, ест ли он скоромное и пьет ли вино, и, получив утвердительный ответ, распорядился закупить все необходимое.
– Вы говорили, что курения богам никогда у вас не прерываются, – продолжал расспрашивать Яйцо, попивая вино. – Так почему же храм в таком запустении?
– Во всем этом, видно, я виноват, – вздохнул даос.
– А может, начальник уезда вас притесняет? – допытывался Яйцо.
Даос смущенно молчал.
– Я человек посторонний, меня можно не опасаться – так что говорите смело, – подбодрил его Яйцо. – Ходят слухи, что начальник уезда жаден и берет взятки. Если это правда, я откажусь иметь с ним дело!..
Откровенность и прямота гостя понравились даосу. Сложив пальцы кружочком и как бы изображая этим монету, он сказал:
– Больше всего на свете начальник любит вот это. Что касается нашего храма, то он требует ежемесячных подношений по десяти связок монет. А есть ли у нас доход, нет ли его – начальнику до этого дела мало. Вот и приходится добавлять свои деньги, чтоб рассчитаться. Не успеет кто из прихожан поднести нам немного риса, как сразу же заявляются служители из ямыня и подчистую все забирают. Говорят, духи всемогущи! Но это, должно быть, верно только по отношению к простому народу. Стоит же им столкнуться с чиновниками, как они оказываются бессильными.
– Кто он родом и есть ли у него родственники в Цинъюане? – прервал старика Яйцо. – И с чего это ему вздумалось посылать с письмом и каким-то подарком именно меня?
– Сам он родом из Цинъюаня, и зовут его Хоу Минцзай, – отвечал даос. – Вот уже четыре года, как он у нас начальником уезда, и каждый год отправляет домой деньги, какие успевает содрать с народа. А для этого ему нужен надежный человек. В прошлом году он послал одного, так его по дороге ограбили. А что до вас, то он видит, что вы человек храбрый, вот и решил вас использовать.
– Вот оно что! – воскликнул Яйцо.
– Простите, что наговорил вам лишнего! – забеспокоился даос. – Вы уж только не проговоритесь об этом его прислужникам.
– Можете не беспокоиться, – заверил Яйцо.
Вскоре даос попрощался и вышел. Оставшись один в келье, Яйцо размышлял: «Значит, он вымогал у народа деньги, а я должен их охранять! Нет уж, не бывать тому!»
Яйцо улегся спать, а перед рассветом поднялся, собрал свои пожитки и исчез, как дым.
Обнаружив наутро его исчезновение, даос переполошился и доложил начальнику уезда.
– Так я и знал! – воскликнул тот. – Никогда нельзя полагаться на бродячих монахов!
Настоятеля он наказывать не стал, но две связки монет потребовал вернуть…
А теперь вернемся к хэшану Яйцо, который, покинув уезд Цинъян, отправился в Хубэй. Шел он не торопясь: встретится гора – любуется горой, встретится река – любуется рекой. Так в странствиях и не заметил, как пролетел еще один год. Помня опыт прежних лет, Яйцо заранее запасся бумагой, пронумеровал у себя в шалаше листы, завернул бумагу в кусок чистого белого шелка, найденного в мешке бродяги, и совершил омовение в чистой речке. В день праздника начала лета Яйцо встал пораньше и тут только увидел, что небо заволокли тучи.
«Вот не везет! – подумал Яйцо. – Сколько времени не было дождя, а сегодня льет как из ведра!»
Он опустился на колени и стал кланяться Небу и молиться:
– Если мне и вправду суждено сегодня обрести Небесную книгу – то пусть рассеются облака, прекратится дождь и выглянет солнышко!
И вскоре дождь действительно прекратился. Обрадованный Яйцо подхватил сверток с бумагой, взял дубинку и вышел из шалаша. Дорога была ему хорошо знакома, и он шел уверенно. Однако идти по мокрой земле было трудно, и он боялся, как бы не опоздать.
Когда Яйцо подошел к каменному мостику, туман стал понемногу рассеиваться. И тут хэшана охватило отчаяние – от дождя мостик сделался скользким, как масло, и на нем невозможно было устоять. Будь мостик покороче, еще куда ни шло, но проскочить мост в три сажени – слишком велик риск! К тому же под ним – бездонная пропасть…
Поистине:
Перелететь без крыльев пропасть
пытаться, право, бесполезно;
На мостик ступишь – вниз сорвешься,
а под тобой зияет бездна.
Если хотите знать, какой выход придумал Яйцо, прочтите следующую главу.



Глава одиннадцатая
Завладев секретами даосской магии, хэшан Яйцо ищет себе наставника. Занятая поисками Небесной книги Святая тетушка опознает брата
Два светила одно за другим
снуют, как быстрый челнок;
И глазом не успеваешь моргнуть,
облетают цветы годов.
Коль дело важное есть у тебя,
спеши его сделать в срок,
Чтобы плоды твоего труда
никто похитить не смог.
Итак, Яйцо стоял перед скользким после дождя каменным мостиком и напряженно думал, как пройти по нему, не рискуя сорваться в пропасть. Вскоре выход был найден: отложив дубинку, Яйцо привязал к спине сверток с бумагой, лег на мостик и, цепляясь за выступы по его краям, переполз на другую сторону.
– Хвала Небу, хвала Земле! – радостно воскликнул он, вставая на ноги и быстро направляясь в пещеру Белых облаков.
Проникнув в пещеру, Яйцо опустился на колени перед яшмовой курильницей, отвесил земной поклон и проникновенно произнес:
– Я бедный монах, прихожу сюда в третий раз и прошу всемогущего духа сжалиться надо мной и открыть секреты искусства даосов. Клянусь всегда творить справедливость во имя Неба, а если я нарушу свою клятву, пусть Небо жестоко покарает меня.
Окончив молитву, Яйцо разложил на полу пещеры бумагу и стал брать лист за листом, один за другим, и прикладывать к письменам: сначала на левой стене пещеры, затем – на правой. Для левой стены потребовалось тридцать листов. К правой стене, где письмена были мелкими и тянулись длинными рядами, он успел приложить всего двадцать четыре листа, как вдруг в носу его защекотало от благовонных курений. Пришлось прекратить работу, хотя оставался еще текст на задней стене пещеры. Торопливо собрав тридцать семь готовых листов, Яйцо поспешил к выходу – из белой яшмовой курильницы уже вовсю струился ароматный дымок.
Выбежав из пещеры, Яйцо привязал к спине сверток с бумагой и снова ползком преодолел каменный мостик. Вне себя от радости, что его замысел удался, Яйцо подхватил дубинку и зашагал к шалашу. Там он снял со спины сверток с бумагой, развернул его и онемел: перед ним белели совершенно чистые листы без единой точки или черточки. И это после того, как в пещере он своими глазами видел четко отпечатавшиеся черные знаки! Отчаянию хэшана не было конца!

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70524154?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Развеянные чары Ло Гуаньчжун и Фэн Мэнлун
Развеянные чары

Ло Гуаньчжун и Фэн Мэнлун

Тип: электронная книга

Жанр: Зарубежная старинная литература

Язык: на русском языке

Издательство: Азбука-Аттикус

Дата публикации: 15.04.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Классический китайский роман «Развеянные чары» пользуется большой любовью среди читателей на своей родине и официально относится к разряду «популярной книги для приятного чтения». Его авторство принято приписывать великому китайскому писателю XIV века Ло Гуаньчжуну – создателю эпопеи «Троецарствие», а окончательную редакцию текста – Фэну Мэнлуну (1574–1646), одному из самых прославленных литераторов своего времени. Многочисленные герои «Развеянных чар», такие как чародейка Белая лиса, хромой бес Цзо, изящная лисица Ху Мэйэр и многие другие, творят разнообразные бесчинства и активно вмешиваются в жизнь простых людей и придворных, за что их ждет неминуемая расплата.

  • Добавить отзыв