Главная страница | Современные любовные романы | Вслед за тенью. Книга вторая

Вслед за тенью. Книга вторая
Ольга Смирнова
Паутина судеб #2
Совсем недавно в моей жизни появился смысл и возродилась надежда найти отца. Но в игру вступили обстоятельства. Поначалу они показались мне розыгрышем – лёгкой безобидной шуткой. Но в любой шутке есть только доля шутки. Я убедилась в этом, попав в ловушку. И мне не справиться без твоей помощи, Кирилл Андреевич… Но могу ли я на нее рассчитывать после всего того, что натворила?

Ольга Смирнова
Вслед за тенью. Книга вторая

Глава 1 Полный «трэш»
Я постепенно выплывала из крепкого беззаботного небытия. Казалось, каждая клеточка моего, переутомлённого за эти дни мозга, ощущала себя до чёртиков счастливой от того, что, наконец, удалось отдохнуть. Однако состояние покоя всё же казалось зыбким и омрачалось навязчивым предчувствием того, что очень скоро блаженной невесомости придёт конец.
«Где я? Что со мной? Который час?..» – вяло закопошились мысли в моей сонной головушке.
Словно из густого кисельного варева они принялись всплывать на подкорку, но, неповоротливые, одна за другой снова тонули в её вязких глубинах.
Маша, несомненно, назвала бы мою новую реальность «полным трэшем» и оказалась бы права, потому что эта, нежданно-негаданно свалившаяся на голову действительность теперь навязчиво пичкала меня спонтанными воспоминаниями и во сне, и наяву. От шкала этих видений я реально начинала чувствовать себя выбившейся из сил марионеткой, застрявшей в чьих-то недобрых руках. Марионеткой, которой даже сон не помогал войти в норму…
«Неужели опять начнётся? – мысленно пробурчала я, ощутив тепло солнечных лучей на своих прикрытых веках.
В уши хлынули слабые щёлкающие звуки чего-то непонятного, но очень знакомого. Чего-то, с недавних пор ставшего почти привычным…
«Что это? – задумалась я, – Надо бы вспомнить…»
Спонтанное беспокойство тонкой иголочкой кольнуло в сердце. Зыбкое, едва уловимое, оно поселилось во мне совсем недавно, но с тех пор время от времени окутывало меня неприятной невидимой пеленой. Я ментально сопротивлялась этому, неприятно липкому наваждению и большую часть времени держала его под контролем, но настороженность моя росла как на дрожжах, потому что с каждым новым утром пелена беспокойства всё больше и больше напоминала рыболовную сеть, с коварством которой мне пришлось столкнуться ещё в детстве, на моей, первой и последней в жизни, рыбалке. Сеть эту, тяжёлую, липкую, насквозь пропахшую рыбой, я ещё долго обходила тогда стороной.
Стояла осень, но там, куда прилетели мы с дедом, шёл снег. Повсюду уже выросли сугробы, но река ещё не промерзла. В тот пасмурный день, намертво врезавшийся в память, мы рыбачили втроем: я и два деда: мой и дедушка из тайги. Они не взяли тогда с собой удочек. Они закинули в реку сеть, показавшуюся мне – семилетней девчонке – просто гигантской. И, как в сказке о золотой рыбке, невод принёс рыбину – самую красивую из всех, что я когда-либо видела…
В память врезалось, насколько стойко она сражалась за жизнь. Большая, сильная и юркая, вся опутанная толстыми веревками, рыбка моя не сдавалась. Она трепыхалась что было сил и неистово била хвостом, распыляя повсюду целый фейерверк колючих брызг. Но сеть крепко держала её в плену. Держала намертво. Помню, как слезы застилали мне глаза и леденили щёки, как я метнулась к пленнице на помощь, как ухватилась за липкую сетку, которую оба дедушки на пару уже вытянули на берег. Помню, как поскользнулась и покатилась бы под откос – в самую реку, по поверхности которой, то там, то тут уже плавали тонкие льдинки. Да, я упала бы в воду, если бы дедушка не успел ухватить меня за воротник шубки. Он тогда резко приподнял меня над землей, как кошка-мать своего котёнка, и откинул в мягкий пушистый сугроб. Помню, как грозно он тогда велел:
«Не лезь не в своё дело! Утащит на дно – утонешь!»
Помню, как я просила его отпустить рыбку на волю, зачем-то твердила, что тогда она вернёт мне маму. Помню, как услышала холодное дедушкино:
«Не придумывай! Она не вернётся…»
Помню, как так и не получила ответа на свой вопрос: «Почему?», как просидела в сугробе до самого конца экзекуции, затаив дыхание наблюдая, как тугие путы сети не дали моей красавице – рыбке ни малейшего шанса на спасение. Помню, что к ней, приготовленной потом на костре, я тогда так и не прикоснулась…
«К чему мне это вспомнилось? – мысленно задалась я вопросом. И сама же себе ответила: – Потому что уже несколько дней подряд чувствую себя той самой рыбой – пленницей, которую кто-то куда-то тянет, но кто, куда и зачем – неизвестно. Хотя нет, известно: в котелок и на костер, куда ж ещё…»
От невеселых мыслей в висках слегка заломило и первые молоточки принялись ритмично отбивать дробь, пока слабую, едва различимую, но, казалось, ещё чуть-чуть и дробь эта превратится в барабанную, что и спровоцирует очередные спонтанные видения.
Я осознавала, что со мной творится нечто неправильное и совсем не питала иллюзий относительно того, что всё рассосётся само собой. Понимала, что необходимо что-то предпринять, иначе мозг мой попросту взорвётся. Судьба кинула мне очередной вызов, и я его приняла. Я всегда так поступала – с самого детства – просто ещё не решила, как именно буду действовать в данном случае.
«Рассказать ли дедушке? – размышляла я, не открывая глаз. – А, может, моему психологу – Дане Витальевне? Если Дане, то как это сделать так, чтобы меня не приняли за полную неадекватку и не закрыли в клинике, как Алиску? Или лучше сначала пройти обследование? Независимое… Да. Пожалуй, это будет правильнее всего… А падение с горки – отличный повод… Мда… Но МРТ не показала ничего патологического… Так это же хорошо! Если так, то и с откровениями деду и Дане можно подождать…»
Неожиданно подружка-интуиция одарила меня супермыслью! Мысль эта возникла словно из ниоткуда и оказалась настолько яркой, что напрочь сбила довольно стройный ход моих рассуждений. Резво «растолкав» своих сестёр—неудачниц, ворошившихся в «киселе» подкорки, егоза эта резво выпрыгнула на авансцену и, эффектно красуясь перед остальными, словно Мэрилин Монро в своём нарядном воздушном платье, вовсю «затрубила»:
«Портсигар! Это портсигар Каменнолицего! Это он был тогда в зелёном тоннеле! Вот кто виновен в смерти ма…»
«Хватит! Если бы был виновен – сидел бы ещё, а не «рассекал» по «Империалу», – мысленно оспорила я нежданную догадку, на первый взгляд показавшуюся притянутой за уши. – А если ему помогли не сесть, а? – не унималась моя настырная подружка-интуиция. – Тебе ли не знать, что влиятельные родственники – это большие возможности! Эрик тому наглядный пример! Хватит! – снова велела я своему неугомонному шестому чувству, – я ещё не до конца проснулась! Додумаю это позже».
Мыслишка «обиделась», нырнула в «кисель» к остальным и затаилась до поры до времени.
«И на том спасибо», – с облегчением вздохнула я, но не тут-то было!
Не успела я возрадоваться наступившей тишине, как в памяти принялись навязчиво всплывать образы. Уже в который раз за эти два нелегких дня я увидела «кадры» из воображаемого фильма с собой в главной роли. Каким-то непостижимым образом я снова наблюдала себя со стороны.
Пред моими, всё так же закрытыми глазами стали проявляться виртуальные картинки. Поначалу они прорисовывались нечёткими контурами, но постепенно наливались красками и становились всё более «живыми» и узнаваемыми.
Вот я стою рядом с мамой, и она меня за что-то отчитывает, а вот мы с папой играем в шахматы, а вот мы с дедом читаем книгу, а бабуля заглядывает в комнату и заговорщицки мне подмигивает. Это подмигивание для меня – тайный знак о том, что пора бежать на кухню, ведь мои любимые блинчики с черникой уже готовы.
Кадры из «фильма» о моём счастливом прошлом сменяются, чуть зависая, словно узоры в старом, видавшем виды калейдоскопе, который в раннем детстве подарил мне дед и с которым я не расставалась в течение многих лет.
В моё видение вдруг врывается реальность. Её приносит свист ветра за окном, рядом с которым сейчас лежу. Громкий и резкий, он выдёргивает меня из воспоминания о далёком прошлом и помещает в другое – совсем недавнее. Теперь перед моим внутренним взором проявляется «кадр», на котором я сражаюсь с колкими крупинками снега и карабкаюсь на высокий холм. Холм этот, как и в недавней реальности, кажется мне целой горой. Я карабкаюсь вверх, отважно сражаясь с назойливыми снежинками. Они больно жалят лицо, а ураганный ветер хлёстко сбивает их с замерзающей кожи моих щёк, а меня саму – с той самой горы. Но вдруг ветер резко перестает гудеть в ушах. Я больше не ощущаю его хлёстких ударов, не слышу и голоса Новикова, совсем недавно нечётким ропотом сопровождавшего те порывы. Прежний кадр на мгновение зависает, а затем стирается, будто ластиком. На его месте проявляется другой. Теперь я вижу себя в комнате с Орловым. Хочу расспросить его о папе, а он предлагает сыграть в викторину. С удивлением замечаю, что в беседе с ним веду себя непривычно дерзко – совсем не так, как раньше, когда Алиса любила называть меня «пугливой мышкой—малышкой».
«Надоело! – в сердцах возмущаюсь я про себя. И приказываю: – Все прочь! Не хочу ничего вспоминать!»
Как ни странно, образы пред моими опущенными веками «повинуются» и, как по команде рассеиваются один за другим. Я начинаю физически ощущать, как в каждом уголочке моего натруженного мозга постепенно гаснет свет, неотвратимо окуная его в тёмную беззвучную пустоту.
Погружаюсь в долгожданную тишину и покой, будто под плотное жаккардовое одеяло, прятаться под которым так любила в детстве. Но в наступившей тиши уши всё же раздражает некий, едва различимый, но очень знакомый звук.
«Что это? – снова «бунтует» мой, успокоившийся было разум. И тут же подкидывает идейку: – Кто-то набирает текст на «клаве». Может Маша? Она – кто ж ещё?»
Мне тут же представляется, что нахожусь в нашей с ней комнате в общежитии. Сейчас открою глаза и увижу дерево, растущее прямо перед окном. Уже полгода – это единственное, что я вижу каждое утро, просыпаясь.
– Маша… – тихо прошептала я, наконец, выплыв из зыбкой полудремы. – Хватит клацать. Отдохни… Извини, голова тяжёлая. Раздражает всё…
Ответом моему недовольному бурчанию стало полное беззвучье: ни клацанья, ни звука от подруги. Это было так не похоже на мою егозу с вечно вертящимся в пятой точке перфекто мобиле! Та бы уж точно не смолчала и обязательно выдала бы что-нибудь такое—разэтакое.
– Что со мной было, Маш? Не молчи…
– Её здесь нет, – негромко ответили мне.

Глава 2 Сиделка «поневоле»
Голос, как ни странно, оказался мужским, отдалённо знакомым.
«Кто это?» – недоумённо задумалась я.
В ответ на мой молчаливый вопрос память бойко воскресила образ мамы. Нечёткой голографической картинкой он замаячил на фоне раскидистых кустов роз.
Ещё мгновение – и я плавно погружаюсь в тот летний день.
Мне около семи, и я обожаю играть в саду. Вокруг меня весело порхают бабочки. Издали слышится звонкое жужжание шмеля. Но всё это сейчас мне не интересно. Всё мое внимание занимает высокий незнакомец. Он стоит рядом с расстроенной мамой. Впрочем, лицо его кажется мне знакомым, но где и когда я видела его раньше – не припоминается. В ушах звучит мамин голос.
«Это друг нашей семьи, Котёнок, – представляет она его мне
и велит: – Иди погуляй, нам надо поговорить!»
«Хорошо, мамочка!» – отвечаю я, вглядываясь в лицо её спутника. Вернее, в его волосы… С ними что-то не так, но что именно?..
«Достаточно! Боже, как я устала от этих навязчивых вспышек из детства!» – мысленно вознегодовала я.
Получив немой приказ, мой натруженный мозг моментально стёр «картинку» ластиком, тут же «нарисовав» перед закрытыми глазами «Черный квадрат» Малевича.
– Сколько ж можно?! – разлепив сомкнутые губы, в сердцах возмутилась я и уловила недоумённое:
– Не понял?..
Послышались тихие шаги. Кто-то осторожно крался ко мне, словно хищник к своей добыче. Я приподняла веки и получила возможность лицезреть Орлова, собственной персоной, но с совершенно другим цветом волос, если сравнить с воспоминаниями из сада, только что посетившими меня.
– Почему? – удивлённо спросила я.
– Что почему?
– Цвет волос… – начала я и осеклась.
«Замолчи! – предостерегла меня интуиция, – Откуда ему знать, что всплывает в твоей буйной голове? Он примет тебя за ненормальную!»
– А что с ним не так? – спросил Орлов и задумался.
– Ничего, – откликнулась я. Снова опустила веки и услышала:
– Как ты себя чувствуешь?
Внезапно ощутив на лице его дыхание, я распахнула глаза и натолкнулась на внимательные, с радужкой цвета сочной травы.
– Не дёргайся! – негромко было велено мне.
Склонившись над кроватью, он изучал меня своим фирменным взглядом вездесущего сканера, как некую диковинную штучку, каким-то чудом оказавшуюся в поле его зрения. Казалось, он вот-вот просмотрит дырку в моём лбу и вонзится взглядом прямо в мозг. Вонзится и по крупицам вытянет из него всё, что посчитает для себя важным…
– Я задал вопрос, – милостиво напомнили мне.
– А?.. Главное, что чувствую, – проворчала я в ответ.
– Философствовать изволишь?.. Будь добра, добавь конкретики относительно своего спорного самочувствия, – несколько витиевато, но вполне миролюбиво предложил он, подушечками проворных пальцев прощупав мои гудящие от напряжения виски.
– Бывало и лучше, – пробурчала я и разочарованно вздохнула, когда он убрал от них пальцы. Прикрыла глаза и сразу перестала ощущать себя лягушкой под микроскопом, которую мы как-то рассматривали на уроке зоологии.
– Открой глаза! – прозвучало негромко, но настоятельно.
«Знал бы он, какую усталость я в них чувствую, так не требовал!» – мысленно пробрюзжала я, но повиновалась. Повиновалась и снова столкнулась с цепким «сканером» своего настойчивого собеседника.
– Что с тобой происходит? – В голосе его проявилась заинтересованность и, кажется, мелькнул лёгкий намек на озабоченность.
– Мне бы тоже хотелось знать, – вздохнув, тихо ответила я, слегка пожав плечами.
– Меня озадачивает ваше состояние, Миледи, – серьёзным тоном известили меня. Впрочем, в тоне этом сейчас не ощущалось официальности, как бывало стоило ему назвать меня этим странным «миледи». Сейчас, в нём улавливалось и участливость, и толика обеспокоенности, а может, даже заботы.
– Чем же, Милорд, оно вас так озадачивает? – тут же подхватила я эту его странную манеру подтрунивать надо мной.
– После пробуждения вы не здесь.
– В смысле?
– Нет, номинально вы, безусловно, присутствуете, но мыслями…
– Вы заметили, что я не сплю?
– Минут десять—пятнадцать, как проснулись, – подтвердил он, – И всё это время о чём-то размышляли. О чём?
– Вряд ли вам будет интересно, Милорд…
– Ошибаетесь, Миледи, ошибаетесь, – повторил он и вдруг уселся на постель рядом со мной. – Понимаете, вы ведёте себя несколько странно… Словно постоянно пребываете где-то далеко… В каких-то своих фантазиях. Будто зациклены на них, понимаете? Это выходит за разумные пределы нормы…
– Разумные пределы нормы?.. Так вы считаете меня ненормальной? – Пошла я в наступление, натянув на себя одеяло по самые уши.
– Не утрируйте, Миледи. Я подобного не утверждал, – отметил он и усмехнулся. Видимо, усмехнулся тому, что мой трюк с одеялом выглядел очень по-детски. – Ну, что за ребячество? Не прячьтесь, я вас не съем, – подтвердились мои подозрения.
– Правда? – уточнила я в ответ из-под одеяла.
– Вы будто разочарованы, Миледи? – заметил он, откинув его с моего лица.
– Вам показалось, – заявила я. – О чём мы говорили?
– До того, как обсудили вашу детскую реакцию?
Я молча прикрыла глаза, постаравшись скрыть смущение. Почувствовала, как загорелись щеки, и услышала:
– Хммм… Вы бываете патологически задумчивой, Миледи. Это так не вяжется … со среднестатистическим образом девушки ваших лет.
– Девушки моих лет? Среднестатистическим? – переспросила я, в удивлении открыв глаза, – Вы ведёте статистику… ммм… девушек моих лет?
Я усмехнулась, даже не попытавшись скрыть сарказма.
– Опыт, знаете ли. Ваши ровесницы в наше время не склонны постоянно пребывать в фантазиях.
– В воспоминаниях, – поправила я.
– Тем более… Вы далеко не дама преклонных лет, Миледи. О чём вам всё время вспоминать?
– О разном… Как оказалось, у меня много воспоминаний, Милорд. Сама удивляюсь… В моём-то… среднестатистическом возрасте…
– Вы меня заинтриговали, Миледи. Поделитесь хотя бы одним, будьте столь любезны.
Я не нашлась с ответом, а он продолжил:
– Вы выглядите… слишком сконцентрированной на ваших воспоминаниях. Утверждаете, что их много, но затруднились поведать мне даже об одном из них. Замечу, что в определенный квант времени сосредоточиться возможно лишь на чём-то конкретном.
– В определенный квант? Что это такое?
– Планка величины. Долго объяснять, Миледи. Для большей ясности предлагаю модифицировать единицу «квант» в «момент».
– Ну… давайте модифицируем… А как же я… Ммм… определю эту самую единицу, если не знаю, что такое «квант», а вы мне это так и не объяснили. Упущенице-с, Милорд.
– В данном контексте я имел в виду лексическую единицу, Миледи, не более того.
– Аааа… Лексическую! Всегооо-то… – разочарованно протянула я.
Мне нужно было увести его от допроса о моих воспоминаниях. Я очень опасалась сболтнуть лишнего – того, что позволит ему усомниться в моей адекватности. И пока у меня, хоть и с переменным успехом, но получалось.
– Другими словами, – тон его голоса приобрел иронично—нравоучительный оттенок. Похоже, он просёк мой трюк. – я просто предложил вам, Миледи, заменить слово «квант» на «момент». Чтобы, так сказать, облегчить вам задачу ухватить смысл беседы.
– Ааа… Вот как? Благодарю вас, Милорд. Ваша забота о моём ментальном здоровье так трогательна…
– Не уходите от темы беседы, Миледи. Иначе я сочту, что у вас сложности с концентрацией внимания.
– Не придумайте, Милорд, нет у меня с этим никаких сложностей!
– Отлично. Тогда, будьте добры, напомните мне, о чём мы беседовали ровно до того момента, пока вы не пустились в словоблудие.
– Ни в какое словоблудие я не пускалась, – обиженно пробурчала я. И вздохнув, напомнила: – Мы говорили о моей концентрации на воспоминаниях. И вы пустились философствовать о кванте времени.
– Верно. Я имел в виду, что нельзя в определенный момент времени сконцентрироваться более, чем на одном мыслительном процессе, Миледи.
– Это почему же?
– Так устроен мозг.
– Ошибаетесь. Я умудряюсь сосредотачиваться сразу на разном. Причём: в один момент времени!
– Это нереально. Вы преувеличиваете свои возможности.
– Ничуть!
– Поясните.
– Я не могу объяснить это состояние.
– Почему?
– Сложно… Оно для меня в новинку. То есть… я хочу сказать, что никогда раньше такого не испытывала.
– Чего именно не испытывали?
– Такого накала, что ли…
– Накала?
– Ну… Или интенсивности… Воспоминаний слишком много, понимаете? В определённый, как вы говорите, момент времени. Вот смотрите: возьмём момент пробуждения. Он у меня длится… Ну… типа длится… и длится…
– До бесконечности?
– Что-то вроде того…
– Ложное утверждение.
– Почему сразу ложное?
– Потому что мы бы с вами сейчас не беседовали, Миледи. Вы бы всё ещё… пробуждались! Хотел бы я это видеть…
– На что вы намекаете, Милорд! – возмутилась я.
– Мммм… На то, что вы снова уводите тему разговора в ложное русло, Миледи, – с лукавой усмешкой ответил он, – Напомню: мы говорим о ваших навязчивых воспоминания. Как это происходит? Мне нужно понять алгоритм.
– Алгоритм? – мне снова не удалось сдержать усмешки, – Вам то это зачем?
Ответом Кирилл Андреевич меня не удостоил, но и внимания своего не ослабил. Он явно ждал моих пояснений.
– Ладно… Иногда я сама подталкиваю себя вспомнить что-либо, – поделилась я, – а иногда… будто кто-то даёт команду, и в памяти начинает всплывать нечто из давно забытого. Звучит как бред…
– Поймите правильно. Я спрашиваю не из праздного любопытства, Миледи. Ведь именно на моей Базе вы столкнулись с неординарным…
– С чем это?
– С экстремальным спуском с холма. Забыли?
– А, вы об этом… Да, конечно, помню.
– Имел место ушиб мозга. Умеренный, по словам Чернова, но всё же такая травма может спровоцировать….
– Кто такой Чернов?
– Андрей Андреевич. Доктор, который занимался вашей диагностикой.
– Понятно… Но думаю, что причина не в травме. Это началось несколько раньше.
– В какой интервал времени?
– Интервал времени… – пробурчала я, никак не в состоянии привыкнуть к его манере выражаться. Иногда Орлов виделся мне компьютером. Мощным навороченным компьютером.
– Мне повторить вопрос?
– Не стоит. Я услышала… Всё началось в пятницу.
– В прошлую? В день вашего появления в ресторане Сити?
– Да, но ещё до появления. По пути в Сити…
– Что стало причиной?
«Ваши родственники!» – захотелось выкрикнуть мне, но я смолчала.
– Молчите? Значит, есть что скрывать. Выясним, – убеждённо пообещал мой «дознаватель». Вытянул градусник, неизвестно когда появившийся у меня подмышкой, и известил, взглянув на него: – Температура в норме.
– Ну хоть что-то обнадёживает, – откликнулась я.
– Ну-ка давай присаживайся поудобнее и выпей это.
Вновь куда-то испарилось его протокольное «вы» и это странное «миледи».
Тон его голоса стал дружески располагающим. Меня подхватили за подмышки и усадили на постели, заботливо подставив под спину подушку. Хотелось возмутиться такой бесцеремонности, но любопытство взяло верх. Я взглянула туда, куда мне указали взглядом – на тумбочку возле кровати.
– Что это? – спросила я, с подозрением взглянув на высокий широкий стакан, до верху наполненный пурпурной жидкостью, с аппетитной пеночкой на самой её поверхности.
– Витаминный коктейль от Лилии.
Стакан подхватили с тумбочки, торжественно вручили мне и распорядились:
– Выпей до дна!
Жидкость пахла свежестью и выглядела довольно красочно. Кончиком языка я аккуратно коснулась легкой пенной «шапочки» и распробовала чуть терпкий вкус граната.
– Вкусно, – одобрила я, взглянув на иронично наблюдающего за мной Кирилла Андреевича.
В дальнем углу комнаты раздалось негромкое щебетание.
– Что это?
– Сообщение, – известил он меня и направился к креслу, в котором, видимо, ранее и восседал.
Попивая прохладную жидкость из стакана, я лениво наблюдала за тем, как мой гость снова уместился в своём «логове» и воззрился на экран ноута.
– Сейчас утро или вечер? – уточнила я и, взглянув в окно апартаментов в «Империале», сама же ответила на свой вопрос: – Ближе к вечеру… Сколько я проспала?
– Без малого три часа, – ответили мне, не отрываясь от дисплея.
– И вы тут просидели всё это время?
– Частично.
– А что вы вообще делаете в моём номере?
– Исполняю роль сиделки поневоле, – с ироничной усмешкой уведомили меня.
– Вот как…
– Да. Мониторю динамику вашего состояния, Миледи, – не более того.
Это «не более того» задело меня даже больше, чем «сиделка поневоле». Да и тон нашего разговора вдруг резко свернул с дружеского русла и снова стал иронично—насмешливым. Я почувствовала себя летящей на американских горках: вспомнились вдруг ощущения, когда несешься вперед и не знаешь, что тебя ждёт за следующим поворотом.
– Не стоило беспокоиться… Не проще ли было… привлечь к мониторингу врача? – холодновато поинтересовалась я и уточнила: – Андрея Андреевича… Чернова.
– Проще, – не стали со мной спорить, продолжая что-то внимательно высматривать на экране, – но в данный момент нереально.
– Почему?
– Ему поручено заняться более важным делом.
– Более важным? В «Империале» появились другие пострадавшие?
Этот мой вопрос был проигнорирован. Меня вдруг вообще перестали жаловать вниманием: похоже, то, что значилось на экране ноута теперь занимало Орлова намного больше. И это меня почему-то злило… Или обижало, не знаю…
– Или с Новиковым что-то не так? – не унималась я.
– Пациент относительно здоров и уже отбыл с Базы.
– Какой базы?
– Базы отдыха «Империал», – негромко разъяснили мне.
– Понятно… Относительно здоров… Интересно, почему относительно, – пробурчала я.
Мое бурчание оставили без ответа, милостиво предоставив возможность лакомиться вкусняшкой из стакана в звенящей тишине.
Сразу стало как-то тоскливо. Вдруг захотелось перенестись домой, в кампанию деда и Полины – нашей бессменной помощницы по хозяйству. Поужинать с ними за одним столом и, наслаждаясь сладким чаем с лимоном из любимого бокала, окунуться в тёплую атмосферу их негромкой беседы: такой домашней, доброй беседы обо всём и ни о чём одновременно.
Орлов настолько крепко «прилип» к монитору, что, казалось, вообще забыл о моём существовании, что входило в резкий диссонанс с его прежним вниманием к моей скромной персоне. Наблюдая за безразличием моего «надсмотрщика», я, похоже, окончательно возомнила себя бессовестно приставучим репьём и продолжила сыпать вопросами:
– И что же вы намониторили… ммм… относительно меня?
Орлов скользнул по мне мимолётным взглядом и снова воззрился на дисплей. Похоже, до моей приставучести Его Величеству сейчас не было никакого дела.
Прошла минута, а может и больше, и меня всё же удостоили ответом:
– Температура в норме. Психосоматика под вопросом. Настроение на нуле. Что с аппетитом?
– Я бы съела что-нибудь, – честно призналась я.
– Отлично, – одобрил он, даже не взглянув в мою сторону.
– Но сначала наведаюсь в ванную, – зачем-то сообщила я.
– На всё про всё у тебя сорок пять минут. Потом заморим червячка.
– Почему именно сорок пять?
– Раньше не получится…
– Почему?
– Буду занят. Беру по максимуму… Постараюсь освободиться раньше.
– Червячка заморить будет мало! – воскликнула я. – Я бы заглотила что-нибудь посущественнее.
Мне удалось «отлепить» своего собеседника от монитора. Он воззрился на меня с удивлением:
– Заглотить? Ну и манеры у вас, Миледи!
– Так Марья обычно говорит, – поделилась я, слегка пожав плечами. Но этого уже не заметили. Вновь «защебетавшее» сообщение добавило «клея» и Орлов залип на нём, не моргнув ни разу.
«Интересно, что такого он там высматривает?» – никак не унималось моё любознательное Альтер-эго. Но подойти к ноуту своего занятого соглядатая я так и не решилась. Лишь уточнила:
– А… а вы так и будете здесь сидеть, пока я буду в ванной?
– Предлагаешь составить тебе компанию? – уточнил он иронично, так и «не отклеившись» от дисплея.
– Что вы себе надумали? Конечно, нет! Я не то имела в виду… И вообще…
– Не планирую вас переубеждать, Миледи. Сейчас не время, не обессудьте, – задумчиво бросался фразами Кирилл Андреевич. И несколько секунд о чём-то поразмышляв, принялся стучать по «клаве».
«Хотя, стучать – громко сказано, – мысленно поправилась я. – Почти бесшумно набирает текст, но строчит, как подкошенный, как заявила бы Марья…»
Понаблюдав за своим молчаливым «надсмотрщиком» ещё какое-то время, я пожала плечами и отправилась принять душ.

Глава 3 Подслушанный разговор
Под согревающими струями расслаблялись мышцы. Наконец пропала скованность, не покидавшая их после студёной лесной прогулки с Марьей и, казалось, даже усилившаяся после того, как я поняла, что проснулась совсем не в своей постели. Кровь веселее побежала по венам, даря телу лёгкость и гибкость. Сделав воду попрохладнее, я ополоснула копну волос, привычно «взбунтовавшихся» после мытья, кажется, яичным шампунем, и, охладив лицо и шею тугими прохладными струями, ловко выбралась из ванной. Процедура не заняла много времени, но неплохо взбодрила и улучшила настроение. Обтерев тело толстенным махровым полотенцем, я водрузила на голову тюрбан из ещё одного, предусмотрительно оставленного в ванной. И, укутавшись в огромный пушистый халат, словно яхта на белых парусах «вплыла» в свои апартаменты.
Кирилл Андреевич говорил по телефону и обернулся, когда я проявилась на горизонте.
– Я должен сам его увидеть. – сказал он по-английски, не сводя с меня глаз. И замолк, видимо, выслушивая ответ собеседника. – Завтра буду на месте… Да… Отлично! Так и сделаем…
Я чуть склонила голову и постаралась скрыть непонятно откуда взявшийся интерес к этому разговору. Слушая собеседника, мой «надсмотрщик» наблюдал за тем, как я направляюсь к постели, привычно усаживаюсь на неё по-турецки и водружаю вокруг себя «окоп» из одеяла.
– Буду на связи, – пообещал он и завершил разговор.
«Интересно, он свернул беседу, уловив, что я понимаю, о чём он говорит? Или всё интересное уже было сказано, пока я была в ванной?» – задумалась я.
Я не была ассом в английском, хотя дед сделал всё, чтобы у меня получилось: снабдил кучей учебных материалов, организовал дома отменный лингафонный кабинет и предоставил авторитетного преподавателя – носителя языка. Некоторый успех в разговорном у меня, конечно, просматривался, но в целом я так и не проявила особого рвения, и совсем не потому, что язык мне не нравился. Просто я с детства испытывала страсть именно к редким языкам. Точнее, к «мёртвым» или искусственным, среди которых выделяла латынь, необходимую в будущей профессиональной деятельности и эсперанто – язык, который мы с Алисой довольно быстро освоили в детстве и любили на нём секретничать. Было в моей копилке и сносное владение одним наречием, «умершим», по историческим меркам, совсем недавно. На нём изъяснялась всего одна семья, встретившаяся мне много лет назад. Та семья проживала изолированной общиной, в тайге у берегов Енисея, поразившего меня масштабами и загадочностью.
Как-то мы с тётей Аллой, под патронажем которой я прожила полгода после гибели мамы, побывали на экскурсии в Красноярске.
Стоял лютый декабрь. Над Енисеем простирался туман, сквозь который едва просматривался его противоположный берег. Я тогда знатно промёрзла, но вода в реке лишь местами слегка покрылась прозрачной корочкой. Это было удивительно, ведь рядом с домом тёти Аллы она, казалось, заледенела намертво, и мы спокойно прогуливались по льду, нисколько не рискуя провалиться под толстую корку. Да, это выглядело загадочно и абсолютно неправдоподобно. Я спросила тогда тётю Аллу, почему это так, и она объяснила, что…
– Екатерина, вы здесь? – в уши мне хлынул настойчивый голос Орлова.
– А? Да, конечно…
Я выплыла из морока давних воспоминаний и взглянула на своего собеседника.
– Повторю вопрос: на каких иностранных языках ты говоришь?
– А с чего вы взяли, что я вообще на них говорю?
– Сопоставил факты.
– Какие?
– Миронов сносно владеет четырьмя. Два из них родственные, но не суть… Ты его дочь. Думаю, что унаследовала его способности.
– Вы сказали «владеет», значит папа жив?
– Не меняй тему. Ответь на вопрос.
– Да, я поняла, что вы собираетесь куда-то ехать и что-то увидеть собственными глазами. Можно спросить, что?
– Нет.
– Почему?
– Это закрытая информация. Значит, в активе английский. Ещё какой?
– Эсперанто.
– Почему выбрала его? – Кажется, мне снова удалось удивить своего строгого собеседника.
– Загадочный. Относительно легкий, значит можно быстро освоить.
– Что ещё в активе?
– Совсем чуть-чуть говорю по-французски и…
– И?
– Это допрос?
– Ты сказала «и» и осеклась.
– Почему осеклась? Я хотела сказать: «И всё».
– Не думаю… Ну ладно… оставим это пока.
– Пока?
– До лучших времён, – загадочно усмехнулся мой дознаватель.
– До лучших – это до каких же? – настояла я, похоже, даже после душа не растеряв былой репейности.
– До той поры, когда наше общение станет мне по-настоящему интересным.
– Даже так… – осеклась я, но взяла себя в руки и спросила: – А если не станет?
– Значит потеряет актуальность.
– А… ну да… Как говорила бабуля: «на нет и суда нет…»
– Твоя бабуля была мудрой женщиной. Не справилась с горем… Не осилила. Жаль…
– Вы имеете в виду гибель мамы?
Орлов молча медленно кивнул, а я рискнула поймать момент и, раз разговор коснулся моих близких, отважилась на ещё одну попытку достучаться до своего скрытного собеседника:
– Почему вы говорите о папе… в настоящем времени? Вы знаете, что он жив? Когда вы его видели? – принялась я забрасывала его вопросами, ответы на которые были мне жизненно необходимы. – Я чувствую, что вы что-то знаете! – надеясь на его откровенность, горячо утверждала я. Настолько горячо, что не заметила, как «проснулся» мой сотовый. Вернее, проигнорировала его жужжание. – Не скрывайте от меня… пожалуйста, – просила я, – ведь дочь имеет право знать о своём отце всё! И если…
– Всего вам знать не обязательно, – холодно прервали меня. – Вам звонят. Ответьте.
Я осеклась и расстроенно взглянула на тумбочку, на которой продолжал вибрировать мой смарт. Нехотя потянулась за ним. На экране высветился номер, который мне ни о чём не говорил. Я разочарованно глядела на светящийся дисплей и очень сожалела, что этот звонок прервал наш с Орловым разговор.
– Что-то не так?
– Номер незнакомый.
– Ответьте и поставьте на громкую связь, – по-хозяйски распорядился мой строгий «надсмотрщик».
Снова смутное беспокойство тонкой иголочкой кольнуло в груди. Взглянув ещё раз на экран телефона, я решила последовать совету.

Глава 4 Первая ласточка
Аккуратно коснувшись пальцем дисплея, я негромко, с некоторой опаской, ответила на звонок:
– Слушаю.
– Екатерина Васильевна?
– Да, – осторожно подтвердила я.
– Добрый день, Екатерина. Это профессор Вяземский. Безмерно рад вас слышать! Надеюсь, вам лучше? – участливо поинтересовался он.
– Сергей Сергеевич?! – Моему удивлению не было предела! – Чем… могу быть полезна?
– Был так расстроен узнать о вашей травме, что решил связаться лично.
– Я чувствую себя… намного лучше… Спасибо… – медленно отвечала я, пытаясь сообразить, откуда ему стало известно о травме.
– Рад, рад – рад безмерно! – с оптимизмом отозвались динамики моего смарта. – Хочу вас поблагодарить.
– Поблагодарить? За что, профессор?
– Как за что?! За то, что нашли возможность связаться с моим секретарём…
– Связаться с вашим секретарём? – переспросила я.
– Верно. Чтобы предупредить о возникших у вас проблемах. Мне очень жаль, что вы приболели, Екатерина. Это так не вовремя! До начала сессии —рукой подать, – сокрушался Вяземский, – а тут такой форс-мажор… Но, конечно же, мы обязательно найдём возможность и перенесём зачёт на другую дату.
– Другую дату?
– Я с готовностью пойду навстречу и удовлетворю вашу просьбу сразу, как только вы встанете на ноги.
– Да, конечно… – пробормотала я, совсем ничего не понимая.
– Мой секретарь, с которой связалась ваша подруга…
– Подруга? А когда она звонила?
– Кто? Подруга?
– Да.
– Сегодня утром. И очень удивила Елену, скажу я вам!
– Удивила? Чем? – ухватилась я за нить разговора, чтобы хоть что-то для себя прояснить, и прежде всего – по поводу подруги.
– Ну как же чем, Екатерина! Сегодня воскресенье – стало быть день выходной, а подруга ваша позвонила ровно в девять утра. К слову, она у вас очень ответственная. Молодец, пунктуальность – на высоте! Так ей и передайте!
– Обязательно… – пробормотала я и, в охватившем вдруг напряжении, нервно повела плечами, поймав на себе удивлённый взгляд Кирилла Андреевича.
– Елена тоже просила вас поблагодарить, – тем временем сказал провессор.
– Поблагодарить? За что? – не сразу поняла я.
– За то, что предупредили заранее, конечно же! Это ей позволило скорректировать график моих консультаций и вовремя занять «окно».
– Занять окно? Чем?
Я спонтанно задавала вопросы, с трудом справляясь с потоком неожиданной информации, лившимся на меня словно из рога изобилия.
– Не чем, а кем! – рассмеялся профессор.
– Кем? – поправилась я.
– Кандидатурой Михаила Новикова. Вы конечно же в курсе, что он должен сдать разницу в планах.
– В планах?
– Так вы не в курсе? Я имею в виду учебный план, Екатерина. Видимо, ваш жених хотел сделать вам сюрприз, а я его испортил… Разболтал – как досадно, – посокрушался Сергей Сергеевич.
– Не огорчайтесь, профессор, сюрприз удался, – пролепетала я.
– Как бы то ни было, Михаил вышел на меня с предложением уладить вопрос с досрочной сдачей того же зачёта, который и вы планировали сдать досрочно. И раз наша с вами встреча в ближайший понедельник невозможна, я уделю время ему.
– Новикову? – переспросила я, совсем сбитая с толку.
Мы с Михаилом никогда не обсуждали вопрос его перевода на «мой» факультет. И мне почему-то казалось, что учиться на факультете Гинекологии его устраивало больше – семейная династия и всё такое.... А к нам он «заруливал», как сам же и выражался, только, чтобы «развлечься очередной перепалкой с Аннушкой» – Анной Петровной Голубевой – преподавателем, которая вела у нас «Микрошу».
– Да, Михаил посчитал себя готовым, – тем временем говорил профессор Вяземский. – Он же стремится сдать сессию сразу на двух факультетах. Не знаю, что им движет, возможно, желание быть ближе к вам, Екатерина…
– Ко мне?
– Не сочтите меня бестактным, но его интерес к вам заметен всем. И это замечательно!
– Замечательно?..
– Вне всяких сомнений! Новиков отличная партия. Серьёзен и не по годам рассудителен, – нахваливал Сергей Сергеевич моего «жениха», – а в перспективе обещает стать отличным специалистом. Об этом как нельзя лучше свидетельствует его рвение к получению новых знаний. Учитывая всё это, я решил быть лояльным к этому амбициозному молодому человеку. Я дам ему возможность сдать зачёт по моему курсу досрочно. Думаю, он этого заслуживает. Не так ли?
– Да, конечно, – пролепетала я.
– Голос у вас несколько расстроенный. Не отчаивайтесь, Катя, в вашем случае я также готов к компромиссу. Вы с Михаилом – достойные представители авторитетных медицинских династий. – рассыпался профессор в комплиментах, в своей привычной – витиевато—возвышенной манере, – Молодая поросль, так сказать. Ничуть не сомневаюсь, что вы быстро пойдёте на поправку. Уверен, с вашей работоспособностью и заинтересованностью в учёбе, к слову – совсем не меньшей, чем у вашего жениха, вы быстро нагоните отставание!
– Благодарю, профессор…
– Очень лестно, что на данном потоке собралось столько способных и целеустремленных студентов! Это вселяет в меня уверенность в светлом будущем нашей медицины, – без тени сарказма вещал профессор, – Кстати, ваш жених заявил, что окончательно определился с направлением. Давеча он поделился со мной, что нейрохирургия вызывает в нём поистине недюжинный интерес.
– Значит, он связывался с вами лично?
– Да. И был более чем убедительным! Убедительным и довольно доверительным в своих планах… Что, на мой взгляд, редкость, учитывая… эмм… некоторую скрытность его характера.
Я слушала преподавателя и понимала, что Новикову явно удалось расположить того к себе. Миша ловко сыграл на отзывчивости Вяземского и его, известной всем, пассионарности к медицине – делу всей жизни профессора.
– Да, Новиков может быть убедительным, – аккуратно озвучила я свои мысли. И сделала попытку исправить своё незавидное положение с зачётом: – Сергей Сергеевич, мы можем обговорить дату сдачи зачёта уже сейчас? Я чувствую себя намного лучше.
– Елена сообщила, что вы получили травму головы. Ушиб мозга – это серьёзно, Екатерина Васильевна. По вашему голосу могу предположить, что травма оказалась не тяжелой. Вы в сознании, и смею заметить, что когнитивные функции серьёзно не пострадали. Но всё же заметна… некоторая заторможенность.
– Заторможенность?
– Не волнуйтесь, она – совсем незначительная. Но вы переспрашиваете чаще обычного. Знаете, даже создаётся впечатление, что вы… будто не совсем в теме нашей беседы. Скорее всего, последствия травмы ещё сказываются…
«Сказываются последствия подставы! – вдруг захотелось выкрикнуть мне, используя резковатую манеру Марьи. – Я никого не просила звонить и договариваться о переносе зачёта! Всё было сделано за моей спиной! И без моего ведома!»
Но я не стала озвучивать свои мысли – сдержалась из последних сил. И прежде всего потому, что настолько эмоциональная реакция только утвердила бы профессора во мнении, что я нездорова.
– Я крайне обеспокоен вашим состоянием, Катя, и советую не спешить с нагрузкой на мозг. На восстановление после такого рода травмы всегда требуется время. Так что не огорчайтесь и не торопите события. Восстанавливайтесь ответственно, чтобы избежать рецидива. К тому же в данный момент я не могу назвать точную дату зачёта. – терпеливо разъяснял мне Сергей Сергеевич положение дел, плачевное, надо сказать, для меня положение. – Если не ошибаюсь, то до конца декабря «окон» нет… Но нужно проконсультироваться с расписанием. К сожалению, у меня нет его под рукой. В крайнем случае можно перенести зачёт на конец января. Всё будет зависеть от состояния вашего здоровья.
– На конец января? Как же в этом случае я получу допуск к сессии? Ведь для этого необходимо закрыть все «хвосты» по зачётам и итоговым работам…
– Вы же предоставите в деканат справку от лечащего врача, верно? Уверен, она позволит решить вопрос с допуском в индивидуальном порядке. Ничуть не сомневаюсь, что к сессии вы будете допущены.
– Благодарю вас, профессор.
– Вы всегда можете рассчитывать на моё содействие, Екатерина. Выздоравливайте. До свидания.
– До свидания…
Я отвела взгляд от «заснувшего» смарта и взглянула на Орлова. Он стоял ко мне в пол оборота и, глядя в окно, похоже, что-то обдумывал.

Глава 5 Подсказки
Продолжая сидеть на кровати, я всматривалась в своего молчаливого собеседника и замечала в его состоянии некоторые несостыковки.
Кирилл Андреевич стоял, привычно расставив ноги на ширине плеч и, глядя в окно, почти бесшумно барабанил подушечками пальцев по подоконнику. Он явно хотел казаться расслабленным, спокойно созерцающим бескрайние просторы за окном. И, в общем-то, поза его не выдавала ни скованности, ни натянутости, но напряженная линия подбородка и чуть поджатые губы намекали на работу мысли, как любит выражаться дедушка. Мою догадку подтверждал и практически не мигающий взгляд с лёгким прищуром, устремлённый прямо перед собой. Так смотрят люди, что-то напряжённо обдумывающие. Да, хозяина этого взгляда совсем не интересовал раскинувшийся перед ним зимний пейзаж.
«О чем он задумался? – мысленно терялась я в догадках, – О своей недавней беседе с кем-то по-английски или о том, что услышал сейчас от профессора? Наверное, обдумывает свою предстоящую поездку, – решила я, – Зачем ему забивать голову тем, что сорвался мой зачёт?»
С самого раннего детства дед учил меня наблюдать и правильно считывать язык тела тех, кто меня окружает. По его мнению, этот навык крайне полезен. Особенно, если собеседник старается что-то скрыть в разговоре со мной, или вовсе молчит. Дед постоянно требовал от меня развивать это умение. Чаще всего я практиковалась на Алисе – единственной из моих одноклассников, кому было позволено передвигаться в нашем доме без строгих ограничений. А вечерами, после ее ухода, просматривая очередную запись с камеры видеонаблюдения, скрытно установленной в моей комнате в целях безопасности, мы с дедом анализировали «язык ее тела». Он считает Лису ненадежным человеком и, в общем-то, всегда был против нашей дружбы, полагая, что подруга плохо на меня влияет. Но, как ни странно, нашего с ней общения не пресекал. Не пресекал, но выдвинул одно условие: я должна была привыкнуть наблюдать за подругой. Наблюдать и анализировать.
Мне это не нравилось. Очень. Мне навязчиво казалось, что использую Лису в тёмную. Так, по сути, и было, но я понимала: взбунтуюсь против требования деда – и доступ к нам в дом Алиске будет закрыт. Поэтому и предложила ей изучить эсперанто – язык, который дед всегда считал бесполезным и показательно демонстрировал полнейшее отсутствие к нему интереса. Когда мне было десять, общаться на эсперанто с единственной близкой подругой казалось отличной идеей, ведь нас никто не понимал, стало быть, мы могли сколько угодно секретничать, даже находясь под прицелом видеокамер. И только став старше, я поняла, насколько наивной была эта задумка. С предприимчивостью дедушки понять то, о чем мы с Алисой говорили, не составляло никакого труда: всего-то и нужно было прогнать запись через онлайн переводчик.
Я заставила себя выплыть из давних воспоминаний о том моем проколе. Пришло время решать неожиданно возникшую проблему, чтобы не допустить нового. Хотя бы начать это делать. Подготовить почву, как говорит дед.
«Соберись, Катя! Что там профессор говорил о допуске?» Я снова взглянула на Кирилла Андреевича. Он продолжал стоять в той же позе и созерцать снежный ландшафт за окном.
– Могу я вас попросить? – осторожно обратилась я к нему.
– Попробуй, – негромко разрешили мне, не оборачиваясь.
– Я хочу получить результат МРТ.
– Он будет вам предоставлен, Миледи. Вместе с заключением врача, – ответили мне, всё так же глядя в окно. – Но вы могли бы обойтись и без него…
– Как это? Нет, он будет мне нужен.
– Не легче ли просто обратиться к деду, чтобы устранить возникшие трудности? Авторитет Громова сделает своё дело…
– Не хочу вовлекать его в эту мутную историю.
– Вот как? Почему?
– Он расстроится…
– Он не кисейная барышня. И вполне способен решить вопрос в кротчайшие сроки. – уверенно заявили мне. И вдруг добавили: – «Совсем без напряга», как любит выражаться ваша подруга.
Да, это было одно из любимых выражений моей интеллигентной и рафинированной на людях Марьи. Именно такие манеры она обычно демонстрировала в обществе. Но как только оказывалась «среди своих», могла позволить себе некоторые «штучки—дрючки» – выражения с яркими вкраплениями сленга и даже мата.
«Забей на эти штучки—дрючки. На меня иногда находит, – заявила она в сентябре после короткой стычки с каким-то студентом в коридоре нашего общежития. Заявила, видимо, заметив мой обескураженный ее дерзостью вид. Я понятия не имела, где Марья всего этого могла нахвататься, но делала скидку на то, что ее жизнь была совсем не похожа на мою – капсульную. Маше наверняка не приходилось подбирать правильные слова в общении с родителями, тогда как я при дедушке делала это постоянно. С самого раннего детства. Стоило признать, что жизнь подруги была в разы свободнее моей. Она сама решала, где жить и с кем общаться, не ожидая одобрения единоличного жюри в лице строгого опекуна. Но услышав одну из этих ее «штучек» из уст Орлова, я не на шутку напряглась:
– Откуда вам известно, как она любит выражаться?
– Умею добывать информацию, – прозвучал лаконичный ответ.
– Зачем вам информация о Марье?
– Она при вас, Миледи. Это достаточный повод, чтобы навести о ней справки.
– Вы рассуждаете, как дед. Но его можно понять… Может, вы его двойник? А по внешности и не скажешь! – в который уже раз не удалось мне скрыть сарказма.
– Ментальный, – усмехнулся мой собеседник. – Не о том размышляете, Миледи. Советую проанализировать разговор с Вяземским.
– Ума не приложу, кто мог позвонить его секретарю… Но это точно был кто-то из «Империала»! Сколько здесь гостей? Десятки? А может сотня? Нужно прошерстить всех!
– Немногие имели честь лицезреть ваш зажигательный перформанс, Миледи, – негромко заметил Орлов. А впечатлиться им – и того меньше.
– Это почему же немногие?
– Потому что после оповещения о надвигающемся буране все гости вернулись в свои апартаменты. Все, за исключением вашего ближайшего окружения. Мои гости, опять же – за редким исключением, – на этом замечании была сделана многозначительная пауза, – люди ответственные… Они умеют просчитывать риски… – с расстановкой разъясняли мне, – и вовремя прислушиваться к предупреждениям об опасности… К тому же они привыкли не выносить сор из избы.
– То есть, вы заставили их всех держать язык за зубами?
– Это лишнее. Все они отлично осведомлены о правилах игры. Без дополнительных внушений. Думаю, разумнее будет ограничиться лицами, заинтересованными в вашей персоне лично. Попробуйте обозначить их круг, Миледи. Я верю в ваши ментальные способности.
– Благодарю покорно, Милорд, – пробурчала я. И принялась размышлять вслух: – Маша… Не думаю… Зачем ей это? Я ее не просила… Тогда кто?
– Вы разочаровываете меня, Миледи.
– Почему?
– Потому что ответ на ваши вопросы лежит на поверхности. Пожалуй, соглашусь с мнением профессора Вяземского.
– С его мнением о чем?
– О зафиксированной им заторможенности.
– И в чем же это, по-вашему, выражается? – в тон ему поинтересовалась я.
– В вашей неспособности сопоставить и пары фактов из беседы с профессором.
– Но я их и сопоставляю! Он заявил, что звонила подруга. Я пытаюсь сообразить, кто бы это мог быть. Машу я исключаю сразу. Алиса – вторая моя подруга, тоже звонить не могла – она не в курсе того, что со мной приключилось. А подруг у меня всего две, чтоб вы знали!
– Я запомню.
– Тогда кто звонил?
– Да это в общем-то не важно, – вдруг выдал мой настойчивый визави.
– Как это неважно?! – возмутилась я, – Кто-то из моих близких строит мне козни – и это неважно?!
– Без паники, Миледи. Надо же, как вас зациклило на исходнике.
– Что?! Не могли бы вы выражаться понятнее, Милорд! – начала я раздражаться всерьёз.
– Извольте, – спокойно ответили мне, – Позвонить мог кто угодно. Не обязательно одна из ваших подруг. Думаю, звонившая представилась подругой, чтобы облегчить себе задачу. Целью было предстать в разговоре с секретарем лицом, заинтересованным в улаживании ваших дел по учёбе, и не вызвать у той подозрений. Позвонившая, – продолжал рассуждать Орлов, – могла бы представиться и вашей сестрой. И матерью. И даже тётушкой, всерьез обеспокоенной состоянием бесценного здоровья любимой племянницы. Повторю: кто звонил – не суть важно. Гораздо важнее то, что позвонившая… или тот, кто за ней стоит, – в курсе того, что таковых родственников в вашем окружении нет. Просто допустите такой вариант развития событий и перестаньте ходить по кругу в своих рассуждениях. Сосредоточьтесь на иной информации, которую вы получили от Вяземского.
– Сдача зачёта отложена на неопределенное время, – выдала я.
– И всё?
– Мне важно только это!
– Вы всегда мыслите настолько узконаправленно, Миледи? Или это досадное последствие вашего фееричного приземления с холма?
Этот человек всё больше выводил меня из себя. Делал ли он это без задней мысли или намеренно – было непонятно, но такая манера вести беседу мне не нравилась. После разговора с профессором я и без того ощущала полнейший раздрай. А то, что до сих пор так и не пообедала, только добавляло раздражительности. Поэтому нападки Орлова с изощрённым налётом стёба, как его «методу» окрестила бы Маша, все больше выбивали меня из колеи. С каждой минутой мне было всё сложнее сдерживаться и демонстрировать уравновешенность.
– Я мыслю конкретными фактами, Милорд! – громко начала я. – Факт номер один: в моё окружение просочилась «крыса», как выразилась бы Марья. Эта самая «крыса» успела разжиться информацией, которую – на секундочку! – ваши проверенные в кавычках гости, похоже, успели разнести по свету! И это несмотря на знание каких-то там правил игры, о которых вы упомянули, – вовсю понесло меня, – Факт номер два: если я не вычислю «крысу» как можно скорее, моя безопасность полетит к чертям, а свободная жизнь, которую я выиграла у деда, накроется медным тазом! И что вы на это скажете?!
– Только то, что лексикон вашей подруги весьма специфичен.
– Причем тут какой-то там лексикон?!
– Мда… Неужели горячность Ольги таки победит рассудительность Василия? – негромко задался вопросом мой «экзекутор».
– Что?.. – прошептала я. Весь мой запал сразу сдулся, как воздушный шарик.
– Продолжим анализ, Миледи. Я всё ещё надеюсь на то, что ваш темперамент более сбалансирован. Не разочаровывайте меня.
– А вы зануда, Милорд, – едва слышно пробурчала я. Но меня расслышали:
– Иногда без этого не обойтись… Возьмите себя в руки и вспомните, чему вас учил отец.
Это было сказано настолько спокойно и доброжелательно, что мне стало стыдно за свою вспышку гнева…
– Он учил меня собирать информацию… – тихо ответила я. И отчего-то разоткровенничалась: – Помню, мне плохо тогда удавалось произнести это слово… Поэтому папа заменил его на «вводные». Сказал, что так говорят все агенты… значит и я должна выучи…
– Со словом не складывалось, – прервал меня Орлов, – а с навыком как? Помню, Василий вас нахваливал. Неужели зря?
– Когда нахваливал? Недавно?
– Неважно. Покажите, что вы умеете работать с вводными. Начнем с начала. Поступил звонок. Дальше?
– Я ответила… Профессор поинтересовался моим здоровьем, сказал, что позвонила подруга и отменила зачёт… Какая подру…
– Следуйте дальше. В строгой последовательности.
– Профессор сообщил, что примет зачёт у Новикова… Вместо того, чтобы принять у меня… Почему? Новиков же тоже катился с горы… Вместе со мной.... И пострадал не меньше меня… Даже больше, ведь ему даже потребовалось дополнительное обследование в клинике… Почему моя, так называемая подруга не сообщила об этом секретарю профессора? О моей травме сообщила… А о его – нет… Почему? Это же не справедливо…
– Потому что перед звонившей стояла определенная цель. И она была достигнута.
– Цель сорвать мне сдачу зачёта?
– Думаю, есть ещё одна.
– Какая?
– Подумайте, Миледи. Сопоставьте факты.
– Протащить на зачёт Новикова?
– Верно. Дать ему возможность сдать его первым.
– Первым?
– Первым из вас двоих.
– Зачем? Бред какой-то… Кому это вообще нужно? Мы с Михаилом не конкурируем. Каждый занимает свое место.
– Ошибаешься. Положение Новикова нестабильно. Он укрепляет свои позиции.
– За счёт меня?
– Все выглядит именно так…
– Так вы думаете, это он отменил мой зачёт?
– Есть любители незаметно дёргать за веревочки… – как-то туманно ответили мне.
– Вы говорите о своём родственнике? – вдруг спросила я, ни с того ни с сего вспомнив о портсигаре. Вспомнив совершенно не к месту…
– Кого конкретно ты имеешь в виду? – Орлов внимательно на меня взглянул.
– Каменнолицего, – ответила я, пожав плечами.
– Кого? Позволь… Пример ассоциативного мышления? Скорее всего… Знакомая особенность восприятия… – принялся рассуждать вслух мой дотошный собеседник. – С чем ассоциируешь в данном кейсе? С внешним сходством?
– Кейсе? В данном случае, – вслух догадалась я. И объяснила: – У него лицо неживое. Каменное.
– Потеря мышечной активности. Значит, говоришь о Жарове.
– Так вы намекаете на него?
Меня оставили без ответа.
– Любитель дергать за веревочки – Жаров? – настаивала на нём я.
– Необязательно… – ответил Кирилл Андреевич через паузу. И отвел взгляд. Всего на пару мгновений, но я заметила.
Такая реакция мне не понравилась. Совсем. И сам ответ прозвучал более, чем туманно. Настороженно вглядевшись в интересное сосредоточенное лицо напротив, я постаралась понять, не выгораживает ли он своего родственника, не заодно ли он с ним. Мне было важно это для себя прояснить здесь и сейчас, но меня лишили этой возможности: лицо моего собеседника в миг стало беспристрастным, будто на него наспех натянули маску спокойного безразличия. К тому же мне отчаянно не хватало вводных о жизни самого Кирилла Андреевича и его истинных взаимоотношениях с Каменнолицым. И что-то мне подсказывало, что от Кирилла Андреевича мне их не дождаться.

Глава 6 Неожиданные откровения
– А может любитель дёргать за веревочки – именно вы? – усмехнувшись, попыталась я спровоцировать своего собеседника хотя бы на какие-нибудь откровения. Тщетно – он «не повёлся», как сказала бы Марья, ограничился лаконичным распоряжением:
– Объяснись!
Подкатив кресло к кровати, на которой я сидела, он расположился в нём и воззрился на меня с демонстративным интересом. Мне отчего-то показалось, что он был доволен тем, что я перевела тему с его родственника на него самого.
– Попробую… Признаться, в ваших владениях чувствую себя марионеткой. Вы держите меня под личным контролем, ограничиваете общение с друзьями…
– Вопрос твоей безопасности… – прозвучало короткое и довольно обтекаемое объяснение.
– Мне кажется, вопрос не только в этом…– не согласилась я, – Вы явно желаете что-то выяснить. Но что? Спросите прямо – я отвечу. Зачем использовать меня «в тёмную»?
– В темную? – переспросил он. Правая бровь его на мгновение дернулась вверх. Я кивнула в ответ, а он продолжил: – Я не использую тебя в темную… Но действительно хочу кое-что выяснить.
Между нами повисла пауза. Я бы не назвала ее неудобной, поймав себя на мысли, что с Кириллом Андреевичем мне комфортно было бы и просто помолчать. Но сейчас меня съедало любопытство. Я рассчитывала на то, что он задаст свой главный вопрос, я на него отвечу и всё прояснится. Но собеседник мой делать этого не спешил. Он сидел в своем кресле, напротив меня и молча буравил меня взглядом – фирменным Орловским: сканирующим. Я не выдержала этого взгляда и опустила глаза, а когда подняла их снова, то на меня уже смотрели по-другому: как на нечто обременительное, что ли, нежданно попавшееся на пути. Так смотрят на то, чем заниматься сейчас не досуг, но и пройти мимо нельзя, то ли от того, что заинтригован, но пытаешься это скрыть, то ли от того, что положение обязывает. Мои сумбурные размышления прервал его приглушенный голос:
– Порадовала, – похвалил он меня, – в логике тебе не откажешь.
«Логика должна быть железной», – вдруг вспомнились мне чьи-то слова, но чьи именно – так и не припомнилось.
– Благодарствуйте, барин! Но цели вас радовать у меня и в помине не было! – с вызовом парировала я, постаравшись за бравурством скрыть смятение и погнав прочь нежданное воспоминание.
– Вот как! – Орлов недовольно покачал головой – тон мой явно пришелся ему не по нраву.
– Прошу прощения… за дерзость, – виновато проговорила я.
– Прощаю, – спокойно ответили мне и негромко рассмеялись, в миг рассеяв возникшее вдруг напряжение.
Завороженная плавным звучанием низких ноток, я снова поймала себя на мысли о том, что мне нравится, как он смеется. Так обычно смеются уверенные в себе люди. И сидевший передо мной человек ничуть не сомневался в том, что в два счета переиграет меня в любом споре. Переиграет и добудет нужную ему информацию.
– Знаете, меня не отпускает странное ощущение, – начала я и замолкла, раздумывая стоит ли продолжать атаковать.
– Не томите, Миледи… Возможно, я помогу вам с ним справиться, – негромко подбодрил он меня.
Тон его голоса вдруг стал другим: приглушенно—интимным. Провокативный, он мигом разгорячил мне щеки и будто просочился под кожу. Стало немного душно. Я втянула носом прогретый комнатным отоплением воздух и напряженно повела плечами, желая сбросить накатившее вдруг ощущение струны, вдруг натянувшейся между нами.
– Миледи, – послышалось рядом. Имя, которым он меня наградил, прозвучало так… волнующе-настойчиво, что я на мгновение прикрыла глаза.
– Ммм… – попыталась я собраться с мыслями. Собралась и чуть нетвердым голосом выдала: – В «Империале» всё не то, чем кажется, Милорд.
– Правда? – уточнил мой собеседник. Усмешка коснулась его губ. Она оказалась настолько мимолетной, что я не успела определить: коварной она была или лукавой, но поймала себя на том, что смотрю на его губы не отрываясь. Сконфуженно моргнула и сместила взгляд выше – на глаза цвета молодой травы. Они смотрели на меня в упор.
– Да, – ответила я, ведь он ждал ответа. И честно поделилась своим ощущением: – Даже его владелец, похоже, не тот, кем кажется, – Поделилась и осеклась, заметив его реакцию на мои слова.
– Вот как! – В голосе Кирилла Андреевича послышалось удивление. Искреннее. Совершенно неподдельное. – Не будете ли вы столь любезны порадовать меня конкретикой, Миледи? – спросили меня уже в иронично—витиеватой манере.
– Почему бы и нет, Милорд, почему бы и нет… – Тон его голоса, удивленный и не потерявший иронии, придал мне смелости. – Начнем с ресторана «Империала».
– А что с ним не так? – лукаво усмехнулся мой коварный собеседник.
– В нем всё необычно, – поделилась я, небрежно взмахнув ладошкой. Задумалась на пару мгновений, как ещё дать ему понять, что пора бы и пообедать, и продолжила: – Зал стилизован под шахматную партию. Знаете, Милорд, эти вкусные оттенки кофе с молоком и горького шоколада… ммм… Я бы с удовольствием это попробовала…
– Попробуешь, – пообещали мне. Правый уголок его губ лукаво подернулся. – Так что по залу?
– По залу?.. – переспросила я, слегка растерявшись, – А, да… – пробормотала я и выдала: – Там всё в разгаре.
– В разгаре чего? – уточнил он.
– В разгаре игры. Я говорю о шахматной партии.
– Конкретнее.
– Когда я пришла туда пообедать, – напомнила я ему, сделав ударение на именно слове «пообедать», – у меня создалось впечатление, будто я ворвалась… посреди большой игры, понимаете… Да, мне определенно, почудился миттельшпиль… – подтвердила я задумчиво, вспомнив час, когда появилась в зале ресторана.
– Играешь в шахматы? – с интересом спросил Кирилл Андреевич.
– Только с дедушкой.
– Почему только с ним?
– Потому что с ним интересно, – объяснила я, немного растерявшись.
– Часто играете?
– Сейчас – намного реже. А раньше – да, часто играли, – отчиталась я. Смутилась под его изучающим взглядом и замолчала.
– Кто чаще выигрывает?
– Дед…
– Заверши мысль, – велел он мне.
– Про наше с дедушкой шахматное хобби? – не поняла я.
– Про хобби я все для себя прояснил. Про «всё не то, чем кажется», будь добра, – мягко велел Орлов, показав мне, кто из нас двоих, по сути, и модерирует беседу.
– А… Ну да… Стоило войти в ресторан, я почувствовала себя пешкой… Причём, пешкой в очень слабой позиции… – доверительно сообщила я своему настойчивому собеседнику. И чуть слышно добавила: – Проигрышной…
Он расслышал то, что я прошептала скорее себе, нежели ему. Расслышал и едва заметно кивнул. И тут же иронично меня приободрил:
– Не отчаивайтесь, Миледи. У каждой пешки есть шанс стать Королевой.
– Это единственное, что меня тогда успокоило, Милорд, – ответила я ему в тон. И негромко добавила, уже без всякой иронии: – Правда, не уверена, что хочу стать Королевой… именно в этой партии…
– Правда? Неожиданно… – задумчиво выдал Орлов.
– Почему?
– Полагал, что у вас больше амбиций…
– Почему? – как попугай повторила я.
– Прослеживается некоторый диссонанс с целями.
– Диссонанс с целями? Моими?
В ответ Орлов медленно кивнул, не отводя с меня проницательного взгляда.
– А какие у меня цели, по-вашему? – смутившись уточнила я.
Он не спешил с ответом.
– Хоть намекнули бы… Ладно… – вздохнула я, так и не дождавшись разъяснений. И заявила, очень надеясь, что намек на то, что пора бы уже и что-нибудь съесть, будет понят и принят к сведению: – Знаете, что меня больше всего впечатлило в ресторане?
– Что?
– Ассортимент! – смело выдала я и облизнулась.
Его реакция оказалась совсем не той, на которую я рассчитывала. В зелени глаз напротив шевельнулось нечто странное, я бы сказала: двусмысленное…
– Впечатляющий ассортимент… – проговорил он, то ли утвердительно, то ли вопросительно – я так и не поняла. Но радужка его глаз изменилась: она потемнела и обрела странно—притягательную глубину.
– Я бы с огромным удовольствием полакомилась бы прямо сейчас… – выдала я и растерялась ещё больше, не в силах разорвать контакта со взглядом потемневших зеленых глаз.
– Клубникой со сливками?
– Эмм… На десерт – да… Определенно, – пролепетала я. Осеклась на пару мгновений – и выдала со всей уверенностью, на которую была сейчас способна: – Но сначала – мясо. Устроит даже слабой прожарки. Чтобы долго не ждать.
Орлов вскинул на меня брови и негромко рассмеялся. Я совсем растерялась и собралась было выяснить, что смешного он нашел в моих словах, но…
– А ты кровожадная, – заметил он, всё ещё негромко смеясь. И выдал уже без смеха, но с иронией: – Вы получите свой дессерт, Миледи. Всему своё время. По фишкам «Империала» у вас всё?
– Гмм… Не совсем, – разочарованно вздохнула я, сообразив, что допрос не окончен, время обеда откладывается, а сам он может плавно перейти в ужин.
– Что ещё заметила? – дожимал меня «экзекутор». Дожимал настойчиво, будто тестировал незнакомую пока программу.
– Есть некоторые несостыковки в конструкции здания… ммм… То есть Базы.
– Надо же… На конструкцию замахнулась? Лихо! – иронично откликнулся мой настойчивый собеседник.
– Это потому, что аппетит у меня сейчас зверский. Я бы сейчас и слона съела, но слона нет – придется грызть Базу, – удручённо пробормотала я. Но меня услышали, едва слышно пробормотали: «Гмм…» и сообщили, взглянув на экран моего, «дремлющего» на тумбочке сотового:
– Потерпи ещё немного, недолго ждать осталось. Так что по конструкции заметила?
– Ладно, – не стала спорить я. И заявила я с видом эксперта по строительству и архитектуре чуть ли не мирового уровня: – Думаю, что в здании имеется цокольный этаж.
– О, как! И как же вас угораздило прийти к такому невероятному выводу, уважаемый эксперт? – поинтересовался Кирилл Андреевич, не потрудившись скрыть иронии.
– Почему же невероятному? Очень даже вероятному! Понимаете, если сопоставить пропорции здания, то… – предположила я и замолкла.
«А не сочтет ли он меня шпионкой? – вдруг промелькнула шальная мысль, – А если уже счел, то не утвердится ли в этой мысли?»
– То? – с интересом уточнил Кирилл Андреевич, не оставив мне выбора.
– То можно легко заметить, что фундамент слишком высок… Чуть ли не с мой рост. А о чем это говорит?
– О чем? Поведайте, уж не томите. – Правая бровь моего собеседника снова провокационно полезла вверх.
– Это как раз и говорит о наличии того самого этажа. Возможно, технического… Правда, входа туда днем с огнем не сыщешь…
– А вы искали?
– Не особо. В общих чертах в объектив рассмотрела и пропорции на глаз сопоставила.
– На глаз?
– А там ничего сложного, всё наглядно. А вход точно есть! То есть должен быть… Как-то же туда нужно проникать.
– Логично… И в архитектуре, значит, разбираетесь, Миледи… И швец, и жнец, и на дуде игрец…
– Не преувеличивайте, Милорд, – возмутилась я.
– Ничуть… Чувствуются Громовские замашки: перфекционизм – наше всё… – задумчиво проговорил Кирилл Андреевич.
– Не наговаривайте на дедушку, пожалуйста. У него не замашки, а цели.
– Ну, да, конечно…
– И в архитектуре больше разбираюсь не я, а подруга!
– Стоцкая?
– Нет, не Маша.
– Значит вторая. Их же у тебя всего две.
– Да. Вторая… В прошлом году я помогала ей с чертежами… Она готовилась к поступлению и занималась по какой-то навороченной программе. Как-то ей лень было читать материал, а выполнить задание было нужно… В общем, она попросила меня их изучить и вкратце ей пересказать. Я прочитала, запомнила и рассказала… Но всё равно мы тогда ошиблись в расчетах… Именно в пропорциях фундамента и ошиблись, понимаете?
– Понимаю, – ответил Орлов, как ни странно, внимательно выслушавший мою болтовню. И, помолчав, объяснил: – Здание стоит в низине. Возможны подтопления. Имело смыл сделать фундамент повыше.
– Странно… В кадре она не просматривается… Ландшафт относительно ровный. Холмы – да, присутствуют… Но в некотором отдалении…
– Что ещё заметила?
– В самом здании Дома отдыха? То есть Базы?
Он молча кивнул. А я поделилась:
– Я бы предположила и наличие четвертого этажа… Но хода туда тоже нет. Лестница ограничивается третьим… Ну и так – по мелочи: некоторые стены превращаются в двери. Как в том же ресторане, например… Интересно, сколько таких стен всего? Хотя нет, не интересно.
– Почему?
– Лишняя информация. Гораздо интереснее, что творится в моем номере.
– А с ним-то что не так?
– В нём появляются и исчезают предметы мебели. И не только… Вот где, например, тумбочка, которая стояла рядом с кроватью в вечер моего заселения?
– Стоит на месте. Соблаговолите взглянуть налево.
– Стоит, да не та!
– Вот как? И в чем же разница?
– У той был небольшой дефект на задней стенке. Скол или мелкая такая зазубрина. Об неё ремешок моего сотового зацепился. А у этой – ничего подобного нет.
– Во внимательности тебе не откажешь…
– Я давно занимаюсь фотографией. Научилась наблюдать и фиксировать необычное. Зачем тумбочку заменили?
– Сама же говоришь, на задней стенке имелся скол. Непорядок.
– Не стоило заморачиваться. Я все равно ею не пользуюсь.
Избегая острого взгляда Кирилла Андреевича, от которого вдруг захотелось поежиться, я огляделась по сторонам и заметила…
– Вот что это там, например?
– Где?
– На подоконнике, рядом с которым вы недавно стояли и о чем-то размышляли! – обвинительным тоном заявила я. – Утром этого здесь точно не было!
– А это… Это парик, – как-то нехотя ответил он. Так обычно отвечает дед, когда я подлавливаю его на чем-то провокационном.

Глава 7 Первая встреча
– Парик? А он-то тут зачем?
– Молодец, – похвалили меня, – Внимание фокусируешь.
– Вот говорю же – любитель дергать за веревочки… – в недоумении прошептала я. И спросила: – Какие ещё заначки у вас припрятаны?
– Не торопите события, Миледи. Всему свое время, – ответил он и заговорщицки подмигнул.
– Покажите реквизит, – просьба моя больше походила на распоряжение. Видимо, от того, что любопытство разгорелось не на шутку и терпения ждать объяснения было практически на нуле. – Пожалуйста, – всё же смягчила я тон. И нетерпеливо добавила: – Неспроста же он тут появился!
– Верно. Неспроста, – ответил мой «мучитель», не без удовольствия наблюдая за моим нетерпением.
Он неспешно выбрался из кресла и направился к подоконнику. Подхватил белокурую штуковину и в той же манере подошёл ко мне. И вдруг ловко подкинул парик в мою сторону. Я и глазом моргнуть не успела, как волосатая «посылка» пулей просвистела расстояние между нами и шлёпнулась прямо мне в руки, заставив инстинктивно вонзить пальцы в упругую шелковистость этого небольшого белокурого «коврика». Он приятно холодил ладони и вдруг показался мне отдаленно, но навязчиво знакомым. Будто когда-то я уже прикасалась к нему. И даже держала в руках. Так же цепко, как сейчас.
Перед глазами неожиданно пронеслась вспышка. Яркая, мимолетная, как комета из детства, напрягающая память настолько, что я ощутила ломоту в висках. А следом я почувствовала нечто прочное, стягивающее, словно мне на голову натянули леску. И леска эта обручем сковала голову. Ощущения эти были для меня в новинку. Никогда раньше я не чувствовала от воспоминаний столь явного физического дискомфорта. Поэтому сжала зубы и прикрыла веки, очень надеясь, что эта скованность пройдет.
Долго ждать не пришлось: невидимый обруч будто резко слетел, напряжение в висках ослабло, а перед прикрытыми глазами замельтешило нечто отдалённо знакомое. Мелкими, едва различимыми квадратиками это самое нечто принялось складываться в осмысленную, хоть пока и нечёткую картинку, очень смахивающую на голографическую. Как в испорченном телевизоре, слегка потрескивая, она то проявлялась перед моим внутренним взором, то гасла. Я придняла потяжелевшие веки, чтобы как-то помочь невидимому «мастеру» скорее устранить «неисправность». У меня получилось: кадры перестали мигать. Теперь они прорисовывались всё более чёткими контурами, будто чья-то невидимая рука выводила их на холсте остро заточенным простым карандашом. Закончив с набросками, рука эта принялась различимее прорисовывать сам «рисунок», а я завороженно наблюдала за тем, что всё ярче и насыщеннее проявлялось в пространстве перед глазами.
Теперь я вижу себя в каком-то тесном помещении. Оно чем-то напоминает чулан, в который почти не проникает света… Не проникает, потому что его загораживают чьи-то плечи. Их хозяин видится мне дядькой Черномором, о котором мы с дедушкой недавно читали. Только он —неправильный Черномор, потому что без бороды. Он – такой большой и важный. Сидит прямо передо мной и тянет ко мне руки. А я уворачиваюсь, чтобы не схватил. Пытаюсь забиться в угол. Спиной чувствую прохладную жёсткость стены и понимаю: глубже пролезть не получится. А дядькины руки… Они такие длинные! Длинные и вездесущие. Я знаю, что означает это слово. Вездесущие – это когда они – повсюду и могут сцапать меня в любой момент. Мне дедушка это объяснил, когда мы играли в догонялки. Вот и у Черномора такие же вездесущие руки, как у дедушки. Мне кажется, они дотянутся куда угодно и вытащат меня хоть из этого чулана, хоть из глубокой ямы, хоть со дна океана. Откуда угодно. Я понимаю это по взгляду хозяина этих ручищ. Он смотрит прямо мне в лицо. Смотрит внимательно и чуть насмешливо. У него такой взгляд, словно он уже всё решил. У моей Китти тоже такой бывает, когда она хочет слизать из блюдца мою сметану или залезть на дерево. Вот и Черномор уже решил, что непременно достанет меня из моей берлоги. Я смотрю в дядькино лицо и чувствую… Не страх, нет… Мне обидно. Очень. Обидно, что не смогла спрятаться так, чтобы меня не обнаружили. Папа бы сказал, что это провал. Настоящий провал его агента «Принцесски». Хорошо, что он этого не видит. Моя обида настолько огромна, что хочется громко разреветься. Но я изо всех сил сдерживаю слёзы, потому что нельзя разводить сырость. Так говорит дедушка. Я знаю, что эту самую сырость нельзя разводить даже, если больно ушибла коленку и течёт кровь.
««Никогда не разводи сырости, – часто велит мне дедушка. И добавляет: – Лучше думай, как избежать травмы и принимай решения»».
Я уже знаю, что, когда течёт кровь – это травма, но ещё не очень хорошо понимаю, что значит «принимай решения». Зато я уже крепко—накрепко запомнила: если расшибла коленку, нужно быстро остановить кровь ваткой. И помазать йодом. Но лучше – зелёнкой: она не щиплет, но долго не стирается. Поэтому Эрик посмеялся надо мной и назвал лягушкой. Эрик гадкий, он мне не нравится, поэтому не хочу о нём думать. Лучше буду смотреть на дядьку Черномора. Как он сюда вошёл?
Наблюдаю за ним и вижу, что он следит за каждым моим движением. Как Китти, когда я прячу от неё колбаску. Она всегда находит её. Папа говорит, что находит она потому, что я ещё не научилась как надо прятать вещдоки. А дедушка с ним не согласен. Он говорит, что Китти идёт по следу. Потому что у неё нос лучше моего. Я с дедушкой согласна: конечно, нос у Китти лучше, ведь у неё есть усы, а у меня усов нет.
Я устала сидеть согнувшись. Колено ноет. Ступни покалывает иголочками. Хочется встать в полный рост и размять ноги… Но я не могу – и так почти касаюсь головой потолка чулана, сидя на корточках. Как и дядька с умными глазами напротив меня.
«Вылезай!» – вдруг требует он, но не касается меня. Хотя мог бы – руки у него длиннющие! А ладони – совсем рядом. Я даже чувствую их тепло. Голос у дядьки низкий… Бархатный… Переливистый… Как будто мурчащий. Только не как у моей Китти, а как у льва, в гости к которому мы заглянули, когда недавно были с дедушкой в зоопарке.
«Не вылезу!» – грозно отвечаю я и как угорелая верчу головой.
«Прекрати! – требует он. – Слетит!»
«Кто?» – удивлённо спрашиваю я, замирая как мышка в своей норке.
«Не кто, а что. Твоя голова, – усмехаясь отвечает он. И снова требует: – Дай руку! Я помогу».
«Нет!» – сердито отвечаю я.
Теперь я сержусь на него «знатно», как говорит бабуля. Сержусь так сильно, что чувствую, как сами собой прищуриваются глаза и даже морщится нос.
«Надо же, какая грозная амазонка!» – негромко восклицает дядька. Совсем не сердито – скорее весело. И немного удивлённо.
«Я не мазонка! – возмущаюсь громко. И добавляю: – Меня зовут не так!»
«А как?» – спрашивает он, усмехаясь.
Уголки его губ чуть дёргаются и слегка ползут вверх. Как у льва, который мне «улыбнулся» в зоопарке. «Улыбнулся» перед тем, как прыгнуть к решётке, у которой я тогда стояла. Но лев не тянул ко мне лап, а дядька – тянет. Хоть и не прикасается.
«Так как тебя зовут?» – спрашивает он снова.
«Это секрет! Понял?»
«Понял», – тихо откликается он.
Вдруг его голова и плечи проникают глубже в мой чулан. Я не успеваю вовремя отстраниться, и цепкие пальцы обхватывают меня за плечи. Не больно, но довольно крепко.
«Пусти», – шиплю я и закрываю глаза. Я всегда так делаю, когда страшно. А мне теперь страшно. Страшно так, как не было за все пять лет моей жизни. Я боюсь, что дядька достанет меня из этой норки и унесёт с собой.
Мой коварный мозг, видимо, решает проявить милосердие, и «кадр» с цепким дядькой исчезает с глаз долой. Но только затем, чтобы смениться другим…
Снова вспышка и перед глазами проявляется комната.
Она похожа на кабинет. Я видела такой, когда мы с дедушкой ходили в школу, в которой я буду учиться в подготовительном классе. Столы в два ряда и большой – в центре, у доски.
В памяти в подробностях воскресает яркий солнечный день.
На мне длинное платье. Мама велела мне его надеть, потому что его подол надёжно прикрывает коленку, и я выгляжу не «раненным лазутчиком, а кроткой воспитанной девочкой – настоящей леди». Так она говорит, туго заплетая мне косу. Она всегда плетёт ее туго – так, что волосы сильно натягиваются у висков. У бабули получается не так туго, но этим утром бабули рядом нет. Мама сказала, что ночью она попала в больницу. Дедушка тоже куда-то уехал, а папа ещё не вернулся из командировки. Поэтому мы с мамой сегодня вдвоем. И это грустно.
Я вижу, как мы выходим из дома и идём. Пешком. Она куда-то ведет меня за ручку.
«Куда?» – мысленно задаюсь я вопросом и тут же слышу свой детский голос:
«Куда мы идём, мам?»
«В офис. Тебя не с кем оставить. У бабули гипертонический криз, а дедушка уехал в командировку», – терпеливо объясняет она.
«Что значит «офис», мам?»
«Место, где я работаю».
«А ги… ги—пор—та—ни—чи—кий—рис? Его что не сварили?»
«Что не сварили?» – растерянно спрашивает она.
«Рис?»
«Не рис, а криззз, – поправляет она, делая акцент на звуке «з», – Ги—пер—то—ни—чес—кий. Это болезнь такая».
«Бабуля заболела? Почему?»
«Так бывает».
«А другое слово, мам?»
«Какое другое, Котенок?» – вздыхая, уточняет она.
«Дедушка уехал в кодировку – это куда?»
«В ко—ман—ди—ров—ку. По делам он уехал. Скоро вернётся».
«Когда скоро?»
«Скоро, дочь. Послушай меня внимательно!» – строго говорит она.
Мы останавливаемся. Она присаживается на корточки и смотрит мне в глаза
«В офисе ты будешь сидеть тихо, как мышка, поняла?»
«Надо ходить на цыпочках?»
«Лучше вообще не ходить, а сидеть за партой. Тебе же скоро в школу, так?»
«Так. Нет. Не очень скоро, мам».
«Отлично. Есть время потренировать усидчивость».
«Что такое «усичивась»?
«У—сид—чи—вость» – произносит мама по слогам и объясняет: – Будешь учиться сидеть смирно. Как на уроке, поняла?»
«Поняла», – отвечаю я и разочарованно вздыхаю.
Мы с мамой идем дальше.
«Чего загрустила, дочь?»
«Просто сидеть – скучно, мам».
«А ты будешь сидеть не просто так. Ты будешь выполнять задание».
«Задание? Как у папы?» – сразу воспаряю я духом.
«Что-то вроде того, – отвечает она, – В твоем рюкзаке лежит книга. На странице пятнадцать я отметила отрывок текста. Прочитаешь его два раза и перескажешь мне. Ясно?»
«Ясно? А можно один раз прочитать? Я запомню. Честно!»
«Нет. Задание нужно выполнять точно: сказано прочитать два раза – значит нужно прочитать именно дважды!»
«Дважды?»
«Да. Значит – два раза».
«А если три, то трижды?»
«Да».
«А если один раз – одинжды?»
«Нет, – вздыхает мама и сетует: – И как только дедушка с тобой справляется».
«Я знаю слово «справляется»! – довольно заявляю я. – Дедушка всегда говорит: ««Молодец! Справилась!»» Мы с ним друзья. Он меня хвалит».
Мне так хочется, чтобы мама тоже меня похвалила. И она хвалит:
«Ты у меня большая умничка, дочь!»
«Спасибо, мамочка!» – отвечаю я и чувствую, как уголки моих губ разлетаются в довольной улыбке.
Мы подходим к высоким черным воротам. Они железные. И такие высоченные! Что за ними – не разглядеть совсем. Мы проходим мимо этих ворот и заходим в узкое помещение. Вижу какую-то металлическую штуку с «рогами». Подходим к этой штуке. Я дотрагиваюсь до одного из «рогов» и отскакиваю в сторону. Потому что на небольшом экране, как у телевизора, но совсем маленького, начинает мигать красная точка. И откуда-то слышится резкий странный звук. Он громкий и очень меня пугает.
«Ччто это, мам?» – сконфуженно спрашиваю я.
«Сирена», – отвечает она раздраженно и коротко кивает тому, кто спешит нам навстречу.
Сначала я решаю, что это папа подходит к нам, но, когда тот оказывается ближе, убеждаюсь, что это совсем чужой человек. Он просто одет в такую же форму, как у папы. И такого же роста.
«Какой милый у нас диверсант?» – говорит человек, похожий на папу.
«Я не девесат! Я разведчик» – поправляю я его.
«Вот оно как! – отвечает он, смеясь. – У вас случился провал, дорогой разведчик».
«Как это?» – спрашиваю я у него и чувствую, как мама сжимает мою ладошку.
«Помолчи!» – тихо велит она мне. И достает из сумочки белый квадратик с полоской посередине.
«Что это у тебя, мам?»
«Пропуск», – отвечает она и касается им небольшого экрана. Сирена сразу смолкает.
«Я тоже такой хочу!» – заявляю я и слышу голос человека в форме:
«Какая смена у вас подрастает, Ольга Даниловна. Храбрая. Любознательная!»
«Ещё – красивая, – добавляю я. И зачем-то уточняю: – Так папа говорит».
Мама снова сжимает мою ладошку, а человек в форме мне отвечает:
«Согласен – красивая, – не спорит он со мной, по-доброму улыбаясь. И добавляет: – И какая уверенная в себе!»
«Извините, Андрей Валерьевич, – виновато говорит мама, – не с кем было оставить…»
«Уже в курсе. Разместите «разведчика» в своем кабинете и выдайте ему задание», – всё так же – с улыбкой распоряжается человек в форме.
«Так точно!» – отвечает ему мама.
Мы проходим через турникет, который больше не шумит, даже когда я ещё раз дотрагиваюсь до его «рога». Дотрагиваюсь скрытно, чтобы мама не увидела. Мне не хочется ещё раз ее расстраивать. А человек в форме видит, но маме ничего не говорит. Только подмигивает мне. А потом разворачивается и уходит. Я гляжу ему вслед и спрашиваю:
«Кто это, мам?»
«Мой начальник – Андрей Валерьевич Орлов», – отвечает она.
«Он добрый!» – замечаю я, наблюдая, как тот скрывается за поворотом. И слышу:
«Не всегда…»
Кабинет мамы находится на третьем этаже. Она открывает дверь похожей карточкой, только без полоски, и впускает меня внутрь.
«Садись за первую парту и доставай книгу!» – велит она мне.
Я делаю, как она говорит.
«Открой книгу на странице пятнадцать».
Открываю и вижу в тексте две скобочки: одна начерчена у первой буквы самого первого слова, вторая – внизу, у самой последней буквы на странице.
«Тут много, мам, – замечаю я, – можно я прочитаю половину страницы? Мы так с дедушкой читаем. Он половину, и я половину».
«Нет, дочь, – отвечает мама. – Читай от и до».
«Это как?»
«Отсюда и до конца. Как отмечено. Я закрою тебя, пока буду занята. Чай в термосе. Термос у тебя в рюкзаке. Там же и булочка. Перекусишь».
«Хорошо. А ты когда придешь?»
«Скоро. Как только освобожусь. И сиди, пожалуйста, тихо, Котёнок», – просит она, ласково проводя ладонью по моей макушке.
«Хорошо, мамочка. Меня никто не увидит!» – клятвенно обещаю я.
«Ну вот и ладненько», – улыбается она и выходит за дверь.
Проходит время, а мама всё не возвращается. Я заканчиваю читать отрывок. Дважды. Мне сложно, но я выполняю задание. Принимаюсь пить чай с булочкой. Допиваю его, а мамы всё нет. Мне становится скучно. Оглядываюсь по сторонам и замечаю картинки на стенах. Они большие. На них изображены солдаты. Я устаю сидеть за партой. Поднимаюсь и на цыпочках подхожу к зеркалу. Оно большое – в пол. Рассматриваю в нем себя и пластмассового человека, который тоже заметен в зеркале. Он стоит в углу, недалеко от доски. На нем изображены сердце, легкие и другие штуки, которые дедушка называет органами. На каждом таком органе заметна красная точка.
Вскоре мне надоедает и это. Тихо, как мышка, подхожу к окну. За ним есть на что посмотреть! Внизу виднеется широкая площадь. На ней рядами стоят солдаты. Все – в зелёной пятнистой форме. Папа называет ее маскировочной. Говорит, что ее надевают, когда прячутся, чтобы никто не нашёл. Все солдаты внимательно слушают маму. Что она им говорит, мне не слышно. Поэтому я забираюсь на подоконник, чтобы открыть окно и услышать. Сделать это у меня не получается – слишком тугая рукоятка.
Разочарованно вздыхаю и смотрю вниз – на солдат. Разглядываю их и вижу, что один из них смотрит вверх – прямо на меня. Быстро спрыгиваю с подоконника. Чувствую, как моя рана в колене отдается резкой болью. Прихрамывая, добираюсь до «своей» парты, сажусь за нее и принимаюсь ощупывать коленку. Она забинтована, но крови не видно.
Вдруг слышу шаги по коридору. Соскакиваю со стула и бегу к столу, который находится в самом дальнем углу. На нем лежат какие-то зеленые мешки. Они тяжелые. С трудом стягиваю один. Он грохается на пол. Ныряю под стол и насколько хватает сил затаскиваю мешок за собой, сооружая себе укрытие. Затихаю в своей засаде и прислушиваюсь.
Этот кто-то заходит в кабинет. Шаги тяжелые. Размеренные. Не мамины. Человек подходит прямиком к столу, под которым я спряталась. Как он догадался? Непонятно. Я же сижу и совсем не соплю. Ни разу! Даже дышу через раз!

Глава 8 Взаимное разоблачение
С мешком, который еле удалось затащить под стол наполовину, мое укрытие представляется мне чуланом. Узким тесным чуланом. Мне вдруг вспоминается похожий – тот, который есть у нас дома на самом нижнем этаже. В нем я как-то спряталась, как сейчас, а Николай Николаевич «лазутчика» не заметил и закрыл дверь на ключ. Тогда я надолго там застряла и, если бы не бабуля, то осталась бы там жить. Папа сказал, что я залипла в том чулане, потому что не продумала свой манёвр отступления.
«Что такое манёвр, пап?» – спросила я.
«Путь, по которому ты могла бы отступить, чтобы не оказаться в ловушке», – объяснил он, когда зашел ко мне перед сном. После того, как меня вызволили из чуланного плена.
«Чтобы не попасть в плен?» – тогда уточнила я.
«Точно, агент Принцесска! Молодец, схватываешь на лету! – похвалил тогда меня папа. И добавил: – Запомни: первое: продумать манёвр. Второе: не оставлять следов».
«Следы бывают только на снегу, пап», – заметила я тогда.
«Не только. Но я расскажу тебе об этом в другой раз. Сейчас пора спать», – ответил он.
А на следующий день после того, как я застряла в чулане, папа отправил меня на задание под «кодовым» названием «Дедушкин план». Мне было нужно запомнить рисунок, который лежал на столе в дедушкином кабинете. Запомнить и потом нарисовать его.
«И помни о маневре! – строго велел папа, – Заметишь что-то неладное – спрячься за сейфом. Только за тем, который стоит в кабинете рядом с дверью. Оттуда сбежать легче, поняла?»
Задание «План деда» стало последним, на которое меня отправил папа перед тем, как уехал «по секретным делам», из которых ещё не вернулся.
Вспомнив о папе, я немного успокаиваюсь, но все также тихой мышкой сижу в своей норке и слежу за ногами человека, который вошел в мамин кабинет. Они «идут» ко мне, а у меня нет маневра. Совсем. Я в ловушке. Это меня расстраивает. Хотя нет – скорее злит. Но сделать ничего нельзя. Только сидеть и не сопеть. Папа говорит, что на задании я громко соплю, а так делать нельзя. Так дедушка меня и обнаружил в прошлый раз.
Я спросила, как он меня нашел? Он ответил, что я сопела, как паровоз. Поэтому сейчас я сижу и не соплю. Даже дышу через раз. Очень тихо. И не шевелю больной коленкой. А она болит! Сильно. И бинтик уже немного мокрый. Наверное, опять «кровит», как говорит мама. Я очень стараюсь быть невидимкой, но человек все же обнаруживает меня. Я не понимаю, как он это сделал. Наверное, идет по следу, который я оставила. Хоть снега и нет…
«А может это папа вернулся?!» – вдруг осеняет меня. Я даже приподнимаюсь, чтобы выбраться из «чулана», но вдруг замечаю, что ботинки, которые «подошли» ко мне, намного больше папиных. Значит это не он.
Вдруг становится темно, а перед глазами появляются плечи. Они такие широкие, что загораживают весь свет. А потом… Потом появляется лицо. Чужое. С большими глазами. Зелеными. Они тоже чужие. Совсем не папины. Они смотрят на меня в упор. Их хозяин видится мне дядькой Черномором, о котором мы с дедушкой недавно читали. Только без бороды. Он – такой большой и важный. Сидит передо мной и тянет ко мне руки. А я уворачиваюсь, чтобы не схватил. Пытаюсь забиться в угол. Спиной чувствую прохладную жесткость стены и понимаю: глубже пролезть не получится. А дядькины руки… они такие длинные! Кажется, они дотянутся куда угодно и вытащат меня хоть из моей норки, хоть из глубокой ямы, хоть со дна океана. Отовсюду. Я понимаю это по взгляду хозяина этих ручищ. Он такой глубокий, чуть насмешливый. Такой, словно он уже всё решил: он непременно достанет меня из этой берлоги. Я смотрю в дядькино лицо и чувствую… Не страх, нет… Мне обидно. Очень. Моя обида настолько огромна, что хочется громко разреветься. Но я изо всех сил сдерживаю слезы, потому что мне нельзя «разводить сырость».
Смотрю на дядьку и вижу, как он наблюдает за каждым моим движением. Я устала сидеть согнувшись. Колено ноет. Ступни уже покалывает иголочками. Хочется встать в полный рост и размять ноги… Но я не могу. И так почти касаюсь головой потолка «чулана», сидя на корточках. Как и дядька с умными глазами – напротив меня.
«Вылезай!» – требует он, но не касается меня. Хотя мог бы – руки у него длиннющие! А ладони – совсем рядом. Я даже чувствую их тепло. Голос у дядьки низкий… Бархатный… Переливистый… Как будто мурчащий. Только не как у моей Китти, а как у льва, в гости к которому мы заглянули, когда недавно были с дедушкой в зоопарке.
«Не вылезу!» – воплю я и как угорелая верчу головой.
«Прекрати! – требует он. – Слетит!»
«Кто?» – удивлённо спрашиваю я, замирая как мышка в своей норке.
«Не кто, а что. Твоя голова, – усмехаясь, отвечает он. И снова требует: – Дай руку! Я помогу».
«Нет!» – сердито отвечаю я.
Теперь я сержусь на него. «Знатно», как говорит бабуля. Сержусь так сильно, что чувствую, как сами собой прищуриваются глаза и даже морщится нос.
«Надо же, какая грозная амазонка!» – негромко восклицает дядька. Не сердито. Скорее весело. И немного удивлённо.
«Я не мазонка! – возмущаюсь громко. И добавляю: – Меня зовут не так!»
«А как?» – спрашивает он, усмехаясь. И уголки его губ чуть дергаются и слегка ползут вверх. Как у льва, который мне «улыбнулся» в зоопарке. «Улыбнулся» перед тем, как прыгнуть к решетке, рядом с которой я стояла. Но лев не тянул ко мне лап, а дядька тянет. Хоть и не прикасается.
«Так как тебя зовут?» – спрашивает он снова.
«Это секрет! Понял?»
«Понял», – тихо откликается он.
И вдруг его голова и плечи проникают глубже в мой «чулан». Я успеваю вовремя отреагировать, и цепкие пальцы не могут обхватить меня за плечи.
Но дядька не сдается и снова пытается это сделать. Его длинные ручищи такие юркие! Хватают меня за плечи и тянут из укрытия. Я извиваюсь. Дергаюсь. В пылу этой битвы неуклюже привстаю с корточек и больно ударяюсь головой.
«Аааай!!!» – воплю сиреной и почувствую, что проиграла: меня выуживают из-под стола и ставят перед собой. Так всегда делает дедушка, когда я «намудрю в очередной раз». Он всегда так говорит.
«Ну вот… удалилась, – сокрушается дядька. Это слово я знаю – мне бабуля объяснила. Дядька принимается прощупывать мою голову: – Где болит?»
«Тут», – тычу пальцем в макушку, запрокинув голову. Он такой высокий. Выше папы.
«Отечности не наблюдаю. Голова кружится?»
«Нет».
«Тошнит?»
«Нет».
«Будем надеяться, что ничего серьёзного».
«Уже не больно, но это ты виноват!»
«Косвенно причастен – да. Но, если бы ты выполнила мой приказ без нареканий, этого бы не случилось», – строго изрекает он.
«Ты говоришь непонятно!» – обвиняющим тоном сообщаю я.
«Подробнее!» – велит он.
«Что подобнее?» – не понимаю я.
«Не подобнее, а подробнее. Это значит – разложи по полочкам».
«Что разложить?»
«Свои мысли».
«Ты глупый, что ли? Как я их разложу? Чтобы их разложить надо в голове дырку сделать!»
«Зачем?»
«Как зачем? Чтобы вытащить их оттуда».
«Не столь кардинально, прошу тебя!» – Смеется он. Мне нравится, как он смеется. Почти, как папа, только чуть-чуть по-другому.
«А как их достать, чтобы на полку положить?» – спрашиваю удивленно. И даже сердиться перестаю.
«Разложить по полочкам – это образное выражение», – объясняет он, перестав смеяться.
«Это как?»
«Это значит, что дырку в голове делать не надо. А ты кровожадная!»
«Кровожадная – это когда пьёшь кровь! Я в мультике видела. А я кровь не пью! Только сок и молоко на ночь. Иногда газировку сладкую. Но ее пить дедушка не разрешает».
«То есть ты пьёшь ее без разрешения?»
«Почему без разрешения? Мне папа разрешает. Но это наш с папой секрет, понял?»
«Понял».
«Секрет – это значит никому ни-ни, – на всякий случай уточняю я. И отчего-то добавляю: – Так папа говорит».
«Папина дочка, значит… Ладно, принято».
Вижу, что он отступил на шаг. У меня появляется манёвр! Бегу к двери, но добежать не успеваю. Он хватает меня своими ручищами и подвешивает перед собой.
«Пусти», – шиплю я и закрываю глаза.
Я всегда так делаю, когда страшно. А мне теперь страшно. Страшно так, как не было за все пять лет моей жизни. Я боюсь, что дядька унесёт меня с собой.
«Открой глаза!» – приказывает он. Я сначала мотаю головой, а потом открываю их. И слышу: – Я не причиню тебе вреда. Но люблю, чтобы меня слушали с первого раза».
«Я слушаю только папу!» – бунтую, дрыгая ногами. – И дедушку!»
«Понятно…»
«Ты кто?»
«Человек», – отвечает он, пожимая плечами.
Продолжаю висеть перед человеком со светлыми волосами. Чувствую цепкий хват его пальцев на своих плечах. Он держит меня перед собой на вытянутых руках. Так дедушка держал картину, которую ему подарили. И рассматривает он меня так же придирчиво, как дедушка свой подарок. Но я не неподвижная картина. Я – вполне себе живая. Могу дергаться. Сопротивляться. К тому же снова сержусь на этого дядьку знатно. Волчком верчусь у него в руках. Дрыгаю ногами. И вдруг больно ударяюсь об него больным коленом.
«Ай! Пусти!»
«Прекрати хулиганить!» – строго велит он.
Но я так недовольна тем, что не смогла спрятаться так, чтобы никто не нашел, что хватаю своего разоблачителя за волосы и что есть сил тяну на себя. И о ужас – волосы слетают с его головы! А под ними есть другие – чёрные. Я так удивлена, что вмиг перестаю дергаться.
«Почему у тебя столько волос?» – пораженно спрашиваю я, чувствуя, как глаза мои лезут на лоб. Даже смотреть в его зеленые становится больно.
«Так надо», – отвечает он, усмехаясь.
«Кому?»
«Мне».
«Зачем?»
«Так надо».
«Ты похож на пирата!»
«Почему?»
«У тебя волосы торчат! Как у дядьки из книжки. Мы с дедушкой вчера читали».
«Уже умеешь читать?» – спрашивает он.
«Я быстро читаю. Но дедушка – быстрее. А почему у тебя волосы разного цвета?»
«Так надо».
«А ты другие слова забыл, что ли?»
«Помню. К счастью, ты мне не все мозги вытрясла», – снова усмехается он и снова ставит моё, теперь неподвижное тело на пол перед собой. Мне опять приходится запрокинуть голову, чтобы видеть его лицо.
«А почему говоришь только «так надо» и «почему»?»
«Потому что так надо».
«Ты скучный», – удрученно вздыхаю я.
«Почему?»
«Потому что знаешь мало слов. Дедушка говорит, это – плохо».
«Почему?»
«Надо знать много слов. Мы каждый день учим новые».
«Каждый день?!» – Он делает большие глаза, а я не могу удержаться и говорю:
«Красиво».
«Что красиво?»
«Твои глаза. Они зеленые—презелёные!»
«А ты кокетка!» – смеясь, замечает он.
«Что такое какетка?»
«Неважно. Забудь. Так какие слова ты выучила сегодня?»
«Сегодня мало, – делюсь я и начинаю перечислять, загибая пальцы: «Офис, гипертонический криззз, командировка, усидчивость, дважды, трижды, одинжды… ой нет, неправильно…»
«Единожды», – подсказывает Разноволосый.
«Единожды, – повторяю я негромко, и, взглянув на свои загнутые пальчики, выдаю: – Восемь».
«А норма?»
«Что это «норма»? А, знаю! Вспомнила! Норма – это тарелка каши на завтрак!»
«Можно и так сказать», – смеясь, соглашается он.
«Почему ты смеешься? Дедушка утром говорит: «Это твоя норма, Катерина». И показывает на тарелку «сопливой каши»».
«Сопливая каша – это овсянка, что ли?»
Я пожимаю плечами и заявляю:
«Не люблю ее и название учить не хочу».
«А ты с характером!»
«Дедушка тоже так говорит. И мама, и папа, и бабуля. Все так говорят», – разочарованно вздыхаю я.
«Так это же хорошо! Иметь сильный характер – это круто!»
«Круто? Это как яйцо?»
«Точно! Главное – чтоб не всмятку» – смеется он.
Мне ещё больше нравится, как он смеется. По-доброму так. Как друг. Совсем не обидно.
«Я люблю яйцо всмятку», – делюсь с ним я, приложив ладошку к губам, словно по большому секрету.
«Да я тоже иногда ими балуюсь, – сквозь смех пытается сказать он. – Но характер не должен быть всмятку».
«Думаешь?»
«Знаю! – отвечает он, пытаясь взять себя в руки и перестать смеяться. – Давненько я так не смеялся. Ты не обижайся, ладно? Просто ты такая забавная, потому и смеюсь», – добродушно заявляет он.
«Надо говорить «от того и смеюсь»».
«Правда? Не знал».
«Так дедушка говорит».
«Ясно. Так сколько новых слов в день ты учишь?»
«Десять. Как ты сюда вошел? Меня же заперли! Ты что, шпион?!» – вдруг догадываюсь я.
Он усмехается и отвечает:
«Нет, я разведчик».
«Я тоже разведчик!»
«Ясно… А ты прыткая! Ловко меня провела.И указала на недочёт».
«Что это «недочёт»?»
«Это когда вроде всё в образе продумал, а потом: бац – и случается форс-мажор. Непорядок. Но я решу эту проблему».
«Ты говоришь … совсем непонятно. Что такое фокс…мажор?»
«Форс-мажор. Это что-то неожиданное. Что-то такое, что ты не можешь изменить, понимаешь? Например, ты стянула с меня парик и разоблачила».
«Как это – «разолачила»?»
«Ра—зо—бла—чи—ла. Это значит указала на провал, понимаешь. Мой провал. В данном случае – с маскировкой. Это плохо…»
«Слово «маскировка» я знаю. Знаешь, как я запомнила?»
«Как?»
«Маски— ровка. Эта маска такая. Ты как будто прячешься, чтобы не узнали».
«Что-то вроде, да…»
«И слово «провал» тоже знаю. Так папа мне говорит, если я неправильно выполняю его задание».
«И часто он тебе это говорит?»
«Нет. Я хороший агент. Ценный. Так он часто говорит. Ты не переживай, – вдруг решаю его приободрить, – Ты тоже станешь хорошим агентом. Ценным».
«Думаешь, стану?»
«Ага… Ой… то есть, да. Дедушка не разрешает мне говорить «ага». Только «да» говорить можно. Потому что это правильно. А «ага» – неправильно».
«Думаю, он прав».
«Он всегда прав. Он очень умный. Такой же, как ты. И почти такой же, как папа».
«Почему почти такой же, как папа?»
«Потому что папа умеет читать стихи. По памяти. Один раз взглянул – и запомнил. Я тоже так могу. А дедушка – не может».

Глава 9 Один секрет на двоих
«Ясно. Слушай, а давай договоримся, что никому не скажем о том, что ты стянула с меня парик».
«А что это – «парик»?»
«Вот эта штуковина», – поясняет он, вертя у меня перед носом своими вторыми волосами.
«Аааа поняла. Не скажем даже маме?»
«Ни—ко—му! – говорит он по слогам. И спрашивает: А, кто у нас мама?»
«Ее зовут Ольга Громова. Она здесь работает».
«Вот как! Ей – в первую очередь! Так ты и есть Котёнок?»
«Так меня только мама и бабушка называют. Иногда – дедушка. Только совсем иногда—иногда».
«Ясно. А папа принцессой зовёт?»
«Нет. Принцесской. Это мой позывной. Он секретный, – хвалюсь я. – А ты кто?»
«Давай договоримся: ты будешь называть меня блондином, хорошо?»
«Что это – «блондин»?»
«Так называют человека со светлыми волосами».
«Но у тебя они чёрные! Значит ты не блондин!»
«В логике тебе не откажешь, – с досадой бросает он. И добавляет, подумав: – Давай, так: то, что я на самом деле не блондин – будет нашим с тобой секретом?»
«Самым секретным секретом?»
«Да».
«Нет».
«Нет? Почему?» – удивляется он.
«Потому что у меня секрет бывает только с папой. А ты – не папа».
«Снова логично», – вздыхает он.
И я чувствую, что он очень недоволен. Это какое-то холодное недовольство. Замораживающее. Мне становится зябко и неуютно. И ещё – мне почему-то жаль, что расстроила его. Мне он нравится. Он не повышал голоса, не приказывал – просто попросит. А теперь вдруг стал другим – совсем чужим. И это мне не нравится.
«Слушай, а ведь у нас с тобой уже есть один секрет! – вдруг заявляет он, – Про газировку. Но ты не волнуйся, я никому о нём не скажу».
«Даже дедушке?» – Гляжу на него с подозрением.
«Ему – ни под какими пытками!» – клятвенно заверяет он.
«Что это «пытками»?
«Ну… Это значит, никогда ему не скажу».
«Никогда—никогда?»
Он молча кивает.
«Ладно. Я тебе верю. А что я получу?» – решаю я согласиться. Чтобы он не был таким расстроенным.
«Если парик станет нашим секретом?» – спрашивает он, улыбаясь. Снова по-доброму.
Я молча киваю.
«А ты корыстная!»
«Что значит «коры— сная»?»
«Это такой человек, который во всем ищет выгоду».
«Что значит выгода?»
«Это значит, что человек всеми путями хочет получить что-то нужное. Только для себя».
«Разве это плохо?»
«Да нет… не то, чтобы плохо… просто не всегда хорошо».
«Как это? Вот ты же хочешь, чтобы никто не знал, что у тебя волосы другие. Значит хочешь получить выгоду».
«А с тобой приятно иметь дело!»
«Почему?»
«Схватываешь на лету».
«Папа тоже так говорит».
«Он прав. Значит так: давай договоримся: ты выполняешь мою просьбу и молчишь о парике, а я выполню одну твою».
«Всего одну?»
«Да. Это будет справедливо».
«Это слово я уже знаю. Оно хорошее. Мне дедушка объяснил».
«Отлично! Значит, баш на баш?»
«Это как?»
«Просьбу на просьбу. Одна просьба – моя, одна – твоя, договорились?»
«По рукам!» – соглашаюсь я, подумав, и протягиваю ему ладошку. Он негромко смеется, пожимает ее и спрашивает:
«Так какая у тебя будет просьба?»
«Сначала я хотела забрать у тебя эту штуку. Парик».
«Это – не вариант!»
«Нельзя?»
«Нет».
«Да я просто хотела примерить. Но уже не хочу».
«Это почему же?»
«Эта штука – как шапка. А шапку летом не носят. Потому что жарко».
«Права, – вздыхает он. И добавляет: – Мне недолго осталось носить эту штуку. Потом могу тебе подарить».
«Нее, не надо».
«Почему?»
«Туда мои волосы не залезут.
«Хмм. Догадливая. У тебя они густые».
«И вооот такие длинные!» – хвастаюсь я, отмеряя себе ладошкой по пояс.
«Круто!» – отвечает он, одобрительно кивая. – Ладно, какая у тебя просьба?»
«Хочу мороженое. Фисташковое».
«По рукам, – отвечает он. И уточняет: – с меня мороженое, с тебя молчание – лады?
«Лады. Папа тоже так говорит».
«Мы все так говорим», – заверяет меня он.
Подходит к зеркалу и надевает свой парик. И только он успевает это сделать, как заходит мама.
«Вот ты где! – обращается она к моему собеседнику, – И чем вы тут занимаетесь?»
«Мы с блондином разговариваем, мам. Он обещал мне мороженое».
«Вот как! И за что же?»
«Он сказал, что я все схватываю на лету».
«Котёнок ты мой любимый! Ты у меня не только красавица, но и большая умница!»
«Точно!» – отвечает блондин.
Я вижу, как он скрывается за дверью. А следом «кадр из фильма» моего детства на пару мгновений зависает… И вдруг разбивается вдребезги.
Меня окутывает пустота. Чувствую себя разочарованной. И очень несчастной. Нестерпимо хочется вернуться туда – в моё воспоминание. Занырнуть в него и прикоснуться к тому, чего больше нет – к моей прошлой счастливой жизни. Жизни, в которой мама с папой были рядом, в которой ещё жива бабуля, в которой дедушка был не таким суровым. Мне настолько больно, что еле сдерживаю слезы и чувствую себя кустом любимых маминых роз, вдруг выдернутых из грунта и брошенных засыхать без воды и комфортных условий. Как же хочется заплакать! Громко, как в детстве. Чтобы мама погладила по голове. Чтобы папа сказал свое фирменное: «Не мороси, дочь!» Чтобы дедушка привычно сделал ему замечание «подбирать выражения». Чтобы вступилась бабуля и с улыбкой пригласила всех нас на вечернее чаепитие.
Но всего этого больше нет и никогда не будет.
«Надо жить дальше», – всегда говорит дед. И мы с ним живем…
Я медленно моргнула, прогоняя морок воспоминаний и взглянула на своего молчаливого собеседника. Он уже привычно всматривался мне в лицо, сидя в кресле напротив. Руки его покоились на подлокотниках кресла, а длинные ноги были вытянуты вперед – так, что я в подробностях могла разглядеть рисунок подошвы кроссовок «Найк» внушительных размеров.
– Так вот как мы познакомились… – прошептала я. Сил говорить громче я не чувствовала. – Только тогда я так и не узнала, как вас зовут… Когда мы возвращались с мамой домой, она передала мне мороженое и сказала: «Это тебе твой новый друг просил передать».
Орлов продолжал молчать.
– Андрей Валерьевич Орлов – ваш отец? – спросила я, вспомнив человека в форме, который встретился нам на проходной.
– Да, – ответил он через паузу, которой, казалось бы, не будет конца. И уточнил: – В каком контексте ты о нём вспомнила?
Я взглянула в лицо человека, сидевшего не более, чем в полуметре от меня, и осознала, что ему очень важно было услышать ответ на свой вопрос. Настолько важно, что он оторвал спину от комфортной спинки кресла и, чуть склонился ко мне, не вставая. Он смотрел на меня, не моргая. Удивленно. Столь пристальный, абсолютно неподдельный интерес показал мне, что человек, о котором я вспомнила, был для него авторитетом. Большим авторитетом.
Мне так не хотелось огорчать Кирилла Андреевича, разочаровывать его, ведь я не вспомнила ничего важного: просто человека в форме, который подошел к нам с мамой в то утро, ничего особо не значащий разговор… Странный ответ мамы… Ответ, на который я тогда так и не попросила дополнительных разъяснений. Ментально соприкоснувшись с тем днем, я всё ещё остро ощущала, насколько не занимала меня тогда эта тема. Гораздо больше интересовал кабинет мамы, в который я тогда должна была попасть впервые. Держа ее за ручку и подпрыгивая в нетерпении, как строптивая козочка, я бежала чуть впереди, как бы подгоняя маму идти быстрее. Но мне тогда остро почудилось, что мама не очень жалует того человека в форме – Андрея Валерьевича. Почудилось по тону, которым она тогда ответила и по краткости самого ответа. Так что не факт, что мне удалось бы узнать, почему тот человек не всегда бывал добрым. Мама могла быть закрытой. Она не раз пресекала мои вопросы, которые считала лишними. Именно краткость ее ответов и говорила мне о том, что она не собирается мне что-то разъяснять. А я… Меньше всего я всегда старалась ее обидеть. Или как-то испортить ей настроение.
Кирилл Андреевич продолжал сидеть все в той же заинтересованной позе. Он не задавал наводящих вопросов, просто ждал ответа. Терпеливо…
И я решила передать ему наш разговор. Слово в слово. Прикрыв глаза, я снова «переместилась» в то утро, благо мой мозг ещё «не успел» его забыть, и выдала:
– Звучит сирена. Я дотронулась до турникета в мамином офисе… Не случайно… Специально… Мне было интересно. К нам подходит человек в форме. Я думаю, что это папа… Но это не он…
«Какой милый у нас диверсант?» – говорит человек, похожий на папу.
«Я не девесат! Я разведчик», – поправляю я его.
«Вот оно как! – отвечает он, смеясь. – У вас случился провал, дорогой разведчик».
«Как это?» – спрашиваю я у него и чувствую, как мама сжимает мою ладошку.
«Помолчи!» – тихо велит она. И достает из сумочки белый квадратик с полоской посередине.
«Что это у тебя, мам?»
«Пропуск», – отвечает она и касается им небольшого экрана. Сирена сразу смолкает.
«Я тоже такой хочу!» – заявляю я и слышу голос человека в форме:
«Какая смена у вас подрастает, Ольга Даниловна. Храбрая. Любознательная!»
«Ещё – красивая, – добавляю я. И зачем-то уточняю: – Так папа говорит».
Мама снова сжимает мою ладошку, а человек в форме мне отвечает:
«Согласен – красивая. А какая уверенная в себе!»
«Извините, Андрей Валерьевич, – виновато говорит мама, – не с кем было оставить…»
«Уже в курсе. Разместите «разведчика» в своем кабинете и выдайте ему задание», – с улыбкой распоряжается человек в форме.
«Так точно!» – отвечает ему мама. Мы проходим через турникет, который больше не шумит, даже когда я ещё раз дотрагиваюсь до его «рога». Скрытно, чтобы мама не увидела. Мне не хочется ещё раз ее расстраивать. А человек в форме видит, но маме ничего не говорит. Только подмигивает мне. А потом разворачивается и уходит. Я гляжу ему вслед и спрашиваю:
«Кто это, мам?»
«Мой начальник – Андрей Валерьевич Орлов», – отвечает она.
«Он добрый!» – замечаю я, наблюдая, как тот скрывается за поворотом. И слышу:
«Не всегда…» Это всё… Он, наверное, уже в отставке… Столько лет прошло… По возрасту… должно быть так… Знаете, мне бы хотелось с ним увидеться, – вдруг призналась я. И услышала негромкое:
– Это невозможно…
– Почему? – разочарованно спросила я, совсем не подумав, что моя просьба могла показаться бестактной. – Извините… Должно быть есть причины… нам не встретиться… Секретность там или что-то ещё… Понимаю…
– Что-то ещё.
Мы смотрели друг другу в глаза. Я надеялась, что он продолжит и объяснит это «что-то ещё», но он не спешил. О чем он думал, не знаю, но смотрел на меня как-то по-новому: без пренебрежения, которое время от времени демонстрировал в течение этих двух дней, без иронии, ставшей привычной в нашем общении, без подозрительности, которую я порой замечала. Он смотрел на меня по-новому: не как на простой ребус, который можно разгадать в два счета, а как на более сложную головоломку. Как на уравнение с несколькими неизвестными.
– Его нет в живых, – вдруг поделился Кирилл Андреевич.
– Погиб? Как мама? – совсем не подумав выпалила я.
– Сердечный приступ, – бросил он.
– Как жаль… – проговорила я и расстроилась. – Соболезную…
– Благодарю, – негромко проговорил он.
– Зачем вам было нужно, чтобы я вспомнила о парике?
Продолжая сидеть в своем объемном кожаном кресле, легонько постукивая костяшками длинных пальцев по левому подлокотнику, Орлов всё также смотрел на меня в упор. Молча.
– Вы левша? – вдруг спросила я.
Подумав с секунду, он коротко бросил:
– Амбидекстр.
– Это… это человек, одинаково хорошо владеющий обеими? – уточнила я, вспомнив, как в школе усердно училась писать «правильно»: не левой, а правой рукой. Чтобы не быть белой вороной среди одноклассников, ни один из которых не был левшой. Мне так хотелось хоть в чем-то быть как все, и я старалась. Старалась, прекрасно осознавая, что как все я все равно не стану. Хотя бы потому, что жила в специфических условиях: к семи годам уже имея печальный бэкграунд, я росла без обоих родителей и мало того, что семья моя была неполной, так ещё и порядки в этой семье были далеки от среднестатистических.
– О чем задумалась?
– Пытаюсь понять зачем вы дирижируете моими воспоминаниями…
– И как? Успешно?
– Пока никак… Ума не приложу, зачем вам это. Решили выдрессировать обезьянку, чтобы потом выпустить на арену? Хоть намекните, на какую?
– У тебя богатое воображение… В моих планах нет выпускать тебя на арену. На какую бы то ни было…
– Правда? Интересно, почему же? Это могло бы быть… забавно…
– На арене ты будешь находиться на всеобщем обозрении… Это все равно, что принадлежать всем сразу…
Мы смотрели друг другу в глаза: он – с лёгким прищуром, я – снова в ожидании того, что он продолжит развивать свою мысль. Но он замолк и вскоре мне стало ясно, что развивать ее он не собирался.

Глава 10 Конфуз
– Вы тогда сказали: «Я решу эту проблему». Решили? – спросила я. И, заметив, что он не понимает, уточнила: – С париком, я имею в виду.
Он задумался ненадолго и медленно кивнул.
– Как?
– Обесцветил волосы.
– Зачем?
– Это нужно было для дела.
– Для создания образа?
– Да. – односложность его ответов ясно давала понять, что он не хочет развивать эту тему. Но я все же решилась спросить:
– А как часто вам приходится менять внешность?
– По необходимости… Как думаешь построить беседу с дедом? – резко перевел он тему.
– Да всё пройдет стандартно: получу очередную порцию нравоучений, выслушаю и приму к сведению. Хорошо, что это случится не сегодня. Надо будет Николая Николаевича попросить не сообщать дедушке о том, что он увидит.
– А что он увидит?
– Мое расцарапанное лицо. И дубленку, – вздохнув, объяснила я.
– Это мелочи.
– Вряд ли дедушка воспримет это именно так…
– То есть и Николай… Николаевич пляшет под твою дудку? Забавно…
– Что значит «пляшет под мою дудку»?
– Значит, и его ты прогибаешь под свои интересы. Как деда.
– Не понимаю, о чем вы толкуете…
– Всё ты понимаешь… Только, когда будешь давить на Серова, учти: если Громову не перед кем отчитываться, кроме как перед самим собой, то Николай Николаевич по долгу службы обязан доложить своему работодателю о любом подозрительном нюансе, связанным с объектом его охраны.
– К чему вы это?
– К тому, что ты собираешься предложить Серову нарушить должностную инструкцию.
– Ну почему сразу нарушить? Просто чуть-чуть от нее отойти…
– Это одно и то же.
– И потом… насколько мне известно, объект его охраны – наш дом, так что он ничем не рискует.
– Ошибаешься. Не только. В обязанности Серова входит охранять прежде всего домочадцев.
– Это всего лишь вопрос трактовки… А откуда вы знаете фамилию Николая Николаевича? Я ее не называла.
На меня посмотрели, как на несмышлёное дитя. И помолчав, ответили:
– Согласен, вопрос трактовки. Но внесу поправку: вопрос верной трактовки.
– А вы зануда, скажу я вам! Если дед узнает об этих самых «подозрительных нюансах», то вмиг посадит меня под домашний арест. А это не входит в мои планы.
– А что входит? – поинтересовался мой, ставший задумчивым собеседник.
– Не важно… Ладно… В мои планы входит жить своей жизнью, вот и всё. А с чего вы решили, что я «прогибаю» деда под свои интересы?
– Сужу по фактам… Попытка прогнуть номер раз: твоя летняя поездка за город. Вполне успешная, стоит заметить… Далее была предпринята попытка номер два: переезд в общежитие. И снова успех, Миледи!
– Вы и об этом знаете?
– Не задавай вопросов по-глупому.
– Почему по-глупому?
– Правильнее было бы спросить: «Откуда вы об этом знаете?» Тогда была бы возможность отследить источник моей информации.
– Не факт. Вряд ли бы вы им поделились.
– Верно, – плутовская усмешка озарила лицо моего дотошного визави. – Но в этот раз, полагаю, твои козни с сокрытием информации не пройдут.
– Почему?
– Делаю ставку на то, что сегодня Громов явится сюда собственной персоной.
– С чего бы это? Нет, это не входит в его планы. И потом: откуда вам знать?
– Знаком с ним много лет, значит, могу просчитать старого лиса … На пару ходов вперед, уж точно…
– Нет. Он не обещал приезжать. Всего лишь спросил: «К которому часу прислать Николая?»
– Громов никогда надолго не оставляет объект без личного контроля.
– Объект?
– Объект своего внимания. В данном случае – тебя.
– Ну знаете…
– Уже много лет он воспринимает тебя исключительно как объект опеки, девочка. Со всеми вытекающими. Для тебя это новость?
– Объект опеки… Никогда не думала об этом в подобном ключе… И потом: я уже полгода, как совершеннолетняя!
– Приму к сведению… Но для твоего деда это ровным счетом ничего не значит. Ты для него объект перманентной опеки. Была таковой, таковой и останешься.
– Нельзя ли как-то попроще?
– А что непонятно? Перманентной – значит: пожизненной. Вне зависимости от того, насколько старше и самостоятельнее ты станешь с годами. Громов – особый тип личности. Упертый. Настырный. Контролирующий всё и вся. И по большому счету – бескомпромиссный. За редким исключением. Вижу, тебе не по нраву то, что я говорю.
– А кому понравится, что он будет пожизненно сидеть на крючке? Вот вам бы понравилось?
– Нет. Но советую смириться с этим и не тратить времени на бессмысленную борьбу. Лучше найди способ мирно с ним сосуществовать.
– Как?
– Ты стала отстаивать свои интересы, и он делает вид, что под них прогибается. Но долго так не будет. Пружина не может сжиматься вечно. Пережмешь пружину – узнаешь деда с новой стороны.
– Это с какой же?
– Он может быть беспощадным. Твоя мать однажды в этом убедилась.
– В чем убедилась? Не говорите загад…
– Я сказал по этому вопросу всё, что планировал, – перебил меня Кирилл Андреевич. И добавил: – Научись добиваться своего деликатно, чтобы не задевать его гордое эго. Не дави на него.
– Вопрос в том, как это сделать…
– Разыгрывай партию так, чтобы он полагал, что инициатива исходит не от тебя, а от него самого.
– Легче сказать, чем сделать…
– Старайся. После одного печального случая у твоей матери это отлично стало получаться.
– Какого случая?
– Я просто дал совет, а решать тебе, – негромко известили меня, не потрудившись ответить на вопрос.
– Обожаете читать нравоучения? Точно ментальный двойник деда…
– Не имею такой привычки. В данном случае сделал исключение. Так во сколько придёт машина?
– В двадцать ноль-ноль.
– Отлично! Есть время для беседы.
– О чем ещё будем беседовать?
– На разные темы, – неопределенно ответили мне, продолжая разглядывать, как игрушку с сюрпризом… Или как неведомую зверушку. А я задумалась о том, что ещё он хочет у меня выпытать.
– О чём задумалась? – нарушил тишину тихий голос моего собеседника.
– Все выходные чувствую себя вашим подопытным кроликом. Просто спросите о том, что ещё хотите узнать – я отвечу… Говорила уже, кажется, что не люблю юлить.
– Хорошо. Давай поговорим начистоту. Зачем ты появилась в ресторане Сити? – озадачили меня.
– Пришла на помолвку подруги, – поспешила ответить я, пожав плечами.
– Почему именно в тот вечер и в тот ресторан? – прозвучал второй странный вопрос.
– Понятия не имею… Все организационные вопросы решала Марья.
– Вот как?
– Кому ж ещё решать, если это ее помолвка?
– То есть ты оказалась там случайно? Только потому, что Стоцкая выбрала это место.
– Это очевидно. Почему вы уделяете всему этому столько внимания?
– Пытаюсь разобраться.
– В чем?
– Чем было наше пересечение в том ресторане: простым совпадением или чем-то иным?
– А чем иным оно могло быть?
– Чем-то вроде запланированной акции…
– Для меня это пересечение, как вы его назвали, было случайным. А вот для вас – не знаю…
– На что намекаешь?
– Как выяснилось, вы отлично осведомлены о моей жизни, значит, могли легко просчитать ситуацию и оказаться в том же месте в тот же день.
– Ты путаешь причину со следствием.
– То есть?
– Моя осведомленность о твоей жизни – следствие. Причина – в твоем появлении в ресторане.
– Вы пытаетесь сказать… Что сначала увидели меня в ресторане и только потом навели справки о моей жизни?
– Верно.
– Что-то слабо верится…
– Зачем мне просчитывать какую-то ситуацию относительно тебя?
– Вы ищите моего отца, так?
Орлов не удостоил меня ответом, но явно был удивлен.
– И если это так, – продолжила я рассуждать, – то можете рассматривать меня как источник информации. Поэтому и появились в том ресторане в пятницу.
Глаза Кирилла Андреевича на мгновение округлились в изумлении. Да, я бы назвала его реакцию именно так.
– Я рассуждаю… Сами же просили… как это…. «продемонстрировать рассудительность папы». Гены, и всё такое… Вот я и демонстрирую.
– Продолжай, – милостиво позволили мне, бесшумно постукивая костяшками пальцев по подлокотнику кресла.
– Отлично… Сначала вы пересеклись со мной в ресторане, а потом в «Империале». Для чего? Вы же не отдыхаете тут каждые выходные, верно?
– Верно, – ответил он, снова показательно продемонстрировав мне свое удивление.
– А в эти – вдруг решили сюда нагрянуть…
– И рестораны я не жалую… Предпочитаю ужинать дома. – Прозвучало как подсказка. Иронично так.
– Воот! Не странно ли?
– Интересно девки пляшут… – усмехнувшись, негромко проговорил мой «дознаватель».
– Что? Какие девки?
– Это так… старая присказка отца. Он баловался ей, когда был оочень удивлен.
– А, ну да. Наверное, как и вы сейчас.
– Не то слово. Отлично сыграно, Миледи! Снимаю шляпу!
– Да какие уж тут игры! Я предлагаю обсудить, как могли оказаться случайными сразу два наших с вами пересечения в один день. Хотя, почему два? Три! Целых три раза за день!
– Не намекнёте ли о третьем? – осторожно поинтересовался Орлов. Кажется, мне снова удалось его удивить.
– Да какие намеки, сударь! Скажу прямым текстом: вы же проезжали мимо Университетского сквера в пятницу в районе четырех часов вечера?
– В пятницу?.. – уточнил он и задумался. – Да, ехал на встречу. Примерно в то время…
– Вот! Я увидела вас тогда в первый раз. Вернее, вашу машину. Вы неслись на ней, как настоящий Летучий Голландец!
– Голландец… Летучий? – проговорил он и снова ненадолго задумался. А потом, усмехнувшись, добавил: – Вот и по поводу международного уровня прояснилось…
– Какого ещё уровня? И почему международного? Не понимаю…
– Значит, справимся своими силами, – негромко проговорил он. Проговорил, похоже, скорее себе, чем мне.
– Опять загадками изъясняетесь, – пробурчала я разочарованно и услышала:
– Забудь. Ну, и фантазия у тебя! Впредь буду учитывать…
– Да уж, учитывайте, пожалуйста… – пробубнила я, пытаясь сообразить, что к чему. Не получалось. – Бабуля величала ее воображением. Буйным.
– В точку! – Он вдруг рассмеялся. Негромко, но так задорно. Заразительно. От души.
– А что вы скажете по существу вопроса? – спросила я, не удержавшись от улыбки.
– По существу? По нашим пересечениям? – уточнил он сквозь смех.
Я молча кивнула.
– Так уже ответил. Фантазерка ты знатная! Но не каждый сможет так мастерски сместить вектор. Хвалю.
– Сместить вектор?
– Да. Развернуть его на все сто восемьдесят!
– Что «на все сто восемьдесят»? Градусов, что ли?
– Да на них, на них родимых, – проговорил он, отсмеявшись и покачав головой.
– Ничего не понимаю… – с досадой заметила я. – То есть все наши пересечения вы считаете простым совпадением, так?
Вдруг он приблизился ко мне, не вставая из своего кресла, благо рост позволял. Склонился надо мной, некрепко обхватив пальцами мой подбородок, и таинственно так произнес: – Не совсем… Но вот что занятно: за все выходные ты не задала ни одного вопроса о том, с кем сейчас вынуждена проводить большую часть времени в замкнутом пространстве. Почему? Приехала уже информированной?
– Информированной? О чем? Александр… – Орлов удерживал мой взгляд, а я… Я таяла от поглаживаний его пальцев. Плавных. Чертовски медленных. Разгоняющих мурашки по коже лица и шеи. – Я… я говорила только с ним…
– С Беловым?
Мне позволили кивнуть. Я сделала это медленно, остро ощущая подбородком теплую упругость и цепкость его пальцев.
– Насколько подробно он преподнес информацию? – прозвучал вопрос. Сосредоточившись на этих, совсем новых для себя ощущениях, я едва уловила его суть.
– Информацию? – поймав за «хвост» концовку вопроса, я «открутила» его назад: – Подробно? Нет, только в общих чертах… Бизнесмен приехал отдохнуть с родственниками… Но думаю, знает он больше.
Мой «экзекутор» снова усмехнулся. Лукаво. Как-то по-пиратски, что ли. Сразу припомнился мой недавний сон. Лошадка, на которой я кружусь в детстве по «арене». Он. И мама, с которой он разговаривает…
– Ему по службе положено, – оповестили меня.
– По службе? У полиции есть на вас компромат?
– Вряд ли… – через паузу предположил он.
– Но вам есть что скрывать, да?
– Нам все есть что скрывать, не так ли, Миледи?
Я не нашлась с ответом, завязнув в зелени глаз напротив, глаз с в миг потемневшей радужкой. Резкая смена настроя их хозяина поражала. Я не понимала, что могло стать причиной такого перепада его настроения, но он придвинулся ко мне почти так же близко, как вчера, когда я провернула эксперимент с поцелуем, чтобы проверить «эффект Орлова». Так я успела окрестить «феномен» с отсутствием «дождя», «обрушивающего» на меня каждый раз, стоит кому-то мужского пола пересечь границы моего личного пространства. Причем совсем не важно, каким образом их нарушить: нечаянно ли столкнувшись в толпе прохожих, в лифте ли, в транспорте ли или как-то ещё… А вчерашний поцелуй с Кириллом Андреевичем напрочь снес мою грешную голову, но не пролился на нее моим личным паническим дождем. Ни капелькой! В памяти остались только вкус его губ и охватившая меня тогда эйфория. Дикая. Абсолютно безрассудная…
«Боже мой, о чем я думаю!» – мысленно возмутилась я, чувствуя тепло гибких пальцев на подбородке. По телу уже вовсю бегали ошалелые мурашки. По венам шумно бурлила кровь, отдаваясь в ушах громким набатом. Так же, как вчера, когда эти ладони уверенно разгуливали по моей спине, жадно прижимая к каменному торсу своего хозяина. Мое шальное воображение, разбуженное бесстыдно нескромными мыслями, уже вовсю разрисовывало картину, в которой я выбираюсь из своего одеяльного «окопа», который ещё недавно так старательно возводила, встаю во весь свой невеликий рост в этом свободном махровом балдахине – халате, скрепленным на талии лишь поясом, и ноги сами несут меня к креслу, в котором восседает панацея от всех моих кошмаров.
Чтобы хоть немного привести голову в порядок, я с трудом разорвала контакт с, кажется, вездесущими, всё замечающими глазами напротив. Медленно опустила взгляд на ворот своего халата и оторопела…
«Так вот в чем причина!»
Мое банное одеяние, на пару—тройку размеров больше моего, было совершенно бесстыдно распахнуто на груди и обнажало всё, что возможно обнажить! Занятая беседой со своим внимательным визави, я даже не заметила, как долго сидела в таком провокационно—непотребном виде, но догадалась, что вполне достаточно для того, чтобы его раззадорить. Ощутив, как обдало жаром щеки, наверное, превратив их в пунцовые, я судорожно схватила полы своего балдахина и наглухо наложила их одна на другую так, что они стянули и горло. И услышала насмешливое:
– Мастерства не хватает… Ну ничего, это дело наживное.
– Мастерства? В чем?
– В соблазнении, Миледи, в соблазнении…
– Что?! О каком соблазнении может идти речь, если на мне халат на три размера больше моего! Я же в нем утонула! И выгляжу…
– Бесформенной шишкой, да, – усмехнулся мой палач, – Но это будет вам уроком: к операции нужно готовиться тщательно.
– К какой ещё операции?!
– Захватили бы из своих запасов что-нибудь убойное, не пришлось бы пользоваться казненным.
– Да я вообще не планировала сюда приезжать, чтоб вы знали! И никого соблазнять тоже не собиралась! – в сердцах воскликнула я, резко качнув головой. Господи, лучше бы я этого не делала!
Мой тюрбан из полотенца вдруг ослаб и пополз вниз, опасно нависнув над глазами. Я инстинктивно дернула головой ещё раз и, похоже, окончательно ослабила закреп из «ушей» полотенца, которые завернула под нижний его слой. Мохнатые концы упали прямо на лицо, напрочь скрыв обзор и реакцию Орлова, наблюдающего за моими бесполезными потугами хоть как-то исправить положение.
«Вот же прокол!» – мысленно возмутилась я, представив, насколько неуклюже сейчас выгляжу.
– Не сдавайтесь, Миледи! – послышался насмешливый голос моего «экзекутора», – Хочется верить в вашу победу в этом полотенечном бою.
Мысленно чертыхнувшись, я резво стянула махровую штуковину с головы.
Получив долгожданную свободу, мои буйные, всё ещё влажные локоны заструились по плечам, замысловатым образом нырнув под воротник халата и заставляя ёжиться от влажной прохлады. Но весомая часть распушившейся от желткового шампуня гривы упала на лицо, снова лишив возможности лицезреть усмехающегося Кирилла Андреевича.
– А ты забавная… – едва слышно проговорил он. И иронично добавил: – Позвольте подправить вам бурку, Миледи. Качественная текстура… не до конца испорчена, – заметил он, коснувшись моих косматых прядей.
– Испорченная? Чем же? Вашим шампунем?
– Вашими недальновидными манипуляциями с их цветом. Но оставим пока это. Обещаю дать вам возможность объясниться. Позже. А пока важно модифицировать бурку в хиджаб.
Мне очень хотелось возразить, что ничего объяснять не намерена, но незнакомые слова затребовали внимания – привычка с детства.
– И чем же они отличаются?
– Хиджаб не скрывает лица.
– А у вас глубокие познания в этом вопросе!
– Не то, чтобы очень, но…
– Что «но»? – не сдавалась я, нервно отбрасывая непослушные волосы назад.
– Аккуратнее! Вы спутаете их окончательно… – Мои руки перехватили и опустили вдоль туловища. И заявили: – Займитесь лучше воротом своего наряда. Вы снова его распахнули.
– Что! Я же ничего не вижу! – проворчала я. И, вслепую нащупав «разбежавшиеся» полы халата, снова скрестила их на груди.
– Аль момент, Миледи! – Кирилл Андреевич ловко, явно со знанием дела распутывал накренившееся на глаза «гнездо» из моих спутанных волос и приговаривал: – Хиджаб для вас сейчас предпочтительнее, Миледи… Чисто с практической точки зрения.
– Почему? – Получив возможность созерцать своего собеседника, я воззрилась на его, почему-то довольное лицо.
– В нем легче ориентироваться в пространстве. Придет время ужина и вам нужно будет как-то добраться до стола. Или мне снова транспортировать вас до места назначения?
– Зачем вы так! Я умею ходить! – обиженно воскликнула я и, сердито отбросив назад самую капризную прядь, рванула с постели и отлетела к окну. Прижавшись лбом к холодному стеклу, почувствовала, что охватившее меня разгоряченное напряжение, наконец, отпускает. А обида на собственную неуклюжесть – рассеивается. Щеки горели уже не так сильно, а ошалевшие мурашки – притихли.
Но поселившаяся было во мне успокоенность полетела коту под хвост, стоило только послышаться слабому хрусту кожаной обивки кресла, а затем – едва уловимым шагам. Орлов приближался ко мне. Неспешно, но неотвратимо. Как хищник, настигающий свою добычу, не оставляя у той и тени сомнения в своей участи.

Глава 11 Лорд
«Но, как! Как же можно быть такой неуклюжей?! – мысленно ругала я себя, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. – Неудивительно, что он надо мной надсмехается!»
Кирилл Андреевич стоял у меня за спиной. Так близко… Почти вплотную. Я затылком ощущала его дыхание. Размеренное. Спокойное. Его цепкие пальцы проникли в самую гущу моих влажных спутанных прядей и принялись терпеливо распутывать локон за локоном, проводя по ним пальцами, словно гребнем. Гибким массивным гребнем с длинными редкими зубьями. Упругие округлые «кончики» этих «зубьев» неспешно вели от макушки до талии, терпеливо отделяя прядь за прядью. Не дергая, а деликатно разравнивая спутанные волосы и позволяя им прохладным каскадом снова опускаться на спину.
Вот его пальцы коснулись кожи и разбудили табун моих неугомонных мурашек. Ошалелые, они понеслись во все стороны, как угорелые, сбивая друг дружку с ног.
«То есть с «лапок» или что там у них имеется?..» – образно рассуждала в мыслях. Они текли вяло, нерационально. Я таяла от размеренных движений неутомимых пальцев, казавшихся мне абсолютно вездесущими и на редкость настойчивыми. Чуть откинув голову назад, я позволила продолжаться этой сладкой пытке. А в голове негромко «журчал» голос Предсказательницы из сквера. Ее слова, сказанные морозным пятничным утром, прокручивались, словно запись автоответчика на повторе:
«Локоны твои точно не оставят его равнодушным…»
– Зачем волосы обесцветила? – из-за спины послышался негромкий голос моего «массажиста».
– Закрепила результат, – объяснила я, заслышав тихий короткий смешок моего соблазнителя.
«Что его вызвало? – задумалась я, – Томность в голосе, которую мне не удалось скрыть? Или мой ответ?» Но додумать мне не позволили.
– По результату – не понял. Разъясни! – негромко, но настойчиво откликнулись из-за спины, продолжая колдовать над моими волосами.
Эта «экзекуция» лишала сил. В ногах проснулась легкая слабость. Мурашки продолжали неистовствовать и теперь будоражили не только кожу головы и шеи. Они были повсюду, даже на кончиках пальцев рук и ног. Желания что-либо говорить не находилось от слова совсем, но мой собеседник ждал пояснений.
– Закрепила результат… выигранного у деда спора…
– В чем его суть? – прозвучал следующий вопрос «экзекутора».
– Дед хотел, чтобы я ездила в универ… из дома, – объясняла я. Медленно. С придыханием, которого не удавалось скрыть, как ни старалась. – А я… хотела жить… в общаге.
– Зачем?
– Хотела ощутить свободу, – проговорила я, лениво пожав плечами, чтобы хоть как-то притормозить «гонки» мурашек «по вертикали». Они отчаянно мешали связно мыслить. Помолчав, я зачем-то спросила: – Вам не нравится?
– Свобода? – в голосе Кирилла Андреевича послышалась усмешка.
– Цвет волос, – лениво уточнила я, и осеклась:
«Боже! Зачем я спросила. И кто меня за язык тянул?»
«Расчесывание гребнем» прекратилось. Касания пальцев к коже – тоже. Мои шальные «партизанки», уставшие от бешенных гонок, угомонились.
– Исчез эффект штучности, – немного разочарованно ответили мне, невесомо пропуская локоны сквозь пальцы.
– То есть?
– Стала как все.
– А вот Лорду понравилось! – гордо заявила я, почему-то расстроившись его ответом.
– Твоему псу?
– Да. Знаете, как он прыгал, когда увидел меня новую!
– Так это он от шока, – послышалось из-за спины. Иронично так. Явно с ухмылкой.
– Ошибаетесь! – не сдавалась я, – Он за меня порадовался и поддержал! Потому что это мой самый верный друг!
– Друг, которого ты бросила? – негромко прозвучало в ответ.
– Я его не бросала! – тут же возмутилась я. И развернулась бы, чтобы взглянуть в лицо своего обвинителя, но мне не позволили, настойчиво обхватив плечи. – Вы как дед, честное слово! – выпалила я, вынужденно продолжая наблюдать за вальсом снежинок за окном.
– А в этом вопросе чем я тебе его напомнил? – уточнил Кирилл Андреевич, оставив мои волосы в покое.
– Так он заявил то же самое!
– И в чем он не прав?
– Да во всем! – не унималась я, перестав чувствовать на волосах его руки. Меня накрыло разочарованием. То ли от того, что «экзекуция» прекратилась, то ли от того, что уже целых два человека не оценили мой новый образ.
«Да какая мне разница!» – мысленно воскликнула я, пытаясь внушить себе, что никакой. Но разница всё же была. Странно, но мне почему-то хотелось получить одобрение от моего нового старого знакомого. Почему – я не понимала. Может потому, что мама когда-то назвала его моим другом?
– А передай-ка мне ваш диалог. Желательно, дословно. Сможешь? – выдернули меня из безрадостных размышлений.
– Да раз плюнуть, как сказала бы Марья! – бравурно приняла я вызов.
– Тогда поехали! – оповестили меня и развернули к себе лицом.
– А зачем вам? – Я с подозрением взглянула в серьезное лицо напротив. – Тестируете мои способности, да?
– Можешь считать и так, – не стал он спорить. – Ну что, пройдешь тест?
– Да запросто! – усмехнулась я и привычно напрягла память. Поднаторевший в воспоминаниях мозг с радостью подбросил нужную информацию. Перед глазами вместо лица «тестировщика» стала постепенно вырисовываться моя комната. Она разрасталась, наливалась красками и объемом. И вот я уже вижу себя, стоящую напротив деда, и слышу его голос:
«А как же твой Лорд, Катерина? Ты его бросаешь?» – озвучиваю я его слова для Кирилла Андреевича.
«Ну зачем ты так, дед! Я же буду приезжать на выходные…»
«Собаке нужно постоянное внимание».
«Лабрадоры умные и всё понимают!»
«В том-то и дело! Он поймёт, что хозяйка его бросила».
Мне вдруг становится грустно. Очень.
«Но… но я уже оставляла его, кккогда уезжала в школу, – шепчу я, пытаясь сдержать слезы. И, помолчав, добавляю: – Я же не могу всю жизнь прожить в этих стенах…»
«И чем же они тебе не угодили?» – спрашивает дед. В его голосе мне слышится недовольство. И разочарование.
«Понимаешь, – пытаюсь растолковать ему я, – я тут как в капсуле. В полностью стерильной капсуле…»
«В безопасной капсуле!» – поправляет он меня. Как всегда – в своей категоричной манере.
«Пусть так! – не сдаюсь я, – но там – снаружи кипит жизнь! Я хочу ее… прочувствовать… Ощутить все краски…»
«Эта твоя красочная жизнь кишит опасностями! – заявляет дедушка. – Поэтому нет. Из дома будешь ездить».
«Ну какие опасности, дедуль? – уговариваю его, – Чем я важнее остальных?»
Он молчит. Всегда закрывается, когда я задаю вопросы, которые он называет «неудобными».
«Этих самых опасностей у меня будет не больше, чем у других, дедуль. – делаю ещё одну попытку его уговорить, – А если я буду осторожна, то даже и меньше. А я буду! Обещаю».
«Я против!» – категорично заявляет он. И выходит из комнаты. Всё.
– Получается, ты без разрешения переехала в общежитие? И Громов смирился? – удивленно уточнил Кирилл Андреевич. И задумчиво добавил: – Мда… Не похоже на старого лиса. Стареет… О сантиментах глаголет…
– Почему без разрешения? Он разрешил, но позже. После того, как Николай Николаевич попал в аварию. На нашей машине.
– Ясно, – бросил мой «дознаватель» и о чем-то задумался. А я снова отвернулась к окну. Чтобы справиться с соблазном спросить, что именно в моем пересказе заставило его погрузиться в раздумья. Не ответит же…
– Кого ты всё за окном высматриваешь? Сообщников?
– Не поняла… – растерянно проговорила я. Вопрос о каких-то там сообщниках на несколько мгновений ввел меня в ступор.
– Или подружку?
– Марья не любит бродить в одиночестве.
– Я бы не был так уверен… Но в сравнении с вами, Миледи, да – не любит.
Мой собеседник снова перешел на «вы». Такой резкий переход на официальность уже не раз озадачивал меня…
– Вы неплохо осведомлены… – вздохнув, негромко проговорила я и повернулась к нему лицом.
– Кто владеет информацией – владеет миром.
– Даже так?
– Вам неизвестен этот постулат, Миледи?
«Опять это странное «Миледи», – разочарованно заметила я про себя, – Интересно, какой смысл он вкладывает в это слово?.. Ах да… что-то вроде сокращения от «медовой леди». Значит, он продолжает считать меня кем-то, вроде нее?»
– Екатерина, вы здесь? – Перед моим носом щелкнули пальцами.
– Да где ж мне быть… Постулат, как вы его назвали, мне известен… Дед так часто говорит.
– С привычкой бродить по городу в одиночестве придется на время завязать. – вдруг заявили мне вполне себе менторским тоном.
– Это почему же?
– В целях твоей безопасности.
– На время – это на сколько? – не без сарказма поинтересовалась я.
– Ограничим действие этой директивы… месяцем. Да, думаю, месяца будет достаточно.
– Достаточно для чего?
– Для устранения некоторых… помех.
– Каких ещё помех? Ааа, вам тоже что-то постоянно мерещится, да? Как дедушке. А может… Может это он попросил вас надавить на меня, чтобы я съехала из общаги и вернулась домой? Играете с ним в тандеме, да?
– Умерь самомнение, девочка. И включи мозг. Это бывает полезным. До конца января откажись от блуждания по городу в одиночестве. В идеале – оставь любые вылазки в свет. Походы в клубы, дискотеки… Где ты там ещё обычно бываешь?
– С клубами и дискотеками – легко! Там я как раз не бываю. А вот относительно «блуждания по городу» обещать не могу. Материал для выставки за меня никто не соберет.
– Когда выставка?
– В конце января. Точной даты пока нет.
– Помнится, дед ворчал тебе по телефону, что материала этого у тебя пруд пруди.
– Ну… Не знаю. Чувствую, что недостаточно.
– Достаточно! – довольно категорично пресекли мои доводы. – Что с планами по новогодним праздникам?
– Домой поеду.
– Отлично. Старайся избегать скопления народу. И сведи к минимуму общение с малознакомыми людьми, – методично выдавали мне «ценные указания».
– Мне кажется, или вы все-таки решили контролировать меня. Если так, то предупреждаю – мне достаточно паранойи деда. – твердо заявила я.
– Уверен, Громов неплохо справляется, но дополнительная бдительность тебе не помешает.
– Вам известно что-то, что может мне навредить?
– Возможно… Нужно время, чтобы разобраться. Поэтому часы свои с руки не снимаешь. Ревностно следишь за зарядкой всех гаджетов. Ясно?
– Что-нибудь ещё?
– На связь с Громовым выходишь регулярно!
– Будет исполнено, господин.
– Не ёрничай. И не разочаровывай меня.
– Чем?
– Неточностью исполнения моих указаний. Я этого не терплю. Одно уточнение: ты утверждаешь, что тебя использовали в темную?
– Что значит использовали в темную?
– С поездкой в «Империал», я имею в виду.
– Кто использовал? Маша? Новиков? А знаете… может быть… Он мог организовать мне эту поездку… чтобы выбить из колеи с зачётом… Хотя нет… Он узнал о поездке только в ресторане… Так же, как и я… Это был сюрприз…
– Чей?
– Чей сюрприз? Машин. Мне надо подумать… Но за подсказку спасибо.
– О своих сердечных делах подумаешь после. А сейчас предлагаю провести эксперимент.
– Следственный? – не удалось мне скрыть сарказма.
– Ответный твоему вчерашнему. Стоит заметить, довольно провокационному. Припоминаешь?
– Вы имеете в виду тот поцелуй? – смущенно спросила я. И растерялась: – Извините, я не долж…
– Не извиняйтесь, Миледи, вы были на высоте!
– Послушайте, хватит надо мной надсмехаться, Кирилл Андреевич, – попросила я, заметив смешинки в его глазах.
– И не думал, Миледи. Общение с вами доставляет истинное удовольствие. Так вашему патрону и передайте.
– Какому патрону? Дедушке, что ли?
– А ваш патрон – Громов?
– Странно вы выражаетесь… Знать бы, что имеете в виду… Как бы то ни было дедушка – мой опекун. И патрон, если вам угодно.
– Ладно. Оставим пока этот пункт в стороне. Я упомянул о вашем эксперименте только к тому, что имею право на свой, не так ли? Баш на баш, – усмехнулся сей настойчивый «следователь».
Да—да, именно следователь. Потому что я никак не могла избавиться от наваждения, что меня допрашивают. Нет, я находилась не на стандартном допросе, за которым не раз наблюдала в своих любимых детективных фильмах: небольшой кабинет с давящими на мозг стенами, выкрашенными непременно в холодные оттенки; с ярким освещением и камерами видеонаблюдения повсюду. И столом, за которым напротив подозреваемого сидел бы хмурый дознаватель. Но вопросы, которые, перепрыгивая с темы на тему, бесконечно задавал мне Кирилл Андреевич, очень смахивали на те, что обычно задают, когда ведут допрос. И расследование, о котором мне было ничего не известно…
Мой собеседник вернулся в свое кресло и распорядился:
– Присаживайся. В ногах правды нет. – Мне жестом указали на кресло, стоявшее прямо напротив того, в котором восседал Орлов.
– Благодарю, но я постою, – решила я не играть по его правилам.
– Как будет угодно.
– Так что вы предлагаете?
– Одну занятную сделку: ты откатишься на полтора часа назад и расскажешь мне, о чем вспомнила после сна.

Глава 12 «Рыболов»
– Как это «откатишься»?
– Вернись в тот режим, в котором находилась в постели. Ты же можешь этим управлять?
– Что?.. Чем управлять?
– Мне нужно, чтобы ты вернулась в тот день. Ты о нём сегодня вспоминала, если я правильно понял. Я имею в виду день со шмелём. Ты ведь о нём вспомнила, когда упомянула о цвете моих волос?
– Не знаю какой именно день вы имеете в виду…
– Лето. Ольга взяла тебя с собой. Вы приехали на машине. Тебя тогда укусил шмель, припоминаешь? В тот день ты увидела меня без парика и задала этот вопрос – о цвете моих волос. Я ещё опасался, что проболтаешься при Ольге и выдашь что-то типа: «Ты уже выполнил задание?»
– И что бы тогда случилось?
– Факт того, что ты, в отличие от Ольги, была в курсе моих манипуляций с образом, дополнительно ударил бы по ее самолюбию. А она и так нелегко пережила то, что я ее переиграл.
– Вы скрывали от нее, что… были в образе?
– Да.
– Зачем?
– Так было нужно. Итак, сад на заднем дворе моего дома, Миледи. Дерзайте!
– Сад вашего дома? Разве не в нашем саду меня укусил шмель?
– Нет. Сосредоточься. Мне нужно, чтобы ты вспомнила то, что тогда сказала Ольга. Дословно.
– Это связано с вашим недавним разговором по телефону? – вдруг выпалила я, облокотившись на стену позади меня.
Отвечать мне не спешили. Но я была бы не я, если бы не предприняла ещё одну попытку вытянуть из него хоть что-то:
– Я имею в виду тот разговор, который перехватила, когда вышла из ванны.
– Перехватила? Занятно… Не отвлекайся. Мне нужно знать…
– Вам нужно… – с досадой повторила я, – а нужно ли это мне?
– Не торгуйтесь, Миледи!
– А какой мне смысл вспоминать, если ничего не получу взамен?
– Что же ты хочешь получить, девочка?
– Вводные по папе, конечно! Вы поделитесь ими со мной?
– Посмотрим, как выполнишь задание. Есть большой шанс того, что окажешься бесполезной.
– Будьте спокойны, не окажусь!
– Довольно амбициозное заявление… А не переоцениваете ли вы свои способности, Миледи? На данный момент вы даже не помните, в чьём саду происходил тот разговор.
– Разберусь! Но может мы сначала поедим? 45 минут, о которых вы упомянули, когда я собиралась принять ванну, давно истекли.
– От дока поступила настоятельная рекомендация пофиксить твое состояние в течение двух часов после сна. И только потом накормить.
– От Андрея Андреевича?
– От него. До часа икс осталось не больше 20 минут, – известили меня, взглянув на дисплей своего сотового, в миг вытянутого из кармана джинсов. – Смею надеяться, ты как раз успеешь выполнить прик… Мое пожелание. Итак. Откатись … Перенесись в тот день. Какое это было число? Не помню…
– Не знаю…
Я закрыла глаза и напрягла память. Пустота…
– Только не молчи, – поступило ещё одно ЦУ, – рассказывай всё по пунктам. Что видишь, ощущаешь и так далее. Сможешь? Твой отец умеет.
– Умеет? Не умел? Значит он жив?!
– Умел когда-то… Не цепляйся к словам.
– Зачем вам знать, что тогда сказала мама? Что такого важного она могла сказать? Ничего… – принялась я размышлять вслух, – И знаете, почему?
Мне милостиво разрешили ответить на свой вопрос. Разрешили, не проронив ни слова. Взглядом.
– Потому что… если бы это было важно, вы бы не забыли! – выпалила я с видом эксперта вселенского масштаба.
– Логично. Но меньше всего сейчас мне нужен твой анализ. Только голые факты. Анализ я сделаю сам.
– Почему не сделали его сразу после того разговора с мамой?
– Посчитал несущественным. Не отвлекайся.
– Хорошо. Но только баш на баш, как вы говорите: я вспомню, а вы расскажете, к чему вам это. Договорились?
– Не требуй невозможного – не придется разочаровываться.
– Почему невозможного?
– Вопрос секретности данных. И потом: неизвестно, насколько точно ты вспомнишь и передашь слова матери. Поехали!
– Я есть хочу!
– Вы как ребенок, Миледи! По данному вопросу я все уже разъяснил. Ещё раз: поедим сразу, как закончим.
– Это шантаж?
– Констатация факта.
– А вы сложный переговорщик… Ладно. Попробую на голодный желудок… А вы ведь сознательно ставите меня в проигрышную ситуацию! Чтобы я не справилась и вам не пришлось делиться фактами, так?
– Теряем время, – было мне ответом.
– Хорошо…
Я снова прикрыла глаза и напрягла измученную память.
«Ты обязана справиться, Катя! – внушала я себе, собираясь с мыслями, – Иначе он в тебе разочаруется и сочтет бесполезной. А сочтет бесполезной – значит не станет делиться вводными о папе! Итак: триггер – шмель!» – приказала себе мысленно.
Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг в нос хлынул знакомый аромат цитрусовых – любимый мамин освежитель в нашей новенькой машине. Этот аромат окутывал меня и плавно переносил в тот день. В день, когда мама взяла меня с собой в гости к другу.
Перед глазами предстают высокие кожаные подголовники… Светло—коричневого оттенка, они возвышаются впереди меня и закрывают обзор. На водительском сидении я вижу маму. Волосы красиво струятся по ее спине и зеркальной гладью отражаются в лучах солнца, бьющих в слабо затонированное стекло окна. Мама ведет машину. На скорости. Будто куда-то торопясь. Ремень детского кресла, в которое меня усадили, туго врезается в грудь и не позволяет свободно двигаться. А мне очень хочется посмотреть на дорогу и машины, мчащиеся перед нашей.
В салоне негромко звучит мамин любимый «Одинокий пастух». Я еложу на своем сидении и настойчиво пытаюсь выглянуть из-за подголовников.
«Не вертись! – велит мама, – Укачает!»
Мы подъезжаем. Останавливаемся.
– Лето. Жарко. – начинаю пересказывать Кириллу Андреевичу всё, что вижу. – Мы с мамой выходим из машины и подходим к забору. Он настолько высок, что мне приходиться запрокинуть голову, чтобы увидеть на самом его верху… Что это там? Пики… Да… Острые… Мне нравится, как они блестят на солнце. Переливаются золотом… В заборе есть вход. Массивный… С широкими воротами. Темно-красными… Нет… Ближе к бардовым… Примерно на три тона темнее забора из красного кирпича. Кирпичики теплые… Почти горячие. Я провожу по ним ладошкой и слышу мамино:
«Не трогай! Руки испачкаешь!»
Она нервничает. Я чувствую это… Чувствую по тому, как крепко она сжимает мою ладонь в своей… Почему нервничает? Не знаю… А хотя… Хотя знаю… Из-за папы…
«Папа, ты же знаешь, что случилось! Точно знаешь! Расскажи мне! Или я пойду к нему!»
Вдруг «кадр» на секунду завис, а потом бесследно исчез. Словно телевизор сломался. Я попыталась его «починить». Не получилось…
– Дальше! – настойчиво ворвалось в уши.
– Кадр оборвался… Не вижу, – сообщила я единственному зрителю своего «спектакля».
– Кто сказал то, что ты сейчас передала?
Я взглянула на Кирилла Андреевича и заметила, что он снова сидит в своем кресле, и задумалась:
«Когда он отошел от меня? Почему я не заметила? Ах да, он отошел раньше. Ещё предложил мне присесть в кресло напротив. Как же я устала от этих воспоминаний!»
– Екатерина, ты здесь?
– Где ж ещё… – с досадой пробурчала я.
– Ответь на вопрос! – Прозвучало настойчиво.
– Повторите его… Пожалуйста.
– Кто сказал фразу: «Ты же знаешь, что случилось»?
– Мама.
– Кому?
– Дедушке…
– Его не было в тот день с вами.
– Она это сказала раньше…
– Меня не интересует то, что было раньше. Необходимо, чтобы ты вспомнила то, что произошло в моем саду.
– Вашем?
– Так… Похоже, ничего не выйдет… Не справляешься.
– Сейчас… Я попробую ещё раз…
– Пробуй. Вы с мамой стоите перед воротами. Сосредоточься. Вспомни о шмеле и о том, что было после.
– Хорошо…
Снова закрываю глаза. Напрягаю память и вижу маму у дедушки в кабинете. Он – рядом с ней. Слышу его голос.
«Пустая трата времени», – говорит он.
«Почему?» – отвечает мама.
«Стоп! Не то… Сад, Катя, сад… Это было раньше сада…»
– Сейчас… Я справлюсь… – шепчу то ли себе, то ли моему зрителю, безмолвно восседающему на своем троне и терпеливо ожидающему «продолжения банкета». Сквозь ресницы приспущенных век вижу его глаза, пристально следящие за каждым моим движением.
Делаю глубокий вдох—выдох и снова сосредотачиваюсь на том дне.
– Озвучивай все, что видишь, – велит мне голос «за кадром».
– Я помню задание, – шепчу я, чтобы не спугнуть картинку. Полупрозрачной голограммой она начинает проявляться перед глазами.
– Я в саду. Он такой большой… Красивый… С кустами роз… Как у нас дома… Но сад этот – не наш. Чужой… Мы с мамой кого-то ждём. Она нервничает. Или волнуется… К нам кто-то подходит. Я его знаю… Мы уже встречались…
«Это друг нашей семьи, Котёнок. – представляет мне его мама. – Вы уже встречались у меня в офисе. – И велит: – Иди погуляй, нам надо поговорить!»
«Хорошо, мамочка! – отвечаю я, вглядываясь в лицо её спутника. Вернее, в его волосы… С ними что-то не так, но что именно?..
– Почему? – удивлённо спрашиваю я у него.
– Что почему?
– Цвет твоих волос… Он другой…
«Иди поиграй, дочь! Там!» – нервно отсылает меня мама.
Указывает рукой, куда мне идти. Я иду. В сторону розовых кустов. Кружусь. Вокруг летают бабочки. Хочу поймать самую красивую. Подставляю палец. Она садится на него. Большая. Пёстрая.
«Мамочка, смотри какая бабочка! – Несусь к ней. – Сейчас покажу!»
Слышу:
«Я занята!»
Резко останавливаюсь на полпути. Бабочка улетает… Что-то жужжит. На цыпочках подхожу к кусту. Кружусь вокруг него. Хочу найти того, кто жужжит. Цепляюсь подолом платья за колючки. С трудом отдираю его. Не получается… Получилось! Ура! Я свободна!
Вдруг слышу:
«Не лезь в это дело!»
Это говорит мамин собеседник. Громко. Он сердится. Наверное, ему не нравится, что сказала мама. Сказала, пока я не подошла ближе. Теперь я ее слышу. Она тоже говорит громко. Почти кричит:
«У меня нет выхода! Я должна найти мужа! Или хотя бы узнать, что с ним случилось!»
«Его поисками уже занимаются».
«Кто?»
«Компетентные органы».
«Эти твои органы бесполезны!»
«Они отлично знают свое дело. Оставь это им».
«Да ничего они не знают! В общем так: не поможешь ты, обращусь к другому источнику!»
«К кому?»
«Найдутся, если поискать!»
«Достойных доверия нет».
«Андреев достоин доверия!»
«Не дури! Может он что и знает, но умеет держать язык за зубами».
«У каждого есть цена!»
«Никто не будет свидетельствовать против себя».
Мне не интересно подслушивать. Я ничего не понимаю. Жужжит уже у самого уха… Это отвлекает. Что это? Шмель… Он садится мне на палец. Такой красивый… С желтыми и чёрными полосками на спинке. Он мне нравится… Дотрагиваюсь до его шерстки. Мягкая. Пушистая. Пахнет пыльцой. Я чувствую ее терпкий сладковатый аромат… Сначала нюхаю палец, которым погладила его… Потом облизываю его. В носу свербит… Апчхи! Ай! Он меня укусил! И улетел… Больно… Палец жжёт… Машу ладошкой… Хочу, чтобы пальцу стало прохладно… Ай! Роза. Укололась… Вижу на пальце маленькую красную капельку… Она растёт… Становится горошиной… Смахиваю ее с пальца. На смену первой появляется ещё одна… Она – больше… Быстро стекает…Смотрю вниз – на подол своего красивого светло-розового платья. Капля уже на нём. Из маленькой точки она превращается в кружочек с неровным краями. Я совсем расстраиваюсь… Плачу. Громко. То ли от боли… То ли от обиды за то, что на меня не обращают внимания.
Бывший блондин вдруг оборачивается. Сквозь слёзы вижу, как он идет ко мне. Быстро. Подходит… Склоняется. Достаёт из кармана пакетик. Блестящий… Разрывает его… В нем что-то белое… Это салфетка. Осторожно захватывает мою ладонь. Мотаю головой и пытаюсь вытянуть руку из его ладони. Не получается. Держит крепко…
«Не бойся».
Рассматривает ранку на пальце… Прикладывает к ней салфетку.
«Она мокрая! Жжёт!» – говорю я.
К нам подходит мама.
«Терпи. Она пропитана антисептиком», – отвечает он.
«Что это – асетиком?»
«Он поможет твоей ранке зажить», – объясняет он.
«Спасибо тебе», – благодарит его мама.
«Не за что», – тихо отвечает он ей. – Езжай домой и успокойся. Всё наладится».
Мы с мамой уходим. Подходим к воротам. Оборачиваюсь на блондина… Бывшего. Он идет за нами. На расстоянии. Мы выходим за ворота… Подходим к машине. Мама открывает для меня дверь. Оборачивается… И говорит тому, кто остался у ворот:
«Я Рыболова встряхну! Он не отвертится!»
– Рыболова? – хлынул мне в уши удивленный голос Кирилла Андреевича.
«Кадр» того далекого дня перед глазами треснул, словно стеклянный экран и рассыпался на осколки. Я даже шагнула назад, чтобы они не полетели на меня. Шагнула и натолкнулась на что-то твёрдое.
– Осторожно… В порядке? – раздалось негромко. Прямо над ухом.
Я нервно тряхнула головой и огляделась. Я стояла в центре своих апартаментов в «Империале». Стояла, как на сцене. Пояс махрового халата больше не стягивал талию. Он вообще валялся на полу. Сам халат был распахнут настолько, что слетел с плеч и болтался где-то на талии. И держался на мне только благодаря рукавам, в которых "плавали" мои руки!
Я выдернула у Орлова одну из них – ту, за которую он меня поддерживал, и оттолкнулась от его торса, на который зачем-то облокотилась спиной. Нервно запахнула халат, понеслась в постель и «окопалась» в одеяле.
–Чего приуныла?
– Как мой халат оказался без пояса?
– Розовый куст его стянул, – объяснил Кирилл Андреевич, задорно улыбнувшись. – Впечатляюще смотрелось! Очень правдоподобно. Со спецэффектами.
– Что смотрелось?
– То, как зажигательно ты сражалась с кустом. Я будто воочию его увидел. А вспомни-ка ещё о чем-нибудь зажигательном!
– Вам не кажется, что представлений на сегодня достаточно?
– Я только вошёл во вкус, – с лукавой усмешкой признался мой внимательный зритель.
– Достаточно! Я хочу есть!
– Ну что ж, пополнить силы – отличная идея. Тем более, что все рекомендации Чернова выполнены.

Глава 13 Говяжьи медальоны
Я сидела на постели в своём импровизированном «окопе» из одеяла и с опаской наблюдала за Кириллом Андреевичем.
«Что он теперь обо мне подумает? Наверняка сочтёт дурочкой… Или обольстительницей— неудачницей… Или кем-то ещё похуже…» – терялась в догадках я.
А он… Он будто снова растерял ко мне всякий интерес и вёл себя так, словно несколькими минутами назад не случилось ничего экстраординарного. Будто никакого «спектакля» со мной в главной роли и не было вовсе… И как ни странно, выбранная им манера вести себя меня успокоила.
Погрузившись в экран своего ноута, Кирилл Андреевич снова принялся что-то тщательно вычитывать. А прочитав, взялся беззвучно барабанить по клавиатуре, да так, что пальцы летали по ней, как воробьи, каждое утро резво сновавшие по веткам дерева за окном моей комнаты.
«Пальцы, которые совсем недавно распутывали мне волосы…»
Эта внезапная мысль возродила где-то в самой глубине уже знакомое ощущение чего-то тёплого… Волнительной такой неги… Я погружалась в нее, словно в постепенно разогревающийся тягучий сироп, растекающийся по венам.
«Что со мной? Извращение какое-то…» – то ли про себя, то ли вслух прошептала я. И расслышав негромкое: «Что?», поняла, что произнесла это вслух.
– Да так, мысли вслух, – пробормотала я. Смутившись в конец, постаралась взять себя в руки: по привычке втянув носом воздух, задержала его в лёгких и выдохнула.
– Мысли – это хорошо, – хмыкнув, негромко ответили мне, всё так же барабаня по клавишам. – Они мне ещё понадобятся.
– Зачем?
– Чтобы окончательно прояснить ситуацию.
– Какую?
Но ответить мне не успели. Дверь бесшумно отворилась и в номер въехала тележка с нашим полдником. Да, именно полдником, потому что время обеда мы, кажется, уже пропустили, а ужинать было рановато. Наверное… Я стянула с тумбочки свой смарт и взглянула на экран: «16.35» – высветилось на нём.
«Ну точно – полдник. Внушительный такой полдник. Объёмный!» – заметила я про себя, наблюдая за тем, как Лилия молча выгружает из тележки на стол всё, что привезла.
На сверкающей чистотой столешнице появилось два внушительных блюда. Каждое из которых было покрыто куполообразной крышкой, уже знакомой мне по нашему вчерашнему ужину. Словно две летающие тарелки из мультфильма о приключениях Алисы, блюда расположились строго друг напротив друга.
«Интересно, как она распознала – кому какое?» – задумалась я, – По аромату, что ли? Они же абсолютно одинаковые и по размеру и по форме».
Следом за блюдами на столе появились четыре высоких стакана. Они парами расположились возле каждой из этих плоских тарелок молочного оттенка. Два из четырех стаканов были полными: один предстал с жидкостью пурпурного цвета, другой – с ярко желтой. Рядом с пустыми стаканами «материализовалось» по бутылке минералки. Композицию на столе завершил салатник, кажется, с «Оливье», и два плоских блюда поменьше, расположившиеся рядом с внушительными «летающими тарелками». А в самом центре «припарковалась» плетенная хлебница с нарезанным в ней хлебом. Ломтики белого располагались на ней с левой от меня стороны, черного – справа.
Закончив с сервировкой, Лилия повернулась к Кириллу Андреевичу, продолжавшему работать за ноутом.
– Ваш обед, Господин, – негромко произнесла она. Как обычно – с почтением.
– Принято, – бросил он то ли ей, то ли через наушники кому-то, маячившему теперь на экране… И снова принялся что-то печатать.
«Значит, господин – ещё не отобедавши… Так увлекся, что пропустил регулярный прием пищи?»
Я ничуть не сомневалась, что у этого человека существует определенный распорядок дня. По мнению дедушки, люди с математическим складом ума обычно всё расписывают по часам и редко делают исключения из установленных правил.
«Потому что любое исключение способно сломать алгоритм их действий. А когда этот алгоритм дает сбой, – если верить мнению деда, – на его устранение требуется время. И это – непорядок. Потому что это время было ранее запланировано на выполнение других действий», – объяснял он мне.
О таком типе личности дед частенько мне растолковывал в своих любимых аналитических «выкладках». Он просто обожает в этом упражняться, неизменно приговаривая: «Это тебе на будущее». Будто готовит меня к чему-то. А вот к чему именно – не объясняет.
Пожалуй, да – склад ума моего собеседника был именно математическим. В беседе со мной он настойчиво придерживался некой выверенной формулы. И вопросы, заданные под разным «соусом, крутились строго вокруг нее. Меня явно в чем-то подозревали и бесконечным множеством этих вопросов, похоже, пытались найти подтверждение своим подозрениям. И так увлеклись процессом, что позволили себе пожертвовать приемом пищи.
«Хотя почему пожертвовать? Сейчас он наверстает упущенное…»
Кирилл Андреевич Орлов, определенно, был из тех, кто своего никогда не упускает. Ни при каких обстоятельствах.
– Прошу к столу, Госпожа, – негромко обратилась ко мне Лилия. Я отвлеклась от своих раздумий и заметила, что девушка чуть склонила голову, видимо, ожидая моей реакции.
– Спасибо большое, – поблагодарила я ее. И с улыбкой добавила: – Сервировка – на высоте! И всё так вкусно пахнет! Вы просто находка для гурмана, Лилия!
– Благодарю вас, Госпожа. Мне очень важно ваше мнение.
Я было хотела поинтересоваться: «Почему?», но меня лишили этой возможности.
– Лилия, можешь быть свободна, – распорядился Орлов по-хозяйски. – Прошу к столу, Миледи, – обратился он уже ко мне.
Повторять приглашение не пришлось. С постели меня словно ветром сдуло! Одно мгновение – и я стояла у стола перед «своим» креслом. Стояла и наблюдала, как, опустив крышку ноута, мой сотрапезник оставил его на ещё одной тумбочке, неизвестно, откуда взявшейся в номере. Прикатив свое кресло к обеденному столу, он подошел к моему и галантно помог в него усесться. Только после этого Кирилл Андреевич занял свое место и убрал крышку с блюда, на котором красовался огромный стейк из говядины средней прожарки с ломтиками запеченного картофеля и овощами, разложенными вокруг него.
Я с наслаждением вдохнула аромат вкусностей, скрытых на моем блюде под металлическим кавером. Густой, чуть терпкий запах специй показался мне смутно знакомым. Но где и когда я ощущала его раньше, моя натруженная память оживлять отказывалась. Я осторожно оторвала от блюда переливающийся сталью конус и впала в ступор…
Ярко-красными глазками—бусинками с блюда на меня «смотрели» медальоны из говядины под брусничным соусом. С овощным гарниром. Их так же, как когда-то было ровно пять штук… И были они один в один похожи на те, которые я много лет назад с удовольствием помогала «натыкивать чесночком». И с превеликим аппетитом поедала их с пылу с жару, нагулявшись на свежем морозном воздухе у берегов Енисея.
«Это твоя норма, малышка!» – в голове раздался добрый, тихий голос из моего далекого детства. Голос этот никогда не звучал по-русски. Всегда – на одном странном диалекте. На наречии, которое когда-то я вынуждена была научиться понимать…
Те медальоны были – пальчики оближешь! И я всегда съедала их все до последнего кусочка, сидя за широким столом в кругу людей, на полгода заменивших мне семью. Перед глазами, как по команде, поплыли их далекие образы. Лица эти настолько плохо сохранились в памяти, что казались очень слабо «прорисованными», едва различимыми. Я попыталась «прорисовать» их четче, постаравшись «переместиться» в то время, и даже увидела, как мы с одной девчонкой рассекаем на коньках по крепкому Енисейскому льду.
«Как же ее звали? – задумалась я, – Не помню…»
– Екатерина!
– Да, – рассеянно откликнулась я.
– Что тебя затянуло в этот раз?
– Вспомнилась одна поездка.
– Куда?
– Есть ли смысл рассказывать… Давно это было.
– Послушаю и решу, есть он или нет. Так куда ездила?
– За Урал, – ответила я, удивляясь его настойчивости.
– Добавь конкретики! – распорядился он. И уточнил: – Куда именно за Урал?
– Если конкретнее, – вздохнув, объяснила я, – то в Красноярский край… Там такая тайга… Красиво… Очень…
– С кем ездила?
– С дедушкой. Он тогда отвез меня к тете Алле – маминой подруге.
– Зачем?
– Сказал, для того, «чтобы пришла в себя». Понимаете… Когда не стало мамы… Это выбило меня из колеи. Помню, отказывалась разговаривать. С кем бы то ни было.
– Почему?
– Не знаю.... Просто стала считать это неинтересным. Постоянно сидела в своей комнате. По-турецки… И смотрела на портрет мамы. Он вдруг появился на стене напротив моей кровати. Смотрела на маму и постоянно плакала. В общем…
Меня слушали молча. Не перебивая, не задавая наводящих вопросов. И, казалось, вслушивались в каждое слово, которое я произносила.
– Дед решил, что я в депрессии, – продолжила я, – И счел смену обстановки единственным, что помогло бы вытянуть меня из нее. Он оказался прав – помогло. Правда, в тот день, когда он сообщил мне, что переезжаю невесть куда, я взбунтовалась не на шутку, – усмехнулась я, вспоминая. – И тогда я решила сбежать.
– Куда? – видимо, не сдержался мой слушатель.
В его глазах считывался интерес. И это подтолкнуло меня к откровенности. Мне вдруг захотелось рассказать ему о той поездке все. Все, что удастся вспомнить…
– На дачу к Алисе, – поделилась я, возродив в памяти свои ощущения тех дней.
Тогда меня накрыло покрывалом безысходности. Тяжелым. Будто свинцовым. Дни вяло плелись один за другим. Я просыпалась по утрам и неизменно приходила в ужас от того, насколько всё изменилось. Насколько безрадостной стала жизнь.
– Идея с побегом показалась мне удачной, – продолжила я свой рассказ, —Думала, отсижусь на Алискиной даче несколько дней и вернусь. А тем временем дедушка откажется от намерения отсылать меня из дома. Именно отсылать, потому что свой отъезд я воспринимала как ссылку. У Алисы на даче был большой дом. Она заверила меня, что в погребе там полно продуктов… Как раз тогда бабуля уже научила меня жарить яичницу и варить картошку. Поэтому я была уверена, что голодать не придется. Правда, чтобы добраться до продуктов, нужно было открыть дверь погреба. А она трудно открывалась. Алиса говорила, что дверь та находилась в полу, и надо было очень сильно ее тянуть. Но мы тогда решили, что вместе потянем и обязательно откроем… А ещё у них на даче было много книг – огромная такая библиотека. А с книгами нам было бы не скучно. В общем, расчет был на то, что дедушка за это время передумает увозить меня из дома. И от Алисы.
– Кардинальное решение, – задумчиво пробасил Кирилл Андреевич.
– Да. Но меня вынудили обстоятельства. Помню, что взбунтовалась ещё и потому, что дед всё решил за меня. Моим мнением он тогда даже не поинтересовался. А я привыкла, чтобы интересовались, ведь папа всегда так делал. И потом… Моя новая жизнь оказалась такой… унылой. Ужасно хотелось перемен. Но не таких кардинальных, чтобы уезжать далеко и надолго. Думаю, дедушка точно тогда уловил мой настрой. Он наблюдал за мной. Я постоянно ощущала себя под прицелом его внимательных глаз. Как под прицелом ваших сейчас.
– Я не желаю тебе вреда.
– Он тоже не желал… В общем… Видимо, он просчитал нашу с Лисой задумку и спутал нам все карты.
– Кто такая Алиса?
– Моя подруга… Одноклассница.
– Как поступил Даниил? Каким образом он спутал вам карты?
– Дедушка? – Орлов молча кивнул. – Он просто перенес дату моего отбытия в «ссылку» на сутки назад – как раз на тот вечер, на который мы с подругой и запланировали побег.
– Она решила сбежать с тобой?
– Конечно! Мы же с ней были не разлей вода.
– Иметь такого друга – большая удача, – проговорил мой наблюдательный собеседник, – Где она сейчас?
– Не важно…
– Вы больше не общаетесь?
– Почему же, общаемся… Но гораздо реже.
– В чем причина?
– Я не буду об этом говорить.
– Твое право, – миролюбиво откликнулся Кирилл Андреевич. – Значит Громов тебя увез… А дальше?
– Дальше я попала в совершенно непривычную среду. Вокруг были совсем чужие люди. И незнакомый дом без телевизора. Правда, он был со всеми удобствами. И мне там даже комната нашлась. Миленькая такая. Просторная. С окнами в лес. Впрочем, он был там повсюду: из какого бы окна не выглянуть. Дедушка тогда объяснил, что это тайга. В ней много опасностей. Дикие звери, прячутся за огромными густыми деревьями. Поэтому в лес одной ходить нельзя. Только в сопровождении дедушки Арта. Кстати, его имя переводится как «камень».
– Кто это был?
– Человек, – ответила я, пожав плечами. – Один из них. Знаете, когда я увидела его впервые, он показался мне таким холодным! Отстраненным… Высоким, как дерево. И таким же мощным. А борода-то какая у него была! Густая такая – в пол-лица. Длиной до самой груди, представляете! И глазищи такие черные. Мне казалось, они видят всё. Даже сквозь стены. Ходил он всегда в таких свободных длинных одеждах: в рубахах чуть ли не до колена и свободных штанах. Ворот у рубашки всегда был высокий. Такой, знаете, – стоечкой. Помню, как-то спросила у него, как он ее надевает. Он ответил, что через голову. Я тогда ещё удивилась, как он туда ее просовывает, с такой-то бородой. А там – на вороте, оказывается, крючочки были. Незаметные на первый взгляд. Потайные. В общем, придерживался дедушка Арт старорусского стиля. Впрочем, не только он. Они все.
– Сколько их было?
– Не могу сказать точно. Шесть человек жили в доме постоянно. Но время от времени поселялись и другие люди. Приезжали в гости. Ненадолго.
– Что ещё помнишь?
– Арт отлично ориентировался в тайге. Каким-то образом всегда находил из нее выход. Как бы далеко мы ни заходили. А мы могли пробраться очень глубоко – туда, где деревья росли так кучно, что не пропускали и лучика света…
– Что ещё?
– Я прожила в том доме до конца зимы. Поначалу мне было очень непросто. Ведь вокруг были люди, которых я совсем не понимала. Но я не замкнулась. Наоборот – раскрылась. Хотя правильнее, наверное, сказать —«мобилизовалась» Похоже, на это дедушка и сделал ставку.
– Они не говорили по-русски?
– Нет. Абсолютно. Ни словечка за все те месяцы, что я у них провела. Эти люди общались на необычном наречии. Но они окружили меня заботой. Окружили настолько, что я стала считать их своей семьей. Бабушка Лия часто пела мне песни и рассказывала сказки. Но делала она это на том непонятном языке. И, чтобы понимать, я училась произносить и запоминать новые слова… Училась петь песни вместе с ней. Причем не просто петь, а изображать. Ну… разыгрывать сценки. Потому что в песнях обычно рассказывалось о птицах, о разных животных, обитающих в тайге. Напевая, я училась повторять их движения: взмах крыльев, легкую бесшумную поступь рыси… Действия охотника. Осторожные и решительные… Помню, Арт учил меня ловить рыбу, собирать ягоды. А бабушка Лия – распознавать лечебные травы. И готовить говяжьи медальоны. Такие, как эти, – поделилась я и вдруг заметила, что тарелка моя пуста. – И когда я успела их съесть?
– Пока рассказывала, – усмехнулся мой внимательный слушатель. – В общем, твоя жизнь там била ключом.
– Она была размеренной, неторопливой… Но интересной.
– Где они все теперь?
– Не знаю… Дед забрал меня оттуда в конце той же зимы. С тех пор я больше никого из них не встречала. Бабушки Лии, наверное, уже нет в живых… Тетя Алла…
– Она жила там же? В том доме?
– Нет. Приезжала. Но часто. И обычно на несколько дней. Потом уезжала. Мы давно с ней не общались. Очень давно. И это странно, ведь связаться друг с другом сейчас не составляет никакого труда.
– Ошибаешься… Не всегда это так.
– Интернет же сносит все границы! И сводит к нулю любые расстояния. Так что было бы желание… Но вот как раз его-то все эти годы ни у кого из них, похоже, и не наблюдалось. Я пыталась их разыскать. Помню, донимала дедушку, но он как-то странно тогда сказал: «Забудь о них. Их нет. Считай, что и не было никогда…» Странно, правда?
– Не без этого…
– И о дочери тети Аллы мне тоже ничего не известно, – помолчав, добавила я, – Обе – как в воду канули.
– У нее есть дочь?
– Да. А вы не знали?
– Нет. Как зовут её дочь?
– То ли Лика… То ли Вика… Или Лина… Или Инна… Никак не могу вспомнить… Как ни стараюсь…
– С такой-то памятью как у тебя?
– Как начинаю вспоминать тот период жизни… Какая-то каша в голове образуется. Только два имени чётко и запомнились: бабушкино и того дедушки с бородой. Знаете, вот помню бабушку Лию, помню, как она пела мне песни на том языке, рассказывала сказки. Сам язык тоже помню… А лица их всех – очень смутно. Как в тумане.
Я расстроилась и сникла. Так было всегда, стоило мне в очередной раз убедиться, что не в состоянии вспомнить лица тех людей. Что в этом бесконечном квесте в очередной раз потерпела неудачу.
– Как у тебя с контрацепцией обстоят дела? – вдруг долетело до меня.
– Что? – шокировано прошептала я, не веря своим ушам.
– Ты услышала вопрос. Отвечай.
– Контрацепцией… Дана Валерьевна направляла меня к гинекологу, – залепетала я.
– Дана? Дана Стриж? Подруга Ольги?
– Да… Вы с ней знакомы?
– Некоторый опыт имеется… – зависнув на пару мгновений, всё же ответили мне. И через паузу добавили: – Насколько мне известно, Стриж – психолог. У тебя проблемы в этой области?
«Как же быстро он ухватил суть! И кто ж меня за язык-то тянул!»
– Скорее нет, чем да, – неопределенно ответила я. Мне очень не хотелось развивать эту тему. Но выбора мне не оставили:
– Как это понимать?
Я замолчала.
– Стриж не заинтересовалась бы на пустом месте, – дожимали меня доводами.
– Я не хочу об этом говорить.
– А придётся! – В тоне его голоса промелькнула категоричность, что меня озадачило и рассердило одновременно.
– Не придётся! В конце концов кто вы такой, чтобы я обсуждала с вами свою личную жизнь! – взбунтовалась я.
– Поменьше агрессии, девочка, – негромко предостерегли меня.
– Простите… – осеклась я, припомнив коронную фразу дедушки о том, что в любой ситуации нужно уметь держать себя в руках, а не впадать в истерику.
– Я рассчитываю получить ответ на свой вопрос, – через паузу терпеливо напомнили мне.
– На какой из них? На вопрос о контрацепции или психологических проблемах?
– Начнём по мере их поступления – с вопроса о контрацепции.
– Начнём и закончим на нем! – потребовала я. И добавила: – С контрацепцией все в порядке! Точка.
«А что? Конечно, в порядке! У меня пока нет причины ее использовать – значит точно всё в порядке! Вопрос закрыт», – с видом бедового мудреца рассудила я. И получила ответ:
– Замечательно. Тему с препаратами развивать не буду.
– Какими препаратами? – не поняла я.
– Которыми ты пользуешься. В контрацептивных целях, я имею в виду.
– А… Ну да… Давайте не будем ее развивать. И вообще… С чего вы вдруг об этом спросили?
И тут меня осенило: «Это всё тот злосчастный эксперимент! Поэтому он и завел эту тему! Решил, что я навязываюсь! Ну, конечно! Откуда ж ему знать, что причина моего эксперимента была совсем в другом…»
– Я поняла, почему вы спросили о контрацепции.
– Неужели! – усмехнулся он.
– Но вы неправильно поняли… Тот поцелуй… Понимаете… Он был мне нужен для другого… То есть… цель была не той, о которой вы подумали…
«Боже, что я несу!» – мысленно ужаснулась я, совсем растерявшись.
На счастье, нашу «задушевную» беседу прервало щебетание неугомонного Орловского ноута.
– Не утруждай себя объяснениями, – спокойно бросил мне его хозяин и поспешил уделить свое драгоценное внимание всплывшему на экране сообщению.
А я выдохнула с облегчением. Кажется, щепетильная тема была закрыта.
Сытный ужин придал мне сил, а прозвучавший совет Кирилла Андреевича – оптимизма. Наблюдая за сосредоточенным профилем напротив, я наконец решилась затронуть тему с портсигаром – серебряной вещицей, уже несколько часов не дававшей мне покоя. Причем, как сама вещица, так ее владелец – странный Орловский родственник. Мои приключения на выходных подходили к концу, а значит нужно было ловить момент, ведь другой возможности поговорить об этом может не представиться. И пока я обдумывала, как безопаснее ступить на эту зыбкую почву, Кирилл Андреевич меня опередил…

Глава 14 Родственничек
– Так что ты вспомнила по Жарову? – спросил Кирилл Андреевич, оторвав взгляд от экрана ноута. И принялся методично уточнять: – По Каменнолицему, как ты его окрестила. Сегодня утром, я имею в виду. В холле Базы. После вашей со Стоцкой утренней прогулки.
Тон Орлова стал по-деловому выдержанным. И я поняла, что ему нужны голые факты. Выводы он сделает сам.
«По Жарову… Как официально… – задумалась я, – С прохладцей… Неужели родственничек и ему успел насолить?»
Массивное чёрное кресло мягко зашелестело колесиками по новомодному напольному покрытию, чем-то напоминающему каменное, и подъехало к кровати, на которой я сидела, сложив ноги по-турецки и обложившись одеялом.
Этот слабый звук сразу воскресил в памяти похожий: так шелестели листья под нашими с мамой ногами, когда мы шли по тропинке импровизированного зелёного «туннеля». Шли в школу тем сентябрьским днём, когда встретили странного старика. Старика, из рук которого и выпал памятный серебряный портсигар. Выпал на каменное покрытие дорожки и звонко отрикошетил в траву.
– Получается… – задумчиво выдала я свои мысли вслух, – когда он стоял под дождем и смотрел нам вслед, он просто выжидал, когда мы выйдем из «тоннеля». Он должен был подобрать выпавший из рук портсигар. Убрать улику… Кажется, старик – именно он… Но к чему был весь этот маскарад? Зачем переоделся в старика?.. Это вы его в тот день туда направили?
– Кого и куда? – прозвучало негромко. Несколько озадачено.
– Вашего Жарова. В «туннель».
– В какой туннель?
– Зелёный. Сложенный из ветвей деревь… – ответила я и осеклась на полуслове, заметив реакцию моего собеседника. На меня смотрели, как на блаженную: с грустью и полным непониманием. И, кажется, даже с жалостью.
– Понимаете… Я недавно вспомнила день, когда мама провожала меня в школу в последний раз… Тот день, когда её не стало… Так вот… В то утро мы шли с ней через «тоннель». Это слово я узнала за несколько дней до того… Из книжки. Мы с дедушкой тогда читали про паровозик, который боялся по нему проезжать… Не важно… Отвлеклась. В общем, мы шли по узкой дорожке. Под сводом из ветвей деревьев. Они росли по обеим её сторонам. И были так туго переплетены, что создавалось впечатление, что проходишь сквозь тоннель.
– Ясно. Дальше!
– В тот день нам с мамой там встретился старик. Он шёл нам навстречу. Остановился. Посмотрел на меня… И подарил листочек.
– Какой листочек?
– Багровый такой. Резной. Я выронила его тогда. Решила подобрать. Присела и услышала звук… Будто что-то упало. Оглянулась и увидела блестящую коробочку. Это был портсигар. Тот самый, который я увидела сегодня в руках у Каменнолицего!
– Почему решила, что тот самый?
– И на том и на этом изображен орёл. С ярким зелёным глазом. В траве тогда лежал точно такой же! И так же, как сегодня он тогда привлёк моё внимание этим своим глазом… Блестящим таким, переливающимся на свету. Он будто подмигнул мне. И тогда, и сегодня. Это точно тот самый портсигар! Я уверена! Вот просто на сто процентов уверена! Да что там на сто – на все тысячу процентов!
– Верю, – негромко согласился со мной Кирилл Андреевич. И задумчиво потёр подбородок пальцами: указательным и средним.
– Отлично! Это вы его туда послали? Я имею в виду старика. Ну, то есть переодетого Каменнолицего? А, может… – напряглась я от новой догадки, – Может тогда нам встретились именно вы?! А что? Это же вполне возможно! Вы любите переодеваться. Примерять разные образы… Да тот же парик, о котором я недавно вспомнила! И руки у того старика были молодыми! Ну, то есть совсем без морщин… Что скажете? Там были вы? Просто позаимствовали у него этот портсигар? А может подарили ему его уже после той слежки за нами, а?!
– Нет… – ответили мне через паузу, которой, казалось, не будет конца.
– Ответ «нет» – на то, что там тогда были вы, и ли – на то, что подарили портсигар Каменнолицему?
– На оба вопроса, – негромко ответили мне.
– Почему я должна вам поверить?
– Хотя бы потому, что в сентябре того года я находился за пределами страны. Уехал на следующий день после разговора с твоей матерью в Парке развлечений. А разговор тот состоялся за неделю до её гибели. Тогда, как ты рассказываешь о самом дне гибели Ольги, если я уловил суть твоих сумбурных мыслей.
– Уловили… Ну и что что находились? – встрепенулась я и выдала: —Понаходились за этими самыми пределами и вернулись на денёк, а потом снова уехали находиться за пределами! Для алиби, например!
– Разочаровываешь, – заметил Орлов, усмехнувшись, – Похоже, совсем рассорилась с логикой, – заявил он. И, вздохнув, продолжил: – Если бы это был я, то зачем мне приезжать «на денёк»? Зачем рушить собственное алиби и так глупо подставляться, пересекая границу? Ещё раз: где логика, Миледи?
– Вы могли бы въехать в страну под другим именем…
– Вот как? Как ты это себе представляешь?
– Как вариант – почему нет? В разговоре с дедом мама как-то обмолвилась, что выедет по паспорту прикрытия… Или под прикрытием… Как-то так она выразилась… Сейчас, наверное, не смогу вспомнить дословно. Устала…
– Куда выехать? – мой собеседник, кажется, напрягся.
– Я не поняла. Вернее, она не сказала. Потому что меня рассекретили и прервали разговор.
– Мда… – озадаченно задумался мой визави. На пару минут комната погрузилась в тишину. – Ладно оставим это до лучших времен и «вернёмся к нашим баранам». Вернее, к злополучному тоннелю. А не считаете ли вы, Миледи, что мне безопаснее было бы направить в тот самый тоннель третье лицо? Ну, если подумать? – вдруг выдал он, изогнув губы в коварной усмешке. И продолжил тоном, в котором чётко улавливался сарказм: – Если уж задумал коварство, то лучше исполнить его чужими руками – руками профессионала, не так ли?
– А Жаров – профессионал?
– Точно! Именно его я и должен был задействовать в этой «операции»! – с иронией воскликнул мой собеседник, изобразив кавычки в воздухе на слове «операция». – Видимо, чтобы полиции легче было на меня выйти, для чего же ещё? Гениально, Миледи, просто гениально! И главное – в чём же был смысл появиться мне в том самом тоннеле? Наверное, для того, чтобы просто пройти мимо вас, подарить тебе листочек и обронить улику. И улику эту ни в коем случае нельзя было уничтожать в течение всех этих лет, верно? Её обязательно требовалось сохранить, так? Для чего? А для того, чтобы свидетель её опознала и разоблачила меня спустя годы. Разоблачила на пару с моим бедовым родственником. Так?
– Так основной свидетель был убран… – пробормотала я. И уточнила: – В тот же день. Осталась только маленькая девочка, которая и показаний толком дать не могла.
– А, ну да… Мне же, конечно, было неизвестно, что эта самая девочка может вспомнить и передать все в подробностях. Я же даже не догадывался, чья она дочь, правда? Не знал, что ей по наследству от отца передалась фотографическая память. А от матери – отличная наблюдательность. Так же, верно? А отец этой девочки, конечно же, не рассказывал мне, какая у него смышленая дочь, да как она всё подмечает и запоминает. И что способности её нужно непременно развивать… И что он обязательно подарит ей «Монополию», чтобы развивала логическое мышление… И что он очень доволен тем, как его брюзга – тесть учит её играть в шахматы. И как она уже обыграла его однажды – поставила детский мат, пока тот отвлёкся.
– Почему брюзга? – растеряно спросила я.
– Потому что эти двое на дух друг друга не переносили. Громов считал твоего отца недостойным твоей матери. И изменил своё мнение только перед той командировкой, из которой Василий вернулся не тем, кем был раньше.
– Что значит «не тем, кем был раньше»?
– Понятия не имею. Так Ольга выразилась.
– Когда?
– Когда ты каталась на лошадке.
– В том парке развлечений?
– Да.
– И всё же, если не Каменнолицый, то кто это мог быть? Там – в тоннеле?
– Разве я утверждал, что это был не он?
– Нет… Но тогда зачем он за нами следил? Может выяснял, в какое время мы обычно выходим из дома?..
– Для этого не обязательно было перед вами «светиться». Достаточно было узнать школьное расписание.
– Послушайте, а ведь мама того старика узнала. Узнала, поэтому и занервничала. Не позволила мне поднять листочек… И потянула за собой. За руку…
– Узнала и занервничала… Теоретически это мог быть Жаров. У Ольги в те дни были причины его опасаться… Почему был в гриме – без понятия… Зачем перед вами появился – тоже вопрос… Возможно, хотел взглянуть на тебя.
– Зачем?
– Трудно судить, что было тогда у него в голове… В те дни он потерял дочь и новорожденную внучку… Возможно, хотел увидеть дочь той, кого считал виновной в их смерти…
– Увидеть, чтобы что?
– Понятия не имею… Но поинтересуюсь у него. Обязательно.
– Ладно… В тот день, так и быть, это были не вы. А сейчас? Я имею в виду наше с ним пересечение в сквере. В прошлую пятницу.
– Вы патологически подозрительны, Миледи, – усмехнулся Орлов, покачав головой. – Зачем мне устраивать вам всякие пересечения? Ах да! Как же я сразу не догадался? Ты же носитель бесценной информации о своем отце! Ты ведь знаешь, что он жив и где находится, верно? Ты постоянно с ним на связи и, конечно же скрываешь это ото всех. И прежде всего – от меня, так? А я обязательно должен всё выяснить! И вытрясти эту информацию именно из тебя. А из кого ещё, правда? Ты же его дочь и просто обязана знать о нём всё!
– Да, обязана!
– Обязана, но вот незадача: кажется, не знаешь, да?
– Не сомневайтесь – узнаю! С вашей помощью или без нее, но всё обязательно выясню!
– Где-то я это уже слышал… Дай бог памяти… – продолжил Орлов надо мной потешаться, – Вспомнил! От твоей матери. – И вдруг резко сменил тон на серьёзный: – Только мы оба прекрасно знаем, чем это намерение для неё закончилось, верно?
– Знаем, но…
– Ну и что, что знаем, да? – прервали меня и принялись снова иронизировать. Стебаться, как сказала бы Марья: – С её дочерью же такого никогда не случится! Она же умнее матери… Расторопнее… Наблюдательнее. И характер у неё понапористей будет, да? Решительный такой – в сотню раз решительнее, чем у матери, так? И главное – Екатерина Громова – сама прозорливость! Просчитать ситуацию для неё – раз плюнуть! Поэтому она всегда на шаг впереди своих недругов. Правда, пока не знает, кто они – эти самые недруги, но это ж мелочи, правда? Она прозорлива настолько, что готова рискнуть бездумно. В омут с головой броситься готова. Без всякой поддержки со стороны кого бы то ни было! Ведь её не наблюдается даже от самого Громова, верно? Зато у Екатерины Васильевны есть поддержка подруги! Они, в общем-то, и знакомы-то всего ничего, и знает она о подружке только то, что та позволила ей о себе узнать, да ну и что, правда? Екатерина Васильевна просто уверена, что подружка – хорошая и никогда её не подставит, не бросит в беде, всегда придёт на помощь и вытащит из любого дерьма, так? Причём, совершенно бескорыстно. Исключительно по великой дружбе. Верно?
Тон его голоса был далёк от доброжелательного. Он звучал хлестко и крайне иронично. Но главное – его тон не был безразличным. Именно это и останавливало меня от резкостей и требования прекратить эту словесную экзекуцию. Но, вслушиваясь в аргументы Кирилла Андреевича, я вдруг ощутила себя полной дурочкой, вслепую ступившей на минное поле.
– Что молчишь? Расклад неверный выдал?
– Он какой-то странный… Этот ваш расклад. Вывернутый наизнанку.
– Чтобы принять решение надо все факты изучить. Досконально. Взглянуть на них под разным углом. И ключевое слово тут – «под разным». Наизнанку их вывернуть, если потребуется. Иногда изнанка может очень удивить… Чаще всего так и бывает.
– И где же мне раздобыть эти самые факты? С чего начать?
На меня взглянули, как на несмышлёное дитя и выдали:
– Начни с того, что выясни, кто такая Стоцкая. Обеспечь себе безопасный тыл.
– Дед ее проверил перед тем, как позволил нам подружиться.
– Проверил – не сомневаюсь. Но не лучше ли и самой убедиться, что чиста? Хотя бы просто потому, что всегда и во всем нужно полагаться прежде всего на себя.
– Вы что-то о Марье выяснили, да? Что-то плохое?
– Не ставил задачи глубоко копать. Она мне не подружка. Фасад, вроде, чист. Опять же ключевое слово тут «вроде». Параллельно тряси Громова. Это будет для тебя и безопасно, и информативно. Информативно, если преуспеешь, конечно. Громов знает немало, но он – крепкий орешек. А пока вернемся к теме моего родственника. Что ещё можешь о нём сказать?
– Каменнолицый вышел на меня в сквере, – ответила я, пожав плечами.
– В каком сквере?
– Том, что рядом с Универом. Мимо которого вы проезжали.
– В пятницу?
– Да. Значит, вы в курсе?
– В курсе чего?
– В курсе нашей встречи с вашим родственником.
– Включи мозг, девочка! Зачем бы я тогда спрашивал у тебя, где именно она имела место?
– А если спросили, чтобы отвести от себя подозрения?
– Подозрения в чем?
– Например, в том, что работаете с ним в связке.
– В связке… – Он замолчал ненадолго. А потом решил поделиться: – Я не работаю, как ты выразилась, с ним в связке.
– Почему?
– Цели не совпадают. И потом: работать в связке можно только с тем, в ком ты безоговорочно уверен. А в случае с Жаровым всегда есть риск, что игра пойдет не по моим правилам. К тому же до недавнего времени он был недееспособен.
– Недееспособен? Значит, он всё-таки болен…
– Перенес инсульт…
– Вот как… Не знала… Как давно?
– Много лет назад. Успел полностью восстановиться. Если верить заключению врачебной комиссии.
– Полностью? Это спорно… Последствия болезни же налицо… Вернее, на лице… Трость опять же… Значит, он до конца не восстановился.
– Логично. Вопросы остаются… Ладно, оставим это пока. О чем вы беседовали?
– Ни о чем… Он просто смотрел на меня…
– Просто смотрел… А ты?
– А я просто начала вспоминать.
– Что конкретно?
– Родителей… Дедушку… Наш пикник перед тем, как папа уехал в командировку.
– Ясно.
– И что же вам ясно, позвольте спросить?
– Процесс запущен Жаровым.
– Какой процесс?
– «Процесс активации когнитивных функций», как он это называет. Вернее, раньше называл. Он настроил твой мозг на воспоминания – так понятнее?
– Не совсем… Как он это сделал?
– Жаров когда-то обладал… некоторыми способностями к внушению…
– Вы говорите о гипнозе? Он что телепат?
– В прошлом. Уже много лет бесполезен. Так я полагал до нашего с тобой разговора. Но, похоже, ошибался…
– Фантастика какая-то… Он… кто-то вроде главного по тарелочкам, да?
– По серым клеточкам.
– Кто он по профессии?
– Психоаналитик. Когда-то был штатным гипнологом. Дослужился до Главы аналитического отдела Центра.
– Какого центра?
– Центра… В котором служили твои родители…
– И ваш отец?
– Да.
– И вы?
– Расскажи, что почувствовала, когда он на тебя смотрел. В сквере.
– Говорю же, вспоминать начала…
– Расскажи подробнее. Мне нужны факты для аргументации.
– Аргументации чего?
– Неважно.
– Ладно… Сначала опустилась тишина… Потом перед глазами появился океан… Я стояла на берегу. Поднялся шторм… Высокие волны обрушивались на берег… Но почему-то не сбивали с ног… Просто растворились в песке… В шаге от меня.
– Растворялись в шаге у ног…
– Это что-то значит, да?
– Я небольшой специалист в этой сфере… Хоть и перелопатил море литературы. Хотел понять, как он это делает… Но навскидку… Думаю, нет прямой угрозы. Лично для тебя нет. Возможно, пока… Пока угроза направлена на другого.
– На кого?
– На того, кто связан с тобой напрямую.
– На дедушку? Он ведь единственный, кто связан со мной напрямую.
– Вполне возможно. Между ними старая вражда. Уже много лет. Важно то, что состояние нестабильно… – принялся едва слышно рассуждать мой задумчивый собеседник, – Агрессия… Волны разбиваются у самых ног… Пограничное состояние…
– Чьё пограничное состояние? Вернее, пограничное состояние чего?
– Сознания… Сознания самого Жарова. Не силен в этом… Нужна консультация специалиста.
– Как бы то ни было, вы уверены, что ваш родственник нездоров? А как же тогда так получилось, что его признали дееспособным? Кто был его опекуном? Ну, до того, как он снова стал дееспособным?
На меня посмотрели с вызовом. Но ответом не удостоили. Да он был и не нужен – его выдало выражение лица Кирилла Андреевича.
– Опекуном были вы, да? Получается, что так… И теперь за вашим родственником нет специального присмотра, так? Так. Значит, у него полностью развязаны руки… И делать он может всё, что пожелает, ведь ненавидит дедушку, – заметила я, вспомнив подслушанный в лесу разговор. Разговор между Каменнолицым и Предсказательницей. – И маму ненавидит, хоть ее уже и нет… И меня… Всех нас…Как же вы позволили этому случиться? Почему не проконтролировали должным образом? Почему разрешили ему… выйти из клетки?
– Так ты меня обвиняешь в кознях против своей семьи?
– Скорее, подозреваю.
– Знакомая реакция. И лексика та же, – коварно усмехнулся мой визави. Его настрой резко изменился – доброжелательности и след простыл.
В мгновение ока Орлов выбрался из кресла и оказался рядом. Пальцами обхватив мой подбородок, навис надо мной и выдал прямо в губы:
– Твоя… мать, помнится, заявляла мне то же самое. Скажи, это у вас традиция такая? Изощренная Метода Громовых?
– Традиция… Метода… – лепетала я, подбородком ощущая жёсткость его пальцев. – И в чем же, по-вашему, ее суть?
– Обвинять оппонента во всех смертных грехах. Заставить его оправдываться. А лучше – каяться. Похоже, так члены вашего семейства повышают свою значимость. Вижу, ты тоже это практикуешь. Но перед тобой мне оправдываться не в чем.
– А перед мамой? Перед ней было в чем? – зацепилась я за слова, смысл которых был непонятен. Пальцы крепче сомкнулись на подбородке. Хоть и ненадолго – всего на пару мгновений, но они вцепились в него мертвой хваткой, словно клещи. Жесткие. Беспощадные. И, будто вдруг одумавшись, ослабили захват.
Отвечать мне не спешили. Да, кажется, и не собирались вовсе.
– Расскажите мне о родителях? – поймав его напряженный взгляд, попросила я. Миролюбиво настолько, насколько была в состоянии попросить. Стараясь сгладить вдруг возникшее между нами напряжение. – Что вас связывало? Ведь связывало же, да?
– Вечер воспоминаний подошел к концу, Миледи: лимит вопросов исчерпан. – сказал он – как отрезал. А потом… Потом вдруг задумался на секундочку и выдал: – Но счетчик можно обнулить.
– Какой счетчик? Что вы хотите сказать?
– Обнулить… И заработать новый отсчет…
На меня смотрели в упор. Смотрели, сминая пальцами подбородок. Так вызывающе провокативно… По-взрослому. Но страха не было. Ни страха, ни отвращения, как с Юркой. И мой персональный «ливень», который обрушивался, стоило кому-то подойти так близко, в эту минуту почему-то медлил, не спешил проливаться. В ушах даже отдаленно не звучал его шум.
– Как заработать? – уточнила я. Почему-то шёпотом… Может, потому что уловила намёк? Догадалась по его взгляду, ставшему вдруг двусмысленным. Глубокому, какому-то тягучему, с вмиг потемневшей радужкой. Взгляду, от которого было ни спрятаться, ни скрыться. Взгляду, бросавшему мне вызов.
– Привычным тебе способом, – негромко, с расстановкой подтвердили мою догадку.
«Почему привычным?» – захотелось спросить мне, но не успела.
Мой подбородок «получил вольную», но… Меня обхватили за талию и выдернули из постели. Выдернули, как пробку из бутылки. Резко. Так внезапно, что я задрыгала ногами и застучала кулаками по его напряжённой груди. В ответ от меня вдруг оторвали руки. Совсем ненадолго. На миллисекунду – не больше. И я полетела бы на пол с высоты его роста. Полетела бы, если бы не ухватилась за его бёдра ногами и не вцепилась бы в плечи подрагивающими от адреналина пальцами.

Глава 15 Не устоять…
Я вцепилась в него всем, чем могла. Прилипла намертво – как вата к ране. И немного успокоилась только снова ощутив крепкий закреп его рук на спине. Успокоилась и ослабила свой, переместив ладони ему на грудь. Даже ноги спустила, повиснув, как игрушка на ёлке. Он вмиг воспользовался этим: продолжая держать меня на весу, одной рукой обхватив за талию, а ладонью свободной руки умудрился сгрести кисти моих рук. Наложив их одну на другую, он какое-то время удерживал их в захвате, явно тестируя мою реакцию, видимо, запомнив, как я повела себя днем ранее. Удостоверившись, что ее не последовало, освободил мои ладони из плена. А после – поставил на ноги и не спеша отступил на шаг. Не спуская с меня глаз, выверенными движениями расстегнул ремень на своих джинсах и вытянул из кармана квадратный пакетик.
– Неужели, – только и удалось пролепетать мне.
Шокированная, я уставилась на то, как свободной рукой он потянулся к ширинке брюк. Послышался короткий металлический звук расстёгивающейся молнии… На поверхность «выпрыгнул» «прибор», как назвала его Марья в нашем единственном разговоре на эту тему, и спружинил в ладонь своего хозяина. Тот, без тени смущения, как-то по-будничному, будто делал это ежедневно, зубами разорвал пакетик и со знанием дела «натянул на дружка изделие номер два», как окрестила его тогда подруга. Почему именно 2, поинтересоваться я так и не решилась – не хотелось прослыть полным профаном в глазах подруги. Но сейчас… сейчас определение занимало меня меньше всего.
Мои глаза настолько вылезли из отбит, что их сковало ломотой. Все, что сейчас перед ними разворачивалось, выглядело настолько нереальным, что даже проснувшиеся было мурашки, притихли, а может и вовсе «лишились чувств». Но, как ни странно, я не испытывала ни страха, ни ужаса. Я наблюдала за происходящим в изумлении. Наблюдала и не верила собственным глазам. Смотрела и ощущала себя героиней какого-то сюра. Сюра, в котором в главной роли выступала совсем не я, а мой, откуда-то взявшийся двойник. А всё потому, что в голове никак не укладывалось: мое личное пространство было так откровенно нарушено, запястья «побывали в плену», а я… Я всё ещё не ощущала ни дрожи, ни головокружения, ни комка в горле, ни картинки с деревом перед глазами, ни моего воображаемого ливня, мощным потоком сбивающего с него несчастные листочки. И это обескураживало.
«Что это? Сбой программы?» – мысленно недоумевала я, не отводя взгляда от «дружка», так демонстративно и провокационно выставленного мне на обозрение.
Месяцы напролет, после случившегося тем злосчастным вечером, я заставляла себя смириться с тем, что всю жизнь проведу за операционным столом, насилуя себя работой. Чтобы не оставалось ни минутки свободного времени на лишние мысли и занятия. Полгода я планомерно готовила себя именно к такому раскладу. Я почти свыклась со своим незавидным будущим и даже старалась найти в нем плюсы.
«Зато у меня теперь есть стопроцентная возможность стать отличным нейрохирургом, – внушала я себе, с болью в сердце наблюдая за парочками, проходящими мимо и держащимися за руки, под ручку, в обнимку. С болью – потому что не могла позволить себе того же. – Зато ничто меня не отвлечет от профессии: – увещевала я себя, – ни чувства, ни семья, ни дети. Потому что ничего этого у меня не будет. Ну и ладно – пусть!»
Я часто прокручивала в мыслях слова Даны Вячеславовны – моего психолога. По ее мнению, острота восприятия триггера со временем должна притупиться. Я очень надеялась, что в будущем научусь спокойно выносить присутствие коллег мужского пола за операционным столом, в непосредственной близости от меня, если оно будет чисто деловым, а сама я буду сконцентрирована только на операции.
«У меня получится! Я стану настоящим профессионалом. Обещаю!» – мысленно клялась я себе, внушая, что в этом и есть теперь смысл моей жизни.
Меня выдернули из размышлений, резко потянув за пояс халата. Тот развязался и был отброшен на пол.
Все мысли выпорхнули из головы. Теперь я стояла перед ним в распахнутом халате. Так уже было недавно, когда я вспоминала об их с мамой разговоре в саду и «зацепилась» за воображаемый куст. Но тот конфуз был не в счет: тогда я погрузилась в момент и не ведала, что творила.
Сейчас было по-другому. Мне так хотелось наглухо запахнуть халат и сбежать, но я этого не сделала. Лишь слегка прикрыла грудь его полами, чтобы справиться с накатившим смущением. Оно отвлекало. Мешало определиться с тем, как далеко я смогу зайти. Вернее, как далеко зайдет мой мозг, прежде чем «окатит шквальным ливнем». Мне не терпелось это выяснить. И я решилась на ещё один эксперимент. На этот раз – более серьезный.
Осмелев, аккуратно, едва касаясь, провела ладонями по торсу моего… партнера. Осторожно прошлась ими вверх, ощутив игру мышц под гладкой тканью лонгслива. Мне не мешали. И совсем не двигались. Только смотрели. С интересом и толикой нетерпения, как мне показалось.
Мои осторожные прикосновения, похоже, пришлись по нраву: тело откликнулось на них перекатом мышц под кожей, будто ведя беседу с подушечками моих пальцев. А я… Я впервые в жизни ощутила себя колдуньей из сказки, которую читала в детстве. Сейчас я была ею и словно управляла этим мужчиной. Он не был мне ни мужем, ни женихом, ни парнем, но магия моих прикосновений чуть сбила его дыхание, вызвала изумрудные всполохи в глазах. Заставила стальные мышцы торса слегка сокращаться… Я стала ещё смелее и коснулась шеи, не скрытой под тканью, и ощутила её приятную упругость и гладкость.
Но мой не муж, похоже, решил не тратить время впустую. Я и глазом не успела моргнуть, как снова была подхвачена за талию и повисла на своем даже не женихе. Я висела, не шелохнувшись и не касаясь ногами пола: словно пришпиленная, а в голове крутилось:» Боже, что я творю…»
Размашистым шагом, не раздумывая больше ни секунды, меня поднесли к стене. Я спиной ощутила ее жесткую прохладу. Даже сквозь ткань своей зыбкой махровой защиты, каким-то чудом всё ещё державшуюся на плечах. По телу пробежала дрожь, то ли от соприкосновения со стеной, то ли от вдруг навалившегося напряжения. Чтобы ее утихомирить, я оттолкнулась от стены и снова взгромоздилась на нарушителя всех моих правил. Взгромоздилась, обхватив его ногами за бедра, как обезьянка за дерево, и вгляделась в сосредоточенное лицо. Вгляделась и услышала:
– Дарю возможность… получить дополнительную информацию. Ты же об этом просила?
– Я? Просила?.. Кажется, да…
– Моя откровенность стоит дорого, Миледи.
– Откровенность… Дорого… Миледи? – как истукан повторила я.
Глядя в глаза с радужкой оттенка потемневшей в сумерках травы, я вдруг ощутила, как его пальцы по-хозяйски прошлись по внутренней стороне моего бедра и занырнули к ширинке эластичных хлопковых трусиков. Нетерпеливо отодвинули ее и коснулись того, что совсем недавно она прикрывала. Меня обдало жаром. Задохнувшись от остроты ощущений, я дернулась и сквозь туман в голове расслышала тихое:
– Нетерпеливая девочка…
Мысли о триггере, да вообще о чем бы то ни было, разом отлетели прочь. Я не чувствовала ни паники, ни стеснения и вдруг поймала себя на мысли, что хочу, чтобы это продолжилось. Хочу настолько сильно, что, если всё вдруг закончится, мне станет плохо. Почему – я понятия не имела… Просто чувствовала, что так случится. Это странное ощущение и пугало и заводило одновременно. Никогда раньше я не позволяла кому бы то ни было касаться меня. Тем более настолько провокационно. Дерзко. По-хозяйски. Где-то на задворках сознания появилось предостережение: «Нельзя! Не положено! Он же мне не муж!» Но все мысли рассеялись, стоило его пальцам коснуться самой чувствительной точки. Такие гибкие, словно обжигающие, они ласкали ее со знанием дела, заставляли извивалась в руках моего изощренного палача. Чтобы удержаться на нем и совсем не «слететь с катушек», я крепче ухватиться за плечи, обтянутые синей тканью, и сжала ее в кулаках. Сжала и расслышала треск. И негромкое: «Черт!»
Меня облокотили к стене, руки переместили под лонгслив. Я ощутила под ладонями упругую разгоряченную кожу и заметила, как то, что секундой назад ее покрывало, отлетело в сторону. Пришла очередь и моего халата: в мгновение ока тот соскользнул с плеч и последовал туда же.
Теперь от холода стены меня защищали только волосы. Подсохшие, они струились по спине густым покрывалом. Часть локонов упала на грудь и кажется моему не мужу понравилось о них тереться. С трусами «париться» не стали. Нетерпеливо отодвинули ширинку в сторону и дали прочувствовать всю мощь стальной упругости, обтянутую латексом – прочувствовать на всю глубину, без особых усилий преодолев препятствие. Это было как удар током. Я дернулась и зажмурилась от боли, натолкнувшись затылком на стену. И расслышала сквозь собственный стон и лавину шума, ворвавшуюся в уши:
– Чёрт! Аккуратней… Не делай резких движений…
Я была настолько обескуражена, что даже острая боль, словно причиненная гигантской раскаленной иглой, притупилась, оставив стойкое послевкусие тягучей ломоты. Выдохнула сквозь сжатые зубы, распахнула глаза и поймала на себе взгляд зеленых напротив. В них, шальных и потемневших от похоти, улавливалось недоумение и что-то ещё, чему я сейчас была не в состоянии дать определение.
– К чему были байки с контрацепцией? Играете по-крупному, Миледи?
Он злился. И я не понимала, почему.
– Не понимаю… Что значит «играете по-крупному»?
– Ставка на девственность – отличный ход!
– Что вы имеете в виду? Я не делала ставок…
Мне не ответили. Задумались. Но отпускать меня не спешили… Стало зябко. Где-то в самой глубине – у самого сердца. И только давящее тепло его тела, снова прижатого к моему, и крепкое кольцо рук, не позволявшее двинуться ни на сантиметр, не давало возможности окончательно замерзнуть.
Я опустила веки, словно уличенная в тяжком преступлении, не в силах выдержать этого пристального взгляда. Тяжелого. Кажется, сожалеющего о чем-то. И словно обвиняющего меня в заговоре вселенского масштаба.
– Я… я не думала…
– Правда? И часто это с тобой случается? Открой глаза.
– Что… случается? – уточнила я, повиновавшись приказу. Именно приказу – не просьбе.
– Не думать, – разъяснил он.
– Да вы… Вы… Да как вы можете?! – вдруг выпалила я, даже не стараясь скрыть обиду. Обиду на то, что посмели усомниться в моей честности. Обиду на то, что оказались не в состоянии увидеть меня настоящую.
– Могу что? – В тоне его голоса послышались нотки холодного гнева и какой-то жесткой иронии. Сарказма.
– Как вы можете во мне сомневаться! Мне не в чем перед вами оправдываться!
– Детский сад какой-то… – бросил он, недовольно скривив губы.
Глаза его теперь блестели недобро. Нет, не от дикого гнева, как у Юрки в тот чертов вечер… Гнев того, кто меня сейчас обвинял, был холодным. Не отпугивающим, но холодным настолько, что сердце снова кольнуло ледяным осколком. Я вдруг почувствовала себя несчастной. Самой несчастной на свете. Во мне просыпался страх, но это был страх не за свою безопасность или даже жизнь, как тогда. Во мне разрастался страх потерять что-то важное. Вернее, того, кто стал важным за эти два дня. Сердце вдруг сжалось от отчаяния. Какого-то иррационального отчаяния, и я физически чувствовала, как оно впивалось в меня цепкими коготками и будто раздирало на куски.
Перед глазами вдруг «замороси дождь» и стали проявляться слабые контуры моего злосчастного дерева. Теперь я смутно видела обвиняющие глаза напротив. Их застилала навязчивая картинка. С каждым мгновением она проявлялись все чётче. Наполнялась объемом. «Оживала». Дерево обрастало листьями. Шум ливня усиливался и грозил стать невыносимым.
– Отпустите меня, – услышала я собственный громкий надрывный шёпот. И чувствовала, что даже несмотря на гнев своего хозяина, настырный захватчик внутри меня нетерпеливо дернулся. Словно пёс, готовый сорваться с привязи и атаковать. Это страшило и одновременно заводило.
Мне что-то ответили. Я не расслышала. Повторили громче. Бархатный голос теперь звучал отчётливо, выдергивая меня из видения, напрочь перебивая шум дождя у меня в ушах.
– Ты действительно этого хочешь? – услышала я.
– Да, – рвано выдохнула я. Мне отчаянно хотелось сохранить перед ним остатки самообладания. А разорвать контакт и отойти на безопасное расстояние было единственным способом, который я знала. Его тело вдруг перестало согревать меня. Оно отстранилось и больше не касалось моей груди. Это должно было помочь приглушить надвигающийся приступ, но вдруг стало совсем некомфортно. Будто меня вероломно лишили мощной поддержки и так нужного сейчас тепла.
– Нет, – спохватилась я, боясь, потерять то последнее, что нас сейчас связывало. То, что я ощущала сейчас в себе, показалось важнее всего. Не на физическом уровне – на эмоциональном.
– Холодно, – пробормотала я.
Меня тут же прижали к себе. Я с благодарностью выдохнула и уткнулась носом в его грудь. Внутри меня чуть подрагивала жизнь: плотная, дерзкая, дарующая надежду. Я провела по напряженным плечам моего… И вдруг мысленно выпалила:
«Хочу, чтобы он остался. Остался в моей жизни!» – выпалила и ужаснулась собственной дерзости.
Шум дождя в ушах быстро уносился прочь. И скоро утих вовсе. Я вдруг поняла, что больше нет и дерева перед глазами. Оно исчезло. Совсем. Несмотря на то, что наш контакт не был разорван. Будто кто-то великодушный смилостивился надо мной и выкорчевал его с корнем, а после – стер ластиком и то место, где оно росло. Стер без следа. Будто его и не было никогда.
«И не будет! Я все для этого сделаю!» – поклялась я себе и взглянула в лицо своего обвинителя. Напряженное. Немного недоумевающее. С внимательными, чуть прищуренными глазами. Они смотрели на меня с вызовом. Смотрели в ожидании.
И вдруг меня осенило: «Я сделаю всё, чтобы он остался в моей жизни! Я стану ему полезной! Чтобы он и мысли не допустил, что сможет без меня найти папу!» Я знала, что ему важно найти его. Чувствовала это каким-то шестым чувством.
Легко, почти невесомо коснулась его губ своими и тихо прошептала:
– Пожалуйста…
Мой шепот стал командой для него. Словно неожиданное препятствие было устранено, и я расслышала выдох облегчения или что-то, на него очень похожего.
Он двинулся внутри меня. Потом ещё и ещё. И я задохнулась от сладких спазмов. По спине побежали ошалевшие мурашки. Ни сожаление о чем бы то ни было, ни страх перед будущим, ни скромность больше не трогали меня. Дичайшее наслаждение прогнало всё это прочь. Во мне неожиданно проснулась кошка. Дикая. Мятежная. Она ластилась к своему хозяину, тёрлась об него, стремилась проникнуть ему под кожу. Выпустила коготки и прошлась по крепкой спине. И расслышала рваный выдох с едва различимым низким рыком. Улыбнулась, заметив, как потемнела радужка его глаз. Она стала буйно зелёной, как потяжелевшая в сумерках листва, досыта впитавшая в себя влагу обрушившегося на неё ливня. А мелкие точечки вокруг чуть расширенных зрачков стали угольно-чёрными крошками горького шоколада.
Огненная лава понеслась по венам. Она сжигала меня изнутри, сносила все преграды, сбивала дыхание. Тело, охваченное странной эйфорией, будто парило в невесомости. Она владела мной, управляла, тянула вверх – к звездам. Я безумно желала чего-то, не совсем понимая, чего именно, но способного дать разрядку, без которой, казалось, всё потеряет смысл. И я, задыхаясь, шептала: «Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста…» Просила, сама не зная, чего, но чувствовала, что только тот мужчина может мне это дать. И он подарил. Моя вселенная разлетелась на искры. Яркие, светящиеся, они окутали меня жаром и чуть не сожгли дотла.
– Адское пламя, – сквозь шум крови в ушах расслышала я и почувствовала, что несусь вниз – на бренную землю.
Не было и частички тела, не ощутившего этого водоворота, затягивающего меня словно в воронку и медленно возвращающую в реальность. Его толчки стали резкими. Дыхание – прерывистым. Казалось, теперь он не замечал ничего, стремясь к единственной цели – достигнуть своей вершины. Меня сжимали словно в тисках. Ещё чуть-чуть и агония его экстаза опалила меня.
Наше дыхание смешалось и стало постепенно выравниваться. Я разлепила веки. Почему-то промелькнула мысль: «Что теперь?» Взглянула в глаза напротив и не нашла в них ответа. Только что-то похожее на удивление. Растерялась… Впервые в жизни я не знала, что делать.
Комната перед глазами пришла в движение – меня поднесли к двери в ванную комнату.
– Я сама, ладно? – едва слышно попросила я.
Мне вдруг захотелось спрятаться от всех и осмыслить всё что сейчас произошло. В одиночестве. Это желание было настолько иррациональным и таким острым, что испугало.
Молча и как-то придирчиво рассматривая меня, он чуть кивнул. Аккуратно поставил меня на пол и отступил на шаг.
В горле почему-то пересохло и как-то напряглось. Так обычно бывает, если говоришь громко и много. И, кажется, я была бы не прочь выпить стакан воды. Но я едва держалась на ногах и подойти к столу, на котором ещё находилась посуда и бутылки с водой, не решилась. Равно как и попросить его подать мне воды.
– Прошу, – негромко пробасил он, галантно открыв мне дверь в ванную. И почему-то добавил: – Не закрывайся.
Я кивнула и направилась принять душ.

Глава 16 Заместительная терапия
Я согревалась под горячими пульсирующими струями. Тяжелые и плотные, словно натянутые тросы, они под напором выстреливали из объемной лейки душа и энергично били по телу, помогая справиться с неожиданно охватившей меня дрожью. Настойчивые, они будто стремились сбить с меня налет старой жизни, будто просачивались сквозь поры под кожу и медленно, но неотвратимо вымывали из меня прежнюю Катю: мечтательно—задумчивую, иногда немного растерянную и витающую в облаках. И та Катя – вчерашняя – преображалась на глазах. Отринув всё, что отравляло ей жизнь в последние полгода, она сейчас стояла под этим живительным водопадом и словно впрыскивала в себя его бешенную энергию. Она решила оставить в прошлом воспоминания о том, что случилось тем ненастным вечером. Она установила на них блок, замуровала их в самом дальнем и труднодоступном участке мозга, спрятав от самой же себя за тяжеленной сейфовой дверью, под замком с нечитаемым кодом. Этим воспоминаниям больше не дозволялось свободно вплывать в мыслях и «разгуливать» по подкорке.
Но освободившиеся в сером веществе «просторы» заняли мысли о том, кто ворвался в ее жизнь так неожиданно—провокационно. Теперь она думала о своем новом старом знакомом. Старом «новом друге», как назвала его когда-то мама. Друге, от которого совсем не хотелось бежать, сверкая пятками, как от Юрки или как от того же Новикова. Наконец в ее жизни появился человек, который помог осознать, что не всё ещё потеряно. Что ещё есть возможность стать полноценной, любящей. достойной обычного женского счастья. Дана Вячеславовна с присущим ей оптимизмом констатировала бы, что «заместительная терапия» прошла успешно.
Я мысленно усмехнулась и качнула головой, не желая думать о своем психологе и о пропущенном визите к ней на прием. Гораздо больше сейчас меня занимало другое: как надолго Кирилл Андреевич задержится в моей жизни? И задержится ли? Он ведь вполне мог исчезнуть так же внезапно, как и появился, ведь исчезал же уже на долгие годы. На эти вопросы ответов у меня не находилось.
Нанося на тело душистый гель для душа, я почувствовала себя лучше – внезапно нахлынувшего озноба и след простыл, но сердце продолжал сковывать неприятный холодок. Слабенький, но навязчивый, он прятался за грудной клеткой и не спешил покидать свое убежище. Наверное, неопределенность, в которой я пребывала, придавала ему сил. Она беспокоила меня, напрягала. Я будто стояла на распутье. И это ощущение было мне знакомо. Так уже случалось однажды – полжизни назад, когда ушла мама. Я смутно помнила себя в те дни. В памяти всё расплывалось, как в сумбурном сне, от которого я очнулась лишь оказавшись в тайге у тети Аллы – маминой подруги. Те, первые дни без мамы запомнились острой тоской в безмолвной тишине моей комнаты и этой самой – угнетающей неопределенностью. И все же тогда было проще. Тогда я чувствовала поддержку дедушки, знала, что он наблюдает за мной и обязательно придумает что-то, чтобы помочь.
Я спросила у него тогда: «Как же мы теперь, деда?» И он тихо ответил: «Будем жить, Катерина. За себя и за нее». Я не понимала, как это – жить за нее, но установка, которую мне была выдана, расставила передо мной новые приоритеты.
А сейчас… Сейчас я чувствовала, что осталась с самой собой один на один и должна была принять решение без чьей-либо помощи. Я понимала, что не смогу рассказать деду о том, что случилось. И не потому, что он не поймет, хотя и это было вполне возможно. Просто я не была готова обсуждать с ним свою интимную жизнь.
К тому же я выглядела сейчас полной дурочкой в собственных глазах: глупой девчонкой, которая пошла на поводу у своих «экспериментов» и собственными же рукам подставила себя под удар. И в эту минуту как никогда была благодарна Орлову за предусмотрительность.
«Конечно, он предохранялся совсем не из-за заботы обо мне, а чтобы исключить ненужные именно ему последствия, – считала я, – Как он там сказал? «Ставка на девственность – отличный ход»?» Эта его фраза просто кричала о том, что мой… партнер, похоже, относится ко мне, как к циничной особе, жаждущей повысить уровень своей жизни. А через постель добиться этого легче всего. Скорее всего таких у него вагон и маленькая тележка.
«Но я не ставила такой цели! – мысленно возмутилась я, и сама же себе ответила: – Откуда ему знать о моих истинных намерениях, правда? И зачем ему заморачиваться моими экспериментами над собой? Они должны интересовать его меньше всего, – жужжали мысли в моей голове, – Маша утверждает, что в вопросе интима «все мужики мыслят стереотипно». Ладно. Вопрос с контрацепцией был благополучно разрешен. А как с тестом на триггер? – мысленно усмехнулась я. И не могла не признать: – А ведь и тут тоже всё вполне себе успешно! Хотя… один эксперимент не может являться доказательством «излечения», так? Он просто подтверждает факт сбоя программы. Чтобы подтвердить гипотезу… Или опровергнуть ее, подобных экспериментов должно быть как минимум два… Да и двух, кажется, будет маловато. Для чистоты «исследования», – добавила я мысленно. И ужаснулась: – Нет, Катя! Это слишком даже для тебя! А в общем-то почему слишком? – откликнулась самая прагматичная часть моего эго, – Результат эксперимента требует подтверждения – и это факт! Господи, что я несу…»
В дверь постучали. Но не открыли и не вошли.
– В порядке? – послышалось из-за нее.
– Да, – откликнулась я, – Уже выхожу.
– Сменный халат найдешь в шкафу.
– Поняла.
– И фен захвати.
– Ладно… – растерянно откликнулась я и задумалась: «Что это? Забота? – и тут же осекла себя: – Не придумывай! Обычный практический совет. И почему «захвати», а не «просуши волосы», например? А… ну да: ему же тоже нужно принять душ. Не будет же он ждать, пока я буду их тут сушить».
Недавняя идея стать ему полезной в поисках папы теперь показалась наивной. Ищет ли он его на самом деле? Может «оно ему на фиг не всра…» не надо, как выразилась бы Марья. А если ищет, то зачем? Непонятно…
«Ладно… Разберемся по ходу пьесы», – решила я и выбралась из ванны. Контрастный душ сделал свое дело: неопределенности меньше не стало, но он взбодрил и прогнал навалившуюся было хандру.
Укутавшись в такой же безразмерный махровый халат, я стянула его на талии поясом и водрузила на голову чалму из полотенца. Заметив фен, подвешенный над тумбочкой на крючке в стене, я захватила его и покинула ванную.
Кирилл Андреевич сидел в своем кресле с ноутом. Медленно водя пальцем по тачпаду, он сосредоточенно вглядывался в экран. Не сразу, но заметив меня, в нерешительности остановившуюся посреди комнаты, он резво захлопнул крышку своего «верного друга» и отложил его на тумбочку. Поднялся и окинул меня придирчивым взглядом. Какое-то время мы молча рассматривали друг друга. Сжимая в руках фен, я бросила взгляд на джинсы, которые он успел натянуть, скользнула им по его голому торсу и зацепилась за бицепс, на котором было что-то изображено.
«Что это? Татуировка?»
Мне стало интересно. Я сделала несколько шагов навстречу к ее обладателю и вгляделась внимательнее.
«Да, она. Небольшая, но какая-то рельефная, что ли…»
Я подошла ещё ближе и свободной рукой коснулась изображения, даже не догадавшись спросить разрешения. Несмотря на это мне позволили пробежаться подушечками пальцев по огненной гриве льва, коротким ноготком с французским маникюром «обрисовать» контур его лап, выставленных словно в прыжке, и даже подушечкой указательного пальца погладить пасть, игриво приоткрытую в попытке поймать мяч или что-то похожее на него, расположенное у «зверя» над головой. За мной наблюдали молча, стояли неподвижно, возможно, чтобы не спугнуть. Но вскоре мои пальцы обхватили своими и чуть сжали – как-то предостерегающе, что ли. Сжали и оторвали от бицепса, видимо, давая понять, что лимит исчерпан. А затем выпустили ладонь из своей и не спеша направились в ванную, потеряв всякий интерес к моей персоне. Обернувшись, я взглянула на спину, скрывающуюся за дверью в ванную, и почему-то вздохнула. Наверное, потому, что так и не смогла налюбоваться картинкой. Она настолько впечатлила меня, что я бы с удовольствием ее сфотографировала. Но просить об этом все равно бы не осмелилась, понимая, что вряд ли мне разрешат…
Просушив волосы феном, я улеглась в постель. Дотянувшись до смарта, «дремавшего» на прикроватной тумбочке, взглянула на дисплей и убедилась, что до приезда Николая Николаевича остаётся чуть меньше двух часов. Значит, было время понежиться в постели, а при хорошем раскладе – даже вздремнуть. Тело сковывало какой-то странной, непривычной ломотой, поэтому идея пусть недолго, но вздремнуть представлялась вполне себе заманчивой. Заманчивой, но невыполнимой, пока Орлов не покинет моего номера: заснуть в присутствии гостя представлялось мне бестактным. Поэтому я лежала, нежась под теплым одеялом и лениво прислушивалась к шуму воды, доносившемуся из ванной комнаты. То, что Кирилл Андреевич прислушался к моей просьбе и предоставил возможность побыть в одиночестве после всего того, что между нами произошло, добавило ему в моих глазах несколько очков в карму и теперь она выглядела вполне себе чистой и пушистой.
Вода за стеной перестала шуметь. Вскоре открылась дверь и на пороге номера показался Кирилл Андреевич. В джинсах и футболке, но черной, непонятно откуда взявшейся. В шкафу ванной комнаты я ее не заметила.
«Может там есть ещё один шкаф? Незаметный на первый взгляд? По примеру двери в ресторан «Империала», похожей на обычную стену. Хотя нет, не обычную, а вполне себе загадочную: из темного будто графитного стекла, но абсолютно непрозрачного…» – неспешно текли мои мысли, пока я любовалась мельчайшими капельками воды, поблёскивающими в черных, как вороново крыло волосах моего «гостя».
Но вопреки моим ожиданиям вместо того, чтобы покинуть номер, Кирилл Андреевич подошел к кровати и вдруг разлегся на ней по-хозяйски, даже не спросив разрешения. Он вытянулся во весь свой рост, пятками касаясь кромки постели. И, запрокинув согнутую в локте руку под голову, принялся придирчиво рассматривать потолок, как бы выискивая изъяны в его оформлении.
– Чувствуйте себя как дома, – растерянно пробормотала я.
– Это вряд ли, – бросил он. И помолчав, негромко поинтересовался: – У тебя была возможность отступить. Я дал время… Почему не воспользовалась? Почему стояла как истукан и витала в облаках.
– Думала.
– О чем?
– О том, что всё как-то странно… Не по плану.
– Не по плану? – переспросил он и окинул меня этим своим фирменным – сканирующим взглядом.
– Не важно. И вы бы меня отпустили? Если бы я… отступила?
– Не имею привычки удерживать партнера силой.
– Благородно…
– Бессмысленно. К тому же недостатка желающих разделить со мной постель нет.
– Понятно… Избалованы и неразборчивы в связях…
– Ошибаешься.
Наступила неловкая пауза. Неловкая только для меня, потому что моего собеседника она совсем не напрягала. Он был занят – повернувшись на бок и поддерживая голову ладонью, он разглядывал меня, как неведомую зверушку, и о чем-то раздумывал. Как будто принимал решение о чем-то мне сообщить. Или не сообщить…
– А можно… можно мне рассмотреть татушку? – вдруг выдала я и поразилась собственной наглости. Он тоже удивился, но просьбу выполнять не спешил.
– И как я ее раньше не заметила…– озадаченно прошептала я.
– Тебе было не до этого.
Кажется, ему удалось вогнать меня в краску. Я так смутилась, что остро ощутила, как запылали щеки. И, наверное, выглядела сейчас… «совсем не айс», как заметила бы Марья.
Он усмехнулся, то ли моей реакции на свои слова, то ли наглости моей просьбы, помедлил ещё пару секунд и резво стянул с себя футболку. Я зажмурилась на мгновение, то ли от резкости этого его движения, то ли от усилившейся вдруг ломоты в теле, но быстро разлепила веки и снова увидела «льва—прыгуна». С близи татушка выглядела ещё эффектнее.
– Красивая… – прошептала я, вглядевшись в картинку. И снова аккуратно к ней прикоснулась. Теперь меня заинтересовал хвост хищника. Он был тщательно прорисован и словно поддерживал хищника в вертикальном положении – был чем-то вроде дополнительной лапы, на которую тот опирался. Сам лев выглядел на татушке очень довольным, но хоть он и «улыбался», почему-то мелькнула мысль, что все не то, чем кажется на первый взгляд.
– Что она обозначает?
– Забавы молодости, – туманно ответили мне, но «исследования» мои не пресекли. Подушечкой указательного пальца я осторожно обвела хвост по контуру. Он, как и его хозяин, выглядел вполне себе правдоподобно: татушку скреативил настоящий профессионал.
– А что он пытается поймать? Там мяч или что?
– Задача – поймать удачу за хвост, – объяснили мне. И помолчав, добавили: – Иногда она бывает вполне осязаемой. Ладно. Оставим это. К делу.
«К какому делу?» – захотелось было уточнить мне, но к нему приступили без моих наводящих вопросов:
– Внесу уточнение по моему родственнику.

Глава 17 Следуя пунктам «контракта»
– По Каменнолицему?
– Да. Я выясню, как мой тесть получил дееспособность. И проконтролирую его действия в отношении твоей семьи.
– Вы хотите сказать, что это произошло в обход вас? То, как он стал дееспособным, а имею в виду.
– Все что хотел я уже сказал. Остальное тебя не касается. Теперь по Громову и по их с Жаровым вражде. Считаю, что твой дед виноват не меньше. Он палец о палец не ударил, чтобы наладить отношения со своим другом. Посчитал это ниже своего достоинства. Просто перевёл того в категорию бывших – то есть пошел по пути наименьшего сопротивления… А если выяснится, что это он подсуетился помочь Жарову «выздороветь», то безнаказанным это я не оставлю.
– Зачем ему это? Зачем ему развязывать Жарову руки? Ведь в этом случае нам с дедом нет гарантии безопасности.
– Хороший вопрос… Но Громов – мастер вставлять мне палки в колеса. Оставим это до прояснения.
– А ведь у вас вся семья непростая, – высказала я свои мысли.
– Конкретизируй.
– Вас окружают… непростые люди. Неординарные. Это не только Каменнолицый, но и Предсказательница, например. Может есть и другие, о которых мне неизвестно. Пока…
– Предсказательница? Кого так окрестила? Дай квант времени – сам догадаюсь.
– Квант времени… Иногда так чудно выражаетесь.
Это мое замечание проигнорировали. Или не расслышали, потому что принялись рассуждать вслух:
– Окружают меня… Не только Каменнолицый… Аналогия со способностями, так?.. Эльвира?
– Да. Он называет ее Элей. Кажется, она тоже из этих.
– Из каких – из этих?
– Из гипнологов. Она же под стать Каменнолицему, да? Два сапога – пара?
– С чего такие выводы?
– Мне выпал шанс с ней пообщаться.
– В «Империале». После обеда. – Как ни странно, но это прозвучало не как вопросы, а как утверждения. И я вдруг почувствовала себя «под колпаком у Мюллера». Как дома, под колпаком у деда.
– Не совсем, – оспорила я его выводы. – Она мне встретилась в пятницу. В том же сквере, но утром. Не странно ли?
– Странно… Ее действия?
– Действия? Судьбу мне предсказала.
– Даже так…
– Да. Причем, без моего на то желания?
– Насильно? – Мой собеседник усмехнулся.
– Можно сказать и так.
– Что навещала?
– Королей. Целых двух! Сказала, один – душка душистый. На пороге у меня стоит… Весь такой из себя порядочный. ЗОЖа придерживается.
– Не понял?
– Ну, здорового образа жизни. Знаете, здоровое питание, там, соки, витаминки, – несло меня. – А второй – злодей, каких поискать. И от него мне лучше держаться подальше. В общем, стандартный набор.
– Почему сказала: «она тоже из этих»?
– А, так ей показалось, что я слушала невнимательно…
– И?
– Напряглась… Ухватила меня за рукав… И ручей вдруг зажурчал. Представляете, зимой, на морозе в минус 20, а он журчит себе и не замерзает.
– Увидела его?
– Нет. Услышала.
– Странно. Она способна и в «увидеть».
– Может и способна, но говорят, я мало внушаема. Кстати, она на вашего родственника влияние имеет. Он к ней прислушивается. Это заметно. Что скажете?
– Неожиданно… Есть, над чем подумать.
– По королям?
– Тебе – по королям. Мне – по родственнице. Но позже. Теперь по…
– И ещё! – вклинилась я, прервав посыпавшиеся ЦУ: – Я хочу присутствовать при консультации по вашему родственнику.
На меня взглянули с непониманием. Поэтому я добавила:
– Вы же запланировали консультацию у специалиста, припоминаете?
Он хмыкнул и заявил:
– Невозможно.
– Почему?
– Твое присутствие будет лишним.
– Ничуть! Я главное заинтересованное лицо!
– Главное заинтересованное лицо обычно отстраняется от следственных действий.
– Ну уж нет! – не сдавалась я.
– Оставь это дело профессионалам. Твоя задача – не отсвечивать. Залечь на дно.
– Это как?
– В идеале – отправиться домой. Под Громовское крылышко.
– Не вариант! – возмутилась я.
Его пальцы, поигрывающие с одним из моих локонов, на мгновение замерли и снова принялись прокручивать его меж подушечками, разделять на волосинки и снова соединять в волнистую «дорожку».
– Дело Жарова оставь профессионалам! – вдруг велели мне.
– Где-то я уже это слышала, – недовольно пробурчала я, но спорить не стала. Потому что вдруг услышала:
– Теперь по твоим родителям… Можешь задать вопросы.
Услышала и догадалась:
«А… Ну да… следует пунктам контракта: секс в обмен на вводные… Баш на баш».
– Кем работала мама? – приступила я к «допросу», мысленно потирая ладошки.
– Служила.
– Ну то есть да – служила. Кем?
– Инструктором.
– Только инструктором?
Он бросил на меня пронзительный взгляд. И помолчав, ответил.
– Считай, что так. – Сказал и замолк.
«И всё?! – мысленно возмутилась я, – Ну уж нет!»
– Расскажите мне о ней. Ну, хоть немножечко.
Лёжа на спине и «инспектируя» потолок, мой скрытный собеседник продолжал хранить молчание. Я приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. И попросила:
– Пожалуйста… Ведь если вы были знакомы с папой, значит отлично знали и маму, верно?
Он перехватил мой взгляд, долго удерживал его, словно пытался проникнуть ко мне в голову и что-то для себя прояснить. Потом чем-то задумался, и когда я уже совсем отчаялась узнать что-то о маме, заговорил:
– Ольгу в наших узких кругах называли железной леди.
– Почему?
– Потому что характер был кремень. И выносливость адская. На кроссе брала дистанцию с нами на равных.
– Это на пробежке, что ли?
– Военизированный кросс проводится на расстояние 3 км, со стрельбой и метанием гранаты на дальность, – выдали мне.
– Какой гранаты? Ладно… Не важно, всё равно не пойму.
– Подробности опустим.
– Я не против.
– Ну вот и ладненько.
– Расскажите о ней ещё что-нибудь. О службе я имею в виду. Пожалуйста. Дедушка не любит об этом говорить.
– Почему?
– Не знаю…. Мне кажется, он был недоволен, что она служила. Он всегда хотел видеть ее … на гражданке. Врачом.
– Она была неплохим специалистом.
– Неплохим?
Он чуть прикрыл глаза, будто подтверждая мое уточнение, и продолжил:
– На марше никогда не пасовала. И била всегда в десятку.
– В смысле? Стреляла метко?
– Да. И любому могла дать отпор. Это многих сбивало с толку.
– Что именно?
– Диссонанс. Внешность кукольная, а крепкая была дама. Во всех смыслах. Но жесткая. Бескомпромиссная.
– Из одних плюсов, получается, соткана была?
– Ты видишь только плюс в жесткости и бескомпромиссности?
– Думаю, это не всегда полезно, но… бывают случаи, когда без этого не обойтись.
– Ну хоть задумалась – и то хорошо.
– Что хорошо?
– Хорошо, что свято не веришь в стопроцентную действенность этих качеств.
– Стопроцентную действенность… Ну почему не верю? Верю. Просто считаю не всегда полезными.
– А Ольга верила беспрекословно. И не шла на компромиссы.
– Понятно. А что ещё?
– Из минусов… Могла быть безбашенной.
– Это как?
– Рисковой не в меру. И проигрывать не любила. Ненавидела себя в проигрыше.
– И в чем это выражалось?
– В несогласии с результатами… В стремлении переиграть партию… Упертой была. Иногда конфликтной.
– А папа?
– Василий… Полная противоположность Ольге. Сдержанный… Рассудительный… Спокойный … В общем-то, неконфликтный человек, если на больную мозоль не наступать.
– И много у него было таких мозолей?
– В памяти отложилась всего одна…
– И что же это за мозоль такая?
– Твоя мать. Он любит ее. Очень.
– Вы сказали «любит»?
Мой «допрашиваемый» не проронил ни слова в ответ.
– Вы считаете, что он жив? – уточнила я.
– Возможно, – через паузу ответил он.
– Жив и скрывается?
– Или скрывают.
– Кто? И зачем?
– Вероятно, есть причины, – ответили на второй вопрос, проигнорировав первый.
– Вы думаете, он в плену?
– Необязательно.
– Вы сказали «есть причины». Это причины, о которых вы не знаете? Или не хотите делиться?
– Не знаю, – честно ответил он. И добавил: – Пока.
Как же я обрадовалась этому ответу! Вернее, его короткому «пока», ведь оно означало, что он тоже ищет папу и хочет все выяснить. И это внушало оптимизм. – Вы поможете мне его найти?
– Ты так уверена, что он ещё жив?
– Мне хочется в это верить…
– Надежда умирает последней… Именно поэтому ты оказалась в «Империале»?
Я взглянула на него с немым вопросом.
– Искала встречи со мной, чтобы вытянуть вводные по отцу? – уточнил он.
– Опять двадцать пять… Я не искала… Я вообще не знала, что встречу вас здесь…
– Почему с этой темой не обратишься к деду?
– Потому что уверена, что не получу внятного ответа.
– Не убедишься, пока не попробуешь.
– В том -то и дело, что пробовала. И не раз…
– Не сдавайся.
– И не думала! Тем более, что вы проболтались! Теперь я уверена, что папа жив!
– Проболтался? – задорно улыбнулся он. И добавил: – А может спровоцировал на реакцию? Чтобы пофиксить степень твоей упертости, ммм?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/olga-smirnova-31973279/vsled-za-tenu-kniga-vtoraya-70029625/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.