Из дома вышел человек…

Из дома вышел человек…
Даниил Иванович Хармс
Валерий Николаевич Сажин
Кто такой Даниил Хармс? О себе он пишет так: «Я гений пламенных речей. Я господин свободных мыслей. Я царь бессмысленных красот». Его стихи, рассказы, пьесы не только способны удивлять, поражать, приводить в восторг и замешательство; они также способны обнаружить, по словам Маршака, «классическую основу» и гармонично вписаться в историю и культуру ХХ века. В любом случае бесспорным остается необыкновенный талант автора, а также его удивительная непохожесть – ничего подобного ни в России, ни за рубежом не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет.
В настоящее издание вошли широко известные и любимые рассказы, стихи и пьесы Даниила Хармса, а также разнообразный иллюстративный материал: рисунки автора, фотографии, автографы и многое другое.
Тексты публикуются в соответствии с авторской орфографией и пунктуацией.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Даниил Хармс
Из дома вышел человек…

© Д. И. Хармс (наследники), 2024
© В. Н. Сажин, составление, примечания, 2024
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024
Издательство Азбука


I
Очень страшная история

1
Иван Иваныч Самовар
Иван Иваныч Самовар
Был пузатый самовар,
Трехведерный самовар.
В нем качался кипяток,
Пыхал паром кипяток,
Разъяренный кипяток;
Лился в чашку через кран,
Через дырку прямо в кран,
Прямо в чашку через кран.
Утром рано подошел,
К самовару подошел,
Дядя Петя подошел.
Дядя Петя говорит:
«Дай-ка выпью, говорит,
Выпью чаю», говорит.
К самовару подошла,
Тетя Катя подошла,
Со стаканом подошла.
Тетя Катя говорит:
«Я конечно, говорит,
Выпью тоже», говорит.
Он зевнул и говорит:
«Выпить разве, говорит,
Чаю разве», говорит.
Вот и бабушка пришла,
Очень старая пришла,
Даже с палочкой пришла.
И подумав говорит:
«Что-ли выпить, говорит,
Что-ли чаю», говорит.
Вдруг девченка прибежала,
К самовару прибежала —
Это внучка прибежала.
«Наливайте! – говорит,
Чашку чаю, говорит,
Мне послаще», говорит.
Тут и Жучка прибежала,
С кошкой Муркой прибежала,
К самовару прибежала,
Чтоб им дали с молоком,
Кипяточку с молоком,
С кипяченым молоком.
Вдруг Сережа приходил,
Всех он позже приходил.
Неумытый приходил.
«Подавайте! – говорит,
Чашку чая, говорит,
Мне побольше», говорит.
Наклоняли, наклоняли,
Наклоняли самовар,
Но оттуда выбивался
Только пар, пар, пар.
Наклоняли самовар
Будто шкап, шкап, шкап,
Но оттуда выходило
Только кап, кап, кап.
Самовар Иван Иваныч!
На столе Иван Иваныч!
Золотой Иван Иваныч!
Кипяточку не дает,
Опоздавшим не дает,
Лежебокам не дает.
ВСЁ
    Д. Хармс,
    1927

2
Иван Топорышкин
Иван Топорышкин пошел на охоту,
с ним пудель пошел, перепрыгнув забор,
Иван, как бревно провалился в болото,
а пудель в реке утонул, как топор.
Иван Топорышкин пошел на охоту,
с ним пудель вприпрыжку пошел, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
а пудель в реке перепрыгнул забор.
Иван Топорышкин пошел на охоту,
с ним пудель в реке провалился в забор.
Иван как бревно перепрыгнул болото,
а пудель вприпрыжку попал на топор.
    Даниил Хармс,
    1928

3
Почему
ПОЧЕМУ:
Повар и три поварёнка,
повар и три поварёнка,
повар и три поварёнка
выскочили во двор?
ПОЧЕМУ:
Свинья и три поросёнка,
свинья и три поросёнка,
свинья и три поросёнка
спрятались под забор?
ПОЧЕМУ:
Режет повар свинью,
поварёнок – поросёнка,
поварёнок – поросёнка,
поварёнок – поросёнка?
Почему, да почему?
– Чтобы сделать ветчину.
    Д. Хармс
    1928

4
Уж я бегал бегал бегал
и устал
Сел на тумбочку, а бегать
перестал
вижу по небу летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
галка,
а потом ещё летит
галка
Почему я не летаю?
Ах как жалко!
Надоело мне сидеть
Захотелось полететь
Разбежался я подпрыгнул
Крикнул Эй!
Ногами дрыгнул.
Давай ручками махать
Давай прыгать и скакать.
меня сокол охраняет
сзади ветер подгоняет
снизу реки и леса
сверху тучи-небеса.
Надоело мне летать
Захотелось погулять
топ
топ
топ
топ
Захотелось погулять.
Я по садику гуляю
я цветочки собираю
я на яблыню влезаю
в небо яблоки бросаю
в небо яблоки бросаю
на удачу на авось
прямо в небо попадаю
прямо в облако насквозь.
Надоело мне бросаться
Захотелось покупаться
буль
буль
буль
буль
Захотелось покупаться.
Посмотрите
Посмотрите
как плыву я под водой
как я дрыгаю ногами,
помогаю головой.
Народ кричит с берега:
Рыбы рыбы рыбы рыбы
рыбы жители воды
эти рыбы
даже рыбы
хуже плавают чем ты!
Я говорю:
Надоело мне купаться
плавать в маленькой реке
лучше прыгать, кувыркаться
и валяться на песке.
мне купаться надоело
я на берег и бегом
и направо и налево
бегал прямо и кругом
Уж я бегал бегал бегал
и устал
сел на тумбочку, а бегать
перестал
и т. д.
    Даниил Хармс
    1929 май 17

5
О том, как папа застрелил мне хорька
Как-то вечером домой
Возвращался папа мой.
Возвращался папа мой
Поздно по полю домой.
Папа смотрит и глядит —
На земле хорёк сидит.
На земле хорёк сидит
И на папу не глядит.
Папа думает: «Хорёк —
Замечательный зверёк.
Замечательный зверёк,
Если только он хорёк».
А хорёк сидел, сидел
И на папу поглядел.
И на папу поглядел
И уж больше не сидел.
Папа сразу побежал,
Он винтовку заряжал,
Очень быстро заряжал,
Чтоб хорёк не убежал.
А хорёк бежит к реке,
От кустов невдалеке,
А за ним невдалеке
Мчится папа к той реке.
Папа сердится, кричит
И патронами бренчит,
И винтовочкой бренчит,
– Подожди меня! – кричит,
А хорёк, поднявши хвост,
Удирает через мост.
Мчится с визгом через мост,
К небесам поднявши хвост.
Папа щелкает курком,
Да с пригорка кувырком
Полетел он кувырком
И – в погоню за хорьком.
А ружьё в его руках
Загремело – тарарах!
Как ударит – тарарах!
Так и прыгнуло в руках.
Папа в сторону бежит,
А хорёк уже лежит.
На земле хорёк лежит
И от папы не бежит.
Тут скорее папа мой
Потащил хорька домой.
И принес его домой,
Взяв за лапку, папа мой.
Я был рад, в ладоши бил,
Из хорька себе набил
Стружкой чучело набил,
И опять в ладоши бил.
Вот перед вами мой хорёк
На странице поперёк.
Нарисован поперёк
Перед вами мой хорёк.
    Даниил Хармс,
    1929

6
Га-ра-рар!
Бегал Петька по дороге,
по дороге,
по панели,
бегал Петька
по панели
и кричал он:
– Га-ра-рар!
Я теперь уже не Петька,
разойдитесь,
разойдитесь!
Я теперь уже не Петька,
я теперь автомобиль.
А за Петькой бегал Васька
по дороге,
по панели,
бегал Васька
по панели
и кричал он:
– Ду-ду-ду!
Я теперь уже не Васька,
сторонитесь!
сторонитесь!
Я теперь уже не Васька,
я почтовый пароход.
А за Васькой бегал Мишка
по дороге,
по панели,
бегал Мишка
по панели
и кричал он:
– Жу-жу-жу!
Я теперь уже не Мишка,
берегитесь!
берегитесь!
Я теперь уже не Мишка,
Я советский самолёт.
Шла корова по дороге,
по дороге,
по панели,
шла корова
по панели
и мычала:
– Му-му-му!
Настоящая корова,
с настоящими
рогами,
шла навстречу по дороге,
всю дорогу заняла.
– Эй, корова,
ты, корова,
не ходи сюда, корова,
не ходи ты по дороге,
не ходи ты по пути.
– Берегитесь! – крикнул Мишка,
– Сторонитесь! – крикнул Васька,
– Разойдитесь! – крикнул Петька
и корова отошла.
Добежали,
добежали
до скамейки
у ворот
пароход
с автомобилем
и советский
самолёт,
самолёт
с автомобилем
и почтовый
пароход.
Петька прыгнул на скамейку,
Васька прыгнул на скамейку,
Мишка прыгнул на скамейку,
на скамейку у ворот.
– Я приехал! – крикнул Петька.
– Стал на якорь! – крикнул Васька.
– Сел на землю! – крякнул Мишка,
и уселись отдохнуть.
Посидели,
посидели
на скамейке
у ворот
самолёт
с автомобилем
и почтовый
пароход,
пароход
с автомобилем
и советский
самолёт.
– Кроем дальше! – крикнул Петька.
– Поплывем! – ответил Васька,
– Полетим! – воскликнул Мишка,
и поехали опять.
И поехали, помчались
по дороге,
по панели,
только прыгали, скакали
и кричали:
– Жу-жу-жу!
Только прыгали, скакали
по дороге,
по панели,
только пятками сверкали
и кричали:
– Ду-ду-ду!
Только пятками сверкали
по дороге,
по панели,
только шапками кидали
и кричали:
– Га-ра-рар!
ВСЁ
    Даниил Хармс
    7–16 октября 1929

7
Прочирикал чиж чижу
ты летишь, а я лежу
ты клюёшь, я не клюю
ты поёшь, я не пою
ты живёшь в лесу на ёлке
я живу на книжной полке
Ты простой и глупый чижик
Я журнал, двенадцать книжек.

Иллюстрация Б. Антоновского к рассказу «Путешествие Ежа». Ёж. 1929. № 10. Среди персонажей иллюстрации узнается шаржированный образ Д. Хармса.


8
Миллион
Шёл по улице отряд,
Сорок мальчиков подряд:
раз, два,
три, четыре,
и четырежды четыре,
и четыре на четыре,
и еще потом четыре.
В переулке шёл отряд:
Сорок девочек подряд.
Раз, два,
три, четыре,
и четырежды четыре,
и четыре на четыре,
и еще потом четыре.
Да как встретилися вдруг
стало восемьдесят вдруг!
Раз, два,
три, четыре,
и четыре
на четыре,
на четырнадцать
четыре,
и потом еще четыре.
А на площадь повернули,
а на площади стоит
не компания,
не рота,
не толпа,
не батальон,
и не сорок,
и не сотня,
а почти что миллион!
Раз, два, три, четыре,
и четырежды
четыре,
сто четыре
на четыре,
полтораста
на четыре,
двести тысяч
на четыре
и потом еще четыре!
ВСЁ.
    Даниил Хармс
    29 июня 1930 года

9
Врун
Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
Ну конечно, знаете!
Ясно, что вы знаете!
Несомненно,
Несомненно,
Несомненно знаете!
Нет! нет! нет! нет!
Мы не знаем ничего,
Не слыхали ничего,
Не слыхали, не видали
И не знаем
Ничего!
А вы знаете, что у?
А вы знаете, что па?
А вы знаете, что пы?
Что у папы моего
Было сорок сыновей.
Было сорок здоровенных
И не двадцать
И не тридцать,
Ровно сорок сыновей!
Ну! ну! ну! ну!
Врешь! врешь! врешь! врешь!
Еще двадцать,
Еще тридцать,
Ну еще туда-сюда,
А уж сорок,
Ровно сорок —
Это просто ерунда!
А вы знаете, что со?
А вы знаете, что ба?
А вы знаете, что ки?
Что собаки-пустолайки
Научилися летать?
Научились, точно птицы,
(Не как звери,
Не как рыбы)
Точно ястребы летать!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, как звери,
Ну, как рыбы,
Ну еще туда-сюда,
А как ястребы,
Как птицы,
Это просто ерунда!
А вы знаете, что на?
А вы знаете, что не?
А вы знаете, что бе?
Что на небе
Вместо солнца
Скоро будет колесо?
Скоро будет золотое,
(Не тарелка,
Не лепешка),
А большое колесо!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, тарелка,
Ну, лепешка,
Ну, еще туда-сюда,
А уж если колесо —
Это просто ерунда!
А вы знаете, что под?
А вы знаете, что мо?
А вы знаете, что рем?
Что под морем-океаном
Часовой стоит с ружьем?
Часовой стоит под морем
(Не с дубиной,
Не с метелкой),
А с заряженным ружьем!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, с дубиной,
Ну, с метелкой,
Ну, еще туда-сюда,
А с заряженным ружьем —
Это просто ерунда!
А вы знаете, что до?
А вы знаете, что но?
А вы знаете, что са?
Что до носа
Ни руками,
Ни ногами
Не достать,
Что до носа
Ни руками,
Ни ногами
Не доехать,
Не допрыгать,
Что до носа
Не достать!
Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, доехать,
Ну, допрыгать,
Ну, еще туда-сюда,
А достать его руками —
Это —
Просто
Ерунда!
    Даниил Хармс
    1930

10
Ночь
Дремлет сокол. Дремлют пташки.
Дремлют козы и барашки,
А в траве в различных позах
Спят различные букашки.
Дремлет мостик над водой,
Дремлет кустик молодой.
Пятаков Борис Петрович
Дремлет кверху бородой.
    ?1931?

11
Крысаков и две собачки

?1?
Любитель маленьких щенков
Иван Иваныч Крысаков.
Он каждый вечер ровно в пять
Идет на улицу гулять.
– Погасла трубка. Не беда.
Ее зажжем мы без труда.
В кармане книжка и пакет,
И только спичек нет как нет.
– Иван Иваныч, погляди —
Табак и спички позади.
– Друзья мои, я очень рад,
Вот вам в награду мармелад.
Иван Иваныч Крысаков
Берет за пазуху щенков,
Приносит их к себе домой
И ставит на пол пред собой.
– Отныне, милые друзья,
Вы заживете у меня.
– Но, чур, не прыгать, не скакать,
Когда я буду рисовать.
Иван Иваныч вдруг зевнул,
В кровать зарылся и заснул,
И двое маленьких щенят
В ногах хозяина храпят.
?2?
Иван Иваныч Крысаков
Проснулся весел и здоров.
Мольберт подвинул, и чуть свет
Рисует тетушкин портрет,
А два приятеля в углу
Кончают завтрак на полу.
Но из-за кости мозговой
Вдруг начинают страшный бой.
Уже вцепился в Бома Бим,
Как вихрь он бросился за ним.
И от него несчастный Бом
Визжа спасается бегом.
– Держи его!
Прыжок, другой…
– Иван Иваныч, что с тобой?
– Куда девался твой портрет?
Увы, на шею он надет.
И горько плачут две собаки:
Вот до чего доводят драки.
    1935

12
Жил-был музыкант Амадей Фарадон,
Амадей Николай Фарадон.
Когда он на флейте играл
тю-лю-лю,
лягушки плясали
Турлим
тю-лю-лю,
Турлим
тю-лю-лю,
Турлим!
Когда он играл на трубе
Ту-ру-ру,
собаки плясали
Фарлай
ту-ру-ру,
Фарлай
ту-ру-ру,
Фарлай!
Когда он на цитре играл
динь ди ринь,
циплята плясали
Тундрун
динь ди ринь,
Тундрун
динь ди ринь,
Тундрун!
Когда Николай Амадей Фарадон
Играл на литаврах
дун дун
дири дон,
Коровы плясали
Дун дун
Дири дон,
Дун дун
Дири дон,
Дун дун.
    ?Ноябрь 1935?

13
Что это значит?
У трамвайной остановки
Я задумчиво стоял.
У трамвайной остановки
Я трамвая поджидал.
Вдруг смотрю,
Смотрю – и вижу:
Храбрый Шульц бежит рыча,
А за ним
Все ближе, ближе
Мчится Якли хохоча.
Скачет Марли,
Скачет Ергли
В полосатом колпаке,
Скачет Михель,
Ганс
И Вейтли
С толстой палкою в руке.
Боб, соломинка и уголь
Мчатся быстро впопыхах.
Серый волк бежит угрюмо
С Красной Шапочкой в зубах.
А за ним
Быстрее лани
В шляпе с лентой и пером,
В темно-бархатном кафтане
Гулливер бежит бегом.
А за ним
Руками машут
И бегут,
Смотрите, —
Вон,
Ваня Мохов
С Умной Машей,
А за Машей
Скачет слон.
А за ними
По дороге
Мчится с криками народ.
Я стою, расставив ноги,
Широко разинув рот.
Это что, скажите, значит?
Объясните,
Отчего
Все бегут, летят и скачут —
Почему
И для чего?
– Все бегут, летят и скачут, —
Отвечает мне народ, —
Потому что
Это значит:
Наступает Новый год.
Потому что
Это значит —
Новый год уже настал:
Значит, все бегут и скачут
Подписаться на журнал.
Тут и я калоши скинул,
От волненья задрожал,
Шапку на уши надвинул
И за ними побежал.
    1935

14
Мы забрались в траву и оттуда кричим:
Астроном! Астроном! Астроном!
Он стоит на крыльце с телескопом в руках,
С телескопом в руках на крыльце.
И глядит с удивленьем вперёд и назад,
И глядит с удивленьем вперёд и назад,
И глядит с удивленьем вперёд.
Мы кричим: посмотри! Мы кричим: посмотри!
Посмотри, астроном, в телескоп!
Он обводит глазами таинственный сад,
Телескоп за подставку берет
И глядит с удивленьем вперёд и назад
И глядит с удивленьем вперёд и назад
И глядит с удивленьем вперёд.
    1936

15
Тигр на улице
Я долго думал, откуда на улице взялся тигр.
Думал-думал,
Думал-думал,
Думал-думал,
Думал-думал,
В это время ветер дунул,
И я забыл, о чем я думал.
Так я и не знаю, откуда на улице взялся тигр.
    Карл Иванович Шустерлинг?1936?

16
Из дома вышел человек
Песенка
Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком,
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.
Ни спал, ни пил,
Ни пил, ни спал,
Ни спал, ни пил, ни ел.
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.
    Д. Хармс
    1937

17
Кошки
Однажды по дорожке
Я шел к себе домой;
Смотрю и вижу: кошки
Сидят ко мне спиной.
Я крикнул: «Эй, вы, кошки!
Пойдемте-ка со мной,
Пойдемте по дорожке,
Пойдемте-ка домой.
Скорей пойдемте, кошки,
А я вам на обед
Из лука и картошки
Устрою винегрет».
– Ах, нет! – сказали кошки.
Останемся мы тут! —
Уселись на дорожке
И дальше не идут.
    Д. Хармс
    1937

18
«Очень страшная история»
Доедая с маслом булку,
Братья шли по переулку.
Вдруг на них из закоулка
Пес большой залаял гулко.
Сказал младший: «Вот напасть,
Хочет он на нас напасть.
Чтоб в беду нам не попасть,
Псу мы бросим булку в пасть».
Все окончилось прекрасно.
Братьям сразу стало ясно,
Что на каждую прогулку
Надо брать с собою… булку.
    1938

19
Я самый храбрый
Я сказал, поднявши лапу:
Ну-ка, прыгнем через папу.
В это время папа сел —
Я и прыгнуть не поспел.
Я немного разбежался,
В это время папа встал.
Тут я прыгнуть отказался,
Потому что я устал.
    Д. Хармс
    1938

20
Удивительная кошка
Несчастная кошка порезала лапу,
Сидит и ни шагу не может ступить.
Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу,
Воздушные шарики надо купить!
И сразу столпился народ на дороге,
Шумит, и кричит, и на кошку глядит.
А кошка отчасти идет по дороге,
Отчасти по воздуху плавно летит!
    Д. Хармс
    1938

21
В гостях
Придумай сказку
Мышь меня на чашку чая
Пригласила в новый дом.
Долго в дом войти не мог я,
Все же влез в него с трудом.
А теперь вы мне скажите:
Почему и отчего
Нет ни дома, и ни чая,
Нет буквально ничего!
    Даниил Хармс
    1938

22
Бульдог и таксик
Над косточкой сидит бульдог,
Привязанный к столбу.
Подходит таксик маленький,
С морщинками на лбу.
«Послушайте, бульдог, бульдог! —
Сказал незваный гость, —
Позвольте мне, бульдог, бульдог,
Докушать эту кость».
Рычит бульдог на таксика:
«Не дам вам ничего!» —
Бежит бульдог за таксиком,
А таксик от него.
Бегут они вокруг столба.
Как лев, бульдог рычит.
И цепь стучит вокруг столба,
Вокруг столба стучит.
Теперь бульдогу косточку
Не взять уже никак.
А таксик, взявши косточку,
Сказал бульдогу так:
«Пора мне на свидание,
Уж восемь без пяти.
Как поздно! До свидания!
Сидите на цепи!»
    Д. Хармс
    1939

23
Веселый скрипач
Проходит Володя
И тихо хохочет.
Володя проходит
И грабли волочит.
Потом достает
Из кармана калач,
И две собачонки
Проносятся вскачь.
И пристально смотрит
Скрипач на песок,
И к скрипке привычно
Склоняет висок.
И думают люди:
«Вот это игра!
Мы слушать готовы
Всю ночь до утра!»
    Даниил Хармс
    1939

24
На этой странице
Странные птицы
Странно летают!
А тут:
Странные люди
Стоят очень странно,
И странные пальмы растут.
И странное солнце
Блестит над страною
И странная светит луна
Но мы улыбнемся
И скажем с тобою:
Бумажная это страна.

25
Что это было?
Я шел зимою вдоль болота
В галошах,
В шляпе
И в очках.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических
Крючках.
Я побежал скорее к речке,
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две дощечки,
Присел,
Подпрыгнул
И исчез.
И долго я стоял у речки
И долго думал, сняв очки:
«Какие странные
Дощечки
И непонятные
Крючки!»
    Даниил Хармс
    ?1940?

26
Искала старушка букашек в цветах
И ловко ловила букашек сачком.
Но крепко держала старушка в руках
Лекарство и ключик, и палку с крючком.
Однажды старушка копалась в цветах
И вскрикнула вдруг, завертевшись волчком:
– Исчезли! Пропали! Да где ж они? Ах!
Лекарство, и ключик, и палка с крючком!
И с места не может старушка сойти,
Кричит: «Помогите!» И машет сачком.
Скорей помогите старушке найти
Лекарство, и ключик, и палку с крючком!
    1940

27
Кораблик
По реке плывет кораблик,
Он плывет издалека.
На кораблике четыре
Очень храбрых моряка.
У них ушки на макушке,
У них длинные хвосты.
И страшны им только кошки,
Только кошки да коты!
    Даниил Хармс?1940?

28
Веселый старичок
Жил на свете старичок
Маленького роста
И смеялся старичок
Чрезвычайно просто:
«Ха-ха-ха
Да хе-хе-хе,
Хи-хи-хи
Да бух-бух!
Бу-бу-бу
Да бе-бе-бе,
Динь-динь-динь
Да трюх-трюх!»
Раз, увидя паука,
Страшно испугался,
Но, схватившись за бока,
Громко рассмеялся:
«Хи-хи-хи
Да ха-ха-ха,
Хо-хо-хо
Да гуль-гуль!
Ги-ги-ги
Да га-га-га,
Го-го-го
Да буль-буль!»
А увидя стрекозу,
Страшно рассердился,
Но от смеха на траву
Так и повалился.
«Гы-гы-гы
Да гу-гу-гу,
Го-го-го
Да бах-бах!
Ой, ребята,
Не могу!
Ой, ребята,
Ах, ах!»
    Даниил Хармс
    1940

29
Странный бородач
Бал веселый!
Бал парадный!
Шумный,
Пестрый,
Маскарадный!
Вход для школьников
открыт,
Для дошкольников —
Закрыт.
Вот смотри:
Стоят у входа
Коля с Петей.
Но смотри:
Одному четыре года,
А другому только три.
Говорят они: – Пустите! —
Но швейцар им: – Нет, друзья,
Вы сначала подрастите,
А таких пустить нельзя. —
Коля с Петей прочь отходят…
Вдруг к швейцару с булавой
Гражданин один подходит
С очень длинной бородой.
– Я на бал иду. Пустите.
Где тут вход? Я не пойму.
– Гражданин, сюда пройдите, —
Говорит швейцар ему.
Бал гремит, шумит, грохочет,
Все кругом несется вскачь,
Только громче всех топочет
Очень странный бородач.
Все танцующие люди
Собрались вокруг него.
Вот несут к нему на блюде
Ледяное эскимо.
Стихла музыка.
И вдруг
Закричали все вокруг:
– Эй, глядите-ка! Глядите!
У него две пары рук! —
Понемногу,
Постепенно
Всем понятно стало всё,
Что ведь это,
Несомненно,
Коля с Петей.
Вот и всё.
    Д. Хармс
    1940

II
Плих и Плюх

30
В. Буш
Плих и Плюх

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Каспар Шлих, куря табак,
Нес под мышкой двух собак.
«Ну! – воскликнул Каспар Шлих, —
Прямо в речку брошу их!»
Хоп! взлетел щенок дугой,
Плих! и скрылся под водой.
Хоп! взлетел за ним другой,
Плюх! и тоже под водой.
Шлих ушел, куря табак;
Шлиха нет, и нет собак.
Вдруг из леса, точно ветер,
Вылетают Пауль и Петер,
И тотчас же с головой
Исчезают под водой.
Не прошло и двух минут,
Оба к берегу плывут,
Вылезают из реки,
А в руках у них щенки.
Петер крикнул: «Это мой!»
Пауль крикнул: «Это мой!»
«Ты будь Плихом!»
«Ты будь Плюхом!»
«А теперь бежим домой!»
Петер, Пауль, Плих и Плюх
Мчатся к дому во весь дух.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Папа Фиттих рядом с мамой,
Мама Фиттих рядом с папой,
На скамеечке сидят,
Вдаль задумчиво глядят.
Вдруг мальчишки прибежали
И со смехом закричали:
«Познакомьтесь: Плюх и Плих!
Мы спасли от смерти их!»
«Это что ещё за штуки?» —
Грозно крикнул папа Фиттих.
Мама, взяв его за руки,
Говорит: «Не надо бить их!»
И к столу детей ведёт.
Плих и Плюх бегут вперёд.
Что такое?
Что такое?
Где похлёбка?
Где жаркое?
Две собаки Плюх и Плих
Съели всё за четверых.
Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак.
«Ну! – воскликнул Каспар Шлих, —
Я избавился от них!
Бросил в речку их на дно,
А теперь мне всё равно!»
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ночь.
Луна.
Не дует ветер.
На кустах не дрогнет лист.
Спят в кроватях
Пауль и Петер,
Слышен только
Храп и свист.
Плих и Плюх
Сидели тихо,
Но, услыша
Свист и храп,
Стали вдруг
Чесаться лихо
С громким стуком
Задних лап.
Почесав
зубами спины
И взглянув
с тоской вокруг,
На кровати
Под перины
Плих и Плюх
Полезли вдруг.
Тут проснулись оба брата
И собак прогнали прочь.
На полу сидят щенята.
Ах, как долго длится ночь!
Скучно без толку слоняться
Им по комнате опять, —
Надо чем-нибудь заняться,
Чтобы время скоротать.
Плих штаны зубами тянет,
Плюх играет сапогом.
Вот и солнце скоро встанет.
Посветлело всё кругом.
«Это что ещё за штуки!» —
Утром крикнул папа Фиттих.
Мама, взяв его за руки,
Говорит: «Не надо бить их!
Будь хорошим.
Не сердись.
Лучше завтракать садись!»
Светит солнце.
Дует ветер.
А в саду,
Среди травы,
Стали рядом
Пауль и Петер.
Полюбуйтесь каковы!
Грустно воют Плюх и Плих,
Не пускают цепи их.
Плих и Плюх в собачьей будке
Арестованы на сутки.
Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак.
«Ну! – воскликнул Каспар Шлих, —
Я избавился от них!
Бросил в речку их, на дно,
А теперь мне всё равно!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мышку, серую плутовку,
Заманили в мышеловку.
Эй, собаки,
Плюх и Плих!
Вот вам завтрак на двоих!
Мчатся псы и лают звонко;
Ловят быстрого мышонка,
А мышонок не сдаётся,
Прямо к Паулю несётся.
По ноге его полез
И в штанах его исчез.
Ищут мышку Плюх и Плих,
Мышка прячется от них.
Вдруг завыл от боли пёс,
Мышь вцепилась Плюху в нос!
Плих на помощь подбегает,
А мышонок прыг назад,
Плиха за ухо хватает
И к соседке мчится в сад.
А за мышкой во весь дух
Мчатся с лаем Плих и Плюх.
Мышь бежит,
За ней собаки.
Не уйти ей от собак.
На пути
Левкои,
Маки,
Георгины
И табак.
Псы рычат
И громко воют,
И ногами
Землю роют,
И носами
Клумбу роют,
И рычат,
И громко воют.
В это время Паулина,
Чтобы кухню осветить,
В лампу кружку керосина
Собиралась перелить,
Вдруг в окошко поглядела
И от страха побледнела,
Побледнела,
Задрожала,
Закричала:
«Прочь скоты!
Всё погибло.
Всё пропало.
Ах, цветы, мои цветы!»
Гибнет роза,
Гибнет мак,
Резеда и георгин!
Паулина на собак
Выливает керосин.
Керосин
Противный,
Жгучий,
Очень едкий
И вонючий!
Воют жалобно собаки,
Чешут спины
И бока.
Топчут розы,
Топчут маки,
Топчут грядки табака.
Громко взвизгнула соседка
И, печально крикнув: «У-у-у!»,
Как надломленная ветка,
Повалилась на траву.
Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак,
И воскликнул Каспар Шлих:
«Я избавился от них!
Я их выбросил давно,
И теперь мне всё равно!»
ГЛАВА ПЯТАЯ
Снова в будке Плюх и Плих.
Всякий скажет вам про них:
«Вот друзья, так уж друзья!
Лучше выдумать нельзя!»
Но известно, что собаки
Не умеют жить без драки.
Вот в саду, под старым дубом,
Разодрались Плих и Плюх.
И помчались друг за другом
Прямо к дому во весь дух.
В это время мама Фиттих
На плите пекла блины.
До обеда покормить их
Просят маму шалуны.
Вдруг из двери мимо них
Мчатся с лаем Плюх и Плих.
Драться в кухне мало места:
Табурет, горшок и тесто
И кастрюля с молоком
Полетели кувырком.
Пауль кнутиком взмахнул,
Плиха кнутиком стегнул.
Петер крикнул:
«Ты чего
Обижаешь моего?
Чем собака виновата?»
И кнутом ударил брата.
Пауль тоже рассердился,
Быстро к брату подскочил,
В волоса его вцепился
И на землю повалил.
Тут примчался папа Фиттих
С длинной палкою в руках.
«Ну, теперь я буду бить их!»
Закричал он впопыхах.
«Да, – промолвил Каспар Шлих, —
Я давно побил бы их.
Я побил бы их давно!
Мне-то, впрочем, всё равно!»
Папа Фиттих на ходу
Вдруг схватил сковороду,
И на Шлиха блин горячий
Нахлобучил на ходу.
«Ну, – воскликнул Каспар Шлих, —
Пострадал и я от них.
Даже трубка и табак
Пострадали от собак!»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Очень, очень, очень, очень
Папа Фиттих озабочен…
«Что мне делать? – говорит, —
Голова моя горит.
Петер – дерзкий мальчуган,
Пауль – страшный грубиян,
Я пошлю мальчишек в школу,
Пусть их учит Бокельман!»
Бокельман учил мальчишек,
Палкой по столу стучал,
Бокельман ругал мальчишек
И как лев на них рычал.
Если кто не знал урока,
Не умел спрягать глагол, —
Бокельман того жестоко
Тонкой розгою порол.
Впрочем, это очень мало
Иль совсем не помогало,
Потому что от битья
Умным сделаться нельзя.
Кончив школу кое-как,
Стали оба мальчугана
Обучать своих собак
Всем наукам Бокельмана.
Били, били, били, били,
Били палками собак,
А собаки громко выли,
Но не слушались никак.
«Нет, – подумали друзья, —
Так собак учить нельзя!
Палкой делу не помочь!
Мы бросаем палки прочь».
И собаки в самом деле
Поумнели в две недели.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
Англичанин мистер Хопп
Смотрит в длинный телескоп.
Видит горы и леса
Облака и небеса,
Но не видит ничего,
Что под носом у него.
Вдруг о камень он споткнулся,
Прямо в речку окунулся.
Шел с прогулки папа Фиттих,
Слышит крики: «Караул!»
«Эй, – сказал он, – посмотрите,
Кто-то в речке утонул».
Плих и Плюх помчались сразу,
Громко лая и визжа.
Видят – кто-то долговязый
Лезет на берег дрожа.
«Где мой шлем и телескоп?»
Восклицает мистер Хопп.
И тотчас же Плих и Плюх
По команде в воду бух!
Не прошло и двух минут,
Оба к берегу плывут.
«Вот мой шлем и телескоп!»
Громко крикнул мистер Хопп
И прибавил: «Это ловко!
Вот что значит дрессировка!
Я таких собак люблю,
Я сейчас же их куплю.
За собачек сто рублей
Получите поскорей!»
«О! – воскликнул папа Фиттих, —
Разрешите получить их!»
«До свиданья! До свиданья!
До свиданья, Плюх и Плих!»
Говорили Пауль и Петер,
Обнимая крепко их.
«Вот на этом самом месте
Мы спасли когда-то вас,
Целый год мы жили вместе,
Но расстанемся сейчас».
Каспар Шлих, куря табак,
Увидал своих собак.
«Ну и ну! – воскликнул он, —
Сон ли это, иль не сон?
В самом деле, как же так?
Сто рублей за двух собак!
Мог бы стать я богачом,
А остался не при чём».
Каспар Шлих ногою топнул,
Чубуком о землю хлопнул,
Каспар Шлих рукой махнул —
Бух!
И в речке утонул.
Трубка старая дымится,
Дыма облачко клубится.
Трубка гаснет наконец.
Вот и повести
конец.
    1936

31
В. Буш
Как Володя быстро под гору летел
На салазочках Володя
Быстро под гору летел.
На охотника Володя
Полным ходом налетел.
Вот охотник
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели —
На собачку налетели.
Вот собачка,
И охотник,
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели —
На лисичку налетели.
Вот лисичка,
И собачка,
И охотник,
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели
И на зайца налетели.
Вот и заяц
И лисичка,
И собачка,
И охотник,
И Володя
На салазочках сидят,
Быстро под гору летят.
Быстро под гору летели —
На медведя налетели!
И Володя с той поры
Не катается с горы.
    1936

III
Семь кошек

32
Озорная пробка
В 124-м Детском доме, ровно в 8 часов вечера, зазвонил колокол.
Ужинать! Ужинать! Ужинать! Ужинать!
Девчонки и мальчишки бежали вниз по лестнице в столовую. С криком и топотом и хохотом каждый занимал свое место.
Сегодня на кухне дежурят Арбузов и Рубакин, а также учитель Павел Карлович или Палкарлыч.
Когда все расселись, Палкарлыч сказал:
– Сегодня на ужин вам будет суп с клецками.
Арбузов и Рубакин внесли котел, поставили его на табурет и подняли крышку. Палкарлыч подошёл к котлу и начал выкрикивать имена.
– Иван Мухин! Нина Веревкина! Федул Карапузов!
Выкликаемые подходили, Арбузов наливал им в тарелку суп, а Рубакин давал булку. Получивший то и другое шёл на свое место.
– Кузьма Паровозов! – кричал Палкарлыч. – Михаил Топунов! Зинаида Гребешкова! Громкоговоритель!
Громкоговорителем звали Сережу Чикина за то, что он всегда говорил во весь дух, а тихо разговаривать не мог.
Когда Сережка-Громкоговоритель подошел к котлу, – вдруг стало темно.
– Электричество потухло! – закричали на разные голоса.
– Ай, ай, ай, ты смотри, что ты делаешь! – громче всех кричал Громкоговоритель.
– Громкоговоритель в супе купается, – кричал Кузьма Паровозов.
– Смотри, не подавись клецками, – кричал Петр Сапогов.
– Тише, сидите на местах! – кричал Палкарлыч.
– Отдай мне мою булку! – кричала Зинаида Гребешкова.
Но тут стало опять светло.
– Электричество загорелось! – закричал Кузьма Паровозов.
– И без тебя вижу, – отвечала ему Зинаида Гребешкова.
– А я весь в супе, – кричал Громкоговоритель.
Когда немного поуспокоились, Палкарлыч опять начал выкрикивать:
– Петр Сапогов! Мария Гусева! Николай Пнёв!
На другой день вечером, когда Палкарлыч показывал детям новое гимнастическое упражнение, вдруг стало опять темно.
Федул Карапузов, Нина Веревкина и Николай Пнёв, повторяя движения Палкарлыча, поскользнулись в темноте и упали на пол.
Петр Сапогов, воспользовавшись темнотой, ударил Громкоговорителя кулаком в спину.
Кругом кричали:
– Опять потухло! Опять потухло! Принесите лампу! Сейчас загорится!
И действительно электричество опять загорелось.
– Это ты меня ударил? – спросил Громкоговоритель.
– И не думал, – отвечал Сапогов.
– Тут что-то неладно, – сказал Палкарлыч. – Ты, Мухин, и ты, Громкоговоритель, сбегайте в соседний дом и узнайте: если там электричество не тухло, как у нас, то надо будет позвать монтера.
Мухин и Громкоговоритель убежали и, скоро вернувшись, сказали, что, кроме как в Детском доме, электричество не тухло.

На третий день, с самого утра, по всему Детскому дому ходил монтер с длинной двойной лестницей-стремянкой. Он в каждой комнате ставил стремянку, влезал на нее, шарил рукой по потолку, по стенам, зажигал и тушил разные лампочки, потом зачем-то бежал в прихожую, где над вешалкой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Следом за монтером ходили несколько мальчишек и с любопытством смотрели, что он делает. Наконец монтер, собираясь уходить, сказал, что пробки были не в порядке, и от легкой встряски электричество могло тухнуть. Но теперь все хорошо, и по пробкам можно бить хоть топором.
– Прямо так и бить? – спросил Петр Сапогов.
– Нет, это я пошутил, – сказал монтер, – но во всяком случае теперь электричество не погаснет.


Д. Хармс. Автопортрет. 1924

Монтер ушел. Петр Сапогов постоял на месте, потом пошел в прихожую и долго глядел на счетчик и пробки.
– Что ты тут делаешь? – спросил его Громкоговоритель.
– А тебе какое дело, – сказал Петька Сапогов и пошел на кухню.
Пробило 2 часа, потом 3, потом 4, потом 5, потом 6, потом 7, потом 8.
– Ну, – говорил Палкарлыч, – сегодня мы не будем сидеть в темноте. У нас были пробки не в порядке.
– А что такое пробки? – спросила Мария Гусева.
– Пробки, это их так называют за их форму. Они…
Но тут электричество погасло, и стало темно.
– Потухло! – кричал Кузьма Паровозов.
– Погасло! – кричала Нина Веревкина.
– Сейчас загорится! – кричал Громкоговоритель, отыскивая в потьмах Петьку Сапогова, чтобы, как-бы невзначай, дать ему подзатыльник. Но Петька не находился. Минуты через полторы электричество опять загорелось. Громкоговоритель посмотрел кругом. Петьки нет как нет.
– Завтра позовем другого монтера, – говорил Палкарлыч. – Этот ничего не понимает.
«Куда бы мог пропасть Петька? – думал Громкоговоритель. – На кухне он, кажись, сегодня не дежурит. Ну ладно, мы с ним еще посражаемся».
На четвертый день позвали другого монтера. Новый монтер осмотрел провода, пробки и счетчик, слазил на чердак и сказал, что теперь-то уж все в исправности.
Вечером, около 8 часов, электричество потухло опять.
На пятый день электричество потухло, когда все сидели в клубе и рисовали стенгазету. Зинаида Гребешкова рассыпала коробочку с кнопками. Михаил Топунов кинулся помогать ей собирать кнопки, но тут-то электричество и погасло, и Михаил Топунов с разбега налетел на столик с моделью деревенской избы-читальни. Изба-читальня упала и разбилась. Принесли свечу, чтобы посмотреть, что произошло, но электричество загорелось.

На шестой день в стенгазете 124-го Детского дома появилась картинка; на ней были нарисованы человечки стоящие с растопыренными руками, и падающий столик с маленьким домиком. Под картинкой была подпись:
Электричество потухло
Раз, два, три, четыре, пять.
Только свечку принесли —
Загорелося опять.
Но, несмотря на это, вечером электричество все-таки потухало.

На седьмой день в 124-ый Детский дом приезжали какие-то люди. Палкарлыч водил их по дому и рассказывал о капризном электричестве. Приезжие люди записали что-то в записные книжки и уехали.
Вечером электричество потухло.
Ну, что тут поделаешь!

На восьмой день, вечером, Сергей Чикин, по прозванию Громкоговоритель, нес линейки и бумагу в рисовальную комнату, которая помещалась внизу около прихожей. Вдруг Громкоговоритель остановился. В прихожей, через раскрытую дверь, он увидел Петра Сапогова. Петр Сапогов, на ципочках, то и дело оглядываясь по сторонам, крался к вешалке, под которой висел счетчик и мраморная дощечка с пробками. Дойдя до вешалки, он еще раз оглянулся и, схватившись руками за вешалочные крючки, а ногами упираясь о стойку, быстро влез наверх и повернул одну пробку. Все потухло. Во втором этаже послышался визг и крик.
Минуту спустя электричество опять зажглось, и Петр Сапогов спрыгнул с вешалки.
– Стой! – крикнул Громкоговоритель, бросая линейки и хватая за плечо Петьку Сапогова.
– Пусти, – сказал Петька Сапогов.
– Нет, не пущу. Это ты зачем тушишь электричество?
– Не знаю, – захныкал Петька Сапогов.
– Нет, врешь! Знаешь! – кричал Громкоговоритель. – Из-за тебя меня супом облили. Шпана ты этакая.
– Честное слово, тогда не я тушил электричество, – завертелся Петька Сапогов. – Тогда оно само тухло. А вот когда монтер сказал, что по пробкам хоть топором бей, – ничего, я вечером и попробовал одну пробку ударить. Рукой, слегка. А потом взял ее да повернул. Электричество и погасло. С тех пор я каждый день тушу. Интересно. Никто починить не может.
– Ну и дурак! – сказал Громкоговоритель. – Смотри у меня; если еще раз потушишь электричество, я всем расскажу. Мы устроим товарищеский суд и тебе не поздоровится. А пока, чтобы ты помнил, получай! – и он ударил Петьку Сапогова в правую лопатку.
Петр Сапогов пробежал два шага и шлепнулся, а Громкоговоритель поднял бумагу и линейки, отнёс их в рисовальную комнату и, как ни в чём не бывало, пошел наверх.

На следующий, девятый, день Громкоговоритель подошел к Палкарлычу.
– Товарищ учитель, – сказал он, – разрешите мне починить электричество.
– А ты разве умеешь? – спросил Палкарлыч.
– Умею.
– Ну, валяй, попробуй, авось никому не удавалось, а тебе удастся.
Громкоговоритель побежал в прихожую, влез на вешалку, поковырял для вида около счетчика, постукал мраморную дощечку и слез обратно.
И что за чудо! С того дня в 124-ом Детском доме электричество горит себе и не тухнет.

    Д. Баш
    1928

33
Перо Золотого Орла
Было решено, что как только кончится немецкий урок, все индейцы должны будут собратся в тёмном корридоре за шкапами с физическими приборами. Из корридора нельзя было видеть, что делается за шкапами, и потому индейцы всегда собирались там для обсуждения своих тайных дел. Это место называлось «Ущельем Бобра».
Бледнолицые не имели такого тайного убежища и собирались, где попало, когда в зале, а когда в классе на задних скамейках. ?Но зато у Гришки Тулонова, который был бледнолицым, была настоящая подзорная труба?. В эту трубу можно было смотреть и хорошо видеть всё, что творится на большом расстоянии. Индейцы предлогали бледнолицым обменять «Ущелье» на подзорную трубу, но Гришка Тулонов отказался. Тогда индейцы объявили войну бледнолицым, чтобы отнять у них подзорную трубу силой. Как раз после немецкого урока индейцы должны были собраться в Ущельи Бобра для военных обсуждений.
Урок подходил уже к концу и напряжение в классе всё росло и росло. Бледнолицые могли первые занять «Ущелье Бобра»; в виду военного положения это допускалось.
На второй парте сидел вождь каманчей Галлапун, Звериный Прыжок, или, как его звали в школе, Семён Карпенко, готовый каждую минуту вскочить на ноги. Рядом с Галлапуном сидел тоже индеец, великий вождь араукасов Чин-гак-хук. Он делал вид, что списывает с доски немецкие глаголы, а сам писал индейские слова, чтобы употреблять их во время войны.
Чин-гак-хук писал:

Ау – война
Кос – племя
Унем – большое
Инам – маленькое
Амик – бобр
Дэш-кво-нэ-ши – стрекоза
Аратоки – вождь
Тамарака – тоже вождь
Пильгедрау – воинственный клич индейцев
Оах – здравствуйте
Уч – да
Мо – орёл
Капек – перо
Кульмегуинка – бледнолицый
К-уру – чёрный

– Сколько минут осталось до звонка? – спросил своего соседа Галлапун.
– Восемь с половиной, – отвечал Чин-гак-хук, едва двигая губами и внимательно глядя на доску.
– Ну, значит, сегодня спрашивать не будет, – сказал Галлапун.
«Надо сказать Никитину, чтобы он минуты за две до звонка попросил-бы у учителя разрешение выйти из класса и спрятался-бы в Ущелье Бобра», – подумал про себя Галлапун и сейчас-же написал на кусочке бумажки распоряжение и послал его Никитину по телеграфу.
«Телеграфом» назывались две катушки, прибитые под партами, одна под партой Галлапуна, а другая под партой Никитина. На катушках была натянута нитка с привязанной к ней спичечной коробочкой. Если потянуть за нитку, то коробочка поползёт от одной катушке к другой.
Галлапун положил в коробочку своё распоряжение и потянул за нитку. Коробочка уплыла под парту и подъехала к Никитину. Никитин достал из неё распоряжение Галлапуна и прочел: «Галлапун, Звериный Прыжок, вождь каманчей, просит Курумиллу за две минуты до конца немецкого плена бежать ?в? „Ущелье Бобра“ и охранять его от бледнолицых».
Внизу послания была нарисована трубка мира, тайный знак каманчей.
Курумилла, или как его звали бледнолицые учителя – Никитин, прочел распоряжение Галлапуна и послал ответ: «Курумилла, Чёрное Золото, исполнит просьбу Галлапуна, Звериного Прыжка».
Галлапун прочел ответ Никитина и успокоился. Теперь Никитин сделает всё, что требуется от индейского воина, и бледнолицым не удастся занять Ущелья.
– Ну, теперь «Ущелье» наше, – шепнул Чин-гак-хуку Галлапун.
– Да, – сказал Чин-гак-хук, – если только не помешают нам мексиканцы.
– Какие мексиканцы? – удивился Галлапун.
– А вот видишь, – сказал Чин-гак-хук, разворачивая лист бумаги. – Перед тобой план нашей школы, а вот посмотри, – это карта Северной Америки.
Я дал каждому классу американские названия. Например, Аляска на карте помещается наверху, в правом углу, а на плане нашей школы там находится класс Д. Потому класс Д я назвал Аляской. Классы А и Б на нашем плане стоят внизу. В Америке тут как раз Мексика. Наш класс – Техас, а класс бледнолицых – Канада. Вот посмотри сюда! – И Чин-гак-хук подвинул к Галлапуну лист бумаги с таким планом:


– Значит, мы техасцы? – спросил Галлапун.
– Конечно! – сказал Чин-гак-хук.
– Перестанте разговаривать! – крикнул им учитель. Чин-гак-хук уставился на доску.
Вдруг раздался звонок. Шварц и Никитин вскочили со своих мест.
– Урок ещё не кончился! – крикнул учитель.
Шварц и Никитин сели.
– По моим часам осталось ещё три минуты до звонка, – сказал Чин-гак-хук.
– Значит, часы твои врут, – сказал Галлапун. – Но как-же быть? Ведь бледнолицые могут занять Ущелье.
– К следующему разу выучите §§ 14, 15, 16, 17 и 19, – диктовал учитель.
В корридоре уже поднимался шум. В классе Б, верно, уже кончился урок. Сейчас и индейцы освободятся, но вдруг бледнолицые раньше! Здесь важна каждая секунда.
– Ну, теперь в зал! – сказал учитель.
Никитина как ветром сдуло. Он вылетел из класса как пуля. Выскочив из дверей, он прямо всем телом налетел на Свистунова. Свистунов был самым сильным бледнолицым. Бледнолицые вышли из класса одновременно с индейцами, и Свистунов бежал в «Ущелье». За Никитиным выбежал из класса Галлапун. Увидев Галлапуна, Свистунов толкнул Никитина и кинулся к «Ущелью».
Но не даром Галлапуна звали Звериным Прыжком. Не успел Свистунов сделать и четырех шагов, как сзади его обхватили сильные руки Галлапуна. Кругом столпились мексиканцы, мальчишки и девчёнки, и смотрели на борьбу двух силачей.
– Эй-го-ге! – раздался крик Чин-гак-хука. В то время, как Галлапун бился с Свистуновым, Чин-гак-хук прибежал в «Ущелье».
– Эй-го-ге! – крикнул Чин-гак-хук.
Галлапун оставил Свистунова и присоединился к Чин-гак-хуку. «Ущелье Бобра» осталось за индейцами.
– Скорей, скорей, – торапился Чин-гак-хук, – надо обсудить военные дела до конца перемены. Осталось четыре минуты.
Все индейцы были уже в сборе. Никитин встал охранять вход в Ущелье, а Чин-гак-хук сказал:
– Краснокожие! Нас всех, не считая девчёнок, 11 человек. Бледнолицых хоть и больше, но мы храбрее их. У меня есть план войны. Я вам разошлю его по телеграфу. Если вы согласитесь, то мы предложим его бледнолицым, чтобы война шла правильно. Сейчас я предлогаю вам обсудить один вопрос. Мы все время на уроках думаем: как-бы бледнолицые не заняли Ущелья. Это мешает нам заниматься. Давайте предложим сейчас бледнолицым, чтобы они не занимали Ущелья без нас. Когда мы тут – пусть нападают. И кто во время звонка к уроку будет в Ущелье, – тому Ущелье и будет принадлежать на следующей перемене.
– Правильно! – в один голос ответели все краснокожие.
– Кто пойдет разговаривать с бледнолицами? – спросил Пирогов или, как его звали индейцы, – Пиррога, что значит лодка.
– Пусть Чин-гак-хук и идет разговаривать! – кричали индейцы.
– Я согласен, – сказал Чин-гак-хук, – только пусть раньше пойдет кто-нибудь и предупредит бледнолицых.
– Пусть Пиррога и пойдет, – сказал кто-то.
– Хорошо, – сказал Чин-гак-хук. – Но у индейцев есть такой обычай, что если человек идёт с миром, то он должен нести с собой трубку мира. У меня есть такая.
Чин-гак-хук достал из кармана маленькую трубочку, должно быть, своего отца. К трубке сюргучом были прикреплены куриные перья.
– Ступай в Страну Больших озер и покажи бледнолицым эту трубку, – сказал Чин-гак-хук Пирроге. – Потом приходи назад и приведи с собой кого ни будь из бледнолицых. Я поговорю с ним в тёмном корридоре, или как я это называю, – Калифорнии.
Пиррога взял трубку мира и пошёл из Ущелья. Выйдя в корридор, он был окружен толпой любопытных мексиканцев.
– Николай Пирогов, поймай воробьев! – кричали ему мексиканцы. Но Пиррога шёл, гордо закинув голову, как и подобало ходить настоящему индейцу.
В Стране Больших озёр было очень шумно. Рослые жители Аляски носились по зале, ловя друг друга. Тут были и мексиканцы, но мексиканцы народ маленький, хоть и очень подвижный.
В углу Пиррога увидел бледнолицых. Они стояли и о чём-то сговаривались. Пиррога подошел к ним по ближе. Бледнолицые замолчали и уставились на Пиррогу.
Пиррога протянул им трубку мира и сказал:
– Оах! – что означало – здраствуйте.
Из толпы бледнолицых вышел Гришка Тулонов.
– Тебе чего нужно? – спросил он Пиррогу и прищурил глаза.
– Чин-гак-хук, вождь араукасов, хочет говорить с тобой, – сказал Пиррога.
– Так пусть приходит, – сказал Гришка Тулонов, – а ты это чего в руках держишь?
– Это трубка мира! – пояснил Пиррога.
– Трубка мира? А этого хошь? – и Тулонов показал Пирроге кулак.
– Пусть кто ни будь из вас пойдёт переговорить с Чин-гак-хуком, – сказал Пиррога, пряча трубку в карман.
– Ладно, я пойду, – сказал Свистунов.
Пиррога шёл впереди, а Свистунов шёл сзади, размахивая руками.
– Ты подожди в Калифорнии, – сказал Свистунову Пиррога, – а я сейчас позову Чин-гак-хука.
При входе в Ущелье Никитин остановил Пиррогу:
– Кто идет? – спросил Никитин.
– Я, – сказал Пиррога.
– Пароль? – спросил Никитин.
– Три яблока, – сказал Пиррога.
– Проходи, – сказал Никитин.
Чин-гак-хук уже ждал Пиррогу. Он сейчас же взял трубку мира и побежал в Калифорнию. В это время раздался звонок. Пришлось итти в класс.
Индейцы расселись по своим местам, но Чин-гак-хука не было. Сейчас должен начаться урок арифметики.
– Где же Чин-гак-хук? – волновался Галлапун.
– Не подрались-ли они? – сказал Пиррога.
– Я пойду посмотрю, – сказал Галлапун и пошел к двери.
Но из класса не вышел, так как по корридору шёл уже учитель. Галлапун сел на своё место. Учитель вошёл в класс и сел за столик.
В это время дверь бесшумно приоткрылась и закрылась. Чин-гак-хук на четверинках юркнул под парту к Никитину. Учитель повернул голову к двери, но там уже никого не было.
Галлапун был в восторге от Чин-гак-хука.
«Вот это индеец так индеец!» – думал он.
?Вдруг под партой что-то зашуршало и толкнуло колено Галлапуна. Это была коробочка индейского «телеграфа». В коробочке была записка: «Вождь каманчей Галлапун, урони карандаш и начни его искать. Я подползу. Вождь араукасов Чин-гак-хук».
Учитель начал урок. Он каждую минуту мог заметить отсутствие Чин-гак-хука, а потому Галлапун скорей уронил карандаш и наклонился его поднять?.
Минуту спустя Чин-гак-хук сидел уже рядом с Галлапуном.
– Свистунов на всё согласен, – сказал он Галлапуну. – Мы можем быть спокойны, что без нас Ущелье они не займут. Теперь надо нашим разослать мои правила войны.
Чин-гак-хук достал большой лист бумаги и написал:
«Индейцы! Мы объявили войну бледнолицым. Но кто останется победителем? Тот, кто завладеет Ущельем и подзорной трубой? Это поведёт к драке и нас выставят из школы. Я предлогаю другое. В зоологическом саду есть клетка с орлом.
У орла другой раз выпадают перья, и сторожа втыкают их в дверце клетки с внутренней стороны. Если согнуть проволочку, то можно достать одно перо.
Сегодня мы идём после большой перемены на экскурсию в зоологический сад. Так вот я и предлогаю считать победителем того, кто первый достанет перо орла.
Я уже говорил со Свистуновым и он передаст это бледнолицым.
Вождь араукасов Чин-гак-хук».
Чин-гак-хук показал проэкт войны Галлапуну и опустил его в телеграфную коробочку. Вскоре проэкт, подписанный всеми индейцами, вернулся к Чин-гак-хуку.
– Все согласны, – сказал Чин-гак-хук и стал внимательно слушать учителя.
– Тр-р-р-р-р-р-р! – зазвенел звонок.
Индейцы, не торопясь, записали уроки и вышли из класса. Бледнолицые поджидали их уже в корридоре.
– Эй вы! – кричали бледнолицые, – пора воевать, идите в Ущелье, а мы вас отуда вышибем!
Галлапун вышел вперёд и низко поклонился.
– Бледнолицые! – сказал он, – Ущелье Бобра достаточно велико, что бы поместить в себе и нас и вас. Стоит ли драться из за него, когда оно может принадлежать тому, кто первый выскочит из класса. Я предлогаю другое. Пойдёмте все в Ущелье и обсудим мое предложение.
В Ущелье набралось столько народу, сколько могло туда поместиться.

    ?1928?

34
О том, как Колька Панкин летал в Бразилию, а Петька Ершов ничему не верил

1
Колька Панкин решил прокатиться куда-нибудь подальше.
– Я поеду в Бразилию, – сказал он Петьке Ершову.
– А где эта Бразилия находится? – спросил Петька.
– Бразилия находится в Южной Америке, – сказал Колька, – там очень жарко, там водятся обезьяны и попугаи, растут пальмы, летают колибри, ходят хищные звери и живут дикие племена.
– Индейцы? – спросил Петька.
– Вроде индейцев, – сказал Колька.
– А как туда попасть? – спросил Петька.
– На аэроплане или на пароходе, – сказал Колька.
– А ты на чем поедешь? – спросил Петька.
– Я полечу на аэроплане, – сказал Колька.
– А где ты его возьмешь? – спросил Петька.
– Пойду на аэродром, попрошу, мне и дадут, – сказал Колька.
– А кто же это тебе даст? – спросил Петька.
– А у меня там все знакомые, – сказал Колька.
– Какие же это у тебя там знакомые? – спросил Петька.
– Разные, – сказал Колька.
– Нет у тебя там никаких знакомых, – сказал Петька.
– Нет, есть! – сказал Колька.
– Нет, нет! – сказал Петька.
– Нет, есть!
– Нет, нет!
– Нет, есть!
– Нет! Нет!
Колька Панкин и Петька Ершов решили пойти на следующее утро на аэродром.
2
Колька Панкин и Петька Ершов на следующий день рано утром вышли из дому. Идти на аэродром было далеко, но так как погода была хорошая и денег на трамвай не было, то Колька и Петька пошли пешком.
– Обязательно поеду в Бразилию, – сказал Колька.
– А письма писать мне будешь? – спросил Петька.
– Буду, – сказал Колька, – а как обратно приеду, привезу тебе обезьяну.
– А птицу привезешь? – спросил Петька.
– И птицу привезу, – сказал Колька, – какую хочешь колибри или попугая?
– А какая лучше? – спросил Петька.
– Попугай лучше, он может разговаривать, – сказал Колька.
– А петь может? – спросил Петька.
– И петь может, – сказал Колька.
– По нотам? – спросил Петька.
– По нотам не может. А вот ты что-нибудь споешь, а попугай повторит, – сказал Колька.
– А ты обязательно привезешь мне попугая? – спросил Петька.
– Обязательно, – сказал Колька.
– А ну, как нет? – сказал Колька.
– Сказал, что привезу, значит привезу, – сказал Колька.
– А не привезешь! – сказал Петька.
– А привезу! – сказал Колька.
– А нет! – сказал Петька.
– А да! – сказал Колька.
– А нет!
– А да!
– А нет!
– А да!
– А нет!
Но тут Колька Панкин и Петька Ершов пришли на аэродром.
3
На аэродроме было очень интересно. Аэропланы друг за другом бежали по земле, а потом – раз, два, три – оказывались уже в воздухе, – сначала низко, а потом выше, а потом еще выше, а потом, покружившись на одном месте, улетали и совсем. На земле стояло еще штук восемь аэропланов, готовых тоже разбежаться и улететь. Колька Панкин выбрал один из них и, указывая Петьке Ершову, сказал:
– В Бразилию я полечу на этом вот аэроплане.
Петька снял кепку и почесал голову. Надел кепку опять и спросил:
– А аэроплан этот тебе дадут?
– Дадут, – сказал Колька, – у меня там знакомый авиатор.
– Знакомый? А как его зовут? – спросил Петька.
– Очень просто – Павел Иванович, – сказал Колька.
– Павел Иванович? – переспросил Петька.
– Ну да, – сказал Колька.
– И ты его попросишь? – спросил Петька.
– Конечно. Вот пойдем вместе, ты услышишь, – сказал Колька.
– А если он тебе не даст аэроплана? – спросил Петька.
– Ну, как не даст! Попрошу, так даст, – сказал Колька.
– А если ты не попросишь? – спросил Петька.
– Попрошу, – сказал Колька.
– А испугаешься! – сказал Петька.
– Нет, не испугаюсь, – сказал Колька.
– Слабо! – сказал Петька.
– Нет, не слабо! – сказал Колька.
– Слабо! – сказал Петька.
– Нет, не слабо! – сказал Колька.
– Слабо!
– Нет, не слабо!
– Слабо!
– Нет, не слабо!
Колька Панкин и Петька Ершов побежали к авиатору.
4
Авиатор стоял около аэроплана и промывал в бензине, налитом в маленькое корытце, какие-то винтики. Сам он был одет во все кожаное, а рядом на земле лежали кожаные перчатки и кожаный шлем.
Колька Панкин и Петька Ершов подошли.
Авиатор достал из бензина винтики, положил их на краешек аэроплана, а в бензин положил новые винтики и стал их мыть.
Колька посмотрел-посмотрел и сказал:
– Здрасте, Павел Иванович!
Авиатор посмотрел сначала на Кольку, потом на Петьку, а потом опять отвернулся. Колька же постоял-постоял и снова сказал:
– Здрасте, Павел Иванович.
Авиатор посмотрел тогда сначала на Петьку, потом на Кольку, а потом сказал, почесывая одной ногой другую ногу:
– Меня зовут не Павел Иванович, а Константин Константинович, и никакого Павла Ивановича я не знаю.
Петька прыснул в кулак, Колька ударил Петьку, Петька сделал серьезное лицо, а Колька сказал авиатору:
– Константин Константинович, мы с Петькой Ершовым решили лететь в Бразилию, не одолжите ли вы нам ваш аэроплан?
Авиатор начал хохотать:
– Ха-ха-ха ха-ха-ха! Это вы что же – серьезно решили лететь в Бразилию?
– Да, – сказал Колька.
– А вы полетите с нами? – спросил Петька.
– А вы что же думали, – закричал авиатор, – что я вам так машину дам? Нет, шалишь. Вот если вы мне заплатите, то в Бразилию свезти я вас могу. Что вы мне за это дадите?
Колька пошарил в карманах, но ничего не нашел.
– Денег у нас нет, – сказал он авиатору, – может быть, вы нас так свезете?
– Нет, так не повезу, – сказал авиатор и отвернулся что-то чинить в аэроплане.
Вдруг Колька взмахнул руками и закричал:
– Константин Константинович! Хотите перочинный ножик? Очень хороший, в нем три ножа. Два, правда, сломанные, но один зато целый и очень острый. Я раз как-то ударил им в дверь и прямо насквозь прошиб.
– Когда же это было? – спросил Петька.
– А тебе что за дело? Зимой было! – рассердился Колька.
– А какую же это дверь ты прошиб насквозь? – спросил Петька.
– Ту, которая от чулана, – сказал Колька.
– А она вся целая, – сказал Петька.
– Значит, поставили новую, – сказал Колька.
– Нет, не ставили, дверь старая, – сказал Петька.
– Нет, новая, – сказал Колька.
– А ты мне ножик отдай, – сказал Петька, – это мой ножик, я тебе дал его только веревку с бельем перерезать, а ты и совсем взял.
– Как же это так – твой ножик? Мой ножик, – сказал Колька.
– Нет, мой ножик! – сказал Петька.
– Нет, мой! – сказал Колька.
– Нет, мой! – сказал Петька.
– Нет, мой!
– Нет, мой!
– Ну, ладно, шут с вами, – сказал авиатор, – садитесь, ребята, в аэроплан, полетим в Бразилию.
5
Колька Панкин и Петька Ершов летели на аэроплане в Бразилию. Это было здорово интересно. Авиатор сидел на переднем сиденьи, был виден только его шлем. Все было очень хорошо, да мотор шумел очень уж и говорить трудно было. А если выглянуть из аэроплана на землю, то ух, как просторно, – дух захватывает! А на земле все маленькое-маленькое и не тем боком друг к другу повернуто.
– Петь-ка! – кричит Колька, – смотри, какой город ко-ря-вень-кий!
– Что-о-о? – кричит Петька.
– Го-род! – кричит Колька.
– Не слы-шу! – кричит Петька.
– Что-о-о? – кричит Колька.
– Скоро ли Брази-лия? – кричит Петька.
– У какого Васи-ли-я? – кричит Колька.
– Шапка улете-ла-а! – кричит Петька.
– Сколько! – кричит Колька.
– Вчера-а! – кричит Петька.
– Северная Америка! – кричит Колька.
– На-ви-да-ри-ди-и-и! – кричит Петька.
– Что? – кричит Колька.
Вдруг в ушах стало пусто и аэроплан начал опускаться.
6
Аэроплан попрыгал по кочкам и остановился.
– Приехали, – сказал авиатор.
Колька Панкин и Петька Ершов огляделись.
– Петька, – сказал Колька, – гляди, Бразилия-то какая!
– А это Бразилия? – спросил Петька.
– Сам-то, дурак, разве не видишь? – сказал Колька.
– А что это там за люди бегут? – спросил Петька.
– Где? А, вижу, – сказал Колька. – Это туземцы, дикари. Видишь, у них белые головы. Это они сделали себе прическу из травы и соломы.
– Зачем? – спросил Петька.
– Так уж, – сказал Колька.
– А смотри, по-моему, это у них такие волосы, – сказал Петька.
– А я тебе говорю, что это перья, – сказал Колька.
– Нет, волосы! – сказал Петька.
– Нет, перья! – сказал Колька.
– Нет, волосы!
– Нет, перья!
– Нет, волосы!
– Ну, вылезайте из аэроплана, – сказал авиатор, – мне лететь нужно.
7
Колька Панкин и Петька Ершов вылезли из аэроплана и пошли навстречу туземцам. Туземцы оказались небольшого роста, грязные и белобрысые. Увидя Кольку и Петьку, туземцы остановились. Колька шагнул вперед, поднял правую руку и сказал:
– Оах! – сказал он им по-индейски.
Туземцы открыли рты и стояли молча.
– Гапакук! – сказал им Колька по-индейски.
– Что это ты говоришь? – спросил Петька.
– Это я говорю с ними по-индейски, – сказал Колька.
– А откуда ты знаешь индейский язык? – спросил Петька.
– А у меня была такая книжка, по ней я и выучился, – сказал Колька.
– Ну ты, ври больше, – сказал Петька.
– Отстань! – сказал Колька. – Инам кос! – сказал он туземцам по-индейски.
Вдруг туземцы засмеялись.
– Кэрэк эри ялэ, – сказали туземцы.
– Ара токи, – сказал Колька.
– Мита? – спросили туземцы.
– Брось, пойдем дальше, – сказал Петька.
– Пильгедрау! – крикнул Колька.
– Пэркиля! – закричали туземцы.
– Кульмэгуинки! – крикнул Колька.
– Пэркиля, пэркиля! – кричали туземцы.
– Бежим! – крикнул Петька, – они драться хотят.
Но было уже поздно. Туземцы кинулись на Кольку и стали его бить.
– Караул! – кричал Колька.
– Пэркиля! – кричали туземцы.
«Мм-ууу», – мычала корова.
8
Избив как следует Кольку, туземцы, хватая и бросая в воздух пыль, убежали. Колька стоял встрепанный и сильно измятый.
– Пе-пе-пе-пе-петька, – сказал он дрожащим голосом. – Здорово я тузе-зе-зе-земцев разбил. Одного сю-сю-сю-сюда, а другого ту-ту-ту-туда.
– А не они тебя побили? – спросил Петька.
– Что ты! – сказал Колька. – Я как пошел их хватать: раз-два, раз-два, раз-два!
«Мм-ууу» – раздалось у самого колькиного уха.
– Ай! – вскрикнул Колька и побежал.
– Колька. Ко-олька-а-а! – кричал Петька.
Но Колька бежал без оглядки.
Бежали-бежали,
бежали-бежали,
бежали-бежали, и только добежав до леса, Колька остановился.
– Уф! – сказал он, переводя дух.
Петька так запыхался от бега, что ничего не мог сказать.
– Ну, и бизон! – сказал Колька, отдышавшись.
– А? – спросил Петька.
– Ты видел бизона? – спросил Колька.
– Где? – спросил Петька.
– Да ну, там. Он кинулся на нас, – сказал Колька.
– А это не корова была? – спросил Петька.
– Что ты, какая же это корова. В Бразилии нет коров, – сказал Колька.
– А разве бизоны ходят с колокольчиками на шее? – спросил Петька.
– Ходят, – сказал Колька.
– Откуда же это у них колокольчики? – спросил Петька.
– От индейцев. Индейцы всегда поймают бизона, привяжут к нему колокольчик и выпустят.
– Зачем? – спросил Петька.
– Так уж, – сказал Колька.
– Неправда, бизоны не ходят с колокольчиками, а это была корова, – сказал Петька.
– Нет, бизон! – сказал Колька.
– Нет, корова! – сказал Петька.
– Нет, бизон!
– Нет, корова!
– Нет, бизон!
– А где же попугаи? – спросил Петька.
9
Колька Панкин сразу даже растерялся.
– Какие попугаи? – спросил он Петьку Ершова.
– Да ты же обещал поймать мне попугаев, как приедем в Бразилию. Если это Бразилия, то должны быть и попугаи, – сказал Петька.
– Попугаев не видать, зато вон сидят колибри, – сказал Колька.
– Это вон там на сосне? – спросил Петька.
– Это не сосна, а пальма, – обиделся Колька.
– А на картинках пальмы другие, – сказал Петька.
– На картинках другие, а в Бразилии такие, – рассердился Колька. – Ты смотри, лучше, колибри какие.
– Похожи на наших воробьев, – сказал Петька.
– Похожи, – согласился Колька, – но меньше ростом.
– Нет, больше! – сказал Петька.
– Нет, меньше! – сказал Колька.
– Нет, больше! – сказал Петька.
– Нет, меньше! – сказал Колька.
– Нет, больше!
– Нет, меньше!
– Нет, больше!
– Нет, меньше!
Вдруг за спинами Кольки и Петьки послышался шум.
10
Колька Панкин и Петька Ершов обернулись.
Прямо на них летело какое-то чудовище.
– Что это? – испугался Колька.
– Это автомобиль, – сказал Петька.
– Не может быть! – сказал Колька. – Откуда же в Бразилии автомобиль?
– Не знаю, – сказал Петька, – но только это автомобиль.
– Не может быть! – сказал Колька.
– А я тебе говорю, что автомобиль! – сказал Петька.
– Нет, не может быть, – сказал Колька.
– Нет, может!
– Нет, не может!
– Ну, теперь видишь, что это автомобиль? – спросил Петька.
– Вижу, но очень странно, – сказал Колька.
Тем временем, автомобиль подъехал ближе.
– Эй, вы, ребята, – крикнул человек из автомобиля. – Дорога в Ленинград направо или налево?
– В какой Ленинград? – спросил Колька.
– Как в какой! Ну, в город как проехать? – спросил шофер.
– Мы не знаем, – сказал Петька, а потом вдруг заревел.
– Дяденька, – заревел он, – свези нас в город.
– Да вы сами-то что, из города? – спросил шофер.
– Ну да, – ревел Петька, – с Моховой улицы.
– А как же вы сюда попали? – удивился шофер.
– Да вот Колька, – ревел Петька, – обещал в Бразилию свезти, а сам сюда привез.
– В Брусилово… Брусилово… Постойте, Брусилово это дальше, это где-то в Черниговской губернии, – сказал шофер.
– Чилиговская губерния… Чилийская республика… Чили… Это южнее, это там, где и Аргентина. Чили находится на берегу Тихого океана, – сказал Колька.
– Дяденька, – захныкал опять Петька, – свези нас домой.
– Ладно, ладно, – сказал шофер. – Садитесь, все равно машина пустая. Только Брусилово не тут, Брусилово – это в Черниговской губернии.
И вот Колька Панкин и Петька Ершов поехали домой на автомобиле.
11
Колька Панкин и Петька Ершов ехали сначала молча. Потом Колька посмотрел на Петьку и сказал:
– Петька, – сказал Колька, – ты видел кондора?
– Нет, – сказал Петька. – А что это такое?
– Это птица, – сказал Колька.
– Большая? – спросил Петька.
– Очень большая, – сказал Колька.
– Больше вороны? – спросил Петька.
– Что ты! Это самая большая птица, – сказал Колька.
– А я ее не видал, – сказал Петька.
– А я видел. Она на пальме сидела, – сказал Колька.
– На какой пальме? – спросил Петька.
– На той, на которой и колибри сидела, – сказал Колька.
– Это была не пальма, а сосна, – сказал Петька.
– Нет, пальма! – сказал Колька.
– Нет, сосна! – сказал Петька, – пальмы растут только в Бразилии, а тут не растут.
– Мы и были в Бразилии, – сказал Колька.
– Нет, не были! – сказал Петька.
– Нет, были! – сказал Колька.
– Не-бы-ли, – закричал Петька.
– Были, были, были, бы-ли-и-и! – кричал Колька.
– А вон и Ленинград виднеется, – сказал шофер, указывая рукой на торчащие в небо трубы и крыши.

ВСЁ

    Даниил Хармс
    1928

35
17 лошадей
У нас в деревне умер один человек и оставил своим сыновьям такое завещание.
Старшему сыну оставляю
/
своего наследства,
среднему сыну оставляю
/
своего наследства, а
младшему сыну оставляю
/
своего наследства.
Когда этот человек умер, то после его смерти осталось всего только 17 лошадей и больше ничего. Стали сыновья 17 лошадей между собой делить.
«Я, – сказал старший, – беру
/
всех лошадей. Значит 17: 2 это будет 8
/
».
– «Как же ты 8
/
лошадей возьмешь? – спросил средний брат. – Не станешь же ты лошадь на куски резать?»
– «Это верно, – согласился с ним старший брат, – только и вам своей части не взять. Ведь 17 ни на 2, ни на 3, ни на 9 не делится!»
– «Так как же быть?»
– «Вот что, – сказал младший брат, – я знаю одного очень умного человека, зовут его Иван Петрович Рассудилов, он-то нам сумеет помочь».
– «Ну что ж, зови его», – согласились два другие брата.
Младший брат ушел куда-то и скоро вернулся с человеком, который ехал на лошади и курил коротенькую трубочку. «Вот, – сказал младший брат, – это и есть Иван Петрович Рассудилов».
Рассказали братья Рассудилову свое горе. Тот выслушал и говорит: «Возьмите вы мою лошадь, тогда у вас будет 18 лошадей и делите спокойно». Стали братья 18 лошадей делить.
Старший взял
/
 – 9 лошадей,
средний взял
/
 – 6 лошадей,
а младший взял
/
 – 2 лошади.
Сложили братья своих лошадей вместе. 9+6+2, получилось 17 лошадей. А Иван Петрович сел на свою 18-ю лошадь и закурил свою трубочку.
«Ну что, довольны?» – спросил он удивленных братьев и уехал.

    Д. Хармс
    1928

36
Во-первых и во-вторых
ВО-ПЕРВЫХ, запел я песенку и пошел.

ВО-ВТОРЫХ, подходит ко мне Петька и говорит: «Я с тобой пойду». – И оба мы пошли, напевая песенки.

В-ТРЕТЬИХ, идем и смотрим, стоит на дороге человек ростом с ведерко.
«Ты кто такой?» – спросили мы его. «Я – самый маленький человек в мире». – «Пойдем с нами». – «Пойдем».
Пошли мы дальше, но маленький человек не может за нами угнаться. Бегом бежит, а все-таки отстает. Тогда мы его взяли за руки. Петька за правую, я за левую. Маленький человек повис у нас на руках, едва ногами земли касается. Пошли мы так дальше. Идем все трое и песенки насвистываем.

В-ЧЕТВЕРТЫХ, идем мы и смотрим, лежит возле дороги человек, голову на пенек положил, а сам такой длины, что не видать, где ноги кончаются. Подошли мы к нему поближе, а он как вскочит на ноги, да как стукнет кулаком по пеньку, так пенек в землю и ушел. А длинный человек посмотрел вокруг, увидел нас и говорит: «Вы, – говорит, – кто такие, что мой сон потревожили?» – «Мы, – говорим мы, – веселые ребята. Хочешь с нами пойдем? – «Хорошо», – говорит длинный человек, да как шагнет сразу метров на двадцать. «Эй, – кричит ему маленький человек, – обожди нас немного!» Схватили мы маленького человека и побежали к длинному. – «Нет, – говорим мы, – так нельзя, ты маленькими шагами ходи».
Пошел длинный человек маленькими шагами, да что толку? Десять шагов сделает и из вида пропадает. – «Тогда, говорим мы, пусть маленький человек тебе на плечо сядет, а нас ты подмышки возьми». Посадил длинный человек маленького себе на плечо, а нас подмышки взял и пошел.
– «Тебе удобно?» – говорю я Петьке. – «Удобно. А тебе?» – «Мне тоже удобно», – говорю я. И засвистели мы веселые песенки. И длинный человек идет и песенки насвистывает, и маленький человек у него на плече сидит и тоже свистит – заливается.

В-ПЯТЫХ, идем мы и смотрим – стоит поперек нашего пути осел. Обрадовались мы и решили на осле ехать. Первым попробовал длинный человек. Перекинул он ногу через осла, а осел ему ниже колена приходится. Только хотел длинный человек на осла сесть, а осел взял да и пошел, и длинный человек со всего размаху на землю сел. Попробовали мы маленького человека на осла посадить. Но только осел несколько шагов сделал – маленький человек не удержался и свалился на землю. Потом встал и говорит: «Пусть длинный человек меня опять на плече понесет, а ты с Петькой на осле поезжай». Сели мы, как маленький человек сказал, и поехали. И всем хорошо. И все мы песни насвистываем.

В-ШЕСТЫХ, приехали мы к большому озеру. Глядим, у берега лодка стоит. – «Что ж, поедем на лодке?» – говорит Петька. Я с Петькой хорошо в лодке уселись, а вот длинного человека с трудом усадили. Согнулся он весь, сжался, коленки к самому подбородку поднял.
Маленький человек где-то под скамейкой сел, а вот ослу места-то и не осталось. Если бы еще длинного человека в лодку не сажать, тогда можно было бы и осла посадить. А вдвоем не помещаются. – «Вот что, – говорит маленький человек, – ты, длинный, вброд иди, а мы осла в лодку посадим и поедем». Посадили мы осла в лодку, а длинный человек вброд пошел, да еще нашу лодку на веревочке потащил. Осел сидит, пошевельнуться боится, верно, первый раз в лодку попал. А остальным хорошо. Едем мы по озеру, песни свистим. Длинный человек тащит нашу лодку и тоже песни поет.

В-СЕДЬМЫХ, вышли мы на другой берег, смотрим стоит автомобиль. – «Что же это такое может быть?» – говорит длинный человек. – «Что это?» – говорит маленький человек. – «Это, – говорю я, – автомобиль». «Это машина, на которой мы сейчас и поедем», – говорит Петька. Стали мы в автомобиле рассаживаться. Я и Петька у руля сели, маленького человека спереди на фонарь посадили, а вот длинного человека, осла и лодку никак в автомобиле не разместить. Положили мы лодку в автомобиль, в лодку осла поставили, все бы хорошо, да длинному человеку места нет. Посадили мы его в лодку – ослу места нет. Посадили мы в автомобиль осла и длинного человека – лодку некуда поставить.
Мы совсем растерялись, не знали, что и делать, да маленький человек совет подал: «Пусть, – говорит, – длинный человек в автомобиль сядет, а осла к себе на колени положит, а лодку руками над головой поднимет».
Посадили мы длинного человека в автомобиль, на колени к нему осла положили, а в руки дали лодку держать. – «Не тяжело?» – спросил его маленький человек. – «Нет, ничего», – говорит длинный. Я пустил мотор в ход, и мы поехали.
Все хорошо, только маленькому человеку впереди на фонаре сидеть неудобно, кувыркает его от тряски, как ваньку-встаньку. А остальным ничего. Едем мы и песни насвистываем.

В-ВОСЬМЫХ, приехали мы в какой-то город. Поехали по улицам. На нас народ смотрит, пальцами показывает: – «Это что, – говорит, – в автомобиле дубина какая стоит, себе на колени осла посадил и лодку руками над головой держит. Ха! ха! ха! А впереди-то какой на фонаре сидит. Ростом с ведерко! Вон его как от тряски-то кувыркает. Ха! ха! ха!»
А мы подъехали прямо к гостинице, лодку на землю положили, автомобиль поставили под навес, осла к дереву подвязали и зовем хозяина. Вышел к нам хозяин и говорит: «Что вам угодно?» – «Да вот, – говорим мы ему, – переночевать нельзя ли у вас?» – «Можно», – говорит хозяин и повел нас в комнату с четырьмя кроватями. Я и Петька легли, а вот длинному человеку и маленькому никак не лечь. Длинному все кровати коротки, а маленькому не на что голову положить. Подушка выше его самого и он мог только стоя к подушке прислониться. Но так как мы все очень устали, то легли кое-как и заснули. Длинный человек просто на полу лег, а маленький на подушку весь залез, да так и заснул.

В-ДЕВЯТЫХ, проснулись мы утром и решили дальше путь продолжать. Тут вдруг маленький человек и говорит: «Знаете что? Довольно нам с этой лодкой да автомобилем таскаться. Пойдемте лучше пешком». – «Пешком я не пойду, – сказал длинный человек, – пешком скоро устанешь». – «Это ты-то, такая детина, устанешь?» – засмеялся маленький человек. – «Конечно, устану, – сказал длинный, – вот бы мне какую-нибудь лошадь по себе найти». – «Какая же тебе лошадь годится? – вмешался Петька. – Тебе не лошадь, а слона нужно». – «Ну, здесь слона-то не достанешь, – сказал я, – здесь не Африка». Только это я сказал, вдруг слышны на улице лай, шум и крики.
Посмотрели в окно, глядим – ведут по улице слона, а за ним народ валит. У самых слоновьих ног бежит маленькая собачонка и лает во всю мочь, а слон идет спокойно, ни на кого внимания не обращает. «Вот, – говорит маленький человек длинному, – вот тебе и слон как раз. Садись и поезжай». – «А ты на собачку садись. Как раз по твоему росту», – сказал длинный человек. «Верно, – говорю я, – длинный на слоне поедет, маленький на собачке, а я с Петькой на осле». И побежали мы на улицу.

В-ДЕСЯТЫХ, выбежали мы на улицу. Я с Петькой на осла сели, маленький человек у ворот остался, а длинный за слоном побежал. Добежал он до слона, вскочил на него и к нам повернул. А собачка от слона не отстает, лает и тоже к нам бежит. Только до ворот добежала, тут маленький человек наловчился и прыгнул на собаку. Так мы все и поехали. Впереди длинный человек на слоне, за ним я с Петькой на осле, а сзади маленький человек на собачке. И всем нам хорошо и все мы песенки насвистываем.

Выехали мы из города и поехали, а куда приехали и что с нами приключилось, об этом мы вам в следующий раз расскажем.

    Д. И. Хармс
    1928

37
О том, как старушка чернила покупала
На Кособокой улице, в доме № 17 жила одна старушка. Когда-то жила она вместе со своим мужем и был у неё сын. Но сын вырос большой и уехал, а муж умер, и старушка осталась одна.
Жила она тихо и мирно, чаёк попивала, сыну письма посылала, а больше ничего не делала.
Дома же говорили про старушку, что она с луны свалилась.
Выйдет старушка другой раз летом на двор, посмотрит вокруг и скажет:
– Ах ты, батюшки, куда же это снег делся?
А соседи засмеются и кричат ей:
– Но, виданное ли дело, чтобы снег летом на земле лежал? Ты, что, бабка, с луны свалилась, что ли?

Или пойдет старушка в керосинную лавку и спросит:
– Почем у вас французские булки?
Приказчики смеются:
– Да что вы, гражданка, откуда же у нас французские булки? С луны вы что ли свалились!
Ведь вот какая была старушка!
Была раз погода хорошая, солнечная, на небе ни облачка. На Кособокой улице пыль поднялась. Вышли дворники улицу поливать из брезентовых кишок с медными наконечниками. Льют они воду прямо в пыль, сквозь, навылет. Пыль с водой вместе на землю летит. Вот уж лошади по лужам бегут, и ветер без пыли летит пустой.
Из ворот 17-го дома вышла старушка. В руках у неё зонтик с большой блестящей ручкой, а на голове шляпка с черными блёстками.
– Скажите, – кричит она дворнику, – где чернила продаются?
– Что? – кричит дворник.
Старушка ближе:
– Чернила! – кричит.
– Сторонитесь! – кричит дворник, пуская струю воды.
Старушка влево и струя влево.
Старушка скорей вправо, и струя за ней.
– Ты что, – кричит дворник, – с луны свалилась, видишь, я улицу поливаю!
Старушка только зонтиком махнула и дальше пошла.
Пришла старушка на рынок, смотрит: стоит какой-то парень и продает судака большого и сочного, длиной с руку, толщиной с ногу. Подкинул он рыбу на руках, потом взял одной рукой за нос, покачал, покачал и выпустил, но упасть не дал, а ловко поймал другой рукой за хвост и поднес старушке.
– Вот, – говорит, – за рупь отдам.
– Нет, – говорит старушка, – мне чернила…
А парень ей и договорить не дал.
– Берите, – говорит, – не дорого прошу.
– Нет, – говорит старушка, – мне чернила…
А тот опять:
– Берите, – говорит, – в рыбе пять с половиной фунтов весу, – и как бы от усталости взял рыбу в другую руку.
– Нет, – сказала старушка, – мне чернила нужны.
Наконец-то парень расслышал, что говорила ему старушка.
– Чернила? – переспросил он.
– Да, чернила.
– Чернила?
– Чернила.
– А рыбы не нужно?
– Нет.
– Значит, чернила?
– Да.
– Да вы что, с луны что ли свалились! – сказал парень.
– Значит нет у вас чернил, – сказала старушка и дальше пошла.
– Мяса парного пожалуйте! – кричит старушке здоровенный мясник, а сам ножом печенки кромсает.
– Нет ли у вас чернил? – спросила старушка.
– Чернила! – заревел мясник, таща за ногу свиную тушу.
Старушка скорей подальше от мясника, уж больно он толстый да свирепый, а ей уж торговка кричит:
– Сюда пожалуйте! Пожалуйте сюда!
Старушка подошла к её ларьку и очки надела. А торговка улыбается и протягивает ей банку с черносливами.
– Пожалуйте, – говорит, – таких нигде не найдете.
Старушка взяла банку с ягодами, повертела её в руках и обратно положила.
– Мне чернила нужны, а не ягоды, – говорит она.
– Какие чернила – красные или черные? – спросила торговка.
– Черные, – говорит старушка.
– Черных нет, – говорит торговка.
– Ну тогда красные, – говорит старушка.
– И красных нет, – сказала торговка.
– Прощайте, – сказала старушка и пошла.
Вот уж и рынок кончается, а чернил нигде не видать.
Вышла старушка из рынка и пошла по какой-то улице.
Вдруг смотрит – идут друг за дружкой, медленным шагом, пятнадцать ослов. На переднем осле сидит верхом человек и держит в руках большущее знамя. На других ослах тоже люди сидят и тоже в руках вывески держат.
«Это что же такое?» – думает старушка. «Должно быть, это теперь на ослах как на трамваях ездят». – Эй! – крикнула она человеку, сидящему на переднем осле. – Обожди немного. Скажи, где чернила продаются?
А человек на осле не расслышал, видно, что старушка ему сказала, а поднял какую-то трубу с одного конца узкую, а с другого широкую, раструбом. Узкий конец приставил ко рту да как закричит туда, прямо старушке в лицо, да так, что за семь верст услыхать можно:
СПЕШИТЕ УВИДЕТЬ ГАСТРОЛИ ДУРОВА. В ГОСЦИРКЕ! В ГОСЦИРКЕ! МОРСКИЕ ЛЬВЫ – ЛЮБИМЦЫ ПУБЛИКИ. ПОСЛЕДНЯЯ НЕДЕЛЯ! БИЛЕТЫ ПРИ ВХОДЕ!
Старушка с испуга даже зонтик уронила. Подняла она зонтик да от страха руки так дрожали, что зонтик опять упал.
Старушка зонтик подняла, покрепче его в руках зажала, да скорей, скорей по дороге, да по панели повернула из одной улицы в другую и вышла на третью широкую и очень шумную.
Кругом народ куда-то спешит, а на дороге автомобили катят и трамваи грохочут.
Только хотела старушка на другую сторону перейти, вдруг:
– Тарар-арарар-арар-ррррр! – автомобиль орет.
Пропустила его старушка, только на дорогу ступила, а ей:
– Эй, берегись! – извозчик кричит.
Пропустила его старушка и скорей на ту сторону побежала. До середины дороги добежала, а тут:
Джен-джен! Динь-динь-динь! – трамвай несется.
Старушка было назад, а сзади:
Пыр-пыр-пыр-пыр! – мотоциклет трещит.
Совсем перепугалась старушка, но хорошо добрый человек нашелся, схватил он её за руку и говорит:
– Вы что, – говорит, – будто с луны свалились! Вас же задавить могут. – И потащил старушку на другую сторону.
Отдышалась старушка и только хотела доброго человека о чернилах спросить, оглянулась, а его уж и след простыл.
Пошла старушка дальше, на зонтик опирается, да по сторонам поглядывает, где бы про чернила узнать. А ей навстречу идет старичок с палочкой. Сам старенький и седенький. Подошла к нему старушка и говорит:
– Вы, видать, человек бывалый, не знаете ли, где чернила продаются?
Старичок остановился, поднял голову, подвигал своими морщинками и задумался. Постояв так немного, он полез в карман, достал кисетик, папиросную бумагу и мундштук. Потом медленно свернул папиросу и, вставив её в мундштук, спрятал кисетик и бумагу обратно и достал спички. Потом закурил папиросу и, спрятав спички, прошамкал беззубым ртом:
– Шешиши пошаются в макашише.
Старушка ничего не поняла, а старичок пошел дальше.
Задумалась старушка.
Чего это никто про чернила толком сказать ничего не может.
Не слыхали они о чернилах никогда что ли?
И решила старушка в магазин зайти и чернила спросить.
Там-то уж знают.
А тут рядом и магазин как раз. Окна большие, в целую стену. А в окнах всё книги лежат.
«Вот, думает старушка, сюда и зайду. Тут уж наверно чернила есть, раз книги лежат. Ведь книги-то, чай, пишутся чернилами».
Подошла она к двери, двери стеклянные и странные какие-то. Толкнула старушка дверь, а её саму что-то сзади подтолкнуло. Оглянулась, смотрит – на неё другая стеклянная дверь едет.
Старушка вперед, а дверь за ней. Всё вокруг стеклянное и всё кружится. Закружилась у старушки голова, идет она и сама не знает, куда идет. А кругом всё двери, двери, все они кружатся и старушку вперед подталкивают.
Топталась, топталась старушка вокруг чего-то, насилу высвободилась, хорошо еще, что жива осталась.
Смотрит старушка – прямо большие часы стоят и лестница вверх ведет. Около часов стоит человек. Подошла к нему старушка и говорит:
– Где бы мне про чернила узнать?
А тот к ней даже головы не повернул, показал только рукой на какую-то дверку, небольшую, решетчатую.
Старушка приоткрыла дверку, вошла в неё, видит – комната, совсем крохотная, не больше шкафа. А в комнатке стоит человек. Только хотела старушка про чернила его спросить…
Вдруг: Дзинь! Дджжжинн! и начал пол вверх подниматься.
Старушка стоит, шевельнуться не смеет, а в груди у неё будто камень расти начал. Стоит она и дышать не может.
Сквозь дверку чьи-то руки, ноги и головы мелькают, а вокруг гудит, как швейная машинка. Потом перестало гудеть и дышать легче стало. Кто-то дверку открыл и говорит:
– Пожалуйте, приехали, шестой этаж, выше некуда.
Старушка, совсем как во сне, шагнула куда-то выше, куда ей показали, а дверка за ней захлопнулась и комнатка-шкапик опять вниз поехала.
Стоит старушка, зонтик в руках держит, а сама отдышаться не может. Стоит она на лестнице, вокруг люди ходят, дверьми хлопают, а старушка стоит и зонтик держит.
Постояла старушка, посмотрела, что кругом делается, и пошла в какую-то дверь.
Попала старушка в большую, светлую комнату.
Смотрит – стоят в комнате столики, а за столиками люди сидят. Одни, уткнув носы в бумагу, что-то пишут, а другие стучат на пишущих машинках. Шум стоит будто в кузнице, только в игрушечной.
Направо у стенки диван стоит, на диване сидит толстый человек и тонкий. Толстый что-то рассказывает тонкому и руки потирает, а тонкий согнулся весь, глядит на толстого сквозь очки в светлой оправе, а сам на сапогах шнурки завязывает.
– Да, – говорит толстый, – написал я рассказ о мальчике, который лягушку проглотил. Очень интересный рассказ.
– А я вот ничего выдумать не могу, о чем бы написать, – сказал тонкий, продевая шнурок через дырочку.
– А у меня рассказ очень интересный, – сказал толстый человек. – Пришел этот мальчик домой, отец его спрашивает, где он был, а лягушка из живота отвечает: ква-ква! Или в школе: учитель спрашивает мальчика, как по-немецки «с добрым утром», а лягушка отвечает: ква-ква! Учитель ругается, а лягушка: ква-ква-ква! Вот какой смешной рассказ, – сказал толстяк и потер свои руки.
– Вы тоже что-нибудь написали? – спросил он старушку.
– Нет, – сказала старушка, – у меня чернила все вышли.
Была у меня баночка, от сына осталась, да вот теперь кончилась.
– А что, ваш сын тоже писатель? – спросил толстяк.
– Нет, – сказала старушка, – он лесничий. Да только он тут не живет. Раньше я у мужа чернила брала, а теперь муж умер, и я одна осталась. Нельзя ли мне у вас тут чернил купить? – вдруг сказала старушка.
Тонкий человек завязал свой сапог и посмотрел сквозь очки на старушку.
– Как чернила? – удивился он.
– Чернила, которыми пишут, – пояснила старушка.
– Да ведь тут чернил не продают, – сказал толстый человек и перестал потирать свои руки.
– Вы как сюда попали? – спросил тонкий, вставая с дивана.
– В шкафу приехала, – сказала старушка.
– В каком шкафу? – в один голос спросили толстый и тонкий.
– В том, который у вас на лестнице вверх и вниз катается, – сказала старушка.
– Ах, в лифте! – рассмеялся тонкий, снова садясь на диван, так как теперь у него развязался другой сапог.
– А сюда вы зачем пришли? – спросил старушку толстый человек.
– А я нигде чернил найти не могла, – сказала старушка, – всех спрашивала, никто не знал. А тут, смотрю, книги лежат, вот и зашла сюда. Книги-то, чай, чернилами пишутся!
– Ха, ха, ха! – рассмеялся толстый человек. – Да вы прямо как с луны на землю свалились!
– Эй, слушайте! – вдруг вскочил с дивана тонкий человек. Сапога он так и не завязал, и шнурки болтались по полу. – Слушайте, – сказал он толстому, – да ведь вот я и напишу про старушку, которая чернила покупала.
– Верно, – сказал толстый человек и потер свои руки.
Тонкий человек снял свои очки, подышал на них, вытер носовым платком, одел опять на нос и сказал старушке:
– Расскажите вы нам о том, как вы чернила покупали, а мы про вас книжку напишем и чернил дадим.
Старушка подумала и согласилась.
И вот тонкий человек написал книжку:
О ТОМ, КАК СТАРУШКА ЧЕРНИЛА ПОКУПАЛА.

    Д. Хармс
    1928

38
Профессор Трубочкин

?1?
В редакцию Чижа вошел человек маленького роста, с черной косматой бородой, в длинном черном плаще и в широкополой черной шляпе. Под мышкой этот человек держал огромный конверт, запечатанный зеленой печатью.
– Я – знаменитый профессор Трубочкин, – сказал тоненьким голосом этот странный человек.
– Ах, это вы профессор Трубочкин! – сказал редактор. – Мы давно ждем вас. Читатели нашего журнала задают нам различные вопросы. И вот мы обратились к вам, потому что только вы можете ответить на любой вопрос. Мы слыхали, что вы знаете все.
– Да, я знаю все, – сказал профессор Трубочкин. Я умею управлять аэропланом, трамваем и подводной лодкой. Я умею говорить по-русски, по-немецки, по-турецки, по-самоедски и по-фистольски. Я умею писать стихи, читать книжку, держа ее вверх ногами, стоять на одной ноге, показывать фокусы и даже летать.
– Ну, это уж невозможно, – сказал редактор.
– Нет, возможно, – сказал профессор Трубочкин.
– А ну-ка полетите, – сказал редактор.
– Пожалуйста, – сказал профессор Трубочкин и влез на стол. Профессор разбежался по столу, опрокинул чернильницу и банку с клеем, сбросил на пол несколько книг, порвал чью-то рукопись и прыгнул на воздух. Плащ профессора распахнулся и защелкал над головой редактора, а сам профессор замахал руками и с грохотом полетел на пол.
Все кинулись к профессору, но профессор вскочил на ноги и сказал:
– Я делаю всё очень скоро. Я могу сразу сложить два числа любой величины.
– А ну-ка, – сказал редактор, – сколько будет три и пять?
– Четыре, – сказал профессор.
– Нет, – сказал редактор, – вы ошиблись.
– Ах да, – сказал профессор, – девятнадцать!
– Да нет же, – сказал редактор, – вы ошиблись опять. У меня получилось восемь.
Профессор Трубочкин разгладил свою бороду, положил на стол конверт с зеленой печатью и сказал:
– Хотите я вам напишу очень хорошие стихи?
– Хорошо, – сказал редактор.
Профессор Трубочкин подбежал к столу, схватил карандаш и начал быстро-быстро писать. Правая рука профессора Трубочкина стала вдруг мутной и исчезла.
– Готово, – сказал профессор Трубочкин, протягивая редактору лист бумаги, мелко-мелко исписанный.
– Куда девалась ваша рука, когда вы писали? – спросил редактор.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся профессор. – Это когда я писал, я так быстро двигал рукой, что вы перестали ее видеть.
Редактор взял бумагу и начал читать стихи:
Жик жик жик.
Фок фок фок.
Рик рик рик.
Шук шук шук.
– Что это такое? – вскричал редактор, – я ничего не понимаю.
– Это по-фистольски, – сказал профессор Трубочкин.
– Это такой язык? – спросил редактор.
– Да, на этом языке говорят фистольцы, – сказал профессор Трубочкин.
– А где живут фистольцы? – спросил редактор.
– В Фистолии, – сказал профессор.
– А где Фистолия находится? – спросил редактор.
– Фистолия находится в Компотии, – сказал профессор.
– А где находится Компотия? – спросил редактор.
– В Чучечии, – сказал профессор.
– А Чучечия?
– В Бамбамбии.
– А Бамбамбия?
– В Тилипампампии.
– Простите, профессор Трубочкин, что с вами? – сказал вдруг редактор, вытаращив глаза. – Что с вашей бородой?
Борода профессора лежала на столе.
– Ах! – крикнул профессор, схватил бороду и бросился бежать.
– Стойте! – крикнул редактор.
– Держите профессора! – крикнул художник Тутин.
– Держите! держите! держите его! – закричали все и кинулись за профессором. Но профессора и след простыл.
В коридоре лежал плащ профессора, на площадке лестницы – шляпа, а на ступеньках – борода.
А самого профессора не было нигде.
По лестнице вниз спускался мальчик в серой курточке.
Редактор и художник вернулись в редакцию.
– Смотрите, остался конверт! – крикнул писатель Колпаков.
На столе лежал конверт, запечатанный зеленой печатью. На конверте было написано:
«В редакцию журнала „Чиж“».
Редактор схватил конверт, распечатал его, вынул из конверта лист бумаги и прочел:
«Здравствуй, редакция „Чижа“.
Я только что вернулся из кругосветного путешествия. Отдохну с дороги и завтра приду к вам.
Я знаю всё и буду давать ответы на все вопросы ваших читателей.
Посылаю вам свой портрет. Напечатайте его на обложке „Чижа“ № 7.
Это письмо передаст вам Федя Кочкин.
Ваш профессор Трубочкин».
– Кто это Федя Кочкин? – спросил писатель Колпаков.
– Не знаю, – сказал редактор.
– А кто же это был у нас и говорил, что он профессор Трубочкин? – спросил художник Тутин.
– Не знаю. Не знаю, – сказал редактор. – Подождем до завтра, когда придет настоящий профессор Трубочкин и сам все объяснит. А сейчас я ничего не понимаю.
?2?
Писатель Колпаков, художник Тутин и редактор «Чижа» сидели в редакции и ждали знаменитого профессора Трубочкина, который знает решительно все.
Профессор обещал придти ровно в 12 часов, но вот уже пробило два, а профессора все еще нет.
В половине третьего в редакции зазвонил телефон. Редактор подошел к телефону.
– Я слушаю, – сказал редактор.
– Ба-ба-ба-ба-ба, – раздались в телефоне страшные звуки, похожие на пушечные выстрелы.
Редактор вскрикнул, выпустил из рук телефонную трубку и схватился за ухо.
– Что случилось? – крикнули писатель Колпаков и художник Тутин и кинулись в редактору.
– Оглушило, – сказал редактор, прочищая пальцем ухо и тряся головой.
– Бу-бу-бу-бу-бу! – неслось из телефонной трубки.
– Что же это такое? – спросил художник Тутин.
– А кто его знает, что это такое! – крикнул редактор, продолжая мотать головой.
– Подождите, – сказал писатель Колпаков, – мне кажется, я слышу слова.
Все замолчали и прислушивались.
– Бу-бу-бу… буду… бу-бу… больше… боль… валы балу… ту-бу-бу! – неслось из телефонной трубки.
– Да ведь это кто-то говорит таким страшным басом! – крикнул художник Тутин.
Редактор сложил ладони рупором, поднес их к телефонной трубке и крикнул туда:
– Алло! Алло! Кто говорит?
– Великан Бобов-бов-бов-бов! – послышалось из телефонной трубки.
– Что? – удивился редактор. – Великанов же не бывает!
– Не бывает, а я великан Бобов, – ответила с треском трубка.
– А что вам от нас нужно? – спросил редактор.
– Вы ждете к себе профессора Трррррубочкина? – спросил голос из трубки.
– Да, да, да! – обрадовался редактор. – Где он?
– Хра-хра-хра-хра-хра! – захохотала трубка с таким грохотом, что редактору, писателю Колпакову и художнику Тутину пришлось зажать свои уши.
– Это я! Это я! – хра! – хра! – хра! поймал профессора Трррррубочкина. И не пущу его к вам – ам-ам-ам! кричал странный голос из трубки.
– Профессорррр Трррррубочкин мой врач рач-рач-рач, рык эрык кыкырык… – затрещало что-то в трубке и вдруг стало тихо. Из телефонной трубки шел дым.
– Этот страшный великан кричал так громко, что, кажется, сломал телефон, – сказал редактор.
– Но что ж с профессором? – спросил писатель Колпаков.
– Надо спасать профессора! – крикнул редактор. – Бежим к нему на помощь!
– Но куда? – спросил художник Тутин. – Мы даже не знаем, где живет этот великан Бобов.
– Что же делать? – спросил писатель Колпаков. Вдруг опять зазвонил телефон.
– Телефон не сломан! – крикнул редактор и подбежал к телефону.
Редактор снял телефонную трубку и вдруг опять повесил ее на крючок. Потом опять снял трубку, крикнул в нее:
– Алло! Я слушаю, – и отскочил от трубки шагов на пять.
В трубке что-то очень слабо защелкало. Редактор подошел ближе и поднес трубку к уху.
– С вами говорит Федя Кочкин, – послышалось из телефонной трубки.
– Да, да, я слушаю! – крикнул редактор.
– Профессор Трубочкин попал к великану Бобову. Я бегу спасать профессора Трубочкина. Ждите моего звонка. До свидания. – И редактор услышал, как Федя Кочкин повесил трубку.
– Федя Кочкин идет спасать профессора Трубочкина, – сказал редактор.
– А что же делать нам? – спросил писатель Колпаков.
– Пока нам придется только ждать.
?3?СЕКРЕТНОЕ ПИСЬМО

Я, писатель Колпаков, получил сейчас телеграмму от Феди Кочкина. Федя сообщает, что он нашел профессора Трубочкина и великана Бобова, и послезавтра приведет их в редакцию. Я сказал об этом только художнику Тутину. Больше об этом никто ничего не знает. Вы, ребята, тоже молчите, никому не говорите, что скоро профессор Трубочкин придет в редакцию. Вот-то все удивятся! А я вам в 12-м номере «Чижа» расскажу, как все произошло.
    Писатель Колпаков
?4?
В редакции «Чижа» был страшный беспорядок. На столах, на стульях, на полу и на подоконниках лежали кучи писем с вопросами читателей к профессору Трубочкину.
Редактор сидел на тюке писем, ел булку с маслом и раздумывал, – как ответить на вопрос: «почему крокодил ниже бегемота?»
Вдруг в коридоре раздался шум, топот, дверь распахнулась – и в редакцию вбежали писатель Колпаков и художник Тутин.
– Ура! Ура! – крикнул художник Тутин.
– Что случилось?
Тут дверь опять отворилась и в редакцию вошел мальчик в серой курточке.
– Это еще кто такой? – удивился редактор.
– Ура-а! – вскричали Колпаков и Тутин.
На шум в редакцию «Чижа» собрались люди со всего издательства. Пришли: водопроводчик Кузьма, и типограф Петров, и переплетчик Рындаков, и уборщица Филимонова, и лифтер Николай Андреич, и машинистка Наталья Ивановна.
– Что случилось? – кричали они.
– Да что же это такое? – кричал редактор.
– Ура-а! – кричал мальчик в серой курточке.
– Ура-а! – подхватили писатель Колпаков и художник Тутин.
Никто ничего не мог понять.
Вдруг в коридоре что-то стукнуло раза четыре, что-то хлопнуло, будто выстрелило, и согнувшись, чтобы пролезть в дверь, вошел в редакцию человек такого огромного роста, что, когда он выпрямился, голова его почти коснулась потолка.
– Вот и я, – сказал этот человек таким страшным голосом, что задребезжали стекла, запрыгала на чернильнице крышка и закачалась лампа.
Машинистка Наталья Ивановна вскрикнула, переплетчик Рындаков спрятался за шкап, раздевальщик Николай Андреич почесал затылок, а редактор подошел к огромному человеку и сказал:
– Кто вы такой?
– Кто я такой? – переспросил огромный человек таким громким голосом, что редактор зажал уши и замотал головой.
– Нет, уж вы лучше молчите! – крикнул редактор.
В это время в редакцию вошел коренастый человек, с черной бородкой и блестящими глазами. Одет он был в кожаную куртку, на голове его была кожаная фуражка.
Войдя в комнату, он снял фуражку и сказал:
– Здравствуйте.
– Смотрите-ка! – крикнул типограф Петров, – его портрет был помещен в седьмом номере «Чижа».
– Да ведь это профессор Трубочкин! – крикнула уборщица Филимонова.
– Да, я профессор Трубочкин, – сказал человек в кожаной куртке. – А это мой друг великан Бобов, а этот мальчик – мой помощник, Федя Кочкин.
– Ура! – крикнул тогда редактор.
– Я был у великана Бобова, – сказал профессор. – Два месяца подряд мы вели с ним научный спор о том, кто сильнее: лев или тигр. Мы бы еще долго спорили, но пришел Федя Кочкин и сказал нам, что читатели «Чижа» ждут ответов на свои вопросы.
– Давно ждут, – сказал редактор и показал рукой на груды открыток и конвертов, больших пакетов и маленьких записок. – Видите, что у нас тут делается. Это все вопросы от наших читателей.
– Ну, теперь я на все отвечу, – сказал профессор Трубочкин. – Бобов, собери, пожалуйста, все эти конверты и бумажки, и снеси их, пожалуйста, ко мне на дом пожалуйста.
Бобов засучил рукава, достал из кармана канат, связал из писем и пакетов четыре огромных тюка, взвалил их себе на плечи и вышел из редакции.
– Ну вот, – сказал профессор Трубочкин, – тут осталось еще штук двести писем. На эти я отвечу сейчас.
Профессор Трубочкин сел к столу, а Федя Кочкин стал распечатывать письма и класть их стопочкой перед профессором. Федя Кочкин делал это так быстро, что у всех присутствующих закружились головы, и они вышли из редакции в коридор.
Последним вышел редактор.
– Ура! – сказал редактор. – Теперь все наши читатели получат ответы на свои вопросы.
– Нет, не все, – сказали писатель Колпаков и художник Тутин,
А ТОЛЬКО ТЕ,
КТО ПОДПИШЕТСЯ
НА «ЧИЖ»
НА
1934 ГОД.

    1933

39
Как Маша заставила осла везти ее в город
Вот осел везет таратайку, а в таратайке едет Маша. Светит солнце. На деревьях растут яблоки.
Вдруг осел остановился.
Маша сказала ослу: «Ну, пожалуйста. Поезжай в город». А осел помахал хвостом и остался стоять на месте.
Маша показала ослу кнут и сказала: «Посмотри, что у меня есть». Но осел только пошевелил ушами и остался стоять на месте.
Тогда Маша выпрягла осла из таратайки. И опять запрягла его в таратайку, но только хвостом вперед.
Потом Маша достала ножницы и срезала у осла кусочек гривы. Осел с удивлением смотрел на Машу.
Маша села опять в таратайку и, сделав из гривы усы и бороду, наклеила их себе на лицо.
Осел вытаращил глаза и в ужасе начал пятиться.
Осел пятился и тащил за собой таратайку. И вот, таким образом, Маша и приехала в город.

    Д. Хармс
    1934

40
Семь кошек
Вот так история! Не знаю, что делать. Я совершенно запутался. Ничего разобрать не могу.
Посудите сами: поступил я сторожем на кошачью выставку.
Выдали мне кожаные перчатки, чтобы кошки меня за пальцы не цапали, и велели кошек по клеткам рассаживать и на каждой клетке надписывать – как которую кошку зовут.
– Хорошо, – говорю я, – а только как зовут этих кошек?
– А вот, – говорят, – кошку, которая слева, зовут Машка, рядом с ней сидит Пронька, потом Бубенчик, а эта Чурка, а эта Мурка, а эта Бурка, а эта Штукатурка.
Вот остался я один с кошками и думаю: «Выкурю-ка я сначала трубочку, а уж потом рассажу этих кошек по клеткам».
Вот курю я трубочку и на кошек смотрю.
Одна лапкой мордочку моет, другая на потолок смотрит, третья по комнате гуляет, четвертая кричит страшным голосом, еще две кошки друг на друга шипят, а одна подошла ко мне и меня за ногу укусила.
Я вскочил, даже трубку уронил.
– Вот, – кричу, – противная кошка! Ты даже и на кошку-то не похожа. Пронька ты, или Чурка, или, может быть, Штукатурка?
Тут вдруг я понял, что я всех кошек перепутал. Которую как зовут – совершенно не знаю.
– Эй, – кричу, – Машка! Пронька! Бубенчик! Чурка! Мурка! Бурка! Штукатурка!
А кошки на меня ни малейшего внимания не обращают.
Я им крикнул:
– Кис-кис-кис!
Тут все кошки зараз ко мне свои головы повернули.
Что тут делать?
Вот кошки забрались на подоконник, повернулись ко мне спиной и давай в окно смотреть.
Вот они все тут сидят, а которая тут Штукатурка и которая тут Бубенчик?
Ничего я разобрать не могу.
Я думаю так, что только очень умный человек сумеет отгадать, как какую кошку зовут.
Посмотри на эту картинку и скажи: которая кошка Машка, которая Пронька, которая Бубенчик, которая Чурка, которая Мурка, которая Бурка и которая Штукатурка?

    1935

41
Сказка
– Вот, – сказал Ваня, кладя на стол тетрадку, – давай писать сказку.
– Давай, – сказала Леночка, садясь на стул.
Ваня взял карандаш и написал:
«Жил-был король…»
Тут Ваня задумался и поднял глаза к потолку. Леночка заглянула в тетрадку и прочла, что написал Ваня.
– Такая сказка уже есть, – сказала Леночка.
– А почём ты знаешь? – спросил Ваня.
– Знаю, потому что читала, – сказала Леночка.
– О чем же там говорится? – спросил Ваня.
– Ну, о том, как король пил чай с яблоками и вдруг подавился, а королева стала бить его по спине, чтобы кусок яблока выскочил из горла обратно. А король подумал, что королева дерется, и ударил ее стаканом по голове. Тут королева рассердилась и ударила короля тарелкой. А король ударил королеву миской. А королева ударила короля стулом. А король вскочил и ударил королеву столом. А королева повалила на короля буфет. Но король вылез из-под буфета и пустил в королеву короной. Тогда королева схватила короля за волосы и выбросила его в окошко. Но король влез обратно в комнату через другое окно, схватил королеву и запихал ее в печку. Но королева вылезла через трубу на крышу, потом спустилась по громоотводу в сад и через окно вернулась обратно в комнату. А король в это время растапливал печку, чтобы сжечь королеву. Королева подкралась сзади и толкнула короля. Король полетел в печку и там сгорел.
– Вот и вся сказка, – сказала Леночка.
– Очень глупая сказка, – сказал Ваня. – Я хотел написать совсем другую.
– Ну, напиши, – сказала Леночка.
Ваня взял карандаш и написал:
«Жил-был разбойник…»
– Подожди! – крикнула Леночка. – Такая сказка уже есть.
– Я не знал, – сказал Ваня.
– Ну, как же, – сказала Леночка, – разве ты не знаешь о том, как один разбойник, спасаясь от стражи, вскочил на лошадь, да с размаху перевалился на другую сторону и упал на землю. Разбойник выругался и опять вскочил на лошадь, но снова не рассчитал прыжка, перевалился на другую сторону и упал на землю. Разбойник поднялся, погрозил кулаком, прыгнул на лошадь и опять перемахнул через нее и полетел на землю. Тут разбойник выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил из него в воздух и опять прыгнул на лошадь, но с такой силой, что опять перемахнул через нее и шлёпнулся на землю. Тогда разбойник сорвал с головы шапку, растоптал ее ногами и опять прыгнул на лошадь и опять перемахнул через нее, шлёпнулся на землю и сломал себе ногу. А лошадь отошла в сторону. Разбойник прихрамывая подбежал к лошади и ударил ее кулаком по лбу. Лошадь убежала. В это время прискакали стражники, схватили разбойника и отвели его в тюрьму.
– Ну, значит, о разбойнике я писать не буду, – сказал Ваня.
– А о ком же будешь? – спросила Леночка.
– Я напишу сказку о кузнеце, – сказал Ваня.
Ваня написал:
«Жил-был кузнец…»
– Такая сказка тоже есть! – закричала Леночка.
– Ну? – сказал Ваня и положил карандаш.
– Как же, – сказала Леночка. – Жил-был кузнец. Вот однажды ковал он подкову и так взмахнул молотком, что молоток сорвался с рукоятки, вылетел в окно, убил четырех голубей, ударился о пожарную каланчу, отлетел в сторону, разбил окно в доме брандмейстера, пролетел над столом, за которым сидели сам брандмейстер и его жена, проломил стену в доме брандмейстера и вылетел на улицу. Тут он опрокинул на землю фонарный столб, сшиб с ног мороженщика и стукнул по голове Карла Ивановича Шустерлинга, который на минуточку снял шляпу, чтобы проветрить свой затылок. Ударившись об голову Карла Ивановича Шустерлинга, молоток полетел обратно, опять сшиб с ног мороженщика, сбросил с крыши двух дерущихся котов, перевернул корову, убил четырех воробьев и опять влетел в кузницу и прямо сел на свою рукоятку, которую кузнец продолжал еще держать в правой руке. Все это произошло так быстро, что кузнец ничего не заметил и продолжал дальше ковать подкову.
– Ну, значит, о кузнеце уже написана сказка, тогда я напишу сказку о себе самом, – сказал Ваня и написал:
«Жил-был мальчик Ваня…»
– Про Ваню тоже сказка есть, – сказала Леночка. – Жил-был мальчик Ваня, и вот однажды подошел он к…
– Подожди, – сказал Ваня, – я хотел написать сказку про самого себя.
– И про тебя уже сказка написана, – сказала Леночка.
– Не может быть! – сказал Ваня.
– А я тебе говорю, что написана, – сказала Леночка.
– Да где же написана? – удивился Ваня.
– А вот купи журнал «Чиж» № 7, и там ты прочтешь сказку про самого себя, – сказала Леночка.
Ваня купил «Чиж» № 7 и прочитал вот эту самую сказку, которую только что прочитал ты.

    Д. Хармс-Шардам
    1935

42
Про собаку Бубубу
Жила была очень умная собака. Звали её Бубубу.
Она была такая умная, что умела даже рисовать.
И вот однажды она нарисовала картину. Но никто не мог понять, что было на картине нарисовано.
Прибежала Мышка-Малышка, посмотрела на картинку, понюхала раму и сказала:
– Нет, я не знаю, что на картине нарисовано. Может быть, сыр, пи-пи-пи! А может быть – свечка, пю-пю-пю!
Пришел петух Ерофей. Встал на цыпочки, посмотрел на картину и сказал:
– Нет, я не знаю, что на картине нарисовано. Может быть, это пшенная каша, ку-ка-ре-ку! А может быть – это деревянное корыто, ре-ку-ка-ре!
Пришла Уточка-Анюточка. Посмотрела на картину с одного бока и сказала:
– Кря-кря-кря!
Это завитушка,
Кря-кря-кря!
Может быть, лягушка.
А потом посмотрела на картину с другого бока и сказала:
– Кря-кря-кря!
Это не лягушка.
Кря-кря-кря!
Это завитушка!
Прибежала обезьяна Марья Тимофеевна, почесала бок, посмотрела на картину и сказала:
– Бал-бал-бал-бал.
Бол-бол-бол-бол.
– Эй! – крикнули обезьяне, – говори понятнее!
А она опять:
– Лок! вок! мок! рок!
Лук! Лак! Лик! Лек!
– А ну тебя! – крикнули обезьяне. – Непонятно ты говоришь!
А обезьяна почесала ногой затылок и убежала.
Наконец, пришел знаменитый художник Иван Иваныч Пнёв. Он долго ерошил волосы и смотрел на картину и наконец сказал:
– Нет, никто не знает, что нарисовано на картине, и я не знаю.
Тут вышла умная собака Бубубу, взглянула на свою картину и закричала:
– Ах-ах! Ав-ав! Да ведь картина-то повернута к вам не той стороной. Ведь вы смотрите на заднюю сторону картины. Вот смотрите!
И с этими словами собака Бубубу повернула картину.
Картина была такая замечательная, что мы решили напечатать ее в 1-м номере журнала «Чиж» 1936 года.

    Д. Хармс
    1935

43
Ломка костей
Был у меня приятель. Звали его Василий Петрович Иванов. В 10 лет он был уже ростом со шкаф, а к 15 годам он и в ширину так раздался, что стал на шкаф походить.
Мы с ним вместе в одной школе учились. В школе его так и звали «шкафом». Очень он был огромный.
И сила была в нем страшная. Мы на него всем классом нападали, а он нас, как щенят, раскидает в разные стороны, а сам стоит посередине и смеется.
Вышел однажды такой случай. Устроили мы в школе вечерний спектакль. И вот, во время самого спектакля, понадобилось зачем-то на сцену поставить кафедру. Кафедру надо было принести из класса, кафедра тяжелая, ну, конечно, обратились к Васе за помощью.
А надо сказать, что во всех классах лампочки были вывернуты, чтобы освещать зал и сцену. А потому в классах было темно.
Вася кинулся за кафедрой в класс, да в темноте вместо кафедры ухватился за печь, выломал ее из стены и выворотил в коридор. Потом пришлось этот класс ремонтировать и новую печь ставить. Вот какой сильный был мой приятель Вася Иванов.
Окончить школу Васе не удалось. К учению он был мало способен и сколько ни учился, так и не мог запомнить, сколько будет семью шесть. Память у него была плохая и сообразительность медленная.
Я из IV класса в V перешел, а Вася на второй год в IV остался. А потом и вовсе из школы ушел и уехал с родителями в Японию.
Вот в Японии-то с ним и произошел случай, о котором я хочу рассказать.
Приехал Вася с родителями в Японию. Родители решили Васю на какую-нибудь службу пристроить. Но служба не подыскивается. Разве если только грузчиком. Да уж очень это невыгодно.
Вот кто-то и сказал Васиным родителям: «Да вы, говорит, пристройте вашего сына борцом. Вон он какой у вас сильный. А японцы борьбу любят. Только они в этом деле большие мастера. Так что пусть ваш сын в их школе борцов поучится. И есть тут такая школа, где учитель японец, господин Курано, по-русски хорошо говорит. Так что вашему сыну там как раз удобно будет. Окончит школу и знаменитым борцом станет».
Обрадовались Васины родители.
– Где же, – говорят, – эта школа помещается?
– Там-то и там, – говорят им, – на такой-то японской улице.
Вот привели Васю родители в японскую школу борьбы. Вышел к ним старичок японец, маленький, желтенький, весь сморщенный, на сморчка похож, посмотрел на них и по-русски спрашивает:
– Вам кого, – спрашивает, – нужно?
– А нам, – говорят Васины родители, – нужно господина Курано, учителя японской борьбы.
Старичок японец посмотрел на Васю, ручки потер и говорит:
– Это я и есть Курано, мастер джиу-джитсу. А вы, я вижу, ко мне ученика привели.
– Ах! – говорят Васины родители, – вот он, наш сын. Научите его вашему искусству.
– Что ж, – говорит японский старичок, – видать, ваш сын довольно сильный молодой человек.
– О! – говорят Васины родители, – такой сильный, что просто ужас!
– Ну это, – говорит японский старичок, – еще не известно. А впрочем, если хотите, я могу взять его на испытание.
– Очень хотим, – говорят Васины родители. – Возьмите, пожалуйста.
И вот Вася остался на испытание у господина Курано, а Васины родители домой ушли.
– Идемте за мной, – сказал господин Курано и повел Васю за собой во внутренние комнаты.
Идет Вася за господином Курано и боится стену плечом задеть, чтобы дом не сломался, такой домик хрупкий, будто игрушечный.
Вот пришли они в комнату, устланную соломенными ковриками. Стены тоже соломенными ковриками обиты. А в комнате ученики господина Курано занимаются: хватают друг друга за руки, на пол валятся, опять вскакивают и друг друга через голову перебрасывают.
Господин Курано постоял немного, посмотрел, что-то по-японски полопотал, руками помахал и опять к Васе по-русски обращается:
– Пусть, – говорит, – мои ученики дальше занимаются, а мы с вами пойдемте вон в ту отдельную комнату.
Вошли они в пустую комнату, тоже обитую соломенными ковриками.
– Ну, – сказал господин Курано, – вы знаете, что такое джиу-джитсу?
– Нет, – говорит Вася, – не знаю.
– А это, – говорит господин Курано, – и есть наша наука борьбы. По-русски слово джиу-джитсу значит «ломка костей», потому что мы такие приемы знаем, что действительно одним ударом ладони даже берцовую кость сломать можем. Только вы не бойтесь, я вам костей ломать не буду.
– Да я и не боюсь, – сказал Вася, – я ведь крепкий.
– Ну, – говорит господин Курано, – на свою крепость вы особенно не надейтесь. Сейчас мы посмотрим, какая ваша крепость. Снимайте вашу куртку и засучите рукава. Я посмотрю, какие у вас на руках мускулы.
Вася снял куртку, засучил рукава и согнул руку. Мускулы на руке вздулись шарами. Японец ощупал Васину руку и покачал головой.
– Вот смотрите, – сказал господин Курано, – мы больше всего ценим вот этот мускул, который у вас довольно слабый.
С этими словами господин Курано засучил свой рукав и показал Васе свою худую и жилистую руку.
– Вот я руку сгибаю, – сказал господин Курано, – вы видите вот тут, сбоку на локте, шарик. Это и есть мускул, который мы ценим больше всего. А у вас-то он слабый. Ну ничего. Со временем и у вас будет крепкий. А теперь возьмите меня под мышки и поднимите.
Вася взял господина Курано под мышки и поднял его легко, как маленький пустой самоварчик.
– Так, – сказал господин Курано, – теперь поставьте меня обратно на землю.
Вася поставил господина Курано на пол.
– Хорошо, – сказал господин Курано, – некоторая сила у вас имеется. А теперь ударьте меня.
– Хы-хы! – сказал Вася. – Как же это я вас ударю?
– А так, возьмите и ударьте! – сказал господин Курано.
– Мне как-то совестно! – сказал Вася.
– Ах! – с досадой сказал господин Курано. – Какие глупости! Говорят вам, ударьте меня! Ну? Ну, ударьте же!
Вася посмотрел на господина Курано. Это был маленький жиденький старичок, чуть не в два раза меньше Васи, с морщинистым личиком и прищуренными глазками. Один Васин кулак был не меньше головы господина Курано.
«Что же, – подумал Вася, – я его ударю, а он тут же и скончается».
– Ну же, ударьте меня! ударьте меня! – кричал господин Курано.
Вася поднял руку и нерешительно толкнул господина Курано в плечо.
Господин Курано слегка покачнулся.
– Это не удар! – крикнул он. – Надо бить сильнее!
Вася слегка ударил господина Курано в грудь.
– Сильнее! – крикнул господин Курано.
Вася ударил сильнее. Господин Курано покачнулся, но продолжал стоять на ногах.
– Сильнее! – крикнул он.
Вася ударил еще сильнее. Господин Курано сильнее покачнулся, но все же на ногах устоял.
«Ишь ты», – подумал Вася.
– Сильнее! – крикнул господин Курано.
«Ладно же», – подумал Вася, развернулся и что есть силы ударил кулаком господина Курано. Но господина Курано перед Васей не оказалось, и Вася, не встретив сопротивления, пробежал несколько шагов и стукнулся об стену.
– Ишь вьюн какой! – сказал Вася.
А господин Курано уже опять стоял перед Васей и, гримасничая лицом, говорил:
– Не унывайте же, молодой человек! Еще раз ударьте меня, да посильнее!
«Ах так! – подумал Вася, – я тебя, сморчок, сейчас пристукну!» – и решил бить сильно, но осторожно, с расчетом, чтоб не упасть.
Вася размахнулся уже рукой, как вдруг сам получил в бок электрический удар. Вася вскрикнул и схватил господина Курано за шею. Но господин Курано нырнул куда-то вниз, и Вася вдруг потерял равновесие и, перелетев через японца, шлепнулся на пол.
– А! – крикнул Вася и вскочил на ноги. Но тут же получил по ногам удар и опять потерял равновесие.
Господин Курано схватил Васю за руки и дернул куда-то в сторону. Вася переступил ногами и опять почувствовал себя в устойчивом положении, но только собрался схватить господина Курано, как опять получил удар в бок и вдруг, очутившись головой вниз, чиркнул ногами по потолку и, перелетев через японца, опять шлепнулся на пол.
Вася вскочил, дико озираясь, но сейчас же опять полетел вокруг японца и очутился на полу в лежачем положении.
Совершенно ошалев, Вася вскочил с пола и кинулся к двери.
– Куда же вы? – крикнул ему господин Курано.
Но Вася выскочил в комнату, где занимались ученики господина Курано.
Растолкав их, он выбежал в коридорчик, а оттуда на улицу.
Домой Вася прибежал без куртки с всклокоченными волосами.
– Что с тобой? – вскрикнула Васина мама.
– Где твоя куртка? – вскричал Васин папа.
В Японии Васе не понравилось, и он вернулся обратно в Ленинград.
Теперь Василий Петрович Иванов живет в Ленинграде и служит в автобусном парке. Его работа заключается в том, что он перетаскивает с места на место испорченные автобусы.
Мне, как школьному товарищу, он рассказал историю с японским учителем джиу-джитсу, но вообще же рассказывать об этом он не любил.

    ?1935?

44
Пушкин
Вот однажды подошел ко мне Кирилл и сказал:
– А я знаю наизусть «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя».
– Очень хорошо, – сказал я. – А тебе нравятся эти стихи?
– Нравятся, – сказал Кирилл.
– А ты знаешь, кто их написал? – спросил я Кирилла.
– Знаю, – сказал он.
– Кто? – спросил я Кирилла.
– Пушкин, – сказал Кирилл.
– А ты понимаешь, про что там написано? – спросил я.
– Понимаю, – сказал Кирилл, – там написано про домик и про старушку.
– А ты знаешь, кто эта старушка? – спросил я.
– Знаю, – сказал Кирилл, – это бабушка Катя.
– Нет, – сказал я, – это не бабушка Катя. Эту старушку зовут Арина Родионовна. Это няня Пушкина.
– А зачем у Пушкина няня? – спросил Кирилл.
– Когда Пушкин был маленький, у него была няня. И когда маленький Пушкин ложился спать, няня садилась возле его кроватки и рассказывала ему сказки или пела длинные русские песни. Маленький Пушкин слушал эти сказки и песни и просил няню рассказать или спеть ему ещё. Но няня говорила: «Поздно. Пора спать». И маленький Пушкин засыпал.
– А кто такой Пушкин? – спросил Кирилл.
– Как же ты выучил стихи Пушкина наизусть и не знаешь, кто он такой! – сказал я. – Пушкин это великий поэт. Ты знаешь, что такое поэт?
– Знаю, – сказал Кирилл.
– Ну скажи, что такое поэт, – попросил я Кирилла.
– Поэт, это который пишет стихи, – сказал Кирилл.
– Верно, – сказал я, – поэт пишет стихи. А Пушкин великий поэт. Он писал замечательные стихи. Всё, что написал Пушкин, – замечательно.
– Ты говоришь, Пушкин был маленький, – сказал Кирилл.
– Нет, – сказал я. – Ты меня не так понял. Сначала Пушкин был маленький, как и все люди, а потом вырос и стал большим.
– А когда он был маленький, он писал стихи? – спросил Кирилл.
– Да, писал, – сказал я. – Но сначала он начал писать стихи по-французски.
– А почему он писал сначала по-французски? – спросил меня Кирилл.
– Видишь ли ты, – сказал я Кириллу. – В то время, когда жил Пушкин, в богатых домах было принято разговаривать на французском языке. И вот родители Пушкина наняли ему учителя французского языка. Маленький Пушкин говорил по-французски так же хорошо, как и по-русски, прочитал много французских книг и начал сам писать французские стихи. С родителями Пушкин говорил по-французски, с учителем по-французски, с сестрой тоже по-французски. Только с бабушкой и с няней маленький Пушкин говорил по-русски. И вот, слушая нянины сказки и песни, Пушкин полюбил русский язык и начал писать стихи по-русски.
В это время часы, висевшие на стене, пробили два часа.
– Ну, – сказал я Кириллу, – тебе пора идти гулять.
– Ой, нет, – сказал Кирилл. – Я не хочу гулять. Расскажи мне ещё про Пушкина.
– Хорошо, – сказал я, – я расскажу тебе о том, как Пушкин стал великим поэтом.
Кирилл забрался на кресло с ногами и приготовился слушать.
– Ну так вот, – начал я, – когда Пушкин подрос, его отдали в Лицей. Ты знаешь, что такое Лицей?
– Знаю, – сказал Кирилл, – это такой пароход.
– Нет, что ты! – сказал я. – Какой там пароход! Лицей – это так называлась школа, в которой учился Пушкин. Это была тогда самая лучшая школа. Мальчики, которые учились там, должны были жить в самом Лицее. Их учили самые лучшие учителя и Лицей посещали знаменитые люди.
В Лицее вместе с Пушкиным училось тридцать мальчиков. Многие из них были тоже молодыми поэтами и тоже писали стихи. Но Пушкин писал стихи лучше всех. Пушкин писал очень много, а иногда бывали дни, когда он писал стихи почти всё время: и на уроке в классе, и на прогулке в парке и даже проснувшись утром в кровати он брал карандаш и бумагу и начинал писать стихи. Иногда ему стихи не удавались. Тогда он кусал от досады карандаш, зачеркивал слова и надписывал их вновь, исправлял стихи и переписывал их несколько раз. Но когда стихи были готовы, они получались всегда такие лёгкие и свободные, что казалось, будто Пушкин написал их безо всякого труда.
Лицейские товарищи Пушкина читали его стихи и заучивали их наизусть. Они понимали, что Пушкин становится замечательным поэтом. А Пушкин писал стихи всё лучше и лучше.
И вот однажды в Лицей на экзамен приехал старик Державин…
– А зачем он приехал? – спросил меня Кирилл.
– Ах да, – сказал я, – ведь ты, может быть, не знаешь, кто такой Державин. Державин тоже великий поэт, и до Пушкина думали, что Державин самый лучший поэт, царь поэтов.
Державин был уже очень стар. Он приехал в Лицей, уселся в кресло и на воспитанников Лицея смотрел сонными глазами.
Но когда вышел Пушкин и звонким голосом начал читать свои стихи, Державин сразу оживился. Пушкин стоял в двух шагах от Державина и громко и сильно читал свои стихи. Голос его звенел.
Державин слушал. В глазах его показались слёзы.
Когда Пушкин кончил, Державин поднялся с кресла и кинулся к Пушкину, чтобы обнять его и поцеловать нового замечательного поэта. Но Пушкин, сам не понимая, что он делает, повернулся и убежал. Его искали, но нигде не могли найти.
– А где же он был? – спросил меня Кирилл.
– Не знаю, – сказал я. – Должно быть, куда-нибудь спрятался. Уж очень он был счастлив, что его стихи понравились Державину!
– А Державин? – спросил меня Кирилл.
– А Державин, – сказал я, – понял, что ему на смену появился новый великий поэт, может быть, ещё более великий, чем он сам.
Кирилл сидел на кресле некоторое время молча. А потом вдруг неожиданно спросил меня:
– А ты видел Пушкина?
– И ты можешь посмотреть на Пушкина, – сказал я. – В этом журнале помещён его портрет.
– Нет, – сказал Кирилл, – я хочу посмотреть на живого Пушкина.
– Это невозможно, – сказал я. – Пушкин умер ровно сто лет тому назад. Теперь нам дорого всё, что осталось от Пушкина. Все его рукописи, каждая даже самая маленькая записка, написанная им, гусиное перо, которым он писал, кресло, в котором он когда-то сидел, письменный стол, за которым он работал, – всё это хранится в Ленинграде в Пушкинском музее.
?А в Селе Михайловском ещё до сих пор стоит маленький домик, в котором когда-то жила пушкинская няня Арина Родионовна. Про этот домик и про свою няню Пушкин писал стихи. Это те стихи, которые ты выучил сегодня наизусть?.

    Хармс
    18 декабря 1936 года

45
Володя сидел за столом и рисовал.
Нарисовал Володя домик, в окне домика нарисовал человечка с черной бородой, рядом с домиком нарисовал дерево, а вдали нарисовал поле и лес. А потом нарисовал около домика кустик и стал думать, что бы ещё нарисовать. Думал, думал и зевнул. А потом зевнул ещё раз и решил нарисовать под кустиком зайца.
Взял Володя карандаш и нарисовал зайца.
Заяц получился очень красивый, с длинными ушами и маленьким пушистым хвостиком.
– Эй-ей-ей! – закричал вдруг из окна домика человечек с чёрной бородой. – Откуда тут заяц? Ну-ка я его сейчас застрелю из ружья!
Дверь в домике открылась и на крыльцо выбежал человечек с ружьём в руках.
– Не смейте стрелять в моего зайца! – крикнул Володя.
Заяц пошевелил ушами, дрыгнул хвостиком и поскакал в лес.
«Бах!» – выстрелил из ружья человечек с чёрной бородой.
Заяц поскакал ещё быстрее и скрылся в лесу.
– Промахнулся! – крикнул человечек с чёрной бородой и бросил ружьё на землю.
– Я очень рад, что вы промахнулись, – сказал Володя.
– Нет! – закричал человечек с чёрной бородой. – Я, Карл Иванович Шустерлинг, хотел застрелить зайца и промахнулся! Но я его застрелю! Уж я его застрелю!
Карл Иванович схватил ружьё и побежал к лесу.
– Подождите! – крикнул Володя.
– Нет, нет, нет! Уж я его застрелю! – кричал Карл Иванович.
Володя побежал за Карлом Ивановичем.
– Карл Иванович! Карл Иванович! – кричал Володя. Но Карл Иванович, ничего не слушая, бежал дальше.
Так они добежали до леса. Карл Иванович остановился и зарядил ружьё.
– Ну, – сказал Карл Иванович, – теперь только попадись мне этот заяц!
И Карл Иванович вошёл в лес.
Володя шёл за Карлом Ивановичем.
В лесу было темно, прохладно и пахло грибами.
Карл Иванович держал ружьё наготове и заглядывал за каждый кустик.
– Карл Иванович, – говорил Володя. – Пойдемте обратно. Не надо стрелять в зайчика.
– Нет, нет! – говорил Карл Иванович. – Не мешайте мне!
Вдруг из куста выскочил заяц и, увидя Карла Ивановича, подскочил, перевернулся в воздухе и пустился бежать.
– Держи его! – кричал Карл Иванович.
Володя бежал за Карлом Ивановичем.
– О-о-о! – кричал Карл Иванович. – Сейчас я его! Раз, два, три!
Чёрная борода Карла Ивановича развевалась в разные стороны. Карл Иванович скакал через кусты, кричал и размахивал руками.
– Пуф! – сказал Карл Иванович, останавливаясь и вытирая рукавом лоб. – Пуф! Как я устал!
Заяц сел на кочку и, подняв ушки, смотрел на Карла Ивановича.
– Ах ты, паршивый заяц! – крикнул Карл Иванович. – Ещё дразнишься!
И Карл Иванович опять погнался за зайцем. Но, пробежав несколько шагов, Карл Иванович остановился и сел на пень.
– Нет, больше не могу, – сказал Карл Иванович.

    ?1936?

IV
Цирк Шардам

46
Цирк Шардам
Представление в 2-х действиях

I ОТДЕЛЕНИЕ
Вертунов (вздыхает, сидит на просцениуме, подпирает голову рукой, опять вздыхает. На сцену выходит директор. Играет музыка. Директор кланяется. Музыка замолкает).
Директор (в публику). Здравствуйте.
Вертунов (печально). Прощайте.
Директор (в публику). Кто сказал «прощайте»? Никто не сказал? Ну, хорошо…
Вертунов (вздыхая). Нет, нехорошо.
Директор. Кто сказал «нехорошо»? Никто не сказал? Та-ак…
Вертунов. Нет, не так.
Директор. Да что же это такое!?
Вертунов. Ох-ох-ох.
Директор. Кто это вздыхает? Где он? Может быть, он под стулом? Нет. Может быть, за стулом? Тоже нет. Эй, слушайте! где вы?
Вертунов. Я тут.
Директор. Что вы тут делаете?
Вертунов. Ничего я не делаю, а просто сижу.
Директор. Зачем же вы нам мешаете?
Вертунов. Никому я не мешаю.
Директор. Как же не мешаете, когда не даете мне говорить!
Вертунов. А вы себе говорите да говорите.
Директор. Послушайте! Разве вы не знаете, что это кукольный цирк и мы должны начинать наше представление. А вы тут сидите.
Вертунов (вскакивая). Это кукольный цирк! Да ведь я вас уже второй месяц ищу! Думал, и не найду никогда. Вот радость-то! Нет уж, дозвольте, я вас поцелую. (Целует директора).
Директор (отбиваясь). Позвольте, позвольте. Кто вы такой и что вам нужно?
Вертунов. Зовут меня Вертунов, и хочу я у вас на сцене выступать.
Директор. Что же вы на сцене делать будете?
Вертунов. Да что прикажете, то и буду делать.
Директор. Гм… По канату ходить умеете?
Вертунов. Нет, по канату ходить не умею.
Директор. Гм. А на руках по полу ходить умеете?
Вертунов. Нет. Это тоже не умею.
Директор. Гм… Так что же вы умеете?
Вертунов. Я, видите ли, умею летать.
Директор. Летать? Это как же летать?
Вертунов. Ну, как летать. Знаете, просто так, по-обыкновенному: поднимусь от пола и полечу.
Директор. Ну, вы мне голову не морочьте. Человек летать не может.
Вертунов. Нет, может.
Директор. Нет, не может.
Вертунов. А я говорю, может!
Директор. А ну, полетите.
Вертунов. Вот и полечу!
Директор. Ну, летите, летите!
Вертунов. Вот и полечу!
Директор. Ну что же вы не летите?
Вертунов. Я умею по-собачьи лаять. Может, вам нужен такой номер?
Директор. Ну, полайте.
Вертунов. Ав-ав-ав-ав! (Совершенно непохоже на собачий лай).
Директор. Нет, такого номера нам не нужно.
Вертунов. А может, нужно?
Директор. Говорят вам, не нужно.
Вертунов. А может, все-таки…
Директор. Слушайте, сейчас мы начинаем наше представление. Прошу вас, уйдите со сцены.
Вертунов. Я на одной ноге стоять умею. (Становится на одну ногу).
Директор. Уходите, уходите.
Вертунов (уходит, но из-за кулис говорит). Я хрюкать умею: хрю-хрю-хрю. (Совершенно непохоже на хрюканье).
Директор. Уходите, говорят вам. (Вертунов исчезает.) Ух, какой надоедливый! (откашливается и говорит в публику). Кхм, кхм… Начинаем наше цирковое представление…
Вертунов (из-за кулис). Я умею ржать. (Директор оглядывается. Вертунов исчезает).
Директор (в публику). Цирковое представление. Первое отделение на земле, второе под водой, а третье – пойдемте домой.
I
ГОНГ
Директор. Первым номером нашей программы знаменитый наездник Роберт Робертович Лепехин.
Никто не может укусить себя за локоть.
Никто не может спрятаться в спичечную коробку.
А также никто не может скакать на лошади лучше Роберта Робертовича Лепехина.
Музыка!

Играет музыка. Выезжает Роберт Робертович Лепехин. Начинается вольтижировка и джигитовка. Потом Лепехин соскакивает с лошади, раскланивается и убегает. На сцену выбегает клоун верхом на палке с лошадиной головой и с букетом цветов в руке.
Клоун. Браво, браво! Очень хорошо! Ыыыыы! Это я, а это букет! Ыыыыыыы! По-русски раз, два, три, а понемецки: ейн, цвей, дрей. Ыыыыыыы! Таблица умножения требует умственного напряжения. А мое такое положение, что мне не надо таблицы умножения! Ыыыыыыы! (Убегает).

На сцену осторожно выходит Вертунов и, озираясь, идет к рампе.
Директор (идет вперед, чтобы объявить номер). Зачем вы опять тут?
Вертунов. Да я хотел только показать, как муха летает.
Директор. Что? Как муха летает?
Вертунов (оживляясь). А вот смотрите. Полное впечатление полета мухи. (Семенит по сцене, машет часто руками и приговаривает: тюк, тюк, тюк, тюк!).
Директор (внушительно). Моментально уйдите отсюдова.

Вертунов стоит, вытянув голову, смотрит на директора.
Директор (топая ногой). Уу!

Вертунов поспешно убегает.

II
ГОНГ
Директор. Следующим номером нашей программы выступит канатная балерина Арабелла Мулен-Пулен. Музыка!

Играет музыка. Выбегает Арабелла. Канатный номер. Выходит клоун с букетом.
Клоун. Браво, браво! Очень хорошо! Ыыыыыыы! По-русски раз, два, три, а по-немецки: ейн, цвей, дрей! Ыыыыыыы!

Арабелла раскланивается перед публикой. Клоун раскланивается перед Арабеллой, делает книксен. Арабелла убегает. Клоун падает. Выходит директор. Клоун встает и отходит в сторону.

III
ГОНГ
Директор. Следующим номером нашей программы воздушный акробат Володя Каблуков.
Клоун. Следующим номером нашей программы воздушный акробат Сережа Петраков.
Директор (громко и настойчиво). Не Сережа Петраков, а Володя Каблуков!
Клоун. Не Володя Каблуков, а Сережа Петраков!
Директор. Следующим номером нашей программы воздушный акробат
Клоун. Директор. вместе) Володя Каблуков! Сережа Петраков! Володя Каблуков! Сережа Петраков! Володя Каблуков! Сережа Петраков!

Играет музыка. Выходит акробат и начинает свой номер. Директор стоит слева у рампы, клоун проходит потихоньку справа.
Клоун. Браво, браво! Очень хорошо, Сережа Петраков!
Директор. Да это же не Сережа Петраков, а Володя Каблуков!
Клоун. Замечательно, Сережа Петраков!
Директор. Да что же это такое? (В публику). Это Володя Каблуков! Честное слово – это Володя Каблуков.
Вертунов (за кулисами). Дозвольте выступить. Я хожу на четвереньках и полное впечатление, будто ходит козел.
Директор (отчаянным голосом). Ах, нет, нет! Не надо! Уходите!
Вертунов. Дозвольте выступить.
Директор. Потом, потом. Не сейчас. Уходите!
Вертунов. А потом можно будет?
Директор. Потом, потом! Уходите!

Акробат продолжает свой номер. Играет музыка. Опасный момент. Музыка перестает играть. Барабанная дробь. Из-за кулис справа высовывается Вертунов. Акробат кончает номер, раскачивается, сидя на трапеции.
Вертунов. Выступать?

Директор машет на Вертунова рукой. Но Вертунов выползает на сцену на четвереньках. Директор кидается к Вертунову.
Вертунов. Я козе-е-ел! Я козе-е-ел! Мэ-э! Мэ-э!
Директор (шипит). Убирайтесь вон! (Толкает Вертунова). Убирайтесь вон! О! Скандал! Какой скандал! Вон! Да что же это такое? Ооо!
IV
ГОНГ
Директор (печальным голосом). Следующим номером нашей программы партерные акробаты Крюкшин и Клюкшин. Музыка!

Играет музыка. Выходят партерные акробаты и начинают свой номер. Закончив номер, Крюкшин и Клюкшин раскланиваются и уходят. Выходит директор. Музыка смолкает.
Директор. Ну, этот номер прошел хорошо. И Вертунова не было.
V
ГОНГ

На сцену выходит Вертунов.
Директор (не замечая Вертунова). Следующим номером нашей программы Матильда Дердидас. Чудеса… (Чихает).
Вертунов. Будьте здоровы.
Директор (не замечая Вертунова). Благодарю вас. Чудеса дрессировки. Дрессированные звери. (Чихает).
Вертунов. Будьте здоровы.
Директор. Благодарю вас.
Вертунов. Дозвольте выступить.
Директор (с ужасом поворачиваясь к Вертунову). Это опять вы?
Вертунов. Я подпрыгивать умею.
Директор. Да что же это такое? Я же сказал вам, что вы нам не нужны. Уходите. Уходите. И не смейте больше приходить.

Музыка. Выбегает Матильда. Вертунов и директор уходят. Начинается дрессировка. Футбол.
Матильда раскланивается и уходит. Выходит директор. Директор заглядывает за кулисы, смотрит наверх и по сторонам.
Директор. Ну, пока нигде нет этого ужасного Вертунова, начнем скорее наш следующий номер.
VI
ГОНГ
Директор. Жонглер-филиппинец! Имя у него тоже филиппинское! Зовут его Ам гам глам Каба лаба Саба лаба Самба гиб чип либ Чики кики Кюки люки Чух шух Сдугр пугр Оф оф Прр. Эй, музыка!

Играет музыка. Директор стоит в ожидании. На сцену выходит вместо жонглера Вертунов.
Директор (в ужасе). Опять Вертунов!

Музыка замолкает.
Вертунов. Дозвольте выступить…
Директор. Я не могу вас выпустить, потому что сейчас выступает Ам гам глам Каба лаба Саба лаба Самба гиб чип либ Чики кики Кюки люки Чух шух Сдугр пугр Оф оф Прр.
Вертунов. А вы сейчас выпустите меня, а потом пусть выступает Ам гам глам Каба лаба Саба лаба Самба гиб чип либ Чики кики Кюки люки Чух шух Сдугр пугр Оф оф Прр.
Директор. Нет, говорят вам. Сейчас выступит Ам гам глам Каба лаба Саба лаба Самба гиб чип либ Чики кики Кюки люки Чух шух Сдугр пугр Оф оф Прр.
Эй, музыка!

Директор гонит Вертунова. Оба уходят. На сцену выходит жонглер. Номер. Заканчивается номер, жонглер бросает на воздух большой шар. Шар на воздухе раскалывается и из него на парашюте спускается клоун с букетом в руке.
Клоун. Браво, браво! Очень хорошо! Ыыыыыыы!

Выходит директор.
Клоун протягивает букет жонглеру. Тот хочет взять букет, но клоун поворачивается к нему спиной и протягивает букет директору.
Директор. Это что?
Клоун. Это букет.
Директор. Это кому?
Клоун. Это вам.
Директор. Это от кого?
Клоун. Это от меня, а это (ударяет директора букетом) от публики. Ыыыыыыы!
Директор. Ах, мошенник! Грабитель! Нахал! Убью! Руки-ноги обломаю!

Музыка играет. Директор наскакивает на клоуна. Клоун на парашюте взлетает наверх. Музыка смолкает.
Директор (оставшись один). Какой нахал.
VII
ГОНГ
Директор. Следующим номером нашей программы ужасный силач Парамон Огурцов. Одной рукой может поднять семьдесят пять кило картошки. Однажды он сидел на табуретке в саду и ел порцию мороженого с вафлями. День был жаркий. Пели птицы и жужжали пчелы. Вдруг Парамона Огурцова укусил за ногу муравей. Парамон Огурцов вскочил, рассердился и со всего размаху ударил кулаком по табуретке. И табуретка исчезла. И только год спустя, когда в этом месте рыли колодец, нашли исчезнувшую табуретку под землей на глубине четырех с половиной метров. Вот с какой силой ударил по табуретке Парамон Огурцов! А вот и он сам.

Выходит силач и под музыку шагает вокруг сцены. Силач подходит к директору. Из-за силача выходит Вертунов.
Директор. О-ох! (Падает. Музыка смолкает).
Вертунов. Позвольте выступить. Умею слегка увеличиваться в росте.
Директор (наскакивая). Выступить? О! Пожалуйста! Становитесь вот сюда! Выступайте! Увеличивайтесь в росте! Ха-ха-ха! (Демонически хохочет).

Вертунов становится на указанное место лицом к публике. Директор что-то говорит силачу. Тот подходит и сзади ударяет Вертунова по голове. Вертунов проваливается. Играет музыка.
Директор. Ура! Ура! Провалился под землю! Ура! Больше нет Вертунова! Ура! (Директор приплясывает под музыку. Силач показывает свой номер).
Директор. А теперь антракт минут на десять для установки аквариума.

Потом опускается занавес.
Конец первого отделения.
Антракт.

II ОТДЕЛЕНИЕ

Играет музыка. Выходит директор. Кланяется. Музыка смолкает.
Директор. Ну вот. Начинаем наше второе отделение. Вертунова больше нет, и никто не будет мешать… (Играет музыка). Стойте. Подождите же. Да не играйте же. Я же не кончил говорить. (Музыка смолкает). Так вот, вы видите на сцене стеклянный аквариум, и артисты… (Играет музыка). Да подождите же. Стойте. (Музыка смолкает). Я же говорю. Так вот. Артисты наденут водолазные костюмы и будут… (Играет музыка). Да что же это такое! Перестаньте играть. (Музыка смолкает). Говорить не дают. (В публику). Артисты в водолазных костюмах спустятся в стеклянный аквариум, где и будут под водой проделывать свои номера. Вы увидите под водой в клетке дрессированную акулу. Это очень опасно. Аквариум может разбиться, и тогда вода зальет весь цирк. Но Вертунова нет, нам никто не будет мешать, а потому все пройдет благополучно. Итак, а…

После слов «свои номера» из-под пола начинает медленно вылезать Вертунов. Щека у него повязана в белый горошек платком. Директор его сначала не замечает. Но, заметив, обрывается на полуслове и молча стоит, вытянув вперед шею.
Вертунов (вылезая из-под земли, хриплым голосом). Дозвольте выступить.

Директор молча стоит в столбняке.
(Хрипло). Меня по голове грохнули. Я провалился в подвал. Там я простудился и охрип. Но все ж таки я еще петь могу. Дозвольте выступить.
Директор. Мне дурно. (Падает без чувств на пол и головой разбивает аквариум. Звон разбитого стекла. На сцену течет вода. Играет музыка).
Вертунов. Ой! Ой! Вода! Пожар! Караул! Гра-а-бят! (Убегает).

Вода наполняет сцену. В аквариуме вода убывает, на сцене пребывает. Сцена «Затопление цирка». Словесная партитура. Шум воды. Играет музыка. За сценой голоса. Тишина. Сцена залита водой. Растут водоросли. Проплывают большие и маленькие рыбы. Наконец, из глубины выплывает директор.
Директор (отдуваясь). Брр. Брр. Пуф. Пуф. Пуф. Пуф. Вот так история. Пуф. Этот Вертунов довел меня до того, что я упал в обморок и, падая, разбил головой аквариум. Пуф. Пуф. Присяду отдохнуть.

Выплывает балерина.
Балерина. Ах, ах! Что такое случилось? Я, кажется, под водой.
Директор. Да разбился аквариум и вода залила весь театр.
Балерина. Какой ужас! (Уплывает). Ах. Ах. Ах.
Директор. А мы не успели надеть водолазные костюмы.

Выплывает силач Парамон Огурцов.
Силач. Пуф. Пуф. Что такое произошло?
Директор. Успокойтесь. Мы просто утонули.
Силач. Вот те на. (Уплывает).
Директор. Может быть, я уже умер?

Выплывает жонглер.
Жонглер (волнуясь и ничего не понимая).
Бэ бэ бэ бэ бэ
Сяу сяу
Крю крю крю
Тяу тяу тяу
Прим прим прим
Дыр дыр дыр
Буль буль буль
Директор. Совершенно правильно, это вода. Вода.
Жонглер (ничего не понимая).
Тям тям тям
Гом гом гом
Чук чук чук
Буль буль буль
(Уплывает).
Директор. Если я умер, то я не могу двигаться. А ну-ка пошевелю рукой. Шевелится. Ну-ка пошевелю ногой (шевелит ногой). Шевелится. А ну-ка пошевелю головой (шевелит головой). Тоже шевелится. Значит, я жив. Ура!
Голос Лепехина. Тпрр. Нннооо… Тпрррр… Эй… Нннооо… (Выплывает Лепехин верхом на лошади).
Лепехин. Тпррр… Говорят тебе тпррр. Что такое случилось? Тпррр.
Директор. Разбился аквариум. Вода залила театр. Мы все под водой.
Лепехин. Тпррррр… Что?… Тпр… (Лошадь уносит Лепехина за кулисы).
Голос Лепехина. Что такое? Тпррр… Ннооо… Что такое? Тпррр…
Директор. Значит, я жив. И он жив. И все мы живы.

Выплывает вверх ногами Ваня Клюкшин.
Ваня Клюкшин. Объясните мне, что это значит?
Директор. Это значит, что все мы живы, хотя находимся под водой.
Ваня Клюкшин. Категорически ничего не понимаю. (Уплывает).
Директор. А я начинаю понимать… Ура! Все понял. Мы находимся под водой и с нами ничего не делается, потому что мы деревянные актеры.
Балерина. Неужели и я деревянная?
Директор. Ну конечно.
Балерина. Не может быть, ведь я так хорошо танцую.
Директор. Ну что ж такого! Вот я, например, деревянный, и несмотря на это, я очень умный.

На сцену выходит Матильда Дердидас и вывозит клетку с акулой.
Директор. Что это такое?
Матильда. Это мой дрессированный акуль Пиньхен. Я буду показывайт свой номер.
Директор. А она не вырвется из клетки?
Матильда. О нет, чтобы открыть клетка, надо нажать вот на этот ручка. Мой акуль этого не может. Он очень послюшный. Але оп! (Акула выплывает).
Директор. А почему она так смотрит на меня?
Матильда. Потому что он хочет кушать.
Директор. А что она ест?
Матильда. О, абсолютно все. Вчера он съель велосипед, две рояль, эйн подушка, цвей кофейный мельниц и четыре тольстый книги.
Директор. М-да. А людей он ест?
Матильда. Ах, я. О, да. Она съель мой знакомый Карль Иваныч Шустерлинг.
Директор. Гм… А сегодня она ничего еще не ела?
Матильда. Нет, сегодня она голодный.
Директор. Чем же вы будете ее сегодня кормить?
Матильда. Ах, у меня есть ейн Камель, один верблюд.
Директор. Так вы покормите ее поскорей.
Матильда. Але оп! Сейчас я приведу верблюд. А вы посмотрийть не садиться на этот ручка.
Директор. Нет, уж лучше я с вами пойду, Матильда Карловна! Матильда Карловна, подождите меня.

Матильда и доктор уплывают.
На сцену выходит Вертунов.
Вертунов. Фу, плаваю под водой, точно рыба. А разве я рыба? Ни сом, ни щука, ни карась, ни окунь. Охо-хо-хо. (Садится на рычаг клетки, клетка открывается. Из клетки тихо уплывает акула). Ну как теперь из воды вылезти? Тут меня где-то по голове гирей трахнули и я в подвал провалился. Может, на том месте дырка в полу осталась. Я ее поковыряю ногой, может, вода сквозь нее в подвал вытечет. Пойду искать, где эта дырка-то. Под водой сразу и не найдешь. (Уходит).

Выходят директор и Матильда Дердидас, ведя за собой верблюда.
Матильда. Ну вот, сейчас мы моей Пиньхен дадим эйн порцион верблюд. Это очень мало, но… ах, ах.
Директор. Что такое?
Матильда. Ах, мой Пиньхен ушель.
Директор. Караул! Спасайся, кто может! Караул!

Выбегает Ваня Клюкшин.
Ваня. Что случилось?
Матильда. Мой Пиньхен! Мой Пиньхен! (Убегает с верблюдом вместе).
Ваня. Что это значит?
Директор. Вы понимаете, она вырвалась из этой клетки.
Ваня. Значит, она сумасшедшая?
Директор. Она голодная.
Ваня. Так дайте ей бутерброд с котлетой.
Директор. Что ей котлета? Она вчера съела два рояля, велосипед и еще что-то.
Ваня. Да ну?
Директор. На сегодня у нее верблюд, но ей одного верблюда мало.
Ваня. А она и верблюдов ест?
Директор. Она все ест. Она и людей ест.
Ваня. Ой, ой, ой, даже людей!
Директор. Стойте тут, а я пойду посмотрю там. Матильда Карловна! Матильда Карловна! (Уходит).
Ваня. Вот так штука! Кто бы мог подумать! Такая красивая и такая обжора.

Выплывает клоун.
Клоун. Ыыыыы! Вот и я.
Ваня. Ты слышал?
Клоун. Слышал.
Ваня. А что ты слышал?
Клоун. А я ничего не слышал. Ыыыыы.
Ваня. Тьфу. Я тебе серьезно говорю. Ты знаешь, что наша дрессировщица Матильда Дердидас съела рояль?
Клоун. Рояль?
Ваня. Даже два рояля и велосипед.
Клоун. Съела?
Ваня. Да, съела.
Клоун. Ыыыыы.
Ваня. Напрасно ты смеешься. Она пошла есть верблюда, я сам видел. А потом будет есть людей.
Клоун. Она и меня съест?
Ваня. И тебя и меня.
Клоун. Ой-ой-ой-ой. Ай-ай-ай-ай.
Директор (пробегая через сцену). Она уже съела верблюда.
Ваня. Ой-ой-ой-ой.
Клоун. Ой-ой-ой-ой.

Входит Матильда.
Матильда. Пиньхен, Пиньхен.
Ваня и Клоун (падая на колени). А-а-а-а-а-а-а! Бе-бе-бе-бе, пощадите!
Клоун. Я невкусный, он вкуснее.
Ваня. Нет, неправда. Я соленый. Он лучше.
Клоун. Не верьте ему. Он вовсе не соленый. Он очень вкусный.
Матильда. О, их ферштее нихте, я не понимай. Где мой Пиньхен, Пиньхен, Пиньхен. (Убегает).
Директор (пробегая через сцену). Караул! Спасайся кто может! Караул!
Силач (проплывая). Кто? Что? Почему? Откуда? Как? Где? Куда? Зачем? Кого? Чего? (Уплывает).
Балерина (проплывая). Ах-ах-ах-ах. Их-их-их-их.
Жонглер (пробегая).
Тяу тяу тяу
Сяу сяу сяу
Кяу кяу кяу
Мяу мяу мяу.
Лепехин (верхом на лошади). Тпрр… Нноо… Тпррр… Шалишь… Тпр… Куда несешь. Тпррр… Ннооо… Тпрр…
Крюкшин. Объясните нам, что такое случилось? Я категорически ничего не понимаю. (Оба проплывают. Один вверх ногами).

Проплывает молча акула.
Матильда (проплывая за акулой). О, мой Пиньхен, мой Пиньхен.

Жуткая пауза.
Ваня. Ты видел?
Клоун. Видел.
Ваня. Ну, что?
Клоун. По-моему, она хочет съесть эту рыбу.
Ваня. Знаешь что?
Клоун. Что?
Ваня. Давай убежим.
Клоун. Давай убежим.
Ваня. Ну, беги вперед, а я за тобой.
Клоун. Ну хорошо, я побегу за тобой, а ты беги впереди меня.
Ваня. Нет, уж лучше я побегу за тобой, а ты беги впереди.
Клоун. Знаешь что?
Ваня. Ну?
Клоун. Давай я сосчитаю до трех, и мы побежим сразу вместе.
Ваня. Хорошо, считай.
Клоун. По-русски: раз, два, три.

Ваня убегает.
А по-немецки: эйн, цвей, дрей.

Клоун убегает. Выходит Вертунов.
Вертунов. Ну где она? Где она? (Ходит по сцене, ищет, нагибается, касаясь рукой пола). Будто где-то тут… Вот… кажись она самая… Так и есть! (Прочищает дыру. Слышен шум воды). Вода пошла. Ура!

Играет музыка. Выплывает акула.
Ой! Что это такое?

Акула бросается на Вертунова.
Ой-ой-ой!

Затемнение. Световые эффекты. Музыка.
Голос Матильды. О, Пиньхен. Мой Пиньхен.

Сцена «Спуск воды». Словесная партитура. Шум воды. Играет музыка.
Яркий свет. Цирк освобожден от воды. На сцене лежит дохлая акула. Играет музыка. Выходит директор. Раскланивается. Музыка смолкает.
Директор. Обещанная мною подводная пантомима отменяется. Аквариум разбился. Театр залило водой, из клетки вырвалась акула, и мы все чуть не погибли. Виной всему гражданин Вертунов, но его проглотила акула, и теперь мы окончательно от него избавились. А затем морское чудовище подохло без воды. Теперь его нечего бояться. Смотрите. (Директор ударяет акулу ногой).
Акула. Ой, больно!
Директор (отскакивая). Что такое? Кто сказал «больно»? Никто не сказал… Так вот видите, я ударяю акулу ногой.
Акула. Ай-ай-ай. Не лягайте меня.
Директор. Что такое? Это акула говорит. Как же так?
Акула. Это я говорю.
Директор. Что ва-ва-ва-ва-вам ну-ну-ну-ну-ну-жно?
Акула. Дозвольте выступить.
Директор. Да что-о-оо же э-э-э-это та-а-а-а-акое.
Акула. Сейчас я живот распорю.
Директор. Ой-ой-ой! Нет, не надо. Выступайте.
Акула. Сейчас. (Из акулы вылезает Вертунов).
Вертунов. Ну вот, я распорол ей живот, и теперь я опять на свободе. Значит, можно выступать? Я умею стоять на голове.
Директор. О-ох! (Садится на пол). Я же знаю, что вы ничего не умеете. Вам сейчас покажут, как надо стоять на голове. Эй, Ваня Клюкшин!

Выходит Ваня Клюкшин.
Покажите ему, как нужно стоять на голове.
Ваня. Это очень просто. Смотрите! Оп! (Ваня становится на голову. В это время вбегает Матильда).
Матильда. Где мой Пиньхен? Что стало с мой Пиньхен?

Ваня падает.
Ваня (лежа на полу). Ой, пощадите. А-а-а-а-а. Не губите!
Директор. Ну что вы, что вы. Это не так страшно. Это с каждым может случиться.
Ваня. Ой, страшно!
Директор. Это же пустяки.
Ваня. Хороши пустяки. Ой-ой-ой-ой.
Директор. Ему, кажется, дурно.
Матильда. Сейчас я принесу немного воды. С вода будет легко. (Уходит).
Ваня. Ой-ой-ой-ой. Уж лучше без воды. Ой-ой-ой. (Стонет).

Вбегает клоун.
Клоун. Ыыыыыыы. Браво, браво. Очень хорошо. Ыыыы. (Увидя Ваню). Что с ним?
Директор. Он хотел встать на голову, да не вышло, и он очень расстроился.
Клоун (к Ване). Слушай. Ну чего ты плачешь? Ну хочешь, я встану на голову. Ну, смотри. (Клоун становится на голову. В это время входит Матильда со стаканом воды. Клоун падает).
Матильда. Ну вот, я принесла вода.
Клоун. Ой-ой-ой-ой! Бе-бе-бе-бе-бе! Не погубите, ой, не погубите.
Директор. Что же это такое?
Матильда. А, еще один. Сейчас я обоих вот с этот вода.
Клоун и Ваня (на коленях). Ой-ой-ой! А-а-а-а-а-а. Бе-бе-бе-бе. Не надо воды. Пощадите нас. Ой, не погубите!
Директор. Да перестаньте же, в самом деле.
Клоун и Ваня. Ой, нет, не перестанем. Зачем мы? Лучше возьмите его. (Указывая на Вертунова).
Директор. Да зачем же его, вы лучше.
Клоун и Ваня. Нет, мы хуже, он лучше.
Директор. Ну, хорошо, хорошо! Успокойтесь только. Вертунов! Хочешь быть вместо клоуна и акробата?
Вертунов. Конечно, хочу.
Директор. Ну, слышите. Он согласен.
Клоун и Ваня. Ай-ай-ай-ай-ай. Не верим.
Директор. Да успокойтесь. Сейчас он вам покажет.
Матильда. Абсолют ничего не понимаю. Пойду искать мой Пиньхен. (Уходит).
Директор. Вертунов! Вы будете у ковра.
Вертунов. А где этот ковер?
Директор. Какой ковер?
Вертунов. Да вы сказали, что я буду у ковра.
Директор. Это значит, что вы будете клоуном.
Клоун. Позвольте я.
Директор. Вы же сами отказались и просили, чтобы вместо вас был Вертунов.
Ваня и Клоун. Нет, нет. Совсем не то. Мы хотели, чтобы его съели.
Директор. Съели?
Ваня и Клоун. Ну да. Чтобы она его съела.
Директор. Кто – она?
Клоун. Ну она… дрессировщица.
Директор. Ничего не понимаю.
Ваня. Ну, она хотела съесть нас.
Клоун. Но мы невкусные.
Ваня (указывая на Вертунова). Он вкуснее.
Директор. Что такое?
Клоун. Она съела рояль.
Ваня. И велосипед.
Клоун. И верблюда, и швейную машинку, и четыре кофейных мельницы.
Директор. Кто? Матильда?
Клоун и Ваня. Ну да – Матильда.
Директор. Ха-ха-ха!
Клоун и Ваня. Почему вы смеетесь?
Директор. Ха-ха-ха! Вы все перепутали. Не Матильда Дердидас съела рояль, велосипед и верблюда, а акула Пиньхен.

Входит Матильда.
Матильда. О, где мой Пиньхен? Кто видел мой Пиньхен?

Клоун и Ваня на всякий случай отходят в сторону.
Директор. Вашего Пиньхена уже нет.
Матильда. А где он?
Директор. Ваша акула без воды подохла.
Матильда. О? она биль такой ласковый. Верните обратно мой акуль. Мой добрый Пиньхен.
Директор. Ваш добрый ласковый Пиньхен проглотил вот этого гражданина.
Матильда. О, он любиль кушать живой человек.
Вертунов. Да, я нашел дырку в полу. И пока я ее прочищал, чтобы вода могла уйти в эту дырку, на меня что-то наскочило и проглотило.
Директор. Так это вы избавили нас от воды?
Вертунов. Да, я.
Директор. Так, выходит, что вы наш спаситель.
Вертунов. Дозвольте выступить.
Директор. Я вас беру в свою труппу. Мы вас научим. Вы будете клоуном, акробатом, певцом и танцором.
Матильда. О, мой Пиньхен кушаль вас. Он любиль вас. И я тоже буду любиль вас.
Директор. Итак, гражданин Вертунов поступает к нам в цирк на обучение. Надо много учиться, чтобы стать хорошим циркачом.
Вертунов. Ура! Я буду учиться у вас. Я буду учиться у вас.
Клоун и Ваня. Ты будешь учиться у нас.
Вертунов. Я клоуном буду, борцом, акробатом, певцом и танцором зараз.
Все. Ты клоуном будешь, борцом, акробатом, певцом и танцором зараз.
Директор. А сейчас мы вам покажем, как нужно работать. Сейчас выступит воздушный акробат Володя Каблуков.

Музыка. Номер Каблукова.
Вертунов. А теперь можно мне выступить?
Директор. Выступайте. (В публику). Сейчас вы увидите номер с участием гражданина Вертунова – Ваня Клюкшин и Джонни Крюкшин. Эй, музыка!

Играет музыка. Номер.
Занавес.
    ?1935?

V
Я гений пламенных речей

47
О том как иван иванович попросил и что из этого вышло
Посвящается Тылли и восклицательному знаку
иван иваныч расскажи
ки?ку с ко?кой расскажи
на заборе расскажи
ты расскажешь паровоз
почему же паровоз?
мы не хочим паровоз.
лучше шпилька, беренда?
с хи ка ку гой беренда
заверте?ла беренда
как то жил один столяр
только жилистый столяр
мазал клейстером столяр
делал стулья и столы
делал молотом столы
из оре?шника столы
было звать его иван
и отца его иван
так и звать его иван
у него была жена
не мамаша, а жена
НЕ МАМАША А ЖЕНА
как её зовут теперь
я не помню теперь
позабыл те? – пе?рь
иван иваныч говорит
очень у?мно говорит
поцелуй[1 - В оригинале стоит непреличное слово. (Примеч. автора.)] говорит.
а жена ему: нахал!
ты муж и нахал!
убирайся нахал!
я с тобою не хочу
делать это не хочу
потому что не хочу.
иван иваныч взял платок
развернул себе платок
и опять сложил платок
ты не хочешь, говорит
ну так что же, говорит
я уеду, говорит
а жена ему: нахал!
ты муж и нахал!
убирайся нахал!
я совсем не для тебя
не желаю знать тебя
и плевать хочу в тебя.
иван иваныч поглупел
между протчим поглупел
у усики?рку поглупел
а жена ему сюда
развернулась да сюда
да потом ещё сюда
в ухо двинула потом
зубы выбила потом
и ударила потом!
иван ива?нович запнулся
так немножечко запнулся
за п… п… п… п… п… пнулся
ты не хочешь, говорит
ну так чтоже, говорит
я уеду, говорит
а жена ему: нахал!
ты муж и нахал!
убирайся нахал!
и уехал он уехал
на извощике уехал
и на поезде уехал
а жена осталась тут
и я тоже был тут
оба были мы тут.
    Даниил
    Заточник (Хармс)
    1925 ноябрь.

48
От бабушки до Esther
баба?ля мальчик
тре?стень гу?бка
рукой саратовской в мыло уйду
сыры?м седе?ньем
ще?ниша ва?льги
кудрявый носик
платком обут —
капот в балах
скольжу трамваем
Владимирскую поперёк
посельницам
сыру?нду сваи
грубить татарину
в окно.
мы улицу
валу?нно ла?чим
и валенками набекрень
и жёлтая рука иначе
купается меж деревень.
шлён и студень
фарсится шляпой
лишь горсточка
лишь только три
лишь настеж балериной снята
и ту?кается у ветрин.
холодное бродяга брюхо
вздымается на костыли
резиновая старуха
а может быть павлин
а может быть
вот в этом доме
ба?баля очередо?м
канды?жится семью попами
соломенное ведро.
купальница
поёт карманы
из улицы
в прыщи дворов
надушенная
се?лью рябчика
распахивается
под перо —
и кажется
она Владимирская
садится у печеря?
серёжками —
– как будто за? город
а сумочкою —
– на меня
шуро?ванная
так и катится
за ба?баля калеты?
репейником
простое платьеце
и ленточкою головы —
ПУСТЬ
– балабошит ба?бушка
БЕЛьгию и блены
пусть озирает до?хлая
ро?станную полынь
сердится кошечкой
около кота
вырвится вырвится
вырвится в лад
шубкою о?конью
ля?женьем в бунь
ма?ханьким пе?рсиком
вихрь таба?нь
а?льдера шишечка
ми?ндера буль
у?лька и фа?нька
и ситец и я.
ВСЁ
    ?1925?

49
Вью?шка смерть
Сергею Есенину
ах вы се?ни мои се?ни
я ли гу?сями вяжу?
при?ходил ко мне Есе?нин
и четы?ре мужика?
и с чего?-бы это ра?доваться
ло?жкой стуча?ть
пошиве?ливая па?льцами
гру?сть да печа?ль
как ходи?ли мы ходи?ли
от поро?га в Кишинёв
проплева?ли три неде?ли
потеря?ли кошелёк
ты Серё?жа рукомо?йник
сары?нь и дуда?
разохо?тился по мо?йму
совсе?м не туда?
для тебя? ли из корежё?ны
ору?жье шты?к
не тако?й ты Серё?жа
не тако?й уж ты?
по?й – ма?й
щё?ки ду?ли
скарлоти?ну перламу?тр
из за во?рота поду?ли
Vаter ?nser – L?eber Gоtt
я пляса?ла сокола?ми
возле де?рева круго?м
ноги то?пали пляса?ли
возле де?рева круго?м
размога?й меня заты?ка
на кало?ше и ведре?
походи?-ка на заты?лке
мимо за?пертых двере?й
гу?ли пе?ли ха?лваду?
чири?кали до? ночи?
на? засеке до?лго ду?мал
кто? поёт и бро?ви чи?нит
не по? полу пе?рвая
залуди?ла пе?рьями
сперва? чем то ду?дочны?м
вро?де как уха?бица?
полива?ла сы?пала
не ве?рила ле?бе?дя?ми?
зашу?хала кры?льями
зуба?ми зато?пала
с э?тако?го по ма?тери
с э?такого ку?барем
в обни?мку целу?ется?
в о?чи ва?лит бли?ньями
а лета?ми плю?й его?
до бе?лой доски? и ся?дь
добреду? до Клю?ева?
обра?тно заки?нуся?
просты?нкой за ро?дину
за ма?тушку ле?вую
у де?рева то?ненька?
за Ду?нькину пу?говку?
пожури?ла де?вица?
неве?ста сику?рая?
а Серё?жа де?ревце?м
на груди? не кла?няется
на груди? не кла?няется
не бу?кой не вечеро?м
посыпа?ет о?коло?
сперва? чем то ду?дочны?м
    14 января 1926
    Даниил Хармс
    Школа чинар е?й Взирь за?уми

50
Ваньки встаньки ?I?
волчица шла дорогаю
дорогаю манашенькой
и камушек не трогала
серебрянной косой
на шею деревянную
садились человечики
манистами накрашеннами
где-то высоко?.
никто бы и не кланялся
продуманно и холодно
никто бы не закидывал
на речку поплавок
я первый у коло?дица
нашёл её подохлую
и вечером до ку?зова
её не повалок
стонала только бабушка
да грядка пересто?нывала
заново еро?шила
капустных легушат
отцы мои запенелись
и дети непристойные
пускали на широкую
дорогу камыши
засни засни калачиком
за синей гололедицей
пруда хороший перепел
чугунный домовой
щека твоя плакучая
румянится цыганами
раскидывает порохом
(ленивую) войну
идут рубахи ры?жики
покрикивают улицу
веревку колокольную
ладошки синяки
а кукла перед ужином
сырому тесту молится
и долго перекалывает
зубы на косяк
я жду тебя не падаю
смотрю – не высыпаюся
из маминой коробочки
на ломаный сарай
обреж меня тапориком
клади меня в посудину
но больше не получится
дырявая роса —
ВСЁ
    Даниил Хармс
    4 февр. 1926 г.

51
Ваньки встаньки ?II?
ты послушай ка карась
имя палкой перебрось
а потом руби направо
и не спрашивай зараз
то Володю то Серёжу
то верёвку павар
то ли куру молодую
то ли повора вора
Разбери который лучше
может цапаться за тучи
перемыгой серебром
девятнадцатым ребром
разворачивать корыто
у собачий конуры
где пупырыши нерыты
и колеблется Нарым
Там лежали Михаилы
вонючими шкурами
до полуночи хилые
а под утро Шурами
и в прошлую середу
откидывая зановеси
прохожему серому
едва показалися
сначало до плечика
румяного шарика
а после до клетчатых
штанишек ошпаривали
мне сказали на? ушко
что чудо явилося
и царица Матушка
сама удивилася:
ах как же это милые?
как же это можно?
я шла себе мимо
носила дрожжи
вошёл барабанщик
аршином в рост
его раненная щека
отвисала просто
он не слышет музыки
и нянин плач
на нём штаны узкие
и каленкоровый плащ
простите пожалуйсто
я покривил душой
сердце сжалося
я чужой
– входит барабанщик небольшого роста —
ах как же это можно?
я знал заранее
– взял две ложи —
– ВЫ ИЗРАНЕНЫ. —
– ЗАНОВЕСЬ
собака ногу поднимает
ради си ради си
солдат Евангелие понимает
только в Сирии только в Сирии
но даже в Сирию солдат не хочет
плюет пропоица куда то
и в Сирию бросает кочень
где так умны Солдаты
ему бы пеночки не слизывать
ему бы всё: «руби да бей»
да чтобы сёстры ходили с клизмами
да чтобы было сто рублей
солдат а солдат
сколько тебе лет?
где твоя полатка?
и твой пистолет. —
кну?чу в при?хвостень кобыле
хоть бы куча
хоть бы мох
располуженной посуды
не полю не лужу
и в приподнятом бокале
покажу тебе ужо?!
Едет мама серафи?мом
на ослице прямо в тыл
покупает сарафаны
и персидскую тафту
– солдат отворачивается и больше не хочет разговаривать —
открылось дверце подкидное
запрятало пятнашку
сказало протопопу Ною:
– позвольте пятку вашу —
я не дам пятку
шнельклопс
дуй в ягоду
шнельклопс
разрешите вам не поверить
я архимандрит
а вы протопоп
а то рассержусь
и от самой Твери
возьму да и проедусь по? полу
он рас-стегивает мундир
забикренивает папаху
и садится на ковёр
и свистит в четыре пальца:
пью фюфю?лы на фуфу?
еду мальчиком а Уфу?
щекати меня судак
и под мы?шку и сюда
и?хи блохи не хоши?
пу?фы бо?же на матра?сс.
за бородатым бегут сутуленькие
в клети пугается коза
а с неба разные свистульки
картошкой сыпятся в глаза
туды сюды
да плеть хвоста
да ты да я
да пой нога
считает пальцами до ста
и слышет голос: «помогай»
обернулся парусом
лезет выше клироса
до месяца не долез
до города не дошёл
обнимались старушки плакали
замочили туфли лаковые
со свечой читали Лермонтова
влюбились в кого го то кавалера там
на груди у него солнышко
а сестра его совушка
волоса его рыжие
королеву прижили
может кушать рябчика
да и то только в тряпочке
у него две шашки длинные
на стене висят…
Господи Помилуй
свят свят свят
– черти испугались молитвы и ушли из Гефсиманского сада, тогда самый святой человек сказал: —
здорово пить утрами молоко
и выходить гулять часа так на четыре
О человек! исполни сей закон
и на тебя не вскочит чирий.
ПОСЛУШАЙТЕ
сегодня например
какой то князь сказал своей любовнице:
– иди и вырый мне могилу на Днепре
и принеси листок смаковницы —
Она пошла уже козалось в камыши
Но видет (!) князь (!) за ней (!) бежит (!)
кида?ет сумрачный ноган
к её растерзанным ногам
прости-прости я нехороший
раз 2 3 4 5 6 7ю…………………….. (быстро)
а сам тихонько зубы крошит
как будто праведный совсем
О человек! исполни сей закон
и на тебя не вскочит чирий
метай рубашками в загон —
как говориться в притче:
– плен духу твоему язычник
и разуму закованная цепь —
– за кулисами говорят шёпотом, и публика с трепетом ловит бабочку. Несут изображение царя. Кто то фыркает в ладонь и говорит: блинчики. Его выводят —
Выйди глупый человек
и глупая лошадь
на Серёже полаче
и на Володе тоже
стыдно совестно и неприлично
говорить блинчики
а если комната вдобавок девичая
то нужно говорить как-то иначе
– Все удовлетворены и идут к выходу —
ВСЁ
    ДаНиил Хармс
    1926 г. 11 февр.

52
Конец героя
Живи хвостом сухих корений
за миром брошенных творений
бросая камни в небо в воду-ль
держась пустынником поотдаль
в красе бушующих румян
хлещи отравленным ура
призыва нежный алатырь
и Бога чёрный монастырь
Шумит ребячая проказа
до девки 107-го раза
и латы воина шумят
при пухлом шопоте шулят
Сады плодов и винограда
вокруг широкая ограда
мелькает девушка в окне.
Софокл вдруг подходит к ней
Не мучь передника рукою
и цвет волос своих не мучь
твоя рука жару прогонит
и дядька вынорнит из туч
и вмиг разбившись на матрасе
восстанет молод и прекрасен
и стоком бережных имян
как водолей пронзит меня
Сухое дерево ломалось
она в окне своём пугалась
бросала стражу и дозор
и щёки красила в позор
уж день вертелся в двери эти
шуты плясали в оперете
и ловкий крик блестящих дам
кричал: я честь свою отдам!
Под стук и лепет колотушек
Дитя свечу свою потушит
Потом идёт в леса укропа
В куриный дом и бабий ропот
крутя усы бежит полковник
минутной храбростью кичась
Сударыня я ваш поклонник
Скажите мне который час?
Она же взяв часы тугие
и не взирая на него
не слышет жалобы другие
повелевает выйти вон.
А я под знаменем в бою
плюю в колодец и пою:
Пусть ветер палубу колышет
но ветра стык моряк не слышет
Пусть дева плачет о зиме
и молоко даёт змее
Я окрестясь сухим приветом
стелю кровать себе при этом
бросая в небо дерзкий глас
и проходя четвёртый класс.
из леса выпрогнит метёлка
Умрёт в углу моя светёлка
Восстанет мёртвый на помост
с блином во рту промчится пост
Как жнец над пряхою не дышет
Как пряха нож вздымает выше
Не слышу я и не гляжу
как пёс под знаменем лежу
Но виден мне конец героя
глаза распухшие от крови
могилу с имянем попа
и звон копающих лопат.
и виден мне келейник ровный
упряжка скучная и дровни
Ковёр раскинутых саней
лихая кичка: поскорей!
конец не так моя Розалья
пройдя всего лишь жизни треть
его схватили и связали
а дальше я не стал смотреть
и з?а?потев в могучем росте
всегда ликующий такой
никто не скажет и не спросит
и не помянет за упокой.
    2 мая 1926

53
Казачья смерть
Бежала лошадь очень быстро
ее хозяин турондул
Но вот уже Елагин остров
им путь собой перегородил.
Возница тут же запыхавшись
снял тулуп и лег в кровать,
четыре ночи спал обнявшись
Его хотели покарать.
Но он вскочил недавно спящий
наскоро запер письменный ящик
и не терпя позора фальши
через минуту ехал дальше
Бежала лошадь очень быстро
Казалось нет ее конца
Вдруг прозвучал пустынный выстрел
поймав телегу и бойца.
Кто стреляет в эту пору?
Спросил потусторонний страж
седок и лошадь мчатся в прорубь
их головы объяла дрожь,
их туловища были с дыркой.
Мечтал скакун. Хозяин фыркал,
внемля блеянью овцы
держа телегу под уздцы.
Он был уже немного скучный,
так не ожидано умерев
Пред ним кафтан благополучный
лежал местами прогорев.
Скакали день и ночь гусары
перекликались от тоски.
Карета плавала. Рессоры
ломались поперек доски.
Но вот седок ее убогий
ожил быстро как олень
перескочил на брег пологий
А дальше прыгнуть было лень.
О как ? ?[2 - Пропуск в источнике текста.] эта местность
подумал он смолчав
К нему уже со всей окрестности
несли седеющих волчат
Петроний встал под эти сосны
Я лих и нет пощады вам —
звучал его привет не сносный
телега ехала к дровам.
В ту пору выстрелом не тронут
возница голову склонил
Пусть живут себе тритоны
он небеса о том молил.
Его лошадка и тележка
Стучала мимо дачных мест
А легкоперое колешко
высказывало свой протест.
Не езжал бы ты мужик
в этот сумрачный огород
вон колено твое дрожит
Ты сам дрожишь на оборот
Ты убит в четыре места
Под угрозой топора
Кличет на ветру невеста
Ей тоже умерать пора.
Она завертывается в полотна
и раз два три молчит как пень.
Но тут вошел гусар болотный
и промолчал он был слепень
Потом вскочил на эту лошадь
и уехал на бекрень.
Ему вдогонку пуля выла
он скакал закрыв глаза
все завертелось и уплыло
как муравей и стрекоза.
Бежала лошадь очень быстро
гусар качался на седле.
Там в перемешку дождик прыскал
избушка тухнула в селе
их путь лежал немного криво
уж понедельник не ступил
– мне мешает эта грива
казак нечайно говорил.
Он был убит и уничтожен
Потом в железный ящик вложен
и как-то утричком весной
был похоронен под сосной
Прощай казак турецкий воин
мы печалимся и воем
нам эту смерть не пережить
Тут под сосной казак лежит.
ВСЁ
    19–20 октября 1926

54
Ответ Н. З. и Е. В
мы спешим на этот зов
эти стоны этих сов
э?т?их отроков послушных
в шлемах памятных и душных
не сменяем колпака
этой осенью пока
на колпак остроконечный
со звездою поперечной
с пятилучною звездой
с верхоконною ездой.
и два воина глядели
ждите нас в конце недели
чай лишь утренний сольют
мы приедем под салют.
    Д. Х.
    15 ноября ?1926?

55
Случай на железной дороге
как-то бабушка махнула
и сейчас же паровоз
детям подал и сказал
пейте кашу и сундук.
утром дети шли назад.
сели дети на забор
и сказали: вороной
поработый я не буду
маша тоже не такая
как хотите может быть
мы залижем и писочек
то что небо выразило.
вылезайте на вогзал
здраствуй здраствуй Грузия
как нам выйти из неё
мимо этого большого
не забора. ах вы дети
выростала палеандра
и влетая на вагоны
перемыла не того
что налима с перепугу
оградил семью волами
вынул деньги из кармана
деньги серые в лице
Ну так вот. а дальше прели
всё супа – сказала тетя
всё чижи – ск?а?зал покойник
даже тело опустилось
и чирикало любезно
но зато немного скучно
и как будто бы назад
дети слушали обедню
надевая на плечо —
мышка бегала в передник
раздирая два? плеча
а грузинка на пороге
все твертила. – а грузин
перегнувшись под горою
шарил пальцами в грязи.
    ?1926?

56
Пророк с Аничкиного моста
Где скакуны поводья рвут
согнув хребты мостами
пророк дерзает вниз ко рву
сойти прохладными устами.
О непокорный! что же ты
глядишь на взмыленную воду?
Теребит буря твой хохол
потом щеку облобызает.
Тебя девический обман
не веселит. Мечты бесскладно
придут порой. Веслом о берег
стукнет всадник.
Уж пуст – челнок.
Уж тучен – гребень.
И, тщетно требуя поймать
в реке сапог, рыдает мать.
Ей девочка приносит завтрак
бутылку молока и сыр.
А в сумке прятает на завтра
его красивые усы.
В трактире кончилась попойка
Заря повисла над мостом.
Фома ненужную копейку
бросает в воду. Ночь прошла.
И девочка снимает платье,
кольцо и головной убор,
свистит как я в четыре пальца
и прыгает через забор.
Ищи! Никто тебе помехой
не встанет на пути своем.
Она ушла, а он уехал
и вновь вернулися вдвоем.
Как загорели щеки их!
Как взгляд послушный вдруг притих!
За ними горница пуста.
И растворились их уста:
– Мы плыли ночью. Было тихо.
Я пела песню, Милый греб.
Но вдруг ныряет тигр плавучий
пред нашей лодкой поперек.
Я огляделась вкруг. Фонтанка
проснувшись знаменье творит.
За полночь звякают стаканы.
Мой брат стучится: отвори!
Всю ночь катались волны мимо.
Купался зверь. Пустела даль.
бежали дети. А за нами
несли корону и медаль.
И вот, где кони рвут поводья,
согнув хребты сбегают вниз,
ноздрями красными поводят
и бьют копытом седока, —
мы голос ласковый слыхали.
Земля вертелась в голос тот.
И гром и буря утихали
и платье сохло на ветру
И волчьим шагом оступаясь
на мост восходит горд и лих
пророк. А мы не плыли дальше
на брег скакая женихом.
ВСЁ
    1926 года

57
Виктору Владимировичу Хлебникову
Ногу на ногу заложив
Велимир сидит. Он жив.
    1926

58
стих Петра-
Яшкина-
КОММУНИСТА
Мы бежали как сажени
на последнее сраженье
наши пики притупились
мы сидели у костра
реки сохли под ногою
мы кричали: мы нагоним!
плечи дурые высоки
морда белая востра
но дорога не платочек
и винтовку не наточишь
мы пускали наши взоры
вёрсты скорые считать
небо падало завесой
опускалося за лесом
камни прыгали в лопату
месяц солнцу не чета?
сколько времяни не знаю
мы гналися за возами
только ноги подкосились
вышла пена из уста
наши очи опустели
мох казался нам постелью
но сказали мы нарочно
чтоб никто не отставал
на последнее сраженье
мы бежали как сажени
как сажени мы бежали
!пропадай кому не жаль!
ВСЁ
    ?1926 – нач. 1927?
    Чинарь
    Даниил Иванович Хармс

59
В кружок друзей камерной музыки
неходите января
скажем девять – говоря
выступает Левый Фланг
– это просто не хорошо. —
и панг.
    ?январь 1927?

Рукописная визитная карточка Д. Хармса. Ок. 1927


60
Авиация превращений
Летание без крыл жестокая забава
Попробуй упадешь закинешся неловкий
Она мучения другого не избрала
Её ударили канатом по головке.
Ах, как она упала над болотом!
Закинув юбочки! Мальчишки любовались
Она же кликала в сумятицах пилоту.
но у пилота мягкие усы тот час же оборвались.
Он юношей глядит
смеётся и рулит
остановив жужжанье мух
слетает медленно на мох.
Она: лежу я здесь в мученьях.
Он: сударыня я ваша опора.
Она: Я гибну. Дай печенье.
Вместе: мы гибнем от топора!
Холодеют наши мордочки,
биение – ушло,
Лежим. Открыли форточки
и дышем тяжело.
сторожа идут стучат.
Девьи думы налегке.
Бабы кушают внучат.
Рыбы плавают в реке.
Елки шмыгают в лесу
стонет за морем кащей
А над городом несут
Управление вещей.
То им дядя птичий глаз
ма ? ?[3 - Пропуск в источнике текста.] сердце звучный лед
вдруг тетерев я тишком зараз
улетает самолет.
Там раздувшись он пропал.
Кто остался на песке?
Мы не знаем. Дед капал
ямы стройные в тоске.
и бросая корешки
В глубину беспечных ям.
Он готовит порошки
Дать болезненным коням.
Ржут лихие удила
Указуя на балду
стойте други он колдун
знает ? ?[4 - Пропуск в источнике текста.] дела
вертит облако шкапов
переливает муть печей
В небе тристо колпаков
Строит башни из кирпичей
Там борзое солнце греет
Тьму проклятую грызёт
Там самолёт в Европу реет
И красавицу везёт.
Она: лечу я к женихам.
Пилот: машина поломалась
она кричит пилоту: хам!
машина тут же опускалась
она кричит: отец, отец
Я тут жила. Я тут родилась
потом приходит ей конец
она в подсвечник превратилась.
Мадлэн ты стара холодна
лежать под кустиком одна
склонился юноша к тебе
лицом горячим как Тибет.
Пилот состарился в пути.
руками машет – не летит
ногами движет – не идёт
махнёт разок и упадёт
Потом года лежит не тлен
Тоскует бедная Мадлэн
Плетёт косичку у огня
мечты случайные гоня.
ВСЁ
    Январь 1927

61
Искушение
Посвящаю К. С. Малевичу
четыре девки на пороге:
нам у двери ноги ломит
дерним сестры за кольцо
ты взойди на холмик тут же
скинь рубашку с голых плечь
ты взойди на холмик тут же
скинь рубашку с голых плечь
четыре девки сойдя с порога:
были мы на том пороге
Песни пели, а теперь
не печальтесь вы подруги
скинем плечи с косяка
Хор:
все четыре. мы же только
скинем плечи с косяка
четыре девки в перспективе:
наши руки многогранны
наши головы седы
повернув глаза к востоку
видем нежные следы
Лишь податься на аршин
с незапамятных вершин —
всё исчезнет как плита
будет клумба полита
мы же хвалимся нарядом
мы ликуем целый день
Ты взойди на холмик рядом
плечи круглые раздень
ты взойди на холмик рядом
плечи круглые раздень

Д. Хармс. Зарисовка картины К. C. Малевича. 1935

четыре девки исчезнув:
ГРОХ-ХО-ЧЧЧА!
Полковник перед зеркалом:
усы завейтесь шагом марш!
приникни сабля к моим бокам
ты гребень волос расчеши
а я российский кавалер
не двинусь. Лень мне или что
не знаю сам. вертись хохол
спадай в тарелку борода
уйду чтоб шпорой прозвенеть
и взять чужие города
одна из девиц:
Полковник вы расстроены?
Полковник:
О нет. Я плохо выспался.
а вы?
Девица:
А я расстроена увы.
Полковник:
мне жалко вас.
Но есть надежда
что это всё пройдёт
я вам советую развлечься.
Хотите в лес? там сосны жутки…
Иль может в оперу? Тогда
я выпишу из Англии кареты
и даже кучера. Куплю билеты
и мы поедем на дрезине
смотреть принцессу в апельсине
Я знаю: вы совсем ребенок
боитесь близости со мной
но я люблю вас…
девица:
прочь нахал!
Полковник ручкой помахал
и вышел зубом скрежеща
как дым выходит из прыща.
девица:
Подруги где вы?! где вы?!
пришли четыре девы сказали:
ты звала?
девица (в сторону):
я зла!
четыре девицы на подоконнике:
Ты не хочешь нас Елена
мы уйдем. Прощай сестра
как смешно твоё колено
ножка белая востра
мы стоим твои подруги
места нету нам прилечь
ты взойди на холмик круглый
скинь рубашку с голых плечь.
ты взойди на холмик круглый
скинь рубашку с голых плечь.
четыре девицы сойдя с подоконника:
Наши руки поднимались
наши головы текли
юбки серенькие бились
на просторном сквозняке.
Хор:
Эй вы там не простудитесь
на просторном сквозняке.
четыре девицы глядя в микроскоп:
мы глядели друг за другом
в нехороший микроскоп
что там было мы не скажем
мы теперь без языка
Только было там крылечко
вился холмик золотой
над холмом бежала речка
и девица за водой
Говорил тогда полковник
глядя вслед и горячо
ты взойди на этот холмик
обнажи своё плечо,
ты взойди на этот холмик
обнажи своё плечо
четыре девицы исчезнув и замолчав:
?ПОЧ-ЧЕМ-МУ!
ВСЁ.
    18 февраля 1927 года
    Петербург
    Д. X.

62
Пожар
комната. комната горит.
дитя торчит из колыбели
съедает кашу. наверху
под самым потолком
заснула нянька кувырком.
горит стена. Посуда ходит
бежит отец. отец: «пожар!
вон мой мальчик мальчик Петя
как воздушный бьётся шар
где б найти мне обезьяну
вместо сына?» вместо стен
печи вострые на небо
дым пускают сквозь трубу
нянька сонная стрекочет.
нянька: «где я что со мной?
мир становится короче
Петя призраком летит».
Вот мелькнут его сапожки
тень промчится и усы
вьются с присвистом на крышу.
Дом качает как весы.
Нянька бегает в испуге
ищет Петю и гамак.
«где ж ты Петя мальчик милый
что ж ты кашу не доел?»
«Няня, я сгораю няня!»
няня смотрит в колыбель
нет его. глядит в замочек
видит: комната пуста
дым клубами ходит в окна
стены тощие как пух
над карнизом пламя вьется
тут же гром и дождик льётся
и в груди сжимает дух

Д. Хармс. Шарж на А. И. Введенского. 1932

Люди в касках золотых
тапорами воздух бьют
и брандмейстер на машине
воду плескает в кувшине.
Нянька к ним: Вы не видали
Петю мальчика? Не дале
как вчера его кормила.
Брандмайор: как это мило!
Нянька: Боже мой! Но где ж порядок?
Где хваленая дисциплина?
Брандмайор: Твой Петя рядом
он лежит у цеппелина
Он сгорел и папа стонет:
жалко сына.
Нянька: Ох!
Он сгорел – и тихо стонет
тихо падает на мох.
    20 февраля 1927 года

63
А. И. Введенскому
В смешную ванну падал друг
Стена кружилася вокруг
Корова чудная плыла
Над домом улица была
И друг мелькая на песке
ходил по комнатам в носке
вертя как фокусник рукой
то левой, а потом другой
потом кидался на постель
когда в болотах корастель
чирикал шапочкой и выл
Уже мой друг не в ванне был.
    5 марта ?1927?

64
I Фокусы
Средь нас на палочке деревянной
сидит кукушка в сюртуке
хранит платочек румяный
в своей чешуйчатой руке
мы все как бабушка тоскуем
разинув рты глядим вперёд
на табуретку золотую
и всех тотчас же страх берёт
Иван Матвеевич от страха
часы в карман переложил
а Софья Павловна старуха
сидела в сокращеньи жил
а Катя в форточку любуясь
звериной ножкой шевеля
холодным потом обливалась
и заворачивалась в шиншиля
из-под комода ехал всадник
лицом красивый как молитва
он с малолетства был садовник
ему подруга бритва
числа не помня своего
держал он курицу в зубах
Иван Матвеевича свело
загнав печенку меж рубах
а Софья Павловна строга
сидела выставив затылок
оттуда выросли рога
и сто четырнадцать бутылок
А Катя в галстуке своём
свистела в пальчик соловьём
стыдливо куталась в меха
кормила грудью жениха
Но к ней кукушка наклонялась
как червь кукушка улыбалась
потом на ножки становилась
да так, что Катя удивилась
от удивленья задрожала
и как тарелка убежала.
    2 мая 1927 года

65
Н. А. Заболоцкому
Смотрю пропала жизни веха,
я сам изрядно и зело
из Ленинграда прочь уехал
уехал в Детское Село
Пиши мой друг ко мне посланье
пока ухватка горяча
твоя строка промчится ланью
передо мною как свеча.
    10 июля ?1927?
    Детское Село
    Вогзал

66
выходит Мария отвесив поклон
Мария выходит с тоской на крыльцо
а мы забежав на высокий балкон
поём опуская в тарелку лицо
Мария глядит
и рукой шевелит
и тонкой ногой попирает листы
а мы за гитарой поём да поём
да в ухо трубим непокорной жены
над нами встоют Золотые дымы
за нашей спиной пробегают коты
поём и свистим на балкончике мы
но смотришь уныло за дерево ты
остался потом башмачёк да платок
да реющий в воздухе круглый балкон
да в бурное небо торчит потолок
выходит Мария отвесит поклон
и тихо ступает Мария в траву
и видет цветочек на тонком стебле
Она говорит: я тебя не сорву
я только пройду поклонившись тебе
А мы забежав на балкон высоко
кричим: Поклонись! и гитарой трясём.
Мария глядит и рукой шевелит
и вдруг поклонившись бежит на крыльцо
и тонкой ногой попирает листы
а мы за гитарой поём да поём
да в ухо трубим непокорно?й? жены
да в бурное небо кидаем глаза
    12 октября 1927 года
    Петербург

67
Прогулка
шел медведь
вздув рога
стучала его одервенелая нога
он был генералом
служил в кабаке
ходил по дорогам
в ночном колпаке
увидя красотку

Обложка предполагавшегося сборника стихотворений «Управление вещей». 1926–1927

он гладил усы
трепал он бородку
смотрел на часы
пятнадцать минут
проходили шутя
обрушился дом
подрастало дитя
красотка в доспехе
сверкала спиной
на бледном коне
и в щетине свиной
рука отлетала
на конский задок
коса расцветала
стыдливый цветок.
Белый воздух
в трех шагах
глупо грелся
на горах
открывая
лишь орлу
остуденую
ралу.
Над болотом
на пролом
ездил папа
с топором
из медведя
он стрелял
нажимая
коготок.
Пистолеты
отворял
в полумертвый
потолок
на шкапу
его капрал
обнимался
в темноте
с атаманом
и орел
и светился
в животе.
Дева
шла
неся
портрет
на портрете
был корнет
У корнета
вместо
рук
на щеке
висел
сюртук
а в кармане
сюртука
шевелилася
рука
Генерал
спрятал время
на цепочке золотой
Генерала
звали леля
потому что молодой.
Он потопал
каблуками
приседал и полетал
Под военными полями
о колено бил металл.
увидя девицу на бледном коне
сказал генерал «Приходите ко мне».
девица ответила «Завтра приду
Но ты для меня приготовь резеду».
и сняв осторожно колпак с головы
столетний вояка промолвил «увы.
от этих цветов появляются прыщи
Я спрячусь в газету, а ты меня поищи.
Если барышня-мадам
обнаружит меня там
получите в поталок
генеральский целовок»
    ?1926 – нач. 1928?

68
Падение с моста
Окно выходит на пустырь
квадратный как пирог
где на сучке висит нетопырь.
Возми свое перо.
Тогда Тюльпанов на лугу
посмотрит в небо сквозь трубу
а Пятаков на берегу
посмотрит в море на бегу.
Нам из комнаты не видать
какая рыба спит в воде
где нетопырь полночный тать
порой живет. и рыбы где.
А с улицы видней
особенно с моста
какая зыбь играет камушком у рыбьего хвоста.
Беги Тюльпанов дорогой.
Скачи коварный Пятаков.
рыб лови рукой.
Тут лошадь без подков
в корыто мечет седока.
Тюльпанов пр и Пятаков
грохочет за бока.
А рыба в море
жрет водяные огурцы.
Ну да, Тюльпанов и Пятаков
большие молодцы.
Я в комнате лежу с тобой
с астрономической трубой
в окно гляжу на брег досчатый
где Пятаков и герр Тюльпанов
открыли материк.
Там я построю домик
чтоб не сидеть под ливнем без покрова
а возле домика стоит
уже готовая корова.
Пойду. Прощайте. Утоплюсь.
Я Фердинанд. Я герр Тюльпанов.
Я Пятаков. Пойду гулять в кафтане
И рыб ловить в фонтане.
Вот мост. Внизу вода.
Б У X.
Это я в воду полетел.
Вода фигурами сложилась
Таков был мой удел.
    Воскресенье
    5 авг ?уста? 1928 года.
    Даниил Хармс.

69
О?сса
Посвящается Тамаре Александровне Мейер
На потолке сидела муха
ее мне видно из кровати
она совсем уже старуха
сидит и нюхает ладонь;
я в сапоги скорей оделся
и в торопях надел папаху
поймал дубинку и по мухе
закрыв глаза хватил со всего размаху.
Но тут увидел на косяке
свинью сидящую калачем
ударил я свинью дубинкой,
а ей как видно нипочем.
На печке славный Каратыгин
прицелил в ухо пистолет
ХЛОПНУЛ ВЫСТРЕЛ
я прочитал в печатной книге,
что Каратыгину без малого сто лет
и к печке повернувшись быстро
подумал: верно умер старичек
оставив правнукам в наследство
пустой как штука сундучек.
(Предмет в котором нет материи
не существует как рука
он бродит в воздухе потерянный
вокруг него элементарная кара).
Быть может в сундучке лежал квадратик
похожий на плотину.
Быть может в сундучке сидел солдатик
и охранял эфира скучную картину
мерцая по бокам шинелью волосатой
глядел насупив переносицу
как по стенам бегут сухие поросята.
?В? солдатской голове большие мысли носятся:
играет муха на потолке
марш конца вещей.
Висит подсвечник на потолке,
а потому прощай.
Покончу жизнь палашом —
все можно написать зеленым карандашем.
На голове взовьются волосы
когда в ногах почуешь полосы.
Стоп. Михаилы начали рости
качаясь при вдыхании премудрости.
Потом счисляются минуты
они неважны и немноги.
Уже прохладны и разуты
как в пробужденьи видны ноги.
Тут мысли внешние съедая
– приехали. застава. —
сказала бабушка седая
характера простова.
Толкнув нечайно Михаила
я проговорил: ты пьешь боржом,
все можно написать зеленым карандашем.
Вот так Тамара
дала священный альдюмениум
зеленого комара.
Стоп. Разошлось по конусу
летало ветром по носу.
весь человеческий осто?в
одно смыкание пластов
рыба плуст
торчит из мертвых уст
человек растет как куст
вместо носа
трепещет о?сса
в углу сидит свеча Матильда голышем —
Все можно написать зеленым карандашем.
    Понедельник 6-ое августа 1928 года.
    С.-Петербург.
    Даниил Хармс.

70
Жизнь человека на ветру
посвещаю Эрике
В лесу меж сосен ехал всадник
Храня улыбку вдоль щеки
Тряслась нога, звенели складки
Волос кружились червяки.
Конь прыгнул поднимая тело
Над быстрой скважиной в лесу.
Сквозь хладный воздух брань летела
Седок шептал «Тебя голубчик я снесу.
Хватит мне. Ах эти муки
Да этот щит, да эти руки,
да этот панцирь пудов на пять,
да этот меч одервянелый
Прощай приятель полковой
Грызи траву. Мелькни венерой
Над этой круглой головой».
А конь ругался «Ну и ветер!
Меня подъемлет к облакам.
Всех уложил проклятый ветер
Прочь на съедение к волкам.
С тебя шкуру снять долой
Сжечь притворив засовом печку
И штукой спрятать под полой.
Снести и кинуть в речку
Потом ищи свою подругу,
Рыб встречных тормаши,
Плыви, любезный мой, в Калугу,
В Калуге девки хороши».
Пел конь, раздув мехи.
Седок молчал в платочек.
Конь устремил глаза. в верху
Седок собрался в маленький комочек.
«Вот жизнь, – ворчал седок —
Сам над собой не властен
Путь долог и высок
Не видать харчевни где б остановиться
Живешь, как дерева кусок,
Иные могут подивиться.
Что я: сознательный предмет
Живой наездник или нет?»
Конь, повернув к нему лицо:
«Твоя конусообразная голова,
Твой затылок, твое лицо,
Твои разумные слова.
Но ухо конское не терпит лжи
Ты лучше песнь придержи».
«Как, – закричал седок летучий, —
Ты мне препятствуешь?
Тварь!
Смотри я сброшу тебя с тучи,
Хребет сломаю о фонарь».
Но тут пронесся дикой птицей
Орел двукрылый как воробей.
И всадник хитрою лисицей
Себя подбадривал «Ну дядя не робей!»
А конь смеялся «Вот так фунт!
Скажи на милость вот так фунт».
«Молчи, – сказал седок прелестный, —
Мы под скалой летим отвестной
Тут не до шуток
Тем более конских
Наставит шишек этот пень
Ты лучше морду трубочкой сверни».
Но конь ответил «Мне это лень».
И трах! Губой со всего размаха
У всадника летит папаха,
Кушак болотные сапоги!
Кричит бедняжка: помоги!
Хромым плечом стучит в глину
Изображая смехотворную картину
А конь пустился в пляску.
Спешит на перевязку
И тащит легкую коляску.
В коляске той сидит детина.
Под мышкой держит рысака
Глаза спокойные как тина
Стреляют в землю с высока.
Он едет в кузницу направо
Храня улыбку вдоль щеки
Ресниц колышется орава
Волос кружатся червяки.
Он поет «мое ли тело
Вчера по воздуху летело?
Моя ли сломаная нога
Подошвой била облака
Не сам ли я вчера ругался
О том, что от почвы оторвался
Живешь и сам не знаешь почему?
Жизнь уподоблю я мечу».
Пропев такое предложенье
детина выскочил из брички
(он ростом в полторы сажени)
рукой поправил брючки.
Сказал: Какие заковычки
Сей день готовит для меня
и топнул в сторону коня.
«Ну ты, не больно топочи! —
Заметил конь через очки
Мне такие глупачи
То же самое, что дурочки».
Но тут детина освирепев
В коня пустил бутылкой
«Я зол как лев —
Сказал детина пылкий.
Вот тебе за твое замечание».
Но конское копыто
Пришло в безконечное качание
Посыпались как из корыта
Удары полные вражды
Детина падал с каждым разом

Д. Хармс. Автопортрет. 1923

И вновь молил как жертва скуки и нужды
«Оставь мне жизни хоть на грош
От ныне буду я хорош
Я над тобой построю катокомбу
Что б ветер не унес тебя».
А сам тихонько вынул бомбу
Конь быстро согласился взмахом головы
И покатился тушей вдоль травы.
Детина рыжим кулаком
Бил мух под самым потолком
В каждом ударе чувствовалась сила
Огонь зажигался в волосах
И радость глупая сквозила
В его опущеных глазах.
Он как орел махал крылами
улыбкой вилась часть щеки
усы взлетали в верх орлами
Волос кружились червяки
А конь валялся под горой
Раздув живот до самых пят.
Над ним два сокола порой
В холодном воздухе парят.
ВСЁ.
    14–18 ноября 1928 г.

71
По вторникам над мостовой
Воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто то трубочку курил,
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду, лампу потушив,
Он говорил: Ну город жив.
    1928

72
Полет в небеса
Мать:
На одной ноге скакала
и плясала я кругом
безсердечного ракала
но в объятиях с врагом
Вася в даче на народе
шевелил метлой ковры
Я качалась в огороде
Без движенья головы
Но лежал дремучий порох
Под ударом светлых шпор
Вася! Вася! этот ворох
умету его во двор.
Вася взвыл беря метелку
и садясь в неё верхом
он забыл мою святёлку
улетел и слеп и хром.
Вася:
оторвался океян
темен, лих и окаян
Затопил собою мир
Высох беден, скуп и сир,
В этих бурях плавал дух
развлекаясь нем и глух
На земной взирая шар
Полон хлама, слаб и стар.
Вася крыл над пастухом
На метле несясь верхом
Над пшеницей восходя
Молоток его ладья.
Он бубенчиком звенел
Быстр, ловок, юн и смел
озираясь – это дрянь.
Все хором:
Вася в небе не застрянь.
Пастух, залезая в воду:
Боже крепкий – о-го-го!
Кто несётся высоко?
Дай взгляну через кулак

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/daniil-harms/iz-doma-vyshel-chelovek-70429924/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
В оригинале стоит непреличное слово. (Примеч. автора.)

2
Пропуск в источнике текста.

3
Пропуск в источнике текста.

4
Пропуск в источнике текста.
Из дома вышел человек… Даниил Хармс
Из дома вышел человек…

Даниил Хармс

Тип: электронная книга

Жанр: Юмор и сатира

Язык: на русском языке

Издательство: Азбука-Аттикус

Дата публикации: 13.09.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Кто такой Даниил Хармс? О себе он пишет так: «Я гений пламенных речей. Я господин свободных мыслей. Я царь бессмысленных красот». Его стихи, рассказы, пьесы не только способны удивлять, поражать, приводить в восторг и замешательство; они также способны обнаружить, по словам Маршака, «классическую основу» и гармонично вписаться в историю и культуру ХХ века. В любом случае бесспорным остается необыкновенный талант автора, а также его удивительная непохожесть – ничего подобного ни в России, ни за рубежом не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет.

  • Добавить отзыв