Главная страница | Русская классика | Рассказы о животных

Рассказы о животных
Леонид Николаевич Андреев
Эдуард Юрьевич Шим
Михаил Михайлович Пришвин
Константин Георгиевич Паустовский
Николай Георгиевич Гарин-Михайловский
Виктор Петрович Астафьев
Георгий Алексеевич Скребицкий
Борис Степанович Житков
Николай Иванович Сладков
И. С. Соколов-Микитов
Константин Дмитриевич Ушинский
Геннадий Яковлевич Снегирев
Детская иллюстрированная классика
В сборник вошли самые лучшие рассказы о животных. Все они в разное время были написаны классиками детской литературы – М. Пришвиным, Н. Сладковым, В. Астафьевым, К. Паустовским и другими. Из книги ребята узнают, как орешки попадают в берестяные трубочки, какие чудеса скрывает неприметная речушка возле деревни, чем прославился жук-носорог и кто такая Кусака. Произведения сборника входят в программы обязательного и внеклассного чтения в школе.
Иллюстрации для книги выполнены современным замечательным художником Иваном Цыганковым и публикуются впервые.
Для младшего школьного возраста.

Борис Житков, Виктор Астафьев, Геннадий Снегирев, Георгий Скребицкий, И. С. Соколов-Микитов, Константин Паустовский, Константин Ушинский, Леонид Андреев, Михаил Пришвин, Николай Гарин-Михайловский, Николай Сладков, Эдуард Шим
Рассказы о животных
Рассказы, сказки

* * *
© Астафьев В. П., насл., 2023
© Паустовский К. Г., насл., 2023
© Пришвин М. М., насл., 2023
© Скребицкий Г. А., насл., 2023
© Сладков Н. И., насл., 2023
© Снегирёв Г. Я., насл., 2023
© Соколов-Микитов И. С., насл., 2023
© Шим Э. Ю., насл., 2023
© Цыганков И. А., ил., 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *



Михаил Пришвин

Этажи леса


У птиц и зверьков в лесу есть свои этажи: мышки живут в корнях, в самом низу; разные птички вроде соловья вьют свои гнёздышки прямо на земле; дрозды – ещё повыше, на кустарниках; дупляные птицы – дятел, синички, совы – ещё повыше; на разной высоте по стволу дерева и на самом верху селятся хищники: ястреба и орлы.
Мне пришлось однажды наблюдать в лесу, что у них, зверушек и птиц, с этажами не как у нас в небоскрёбах: у нас всегда можно с кем-нибудь перемениться, у них каждая порода живёт непременно в своём этаже.
Однажды на охоте мы пришли к полянке с погибшими берёзами. Это часто бывает, что берёзы дорастут до какого-то возраста и засохнут. Другое дерево, засохнув, роняет на землю кору, и оттого непокрытая древесина скоро гниёт и всё дерево падает; у берёзы же кора не падает; эта смолистая, белая снаружи кора – береста – бывает непроницаемым футляром для дерева, и умершее дерево долго стоит, как живое.
Даже когда и сгниёт дерево и древесина превратится в труху, отяжелённую влагой, с виду белая берёза стоит, как живая. Но стоит, однако, хорошенько толкнуть такое дерево, как вдруг оно разломится всё на тяжёлые куски и падает.
Валить такие деревья – занятие очень весёлое, но и опасное: куском дерева, если не увернёшься, может здорово хватить тебя по голове. Но всё-таки мы, охотники, не очень боимся и когда попадаем к таким берёзам, то друг перед другом начинаем их рушить.
Так пришли мы к полянке с такими берёзами и обрушили довольно высокую берёзу. Падая, в воздухе она разломилась на несколько кусков, и в одном из них было дупло с гнездом гаечки. Маленькие птенчики при падении дерева не пострадали, только вместе со своим гнёздышком вывалились из дупла. Голые птенцы, покрытые пенышками, раскрывали широкие красные рты и, принимая нас за родителей, пищали и просили у нас червячка. Мы раскопали землю, нашли червячков, дали им перекусить; они ели, глотали и опять пищали.
Очень скоро прилетели родители, гаечки-синички, с белыми пухлыми щёчками и с червячками во ртах сели на рядом стоящих деревьях.
– Здравствуйте, дорогие, – сказали мы им, – вышло несчастье: мы этого не хотели.
Гаечки ничего не могли нам ответить, но, самое главное, не могли понять, что такое случилось, куда делось дерево, куда исчезли их дети.
Нас они нисколько не боялись, порхали с ветки на ветку в большой тревоге.
– Да вот же они! – показывали мы им гнездо на земле. – Вот они, прислушайтесь, как они пищат, как зовут вас!
Гаечки ничего не слушали, суетились, беспокоились и не хотели спуститься вниз и выйти за пределы своего этажа.
– А может быть, – сказали мы друг другу, – они нас боятся. Давай спрячемся! – И спрятались.
Нет! Птенцы пищали, родители пищали, порхали, но вниз не спускались.
Мы догадались тогда, что у птичек не как у нас в небоскрёбах, они не могут перемениться этажами: им теперь просто кажется, что весь этаж с их птенцами исчез.
– Ой-ой-ой, – сказал мой спутник, – ну какие же вы дурачки!..
Жалко стало и смешно: такие славные и с крылышками, а понять ничего не хотят.
Тогда мы взяли тот большой кусок, в котором находилось гнездо, сломили верх соседней берёзы и поставили на него наш кусок с гнездом как раз на такую высоту, на какой находился разрушенный этаж. Нам недолго пришлось ждать в засаде: через несколько минут счастливые родители встретили своих птенчиков.




Берестяная трубочка


Я нашёл удивительную берестяную трубочку. Весной, когда берёста влажная, человек вырежет кусок её для себя, тогда остальная берёста по кругу начинает свёртываться в трубочку. После, вместе с теплом, берёста сохнет и всё туже и туже закругляется. На следующую весну висят уже на берёзах трубочки, и так их бывает много, что не обращаешь внимания.
Но сегодня, выискивая дупло, я захотел посмотреть, нет ли чего в такой трубочке. В первой же трубочке я нашёл хороший орех, так плотно прихваченный, что с трудом удалось палочкой его вытолкнуть. Вокруг берёз не было орешников, и в трубочку орех не мог попасть «сам». По всей вероятности, это его белка спрятала, наверное, понимая, что трубка будет закрываться всё крепче и орех не выпадет. Но мало ореха: снизу в трубочке под прикрытием ореха устроился паучишко и всю внутренность её наполнил паутиной. После мне пришли догадки, что не белка воткнула орех, а ореховка, может быть, выкравшая его из гнезда белки.

Георгий Скребицкий

Лесное эхо


Мне было тогда лет пять или шесть. Мы жили в деревне.
Однажды мама пошла в лес за земляникой и взяла меня с собой. Земляники в тот год уродилось очень много. Она росла прямо за деревней, на старой лесной вырубке.
Как сейчас, помню я этот день, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет.
День был по-летнему солнечный, жаркий. Но только мы подошли к лесу, вдруг откуда-то набежала синяя тучка, и из неё посыпался частый крупный дождь. А солнце всё продолжало светить. Дождевые капли падали на землю, тяжело шлёпались о листья, вспыхивая разноцветными огоньками. Они повисали на траве, на ветвях кустов и деревьев, и в каждой капле отражалось, играло солнышко.
Не успели мы с мамой стать под дерево, как солнечный дождик уже кончился.
– Погляди-ка, Юра, как красиво! – сказала мама, выходя из-под веток.
Я взглянул. Через всё небо разноцветной дугой протянулась радуга. Казалось, что один её конец упирался в нашу деревню, а другой уходил далеко в заречные луга.
– Ух, здорово! – сказал я. – Как мост. Вот бы по нему пробежаться!
– Ты лучше по земле бегай, – засмеялась мама, и мы пошли в лес собирать землянику.
Мы бродили по полянам возле кочек и пней и всюду находили крупные спелые ягоды.
От нагретой солнцем земли после дождя шёл лёгкий пар. В воздухе пахло цветами, мёдом и земляникой. Потянешь носом этот чудесный запах – будто какой-то душистый сладкий напиток глотнёшь. А чтобы это ещё больше походило на правду, я срывал землянику и клал её не в корзиночку, а прямо в рот.
Я бегал по кустам, стряхивая с них последние дождевые капли. Мама бродила тут же неподалёку, и поэтому мне было вовсе не страшно заблудиться в лесу.
Вдруг большая жёлтая бабочка пролетела над полянкой. Я схватил с головы кепку и помчался за ней. Но бабочка то спускалась к самой траве, то поднималась вверх. Я гонялся, гонялся за ней, да так и не поймал: улетела куда-то в лес.
Совсем запыхавшись, я остановился и огляделся кругом: «А где же мама?» Её нигде не было видно.
– Ау! – закричал я, как, бывало, кричал возле дома, играя в прятки.
И вдруг откуда-то издали, из глубины леса, послышалось ответное: «Ау!»
Я даже вздрогнул. Неужели я так далеко убежал от мамы? Где она? Как же её найти? Весь лес, прежде такой весёлый, теперь показался мне таинственным, страшным.
– Мама! Мама! – что было сил закричал я, уже готовый расплакаться.
«А-ма-ма-ма-ма-а-а-а!» – будто передразнил меня кто-то вдали. И в ту же минуту из-за соседних кустов выбежала мама.
– Что ты кричишь? Что случилось? – испуганно спросила она.
– Я думал, ты далеко! – сразу успокоившись, ответил я. – Там в лесу кто-то дразнится.
– Кто дразнится? – не поняла мама.
– Не знаю. Я кричу – и он тоже. Вот послушай! – И я опять, но уже храбро крикнул: – Ау! Ау!
«Ау! Ау! Ау!» – отозвалось из лесной дали.
– Да ведь это эхо! – сказала мама.
– Эхо? А что оно там делает?
– Ничего не делает, – ответила мама. – Это твой же голос. Он отдаётся в лесу, а тебе кажется, что кто-то тебе отвечает.
Я недоверчиво слушал маму: «Как же это так? Мой же голос и мне отвечает, да ещё когда я уже сам замолчу».
Я опять попробовал крикнуть:
– Иди сюда!
«Сюда-а-а-а!» – откликнулось в лесу.
– Мама, а может, там всё-таки кто-нибудь дразнится? – нерешительно спросил я. – Пойдём-ка посмотрим.
– Вот глупый какой! – засмеялась мама. – Ну, пойдём, если хочешь, только никого мы с тобой не найдём.
Я взял маму на всякий случай за руку: «Кто его знает, что это за эхо!» – и мы пошли по дорожке в глубь леса. Изредка я покрикивал:
– Ты здесь?
«Зде-е-есь!» – отвечало впереди.
Мы перебрались через лесной овраг и вышли в светлый берёзовый лесок. Тут было совсем не страшно. Я отпустил мамину руку и побежал вперёд.


И вдруг я увидел «эхо». Оно сидело на пеньке спиной ко мне. Всё серое, в серой лохматой шапке, как леший с картинки из сказок. Я вскрикнул и бросился назад к маме:
– Мама, мама, вон эхо на пеньке сидит!
– Что ты всё глупости говоришь! – рассердилась мама. Взяла опять меня за руку и храбро пошла вперёд.
– А оно нас не тронет? – спрашивал я.
– Не дури, пожалуйста, – ответила мама.
Мы вышли на полянку.
– Вон, вон! – зашептал я.
– Да это же дедушка Кузьма коров пасёт!
Услышав мамин голос, «эхо» обернулось, и я увидел знакомую белую бороду, усы и брови, тоже белые, будто из ваты, будто их нарочно приклеили к загорелому сморщенному, как печёное яблоко, лицу.
– Дедушка, а я думал, ты – эхо! – закричал я, бросаясь к старику.
– Эхо? – удивился тот, опуская деревянную дудочку-жалейку, которую он выстругивал ножом. – Эхо – это, милый, не человек. Это лесной голос.
– Как лесной голос? – не понял я.
– А так. Вот ты крикнешь в лесу, а он тебе и откликнется. Каждое деревце, каждый кустик отзвук даёт. Вот послушай, как мы с ними перекликаемся.
Дед поднял свою дудочку-жалейку и заиграл нежно, протяжно. Он играл, словно напевал какую-то грустную песенку. А где-то далеко-далеко в лесу ему вторил другой такой же голос.
Подошла мама и села на соседний пенёк. Дедушка кончил играть, и эхо тоже кончило.
– Вот, сынок, слыхал теперь, как я с лесом перекликаюсь? – сказал старик. – Эхо – это самая душа леса. Что птица свистнет, что зверь закричит – всё тебе передаст, ничего не скроет. А ты ходи только по лесу да слушай его. Оно тебе всю лесную тайну откроет.
Так я тогда и не понял, что же такое эхо. Но зато на всю жизнь полюбил его, полюбил, как таинственный голос леса, как песню жалейки, как старую детскую сказку.
И вот теперь, через много-много лет, только услышу эхо в лесу, сразу вспоминается мне солнечный день, берёзы, полянка и посреди неё на старом пне что-то лохматое, серое. Может, это наш деревенский пастух сидит, а может, и не пастух, а сказочный дедушка-леший. Сидит он на пеньке, строгает кленовую дудочку-жалейку. А потом будет играть на ней в тихий вечерний час, когда засыпают деревья, трава и цветы и медленно из-за леса выбирается рогатый месяц и наступает тихая летняя ночь.



Сиротка


Принесли нам ребята небольшого сорочонка… Летать он ещё не мог, только прыгал. Кормили мы его творогом, кашей, мочёным хлебом, давали маленькие кусочки варёного мяса; он всё ел, ни от чего не отказывался.
Скоро у сорочонка отрос длинный хвост и крылья обросли жёсткими чёрными перьями. Он быстро научился летать и переселился на житьё из комнаты на балкон.
Только вот какая с ним была беда: никак наш сорочонок не мог выучиться самостоятельно есть. Совсем уж взрослая птица, красивая такая, летает хорошо, а еду всё, как маленький птенчик, просит. Выйдешь на балкон, сядешь за стол, сорока уж тут как тут, вертится перед тобой, приседает, топорщит крылышки, рот раскрывает. И смешно и жалко её. Мама даже прозвала её Сироткой. Сунет ей, бывало, в рот творогу или мочёного хлеба, проглотит сорока – и опять начинает просить, а сама из тарелки никак не клюёт. Учили-учили мы её – ничего не вышло, так и приходилось ей в рот корм запихивать. Наестся, бывало, Сиротка, встряхнётся, посмотрит хитрым чёрным глазком на тарелку, нет ли там ещё чего-нибудь вкусного, да и взлетит на перекладину под самый потолок или полетит в сад, на двор…
Она всюду летала и со всеми была знакома: с толстым котом Иванычем, с охотничьей собакой Джеком, с утками, курами; даже со старым драчливым петухом Петровичем сорока была в приятельских отношениях. Всех он на дворе задирал, а её не трогал. Бывало, клюют куры из корыта, и сорока тут же вертится. Вкусно пахнет тёплыми мочёными отрубями, хочется сороке позавтракать в дружеской куриной компании, да ничего не выходит.


Пристаёт Сиротка к курам, приседает, пищит, клюв раскрывает – никто её покормить не хочет.
Подскочит она и к Петровичу, запищит, а тот только взглянет на неё, забормочет: «Это что за безобразие!» – и прочь отойдёт. А потом вдруг захлопает своими крепкими крыльями, вытянет кверху шею, натужится, на цыпочки привстанет да как запоёт: «Ку-ка-ре-ку!» – так громко, что даже за рекой слышно.
А сорока попрыгает-попрыгает по двору, в конюшню слетает, заглянет к корове в стойло… Все сами едят, а ей опять приходится лететь на балкон и просить, чтобы её из рук кормили.
Вот однажды некому было с сорокой возиться. Целый день все были заняты. Уж она приставала-приставала ко всем, никто её не кормит!
Я в этот день с утра рыбу на речке ловил, вернулся домой только к вечеру и выбросил на дворе оставшихся от ловли червей. Пусть куры поклюют.
Петрович сразу приметил добычу, подбежал и начал сзывать кур: «Ко-ко-ко-ко! Ко-ко-ко-ко!» А они, как назло, куда-то разбрелись, ни одной на дворе нет.
Уж петух прямо из сил выбивается! Зовёт, зовёт, потом схватит червяка в клюв, потрясёт им, бросит и опять зовёт – ни за что первый съесть не хочет. Даже охрип, а куры всё не идут.
Вдруг, откуда ни возьмись, сорока. Подлетела к Петровичу, растопырила крылья и рот раскрыла: покорми, мол, меня.


Петух сразу приободрился, схватил в клюв огромного червяка, поднял, трясёт им перед самым носом сороки. Та смотрела, смотрела, потом цоп червяка – и съела! А петух уж ей второго подаёт. Съела и второго и третьего, а четвёртого Петрович сам склевал.
Гляжу я из окна и удивляюсь, как петух сороку из клюва кормит: то ей даст, то сам съест, то опять ей предложит. А сам всё приговаривает: «Ко-ко-ко-ко!..» Кланяется, клювом червей на земле показывает: «Ешь, мол, не бойся, вон они какие вкусные».


И уж не знаю, как это у них там всё получилось, как он ей растолковал, в чём дело, только вижу, закокал петух, показал на земле червяка, а сорока подскочила, повернула голову на бок, на другой, пригляделась и съела прямо с земли. Петрович даже головой в знак одобрения тряхнул; потом схватил сам здоровенного червяка, подбросил, перехватил клювом поудобнее и проглотил: «Вот, мол, как по-нашему». Но сорока, видно, поняла, в чём дело, – прыгает возле него да поклёвывает. Начал и петух червей подбирать. Так наперегонки друг перед другом стараются – кто скорей. Вмиг всех червей склевали.
С тех пор сороку кормить из рук больше не приходилось. В один раз её Петрович выучил с едой управляться. А уж как он это ей объяснил, я и сам не знаю.



Лесной голосок




Солнечный день в самом начале лета.
Я брожу неподалёку от дома в берёзовом перелеске. Всё кругом будто купается, плещется в золотистых волнах тепла и света. Надо мной струятся ветви берёз. Листья на них кажутся то изумрудно-зелёными, то совсем золотыми. А внизу под берёзами по траве тоже, как волны, бегут и струятся лёгкие синеватые тени. И светлые зайчики, как отражения солнца в воде, бегут один за другим по траве, по дорожке.
Солнце и в небе, и на земле… И от этого становится так хорошо, так весело, что хочется убежать куда-то вдаль, туда, где стволы молодых берёзок так и сверкают своей ослепительной белизной.
И вдруг из этой солнечной дали мне послышался знакомый лесной голосок: «Ку-ку, ку-ку!»
Кукушка! Я уже слышал её много раз, но никогда ещё не видал даже на картинке. Какая она из себя? Мне почему-то она казалась толстенькой, головастой, вроде совы. Но, может, она совсем не такая? Побегу погляжу.
Увы, это оказалось совсем не просто. Я – к ней на голос. А она замолчит и вот снова: «Ку-ку, ку-ку!» – но уже совсем в другом месте.
Как же её увидеть? Я остановился в раздумье. А может, она играет со мною в прятки? Она прячется, а я ищу. А давай-ка играть наоборот: теперь я спрячусь, а ты поищи.
Я залез в куст орешника и тоже кукукнул раз, другой. Кукушка замолкла – может, ищет меня? Сижу молчу и я, у самого даже сердце колотится от волнения. И вдруг где-то неподалёку: «Ку-ку, ку-ку!»
Я молчок: поищи-ка лучше, не кричи на весь лес.
А она уже совсем близко: «Ку-ку, ку-ку!»
Гляжу: через поляну летит какая-то птица, хвост длинный, сама серая, только грудка в тёмных пестринках. Наверное, ястребёнок. Такой у нас во дворе за воробьями охотится. Подлетел к соседнему дереву, сел на сучок, пригнулся да как закричит: «Ку-ку, ку-ку!»
Кукушка! Вот так раз! Значит, она не на сову, а на ястребка похожа.
Я как кукукну ей из куста в ответ! С перепугу она чуть с дерева не свалилась, сразу вниз с сучка метнулась, шмыг куда-то в лесную чащу, только её и видел.
Но мне и видеть её больше не надо. Вот я и разгадал лесную загадку, да к тому же и сам в первый раз заговорил с птицей на её родном языке.
Так звонкий лесной голосок кукушки открыл мне первую тайну леса. И с тех пор вот уж полвека я брожу зимою и летом по глухим, нехоженым тропам и открываю всё новые и новые тайны. И нет конца этим извилистым тропам, и нет конца тайнам родной природы.



И. С. Соколов-Микитов

Листопадничек




Осенью, когда осыпался с деревьев золотой лист, родились у старой зайчихи на болоте три маленьких зайчонка.
Называют охотники осенних зайчат листопадничками. Каждое утро смотрели зайчата, как разгуливают журавли по зелёному болоту, как учатся летать долговязые журавлята.
– Вот бы и мне так полетать, – сказал матери самый маленький зайчонок.
– Не говори глупости! – строго ответила старая зайчиха. – Разве зайцам полагается летать?
Пришла поздняя осень, стало в лесу скучно и холодно. Стали собираться птицы к отлёту в тёплые страны. Кружат над болотом журавли, прощаются на всю зиму с милой зелёной родиной. Слышится зайчатам, будто это с ними прощаются журавли:
– Прощайте, прощайте, бедные листопаднички!


Улетели в далёкие страны крикливые журавли. Залегли в тёплых берлогах лежебоки-медведи; свернувшись в клубочки, заснули колючие ежи; спрятались в глубокие норы змеи. Стало ещё скучнее в лесу. Заплакали листопаднички-зайчата:
– Что-то будет с нами? Замёрзнем зимой на болоте.
– Не говорите глупости! – ещё строже сказала зайчиха. – Разве замерзают зайцы зимой? Скоро вырастет на вас густая, тёплая шёрстка. Выпадет снег, будет нам в снегу тепло и уютно.
Успокоились зайчата. Только один, самый маленький листопадничек-зайчонок никому покоя не даёт.
– Оставайтесь здесь, – сказал он своим братьям. – А я один побегу за журавлями в тёплые страны.
Бежал, бежал Листопадничек по лесу, прибежал к глухой лесной речке. Видит, бобры строят на речке плотину. Подгрызут острыми зубами толстое дерево, ветер подует, упадёт дерево в воду. Запрудили речку, можно ходить по плотине.
– Скажите, дяденьки, зачем вы валите такие большие деревья? – спрашивает Листопадничек бобров.
– Мы для того валим деревья, – говорит старый Бобр, – чтобы заготовить на зиму корм и новую хатку поставить для наших маленьких бобряток.


– А тепло в вашей хатке зимой?
– Очень тепло, – отвечает седой Бобр.
– Пожалуйста, возьмите меня в вашу хатку, – просит маленький зайчонок.
Переглянулись Бобр с Бобрихой и говорят:
– Взять тебя можно. Наши бобрятки будут рады. Только умеешь ли ты плавать и нырять?
– Нет, зайцы плавать не умеют. Но я скоро у вас научусь, буду хорошо плавать и нырять.
– Ладно, – говорит Бобр, – вот наша новая хатка. Она почти готова, осталось только крышу доделать. Прыгай прямо в хатку.
Прыгнул Листопадничек в хатку. А в бобровой хатке два этажа. Внизу, у воды, приготовлен корм бобряток – мягкие ивовые ветки. Наверху настлано свежее сено. В уголке на сене сладко-сладко спят пушистые бобрятки.
Не успел хорошенько осмотреться зайчонок, как бобры над хаткой крышу поставили. Один бобр обглоданные палки таскает, другой замазывает крышу илом. Толстым хвостом громко пришлёпывает, как штукатур лопаткой. Ходко работают бобры.
Поставили бобры крышу, стало в хатке темно. Вспомнил Листопадничек своё светлое гнездо, старую мать-зайчиху и маленьких братьев.
«Убегу-ка в лес, – думает Листопадничек. – Здесь темно, сыро, можно замёрзнуть».
Скоро вернулись бобры в свою хатку. Отряхнулись внизу, обсушились.
– Ну как, – говорят, – как ты себя чувствуешь, зайчонок?
– У вас всё очень хорошо, – говорит Листопадничек. – Но мне нельзя долго здесь оставаться. Мне пора в лес.
– Что делать, – говорит Бобр, – если нужно, ступай. Выход из нашей хатки теперь один – под водою. Если научился хорошо плавать и нырять – пожалуйста.


Сунул Листопадничек лапку в холодную воду:
– Бррр! Ах, какая холодная вода! Уж лучше, пожалуй, у вас на всю зиму останусь, я не хочу в воду.
– Ладно, оставайся, – говорит Бобр. – Мы очень рады. Будешь у наших бобряток нянькой, будешь им корм приносить из кладовой. А мы пойдём на реку работать, деревья валить. Мы звери трудолюбивые.
Остался Листопадничек в бобровой хатке. Проснулись бобрятки, пищат, проголодались. Целую охапку ивовых мягких веток притащил для них из кладовой Листопадничек. Очень обрадовались бобрятки, стали глодать ивовые ветки – быстро-быстро. Зубы у бобров острые, только щепки летят. Обглодали, опять пищат, есть просят.


Намучился Листопадничек, таская из кладовой тяжёлые ветки. Поздно вернулись бобры, стали прибирать свою хатку. Любят бобры чистоту и порядок.
– А теперь, – сказали они зайчонку, – пожалуйста, садись с нами кушать.
– Где у вас репка лежит? – спрашивает Листопадничек.
– Нет у нас репки, – отвечают бобры. – Бобры ивовую и осиновую кору кушают.
Отведал зайчонок бобрового кушанья. Горькой показалась ему твёрдая ивовая кора.
«Эх, видно, не видать мне больше сладкой репки!» – подумал листопадничек-зайчонок.
На другой день, когда ушли бобры на работу, запищали бобрята – есть просят.
Побежал Листопадничек в кладовую, а там у норы незнакомый зверь сидит, весь мокрый, в зубах большущая рыбина. Испугался Листопадничек страшного зверя, стал из всех сил колотить лапками в стену, звать старых бобров.


Услыхали бобры шум, мигом явились. Выгнал старый Бобр из норы незваного гостя.
– Это разбойница выдра, – сказал Бобр, – она нам делает много зла, портит и разоряет наши плотины. Только ты не робей, зайчонок: выдра теперь не скоро покажется в нашей хатке. Я ей хороших тумаков надавал.
Выгнал Бобр выдру, а сам – в воду. И опять остался Листопадничек с бобрятами в сырой тёмной хатке.
Много раз слышал он, как подходила к хатке, принюхиваясь, хитрая лисица, как бродила возле хатки злая рысь. Жадная росомаха пробовала ломать хатку.
За долгую зиму большого страху натерпелся листопадничек-зайчонок. Часто вспоминал он своё тёплое гнездо, старую мать-зайчиху.
Раз случилось на лесной речке большая беда. Ранней весною прорвала вода построенную бобрами большую плотину. Стало заливать хатку.
– Вставайте! Вставайте! – закричал старый Бобр. – Это выдра испортила нашу плотину.
Бросились вниз бобрята – бултых в воду! А вода всё выше и выше. Подмочила зайчонку хвостик.
– Плыви, зайчонок! – говорит старый Бобр. – Плыви, спасайся, а то пропадёшь!
У Листопадничка со страху хвостик дрожит. Очень боялся холодной воды робкий зайчонок.
– Ну что с тобой делать? – сказал старый Бобр. – Садись на мой хвост да держись крепче. Я научу тебя плавать и нырять.


Уселся зайчонок на широкий бобровый хвост, крепко лапками держится. Нырнул Бобр в воду, хвостом вильнул, – не удержался, как пуля вылетел Листопадничек из воды.
Волей-неволей пришлось к берегу плыть самому. Вышел на берег, фыркнул, встряхнулся и – со всех ног на родное болото.
А старая зайчиха с зайчатами спала в своём гнезде.
Обрадовался Листопадничек, прижался к матери.
Не узнала зайчиха своего зайчонка:
– Ай, ай, кто это?
– Это я, – сказал Листопадничек. – Я из воды. Мне холодно, я очень озяб.
Обнюхала, облизала Листопадничка зайчиха, положила спать в тёплое гнездо. Крепко-крепко заснул возле матери в родном гнезде Листопадничек. Утром собрались слушать Листопадничка зайцы со всего болота.
Рассказал он братьям и сёстрам, как бегал за журавлями в тёплые страны, как жил у бобров, как научил его старый Бобр плавать и нырять. С тех пор по всему лесу прослыл Листопадничек самым храбрым и отчаянным зайцем.



Николай Сладков

Лесные тайнички


Лес густой, зелёный и полон шорохов, писков, песен.
Но вот вошёл в него охотник – и мигом всё спряталось и насторожилось. Как волна от брошенного в воду камня, покатилась от дерева к дереву тревога. Все за кусток, за сучок – и молчок.
Теперь хочешь увидеть – сам стань невидим; хочешь услышать – стань неслышим; хочешь понять – замри.
Я это знаю. Знаю, что из всех лесных тайничков следят за мной быстрые глаза, влажные носы ловят бегущие от меня струйки ветра. Много кругом зверьков и птиц. А попробуй найди!
Я пришёл сюда повидать сплюшку – крохотную, со скворца, сову.
Целые ночи она, как заведённая, кричит своё: «Сплю! Сплю! Сплю!» – будто лесные часы тикают: «Тик! Тик! Тик! Тик!..»
К рассвету станут лесные часы: сплюшка смолкнет и прячется. Да так ловко прячется, будто её никогда в лесу и не было.
Голос-то сплюшки – ночные часы – кто не слышал, а вот какая она на вид? Я знал её только по картинке. И так мне захотелось увидеть её живьём, что я целый день пробродил по лесу, каждое дерево, каждую ветку осматривал, в каждый куст заглядывал. Устал. Проголодался. Но так и не нашёл её.
Сел на старый пень. Молчу, сижу.
И вот, глядь, откуда ни возьмись – змейка! Серая. Плоская головка на тонкой шее, как почка на стебельке. Выползла откуда-то и глядит мне в глаза, будто чего ждёт от меня.
Змейка – она пролаза, должна всё знать.
Я ей и говорю, как в сказке:
– Змейка, змейка, поведай мне, где спряталась сплюшка – лесные часы?
Змейка подразнила меня язычком да юрк в траву!
…И вдруг, как в сказке, открылись передо мной лесные тайнички.
Длинно-длинно прошуршала в траве змейка, показалась ещё раз у другого пня – и вильнула под его обомшелые корни. Нырнула, а из-под них вывернулась большая зелёная ящерица с синей головой. Точно кто-то вытолкнул её оттуда. Прошуршала по сухому листу – и шмыг в чью-то норку.
В норке другой тайничок. Хозяйкой там тупоморденькая мышка-полёвка.
Испугалась она синеголовой ящерицы, выскочила из отнорка – из темноты на свет, – заметалась-заметалась – и шасть под лежачую колодину!
Поднялся под колодиной писк, возня. Там тоже оказался тайничок. И целый день спали в нём два зверька – сони-полчки. Два зверька, похожие на белочек.
Выскочили из-под колодины сони-полчки, ошалели от страха. Хвосты ершом. Взвинтились по стволу. Поцокали – да вдруг опять им страшно стало, ещё выше по стволу винтом кинулись.
А выше в стволе – дупло.
Сони-полчки хотели в него – и сшиблись у входа лбами. Пискнули от боли, кинулись опять обе сразу – да так вместе в дупло и провалились.
А оттуда – фык! – маленький дупляной чёртик! Ушки на макушке что рожки. Глаза круглые, жёлтые. Сел на сучок, спиной ко мне, а голову так завернул, что смотрит на меня в упор.
Конечно, не чёртик это, а сплюшка – ночные часы!
Я моргнуть не успел, она – раз! – и в листву. И там завозилось, запищало: тоже кто-то таился.
Так от дупла к дуплу, от норки к норке, от колоды к колоде, от куста к кусту, от щели к щели шарахается от страха лесная мелюзга, открывая мне свои ухороночки-тайнички. От дерева к дереву, от куста к кусту, как волна от камня, катится по лесу тревога. И все прячутся: скок-скок за кусток, за сучок – и молчок.
Хочешь увидеть – стань невидим. Хочешь услышать – стань неслышим. Хочешь узнать – затаись.



Загадочный зверь


Кошка ловит мышей, чайка ест рыбу, мухоловка – мух.
Скажи, что ты ешь, и я скажу, кто ты.
И слышу я голосок:
– Угадай, кто я? А ем я жуков и муравьёв!
Я подумал и твёрдо сказал:
– Дятел!
– Вот и не угадал! Ещё я ем ос и шмелей!
– Ага! Ты птица-осоед!
– Не осоед! Ещё я ем гусениц и личинок.
– Гусениц и личинок любят дрозды.
– А я не дрозд! Ещё я грызу сброшенные лосями рога.
– Тогда ты, наверно, лесная мышь.
– И вовсе не мышь. Бывает, я сама ем мышей!
– Мышей? Тогда ты, конечно, кошка.
– То мышка, то кошка! И совсем ты не угадал.
– Покажись! – крикнул я. И стал вглядываться в тёмную ель, откуда слышался голосок.
– Покажусь. Только ты признай себя побеждённым.
– Рано! – ответил я.
– Иногда я ем ящериц. А изредка рыбу.
– Может, ты цапля?
– Не цапля. Я ловлю птенцов и таскаю из птичьих гнёзд яйца.
– Похоже, что ты куница.
– Не говори мне про куницу. Куница мой старый враг. А ем я ещё почки, орехи, семена ёлок и сосен, ягоды и грибы.
Я рассердился и крикнул:
– Скорей всего, ты – свинья! Ты лопаешь всё подряд. Ты одичавшая свинья, которая сглупу забралась на ёлку!
– Сдаёшься? – спросил голосок.
Ветки качнулись, раздвинулись, и увидел я… белку!
– Запомни! – сказала она. – Кошки едят не только мышей, чайки ловят не только рыбу, мухоловки глотают не одних мух. А белки грызут не одни орешки.



Неслух


Медведицы строгие матери. А медвежата неслухи. Пока ещё сосут – сами сзади бегают, в ногах путаются. А подрастут – беда!
Да и медведицы сами со слабинкой: любят в холодке подремать. А весело ли медвежатам слушать их сонное сопение, когда кругом столько заманчивых шорохов, писков, песен!
От цветка к кусту, от куста к дереву, – и забредут…
Вот такого неслуха, удравшего от матери, я однажды и встретил в лесу.
Я сидел у ручья и макал сухарь в воду. Был я голодный, а сухарь был жёсткий, потому трудился я над ним очень долго. Так долго, что лесным жителям надоело ждать, пока я уйду, и они стали вылезать из своих тайников.
Вот вылезли на пень два зверька-полчка. В камнях запищали мыши, – видно, подрались. И вдруг на поляну выскочил медвежонок. Медвежонок как медвежонок: головастый, губастый, неловкий.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69120010) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.