Главная страница | Ужасы | Адские чары

Адские чары
Владимир Фёдорович Одоевский
Вера Ивановна Крыжановская-Рочестер
Из тьмы
Самые захватывающие произведения, входящие в «золотой фонд» мировой литературы ужасов. Любители пощекотать себе нервы не должны проходить мимо этой серии! На страницах книг оживут самые страшные ночные кошмары, от древних богов Лавкрафта до ведьм Гоголя. Читатель прикоснётся к древним оккультным тайнам, посетит ужасные и таинственные миры, созданные фантазией великих писателей. Не читайте эти книги на ночь!

Вера Крыжановская-Рочестер, Владимир Одоевский
Адские чары


Иллюстрации Ивана Иванова


© Оформление: ООО «Феникс», 2021
© Иллюстрации: Иванов И., 2019
© В оформлении обложки использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

В. И. Крыжановская – Рочестер
Адские чары


Глава первая
Ненастный, холодный осенний день. Дождь шел с утра, покрывая мостовую и тротуары скользкой грязью. По одной из улиц Песков, завернувшись в непромокаемую накидку, торопливо шагала по лужам продрогшая девушка. У подъезда деревянного одноэтажного домика, сохранившегося в этой части столицы, она остановилась и позвонила.
– Что, Настя, мама вернулась? – спросила она у отворившей дверь горничной.
– Нет, барыня. Мамаша сказала, что вернется не раньше как к обеду, – ответила Настя, снимая с нее мокрую накидку и кофточку, принимая зонтик. – Какая, прости Господи, погода собачья, – болтала Настя, идя за барышней.
– Да, погода ужасная, а ветер просто ледяной, я совсем окоченела, – ответила та.
Разговаривая, они прошли отделанную со вкусом столовую, освещенный лампой коридор и вошли в большую, красивую, уютную, обставленную кретоновой мебелью комнату. Кровать под белым кисейным пологом и затейливые безделушки дополняли обстановку.
– Не прикажете ли, барышня, чаю подать? – спросила горничная, развешивая на стуле мокрые перчатки для сушки и пряча в картонку шляпу.
– Да, Настя, я с удовольствием выпью чашку горячего чая. Только давай скорее.
Оставшись одна, девушка села с глубокое кресло и, откинув голову, погрузилась в неприятное раздумье, о чем можно было предположить по сдвинутым бровям и злому, горькому выражению лица.
Кира Викторовна Нагорская была хорошенькая двадцатитрехлетняя блондинка, стройная, с большими темными глазами и чудным цветом лица, черные ресницы и гордый взлет пушистых бровей придавали ее лицу смелое, оригинальное выражение.
Кира выросла в роскоши. Отец ее, генерал, занимал видное положение в военном мире и жил широко. С помощью своей супруги, очень светской женщины и большой мотовки, он спустил все состояние, а когда умер – лет пять тому назад, – то и вдове, и детям ничего не оставил, кроме пенсии, довольно значительной, чтобы обеспечить им безбедную жизнь. Но, разумеется, это было не то положение, к которому они привыкли.
Кира получила блестящее внешнее воспитание в одном из модных пансионов, но ее душой, собственно, никто не занимался. Никто не потрудился вселить в нее религиозно-нравственные начала и убеждения, вложить в ее душу то нечто, которое руководит и поддерживает человека в прихотливых и сложных жизненных испытаниях. Вместо этого Кира приучилась с детства наряжаться по последней моде, кокетничать и гоняться за удовольствиями.
Подобное воспитание принесло, конечно, свои плоды, и в восемнадцать лет Кира, несмотря на врожденный практический склад ума, была уже легкомысленной девушкой без всяких иллюзий.
На жизнь она смотрела как на сплошной праздник, которому не суждено окончиться: быть вне дома возможно чаще, веселиться, наряжаться и побеждать сердца – вот в чем она видела цель существования.
А для достижения этой цели стесняться в средствах, по ее мнению, не стоило. Она настойчиво изыскивала полезные знакомства, не доверяла подругам и упорно стремилась сделать блестящую партию, которая обеспечила бы ей все блага земные.
Будет ли тот человек, который даст ей положение в обществе и богатство, молод или стар, красив или урод – для нее было безразлично. С раннего детства она наслушалась и насмотрелась столько, что ничего уже больше ее не коробило и не радовало. Поэзия умерла в ее молодой душе, она не мечтала уже о любви и искала только прочного положения в жизни, которое дало бы ей возможность свободно развернуться.
Заручившись «приличным» мужем, можно было развлечься потом маленькой интрижкой, – конечно, ловко пряча концы.
– Потому что, – говорила ее мамаша, тоже много «развлекавшаяся» в свое время, – одни дуры попадаются. Только приличия были бы соблюдены, а остальное никого не касается, кроме Господа Бога.
Смерть отца нанесла тяжелый удар ее планам и ожиданиям. Необходимость сменить привольную жизнь на скромное «мещанское» прозябание причинила ей большое огорчение.
В тот день, когда начинается наш рассказ, Кира вернулась домой в отвратительном расположении духа. Надежда на хорошую партию рушилась, и притом совершенно неожиданно.
В доме одной из подруг она встретила очень состоятельного молодого человека, занимавшего довольно уже видное место в министерстве.
Алексей Аркадьевич Басаргин был увлечен, по-видимому, красотой и кокетством Киры, сделал визит Нагорским и стал частым гостем на их вечеринках.
Все шло как по маслу, и Кира готовилась торжествовать победу.
Басаргин очень ей нравился, и Кира даже начала думать, что такому мужу, как он, она, пожалуй, не изменит. Не изменит, конечно, пока не ощутит настоятельной потребности «развлечься». По французским романам, которые так любила Кира, выходило, что такого рода похождения необходимы для поддержания женской красоты и свежести темперамента.
И вдруг что-то порвалось…
Алексей Аркадьевич перестал бывать, а сегодня от одной из подруг Кира узнала, будто в обществе заговорили о том, что Басаргин женится на одной из дочерей министра, девушке некрасивой, но зато очень богатой. Затаив в душе злость и отчаяние, Кира вернулась домой.
На что ей ее красота, изящество и тонкое кокетство, если любая дурнушка с туго набитой мошной может ее заменить? Ах, бедность, какое это проклятие! Неужели ей суждено всю жизнь влачить такое же, как теперь, жалкое существование, работать в редакциях, таскаться пешком во всякую погоду и, прожив так свои лучшие годы юности, пристроиться, под конец, за какого-нибудь бедного чиновника, чтобы только не сидеть старой девой!
Вот о чем думала она, полулежа в кресле. И вдруг такая горечь и тоска защемили ей сердце, что она закрыла лицо руками, и из глаз полились горькие слезы.
Кира была так поглощена горем, что не заметила, как в комнату вошла горничная, неся на подносе чашку чая и тарелку с сандвичами.
Настя была свежая, добродушная деревенская девушка, преобразившаяся в столице в франтоватую горничную. Она любила свою барышню, которая была к ней добра и снисходительна и нередко делала подарки.
Увидав, что Кира плачет, она остановилась в нерешительности, с сожалением глядя на нее. Сметливая и наблюдательная Настя угадала причину слез и огорчения.
Она заметила, конечно, что нарядный барин, приезжавший всегда на собственных рысаках, вдруг перестал у них бывать. Поняла она также, что исчезновение такого богатого обожателя, а может быть и жениха, жестоко огорчило барышню.
Еще с минуту Настя раздумывала, кусая губы, а затем решительно поставила поднос на стол, подошла к Кире и тронула ее за руку.
– Барышня, милая, не плачьте. Коли захотите сходить к одной ворожее, которую я знаю, так она выдаст вас замуж за кого только вам вздумается.
Эти слова она подчеркнула.
Кира выпрямилась и покраснела, видимо, недовольная.
– Какие глупости ты говоришь! Моему горю никакая колдунья не поможет, потому что и колдуний-то не существует, а есть одни только обманщики, которые обирают глупых. Подай мне чай.
Настя покраснела в свою очередь.
– Ах, такая вы умная барышня и не верите в колдовство, – неодобрительно качая головой, сказала Настя. – Сомневаться в том, что каждому доподлинно известно! А только моя колдунья, заверяю вас, уж не обманет и все может. Я знаю, потому что сама ее испытала.
Кира не могла удержаться и рассмеялась:
– Это другое дело. Расскажи, что с тобою было, тогда я, пожалуй, и поверю.
– Ах, барышня вы моя милая! Да я вам все как на духу скажу, потому я вам добра желаю, а уж вы меня не выдайте, особливо барыне не говорите.
– Нет, нет. Говори, не бойся.
– Вот как все вышло. В трактире напротив служит лакей, который мне больно приглянулся. Уж очень он красив собой, да и нарядный такой, настоящий франчик, к тому же он мой земляк. У него, знаете, восемьсот рублей в сберегательной кассе прикоплено, да дома землицы порядочно есть. Зовут его Викентием Маковкиным. Задумала я за него замуж выйти, а он, мошенник, за всеми что ни на есть кругом ухаживает, особенно за горничной сенатора, что вот в том доме проживает. Такое это было для меня огорчение, что и сказать не могу. Была я как-то раз у кумы, городовихи, и сказала ей про свое горе. А Аксиньюшка-то мне, значит, и говорит: «Будь покойна, ты за него, своего Викентия, замуж выйдешь, я только тебя к одной женщине свожу. Она бо-о-ольшую силу имеет: пропажу и краденое сыскивает, ссорит, мирит, привороты делает и может всякого жениться заставить, а то кого угодно и на тот свет тоже отправить может, да так, что никому и невдомек будет. Вот этой ночкой побываем у нее, и дело будет в шляпе. Конечно, она не для всякого будет колдовать, потому полиции опасается; ну а со мной да с мужем моим она дружит…»
– И ты была там?
– Да, да. Живет она у Волкова кладбища, и жутко же там, особливо в полночь… А что она делает – тоже до ужаса страшно, а только помогает это. Одним словом, когда она все, что следует, сделала, дала мне бутылку с водой и говорит: «Завтра, мол, сама вскипяти воду, а не более как через двое суток он придет и тебя замуж просить будет». Сделала я это, как она сказала, и что вы думаете? В тот же день, вечером, пришел это сюда Викентий, принес мешок с апельсинами и конфетами, да и замуж стал за себя просить, потому уж очень он меня полюбил. Недели две, значит, как мы жених и невеста, а после Нового года и свадьбу сыграем.
Кира слушала ее с недоверием, но в то же время удивлена была до глубины души.
– Да ведь это может быть простой случай, а Викентий и так бы на тебе женился.
– Нет, он и не думал про то. А только женщина, которая силу над упокойниками имеет, может, значит, и живыми распоряжаться.
– Подумай, что ты городишь! Ну какую силу она может иметь над покойниками?!
– А она, видите ли, ловит души ихние и замыкает их в большие бутылки, а эти бутылки особенные, она их на фабрике заказывает.
Кира громко рассмеялась.
– Не смейся, барышня, – горячо затараторила Настя. – Аксиньюшка божилась, что самолично видела бутылки с душами у старухи в погребе. Как кого хоронят, его душенька выходит это из могилы, а колдунья, значит, сейчас ее и ловит. Потому-то она у самого кладбища живает.
Кира не возражала и задумалась. Любопытство ее было возбуждено. Во всяком случае, интересно посмотреть на такую колдунью. Если даже она и не ловит души умерших – Кира чуть было снова не расхохоталась, – то, может быть, все-таки поможет ей какими-нибудь средствами. Не раз уж она слышала про любовные напитки. Кира находилась в эту минуту в таком именно настроении духа, когда человек, не будучи в силах противиться искушению, бывает особенно податлив на все дурное.
Кире вспомнились презрительные усмешки подруг, рассказавших ей о том, что Алексей Басаргин женится на дочери министра, и это воспоминание подействовало на нее, как удар хлыста. Последние сомнения исчезли.
Она решительно подняла голову:
– Знаешь, Настя, а я съезжу к твоей ворожее. В первый же раз, как только мама поедет в оперу, мы с тобой слетаем на Волково и успеем назад вернуться раньше нее.
– Ах, барышня! Вот будет хорошо, и все сладится по вашему желанию. Надо только будет закупить для Малейнен – это колдунья, значит, – кофию, сахару да коньяку, она это любит…
Резкий звонок у входной двери прервал ее.
– Должно, барыня, – пробормотала Настя, убегая.
Минуты через две она вернулась с письмом в руках.
– Посыльный принес, – доложила Настя. Письмо было от матери. Кира вскрыла конверт и прочла: «Дорогая. Мы только что решили с Марьей Андреевной поехать на вечер к баронессе Штаде, в Царское Село. В карты заиграются, вероятно, довольно, а потому мы там и переночуем, о чем она давно уже просила. В город я вернусь завтра с двенадцатичасовым поездом».
Кира сложила письмо и улыбнулась. Она была довольна. По-видимому, сама судьба покровительствовала ее затее.
– Слушай, Настя, мама ночует в Царском и вернется только завтра. Стало быть, мы можем воспользоваться ее отсутствием и сегодня же съездим к твоей колдунье. Вот тебе три рубля: иди купи сахару, кофе, кренделей и полбутылки коньяку. А Маше скажи, чтобы подавала на стол, как только поспеет обед.
– У нас времени, барышня, хватит. Ведь она только в полночь колдовство-то свое разводит. Так я побегу в лавку за подарками.
Оставшись одна, Кира вынула из шкатулки, в которой хранила деньги, две двадцатипятирублевые бумажки. Она решила пожертвовать, в случае надобности, эту сумму. Впрочем, она надеялась, что и половины будет достаточно.
Около десяти часов вечера к сторожке Волкова кладбища подъехал извозчик. Дождь к этому времени прошел, и сквозь редкие туманные облака лился бледный лунный свет, окутывая все предметы какой-то таинственной дымкой. Чернели и белели кресты и памятники этого огромного поля вечного упокоения, да кое-где, словно блуждающие огоньки, мигали горевшие на могилах лампады.
Картина была мрачная, и Киру охватила нервная дрожь. Она сошла с извозчика и шла за сторожем Матвеем, позванным Настей. Щедрые чаевые сделали его чрезвычайно любезным и предупредительным.
Взятый по часам извозчик должен был дожидаться возвращения приехавших.
Сторож вел по аллее на окраину кладбища. Дойдя до старой покосившейся избенки, которая некогда тоже, вероятно, была сторожкой, старик несколько раз постучал. Дверь открылась, и на пороге показалась закутанная в клетчатый платок женщина.
Пошептавшись с Матвеем, она впустила гостей, а сторож зашагал обратно.
Стараясь казаться спокойной, Кира вошла в средней величины комнату, гораздо более уютную, чем можно было предполагать снаружи. В большой русской печи пылал яркий огонь и распространял приятную теплоту. В воздухе витал запах кофе, на чистом деревянном столе стояла чашка, а рядом лежали большой ломоть хлеба и колбаса.
Хозяйка оказалась худощавой женщиной высокого роста, с острыми чертами лица, совершенно определенного финского типа. Ее темные, глубоко сидящие глаза странно блестели и горели дикой волей. На ней была толстая шерстяная полосатая юбка и ситцевая цветастая кофта, обшитая внизу бахромой. Из-под красного платка, покрывавшего голову, выбивались густые пряди седых волос.
Она узнала Настю и улыбнулась ей, обнажив ряд здоровых зубов, белизна которых шла как-то вразрез с ее темным, точно бронзовым, морщинистым лицом.
Киру она оглядела испытующим взглядом, сняла с нее пальто и пододвинула табурет, на который та села.

А Настя в это время развязывала и выкладывала на стол сахар, кофе, коньяк и большой мешок с сухарями и кренделями. При виде провизии на лице старухи засияла довольная улыбка. Она низко поклонилась, поблагодарила и сказала, что готова все сделать для дорогих гостей. Говорила она с сильным чухонским акцентом.
Видя, что растерявшаяся гостья не знает, с чего начать и как объяснить свое желание, старуха позвала Настю и стала шептаться с ней в углу.
Переговоры длились долго, а Кира зябко куталась в свой оренбургский пуховый платок и вздрагивала всякий раз, как пронизывающий жесткий взгляд ворожеи обращался на нее, ей становилось жутко. Наконец старуха подошла и сказала:
– Хорошо, я все сделаю, как вы хотите, и замуж выйдете за того кавалера, которого себе выбрали. Только вы мне заплатите за это двадцать пять рублей.
– Я с радостью заплачу вам, а в день моей свадьбы вы получите еще двадцать пять, – ответила Кира, подавая ей деньги.
– Вот спасибо! Все будет сделано, и послезавтра вечером вы уже будете невестой, – ответила Малейнен, жадно схватывая деньги.
– А теперь, – продолжала она, взглядывая на стенные часы, – мне надо кое-что приготовить. Да и рано еще начинать-то, – и она вышла в соседнюю комнату.
Через несколько минут, показавшихся Кире целой вечностью, старуха вернулась и поманила ее. Кира схватила за руку Настю и потащила с собой, на что колдунья не возражала.
Очутились они в соседней комнате, несколько просторнее первой. Ситцевая занавеска разделяла ее надвое и скрывала угол. Здесь тоже была русская печь, у окна стояли два крытых цветным ситцем старых кресла для посетителей, на деревянном некрашеном столе разместились колода обтрепанных и засаленных карт, вилка, темный глиняный горшок, несколько бутылок и большой стакан.
Перед печкой была жаровня с горящими углями. Старуха бросила сверху несколько щепок, сушеных трав и толченую серу. Повалил густой дым, распространявший едкий неприятный запах. Тогда Малейнен стала перед печкой, нагнулась к очагу и принялась нараспев бормотать что-то непонятное. Почти тотчас же в трубе зловеще завыл ветер.
Когда завыванья ветра стихли, она достала из шкафа семирожковый подсвечник с черными восковыми свечами и зажгла их, а в черный глиняный горшок налила воды; затем она исчезла за занавеской, захватив с собой подсвечник и горшок. Вернулась она назад с зажженной свечой в руках и прошла в первую комнату, где подняла у печки подполину и спустилась вниз.
У Насти зубы стучали, и она прижалась к своей барышне, дрожа как осиновый лист. В душевном состоянии Киры разобраться было трудно.
Суеверный ужас боролся в ней со скептицизмом и сомнением, но твердое решение довести до конца свою затею не ослабевало.
В эту минуту снизу, из подполья, донесся страшный шум, точно там гудел ветер вперемежку с жалобными стонами и криками сов, вслед за этим по лестнице застучали грузные мужские шаги.
В голове Киры шевельнулась мысль, что она попала в притон мошенников, но подозрение это быстро исчезло, так как за колдуньей, к величайшему изумлению Киры, вышли следом священник с дьяконом в облачении и высокого роста человек во фраке и белом галстуке.
Взглянув на последнего, Кира чуть не упала в обморок и едва сдержала готовый сорваться крик.
Шедший сзади человек оказался Басаргиным. Он был страшно бледен, и глаза горели фосфорическим светом, дышал он тяжело и прерывисто.
Но долго раздумывать обо всем увиденном ей не пришлось.
Малейнен закрыла дверь в первую комнату и отодвинула занавесь, за которой оказался аналой, а на нем горел семирожковый подсвечник.
На постланный перед аналоем коврик встали священник с дьяконом, а Басаргин, схватив Киру за руку, потащил ее с собой на ковер, и служба началась.
Невыразимое чувство апатии овладело Кирой. Руки и ноги ее точно свинцом налились, вместе с тем она вполне отдавала себе отчет в том, что происходило вокруг.
Ее поразило злобное, глумливое выражение глаз человека, одетого священником, и его бледное, истощенное лицо. Черная свеча, которую он подал, дрожала в ее руке. От этих людей исходило ужасное тошнотворное зловоние. Ледяной холод от кольца, которое надел ей Басаргин, бросил ее в дрожь.
Венчание происходило в мертвенной тишине, нарушал ее лишь гнусавый голос колдуньи, читавшей вполголоса непонятные заклинания по какой-то древней книге в черном переплете.
Мало-помалу одуряющая вонь стала так сильна, что у Киры закружилась голова, и она начала задыхаться. Она чувствовала, что теряет силы, и вглядывалась в Алексея. Да, это был он, а пожалуй, и не он…
Вдруг ей показалось, что все вокруг задрожало, затрещало, заходило, бурный порыв ветра распахнул окно, а священник с дьяконом и новобрачные, подхваченные вихрем, поднялись в воздух, подлетели к окну и исчезли в ночной тьме.
Порыв холодного ветра опрокинул Киру, и она полетела в какую-то бездну…
Когда Кира открыла глаза, то увидела, что лежит у открытого окна, а Настя трет ей водкой виски и руки.
– Очнитесь, барышня, все кончено, – утешала горничная.
– Кажется, я была в обмороке?.. Какой ужасный кошмар!.. – слабым голосом сказала Кира, с трудом поднимаясь и боязливо оглядываясь.
Все здесь было в прежнем виде: занавесь задернута, подсвечник исчез и подполье закрыто.
Старуха стояла перед ней с горшком в руках и блаженно улыбалась.
– Ваше счастье, барышня, с вами. Не забудьте меня в день свадьбы, – угодливо сказала она, провожая посетительниц в первую комнату.
– Воду не забудь, Настя, – прибавила старуха, переливая в бутылку из горшка.
Лишь на свежем воздухе Кира избавилась от мешавшего ей соображать оцепенения и вздохнула полной грудью.
Ее приключение казалось ей тяжелым кошмаром, но она все-таки воздержалась говорить о нем с Настей на обратном пути, боясь, как бы извозчик их не подслушал.
Но чем больше она думала, тем загадочнее и подозрительнее казалась ей вся эта история.
Вернувшись домой, Кира спросила раздевавшую ее Настю:
– Слушай! Нет ли тут какого-нибудь обмана? Одного я не понимаю, откуда она привела Алексея Аркадьевича? Предположим, что поп с дьяконом сидели у нее в подполье, но как туда попал Басаргин? Ведь это же, бесспорно, был он?
Горничная вздрогнула.
– Ах, барышня вы моя золотая. Да неужели вам невдомек, что люди-то были не заправские, а нечистые. Иначе разве могли бы они через окно улететь? Господи Боже, как я напугалась в первый раз! Кума-то моя, Аксиньюшка, мне и растолковала, значит, по какой причине от них смрад такой идет. Поглядите сами, и от вашего платья тоже мертвечиной несет. Надо его будет хорошенько проветрить, чтобы кто не приметил чего. А сами-то вы, барышня, в ванночке помойтесь, просила Машу, чтобы она к нашему приезду ванну нагрела.
Кира побледнела, и невыразимое чувство страха и отвращения охватило ее.
Когда она принялась затем раздеваться в ванной, то невольно вскрикнула. Она с ужасом увидела, что у нее на пальце надето кольцо, украшенное рубином. Это кольцо она сотню раз видела на пальце Басаргина. Вместе с тем она не досчиталась одного из своих колец.
На этом дело не кончилось, и ее еще более смутило новое открытие – цепочка от креста на шее была оборвана, а сам крест исчез… Это обстоятельство не укрылось от Насти, и, бледная, с трясущимися руками, она молча раздела и уложила свою барышню.

Глава вторая
На другое утро Кира проснулась поздно. Она проспала всю ночь глубоким сном и чувствовала себя бодрой.
При дневном свете ее вчерашние похождения казались менее мрачными, а в душе все настойчивее назревало сознание, что она была жертвой наглого обмана.
Особенно подозрительным ей казалось кольцо Басаргина. Потерял ли он его или кольцо у него украли? Как знать? Может быть, Настя нашла его и отдала старухе, а возможно, что они обе участвовали в надувательстве.
Такое объяснение казалось ей наиболее подходящим, потому что верить в сверхъестественное казалось ей смешно и глупо. Это соображение настолько укоренилось в ее голове, что, увидав бутылку с водой, данную ей вчера чухонкой, Кира хотела сперва ее выбросить, но потом передумала. Обман это или нет, а следовало довести дело до конца.
Поэтому, когда Настя принесла ей бензинку и новую кастрюльку, Кира добросовестно вскипятила волшебную воду и затем спрятала ее в шкаф, чтобы угостить ею Алексея Аркадьевича, долив ее в чай «жениху», если он действительно к ним придет.
Прибывшая из Царского Села генеральша была в самом радушном настроении. Счастье ей улыбнулось, и она выиграла в карты; в общем, она весело провела время и привезла кучу свежих новостей.
Самым интересным было известие о помолвке одной известной баронессы Штаде, жених которой получил назначение в Персию, и свадьба была назначена недели через две.
– Но раньше баронесса дает бал, а потому, Кира, нам надо подумать о платьях. Я думаю сделать себе серое атласное или золотистое, а то мое бархатное все уже знают, и совестно его надевать. И тебе надо заказать два свежих туалета. Сегодня уже поздно, да я и устала, мы ведь легли в половину пятого. А завтра с утра мы отправимся в Гостиный двор за покупками, – деловым тоном закончила генеральша.
Вечером у Нагорских собралось несколько человек гостей, а перед чаем явился Басаргин. Его появление очень смутило Киру. Стало быть, чары подействовали. Не сомневаясь более, она влила заколдованную воду в его стакан, который Настя подала ему. Басаргин, казавшийся перед этим озабоченным и смущенным, выпив свой чай, оживился. Он глаз не сводил с Киры, а когда все перешли в гостиную, стал за нею ухаживать. В его глазах читалась страсть, и он нетерпеливо искал случая поговорить с ней без свидетелей.
Но, словно нарочно, то генеральша, то другие гости мешали молодым людям остаться с глазу на глаз, и лишь при прощании Алексей Аркадьевич нашел возможность шепнуть Кире:
– Могу ли я надеяться застать вас завтра дома около двух?
Кира утвердительно кивнула головой, и взгляды, которыми они обменялись, были равносильны объяснению в любви.
На следующее утро, когда Кира была еще в постели, сияющая Настя подала ей доставленную посыльным роскошную корзину роз, ландышей и белых лилий, в цветах была визитная карточка Басаргина.
– У меня так болит голова, что я не в силах бегать за покупками. А у тебя, мама, изысканный вкус, и я полагаюсь на твой выбор, – сказала она, целуя мать.
И та уехала, ничего не подозревая. Кира хотела одна принять своего суженого, чтобы объявить матери о своей помолвке как о свершившемся факте.
Она позаботилась о своем туалете и надела красивое домашнее платье, потом уселась в кабинете, из окна которого была видна улица, и принялась дорисовывать вазу для благотворительного базара.
Была еще только половина второго, а уж экипаж Басаргина подлетел к дому Нагорских. Пока он, выйдя из коляски, что-то приказывал кучеру, Кира задумчиво его разглядывала.
Он не был красавцем, но его свежее приветливое лицо с добрым прямодушным выражением было крайне симпатичным.
«Постараюсь полюбить его, привязаться к нему», – решила Кира, встречая гостя и любезно приглашая его садиться.
Таинственное кольцо с рубином она спрятала между другими кольцами, чтобы Басаргин его не заметил, но с ужасом увидела на мизинце Басаргина свое собственное кольцо с бирюзой. Чтобы завязать разговор, она показала вазу, которую разрисовывала, а затем речь зашла о благотворительном базаре, для которого предназначалась эта самая ваза. Алексей Басаргин похвалил работу.
– Я не решаюсь звать вас помогать мне в продаже, но как покупатель вы придете к моему столику, не правда ли? – улыбаясь, сказала она.
Басаргин нагнулся и странно взглянул ей в глаза.
– Я буду всем, чем вы пожелаете, Кира Викторовна, потому что я ваш раб на всю жизнь… Разве вы не видите, что я вас люблю?..
Он схватил ее руку.
– Скажите, хотите ли вы быть моей женой, моим добрым гением? Клянусь вам, что я посвящу свою жизнь, чтобы сделать вас счастливой.
Кира густо покраснела и дрожащим от волнения голосом ответила:
– Я давно люблю вас, Алексей Аркадьевич, и с радостью принимаю ваше предложение. Я постараюсь оправдать ваш выбор.
Растроганный и счастливый, Басаргин привлек ее к себе и запечатлел на полураскрытых губах поцелуй.
Завязался веселый, оживленный разговор. Молодая хозяйка приказала подать чай, и жених с невестой радостно смеялись, строя планы на будущее.
Вдруг, взглянув в окно, Кира нахмурилась.
– Какая, право, досада, – с недовольным видом сказала она. – Только что прошли мимо Лили Верфельден и Даша Паутина. Они, наверное, идут к нам, а найдя вас здесь в отсутствие мамы, эти две сороки разнесут разные сплетни.
– Есть о чем волноваться, – смеясь, заметил Басаргин. – Вы скажите им, что я ваш жених, вот и все. Пусть себе болтушки разносят эту новость потом на здоровье.
Пока шел разговор, в передней раздался звонок, и через минуту в комнату влетели две миловидные, со вкусом одетые барышни. Зоркими, любопытными глазками они оглядели насмешливо гостя и накрытый стол.
– Мы за тобой, Кира, чтобы вместе идти в Летний сад. Нас соберется большая компания: Мери, Клавдия, ее брат моряк, оба кузена Нины и мой брат со своими приятелями, атташе германского посольства. Будет превесело! Но ты в таком приятном обществе, что, может быть, и не захочешь идти с нами, – тараторила Даша с добродушным видом.
– А где твоя мама? Надо бы с ней поздороваться, – сказала Лили.
– Мамы дома нет, но она вернется с минуты на минуту. А в Летний сад я действительно не пойду. Вы угадали, я нахожусь в самом престижном для меня обществе, о котором могла только мечтать. Но я вам глубоко благодарна, что вы зашли за мной, – это дает мне случай представить вам, моим лучшим подругам, Алексея Аркадьевича Басаргина как моего жениха.
Кира улыбнулась, внутренне наслаждаясь изумлением и едва скрытой завистью своих «лучших» подруг.
Последовали горячие поздравления, сопровождавшиеся поцелуями, и Кира пригласила их на свадьбу.
Беседа велась веселая, но Лизе с Дашей, видимо, не сиделось, и они скоро распрощались, говоря, что надо идти в Летний сад и что им неловко заставлять себя ждать.
– Новость их подгоняет, и они разнесут ее по всем знакомым, а к вечеру на нас посыплется град поздравлений, – смеясь, заметил Басаргин.
Он взял руки невесты и стал их целовать. Но в этот момент смрадный запах, который мучил Киру у колдуньи, пахнул ей в лицо.
Она побледнела, и сердце тревожно забилось, но волнение и радость победы быстро изгладили тягостное впечатление, тем более в эту минуту у входной двери снова раздался звонок.
На этот раз приехала сама Нагорская. Можно себе представить ее удивление и радость при известии, что Кира – невеста!
Смеясь и плача, она обняла жениха и невесту.
Когда первый порыв радости улегся, заговорили о делах. Свадьба была единогласно назначена после Нового года.
Алексей Аркадьевич предложил Кире путешествовать по Италии, но Кира ответила, что лучше отложить заграничную поездку до лета, когда Басаргину легче получить двухмесячный отпуск, и жених откровенно высказал свое удовольствие по поводу этого решения.
По совести говоря, он не любил путешествий с их неизбежными перекочевками из гостиницы в гостиницу, хлопотами и суетой. Ему более улыбалась перспектива провести медовый месяц в собственной уютной квартире. Повар у Басаргина был отличный.
При этом он сообщил невесте, что в его доме, на Знаменской, в первых числах ноября освобождается красивая, большая квартира, которую можно будет отделать по собственному желанию. За первым днем помолвки настало оживленное время – шили приданое и устраивали квартиру.
Светские развлечения также очень занимали Киру, да и вообще она чувствовала себя совершенно счастливой.
Ожидавшая ее привольная, веселая жизнь и удовлетворенное тщеславие ослабили и почти заглушили робкие упреки совести. Кира забыла о том, каким путем она достигла благополучия. И все-таки бывали минуты, когда ее блаженство омрачалось. Случалось это всякий раз, когда ей казалось, что от жениха исходит отвратительный трупный запах. Тогда она вспоминала о том, что произошло на Волковском кладбище.
Иногда и сам Алексей Аркадьевич казался странным. Настроение его вдруг изменялось: совершенно непонятно почему из веселого, оживленного влюбленного он становился мрачным, нервным и, по-видимому, с трудом сдерживал неприятные чувства, которые его волновали.
Как-то раз вечером жених был особенно сильно раздражен. Кира участливо его спросила, здоров ли он. Он подсел к ней на диван, порывисто схватил ее руку и сжал до боли.
– Ах, я и сам не знаю, что со мной происходит… Я совершенно здоров, а между тем меня точно мучает что-то до смешного странное, чего я не могу понять. Это началось с того кошмара или обморока, который был у меня приблизительно месяца два тому назад…
– Расскажите, что же с вами случилось! Может быть, это нервная болезнь, которую надо лечить? – тревожно спросила Кира, охваченная вдруг смутным страхом.
– Да вы будете смеяться, когда услышите эту галиматью. Но все равно я вам расскажу. В самом деле, надо будет полечить свои нервы. А случилось со мной вот что. Как раз накануне нашей помолвки я был зван на бал к знакомым, у которых часто играл в карты. В этот день у меня была работа, и я рассчитывал выехать из дома в одиннадцать, но я задержался и стал одеваться уже в половине двенадцатого. Вдруг мне сделалось дурно: голова отяжелела и я почувствовал тошноту. Затем меня охватило невыразимое противное чувство, точно из меня вытягивают душу – иначе своего ощущения определить не могу. Я выпил стакан вина и прилег на кушетку в надежде, что болезненное ощущение пройдет.
Заснул ли я или у меня была галлюцинация – не знаю, но я чувствовал, что болезненное ощущение сменяется тоской. Ноги и руки отяжелели, точно налились свинцом, какая-то ледяная рука сжимала мне горло. Затем все мое существо стало как будто расплываться, и во мне что-то рвалось. Вдруг мне почудилось, что я вышел из моего тела, которое неподвижно лежало на кушетке, и я с ужасом глядел на смертельно бледное лицо моего двойника. Но тут внезапно раздался страшный треск в камине, и оттуда выскочила тощая морщинистая старуха – чистая ведьма! Она схватила мое тело в охапку и скрылась в камине.
Я хотел последовать за ней и не мог, я бился, как муха в паутине, и со мной творилась какая-то дьявольщина, как будто меня всего резали на части. Вдруг снова появилась старуха, и ее пристальные, как угли, глаза парализовали меня. В ту же минуту я почувствовал страшный удар под ложечку и… открыл глаза.
Я чувствовал себя совершенно разбитым, и меня душил ужасный запах.
Я позвонил и спросил лакея, откуда идет такая вонь. Он удивился и потом сказал, что пахнет мертвечиной. Тут, увы, я сам убедился, что трупный запах идет от моего платья.
Я разделся, надушился и решил принять ванну, но ничего не помогло: запах продолжал меня преследовать, и, выходя из ванной, я упал в обморок.
– Это, наверное, был просто кошмар, вызванный нервным состоянием, – сказала побледневшая Кира.
– Конечно. Но одно обстоятельство в этом приключении мне непонятно. Вообразите, что в этот вечер у меня на руке очутилось кольцо, которого раньше не было. А самое ужасное – это то, что трупный запах преследует меня и теперь, хотя не всегда. Иногда целые дни проходят – его не бывает, а потом вдруг он появляется снова, раздражает нервы и приводит в бешенство. Это невыразимо меня мучает.
Кире стоило больших усилий скрыть охвативший ее ужас. Она стала спокойно говорить о том, что надо лечиться. Историю эту она объяснила своему жениху его болезненно-нервным состоянием. Но ночью, лежа в постели, она в первый раз испугалась того, что сделала.
Очевидно, случилось нечто таинственное и роковое, затронуты были какие-то неведомые силы.
Ощущаемый и ею самой время от времени запах разложения возбуждал в ней отвращение к Басаргину, а страсть, горевшая в его глазах, ее просто пугала. На следующий день она послала к колдунье Настю с богатыми подарками с просьбой уничтожить этот запах. Настя, вернувшись, сообщила, что старуха обещает сделать все от нее зависящее. И в самом деле, с этого дня трупный запах стал точно реже и меньше чувствоваться.
Уже некоторое время она замечала, что ее смазливая горничная грустна и встревожена. Как-то вечером, заметив, что глаза Насти заплаканы, она спросила:
– Что с тобой, Настя? Ты идешь замуж за человека, которого сама выбрала, я тебе даю хорошее приданое, Алексей Аркадьевич подарил тебе пятьсот рублей. Скажи, пожалуйста, чего тебе не хватает.
К ее великому удивлению, Настя разрыдалась:
– Ах, барышня дорогая, что мы с вами наделали! Ведь мы с дьяволом связались. А теперь я вижу, что в Викентия-то нечистый вселился. Боюсь я его. Подчас он становится такой злющий да страшный, и запах от него идет такой нехороший! Я его почитай что разлюбила. Ничего я больше не хочу, как только от него отделаться. Потому у меня есть другой. Желанный, богатый и…
Кира от души расхохоталась:
– Но если ты не любишь больше Викентия, то отчего же ты не сходишь к Малейнен? Она тебе его сосватала, она же тебя избавит от него. Ну, а кто же такой этот новый твой желанный? Однако быстро же ты шагаешь!
– Ах, не смейтесь, барышня, не до смеху мне, – грустно заметила Настя. – Была я уж у Малейнен, да вот беда: старухи-то и след простыл. Старый Матвей сказывал, что будто полиция начала ее теснить, вот она в три дня пожитки свои уложила – да и была такова. А куда она уехала, никому не известно. Деньжищ-то у нее куры не клюют. Только, слышно, она говорила, что через год либо два непременно вернется – когда, значит, об ней позабудется. А теперь-то и нет ее, а что делать, я и ума не приложу. Новый жених мой такой нежный, добрый да ласковый. Он у Алексея Аркадьевича в дому старшим дворником, как вы меня с вещами на новую квартиру посылали, а на этих днях он сам сватал меня. Сказывала я ему, что, мол, просватана, а Иван Петрович, это он-то, в глаза мне только рассмеялся да и говорит: «Пока “Исаия, ликуй” не споют, всякого жениха можно сменить».
– Разумеется. Раз ты разлюбила Викентия, так он не может тебя принудить выйти за него замуж.
– То-то и оно, что он силком хочет меня за себя взять и свадьбу на январь назначил, а мне грозился, что зарежет, как куренка, ежели я его обману. Ужасть, как я его боюсь – он теперь ровно тигр лютый! – с рыданиями закончила Настя.
Через некоторое время она решительно объявила барышне, что спровадила Викентия и обручилась с дворником – Настя была очень воинственно настроена и радовалась тому, что покончила с нечистым, как она прозвала первого жениха.
Два дня спустя, часов около десяти вечера, Нагорские и Басаргин кончили пить чай, как вдруг из кухни донеслись шум и крики.
Дамы в испуге вскочили, а через минуту в столовую влетели кухарка и портниха. Обе они, мертвенно-бледные от ужаса, размахивая руками, кинулись к генеральше.
– Убил!.. Убил!.. – вопили они.
– Кто кого убил? – спросила испуганная Нагорская.
– Викентий… Настю убил! – прокричала кухарка.
Кира еще раньше, не дожидаясь ответа, бросилась в кухню, а мать и жених последовали за ней. Страшная картина представилась их глазам.
На полу ничком в луже крови лежала Настя, дверь на черную лестницу была открыта настежь, а на площадке дворник и еще кто-то держали бледного, как мертвец, человека. Он был взъерошен, растерзан, глаза точно налиты кровью, и на него страшно было смотреть: платье и руки в крови. Это и был лакей из трактира. Увидав господ, он дико крикнул:
– Зачем она меня обманула?! В Сибирь поеду.
Кира упала в обморок.
Придя в себя, она увидела, что лежит на диване в кабинете. Мать терла ей одеколоном виски и руки, Алексей Аркадьевич, нагнувшись над ней, давал нюхать английскую соль.
– Ах, дорогая, как ты нас напугала, – сказала генеральша, целуя дочь. – Твои нервы не выдержали этого ужасного зрелища.
– Настя убита?.. Какое чудовище этот Викентий, – пробормотала с дрожью в голосе Кира.
– Нет, нет! Успокойся, она не убита. Сейчас был доктор и сказал, что рана хотя и опасная, но не смертельная. Доктор надеется, что она будет жива, и Насте делают теперь первую перевязку, а затем ее отвезут в больницу, – успокаивала генеральша. – Кто мог бы предположить такую дикую страсть в простом мужике? – прибавила она, качая головой.
– Страсть остается страстью что у барина, что у мужика, Анна Антоновна. Всегда было опасно дразнить это могучее чувство, которое ослепляет и порабощает человека, – заметил Басаргин, страстно глядя на бледное и очаровательное личико невесты.
Вдруг он нагнулся и с каким-то странным выражением прошептал:
– Кто знает, что сделаю я, если вы перестанете любить меня и предпочтете мне другого?..
– Ради Бога, Алексей Аркадьевич, не говорите про такие ужасы, – испуганно ответила Кира, отнимая руку, которую жених покрывал поцелуями, и чувствуя, как мурашки забегали по коже.
Через несколько минут Кира стала жаловаться на головную боль и изъявила желание лечь в постель. Жених уехал.
В эту ночь она не сомкнула глаз, ее охватил панический ужас.
Что она наделала? Во власть какой злой силы отдала она себя?
С дрожью вспоминала она слова Алексея Аркадьевича. Он тоже не может отвечать за себя в случае, если бы она ему изменила. Она вспомнила взгляд, сопровождавший эти его слова.
В добрых и обыкновенно откровенных глазах жениха блеснула на этот раз какая-то дьявольская злоба, и в лицо ей пахнуло трупным запахом.
Просвещенные убеждения интеллигентной барышни, а также скептицизм, привитый воспитанием и духом времени, восставали против мысли, что черт замешан в этом деле, и в то же время было до очевидности ясно, что произошло нечто таинственное и какая-то роковая страшная сила связала ее с невидимым и неведомым миром. Влияние этого мира она, несомненно, чувствовала, но пока не знала, до каких пор, пределов эта власть простирается.
Поздно ночью генеральша, продолжавшая беспокоиться за дочь, пришла к ней в комнату и, найдя Киру в слезах, стала ее расспрашивать.
Под гнетом страха взволнованная Кира открыла матери истину и рассказала про свою поездку к колдунье.
– Мне уж очень захотелось богатой партии, а тут еще издевательство и злорадство Даши. Она мне сплетничала про флирт Алексея Аркадьевича с дочерью министра. Это меня окончательно взбесило, – закончила она свой рассказ и спрятала в подушке мокрое от слез лицо.
В первую минуту генеральша испугалась, но вдруг ее испуг прошел. Недаром она была неисправимо легкомысленной и ни во что не верившей женщиной.
– Конечно, нехорошо, что ты послушалась такой глупой мужички, как Настя, и поехала к колдунье!.. С другой стороны, просто не верится. Ха-ха-ха! Чтобы интеллигентная девушка, как ты, могла верить во вмешательство черта! Неужели ты не понимаешь, дитя мое, что эта чухонка просто-напросто вас загипнотизировала? Вот вы и увидели всю эту чертовщину. Одно я еще, пожалуй, допускаю: в воду, данную тебе, она могла подмешать какую-нибудь настойку, которая возбуждает чувства, а может быть, она и Алексею Аркадьевичу гипнотическим путем внушила сделать тебе предложение. Но, слава Богу, ты достаточно хороша собою, чтобы вызвать любовь и без всякого колдовства. А теперь успокойся и не порть разными глупостями своего счастья. Ты должна торжествовать! Намедни я чуть было не умерла со смеху, глядя на завистливые рожи Маруси и Даши, когда ты им показывала горностаевую отделку и рубиновое колье, подаренные тебе женихом. Теперь наш черед смеяться над беззубой завистью людской.
– Ну а перемена колец, мама?
– Кольца, душа моя, разумеется, были гораздо раньше украдены Настей, и я ни минуты не сомневаюсь, что она была в сговоре с чухонкой. А свое кольцо ты спрячь хорошенько, чтобы жених не увидел. Надо это дело покончить. Переходи в эту ночь спать ко мне, ты не будешь одна в комнате, и это тебя успокоит.

Глава третья
Настал день свадьбы. Весело и беззаботно одевалась Кира. Утешение матери и хлопоты последних дней вернули Кире самообладание, тем более что трупный запах за последнее время не был слышен и здоровье Насти поправлялось.
Самодовольно оглядывала она в зеркале свой чарующий образ: атласное, точно искрившееся на свету платье, великолепно украшавшие его кружева и длинную воздушную фату. Все это к ней шло, и она подумала, что, может быть, хорошо сделала, обратясь к колдунье, во всяком случае, колдунья ускорила ее победу…
Вера у Киры едва теплилась, а потому в церкви она не молилась и во время венчания без стеснения глядела по сторонам. И вот она заметила в толпе присутствующих молодого человека, который смотрел на нее с восхищением, да таким нескрываемым, что она была поражена и, в свою очередь, внимательно его оглядывала.
Он был высокого роста, худощав и хорошо сложен, лицо нерусское, с черными, густыми, курчавыми волосами, с острым подбородком, чувственные губы складывались в гордую, презрительную усмешку, и в больших черных глазах видна была энергия – в нем сразу угадывалась страстная натура.
Красивым его нельзя было назвать, но в общем лицо было приветливое и выразительное.
На Киру взгляд незнакомца произвел странное впечатление, она не могла припомнить никого, кто бы ей так сильно нравился, и невольно по временам взглядывала на него. Когда же кончилось венчание и он в числе прочих подошел ее поздравить, Кира до того разволновалась, что даже не расслышала имени, которое назвал ей муж, представивший ей незнакомца.
Тот, однако, настолько ее заинтересовал, что, едучи с мужем из церкви домой, она не утерпела спросить, кто был этот господин – его она раньше никогда не видела в обществе.
– Высокий брюнет с бородкой?.. А, это мой большой приятель и прекрасный малый, маркиз Керведек. Весь прошлый год он провел за границей, а теперь причислен к французскому посольству, – равнодушно ответил Басаргин.
«Ах, зачем сегодня, именно в день свадьбы, а не раньше встретила я такого привлекательного человека!» – подумала Кира, вздыхая.
В ту же минуту в лицо пахнул порыв смрадного воздуха, и ей опять стало страшно.
Охваченная смутной тревогой, вступила Кира в новый дом. Что бы ни говорила ее мать, а что-то зловещее действительно соединилось с ней.
Как-то утром маркиз засиделся у Басаргина, и тот позвал его завтракать.
Перед этим Кира видела маркиза всего два раза, но мельком, и его присутствие всегда тайно волновало ее. Так и теперь. Сердце усиленно застучало в груди, но она подавила свое волнение и весело поддерживала разговор. На этот раз она подметила, что мнимая беспечность, любезность и даже угодливость маркиза скрывали изрядную долю пресыщенности и глумливого презрения к женщинам вообще.
Слова Алексея Аркадьевича, подтрунивавшего над его любовными похождениями и победами в свете, подтвердили наблюдения Киры.
– А ты по-прежнему так же милостив, что не мучаешь долго хорошеньких женщин? Не заставляешь их понапрасну вздыхать? – со смехом спросил Басаргин.
– Да, я по природе снисходителен и добр, но ты преувеличиваешь мои успехи и порочишь меня в глазах своей жены, выставляя меня каким-то повесой, – отшучивался маркиз.
– Допустим, что ты поневоле завладеваешь женскими сердцами, а ведь результат тот же, и твоей будущей жене предстоит нелегкая задача иметь столь… опасного и соблазнительного супруга, – полушутя, полунасмешливо нападал Басаргин.
Загадочная усмешка появилась на лице маркиза.
– Я могу тебе ответить тем же. Тебе тоже предстоит немало забот. Ты муж обольстительной женщины.
– Ну, мне не грозит такая опасность, как будущей маркизе. Кира вовсе не такая сострадательная, и чужие мужья мало ее трогают…
Его прервал лакей с докладом о приезде управляющего одного из имений по спешному делу.
– Извини меня, – сказал Алексей Аркадьевич. – Пейте пока кофе, а ты займи мою жену. Потом мы выедем вместе, потому что мне тоже надо побывать в банке.
Кира приказала подать кофе к себе в будуар и повела туда гостя. Будуар, обтянутый японским шелком, уставленный цветами и дорогими китайскими безделушками, был очень изящен.
– Господи, как наивны мужья! Из одного страха стать таким же я никогда не женюсь, – заметил маркиз, попивая маленькими глотками кофе.
– Это Алексей вселил в вас убежденность, что мужья наивны? – спросила Кира.
– Признаюсь, что он. Алексей отвечал за вас, совершенно отвергая с вашей стороны всякую возможность чувства сострадания к жертвам вашей красоты. И он не один такой. Большинство мужей отличаются столь же забавной самоуверенностью. Между тем сердце женщины – далеко не неприступная крепость для того, кто знаком с правилами осады. Искусство это нелегкое, разумеется, зато успех верный.
– Нечего сказать, хорошее у вас о женщинах мнение! Оно очень смахивает на презрение, – ответила Кира, краснея.
Маркиз поставил чашку и, нагнувшись к хозяйке, обжег ее страстным взглядом.
– Боже упаси, чтобы я хотел сказать что-нибудь обидное. Я только искренен и утверждаю, что молодая женщина не может остаться равнодушной, видя, что возбудила страсть в сердце мужчины. Это могучее чувство приобретает громадную власть над душой женщины, а если мужчина к тому же настойчив и достаточно смел, чтобы твердо идти к победе, то он восторжествует в конце концов.
Несмотря на обаяние маркиза, что-то в его взгляде и скрытой усмешке возмущало Киру.
Неужели этот избалованный успехом, пресыщенный повеса, который без зазрения совести волочится за женой приятеля, вообразил себе, что она такая легкая добыча для него и ему стоит лишь пожелать, чтобы обратить ее в свою игрушку?
– Между желаниями такого настойчивого и смелого соблазнителя и предметом его вожделений может встать чувство долга, которое должна уважать даже и молодая красивая женщина, – ответила Кира, смерив его холодным, насмешливым взглядом. – Затем позвольте добавить, что это скверная затея – стараясь соблазнить замужнюю женщину, отнять у нее права на покой, запятнать ее честь, а гостеприимный дом, где принят как друг, лишить жены и матери только для того, чтобы удовлетворить свою мимолетную прихоть. Я допускаю, что на свете бывают роковые страсти, которые могут довести женщину до измены и клятвопреступления, но это должна быть глубокая страсть, а не пошлая интрижка. По-моему, для той, которая становится жертвой подобной роковой страсти, не должно существовать сделок с совестью, тайных свиданий и любви урывками под вечной угрозой быть пойманной. В таком случае остается только уничтожить все препятствия и порвать связи с прошлым, чтобы уже принадлежать всецело тому, кого любишь.
– Ай, ай, ай! Куда мы залезли, Кира Викторовна! Все сломать, все порвать и устроить громогласный скандал? – лукаво спросил маркиз. – Ваши слова доказывают вашу полную неопытность в деле. Могу вас уверить, что взрыв и шум – самые скверные пособники в любви. Верьте мне, что наиболее страстные, безумно влюбленные женщины всегда предпочитают тишину и мрак неизвестности, мимолетные встречи украдкой и минуты опьянения под волнующей угрозой раскрытия. Такой, с опасностью добытый, несмотря на преграды, час любви подобен благодатной грозе, освежающей душную атмосферу неудовлетворенной страсти. Женщины, верьте мне, больше всего боятся огласки, разрыва и потому чрезвычайно искусно скрывают от мужей истину.
– Да вы, маркиз, читаете мне трактат грехопадения, и я убеждаюсь, что вы мастер в искусстве совращения женщин с пути истинного, но лично я не намереваюсь проходить курс этой науки.
Она взяла коробку с конфетами, открыла ее и подала гостю.
– Сладости после столь горьких слов? – спросил маркиз, беря конфетку и с восхищением глядя на оживленное, очаровательное личико собеседницы.
Приход Басаргина изменил характер разговора, а вслед за этим хозяин и гость уехали.
Вечером, вернувшись с мужем из театра и сидя за чаем, Кира спросила, почему маркиз так хорошо говорит по-русски.
– Для француза это удивительно, – заметила она.
– Очень просто. Его мать была русская, и первые годы своей жизни он провел в новгородском поместье матери, которое до сих пор осталось за ним. Его отец был младшим в семье и собственного состояния не имел, а проживал в имении жены. Арману было лет десять, когда случай изменил его судьбу. Умер старший брат отца, маркиз Керведек. Он был бездетным. Титул и состояние унаследовал отец, и семья переехала во Францию, но Арман не разлюбил Россию и часто живет здесь. Только последние три года он отсутствовал, задержанный отчасти службой, отчасти делами по наследству.
Кира дальше не расспрашивала, и разговор на этом кончился.

Проболев месяца три, Настя выписалась из больницы, и Кира приютила ее у себя, чтобы та, живя в покое, могла отдохнуть и набраться сил.
За время болезни Настя изменилась и из веселой болтушки сделалась молчаливой и задумчивой.
Когда зашел разговор о поступлении опять на службу к Басаргиным, она объявила, что не может принять доброе приглашение барыни, так как собирается пойти в монастырь.
– В больнице, – пояснила она, – повстречала я одну странницу, которая по-Божьи живет. Ей-то я и поведала всю правду. Она меня и вразумила, что только неустанной молитвой можно искупить мой грех. Ведь я с дьяволом связалась и загубила христианскую душу: Викентия-то на каторгу присудили…
Тщетно пыталась Кира разубедить ее. Настя настаивала на своем и просила помочь ей немного.
Кира подарила ей четыреста рублей и полное приданое, но взяла с нее клятву – молчать.
– Будьте благонадежны, милая барыня, я буду молчать как рыба. А за вас и Богу помолюсь, чтобы какое горе с вами не приключилось по моей вине. Потому что без меня вы не поехали бы к колдунье, – ответила Настя, утирая слезы.
На другой день она уехала, но этот разговор произвел на Киру тяжелое впечатление. В памяти встало ее приключение на кладбище во всех своих страшных подробностях.
Насилу она себя успокоила. Зачем расстраиваться глупой болтовней Насти? Эти простые люди очень суеверны, для нее же так или иначе вся эта странная история окончилась самым счастливым образом. Она богата и любима, а трупный запах не слышен вот уже несколько недель. А раз нет запаха, значит, и неведомые силы оставили ее в покое. Этим она утешалась.
К тому же много раздумывать у нее не было времени. Она вела светскую жизнь и была довольна судьбой.
Маркиза она часто встречала в обществе. Он был неизменно любезен и явно выражал свое преклонение, но разговоров вроде описанного выше уже не возобновлял.
Весной Алексей Аркадьевич взял четырехмесячный отпуск, чтобы показать жене Европу, которую та никогда не видела. Уехали они в начале июня, побывали в Швейцарии, Италии, Франции, а осенью вернулись в Петербург.
Зима снова принесла с собой оживление и суету большого света.
Кира очень похорошела. По характеру и воспитанию она была кокеткой, праздная суета ей нравилась, она отдавалась удовольствиям. Успех в свете и всеобщее поклонение ее опьяняли.
Маркиза она встречала всюду, да и в доме Басаргиных он тоже был частым гостем. Кира знала, что нравится ему, но он уже не выказывал это так, как в первое время их знакомства.
Муж сообщил ей, что маркиз без ума от одной французской актрисы.
Эта новость взволновала Киру, но она, разумеется, скрыла свои чувства. То странное впечатление, которое произвел на нее Керведек, всегда вспыхивало при встречах с ним. Он нравился ей и вместе с тем иногда отталкивал. Ей не удавалось разобраться в этом чувстве, и она не догадывалась, что просто ревнует его к другим.
После слов мужа это чувство еще более обострилось. К счастью для ее самолюбия, она не замечала насмешливых взглядов и усмешек светского повесы.
С наступлением Пасхи у петербуржцев всегда начинаются разговоры о том, где и как проводить лето, а так как Алексей Аркадьевич не хотел брать заграничного отпуска, то Керведек предложил Басаргину поселиться у него в новгородском имении.
Отец Керведека выстроил там несколько дач, очень уютных, и одна из них уже была взята общими знакомыми. Это предложение Керведека было с благодарностью принято.
После утомительного зимнего сезона доктор советовал Кире отдохнуть несколько месяцев на свежем воздухе. Большой скуки опасаться было нечего ввиду присутствия семьи банкира, где всегда много веселились; близость же столицы давала полную возможность бывать в городе и принимать у себя знакомых.
Главной же причиной, заставившей Киру согласиться на этот план, было то, что и Керведек проводил лето в этом имении. Целой компанией они отправлялись осматривать дачу, которую нашли очаровательной, а положение живописным. Наем решился окончательно.
Весна была ранняя и теплая. Басаргины уехали на дачу еще в первой половине мая, и Киру приятно удивляла та новая любезность, которую оказал им хозяин.
Часть мебели была заново отделана, будуар, обитый голубым кретоном, был очарователен, комнаты, балконы и перила были в цветах.
Служба задерживала Алексея Аркадьевича в городе до июня, но по субботам и под праздники он приезжал обыкновенно со своим приятелем. Чаще маркиз являлся один и, конечно, не забывал навещать свою очаровательную жилицу, за которой снова принялся усиленно ухаживать.
В общем, Кира не скучала. Семья банкира прибыла всего на несколько дней позже ее, и жизнь сразу оживилась.
Богдан Людвигович Фрейндлих был человек богатый, состоял директором банка и нескольких промышленных предприятий, играл на бирже и имел значение в финансовом мире. Прошлое его и источник состояния были малоизвестны.
Зато у жены, Ольги Дмитриевны, прошлое было бурное. Она развелась с первым мужем, подкинув ему двух детей, и вышла за Фрейндлиха. Однако злые языки утверждали, что развлекаться она не перестала.
В молодости она была хороша собой, но, перевалив за сорок, несколько раздобрела, не утратив при этом веселья и страсти к похождениям.
Ольгу Дмитриевну можно было встретить всюду. Она не пропускала ни бала, ни обеда, ни выставки, ни первого представления; дом ее всегда был набит довольно разношерстным людом, но у нее зато всегда бывало очень весело и шумно.
Богдан Людвигович славился в Петербурге гостеприимством и превосходным поваром, а про его супругу говорили, что она любит принимать участие в сердечных делах и оказывает самое искреннее покровительство влюбленным. Нравственной разборчивостью эта дама не отличалась.
Сделавшись столь близкими соседями, Кира с Ольгой Дмитриевной скоро подружились и виделись ежедневно. Поездки верхом, пикники шли безостановочно, а счастливый случай всегда давал Басаргиной в кавалеры маркиза.
Свой день рождения, 23 июня, Богдан Людвигович хотел отпраздновать торжественно. Уже накануне наехало из города человек двадцать гостей, и некоторых маркиз любезно разместил в своем доме.
Празднество должно было начаться роскошным застольем на даче Фрейндлихов. Затем предполагалась поездка на лошадях в дальний лес, где была выбрана большая поляна, примыкавшая к озеру.
Место было живописное. И Богдан Людвигович велел соорудить большой дощатый сарай, обитый красным и белым шелком, в виде шатра, где и был поставлен обеденный стол. Около главного шатра пестрели разноцветные палатки для карточной игры и отдыха.
Грандиозный фейерверк на озере должен был завершить торжество, а затем следовало возвращение домой при свете бенгальских огней.
Погода с утра, казалось, благоприятствовала празднеству. День выдался ясный и солнечный, но удушливо жаркий.
Кира в своем белом кисейном с кружевами платье и большой газовой шляпе была очаровательна. Страстный, восхищенный взгляд маркиза, целовавшего ее руку, смутил ее, но в то же время радостно взволновал.
За завтраком Керведек сидел рядом, а когда все направились к лодкам, маркиз с Кирой заняли двухместный ялик, впрочем, и другие лодки не были велики. Речка была узкая и неглубокая.
Алексея Аркадьевича выбрала себе в кавалеры хозяйка.
Между тем погода начала портиться, и, когда садились в лодки, некоторые предусмотрительные люди не без тревоги поглядывали на небо, голубая лазурь которого стала затягиваться подозрительной серой дымкой. Но молодежь не смущалась такими пустяками, и общество тронулось в путь в наилучшем настроении.
Керведек был тоже очень весел и говорил с увлечением. Но веслами он работал лениво, а так как лодка шла одной из последних, то они вскоре оказались одни.
Небо все более и более покрывалось облаками, и Кира, подняв голову, увидела, как быстро надвигаются на них серые тучи.
– Ах! Лишь бы только дождь не пошел, пока мы не доберемся до места, а то промокнем, – с тревогой сказала она.
Маркиз тоже взглянул на небо.
– Несомненно, будет гроза, и очень скоро. Доехать мы не успеем, потому что эта река своими извилинами очень удлиняет путь. Позвольте предложить вам, Кира Викторовна, причалить к берегу вон там, подальше. Здесь есть знакомая мне тропинка, пересекающая лес. Она сокращает дорогу наполовину. Кроме того, на пути есть пристанище, где мы можем укрыться на случай бури.
Несколькими взмахами весел он подвел лодку к берегу и, подняв Киру, как перышко, выскочил с ней на землю, а потом привязал лодку.
– Теперь подберите ваше платье, возьмите меня под руку – и бежим. А то начинает накрапывать, – проговорил маркиз.
В лесу стемнело. Высокие каблуки белых ботинок Киры уходили в мох и цеплялись за корни.
Но маркиз, очевидно, хорошо знал дорогу и уверенно, чуть не бегом, тащил свою спутницу.
Кира едва поспевала за ним. Шляпа ее повисла на суку, и ее пришлось бросить; не раз цеплялись за сучья кружева и вышивки платья, но она продолжала бежать, потому что темнота сгущалась с каждой минутой, а в отдалении слышались раскаты грома. Наконец она остановилась.
– Не могу… больше, – пробормотала она, задыхаясь.
– Еще чуточку мужества. Приют близок, – ободрял Керведек, тоже останавливаясь, чтобы перевести дух.
Минут через пять они оказались на поляне, где стояла ветхая избенка, в которой раньше проживал, вероятно, лесник. Маркиз толкнул дверь, и они вошли в маленькую пустую комнату с почерневшими, поросшими мхом стенами; в глубине виднелась печь, а у одной из стен стояла деревянная скамья, на которую Кира почти упала от усталости.
В эту минуту яркая молния озарила комнату, сильный удар грома потряс избенку, и хлынул ливень.
Керведек захлопнул ветхую дверь. А снаружи свистел ветер и стучал сорванными с петель ставнями так, что старые, тусклые стекла окошек дрожали и звенели.
Когда маркиз обернулся к спутнице, то увидел, что Кира приводит в порядок волосы, разметавшиеся во время бега, особенно после потери шляпы.
Смущенная, с раскрасневшимся от ветра лицом и окутанная, точно золотой мантией, волнами распущенных волос, Кира была прекрасна. В глазах блеснуло странное восхищение, а затаенное бурное желание обладать этой обворожительной женщиной охватило его, как пожаром.
Упорно, со всей ловкостью опытного обольстителя стремился он к этой цели с первой минуты, как увидел Киру. К тому же он был тонким наблюдателем и не мог не заметить, что она заинтересована им, даже ревнует его, и потому делал со своей стороны все, чтобы разжечь в ней чувство страсти.
Счастливый случай давал возможность объясниться с глазу на глаз, вдали от всякого нескромного взгляда, и минута казалась ему благоприятной. Он был чересчур пылок и, главное, самонадеян, чтобы хоть на мгновение усомниться в победе. Он быстро подошел к ней и взял ее руку.
– Кира! Вы так хороши, что хоть святого можете соблазнить, и у меня нет больше сил скрывать страсть, которая вам давно уже известна. Если не было слов, то глаза выдавали меня тысячу раз. Да и вам я не безразличен, я это знаю, я прочитал это в ваших взглядах, понял из вашего смущения. Отвечайте, Кира, признайтесь, что вы меня любите, что согласны быть моей. Здесь нет других свидетелей, кроме грома и молнии.
Не дождавшись ответа, он привлек Киру к себе и покрыл ее лицо жгучими поцелуями.
Правда, этот обаятельный и опасный человек внушал ей чувство, очень похожее на любовь, и его страстные поцелуи опьянили ее в этот миг, но затуманенная мысль продолжала работать. Ей казалось оскорбительной перспектива стать теперь же любовницей этого человека, зависеть от его прихоти и обманывать мужа.
В этот миг почему-то вспомнилась ее поездка к колдунье в Волково, ясно представилось зловещее лицо страшного «священника», глядевшего на нее с глумливой усмешкой, и трупный запах пахнул ей в лицо. Это отрезвляюще подействовало на Киру, и она гневно оттолкнула маркиза.
– Нахал! – глухо крикнула она. – Как вы смеете и по какому праву?.. Я не женщина, которую можно брать при первом удобном случае! Я уже говорила вам, что могу принадлежать лишь такому человеку, который будет моим душой и телом, а быть любовницей, игрушкой, праздной забавой, идти на пошлую, грязную связь я не желаю. Поняли вы меня?!
Получив столь неожиданный отпор, маркиз побледнел и попятился.
Ни разу этот избалованный легкими победами волокита не испытывал такой обиды, да еще со стороны женщины, обладать которой так жаждал.
Красивый, богатый, остроумный, умевший нравиться, он до сих пор одерживал только победы. А тут женщина, внушавшая даже что-то похожее на серьезное чувство, нанесла ему оскорбление.
Причем маркиз был уверен, что она к нему неравнодушна. Он волочился за нею больше года.
И горькая обида сменилась безумным гневом.
– Притворщица, – хриплым голосом заговорил он. – Вы желаете разыгрывать недотрогу-царевну, отталкиваете человека, которого любите? Вы не хотите воспользоваться минутой любви, ниспосланной судьбой? Или вы действительно воображаете, что я не овладел бы вами, если бы захотел?! Вы соломинка в моих железных руках… Здесь нет свидетелей, я могу взять вас силой, ваши крики заглушит гром…
Он схватил ее за руку и бросил перед собой на колени.
– Вот. Мне стоит только захотеть, и вы будете моей. Вы даже не станете сопротивляться, потому что чувствуете подавляющую силу страсти. И пусть эта страсть преступна, вы будете в восторге. Вам было бы приятно подчиниться моей воле. Но теперь я сам не хочу вас. С меня достаточно сознания, что я мог обладать вами. А вы… сгорайте от вашей неудовлетворенной страсти, и настанет время, я знаю, когда вы будете выпрашивать у судьбы повторения этой минуты. Тогда вы махнете рукой на вашу «добродетель».
Он с той же порывистостью выпустил ее руку и отвернулся, а затем отошел к окну и, тяжело дыша, стал стирать пот с лица.
Кира в первую минуту не могла даже подняться и осталась на коленях, скованная его властным, пламенным взглядом. Наконец она встала, бледнея, каждый нерв дрожал в ней, а сердце так билось, что захватывало дыхание.
С трудом овладев собой, она поправила растрепавшиеся волосы и молча прислонилась к стене. Керведек первый нарушил это томительно долгое молчание. Он был теперь совершенно спокоен.
– Гроза прошла, – с небрежно равнодушным видом произнес он, – а вот и солнышко выглядывает. Я знаю дорогу, и мы можем рискнуть отправиться на сборный пункт.
Кира безмолвно пошла к двери.
Воздух посвежел, но смоченная ливнем трава была опасна. Ноги то и дело скользили. Керведек заметил это.
– Будьте добры взять меня под руку, а то вы упадете.
Она хотела отказаться от помощи, но горло ее сдавило, а ноги дрожали, и она молча приняла его руку.
Только подойдя к павильону, Кира облегченно вздохнула; внешне она вполне владела собой.
Их встретили со смехом. Все наперебой рассказывали про свои приключения или неприятности, причиненные грозой. Маркиз, в свою очередь, описал в смешном виде, как они тщетно пытались скрыться от дождя и неслись по лесу, пока наконец случайно не попали в старую сторожку.
– Кира Викторовна выбилась из сил и не могла бежать скорее, хотя не жалела при этом себя: все кусты хранят следы нашего бегства, а шляпа оставлена на память старой высокой сосне, – смеясь, закончил он.
– Какая жалость, – соболезновала Ольга Дмитриевна. – Шляпа представляла чудное сочетание кружев и незабудок.
Кира отшучивалась, показывала разорванное платье и черные от грязи ботинки. Басаргин было встревожился, но она его успокоила.
Наконец общее волнение улеглось, все сели за стол, и празднество благополучно продолжалось.

Глава четвeртая
Со дня пикника Кирой овладела нервная тревога. Образ маркиза преследовал, как кошмар, и ей неотступно вспоминались все подробности бурной сцены в сторожке.
Интерес или влечение, которое Керведек всегда возбуждал в ней, превратились в страсть, а полное равнодушие, выказываемое маркизом, только дразнило это чувство.
Внешне он по-прежнему был любезен и предупредителен, но уже не искал ее общества, ухаживал за каждой хорошенькой женщиной, и в его ледяном взгляде она ясно читала, что он навсегда для нее потерян.
Иногда она задавалась вопросом: «Не был ли то сон?»
Возможно ли, чтобы человек, которого она видела объятым бурным порывом страсти, мог охладеть к ней так скоро?
Под влиянием ревности и волнения Кира потеряла сон и аппетит. День и ночь строила она планы, как вернуть любимого человека, и корила себя за то, что отвергла его любовь.
Привязанность к мужу совершено исчезла, а по временам он ей становился ненавистен.
Как-то вечером, недели две спустя после знаменательного праздника, Кира сидела дома одна. Алексей Аркадьевич был по делам в городе и собирался вернуться на другой день. Киру звала к себе Ольга Дмитриевна, но она отказалась, сославшись на мигрень. Ей хотелось остаться одной.
Стояла чудная погода, теплая июльская ночь. Кира сидела на примыкавшем к ее будуару балконе и, откинувшись на спинку кресла, мечтала, поглядывая на залитую светом дорогу.
По этой дороге часто проезжал автомобиль маркиза, и Кира сторожила эти мгновения, чтобы увидеть его хотя бы издали. На этот раз дорога оставалась пустынной, и Кира погрузилась в раздумье.
С досадой упрекала она себя в том, что поступила так глупо, лишила сама себя счастья. Теперь ей казалось, что главная цель жизни – это снова завоевать любовь маркиза. Но как? Не вымаливать же ей любовь, которую сама отвергла!
Досадно, что Малейнен неизвестно где находится. У нее есть в распоряжении неведомые силы, и она бы, конечно, ей помогла. В эту минуту Кира случайно взглянула на освещенный луной куст жасмина, росший в нескольких шагах от террасы. Вдруг она вздрогнула и выпрямилась. Там среди ветвей стояла какая-то темная тень, похожая на человеческую, и два фосфорических глаза упорно смотрели на нее. Кира протерла глаза. Уж не спит ли она?
Да, на нее действительно смотрят два горящих, как угли, глаза. Очевидно, это было какое-то живое существо. Кто-то забрался в сад.
Волнуемая страхом и любопытством, спустилась Кира с террасы и пошла к кусту. Но с ее приближением странное существо отступило на лужайку, скользя над землей и колыхаясь, как облако пара, гонимое ветром, потом оно стало бледнеть и точно таяло в тени деревьев. Некоторое время в облачном клубе сверкали еще глаза, потом глаза погасли, и все исчезло.
Бледная и взволнованная, Кира вернулась к себе, закрыла балконную дверь и окно. Горничной она приказала лечь в эту ночь в комнате рядом. Ей стало страшно. Непонятное видение и интересовало ее, и кидало в дрожь.
На другой день Кира получила от своей кузины, Зои Нелидовой, письмо, в котором та сообщала, что приедет погостить к ней недели на две.
Зоя, звавшаяся в своем кругу Зизи, воспитывалась в одном пансионе с Кирой и уже четыре года как была замужем. Жила она в Крыму, а теперь ее мужа перевели в Петербург, но сдача дел задержала его на прежнем месте службы.
Зоя просила до приезда мужа приютить ее с ребенком. Кира очень обрадовалась приятельнице. Зизи была жизнерадостной, и ее веселость должна была отвлечь Киру от тоскливых мыслей. Кроме того, она могла бы дать ей добрый совет, как исправить сделанную глупость и вернуть Керведека.
Соперничества она не боялась. Чета Нелидовых слыла образцовой парой.
Вслед за письмом, дня через два, Алексей Аркадьевич привез к себе на дачу Зизи с ребенком, кормилицей и горничной. Приезжих сопровождал большой багаж. Последовали нежные объятия и поцелуи, ребенок был водворен в особой комнате, а обе приятельницы сели завтракать в комнате гостьи, которая пожелала отдохнуть до обеда и переодеться.
Зизи была хорошенькая, худенькая брюнеточка, с большими лукавыми черными глазками, очень разбитная и большая модница.
– Ах, как тяжело путешествовать с ребенком, – вздыхала Зизи, отрезая себе кусок пирога. – Советую тебе: не позволяй надевать на себя эту мертвую петлю.
– Приму твой совет к сведению, но как же ты сама была так неосторожна? У тебя ведь есть ребенок? – спросила Кира, улыбаясь.
– О, только по необходимости. Мне не хотелось терять ста пятидесяти тысяч. Ведь это лакомый кусочек. Вообрази, дядя моего Сандро, Виталий Петрович, вбил себе в голову, что если у меня не будет детей, то он пожертвует все состояние на монастырь. Он был уже стар, вечно окружен разными приживалками, паразитами, и надо было спешить. Я была замужем два года, а детей не было. Мы с мужем были очень огорчены. В это время Сандро понадобилось съездить на неделю в Одессу. И вот, во время его отсутствия счастливый случай… Но… – остановилась Зизи, – ты обязательно должна не болтать про то, что я тебе расскажу, это тайна!
– За кого ты меня принимаешь?! Говори, не бойся. Я буду нема как рыба.
– Так вот. На мое счастье, в Севастополь пришел тогда броненосец, на котором служит наш с тобой кузен Мишель. Он заехал ко мне… Ах, какой он стал красивый – если бы ты видела! – и вместе с тем любезный, широкая натура… Словом, я была очарована, впрочем, и он нашел, что я похорошела. Мишель начал за мной страшно ухаживать, и вот… Во время одной из прогулок при лунном свете все это само собой устроилось. А через некоторое время я убедилась, что и прогулки при луне бывают не без пользы.
Сандро был без ума – понятно, от радости… Ха-ха-ха! А дядя сам крестил моего мальчугана. Мы поспешили как раз вовремя, потому что месяца через два после рождения Вити дядя умер, а мы прикарманили его наследство. Уф! Награда была заслуженной, но уж в другой раз меня на такую удочку не поймают!
– Как все на свете меняется! Помнишь, в пансионе ты возмущалась развратными идеями модных романистов, а мне проповедовала супружеские и семейные добродетели, – заметила, смеясь, Кира.
– Ну-у, это были бредни пансионерок! С тех пор я убедилась, что все эти «семейные добродетели» совершенно вышли из моды, а мужчины как черти от ладана бегут прочь от одного запаха «строгой добродетели». Да и мужу надоест жена, которая заботится лишь об исправности желудка у ребенка или о хозяйстве. Словом, мужчины сторонятся наседки, занятой только своим курятником.
– Если я тебя правильно поняла, ты, значит, отказываешься впредь от любовных похождений? Говорят, у вас – образцовое супружество, – лукаво заметила Кира.
– Ты меня плохо поняла. Конечно, мы живем с мужем очень хорошо и никогда не ссоримся, а я, когда и где нужно, умею закрывать глаза. Но так как со своей стороны я осторожна, то муж мой действительно ничего не видит. Сандро доверяет мне слепо. А не иметь возлюбленного просто невозможно, это даже нездорово!
– Ого! Откуда же ты это взяла?
– Это мне сказал один ученый врач, у которого была громадная практика по этой части. Он доказывал, что все добродетельные, верные своим мужьям жены становятся с течением времени вялыми и жиреют. И он совершенно прав. Это просто и логично. Для молодой, полной сил женщины вредно не иметь любовника. Муж – это часто подаваемое кушанье, которое скоро приедается и убивает аппетит, привычка исключает приятное волнение, а перемена согревает кровь, поддерживает энергию, этим сберегаются красота, легкость движений, словом – шик.
– Ты так проворна, весела и очаровательна, Зизи, что, надо полагать, добросовестно использовала советы «великого ученого», – смеясь от души, сказала Кира.
– Совершенная правда! Я хочу остаться красивой и отказываюсь от «сувениров» вроде того, который мне оставила моя севастопольская прогулка при луне. Впрочем, я скромна, и за четыре года супружества у меня было всего только три «перемены декораций». Ну, да еще одна, самая безобидная мимолетная интрижка, «доставившая», однако, мне чудный браслет. А Сандро уверен, что я купила его на свои сбережения! Ха-ха-ха!
– Скажи, пожалуйста, вот одна дама говорила мне, что материнство – невыразимое чувство. Правда это? Ведь ты обожаешь свою крошку?
Зизи оттолкнула тарелку и, взяв свою болонку, положила ее себе на колени.
– Как тебе сказать? Видишь ли, мой бутуз забавен, конечно, пока он не вопит. Когда он наряжен, закутан в кружева и все им любуются да спрашивают: «Это ваш? Какой очаровательный ребенок!», – тогда, сознаюсь, это очень приятно и лестно. Но…
Она скорчила гримасу.
– В общем, произведение его на свет мне так дорого стоило, что, говоря по совести, я не знаю, люблю ли я его больше моей Башки.
И она нежно поцеловала мордочку собачки.
– Ну, обо мне – довольно, я во всем покаялась. Теперь ты скажи, любишь ли ты своего мужа. Басаргин недурен. А может быть, у тебя уже был возлюбленный? А? Выбор велик, особенно для такой красивой женщины, как ты…
– Полагаю, что достать себе возлюбленного нетрудно, но пока я об этом не думала. Это не означает, что я навсегда даю зарок, напротив… Ведь это, говоришь ты, полезно для здоровья? Ха-ха-ха! Только пока я еще никого не выбрала.
– В таком случае желаю успеха! Я вижу, что любовь к твоему Алексею тебя тяготит, – лукаво подмигивая, со смехом заметила Зизи.
– Столько же, я полагаю, как и твоя к твоему Сандро, – вторила ей Кира.
Затем Зизи переоделась, приятельницы вышли на террасу в ожидании обеда и возвращения Алексея Аркадьевича, который уехал верхом.
Разговорившись про соседей, Зизи обрадовалась, когда узнала, что семья Фрейндлих проживает рядом, так как познакомилась с Ольгой Дмитриевной прошлой осенью в Ялте.
– Завтра же непременно пойду с визитом к этой прелестной женщине, – сказала Зизи.
И тут же рассказала очень мало лестного о похождении прелестной женщины в Крыму.
Вдруг она остановилась и всплеснула руками.
– Ах, какого интересного кавалера я видела здесь на станции! Он поджидал какого-то господина, приехавшего с нашим поездом, и они вместе уехали на автомобиле. Как он мне понравился! Высокого роста, стройный брюнет, с жгучими глазами и острой бородкой. У него иностранный облик, и в нем есть что-то рыцарское. Таким должен быть д’Артаньян или какой-нибудь придворный времен Варфоломеевской ночи. Кто бы это мог быть? Ты не знаешь? С таким кавалером я с наслаждением погуляла бы при луне, – восторженно закончила она.
Кира слегка покраснела.
– Однако ты времени не теряешь, если уже готова гулять с человеком, которого даже не знаешь по имени. Это, знаешь ли, слишком.
– Желать – это еще не значит грешить. Однако кто бы это мог быть?
– Вероятно, маркиз Керведек. За исключением мужа и Фрейндлиха, у него одного есть автомобиль. Но твое описание справедливо лишь в отношении его внешности. Это циничный и распущенный господин.
Зизи промолчала. Возвращение Басаргина дало другое направление разговору.
На другой день приятельницы отправились к Ольге Дмитриевне. Та, увидав Зизи, пришла в восторг и оставила всех у себя обедать.
Вечером пришел маркиз с приятелем, приехавшим к нему в гости на неделю. Вслед за этим у Керведека с Зизи начался оживленный флирт – к неудовольствию Киры. Она задыхалась от ревности. Эта неделя для Басаргиной была пыткой.
У нее на глазах открыто завязалась интрига у Зизи с маркизом. Керведек стал почти ежедневно бывать в доме, но все его внимание было обращено на Зизи. Та, видимо, была без ума от него и даже не старалась скрывать своего увлечения.
Кира потеряла сон и аппетит, а нервы окончательно развинтились. Ей было очень трудно скрывать свои чувства. Она вся горела и дрожала, когда черные глаза маркиза, равнодушно скользнувши по ней, страстно глядели на Зизи.
Она начинала ненавидеть кузину, и планы, один мрачнее другого, рождались в ее голове.
В ней созрело непоколебимое решение вернуть маркиза во что бы то ни стало.
Но теперь ей уже казалось мало быть его любовницей. Нет, она хотела выйти за него замуж, чтобы иметь на него законные права.
С Алексеем она разведется. Он опостылел, и его страсть была ей противна.
Однажды, когда все обедали у Фрейндлиха, Ольга Дмитриевна предложила пойти за грибами, и предложение было с восторгом принято.
– Идти по грибы – это совсем по-деревенски, это так заманчиво и интересно.
Компания тотчас же запаслась корзинками и двинулась в путь. Общество было многочисленное, из города приехало несколько офицеров и мамаш с дочерьми.
Маркиз, конечно, сопровождал Зизи. Она была одета нарядно, в кисейное розовое платье. Хорошенькая шляпка с красными цветами очень шла ей.
Ольга Дмитриевна заметила, что между Кирой и Керведеком пробежала черная кошка, но не навязывалась на откровенность. Она обнаружила свою всегдашнюю терпимость и покровительствовала теперь флирту Зизи.
– Пожалуйста, маркиз, будьте спутником Зои Платоновны. Она может заблудиться – это так легко, когда ходишь по лесу за грибами на авось, – крикнула она.
– Не беспокойтесь, Ольга Дмитриевна, я знаю здесь всякую дорожку и буду надежным проводником для Зои Платоновны. Но, откровенно сознаюсь, нет ничего лучше, как заблудиться немного в чаще и отдохнуть в лесной тиши.
Зизи ответила сочувственно кокетливым взглядом.
Кире в кавалеры достался правовед, и она еле сдерживала досаду.
Керведек тотчас же направил свою даму к покинутой сторожке, к тому самому злополучному месту, где его самолюбию был нанесен такой страшный удар. Он не мог забыть своего поражения. Но сегодня он собирался отпраздновать победу. Конечно, эта смугляночка не стоила Киры, та – настоящая женщина, но зато эта ведь гораздо доступнее.
Идя по глухой тропинке вслед за своей дамой, маркиз многозначительно поглядел на нее и спросил:
– Не предпочитаете ли вы «окольных» дорог? На «прямых» ведь редко найдешь что-нибудь интересное…
– Это зависит от того, с кем идешь, и от его умения сделать интересной всякую дорогу, – со смехом ответила догадливая Зизи.
Они нашли несколько больших грибов, несколько мелких, которые и забрали. Но зато потом ужасно долго отдыхали в сторожке…
Уже стемнело, когда они вернулись на дачу.
– Ах, как мы запоздали! Все уже, вероятно, вернулись и хватились нас, – тревожно заметила Зизи, ускоряя шаг.
– Вот еще, стоит беспокоиться из-за пустяков! Скажем, что сбились с пути. Вопрос только – с какого, – рассмеялся маркиз.
Соскучившись со своим юным и застенчивым кавалером, Кира вернулась одной из первых. Она задыхалась от бешенства и ревности, упрекала себя, но в чем упрекала?.. В этом она не могла дать себе отчет. Виновата ли она в том, что оттолкнула любовь Армана, или в том, что до сих пор не отыскала Малейнен? Нужно непременно съездить в город, думала Кира. Она проучит бесстыдницу, она испортит ей игру. Бешеное животное! Бросается на всякого первого встречного мужчину…
С истинным удовлетворением подметил маркиз бледность Киры и лихорадочный отблеск ее глаз, взгляд же, полный ненависти, который Кира бросила на Зизи, его еще больше обрадовал.
«Пусть расплачивается теперь за свою неуместную добродетель», – думалось ему.
После чая Кира заявила, что у нее болит голова и она пойдет домой.
Напрасно уговаривали ее остаться, она не захотела ужинать, напрасно ей говорили, что нередко мигрень проходит от еды, она стояла на своем. Обозленной Зизи пришлось идти домой вместе с ней.
Обе они были взбешены, и по дороге произошла легкая стычка. Посторонних не было, и никто им не мешал. Басаргин остался играть в карты, а маркиз обещал отвезти в своем автомобиле кого-то из гостей на станцию.
Для начала Зизи кисло заметила, что Кира капризничает и из-за пустой головной боли расстраивает такую чудную компанию.
– Ты, вероятно, не нашепталась еще досыта с Керведеком, – едко ответила Кира.
– А хоть бы и так! Конечно, разговаривать с таким увлекательным человеком – истинное наслаждение. Я очарована им, – вызывающе ответила Зизи.
– О да! Ты сделала все, чтобы доказать ему и всем, насколько ты им очарована. Ваша уединенная беседа длилась достаточно долго. Но, милая моя, позволь тебе сказать, что с твоей стороны очень неосторожно выставлять напоказ свои увлечения и бегать целыми часами по лесу с таким человеком. У него ужасная репутация.
– Можно подумать, что ты ревнуешь маркиза и завидуешь мне, ведь он за тобою открыто ухаживает, – крикнула Зизи, забывая приличия.
– Завидовать тебе не приходится, потому что я не разделяю твоих развращенных вкусов и не отдаюсь первому встречному, как уличная развратница!
Зизи задохнулась от бешенства. Их ссора могла бы окончиться очень печально, но они пришли к даче, и неприятный разговор прекратился. Кипя гневом, разошлись они по своим комнатам. На следующий день произошло нечто неожиданное, изменившее течение событий. Александр Александрович Нелидов, муж Зизи, прибыл дней на пять раньше назначенного срока и объявил, что должен на следующее утро увезти жену для устройства их новой квартиры.
Зизи сразу присмирела в присутствии своего «милого Сандро» и стала серьезной.
Опасаясь, очевидно, какой-нибудь нескромности со стороны кузины, она извинилась перед ней с глазу на глаз за свои резкости.
Кира презрительно улыбнулась и резко ответила, что вовсе не намерена снимать «катаракты» с глаз Александра Александровича; эту слепоту когда-нибудь вылечит Зизи своими выходками.
Зизи смолчала, и подруги расстались холодно. А два дня спустя, сказав, что ей надо повидаться с портнихой, Кира уехала в Петербург отыскивать Малейнен.
Твердо решив найти колдунью, даже если бы пришлось для этого съездить в Финляндию, Кира в первый же день своего приезда направилась на Волково кладбище.
Надо было сначала допросить того сторожа, который водил их к колдунье в ту памятную ночь.
Она не забыла ни его имени, ни наружности и узнала его тотчас при входе на кладбище. Он подметал чью-то могилу, но, увидав, что его зовет нарядная барыня, бросил метлу и пошел навстречу.
Кира сунула ему в руку для начала трехрублевку и спросила, не знает ли он, где ворожея, которая прежде здесь жила.
Увидав такой щедрый «взнос», старый солдат просиял:
– Ах, барыня, да она с месяц как вернулась, только под другим, значит, именем, и лавочку открыла, венки на могилы продает. Знамо дело, все как есть знаю, что она та самая. Да у старухи деньжищ куча, она кого надо подмазала, ну, полиция будто и не видит. Пожалуйте, я вас к ней провожу.
Еще пятирублевка – в награду за усердие – перешла в руки сторожа. А минут через пять Кира уже стояла перед знакомой колдуньей, которая продавала в эту минуту какой-то барыне венок с бумажными цветами.
Проницательные глаза старухи остановились на мгновение на Кире, и по ее морщинистому лицу пробежала непонятная лукавая усмешка.
Как только покупательница ушла, Кира сделала вид, что выбирает венок, и в то же время тихо шепнула:
– Мне нужно поговорить с вами наедине.
– Тогда приезжайте попозже, между двумя и четырьмя. Я закрываю лавчонку и ухожу обедать, а мой внучек будет сторожить вас у кладбищенских ворот и проводит ко мне.
Кира уехала довольная. По пути она зашла в кондитерскую и выпила чашку шоколада, съела пирожков и мороженое, а как только пробило два часа, отправилась снова на кладбище.
Тощий белобрысый мальчик-чухонец поджидал, как было условлено, и проворно повел ее. Она увидела ту же ветхую, покосившуюся избенку. Кира вздрогнула, войдя в комнату, в которой происходила ее зловещая свадьба с Басаргиным.
Старуха сидела у окна и внимательно рассматривала тарелку с кофейной гущей. Она подала Кире табурет и долго в нее всматривалась.
– Если не ошибаюсь, барыня, вы любите не вашего мужа, а другого и хотите за него замуж выйти. За этим вы ко мне и приехали, – спокойно сказала Малейнен.
Ошеломленная Кира сконфуженно посмотрела на старуху.
– Как… Вы знаете? – пробормотала она.
– Да, знаю и могу вам служить, вы хорошая клиентка. Скажите только, чего вы желаете.
– Я хочу, чтобы мой муж развелся со мной и я могла бы выйти замуж за человека, которого обожаю и который тоже должен меня страстно любить. Только, пожалуйста, без такой свадьбы, как было в первый раз.
Старуха задумалась.
– Хорошо, барыня, я сделаю все, как вы пожелаете. Напишите мне только на бумаге ваше имя, имя вашего мужа и того человека, которого вы полюбили. А завтра заезжайте в это же время, и я дам вам все, что нужно.
Кира выложила пять золотых.
– Если все устроится, я заплачу столько же.
– О, будьте спокойны, моим клиентам всегда во всем удача.
– А у вас большая клиентура? – с улыбкой спросила Кира.
На лице колдуньи появилось насмешливое выражение.
– Слава Богу, работа есть, и меня навещают важные господа. Кто замуж хочет, кто – овдоветь, кто – поймать князя, а кто – смягчить сердце скупого мужа; у меня и мужчины бывают. Недавно был еще у меня молодой человек – моряк. Он хотел жениться на старой барыне, очень богатой, но так, чтобы она умерла поскорее. И я все устроила, как он желал. Он уже овдовел, а меня по-царски отблагодарил. Слава Господу, я не буду бедна под старость, когда не будет сил работать.
Слова колдуньи врезались в душу Киры, и она с тоской подумала о том, от каких удивительных случайностей зависит иногда судьба человека…
Ни красота, ни душевные и умственные достоинства желанного успеха ей не дали, а устраивала все случайная встреча с вот этой странной, таинственной женщиной, умеющей как-то руководить неведомыми скрытыми силами и подчинять своей воле самые упорные натуры.
Снабженная пакетиком серого порошка и пузырьком с розовой жидкостью, Кира вернулась на дачу.
На следующий день порошок был высыпан в обувь мужа, как велела ей старуха, а содержимое флакона выпил маркиз.
Исполнив точные указания старухи, Кира спокойно стала ждать событий.
Действия снадобья сказались прежде на маркизе. Он снова стал посещать Киру, и в глазах его снова зажглась страсть.
Алексей Аркадьевич, наоборот, стал хиреть, бледнеть, имел озабоченный вид, жаловался на головные боли, нервничал, страдал бессонницей и потерял аппетит.
Кира настояла, чтобы Басаргин обратился к доктору, а так как у мужа были еще в городе дела, то он отправился в Петербург. Вернуться он должен был на следующий день к обеду и привезти двух сослуживцев. А маркиз, сам ждавший какого-то приятеля из города, обещал выехать за Басаргиным и гостями в автомобиле.
Наутро Кира проснулась с тревожным чувством в душе, и это беспокойство росло с часу на час. Тщетно пыталась она развлечь себя чтением, прогулкой и музыкой – тревога не унималась, сердце учащенно билось, и по телу пробегала холодная дрожь.
Кира подошла к окну и взглянула на дорогу, но дорога была пуста. Она приняла валериановых капель и, опустив шторы, улеглась на кушетку в кабинете, чтобы немного вздремнуть до приезда гостей и мужа.
Как долго длилось ее забытье, сказать она не могла. Но вдруг запертое окно распахнулось с такой силой, что разорвало даже голубую шелковую штору. Сон пропал, и Кира выпрямилась.
Порыв холодного ветра ворвался в комнату и пахнул ей в лицо, а на дворе между тем стояла удушливая жара.
Она собиралась встать с кушетки и тут заметила у себя на коленях большой букет любимых лилий и камелий, покрытых красными брызгами.
Кира откинула на подушку неведомо откуда взявшийся букет, забрызганный словно кровью… Что бы это могло значить? Разве с мужем случилось какое-нибудь несчастье?.. Ах, зачем она вторично прибегла к помощи дьявола!
У нее стучали зубы, как в лихорадке, и на лбу выступил холодный пот. Она постаралась успокоиться, встала, положила цветы на стол и позвонила горничной. Та изумленно оглядела открытое окно, разорванную штору и букет, относительно которого удостоверила, что никто не приходил и цветов не приносил.
– Господи Боже мой! Барыня, да ведь букет-то в крови весь! – вдруг воскликнула она, прикасаясь пальцами к одной из лилий, которая была забрызгана больше других.
Кире сделалось дурно, и она упала в кресло. Аннушка кинулась со всех ног за нюхательным спиртом. Пока она приводила барыню в чувство, натирая ей виски туалетным уксусом, снаружи донеслись тревожные возгласы. Кира вскочила и бросилась на террасу.
По дороге в некотором отдалении двигалось шествие: четверо мужиков несли на носилках что-то, покрытое пальто, а сзади шло несколько мужчин, и среди них – маркиз. Все они были смертельно бледны, и костюмы их были в беспорядке, разорваны и выпачканы в пыли. Кира сразу все поняла и как подкошенная упала без чувств на пол. Когда она очнулась и слегка привела себя в порядок, маркиз рассказал ей о происшествии.
Они ехали все вместе. Автомобиль налетел на мужицкую телегу, которая стояла на боку, а мужик надевал скатившееся колесо. Автомобиль перевернулся и выбросил сидевших. Все отделались синяками и небольшими ушибами, за исключением шофера, вывихнувшего руку и получившего ранение головы. Алексея Аркадьевича они нашли лежащим в луже крови без признаков жизни: он ударился головой о дерево с такой силой, что смерть была мгновенной.
– Бедный Алеша! Кто бы мог подумать, что он грустно завершит жизнь в полном расцвете сил и счастья, – со слезами на глазах заметил один из сослуживцев Басаргина.
– Он всегда думал только о вас, Кира Викторовна, – добавил другой товарищ покойного. – Он вез вам чудный букет белых лилий с камелиями, и мы не можем понять, куда он делся. Нам хотелось вручить вам эти цветы как последнее воспоминание о покойном, но мы так и не смогли найти этот букет.
Ужасное время наступило затем для Киры. Ею овладел ужас. Смерти мужа она не хотела, она желала только развода. Но, должно быть, злая сила, с которой она связала себя, действовала по-своему. Кира пустила в ход машину, действия которой были ей неизвестны. И вот ей возвращена свобода… Она избавлена от Басаргина так же резко и жестоко, как и была с ним связана.
Тело покойного внушало ей панический ужас. На бледном лице его застыло страдальческое выражение; полуоткрытые глаза, веки которых никак нельзя было закрыть, точно глядели на нее. Ей все казалось, что вот он встанет и, указывая на нее пальцем, крикнет:
– Убийца!..
Но немые уста усопшего не раскрывались. Хоронили его в Петербурге с большими почестями. А после похорон Кира не захотела возвращаться на дачу и осталась в городе.
Духовное завещание Басаргина, составленное накануне свадьбы, делало ее наследницей состояния.
Таким образом, Кира достигла всего, чего желала: положения в обществе, свободы и большого состояния, дававшего ей независимость. Никто и не подозревал, какими темными путями добилась она всего этого.
Тем не менее первые месяцы вдовства были тяжелы для Киры, но не из-за того, что она жалела мужа или мучилась угрызениями совести. Нет, она боялась чего-то более страшного: мести и преследования оттуда.
Ведь доставили же ей каким-то образом окровавленный букет! Это был последний дар человека, которым она овладела из себялюбивых целей, а потом принесла его в жертву новой прихоти…
Киру мучил страх: а что, если он станет мстить?
Но ничего особенного ни днем, ни ночью не происходило, все было спокойно, не было никаких таинственных явлений, которые указывали бы на появление духа покойного мужа. Кира успокоилась и повеселела. Радовало ее, что маркиз был в нее влюблен по уши и с трудом скрывал свою страсть.
В качестве ближайшего друга Басаргина Керведек часто навещал вдову и помогал ей утверждаться в правах наследства. Видеть Киру было для маркиза наслаждением.
В глубине души Кира блаженствовала, но внешне она казалась грустной и убитой горем – навещала могилу мужа и носила строгий траур, который очень шел к ее светлой и нежной красоте.
Устроив денежные дела, Кира объявила, что едет за границу и будет там жить, пока не утихнет горе и пока она не успокоится сколько-нибудь.
Накануне отъезда у Киры с маркизом произошло нечто вроде объяснения. Керведек спросил, может ли он месяцев через восемь приехать и попросить ее о том, от чего зависит все его счастье.
– Приезжайте, – ответила она, краснея, и не отняла руки, которую маркиз долго и страстно целовал.

Глава пятая
Кира поселилась в Дрездене и в ожидании конца своего траура вела деятельную переписку с маркизом. Было решено тихо и скромно повенчаться в посольской церкви, а затем ехать путешествовать, куда вздумается.
Прошло полтора года после смерти Басаргина, и маркиз приехал в Дрезден. Кира не хотела ехать в Италию, и поэтому они остановили свой выбор на Тироле, решив провести там первые недели медового месяца.
После венчания, на котором присутствовали лишь шафера, новобрачные уехали и на следующий день часов в одиннадцать прибыли на место.
Маркиз заказал телеграммой помещение. Первое, что бросилось Кире в глаза, когда она с мужем вошла в маленькую гостиную отведенного им помещения, был громадный букет из белых лилий и камелий, стоявший в вазе на столе.
– Откуда эти цветы и зачем их поставили на стол? – бледнея, спросила она лакея, снимавшего с нее пальто.
– Их доставили утром с приказанием поставить в вашу комнату, госпожа маркиза.
– Кто же принес букет? Кто его принял? – допрашивал маркиз, видя, что жена дрожит.
Кира бессильно опустилась в кресло.
– Я сам принял букет, сударь. Как раз в это время я стоял в подъезде, ко мне подошел очень хорошо одетый господин, передал мне цветы и дал золотой на чай, – ответил лакей.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69498772) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.