Главная страница | Книги про вампиров | Слёзы Иссинир

Слёзы Иссинир
Кейт Каму
Нэй-Шаин – мир, взращённый на корнях Божественных Деревьев и цветущий под благостью их ветвей, прорастающих сквозь небеса. Древо Солнца и Древо Луны оберегают мир от ужасов, скрывающихся во тьме, много тысячелетий заточенной под их корнями. Эта тьма неподвластна времени, она ждет своего часа, чтобы вновь выбраться на поверхность и затмить небеса своими черными крыльями, ждет того, кто приоткроет дверь в ее тюрьму и протянет ей руку. Стражи, стерегущие ее, всегда начеку, но и воины, идущие за ней, не дремлют. Погружаясь в тайны мира, героям не раз придется выбирать сторону, ведь все, что окружает их – не то, чем кажется. Истину скрывают Тени. Добро пожаловать в Мир Ночи!

Кейт Каму
Слёзы Иссинир
Когда на мир опускается ночь, луна отбрасывает тени, и они оживают.

Благодарности
В первую очередь, хочу выразить свою искреннюю благодарность людям, которые поддерживали меня на всем пути создания этой книги, которые первыми читали ее, критиковали и помогли мне прийти к конечному варианту.

Спасибо моему мужу, который преодолел со мной весь непростой путь от начала и до конца процесса написания этого произведения, помогал и подсказывал идеи – их было огромное количество, вдохновлял и подгонял, критиковал и хвалил. Это было непросто, но вот он результат!

Спасибо моей подруге Юлии, благодаря которой эта идея когда-то родилась, ее поддержка помогла мне не забросить эту идею на долгом пути к творчеству. Отдельное спасибо ей за некоторых персонажей, которые получились очень самобытными и яркими, со своей перчинкой в характере, и их взаимоотношения.

Спасибо моему другу Дмитрию за то, что прочитал первую версию этой книги, поддержал меня своими вдохновенными комментариями и советами, дав мне второе дыхание для более масштабных изменений, которые сделали окончательный вариант лучше.

Особое спасибо моему художнику Марии, которая взялась за обложку, когда я уже совсем отчаялась, и создала настоящий шедевр.

Спасибо вам всем за то, что верили в мой талант, вдохновляли меня и помогали на этом долгом пути к конечной цели. Работать над этим произведением было непросто, но невероятно интересно.

Удачного и увлекательного путешествия со мной по Миру Ночи!

В начале всего…
До сотворения мира, в бесконечности существовали четыре Первоначала – Свет, Тьма, Смерть и Жизнь. И звали их Дарнаос, Тенебрис, Хелльтар и Анкиора. Во Тьме Тенебрис была лишь пустота и заканчивалась она там, где начинался Свет. В жизни Анкиоры не было надобности – никто не жил кроме Первоначал, и жил он подле Света. В Смерти Хелльтар не было нужды – так как Первоначала бессмертны, и жила она подле Тьмы. Дарнаос и Анкиора были братьями, потому существовали они всегда вместе так же, как Тенебрис и Хелльтар были сестрами, и шли рука об руку.
Свет и тепло Дарнаоса некому было дарить, и заканчивался он там, где начиналась Тьма. Так продолжалось бесконечно, пока боги от бессмысленности своей жизни не решили создать свой мир, в котором всем им было бы место, и чтобы Жизнь и Смерть могли существовать и при Тьме, и при Свете. Дарнаос посеял во Тьму семя света, и оно проросло древом, которое своими ветвями раздвинуло Тьму и осветило ее. Но древо так сильно разрослось, что начало поглощать Тенебрис. И тогда Хелльтар коснулась древа, и ветви его опали, и древо начало умирать. Тогда Анкиора коснулся тех мертвых ветвей и листьев, породив землю, которая вернула жизнь древу. И стало древо расти и умирать, цвести и плодоносить, ибо было то древо божественным и соединяло оно всех богов воедино, и боги поселились на вершине его.
Проходило время. Земля от опадающих ветвей и листьев увеличилась, став островом, что парил над тьмой, плескавшейся под ним. Плоды, что зрели на том древе были звездами. Созрев, они рассыпались по небу, давая тьме жизнь, но некоторые звезды становились слишком большими и не могли улететь, и опадали на землю. Первая упавшая звезда была поднята Дарнаосом и Тенебрис. Падая, раскололась она на две части, и свет их постепенно угасал, становясь тьмой. Дарнаос и Тенебрис благословили эту звезду, и дали ей часть своей силы, и стали половинки той звезды первыми детьми богов. Возвысившись к своим родителям, и сами они стали богами. Звали их Иш’тара и Дамайн. То, как они были рождены, связало их невидимой нитью, как близнецов. А Свет и Тьма отныне стали супругами.
Иш’тара объединила в себе силы матери и отца, и была она всегда и светом и тьмой одновременно, и выбрала она себе небосклон, где дарила свет во тьме, и была темна при свете. Дамайн стал водой, что была темна в глубине и светла на поверхности, и выбрал он землю, и был он светлым при свете отца и темным во тьме матери.
Дамайн увлажнил почву, что была создана древом и Анкиорой, и из-под корней божественного древа потекли реки, и проросли опавшие листья травой, а из сброшенных ветвей рождались земные деревья. Пригретые светом божественного древа, они росли, но во время тьмы, когда древо засыпало, приходила и смерть, ибо всегда тьма и смерть шли рука об руку. И тьма переходила в смерть, а смерть в тьму. И все, что росло, сразу же умирало, реки покрывались льдом, и вода, пропитанная тьмой, становилась непригодной к употреблению. Ибо тьма есть и начало, и конец. Все, чего она касается, становится ничем, как было всегда. И отныне она стремилась туда, где есть свет.
На корнях древа из их отмирающих частей, что пронизывали почву и спускались в самые глубины тьмы, она оживала, подпитываемая жизнью, что струилась в жилах древа, и превращалась она в темных созданий – ворханов, что стали подниматься на поверхность, когда древо засыпало, ибо не могли они выносить его свет. Тьма поглощала жизнь, что рождалась подле древа, но каждый раз этого было мало, и ей хотелось больше, ибо тьма всегда стремится поглотить свет, а свет стремится рассеять тьму.
Тенебрис восхитилась своими созданиями, что родились под корнями из ее тьмы, оживленной силой Анкиоры, текущей в древе, и что несла в себе частицу Хелльтар, которая не давала древу разрастись сильнее и поглотить Тенебрис. Вот только не было в ворханах света Дарнаоса, от того могли нести они только разрушение и смерть.

Дамайна и Иш’тару расстраивало, что все растения подле древа погибали каждый раз, когда оно засыпало, и потому коснулись они воды, что текла из-под основания древа, и наполнили они ее своей силой, и стала та вода светиться во тьме, не позволяя себя отравить. И тогда стали растения расти по берегам ручьев и на их дне. А из почек, что набухали на корнях древа, омываемые ручьями, и из цветков и бутонов, что осыпались в воду, из дыхания древа, что касалось воды и земли, родились нэйсиэль – народ леса, дети божественного древа, что поселился на корнях его, ибо было рядом с ним светло и тепло. Назвали они божественное древо – Даосин, что означало «свет жизни»
Нэйсиэль прятались у корней, прикрывались сброшенной корой древа, но многие из них все равно погибали, когда ворханы поднимались на поверхность. Тьма не могла больше тронуть воду, но нэйсиэль, созданные жизнью, что текла в дереве, светом, что исходил от его ветвей и коры, умирали от тьмы, что творения Тенебрис в себе несли.
Посмотрев на страдания лесного народа, Иш’тара пожалела их и попросила мать, чтобы она держала ворханов под корнями и не позволяла им подниматься на поверхность, на что Тенебрис разозлилась и отказалась. Ворханы родились раньше нэйсиэль, и по праву первых могли бродить, где им хочется.
Тогда Иш’тара попросила помощи у Хелльтар, и Хелльтар даровала нэйсиэль бессмертие. И тьма больше не могла убить народ леса, но многих неосторожных нэйсиэль, кто перестал ее бояться и ушел далеко от древа, когда оно уснуло, она извратила и обернула в дархаров, что стали враждебны и воинственны к собственным братьям и сестрам. И восхитилась ими Тенебрис, ибо были они прекрасны и устрашающи одновременно. Захотела она, чтобы жили они на поверхности, как и нэйсиэль, и попросила она Дарнаоса, чтобы защитил он ее творения от губительного воздействия света, но только бог света отказался, видя, как агрессивны творения его супруги. Тенебрис разозлилась, ибо не видела она ничего прекрасного в нэйсиэль – были они мягкосердечными и немощными, по ее мнению. Тогда она пошла к Анкиоре, чтобы он создал ей еще более совершенных созданий из ее тьмы, дабы убедить мужа, что они достойны жить на корнях древа под его светом. Но и Анкиора отказал в помощи Тенебрис, ибо видел в ней алчность и упрямство, тщеславие и гордыню.
Чтобы уберечь оставшихся нэйсиэль, Иш’тара попросила о помощи брата, так как были они детьми Тьмы и Света. Коснулись они корней божественного древа Даосин, и как много времени назад, дало древо росток, из которого выросло еще одно древо. Мощные корни их были едины, и заключили они под собой тьму, что убивала все живое. И реки, что срывались раньше в темноту, потекли по земле, что расширилась и стала больше благодаря второму ростку, позволяя больше не ютиться на маленьком клочке земли. Дамайн создал озера и моря, чтобы повсюду почва была плодородной. И мягкий свет древа, что нэйсиэль назвали Иссинир – светом, что разгоняет тьму и согревает ее, не вредил Тенебрис, но держал ее тьму и ее творения в стороне от мирных созданий нового мира.
Так Иш’тара и Дамайн навсегда разделили тьму и смерть.

Пролог
Порой, в поисках себя, мы находим совсем не то, что искали.
В Шаэд-Морхе всегда была ночь. Небо над этими забытыми богами землями никогда не видело ни луны, ни звезд, лишь непроглядную, зловещую тьму, дремлющую в глубоких расщелинах безжизненных долин, текущую в руслах давно высохших рек, обнимающую одинокую башню из черного камня, чья вершина куталась в густой дымке мрака. Колыбель Тьмы и самых страшных кошмаров, которые она только могла породить в начале времен. Самый темный уголок мира, про который на протяжении многих веков старались не вспоминать, словно бы так он мог исчезнуть не только из воспоминаний, но и с лица земли.
Чертог Вечной Темноты был сердцем этих отравленных земель. Вокруг него, словно вода в окружающем рве, плескался мрак, а черные сосуды зловещим рисунком испещряли каменистую поверхность долины, убегая вдаль и углубляясь в самые недра.
Воздух над долиной пропитался ужасом, смерть здесь пахла гнилью и кровью, поднимаясь из бездонных расщелин подобно серным газам. Затаившееся среди скал зло смотрело на мир издалека, в предвкушении, когда настанет время выйти из душных, плотных теней, словно бабочка из кокона.
На подступах к Чертогу Темноты двумя древними стражами возвышались тотемные столбы с изображением творений Тенебрис, чьи распахнутые пасти служили чашами для жертвенной крови. Слабо мерцающий между ними разрыв пространства походил на безобразный шрам. Он казался безжизненным, но внезапно заалел, будто заполняемая кровью рана, зарябил и исказился, пропуская кого-то с другой стороны. Существа, ступившие на землю Шаэд-Морха походили на людей, но диких и безобразных. Кожа их, пепельно-серая и тусклая, никогда не видела солнца. Подобно зловещим татуировкам, на ней лежал узор черных сосудов. Существ было много. Один за другим они выходили из Излома, одетые в костяные доспехи и маски из черепов. В их нестройные ряды вклинивались связанные рабы, измученные ровно настолько, чтобы им хватало сил переставлять ноги. Стеклянные глаза смотрели в никуда. На шеях пленников слабо мерцали металлические ошейники, ощетинившиеся внутрь зубчатыми шипами, царапающими кожу при каждом движении.
Рабов повели к башне, у которой не было входа. Когда отряд приблизился к глухим стенам через ров мрака, вздымающегося черным туманом к ногам заключенных, один из воинов в костяных доспехах достал клинок и перерезал горло близстоящему к нему пленнику, толкнув его вперед. Кровь хлынула резвым потоком из рассеченных сосудов и забрызгала темную глухую стену башни. Камень, что до того спал, пробудился и жадно впитал подношение. Там, где не было ничего, проступили кровавые символы, сплетаясь в очертания арки.
Воин махнул рукой, и пленников стали заводить внутрь прямо сквозь камень, который до сих пор выглядел твердым и неприступным. Рабов повели в подземелье по темным сырым коридорам, спиралью уходящим вниз. Воздух здесь был тяжелым и липким, как на болоте, пристающим к коже, точно грязь.
Подземный зал, куда обреченных согнали точно скот, был круглым и просторным, полностью занимая один из нижних уровней. Пол в форме чаши был разделен на равные сегменты уходящими к центру желобами.
Прибывший отряд уже ждала высокая молодая девушка, одетая в платье, сотканное из теней, подол которого темной дымкой клубился у ее ног. Ее длинные платиново-белые волосы ниспадали ниже поясницы, убранные назад обручем из черных ветвей. Вязкими каплями крови среди них сверкали рубины, играя светом факелов на острых гранях.
Девушка велела расставить рабов по периметру строго напротив желобов, в центр плит из черного камня. На их тусклой поверхности были выбиты угловатые, зубчатые узоры, линии которых стекали прямо в устья желобов.
Последнее мгновенье тяжелым грузом повисло в воздухе, рисуя на полотне времени отчетливую черту между «до» и «после». Миг ожидания медленно скользил по этой черте, не спеша сорваться в одну из сторон. Растягивая предвкушение смерти, позволяя ей насладиться повисшим в воздухе напряжением. Она точно бусины на нитке перебирала эти мгновенья, решая, какое же станет роковым.
Легкий кивок головы девушки в черном платье позволил лезвию смерти разрубить напряженное ожидание. Металлические ошейники на пленниках одновременно клацнули механизмами, шипы выпрямились и сомкнули ряды, сжимая кольцо и вспарывая глотки рабов. Зал наполнился симфонией стонов и криков. Последний плач тела и души был ее мелодией, а стон разодранного в клочья горла – словами. Песнь, что рождалась их слиянием, плакала болью и страданиями, возносящимися ввысь.
Никто из жертв не мог пошевелиться, все они застыли неподвижными статуями. Лишь хлынувшая по их коже кровь была доказательством того, что они все еще живы. Стоило первым каплям окропить плиты, и символы на них ожили. Красное мерцание, охватившее тела рабов, выжимало их сосуды досуха. С каждой каплей свет становился все более насыщенным и вязким, словно сам превращался в кровь. Он все плотнее смыкался вокруг тел жертв и глубже впивался в них, не позволяя ни единой капле упасть мимо рун.
Потоки крови устремились по желобам к центру зала, который пробудился в предвкушении пиршества, словно хищник, оголодавший после длительной спячки. Он пил эхо голосов, стоны душ и отзывался резонирующим гулом, будто бы зловещий хор затянул древнюю запретную песню.
Сосуды, которые пронизывали стены башни, ожили, напитываясь кровью. Их ритмичные импульсы устремились вверх вслед за песнью умирающих.
Когда опустошенные тела пленников сломанными куклами упали на пол, а последние струйки крови скатились в бездонный люк в центре зала, башня снова затихла. Зверь насытился и начал снова впадать в спячку. Пульсация сосудов становилась все слабее, биение невидимого сердца затихало, пока в жертвенном зале вновь не воцарилась тишина.
Воины в костяных доспехах стояли в безмолвном ожидании неподвижными статуями. Глаза девушки в платье из теней сверкали в предвкушении.
Древние знамения должны были пробудиться сегодня в Чертоге Вечной Темноты. Но они молчали. Как и сами обитатели этих безжизненных мест.
Еще один толчок. Последний импульс и тишина. Роковой миг, застывший в вечности, вознесшийся к вершине башни и опавший к ее ногам напряженным затишьем. И вновь импульс, набирающий силу. И снова эхо, заговорившее где-то в глубинах бездны. Биение сердца тьмы, наполняющее стены силой, пробуждающее Шаэд-Морх от тысячелетий сна.
Рык, сотрясший стены Чертога и прокатившийся по всей Колыбели Тьмы, и вырвавшаяся из Чрева Мрака окровавленная рука, прорвали полотно времени, чтобы вернуться в мир.
Стоявшие по периметру воины одновременно выхватили из-за поясов костяные клинки и, полоснув ими по ладоням, припали на одно колено в низком поклоне, приветствуя своего Повелителя. Девушка криво улыбнулась и начала спускаться вниз к Чреву Мрака.
Знамения сошлись и ворвались в мир, чтобы навсегда изменить его.
* * *
Сон оборвался резко, словно сорвавшаяся с гардины от рывка штора, и встревоженное сознание распахнулось навстречу бесконечности, разукрашенной сиянием холодных, но удивительно прекрасных огней. Среди их белого света я парила в невесомости, ощущая собственное тело не более, чем ветер ощущает подхваченное с земли перо.
Умиротворение и приятная опустошенность, лишенная всяких воспоминаний и мыслей, были мне крыльями, позволяющими парить вне времени. Чье-то прохладное дыхание, коснувшееся кожи, сначала вызвало только неприятные мурашки, но с каждой секундой оно становилось более настойчивым и осязаемым, заставляя ежиться и обхватывать руками тело, притягивать ноги ближе к груди, чтобы хоть немного согреться. Оно было по-своему заботливым и нежным – не хлестало по щекам порывами ветра, и все же привело в чувство, сбрасывая последние обрывки сонливости, налипшие на сознание словно паутина.
Бесконечность оказалась ночным небом, усыпанным звездами, в одно мгновенье уронившая меня обратно на землю, заставляя почувствовать все ее неровности, впивающиеся в спину, словно пиявки. Восточный край темного полотна уже подернулся предрассветной голубой дымкой нарождающегося утра.
Ощущение легкости и приятного беспамятства все еще владело телом. В голове далекой музыкой звучали отголоски чьего-то голоса, который говорил со мной. Но ни слов, ни обладателя голоса я вспомнить не могла.
Перед глазами внезапно снова потекли реки крови, а в ушах зазвенели вопли терзаемых людей, из которых выдавливали жизнь. Казалось, что в носу все еще свербит насыщенный металлический запах. Ощущая его даже во рту, я провела рукой по лицу, все еще плохо ощущая собственное тело, словно до сих пор была там в подземелье с полом в виде жертвенной чаши, словно до сих пор была той, кто руководил жутким жертвоприношением. Склизкий комок ужаса снова пошевелился в горле при воспоминании о ночном кошмаре, который был слишком реальным. Где-то глубоко внутри догорало удовлетворение от увиденного зрелища, словно я достигла цели, и одновременно эти мысли вызывали у меня приступ тошноты.
Я резко села и огляделась в попытках доказать себе, что нахожусь далеко от того ужасного подземелья, и едва успела сглотнуть родившийся в груди и подкативший к горлу крик. Тело, словно пустой до этого сосуд, как будто наполнилось ледяной водой, в которой в свое удовольствие плескался ужас.
Место было мне неизвестным. Оно походило на небольшую часть старого запущенного парка – лестницы, деревья, статуи, полуобрушенные каменные арки. Я находилась во внутреннем дворике рядом с круглым небольшим водоемом, к которому спускались ступени, уходя под воду. В центре водоема располагалась чаша из молочно-белого минерала, в которой плавно перетекал серебристый свет. Его движения и переливы завораживали, как текущая река или плывущие по небу облака. Сияние как будто издавало едва слышимую мелодию. Легко касаясь моего сердца, она вызывала в нем почти болезненные эмоции. То, что издавал этот таинственный свет, оскорбительно было бы назвать музыкой, это даже не было похоже на саму суть обычного звука. Это было нечто неуловимо легкое, как касание луча солнца по утру, или аромат цветов перед дождем, как чувства, которые просыпаются в душе при виде чего-то прекрасного.
Очнувшись от завораживающей красоты света, я испуганно отпрянула от непонятных ощущений и снова поежилась от холода. Опустив глаза, я обнаружила себя мокрой и обнаженной. Витающая над старым парком тишина казалась неестественной, словно кто-то накинул на это место полог, не пропускающий извне ни единого звука. Даже в такой час подобное было казуистикой. От того паника усилилась, наступая на сердце так же безжалостно, как подошва сапога на назойливого таракана. Я не знала, где нахожусь и что мне делать. Снова оглядевшись, словно бы надеялась на чью-то помощь, я увидела возвышающийся надо мной темный, огромный, точно скала, замок, черными шпилями грозящий вспороть предрассветное небо.
Неужели это замок Рангвальдов? Как я могла сюда попасть?
В памяти мутным призраком шевельнулось отдаленное воспоминание длинного стеклянного коридора, освещенного тусклым серебристым светом. И чей-то мутный силуэт рядом. Удар о стекло головой и невыносимый, неразборчивый шум.
В голове клубился тяжелый, непроглядный туман, не позволяющий прорваться к воспоминаниям. Страх медленно закипал в венах. Напряжение густело в груди, не пропуская воздух в легкие. Одеревеневшее тело отказывалось повиноваться. В голове продолжали назойливо мельтешить обрывки минувшего сна, словно бы намекая на что-то.
Я снова посмотрела на стены замка, чувствуя, как ледяная дрожь пробирает тело. Неужели это был не сон, и все произошло в этом жутком месте? Замок напоминал затаившееся в тенях чудовище, готовое к рывку.
Замирая от каждого шороха, я поискала глазами свою одежду. Откуда-то из темноты в мою сторону прыгнула тень, крикнув нечто неразборчивое. Закричав, я попятилась назад и оступившись, провалилась в кусты, исцарапав себе спину и руки. Меня грубо схватили и дернули прочь из объятий пышного кустарника, продолжая что-то говорить, но беспокойное сознание было глухо к разумной речи. Я пыталась вывернуться из захвата, но противник был сильнее.
– Успокойся! – рявкнул грубый женский голос. Из темноты вышла еще одна тень с бледным лицом, вырывая из моей груди очередной панический крик, который задохнулся во внезапно онемевшем горле. Язык перестал слушаться и безвольно обмяк во рту, губы едва шевелились.
– Что она тут делает? – поинтересовался мужской голос. Тень с бледным лицом скинула плащ и бросила его в мою сторону. Меня выпустили из захвата и ловко завернули в тёплую ткань, пахнущую древесиной и химическими веществами. Щеки обдало жаром запоздавшего стыда.
– Понятия не имею, – отозвался холодный женский голос. Моим глазам предстала молодая девушка в черной униформе, какую обычно носила прислуга.
– Какого дхара ты шляешься ночами по саду? Да еще голышом? – рявкнула девушка. Меня словно толкнули в грудь и одновременно заставили прийти в себя.
– Вы вообще кто такие? И почему позволяете себе разговаривать со мной в таком тоне? – собственный голос показался мне тоненьким и неуверенным. Язык после онемения подчинялся с трудом. Невольный взгляд снова скользнул по стенам замка.
Молодой мужчина, пожертвовавший свой плащ в дар моей наготе, и девушка в униформе обменялись удивленными взглядами. Черты лица служанки смягчились, губы тронула добродушная улыбка, идущая вразрез с ее недавним поведением.
– Миледи, вы наверняка напуганы произошедшим. Вы снова бродили во сне.
Я с опаской взглянула на протянутую мне руку и отпрянула назад.
– Где я?
– Вы в безопасности, леди Селения. Идемте в замок, иначе вы совсем замерзнете, – почти нежно уговаривала девушка. Ее лицо казалось милым, вот только глаза смотрели холодной пустотой сквозь темноту зрачка. Где-то на задворках памяти шевельнулось какое-то воспоминание об этих глазах, как будто они были мне смутно знакомы.
– Что это за место? – уже настойчивее повторила я, не двинувшись с места.
– В замке графа Рангвальда. У вас снова провалы в памяти, – доверительно сообщила мне девушка.
Со мной разговаривали так, словно я была чем-то больна. Эта мысль заставила сердце болезненно сжаться. Что если это правда? Беспамятство, отсутствие понимания происходящего, хождение во сне – все это на самом деле напоминает расстройство психики.
– Вам нужно принять лекарство и лечь в постель, – более настойчивым голосом заявила служанка. Бледный мужчина стоял в стороне, не вмешиваясь, как будто происходящее его вообще не касалось.
– Как я здесь оказалась? В этом замке? – продолжая игнорировать просьбы девушки, спросила я.
Служанка как будто бы удивилась, но ее глаза оставались, как и прежде, пустыми.
– Вы – невеста графа. И он будет очень переживать за вас, если….
Остатки фразы потонули в шуме пульса у меня в ушах. Внутри взревело пламя, обдавая жаром грудную клетку. Перед глазами поплыл разгорающийся рассвет, и снова наступила ночь.
* * *
В густой тьме было тепло, как в душной комнате. Она была величественна и абсолютна, как основы мироздания. Вездесуща. Непоколебима. Вечна. Неподвластный времени мир, в котором можно потерять самое главное – себя.
Внезапно тьма стала более прозрачной. Она отступила ровно настолько, чтобы можно было разглядеть движущиеся сквозь плотный мрак силуэты. Там, где по всем канонам должно быть небо, из чернильной завесы показалась огромная кровавая луна. Ее зловещий свет окропил мрак, как кровь обагряет землю, выхватывая из небытия образ девушки. Она была прекрасна, как летняя ночь, наполненная светом звезд и пением сверчков, ароматами ночных цветов и шепотом воды с танцующими на ее поверхности бликами. Белое одеяние испускало ненавязчивое сияние, не позволяя кровавым лучам касаться нежной молочной кожи.
Девушка была не одна. Она стояла на неподвижной глади озера, в темных водах которого отражалась совсем другая особа. То же лицо, но более холодное и жесткое, те же глаза, но наполненные злобой и жаждой крови. Черные одежды, открывающие белые хрупкие плечи и изящные ноги. И если в первой девушке на самом деле имелась хрупкость и нежность, то у ее отражения она была лишь иллюзией, созданной игрой света и тени. От нее исходила мощь, вызывающая лютый ужас и непреодолимое желание преклонить колени, в то время как ее «светлый близнец» рождал желание любить ее, уважать и идти за ней даже в самую темную бездну добровольно.
Над головой отраженного в черном зеркале воды «темного близнеца» дрогнул лик белой луны, до того спокойно лежащий на непоколебимой глади и бесстрастно наблюдающий за своей красноликой сестрой. Сверкающим дождем с черных небес хлынули тяжелые капли белого света, пронзая окружающий мрак подобно сияющим копьям, падая на поверхность пруда, но не тревожа его покой, будто вода и правда была зеркалом. Однако вопреки всему, белое одеяние и волосы девушки окропились кровью, стекающей по ее лицу и тонким рукам. В отраженном мире дождь был кровавым, но по коже «темного близнеца» струйками сбегали потоки света. Игра противоположностей, такая явная изначально, становилась все более размытой. Вскоре уже сложно было понять, где чья сторона, белое и красное слились в едином хаотичном танце, динамичном и спокойном одновременно, зловещем и умиротворяющем. Границы зеркала дрогнули, и девушка в черных одеждах резко вскинула руку, схватив свою светлую половину за ногу и рывком утянув ее в черноту воды, которая брызнула осколками, став ледяной и колючей.
Черная холодная пучина росла и приближалась, опутывая руки и ноги, лишая возможности вырваться. Студеными щупальцами она сжимала горло и грудь, проникая внутрь тела и выдавливая последние частицы драгоценного воздуха, который неоткуда было взять. Вокруг была лишь вода, с каждой секундой она все тяжелела, пока не сомкнулась вокруг объятиями неминуемой смерти. Последний рывок вниз. И тишина, плывущая над снова спокойной поверхностью черной воды. Красная луна взирала сверху с прежним безразличием, не заметив даже исчезновение своего бледного отражения.

В душной темноте я не могла сделать вдох. На груди будто бы лежал валун, не позволяя глотнуть воздуха. Онемевшее горло не могло издать ни звука, чтобы позвать на помощь. Я оказалась заперта в собственном теле, как в тесной тюрьме, не в силах пошевелить даже пальцем.
Сознание заметалось в панике, как мотылек, угодивший в стеклянную ловушку уличного фонаря, столь же бессильное против парализованных мышц. Мгновения густой древесной смолой текли сквозь темноту, которая становилась все горячее, будто я падала в жерло вулкана. Во рту стоял металлический привкус крови, который из тьмы, наполненной жаром, бросил меня в ледяную колючую тьму черного пруда. Откуда-то, словно потерявшееся эхо, донеслись голоса. В тот же миг драгоценные капли воздуха потекли в легкие. Тело снова подчинилось власти разума. Пошевелившись, я смогла, наконец, сбросить оковы душного мрака, которыми оказалось теплое одеяло.
Голоса все еще доносились сквозь плотную, как толстый слой ваты, пелену тишины. Они неприятно ввинчивались в сознание, заставляя его пробуждаться от кошмаров и саднить потревоженной воспаленной раной.
– Не понимаю, что произошло. Я очнулась на полу в этой комнате. Помню, что собиралась сходить в библиотеку, чтобы расшифровать ее кровавые каракули. И темнота… Ты сама-то в порядке? – с участием поинтересовался женский голос, который, как мне казалось, я слышала впервые.
– Ашиа…, – неловкая заминка, – Анабэль. Она плеснула мне кипятком в лицо после того, как я перевязала ее руки, и пыталась сбежать. А потом и вовсе случилось странное. Такого с ней раньше не происходило, – ответил второй голос, который принадлежал служанке.
– Нужно все рассказать Идрису. Ты давала ей отвар? – после некоторой задумчивости ответила первая девушка.
– Нет, она потеряла сознание, когда мы с Тамашем нашли ее в парке. И с тех пор она в себя не приходила, – отчиталась служанка. – Думаете, стоит дать ей то лекарство? Вдруг оно снова ей навредит?
– Не навредит, – уверенно отчеканил первый голос, лишенный всяких эмоций. – Пусть поспит. После того, что произошло, ей точно нужно отдохнуть. Её странности весь замок поставили на уши. Что с ее руками?
– Кроме обломанных ногтей и следа не осталось.
– Чертовщина какая-то. Уже не знаю, что и думать. Идрис так и вовсе молчит.
Хлопнула дверь, расколов и без того хрупкую дремоту.
Глаз открывать не хотелось, чтобы не выдавать свое пробуждение – вдруг кто-то из говорящих остался в комнате. Подслушанный разговор был странным и встревожил меня не на шутку. Помимо явного смысла диалога, в нем присутствовало еще что-то, что назойливо и в то же время неуловимо щекотало мысли, как друг детства, чье лицо было знакомо, но имя никак не желало вспоминаться.
– Миледи Селения, – позвала меня прислуга. Она оказалась рядом с кроватью, хотя я совсем не слышала ее шагов. Рожденная неожиданностью дрожь, быстрым импульсом прокатилась по телу, выдавая мое пробуждение. Открыв глаза, я воззрилась на беловолосую девушку. В руке она держала кружку, из которой поднимался душистый аромат трав. По запаху содержимое кружки походило на травяной чай, который принимают для успокоения нервов. Но судя по разговору, в него добавили что-то еще, что-то, что мне вовсе не хотелось пить.
– Миледи Селения, – более настойчивым тоном позвала меня прислуга. – Вам нужно принять лекарство, иначе вы снова будете ходить во сне.
Ходить во сне? Значит, вот как я оказалась в том парке? Но почему я ходила во сне? Неужели я больна?
Пустота в голове теперь не казалась блаженной, пробуждая страх от непонимания происходящего. Я до сих пор не знала, что со мной, как я оказалась в этом замке, и почему являюсь невестой графа Рангвальда? Все это было неправильным, вызывая внутренний протест, которому я не могла дать разумного объяснения.
Разомкнув веки, я села в кровати и посмотрела на служанку слегка затуманенным взглядом. Протянутую мне кружку я взяла слегка дрожащей рукой. Приятное тепло нагретого травяным чаем фарфора легло в ладонь и потекло по коже. Служанка не уходила, видимо, дожидаясь пока я выпью отвар.
В голове немного прояснилось, и снова всплыл подслушанный разговор. Они говорили про мои странности. Наверняка, в кружке сильное успокоительное, которое погрузит меня в сон. Может быть, я снова все забуду, как не помню ничего до момента пробуждения в парке?
Присутствие служанки и ее пристальный взгляд неприятно щекотали кожу, поэтому я в несколько глотков осушила содержимое кружки, лишь бы только она оставила меня одну.
Как только дверь за девушкой закрылась, я вскочила с кровати и бросилась искать уборную. В комнате имелась еще одна дверь помимо той, через которую вышла прислуга. За ней оказалась небольшая прихожая, которая вела в ванную комнату и в уборную. Засунув два пальца в рот, я заставила свой желудок свернуться и извергнуть обратно выпитую жидкость. Умывшись холодной водой, я стала лихорадочно осматривать свои покои, вид из окна, шкаф для одежды, в попытках раскрасить белый лист моей памяти хоть какими-то воспоминаниями. Лишенная памяти, сейчас я была никем. Это больше всего рождало в душе страх. Беззащитен тот человек, который не помнит себя. Беззащитен и опасен для самого себя.
Я осматривала свои платья, висящие на вешалках, аккуратными стопочками сложенные рубашки и нижнее белье, в надежде, что они выцепят со дна памяти хоть что-то. Прикосновения к приятным тканям вызывали мельтешение каких-то отрывков, но они были столь хаотичны и коротки, что больше напоминали вспыхивающие и сразу же угасающие искры, высекаемые огнивом.
Открытая в надежде отыскать что-то вроде дневника, который обычно ведут молодые девушки, тумба оказалась пустой. Видимо, записей я не вела. Разочарование от отсутствия информации медленнодействующим ядом разливалось в груди и толчками сердца разносилось по кровеносным сосудам.
Усевшись на край кровати, я попыталась проанализировать то, что мне известно сейчас, и оттолкнуться от этого. Я помнила свое имя, являлась невестой графа Рангвальда, и тревожила весь его замок своими странностями. Служанка и ее собеседница говорили обо мне так, будто я назойливая блоха, от которой хочется, но нет возможности избавиться. Настораживало и странное обращение служанки к собеседнице. Прислуга назвала ее ашиа, когда ко всем высокородным дамам принято обращаться миледи, леди или ваше сиятельство. Усиленно потерев лоб, словно это могло улучшить мозговую деятельность, я заметила что-то на ладони. На внутренней поверхности имелся странный рисунок, который ассоциировался с циферблатом часов, только вместо цифр на коже имелись круги и полукруги черного цвета. Отупевшим взглядом я уставилась на странные символы, которые теперь тревожили не меньше отсутствующих воспоминаний. Пальцами правой руки я легко коснулась «циферблата», сама не зная, чего ожидала от этого действия.
От разглядывания собственных рук отвлекли приближающиеся за дверью шаги. Оттолкнувшись от пола, я ловко перекувыркнулась назад и накинула одеяло. Сердце зашлось в панике, его удары тревожной барабанной дробью, отбивающей последние секунды перед казнью, бились о виски. Дверь открылась и почти сразу закрылась. В комнату никто не вошел. Видимо, служанка хотела убедиться, что я сплю. За мной следят так, словно я на самом деле душевно больная. И от мимолетного сомнения – вдруг я на самом деле больна, пульс несколько раз споткнулся. Странно было думать о подобном. Что значит ощущать себя душевно больным? Как при этом работает мозг? Помнит ли что-нибудь?
Утихомирив возникшую от этих мыслей дрожь, я решительно встала. Как дальше быть? Нельзя больше принимать то, что мне дают, иначе вернусь в состояние овощной каши. Наверняка, пытаться поговорить с кем-то идея не из лучших. Вряд ли граф, которого назвали моим женихом, не в курсе, что со мной делают. Это может означать, что ему подобное выгодно. Но для чего? Вряд ли он обеднел и его интересует мое скромное наследство.
Застыв в нескольких шагах от окна, я медленно втянула воздух, стараясь не спугнуть мысль. Откуда я знаю, что у меня есть наследство? Случайно пришло на ум? Нет, скорее всего проскользнуло из подсознания. Наверное, точно так же я узнала замок, когда увидела его из парка. Если не зацикливаться, можно вскользь выхватить из памяти еще какие-нибудь события прошлого.
Тревога не разжимала вцепившиеся в меня пальцы ни на секунду. Мне было страшно осознавать, что я нахожусь в том месте, где убили людей. Что если это на самом деле не было сном? Я успокаивала себя лишь оправданиями, что земли вокруг не иссушены и не испещрены черными сосудами, как и стены замка. Там все было по-другому. Даже воздух был пропитан отравляющим сознание ядом тлена.
Неспособная усидеть на месте дольше минуты, я металась по комнате, мне было необходимо двигаться – стоило только присесть, и мысли становились вязкими, едва копошась в голове. Я пыталась понять, нахожусь ли здесь в безопасности или стоит попытаться выбраться отсюда.
День проскользнул мимо меня незаметно, словно мышь мимо спящего кота. Когда я выглянула из окна, закатная корона солнечных лучей уже коснулась линии горизонта, вызолачивая облака и сжигая небесную лазурь в алых языках пламени, словно бы принося ее в жертву подступающим вечерним сумеркам. Спокойная гладь озера напоминала пылающий осколок неба, упавший между скалой с замком Рангвальдов и тонкой полоской дальнего берега. Уже знакомая часть парка утонула в красных тенях, вымазав сочную зелень в оттенки бардового и темно-оранжевого.
Пальцы невольно скользнули по полированному дереву подоконника, споткнувшись о царапину, а затем об еще одну. Под рукой оказались накарябаны непонятные символы, совсем не походившие на слова родного языка. От них веяло чем-то зловещим. Стоило взглянуть на кривые линии, выделяющиеся на фоне светлого дерева бардовыми и белыми дефектами, и кожа ощетинилась холодными мурашками. Перед глазами яркой искрой вспыхнуло воспоминание собственных пальцев, содранных в кровь с поломанными до мяса ногтями. Забытым отголоском о кончики пальцев ударилась боль, неприятная до скрежета в зубах, как звук веника, метущего по земле или каменным плитам. Те же символы были написаны кровью на стекле под нарисованной кровавой луной.
Невольно отшатнувшись как от огня, я посмотрела на собственные ногти, только сейчас заметив подпиленные неровности в тех местах, где они были особенно коротки.

«Что с ее руками?»

«Кроме обломанных ногтей и следа не осталось»

Склизкий комок страха на несколько мучительных секунд задушил вдох, наполняя легкие ледяным огнем. Содрогнувшись как от порыва холодного ветра, пробирающего до костей, я несколько раз моргнула, пытаясь смахнуть страшное видение, как капли воды с ресниц. Если бы это было так же легко! Кровавые символы впечатались в память, словно их вырезали на подкорке раскаленным скальпелем.
Догорающие в золотисто-алой агонии заката лучи ударили в окно и потекли по его гладкой поверхности ровным потоком, снова на долю секунды нарисовав картину из памяти. Сдавленный крик, вырвавшийся из пересохшего горла, спугнул воспроизведенный памятью образ. Стараясь не смотреть больше на окно, я отдышалась, возвращая размеренное дыхание. Еще раз взглянув на свои пальцы, я снова подкралась к подоконнику, будто бы на нем спала змея, которая в любой момент могла проснуться и укусить, и взглянула на таинственные письмена. В красном свете последних лучей они казались еще более зловещими, чем поначалу. В них словно пульсировала кровь и некая тайна, несущая в себе темноту. Я не могла объяснить подобные ассоциации, они неясными образами вспыхивали в сознании, но также не поддавались детализации, как мои попытки вспомнить прошлое прикосновением к платьям.
Теперь уверенность в собственном здоровье, которая до этого была тверже гранита, не смотря даже на заверения прислуги в обратном, пошатнулась как земная твердь во время землетрясения. Что если я все же больна? Иначе почему я накарябала неизвестные мне символы на подоконнике ценой сломанных до крови ногтей? Что они означают? И вид кровавой луны словно был дурным знамением, которые порой изрекают провидцы или сумасшедшие. Теперь я и сама едва ли могла считать себя нормальной. С другой стороны, кто вообще устанавливает границы нормальности, когда, по сути, они довольно абстрактны? Разве быть сумасшедшим не означает быть честным с самим собой?
В размышления об этом медленно вторгалась наползающая на небесный свод темнота, несущая на своем пышном павлиньем хвосте сверкающие драгоценные камни звезд. В какой-то момент реальность размылась, как краски на холсте от пролитой по неосторожности воды, а затем резко очертилась, собравшись воедино как мозаика.
Небо за окном было бездонно-черным. Не осталось и следа еще теплящейся вдалеке светло-голубой полоски. Казалось, она исчезла от одного взмаха ресниц.
Больше всего меня напугал внезапно возникший рядом со мной молодой мужчина в черном костюме военного формата. Он держал меня за руку и изумленными серыми глазами взирал на меня. Удивление было настолько сильным, что практически парализовало мое тело. Даже в голове витала несвойственная ситуации пустота.
Между нами висела онемевшая тишина, сквозь которую мы взирали друг на друга, как будто бы впервые видели своего визави. В одно мгновенье я поняла, кто передо мной. И вслед за этим пониманием лавиной сошли воспоминания, сметая прочь оцепенение. От моего удивленного вскрика неподвижное молчание раскололось подобно стеклу, осколки которого зазвенели в ушах напряженным сопрано.
Отпрянув от графа Рангвальда, я задушила панические вопли, рождающиеся в груди, и снова замерла в наполненном страхом ожидании. Рука моя легко выскользнула из его прохладных пальцев. Изумление на лице графа сменилось холодным безразличием. В глазах на мгновенье серебристым огнем полыхнул гнев, и снова все покрылось серой коркой льда. Меня почти физически толкнула в грудь его мимолетная вспышка. Гнев и неприкрытая ненависть были адресованы мне. Но чем я их заслужила, я не могла понять.
Резко развернувшись, граф Рангвальд черным вихрем выскочил из комнаты, двигаясь быстро и при этом грациозно, как дикий кот. Он не бежал. Его шаг был тверд и точен, словно военный марш.
– Идрис! – едва успела крикнуть я вслед уже хлопнувшей двери. Я с запозданием подалась за ним, и вздрогнула от треска, с которым закрывшаяся дверь отсекла всякие мысли о попытках догнать графа Рангвальда.
Вопросы, как вспышки фейерверка вспыхивали уже после того, как в комнате снова воцарилась тишина, наполненная свежестью вечернего воздуха.
Когда граф появился в моей комнате? Что произошло? Почему он выглядел таким удивленным и так быстро ушел?
Схлынувшее морской волной удивление, оставило после себя обнаженный, словно песчаный берег, страх. Предстать перед графом оказалось, как встретиться с монстром из-под кровати. Воспоминания пробудили внутри бурю. Хотелось зарыдать в голос от разочарования и закричать в порыве ярости, выплеснуть на обитателей этого проклятого замка все, что накопилось. И одновременно с этим животный страх перед ними холодил кровь. На какой-то миг мне показалось, что беспамятство было спасением от графа Рангвальда и его дражайших родственников, и того, что тут на самом деле происходило. Для меня оставалось загадкой, почему я до сих пор жива и для чего нужна им. Мерзкая мысль скользким червячком пробралась в голову, подтачивая мою уверенность в том, что со мной все в порядке. В ужасе я посмотрела на дверь и замотала головой, словно бы таким образом могла выбросить подобное из головы. Оставалось только верить в то, что при всех своих дурных и необъяснимых поступках, у графа Рангвальда есть честь и совесть.
Взглянув на свою руку с непонятными полукругами, я заметила, что пустой круг стал серебристо-белым, тогда как все остальные остались черными. Он как будто бы слегка светился в полумраке.
Я медленно опустилась прямо на пол у открытого окна. При всех вернувшихся воспоминаниях я все еще не понимала, что происходит со мной и этим замком.

Часть 1. По пути Теней

1 Глава. Знамения
Мечты – это пламя, к которому
мы стремимся, словно мотыльки на свет.
Я подпрыгнула на кровати, обливаясь холодным липким потом и пытаясь отличить реальность от сна, в котором ночь горела пламенем, таким беспощадным и всепоглощающим, что казалось, оно вот-вот коснется небес и обратит их пеплом.
Не успевший остыть от знойного летнего дня воздух прикасался к коже горячими поцелуями, словно страстный любовник, но я чувствовала только холодное дыхание страха, дышащего мне в затылок. И как это часто бывает, я была не в силах повернуться, чтобы взглянуть ему в лицо.
Прерывистое шумное дыхание, словно после долгого бега, звучало в тишине ночи дисгармоничной грубой симфонией звуков. Сквозь распахнутое настежь окно в комнату смотрел свет фонарей, освещавших спящие улицы.
Медленно вдохнув душный воздух июньской ночи, я встала с постели. Это был всего лишь сон. В ночь моего дня рожденья мне всегда снились странные сны. Пусть этот и был самым странным из них. На свое двадцатилетие первым подарком я получила ночной кошмар. В ушах до сих пор звучал голос незнакомки в красной мантии.

«Встретимся на балу»

Словно бы залитые жидким серебром глаза, смотрели в саму суть. Воспоминания о них заставили содрогнуться и обхватить себя за плечи. Они будто до сих пор смотрели на меня из тени, видели мою душу, и мои самые потаенные мысли читали как открытую книгу. Отогнав прочь остатки кошмара, я подошла к окну.
Ночь была одета в черный бархат, усыпанный миллионами сверкающих алмазов. Она широко улыбалась половинкой убывающей луны и пахла ароматами трав, за день высушенных летней жарой. Окутавшее весь город умиротворение успокаивало, и раскрашенный яркими цветами огня и страха кошмар медленно отцветал в памяти, как цветок, которому было пора поддаться закономерному концу жизненного цикла. Впрочем, так было со всем в жизни – у всего есть начало и конец, лишь память и истории живут вечно.
Взгляд невольно скользнул над темнотой дремлющего леса, туда, где над верхушками могучих деревьев спящим драконом, свернувшимся на скале, возвышался родовой замок Рангвальдов, чьи окна весь день спали, а ночи напролет с величием взирали на городок Бриль, расположившийся внизу. Вот уж о ком истории точно будут жить вечно.
Вокруг загадок и тайн всегда вращаются слухи, порожденные догадками людей и приумноженные их богатой фантазией. Слухи подобно стае ворон витали над замком Ардскол – их было много, и они были столь же мрачны и зловещи.
В очередной раз содрогнувшись, я прогнала прочь мысли о них и о ночном кошмаре и вернулась в постель. Чтобы уснуть решила подумать о приятном. А подумать было о чем – завтра состоится долгожданный Праздник Благословенной Ночи. В этот день женщинам запрещено что-либо делать по хозяйству – вся прекрасная половина собирает цветы и готовит щедрые дары для вознесения к Великому Древу Иссинир, что защищает людей от злых духов, обретающих силу с наступлением темноты. Подношения совершаются после заката, дабы задобрить духов природы и попросить у них хорошего урожая, счастливого брака и здоровых детей. На закате зажигаются огромные костры, в которые юные девы кидают завернутые в платки травы, загадывая желания. Травы собираются до заката, и композиция их составляется в соответствии с пожеланиями. Когда начинаются танцы, девушки дарят своим избранникам ленты из кос, повязывая их на запястье. Вот так и отмечается этот волшебный праздник плодородия и священного брака. Именно в этот праздник заключается больше всего помолвок и раскрывается тайных чувств.
И снова при воспоминании о грядущем празднике, я почувствовала ползущую по коже дрожь. Стоило только закрыть глаза, как тьма снова вспыхнула оранжевыми языками шипящего огня. Он как будто бы что-то говорил на своем языке, угрожающе наступая на веселящихся людей, которые ничего не замечали, даже исчезая один за другим в его пылающих объятиях. Праздник Благословенной Ночи обернулся настоящим кошмаром. А ведь начинался как всегда – с подношений и ритуальных танцев. Все как будто бы происходило на самом деле. Лежа в кровати, я не могла отделаться от ощущения, что уже побывала там и чудом вернулась домой, избежав страшной трагедии. Праздничная ночь была наполнена запахом жаренного мяса и хлеба, звонким смехом и веселой музыкой. Вокруг большого ритуального костра танцевали молодые юноши и девушки в ярких праздничных костюмах. На их радостных лицах играли теплые отблески костра, который по-доброму гладил по щекам мягким светом. И внезапно, из тьмы, прячущейся среди деревьев от света огня, на поляну выступила стройная фигура в красном плаще. Она двигалась медленно и грациозно, как львица – спокойная, но всегда готовая перегрызть горло врагу или своей добыче. Язык ее тела сразу выдавал в фигуре женщину. Но даже если бы она просто стояла, сам факт о ее принадлежности к женскому полу являлся непреложной истиной, как то, что огонь – горячий. Из тени накинутого на голову капюшона, пробирая взглядом до самой души и будто бы копаясь в ней, смотрели глаза, излучающие мягкий серебристый свет.
Верной свитой за ней по пятам маршировала тьма. От ее прикосновений ритуальный костер взревел, как обезумевшее животное, сорвавшееся с цепи, он побежал по земле, охватывая поляну, опаляя деревья. Все, чего касался огонь, исчезало в разрастающейся тьме. Не трогала она только женщину в красном плаще. А я словно сторонний зритель, наблюдающий за жутким спектаклем, стояла в стороне и не могла двинуться с места и выдавить из себя хотя бы звук, чтобы закричать от охватившего ужаса. Я не смогла никого спасти. И завладевшие мной чувства вины и отчаяния от невозможности что-либо исправить, сдавили меня в колючих тисках.
Незнакомка откинула капюшон и воззрилась на меня своими серебряными глазами. Ее губы не шевелились, но я отчетливо слышала ее голос, раздававшийся у меня в голове.

«Следуй за шепотом своего сердца, он направит тебя на путь Луны»

«Следуй за Луной, и она приведет тебя туда, где ты должна быть»

«Оставь свои мечты, они больше не для тебя. Следуя за ними, ты сгоришь, как наивный мотылек в пламени, к свету которого он так стремился»

«Тени страшны, но в них скрывается истина. Найди ее и обретешь дух иш’тари»

«Встретимся на балу»

Ворочаясь в кровати, я пыталась выкинуть слова странной незнакомки из головы, но они словно бы отпечатались у меня в памяти огненными буквами. Обычные сны забываются уже через пять минут после пробуждения. Через десять – остаются лишь хаотичные обрывки, передающие только самую суть того, что снилось. Этот сон отличался от всего, что было раньше. Я помнила каждую секунду, каждую деталь, каждое слово. Именно это и пугало, также как и события самого сновидения.

«Встретимся на балу»

Насколько я помнила, никаких балов в нашем небольшом городке никогда не было, и не предвидится впредь по той причине, что их некому и негде давать. Единственное место, пожалуй, Ардскол, но Рангвальды столь нелюдимы, что вряд ли решат вдруг устроить танцы. Эти рассуждения меня немного успокоили, прогнав пророческие притязания моего сна, и позволили мне, наконец, уснуть.

Наутро тетушка Крина суетилась больше обычного, в подготовке к вечерним празднествам пыталась успеть все и сразу и, естественно, ничего не успевала. Еще до завтрака между нами завязался спор по поводу моего ритуального наряда. Тетушка хотела традиционный сарафан с белой рубашкой, расшитый цветами, я была с ней категорически не согласна. Сегодня особенный день, поэтому и выглядеть я должна по-особенному. Продемонстрированный наряд Крине не понравился. Моя тетушка была человеком старых нравов. Зажиточная дворянка, отошедшая от дел. Несмотря на свой титул, она не любила командовать, не терпела эксплуататорского отношения между людьми, а потому прислуги в нашем доме не было. Была ли Крина такой и раньше или изменилась, когда вышла замуж за дядю, который был обнищавшим из-за игровых пристрастий своего отца дворянином, лишившимся всего, кроме небольшого поместья на окраине королевства Арденгард, я так и не узнала. Тетушка предпочитала не вспоминать свое прошлое, а дядя не хотел ее расстраивать, поэтому тоже ничего мне не рассказывал.
Крина предпочитала сама заниматься огородом и животноводством, привлекая к труду и меня. Меня подобное времяпрепровождение не прельщало, поэтому я часто отлынивала и сбегала к подружкам или, лежа на крыше, читала романы. Но были дни, когда тетушка была неумолима к моим просьбам, как непоколебимый айсберг на просторах северных морей, и загоняла в огород страшными угрозами лишить меня карманных денег, моих красивых нарядов и наследства в целом.
– Дворянам не пристало обходиться без прислуги и делать все самим! Почему мы живем как какие-то крестьяне? – однажды в порыве гнева я кинула эти слова тетушке в лицо, не желая возиться с коровой, чтобы надоить молока. В сарае, где она обитала, воняло навозом. Стоило мне представить, что снова придется заходить туда и трогать корову за набухшее вымя, меня распирало от отвращения. Никогда не забуду вспыхнувших холодом зеленых глаз тетушки. Крина отходила меня мокрым полотенцем и велела не зазнаваться.
– Если ты такая благородная, почему тогда общаешься с простыми крестьянами? – с ледяным сарказмом, поинтересовалась она после, когда я перестала рыдать в углу кухни.
– Быть крестьянином и общаться с ними не одно и тоже, – выпалила тогда я, все еще плавая в омуте собственных взрывных эмоций. Крина усмехнулась и покачала головой.
– Не дели людей на классы, иначе когда-нибудь ты об этом пожалеешь, как и твоя мать, – сказала мне тогда тетушка. – Титулы и деньги не делают людей лучше остальных. Как правило, только хуже. Запомни это.
Порой, мне казалось, что есть еще одна причина, почему тетушка не держит прислуги – она словно опасалась чего-то, но на мои вопросы, касающиеся этой темы, никогда не отвечала. Как и на вопросы, почему она уехала из столицы. Крина говорила, что не ладила с семьей, которая не принимала ее мужа, но даже спустя многие годы, она ни разу не возвращалась в столицу, чтобы навестить их. Лишь однажды ночью, я случайно увидела, как она плакала над старым пожелтевшим конвертом, который достала из деревянной шкатулки, стоявшей в ее спальне на каминной полке.
– В таком только на званый вечер идти, а не дары возносить и через костры прыгать. Не люблю показную роскошь, а сейчас она еще и не к месту, – высказалась тетя, пожалуй, даже слишком резко, чем было нужно, взглянув на выбранное мною платье для Праздника Благословенной Ночи. Меня ее тон немного задел, но я постаралась не показать этого. Порой, когда я покупала себе новые наряды или украшения, или отказывалась выполнять какое-то поручение, Крина становилась холодной и отстраненной. В ее глазах было осуждение, но казалось, что она видела во мне кого-то другого. После смерти мужа Крина стала немного мягче. Раньше ей приходилось быть со мной строгой потому, что дядя меня обожал и позволял мне все, чего мне хотелось. Он всячески меня баловал нарядами и редкими деликатесами, что тетушка категорически не одобряла. Порой, они очень сильно ссорились из-за этого. У Крины пару раз даже проскальзывала фраза, которая резала меня словно нож.
– Будешь потакать ей, и она станет такой же как мать!
В этих словах всегда звучало презрение, что только сбивало меня с толку, ведь Крина очень любила свою сестру и всегда отзывалась о ней с теплотой. Лишь в редких случаях, вроде сегодняшнего, она высказывалась грубо. Это была загадка нашей семьи, которая, порой, меня терзала, как и любая тайна, которую пытливый мозг хочет раскрыть. Чтобы не сойти с ума от любопытства, я успокаивала себя мыслями, что в семьях всякое случается. Возможно, Крина за что-то злилась на сестру до сих пор, но всё равно любила её.
Свою мать – сестру Крины, я никогда не знала. Она умерла при родах, едва успев дать мне имя. Моего отца чуть ранее на охоте растерзал медведь. Не имея ни малейшего понятия, какой была мама, я не могла судить о мерах Крины относительно моего воспитания. Тетушка часто наказывала меня даже за пустяки, но когда я смотрела в ее глаза, то видела в них лишь тепло и любовь, поэтому старалась не зацикливаться на обидах.
– Сегодня особенный день! Поэтому я должна выглядеть лучше всех остальных! – капризно ответила я тетушке, оставаясь твердой в своем решении как никогда. День и правда был особенным. И дело было не только в Празднике Благословенной Ночи, но и в предстоящей помолвке.
Еще раз взглянув на письмо от Ригана, адресованное Крине, в котором он уведомлял о своем визите заранее, как и полагалось, дабы попросить моей руки, и которое тетушка по секрету мне показала, я залилась краской и мечтательно закружилась по кухне. Все еще сложно было поверить, что я, наконец, стану невестой, а затем и выйду замуж. Я всегда думала о предложении и браке как о чем-то сказочном, о чем можно прочитать лишь в романах и стихах. Казалось бы, вот оно рядом подтверждение того, что это нечто реальное и осязаемое, стоит только взглянуть на соседей. Но женатые пары постоянно ссорились, о чем-то спорили, поэтому отношения между ними мало походили на любовь. От того и брак казался чем-то несуществующим. Когда дядя был жив, он говорил, что сказочные принцы не для меня, всегда предрекал, что я выйду замуж за разбойника или пирата. Дядя Рикхард меня и саму называл красивой разбойницей, позволяя мне, словно дикарке бегать с другими детьми, размахивая палкой. Но он же, когда я повзрослела, и подарил мне мое первое красивое платье из розового шелка с белыми лентами и шифоновыми вставками. Он привез его из Эрмаха, столицы Арденгарда, расположенной в западных регионах страны. У дяди Рикхарда был свой небольшой магазинчик диковинных и редких товаров – амулеты, сервизы, травы, масла и мыло, модная одежда, какую носили в крупных городах, и книги. Все, что не было ново для больших городов, но необычно для нашего захолустья, можно было найти у дяди в магазинчике. Когда он умер, Крина не пожелала продавать дело, которое мужу удалось открыть с таким трудом, и взялась за него сама. Мне тоже приходилось там иногда работать – замещать тетушку. Магазинчик дяди мне нравился, там всегда было уютно и приятно пахло травами и разными сортами чая. А колокольчики-обереги всегда ласкали слух, позвякивая от легкого касания ветра сквозь открытое окно. В этом магазинчике я впервые и встретила Ригана. Нам было по десять лет, когда он вместе с отцом пришел к дяде за важным заказом. Мать Ригана сильно болела, и дяде пришлось ехать за целебными травами очень далеко к какой-то старой ведьме.
– Твои волосы похожи на золотой шелк, – сказал он мне тогда, улыбнувшись. С этого момента и началась наша история.
– Вот подпалишь себе подол платья, потом будешь перед женихом обожженной задницей сверкать. То-то я посмеюсь, – продолжала подначивать Крина, раскладывая фрукты по корзинам.
– Почему я должна сливаться с толпой? Красоту надо подчеркивать, а не прятать! Дядя всегда так говорил и повторял, что я самая красивая не только в Бриле, но и во всем Арденгарде! – вздернув подбородок, заявила я тетушке. Ее взгляд на мгновенье стал острым, и я рефлекторно отшатнулась, думая, что сейчас получу очередную порцию физически-болезненных нравоучений. Но Крина лишь вздохнула и покачала головой.
– Дядя твой слишком много говорил и сильно тебя баловал. Срывал мне весь воспитательный процесс. А потом умер и оставил мне расхлебывать заваренную им кашу.
Я захохотала от ее слов и одновременного облегчения, что никакого наказания не последует.
– Но каша ведь вкусная? – лукаво вопросила я.
– Уж очень болтливая, – отмахнулась тетушка, пытаясь скрыть улыбку за кривым оскалом.
– Ну, если бы не дядюшка, я бы, наверное, мало сейчас походила на девушку. Ведь это он приучил меня к платьям.
– Да, – согласилась Крина, продолжая раскладывать фрукты по корзинам. – Теперь я даже об этом жалею.
Я махнула на тетушкино непраздничное настроение рукой. Иногда я ее не понимала, ведь она сама нанимала мне учителей, чтобы дать хорошее образование, учила хорошим манерам и светскому этикету. Говорила, что не смотря на глушь, в которой мы живем, забывать свои корни нельзя. О благородной крови, которая текла в жилах Крины, говорило буквально все – ее движения, манера разговора, осанка, взгляд, но ее отношение к людям было добрым, и она сама вела дела. В этом я тетушку совсем не понимала. Наш род не бедствовал, поэтому я не могла взять в толк, почему тетушка сама вела дом и хозяйство.
– Потому что труд не дает забывать о том, что все мы люди, и как тяжело дается то, что мы имеем, – отвечала Крина на подобные вопросы, когда я их задавала. Но я ее мнения не разделяла. Зачем трудиться, когда у тебя и так уже все есть?
– Принеси с чердака сандаловые свечи, – попросила Крина, выдернув меня из состояния задумчивости. Кивнув, я направилась в коридор, а оттуда по лестнице на чердак. Деревянные ступеньки поскрипывали под ногами, напоминая мне старушек на лавочках, которые постоянно кого-то обсуждают своими скрипучими голосами.
На чердаке не было и пылинки. Тетушка убиралась здесь с завидной регулярностью. Наш чердак рушил все стереотипы – он не был темным, жутким, и не имел поселенцев в лице призраков. Все было убрано и разложено по местам. Большие окна взирали на солнечный город снаружи, разливая густой дневной свет на пол и стены. Здесь было уютно, и порой я приходила сюда, чтобы побыть в одиночестве и почитать приключенческие романы, оставшиеся мне от дяди. Когда я касалась старых корешков, всегда вспоминала его добрые глаза, веселую улыбку с хитринкой и приятный голос, которым он мне читал рассказы о странствующих героях, побеждающих врагов, благородных принцессах, которым приходилось отречься от привычной жизни, чтобы обрести свое счастье, и жутких существах – вампирах, оборотнях, болотницах и темных ведьмах, которых давным-давно истребили. Каждый раз, открывая новую книгу или перечитывая старую, меня охватывал дух приключений, который звал меня в далекие земли и вдохновлял на поиски чего-то нового и неизведанного. Но стоило убрать книгу на полку, и от прекрасных строк оставалась лишь грусть и болезненная пустота, которую позже заполняли мысли, вторившие мне «Зачем куда-то ехать и что-то искать? У тебя здесь есть все, что можно только пожелать».
Взглянув на полки с книгами, я почувствовала, как внутри просыпается ностальгия и тянет за те струны души, которые я старалась не трогать. Отвернувшись от разноцветных корешков, я направилась к противоположному шкафу, где в шкатулках лежали мешочки со смесями трав, свечи, старые пергаменты с рецептами, и много всякого хлама, к которому я не притрагивалась. Достав пару свечей, я уже собиралась спускаться обратно в кухню, когда внутри дернулось какое-то необъяснимое чувство, потянувшее меня обратно к шкафу. Удивленно взглянув на полки, я потрясла головой, словно бы приходя в себя, и снова собралась развернуться к двери, но не смогла. Ноги будто приросли к полу, а взгляд стал взбираться вверх по полкам, пока не наткнулся на небольшую неприметную шкатулку, стоявшую на самой верхней полке. С первого взгляда ее можно было бы не заметить среди ящичков и вышедших из моды статуэток, выбросить которые у Крины просто не дошли руки.
Стоило только прикоснуться взглядом к маленькой старомодной шкатулке, и по телу разлилась приятная теплая дрожь. В голове пронеслась мысль, что эта вещь могла принадлежать маме. У Крины я точно ничего подобного не видела.
Подставив табуретку, я взобралась на нее, отложив свечи на свободное место на полке, и несмело потянулась к шкатулке. Дерево потемнело от времени, когда-то искусная резьба потерлась и теперь требовала более тщательного внимания, чтобы понять смысл рисунка. Сняв шкатулку с полки, я медленно и осторожно, словно из нее могло что-то выпрыгнуть, открыла крышку. Внутри на бархатной обивке лежала серебряная цепочка с довольно необычным кулоном. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть. Двойной контур из серебра, переплетенный рунами, образовывал круг, внутри которого с одной стороны была еще одна дуга, заполненная теми же загадочными рунами. Полумесяц и полная луна, заключенные в единых объятиях. А между ними покоился круглый потемневший от времени камень, охваченный серебренными узорами, которые вились по нему как лозы плюща по стволу дерева.
Я рассматривала кулон с неподдельным интересом. Крина никогда не показывала мне это украшение, но и не запрещала открывать шкатулки, стоящие здесь. Наверняка, она просто забыла про большинство лежащих здесь вещей. Кончиком указательного пальца я осторожно коснулось поверхности камня. Он был прохладным, как и оплетающая его узорная оправа. Осмелев, я достала украшение и положила его на ладонь, чтобы получше рассмотреть загадочные руны. Таких я не видела даже в книгах.
Внезапно металл в руке потеплел, а камень пробудился, из темно-серого став молочно-белым. Кровь забурлила в сосудах, бросая тело в жар. В глазах потемнело, а затем меня и вовсе поглотила тьма. Ее густые объятия сомкнулись вокруг меня черным коконом. Я попыталась закричать, но горло онемело. Тело плавало в невесомости, пытаясь нащупать опору. Руки хаотично шарили во мраке в поисках стены, но дрожащие пальцы хватали лишь пустоту. Не было ни пола, ни шкафа – вообще ничего. Сердце зашлось в панике, бешено стучась о грудную клетку. Загадочный медальон ярким маяком сверкал в руке. Но даже он не мог отогнать плотный мрак, сгустившийся вокруг.
Внезапно что-то дернуло меня вниз, и я понеслась в бездонную пропасть. И так же неожиданно все прекратилось. Безликий холод коснулся кожи и начал просачиваться внутрь, пробуждая в глубинах души что-то столь же холодное и темное, источающее дурной аромат ужаса. Я пыталась вырваться, закричать, но это что-то словно было частью меня, от которой нельзя было убежать. Тело стало чужим, эмоции утихли. Руки нащупали твердую опору и надавили на нее. Треск стекла обрушился на слух, отдаленная боль кусала локти и запястья. Мрак стал вытекать подобно жидкости, позволяя разглядеть круглую мрачную комнату с голыми стенами, пронизанными черными жилами, словно плоть сосудами.
Мне хотелось закрыть глаза, закричать и броситься прочь, но я не могла пошевелиться, став просто наблюдателем, запертым в собственном теле.
Приблизив руки ближе к глазам, я посмотрела на тонкие порезы от стекла, из которых сочилась кровь. Выбравшись на холодный пол, залитый черной жидкостью, я оглянулась и увидела позади себя огромный стеклянный куб. Часть холодного темного вещества осталась внутри, большая же вытекла, как только стекло треснуло.
– Госпожа! С пробуждением! – раздался чей-то мерзкий скрипучий голос. Возле меня появилось странное маленькое существо, похожее на сказочного гоблина. У него была большая голова, вытянутое чуть вперед лицо с острым носом и подбородком, большая пасть с двумя рядами острых треугольных зубов и маленькие черные глазки. Сгорбленное тело с болотной кожей и длинные тонкие пальцы. Широкими голыми стопами он шлепал по полу, прыгая вокруг.
– Селения! Ты там что заснула?! – резкий голос тети прорвался словно издалека и сбросил невидимую сеть оцепенения. Я снова почувствовала тепло собственного тела и разжала руку, в которой держала медальон. В то же мгновенье жуткое видение рассеялось. Я открыла глаза и обнаружила, что лежу на полу. Рядом валялся поваленный табурет, с которого я, видимо, упала. Правый бок, на котором я лежала, болел, рука затекла и едва шевелилась. Тяжело дыша, я перевернулась на спину и посмотрела в побеленный потолок, пытаясь уложить в голове произошедшее. Быстрый взгляд на медальон, покоившийся рядом на полу. Серый камень спокойно спал в серебряной оправе.
Я провела рукой по лицу, пытаясь смахнуть наваждение. Что это было? Сон? Последствия удара головой?
Медленно поднявшись с пола, я едва не взвыла от боли, потирая ушибленный бок и ребра. Как я теперь буду танцевать и прыгать через костер?
Взглянув на медальон с опаской, я осторожно подошла к нему одним боком, словно краб, и задумчиво взглянула в серые спящие глубины камня. В голове всплыл ночной кошмар, обдав спину жаром. Слишком много странностей для одного дня.
Убедив себя, что все это мне привиделось от удара головой, я все же не решилась вновь прикоснуться к украшению. Подковырнув его старыми тетушкиными спицами, которые нашла в одной из коробок с принадлежностями для рукоделия, я бросила медальон обратно в шкатулку. Цепочка обиженно звякнула. Закрыв крышку, я спрятала шкатулку как можно дальше за другие коробки, взяла свечки и поспешила вниз, стараясь не думать больше о том, что здесь произошло.
Но прежнее праздничное настроение вернуть так и не удалось. Заметив мое угрюмое выражение лица, Крина поинтересовалась, что со мной случилось, но я лишь сказала, что упала с табурета и ударилась.
– Горе ты мое, – выдохнула тетушка, качая головой, и встав со стула, пошла к кухонным шкафчикам. Крина заварила мне травяной настой для снятия болевого синдрома, а затем принялась осматривать меня и прикладывать компрессы к моей шишке, набухшей на макушке, и пострадавшей половине тела.
Зажжённые сандаловые свечи приятно успокоили расшалившиеся нервы и прогнали дурные мысли. Но окончательно отделаться от увиденного в бессознательном состоянии, не удалось. Несколько раз, когда я бросала взгляд на свое платье, на ритуальные букеты трав, то вздрагивала, вспоминая свой сон. Напряжение ни на минуту не покидало меня, периодически скрываясь среди радостных мыслей, но продолжая незаметно нарастать. Оно подкрадывалось словно охотник, выслеживающий оленя – медленно, неслышно, чтобы не спугнуть. И чем ближе был закат, тем страшнее мне становилось.
К заходу солнца все подношения Древу Иссинир были готовы, букеты трав для бросания в костер собраны и повязаны ленточками, поэтому я принялась плести косы, повязывая их ритуальными золотыми лентами. Платье из голубого шелка сидело на мне, как будто сшитое на заказ, подчеркивая грудь, талию и цвет глаз. Золотисто-пшеничные волнистые локоны, теперь заплетенные в косы, ловили свет клонящегося к закату солнца и играли красными и оранжевыми переливами. Несколько коротких непослушных прядок выбивалось из прически, но так выглядело даже лучше. Пожалуй, я на самом деле буду украшением грядущего праздника. Эти мысли прогнали воспоминания о дурных знамениях и задали праздничный настрой, позволив мне вновь развеселиться. В конце концов, сегодня я стану невестой Ригана! Сколько можно думать о плохом?
Вышла из дома я немного раньше, чтобы повидаться с друзьями перед началом возношений. Предупредив тетушку, я взяла одну из корзин и выпорхнула из дома, направившись к Священной Роще. Бежала вприпрыжку, нараспев цитируя стихи любимого поэта Армандо Флэя, как нельзя кстати подходившие, чтобы поднять себе настроение.

«Очнись, любовь моя, и прошепчи,
Что в имени тебе моем так сладко?
Ты, словно полная луна в ночи,
Такая же прекрасная загадка.
Что для тебя моя любовь?
Откуда ты пришла на эту землю?
Быть может, из далеких летних снов
По краю яви проскользнула тенью?»

От строчек «Ода любви» Армандо я потерялась где-то в мире грез, отринув реальность, и случайно налетела на незнакомую женщину, шедшую мне навстречу, совершенно ее не заметив.
– Ради всего доброго, простите меня! – я кинулась поднимать душистые букеты неведомой мне травы, которые дама выронила из рук по моей вине. Выпрямившись и вручив незнакомке ее ношу, я неловко улыбнулась и еще раз извинилась. Эту женщину я никогда раньше не видела, потому что ее необычные серебристо-серые глаза я бы точно запомнила, они завораживали, ловили взгляд и больше не отпускали. На вид представшая передо мной дама была лет сорока, но выглядела она такой ухоженной и стройной, что сложно было вообще говорить о ее возрасте. Внешностью она походила на красивую, высокородную особу, для забавы одетую в простую одежду, которая все же не могла скрыть всех ее достоинств. Поставь ее рядом с другими женщинами нашего города, и она все равно будет резко выделяться на их фоне.
Поначалу взглянув на цвет глаз незнакомки, я невольно вспомнила жуткую особу из своего сна, но они были совсем разные. Сложно было даже себе самой объяснить, чем именно они различались.
– Не переживай дитя. Молодость! – понимающе улыбнулась мне женщина. – Молодость не повторяется! Главное не потратить ее впустую.
– Это уж точно! – меня обрадовало то, что случайная собеседница на меня не злилась. Я любила добрых людей. От общения с ними поднимается настроение и чувствуется тепло в душе, которое они бескорыстно отдают. Как и сейчас. Я совсем не знаю эту даму, но ее лучезарная улыбка, искрящиеся жизнью глаза и такие простые слова, произнесенные от всего сердца, окрылили меня. Правда ненадолго. Я поклонилась и уже собиралась бежать дальше, когда женщина вдруг изрекла следующее:
– Не суждено тебе быть с ним, дорогая моя. Поэтому не отдавай ему ленту сегодня. Убереги вас обоих от боли расставанья. Луна решила по-другому.
Неприятный холодок с фальшивой лаской пощекотал мой позвоночник. Пальцы рук задрожали и непроизвольно разжались. Корзинка с подношениями упала на землю, но я даже не заметила этого.
– П-простите? – поперхнувшись воздухом, выдавила я, чувствуя подступающую дурноту.
– Тебя ждет не одна развилка. И на каждой будет стоять Смерть. В ночь Великой Луны ты покоришься ей и к Луне уйдешь, – завершила незнакомка. Глаза ее загадочно мерцали в свете заходящего солнца.
Я оцепенела от внезапно нахлынувшего холода. Летний вечер показался зимней стужей, а глаза незнакомки замерзшими озерами.
– Удачи тебе, дитя, – дама ласково погладила меня по плечу, но прикосновения ее рук внезапно стали жалом скорпиона.
Прежде, чем я успела осмыслить услышанное, незнакомка попрощалась и растворилась в воздухе. Или мне уже начало мерещиться то, чего не существует? Может, никого я на самом деле не встречала? Лучше бы так оно и было. Получить такое жуткое предсказание в великий праздник – плохой знак. Не то, чтобы я особо суеверна, но можно невольно зациклиться на чем-то подобном, что в итоге приведет к предсказанному исходу за счет банального самовнушения.
По той же причине я никогда не ходила к гадалкам, предпочитая верить в то, что наша судьба меняется каждую секунду в зависимости от нашего выбора, а не предрешена заранее. Но сегодня столпы моих убеждений несколько пошатнулись под ударной силой моего сна и предсказания повстречавшейся мне дамы. Столько жутких предсказаний в один день….
В Священную Рощу я пришла не в столь радостном настроении, в каком выходила из дома, и при виде веселой суеты задумчивость отошла на второй план, а вот напряжение сделало свой выстрел прямо в сердце, которое тут же споткнулось от тревоги и помчалось как безумное.
Все было точно так же, как во сне. Мужчины укладывали дрова для костров аккуратными шалашиками, женщины украшали ветки деревьев и тотемные столбы праздничной мишурой и разноцветными бумажными фонариками. Был здесь и наш пекарь со своими хлебобулочными шедеврами, и любимые всеми кондитеры с всевозможными сладостями. Собиравшиеся на праздник люди несли с собой фрукты и напитки. В этот праздник все было бесплатно, и каждый делился с остальными всем, что имел.
У священного древа стояли двое жрецов в ритуальных белых мантиях, края которых были расшиты золотыми нитями. Другие помогали украшать рощу и готовить все необходимое к Ритуалу Возношения.
Мой нос пощекотал аппетитный аромат жарящегося жертвенного поросенка, заставив рот наполниться голодной слюной, а желудок надрывно заурчать.
Я смотрела на разворачивающиеся празднования в немом оцепенении. Нервная дрожь в теле была подобна подрагивающей перед падением с листа капле росы. Хотелось развернуться и убежать отсюда прочь. Но внезапно налетевшие на меня веселой гурьбой друзья, выдернули меня из оков неподвижности, заставив вскрикнуть от неожиданности. Удивившись моему потерянному виду и подрагивающим от напряжения губам, они начали шутить и рассказывать последние веселые новости, чтобы отвлечь меня от дурных мыслей. История про нашего старосту, в очередной раз решившего жениться по переписке, отогнала зловещие знамения на второй план, здорово меня развеселив. Всласть посмеявшись вместе с друзьями над бедным старостой и обсудив все подробности очередной неудавшейся помолвки по причине «хрупкого здоровья градоправителя» – по официальной версии, и расхождения присланного портрета с действительным обликом невесты – как истинной причины, известной только в «узких кругах», я смогла окончательно отвлечься от не дававшего мне покоя ночного кошмара.
– На самом деле, эти помолвки по портретам – какой-то каменный век. Большинство людей уже давно поняли, что красота портрета не гарантирует истинной красоты. Все равно берешь кота в мешке, и чем больше и богаче выглядит мешок, тем более облезлым оказывается кот, – усмехнулась я.
– В случае со старостой – кошка, – вставила свое слово Леония. Хоть замечание было и верным, меня оно сразу подковырнуло. Леонию я не очень любила. Она всегда была мила и улыбалась, но за спиной постоянно держала нож. Несколько раз она пыталась поссорить нас с Риганом потому, что сама за ним ухлестывала. Но сегодня был великий праздник, поэтому я подавила в себе рвущееся наружу желание осадить ее в грубой форме. Смотря на друзей, я откровенно не понимала, зачем они привели ее с собой, зная о наших напряженных отношениях.
Мы подошли как можно ближе к Древу Иссинир, чтобы раньше всех вознести дары и начать веселиться. Вскоре тут соберется толпа, через которую будет не протолкнуться. Жрецы уже разожгли огонь в чашах, что означало начало подношений. Вперед выступил Верховный, чтобы произнести речь о важности Благословенной Ночи, силе, которую этот праздник несет в себе, его значимости и божественном благословении. Из года в год его речь особо не менялась, поэтому я не особо прислушивалась к главе нашего храма.
– А что ты решила пожелать? У тебя вроде все есть, – вдруг заговорила Леония, когда мы сделали еще несколько шагов в очереди к древу. На ее губах заиграла ядовитая усмешка.
– На твоем месте, я бы пожелала крепкого семейного счастья. С твоим-то характером, без помощи высших сил Риган вряд ли тебя долго выдержит.
Копившееся еще с минувшей ночи отвратительное настроение, наконец, созрело. Закатив глаза, я усмехнулась и высокомерно посмотрела на Леонию.
– Оставайся на своем месте. Мое слишком тесное для посторонних и их советов, – огрызнулась я. – Но раз уж ты спросила, отвечу. Попрошу у богов, чтобы дали тебе хоть немного ума и красоты, а то ведь замуж так и не выйдешь.
Добавив в эти слова как можно больше яда, я чуть толкнула Леонию плечом и двинулась вперед, растолкав парочку, идущую перед нами. Совесть меня совсем не грызла, хоть я ударила Леонию и по больному месту. Красавицей она действительно не была, но ум у нее был острый.
– Гадина ты, Селения! – крикнула мне вслед Леония. – Таких мерзких особ как ты забирает Гибельный Король!
Пусть Гибельный Король и был страшной сказкой, которой пугают детишек, если те не слушаются, я все равно невольно содрогнулась. Дурные мысли снова начали проникать в голову. Обернувшись, я совсем не по-взрослому показала Леонии язык и крикнула:
– Гибельный Король забирает только красавиц! И характер тут вовсе не причем, иначе ты была бы первой в его списке!
Леония побагровела от злости, но ничего сказать мне в ответ не успела. Я уже развернулась и снова двинулась к Иссиниру.
По пути к дереву я выискивала среди мельтешащих лиц Ригана. Мне не терпелось закончить со всеми формальностями и поскорее встретиться с ним, но он словно бы специально не находился, заставляя меня нервничать. Какая-то часть меня хотела поскорее услышать его предложение, чтобы опровергнуть дурные знамения, которые с наступлением темноты все больше обретали силу в моих мыслях, давая второе дыхание моим тревогам и нервному напряжению.
Чьи-то руки обхватили меня поперек талии и закружили в воздухе. Я радостно засмеялась, почувствовав, как подобно праздничному костру вспыхнули романтические чувства, отбрасывая все остальное в тень.
– Риган, – все еще смеясь, я повернулась и обняла возлюбленного. – Я тебя искала.
От прикосновений любимого внутри все затрепетало, и мрачные мысли вновь отступили. Мои чувства сегодня были похожи на игру в салочки. То водили темные мысли, то светлые.
– Вот я и нашелся, – весело отозвался он. Его улыбка заставила сердце забиться чаще, словно в первый раз. Риган взял одну из моих длинных кос и задержался взглядом на золотой ленте. Правильно истолковав его взгляд, я засмеялась.
– Надеюсь, ты не додумаешься до того, чтобы красть их? – усмехнулась я, припомнив еще одну славную традицию этого летнего праздника. Юноши могут украсть ленту с косы девушки, чтобы потребовать что-нибудь взамен, разумеется, в рамках приличного. Одну ленту дева повязывает на запястье избранника, если он есть, вторую на Древо Иссинир при поднесении даров.
– Если ты мне одну не подаришь, я украду обе, – очень убедительно пообещал Риган, вызвав у меня приступ смеха.
– Я вообще не собиралась их плести. Хотела прийти взлохмаченной, как ведьма, – издевательски протянула я.
– Не, на такую тебя я не смог бы смотреть, – наигранно покачал головой Риган, – И вообще, шабаш в другой день и в другом месте.
– Откуда знаешь? Ты что главный ведьмак на слёте?
Мы захохотали, представив, как смотрелись бы на слете нечистой силы. У меня даже слезы на глазах выступили. Но вообще-то Риган был неправ. Раньше Праздника Благословенной Ночи не существовало. В эту ночь вся нечистая сила выбиралась из своих убежищ и бродила по земле. Ночь Проклятых Душ – так назывался разгул темных сил. Люди рисовали защитные символы кровью кур или свиней на дверных косяках и оконных рамах, тогда нечистые не могли переступить порог дома. Но с приходом хранителей леса и духов природы все это осталось во временах правления мрака. И чтобы больше не допустить подобного, было решено в эту ночь справлять какой-нибудь светлый праздник, чтобы нечистые силы забылись навсегда. Вот так и родилась Благословенная Ночь. И в этот праздничный день родилась я.
– В любом случае, я всегда могу украсть тебя.
– Ты такой выдумщик, – улыбнулась я, одарив Ригана еще одним поцелуем прежде, чем он ушел, шепнув на ушко, что после церемонии Возношения будет ждать меня у пруда.
День окончательно уступил вечерним сумеркам, подсвеченным разноцветными фонариками. Стоило половинке уходящей луны по-королевски взойти на небосвод, и крадущийся к роще вечер переоделся в огненные тона вспыхнувших ритуальных костров, заговорил веселым треском веток в пылких объятиях пляшущего свой демонически прекрасный танец огня.
Жрецы вознесли молитву духам природы, хранителям леса и богам, в песне восславили их щедрость и, наконец, позволили нам вознести дары и повязать ритуальные ленты на ветки Древа Иссинир.
Все мои тревоги окончательно развеялись, позволив, наконец, расслабиться и насладиться праздником.
После «официальной» части, Крина отпустила меня веселиться с друзьями, взяв с меня обещание вести себя благоразумно. Но о каком благоразумии могла идти речь, когда предстояло водить хороводы и прыгать через костры?
Воздух наполнился звонким смехом, песнями, ароматами еды и сжигаемых трав – все это создавало теплую праздничную атмосферу. Все мы чувствовали себя частью чего-то большего, все мы сейчас были одной большой дружной семьей, собравшейся вместе.
Как и планировала – в своем шелковом ярко-голубом платье я сияла как самая яркая звезда на небосводе. Со всех сторон словно крупа из случайно задетой банки, сыпались комплементы, завистливые и раздраженные взгляды, что означало – я своего добилась.
Остановившись перед костром, я перебирала пучок трав, собранный из тринадцати растений. Аромат базилика был самым ярким, гармонируя с лавром и листьями коричного дерева.
Нужно было правильно сформулировать желание прежде, чем придавать букет огню, чтобы дым, пронизанный ароматами сожженных трав, впитал мои слова и вознесся к богам. Так они узнают о мечтах, таящихся в душе, и пошлют мне благословение на их исполнение.
В голове пронеслись детские мечты, сотканные образами из сказок и романов о прекрасном принце, который спасет меня от ужасного чудовища, заберет в свой красивый замок и сделает своей принцессой. И сразу же вспомнились слова дяди о том, что выйду я скорее за разбойника, чем за принца. Из дальних закоулков памяти вышел смутный образ сестры, о которой я всегда мечтала, чтобы делиться с ней своими секретами, радостями и печалями, вместе решать проблемы. Почему-то я всегда представляла, как она будет влипать во всякие неприятности, связываться с дурной компанией, а я буду ее вытаскивать. Это бы сближало нас, и укрепляло наши узы.
Эти воспоминания теперь казались слишком уж сказочными и такими глупыми, вызывая лишь улыбку и приятное тепло внутри от того, что это яркий кусочек моего детства.
Сосредоточившись на желании, я попросила, чтобы всегда переживающая обо мне Крина обрела душевный покой, отпустив меня замуж, любящей семьи, в которой мы все будем уважать и понимать друг друга. Между строк протиснулся призрак былых мечтаний, что мы даже умрем друг за друга, если до этого дойдет дело. Но все же буду надеяться, что подобного никогда не случится.
Перед самым броском я попросила, чтобы брат моего избранника, наконец, вернулся домой. Костер вспыхнул, принимая мой букетик желаний и весело затрещал, будто бы обещая доставить мое сообщение богам.
Я отошла, уступив место другим, и подумала о брате Ригана, который несколько лет назад разругался с их отцом и уехал в столицу, с тех пор ни разу не появившись в Бриле. Риган с отцом до сих пор переживали за него, но он даже не удосужился прислать ни словечка.
Вспомнив о словах возлюбленного, я поспешила прочь из Священной Рощи. Перед глазами уже маняще сверкала подсвеченная разноцветными горящими фонариками дорожка, убегающая в лес, когда я споткнулась о чью-то ногу и теряя равновесие налетела на кого-то из празднующих.
– Пожалуйста, простите! – поспешила извиниться я перед придержавшим меня молодым человеком.
– Все в порядке, – заверил меня он. На бледном лице играл свет костра, отражаясь в дымчато-серых глазах оранжевыми всполохами. Кем бы ни был этот человек, он резко выделялся из общей массы собравшихся. Дорогие ткани его черного костюма сразу говорили о высоком положении. Даже атмосфера вокруг него резко преломлялась с праздничной на молчаливо-мрачную, рассеивающую танцующий свет костров. Незнакомец напоминал ворона – такой же черный, зловещий и отстраненный.
Я его никогда не видела в Бриле, на местного он походил мало. Несколько секунд я просто молча смотрела на него, не в силах сдвинуться с места, но необъяснимое оцепенение внезапно осыпалось от случайного толчка одного из празднующих. Плечо отозвалось мимолетной болью, но отрезвило меня. Поклонившись незнакомцу в знак благодарности, я хотела уйти, но внезапно рука молодого человека остановила меня, вцепившись в плечо. Прохлада его пальцев обожгла мою разгоряченную кожу. В глазах незнакомца зажглось удивление, словно он узрел нечто диковинное. Хотя минуту назад его лицо выражало полное безразличие. Но это мимолетное удивление почти сразу схлынуло, сменившись маской отстраненности.
– В чем дело? – возмутилась я, пытаясь сбросить его руку. Словно опомнившись от моих слов, незнакомец отпустил меня и отступил на шаг назад. А затем, не говоря ни слова, исчез среди теней деревьев. Но я все еще ощущала на себе его пристальный взгляд.
Я поспешила покинуть это место, и чуть ли не бегом направилась к пруду, где меня ждал Риган, стараясь выбросить из головы мимолетную встречу, оставившую странное послевкусие. Но стоило влажному дыханию воды коснуться лица, и невидимая черта, отсекла все, что происходило до этого момента, заставив окунуться только в бесконечное «сейчас».
Он стоял на причале и смотрел куда-то вдаль. Луна лежала на поверхности пруда, лишь смутно освещая дальний берег, где меж деревьев толпились тени. Их хаотичное мельтешение напоминало завораживающий ритуальный танец таинственных силуэтов в балахонах. Казалось, что даже сама природа празднует Благословенную Ночь.
Услышав мои шаги, Риган обернулся и улыбнулся мне, как будто ничто в жизни его так сильно не радовало, как лицезрение моей персоны. Мир теней преобразил его лицо, стерев все неровности и изъяны, в лунном свете оно казалось лицом восковой фигуры. Но глаза оставались живыми.
– Пришла, моя радость, – выдохнул он и подошел ближе. Его прохладная рука скользнула по моей разгоряченной жаром пламени костра коже от плеча до запястья. Пальцы мужественной руки сомкнулись вокруг него и потянули вверх.
Воздух между нами замер, накаляясь от каждого горячего вздоха наших резонирующих душ.
Вторая рука Ригана появилась из-за его спины, сжимая белые шелковые ленты. Пока он обвязывал ими мои запястья, сердце спотыкалось от каждого прикосновения, а затем неслось, пытаясь наверстать пропущенные сокращения.
– Селения Де-Маир, в Благословенную Ночь, беря в свидетели богов, под взором Светлоликой Мунарин прошу твоей руки, – почти прошептал Риган, но его слова раздались в ночной тишине ударами ритуального барабана. В моем воображении – свадебного.
Не в силах сдержать рвущийся изнутри восторг, я радостно завизжала и прыгнула на шею возлюбленного. Риган обхватил мою талию и оторвал от земли. В этот бесконечный момент счастья я будто бы парила над всем миром вместе с ветром.
И больше не нужно было слов, наши чувства говорили за нас, а мы растворялись в них подобно сахару в горячем душистом чае.
Руки Ригана скользнули по моей спине, опускаясь на поясницу. Повинуясь движениям его пальцев, жар, проснувшийся в груди, спустился вниз живота тягучей, болезненно-приятной тяжестью, лихорадя рассудок сладостным туманом. На задворках сознания в неукротимом пламени сгорали собственные убеждения о сохранении невинности до свадьбы. Какая разница? Пусть все случится сегодня.
Прильнув к Ригану, я отвечала на его страстные поцелуи, позволяя его пальцам пробираться под выбранное специально для него платье. Жар в груди нарастал, горяча все тело в сладостной лихорадке. В какое-то мгновенье он стал почти невыносимым, настоящим и беспощадным, сжигая остатки воздуха в легких. В голове словно бы разрастались корни, разрывая ее изнутри пульсирующей болью.
Луна на небе внезапно покачнулась, наливаясь багровым светом, она билась кровоточащим сердцем. Весь мир за один вздох окрасился в алые цвета, а затем потемнел. В чернильной темноте двигались серебристые, словно призраки, силуэты. Они говорили тихо и одновременно, создавая вокруг себя шелестящий гул, словно от подхваченных ветром страниц книги. Сквозь неяркое мерцание проступали черты прекрасных лиц, на которых лежала печать строгости. В их глазах ярким огнем горело осуждение, которое пробуждало в душе стыд. Качая головой, они смотрели на меня так, словно я не оправдала их ожиданий. Еще один силуэт, возникший из темноты, сиял ярче остальных. Явившаяся дева была так прекрасна, что могла бы посрамить всех красавиц мира вместе взятых. Ее внешность была неземной. В отличие от остальных призраков она улыбнулась с материнской заботой, как обычно улыбалась Крина, и прошептала несколько слов, легких, как сам ветер и плавных, как спокойное течение воды. Неизвестный язык показался таким знакомым и родным, и понимание фразы само собой сложилось в голове: «В этот раз я прощаю тебе глупость, одетую в краски юности. Но впредь я ожидаю от тебя большего благоразумия, чем ты проявила сейчас. Не разочаровывай меня».
Я закричала, вырываясь из вязкой темноты и падая в распахнутое настежь ночное небо. Серебристой пыльцой сыпались звезды и вдаль одиноким кораблем уплывала луна.
Приятное прикосновение воды отрезвляюще коснулось кожи, расставляя окружающий мир по местам. Голова лежала на чем-то мокром и твердом. Надо мной склонился испуганный Риган, мокрыми ладонями прикасаясь к моему лицу.
– Ты вся горишь, – произнесли его губы, но сам звук добрался до моего слуха с опозданием.
В теплых объятиях летней ночи меня колотило как в январские морозы. Грудь жгло огнем, но он совсем не грел.
Немного придя в себя, я поняла, что лежу на причале, мокрая и обессиленная. Луна все так же приветливо улыбалась с небес, воздух пел голосами сверчков и отголосками празднующих жителей Бриля, доносящихся из Священной Рощи.
– Ты меня напугала, – признался Риган, помогая мне сесть.
– Что произошло? – спросила я, невидящим взглядом касаясь дальнего берега.
– Ты внезапно затряслась в судорогах и упала. Но в воде ты почти сразу успокоилась.
Я чувствовала страх и дурноту от произошедшего вместо положенного разочарования от того, что нашей с Риганом долгожданной близости так и не случилось. Но все эти чувства прогнал гнев. Эта ночь должна была стать самой счастливой и запоминающейся! А вместо этого после предложения я упала в обморок! Злость на саму себя перетекала раскаленным железом в чувство жгучей досады. Все было испорчено, и как бы мы ни пытались повторить этот момент, он все равно останется неизменным в нашей памяти.
– Давай я отведу тебя домой? – предложил Риган, наблюдая за моим отстраненным состоянием.
– Нет. Я уже нормально себя чувствую. Давай останемся здесь, – от разъедающего сердце разочарования эти слова прозвучали резче, чем мне бы того хотелось. Поэтому стараясь сгладить собственное острое недовольство, я заговорила более мягким тоном.
– Наверное, я просто переволновалась. Нужно выпить чего-нибудь холодненького и… потанцевать.
Сама мысль о том, что я останусь наедине со собой и своими кошмарами в тишине своей комнаты, вызывала у меня неприятные колики в животе. На празднике среди людей не думать о произошедшем на причале и увиденном в обмороке получалось гораздо лучше. Но ни шумное веселье, ни мысль о том, что я теперь невеста Ригана, не приносили мне желаемого облегчения. Тех жалких капель счастья не хватало, чтобы утопить чувство страха, который следовал за мной по пятам, как странный незнакомец с дурными намерениями.
Пришлось смириться с тем, что праздник больше не приносит мне радости, а кажется раздражающим неразборчивым шумом, от которого начинает болеть голова. Обеспокоенная моим состоянием тетушка не захотела оставлять меня одну, когда Риган подвел меня к ней с официальным заявлением о нашей помолвке, и решила сама отвести меня домой.
Риган сопроводил нас до самой двери. Всю дорогу они с Криной о чем-то весело болтали, но я не слышала ни одного слова. Дорога словно утонула в тумане. Лишь на пороге нашего дома я очнулась от транса, в котором пребывала, и механическим движением обняла возлюбленного на прощанье.
– Может мне стоит остаться? Твое состояние меня беспокоит, – предложил Риган. Его взгляд и правда был обеспокоенным, но несмотря на его благородные порывы, мне сейчас хотелось, чтобы он ушел. Я как можно мягче объяснила ему, что все нормально, и если вдруг почувствую себя хуже, то вызову лекаря. На том и распрощались.
Остаток ночи прошел в гостиной без сна. Голова приятно опустела и не подавала признаков мыслей до первого луча солнца, робко скользнувшего в окно. Крина, побоявшаяся оставлять меня одну, задремала прямо на диване и сейчас забавно посапывала и что-то бормотала во сне про убегающее молоко и подгоревшие котлеты. Я весело заулыбалась – тетушка в своем репертуаре.
Подумав дать ей небольшой отдых, я решила переодеться, умыться и сама сделать все утренние дела, когда в дверь настойчиво постучали. Скорее машинально взглянув на часы, я направилась к двери, задаваясь вопросом, кто мог пожаловать в такую рань. Открыв дверь, я почувствовала внутреннюю дрожь и дикий вопль интуиции бежать прочь, пока еще не слишком поздно. На пороге обнаружились два подозрительного вида элемента, которых я никогда не видела в нашем городе. Один из них был юношей, чуть старше меня, одетым в черный плащ, из-под которого выглядывала рубашка из черной парчи и черные брюки. Бледное овальное лицо напоминало фарфоровую маску – такое же гладкое, без единого изъяна, и совершенно лишенное эмоций. Большие миндалевидной формы темно-вишневые глаза смотрели бесстрастно, не выдавая никакого интереса к моей персоне. Черные короткие волосы были слегка взлохмачены, челка закрывала лоб и линию бровей.
На его плаще красовались дорогого вида гербовые заклепки и небольшой серебряный значок с левой стороны с гербом нашего графства. А рядом с ним крепилась инсигния рода Рангвальдов, которая говорила о том, что этот человек служит им. От этого вывода, мое тело непроизвольно содрогнулось. Мысли закрутились в голове, рождая всевозможные варианты, которые могли бы объяснить появление слуг Рангвальдов на пороге нашего с тетушкой дома в столь ранний час.
Второй был жилистым молодым мужчиной. Рельефные мышцы виднелись даже сквозь белую рубашку, которая так плотно их обтягивала, что казалась ему немного не по размеру. Вихрь пшеничных волос, голубые глаза, суженные в лукавом прищуре, и веселая улыбка на слегка пухлых губах, искривленных с одной стороны пересекающим их шрамом. Несколько белых шрамов ярко выделялись на загорелой коже левой щеки, шеи и груди, которую позволяла рассмотреть наполовину расстёгнутая рубашка. Вид у него был слегка диковатый. На его рубашке так же переливалась серебряная инсигния Рангвальдов.
Но одного взгляда на этих двоих хватило, чтобы слово «слуга» умерло в зачатке мысли об этом. Они явно занимали статус гораздо выше, что обеспокоило меня еще больше.
– Доброе утро, господа. Чем могу помочь? – вежливо поинтересовалась я, продолжая разглядывать загадочных гостей.
– Милая, кто там? – послышался голос Крины, которую, видимо, разбудил стук в дверь.
– Леди Селения, я полагаю? – спросил черноволосый молодой человек. – Позволите войти? Мы представляем графа Рангвальда.
Несмотря на ясность услышанного, мне все же хотелось глупо переспросить, кого они представляют, или убедить себя в том, что я ослышалась. Может быть, я все же уснула? Скорее машинально, чем осознано, я отошла в сторону, пропуская ранних гостей в дом, в то время как интуиция требовала, чтобы я немедленно захлопнула перед ними дверь. Никогда, ровно до этого момента, я не испытывала такой необъяснимой паники.
Тетушка столь раннему визиту тоже удивилась, но вежливо поздоровалась и предложила присесть. Однако представители графа отказались, заявив, что они надолго не задержатся. Меня эта странная парочка не просто настораживала, а почти пугала, пусть я и сама не понимала почему.
– Рад вам сообщить, что граф Идрис Дейорис Лодриан Рангвальд выбрал вас в невесты, – почти торжественным тоном заявил светловолосый мужчина.
Между нами, подобно бездонной пропасти, разверзлась тишина, которая становилась глубже с каждой срывающейся в нее секундой. Происходящее вдруг показалось дурным сном, но вопреки этому мне захотелось рассмеяться. Этого всего просто не могло быть на самом деле. Слишком тяжелым был минувший день, проронивший семена и в мой сон.
– Миледи Селения? – первым нарушил тишину мужчина, взглянув на меня несколько встревоженным взглядом.
– Что? – взволнованно спросила я, хлопая глазами на посланников графа, спустя несколько молчаливых секунд.
– Чтобы сэкономить нам всем время, сразу развею все ваши сомнения. Это не сон, – словно прочитав мои мысли, ровным голосом сообщил мне юноша в черном плаще. От одного взгляда на этого человека мне хотелось развернуться и броситься бежать от него как можно дальше. Светловолосый подобных эмоций во мне не вызывал.
– Но этого не может быть, – выдавила я, продолжая переводить взгляд с одного на другого в ожидании, что я проснусь, или они, наконец, заверят меня в том, что все это розыгрыш. Графа Рангвальда давно никто не видел, но всем было известно о его возрасте. Сейчас ему должно быть уже очень много лет. Отсюда вытекал справедливый вопрос – с чего вдруг пожилой человек вдруг решил жениться?
В реальность происходящего верилось все меньше, как и в адекватность гостей. Но они выглядели очень уверенными в своих словах, отчего затылок обожгло раскаленным железом осознания. Волнение сдавило грудь, перехватывая дыхание. И все же я не торопилась предпринимать каких-либо действий.
– Я ничего не понимаю, – вдруг подала голос Крина, подходя ближе. – Моя племянница уже помолвлена с другим человеком, поэтому предложение графа просто невозможно.
Губы черноволосого юноши искривились в снисходительной улыбке.
– Леди Корнелина, несмотря на то, что вы долгое время прожили в графстве Валарис, все же вы больше поданная Вальсавы. Поэтому вы можете не знать некоторых законодательных нюансов. По закону графства Валарис, граф имеет право выбрать себе невесту вне зависимости от ее брачного и социального статуса. Если девушка помолвлена с дворянином ниже графа по статусу, дворянин не имеет права оспорить решение графа, – представитель графа Рангвальда процитировал это тоном судьи, выносящего приговор, и все равно в его голосе не улавливалось ни единой эмоции, словно его ни капли не волновало происходящее.
Лицо тетушки побледнело. Виноватым взглядом она взглянула на меня, бросая в мою душу семя отчаяния, которое тут же начало пробиваться сквозь мою уверенность в том, что происходящее просто невозможно.
Темноволосый юноша достал из внутреннего кармана плаща запечатанный восковой гербовой печатью конверт из плотной дорогой бумаги, и изящным движением кисти протянул его тетушке. Крина взяла конверт и ловким движением руки осторожно вскрыла печать. Конверт открывался как дверцы шкафчика, и письмо крепилось к нему изнутри.
Обойдя тетушку, я заглянула ей через плечо и прочитала следующее:

«Уважаемая виконтесса Корнелина Рамилия Де-Маир. Выражаю Вам свое почтением и рад сообщить Вам, что Я, Идрис Дейорис Лодриан Рангвальд, граф Валариса, с сего момента нарекаю вашу племянницу, баронессу Селению Астариону Де-Маир, моей невестой.
Мои доверенные лица – Тамаш Адельгар и Идвал Де-Вальд, сопроводят леди в мой замок. Остальное считаю нужным обсудить при личной встрече.
С уважением, граф Идрис Дейорис Лодриан Рангвальд»

Четко, кратко и безапелляционно. Разумеется, он граф, ему не нужно спрашивать чье-либо мнение и просить руки девушки, он в праве брать то, что хочет. Вот он – гром среди ясного неба, закономерный итог затишья перед бурей. В последнее время все шло слишком хорошо, чтобы так продолжалось и дальше.
Тишина в гостиной набухала как переполненная кровью вена, готовая в любой момент разорваться. Я подумала о предложении Ригана, о своей жизни, о тетушке и друзьях и резко выдохнула, словно хотела подобно дракону изрыгнуть пламя. Нет, так это не закончится!
– Я никуда с вами не пойду! Передайте своему графу, чтобы подыскал себе другую невесту! – вздернув подбородок отчеканила я.
Выражение лиц представителей графа Рангвальда никак не изменилось – черноволосый оставался столь же бесстрастным, а у его приятеля был такой вид, словно происходящее забавляло его. Очень странный дуэт.
– Леди Селения, возможно, вы не поняли. Графу не нужно ваше согласие. Он велел привести вас любой ценой – добровольно или с применением силы, – бесцветным голосом заявил черноволосый юноша.
– Селения, милая, я понимаю твои чувства по отношению к Ригану, но по закону графу Рангвальду нельзя отказать, – прошептала мне на ухо тетушка. Она выглядела испуганной, но старалась держать лицо перед гостями. У Крины был боевой характер и изворотливый ум, она могла найти выход из любой ситуации, даже из тупиковой. Но если даже она сейчас говорила мне сдаться, значит, положение патовое.
Негодование внутри меня переросло в гнев, как недовольство перерастает в бунт. Протест против решения графа повернул какой-то ключ в моей голове, и дальше я уже совершенно не понимала, что делаю. Как будто мое тело захватил кто-то другой, а меня вытеснил в сторонние наблюдатели.
Резко сорвавшись с места, я бросилась наверх к лестнице и взлетела по ней наверх, перескакивая через две ступеньки. Закрывшись в своей комнате, я на всякий случай забаррикадировала дверь стулом, подставив его спинкой под дверную ручку, и теперь пыталась отдышаться и придумать, что делать дальше.
Морским штормом внутри бушевала паника и нежелание сдаваться на волю графа Рангвальда. Воображение уже рисовало старого жестокого типа с залысинами, воняющего мочой и луком, и сразу же резким контрастом всплывал образ красавца Ригана и стойкое решение – если не выйду за него, то вообще никому не достанусь, только укрепило позиции в душе.
На глаза наворачивались слезы, а сердце в ритме галопа неслось наперегонки с самим собой.
– Леди Селения, – раздался за дверью спокойный голос черноволосого юноши. – Это неразумно. Откройте дверь, чтобы мы могли поговорить спокойно.
– Не желаю с вами вообще разговаривать! Убирайтесь! – крикнула я. Меня едва не колотило, тело скрутило взведенной пружиной, а дыхание клокотало в легких словно порывы ветра в бурю.
– Милая, прошу тебя открой дверь. Давай поговорим в спокойной обстановке, – срывающимся голосом позвала из-за двери тетушка.
Я не нашлась, что ей ответить, ибо от ее голоса едва не разрыдалась. А вдруг если меня сейчас заберут, я ее больше не увижу? Но еще более ужасным было то, что я вообще допускаю подобные мысли.
– Я не выйду за старпера! – крикнула я в полном отчаянии, едва не срываясь в слезы.
– Леди Селения, граф Рангвальд довольно молод, – спокойно заявили мне из-за двери. Ложь! Наглая ложь! Действительно, графу Аэрону Рангвальду сейчас очень много лет, но в письме значилось другое имя. Скорее всего сын. И если посчитать его примерный возраст, молодым его можно было бы назвать только с большой натяжкой и огромным воображением.
Щелчок дверного замка на моей двери раздался подобно выстрелу в сердце – он сразу лишал надежды и отсекал мысли о дальнейшем сопротивлении, а в голове с пульсирующей болью бился вопрос «Как это может быть? Ведь я заперла дверь!». Стул резко упал в сторону, словно его толкнули, а я в испуге отскочила к окну, готовая вот-вот сорваться в истерику от безысходности.
Дверь медленно, словно отсчитывая последние секунды моей свободы, открылась, являя лик одного из моих возможных похитителей и бледную тетушку. Светловолосый прихвостень графа куда-то подевался.
Бежать мне было больше некуда, и осознание собственной беспомощности и безысходности ситуации заставили ноги предательски дрогнуть. Я пошатнулась назад, и представитель графа вместе с тетушкой одновременно подались вперед. Сзади было окно, но я очень удачно уперлась поясницей в подоконник. Страх от осознания, что я могла перевалиться через него и выпасть со второго этажа на улицу, резко отрезвил меня подобно холодной воде по утру. Но в то же время дал мне небольшую надежду на спасение от мрачных перспектив стать женой графа, который все еще маячил в моем воображении своим морщинистым лицом и дряхлым старческим телом. Пусть это было временным решением, но возможно, оно даст мне достаточно времени, чтобы придумать выход из этой ситуации. Скажем, сбежать с Риганом как можно дальше от графства Валарис. Мы, Де-Маир, никогда не сдаемся на волю судьбы!
Черноволосый юноша тем временем медленным шагом подбирался ко мне. Заметив это, я вскинула руку, заставив его остановиться, и ловко взобралась на подоконник. Всего лишь второй этаж, но голова предательски закружилась от одной мысли, что я могу с этого подоконника слететь и переломать себе часть костей.
– Дорогая! – почти взвыла тетушка. – Умоляю тебя! Слезь с подоконника!
– Миледи, – представитель графа поднял руки в примирительном жесте, но ближе не подходил, видимо, боясь меня спровоцировать, – прошу вас, прислушайтесь к леди Корнелине. Слезайте оттуда.
Внутри жар и холод слились в страстном танце, лихорадя душу и тело безумным вихрем. Руки затряслись, когда я попыталась поднести их к лицу. И тут я засмеялась, заливисто, громко и…истерично. Раньше со мной подобного не случалось, но и столь шокирующие новости мне еще не доводилось слышать. Я привыкла поступать так, как хочу и получать то, что хочу. И сейчас какие-то подозрительные судари не заберут меня по воле какого-то титулованного засранца в его замок!
– Проваливайте отсюда, иначе я спрыгну. Инвалидом я точно не нужна вашему графу! – продолжая помешано хохотать, выпалила я. Глаза тетушки округлились, на лицо белой простыней лег испуг. Даже на лице графского представителя появились какие-то намеки на эмоции.
В мыслях царил туман. Я совершенно не понимала, что делаю, зачем я стою на этом подоконнике, и стоит ли оно того? С улицы свежий утренний ветерок дул в спину. Нога, упирающаяся в подоконник со стороны улицы, уже начинала затекать. Может свежий воздух отрезвил меня, может я в этот момент резко поумнела – кто знает, но только сейчас я поняла, насколько тщетны мои потуги остаться незамужней. Кто помешает им прийти за мной завтра или через пару часов, когда я не буду этого ждать? Да и граф не тот человек, который просто так стерпит подобные выходки, и кто знает, как он отреагирует на них? Осознав это, я проиграла, но мое упрямство не пожелало отступать.
В следующий момент, черноволосый юноша отчетливо кивнул и сделал резкий пас рукой, от которого у меня почему-то поплыло перед глазами. Потеряв равновесие, я поняла, что это точно конец – хотела прыгнуть, вот сейчас и прыгну. Пытаясь отчаянно схватиться руками за что-нибудь, я провалилась в темноту, не успев напоследок ничего урвать из реальности, кроме вопля Крины.
* * *
Они неспешно шагали по внутреннему коридору замка, лишенному окон. Вместо свечей на стенах ровным светом сияли белые кристаллы, вставленные в красивые узорчатые канделябры.
– Я тоже мог бы ее донести, – высказался Идвал, привычным движением взъерошив пшеничные волосы.
– Да? – иронично переспросил Тамаш. – Если бы ее нес ты, Идрису бы досталось только ее тело, а голова с твоей легкой подачи где-нибудь потерялась бы.
– Каждый раз ты вспоминаешь тот случай! – возмутился Идвал, но вдруг губы его искривились в ехидной ухмылке, – Я хотя бы не разнес половину замка сывороткой от белой хвори…
– Сравниваешь жизнь человека с бездушным замком? – вопросил Тамаш таким укоризненным тоном, словно Идвал предал все священное, что существовало на свете.
– А скольких твоя сыворотка могла угробить, – в спокойное возражение Идвала вплетались настолько тонкие нотки сарказма, что уловить их мог лишь тот, кто хорошо его знает. И Тамаш знал.
– Она была на стадии испытаний, – прозвучало холодное оправдание Тамаша.
– Которые подняли половину фамильного склепа Рангвальдов, – Идвал театрально восхитился успехам своего друга и язвительно добавил, – не знаю насчет лекарей, но Заклинатели Праха твое открытие оценили бы настолько бурно, насколько это вообще возможно в их случае.
Тамаш мрачно усмехнулся. Заклинатели Праха – ребята угрюмые с полным отсутствием чувства юмора и мимики. Те, кто прошел через смерть, носят ее отпечаток до конца своих дней.
– Я хотя бы стремлюсь к созиданию… иногда путем разрушений… А ты… Я не понимаю, как можно было нести девушку и не заметить, что она бьется головой о стены и перила… ты ее голову со всем интерьером познакомил!
– Она все равно была мертва! – попытался оправдаться Идвал. – К тому же ей практически отрубили голову, и я никакого участия в этом не принимал.
– И откуда в тебе это пренебрежение к мертвым? – укоризненно покачал головой Тамаш.
– Ой, кто бы говорил. Не ты ли тот человек, который вместе со мной на кладбище…, – начал было возмущаться Идвал, но Тамаш шикнул на него, призывая к молчанию.
– Тамаш! Идвал! Где вы ходите? – за их спинами раздался властный женский голос. Тамаш и Идвал одновременно остановились и почти синхронно обернулись. К ним направлялась виконтесса Рангвальд – сестра графа. Она двигалась так легко и изящно, словно летела по воздуху. Ее изумрудные глаза сияли в свете кристаллов подобно самоцветам. Белокурые волосы вздымались от каждого ее шага и шлейфом плыли за ней по воздуху.
– Девчонка оказалась несговорчивой, – нехотя признал Тамаш. – Пришлось повозиться, чтобы она не причинила себе вреда.
– Даже так? – виконтесса усмехнулась, и поравнявшись с представителями графа Рангвальда, пошла дальше. Они послушно последовали за девушкой.
– А я говорил, что она будет не в восторге. Вот если бы мне сказали, что я – невеста Идри, я бы точно не обрадовался, – ляпнул Идвал, то ли серьезно, то ли просто для того, чтобы не молчать по дороге к гостиной.
Тамаш посмотрел на друга изничтожающим взглядом, как на совершенного идиота.
– Было бы очень странно, если бы Идри выбрал тебя в невесты, – фыркнул Тамаш.
– Ой-ой-ой. Как смешно! Между прочим, из меня бы вышла красивая женщина! – продолжал веселиться Идвал.
– Даже знать не хочу…
– А зря. У меня была сестра-близнец. Очень красивая девушка, – гордо бросил Идвал.
– Да. И где она теперь? – вопросил Тамаш и пожалел об этом тут же.
– Отец ее съел, – спокойно ответил Идвал и, выдержав театральную паузу, добавил:
– Ну, в семье не без урода. Я про сестру. Шутка! Про отца.
– Если вы так же себя вели у нее дома, я даже не удивлена, что пришлось ее усыплять. Нужно было идти мне, а лучше Идрису, – покачала головой виконтесса и, открыв двустворчатые двери в Большую Гостиную, сначала пропустила своих спутников, затем вошла сама.
– Ну, у Идри были более важные дела, – спокойно отозвался Тамаш, осторожно укладывая бессознательную девушку на софу.
– Ага, сплавить свою истеричную любовницу. Надеюсь, больше я ее не увижу. Она такая крикливая. Моему чувствительному слуху и тонкой душевной натуре слишком тяжело выносить ее присутствие, – согласился с другом Идвал, облегченно выдохнув, словно эта новость освободила его от тяжелых кандалов. Мужчина удобно устроился в кресле и устало потер глаза. Расстегнув раздражающую его рубашку до конца, он блаженно улыбнулся и откинулся на мягкую спинку.
– Она никому не нравится, но Идрису наше мнение на ее счет не особо интересно, пока она его устраивает в качестве постельной грелки, – отмахнулась от этой темы, словно от назойливой мухи, виконтесса. – Будите ее. Идрис скоро вернется. Я хотела бы сначала сама с ней побеседовать.
* * *
Я очнулась на мягкой софе в окружении трех человек, не сразу осознав, где именно нахожусь. Надо мной склонился черноволосый представитель графа, внимательно вглядываясь в мое лицо. Мужчина с пшеничными волосами сидел в кресле и смотрел куда-то в сторону. Незнакомая мне молодая девушка устроилась на диванчике, напротив софы, и разливала чай. Когда я посмотрела на нее, она сдержано улыбнулась.
– Добро пожаловать в Ардскол, – произнесла она.
– С ней все в порядке, – объявил мой похититель.
– Хорошо, тогда идите. Вы уже достаточно сделали, – спокойно отозвалась белокурая красавица.
Я села и огляделась. Гостиная, в которой мы находились была огромной, уютной, но мрачноватой. На стенах висели гобелены, пушистый темно-бардовый ковер лежал на полу между диванами, такого же цвета задернутые шторы с золотистыми кистями на высоких окнах, резная мебель из мангрового дерева с вишневой жаккардовой обивкой, огромная люстра с белыми люминарами[1 - Люминары – осветительные кристаллы.], грациозно свисающая с потолка – все здесь выглядело дорого и изыскано. Идеально подобранные цвета интерьера создавали домашнюю атмосферу.
Высокие часы под стать остальной мебели с большим золотым циферблатом и маятником в виде жуткой морды какого-то чудовища пробили девять утра. Огонь в камине весело трещал на поленьях. Он словно пытался меня подбодрить своей задорной песней.
– Доброе утро, Селения. Меня зовут Анабэль, – вежливо поздоровалась и представилась светловолосая девушка и пододвинула ко мне кружку крепкого горячего чая. Она была по истине прекрасной, словно богиня – овальное лицо с мягкими чертами и сглаженными скулами, маленьким аккуратным носиком, пухлыми губами, словно два огромных изумруда раскосыми глазами в обрамлении длинных пушистых ресниц. Стройная фигура со всеми полагающимися выпуклостями. Ее подчеркнутая платьем красивая грудь вызвала у меня женскую зависть, заставив невольно съежиться, чтобы не демонстрировать свои прелести, которыми теперь особо не похвастаешься.
Ее внешность и тело богини были значительным ударом по моему самолюбию. А ведь до этого момента я считалась одной из самых красивых девушек Бриля и наивно верила в это. Поэтому к белокурой красавице у меня сразу возникла острая женская неприязнь на почве зависти.
– Здравствуйте, – не стараясь ее скрыть, ответила я, не притронувшись к чаю.
– Зачем графу Рангвальду я, когда у него есть такая красивая вы? – выпалила я, еще раз невольно восхитившись обликом Анабэль. Девушка вскинула бровь и усмехнулась. Рада, что я ее позабавила, но все же ответ я хотела получить потому, что, увидев эту прелестницу, я даже почувствовала легкий укол ревности. А вдруг у графа тут целый гарем, в который он собирает всех понравившихся девушек, присуждает им номер и посещает по определенным дням? Конечно, многоженство в этих землях запрещено, но он же граф. Ему ничего не стоит похитить даже дворянку.
– Я – сестра графа Рангвальда, – оповестила меня собеседница. – К сожалению, Идрис не может вас сейчас принять по причине срочно возникших неотложных дел. Но в скором времени, вы обязательно будете ему представлены.
– Ааа, – понимающе протянула я и криво усмехнулась. – Думаете, это обязательно, учитывая, каким способом меня сюда доставили? Раз он выбрал меня в невесты, значит, где-то видел, то есть уже со мной как бы знаком – а это главное, потому что я как-то не горю желанием знакомиться с моим похитителем. В принципе, свадьбу тоже можно без моего участия сыграть, раз в этом замке все дела решаются подобными методами.
Анабэль на мой выпад никак не отреагировала, продолжая расслабленно восседать на диване и маленькими глотками пить чай. Ее негласное превосходство надо мной витало в воздухе, сильнее накаляя мою неприязнь к ней.
– Хотите вы этого или нет, но познакомиться с моим братом придется, – холодно отрезала собеседница.
– Ну кто бы сомневался, что мое мнение тут никого не интересует, – усмехнулась я, истекая сарказмом. Желание как можно ужаснее нагрубить Анабэль, больнее уколоть ее, переполняло меня до краев. Но сестра графа словно была выше всего этого, не замечая моих попыток ее обидеть. От того чувство не выплеснутой злости жгло и разрывало меня.
– Вы принадлежите к знатному роду, поэтому с детства должны быть готовы, что выйдете замуж за человека, которого для вас выберут родители или опекун.
– Но моя тетя не выбирала графа Рангвальда! Она бы никогда не выбрала мне в мужья старика! – воскликнула я с негодованием от того, что мне тыкают под нос правилами высшего общества, с которыми я и так знакома. Единственные, кого стоило бы поучить манерам так это обитателей этого сумасшедшего замка, которые только и могут, что похищать невинных, уже почти замужних девушек.
– Старика? – удивилась Анабэль, отставляя кружку с чаем на столик. – Идрис довольно молод. И он выбрал вас. Советую вам поскорее смириться с этим фактом. Так всем будет проще.
– Ой давайте начистоту? Так будет проще вам, – раздраженно высказалась я. – Смириться с насильным замужеством? О, нет, извините, это не про меня.
На мою реплику Анабэль хотела ответить, и судя по ее зловеще сверкнувшим глазам, грубо, но едва она открыла рот и втянула воздух для, наверняка, гневной тирады, когда двери гостиной распахнулись. Заглянул бледный как мертвец мужчина в черном костюме-униформе, видимо, дворецкий, и оповестил нас о том, что граф Рангвальд завершил свои неотложные дела и готов встретиться со своей невестой.
Я едва не взвыла в голос потому, что в отличие от него к этой встрече была не готова.
– Хорошо, Григор. Можете идти, я сама сопровожу леди Селению, – Анабэль повелительно махнула дворецкому, и этому жесту могла бы позавидовать сама королева, столько властности и изящества в нем было. Однако подскакивать и тут же бежать к графу Рангвальду она не спешила, спокойно допивая чай. Лишь когда Анабэль закончила свою торжественную церемонию чаепития, она величественно поднялась и одним взглядом велела следовать за ней. Но я даже не шелохнулась, оставшись сидеть на диване.
– Я никуда не пойду, – заявила я, запрокинув ногу на ногу и потянувшись к нетронутой ранее кружке чая. Воздух завибрировал от волны раздражения, которая прокатилась по всей гостиной, окатив меня с ног до головы. О мою кожу словно потерлись ежи, настолько остро была неприязнь сестры графа Рангвальда по отношению к моей персоне. И все же, она приняла эту игру и опустилась обратно на диван. Изящным жестом опустив ладонь на колено запрокинутой ноги, Анабэль посмотрела на меня как на раздражающего комара, мешающего ей спать. Это было обидно, и все же некоторая толика удовольствия, что я все же смогла вывести ее из себя, стала моей маленькой победой.
Чай был едва теплым, и не приносил никакого удовольствия, но я намеренно медленными глотками потягивала его из кружки, искоса поглядывая на Анабэль. Но ее мой маленький театр совсем не впечатлил. Скучающим взглядом она смотрела по сторонам, изредка зевая. От негодования я слишком громко поставила кружку на блюдце. Звон фарфора тонкой мелодией запел в воздухе, вернув мне внимание Анабэль.
– Надеюсь, ты наигралась в капризного ребенка? – усмехнулась она. Зеленые глаза налились непреодолимой глубиной, в которой сложно было что-либо прочесть.
– Ты, видимо, не до конца понимаешь, куда попала? – сквозь прежнюю усмешку в голос Анабэль просочилась угроза. Она нарочито медленно, словно змея перед броском, наклонилась вперед, как будто собиралась поведать мне секрет.
– Хоть ты ведешь себя недостойно, я даю тебе шанс сохранить лицо и пойти к моему брату своими ногами. В противном случае, я поволоку тебя силой за волосы. Хочешь впечатлить прислугу?
Я почувствовала жар, лизнувший мои щеки и коснувшийся обжигающим дыханием затылка. Позориться совсем не хотелось, а тон Анабэль говорил о правдивости ее намерений, поэтому я оставила свои попытки избежать встречи с графом и встала с дивана. В конце концов это только начало. Есть множество других способов заставить графа отказаться от женитьбы на мне.
Потянулись коридоры с гобеленами на стенах, статуями дев и мифических существ, постаменты с вазами и какими-то жуткими на вид древностями, покоящимися за стеклом. Были даже черепа и целые скелеты!
Впечатление о замке в целом у меня сложилось следующее: богато-украшенный, мрачный… склеп.
Всю дорогу меня что-то смущало, но оно было столь неуловимым, словно легкое движение воздуха или порхание невидимой пылинки. Это нечто переросло в навязчивую мысль, которая постоянно мельтешила в голове как надоедливые мошки, бросающиеся в глаза, не давая мне покоя. Она продолжала нарастать, как снежный ком, устремившийся вниз с горы. И когда легкий отголосок безумия, сводящего с ума, коснулся сознания, пробуждая приступ истерического хохота, я наконец схватила бестелесного призрака за хвост.
Анабэль шла по коридору, совершенно не издавая никаких звуков. Не было даже едва слышимого шепота ее шагов, в то время как эхо от моих, пусть и мягких, подошв туфель уносились как глашатаи в обе стороны коридора. Анабэль словно плыла по воздуху, и я даже рискнула наклониться, чтобы заглянуть под подол ее юбки – действительно ли она идет? Словно прочитав мои мысли, девушка резко остановилась и повернулась. Я же, пытаясь одновременно выпрямиться и отскочить, не совладав с телом, наоборот завалилась вперед с грацией бочки и машинально обхватила ноги Анабэль, чтобы не грохнуться на пол.
Жар, порожденный мгновенно вынесенным стыдом вердиктом «виновна», лизнул щеки и затылок, обжигая грудную клетку изнутри. Когда я зачем-то подняла голову на Анабэль вместо того, чтобы отпустить ее колени, выражение ее лица ударило как пощечина. Но все же стыд был сильнее. Стыд всегда хуже толпы людей. Он – личный судья, живущий внутри нас и выносящий свой приговор за каждый поступок.
– Что ты делаешь? – бесстрастным голосом поинтересовалась Анабэль.
Я резко отпустила её и подалась назад, приземлившись на пол. Но тут же поднялась и отряхнулась.
– Прошу прощения. Я споткнулась, – понимая, как это глупо звучит, все равно соврала я. Но Анабэль сделала вид, что поверила, и кивнув, повела меня дальше.
Попытки запомнить дорогу или какие-либо ориентиры были так же тщетны, как попытки вычерпать озеро столовой ложкой. Здесь все для меня было слишком – слишком похожие коридоры, слишком много этажей, слишком большой и мрачный замок.
Дверь, возле которой мы остановились, ничем не отличалась от других бесчисленных дверей, которые остались позади. Анабэль коротко постучала и, не дожидаясь дозволения, сразу вошла. Я ее тенью проскользнула следом.
– Надеюсь, дела улажены потому, что я привела твою невесту, чтобы представить ее тебе, – сообщила Анабэль.
– Думаю, с этим знакомством я сам справлюсь. Спасибо, Бэль, – ответил граф. Вот он – злой гений, по коварному замыслу которого я оказалась здесь.
Он стоял спиной к нам, читая какие-то бумаги, и явно не торопился знакомиться со своей невестой. Анабэль, бросив на меня мимолетный взгляд, молча покинула кабинет, оставив меня наедине с графом. Судя по его телосложению и черным волосам, он не был стар, что уже было огромным плюсом. Значит, по крайней мере, недержанием мочи он не страдает.
Впрочем, граф не стал меня долго игнорировать и медленно повернулся. Посмотрев на его знакомое лицо, я опешила. Человеком, который звал себя графом Рангвальдом, приказавшим меня похитить, являлся странный незнакомец с праздника!
– Ты?! – негодующе воскликнула я, от удивления и злости позабыв про манеры и правила приличия.
– Я, – невозмутимо подтвердил граф Рангвальд, продолжая расслабленно стоять, слегла опершись на столешницу.
– Это неслыханно! – задохнувшись от негодования, выдавила я. – Нельзя просто взять и похитить понравившуюся девушку, объявив ее своей невестой!
– А кто сказал, что ты мне нравишься? – слова графа рубанули по воздуху ударом меча, сносящего голову, оборвав мое дыхание. Я едва не поперхнулась собственным изумлением и глупо захлопала глазами, разглядывая своего собеседника. Снова, как и в доме тетушки, реальность подернулась туманной дымкой. Происходящее все больше казалось бредовым сном или театральным фарсом, участвовать в котором и дальше я не собиралась.
Должна признать, граф Рангвальд был очень хорош собой: черные короткие волосы напоминали взъерошенные перья ворона, правильный овал лица как у сестры и та же благородная бледность, узкий подбородок и большие глаза цвета горного хрусталя. И несмотря на мягкие черты, лицо его казалось жестким и холодным.
Одет он был неброско, в отличие от большинства аристократов, которые всегда любили подчеркнуть свой статус – никаких побрякушек и пестрых вышивок, больше в военном стиле, но дорого и со вкусом.
Из его внешнего облика вытекало мое непонимание, почему из всех девушек Бриля он выбрал именно меня. Наш город мог похвастаться и другими красавицами, и все же по каким-то непонятным причинам они там, оставленные без внимания высокоуважаемого графа Рангвальда, а я – его невеста.
– Тогда я вообще не понимаю, почему нахожусь здесь! – горячо заявила я, задетая его словами. Теперь я еще больше недоумевала, какие причины могли заставить графа притащить меня в его замок. Было немного стыдно и неловко от собственных слов про похищение понравившейся девушки, но гнев был сильнее, сжигая в своем пламени все постороннее.
– Девушкам твоего положения вообще не нужно ничего понимать. Нужно просто слушаться и не доставлять проблем, – тон графа Рангвальда холодел с каждым словом, как и его глаза, покрывшиеся ледяной коркой. По моей коже пробежал мороз, захотелось обхватить плечи руками, но я сдержалась, продолжая упрямо смотреть на собеседника.
Именно поэтому моя тетя покинула высший свет. Высшее сословие мнит себя богами и купается в мыслях о вседозволенности, как в золотой ванне. Разрушения, которые их игры с чужими жизнями оставляют после себя, могут быть сравнимы только с потерями в войне. Однако война – это кровопролитие ради достижения какой-то цели, а поступки аристократов всего лишь блажь богатеньких снобов, взращённых на безнаказанности. Как всегда говорила тетушка, единственная справедливость в мире – это смерть, перед ней все равны, и от нее не откупиться деньгами. Все остальное, к сожалению, одинаково продается и покупается. В пятнадцать лет, когда у меня начался переходный возраст, я тоже думала, что деньги откроют мне любые возможности. Это действительно было так, только обменять совесть на деньги мне не позволила Крина. Она здорово меня поколотила и наказала, выбив из меня подобную дурь на корню.
И теперь я вижу, что наш новый граф точно такой же избалованный властью и деньгами кровопийца, как большинство аристократов.
– Тогда вы не ту невесту себе выбрали, граф Рангвальд, – стараясь скрыть обиду и уязвленную гордость за холодностью тона, заявила я. – Я вам не подойду.
– Интересно послушать, – оповестил меня граф, хотя его тон и выражение лица говорили о совершенно противоположных чувствах.
– Молчать и подчиняться я не умею – слишком своевольная. К тому же, я с детства работаю в огороде, управляюсь у скота, вообще не чураюсь грязной работы. Такого рода занятия не особо подходят благородным дамам вашего круга.
– Хозяйственность женщине идет, – перебил мою реплику граф Рангвальд, вгоняя меня в настоящее бешенство. Еще я за чужими огородами не следила! Что ж, повысим ставки.
– Я не обучена манерам высшего общества. Понятия не имею к кому как обращаться, и какими приборами пользоваться с определёнными блюдами. Я росла как обычная крестьянка.
– Еще что-нибудь? – бесстрастно поинтересовался граф Рангвальд.
– Я порочна. Я спала со многими мужчинами. Иногда с несколькими за раз, – смело заявила я, вздернув подбородок. – Вещи я сама соберу. Провожать не надо.
Конечно, никаких вещей, которые нужно собрать, не было, учитывая, как меня сюда доставили, но мне просто хотелось красиво уйти.
– Хватит, – терпение графа видимо истекло, как песок в песочных часах. – Мне надоел этот цирк. Отныне вы – моя невеста, и ничто это не изменит. Придется смириться с этим фактом, чтобы было проще жить. В противном случае вы сами себе принесете страдания, – ледяным тоном резко заявил граф, одновременно ставя точку в нашем разговоре. Но только меня эта точка категорически не устраивала. Уперевшись взглядом в графа так, словно пыталась вцепиться в него острыми крюками, я гордо вскинула подбородок и подалась вперед. Огонек надежды едва теплился в душе, но отчаиваться было рано.
– Отпустите меня, прошу вас. У меня есть жених, я его очень люблю. Я не могу оставить тетушку одну. Она мне как мать, и одиночество просто убьет ее. Я никогда не смогу вас полюбить. Я не хочу всю свою жизнь провести в этом замке в ненависти к своему пленителю. Прошу, выберите другую девушку. Каждая вторая в Бриле мечтает стать вашей женой, – эмоции нахлынули вместе со слезами, хотя я и пыталась их сдержать. Мне не хотелось рыдать при графе, но, может быть, моя искренность переубедит его, и через несколько минут я уже буду ехать домой?
Тишина снова оборвала мои слова и заполнила комнату. Граф Рангвальд отошел от стола и приподнял голову. Его лицо до сих пор было скрыто завесой тайн, и о его чувствах оставалось лишь гадать. Сложив руки за спиной, граф обошел меня по дуге, разглядывая со всех сторон точно породистую кобылу.
– Нет, – короткий ответ подобно ледяному клинку резанул сердце. Что-то холодное прикоснулось к затылку и потекло вниз по шее и позвоночнику, проникая внутрь и пуская там новые ледяные побеги.
– Ну почему?! – не выдержала я. Спокойствие треснуло как стекло, разлетевшись осколками неудержимой злости, разжигающей внутри настоящий пожар.
– Что тобой двигало, когда ты меня выбирал? Что было в твоей голове? И на что ты надеялся? Что я упаду в обморок от счастья при виде тебя? Нет уж, прости, я люблю другого человека, почему ты не поймешь?! – новые всплески ярости выбрасывали в мое сознание гневные речи. Захотелось ударить графа чем-нибудь тяжелым, затолкать ему в глотку большую головку чеснока и зашить рот, чтобы он не мог ее выплюнуть. В тот момент я даже не понимала сама, почему подумала именно о чесноке. Наверное, образ графа в его готическом замке вызывал у меня ассоциацию с мифическими существами из страшных детских сказок.
– Чувства вообще играют самую последнюю роль в таких делах, – спокойствие в голосе графа Рангвальда резонировало с треснувшим терпением. – Есть обстоятельства, которые даже я не могу изменить. Сейчас ты просто не в себе, поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор, – хозяин замка повысил тон и так резко повернулся ко мне, что я едва не отшатнулась.
– Да неужели? Я не в себе? А ты в себе? Сумасшедший похититель! – добавляя щепотку иронии в свои и без того приправленные гневом речи, воскликнула я, почти вплотную приблизившись к графу Рангвальду и вперившись в него диким взглядом. – Ну, тогда объясни мне, чего я такая глупая не понимаю в этом безнравственном похищении?
– Ты не сможешь этого понять. Не сейчас, – холодно повторил граф, тем самым подкинув в мой адский костер еще и быстро воспламеняющиеся семена бешенства.
– О, конечно! Мне, глупой городской девчонке, которая должна была обомлеть при появлении Идриса Рангвальда, не постичь великих тайн его темной души!
Хозяин замка окинул меня брезгливым взглядом, словно смотрел на мешок с дурно пахнущим мусором.
– В общем так, ты – моя невеста, нравится это тебе или нет. Ты останешься здесь. И узнаешь, что к чему, когда остынешь и будешь к этому готова, – прорычал он, тем самым озвучив окончательный приговор и дав понять, что не намерен и дальше продолжать этот разговор. Развернувшись, граф Рангвальд направился к двери.
– Ты надеешься удержать меня в этом замке?! – крикнула я ему в спину, но он явно принципиально не хотел мне отвечать.
– Если ты меня не отпустишь домой, я выпрыгну в окно! – на эмоциях продолжала я, кидаясь вслед за графом.
– Не выпрыгнешь, – как-то уж чересчур уверенно заявил мой похититель, что взбесило меня еще больше. Его уверенность в том, что я предпочту сидеть в его замке, заполненном душком мрачных слухов, прыжку из окна, так разгорячила кровь, что я со всей силы толкнула в его сторону вазон с каким-то деревцем, стоявший в шаге от двери. Граф изящно отступил в сторону, пропуская падающий предмет мимо себя. Потребность что-нибудь швырнуть в него на этом не иссякла, но рядом больше ничего подходящего не нашлось, поэтому я метнулась к его столу и сбросила лежащие на нем бумаги на пол. В шелестящем хаосе в Рангвальда полетела чернильница, небольшая деревянная шкатулка и подставка с перьями. Чернила растеклись по стене и ковру подобно зловещему мраку, пожирающему все на своем пути. Но и это не остудило моего пыла, хотелось весь кабинет перевернуть кверху дном и бесноваться до тех пор, пока стены этого замка не заполыхают от пожара.
Следом за письменными принадлежностями разрушению подверглась ваза из голубого фарфора, которой я кинула в графа, пылая от стойкого желания убить его этим предметом интерьера. До этого ваза стояла в низкой деревянной коробке, наполненной крупными деревянными опилками для перевозки хрупких вещей.
Перед глазами полыхало черно-красное пламя, оно заволакивало разум горячим туманом, пропитанным ненавистью и ощущением вседозволенности. Граф Рангвальд ловко увернулся от вазы, и она со стоном тысячи осколков осыпалась на пол голубыми черепками. Хозяин замка даже не пытался меня остановить, и лицо его не выражало даже удивления или огорчения за потерю дорогой вазы.
Я чувствовала себя огнем свечи, который всегда спокойно горел на фитиле – строго на своем месте, но стоило свече опрокинуться, и огонь превратился в разрушительное, неконтролируемое пламя, которое пыталось уничтожить все, чего касалось. Мне хотелось того же – разрушить здесь все до основания. Руки тряслись от предвкушения еще что-нибудь разбить или швырнуть. Перед мысленный взором встала картина, как граф Рангвальд корчится в предсмертных муках с ножом в груди. Предвкушение его смерти сладким хмельным вином разлилось внутри, развязывая клубок моих самых смелых желаний.
Внезапно я отпрянула от этих мыслей, ошпарившись своим же огнем. Все еще затуманенный взгляд метался по разрушенному кабинету, вдруг зацепившись за знакомые названия сборников стихов Армандо Флэя и приключенческих романов Маллета Нари. Словно тяжелая пощечина, они отрезвили меня.
Что я делаю? Я еще никогда не впадала в подобное состояние, никогда не испытывала такой ярости и желания кого-то убить. Недавние ощущения казались приторной сладостью, которая минуту назад дурманила, но теперь вызывала лишь тошноту и отвращение. Растерянно обернувшись, я взглянула на графа. Он был все так же спокоен, даже не двинулся с места, пока я громила его кабинет.
– Вы закончили, леди Де-Маир? – бесстрастно поинтересовался граф Рангвальд, наблюдая за моим замешательством. Растерянная и напуганная своим поведением, я медленно кивнула, хотя смысл слов моего похитителя добрался до моего взбудораженного мозга лишь спустя несколько долгих секунд.
Вокруг меня царил настоящий хаос – перевернутый стул, отброшенный в сторону, измятые, изорванные бумаги, перепачканный ковер, разбитые вазы и статуэтки. Но все это не вызывало во мне чувство стыда, извиняться я не собиралась. Лишь страх все еще циркулировал по сосудам, холодя кровь и порождая в сознании множество вопросов и странных мыслей. Руки мои дрожали, и тело изнывало от навалившейся слабости.
– Тогда всего доброго, леди Де-Маир, – открывая дверь и тем самым ставя окончательную точку в нашем разговоре, произнес граф Рангвальд.
– Григор, проводите мою невесту в Малую Столовую и подайте ей поздний завтрак. За ней придет Анабэль, – обратился граф Рангвальд к ожидающему за дверью дворецкому. Тот кивнул и жестом пригласил меня следовать за ним.
Гордо вздернув подбородок, я прошествовала мимо новоиспеченного женишка и, остановившись в проходе, в последний раз посмотрела на похитителя.
– А тебе всего самого плохого, чтобы ты захворал! – вопреки положенным ответам, выдала я и от всей души пожелала ему сдохнуть в страшных чесночных судорогах. В поверьях запах чеснока отгоняет нежить и нечистых.
Лишь когда дверь за моей спиной захлопнулась, я почувствовала некоторое облегчение. Подобных срывов со мной никогда не случалось, и ни разу в жизни у меня не возникало почти звериной жажды убить кого-то. Собственное состояние пугало меня больше, чем неизвестность, маячившая вместо предрешенного будущего. Пожар внутри вспыхнул внезапно, одурманив меня подобно дыму черного белена. Я словно на несколько минут забыла кто я, и опомнилась лишь наткнувшись взглядом на что-то знакомое.
Пока вывод напрашивался только один – что-то не так с этим замком, а вовсе не со мной, поэтому надолго я здесь задерживаться не собиралась.

2 Глава. Тени Ардскола
Между сном и реальностью нет большой разницы —
и в том и другом раскрываются разные части души.
Анабэль бесшумно скользнула в кабинет через другую дверь, которую можно было бы обнаружить лишь специально приглядываясь. Беглым взглядом она оценила погром, царивший внутри. Виконтесса знала, как сильно Идрис ненавидел хаос, но выражение его лица говорило о том, что бардак в данный момент волновал его меньше всего.
– Идрис, ты ее все-таки похитил, как бы это ни называлось официально. Какова бы ни была причина, с девочкой можно было помягче, – Анабэль ни в чем не упрекала брата, но в ее голосе проскальзывало нечто похожее на сочувствие его новоиспеченной невесте. Идрис отстраненным взглядом смотрел в окно, наблюдая за движением теней, отбрасываемых солнцем. Виконтессе казалось, что он пытается что-то увидеть в них, прочитать какой-то ответ.
– Нет. Пусть не строит себе иллюзий, тогда она легче воспримет правду, – холодно отозвался Идрис и повернулся к сестре. Его серые глаза налились антрацитовой темнотой. Каждый мускул лица был напряжен. Таким Анабэль видела его нечасто.
– Значит, ты не собираешься на ней жениться? – вопрос прозвучал скорее риторическим, ибо Анабэль уже поняла, что когда дело касается ее брата, все не может быть простым и однозначным. И все же она хотела получить ответ, который бы ее устроил.
– Разумеется нет. Она здесь не для этого, – решил не разочаровывать сестру Идрис. Постепенно его взгляд оттаивал и светлел. Чем дольше он смотрел на сестру, тем яснее становились его глаза. Краешек его губ тронул призрак улыбки и тут же рассеялся.
– Тогда зачем она здесь? – допытывалась Анабэль.
– Бэль, не будем об этом сейчас. Мне самому многое нужно обдумать. Произошли кое-какие события, которые я не смог проигнорировать. Следите за ней, чтобы не пыталась сбежать и навредить себе.
Лицо Идриса оставалось чистым листом. В глазах клубился густой туман задумчивости, не позволяющий угадать, что за мысли циркулируют у него в голове.
– Хорошо, – Анабэль кивнула, больше не пытаясь задавать вопросов. – Попрошу Идвала и Тамаша, чтобы следили за ней. И сама тоже буду.
– Идвал редко бывает серьезен, мысли Тамаша заняты только экспериментами. Приставь к ней лучше Милифтину под видом прислуги. Пусть глаз с нее не спускает. Одной проблемой будет меньше. Чтобы она вела себя тише и не доставляла новых проблем, нужно создать видимость, что мы для нее не враги, и она в безопасности, – вынес свой вердикт Идрис.
– А мы враги? – решила уточнить Анабэль, совершенно не понимая, что за игру затеял ее брат.
– Этого я пока еще не знаю, – задумчиво отозвался он.
– Идри, мне все это не нравится. Да и Миф… это плохая идея, – попыталась образумить брата Анабэль, но тщетно. Идрис уже все решил.
– Бэль, ты переживаешь зря. Миф справится, у нее прекрасная выдержка.
– Что ж, может ты и прав. Что насчет прислуги? Они не станут проблемой? – предупредила брата Анабэль, все еще терзаемая сомнениями насчет этого решения.
– Я избавился от всех. Оставил только самых… человечных, – заверил сестру Идрис с тенью улыбки на губах. Виконтесса удовлетворенно кивнула и собралась было уходить, но Идрис остановил ее легким движением руки. Анабэль вопросительно подняла брови.
– Эта девушка… о чем вы говорили? Тебе ничего не показалось странным? – несколько секунд прежде, чем задать этот вопрос сестре, граф Рангвальд едва заметно колебался, но все же решил его озвучить.
Вопрос показался Анабэль странным, немало ее озадачив. Виконтесса мысленно перебрала их недавний разговор с Селенией и пожала плечами.
– Ничего такого. Протестовала, орала. Решила, что я твоя любовница. Кстати, она не первая. Пора бы уже выдать меня замуж, чтобы ни у кого не возникало вопросов, – усмехнулась Анабэль, чтобы разрядить напряженную обстановку, но сделала только хуже. Привычную серость глаз Идриса мгновенно затянуло предгрозовой чернотой. Его плечи напряглись, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Анабэль сразу пожалела о своей глупой шутке и попыталась невинной улыбкой рассеять тьму в глазах брата.
– У тебя кто-то есть? – тон Идриса напоминал заледеневшую реку, которая неосторожному взгляду покажется непоколебимой, но один неосторожный шаг, и холодные давящие объятия смерти сразу выжмут из груди последние остатки жизни.
– Идрис, тебя все боятся! На меня даже бездомный, которому нечего терять, не посмотрит! – голос Анабэль звучал звонко и беззаботно, но за веселостью можно было услышать сталь неопровержимой истины. Однако, Идрис продолжал пронизывающим взглядом взирать на сестру, словно бы хотел заглянуть в ее мысли сквозь широкий черный диск зрачка. Анабэль же в свою очередь пыталась всем своим видом убедить брата в том, что это была лишь глупая шутка. Порой, Идрис позволял ей подобные шалости, но только не в моменты, когда он был зол или растерян.
– Замечательно, – холодно усмехнулся он, наконец, ставя точку в их зрительном диалоге. – Нечего кому-то на тебя смотреть. В прошлый раз это закончилось весьма прозаично.
– Прозаично? – Анабэль вскинула одну бровь. В ее взгляд просочилась укоризна. – Ты вырвал бедняге глаза.
– Раз он на тебя посмотрел, значит, они ему были не нужны, – отмахнулся Идрис так безразлично, словно говорил о выбросе мусора.
– На мне не написано, что я твоя сестра, – по-доброму усмехнулась Анабэль. Виконтесса пересекла разгромленный кабинет и уже открыла дверь, когда ее снова остановил голос Идриса.
– Предупреди остальных, чтобы в ближайший час никто меня не тревожил. Я буду в Зале Теней.
Лицо Анабэль слегка вытянулось от удивления. Она так резко повернулась, что юбка платья закрутилась вокруг ее ног.
– Насколько же все серьезно, если ты решил потревожить мертвых?
– Именно это я и хочу выяснить, – коротко бросил Идрис, давая понять, что больше ничего не скажет.
Анабэль кивнула и молча покинула кабинет. Ее распирало от любопытства, но спрашивать что-либо у брата было бесполезной затеей. Все в этом замке знали, что Идрису нужно созреть до откровенности, как созревают плоды в саду.
Сам Идрис какое-то время просто стоял в задумчивости подобно статуе. Он смотрел за игрой света и тени за окном. Два начала, находящиеся в вечном противостоянии друг другу, пишущие историю этого мира золотыми и черными чернилами. И суть их куда глубже повседневного смысла, который люди привыкли в них вкладывать.
Наблюдая за тем, как тень будто бы шутливо наступает на свет, а свет в свою очередь словно бы играет в догонялки со своей противоположностью, Идрис поймал себя на мысли, что сам оттягивает поход в Зал Теней. Его одолевали противоречивые желания – получить ответ и оставаться в неведении. Но он не привык поступать вопреки своим принципам, поэтому отогнав почти навязчивое желание остаться в кабинете, Идрис развернулся и через вторую дверь, через которую ранее вошла Анабэль, покинул кабинет.
В Зале Теней всегда жил шепот, не стихая ни на секунду. Порой он становился едва слышным, а иногда казался практически осязаемым. Сейчас Зал почти молчал, лишь едва уловимые звуки ворочались в объятиях тишины. Зал Теней представлял собой большое круглое помещение с высокими потолками, утонувшими во мраке. Вдоль стен, опираясь на них, дремали атланты, вырезанные в виде безликих существ в балахонах. Между ними покоились большие круглые чаши с Мертвой Водой. По полу лениво перетекал черный туман, медленно завихряясь вокруг большого круглого колодца в центре зала. Вместо окон на стенах висели зеркала, поверхность их ничего не отражала.
Подобно потревоженному муравейнику, туман суетился вокруг ног Идриса, но оставался спокоен в остальных частях зала, который словно бы ожил при появлении графа Рангвальда.
Края колодца были выложены плоскими обсидиановыми камнями, в центре которых чернели руны. Сам он был заполнен клубящейся темнотой, вязкой и непроглядной. Она ластилась к обсидиановому кольцу, но не выходила за его пределы. В углубление колодца спускалась грубой вытески лестница.
Идрис остановился у первой ступеньки и задумчиво посмотрел в плотный мрак. С его появлением шепот встрепенулся. По поверхности зеркал пробежали ртутные отблески.
Избавившись от посторонних мыслей, Идрис медленно спустился к самому центру Колодца Теней, туда, где ступеньки резко обрывались. Достав из внутреннего кармана камзола маленький нож из черного опала, он полоснул им по ладони и протянул руку мраку, позволив крови сорваться вниз.
Колодец отозвался. Плотный воздух вокруг завибрировал. Обсидиановые колонны ожили и замерцали в такт биения сердца Идриса. Чаши с Мертвой Водой вспыхнули призрачной лазурью, разбрызгав свет по стенам зала. В зеркалах возникли бесформенные тени, воззрившиеся на того, кто посмел их потревожить.
Вокруг Идриса закружились безликие силуэты. От них исходил потусторонний холод, их прикосновения к коже были тягучими и липкими как смола. По залу разлился шепот множества голосов. Было не разобрать, что они говорили, это был язык мертвых, недоступный для понимания живых.
– Примите мои извинения за то, что нарушил Вечную Ночь, – заговорил Идрис, тщательно подбирая слова. – Мне нужны ваши ответы.
Шепот теней усилился. Они как будто бы советовались друг с другом, не стесняясь присутствия графа Рангвальда – он не понимал их. Их движения в завихрениях водоворота тьмы были завораживающим и зловещим танцем.
– Сын Теней, от тебя требуется жертва. Линии твоего прошлого переплетаются с нитями настоящего девушки, у которой два лика – темный и светлый. Над ее головой три луны – белая, черная и красная. За ее спиной тьма, а перед ней свет. По левую руку – разрушение, а по правую – созидание. Но куда бы она ни пошла – везде смерть. Узоры ваших судеб сплетаются воедино, и плетет его Луна. Скоро ее черный лик взойдет на небосвод. Враг у Истоков, – зашелестели Тени эхом голосов. Это был хор резонирующего скрипа, треска и шепота, невероятным образом сливающийся в единое целое, грубое, рваное, но в какой-то степени даже по-своему гармоничное. Изреченные Тенями слова пронизывали Идриса насквозь, холодным узлом затягиваясь вокруг сердца. Вязкой смолой они растекались по сосудам, смешиваясь с кровью.
Идрису показалось, что у него начинает кружиться голова. Перед глазами замелькали неясные образы и обрывки событий, чехардой скачущие друг через друга. Их смысл терялся в калейдоскопе безликих силуэтов прошлого и настоящего. Идрис отступил на шаг назад, пытаясь очистить собственные мысли, чтобы не сойти с ума. Он убрал руку и сжал ее. Последние капли крови скользнули в темноту. Вихрь теней начал редеть, тьма успокаивалась и опадала обратно на дно колодца.
– Запомни – то, что ты получил от мертвых, не может принадлежать никому, кроме тебя. Мы ждем тебя за чертой смерти, Сын Теней, – прошелестели напоследок мертвые и расползлись нитями черного тумана, окончательно исчезая из этого мира, вместе с ответами оставляя Идрису и новые вопросы.
* * *
Теперь у Анабэль стало на порядок больше забот. И она решила заняться ими сразу. Не в характере виконтессы было копить целую гору дел, чтобы в последний момент пытаться решить все сразу. К тому же, ей предстояло как следует проследить за тем, чтобы фальшивая невеста Идриса не наткнулась на то, что может ее напугать или показаться странным.
Селения, как и полагается, ожидала ее в Малой Столовой в компании Тамаша, исподлобья кидая в его сторону настороженные взгляды, словно он в любой момент мог выкинуть что-нибудь экстраординарное. Тамаш в свою очередь вообще не обращал внимания на девушку, предпочитая ей толстую книгу в старом потрескавшемся кожаном переплете, взглянув на который, Анабэль про себя понадеялась, что новая обитательница Ардскола не видит отличий между кожей животного и человека. Обронив на Тамаша многозначительный взгляд, который он истолковал верно, Анабэль обратилась к Селении.
– Пойдемте, дорогая мисс Де-Маир. Я покажу вам замок и вашу комнату, – доброжелательно-повелительным тоном оповестила новоиспеченную «невестку» виконтесса. Осознав, что свободен, Тамаш испарился из гостиной в считанные секунды, будто бы опасаясь, что Анабэль вдруг передумает и заставит его нянчиться с невыносимой девицей и дальше.
Селения поднялась, но подходить к Анабэль она не торопилась. Упрямство этой девчонки продолжало одновременно удивлять и раздражать виконтессу, оно действовало раньше нее, в какие-то моменты и вовсе казалось, что эта дикарка целиком и полностью из него состоит.
Анабэль находилась в состоянии спокойствия и легкой расслабленности. Весь ее вид излучал ненавязчивое превосходство. Анабэль придерживалась теории, что существует два типа превосходства – навязчивое, то, которое пытаешься доказать всеми силами, грубо и открыто, и ненавязчивое, которое дано от рождения или честно заслужено, оно ощущается окружающими как давление, мягко внушающее страх и нерешительность.
Селения упрямилась, как могла, пытаясь доказать свою важность и выставить на показ свое недовольство. Виконтесса же давила ее попытки своим равнодушием и победила. Селения была нетерпеливым, эгоистичным ребенком. Видимо, для нее стоять на одном месте и упираться было занимательным, но быстро утомляющим занятием. Поэтому сейчас она проиграла выдержке и спокойствию Анабэль. Мило улыбнувшись, виконтесса развернулась, без слов повелев девушке следовать за ней. Селения нехотя подчинилась, источая яркий и резкий аромат раздражения.
– Селения, – заговорила Анабэль и сбавила темп шага на медленно-прогулочный.
– Я понимаю, мой брат немного резкий…
– Ваш брат – ужасный человек. Надеюсь, он скончается в ближайшее время в страшных муках, – пылая гневом выпалила Селения, явно не обремененная никакими нормами приличия и продиктованными обществом манерами.
От слов девчонки Анабэль закаменела внутри. В голове конницей пронеслись воспоминания, от которых виконтессу едва не передернуло, и лишь железная выдержка позволила ей не выдать всколыхнувшихся эмоций. Сердце в груди Анабэль заледенело, как и ее взгляд, узрев который, Селения испуганно попятилась назад.
– Запомни раз и навсегда, – отбрасывая все манеры, напускную доброжелательность и беззаботность, отчеканила Анабэль, взирая на девушку взглядом хищника, – никогда больше не смей оскорблять моего брата и желать ему смерти. В противном случае никакие доводы, включая убеждения самого Идриса, не остановят меня от возмездия. Ты вполне можешь случайно оступиться в темном коридоре и неудачно свернуть шею. Какая будет трагедия.
Последние предложения сквозили холодной иронией, которую Анабэль специально старалась показать Селении, чтобы приструнить ее и слегка запугать. Страх, как правило, лучше всего воспитывает в человеке уважение и некоторую порядочность и покорность.
Как бы виконтессе ни было жаль эту девушку, в отношении своего брата она никому не позволит выражаться подобным образом и уж тем более сыпать проклятьями.
– Если мы достигли понимания, тогда прошу следовать за мной, – возвращаясь к первоначальной модели поведения, обратилась к Селении виконтесса. По дороге Анабэль пыталась завести с девушкой диалог, чтобы сгладить свой резкий выпад, но Селения упрямилась и грубила, поэтому виконтесса решила просто кратко проинструктировать девчонку, куда ей можно ходить, а куда нет, и посоветовав напоследок передвигаться по замку с прислугой, пожелала доброго дня и удалилась. Теперь ей предстояло найти Милифтину и передать распоряжение Идриса. Реакцию девушки на эту новость несложно было предугадать, поэтому Анабэль заранее подбирала слова, чтобы убедить Милифтину быть с Селенией помягче. Искомая фигура обнаружилась в лаборатории Тамаша, вместе с ним и Идвалом. Троица о чем-то тихо переговаривалась. Они выглядели как заговорщики, разрабатывающие план по свержению монарха. Несложно было понять, что именно они обсуждают, поэтому Анабэль решила не ходить вокруг да около.
– Очень хорошо, что вы все здесь, – громко заговорила она, подходя ближе. – Не придется бегать за каждым из вас и повторять одно и то же.
Реакция на ее слова у каждого была разной. Это всегда забавляло Анабэль, как шутка, которая была понятна только ограниченному кругу людей.
Тамаш полусидел на краю большого стола с гранитной поверхностью. После слов Анабэль, он плавно поставил локоть на ногу и подпер рукой подбородок. Его лицо ничего не выражало, но во взгляде слегка теплилась искра интереса.
Милифтина отбросила пепельно-белые волосы за спину. Она всегда так делала, когда была чем-то обеспокоена или раздражена, но сама не замечала за собой этой привычки.
Из всех обитателей Ардскола Идвал казался самым расслабленным. Его одного сложившаяся в замке ситуация откровенно забавляла. Анабэль почувствовала легкий укол раздражения, но подавила его и по очереди взглянула на каждого из собравшихся.
– Думаю, все понимают, что привычный образ жизни меняется, – начала виконтесса.
– Надолго? – скучающим тоном поинтересовался Тамаш. Колкий взгляд изумрудных глаз остановился на нем.
– Как Идрис решит. Я знаю не больше вас. Но, пока она здесь, приглядывайте за ней все время. Тамаш, постарайся свести свои опасные эксперименты к минимуму, и держи своих подопытных в клетках, – предупредила Анабэль и переключилась на Идвала.
– А ты будь серьезнее. Постарайся ничего не выкинуть.
– Я всегда серьезен, за меня меньше всего надо переживать, – ответил Идвал, расплываясь в широкой улыбке.
– Да за тобой самим глаз да глаз нужен, – опровергла заявление мужчины Анабэль. – Я тебя предупредила. Если найду хоть один коготь…
– Я понял, понял, не надо подробностей, – замахал руками Идвал, продолжая веселиться. Анабэль сделала глубокий вздох и переключила все внимание на Милифтину.
– Миф, Идрис распорядился, чтобы ты лично присматривала за его невестой под видом прислуги. Прошу тебя, держи себя в руках и не придуши девчонку, – почти взволнованно попросила Анабэль. Она знала непростой характер Милифтины и понимала, насколько сложное задание взвалил на ее плечи Идрис.
На удивление виконтессы Милифтина не стала протестовать, она вовсе не выказала никакого недовольства. Просто кивнула и заверила Анабэль, что не подведет, вызвав у виконтессы легкий диссонанс.
* * *
Время мерило комнату маленькими шажками, следуя за мной по пятам. За окном день медленно угасал, уступая наползающим сумеркам. Из-за отсутствия часов отсчитывать время я могла только по движению солнца. Желудок болезненно корчился в голодных судорогах, ибо я так и не притронулась к завтраку и отказалась от обеда с Рангвальдами.
Сидя в столовой в ожидании возвращения виконтессы под присмотром Тамаша, который не проявлял ко мне ровно никого интереса, читая толстую книгу в переплете из старой кожи, которая потрескалась в нескольких местах, я то и дело бросала тревожные взгляды то на дверь, то на него. Казалось, он не заметит, если я просто встану и уйду.
Но была и другая причина голодовки помимо упрямства. Руки после собственной выходки в кабинете графа Рангвальда без конца дрожали, и мне пришлось зажать их между коленками. Когда дверь с легким скрипом приоткрылась, впуская в столовую Анабэль, я едва не подпрыгнула от неожиданности, даже несмотря на тот факт, что каждую минуту ждала ее возвращения как очередного приговора. Анабэль посмотрела на Тамаша, кинула мимолетный взгляд на книгу и снова вернулась к юноше. В глазах ее что-то переменилось, но я не могла понять, что именно. Зато, судя по всему, понял Тамаш. Он захлопнул книгу и неспеша покинул столовую, оставив меня наедине с Анабэль и мыслями об общении через телепатию между этими двумя.
Виконтесса мне резко не нравилась после нашего разговора в гостиной, но сейчас, когда она вернулась, то казалась немного другой. На ее лице светилась мягкая, даже нежная улыбка, которая вызвала у меня легкое недоумение.
Попытки Анабэль завести разговор будили внутри меня неконтролируемое раздражение, которое горячими импульсами билось в висках. Мне толком не удалось поспать после произошедшего на Празднике Благословенной Ночи. Меня похитили, поставили перед фактом помолвки с графом Рангвальдом, а теперь пытаются быть вежливыми и дружелюбными. Подобное лицемерие разжигало в груди огонь ярости, в котором сгорали жалкие крупицы самообладания и вежливости. Мне не хотелось слушать про этот ужасный замок и уж тем более идти на экскурсию. Я устала и была голодна, так что играть в хорошую, скромную невесту не собиралась. Но я забыла обо всем, когда Анабэль разозлилась на мои слова. Это была не просто злость, но холодная ярость. Глаза виконтессы превратились в два изумрудных куска льда. Ненависть, которую она в тот момент испытывала ко мне, захлестнула меня подобно морской волне, закружив в бурном потоке, в котором невозможно было вдохнуть или пошевелиться. Она была подобна стихии – могущественной, первозданной силой, которая не знала преград и могла легко раздавить меня, но Анабэль словно бы удержала саму себя и вновь переменилась, усмирив свои чувства и дав мне возможность глотнуть воздуха.
В выделенной мне комнате, погруженной в одиночество и тишину, накатило невероятное облегчение. Я выдохнула скрутившее мое тело напряжение и осела прямо на пол – только оно и держало меня на ногах все это время. Эмоции, бурлившие внутри, словно лава в жерле вулкана, прорвались наружу слезами, которые я не хотела сдерживать. Только так у меня выходило сбросить груз с души. Нужно выплеснуть все, чтобы чувства не мешали думать, что делать дальше. Уверенность в том, что я не останусь в этом проклятом замке пульсировала в сосудах, растекаясь по всему организму успокаивающим теплом.
Пока эмоции кипели в крови, они нашептывали мне не медлить, и попытаться сбежать прямо сегодня ночью. Но когда их шквал утих, опустошенность, заполнившая меня целиком, придала мыслям ясности.
Прежде, чем пытаться сбежать, нужно изучить замок и разработать план. Бросаться наобум, сломя голову, имея один единственный шанс на успешный исход – глупо. Не существует такой удачи, которая могла бы помочь так просто сбежать. Поэтому я приняла решение немного задержаться, чтобы снизить процент возможных ошибок. Нужно изучить не только замок, но и его обитателей – привычки, распорядок дня и прочее. Но при этом я должна оставаться собой. Если вдруг стану покорной, это вызовет подозрение вместо того, чтобы усыпить бдительность окружающих меня людей.
Когда тишину комнаты, звенящую моими напряженно циркулирующими мыслями, нарушил стук в дверь, окно уже занавесила темная вуаль сумерек. Я обернулась и вздрогнула. Служанка стояла рядом, но я совершенно не слышала, как открылась дверь, и как она вошла. В руках у девушки был поднос с едой, который она поставила на столик.
– Госпожа Анабэль хотела пригласить вас на ужин, но подумала, что вы откажетесь. Она очень переживала, что вы так и не притронулись к завтраку и отказались от обеда, и просила вас хотя бы поужинать, – голос прислуги звучал спокойно, и сама она с первого взгляда казалась милой, но было в ней нечто неуловимое, что меня настораживало. Я старалась не зацикливаться на ней потому, что не собиралась оставаться здесь надолго, но ее глаза сразу привлекали внимание. Они были бездонными и холодными, как замерзшие воды глубокого озера, но как будто бы вместо дна там простиралась пустота и что-то еще, куда более жуткое. Рисунок радужки напоминал трещины на серо-голубом льду.
Мне стало не по себе от ее взгляда, но я попыталась подавить в себе это щекочущее изнутри чувство.
– Чтобы у вас были силы бороться, – добавила служанка. Мне показалось, что по ее губам скользнула едва заметная усмешка. Однако, выражение ее лица было прежним, поэтому я не исключала того варианта, что от голода мне начали мерещиться странности. Но от последних ее слов по коже побежали мурашки. Что это означало? О какой борьбе шла речь? Неужели Анабэль таким образом передала мне послание, что она знает о моих мыслях и не позволит мне сбежать?
В сознании шевельнулось пугающее предположение, что все это чудовищная игра графа Рангвальда и его семьи. Проводив служанку настороженным взглядом, еще несколько нетерпеливых секунд я смотрела на дверь, а затем бросилась к еде. Если меня притащили в этом замок живой, вряд ли в их планы входит мое скоропостижное отравление. Да и слова, переданные Анабэль напрочь застряли в мыслях, став фундаментов для всевозможных теорий, поток которых я постаралась прекратить, ибо одна была страшнее другой.
Опустившись в мягкое кресло, я склонилась над подносом и вдохнула дивные ароматы пищи. Желудок жалобно завыл, требуя еды и как бы соглашаясь с виконтессой – силы мне действительно нужны.
* * *
Вокруг меня плясали тени, наступая на тусклые пятна света, зияющие на стенах и полу подобно лужам после дождя. В воздухе висела бодрящая прохлада, касающаяся моей кожи своими зябкими ладонями и приводя меня в чувство.
Оглядевшись, я поняла, что стою в одном из коридоров замка. За окном ветер по-дружески трепет ветви деревьев, играя с отбрасываемыми ими тенями, будто кукловод в театре. Липкий, холодный страх обнял меня за плечи, прижавшись к спине и поцеловав в затылок. От его прикосновений сердце зашлось в панике. Казалось, его удары разносятся по всему коридору, сотрясая свисающие с потолка и стен рванные лоскуты полумрака. Зачем-то я отступила на шаг назад и замерла. До меня дотронулся невесомый, едва уловимый шепот. Тонкими невидимыми нитями он пронизывал тишину и закручивался вокруг меня.
Натянутые нервы вдруг стали раскаленными металлическими прутами, впившимися в тело. Я застыла, не в силах шевельнуть даже пальцем. Прислушиваясь к шепоту, я все равно не могла определить его источник. Он звучал повсюду – плыл по воздуху, полз по стенам и потолку, поднимался с пола невидимым туманом. С каждой секундой проведенной в этом коридоре мне становилось все страшнее, но еще больше я боялась обернуться и встретиться взглядом с ожившим кошмаром. Поэтому я отчаянно вглядывалась в темноту, лежащую в конце коридора, в надежде не увидеть там чего-то ужасного. Но тьма была неподвижна, двигался только шепот. Теперь казалось, он звучал и внутри меня самой. Не в силах больше оставаться в неведении, я резко обернулась и сорвалась с места, но во что-то врезалась. Крик вырвался сам собой и сотряс тишину, разбив ее на осколки. Отскочив назад, я попыталась отбежать еще дальше, но меня схватили за плечо.
– Перестань шуметь, – велел мне голос графа Рангвальда. Я повиновалась. Напряжение и страх схлынули, но ненадолго. Стоило мне поднять взгляд на графа, и крик застрял в онемевшем от ужаса горле. Похитивший меня мужчина смотрел на меня бездонно-черными глазами, которые мерцали в окружающем полумраке красными переливами. Это были глаза демона, но никак не человека.
Я попыталась вырваться, но он держал крепко.
– Пожалуйста, не надо! – обезумев от страха, прошептала я, извиваясь, как уж на сковородке в попытке спастись.
– Не надо что? – голос графа звучал холодно, но не враждебно. Я снова взглянула на него и обомлела. Его глаза были серыми, как прежде. Облегчение пыталось совладать со страхом, который все еще навязчиво терся о кожу. Часто заморгав, я уставилась на графа не в силах выдавить из себя даже слово.
– Что ты здесь делаешь в такое время? – не дождавшись ответа на свой вопрос, спросил Рангвальд.
– Я не знаю, – честно призналась я, загнанная в угол его вопросом. У меня не было ни объяснения, ни оправдания. Я сама не понимала, как оказалась здесь. Отужинав, я почувствовала, как веки тяжелеют от вязких объятий сна. Последнее, что я помнила – я села на кровать, а затем, скорее всего, уснула.
– Не лги мне, – отмахнулся от моего ответа как от мухи, граф Рангвальд. – Сбежать хотела?
Подобное несправедливое обвинение вновь разожгло мою кровь, освободив меня от ледяной корки страха. Я вскинула подбородок и прямо посмотрела в глаза графа.
– Я не лгу. Я не знаю, как здесь оказалась. Наверное, ходила во сне, – придав своему тону твердости, заявила я. Между нами заискрил воздух. Граф Рангвальд испепелял меня взглядом, казалось, пытаясь прочесть в моих глазах правильный ответ. Я не сдавалась и отвечала ему всей своей прямотой. В конце концов, я сказала ему правду.
Наконец, Его Высокомерная Светлость одарила меня снисходительным безразличием, и зрительная дуэль прекратилась.
– Идем, – граф Рангвальд потянул меня за собой. – И больше не ходи по коридорам одна, в сознании или в порыве лунатизма.
– Как можно контролировать лунатизм? – огрызнулась я, пытаясь вырваться из хватки мужчины. Его пальцы неприятно впивались в мое плечо.
– Как-нибудь постарайся. В противном случае, ты пожалеешь, – голос графа Рангвальда звучал все так же раздражающе ровно. Я попыталась уловить в его словах хоть что-то, что выдало бы его эмоции или мысли, но ничего не нашла, словно бы он был пустым, неспособным на чувства существом.
– Не надо мне угрожать, – резко предупредила я, показывая, что не боюсь этого тирана. Но в груди все же вибрировали отголоски страха при виде его нечеловеческих глаз. От напряжения и ужаса, которые обуревали меня в этом коридоре, все это мне просто привиделось. Но его черные глаза ярким образом висели в сознании, никак не желая исчезать.
– Я тебя предупредил, – ненавязчиво поправил меня граф Рангвальд, но мое сознание восприняло его слова как неявную угрозу, от которой по телу прокатился болезненный импульс.
Пока мы шли, я пыталась запомнить дорогу, хоть какие-нибудь ориентиры, но все коридоры казались безликими. Граф Рангвальд довел меня прямо до двери и галантно ее открыл передо мной. Вытянув руку в приглашающем жесте и лишь слегка склонив голову, он искривил губы в учтивой улыбке. Но постная мина и издевательские искры в его глазах резко контрастировали с его жестами, выдавая наигранность. Выпрямившись, я гордо прошла мимо титулованного засранца в свою комнату. Стоило мне переступить порог, и граф Рангвальд захлопнул дверь за моей спиной, словно настрадавшийся муж крышку гроба своей сварливой супруги. В упругой свежей тишине моей комнаты раздался звук щелчка в замке. Резко подскочив к двери, я припала к ней и нервно дернула ручку.
– Вы меня заперли?! – негодующе вскрикнула я, когда дверь не поддалась.
– Исключительно, чтобы сдержать порывы вашего лунатизма. Утром вас откроет Милифтина. Доброй ночи, – в голосе графа Рангвальда проскользнуло самодовольство, хотя это могло мне и показаться. За дверью послышалось тихое ворчание и удаляющиеся шаги.
Еще раз гневно стукнув ладонью по двери, я вернулась в постель. Стоило мне лечь на мягкую перину и задуматься над произошедшим, меня снова окатила волной страха. Я никогда раньше не ходила во сне. Неужели я так зациклилась на побеге, что мое подсознание решило совершить его за меня?
На стене продолжали плясать тени. Тусклый свет убывающей луны ровными серебристыми полосками расчерчивал пол и стену. Перед глазами все еще стоял погруженный в полумрак коридор. Мне никогда не было так страшно смотреть в темноту. Но в этой комнате я чувствовала себя в безопасности. С мыслями о странностях этого замка я уснула.
Утром меня разбудила заглянувшая в комнату Милифтина с очередным приглашением Анабэль присоединиться к их жуткому семейству за завтраком. Беседовать с ними на стандартные темы совершенно не хотелось, но я осознавала, что необходимо понимание от кого из них чего ожидать, поэтому я согласилась. Служанка бросила мне, что принесет новое платье, так как мои вещи еще не доставили, и снова исчезла за дверью.
В Большой Гостиной, куда меня сопроводила прислуга, было просторно и светло. Солнечный свет разливался по полу, не достигая прямыми лучами стола и расположившихся за ним обитателей Ардскола. Видимо, гостиную специально проектировали так, чтобы утреннее солнце на палило в спину и не било в глаза. Светлые тона стен прекрасно гармонировали с кремовыми занавесками и прочей мебелью, подобранной в близких тонах. Эта комната выделялась из общего мрачного портрета замка своей теплотой и уютом. В треть стены камин, сложенный из бежевого камня, угрюмо дремал. Искусная резьба вилась по его поверхности, изображая неведомых зверей и дивные узоры растений. В темнеющем от сажи чреве были сложены дрова для растопки, но судя по всему, пламя давно не теплилась в нем.
– Доброе утро, леди Селения, – вежливо поздоровалась, восседающая за столом Анабэль. Напротив нее с веселым выражением лица располагался Идвал. Остальные стулья пустовали.
– Доброе утро, – даже не пытаясь скрыть своего недовольства от нахождения в этом замке, поздоровалась я и села на ближайший стул.
– Миф, ты тоже садись, – запихивая в рот огромный кусок говяжьего бифштекса, промямлил Идвал. Анабэль бросила на него испепеляющий взгляд и улыбнулась служанке.
– Садись, садись.
Подобный поворот событий меня удивил. Обычно аристократы не зовут прислугу за стол, но Идвал и Анабэль позвали. В сознании возникла мысль, что они сделали это напоказ, дабы показать, какие они хорошие после того, как похитили меня и даже угрожали.
Расправив плечи, я положила себе в тарелку салат и глазунью, и налила сока в стакан. Милифтина расположилась рядом с Анабэль.
– Приятного аппетита, – весело произнес Идвал и потянулся за очередной порцией бифштекса. Анабэль швырнула в него странным взглядом, но промолчала, зато мужчина еще больше развеселился. Милифтина закатила глаза, но тоже осталась безмолвна, принявшись накладывать себе в тарелку завтрак.
– И вам не подавиться, – постаравшись добавить в свою улыбку как можно больше яда, пожелала я.
– Как вам спалось? – вежливо поинтересовалась Анабэль, отрезая уголок от поджаренного хлеба с сыром и помидорами.
Приборы в моей руке раздраженно звякнули о тарелку. Подняв взгляд на виконтессу, я пренебрежительно усмехнулась.
– Делаете вид, будто бы ваш брат ничего вам не рассказал?
Мягкое выражение лица виконтессы чуть охладело. Анабэль скользнула по мне изучающим взглядом. В ее глазах промелькнула тень тревоги, но тут же все исчезло. От железного самоконтроля Рангвальдов мое раздражение плавно перетекало в бешенство. Их сложно было прочесть и понять, и меня это злило. Грудь колола легкая зависть их выдержке – у меня так никогда не получится, но потом я напомнила себе, что важнее всего оставаться собой, а не пытаться скрыть свою сущность за выстроенными стенами безразличия и холодного спокойствия. Поступать вопреки собственным чувствам – означает обманывать себя. Нужно давать им волю, а не держать взаперти. Лепить из себя кого-то другого в зрелом возрасте куда больнее, чем в детстве. Это все равно что пытаться уже обожжённому в огне доменной печи глиняному кувшину придать форму тарелки. Поэтому я никогда себя не сдерживала.
– Что случилось? – Анабэль отложила приборы и со всей серьезностью обрушилась на меня взглядом своих зеленых глаз.
Я не торопилась отвечать, медленно накалывая овощи на вилку. Зато от нетерпения аристократки воздух буквально завибрировал. Идвал прекратил уплетать завтрак за обе щеки и тоже уставился на меня с толикой настороженности.
– Ничего особенного. Я всего лишь ходила во сне. А ваш брат обвинил меня в попытке побега и запер в комнате, – решив, что собеседники достаточно промариновались в собственных догадках, ответила я.
– Надеюсь, не в своей? – поинтересовался Идвал, но весь его вид говорил о том, что надеялся он как раз на обратное. Губы мужчины едва сдерживали ехидную улыбку, их уголки заметно подрагивали, пытаясь взлететь вверх. Резко повернув голову в его сторону, я метнула в нахала яростный взгляд вместо вилки, которая так и стремилась вылететь из моих пальцев в кого-нибудь из этих людей.
– Идвал, прикуси язык, – отрезала Анабэль в его адрес раньше, чем я успела открыть рот. Мимолетный взгляд виконтессы скользнул к Миф, но та едва заметно наклонила голову и уткнулась в свою тарелку. Напряжение сжало мое тело. Что-то в этих переглядках настораживало и немного пугало. Злость на Рангвальдов и саму себя за то, что я их совсем не понимаю, снова пролилась в душу.
– А это так? – обратилась ко мне Анабэль. Ее цепкий взор пронзил меня точно стрела. Так на меня смотрел граф Рангвальд, когда застал посреди ночи в коридоре.
Я отпихнула тарелку и бросила приборы на стол.
– А вас только это волнует? Вовсе не чертовщина вашего замка? – вспыхнула я и резко встала.
– Что ты имеешь ввиду? – не унималась Анабэль.
– Ничего, – поняв, что сболтнула лишнего, отмахнулась я. Вдруг, это был обычный лунатизм на почве нервного потрясения, и все странности я сама себе придумала? Не позволю, чтобы обо мне думали, как о сумасшедшей.
– Спасибо за завтрак, – бросила я уже через плечо и направилась прочь из столовой. – Не надо меня провожать. Я прогуляюсь по коридорам.
Вылетев из гостиной, я отошла как можно дальше и лишь на лестничном пролете остановилась, чтобы перевести дух. Эмоции плавились внутри под собственным жаром и испарялись подобно влаге под палящим летним солнцем, освежая голову. Успокоившись, я направилась вниз по лестнице, чтобы попытаться найти выход и запомнить к нему дорогу. В мыслях снова всплыла сегодняшняя ночь. Что-то в этих событиях не давало мне покоя.
Сбежав вниз на пару лестничных пролетов, я резко замерла. Осознание того, что меня беспокоит, вспыхнуло в голове ярким фейерверком. Почему граф Рангвальд бродил по замку в столь позднее время? Страдал бессонницей или была другая причина?
Я резко выдохнула, пытаясь избавиться от этих мыслей. Зачем я пытаюсь найти странности там, где их нет? Мне не дает покоя тот факт, что меня насильно держат в этом замке, и со злости в голову лезут бредовые мысли.
По второму этажу я блуждала около часа, но так и не нашла ни лестницы, ни выхода. Ориентируясь по пейзажу за окном, я примерно представляла расположение замка, но все равно металась по коридорам без особого результата. Все они казались одинаковыми. Когда я в третий раз прошла мимо одной и той же вазы, терпение мое лопнуло, и я едва не спихнула ее с постамента.
За окном цвел сад, по которому вальяжно прогуливался летний день. Можно было бы выбраться наружу через окно, но для того, чтобы повернуть отпирающие щеколды, мне потребовалось бы взобраться на лестницу. Разочарованно выдохнув, я устроилась на подоконнике и грустным взглядом смотрела на сад через стекло. Пышное цветение деревьев отзывалось в душе радостным трепетом. Воспоминание о дяде, с которым мы любили сидеть под распустившейся душистой вишней у нас в саду, сжало сердце грустным теплом. Он читал мне приключенческие романы, разными интонациями озвучивая героев, и, порой, разыгрывая целый театр. Тетушка улыбалась, наблюдая за нами через кухонное окно, и все равно ворчала, что меня подобные книжки только испортят. Краем сознания окунувшись в прошлое, я не сразу поняла, что плачу. Больше всего мне бы хотелось сейчас оказаться в объятиях Ригана, вдыхая чудесные ароматы сирени.
Утерев слезы ладонью, я бросила еще один прощальный взгляд на сад и поднялась с подоконника. Нужно было действовать, а не рыдать от собственного бессилия. В последний раз прильнув к стеклу, чтобы разглядеть ту часть замка, к которой прилегал сад, я направилась вдоль окон. За садом темным фантомом виднелся лес, мрачный даже в летний день. С другой стороны замка находился парк и озеро, на которые выходили окна моей комнаты. Это означало, что выход может быть только со стороны сада. Скорее всего, помимо парадных дверей имелись и запасные, но я не тешила себя бесплотными надеждами, что смогу их найти. У прислуги было бы неразумно спрашивать о таких вещах – они сразу же могут доложить Рангвальдам и сломать мои планы. К тому же, кроме Милифтины и дворецкого, я больше никого здесь не видела.
Коридор, по которому я шла, повернул, и я последовала за ним, но сразу же уткнулась в огромную двустворчатую дверь из черного дерева, оплетенную металлическими узорами. Одна створка была слегка приоткрыта, бередя мое любопытство. Сквозь узкую щелку пробивались лучи солнечного света, нашептывая мне заглянуть внутрь. Рука потянулась к двери, но створка открылась прежде, чем я успела коснуться черного дерева. Одернув руку, в тот же миг я отпрянула назад. Навстречу мне вышел Тамаш. Пробежавшись по мне ничего не выражающим взглядом, он прикрыл за собой дверь, не дав мне возможности что-либо разглядеть за его спиной.
– Что ты здесь делаешь? – хмуро поинтересовался юноша таким тоном, словно ответ его вовсе не волновал, и вопрос был риторическим. Не дав мне возможности ответить, он тут же продолжил:
– Никогда не заходи в эту дверь. Это запрещено.
– И что же там такого, что туда нельзя? – усмехнулась я, вздернув подбородок вверх. Я была ниже Тамаша на голову, но старалась уравнять его превосходство надо мной в росте своим характером. Вишневые глаза юноши странно блеснули, как будто бы мое поведение его слегка позабавило.
За дверью кто-то протяжно завыл, вызвав шевеление холодных мурашек под кожей. Взгляд непроизвольно скользнул через плечо Тамаша на черную дверь. Вой повторился, и я вздрогнула.
– Что там? – повторила вопрос я, настороженно посмотрев на Тамаша.
– Не суй свой красивый носик куда не следует, и может быть, дольше проживешь, – посоветовал мне юноша и легким кивком головы указал направление, в котором мне следовали пойти. Передернув плечами, чтобы показать свое безразличие к его секретам, я гордо развернулась и зашагала обратно.
Вой, раздавшийся из-за двери, догнал меня и толкнул в спину. В этот раз он звучал протяжно и жутко, как скрежет несмазанных петлиц в темном подвале. Невольно я ускорила шаг, стараясь не задавать вопросы, на которые, скорее всего, не хочу знать ответы.
Лестница, которая спустила бы меня на первый этаж, так и не нашлась даже спустя еще два часа блужданий по замку. Ноги ныли, в горле свербела жажда, поэтому я решила найти хотя бы кухню. Большинство дверей, которые мне попадались были закрыты, иные вели в спальные комнаты, комнаты с предметами старины, вазами и статуэтками, стены которых были увешаны оружием, или в залы с портретами.
Одна из комнат, в которую мне посчастливилось заглянуть, была сквозной. В ней не было ни окон, ни предметов интерьера. Лишь осветительные кристаллы истекали рубиновым светом точно кровью. Красные отблески играли на полукруглой металлической двери, растекаясь по угловатым, грубым узорам сусальной ртутью. Было в этом зрелище что-то зловещее.
Я собиралась сразу закрыть дверь и уйти как можно дальше от этой комнаты, но неведомая сила удержала меня и потянула к себе. Холодный, звенящий точно тяжелые цепи шепот обвивался вокруг моей груди, болезненно сдавливая ее. Умом я понимала, что он может звучать только в моей голове, но его прикосновения к коже казались такими же осязаемыми как прикосновения живого человека. Уши мои оглохли и более ничего не слышали кроме этого звона, срывающегося в треск и гул. Звук этот был грубым, но удивительным образом обволакивал сознание, проникая в него вязким туманом. Тяжесть растекалась по телу подчиняющей слабостью, которой невозможно было сопротивляться. И я словно перо, подхваченное ветром, летела туда, куда меня несли его потоки.
– Сел-Мари, я тебя везде ищу! – бодрым голосом Идвала завибрировал воздух, разрывая невидимые цепи, влекущие меня к двери, словно кукловод подвешенную на леске марионетку.
Часто заморгав, я повернулась к Идвалу, будто видела его впервые в жизни. Но смотреть на него было куда приятнее, чем на дверь за моей спиной. Шепот исчез вместе с необъяснимым притяжением, позволив мне отступить обратно к выходу. Мимолетный взгляд Идвала на дверь показался мне напряженным, но мгновенье спустя его лицо озарила улыбка.
– Что за этой дверью? – вырвалось у меня. Сама мысль обернуться и посмотреть через плечо, петлей стягивалась на горле.
– Тенебрис побери эту дверь, – усмехнулся мужчина. – Одним богам известно, что за ней. Она закрыта уже очень много лет. Идем отсюда.
Я позволила себя увести, но перед глазами продолжала стоять эта дверь. Кроме нее я больше ничего не видела. Лабиринт коридоров мелькал на краю сознания, лишь изредка задевая мимолетные мысли. Лишь когда Идвал окунул меня в водопад солнечных лучей, льющийся с лазурного океана над головой, таинственная нить, что связывала все мои мысли с черной дверью, наконец лопнула, высвободив мое сознание из оков.
Тепло июньского дня приятно ластилось к коже, стекая по волосам. Закрыв глаза, я подставила лицо солнечному свету, наслаждаясь его невесомыми объятиями, в которых было спокойно и надежно. Словно бы они могли уберечь меня от всего, в особенности от кошмаров Ардскола.
Присутствие Идвала было таким ненавязчивым, что я почти забыла про него. Когда он задал мне вопрос, я даже вздрогнула.
– Теперь тебе лучше?
Открыв глаза, я посмотрела на его спокойное лицо. Голубые глаза искрились жизнью. Свет золотил пшеничные пряди его коротких непослушных волос. На губах играла легкая улыбка.
– Я слышала голоса, – не знаю, зачем произнесла это вслух, призналась я Идвалу. Он казался более открытым и дружелюбным, чем остальные, излучая тепло и спокойствие. Наверное, это подкупило меня и подцепило признание, как рыбу на крючок, потянув его на поверхность. Тревога растекалась по нервам едкой кислотой, и мне хотелось, чтобы Идвал нейтрализовал ее словами, что мне это просто послышалось.
– За той дверью, – добавила я.
– Что они говорили? – спросил Идвал. Его неожиданный вопрос выбил все мысли из головы. Первой реакцией был гнев – он издевается надо мной? Но снова взглянув в его загорелое лицо, будто бы источающее свет, я погасила вспыхнувший внутри пожав и выдохнула то, что от него осталось.
– Не знаю. Как будто это был другой язык. Зловещий и грубый, – честно призналась я. – Ты не думаешь, что я сумасшедшая?
– Пока ты не доказала обратное, у меня нет никаких причин тебе не верить, – пожал плечами Идвал и вновь улыбнулся. Серьезность слетела с него в то же мгновенье, а в лазури глаз зажглись задорные искры.
– Пойдем, я кое-что тебе покажу, – Идвал поманил меня взмахом кисти, призывая следовать за ним, и пошел по одной из дорожек, огибающих замок. Несколько секунд я смотрела ему в спину, пытаясь найти в себе силы злиться на него – в конце концов, он меня похитил, но почему-то злиться на Идвала не получалось. Его неподдельная доброта и честные глаза обезоруживали. К тому же, я подумала, что с его помощью могла бы изучить эти треклятые коридоры, чтобы сбежать.
Тропа огибала правое крыло замка, вела мимо стеклянной оранжереи, на крыше которой грозно восседали гарпии. Солнце играло разноцветными переливами на их телах из дымчатого минерала, разбрызгивая радужные искры. Статуи внимательными пылающими жидким золотом глазами наблюдали за мной, словно живые. Когда оранжерея осталась позади, я все еще чувствовала на спине их недобрый взгляд. Невольно повернулась, но их головы были устремлены в сторону леса, не обращая на меня никакого внимания.
Тропинка спускалась вниз ступеньками, поросшими травой, в небольшую рощицу деревьев с изящными изгибами серо-голубых стволов и пышными кронами розовых листьев. Место было невероятно тихим, лишенным даже птичьих трелей. Лишь ветер шептал ласковые речи деревьям, которые благосклонно трепетали перед ним, но все равно не пропускали его внутрь рощи.
Идвал мельком оглянулся на меня и подошел к зеркалу пруда, дремавшему под раскидистыми кронами. Влекомая интересом, я последовала за ним и остановилась у самой кромки воды. Она была совершенно спокойной, ни малейшего колебания глади.
– Это Зеркало Правды, – поведал мне Идвал тихим, спокойным тоном. – Оно показывает истинную сущность человека.
– Зачем оно мне? – я вопросительно посмотрела на мужчину.
– Чаще всего, люди думают, что знают свою суть лучше остальных, но на самом деле лишь плавают на поверхности собственной души. Доброта, на самом деле, может оказаться тщеславием, покорность мятежностью, а загадочность и враждебность – заботой, – изрек Идвал, продолжая смотреть в воду. Непохоже, что пруд был глубоким, но лучи падали на его поверхность так, что она отражала все подобно зеркалу, скрывая свое дно на виду.
– Ты похожа на этот пруд, кажешься неглубокой, но скрываешь на самой поверхности истинную суть, – над ухом послышался тихий голос Идвала. Я не дернулась и не отпрянула, продолжая сосредоточенно смотреть в глаза собственному отражению, но не увидела ничего нового. Это была все та же я. Может быть потому, что нет внутри меня ничего сокрытого, и я такая какая есть?
– Ты смотришь на себя глазами, – мягко произнес Идвал. – Смотри сердцем. Тогда Зеркало откроется тебе.
Его совет казался глупостью. Как можно было смотреть на себя сердцем? Я этого не понимала, но спрашивать не собиралась. Место было действительно красивым и необычайно умиротворенным, но разговор быстро наскучил мне, показавшись бессмысленным. Отпустив мысли, я сделала вид, что пытаюсь следовать совету Идвала. В голове воцарилась приятная пустота, и я снова опустила глаза в воду. На какое-то мгновенье собственное отражение показалось мне чужим – те же глаза, то же лицо, но злая ухмылка, кривившая губы, и темнота, беснующаяся в зрачках.
Я отпрянула, испуганно взирая на опустевшую зеркальную гладь. Взгляд метнулся к отражению Идвала, и я снова едва не вскрикнула. Черты лица его казались звериными, но это видение исчезло, стоило только моргнуть. С ужасом я взглянула на Идвала, пытаясь понять, насколько правдиво то, что я увидела. Он как-то странно усмехнулся и повернулся ко мне. Его лицо было абсолютно нормальным.
– Иногда я вижу себя одиноким животным, которое приютили словно бездомного щенка, а иногда человеком, который очень счастлив потому, что имеет всё.
– Почему ты говоришь мне это? Мы едва знакомы, – недоумение вытеснило страх, отголоски которого еще бурлили в крови.
– С незнакомцами всегда проще делиться сокровенным, – пожал плечами Идвал. Он казался таким добродушным, что у меня не укладывалось в голове, как этот человек мог меня похитить и жить в замке со всеми этими странными людьми. Из всех обитателей Ардскола он казался самым нормальным и настоящим.
– Интересно, что видит в отражении граф Рангвальд? – усмехнулась я, пытаясь отмахнуться от атмосферы откровенности. По лицу Идвала скользнула мимолетная тень. Быстрым взглядом он мазнул по зеркалу пруда и снова посмотрела на меня. По его губам разлилась веселая улыбка.
– Уверен, что из Зеркала на него смотрит многолетний старикан, ворчливый и занудный, – отозвался Идвал, снова меня удивив.
– Я думала, ты скажешь другое.
Словно прочитав мои мысли, Идвал усмехнулся и пожал плечами.
– Зачем? Я не буду убеждать тебя в том, что Идрис хороший или плохой. Каким вижу его я, не видит его никто другой. Бессмысленно пытаться заставить кого-то увидеть другого человека своими глазами. Поставь трех человек напротив одного окна, и они увидят совершенно разное.
Мысль Идвала была глубока и мудра. Но я поняла главную суть, которую он хотел до меня донести – он не будет обсуждать со мной графа Рангвальда и случившееся. У нас действительно были слишком разные взгляды на ситуацию. Больше мы не затрагивали серьезных тем. Идвал практически не разговаривал со мной, позволив в молчании прогуляться по саду.
Когда мы вернулись в замок, я призналась ему, что пыталась найти выход в сад, но не нашла ни одной двери, которая вывела бы меня на улицу. Идвал лишь улыбнулся и сказал, что к этим коридорам нужно привыкнуть, и если я захочу, то всегда могу попросить кого-нибудь проводить меня.
На ужин я не пошла, сославшись на усталость. Хотелось подумать в тишине над моим планом. Завтра стоит попробовать воспользоваться советом Идвала и запомнить дорогу до выхода.
С наступлением ночи на меня накатили чувства, которые днем отгонял солнечный свет, словно они были призраками, а теперь они выползали из теней, просачиваясь из дальних уголков души на поверхность. Взобравшись на подоконник, я облокотилась на стекло лбом. Вторая створка была открыта, и вечерний воздух приятно касался босых ног теплым влажным дыханием. Грудь щемило от тоски и горечи. Мне хотелось вновь оказаться дома, рядом с Криной, ощутить, как кружка с ее травяным чаем приятно согревает руки, а пряный аромат снимает усталость минувшего дня. Вечерами мы сидели на кухне и разговаривали, вспоминая дядю и былые времена, смеялись и грустили, делясь своими чувствами друг с другом. Мне не хватало объятий Ригана, его горячих поцелуев и любящих глаз.
Положив подбородок на согнутые колени, я позволила себе разреветься, размазывая слезы по стеклу. Звезды смотрели на мои страдания сквозь окно, но не сочувствовали мне. Вечность никогда не сочувствует человеческому горю, которое для них – лишь мгновенье.
Чувствам было слишком тесно в груди, и они разрывали ее на части, подливая соли в сосуд слез. Мне хотелось броситься в коридор и бежать прочь из этого замка, но я не могла так легко проститься с единственным шансом вернуться домой.

Меня разбудил стук в дверь, раздавшийся посреди ночной тишины. Он прорвался сквозь пелену сна и дернул меня обратно в реальность. С трудом оторвав голову от подушки, я посмотрела на дверь затуманенным взглядом, но решила, что не пойду открывать. Упав обратно, я перевернулась на другой бок и накрылась одеялом, но в момент, когда я закрыла глаза, стук повторился, более громкий и настойчивый.
– Кто там?! – раздраженно выкрикнула я, резко сев в кровати.
– Селения, открой мне дверь, – раздался с той стороны приглушенный голос Анабэль. Удивленно заморгав, я уставилась на ручку, прикидывая в голове варианты, которые объяснили бы столь поздний визит виконтессы.
– Там открыто, – крикнула я, не желая выбираться из постели.
– Вовсе нет. Дверь заперта, – отозвалась Анабэль и подергала ручку.
Недовольно рыкнув, я поднялась и поплелась к двери, костеря полуночников в лице Рангвальдов до седьмого колена. Лишь подойдя к двери и положив пальцы на ручку, я поняла, что не могла закрыть дверь – у меня не было ключа, а с этой стороны щеколды не имелось. Недоуменно посмотрев на ручку, я опустила ее, и она легко поддалась, отварив дверь.
– Ну вот, я же говорила, что…, – слова мои оборвались вместе с дыханием. За дверью никого не было. По спине прокатилась холодная волна, отозвавшаяся в кончиках пальцев неприятным покалыванием.
– Анабэль? – я выглянула в коридор, но он был пуст. Разозлившись, я переступила порог и огляделась. Глупые шутки этой семейки в который раз вывели меня из себя. Гнев придал сил и смелости.
– Эй! Если вы решили пошутить, то это не смешно! – крикнула я в пустоту коридора. Мое эхо утонуло в тишине, убедив меня в том, что здесь никого кроме меня нет. Покачав головой, я уже собиралась вернуться в комнату, когда дверь за моей спиной резко захлопнулась. Подпрыгнув от неожиданности, я обернулась. Пальцы нервно дернули ручку, но дверь не открывалась.
– Это совсем не смешно! – крикнула я, припав к двери и стуча по ее прохладной поверхности ладошкой.
– Селения? Ты чего там стоишь? Иди сюда, – снова раздался голос Анабэль. Я обернулась и увидела девушку в конце коридора. Она призывно махнула мне и исчезла на лестничном пролете.
– Зачем? – крикнула я, всем телом содрогаясь от накатившего страха. – У меня дверь захлопнулась!
– Иди сюда, не бойся, я помогу тебе, – снова позвала Анабэль. Посмотрев на запертую дверь, я нерешительно двинулась вперед.
– Замок клинит от резкого закрытия, – донесся голос виконтессы. – Запасные ключи у Милифтины. Идем со мной. Если только ты не хочешь остаться одна в коридоре.
От ее объяснения должно было стать легче, но почему-то не становилось. Спиной я ощущала чей-то взгляд. Обернувшись, я убедилась, что позади никого нет, но наваждение не исчезало. Наверняка, это была пугающая магия ночи, которая оживляла все страхи. Любые доводы разума были против нее бессильны.
Добравшись до лестничного пролета, я увидела Анабэль. Она была одета в то же платье, что и утром, словно совсем не ложилась спать. Улыбнувшись, она махнула рукой в сторону.
– Идем.
– Куда? – недоумевая с каждой минутой все больше, спросила я. Босые ноги подмерзали от прохлады каменного пола. Только сейчас я поняла, что встав с постели, забыла надеть тапочки, которые утром мне принесла Милифтина с еще несколькими необходимыми вещами.
– Если скажу, сюрприза не выйдет, – Анабэль подмигнула мне. Она была необычайно весела и дружелюбна, только подогревая мое недоумение к происходящему. Легкая тревога танцевала страстный танец с любопытством, заставляя забыть о замерзших ногах. Я послушно шла за Анабэль по переплетениям тугой тьмы и невесомого света луны. Минув несколько лестничных пролетов, мы оказались в одном из коридоров, практически полностью занавешенным лунной вуалью. Ночь взирала на нас сквозь огромные окна. Это место казалось мне знакомым.
– Нам сюда, – торжественно объявила Анабэль.
Она остановилась у одной из дверей и заговорчески улыбнулась мне, открывая ее. Подкравшись к ней, я осторожно заглянула в помещение, и вскрикнула от страха. Я попятилась, но Анабэль с силой толкнула меня внутрь, и вошла следом, захлопывая дверь. Взгляд ее изумрудных глаз сквозил холодной сталью, которая вспарывала мешок с моими самыми страшными кошмарами, выпуская их наружу. К ее губам прилипла злая усмешка. Анабэль наступала, с каждым шагом сокращая расстояние между нами. Она теснила меня к той самой черной двери, на которую я случайно наткнулась днем.
– Анабэль, что ты делаешь? – пытаясь сохранить самообладание, спросила я, но виконтесса мне не ответила. Рванувшись вперед, я попыталась обойти ее сбоку, но она ловко изловила меня и с невероятной для девушки силой, толкнула меня к обратно двери. Воздух рядом с ней вибрировал, по черному металлу пробегали красные отблески, точь-в-точь, как привидевшийся мне блеск в глазах графа Рангвальда. Я почти физически ощущала странную жажду, от которой воздух тяжелел с каждой секундой, наполняясь солоноватым запахом крови.
– Зачем ты это делаешь?! – крикнула я наступающей на меня Анабэль, глаза которой потемнели и теперь резонировали красными переливами с дверью.
– Хозяин так хочет. Жертва ради спокойствия хозяина, – ее слова рассыпались по воздуху шелестом сухих листьев. Я снова попыталась обманом прорваться к выходу, но виконтесса поймала меня. Сжав мое запястье, она резко дернула меня вперед, свободной рукой распахивая зловещую дверь. За ней была непроглядная тьма, вырвавшаяся наружу туманными черными и красными нитями, потянувшимися ко мне. Я закричала и забилась в попытке высвободиться из железной хватки Анабэль, но она даже не шелохнулась. Нити, точно щупальцы медленно обвивались вокруг моих ног, жаля кожу колючим холодом. В легких больше не хватало воздуха, чтобы кричать. Силы утекали из тела словно кровь, пущенная из крупной артерии – быстро, толчками, опустошая меня досуха. Шепотом я просила Анабэль остановиться, но она смотрела на мои муки с наслаждением убийцы. Отчаяние заполняло мой угасающий разум, давая понять, что мне уже не спастись. Меня затягивало в темноту, клубившуюся за дверью.
Сквозь обволакивающую меня тишину вдруг прорвался отдаленный стук, который с каждой секундой звучал все громче. Нет, это был не стук, а шаги, которые приближались, вырывая меня из объятий безразличия. Чьи-то руки схватили меня и снова бросили в темноту.
* * *
Мне показалось странным, что мир за чертой смерти выглядит так же, как моя комната в замке Ардскол. Значит, за свои грехи я попала в Долину Возмездия, где оживают самые страшные кошмары, которые терзают душу до тех пор, пока она не достигнет искупления или не угаснет навсегда. Неужели, мой худший кошмар – это Ардскол, в котором я буду заперта вечность?
Безразличие лежало на душе неподъемным прессом, прижимающим к кровати и мое тело. Потолок был вымазан в оттенки раннего утра размашистыми штрихами восходящего солнца.
Прошли года, прежде чем я смогла повернуть голову, чтобы посмотреть в окно, обнаружив в кресле возле него Милифтину. Служанка не спала. Неподвижной статуей она смотрела в окно.
Я попыталась пошевелиться, позвать ее, но онемевшее горло не пожелало издать ни звука, как ослабленное тело не отозвалось на мои попытки дернуть хотя бы пальцем. В одно мгновенье страх вытеснил безразличие. Неужели меня парализовало?
Эта мысль прокатилась по всему телу болезненной судорогой, доказывая обратное. Горло захрипело, а пальцы сжали простынь. Запоздалое осознание того, что я все еще жива, пролилось яркими красками в серость и пустоту еще не до конца пробудившегося разума. Сложно было сказать, радовала меня жизнь или все-таки печалила.
– Вы проснулись? – спросила Милифтина. От ее неожиданного появления рядом с кроватью я дернулась. Как она умудрилась так быстро и бесшумно подойти? Впрочем, мои реакции сейчас оставляли желать лучшего, не удивительно, что я ничего не услышала.
– Почему мне так плохо? – слабым голосом прошептала я, едва выдавливая из себя слова.
– Вы ничего не помните? – Милифтина присела на край кровати, – вы ходили во сне и упали с лестницы. Тамаш нашел вас на лестничном пролете этажом ниже. Ему пришлось дать вам сильное обезболивающее, поэтому вы так слабы. Думаю, вам нужно еще поспать.
Голос служанки не был мелодичным, но ее слова странным образом убаюкивали, и уже через несколько секунд мое сознание нырнуло в объятия сна.
Проснулась я только к вечеру, когда солнце уже практически скрылось за горизонтом. Вынырнув из небытия, лишенного сновидений, я чувствовала себя бодрой, словно проспала несколько дней, а не часов. На тумбочке и чайном столике лежали мои дневники и тетради с письменными принадлежностями. Увидев их, я удивленно заморгала, и поднявшись с кровати, дотронулась до гладкой, потертой в некоторых местах голубой обложки личного дневника, в который я записывала свои воспоминания, страхи и необычные сны. Знакомые ощущения прокатились от кончиков пальцев до груди приятным теплом. Частичка моего дома, которая хранит в себе всю меня, домашний уют, Крину, дядю и Ригана. Каждая страница пропитана ароматами цветов, дождя и печеного хлеба, каждая может заставить улыбнуться или взгрустнуть. И именно эта частница всколыхнула во мне притихшее чувство ненависти к Ардсколу и его обитателям. Ведь это они отобрали у меня мой настоящий дом.
Смахнув злые слезы, я вскочила с кровати и подошла к шкафу. Он оказался заполнен моими вещами лишь на половину, остальную занимали новые дорогие наряды, которые я видела впервые. Сама мысль, что эти люди решили одевать меня в том, что им вздумается, словно безвольную куклу, ошпарила кровь. Не помня себя от ярости, я начала срывать новую одежду с вешалок и бросать ее на пол.
Когда в дверь постучали, я вздрогнула и посмотрела на учиненный мной хаос свежими глазами, словно только что опомнилась. В комнату заглянула Анабэль. Она была в хорошем расположении духа, но ее улыбка угасла, стоило виконтессе увидеть лежащий на полу ворох платьев.
– В чем дело? – поинтересовалась она, входя в комнату и закрывая за собой дверь.
– В чем дело?! – почти вскрикнула я от второй волны злости, ударившей в виски. – Дело в том, что мне не нравится, когда мне указывают, что мне делать и что носить! Почему вы не привезли все мои вещи, а только часть?
– Мы хотели сделать тебе подарок, – ответила Анабэль. На ее лице отразилось недоумение, и это только подкинуло дров в костер моей злости.
– Нет, вы хотели купить мою покорность красивыми вещами! Раз я невеста графа, теперь мне нужно носить только красиввю одежду, чтобы я никого не опозорила своим внешним видом! Но те вещи – мои, они часть моей жизни, и я хочу их, если уж вы не собираетесь отпускать меня домой! Вы и так отобрали у меня мою жизнь, – слова сами рвались с губ, и их поток все никак не хотел иссякать.
Взгляд Анабэль стал холодным. Увидев выражение ее лица, я запнулась и невольно отступила на шаг назад.
– Ты живешь на улице? Ты взаперти? Может быть, ты голодаешь? – слова виконтессы рассекали воздух ударами хлыста, больно впиваясь в кожу. Мне казалось, что я на самом деле чувствую жалящие прикосновения тонкой упругой кожи.
Я молча смотрела на Анабэль, не в силах выдавить хоть слово, чтобы ответить на ее вопросы. Волны холода, исходившие от нее, оплетали меня колючим оцепенением.
– Ты не умеешь ценить дары и заботу, и если ты хочешь, чтобы мы относились к тебе именно так, как это представляется тебе в твоем воображении, то так тому и быть, – завершив свою гневную тираду, Анабэль плавно развернулась и покинула мою комнату. С ее исчезновением невидимые оковы спали, вернув мне власть над телом и голосом.
– Мне от вас вообще ничего не нужно! Хочу, чтобы вы все умерли! – в ярости крикнула я и пнула ворох платьев.
На ужин меня никто не звал, а я не думала спускаться. Когда Милифтина принесла поднос с едой, она даже не стала входить в комнату. Грубо пихнув его мне в руки, тем самым разлив горячий чай на тканевые салфетки, что покрывали поднос, закрыла дверь и удалилась. Что ж, это по крайней мере больше похоже на правду, чем их лицемерная забота.
Во время ужина я долго смотрела на кучу дорогих нарядов, ткани которых переливались в свете люминаров, или наоборот наливались глубоким цветом, размышляя, куда их деть. На ум пришла совсем безумная идея – сжечь их, конкуренцию ей составила более здравая – выкинуть в окно. Взглянув на окно, затем на ворох платьев, я поднялась из кресла и полезла в тумбочку круглого кофейного столика. Белые свечи с золотой гравировкой Каринниума, обнаруженные там, вызвали у меня вспышку разочарования – они были изобретением кариннов – магов закрытого города, который располагался на окраине континента в Небесных Пиках Грозового Предела. Алхимические хитрости этих свечей никак не были связаны с магией, хоть и казались ею – при соприкосновении огнива из огнекамня с фитилем, оно нагревалось посредством химической реакции и зажигало его. Но огонь хоть и был теплым, не был способен воспламенить предметы вокруг себя. Их изобрели с целью предотвращения пожаров и смертей, но вскоре на замену им пришли осветительные кристаллы. Однако, свечи не потеряли свою популярность – многие склоняются к архаичности огня, за плавным танцем которого можно наблюдать, потерявшись во времени.
С злобным рыком я толкнула шкафчик обратно, едва не свалив столик, и направилась к двери. Необходимо было найти кухню, там-то точно найдется огонь.
Прохладный воздух касался моей разгоряченной кожи в жалких попытках остудить мой пыл. Тусклый белый свет разливался по коридорам, отпугивая темноту, но ткал прозрачные тени, лежащие в углах и за постаментами с древностями.
Минув три лестничных пролета, я остановилась на одном из них, осознав, что не знаю, где находится кухня. Закусив губу, я с сомнением посмотрела вниз, где между лестниц таился мрак.
Внезапно моих ушей коснулось невесомое колебание, вовсе не тревожившее движение воздуха. Оно было чем-то иным и уже мне знакомым. Я слышала этот странный шепот раньше. Его можно было бы принять за обман слуха. Резко обернувшись, я огляделась, но вокруг стояла тишина, с интересом наблюдающая за моими попытками понять, откуда исходит звук. Я замерла, почувствовав, как ускоряется сердце и леденеют руки. Первой мыслью было, что рядом кто-то есть, однако вокруг по-прежнему не было ни души. Но стоило мне только отдышаться и снова сделать несколько шагов, как шепот повторился, более настойчиво. Я снова застыла, чувствуя, как страх крепнет и становится более осязаемым. Хотелось броситься обратно в комнату и с головой залезть под одеяло, как я всегда делала, когда становилось страшно. Лишь усилием воли я заставила себя остаться и прислушаться. Любопытство никогда не было моей сильной чертой, ибо именно оно чаще всего рождало неприятности, а порой и становилось причиной непоправимых последствий. Трусливость, присущая мне, и осторожность всегда служили мне более полезную службу, и я никогда этого не стеснялась. Пусть это недостойно, зато я до сих пор жива и здорова, в отличие от любопытных и смельчаков.
– Эй! – позвала я в надежде, что мне отзовется кто-то из обитателей Ардскола. Никого.
Я почувствовала холодное дыхание страха за спиной и резко обернулась, но рядом со мной по прежнему никого не было. Однако, тяжелый, недоброжелательный взгляд кого-то безликого снова наблюдал за мной. Я чувствовала его кожей, он отзывался мурашками внутри. Утвердившись в решении вернуться обратно в комнату и не выходить оттуда до самого утра, я поднялась на несколько ступенек вверх и заметила на лестнице какое-то движение. Сверху послышались чьи-то шаги – кто-то спускался. Наверное, Милифтина, не застав меня в комнате пошла меня искать. Несмотря на мою злость на Рангвальдов, в этот момент я была так благодарна ей, почувствовав неимоверное облегчение. Поднявшись еще на несколько ступенек, я оказалась на другом лестничном пролете. Мой взгляд заскользил вверх по лестнице в ожидании идущего ко мне навстречу. Шаги приближались, но когда они раздались на той части лестницы, которую я прекрасно видела, я отшатнулась и похолодела от ужаса. Звук шагал по ступенькам, но никого там не было.
Стучали по камню металлические набойки, отсчитывая удары моего сердца. Я застыла в оцепенении, пытаясь убедить себя в том, что это эхо, и сейчас на лестнице, наверняка, кто-то появится, но когда шаги переместились со ступенек на площадку, зазвучав совсем близко, со стоном ужаса я бросилась прочь, не разбирая дороги. Я неслась по лестницам вниз, даже не стараясь прислушиваться к шагам. Преследуют ли они меня или нет – неважно.
Сердце колотилось как сумасшедшее, пытаясь посчитать мои спешные шаги, но это было тщетно. Спустившись на первый этаж, я помчалась по коридору, когда впереди вдруг погасли все люминары. Тьма быстро наступала, поглощая их свет. Она шла на меня черным штормом, грозясь проглотить и меня.
Задыхаясь от страха, я резко развернулась и бросилась прочь, плача от паники и бессилия. Что за чертовщина происходит в этом проклятом замке?!
Юркнув в первое попавшееся светлое пятно, я остановилась, чувствуя, что задыхаюсь от недостатка воздуха в легких. Перед глазами плясали разноцветные круги, сжимаясь и раскрываясь синхронно с пульсом. С куском льда в груди я бессильно ждала, когда тьма потушит оставшийся свет в коридоре и хлынет вслед за мной. Но этого так и не произошло. Переведя дыхание, я осторожно подкралась к началу ответвления и выглянула из-за угла. Коридор все так же дремал в равномерных и невесомых объятиях света люминаров.
Спину ошпарило дыханием вулкана, влажной раскаленной волной прокатившегося от затылка до поясницы. Неужели все это мне привиделось?
Я прижалась спиной к стене и покачала головой. До знакомства с этим проклятущим замком, я не страдала галлюцинациями! Разве что…
Я вспомнила сон в ночь своего двадцатилетия, его реалистичность поражала. В нем все было так же, как затем на празднике, за исключением появления фигуры в красном. А встреча со странной женщиной перед праздником? Зачем я все это сейчас вспоминаю?
Я попыталась выбросить все эти мысли из головы, но они пробирались в голову, как ушлые воры в намеченный дом. Только крали они мое самообладание и мою уверенность в том, что все это совпадения, и я не сошла с ума.

«Следуй за шепотом своего сердца, он направит тебя на путь Луны»

«Следуй за Луной, и она приведет тебя туда, где ты должна быть»

«Оставь свои мечты, они больше не для тебя. Следуя за ними, ты сгоришь, как наивный мотылек в пламени, к свету которого он так стремился»

«Тени страшны, но в них скрывается истина. Найди ее и обретешь дух иш’тари»

«Встретимся на балу»

Слова женщины из сна вспыхивали одно за другим как искры фейерверка вопреки моим попыткам отгородиться от них. Я не понимала, что значат эти слова. Оставить свои мечты? Означало ли это, что я должна забыть о Ригане?
Вновь я тряхнула головой. Волосы налипли на мокрые щеки и шею. Камень стены приятно холодил кожу, но пожар, что бушевал внутри, никак не хотел утихать. А воспоминание только еще больше его разжигало. Нет. Всему виной эти стены и его обитатели! Они что-то делают со мной, ведь зачем-то же они притащили меня сюда!
Я снова ощутила на себе чей-то взгляд, но коридор был совершенно пустым. В голову закрадывалась безумная мысль, что за мной следит замок. Откинув голову на стену, я разразилась нервным смехом, начиная осознавать, что точно схожу с ума.
Легкий шепот снова коснулся меня, и я вздрогнула. Огляделась, но, как и прежде, никого не обнаружила. Прислушавшись, я попыталась разобрать слова, но их не было. Этот звук не был похож на что-либо слышимое мной раньше. Удивительно, но касаясь меня, он успокаивал мое бешеное сердцебиение и расшалившиеся нервы, как целебный бальзам укрощает беснующуюся в свежей ране боль. Он не был враждебным и почему-то не пугал меня, резонируя с ритмом моего сердца.
Прильнув к стене, я прислушалась, но не уловила ничего, кроме тишины. Шепот снова позвал меня откуда-то издалека. Что-то внутри вняло и отозвалось, и потянуло меня вперед. Чем дальше я шла, тем настойчивее и громче становился этот зов, он как будто бы радовался, что я слышу и иду к нему. Будто бы находясь в трансе, в котором не было страха и сомнений, я послушно шла за неведомым шепотом, словно это было единственным правильным решением в моей жизни.
Пространство было вязким, как густой теплый бульон, и мои движения в нем казались медленными и слегка затрудненными. От того меня не покидало ощущение нереальности происходящего, как во сне.
Сама не заметив, я оказалась у главной лестницы, спускающейся в холл, где сквозь приоткрытые двери в иссиня-черный сумрак пробивался луч фонаря.
От волнения сердце заколотилось тревожным набатом. Не веря своему везению, я снова огляделась и только после этого поспешила к парадному выходу. Удивительно, что мне никто не встретился по пути, но это могло меня только радовать. Шепот усиливался, и я поняла, что он зовет меня на улицу. Почти навязчивое желание следовать за ним вступило в конфликт со страхом, который велел вернуться обратно в комнату и не делать глупостей. Я противоречила самой себе, но вопреки всему шла вперед, все больше погружаясь в атмосферу нереальности. Я не могла сопротивляться, подобно человеку под гипнозом – делала все, что велел гипнотизёр.
Осторожно протиснувшись в приоткрытые двери, я вдохнула теплый воздух летней ночи, пахнущий ночными цветами и нагретой за день травой. Только сейчас, оказавшись на парадном крыльце, перед лицом огромного сада, я поняла, что нахожусь всего в шаге от своей свободы. Испугавшись, что мои мысли может кто-то подслушать, я оглянулась. Но сумрак холла был безразличен ко мне. Пропало и напряжение от безликого взгляда. Он отпустил меня, словно только и добивался, чтобы я покинула замок.
Подступив к краю широкого крыльца, я посмотрела на забор, за которым чернел лес. Он казался спящим чудовищем, которое можно было обойти стороной, если ступать осторожно и не наводить шума. Вот только мне предстояло не обойти его, а ступить в его пасть.
От мысли о диких животных и прогулке в темноте, полной шорохов и горящих во мраке глаз, страх склизкой змеей свернулся в горле, оборвав очередной вдох. Но это был мой шанс сбежать отсюда, возможно, единственный. Я хотела изучить Ардскол, чтобы разработать план побега, но он сам как будто выпроваживал меня. Так почему бы не воспользоваться его щедрым дозволением уйти отсюда?
Я оглянулась на замок, в ночи казавшийся другим жутким спящим чудовищем, и решительно спустившись по лестнице, шмыгнула за ближайший раскидистый куст, усыпанный розовыми цветами. Если выбирать между двумя страшными монстрами, я выбираю лес.
Сердце продолжало колотиться, а мне не верилось, что я так легко, не встретив никакого сопротивления, смогла покинуть замок. В прошлый раз, коридоры как будто специально путались, но стоило прийти Идвалу, и они вывели нас на улицу.
Замерев, я прислушалась к своим ощущениям. Таинственный шепот вывел меня из замка, словно бы анонимный добродетель, пытающийся помочь. Только теперь он звал меня совсем в другую сторону, туда, где явно не было выхода – в сторону озера. Но насколько я помню пейзаж за окном при свете дня, там был лишь обрыв, и даже если какой-то узкий спуск и имелся, с моей ловкостью не хотелось рисковать жизнью и разбиться о камни внизу. Лучше уж рискнуть и пойти через лес.
Напряжение стиснуло меня в своих крепких объятиях, обрывая дыхание и учащая пульс. Так всегда случалось перед достижением цели.
Выверяя каждый свой шаг, я осторожно пробиралась от одного пышного куста к другому, чтобы не потеряться, оглядываясь на замок, служивший мне ориентиром. Чем дальше я от него уходила, тем ближе по идее должен был быть выход.
Вдруг, долетевший до моего слуха тихий женский голос заставил меня замереть одной из статуй в саду, и задержать дыхание. Спину словно бы обдало ледяной водой, рождая в теле одну нервную судорогу за другой, как будто бы на дворе стояла зима, а я вышла в чем мать родила.
Прислушавшись, я разобрала голоса Анабэль и Идвала. Я плохо слышала, о чем секретничают в такое время эти двое, но подобраться ближе я не решилась. Они могли меня заметить или услышать, а спотыкаться на финишной прямой совсем не хотелось, поэтому я присела на корточки и закрыла глаза, полностью обращаясь вслух и отодвигая на второй план настойчивый шепот, который продолжал меня звать прочь от выхода.
– Так ничего и не говорит…
– … тогда совсем ничего не понимаю, – сказал Идвал. – Идри не собирается на ней жениться, боюсь представить, что у него в голове. Жертвоприношения? Кровавые ритуалы?
– Скорее бы он уже с ней разобрался. Манеры у нее ужасные. Чувство такта совершенно отсутствует. Если бы я не знала Идриса, подумала бы, что за годы отшельничества в этом замке, он совершенно лишился разума, – проворчала Анабэль.
Раздался смешок Идвала, после которого разговор возобновился.
– Идри никогда ничего не делает просто так. Может в Праздник Благословенной Ночи было ему виденье? – усмехнулся Идвал.
– Он обращался за советом к мертвым, – возразила Анабэль.
– Неужели Идри пошел на это? – в голосе Идвала звучало неподдельное удивление. Все его веселье разом выветрилось, растворившись в вечернем воздухе.
– Видимо, ему очень нужны были ответы. А раз так, значит, все очень серьезно. Все это как-то связано с Праздником Благословенной Ночи. Если вспомнить, что на самом деле олицетворяет этот праздник… Это не может быть простым совпадением.
На несколько секунд воцарилось молчание, в котором мое дыхание казалось рычанием боевого горна. Все это время я старалась не дышать, но стоило Анабэль и Идвалу замолчать, как судорожный вдох вклинился в легкие. Мне показалось, что парочка остановилась и прислушалась, я закрыла нос и рот ладонью. Но нет, почти бесшумно они продолжали прогуливаться по дорожке.
– Надеюсь, с дверью проблема решена? – снова заговорила Анабэль. Ее мягкий, певучий голос наполнял воздух гармоничной мелодией. Но от упоминания двери, кожа моя вздыбилась мурашками как шерсть кошки при приближении опасности. Облик черной двери скользнул по краю сознания, а затем выплыл из мрака, напоминая о себе. Едва не задохнувшись от нахлынувших воспоминаний, я чуть не повалилась на землю. Как я могла забыть о том, что Анабэль заманила меня к той двери, за которой таилась тьма?
– Да, – коротко кинул Идвал. – Надеюсь, что так. До сих пор не понимаю, как это произошло. Ардскол будто действовал сам по себе.
– Хорошо, Идрис четко дал понять, что девчонка пока нужна ему живой….
Остальная часть фразы закружилась и утонула в захлестнувших меня волнах паники и непонимания происходящего. Мысли путались, скручиваясь в тугие узлы, которые невозможно было распутать, чтобы упорядочить их и хоть что-то понять. Анабэль словно играла в какую-то свою игру, втайне от своего брата, намерения которого в отношении меня казались теперь еще более непонятными и зловещими. Жертвоприношения? Кровавые ритуалы? Кто они такие? Для чего они меня похитили на самом деле? Для чего я нужна Идрису живой, и почему сама Анабэль меня едва не скормила темноте, прячущейся за той черной дверью?
Их голоса приближались, и чтобы они не обнаружили меня подслушивающей в кустах, я осторожно попятилась назад, продолжая задыхаться от паники. Их разговор растворялся в шуме пульса у меня в ушах. За что-то зацепившись задней шнуровкой платья, я попыталась осторожно вывернуться, но вместо этого завалилась на спину. Пока пыталась подняться, виконтесса со своим собеседником ушли дальше, поэтому я постаралась перекатиться на живот, чтобы увидеть за что и как я зацепилась. Но в этот момент над садом что-то пронеслось. Едва подавив крик, я замерла и прислушалась. Лишь удаляющиеся голоса беседующих. А затем что-то большое и темное снова пронеслось над кустами, издавая жуткий рык. Я почувствовала, как все самые страшные мысли и жуткие монстры из сказок внезапно оживают в моем сознании, воплощаясь в нечто реальное. Ночь была мне в этом прекрасным помощником и талантливой музой, ибо всегда помогала придумать и нарисовать в воображении самые мрачные из кошмаров.
Я села и резко дернулась. Послышался звук лопнувших шнурков, и ткань платья, утягивающая талию и грудь, расслабилась. Но сейчас мне было все равно. Я отползла в тень пышных розовых кустов и затаилась там, чувствуя подступающую истерику. Руки дрожали, а ноги ослабели. Сердце колотилось почти в унисон с моим прерывистым частым дыханием.
В голове бился шум, который заглушал все остальные звуки. Страх обманчиво-ласковыми движениями гладил мою кожу, оставляя после своих холодных прикосновений мурашки и волоски, вставшие дыбом. Я обхватила колени руками, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Сейчас я успокоюсь и просто побегу прочь в лес. Не оглядываясь.
В ночном воздухе снова что-то зарычало, а затем совсем близко послышался хрип, пробуждающий внутри живота скользкий ужас. В тусклом свете фонарей, сторожащих дорожки от темноты, я увидела человеческий силуэт. И как только он подошел ближе и ломаным движением повернул голову, продолжая хрипеть, я не смогла сдержать судорожного всхлипа. Землистого цвета кожа, обтягивающая кости. Неестественно резкие движение. Лицо, похожее на череп с раскрытым ртом полным полусгнивших зубов и остекленевшими глазами, лишенными век. Кем бы ни было это существо, похожее на человека, оно явно не принадлежало к миру живых.
Несколько раз я видела полусгнившие тела, которые обнаружили в лесу или на окраине города. И это существо очень напоминало тех мертвецов, один из которых словно бы вышел из моих кошмарных снов, уже давно оставивших меня.
Существо как будто бы посмотрело на меня и, захрипев, ринулось в мою сторону. Я вскрикнула и, выскочив из-под куста, кинулась прочь. Теперь было неважно в какую сторону бежать, лишь бы прочь от этой твари! Над головой раздался оглушающий рев, и что-то пронеслось так низко, что вскользь коснулось волос, которые всколыхнувшись, упали на глаза.
За спиной снова раздался хрип, голоса, а моим глазам внезапно открылся вид на существо с крыльями, которое заходило на повторный круг и летело ко мне навстречу. Я бы могла сейчас покляться, что это существо очень сильно напоминало гаргулий, восседавших на стенах и крышах Ардскола.
Я завопила и шарахнулась в сторону. Тело больше мне не принадлежало, оно было полностью во власти инстинктов.
Впереди показался высокий забор с толстыми серебряными прутьями, сквозь которые я вряд ли бы пролезла. Но я сейчас была в таком паническом состоянии, что вполне могла бы запрыгнуть на них и попытаться взобраться наверх. Всхлипывая на каждом шагу и сотрясаясь от нервного напряжения, я уже приготовилась к прыжку, когда меня внезапно сгребли в охапку чьи-то сильные руки. Только мои ноги сверкнули в воздухе, продолжая болтаться.
– Отпустите! – закричала я, не помня себя от страха. – Отпустите меня!
Я резко откинула голову назад и с размаху врезалась в чье-то лицо. Мой затылок отозвался болью, в глазах резко потемнело, а тело на несколько секунд обмякло. Послышалась ругань, меня развернули и понесли в сторону замка. Где-то рядом трещали гневные речи Анабэль, но мне было все равно, что она говорит. Я окончательно растворилась в паническом приступе, рыдая и одновременно проклиная замок, всех его обитателей и чудовищ, которых они тут разводят.
В какой-то момент воздуха перестало хватать, и голос мой резко оборвался. В груди стало тесно и жарко. Все вокруг померкло, превратилось во что-то незначительное, непонятное. Мелькали тени, сливались в один неразборчивый шум звуки, что-то горячее касалось моего лица. Перед глазами возник смутный силуэт Ригана, и я обрадовалась ему и протянула руку навстречу, но от моего прикосновения образ растаял как сон от первых солнечных лучей.
Затем мне улыбнулась тетушка, но и она исчезла от неосторожного движения.
Мир вокруг сотрясался и гремел раскатами грома, а затем взорвался резкой болью и жаром. Очертания окружающей обстановки стали более отчетливыми и яркими. Из сумрака проступили силуэты. Передо мной стояла Анабэль. Ее лицо, бледнеющее в прозрачной темноте, ничего не выражало.
Медленно до моего разума добиралось осознание произошедшего. Кажется, я впала в истерику, а виконтесса привела меня в чувство пощечиной. Щека пульсировала жарким пламенем. Только сейчас я начинала понимать, что горячими прикосновениями к моим щекам, пока я пребывала в истерической прострации, были скатывающиеся из глаз слезы. Мы были в замке, в том самом холле, который казался мне одним из последних рубежей к моему спасению.
Я посмотрела на виконтессу. В голове хаотичными всполохами воспоминаний крутился их недавний разговор, ходячий мертвец, летающая тварь, и я чувствовала, что сознание снова пытается сорваться в спасительное беспамятство. Картинка холла внезапно поплыла, и я рухнула в бездонную темноту.

3 Глава. По следам шепота
Кошмар – это сила воображения, питаемая верой.
Казалось, я пребывала в темноте всего лишь секунду, которая развернулась до вечности, и свернулась до одного мгновения, снова выдернувшего меня на поверхность. Словно вынырнув из толщи воды и зачерпнув воздуха, я почувствовала, как резко пришла в сознание.
Щека горела, но пожар потихоньку утихал от прохладного мягкого прикосновенья чьей-то ладони. Сквозь плотный черный туман, который постепенно рассеивался перед глазами, проступали черты лица Анабэль. Она была взволнованна и что-то шептала. Лишь спустя долгие минуты до моего сознания дошли ее слова.
– Наконец-то ты пришла в себя. Я испугалась… ты так сильно ударилась головой, когда падала.
На меня давили стены одного из коридоров, который теперь казался слишком узким. Тьма потолка готова была вот-вот обрушиться на меня сверху, размазав мое хрупкое тельце по полу. Меня держали чьи-то горячие руки. Чуть запрокинув голову, я встретилась с обеспокоенным взглядом голубых глаз Идвала. На его лице лежали тени, отбрасываемые пшеничной челкой. Под носом запеклись струйки крови.
Оглядевшись, я поняла, что наполовину лежу на полу, облокотившись на него.
– Селения? Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю? – спросила Анабэль, разглядывая мое лицо. Стоило посмотреть на нее свежим взглядом, и лавина воспоминаний сошла на мое сознание, завертев меня в потоках мыслей. Резко вскочив с рук Идвала, я отпрыгнула в сторону и пошатнулась. Уперевшись рукой в стену, я удержала ускользающее равновесие и с ужасом посмотрела на Идвала и Анабэль.
– Не подходите ко мне! Вы чокнутые! Сумасшедшие фанатики! – в панике окинув коридор хаотичным взглядом, я заметила несколько дверей, и бросилась к ближайшей из них.
– Селения стой! – крикнул мне вслед Идвал.
Подскочив к двери, я с силой дернула ручку, молясь, чтобы она была не заперта, и ввалилась внутрь комнаты. С другой стороны двери имелся мощный металлический засов, который удивительно легко сдвинулся, запирая двойные створки.
Отойдя на несколько шагов, я огляделась, чтобы понять, где нахожусь, и как мне может помочь это место. Это был большой зал, стены которого увешивали портреты разных людей, персональные и семейные. Вдоль стен стояли застекленные витрины с какими-то вещами, а в центре находилась мощная металлическая пюпитра с огромной толстой книгой. Здесь не было окон, но в противоположной стене зала имелась небольшая дверь.
За спиной послышался стук.
– Селения! Открой дверь! Что с тобой такое? – послышался голос Идвала.
– Где Тамаш? – донеслись следом слова Анабэль.
Подбежав к противоположной двери, я дернула ее, но та оказалась заперта, и сколько бы раз я не тянула ее на себя и не толкана, упираясь коленом, она не поддавалась.
Мне было страшно, я чувствовала себя угодившим в ловушку испуганным зверьком. Разговор между Анабэль и Идвалом был загадочным, наполовину непонятным, но все равно расставил все по местам – меня похитили не ради брака.
Жертвы, ритуалы, разговор с мертвыми, о которых шла речь в беседе – неужели это все не сон? Кто такие эти Рангвальды? В голове крутились разные варианты – от сумасшедших, любящих подобным образом развлекаться, до мистического Черного Ока, которое существовало много лет назад и теперь упоминалось в книгах лишь как страшная сказка о кровавых сектантах.
Подавив подступающие слезы и сглотнув очередной спазм в горле, я подбежала к одной из витрин и с разбегу толкнула ее. По руках до самого позвоночника пронеслась болезненная волна, но витрина едва сдвинулась с места. Расшатать постамент, на котором она стояла, казалось невозможным, но сдвинуть ее у меня получится. Короткими размеренными толчками, я принялась двигать стеклянный куб с орденами, лежащими на бархатной подушке.
О Черном Оке ходили разные слухи. Поговаривали, что благодаря ритуалам и принесением жертв своему кровавому богу, они обретали силу и могли жить дольше обычных людей. Возможно ли, что все это правда, и их не истребили до конца? Неужели меня похитили, чтобы принести в жертву?
От этих мыслей у меня подкосились ноги, лишь в последний момент я схватилась за край витрины, чтобы не упасть, и практически повисла на ней, налегая на нее уже плечом.
– Селения! Открой дверь!
Лихорадочно перебирая в голове идеи, я содрогалась от каждого стука, который становился все более нервным и настойчивым.
– Селения! Ты в порядке? Что с тобой?
Какое участие! Наверное боятся, что я умру раньше, чем их чокнутый граф решит принести меня в жертву. Истерично усмехнувшись этим мыслям, я налегла на витрину. По лицу стекал пот, влажные руки соскальзывали со стекла, волосы липли к спине и плечам, но я не останавливалась. Витрина двинулась на половину, и теперь оставалось только немного ее подтолкнуть. Взгляд хаотично бегал по портретам, которые наблюдали за мной со снисходительным ожиданием, словно все мои усилия были напрасными. В их глазах читалось, что я обречена, что мне никогда не сбежать из этого замка, что я умру здесь. Спрятаться было негде, сбежать отсюда тоже не представлялось возможным. Я лишь загнала сама себя в очередную ловушку. Единственное, что я могла сделать – разбить витрины и вооружиться осколком стекла.
– Тамаш, взломай эту чертову дверь! Я не могу ее открыть, там засов! – крикнула с той стороны Анабэль. За дверью усилилась возня, я всем весом налегла на витрину, и она рухнула вниз. В воздухе зазвучал хор голосов разлетающихся в стороны осколков.
– Селения! Что происходит?
Схватив большой осколок стекла, я сжала его в руке и кинулась к дальней стене, чтобы хорошо обозревать комнату. Как и в прошлый раз, в моей комнате, засов просто сам собой отъехал в сторону, и дверь распахнулась, явив решительно настроенную Анабэль, отрешенного Тамаша и встревоженного Идвала.
– Убирайтесь прочь! Вы сумасшедшие! Вы хотите меня убить! – крикнула я, вжимаясь в дальнюю стену и глотая скользящие по щекам и губам слезы. Осознание того, что меня могут убить прямо здесь, лишь подливало масло в огонь бушующей внутри паники. Вспомнился мертвец, гнавшийся за мной, и крылатая тварь, кружащая над головой, как стервятник в ожидании добычи.
Я выставила осколок витрины перед собой и шаг за шагом отступала в угол. Просто так, рыдая от бессилья, я им не сдамся.
Неизбежность шла впереди явившейся за мной процессии, вызывая лишь новые нервные судороги в моем теле.
– Не подходите! – вскрикнула я, чувствуя, как ледяные пальцы страха смыкаются на шее.
– Ну-ну, дорогая. Никто здесь тебя не тронет. Я обещаю тебе. Что ты себе придумала? – мягко произнесла виконтесса, и ее голос едва ли достиг моего затуманенного сознания с первого раза.
– Я слышала ваш разговор в саду. Вы – Черное Око, да? Вы хотите принести меня в жертву? – крикнула я словно в бреду, разглядывая участливое выражение лица Анабэль. Осколок скользил в мокрой от пота руке, царапая ладонь.
– О чем ты говоришь? – голос виконтессы звучал удивленно. О том же чувстве говорили и ее изогнутые брови.
– Не делай из меня дуру! – воскликнула я гневно. – Вы разговаривали в саду о том, что граф не собирается на мне жениться, что он о чем-то советовался с мертвыми! Ты выманила меня вчера ночью из комнаты и пыталась запихнуть меня в черную дверь. Там была тьма, которая высасывала из меня жизнь!
– О чем она говорит, Бэль? Причем тут дверь? – Идвал с недоумением уставился на виконтессу. Она в свою очередь ошеломленно воззрилась на меня.
– Я совсем не понимаю, что происходит, – произнесла Анабэль. Ее голос сквозил искренним изумлением, но я не верила ни одному их слову.
– Ложь! Ты разбудила меня среди ночи, постучав в день, и позвала с собой! Ты привела меня к черной двери, за ней была тьма!
– Селения, вчера ночью я не могла тебя никуда позвать, мы с Идрисом покидали замок и вернулись только утром, – мягко заговорила Анабэль, подняв руки в примирительном жесте. Она медленно подходила. Рука с осколком устала, но я все равно держала его наготове. Его острые уголки впились в кожу, и кровь тонкими струйками бежала по ладони и запястью, капая на пол. Мне показалось, что пол подо мной вибрирует.
– Я тебе не верю! За мной гнался сейчас мертвец в саду! И какая-то летучая тварь! – горячо заспорила я, не желая, чтобы из меня делали сумасшедшую. – Я не верю ни одному вашему слову!
Идвал чуть оттеснил Анабэль и подошел ближе.
– Сел-Мари, посмотри на меня, – мягким тоном, словно говорил с ребенком, обратился ко мне Идвал. – Никто здесь не желает тебе зла. Ты не была в саду. Ты ходила во сне. Мы поймали тебя в коридоре, ты дралась и кричала что-то про чудовищ, разбила мне нос.
– Тебе, наверное, приснился кошмар, и ты восприняла его за реальные события. Такое бывает. Мы повздорили, поэтому я попросила Милифтину добавить успокоительных трав в чай, чтобы ты смогла расслабиться и отдохнуть, – следом за Идвалом заговорила Анабэль.
Я притихла и вспомнила, что чай, принесенный служанкой вместе с ужином, действительно был с травяным запахом. Но я ведь не ложилась спать, я шла на кухню за огнем, а потом начались странности. Я пыталась выстроить в голове цепочку воспоминаний. Меня поймали и принесли обратно в холл замка, я потеряла сознание, но почти сразу же проснулась лежа в одном из коридоров, на руках у Идвала. До этого я уже ходила во сне, когда граф Рангвальд обнаружил меня в коридоре. Я замотала головой, всеми силами противостоя наступающему сомнению.
– С тех пор, как я оказалась в этом замке, со мной происходит какая-то чертовщина. С этим замком что-то не так, и с вами что-то не так! – словно в бреду забормотала я, лихорадочным взглядом скользя с Анабэль на Идвала, а с него на Тамаша.
– А может быть, с тобой что-то не так? – вдруг кинул черноволосый юноша. Идвал и Анабэль одновременно посмотрели на него предостерегающими взглядами.
– Ты жила в своей красивой придуманной сказке, которая вдруг разрушилась. Ты не смогла с этим справиться, и твое подсознание выдает тебе кошмары и лунатизм. Простое научное объяснение. Все кошмары ты сама себе придумала. Это не более, чем игра воображения, которая в твоем случае проявляется подобным образом, – объяснил Тамаш. Он говорил так спокойно и складно, что я почти ему поверила и опустила руку. Идвал сделал еще один шаг мне навстречу, и осколок снова взметнулся в воздух.
– Мне нужны доказательства! Как я пойму, что вы говорите правду? Вдруг вы пытаетесь меня запутать!
Тамаш устало закатил глаза. У него был вид человека, которому приходилось возиться с капризным ребенком, но вовсе не хотелось этого делать.
– Ты говоришь, что была в саду, – сказал юноша. – Если это правда, там должны были остаться следы. Идем, посмотрим.
– Я никуда не пойду с вами! – заупрямилась я.
Оброненное зерно сомнения начало медленно разрастаться внутри, давая все новые побеги недоверия. Неужели мне на самом деле все это приснилось? Насколько я сошла с ума, чтобы не отличить сон от реальности?
– По-другому мы никак это не выясним. Если хочешь, мы пойдем впереди, а ты иди сзади, – предложил Идвал. Его слова звучали здраво. Мы могли бы стоять тут пока не устанем. Но я не хотела никуда идти с этими людьми. Они пугали меня.
– Ты можешь сходить только со мной, чтобы тебе было комфортнее, – предложила Анабэль.
– Я пойду с Идвалом, – заявила я, указав на него осколком.
Анабэль кивнула и подала Тамашу знак. Оба они развернулись и покинули зал с портретами.
Идвал мягко улыбнулся и доверительно протянул мне руку. Но я только сильнее сжала осколок. Верно истолковав мои намерения, Идвал кивнул, принимая мои правила, и первым двинулся к выходу.
Мы молча шли по коридорам. Я то и дело кидала в мужчину подозрительными взглядами, но он только улыбался уголком губ, совсем по-доброму. В подобной ситуации это казалось странно.
– Я просто хочу знать правду, – первой нарушила тишину я, почти оправдываясь. – Все было слишком реалистично. Анабэль правда пришла ко мне ночью и отвела к той двери, к которой ты мне сказал не подходить.
– Анабэль в ту ночь покинула замок вместе с Идрисом. Они ездили разбираться с нападением на торговый караван, которое случилось как раз на границе графства Валарис с графством Ситра. Тебе приснилась эта дверь потому, что ты ее уже видела. Неразрешенные ситуации, которые оставляют нам множество вопросов, потом приходят во сне. Наш мозг таким образом пытается найти решение.
– Но как же сегодняшняя ситуация? Я же слышала, как вы разговаривали в саду. Это было настолько реально, – я почти готова была поверить Идвалу, но все слишком логично складывалось.
– Мы как раз шли с ужина, увидели тебя в одном из смежных коридоров. Глаза стеклянные, на вопросы не реагируешь. Побежали за тобой, а ты кричать и драться. Анабэль пощечиной попыталась привести тебя в себя, и вроде бы все получилось. Ты отключилась, но спустя минуту очнулась.
В памяти всплыл мой недавний кошмар о Благословенной Ночи. Он был столь же реален, и я едва смогла убедить себя, что это был всего лишь сон. В ту ночь, проснувшись, я все еще ощущала запах дыма от костра в носу. Я схватилась за разболевшуюся голову свободной рукой, и зарылась пальцами в волосах. Неужели я на самом деле схожу с ума?
Идвал вывел меня в сад и остался стоять в стороне, позволив мне самой найти собственные следы. Спустившись с крыльца, я прошла по уже натоптанному пути и замерла у клумбы в оцепенении. Я цеплялась шнурками платья о ветки кустов, сидела и даже лежала на клумбе, но ни сломанных веток, ни помятых цветов, ни следов моих ног – ничего этого не было. Затылок вновь обожгло, тело скрутило нервной судорогой. Поднявшись, я пошла дальше, но и по пути к забору ничего не обнаружилось. Оглядев себя, я поняла, что мое платье пыльное, но это могло быть и от того, что я лежала на полу. Шнурки, как и прежде, были крепко затянуты.
Выпустив из рук осколок, я опустилась на колени и закопалась пальцами в волосах. По щекам покатились слезы, размывая границы реального мира. Может быть, я и сейчас сплю? Мне хотелось проснуться в нашем с Криной доме и осознать, что все это просто затянувшийся ночной кошмар.
Мне было наплевать, как я выгляжу в глазах Идвала. Может быть, моя ненормальность проделает трещину в непоколебимости графа относительно его решения, и меня отпустят домой?
– Всемилостивые боги, я спятила, – закрывая лицо мокрыми от пота и крови руками, покачала головой я.
– Ты вовсе не спятила, ты просто запуталась. В чем-то я тебя очень понимаю. Я знаю, что такое скучать по дому, поэтому поплачь, – Идвал присел рядом со мной и начал гладить по спине. Я не слышала, когда он подошел, но была благодарна ему за сочувствие.
– Кошмар – это сила воображения, питаемая верой. Если ты не веришь в него, он теряет власть над тобой, теряет свою силу и осязаемость, – успокаивающим голосом продолжал говорить Идвал. Его спокойный тембр почти убаюкивал.
– Разобрались с ситуацией? – чуть поодаль послышался голос Тамаша. Его появление меня отрезвило. В груди с новой силой полыхнул гнев, сжигая мимолетную слабость. Я резко встала и посмотрела на него. Рядом с ним стояла Анабэль, и совсем близко ко мне Идвал.
– Это вы виноваты! Если бы не притащили меня сюда, со мной было бы все в порядке! Можете не строить из себя заботливых и добрых, – окинув всех собравшихся яростным взглядом, процедила я и, остановившись на Идвале, добавила, – и друзей.
Ведь это они с Тамашем меня похитили. Да, по приказу графа, но их вины во всем происходящем было ничуть не меньше.
– Селения, – начал было Идвал, но я резко перебила его.
– Не надо ничего говорить.
Пройдя мимо собравшихся обитателей Ардскола, я направилась обратно в замок, даже не задумываясь над тем, что могу заблудиться. Однако, в холе меня поджидала Милифтина. Весь ее вид говорил о том, что она недовольна моим поведением, но мне было откровенно плевать на ее мнение.
– Проводи меня до комнаты, раз уж ты здесь, – грубо бросила я служанке.
– Конечно, госпожа, – чеканя каждый слог, отозвалась Милифтина. По ее губам проскользнула высокомерная усмешка, совсем не присущая прислуге. Ее замерзшие глаза меня пугали, но сейчас я была так зла, что почти не обращала на нее внимания.
– Принеси мне огниво и обычную травяную свечу, – велела я, как только переступила порог своей комнаты.
– Зачем? Решили сжечь весь замок? – мне почудился в ее вопросе сарказм.
– Хотелось бы, но боюсь ничто не сможет уничтожить этот проклятое место. Мне нужно снять головную боль, поэтому принеси мне свечи.
Милифтина присела в издевательском книксене и удалилась. Я готова была поклясться, что видела ядовитую ухмылку на ее лице. И наигранность ее книксена ощущалась как явная фальшь в голосе не умеющего петь человека, вдруг затянувшего рулады.
Когда Милифтина занесла свечи и удалилась окончательно, я осталась в разбитом состоянии. Мне не было дела до того, что они думают обо мне. Куда больше меня беспокоили мои сны, которые казались настолько реалистичными, что я стала принимать их за явь. Если так продолжится и дальше, я буду представлять опасность для самой себя. Они ведь и правда могут свести меня с ума. Подумав о том первом сне, с которого все началось, я содрогнулась. Совпадение ли это, что странности начались именно с моего двадцатилетия или закономерность? Объяснение Тамаша казалось самым простым и правдоподобным, но я пыталась зачем-то во всем найти мистику и скрытый смысл. Может быть их просто нет?
Мысли мои снова вернулись к дню моего двадцатилетия. Я почти забыла о том видении, которое вспыхнуло в голове, стоило мне только коснуться того старого медальона, лежащего в шкатулке. Было ли это результатом удара головы, или оно и спровоцировало мое падение со стула?
Я потрясла головой. Сейчас не об этом надо думать, а о том, как выбраться отсюда. Теперь за мной будут тщательнее следить, и сбежать так просто уже не удастся. Мне придется либо убедить их в том, что я смирилась, а затем, например, напроситься в гости к Крине и по дороге улизнуть от сопровождающего. Либо стать до крайности невыносимой, чтобы они сами меня выгнали. Но еще мне хотелось выяснить, почему граф решил на мне жениться. Наш первый с ним разговор в этом замке казался до крайности странным. Если он не хотел на мне жениться, что за обстоятельства могли его заставить выбрать именно меня? К тому же, с помолвкой и свадьбой он явно не торопился.
Пребывая во власти размышлений, я опустилась на кровать. Крина всегда нервничала, когда я затрагивала тему матери, погибшей при несчастном случае. Может быть ее тоже мучили подобные сны? Может быть, это какое-то заболевание, которое передалось от нее мне? Нужно срочно встретиться с тетушкой, чтобы расспросить ее, но для этого придется идти к графу. Просить его о чем-либо не хотелось, но сейчас у меня не было выбора. Я должна знать, что делать с собой и этими снами. Это может зайти куда дальше, чем сегодня. Или как можно скорее сбежать отсюда будет проще, чтобы потом не быть перед этим деспотом в долгу?
Внезапно посетившая меня мысль была слишком смелой, чтобы я могла ее как следует обдумать. И все же. Что если я на самом деле ясновидящая?
И тут же я сама расхохоталась от этой идеи. Тогда придется допустить, что похитившая меня семейка действительно ненормальные сектанты, у которых по саду разгуливают мертвецы и летают сказочные чудовища. Теперь даже я понимала, насколько абсурдно это звучит. А с другой стороны… существуют же нимфы, русалки? Когда-то ведь существовали вампиры и оборотни, которых истребили? Хотя все это может быть лишь сказками людей, придуманными, чтобы пугать детей и тешить собственное эго победой над теми, кто был сильнее человека.
Но ведь существуют гадалки, знахарки, у которых действительно есть необычные способности?
И тут я снова расхохоталась, представив себя гадалкой, обвешанной талисманами и сидящей возле хрустального шара. Смех хотя бы поднял мне настроение и прогнал мрачные мысли, но шлейф дурноты от сна все же еще тянулся тоненькой ниточкой.
Окончательно успокоив саму себя, я снова почувствовала закипающую по отношению к Рангвальдам злость. Из-за них я уже начала считать себя сумасшедшей! И приснится же еще такое, что Рангвальды – сектанты. Хотя слухи о них ходили разные, я объяснила себе их тем, что выглядели здешние обитатели довольно мрачными и замкнутыми. Но на сумасшедших фанатиков походили мало.
Я решительно встала и подобрав с пола всю кучу нарядов, которые так там и лежали, отнесла их в ванную, примыкающую к моей комнате. Светлое просторное помещение с прямоугольным бассейном в центре, сейчас было освещено ненавязчивым белым светом с легким травянистым оттенком. Здесь же стоял туалетный столик со всевозможными порошками для кожи, маслами и кремами.
Вдоль стены тянулся мраморный выступ, уставленный разными бутылками, склянками с маслами и солями для ванны.
Подойдя к краю бассейна, я сбросила туда ворох одежды и спустилась следом по мраморной лесенке. Зажгла свечу и обдала огнем готовые к сожжению платья. Выбравшись из ванны, я открыла окно, села чуть поодаль и стала наблюдать, как вначале несмелое пламя разрастается, превращаясь в жадного, голодного зверя. Дорогие ткани чернели, пожираемые огнем, и осыпались пеплом, доставляя мне удовольствие. Огонь плясал свой завораживающий, зловещий танец. Он был одновременно прекрасен и страшен в своем разрушительном проявлении.
В детстве дядя Рикхард читал мне сказку про огонь, в которой мне всегда было его жалко. По сути своей он всегда был несчастен, с самого своего появление. Родившись из жерла вулкана, недра которого уходили глубоко в Огненные Разломы, огонь был единственной стихией, не принадлежащей ни земному миру, ни миру богов, и суть которой заключалась в разрушении. Люди ненавидели его и проклинали, и везде, куда бы он ни пошел, разгорались пожары от его жарких прикосновений. Как бы сильно он не любил что-то или кого-то, его объятия, его поцелуи обращали всё в пепел, несли лишь разрушения и смерть.
Сейчас я ощущала себя такой же одинокой и никому не нужной как тот огонь. Куда бы я ни пошла – всюду сеяла хаос и причиняла кому-то боль.
Дождавшись, пока огонь обратится в пепел, я открыла кран и смыла прах моих новых платьев, а затем вернулась в комнату. За окном была поздняя ночь, но мне совершенно не хотелось спать. Темное небо улыбалось мне печалью убывающего месяца, чтобы через неделю он возродился вновь.
Умостившись на подоконнике, я всматривалась в темноту за окном, осознавая, что тону в такой же непроглядной тьме. Выветрившийся гнев оставил после себя страх – я боялась уснуть, потому что каждый раз, когда я закрывала глаза, граница между реальностью и сном исчезала. Вывод напрашивался лишь один – всему виной Рангвальды и их мрачное гнездо. Все дело в этом, и нужно попытаться выяснить, что им нужно от меня до того, как они окончательно сведут меня с ума. Либо же прав был Тамаш – и я сама сводила себя с ума.
Взглянув на дверь, я подумала, что сейчас не самое лучшее время бродить по коридорам, наверняка, они следят за моей комнатной. И теперь нужно приложить все силы, чтобы не уснуть. Вновь нырнув взглядом в бесконечность ночи, я опустила глаза вниз, мысленно представляя запущенный кусочек парка, который днем всегда видно из окна. Сейчас он почти полностью тонул во мраке, лишь призрачный серебристый свет струился по траве и меж корней деревьев, но откуда он исходил было неясно. Перебравшись на другую часть подоконника, я опустила ноги на пол и высунулась в окно, сразу ощутив прикосновение высоты к моему телу. Вцепившись пальцами в подоконник, я пригляделась и поняла, что свет льется из одной точки, в которой он был особенно ярким. Отчего-то при виде его источника, который виделся мне лишь смутными очертаниями, сердце забилось в предвкушении, наполняясь теплом и надеждой. Объяснить эти чувства я не могла. Они сбивали меня с толку, но в то же время успокаивали, нашептывая, что все будет хорошо.
Внезапно голову пронзила резкая боль, словно бы кто-то проткнул ее раскаленной иглой. Сознание помутилось. В ушах зашумело, и этот шум все усиливался, пока окончательно меня не оглушил. Испугавшись, что перевалюсь через подоконник вниз, я резко толкнула себя назад и упала спиной на пол. Затылок заныл от боли, которая вступила в схватку с другой болью, исходившей откуда-то из глубины сознания. Схватившись за голову, я застонала, понимая, что не могу даже встать. Тело одеревенело, в глазах стремительно темнело, пока пелена тьмы окончательно не закрыла их.
– Госпожа вы вернулись, – сквозь утихающий шум послышался отвратительный голос. Я заморгала, созерцая перед собой уже знакомое существо, образ которого я почти забыла. Но теперь день перед Праздником Благословенной Ночи вновь предстал перед глазами, напоминая о том, что произошло при соприкосновении с загадочным кулоном.
Разум налился холодом, пронизывающим упорядоченные мысли. Я повернула голову и улыбнулась. Существо отразило мою улыбку, превратив ее в хищный оскал.
– Ваши видения подтвердились? Все это правда? – вопросило существо.
– Да. Наш враг сделал свой ход. Все, как и говорил владыка. Многоликая в отчаянии, – отозвалась я.
– Это же злопрекрасно, госпожа! – существо радостно захлопало в ладоши.
– Какие будут указания?
От его голоса мне хотелось содрогнуться, но я этого не сделала. Поднявшись с гладкого черного алтаря, поверхность которого лениво перетекала словно вода, я встала на ноги и прошлась по мрачной круглой комнате к овальному зеркалу, поверхность которого кроваво-красной пеленой была растянута в черной раме. При моем приближении она слегка шевельнулась, как потревоженная легким касанием ветра поверхность пруда.
– Пора пробудить Кровавого Бога. Время пришло, – мой голос зловещим шепотом растекся по густому воздуху комнаты.
Глаза существа налились искренней радостью, которая вкупе с мерзкой улыбкой вызывала лишь отвращение. Но другая – холодная и спокойная часть меня была равнодушна к его эмоциям.
Мой взгляд, поначалу скользящий по поверхности красного зеркала, начал погружаться в его глубины, выхватывая из плотного кровавого тумана силуэты. Сквозь мое сознание проносились смазанные лица и обрывочные события. Иссушенные тьмой земли, пронизанные черными сосудами. Реки крови. Кровавая луна в небе. Изуродованные тела, пожираемые отвратительного вида чудовищами.
Какая-то часть меня хотела отпрянуть от зеркала и закрыть глаза, чтобы не видеть этого ужаса. Но другая я стояла и спокойно наблюдала хаотично несущиеся события. Закрыв глаза, я улыбнулась.
– Да, время пришло, – подтвердил голос, который казался мне чужим, но принадлежал мне. В сознании возник образ, который был мне знаком. Сотканный из теней, из глубин моего сознания на меня взирал граф Рангвальд.
Распахнув глаза, я воззрилась на прислужника.
– Призови наших воинов. Пусть приведут людей. Не меньше полусотни. Нужна большая жертва, чтобы пробудить Кровавого Владыку.
– Вы не собираетесь связаться с Малисом? Разве он не должен исправить свою ошибку? – существо презрительно хмыкнуло. Его преданность мне одной вызывало приятные вибрации куска льда, которым была моя душа. Далекие воспоминания медленно проступали сквозь плотную пелену тумана, окутывающего прошлое, теперь казавшееся почти позабытым сном.
– Я не собираюсь ему указывать на ошибки. Пусть за них он отвечает перед нашим богом. У меня другие цели.
– Как прикажете, Черноликая, – существо поклонилось и засеменило на своих ножках прочь из комнаты. Еще некоторое время из коридора доносились его удаляющиеся шаги, отсчитывающие вязкие секунду, медленно просачивающиеся сквозь клепсидру полумрака башни.
– Я подарю тебе того, кого не смог тебе подарить твой сын, – с холодным воодушевлением прошептала я зеркалу.
* * *
– Леди Де-Маир!
Знакомый голос пробивался сквозь вязкую темноту, окутывающую сознание.
– Вы меня слышите?
Мимолетное холодное прикосновение заставило меня проснуться.
Разомкнув глаза, я узрела перед собой бесстрастное лицо графа Рангвальда. Дымчатый хрусталь его глаз по-прежнему был непроницаем для понимания его эмоций.
Я резко села, заставив графа отстраниться. Взглянула на подоконник, припоминая, что упала с него и ударилась затылком, который все еще болезненно пульсировал. В голове варилась каша из перепутанных мыслей. Что это было? Очередной сон? Казалось, будто все происходило на самом деле, как тогда на чердаке.
По телу прокатилась ледяная дрожь. Я коснулась ладонью лица, пытаясь смахнуть наваждение, но оно стояло перед глазами, словно я только что пережила все на самом деле. В груди ядовитым цветком распускался запоздалый страх, выбрасывая в кровь острые шипы. Мне было жутко и хотелось разреветься от переизбытка эмоций. То, что творилось со мной, сводило с ума, но если до этого я ходила во сне и видела монстров, не в силах почувствовать грань реальности, то увиденное сейчас было чем-то иным. Это была я, только не испуганная девчонка, не понимающая, что происходит, а уверенная в себе девушка, которая что-то замышляла и отдавала себе отчет в своих действиях.
– Леди Де-Маир? – голос графа Рангвальда в одно мгновенье разорвал цепочку моих мыслей, напоминая, что я не одна.
– Кто такой Кровавый Бог? – выпалила я, совсем не подумав. Образы продолжали всплывать перед глазами, терзая мои мысли. Я молилась, чтобы граф Рангвальд сказал, что такого не существует. Это бы успокоило меня, убедило в том, что увиденное было лишь страшным сном.
Мне показалось, что на какое-то мгновенье лед в глазах графа Рангвальда дрогнул. Я моргнула, спугнув это мимолетное видение словно бабочку.
– О чем вы говорите, леди Де-Маир?
Я вглядывалась в черты его лица, пытаясь найти в них хоть что-нибудь, намекнувшее мне на его мысли. Но граф продолжал оставаться для меня чистым листом. Он вполне мог лгать мне, но мне хотелось понять, существует ли какая-то связь между Рангвальдами и моими снами, или я просто схожу с ума на почве разрушенной жизни.
– О Кровавом Боге, – повторила я более настойчиво. Внутри все еще блуждала дрожь, мысли роились в хаосе, но я все же решила попытаться сыграть с графом в игру.
– Я не понимаю, о каком боге идет речь. В нашем пантеоне такого бога нет. Вам приснился очередной кошмар? – поинтересовался граф Рангвальд, поднимаясь на ноги. Он протянул мне руку, но она дрогнула, словно граф на секунду передумал. Это зрелище немало меня удивило. Насколько я успела понять, граф Рангвальд – уверенный и жесткий человек, которому не свойственно отказываться от принятых решений.
Хотелось отмахнуться от его помощи, но слабость в теле толкнула меня на обратное. Стоило нашим рукам соприкоснуться, и глаза графа Рангвальда потемнели. По лицу прокатилась болезненная судорога. И снова это видение проскользнуло слишком быстро, чтобы его можно было ухватить, оставляя после себя лишь сомнение – было ли оно на самом деле.
Граф Рангвальд отступил на шаг назад, как только я оказалась на ногах, и опустился в кресло у окна.
Его слова одновременно успокоили меня и вызвали всплеск раздражения. Из-за их семейки мне теперь постоянно снятся кошмары, а он еще смеет спрашивать о подобных вещах.
– Леди Де-Маир? – снова подал голос граф Рангвальд. Подперев подбородок рукой, которой облокотился на подлокотник кресла, он пытался казаться расслабленным, но его напряженные плечи говорили, что удается ему это с трудом.
– Ну что? – раздраженно воскликнула я, вскидывая на него недовольный взгляд и тут же осекаясь. Его образ, сотканный из теней, встал перед глазами, накладываясь на реальный, сидящий передо мной. Туманная дымка, словно бы ложилась на его черты лица. Еще одна холодная волна прокатилась по коже, заставляя волосы встать дыбом. Мне вдруг стало невыносимо страшно находиться с этим человеком в одной комнате. Образы и имена из видения продолжали клубиться в голове кроваво-красным туманом, который я видела в зеркале. Неужели граф Рангвальд и его семья как-то связаны с темными силами?
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил собеседник.
– Вы ни на один мой вопрос ни разу не ответили, и что теперь? – огрызнулась я, опускаясь на край кровати.
– Судя по всему, вам уже лучше, – констатировал граф Рангвальд, усмехнувшись уголком рта.
– Судя по всему, вам не нужно разрешение, чтобы попасть в мою комнату, – в тон ему отозвалась я, в полной мере осознав, что вообще со мной произошло. Я старалась говорить, как и всегда, чтобы не вызвать у графа ненужных вопросов. Но меня интересовала причина, которая привела его в мою комнату в столь позднее время.
– Это ведь мой замок. Я могу войти в любую комнату, если захочу, – оповестил меня граф Рангвальд. С каждой проскальзывающей между нами секундой я чувствовала, как мороз, ползущий по коже, становится все более колючим. При прошлых встречах я была либо слишком зла, либо слишком растеряна, чтобы чувствовать что-либо еще, но теперь граф воспринимался иначе. Он внушал уважение и страх. Или скорее уважение посредством страха, который вселял в душу его вид. Внешне этот молодой мужчина был красив, но красота эта была холодной и даже пугающей. Что-то в нем заставляло бояться его.
– Зачем вы вообще пришли в столь поздний час? Неужто поинтересоваться моим здоровьем? Да, я сумасшедшая, верните меня тетушке, – заявила я. Но в голове вспыхнули совсем другие догадки. Что если граф Рангвальд пришел ради исполнения супружеского долга? От этой мысли нутро обратилось льдом, заставив меня сжаться. Или может дело действительно было в моих странностях?
Дымчатые глаза графа изучали меня с каким-то загадочным интересом, хотя на лице его не отражалось ни единой эмоции, как и прежде. Словно он на самом деле носил маску. Мне казалось, что он физически прикасается к моей коже, и это ощущение вызывало у меня омерзение.
– Не верну, – вынес вердикт мой похититель. В его голосе слышались нотки холодной стали, которая сразу резала слух. – Так даже веселее. И кстати, уже утро.
Исподлобья взирая на собеседника, я недоверчиво повернула голову к окну. Утро и впрямь уже созрело, и небо наливалось спелыми соками – красными и золотыми. Ночь пронеслась над моим кошмаром одним мгновением.
– Так вам развлечений недостаточно? Сходите в театр или на ярмарку, – посоветовала я, совершенно не в силах соблюдать какие-либо правила приличия.
– Слишком много народа. Я привык веселиться дома, – ответили мне все тем же раздражающе-спокойным тоном, от которого хотелось броситься на графа и выдернуть ему несколько клоков волос. И лишь страх, который висел между мной и этим мужчиной, не позволял мне выкинуть нечто подобное. Вряд ли этот человек передо мной вообще знал, что такое веселье. Эти едкие слова обжигали мне язык, стремясь вырваться на свободу.
– Так вы меня взяли в качестве штатного шута? Лучше найдите себе другого клоуна, – отрезала я, сдержав первый порыв. Мой взгляд невольно изучал нового жениха. У графа явно был утонченный вкус. Несмотря на странный мороз, ползущий по коже в его присутствии, он не отталкивал, как многие статусные особы. Но что-то в нем как будто было не так, и я не могла объяснить это странное чувство.
– Нет, – вдруг строго отчеканил граф Рангвальд, отвечая на вопрос, который уже вылетел из моей головы.
– Зачем вы явились? – снова вопросила я, теперь уже с осторожностью.
– Хочу знать, что с вами происходит. Расскажите мне, что вас тревожит, – голос графа Рангвальда звучал завораживающе мягко, почти гипнотически. Встретив взгляд его серых глаз, я почувствовала странную расслабленность, растекающуюся по телу. Неприязнь улетучилась подобно выдохшимся духам, которые забыли закупорить. В голове появился приятный туман.
– Граф Рангвальд…, – обратилась я к собеседнику, но почти сразу забыла зачем.
– Просто Идрис, – перебив меня, вставил граф.
– Идрис, – послушно повторила я.
– Расскажи мне, что случилось. С самого начала, – попросил он внезапно. И я подчинилась. Язык развязался подобно слабому узлу, невероятно легко рассказывая Идрису о всех странностях, которые происходили со мной. Единственное, что ускользало из рассказала – видения. Взгляд Идриса оставался беспристрастным, в нем не было ни осуждения, ни сочувствия – вообще ничего, но меня это и не волновало. Когда я закончила сегодняшним инцидентом между мной, Анабэль и Идвалом, Идрис попросил подробно рассказать о шепоте.
– Он просто шептал, я понимала, что он зовет, но в нем не звучало слов. Он вел меня к озеру, – ответила я и внезапно вздрогнула, как будто бы разрывая оплетшую меня невидимую паутину. Почему я вообще все это рассказала графу Рангвальду?
Туман в голове рассеялся как от порыва свежего ветра. Внутри пробудилась прежняя злость и неприязнь. Я взглянула на него уже совсем другим взглядом, и лицо его тоже изменилось. В глазах мелькнул отблеск удивления.
– Что это было? Что вы со мной сделали?! – я вскочила на ноги, едва сдерживая очередной порыв кинуться на графа Рангвальда или что-нибудь в него швырнуть. Но мои намерения его не впечатлили. Он продолжал спокойно восседать в кресле, наблюдая за мной оценивающим взглядом, что еще больше распаляло мой гнев.
– Очень интересно, – проигнорировав мой вопрос, пробормотал граф, поднимаясь на ноги.
– Что именно вам интересно? Что происходит? – крикнула я, преграждая графу Рангвальду путь. Пульс болезненно забился в висках, в голове зашумело, как перед потерей сознания, и я испугалась, что это снова произойдет. Мне не хотелось падать в обморок и смотреть кошмары, но мне нужны были ответы, что происходит в этом проклятом замке.
– Вы собираетесь мне хоть что-то объяснить?
– Нет, – спокойно отозвался граф Рангвальд, возвышаясь надо мной бесчувственной статуей.
– Вы издеваетесь? – вскрикнула я и уже замахнулась, чтобы стукнуть кулаком в грудь собеседника, когда его серые глаза снова потемнели до пугающей черноты. От графа повеяло холодом и… смертью. Подобное я ощущала лишь на кладбище, и сейчас мне вновь почудился запах влажной сырой земли и разложения, бальзамирующих масел и дерева. Озноб зашевелился под кожей, заставляя ежиться и обхватывать плечи дрожащими пальцами. В одно мгновенье из спокойного человека граф превратился в нечто пугающее. Казалось, даже черты его лица угрожающе заострились.
– Почему ты решила, что я должен что-то тебе объяснять? – воздух между нами опасно завибрировал. Невольно я отшатнулась назад. Граф Рангвальд наоборот подступил ко мне, каждый его шаг заставлял меня отступать, пока я не рухнула на кровать. Он навис надо мной волком, загнавшим свою добычу. Руки его упирались в перину по обе стороны от меня, не позволяя даже шевельнуться. Дыхание застряло в онемевшей от страха груди. Сжавшись всем своим существом, я взирала на Рангвальда, боясь моргнуть.
– Запомни, девчонка. Ты все еще жива и невредима только потому, что мне это нужно. Стоит мне передумать, и твоя жизнь оборвется очень быстро. Поэтому будь тише и послушнее. Когда я увижу, что ты готова к диалогу, тогда и поговорим, – резко отстранившись, граф направился к двери и исчез за ней, оставив мне только дрожь и новые вопросы.
* * *
Хитрая улыбка лунного серпа почти угасла, знаменуя конец месяца, но убывающая луна не унесла моих тревог. Завтра Ночь Тенебрис, или как ее по-другому называют Слепая Ночь – ночь без луны. Раньше это время было обыденностью, но теперь, чем ближе оно подступало, тем тревожнее мне становилось. Считается, что лунный свет оберегает наш мир в темное время суток от жутких монстров, которые скрываются во тьме и ждут своего часа. С самого детства мне нравилось смотреть на луну. Я могла просидеть до самого рассвета, наблюдая за ее неспешной прогулкой по ночному небу. Ее свет казался особым видом волшебства, невесомым и ненавязчивым. Он разгонял мрак не только вокруг меня, но и в моей душе, дарил чувство защищенности даже в этом замке.
Я не могла объяснить собственную нервозность. Даже несмотря на тот факт, что последние дни мне не снились кошмары, и я практически не ходила во сне, все равно чувствовала повисшую в воздухе угрозу. Точно так же ощущается приближение бури.
Кошмары прекратились, но я не могла перестать о них думать. Особенно о том, в котором была я и то существо. Такое не выдумает даже самое богатое на фантазии воображение. Мне было страшно допускать, что со мной что-то не так. К тому же, опять вставал нерешенный вопрос – зачем я вдруг понадобилась графу Рангвальду. Я не могла объяснить свои подозрения с точки зрения логики и уж тем более подкрепить их доказательствами, но я была уверена – все, что происходило со мной – их вина. Они что-то делали со мной, зачем-то сводили меня с ума или ставили на мне какие-то эксперименты. Последние дни я не ела принесенную Милифтиной еду, вместо этого я спускалась ночью на кухню и выбирала самые безобидные продукты – орехи, фрукты и овощи. Связано это было с пищей или нет, но кошмары прекратились. Однако замок продолжал все так же пугать.
Темные, едва освещенные коридоры были сродни детским страшилкам о чудовищах, живущих в шкафу или под кроватью, они пробуждали внутри тот же безликий страх. Этот страх поначалу казался едва заметным касанием, но с каждым днем он креп и становился более навязчивым. К концу недели он уже напоминал саднящие царапины от расчесов.
Всюду мне мерещился тот самый шепот, который я слышала во сне, отчего возникало ощущение, что я действительно сплю и вот-вот проснусь. Он будто бы снова переносил меня в сон, и я готова была проснуться в одном из коридоров в ночной рубашке, но этого не происходило. Я даже кусала себя за пальцы и царапала руки, чтобы доказать себе, что не сплю, и все равно пару раз очнулась у лестницы, ведущей в холл. Днем я пыталась самостоятельно найти выход, но не могла, отчего мне стало казаться, что замок специально путает меня. От этой мысли мне было жутко, но, когда я, как и в прошлый раз, прошла мимо одной и той же вазы пять раз, хотя следовала в совершенно противоположном от нее направлении, я только утвердилась в этом убеждении. Мне стало страшно выходить из комнаты. Шепот следовал за мной по пятам всюду, куда бы я ни направилась, но стоило обернуться, как он стихал, и воцарялась тишина. Он звал меня, как только солнце опускалось за горизонт. Меня даже посетила странная мысль, что шепчутся стены, но, когда я прислонялась к ним ухом, они оставались столь же безмолвны, как и положено безжизненному камню.
Вчера я попыталась последовать за шепотом, чтобы выяснить, куда он меня приведет, и, похолодев от ужаса, вернулась в комнату. Он вел меня по пути моего сна, к выходу из Ардскола. Как только я поняла это, то развернулась и тут же бросилась обратно в комнату, испугавшись, что все повторится как в тот раз, когда я ударилась затылком и закрылась в зале с портретами. Каждый раз, когда я оказывалась близка к свободе, надежда на ее обретение обрывалась тонкой нитью, бросая меня в пучину отчаяния, которому я всячески старалась сопротивляться. И все же я уже почти захлебывалась в нем. Думая об очередной попытке побега, я содрогалась и ловила себя на мысли о том, что боюсь даже пытаться. Я постоянно блуждала между сном и реальностью, между здравым смыслом и страхом, который опутывал меня, словно паук своей паутиной, кутающий в кокон пойманную жертву. Замок был моим пауком.
Сегодня днем я оказалась у лестницы, ведущей в холл. Страх подойти ближе к заветной двери ледяной цепью сковал грудь и дернул меня назад. Разум бился одной единственной мыслью – я не смогу выйти отсюда и снова попадусь, или что-то случится, как только я окажусь за порогом. Это может вновь оказаться сном или какой-то злой шуткой судьбы. Если появляется надежда – ее обязательно заберут.
Чей-то пристальный взгляд смотрел мне в спину, куда бы я ни направилась. От этого пустые доспехи, черепа, покоящиеся за стеклом, и статуи мифических чудовищ казались мне еще более жуткими и пугающими. В голове поселилась навязчивая идея, что они оживают по ночам, следят за мной, когда прохожу мимо или шевелятся, когда я этого не вижу. Сама мысль, что я останусь тут еще хотя бы на один день заставляла нырнуть в ледяное озеро страха, что уж говорить о жизни в этом кошмарном замке? Единственное чего мне хотелось – сбежать отсюда как можно скорее. Но с каждым днем эта надежда становилась все более призрачной. А стоило мне коснуться ее, и она болезненно обжигала меня своей несбыточностью.
Замок Ардскол воплощал в себе все страшные истории про призраков и жутких тварей, которые веками обитают в его стенах и охотятся на всякого новичка, посмевшего переступить порог. Мне казалось, что стены давят на меня.
Я находилась в постоянном напряжении, практически не спала, чтобы не видеть кошмары и не пробуждаться ночью в незнакомых частях замка. Из-за этого мысли часто путались или вовсе отсутствовали. Рангвальды перестали навещать меня в попытках наладить со мной контакт, но я уже не знала радоваться этому или нет. С одной стороны, их внимание мне претило, а с другой – одиночество куда быстрее сводило меня с ума, заставляя копаться в собственных страхах и сомнениях. Приходила только Милифтина, но она уже не пыталась строить из себя примерную прислугу – оставляла поднос и молча уходила, а потом так же молча его забирала.
Пару раз заглядывал только Идвал, но я просила его уйти. В конце концов, он ведь один из тех, кто запер меня в этом замке. Я никому здесь не могла доверять. Открыто меня никто не обижал, но то, что происходило со мной, было на совести обитателей Ардскола.
Обычно с наступлением утра всегда становилось легче, но сегодня тревога не проходила. Я не могла найти себе места, мечась из стороны в сторону. Оголенные последними событиями нервы, реагировали на малейший шорох или движение. Мысли никак не хотели собираться в упорядоченную цепочку, все время ускользая из общего строя. Но одно я знала точно – если не могу сбежать, надо попытаться хотя бы выяснить, для чего я здесь нахожусь, и кто такие Рангвальды. Если раньше меня это не волновало по той причине, что я надеялась быстро покинуть это место, то теперь мне нужно хотя бы понимать, как себя вести во всей этой ситуации.
Собственное бессилие душило меня вместе с подступающими слезами все сильнее с каждым днем. И сегодня оно было особенно беспощадным, навалившись на меня всей тяжестью неизвестности и жутких догадок, которые копились день ото дня.
От одной мысли о том, что мне придется покинуть комнату и снова оказаться перед лицом замка, начинали дрожать руки. Я не могла контролировать накатившую паранойю, которая усиливалась с каждым днем. Но чтобы выяснить что-то стоящее, придется пробраться в кабинет графа Рангвальда. Однако смотря на дверь, через которую предстояло выйти, я чувствовала тревогу и отчаяние. С каждым разом переступать этот порог было все сложнее.
Медленно я подкралась к двери и потянулась к ручке, убеждая себя, что сейчас день и ничего не случится. Но мне все равно не хватало смелости. Слишком тяжело было переживать все те ужасы, что здесь творились. Я не должна была сдаваться, не хотела….
Покачав головой, я подавила подступившие слезы и сглотнула спазм, скрутивший горло. Это противостояние между мной и Рангвальдами, между мной и Ардсколом. Я проигрываю его потому, что позволяю себе бояться. Каждый раз я напоминала себе о Ригане и Крине, мысли о тетушке и чувства к возлюбленному поддерживали меня, но их света начинало не хватать, чтобы рассеять тьму, в которую я погружалась все глубже, увязая в буднях Ардскола и его секретах как в болоте.
Вспомнив их светлые, радостные лица, я почувствовала тепло, коснувшееся моего сердца, и страх если не отступил совсем, то сделал один большой шаг назад. Я открыла дверь.
Коридоры были залиты солнечным светом, который держал зловещего хищника в узде – днем замок не так сильно меня пугал, и все же ощущение чужого взгляда не исчезало даже сейчас. Несколько дней до того, как я заперла себя в комнате, я бродила по коридорам в поисках информации о Рангвальдах, хотела подслушать какие-нибудь разговоры между ними, которые натолкнули бы меня на более определенные мысли, чем были у меня сейчас. Но Ардскол как будто опустел – ни прислуги, ни Рангвальдов. Я совершенно не помнила, где находился кабинет графа. Спросить тоже было не у кого, поэтому я, как всегда, пошла наугад, пытаясь припомнить хоть что-то. На том этаже были картины и гобелены, на которые я не обращала никакого внимания, и теперь очень жалела об этом. В мыслях проскальзывали лишь обрывочные образы того коридора, по которым невозможно было бы сориентироваться. Некоторые этажи, на которых я бывала часто, были неплохо мной изучены, поэтому методом исключения я решила исследовать те, на которых точно ни разу не была. На одном из лестничных пролетов мне посчастливилось столкнуться с дворецким Григором. Вечно бледный мужчина средних лет всегда имел болезненный вид. Темно-карие глаза странно блестели. Но выглядел дворецкий всегда опрятно и серьезно. Увидев его, я так шарахнулась в сторону, что едва не слетела со ступеньки. Дворецкий вежливо поинтересовался в порядке ли я, и не требуется ли мне помощь. Быстро объяснив ему, что мне необходимо переговорить с графом, я попросила его объяснить мне дорогу до кабинета хозяина замка. Получив необходимую информацию, я вежливо отказалась от его сопровождения, сославшись на его занятость, которая у него наверняка имелась. Но даже несмотря на подробные объяснения дворецкого, скорее по великой случайности, чем по каким-то другим законам вселенной, я наткнулась на нужный мне коридор. Возможно, он мне только казался тем самым, ибо тут почти все коридоры выглядели практически одинаково, если не запоминать отличительные детали.
Прибавив шаг, я уперлась в знакомую дверь и замерла в секундной нерешительности. Пусть я и придумала заранее, что скажу, если граф окажется у себя, но руки все равно предательски задрожали, а навязчивое желание убежать росло с каждой секундой промедления.
Набрав в грудь побольше воздуха, я решительно протянула руку, чтобы постучать, но замерла. Воровато оглядевшись, словно собиралась грабить кабинет графа, я прильнула ухом к двери. С той стороны царила тишина. Постояв еще несколько минут в ожидании, что граф Рангвальд, наконец, заговорит, я все же постучала и дернула ручку, но дверь оказалась заперта. Подергав еще несколько раз, я раздраженно пнула дверь, словно бы это могло помочь. Но сдаваться так просто было нельзя. Я должна приложить больше усилий к спасению своей жизни. Все думают, что я невеста графа, никому и в голову не придет, что я в беде.
Наклонившись к ручке, чтобы разглядеть замочную скважину, я обнаружила, что ее нет. Но при этом дверь оставалась запертой, заводя в тупик мои мысли по поводу запирающего механизма.
– Леди Де-Маир.
Спину обдало холодом. От неожиданности я закричала и подскочила. Резко развернувшись, я прижалась к двери с ужасом взирая на того, кому принадлежал голос. Граф Рангвальд, как всегда, был спокоен и ни капельки не удивлен увиденной картиной. Зато меня трясло от растекающегося по сосудам напряжения. Во все глаза я взирала на хозяина замка даже не в ожидании разговора, который может последовать, а в лихорадочных размышлениях, как ему удалось бесшумно подойти ко мне со спины. Не могла я так увлечься изучением ручки, чтобы не услышать его шагов.
– Какого дхара вы так подкрадываетесь ко мне?! – пытаясь перекричать биение собственного сердца возмутилась я. При каждом явлении предо мной графа со мной творилось что-то странное – лютая ненависть к нему вскипала до температуры лавы в жерле вулкана и начинала неудержимо извергаться в то время, как в его отсутствие мысли о нем вызывали у меня только раздражение и злость.
– Я не имею привычки подкрадываться, – заявил граф Рангвальд таким тоном, словно объяснял ребенку его ошибку, – тем более в собственном замке.
Его взгляд скользнул по запертой двери и вновь вернулся ко мне.
– Вам что-то нужно?
Я замялась, растеряв все свои заранее заготовленные речи. Единственное, до чего додумалось мое опустошенное сознание, выпалить следующее:
– А вам?
Эта спонтанная короткая фраза слегка стряхнула с графа Рангвальда запылившееся спокойствие. Легкое удивление скользнуло по его правой брови. Ухватив изменение в выражении его лица, я решила потянуть за эту ниточку.
– Что вам от меня нужно? Вы ведь так мне не ответили на этот вопрос и ничего не объяснили. Вы держите меня здесь, не говорите ни о помолвке, ни о свадьбе. Все это странно выглядит. Я уже молчу о том, что ваша семейка пытается свести меня с ума! Вы сказали, что я не готова вести диалог, так вот я готова, – вскинув подбородок, я прямо посмотрела графу Рангвальду в глаза. Проскочившее в них раздражение сменилось откровенным недовольством. Подступив на шаг, мужчина навис надо мной темной тучей. Я вновь почувствовала себя маленькой и беззащитной.
– Здесь безопасно для вас. Все, что происходит с вами – лишь страхи, которые вы сами оживляете. Вы неспособны смириться с переменами, и сами сводите себя с ума, – его спокойствие и тихий голос, как будто гипнотизировали мой разум, но по телу все равно бежали холодные мурашки.
– Как вы тогда объясните тот факт, что мои кошмары прекратились после того, как я перестала есть пищу, которую приносит моя служанка? – вопросила я, пытаясь собрать в кулак всю свою смелость и решимость, которая у меня осталась. Своим спокойствием граф Рангвальд пугал меня больше, чем если бы он кричал.
– Вы ищите взаимосвязь там, где ее нет, леди Де-Маир. Вас никто не трогает, не утомляет своим присутствием, никто на вас не давит и уж тем более не травит. Я не настаивал на том, чтобы Тамаш провел медицинский осмотр, чтобы не поддерживать вашу зацикленность на том, что вы сходите с ума. И вы все равно чем-то недовольны. Вы хотите завтра пойти под венец?
– Я этого не говорила! – мой внутренний протест тут же разгорелся новым огнем. – Я просто не понимаю, в чем ваша выгода в браке со мной? И состоится ли он вообще? Вы не для этого забрали меня в замок и не выпускаете отсюда! Вы не даете мне видеться с тетушкой!
– Вы ни разу не просили об этом, – возразил граф Рангвальд.
Потому что не хотела ничего просить у такого как вы. Потому что думала, что сбегу отсюда. Эти слова хотелось крикнуть ему в лицо, но я сдержалась, закрыв глаза. Хотелось обвинить его в том, что с ним и его семьей что-то не ладно, но здравый смысл нашептывал, что этого нельзя делать, если я действительно хочу выяснить, как покинуть это место. Втянув воздух, я попыталась успокоиться.
– Может быть, мы спокойно поговорим у вас в кабинете? – предложила я, открывая глаза.
– Я не склонен впускать в свой кабинет истеричных особ, которые его громят, – отозвался граф Рангвальд, отступив на шаг. Он больше не нависал надо мной, но я все равно чувствовала его давление.
– Я ваша невеста, как никак! – воскликнула я, снова разгораясь гневом.
– Надеюсь, ненадолго, – все тем же спокойным тоном, заявил вдруг граф Рангвальд. От его слов мой позвоночник покрылся колючим инеем. Но не успела я и слова сказать, как графа окликнула Анабэль.
– Вот ты где! Гостья, которую ты ожидал, прибыла, – оповестила виконтесса, величественно подплывая к нам. Мимолетным взглядом она скользнула по мне и обратила все свое внимание на брата.
– Хорошо. Мы с леди Де-Маир сейчас подойдем. Распорядись, чтобы нас никто не беспокоил, – граф Рангвальд говорил с сестрой, но продолжал смотреть на меня, и это настораживало.
Анабэль кивнула и, снова мазнув по мне взглядом, удалилась. Граф Рангвальд взял меня под локоть и потащил по коридору, прочь от своего кабинета, несмотря на мои попытки сопротивляться.
– Если ты не будешь идти сама, я потащу тебя по полу, – предупредил мужчина после того, как я в очередной раз попыталась высвободить руку.
– Как это аристократично! – огрызнулась я. – Куда вы меня тащите?
– На встречу с моей гостьей, – невозмутимо отозвался граф.
– Я не хочу ни с кем встречаться! – воспротивилась я. Граф Рангвальд резко остановился и вжал меня в холодную стену.
– Запомни, раз и навсегда – ничего не говори, не подумав. Ты можешь пожалеть о своих словах. Не болтай о своих странностях, не говори ничего, что может встревожить нашу гостью, иначе ты пожалеешь об этом. Ты можешь навредить леди Корнелине, – сделав это короткое предупреждение, мой личный тиран вновь потащил меня куда-то вдоль коридоров, по лестницам. От его угрозы меня замутило. Перед глазами потемнело, и я уже не разбирала дороги, думая о словах графа. Мы остановились перед двустворчатыми дверями.
– Соберитесь, леди Де-Маир, – снова кинул короткий приказ граф и толкнул двери. Они вели в Малую Гостиную, в которой я очнулась, когда меня притащили в Ардскол. На диванчике сидела Крина, попивая дымящийся чай маленькими глотками. Увидев тетушку, я недоверчиво взглянула на графа Рангвальда, а после кинулась к ней.
– Тетушка! – я обняла ее так, словно не видела много лет. Радость захлестнула меня теплой волной. Руки Крины гладили мою спину, и я впервые с тех пор, как меня похитили, чувствовала себя по-настоящему счастливой, чувствовала себя дома.
– Леди Корнелина, я рад приветствовать вас в Ардсколе, – граф Рангвальд подошел, как только мы закончили обниматься, и поклонился тетушке.
– Вы так добры, граф Рангвальд. И очень вежливы для своего возраста. Обычно молодые люди сущие грубияны, – в голосе Крины слышалось неподдельное восхищение, от которого меня едва не передернуло. Знала бы она кому говорит эти слова.
Словно бы прочив мои мысли, граф Рангвальд бросил на меня миролюбивый взгляд, и мне почудилось, что я падаю в глубокую сырую могилу. В его глазах читался приказ вести себя естественно и даже не заикаться о моих мыслях и подозрениях, иначе пожалею. Понятия не имею, как я поняла то, что он хотел бы мне сказать, но меня это напугало. Однако, я помнила его угрозу, поэтому надела на лицо радостную улыбку и постаралась на графа больше не смотреть.
– Я оставлю вас наедине. Думаю, вам есть, что обсудить, – мужчина откланялся и покинул гостиную. Я же почувствовала себя водой, выпущенной из бутылки, которая все это время ее сдерживала. Мне хотелось умолять тетушку забрать меня отсюда, убедить ее вызвать столичного градомейстера, чтобы он обыскал весь замок и нашел причину засадить Рангвальдов за решетку. Однако выжженная в сознании угроза графа Рангвальда болезненно отдавалась в сердце. Он почти откровенно шантажировал меня безопасностью моего родного человека! Закусив губу, я попыталась прогнать навязчивое желание жаловаться и плакать. Нужно убедить тетушку, что со мной все хорошо, дабы с ней ничего не случилось.
– Ты выглядишь уставшей и нервной. Что-то не так? – поинтересовалась тетушка, разглядывая мое лицо. Ее беспокойство можно было понять – я почти не спала и мало ела. Платья стали свободнее, лицо осунулось, а под глазами лежали темные мешки.
– Нет, просто никак не могу привыкнуть к этому месту. Оно меня немного пугает, – стараясь говорить как можно естественнее, ответила я и улыбнулась.
– О, милая, с новым местом всегда так. Я понимаю, как тебе тяжело. Но ведь граф Рангвальд не обижает тебя?
Я едва подавила желание скрипнуть зубами.
– Конечно, нет, тетушка. Мы очень мало видимся, слава богам, – отозвалась я, с трудом не поперхнувшись этими словами. Крина сжала мои руки, и я едва не зарыдала, с трудом проглотив комок, образовавшийся в горле.
– Милая, я знаю, что тебе непросто. Но, чтобы ты ни думала, граф Рангвальд хороший человек, поверь мне, я это вижу. Он позаботится о тебе.
– Риган должен заботиться обо мне, – чувства вскипели, поднимаясь со дна души, вопреки всем моим стараниям их сдерживать. Злость на тетушку за ее слова обожгла грудь, воруя воздух из легких.
– Милая, – Крина сильнее сжала мои пальцы и вздохнула. – Честно говоря, Риган не тот человек, с которым я хотела бы тебя видеть.
Столб огня ударил в голову, выжигая из сознания все здравые мысли. Я вскочила, выхватывая ладони из пальцев тети. Вместо поддержки и сочувствия моему невольному положению она радовалась сложившейся ситуации!
– А графа ты видишь рядом со мной? Даже если я буду несчастна всю жизнь?! Тебе никогда Риган не нравился! Поэтому ты и бездействовала, когда они меня забирали! Конечно, более выгодная партия! Сам граф! Ты продала меня словно породистую кобылу, даже не попытавшись за меня побороться! – гнев ядовитыми словами рвался наружу, распаляя даже воздух вокруг меня. Кожа пылала, но сердцу вопреки жару было холодно.
– Селения, не говори ерунды! Я не могла ничего сделать! Все было в рамках закона! – мягкость слетела с лица тетушки в ту же секунду. Было видно, что мои слова больно задели ее, но обида, растущая внутри меня все это время, наконец прорвалась наружу подобно гнойному нарыву. Она не знала, что здесь со мной происходит, что я схожу с ума в этом месте, что Рангвальды делают со мной!
– Значит, нужно было переступить закон! – выпалила я и сама испугалась этих слов, но было уже поздно. Глаза Крины потемнели от гнева.
– Тебе пора перестать быть капризной эгоисткой! Ты не маленькая! В жизни не всегда все идет так, как нам того хочется. Риган – плохой человек, но я молчала потому, что ты была счастлива. Однако в сложившихся обстоятельствах я могу, наконец, высказаться. В его глазах, когда он смотрел на тебя, я не видела той любви, которую ты себе придумала. У него было желание владеть тобой. Дело вовсе не в титулах! – слова Крины гвоздями вбивались в мое сердце. Я чувствовала себя преданной и совершенно одинокой.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь! – взвизгнула я. – Это граф плохой человек! Ты хоть понимаешь, что мне пришлось пережить из-за него? Я все потеряла – свою жизнь, свою любовь, и теперь я теряю саму себя! Неужели тебе плевать?
– Я люблю тебя, Селения! Ты мне как дочь. Думаешь, мне легко было смотреть, как ты отдаешь себя в руки тому, кто тебя не любит? Я молчала, не вмешивалась, чтобы ты не сбежала с ним, а хотя бы была под присмотром! Характер твоей матери отравляет тебя! – тетушка не кричала, но ее слова били как пощечины. И опять она говорила о моей матери так, словно вовсе не любила ее.
– Ты пыталась меня контролировать?! – тихо прошептала я, чувствуя на губах горячие соленные слезы.
– Я заботилась о тебе и пыталась защитить. Когда ты чего-то хочешь, Селения, ты не видишь границ, не видишь ничего, кроме желаемого, не видишь последствий, о которых потом будешь горько жалеть, – ответила Крина.
Я покачала головой и отступила к двери, врезавшись в кого-то, кто положил руку мне на плечо. Запрокинув голову, я увидела графа Рангвальда. Как же сильно я увлеклась спором с тетей, что снова не услышала, когда он пришел?
– Тебе нужно успокоиться, – произнес граф.
Скинув его руку, я молча выбежала из гостиной.
* * *
Идрис подошел к Крине, на лице которой отцветал гнев, оставляя после себя лишь сожаление и печаль. Глаза женщины увлажнились, но она сдержала подступившие слезы.
– Простите нас за столь неподобающую сцену, граф Рангвальд, – гордо вскинув голову, произнесла Крина. Эта женщина умела владеть собой. Идрис восхитился ее самообладанием и необходимой жесткостью. Она могла бы держать в узде целое королевство, если бы только захотела взять в свои руки власть.
– Что вы, леди Корнелина, – Идрис улыбнулся и жестом предложил ей присесть. Крина кивнула и опустилась на диван. Идрис ловким жестом подлил горячего чая в кружку гостьи.
– Селения – трудный ребенок. После смерти моего мужа я растила ее одна. Приходилось быть и кнутом, и пряником, – Крина грустно улыбнулась и взяла чашку из рук хозяина замка. Идрис отдал должное ее выдержке – несмотря на скандал ее руки не дрожали.
– Характером она вся в мать. Хоть я и пыталась воспитывать ее в строгости, все равно он выбивается на поверхность, как сорняк, который пытаешься выдернуть с корнем, травить и жечь, и вопреки всем усилиям он все равно вырастает вновь, – Крина сделала несколько осторожных глотков и вернула чашку на стол.
– Она еще ребенок, не привыкший к трудностям жизни. Не принимайте ее слова близко к сердцу, дорогая леди Корнелина. Она тяжело переживает последствия моего решения. Собственно, о нем я и хотел с вами поговорить, – Идрис сделал короткую паузу.
– Прежде всего, я хотел бы принести извинения, что не попросил руки Селении как положено, а сделал это в столь грубой форме. Но на то были причины. Еще я прошу прощение за то, что раньше не объяснил вам причину столь скоропостижного решения. Дело в том, что я должен защитить Селению. Ей угрожает та же опасность, что послужила причиной смерти ее матери и всей остальной семьи.
Глаза Крины округлились, но она не стала разбрасываться восклицаниями, как это сделала бы Селения. Взяв себя в руки, гостья отставила кружку с чаем обратно на столик и положила ладони на колени.
– Вы знаете правду? Но откуда? И в чем причина, по которой вы вдруг решили защитить мою племянницу? Какая вам выгода?
– Никакой. Я не могу вам всего рассказать, на то есть причина. Но я подозреваю, что тот, кто виновен в смерти матери Селении – враг моего рода. Мы думали, что разобрались с ним давным-давно, но, как оказалось, он остался жив. Если он узнает, что ваша племянница жива, он будет охотиться за ней, пока не уничтожит. Поэтому здесь для нее самое безопасное место. О причинах, которыми этот человек руководствовался, убив мать вашей племянницы, я тоже пока не могу рассказать, ради вашей безопасности.
Некоторое время Крина задумчиво молчала, разглядывая лицо Идриса. Ее взгляд был цепким и пронизывающим. Граф не показывал этого, но он чувствовал, как этот взгляд проникает сквозь его ледяные стены, и смотрит в самую душу. Непроизвольно хотелось поежиться. Подобного Идрис не испытывал уже очень давно.
– Я верю вам, Идрис. Прошу, позаботьтесь о моей девочке. Она – все, что у меня осталось, – произнесла Крина, и граф Рангвальд услышал в ее голосе мольбу.
– Даю вам слово, – кивнул Идрис.
– Я хочу вам кое-что отдать, – Крина потянулась за свертком, что все это время сиротливо лежал в углу дивана, и отдала его графу Рангвальду.
Обычная холщевая ткань бежевого цвета скрывала внутри что-то небольшое. Развернув ее, Идрис узрел небольшую резную шкатулку, но открывать ее не стал, лишь задал немой вопрос Крине. Женщина грустно улыбнулась.
– Хочу вас попросить сохранить это, и когда придет время, отдать Селении. Шкатулка, как и ее содержимое, принадлежала ее матери. Этот предмет передавался в семье Аделисии по женской линии. Я вас так же прошу передать его Селении.
– Будет лучше, если вы сами отдадите это ей при следующей встрече, – Идрис протянул было шкатулку обратно Корнелине, но она лишь отрицательно покачала головой, мягко улыбаясь. Положив ладонь на предплечье Идриса, женщина доверительно прошептала, словно делилась секретом:
– Я чувствую, что именно вы должны отдать его Селении. К тому же, будет лучше если эта штука будет храниться у вас в замке. Ей здесь самое место.
Идрис был удивлен поступком и словами Корнелины, но задавать вопросов и спорить не стал. Лишь молчал кивнул и поудобнее перехватил шкатулку.
– Вы не проводите меня? – спросила женщина. – Думаю, мне уже пора.
Поднявшись, Идрис слегка поклонился и подставил ей свой свободный локоть. Крина благодарно кивнула и обхватила рукой предплечье графа. До самого выхода они шли в задумчивом молчании. Каждый размышлял над состоявшимся разговором со своей стороны. На крыльце Крина остановилась и отпустила руку Идриса. Поблагодарив его за гостеприимство, она поклонилась, как полагается, и спустилась по ступенькам, но остановилась у самого подножия, и снова взглянула на графа.
– Вы можете быть очаровательны, если захотите. Но я вижу в вашей душе доброту, которую вы скрываете. Вы не позволяете себе быть счастливым, за что-то казните себя, и никак не можете простить. Я искренне вам желаю когда-нибудь обрести то, к чему вы так искренне и отчаянно стремитесь. Всего доброго.
С этими словами Крина скрылась в экипаже, оставив Идриса в растерянности. Ни одна женщина, кроме Анабэль не могла прочесть его, но леди Корнелина одна из немногих оставила в душе Идриса след.
– Все прошло удачно? Она ничего не заподозрила? – рядом появился Тамаш.
– Я сказал ей то, что было необходимо, – оповестил друга Идрис.
– Я больше переживал за девчонку, – усмехнулся юноша. Его черные волосы слегка подрагивали от прикосновений ласкового летнего ветерка.
– Я убедил ее, чтобы не болтала, – Идрис развернулся и направился обратно в замок. – Ты выяснил, что происходит?
– У меня есть гипотеза, которая могла бы все объяснить, – Тамаш был серьезен, ступая наравне с Идрисом. – Но это бы означало, что она понимает особенность этого замка, что вряд ли. Не могли все мы вместе ее упускать раз за разом. Я повесил на нее заклинание-маячок, смотрел за ее дверью, но она не выходила, однако комната при этом вдруг оказывалась пуста. И маячок знаменовал, что она вдруг оказалась в другой части замка. Человек не может пользоваться пространственными проходами. Это наталкивает на определенные мысли.
Идрис слышал в словах Тамаша намек. Он понимал, насколько сильно все хотели узнать ответы на свои вопросы.
– Я понимаю твое любопытство…, – продолжать Идрис не стал, зная, что Тамаш завершит эту мысль без разъяснений. Юноша молча кивнул, ни капли не расстроившись.
– Как скажешь, Идри. Я просто надеюсь, что она здесь ненадолго, – пробурчал Тамаш, входя в двери своей лаборатории.
– Я тоже, – согласился с другом Идрис. – Ты осмотрел ее?
– Да, как ты и просил, пока она спала, – кивнул Тамаш, проходя мимо столов с лежащими на них вскрытыми трупами. – Но ничего не обнаружил. Совсем, – Тамаш пожал плечами и принялся натягивать перчатки для работы с мертвыми телами. Идрис кивнул, разглядывая вывернутые наружу ребра.
– Кстати, что насчет тела? Ты все же отдаешь ее мне? Такой интересный экземпляр, – глаза Тамаша вдруг загорелись кроваво-красным пламенем научного интереса. Идри неопределенно дернул плечом.
– Идрис, ты обещал, – напомнил юноша с толикой настойчивости и упрека.
Секунды зазвенели в воздухе угрюмой тишиной. Тамаш смотрел на Идриса выжидающе, пока тот, наконец, не сдался и не улыбнулся.
– Ну я же обещал, значит, отдам.
Тамаш покачал головой и хмыкнул, а затем принялся копаться в грудной клетке трупа, стараясь осторожно извлечь его сердце.
– Ты не пожалеешь. Из нее выйдет отличный голем. И красивый, – предвкушающим шепотом, произнес Тамаш, ловко орудуя скальпелем.
– Лич был бы лучше, – возразил Идрис.
* * *
Я не знала, куда иду. Сквозь призму слез замок плыл перед глазами. Голова была пуста от мыслей, но переполненной эмоциями душе было тесно в теле, и она рвалась прочь. Все-таки жизнь – удивительная вещь. Когда ты думаешь, что хуже быть уже не может, она всегда доказывает обратное.
Я чувствовала себя потерянной не только в этом замке, а в целом мире. Мысли о Крине поддерживали меня, помогали не сойти с ума, дарили надежду, что я смогу выбраться отсюда. Теперь же они свежевали мою сущность. Безысходность и отчаяние безжалостно топили меня, повиснув тяжелым якорем на шее. Ни вздохнуть, ни всплыть обратно к свету.
Потеряв счет времени, я бесцельно болталась по замку, пока не наткнулась на уже знакомую двустворчатую дверь, окованную металлом. Лаборатория Тамаша. Одна из створок была приглашающе открыта, и я, не удержавшись, заглянула. В прошлый раз он не пустил меня сюда, может быть в этот раз мне удастся посмотреть, чем он тут занимается.
Любопытство и желание узнать хоть что-то притупили душевные терзания и мысли о тетушке. Ее предательство было острым ножом, который торчал в груди, и который не получалось вытащить. Но ее слова открыли мне глаза на правду – кроме меня самой мне не на кого рассчитывать.
Утерев слезы, я проскользнула внутрь, стараясь не шмыгать носом, чтобы не привлекать к себе внимание. Помещение было огромным. Его занимали книжные шкафы, столы с множеством различных приборов и непонятных устройств. Пустые колбы и стеклянные сосуды, наполненные разноцветными жидкостями, сквозь которые преломлялись лучи любопытного солнца. Различные экспериментальные системы с целым лабиринтом стеклянных трубок. Жуткого вида инструменты, скрупулёзно разложенные на одном из столов, вызвали у меня приступ тошноты. Богатое воображение сразу нарисовало сцены пыток. Здесь было много свободного пространства и одновременно яблоку негде было упасть.
У окна, рядом с одним из шкафов, щелкал и квакал какой-то работающий прибор, похожий на лапки паука, только механические. Я не стала подходить ближе.
Я уже почти убедилась, что это обычная лаборатория ученого, когда взгляд мой скользнул дальше, в другой конец зала. К горлу подступила тошнота, желудок скрутило спазмом. Прикрыв рот рукой, я едва не отшатнулась назад. Одна треть зала отводилась под каменные столы, два из которых были заняты трупами.
Я отвернулась, одержимая лишь одной мыслью – поскорее убраться отсюда. Ужас склизким комком барахтался в груди, но я заставила себя остаться и повернуться обратно. Возможно, это мой единственный шанс что-то узнать о Рангвальдах.
Борясь с омерзением и усиливающейся тошнотой, я подкралась ближе. Один труп был полностью вскрыт. Окровавленные, но очищенные от тканей ребра, были вывернуты наружу. Рядом лежали какие-то крупные кровавые ошметки, по форме напоминающие легкие.
Перестав дышать, чтобы избавиться от тошнотворного запаха мертвого тела, я закрыла рукой рот и подступила еще ближе. Нетронутая кожа рук и ног была исписана жуткого вида символами. В памяти вновь зашевелились неприятные мысли о Черном Оке. Сумасшедшие сектанты долгие века практиковали кровавые ритуалы. Считалось, что их давным-давно истребили, но теперь я уже не была в этом так уверена.
Обойдя первый стол, я двинулась было ко второму, но с другого конца лаборатории раздались знакомые голоса. Похолодев от страха быть застуканной здесь, я метнулась прочь от трупов, к одному из аппаратов с огромным кубом, заполненным ярко-голубой жидкостью. Спрятавшись за ним, я почувствовала, как паника наступает на горло собственным пульсом. Всюду были столы, аппараты и шкафы, мне было где прятаться. Оставалось только незаметно выбраться отсюда.
– Как скажешь, Идри. Я просто надеюсь, что она здесь ненадолго, – голос Тамаша пронесся над колбами, достигая моих ушей. Осторожно выглянув из-за медной трубы, выходящей из куба, я определила местоположение графа и Тамаша, и на полусогнутых ногах осторожно стала пробираться в сторону выхода. Они шли по тому проходу, по которому я добралась до трупов. Я же наметила для себя узкий проход между большими закрытыми резервуарами.
– Я тоже. Ты осмотрел ее?
Я застыла, прислушиваясь к их разговору, который, как мне показалось, был обо мне.
– Да, как ты и просил, пока она спала.
По моему телу побежали холодные мурашки.
– Но ничего не обнаружил. Совсем.
Судя по переместившимся голосам, они подошли к столам с трупами. Старясь двигаться бесшумно, я снова поползла вперед. Как бы мне ни хотелось послушать, что еще они скажут, нужно было выбираться, пока меня тут же и не поймали. Мысль о том, что я могу оказаться на свободном столе, пронзила голову раскаленной иглой. По затылку прокатилась волна жара. Я пыталась держать себя в руках.
– Кстати, что насчет тела? Ты все же отдаешь ее мне? Такой интересный экземпляр.
В воцарившейся тишине, синхронно с пульсом вибрировало мое напряжение, грозясь выдать меня с потрохами. Пока они думают, что я пребываю в неведении, я в относительной безопасности. Но стоит им узнать, что я видела трупы и слышала их разговор о себе, одним богам известно, что эти сумасшедшие сделают со мной.
– Идрис, ты обещал.
– Ну я же обещал, значит, отдам.
Вокруг тикали приборы, в колбах булькали растворы, отодвигая от меня удаляющиеся с каждым моим шагом голоса. Наконец, лаборатория осталась позади, а я бросилась прочь.
Лишь оказавшись в своей комнате и прислонившись к двери, я позволила себе перевести дыхание, лихорадочно обдумывая подслушанный разговор.
Осознание того, что Тамаш приходил ко мне, пока я спала, липким омерзением присосалось к коже. Обхватив себя руками за плечи, я опустилась на пол и зарыдала, не понимая, что мне делать. Я не могла выйти из этого замка, некому было спасти меня. Как только я стану не нужна графу Рангвальду, он зачем-то отдаст меня Тамашу.
Выплакавшись до спасительной пустоты в голове, спустя пару часов я умостилась в кресле. Ни мыслей, ни чувств. Я понимала, что мне нужно выспаться эту ночь, чтобы завтра попытаться что-нибудь придумать. Возможно, стоит пробраться в те части замка, которыми не пользуются. Анабэль запретила мне в них ходить, но есть вероятность, что там меня не будут искать, и я найду путь к спасению. И следом меня поразила мысль, гирей повисшая под сердцем – если мне удастся сбежать, что будет с моей тетей? Идрис открыто угрожал мне, шантажируя Криной. Он может отомстить мне, причинив ей вред. Страшно подумать, что он может сделать с Риганом. Это означало, что у меня не было шансов и раньше – мои близкие бы пострадали из-за меня.
Последние капли надежды испарились, оставив в воздухе лишь призрачный аромат сушенных трав, которыми всегда пахло в доме Крины, как напоминание о том, что я никогда уже туда не вернусь.
Она обязательно бы заступилась за меня, если бы знала, что здесь происходит. Но она не знала, а я не могла ей сказать. Всему виной проклятые Рангвальды!
Со злости я смахнула со столика светильник. Треск разбившегося осветительного кристалла покорежил загустевшую тишину. Чувство вины нахлынуло волной гнева на саму себя и жгучего раскаяния. Как я могла сказать единственному родному человеку столько ужасных слов?
В душу закралось подозрение, что граф специально все это подстроил – после ссоры тетушка будет уверена, что я просто капризничаю, и никто меня здесь не обижает. Мой характер именно такую картину и нарисовал. Спрятав лицо в ладони, я мысленно обозвала себя идиоткой. Наверное, я все это действительно заслужила. Тупость должна быть наказуема. Будь я умнее и спокойнее, я смогла бы выбраться отсюда, но теперь мне остается только пожинать плоды собственных опрометчивых поступков.
К тому времени, как пришла Милифтина, я окончательно успокоилась, и попросила ее принести мне снотворное. Нужно выспаться и попытаться договориться с графом. Может быть, получится с ним поторговаться.
* * *
Вопреки двойной дозе снотворного отвара, мне не удавалось уснуть. К окну прилипла непроглядная тьма, пришедшая с наступлением Слепой Ночи. Взиравший на меня безликий мрак усиливал тревоги до невыносимого гула в голове и груди. Я не могла прогнать их, не могла заглушить, а они продолжали бесноваться, неистовой бурей поднимая шторм в моей крови. Казалось, темнота вот-вот дотронется до меня, просочится сквозь оконную раму и откроет щеколду, а пролившись внутрь, затопит комнату. И я захлебнусь в ее вязких, безжизненных чернилах.
Объяснить собственную нервозность я не могла, и попытки контролировать себя вскоре сошли на нет. Без конца вслушиваясь в тишину комнаты и коридора за дверью, я лежала в кровати, обхватив себя руками. Пальцы то и дело впивались в кожу, но боль не отрезвляла опьяненный безумием разум.
Этой ночью не было зовущего меня шепота, от того я чувствовала себя еще более одинокой и почему-то беззащитной. Тьма и тишина навалились на меня всей своей тяжестью и безграничностью. Хотелось услышать хоть какой-то звук, но не было ничего.
Я боялась даже перевернуться на бок. Хотелось как в детстве укрыться одеялом и плотно сомкнуть глаза, но я не могла оторвать взгляд от бездны, раскинувшейся над головой и проглотившей потолок.
Воздух был тяжелым и почти болезненно давил на грудь. Я закрывала глаза, но сон все не приходил. Минуты становились более вязкими, все медленнее просачивалась в пространство моей комнаты. Голова начала мутнеть и кружиться, утягивая сознание в глубины долгожданного сна.
Дышать становилось все тяжелее, но желанные объятия не принадлежали сну. Я открыла глаза, но не увидела ничего, кроме тьмы, которая проглотила даже смутные очертания предметов.
Попытавшись встать, я не смогла оторваться от кровати даже на сантиметр. Мрак вокруг был подобен желе. Следующий вдох оборвался, когда кто-то невидимый сомкнул пальцы на моей шее. Крик захлебнулся в зачатке, так и не успев обратиться в звук. Я забилась в панике на собственной кровати, пытаясь вырваться из хватки невидимого противника. Кто это был? Граф? Или кто-то из его приспешников?
С трудом оторвав руки от одеяла, словно они были налиты свинцом, я попыталась избавиться от пальцев безликого душителя, но их не было. Только тьма. Страх взорвался в груди и острыми ледяными осколками побежал по сосудам, разносимый кровью. От нехватки воздуха перед глазами шестеренками вращались разноцветные круги. Слезы бессилия скользнули по щекам.
Я никогда особо не верила в богов, но сейчас я взмолилась богине ночи и луны – Светлоликой Мунарин, и тем, чьи имена могла сейчас вспомнить. Лоб налился жаром, наверное, от недостатка кислорода, а потом схватка невидимых пальцев вдруг ослабла. Помогли молитвы или что-то еще – было уже неважно. Я вскочила с постели и кинулась к светильнику. Тусклый свет треснутого кристалла брызнул в комнату, отгоняя мрак. Кроме меня здесь никого не было, от того страх из сосудов стал прорываться сквозь кожу ледяными иголками.
Я уснула, и мне все это приснилось?
– Кто здесь? – крикнула я. Мой дрожащий голос тут же утонул в давящей тишине, словно бы я говорила в подушку. Хотелось вернуться в кровать и закутаться в одеяло с головой, но интуиция орала дурным голосом, что нужно бежать отсюда. Вот только куда бежать?
Боковым зрением я выхватила какое-то движение с другой стороны кровати и резко повернулась, схватив с тумбы светильник и выставив его перед собой. Тьма у стены бугрилась подобно кипящей смоле. Собственный пульс застучал в горле. Руки задрожали. Взглянув на дверь, я метнулась к ней, молясь поскорее проснуться. В Ардсколе было много странностей, но чтобы они вдруг оживали и пытались убить меня в собственной кровати?
Отпихнув ногой стул, подпиравший дверь, я вывались во тьму коридора, столь же густую и непроглядную. Она неприятно липла к коже, вызывая чувство отвращения. Тусклого света поврежденного кристалла в серебряной оправе светильника едва хватало, чтобы видеть на полметра вокруг себя.
Что-то схватило меня за руку, но я тут же рванула вперед. Задыхаясь от паники, я даже не знала куда бежать. Вокруг был сплошной мрак, через который я продиралась как сквозь густые дебри.
Тьма вдруг затрещала, вгрызаясь в кожу невидимыми зубами. Я закричала, но мой крик увяз в текучем пространстве. Мозг лихорадочно соображал, что где-то должен быть поворот. Стараясь держать светильник в вытянутой руке, я бежала вперед. Вокруг меня колыхалась тьма, она бросалась в глаза и липла к ногам, пытаясь меня задержать. Воздух как будто бы растворился в ней, став таким же тяжелым и влажным.
И снова реальность, как много раз до этого, как будто разорвалась, опутывая стойким ощущением, что все происходящее – всего лишь сон. Тело само начало принимать решения. Я резко повернула вправо, и свет кристалла выхватил из тягучего мрака угол. Поворот коридора! Дальше прямо и выход на лестничный пролет.
Нехватка воздуха ощущалось все сильнее. Голова болела и кружилась, тело слабело. Рука, державшая светильник, устала и как будто одеревенела. Мне начало казаться, что я вижу проход, ведущий на лестницу, когда земля под ногами вдруг встала на дыбы, и что-то холодное схватило меня за лодыжку. Потерянное равновесие толкнуло меня вперед – в пустоту, которая внезапно оказалась подо мной. Сжав до одури оправу кристалла, я даже не успела зажмуриться, когда почувствовала, что кубарем качусь по ступенькам. Тьма вокруг ликовала. Мне хотелось закричать, позвать кого-нибудь на помощь, но я не могла выдавить даже стон. Паника, кипевшая в крови, заставила тело шевелиться, превозмогая боль, которая ломала ноги и спину. Рот наполнился кровью, которую я сплюнула на площадку лестничного пролета. И замок как будто завыл. По полу и стенам пронеслась вибрация, от которой сердце пропустило несколько ударов. С трудов заставив себя подняться, почти негнущейся рукой я схватила выпавший из оправы кристалл и бросилась наугад вниз по лестнице. Трещина в нем углубилась и расползлась, и от того его свет стал еще более жидким и рассеянным. Летать больше не хотелось, поэтому вторая рука скользила по холодному гладкому камню перил. Возможно, это было лишь игрой моего воображения, но тьма как будто отступила, став прозрачнее. Я могла разглядеть очертания ступеней и тусклый свет, льющийся с нижних этажей.
Дышалось легче, голова немного прояснилась, но чувство нереальности продолжало крепко опутывать меня, руководя движениями моего тела. Возможно, это какая-то защитная реакция организма, запрограммированная на выживание.
Я потеряла счет времени, не имела ни малейшего понятия, куда меня ведет мой внутренний компас, но все равно бежала. Мысль, что если я остановлюсь – умру, навязчиво билась в висках синхронно с пульсом.
Нижние этажи были освещены, но мимолетная радость рассыпалась пеплом, как только я увидела смолянистые тени, выползающие из темных уголков вопреки лучам света. Бесформенными чернильными пятнами они разливались по стенам и полу, проглатывая люминары и погружая коридор во мрак. Навстречу мне бросилось нечто, напоминающее огромного тигра, сотканного из тени. Безобразная морда оскалилась, распахивая смертоносную пасть.
Резко метнувшись в сторону, я прислонилась к стене, и снова мрак как будто бы отпрянул, давая мне передышку.

Комната слева.

Оглядевшись, я бросилась к ближайшей двери и ввалилась в одну из комнат, похожих на гостиную. Мысль не успевала за действиями тела, которым должна была руководить. Сознание припорошило легким туманом. Я совершенно не понимала, что делаю. Лишь когда я разбила окно тяжелым бюстом какого-то мужчины, мои мысли обрели некоторую ясность, подсказывая, к чему идет дело.

Прыгай.

Сердце панически билось о грудную клетку, в горле словно бы застрял кусок льда, руки дрожали. Боль циркулировала по телу, но паника не позволяла ей взять надо мной верх. По стенам и полу ползли клубы тьмы, загоняя меня в угол. Не было времени рассуждать насколько разумен прыжок из окна.

«Следуй за шепотом своего сердца…»

Внезапно выхваченные из закромов памяти слова сбили меня с толку, но отозвались в сердце теплом. Казалось, они прозвучали в моем сне много месяцев назад.
Подступив вплотную к окну, я посмотрела вниз, где маняще горели фонари, уводящие в парк. Судя по высоте, я находилась на втором этаже, и ее встречное дыхание я ощутила всем своим естеством. Внизу росли пушистые кусты с розовыми и красными листьями, но меня они не прельщали.

Прыгай.

Спиной я чувствовала безликий ужас, приближающийся ко мне с каждым мгновеньем моего промедления. Снова треск битого стекла, оставивший невидимые царапины на влажной коже. Удар сердца. Пауза. Толчок.
Мгновенье невесомости замерло, а затем стремительно понесло меня к земле. Вопреки всем моим страхам, приземление оказалось мягким. Кусты спружинили и почти заботливо опрокинули меня на траву. Мимолетная слабость, укус жгучей боли, прокатившейся по всему телу до самых кончиков пальцев. Ноги отказывались держать меня, но тьма продолжала наступать, беспощадно, словно неутомимый полководец, ведущий свое войско к победе. Перевернувшись на живот, я поднялась на четвереньки и поползла вперед, не сразу сумев выпрямиться в полный рост. Люминар потерялся где-то среди кустов, фонари гасли один за другим, пожираемые тьмой. Но даже без голоса в голове, я уже знала куда бежать.
Еще никогда небо не казалось таким зловещим как сейчас – безликое, лишенное луны и звезд, словно слепой, бесформенный фантом, оно взирало в предвкушении вот-вот обрушиться вниз и проглотить меня. Эта ночь была наполнена первобытной дикостью и жестокостью. В ней не было места сочувствию, промедлению и милосердию. Это была охота, что началась очень давно и длилась по сей день, возвращаясь в Слепую Ночь. Словно бы сама зловещая и жестокая богиня Тенебрис сошла на землю.
Взгляд выхватил впереди источник света, который серебристым куполом раздвигал мрак. Сердце подсказывало, что мне нужно бежать изо всех сил к этому спасительному огоньку. Тьма бесновалась вокруг, не желая отпускать меня. Неприступной стеной она встала передо мной. Упругое пространство пружинило мои движения. Я пыталась прорваться сквозь кокон, опутавший меня с ног до головы. Перед мысленным взором все еще стоял источник призрачного света, но мои глаза его уже не видели.
Чьи-то когти впивались в мою кожу, пытаясь утянуть в неизвестность. Я едва могла переставлять ноги, словно бы поднимаясь по отвесному склону. В голове билась мысль «Пожалуйста! Пожалуйста! Спаси меня!». К кому конкретно были обращены эти слова – к источнику света, к богам, к Светлоликой – я не задумывалась.
Что-то сбило меня с ног, и тьма тут же накинулась на меня стаей стервятников. Мои руки вцепились в холодную землю, пытаясь тянуть тело вперед. Откуда были силы на это, наверное, навсегда останется загадкой. Надежда на спасение медленно угасала, пропорционально с нарастающей болью. Меня как будто терзали заживо.
Лоб пылал точно опаленный огнем. Между бровями как будто всадили нож, так болезненно пульсировала одна единственная точка, разбрасывая этот жар по всему телу, от которого тьма чертыхалась в испуге, но все равно жадно пыталась дотянуться до меня.
Рука нащупала теплый камень. Тьма расступилась передо мной, но не позади, все еще не желая меня отпускать. Мои ноги увязли в ней, точно в смоле. Чьи-то руки тянули меня обратно, пытаясь вырвать из власти света. Уставшие мышцы заныли, когда я напрягла их и потянулась вперед, пальцами вцепившись в теплый шершавый камень водоема. Упругие толчки потихоньку вытягивали меня из объятий тьмы. Понимая, что устала и выбилась из сил, я вложила все, что у меня осталось, в последний рывок, оказавшись по пояс под серебристым куполом. Тьма нехотя отпустила меня, и я перевалилась через край водоема, с головой нырнув в нагретую за день воду. Облегчение сошло на меня вместе со слабостью. Высунув из воды голову, я огляделась. Свет лился через края каменной чаши из белого минерала, что стояла в центре этого небольшого прудика, равномерно растекаясь по поверхности словно масло.
Тьма бесновалась вокруг, корчила страшные рожи и скреблась черными когтями, но не смела заступить за плоский бортик пруда. Из горла вырвался смех вперемешку с всхлипами. Я смеялась и рыдала одновременно. Вместе с облегчением на меня накатили все эмоции, которые сдерживала бушующая в крови паника.
Закрыв лицо руками, чтобы больше не видеть то, что охотилось на меня этой ночью, я просто выплескивала все, что во мне было, стараясь не думать о том, что произошло. Я попыталась убедить себя, что все это сон. Утром я проснусь целая и невредимая в своей кровати. Я не шевелилась и не смотрела по сторонам, только в одну точку – серебреную монетку на дне пруда, которая совсем не покрылась ржавчиной или водорослями. Отринув все остальные мысли, я думала только о монетке, весь окружающий мир стал неприметной, ненужной декорацией. Я как будто бы загнала себя в маленький непроницаемый сосуд, где не осталось места ничему кроме мыслей о монетке – ее цвет, форма, изображение, отчеканенное на ее поверхности.
Время отступило, забрав с собой и чувства, и ощущения. Лишь когда в глаза ударили лучи утреннего солнца, вырвав меня из оков транса, в который я сама себя ввела, я почувствовала, как сильно замерзла. Расслабленное тело отвратительно ныло и не желало более мне подчиняться. Разум медленно протискивался сквозь узкое горлышко сосуда, который ограждал его от всего на протяжении ночи.
Растекающийся по земле солнечный свет казался чем-то мифическим, чем-то новым после конца мира. Я заторможенно смотрела за пробуждением природы, как за невероятной диковинной. Перед глазами до сих пор стояла монетка, вокруг которой все еще циркулировала часть мыслей. Задержав дыхание, я опустилась под воду, ощущая, как она приятно ласкает кожу лица, и ковырнув монетку пальцами, сжала ее в руке.
С трудом выбравшись из пруда, я упала на траву и лишь на секунду закрыла глаза. А когда открыла их вновь, вокруг опять клубилась темнота. Но она постепенно отступала под натиском тусклого алого пламени, которое разгоралось на стенах и полу. Оно ластилось к одежде и лизало кожу, но было на удивление холодным. И все же от неожиданности, я отшатнулась и застонала, ощущая болезненную пульсацию в пальцах, которая быстрыми толчками взбиралась все выше по рукам. Голова, укутанная одеялом мрака, медленно наполнялась мыслями, поэтому я не сразу поняла, что неотрывным взглядом смотрю в одну точку.
Когда окончательно пробудившееся сознание встрепенулось от цепкого транса, а взгляд прояснился, я застыла в ужасе. Алым пламенем, которое привиделось мне, оказался свет луны, лившийся сквозь окно.
Охватившее мое тело холодное онемение свело горло тугим спазмом, как скручивают мокрое полотенце, чтобы его выжать. Крик так и застыл в груди, не сумев протиснуться сквозь голосовую щель.
На стекле чем-то красным был нарисован закрашенный круг, словно специально довершая силуэт новорожденного месяца, горящего тонким и невероятно ярким серебряным серпом в ночном небе, до полной луны. Под изображением круга в его тусклом свете зловеще горели кровавые символы, отбрасывая на пол багровые тени. Переодетые в цвета злого близнеца лунные лучи ложились на стены карминовыми отблесками, выкрашивая затаившиеся в углах тени в оттенки бардового.
Что-то теплое капнуло мне на босую стопу и стекло на пол. Не в силах выдавить из себя ни звука, я медленно опустила взгляд, отгоняя подступающее мгновенье истины. Кровавая дорожка резко контрастировала на белой коже. Ночная рубашка тоже оказалась заляпана кровью, как и мои собственные руки. Поднеся их к лицу, я только сейчас осознала, почему они так болели. Содранные до мяса пальцы продолжали сильно кровить. Ногти были обломаны почти до середины ногтевого ложа, словно я что-то ими копала или пыталась открыть.
Растерянно оглядевшись по сторонам, я только сейчас в полной мере осознала, что нахожусь в своей комнате, вопреки стойкой уверенности в том, что всего пару секунд назад я лежала на траве в парке под рассветными лучами солнца. Разум дробился под натиском накатившего безумия и непонимания, что есть сон, а что явь.
Холодея от осознания того, что написанное на стекле – моих рук дело, я осторожно подкралась к окну. На измазанном кровью подоконнике тоже были нацарапаны символы. Впитав кровь, они ярким багрянцем выделялись на фоне светлого дерева и неаккуратных бледно-красных линий, как будто бы оставленных кистью неумелого художника.
Сейчас мне отчаянно хотелось верить, что это очередной кошмар, так похожий на явь. Я проснусь, и он рассыплется как песочный замок, случайно задетый неосторожным движением руки.
Но если это и впрямь был сон, то он казался неподвижным столбом, который стоял на границе реальности, не пропуская меня за черту красных теней.
Хотелось позвать на помощь, пусть это даже будет моя странная служанка, суровая виконтесса Анабэль или сам пугающий до ледяного ужаса граф Рангвальд, лишь бы не быть сейчас наедине с этими зловещими знамениями в объятиях кровавых лучей. Но голос, как внезапно предавший друг, не облачился даже в тихий шепот. Я могла лишь молча глотать ртом воздух, немая как рыба, выброшенная на берег беспощадным прибоем, и такая же беспомощная.
С трудом передвигая ноги, словно бы закованные в тяжелые кандалы, я развернулась и пошла к двери. Руки дрожали настолько, что не сразу получилось до конца опустить ручку. Из коридора на меня воззрилась безликая тьма, полностью поглотившая очертания стен и предметов. Лишь узкая полоска красного света, скользнувшая сквозь приоткрытую дверь, смогла раздвинуть ее плотную завесу, но этого было недостаточно, чтобы заглянуть за нее.
– Что такое? – раздался из темноты чей-то голос, заставив меня оцепенеть от новой волны страха. Он точно не принадлежал Милифтине. Метнувшись обратно в комнату, я захрипела и попыталась захлопнуть дверь, но чья-то сильная рука схватилась за боковую панель, не позволив мне ее даже сдвинуть с места. В комнату вплыл темный силуэт с бледной маской вместо лица, и я, наконец, смогла закричать, бросившись было к двери в ванную, когда меня схватили за плечо холодные пальцы и совсем легко дернули назад. Едва не упав, я неловко повернулась и узрела перед собой вовсе не безликого фантома, а Тамаша. Черная одежда подчеркивала его бледность, что и вызвало сходство со сверхъестественными силами.
Я так и замерла в одном положении, чувствуя, как облегчение живительным теплом разливается по телу. Но в ту же секунду оно превратилось в тугой раскаленный прут, сжавший меня в стальных объятиях, стоило только вспомнить расчлененные трупы, покрытые оккультными символами. Лишь чудом мне удалось сдержать подкатывающий приступ паники и убедить себя в том, что Тамаш не знает о моем визите в его лабораторию.
Юноша внимательно изучил мой внешний вид, посмотрел на мои окровавленные пальцы, только потом взглянув на окно.
– Дела, – тихо протянул он и отвернулся. Зачем-то закатав рукав черной рубашки, он как будто пытался что-то рассмотреть на своей коже. Сама не понимая, зачем делаю это, я слегка подалась в сторону, чтобы посмотреть, что делает Тамаш. Увидев черный символ на его руке, напоминающий глаз, я поперхнулась собственным вскриком, издав нечто похожее на придушенное карканье.
Черное Око! Подобное изображение я видела в книге учителя истории! Все сомнения, что обитатели этого замка – чокнутые сектанты, выветрились подобно едкому дыму, оставив только кристально чистое убеждение в правдивости ранних подозрений. Вжавшись в стену в попытках просочиться сквозь нее, я лихорадочно соображала. Все снова казалось сном, пусть и слишком осязаемым. И мне хотелось верить в нереальность происходящего, но самым страшным оказалась неспособность отличить сны от яви, что веяло стойким ароматом сумасшествия. Может быть, я действительно просто схожу с ума от неспособности принять перемены в своей жизни?
Дверь комнаты открылась, впуская в красный сумрак Анабэль и Милифтину, которые одновременно застыли, увидев мои художества на стекле.
– Уведи ее отсюда немедленно! – прошептала Анабэль, то ли изумленно, то ли обеспокоенно взглянув на меня. Я не знала, как себя вести. Сейчас, чтобы я ни попыталась сделать, все обернется полным провалом. Я совершенно одна, и бессильна против древнего кровавого культа. К тому же не в силах сдержать в узде собственное безумие. Противоречия и непонимание рвали меня на куски, заставляя сомневаться во всем.
– Миледи, – прошептала Милифтина, в мгновенье ока оказавшаяся рядом. Вздрогнув, я попыталась отшатнуться, но она меня опередила, ловко поймав мои запястья в оковы прохладных цепких пальцев.
– Тамаш, поторопи Идриса, – велела Анабэль без прежней твердости в голосе. На ее лице белой вуалью лежало совершенно нечитаемое выражение. Она медленно подошла к окну, разглядывая загадочные символы, выведенные застывшей кровью.
Позволив себя увести из комнаты, я почувствовала облегчение, что больше не вижу кровавых рисунков и нахожусь подальше от тех двоих, пусть и в сопровождении служанки.
В спокойной обстановке круглой комнаты, расположенной в одной из башен и полностью застекленной панорамными окнами, я осталась наедине со своими чувствами, закрывшись от внешнего мира. Голова кипела от избытка мыслей, как переполненный котел.
Я не понимала, нахожусь ли я в опасности, или же это иллюзия, нарисованная событиями, которые со мной произошли за все это время. То, что казалось реальным постоянно рассыпалось пазлами мозаики, сброшенной со стола, и стоило мне собрать их вновь, как картинка оказывалась совсем другой, нежели была раньше. Раз за разом я хваталась за ниточку в надежде, что она выведет меня на свет, но она лишь запутывала меня, уводя все дальше во тьму, где я все больше забывала себя.
Может быть той моей счастливой жизни с Криной и Риганом вовсе никогда не было? Что если она была лишь очередным сном?
Перед глазами прояснился туман задумчивости, открыв вид на сияющие, словно самоцветы, огни Бриля. Их свет внезапно показался таким теплым и настоящим.
В памяти всплыл образ улыбающейся Крины, ее ясные, добрые глаза, которыми она всегда на меня смотрела, даже тогда, когда злилась. Сердце отозвалось радостным трепетом, который развеял сомнения – только настоящие воспоминания могут найти в душе отклик.
Посмотрев на Милифтину, бинтующую мне пальцы, я попыталась представить, для чего я нужна Черному Оку. Зачем так заморачиваться, чтобы держать меня живой и невредимой? Хотят ли они принести меня в жертву и просто выжидают какого-то определенного дня или собираются сделать адептом своего культа – ни один из этих вариантов меня не радовал. Зачем пытаются свести меня с ума?
Откуда-то издалека до меня донесся тихий знакомый шепот, легко оборвав цепочку моих мыслей. Он так настойчиво звал меня к озеру, как никогда прежде, и мое сердце отзывалось ему с радостной тоской, словно перед встречей с давним другом, которого давно не видела. Может быть, мне стоит наведаться туда, куда меня зовут? В конце концов, что я теряю? Мое положение и так хуже некуда. Однако, после того, что я устроила у себя в комнате, меня вряд ли выпустят из замка даже под присмотром.
Всплывший перед глазами рисунок кровавого круга заставил передернуться. Что это такое? Что означают эти символы, и как я могла их написать, совершенно не зная их значений? Может быть, мое подсознание пытается что-то сказать таким образом?
– Вам нужно принять успокоительное, чтобы вы могли заснуть, – вырвала меня из раздумий служанка, протягивая высокую фарфоровую кружку с дымящейся жидкостью. В голосе Милифтины звучала неприкрытая настойчивость. От вроде бы приятного мятного запаха меня резко затошнило. Пить содержимое не хотелось. Осознание, почему именно, огнем свечи, разгоняющей мрак, загорелось в сознании. Я вспомнила, почему отказалась от их еды и бегала ночами на кухню.
Но если я сейчас просто откажусь, ничего хорошего тоже не произойдет. Как будто я блуждаю в лабиринте, не имеющем выхода – любой, выбранный мною путь неизбежно упирается в тупик.
– Он слишком горячий, можно немного позже? – стараясь что-нибудь придумать, попросила я. Во взгляде Милифтины вспыхнуло такое раздражение, что я едва не отшатнулась.
– Подуйте и пейте. Вам нужно поспать, – выдохнув, проговорила прислуга спокойным голосом, который совсем не соответствовал ее взгляду.
– Милифтина, – набрав в грудь побольше воздуха, позвала служанку по имени. Глаза отзеркалили ее удивление моим поведением.
Мои пальцы все еще дрожали, принимая из рук служанки кружку. Несколько секунд я задумчиво смотрела на испускающую пар жидкость.
– Прошу тебя, отпусти меня, – несмелые мысли облачились в такие же хрупкие слова, которые рассыпались в воздухе угасающим шепотом. Удивление Милифтины стало более явным. Вскинув бровь, она скрестила руки на груди.
– Если ты заметила, я тебя не держу, – грубо кинула она, продолжая буравить меня вопросительным взглядом.
– Я не о том. Прошу тебя, – я чуть подалась вперед, едва не расплескав отвар себе на руки, – выведи меня из замка. Позволь мне убежать.
Сбитая с толку Милифтина взирала на меня как на сумасшедшую. Наверное, именно такой я и выглядела. Но главное, я добилась своего – заставила служанку расслабиться. Я пока еще и сама не знала, что буду делать.
– Тебе здесь никто не желает зла, – отозвалась Милифтина. Так же спокойно разговаривают с хрюшкой, чтобы подобраться поближе, а потом зарезать ее к праздничному столу.
В голову юркой змеей проскользнула мысль, что Милифтина тут одна, и в следующее мгновенье я сделала то, что совсем от себя не ожидала. Плеснув содержимое кружки в лицо служанке, я резко вскочила и бросилась наутек. Остальные сейчас были в моей комнате, и я могла бы выбежать из замка и спрятаться в лесу. Бурлившие в крови эмоции вполне могли бы толкнуть меня на прыжок с обрыва в озеро. Наверное, лучше рискнуть и погибнуть, чем не рискнуть вовсе и остаться в лапах у сектантов, которые неизвестно что планируют со мной делать. Смелость никогда не была моей сильной чертой характера. Я не уверена, что вообще ею обладаю. Она часто убивает людей, но и трусость не является гарантом долгой жизни. Распахнув дверь, я вывались в коридор под яростные вопли Милифтины, и насколько хватило сил, хлопнула ею, ударив бросившуюся вслед за мной служанку. Я неслась по застекленной галерее, чувствуя, как ослабело мое тело за эти дни. Сколько раз я уже пыталась убежать? Было ли это во сне или на самом деле?
Какая-то часть меня понимала, что не стоило этого делать. Нужно было действовать деликатнее и хитрее, но сделанного уже не изменишь.
Дыхание быстро сбилось, на мышцы налипла уже ставшая привычной слабость, а я даже до конца галереи добежать не успела. Раньше я могла бы весь Бриль обежать без одышки, а теперь чувствовала, как саднят легкие от незначительной нагрузки. Лишь мысль, что если я не сбегу из этого замка, его стены сведут меня с ума окончательно, придавала мне сил. Пока я хотя бы осознаю себя и могу здраво мыслить, нужно бежать и прятаться, а потом уже разбираться насколько мой разум нездоров. Я должна во всем сама разобраться, но здесь мне не дадут этого сделать. Наверное, легче было бы сдаться и остаться в мире снов. Но для меня там нет будущего.
Впереди показались уходящие в темноту ступени. Я готова была по ним даже кубарем спуститься, лишь бы поскорее где-нибудь спрятаться. Только бы по пути никто не попался, иначе шансы мои резко сойдут на ноль. У меня и сейчас он всего один из ста.
Пульс колотился в горле и шумел в ушах морским прибоем. На лице выступила испарина, и несколько непослушных прядей прилипли к коже.
Внезапно стекла задрожали, по полу прокатилась вибрация, едва не подбросившая меня в воздух. Меня догнал леденящий кровь крик, толкнувший в спину. Ничего подобного я еще никогда не слышала. Даже соло ржавой пилы или скрип ножом по стеклу не казались такими ужасными по сравнению с этим криком. Он пронизывал тело, словно хирургические инструменты грубого лекаря, оперирующего на живую, заставляя мышцы сжиматься в болезненных судорогах. Кровь будто вскипела в сосудах, и теперь пыталась разорвать их изнутри. В голову словно вкручивали винты, скрипящие от контакта с костью.
Извиваясь на полу, я схватилась за голову, будто бы это могло мне помочь. Что-то горячее залило лицо, перекрывая дыхание. Мне казалось, что тело горит в огне, от которого лопается и сворачивается кожа.
И внезапно все это прекратилось, боль схлынула, но ее эхо все еще блуждало внутри, заставляя содрогаться. В носу стоял запах крови, которой было залито мое лицо. Воздух все еще звенел от жуткого крика.
Меня резко схватили за ворот платья и дернули вверх, поднимая над полом. Шумно втянув воздух и откуда-то найдя в себе силы, я заметалась в руках разъяренной, как армия демонов, Милифтины, пытаясь ногой как можно больнее стукнуть ее в колено. Почувствовав, что попала в цель, я резко дернулась в сторону, вырываясь из захвата. Милифтина ловко, как кошка, прыгнула ко мне, вцепившись сильными пальцами мне в горло. Мне мерещилось будто бы красный ожог на лице служанки исчезает, сменяясь привычной для нее бледностью. Черты лица Милифтины хищно заострились, искажая ее красоту. В серых глазах разрасталась пустота. Губы превратились в тонкую линию.
Мои попытки совладать с железной хваткой прислуги оказались ничтожными. Для служанки она была слишком ловкой и сильной.
– Маленькая дрянь! – выругалась Милифтина, сильнее сдавливая мое горло. Я захрипела, пытаясь урвать драгоценные глотки воздуха и пнула служанку по ноге, но она, словно бы предвидев мое движение, секундой раньше вскинула ту ногу, на которую я нацелилась, и ударила мою, придавив стопу к полу. Боль была такой сильной, словно служанка раздробила мне все кости. На ее лице появилась торжествующая усмешка.
– Как же ты достала меня за все эти дни. Боги свидетели, как я мечтаю прикончить тебя. Может быть выбросить тебя в окно? Скажу, что ты, убегая, сама прыгнула.
– Сделай это…. Я не сдамся Черному Оку! – прохрипела я. Темно-серая пелена наползла на глаза, вспыхивая разноцветными кругами.
Усмехнувшись, Милифтина толкнула меня, разжав, наконец, пальцы. Я налетела на стеклянную стену галереи, больно ударившись головой. По стеклу, ветвясь словно молния, побежала трещина. В голове стоял звон, от которого сознание начало размываться, как вид за окном во время дождя. Мне казалось, что стекла снова начали вибрировать в унисон, грозясь брызнуть осколками. По галерее пополз шепот, перерастая в гул тысяч голосов, заставляющих содрогаться пол.
Милифтина удивленно взирала на меня, затем глаза ее медленно закатились, а тело, обмякнув, опустилось на плиты.
Разбушевавшийся подобно яростной буре гул, внезапно оборвался воем, похожим на волчий. Кровь в сосудах словно вскипела, в груди резко дернуло, и я полетела в бездонную бездну.

4 Глава. По осколкам мечты
Судьба – это череда случайностей.
Идрис очнулся с туманом в голове возле распахнутого настежь окна, слегка дезориентированный в пространстве. Разноцветные витражные стекла переливались в свете народившейся луны. Белый шрам новорожденного месяца рассекал гладкое лицо предрассветного неба.
Идрис поднялся и удивленно огляделся. Состояния дезориентации посещало его нечасто. Удивлялся же граф Рангвальд еще реже, чем испытывал подобные ощущения.
Он находился в самой верхней комнате Лунной Башни, куда любил приходить подумать в тишине, наблюдая за плывущей по небосводу луной. Она казалась далеким призрачным кораблем, бороздящим темные воды. Эта привычка была напоминанием о далеком детстве, когда месяц представлялся ему лодкой богини Мунарин из сказок. В этой башне тоже имелся гобелен с изображением тонкой лодки в виде полумесяца со вздернутым загнутым носом, с которого свисал круглый фонарик. На корме стояла прекрасная женщина в белых одеждах, расшитых серебряными нитями и украшенных переливающимися, словно звезды, камнями.
Идрис помнил, что поднялся сюда с целью подумать о том, что происходило в его замке в последнее время. Селения Де-Маир доставляла слишком много неприятностей с самого своего появления. Будь его воля, она бы никогда не переступила границ его владений. Но обычная с виду смертная девчонка была отмечена Оком Иш’тары, чего Идрис не мог проигнорировать, однако он совершенно не понимал, на что направлена высшая воля – смерть или жизнь.
Наблюдая за девчонкой со стороны, он пытался разглядеть в ней то, ради чего она была отмечена, но не понимал этого даже после того, как она начала странно себя вести. Пару раз он столкнулся с ней в коридоре посреди ночи. Стеклянными глазами Селения как будто смотрела сквозь него, напоминая ожившую куклу, а затем выдавала странные фразы, смысл которых Идрису был непонятен. Теперь она начала увечить себя, чтобы нарисовать кровавые знамения на стекле. Если бы не знак богини, граф решил бы, что Селения обычная сумасшедшая. И лучше бы так оно и оказалось, думал теперь Идрис. Услышав от девчонки про шепот со стороны озера, он сильно пожалел, что она не психически больная, в тот же миг. Если подозрения Идриса насчет нее подтвердятся, будет лучше принести ее в жертву миру, чтобы он снова не захлебнулся в крови. Возможно, именно об это жертве и говорили мертвые.
Одного взгляда на ночное небо, дальний краешек которого слегка размылся первыми проблесками рассвета, хватило, чтобы понять, сколько граф Рангвальд пролежал без сознания на полу башни. Попытавшись вспомнить, что предшествовало потере сознания, Идрис наткнулся лишь на туман. Словно он просто заснул и проснулся. Оглядевшись, как будто комната могла дать ответы на его вопросы, Идрис уперся взглядом в гобелен с плывущей на лодке богиней. Рядом с ней висел гобелен с изображением последней хозяйки этой башни – жрицы Мунарин. Серебристо-серые глаза молодой женщины, словно живые следили за графом замка Ардскол. Длинные платиновые волосы, вышитые серебряными нитями, создавали иллюзию движения от скользящего по ним лунного света. Она взирала на Идриса в ожидании его действий, как будто говоря своим взглядом «Ну что ты решил?».
Граф продолжал смотреть на изображение жрицы, словно бы пытался в ее сверкающих глазах найти ответы. Но женщина взирала на него молча и величественно, словно мудрец на своего ученика, ожидающий, когда тот сам найдет верное решение заданной ему загадки.
Знак призыва на его руке потеплел, перетягивая все внимание на себя. В мыслях возник образ Малой Гостиной.
Еще раз взглянув на гобелен Мунарин, Идрис поспешил покинуть Лунную Башню, направившись в северное крыло замка.
Вид у собравшихся был мрачный, даже всегда веселый Идвал выглядел растерянным и озадаченным. Тамаш сидел в кресле и задумчиво смотрел в окно. Его как будто вообще ничего не волновало. Милифтина стояла чуть в стороне и на первый взгляд выглядела спокойной, но стоило обратить внимание на скрещенные на груди руки, чересчур прямую спину и отведенную в сторону голову, и становилось понятно, насколько сильно она напряжена.
Едва Идрис вошел, и атмосфера в Малой Гостиной из просто гнетущей превратилась в напряженную. Даже воздух натянулся упругой прозрачной пеленой.
– У вас такой вид, как будто ведьма к нам в гости собралась, – оглядев семью, констатировал граф Рангвальд. От его слов всех передернуло, как ветки деревьев от резкого порыва ветра.
– Не поминай лик зла, а то и правда заявится, – пробурчала Анабэль и серьезно посмотрела на брата. – Тамаш, Милифтина, расскажите ему.
Милифтина оставалась неподвижной статуей. Даже когда виконтесса позвала ее по имени, она не шевельнулась. И лишь спустя несколько затянувшихся мгновений, она резко повернулась и посмотрела Идрису в лицо спокойным взглядом человека, давно смирившегося с вынесенным ему смертным приговором.
– Мы нашли твою невесту в парке. Она лежала в пруду возле источника, – отчеканила Милифтина, продолжая прямо смотреть на графа. Какая-то напряженная до предела тонкая нить надежды внутри Идриса резко оборвалась, но внешне он остался бесстрастен, как и всегда.
– Как она там оказалась? – спросил граф.
– Я не знаю, – честно ответила Милифтина. – Я увела ее в Стеклянную Башню, обработала ее руки и перевязала. Начала давать ей снотворное, а эта идиотка кинула в меня кружку с горячей настойкой, и начала убегать. Когда я ее догнала, то…
– То? – поторопил ее Идрис, вскинув одну бровь.
– То немного перегнула, – призналась Милифтина, но раскаяние так и не прозвучало в ее голосе. – Она вывела меня из себя. Прости.
– Милифтина не виновата. Эта девчонка кого угодно выведет из себя, – вступилась Анабэль. – Я тебе говорила, что это плохая идея. Миф не служанка. И несмотря на ее выдержку….
– Она должна была присматривать за Селенией, – закончил за сестру Идрис, оборвав ее речь. – И тем не менее, ладно. Сейчас не об этом. Что было дальше?
– Дальше вся галерея задрожала от какого-то гула. И я просто потеряла сознание. А когда проснулась, девчонки уже не было, поэтому я послала сигнал Тамашу. Он один всегда знает, кто где находится, – закончила Милифтина.
– Да, и это самое странное. Я отключился прямо в саду, когда проверял защитные контуры. Очнулся от того, что знак призыва раскалился от пылкого желания Миф меня лицезреть, – подтвердил Тамаш и, поймав, уничтожающий взгляд последней, ответил ей ехидной улыбкой. По лицу самой Милифтины было видно, как сильно она хотела ему сказать о желании видеть его в самой глубокой и темной могиле вместе с Идвалом, но ссориться с Тамашем перед Идрисом, не собиралась, зная, что и так напортачила.
– Дальше, – потребовал Идрис, пройдясь вдоль дивана, на котором восседал Тамаш. Он наблюдал как медленно разгорается красно-золотой пожар рассвета, разбрызгивая снопы искр, прожигающих темное полотно теней, как тлеет край ночного неба, плавясь словно краска в языках пламени, и оставляя после себя обнаженную светло-голубую синеву.
– А дальше я обнаружил твою невестушку у источника, обнаженной и мокрой. Следом прибежала наша любительница ролевых игр в одежде служанки и скрутила девчонку, которая пыталась брыкаться, совершенно нас не узнавала и не помнила, где она находится. Узнав, что она твоя невеста, нежная натура упала в обморок, и мы отнесли ее в замок.
Милифтина заскрипела зубами и сжала руки в кулаки, но не сдвинулась с места, даже в сторону ехидного юноши не повернулась, сочтя это ниже своего достоинства.
– Я перенесла все, нарисованное на окне и подоконнике на бумагу, как ты и просил. Убедилась, что комнату привели в порядок, и собиралась уже наведаться в библиотеку, и… больше ничего не помню. Очнулась в той же комнате на полу уже перед рассветом.
– Я так понимаю, все отключились? – Идрис слегка повернулся, взглянув на Идвала, который все это время молчал.
– Я тоже отключился, – трагично объявил он, словно бы играл постановку в театре. – Прямо на кухне.
– Кто бы сомневался, что ты опять жрал, – вклинилась Анабэль.
– Мой организм требует много пищи для поддержания физической формы! – не растерявшись, парировал Идвал. – Бутерброд из трех видов мяса… даже укусить не успел. Проснулся, а он рассыпался по полу…. Но я его все равно съел. Чего добру пропадать?
– Ты отвратителен, – фыркнула Анабэль.
На это замечание Идвал ответить не успел, хотя весь его вид говорил о том, что ему очень хотелось.
– Во сколько это все случилось? – задал вопрос Идрис.
На несколько секунд в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь нестройной симфонией дыхания собравшихся обитателей замка Ардскол.
– Около полуночи, – первой ответила Милифтина. Она увела подопечную из комнаты, когда на часах была четверть двенадцатого. Около получаса ушло на обработку и перевязку рук.
– Честно говоря, я не смотрела на часы. Но думаю так же, – отозвалась Анабэль.
Идвал за временем не следил, поэтому промолчал, чтобы не провоцировать виконтессу на очередную порцию сарказма.
– Странно, – прошептал Идрис, выслушав рассказ всех собравшихся. – Новолуние. Полночь.
– Еще кое-что, – вдруг заговорила Милифтина, разорвав растянувшуюся тонкой пеленой тишину. – В галерее, когда я ее поймала, она назвала нас Черным Оком.
Идрис повернулся и впервые за весь разговор открыто проявил удивление.
– Вот как? – встревожился граф Рангвальд после недолгого молчания. – Как интересно. Мы приложили столько сил и времени, чтобы это название больше нигде не всплыло. Как она о нем узнала? В любом случае, мне нужно с ней поговорить.
– Не выйдет, – качнула головой Анабэль. – Милифтина дала ей двойную дозу снотворного. Хорошо, если она к вечеру проснется.
– Значит, подожду до вечера, – решил для себя Идрис.
– Пока я нес ее до замка, она постоянно бормотала что-то про Кровавого Бога.
– Кровавого Бога? – шепотом переспросила Анабэль, встревоженно посмотрев на брата.
– Она просто начиталась страшных сказок и бредит, – отмахнулся Тамаш. – Я счел нужным сообщить, о чем она болтает.
Идрис кивнул, но больше ничего не сказал, давая понять, что собрание окончено.
– Можно тебя на минутку? – остановила брата Анабэль и дождалась пока все остальные покинут гостиную. Идрис вопросительно взглянул на сестру.
– Я не знаю, что ты там решил насчет этой девочки, но я больше не хочу так с ней поступать. Она этого не заслужила. Я не понимаю, что происходит, но эти издевательства мне опротивели. Пусть от человечности я далека, но монстром себя чувствовать не хочу.
– Откуда в тебе вдруг проснулось сочувствие? – усмехнулся Идрис, но издевки в его вопросе не прозвучало, поэтому Анабэль заметно расслабилась, опустив до того напряженные плечи.
– Она простая девочка, которую ты вырвал из привычной жизни. И ты сам виноват, что она пытается отсюда сбежать. Ты ничего никому не объяснил, и если мы теряемся в догадках, то она, наверное, в ужасе. Своими поступками мы довели ее до грани безумия. Это неправильно. Мы не должны так поступать. Куда гуманнее было бы тогда ее убить. Идрис, я знаю тебя, ты всегда был справедлив, – голос Анабэль был тверд, когда она высказывала брату свое мнение. Она вспомнила, как успокаивала Селению в зале с портретами. От ее взгляда даже сердце холодной и жесткой Анабэль дрогнуло. К тому же, как девушка, виконтесса эту девочку немного понимала и даже по-своему ей сочувствовала, но молчала все это время, ожидая решения брата. И все же не выдержала.
– Хорошо. Я поговорю с ней, а потом делай, что считаешь нужным, – ответил Идрис. Анабэль кивнула и взяла брата за руку, слегка сжав его пальцы.
– Как ты после Слепой Ночи? Я знаю, как плохо тебе было… Ты заплатил высокую цену за совет мертвых.
Идрис задумчиво посмотрел на сестру, затем перевел взгляд в окно, сквозь которое в комнату лилось жидкое золото разгорающегося солнца.
– Такой ночи еще никогда не было. Идрис, что-то происходит, и все это чувствуют. Ты ничего не говоришь, и у тебя есть на то причины. Я понимаю. Но что-то зловещее грядет в этот мир. И то, что происходит с Селенией…
– Ты права, – опередил сестру Идрис. – Все эти события связаны. Девчонка настораживает меня. Когда она рядом, я чувствую исходящую от нее опасность. Поэтому будьте осторожны.
У него оставалось еще время, чтобы решить, что делать с девчонкой теперь. Ведь он больше не получил никаких указаний, и мог только блуждать в лабиринте собственных догадок. Единственное желание, которое доминировало над всеми остальными мыслями – убить девчонку. Оно было настолько сильным, что меняло привычные ночи, лишенные сновидений, принося сны об истекающем кровью хрупком девичьем теле. Нож в груди, свернутая шея, высокая доза снотворной настойки. Разные варианты избавления стали почти навязчивой идеей.
Так будет правильно. Так будет проще и спокойнее для всех. Идрис надеялся, что ошибается на счет сущности Селении Де-Маир, но небольшое расследование, которое он провел и произошедшее этой ночью, были доказательствами его заблуждения. Теперь все казалось таким очевидным, и это лишь осложняло предстоящий выбор. Он мог рискнуть и просто запереть ее в замке до конца ее смертной жизни. Но странности этой девчонки не давали ему покоя. Он не понимал, что они означают и каковы будут последствия. У него снова были лишь догадки.
Вечера граф Рангвальд дождался с великим нетерпением. Стараясь скоротать день за чтением собранных материалов о Селении, Идрис то и дело машинально поглядывал на часы, стрелки которых двигались как улитки. То и дело он ловил себя на том, что его мысли далеки от разложенных перед глазами бумаг и книг. Приходилось возвращаться и перечитывать все сначала. В итоге, Идрису пришлось признать, что все его попытки сосредоточиться бесполезны. В голове раз за разом всплывал его разговор с Корнелиной Де-Маир, который тоже не давал ему покоя.
Открыв средний ящик тумбы, Идрис извлек из него аквамариновую фигурку, вырезанную настолько искусно, что можно было разглядеть спокойное лицо воина и его длинные в пол узорчатые одежды, перевязанные широким поясом. Внизу имелся скол, и небольшая трещина тянулась до середины юбки. Отголосок застарелой боли просочился на поверхность так и не зажившей душевной раны. Аквамарин ловил отблески света с освещенной стороны кабинета и играл разноцветными бликами. Не зашторенная часть окон вспыхнула ярким багрянцем, и фигурка переоделась в фиолетовую палитру.
Солнце медленно скатывалось за горизонт, оставляя на полу и стенах кабинета графа лишь кровоточащие полоски света, все дальше отодвигая стрелки часов в тень. Идрис продолжал неотрывным взглядом смотреть на фигурку, витая в прозрачной пустоте, лишенной мыслей.
Лишь когда последний луч выскользнул сквозь окно и затерялся в горячем сумраке, граф пришел в себя, и убрав фигурку обратно в стол, поднялся из своего кресла и направился к Селении. Минуя коридоры и лестницы, он прибывал в задумчивости, не замечая ничего вокруг. Внимание его обрело целостность, когда глаз его коснулось едва уловимое движение на площадке пятого этажа. Невесомая белая вуаль растворилась в рассеянных тенях.
Окунувшись в наполненный приятной прохладой полумрак коридора, граф повернул направо и двинулся вдоль стены, почти сразу замерев возле огромного портрета, на котором в полный рост была изображена женщина в белых одеждах. Так же как в Лунной Башне, она взирала с полотна величественным взглядом, словно бы оценивая каждого, кто осмелится мимо нее пройти.
– Первый раз в жизни ты несправедлив к человеку, – внезапно раздался спокойный голос за спиной, заставив Идриса резко обернуться. Испытанные им в этот момент эмоции сложно было бы назвать чем-то иным, кроме крайней степени изумления. Перед ним, разгоняя липкий сумрак, серебрился призрак женщины с портрета.
– Астарта, – словно бы не веря в собственные слова, изрек Идрис. – Дед был прав. Ты не покинула нас.
– Да, – подтвердил призрак, улыбнувшись, – Я никогда не покину Ардскол.
– Ты не пришла, когда я звал тебя, но явилась сейчас из-за девчонки? – холодно поинтересовался граф Рангвальд.
– Я появилась, когда ты на самом деле во мне нуждаешься. В прошлый раз ты сам себя убедил в собственной беспомощности. И я не могла тебе помочь, – спокойно отозвалась Астарта.
– Я и был беспомощен! – огрызнулся Идрис, неожиданно даже для самого себя, – Я был ребенком, которому нужен был твой совет.
– Нет, вы с Анабэль должны были усвоить урок и сами найти решение проблемы. А сейчас я здесь, чтобы не позволить тебе совершить ошибку. То, что ты делаешь с этой девочкой – неправильно.
– У меня нет выбора потому, что я не знаю, что делать. Светлоликая упустила этот момент. Подкинула мне девчонку как щенка, чтобы я гадал – утопить его или приютить, – Идрис говорил без осуждения, без злости, лишь с горькой обреченностью. Он понимал, что от возложенного на него задания он не сможет отказаться, но все равно не хотел его выполнять, не видел целей, которых должен был достигнуть.
– Ты не пытаешься понять. Тебя переполняет ненависть к Селении. Ты закостенел внутри и снаружи, а она принесла тебе перемены, которые ты так ненавидишь. Ты переложил на нее ответственность за собственную неспособность их принимать. И теперь пытаешься все решить самым простым способом. Отпусти ненависть, чтобы смотреть на ситуацию ясным взглядом, тогда и воля Светлоликой перестанет скрываться в тумане.
Идрис едва не взвыл от бессилия. Манера призраков вести диалоги могла вывести из состояния душевного равновесия кого угодно – закон Хелльтар. Переступившим черту смерти открывается многое, но они отныне не могут напрямую вмешиваться в земные жизни. Поэтому призраки, являющиеся людям, говорят загадками – маленькая лазейка, позволяющая помочь, но не нарушить закон богини смерти.
– Я начинаю понимать, зачем она это сделала…. Она наказала меня за мое прошлое, – глядя в переливающие глаза Астарты, заявил Идрис. Он понял это после разговора с Мертвыми Ликами. Астарта вдруг приблизилась к графу и наклонилась к его лицу непозволительно низко, внимательно вглядываясь в темноту его зрачков. Черты ее лица заострились, приобретая оттенки обеспокоенности.
– Нет, это не ты, – прошептала она едва слышно. – Я и не предполагала, что она сделала это. Неужели она… хотя, наверное, так будет правильнее и безопаснее…
– О чем ты вообще говоришь? – раздраженно вопросил Идрис, отстраняясь от мерцающего лица Астарты. Больше всего на свете он ненавидел что-либо не понимать.
– Тебе придется бороться не только со своей тьмой. Но именно твои демоны тебя погубят, если не обуздаешь их. Сделай все так, как она скажет. Нельзя проиграть эту битву. Стоит упасть с одной ступеньки, и ты стремительно покатишься вниз, а подниматься снова времени уже не будет, – напряженным шепотом пробормотала Астарта, продолжая удерживать взгляд Идриса.
– Следи за западом. Но не упускай собственное крыльцо. Селения пытается что-то сказать, как она может, поэтому слушай, но не упусти момент, когда нужно будет заставить ее замолчать. Я чувствую рядом с тобой кровь врага. Он опасен.
– Кровь врага? – Идрис испытал недоумение, ведь во всех, кроме девчонки он был уверен. – Это может быть как-то связано с Селенией?
Глаза Астарты недобро сверкнули, словно прозвучавшее было оскорблением в ее адрес.
– Вспомни, что она сказала тебе при первой встрече, – уклончиво ответила призрачная дева. Идриса словно стрелой прошило, прилетевшей из недавнего прошлого, которое изменило навсегда его жизнь.
Астарта хотела сказать, что-то еще, но внезапно замолчала и посмотрела в темноту потолка. Несколько долгих мгновений лицо ее было бесстрастной маской, а затем губы тронула улыбка.
– Она уже здесь. Тебе пора.
– Кто? Куда пора?
– Скоро сам узнаешь, – загадочно ответила Астарта и начала таять в воздухе.
– Мир меняется, если ты не начнешь меняться вместе с ним, то станешь просто реликтом, от которого он избавится, как избавляются от мусора, – ее слова прозвучали в воздухе уже после того, как она исчезла. Коридор вновь погрузился в безжизненную тишину, словно вовсе не пробуждался от недавнего присутствия Хранительницы Ардскола. Некоторое время Идрис смотрел в пустоту, пытаясь уложить в голове сказанное Астартой.
– Как же просто я жил, – вздохнул он, обрывая обуявшее его молчание.
– Идри, с кем ты тут разговариваешь? Я слышал твой голос еще издалека, – в темноте показался силуэт Идвала. Глаза его мерцали ярким лазуритом, как светятся в темноте глаза волка, выглядывающего из лесной тени.
– Что? – переспросил Идрис, продолжая смотреть в пространство перед собой, словно дух Астарты все еще витал поблизости. Может быть, он тоже начала сходить с ума?
– С кем разговариваешь, спрашиваю? Ты же вроде к невестушке собирался, – усмехнулся Идвал.
– Сам с собой говорю. Репетирую речь, – отозвался Идрис с таким серьезным видом, что Идвал не на шутку встревожился.
– Ты? Речь? Ты бы показался Тамашу. Кажется, падение в обморок даром не прошло.
– Со мной все хорошо, – заверил друга Идрис. – Ты сам-то чего тут шастаешь?
– Иду к Анабэль, – пожал плечами Идвал. Взгляд Идриса похолодел, подозрение обнажило черноту, сокрытую под серостью хрусталя.
– Зачем тебе к Анабэль в такое время? – прищурившись, поинтересовался граф.
– Чтобы она сказочку мне перед сном прочла. Бессонница замучила, – поддел Идвал сестринский комплекс своего друга. Ему хотелось пошутить иначе, но тогда он вполне мог бы лишиться языка, рук, ног и жизни. Идрис терпеть не мог, когда его сестре кто-то оказывает знаки внимания, или того хуже пытается залезть под юбку. Для многих мужчин подобные маневры закончились летальным исходом, и Идвал не хотел присоединиться к коллекции покойников Идриса. К тому же последний был его лучшим другом.
– Идвал, – начал было Идрис, но мужчина его тут же прервал примирительно поднятыми перед собой руками и громким смехом.
– Идри, это всего лишь шутка! Остынь. Я иду на кухню.
Идрис усмехнулся и представил, как бы сейчас отыгралась на Идвале его сестра. Но он не стал ничего говорить по этому поводу и, распрощавшись с другом, вернулся на лестницу и направился к Селении.
Рядом с дверью дежурила Милифтина. Заметив приближающего Идриса, она быстрым движением отперла дверь и, кивнув ему, бесшумной тенью растворилась в обступившем ее мраке. Первый стук графа Рангвальда отозвался ему из-за двери глухой тишиной. Однако же он повторил попытку, чтобы не застать Селению за переодеванием, в конце концов, она была девушкой. После четвертого стука, Идрис не выдержал и вошел, допустив мысль, что с девчонкой могло что-то случиться. Вопреки его подозрениям Селения стояла у окна и на что-то смотрела, слегка запрокинув голову.
– Прошу прощения за столь поздний визит. Мне нужно с тобой поговорить, – не заморачиваясь на формальности, произнес Идрис, входя в комнату и закрывая за собой дверь. Селения на его слова никак не отреагировала, застыв бледной статуей у окна. Даже не вздрогнула, когда открылась дверь, и Идрис заговорил.
– Селения? – снова позвал граф, подходя ближе, но и на этот раз девушка осталась безмолвной и неподвижной. Сократив расстояние, Идрис прикоснулся к теплой коже руки, чтобы стряхнуть с Селении паутину задумчивости. На этот раз девушка медленно повернулась и взглянула на него, и от этого взгляда Идриса пробрало от макушки до пальцев ног. Он не мог даже самому себе объяснить испытанное чувство. Он осознавал, что смотрит в глаза Селении, только сквозь них на него взирал кто-то совсем другой. В девушке чувствовалась сильная воля, которая не хотела поставить на колени или подчинить, но вызывала чувство глубокого уважения, защищенности и некоторого благоговения. Подобное Идрису довелось испытать впервые, он не ощущал в Селении ничего подобного прежде. Она словно стала кем-то другим.
– Ты достойнейший из моих детей, Идрис. Даже несмотря на твои прошлые ошибки. Они сыграли свою роль в моем выборе, но теперь они лишь пыль под ногами минувшей юности. Я горжусь тобой, поэтому я тебя и выбрала. Но у тебя самого выбора нет, уж прости. Не в этот раз. Никто кроме тебя не справится. Никому кроме тебя я не доверяю. У нас мало времени. Давний враг пробудился. Сбереги эту девочку любой ценой. Её кровь должна быть чиста для принесения жертвы Луне. Позаботься об этом. Ты должен помочь ей исполнить пророчество. Лунные часы начали отсчет, – изрекли губы Селении голосом, в котором звучало непоколебимое, словно заснеженные Долины Белого Сумрака, спокойствие, подобная горам твердость и закаленная веками мудрость, перед которой преклонялась любая сила. Этот голос не принадлежал хрупкой девушке, стоящей перед Идрисом.
В голове графа Рангвальда снопами искр вспыхивали вопросы, но тело словно окаменело. Продолжая смотреть сквозь глаза Селении на ту, что говорила с ним, Идрис чувствовал, как внутри переворачивается весь его построенный за много лет мир, как рушатся основы его собственных стремлений, срываясь в пустоту.
– Ish as’kanna da aos, – как будто бы пропела девушка на прощанье. Лазурь ее глаз, словно бы до этого затянутое дымкой небо, прояснилась. Окутывающая ее тело аура схлынула выпущенным на волю потоком воды, оставив в воздухе лишь запах человеческих эмоций.
Вскрикнув, Селения отшатнулась, высвобождая руку из холодных пальцев Идриса. Глаза ее наполнились ужасом. Оцепенение Идриса раскололось, как ореховая скорлупа, позволив ему, наконец обрести власть над собственным телом. Грудь раскаленным железом обжог внутренний протест, позволяя крови вскипеть от злости, которая теперь бурлила под маской холодного безразличия, грозясь смыть ее словно нестойкий грим.
Развернувшись, Идрис твердым шагом направился прочь из комнаты, не обращая внимания на оклики Селении. Хлопнув дверью, граф Рангвальд все тем же рождающим эхо шагом, направился прочь от злосчастной комнаты.

«Да осветит Луна твой путь»
* * *
Всю ночь после ухода графа Рангвальда я не могла сомкнуть глаз. Приступы неудержимой дрожи сменялись короткими передышками, а затем она вновь возвращалась холодным ознобом. Отделаться от гадкой мысли, что происходящее – всего лишь сон никак не получалось. Страх снова провалиться в беспамятство время от времени усиливал хватку, толкая в панические приступы. Тогда слезы текли по щекам до рези в глазах и боли в голове. И я не могла остановить их. И погружаясь все глубже в омут противоречий, рвавших грудь на куски, я пыталась кричать, чтобы выплеснуть эту боль, которая горячила душу и истерзанное сознание. Кожа зудела от налипшего на нее безумия так сильно, что хотелось содрать ее с мышц.
Когда время перевалило за полночь, пришла спасительная пустота, опорожнившая не только душу, но и мысли. Ко всему прочему присоединились трагичные завывания моего голодного желудка. С тоской я смотрела на поднос с давно остывшей едой и не решалась к нему прикасаться, опасаясь, что в нее что-то добавили.
Милифтина больше не заглядывала и не принуждала меня выпить успокоительный чай перед сном. Я была этому только рада. Вспоминая ее пылающие яростью глаза и жестокую улыбку, ее сильные пальцы, сжимающие мое горло, я чувствовала, как от страха немеет все тело. Да и этот крик, от которого у меня хлынула кровь из носа и зазвенели стекла, неужели принадлежал ей? Неужели оккультисты Черного Ока способны на такое?
В голове окончательно прояснилось, и постепенно все становилось на свои места. Целый час я просидела, почти не двигаясь и смотря в одну точку, в мыслях пытаясь себя убедить, что все происходящее мне не мерещится. Царапины на подоконнике доказывали, что по крайней мере какие-то события точно не были сном. Другие воспоминания все еще тонули в плотной дымке беспамятства. Даже сейчас, вроде бы пребывая в здравом уме, я не могла с уверенностью сказать, что события в башне мне не приснились, что я не сплю сейчас. Может быть, я проснусь в своей кровати перед Праздником Благословенной Ночи от недовольного ворчания Крины? И Ардскол вместе с его обитателями окажется лишь кошмаром? Сколько раз я надеялась на подобное?
Я закрыла лицо руками, понимая, что мой разум рассыпается песочным замком.
Сумасшедший человек подобен путнику, выбирающему из восьми дорог. Только одна из них верная, а семь ведут по замкнутому кругу, который каждый раз приводит обратно на распутье. Пока ты идешь по намеченному пути, ты забываешь, какой именно путь ты выбрал и вновь оказываешься на том же самом перепутье. Ты не запоминаешь дорогу потому, что веришь в собственное везение и снисходительность судьбы, но все равно возвращаешься в начало. Этот цикл постоянно повторяется, день за днем, пока ты сам не начинаешь убеждать себя «Это точно тот путь, по которому я прошел, значит, нужен другой» и снова возвращаешься на распутье. Со временем ты теряешь надежду, теряешь веру в реальность, не доверяешь собственным глазам, но все равно не можешь остаться на месте, как и продолжить путь потому, что когда пытаешься, ничего не выходит раз за разом. Ты не знаешь, как правильно поступить, не веришь тому, кто говорит, что выход есть, начиная понимать – на самом деле его не существует. Ты в ловушке. Кто виноват в том, что ты застрял в круговороте? Ты или кто-то другой? Ты оправдываешь себя – ты не мог загнать себя в тупик. Другой ты? Не тот, что сейчас мучается, стоя на краю бездны, а тот, который жил счастливой жизнью. Нет, виноват тот, кто толкнул тебя на этот путь. Но кто бы ни был виноват, нужно попробовать новый путь. Он точно окажется правильным, однако и он приводит на то же перепутье. Хочется плакать от обиды и кричать от злости, смеяться, осознавая, что ты – дурак потому, что снова и снова веришь в спасение, которого не существует. Или ты просто сомневаешься в надежде, которая манит, а потом раз за разом толкает тебя в темноту.
Именно так я себя ощущала – словно хожу по замкнутому кругу в поисках выхода, которого нет.
Смотря на свою ладонь с черными кругами, я готова была поверить во что угодно. Черное Око и сны о кровавых ритуалах заставляли думать, будто я и правда сделала что-то ужасное и непоправимое. От мыслей об этом, мне становилось страшно и мерзко, как будто я обнаружила спящее внутри меня чудовище, которое могло сотворить жуткие вещи. Но что если Рангвальды на самом деле заставляли меня делать что-то для них? Что если они на самом деле заставили меня пробудить кого-то ужасного? Тьма, за закрытой дверью, куда меня пыталась толкнуть Анабэль, все эти сны о темной башне и кровавых зеркалах, зал с полом в виде чаши, Слепая Ночь – что если это все не кошмары и необъяснимые, хаотичные события, а закономерная цепочка того, что должно было произойти?
Я никогда особо не верила в подобного рода силы, даже в богов не особо, но сейчас уже сложно было бы отрицать столь очевидные странности, которые буквально орали в голос о сверхъестественных силах, которые заполняли этот замок.
К наступлению утра я твердо решила поговорить с графом, хоть мне от этой мысли и становилось страшно до дрожи. Но за минувшую ночь я так устала бояться, что теперь хотела лишь знать правду. В конце концов, неизвестность хуже. Нужно собрать всю смелость и решимость и взглянуть, наконец, в глаза правде и страху. Если буду и дальше только бояться и реветь, то навсегда останусь в петле безумия и никогда не найду выход.
Дверь оказалась заперта, отсекая любую возможно покинуть комнату. Поэтому всю ночь я коротала с голодными желудочными спазмами. От еды я все же предусмотрительно избавилась, и к приходу Милифтины твердо настроилась требовать аудиенции графа Рангвальда или хотя бы его сестры.
Остаток ночи я отвлекала себя тем, что записывала в дневник все последние события, которые помнила. Быть может так я смогу различать грань сна и того, что было на самом деле. Я прятала свои записи за картиной, висевшей на стене неподалеку от входной двери, поэтому не обнаружила их в тумбочке после того, как очнулась охваченная беспамятством. Все же спрятать дневник было верным решением, я не хочу, чтобы и он пропал, как мои недавние воспоминания. Только не двадцать лет моей жизни в Бриле. Я не могла потерять и их. Без них я стану никем.
За окном снова просыпалась жизнь, которая звала меня наружу, чтобы поделиться со мной частичкой радости. Но та часть мира, что жила за окном, казалась насмешкой над моей жизнью. Свет солнца был ярким и теплым, но проникая в мою комнату, он словно терял свой блеск. Все вокруг меня было картонным, плохими декорациями, между которых я бродила в поисках чего-то настоящего, но не находила этого. Я хваталась за голову, кусала руки, в очередной раз пытаясь доказать себе, что не сплю, но запуганный мозг уже не знал, чему можно верить, а чему нет.
В окно влетела серая бабочка, каких я раньше не видела и запорхала по комнате, исполняя свой воздушный танец. Она казалась странной, красивой галлюцинацией, но все равно была чужой для этого места.
Обычно бабочки пугливы в отношении людей, но эта вдруг приземлилась мне на ладонь и, сложив крылья, превратилась в клочок серой бумаги.

«Сегодня на закате будь в саду. Напитай кристалл своей кровью и сожми его в ладони, как только окажешься возле статуи танцующей деванны. Буду ждать тебя у северной калитки. Риган»

Как только я прочла записку, бумага тут же рассыпалась в пальцах серым пеплом, а чернила зашевелись подобно змеям. Коротко вскрикнув, я одернула руку, и маленький кристалл грязно-серого цвета с едва слышным звуком упал на ковер. Он имел вытянутую форму с острым концом и грубыми гранями.
Я разглядывала его с легкой опаской и недоумением. Недоверчиво взглянув на руку, в которой держала записку, я машинально растерла пепел по ладони, и почувствовала приятное покалывание в руках от вновь затлевшего уголька надежды, казалось бы, давно утонувшей в отчаянии. Сердце дрогнуло, но по коже вопреки всему пробежался мороз. В голове панически забилась мысль, что у меня снова ничего не получится. Нет никакой надежды, что мне удастся выбраться отсюда. Каждый раз, когда я пыталась, я вновь просыпалась в этой комнате.
Обхватив голову руками, я рухнула на пол, чувствуя, как сознание разрывается на мелкие куски, истекающие хаотичными мыслями обо всем и ни о чем. Тело затрясло в панике. Я пыталась хватать ртом воздух, но его не хватало. Во внезапно растелившейся перед глазами темноте засверкали молнии.
Очнулась я на полу, все еще тяжело дыша. Голова болела, тело пылало огнем. Осторожно поднявшись, слегка затуманенным взглядом я оглядела комнату и наткнулась на кристалл, все так же лежащий на ковре. Осторожно приблизившись к нему ползком, я наклонилась. С виду он казался обычной стекляшкой с той лишь разницей, что не ловил и не отражал свет. Его темные грани уходили вглубь размытой серости минерала ломанными трещинами. Кристалл казался плевком в законы природы, в саму реальность. Не знаю, откуда взялось подобное ощущение, но чем дольше я смотрела на этот камень, тем более стойким оно становилось.
Осторожно коснувшись поверхности, я ощутила его прохладу. По руке прокатилась неприятная вибрация, превращаясь в болезненную судорогу, скручивающую тело. В глаза бросилась пелена кровавого тумана. Его клубы вихрились и складывались в силуэт человека, висящего вниз головой.
Резко одернув руку, я рухнула на пол, продолжая смотреть на камень, в гладких гранях которого, мне почудились красные отблески и чье-то лицо. Тяжело дыша, я перевернулась на спину и наблюдала за игрой света на потолке до тех пор, пока последние отголоски боли окончательно не выветрились.
Как Ригану удалось передать такое послание? К кому за помощью он обратился? В нашем маленьком городке кариннов не водилось, как и во всей округе. Насколько мне известно, каринны вели достаточно затворнический образ жизни в своем закрытом городе Каринниуме, и не особо любили кому-либо помогать.
Руки нервно задрожали, но я тут же больно ущипнула себя за бедро. Нужно собраться и продумать, как попасть в сад и не быть пойманной, а уже потом разбираться, кого Риган задействовал в организации моего побега. Да и какая разница, если все получится?
Но сначала нужно пересилить страх, который давил мою волю. Я не могла даже избавиться от мысли, что все происходящее нереально. Чем дольше я пыталась себя убедить в осязаемости надежды о свободе, тем чаще меня посещали сомнения, что этого не стоит делать. Но я всеми силами затолкала мысли о том, что могу быть опасна для окружающих, в самую дальнюю комнату сознания, и сосредоточилась на ощущении свободы. Только оно могло вернуть мне уверенность и вдохновить на очередную попытку.
Я стояла на коромысле, соединяющем две чаши весов – на одной были страх, безумие и кошмары, а на другой – вся моя прошлая жизнь, казавшаяся такой далекой. Нужно было заставить себя скатиться на сторону второй чаши, но каждый раз, когда я представляла свой побег, грудь холодела от страха, а слезы неудержимым потоком катились из глаз. Я чувствовала внутри себя неприступную стену. А потом поднималась злость на свою беспомощность, на ощущение себя загнанной в угол жертвой, на которую наставили копья.
Наступали минуты просветления, когда сомнения и боязнь отступали, давая возможность вдохнуть полной грудью и подумать над планом возможного побега. Времени было в обрез, и я пыталась заставить себя поверить в то, что все происходящее сейчас – настоящее. В противном случае, если это окажется еще одним сном, я ничего не потеряю, кроме еще одной грани здравого смысла. Но если я упущу шанс освободиться, другого может не быть. Дядя Рикхард говорил, что человеку лишь однажды выпадает шанс изменить свою жизнь, и главное – его не упустить. Второй судьба дает очень редко, поэтому пропустить первый – большая роскошь.
Я думала о дяде, о Крине и Ригане, чтобы помочь самой себе нащупать нить, связывающую меня с моей настоящей жизнью. Все остальное неважно, все остальное – просто кошмар, из которого я вот-вот вырвусь. С остальным можно разобраться позже. Я представила свою цель серебряной монеткой из пруда, полностью сосредоточив на ней мысли, и все прочее, как и в прошлый раз, стало просто декорациями и отошло на задний план.
И так, представляя монетку, я более-менее заставила себя думать о побеге. Вариант напроситься на прогулку отпал сразу, словно высохшая дорожная грязь. Ко мне сразу приставят Милифтину, которая придушит меня стоит только дернуться. К тому же, меня могут вообще не выпустить из комнаты.
Вспомнились ее сильные руки, вцепившиеся в мое горло словно клещи. Поперхнувшись вдохом, я удивилась, что не обнаружила на шее синяков.
Но и просто так выйти не получится. Меня либо караулят, либо запирают дверь. Если бы только найти способ ее открыть.
Я окинула стены замка задумчивым взглядом, вспоминая книги, что читала еще будучи свободной. Были среди них и приключенческие романы и учебник по архитектуре, наталкивая теперь на мысль о потайных ходах. В любом замке обычно имеется подобная система. Эту моду ввели в свет представители знати так давно, что все историки до сих пор теряются в догадках, когда же это на самом деле случилось. Большинство королей и лордов из-за высокого положения почти всегда страдали паранойей и манией преследования, поэтому архитекторы и зодчие создали системы секретных туннелей. Если я правильно помню, их насчитывалось ранее около девяти видов. К нашему времени осталось только четыре, учитывая, что помимо моды на тайные ходы, аристократы ввели моду на убийство тех людей, которые эти ходы проектировали и строили, дабы они унесли эту тайну с собой в могилу. Вот некоторые талантливые архитекторы и унесли секрет нескольких видов ходов на тот свет.
Однако идея с потайными туннелями имела множество недостатков, главным из которых была нехватка времени на их поиски, не говоря уже о том, что я могла в них попросту заблудиться. У меня есть лишь один шанс сбежать отсюда – сегодня на закате. А это значит, нужно придумать, как отпереть дверь и отвлечь в случае чего моих надсмотрщиков.
В замочной скважине послышался щелчок, и в комнату ожидаемо вошла Милифтина. Увидев служанку, я нервно дернулась, а затем замерла, молча наблюдая за ее действиями. Посмотрев на меня ледяными глазами, от которых внутри все покрылось инеем, она усмехнулась и поставила поднос с едой на столик, забрала пустой, и так же молча покинула комнату, не забыв запереть дверь.
По логике, если она это сделала, значит, не должна меня караулить, а это отметало одну из проблем.
Запах свежеиспечённых булочек и мягкий аромат кофе заставили желудок молить меня о пощаде. На какое-то мгновенье я почувствовала, как дрогнула моя решимость не есть приносимую мне еду. Я не помнила, когда в последний раз ела и уже чувствовала охватившую тело голодную слабость. Но я не могла позволить себе упустить шанс распрощаться с этим проклятым местом из-за таких примитивных нужд, как голод. Рабство желудка – плохая черта.
К полудню я все же обошла комнату, ощупала все стены и канделябры в поисках потайного хода, но так ничего и не обнаружила. Но я не унывала и не сдавалась в этот раз. В крови плескалось радостное возбуждение от предвкушения побега и встречи с Риганом и Криной. Слабому огоньку надежды все-таки удалось разгореться и возобладать над страхом, подстегнув меня к действию. Поэтому я не обратила внимание даже на ворчание зашедшей за подносом Милифтины о переводе на меня продуктов.
Судя по расположению солнца, время приближалось часам к четырем, отсекая дальнейшие раздумья по поводу попыток вскрыть замок – у меня не было ни навыков, ни необходимых инструментов или предметов, которыми их можно было бы заменить. Вариант остался только один. Чуть наклонившись вперед, мой взгляд упал с высоты на часть парка, раскинувшегося позади замка. Сглотнув подступивший к горлу ком, я продолжала смотреть вниз, чтобы привыкнуть к ощущению высоты, но оказалось, что привыкнуть к этому невозможно.
На западе континента есть небольшое королевство под названием Далрейн, которое располагается в скалистой местности. Жизнь там непроста, и людям пришлось приспосабливаться к суровым условиям многие годы. Вместо того, чтобы сдаться, они научились строить свои дома на скалах и в них, а между ними над расщелинами протянули мосты. Раньше им не хватало ресурсов для построения деревянных переправ, и мосты были веревочные. Двигаться по ним было достаточно неудобно, и к тому же опасно. Вкупе к мостам неудобства и опасности так же создают воздушные потоки, порождаемые расщелинами между скал. Веревки растягивались и прогибались под весом человека, мост шатался при движении или от порывов ветра, поэтому легко было свалиться в пропасть. Выдолбленные в скалах дорожки так же были узкими и неудобными, а воздушные течения вдоль отвесных стен только создавали дополнительные трудности. Порой камень крошился под ногой, или изменяло равновесие. Это стало причиной, почему люди в тех краях не употребляли алкоголь. А еще они придумали своего рода искусство владения собственным телом, сродни некоторым боевым искусствам и физическим практикам, ключевой основой которых стал «Шаг в пустоту». Этот прием чуть позже проник даже в их танцы. Овладеть им очень сложно, и дети Далрейна учатся этому с раннего детства. В далрейнском вальсе тоже есть танцевальное движение, названное «Шагом в пустоту». Этот прием заключается в том, чтобы плавно поднырнуть под руку партнера и, развернувшись на одной ноге, другой ступить ему навстречу. На словах это звучит довольно просто, но вот с выполнением возникают сложности. Лишь вскользь коснуться партнера, удержать равновесие при повороте, и главная проблема – правильно шагнуть вперед, чтобы тело не завалилось в сторону, вперед или назад. Несколько раз, мы с Риганом пробовали научиться этому танцу по книгам, но это оказалось слишком сложно.
Мне предстояло совершить Шаг в пустоту.
Мой взгляд опустился на узкую каменную полоску карниза, несмело заскользил по нему к окну соседней комнаты. Внутри все затрепетало от ужаса, но я заставила себя остаться у окна и успокоиться. Если не возьму себя в руки, то просто сорвусь вниз и умру.
Наблюдая за движением света на поверхности озера, я думала, что это всего лишь второй раз в жизни, когда нужно сделать что-то действительно важное, что-то от чего будет зависеть мое будущее.
День словно бы специально растягивался как смола. Но чем дальше к горизонту укатывалось солнце, тем сильнее тряслись руки. Нарастающее внутри напряжение было похоже на момент перед прыжком с обрыва в бездну. Отчасти так оно и было. Осознание того, что на кону всего лишь одна попытка, выворачивало мышцы нервной судорогой. Горячий воздух прилипал к коже, как мокрые листья к подошвам ботинок. Он обжигал мысли, мешая здраво рассуждать.
В половину шестого, как по расписанию, Милифтина принесла ужин, который сразу же наполнил комнату умопомрачительными ароматами. К нему я тоже не притронулась. Мне казалось, что все мои мысли звучат слишком громко и уже известны моим мучителям. Множество всевозможных вариантов развития событий проносилось через меня – в еде снотворное, меня поймают у выхода, мне не позволят даже выбраться из комнаты, я упаду с карниза и разобьюсь, нас с Риганом найдут и убьют. Тревожность зудела под кожей и нашептывала мне все это, и каждая идея была страшнее предыдущей. Быть может, Рангвальды подслушивают за мной и смеются над моими метаниями? Мне казалось, что даже этот проклятый замок знает, о чем я думаю.
До заката было еще часа три. Слишком много, чтобы выдержать ожидание, и одновременно слишком мало, чтобы подумать над планом, зияющим множеством дыр.
Когда по моим примерным расчетам пришло время для начала побега, я уверенно постучала в дверь и позвала на помощь. С другой стороны отозвалась лишь тишина, что было благоприятным признаком. Заранее, я на всякий случай, напихала под одеяло моей одежды, если вдруг надзирательнице придет в голову еще раз заглянуть ко мне. Уже отходя от кровати, я заметила на тумбе что-то маленькое и серебристое. По спине острыми когтями прошелся мороз. Это была монетка из пруда.
Сознание перевернулось, вновь начав рассыпаться, как и окружающая меня реальность. Замкнутый круг. Перепутье. Разум, застрявший в узком горлышке бутылки и пытающийся освободиться. Жар. Холод. Калейдоскоп мыслей, которые нельзя было уловить и понять. Дрожащей рукой я потянулась к монетке, ощущая легкое удушье на своей шее. Слезы побежали из глаз, и спазм скрутил горло. Монетка прыгала меж моих пальцев, и дыхание Слепой Ночи липким, прохладным отголоском погладило меня по затылку. Грудь сдавило, и я не смогла дышать. Все случилось на самом деле….
Слепая Ночь казалась мне сном. Я убедила себя в этом, чтобы пережить те события. Ведь я вновь проснулась в своей комнате, пусть и в крови. Но эта монета доказывала правдивость тех ужасов, через которые я продиралась до самого рассвета. Меня пыталась поглотить тьма. Меня спас свет источника в парке.
Осознание реальности Слепой Ночи сделала в один момент две вещи – испугало меня до ужаса, но и помогло утвердиться в решении бежать отсюда. Если она была настоящей, значит, я не окончательно сошла с ума, а с этим замком и его обитателями действительно что-то не так. Кем бы они ни были, они больше не казались мне людьми.
До боли сжав монетку в ладони, я засунула ее в карман – в конце концов, именно она спасла меня от безумия в ту ночь. И сейчас она вновь поможет мне. Я утерла слезы и решительно повернулась к окну, сбросив с разума последние оковы, которые опутывали его сомнениями. Наплевать, если это сон, если я застряла в замкнутом круге своего же сознания, я все равно должна попытаться снова. Последний раз. Меня не покидало ощущение, что теперь все иначе. В этот раз все получится, и я вырвусь из ловушки. Наполнившая меня уверенность придала солнцу насыщенность красок, какими они были прежде, и оранжевая бронза, разлившаяся между вызолоченными облаками согрела мою душу, раскрасив ее в цвета моей настоящей жизни.
Подойдя к окну, я осторожно взобралась на подоконник и едва не вскрикнула от удушающего волнения. Стараясь не думать о высоте, я повернулась спиной к окну и вцепившись пальцами в оконную раму, осторожно свесила одну ногу. Не нащупав опоры, я задрожала и закрыла глаза, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Убеждая себя в том, что она ненамного ниже моей ноги, я осторожно свесила и вторую, держась на одних руках. Ладошки вспотели, лоб поцеловала испарина. Высота неприятно защекотала в пояснице, кувыркнулась в животе и тяжелым грузом повисла на руках и ногах. По позвоночнику скатилась ледяная волна, обдавшая затылок словно бы ключевой водой. Слегка разжав пальцы одной руки, я как могла старалась не зажмуриться, когда меня слегка потянуло вниз. Сдерживая подкатывающую истерику и часто дыша, я медленно опустила свободную руку на угол подоконника и вцепилась в него всеми силами, которые у меня были, затем осторожно разжала вторую руку, и потные пальцы заскользили по нагретому камню. Меня дернуло вниз, и ноги нашли опору, а руки намертво вцепились во внешний край подоконника. Сразу привалившись всем телом к стене, я едва не заплакала. Не знаю, что будет дальше, но Шаг в пустоту мне удался. Хотя бы какая-то его часть. Вдохнув и выдохнув, я осторожно отпустила подоконник и развела руки в стороны, хватаясь за фризы. Шаг в сторону, и сердце рухнуло в пустоту, сорвав дыхание. Я прижалась лбом к разгоряченному камню, стараясь успокоиться. Еще шаг. Привязанный к поясу оторванным от простыни и сложенным в несколько раз лоскутом, качнулся тяжелый канделябр, больно ударившись о бедро. Шаг. Наряженные до предела мышцы. Шаг. Главное не смотреть вниз, не вертеть головой по сторонам, не закрывать глаза. Шаг.
Юбка платья была слишком пышной для такого путешествия и постоянно путалась между ногами. Но в комнате у меня не было острых предметов, чтобы немного ее подправить – Анабэль и Милифтина об этом позаботились. От того приходилось несколько раз останавливаться и опасно вытягивать над пропастью то одну ногу, то другую, чтобы высвободить их от завернувшейся вокруг ткани. Я выбрала самое простое платье, но мне все равно не хватило сил, чтобы оторвать ненужные слои юбки.
Внезапно за спиной заорала птица. Я вздрогнула и почувствовала, как от неосторожного движения, левую икру скрутило судорогой. Едва не взвыв, я попыталась сохранить равновесие. Боль сжимала мышцу, не позволяя двигаться дальше и нормально стоять. Тело непроизвольно качнулось в сторону, взгляд сорвался с карниза вниз, навстречу смерти. До боли в пальцах, я вцепилась в каменный узор и встала на носочки, чтобы растянуть проблемную ногу. Несколько мучительных секунд я просто стояла, даже не дыша, чтобы вновь не потерять равновесие. Боль постепенно отступила, позволив мышце расслабиться.
Воздух и время вокруг меня превратились в густое желе. Казалось, что это никогда не закончится. Но поравнявшись с подоконником соседней комнаты, я почти обрадовалась. Держась одной рукой за фризы, я благодарила архитекторов за их полет фантазии и чувство прекрасного. Искусная резьба была достаточно рельефной под окнами, позволяя как следует за нее схватиться. Второй рукой я подтянула лоскут с канделябром и начала его раскачивать. Как только амплитуда размаха достаточно увеличилась, подгадав момент, я замахнулась круговым движением и послала канделябр в окно. Звук бьющегося стекла зазвенел у меня в ушах. Осколки посыпались на руки и волосы. Оставалось надеяться, что слишком громкий звук померещился мне от страха и напряжения. Успокаивало, что в этой части замка бывает только Милифтина, принося мне еду.
Оценив свой бросок, я подтянула канделябр и поудобнее взяла его в руку. Привстав на носочки, прижимаясь к стене, я несколько раз замахнулась, чтобы сбить торчащие в раме осколки, дабы не порезать руки. Я думала о том, чтобы захватить с собой кусок ткани и накинуть на оконную раму во избежание порезов, но ткань могла поползти и отправить меня в свободное падение. Так что лучше было порезаться, чем убиться.
Забираться в окно оказалось гораздо сложнее, чем из него вылезать. Требовалось больше сил, которые и так были на исходе, и ловкости. И еще, наверное, отчаяния, которого у меня было в избытке. Пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться за раму. Сердце от такого маневра перевернулось в груди, тяжелыми, гулкими ударами скатившись в чрево. Острые осколки вгрызлись в мои ладони, но я заставила себя не разжимать рук. Даже помогая ногами, тянуть вверх вес собственного тела оказалась слишком тяжело для обессиленных мышц. Плечи дрожали от усталости, пальцы слабели. Опираясь ногами на любые выступы, которые попадались, я все-таки взвалила себя на подоконник и упала в комнату. Порезанные ладони и рассеченные предплечья кровили и неприятно ныли, но я была жива. Слезы покатились по щекам, и я не стала их сдерживать. Ведь только что я совершила невозможное. Не один Шаг в пустоту. И у меня получилось. Нервное потрясение оказалось сильнее, чем то, что я испытывала стоя на карнизе. Как только цепкие оковы страха разжались, весь поток чувств весенним паводком хлынул наружу. Но отдыхать было еще рано. Иначе я просто не смогу встать.
Отвязав канделябр, исполненная надеждой, что дверь этой комнаты открыта, я с трудом передвигая ноги, направилась к ней. Была ли эта удача, дарованная богами, или обычное везение, но дверь оказалось незапертой. Как я и полагала, замыкали они только мою комнату.
Осторожно выглянув в уже знакомый коридор, я окинула его беглым взглядом, и убедившись, что все чисто, выскользнула наружу. Мне нужно было спуститься на первый этаж и выбраться наружу через окно. Глупо было бы пытаться выйти через парадный вход, теперь я отчетливо понимала, что даже если прошлая попытка была сном, я была слишком беспечной.
Но оставалась еще одна проблема – сам замок. Уверенность в том, что он все это время меня путал, куда бы я ни пошла, никуда не исчезла. Особенно когда мне вспомнилась треклятая ваза, мимо которой я прошла несколько раз. Может это было сном, но если нет, моя попытка побега вновь обречена.
Остановившись, я растерянно огляделась и сделала то, чего не ожидала сама от себя. Но если я правда безумна – то какая разница, что я делаю? Подойдя к стене коридора, я припала к ней лбом и закрыла глаза.

«Я знаю, что мы враги, но я умоляю, отпусти меня. Отпусти, и больше никогда меня не увидишь, а я тебя. Давай разойдемся, как добрые враги? Прошу»

Сказав это, я отстранилась от стены, посмотрев на нее как на разумного одушевленного собеседника, кивнула и пошла дальше, уверенная в том, что это сработает.
Двигалась я осторожно, стараясь производить как можно меньше звуков. Из-за напряжения тело плохо слушалось, и движения выходили как у марионетки в руках неумелого кукольника. Холодея от каждого шороха или скрипа, я нашла лестницу и на полусогнутых ногах начала спускаться.

«Не делай этого» – послышался шепот где-то позади. Дернувшись, я оступилась и едва не скатилась кубарем, лишь в последний момент успев схватиться за перила, больно вывернув запястье.
Вокруг никого не было. И от того кожа ощетинилась колючим инеем. Мысли о приведениях холодными мурашками зашевелились в волосах. Воспоминание о бесплотных шагах на лестнице подгоняло меня в спину. Стараясь не терять голову от страха, я продолжила спуск. Остальной маршрут смазался как картина от пролитого растворителя. Происходящее вновь казалось сном, сводя с ума. Но какая-то часть меня, погруженная в далекое спокойствие все еще была где-то внутри. И лишь она помогала сохранять хоть какую-то ясность ума и некоторое подобие самообладания. Монетка все время была перед мысленным взором с отчеканенной на ее серебреной поверхности целью.
Оказавшись в коридоре первого этажа, я как будто снова пришла в себя и, оглядевшись, шмыгнула к первой попавшейся двери. В конце концов какая разница, через какое окно вылезать наружу? Но буквально через несколько шагов уверенность моя оборвалась. В дальнем конце послышались голоса, от которых я вся похолодела. Чтобы не попасться, я нырнула в неприметную нишу, на первый взгляд показавшуюся мне лишь тенью, лежащей на стене, и едва не посчитала лицом уходящие вниз ступени винтовой лестницы. Ниша оказалась входом в подземелье, освещенным тусклыми красными люминарами. Нужно было спуститься вниз, чтобы остаться незамеченной, но я как будто бы вросла в стену, лишившись всяких сил двигаться.
– … три убийства за три дня, Идри. И ещё один пропал. И это в Бриле, – раздался голос Идвала, – Ты решил полакомиться свежей кровушкой и не удержался?
– Не говори ерунды. Я не убиваю людей. Ты видел трупы? – прозвучал бесстрастный голос графа Рангвальда.
– Да. Все трое полностью обескровлены. Глубокие разрезы на запястьях и шее, через которые ее и спустили. И еще следы веревки на ногах. Судя по всему, они висели вниз головой, чтобы кровь быстрее стекла.
– Ритуальное убийство, – граф выругался. – Когда нашли тела? Время смерти удалось установить?
– Тела нашли рано утром. Тамаш осмотрел их и сказал, что убили часа за два до того, как их нашли, – оповестил графа Идвал. – Мы втроем все обыскали, и не нашли никаких следов.
– Придется прибегнуть к нелюбимым мною методам, – недовольно подвел итог Идрис, – Что насчет новостей от Сильвары? Что-нибудь известно?
– Я удивился, когда ты попросил узнать про западную часть континента. Но новости, которые она передала, встревожили. У тебя дар предвидения открылся что ли? – удивленно пробормотал Идвал. – Жители целой деревни просто исчезли. Остались следы борьбы, кровь, но ни одного тела. Словно все испарились. Ты знаешь, что это означает?
– Пока не уверен, – признал граф Рангвальд, – тени сгущаются, только где именно, и что они скрывают, пока непонятно.
– Но ты что-то знаешь об этом?
– Немного. Не хочу тревожить вас зря. Попроси Сильвару держать тебя в курсе. Может ей что-то еще станет известно.
Мое тело прошило раскаленной иглой. В памяти затанцевала сцена из моего сна, который я видела перед тем, как очнуться в источнике. Множественно людей, взятые в плен и принесенные в жертву. Жуткая рука, появившаяся из круглого отверстия в центре жертвенного зала.
Ноги подкосились, но я вцепилась пальцами в выступ ниши, в которой покоился один из люминаров. Жар вступил в яростную схватку с холодом внутри моего тела, грозясь перерасти в агонию. Один из моих снов оказался правдой, это означало, что и остальные тоже могут быть реальными событиями, но как такое возможно? Неужели я виновата в смерти тех людей? Неужели во мне на самом деле живет зло?
Эти мысли пошатнули мою уверенность в правильности моих действий. Может я не заслужила быть свободной? Может я опасна? Но это бы означало, что Рангвальды положительные персонажи в этой истории, либо решили использовать меня для своих черных замыслов. Нет, я видела символ Черного Ока, они кто угодно, но точно не хорошие ребята. А это хоть немного убеждало меня в том, что я не злодейка.
Граф Рангвальд вместе с Идвалом появились в поле зрения. Я затаилась за углом прохода, вжавшись в стену, чтобы оставаться более незаметной, молясь, чтобы они просто прошли мимо. Но Идвал внезапно остановился и шумно втянул носом воздух.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/keyt-kamu/slezy-issinir-69272203/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Люминары – осветительные кристаллы.