Младший сержант Фредди Крюгер
Младший сержант Фредди Крюгер
Леонид Михайлович Ташлыков
Увлечение осознанными сновидениями Дениса развилось в убийственную способность расправляться с обидчиками через сон, калеча их в реальности. Будучи на службе, он становится игрушкой в руках древних сущностей, толкающих его по пути жестокости.К чему это приведет? Посмотрим.
Младший сержант Фредди Крюгер
Леонид Михайлович Ташлыков
© Леонид Михайлович Ташлыков, 2024
ISBN 978-5-0060-3472-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ВСТУПЛЕНИЕ
– РОТА ПОДЪЕМ, – взорвало воздух, пропитанный сновидениями. Звенящий звук ударился о стену, звякнул стеклом окон и рикошетом отскочил от потолка, разметав в пух и прах застоявшийся дух сонной казармы.
– РОТА ПОДЪЕМ, – пронеслось вихрем, не давая никакого шанса на сон, никакой возможности быть не услышанным. Могучая энергия, пропитанная бесконечными подъемами, подхватила еще не проснувшиеся тела, столкнула с кроватей, всунула ноги в сапоги, предварительно обмотав портянками, смешалась с густым запахом гуталина и затихла, передав весь свой потенциал в солдат.
Мозг Дениса сопротивлялся и искал любую лазейку хотя бы на миг снова погрузиться в блаженный покой, и даже пробежка вокруг плаца после скоротечной утренней проверки не смога встряхнуть и воспламенить пламя сознания в стриженой голове, и только холодная вода немного освежила.
Денис, набрав в ладони очередную порцию холодной воды, плеснул в лицо и огляделся, всматриваясь в незнакомые лица. Как правило, первое впечатление на уровне бессознательного – более верное, чем осмысленные выводы логики. Денис это хорошо знал. Он не раз попадался в ловушки, наступая на одни и те же грабли, ошибаясь в людях, и на этот раз он решил быть осмотрительнее.
Зубная щетка куда-то подевалась, и Денис, выдавив немного пасты на указательный и средний палец правой руки, почистил зубы. Мята без жалости уничтожила остатки вкуса маминых пирогов, который ярко чувствовался на губах, вынесенный из сна.
Так начался первый день в четвертом дивизионе в сорока километрах от города Кемерово у младшего сержанта Ипатова. За плечами остались полгода учебной части, оставив напоминания о себе двумя блестящими полосками – лычками на погонах, которые кричали, что он младший сержант, и правами водителя многоосных гусеничных машин.
Денису как младшему сержанту доверили линейку во взводе. В подчинении оказалось четверо: два грузина, как и Денис, несущие службу уже полгода – по-простому «черпаки», узбек, отслуживший год, поэтому носит гордо неуставной статус «фазан», и русский, отслуживший полтора года. Полтора года – это не кто-то там, а целый «дедушка», еще рывок, а там дембель и домой.
Много баек и страшных историй о своем будущем наслушался Денис до прибытия в дивизион.
И вот он здесь, в войсках, и ему придется испытать на собственной шкуре правдивость этих страшилок.
Глава 1. МОЯ, ТВОЯ КОМАНДИРА
В семь часов утра, после зарядки и утренних процедур, личный состав выстроился для утреннего осмотра в центральном проходе казармы.
Рядом с Ипатовым стоял новоиспеченный подчиненный узбек Довлатов, или по-простому Пипр, и хлопал его по груди, приговаривая:
– Мой командира, мой командира.
– Твой, твой, – пытался отшутиться Денис, предпринимая неловкие попытки освободиться от назойливых приставаний подчиненного.
Шаркающей расхлябанной походкой к ним подошел ефрейтор – высокий узбек с одной лычкой на погоне, и с интересом посмотрел на Ипатова. У него было неестественно детское лицо с безобразным толстым шрамом, пересекавшим правую щеку от края глаза до челюсти.
«Кто же тебя так покалечил?» – подумал Денис.
Большой рот с пухлыми губами растянулся в улыбке. Схватив Дениса за воротник левой рукой, указательным пальцем правой руки указывая на него, он обратился к Довлатову:
– Твой командира, говоришь? – потом перевел взгляд на Ипатова и процедил сквозь зубы: – Смотри мне… командира. Шуршать будешь, как иплес.
– Салам, Фарход, – пропел Пипр заискивающим тоном, чем удивил Дениса.
– Смотри мне, иплес, – продолжал наезжать на Ипатова узбек. – Ты не командира. Твои сопли на погонах ничто – ноль. Учебка в зачет не идет.
Ипатов поначалу растерялся, но потом подумал: «Этот высокий узбек навряд ли много отслужил, слишком молодой с виду. Не вяжется только тон Довлатова. Наверное, хороший его друг, земляк, как ни крути, да ладно, разберемся потом. Струсить – значит расписаться в бессилии, а в первый день потерять репутацию ой как чревато в дальнейшем. Посмотрим, кто кому люлей отвесит».
Денис резко сдернул с себя руку Фархода и оттолкнул его от себя:
– Да пошел ты. Сопля ефрейторская.
– Ты что, иплес? Оборзел? – прошипел узбек, не открывая рта и выпучив глаза. Казалось, звук идет из шрама. Видно было, что он не ожидал такой дерзости, и его лицо покрылось красными пятнами от негодования.
Улыбка преобразилась в зловещий оскал, резкий удар, и кулак врезался в живот Ипатову. Денис выдохнул и сделал шаг назад. Упражнения на турнике закалили пресс, и удар не произвел тот эффект, на который рассчитывал Фарход. Это его разозлило еще больше, и он ринулся в наступление.
Ипатов приготовился к драке, но неожиданно между ними появились два сержанта славянской внешности. Папироса в уголке губ у одного, усы, расстегнутые воротники и низко висящие ремни из натуральной кожи, потертые временем, у обоих указывали на то, что они или старослужащие, или, возможно, даже дембеля.
Тот, что курил, остановил узбека рукой и, выпуская клубы дыма ему в лицо, сказал:
– Что за буча, Фарход? Хочешь кипишь поднять – ночь в помощь. А солнышко волновать не стоит.
– Жора! Постой! – сказал горячо узбек. – Иплес оборзел. Нюх потерял. Две сопли на погонах ничего не значат, должен наравне с новобранцами шуршать….
– На дембеля пер – неправ. Ответит, – стал рассуждать второй. – Но… но натягивать своих будешь. Ты дембель или что попало? Гнать на салаг – удел «черпаков» и «дедов». Ты же все… одной ногой на гражданке. Да что говорить… Короче. Ночью разбор полетов, а ща усохни.
– Толково говоришь, Саша, – поддержал друга Жора и обратился уже к Денису, понизив тон и ломая голос, склонив голову набок и прищурив глаза: – Военний, ты кто?
– Вчера прибыл – вечером. Младший сержант Ипатов.
– Да мне хоть младший брат Суворов. Звать как?
– Денис.
– Короче, Денис, ночь будет непростая. Дембелю биться с молодым западло… но… Фарход переживет. Переживешь же? А, Фарход?
Физиономия со шрамом перекосилась, и он буквально выплюнул слова в сторону Дениса:
– Живи пока. Жди отбоя, иплес.
Затем презрительно посмотрел на славян. Сплюнул в сторону и, оглядываясь, шаркающей походкой последовал в столовую.
– Значит, переживет. Не сдрейфишь – получишь уважуху. Сачканешь…
После этих слов Жора тремя пальцами смял остатки папиросы, щелчком метко отправил бычок в урну и продолжил:
– Да не ссы. Сейчас не стушевался – уже зачет. Накостыляют немного, но мы проследим, чтоб не поломали. На дембеля пургу нес, ответ должен быть. Ну а как ты хотел? По-другому никак. Если салаги будут нарушать субординацию… Непорядок.
Одобряющее похлопывание по плечу Дениса не успокоило, и у него похолодело в груди. «Кто же мог подумать, что он дембель? – крутилось в голове. – Салага салагой. Был бы ниже ростом, больше пятнадцати лет и не дал бы. Буду биться до последнего, а иначе мне тут не выжить».
Воображение разыгралась, рисуя разные варианты развязки, в основном трагические.
День прошел относительно спокойно. Ракетно-зенитный комплекс состоял из нескольких кабин, маркированных буквами. Ипатов весь день изучал кабину «А», напичканную всевозможной аппаратурой, которая требовала постоянной настройки и регулирования, под пристальным вниманием младшего лейтенанта Краснова.
В казарму Ипатов вернулся только к ужину.
В столовой Фархода не было, на кухне в окружении земляков он наслаждался свежеприготовленным пловом, и это Дениса обрадовало.
О предстоящей стычке Денис старался не думать, а тем временем ночь мерными шагами подкрадывалась, прогоняя солнце с небосклона, впуская темноту и приближая неизбежное.
После ужина к Денису подошел Смирнов, четвертый его подчиненный, отслуживший год. Он внимательно посмотрел на Ипатова и спросил:
– Я слышал, ты с Фарходом столкнулся?
– Да так. Пипр устроил представление некстати…
– Это он может. Шутник по жизни, – охарактеризовал Смирнов Довлатова и продолжил: – Теперь держись. Фарход мстительный, спуску никому не дает.
В разговор вклинился Буркадзе, грузин из линейки Дениса, и закачал головой:
– Ты что? Ты на кого полез?
Смирнов сразу потерял интерес к разговору и завалился прямо на застеленную кровать. Раздалось еле различимое похрапывание, а грузин продолжал:
– Ты ж никто, полгода в учебке, все равно что не служил, а он дембель. Понимаешь? Дем-бель. Домой лычки чистит… Шрам видел? Это он здесь заработал.
Денис кивнул головой. Буркадзе изогнул бровь до предела и многозначительно поднял указательный палец:
– Э-э-э, шрам – бандитская пуля. А слышишь, да…
Денис в недоумении посмотрел на грузина, а тот, добившись впечатления, которого хотел, продолжил:
– Ферма тут недалеко. Там бык. Страшный черный огромный племенной бык с кольцом в носу. Пришел в самоход к нашим коровам. Оторвался от привязи и пришел. Ну Фарход и решил его выгнать. У него в ауле много быков. Он их много видел. А этот – не бык, это зверь, понимаешь? Он Фарходу рог за щеку дал.
– Как дал?
– Боднул прямо в рот. Что непонятного? Щеку порвал. Поднял и бросил. Потом топтать начал. Водилы ЗИЛом его выгоняли. Фарход полгода в больнице валялся. А ты не бык. Тэгирхева. Тебе рога ночью оторвут на раз-два.
Тут появился Пипр и закончил фразу за грузина, поставив точку в разговоре:
– Люля-кебаб будет. Э-э-э, прощай командира. Хороший был сибиряк. Секир башка тебе, дорогой.
* * *
Наглые минуты пролетели пулей, пулей пронеслась вечерняя поверка. Команда ОТБОЙ врезалась клинком и расщепила реальность.
Была весны, и по ночам довольно прохладно, поэтому спали в нательном белье. Денис лежал под теплым одеялом и ощущал прохладную тяжесть пряжки, солдатского ремня, который надел на голое тело под рубашку. Ремень немного придавал уверенности и чувство защищенности. Стараясь не заснуть, он вслушивался и сквозь щелки едва приоткрытых век всматривался в темноту, ожидая нападения. В какое-то мгновение перед глазами поплыли датчики, мониторы, регуляторы и тумблера, на которые он насмотрелся днем.
Затем пронесся фильмом вчерашний вечер. Отбой давно прошел, когда он первый раз вошел в казарму дивизиона. Вместе с ним прибыл и новобранец, молодой армянин, только что принявший присягу в полку.
Ара – так звали молодого бойца – невысокий крепыш с черной короткой прической, с типичной армянской внешностью, явно контрастировал с высоким и светлым Денисом.
Дежурный по тумбочке уставился на них равнодушным взглядом, нахохлился и провалился в забытье.
Заспанный прапорщик Елдаш появился как призрак из полумрака в сланцах на босу ногу, окинул пополнение туманным взором и проскрипел:
– Штепсель и Тарапунька, твою. Двигай сюда. – Отвернулся и заковылял обратно в полумрак, непонятно что-то бормоча себе под нос.
Новоприбывшие, как на привязи, последовали за прапорщиком в каптерку.
– А? – спросил Ара, вертя головой с обезумевшим взглядом.
– Что «а»? – не поворачиваясь, процедил сквозь зубы прапор. – А… а постельное белье получите и спать. Все. Завтра вешаться будете. А-а-а, – зевнул он. – Ща спать.
Денис решительно отбросил видения, когда понял, что проваливается, и стал про себя твердить: «Не спать, не спать. Только не сейчас».
Борьба со сном продолжалась недолго, перед глазами поплыли фантастические картины, уводя от реальности все дальше и дальше.
Природа взяла верх, и сопротивление было сломлено. Незаметно он растворился в царстве Морфея, отдавшись на повеление судьбы.
Глава 2. СОН ПЕРВЫЙ. БЫК
Пыль едким облаком поднималась от удара копыт. Безжизненная, выжженная солнцем земля, покрытая сухими огрызками, остатками былой роскоши, упирается в край мира. Грустный хруст, напоминающий потрескивание костра в летнюю ночь, и глухие тяжелые шаги нарушали беззвучную пустоту прогретого воздуха. Копыта вдавливались в сухую корку, поднимая пыль, разъедающую ноздри. Денису снится, что он бык – могучее, не знающее усталости животное, изнывающее от жажды.
Инстинкт непреодолимой силой заставляет двигаться вперед по мертвой поверхности в поиске сочной травы или ручья.
Там, где земля прикасается к одинокому небу, – прогретый воздух манит к себе иллюзией, вселяя надежду, что там, на горизонте, океан – спасительная влага, дарующая жизнь.
Всматриваясь в край земли, Денис замечает приближающегося одинокого путника, который то растворяется, то появляется вновь, покачиваясь миражом.
Пульсация в висках сгустившейся крови сотрясает тело. Неописуемая ярость взорвала мозг и отключила разум, когда Денис узнал в мираже Фархода. Сухой обжигающий ветерок прошелся по потрескавшейся поверхности, и его шуршание отозвалось глухим, еле различимым голосом в голове: «Это сон. Это просто сон».
В мгновение ока Денис осознал, что спит. Реальность зазеркалья заискрилась яркими красками, логика включилась, разбудив внутреннего критика. «Это сон. Это просто сон», – вторил он за шепотом ветра.
Задолго до призыва он прочитал книги Кастанеды, перелопатил всю имеющуюся литературу по астральным путешествиям и люцидным сновидениям. Книги Роберта Монро и Лабержа стали главными книгами в его жизни. Упорные занятия научили его изредка осознавать себя во сне.
Но полгода до призыва, спиртное и девочки тормознули развитие. Призыв в армию окончательно прервал практику, и вот после долгого перерыва он испытал это снова.
«Может быть, бросить все и улететь к неведомым мирам? – пронеслось в мыслях. – Зачем тратить драгоценный миг на глупый сон, чужой, навеянный уставшим подсознанием?»
Но жажда воды переросла в невыносимую жажду крови. Но откуда такая ярость, несвойственная его существу? Еще никогда он не ощущал такую бурю эмоций, такую ненависть и такое неистовое желание крушить и уничтожать.
«Вот он, злодей – отозвалось в голове шуршанием песка, и гвоздь безумия пронзил мозжечок. – Враг, который с минуту на минуту разбудит меня, а там как масть ляжет. Наверняка Фарход уже склонился над моей кроватью и злобно ухмыляется в окружении своих подельников».
Новая волна ярости мощным цунами обрушилась на Дениса. Он кинулся на беззащитного узбека, потеряв наполовину осознанность, обезумев от желания крови, навалившись на него всей мощью. Потеряв контроль над своими эмоциями, он чувствовал каждую мышцу, каждую жилу, извивающуюся змеями под кожей. Он полностью сублимировался в животное, и даже кончик хвоста был под его контролем.
Бык топтал и топтал врага без устали и жалости, несколько раз поднял на рога, не обращая внимания на стоны и мольбы о пощаде.
«Никакой слабины, только расплата. Буйство гормонов и кипение адреналина, остальное второстепенное, несущественное».
Когда тело обмякло и перестало подавать признаки жизни, копыто вдавило голову Фархода в пыль.
Если бы Денис обернулся в этот момент, то заметил бы невдалеке на пригорке прозрачную фигуру обнаженного юноши, словно выточенного из голубого стекла, бесстрастно наблюдающего за происходящим. Его короткие волнистые волосы были взлохмачены, а глаза светились пронзительным таинственным светом.
* * *
Сон закружился калейдоскопом, вспыхнул и растворился, прогоняемый утренним солнцем. Денис открыл глаза. Казарма гудела ульем. На зубах отчетливо ощущался песок и запах пыли.
– Ты чё, спишь, командира? – тряс его Довлатов за плечо. – Подъем давно бил. Ай-я-яй, командира ленивий. Живей давай, шевели клешнями. Все уже построились, чэпэшка у нас.
Непривычное ощущение ремня на голом торсе воскресило события вчерашнего дня.
Хлопнула уличная дверь, и раздалось: «Смирно! Товарищ капитан, во время моего дежурства произошло одно происшествие. Дежурный по роте сержант Попов».
Звонкий голос дежурного подстегнул как плетью сонное тело Ипатова. Он по-молодецки соскочил с кровати. Гимнастерка, брюки и ремень, аккуратно уложенные на табурете, взметнулись птицей и покрыли тело с такой быстротой, на которую способны курсанты учебки после многочисленных тренировок по подъему и отбою.
Еще секунда, и ступни, обернутые портянками, скользнули в сапоги. Ушанка водрузилась на голову, выровненная с помощью указательного пальца, боком, прижавшимся по всей длине носа, а фалангой с ногтем к середине кокарды. Довлатов от такого представления невероятной юркости военного с удовольствием йокнул и высказал дань уважения такой способности:
– Койил, командира! Лихо ты это.
Денис сам удивился своей проворности. Хотя за первые полгода службы дрессировка сделало свое дело, но сегодня он был ловким как никогда, и чувство мощи ощущалось в каждом движении.
– Подъем? Что случилось? – спросил по ходу Денис Пипра, когда они мчались на построение.
– Каждое утро подъем! Командира. А сегодня ночью кто-то Фархода покалечил. Ну, теперь начнется жизнь веселая, – На мгновение узбеку показалось, что глаза у Дениса вспыхнули, как два уголька.
«Вот почему в эту ночь пронесло, – подумал Денис. – Кто это его покалечил? Видно, не я один в списке у дембеля и фортуна оказалась не на его стороне. А может быть, в списке у кого-то и Фарход был сам. В любые случаи это мне на руку – незапланированная отсрочка. Сегодня повезло, а дальше посмотрим».
Весь личный состав военной части, включая и тех, кто был в наряде, кроме караульной службы, выстроился на центральном проходе.
Офицеры были в полном составе, обескураженные срочным построением, они толпились в прихожей комнате, молча приветствуя друг друга, пожимая руки. Сквозняк гулял по помещению, потряхивая солдат беспардонными прикосновениями при каждом открытии дверей.
Капитан Бойчишин, командир дивизиона, невысокий поджарый крепыш с торчащими ушами по прозвищу Кабина П, – был как никогда взбешен, его импульсивные движения холерика приводили всех в гипнотическое состояние, а картавый голос с прыгающей интонацией заставлял вздрагивать.
Осознание, что спокойная жизнь в дивизионе закончилась, волновало всех. И что ожидать от непредсказуемого капитана, можно было лишь предполагать.
Бойчишина, убежденного материалиста, ночное происшествие, необъяснимое логикой и с мистическим подтекстом, обескураживало и выводило из равновесия. Все, что случилось, не вписывалось в рамки его атеистического мировоззрения. Вера некоторых офицеров в потустороннее укрепляла его убеждение, что мир кишит идиотами. Ладно женщины, у них в крови это: погадать, поворожить, но офицеры – это немыслимо.
После формальной и непривычно быстрой утренней поверки капитан Бойчишин провел опрос каждого, затем выгнал всех с помощью ярких выражений на утреннюю пробежку, оставив только тех, кто непосредственно, явно или косвенно участвовал в происшествии: четырех восточных братьев, которые пировали после отбоя вместе с Фарходом, дневального и одного молодого недавнего призыва, дежурившего по кухне.
Лица были помятые от бессонной ночи и крепленого красного. Ноги подкашивались. Желание спрятаться и забыться, обняв подушку, было написано на физиономиях. Глаза дрожали от напряжения, чтобы не захлопнуться, придавленные тяжелыми веками.
Только молодой, оказавшийся невольным участником, переминался с ноги на ногу и ожидал, что его отпустят на заслуженный отдых. Посуда блестит, уход за раненым уничтожил минуты заслуженного отдыха, и это веский аргумент, чтобы командир отпустил его незамедлительно в уютное объятие одеяла. Наивный новобранец. Служба есть служба.
Командир скользнул в кабинет, кивнул головой и, не скрывая раздражения, гаркнул:
– По одному!
Четверка в замешательстве начала толкаться, сталкивая друг на друга привилегию быть первым. Дежурный по кухне был не против быстрее отстреляться и скрыться за дверью, тем более он просто невольный свидетель, не вхожий в компанию привилегированных старослужащих, а значит, бояться нечего.
Опустилась напряженная тишина, и несколько пар ушей навострились, старясь расслышать, что происходит и о чем говорят в кабинете.
Допрос прошел каждый.
Выслушав версии каждого участника злополучного ночного происшествия, Бойчишин собрал всех вместе и прослушал еще раз перебивающих и дополняющих друг друга солдат. После чего он пришел к выводу: «Или все врут, или он сошел с ума».
За время службы он слышал разные чудеса, но про летающего солдата, при том еще и падающего, калеча себя, он не смог бы придумать и в страшном угаре, и это вывело его из себя. Отборный мат на сказочников немного его успокоил, но желание навалять лещей каждому не проходило.
Выглядело все надуманно и далеко от правды, а значит, за этим что-то скрывается. Выходило, никто не виновен, а Фарход сам по воле Всевышнего переломал себе кости и пробил череп – бред несусветный. Все как эхо повторяли одно и то же, доводя этим до белого каления мозг командира – попугаи, мать их, как по писаному стрекочут.
Бред было тяжело слушать, но ничего не оставалось другого. Из рассказа следовало:
После отбоя пять старослужащих восточного братства скооперировались и устроили посиделки в помещении кухни. После распития вина, присланного из Баку родственниками рядового Рахимова, заправленного в кружку Эсмарха, или по-простому в клизму, дождались плова и с удовольствием приступили к трапезе.
«Эту бы клизму – да по назначению, – подумал командир. – Скипидарчиком заправленную, тогда не несли бы пургу, а только правду, горькую, но правду».
Все шло, как и обычно, своим чередом: они мирно кушали плов, вспоминая родину, как вдруг Фарход закатил глаза и стал задыхаться.
Подавился. Старший сержант Каримов из Таджикистана не растерялся, так как прошел курсы медбратов на гражданке, и кинулся на помощь. Он дока в таких делах, и его движения были уверенные и ловкие: он несколько раз стукнул Фархода между лопатками, затем обнял одной рукой через талию, наклонил его вперед, сжал руку в кулак, приложив его к верхней части живота, другой рукой обхватил запястье на высоте желудка и, действуя руками, резким движением потянул его на себя несколько раз.
«Вот оно, – подумал командир. – Из него медбрат, как из меня балерина, здоровый как лось, да и форма черепа, как у неандертальца, медик – смешно. Вот он и поломал солдата, а остальные боятся и покрывают его. Зацепка есть, послушаем дальше».
Неведомая сила отбросила Каримова от Фархода. Фарход упал на плиточный пол и стал биться в конвульсиях, закатив глаза. В довесок ко всему его тело окутало голубое сияние.
Зрелище было не для слабонервных, и Каримов от неожиданности отпрыгнул и, ударившись поясницей о край плиты, выгнулся дугой, стараясь дотянуться руками до ушибленного места, закрутил бедрами, затем согнулся вперед, упершись руками в колени, и взвыл. Для подтверждения этого Каримов продемонстрировал командиру синяк на спине.
«Вот и следы драки, – отметил про себя командир. – Подавился?! Все давятся сплошь и рядом, куда ни глянь. Складно сказка сказывается».
Молодой, мывший посуду, испугался и повалил сложенные алюминиевые миски. Те с оглушающим грохотом рассыпались по кафелю, эхом отозвавшись по всей казарме.
Солдаты кинулись на помощь мотающемуся по полу ефрейтору, но в страхе отскочили, когда тот поднялся в воздух на метра полтора и рухнул вниз, потом еще раз и еще. Он поднимался и падал, калеча и раня себя.
«Идиота нашли, – мозг командира кипел. – Как в анекдоте: сам упал на нож и так двадцать раз. Я им устрою левитацию, еще никому не удавалось из меня идиота сделать».
Когда буйство невидимых сил прекратилось и стонущей Фарход остался лежать неподвижно, сослуживцы попытались привести его в чувство.
Они не сообщили о происшествии, так как боялись неизбежной кары за распитие спиртного сильнее, чем за здоровье друга. Только за несколько минут до подъема они решились доложить дежурному по части о случившемся.
Дослушав эту басню до конца, командир ощутил желание придушить каждого лично. С большим трудом подавив в себе гнев, он выдавил из себя:
– И кто еще из вас летать умеет? Рано или поздно правда всплывет, и тогда вы у меня точно будете светиться голубым сиянием.
* * *
Посовещавшись, командный состав решил не придавать огласке ночное происшествие и не доводить его до следствия. Дивизион превратится в цирк шапито, к гадалке не ходить, а посмешищем быть – нет уж, увольте. Непонятное и необычное происшествие, рвущее нить логики и здравомыслия. Проверками замучат и огребут все без исключения – а оно надо? Тут не проверки нужны, а хороший психиатр.
Фарход был в сознании, и при внешнем осмотре медики пришли к заключению: «Многочисленные повреждения в основном появились в связи с непонятным физиологическим сбоем в организме. То есть воздействие было изнутри. И лишь незначительные гематомы на теле подтверждали версию, что он несколько раз падал».
«Правда всплывет рано или поздно, – думал командир. – И кто его ронял, получит по полной. Научу его родину любить. Из Фархода тоже ничего не выловишь, но это ясно – стукачи не в почете. Утверждает, что не дрался, а каким-то чудесным образом оказался в пустыне, где напал на него бык. Видать, куку у него съехала после того происшествия год назад, да и врачи говорят, что это возможно. Он получил психологическую травму, а ежедневное созерцание шрама не дает избавиться от пережитого ужаса, вот и мерещатся теперь кругом быки».
ГЛАВА 3. КАК ПЕСОК, СЫПУЧ ГРАНИТ – КАК ГРАНИТ, ПЕСОК ОТНЫНЕ
На утренней пробежке молчали все. Даже самые говорливые не проронили ни слова, уйдя в свои мысли, размышляя и рассуждая о возможных причинах ночного инцидента. Мозоли от неправильно намотанных портянок и нарушенная привычка отсутствовать на зарядке старослужащих не могли отвлечь от тяжелых раздумий. Все понимали, что ЧП не пройдет без последствий. Открывшаяся рана будет долго кровоточить и до конца не исчезнет, оставшись неровным шрамом до конца службы всего коллектива. Масса вариантов от простых объяснений до фантастических сюжетов облаком кружилась над топающим строем.
«Что же это получается? – думал Денис, смотря перед собой на дорогу с мелькающими каблуками. – Это я Фархада поломал?! Прямо из сна воздействуя на физическую оболочку? Разве такое бывает? Я и раньше осознавал себя во сне, правда, давно это было, и навряд ли влиял на реальность. А если… Да нет, не может быть. А если и тогда… что получается, мои мимолетные сексуальные приключения… ну я попал. Смешно даже думать об этом, тем более поверить. Чудес не бывает. Ни в одной книге такого не встречал. Даже у Кастанеды в его наполовину, скорее всего, придуманных произведениях нет ничего похожего. Это точно совпадение. Наверное, произошла драка и, чтобы снять напряжение, придумали небылицу. А Фарход молодец, не сдал никого. Точняк. Я же не волшебник… а как было бы круто владеть такими навыками, я бы развернулся, наделал бы делов. Такие возможности бы открылись… да. Весь мир у моих ног. Остается только фантазировать…. Эх. Да ладно. Не буду допускать даже мысли, что это я его. Такого просто не может быть, и надо быть последним идиотом, чтобы в это поверить. Но сон был еще тот, даже от одних воспоминаний мурашки по спине. Обладать бы такой силой. Бычьей силой. Да! Таких ярких снов еще не видел. Реальных и ярких. Если он и воздействовал на реальный мир, так только на меня. На меня и больше ни на кого. Все-таки это пережитый опыт, а мозг не различает, реальность это или глюки, он воспринимает все буквально. Я чувствую себя решительней, и страха перед Фарходом как не бывало. Хотя кто знает, сейчас он в больнице, и, может, поэтому не беспокоюсь, а когда вернется… Да нет. Не может быть. Такую решительность и смелость я не чувствовал до этой ночи, да и тело, кажется, стало сильнее. А может, это просто гормоны то повышают тонус, то понижают. Вот сейчас брызнула в кровь доза адреналина и мышцы заиграли – но временно, только на период их действия. Вот это больше похоже на правду».
Глубокое дыхание и чеканка тяжелых сапог спаялись в шаманский ритм, погружая солдат в своеобразный транс, сплоченный, подпитывающий силами, позволяющий не замечать усталость и выдержать до конца даже самых слабых. Дух единения нес солдат по пересеченной местности, незаметно понижая громкость раздумий, отключая внутренний диалог, повышая выносливость и стойкость каждого.
* * *
Тревога витала несколько дней. Привычный ритм солдатской жизни нарушился. Офицеры практически все время отсутствовали, оставив дивизион на попечение прапорщиков и сержантов.
А командир ушел в запой, стараясь смыть алкоголем ржавый налет депрессии. Слушая военные песни и глотая скупые слезинки, он придавался ностальгии и задумывался о смысле жизни, не понимая, для чего все это. Чего он добился. Где взять сил и терпения, и так безжалостно подточенные разъедающей кислотой перестройки. Рушилось все. Все, чему его учили, уходило в небытие. Все, чем он гордился, поливали грязью, беспощадно топтали и перекраивали в удобные одеяния под свои алчные душонки. Страну растаскивали без стыда и совести, заклеивая последний здравый смысл ваучерами, присваивая то, что веками копила родина.
«А тут еще чертовщина, – крутилось в хмельной голове. – Дурака из меня делать? Не позволю. Еще никто из меня дурака не делал. Переверну все в тартарары, железными рукавицами выдавлю гниль».
Осознание беспомощности рвало сердце, сбивая дыхание. Жена и сын поспешно уехали к маме в город, зная, что в такие моменты лучше мужа не трогать, и он в одиночестве открывал целые бутылки и отставлял в сторону пустые строго по линии, как строй.
** *
Замполит решил, что так продолжаться больше не может, и решительно поднялся на второй этаж и громко постучал к комдиву. Из-за двери раздался шум падающих предметов и звон стекла. Майор постучал еще раз:
– Кому что… Что надо?.. – сдавленный голос вконец опьяневшего командира с большим трудом просочился сквозь преграду из дерева и дерматиновой обивки. – Пшел туда, откуда пришел…
Постучав в последний раз, замполит толкнул дверь. Она оказалась незапертой и легко поддалась. Перегар и недостойная офицера обстановка словно окунули чистоплотного и непьющего заместителя командира в грязную лужу. Невольно скривившись и выражая брезгливость, он вступил в разговор:
– Здравия желаю, товарищ капитан. Разрешите? – Заметив пистолет в руке командира, тормознул у двери в нерешительности и затоптался на месте.
Бойчишин сидел в кресле без брюк, в семейных трусах, одну ногу закинув на подлокотник. Мундир был надет на голое тело и поблескивал знаками отличия. Фуражка съехала набок, из-за которой торчал рыжий чуб.
– Какое на хрен здоровье? Кончилось здоровье. Похоронил я его под плацем… Дай бог… ромашка пробьет этот асфальт и напомнит мне о здоровье. Зверье, умосохо… Что тебе надо?.. Что приперся?.. Командира не видел? Морду скорчил… Не нравится – я тебе объясню, что значит «нравится»… На – смотри вот… Всех перестреляю… на хрен. Всех. Я научу вас родину любить… Умосохоносы… блин, – он попытался встать, но, поняв, что это ему не под силу, уронил тело в кресло. – Я тебя первого… К стенке… Первого. Где страна? Где, я тебя спрашиваю. Кто ты?.. Что ты… зампол гребаный?.. Пшел вон. Пристрелю, с-с-с…
Замполит выскочил в коридор от греха подальше и направился к особисту. Найдя его в кабинете, рассказал о случившемся:
– Он же невменяемый… – убеждал он капитана Сычева, прибывшего из полка для проверки поступившего сигнала о бойне на кухне. – Посмотрите сами. Пистолетом размахивает. Да он готов любого пристрелить. Учитывая, что он имеет опыт боевых действий в горячих точках, от него можно ожидать чего угодного… Я принял решение не полагаться на собственные силы, а вызвать специалистов, в чьи обязанности входит урегулирование таких ситуаций, и доложить вышестоящему руководству…
– Не гони борзых, майор, – дружеским тоном начал особист и продолжил тем же тоном, но с оттенком убеждения, которому учили в конторе и в котором он был специалист: – Капитан не отморозок. К тому же можно обойтись и собственными силами…. Слушай меня. Зачем вам лишние проверки, а? Специалисты и в стоге сена откопают боевые головки, а ты хочешь впустить их к нам. Да, ни одного… клочка без внимания не оставят. Дай повод, полетит голова – и не только командира, но и твоя…. Ты этого хочешь?
– Нет, конечно. Да и никто не хочет…
– Значит, слушай сюда… В полку служит его однополчанин. Они как братья, как патроны в одной обойме. Всегда чувствуют плечо поддержки друг друга и, когда надо, плечом к плечу полетят к цели, я тебя уверяю, – особист говорил, а сам набирал телефон. – Так! Тихо! – закрыв на мгновение микрофон, предупредил особист майора, когда после длинных гудков ответили:
– Здравия желаю. Капитан Сычев. Позовите к телефону подполковника Ледовского… Да-да… Срочно… Жду. Где? Дайте, пожалуйста, номер. Ага. Минуточку… Пишу.
Через несколько попыток он все-таки дозвонился до Ледовского и, обрисовав подробно ситуацию, удовлетворенно откинулся на стуле:
– Дело сделано. Через полчаса полкан будет на месте.
* * *
Бойчишин вскинул пистолет, когда открылась дверь, а в проходе появилась чья-то фигура. В глазах двоилась, и он не мог разглядеть, кто в коридоре.
– Пристрелю… Душара…
– А не поймаешь ли пулю в ответ?
Веселые интонации знакомого голоса, голоса, которым он дорожил и всегда был рад слышать. Этот голос не раз поддерживал его в трудные времена, вселял надежду и помогал выжить. Никакой холодный душ не смог бы так привести в чувство, как сделали простые, но произнесенные с глубиной уважения слова друга. В глазах появились искры разума, и, широко улыбаясь, он ответил:
– Ну ты… Ты можешь.
– Могу. Еще как могу. Ты знаешь… брат! Один сидишь?! А я что – насрано? Мог бы мне позвонить. Товарищ называется…. Давно не собирались, – говоря, Ледовский развалился на соседнем кресле. – Пистолетом кончай махать. Давай сюда… Да давай уже, в сейф уберу… попозже, а ща наливай, зря, что ли, трясся по твоему бездорожью. Посидим, товарищей вспомним… а что нам еще нужно?
– Ща организую. Ща что-нибудь на стол сооружу.
– Да сиди уже, я сам посмотрю, что у тебя в холодильнике, а пока дай выпить. Ну а ты, брат, пропускаешь. Пропускаешь, пропускаешь. Без возражений. Мне тебя догнать еще нужно… Ну! За тебя!
– За нас… Только за нас. Как я рад тебя видеть… Ты не представляешь. Только ты меня понимаешь… а эти… – он махнул рукой. – А эти пусть идут лесом… Гори все огнем. Как меня это все задолбало… Ты понимаешь меня? Задолбало… Сердце ноет, спать не могу… Куда мы пришли?.. Финиш. Амба…
– Пусть идут. За нас так за нас, – подполковник выдохнул и залпом опрокинул граненый стакан.
* * *
Дружба творит чудеса, созидает прекрасное, возвышает приниженное, дает глоток свежего воздуха в душных жизненных трущобах. Дружба – это любовь, но, в отличие от нее, в ней нет одного шага до ненависти. В отличие от любви, дружба не может быть безответной. Односторонней дружбы не бывает, это все что угодно: преклонение, пресмыкание… но не дружба. Родителей не выбирают, так и настоящий друг входит в нашу жизнь неожиданно и навсегда, до самой смерти согревая воспоминаниями и встречами, душевной поддержкой и верностью.
У Бойчишена был такой друг, проверенный песками Кандагара, скрепленный кровью потерь и освещенный радостью побед – Сергей Ледовский. Только он мог выдернуть его из передряг без последствий, играючи и с легким юмором.
Через день комдив бодрым шагом вышел из офицерского общежития. Форма была с иголочки, сапоги блестели, соревнуясь сиянием с пряжкой. После беседы по душам, глубоко прошедшей отточенной бороной и вспахавшей поле идей, боевой офицер был полон сил и энергии, готовый к новым свершениям. Наметив план действий и выработав стратегию дальнейшей службы дивизиона, он ворвался как вихрь, разметав хандру и выводя из дремоты.
«Я научу вас кашу из топора варить – без приправ и крупы, – крутилось в голове. – Плов они кушают. Каждую минуту с пользой для повышения боевой подготовки. Расслабились. Расслабление отменяется, я сказал».
ГЛАВА 4. СМЕТАЕТ ГРЯЗЬ С ЗАСНЕЖЕННЫХ ДОРОГ СОЛДАТА ЧИЩЕННЫЙ САПОГ
«Расслабление отменяется». С этой фразы начал Байчишин на утреннем построении свою речь. Он говорил много и с жаром о предстоящей череде учений. Не только солдат тронула эта новость, но и офицеры поежились, втянув шеи в воротники. Возиться с техникой для передислокации в весеннюю промозглую погоду не радовало, одна только мысль об этом гоняла озноб по спинам.
* * *
Денис был не в наряде и праздно слонялся по казарме, когда к нему подошел Александр, дембель, что вмешался в конфликт с Фарходом.
– Ну что, служивый? Подвезло тебе, – говорил он не по-дружески, ехидно. – Fortuna non penis, in manus non recipe. Каждый должен отвечать за свои поступки. Хоть Фарход и не нашего племени, но все же дембель, и спросить придется нам за него, а так – где уважуха?
Денис вопросительно и с опаской посмотрел на дембеля и напрягся, а он продолжил:
– Не тушуйся, бить не будем. Остр ты на язык, посмотрим, как силен ты телом, – Александр оценил взглядом высокую худощавую фигуру Дениса. – Видно, спорт тебе не подруга. Вот перекладина. Пятнадцать раз должен подтянуться, за каждую осечку чилим. Подтянешься 5 раз и за вычетом – десять чилимов лови, ни разу – тогда держи пряжкой по булкам.
Денис вздохнул с облегчением. Турник был его верным спутником. Пятнадцать раз подтянуться еще в седьмом классе была не проблема, а сейчас это раз плюнуть. На одной руке три раза подтянуться было фишкой.
– А подтянуться на одной руке? – спросил он Александра.
– Ты в натуре дерзкий парень. Шутник, вперед на турник и готовь булки или лысину.
Гимнастический турник стоял прямо посреди казармы. Денис бодро подошел к нему и, подпрыгнув, зацепился левой рукой. Чисто подтянулся на одной руке пять раз, побив свой рекорд, спрыгнул, встряхнул руки, запрыгнул снова, сделал двенадцать раз выход на две, затем без перерыва подтянулся пятнадцать раз. Энергия гуляла по всему телу, и казалось, что он способен перевернуть мир.
Александр пожал руку Денису и не нашел, что сказать, только усмехнулся, дернул головой и пошел искать Жору. Под впечатлением от увиденного он был в ступоре.
Неделя пролетела в ожидании начала учений. Последняя относительно спокойная ночь канула в прошлое, и утро засияло новыми красками.
* * *
Вой сирены опередил команду «подъем». Начались учения. Для Дениса оно было первым. Не зная, за что хвататься и куда бежать, он отдался течению суетящихся тел. Автомат Калашникова и ручной пулемет Дегтярева оттягивали плечо. Противогаз и сумка с сухим пайком добавляли неуклюжести.
Три батареи, из которых состоял дивизион, разлились зелеными реками по территории. Третья отвечала за автопарк и хозяйственное обеспечение, вторая занималась заправкой и сборкой ракет комплекса. В первой батарее был Ипатов, которая отвечала за обеспечение боеспособности кабин управления зенитно-ракетного комплекса.
Все, за исключением Дениса, были в зимних танковых комбинезонах. Сырой весенний ветер нес холод от снега, и Денис, поначалу вспотев от тяжести снаряжения, оттягивающего плечо, продрог и трясся. Толкнув плечом стоящего рядом Довлатова, показывая взглядом на теплую форму, он спросил:
– Где такие выдают?
– Что? Замерз, командира? Комбезы положены кислотникам, они ракеты собирают и заправляют. Собачья участь. Нам более норм. Остальные так…
– Так все же в них…
Зампол решил всех снабдить. В том году один палец отморозил на сборе антенн… Замполит – человек. Всех одел.
Денис поспешил узнать о своем комбинезоне у прапорщика, отвечающего за снабжение, но тот только отмахнулся:
– Нет. Все закончились, заказывают заранее, а ты только прибыл. После учений подойдешь – выпишем.
– Как после учений? Не доживу, замерзну. Зачем трупу форма?
– Все. Свободен. Замерзнуть не дадут. Никто еще не околел. Твои уже тронулись, а ты тут лясы точишь. Бегом марш! На позицию… Без тебя тут забот… греби лопатой.
Проклиная прапорщика, автоматы, всю армию с ее учениями, Денис бежал в строю.
Буркадзе удивленно спросил:
– Ты голый! Шинель – это купальник в такую погоду. Прапор не дал?
– Да нету, говорит.
– У него-то нет? – с ухмылкой сказал Беридзе. – В Греции все есть… Че хошь. Зажмотил, как всегда.
– Сапогу хана пришла, – подхватил разговор тяжело дышащий Пипр. – Месяц просил… Какой месяц – больше. Я к замполу пошел, так прапор три пары новых поставил. Выбирай, говорит, сразу бы сказал, что сапогам хана…. Ага… Месяц ходил, а он – «сразу бы сказал». Хитрый, жадный.
– В кабину греться чаще бегай, – стал напутствовать Смирнов. – Не геройствуй. Все равно от тебя толку мало. Будешь на подхвате. Смотри, учись, запоминай. В следующие учения пригодится. А там лето, комбез не нужен, а к зиме раздобудешь. Только на новый соглашайся. Прапор хитрый, новый замылит, а тебе старый после кислотников сосватает. А там – сам понимаешь. Ракету реактивами правят, так ткань вся насквозь пропитана. Это уже третьи учения за год, хотя положено всего два. Психанул командир из-за Фархода, сейчас будет кожу драть с правых и левых. Первое учение всегда тяжело. Следующее уже легче. Летом проще, конечно, – тепло, но зимой жуть. Сейчас весна, холодно, но не смертельно. Хотя отморозить кое-что можно.
Дениса удивил длинный монолог молчаливого Смирнова. «Отличный парень, – подумал Денис. – Хоть в одном повезло. А был бы в подчинении дед садистских наклонностей, как, например, Лордкипанидзе из кислотников. А этот спокойный, широкой души. За него держаться нужно».
* * *
Каждый, кроме Дениса, знал, куда что нести и куда что пихать. Отделения кинулись к своим кабинам и, оставив оружие, приступили к сворачиванию комплекса.
Кислотники суетились вокруг пусковых установок и ангаров с ракетами. Все разбиралось и аккуратно сортировалось, готовясь к погрузке.
Денис помогал отсоединять тяжелые кабели от гнезд и наматывать на большие катушки. Озябшие пальцы плохо слушались, и Денис поглядывал с завистью на владельцев теплого обмундирования. Когда все проводники были отключены и перекочевали на катушки, их откатили к кабинам и занесли внутрь, надежно прикрепив к полу. Кабины спустили домкратами на колеса, и они были готовы к маршу на новую позицию.
Самым сложным оказалось сворачивать кабину «П». Множество различных трубок и проводов, кабелей и антенн требовало аккуратного обращения.
Тут Денис понял причину прозвища командира – как и у него, у кабины торчали уши, две тарелки-антенны, и это его немного развеселило.
Работа на высоте усложняла задачу, и только к обеду все было готово к переброске. Про завтрак никто и не вспомнил, только сейчас, разместившись, каждый в своей кабине перекусил сухим пайком. Кабины были подключены к генераторам и протоплены тепловыми пушками.
Промерзший до костей Денис пригрелся, и его потянуло на сон. Зевнув и закутавшись в шинель, он спросил подчиненных:
– Что дальше? Мы куда-то поедем?
– Поедем, конечно, – ответил Смирнов. – На другую позицию.
– И?
– Развернемся, – сказал Пипр, попивая горячий чай из термоса. – Там поставим палатки. Поживем недельку-другую, опять свернемся – и назад.
– Да. В прошлый раз так было, – подтвердил Беридзе. – Неделю с полевой жратвой. Никаких удобств.
Денис представил, что придется еще три раза возиться с железками, поежился и еще больше замотался в шинель, хотя было натоплено, и задремал, убаюканный покачиванием кабины. Комплекс тронулся в путь.
* * *
Денис мирно посапывал в углу остывающей кабины. Лицо раскраснелось, поблескивая капельками пота. Снизу жара ощущалась не так сильно, но стоило встать, как вся ее сила обрушивалась со всех сторон. Спали на полу, поэтому топили безбожно. А сейчас в кабине, кроме Ипатова, никого не было. Комплекс давно прибыл на место, и отделение решило, что от него толку мало, а смотреть, как он замерзает в затрепанной шинели, было невмоготу, по этой причине, оставив Дениса спать, с разрешения лейтенанта Краснова они приступили к развертыванию.
В это время по полигону слонялся младший лейтенант Шуйский. Он, как и Краснов, пришел после окончания института с военной кафедрой, но не сразу, а через год, оттянув момент призыва по семейным обстоятельствам. В части он всего неделю и был не у дел. Ходил от бригады к бригаде и подбадривал. Надетый свитер под шинелью не помогал, и он продрог до костей. Ушанка, натянутая по максимуму, с завязанными ушами на подбородке – как мертвому припарка. Он походит на пленного фашиста зимой сорок пятого, и это его выводило из равновесия.
Невысокий, щуплый, с длинным носом и маленькими глазами, он не переносил холод и решил где-нибудь погреться. Повстречав Краснова, по привычке стрельнул сигарету и, прикуривая, с видом бывалого то ли спросил, то ли сказал утвердительно:
– Служба идет?!
– Да. Норм. Разворачиваться легче, но дольше. Болты выкручивать – руки сломаешь. А так. Мы их тряпочкой с солидолом протерли и по маслу, по маслу…
– Голь на выдумки хитра. Погреться бы не помешало. Зуб на зуб не попадает. Есть место?
– Да, в кабине у нас можешь. Она еще теплая. Натопили черти, как в бане. Сутки остывать будет.
– Вот и ладненько, – он потушил сигарету и засунул за вертикальный передний клапан ушанки про запас.
Краснов поморщился, наблюдая, как прячется бычок:
– А ты запасливый.
– А то. Что добру пропадать. Дай еще парочку.
Запас пополнился. Он считал, если дают сигареты, значит, могут себе позволить и почему бы не воспользоваться щедростью. За что спасибо? Не за что. Поэтому Краснов спасибо не дождался.
Несчастливое детство оставило тяжелый отпечаток на его душе. Родители поженились очень рано, сразу же после школы, и далеко не по любви. Гормоны играли, и его мать забеременела, что и привело к свадьбе. Несформировавшийся как отец юноша не воспринимал всерьез роль заботливого родителя. Любовь к азартным играм привела к долгам. Недолго думая, папа растворился в неизвестном направлении, и его дальнейшая судьба была неизвестна. Мама создала новую семью, а сын, будучи похожим внешностью на бывшего мужа, стал изгоем. После рождения брата про него полностью забыли, и он рос как дикая трава, неполитая и неудобренная. После школы он уехал в другой город, где и поступил в институт. В коллектив его принимали с неохотой и всячески старались избегать с ним общения. Обида, зависть и уверенность, что ему все должны, стали его спутниками, это и отворачивало от него коллектив.
Сигареты последовали за бычком, и складки на лбу еще больше увеличили рельеф. Лицо выразило озабоченность:
– Бывай. Пойду погреюсь. Где, говоришь, твоя кабина?.. Понял. Ну…
* * *
Шуйский подошел к кабине. Посмотрел по сторонам, убедился, что никто не видит, оббил сапоги о металлические ступеньки и поднялся в кабину «А». Он не сразу понял в полумраке, что кипа вещей в углу – это спящий человек. Услышав сопение, подошел поближе и, собрав глубокие складки на лбу, раскинув руки крыльями за спиной, вытянув губы, протянул с повышающей интонацией:
– Это что за херня-то такая? – и пнул по сапогам Дениса.
Денис заворочался. Тяжелые веки задрожали и приоткрылись:
– Что? Что такое? Подъем?
– Я те дам подъем, – сапог офицера пришелся уже по икрам. – Такой подъем, что долго подниматься не сможешь. Быстро на позицию. Твои товарищи мерзнут, а ты тут массу давишь…
– Как мерзнут? – подскочил на месте младший сержант. – А почему меня не подняли?
– Не подняли, говоришь?.. Может, тебе кофэ с какао принести?
Шуйский попытался схватить за шиворот, но высокий рост Дениса не позволил, тогда он дернул левой рукой за рукав, а правой ударил по спине и хотел добавить еще ногой по мягкому месту.
Денис первый раз видел Шуйского и не знал, как реагировать. Тем более спросонок мозг не включился в полную силу. Но насилия над собой не позволил. Он отбил ногу, отмахнувшись блоком, и оттолкнул от себя офицера.
– Ты что?..Ты на кого?.. – проскрипел маленький офицер.
Возмущение выплескивалось через край, но кулак, предназначавшийся правой челюсти Дениса, прошел мимо. Денис отклонился назад и кинул в сердцах:
– Да пошел бы ты, – и выскочил на улицу от греха подальше.
Холодный воздух пощечиной ударил по разогретому лицу Дениса. Комплекс практически развернули, и было уже довольно темно.
«Это сколько же я проспал? – озираясь, подумал Денис. – Влетит теперь. Но почему меня не разбудили? Не заметили? Да не может быть. Да этот еще свалился на голову, точно командиру напоет. Пить дать – напоет. Зря, наверное, я его толкнул. Теперь начнется. Живем, как на порохе, после Фархода стоит чиркнуть и… Ладно. Поздно пить боржоми. Поглядим по обстоятельствам…. И куда это мы заехали?»
Спросонок Денис не сообразил, где развернулся дивизион, а когда понял, сильно удивился.
После он узнал, что:
Командир, решив проводить учения раз в три месяца, понимая немалые нагрузки на личный состав, распорядился не менять место дислокации. Выехав за территорию, они проехали сто километров по кругу и вернулись назад.
Поздний ужин был в родных стенах, и все участники учений с чувством непобедимой усталости и счастья, что все закончилось, после водных процедур провалились в забытье.
ГЛАВА 5. КОМАНДИРОВКА
Тень уродливым пятном с рваными краями проползла через трассу, проходящую невдалеке от дивизиона, прошлась по полю, раскрасив на время грязный от заводской копоти снег, пересекла границу воинской части, задела офицерский городок и, поднявшись по стене казармы, растворилась, впитавшись в стены.
Можно было подумать, что это тень от облака, проплывающего, гонимого усиливающимися порывами весеннего ветра, если бы не одно обстоятельство: пасмурно и небо полностью затянуто. Голубой отлив подтверждал, что это нечто другое, зловещее и не несущее ничего доброго.
* * *
На следующий день после учений Дениса вызвали к замполиту для важного разговора. В голове у Дениса вспыхнул инцидент с Шуйским: «Все-таки настучал летеха».
Ночи не хватило на восстановления сил, и мышцы ломило от вчерашних упражнений с неподъемными катушками с кабелями.
Майор, ожидая младшего сержанта, стучал пальцами по столу и мычал мелодию «Журавлей», вклиниваясь в песню Марка Бернеса, доносившуюся из радио.
Стук в дверь вывел из лирического настроения, и, приняв презентабельный вид, он гаркнул как можно сердитее:
– Да-да, младший сержант, проходи. Жду тебя с нетерпением… – Выдержав паузу, продолжил: – И как ты допустил такое?
Пристальный взгляд майора не предвещал ничего хорошего. Командир всегда напускал страху, даже если вызывал для похвалы и поощрения. Он любил наблюдать, как реагируют, и считал это неплохой шуткой. Даже на день рождения жены, пряча цветы за спиной, начинал сердито: «Как ты могла». Жена, привыкшая к такому, подыгрывала и восклицала: «Что… что я наделала, милый?» А он, довольный собой, протягивал букет и завершал: «Как ты могла, гражданка, даже в мыслях допустить, что я приду без цветов?»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/leonid-mihaylovich-reyn/mladshiy-serzhant-freddi-kruger-69486208/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Леонид Михайлович Ташлыков
Увлечение осознанными сновидениями Дениса развилось в убийственную способность расправляться с обидчиками через сон, калеча их в реальности. Будучи на службе, он становится игрушкой в руках древних сущностей, толкающих его по пути жестокости.К чему это приведет? Посмотрим.
Младший сержант Фредди Крюгер
Леонид Михайлович Ташлыков
© Леонид Михайлович Ташлыков, 2024
ISBN 978-5-0060-3472-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ВСТУПЛЕНИЕ
– РОТА ПОДЪЕМ, – взорвало воздух, пропитанный сновидениями. Звенящий звук ударился о стену, звякнул стеклом окон и рикошетом отскочил от потолка, разметав в пух и прах застоявшийся дух сонной казармы.
– РОТА ПОДЪЕМ, – пронеслось вихрем, не давая никакого шанса на сон, никакой возможности быть не услышанным. Могучая энергия, пропитанная бесконечными подъемами, подхватила еще не проснувшиеся тела, столкнула с кроватей, всунула ноги в сапоги, предварительно обмотав портянками, смешалась с густым запахом гуталина и затихла, передав весь свой потенциал в солдат.
Мозг Дениса сопротивлялся и искал любую лазейку хотя бы на миг снова погрузиться в блаженный покой, и даже пробежка вокруг плаца после скоротечной утренней проверки не смога встряхнуть и воспламенить пламя сознания в стриженой голове, и только холодная вода немного освежила.
Денис, набрав в ладони очередную порцию холодной воды, плеснул в лицо и огляделся, всматриваясь в незнакомые лица. Как правило, первое впечатление на уровне бессознательного – более верное, чем осмысленные выводы логики. Денис это хорошо знал. Он не раз попадался в ловушки, наступая на одни и те же грабли, ошибаясь в людях, и на этот раз он решил быть осмотрительнее.
Зубная щетка куда-то подевалась, и Денис, выдавив немного пасты на указательный и средний палец правой руки, почистил зубы. Мята без жалости уничтожила остатки вкуса маминых пирогов, который ярко чувствовался на губах, вынесенный из сна.
Так начался первый день в четвертом дивизионе в сорока километрах от города Кемерово у младшего сержанта Ипатова. За плечами остались полгода учебной части, оставив напоминания о себе двумя блестящими полосками – лычками на погонах, которые кричали, что он младший сержант, и правами водителя многоосных гусеничных машин.
Денису как младшему сержанту доверили линейку во взводе. В подчинении оказалось четверо: два грузина, как и Денис, несущие службу уже полгода – по-простому «черпаки», узбек, отслуживший год, поэтому носит гордо неуставной статус «фазан», и русский, отслуживший полтора года. Полтора года – это не кто-то там, а целый «дедушка», еще рывок, а там дембель и домой.
Много баек и страшных историй о своем будущем наслушался Денис до прибытия в дивизион.
И вот он здесь, в войсках, и ему придется испытать на собственной шкуре правдивость этих страшилок.
Глава 1. МОЯ, ТВОЯ КОМАНДИРА
В семь часов утра, после зарядки и утренних процедур, личный состав выстроился для утреннего осмотра в центральном проходе казармы.
Рядом с Ипатовым стоял новоиспеченный подчиненный узбек Довлатов, или по-простому Пипр, и хлопал его по груди, приговаривая:
– Мой командира, мой командира.
– Твой, твой, – пытался отшутиться Денис, предпринимая неловкие попытки освободиться от назойливых приставаний подчиненного.
Шаркающей расхлябанной походкой к ним подошел ефрейтор – высокий узбек с одной лычкой на погоне, и с интересом посмотрел на Ипатова. У него было неестественно детское лицо с безобразным толстым шрамом, пересекавшим правую щеку от края глаза до челюсти.
«Кто же тебя так покалечил?» – подумал Денис.
Большой рот с пухлыми губами растянулся в улыбке. Схватив Дениса за воротник левой рукой, указательным пальцем правой руки указывая на него, он обратился к Довлатову:
– Твой командира, говоришь? – потом перевел взгляд на Ипатова и процедил сквозь зубы: – Смотри мне… командира. Шуршать будешь, как иплес.
– Салам, Фарход, – пропел Пипр заискивающим тоном, чем удивил Дениса.
– Смотри мне, иплес, – продолжал наезжать на Ипатова узбек. – Ты не командира. Твои сопли на погонах ничто – ноль. Учебка в зачет не идет.
Ипатов поначалу растерялся, но потом подумал: «Этот высокий узбек навряд ли много отслужил, слишком молодой с виду. Не вяжется только тон Довлатова. Наверное, хороший его друг, земляк, как ни крути, да ладно, разберемся потом. Струсить – значит расписаться в бессилии, а в первый день потерять репутацию ой как чревато в дальнейшем. Посмотрим, кто кому люлей отвесит».
Денис резко сдернул с себя руку Фархода и оттолкнул его от себя:
– Да пошел ты. Сопля ефрейторская.
– Ты что, иплес? Оборзел? – прошипел узбек, не открывая рта и выпучив глаза. Казалось, звук идет из шрама. Видно было, что он не ожидал такой дерзости, и его лицо покрылось красными пятнами от негодования.
Улыбка преобразилась в зловещий оскал, резкий удар, и кулак врезался в живот Ипатову. Денис выдохнул и сделал шаг назад. Упражнения на турнике закалили пресс, и удар не произвел тот эффект, на который рассчитывал Фарход. Это его разозлило еще больше, и он ринулся в наступление.
Ипатов приготовился к драке, но неожиданно между ними появились два сержанта славянской внешности. Папироса в уголке губ у одного, усы, расстегнутые воротники и низко висящие ремни из натуральной кожи, потертые временем, у обоих указывали на то, что они или старослужащие, или, возможно, даже дембеля.
Тот, что курил, остановил узбека рукой и, выпуская клубы дыма ему в лицо, сказал:
– Что за буча, Фарход? Хочешь кипишь поднять – ночь в помощь. А солнышко волновать не стоит.
– Жора! Постой! – сказал горячо узбек. – Иплес оборзел. Нюх потерял. Две сопли на погонах ничего не значат, должен наравне с новобранцами шуршать….
– На дембеля пер – неправ. Ответит, – стал рассуждать второй. – Но… но натягивать своих будешь. Ты дембель или что попало? Гнать на салаг – удел «черпаков» и «дедов». Ты же все… одной ногой на гражданке. Да что говорить… Короче. Ночью разбор полетов, а ща усохни.
– Толково говоришь, Саша, – поддержал друга Жора и обратился уже к Денису, понизив тон и ломая голос, склонив голову набок и прищурив глаза: – Военний, ты кто?
– Вчера прибыл – вечером. Младший сержант Ипатов.
– Да мне хоть младший брат Суворов. Звать как?
– Денис.
– Короче, Денис, ночь будет непростая. Дембелю биться с молодым западло… но… Фарход переживет. Переживешь же? А, Фарход?
Физиономия со шрамом перекосилась, и он буквально выплюнул слова в сторону Дениса:
– Живи пока. Жди отбоя, иплес.
Затем презрительно посмотрел на славян. Сплюнул в сторону и, оглядываясь, шаркающей походкой последовал в столовую.
– Значит, переживет. Не сдрейфишь – получишь уважуху. Сачканешь…
После этих слов Жора тремя пальцами смял остатки папиросы, щелчком метко отправил бычок в урну и продолжил:
– Да не ссы. Сейчас не стушевался – уже зачет. Накостыляют немного, но мы проследим, чтоб не поломали. На дембеля пургу нес, ответ должен быть. Ну а как ты хотел? По-другому никак. Если салаги будут нарушать субординацию… Непорядок.
Одобряющее похлопывание по плечу Дениса не успокоило, и у него похолодело в груди. «Кто же мог подумать, что он дембель? – крутилось в голове. – Салага салагой. Был бы ниже ростом, больше пятнадцати лет и не дал бы. Буду биться до последнего, а иначе мне тут не выжить».
Воображение разыгралась, рисуя разные варианты развязки, в основном трагические.
День прошел относительно спокойно. Ракетно-зенитный комплекс состоял из нескольких кабин, маркированных буквами. Ипатов весь день изучал кабину «А», напичканную всевозможной аппаратурой, которая требовала постоянной настройки и регулирования, под пристальным вниманием младшего лейтенанта Краснова.
В казарму Ипатов вернулся только к ужину.
В столовой Фархода не было, на кухне в окружении земляков он наслаждался свежеприготовленным пловом, и это Дениса обрадовало.
О предстоящей стычке Денис старался не думать, а тем временем ночь мерными шагами подкрадывалась, прогоняя солнце с небосклона, впуская темноту и приближая неизбежное.
После ужина к Денису подошел Смирнов, четвертый его подчиненный, отслуживший год. Он внимательно посмотрел на Ипатова и спросил:
– Я слышал, ты с Фарходом столкнулся?
– Да так. Пипр устроил представление некстати…
– Это он может. Шутник по жизни, – охарактеризовал Смирнов Довлатова и продолжил: – Теперь держись. Фарход мстительный, спуску никому не дает.
В разговор вклинился Буркадзе, грузин из линейки Дениса, и закачал головой:
– Ты что? Ты на кого полез?
Смирнов сразу потерял интерес к разговору и завалился прямо на застеленную кровать. Раздалось еле различимое похрапывание, а грузин продолжал:
– Ты ж никто, полгода в учебке, все равно что не служил, а он дембель. Понимаешь? Дем-бель. Домой лычки чистит… Шрам видел? Это он здесь заработал.
Денис кивнул головой. Буркадзе изогнул бровь до предела и многозначительно поднял указательный палец:
– Э-э-э, шрам – бандитская пуля. А слышишь, да…
Денис в недоумении посмотрел на грузина, а тот, добившись впечатления, которого хотел, продолжил:
– Ферма тут недалеко. Там бык. Страшный черный огромный племенной бык с кольцом в носу. Пришел в самоход к нашим коровам. Оторвался от привязи и пришел. Ну Фарход и решил его выгнать. У него в ауле много быков. Он их много видел. А этот – не бык, это зверь, понимаешь? Он Фарходу рог за щеку дал.
– Как дал?
– Боднул прямо в рот. Что непонятного? Щеку порвал. Поднял и бросил. Потом топтать начал. Водилы ЗИЛом его выгоняли. Фарход полгода в больнице валялся. А ты не бык. Тэгирхева. Тебе рога ночью оторвут на раз-два.
Тут появился Пипр и закончил фразу за грузина, поставив точку в разговоре:
– Люля-кебаб будет. Э-э-э, прощай командира. Хороший был сибиряк. Секир башка тебе, дорогой.
* * *
Наглые минуты пролетели пулей, пулей пронеслась вечерняя поверка. Команда ОТБОЙ врезалась клинком и расщепила реальность.
Была весны, и по ночам довольно прохладно, поэтому спали в нательном белье. Денис лежал под теплым одеялом и ощущал прохладную тяжесть пряжки, солдатского ремня, который надел на голое тело под рубашку. Ремень немного придавал уверенности и чувство защищенности. Стараясь не заснуть, он вслушивался и сквозь щелки едва приоткрытых век всматривался в темноту, ожидая нападения. В какое-то мгновение перед глазами поплыли датчики, мониторы, регуляторы и тумблера, на которые он насмотрелся днем.
Затем пронесся фильмом вчерашний вечер. Отбой давно прошел, когда он первый раз вошел в казарму дивизиона. Вместе с ним прибыл и новобранец, молодой армянин, только что принявший присягу в полку.
Ара – так звали молодого бойца – невысокий крепыш с черной короткой прической, с типичной армянской внешностью, явно контрастировал с высоким и светлым Денисом.
Дежурный по тумбочке уставился на них равнодушным взглядом, нахохлился и провалился в забытье.
Заспанный прапорщик Елдаш появился как призрак из полумрака в сланцах на босу ногу, окинул пополнение туманным взором и проскрипел:
– Штепсель и Тарапунька, твою. Двигай сюда. – Отвернулся и заковылял обратно в полумрак, непонятно что-то бормоча себе под нос.
Новоприбывшие, как на привязи, последовали за прапорщиком в каптерку.
– А? – спросил Ара, вертя головой с обезумевшим взглядом.
– Что «а»? – не поворачиваясь, процедил сквозь зубы прапор. – А… а постельное белье получите и спать. Все. Завтра вешаться будете. А-а-а, – зевнул он. – Ща спать.
Денис решительно отбросил видения, когда понял, что проваливается, и стал про себя твердить: «Не спать, не спать. Только не сейчас».
Борьба со сном продолжалась недолго, перед глазами поплыли фантастические картины, уводя от реальности все дальше и дальше.
Природа взяла верх, и сопротивление было сломлено. Незаметно он растворился в царстве Морфея, отдавшись на повеление судьбы.
Глава 2. СОН ПЕРВЫЙ. БЫК
Пыль едким облаком поднималась от удара копыт. Безжизненная, выжженная солнцем земля, покрытая сухими огрызками, остатками былой роскоши, упирается в край мира. Грустный хруст, напоминающий потрескивание костра в летнюю ночь, и глухие тяжелые шаги нарушали беззвучную пустоту прогретого воздуха. Копыта вдавливались в сухую корку, поднимая пыль, разъедающую ноздри. Денису снится, что он бык – могучее, не знающее усталости животное, изнывающее от жажды.
Инстинкт непреодолимой силой заставляет двигаться вперед по мертвой поверхности в поиске сочной травы или ручья.
Там, где земля прикасается к одинокому небу, – прогретый воздух манит к себе иллюзией, вселяя надежду, что там, на горизонте, океан – спасительная влага, дарующая жизнь.
Всматриваясь в край земли, Денис замечает приближающегося одинокого путника, который то растворяется, то появляется вновь, покачиваясь миражом.
Пульсация в висках сгустившейся крови сотрясает тело. Неописуемая ярость взорвала мозг и отключила разум, когда Денис узнал в мираже Фархода. Сухой обжигающий ветерок прошелся по потрескавшейся поверхности, и его шуршание отозвалось глухим, еле различимым голосом в голове: «Это сон. Это просто сон».
В мгновение ока Денис осознал, что спит. Реальность зазеркалья заискрилась яркими красками, логика включилась, разбудив внутреннего критика. «Это сон. Это просто сон», – вторил он за шепотом ветра.
Задолго до призыва он прочитал книги Кастанеды, перелопатил всю имеющуюся литературу по астральным путешествиям и люцидным сновидениям. Книги Роберта Монро и Лабержа стали главными книгами в его жизни. Упорные занятия научили его изредка осознавать себя во сне.
Но полгода до призыва, спиртное и девочки тормознули развитие. Призыв в армию окончательно прервал практику, и вот после долгого перерыва он испытал это снова.
«Может быть, бросить все и улететь к неведомым мирам? – пронеслось в мыслях. – Зачем тратить драгоценный миг на глупый сон, чужой, навеянный уставшим подсознанием?»
Но жажда воды переросла в невыносимую жажду крови. Но откуда такая ярость, несвойственная его существу? Еще никогда он не ощущал такую бурю эмоций, такую ненависть и такое неистовое желание крушить и уничтожать.
«Вот он, злодей – отозвалось в голове шуршанием песка, и гвоздь безумия пронзил мозжечок. – Враг, который с минуту на минуту разбудит меня, а там как масть ляжет. Наверняка Фарход уже склонился над моей кроватью и злобно ухмыляется в окружении своих подельников».
Новая волна ярости мощным цунами обрушилась на Дениса. Он кинулся на беззащитного узбека, потеряв наполовину осознанность, обезумев от желания крови, навалившись на него всей мощью. Потеряв контроль над своими эмоциями, он чувствовал каждую мышцу, каждую жилу, извивающуюся змеями под кожей. Он полностью сублимировался в животное, и даже кончик хвоста был под его контролем.
Бык топтал и топтал врага без устали и жалости, несколько раз поднял на рога, не обращая внимания на стоны и мольбы о пощаде.
«Никакой слабины, только расплата. Буйство гормонов и кипение адреналина, остальное второстепенное, несущественное».
Когда тело обмякло и перестало подавать признаки жизни, копыто вдавило голову Фархода в пыль.
Если бы Денис обернулся в этот момент, то заметил бы невдалеке на пригорке прозрачную фигуру обнаженного юноши, словно выточенного из голубого стекла, бесстрастно наблюдающего за происходящим. Его короткие волнистые волосы были взлохмачены, а глаза светились пронзительным таинственным светом.
* * *
Сон закружился калейдоскопом, вспыхнул и растворился, прогоняемый утренним солнцем. Денис открыл глаза. Казарма гудела ульем. На зубах отчетливо ощущался песок и запах пыли.
– Ты чё, спишь, командира? – тряс его Довлатов за плечо. – Подъем давно бил. Ай-я-яй, командира ленивий. Живей давай, шевели клешнями. Все уже построились, чэпэшка у нас.
Непривычное ощущение ремня на голом торсе воскресило события вчерашнего дня.
Хлопнула уличная дверь, и раздалось: «Смирно! Товарищ капитан, во время моего дежурства произошло одно происшествие. Дежурный по роте сержант Попов».
Звонкий голос дежурного подстегнул как плетью сонное тело Ипатова. Он по-молодецки соскочил с кровати. Гимнастерка, брюки и ремень, аккуратно уложенные на табурете, взметнулись птицей и покрыли тело с такой быстротой, на которую способны курсанты учебки после многочисленных тренировок по подъему и отбою.
Еще секунда, и ступни, обернутые портянками, скользнули в сапоги. Ушанка водрузилась на голову, выровненная с помощью указательного пальца, боком, прижавшимся по всей длине носа, а фалангой с ногтем к середине кокарды. Довлатов от такого представления невероятной юркости военного с удовольствием йокнул и высказал дань уважения такой способности:
– Койил, командира! Лихо ты это.
Денис сам удивился своей проворности. Хотя за первые полгода службы дрессировка сделало свое дело, но сегодня он был ловким как никогда, и чувство мощи ощущалось в каждом движении.
– Подъем? Что случилось? – спросил по ходу Денис Пипра, когда они мчались на построение.
– Каждое утро подъем! Командира. А сегодня ночью кто-то Фархода покалечил. Ну, теперь начнется жизнь веселая, – На мгновение узбеку показалось, что глаза у Дениса вспыхнули, как два уголька.
«Вот почему в эту ночь пронесло, – подумал Денис. – Кто это его покалечил? Видно, не я один в списке у дембеля и фортуна оказалась не на его стороне. А может быть, в списке у кого-то и Фарход был сам. В любые случаи это мне на руку – незапланированная отсрочка. Сегодня повезло, а дальше посмотрим».
Весь личный состав военной части, включая и тех, кто был в наряде, кроме караульной службы, выстроился на центральном проходе.
Офицеры были в полном составе, обескураженные срочным построением, они толпились в прихожей комнате, молча приветствуя друг друга, пожимая руки. Сквозняк гулял по помещению, потряхивая солдат беспардонными прикосновениями при каждом открытии дверей.
Капитан Бойчишин, командир дивизиона, невысокий поджарый крепыш с торчащими ушами по прозвищу Кабина П, – был как никогда взбешен, его импульсивные движения холерика приводили всех в гипнотическое состояние, а картавый голос с прыгающей интонацией заставлял вздрагивать.
Осознание, что спокойная жизнь в дивизионе закончилась, волновало всех. И что ожидать от непредсказуемого капитана, можно было лишь предполагать.
Бойчишина, убежденного материалиста, ночное происшествие, необъяснимое логикой и с мистическим подтекстом, обескураживало и выводило из равновесия. Все, что случилось, не вписывалось в рамки его атеистического мировоззрения. Вера некоторых офицеров в потустороннее укрепляла его убеждение, что мир кишит идиотами. Ладно женщины, у них в крови это: погадать, поворожить, но офицеры – это немыслимо.
После формальной и непривычно быстрой утренней поверки капитан Бойчишин провел опрос каждого, затем выгнал всех с помощью ярких выражений на утреннюю пробежку, оставив только тех, кто непосредственно, явно или косвенно участвовал в происшествии: четырех восточных братьев, которые пировали после отбоя вместе с Фарходом, дневального и одного молодого недавнего призыва, дежурившего по кухне.
Лица были помятые от бессонной ночи и крепленого красного. Ноги подкашивались. Желание спрятаться и забыться, обняв подушку, было написано на физиономиях. Глаза дрожали от напряжения, чтобы не захлопнуться, придавленные тяжелыми веками.
Только молодой, оказавшийся невольным участником, переминался с ноги на ногу и ожидал, что его отпустят на заслуженный отдых. Посуда блестит, уход за раненым уничтожил минуты заслуженного отдыха, и это веский аргумент, чтобы командир отпустил его незамедлительно в уютное объятие одеяла. Наивный новобранец. Служба есть служба.
Командир скользнул в кабинет, кивнул головой и, не скрывая раздражения, гаркнул:
– По одному!
Четверка в замешательстве начала толкаться, сталкивая друг на друга привилегию быть первым. Дежурный по кухне был не против быстрее отстреляться и скрыться за дверью, тем более он просто невольный свидетель, не вхожий в компанию привилегированных старослужащих, а значит, бояться нечего.
Опустилась напряженная тишина, и несколько пар ушей навострились, старясь расслышать, что происходит и о чем говорят в кабинете.
Допрос прошел каждый.
Выслушав версии каждого участника злополучного ночного происшествия, Бойчишин собрал всех вместе и прослушал еще раз перебивающих и дополняющих друг друга солдат. После чего он пришел к выводу: «Или все врут, или он сошел с ума».
За время службы он слышал разные чудеса, но про летающего солдата, при том еще и падающего, калеча себя, он не смог бы придумать и в страшном угаре, и это вывело его из себя. Отборный мат на сказочников немного его успокоил, но желание навалять лещей каждому не проходило.
Выглядело все надуманно и далеко от правды, а значит, за этим что-то скрывается. Выходило, никто не виновен, а Фарход сам по воле Всевышнего переломал себе кости и пробил череп – бред несусветный. Все как эхо повторяли одно и то же, доводя этим до белого каления мозг командира – попугаи, мать их, как по писаному стрекочут.
Бред было тяжело слушать, но ничего не оставалось другого. Из рассказа следовало:
После отбоя пять старослужащих восточного братства скооперировались и устроили посиделки в помещении кухни. После распития вина, присланного из Баку родственниками рядового Рахимова, заправленного в кружку Эсмарха, или по-простому в клизму, дождались плова и с удовольствием приступили к трапезе.
«Эту бы клизму – да по назначению, – подумал командир. – Скипидарчиком заправленную, тогда не несли бы пургу, а только правду, горькую, но правду».
Все шло, как и обычно, своим чередом: они мирно кушали плов, вспоминая родину, как вдруг Фарход закатил глаза и стал задыхаться.
Подавился. Старший сержант Каримов из Таджикистана не растерялся, так как прошел курсы медбратов на гражданке, и кинулся на помощь. Он дока в таких делах, и его движения были уверенные и ловкие: он несколько раз стукнул Фархода между лопатками, затем обнял одной рукой через талию, наклонил его вперед, сжал руку в кулак, приложив его к верхней части живота, другой рукой обхватил запястье на высоте желудка и, действуя руками, резким движением потянул его на себя несколько раз.
«Вот оно, – подумал командир. – Из него медбрат, как из меня балерина, здоровый как лось, да и форма черепа, как у неандертальца, медик – смешно. Вот он и поломал солдата, а остальные боятся и покрывают его. Зацепка есть, послушаем дальше».
Неведомая сила отбросила Каримова от Фархода. Фарход упал на плиточный пол и стал биться в конвульсиях, закатив глаза. В довесок ко всему его тело окутало голубое сияние.
Зрелище было не для слабонервных, и Каримов от неожиданности отпрыгнул и, ударившись поясницей о край плиты, выгнулся дугой, стараясь дотянуться руками до ушибленного места, закрутил бедрами, затем согнулся вперед, упершись руками в колени, и взвыл. Для подтверждения этого Каримов продемонстрировал командиру синяк на спине.
«Вот и следы драки, – отметил про себя командир. – Подавился?! Все давятся сплошь и рядом, куда ни глянь. Складно сказка сказывается».
Молодой, мывший посуду, испугался и повалил сложенные алюминиевые миски. Те с оглушающим грохотом рассыпались по кафелю, эхом отозвавшись по всей казарме.
Солдаты кинулись на помощь мотающемуся по полу ефрейтору, но в страхе отскочили, когда тот поднялся в воздух на метра полтора и рухнул вниз, потом еще раз и еще. Он поднимался и падал, калеча и раня себя.
«Идиота нашли, – мозг командира кипел. – Как в анекдоте: сам упал на нож и так двадцать раз. Я им устрою левитацию, еще никому не удавалось из меня идиота сделать».
Когда буйство невидимых сил прекратилось и стонущей Фарход остался лежать неподвижно, сослуживцы попытались привести его в чувство.
Они не сообщили о происшествии, так как боялись неизбежной кары за распитие спиртного сильнее, чем за здоровье друга. Только за несколько минут до подъема они решились доложить дежурному по части о случившемся.
Дослушав эту басню до конца, командир ощутил желание придушить каждого лично. С большим трудом подавив в себе гнев, он выдавил из себя:
– И кто еще из вас летать умеет? Рано или поздно правда всплывет, и тогда вы у меня точно будете светиться голубым сиянием.
* * *
Посовещавшись, командный состав решил не придавать огласке ночное происшествие и не доводить его до следствия. Дивизион превратится в цирк шапито, к гадалке не ходить, а посмешищем быть – нет уж, увольте. Непонятное и необычное происшествие, рвущее нить логики и здравомыслия. Проверками замучат и огребут все без исключения – а оно надо? Тут не проверки нужны, а хороший психиатр.
Фарход был в сознании, и при внешнем осмотре медики пришли к заключению: «Многочисленные повреждения в основном появились в связи с непонятным физиологическим сбоем в организме. То есть воздействие было изнутри. И лишь незначительные гематомы на теле подтверждали версию, что он несколько раз падал».
«Правда всплывет рано или поздно, – думал командир. – И кто его ронял, получит по полной. Научу его родину любить. Из Фархода тоже ничего не выловишь, но это ясно – стукачи не в почете. Утверждает, что не дрался, а каким-то чудесным образом оказался в пустыне, где напал на него бык. Видать, куку у него съехала после того происшествия год назад, да и врачи говорят, что это возможно. Он получил психологическую травму, а ежедневное созерцание шрама не дает избавиться от пережитого ужаса, вот и мерещатся теперь кругом быки».
ГЛАВА 3. КАК ПЕСОК, СЫПУЧ ГРАНИТ – КАК ГРАНИТ, ПЕСОК ОТНЫНЕ
На утренней пробежке молчали все. Даже самые говорливые не проронили ни слова, уйдя в свои мысли, размышляя и рассуждая о возможных причинах ночного инцидента. Мозоли от неправильно намотанных портянок и нарушенная привычка отсутствовать на зарядке старослужащих не могли отвлечь от тяжелых раздумий. Все понимали, что ЧП не пройдет без последствий. Открывшаяся рана будет долго кровоточить и до конца не исчезнет, оставшись неровным шрамом до конца службы всего коллектива. Масса вариантов от простых объяснений до фантастических сюжетов облаком кружилась над топающим строем.
«Что же это получается? – думал Денис, смотря перед собой на дорогу с мелькающими каблуками. – Это я Фархада поломал?! Прямо из сна воздействуя на физическую оболочку? Разве такое бывает? Я и раньше осознавал себя во сне, правда, давно это было, и навряд ли влиял на реальность. А если… Да нет, не может быть. А если и тогда… что получается, мои мимолетные сексуальные приключения… ну я попал. Смешно даже думать об этом, тем более поверить. Чудес не бывает. Ни в одной книге такого не встречал. Даже у Кастанеды в его наполовину, скорее всего, придуманных произведениях нет ничего похожего. Это точно совпадение. Наверное, произошла драка и, чтобы снять напряжение, придумали небылицу. А Фарход молодец, не сдал никого. Точняк. Я же не волшебник… а как было бы круто владеть такими навыками, я бы развернулся, наделал бы делов. Такие возможности бы открылись… да. Весь мир у моих ног. Остается только фантазировать…. Эх. Да ладно. Не буду допускать даже мысли, что это я его. Такого просто не может быть, и надо быть последним идиотом, чтобы в это поверить. Но сон был еще тот, даже от одних воспоминаний мурашки по спине. Обладать бы такой силой. Бычьей силой. Да! Таких ярких снов еще не видел. Реальных и ярких. Если он и воздействовал на реальный мир, так только на меня. На меня и больше ни на кого. Все-таки это пережитый опыт, а мозг не различает, реальность это или глюки, он воспринимает все буквально. Я чувствую себя решительней, и страха перед Фарходом как не бывало. Хотя кто знает, сейчас он в больнице, и, может, поэтому не беспокоюсь, а когда вернется… Да нет. Не может быть. Такую решительность и смелость я не чувствовал до этой ночи, да и тело, кажется, стало сильнее. А может, это просто гормоны то повышают тонус, то понижают. Вот сейчас брызнула в кровь доза адреналина и мышцы заиграли – но временно, только на период их действия. Вот это больше похоже на правду».
Глубокое дыхание и чеканка тяжелых сапог спаялись в шаманский ритм, погружая солдат в своеобразный транс, сплоченный, подпитывающий силами, позволяющий не замечать усталость и выдержать до конца даже самых слабых. Дух единения нес солдат по пересеченной местности, незаметно понижая громкость раздумий, отключая внутренний диалог, повышая выносливость и стойкость каждого.
* * *
Тревога витала несколько дней. Привычный ритм солдатской жизни нарушился. Офицеры практически все время отсутствовали, оставив дивизион на попечение прапорщиков и сержантов.
А командир ушел в запой, стараясь смыть алкоголем ржавый налет депрессии. Слушая военные песни и глотая скупые слезинки, он придавался ностальгии и задумывался о смысле жизни, не понимая, для чего все это. Чего он добился. Где взять сил и терпения, и так безжалостно подточенные разъедающей кислотой перестройки. Рушилось все. Все, чему его учили, уходило в небытие. Все, чем он гордился, поливали грязью, беспощадно топтали и перекраивали в удобные одеяния под свои алчные душонки. Страну растаскивали без стыда и совести, заклеивая последний здравый смысл ваучерами, присваивая то, что веками копила родина.
«А тут еще чертовщина, – крутилось в хмельной голове. – Дурака из меня делать? Не позволю. Еще никто из меня дурака не делал. Переверну все в тартарары, железными рукавицами выдавлю гниль».
Осознание беспомощности рвало сердце, сбивая дыхание. Жена и сын поспешно уехали к маме в город, зная, что в такие моменты лучше мужа не трогать, и он в одиночестве открывал целые бутылки и отставлял в сторону пустые строго по линии, как строй.
** *
Замполит решил, что так продолжаться больше не может, и решительно поднялся на второй этаж и громко постучал к комдиву. Из-за двери раздался шум падающих предметов и звон стекла. Майор постучал еще раз:
– Кому что… Что надо?.. – сдавленный голос вконец опьяневшего командира с большим трудом просочился сквозь преграду из дерева и дерматиновой обивки. – Пшел туда, откуда пришел…
Постучав в последний раз, замполит толкнул дверь. Она оказалась незапертой и легко поддалась. Перегар и недостойная офицера обстановка словно окунули чистоплотного и непьющего заместителя командира в грязную лужу. Невольно скривившись и выражая брезгливость, он вступил в разговор:
– Здравия желаю, товарищ капитан. Разрешите? – Заметив пистолет в руке командира, тормознул у двери в нерешительности и затоптался на месте.
Бойчишин сидел в кресле без брюк, в семейных трусах, одну ногу закинув на подлокотник. Мундир был надет на голое тело и поблескивал знаками отличия. Фуражка съехала набок, из-за которой торчал рыжий чуб.
– Какое на хрен здоровье? Кончилось здоровье. Похоронил я его под плацем… Дай бог… ромашка пробьет этот асфальт и напомнит мне о здоровье. Зверье, умосохо… Что тебе надо?.. Что приперся?.. Командира не видел? Морду скорчил… Не нравится – я тебе объясню, что значит «нравится»… На – смотри вот… Всех перестреляю… на хрен. Всех. Я научу вас родину любить… Умосохоносы… блин, – он попытался встать, но, поняв, что это ему не под силу, уронил тело в кресло. – Я тебя первого… К стенке… Первого. Где страна? Где, я тебя спрашиваю. Кто ты?.. Что ты… зампол гребаный?.. Пшел вон. Пристрелю, с-с-с…
Замполит выскочил в коридор от греха подальше и направился к особисту. Найдя его в кабинете, рассказал о случившемся:
– Он же невменяемый… – убеждал он капитана Сычева, прибывшего из полка для проверки поступившего сигнала о бойне на кухне. – Посмотрите сами. Пистолетом размахивает. Да он готов любого пристрелить. Учитывая, что он имеет опыт боевых действий в горячих точках, от него можно ожидать чего угодного… Я принял решение не полагаться на собственные силы, а вызвать специалистов, в чьи обязанности входит урегулирование таких ситуаций, и доложить вышестоящему руководству…
– Не гони борзых, майор, – дружеским тоном начал особист и продолжил тем же тоном, но с оттенком убеждения, которому учили в конторе и в котором он был специалист: – Капитан не отморозок. К тому же можно обойтись и собственными силами…. Слушай меня. Зачем вам лишние проверки, а? Специалисты и в стоге сена откопают боевые головки, а ты хочешь впустить их к нам. Да, ни одного… клочка без внимания не оставят. Дай повод, полетит голова – и не только командира, но и твоя…. Ты этого хочешь?
– Нет, конечно. Да и никто не хочет…
– Значит, слушай сюда… В полку служит его однополчанин. Они как братья, как патроны в одной обойме. Всегда чувствуют плечо поддержки друг друга и, когда надо, плечом к плечу полетят к цели, я тебя уверяю, – особист говорил, а сам набирал телефон. – Так! Тихо! – закрыв на мгновение микрофон, предупредил особист майора, когда после длинных гудков ответили:
– Здравия желаю. Капитан Сычев. Позовите к телефону подполковника Ледовского… Да-да… Срочно… Жду. Где? Дайте, пожалуйста, номер. Ага. Минуточку… Пишу.
Через несколько попыток он все-таки дозвонился до Ледовского и, обрисовав подробно ситуацию, удовлетворенно откинулся на стуле:
– Дело сделано. Через полчаса полкан будет на месте.
* * *
Бойчишин вскинул пистолет, когда открылась дверь, а в проходе появилась чья-то фигура. В глазах двоилась, и он не мог разглядеть, кто в коридоре.
– Пристрелю… Душара…
– А не поймаешь ли пулю в ответ?
Веселые интонации знакомого голоса, голоса, которым он дорожил и всегда был рад слышать. Этот голос не раз поддерживал его в трудные времена, вселял надежду и помогал выжить. Никакой холодный душ не смог бы так привести в чувство, как сделали простые, но произнесенные с глубиной уважения слова друга. В глазах появились искры разума, и, широко улыбаясь, он ответил:
– Ну ты… Ты можешь.
– Могу. Еще как могу. Ты знаешь… брат! Один сидишь?! А я что – насрано? Мог бы мне позвонить. Товарищ называется…. Давно не собирались, – говоря, Ледовский развалился на соседнем кресле. – Пистолетом кончай махать. Давай сюда… Да давай уже, в сейф уберу… попозже, а ща наливай, зря, что ли, трясся по твоему бездорожью. Посидим, товарищей вспомним… а что нам еще нужно?
– Ща организую. Ща что-нибудь на стол сооружу.
– Да сиди уже, я сам посмотрю, что у тебя в холодильнике, а пока дай выпить. Ну а ты, брат, пропускаешь. Пропускаешь, пропускаешь. Без возражений. Мне тебя догнать еще нужно… Ну! За тебя!
– За нас… Только за нас. Как я рад тебя видеть… Ты не представляешь. Только ты меня понимаешь… а эти… – он махнул рукой. – А эти пусть идут лесом… Гори все огнем. Как меня это все задолбало… Ты понимаешь меня? Задолбало… Сердце ноет, спать не могу… Куда мы пришли?.. Финиш. Амба…
– Пусть идут. За нас так за нас, – подполковник выдохнул и залпом опрокинул граненый стакан.
* * *
Дружба творит чудеса, созидает прекрасное, возвышает приниженное, дает глоток свежего воздуха в душных жизненных трущобах. Дружба – это любовь, но, в отличие от нее, в ней нет одного шага до ненависти. В отличие от любви, дружба не может быть безответной. Односторонней дружбы не бывает, это все что угодно: преклонение, пресмыкание… но не дружба. Родителей не выбирают, так и настоящий друг входит в нашу жизнь неожиданно и навсегда, до самой смерти согревая воспоминаниями и встречами, душевной поддержкой и верностью.
У Бойчишена был такой друг, проверенный песками Кандагара, скрепленный кровью потерь и освещенный радостью побед – Сергей Ледовский. Только он мог выдернуть его из передряг без последствий, играючи и с легким юмором.
Через день комдив бодрым шагом вышел из офицерского общежития. Форма была с иголочки, сапоги блестели, соревнуясь сиянием с пряжкой. После беседы по душам, глубоко прошедшей отточенной бороной и вспахавшей поле идей, боевой офицер был полон сил и энергии, готовый к новым свершениям. Наметив план действий и выработав стратегию дальнейшей службы дивизиона, он ворвался как вихрь, разметав хандру и выводя из дремоты.
«Я научу вас кашу из топора варить – без приправ и крупы, – крутилось в голове. – Плов они кушают. Каждую минуту с пользой для повышения боевой подготовки. Расслабились. Расслабление отменяется, я сказал».
ГЛАВА 4. СМЕТАЕТ ГРЯЗЬ С ЗАСНЕЖЕННЫХ ДОРОГ СОЛДАТА ЧИЩЕННЫЙ САПОГ
«Расслабление отменяется». С этой фразы начал Байчишин на утреннем построении свою речь. Он говорил много и с жаром о предстоящей череде учений. Не только солдат тронула эта новость, но и офицеры поежились, втянув шеи в воротники. Возиться с техникой для передислокации в весеннюю промозглую погоду не радовало, одна только мысль об этом гоняла озноб по спинам.
* * *
Денис был не в наряде и праздно слонялся по казарме, когда к нему подошел Александр, дембель, что вмешался в конфликт с Фарходом.
– Ну что, служивый? Подвезло тебе, – говорил он не по-дружески, ехидно. – Fortuna non penis, in manus non recipe. Каждый должен отвечать за свои поступки. Хоть Фарход и не нашего племени, но все же дембель, и спросить придется нам за него, а так – где уважуха?
Денис вопросительно и с опаской посмотрел на дембеля и напрягся, а он продолжил:
– Не тушуйся, бить не будем. Остр ты на язык, посмотрим, как силен ты телом, – Александр оценил взглядом высокую худощавую фигуру Дениса. – Видно, спорт тебе не подруга. Вот перекладина. Пятнадцать раз должен подтянуться, за каждую осечку чилим. Подтянешься 5 раз и за вычетом – десять чилимов лови, ни разу – тогда держи пряжкой по булкам.
Денис вздохнул с облегчением. Турник был его верным спутником. Пятнадцать раз подтянуться еще в седьмом классе была не проблема, а сейчас это раз плюнуть. На одной руке три раза подтянуться было фишкой.
– А подтянуться на одной руке? – спросил он Александра.
– Ты в натуре дерзкий парень. Шутник, вперед на турник и готовь булки или лысину.
Гимнастический турник стоял прямо посреди казармы. Денис бодро подошел к нему и, подпрыгнув, зацепился левой рукой. Чисто подтянулся на одной руке пять раз, побив свой рекорд, спрыгнул, встряхнул руки, запрыгнул снова, сделал двенадцать раз выход на две, затем без перерыва подтянулся пятнадцать раз. Энергия гуляла по всему телу, и казалось, что он способен перевернуть мир.
Александр пожал руку Денису и не нашел, что сказать, только усмехнулся, дернул головой и пошел искать Жору. Под впечатлением от увиденного он был в ступоре.
Неделя пролетела в ожидании начала учений. Последняя относительно спокойная ночь канула в прошлое, и утро засияло новыми красками.
* * *
Вой сирены опередил команду «подъем». Начались учения. Для Дениса оно было первым. Не зная, за что хвататься и куда бежать, он отдался течению суетящихся тел. Автомат Калашникова и ручной пулемет Дегтярева оттягивали плечо. Противогаз и сумка с сухим пайком добавляли неуклюжести.
Три батареи, из которых состоял дивизион, разлились зелеными реками по территории. Третья отвечала за автопарк и хозяйственное обеспечение, вторая занималась заправкой и сборкой ракет комплекса. В первой батарее был Ипатов, которая отвечала за обеспечение боеспособности кабин управления зенитно-ракетного комплекса.
Все, за исключением Дениса, были в зимних танковых комбинезонах. Сырой весенний ветер нес холод от снега, и Денис, поначалу вспотев от тяжести снаряжения, оттягивающего плечо, продрог и трясся. Толкнув плечом стоящего рядом Довлатова, показывая взглядом на теплую форму, он спросил:
– Где такие выдают?
– Что? Замерз, командира? Комбезы положены кислотникам, они ракеты собирают и заправляют. Собачья участь. Нам более норм. Остальные так…
– Так все же в них…
Зампол решил всех снабдить. В том году один палец отморозил на сборе антенн… Замполит – человек. Всех одел.
Денис поспешил узнать о своем комбинезоне у прапорщика, отвечающего за снабжение, но тот только отмахнулся:
– Нет. Все закончились, заказывают заранее, а ты только прибыл. После учений подойдешь – выпишем.
– Как после учений? Не доживу, замерзну. Зачем трупу форма?
– Все. Свободен. Замерзнуть не дадут. Никто еще не околел. Твои уже тронулись, а ты тут лясы точишь. Бегом марш! На позицию… Без тебя тут забот… греби лопатой.
Проклиная прапорщика, автоматы, всю армию с ее учениями, Денис бежал в строю.
Буркадзе удивленно спросил:
– Ты голый! Шинель – это купальник в такую погоду. Прапор не дал?
– Да нету, говорит.
– У него-то нет? – с ухмылкой сказал Беридзе. – В Греции все есть… Че хошь. Зажмотил, как всегда.
– Сапогу хана пришла, – подхватил разговор тяжело дышащий Пипр. – Месяц просил… Какой месяц – больше. Я к замполу пошел, так прапор три пары новых поставил. Выбирай, говорит, сразу бы сказал, что сапогам хана…. Ага… Месяц ходил, а он – «сразу бы сказал». Хитрый, жадный.
– В кабину греться чаще бегай, – стал напутствовать Смирнов. – Не геройствуй. Все равно от тебя толку мало. Будешь на подхвате. Смотри, учись, запоминай. В следующие учения пригодится. А там лето, комбез не нужен, а к зиме раздобудешь. Только на новый соглашайся. Прапор хитрый, новый замылит, а тебе старый после кислотников сосватает. А там – сам понимаешь. Ракету реактивами правят, так ткань вся насквозь пропитана. Это уже третьи учения за год, хотя положено всего два. Психанул командир из-за Фархода, сейчас будет кожу драть с правых и левых. Первое учение всегда тяжело. Следующее уже легче. Летом проще, конечно, – тепло, но зимой жуть. Сейчас весна, холодно, но не смертельно. Хотя отморозить кое-что можно.
Дениса удивил длинный монолог молчаливого Смирнова. «Отличный парень, – подумал Денис. – Хоть в одном повезло. А был бы в подчинении дед садистских наклонностей, как, например, Лордкипанидзе из кислотников. А этот спокойный, широкой души. За него держаться нужно».
* * *
Каждый, кроме Дениса, знал, куда что нести и куда что пихать. Отделения кинулись к своим кабинам и, оставив оружие, приступили к сворачиванию комплекса.
Кислотники суетились вокруг пусковых установок и ангаров с ракетами. Все разбиралось и аккуратно сортировалось, готовясь к погрузке.
Денис помогал отсоединять тяжелые кабели от гнезд и наматывать на большие катушки. Озябшие пальцы плохо слушались, и Денис поглядывал с завистью на владельцев теплого обмундирования. Когда все проводники были отключены и перекочевали на катушки, их откатили к кабинам и занесли внутрь, надежно прикрепив к полу. Кабины спустили домкратами на колеса, и они были готовы к маршу на новую позицию.
Самым сложным оказалось сворачивать кабину «П». Множество различных трубок и проводов, кабелей и антенн требовало аккуратного обращения.
Тут Денис понял причину прозвища командира – как и у него, у кабины торчали уши, две тарелки-антенны, и это его немного развеселило.
Работа на высоте усложняла задачу, и только к обеду все было готово к переброске. Про завтрак никто и не вспомнил, только сейчас, разместившись, каждый в своей кабине перекусил сухим пайком. Кабины были подключены к генераторам и протоплены тепловыми пушками.
Промерзший до костей Денис пригрелся, и его потянуло на сон. Зевнув и закутавшись в шинель, он спросил подчиненных:
– Что дальше? Мы куда-то поедем?
– Поедем, конечно, – ответил Смирнов. – На другую позицию.
– И?
– Развернемся, – сказал Пипр, попивая горячий чай из термоса. – Там поставим палатки. Поживем недельку-другую, опять свернемся – и назад.
– Да. В прошлый раз так было, – подтвердил Беридзе. – Неделю с полевой жратвой. Никаких удобств.
Денис представил, что придется еще три раза возиться с железками, поежился и еще больше замотался в шинель, хотя было натоплено, и задремал, убаюканный покачиванием кабины. Комплекс тронулся в путь.
* * *
Денис мирно посапывал в углу остывающей кабины. Лицо раскраснелось, поблескивая капельками пота. Снизу жара ощущалась не так сильно, но стоило встать, как вся ее сила обрушивалась со всех сторон. Спали на полу, поэтому топили безбожно. А сейчас в кабине, кроме Ипатова, никого не было. Комплекс давно прибыл на место, и отделение решило, что от него толку мало, а смотреть, как он замерзает в затрепанной шинели, было невмоготу, по этой причине, оставив Дениса спать, с разрешения лейтенанта Краснова они приступили к развертыванию.
В это время по полигону слонялся младший лейтенант Шуйский. Он, как и Краснов, пришел после окончания института с военной кафедрой, но не сразу, а через год, оттянув момент призыва по семейным обстоятельствам. В части он всего неделю и был не у дел. Ходил от бригады к бригаде и подбадривал. Надетый свитер под шинелью не помогал, и он продрог до костей. Ушанка, натянутая по максимуму, с завязанными ушами на подбородке – как мертвому припарка. Он походит на пленного фашиста зимой сорок пятого, и это его выводило из равновесия.
Невысокий, щуплый, с длинным носом и маленькими глазами, он не переносил холод и решил где-нибудь погреться. Повстречав Краснова, по привычке стрельнул сигарету и, прикуривая, с видом бывалого то ли спросил, то ли сказал утвердительно:
– Служба идет?!
– Да. Норм. Разворачиваться легче, но дольше. Болты выкручивать – руки сломаешь. А так. Мы их тряпочкой с солидолом протерли и по маслу, по маслу…
– Голь на выдумки хитра. Погреться бы не помешало. Зуб на зуб не попадает. Есть место?
– Да, в кабине у нас можешь. Она еще теплая. Натопили черти, как в бане. Сутки остывать будет.
– Вот и ладненько, – он потушил сигарету и засунул за вертикальный передний клапан ушанки про запас.
Краснов поморщился, наблюдая, как прячется бычок:
– А ты запасливый.
– А то. Что добру пропадать. Дай еще парочку.
Запас пополнился. Он считал, если дают сигареты, значит, могут себе позволить и почему бы не воспользоваться щедростью. За что спасибо? Не за что. Поэтому Краснов спасибо не дождался.
Несчастливое детство оставило тяжелый отпечаток на его душе. Родители поженились очень рано, сразу же после школы, и далеко не по любви. Гормоны играли, и его мать забеременела, что и привело к свадьбе. Несформировавшийся как отец юноша не воспринимал всерьез роль заботливого родителя. Любовь к азартным играм привела к долгам. Недолго думая, папа растворился в неизвестном направлении, и его дальнейшая судьба была неизвестна. Мама создала новую семью, а сын, будучи похожим внешностью на бывшего мужа, стал изгоем. После рождения брата про него полностью забыли, и он рос как дикая трава, неполитая и неудобренная. После школы он уехал в другой город, где и поступил в институт. В коллектив его принимали с неохотой и всячески старались избегать с ним общения. Обида, зависть и уверенность, что ему все должны, стали его спутниками, это и отворачивало от него коллектив.
Сигареты последовали за бычком, и складки на лбу еще больше увеличили рельеф. Лицо выразило озабоченность:
– Бывай. Пойду погреюсь. Где, говоришь, твоя кабина?.. Понял. Ну…
* * *
Шуйский подошел к кабине. Посмотрел по сторонам, убедился, что никто не видит, оббил сапоги о металлические ступеньки и поднялся в кабину «А». Он не сразу понял в полумраке, что кипа вещей в углу – это спящий человек. Услышав сопение, подошел поближе и, собрав глубокие складки на лбу, раскинув руки крыльями за спиной, вытянув губы, протянул с повышающей интонацией:
– Это что за херня-то такая? – и пнул по сапогам Дениса.
Денис заворочался. Тяжелые веки задрожали и приоткрылись:
– Что? Что такое? Подъем?
– Я те дам подъем, – сапог офицера пришелся уже по икрам. – Такой подъем, что долго подниматься не сможешь. Быстро на позицию. Твои товарищи мерзнут, а ты тут массу давишь…
– Как мерзнут? – подскочил на месте младший сержант. – А почему меня не подняли?
– Не подняли, говоришь?.. Может, тебе кофэ с какао принести?
Шуйский попытался схватить за шиворот, но высокий рост Дениса не позволил, тогда он дернул левой рукой за рукав, а правой ударил по спине и хотел добавить еще ногой по мягкому месту.
Денис первый раз видел Шуйского и не знал, как реагировать. Тем более спросонок мозг не включился в полную силу. Но насилия над собой не позволил. Он отбил ногу, отмахнувшись блоком, и оттолкнул от себя офицера.
– Ты что?..Ты на кого?.. – проскрипел маленький офицер.
Возмущение выплескивалось через край, но кулак, предназначавшийся правой челюсти Дениса, прошел мимо. Денис отклонился назад и кинул в сердцах:
– Да пошел бы ты, – и выскочил на улицу от греха подальше.
Холодный воздух пощечиной ударил по разогретому лицу Дениса. Комплекс практически развернули, и было уже довольно темно.
«Это сколько же я проспал? – озираясь, подумал Денис. – Влетит теперь. Но почему меня не разбудили? Не заметили? Да не может быть. Да этот еще свалился на голову, точно командиру напоет. Пить дать – напоет. Зря, наверное, я его толкнул. Теперь начнется. Живем, как на порохе, после Фархода стоит чиркнуть и… Ладно. Поздно пить боржоми. Поглядим по обстоятельствам…. И куда это мы заехали?»
Спросонок Денис не сообразил, где развернулся дивизион, а когда понял, сильно удивился.
После он узнал, что:
Командир, решив проводить учения раз в три месяца, понимая немалые нагрузки на личный состав, распорядился не менять место дислокации. Выехав за территорию, они проехали сто километров по кругу и вернулись назад.
Поздний ужин был в родных стенах, и все участники учений с чувством непобедимой усталости и счастья, что все закончилось, после водных процедур провалились в забытье.
ГЛАВА 5. КОМАНДИРОВКА
Тень уродливым пятном с рваными краями проползла через трассу, проходящую невдалеке от дивизиона, прошлась по полю, раскрасив на время грязный от заводской копоти снег, пересекла границу воинской части, задела офицерский городок и, поднявшись по стене казармы, растворилась, впитавшись в стены.
Можно было подумать, что это тень от облака, проплывающего, гонимого усиливающимися порывами весеннего ветра, если бы не одно обстоятельство: пасмурно и небо полностью затянуто. Голубой отлив подтверждал, что это нечто другое, зловещее и не несущее ничего доброго.
* * *
На следующий день после учений Дениса вызвали к замполиту для важного разговора. В голове у Дениса вспыхнул инцидент с Шуйским: «Все-таки настучал летеха».
Ночи не хватило на восстановления сил, и мышцы ломило от вчерашних упражнений с неподъемными катушками с кабелями.
Майор, ожидая младшего сержанта, стучал пальцами по столу и мычал мелодию «Журавлей», вклиниваясь в песню Марка Бернеса, доносившуюся из радио.
Стук в дверь вывел из лирического настроения, и, приняв презентабельный вид, он гаркнул как можно сердитее:
– Да-да, младший сержант, проходи. Жду тебя с нетерпением… – Выдержав паузу, продолжил: – И как ты допустил такое?
Пристальный взгляд майора не предвещал ничего хорошего. Командир всегда напускал страху, даже если вызывал для похвалы и поощрения. Он любил наблюдать, как реагируют, и считал это неплохой шуткой. Даже на день рождения жены, пряча цветы за спиной, начинал сердито: «Как ты могла». Жена, привыкшая к такому, подыгрывала и восклицала: «Что… что я наделала, милый?» А он, довольный собой, протягивал букет и завершал: «Как ты могла, гражданка, даже в мыслях допустить, что я приду без цветов?»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/leonid-mihaylovich-reyn/mladshiy-serzhant-freddi-kruger-69486208/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Леонид Ташлыков
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 29.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Увлечение осознанными сновидениями Дениса развилось в убийственную способность расправляться с обидчиками через сон, калеча их в реальности. Будучи на службе, он становится игрушкой в руках древних сущностей, толкающих его по пути жестокости.К чему это приведет? Посмотрим.