Нина Хованская. Биографическая повесть
Нина Хованская. Биографическая повесть
Геннадий Синицкий
«Нина Хованская» – пятая книга автора, на страницах которой невозможно было уместить весь жизненный путь героини с её ежедневным бытом, переживаниями и эмоциями. Это было сделано только в общих чертах, опираясь на самые яркие воспоминания прошлого. В этой повести описан жизненный путь Нины Николаевны Курилёнок (Хованской) от простой деревенской девчонки до Героя социалистического труда.
Нина Хованская
Биографическая повесть
Геннадий Синицкий
© Геннадий Синицкий, 2023
ISBN 978-5-0059-9448-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Бригадир тракторно-полеводческой бригады совхоза им. Ушакова, Герой Социалистического Труда Н. Н. Курилёнок
Историческая справка:
Курилёнок Нина Николаевна:
Родилась 1 марта 1934 года в деревне Щелкуны Плисской гмины Дисенского уезда Виленского воеводства Польши (с 1939 года в составе Белорусской ССР, ныне в Глубокском районе Витебской области Республики Беларусь).
Белоруска. Православная.
В 1951—1957 годах – доярка совхоза «Яблонька» Глубокского района Витебской области Белорусской ССР.
Весной 1957 года по комсомольской путевке уехала на освоение целинных и залежных земель в Казахстан.
В 1957—1964 годах – повар, штукатур.
«Ударник коммунистического труда» 05.08.1964, уд. №103
В 1965—1972 – трактористка-комбайнер совхоза имени Ушакова Октябрьского района Тургайской области Казахской ССР.
В 1965 году успешно окончила курсы механизаторов.
Награждена Почётным Знаком «Трудовое отличие» 16.10.1967г.
Награждена медалью «За освоение целинных земель» 06.11.1967 г. (А №851791).
В 1968 году вступила в ряды КПСС.
Плановое задание восьмой пятилетки (1966—1970) выполнила за четыре года и возглавила социалистическое соревнование не только в районе, но и в области. На тракторе ДТ-54 она выработала в переводе на мягкую пахоту 6405 гектаров, выполнив норму на 163 процента, комбайном СК-4 на площади 3289 гектаров при плане 1150 намолотила 25 тысяч 810 центнеров зерна. Кроме того, скосила хлеба на свал на 597 гектарах. За пять лет сберегла 81 центнер горюче-смазочных материалов, сэкономила на ремонте техники 468 рублей.
От имени Президиума Верховного Совета СССР награждена юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» 26.03.1970.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1971 года, за выдающиеся успехи, достигнутые в развитии сельскохозяйственного производства и выполнение пятилетнего плана продажи государству продуктов земледелия Курилёнок Нине Николаевне присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
С 1972 по 1986 год – бригадир тракторно-полеводческой бригады №4, совхоза имени Ушакова Октябрьского района Тургайской области.
Почётный Знак «Победитель социалистического соревнования 1974 года» №2/42 от 03.02.1975г.
Медаль «Ветеран труда» 30.06.1984г.
Избиралась членом Тургайского обкома Компартии Казахстана.
С 1986 года живет в пгт. Усвяты Псковской области. В 1986—1989 годах работала заведующей мастерской, а затем мастером-наладчиком совхоза «Усвятский».
С июля 1989 года – на пенсии.
Награждена орденом Ленина (08.04.1971), двумя орденами Трудового Красного Знамени (19.04.1967; 24.12.1976), орденом Дружбы народов (19.02.1981), медалью Республики Казахстан, а также серебряной (19.09.1973 №335-Н) и двумя бронзовыми медалями ВДНХ СССР (31.08.1971 №98-Н; 28.07.1975 №273-Н).
ОТ КОРНЕЙ СВОИХ
Я родилась в первый день весны 1934 года, в селе Щелкуны Плисской гмины Дисенского уезда Виленского воеводства Польши, теперь это Глубокский район Витебской области Беларуси. Чуть позже мы перебрались жить на хутор Зябки, что находился в шести километрах от деревни. Мой папа Хованский Николай Игнатьевич (1898—1943) занимался по строительству, а мама Хованская (Кочан) Агафья Ивановна воспитывала детей и вела домашнее хозяйство. Я была шестым ребёнком в семье, но не последним, в 1941 году у нас ещё родился Зиновий. До нас была Анна, которая появилась на свет в 1923 году, но прожила менее двух годочков, упала в лужу и захлебнулась. Потом был Миша (1924—1945). Родившийся в 1926 году Серёжа умер от воспаления лёгких, не прожив и нескольких месяцев. После них родились Глафира (1928—1952) и Костя (1930—2006).
Помню своё детство с двух лет, особенно чётко стоит в памяти случай, когда я упала с лошади. Дело было так. Однажды мой папа приехал домой с работы и распряг гнедую, а моей старшей сестре Груне велел отвести животное на пастбище. Я увязалась за ними и всю дорогу просила посадить меня верхом на лошадь, потому что так делали папа и старший брат Миша. Поскольку моей сестре было только восемь лет, то она просто физически не могла меня подсадить, однако мы нашли решение. Груня подвела лошадь к забору и поставила её на груду камней от развалившейся печки старой бани. Долго не думая я вскарабкалась на жердевой забор, как по лестнице, но не смогла закинуть ногу на спину лошади, так как моя нога была слишком короткая, а спина у лошади широкая. Тогда я ухватилась за её хребет и подтянулась, но просчиталась и моё тело пошло юзом через круп лошади вниз головой, прямо на камни. В итоге пробила голову у края волос, чуть выше лба. От жуткой боли я вскочила на ноги, кровь хлестала во все стороны, да так сильно, что она мне залила всё лицо и глаза. С громким рёвом я побежала домой. Груня бежала рядом и тоже ревела навзрыд: ей было очень страшно, что дома нас накажут. Но всё обошлось, родители обработали мне рану и забинтовали голову. Со временем всё удачно зажило и голова болеть перестала, но эта вмятина у меня осталась на всю оставшуюся жизнь.
Вообще-то я была очень послушным и спокойным ребёнком, старалась никому не мешать, и даже когда старшего брата Костю наказывали за какую-нибудь шкоду и он начинал плакать, я пряталась под койку или лавку, чтобы и мне за компанию не досталось бы. А однажды под вечер, когда все были заняты своими делами, я заглянула в печку за щит, мы его всегда протапливали на ночь, и залезла туда. Не знаю зачем я это сделала, но мне почему-то очень захотелось попасть именно туда. А там оказалось темно и очень тесно, да так, что я даже не смогла развернуться. Назад сдать ума не хватило. Я руками нащупала над головой какую-то пустоту и встала на ноги. Это оказался дымоход. Теперь я не то, чтобы развернуться, но даже присесть не могла. Слышу, меня начали искать в хате, вот только что здесь была, играла, а куда запропастилась, никто не знает. Одежда на месте, на улице темно и холодно, значит, дома, но где? Кто-то бросил дрова под печку и собирался её затапливать, а я даже крикнуть не могу от страха, вот сейчас загорится, и я задохнусь, жуть. Но когда открыли щит, увидели мои ноги и закричали: «Вот она где!». Мама сильно меня потянула и вытащила из дымохода, я только чуток поцарапалась, но смеху было на всю хату! Потому что я была вся чёрная, испачканная в саже, только глаза белые светились. Мои все хохочут, а я реву навзрыд, не понимаю, чего им так весело. Когда подросла, уже с ужасом вспоминала этот случай, ведь могли и не увидеть мои ноги, наложить дров и подпалить. Но видно, не так всё было задумано, и мне предстояло ещё много чего пройти по жизни, и плохого, и хорошего, и страх, и голод.
В то далёкое время часть Белоруссии была под оккупацией Польши, и советско-польская граница проходила в пятнадцати верстах от нашего хутора. Помню, мама рассказывала мне, как в 1914 году наш дедушка отпустил её в Петербург работать прислугой в доме какого-то генерала, который воевал с немцами, рвущимися в Россию. В Питере тогда было неспокойно. Рабочие трудились по четырнадцать часов без перерыва. Были стачки, забастовки. Люди падали в голодный обморок на рабочем месте, об этом многие говорили, а высший класс нужды не знал, катались как сыр в масле.
Генерал, у которого в доме трудилась мать, погиб на войне, и она вернулась домой. Потом была революция, а затем война с поляками. От войны многие бежали в Россию, но по дороге их ловили поляки, отбирали лошадей и повозки. Приходилось возвращаться пешком, а где-то на теплушках. Так было и с моей мамой, по дороге домой она заболела тифом, потеряла много волос на голове, но выжила, поправилась, а вот дедушка умер от воспаления лёгких.
Поженились родители в 1920 году. Так уж получилось, что отчий дом папы и все его родственники оказались на русской стороне, а мы жили в мамином доме на польской. Порядок на границе был очень строгий, и те, кого ловили пограничники, отправлялись в тюрьму. Граница разделила семьи многих людей, отрезала друг от друга близких родственников: не увидеться, не поговорить, не обнять. Младший брат отца Виктор в те годы был подростком и бегал туда-сюда, из России в Польшу, лесными тропами. Ничего не боялся, как, наверное, и все дети на свете. Однажды его поймали польские пограничники, допросили, он им всё как есть без утайки рассказал. Его пожалели и привели в наш дом, к брату. Папе наказали, чтобы не отпускал его назад в Россию, потому как если поймают русские, то его не простят и посадят в тюрьму. Так и получилось. Витя тихо ушёл ночью, пока все спали, его задержали чекисты и объявили польским шпионом. В этот же день арестовали среднего брата отца Бронислава, он был женат и имел двоих детей. За связь с бело-поляками братьев осудили на пять лет, а жене Бронислава сказали, что она будет вскоре тоже арестована, и с кем останутся её дети неизвестно. В общем, запугали её до того, что ей пришлось быстро развестись и выйти замуж за первого встречного забулдыгу, чтобы поменять фамилию. Такие нравы были тогда, ужасное время. Сгоряча наломали дров на пустом месте, а в итоге столько поломанных судеб.
дядя Витя с супругой
Много позже дядя Витя писал нам откуда-то с юга Белоруссии, прислал фотокарточку, где он вместе с женой, но мы с ним так никогда и не встретились. Дядю Бронислава я увидела только в 1963 году, и то произошло это благодаря тому, что его старшая дочь нашла нас в Казахстане, где она тоже жила с семьёй. Она искала своего папу всю жизнь и нашла его в Караганде, где тот остался после отбытия тюремного срока, потому, что узнал – возвращаться ему не к кому. Завёл другую семью и народил ещё троих дочерей.
ДЕТСТВО
По вечерам в доме коптила керосиновая лампа, она давала хоть какой-то свет, но когда керосина не было, мы зажигали какой-нибудь фитилёк или лучину, всё ж веселее, чем сидеть в кромешной тьме. Жили только за счёт своей земли и хозяйства: что посадили, да что уродилось. Взрослое население в своём большинстве было неграмотное, многие даже букв не знали. Но дети в школу ходили, она была в километре от нас, в ней учили до четвёртого класса. А вот десятилетка была на территории железнодорожного посёлка станции Зябки, что за пять километров от нашего хутора через лес, в неё ходил мой старший брат Миша.
Хованские, слева направо: на руках у матери – Нина, далее Груня, над Груней Миша, Костя, папа. (1935г.)
По тем временам мои родители считались очень даже грамотными людьми: у мамы было два класса образования, а у отца три. Несмотря на это, отец много чего знал и умел, он сам делал чертежи будущих построек и ставил любые дома от фундамента до самой крыши, выполнял внутреннюю отделку помещений. Когда один справиться не мог, брал подсобных рабочих и по совести делил с ними заработок, поэтому его уважали по всей округе. Стройкой папа занимался только в летний период, а зимой он вытачивал детали для прялок на сделанной своими руками токарне по дереву. За неделю он мастерил по три прялки, но не возил продавать на рынок, их сразу же раскупали у нас на дому сельчане. Мама занималась собранным урожаем, пряла нити, ткала холсты. Поэтому, можно сказать, мы жили хорошо.
На праздники родители всегда и везде меня таскали с собой, даже мои старшие Груня и Костя завидовали и нередко упрекали меня, что папа и Миша больше любят меня, чем их. При поляках всё покупалось в частных лавках, которые в основном держали евреи, там можно было купить любую мелочь, типа иголок, ленты на косички, шнурков, ну и конечно, материал любой мануфактуры и обувь. Казалось, всё так и будет, но настал 1939 год. Как сегодня помню, был солнечный день, папа работал в поле, что-то сеял, старшие учились в школе, а я помогала маме на кухне. Она положила в чашки еду, завязала их в салфетку и подала мне, чтобы отнести в поле отцу. Сказала: «Иди по дорожке, никуда не сворачивай, пройдешь мимо соседней усадьбы, там за маленьким лесочком увидишь поле, найдёшь папу, отдай ему обед и сразу иди домой». Как только я вошла в лесок, то услышала громкий треск сучьев. Испугалась. На меня бежали люди, много людей и все они были в белой одежде. Я застыла как вкопанная, они смотрели на меня и на мой узелок, наверно, голодные были. Если бы хоть кто-то из них протянул ко мне руку, я бы отдала этот узел даже не раздумывая, но они очень спешно, почти бегом удалялись от меня, не проронив ни одного слова.
Шок от увиденного прошёл через пару минут, я выбежала из леса и сразу увидела папу. Он понял, что я была чем-то напугана. Выслушав меня, он быстро перекусил и провёл меня до соседней усадьбы, а там мне до дома было уже рукой подать.
В конце концов выяснилось, что советские войска перешли польскую границу, причём без единого выстрела, и освободили всю территорию прежней Белоруссии, а белые одежды – это было – исподнее бельё, в котором польские вояки утекали от русских солдат. Вскоре Белоруссия полностью присоединилась к Союзу советских республик.
ВОЙНА
После воссоединения мы узнали, что в России уже действуют колхозы, единоличники ушли в прошлое, были забыты разделительные межи на полях, все работали дружно и сообща. Вместо лавок были магазины, в которых что пожелаешь можно было купить. Поначалу с полок гребли всё подряд, было весело и радостно. Правда, взрослые опасались колхозов, боялись, что у них заберут лошадей и другую скотину, но этого не произошло.
Все говорили о войне с немцами. Они стояли железной армадой на западных рубежах нашей Родины и постоянно провоцировали советских солдат, а наши старались не реагировать, проводили маневры, разбирали и чистили оружие. С газетных полос передавали слова Сталина: «Никого не слушайте, я подписал с Гитлером пакт о ненападении…», но 22-го июня 1941 года фашисты ринулись всей своей мощью на СССР. Небо было чёрным от самолётов, которые бомбили всё подряд, за ними широким фронтом мчались немецкие танки, боевые машины и мотоциклы. Наши отступали, и у мирного населения началась паника, было очень страшно. Я помню, как в один из дней недалеко от нашего дома остановились на привал солдаты. Старшая сестра отправила меня на пруд полоскать тряпку, мы только что помыли в доме пол. Пока я шла, на деревню налетели немецкие самолёты и стали бомбить. Я видела, как надо мной на бреющем полёте летел фашист. Кабина была откинута назад, там сидели двое фрицев. Возле моих ног засвистели пули, вздыбился песок, а сквозь гул самолёта я услышала хохот лётчиков. Они пролетели дальше над деревьями, поднялись выше и улетели. Испуганная, я прибежала домой и всё рассказала. Мой брат Костя побежал к пруду и нашёл несколько пуль в песке, а на дороге наши подбирали раненых солдат. Вскоре появились фашисты, они быстро догоняли отступавших, один из наших офицеров не успел прыгнуть в машину и спрятался на сеновале. Его окружили и хотели взять живым, но он отстреливался до последнего патрона, а последним застрелил себя. Немцы подбирали раненых советских солдат, слабых добивали на месте, а тех, кто мог идти, собирали в колонны пленных и гнали на запад, в лагеря. В лесах было очень много окруженцев, некоторые старались пробиться к своим, а кто-то оставался и впоследствии партизанил. По сёлам начали устанавливать немецкие комендатуры, отряды полиции. Штаб фашистов располагался в деревне Плисса. Всех жителей, у кого была корова, обязали сдавать по 20 литров молока в сутки. С чего они взяли такую норму, не знаю, но коровы у нас и в настоящее время столько не дают молока. Приходилось разводить водой. Немцы говорили, что молоко от белорусских коров очень плохое, потому как жирность чуть превышала двойку. Они не верили, что коровы дают мало молока, а то, что жирность плохая – поверили. Люди очень боялись, что фрицы прознают об этом и всех убьют, как тех евреев, которые жили в нашей местности и не успели уехать. Их собрали полицаи, всех до единого, даже самых малых деток. Запретили брать с собой вещи. Сказали, что забирают их ненадолго, и они скоро вернутся по своим домам. Вывели их за край посёлка и окружили прямо у дороги. Привезли лопаты и сказали копать глубокую яму. После этого поставили всех на край котлована и начали стрелять. Люди падали в копанку: кто мёртвый, кто раненый, кто от страха. Из Плиссы пригнали мужское население и приказали всё зарыть. Земля шевелилась от закапываемых заживо евреев, стоял страшный стон и плач. Мужики побоялись зарывать живых, но последовала команда: «Шнэль или сами ляжете все здесь…». Кровь пропитывалась сквозь землю и текла ручейками через дорогу. Солдаты не уходили до темна, пока все, кто избежал пули не задохнулись. Говорили, что некоторые люди, кто зарывал яму, вернулись глубокой ночью и даже кое-кого спасли, но их было очень мало.
Среди оккупантов было много прибалтов, преобладали литовцы, латышей и эстонцев было меньше. Они вели жёсткую работу с населением, все люди должны были служить оккупационным властям, писать доносы друг на друга. Несогласных или кто прятался ловили и отправляли в гестапо, агентурная сеть была быстро налажена и работала хорошо.
ИДА
По сёлам хватало тех, кто сознательно переметнулся к немцам и исправно служил им. К примеру, у нас по соседству, рядом с церковью жила немка Ида. Они с мужем проживали в Зябках уже давно, ещё с 1914-го года. Она работала в школе, учителем начальных классов и преподавала нам белорусский и немецкий язык. Так вот Ида с первых дней работала на немцев и стала их доверенным лицом в отношениях с населением. Когда кого-либо из сельчан забирали в комендатуру, то родственники несчастного бежали именно к ней, просили о помощи, отдавали всё, что было, лишь бы помогла освободить. Она помогала, но сразу предупреждала, что делает это только один раз, второй попытки уже не будет (на тот случай, если кто-то попадёт ещё раз).
Ида была очень жёсткой с учениками: если кто-то опаздывал или пропускал день в школе, то получал от неё пять лап, если не ходил в школу два дня – десять лап. Сейчас объясню, что это такое. У неё была линейка толщиной в один сантиметр, длиной полметра и шириной четыре сантиметра. Этой линейки мы боялись пуще всего на свете. Пять ударов по ладошке – пять лап, а если ещё пять по другой ладошке, то под партой, где сидел ребёнок, растекалась лужица. Именно поэтому я не пропускала ничего и учила всё, что было задано. Шпрехала по-немецки, как на родном языке и даже песенки пела.
Наступила весна 1942 года. В один из воскресных дней Ида пошла в церковь, там шла служба, и было много народа. Она знала всех прихожан в лицо, поэтому когда ей на глаза попались два хорошо одетых молодых человека, она испугалась и потихоньку вышла из храма. Шла не оглядываясь к своему дому, но чувствовала, что эти молодые люди идут за ней. По дороге стоял дом доктора, у которого было два входа: один с улицы, через который он принимал посетителей в своей амбулатории, а другой хозяйский, во двор, который располагался со стороны сарая. Учительница зашла в лабораторию к доктору и через кухню метнулась к выходу во двор, но там её уже ждал один из этих парней, а второй подошёл сзади.
– Здравствуйте, Ида, пройдёмте с нами, – они взяли её под руки и повели в сторону леса, где стояла запряженная в повозку лошадь.
В окно муж увидел, что жену ведут двое незнакомцев, и выбежал на улицу.
– Ида, ты куда пошла, может, ты к лесным попала?
– Это свои люди, – ответила Ида, – я скоро вернусь.
Но ей не суждено было вернуться. Её муж не выдержал потери и вскоре умер от горя. Он был хорошим художником и даже мог нарисовать портрет совершенно незнакомого, мимо проходящего человека за пару минут. Селяне похоронили его. Детей у них не было, да и вообще не было какой-либо родни в округе, ни кто из наших даже не знал, откуда они появились здесь. Ни кола, ни двора, просто приехали, купили дом и стали жить. После похорон люди поговаривали, что их дом был забит дорогими вещами, а на чердаке висели разные окорока и колбасы. До конца войны мы больше не ходили в школу.
УГЛЫ
По ночам то тут, то там горели пожары. В километре от нас проходила железная дорога, на которой частенько взрывали поезда. Партизаны пускали под откос эшелоны с живой силой и техникой, после чего по сёлам рыскали каратели и искали причастных к этим акциям. Однажды у железнодорожного полотна немцы нашли шапку ушанку, кто-то из взрывников обронил её в спешке. Так солдаты бегали по дворам и примеряли её на головы жителям. Кому подошла по размеру – пуля в лоб.
Как правило, немцы всегда шли по следу до самого конца, и если он уходил в лес, поиски прекращались. В этот раз следы партизан привели не к лесу, а в деревню Углы, которая располагалась от нас в полукилометре. Наш дом стоял на краю небольшого пролеска, за ним протекала речка, а на другом берегу была эта деревушка. Немцы согнали всех жителей в пуню, что стояла у реки, закрыли, облили двери бензином и сожгли людей заживо. Один парнишка убежал, его звали Николаем. Он учился с моим старшим братом в 10 классе. Десятилетка находилась тогда в пяти километрах от дома. Так мальчишки зимой бегали туда на лыжах, а весной да осенью ездили на велосипедах. Немцы не могли догнать Колю, ночью было дело, но шли по его следу. Мальчик прибежал к нам в деревню, к дому батюшки, что стоял у самой церкви, и начал стучать в двери. Пока батюшка проснулся да разглядел в окно, кто стучит, немцы уже подбежали к дому. И в тот момент, когда священник открыл дверь, парнишку срезала пуля прямо на крыльце.
Мы видели, как горела пуня, всю ночь просидели в лесу, плакали и тряслись от страха, что немцы и к нам придут. Но как только стихли крики людей, фашисты уехали, а огонь продолжал полыхать. Вот так, ни за что ни про что погибли все жители деревни Углы.
БАНДИТЫ
В феврале 1943 года в наших краях партизаны активизировали борьбу с фашистами. Местное население помогало им, чем могли, делились, можно сказать, последним. Но в то же время под видом партизан в лесах появилось и много банд. Эти тоже были с оружием и не щадили никого. Обирали селян до нитки и убивали прямо в домах, если кто был не согласен или противился им. Нашу семью эта участь то же не миновала. Однажды к нам в дом пришли двое и забрали абсолютно все вещи и продукты. Отец попросил, чтобы оставили бельё для детей, так нет же: забрали даже кружевную рубашку, в которой крестили младшего брата. Один рассвирепел и направил на папу автомат, собрался стрелять, другой успел ударить рукой по оружию и очередь ушла в окно. Но первый не успокоился и ударил отца прикладом по руке, да так, что сломал обе кости предплечья. Рука сразу повисла, как плеть. Бандиты ушли, а мы остались в пустой хате, зимой, в нижнем белье, с выбитыми окнами и изрешечённым пулями потолком. Чугунки были все разбиты, и в доме, хоть шаром покати. Забрали всю одежду и обувь, и детское, и взрослое. Папа покалечен, ни больниц, ни врачей, да и помощи просить было не у кого. Мама достала лучину, по наитию составила косточки и обвязала руку отца какой-то тряпкой.
Кое-как дожили до утра, а там родственники увидели наши разбитые окна и пришли, принесли кто что мог, одели и обули нас.
ТРАГЕДИЯ
С начала 1943 года немцы всё больше начинали звереть, молодёжь пряталась по подвалам и чердакам, их отлавливали и насильно угоняли в Германию. А весной нам объявили, что по обеим сторонам походящей мимо нас железной дороги будут вырубать лес глубиной до двух километров. Все находящиеся в этой полосе дома подлежали сносу. Конечно, никто эти дома сносить или перевозить не собирался, просто людей поставили перед фактом: либо вы уезжаете из этой полосы, либо вас попросту сожгут. Нам пришлось оставить всё и переехать за шесть километров от дороги, в деревню Щелкуны, там у нас был гектар земли и большая постройка для скота и сена, но жилья не было, поэтому пришлось попроситься на постой к другим людям.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69187825) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Геннадий Синицкий
«Нина Хованская» – пятая книга автора, на страницах которой невозможно было уместить весь жизненный путь героини с её ежедневным бытом, переживаниями и эмоциями. Это было сделано только в общих чертах, опираясь на самые яркие воспоминания прошлого. В этой повести описан жизненный путь Нины Николаевны Курилёнок (Хованской) от простой деревенской девчонки до Героя социалистического труда.
Нина Хованская
Биографическая повесть
Геннадий Синицкий
© Геннадий Синицкий, 2023
ISBN 978-5-0059-9448-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Бригадир тракторно-полеводческой бригады совхоза им. Ушакова, Герой Социалистического Труда Н. Н. Курилёнок
Историческая справка:
Курилёнок Нина Николаевна:
Родилась 1 марта 1934 года в деревне Щелкуны Плисской гмины Дисенского уезда Виленского воеводства Польши (с 1939 года в составе Белорусской ССР, ныне в Глубокском районе Витебской области Республики Беларусь).
Белоруска. Православная.
В 1951—1957 годах – доярка совхоза «Яблонька» Глубокского района Витебской области Белорусской ССР.
Весной 1957 года по комсомольской путевке уехала на освоение целинных и залежных земель в Казахстан.
В 1957—1964 годах – повар, штукатур.
«Ударник коммунистического труда» 05.08.1964, уд. №103
В 1965—1972 – трактористка-комбайнер совхоза имени Ушакова Октябрьского района Тургайской области Казахской ССР.
В 1965 году успешно окончила курсы механизаторов.
Награждена Почётным Знаком «Трудовое отличие» 16.10.1967г.
Награждена медалью «За освоение целинных земель» 06.11.1967 г. (А №851791).
В 1968 году вступила в ряды КПСС.
Плановое задание восьмой пятилетки (1966—1970) выполнила за четыре года и возглавила социалистическое соревнование не только в районе, но и в области. На тракторе ДТ-54 она выработала в переводе на мягкую пахоту 6405 гектаров, выполнив норму на 163 процента, комбайном СК-4 на площади 3289 гектаров при плане 1150 намолотила 25 тысяч 810 центнеров зерна. Кроме того, скосила хлеба на свал на 597 гектарах. За пять лет сберегла 81 центнер горюче-смазочных материалов, сэкономила на ремонте техники 468 рублей.
От имени Президиума Верховного Совета СССР награждена юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» 26.03.1970.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 апреля 1971 года, за выдающиеся успехи, достигнутые в развитии сельскохозяйственного производства и выполнение пятилетнего плана продажи государству продуктов земледелия Курилёнок Нине Николаевне присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
С 1972 по 1986 год – бригадир тракторно-полеводческой бригады №4, совхоза имени Ушакова Октябрьского района Тургайской области.
Почётный Знак «Победитель социалистического соревнования 1974 года» №2/42 от 03.02.1975г.
Медаль «Ветеран труда» 30.06.1984г.
Избиралась членом Тургайского обкома Компартии Казахстана.
С 1986 года живет в пгт. Усвяты Псковской области. В 1986—1989 годах работала заведующей мастерской, а затем мастером-наладчиком совхоза «Усвятский».
С июля 1989 года – на пенсии.
Награждена орденом Ленина (08.04.1971), двумя орденами Трудового Красного Знамени (19.04.1967; 24.12.1976), орденом Дружбы народов (19.02.1981), медалью Республики Казахстан, а также серебряной (19.09.1973 №335-Н) и двумя бронзовыми медалями ВДНХ СССР (31.08.1971 №98-Н; 28.07.1975 №273-Н).
ОТ КОРНЕЙ СВОИХ
Я родилась в первый день весны 1934 года, в селе Щелкуны Плисской гмины Дисенского уезда Виленского воеводства Польши, теперь это Глубокский район Витебской области Беларуси. Чуть позже мы перебрались жить на хутор Зябки, что находился в шести километрах от деревни. Мой папа Хованский Николай Игнатьевич (1898—1943) занимался по строительству, а мама Хованская (Кочан) Агафья Ивановна воспитывала детей и вела домашнее хозяйство. Я была шестым ребёнком в семье, но не последним, в 1941 году у нас ещё родился Зиновий. До нас была Анна, которая появилась на свет в 1923 году, но прожила менее двух годочков, упала в лужу и захлебнулась. Потом был Миша (1924—1945). Родившийся в 1926 году Серёжа умер от воспаления лёгких, не прожив и нескольких месяцев. После них родились Глафира (1928—1952) и Костя (1930—2006).
Помню своё детство с двух лет, особенно чётко стоит в памяти случай, когда я упала с лошади. Дело было так. Однажды мой папа приехал домой с работы и распряг гнедую, а моей старшей сестре Груне велел отвести животное на пастбище. Я увязалась за ними и всю дорогу просила посадить меня верхом на лошадь, потому что так делали папа и старший брат Миша. Поскольку моей сестре было только восемь лет, то она просто физически не могла меня подсадить, однако мы нашли решение. Груня подвела лошадь к забору и поставила её на груду камней от развалившейся печки старой бани. Долго не думая я вскарабкалась на жердевой забор, как по лестнице, но не смогла закинуть ногу на спину лошади, так как моя нога была слишком короткая, а спина у лошади широкая. Тогда я ухватилась за её хребет и подтянулась, но просчиталась и моё тело пошло юзом через круп лошади вниз головой, прямо на камни. В итоге пробила голову у края волос, чуть выше лба. От жуткой боли я вскочила на ноги, кровь хлестала во все стороны, да так сильно, что она мне залила всё лицо и глаза. С громким рёвом я побежала домой. Груня бежала рядом и тоже ревела навзрыд: ей было очень страшно, что дома нас накажут. Но всё обошлось, родители обработали мне рану и забинтовали голову. Со временем всё удачно зажило и голова болеть перестала, но эта вмятина у меня осталась на всю оставшуюся жизнь.
Вообще-то я была очень послушным и спокойным ребёнком, старалась никому не мешать, и даже когда старшего брата Костю наказывали за какую-нибудь шкоду и он начинал плакать, я пряталась под койку или лавку, чтобы и мне за компанию не досталось бы. А однажды под вечер, когда все были заняты своими делами, я заглянула в печку за щит, мы его всегда протапливали на ночь, и залезла туда. Не знаю зачем я это сделала, но мне почему-то очень захотелось попасть именно туда. А там оказалось темно и очень тесно, да так, что я даже не смогла развернуться. Назад сдать ума не хватило. Я руками нащупала над головой какую-то пустоту и встала на ноги. Это оказался дымоход. Теперь я не то, чтобы развернуться, но даже присесть не могла. Слышу, меня начали искать в хате, вот только что здесь была, играла, а куда запропастилась, никто не знает. Одежда на месте, на улице темно и холодно, значит, дома, но где? Кто-то бросил дрова под печку и собирался её затапливать, а я даже крикнуть не могу от страха, вот сейчас загорится, и я задохнусь, жуть. Но когда открыли щит, увидели мои ноги и закричали: «Вот она где!». Мама сильно меня потянула и вытащила из дымохода, я только чуток поцарапалась, но смеху было на всю хату! Потому что я была вся чёрная, испачканная в саже, только глаза белые светились. Мои все хохочут, а я реву навзрыд, не понимаю, чего им так весело. Когда подросла, уже с ужасом вспоминала этот случай, ведь могли и не увидеть мои ноги, наложить дров и подпалить. Но видно, не так всё было задумано, и мне предстояло ещё много чего пройти по жизни, и плохого, и хорошего, и страх, и голод.
В то далёкое время часть Белоруссии была под оккупацией Польши, и советско-польская граница проходила в пятнадцати верстах от нашего хутора. Помню, мама рассказывала мне, как в 1914 году наш дедушка отпустил её в Петербург работать прислугой в доме какого-то генерала, который воевал с немцами, рвущимися в Россию. В Питере тогда было неспокойно. Рабочие трудились по четырнадцать часов без перерыва. Были стачки, забастовки. Люди падали в голодный обморок на рабочем месте, об этом многие говорили, а высший класс нужды не знал, катались как сыр в масле.
Генерал, у которого в доме трудилась мать, погиб на войне, и она вернулась домой. Потом была революция, а затем война с поляками. От войны многие бежали в Россию, но по дороге их ловили поляки, отбирали лошадей и повозки. Приходилось возвращаться пешком, а где-то на теплушках. Так было и с моей мамой, по дороге домой она заболела тифом, потеряла много волос на голове, но выжила, поправилась, а вот дедушка умер от воспаления лёгких.
Поженились родители в 1920 году. Так уж получилось, что отчий дом папы и все его родственники оказались на русской стороне, а мы жили в мамином доме на польской. Порядок на границе был очень строгий, и те, кого ловили пограничники, отправлялись в тюрьму. Граница разделила семьи многих людей, отрезала друг от друга близких родственников: не увидеться, не поговорить, не обнять. Младший брат отца Виктор в те годы был подростком и бегал туда-сюда, из России в Польшу, лесными тропами. Ничего не боялся, как, наверное, и все дети на свете. Однажды его поймали польские пограничники, допросили, он им всё как есть без утайки рассказал. Его пожалели и привели в наш дом, к брату. Папе наказали, чтобы не отпускал его назад в Россию, потому как если поймают русские, то его не простят и посадят в тюрьму. Так и получилось. Витя тихо ушёл ночью, пока все спали, его задержали чекисты и объявили польским шпионом. В этот же день арестовали среднего брата отца Бронислава, он был женат и имел двоих детей. За связь с бело-поляками братьев осудили на пять лет, а жене Бронислава сказали, что она будет вскоре тоже арестована, и с кем останутся её дети неизвестно. В общем, запугали её до того, что ей пришлось быстро развестись и выйти замуж за первого встречного забулдыгу, чтобы поменять фамилию. Такие нравы были тогда, ужасное время. Сгоряча наломали дров на пустом месте, а в итоге столько поломанных судеб.
дядя Витя с супругой
Много позже дядя Витя писал нам откуда-то с юга Белоруссии, прислал фотокарточку, где он вместе с женой, но мы с ним так никогда и не встретились. Дядю Бронислава я увидела только в 1963 году, и то произошло это благодаря тому, что его старшая дочь нашла нас в Казахстане, где она тоже жила с семьёй. Она искала своего папу всю жизнь и нашла его в Караганде, где тот остался после отбытия тюремного срока, потому, что узнал – возвращаться ему не к кому. Завёл другую семью и народил ещё троих дочерей.
ДЕТСТВО
По вечерам в доме коптила керосиновая лампа, она давала хоть какой-то свет, но когда керосина не было, мы зажигали какой-нибудь фитилёк или лучину, всё ж веселее, чем сидеть в кромешной тьме. Жили только за счёт своей земли и хозяйства: что посадили, да что уродилось. Взрослое население в своём большинстве было неграмотное, многие даже букв не знали. Но дети в школу ходили, она была в километре от нас, в ней учили до четвёртого класса. А вот десятилетка была на территории железнодорожного посёлка станции Зябки, что за пять километров от нашего хутора через лес, в неё ходил мой старший брат Миша.
Хованские, слева направо: на руках у матери – Нина, далее Груня, над Груней Миша, Костя, папа. (1935г.)
По тем временам мои родители считались очень даже грамотными людьми: у мамы было два класса образования, а у отца три. Несмотря на это, отец много чего знал и умел, он сам делал чертежи будущих построек и ставил любые дома от фундамента до самой крыши, выполнял внутреннюю отделку помещений. Когда один справиться не мог, брал подсобных рабочих и по совести делил с ними заработок, поэтому его уважали по всей округе. Стройкой папа занимался только в летний период, а зимой он вытачивал детали для прялок на сделанной своими руками токарне по дереву. За неделю он мастерил по три прялки, но не возил продавать на рынок, их сразу же раскупали у нас на дому сельчане. Мама занималась собранным урожаем, пряла нити, ткала холсты. Поэтому, можно сказать, мы жили хорошо.
На праздники родители всегда и везде меня таскали с собой, даже мои старшие Груня и Костя завидовали и нередко упрекали меня, что папа и Миша больше любят меня, чем их. При поляках всё покупалось в частных лавках, которые в основном держали евреи, там можно было купить любую мелочь, типа иголок, ленты на косички, шнурков, ну и конечно, материал любой мануфактуры и обувь. Казалось, всё так и будет, но настал 1939 год. Как сегодня помню, был солнечный день, папа работал в поле, что-то сеял, старшие учились в школе, а я помогала маме на кухне. Она положила в чашки еду, завязала их в салфетку и подала мне, чтобы отнести в поле отцу. Сказала: «Иди по дорожке, никуда не сворачивай, пройдешь мимо соседней усадьбы, там за маленьким лесочком увидишь поле, найдёшь папу, отдай ему обед и сразу иди домой». Как только я вошла в лесок, то услышала громкий треск сучьев. Испугалась. На меня бежали люди, много людей и все они были в белой одежде. Я застыла как вкопанная, они смотрели на меня и на мой узелок, наверно, голодные были. Если бы хоть кто-то из них протянул ко мне руку, я бы отдала этот узел даже не раздумывая, но они очень спешно, почти бегом удалялись от меня, не проронив ни одного слова.
Шок от увиденного прошёл через пару минут, я выбежала из леса и сразу увидела папу. Он понял, что я была чем-то напугана. Выслушав меня, он быстро перекусил и провёл меня до соседней усадьбы, а там мне до дома было уже рукой подать.
В конце концов выяснилось, что советские войска перешли польскую границу, причём без единого выстрела, и освободили всю территорию прежней Белоруссии, а белые одежды – это было – исподнее бельё, в котором польские вояки утекали от русских солдат. Вскоре Белоруссия полностью присоединилась к Союзу советских республик.
ВОЙНА
После воссоединения мы узнали, что в России уже действуют колхозы, единоличники ушли в прошлое, были забыты разделительные межи на полях, все работали дружно и сообща. Вместо лавок были магазины, в которых что пожелаешь можно было купить. Поначалу с полок гребли всё подряд, было весело и радостно. Правда, взрослые опасались колхозов, боялись, что у них заберут лошадей и другую скотину, но этого не произошло.
Все говорили о войне с немцами. Они стояли железной армадой на западных рубежах нашей Родины и постоянно провоцировали советских солдат, а наши старались не реагировать, проводили маневры, разбирали и чистили оружие. С газетных полос передавали слова Сталина: «Никого не слушайте, я подписал с Гитлером пакт о ненападении…», но 22-го июня 1941 года фашисты ринулись всей своей мощью на СССР. Небо было чёрным от самолётов, которые бомбили всё подряд, за ними широким фронтом мчались немецкие танки, боевые машины и мотоциклы. Наши отступали, и у мирного населения началась паника, было очень страшно. Я помню, как в один из дней недалеко от нашего дома остановились на привал солдаты. Старшая сестра отправила меня на пруд полоскать тряпку, мы только что помыли в доме пол. Пока я шла, на деревню налетели немецкие самолёты и стали бомбить. Я видела, как надо мной на бреющем полёте летел фашист. Кабина была откинута назад, там сидели двое фрицев. Возле моих ног засвистели пули, вздыбился песок, а сквозь гул самолёта я услышала хохот лётчиков. Они пролетели дальше над деревьями, поднялись выше и улетели. Испуганная, я прибежала домой и всё рассказала. Мой брат Костя побежал к пруду и нашёл несколько пуль в песке, а на дороге наши подбирали раненых солдат. Вскоре появились фашисты, они быстро догоняли отступавших, один из наших офицеров не успел прыгнуть в машину и спрятался на сеновале. Его окружили и хотели взять живым, но он отстреливался до последнего патрона, а последним застрелил себя. Немцы подбирали раненых советских солдат, слабых добивали на месте, а тех, кто мог идти, собирали в колонны пленных и гнали на запад, в лагеря. В лесах было очень много окруженцев, некоторые старались пробиться к своим, а кто-то оставался и впоследствии партизанил. По сёлам начали устанавливать немецкие комендатуры, отряды полиции. Штаб фашистов располагался в деревне Плисса. Всех жителей, у кого была корова, обязали сдавать по 20 литров молока в сутки. С чего они взяли такую норму, не знаю, но коровы у нас и в настоящее время столько не дают молока. Приходилось разводить водой. Немцы говорили, что молоко от белорусских коров очень плохое, потому как жирность чуть превышала двойку. Они не верили, что коровы дают мало молока, а то, что жирность плохая – поверили. Люди очень боялись, что фрицы прознают об этом и всех убьют, как тех евреев, которые жили в нашей местности и не успели уехать. Их собрали полицаи, всех до единого, даже самых малых деток. Запретили брать с собой вещи. Сказали, что забирают их ненадолго, и они скоро вернутся по своим домам. Вывели их за край посёлка и окружили прямо у дороги. Привезли лопаты и сказали копать глубокую яму. После этого поставили всех на край котлована и начали стрелять. Люди падали в копанку: кто мёртвый, кто раненый, кто от страха. Из Плиссы пригнали мужское население и приказали всё зарыть. Земля шевелилась от закапываемых заживо евреев, стоял страшный стон и плач. Мужики побоялись зарывать живых, но последовала команда: «Шнэль или сами ляжете все здесь…». Кровь пропитывалась сквозь землю и текла ручейками через дорогу. Солдаты не уходили до темна, пока все, кто избежал пули не задохнулись. Говорили, что некоторые люди, кто зарывал яму, вернулись глубокой ночью и даже кое-кого спасли, но их было очень мало.
Среди оккупантов было много прибалтов, преобладали литовцы, латышей и эстонцев было меньше. Они вели жёсткую работу с населением, все люди должны были служить оккупационным властям, писать доносы друг на друга. Несогласных или кто прятался ловили и отправляли в гестапо, агентурная сеть была быстро налажена и работала хорошо.
ИДА
По сёлам хватало тех, кто сознательно переметнулся к немцам и исправно служил им. К примеру, у нас по соседству, рядом с церковью жила немка Ида. Они с мужем проживали в Зябках уже давно, ещё с 1914-го года. Она работала в школе, учителем начальных классов и преподавала нам белорусский и немецкий язык. Так вот Ида с первых дней работала на немцев и стала их доверенным лицом в отношениях с населением. Когда кого-либо из сельчан забирали в комендатуру, то родственники несчастного бежали именно к ней, просили о помощи, отдавали всё, что было, лишь бы помогла освободить. Она помогала, но сразу предупреждала, что делает это только один раз, второй попытки уже не будет (на тот случай, если кто-то попадёт ещё раз).
Ида была очень жёсткой с учениками: если кто-то опаздывал или пропускал день в школе, то получал от неё пять лап, если не ходил в школу два дня – десять лап. Сейчас объясню, что это такое. У неё была линейка толщиной в один сантиметр, длиной полметра и шириной четыре сантиметра. Этой линейки мы боялись пуще всего на свете. Пять ударов по ладошке – пять лап, а если ещё пять по другой ладошке, то под партой, где сидел ребёнок, растекалась лужица. Именно поэтому я не пропускала ничего и учила всё, что было задано. Шпрехала по-немецки, как на родном языке и даже песенки пела.
Наступила весна 1942 года. В один из воскресных дней Ида пошла в церковь, там шла служба, и было много народа. Она знала всех прихожан в лицо, поэтому когда ей на глаза попались два хорошо одетых молодых человека, она испугалась и потихоньку вышла из храма. Шла не оглядываясь к своему дому, но чувствовала, что эти молодые люди идут за ней. По дороге стоял дом доктора, у которого было два входа: один с улицы, через который он принимал посетителей в своей амбулатории, а другой хозяйский, во двор, который располагался со стороны сарая. Учительница зашла в лабораторию к доктору и через кухню метнулась к выходу во двор, но там её уже ждал один из этих парней, а второй подошёл сзади.
– Здравствуйте, Ида, пройдёмте с нами, – они взяли её под руки и повели в сторону леса, где стояла запряженная в повозку лошадь.
В окно муж увидел, что жену ведут двое незнакомцев, и выбежал на улицу.
– Ида, ты куда пошла, может, ты к лесным попала?
– Это свои люди, – ответила Ида, – я скоро вернусь.
Но ей не суждено было вернуться. Её муж не выдержал потери и вскоре умер от горя. Он был хорошим художником и даже мог нарисовать портрет совершенно незнакомого, мимо проходящего человека за пару минут. Селяне похоронили его. Детей у них не было, да и вообще не было какой-либо родни в округе, ни кто из наших даже не знал, откуда они появились здесь. Ни кола, ни двора, просто приехали, купили дом и стали жить. После похорон люди поговаривали, что их дом был забит дорогими вещами, а на чердаке висели разные окорока и колбасы. До конца войны мы больше не ходили в школу.
УГЛЫ
По ночам то тут, то там горели пожары. В километре от нас проходила железная дорога, на которой частенько взрывали поезда. Партизаны пускали под откос эшелоны с живой силой и техникой, после чего по сёлам рыскали каратели и искали причастных к этим акциям. Однажды у железнодорожного полотна немцы нашли шапку ушанку, кто-то из взрывников обронил её в спешке. Так солдаты бегали по дворам и примеряли её на головы жителям. Кому подошла по размеру – пуля в лоб.
Как правило, немцы всегда шли по следу до самого конца, и если он уходил в лес, поиски прекращались. В этот раз следы партизан привели не к лесу, а в деревню Углы, которая располагалась от нас в полукилометре. Наш дом стоял на краю небольшого пролеска, за ним протекала речка, а на другом берегу была эта деревушка. Немцы согнали всех жителей в пуню, что стояла у реки, закрыли, облили двери бензином и сожгли людей заживо. Один парнишка убежал, его звали Николаем. Он учился с моим старшим братом в 10 классе. Десятилетка находилась тогда в пяти километрах от дома. Так мальчишки зимой бегали туда на лыжах, а весной да осенью ездили на велосипедах. Немцы не могли догнать Колю, ночью было дело, но шли по его следу. Мальчик прибежал к нам в деревню, к дому батюшки, что стоял у самой церкви, и начал стучать в двери. Пока батюшка проснулся да разглядел в окно, кто стучит, немцы уже подбежали к дому. И в тот момент, когда священник открыл дверь, парнишку срезала пуля прямо на крыльце.
Мы видели, как горела пуня, всю ночь просидели в лесу, плакали и тряслись от страха, что немцы и к нам придут. Но как только стихли крики людей, фашисты уехали, а огонь продолжал полыхать. Вот так, ни за что ни про что погибли все жители деревни Углы.
БАНДИТЫ
В феврале 1943 года в наших краях партизаны активизировали борьбу с фашистами. Местное население помогало им, чем могли, делились, можно сказать, последним. Но в то же время под видом партизан в лесах появилось и много банд. Эти тоже были с оружием и не щадили никого. Обирали селян до нитки и убивали прямо в домах, если кто был не согласен или противился им. Нашу семью эта участь то же не миновала. Однажды к нам в дом пришли двое и забрали абсолютно все вещи и продукты. Отец попросил, чтобы оставили бельё для детей, так нет же: забрали даже кружевную рубашку, в которой крестили младшего брата. Один рассвирепел и направил на папу автомат, собрался стрелять, другой успел ударить рукой по оружию и очередь ушла в окно. Но первый не успокоился и ударил отца прикладом по руке, да так, что сломал обе кости предплечья. Рука сразу повисла, как плеть. Бандиты ушли, а мы остались в пустой хате, зимой, в нижнем белье, с выбитыми окнами и изрешечённым пулями потолком. Чугунки были все разбиты, и в доме, хоть шаром покати. Забрали всю одежду и обувь, и детское, и взрослое. Папа покалечен, ни больниц, ни врачей, да и помощи просить было не у кого. Мама достала лучину, по наитию составила косточки и обвязала руку отца какой-то тряпкой.
Кое-как дожили до утра, а там родственники увидели наши разбитые окна и пришли, принесли кто что мог, одели и обули нас.
ТРАГЕДИЯ
С начала 1943 года немцы всё больше начинали звереть, молодёжь пряталась по подвалам и чердакам, их отлавливали и насильно угоняли в Германию. А весной нам объявили, что по обеим сторонам походящей мимо нас железной дороги будут вырубать лес глубиной до двух километров. Все находящиеся в этой полосе дома подлежали сносу. Конечно, никто эти дома сносить или перевозить не собирался, просто людей поставили перед фактом: либо вы уезжаете из этой полосы, либо вас попросту сожгут. Нам пришлось оставить всё и переехать за шесть километров от дороги, в деревню Щелкуны, там у нас был гектар земли и большая постройка для скота и сена, но жилья не было, поэтому пришлось попроситься на постой к другим людям.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69187825) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Геннадий Синицкий
Тип: электронная книга
Жанр: Историческая литература
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 03.12.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: «Нина Хованская» – пятая книга автора, на страницах которой невозможно было уместить весь жизненный путь героини с её ежедневным бытом, переживаниями и эмоциями. Это было сделано только в общих чертах, опираясь на самые яркие воспоминания прошлого. В этой повести описан жизненный путь Нины Николаевны Курилёнок (Хованской) от простой деревенской девчонки до Героя социалистического труда.