Главная страница | Эзотерика, оккультизм | Места силы Русской Равнины. Том 4. Места силы 91—111. Шаманские экскурсы. Часть 1

Места силы Русской Равнины. Том 4. Места силы 91—111. Шаманские экскурсы. Часть 1
Олег Давыдов
Русские православные монастыри строились в основном на местах, где до того располагались языческие капища. Дергая за эту ниточку, автору «Мест Силы» удалось раскрыть поразительные вещи. Например, что древняя языческая религия не была искоренена Православием, а ушла в подполье и существует и в наши дни. Каждые выходные Олег Давыдов садился в автомобиль и ехал в одно из мест, упомянутых в житиях святых как знаковое. И, получив информацию и проанализировав ее, писал эту книгу. Вот Четвертый Том.

Места силы Русской Равнины
Том 4. Места силы 91—111. Шаманские экскурсы. Часть 1

Олег Давыдов

Редактор проекта Глеб Давыдов
Обложка и верстка Марианна Мисюк
Бильд-редактор Валентина Потолова

© Олег Давыдов, 2023

ISBN 978-5-0059-7431-0 (т. 4)
ISBN 978-5-0056-4596-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девяносто первое – Жижицкое озеро

От Торопца на Жижицкое озеро есть прямая дорога
через Плотично

Заглянем еще раз[1 - Мы уже заглядывали туда, например, в Томе Первом, см. главу «Шестнадцатое – Оковец».] в край озер, болот и истоков (Волги, Днепра, Западной Двины, Ловати), в край волоков на пути из варяг в греки, туда, где в изобилии водятся земноводные демоны и даже святые[2 - См. Том Второй, главу «Тридцать шестое – Остров Столобное».] иногда принимают форму лягушек. Некогда Жижицкое озеро входило в Торопецкий уезд Псковской губернии, теперь Торопец отошел к Твери, а озеро осталось псковским. В него впадает много мелких речушек, а вытекает лишь Жижица, впадающая в Западную Двину рядом с устьем Торопы.
Нас интересует не все озеро, а лишь его северо-восточный угол, отделенный от остального Жисца (еще одно название озера) двумя большими мысами и островами, носящими интересные названия: Лукий, Серебряный, Кромешный. В этом озерном углу родился Модест Мусоргский. От усадьбы возле деревни Карево, где он вырос, ничего не осталось. Поэтому музей Мусоргского разместился в Наумове, в доме, где родилась его мать Юлия Чирикова.


Памятник Мусоргскому на берегу Жижицкого озера.
Автор всех фотографий, опубликованных в книге,
Олег Давыдов (если не указано иное авторство)

Говорят, что на Жижицком озере Мусоргский пропитался народным духом, и отсюда пошла его музыка. Это – да, только вот: что имеют виду, говоря о народе? Если оперных мужиков, это одно дело, а если простонародный магизм его музыки, то – совершенно другое. Здесь речь пойдет о магии, поскольку душа Мусоргского – субстанция особая: чего ни коснется, все делает вопиюще нечеловеческим, демоническим, страшным. Взять хоть памятник, который стоит над озером около Карева. Такое впечатление, что композитор явился скульптору Думаняну в облике дьявола. И вот результат: монументальный кошмар на горе.
Мужик, повстречавшийся мне возле памятника, утверждал, что холм, на котором он установлен, называется Лысой горой, и что будто Модест Петрович наблюдал здесь пляски ведьм. Даже сам понемногу участвовал. А потом написал «Ночь на Лысой горе». Может, туземец и пошутил… В Наумове мне сказали, что эта гора называется вовсе не Лысой, а – Мусоргского. Тоже красиво.


Вид с горы Мусоргского на Наумово и Пошивкино.
Справа от часовни, которая виднеется на берегу,
раньше была Одигитриевская церковь, еще правее – кладбище.
Это называлось Пошивкинский погост

Впрочем, о Лысой горе музейная дама вроде что-то слыхала, да только не знает, которая из здешних горок так называется. Как не слыхать: должно же быть место в округе, где собираются ведьмы. Тут традиция. Отец Иоанн Белавин, служивший одно время в Пошивкинской церкви (между Наумовым и Каревым), сетовал в своем дневнике: «В настоящее время среди многих крестьян можно встретить таких, которые придают силу и значение снам, гаданиям, счастливым и несчастным дням, вере в судьбу». Священник надеялся, что суеверия сгладятся, если крестьянам дать начальное образование. Как это глупо! Только самые темные люди сегодня считают веру в сны и судьбу – суеверием.
О судьбе. Отец Иоанн приходился родным отцом одиннадцатому на Святой Руси и первому в пореволюционной России патриарху Тихону (Белавину). В юности будущий патриарх был влюблен в Марью Бабинину, дочку дьячка, который крестил младенца Модеста (и которому композитор обязан раскольничьим звучанием «Хованщины»). Попович мечтал жениться на Маше, но она полюбила жижицкого хуторянина Клявина и прижила с ним без всяких венчаний восемь детей. А безутешный Василий Иваныч Белавин постригся в монахи с именем Тихон.
Таковы роковые женщины Жисца. А отец Иоанн еще считал судьбу суеверием. Да нет, тут все натурально. Разумеется, ведьмы, способные возогнать самого обычного поповича до степени патриарха, попадаются не только на Жижицком озере. Но здесь они (я это и сам ощутил) какие-то особо свирепые (место силы располагает) и, так сказать, судьбоносные.


Торопец. Дом, в котором жили отец Иоанн Белавин
и его сын Василий, будущий патриарх Тихон.
После отъезда с Пошивкинского погоста отец Иоанн
служил в Торопце, в церкви, от которой я снял этот кадр.
Справа мой пес Осман оценивает качество места

Такой была и Ирина Егорова, бабушка Мусоргского. Эта дворовая баба намертво присушила дедушку, бравого гвардейца Алексея Григорьевича. Уж как он старался спастись, когда обрюхатил ее: и замуж выдал, и все… Но – колдовские чары все и превозмогли: в 1818 году шестидесятилетний дед женился на своей холопке Ирине. Ей было тогда сорок два, а отцу будущего композитора Петру – двадцать лет. Дворянство он выхлопочет только в тридцать пять. А до этого будут мучения: и, вроде, помещик, и – сын крепостной. Такие душевные травмы, бывает, серьезно сказываются в потомстве. После свадьбы отец и мать Мусоргского поселятся в одном доме с вдовой колдуньей Ириной. Атмосфера там будет невыносимой: два сына умрут прежде, чем Петр Алексеевич догадается, что надо поскорей разделиться с матерью. Только после переезда в Карево в этой семье стали рождаться жизнеспособные дети.


Карево от памятника Мусоргскому. Вдали виднеется озеро

Модест родился 21 марта 1839 года и вырос среди крестьян. Наблюдал их жизнь, их обряды, их нравы, играл с их детьми, носил крестьянскую одежду, все впитывал. Психологи знают: личность формируется в первые пять лет жизни. Если так, композитор по основным параметрам души был простым мужиком, хотя в семь лет уже отлично играл на рояле. Он и сам говаривал: «Недаром в детстве мужичков любил послушать и песенками их искушаться изволил». Деревенская жизнь была его жизнью. И он был ею доволен, поскольку другой просто не знал. Но в десять лет мальчика отвезли в Петербург и поместили сначала в школу с немецким названием Петришуле, а потом в школу гвардейских подпрапорщиков. После ее окончания – Преображенский полк (опять-таки основанный Петром).
Все это было ломкой. Не той щадящей ломкой, которая описана в «Обломове» (русском классическом мифе о триумфе воли и ничтожестве регулярности), но жестким обламыванием привыкшего к воле крестьянского парня, формированием в нем регулярной личности гвардейского офицера. Отголоски этой ломки можно расслышать, например, в петровских эксцессах «Хованщины», а в ответ – бунт, самосожжение, разгул народной вольницы. Модест перенес в себе Питер как болезнь, пережил школу как подавление русской души антирусскостью (петровскостью, польскостью). В результате в его душе поселились и стали конфликтовать как бы два человека, условно: крестьянский ребенок и гвардейский офицер. Верх брал то один, то другой.
Ребенок все бунтовал. В частности, добился того, что в 1858 году, не прослужив и двух лет, Мусоргский вышел в отставку, чтобы отдаться музыке, звучавшей в детской душе. Но офицер не сдавался. Он хотел быть достойным членом приличного общества, казаться лучше, умней, родовитей, чем был. Например, фамилия у него была не совсем благозвучная – Мусирский (так в метрической книге). Вообще-то, родные композитора писались и Мусерскими, и Мусурскими, и Мусорскими. Только Мусоргскими никогда не писались. А Модест вставил «г», и получилось – звучно, красиво и даже где-то по-польски, особенно – если ударять на «сорг». Для оправдания искомого благозвучия он даже вымыслил себе родословную прямо от Рюрика. Мол, был у варяга потомок по прозвищу Мусорга. А фанаты еще и придумали, что имя «Мусорга» происходит от греческого «мусургус», что значит: «музыкант». Вишь как!


Жижицкое озеро со стороны Карева

Но только Мусоргский не нуждается в этих легендах. Он и сам по себе сплошной миф. Этот шаман деформировал к чертовой бабушке все, над чем принимался камлать. Вот летописец Пимен в «Годунове» поет хрестоматийное: «Еще одно последнее сказанье – И летопись окончена моя». Точно так и у Пушкина, но – тот же текст у Мусоргского имеет совершенно иной смысл. Ибо – в опере дело кончается тем, что именно Пимен рассказывает Борису о том, как некий старец прозрел, сходив на могилку царевича Дмитрия, ставшего чудотворцем. И, выслушав это, Борис неожиданно вдруг умирает.


Торопец. Корсунская церковь. Она была построена
для чудотворной Корсунской Богородицы,
которую привез в Торопец отец Александра Невского

Такого у Пушкина (тоже, впрочем, шамана[3 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят шестое – Святые горы».]) нет и в помине. Рассказ о прозревшем – да, есть. Но Годунов умирает вовсе не от этого рассказа. И – совсем в другое время. У Пушкина как: Патриарх приводит к царю монаха (не Пимена), который рассказывает, что слышал эту историю от самого прозревшего. Это – сюжет о необходимости канонизации Дмитрия в целях контрпропаганды: у нас-де мертвый царевич чудеса творит, а у вас там – бунтует самозванец. Типичный пиарный ход. Его обсуждают на боярской думе и отвергают как слишком рискованный. Все.
А в опере получается, что «последнее сказание» Пимена, выпестовавшего самозванца, – это и есть сценарий жизни Бориса, который (сценарий) приводит царя к гибели. Писание Пимена вдруг совпадает с реальностью (как в конце «Ста лет одиночества» Маркеса), мир из-за этого схлопывается, герой умирает. Вот и выходит, что Пимен вовсе не человек, строчащий потомкам донос на Бориса, но – божество, создающее сценарий его жизни. «Хованщину» я уж здесь анализировать не буду, но напомню, что она начинается прямо с изготовления провокативного доноса…


Торопец. Богоявленская церковь.
Сейчас в ней краеведческий музей

Понятно, что Мусоргский отредактировал Пушкина в силу необходимости довести его сложный текст до состояния оперного либретто. Отредактировал именно так – ну, может быть, просто спьяну. Но что это меняет? По какой бы внешней причине изменения ни произошли, получилось нечто симптоматичное. Полная перемена сюжета, который теперь выглядит так: некий бог написал сценарий гибели Годунова и сам же явился, чтобы прикончить его путем озвучивания этого сценария, то есть – доведения до сознания царя чего-то такого, что он не осознает. Чисто психоаналитическая процедура. В ней-то и смысл либретто: в осознании скрытых содержаний бессознательного, а вовсе не в том, как грешно и опасно убивать наследников трона.
Сценарий строго по Пушкину строился бы на двух предпосылках: смерти ребенка и появлении его призрака (самозванца). По сути это христианский сценарий «Преступления и наказания»: человек убивает старушку (младенца) и не выдерживает испытания совестью («Да, жалок тот, в ком совесть нечиста»). То есть – не Наполеон этот царь, не тот, кто право имеет, а тварь дрожащая. Но такой сценарий не учитывает Пимена, убивающего словом. А это как раз то новое, что привносит Мусоргский. Оперный Пимен – какая-то особая (и совсем не христианская) инстанция в душе композитора. Что за инстанция?


С горы Мусоргского открывается много холмов.
И все они так или иначе лысые

Как я сказал, жизнь Мусоргского, определяется взаимодействием в его душе ребенка и офицера. В зависимости от того, кто из них побеждал, судьба композитора делала повороты. И, конечно, эта борьба отражалась в его музыкальных сюжетах. Скажем, сюжет «Годунова» – это победа ребенка (царевича Дмитрия) над убившим его Борисом (Фрейд сказал бы «Отцом»). А сюжет «Хованщины», наоборот, победа гвардейцев Петра над детской вольницей стрельцов и раскольников. Так вот каждый раз, как в душе побеждал офицер, Мусоргский не мог писать музыку. Потому что регулярность бесплодна, музыку может писать лишь ребенок в душе композитора. Для победы ребенку нужен союзник.
О «союзниках», неких существах нечеловеческой природы, которые могут принимать человеческую форму, много интересного сообщает Дон Хуан (см. тексты Кастанеды). Скажем, настоящий шаман, умеющий видеть, а не только смотреть, легко отличит союзника от человека. Человек – яйцо, а союзник – нет. Он только принимает форму человека, какого видит каждый профан. Союзник, впрочем, может принять и любую форму, но это уже теория. А практика заключается в том, что союзник помогает магу войти в такое состояние, из которого можно вершить магический праксис. Дон Хуан называл своего союзника Дымком, потому что тот появлялся, когда шаман курил трубку со всякими травками. Но отрицал, что Дымок находится в трубке или курительной смеси. Курение – только условия для контакта с союзником.
У Мусоргского тоже был союзник. Назовем его пока Водка, хотя Римский-Корсаков предпочитал говорить, что Модест «наконьячился». Это не имеет ничего общего с профанным алкоголизмом. Здесь дело не в питие, а в том – кто и что за ним открывается. Алкоголь – только условие контакта с союзником, пропуск в мир духов.


Мусоргский. Слева направо – фото, портрет работы
Ильи Репина, скульптура в исполнении Виктора Думаняна

Когда Модест Петрович соединялся со своим жидким союзником, он белкой скакал по мысленну древу, шизым орлом улетал в облака, внимал демонским трелям Баяна. Нет, телом-то он оставался в трактире «Малый Ярославец» (любимое место силы композитора в Питере), но шаманской душой улетал в платоновские небеса и внимал звукам божественных сфер. Запоминал! Ведь не мог же он в грязном трактире среди забулдыг – во имя всех гильдий и биллей! – нанести божий глас на бумагу. Сочинял, когда возвращался домой, точнее – приходил в себя. Поэтому многое терялось. Но и то, что шаман успел записать, выворачивает ухо наизнанку. Ибо он сумел запечатлеть, как стонет подколодный Змей русского духа[4 - См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».], пробитый георгиевским копьецом[5 - См. Том Первый, главу «Восемнадцатое – Перынский холм».].
Но, даже слушая Мусоргского, обычно мы до конца не слышим этой боли. Ибо ее адаптировали к чинным концертным залам и оперным сценам. В оркестровке, мол, русский гений был слабоват, не знал, как добраться до сердца почтеннейшей публики. Офицеры от музыки его переписывали, прилюдно издевались над ним, особенно – вот мудак! – Цезарь Кюи. И все же у Мусоргского сквозь нормативную музыкальную лексику можно расслышать бодрящую матерщину расхристанных русских богов.
Для этого, правда, надо отвлечься от оперной русскости. Ибо все эти Годуновы, Хованские, стрельцы и юродивые – лишь маски, в которых являются боги на сцене. Их мнимо исторический облик лишь искажает смысл послания русских богов, звучащего в этой чудовищной музыке. А послание было простое и ясное: «Блоха? Ха-ха!»
Душить блоху, паразитирующую на мужике, боги начнут уже вскоре после смерти Мусоргского. Дон Хуан бы тут сказал: надо было заранее слышать грядущее, а не просто сидеть слушать музыку. Надо было услышать взвизги Змея-Юродивого, переходящие в буйство маньяков нуминоза[6 - См. Том Второй, главу «Шестидесятое – Шамордино».] под Кромами, понять, чем напугал Громовержца-Бориса плетущий нить судьбы Пимен: «Увидел божий свет, и внучка, и…» Что «и…»? У Пушкина: «и могилку». А у Мусоргского это слово растворяется в звуковом кошмаре, душащем царя. Ибо это именно царь вдруг прозрел и видит – неизбежное. То, что он видит, мы слышим.


Гора Мусоргского от Пошивкинского погоста.
Удобное место, сильное, лысое. И есть объект культа –
памятник Мусоргскому господствует над округой

Мусоргский умер со словами: «Все кончено. Ах, я несчастный!» На его надгробье в Питере даты: «Род. 16 марта 1939. сконч. 16 марта 1881». Это неправильно – настоящая дата рождения Мусоргского 21 марта. Ошибка пошла оттого, что композитор всем говорил, что родился 16-го. Аберрация памяти. Но почему? Да по тому же, почему изменился сюжет «Годунова». Нечто в душе композитора знало дату его смерти и подбрасывало ему на язык всякий раз, как он говорил о рождении. И что же это за нечто? А союзник, с которым Мусоргский мало-помалу отождествился. Настоящее имя этого существа, конечно, не Водка. И даже не Дионис, но – Пимен. В опере он убивает Бориса, а в жизни – Мусоргского. Либретто «Годунова» оказывается сценарием жизни его создателя, осознавшего смерть ребенка в своей душе. Мусоргский изначально печенками чуял, что Пимен убьет его, и отразил это в опере. Он также знал день своей смерти, но считал его днем рождения.
Незадолго до кончины Пимен привел своего подопечного в госпиталь. В эти оставшиеся до смерти дни Репинна скорую руку написал его портрет. Портрет Модеста, но в то же время – и его союзника, Пимена, проконьяченного духа Жисца. Портрет шамана. Сами судите, насколько похож этот портрет на фотографию композитора.
А что касается памятника на Жижицком озере, то – что ж, он вполне вписался в приозерный ландшафт. Местным ведьмам сам бог велел водить хороводы вокруг этого запятнанного спермой времени бронзового чудовища. И бесноваться под ним на зорьке под музыку Мусоргского.

Девяносто второе – Старая Рязань
Может, кто-то не знает: современный город Рязань назван так только в 1778 году, а до того назывался Переславлем. Точнее – Переславлем Рязанским. Основан он был в 1095 году выходцами из южной Руси, где есть город Переяславль (ныне Переяславль-Хмельницкий), стоящий на реке Трубеж, впадающей в Днепр. Переславль Рязанский тоже стоит на реке Трубеж, но – впадающей в Оку. Ясно, что эту речку, впадающую в Оку, пришельцы переименовали. Примечательно, что в России есть еще один Переславль, стоящий на реке Трубеж. Переславль Залесский на Трубеже, речке впадающей в Плещеево озеро[7 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят второе – Ярилина плешь».].


Успенский собор в рязанском кремле.
Не так уж давно этот город назывался иначе


От Рязани до старой Рязани километров 60 по реке

А собственно Рязань, город бывший когда-то столицей Рязанского княжества, располагался километрах в шестидесяти ниже по Оке от современной Рязани, напротив Спасска Рязанского, неподалеку от впадения в Оку реки Прони. Эта Рязань основана 1096 году. Теперь от нее осталась только маленькая деревенька Старая Рязань. И мощное городище с высокими валами над обрывистым берегом Оки. Место духоподъемное. Очень советую там побывать, постоять над обрывистым берегом, посмотреть на пространства, открывающиеся за Окой. Тут как-то был неистовый Виссарион Белинский и написал: «О, с каким восторгом, с какой гордостью, стоя на помянутой крутизне, я обозревал сии восхитительные виды. Эти места достойны, чтобы на них стоял столичный город».


Преображенская церковь на подоле в Старой Рязани

Видно, дух места пронял критика по самые гланды. А насчет столицы – о, как хорошо, что эта Рязань не столица. Место осталось чистым, нетронутым, свежим, почти заповедным. Тут надо благодарить хана Батыя. В 1237 году он пришел на Русскую равнину, чтобы завершить некоторые дела, оставшиеся недоконченными со времени экспедиции 1223 года. В частности расквитаться с теми, кто перед битвой на Калке соучаствовал в убийстве монгольских послов (таких вещей монголы не прощали). Рязанские князья не имели отношения к этому преступлению, но пришельцам надо было как-то финансировать экспедицию. Хан послал к рязанским некую жрицу и двух чинов с требованием дать лошадей и провизию. Можно было откупиться (10% доходов было стандартной ценой у монголов), но князь Юрий Ингваревич собрал подручных, и они соборным разумом постановили ничего не давать. Сказали: «Убьете нас, все будет ваше».
Типичный ответ самоубийц. Эти шакалы, как видно, решили, что у великого хана есть охота и время с ними в бирюльки играть… Нет! Под яростный клич «Ура!» степная конница опрокинула войско рязанцев, а взять город для монголов, использовавших двухтысячерукий отряд высококлассных китайских саперов, было рутинным мероприятием. На пятый день Рязань пала. Город сожжен, население отчасти перебито, отчасти продано на рынке.


Памятник погибшим при штурме Рязани
стоит на крутизне над Окой

Можно, конечно, говорить о жестокости Батыя. Но только рязанская элита в те времена была хуже всяких татар. Кто были эти князья? Оккупанты, колонизаторы, мразь, одуревшая от безнаказанности и уже полностью морально разложившаяся. Например, в 1218 году рязанские князья Глеб и Константин в борьбе за власть вырезали практически всю верхушку княжества во главе с великим князем Романом Игоревичем. Как написано в «Рассказе о преступлении рязанских князей», во время этой чистки убито «одних только князей было шестеро, а бояр и дворян множество, со своими дворянами и половцами». Зачинщик потом сошел с ума, но – был ли он в здравом уме, когда начинал это дело? И были ли в здравом уме рязанские князья, когда провоцировали хана, не думая о последствиях для мирного населения?


Вид с Рязанского городища. Видны Старая Рязань,
Преображенская церковь, а там дальше
паромная переправа через Оку

Может, и были, да только их не интересовали ни Рязанская земля, ни люди, которые на ней жили. Интересовал их конкретно участок Оки от Коломны (то есть от устья Москвы-реки) до Старой Рязани, где в Оку впадает Проня. Дело в том, что Проня своим истоком почти соприкасается с Иван-озером, которое было тогда истоком Дона[8 - См. Том Третий, главу «Семьдесят седьмое – Исток Дона».]. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть, что были здесь и другие переходы с Оки на Дон, но путь по Проне был самый удобный. А ключом его была Рязань, бойкий торговый перекресток (при раскопках там найдены даже римские мечи). И, конечно, в эти места всегда тянулись щупальца торговых держав. Со средины 9-го века именно здесь проходила граница Хазарского каганата[9 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят четвертое – Дивногорье».]. После того, как в 965 году киевский каган Святослав Игоревич покончил с Хазарией, на Оку пришел капитал с Днепра, поддержанный, ясно дело, военной силой.


На снимке из космоса видно, что Ока как минимум
два раза меняла русло. Похоже, что Проня когда-то
впадала в Оку прямо около Старой Рязани

То есть, по сути, Рязанское княжество было торговой кампанией, контролировавшей, участок Оки от Коломны до Рязани (и далее по притокам). А точнее – охранной структурой этой кампании, крышей, как теперь говорят. Можно даже предположить, что фирменным знаком этой структуры было сочетание «Трубеж – Переславль», но это неважно. В данном случае важно лишь то, что пришлые торгаши не имели никакого отношения к людям (славянам и угрофинам), жившим на этой исконно мордовской земле (само слово «рязань» происходит от «эрзя», самоназвания одного из двух племен, составляющих ныне мордовский этнос), не думали об их интересах и не собирались их защищать. Да и не смогли бы. Ибо никакая охранная структура никогда не может противостоять армии, сплоченной воинским духом.


Рязанское городище просто грандиозно. Дорога от паромной
переправы, вскарабкавшись на плато, пересекает мертвый
город и сквозь пролом в стене уходит на северо-восток

Ведь что такое охранная фирма? Всегда и везде – банда рэкетиров. Архетипика этого – в Библии, где рассказано, как будущий царь Давид рэкетировал некоего Навала («Безумца» в переводе на русский язык). Навал и не знал, а Давид со своей бандой, оказывается, охранял его стада. То есть – не грабил. И за это потребовал плату. Безумец отказался платить, и Давид отправился вразумлять тупого овцевода. И быть бы тому жестоко наказанным, если бы его умная жена Авигея не поспешила расплатиться с Давидом сполна. Но Навал все равно скоропостижно скончался, Авига же стала женою Давида (1 Цар.25.2—42). Поучительно! Но представьте себе того Давида против конной лавы, идущей в атаку. Рассказ о победе над Голиафом можете оставить для внутреннего пользования. А реально – сколько камней ни пуляй в сходящую лавину, она от этого – только крепчает. И сметает все на пути. Вот так и рязанская охранная структура не выдержала столкновения с реальностью конницы хана Батыя.
Батый был внуком Чингисхана, который завоевал чуть не полмира, используя не столько даже свою великолепную армию, сколько особенности географии континента. Опираясь на операционную линию степей, которая тянется от Тихого океана до Дуная, он создал как бы империю-шашлык, нанизав на ось степных коммуникаций естественные пространства обитания человека по рекам, текущим в меридиональных направлениях, на юг и на север. Идеальная политическая инженерия, использующая ландшафт, коня, шпоры и воинский дух. Впоследствии нечто подобное сделали англичане, используя море, парусник, порох и дух капитала. Обе империи существуют до сих пор – в виде России и США.


Слева реконструкция первой Рязанской крепости (примерно 1100 год). К приходу Батыя город сильно расширился и занимал уже все территорию, которая помещается на этом рисунке (а также пространства, которые не помещаются). Справа идол, найденный на месте Спасского собора, главного храма древней Рязани. Там было капище,
там и сейчас фонтанирует сила

Князь Николай Трубецкой назвал свой манифест евразийства без обиняков: «Наследие Чингисхана». Там сказано, что именно Россия унаследовала грандиозное сооружение, созданное монголом. Самое интересное в этой политической мифологии (не надо путать ее с убожеством идеологий современных евразийских партий) вовсе не то, что Россия заняла территорию, которую когда-то завоевал Чингисхан. Это – очевидно. Самое интересное то, что Россия наследовала дух, который позволил приобрести эту территорию. Вот как описывает его Трубецкой:
«Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных. Но, подходя к религии, в сущности, именно с такой, психологической точки зрения, Чингисхан не навязывал своим подчиненным какой-либо определенной, догматически и обрядово оформленной религии. Официальной религии в его царстве не было; среди его воинов, полководцев и администраторов были как шаманисты, так и буддисты, мусульмане и христиане (несториане). Государственно важно для Чингисхана было только то, чтобы каждый из его верноподданных, так или иначе, живо ощущал свою полную подчиненность неземному высшему существу, т.е. был религиозен, исповедовал какую-нибудь религию, все равно какую».


Южная оконечность Рязанского городища. Руина – не древняя В самом начале 20-го века была построена церковь в честь (и на месте) разрушенных соборов древней Рязани, Спасского и Борисоглебского. Видны остатки работы археологов. С точки зрения геомистики место весьма интересное, самое сильное место на плато Старой Рязани. По крайней мере, у меня здесь все время звенело в ушах и началась аритмия. Мой биолокатор пес Осман подтвердил мои впечатления: свалился на спину и не хотел уходить. И еще: тут у меня отказал фотоаппарат, так что я не смог снять характерный валун, лежащий на полугоре немного южнее этого места

Правда, будучи человеком православным (то есть парализованным верой в еврейского бога), князь тут же начинает рассказывать о том, что определяющую роль в усвоении наследия Чингисхана сыграло православие… Да очнитесь вы, князь, православие – только одна из религий империи веротерпимого монгола. Хорошо уже то, что оно не слишком мешало усвоению его наследия. Из вашего же манифеста, как божий день, следует, что империя Чингисхана могла возникнуть и существовать именно потому, что ее настоящему богу не нужны ни мечети, ни церкви, ни кумирни, ни пагоды. Ибо молятся ему и ощущают его всегда только в собственной душе. В отличие от бога Авраама, бог Чингисхана непосредственно дан – вне зависимости от языков и конфессий. Он окрыляет! Любого! А конфессии – только культурные формы, отвлекающие человека от бога. Эти формы нужны, но – отнюдь не для окрыления, а просто для таксономии: я вхожу в эту группу, а ты – в ту. При помощи такого социального структурирования человеком проще управлять. Вера тут – вроде формы одежды, но только – внутренней одежды, обмундирования души.


А это уже новая Рязань. Кремль, Спасский монастырь

Во времена Трубецкого считалось, что Чингисхан был веротерпим потому, что был шаманистом. Лев Гумилев доказывал, что объединителя Евразии надо скорей причислять к вере бон, которая, по Гумилеву, является восточным ответвлением митраизма[10 - См. Том Третий, главу «Семьдесят первое – Старо-Голутвин».]. Сам Чингисхан мог молиться Тенгри или Хормусте. Как бы то ни было, все это – только условности, не имеющие прямого отношения к богу, которому поклонялся Чингисхан, и которому поклонялись его соратники и потомки, относившие себя – кто к христианству, кто к мусульманству, кто к чему-то еще. Думаю, что в конечном счете все они были одержимы тем самым небесным богом, о котором один дикарь с Верхнего Нила концептуально сказал: «Будучи везде, он сейчас – здесь» (см. Дивногорье[11 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят четвертое – Дивногорье».]).
Хорошо дикарю – между ним и богом почти нет преград. А у нас мозги засраны. Мы не всегда чувствуем бога, который сейчас здесь. Потому что жрецы условных богов понаставили между ним и нами экранов. Но уж если бог явится, тронет тебя за загривок, ты сразу узнаешь его. Только не пытайся его использовать, все равно ничего не получится. Не верь, не бойся, не проси – он сам способствует твоему успеху. И коль скоро уж ты попал в струю божественного дыхания, мгновенно доставит тебя куда угодно (ему, а значит – и тебе). Так ветер степей принес войско Батыя из Каракорума под стены Рязани.
А рязанская братва, сосущая кровь безответных туземцев, демонстрирует распальцовку: да у нас тут свой бог – рязанско-еврейский! – да у нас тут все схвачено, попробуй отними… Представляю себе изумление в ставке Батыя, когда послы доложили, что жадные князья хотят умереть, прежде чем дать то, что у них попросили. Монголы люди простодушные, они все поняли правильно: э, башка, да они там в Рязань совсем потеряли чувство реальности, горя не знают! Ну так, однако, узнают…


Кремль новой Рязани был неплохим укреплением.
Над откосом стоит Успенский собор

После штурма Рязань превратилась в дымящийся призрак. Великий князь Юрий Ингваревич пал в бою на городской стене, его родственники педантично вырезаны. Но это вовсе не значит, что Рязань так вот сразу вдруг перестала существовать и быть столицей княжества. Нет, процесс шел естественно и постепенно. Великим рязанским князем стал Ингварь Ингваревич, выживший потому, что в период декабрьской катастрофы 1237 года ездил в Чернигов (там, судя по всему, и была штаб-квартира Окской торговой кампании). На Рязанское пепелище он уже не вернулся, а сел в Переславле. Но кафедра долго еще оставалась в Рязани: епископ перешел в Переславль только ближе к концу 13-го века. В условиях военного присутствия монголов на южном направлении положение Старой Рязани как стратегической точки в торговле на Дон становилось сомнительным. По крайней мере, частные охранные структуры были уже не нужны, контора несла убытки.
А в 1301 году Москва отняла у Рязани Коломну. Это граничная дата: Рязанское княжество было окончательно оттеснено от пути по Москве-реке к Волоколамску[12 - См. Том Третий, главу «Семьдесят пятое – Теряев Дорок».] и дальше… К Волге тоже никто не пускал. Оставался участок пути по Оке, в центре которого был Переславль, доходы совсем сократились. А как вы хотели? Монголы строили новый порядок. Русские князья расставлялись по ранжиру: кто сколько стоит (в том числе и буквально). Восхождение к власти в империи начала маленькая Москва.


Это, собственно, и есть село Старая Рязань.
Преображенская церковь, Ока, дымка торфяных пожаров

Мало-помалу изменилась сама политическая природа Рязанского княжества: из торговой кампании, эксплуатирующей переход на Дон, оно превратилось в буферное государство, первым принимающее на себя удары карательных экспедиций и разбойничьих набегов из степи (надо четко отличать политику Сарая от самостийной работы степных предпринимателей). Может быть, поначалу рязанские князья даже и не осознали случившейся перемены.
Но уже блистательный Олег Иванович Рязанский (княжил с 1350 года) все понимал. По своей психологии он был типичным жителем границы, трикстером. И сознательно проводил политику «ни вашим, ни нашим», используя пограничное положение своего княжества. Играл и с Москвой, и с татарами, и с Литвой, извлекая выгоду из тонкой балансировки на грани. Подробности – в тексте о Солотчинском[13 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят четвертое – Солотча».] монастыре, где святой Олег похоронен.
Вообще, рязанская мифология весьма интересна. Отчасти я касался ее в текстах о Зарайске[14 - См. Том Второй, главу «Сороковое – Зарайск».], Муроме[15 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят второе – Муром».], Пощупове[16 - См. Том Первый, главу «Двадцать четвертое – Пощупово».], Ижеславле[17 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят второе – Ижеславль».]… Не буду повторяться. Напомню лучше антропологический миф: мол, во времена татаро-монгольского ига хорошенькие рязаночки подверглись массовому изнасилованию и потому у рязанских теперь светлые волосы и темные глаза. Типа: монголы подпортили генотип. Чей? Эрзи? Мокши? Вятичей? Кривичей? Кто там еще?
Генотип это нечто, складывающееся при взаимодействии разных народов в сладостные моменты мужских оргазмов. Человек – не болонка, испортить его генотип невозможно. Но есть тонкости. Вот в 2003 году были опубликованы результаты исследования ДНК жителей Евразии. И оказалось, что практически одинаковая структура Y-хромосомы должна наблюдаться (если экстраполировать результат выборочного исследования) у шестнадцати миллионов человек, живущих в разных концах Евразии. Коротко говоря, эти люди, разбросанные от Тихого океана до Каспия и принадлежащие разным этносам, должны иметь одного общего предка. По расчетам генетиков, этот человек должен был жить в 12-м веке. Подозрение сразу же пало на Чингисхана, поскольку лишь он и его потомки обладали неограниченной возможностью еть, еть и еть на бескрайних просторах Евразии.
И что – плохо вам оттого, что в вас течет кровь Чингисхана? Нет, не плохо. А тогда – какие проблемы? Да вот белый дядя сказал, что у нас азиатская рожа, и мы теперь этого очень стесняемся. М-да! Стесняться своего лица – самое последнее дело. Тот, кто стесняется, приобретает комплекс неполноценности и превращается в неудачника, которым любой белый дядя может вертеть так и сяк. А может, нам лучше этого дядю за белые яйца к коню привязать… И – в галоп!

Девяносто третье – Оять
Жили-были во времена Василия Темного[18 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят седьмое – Клоп».] муж и жена, Степан и Васса. Имели избушку в селе Мандера на правом берегу Ояти, впадающей в Свирь. Жили неплохо, не голодали, плодились. Но в какой-то момент Васса вдруг перестала рожать. Степан этим был весьма недоволен, поносил жену, а она все молилась, поминая Авраама и Сару, и давала обеты. Кому и какие – станет ясно из дальнейшего.
Менее чем в полукилометре от дома Степана и Вассы за рекой стоял монастырь. В него и отправились супруги для совместных молитв о ребенке. И провели там вместе «немалое время». «Однажды ночью, когда они стояли одни на молитве, было им некоторое явление божие». Таинственный голос пообещал мальчика. Так сказано в Житии рожденного после этого сына. Могут спросить: где это видано, чтобы для зачатия надо было уединяться ночью в монастыре? И что это за монастырь, в котором мужчины и женщины ночами совместно молятся о чадородии? Давайте посмотрим.


Река Свирь течет из Онежского озера в Ладожское

Речь идет о ныне снова действующем Введено-Оятском монастыре. Когда он появился и кем был основан – неизвестно. Известно только, что в те времена, о которых у нас идет речь, он назывался Островский Введенский. Сейчас он женский. До революции был мужским. А каким был при жизни Степана и Вассы? Судя по тому, что в ночи там вместе молись мужчины и женщины, он был общим, мужеско-женским. Или – оптиным. Такие монастыри были не такой уж редкостью на Руси. Таким был, например, Покровский Хотьков монастырь[19 - См. Том Четвертый, главу «Сто седьмое – Радонеж».], куда вместе ушли родители Сергия Радонежского. Названия знаменитой Введенской Оптиной пустыни[20 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят седьмое – Оптина пустынь».] и Оптина Троицкого монастыря возле Болхова идут, как я уже говорил, от общего (оптового) проживания обоих полов в пределах одной обители. Ничего такого тут нет. Раздельное спасение полов в монастырях – такое же обстоятельство исторического времени, как раздельное обучение мальчиков и девочек в школах.


Введено-Оятский монастырь. Введенский храм

Но заметим: Оятский монастырь был не только оптиным, но еще и Введенским, как и Козельская Оптина пустынь. А что такое Введение? Да результат проблем с зачатьем. Родители девы Марии Иоаким и Анна пятьдесят лет были бездетны. А потом им явился ангел (Аврааму и Сарре в аналогичной ситуации явилась целая Троица) и предрек рождение дочери. Анна пообещала посвятить девочку богу. Что это значит? Ну, например, Авраам своего сына Исаака натурально пытался зарезать в жертву еврейскому богу. Марию посвятили в жертву этому богу иначе: отдали в Иерусалимский храм, когда ей исполнилось три года. Вот это как раз и есть Введение. Введение во храм.


В Оятском монастыре все очень хорошо обустроено.
Монашки спокойные, чинные. Вот они здесь живут

В очень древние времена это означало бы только одно: девочка становилась иеродулой, храмовой проституткой (мы это уже обсуждали[21 - См. Том Второй, главу «Тридцать первое – Ферапонтово».]), жрицей, которая должна отдаваться любому, ибо бог может принять любой облик. Это была такая форма богослужения, связанная с обеспечением плодородия и чадородия (а заработанные деньги шли в казну храма). Во времена Марии (не надо путать ее с русской Богородицей) все это имело уже сублимированную форму. Реальная физиология была отброшена, а символический смысл посвящения девочек богу остался. Отсюда и дошедшая до нас терминология – сын божий, невесты Христовы и прочее.
Но какое отношение все это имеет к Введенскому монастырю на Ояти? Ну, вот например, лет через сорок после того, как Степан с Вассой уединялись в Оятском монастыре, архиепископ Новгородский Геннадий в ходе борьбы[22 - См. Том Третий, главу «Семьдесят пятое – Теряев Дорок».] с ересью жидовствующих писал в Москву о неких священнослужителях с Ояти, которые дали какому-то мужику нательный крест с изображением мужских и женских половых органов. Геннадий считал это особо циничным проявлением жидовства. Он был неправ.


Введенский храм

Да, крест присвоен христианами (примерно, как имя нашей страны присвоено функционерами «Единой», «Справедливой» и прочих россий), но это вовсе не значит, что он – нечто только специфически христианское (то есть – принадлежащее еврейскому богу). В аспекте метафизическом, вневременном крест – символ полноты бытия. А половые органы – тот же символ полноты бытия, но в аспекте натурального течения жизни, знак плодородия, чадородия, чреды поколений. Ничего похабного в сочетании этих двух символов нет. Что тут есть, так это понимание святости жизни, в том числе, конечно, и половой. В конце концов, копье и губка на иссопе, часто изображаемые вместе с крестом (а также – копье и чаша-грааль) символизируют буквально то самое, что так возмутило Геннадия. Что же касается монастырей совместного проживания, то это даже диалектическая необходимость народной религии. И если бы оптиных монастырей не было, их следовало бы выдумать (см. текст о Серапионовой пустыни[23 - См. Том Первый, главу «Двадцать шестое – Серапионова Пустынь».]).


Введенский храм и монастырский колодец. Это – чтобы пить. Чудотворная вода Оятского монастыря в другом месте

Но такие монастыри были. Конечно, это не были какие-нибудь хлыстовские обители, где предавались свальному греху. Нет, это были нормальные монастыри, где почитали русскую Богородицу.
Читателю «Мест силы» должно быть давно уже ясно, что под именем Богородицы скрывается много разных народных богинь, которым поклоняются под видом разных богородичных икон. И соответственно, у каждой из этих богинь есть свой праздник, привязанный к православному календарю. Но что же за божество народной религии стоит за Введением? Некоторую ясность вносит тот факт, что на третий день после праздника Введения (4 декабря) празднуют великомученицу Екатерину (о ней см. место силы «Екатерининская пустынь»[24 - См. Том Третий, главу «Семидесятое – Екатерининская пустынь».]), которая в России считается покровительницей деторождения. Для объяснения этого обычно ссылаются на строку из Жития: Екатерина, мол, знала медицину. Но это притянуто за уши. А естественное объяснение очень простое: на начало декабря (н. ст.) выпадало празднование языческого божества, покровительствовавшего беременности. И когда это божество было загнано в подполье, его функции перешли к Екатерине.


Вход в монастырь. Стены Оятской обители были разрушены при Советской власти. Теперь только хлипкий заборчик. Монашки ходят крестным ходом вокруг монастыря, чтобы создать символическую стену от неприятеля

Что конкретно представляет собой божество зачатий и деторождения? Ясно, что это не просто божество эротических игр, как богиня любви Екатерина[25 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят первое – Богородицкий парк».]. Ясно, что это и не божество брака, как богиня свадеб Феврония[26 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят второе – Муром».]. Ясно также, что это не божество женских забот, как Пятница-Мокошь[27 - См. Том Третий, главу «Семьдесят девятое – Пайгарма».]. И это не божество родовспоможения[28 - См. главу «Сто десятое – Пельшма».]. И даже не мать, которую мы видим на иконах, изображающих Богородицу с младенцем. Та богиня, которую мы сейчас ищем, вообще еще не мать, она – только возможность материнства, специфическое божество репродуктивных функций, живущее ныне в женских консультациях. Как ее имя? Затрудняюсь с ответом. Не называть же ее Матушкой Гинекологией.
Вообще-то есть много женщин, которые поклоняются ей всей душой или имеют с нею большие проблемы. Так что культ процветает. Но все-таки это не то. Когда-то богиня обитала в самых верхах пантеонов. Знаменитые палеолитические статуэтки Венеры – вот это она. А в христианском искусстве она незримо (а иногда и зримо – в виде ангела) присутствует на иконах Зачатия. Очень реалистичный сюжет. Неправы те, кто находит в нем любострастие. Нет, это какая-то внеэротичная хоть. Буквально: богиня зачатья, проснувшись вдруг, соединяет двух людей для рождения третьего. Взгляните на эту икону, и вы увидите то, что было между Степаном и Вассой ночью в монастыре.


Слева икона Зачатие. Анна и Иоаким на фоне открытого алькова. По бокам, как бы в окнах, ангел сообщает по отдельности Анне и Иоакиму, что у них будет ребенок – дочь Мария. А справа икона Введения во храм. Те же Анна и Иаким отдают свою трехлетнюю дочь в руки жреца еврейского бога. Позади жреца очень верно изображены другие храмовые девушки, еще раньше отданные во служение богу

И не только с ними. Это было со многими парами, приходившими в Оятское (что-то до боли знакомое в этом звучит) место силы поклониться богине Хоти (кстати, вот ей и имя) задолго до основания монастыря. Вообще-то, святилищ этой богини в России всегда было много. Их и теперь нетрудно найти. Когда гуляешь в таких местах, ощущаешь великую нежность и одновременно душевный подъем – безгрешную хоть. Да вот, хоть в Хотькове. Хорошее место. Конечно, во времена Сергия там был уже вполне христианский монастырь, хоть и оптин, обычная богадельня. Но изначально это было место силы богини чадородия. Оятский монастырь, по всей видимости, дольше сохранял первозданную стихию народной религии Хоти. Потому, что был далек от начальства. Да и дух места здесь помощней, чем в Хотькове.
Оятский дух и сегодня влечет к себе толпы паломников. По наивности люди считают, что приезжают в монастырь. Но тянет-то их не монастырь, а чудесный источник, в котором живет дух Ояти. Монастырь к источнику пристроен лишь сбоку – для ухода за духом и его материальным телом, источником. Когда обитель закрыли, источник заглох. А в 1991 году сюда (на карте место называется Рассвет) приехала Лидия Коняшева и не смогла уехать. Что-то ее тут держало. Начала хлопотать, добилась возобновления монастыря, стала его настоятельницей, матушкой Феклой.


Оятское место силы из космоса. Характерно для места силы: около него река делает несколько резких излучин. Монастырь стоит на левом берегу Ояти, село Мандера, где жили Степан и Васса, стояло на правом. Теперь его нет. Но там стоит крест

При Советах монастырская колокольня служила водонапорной башней. Когда ее стали перестраивать обратно в колокольню, монашки остались без воды. Что было делать? Молиться и расчищать пересохший источник. Через некоторое время в нем показалась вода. Поначалу мутная лужица, а потом все больше и чище. Вода оказалось йодисто-радоновой. Вкус специфический, постоянно пить ее невозможно. Да и просто опасно. Но зато она лечит множество разных болезней.
Потому и случилась беда: какие-то новые русские вздумали разливать и продавать эту воду. Дали взятки, монашек отставили в сторону. Что ж, они снова стали молиться. И вот: директор разливочной скоропостижно скончался, предприятие развалилось, источник остался за монастырем. Это, конечно, не монашки, это дух места расправился с бедолагой, не понимавшим, с чем имеет дело. Теперь возле источника устроена купальня. Я нырнул и как будто заново родился.


Путь на Валаам. Остров находится в северной части Ладожского озера. Сейчас туда ездят из Сортавалы. Я уже рассказывал об этом пути (см. Том Первый, Место десятое – Коневец) и еще расскажу об острове. На этой фотографии кораблик уже приближается к Валааму, вон видны его церкви. Монах блаженствует. Между прочим, он везет на остров каких-то ребят

Но вернемся в 15-й век. В июле 1448 года у Степана и Вассы родился мальчик, которого назвали Амосом. Очень хороший, но несколько слишком замкнутый. И к учебе был туп. Родители переживали. Сверстники – просто издевались. А ему – хоть бы что. Он все ходил в монастырь и молился, в частности – и о просветлении ума. Раз, молясь, услышал: «Встань, не бойся, получишь то, о чем просил». И точно: вскоре он всех превзошел в учебе.
Когда Амос вырос, родители хотели его женить. Не тут-то было. По каким-то делам на Оять явились монахи с Валаама. Один из них повел с юношей задушевные беседы о сладости жизни на святом острове. Как будто у парня под боком не было своего монастыря. Был, да, как видно, не тот. Валаамский старец расписывал преимущества отшельничества и скитничества. Говорил очень складно, завлекательно: любовь родителей естественна, но Владыка повелевает взять крест на плечо и последовать за ним тесным и прискорбным путем.


Вот Валаамский монастырь с Ладоги

Заметим, монах понимал, что на Ояти за такую пропаганду аскетического образа жизни можно огрести таких п… юлей, что потом никакая йодисто-радоновая вода не поможет. Поэтому очень просил Амоса держать их беседы в тайне. Понятно, ведь старец по сути совращал малолетнего: поспеши сотворить доброе свое желание (уйти на Валаам), пока еще не посеяны плевелы в сердце твоем и сластолюбие мира тебя не удерживает. Пугал: будешь подлежать укоризне вместе с теми, кто ради хозяйства и сладкого поятия жены отрекается от небесной пищи. Бил в самую сердцевину религии Хоти. И, между прочим, ненавязчиво так, но очень подробно намечал маршрут на Валаам. Приходи сам, а нам не велено взимать чад от родителей и отводить в монастырь.
И Амос решился бежать. Причем поступил очень хитро и крайне жестоко. Пришел к отцу с матерью и попросил благословения сходить к знакомому, жившему километрах в пяти от их дома, по делам. Отец благословил. Прошел день, другой, третий, неделя – малый пропал. Родители были в отчаянии. Что думать? Медведь задрал? Убили разбойники или, хуже того, украли и продали в рабство? Старики не могли себе и представить, что сын, украв благословение, просто бежал от них. Любимец! Подлец, настоящий подлец!


Оятский монастырь. Колокольня

Степан объявил награду тому, кто даст хоть какие-то сведения о судьбе Амоса. И вот через три года получил информацию о том, что он жив. Видели на Валааме. Слава богу! Мгновенно собрался и двинулся в путь. Добрался до Валаама, пришел к игумену: так, мол, и так, у вас тут мой ребенок. Игумен ему (тоже культурно): да есть такой, но надо обождать, может, он и не захочет тебя видеть. Это – как? Да вот так, у нас тут монастырь, иди пока что в гостиницу. Степан покорился. А игумен отправился к Амосу (он тогда еще не был монахом, только послушником) и сказал ему, что родитель его разыскал. Повидаешься? Нет, отказался, не захотел даже на порог выйти.
Узнав, что сын не хочет его видеть, Степан взбеленился. Назвал игумена пронырливым старцем и пригрозил сейчас же покончить с собой, если ему не покажут ребенка. Прозвучало это весьма убедительно. Игумен пошел уговаривать послушника показаться отцу. Уговорил. Степан ужаснулся, когда увидал вместо своего Амоса изможденного недоеданием и тяжким трудом доходягу. Обнял сына, заплакал. Потом стал его умолять вернуться домой. Но в ответ получил лишь избитые поучение о спасении души. И рекомендацию раздать имение нищим и самому уйти в монастырь. В тот, что около дома, Оятский. Отец посмотрел на сына, произносящего штампованные фразы, плюнул в досаде, повернулся и побрел восвояси.


Слева надгробья Степана и Вассы (Сергия и Варавары) в Оятском монастыре. Над ними как раз возводят часовню. Справа икона, на которой изображены Александр Свирский (в центре) и его родители

А чего он хотел? Ведь Васса еще до зачатия обещала посвятить ребенка богу. И оба родителя даже считали сына более данным от бога, чем рожденным от них. Какого бога, однако, они имели в виду? Судя по поведению Степана – совсем не того, которому поклонялись монахи на Валааме. Судя по всему – то божество, которому они с женой молились в ночи на Ояти. Но в том-то и фокус политтехнологий христианства, что людям внушают: есть только один бог, еврейский. И люди перестают ориентироваться, впадают в парадокс двоеверия (я об этом писал[29 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».]): молятся своим богам под видом чужих, чужим – под видом своих. И уже даже толком не знают, кому они молятся. Приносят жертву одному богу, а она достается другому. В этой подмене самая суть стратегии Ягве, действующего среди презренных гоев при помощи своего единородного сына.
Конец этой истории по-христиански счастливый и благостный. Амос молился еврейскому богу, чтоб он вразумил отца. И бог вразумил. Степан вернулся домой, привел в порядок дела и постригся в монахи под именем Сергий. Васса тоже постриглась – под именем Варвара. Они вместе ушли в Оятский монастырь. И стали святыми. Могилы этих страдальцев почитаются там и сегодня. Их надгробья стоят рядышком.
Амос, конечно, тоже постригся. Это один из самых почитаемых русских святых – Александр Свирский. О нем и его месте силы – это не Валаам – в следующий раз[30 - См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».].

Девяносто четвертое – Свирская слобода
Продолжим историю Александра Свирского[31 - См. главу «Девяносто третье – Оять».]. Вернемся к моменту, когда он решил бежать на Валаам. Монах, который его соблазнил, объяснил и дорогу: на Заостровье, а там – через Свирь и на север.
Переправившись через Свирь, беглец прошел километров шесть и оказался в зачарованной местности: озеро, окруженное лесом, светилось изнутри перламутром. Садилось солнце. Тишь будоражила душу. Александр воспарил, из глаз потекли слезы. Помолившись на озеро, он уснул совершенно счастливый. Вдруг голос: «Эй, человек! Хочешь идти на Валаам – иди. Там будешь долго. Но потом все равно вернешься сюда». И сильный свет обдал сновидца.


Остров Валаам располагается в северной части Ладожского озера. Теперь туда обычно ездят на катере от Сортавалы (это северный берег озера). Александр явно делал большой, огромный крюк. Скорей всего монастырская пристань была где-нибудь
на северо-восточном побережье Ладоги

Наутро он продолжил свой путь. Вскоре его нагнал человек, который – вот совпадение! – тоже направлялся на Валаам. И хорошо знал дорогу. Дошли без проблем. У монастырской пристани Александр стал молиться, благодарить бога… В это время его провожатый растворился в бодрящем ладожском воздухе. Это был ангел.
Александр провел на Валааме семнадцать лет. Пришел в 1467 году, семь лет был послушником, потом постригся, методично изнурял тело, долго жил один в пещере на небольшом островке. И всегда помнил, что со временем должен уйти в место силы, явленное ему по дороге. Был момент, когда он просил игумена отпустить его. «Ни, чадо, – сказал тот, – ты еще слишком юн». Ладно, прошло еще время, раз Александр, молясь в ночи Богородице, услышал: «Изыди на показанное тебе место». И свет на юго-востоке, как бы указывающий туда, где он должен был поселиться. Пошел к игумену, сказал: так и так, было видение на пути сюда, а теперь вот снова. Тут уж старик ничего не мог возразить, благословил. И в тот же день Александр ушел. Это было в 1484 году.


Рощинское озеро, то место, где ночевал Александр

Место силы, которое ему было указано, располагается на юго-восточной оконечности Рощинского озера. Здесь Александр построил хижину и стал жить в тиши. Благодать! Но, видимо, он немного перебарщивал с аскетическими упражнениями. Или что-то неправильно делал. И вот результат: у него развилась болезнь сердца. Дошло до того, что он уже совсем не мог стоять, а только лежал и молился. Но тут ему явился некто в человеческом облике, коснулся рукой груди, и болезнь отступила.


Место силы на Рощинском озере из космоса. Там, в сущности, два монастыря (Троицкий и Преображеский), составляющих один (Александро-Свирский). Это место называется Старая Свирская Слобода. Новая Свирская Слобода немного
северо-восточней

Вообще, Александр был с самого детства подвержен видениям. Это нормально: мир вокруг нас переполнен духами. Только мы их обычно не замечаем, поскольку наш взор застит майя условностей. А Александр все замечал. Не зря же он был зачат в месте силы и от рождения был посвящен богу, то есть – предназначен к существованию сразу в двух мирах: физическом и духовном. Он постоянно видел то, что другим людям видеть не дано, и хорошо знал, что далеко не все существа, которых видишь, добры. Некоторые даже очень опасны. Поэтому был начеку. Так, один раз (дело было в 1493 году) он вышел из своей хижины и увидел около нее некое существо в человеческом облике. Насторожился. Пришелец приблизился, посмотрел с удивлением и спросил: «Ты чего?» Александр напряженно молчал. И тогда человек сказал: «Дотронься до меня, я плоть, а не дух».


Преображенская часть Александро-Свирского монастыря
от его Троицкой части. Там сейчас действующий монастырь

Действительно, это оказался не дух, а дворянин Андрей Завалишин, родом из Москвы. Только тут Александр узнал, что государь Иван III[32 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят пятое – Учма».] давно уж захватил Новгород и раздавал своим людям его земли. Завалишину досталось поместье километрах в семнадцати от места силы. Иногда, охотясь в округе, он замечал сияние над юго-восточным озерным заливом. Но побывать там все было недосуг. А тут олень, которого он преследовал, привел его прямо к хижине божьего человека. Да так ловко: будто специально хотел открыть место, где тот жил. Привел и исчез.
На этом кончилась спокойная жизнь святого. Он, понятно, просил Завалишина не раскрывать тайну своего обитания. Но тот не удержался. И вот – к пустыннику потянулись благочестивые люди, появились ученики, стали расчищать лес под пашню, строить кельи… Ну, что тут поделать? Александр нашел такой выход: метрах в трехстах к западу от того места, где он поселился вначале, и где теперь толпились ученики, устроил себе отходную пустынь, чтобы можно было уединяться от суеты зарождающегося монастыря.


Троицкая часть Александро-Свирского монастыря
от Преображенской. Там сейчас сумасшедший дом (буквально)

Это новое место оказалось куда более напряженным, чем то, в котором он жил раньше. Здесь эпицентр озерного места силы. Здесь святому все чаще стали являться духи – то в виде змей, то виде зверей, а то и в виде людей. И именно здесь в 1507 году случилось одно из самых знаменитых явлений в истории русской святости. Как-то ночью Александр молился в одиночестве, вдруг – воссиял яркий свет. И вот – входят три ангела в светлых одеждах. Что это было? Нас убеждают в том, что Александру явилась христианская Троица. И при том – в первый раз со времен Авраама[33 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».] она явилась в виде трех ангелов. Пусть так, но все-таки – что это значит?


Часовня над колодцем, выкопанным самим Александром Свирским в своей отходной пустыни. Она находится перед входом в Преображенскую часть монастыря. В советское время в ней была бензоколонка, так что все под ней пропитано бензином. Монахи сняли несколько метров почвы, почистили колодец, но пить, вроде, не рекомендуется. Но там внутри краны, и люди пьют. Когда я был в монастыре несколько лет назад, то тоже пил. Бензином и не пахло. Возможно, это была обычная водопроводная вода

Вот, например, со мной был такой случай, когда я студентом ездил на археологическую практику в Туркмению. По некоторой романтической причине я пребывал в совершенном раздрае. Детская глупость, конечно, но в тот вечер, чтобы кому-то что-то доказать, я одним махом на спор выпил бутылку кубинского рома (нам иногда привозили эту отраву в емкостях 0,75 из кишлака за 70 км). Понимая, что обязательно буду блевать, ушел в пески и там отрубился. Под утро из-за бархана показалась фигура как бы с тремя головами, точней – капюшонами, скрывавшими лица. Страха я не испытывал, ибо почему-то знал, что это существо мне дружественное. Приблизившись, оно говорило со мной. То есть я понимал внутри себя, что оно говорит: не бойся, все будет хорошо, мы тебя не оставим… Они открыли мне много чего. В какой-то момент я протянул руку, и она прошла сквозь видение, но – не как через воздух, а как через воду, испытывая сопротивление. Когда они ушли, я вернулся в лагерь, упал на раскладушку и уснул.


Слева лубочная икона явления Троицы Александру.
Справа икона Александра Свирского средины 15-го века
работы мастеров Алесандро-Свирского монастыря

Так, что это было? Будучи человеком, испорченным университетом, я объяснил себе это явление алкогольной галлюцинацией. Но фокус в том, что последствия той встречи постоянно сказывались в моей жизни. Уже наутро я познакомился с некими людьми (они приехали посмотреть, что мы копаем), которых встречал потом в разных местах в ситуациях подчас просто диких, менявших мою жизнь. Да и вообще моя жизнь резко переменилась с той ночи. Не стоит здесь говорить о деталях, но поверьте: многое из того, что мне говорили те трое, уже случилось.
И что же из этого следует? Что мне тоже явился бог Авраама? Вовсе нет. Бог Авраама – это социально и исторически обусловленное явление. Он явился Аврааму. А мне, нанесшему по своему сознанию мощный алкогольный удар, явилась совсем другая реальность. Я не знаю, кем были эти ангелы пустыни Кара-кум. Может быть, они были духами неолитического могильника, который мы тогда копали, а по сути – разоряли. Но они не убили меня, напротив, были добры. Думаю, это потому, что они увидели во мне не студента антрополога, поливавшего черепа людей, когда-то здесь живших, мерзким клеем, а полумертвую плоть, остывающую на ночном такыре и уже открытую их бесплотному миру. Ведь что видит ангел, когда смотрит на человека? Лишь завиток в поле энергий и смыслов, волну, а вовсе не человека, существо, одетое по моде своего времени и имеющее в голове ограниченный этим временем набор мыслей и образов.


Одна из фотографий, сохранившихся от экспедиции в Туркмению. Тоже в своем роде Троица. Место не то самое, где мне было явление, но близкое. Эти чабаны захотели, чтобы я снял их на фоне средневековой крепости. Во времена Александра Свирского здесь была бурная жизнь, теперь вот пустыня

А что видит человек, когда ему является ангел? Он видит некий образ, информацию, принимающую удобную для восприятия этого человека форму. У человека ведь есть аппарат, преобразующий получаемую извне информацию в привычные, обусловленные местом и временем жизни субъекта, образы. Нечто вроде монитора, преобразующего цифровые коды в картинку. Только эти коды социо-культурные. Вот Александр, обладавший православным декодером, и увидел то, что много раз видел на иконах: трех ангелов в светлых одеждах.
Но ведь за этой картинкой стояла какая-то реальность. Какая же? Это можно определить, если знать информацию, полученную от ангелов. Информация, полученная Александром, в сухом остатке была такова: во-первых, надо построить церковь, во-вторых, церковь Троицкую, в-третьих, эта церковь должна быть построена не там, где случилось явление ангелов, а там, где толпятся ученики. Но это уже дополнительная информация, полученная чуть позже от одиночного ангела. Суть ее в том, что в эпицентре места силы, где являются духи, церковь строить не надо, пусть она будет в 130 саженях от эпицентра. Понятно, но почему эта церковь должна быть именно Троицкой? Потому, что ангелов было три? Посмотрим.
Я уже говорил[34 - См. Том Второй, главу «Сорок девятое – Исток Непрядвы».], что празднование христианской Троицы совпадает с народным праздником Русалий. Троица его прикрывает, вбирая русальную обрядность. А Русалии – это праздник мертвецов. К Троице, которая бывает на пятидесятый день после Пасхи, мертвые активизируются. Начиная с Семика (четверга седьмой недели по Пасхе), навь приходит в мир яви. Русалки рассаживаются по ветвям и плещутся у воды, упыри бродят среди трав и хлебов. Это неупокоенные мертвецы. Но и те, кто умер естественной смертью, уже тоже здесь. Перед Троицей, в Родительскую субботу, живые ходят на кладбище, чтобы встретиться со своими покойниками, едят и пьют с ними, приводят в порядок могилы, оставляют жертвы. А на самую Троицу мертвецов под видом веток берез и охапок травы приносят в храмы. Именно мертвым родителям, а не каким-то чужим богам кадят в этот день в церквах. Только надо иметь в виду, что родители это не только мать и отец, но – все родные, все предки. Отошедшие поколения, которые на самом деле никуда не уходят, а живут реально в душах живых.


Троицкий монастырский собор. Он стоит на месте той деревянной церкви, которую Александр построил после явления ангелов. Потом, еще при его жизни, здесь была построена каменная Троицкая церковь. Это – уже четвертая, она построена в 1695 году. На этой фотографии собор ремонтируют после советской разрухи. Сейчас он стоит весь белый, как новенький

В Житии Александра о его родителях сказано: «Избранная двоица Стефан и Васса, как плодовитые ветви, сподобившиеся произвести…» Эта производящая двоица вместе со своим отпрыском (взгляните на икону Александра и его родителей в конце предыдущего текста) и есть Троица в ее первоначальном облике. То есть – единица движения жизни, квантовый переход, обеспечивающий смену поколений, естественный архетип. Из этого первоначала – мать, отец и дитя – можно вывести сколько угодно тринитарных теологий (в том числе и ряд христианских). И все они, так или иначе, будут восходить к таинству зачатия и исхода ребенка от родителей. Зачатие и исхождение – элементарный такт маховика жизни, структурирующего ее непрерывный поток. Но поток жизни это не только процесс смены поколений, это еще и единство, скрепленное духом, который, с одной стороны, соединяет родителей с детьми, а с другой – уводит детей от родителей.
Духов день в христианском календаре следует сразу за Троицей. Именно дух новой жизни, а не какой-то монах увел Александра с Ояти, именно он открыл перед ним простор мира. Ну, а то, что Степан с Вассой ужасно страдали по поводу бегства сына, это – уж что называется – мертвые хватают живых. Мир родителей страшен, конфликт поколений всегда трагедия. Убивающий отца Эдип, пожирающий детей Крон. И сейчас немало родителей, которые для того и рождают (и так воспитывают) детей, чтобы в старости питаться их молодой жизнью. Обстоятельства рождения Александра намекают на то, что он был предназначен в жертву родителям, но ему удалось убежать. Впрочем, можно ли убежать от себя? Нет, троичную архетипику беглец унес с собой. Об этом свидетельствует явление ему (конечно, после смерти родителей) Троицы.


Колокольня Покровской церкви в Троицкой части Александро-Свирского монастыря. Со строительством этой церкви связано еще одно явление Александру. Через несколько лет после Троицы ему явилась Богородица. Церкви Троицкой части ремонтируют, а психбольница (которая уж по счету в монастырях, описанных на этих страницах) еще не выехала. Вон идет один ее пациент

Удивительно, но Оятская троичность двух в одном проявилось даже в структуре Александро-Свирского монастыря, который образуется двумя монастырями, стоящими рядом. Один из них называется Троицким, он расположен в том месте, где изначально поселился отшельник (там сейчас – сумасшедший дом). А второй монастырь называется Преображенским, он располагается на месте отходной пустыни преподобного, там сейчас живут монахи. Эта часть монастыря начала строиться уже после смерти Александра, она прикрывает эпицентр его места силы. Именно в этой части, в Преображенском храме, лежат его мощи.


Преображенская часть Александро-Свирского монастыря. Слева угол Преображенского собора, справа Святые ворота, а в центре – как раз то самое место, где Александру явилась Троица. Над этим местом построена часовня с такой странной круглой крышей, слева от дорожки, ведущей к Святым воротам

Перед кончиной 85-летний старец сказал ученикам, чтобы они, когда он умрет, связали его тело веревками и затоптали в болото. Думаю, он знал, что говорил. Но ученики восприняли это как обычное монашеское кокетство и сразу ответили: нет, позволь нам похоронить тебя возле Троицкой церкви. На это святой не согласился: тогда уж лучше – в отходной пустыни. Так и сделали. Сразу после погребения (1533) на могиле начались исцеления. Вскоре было составлено Житие, написана икона. В 1641 году во время строительства храма рабочие наткнулись на гроб с совершенно нетронутым тлением телом. Совершенно! Монахи даже ужаснулись: просто как живой человек! Мощи положили в новом Преображенском храме.


Слева: старинная открытка, изображающая Александро-Свирский монастырь. Тут все хорошо видно: слева Преображенская составляющая, справа – Троицкая. Справа: Мощи Александра Свирского

А в 1918 году они были изъяты и затерялись. Только в конце 1997 года их обнаружили в анатомическом музее Петербургской Военно-медицинской академии. Там мощи показывали студентам как пример естественной мумификации, хотя никто не мог объяснить, как такое вообще могло получиться. Конечно, в академии знали о чудесной силе этого странного тела, хотя и не знали – чье оно. Некоторые хирурги перед сложными операциями приходили постоять рядом с ним. Но иных это тело пугало, им все казалось, что мумия открывает глаза и смотрит. Какая-то истеричная лаборантка, когда мертвец посмотрел на нее, так взбудоражилась, что проколола ему один глаз чем-то острым. Потом эти глаза просто залили гипсом.


Преображенский монастырский собор.
В нем мощи Александра Свирского

Когда монахи напали на след мощей, начался долгий процесс экспертизы, в ходе которого тело замироточило прямо на столе в рентгеновском кабинете. Уж не знаю, облучение тут было виной или пение акафиста, которое ему предшествовало. Но мнение ученых было едино: чудо! А вот попы усомнились. После церковного освидетельствования пошли разговоры: «Да те ли это мощи? Это какой-то еврей или татарин. Посмотрите на крайнюю плоть, он же обрезанный». Ученые таких тонкостей не учли. Впрочем, судмедэксперты пояснили: это не обрезание, это старческое, пусть попы пойдут в баню и посмотрят на крайнюю плоть стариков. Антрополог Беневоленская даже определила национальность святого: вепс. Очень похоже на правду, но только я, как антрополог, не стал бы делать таких определенных выводов. Методы антропологии этого не позволяют.


Звонница в Троицкой части Александро-Свирского монастыря

И вообще, все научные экспертизы чудесных предметов – лишь профанация. Потому что для ученого чудо – это то, чего он не понимает, а для мистика – то, что он переживает. В таком переживании нет ничего субъективного, оно всем доступно. Вон даже финны, которых возят с алкогольными турами вокруг Ладожского озера и по пути зачем-то завозят в монастырь, даже они прекращают свое пьяное гоготание, когда их подводят к мощам Александра. Только что эти «пасынки природы» (Пушкин) шли по храму как белые люди – рыгали, смеялись! – вдруг: ступор и громкое хлопанье глаз. Такая экспертиза гораздо вернее рентгена.


Вид на эпицентр Александрова места силы
от Троицкой части монастыря

Девяносто пятое – Тотьма
В окрестностях Тотьмы есть два знаменитых камня: Лось и Утюг. 350-тонный Лось, лежащий в русле Сухоны километрах в восьми ниже Тотьмы, меня несколько разочаровал: просто большой камень.
Другое дело – Утюг. Этот гранитный валун дремлет на пологом спуске к левому берегу Еденьги недалеко от деревни Пустошь. И помаленьку гипнотизирует путников. Мы, например, его долго искали, хотя даже непонятно, как можно было не заметить такой видный камень.
Вдруг появился мужик небольшого росточка и сказал: «Вы, небось, Утюг ищите? Вон он». Камень лежал шагах в десяти. Мой пес Осман, натасканный на поиски мест силы, на сей раз оплошал. Лишь после наводки бросился к валуну, упал и забился в экстазе. Так и валялся, пока мы беседовали. Мужик все вздыхал: «Утюг стареет, уходит под землю, никому уже больше не нужен. А ведь совсем недавно бабы на нем колдовали»… Это да, есть легенда, что некий бог отдыхал на плоской спине валуна и оставил вмятину. Вмятина есть. Я спросил: что это был за бог? «А-а! – махнул рукой мой собеседник. – Весь бог ушел в Тотьму, на соль».


Камень Лось с левого берега Сухоны

Верно: история Тотьмы – это история соли, в свое время игравшей не менее важную роль в экономике, чем сейчас – нефть. На севере Русской равнины месторождения соли располагаются вокруг шестидесятой широты, выше и ниже. Это, конечно, cum grano salis, но все-таки именно в этот пояс, протянувший от нынешней западной границы до Урала, попадают практически все знаменитые промыслы: Старая Руса, Балахна, Солигалич, Сольвычегодск и так далее. Тотьма стоит почти на самой шестидесятой широте и практически посредине между Питером и Солью Камской. Так что Тотемское Усолье можно рассматривать как географический центр соли русской земли.
Однако соль в этом центре доставалась куда тяжелей, чем на других промыслах. Потому что, во-первых, рассолы залегали глубоко, а во-вторых, были не крепки. Для сравнения: в Старой Руссе и Сольвычегодске[35 - См. главу «Девяносто девятое – Коряжема».] соляные источники били прямо на поверхности, в Соликамске крепость рассола достигала 15%. А в Тотьме концентрация рассола, поднятого со стометровой глубины, не превышала 4%. Но – голь на выдумки хитра. В Тотьме была разработана технология, которая называлась «садить трубу». Метод глубокого бурения с использованием зубчатой металлической насадки и системы деревянных труб, при помощи которых рассол поднимали на поверхность. Дальше его вываривали, получали поваренную соль.


Камень Утюг

Место, где все это проделывали, называется Варницы. Оно в двух-трех километрах к северу от центра Тотьмы, по берегам реки Ковды и ее притоков Солонухи и Ляпунки. Если там сейчас побродить, можно обнаружить и колоды, остатки деревянных труб над соляными скважинами.


Вид на Спасо-Суморин монастырь под Тотьмой.
Монастырь не действующий

Первые сведения о Тотемском Усолье относятся к 15-му веку, но, конечно, промысел гораздо старше. В Уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича 1137 года упоминается некая Тошьма, в которой при желании можно узнать и Тотьму. А можно и не узнать. Как бы то ни было, людям на Сухоне никакие грамоты властей ничего хорошего не сулили. В упомянутой, собственно, речь шла о сорока куньих шкурках, которые Тошьма должна была давать попам Новгородской Софии. И уже скоро во имя еврейского бога, охочего до шкурок и соли, начнется тотальное искоренение местных богов.


Жирным начертанием на карте обозначены все примечательные места, упомянутые в тексте. Дороги, изображенные на карте, лишь приблизительно соответствуют реальности

Тотемский краевед Александр Кузнецов в книге «Болванцы на лысой горе» сообщает, что на левом берегу Ляпунки был починок, который назывался Поганинский. «Поганый» – это язычник. Исследователь полагает, что такой топоним – указание на бывшее там языческое капище. Совершенно справедливо: там место силы, там по берегам Ляпунки как грибы росли церкви, там был и Борисоглебский монастырь. Однако какому же божеству молились поганые в своем святилище? Ответ очевиден: божеству соли. Мы не знаем, каким именем называли его в те времена, когда на Усолье еще не было никаких буровых, когда люди пользовались лишь слабосолеными поверхностными растворами. Но мы знаем деяния этого божества. Ибо это оно вызвало Тотьму из небытия.


Воскресенская церковь на Варницах.
Здесь похоронен Максим Тотемский

Считается, что изначально Тотьма стояла километрах в шестнадцати вниз по Сухоне от современного города, в устье реки Старой Тотьмы. Имело ли Старототемское поселение прямое отношение к Усолью – неизвестно. Известно только, что в 1539 году в Посухонье пришли Казанские татары. Долго свирепствовали, разорили все подчистую. Лишь после этого власти хватились: стали строить крепость на горе при впадении речки Песьей Деньги в Сухону. Под защиту крепости потянулись и жители Старой Тотьмы, и обитатели Варниц. Так появилась Тотьма.
У Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря[36 - См. Том Первый, главу «Девятое – Дьяконова поляна».] были свои скважины на Усолье. Татары их тоже, естественно, разорили. В 1542 году для возобновления производства в Тотьму был послан монах Феодосий Суморин. Сам он родом из Вологды, был женат, имел дочь. Когда овдовел, ушел в монастырь. Будете в Тотьме, загляните в Троицкую церковь в Зеленской слободе, там сейчас его мощи. Крупный мужик. Рост, наверно, больше двух метров. У такого не забалуешь: рука – тяжелая, хватка – мертвая, сметка – дьявольская. Строгановы в сравнении с ним отдыхают, особенно – тотемские.
Десять лет Феодосий руководил монастырским солеварением, сделал его образцовым, но все был недоволен. Ибо, что греха таить, это была бездуховная рутина, работа менеджера среднего звена. И никаких возможностей роста. Единственная перспектива – основать свой монастырь. Феодосий неотступно думал об этом, мечтал о собственном деле. Уж и место давно присмотрел – Симакинскую пустошь на мыске при впадении Ковды в Песью Деньгу. Чудесное место: духоподъемное, благодатное, полное легких видений. Великая польза для всякой души забыться там где-нибудь вечерком на косогоре.


Вот Тотьма

Симакинское место силы принадлежало вдовице Марье Киселевой. В один из летних дней 1553 года Феодосий отправился к ней и сказал, что хочет создать на пустоши монастырь. Порадей, Марья, богоугодному делу. И вдова не смогла отказать, дала бумагу, с которой монах пошел хлопотать дальше: в Москву, в Ростов, в Вологду… Уже в марте 1555 года на горке меж Ковдой и Песьей Деньгой стояла первая церковь зарождающейся обители, во имя Преображения. Такое посвящение очень даже подходит обители, возникшей в мечтах солевара и с самого своего основания сориентированной на солеварение, которое, собственно, и есть преображение – соли.


Место впадения Ковды в Песью Деньгу. Устье Ковды справа,
через ее русло перекинуты дощатые мостки. На заднем плане на горке виден Вознесенский монастырский собор. Между прочим, название Песьей Деньги не имеет никакого отношения ни к деньгам, ни к собакам. Посмотрите на карту: Леденьга,
Еденьга… Это финно-угорские названия

Давайте уясним: соль – не только полезный продукт, а ее добыча – не просто производство. Вот говорят: «В чем тут соль?» А имеют в виду – смысл, саму суть. Что значит «насолить кому-то»? Изначально это – применить колдовство с солью (подбросить ее врагу). Что значит «ушел не солоно хлебавши»? То и значит, что разговор был пустой, бессмысленный, не достигающий цели. А вот соленая шутка берет за живое. Только бы не пересолить (я не о кухне) и не просыпать соль. Ибо соль в чистом виде опасна (как и все сакральное), не всякий выдержит чистую правду. И потому чаще всего соль применяется с хлебом. Выражение «хлеб да соль» это не просто форма вежливости, это заклинание, отгоняющее зло. Подношение хлеба и соли – магический жест единения (что-то вроде трубки мира). Хлебосольство – жертва, которая вернется сторицей. Но пища, приготовленная для мертвых, скажем, предков, приходящих на Троицу, должна быть пресна. Ибо в соли заключена острота бытия (попробуйте кровь). На соли жизни замешано много обрядов, связанных с браком, срамным пылом, потом, продолжением рода. А мертвые этого срама не имут.


Слева: икона Феодосия Суморина. На ней виден на переднем плане Спасо-Преображенский Суморин монастырь, а на заднем – частокол Тотемских церквей. Некий бог в облаках благословляет окрестность. Справа: Троицкая церковь в Зеленской слободе. В ней покоятся мощи Феодосия Суморина

Таким образом, извлечение соли из раствора – это примерно то же самое, что извлечение смысла из водянистой бессмыслицы. В Житии Феодосия сказано: «Соль чувственная, над которой он трудился, непрестанно напоминала ему слова Писания». Имеется в виду текст от Марка: «Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва огнем осолится. Соль – добрая вещь; но ежели соль не солона будет, чем вы ее поправите? Имейте в себе соль, и мир имейте между собою» (Мк. 9, 49—50). Речь тут, конечно, не о профанном солеварении, но – о внутренней алхимии. Которая – есть работа с солью в себе, извлечение смысла путем постепенного повышения его концентрации в реторте души на внутреннем огне любви к истине. Там внутри что-то варится, вдруг – бах! – смысл кристаллизовался: ты что-то понял. Вот и преображение.


Тотьма от Троицкой церкви в Зеленской слободе. Слева видна колокольня Успенской церкви, около нее похоронен блаженный Андрей Тотемский

Когда Иисус отправился на гору Фавор, он взял с собой трех учеников и просил их бодрствовать. А они все норовили уснуть, то есть – как бы отказывались понимать. Но вот вдруг гора озаряется светом, лицо Иисуса сияет, появляются Илия и Моисей. Таково Преображение по-еврейски. И уже даже сонным ученикам становится ясно, кто именно их учитель. Нам это тоже должно быть ясно: сын еврейского бога, и только.
То есть Преображение (по-гречески: метаморфоза) бога Слова на горе Фавор – лишь частный случай кристаллизации смысла. А вообще на просторах мира говорят о саттори, самадхи, метанойе, озарении, шаманском экстазе, щелчке в голове, после которого ты уже видишь весь мир по-другому, по-новому, преображенным. Надо только иметь в виду, что преобразился не мир, а твое понимание мира. Иисус и до метаморфозы был богом, просто апостолы этого еще не понимали. Но уж раз человек что-то понял, то – изменился и мир. Ты извлек новый смысл, который отныне может действовать в мире, преображая его.


Тотьма с колокольни Успенской церкви, которая была видна на предыдущем снимке. Справа видно устье Песьей Деньги, за ней Троицкая церковь. Простор. Между прочим, в Тотьме родился поэт Феодосий Савинов (назван явно в честь Феодосия Суморина). По крайне мере одно его стихотворение «РОДНОЕ» общеизвестно, поскольку стало народной песней. Однако в эту песню вошли не все слова Савинова. Поэтому – вот целиком все это стихотворение: «Слышу пенье жаворонка, /Слышу трели соловья… /Это – русская сторонка, /Это – родина моя! //Вижу чудное приволье, /Вижу нивы и поля… /Это – русское раздолье, /Это – русская земля! //Слышу песни хоровода, /Звучный топот трепака… /Это – радости народа, /Это – пляска мужика! //Коль гулять, так без оглядки, /Чтоб ходил весь белый свет… /Это русские порядки, /Это – дедовский завет! //Вижу горы-исполины, /Вижу реки и леса… /Это – русские картины, /Это русская краса! //Всюду чую трепет жизни, /Где ни брошу только взор… /Это – матушки отчизны /Нескончаемый простор. //Внемлю всюду чутким ухом, /Как прославлен русский Бог… /Это значит – русский духом /С головы я и до ног!» Насчет прославления Русского бога поэт погорячился. До прославления еще далеко. Конец Савинова был страшен: в 1915 году он умер в психбольнице

Феодосий извлек духовную соль из пустоши при впадении Ковды в Песью Деньгу: построил Спасо-Суморин монастырь, который, промышляя солеварением, стал быстро богатеть. После смерти (1568) этому великому предпринимателю сразу же стали поклоняться как святому, ибо он действительно творил чудеса. При Екатерининской экспроприации[37 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят первое – Богородицкий парк».] 1764 года монастырь остался за штатом и почти захирел. Но в 1796 году были обретены мощи Феодосия, и – вот чудо! – снова стремительный рост.
Этот рост совпал с пиком роста и всей Тотьмы, которую тоже преобразила соль. Именно соль собрала здесь людей, создала новые промыслы и вспомогательные производства. Для добычи рассола нужны механизмы: расцвело кузнечное дело. Для варки соли – бесконечные кубометры дров: явились артели лесорубов. Для торговли – флот, складская инфраструктура, финансовые инструменты. Соль взрастила и местные капиталы, и привлекла деньги со стороны.


Вознесенский собор Спасо-Суморина монастыря. Этот собор построен по проекту Казакова. Правее, за деревьями, стоит Спасо-Преображенский собор. Его строили и перестраивали многие. Последним к этому странному зданию (не хочу его даже показывать) приложил руку Тон

И, уж конечно, соляное божество использовало все преимущества своего места силы. Тотьма стоит на Сухоне, которая была единственной дорогой, соединявшей Волго-Балтийский речной узел Кириллова[38 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».] с водной развязкой Великого Устюга, где Сухона, сливаясь с Югом, превращается в Северную Двину. Отсюда открыт путь не только к Архангельску, но и – по Вычегде – к Северному Уралу и дальше в Сибирь. Тотьма с ее инфраструктурой, выросшей на соли, стала естественным пунктом транзитной торговли. Со временем в городе появились конторы английских, голландских, прочих торговых домов. А тотьмичи двинулись на Камчатку, Аляску, Алеутские острова… В 1812 году тотемский мореход Иван Кусков основывает в Калифорнии крепость – Форт Росс. Кстати, на гербе Тотьмы изображена черная лиса, зверик из Америки.
Заморская торговля давала солидные прибыли, город расцветал, его преображенная соль кристаллизовалась в архитектурных шедеврах. Тотемское барокко невозможно спутать ни с чем. Церкви, украшенные замысловатыми картушами, парят в вышине, как фрегаты, идущие в вечность. Имена их, конечно, христианские, но в тектонике воплотился исконный дух здешних мест. Если хотите реально увидеть Соляное божество, которому туземцы поклонялись когда-то в месте силы, ославленном попами Поганым, то – вот оно, в облике Тотемских храмов.


Храмы Тотьмы. На переднем плане церковь
Рождества Христова, а на заднем – Входо-Иерусалимская

Впрочем, не все это так сразу строилось. В 17-м веке, например, дух соли воплощался в юродивых, которые (если не были притворщиками), ухватывали самую суть мира. Преображали свою жизнь так, что любой их дурацкий жест оказывался знаком, в котором вдруг открывалась скрытая соль вещей. О юродстве, как таковом, я уже не раз говорил[39 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят седьмое – Клоп».]. Говорил и о Вассиане Тиксненском[40 - См. Том Первый, главу «Четырнадцатое – Тиксненский погост».], тотьмиче, который немало юродствовал, но – в другом месте. А в самой Тотьме прославились двое блаженных – Максим и Андрей. Максим был попом, а потом это дело забросил, стал чудить и творить чудеса. Он умер в 1650 году и похоронен там, где сейчас Воскресенская церковь на Варницах. Андрей был младшим современником Максима, обретался в самой Тотьме, возле Воскресенской церкви на берегу Сухоны. Он умер в 1678 году и был похоронен над крутизной, где и жил. Оба они еще при жизни почитались святыми, и оба впоследствии были канонизированы.


Место, где похоронен Андрей Тотемский. В стену Успенской церкви вделана его икона. В этой церкви сейчас музей,
а в соседней Воскресенской – библиотека

С именем Андрея Тотемского связана история возникновения Троицкой пустыни на Дедовом острове. От Тотьмы это километрах в семи вверх по Сухоне. И рядом, кстати, еще два острова: Бабий, он поменьше, чем Дедов, и совсем уже маленький – Внуков. Семья островов, лежащая на полпути от истока до устья Сухоны. Как-нибудь я расскажу[41 - См. главу «Сто третье – Глушица».] о причудливой гидродинамике этой реки, а сейчас – о Дедовом острове, самом большом на всей Сухоне: его длина полтора километра, высота над летней водой метров десять. В юго-западной части острова мой пес Осман показал аномалию. Я огляделся: муравейник почти в человеческий рост, практически все деревья с раздвоенными или растроенными стволами, из руин будто кто-то пристально смотрит. Тревожно.


Дедов остров. Это все, что осталось от монастыря. Какое-то хозяственное здание. Между прочим, когда в 1885 году остров посетил великий князь Владимир Александрович, он задал встреченному здесь старому монаху вопрос: не знает ли тот, когда образовался сей остров? Монах посмотрел на сиятельную особу как на идиота и спокойно ответил: «Надо полагать, ваше высочество, от создания мира»

Так вот, пономарь Воскресенской церкви Иван Яковлев, большой друг Андрея Тотемского, в июле 1670 года поехал на Дедов по грибы. И примерно в том месте, которое указал мой пес, нашел на дереве икону с изображением Троицы, Богородицы, Петра и Павла, Сергия Радонежского и его ученика Ионы. Принес эту многолюдную икону в город, показал юродивому. Тот говорит: надо для нее построить часовню на острове, когда-нибудь там будет монастырь. Часовню, однако, тогда не построили. И вот прошло почти тридцать лет, Иван (уже игумен Иона) стал духовником присланного в Тотьму на воеводство Федора Лопухина (отца Евдокии, несчастной первой жены Петра I). Узнав об иконе, обретенной когда-то на острове, Лопухин велел сруибить там часовню. А когда его духовник захотел стать отшельником, отдал в его распоряжение и весь остров. Вскоре на нем возник монастырь: Дедовская Троицкая пустынь.


На фотографии из космоса хорошо виден Дедов остров. Значок проставлен примерно в том месте, где была Дедовская Троицкая пустынь. Вниз по течению реки (на север по снимку) виден Бабий остров, дальше идет Внуков, но его здесь уже не видно. На фотографии справа Дедов Троицкий монастырь (снимок начала 20-го века), точнее – церковь, которая от монастыря осталась. Монастырь был закрыт при Екатерине Великой. Обратите внимание, что на стенах колокольни видны картуши, столь характерные для тотемского барокко

Тому, кто прочитал главу о Свирской слободе[42 - См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».], должно быть понятно, почему икона, явившаяся на Дедовом острове, оказалась именно Троицкой. Троица – это Русалии, праздник предков, мертвых Родителей, Дедов. Упомянутый выше краевед Кузнецов сетует: попы подавили Дедовское святилище. Александр Василич, родной, не надо сетовать, надо понимать, что Деды Дедова острова живы. Как они жили когда-то в душах Андрея Тотемского, Ивана Яковлева, Федора Лопухина (подавая им благодать из подполья души, бессознательного), так и теперь живут в наших душах. Людям, конечно, засрали мозги. Но если объяснить что к чему, они все поймут. И в великолепии Тотемских храмов уже сознательно будут молиться своим предкам, а не – как сейчас – предкам Ходорковского и Абрамовича.


Слева источник на берегу реки Ковды, над которым виден Вознесенский собор Спасо-Суморина монастыря. А справа люди около этого источника, снятые уже сверху. Некоторое время назад в монастырь приехали монахи, пытались его благоустроить. В частности и над этим источником что-то построили. Но в ближайшее половодье их постройку унесло. Туземцы немного злорадствовали. Некоторые мне даже говорили, что монахи испортили источник: что-то копали, когда строили, и нарушили водоносный слой. Это бывает: например, в Оптиной (см. Место №57) испортили колодец, в Монаховом рву (см. Место №61). Люди по скудоумию лезут в такие места, которые лучше не трогать. Но источники жалко, вот над Ковдой – какой-то совсем стал слабенький. Ну ничего, даст бог восстановится

Девяносто шестое – Любим
Начиная исследования мест силы, я ездил почти наобум. Ориентировался на какие-то отрывочные сведения, на говорящие топонимы, будь то Кощеево, Волосово[43 - См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».] или Воскресенское. И еще не знал, что место силы может само притянуть[44 - См. Том Второй, главу «Тридцать седьмое – Сельцо Карельское».] человека. А может и напрочь от себя отвести[45 - См. Том Первый, главу «Одиннадцатое – Устье Кубены».].
Так я искал Воскресенский монастырь Сильвестра Обнорского. Знал, что это где-то севернее Любима, нашел на карте Воскресенское и поехал. На дороге никаких указателей. Вдруг вижу церковь. Людей никого. Стал бродить по округе, встретил двух девушек. Оказалось, они из Любима – заблудились и вышли сюда. Это, они говорят, наверно, Рождественская Слобода. О Сильвестре ничего слыхали, но о нем должен знать поп в Любиме. Ладно, поехали к попу. Но он тоже не смог показать путь к Сильвестру. Зато направил нас в монастырь Геннадия Костромского (это совсем в другой стороне). А вот если б мы продолжали ехать по дороге, которую я выбрал изначально, то километров через двенадцать добрались бы до Сильвестрова монастыря. Но тогда я этого не знал. Не знал и того, что в Рождественской Слободе тоже когда-то был монастырь – Рождества Богородицы. Девушки отвели меня от этих мест. Это присказка.


По традиции предупреждаю: дороги на этой карте показаны весьма приблизительно. Например, дорога, которая уходит от Любима влево, заканчивается в городе Данилове. Но по ней далеко не уедешь. На самом деле есть хорошая дорога от Любима в Пречистое. Этот райцентр стоит практически на Вологодской трассе (М8), которая видна слева на карте. На восток от Любима идет дорога на Буй и дальше на Галич. Соответственно: к Воскресенскому надо сворачивать в Вахромеевке
(ничего, проехать можно), а к Геннадиеву монастырю —
в Настасьино

В самом начале 16-го века в Литве, в Могилеве, в русской боярской семье родился мальчик Григорий. Его родители, похоже, были язычники (Литва была крещена только в 1387 году). Во всяком случае, они были недовольны тем, что Григорий все ходит в церковь. Мать говорила: «Что ты как церковник, то и дело ходишь туда? Ты срамишь нас с отцом». В результате Григорий сбежал от родителей в Москву, где познакомился с молодым человеком по имени Федор. И вместе они отправились странствовать по Новгородским местам силы. Добрались до монастыря Александра Свирского и попросились в послушники. Посмотрев на ребят, Александр сказал: «Ты, Федор будешь водить зверя белоглавого, а ты, Григорий, пастырь словесных овец, иди в Комельский лес к Корнилию. Он и наставит тебя на путь. А у нас здесь труды не по силам для молодых людей».


Церковь в Рождественской слободе. Отсюда до Любима
километров 6—7 по прямой и 15 километров по дорогам

М-да! Это почему же юношам у Александра тяжелее, чем у Корнилия? Свирский монастырь на этих страницах уже описан[46 - См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».], в Корнилие-Комельском мы, в общем, тоже уже побывали (из него вышел Адриан Пошехонский[47 - См. Том Первый, главу «Первое – Адрианова слобода».]). И я не вижу никаких оснований считать, что у Корнилия было чем-нибудь легче. Напротив, его монастырский устав был так суров, что не раз вызывал недовольство братии. Так что «труды не по силам» – лишь отговорка, а дело, скорее, в другом: Александр просто видел будущее Григория и отправил его навстречу судьбе.
Когда Григорий с Федором пришли к Корнилию, тот прямо сказал: «Федору суждено иметь жену и детей, а Григорий пусть остается». И через какое-то время первый женился, а второй постригся в монахи под именем Геннадий. В монастыре он среди прочего занимался живописью, как и Адриан Пошехонский. Не знаю, встречались ли эти святые. Геннадий-то вскоре покинул обитель. Ушел вместе с Корнилием, которому надоело вечное нытье паствы.


Любим. Казанская церковь Троицкого прихода. Между прочим, после разгрома Ливонского ордена на первом (счастливом для русских) этапе Ливонской войны, Иван Грозный отдал Любим в пожизненное владение великому магистру Ливонского ордена Вильгельму Фюрстенбергу, взятому в плен. Магистр и скончался в Любиме, но неизвестно, где похоронен. Это так почему-то вспомнилось. Казанская церковь вряд ли имеет какое-нибудь
отношение к рыцарям Ливонского ордена

Корнилиев монастырь стоит почти у истока реки Нурмы, которая впадает в Обнору и вместе с ней представляет собой как бы нить, на которую нанизано множество великолепных мест силы. Некоторые из них были освоены еще в 14-ом веке учениками Сергия Радонежского – Павлом Обнорским, Сергием Нуромским[48 - См. Том Первый, главу «Девятнадцатое – Нурма».], Сильвестром Обнорским. В 1529 году Корнилий с Геннадием спустились практически до самого впадения Обноры в Кострому и в излучине последней, на Сурском, озере построили келью. А в это время…
Василий III двадцать лет был женат на Соломонии Сабуровой и не имел детей. Что делать, отправил ее в монастырь и в январе 1526 года женился на Елене Глинской. Фокус, однако же, в том, что Елена что-то тоже не спешила зачинать. И вот, ближе к концу 1529 года, когда установился санный путь, супруги отправились молиться о наследнике. Ехали они в Кириллов[49 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».], но по пути завернули в Корнилиеву обитель. И правильно сделали.


На карте слева видна Нить Нурмы-Обноры от Корнилиева монастыря до впадения Обноры в Кострому. Показаны города и монастыри. Вообще-то когда-то Обнора была оживленной трассой, соединяющей Кострому, впадающую в Волгу, с волоками на Лежу и Комелу, реки, впадающие в Сухону и, соответственно, ведущие к Устюгу и Архангельску. На фото справа – излучина Костромы в месте впадения в нее Обноры. На космическом снимке хорошо видно, что Сурское озеро – в сущности, старица Костромы. Геннадия называют Костромским именно потому, что его монастырь стоит у впадения Обноры в Кострому. К городу Костроме он не имеет никакого отношения. Еще Геннадия называют Любимским и Любимогородским

Рассказывая о Введенском Оятском монастыре[50 - См. главу «Девяносто третье – Оять».] (где, кстати, был зачат и Александр Свирский), я говорил, что во Введенских местах силы чаще всего обитает богиня зачатий, безгрешная Хоть. Корнилиев монастырь – как раз Введенский. Это, конечно, вовсе не значит, что в 16-м веке в нем поклонялись Матушке Гинекологии. Это значит лишь, что ей в этом месте поклонялись изначально, а ко времени Корнилия о прежнем культе осталась смутная память. Вполне достаточная, впрочем, для того, чтобы назвать монастырь Введенским. А также и для того, чтобы великокняжеская чета отправилась туда помолиться о сыне. И, быть может, испить пользительной водицы из тамошних источников.


Сурское озеро

Еще только приступая[51 - См. Том Первый, главу «Первое – Адрианова слобода».] к своему проекту, я поминал о чудесных железистых источниках, которые бьют в Корнилиевом месте силы, о санатории, который был там до революции… Может быть, когда-нибудь я к этому еще вернусь.
А сейчас представьте себе удивление государя, который приехал в монастырь к знакомому игумену, а того там и нет. Ну, отвечайте (обратился Василий к монахам), отчего он ушел, небось пособачились? Братия вскричала: нет, он ушел ради любви Христовой. Ладно, Василий послал за Корнилием, сказал: пусть ждет, когда я поеду назад. На обратном пути снова заехал. Святой уже был на месте. Все долго молились Богородице, потом Корнилий еще отдельно молился, и вот – был зачат ребенок. Он родился аккурат 25 августа 1530 года, был назван Иваном, стал первым русским царем. Великая радость! Монастырь сразу получил большие земельные угодья в Комельской и Обнорской волостях.


Спасо-Преображенский Геннадиев монастырь. Слева руины
Преображенского собора, справа храм Алексия Божия человека

Василий строго порекомендовал Корнилию больше не покидать своей обители. А Геннадий остался на Сурском озере и вскоре там под его руководством возник монастырь, который долго еще назывался Новой Корнильевой пустынью. Так впервые пересеклись судьбы Грозного царя и святого. Но это не все. По монастырским делам Геннадию приходилось бывать в Москве, где однажды его пригласила жена боярина Романа Юрьевича Захарьина. Попросила благословить детей Даниила, Никиту и Анастасию. Анастасии Геннадий сказал: «Будешь нам царицей». Она и стала женой Ивана. А в 1549 году Геннадий стал восприемником первой дочери молодого царя. Тут опять все завязано на деторождении, на проблемах наследования трона. Если учесть, что от Романа Захарьина пошла фамилия Романовых, можно заподозрить причастность Геннадия даже к тайне смены русских династий. Во всяком случае, один из монахов, постригшихся в Геннадиевом монастыре, имел к этой тайне некоторое отношение (см. место силы «Ферапонт»[52 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят восьмое – Ферапонт».]).
Однако вернемся в Любим, который был основан по указу Ивана Грозного. Говорят, что город получил такое название потому, что был любимым местом царя. Как бы то ни было, здесь ревностно чтят память Ивана. Хотят поставить ему памятник. Муниципальные власти уже даже, было, заказали соответствующее изваяние. И не абы кому, а самому Церетели, который вмиг загорелся… Но тут вмешалась Церковь. Архиепископ Ярославский и Ростовский Кирилл обратился к губернатору и в прокуратуру с заявлением: «Споры вокруг личности Ивана Грозного и возможности его церковного почитания являются одним из дестабилизирующих факторов „околоправославной“ общественности. Установка памятника в г. Любиме приведет к поселению в городе большого количества лиц с нестабильной психикой, что, несомненно, ухудшит криминогенную ситуацию в районе».


В Геннадиевом монастыре. Виден Преображенский собор


Геннадиев монастырь со стороны Сурского озера. Справа Преображенский собор, слева колокольня. Под ней деревянный Геннадиев храм, единственная действующая церковь в монастыре. Этот храм построен над колодцем, выкопанным самим Геннадием. Оттуда выведена труба в странное сооружение на переднем плане, что-то вроде купальни. Но воды я в ней не видел

Во как! Это, кстати, тот самый Кирилл, который прославился беспримерной борьбой с возрождением «диких языческих культов». В частности, с культом Бабы Яги, который он обнаружил в детских инсценировках музейщиков из села Кукобой. Знал бы этот владыка, что такое настоящая религия Бабы[53 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят девятое – Бабье озеро».]. Ну да ладно. О чем же он бредит на сей раз? О том, что в окрестностях Любима окопалась секта «Опричное братство». И потому появление статуи царя может привести «к самым непредсказуемым последствиям».


Любим. Введенская церковь в Заучье (то есть – за рекой Учей). Церковь стоит на месте Афанасьевской мужской пустыни, уничтоженной в 1764 году, как и многие сотни других монастырей, во время погрома русского монашества, устроенного Екатериной Великой (см. об этом место силы «Богородицкий парк», Том 3, Место 81). Эта церковь в советское время не закрывалась, в ней до самого своего ареста служил иеромонах Иерофей (Глазков), причисленный ныне к лику святых как новомученик

Тут дело вот в чем: некоторая часть «православной общественности» очень хочет причислить Ивана Грозного к лику святых. И отдельные представители этой общественности (три семьи) поселились в деревне Кощеево недалеко от Любима. Правда, ни прокуратура, ни ФСБ не выявили никакой «деструктивной деятельности» со стороны этих лиц. Не обнаружено также фактов воздействия мирных опричников на главу Любимской администрации Кошкина, предложившего поставить памятник. Но попы боятся Ивана даже больше, чем Бабы Яги.


Это из машины выходит тот самый поп, к которому нас привели те две девушки (все-таки – кто их нам послал – Сильвестр, Геннадий или кто-то еще?). Этот поп служит вот в этой самой церкви Троицкого прихода, которая позади него, Тихвинской под колоколы. Она называется так потому, что на ее колокольне когда-то были куранты, изготовленные местным умельцем (они сейчас в Любимском краеведческом музее). Поп очень симпатичный человек, неистощимый рассказчик. Некоторые его истории я использую в своих рассказах о местах силы (см., например, «Варнавино», Том 3, Место 65). В момент, когда мы с ним познакомились, он только что был переведен из Пошехонья в Любим и потому еще не знал всех мест силы в округе. Но Геннадиев-то монастырь знал отлично. Но любопытно: когда я был в Любиме в очередной раз (прошлым летом), он был каким-то напряженным и подозрительным. Боюсь, что вся эта возня с установкой памятника Ивану Грозному в Любиме и попа достала

И всегда боялись. Первого русского царя нет даже на памятнике Тысячелетию России в Новгороде, где – уж кого только нет: и Сильвестр, и Адашев (деятели эпохи Ивана Грозного), и Анастасия, жена. Не правда ли, странно: не было такого царя. А между тем именно Иван создал необходимые и достаточные условия для превращения России в Евразийскую империю.


Под сводами Преображенского собора Геннадиева монастыря

Взяв Казань (1552) и Астрахань (1556), он превратил Волгу во внутреннюю русскую реку. То есть, во-первых, создал монопольный путь торговли на Персию и Индию (тут-то англичане – какая неожиданность! – вдруг и открыли Московию), а во-вторых, заложил геополитическую основу для старта России на восток. Уже через сто лет после этого казаки дошли до Тихого океана. Не по диким дебрям, конечно, дошли, но – используя инфраструктуру империи, созданной Чингисханом. Усвоили эту инфраструктуру. Если угодно, Ивана можно рассматривать как реинкарнацию Чингисхана, чей грозный дух и поныне – см. Старую Рязань[54 - См. главу «Девяносто второе – Старая Рязань».] – витает над евразийским простором. Этот дух жесток, тираничен, кровав – для тех, кто пытается ему перечить. А для тех, кто готов положить свою жизнь во имя империи, он благ. В России всегда было много поклонников этого духа, имперского нуминоза[55 - См. Том Второй, главу «Шестидесятое – Шамордино».].
Сейчас этот дух, впрочем, дремлет. Действует разве что в литературе, которая в России заменяет уничтоженную попами национальную мифологию. В сказках он называется Кощеем Бессмертным. В романах является под многими именами. Например, в «Идиоте» Достоевского это Тоцкий, похитивший девицу Настасью Филипповну (точнее – ее девство). А князь Мышкин (Иван-дурак, идиот, рыцарь бедный) пытается ее спасти.
Разумеется, похищение девиц и подавление свобод добрых молодцев – лишь один из аспектов мифологии Кощея. На самом-то деле он собиратель любых сокровищ: женщин, золота, душ, земель… Например, когда о московских князьях говорят, что они собиратели русских земель, этим только подчеркивают коренную кощеистость власти в России.


Слева эскиз Сергея Эйзенштейна к фильму «Иван Грозный», правей – кадр из этого фильма. Как видно, режиссер видел Ивана именно в образе Кощея. Справа Кощей Бессмертный в исполнении Ивана Билибина (иллюстрация к сказке «Марья Моревна»)

Судя по сказкам, Кощей в свое время был добрым молодцем (во всяком случае, прошел обряд посвящения у Бабы Яги[56 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят третье – Бабья гора».]), а потом увлекся собирательством и превратился в ревностного стража своих приобретений. И вот апофеоз Кощея: старик, чахнущий над символическим златом и заживающий чужой век. Скупой рыцарь, Великий Инквизитор (опять Достоевский), старый князь Болконский – все это разные аватары Кощея, душителя вечно обновляющейся жизни. В некотором смысле Кощей – тот же Кронос, пожирающий собственных детей (Иван, убивающий сына Ивана и оставляющий царство стерильному Федору, а в результате – через Смуту – Романовым[57 - См. Том Первый, главу «Седьмое – Чистое болото».]). Бессмертие всякого Кощея – это бесплодная косность длящегося умирания. Геронтократия и застой в Советском Союзе – как раз последняя фаза Кощеева сценария. Приход Горбачева иным показался явлением молодца. Увы, эти молодцы даже в сказках нередко оказываются дураками.
Иван поначалу уж точно был добрым молодцем, но потом превратился в Кощея. Процесс превращения запустила смерть Анастасии, отравленной в 1560 году, а в завершающую фазу эта архетипическая метаморфоза вступила на исходе 1564 года, когда царь затворился в Александровой слободе[58 - См. Том Второй, главу «Тридцать пятое – Лукьянцево».], из которой 2 февраля 1565 года возвратился в Москву уже совершенным Кощеем – опричнина и все такое.


Сурское озеро из-за ограды Геннадиева монастыря.
Церкви вдали – скорее всего в селе Большая Сандогора,
это уже за рекой Костромой

Теперь вопрос: кому ставить памятник – молодцу или Кощею? Молодой Иван IV, безусловно, заслужил нечто большее, чем просто памятник. Но ведь помнят-то люди тирана. Особенно – после того, как Эйзенштейн в своем фильме изобразил государя – ну, полным Кощеем Бессмертным. Судя по дурацким спорам, Ивана считают Кощеем и попы, и иванопоклонники. Во всяком случае, Опричные братья совсем не случайно выбрали для поселения именно деревеньку Кощеево. Сами они, конечно, ни бельмеса не смыслят в родной мифологии, но архетип, который ведет их по жизни, действует снайперски.
Все, хватит кощунствовать (рассказывать мифы о Кощее), пора возвратиться к Геннадию, доброму гению молодецкого начала царствования Ивана. Святой умер 23 января 1565 года, ровно в то время, когда Иван в Александровой слободе бесповоротно перерождался в Кощея. Почитание Геннадия началось сразу же после смерти, а в 1646 году были обретены его мощи. Поп, к которому мы приехали, когда девушки сбили нас с пути к Сильвестру, сказал: «Геннадий очень сильный святой. Бывают святые посильней и послабей. Геннадий очень сильный. Когда обращаешься к нему, сразу чувствуешь ответ. Он – как Никола». И указал дорогу на Сурское озеро.


Павловка. Подворье Геннадиева монастыря (от него до Павловки примерно пять километров). Это Введенская церковь,
в советское время она не закрывалась

В монастыре не было ни души. Бродя средь руин и бурьяна, я быстро впал в транс. Вошел под своды Преображенского собора, увидел крест над могилой Геннадия (черного надгробья тогда еще не было), как-то задумался. Вдруг – движение воздуха и запах луговых цветов. Одновременно я понял, что позади меня кто-то стоит. Оглянулся: мужик в бейсболке. Что-то в нем было странное. Я спросил: а где же монахи? Оказалось, они живут неподалеку, в Павловке, у них там подворье. А в монастырь приезжают служить в храме во имя Геннадия, недавно построенном над колодцем, который выкопал сам преподобный. Там под храмом теперь и надгробье. Какое надгробье, спросил я, Геннадия? Нет, неизвестно чье, но целебное. Многие раньше к нему приходили, а теперь его спрятали. Зря, камень все-таки божий.
Поздней, в Павловке, я рассказал об этой встрече одному из монахов. И почему-то этот рассказ обеспокоил его. Так, по крайней мере, мне показалось. Монах посмотрел как-то испытующе, потом пошел в церковь и вынес фотографию: подарок. На фото – то ли молния в храме, то ли кто-то невидимый прошел со свечой. Смутная фигура… Монах ничего не стал объяснять, но я думаю, это Геннадий…


Слева Геннадий Костромской и Любимогородский. Справа фотография, которую подарил мне монах. Судя по березкам в церкви и траве на полу, дело происходит на Троицу. О том, что мертвые в этот день приходят в церкви, см. места силы «Исток Непрядвы», Т.2, 49 и «Свирская слобода», 94)


Воскресенская церковь. В ней был склад и два магазина.
Вход в продуктовый магазин прорублен над мощами
Сильвестра Обнорского. Это будет видно, если обойти церковь.
Я был в этом месте на Троицкой неделе. В возрождающемся
храме стояли березки. Деревья – это, конечно,
очень отрадно для духа Сильвестра

А до Сильвестрова места силы я все же добрался, хотя и – лишь через несколько лет. В Воскресенской церкви был магазин, вход в него прорублен прямо над мощами Сильвестра. Впрочем, теперь там уже бывают службы, над церковью крест. В овраге, спускающемся к Обноре, тоже крест над родником. В этом месте был один из колодцев, выкопанных Сильвестром. Вода хороша. Прохожий указал мне дорогу к заповедной роще, где святой уединялся, когда у него появились ученики. На вид там нет ничего особенного, но душа трепещет. Побывав в этой роще, я понял, что Сильвестр (как и Павел Обнорский, и Тихон Медынский[59 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».]) древесный святой. Он настолько проникся духом леса, что сам стал им, этим духом. И после смерти заменил собой божество, которому с незапамятных времен народ поклонялся в священном лесу (керемети[60 - См. Том Первый, главу «Двадцать третье – Светлояр».]) над Обнорой.
Уж не знаю, как это так получилось, но даже имя Сильвестр означает «лесной». Хорошо еще хоть не Сильван (Селиван), что означало бы уже просто – «леший» (римский Сильван и есть русский Леший[61 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят пятое – Княжая Пустынь».]). Но и Сильвестр всегда строго стерег свою заповедную рощу. Умирая, он завещал, чтобы в ней никогда не рубили деревьев. Но в 1645 году настоятель Сильвестрова монастыря Иов вздумал пренебречь этим заветом и – ослеп. Сильван наказал святотатца, но сам же и исцелил, когда тот раскаялся. Хранитель сокровищ вполне может быть гуманистом.

Девяносто седьмое – Болдино
Но только это не то Болдино, где Пушкин написал пророческую «Сказку о попе и работнике его Балде». То[62 - См. Том Третий, главу «Семьдесят девятое – Пайгарма».] в Нижегородской области, а это – Смоленское Болдино, которое прославил великий русский святой Герасим Болдинский, довольно хороший сапожник и современник Геннадия Костромского, о котором речь была в прошлый раз[63 - См. главу «Девяносто шестое – Любим».]. Герасимов и Геннадиев монастыри были основаны практически одновременно, около 1530 года, но какие разные судьбы у этих святых и их мест силы.
Герасим родился в 1489 году в Переславле Залесском[64 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят второе – Ярилина плешь».] и при крещении был назван Григорием (как и Геннадий). Его родители (в отличие от родителей Геннадия) всячески поощряли любовь сына к богу. Так что будущему святому не пришлось бежать от них, он просто как-то незаметно переместился из родного дома в Горицкий монастырь к преподобному Даниилу Переславскому. А потом вместе с Даниилом перешел и в основанный тем Данилов монастырь (это, собственно, в пределах прямой видимости от Горицкого).


Болдинский монастырь

О преподобном Данииле я надеюсь еще рассказать, а теперь о Герасиме. Он ушел в монастырь в тринадцать лет и двадцать лет прожил в одной келье с Даниилом. Только после этого учитель позволил ему жить отдельно, по собственному уму. Через некоторое время Герасим почувствовал тягу к странствиям. Но Даниил не отпустил. И пришлось остаться. Еще на шесть лет. Наконец ему стало уже просто душно в монастырских стенах, он молил учителя: «Отче, не презри своего чада, отпусти Бога ради». Тут уж Даниил не стал больше его удерживать.
Странствовал Герасим не слишком долго. Уже весной 1528 года объявился около Дорогобужа, через который тогда проходил путь на запад, в Литву. Построил вблизи дороги хижину и стал жить в одиночестве. Впрочем, какое уж тут одиночество. Дорога ведь: купцы, бродяги, вояки, бандиты. К тому же, эта территория была отбита у Литвы лишь несколько лет назад, и туземцы еще не очень понимали, чьи они будут.


Разброс с запада на восток между монастырями, которые основывал Герасим Болдинский, так велик, что мне пришлось сильно уменьшить масштаб карты. От Болдинского монастыря до Предтечевского примерно 57 км, а от Болдинского до Свирколукского где-то 47 км по прямой

Субкультура границы[65 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят четвертое – Солотча».] и сама по себе принципиально двусмысленна, а тут еще спорная земля, ничейная зона, фронтир, где всем заправляли лихие люди, кормящиеся разбоем. Эти обычно не спрашивают, кто ты – святой или просто так, поссать вышел. Сперва в лоб дают. Герасиму от кудеяров литовского пограничья доставалось часто и основательно. Он, разумеется, надеялся на божью помощь, но вот как раз его бога эти люди совсем не боялись.
К тому же отшельника мучали всякие экзистенциальные ужасы. Но он не унывал. Сделал кузов, поставил его у дороги. И прохожие клали в него – кто хлеб, кто денежку, кто что-нибудь из одежды, кто – что. Некоторые, правда, воровали даже из этого нищего кузова. Но тут у святого нашелся защитник. Ворон стал сторожить его кузов. Слетал черной молнией, каркал, бил крылами, клевался. Так что зря говорят, что ворон нечистый, дружит с ведьмами и колдунами. Ну, дружит. И что? Дружит и со святыми. Просто это сакральная птица, мудрая, хоть и зловещая, может накаркать. Так ведь и все, что связано с миром сакральным, зловеще для непосвященных. А для посвященных – наоборот. Вот, например, и блаженную Ефросинию Колюпановскую[66 - См. Том Второй, главу «Сорок первое – Колюпаново».] спас ворон, когда злые монашки подожгли ее келью.


Слева взмывающий ворон,
справа Герасим Болдинский в месте силы у дуба

Среди головорезов со Старой смоленской дороги Герасим прожил года два. Однажды ночью в тиши он услышал как бы далекий перезвон колоколов. Поначалу не придал значения. Но на следующую ночь звон повторился. И на следующую – вот опять звонят. Утром встал и отправился к юго-востоку, в ту сторону, откуда слышался звон. Долго шел, но вот лес расступился. Путник увидел поляну, пологий спуск к реке, дуб. Этот дуб поразил его: огромный, со стволом, разделяющимся в вышине на три ветви, и с такой густой кроной, что никакой дождь не страшен. Под дубом бил родник (как в Жабыни[67 - См. Том Первый, главу «Четвертое – Жабынец».]). И все пространство у реки излучало благодатный покой. Ну, куда еще дальше идти? Место так понравилось Герасиму, что он решил остаться в нем навсегда.
В Житие, составленном в конце 19-го века по материалам древних житий, есть примечание: дуб «до настоящего времени находится среди монастыря при особой часовне». Увы, сейчас его уже нет. Но есть его потомки, дающие некоторое представление о том, что так поразило Герасима. Собственно, даже и без древнего дуба Болдинское место силы прекрасно. Когда там ходишь среди руин (фашисты взорвали церкви, но многое уже восстановлено), кажется, что попал в какой-то счастливый сон, и вот сейчас вдруг проснешься и… Но просыпаться не хочется, жаль терять такой сон.


Дуб в Болдинском монастыре

Речка, текущая под монастырем, называется Болдинка. Вообще, гидронимы с основой «болд» довольно характерны для Смоленской области: Болдыж, Болдань, Болдачевка (около которой мы искали Монахов ров[68 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят первое – Монахов ров».]). Реставратор в монастыре сказал мне, что древнеславянское слово «болда» (ударение на первый слог) означает – дуб. Словарь Даля с «болды» отсылает на «балду», слово, все значения которого так или иначе связаны с деревом. Дуба как такового среди них нет, но это лишь указывает на древность слова «болда». Как говорит Александр Афанасьев: «Первоначально слово дуб заключало в себе общее понятие дерева».
В том, что на месте Болдинского монастыря когда-то было языческое болдовище, сомневаться не приходится. В конце концов, незадолго до прихода Герасима это место принадлежало Литве, в которой до 1387 года был государственный культ дубрав. Вопрос в другом: святой действительно был таким идиотом, что даже не понял, что пришел не в пустыню, а на место силы древопоклонников? Или это только автор Жития пытается изобразить его таковым? Судите сами: туземцам, конечно, не понравилось, что в их священной дубраве поселился монах. Поначалу они деликатно пытались ему объяснить, что так нельзя, что это их исконное место. Потом стали гнать уже с руганью, бить. Бесполезно. Наконец, связали и потащили топить. Но тут нашлись гуманисты: зачем же топить, лучше сдать бродягу властям, пусть разбираются. О, как наивны дети природы! Они не знают, в чем сила еврейского бога.


Болдинский монастырь. На переднем плане руины Троицкого
собора, взорванного во время войны. Сзади видна река,
она в этом месте подпружена

Когда Герасима привели к Дорогобужскому наместнику, тот поначалу велел взять смутьяна под стражу. Но – чудо! – как раз в тот момент, когда Герасима уже собрались уводить, входит – прямо бог из машины – посланец из Москвы. Увидел поруганного монаха, поклонился ему до земли, попросил благословения. У наместника сердце зашлось: что за притча? Да все просто: Даниил Переславльский, учитель Герасима, был кум королю. А точнее – великому князю Василию III. Крестил Ивана Грозного. Но еще до его рождения часто бывал при дворе. И Герасим – с ним вместе. Московский посланец просто был лично знаком с ним, а наместник со страху чуть не обделался. Чудо, впрочем, не в этом. Чудо в том, что гонец оказался в нужное время и в нужном месте. И это позволяет предположить, что Герасим прибыл в Болдино отнюдь не случайно, но – нарочито туда был послан, с миссией.


Болдинский монастырь. Введенская церковь.
Она тоже была  взорвана во время войны.
Восстановлена усилиями знаменитого реставратора
Петра Барановского и его ученика Александра Пономарева

Понятно, что, после явления человека из Центра, Дорогобужский воевода немедленно прозрел: отчетливо понял, кто прав, а кто виноват, отпустил святого, настрого запретил его трогать, выделил личные средства на обустройство обители. Ну, тут уж, конечно, злые язычники засунули свои ядовитые языки в собственные зловонные задницы и прекратили даже помышлять о том, чтобы предъявлять какие-либо претензии на святилище, в котором молились поколения их предков. Вот это я называю торжеством православия.


Вход в Болдинский монастырь

Ровно через триста лет в другом Болдине Пушкин четко обрисует взаимоотношения духа Балды с христианским духовенством в лице Попа, толоконного лба. Идея этой сказки почерпнута в окрестностях Святых гор[69 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят шестое – Святые горы».] и выражает отношение русского бога к богу еврейскому. Балда (или Дубнило, см. Дунилово-Горицы[70 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят девятое – Дунилово-Горицы».]), став работником жреца далекого бога Дубравы Момре (см. Лев-Толстое[71 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».]), неумолимо ведет к трем щелкам. «С первого щелка прыгнул поп до потолка; со второго щелка лишился поп языка, а с третьего щелка вышибло ум у старика». Это можно истолковать как три стадии выхолащивания христианской религии. Первый щелк: просто физическое воздействие (малоэффективное, правда, если на стороне попа государство). Второй: отказ от коммуникации (лишение языка логично рассматривать не только как невозможность говорить, но и как нежелание слышать). Третий щелбан: обессмысливание христианства как такового (подмена внутренних содержаний пришлой религии содержаниями религии народной, хотя и – при сохранении внешней христианской формы). Дешево и сердито.


Болдинский монастырь. Колокольня тоже была разрушена
и потом восстановлена Барановским

Конечно, Герасим имеет весьма опосредованное отношение к тому Попу, с которым разделался тайный агент русского бога, работающий под псевдонимом Балда. Герасим человек бури и натиска Святой Руси[72 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».], созданной Сергием Радонежским. В отличие о Толоконного лба он не гонится за дешевизной, не боится подставить себя под удары Балды и болдопоклонников. И потому – выигрывает будущее. Но, во-первых, он выигрывает его для толоконных лбов. А во-вторых, вбирает в себя часть культа Балды, сам становится Болдинским, сущностно оболдевает. Это потому, что он сам никогда не был толоконным лбом. Он всегда разумно учитывал религиозную обстановку. Например, на своем болдовище он построил не какую-нибудь обитель, а именно Троицкую (Троица – праздник деревьев и предков[73 - См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».]).


Вязьма. Этот монастырь до революции называли просто
Ивановским. Официальное название Иоанно-Предтечевский
монастырь, сейчас он женский. На фото вход в монастырь,
надвратная Вознесенская церковь

Герасим был непоседа. Уже в конце 1535 года он оставляет свой монастырь и отправляется в Вязьму. Там, рядом с городом, на мысу, образуемом длинной излучиной реки Вязьмы, тоже был лес, на сей раз ольховый. И в этом лесу по берегам речки Бебри, впадающей в Вязьму, было (сказано в Житии) прибежище корчемников, блудников, и разбойников, место играм бесовским. Как это понимать? Ну, скажем, так: ночь, девки-бесстыдницы пляшут, парни к ним бесовато пристраиваются… По кустам уже вздохи, всхлипы и стоны истомы. Все в дым пьяны. О христианской морали никто не имеет понятия. Все любят друг друга во славу Купалы. Соборные страсти в разгаре…
И тут поп. Пришел и все опошлил. Мужики вмиг трезвеют, бабы встают, оправляя юбки, старики плюются (охальник), и даже малые детки понимают, что праздник напрочь загублен. Завтра этот монах пойдет доносить… Однако под Вязьмой у Герасима вышла осечка. Житие говорит, что гулякам на Бебри покровительствовал князь Телепнев-Оболенский, у которого рядом было имение (Телепнево), и который сам любил заглянуть в клоаку разврата.


Вязьма. Ивановский монастырь. На переднем плане церковь
Одигитрии Смоленской, на заднем Вознесенская церковь

Понятно, да? На дворе 1535 год. Василий III умер, будущему Ивану Грозному пять лет, формально правительницей России является его мать Елена Глинская, а фактически правит ее любовник Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, глава боярской думы. При этом ходят упорные слухи, что он не просто любовник Елены, но еще и отец будущего царя. Ну, как не развратник?
Но только ездить в Вязьму, поддерживать всякую пьянь, ему недосуг. Продолжается схватка за власть, начинается денежная реформа, стране грозят войны. В частности, старый дурак король Сигизмунд хочет воспользоваться малолетством Ивана, чтобы вернуть Смоленские земли, выдвигает войска… И Телепнев-Оболенский возглавляет поход на Литву. Тут он, действительно, мог заглянуть в Вязьму. Допускаю, что в излучине реки был его лагерь, где вояки – а как же иначе? – и дрались, и пили, и портили девок. И это попало в Житие Герасима под видом бесовских игр, которым покровительствовал Телепнев-Оболенский, патентованный блудник, добившийся власти своим срамным удом.


Церковь Одигитрии Вяземского
Иоанно-Предтечевского монастыря

На самом-то деле этот правитель был хорош не только в постели. Блестящий полководец, тонкий дипломат, смелый реформатор, искусный интриган. Он мог стать предтечей Потемкина[74 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят первое – Богородицкий парк».], но весной 1538 года Елена Глинская внезапно скончалась. Отравили, конечно – уже в наше время в ее костях обнаружен мышьяк. А ее фаворит был уморен голодом (вариант: рассечен на куски). Тут пришли времена совсем неспокойные, в том числе – и для Церкви. Иван Шуйский метался, сместил двух митрополитов всея Руси. Только в 1542 году, когда митрополитом был избран Макарий, что-то стало налаживаться.
И в том же году дела у Герасима пошли в гору. Он отправился в Москву и выхлопотал разрешение на устройство обители на правом берегу Бебри. Это место ему очень нравилось, к тому же там ему явился Иоанн Предтеча и велел основать монастырь, дабы прекратить купальские игрища. Ух, как бесы сначала завыли: «Горе нам! Отъята бысть корысть наша! Преподобный обиде нас!» Но, уверен, они успокоились, когда поняли, что культ Иоанна – лишь новая форма культа Купалы. И зажили на берегах Бебри по-прежнему, только, может быть, чуть потише и – отдавая мзду толоконным лбам.
Оставив на хозяйстве своего ученика Симеона, Герасим вернулся в Болдино. Но – ненадолго. Вскоре он услышал, что километрах в сорока вниз по Днепру от Дорогобужа, в Свирковых Луках, есть заброшенный монастырь, в котором – и это уже тенденция – бесчинствует хозяин тех мест боярин Салтыков. Пойдет, бывало, на охоту и ночует в трапезной с собаками. В 1545 году Герасим прибыл в Свирковы, подкараулил боярина и начал ему пенять… Да куда там. Салтыков только ожесточился, решив, что монах претендует на его имущество. Что ж, ладно, придется прибегнуть к проверенному средству. Герасим пошел в Москву и принес от царя и митрополита бумагу на возобновление монастыря. Бесчинник был посрамлен, а позднее и сам стал болдинским монахом.


Место, где когда-то был Свирколуцкий монастырь.
Дерево интересное. На кресте ничего не написано.
Монастырь был Рождества Богородицы

Я долго искал это место. Никаких Свирковых Лук на картах нет, и никто мне не мог сообщить, где это вообще может быть. Только мальчик, игравший у придорожной часовни в Соловьеве, сказал: да это здесь рядом. И четко объяснил: за мостом через Днепр через три километра будут Коровники, там будет грунтовка налево, проехать два кладбища, а на третьем – большой крест на месте монастыря. Ну, что вам сказать? Место очень напряженное. Там мне все время слышался шорох при полном безветрии. Когда я спускался к Днепру, за мной будто кто-то все крался (это, впрочем, довольно обычное ощущение в безлюдных местах силы[75 - См. главу «Сто десятое – Пельшма».]). Я с облегчением вздохнул, когда покидал это место. И почувствовал: тот, кто следил за мной, тоже вздохнул с облегчением.


Кладбище на месте Свирколуцкого монастыря, кажется, вообще никто не посещает. Там вон в центре фото между двух берез виден крест, поставленный в память о том, что здесь был монастырь. Вообще, этот монастырь стал очень быстро глохнуть. В 1656 году он был приписан к Бизюкову Крестовоздвиженскому монастырю, а в 1764 году уничтожен

Наладив дела в Свирколучье, Герасим снова тронулся в путь. У него уже сложилась репутация человека, умеющего решать проблемы. Поэтому в 1547 году его пригласили на Жиздру, за триста верст. Там, в устье Бродны, тоже был вертеп гуляк и разбойников. Герасим эту проблему решил, создав монастырь. Уже привычная схема, не буду рассказывать, тем более что там я еще не бывал.
А об Иулиании Вяземской[76 - См. Том Первый, главу «Второе – Двенадцать ключей».] я не забыл, спрашивал о ней в Вязьме, но, увы, ничего нового по сравнению с Торжком[77 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят третье – Торжок».] не обнаружил…

Девяносто восьмое – Старица
Волга у Старицы делает нечто вроде колена: резко на запад и сразу опять на север. Место силы, о котором пойдет речь, лежит в западном изломе этого колена, на левом берегу реки.
В 1110 году сюда пришли два монаха из Киева, Трифон и Никандр. Города Старицы тогда еще не было, но люди жили. И, разумеется, не пустили пришельцев в свое место силы. Монахи поселились на горке за рекой, в урочище Старый Бор. К 1292 году в монастыре уже было не менее 125 человек. По крайней мере, столько было зарезано проходившими мимо татарами. Но монастырь выжил. А вот после того, как в 1375 году в Старице полютовали хлопцы Дмитрия Донского, о святой обители на протяжении двухсот с лишком лет – ни слуху, ни духу.


У Зубцова Волга меняет свое течение и направляется к северо-востоку, к Твери. Город Старица примерно на полпути между Тверью и Зубцовым

Лишь когда в 1519 году в Старице поселяется князь Андрей, младший брат Василия III, монастырь возобновляется. Но не там, где он был когда-то, а прямо на берегу Волги, напротив места силы. Андрей Старицкий строил свой монастырь как укрепление, защищающее правобережный посад. Готовился. Ибо еще при рождении был предназначен лечь жертвой на алтарь Российской государственности.
Кто наследует власть – старший сын или младший брат властителя? Помните, как Гамлет бесился, когда его дядя стал королем? Неудовлетворенная жажда власти превратилась в навязчивый бред о тени отца. У русских было принято: власть наследует брат великого князя, по старшинству. Но в 15-м веке пошел процесс перехода на иную систему – от отца к сыну. И это обернулось совершенно шекспировскими страстями. Когда Василий I Дмитриевич умер, оставив наследником своего сына Василия II Темного, началась долгая гражданская война – с дядей Юрием Дмитриевичем, а потом и с его сыновьями. Василий победил, когда отравил своего кузена Дмитрия Шемяку[78 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят седьмое – Клоп».].


За Волгой Успенский монастырь

В следующих поколениях князья уже опасались доводить до войны, нежелательные наследники истреблялись заранее. О том, как это делалось при Иване III, я рассказывал[79 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят пятое – Учма».]. Но вот Иван умирает. При Василии III продолжается та же история, хотя и в иной форме. Андрею Старицкому, например, Василий долго запрещал жениться: чем потом убивать, уж лучше не дать претенденту родиться. Хорошо еще хоть не кастрировал. Более того, проявил гуманизм (когда сам, наконец, родил сына Ивана[80 - См. главу «Девяносто шестое – Любим».], будущего Грозного), позволил-таки брату жениться и даже – родить сына, Владимира Старицкого. Жизнь, впрочем, показала, что рождение этого мальчика стало данью не гуманизму, но – родовому проклятию, которое лежало на Рюриковичах со времен князя Владимира, крестившего Русь.


Успенский собор Успенского монастыря. 1530 год

Напомню[81 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят третье – Торжок».]: вероломно убив своего старшего брата Ярополка (законного киевского князя), Владимир Святой первым делом овладевает его женой, которая, как указывает летописец, уже была беременна. Была или не была, а рожденный ею после этого Святополк Окаянный имел как бы двух отцов. То есть – будучи одновременно сыном Владимира и его племянником, имел двойное право на Киевский стол. Уже хоть поэтому его младшему брату Борису не следовало пытаться брать власть. Но он двинул войска на Киев. И это закончилось гибелью – и Бориса, и Глеба. После того, как Ярослав Мудрый, еще один сын Владимира, раздул это дело в целях устранения Святополка, убитые братья стали святыми. А их убийство стало небесным образцом, на который ориентировались русские князья. Все – по-разному. В Московском княжеском доме каждый государь, начиная с Василия Темного, должен был убить хотя бы одного брата (даже последний из них, Федор Иоаннович, на что уж овца, допустил убийство царевича Дмитрия). Это тотальное окаянство – отнюдь не случайность, это рок, действие архетипа.


Успенский монастырь, замерзшая Волга

Житие Бориса и Глеба, конечно, исполнено высокой морали. Но в глубинах бессознательного никакой морали нет. Там история убитых князей выглядит императивно: младшие братья должны быть уничтожаемы, ибо они уже одним своим существованием покушаются на власть старшего. Это сухой остаток мифа Бориса и Глеба. Остальное все – от лукавого еврейского бога. И хватит о нем, лучше вникнем в логику бессознательного: Владимир убил старшего брата, но если бы сам был своевременно убит, не смог бы убить. Близоруко? Но ведь само по себе бессознательное не строит планов на тысячелетия. Оно лишь реагирует на вызовы времени. И вот уже в следующем поколении младшие братья Борис и Глеб устранятся. Началось.


Борисоглебский собор на горе Нового городища

Это можно было остановить, если бы люди осознали глубинный смысл происходящего. То есть – определили настоящего виновного, осудили, выкопали его труп, загнали в грудь осиновый кол. Вот что было бы правильным отреагированием, настоящим правосудием, подлинным катарсисом. Но ничего подобного не произошло. Наоборот: Владимир даже не назван преступником. Его вина переброшена на Святополка. Он – Окаянный, а Владимир – Равноапостольный. Хитрые попы его просто отмазали. Результат: у основания христианского социума стоит братоубийца, а крещение Руси запечатлевает в коллективном бессознательном княжеского рода архетип «Убей брата». Это и есть рок, который отныне витает над Рюриковичами. И убиваемые, и убивающие исходят из подсознательного императива братоубийства. Но только младшие дают повод быть убитыми, а старшие этим поводом пользуются. Впрочем, пока действует старый обычай, архетип «Убей брата» не слишком активен. Настоящую эпидемию братоубийства он вызывает, когда меняется парадигма наследования.


Борисоглебский собор и колокольня

Очередной цикл убийств начался как только умер Василий III[82 - См. главу «Девяносто седьмое – Болдино».]. Первым оживился его брат Юрий Дмитровский, но вскоре был пойман и уморен. Пришла пора Андрея Старицкого. Как я сказал, он готовился к этому. Но когда был вызван в Москву, все тянул, прикидывался больным и, наконец, поднял мятеж. Для выступления выбрал – само собой! – день памяти Бориса и Глеба. Отлично знал свою роль: вскоре был пойман и умер в тюрьме. Его жена и сын тоже были посажены, но – каждому поколению потребны свои жертвы – Владимира Старицкого выпустят. Иван Грозный даст кузену погулять, взять Казань, завести семью. А когда придет время (1569 год), заставит вместе с женой и детьми выпить яд. Покорный семейному року, князь Владимир к 1561 году успел возвести на Старом городище в Старице грандиозный Борисоглебский собор.


Гора на берегу Волги у Старицы состоит как бы из двух частей. Старого и Нового городища. Этот распадок – граница между ними. Слева идет вверх Старое городище, справа – Новое. Вдаль уходит к Твери Замерзшая Волга. На противоположном ее берегу виднеется Успенский монастырь

Теперь о женском. На гербе Старицы – старуха с клюкой. В связи с этим рассказывают: мол, эта старица во время татаро-монгольского нашествия спряталась в пещере и таким образом не только уцелела единственная из всех туземцев, но еще и дала жизнь новым поколениям старичан. Нелепая байка, но в ней отражены кое-какие реалии. Например, татары попали в нее из сказания о разорения Успенского монастыря. Старица, спрятавшаяся в пещере, может быть женой Андрея Старицкого, выжившей с маленьким сыном в тюрьме и ставшей монахиней (старицей). Легенда похожа на сон, она всегда вбирает в себя крупицы реального смысла и преобразует их до неузнаваемости. А вот откуда в этой легенде то, что пещерная старица стала праматерью жителей города? Посмотрим.


На старой карте и на врезанном в нее снимке из космоса видно колено Волги, о котором я говорил в самом начале. Старицкое место силы представляет собой возвышенность, ограниченную Волгой (там, где она поворачивает на север) и рекой Старицей (Верхней, или Старчонкой). Этот возвышенный мыс между двух рек – одновременно и естественное укрепление, и энергетический центр всей округи. Его, конечно, и подсыпали и укрепляли, но изначально это длинная возвышенность, обтекаемая реками. Она состоит из двух частей – Нового (южнее) и Старого (северней) городищ. На снимке из космоса хорошо видна граница между ними. На карте я приблизительно обозначил сакральные сооружения. 1 – Борисоглебский собор, построенный Владимиром Старицким. Этот собор не сохранился, он разрушен в начале 19-го века (как он выглядел – показано на рисунке справа), вместо него построен новый Борисоглебский собор, фото которого см. выше. Однако старый собор стоял на Старом городище, а новый стоит на городище Новом. 2 – Успенский монастырь. 3 – Пятницкая церковь, о которой речь пойдет дальше. Еще в карту врезана старица, которая изображена на гербе города Старицы, нарисованном в 18-м веке


Пятницкая церковь под горой, дальше – мост через Волгу

Через Волгу от Успенского монастыря под горой стоит церковь Параскевы Пятницы. Другое название – Рождества Богородицы. Тут вековая путаница. В писцовой книге 1624 года на этом месте упоминается деревянная Пятницкая церковь. В 1728 году Тверской архиепископ указывает строить здесь новую каменную церковь Рождества Богородицы. В 1750 году она освещается как Пятницкая. В начале 19-го века церковь решают расширить, и в переписке по этому поводу поп называет свой храм Пятницким, а в документах Тверской консистории он проходит как Рождественский. К 1825 году местный архитектор Матвей Чернятин пристраивает к барочной Пятницкой церкви две ротонды и ограду в стиле классицизма. Получается нечто странное: то ли одна церковь, то ли сразу три, но с двумя названиями.


Пятницкая церковь. Справа – восьмерик на четверике барокко 1750 года. Слева ротонда, пристроенная в 1825 году архитектором Чернятиным. Это только половина общей картины, справа от барочной церкви есть еще одна точно такая же ротонда

Думаю, там было два престола, но что до того человеку без христианских предрассудков. Глядя на эту разностильную, но удивительно органичную церковь, он увидит ее как портал, ведущий в толщу горы. Кто так задумал? Исполнил Чернятин, но – кто вложил в него эту мысль? Ну, конечно, дух места силы, действующий на человека через его подсознание. Что за дух? Разберемся. Пятница – это христиански обусловленное имя древней богини Мокоши, обитательницы сырых берегов и источников, покровительнице женских забот. Я рассказывал о ней[83 - См. Том Третий, главу «Семьдесят девятое – Пайгарма».]. Сейчас добавлю: человеческие представления о богах со временем могут меняться. Одно дело богиня крестьянского быта, которую описывают этнографы, и совсем другое – то женское божество, которое было допущено вышеупомянутым князем Владимиром в его Киевский пантеон. Первая из них совершенно замордована еврейским богом, вторая тоже, конечно, потеснена богами патриархальной эпохи, но все же довольно близка к высокому статусу первобытной Бабы.
Или, если угодно, Предвечной Женственности[84 - См. главу «Сто десятое – Пельшма».]. Той самой[85 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят третье – Бабья гора».], которую я сподобился лицезреть в облике огромной рептилии под мостом на пути с Бабьего озера[86 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят девятое – Бабье озеро».]. Эта реликтовая Яга обитает на границе между жизнью и смертью, коротает вечность в поворачивающейся избушке на курьих ножках. Через дверь этого удивительного сооружения ты переходишь с этого света на тот и – обратно. Старицкая Пятницкая церковь как раз и представляет собой такую избушку, пограничный переход на тот свет, портал в преисподнюю. Конечно, этот портал оформлен в просвещенческом стиле барокко и классицизма. Но архитектор нашел гениальный ход для выражения идеи поворота на курьих ногах: алтарной частью Пятницкая церковь обращена к Волге, повернута ко мне как бы задом, но по бокам ее – два входа в ротонды. Эти ротонды естественным образом поворачивают церковь к горе задом, а ко мне передом. Входишь, настраивая глаза души на видение Бабы.
Признаться, меня постоянно тянет в Старицу к этой церкви. Около нее мгновенно забываешься, впадаешь в транс, слышишь голоса беседующих между собой богов, иногда похожих на старосветских помещиков. Когда я впервые попал сюда, мне все мерещился запах гада. Потому что место уж очень Никольское (что это значит[87 - См. Том Второй, главу «Пятьдесят пятое – Княжая Пустынь».], я объяснял). Но где же Никола? Я спросил у прохожего: где тут Никольская церковь? Он махнул рукой: вон, за мостом. Далековато. Потом я узнал, что на месте Александровской часовни возле самой Пятницкой церкви – тоже когда-то был Никольский храм. Так-то верней[88 - См. Том Третий, главу «Шестьдесят девятое – Дунилово-Горицы».].


Пятницкая церковь. Сзади видна церковь Никольская. На самом деле это не так близко, как кажется, если глядеть на эту фотографию. На том же берегу Волги, но – за дорогой, ведущей на мост. Более точно расстояние можно прикинуть, взглянув на следующее фото, мое. А это фото С. М. Прокудина-Горского 1910 года. На этой фотографии видна одна важная деталь: рынок между Пятницкой церковью Волгой. Среди прочих важных функций Пятницы – покровительство торговле

Конечно, Пятница-Мокошь не просто вечная подруга Николы-Волоса[89 - См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».]. Близость к Предвечной Женственности делает ее покровительницей всего, что связано со смертью и рождением. В частности, земледелия с его круговоротом сезонов. Земледелие, однако, бывает разное. В 14-м веке Московское княжество переходило с подсечной системы на трехполье. Этот переход позволил Сергию Радонежскому построить Святую Русь[90 - См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».]. И как я уже говорил[91 - См. Том Третий, главу «Девяностое – Коренная пустынь».], Троицкая теология трехполья предполагает двух богинь, двух Персефон – Яровую (Успенскую) и Озимую (Рождественскую), – которые дополняют друг дружку. Церкви и монастыри, посвященные им, очень часто соседствуют. Именно это мы видим у Старицы: Пятницкая (Рождества Богородицы) церковь стоит напротив Успенского монастыря.


Пятницкая церковь, а справа вдали –
колокольня Никольской церкви

Это просто логика аграрной религии: раз появился культ Успенской Персефоны, должен появиться и культ Рождественской. Разумеется, никакие попы в таких категориях никогда не мыслили, но процессы, соответствующие этой логике, в глубинах их подсознания шли. Ведь именно там, в глубине, с человеком общаются боги, которые решают, кому и как поклоняться в том или ином месте силы. И выдают на поверхность сознания свои имена. Те, которые людям известны: в христианской стране – христианские. А как иначе? Не скажешь же прямо: молись Ржи в образе Пятницы. Не так поймут. Даже попы могут путаться в том, какая у них там церковь под горой – Пятницкая или Рождественская.
Народ, впрочем, тоже не особо вникал в эти тонкости. Просто молился под горой некоей своей вечной покровительнице. Старице этого места, то есть – старшей надо всеми людьми и богами. Старицкий Бабий дух всегда обитал у Пятницкой церкви, всегда в этом месте силы было капище Бабы, вначале пещера, выкопанная в горе, а теперь вот портал архитектора Чернятина. И монахов из Киева влек Бабий дух. Но, извращенцы, они загнали Бабу под землю.
И все-таки (вернемся к легенде) Старица не только выжила в своей пещере, но и стала прародительницей новых поколений. Этот принцип древней мифологии Бабы (матери всех людей) относится в данном случае к жителям Старицы и означает, что их богиня, вопреки всем гонениям, жива. И влечет к себе новые поколения почитателей. А почитать ее можно под разными именами, в том числе и под именем Старица. Не буду сейчас обсуждать связанные с ней названия рек и самого города, это вопрос о курице и яйце. Лучше расскажу еще один миф. И начну с того, что неподалеку от Пятницкого святилища Бабы когда-то был Вознесенский женский монастырь. В нем чтили могилу некоей старицы Пелагеи. Сейчас этот культ возобновлен, поскольку старица считается матерью одного из самых известных старичан.


Вид с Нового городища на Пятницкую церковь
и мост через Волгу

Сей славный сын Старицы родился около 1525 года, звался Иваном, учился в Успенском монастыре, где проявил высокую страсть к карьеризму. Церковные писатели умиляются тому, как он, чтобы быть у всех на виду, принимал активное участие в жизни монастыря. В 1533 году Иван постригся, стал Иовом. Когда Иван Грозный прибрал к рукам Старицу, в городе начался «перебор людишек». Многих казнили, а Иов царю приглянулся: услужлив и голос громкий. Так он стал архимандритом родного монастыря.
Времена больших терроров – это буквально: «То старших выключат иных, другие, смотришь, перебиты». Уже в 1571 году царь переводит Иова в Москву и ставит настоятелем Симонова монастыря, а в 1575 – царского Новоспасского. В 1581 – Иов уже Коломенский епископ.
Дальше Иван умирает. Ничего, шурину нового царя Борису Годунову тоже нужны преданные люди. В январе 1586 года Иов становится Ростовским архиепископом, а уже к декабрю – митрополитом Московским и Всея Руси. Выше, вроде, нельзя.
Да нет, можно. Годунов носился с идеей учреждения патриаршества. В 1588 году, желая срубить деньжат, в Москву приехал Константинопольский патриарх Иеремия. И был задержан. И оставался под стражей до тех пор, пока не подписал все необходимые для учреждения патриаршества бумаги. Так, теперь выборы. По сценарию Собор должен был тайно выбрать трех кандидатов. В наказе Собору было буквально сказано: «Благочестивый царь Федор изберет из тех трех одного Иова митрополита». Намек понят. Иов взошел на патриарший престол. И верно служил Годунову.


Успенский монастырь, церковь Иоанна Богослова

Служил бы и Лжедмитрию I, но у того был свой патриарх в обозе. Иова сослали на родину, в Успенский монастырь, где он и умер, и был похоронен. Впоследствии мощи его были перенесены в Москву. Но дух патриарха витает в Старице у колокольни над местом, где он изначально был похоронен, и бдит. Посудите: снимая эту колокольню, я назвал Иова кромешным (то есть опричным) патриархом, и вдруг – хрясть! – фотоаппарат сломался. Я сразу сказал моей подруге Валентине, что это Иов…
А дальше началась уже подлинная чертовщина. Дело было под Новый год… Впрочем, о том, что случилось дальше, я уже рассказывал[92 - См. Том Второй, главу «Тридцать седьмое – Сельцо Карельское».]

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-davydov-3165182/mesta-sily-russkoy-ravniny-tom-4-mesta-sily-91-111-sh-69109897/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Мы уже заглядывали туда, например, в Томе Первом, см. главу «Шестнадцатое – Оковец».

2
См. Том Второй, главу «Тридцать шестое – Остров Столобное».

3
См. Том Третий, главу «Шестьдесят шестое – Святые горы».

4
См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».

5
См. Том Первый, главу «Восемнадцатое – Перынский холм».

6
См. Том Второй, главу «Шестидесятое – Шамордино».

7
См. Том Третий, главу «Восемьдесят второе – Ярилина плешь».

8
См. Том Третий, главу «Семьдесят седьмое – Исток Дона».

9
См. Том Третий, главу «Восемьдесят четвертое – Дивногорье».

10
См. Том Третий, главу «Семьдесят первое – Старо-Голутвин».

11
См. Том Третий, главу «Восемьдесят четвертое – Дивногорье».

12
См. Том Третий, главу «Семьдесят пятое – Теряев Дорок».

13
См. Том Третий, главу «Шестьдесят четвертое – Солотча».

14
См. Том Второй, главу «Сороковое – Зарайск».

15
См. Том Третий, главу «Шестьдесят второе – Муром».

16
См. Том Первый, главу «Двадцать четвертое – Пощупово».

17
См. Том Второй, главу «Пятьдесят второе – Ижеславль».

18
См. Том Третий, главу «Шестьдесят седьмое – Клоп».

19
См. Том Четвертый, главу «Сто седьмое – Радонеж».

20
См. Том Второй, главу «Пятьдесят седьмое – Оптина пустынь».

21
См. Том Второй, главу «Тридцать первое – Ферапонтово».

22
См. Том Третий, главу «Семьдесят пятое – Теряев Дорок».

23
См. Том Первый, главу «Двадцать шестое – Серапионова Пустынь».

24
См. Том Третий, главу «Семидесятое – Екатерининская пустынь».

25
См. Том Третий, главу «Восемьдесят первое – Богородицкий парк».

26
См. Том Третий, главу «Шестьдесят второе – Муром».

27
См. Том Третий, главу «Семьдесят девятое – Пайгарма».

28
См. главу «Сто десятое – Пельшма».

29
См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».

30
См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».

31
См. главу «Девяносто третье – Оять».

32
См. Том Третий, главу «Восемьдесят пятое – Учма».

33
См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».

34
См. Том Второй, главу «Сорок девятое – Исток Непрядвы».

35
См. главу «Девяносто девятое – Коряжема».

36
См. Том Первый, главу «Девятое – Дьяконова поляна».

37
См. Том Третий, главу «Восемьдесят первое – Богородицкий парк».

38
См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».

39
См. Том Третий, главу «Шестьдесят седьмое – Клоп».

40
См. Том Первый, главу «Четырнадцатое – Тиксненский погост».

41
См. главу «Сто третье – Глушица».

42
См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».

43
См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».

44
См. Том Второй, главу «Тридцать седьмое – Сельцо Карельское».

45
См. Том Первый, главу «Одиннадцатое – Устье Кубены».

46
См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».

47
См. Том Первый, главу «Первое – Адрианова слобода».

48
См. Том Первый, главу «Девятнадцатое – Нурма».

49
См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».

50
См. главу «Девяносто третье – Оять».

51
См. Том Первый, главу «Первое – Адрианова слобода».

52
См. Том Второй, главу «Пятьдесят восьмое – Ферапонт».

53
См. Том Второй, главу «Пятьдесят девятое – Бабье озеро».

54
См. главу «Девяносто второе – Старая Рязань».

55
См. Том Второй, главу «Шестидесятое – Шамордино».

56
См. Том Третий, главу «Шестьдесят третье – Бабья гора».

57
См. Том Первый, главу «Седьмое – Чистое болото».

58
См. Том Второй, главу «Тридцать пятое – Лукьянцево».

59
См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».

60
См. Том Первый, главу «Двадцать третье – Светлояр».

61
См. Том Второй, главу «Пятьдесят пятое – Княжая Пустынь».

62
См. Том Третий, главу «Семьдесят девятое – Пайгарма».

63
См. главу «Девяносто шестое – Любим».

64
См. Том Третий, главу «Восемьдесят второе – Ярилина плешь».

65
См. Том Третий, главу «Шестьдесят четвертое – Солотча».

66
См. Том Второй, главу «Сорок первое – Колюпаново».

67
См. Том Первый, главу «Четвертое – Жабынец».

68
См. Том Третий, главу «Шестьдесят первое – Монахов ров».

69
См. Том Третий, главу «Шестьдесят шестое – Святые горы».

70
См. Том Третий, главу «Шестьдесят девятое – Дунилово-Горицы».

71
См. Том Третий, главу «Шестьдесят восьмое – Лев-Толстое».

72
См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».

73
См. главу «Девяносто четвертое – Свирская слобода».

74
См. Том Третий, главу «Восемьдесят первое – Богородицкий парк».

75
См. главу «Сто десятое – Пельшма».

76
См. Том Первый, главу «Второе – Двенадцать ключей».

77
См. Том Третий, главу «Восемьдесят третье – Торжок».

78
См. Том Третий, главу «Шестьдесят седьмое – Клоп».

79
См. Том Третий, главу «Восемьдесят пятое – Учма».

80
См. главу «Девяносто шестое – Любим».

81
См. Том Третий, главу «Восемьдесят третье – Торжок».

82
См. главу «Девяносто седьмое – Болдино».

83
См. Том Третий, главу «Семьдесят девятое – Пайгарма».

84
См. главу «Сто десятое – Пельшма».

85
См. Том Третий, главу «Шестьдесят третье – Бабья гора».

86
См. Том Второй, главу «Пятьдесят девятое – Бабье озеро».

87
См. Том Второй, главу «Пятьдесят пятое – Княжая Пустынь».

88
См. Том Третий, главу «Шестьдесят девятое – Дунилово-Горицы».

89
См. Том Первый, главу «Семнадцатое – Волосово».

90
См. Том Третий, главу «Восемьдесят девятое – Кириллов».

91
См. Том Третий, главу «Девяностое – Коренная пустынь».

92
См. Том Второй, главу «Тридцать седьмое – Сельцо Карельское».