Поплавок, который утонул
Поплавок, который утонул
Екатерина Балан
Каково это, когда любовь приходит не в 18, а после 40? Что мы готовы потерять ради нее в этом возрасте?
Екатерина Балан
Поплавок, который утонул
“Поплавок, который утонул”
Посвящается всем “девочкам” за 40 с комплексом Электры
Never let me go
Looking up from underneath,
Fractured moonlight on the sea.
Reflections still look the same to me,
As before I went under.
Florence and the Machine “Never let me go”
Эпилог
“Толстой врал. Все его книги про так называемую любовь – сплошное враньё. Что вообще мог знать о любви человек, который в первую брачную ночь в своем дневнике написал о жене «Не та». И с той самой «нетой» он прожил десятки лет, едва не доведя ее до психиатрической клиники.
Вот что он писал о семьях? Все счастливые семьи счастливы одинаково, несчастные несчастны по-своему. Лжец!
Как раз-таки счастье в семьях всегда свое, индивидуально и интимно. А вот несчастье у всех одинаково и причина у него одна – смерть любви.
Несчастье в семье всегда имеет образ неумытой скандальной бабы. Она грязна, неопрятна, не умеет готовить и целыми днями орет”.
Мысли Марты прервал резкий звук велосипедного звонка. В ее уши стали один за другим литься давно забытые земные звуки: музыка из кафе, чей-то смех, лопающиеся на огне каштаны, сигналящий автомобиль, шкворчащее на раскаленных углях мясо. Затем стали приходить запахи. Самым ярким из них оказался запах перегнивших листьев. Запах смерти, подумала Марта. Ах да, последний день ноября, вспомнила она: сегодня умирает осень.
Ноги пронзил режущий холод. Она посмотрела вниз: Марта была босая. В конце осени босиком. Почему? Почему ей никто не сказал, что она босая? Она ходила по городу, где в субботний вечер было огромное количество людей, но никто не обратил внимания на ее босые ноги.
“Не все ли теперь равно”, – подумала она.
Марта закрыла глаза, вдохнула запах гнилых листьев, перед глазами возникло лицо мужа, его пухлые губы, с ненавистью выдающие уничтожающие все женское в ней слова.
“Идиот”, – беззлобно и равнодушно подумала Марта.
Потом она увидела сына: его вечно лохматые волосы и дерзкий подростковый взгляд.
“Люблю тебя, Малыш, – произнесла в пустоту Марта. – Ты станешь лучшим мужчиной на этой земле”.
Потом она вспомнила о Нем. О том, ради кого разрушила свою привычную жизнь, ради кого существовала на этом свете последний год, задыхаясь от удушья, которое принято называть Любовью.
“Ненавижу”, – послала Марта Ему свою последнюю мысль.
Вряд ли она до него дойдет: зависнет в космосе звездой, которая погаснет от такой черной ненависти.
Марта выдохнула и сделала шаг. Вода в море в это время суток была беспросветно-мрачной.
“Ну что, вперёд”, – подбодрила себя Марта и прыгнула в воду.
Она плыла, задыхаясь от холода и волн, пока руки не онемели и пока ее тело не парализовало ледяное равнодушное ноябрьское море. Выпотрошенное сердце уже давно ей не принадлежало.
Испуганные прохожие на набережной громко вызывали скорую и полицию. Кто-то снимал на видео тряпичное тело Марты, которое теперь болталось посреди моря, словно поплавок.
“Ну вот, теперь и про меня напишут в новостях”, – отозвалось в ее голове завершающим аккордом.
Прежде, чем мрачные волны не спеша и бережно проглотили ее тело, в голове крутились строки любимой песни Марты: "На глубине в тысячу миль на дне моря Я нашла место, чтобы преклонить голову".
Лишние жизни
“Дай свою руку”, – скомандовала Вера, обращаясь к тому, с кем Марта планировала создавать семью.
Антон покорно протянул ей левую руку ладонью вверх. Вера взглянула на его хиромантические линии и отпрыгнула от Антона, словно ее ударил мощный электрический разряд.
“Ты, ты, – запиналась Вера, – как? Как ты вообще живёшь? Что ты делаешь на этой планете? Ты прожил все жизни, которые тебе отведены. Ты сейчас проживаешь лишнюю жизнь. Тебя не должно быть на этом свете совсем!”
Вся компания, которая это слышала, громко рассмеялась. В пятницу вечером с полным пива холодильником не очень-то хотелось думать о вечном.
“Считаю, это бонус”, – ответил Антон, высокомерно улыбнувшись своими пухлыми губами.
В пьяном мозге Марты что-то щёлкнуло. Ее будущий муж открылся с другой стороны.
“Интересно, – подумала она, сделав ещё один глоток пива, – каким будет совместная жизнь с человеком, который проживает лишнюю жизнь. Взаймы”.
“Как вы познакомились”? – спросила Вера Марту.
“На улице, – пожала плечами Марта и отпила глоток пива из бутылки. – Антон лежал на земле и был сильно пьян. У него была несчастная любовь”.
Марта подумала о том, что регулярный секс, в общем-то неплохой, литры алкоголя, стремление только к размеру XS, шумные пятницы, бестолковые прогулки, – все это мешало по-настоящему всмотреться в Антона, разглядеть, что же он за человек.
Некрасивые поступки будущего мужа легко забывались после определенной дозы пива или вина.
Решающим сигналом, после которого Марта окончательно убедилась, что Антон – это судьба, стали слова ее матери.
“Марта, неужели ты не нашла никого лучше, с твоей внешностью и с твоим образованием?” – растерянно и осторожно спросила мама.
Жизненный принцип “выслушай родителей и поступи наоборот” определил следующие тринадцать лет жизни Марты.
Спустя два года после того, как Марта и Антон стали парнем и девушкой, друзья провожали их в большой город. Марте предложили хорошо оплачиваемую работу в Москве. Антон согласился поехать с ней. Тогда она считала это за счастье.
Столица встретила грязными снежными разводами и лужами, крысами на улице в пять утра, пьяными и намеренно дорогими пабами, в которые ходить нужно было, если ты собирался стать успешным.
Через месяц Марта привыкла к толпе бесформенных серых людей в метро; к лицам, которые при тусклом освещении вагонов было не отличить; равнодушию и неврастении окружающих при попытке попросить о помощи; высокомерию и снобизму снова окружающих при попытке заявить о себе.
Все это Марта впитала в себя с коктейлями ночных клубов и салатами «Цезарь» на шумных корпоративных вечеринках.
Москва в 29 лет Марты не любила разговоров о политике и проявления чувств. Столица была истеричной Настасьей Филипповной, способной все деньги бросить в огонь развлечений, пафоса, превосходства. Здесь Марта всегда чувствовала себя князем Мышкиным. Среди жителей и гостей столицы это называлось “провинциализм”.
Следующие восемь лет жизни Марты прошли как в тумане. В мегаполисе редко удается остановиться и подумать о смысле жизни. Работа, ночные клубы, сон до вечера в выходные, снова работа, снова ночные клубы. Антон не сильно беспокоился о своем будущем: за него все решала Марта. Пока она переживала выволочки в кабинете своего начальника, ожидания его из командировки в приемной до двух часов ночи, звонки в четыре утра с просьбой срочно приехать в офис, Антон наслаждался жизнью. Он спал до обеда, варил себе кофе, не спеша шел в душ. Иногда гулял, выпивал с друзьями, играл в компьютерные игры, смотрел фильмы.
Марта была во власти столичной энергии: она делала карьеру.
Однажды вечером Марта пришла домой после очередного скандала в кабинете директора, принесла с собой две бутылки шампанского, выпила их в кухне съемной квартиры, не спеша, одну за другой, рассматривая трещину в стене напротив и молча выкуривая одну за одной дорогую “Карелиюслимзкотороютеперьмогусебепозволить”.
Затем она обратила внимание на Антона: “Мне кажется, тебе пора найти работу”. Сопроводила эту фразу пронзительным взглядом.
Антон вздохнул и отвёл глаза, затем покорно поцеловал ее в щеку своими пухлыми женскими губами: “Я постараюсь что-то придумать”.
Две недели спустя Марта, сидя на новом месте работы, написала Антону сообщение: “Я сделала сегодня тест на беременность, и он был положительный”.
“Значит, будет ребенок”, – получила Марта покорный ответ.
В ней все перевернулось.
“Боже, какой ребенок?!” – подумала она.
Уже две недели она бегает от метро к метро в поисках бесплатных, по акции, майонезов и кетчупов. Однажды ей пришлось занять денег у друга, потому что Антону внезапно захотелось салат “Оливье”. Работу он так и не нашел, а Марта после увольнения судорожно искала другую работу. И тут – ребенок.
Марта сидела на новом месте работы, на испытательном сроке, и не понимала, как дальше жить. Впервые в жизни она пожалела, что не послушала маму и вышла замуж за Антона.
Беременность Марты прошла незаметно, со скоростью поезда в метро, в это время она делала карьеру начальника отдела крупного банка. Их с Антоном свадьбу на ее шестом месяце беременности Марта практически не вспоминала. От нее остались лишь красивые фотографии, сделанные другом-дизайнером. Марта иногда разглядывала их, пытаясь вызвать эмоции, но на нее смотрели абсолютно чужие люди. Она не понимала их улыбок.
Антон нашел себе работу, чтобы Марта была спокойна. Однако обеспечивать этой работой ни ее, ни ребенка он не планировал.
Из роддома Марта сразу отправилась в офис, где постоянно ломался кондиционер, зато исправно работал кофейный автомат. Литры кофе и офисная рутина помогали заглушить новое чувство материнства.
Антон решил проблему с их сыном: он привел домой женщину-таджичку и представил ее няней.
Каждый вечер Марта возвращалась домой в состоянии, близком к смерти: она представляла, что эта женщина уже украла ее ребенка и продала на органы. Ноги становились тяжёлыми как мешок с песком, когда она видела, что в сумерках окна их квартиры оставались темными.
Через два месяца такой жизни Марта не выдержала: няня была уволена одним днём. Ее место заняла свекровь, которая не сильно считалась с Мартой в вопросах воспитания детей. Она считала неоспоримым свое педагогическое образование.
В их крохотной хрущевке с видом на детский парк, которую уже готовили к реновации, от смога безупречной педагогики становилось невыносимо душно.
Никогда не бывавшая по-настоящему замужем и не ставшая по-настоящему матерью, Марта однажды очнулась: она увидела себя в 8:30 утра в центре Москвы, среди тысячи безликих людей. Город в это время наполнял лишь один звук: дружный марш дорогой брендированной обуви, отбивающий такт о брусчатку, словно армия солдат шла на войну.
Каждому из этих тысяч безликих людей предстоял сегодня свой бой – за место под солнцем, за деньги, за признание. В этом сражении не было места любви, солнцу, детям, кофе из турки, вкусной домашней еде.
На войне как на войне: обед в дешёвом кафе, из пластиковой посуды и «по-быстрому» в кафешке за углом, растворимый кофе, сигарета на бегу и все – дальше в бой.
“Я не хочу больше так жить”, – сказала себе Марта.
“Я теперь абсолютно точно точно знаю, почему люди заболевают и умирают от рака”, – убеждала Марта подругу, пытаясь перекричать шум московской стройки.
Она стояла в центре огромного, раскаленного от июньского солнца и задыхающегося от строительной пыли мегаполиса, и пыталась в телефон докричаться до той, которая была ближе всех на свете, но в то же время очень далеко. Она кричала, что ее прежнюю жизнь прямо сейчас выкорчевывают московские перфораторы, а новую придется начинать строить, как только самолёт унесет ее всего за несколько часов от столицы, но в другой, пока ещё не известный мир.
“Знаешь, – изо всех сил кричала Марта в телефон (звуки московской стройки убивали любую попытку быть услышанным), – я наконец-то поняла. Люди просто консервируют свои желания, не дают им исполниться, а они там внутри бродят-бродят и превращаются в рак. И я тоже заболею, если не уеду, понимаешь?!”
“Ну да”, – ответила участливо подруга на другом конце провода.
Для Марты это “да” прозвучало как благословение.
Как только она вернулась домой, купила билеты на самолёт для жизни у моря.
Из дневника Марты
Все происходит однажды. Как в сказках. Раз – и тебе уже 40. Ты лежишь на поверхности моря в позе звезды, раскинув руки и ноги в стороны, и смотришь на небо. Слышишь крик чаек и гул туристов, который доносится с пляжа. Июнь. Очень жарко, так, что солнце тебя греет прямо в море. И тебе 40. И это очень странный возраст, который никак не понять. До старости ещё далеко, но и молодость прошла. Что-то уже точно не успеть в этой жизни. Что-то достигнуто, но хвастаться нечем. Ты застрял где-то между. Волны раскачивают тебя, болтаешься в море без особых целей и амбиций. Жизнь ещё продолжается, но она идёт как идёт. Бессмысленно ею управлять. Остаётся только послушно висеть на волнах и наблюдать. Словно поплавок.
Однажды ты замечаешь, что твой милый хрупкий мальчик, о свадьбе с которым ты так мечтала, превратился в борова. Он “завел” себе огромный живот. Его лицо разползлось от пьянства, глаза стали пустыми. Все, что ему теперь нужно, – бутылка вина вечером, кусок мяса и иногда секс. Антон настолько привык и перестал ценить мое присутствие, что просто не задумывается над словами, которые говорит и больно ранит.
История Нелюбви
“Какой красивый загар!” – услышала она голос за спиной. Обернулась: Мальчик, 16 – 17 лет. Нет, он не будет звать ее на кофе или что покрепче, можно поболтать.
“Мне просто повезло, такая кожа”, – ответила она заученными фразами для всех завидующих.
“А я вот день на солнце провел, и весь красный”, – расстроенно говорит он.
“Такая кожа”, – повторила она.
“Там, где я родился, нет моря, – отвечает мальчик, – я не привык”.
“Где ты родился?”
“В Банья Луке, это большой город в Боснии”.
“Да, знаю, – отозвалась она эхом, – там нет моря”.
“А вы откуда?” – спрашивает он.
“Я родилась в России”, – отвечает.
После этого мальчик начал петь песню на таком чистейшем яснейшем русском, от которого просто дрожь по телу:
“Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней”.
“Круто!” – оценила она, но подумала: “Неужели нельзя было выучить какую-то другую песню, более мирную и жизнерадостную?”
“Я неплохо плохо знаю русский, – говорит мой собеседник. – Кстати, в августе я еду в Россию”.
“Отдыхать?” – обрадовалась она.
“Нет, учиться”.
“На кого ты будешь учиться?”
“Я буду делать оружие”, – вдохновенно ответил мальчик.
“Зачем?”
“Оружие”, – повторил он, как бы смакуя это слово. А потом добавил: “Россия – самая красивая в мире страна”.
“Я не спорю, – ответила она, – но зачем в самой прекрасной стране делать оружие?! Я не люблю войну”.
Он посмотрел ей в глаза и на мгновение стал очень взрослым.
“Россия всегда сама по себе была. И Босния. Всегда мы с кем-то сражались за свою свободу. Мы многих ненавидим. Таковы мы, славяне-братья. Нам нужна война, чтобы бороться за свою свободу, мы всегда в ней”.
И он ушел, этот мальчик. В свою взрослую жизнь.
***
Невозможно забыть двух женщин: ту, которую любил и ту, которую предал. В жизни Марата были обе.
Когда-то рядом с ним была хрупкая брюнетка-интеллектуалка, с которой он провел четыре, возможно, самых счастивых года своей жизни. Этот период жизни Марата грубо зарубцевался на его сердце, но иногда, особенно в дождь, слегка ныл. Прошло уже 13 лет, но он всё ещё помнил запах той женщины. Она пахла мимозой и весенним дождем.
Ее ироничная улыбка с тонкой сигаретой между влажными губами; ее расширенные зрачки в тот момент, когда он входил в нее; сумасшедший секс на бетонном фонтане в два часа ночи в глухом районе города, пока все спят; ее голос, глубокий, нутряной, – все эти воспоминания полароидным снимком отпечатались в его мозге. Она была предана ему до конца.
Что, что заставляет мужчин предавать таких женщин?
“Огромные сиськи”, – ответил сам себе Марат, с обидой пнув попавшийся ему под ноги камень.
Он шел по центральной улице города, жизнь в котором для миллионов жителей бывшей Югославии была символом успеха и достатка.
Субботние сумерки приглушали уличные кафе, трамваи, деревья. Белград растворялся в смоге, который был привычным в это время года: в ноябре здесь жгли уголь и дрова, чтобы обогреть свои маленькие квартирки-муравейники.
Ради них жители этого города спали каждую ночь без постельного белья. Оно было слишком дорого и неуместно для жизни, в которой принято зарабатывать деньги на что-то, что действительно “важно” – машина или дорогое ТВ, или ужин в элитном ресторане. Нужно было быть значимым. Зачем для этого постельное белье? В нем не было потребности: на сон хватало нескольких часов, все остальное время, словно смог, этот сумасшедший город, съедала работа.
Марат огляделся растерянно по сторонам, потом поднял голову вверх.
“Есть ли в этом городе любовь?” – задал он вопрос в пустоту.
В небе с противными криками кружились вороны. Слегка накпапывал дождь.
Такое же небо Марат однажды видел в Копенгагене. Там он снимал квартиру с пожилыми женщинами из Болгарии. Они по-матерински кормили его домашними пирогами и супами. С состраданием слушали рассказы Марата о его несложившейся семейной жизни.
“Мы найдем тебе хорошую девушку”, – говорили они.
Марат серьезно смотрел на них и говорил: “Нет, спасибо, не надо. Я хочу, чтобы это само пришло”.
В Белград Марата вернул телефонный звонок. Жена приказала купить хлеб. Спина Марата скрючилась от ее голоса, и он сиротливо вздохнул.
Когда он встретил 13 лет назад в баре большегрудую блондинку, он был уверен, что это и есть та самая любовь. Именно эти груди затмили образ брюнетки-интеллектуалки, и Марат решился на Предательство.
Тогда его мало занимало, что думала и чувствовала та, которую он оставил. Марат активно и весело строил жизнь с большими грудями, обладательницу которых звали Эля. Он привел ее в дом, познакомил с сестрой, братом, матерью (отец его давно умер от рака), попросил любить и жаловать. Сестра попыталась объяснить Марату, что он совершает огромную ошибку в своей жизни, но тот был глух.
Марат довольно долго не замечал, как равнодушно смотрят на него глаза Эли, не видел ее презрительной усмешки, когда делился своими мечтами, не обращал внимания на то, что секс между ними случается лишь когда Марат приносит в дом деньги. Был слеп, когда она крала его зарплату из кармана и флиртовала с его приятелями.
В день, когда он прозрел и принял решение бежать обратно к брюнетке-интеллектуалке, Эля показала ему положительный тест на беременность.
Агонией Марата был телефонный звонок той, которую предал. Абонент был недоступен.
Заботы о первой дочери сделали семейную жизнь не такой невыносимой. Вместе с ребенком родилась и надежда, что всё ещё можно исправить, починить, склеить.
“Что, если Эля изменится, став матерью?”, – спрашивал Марат с отчаянной верой пустоту.
Срыгивания, смена подгузников, прикорм, “боже, только посмотрите, она пошла”, – все это стало неотъемлемой частью жизни Марата в перерывах между двумя работами.
Если бы не жена, которая и не пыталась измениться, он был бы счастлив. Но так приятно было жить ложью, что поведение Эли связано с усталостью от материнства, что она такая холодная, потому что выматывается к вечеру, что она такая рассчетливая, потому что заботится о ребенке.
Лишь однажды после рождения дочени Эля согласилась на секс с Маратом. Возможно, для того, чтобы потом утопить Марата в болоте своего презрения: “Это не секс. Ты давно не способен ни на что как мужчина”.
С рождением второй дочери Эля оставила материнство и ушла работать. Марат превратился в отца-одиночку при живой жене.
Пока он отчаянно склеивал, заштопывал, свою семейную жизнь, Эля хладнокровно ее разрушала.
После работы она приводила в дом каждый вечер нового мужчину и закрывалась с ним в комнате. Марат в соседней с двумя детьми превращался в это время в ничтожество.
“Это наши дети, Эля, разве нет? Как ты можешь так с ними поступать?” – пытался он вынырнуть из болота.
“Я как раз и делаю это потому, что это твои дети”, – снова топила его Эля.
“Ты когда-нибудь хоть немного меня любила?”
“Не было между нами никакой любви, мы просто делали детей”.
Марат осторожно открыл входную дверь квартиры, где жила иллюзия его семьи. Дверным звонком давно не пользовался, у входа его никто не встречал. Жена никогда бы не сделала ни одного лишнего движения ради него, а дочки всегда встречали его испуганными взглядами из своей комнаты: “Как себя вести сегодня вечером? Как сегодня мама поступит с папой?”
“Явился, – с презрением произнесла Эля, – где хлеб?”
Марат послушно протянул ей белый хлеб. Он был самым дешёвым и помогал ему выживать годами, ведь денег на себя у него не было с тех пор, как он женился.
Хорошая еда, новая одежда давно стали для него табу. Эля смотрела на Марата уничтожающим взглядом, он смотрел на ее груди. Они больше не вдохновляли его, скорее, душили. Кроме того, за тринадцать лет вполне посредственной жизни, они расползались и потеряли свою привлекательность.
Лишь однажды Марат сумел дозвониться до сестры брюнетки-интеллектуалки. Она яростно прошипела, плюясь в трубку телефона змеиным ядом, все проклятия мира и потребовала никогда не звонить ей больше и забыть навсегда о ее сестре.
“Где деньги?” – буднично и жёстко спросила Эля. Марат послушно протянул ей все, что заработал за сегодня.
“Могу я оставить себе несколько динар на сигареты?” – робко уточнил Марат у жены.
“Ты не заслуживаешь ни одного динара, – ответила Эля уничтожающим голосом – И твои сигареты смердят”.
Пухлыми пальцами она достала из пачки “Парламента” одну сигарету и закурила.
Эля тянула слова, когда говорила, выдавала их так, будто пыталась обслюнявить каждое из них. Ее голос был влажным, липким и густым словно болото.
“Давай купим очки и книги дочкам на эти деньги, – предложил Марат. – И ещё они очень давно не были у зубного”.
“Они не заслуживают ничего, так же, как и ты, просто потому, что ты их отец”, – выплюнула Эля давно заученную фразу в лицо Марату и ушла в комнату.
Подошло время ее любимого сериала.
Марат остался стоять посреди кухни. Его душу засосало болото, он стал маленьким и сутулым. Он ощущал себя несчастным уродцем в цирке, которого выводят на потеху публике. Все, что у него было в этой жизни сейчас, – перекошенные от смеха лица толпы, которая потешалась над тем, как он своими руками уничтожил собственную жизнь.
Следующим вечером Марат обнаружил себя на трассе. Он был пьян после шести бутылок пива и целого дня без еды, но ему предстояло по опасному участку трассы проехать до Белграда 25 километров на велосипеде, который выгодно купил для того, чтобы потом перепродать. Денег на автобус или такси у него привычно не было.
Он позвонил Эле и сказал, что ему предстоят опасные для жизни двадцать пять километров. Эля в это время была с любовником. Она включила громкую связь и они вместе смеющимися голосами пожелали Марату умереть.
Он снова вспомнил лёгкий, полный жизни, смех брюнетки-интеллектуалки и запах мимозы.
“Как же жестоко я плачу за предательство. Вот уже много лет я наблюдаю за непрекращающимися изменами своей жены, за тем, как она морально уничтожает меня и наших общих с ней детей, тем, что уже годами у меня нет денег. Все, что зарабатываю, отдаю ей как алименты. Может, и права она, может, и вправду мне лучше умереть прямо сейчас, здесь, на этой трассе? Во что я превратил свою жизнь? И кому она нужна?” – подумал Марат и сел за руль велосипеда.
Из дневника Марты
Сегодня приснился странный сон. Ко мне подошёл охотничий пёс. Он был голодный и худой. Пес был керамической пепельницей, но вдруг ожил. На его спине было огромное круглое пространство, заполненное окурками. Я очень хотела накормить этого беднягу, но у меня ничего не было с собой. Случайно опустила руку в карман и нащупала пакетик с собачьей едой. Он был наполовину пуст. Но хоть что-то. Было совсем неудивительно во сне обнаружить у себя собачий корм, учитывая, что собаки у меня никогда не было. Я высыпала все содержимое пакета псу. Тут случилось неожиданное. Собачья еда в пакете не собиралась заканчиваться совсем. Я высыпала ее прямо на каменный пол какого-то ресторана, корма становилось все больше и больше. Пес с благодарностью и удовольствием ел. Неподалеку стоял хмурый официант. Он наблюдал за всем без одобрения, но не мешал. Корм из пакета сыпался до тех пор, пока пёс не насытился. Когда я проснулась, поняла, что этот пёс был ты, Марат.
История Нелюбви
В воскресный солнечный день принято радоваться жизни. В кафе на набережной было шумно и людно. Нарядные взрослые с достоинством и наслаждением пили кофе. Из общей картины веселья выбивался лишь один мужчина. Его взгляд загнанного в угол волка и дерзкий бокал пива на столе в одиннадцать утра выдавали фатальные перемены в его жизни. Его речь, словно повар режет мясо тупым ножом, старательно вливалась в телефон, который он держал мертвой хваткой, как цепляющийся за буек будущий утопленник. Громкая связь, женский веснушчатый голос на другом конце жизни, как вызов окружающим: “Смотрите, я не один”.
“Ладно, просто скажи мне, он хотя бы умеет шутить?”
“Да, он шутит лучше тебя”.
“Серьезно?”
“Ну, понимаешь, – обьяснил скрывающий равнодушие за лёгкостью женский голос из телефона, – его шутки нравятся всем, твои были слишком специфичные: только ты их понимал”.
“Ясно. Что говоришь? Идёшь гулять? Да, сегодня солнце, хорошо, отличной тебе прогулки! Когда…?”
Может ли быть что-то равнодушнее коротких гудков в тот момент, когда ты к ним не готов?
Смерть
Человек беззащитнее всего, когда сидит голый на унитазе. Нет более жалкого зрелища, чем это. Особенно ранним утром. Голое, растекшееся после сна, ссутулившееся тело, которое бессильно перед такими примитивными законами природы, как необходимость испражняться.
Такие мысли посетили Марту, когда она в июньские семь утра случайно открыла дверь в ванную комнату и увидела там Антона. Шел седьмой год их совместной жизни в Черногории.
В далёком четырнадцатом, когда Россия стала богата на целый Крым, Марта окончательно превратилась в, как называл ее Антон, мужика без яиц. Это преображение она не забудет никогда: в тот день, она, с облезающей от неврастении кожей на носу, молча водрузила на себя ноющего Антона, молчаливо хлопающего глазами шестилетнего сына, стервозную белую кошку, четыре чемодана вещей, которые казались самыми необходимыми при переезде, и отвезла все это в аэропорт.
Оттуда самолёт унес их на Балканы, в ту самую страну, в которой россияне привыкли искать счастья или просто тратить деньги.
Как только они вошли в квартиру с видом на море, где им предстояло прожить ближайшие семь лет, Антон рухнул на пыльный диван со словами «Я ужасно устал».
Марта, не переодевшись и не присев после путешествия, отправилась в ближайший магазин и принесла на себе в одиночку ещё четыре пакета, полных еды, чистящих средств, неизменного вина для Антона. Марта уже не знала, без чего ее муж не сможет прожить: без вина или без воды.
Остаток дня Марта чистила их новый дом, готовила обед и ужин.
Следующий месяц она провела лёжа в постели и мучаясь от адской боли в спине, выслушивая претензии безработного Антона о том, что они, словно беженцы, безо всякой потребности, встали и бежали из страны, в которой хорошо и привычно.
О том, что они вместе планировали этот переезд последние пять лет, Антон не хотел вспоминать. Он чувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Перспектива жизни и работы в чужой стране с незнакомым языком, без друзей и собутыльников пугала Антона. Он хотел отмотать все назад. Он был не в состоянии решать проблемы.
Тогда в душу Марты закрались первые сомнения в правильности и необходимости ее брака.
Однажды, проснувшись утром и войдя в ванную комнату, Марта поняла, что исчезает. Ее семья практически поглотила ее. Она поняла, что очень давно чистит зубы зубной пастой своего сына: купить пасту для себя не возникало желания; что носит на шортах ремень своего мужа – купить женский, свой, было лень; что покупает серые и бесформенные свитера в секонд-хэндах: давно уже было без разницы, как она выглядит. Марта ела еду, которую готовил Антон.
“Дорогая, давай признаемся, что я готовлю лучше, чем ты”, – со снисходительно-презрительной улыбкой говорил ей муж. Марта же просто любила простую и незатейливую еду. Она искренне недоумевала, зачем тратить огромное количество времени в кухне на немыслимые винегреты или сельди под шубой, когда можно было смешать в сковороде рис и шампиньоны и получить питательный и вкусный обед. Кроме того, в теме еды Антон был доминантен.
“Знаю, дорогая, что ты не ешь мяса, но я запек для нас перец, он с чесноком, который ты не любишь, но там совсем чуть-чуть”.
И Марте приходилось есть ненавистный чеснок и после весь вечер страдать от омерзительного для нее вкуса во рту. Из действительно “своего” в этой жизни у нее остался тридцатиминутный трек любимой музыки, который она слушала лишь в ванной, пока принимала душ.
Антон давно перестал привлекать Марту и как мужчина. Когда он ее обнимал, ей становилось не по себе. Его объятия душили. Он не обнимал ее, а наваливался на ее тело. В такие моменты Марта задыхалась, становилась маленькой и сутулой, исчезала.
Все, что требовалось от Марты как от члена ее семьи, – зарабатывать деньги. Антон лишь умел из искусно тратить на алкоголь, вкусную еду, друзей. Марта все чаще задумывалась, нужна ли ей такая супружеская жизнь. Единственное, что могло бы заставить ее сохранить семью, – вторая беременность. Но за 14 лет жизни в браке это не случилось ни разу.
Последняя иллюзия об Антоне как о хорошем муже утекла тонкой струйкой ночных слез, спустя семь лет после их жизни в Черногории, в ночь перед тем, как Марта обнаружила своего мужа голым на унитазе.
Из дневника Марты
Это был июнь. Раскалённый, вечно потный, уставший от постоянных толп на улице, полных пляжей днём и громких ночных клубов ночью. Это был наш общий 15-й или 16-й июнь. С каждым годом он становился выдержаннее и спокойнее. Все чаще в него вливались нотки раздражения. В тот день ещё утром я думала о том, что нам очень нужен второй ребенок.
В тот день вечером я услышала от человека, с которым собиралась говорить о втором ребенке, злое почти с ненавистью «Да кто ты такая?! Ты что, король, что что-ли?!»
Кажется, если рядом и была поблизости душа нашего второго ребенка, она мгновенно передумала жить в нашей «прекрасной» семье. Эти слова меня распяли. Я растеклась в кресле и никак не могла собрать себя обратно. Боль вперемешку с бессилием и очередным разочарованием. Слезы потекли из глаз просто так и не могли остановиться часа три.
Кто я такая? Всего лишь твоя жена, всего лишь мать твоего сына, которая всегда вытаскивала нас из той или иной задницы, которая всегда прощала любые твои выкрутасы, которая часто жила в ущерб себе ради тебя и твоего сына. Которая на многое закрывала глаза.
Я – единственная женщина в том далёком московском роддоме, которой так и не принесли подгузники для новорожденного. И которая со временем простила даже это. Но не забыла. И теперь, спустя 13 лет, я – никто.
В этот момент я действительно почувствовала себя никем: бесформенным облаком, которое совершенно не заслуживает никакого внимания.
“Ну посмотрите на нее,– шептались голоса вокруг этого облака, – посмотрите, ну кто она? Заслуживает ли она какого-нибудь внимания? Бедняжка, что она о себе возомнила? Глупая какая. Так-то тебе, так и надо – знай свое место, дурочка”.
История Нелюбви
В 52 года у нее была удивительно по-детски молодая кожа. Эта внешняя невинность и ранимость компенсировали ее внутреннюю броню, которой была покрыта ее душа. Ее все называли грубой женщиной, которая не умеет чувствовать. Она никогда не была замужем, ей было незнакомо такое чувство, как радость материнства. Так сложилась жизнь. В 45 она нашла себе любовника, который был женат. Они иногда встречались для похода в ресторан или секса. Она никогда не просила его уйти от жены. Ей было все равно.
Ее отец умер, когда ей исполнилось 19 лет. Молодость закончилась, ей предстояло поставить на ноги десятилетнего и семилетнего братьев. Мать ушла жить к другому мужчине.
У нее не было пьяных и веселых поцелуев после дискотеки на морозе, как у ее подруг, она не уехала в большой город за высшим образованием. После смерти отца ее жизнь протекала под знаком НЕ.
Эта грубая и замкнутая женщина с нежной кожей вот уже много лет подряд просыпалась рано утром и готовила завтрак и обед одному из братьев. После того, как его ранили в случайной перестрелке, он стал инвалидом и больше не выходил из дома. Другой брат женился на глупой блондинке и уехал в большой город.
Затем она садилась в машину и ехала на работу в соседний город. Ежедневно она преодолевала за рулём 60 километров туда и столько же обратно.
Вечером она возвращалась домой и готовила для себя и брата ужин. Затем ее смертельную усталость поглощало телевидение, замещая безразличие к жизни незатейливым сериалом, и третья пачка крепких сигарет.
Глубокой ночью она поднималась в свою комнату, чтобы рухнуть в кровать.
Перед сном она всегда смотрела на картину на стене. Там, окружённые цветами и звёздами, стройные и воздушные, обнаженные мужчина и женщина парили в танце любви.
****
Марат нехотя открыл глаза. Уже несколько лет ему было страшно просыпаться и возвращаться в этот мир. Чтобы спать крепко и долго, он три года назад попросил своего врача выписать ему хорошее снотворное. Сны стали желаннее реальности.
Марат посмотрел на часы: полдень, среда. День в разгаре. Дети ушли в школу, Эля была на работе. После ночного велосипедного путешествия он с трудом передвигался. Ноги онемели, мышцы на спине превратились в крепкий не поддающийся распутыванию просроченный морской узел. Марат с трудом встал с кровати, на которой уже давно спал один и без постельного белья, и, еле передвигая онемевшие ноги, отправился в ванную комнату. Он стоял над унитазом и смотрел на свой член. Пытался вспомнить, когда в его жизни последний раз был секс. Как только он понял бесполезность этой мысли, Марат посмотрел на свое отражение в зеркале. В его взгляде появилось что-то от бездомной дворняги: морщины стали глубже и острее, осунувшееся лицо у любого человека вызвало бы сострадание. У любого, кроме его жены.
Он машинально попытался отмыть руки от краски для татуировки. Безуспешно: краска въелась в кожу. Позапрошлой ночью он делал татуировку в виде волка на ноге босса Эли. Босс не имел представления, что Марат и Эля были женаты. Марат многое узнал о том, какая слава ходит о его жене в ее рабочем коллективе: она пытается каждого мужчину затащить в постель, рассказывает всем, что ее муж – ничтожество, которое просто сделало ей двух детей и сбежало. Были подозрения, что Эля принимала наркотики. Марат отбросил в сторону кусок мыла, поискал глазами полотенце, не нашел. Вытер руки о брюки и ещё раз посмотрел в зеркало.
“Твои глаза словно глубокое чёрное озеро”, – говорила ему всегда брюнетка, когда во время секса он был сверху.
Марат зажмурился крепко-крепко, словно пытался выдавить из мозга картинку тела женщины, которую так жестоко предал.
“Нужно бежать”, – открыл он глаза и быстро вышел из ванной.
Он давно читал в интернете красивые истории о путешествии. Страну для побега он выбрал. Это была Дания. Он помнил свою жизнь в Копенгагене. Марат считал эту землю домом древних духов и воинов.
Он всегда видел себя воином, сражающимся за свою семью. Но Эля видела в нем лишь лузера и ничтожество.
Семьи, за которую нужно было воевать, больше у него не было. Благодаря Эле, дочери считали его жалким посмешищем. В доме авторитетом стал новый любовник жены Марата.
Марат надел свитер, джинсы, поискал носки без дыр, но не нашел. Вся его одежда была старой, возможно, её носил ещё его отец. Очень много лет он не покупал себе одежду: у него просто не было денег. Все, что он зарабатывал, забирала Эля.
Марат наспех кинул в свой ранец самое необходимое, вышел из дома и отправился на трассу, чтобы поймать автомобиль. Путь в Копенгаген он давно выучил по картам наизусть.
Из дневника Марты
Таксист. Какой он странный был сегодня. Похож на инопланетянина. Хотя нет, очень земной. Он говорил о деньгах и ел чипсы. Ел их жёстко и хладнокровно. Ел не так, как будто был голоден, а так, словно выполнял чей-то приказ. Интересно, давно ли у него был секс. Он выглядит как человек, который вообще не способен испытывать эмоции. Наверное, слово «секс» ушло из его лексикона ещё несколько лет назад. Единственное, что вызывало у него искренний оргазм, было деньги.
История Нелюбви
Самой большой ошибкой в ее жизни было не отпустить его. Привязать к себе, прибить гвоздями обязательств, совести, страха одиночества, приколотить. “Ты любишь ее? – спрашивала она его, нервно нарезая морковь для будущего ужина. – Но мы же столько лет провели вместе. Мы созданы друг для друга, мы должны быть вместе”.
“Поверь, – продолжала она в ванной, закидывая грязное белье в стиральну машину, – это не любовь, это наваждение, страсть, что угодно, только не любовь. Твоя любовь – я”.
И она пронзительно посмотрела ему в глаза. “Хочешь, докажу тебе? – продолжала она, насыпая корм в миску собаке. – Пойдем к психологу, он вправит тебе мозги”.
Он пошел. Послушно, но с поникшей головой. Как дети, которые должны слушать родителей, вместо того, чтобы с радостью скакать по лужам.
У психолога он понял, что чувство совести не позволит ему оставить ту, которая смотрела на него влажными глазами; которая говорила: мои лучшие годы жизни я провела с тобой.
“Ты – моя единственная любовь”, – говорила она ему глазами.
Он смотрел в эти глаза и чувствовал, как приходит смирение. Чувствовал, как исчезают крылья за его спиной, как сердце наполняется тяжестью ее слез.
Он больше никогда не позвонил той, которая подарила ему крылья. Постепенно он стал забывать ее голос, глаза, дыхание, запах кожи. Ноги превратились в камни, в душе появилась зияющая пустота.
Потом у них родился ребенок. Та, которую он выбрал себе в жены (был ли это выбор?), стала ещё более далёкой. Он больше не смотрел в ее глаза. Он закрылся в своей комнате и работал. Иногда выходил погулять с собакой. Со временем его жизнь и жизнь его жены с ребенком стали параллелями.
Хотел ли он ещё влюбиться? Больше нет. Жизнь виделась ему пресной и глупой, в которой есть лишь обязательства.
Рождение
Неважно, что происходит в мире: эпидемия, война, голод, – настенные календари с кошками и собаками на следующий год всегда будут продаваться в газетных киосках.
Марта стояла в очереди за сигаретами и разглядывала всех этих тщательно выкупанных, причесанных котов и псов.
Июнь. Первый нормальный июнь после 2020 года. Снова огромное количество туристов, все – без масок, как в старые добрые времена. Марта разглядывала расслабленные лица всех этих людей и радовалась за них.
«Да, все мы заслуживаем хороший отдых после того, что пережили», – подвела итог Марта.
И тут ее взгляд зацепился за одно лицо. Оно было каким-то родным, Марта была уверена, что знала этого мужчину всю свою жизнь. Но они не были знакомы ни минуты.
“Что вам?”, – обратился к Марте голос из киоска. Подошла ее очередь.
Марта повернулась к продавцу, за минуту купила сигареты и отбежала в сторону, принявшись искать то самое лицо, которое ее так интересовало. Но его уже поглотила толпа отдыхающих с неизменными полотенцами для пляжа, зонтиками от солнца, надувными утками, гусями, фламинго, водяными пистолетами для детей.
На душе Марты стало вдруг невыносимо тоскливо.
“Будто встретила что-то очень ценное и сразу потеряла”, – вздохнула она.
Марта открыла новую пачку сигарет, грустно закурила и слилась с толпой туристов в поисках какого-нибудь уютного и малолюдного пляжа. Хотя в это время года вторая опция была доступна разве что ночью.
Однажды у Марты спросили, почему для жизни она выбрала именно Черногорию. Она не смогла найти правильный ответ. Интуиция действует, не объясняет. Для Марты это оказалась единственная страна, к которой она на расстоянии и никогда не бывая там, ещё в Москве испытывала огромное доверие. Жизнь казалась полноценной лишь на фото в интернете с каменными домиками с черепичной крышей и морем. Рассматривать подолгу эти фото и представлять себя в них было личной медитацией Марты.
После переезда она с каждым днём жизни в микрогороде мечты понимала, что с выбором не ошиблась. Во время прогулок она смотрела в глаза каждому жителю этого города, вглядывалась в стены каждого дома и вспоминала. Вспоминала себя.
“Как после такого не верить в переселение душ?”, – восхищённо думала Марта.
Она родилась в маленьком российском городе. В Черногории его не знает никто. Тридцать с лишним лет прожила в России, сменила три города, но так не нашла свой дом на родине. Здесь же Марта почувствовала себя на своем месте с первого дня. Ей казалось, что в эту страну она попала с особым предназначением и что здесь не ждёт что-то судьбоносное.
Последние месяцы Марта часто проводила одна. Антон всегда был уставший и голодный после работы. Сын, которому уже исполнилось тринадцать, с раннего утра и до позднего вечера гулял с приятелями. Друзей у Марты было немного, и все они летом редко бывали доступны. В курортной стране принято зарабатывать деньги летом, а отдыхать зимой: скрываться в теплом доме от затяжных ливней в обнимку с бутылкой самодельной ракии, слушать, как потрескивают дрова в печи, и немного скучать по сумасшедшему лету.
Отсутствие компании не тяготило Марту. Ей нравилось думать, гулять, вспоминать, мечтать, планировать, читать книги или долго-долго плавать в море.
Марта любила пить кофе в кафе наедине с собой. Такой кофе всегда казался вкуснее, чем в компании.
Привлекательность Марты иногда разрушала ее одиночество: к ней подходили различные мужчины и приглашали на пляж, на кофе, на прогулку и так далее. Все зависело от их фантазии. Но Марта беспощадно показывала обручальное кольцо и возвращалась к себе.
“Хоть какая-то польза от моего брака, – подумала Марта. – Можно отпугивать навязчивых парней”.
“80 евро за завтрак на двоих, – услышала Марта мужской грузный голос на русском языке за соседним столиком. – Ну что такое 80 евро?! Фигня же, ну”.
“Соотечественники”, – с нежностью угадала Марта. Никто из туристов так самозабвенно, напорно и с наслаждением не тратил на отдыхе деньги, как русские. Эта нация для черногорцев была подобна богине Лакшими, которая в индийской мифологии символизировала богатство и изобилие. Познакомиться с каким-нибудь “русом” (так звучало в переводе на сербский слово “русский”) было все равно, что успешно выйти замуж за миллионера.
Марте же этим летом вместо денег очень хотелось Любви. После последнего необратимого разочарования в Антоне ее душа превратилась черную дыру. Она пыталась наполнять ее красотой, добротой, жизнью. Но ощущение от бесполезно прожитых 13 лет уничтожало все старания.
“Должно же быть что-то в этом мире для меня, – думала она, что-то настоящее, какой-то прекрасный Роман со счастливым концом”.
“Привет”, – вытянул Марту из тяжёлых мыслей весёлый и вкрадчивый голос.
Марта обернулась и смутилась. Перед ней стояло то самое Родное Лицо. “Разве такое возможно?!”, – возмутилась Марта.
“Привет, – повторило тем временем Лицо. – Как твои дела? Меня зовут Марат”.
Мужчина протянул ей руку. На Балканах считалось абсолютно нормально и женщинам, и мужчинам здороваться за руки.
“Я – Марта”, – встречное рукопожатие.
“Какая гладкая и прохладная у него кожа, – отметила Марта, и мурашки пробежали по ее телу. – И в чернилах, как у школьника”.
“Почему твои руки в чернилах?” – спросила Марта.
“Я делаю татуировки, здесь для туристов, рисую временные тату. Такой сезонный бизнес”.
Марта смотрела в его глубокие глаза. Они притягивали ее магнитом, она проваливалась в них словно в бездну, было одновременно страшно в них смотреть и безумно хотелось. Она чувствовала себя кроликом перед удавом. Дышать становилось тяжело, и вдох больше не получался, Марта резко отвела взгляд.
В глазах Марата Марта увидела другую себя. Там она не была мужиком без яиц, в которого превратилась рядом с Антоном. Там она увидела себя хрупкой балериной.
“Неужели я могу быть такой?”
“Твои глаза”, – произнесла Марта.
“Что с ними?” – озабоченно спросил Марат.
“С ними все хорошо, – успокоила Марта. – Они… Они просто словно глубокое чёрное озеро. Знаешь, на севере Черногории есть Чёрное озеро? Оно очень красивое и из-за темной воды не видно его дна”.
Тут уже по телу Марата пробежала дрожь. Он словно встретил призрак прошлого.
“Интересно, – ответил он, – стараясь не выдать своего волнения. – Я никогда не был на севере Черногории. Нужно это исправить”.
Из дневника Марты
Когда я расстанусь с Антоном, как это будет? Вот между нами давно нет ни любви, ни уважения, ни страсти. Но. Симпатия какая-то осталась, возможно. И общий сын, перед которым мы играем роль семьи. Но, к примеру, я не люблю Антона, зато привыкла, что он приходит в семь вечера домой после работы. И если задерживается, я начинаю волноваться. Это привычка, скорее всего. Или когда мы пьем кофе в кафе по выходным. Это всегда неинтересно, мы молчим и смотрим в телефоны. Но это привычка. Я буду скучать без этого или нет? Я буду волноваться, ужинал он сегодня или нет? Боже, как же мы переплелись. Я не люблю его, не хочу его, но за эти 13 лет во мне столько его, а в нем – столько моего. Расставание как перерождение. Вот живут люди вместе, срастаются, будто обретают одну оболочку на двоих. А потом, когда приходит конец всему, вытекаюи друг из друга, освобождаются. Словно выходят из собственной кожи. Сдирать кожу больно.
История нелюбви
Она недовольна годами. Недовольна тем, что ты – существуешь в итоге. Но она скажет об этом тебе прямо лишь спустя 12 лет. До этого – как вода камень точит: плохо сделал свою работу, недостаточно хороший отец, недостаточно уделяешь внимание как муж, купил плохой хлеб, не умеешь готовить… Отвратительный любовник, в конце концов. Однажды в каждой семье происходит большой взрыв и создаётся новая вселенная. Вот эту кружку вы вместе покупали на четвертый день рождения дочери. Он достает ее из шкафа трясущимися от похмелья руками и смотрит на черно-белую с облаками кружку в 10 утраю Перед ним – случайная женщина из бара, с которой он провел ночь и которой десять минут назад обещал сварить кофе. Кружка – женщина – женщина – кружка. Усилие и преломление. Момент – и кружка идёт в посудомоечную машину. Там с нее смоют все эмоции и воспоминания, она превратится в обычную кружку для случайной женщины для секса.
“И так будет с каждым предметом нашей мебели, – мысленно пообещал он той, которую годами считал своей женой. – Обнуление, обесценивание, обезличивание. То, что ты сделала со мной за эти годы”.
****
Марат сидел на бетонной ограде и болтал ногами. Вот уже 12 лет с июня по сентябрь ежегодно эта бетонная ограда становилась его рабочим местом. Здесь он раскладывал свои каталоги с картинками и рисовал на просоленных от моря телах туристов временные тату.
Их срок был 15 дней. Возвращавшиеся с отдыха туристы забывали о путешествии вместе с последней растворившейся в душе линией татуировки.
В основном клиентами Марата были дети, за это он любил свою работу. Ему нравилось дарить им положительные эмоции, нравилось наблюдать, как они с трепетом выбирают себе рисунок: Бэтмена, пони, волка или Дональда Дака. Дети всегда очень серьезно подходили к выбору татуировки.
Ближе к полуночи клиентами Марата становились пьяные веселые парни и девушки, возвращавшиеся с дискотеки. Пары рисовали на своих руках сердца или имена друг друга. Шумные компании парней выбирали что побезумнее, девушки искали романтику и томно предлагали Марату для рисунка часть своей ноги, кисть руки или грудь. За 12 лет Марат
научился не реагировать на женские прелести, девушки же, получив лишь тату и никакого флирта, уходили слегка разочарованными.
«Эй, а можешь нарисовать мне Путина?», – подошёл к Марату пьяный парень, которому едва исполнилось 19.
“Могу, – ответил Марат. – Только зачем тебе Путин? Напиши лучше имя любимой девушки или ее лицо, или сердце. Молод ты для Путина”.
“Нет, я хочу Путина, здесь, на груди. Путин – настоящий герой, он спасает мир. Рисуй Путина!”
И Марат принялся искать в интернете фото Путина, которого можно было бы легко изобразить в виде тату.
Оторвав голову от телефона, он почувствовал, как болят у него глаза. Они щипали словно от слез.
Дышать стало невыносимо тяжело. Он почувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Мимо него проходил призрак. Призрак той жизни, в которой он был счастлив четыре года.
“Балерина”, – сразу определил ее для себя Марат. Невероятно стройная и хрупкая; из короткой юбки, усеянной мелкими цветочками, вырастали космической длины ноги; идеальные стопы облегали тряпочные балетки. Это было так необычно: тысячи женщин расшаркивали по набережной в резиновых уродливых шлепках, которые делали отдых беззаботнее. А тут – балетки. Волосы цвета потемневшей на жаре соломы резко контрастировали с глубокими и темными глазами. И шея, изящная, как у лебедя. Ещё момент – и ее поглотит толпа туристов.
“Я сейчас”, – сказал Марат ожидающей татуировки с Путиным компании.
Он бежал, будто пытался запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.
“Привет!” – выдохнул он в ухо балерине, которую звали Марта.
С удивлением Марат узнал в балерине вчерашнюю незнакомку, которая фатально сравнила его глаза с черным озером.
“Снова она”, – удивился он про себя.
“Хочешь посмотреть, как я рисую тату?” – спросил Марат.
“Что ты будешь сейчас рисовать?”
“Путина”.
“Серьезно? Тогда хочу. Это же мой президент”.
“Так ты русская?”
“Не видно?”
“Ты отлично говоришь на сербском!”
“Просто долго здесь живу”.
Марта сидела на бетонной ограде рядом с каталогами татуировок и наблюдала, как Марат рисует Путина.
Она смотрела, как он сидит, склоняет голову, отслеживала движение его рук. Она как будто вспоминала его. Словно знала давно-давно, потом забыла. Его когда-то черные волосы были полностью седыми. “Рановато для его возраста”, – подумала Марта. С другой стороны, седина была естественной для него, совсем не старила. Марат был очень худым, но в то же время имел рельефное тело.
“У него наверняка большой член и он отличный любовник, – подумала Марта. – Боже, что за мысли? Хорошо, что я не умею краснеть”.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/ekaterina-balan-32918686/poplavok-kotoryy-utonul-70297588/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Екатерина Балан
Каково это, когда любовь приходит не в 18, а после 40? Что мы готовы потерять ради нее в этом возрасте?
Екатерина Балан
Поплавок, который утонул
“Поплавок, который утонул”
Посвящается всем “девочкам” за 40 с комплексом Электры
Never let me go
Looking up from underneath,
Fractured moonlight on the sea.
Reflections still look the same to me,
As before I went under.
Florence and the Machine “Never let me go”
Эпилог
“Толстой врал. Все его книги про так называемую любовь – сплошное враньё. Что вообще мог знать о любви человек, который в первую брачную ночь в своем дневнике написал о жене «Не та». И с той самой «нетой» он прожил десятки лет, едва не доведя ее до психиатрической клиники.
Вот что он писал о семьях? Все счастливые семьи счастливы одинаково, несчастные несчастны по-своему. Лжец!
Как раз-таки счастье в семьях всегда свое, индивидуально и интимно. А вот несчастье у всех одинаково и причина у него одна – смерть любви.
Несчастье в семье всегда имеет образ неумытой скандальной бабы. Она грязна, неопрятна, не умеет готовить и целыми днями орет”.
Мысли Марты прервал резкий звук велосипедного звонка. В ее уши стали один за другим литься давно забытые земные звуки: музыка из кафе, чей-то смех, лопающиеся на огне каштаны, сигналящий автомобиль, шкворчащее на раскаленных углях мясо. Затем стали приходить запахи. Самым ярким из них оказался запах перегнивших листьев. Запах смерти, подумала Марта. Ах да, последний день ноября, вспомнила она: сегодня умирает осень.
Ноги пронзил режущий холод. Она посмотрела вниз: Марта была босая. В конце осени босиком. Почему? Почему ей никто не сказал, что она босая? Она ходила по городу, где в субботний вечер было огромное количество людей, но никто не обратил внимания на ее босые ноги.
“Не все ли теперь равно”, – подумала она.
Марта закрыла глаза, вдохнула запах гнилых листьев, перед глазами возникло лицо мужа, его пухлые губы, с ненавистью выдающие уничтожающие все женское в ней слова.
“Идиот”, – беззлобно и равнодушно подумала Марта.
Потом она увидела сына: его вечно лохматые волосы и дерзкий подростковый взгляд.
“Люблю тебя, Малыш, – произнесла в пустоту Марта. – Ты станешь лучшим мужчиной на этой земле”.
Потом она вспомнила о Нем. О том, ради кого разрушила свою привычную жизнь, ради кого существовала на этом свете последний год, задыхаясь от удушья, которое принято называть Любовью.
“Ненавижу”, – послала Марта Ему свою последнюю мысль.
Вряд ли она до него дойдет: зависнет в космосе звездой, которая погаснет от такой черной ненависти.
Марта выдохнула и сделала шаг. Вода в море в это время суток была беспросветно-мрачной.
“Ну что, вперёд”, – подбодрила себя Марта и прыгнула в воду.
Она плыла, задыхаясь от холода и волн, пока руки не онемели и пока ее тело не парализовало ледяное равнодушное ноябрьское море. Выпотрошенное сердце уже давно ей не принадлежало.
Испуганные прохожие на набережной громко вызывали скорую и полицию. Кто-то снимал на видео тряпичное тело Марты, которое теперь болталось посреди моря, словно поплавок.
“Ну вот, теперь и про меня напишут в новостях”, – отозвалось в ее голове завершающим аккордом.
Прежде, чем мрачные волны не спеша и бережно проглотили ее тело, в голове крутились строки любимой песни Марты: "На глубине в тысячу миль на дне моря Я нашла место, чтобы преклонить голову".
Лишние жизни
“Дай свою руку”, – скомандовала Вера, обращаясь к тому, с кем Марта планировала создавать семью.
Антон покорно протянул ей левую руку ладонью вверх. Вера взглянула на его хиромантические линии и отпрыгнула от Антона, словно ее ударил мощный электрический разряд.
“Ты, ты, – запиналась Вера, – как? Как ты вообще живёшь? Что ты делаешь на этой планете? Ты прожил все жизни, которые тебе отведены. Ты сейчас проживаешь лишнюю жизнь. Тебя не должно быть на этом свете совсем!”
Вся компания, которая это слышала, громко рассмеялась. В пятницу вечером с полным пива холодильником не очень-то хотелось думать о вечном.
“Считаю, это бонус”, – ответил Антон, высокомерно улыбнувшись своими пухлыми губами.
В пьяном мозге Марты что-то щёлкнуло. Ее будущий муж открылся с другой стороны.
“Интересно, – подумала она, сделав ещё один глоток пива, – каким будет совместная жизнь с человеком, который проживает лишнюю жизнь. Взаймы”.
“Как вы познакомились”? – спросила Вера Марту.
“На улице, – пожала плечами Марта и отпила глоток пива из бутылки. – Антон лежал на земле и был сильно пьян. У него была несчастная любовь”.
Марта подумала о том, что регулярный секс, в общем-то неплохой, литры алкоголя, стремление только к размеру XS, шумные пятницы, бестолковые прогулки, – все это мешало по-настоящему всмотреться в Антона, разглядеть, что же он за человек.
Некрасивые поступки будущего мужа легко забывались после определенной дозы пива или вина.
Решающим сигналом, после которого Марта окончательно убедилась, что Антон – это судьба, стали слова ее матери.
“Марта, неужели ты не нашла никого лучше, с твоей внешностью и с твоим образованием?” – растерянно и осторожно спросила мама.
Жизненный принцип “выслушай родителей и поступи наоборот” определил следующие тринадцать лет жизни Марты.
Спустя два года после того, как Марта и Антон стали парнем и девушкой, друзья провожали их в большой город. Марте предложили хорошо оплачиваемую работу в Москве. Антон согласился поехать с ней. Тогда она считала это за счастье.
Столица встретила грязными снежными разводами и лужами, крысами на улице в пять утра, пьяными и намеренно дорогими пабами, в которые ходить нужно было, если ты собирался стать успешным.
Через месяц Марта привыкла к толпе бесформенных серых людей в метро; к лицам, которые при тусклом освещении вагонов было не отличить; равнодушию и неврастении окружающих при попытке попросить о помощи; высокомерию и снобизму снова окружающих при попытке заявить о себе.
Все это Марта впитала в себя с коктейлями ночных клубов и салатами «Цезарь» на шумных корпоративных вечеринках.
Москва в 29 лет Марты не любила разговоров о политике и проявления чувств. Столица была истеричной Настасьей Филипповной, способной все деньги бросить в огонь развлечений, пафоса, превосходства. Здесь Марта всегда чувствовала себя князем Мышкиным. Среди жителей и гостей столицы это называлось “провинциализм”.
Следующие восемь лет жизни Марты прошли как в тумане. В мегаполисе редко удается остановиться и подумать о смысле жизни. Работа, ночные клубы, сон до вечера в выходные, снова работа, снова ночные клубы. Антон не сильно беспокоился о своем будущем: за него все решала Марта. Пока она переживала выволочки в кабинете своего начальника, ожидания его из командировки в приемной до двух часов ночи, звонки в четыре утра с просьбой срочно приехать в офис, Антон наслаждался жизнью. Он спал до обеда, варил себе кофе, не спеша шел в душ. Иногда гулял, выпивал с друзьями, играл в компьютерные игры, смотрел фильмы.
Марта была во власти столичной энергии: она делала карьеру.
Однажды вечером Марта пришла домой после очередного скандала в кабинете директора, принесла с собой две бутылки шампанского, выпила их в кухне съемной квартиры, не спеша, одну за другой, рассматривая трещину в стене напротив и молча выкуривая одну за одной дорогую “Карелиюслимзкотороютеперьмогусебепозволить”.
Затем она обратила внимание на Антона: “Мне кажется, тебе пора найти работу”. Сопроводила эту фразу пронзительным взглядом.
Антон вздохнул и отвёл глаза, затем покорно поцеловал ее в щеку своими пухлыми женскими губами: “Я постараюсь что-то придумать”.
Две недели спустя Марта, сидя на новом месте работы, написала Антону сообщение: “Я сделала сегодня тест на беременность, и он был положительный”.
“Значит, будет ребенок”, – получила Марта покорный ответ.
В ней все перевернулось.
“Боже, какой ребенок?!” – подумала она.
Уже две недели она бегает от метро к метро в поисках бесплатных, по акции, майонезов и кетчупов. Однажды ей пришлось занять денег у друга, потому что Антону внезапно захотелось салат “Оливье”. Работу он так и не нашел, а Марта после увольнения судорожно искала другую работу. И тут – ребенок.
Марта сидела на новом месте работы, на испытательном сроке, и не понимала, как дальше жить. Впервые в жизни она пожалела, что не послушала маму и вышла замуж за Антона.
Беременность Марты прошла незаметно, со скоростью поезда в метро, в это время она делала карьеру начальника отдела крупного банка. Их с Антоном свадьбу на ее шестом месяце беременности Марта практически не вспоминала. От нее остались лишь красивые фотографии, сделанные другом-дизайнером. Марта иногда разглядывала их, пытаясь вызвать эмоции, но на нее смотрели абсолютно чужие люди. Она не понимала их улыбок.
Антон нашел себе работу, чтобы Марта была спокойна. Однако обеспечивать этой работой ни ее, ни ребенка он не планировал.
Из роддома Марта сразу отправилась в офис, где постоянно ломался кондиционер, зато исправно работал кофейный автомат. Литры кофе и офисная рутина помогали заглушить новое чувство материнства.
Антон решил проблему с их сыном: он привел домой женщину-таджичку и представил ее няней.
Каждый вечер Марта возвращалась домой в состоянии, близком к смерти: она представляла, что эта женщина уже украла ее ребенка и продала на органы. Ноги становились тяжёлыми как мешок с песком, когда она видела, что в сумерках окна их квартиры оставались темными.
Через два месяца такой жизни Марта не выдержала: няня была уволена одним днём. Ее место заняла свекровь, которая не сильно считалась с Мартой в вопросах воспитания детей. Она считала неоспоримым свое педагогическое образование.
В их крохотной хрущевке с видом на детский парк, которую уже готовили к реновации, от смога безупречной педагогики становилось невыносимо душно.
Никогда не бывавшая по-настоящему замужем и не ставшая по-настоящему матерью, Марта однажды очнулась: она увидела себя в 8:30 утра в центре Москвы, среди тысячи безликих людей. Город в это время наполнял лишь один звук: дружный марш дорогой брендированной обуви, отбивающий такт о брусчатку, словно армия солдат шла на войну.
Каждому из этих тысяч безликих людей предстоял сегодня свой бой – за место под солнцем, за деньги, за признание. В этом сражении не было места любви, солнцу, детям, кофе из турки, вкусной домашней еде.
На войне как на войне: обед в дешёвом кафе, из пластиковой посуды и «по-быстрому» в кафешке за углом, растворимый кофе, сигарета на бегу и все – дальше в бой.
“Я не хочу больше так жить”, – сказала себе Марта.
“Я теперь абсолютно точно точно знаю, почему люди заболевают и умирают от рака”, – убеждала Марта подругу, пытаясь перекричать шум московской стройки.
Она стояла в центре огромного, раскаленного от июньского солнца и задыхающегося от строительной пыли мегаполиса, и пыталась в телефон докричаться до той, которая была ближе всех на свете, но в то же время очень далеко. Она кричала, что ее прежнюю жизнь прямо сейчас выкорчевывают московские перфораторы, а новую придется начинать строить, как только самолёт унесет ее всего за несколько часов от столицы, но в другой, пока ещё не известный мир.
“Знаешь, – изо всех сил кричала Марта в телефон (звуки московской стройки убивали любую попытку быть услышанным), – я наконец-то поняла. Люди просто консервируют свои желания, не дают им исполниться, а они там внутри бродят-бродят и превращаются в рак. И я тоже заболею, если не уеду, понимаешь?!”
“Ну да”, – ответила участливо подруга на другом конце провода.
Для Марты это “да” прозвучало как благословение.
Как только она вернулась домой, купила билеты на самолёт для жизни у моря.
Из дневника Марты
Все происходит однажды. Как в сказках. Раз – и тебе уже 40. Ты лежишь на поверхности моря в позе звезды, раскинув руки и ноги в стороны, и смотришь на небо. Слышишь крик чаек и гул туристов, который доносится с пляжа. Июнь. Очень жарко, так, что солнце тебя греет прямо в море. И тебе 40. И это очень странный возраст, который никак не понять. До старости ещё далеко, но и молодость прошла. Что-то уже точно не успеть в этой жизни. Что-то достигнуто, но хвастаться нечем. Ты застрял где-то между. Волны раскачивают тебя, болтаешься в море без особых целей и амбиций. Жизнь ещё продолжается, но она идёт как идёт. Бессмысленно ею управлять. Остаётся только послушно висеть на волнах и наблюдать. Словно поплавок.
Однажды ты замечаешь, что твой милый хрупкий мальчик, о свадьбе с которым ты так мечтала, превратился в борова. Он “завел” себе огромный живот. Его лицо разползлось от пьянства, глаза стали пустыми. Все, что ему теперь нужно, – бутылка вина вечером, кусок мяса и иногда секс. Антон настолько привык и перестал ценить мое присутствие, что просто не задумывается над словами, которые говорит и больно ранит.
История Нелюбви
“Какой красивый загар!” – услышала она голос за спиной. Обернулась: Мальчик, 16 – 17 лет. Нет, он не будет звать ее на кофе или что покрепче, можно поболтать.
“Мне просто повезло, такая кожа”, – ответила она заученными фразами для всех завидующих.
“А я вот день на солнце провел, и весь красный”, – расстроенно говорит он.
“Такая кожа”, – повторила она.
“Там, где я родился, нет моря, – отвечает мальчик, – я не привык”.
“Где ты родился?”
“В Банья Луке, это большой город в Боснии”.
“Да, знаю, – отозвалась она эхом, – там нет моря”.
“А вы откуда?” – спрашивает он.
“Я родилась в России”, – отвечает.
После этого мальчик начал петь песню на таком чистейшем яснейшем русском, от которого просто дрожь по телу:
“Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней”.
“Круто!” – оценила она, но подумала: “Неужели нельзя было выучить какую-то другую песню, более мирную и жизнерадостную?”
“Я неплохо плохо знаю русский, – говорит мой собеседник. – Кстати, в августе я еду в Россию”.
“Отдыхать?” – обрадовалась она.
“Нет, учиться”.
“На кого ты будешь учиться?”
“Я буду делать оружие”, – вдохновенно ответил мальчик.
“Зачем?”
“Оружие”, – повторил он, как бы смакуя это слово. А потом добавил: “Россия – самая красивая в мире страна”.
“Я не спорю, – ответила она, – но зачем в самой прекрасной стране делать оружие?! Я не люблю войну”.
Он посмотрел ей в глаза и на мгновение стал очень взрослым.
“Россия всегда сама по себе была. И Босния. Всегда мы с кем-то сражались за свою свободу. Мы многих ненавидим. Таковы мы, славяне-братья. Нам нужна война, чтобы бороться за свою свободу, мы всегда в ней”.
И он ушел, этот мальчик. В свою взрослую жизнь.
***
Невозможно забыть двух женщин: ту, которую любил и ту, которую предал. В жизни Марата были обе.
Когда-то рядом с ним была хрупкая брюнетка-интеллектуалка, с которой он провел четыре, возможно, самых счастивых года своей жизни. Этот период жизни Марата грубо зарубцевался на его сердце, но иногда, особенно в дождь, слегка ныл. Прошло уже 13 лет, но он всё ещё помнил запах той женщины. Она пахла мимозой и весенним дождем.
Ее ироничная улыбка с тонкой сигаретой между влажными губами; ее расширенные зрачки в тот момент, когда он входил в нее; сумасшедший секс на бетонном фонтане в два часа ночи в глухом районе города, пока все спят; ее голос, глубокий, нутряной, – все эти воспоминания полароидным снимком отпечатались в его мозге. Она была предана ему до конца.
Что, что заставляет мужчин предавать таких женщин?
“Огромные сиськи”, – ответил сам себе Марат, с обидой пнув попавшийся ему под ноги камень.
Он шел по центральной улице города, жизнь в котором для миллионов жителей бывшей Югославии была символом успеха и достатка.
Субботние сумерки приглушали уличные кафе, трамваи, деревья. Белград растворялся в смоге, который был привычным в это время года: в ноябре здесь жгли уголь и дрова, чтобы обогреть свои маленькие квартирки-муравейники.
Ради них жители этого города спали каждую ночь без постельного белья. Оно было слишком дорого и неуместно для жизни, в которой принято зарабатывать деньги на что-то, что действительно “важно” – машина или дорогое ТВ, или ужин в элитном ресторане. Нужно было быть значимым. Зачем для этого постельное белье? В нем не было потребности: на сон хватало нескольких часов, все остальное время, словно смог, этот сумасшедший город, съедала работа.
Марат огляделся растерянно по сторонам, потом поднял голову вверх.
“Есть ли в этом городе любовь?” – задал он вопрос в пустоту.
В небе с противными криками кружились вороны. Слегка накпапывал дождь.
Такое же небо Марат однажды видел в Копенгагене. Там он снимал квартиру с пожилыми женщинами из Болгарии. Они по-матерински кормили его домашними пирогами и супами. С состраданием слушали рассказы Марата о его несложившейся семейной жизни.
“Мы найдем тебе хорошую девушку”, – говорили они.
Марат серьезно смотрел на них и говорил: “Нет, спасибо, не надо. Я хочу, чтобы это само пришло”.
В Белград Марата вернул телефонный звонок. Жена приказала купить хлеб. Спина Марата скрючилась от ее голоса, и он сиротливо вздохнул.
Когда он встретил 13 лет назад в баре большегрудую блондинку, он был уверен, что это и есть та самая любовь. Именно эти груди затмили образ брюнетки-интеллектуалки, и Марат решился на Предательство.
Тогда его мало занимало, что думала и чувствовала та, которую он оставил. Марат активно и весело строил жизнь с большими грудями, обладательницу которых звали Эля. Он привел ее в дом, познакомил с сестрой, братом, матерью (отец его давно умер от рака), попросил любить и жаловать. Сестра попыталась объяснить Марату, что он совершает огромную ошибку в своей жизни, но тот был глух.
Марат довольно долго не замечал, как равнодушно смотрят на него глаза Эли, не видел ее презрительной усмешки, когда делился своими мечтами, не обращал внимания на то, что секс между ними случается лишь когда Марат приносит в дом деньги. Был слеп, когда она крала его зарплату из кармана и флиртовала с его приятелями.
В день, когда он прозрел и принял решение бежать обратно к брюнетке-интеллектуалке, Эля показала ему положительный тест на беременность.
Агонией Марата был телефонный звонок той, которую предал. Абонент был недоступен.
Заботы о первой дочери сделали семейную жизнь не такой невыносимой. Вместе с ребенком родилась и надежда, что всё ещё можно исправить, починить, склеить.
“Что, если Эля изменится, став матерью?”, – спрашивал Марат с отчаянной верой пустоту.
Срыгивания, смена подгузников, прикорм, “боже, только посмотрите, она пошла”, – все это стало неотъемлемой частью жизни Марата в перерывах между двумя работами.
Если бы не жена, которая и не пыталась измениться, он был бы счастлив. Но так приятно было жить ложью, что поведение Эли связано с усталостью от материнства, что она такая холодная, потому что выматывается к вечеру, что она такая рассчетливая, потому что заботится о ребенке.
Лишь однажды после рождения дочени Эля согласилась на секс с Маратом. Возможно, для того, чтобы потом утопить Марата в болоте своего презрения: “Это не секс. Ты давно не способен ни на что как мужчина”.
С рождением второй дочери Эля оставила материнство и ушла работать. Марат превратился в отца-одиночку при живой жене.
Пока он отчаянно склеивал, заштопывал, свою семейную жизнь, Эля хладнокровно ее разрушала.
После работы она приводила в дом каждый вечер нового мужчину и закрывалась с ним в комнате. Марат в соседней с двумя детьми превращался в это время в ничтожество.
“Это наши дети, Эля, разве нет? Как ты можешь так с ними поступать?” – пытался он вынырнуть из болота.
“Я как раз и делаю это потому, что это твои дети”, – снова топила его Эля.
“Ты когда-нибудь хоть немного меня любила?”
“Не было между нами никакой любви, мы просто делали детей”.
Марат осторожно открыл входную дверь квартиры, где жила иллюзия его семьи. Дверным звонком давно не пользовался, у входа его никто не встречал. Жена никогда бы не сделала ни одного лишнего движения ради него, а дочки всегда встречали его испуганными взглядами из своей комнаты: “Как себя вести сегодня вечером? Как сегодня мама поступит с папой?”
“Явился, – с презрением произнесла Эля, – где хлеб?”
Марат послушно протянул ей белый хлеб. Он был самым дешёвым и помогал ему выживать годами, ведь денег на себя у него не было с тех пор, как он женился.
Хорошая еда, новая одежда давно стали для него табу. Эля смотрела на Марата уничтожающим взглядом, он смотрел на ее груди. Они больше не вдохновляли его, скорее, душили. Кроме того, за тринадцать лет вполне посредственной жизни, они расползались и потеряли свою привлекательность.
Лишь однажды Марат сумел дозвониться до сестры брюнетки-интеллектуалки. Она яростно прошипела, плюясь в трубку телефона змеиным ядом, все проклятия мира и потребовала никогда не звонить ей больше и забыть навсегда о ее сестре.
“Где деньги?” – буднично и жёстко спросила Эля. Марат послушно протянул ей все, что заработал за сегодня.
“Могу я оставить себе несколько динар на сигареты?” – робко уточнил Марат у жены.
“Ты не заслуживаешь ни одного динара, – ответила Эля уничтожающим голосом – И твои сигареты смердят”.
Пухлыми пальцами она достала из пачки “Парламента” одну сигарету и закурила.
Эля тянула слова, когда говорила, выдавала их так, будто пыталась обслюнявить каждое из них. Ее голос был влажным, липким и густым словно болото.
“Давай купим очки и книги дочкам на эти деньги, – предложил Марат. – И ещё они очень давно не были у зубного”.
“Они не заслуживают ничего, так же, как и ты, просто потому, что ты их отец”, – выплюнула Эля давно заученную фразу в лицо Марату и ушла в комнату.
Подошло время ее любимого сериала.
Марат остался стоять посреди кухни. Его душу засосало болото, он стал маленьким и сутулым. Он ощущал себя несчастным уродцем в цирке, которого выводят на потеху публике. Все, что у него было в этой жизни сейчас, – перекошенные от смеха лица толпы, которая потешалась над тем, как он своими руками уничтожил собственную жизнь.
Следующим вечером Марат обнаружил себя на трассе. Он был пьян после шести бутылок пива и целого дня без еды, но ему предстояло по опасному участку трассы проехать до Белграда 25 километров на велосипеде, который выгодно купил для того, чтобы потом перепродать. Денег на автобус или такси у него привычно не было.
Он позвонил Эле и сказал, что ему предстоят опасные для жизни двадцать пять километров. Эля в это время была с любовником. Она включила громкую связь и они вместе смеющимися голосами пожелали Марату умереть.
Он снова вспомнил лёгкий, полный жизни, смех брюнетки-интеллектуалки и запах мимозы.
“Как же жестоко я плачу за предательство. Вот уже много лет я наблюдаю за непрекращающимися изменами своей жены, за тем, как она морально уничтожает меня и наших общих с ней детей, тем, что уже годами у меня нет денег. Все, что зарабатываю, отдаю ей как алименты. Может, и права она, может, и вправду мне лучше умереть прямо сейчас, здесь, на этой трассе? Во что я превратил свою жизнь? И кому она нужна?” – подумал Марат и сел за руль велосипеда.
Из дневника Марты
Сегодня приснился странный сон. Ко мне подошёл охотничий пёс. Он был голодный и худой. Пес был керамической пепельницей, но вдруг ожил. На его спине было огромное круглое пространство, заполненное окурками. Я очень хотела накормить этого беднягу, но у меня ничего не было с собой. Случайно опустила руку в карман и нащупала пакетик с собачьей едой. Он был наполовину пуст. Но хоть что-то. Было совсем неудивительно во сне обнаружить у себя собачий корм, учитывая, что собаки у меня никогда не было. Я высыпала все содержимое пакета псу. Тут случилось неожиданное. Собачья еда в пакете не собиралась заканчиваться совсем. Я высыпала ее прямо на каменный пол какого-то ресторана, корма становилось все больше и больше. Пес с благодарностью и удовольствием ел. Неподалеку стоял хмурый официант. Он наблюдал за всем без одобрения, но не мешал. Корм из пакета сыпался до тех пор, пока пёс не насытился. Когда я проснулась, поняла, что этот пёс был ты, Марат.
История Нелюбви
В воскресный солнечный день принято радоваться жизни. В кафе на набережной было шумно и людно. Нарядные взрослые с достоинством и наслаждением пили кофе. Из общей картины веселья выбивался лишь один мужчина. Его взгляд загнанного в угол волка и дерзкий бокал пива на столе в одиннадцать утра выдавали фатальные перемены в его жизни. Его речь, словно повар режет мясо тупым ножом, старательно вливалась в телефон, который он держал мертвой хваткой, как цепляющийся за буек будущий утопленник. Громкая связь, женский веснушчатый голос на другом конце жизни, как вызов окружающим: “Смотрите, я не один”.
“Ладно, просто скажи мне, он хотя бы умеет шутить?”
“Да, он шутит лучше тебя”.
“Серьезно?”
“Ну, понимаешь, – обьяснил скрывающий равнодушие за лёгкостью женский голос из телефона, – его шутки нравятся всем, твои были слишком специфичные: только ты их понимал”.
“Ясно. Что говоришь? Идёшь гулять? Да, сегодня солнце, хорошо, отличной тебе прогулки! Когда…?”
Может ли быть что-то равнодушнее коротких гудков в тот момент, когда ты к ним не готов?
Смерть
Человек беззащитнее всего, когда сидит голый на унитазе. Нет более жалкого зрелища, чем это. Особенно ранним утром. Голое, растекшееся после сна, ссутулившееся тело, которое бессильно перед такими примитивными законами природы, как необходимость испражняться.
Такие мысли посетили Марту, когда она в июньские семь утра случайно открыла дверь в ванную комнату и увидела там Антона. Шел седьмой год их совместной жизни в Черногории.
В далёком четырнадцатом, когда Россия стала богата на целый Крым, Марта окончательно превратилась в, как называл ее Антон, мужика без яиц. Это преображение она не забудет никогда: в тот день, она, с облезающей от неврастении кожей на носу, молча водрузила на себя ноющего Антона, молчаливо хлопающего глазами шестилетнего сына, стервозную белую кошку, четыре чемодана вещей, которые казались самыми необходимыми при переезде, и отвезла все это в аэропорт.
Оттуда самолёт унес их на Балканы, в ту самую страну, в которой россияне привыкли искать счастья или просто тратить деньги.
Как только они вошли в квартиру с видом на море, где им предстояло прожить ближайшие семь лет, Антон рухнул на пыльный диван со словами «Я ужасно устал».
Марта, не переодевшись и не присев после путешествия, отправилась в ближайший магазин и принесла на себе в одиночку ещё четыре пакета, полных еды, чистящих средств, неизменного вина для Антона. Марта уже не знала, без чего ее муж не сможет прожить: без вина или без воды.
Остаток дня Марта чистила их новый дом, готовила обед и ужин.
Следующий месяц она провела лёжа в постели и мучаясь от адской боли в спине, выслушивая претензии безработного Антона о том, что они, словно беженцы, безо всякой потребности, встали и бежали из страны, в которой хорошо и привычно.
О том, что они вместе планировали этот переезд последние пять лет, Антон не хотел вспоминать. Он чувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Перспектива жизни и работы в чужой стране с незнакомым языком, без друзей и собутыльников пугала Антона. Он хотел отмотать все назад. Он был не в состоянии решать проблемы.
Тогда в душу Марты закрались первые сомнения в правильности и необходимости ее брака.
Однажды, проснувшись утром и войдя в ванную комнату, Марта поняла, что исчезает. Ее семья практически поглотила ее. Она поняла, что очень давно чистит зубы зубной пастой своего сына: купить пасту для себя не возникало желания; что носит на шортах ремень своего мужа – купить женский, свой, было лень; что покупает серые и бесформенные свитера в секонд-хэндах: давно уже было без разницы, как она выглядит. Марта ела еду, которую готовил Антон.
“Дорогая, давай признаемся, что я готовлю лучше, чем ты”, – со снисходительно-презрительной улыбкой говорил ей муж. Марта же просто любила простую и незатейливую еду. Она искренне недоумевала, зачем тратить огромное количество времени в кухне на немыслимые винегреты или сельди под шубой, когда можно было смешать в сковороде рис и шампиньоны и получить питательный и вкусный обед. Кроме того, в теме еды Антон был доминантен.
“Знаю, дорогая, что ты не ешь мяса, но я запек для нас перец, он с чесноком, который ты не любишь, но там совсем чуть-чуть”.
И Марте приходилось есть ненавистный чеснок и после весь вечер страдать от омерзительного для нее вкуса во рту. Из действительно “своего” в этой жизни у нее остался тридцатиминутный трек любимой музыки, который она слушала лишь в ванной, пока принимала душ.
Антон давно перестал привлекать Марту и как мужчина. Когда он ее обнимал, ей становилось не по себе. Его объятия душили. Он не обнимал ее, а наваливался на ее тело. В такие моменты Марта задыхалась, становилась маленькой и сутулой, исчезала.
Все, что требовалось от Марты как от члена ее семьи, – зарабатывать деньги. Антон лишь умел из искусно тратить на алкоголь, вкусную еду, друзей. Марта все чаще задумывалась, нужна ли ей такая супружеская жизнь. Единственное, что могло бы заставить ее сохранить семью, – вторая беременность. Но за 14 лет жизни в браке это не случилось ни разу.
Последняя иллюзия об Антоне как о хорошем муже утекла тонкой струйкой ночных слез, спустя семь лет после их жизни в Черногории, в ночь перед тем, как Марта обнаружила своего мужа голым на унитазе.
Из дневника Марты
Это был июнь. Раскалённый, вечно потный, уставший от постоянных толп на улице, полных пляжей днём и громких ночных клубов ночью. Это был наш общий 15-й или 16-й июнь. С каждым годом он становился выдержаннее и спокойнее. Все чаще в него вливались нотки раздражения. В тот день ещё утром я думала о том, что нам очень нужен второй ребенок.
В тот день вечером я услышала от человека, с которым собиралась говорить о втором ребенке, злое почти с ненавистью «Да кто ты такая?! Ты что, король, что что-ли?!»
Кажется, если рядом и была поблизости душа нашего второго ребенка, она мгновенно передумала жить в нашей «прекрасной» семье. Эти слова меня распяли. Я растеклась в кресле и никак не могла собрать себя обратно. Боль вперемешку с бессилием и очередным разочарованием. Слезы потекли из глаз просто так и не могли остановиться часа три.
Кто я такая? Всего лишь твоя жена, всего лишь мать твоего сына, которая всегда вытаскивала нас из той или иной задницы, которая всегда прощала любые твои выкрутасы, которая часто жила в ущерб себе ради тебя и твоего сына. Которая на многое закрывала глаза.
Я – единственная женщина в том далёком московском роддоме, которой так и не принесли подгузники для новорожденного. И которая со временем простила даже это. Но не забыла. И теперь, спустя 13 лет, я – никто.
В этот момент я действительно почувствовала себя никем: бесформенным облаком, которое совершенно не заслуживает никакого внимания.
“Ну посмотрите на нее,– шептались голоса вокруг этого облака, – посмотрите, ну кто она? Заслуживает ли она какого-нибудь внимания? Бедняжка, что она о себе возомнила? Глупая какая. Так-то тебе, так и надо – знай свое место, дурочка”.
История Нелюбви
В 52 года у нее была удивительно по-детски молодая кожа. Эта внешняя невинность и ранимость компенсировали ее внутреннюю броню, которой была покрыта ее душа. Ее все называли грубой женщиной, которая не умеет чувствовать. Она никогда не была замужем, ей было незнакомо такое чувство, как радость материнства. Так сложилась жизнь. В 45 она нашла себе любовника, который был женат. Они иногда встречались для похода в ресторан или секса. Она никогда не просила его уйти от жены. Ей было все равно.
Ее отец умер, когда ей исполнилось 19 лет. Молодость закончилась, ей предстояло поставить на ноги десятилетнего и семилетнего братьев. Мать ушла жить к другому мужчине.
У нее не было пьяных и веселых поцелуев после дискотеки на морозе, как у ее подруг, она не уехала в большой город за высшим образованием. После смерти отца ее жизнь протекала под знаком НЕ.
Эта грубая и замкнутая женщина с нежной кожей вот уже много лет подряд просыпалась рано утром и готовила завтрак и обед одному из братьев. После того, как его ранили в случайной перестрелке, он стал инвалидом и больше не выходил из дома. Другой брат женился на глупой блондинке и уехал в большой город.
Затем она садилась в машину и ехала на работу в соседний город. Ежедневно она преодолевала за рулём 60 километров туда и столько же обратно.
Вечером она возвращалась домой и готовила для себя и брата ужин. Затем ее смертельную усталость поглощало телевидение, замещая безразличие к жизни незатейливым сериалом, и третья пачка крепких сигарет.
Глубокой ночью она поднималась в свою комнату, чтобы рухнуть в кровать.
Перед сном она всегда смотрела на картину на стене. Там, окружённые цветами и звёздами, стройные и воздушные, обнаженные мужчина и женщина парили в танце любви.
****
Марат нехотя открыл глаза. Уже несколько лет ему было страшно просыпаться и возвращаться в этот мир. Чтобы спать крепко и долго, он три года назад попросил своего врача выписать ему хорошее снотворное. Сны стали желаннее реальности.
Марат посмотрел на часы: полдень, среда. День в разгаре. Дети ушли в школу, Эля была на работе. После ночного велосипедного путешествия он с трудом передвигался. Ноги онемели, мышцы на спине превратились в крепкий не поддающийся распутыванию просроченный морской узел. Марат с трудом встал с кровати, на которой уже давно спал один и без постельного белья, и, еле передвигая онемевшие ноги, отправился в ванную комнату. Он стоял над унитазом и смотрел на свой член. Пытался вспомнить, когда в его жизни последний раз был секс. Как только он понял бесполезность этой мысли, Марат посмотрел на свое отражение в зеркале. В его взгляде появилось что-то от бездомной дворняги: морщины стали глубже и острее, осунувшееся лицо у любого человека вызвало бы сострадание. У любого, кроме его жены.
Он машинально попытался отмыть руки от краски для татуировки. Безуспешно: краска въелась в кожу. Позапрошлой ночью он делал татуировку в виде волка на ноге босса Эли. Босс не имел представления, что Марат и Эля были женаты. Марат многое узнал о том, какая слава ходит о его жене в ее рабочем коллективе: она пытается каждого мужчину затащить в постель, рассказывает всем, что ее муж – ничтожество, которое просто сделало ей двух детей и сбежало. Были подозрения, что Эля принимала наркотики. Марат отбросил в сторону кусок мыла, поискал глазами полотенце, не нашел. Вытер руки о брюки и ещё раз посмотрел в зеркало.
“Твои глаза словно глубокое чёрное озеро”, – говорила ему всегда брюнетка, когда во время секса он был сверху.
Марат зажмурился крепко-крепко, словно пытался выдавить из мозга картинку тела женщины, которую так жестоко предал.
“Нужно бежать”, – открыл он глаза и быстро вышел из ванной.
Он давно читал в интернете красивые истории о путешествии. Страну для побега он выбрал. Это была Дания. Он помнил свою жизнь в Копенгагене. Марат считал эту землю домом древних духов и воинов.
Он всегда видел себя воином, сражающимся за свою семью. Но Эля видела в нем лишь лузера и ничтожество.
Семьи, за которую нужно было воевать, больше у него не было. Благодаря Эле, дочери считали его жалким посмешищем. В доме авторитетом стал новый любовник жены Марата.
Марат надел свитер, джинсы, поискал носки без дыр, но не нашел. Вся его одежда была старой, возможно, её носил ещё его отец. Очень много лет он не покупал себе одежду: у него просто не было денег. Все, что он зарабатывал, забирала Эля.
Марат наспех кинул в свой ранец самое необходимое, вышел из дома и отправился на трассу, чтобы поймать автомобиль. Путь в Копенгаген он давно выучил по картам наизусть.
Из дневника Марты
Таксист. Какой он странный был сегодня. Похож на инопланетянина. Хотя нет, очень земной. Он говорил о деньгах и ел чипсы. Ел их жёстко и хладнокровно. Ел не так, как будто был голоден, а так, словно выполнял чей-то приказ. Интересно, давно ли у него был секс. Он выглядит как человек, который вообще не способен испытывать эмоции. Наверное, слово «секс» ушло из его лексикона ещё несколько лет назад. Единственное, что вызывало у него искренний оргазм, было деньги.
История Нелюбви
Самой большой ошибкой в ее жизни было не отпустить его. Привязать к себе, прибить гвоздями обязательств, совести, страха одиночества, приколотить. “Ты любишь ее? – спрашивала она его, нервно нарезая морковь для будущего ужина. – Но мы же столько лет провели вместе. Мы созданы друг для друга, мы должны быть вместе”.
“Поверь, – продолжала она в ванной, закидывая грязное белье в стиральну машину, – это не любовь, это наваждение, страсть, что угодно, только не любовь. Твоя любовь – я”.
И она пронзительно посмотрела ему в глаза. “Хочешь, докажу тебе? – продолжала она, насыпая корм в миску собаке. – Пойдем к психологу, он вправит тебе мозги”.
Он пошел. Послушно, но с поникшей головой. Как дети, которые должны слушать родителей, вместо того, чтобы с радостью скакать по лужам.
У психолога он понял, что чувство совести не позволит ему оставить ту, которая смотрела на него влажными глазами; которая говорила: мои лучшие годы жизни я провела с тобой.
“Ты – моя единственная любовь”, – говорила она ему глазами.
Он смотрел в эти глаза и чувствовал, как приходит смирение. Чувствовал, как исчезают крылья за его спиной, как сердце наполняется тяжестью ее слез.
Он больше никогда не позвонил той, которая подарила ему крылья. Постепенно он стал забывать ее голос, глаза, дыхание, запах кожи. Ноги превратились в камни, в душе появилась зияющая пустота.
Потом у них родился ребенок. Та, которую он выбрал себе в жены (был ли это выбор?), стала ещё более далёкой. Он больше не смотрел в ее глаза. Он закрылся в своей комнате и работал. Иногда выходил погулять с собакой. Со временем его жизнь и жизнь его жены с ребенком стали параллелями.
Хотел ли он ещё влюбиться? Больше нет. Жизнь виделась ему пресной и глупой, в которой есть лишь обязательства.
Рождение
Неважно, что происходит в мире: эпидемия, война, голод, – настенные календари с кошками и собаками на следующий год всегда будут продаваться в газетных киосках.
Марта стояла в очереди за сигаретами и разглядывала всех этих тщательно выкупанных, причесанных котов и псов.
Июнь. Первый нормальный июнь после 2020 года. Снова огромное количество туристов, все – без масок, как в старые добрые времена. Марта разглядывала расслабленные лица всех этих людей и радовалась за них.
«Да, все мы заслуживаем хороший отдых после того, что пережили», – подвела итог Марта.
И тут ее взгляд зацепился за одно лицо. Оно было каким-то родным, Марта была уверена, что знала этого мужчину всю свою жизнь. Но они не были знакомы ни минуты.
“Что вам?”, – обратился к Марте голос из киоска. Подошла ее очередь.
Марта повернулась к продавцу, за минуту купила сигареты и отбежала в сторону, принявшись искать то самое лицо, которое ее так интересовало. Но его уже поглотила толпа отдыхающих с неизменными полотенцами для пляжа, зонтиками от солнца, надувными утками, гусями, фламинго, водяными пистолетами для детей.
На душе Марты стало вдруг невыносимо тоскливо.
“Будто встретила что-то очень ценное и сразу потеряла”, – вздохнула она.
Марта открыла новую пачку сигарет, грустно закурила и слилась с толпой туристов в поисках какого-нибудь уютного и малолюдного пляжа. Хотя в это время года вторая опция была доступна разве что ночью.
Однажды у Марты спросили, почему для жизни она выбрала именно Черногорию. Она не смогла найти правильный ответ. Интуиция действует, не объясняет. Для Марты это оказалась единственная страна, к которой она на расстоянии и никогда не бывая там, ещё в Москве испытывала огромное доверие. Жизнь казалась полноценной лишь на фото в интернете с каменными домиками с черепичной крышей и морем. Рассматривать подолгу эти фото и представлять себя в них было личной медитацией Марты.
После переезда она с каждым днём жизни в микрогороде мечты понимала, что с выбором не ошиблась. Во время прогулок она смотрела в глаза каждому жителю этого города, вглядывалась в стены каждого дома и вспоминала. Вспоминала себя.
“Как после такого не верить в переселение душ?”, – восхищённо думала Марта.
Она родилась в маленьком российском городе. В Черногории его не знает никто. Тридцать с лишним лет прожила в России, сменила три города, но так не нашла свой дом на родине. Здесь же Марта почувствовала себя на своем месте с первого дня. Ей казалось, что в эту страну она попала с особым предназначением и что здесь не ждёт что-то судьбоносное.
Последние месяцы Марта часто проводила одна. Антон всегда был уставший и голодный после работы. Сын, которому уже исполнилось тринадцать, с раннего утра и до позднего вечера гулял с приятелями. Друзей у Марты было немного, и все они летом редко бывали доступны. В курортной стране принято зарабатывать деньги летом, а отдыхать зимой: скрываться в теплом доме от затяжных ливней в обнимку с бутылкой самодельной ракии, слушать, как потрескивают дрова в печи, и немного скучать по сумасшедшему лету.
Отсутствие компании не тяготило Марту. Ей нравилось думать, гулять, вспоминать, мечтать, планировать, читать книги или долго-долго плавать в море.
Марта любила пить кофе в кафе наедине с собой. Такой кофе всегда казался вкуснее, чем в компании.
Привлекательность Марты иногда разрушала ее одиночество: к ней подходили различные мужчины и приглашали на пляж, на кофе, на прогулку и так далее. Все зависело от их фантазии. Но Марта беспощадно показывала обручальное кольцо и возвращалась к себе.
“Хоть какая-то польза от моего брака, – подумала Марта. – Можно отпугивать навязчивых парней”.
“80 евро за завтрак на двоих, – услышала Марта мужской грузный голос на русском языке за соседним столиком. – Ну что такое 80 евро?! Фигня же, ну”.
“Соотечественники”, – с нежностью угадала Марта. Никто из туристов так самозабвенно, напорно и с наслаждением не тратил на отдыхе деньги, как русские. Эта нация для черногорцев была подобна богине Лакшими, которая в индийской мифологии символизировала богатство и изобилие. Познакомиться с каким-нибудь “русом” (так звучало в переводе на сербский слово “русский”) было все равно, что успешно выйти замуж за миллионера.
Марте же этим летом вместо денег очень хотелось Любви. После последнего необратимого разочарования в Антоне ее душа превратилась черную дыру. Она пыталась наполнять ее красотой, добротой, жизнью. Но ощущение от бесполезно прожитых 13 лет уничтожало все старания.
“Должно же быть что-то в этом мире для меня, – думала она, что-то настоящее, какой-то прекрасный Роман со счастливым концом”.
“Привет”, – вытянул Марту из тяжёлых мыслей весёлый и вкрадчивый голос.
Марта обернулась и смутилась. Перед ней стояло то самое Родное Лицо. “Разве такое возможно?!”, – возмутилась Марта.
“Привет, – повторило тем временем Лицо. – Как твои дела? Меня зовут Марат”.
Мужчина протянул ей руку. На Балканах считалось абсолютно нормально и женщинам, и мужчинам здороваться за руки.
“Я – Марта”, – встречное рукопожатие.
“Какая гладкая и прохладная у него кожа, – отметила Марта, и мурашки пробежали по ее телу. – И в чернилах, как у школьника”.
“Почему твои руки в чернилах?” – спросила Марта.
“Я делаю татуировки, здесь для туристов, рисую временные тату. Такой сезонный бизнес”.
Марта смотрела в его глубокие глаза. Они притягивали ее магнитом, она проваливалась в них словно в бездну, было одновременно страшно в них смотреть и безумно хотелось. Она чувствовала себя кроликом перед удавом. Дышать становилось тяжело, и вдох больше не получался, Марта резко отвела взгляд.
В глазах Марата Марта увидела другую себя. Там она не была мужиком без яиц, в которого превратилась рядом с Антоном. Там она увидела себя хрупкой балериной.
“Неужели я могу быть такой?”
“Твои глаза”, – произнесла Марта.
“Что с ними?” – озабоченно спросил Марат.
“С ними все хорошо, – успокоила Марта. – Они… Они просто словно глубокое чёрное озеро. Знаешь, на севере Черногории есть Чёрное озеро? Оно очень красивое и из-за темной воды не видно его дна”.
Тут уже по телу Марата пробежала дрожь. Он словно встретил призрак прошлого.
“Интересно, – ответил он, – стараясь не выдать своего волнения. – Я никогда не был на севере Черногории. Нужно это исправить”.
Из дневника Марты
Когда я расстанусь с Антоном, как это будет? Вот между нами давно нет ни любви, ни уважения, ни страсти. Но. Симпатия какая-то осталась, возможно. И общий сын, перед которым мы играем роль семьи. Но, к примеру, я не люблю Антона, зато привыкла, что он приходит в семь вечера домой после работы. И если задерживается, я начинаю волноваться. Это привычка, скорее всего. Или когда мы пьем кофе в кафе по выходным. Это всегда неинтересно, мы молчим и смотрим в телефоны. Но это привычка. Я буду скучать без этого или нет? Я буду волноваться, ужинал он сегодня или нет? Боже, как же мы переплелись. Я не люблю его, не хочу его, но за эти 13 лет во мне столько его, а в нем – столько моего. Расставание как перерождение. Вот живут люди вместе, срастаются, будто обретают одну оболочку на двоих. А потом, когда приходит конец всему, вытекаюи друг из друга, освобождаются. Словно выходят из собственной кожи. Сдирать кожу больно.
История нелюбви
Она недовольна годами. Недовольна тем, что ты – существуешь в итоге. Но она скажет об этом тебе прямо лишь спустя 12 лет. До этого – как вода камень точит: плохо сделал свою работу, недостаточно хороший отец, недостаточно уделяешь внимание как муж, купил плохой хлеб, не умеешь готовить… Отвратительный любовник, в конце концов. Однажды в каждой семье происходит большой взрыв и создаётся новая вселенная. Вот эту кружку вы вместе покупали на четвертый день рождения дочери. Он достает ее из шкафа трясущимися от похмелья руками и смотрит на черно-белую с облаками кружку в 10 утраю Перед ним – случайная женщина из бара, с которой он провел ночь и которой десять минут назад обещал сварить кофе. Кружка – женщина – женщина – кружка. Усилие и преломление. Момент – и кружка идёт в посудомоечную машину. Там с нее смоют все эмоции и воспоминания, она превратится в обычную кружку для случайной женщины для секса.
“И так будет с каждым предметом нашей мебели, – мысленно пообещал он той, которую годами считал своей женой. – Обнуление, обесценивание, обезличивание. То, что ты сделала со мной за эти годы”.
****
Марат сидел на бетонной ограде и болтал ногами. Вот уже 12 лет с июня по сентябрь ежегодно эта бетонная ограда становилась его рабочим местом. Здесь он раскладывал свои каталоги с картинками и рисовал на просоленных от моря телах туристов временные тату.
Их срок был 15 дней. Возвращавшиеся с отдыха туристы забывали о путешествии вместе с последней растворившейся в душе линией татуировки.
В основном клиентами Марата были дети, за это он любил свою работу. Ему нравилось дарить им положительные эмоции, нравилось наблюдать, как они с трепетом выбирают себе рисунок: Бэтмена, пони, волка или Дональда Дака. Дети всегда очень серьезно подходили к выбору татуировки.
Ближе к полуночи клиентами Марата становились пьяные веселые парни и девушки, возвращавшиеся с дискотеки. Пары рисовали на своих руках сердца или имена друг друга. Шумные компании парней выбирали что побезумнее, девушки искали романтику и томно предлагали Марату для рисунка часть своей ноги, кисть руки или грудь. За 12 лет Марат
научился не реагировать на женские прелести, девушки же, получив лишь тату и никакого флирта, уходили слегка разочарованными.
«Эй, а можешь нарисовать мне Путина?», – подошёл к Марату пьяный парень, которому едва исполнилось 19.
“Могу, – ответил Марат. – Только зачем тебе Путин? Напиши лучше имя любимой девушки или ее лицо, или сердце. Молод ты для Путина”.
“Нет, я хочу Путина, здесь, на груди. Путин – настоящий герой, он спасает мир. Рисуй Путина!”
И Марат принялся искать в интернете фото Путина, которого можно было бы легко изобразить в виде тату.
Оторвав голову от телефона, он почувствовал, как болят у него глаза. Они щипали словно от слез.
Дышать стало невыносимо тяжело. Он почувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Мимо него проходил призрак. Призрак той жизни, в которой он был счастлив четыре года.
“Балерина”, – сразу определил ее для себя Марат. Невероятно стройная и хрупкая; из короткой юбки, усеянной мелкими цветочками, вырастали космической длины ноги; идеальные стопы облегали тряпочные балетки. Это было так необычно: тысячи женщин расшаркивали по набережной в резиновых уродливых шлепках, которые делали отдых беззаботнее. А тут – балетки. Волосы цвета потемневшей на жаре соломы резко контрастировали с глубокими и темными глазами. И шея, изящная, как у лебедя. Ещё момент – и ее поглотит толпа туристов.
“Я сейчас”, – сказал Марат ожидающей татуировки с Путиным компании.
Он бежал, будто пытался запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.
“Привет!” – выдохнул он в ухо балерине, которую звали Марта.
С удивлением Марат узнал в балерине вчерашнюю незнакомку, которая фатально сравнила его глаза с черным озером.
“Снова она”, – удивился он про себя.
“Хочешь посмотреть, как я рисую тату?” – спросил Марат.
“Что ты будешь сейчас рисовать?”
“Путина”.
“Серьезно? Тогда хочу. Это же мой президент”.
“Так ты русская?”
“Не видно?”
“Ты отлично говоришь на сербском!”
“Просто долго здесь живу”.
Марта сидела на бетонной ограде рядом с каталогами татуировок и наблюдала, как Марат рисует Путина.
Она смотрела, как он сидит, склоняет голову, отслеживала движение его рук. Она как будто вспоминала его. Словно знала давно-давно, потом забыла. Его когда-то черные волосы были полностью седыми. “Рановато для его возраста”, – подумала Марта. С другой стороны, седина была естественной для него, совсем не старила. Марат был очень худым, но в то же время имел рельефное тело.
“У него наверняка большой член и он отличный любовник, – подумала Марта. – Боже, что за мысли? Хорошо, что я не умею краснеть”.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/ekaterina-balan-32918686/poplavok-kotoryy-utonul-70297588/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Екатерина Балан
Тип: электронная книга
Жанр: Современные любовные романы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 22.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Каково это, когда любовь приходит не в 18, а после 40? Что мы готовы потерять ради нее в этом возрасте?