Главная страница | Античная литература | Тесей

Тесей
Сергей Быльцов
Эта книга после опубликованного в 2022г. «Геракла» продолжает серию «Боги и герои Древней Греции» и посвящена остальным знаменитым героям- истребителям чудовищ Персею, Беллерофонту, Мелеагру и Тесею. Вторым по известности героем Эллады после безмерно могучего Геракла, был Тесей – обычный человек, но он быстр и ловок, искусен в борьбе, осторожен и вдумчив и потому всегда побеждает могучих разбойников и страшных чудовищ. Завидуя славе Геракла, Тесей всю жизнь пытается хоть в чем-то его превзойти и становится не только истребителем чудовищ, но и царем- реформатором, учредителем государства с центром в Афинах, новых законов и праздников. В личной жизни Тесей не был счастлив, а брак с Федрой, влюбившейся в его сына Ипполита от Амазонки , становится для всех трагедией, которая описана у многих писателей. Афинские граждане за страдания во время войны, вызванной похищением Елены Прекрасной Тесеем, изгоняют его остракизмом, и он, отвергнутый людьми и богами, бесславно погибает, упав со скалы.

Сергей Быльцов
Тесей

Введение

1. Генеалогическая схема богов


Гесиод и Гомер впервые для эллинов установили родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образы.
Согласно Ксенофану, всё, что есть у людей бесчестного и позорного, в том числе воровство, прелюбодеяние и обман приписывали богам Гомер и Гесиод.
Чтобы представить генеалогическую взаимосвязь греческих богов и охватить ее единым взглядом, основные боги и родственные связи между ними изображены на одном листе. Такая таблица не может быть однозначной, поскольку сами родословные отдельных богов у разных античных авторов не редко сильно отличаются. Например, отцом бога любви Эрота разные авторы считают: Ареса, Гермеса, Гефеста, Зевса, Зефира, Крона, Орфея, Пороса, Урана, Хаоса, Хроноса и Эреба. Матерью Эрота называют чаще всего Афродиту, но также и Артемиду, Гею, Илифию, Ириду, Нюкту и Пению.
Генеалогическая схема богов не может быть так же исчерпывающе полной поскольку невозможно уместить имена всех известных богов на одном листе.

2. Древние боги и чудовища
Изначально существовал Хаос – мрачный, первоначальный источник всякой жизни в мире и самого мира. После того, как вечный Хаос породил Космос (Миропорядок) появились космические божества: Хронос (время), Ананке (Необходимость), Тюхе (Случайность). Все необходимые законы возникли вместе со Вселенной, и Ананке, являясь воплощением этих законов, строго следит за их соблюдением. На коленях Ананке вращается веретено, ось которого – мировая ось с полюсами на концах, а ее дщери Мойры, ее наместницы на земле следят за соблюдением богами и людьми Миропорядка.
Три вещих сестры, как и другие космические божества, были бестелесными. Клото, выбравшая для себя облик зрелой красавицы, вытягивает при рождении всякого существа нить его жизни из веретена Ананке и потому ее прозвали Пряхой. Лахесис, принявшая облик стройной старухи с молодыми глазами, прокладывает и ткет нити в Полотне Судеб и потому ее называют Ткачихой. Лахесис знает и об обстоятельствах, предшествующих рождению смертного и все, что ему предначертано в жизни еще до его появления на свет, т. е. его Долю – жребий. У Мойры Атропос, принявшей облик юной девушки в первом цвету, есть золотые весы для взвешивания жребиев, солнечные часы для точного определения момента смерти и адамантовы ножницы, с помощью которых она перерезает нити жизни в конце установленного для каждого смертного срока. Неумолимую Атропу смертные прозвали «Неизбежной».
Через установленное жутколикой Ананкой время родилось первое поколение богов: Всепобеждающий Эрос (Притяжение), Гея (Земля), таинственная черная Нюкта (Ночь), мрачный Эреб (Мрак) и бездонный Тартар (Бездна). Гея, которой Мойры предначертали стать всеобщей праматерью, без отца породила сыновей плодовитого Урана (Небо) и влажного Понта (Море).
Многие боги последующих поколений считались чудовищами. Детьми Геи и Понта были Форкий (Буря на море) и Кето (Пучина), породившие крылатых собак Зевса Гарпий, Грай, Горгон, Сирен… Детьми Геи и Тартара стали божества, которых тоже называли чудовищами. Самый могучий из когда – либо появившихся на свет существ великан Тифон и под стать ему исполинская змееженщина Ехидна породили двухглавого пса Орфа, трехглавого пса Кербера, Немейского льва с каменной шкурой, Лернейскую гидру с ядовитой желчью, Колхидского дракона, певицу ужасов Сфинкс и огнедышащую Химеру.
Первенцами Геи и Урана стали 3 громадных Кикло?па (круглоглазые) и 3 Гекатонхе?йра, у которых было по 50 голов и по 100 рук. Затем у Геи и Урана родились 6 титанов Океан, Гиперион, Кей, Крий, Иапет, Крон и 6 титанид Тефида, Тейя, Феба, Мнемосина, Фемида и Рея. Крон и его сестра Рея стали родителями шести прекрасных олимпийских богов, олицетворяющих порядок и гармонию мира.

3. Олимпийские боги
Олимпийские боги играют в античной мифологии центральную, определяющую роль, которая очень велика и в рассказах о жизни и подвигах героев II поколения, называемых истребителями чудовищ.
Дети Крона и Реи Зевс, Посейдон, Аид, Гера, Деметра и Гестия стали особыми богами. Крон, опасаясь, что его ребенок лишит его власти, как он лишил власти своего отца Урана, стал проглатывать всех рождавшихся детей, и лишь последнего новорожденного Зевса Рея сумела спасти, положив на колени мужу камень, завернутый в пеленку, который тот и проглотил. По воле старой лишь обликом Мойры Лахесис Зевс вырос в тайне от Крона и, возмужав, с помощью первой супруги Метиды (Премудрая) заставил отца отрыгнуть двух его братьев и трех сестер.
Братья и сестры Крониды во главе с Зевсом начали борьбу за власть с Кроном и, благодаря поддержке вещей Ткачихи быстро достигли победы. Захватив высочайшую гору Олимп, они там поселились и стали называться олимпийскими богами.
Зевс лишил Крона власти и поделил с братьями мир. Зевсу досталось широкое Небо с многохолмным Олимпом, Посейдону – влажное море и весь подводный мир, Гадесу – мрачное подземное царство, лишенное яркого солнца; земля же осталась в общем пользовании. Гера стала сначала богиней воздуха, а потом покровительницей браков, охраняющей мать во время родов. Деметра стала богиней плодородия, а Гестия – богиней домашнего очага.
Третьей (после Метиды и Фемиды) и последней супругой владыки Олимпа стала его сестра Гера, которой он стал изменять чуть ли не с первых дней долгожданного для нее брака. Вскоре сонм олимпийцев пополнился детьми Зевса богами четвертого поколения – Гефестом, Афиной и Аресом – от Геры, Артемидой и Аполлоном – от титаниды Лето, Гермесом – от плеяды Майи и Дионисом – от смертной Семелы.
Гефест сначала стал богом огня, которого за высокое искусство прозвали олимпийским художником. Афина стала мудрой богиней справедливой организованной войны, богиней знаний, изобретений, искусств и ремёсел, покровительницей городов и государств. Арес стал богом неистовой и вероломной кровавой войны. Артемида стала богиней охоты и дикой природы, богиней женского целомудрия и детопитательницей. Аполлон стал покровителем изящных искусств, лучшим певцом и кифаредом, вождем и покровителем Муз, предсказателем будущего, целителем и покровителем новых городов и переселенцев. Гермес стал крылатым вестником и красноречивым глашатаем Зевса, богом прибыльной торговли, разумности, ловкости, воровства, богом гимнастики и атлетов; он был покровителем послов, пастухов, путников; покровителем магии, алхимии и астрологии и проводником душ умерших в гостеприимные домы Аида. Дионис стал богом виноградарства и виноделия, вдохновения и религиозного экстаза.
Четырнадцатой олимпийской богиней стала единственная богиня второго поколения Афродита, которая после долгих блужданий по земле в качестве богини плодородия и по морю – в качестве морской богини, вознеслась на Олимп и стала богиней красоты и любви.
После появления могучих титанов, обживших землю, Гея стала рождать и производить на свет самые разные живые создания: деревья и растения, насекомых, птиц, животных, рыб и людей, разумом подобных богам.

4. Люди
Первые люди были детьми Геи – земли. Они жили, как боги, со спокойной и ясной душою, ни трудов, ни горя не зная ни в чем. И старость печальная к ним приближаться даже не смела. Всегда одинаково сильными были их руки и ноги, и разум. Этот век соблюдавший всегда и правду и верность назван был золотым. Во время титаномахии, когда Олимпийцы сражались за власть и господство в мире с титанами, большинство людей золотого века сгорело в страшных пожарищах, вызванных грозными перунами и жгучими молниями Зевса.
Следующее серебряное поколение людей не схожее с золотым ни обличьем, ни делом было немного похуже, его сотворили великие боги Олимпа. Титан Прометей по велению Зевса смешал особую землю с водой и вылепил новых людей, а премудрая Афина в них душу вдохнула. Дети близ матери забавами тешились, а возмужав, жили недолго, на беды себя обрекая безмерной гордыней – бессмертным служить они не желали, не приносили и жертв на святых алтарях олимпийцам. И это поколенье людей царь богов решил заменить.
Третье поколенье людей говорящих создал Кронид, ни в чем с поколеньем несхожее прежним, у них появились мечи и медные копья. Поэтому это поколение и его век было названо медным. Люди полюбили дело кровавого бога Арея и все вопросы силой решали. Крепче металла был дух их могучий, а сила ужасная рук потом принесла им погибель.
После того как земля медное поколенье покрыла, поколенье четвертое, создал Кронион справедливее прежних и лучше. Это поколение и его век были названы бронзовыми, поскольку бронза на смену меди пришла.
Последний пятый век был из железа, и в него ворвалось все самое нечестивое. Стыд убежал, и правда, и верность; и на их месте тотчас появились обманы, коварство, козни, насилье и проклятая жажда наживы. Землю заселили железные люди.
И Зевс решает людей железного века погубить под водой. Сын Прометея Девкалион и племянница Пирра стали основателями последнего рода людей после Великого потопа.

5. Полубоги
Когда Зевс узнал, что для окончательной победы над чудовищными Гигантами необходимы новые существа – наполовину боги, наполовину – смертные, т. е. полубоги – дети бессмертных и смертных, он долго от бессильного гнева скрипел зубами и тряс сросшимися бровями и косматой головой. Успокоившись, царь богов смирился с необходимостью, хотя и проворчал себе в бороду:
– Не могу даже представить, как мне и моим милым братьям и сыновьям придется сочетаться сладостной любовью не с богинями, прекрасными ликом и телом, а с хилыми и грязными девами, озабоченными только тем, как наполнить желудок.
Когда же Олимпийский Блистатель сам спустился на землю, чтобы посмотреть на дев, для смерти рожденных, то был приятно изумлен, о чем потом так сказал Посейдону:
– Радуйся брат мой милый! Я увидел там на земле множество чисто умытых плавноступающих дев в первом цвету и немало стройных низкоподпоясанных жен, лица которых фиалковенчанная подательница любви Афродита овеяла прелестью дивной, чудесно возбуждающей бурную мужскую страсть. Этой же ночью я посещу Аргос, славную конями вотчину ревнивицы Геры, уж там, наверное, она не догадается искать мужа, который по воле обликом старой Ткачихи озаботился рожденьем так необходимых ей полубогов.
Первая смертная женщина с ликом прекрасным и кожею нежной, с которой познакомился Зевс, была Ниоба, дочь аргосского царя Форонея и нимфы Лаодики. Великий бог впервые пылкой любовью смешался с Ниобой и, восстав с брачного ложа, он возвестил изумленно:
– Не напрасно мне показалось будто Ниоба красою всех нежноласковых жен превзошла полногрудых. Безмерно я удивлен, но это было прекрасно! Смертная дева на моем брачном ложе оказалась ничуть не хуже наших блаженных богинь…
Ниоба родила от Зевса Аргоса и Пеласга, которые были по отцу богами, а по матери – смертными, и их назвали полубогами. Аргос основал город и дал ему свое имя. Пеласг стал родоначальником пеласгов – древнейших обитателей Греции, сделавшиеся впоследствии эллинами, разделившимися на аркадцев, данайцев, ионийцев, дорийцев, ахейцев и других менее известных народов.
С тех пор не только детей, но и потомков богов и смертных женщин или богинь и смертных мужчин стали называть полубогами. От богов полубоги наследовали огромную силу тела и крепость духа, а от людей – неотвратимую причастность смерти.
Полубоги занимали промежуточное положение между бессмертными и смертными, и поэтому они были своеобразными посредниками между богами и человеками.

6. Герои
Некоторые отождествляют полубогов и героев, другие же возводят происхождение слова «герой» к ревнивой Зевса супруге Гере, утверждая, что герой – это тот, кто, как Геракл, доставил славу Гере или же, наоборот, прославившийся сам, благодаря Гере (ее козням). «Гера» и «герой» имеют общее происхождение и по звучанию, и по смыслу: Гера (1. госпожа и 2. охранительница) и герой (1. доблестный муж, предводитель и 2. спаситель, защитник), эти слова и по звучанию, и по смыслу практически совпадают.
Герои, совершавшие великие подвиги не могли быть простыми людьми, все они были полубогами, но все ли полубоги были героями? Некоторые полубоги (обычно дети Ареса, реже Зевса, Посейдона или Аполлона) совершали нечестивые поступки, а иногда и злодейства, и тогда их не называли героями и, как бы забывая о их божественном происхождении, называли их просто по именам, например, Кикн, Эномай или Флегий. Поэтому говорят, что есть герои с хорошими душами, а есть – с дурными.
Вообще говоря, если полубогами считать не только детей, но и потомков бессмертных богов (и не только олимпийцев) и смертных, то практически все люди по происхождению являются полубогами. Однако героев разделяют не только по происхождению, но и по виду деятельности:
1. Богоборцы и Зевсоборцы (Прометей, Тантал, Сисиф, Салмоней, Иксион…)
2. Истребители чудовищ (Персей, Геракл, Тесей, Беллерофонт, Мелеагр…)
3. Воины (Ахиллес, Агамемнон, Менелай, Патрокл, Диомед, Гектор, Эней…)
4. Скитальцы (Медея, Менелай, Одиссей, Эней, Ясон…)
5. Обожествленные (Асклепий, Геракл, Дионис, Ино, Меликерт, Пан, Полидевк…)
6. Прорицатели (Амфиарай, Идмон, Гелен, Кассандра, Калхант, Мопс, Тиресий…)
7. Мастера (Агамед, Талос, Трофоний, Дедал…)
8. Охотники (Агрей, Адонис, Аталанта, Кефал, Кипарис, Кирена, Орион…)
9. Музыканты (Амфион, Арион, Лин, Орфей, Фамирид, Филаммон…)
10. Победители всеэллинских игр (Иасий, Клеромед, Милон, Никокл, Пейсирод …)
11. Эпонимы (Аргос, Аркад, Беот, Дардан, Ион, Коринф, Лакедемон, Эллин…)
12. Рокоборцы (Акрисий, Алфемен, Катрей, Фиест, Эдип…)
13. Красавцы (Адонис, Ганимед, Гермафродит, Нарцисс, Хрисипп, Эндимон, …)
14. Великаны (Алоады, Антей, Герион, Орион, Титий, …)
………………
Главным качеством героев является доблесть, самоотверженное стремление, во что бы то ни стало победить в схватке, поединке, сражении, всех превзойти в своем деле (воинском, трудовом, спортивном, мусическом…).
Другим главнейшим качеством героев была гордыня и дерзость. Самыми дерзкими были герои первого поколения – Зевсоборцы, некоторые из них, как Салмоней даже издевались над богами. Истребители чудовищ не только истребляли чудовищ божественного происхождения, но некоторые боролись даже с самими олимпийцами. Геракл сражался с Аидом, Аресом, Герой, Посейдоном и Танатосом и боролся с Аполлоном и Зевсом.
Герои не умели жить в обыденной жизни – их необыкновенная сила требовала выхода, а гордыня и дерзость приводила к наказанию и смерти. Зевс собственноручно расправился со всеми полубогами I поколения, боровшимися с ним, и покарал некоторых из героев истребителей чудовищ. Он организовал Троянскую войну, в которой многие герои-воины должны были перебить друг друга и с почетом и славой в Аид снизойти.
Для большинства знаменитых героев в Аиде были заготовлены особые места – Элисиум и острова блаженных. Многим погибшим со славой полубогам-героям люди начали поклоняться, почти как местным богам. Хотя жертвы героям приносили не такие, как бессмертным, владеющим небом широким; это были жертвы в честь умерших, состоявшие в возлиянии на их могилы меда, вина, масла и молока, причем лицом люди обращались на западную сторону тьмы.

Часть I. Персей

Происхождение Персея

7. Генеалогическая схема 4 знаменитых героев
Все боги генетически связаны друг с другом поскольку, все они произошли от общего для них родителя – первозданного Хаоса. Точно так же и все герои связаны с родившими их богами и друг с другом и потому всех их и богов, и героев принципиально можно было бы показать на одном всеобщем генеалогическом древе, однако это можно было бы сделать, например, на стене храма, вмещающей тысячи имен, а не на листе книжного формата.
На одном листе можно изображать генеалогическое древо одного героя или генеалогические связи между несколькими выбранными героями. Поэтому генеалогические схемы не однозначны, т. е. их можно изображать по-разному. Например, можно изобразить на одном листе происхождение четырех самых знаменитых героев – истребителей чудовищ: Персея, Геракла, Тесея и Беллерофонта, однако при этом чем-то придется пожертвовать. Например, на нижерасположенной схеме за неимением места на листе не удалось изобразить происхождение матери Персея Данаи.


Если убрать правую треть схемы, то слева можно было бы изобразить происхождение Данаи, как это сделано на древе Персея. Если убрать правую треть схемы, то слева можно было бы изобразить происхождение Данаи, как это сделано на изображенном ниже генеалогическом древе Персея.
Кроме того, большую неоднозначность в генеалогические схемы вносит то обстоятельство, что не существует эталонных мифов и потому в разных вариантах одного и того же мифа родителями выбранного бога или героя могут быть разные боги и смертные люди. Например, отцом одного из самых известных божеств – бога любви Эрота разные историки и писатели считают самых разных богов: Ареса, Гермеса, Гефеста, Зевса, Зефира, Крона, Орфея, Пороса, Урана, Хаоса, Хроноса и Эреба. Матерью Эрота называют Артемиду, Афродиту, Гею, Илифию, Ириду, Нюкту и Пению. Из 12 отцов и 7 матерей можно образовать 84 пары, и для схемы обычно выбирают самую распространенную, общепринятую пару. Например, большинство античных авторов считают отцом Эрота бога войны Ареса, а матерью богиню любви и красоты Афродиту.

8. Генеалогическое древо Персея


На этой же схеме есть возможность показать происхождение не только матери Персея Данаи, но и Андромеды – будущей супруги Персея, которая ему родит 6 сыновей и дочь.
Как видно, Персей имеет в своем роду 2 олимпийских богов Посейдона и Зевса, причем, Зевс от Данаи был и отцом Персея, и его предком, сочетавшимся с Ио.
Аргосских царей, к которым принадлежит Персей, и которые правили в мифическую, легендарную и архаическую эпохи можно расположить в следующую линию:
Инах – Фороней – Апис – Аргос – Пирант – Форбант – Триоп – Иас – Кротоп – Сфенелант – Геланор – Данай – Линкей – Абант – Прет – Акрисий – Персей.
Согласно хронике Евсевия Кесарийского, родоначальник династии аргосских царей Инах правил в период 1857–1807 до н. э. Персею же трон Аргоса достался в 1313 до н. э., и в этом же году герой добровольно передал власть своему дяде Мегапенфу (Мегапент).
Речной бог Инах в споре Геры и Посейдона за обладание Арголидой отдал предпочтение царице Олимпа. Женившись на сестре Мелие, он стал отцом Форонея, первого человека в Пелопоннесе и дочери Ио, воспринявшей Зевсово семя.
Чернокожий сын Ио Эпаф, правивший всем Египтом, стал отцом Ливии (струистая), родившей от Посейдона Агенора и Бела, родоначальников великих фиванских и аргосских героев.
Сын египетского царя Бела и Ахинои Данай был отцом 50 дочерей от 10 жен. Он получил прорицание, что погибнет от руки зятя. Из страха перед 50 сыновьями своего брата Египта, Данай построил 50-весельный корабль по совету Афины, и спасся бегством на остров Родос, а оттуда в Аргос к царю Геланору. Когда Данай, происходящий от Инаха, заявил о своем праве на аргосский престол, и аргивяне собрались для решения, случилось необычное происшествие. Волк напал на стадо коров, пасшееся недалеко от собрания аргивян, и на глазах у всех, одолел вожака стада – могучего быка, что было не вероятно. Аргивяне приняли это за знамение богов и решили дело в пользу Даная, сочтя его подобным победоносному волку, а Геланора – подобным пораженному быку. Вскоре туда прибыли сыновья Египта и силой заставили Даная выдать за них своих двоюродных сестер Данаид. По приказанию Даная его 49 дочерей в первую брачную ночь убили своих мужей. Приказ отца нарушила одна Гипермнестра, пощадившая своего мужа Линкея.
После 50-летнего правления Даная власть в Аргосе перешла к его зятю Линкею, который убил тестя, виновного в смерти его 49 милых братьев. После Линкея трон занял его сын от Гипермнестры Абант, который правил 23 года.
Говорят, что Абант получил от Линкея особенный щит. Тогда еще не делали щитов для защиты от ударов различным оружием или от стрел, и щитами часто называли разной формы небольшие медные пластины, которые полировались и использовались в качестве зеркал. Подаренный отцом Абанту щит был не полированным и имел силу укрощать народные мятежи. У Абанта и Аглаи были два сына-близнеца Прет и Акрисий, и даже мать не знала кто из них выпал из ее бедер первым.

9. Акрисий и Прет
Некоторые, как Аполлодор, говорят, что близнецы Прет и Акрисий начали ссориться еще в материнском чреве. Абант, не знавший кто из братьев родился чуть раньше, из соображений справедливости завещал сыновьям править Аргосом попеременно, что было делом довольно обычным, известны случаи, когда 2 царя, сменяясь, правили по 1 месяцу.
Возмужав, братья продолжали враждовать за право первым занять царский престол. Ведя войну друг с другом, Прет и Акрисий первыми изобрели щиты для защиты от оружия, представлявшие собой большие растянутые куски бычьей кожи в несколько слоев, а наружный слой покрывался медными пластинами.
Одержавший победу Акрисий через год не пожелал расстаться с властью и изгнал брата из Аргоса. Прет отправился в Ликию к царю Иобату, где женился на его дочери Сфенебее, которую Гомер называет Антией. Ликийский царь Иобат, желая угодить зятю, силой пытался утвердить его на аргосском троне. Война не принесла никому решительного успеха и, чтобы прекратить кровопролитие, братьям пришлось разделить царство. Акрисий получил Аргос со всеми пригородами, а Прет – Тиринф, Герей, Мидию и большую часть побережья Арголиды.
Говорят, семь огромных киклопов – каменщиков, которых звали гастерохейры (брюхорукие), пришли вместе с Претом из Ликии и возвели вокруг Тиринфа мощную стену из громадных каменных глыб, похожих на обломки гранитных скал. С тех пор Тиринф стал называться крепкостенным.
Акрисий женился на дочери Лакедемона Эвридике, которая долго не могла родить и, наконец, разрешилась дочерью, которую назвали Данаей, а у Прета от Сфенебеи родились Лисиппа, Ифиноя и Ифианасса. Войдя в пору зрелости, эти девушки, будучи девственницами, впали в безумие, как поет Гесиод, в возмездие за то, что отказались участвовать в бурных дионисийских таинствах. Впав в экстаз, эти девушки стали блуждать по всей Аргосской земле, потом, пройдя через Аркадию и весь Пелопоннес, они беспорядочно носились по пустынным краям страны. Мелампод, сын Амитаона и дочери Абанта Идомены, который был прорицателем и первооткрывателем лечения при помощи трав, очищений и плясок исцелил девушек и получил за это вместе с братом Биантом по трети царства Прета, а также Лисиппу и Ифианассу в жены. Позже у Прета родился сын Мегапенф.
Говорят, Даная обликом была богиням подобна. Волосы у нее были пышные и завивались на концах в локоны, большие, почти как у златотронной Геры глаза с гнутыми ресницами, как у фиалковенчанной Афродиты, кожа нежная и чистая, как у богини юности Гебы, ноги стройные, как у вечной девственницы Артемиды или как у прекраснолодыжных красавиц Гомера, который первым упомянул Данаю. Царь обожал свою дочь, но всегда мечтал о сыне, которому он смог бы оставить аргосский трон. Однако время шло, дочь стала девушкой, а наследник мужского пола так и не появлялся. Акрисий, как и большинство греков на его месте, решил обратиться к оракулу, чтобы узнать свое будущее или получить совет, как ему стать отцом сына. Самым знаменитым оракулом Эллады на протяжении многих столетий был прославленный храм Аполлона в Дельфах.

10. Оракул Акрисию
Царские слуги поскакали впереди и к приезду Акрисия успели принести Дельфийскому богу пышную жертву – гекатомбу белоснежных быков и щедрые дары главному жрецу. Прибывший Акрисий прождал несколько дней, когда по знамению жертвы день оказывался благоприятным для его совещания с аполлоновой девой.
Пифия, омывшись в Кастальском источнике, надела золототканную одежду на девственное тело, а на распущенные волосы водрузила венок из пахучего зеленого лавра и спустилась в святая святых – адитон. Там она отпила из источника, пожевала лавр и, усевшись на большой медный треножник, стала вдыхать ядовитые испарения, поднимавшиеся из расселины, где гнил убитый Аполлоном змей Пифон и только после этого принялась пророчествовать. От лавра и испарений она впала во вдохновенный экстаз и бормотала неясные отрывистые и бессвязные фразы, которые записывали и толковали особые жрецы – профеты храма, происходившие от пяти священных дельфийских родов.
Наконец, бог – прорицатель, устами своей девственной жрицы изрек волю Зевса, которую, как всегда, огласил жрец-профет:
– Сына тебе Судьба не дает. Продолжателя твоего рода родит твоя дочь, и этот ее сын лишит тебя жизни, но, если ты постараешься, то сможешь дожить до глубокой старости.
Как только царь услышал от профета, что его лишит жизни собственный внук, он почувствовал, что земля уходит из-под его ног, в глазах все закружилось, и он упал. И тут словно издалека он услышал, что сможет дожить до глубокой старости. Встав на дрожащие ноги, Акрисий долго выспрашивал у профета, что ему следует сделать, чтобы умереть, как можно позже, но тот в ответ лишь разводил руками.
Вернувшись в Аргос, Акрисий долго не находил себе места, непрестанно думая, можно ли обмануть Судьбу и если – да, то как это сделать. Один из советников, которым он доверял, посоветовал царю убить свою дочь, но Акрисий об этом даже и слушать не хотел, хотя отношение к Данае у него после посещения Дельф явно переменилось. Акрисий, будучи разумным человеком, так разговаривал со своим сердцем:
– Поскольку оракулы, даваемые в дельфийском храме, всегда сбываются, то попытка убийства дочери до родов все равно окажется безуспешной. Дочь, согласно оракулу, внука родит. Я же должен постараться все сделать так, чтобы он меня убил как можно позже, в глубокой старости… Тогда я всю жизнь проживу, и оракул, как ему должно, сбудется. И что же мне следует сделать?.. Важно не впасть мне в гамартию (ошибка), как это сделал печально знаменитый Эдип. Он, узнав прорицание, что убьет отца и женится на матери, стал бороться с Роком и бежал из Коринфа, чтоб не убить Полиба и не жениться на Меропе, которых он считал своими родителями. Этот побег как раз и привел его в Фивы, где он убил отца Лая и женился на матери Иокасте… Поэтому примем пока мягкие меры: лишим нашу любимую дочь всякой возможности забеременеть и, чтобы она была под присмотром. Рано или поздно она, конечно, забеременеет, как оракул сказал, но пусть это случится как можно позднее…
Через несколько дней царь приказал построить под землей внутри ограды своего дворца большую комнату со стенами и потолком, вплотную обитыми толстыми медными листами. В эту подземную комнату Акрисий заключил свою юную дочь Данаю, любовь к которой боролась с желанием жить.
Некоторые говорят, что, согласно, рассказам царских слуг и рабов, Акрисий построил богатые подземные покои из камня, меди и бронзы еще для своей беременной жены Эвридики, и ее туда поместил. Там Эвридика и родила Данаю, которую никогда никто, включая самого Акрисия, не видел… Это мнение не кажется обоснованным потому, что оракул предсказал царю, что у него не будет сыновей, и смерть его ожидает от руки внука. Поэтому заключать в подземелье супругу было не зачем.
Итак, аргосский царь Акрисий не желал сидеть, сложа руки и ждать, когда у дочери Данаи родится сын и убьет его. Он спрятал свою дочь от людей, надеясь, таким образом, если не обмануть Могучую Судьбу, то как можно сильней отсрочить предсказанную насильственную смерть от руки внука.

11. Золотой дождь, согревший лоно Данаи
Зевс, узнавший от некогда не дремлющей Мойры Лахесис, о своей приятной обязанности, попросил бога солнца Гелиоса разузнать все о Данае, которой он должен был подарить ребенка, но солнечный титан его разочаровал. Оказалось, что дева спрятана под землей, куда не проникают лучи солнца. Царь богов был сильно озадачен замысловатыми играми Могучей Судьбы потому, что ему предстояло не понятно, как проникнуть в подземную комнату с медными стенами и возлюбить там девушку. Впервые Громовержец, собираясь взойти на девичье брачное ложе, не знал стоит ли ему радоваться, а вдруг она совсем не красива, ведь молва ошибается часто?
Как всегда, в подобных случаях, Зевса выручил его глашатай, вестник и помощник по всяким тайным делам сын от плеяды Майи неутомимый Гермес, гораздый на выдумки всякие. Пронырливый Зевсов вестник узнал, что Даная очень красива и, успокоив этим отца, посоветовал ему просочится к Данае в облике дождя, чтобы не разрушать стенок ее крепко запертого жилища. Превратиться в дождь даже самому великому из богов было значительно труднее, чем в животное, например, в быка, но, Зевс сумел стать не просто дождем водяным, а настоящим золотым ливнем.
Говорят, став золотым дождем, Зевс через мельчайшие щели на стыках медных листов в потолке проник в терем могильный и, увидев возлежащую на кровати обнаженную Данаю, ликом и телом бессмертной богине подобную. Он влюбился в нее так, что не удержался и, как был золотым дождем, так и согрел ей девственное лоно своей животворной влагой.
Гораций в одной из Од поет, что башни медной замок, двери дубовые, караульных собак лай, угрожающий для Данаи, могли б верным оплотом быть от ночных обольстителей. Но над стражем ее, робким Акрисием, сам Юпитер-отец вместе с Венерою подшутил: путь найден верный, едва лишь бог превратил себя в золото.
Лишь, согрев животворной влагой лоно Данаи, Зевс принял облик статного юноши с приятным, как у девушки лицом, и такой же тонкой талией. Он с интересом рассмотрел лежавшую перед ним деву. Вся ее красота, не была скрыта ненужной одеждой, Даная предстала перед ним совершенно нагой, и только лишь одну из грудей и лоно стыдливо ее прикрыли ладошки, когда она увидела возникшего неизвестно откуда перед ней юношу, очень красивого с виду. Зевсу показалось, что слегка улыбающийся полуоткрытый рот девы и томный взгляд ее карих глаз говорили, что она грудь прикрыла и лоно не из стыдливости, а, наоборот, чтобы приковать его внимание к самым сокровенным частям своего прекрасного тела. Тугую полнота раздвоенных девичьих грудей, округлую упругость начавших приобретать женственность бедер и совершенные полушария ее зада, он увидел, обойдя вокруг ложе, когда Даная перевернулась со спины на бок, как бы давая возможность всю себя рассмотреть. Все это возбудило в Зевсе неистовое желание, и он пылко овладел девой, уже как мужчина.
Желая выполнить предназначение свыше как можно лучше, Зевс наслаждался любовью беспрерывно, целую ночь, проведя неразлучно на ложе с Данаей. Он то ласкал ее страстно, то мощно колебал девичье ложе, хотя кормилица, находившаяся рядом, много раз просила неутомимого юношу дать ее питомице хоть немного передохнуть и не сломать кровать односпальную. Этим Олимпиец придал особую силу и храбрость своему будущему ребенку. Лишь перешедшие в действие настойчивые просьбы кормилицы оставить хоть ненадолго в покое Данаю, лишившуюся девства, заставили бога остановиться, когда она своими старческими руками стала хватать его за разные места и тащить его с тела Данаи.
– Знай же, Даная, Кронид был твоим мужем! Не с простым небожителем, ты с самим Олимпийцем спозналась! Так выше главою юница! Страсти большей, чем страсть моя не найдешь ни средь богов, ни среди смертных!
Данаю охватил сон глубочайший, но Зевсу было все равно слышит она его речь или нет, он просто привык перед расставанием говорить девам подобные слова, а привычка – вторая натура, даже для бессмертных богов. Отец всех бессмертных и смертных, гордый исполненным долгом, опять превратился в золотые капли, которые на глазах кормилицы медленно воспарили к потолку их подземной комнаты и исчезли в щелях между толстыми медными листами. Оказавшись на поверхности земли, Громовержец, оставаясь никому не видимым, принял свой божественный облик и мощно взмыл в высокое небо, светящееся вечно сиянием ясным, где у него был нетленный чертог, возведенный с несравненным искусством его милым сыном Гефестом.
В «Палатинской анталогии» говорится, что Зевс Данаю за злато купил, конечно, это не более, чем поэтическая выдумка, говорящая о щедрости Владыки Олимпа.
Лактанций же в «Божественных установлениях» говорит, что Юпитер не превращался в золотой дождь, а просто обесчестил Данаю, расплатившись золотыми монетами, поэты же придали этой грязной истории словесную красоту.

12. Акрисий узнает о внуке
Через девять круговратных месяцев у Данаи, по-прежнему жившей в подземной медной комнате, родился прекрасный сын, которого она назвала Персеем. Молодая мать вместе с преданной кормилицей тайно от хитроумного отца – рокоборца вскормила его.
В это время непреложная Мойра Лахетис решила, что длительное пребывание под землей может пагубно сказаться на здоровье будущего знаменитого героя Эллады, которому кроме истребления ужасной Медусы-Горгоны и морского чудовища, опустошавшего эфиопское царство Кефея, по ее простирающимся в даль замыслам предстояло еще стать предком Алкмены – матери другого великого сына Зевса Геракла.
Поэтому, когда Персею исполнилось три или четыре года, Акрисий вдруг захотел сам присутствовать при одной из еженедельных передач продуктов под землю для дочери и ее кормилицы. Лишь только ключница – рабыня открыла крышку узкого люка, чтобы на веревке спустить приготовленные припасы, как царь услышал детские крики и смех. Он сразу все понял, и сердце царя в первый миг бессильным наполнилось гневом, а в вечно озабоченный взор закралась большая тревога и он сказал сам себе:
– Не я его, а он – коварный Рок, меня обманул и своего предначертанья добился, но и я так просто не сдастся.
Царь, поколебавшись не много, сначала под пыткой допросил кормилицу, бывшую под землей в медной комнате с первого дня вместе с Данаей. Кормилица честно рассказала, что отцом ребенка был юноша лет 16, который проник к ним через щели между медными листами на потолке в виде капель золотого дождя.
Очень встревоженный Акрисий, слушая показания кормилицы, так невесело думал:
– Конечно, дочь мою совратил юноша, кто же еще? Ведь не старик же какой-нибудь. Но почему она, даже под пыткой, когда ее истязайте плетью, а потом и сдирали кожу, продолжала орать про какой-то золотой дождь, превратившийся в юношу? Конечно, этот юноша давно был знаком с Данаей и, узнав, где она, подкупил кого надо, в том числе и кормилицу. Дождь золотым не бывает, даже, если золото в кузне расплавить, оно быстро затвердеет. Тем более, золотые капли не могут превратиться в юношу. А проник в подземную комнату он, конечно, через люк для еженедельных передач питья и еды.
Поскольку кормилица ничего иного царю не сказала, тот предал ее безжалостно смерти, хоть она когда-то лелеяла и вскормила его самого, а также ключницу, которая давно по детским крикам должна была догадаться, что в подземелье появился младенец и не доложила ему.
Потом очередь дошла и до Данаи. Отец, призвав к алтарю Зевса Оградного строго спросил дочь:
– Сейчас же, Даная, скажи мне полнейшую правду. Только искренность тебя может спасти. От кого ты сына родила? Как имя этого юноши? Только не говори мне про капли золотого дождя, ведь я в сказки не верю!
Карие глаза дочери в ореоле пышных черных ресниц смотрели на отца правдиво и доверчиво, и она честно ответила:
– Отец, раз уж это узнать от меня пожелал ты, то прости, если правда окажется не такой, как ты ожидаешь. Я, лежа на спине, видела, как с потолка капали желтые капли и некоторые из них мне в лоно попали и сладко согрели его. На некоторое время я, как будто забылась. Когда же открыла глаза, то увидела незнакомого юношу, очень красивого. Он возлег на мое ложе и сделал меня женщиной. Отец, поверь, я не сопротивлялась, но от меня ничего не зависело. Потом я долго спала и не помню, как он ушел. Кормилица сказала, что он превратился в золотые капли, которые исчезли в потолке. Мне кажется это был бог, один из тех, что владеют небом широким или даже сам Зевс, из богов наивысший.

13. Рокоборство Акрисия
Акрисий готов был поверить, что к дочери проник какой-нибудь бог, приняв облик крота или маленькой мыши или мухи. В историю дочери об оплодотворяющем золотом дожде царь не поверил. Царь добросовестно вспоминал, что он слышал о превращениях любвеобильного Зевса: он превратился в кукушку, когда впервые овладел юной Герой; принял облик скромного пастуха, когда сошелся с титанидой Мнемосиной, родившей от него 9 Муз; дочь Асопа Антиопу он любил под косматой личиной сатира; нимфу Каллисто Зевс соблазнил, приняв облик и одеяние своей дочери Артемиды, спутницей которой она была; Влюбленным белоснежным лебедем он в объятья к спартанской Леде с неба спустился, в образе белого мирного быка Зевс Европу похитил и на бычьей спине доставил на Крит. Наконец, Алкменой, родившей могучего Геракла, Зевс овладел в облике ее мужа Амфитриона.
– Во всех своих превращениях Зевс принимал облик какого-нибудь человека или другого живого существа, но никак не дождя, даже золотого. Очень меня тревожит не то, что дочь согрешила, это когда-нибудь, согласно оракулу, должно было случиться. Меня волнует и беспокоит то, что она правду не захотела мне рассказать, чтобы я знал, что мне дальше делать. А если она мне правду сказала, ведь и кормилица под пыткой то же самое рассказала…Убить я дочку и внука никак не могу, рука не поднимется…
Интересно, что имя смертного отца сына Данаи никому не известно и, что многие считали будто Данаю соблазнил Прет.
В сердце вечно озабоченного Акрисия на этот раз опять боролась отцовская любовь к дочери и неистребимое желание как можно дольше жить. Победила древнейшая жажда жизни, и он начал встревоженно обсуждать со своим сердцем такие намерения:
– Да и к чему может привести это убийство?! Если я прямо сейчас вытащу меч и убью дочь, а потом внука, то как Могучая Судьба добьется выполнения своего предначертанья, которое должно сбыться? Внук будет мертв и дочь уже не родит второго…Ох, как неистово бьется сердце! А вдруг это как раз непостижимый Рок и задумал. Как только я на дочь иль внука мечом замахнусь, так тут же и умру от волнения страшного. Или он станет вырываться и убегать, я за ним и споткнувшись, упаду на свой меч. И виновником моей смерти во всех случаях станет внук. Ведь оракулы Феба всегда иносказательны, не напрасно его зовут Локсием. Надо придумать что-то такое, чтобы и Мойра была довольна и чтоб предначертанье ее не скоро сбылось, а тогда, когда Герас ненавистный мной полностью овладеет…
Нерешительный царь опять долго думами мучился, как перед постановлением построить подземную комнату и заключить туда Данаю и, наконец, придумал, что надо сделать. Он приказал изготовить вместительный ящик из просмоленных досок и брусов, наподобие лодки и, посадив в него дочь вместе с внуком, спустить ящик в море и там оставить.
– А там пусть Судьба и о дочери, и о внуке сама позаботится.
Так Акрисий сам себе медленно прошептал трясущимися губами. Людям же царь конелюбивого Аргоса властно объявил, что сам Зевс во сне повелел ему отправить в небольшой лодке без весел и паруса дочь и внука в морское путешествие и для убедительности при слугах собственноручно положил в ящик не только сыр, фрукты и воду, но и несколько золотых вещиц.
Некоторые говорят о том, что нерешительный Акрисий, как раз поверил Данае и потому, убоявшись гнева бога, явившегося к дочери в виде золотого дождя и, не зная, что делать, дочь с ее маленьким сыном заключил в деревянный ящик и бросил в море. Плотник, изготовивший плавучий ящик, потом рассказывал, что очень встревоженный царь приказал ему особо тщательно проконопатить сделанную лодку, чтоб морская вода в нее не могла просочиться и она не утонула бы даже в сильную бурю.

14. Диктис спасает Данаю
Благодаря добросовестному плотнику, ящик был крепкий, и целый день и всю ночь его носило по бурным волнам. Даная и Персей набили себе синяков, но не утонули. Наконец, по воле непреложной Мойры Лахесис, их прибило к небольшому острову в Эгейском море Серифу, который можно было быстрым шагом обойти вокруг за один день. Это был один из 15 Кикладских островов, окружавших знаменитый Делос, позволивший Латоне родить Аполлона и Артемиду и после этого переставшим быть плавучим.
Рано утром ящик нашел на песчаном берегу местный рыбак по имени Диктис, хотя некоторые говорят, что ящик попался в его сети. Курносый островитянин с круглыми добрыми глазами долго тер плешивую голову, медленно обходя вокруг ящика. Сначала он подумал, что это имущество с корабля, потерпевшего крушение и изумлялся большому размеру ящика, выражая это громкими возгласами и причмокиванием толстых губ. Однако, услышав в ответ на свои возгласы, жалобные рыдания и крики внутри ящика, сбегал за инструментами, осторожно открыл его и увидел в нем испуганных и измученных Данаю и Персея.
– Кто вы такие? Откуда приплыли дорогою влажной в этом напоминающем ковчег ящике, досками сверху забитом, без весел и паруса? Кто и за что тебя дева, вместе с ребенком, в ящик заключил и пустил по морю плавать, доверив ваши жизни волнам и ветру?
Так спрашивал, теребя ногтями лысое темечко, удивленный рыбак с острова Сериф. Измученная необычным плаванием в тесном ящике Даная, немного передохнув, вылезла из него, потом вытащила ребенка и только после этого благодарно сказала спасителю:
– Я очень признательна тебе за наше с сыном спасенье, благочестивый рыбак. Все откровенно я тебе расскажу, что знать ты желаешь. Я Даная, царевна аргосская. После очередного посещения Дельфийского храма мой отец, царь конелюбивого Аргоса, сын Абанта и Аглаи Акрисий посадил меня вместе с кормилицей в подземную комнату, чтобы я, ни с кем, кроме нее не общаясь, не могла забеременеть потому, что аполлонова дева провещала ему, что он примет смерть от руки внука. Однако, я все равно родила там ребенка от просочившегося через потолок золотого дождя, который согрел девственное мое лоно живительной влагой. Когда мой родитель узнал о появлении внука, он заключил меня с сыном в ящик и бросил в море. Целый день и целую ночь нас носили бурные волны пока, наконец, не выбросили на какой-то берег, где ты нас нашел и выпустил из ящика… Теперь ты скажи, куда я попала, кто ты и как тебя звать, спаситель наш благородный?
Большие карие глаза Данаи светились такой искренней благодарностью, что рыбаку стало не ловко, и он, взмахнув несколько раз во время ее речи руками, скромно ответил:
– Все зовут меня Диктис. Здесь на небольшом острове Сериф я с рождения проживаю, ото всех в стороне, у последних пределов вечно шумного моря, и редко кто из людей с материка нас посещает. Я простой рыбак, но брата моего Полидекта уж не первый год здешние люди выбирают правителем острова. Раньше мы с ним вместе рыбу ловили, и потом он на материке ее продавал. Потом Полидект купил большой корабль и чем только не торговал, пока его не избрали царем… Я пока тебе с сыном дам скромный приют в моей хижине, что стоит вон в том саду, а как отдохнете и сами захотите, отведу вас к царю, брату моему Полидекту.
Холостой и бездетный Диктис привел их к себе домой, и стал о них заботиться, как о родных.

15. Даная отказывает выйти за муж за Полидекта
Через некоторое время о загостившихся у Диктиса Данае и ее маленьком сыне узнал его брат Полидект, царь острова Сериф. Даная, выйдя из подземной комнаты, стала еще краше – свет из сияющих кротостью глаз изливался божественный, от расцветшего под солнцем ее юного лица веяло милой красою. Она румян и масел благовонных в кожу свою никогда не втирала, не подкрашивала ни щек, ни губ, ни очей, кудри не перевивала, но и в простом уборе собственных волос она поражала сильнее, блистая природной красотой.
Полидект пленился прелестью милой Данаи и стал уговаривать ее выйти за него замуж:
– Радуйся, женщина, моей любви! Ведь не простой житель острова я, как нашедший тебя брат мой – рыбак Диктис. Я царь, питомец Зевеса, а царствовать, как всем известно, – дело совсем не плохое; скопляются скоро в доме царевом богатства, и сам он в большой чести у народа. Я обещаю усыновить и достойно воспитать твоего сына, как своего.
Даная понимала, как ей трудно будет одной вскармливать и воспитывать маленького сына, но все же решительно отказала царю Серифа:
– Конечно, жить еще могла бы я хорошо и мужа на этом острове или на материке избрать себе достойного. С тобою царский дом и радости могла б делить, но мне не надо жизни без того, кто золотом дождя согрел меня в подземной комнате со стенами из меди. Родившая от Зевса, скорее стерпит объятья змея, чем прикосновение другого мужа. Нет, Полидект, не допущу я, чтоб кто-нибудь из мужей, смерти причастных, дотрагивался до моего тела и колебал на мне брачное ложе.
Даная все еще помнила прекрасного юношу, лишившего ее девственности, и мечтала только о нем. Она, хоть и не была в этом уверена, сказала, что отец ее мальчика Зевс, чтобы напугать царя острова, и чтобы он не взял ее силой.
Полидект, узнав от Данаи о ее близости с самим Зевсом, не то, чтобы поверил, но не на шутку встревожился. Хитроватый в отличие от брата, с виду такой же добродушный, с широким, чуть вздернутым носом и серыми бегающими глазами, Полидект не знал, что делать и пока отпустил Данаю с Персеем. Он, милостиво предложив им поселиться в пустующем доме, рядом с его просторным жилищем, похожим на небольшой дворец, стены которого были из грубо отесанного седого гранита, а тяжелую кровлю помогали поддерживать 12 черных колонн, бегущих точно по полукругу, в центре которого была огромная медная дверь.
Глядя вслед удаляющимся новым жителям его острова, царь так беседовал со своим милым сердцем, переводя взгляд то на Данаю, то на ее маленького сына, то на бескрайнее синее небо:
– Многие даже честные женщины, родив ребенка без свадьбы и без отца, рассказывают о своих отношениях с богом, которые им приснились. Поэтому они не лгут, а добросовестно заблуждаются, не умея отделить сон от реальности. С другой стороны, появление Данаи на моем острове так необычно…видно по ней, что она из царского рода, отец ее царствует в великом Аргосе, на всю Элладу славном конями… А как она несказанно красива?! Не мудрено, если сам Зевс, из богов величайший, ею пленился. Тогда надо мне быть очень осторожным и опасаться его божественной ревности. Ведь согласно обычаю древнему смертный муж не должен прикасаться к жене, сочетавшейся с богом, тем более против ее воли. Однако этот обычай в последнее время соблюдается у нас больше на словах, чем на деле…Один мой друг на материке горделиво меня уверял, что он радуется щедрым дарам фиалковенчанной Афродиты, с самим Зевсом-Кронидом деля любовь своей распрекрасной жены.
Хитроумный Полидект не торопил события:
– Красавица Даная от меня никуда не денется, ведь чужие корабли на остров заходят очень редко. Если она действительно родила мальчика от Зевса, то это еще и лучше. Больше будет почета тому, кто на ней женится и ребенка усыновит, как это сделал Амфитрион, воспитавший Геракла или Тиндарей, вскормивший Полидевка и Елену, или…таких случаев известно не мало. Надо мне не спешить и попробовать завоевать ее добротой и участием в воспитании сына, ведь ей надо на что-то жить, хотя на ней золотые украшения и Диктис говорил о каких-то золотых предметах в ящике…
Царь во всем помогал Данае, надеясь, что дружеским, заботливым отношением завоюет ее любовь и ласку, однако мать Персея не торопилась выходить замуж за нелюбимого мужчину, который к тому же ей казался, в отличие от брата, каким-то ненастоящим.

16. Полидект отправляет Персея к Медусе-Горгоне
Пролетели годы незаметно, как птицы в небе высоком, и Персей возмужал, превратившись в защитника и помощника матери. В Полидекте совсем отпала нужда, и царек маленького острова решил, что, если не избавится от сына, то уже никогда не сможет сойтись с Данаей из-за него, ведь мальчики, особенно лишенные отцов, часто ревнуют матерей.
Действительно, юный герой с нескрываемой ревностью всегда смотрел на Полидекта, особенно, когда тот присылал цветы, венки и яблоки к порогу Данаи. Царь давно подумывал, как избавиться от Персея, но, чтобы при этом Даная не возненавидела его самого. Он даже собирался подстроить какой-нибудь несчастный случай, чтобы юноша погиб. Однажды он хотел столкнуть юношу с высокого обрыва на острые камни, но побоялся, опасаясь пострадать сам потому, что Персей, несмотря на юный возраст был намного сильнее всех мужей на острове.
В этот время вещая Ткачиха, обеспокоенная страшным оружьем, которым был взгляд чудовищной Медусы-Горгоны, приняла облик старой кормилицы Полидекта и Диктиса и посоветовала царю сделать вид, что он собирается жениться на Гипподамии, дочери Ойномая, мощного сына Ареса и дочери Атланта Плеяды Стеропы (вспышка, молния). Чтобы не выдавать дочь замуж, Эномай объявил, что зятем станет только тот, кто победит его в скачке на квадригах от Писы до жертвенника Посейдона на Истме Коринфском. Проигравший должен был умереть, и таких, кто уже пребывал в Аидовом доме, было немало потому, что у Эномая были отцовские кони, не уступавшие в быстроте даже северному ветру Борею.
Выдумка о желании участвовать в опасных скачках была необходима, чтобы Персей перестал думать о царских домогательствах к матери милой и, чтобы отправить его в опасный поход на край света за головой ужасной Медусы-Горгоны, из которого он никогда не вернется.
Полидект собрал самых преданных ему на острове людей и сказал им, что нуждается в помощи – ему нужны самые быстрые кони:
– Мой остров Сериф – всего лишь маленький островок в море бескрайнем, но я все равно не хочу казаться безродным нищим среди богатых женихов с материка и других островов. Я прошу каждого, кто желает нашему острову славы, подарить мне коня, чтобы я мог выбрать четверню самых быстрых. Кто не может подарить мне коня, пусть другой подарит хороший подарок, и я прославлю наш остров, выиграв скачки у Ойномая и потом Гипподамии сделаю достойный подарок и привезу ее царствовать к нам.
– Увы, у меня нет никакой лошади, нет и денег, нет и других ценностей для подарка. Все, что у нас с матерью ценного было, мы давно продали. Но если ты действительно хочешь жениться на Гипподамии и оставишь в покое мою милую мать, то я готов сделать для тебя любую работу, даже очень трудную и опасную.
Хитрый царь, твердо задумавший горестный путь для Персея, и здесь не стал торопиться. Для начала он рассказал юноше о героях, стяжавших себе вечную славу походами в дальние страны и дерзновенными подвигами. Затем он заговорил об ужасной Медусе-Горгоне, от которой не только люди, но даже и боги страдали, ибо от взгляда ее все превращались в камень.
Персей, не раздумывая, пылко ответил:
– Я давно мечтаю совершить что-нибудь достойное остаться в памяти эллинов, а не только потомков небольшого нашего острова, и готов хоть сейчас сразиться со всеми тремя наводящими ужас Горгонами.
Полидект и не думал, что ему так легко удастся отправить Персея к чудовищу с ужасающим взглядом и, умело скрывая радость, он пожелал Персею удачного похода в страну Горгон и последующей немеркнущей славы и сам стал делать вид, что готовится к скачкам.
Эрудит и писатель Гигин, прекрасно знавший нравы, царившие в то время в Элладе, говорит, что Полидект, как только увидел, сразу взял Данаю в супруги, а маленького Персея воспитал в храме Афины. Акрисий узнал, что они живут на острове у Полидекта, и отправился потребовать их назад. Он прибыл туда, и Полидект просил за них, а отрок Персей поклялся своему деду Акрисию никогда не убивать его. Когда же Персей возмужал, сама Афина приказала Персею отправиться за головой Медусы-Горгоны, обещав ему свою помощь.
Как бы то ни было, но возмужавший Персей решил во что бы то ни стало найти и обезглавить чудовищную Медусу Горгону.

Убийство Медусы-Горгоны

17. Грайи Дейно, Пемфредо и Энио
Форкис – древний бог бурного седого от пены моря, прозывавшийся, как и некоторые другие морские божества, Морским Стариком, рано женился на своей сестре Кето (морское чудовище) – богине пучины, прозывавшейся иногда и просто Пучиной. Большинство детей Морского чудовища Кето со временем становились тоже чудовищами.
Гесиод поет, что Грай прекрасноланитных от Форкия Кето родила. Прямо седыми они на свет появились. Потому и зовут их Граями боги и люди. Две были одеты в изящные пеплосы, а третья сестра, – в пеплос шафранный. До отроческого возраста их звали просто Форкидами.
Говорят, девочки Форкиды были настоящими красавицами, и родились они не с седыми, а с пепельно – серебристыми, словно морская пена прибоя, пушистыми волосами. На белых лебедей похожи были грациозные прекрасноланитные девы.
Однако юным титанидам Форкидам не повезло родиться во время бушующей Титаномахии. По просьбе Зевса девочек опоила зельем его дочь могучая волшебница и колдунья Геката, а новые боги, обосновавшиеся на многохолмном Олимпе, прозвали их Грайями – Старухами. И сразу после этого девочки стали быстро стареть и всего через несколько дней превратились по виду в древних страшных старух. Тогда же они получили имена Дейно (дрожь), Пемфредо (тревога) и Энио (воинственная).
Грайи, имевшие по-прежнему лебединый вид, наблюдая теперь свое отраженье в воде, лишись на время всяких сил, видя, как легко целые сети глубоких морщин ложатся на прежде нежную кожу, как выцветает нежный румянец лица, и глаза становятся водянистыми. Их временной неподвижностью воспользовался прилетевший с неба коршун Аида (который прилетал к воротам бездонного Тартара за останками сожженной молнией Зевса многоголовой сторожихи Кампы). Он выклевал по очереди всем трем сестрам глаза, и выбил им своим крепким клювом зубы, оставив только один глаз и только один зуб на троих.
Долго состарившиеся сестры – титаниды с одним глазом и одним зубом на троих от неизбывного горя стонали и выли, морщинистые щеки себе царапали, били в тощие отвислые груди и седые волосы рвали. Потом по воле Мойры Лахесис они успокоились и поняли, что все на свете проходит, пройдет и то, что с ними случилось, и стали они жить, обмениваясь одним зубом и одним глазом поочередно и люто возненавидели всех на небе и на земле.
Грайи-старухи озлобились на весь мир и возненавидели и богов, царящих в небе высоком, и их жалкое подобье – людей, по – хозяйски обживавших хлебодарную землю.
Трагик Эсхил в «Прикованном Прометее» поет, что в полях Кистены, в краю Горгон, древние живут Форкиды, их три, на вид они, как постаревшие лебеди, но с одним общим глазом, и один-единственный на всех у них зуб. Лучами никогда на них не смотрит ясное солнце, серебристый месяц не глядит в ночи на Форкид.
Некоторые говорят, что впоследствии, через много лет после встречи Грай с Персеем, самая хитрая и злобная из Грай Энио сумела обмануть сестер и завладеть зубом и глазом, оставив бедных старух слепыми и беззубыми. Энио, придя в находящийся поблизости сад Гесперид, попросила у сладкоголосых певиц золотое яблоко с дерева Геры, и они ей охотно его дали, ведь она была титанидой. Вкусив золото яблока с дерева, подаренного Геей внучке Гере на свадьбу, но выращенного для титанов, Энио превратилась в молодую красивую и чрезвычайно сильную женщину. Познакомившись с богом кровавой войны Аресом, она стала его постоянной спутницей в сраженьях, более неистовой, чем он и страстной любовницей.

18. Горгоны Сфено, Эвриала и Медуса
Только Гигин в «Мифах» рассказывает, что у Тифона и Ехидны родился грозный Горгон, породивший трех дочерей и давши им свое имя. Однако, это объясняет лишь имя Горгон, но не их вид и происхождение.
Те, кто тоскует по титановой воле, рассказывают, что вскоре после рождения трех Грай, у Форкиса и Кето родилась еще одна тройня дочерей. Эти девочки были похожи на чудесных резвящихся ангелочков, когда на своих золотистых, ослепительно сверкавших на солнце, крыльях, носились они над пенистыми волнами наперегонки с порывистыми морскими ветрами. И прозвали их не как чудовищ: одна из них получила при рождении имя Сфенно (могучая), другая – Эвриала (блуждающая), третья же, что всех краше была и отважнее – Медуса (властительница).
Некоторые говорят, что горгоны – это племя, жившее на краю земли по соседству с атлантами.
Согласно же сообщению Диодора Сицилийского, в Ливии было большое число рас женщин, воинственных и чрезвычайно восхитительных своею мужественной отвагой. Например, традиция говорит нам о расе горгон, в отношении которых, как сообщается, Персей пошел войной. Раса горгон отличалась доблестью; так как, фактически, он был сыном Зевса, самым могущественным греком своего времени, который совершил поход против этих женщин, и это был величайший Труд, который можно принять за доказательство, как превосходства, так и мощи упомянутых женщин.
Мирина, в то время бывшая у амазонок царицей, воевала с горгонами и, одержав над ними блестящую победу, многих взяла в плен. В ночь, когда амазонки пировали, празднуя победу, пленники сумели освободиться и, призвав, уцелевших горгон, стали избивать амазонок. Погибшие амазонки были погребены под тремя курганами.
Возможно, это все так и было, но эти горгоны не имели никакого отношения к чудовищам, в которых превратились дочери Горгона.
Эсхил в «Прикованном Прометее» поет, что по соседству с тремя Грайями – Форкидами, седоволосыми девушками, на белых лебедей похожими, три сестры крылатые жили. Их называли Горгонами, в пышных косах у них, извиваясь, шипели ядовитые змеи, в сердце тоже был яд. Самым же страшным было то, что кто им в глаза только заглянет, в том тут же остынет и станет каменной жизнь!
В чудовищ Горгоны превратились после того, как они стали девушками, и непреложная Мойра Лахесис, согласно своим замыслам творческим, как всегда, безучастно, но твердо предоставила им свободно выбирать между божественной красотой и бессмертием.

19. Медуса выбирает смертную жизнь красивой
Вещая Ткачиха, одетая в ослепительно белые одежды, с ромбической короной на голове, на которой мелодично позванивали алмазные пирамидки – символы вечности, словно из воздуха возникла перед Медусой. Старая лишь с виду Ткачиха подняла сверкающий тысячами огней жезл из адаманта и равнодушно сказала своими никогда не шевелящимися губами:
– Как и твоим сестрам Медуса, я предоставляю тебе свободно выбрать между красотою и бессмертием.
Старшие сестры Сфенно и Эвриала, недолго думая, выбрали вечную жизнь бессмертных богинь безобразных обликом. Медуса же оправдала свое имя Властительницы и Мойре надменно сказала, глядя на нее вызывающе:
– Все говорят, что ты бесстрастная и справедливая Мойра. Тогда почему ты всем олимпийским богам наткала быть и красивыми, и вечноживущими, а мне с сестрами предоставляешь выбирать или одно, или другое, хотя мы такие же боги, ведь олимпийцы нам братья и сестры, племянницы и племянники. Это не справедливо, а справедливость даже ненавистным мне олимпийцам милее всего. Я не принимаю твои условия и отказываюсь выбирать.
Ничто в мире не может Мойру вывести из себя, и потому она по-прежнему безучастно сказала, глядя на девушку, как будто ее нет, и она говорит не шевелящимися губами сама с собой:
– Ни вечно живущим богам, ни для смерти рожденным людям отвратить невозможно того, что им Мойра на прялке своей изготовит. Ты говорила о справедливости, но справедливость чужда дщерям всемогущей Ананке, мы знаем только необходимость и неизбежность. Сейчас тебе необходимо сделать выбор, и тебе это сделать придется, а почему – тебе не понять, да это и не надо. Выбирай, если хочешь, а не хочешь – будешь с неизбежностью, как твои сестры чудовищно безобразной жить вечно.
Тогда женственная Медуса срывающимся голосом крикнула:
– Я желаю красивой прожить, пусть даже недолгую жизнь, чем вечно жить с безобразной наружностью.
Словно легкая дымка Мойра Лахесис растворилась в прозрачном воздухе и никому невидимая вознеслась в чистейший горний эфир, где она обитала вместе с сестрами Клото и Атропой на Незримой вершине покрытой льдом олимпийской горы. Однако непочтительное поведение Медусы не осталось без печальных последствий. Ткачиха, не испытывая ни малейшего гнева, все же решила ее наказать, ибо подобная дерзость может привести к нарушению Мирового порядка. И она, нанизав какие-то колечки на нить жизни Медусы, предначертала ей не просто недолгую, но и не счастливую жизнь. Теперь, будучи согласно своему выбору, очень красивой, после смерти Медусы, ее голове Лахесис предназначила возродиться и стать до ужаса не только чудовищно безобразной, но и вечноживущей.
Склонный к сатире Лукиан из Самоса?ты в «Разговорах богов» говорит, что все три сестры Горгоны были потрясающе красивы: красота же Горгон, как жестокое насилие, поражала душу метким ударом и тотчас же завораживала, заставляла терять рассудок и безгласными делала тех, кто их видел.
Овидий, блистательный поэт неистощимой фантазии, в «Метаморфозах» поет, что красотою юной блистая, дева Медуса многих женихов завидным упованием стала.
У Медусы были глаза огромные, нос небольшой с чуть заметной горбинкой, маленькие уши, кожа нежная и чистая, как у ребенка, губы розовые, ровные зубы белее только, что выпавшего снега. Фигура изяществом напоминала амфору: короткая, тонкая талия и длинные ноги с в меру выпуклыми бедрами и ягодицами. Особенно хороши были отливающие блестящей медью волосы Медусы, ниспадавшие шелковистым водопадом и завивавшиеся у бедер.
Люди сначала ощущали непонятное томление, быстро переходящее в бешеный восторг от любования неземной красотой Медусы, они просто не могли оторвать от нее глаз. Не только мужчины, но и женщины жаждали наслаждаться непостижимой ее красотой.
Многим казалось, что Медуса – это богиня, сестра фиалковенчанной Афродиты, как и она, олицетворяющая всю красоту мира, хотя некоторые находили глаза Медусы чрезмерно большими, чуть нарушающими гармонию ее лица, другие же именно в ее глазах видели особенную таинственную красоту.
Не завидовали бессмертные сестры красоте своей смертной сестры потому, что титаны не знают зависти, но богини, поселившиеся на блистательных высях Олимпа, посчитали, что такие волосы и глаза не для титаниды, тем более – ставшей по своей воле смерти подвластной.

20. Посейдон насилует Медусу в храме Афины
Говорят, не успела юная дева Медуса расцвести красотой зрелой женщины, как могучая дщерь Зевса Афина с помощью богини высокой судьбы трехликой Гекаты, волшебницы и колдуньи, превратила ее в одно из самых ужасных чудовищ на свете, один взгляд которого всех завораживал и превращал в камень. Огромные глаза Медусы светились злобной жестокостью, а чудесные волосы превратились в мерзко шевелящихся, шипящих змей. Своё имя морская медуза получила из-за сходства ее щупалец с шевелящимися волосами-змеями легендарной Горгоны Медусы.
Нежная девичья кожа на лице Медусы стала крепкой, как сталь блестящей чешуей, разрубить которую мог только адамантовый (алмазный или из седого железа) меч серповидный Гермеса, выкованный ему колченогим братом Гефестом. У Медусы выросли громадные медные руки с острыми, как лезвия кинжалов, когтями и такие же острые, загнутые вниз клыки, которые торчали из губ и придавали лицу сходство с саблезубой тигрицей.
За что же мудрая дева Афина так страшно наказала прекрасноволосую деву Медусу?! – Все говорят – за святотатство. Похотливый дядя Афины царь зыбей Посейдон, преследуя деву, загнал ее в храм и изнасиловал.
Некоторые говорят, что для того, чтобы догнать быстроногую титаниду Медусу, царь зыбей превратился в огромную морскую птицу и в этом облике овладел непреступной девицей.
Другие утверждают, что Медуса была самой красивой и юной жрицей в храме Афины, и Посейдон, дождавшись, когда все люди, кроме нее, покинули храм, грубо изнасиловал ее прямо на алтаре, удовлетворив свою ненасытную похоть. Присутствовавшая при этом могучая дщерь Зевса, гордая собственным девством, скрыв под эгидой свой целомудренный лик, выпуклые, как у совы, прикрыла глаза и отвернулась брезгливо, чтобы не видеть мерзкого осквернения святыни.
В древние времена, когда господствовал произвол и беззаконие слабые, спасаясь от несправедливого преследования, могли находить защиту только у богов в их храмах, перед которыми даже самый жестокий и сильный злодей испытывал страх. Надеясь на обязанность богов защищать преследуемых, Медуса бежала от Посейдона в храм девственной богини мудрости Афины. В храме Афины Халкиойской в Спарте нельзя было схватить или убить даже самого отъявленного злодея, вина которого доказана. Человек, укрывшийся у алтаря и коснувшийся рукой статуи бога, считался во всей Греции неприкосновенным.
С другой стороны нарушавших святость убежищ в храмах постигала кара богов и государства за осквернение святыни. Афина мудро решила, что дева, если бы желала не допустить святотатства, могла бы лишить себя жизни, или же добровольно отдаться богу, не входя в храм и не оскверняя святыню.
Бессмертные сестры Медусы Эвриала и Сфено из сострадания к судьбе любимой сестры сами превратили себя в таких же чудовищ, как и сестра. И этим сестрам новые олимпийские боги дали одно имя, прозвав их Горгонами (Молниеокие, Грозные).
Великий драматург и женоненавистник Еврипид в «Ионе» поет, что боги поставили новых чудовищ охранять Пуп Земли (Центр Мира) – место, где у новорожденного Зевса отпала пуповина, когда Земля была еще молодой и только обживалась первыми жителями – древними богами и титанами.
Многие писатели не разделяют утверждение Еврипида, ибо они уверены, что Омфал (Пуп Земли) находится в Дельфийской целле, в окружении двух золотых орлов. При этом, Омфалом обычно зовется камень, проглоченный Кроном вместо Зевса. После того, как Крон отрыгнул проглоченных детей и камень, завернутый в пеленку, то этот камень поместили в Дельфы под самым Парнасом и стали почитать как святыню, обозначавшую Центр Земли.
Возможно, Горгоны охраняли камень Омфал потому, что Медуса превращала всех, встретившихся с ней взглядом тоже в камень, точно об этом знает только Мойра Лахесис.
Способность превращать своим взглядом в камень была только у одной Медусы. Некоторые рассказывают, что эта ужасная способность появилась у Медусы совсем не по воле мудрой воительницы Афины, которая, имея множество талантов, никогда средь богов не блистала умением превращать.

21. Превращение взгляда Медусы
Говорят, что эта страшная способность возникла у Медусы от дикой ненависти оскорбленной девственницы и униженной насилием титаниды к олимпийскому богу, привыкшему все брать или хитростью, или чаще – грубой силой. Когда хрупкая девушка лежала, как распятая, на алтаре под могучим телом похотливого олимпийца она не могла под его всеобъемлющей тяжестью даже пошевелиться; она могла лишь смотреть горящими страшным огнем своими огромными глазами и пыталась этим пылающим ненавистью взглядом уничтожить, испепелить ненавистного насильника – бога.
Могучий Посейдон, излив в чистое лоно девы семя, уходил, громогласно гогоча, подобно огромному жирному гусю, и потрясая над распятой девой трезубцем в знак великой победы над ней:
– Уж я-то знаю прекрасно, что насилье всем красавицам мило – то, что сами хотят они дать, нехотя много слаще дадут. Силою деву взяв, всякий увидит, что она рада и что бесчестье она воспринимает как божественный дар. Если ж она, хоть могла претерпеть, сопротивлялась так, что из-под мужчины нетронутой вышла, то под внешне веселым лицом в душе тайную чувствует грусть.
Тут появилась зеленоглазая богиня Случая с роскошными пепельными волосами. Она подошла к бессильно валявшейся обнаженной девице на алтаре и коснулась ее огромных глаз, все еще излучавших лютую ненависть. Тюхе случайно, как умеет только она, в тысячу раз преумножила ненавистную злобу во взгляде, которым поверженная дева провожала насильника, и взгляд этот навсегда приобрел способность всех, кто смотрел ей в глаза, превращать в камень. Так ненависть во взгляде девушки Случайно превратилась в ужасную способность превращать все в камень. Некоторые говорили, что во взгляде Медусы – Горгоны виделось начало и конец мира, другие утверждали, что в этом взгляде ужасном был виден Тартар бездонный и непостижимая разумом вечность.
Мудрая Афина знала об этих слухах, но не раскрывала тайны превращения Медусы в ужасную Горгону, одним взглядом превращающую всех в камень потому, что ей нравилось считаться среди богов и людей не только могучей богиней, но и таинственной волшебницей, подобной колдунье Кирке или трехликой Гекате, лучше всех владевшей искусством метаморфоз – превращений.
Ватиканский мифограф говорит, что, так как многие добивались горгоны Медузы вследствие ее красоты, она не смогла избежать союза с Нептуном. Поскольку она возлегла с ним в храме Минервы, священном месте, которое она осквернила, богиня превратила ее волосы в змей, чтобы та, которой раньше добивалось множество женихов, своим безобразием обращала в бегство встречных.
Другие несогласны с Ватиканским мифографом и говорят, что Медуса приобрела страшную способность превращать в камень тех, кто смотрел ей в глаза после насилия над ней Посейдона, но не потеряла свою красоту, ибо непререкаемая Мойра Лахесис обещала при жизни ей красоту, если она откажется от бессмертия. Страшный же облик со змеями вместо волос и клыками, как у сестер имела не живая Медуса, а ее голова, отрубленная Персеем и возрожденная по воле старой Ткачихи.
Сестры Горгоны укрылись на отдаленном острове, затерянном на крайнем западе у берегов мировой реки Океан, рядом с Грайями-старухами и сладко поющими Гесперидами. И люди вскоре стали рассказывать друг другу страшные истории о жестоких и кровожадных сестрах – Горгонах. Все быстро позабыли о былой красоте Форкид, ставших Горгонами и с нетерпением стали ждать, когда же явится могучий герой, который избавит землю от ужасной Медусы-Горгоны, под взглядом которой все живое каменеет. И вскоре явился такой герой по имени Персей, рожденный аргосской царевной Данаей от золотого дождя, в облике которого Зевс проник в ее девичье лоно.
Справедливости ради, стоит сказать, что некоторые историю Медусы рассказывают иначе.
Одни говорят, что Медуса потеряла девственность задолго до встречи с Посейдоном. Ее первым мужчиной был только, что разошедшийся с Афродитой пропахнувший дымом Гефест колченогий, и она родила от него ужасного великана-людоеда Какоса, изрыгавшего пламя и его сестру-близняшку Каку, которая помогла Гераклу расправиться с вороватым братом, укравшим у знаменитого героя дивных красной мастью коров Гериона.

22. Зевс приказывает Афине и Гермесу помочь Персею убить Медусу-Горгону
Согласно древнему закону Мойр убить Медусу-Горгону мог только смертный, также как и многих других могучих древних чудовищ. Бессмертные боги, владевшие жилищами на сияющих высях Олимпа, не могли убивать божественных древних чудовищ, поскольку те приходились им кровными родственниками. Родители Горгон и Грай древние титаны Форкис и Кето были богами второго поколения, такими же, как титаны Крон и Рея, породившими половину олимпийских богов. Поэтому Форкиды и Крониды были двоюродными братьями и сестрами. Именно для истребления чудовищ, особенно расплодившихся на земле во время Титаномахии и Гигантомахии было призвано новое особое племя полубогов – героев – детей богов и смертных.
Страшный дар изнасилованной титаниды Медусы, появившийся благодаря непредвиденному вмешательству богини Случая Тюхе, очень обеспокоил даже бессметных богов, владеющих небом высоким. После встречи во сне с Мойрой Лахесис, Зевс призвал своих милых детей Гермеса и Афину и с большим раздраженьем, косматой тряся головой, хмуро им возвестил:
– Дело плохое, дети мои! Даже всемогущая старуха Лахесис обеспокоена появленьем необычного дара у титаниды Медусы-Горгоны – превращать в камень всех, кто в глаза ей посмотрит. Это все случайные Тюхе проделки, над которой и сама Ананке не властна. Впрочем, у Ткачихи на все готовое есть решенье. Она повелела найти нам героя, который убив Медусу, отрубит ей голову. Эта голова возродится и станет бессмертной и безобразной. При этом она сохранит свою способность ужасную, и я помещу голову Медусы-Горгоны на свою эгиду, страшнее которой во всей вселенной не будет…
Зевс перестал хмуриться и мечтательно помавал кустистыми своими бровями и, погладив подбородок и щеку Афины, голосом потеплевшим продолжил:
– Дочь моя совоокая, что-то ты в последнее время отступилась от храбрых мужей, или тебя герои уж больше не привлекают и не заботят?
Заговорила тогда почтительно совоокая дева Афина:
– О наш родитель Кронид, повелитель, меж всех высочайший! Слышала я, что недавно на острове Сериф герой Персей, твой сын от аргосской царевны Данаи, к которой ты проник в медную комнату в виде золотого дождя, собрался в поход против Медусы-Горгоны. Думаю, что, если мы с Гермесом ему в этом поможем, то, не пройдет и года, как красивая голова Форкиды не только сохранит свою способность обращать всех, кто в глаза ей посмотрит, в камень, но и внешне станет ужасной. Кожа на отрубленной голове покроется чешуей, изо рта вырастут загнутые клыки, а вместо волос зашевелятся змеи и в таком виде голова Медусы-Горгоны, став бессмертной, навсегда займет свое место в центре твоей и без того страшной эгиды.
– Тритогенея, дитя мое милое! Все правильно ты понимаешь и потому к тебе я вполне благосклонен.
Так промолвил Кронид и иссиня-черными двинул бровями; волны нетленных волос с косматой головы Громовержца на могучие плечи пали его, и Олимп всколебался великий, словно громадные волны морские по нему прокатились. К милому сыну Гермесу Зевс потом с речью такой обратился:
– Более прочих, Гермес, ты привык и всех более любишь приказы мои творчески выполнять. Поэтому я тебя отличаю, как самого верного исполнителя моих велений! Ты всегда ведь, не только моим быстрым вестником служишь, но и исполнителем всяческих моих поручений. Скользни-ка ты, на ногу крылатую резвый, своим обычным быстрым полетом вниз на землю вместе с сестрой своей Афиной-Палладой. И главное меч свой серповидный из седого железа, которым ты стоглазому Аргу голову отрубил, не забудь. Иди к смертному брату своему герою Персею, которого мне Даная родила и помоги ему ужасную Медусу-Горгону убить тем мечом. Я уверен, мой милый, что ты все исполнишь, как надо, ведь ты в моей семье, поселившейся на нетленном Олимпе, самый исполнительный и хитроумный.
Неутомимый Гермес златожезлый и мудрая Афина без промедления ринулись отцовский приказ исполнять. Воинственная Паллада, оттолкнувшись мощно копьем, словно яркая полуночная звезда, через которую сын хитроумного Крона знамения морякам посылает, ринулась из выси лазурной на остров Сериф. А вслед за ней на своих крылатых талариях, словно быстрая птица, устремился и вездесущий вестник Зевса Гермес, Аргоубийца, прозванный так после убийства стоглазого Аргуса серповидным мечом, чтоб освободить Ио, превращенную в белую телку.

23. Афина дает Персею щит, а Гермес – серповидный меч
Могучая дочь Владыки Олимпа явилась Персею во всем своем блеске, потрясая огромным копьем и перьями блестящего ярко коринфского шлема, она провещала крылатые речи:
– Радуйся, герой, рожденный Данаей от Зевса! Пред тобой сама могучая Афина – помощница почитающих богов храбрых мужей. Ты Персей, во время похода на Медусу-Горгону никакого не испытывай страха. Чувствуешь, что в грудь тебе я вдохнула отеческий дух сей бесстрашный. Вот тебе и щит полированный медный, блеском подобный звезде той осенней, которая в небе всех светозарнее блещет, омывшись в прозрачных волнах Океана седого. Хорошенько запомни: ты не должен смотреть в глаза ужасной Горгоне, ты будешь видеть ее отражение в этом щите полированном медном, изготовленным по моей просьбе братом моим искусником Хромоногим.
Светлоокая дочь Громовержца рассказала Персею, как найти трех ужасных сестер Горгон и трех старых обликом Грай, обладавших заплечным мешком, в который следовало положить отрубленную голову Медусы, чтоб ее взор из особенного этого мешка никому не был бы страшен.
Тут же явился быстрокрылый возвеститель воли Зевеса с мечом серповидным, которым когда-то Крон отсек отцу своему первому не коронованному властителю богов Урану член детородный. Этим же мечом из седого железа Гермес убил сторожа, превращенной в белую телицу возлюбленной Зевса Ио, стоглавого великана Аргуса и гордо стал после этого называться Аргоубийцей.
– Будет тебе, сын Данаи от дождя золотого зачатый, этот меч серповидный из седого железа самым надежным оружьем. Им ты легко разрубишь шею самой ужасной из трех сестер – смертной Горгоны, которая в отличие от бессмертных сестер пока еще очень красива. Но ты не вздумай ее красотой любоваться и тем более в глаза ей смотреть. Как только голову Медусы отрубишь, скорее ее засунь в мешок, ибо она, отделившись от тела, начнет превращаться в голову чудовища со змеями вместо волос.
Так говоря, зевсов Глашатай отдал Персею меч свой особенный с лезвием серповидным из седого железа, облеченный в черные ножны и в медную перевязь вдетый. Потом Гермес показал ему на свои быстрые ноги, на которых были с рождения его золотые подошвы, амвросиальные, всюду его с дуновением ветра и над землей беспредельной носившие и над водою.
– Подобные сандалии с крыльями помогут тебе улететь от двух бессмертных сестер Медусы, таких же Горгон, как она. Эвриала и Сфено не обладают даром ужасным Медусы превращать всех в камень, кто в глаза ей посмотрит, но, как титаниды, они очень сильны и могут своими длинными медными когтями и загнутыми клыками человека разрезать иль разорвать, подобно тому, как могучий орел когтями и клювом зайца разрывает на части. Крылатые сандалии тебе дадут стигийские нимфы, дорогу к ним ты узнаешь у седоволосых девушек Грай, похитив у них единственный глаз на троих и такой же зуб.
Павсаний рассказывает о барельефе на спартанском акрополе, где изображены нимфы, дающие Персею, собирающемуся в Ливию для борьбы с Медусой, подарки: шапочку и крылатые сандалии, при помощи которых он будет перенесен по воздуху… Под «шапочкой» подразумевается шлем-невидимка Аида.
Эратосфен в «Кастеризмах» и Гигин в «Астрономии» говорят, что Персей получил от Гермеса шлем-невидимку и сандалии, в которых мог совершать путешествия по воздуху. От Гефеста Персей принял серп из адаманта.
Нонн Панополитанский поет, что Персей владел Аида шапкой, мечом Паллады и плесницами бога Гермеса…
Некоторые рассказывают, что то ли Афина, то ли Гермес еще дали Персею шлем-невидимку Аида, который ему выковали древние киклопы за то, что Гадес пропустил их через свою страну, когда они поднимались из Тартара на землю для участия в последней решающей битве Титаномахии на стороне Зевса. Будто бы благодаря только аидовой шапке герой, оставаясь невидимым, смог улететь от бессмертных Горгон, двух могчих сестер смертной Медусы.
Другие же утверждают, что Незримый не дал своей шапки Афине, слишком много помогавшей всяким героям, чтобы избегнуть его гостеприимного дома. Да и что это был бы за подвиг – с разрубающем даже камень серповидным мечом, в амвросиальных подошвах, быстрее ветра несущих над землей и водою, да еще и в аидовой шапке, владельца которой не увидит и Медуса-Горгона, а, значит, и в камень не обратит?!
Светлоокая дочь Громовержца между тем еще рассказала Персею, как найти сестер Горгон и Грай, обладающих особенным заплечным мешком.

24. Персей у Грай
Трагический поэт Эсхил рассказывает в несохранившихся «Форкидах», что Грайи были стражницами Горгон. Считают, что на всех у них был только один глаз и что они, поочередно обмениваясь им, несли стражу.
Укрылись сестры Горгоны где-то у берегов Ливии на отдаленном острове, затерянном на крайнем западе у берегов мировой реки Океан, рядом с Грайями девушками-старухами и Гесперидами, поющими сладко, словно Сирены. Люди давно рассказывали страшные истории о жестоких и кровожадных сестрах – Горгонах, и Персей, несмотря на храбрость, которую ему в грудь вдохнула Афина, чувствовал волнение и тревогу.
Мудрая Афина попросила бога сновидений Гипноса опрыскать Грай маковым настоем из своего рога, и опустить им на очи свои мягкие темные крылья. Крылатый старец в чёрной одежде с тусклыми серебряными звёздочками, с короной из алых цветов мака явился из пещеры в Киммерийской земле, туда не попадают лучи солнца, где облака и туманы в смешенье, испаряет земля и смутные сумерки вечно. Не открывая вечно прикрытых век, Гипнос опрыскал Грай особой настойкой из мака, смешанной с соком можжевельника. И сразу запах несказанный зелья чудесного распространился вокруг, и те сразу заснули.
Поэтому Персей застал состарившихся сестер крепко спящими у порога их убогой хижины на берегу мировой реки, омывающей Ойкумену, прозванной седым Океаном. Жили они в Горгонской равнине в Ливийском Кисфене, не озаряемые ни ярким Гелия светом, ни Селены серебряным оком. Запах настойки и можжевельника давно исчез, но Грайи должны были лежать бездыханным в продолжение целого дня на разостланном Гипносом ложе из лепестков алого мака. И сон терзал их непрерывно, пока медленный день протечет, и только тогда болезнь прекращается эта. И хоть сон девушек седовласых был тяжелый и злой, их морщинистые лица порой счастливой освещались улыбкой, ведь во сне они, как в детстве видели все краски мира, а наяву их очи были в кромешной тьме после того, как коршун Аида выклевал им глаза.
Герой быстро завладел единственным глазом и единственным зубом Грай, взяв их у двух спящих старух и стал ждать вечера, когда они сами проснутся, ибо разбудить раньше времени их было не возможно.
Гераклиту-аллегористу представляется, однако, вероятным, что три старые ослепшие женщины пользовались в пути одним поводырем зрячим, но тоже немощным. Поэтому Тесей легко скрутил поводыря Грай и потребовал от них заплечный мешок.
Когда несчастные Грайи проснулись они чуть с ума не сошли от невыносимого горя, когда не нашли ни глаза (поводыря), ни зуба, которые давали им жить всем троим. Могучий Персей совсем без страха появился перед тремя слепыми и беззубыми старухами и грозно потребовал у них указать кратчайшую дорогу к нимфам стигийским и заплечный мешок в обмен на их зуб и глаз.
Некоторые говорят, что, по рассказам самого Персея, сначала Грайи злобно попытались по звуку голоса схватить его своими костлявыми морщинистыми руками, но герой резво сумел уклониться и пригрозил, что уйдет навсегда вместе с их единственным глазом и зубом.
Тогда воинственная Энио яростно закричала сестрам:
– Милые сестры! Горе явилось нежданное нам! Давайте сами спасаться! Пусть Персей идет хоть к нимфам стигийским, хоть к нашим младшим сестрам Горгонам. Они лучше нас сами о себе позаботятся. И мешок наш заплечный нужен нам меньше глаза и зуба. Не будем противиться Могучей Судьбе, ведь и у олимпийцев нет сил со старухой Лахесис бороться!
Дейно и Пемфедо нехотя согласились со своей неистовой сестрой и отдали Персею округлую заплечную сумку, сделанную из серебра листового с бахромой золотой и яркими вниз ниспадающими кистями тоже златыми. В эту сумку можно было поместить все, что угодно, независимо от размера. Живое существо в этой сумке было, как в запертой наглухо серебряной клетке, в которую не проникали ни громкие звуки, ни яркие света лучи. Грайи так же указали Персею дорогу к стигийским нимфам.

25. Персей у стигийских нимф
Прибыв к нимфам стигийским, Персей увидел двух юных девушек – невест, такой вид имели все нимфы, но было и отличие. Стигийские нимфы были очень смуглы, у них были черные волосы, заплетенные в длинные косы, черные глаза, темные губы и светящиеся ослепительно белые зубы.
– О, богини прекрасные в косах искусно сплетенных, дивные, мне свою милость явите! Нимфы бессмертные, блистающие юной прелестью своих нежных тел! Как прекрасны ваши вьющиеся волосы, заплетенные в пышные косы, как стройны юные ваши тела. Внемлите, не отвергните моей просьбы. Я Персей, сын аргосской царевны Данаи от пролившегося в ее лоно золотого дождя. Судьба выткала мне просить у вас на короткое время крылатые подошвы, чтоб на них всюду носиться с дуновением ветра и над землей беспредельной и над зыбкой водою.
Это были нимфы – спутницы трехликой подземной богини Гекаты и прозывались они Левка (белый тополь) и Минта (мята). Когда – то, еще до появления в царстве мертвых Коры и превращения ее после свадьбы в Персефону, не по своей воле они стали любовницами страдавшего от одиночества Аида. Ревнивая Персефона превратила Левку в белый тополь и посадила ее на берегу реки памяти Мнемосины, чтобы все помнили о ее ревнивом могуществе. Персефону не зря многие называют безжалостной и жестокой. Когда она узнала о другой давней любовнице Аида – наяде Минте, она бросила деву на блеклые асфодели и буквально растоптала ее ногами, превратив в душистую мяту. С тех пор девушки стали спутницами подземной Гекаты, богини высокой судьбы. Владыка царства безмолвных теней, когда Персефона покидает его на теплые полгода, берет Минту и Левку у девы перекрестков трехликой и скрашивает с ними свое мужское одиночество.
Многие люди не любили и боялись стигийских нимф, как боятся всего, что связано с мрачным подземным миром Аида. Зная отношение людей к себе, нимфы обычно морочили и манили смертных, являясь их взорам в бесчисленном множестве видов, то они были вполне различимы, а то затемнялись мраком, то возникали с одной стороны, то с другой, среди таинственной черной ночи.
Некоторые же из-за высокомерия, как будто повредившись умом, изрекали враждебные и глупые слова по отношению к нимфам, что род их – не от Зевса, что они вообще не богини, а низшие существа. Попадались и такие, что хвастались или даже нагло насмехались над нимфами, а ведь среди них были и настоящие нимфы-богини: Оры, Музы, Хариты, Океаниды, Нереиды, Плеяды, Гелиады… Таких нечестивцев нимфы часто карали сурово, а подчас и жестоко.
Стигийским нимфам очень понравилась почтительная речь Персея и они благожелательно ему молвили:
– Мы давно знаем о твоем появлении сын Данаи от Зевса. Знаем и то, что по непререкаемой воле Мойры Лахесис должны тебе дать подошвы крылатые. Но, если бы ты был не почтителен с нами, то так просто плесницы мы тебе не отдали б, ведь и нам жутколикая Ананка предоставила свободу выбора. Мы тебя не задержим, но и ты отдай эти подошвы Гермесу сразу после того, как от Горгон на них улетишь, ведь мы тебе их не дарим, а лишь на время одалживаем.
Персей взял у нимф подошвы крылатые, наподобие тех, которые у Гермеса были с рожденья и с которыми он, даже при желании, не мог бы расстаться, ибо они на его ногах были как части его тела, как пальцы у обычного человека.
Некоторое время юному герою понадобилось, чтобы освоить полет на крылатых подошвах. Труднее всего было сохранять равновесие и регулировать скорость. Полет сильно напоминал бег, в верх лететь было трудно так же, как бежать в гору, зато вниз полет не составлял никакого труда, как спуск под гору. При резких остановках и поворотах Персей падал, но не ушибался, ведь он падал не на твердой земле, а в воздухе. Вскоре герой чувствовал себя в воздухе, словно птица, рожденная для полета, и поспешил в край Горгон.

26. Персей прибывает в охраняемый Горгонами Пуп земли
За Океаном великим и славным, в обители мрачной на самом краю безлюдной земли обитали бессмертные чудовищные Горгоны Сфенно, Эвриала и знакомая с мучительным горем смертная красавица Медуса, с которой на алтаре сопрягался могучий Земледержец, царь подводного мира. Там у Тартеса птицы своим пеньем и криком не предвещают зарю, там нет ни собак, ни животных других, гробовую тишину нарушавших. Там нет ни скотины домашней, ни диких зверей, и живых людей там не встретишь. Зловещий мрак там царит безраздельно. Это край земли безотрадный, где нет ни трав и цветов, ни плодов, ни деревьев, лишь каменные глыбы вперемешку со льдом и покрытые снегом скалы вокруг. Холод коснеющий здесь обитает и Ужас угрюмый.
Смертной по собственному выбору Медуса была, но бессмертны, бесстаростны были обе другие Горгоны. У двух сестер были громадные медные руки с острыми и крепкими, как лезвия кинжалов, когтями и такие же острые были у них клыки, а тела их покрывали пластины чешуи как у громадных драконов. Медуса же, согласно своему выбору, предоставленному ей Мойрой Лахесис, очень красивой была, хотя те немногие, кто ее сбоку (не встречаясь глазами) видел, говорят, что красота ее жуткой была.
Олимпийские боги, то ли желая избавиться от бессмертных Горгон, то ли для охраны, поставили новых чудовищ охранять Пуп Земли (Центр Мира) – место, где у новорожденного Зевса отпала пуповина, когда Земля была еще молодой. Была у сестер там пещера, глубоко под заросшей седыми мхами гранитной скалою.
Туда и прибыл Персей, руководимый мудрой Афиной. Горгоны, как и сестры их Грайи, одурманенные маковой настойкой Гипноса, крепко спали под сводом высоким мрачной пещеры. Герой, конечно, без всякой аидовой шапки-невидимки, с кривым мечом из седого железа в дрожащей руке тихо подлетал к проходу, защищенному громадной глыбой скалистой. Вокруг дома Горгон, везде на мрачной равнине и на заросших кустарниками дорогах он в сердце с беспросветной тоской видел лишь подобья людей и животных, тех самых, что обратились в кремень, едва встретившись глазами с взором ужасным Медусы – Горгоны. Скорость, сбавив, больше герой смотреть вокруг не хотел, но привыкал он к щиту, что дала мудрая Афина-Паллада. Трудно с непривычки было ориентироваться по отраженью в полированной глади щита.
И тут, зачарованно глядя в медь щита полированную, ему мысленно представилось женской головы в ней отражение, с глазами закрытыми в ореоле шевелящихся змей. Чувство невыносимого липкого страха и омерзения вызывал вид зловеще копошащихся змей.
Сердце Персея сжалось и закололо, словно в него вонзилась игла, когда он подумал, что будет, если Медуса-Горгона вдруг проснется и устремит на него свой ужасающий взор, враждебный всему живому. Герой помотал головой и тихо стал шептать сам себе, подлетая неслышно к жилищу Горгоне:
– В камень превращается не то, на что чудовище обращает свой взгляд, ведь тогда все живое на земле превратилось бы в камень, на что Медуса посмотрит. Каменеют лишь те живые существа, что встречаются с ней взглядом, те, кто завороженно смотрит ей прямо в глаза. Поэтому главное для меня не то, чтобы не разбудить Медусу-Горгону, а не посмотреть ей в прямо глаза, если она проснется и устремит свой взор на меня.

27. Завороженный красотой Медусы Персей будит Горгон
Над мрачными скалами, поросшими страшным лесом, в котором каменные изваянья людей и самых разных животных стояли, Персей пролетел и осторожно опустился у дома Горгон, похожего на пещеру под высокой скалой. Возле железной двери не росли в изобилии травы. На мерзлой, каменистой земле дом убогий стоял. Вокруг не было даже скудных трав и чахлых кустарников – лишь нескончаемые камни и седой лед, а в далеке островерхие скалы, покрытые серыми снегами и льдами.
Персей осторожно взялся за ржавую железную ручку двери, беззвучно шевеля побелевшими от страха губами:
– Только бы эта дверь громкий скрип не издавала б, на давно не смазанных проржавевших петлях вращаясь. Хорошо, что хоть сторожа никакого нет у порога, а то бы поднял он тревогу и ужасных сестер разбудил бы. Как бы я с ними сражался с троими, если глядеть мне можно только в щит этот медный…
Войдя в огромное помещение, освещенное тремя факелами, Персей увидел под ними три освещенных каменных ложа, напоминавших по форме кровати, на которых были распростерты на спинах три женщины в сонном томлении.
Две Горгоны были очень похожи своим ужасающим видом. Их седые волосы были взъерошены, в глазницы покрытые веками глаза провалились, страшные лица были без единой кровинки, как и тела покрыты крупной чешуей, как у драконов. Покоились на тощих грудях костлявые руки с когтями огромными, словно кинжалы, такие же изо рта торчали клыки. По бокам у двух страшных Горгон торчали сложенные кожистые крылья, как у больших летучих мышей. Эти сестры были ликом и телом ужасны, кровавы, грозны, но сестра их была не такой.
На центральной кровати Персей в меди щита увидел отражение красивой обнаженной женщины, тоже спящей на спине. Юноше вдруг нестерпимо захотелось увидеть Медусу не в щите, и он не удержался и на несколько мгновений посмотрел на лежавшую перед ним женщину. Красота женщины поражала и как-то странно, неудержимо притягивала к себе. Обнаженное смуглое тело с высокой округлой грудью и стройными бедрами было исполнено непередаваемой словами женской прелести, но что-то в нем было такое, что вызывало совсем не любовное чувство. Лицо дышало какой-то неземной, но и не божественной, а какой-то иной – таинственно – грозной красотой, которую могла передать лишь гармония вечного космоса. Как завороженный Персей шёл к Медусе с высоко поднятым серповидным мечом, но он, ошеломленный космической красотой смертной Горгоны, забыл зачем поднял меч.
Персей еще не научился хорошо ни летать, ни ходить на крылатых подошвах. Поэтому, когда он был уже совсем близко от Медусы, которая даже сонная заворожила его ужасной своей красотой, он, волнуясь, нечаянно, но сильно задел, как ударил, щитом спящую рядом ее далеко прыгающую сестру Эвриалу. Чудовище с громким визгом на кожистых крыльях взвилось к самому потолку пещеры и разбудило сестер. Прыгунья, еще не вполне проснувшись, недоуменно уставилась на героя, не понимая кто это такой и как он в пещере их оказался, или он ей только снится.
Персей быстро перевел взгляд в щит и увидел в нем отраженье: Медуса-Властительница открыла свои прекрасные властные очи. Она осознавала власть своей красоты и потому всегда приказывала всем смотреть только на нее, в ее глаза. Ее лицо сияло зловещей красотой, на которую нестерпимо хотелось смотреть и смотреть, даже, понимая, что этого нельзя делать. В ее не мигающих огромных глазах виделись одновременно и все безобразие, и вся прекрасная гармония мира.
Сын Зевса и Данаи понимал, что он тут же превратится в камень, если только взглянет в эти манящие, притягивающие к себе магические глаза, но противиться могучему желанию было не в его силах, это не смог бы даже бог, насельник Олимпа.

28. Персей, направляемый Афиной, убивает Медусу-Горгону
Не известно, что было бы дальше. Скорее всего, юный герой взглянул бы в глаза красавицы Медусы и превратился бы в камень. Если же Персей не посмотрел бы в глаза смертной Горгоне, то проснувшиеся две чудовищных ее сестры – могучие титаниды растерзали бы его своими когтями-кинжалами или разорвали бы такими же острыми и крепкими клыками.
Однако по воле вещей Ткачихи мудрая Афина, стоявшая на облаке, опираясь на свое копье, все время наблюдала за юным героем. Она видела, что Персей, хоть с поднятым для удара мечом, медленно идет к Медусе, но передвигается так неуклюже, что находится не в себе, словно завороженный. Паллада не могла ему ничего крикнуть, чтобы не разбудить Горгон. Теперь же, когда он сам всех разбудил скрываться ему было не зачем.
Богиня направила поднятую для удара руку героя так, что он, сам того не осознавая, с силой мечом серповидным ударил по шее и в мгновение ока отсек пока еще прекрасную голову смертной Горгоны. Очень бессмертному богу легко в мужа силу иль смелость вдохнуть, даже когда б и великое их разделяло пространство.
Из шеи Медусы бурно хлынула кровь, и тело ее развалилась надвое. Сфено и Эвриала с душераздирающими криками бросились на Персея, чтобы разорвать его на части острыми медными когтями, но между ними оказались крылатый конь и огромный ребенок с мечом золотым в обоих руках, вывалившиеся из тела Медусы.
Поэт и рапсод Гесиод поет, что после того, как Медузу-Горгону могучий Персей обезглавил, крылатый конь появился Пегас (бурное течение) из нее и Хрисаор (золотой меч) великий. Имя Пегас – оттого, что рожден у крайних ключей Океана. Землю, кормилицу стад, покинул Пегас и вознесся к вечным богам. Обитает теперь он в палатах у Зевса.
Пегаса называли и Быстрокрыльцем, и Исчадьем Медусы и Посейдона. Однажды Геликон так услаждался пением Муз и танцами Харит, что всем стало казаться, будто он непрестанно растет вверх и вырос бы до неба, но по приказу Посейдона (или по просьбе Музы Эвтерпы) Пегас ударил копытом в его вершину и остановил дальнейший рост. С тех пор на горе Геликон забил не иссякающий источник Гиппокрена (Ключ коня), из которого поэты и поныне черпают вдохновенье, как дивную влагу, и люди говорят, что они «оседлали Пегаса». Пегас помогал не только поэтам, но и героям, особенно много он помог своему брату – сыну Посейдона и Эвриномы Беллерофонту. Верхом на Пегасе Беллерофонт убил чудовищную Химеру, а когда герой стал дерзко рваться к небесам, Быстрокрылец сбросил на землю зарвавшегося героя. После убийства Гераклом орла Эфона, пожиравшего печень титана – бунтаря Прометея, Пегас доставлял по воздушной дороге на Олимп из кузницы на Сицилийской Этне перуны и молнии – страшное оружие Зевса.
Хрисаор знаменит тем, что родил трехголового Гериона, соединившись в любви с Океанидой Каллироей. Гериона того умертвила Гераклова сила возле ленивых коров на омытой водой Эрифее. Некоторые, однако, уверяют, что родителем чудовищного трехголового великана Гериона был не Хрисаор, рожденный с мечом золотым, а сам Посейдон, который любил и с невестками сочетаться, ведь только от него Каллироя могла родить такого великана, как Герион.
Появление Пегаса и Хрисаора дало возможность Персею схватить отрубленную голову смертной сестры и, засунув ее в заплечный мешок, взятый у Грай, взмыть в облака на легких крылатых подошвах, одолженных у стигийских нимф.
Некоторые говорят, что перед тем, как Персей Медусу убил, она уже была безобразным чудовищем. Но это означало бы, что Мойра не выполнила выбор Медусы быть смертной, но красивой. Кроме того, если бы перед смертью у Медусы вместо волос были змеи, а из рта торчали клыки, то как Персей взял бы ее отрубленную голову, чтобы положить в заплечный мешок?
Юный герой, конечно, не удержался и взглянул на отрубленную голову Медусы. Смертная голова девы еще не умерла и не превратилась, возродившись, в бессмертную чудовищную голову. Лицо ее еще не покрылось пластинками чешуи, изо рта не выросли клыки и вместо волос еще не зашевелились ядовитые змеи. Все это будет после того, как Афина поместит ставшую после смерти бессмертной голову Медусы на эгиду отцовскую. Пока же отрубленная голова, медленно умирала и была и ужасна, и прекрасна. Взгляды Персея и умирающей головы встретились, он почувствовал сильный удар от этого взгляда, ему показалось, что сердце его разорвалось от страха, и он приготовился окаменеть. В этом взгляде был и нестерпимый ужас, и такое же непереносимое блаженство. Он не мог оторвать своих глаз от глаз Медусы, но она вдруг сама как-то иначе на него посмотрела.
Персею показалось, что жгучая ненависть в потухающих глазах девы превратилась в признательность за то, что он сделал. С этим не понятным чувством благодарности глаза смертной Медусы, выбравшей красоту, а не вечность, закрылись. Она умерла, чтобы ее голова, возродившись, стала чудовищно безобразной, но бессмертной и по-прежнему смертельно опасной для всех, кто взглянет в ее глаза.

29. Кровь и предсмертный крик Медусы Горгоны
Персей на всю оставшуюся жизнь запомнил взгляд умиравшей головы Медусы и ее предсмертный крик. В потухающем взоре смертной Горгоны горела дикая исступленная ненависть ко всему свету, и стыдливая благодарность к тому, кто лишил ее жизни. В ее гортанном крике перед тем, как ужасные глаза ее закрылись, звучала и неистребимая жажда вечной жизни, и неистовое желание как можно скорей умереть.
Умирая, как поет сладкоголосая форминга лирика Пиндара, Медуса долго и ужасно стонала. Бессмертные сестры Медусы Сфено и Эвриала тоже издавали стоны, глядя, как умирает их любимая сестра, ставшая ради красоты смерти причастной. Эти жуткие стоны, изливавшиеся из девичьих уст Медусы и змеиных уст ее страшных сестер надолго остались в памяти Афины, они возбуждали ее, приводя в творческое состояние экстаза, необходимое для изобретений и открытий.
Богиня-изобретательница, чтобы навсегда запечатлеть эти стоны, выплела умение и выстроила флейту из оленьей кости двойной, разноголосую снасть. В этой кости Афина – мастерица наконечником своего копья пробуравила несколько дырочек, чтобы она звучала по все своей длине. Звук был так хорош, что Афина, сама вдоволь наигравшись, решила продемонстрировать свое изобретение блаженным богам, царящим в небе широком, но они, глядя на Афину, воздвигли неистовый хохот. Звук флейты был очень хорош, но дутье сильно искажало ее божественные щеки, и мудрая Афина поняла, что осмеяна родственниками по заслугам и выкинула флейту с такими словами:
– Эта игра не по мне, – сказала Афина сама себе, – прощай, моя дудка!
Согласно Овидию, Юпитера дщерь, эгидой скрыв целомудренный лик, превратила волосы Горгон в змей. Чтоб грех не остался без кары, в гидр ужасных она волоса обратила Горгоны. Ныне, чтоб ужасом тем устрашать врагов оробевших, ею же созданных змей на груди своей носит богиня справедливой войны.
Аполлодор говорит, что, став искусным врачевателем и накопив в этом занятии большой опыт, Асклепий не только спасал от смерти, но и воскрешал уже умерших. Он получил от богини Афины кровь, вытекшую из жил Медусы – Горгоны, и использовал ту кровь, которая вытекла из левой части тела, людям на погибель, ту же кровь, которая вытекла из правой части, для спасения людей: этой же кровью он воскрешал мертвых.

30. Борей избавляет Персея от преследования Горгон
Могучая Сфено и Прыгунья Эвриала оставили крылатого белого коня и большого ребенка с мечом золотым, вывалившиеся из обезглавленной Медусы и с горестным ревом погнались за Персеем на своих прежде бело-золотистых, а теперь серых кожистых крыльях.
Гесиод поет, как за Персеем следом лететь порывались Горгоны – суровы они, несказанно ужасны, – силясь настигнуть его и ходьбой своей попирая бледную сталь, а медный щит оглашался великим гуденьем звонко и резко. Долу же с их поясов нависали змеи, округло вздымавшие главы, по двое у каждой. Жалом они поводили и лязгали гневно зубами, дико взирая, а сверху на грозных Горгоновых главах страх великий витал.
Тогда мудрая Афина-Паллада, по-прежнему не оставлявшая без внимания своего смертного брата потому, что ей нужна была голова Медусы-Горгоны, призвала на помощь Персею ветры, спящие в глубокой пещере на скалистом острове посреди моря, такими словами:
– Анемы! Хватит, лентяи, вам спать, а ну просыпайтесь! Ну-ка, давайте живо небо с землёю смешайте и невиданные поднимите на море влаги громады!
Яростно ветры восприняли приказ Афины-Паллады и со страшным шумом из своей пещеры помчались, темные гоня облака пред собою и дуя неистово. От бури, свистящей, визжащей, воющей и ревущей, как лютый зверь, быстро вздыбились пеной покрытые буруны на волнах, похожих на зыбкие горы.
Однако бессмертные Горгоны противились долго ветрам, ведь с раннего детства они на золотистых крыльях, носились над пенистыми волнами наперегонки с порывистыми морскими ветрами. Тогда Афина обратилась к самому мощному из Анемов – северному ветру Борею:
– Бородатый Борей, к тебе обращается Афина-Паллада по поручению великого Зевса, безраздельно царящего во всех трех мирах! Тебя, движущего толщи воздушные мира леденящим своим дуновеньем, призываю показать на крыльях летящим над волнами Горгонам кто в небе над морем хозяин! Мощной рукой закрути пространно нависшие тучи, чтоб треск громовой раздался повсюду, и дожди, дотоль запертые, чтоб бурно излились. В воду бессмертных Горгон зашвырни, чтоб у них кожистые крылья не только намокли, но потом льдом покрылись, и чтоб долго лететь они не смогли.
Борей, бурно разметав заросшие инеем космы, со злобным пронзительным воем быстро раскинул мощные крылья свои, и их холодящие взмахи землю и воду овеяли всю. Взбушевалось пространное море, начало покрываться все более и более высокими, пенными волнами. Мощные порывы могучего северного ветра Борея не позволили чудовищным сестрам насладиться местью законной.
– Силу мою вы изведать хотите, Горгоны?!
Грозно так крикнул, тряся покрытой льдом бородой, Борей двум неистово вопящим Горгонам.
– Сила под стать мне. Я вас буду вертеть как кручу большие узловатые дубы. Мир весь земной с воздухом и водой сейчас я смешаю! Вот я вас! Не скоро летать опять сможете! Запомните надолго Борея!
Так кричал могучий Борей, раскинув свои мощные крылья, и их леденящие взмахи землю овеяли всю. Яростно взбушевалось пространное море, и Горгоны, закружившись в бешеных вихрях, со злобным визгом упали в высокие волны, покрытые ледяной крошкой и пеной.
Когда же мрачные сестры с оттаявшими крыльями смогли подняться над успокоившейся водой, Персея было уже не различить в бескрайней дали. Новые моря и новые земли он зрел с высоты под собою, белых облаков касался взмахами крыльев резвых плесниц.

31. Разные взгляды на убийство Персеем Медусы-Горгоны
Писатель и географ Павсаний рассказывает, что недалеко от площади Аргоса, насыпан земляной холм; в нем, говорят, лежит голова Медусы, называемой Горгоной. Оставляя в стороне всякие сказки, вот что можно рассказать о ней: она была дочерью Форка и по смерти своего отца царствовала над народом, жившим вокруг озера Тритониды, ходила с ними на охоту и водила своих ливийцев на войну. И вот, выступив однажды со своим войском против сил Персея, – за Персеем последовали из Пелопоннеса отборные воины – она ночью была изменнически убита, а Персей, пораженный ее красотой, которую она сохранила, будучи даже мертвой, отрубил ей голову и привез ее для показа эллинам.
Со временем и благодаря поэтическому таланту таких писателей, как Гомер и Гесиод, прекрасноволосую деву Медусу стали считать чудовищной Горгоной.
Согласно Гомеру, Горгона – это страшилище с ужасающим взором, голова которой находится на эгиде всесильного Зевса.
У Гесиода упоминаются три сестры Горгоны, дочери Форкиса и Кето: бессмертные две сестры – Сфено, в изящный пеплос одетая и Эвриала в пеплосе из шафрана и третья смертная Медуза, знакомая с горем. Сопрягся с Медузою той Черновласый на многотравном лугу, средь весенних цветов благовонных, а потом ее могучий Персей обезглавил.
Но у карфагенского писателя Прокла, сына Эвкрата, есть другой рассказ, и он считает его самым вероятным: В Ливийской пустыне одна из проживающих там диких нравом женщин, заблудившись, пришла к озеру Тритониде и делала много зла местным жителям до тех пор, пока Персей не убил ее. А то, что будто бы Афина помогала Персею в этом подвиге, это говорят потому, что люди, живущие вокруг озера Тритониды, посвящены Афине.
Почти тоже самое сообщает Диодор Сицилийский. В Ливии было большое число рас женщин, воинственных и чрезвычайно восхитительных своею мужественной отвагой; например, традиция говорит об отличающихся особенной доблестью расе горгон, в отношении которых, как сообщается, Персей пошел войной. Так как Персей был сыном Зевса, самым могущественным греком своего времени, который совершил поход против этих женщин, то это был величайший Труд, который можно принять за доказательство, как превосходства, так и мощи упомянутых женщин.
Палефат же и вовсе историю о дочерях Форкиса называет смехотворной потому, что невероятно, чтобы живой человек, увидев голову мертвого, окаменел. Что это за сила у мертвеца? Произошло же, по его мнению, что-то в таком роде: Некий Форкис изготовляет золотую статую Афины, названную Горгоной, и умирает. Его дочери Сфено, Евриала и Медуза не захотели ни за кого выходить замуж, а поделили имущество, и каждая царствовала на одном острове. Горгону же они решили не посвящать в храм и не делить на части, но по очереди держали ее у себя в качестве сокровища. У Форкиса был друг благородный и достойный человек по имени Глаз, и сестры доверяли ему. Персей же, бежав из Аргоса, стал пиратствовать, рыская по морям с небольшой свитой. Персей захватывает корабль Глаза, плывущий от одной девушки к другой. Тот сообщает Персею о Горгоне, и называет количество пошедшего на нее золота. Персей плывет к Форкидам и говорит, что он держит у себя Глаза и не отдаст им его, если они не укажут, где находится Горгона. Вдобавок он еще угрожает убить их, если откажутся отвечать. И вот Медуза сказала, что не покажет местонахождение Горгоны, а Сфено и Евриала показали. Тогда Медузу Персей убивает, а оставшимся отдает Глаза. Получив Горгону, он разрубил ее на части. Снарядив триеру, он погрузил на нее голову Горгоны, и корабль назвал «Горгона». На этом корабле он объезжал острова и требовал у местных жителей деньги, а если кто не давал, тех убивал. Когда он стал требовать деньги и у жителей Серифа, то они попросили у него несколько дней сроку, чтобы собрать деньги. Они свезли на агору камни ростом с людей, а сами покинули остров. Когда Персей явился на агору, он не нашел там никого, только камни в человеческий рост. Потом Персей стал говорить: "Смотрите, как бы с вами не произошло то же, что с серифянами: ведь они превратились в камни, взглянув на Горгону".
По истолкованию Гераклита – аллегориста, Медуса была очень красивой гетерой, так что взглянувший на нее был сражен ее красотой и как бы превращался в камень. Ведь и мы говорим: «Взглянув на нее, он словно, каменел». Когда же явился Персей, она сама в него влюбилась, прогуляла с ним все свое состояние, да и молодость из-за него погубила. Погубив свою молодость и состояние, она, состарившись, стала похожа на дряхлую лошадь. Ведь цветущая молодость всему голова, и ее вместе с состоянием и отнял Персей.

32. Змеи Ливии [138]
Подвигом гордый Персей несся по небу один, унося в заплечном серебряном мешке с золотыми кистями дивную ношу – голову с ужасными глазами и с волосами, начавшими превращаться в змей. Ласковый воздух под нежным дыханьем Зефира резвыми крыльями уже привычно, подобно Гермесу, резал герой.
Когда в Ливии знойной как раз над пустыней парил победитель, капли крови в тот миг из головы у Горгоны сквозь швы между серебряными листами мешка просочились. Восприняла их Гея-земля и змей зачала разнородных. Земли ливийские разными гадюками там стали обильны и с тех пор стали опасны для всех животных, включая людей. Кроме гадюк встречались особенно ужасные змеи.
Лукан в «Фарсалии» рассказывает, что страшная, с поднятой вверх двойной головой амфисбена питалась трупами солдат, когда армия Катона шла через знойную Ливийскую пустыню.
Амфисбена – гигантская двухголовая змея, вторая голова которой находится на хвосте. У амфисбены было неважное зрение, но застать ее врасплох было невозможно, так как пока одна голова её спит, другая бодрствует. У неё были светящиеся, как угли красные глаза, а сама она была так горяча, что растапливала снег, по которому ползла или катилась. От амфисбены было почти невозможно убежать на ровном месте – засунув одну голову в рот другой голове, она могла катиться, как колесо повозки, запряженной быстрыми конями.
Овидий поет, что, как и другие змеи Ливии, амфисбена родилась из крови, убитой Персеем Медусы-Горгоны.
Аполлодор и Диодор говорят, что Кихрей, сын Посейдона и Саламины, дочери Асопа воцарился там после того, как убил огромную змею амфисбену, которая опустошала остров Саламин.
Так, на просторе несясь, гоним несогласием ветров, Персей и туда и сюда, дождевой наподобие тучки, мчался, с горних эфирных высот на далеко лежащие земли. Только сейчас он почувствовал себя настоящим героем, ощущая плечами как на отрубленной им голове Медусы начинают шевелиться пока еще маленькие, но быстро растущие змеи в заплечном мешке, но никакого вреда не могут ему причинить. Слыша свист ветра в крылатых подошвах Гермеса и вспоминая как ему помогала могучая зевсова дщерь, Персей с удовольствием думал:
– Видно, угодно бессмертным и Мойре, чтоб я не был без славы в грядущем.
И взор свой дерзкий Персей наводил на бескрайние моря просторы и даже вверх его устремлял – в бескрайний чистейший горний Эфир, где заоблачные блистали выси Олимпа. Так, облетев круг целиком во Вселенной, трижды он Рака клешни и Аркты холодные видел, то на Восток уносило его, то обратно на Запад. И вотна исходе дня, паря в облаках, герой в гесперийском краю опустился на землю, в бывшем Атлантовом царстве. Отдыха краткого Персей стал искать, доколе не вывел вечерняя звезда Фосфор в небо Зарю, а румяная Эос – Гелиоса огненную колесницу дневную.

Разные подвиги и труды

33. Превращение Атланта в атласскую гору [138]
Когда яркое солнце, покинув прекрасный залив, поднялось на медное небо, чтоб свет свой на тучную землю пролить начала для бессмертных богов, а потом и для людей, неминуемой смерти причастных, Персей увидел легендарную землю Атланта. Здесь всех в мире людей и богов, превзошедший громадою тела, издревле царствовал сын непокорного титана Иапета, томящегося в тартаре, Атлант, пока по поле Зевса и по хитроумному совету Гермеса не взвалил он на могучие плечи свои громадный купол великого неба.
На самом краю земли, на берегу Океана, мировой реки, которая огнедышащим Солнца коням, вконец утомленным, вод подставляет простор и за день усталые оси приемлет, понуро стоял титан-исполин, приросший ногами к земле и плечами – к огромному небу. Рядом сад знаменитый Гесперид деревьев густая скрывала листва – она прятала плоды золотые древа, что матерь всеобщая Гея подарила внучке Гере на ее долгожданную свадьбу с братом Зевесом.
И молвил, увидев Атланта, Персей горделиво:
– Возрадуйся хозяин этого сурового дикого края! Коль можешь быть тронут ты рода величием, так знай: мой родитель – сам Зевс всемогущий! Если деяньям людей ты можешь дивиться, подивись же и нашим. Я победитель самого ужасного чудовища в мире – Медусы – Горгоны, одного взгляда которой и бессмертные боги боялись. У тебя же, титан, гостеприимства прошу я и краткого отдыха!
Даже думал Атлант с превеликим трудом, изнывая под непомерной тяжестью купола неба, но все же он вспомнил о древнем вещанье, из уст прозвучавшем парнасской Фемиды, некогда владевшей уже в древности знаменитым Дельфийским оракулом:
– Время настанет, Атлант, и ограблено золото будет дерева Геры, и часть его плодов достанется лучшему Зевсову сыну от смертной.
Тогда же, убоявшись грабителей, Атлант обнес свой сад сплошною стеною, а яблоню Геры сторожить поручил своему друг и родичу великану-дракону Ладону, и из чужих никого к своим не пускал он пределам. Атлант не ведал, что прорицание матери касалось еще не родившегося сына Алкмены от Зевса Геракла и, думая, что Фемида о Персее ему говорила, пришельцу так угрожающе заявил, с трудом непослушными шевеля губами:
– Ты с мечом и мешком путешествуешь без всякой цели? Но так поступают обычно разбойники, рыская всюду в поисках кого бы ограбить. Уходи прочь гость незваный туда, откуда явился, иль тебе не поможет подвигов слава, тобой сочиненных, ни даже сам Громовержец! Пришелец несчастный, последний раз повторяю – исчезни на своих крылатых подошвах, или с тобой я расправлюсь!
Голос древнего титана напоминал рокот мощного прибоя иль следующие друг за другом раскаты грома. Не только воздух, но и земля сотрясались от его злых угроз и свирепого гнева.
Говорят, титан – исполин отогнать героя тщится руками, но руки, окаменев по самые локти, давно приросли к небосводу. Пытался Атлант и огромной, словно скала, ногой ударить Персея, но даже ступню от земли не смог оторвать, только коленом пошевелил вправо и влево.
Персей же, к мирным уважительным словам решил добавить и строгие, но медлил, видя, что силой он намного слабее – да и кто же сравнится с великим Атлантом силою? И тут герой догадался, как наказать титана, надменно не чтящего гостеприимства законы.
– Если моей дорожишь ты столь мало приязнью, высокомерный титан, так на дар мой взгляни, даже, если не хочешь!
Вкрадчиво так изрекает Персей и, достав что-то из сумки, видом ужасное, сам отвернувшись, к титану лицо обращает Медусы – Горгоны.
Атлант лишь на миг встретился взглядом с по-прежнему живыми глазами на голове Медусы-Горгоны. Та не узнала собрата родного титана, да если б и узнала, то изменить все равно ничего не смогла бы – все давно предрешено было непререкаемой Мойрой Лахесис. Волю Мойр непреложных во всей Ойкумене одна зеленоглазая Тюхе нарушить могла и то в виде редкого исключения. Старая Ткачиха давно поджидала здесь Персея с головой ужасной Медусы, чтобы сделать из Атланта полностью каменную подпорку для вечного неба, ибо силы бессмертного титана – исполина были давно уже на исходе, и он в любой момент мог упасть, и тогда небесный купол задавил бы все живое на многострадальной земле.
С гору бывший ростом, стал Атлант настоящей каменной горой; волосы с бородою преобразились в густые леса, в горные хребты – его спина, плечи и руки; что было раньше главой, то стало вершиною горной; сделался камнем костяк. Во всех частях увеличившись, вырос в каменную громадину колоссальный титан.
Положили так Мойры, – и вместе с бездной созвездий своих на каменном Атланте навсегда упокоилось небо.
Персей же, вновь крылья амвросиальные взяв, привязал их справа и слева к лодыжкам и, похожий на серп меч свой кривой из седого железа, подпоясав, не забыв и про полный заплечный мешок. Ясный опять он стал резать простор, крылами махая сандалий, неисчислимо вокруг и внизу оставляя диких племен и разных народов.
Некоторые отмечают такую странность. Персей, будучи, еще совсем молодым, превратил знаменитого титана – исполина Атланта в неодушевленную гору. Но ведь правнук Персея великий Геракл, добывая яблоки Гесперид при свершении 11 подвига, встречался с еще живым Атлантом и даже подменял его в держании огромного купола неба, когда тот ходил за золотом трех яблок с яблони Геры… Что ж? Можно лишь позавидовать древним грекам, которые, как блаженные боги, не только часов, но и годов не наблюдали. Они не считали время направленным от прошлого в будущее, подобно всегда летящей стреле. Греки представляли себе годы, случайно рассыпанными на плоскости или в пространстве, как звезды рассыпаны на небосводе, который, хоть и вращается над обитаемым миром, но его движение всегда одинаково и неизменно как тысячи лет назад, так и в будущем через тысячи лет.

34. Персей договаривается с Кефеем об освобождении Андромеды [138]
Вскоре быстрокрылый летун, победивший Горгон, узрел чернокожих племена эфиопов и Кефеевы царские долы. Немилосердный Аммон, почитавшийся в Ливии и Египте, как царь и бог, неповинную там Андромеду за спесивый материнский язык в то время жестокому подверг наказанью.
По свидетельству Еврипида, Софокла и многих других древних авторов Кассиопея, жена царя эфиопов Кефея, высокомерно похвалялась тем, что она и ее дочь Андромеда превосходят красотой Нереид среброногих.
В наказание за непомерную спесь и гордыню царь морей Посейдон посылает на царство Кефея морское чудовище, которое стало в море топить корабли и пожирать людей и домашних животных в прибрежных городах и поселках. Бог Аммон возвестил:
– Эфиопы и другие чернокожие жители Ливии, избавление вас от бедствия наступит тогда, когда дочь Кассиопеи спесивой, юная Андромеда будет привязанной к скале на берегу моря отдана морскому чудовищу, которого вы называете китом.
Жители Эфиопии заставили тогда Кефея сделать это, и он, горько рыдая, сам привязал свою дочь к скале.
Только лишь привязанной за обе руки к гранитной скале обнаженную деву Персей свысока увидал, так сразу решил, что это раскрашенный камень, несмотря на то что ей ветер трепал прекрасные черные волосы и по нежным щекам струились горячие соленые слезы.
В это время над Персеем неслышно на крыльях прозрачных пролетал Эрот, шаловливый Афродиты ребенок кудрявый. Рог его лука чуть слышно заскрипел, тетива на миг загудела, и кипарисовая прянула стрелка остроконечная, жадная до очередной добычи. Тут же огнем безотчетным вдруг Персей загорелся и стал недвижим, ибо понял, что не раскрашенный камень пред ним, а прекрасная дева. Андромеды несравненной красою плененный, чуть не забыл ударять он по воздуху взмахами крыльев на подошвах амвросиальных. Только лишь приземлился Персей рядом с прикованной к скале Андромедой, как только и смог вымолвить, ее красотой еще больше вблизи пораженный:
– Цепей не таких ты достойна, прекраснейшая дева, но лишь поистине тех, что горячих любовников вяжут и ведут к брачному ложу. Мне ты ответь и открой свое и земли твоей имя и расскажи почему ты одна на скале и в оковах!
Дева, увидев рядом с собой красивого юношу, так застыдилась своей наготы, что даже забыла о плачевном своем положении. Все ее заплаканное лицо покрылась удушливой краской стыда, очей она не смела поднять. Долго девичий стыд ей мешал говорить, хоть очень хотелось ответить. То с языка слова у нее пытались сорваться, то обратно в прекрасной груди исчезали, и чуть полноватые розовые губы, даже в горе прелестные, оставались беззвучны. Благочестиво воспитанная дева молчала, не смея с мужчиною речь завести, тем более что она была совсем голая. Она стыдливо скрыла бы даже руками лоно и похожие на яблоки груди, и лицо, когда бы руки были свободны и она не была бы в крепких оковах. Все, что сделать могла Андромеда, – наполнить молчаливо слезами в печали еще более прекрасные очи.
Однако Персей был настойчив, и тогда, чтоб ему не могло показаться, будто она какую-то скрывает вину и свое, и родины имя, Андромеда на вопросы его отвечает правдиво и про мать, которая на красоту свою уповала, рассказывать начинает. Обо всем она помянуть не успела, как грозно воды вдруг вокруг зашумели, и вот, из бездны морской показавшись, выступило чудовище, широко зыбь необъятной грудью своей покрывая.
Вскрикнула от жуткого страха прикованная к скале дева. Завопил на берегу отец Андромеды Кефей с плачущей матерью Кассиопеей рядом – оба несчастные пребывали в горе ужасном.
Персей же, вспомнил, что он бесправный здесь чужестранец, да и на острове Сериф он с незамужней матерью проживает, как нищий. Поэтому прежде, чем в опасное сраженье с чудовищем вступить, он предусмотрительно крикнул царю и царице:
– Для слез впереди у вас будет времени много, но время для помощи дочери дано Судьбой вам короткое. Если я, Персей, сын Зевса и девы, плодоносным наполненной златом, победитель Горгоны, морское это чудовище истреблю, то могу я быть уверен, что, как зятя меня вы потом предпочтете? Доблестью прекрасной Андромеде и вам я послужу, но она после подвига, если живым я останусь, моей должна стать – вот мое непременное вам условье!
Кефей и Кассиопея тут же, перебивая друг друга, стали кричать, что принимают его все условия, – кто бы стал колебаться? Взмолились мать и отец и Персею пообещали не только дочь Андромеду, но вдобавок еще и немалое приданое – все эфиопское царство.

35. Персей освобождает Андромеду [138]
В это время, словно огромный корабль, вперед окованным пущенный носом, гребцов вспотевшими движимый руками, исполинский морской зверь, шевеля мощными плавниками, словно широченными веслами, из воды показался. Вскоре он, высокие волны погнав налегающей грудью, настолько был уже близок от скал, насколько пращой балеарской кинутый может свинец, крутясь, пролететь над землей.
Юноша, в этот же миг от земли оттолкнувшись ногами, обутыми в подошвы крылатые, ввысь полетел, к облакам. Сначала Персей хотел вытащить из сумки ужасную голову Медусы-Горгоны, но побоялся, что вместе с чудовищем и Андромеда окаменеет.
Хотя Нонн Панополитанский поет, что Персей все же тварь прикончил морскую!
Все звери пучины каменели от одного взгляда Горгоны!
Между тем, едва на морскую поверхность мужа откинулась тень, как на нее чудовище бросилось в неистовой злобе. Как Громовержца орел, усмотревший на поле пустынном змея, что солнцу свою синеватую спину подставил, сзади хватает его и, чтоб уст не успел обратить он хищных, вонзает в хребет чешуйчатый жадные когти. – Так, пространство своим прорезав быстрым полетом, спину чудовища сжал Инахид и рычащему зверю в правое вставил плечо свой меч, искривленный до самой рукояти. Тяжкою раной той уязвленный, взвивается в воздух зверь, потом под тяжестью тела уходит в зыбкие волны, то опять кидается словно свирепый вепрь, что стаей собак устрашен, вокруг лающих громко.
Смертельных укусов чудовища и ударов его хвоста Персей на быстрых крылах избегает: все, что открыто – хребет с наростами раковин полых, ребра с обоих боков и место, где хвост, утончаясь, рыбьим становится, – он поражает мечом серповидным из седого железа. Воду потоком меж тем вперемежку с багряною кровью могучий зверь извергает. Но все больше тяжелеют намокшие крылья, и уж не смеет Персей довериться долее набухшим крыльям прежде резвых плесниц. Герой видит скалу, которая самой вершиной встала из тихой воды, но скрывается вся при волненье, и, об утес опершись и держась за вершину рукою, трижды, четырежды он пронзает утробу морского дракона. Чудовище испускает оглушительный крик перед смертью и, наконец, подыхает.
Рукоплесканье и радость наполнили берег и в небе атрии блаженных богов, построенные им Гефестом, хоть на ноги хилым, но очень искусным. Веселятся душой и приветствуют зятя с Кассиопеей Кефей, называют его от смерти избавителем оба, царского своего дома надежной опорой.
Герой, отдышавшись, с трудом подлетает на намокших плесницах и освобождает деву от оков, разрубив их мечом своим серповидным. Шагом свободным Андромеда с избавителем рядом пошла – причина его тяжких трудов и награда! Но, вспомнив, что она совсем голая, дева застыдилась и попросила Персея, не оглядываясь, идти впереди, а она пойдет сзади пока ей не дадут хоть какую-нибудь одежду.
Гигин в «Астрономии» говорит, что Персей не получил от Андромеды ни малейшего знака благосклонности за спасение, ведь ни ее отец Кефей, ни мать Кассиопея не могли заставить ее покинуть родителей и отечество и последовать за Персеем. Впрочем, об этих событиях Еврипид написал замечательную трагедию под соименным названием.
Согласно «Повествованиям» Конана, у Кефея была дочь чрезвычайной красоты, Андромеда, которой предстояло вступить в брак с неким финикийцем, или с братом Кефея – Финеем. После долгих размышлений, кому из них отдать предпочтение, Кефей останови выбор на финикийце, но, стараясь избежать ссоры с братом, оставил это в тайне. Андромеда была похищена с пустынного острова, где по обыкновению совершала жертвоприношения Афродите. Финикиец похитил ее, воспользовавшись удачей на корабле, называвшемся «Кит». Андромеда, похищенная без ведома отца, предалась плачу, громко взывая о помощи. Персей, сын Данаи, проплывавший мимо, увидел страдающую девушку и, проникшись к ней состраданием и любовью, разрушил корабль, тот самый «Кит», напав на него с такой яростью, что один перебил их всех, окаменевших перед лицом смерти, от ужаса. Поэтому-то эллины и придумали миф о чудовище и о превращении в камень при виде головы Горгоны. Взяв в жены Андромеду, Персей отплыл с ней в Элладу, где стал царствовать, поселившись в Аргосе.

36. Морские кораллы и новые небесные звезды
Овидий в «Метаморфозах» поет, как Персей, воды зачерпнув, омывает геройские руки в заливе, и чтобы жесткий песок не тер головы змееносной, вниз настилает листвы и в воде произросшие тростинки и возлагает на них главу Форкиды Медусы. Каждый росток молодой с еще не скудеющим соком, впитав яд чудовища, мгновенно становится камнем; стебли его и листва обретают нежданную крепость. Нимфы морские, дивясь, испытывают чудесное дело тотчас на многих стеблях, – и сами, того достигая, рады, и вот семена все обильнее в воду бросают. Из этих семян появились морские кораллы. Так и осталось досель у кораллов природное свойство: только их воздух коснись – и сразу становятся они тверды; что было в море лозой, в воздухе над водою становится камнем.
Согласно «Астрономии» Гигина, самого Кефея древние также причислили к созвездию, чтобы весь их царский род (Кефей, Кассиопея и Андромеда) соединился на небосклоне навечно. Кассиопея была помещена среди созвездий, сидя на троне. Но ее нечестие послужило причиной того, что она, поскольку небосвод вращается, представляется взору так, словно она совершает движение вниз головой.
Говорят, что Андромеда была помешена среди созвездий по милости Афины и вследствие доблести Персея, который спас ее от смерти, когда ее отдали морскому чудовищу. Это морское чудовище по причине своей непомерной величины тоже было помещено на небосклон в виде созвездия Кита.
Эратосфен говорит, что Афина взяла Андромеду на небо за то, что, спасенная Персеем, она не пожелала остаться ни с отцом, ни с матерью, но предпочла добровольно отправиться вместе с ним в Аргос, выказав тем самым немалое благородство и смелость. Якобы так пишет в посвященной ей драме Еврипид.
Конечно, Зевс не забыл и о сыне – за великую доблесть и славу, и за то, что он родился от весьма необычного союза, герой был вознесен на небо в виде созвездия Персея. Однако все это произойдет по предначертанию никогда не дремлющей Мойры Лахесис еще очень нескоро, а пока, как ею же было выткано в седой пряже столетий, состоялась свадьба Персея и Андромеды.

37. Свадьба Персея и Андромеды [138]
Чтобы брак Персея и Андромеды был вполне законным, согласно древней традиции, свадьбе должно было предшествовать обручение, и Кефей торжественно дочь обручил. Затем жених взял невесту из круга подруг и увел в дом родственницы, которая приняла ее и приготовила брачную комнату. И немедля, тотчас Андромеду – достойную награду за подвиг великий – Персей без приданого взял. Ведь очень похожа и стройным телом, и прекрасным лицом на богинь она вечноживущих. После кратких тайных сношений доблестного жениха с красавицей – невестой брак торжественно объявили и стали праздновать пышную свадьбу.
Трем божествам Персей три алтаря устроил из дерна: левый, Гермесу, без меча которого было бы не одолеть ни Медусу-Горгону, ни морское чудовище, правый – воинственной деве, без щита которой он мог бы обратиться в камень, а средний Зевсу, без которого не было бы ни Гермеса, ни Афины, ни самого Персея. Афине белую заклали телицу, богу, родившемуся с крылами на голове и ногах, – тучного тельца, а наивысшему из богов – огромного белого быка круторогого!
Потрясают сладкоистомный Эрот с божеством брачной песни Гименеем, обладавшим сердцем нежным и тонким, светочи свадьбы, огни благовоньем насыщены щедро, с кровель цветов плетеницы висят, и лиры, флейты и песни повсюду звучат, – счастливые знаки веселья. Гименей в шафрановом плаще, увенчанный венком из боярышника, незримо присутствует на каждой свадьбе, освещая факелом жизненную дорогу новобрачным и желая, чтобы она была счастливой долгой.
В доме распахнуты все половины дверные, и настежь Атрий открыт золотой, и на царский, в прекрасном убранстве, пышно устроенный пир царская знать прибывает. С трапезой кончив, когда дарами щедрого Вакха возбудились умы, о нравах тех мест и народах спрашивать начали Персея, – про дух их мужей и обычаи. Потом кто-то громко воскликнул:
– Теперь, о храбрейший, молви, Персей, каким ты приемом, какою доблестью мог отрубить главу той, чей взор в камень всех обращает? Только расскажи все подробно.
И тогда не спеша, окинув всех своим взглядом, как всегда, спокойным, серьезным и твердым, в котором светилось спокойная уверенность в себе и врожденное благородство, гордо повествует Персей:
– Есть под холодным Атлантом место одно, там обитают тройничные сестры, Морского Старика Форкиса и Кето-Пучины дочери, глаз же, как и зуб, один им служит, всем общий. С виду страшные эти старухи, похожие то на дряхлых лебедей с облезлыми крыльями, то на морщинистых девушек с волосами седыми, но страху я не поддался и к ним незаметно подкрался, что было не трудно, ведь глаз у них был только один. Когда одна их Грай глаз передавала сестре, очередь которой настала быть зрячей, я тихонько руку подсунул свою и овладел тем особенным глазом. Правда, некоторые говорят, что глаз и зуб я взял безо всякого труда, когда они все трое крепко спали. Это говорят те, кто там не был, любят у нас некоторые доблестных героев принижать славу… Потом, взяв у Форкид особый заплечный мешок из особой серебряной ткани, с золотыми кистями я узнал у них кратчайшую дорогу к нимфам стигийским и глаз с зубом за это им, согласно уговору, отдал. Стигийские нимфы Левка и Минта, восхищенные моей доблестью и бесстрашием, одолжили мне крылатые подошвы, на которых я, подобно Гермесу, с дуновением ветра и над землей беспредельной, и над водою смог проноситься, разрезая воздух со свистом. Дальше над скалами с их страшным лесом трескучим пролетел я к дому Горгон. Там вокруг я увидел людей и животных подобья, тех самых, что окаменели, едва посмотрели ужасной Медусе в глаза. Потом в данном Афиной щите, что на левой руке, отраженным медью впервые узрел ужасающий красотой образ Медусы. Тяжким пользуясь сном, и ее и гадюк охватившим, голову с шеи сорвал ударом кривого меча я, и тут Пегас быстрокрылый с братом его Хрисаором с мечом золотым родились из пролитой матерью крови. Потом, благодаря могучему ветру Борею, я смог улететь от чудовищных сестер Медусы, страшных Горгон, кинувшихся за мной в погоню, чтоб растерзать за сестру. Борей швырнул их в волны и обдал холодом так, что кожистые крылья у них льда тонким слоем покрылись и лететь долго они не смогли. После я был у Атланта и по внушению вещей Ткачихи Лахесис превратил его в скалистую гору, чтоб стал он навечно надежной каменной подпоркой для купола неба. И вот, наконец, я прилетел в Эфиопию к вам, а что здесь случилось все знают.
Скромно потупив глаза, замолчал Персей и сделал это скорей, чем того ожидали. И задал некто, один из вельмож, вопрос: из сестер трех почему же волосы только у двух перемешаны змеями были? Гость же в ответ так молвил:
– Раз ты вопросил о достойном рассказа, дела причину тебе изложу. Мойра Лахесис предоставила сестрам Горгонам выбрать свободно меж красотой и бессмертием. Две сестры выбрали вечную жизнь и стали чудовищами с клыками и змеями вместо волос. Медуса же выбрала короткую жизнь, но, чтоб ее прожить очень красивой. Красотою блистая, многих Медуса женихов завидным была упованьем. В ней же всего остального стократ прекраснее были волосы. Говорят, за ее волосы, ей завидовали даже богини Олимпа, и вскоре ее изнасиловал прямо на алтаре в храме Афины Царь зыбей, и Зевсова дщерь отвернулась при этом, эгидой скрыв целомудренный лик. Чтоб грех осквернения храма не остался без кары и, чтоб предначертание Мойр не нарушить, в гидр ужасных волосы Медусы обратятся и станут, как у сестер после ее смерти. Когда я вытаскивал голову Медусы, чтоб показать исполину Атланту, я брал ее за волосы и чувствовал, что некоторые ее туго сплетенные косы уже превратились в маленьких змеек, и пока они не превратились в ужасных змей я должен отдать голову мудрой Афине, что она поместила ее на эгиду…
Чтобы покончить с вопросами Кефей подал знак музыкантам, и начались танцы и пение. Особенно часто звучала под звуки флейт свадебная песнь, которую пел сын Терпсихоры от лучезарного Музагета Гименей. Прекрасный юноша с женственным ликом и нежной душой пел и плакал о быстротечности человеческой жизни, о мимолетности прекрасной поры юности, увядании красоты и потери молодоженами телесной и душевной невинности.

38. Персей наказывает женихов Андромеды [138]
Персей слушал брачную песнь Гименея и любовался чистой красотой Андромеды, дышавшей юною свежестью и мечтал поскорее остаться с ней наедине на брачном ложе сразу после того, как молодежь разбросает перед ее домом орехи. Толпой шумящей сени царские наполнились, и вдруг крик раздался, но не тот, которым обычно свадебный праздник гремит, но кровавого боя предвестник! Дикий крик этот, брачный пир, превративший сразу в смятенье, можно бы с морем сравнить, сначала спокойным, чьи воды, яростно вдруг налетев, вмиг взволнуют свирепые мощные ветры.
Брат Кефея чернобородый Финей, зачинатель сражения дерзкий, ясень упругий копья с медным концом неистово потрясая, громогласно вопил:
– Я вовремя здесь появился! За похищенье своей невесты законный отмститель! Ныне ни крылья, привязанные к ногам, ни Зевс, обратившийся в ливень из злата, тебя уже не спасут! Прямо сейчас, чужестранец несчастный, с тобой я расправлюсь за твою нечестивость!
И метнуть уж копье Финей замахнулся, но крикнул Кефей с гневным упреком:
– Что ты делаешь? Что за мысли безумные тебя толкают на преступление, брат? Благодарность такую ль заслугам стольким должно воздать? То брачный твой дар за спасение девы? Ведь не Персей у тебя ее отнял, – коль в истину вникнешь, – но приговор Нереид, суровый Аммон рогоносный, чудище бездны морской, что нежданно из волн приходило жрать любимую утробу мою. Не спаси этот герой вовремя деву, ей бы уже не жить. Для нее ты требуешь, жестокосердый, гибели вновь, чтобы скорбью моей самому веселиться? Не удовольствован ты, что ее при тебе оковали. Ты же, – и дядя ее и жених, – никак тогда не помог ей! А теперь прискорбно тебе, что спасенье ей пришло от другого, что невеста твоя ускользнула из рук? Коль ее столь ценной считаешь, сам бы деву забрал на скале, где ее мне против воли по решенью народа пришлось приковать! Ныне тому, кто забрал, чрез кого моя старость не сира, дай получить, что заслужено им справедливо и моим обещано словом. Он ведь, пойми, не тебе предпочтен, но погибели верной.
Сначала Финей промолчал, только скрипнув зубами, но потом, злобно вращая глазами, то на брата посмотрит, то Персея, не зная и сам, на того ли напасть, на другого ль. Наконец, копье, напряженное силой, приданной гневом ему, метнул он в Персея, но промахнулся. Сын Зевса ответным ударом грудь прободал бы врага, когда бы Финей не укрылся за алтарем и – позор! – был на пользу алтарь негодяю. Вместо Финея по воле богини случая Тюхе Персей копьем поражает кого-то другого.
Многие эфиопы были не довольны происходящим и больше всего тем, что невесту отдают чужестранцу, что древние нарушало обычаи. Гневом неукротимым загорелась толпа многолюдная, и все кидать начали в Персея копья. Иные нашлись, возглашавшие громко, что с зятем должен пасть и царствующий Кефей. Персей стоял рядом с Кефеем и бился как лев, кровью врагов, орошая, скамейки и столы пированья. Юный герой без устали и копья бросал, и тугую тетиву натягивал гнутого лука, и мечом серповидным рубил, и даже случайно попавшим в руки крепким поленом, что дымилось на алтаре, вражеских лиц дробил вдребезги кости.
Однако врагов, опьяненных всюду лившейся кровью, живых оставалось все время намного больше, чем мертвых. Много людей в зал для пиров с улицы с криком ворвались. Во что бы то ни стало с чужеземцем – героем покончить было стремленье у всех эфиопов. Ополчились ряды отовсюду единодушно, вражда на заслугу и честь ополчилась, забыв о том, что на свете есть справедливость! Богобоязненный тесть и теща с женой молодою тщетно стоят за Персея, наполняя лишь воплями сени, их оружия звук и поверженных стон заглушают.
Бог Амон веревку могучей вражды, всем ужасной, на стороне эфиопов простер, – прочную, крепкую, многим бойцам поломавшую руки и ноги. Вот неистовая Энио кровью обильной оскверненные заливает пенаты и вновь замешать поспешает сраженье. Тут окружают Персея сотни вооруженных мужей и впереди них с пеной на черной бороде брат Кефея Финей. Летят, словно хлопья снега в пургу, многочисленные копья и стрелы над пиршественными столами, но пока мимо Персея.
Тут герой понял, что, если он не истребит сразу всех, кто не справедливо на него ополчился, то тут же рано иль поздно обязательно будет убит, и не мать предаст его мертвое тело с плачем огню, а эфиопские собаки будут в поле зубами терзать его тело. Он прижался спиной к камню огромной колонны, обезопасив свой тыл и, уяснив, что пасть неизбежно должна перед множеством врагов его доблесть, мрачно промолвил:
– Что ж, раз сама жутколикая богиня Ананка меня к тому принуждает, помощи я буду искать у врага! Отверните же в сторону лица скорее, те меж вас, кто смерти мне не желает!
И быстро вытащив из сумки ужасную голову Медусы – Горгоны, он ее приподнял, чтоб видели издали многие, и тот, кто увидел ее ужасающий взор, тут же застыл изваяньем неподвижным из камня. Однако другие из-за их каменных спин истошно орали:
– От малодушия вы, а совсем не от мощи Горгоны остолбенели! Накинемся на него товарищи разом, совместно. Наземь повергнем и убьем юнца-чужестранца вместе с его чародейным оружьем!
Но и они, лик Горгоны узрев, словно остолбенев, в камень тотчас обратились. Оставшийся в живых один лишь Финей пожалел, наконец, о неправедной битве. Только что ж делать ему? Он лишь каменные образы разные видит, он и своих узнает и, по имени каждого клича, помощи просит; не веря себе, касается ближних тел, – но остывают они, становясь каменными изваяниями. Тогда отвернулся Финей, чтоб только голову Медусы – Горгоны не видеть и так, жестами умоляя, в стороны руки простер, полную изъявляя покорность, и просительно молвил:
– Ты побеждаешь, Персей, так отврати это чудище, в камень все обращающий лик Медусы. О, отврати, я умоляю! Не злоба к тебе, не царствовать жажда к брани подвигли меня: за невесту любимую я начал сражение. Теперь признаю, что право жениться заслугами ты приобрел, а я – простым ожиданьем. Не уступил, – и очень теперь сожалею. Из всего, о храбрейший, мою лишь бессмертную душу ты мне уступи, да будет твоим все остальное!
И говорившему так врагу, Персей, глядя на него спокойно, серьезно и твердо, язвительно отвечает:
– Что, о Финей боязливый, дать, тебе ныне могу, – и дар то не малый для труса! – Дам, и ты страх свой откинь. Не обижу тебя я ни железом, ни медью. Наоборот, тебя на века, как памятник некий, потомкам оставлю. Будешь всегда на виду ты в доме у нашего тестя, чтобы супругу мою утешал давно нареченного образ!
Молвив такие слова, Персей Форкиды ужасную голову быстро понес к тому месту, куда был Финей лицом обращен трепетавшим от страха. И, между тем, как глаза от лика Медусы отвернуть он безуспешно сначала пытался, все ж не сумел, и шея окоченела его, и в камень слеза затвердела, но умоляющий лик и уста боязливые в камне видны досель, о пощаде мольба и покорности знаки.

39. Смерть Полидекта
Прибыв вместе с молодою женой на остров Сериф, Персей застал милую мать, вместе с праведным Диктисом, припавшими к алтарям богов в поисках убежища от преследований Полидекта, нечестивого правителя небольшого скалистого острова Серифа. Тогда он вместе с Данаей и Диктисом и с сумкой заплечной смело вошел в царские покои, где Полидект принимал своих друзей и громко царя обвинил в подлом обмане:
– Ты Полидект – лгун и негодяй, ты даже не ездил соревноваться на быстрых квадригах с Эномаем потому, что все время добивался не Гипподамии, а моей матери Данаи. Я же сделал все, что обещал и обезглавил Медусу-Горгону. Ты думаешь, если сын хитроумного Крона скипетр тебе дал и законы, чтоб царствовал ты над другими, то тебе можно все? Но есть еще дева великая Дике, рожденная Зевсом, славная, чтимая всеми богами, жильцами Олимпа. Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят, подле родителя-Зевса немедля садится богиня и о неправде людской сообщает ему. И страдают за нечестье все люди, даже цари, злоумышленно правду от прямого пути отклонившие.
Однако ни юноши новая доблесть, ни прежние беды его и Данаи все же исправить не справедливое сердце царя не могли. Он ненавидел упорно Персея, непримиримый, и не было неправому гневу предела. Полидект, не придумал ничего лучше, как обвинить Персея во лжи, сказав, будто тот измыслил, что Медусу убил.
До сих пор Персей колебался и у своего спрашивал сердца совета:
– Надо ли мне царя этого смерти предать или милостиво простить? Ведь брат он благочестивого Диктиса и владыка небольшого народа, среди которого я вырос. И подаяниями царскими нам с матерью не раз помогал…
Теперь же Персей рассердился, и сердце его ужасной злобой наполнилось, грозно прищурив глаза, он Полидекту ответил:
– Так ты мне не веришь? Будучи сам лгуном и других лжецами считаешь? Я дам тебе знак непреложный. Поберегите глаза, кто не хочет навсегда изваянием стать!
Воскликнул герой, и Медусы ликом ужасным царево лицо превращает он в камень бескровный. Вместе с правителем окаменели и его царедворцы, застыв точно в таком же положении, в котором были, когда против воли взглянули Горгоне в магические глаза.
Персей сделал рыбака Диктиса царем острова Серифа и, оставив на его попечение теперь не только Данаю, но и супругу свою и мать Андромеду, поспешил на поиски Афины и Гермеса, чтоб возвратить меч серповидный, крылатые подошвы и щит полированный медный, а главное – спросить, что делать с чудовищной головой, совсем не утратившей ужасного дара.
Согласно Страбону, комические поэты говорят, что от взгляда ужасной Медусы-Горгоны окаменели все жители острова Сериф. Персей отомстил им за мать потому, что они помогали царю, желавшему взять Данаю в жены насильно. Поэтому этот остров и сейчас так каменист и скалист.

40. Битва с Дионисом за Аргос
Говорят, когда Персей пролетал над Аргосом, где издревле правила златотронная супруга Зевеса, он услышал, как его призывает жрец Мелампод, знавший язык птиц и зверей и первый из смертных наделенный даром пророчества. Мелампод, придя из Мессении в Аргос, исцелил от бешенства аргосских женщин и стал там жить, получив две трети царства для себя и брата Бианта.
Прорицатель пользовался заслуженным уважением у аргосцев, и хитроумная Гера, приняв его облик, стала созывать аргивян для брани с Вакхом – ненавистным ей сыном Зевса от фиванской царевны Семелы, дочери Кадма и Гармонии. Гера резвых сатиров уже изгнала из Аргоса, и тирсы вакханок отвергла, и даже старого Силена, бывшего воспитателя и кормильца Диониса прогнала. Бромий разгневался и наслал безумие на племя жен инахийских. Ахеянки с громкими воплями понеслись по перекресткам, нападая на всех, кто попадался на пути. Безумные женщины даже стали резать острыми ножами своих же младенцев.
Нон Панополитанский в своей энциклопедической поэме о Дионисе поет, как Гера в облике Мелампода громко призывала героя Персея:
– О Персей, отпрыск небесного рода, меч серповидный подъемли, не дай изнеженным тирсам край обездолить аргивский, не трепещи пред врагом, ибо твой серп смертоносный окрашен пурпурною кровью змей, чело обрамлявших девы Медусы Горгоны! Ополчись на порядки Бассарид, о покое комнаты медной воспомни, в которой Данае в лоно Зевес проливался ливнем золотоносным. Так покажи всем, что от ихора Крониона ты происходишь! Ополчись на нечестивого героя Лиэя! Смертоносное око яви перед ним змеевласой Медусы! Дай мне – после владыки, объятого зыбью Серифа – нового Полидекта узреть превращение в камень! С тобою всемощная арголидская Гера, царица богов и Зевса сестра и супруга!
Персей не замедлил с неба спуститься и, став во главе собранного Герой войска, вновь взмыл на крылатых сандалиях в небо. Узрев в небе, готового с ним сразиться героя, Вакх пришел в священную ярость и стал потрясать лозою и тирсом, но не забыл вытащить адамант, дающий защиту от взора ужасного Медусы-Горгоны.
Нонн поет, как могучий Персей, победивший Горгону, морское чудовище и многих смертных врагов, стал зло и язвительно насмехаться над Вакхом:
– Ах, как мило с зеленым дротом, с сим тирсом с листвою нежною ополчиться в войну, как будто, играя! Прочь из краев именитых аргосских убирайся пока жив Дионис! Державная Гера правит этой землею, она твоей матери в пламени сгореть помогла, как бы и тебя, своего приемного сына, она опять не ввергла в безумье!
Гера в это время украденной у супруга молнией жаркой сверкнула, будто сама была владычицей громов. Но Дионис только рассмеялся на это, ведь молнии Зевса были для него безвредны, ибо еще новорожденным младенцем в облике Загрея, рожденного Корой-Персефоной, он зарницами играл и пламенем молний омывался на зевсовом троне.
Между тем, не теряя времени даром, с мечом серповидным в одной руке и головой Медусы – Горгоны в другой по поднебесью метался Персей. От взора чудовищной девы в камень обратились вакханки и менады, и среди них, как говорят, была супруга Диониса Ариадна, которую он у Тесея отбил.

41. Гермес прекращает битву Вакха с Персеем
Нонн Панополитанский поет, как пред плющом густолистым и лозой смертоносной смирились микенские медные копья, ибо в бегство пред сатирами обратился Персей, уступил тирсоносцу Лиэю, бурную пику метнувши в Эвия-браноносца, поразил Ариадны беззащитное тело! Вот он, подвиг Персея! Убить невинную деву, брачное платье которой еще недавно любовью дышало…
Павсаний рассказывает, что в Аргосе направо от храма Латоны находится храм Геры Анфии (Цветущей) и перед ним огромная могила женщин. Эти женщины погибли в бою против аргивян и Персея, двинувшись походом вместе с Дионисом с островов Эгейского моря, поэтому их и называют Галиями (Морскими).
Говорят, наполнился гневом Дионис, увидев любимую супругу Ариадну бездыханной, и стал исполином могучим и до поднебесья, где летал Персей, достал черноволосой головою, дотянулся до верхнего слоя Эфира и тучевого покрова, и даже нетленной обители блаженных богов прикоснулся.
Очевидцы той битвы рассказывают, что Персей, увидев, что его страшное оружие против Вакха бессильно, от страха затрепетал, и заплечный мешок прилип к его потному телу. Дионис же, разгоряченный сраженьем, решил весь Аргос низринуть, а державную Геру смерти придать, пока она бьется в облике смертном Мелампода – провидца.
Златотронная Гера смерти была не подвластна, а вот Персей наверняка нашел бы себе скорую гибель, если бы на помощь не пришел появившийся, как всегда вовремя, вездесущий глашатай и вестник Зевса Гермес. Бог-миролюбец за неимением времени не стал использовать знаменитый свой кадуцей всех примиряющий, он крепко схватил сзади Диониса за черные пышные кудри и ласковым голосом твердо напомнил ему – сколько раз он спасал его от злокозненной Геры. Потом бог красноречья, коснулся все же Вакха своим примиряющим жезлом и призвал Диониса прекратить эту битву:
– Угомонись Дионис! Свирепствуешь ты неразумно, ведь Персей брат твой, а Гера, хоть и в облике смертного, но все же царица сияющих высей Олимпа, где блаженных богов в наслажденьях все дни протекают, и она – приемная тебе мать. Пора уж задуматься тебе, Вакх, в гроздолюбивом сердце своем, как закончить все, что сейчас тут творится.
Для верности осторожный Аргоубийца – Гермес коснулся так же Персея и Геры своим крылатым кадуцеем с мирно переплетенными змеями, и мир возник отныне между недавними врагами.
Установив узы дружбы между Персеем и Дионисом, Гермес довольно пошевелил крылышками на своем кадуцее трилистном, из злата и этим очарование несказанное придал их дружескому союзу.
Не забыл Киллений взять у сына Данаи крылатые сандалии, чтобы возвратить их нимфам стигийским и свой меч серповидный, и довольный собой удалился, легкими крыльями воздух колебля, подошвой амвросиальной словно веслом со свистом воздушный ток разрезая.

42. Афина помещает голову Медусы-Горгоны на эгиду
После того как Персей и Дионис примирились, всякая вражда между ними исчезла настолько, что Дионис удостоился от аргивян многих различных почестей и, между прочим, ему был дан особый участок, названный Критским, потому что здесь умерла и была похоронена прекрасная дочь критского царя Миноса и Пасифаи Ариадна.
Ликей говорит, что, когда аргивяне готовились вторично перестраивать храм Диониса Критского, они нашли глиняный гроб и что это был гроб Ариадны.
Примиряющего бога на поле, где недавно еще пылало сражение, сменила Афина, прибывшая с воинственным кличем на помощь к Персею и за головой Медусы-Горгоны. Увидев, что Дионис смирился с потерей Ариадны, которой Зевс на свадьбу даровал бессмертие, а сейчас вознес на небо, вместе с венцом, получившим ее имя, Афина взяла у Персея осторожно заплечный мешок с ужасной головой, теперь увитой настоящими змеями вместо волос.
Некоторые говорят, что Паллада поместила голову Горгоны посредине своего щита. Они даже сообщают, что Медуса была превращена в Горгону и затем обезглавлена только ради Афины. Это случилось, якобы, потому, что дева хотела дерзко состязаться с Афиной в красоте, особенно хвалясь своими прекрасными волосами и за это должна была быть наказана, ведь бог, прощающий нечестивость – несправедливый бог. Но главное, Афине и самому Зевсу-Крониду необходимо было наводящее ужас оружие для помещения на эгиду. И мудрая Афина решила, что таким оружием может стать голова, взгляд на которую всех обращал бы в камень.
Геродот, которого Цицерон называл отцом истории, говорит, что одеяние и эгиду на изображениях Афины эллины заимствовали у ливиянок. Только одежда ливиянок – кожаная, а подвески на Эгиде – не змеи, а ремни, в остальном же одеяние того же покроя. Даже и само название указывает на то, что одежда на изображениях Паллады ливийского происхождения. Ведь ливийки носят поверх одежды козьи шкуры без шерсти, отделанные бахромой и окрашенные мареной. Из этого то слова “айгес” (коза) эллины и взяли название эгиды.
Другие же говорят, что наводящая ужас голова попала на страшно сияющий, несокрушимый щит Зевса, произведенный колченогим олимпийским художником Гефестом по его замыслам творческим. Когда Тучегонитель своей десницею мощной мечет молнии, то другой рукой он потрясает кистями увешанную, ужасом смятения обрамленную Эгиду, на которой борьба, отпор и леденящий сердце ужас преследования потому, что в центре ее голова Горгоны, страшного чудовища. Эта грозная одежда является и страшным оружием, и необоримым щитом Зевса, который поэтому часто называется Эгидодержавцем.
В исключительных случаях эгиду Зевса носит и Аполлон лучезарный. По свидетельству Гомера Зевс ему говорит: Прими, Аполлон, бахромистый Эгид мой в десницу и, потрясающий им, устраши ты героев ахейских.
Персей уже без сумки заплечной, без кривого меча и без крылатых подошв по веленью Могучей Судьбы пошел в Ларису, где проживал отец его матери, ведь он давно желал увидеть и приветствовать деда Акрисия с почтением на словах и на деле.

43. Смерть Акрисия
Как рассказывает Павсаний, Персей был в цвете своих юношеских сил и однажды хвалился изобретенным им приемом в бросании диска; он стал показывать перед всеми свое искусство, а Акрисий по воле божественного Рока попал под удар брошенного диска. Так над Акрисием совершилось предсказание бога, и назначенное Могучей Судьбой он не мог от себя отвратить, несмотря на напрасно принятые предосторожности по отношению к дочери и внуку. Персей же удалился в Аргос – он стыдился молвы об убийстве – и убедил Мегапента, сына Прета, взаимно поменяться с ним царством и сам, получив его владения, основал Микены.
Аполлодор же рассказывает, что Персей вместе с Данаей и Андромедой поспешил в Аргос, чтобы повидаться со своим дедом Акрисием. Но тот, узнав о намерении внука, побоялся полученного им прежде предсказания и оставил Аргос, бежав в землю Пеласгиотиду. Когда Тевтамид, царь Лариссы, устроил гимнастические состязания в честь своего умершего отца, туда прибыл и Персей, желая принять в них участие. Во время состязаний по пятиборью он метнул диск и случайно попал в ногу человеку в толпе. Этим человеком оказался Акрисий, который сразу же скончался от, казалось бы, совсем не смертельного удара в ногу. Узнав об исполнении давнего пророчества, Персей с почестями похоронил Акрисия за городской стеной и, стыдясь вернуться в Аргос, чтобы не стать царем страны, которой правил скончавшийся по его вине дед, прибыл в Тиринф к Мегапенту, сыну своего дяди Прета, и поменялся с ним: он отдал ему Аргос, и Мегапент стал править аргивянами, Персей же – Тиринфом, укрепив также Мидею и основав Микены.
Гигин же говорит про Седьмые эллинские игры, которые устроил сам Персей, сын Юпитера и Данаи, погребальные в честь своего воспитателя Полидекта, на острове Сериф, на которых, состязаясь, поразил своего деда Акрисия и убил. Поскольку он не хотел этого, это совершилось по воле богов.
Некоторые говорят, что на состязаниях, где погиб Акрисий присутствовал Аполлон в облике смертного. Бог-прорицатель знал, что царя Аргоса настигнет здесь смерть, однако не знал, как именно это произойдет. Он видел, что сын Зевса совершенно случайно убил отца своей матери и был удивлен необычной ролью Тюхе, направившей диск. Богиня Случая на этот раз не только не мешала никогда не дремлющим дщерям Ананке, но, наоборот, помогла сбыться их давнему прорицанию.
Когда Аполлон рассказал об исполнении предсказания о смерти Акрисия Зевсу, тот задумчиво косматой покачал головой и сказал, что Могучую Судьбу обмануть никогда невозможно:
– Предначертаний Рока, как я мню, не избег никогда ни один муж земнородный, ни отважный, ни робкий, коль скоро на свет он родится, хоть иные и пытаются, как букашки в сетях Судьбы-паука безуспешно брыкаться. Так и Акрисий напрасно с Роком боролся.
Однако Аполлон родителю возразил:
– То, что ты молвил, отец, верно лишь от части. Акрисий, избегая по-всякому предсказанной смерти, до весьма преклонных лет безбедно дожил, и Рок неотразимый настиг его, когда уж не зачем ему было цепляться за жизнь. Выходит, он не напрасно с Роком боролся и все-таки обманул Могучую Судьбу, людей метущую, как вихрь листья.
Зевс потряс косматой своей головой так, что Олимп всколебался великий и нехотя согласился с сыном:
– Вынужден, Феб мой любезный, я с тобой сейчас согласиться. В этих с виду таких ничтожных людишках действительно что-то есть непонятное даже нам – их создателям. Они, хоть и знают, что бесполезно с Судьбою бороться, но все равно борются, и в некотором смысле иногда ее побеждают.

44. Персей основывает Микены [143]
Всем эллинам известно, что Персей был основателем Микен, здесь же будет рассказано о причине основания этого города и почему впоследствии аргивяне разрушили город и выселили микенян. Ведь в нынешней Арголиде сравнительно более древние предания уже забыты, они только рассказывают, что царствовавший у них бог речной Инах назвал реку своим именем и учредил жертвоприношения Гере.
Сыновья Абанта, сына Линкея, поделили царство, и Акрисий остался здесь в Аргосе, а Прет получил Герейон, Мидею и Тиринф, а также приморские области Аргоса; и до сих пор сохраняются доказательства жизни Прета в Тиринфе. Впоследствии, узнав, что Персей жив и совершает подвиги, Акрисий, бежал в Ларису, на реке Пенее, где и настигла его давно предсказанная смерть.
Персей, много бродивший после нечаянного убийства Акрисия, в одном месте потерял медный наконечник копья и счел это знамением для основания города.
Другие говорят, что сын Данаи, мучимый жаждою, нашел на этой земле гриб и, напившись вытекавшей из него воды, от удовольствия дал этой стране имя Микены, ведь [mykos] означает «гриб».
Гомер же в «Одиссее» вспоминает в своем стихе Микену, как женщину, говоря о пышно-венчанной царевне Микене…
Павсаний говорит так же, что аргивяне разрушили Микены и сделали это из зависти. При нашествии мидян аргивяне не проявляли никакой деятельности, микеняне же послали в Фермопилы 80 человек, которые приняли участие с лакедемонянами в их подвиге (сражаясь рядом с ними). Это славное их поведение и принесло им гибель, раздражив аргивян. До сих пор все еще сохранились от Микен часть городской стены и ворота, на которых стоят львы. Говорят, что все эти сооружения являются работой киклопов, которые выстроили для Прета крепостную стену в Тиринфе. Среди развалин Микен находится (подземный) источник, называемый в честь основателя города Персеей… Если идти из Микен в Аргос, то налево около дороги есть святилище герою Персею. Ему и здесь воздаются почести местными жителями, но особенно его почитают на Серифе и у афинян, у которых есть священный участок Персея и жертвенник Диктиса и Климены, называемых спасителями Персея.

45. Смерть Персея и его вознесение на звездное небо
Гигин говорит, что Мегапент, сын Прета и Сфенебеи, убил Персея, сына Юпитера и Данаи, отомстив за смерть своего отца.
Первый из героев – знаменитых истребителей чудовищ Персей был помещен среди созвездий за славу, ибо родил его Зевс, сойдясь с Данаей в образе золотого дождя. Он отрубил голову Медусе, которую Афина поместила себе на грудь, а Персею дала место среди созвездий, где его можно видеть вместе с головой Горгоны. Он содержит звезды: на голове одну; на обоих плечах по одной яркой; на конце правой руки одну яркую; на локте одну; на конце левой руки, в которой, как принято считать, он держит голову Горгоны, – одну; на правом бедре одну яркую; на колене одну; на голени одну; вокруг волос Горгоны три; а голова его и серп по причине отсутствия звезд не видны, хотя кое-кто и считает их различимыми в виде туманного образования.
Люди почитали героя Персея и в его честь были построены герооны между Аргосом и Микенами, а также на острове Сериф и в Афинах.
Эратосфен рассказывает, что не только Персей, но и его возлюбленная Андромеда, Кефей, и Кассиопея, и даже морское чудовище Кит были помещены Зевсом на небосклон.
Кефей занимает в порядке созвездий четвертое место. Арктический круг отсекает часть его ног до груди, а остальное попадает в промежуток между арктическим кругом и летним тропиком.
Как рассказывает в «Андромеде» Софокл, Кассиопея изображена на небосклоне сидящей на троне неподалеку от Андромеды. Она содержит звезды: на голове одну яркую; на правой локте одну тусклую; на руке одну; на колене одну; на крае ступни одну, на груди одну, тусклую; ни правом бедре одну яркую и одну яркую на колене; одну на прямоугольнике; по одной на каждом углу трона, на котором она восседает.
Андромеда находится среди созвездий, чтобы напоминать всем о подвигах Персея. Руки ее распростерты – так было, когда ее выставили на съедение киту. Она имеет много звезд: на голове, на обоих плечах, на ступнях и локтях, на поясе и коленах.
Нонн Панополитанский поет о том, что Андромеда, хоть и блистает на Олимпе, только страждет и в небе она, и ропщет, и стонет, часто слово такое с упреком горестно молвит:
– Что мне в славе, на небо взнесенной, Персей, о супруг мой? Так ли хорош сей брачный подарок – Олимп? И на звездном небе чудовище гонит меня, это новые узы, сходные с теми, что деву у брега морского держали и среди горних созвездий меня оковали, небесный меч серповидный спасенья не подал, и око Медусы звездной не защищает, хоть мечет огонь и к Олимпу! Кит угнетает меня, а ты крылатых плесниц на ноги не одеваешь!
Жалобно дева стонала, клича Персея-супруга, но в этот раз не пришел он на помощь! Несмотря на жалобные стоны и горестный плач, Персей гордится звездной своей Андромедой за то, что на земле она родила ему дочь Горгофону и шестерых сыновей: Перса, Алкея, Сфенела, Элея, Местора и Электриона.

46. Генеалогическое древо Персеидов
Геродот говорит, что, когда Персей, сын Данаи и Зевса, прибыл к Кефею, сыну Бела, и взял себе в жены его дочь Андромеду, то родившегося сына назвал Персом. Сына своего Персей оставил в стране, так как у Кефея не было мужского потомства. От него то персы и получили свое имя.
Аполлодор говорит, что Перс родился у Андромеды еще до того, как Персей вернулся в Элладу. Стяжавший бессмертную славу герой, оставил своего первенца у Кефея и, как говорят, от него пошел род персидских царей Ахеменидов, правивший Древней Персией почти четыре века.
Государство Ахеменидов прекратило свое существование в 330 г до н. э. под ударами несокрушимой армии Александра Македонского.


В Микенах же в семье Персея родился первым Алкей. От Алкея и Астидамеи, дочери Пелопса родился Амфитрион и дочь Анаксо. Анаксо вышла замуж за своего дядю Электриона, брата Алкея, и родила ему дочь Алкмену и восемь сыновей.
Во время отсутствия Амфитриона Алкмена зачала Геракла от Зевса, принявшего облик ее мужа. Геракла за силу и в честь прадеда Алкея назвали Алкидом.
Сын Персея Сфенел женился на дочери Пелопа Никиппе, и она ему родила недоношенного Эврисфея, у которого на службе Геракл совершил 12 канонических подвигов.
Некоторые говорят, что дочь Персея Горгофона была два раза замужем. Говорят даже, что она была первой женщиной, которая была дважды законной супругой. От первого брака с Периером она родила Левкиппа и Афарея, от второго – с Эбалом – Гиппокоонта, Тиндарея и Икария.

Часть II. Тесей [189]

Происхождение Тесея

47. Генеалогическое древо Тесея


Для наглядности древо обычно располагают на одном листе и потому из-за недостатка места часто приходится помещать не всех родственников, а только наиболее значимых для главного героя, имя которого носит генеалогическая схема.
Например, на данной схеме не показаны сын Эрехтея Пандор и, возможно, Феспий и Эвпалам и так же 5 его дочерей, среди которых были такие известные, как мать близнецов Бореадов Орифия и жена знаменитого охотника Кефала Прокрида, а также Хтония, Протогенея и Пандора. На схеме не показаны сыновья Креусы Ион, Ахей и Дор, по именам которых получили названия три из четырех основных греческих племен – народов.
Как видно, со стороны отца род Тесея восходит к Эрехтею и Эрихтонию, а от них – к праматери Гее, родившей Эрихтония от пролитого на девственное бедро Афины семени юного Гефеста, которое она с отвращением вытерла старой шерстью и закопала в землю.
Со стороны матери Эфры род Тесея восходит к героям Пелопу и Танталу и к богам Аресу, Зевсу и Атланту.
На генеалогической схеме показан сын Эрехтея Орней, который замечателен лишь своим внуком Менесфеем, которого многие считают двоюродным братом Тесея, однако, как видно из схемы, он является ему троюродным дядей. Менесфей, поссорившись с Тесеем на свадьбе Пирифоя и дочери лапифа Атракса Гипподамии, и имея по рождению большие претензии на афинский престол, помог Диоскурам в войне с Афинами, когда те с войском явились в Аттику, чтобы найти и возвратить в Спарту их сестру Елену Прекрасную, похищенную Тесеем. В благодарность за эту помощь Тинтариды сделают Менесфея афинским царем, когда Тесей будет пребывать в царстве Аида.
Вообще говоря, все греческие герои так или иначе связаны между собой, поскольку все они, как люди, смерти причастные, произошли от сына знаменитого титана – бунтаря Прометея Девкалиона и дочери брата Прометея Эпиметия Пирры, ставших основателями последнего человеческого рода после всемирного потопа, устроенного Зевсом для того, чтобы сгубить предыдущий нечестивый род людей под водой. Однако имен всевозможных героев известно из первоисточников многие тысячи, и потому ясно, что связи некоторых из них между собой невозможно изобразить наглядно. Гораздо интереснее прослеживать происхождение самых знаменитых героев от бессмертных богов и их родственные связи между собой. Поэтому рассмотрим совместную генеалогию самых знаменитых героев Эллады – дорийского Геракла и афинского Тесея, при этом обязательно прослеживая их происхождение от олимпийских богов.

48. Родственные связи Тесея и Геракла


Некоторые, как знаменитый биограф и писатель-историк Плутарх, говорят, что Тесей придавал особенное значение своему родству с Гераклом, доблестью которого он не только искренно восхищался, но и завидовал втайне и подвиги которого мечтал превзойти и затмить труды, в том числе и на поприще Афродиты.
По линии родных отцов Тесей и Геракл были двоюродными братьями, поскольку олимпийские боги Зевс и Посейдон – родные братья.
Тесей был главным афинским и вторым по значению героем Эллады, после великого Геракла; у него, как у всех знаменитых героев – полубогов было 2 отца: божественный Посейдон и смерти подвластный афинский царь Эгей, имя которого связано с любимой им козой. Связи между смертными отцами этих двух самых прославленных героев Эллады Амфитриона и Эгея проследить трудно.
Чтобы показать наличие или, наоборот, явное отсутствие связей между смертными отцами Геракла и Тесея (а также произвол в изображении генетических схем) изобразим другое генеалогическое древо. На нижней схеме видно, что явных связей между Эгеем и Амфитрионом нет, хотя, опять же возможно, что они есть, но не изображены, ведь происхождение деда Эгея по материнской линии Пилоса не известно.
Однако на представленной ниже генеалогической схеме видны родственные связи между смертным отцом Геракла Амфитрионом и матерью Тесея Эфрой. Они двоюродные брат и сестра, ибо Пелопиды отец Эфры Питфей и мать Амфитриона Астидамия родные брат и сестра.
Из этой же генеалогической схему можно проследить родственные связи Тесея и Геракла по материнской линии.
Поскольку Эфра и Амфитрион являются двоюродными братом и сестрой, то Тесей и Ификл – троюродные браться, Тесей и Геракл – тоже, но не кровные, поскольку Амфитрион – приемный (смертный) отец Геракла.
Из схемы, изображенной выше видно, что Алкмена внучка Астидамии, сестры Питфея и потому мать Геракла племянница Эфры, матери Тесея. Алкмена и Тесей – троюродные брат и сестра и потому выходит, что Геракл по материнской линии троюродный племянник Тесея, хотя Тесей был значительно младше сына Алкмены.


Как видно из приведенных генеалогических схем среди предков Тесея по материнской линии трезенской царевны Эфры было два олимпийца: бог кровавой войны Арес, который сошелся с дочерью Атланта Плеядой Стеропой и Громовержец, возлегший с фригийской царевной Плуто.
Многие прославленные герои имели еще и смертных братьев, например, у Геракла был Ификл, у Полидевка – Кастор, у Идаса – Линкей… Эти смертные братья были родными сыновьями смертных отцов знаменитых героев. У Тесея то ли по воле, как всегда, непредвиденно вмешавшейся богини случая Тюхе, то ли потому, что Эгей был не достаточно молод или болен, чтобы стать отцом, при рождении не оказалось смертного брата. Поэтому старая лишь обликом Мойра Лахесис, как всегда, исправила допущенное по вине случая, нарушение заведенного порядка, и у Тесея довольно поздно – в молодые годы появился возлюбленный друг Пирифой, ставший для него больше, чем братом.

49. Род Эгея – смертного отца Тесея
Со стороны смертного отца Тесей имел среди предков автохтона (аборигена) Эрихтония, рождённого из семени, пролитого юным Гефестом на бедро девственной сестре Афине. Мудрая Афина поместила семя в землю, и всеобщая праматерь Гея выносила и родила сына, названного Эрихтонием.
Афина вырастила и воспитала мальчика, который, как говорит древнее предание, был выше пояса человеком, а ниже – змеем. Когда Эрихтоний был младенцем, Тритонида передала его в закрытом ларце дочерям основателя и первого царя Аттики Кекропса Герсе, Аглавре и Пандросе на вскармливание и подращивание. Богиня строго запретила девушкам заглядывать в ящик, так как Эрихтоний был обвит змеей (или имел нижнюю половину тела змеиную). Легкомысленные, не в меру любопытные царевны нарушили этот запрет и открыли ящик. Аглавра и Герса за это были поражены безумием и покончили с собой, бросившись с Акропольской скалы (или были задушены змеей). После этого Афина сама воспитала Эрихтония в своем храме.
Возмужав, Эрихтоний изгнал из страны Амфиктиона и воцарился в Афинах и правил ровно полвека. Был женат на наяде Праксифее, имел сына Пандиона I. Был похоронен сыном на священном участке храма Афины.
Пандион I был женат на наяде Зевксиппе, сестре своей матери, которая родила ему суровую нравом Прокну и красавицу Филомелу, а также сыновей-близнецов Эрихтея и Бута. Прокна и Филомела приобрели большую, но печальную известность, благодаря похотливому и жестокому фракийскому царю Терею, женившемуся на Прокне.
После смерти отца Бут стал жрецом Афины и Посейдона и основателем рода Бутадов. Согласно Аполлодору, он женился на своей племяннице Хтонии, дочери Эрехтея. Однако прожил Бут с Хтонией не долго. Дочери Эрехтея поклялись друг другу, что, если одна из них умрет, остальные убьют себя. Хтония была принесена в жертву Посейдону после победы афинян над элевсинцами, и две сестры её Протогения и Пандора, согласно клятве, сами себя убили.
После смерти Пандиона, правившего Афинами 40 лет, братья разделили отцовское достояние: царскую власть унаследовал Эрехтей, а должность жреца Афины и Посейдона получил Бут, и такое разделение наследства они передали и своим потомкам. Эрехтей, правивший Афинами 50 лет, как и его дед Эрихтоний, воевал с Элевсином и в решающей битве убил его предводителя Эвмолпа Фракийского, но и сам пал в сражении, атакованный трезубцем Посейдона (или молнией Зевса). Власть в Афинах унаследовал старший сын Эрехтея Кекропс II (Кекроп I был вторым царем Афин, женатым на Аглавре, дочери первого царя Афин Актея), однако на трон претендовал и младший сын Метион. Среди сыновей Метиона следует назвать в первую очередь Евпалама – отца знаменитого во всей Элладе мастера Дедала.
Согласно «Пиру мудрецов» Афинея, в Афинах первым завел единобрачие Кекроп, а до него люди соединялись беспорядочно, и мужья, и жены были общие. Оттого, по мнению некоторых, его и прозвали «двуприродным», так как раньше человек не мог знать собственного отца среди многих других.
Афинская царевна Метиадуса, дочь Эвпалама, родила Кекропу сына, названного в честь деда Пандионом II или просто Пандионом. Сыновья Метиона от Алкиппы или Ифинои Дедал, Евпалам и Сикион захватили власть в Афинах и изгнали Пандиона, которому пришлось поселиться в Мегарах, где он женился, на Пилии, дочери лелегского царя Пиласа. Пилас убил своего дядю Бианта и, оставив Пандиона правителем Мегары, укрылся в Мессении, где и основал город, которому дал свое имя Пилос. Теснимый Нелеем и пеласгами из Иолка, он вступил в Элиду и основал там второй Пилос.

50. Эгей и его братья Нис, Паллант и Лик
В Мегарах у Пандиона родились сыновья Эгей, Лик, Паллант и Нис, унаследовавший трон Мегар. Завистливые братья Эгея распространили слух, что он незаконнорожденный сын.
Согласно Аполлодору, Эгей был сыном некоего Скирия, но Пандион, воспитывая, выдавал его за собственного сына.
Пандион не вернулся в Афины, а в Мегаре ему построили святилище, как герою. Там на утесе Афины-Гагары ему устроили пышное погребение. Говорят, что Афина превратилась в гагару, спрятала под своими крыльями Кекропа, отца Пандиона и перенесла его в целости и сохранности в Мегару на высокий утес.
После смерти Пандиона его сыновья, объединившись, пошли походом на Афины, изгнали сыновей Метиона и разделили Аттику, названную по имени дочери Краная Аттиды, на четыре части, как перед смертью повелел им отец. Эгею, как самому старшему, досталась лучшая часть – прибрежные земли с Афинами. Нису досталась Мегарида и земли, лежащие от нее к западу до самого Коринфа и его власть простиралась от Истма до Пифия. Лик получил огромный остров, покрытый садами Эвбею, а Паллант – брега Скирона (южная Аттика), где его потомками был суровый народ гигантов.
Паллант и его 50 сыновей оспаривали власть Эгея в Афинах, что послужило причиной многочисленных стычек, едва не переросших в большую войну.
Когда Нис правил в Мегарах, он город назвал Нисеей и основал большой порт Нисею. Посередине головы у него был пурпурный локон волос, с которым была связана его жизнь и благополучие страны. Его красавица дочь Скилла (была так же морская Скилла, превращенная ревнивой волшебницей Киркой или царицей подводного мира Амфитритой в чудовище) влюбилась в Миноса, осаждавшего Мегары, и вырвала ночью у родителя заветный локон волос. Мегары пали, побежденный Миносом Нис погиб или, как гласит предание, преследовал по морю предавшую его и родину дочь и превратился в скопу. Ниса погребли в Афинах, и его могилу расположили рядом с тогда еще не знаменитым Ликеем. Мегарцы, не желают признавать, что их город когда-либо захватывали критяне, да еще с помощью предательства Скиллы и утверждают, что их герой Мегарей женился на дочери Ниса – Ифиное – и унаследовал его трон.
Другая дочь Ниса Эвринома родила от Посейдона Гиппоноя, который в юности убил Беллера и потому получил новое имя Беллерофонта. Беллерофонт, троюродный брат Тесея стал тоже знаменитым героем после того, как истребил на крылатом Пегасе ужасное чудовище – огнедышащую Химеру, имевшую тройное тело – мощную львиную голову, мускулистое козье тело и длинный змеиный хвост.
Согласно Мегарским преданиям Скирон всю жизнь был военачальником, но афиняне говорят, что Скирон занимался разбоем на дороге между Афинами и Мегарой, заставляя путников мыть ему ноги. Затем злодей сбрасывал свои жертвы в море со скалы, где их съедала гигантская черепаха. Юный герой Тесей, шедший на встречу со своим смертным отцом Эгеем в Афины, был вынужден убить своего родича.
Эгей, как Кекроп и Пандион, все время боялся заговоров со стороны своих жаждущих власти сородичей, особенно Лика, которого он изгнал из Эвбеи. Лик бежал к Сарпедону и дал свое имя основанному им городу Ликии.
Говорят, Лик обладал пророческим даром, и его оракул объявил, что, если мессенцы сумеют сохранить некую вещь, они восстановят свои владения, имея в виду великие мистерии, записанные на листе олова. Он посетил Афарея в Арене и посвятил царский дом в священные мистерии благой богини Деметры и ее дочери Коры, ставшей в Аиде Персефоной, а в древней мессенской столице Андании ввел мистерии Аттиды. Эта Аттида, давшая свое имя Аттике, была одной из трех дочерей Краная, царя-автохтона Афин, царствовавшего во время Девкалионова потопа. Дубовая роща в Андании, где Лик подверг очищению всех мистов (посвященных), до сих пор носит его имя.
Эгей по воле непререкаемой Мойры Лахесис стал смертным отцом Тесея, у которого был еще божественный отец – чернокудрый Сотрясатель земли Посейдон.

51. Кастальский источник в Дельфах
Некоторые говорят, что Эгей жил только с двумя женами. Первой была Мелита (Мета), дочь Гоплета, а второй – Халкиопа, дочь Рексенора, но ни одна из них не родила ему ребенка, который мог бы стать законным наследником.
Другие, подобно Афинею, уверяют, что много женщин было у Эгея: первой он взял за себя дочь Гоплета Мелиту, после нее одну из дочерей Халкодонта Халкиопу, но обеих радушно уступил друзьям. Потом Эгей жил со многими другими женщинами, в брак по-прежнему не вступая, и потому у него долго не было законных детей.
Свою бездетность сам Эгей объяснял гневом Киприды. Считая, что в этом виновата злая воля своенравной богини красоты и любви Афродиты, Эгей ввел в Афинах поклонение этой богине. Чтобы Пафийка смягчилась, он построил в Афинах храм Афродиты Урании (Небесной), но это не помогло. Так как у него не было законных сыновей, он, опасаясь своих братьев, и особенно многочисленных Паллантидов, решил вновь отправиться в Дельфы, где находился знаменитейший храм Аполлона и попытаться узнать у бога оракула, как ему стать отцом хотя бы одного сына.
В последний раз Эгей был на Парнасе, когда после убийства сына Миноса Андрогея его страну охватила жесточайшая засуха, и люди от нестерпимого голода начали умирать. Тогда Пифия изрекла, что Афины должны сделать все, что потребует Минос, а тот решил наложить на город страшную дань – каждые 9 лет афиняне должны были отправлять на Крит 7 юношей и столько же девушек для съедения чудовищному человеко – быку Минотавру.
Со всех концов Греции, а потом и со всей обитаемой земли – Ойкумены люди в течение почти трех тысячелетий (!) приходили в Дельфы, к подножию знаменитейшей горы Парнас, месту вещания лучезарного Аполлона, чтобы получить совет или узнать будущее. Склоны окрестных гор изобиловали источниками, наиболее известным из которых был Кастальский, окружённый лавровыми деревьями, посвящёнными Аполлону. Около этого источника, названного по имени возлюбленной богом дочери Ахелоя непорочной Касталии, известной среди нимф своей целомудренностью.
Однажды, покинув мирные дубравы, в жаркий день подошла юная нимфа к воде и всю одежду и пояс сняла, положив на склоненную иву. И только обнаженная дева поплыла, как вдруг услыхала голос какой-то и, испугавшись, заспешила к ближнему берегу. Выскочив на сушу, обнаженная дева быстрее ветра понеслась, не глядя под ноги.
– Куда ты несешься, Касталья? Остановись я не враг твой. Бог я Дельфийский и Муз предводитель, владею знаменитейшим храмом Эллады, сам Зевс мне отец…
Но не слушала дева Дельфийца, и помчалась Касталья такой, как была, совсем без одежды, которая была на другом берегу. Яро Феб пламенеет, совсем голую видя Касталию, и считает, что она его завлекает. Богу, видя прекрасное юное тело, несносно время на нежные речи терять: страстью любовной охваченный, шагу прибавил и по пятам преследует деву. Чтобы избавиться от домогательств могучего бога, Касталья нырнула в глубину бурлящего потока Делфи, да так там навсегда и осталась.
Пиндар в «Пифийских одах» печально поет, что Ликиец Феб, царящий над Делосом, с тех пор безнадежно влюблен в Кастальский Парнас.
Чистейшая вода из этого источника по воле Мойр стала священной; сначала она использовалось для уборки храмов в Дельфах. Вскоре Кастальский ключ стал давать влагу для совершения ритуальных омовений паломниками при посещении Дельф, а также для мытья волос Пифии перед началом её прорицаний. В Греции воды Касталии почитались как священный ключ Аполлона и Муз, дарующий вдохновение поэтам, ваятелям и музыкантам.
Некоторые говорят, что мало из Кастальского источника пить нельзя, он отравляет иллюзией большого знания. От одного глотка человек пьянеет разом, но выпив все до дна он обретает самый светлый разум.

52. Эгей получает в Дельфах оракул
Эгей прибыл в Дельфы в начале весны – в самое цветущее для оракула время в служении богу-прорицателю лучезарному Локсию. Из граждан с немалым достатком, принесших Дельфийскому храму обильные жертвы и богатые дары образовывалась очередь, и 7 числа каждого месяца допущение просителей определялось жребием. Главный жрец был дружен с афинским царем и сделал для него исключение, решив допустить его для совещания с Пифией без жребия.
Обращение к оракулу для паломников начиналась с жертвоприношения, которое было не умилостивительным, а необходимым для того, чтоб по поведению жертвенного животного понять, расположен ли бог в этот день отвечать или давать советы именно этому паломнику.
Эгея, пришедшего на священную гору Аполлона Парнас с белой телицей и с самым любимым им животным – козой, рога которой он позолотил собственными руками, встретил госий, один из пяти «чистых» жрецов, руководящих верующими при обращении к оракулу, совершении жертвы, внесении платы или дара, омовении и других обязательных процедурах. Госий совершил обильное возлияние на козу и долго смотрел на нее, проверяя дрожит ли она всем телом, от задних копыт до рогов, ведь недостаточно, если жертва дергается только одной головой, надо, чтобы все ее члены дрожали вместе, охваченные трепетом или судорогами. Телице госий дал сначала немного муки, а потом и стручковый горох и, поскольку она не отказалась от этого угощения, то он счел ее вполне здоровой.
Госий решил, что бог готов дать Эгею оракул, и повел его совершать омовение водами священного Кастальского ключа, чтобы пройти очищение. После того, как царь внес установленную плату в 1 жертвенную лепешку и 7 афинских драхм госий передал Эгея дельфийскому проксену. Проксен украсил голову царя лавровым венком с шерстяной повязкой и провел его в храм, где в святая святых – адитоне его ждала сама Пифия.
Непорочная аполлонова дева уже омылась в Кастальском источнике, надела золототканую одежду, распустила волосы сзади, а на грудь положила две косы, надела на голову венок из лавра и спустилась в адитон. Там она выпила из источника, пожевала лавр и сев на высокий треножник, вдыхала дурманящие испарения, поднимавшиеся из расселины, чтобы, услышав вопрос, пророчествовать.
Эгей несколько раз мысленно повторял свой вопрос, который он придумал в стихотворной форме, но, оказавшись в адитоне, от волнения все позабыл, и когда его подтолкнул стоящий рядом жрец с вощеной табличкой и стилосом в руках, быстро стал говорить, порой запинаясь:
– В храм ваш знаменитый явился я…
Потому, что хочется мне очень узнать…
Будут ли у меня когда-нибудь сыновья,
И, если да, то кто будет их мать?
Пифия, нажевавшаяся лавра и надышавшаяся испарениями, поднимавшимися из расселины, где гнил Пифон, горловина которой находилась под ее треножником, воздела руки вверх и затряслась всем телом. Потом дева мутным взглядом посмотрела на Эгея, и ему показалось, что она сильно пьяная; на миг он даже пожалел, что явился сюда. Однако, вспомнив все, что слышал до сих пор об этом самом знаменитом в Элладе аполлоновом храме и о своих мучениях по поводу бездетности, с надеждой в глазах, стал ожидать оракула, и тот не заставил себя долго ждать. Пифия внезапно успокоилась и чистым голосом объявила:
– Нижний конец бурдюка не развязывай, прежде чем ты не поднимешься вновь на акрополь Афинский. Если не будешь этому послушен совету, то, возгордившись, однажды взойдешь на акрополь и еще не старым умрешь от непереносимой печали.
Эгей приготовился дальше внимать, но больше ничего не последовало и жрец, взяв его под руку вывел из храма, сказав, что оракул совершенно ясный и не нуждается ни в каком толковании профета.

53. Эгей, подобно Эдипу, решает бороться с Роком
Афинский царь, покинув храм, все время, пока шел к повозке и к сопровождавшим его в поездке слугам, так разговаривал сам с собой:
– Бурдюк, бурдюк… концы бурдюка… Жрец сказал, что оракул ясный. А мне не ясный совсем… Надо было все-таки настоять, чтоб дали хоть какое-нибудь толкование. Впрочем, со своими законами в чужой храм не пускают. Раз оракул ясный, то бурдюк – это, конечно, мех с вином, а что же еще? Раз нельзя мне развязывать нижний конец меха с вином, то значит мне не надо пить свое вино, взятое в дорогу…
Эгей не смог придумать ничего лучшего, как считать, что Дельфийский оракул предупредил его, чтобы он не развязывал концы бурдюка – винного меха, пока не вернется в Афины и не поднимется на Акрополь, или ему вскоре, еще не старым, придется умереть от печали. Первым делом он приказал сопровождавшей его свите отдать неокорам (храмовые прислужники) все вино, которое было взято в дорогу. Чтобы скрасить свое возвращение и заодно посоветоваться об оракуле со знающим человеком, Эгей решил посетить в Трезене своего давнего друга Питфея, который слыл ученейшим и мудрейшим мужем своего времени.
Так, стремясь избегнуть предсказанной судьбы, Эгей, подобно самому знаменитому герою-рокоборцу Эдипу, впадает в гамартию (ошибка), которая, как раз и обеспечит исполнение предначертания Мойры.
– Чей бы ты ни был сын, тебе суждено убить родного отца и жениться на родной матери, и прижитые с нею дети обречены на страдания жестокие и страшные муки. Твои сыновья-внуки позорной смертью погибнут, и сам ты, лишив себя света в очах, бесславно умрешь на чужбине.
Эдип был в ужасе, услышав в Дельфах этот оракул и, стремясь избегнуть предначертания Мойры, решает не возвращаться к владыкам Коринфа Полибу и Меропе, которых он считал родителями. Чтобы не стать отцеубийцей, и не осквернить материнское ложе, юноша все дальше и дальше уходил от родных Коринфских пенат и от лавров Дельфийских. На незнакомой дороге, ведущей в семивратные Фивы, он подрался со слугами царственного старика Лая, ехавшего в колеснице и, когда тот ударил его, в ответ убил старца дорожным посохом. Лай был отцом Эдипа. Потом Эдип на этой дороге победил чудовищную певицу ужасов Сфинкс, за что благодарные фиванцы предоставили ему трон вместе с овдовевшей царицей Иокастой, которая была его матерью. Когда через много лет Эдип узнал о своих невольных преступлениях, он ослепил себя, а его возмужавшие сыновья изгнали его из Фив, и он умер на чужбине, в Колоне, недалеко от Афин, где тогда царствовал Тесей, сын Эгея.
На самом деле Бог устами Пифии внушал Эгею не вступать в любовную связь ни с какой женщиной, пока он не прибудет в Афины. Он же, избавившись от своего меха с вином, заедет к Питфею в Трезен, где, напившись со старым другом вина (не из меха-бурдюка, а из кратера, кубков и чаш), как раз, и сойдется с его дочерью Эфрой, которая родит ему сына. Когда сын возмужает и уедет на Крит он умрет от непереносимой печали, думая, что его единственный законный сын погиб, о чем будет однозначно свидетельствовать черный парус на его возвращающемся корабле.
Итак, Эгей решает большую часть пути плыть и, наняв корабль, он оставил священные Дельфы и, подгоняемый попутным дыханием ветра, поплыл в Коринф, лежащий на Истмийском перешейке, чтобы оттуда навестить Питфея, царя Трезены, города, расположенного в восточной оконечности Арголиды.
Старой лишь обликом Мойре Лахесис было угодно, чтобы в Коринфе Эгей встретился с Медеей, в то время еще мало кому известной колхидской царевной, предавшей родину, брата и отца ради возлюбленного юного героя с русыми волосам и честными голубыми глазами, но еще на убившей своих детей от Ясона, чтоб ему отомстить за измену.

54. Медея
Дочь колхидского царя Ээта (Эет) и океаниды Идии, внучка солнечного титана Гелиоса Медея (намерение, замысел) была, как и ее отец, и тетка Кирка (известная так же, как Цирцея), колдуньей. Говорят, что искусству магии она обучалась, будучи жрицей, у самой подземной богини высокой судьбы трехликой Гекаты.
Пронзенная кипарисовой стрелкой Эрота с зазубренным крючком на конце, Медея без памяти влюбилась в юного вождя аргонавтов Ясона, приплывшего в Колхиду за золотым руном, приносящим счастье и благоденствие народу им обладающему.
Ээт получил предсказание, что лишится сначала власти, а потом, возможно, и самой жизни, если прибывшие на корабле чужеземцы увезут с собой золотую кожу барана Крия. По этой причине, а также из-за своей врожденной жестокости могучий Ээт стал приносить всех чужеземцев в жертву богам, и скоро по всей Ойкумене распространилась молва о дикой свирепости колхов, и ни один из иноземцев с тех пор не решался по своей воле прибыть в их чужедальние края.
Русокудрый голубоглазый красавец, помня наставления прорицателя Мопса, приплывшего вместе с ним на «Арго», решительно заявил Медее, сверкая безукоризненно честными своими глазами:
– Я поклянусь тебе всеми богами любящей справедливость Эллады! Если ты, против воли сурового отца своего, нам поможешь золотым руном завладеть и в наши дома, и в нашу страну со мною прибудешь, станешь меж всех жен в самом великом почете. Словно к богине начнут к тебе все относиться, ибо, благодаря тебе, у одних сыновья воротятся с края земли, у других – мужья и братья будут спасены от бедствия злого. Ты мое ложе в супружеской спальне со мною законно разделишь, и ничто не будет разлукой в нашей любви, кроме смерти, только ей одной, для всех неизбежной дано разлучить нас с тобой!
Услышав эти слова, Медея готова была пасть на колени перед любимым, из девичей груди извлечь любящую свою душу и, в немом восхищении, на ладонях, как божеству, ему протянуть. – Так мощно сверкал могучий Эрот над русой главою Ясона факела пламенем страстным и похищал умело в мгновение ока скромные девичьи взоры. В дрожащей груди юной Медеи тихо млела душа, и вся, словно мед, сладостно растекалась и таяла. Так же роса ранним утром, появляясь вместе с божественной Эос, возникает на лепестках только, что распустившейся розы каплями и тает с уходящей багряной зарей, согретая первыми светлого солнца лучами.
Медея, хорошо зная, какими ужасными бедами ей это грозит, помогла возлюбленному царевичу славного города Иолка, выдержать все невыносимые для смертного мужа испытания, которым его подверг её грозный отец. Пышноволосый красавец – герой натерся ее колдовским зельем и, став на время могучим, как бог, запряг огнедышащих быков с медными рогами в ярмо и вскопал обширное поле. Засеяв землю зубами давно убитого Кадмом дракона, герой победил выросших из этих зубов землеродных мужей с оружием и в доспехах, кинув в их гущу, по совету Медеи камень, вызвавший между ними смертельную драку.
Золотое руно по приказу могучего колдуна Ээта сторожил неусыпный Колхидский дракон. Подкравшись близко, Медея голосом тихим и заунывным запела, взывая к помощи всепобеждающего Сна, чтоб Гипнос на мягких крыльях неслышно явился усмирить своей маковой настойкой не дремлющие глаза свирепого змея. Однако Колхидский дракон не спешил в объятия Гипноса и, голову страшную к Медее и Ясону простирая, стремился их сдавить в мощных своих челюстях, им неизбежную гибель готовя. Тогда отважная царевна, опасность для жизни презрев, сломала можжевельника ветку и, сбрызнув ее жидкостью заранее приготовленной, с наговором этой веткой бесстрашно коснулась глаз неусыпных дракона. Чудовище глухо завыло и нацелилось руку девушке по самое плечо откусить, но тут, наконец, крепко заснуло, его огромная голова, круша кусты и ветви деревьев, с грохотом пала на землю, а его несметные кольца последний раз развернулись и безвольно распластались по лесу, словно несколько стволов толстых деревьев.
Похитив золотое руно, Ясон с Медеей на острове феаков поженились, чтобы царь Алкиной их колхам не выдал, и они смогли уйти от погони. Молодожены приплыли в Йолк, где правил коварный дядя Ясона Пелий. Медея обманула дочерей Пелия, пообещав им омолодить родителя и, завороженные ее колдовской речью, они разрубили его на части. Граждане Иолка не простили Ясону и Медее коварного убийства царя, и супруги были вынуждены спешно бежать в Коринф.
В Коринфе Медея с Ясоном прожили 10 счастливых лет. В это время колхидянка прекратила здесь страшный голод, принеся особенные жертвы благой богине плодородия Деметре.
Говорят, в эти годы колхидскую царевну за гладкую смуглую кожу без единого пятнышка, за жгучие черные очи и пышные волосы страстно полюбил Зевс. Властелин богов упорно домогался любви Медеи, но она отвергла его, за что златотронная Гера обещала бессмертие её детям. Поэтому, когда у Медеи рождались дети, она на некоторое время скрывала их в святилище Геры, думая сделать их бессмертными.
На десятый год пребывания в Коринфе Медея узнала, что по-прежнему страстно любимый ею Ясон собирается бросить ее и жениться на подросшей дочери владыки Коринфа Креонта юной Главке.
Колихидянка была глубоко обижена, как любящая женщина и оскорблена несправедливостью, как человек, который всю свою жизнь, как божеству, пожертвовал Ясону, ведь она чтоб только он был жив, предала отца, погубила брата Апсирта и покинула любимую родину. Долго не могла остановить она горестных воплей, причитая о клятвах Эсонида пред богами и пред нею, но Ясон в ответ лишь стал над ней нагло глумился, заявив, что он женится на Главке только, чтобы ее спасти, родив единокровных ее сынам царей, надежную опору дома.
Гордая колхидская царевна, еще не зная как, но твёрдо решается в ближайшую ночь отомстить клятвопреступнику – мужу, а также приказавшему ей до следующего утра покинуть Коринф Креонту и его дочери Главке.

55. Встреча Медеи с Эгеем в Коринфе
Когда Эгей со свитой, одетый по-дорожному, но в лаврах, сойдя в коринфской гавани с борта, доставившего его судна, со стороны моря шел к агоре, он встретился с Медеей, только, что расставшейся после бурного разговора с Ясоном, решившим ее предать. Они были давно знакомы и даже дружны почти с самого того момента, когда Медея с супругом впервые в Коринфе появились.
– О, радуйся, прекрасная Медея! Как же приятно мне приветствовать старых друзей таким пожеланьем. Давно тебя не видел я. Как ты живешь, что делает русокудрый Ясон? Я слышал, что блаженные жители неба вам послали большое счастье – двух сыновей прекрасных. Как я вам завидую и вашему семейству всему желаю долгих лет непреходящего счастья!
– Радуйся и ты, о сын Пандиона премудрого, благочестивый Эгей! Дай бог тебе и счастия, Эгей, и всех твоих желаний исполненья! Откуда прибыл к нам, зачем?
Ответила царю Медея, пытаясь отвлечься от своих горестных дум, сжигавших ей разум и душу. Тут Эгей замечает, как плохо выглядит Медея: осунулась в лице, покрасневшие распухли веки, всегда сверкавшие дерзким огнем глаза, совсем потухли, как у старухи, а ведь она была его моложе не меньше, чем лет на десять…
– Я навещал оракул Феба знаменитейший, чтоб получить совет, как стать отцом. Если ты помнишь, я всегда детей иметь страстно хотел, Медея. И, хоть в те годы, что мы с тобой не виделись, от брачного ярма я не ушел, но детей своих все так же не имею, а между тем по-прежнему я всей душой желаю стать отцом, желаньем этим я весь захвачен. Но, увы! Слов бога в Дельфах я не понял – точно стану ль я отцом и потому хочу в Трезен заехать, к другу мудрому Питфею… Но полно обо мне. Ты ж отчего, скажи, Медея, так осунулась в лице, глаза потухли и выглядишь, как будто тебе давно уже за 30?
– Муж оказался у меня последним из людей. Оскорблена я им жестоко – и ни за что… К царевне юной Главке он решил посвататься, отец которой коринфский царь Креонт. И мужа я должно быть, насовсем лишилась, и до восхода солнца царь приказал Коринф покинуть мне вместе с детьми.
Так откровенно, ответила Медея, не в силах дальше скрывать горе.
– Как низко и несправедливо с тобою поступают люди!
Разволновавшись, ободренная сочувствием Эгея Ээтиада с движением молящей стала просить афинского царя:
– Богоподобный царь Эгей, позволь твоего подбородка коснуться и, колени обняв, тебя умолять: о, сжалься над несчастной изгнанницей, мужем покинутой, вдохни в мое сердце надежду и пообещай принять меня в своей справедливостью знаменитой стране, и угол какой-нибудь, хоть на короткое время, мне там дать.
Пандионид, должно быть, не ожидал подобного оборота и сильно задумался. Моложавое лицо его с еще густой черной бородой на двойном подбородке, выражало и недоумение потому, что он не знал, что ожидать от Медеи, и страх потому, что он втайне побаивался чужеземную царевну, сведущую в колдовстве и радость потому, что, как молодая красивая женщина, она ему давно нравилась.
– Тебе помочь, конечно, я обещаю, если в том нужда возникнет, но только в каком качестве ты явишься ко мне: как бывшая жена Ясона, царица иль, как…
Осторожно начал было говорить Эгей, но Медея его с досадой перебила:
– Поверь, приняв меня, ты каяться не будешь! За это тебе детей желанных ниспошлют бессмертные и славную кончину без боли и без мучений… Поверь, я знаю, что говорю. И еще: я также знаю средство верное, чтоб стал отцом ты.
– Тебе помочь хочу я бескорыстно, ради бессмертных, и это главное, но нам заманчиво и обещанье сделать меня отцом. Желаньем этим я весь захвачен и даже думать о другом я не могу. Поэтому, коль ты ко мне придешь в Афины, я для тебя постараюсь быть хозяином радушным.
Обрадованная таким обещанием Медея решила развить успех:
– Есть у меня враги: Акаст в Фессалии и здешний царь Креонт. Я попрошу тебя, мой доблестный Эгей, прямо сейчас поклясться впредь никому меня не выдавать. Пойми это мое желанье. Ведь, если ты будешь связан клятвой, я знаю, что в руки к ним не попаду, а без клятвы, лишь посулив приют словами, ты, осажденный их герольдами, можешь под конец им уступить.
– Святыней матери Земли и светлого лучами солнца, всеми богами я клянусь, что сам тебя не изгоню я никогда, если кто из недругов потребует тебя. Покуда буду жив – я по своей воле тебя не выдам никому.
Медея, злорадно улыбнувшись, тряхнула головой, воздела руки к небу и грозно провещала голосом грудным:
– Ну, тогда, Эгей, до скорой встречи! Тебе желаю доброго пути в Трезен, к Питфею. А я скоро побываю в Фивах, но сначала пусть желанное Медее свершит Мойра Лахесис.
До встречи со страдающим от бездетности Эгеем Медея не знала, как именно она отомстит ставшему ненавистным предателю-мужу. С тем исступлением, с каким любила, теперь она возненавидела Ясона и решилась на детоубийство потому, что наследников лишившись, которых она сама ему родила, он будет сильнее всего мучиться и страдать.

56. Медея убивает своих сыновей от Ясона
Философ и поэт Сенека поет о метаниях Медеи, решившейся убить своих детей от Ясона:
– Моих детей, родных моих ужели же я кровь пролью? Уймись, о гнев безумящий! Гнуснейший грех, злодейство небывалое, прочь от меня! Какое искупать малюткам зло? Зло, что Ясон – отец им, зло страшнейшее, что мать – Медея. Смерть им! Не мои они. Нет – они мои… Что ты, мой гордый дух, колеблешься? Зачем залили все лицо мне слезы? Для чего гнев обиженной супруги и любовь матери в клочья разрывают мое больное сердце? Ко мне любимые придите, дети! Но опять вскипает ненависть, растет обида, руку непослушную месть безумная толкает. Гнев исступленный, веди меня!
Поэт и ритор Драконций поет, что как только огонь ядовитого зелья истребил обреченных Медеей на гибель Креонта и Главку, обуреваемая богиней безумного бешенства Лиссой за сыновей она принимается. Мермер невинный, и также Ферет свою мать с нежной лаской звали на помощь. Чтобы огня избежать, простодушные дети в испуге сами к убийце, под нож, занесенный над ними, стремятся, сами навстречу идут добровольно опасности страшной, вовсе не ведая замыслов матери, их породившей. Руку вздымает с мечом, одержимая безумьем, Медея и, слезы судорожно глотая, так говорит:
– Гелий, мой дед, и ты, украшение ночи моя бабка Селена, вознесите в эфир их невинные души, а кровь, обагрившую меч, соберите вы безжалостные Эринии, вас прошу, чтоб тела их приняла Артемида, и пускай не отвергнет их тени владыка царства ночного Плутон и супруга его Персефона. Примут несчастные смерть от кинжала, я же сама не предамся печали, если из вероломного рода Ясона всех истреблю без остатка.
Молвила так обезумевшая от желания отомстить предателю-мужу Колхидянка и по горлу своих сыновей от него по очереди острым ножом полоснула. Тут же кличет квадригу она, и – страшно взглянуть! – появились с гривой из змей на хребте, с чешуйчатой шеей драконы; гребни на их головах жутких рассыпали кругом жгучее пламя. Вся колесница – как яркий факел, из серы – ярмо, и смолою дышло ее скреплено, пропитана ядом уздечка, из кипариса – колеса, свинец для осей – из надгробий. Как слепая пошатываясь, на колесницу взойдя, детоубийца Медея хочет приказать отправляться ужасным драконам, но тут появляется ее русокудрый муж с честными голубыми глазами.
Безумное бешенство уступило место полному бессилию, и колхидская дева безвольно сидела бледная, как мел, глядя в никуда ничего не видящими воспаленными красными глазами, высохшими от слез. Еще вчера ее черные, как смоль волосы сегодня стали совсем седыми. У нее на коленях лежали кудрявые головы двух мальчиков с перерезанными горлами. Это были Мермер и Ферет; младший Фессал же, громко крича от страха, сумел убежать.
Еврипид поет, как Ясон, потрясая кулаками, завопил охрипшим от злобной ярости голосом:
– О, язва проклятая! И богам, и мне, и всем, всем людям нет никого ненавистней Медеи, которая рожденью своему дыхание перервать ножом дерзнула, чтоб только я умер бездетным… О, сгибни ж, проклятая, ты! Прозрел я, наконец. Один слепой мог взять тебя в Элладу и в свой чертог от варваров привесть… Увы! Ты предала отца и землю ту, которая тебя взрастила, язва!.. Чтобы попасть на наш корабль украшенный, ты брата зарезать помогла у алтаря. То был твой первый страшный шаг. Ты стала мне женой и родила детей, и ты же их, по злобе на соперницу, убила. Во всей Элладе нет подобных женщин, а, между тем, я отдал предпочтение тебе пред всеми женами, и вот несчастлив я и разорен… Сгинь с глаз моих, детей бесстыжая убийца! Оставь меня стонать. Увы, погибло все.
– Я многое сказала бы тебе в ответ на это, но знает все Кронид-отец, что сердце вынесло мое, и что я сотворила. Тебе же не придется, нам опозорив ложе, услаждать себе, Ясон с женою молодой, дальнейшее существованье, чтоб насмехались над Медеей все.
– Дай хоть мне детей, чтобы, оплакав, схоронить…
– О нет! Моя рука их похоронит. В священную я рощу Геры унесу малюток на алтарь, чтоб искупить невинную их кровь…, и их могил никто там вражеской рукой не осквернит… Тебе ж осталось злодейскую запечатлеть свою такой же смертью жизнь, а брака своего горького исход уже ты видел, возлюбленный и ненавистный мне, Ясон…
Некоторые утверждают, что Еврипид в своей «Медее» приписал убийство мальчиков их матери, а не коринфянам, как считали раньше, за огромную взятку в 5 или 15 талантов серебром, нацеленную на очищение доброго имени города Коринф.
Драконций же поет, как Медея после встречи с Ясоном, опять впав в безумие гневное, велит отправляться ужасным драконам. И четыре дракона чешуйчатых, длинные шеи ярму подчинив, тотчас взмывают ввысь, и, от земли оторвавшись, в воздухе легком скользят и вращаются быстро огненной колесницы колеса. Так колхидскую женщину гордую, в стольких смертях виноватую ввысь драконы на колеснице умчали. Когда неба достигла почти колесница драконов зловонных; день бы она могла затемнить, изменить направление ветров, если бы солнечный Гелий, потрясенный преступным деянием внучки любимой, мир не наполнил сияньем ярчайшим, разлитым повсюду.
Медея отправилась в Фивы, где застала Геракла страдающим от безумия после убийства собственных детей от Мегары. Ей были очень понятны его чувства, ведь и она только, что зарезала собственной рукой двух своих сыновей от изменившего ей такого же, как Алкид, русокудрого и голубоглазого героя Ясона, и она попробовала исцелить великого героя своими колдовскими зельями.

57. Эгей у Питфея
Эгей же, как и намеревался, по дороге в град скалистый, осененный красою оливы Афины-Паллады, посетил Трезен, куда его старые товарищи, сыновья Пелопа, Питфей и Трезен, некогда прибыли из Писы, чтобы разделить царство с сыном Анфа царем Анфии Аэтием. Питфей после смерти Трезена объединил Анфею и Гиперею в один город, посвятил его сразу Афине и Посейдону и назвал его в честь брата Трезен (Трезена).
Говорят, Питфей был очень ученым человеком для своего времени, а одно из его наставительных изречений о дружбе приводит большой любитель оседлой жизни Гесиод:
– Другу всегда обеспечена будь договорная плата.
Люди это изречение трактовали так:
– Не разрушай надежды, рождаемой дружбой, но наполняй ее до краев!
Питфей основал прорицалище Аполлона в Трезене, являющееся древнейшим из сохранившихся святилищ в Греции, а также посвятил алтарь триаде Фемиды.
Еще говорят, что Питфей в местном Мусейоне (храм Муз) учил красноречию и написал книгу о риторике, которую впоследствии издал один эпидавриец, и эту книгу читал ученый путешественник Павсаний.
В то время, когда Питфей еще жил в Писе, юный Гиппоной (понимающий лошадей), сын дочери мегарского царя Ниса Эвриномы от Посейдона просил руки его дочери Эфры (чистое небо). Хотя Эфру и обещали ему, она почти не питала надежд на его возвращение и свадьбу, поскольку после убийства коринфянина Беллера он, получив новое имя Беллерофонт (убийца Беллера), был вынужден бежать из Коринфа в Тиринф к царю Прету.
Ради пришедшего старого друга быка пятилетнего царь Трезена в жертву зарезал владыке Олимпа, сверхмощному Зевсу – Крониду. Толстую кожу рабы содрали с быка, и тушу всю на большие куски разрубили. Питфей с Эгеем сами, разрезав крупные части туши быка на мелкие кусочки, на вертела нанизали и зажарили на углях осторожно и с вертелов сняли. Кончив работу, старинные друзья приступили к богатому пиру; и не только они пировали, много там было людей и не было в этом пиру обделенных.
Утолив голод и жажду, старые товарищи совершили возлиянье бессмертным и прежде, чем для сладостного сна разойтись уединились для откровенного разговора. Тотчас на руки им глашатаи полили воду, юноши, влив в кратеры винный напиток до самого верху, чашами всех обнесли, возлиянье свершая из каждой. Бросив в огонь языки, все поднялись, возлиянье свершили и разошлись.
Выйдя на двор, друзья под развесистым платаном уселись. Яркий Гелий, молению внемля, уж давно землю всю пересек, розоперстой Эос ее уступив. На сумрачном небе шафран вырос из золотисто-оранжевых одежд, оброненных на землю богиней утренней зари Эос, такой же, когда она, нагая, возлежала с небесным охотником красавцем Орионом на уже неподвижном острове Делос.
Эгей неспешно поведал Питфею о своем посещении Дельфийского оракула и о его не вполне понятном вещании. Мудрый друг сразу понял, что Эгей, наконец, станет отцом и будет гордиться сыном, которому со временем достанется вся власть в Афинах, однако свое трактование оракула отложил до утра, решив и сам приобщиться к славе, ожидающей старого друга.

58. Питфей направляет дочь на ложе к Эгею
Плутарх в «Тесее» говорит, что Питфей понял оракул, полученный в Дельфах Эгеем и то ли убедил друга, то ли принудил обманом сойтись со своей дочерью Эфрой.
Другие говорят, что Питфей, во время пира просто напоил дорогого гостя и друга медосладким темным хиосским вином, решив уложить его спать вместе со своей дочерью Эфрой. Затем он пошел на женскую половину в спальню дочери и торжественно ей сказал:
– Дочь, дорогая! Встань с постели и сядь предо мною, надо нам поговорить, как самым близким людям на этом свете. Знаешь ты, как я тебя сильно люблю, ведь я тебе не только отец, я и мать тебе давно заменил, так рано умершую. Не удивляйся, но я хочу, чтоб ты к моему другу Эгею сегодня же ночью на ложе пошла и до утра с ним там осталась…
Эфра окончательно проснулась и, нахмурив пушистые брови, красивыми дугами сходившиеся над прямым с горбинкой носом, недоуменно вскричала:
– Что ты говоришь мне такое, отец?! Ты смущаешь мне невинную девичью душу непонятными такими словами. Слышала я много рассказов о том, что отцы заставляли дочерей целомудренность сохранять и даже жестоко наказывали их, если они ее нарушали. Но никогда не слышала я, чтоб отец девственницу дочь сам посылал на ложе к незнакомому мужу… Зачем тебе это надо?
– Моего старинного друга Эгея мы с тобой знаем давно, он хороший, добрый человек и будет тебе верным, порядочным мужем. Сегодня я узнал, что дельфийский оракул ему иносказательно объявил, что его сыном вся Эллада будет гордиться. Он и сам об этом еще не знает. Если ты, проведя с ним эту ночь, родишь ему сына, то его слава не обойдет стороной и нас с тобой! Через тысячи лет люди будут рассказывать, как Питфей ученейший и мудрейший муж своего времени осчастливил не только Афины – всю Элладу тем, что подложил свою дочь под бездетного афинского царя Эгея, хоть и не без помощи Диониса…
– А как же герой Гиппоной, ведь он обещал жениться на мне? Помниться, ты говорил, что его тоже ожидает в грядущем слава большая…
Эфра не понимала отца, но ее большие серые глаза в ореоле длинных пушистых ресниц смотрели на него преданно и доверчиво. Питфей хмыкнул, сморщив свой красивый орлиный нос, и небрежно сказал:
– Он уж давно не Гиппоной, а Беллерофонт. После убийства на поле Алейском чудовищной Химеры, изрыгавшей из пасти удушливый дым и жгучий огонь, он стал, как я предсказывал, знаменитым героем, но после этого он возгордился чрезмерно. Не хотел тебе говорить, милая Эфра, но вскоре после свершения подвига в доме своем его удержал ликийский царь Иобат и дочь свою с ним сочетал Филоною. Он отдал ему половину блистательной почести царской, и ликийцы ему отделили удел превосходный, лучшее в Ликии поле для сада и пашен, а так же проходное место для песен и танцев.
– Хоть сердце мое очень смущает девичья стыдливость, но я постараюсь сделать все, как ты прикажешь, отец, но захочет ли сам Эгей жениться на мне, ты об этом с ним говорил?!
Воскликнула дрожащая, как лист на ветру, Эфра со слезами, застывшими в прекрасных серых глазах.
– Вот утром об этом и поговорим, милая, когда все свершится. Будем отвечать на все вопросы по мере их поступления. Ничего не бойся и делай то, что я сказал, ведь любящий и разумный отец дочь родную не научит плохому. Так, что смотри, чтоб утром от твоего драгоценного девства не осталось и следа, разве, что только на белой простыне!

59. Эфра в одну ночь сочетается с Эгеем и Посейдоном
Некоторые, как Павсаний, говорят, в эту же ночь мудрая Афина по непререкаемой воле Мойры Лахесис во сне приказала Эфре, чтобы она явилась в ее храм на острове Сферия, и там совершила погребальные возлияния над могилой возничего Пелопа Сфера.
Царевна, не просыпаясь, во исполнение сна, ниспосланного на нее Афиной, покинула ложе пьяного Эгея, который успел быстро сделать ее женщиной, приняв ее за одну из царских наложниц, которую ему послал гостеприимный друг Питфей. Эфра безропотно выполнила повеление могучей богини и пришла на указанный остров, который был так близко от материка, что на него можно было перейти воду вброд.
Там в храме Афины ее увидел любвеобильный Посейдон. Земледержец, как всегда, обуреваемый похотью, схватил деву у алтаря своей племянницы и стал осыпать хищными поцелуями, срывая с нее тонкую одежду для сна и пояс уже не девичий. Полусонная Эфра и не пыталась сопротивляться потому, что бурная страсть Посейдона была, как ураган, проносящийся над землею. Утолив вожделение, бог, гордый собой, неспешно воссел в золотую колесницу и умчался на своих чудесных белых конях с медными копытами и золотистыми гривами и хвостами, объявив ей торжественно на прощание:
– Запомни же эту дивную ночь, Эфра! С тобою, хоть и во сне, сочетался любовью и лаской сам Посейдон, Земледержец и Колебатель земли. Ты превосходного мне родишь сына: не бывает бесплодным ложе бессмертных богов, – возлелей и воспитай ты сама мое чадо! Я ж, как родитель, выполню его 3 желания, но только после того, как он возмужает. Имя мое ты до его рожденья в молчанье храни, а, родив, объяви всем в славном Трезене, чтоб сын там в радости вырос.
Даже, если бы захотела, забыть эту ночь добродетельная от природы Эфра была не в силах. Она помнила так же рассказ мудрого родителя, как жестоко могучая богиня Афина поступила с прекрасноволосой девой Медусой за то, что та осквернила ее храм, не сумев противостоять похотливому царю подводного мира. Поэтому позже она в благодарность Афине – Палладе построила на Сферии храм Афины-Апатурии, дала острову новое название – Гиера (священный) и положила начало новому обычаю, по которому трезенские девушки перед свадьбой посвящали свой пояс Афине.
Интересно, что прекрасноволосую деву Медусу за то, что она не смогла воспротивиться похоти Посейдона в ее храме и, будучи изнасилованной, тем осквернила алтарь, Афина превратила в ужасное чудовище Горгону. Эфре за то же самое Афина не только ничего не сделала, но сама, по сути, и заставила ее «осквернить свой» храм. Впрочем, все в этом мире происходит согласно воле Мойр – непреложных дщерей всесильной Ананке, вечно прядущих и ткущих своими нетленными челноками седую пряжу столетий.
Так без единого брачного вена Эфра девичество милое потеряла, сочетавшись любовью и лаской в одну ночь с пьяным афинским царем Эгеем и с Земледержцем могучим, многих посетителем божественным спален.
Некоторые говорят, что чадолюбивый, но великодушный Посейдон уступил Эгею право зваться отцом любого ребенка, которого в ближайшие 9 месяцев родит Эфра. Он даже сам перенес деву, ставшую женщиной ночью назад в ту постель, откуда она во сне отправилась на остров Сферия. Там есть чтимый храм Посейдона; жреческие обязанности совершает девушка до тех пор, пока не наступит для нее пора замужества.
Говорят также о том, что Эфра посетила Сферию и там отдалась Посейдону потому, что таков был древний обычай храмовой проституции, которой занимались незамужние девушки в храме Афины. Геродот тоже рассказывает о вавилонском обычае всем женщинам однажды в жизни садиться в святилище Афродиты и отдаваться даже за самые малые деньги любому заплатившему их чужестранцу, однако историк говорит, что этот обычай долгое время существовал на острове Кипре, родине богини любви, а не на Сферии.

60. Питфей раскрывает Эгею оракул
Когда Эгей утром проснулся и увидел, что находится в постели вместе со сладко спящей Эфрой, он, узнав дочь друга, сначала пришел в ужас от содеянного и тихо, чтобы не разбудить девушку, стал причитать дрожащими губами мягкого пухлого рта, свидетельствующего о натуре мягкой и доверчивой:
– О боги! Что ж я наделал! Не зря говорят, что пьющего вдоволь хмельное вино сотворяет безумцем, то руки вяжет и ноги, и речь, но главное – рассудок совсем повреждает… и все же очень приятна милоулыбчивая Афродита, соединенная с бурным Бромием (шумный) – Вакхом, и особенно сладостны оба божества в сочетанье друг с другом.
Эгей, смутно вспоминая ночные любовные ласки, сначала долго бородатым тряс подбородком округлым, указывающим на человека нерешительного и не обладающего сильной волей, и сначала радостно улыбался. Однако, вспомнив опять, что Эфра – дочь его друга, афинский царь сморщил нос и тихонько одевшись, чтобы не разбудить юную женщину, понурив голову, пошел к Питфею. Он нашел друга в столовой, где тот с аппетитом поглощал свежий хлеб, обмоченный в чистом ароматном вине, привезенном с острова Хиос.
Увидев Эгея, Питфей внимательно посмотрел на него быстрым изучающим взглядом, шмыгнул орлиным носом и громогласно воскликнул:
– Радуйся друг мой старинный! Надеюсь, ты ночь провел хорошо?
– Питфей, верный мой друг, я пришел просить у тебя прощения. Поверь, сам я не знаю, как твоя Эфра оказалась на моем ложе. Должно быть вина сильно я вчера перебрал, и к деве, такой красивой и юной, на ложе уж давно не всходил…
– Но к моей Эфре, надеюсь, успешно взошел?
Заливаясь смехом, спросил друга высоколобый Питфей, глядя на его обескураженное лицо. Эгей окончательно растерялся, он ожидал, что друг будет в гневе и собирался оправдываться, обвиняя во всем Эрота и Диониса. Питфей же нахохотавшись, вдруг стал серьезным и, сузив свои все понимающие лучистые глаза, сказал:
– Ты еще не забыл тот не понятный тебе оракул, друг мой, согласно которому ты будешь гордиться, если развяжешь нижний конец бурдюка до возвращенья в Афины?
– Я только его и помню, а ведь ты обещал мне сегодня утром растолковать прорицание бога.
– Не зря люди лучезарного Феба прозвали Локсием (вещающий иносказательно), ведь он через свою Пифию всегда дает двусмысленные ответы, которые можно толковать по-разному. В храме это делают специальные жрецы – профеты.
– Мне сказали, что оракул простой и понятный, я же только понял, что мне нельзя развязывать концы моего бурдюка с вином и пить из него.
Питфей встал во весь свой высокий рост и, подобно оракулу торжественно стал изрекать:
– «Развязать нижний конец бурдюка», означает – распустить пояс девы, которая родит тебе сына. И этим сыном ты, друг мой, возгордишься, и это означает, что он будет великим героем, может быть, подобным Гераклу. Еще Пифия тебе провещала, что не очень старым ты умрешь от непереносимой печали… И даже в этом тебе можно лишь позавидовать, ведь люди все когда-нибудь умирают, а ты снизойдешь в Летейское царство не слишком старым и дряхлым. Как бы и я хотел избегнуть старости безотрадной и горькой, тяжкой и скорбной, когда непосильной обузой человеку становится одряхлевшее тело. Но только боги, владельцы жилищ олимпийских ни старости не ведают, ни самой смерти, мы же, смертные у времени все во власти…Впрочем, не будем сейчас о грустном. Нам с тобой, друг мой, до старости еще далеко, и люди не должны думать о неизбежном плохом, если оно случится не скоро. Нам сейчас надо думать о близком и очень хорошем – свадьбе!
Эгей нерешительно погладил густую черную бородку и задумчиво молвил:
– Подожди верный мой друг. Не все так радужно и просто. Ты знаешь, что я давно мечтаю о сыне, но одновременно и очень боюсь его появления. Царствование мое неспокойное. Знаю я точно, что братья мои и многочисленные племянники отзываются с нескрываемым обо мне презрением. Иногда мне кажется, что они не начинают войну потому лишь, что я бездетный и ждут моей смерти, чтобы законно Афинами завладеть. Если ж я женюсь и у меня появится законный наследник, то, не знаю будет ли большая война, но уверен, что кровавых заговоров не миновать. Паллантиды постараются погубить моего сына до того, как он сумеет за себя постоять.
– Разумного мужа я сейчас слушал. Очень все правильно, друг мой, то, что сейчас ты сказал мне. Но над Судьбой не властны не только мы, но и боги, и Мойра Лахесис бесстрастно неумолима. Поэтому, чтоб мы не сделали, все будет так, как Старуха Лахесис соткала своим челноком и какие на наши нити жизни нанизала свои колечки. Если хочешь – давай свадьбу лет на 20 отложим, пусть Эфра здесь, в Трезене мне внука родит. Твоего сына я вскормлю и воспитаю, и всем буду говорить, что он сын Посейдона, ведь трезенцы особенно чтут морского царя, это их бог-хранитель, ему они посвящают начатки плодов и на монетах чеканят трезубец. Когда же сын твой совсем возмужает, и сможет за себя постоять, отправим его в Афины, к тебе.
– Знаю тебя, друг мой, давно я, но только сейчас понял, что не зря тебя называют мудрейшим, всегда ты преисполнен самых мудрых решений самых трудных вопросов.
Так ответил Эгей, довольно поглаживая бородку и округлый свой двойной подбородок.

61. Завет Эгея Эфре
Согласно биографу Тесея Плутарху, торопясь в Афины, чтобы принять участие в Панафинейском празднике, Эгей оставил свой родовой меч, доставшийся ему в наследство от Кекропа, и сандалии под огромным камнем с углублением, достаточно обширным, чтобы вместить оба древних символа царской власти. Этот камень, известный как Алтарь Сильного Зевса, находился на дороге из Трезена в Гермий.
Никто не рассказывает зачем Эгей оставил под камнем свои ничем не примечательные сандалии с часто встречающимися узкими посеребренными ремешками, а вот его меч был очень бросающимся в глаза: на его костяной рукояти был свой знак родовой – две вырезанные большие, во всю длинную рукоять, переплетающиеся серебристо-черные змеи с чуть отклоненными в стороны зелеными головами в нижней части и раздвинутыми под прямым углом хвостами вверху рукоятки – герб всех Эрехтеидов.
Оставить свои царские вещи под камнем Эгею предложил мудрый Питфей, он же и указал удобный камень, под который можно было без труда засунуть сандалии и меч, ибо в нем, снизу было подходящее углубление, но, чтобы все вытащить из – под него необходима была большая телесная сила.
Эгей сначала рассчитывал пробыть у друга Питфея несколько дней, однако после прошедшей ночи, обещающей ему долгожданного наследника, он заторопился на Панафинеи. На самом деле он решил не рисковать, боясь, что, если Эфра родит ему сына, то об этом могут узнать Паллантиды, если он задержится здесь надолго. Поэтому он попрощался с Питфеем и, взяв Эфру за руку, повел ее к огромному камню, указанному Питфеем и, подсунув под него сандалии и меч, торжественно сказал юной Питфеиде:
– Если ты, ставшая мне в эту ночь дорогой, дочь моего мудрейшего друга Питфея, действительно родишь от меня сына, а я на это очень надеюсь, то назови его Тесеем потому, что от кого-то из афинян я слышал, что Тесей – означает клад, а один пеласг говорил мне, что «Тесей» означает «будет сильным», на бессмертных похожим. Поэтому я давно решил: если у меня будет сын, то назову его только Тесеем. Неизбежная необходимость заставляет меня тебя покинуть прямо сегодня. Ты же, когда мальчик мой подрастет и станет таким сильным, что сможет сам достать из-под этого камня особенный клад – оставленные мной вещи, расскажи ему, что его отец я и вместе с мечом и сандалиями отошли его ко мне в Афины.
Произнося эту речь, Эгей мечтательно смотрел вдаль, потом уголки его пухлого рта опустились, и он продолжил изменившимся, не свойственным ему повелительным голосом:
– Твёрдо запомни, милая Эфра: все это время ты должна хранить полное молчание обо мне, даже Тесей, пока не станет достаточно сильным не должен знать имя Эгея. Племянники мои дерзкие, пятьдесят сыновей брата Палланта, узнав о живущем в Трезене моем наследнике, обязательно вступят в заговор с целью убийства ребенка, и никто не сможет его защитить. Конечно, у тебя будут спрашивать и люди, и сам маленький Тесей: кто отец твоего сына. Друг мой и твой мудрый родитель предложил про нашего с тобой Тесея говорить, что он сын Посейдона…
Так говорил Эгей внимательно слушавшей Эфре перед тем, как покинуть ее навсегда иль на долгие годы, и тут она не удержалась и голосом испуганным и изумленным перебила:
– Я никому не сказала, но этой ночью, когда ты меня на брачном ложе страстно ласкал, я видела во сне Посейдона и мне казалось, что ты – это он, а он – это ты… и что я с тобой или с ним по веленью Афины очутилась на острове Сферия…
Эфра густо покраснела до самых корней волос и потупила свои прекрасные глаза, в которых милая светилась стыдливость.
– Об этом расскажи своему мудрому родителю, он не только оракулы, но и сны толковать, без сомненья, умеет.
Так равнодушно ответил Эгей. Мудрый Питфей, узнав у дочери, что в ту ночь, когда он уложил ее в постель к пьяному другу, ей приснилось, что она сочеталась любовью еще и с Землеколебателем Посейдоном, окончательно утвердился в своем намерении всем до поры до времени говорить, что отец мальчика – могучий олимпийский бог – верховный Владыка всех вод и морей.
Через 9 круговратных месяцев Эфра родила прекрасного сына, как говорят, Павсаний и Диодор, это случилось в местечке Генетлий на пути из Трезена в гавань Келендерис. Ребёнок, как и приказал Эгей, получил имя Тесей (Фесей, Тезей), что связано со словом thesis (клад).
Некоторые говорят, что, поскольку у Тесея было двойное отцовство (Эгей и Посейдон), то у него изначально должен был быть и брат-близнец, поскольку его мать разделила ложе с богом и смертным в одну ночь, как у Геракла был брат Амфитрионид Ификл, у Полидевка – брат Тиндарид Кастор, у Идаса – Афаретид Линкей… Однако в отличие, например, от Алкмены и Леды, которые сочетались любовью и ложем с Зевсом в одну ночь, а со смертными мужьями – в другую, Эфра сочеталась с Посейдоном и Эгеем в одну и ту же ночь. Поэтому Алкмена и Леда родили по паре близнецов, из которых один был зачат в первую ночь и стал полубогом, а другой был зачат во вторую ночь и стал обычным ребенком. Эфра же родила только одного сына, которому было предначертано сочетать в себе качества и полубога-героя, и обычного человека. Это означало, что Тесею Могучей Судьбой не была предназначена огромная сила, большой рост и непомерная дерзость, какие были, например, у полубога Геракла, но все же, и он будет достоен немеркнущей славы, а в юные годы получит почетного брата в лице такого же героя, как он – царя лапифов Пирифоя.

Детство и юность

62. Детство Тесея
Плутарх рассказывает, что пока Тесей рос у Питфея, его наставником и воспитателем был Коннид, которому афиняне и поныне, за день до праздника Тесеи, приносят в жертву жирного барана – память и почести гораздо более заслуженные, нежели те, что оказывают скульптору Силаниону и живописцу Паррасию, создателям знаменитых изображений Тесея.
Питфей старался не баловать сына любимой дочери – единственной из оставшихся в живых его законных детей. Тесей, как все трезенские мальчишки в летнее время целыми днями мог не выходить из воды, особенно ему нравилось опасное ныряние с высоких скал. Он любил разорять птичьи гнезда, в том числе – орлиные, находящиеся на верхушках скал в самых неприступных местах.
Мальчиком Тесей не отличался от сверстников большой телесною силой, и роста он был не высокого. Однако его всегда отличала быстрота движений, а также душевная храбрость и хитрый ум, соединенный с сообразительностью. Отвага Тесея была уверенной в своих силах и спокойной, а не бешеной, как у Геракла. У него никогда не было буйных припадков, как у сына Алкмены, наоборот, он, действуя быстро руками и ногами, в душе всегда оставался спокойным и уравновешенным, хотя его божественный отец Посейдон, как известно часто бывал буйным, как его бурная стихия.
До 7 лет Тесей был очень миролюбивым и никогда не ввязывался в мальчишеские драки. Поскольку он был внуком царя, то мальчишки его особенно не обижали, хотя иногда и случалось, что кто-то его сильно толкнет и даже уронит на землю, он на это не обращал внимания, и за это некоторые мальчишки считали его трусом.
Однажды с семилетним Тесеем произошел случай подобный малоизвестному событию, случившемуся с восьмилетним Гераклом в спартанской палестре. Алкида схватил мертвой хваткой за шею двадцатилетний ирэн и начал душить, принуждая просить пощады. Алкид в нарушение правил взрослой борьбы так укусил противника за локоть, что тот чуть не умер от большой потери крови.
Семилетнему Тесею пришлось подраться с мальчиком, который был его ровесником, но был крупнее и сильнее его. Это случилось в храме Посейдона, куда маленький Тесей любил приходить, иногда в одиночку, ему хотелось с богом, который считался его родителем хоть раз поговорить или какой-нибудь знак признания получить. Там он встретил Клония, который совсем недавно приехал с матерью и отцом из Эпидавра, и с Тесеем не был знаком. Клонию надо было убрать и вымыть полы, и он, недовольный порученной работой, увидев гуляющего по святилищу Тесея, злобно крикнул ему:
– Что ты здесь шляешься? Кто ты такой? Пошел вон из алтарного зала.
Тесей, глядя доверчиво широко открытыми голубыми глазами, ему миролюбиво ответил:
– Я Тесей, сын Посейдона, и я не хочу сейчас уходить из родительского храма. Почему ты меня гонишь, ведь я тебе не мешаю?
По лицу Клонию можно было дать тоже лет 7–8, но он был выше и толще Тесея. Он оглушительно захохотал, стал то одной, то другой рукой толкать Тесея к двери и приговаривать:
– А почему ты не говоришь, что ты сын самого Зевса, недоросток? Вот я тебя сейчас отлуплю и посмотрю, как за сына-коротышку заступится Посейдон. Трезубцем он меня грохнет для начала, или землю сразу начнет подо мной колебать?
Клоний сильно толкнул Тесея, и тот упал, стукнувшись головой о мозаичный пол зала. Сына Эфры до сих пор никто не учил драться, но ему случалось видеть и мальчишеские драки, и поединки взрослых. Он вдруг вскочил и, подпрыгнув к Клонию, неожиданно для себя, резко ткнул его стиснутым кулачком точно в то место, где кончается центр груди и начинается живот. Противник согнулся и стал, задыхаясь, ловить воздух губами. Тесей в первый миг растерялся и не знал, что делать дальше, но, когда Клоний почти оправился и распрямился, вдруг ударил его между ног голой стопой, и тот упал на спину и стал кататься по земле, прижимая к животу колени и громко визжа от боли.
Прибежавшим служителям храма противников разнимать не пришлось. Тесей стоял над поверженным врагом со спокойным, довольным лицом и беззвучно шевелил губами, как будто что-то повторял – он старался запомнить, как именно он победил.
С тех пор Тесей стал очень внимательно наблюдать игры и драки, поединки и другие соревнования, стараясь запоминать, как именно победители достигают побед, а потом он повторял понравившиеся приемы в соревновательных поединках с приятелями.
Трезенцы говорят, что искусству борьбы, в которой мальчик особенно преуспел, Тесея учили беотиец Форбант, побеждавший путников на дельфийской дороге, и сама мощная и умелая Афина Паллада. Вскоре не только среди сверстников, которые по большей части были выше его, но даже среди значительно старших мальчиков ему не было равных в борьбе иль в кулачном бою потому, что он знал много приемов, и выполнял их точно, быстро и хладнокровно.

63. Бой со шкурой Немейского льва
Трезенцы рассказывают о таком забавном случае: однажды, в Трезене оказался прославленный истребитель чудовищ Геракл, уже свершивший большую часть подвигов на службе у арголидского царя Эврисфея. Питфей, боготворивший величайшего и любимейшего героя Эллады, конечно, по такому случаю устроил пышный пир.
Владыка Трезена хотел сам, как можно больше говорить со знаменитым героем и потому не позвал никого из скипетроносных соседей, но, тем не менее, приказал зарезать для пира двухлетку – быка, никогда под ярмом не ходившего и лоснящуюся жиром свинью – однолетку.
Геракл по просьбе Питфея одним ударом кулака так оглушил сначала быка, в потом и свинью, что юноши резали им горло, словно мертвым. Сын Алкмены и Зевса, хоть и умел, ведь он в юные годы несколько лет был пастухом на лугах Киферона, не любил сам сдирать шкуры и разделывать туши, но жарить мясо на слабом огне обычно не доверял никому.
– Сильный Гефест – большой враг вкусу мяса.
Говорил Геракл, приготавливая на вертелах тощее мясо быка, нанизанное вперемешку с жирной свининой. Как только над светло-красными углями появлялись языки желтого пламени, он сразу прыскал на них привезенным корабельщиками с острова Хиос вином медосладким и пламя сбивал.
После того, как в питье и еде все утолили желанье, Питфей, Геракл и десятка два приглашенных царем из своей свиты гостей, юноши, влив в кратеры лучшие в Элладе вина до самого верху, всем по кубкам разлили, свершив перед тем возлиянье. Потом пеньем юноши ублажали слух прославленного героя. В честь Геракла песни прекрасные они распевали, славя его, как людей величайшего Благодетеля, и он всей душой веселился, внимая хору юных певцов.
Потом Питфей попросил Геракла рассказать все, что тот сам хотел бы поведать о своих знаменитых подвигах, и отпрыск Зевеса с удовольствием рассказал о первом самом трудном подвиге. Когда Амфитрионид рассказывал, как у него в решающий момент схватки с каменнокожим львом из Немеи нестроганая дубина, осененная красой дикой оливы, внезапно сломалась, после удара о львиный лоб, все в зале замерли, а мудрый Питфей громко крикнул:
– Это златотронная Зевса супруга так тебе помочь постаралась. Она своими медными ножницами расколола вдоль волокон твою дубину, что сделать на самом деле совсем не трудно, для этого не надо даже быть богом.
– А ведь и правда, наверняка это она сотворила. Как сам я не догадался.
Захмелевший Геракл, желая показать царю в какое место львиного тела он бил, когда дубина сломалась, скинул с плеч львиную шкуру и задумчиво начал тереть кулаком свои выпиравшие вперед низкие надбровные дуги. Он встал с апоклинтра, на котором возлежал совместно с царем, подошёл к рядом стоящему высокому креслу и аккуратно повесил на его спинку шкуру. По воле старой лишь обликом Мойры Лахесис шкура Немейского льва так раскинулась на спинке высокого кресла, что с некоторых сторон очень напоминала льва, ставшего на задние лапы.
В это время в пиршественный зал вбежали несколько мальчиков, среди которых был и Тесей. Дети, увидев львиную шкуру, приняли ее за живого льва и с испуганными воплями, махая руками, кинулись кто под защиту взрослых, кто к выходу.
Только восьмилетний Тесей, молча подбежал к очагу, схватил лежавший небольшой топор для откалывания лучинок и, как молния, бросившись к шкуре, поразил голову льва точно между отверстий, раньше бывших глазами. Он был так точен и быстр, что даже Геракл, стоящий рядом со своим «львом», не успел ни выбить топор из рук мальчика, ни отдернуть шкуру из-под лезвия топора. Впрочем, шкура была каменной и потому не пострадала, хотя, говорят еле видимая царапина на львином шлеме Геракла от острого топора все же осталась.
– Прости меня, я обознался и принял твою знаменитую шкуру за настоящего льва.
Виновато сказал Гераклу Тесей, шевеля во все стороны своими подвижными губами и глядя заискивающе в глаза прославленному истребителю самых страшных чудовищ. Удивлению знаменитого отпрыска Зевса и прекрасноволосой Алкмены не было предела, его низкие выдвинутые вперед брови скакнули вверх, а небольшие глаза совсем округлились. Геракл, почесав надбровные дуги, спросил сначала у Тесея, а потом у Питфея:
– Ты кто мальчик? Чей это такой сын – еще маленький, но такой храбрый и, как молния быстрый? Чувствуется в нем порода родителей славных и божественных предков. Род от царей он, конечно, ведет, скипетроносных питомцев Зевеса, захудалые родители таких, как он, никогда не произвели бы на свет. Он твой сын или внук, мудрый владыка Трезена?
– Дочь моя Эфра, по ее собственным правдивым словам, родила его от Колебателя земли Посейдона!
Горделиво ответил Питфей своему давнему кумиру.
– Надо обязательно к Хирону его отвести и на несколько лет у него оставить! Многому научит мальчишку ярый кентавр, и доблестным воином будет он, и искусным охотником.
Через много лет один из бывших приятелей Тесея, впоследствии недовольный тем, что из-за похищения Елены Спартанской, погиб его отец от рук Диоскуров, злобно так отзывался о прежнем друге:
– Тесей уже в детские годы был скользкий какой-то, хитрющий. Он любил вспоминать случай с львиной шкурой Геракла, но однажды в припадке откровенности, мне сказал, что он не обознался тогда и видел, что это именно шкура на спинке стула висит, а не живой лев откуда-то забежал и стал за задние ноги. Он схватил топор и поразил безобидную львиную голову точно меж глаз, чтобы великий Геракл обратил на него внимание, и чтобы потом об этом случае люди стали помнить и говорить.

64. Тесей у Хирона
Вскоре после случая со шкурой Геракла, Питфей сам отвел Тесея в лесистое ущелье горы Пелион, на которой жил мудрый кентавр Хирон. В отличие от большинства диких кентавров, славившихся диким буйством, необузданной похотливостью, непомерной склонностью к пьянству и враждебностью к людям, сын Филиры и Крона был спокойным, мудрым и добрым.
Когда-то очень давно юный Хирон встретился на лесной тропе с могучей дщерью Зевса Афиной и, то ли растерявшись, то ли потому, что считал ее своей племянницей, не преклонил пред ней свои конские передние колена. Афина не наказала сына Филиры и Крона, но по воле старой лишь обликом Мойры Лахесис научила его мудрости, дав вкусить ему не только плоды, но и сладкий и горький корни познания. С этого дня кентавром Кронидом овладела безудержная жажда знания. Он старался слушать природу и все время учился у нее и совершенствовался сам. Понимать диких животных его научила вечно юная стрелолюбивая Артемида, а целительству и прорицанию его научил ее лучезарный брат Аполлон. Способности целителя и оракула стали божественными, и настал день, когда сам Дельфиец – Пеан назвал Хирона Мудрым. Самый известный в Ойкумене кентавр, по мнению многих, стал лучшим учителем Эллады.
В разное время в пещере Хирона, на которой корабельные сосны росли, жили и учились многие дети – герои, ставшие впоследствии гордостью Эллады; это Отроки Зевса Кастор и Полидевк, сын морской богини Фетиды храбрейший из греков Ахилл, сын Аполлона Асклепий, вождь аргонавтов русокудрый Ясон и многие другие, менее известные герои.
Проведя с мудрым кентавром несколько лет, Тесей научился всему, что должен уметь молодой воин. Он умел биться и бороться без оружия почти, как Полидевк, и управлять конями почти, как его любимый брат Кастор, для смерти рожденный.
Конечно, Хирон, не жалея ни знаний, ни сил, обучил Тесея искусству охоты, и юноша не уступал в ловле тенетами или в охоте с копьем на диких зверей ни знаменитому сыну Деиона Кефалу, ни сыну Аристея и внуку Аполлона Актеону, который хвастливо говорил, что превосходит, как охотник, саму Артемиду, за что был ею жестоко наказан.
Некоторые говорят, что синеглазый русоволосый Тесей в пятнадцать лет был красив как девушка в первом цвету. Это первыми поняли жившие на горе Пелион ореады, с которыми Тесей впервые познал сладкую негу любви и пьянящую радость объятий.
Другие же говорят, что в 15 лет Тесей был, хоть и ростом не очень высокий, но был сильнее в борьбе и кулачном бою многих своих сверстников и храбр, хотя, конечно, не так, как Геракл.
«Дикое чудо с дружелюбной улыбкой», как мудрого кентавра называл сладкоголосый Пиндар, научил Тесея основам мудрости, уменью обуздывать гнев и сначала думать, а потом делать, чтобы не совершать поступков, о которых потом придется жалеть.
Когда Тесею исполнилось 16 лет Филирид сказал, что он самый здравомыслящий из его учеников и ему можно возвращаться домой.
Филиры и Крона сын двуприродный, давно готовился к этому разговору. Он обнял своего ученика и пророчески провещал:
– Боги тебе не дали всесокрушающей мощи такой, как Гераклу и безудержной храбрости в тебе нет, но в Афинах, для которых ты особенно многое сделаешь, ты будешь первым героем, и вся Эллада будет гордиться подвигами твоими, которые ты будешь свершать не столько благодаря своей отваге и силе, сколько уму, которым ты в 16 лет многих сорокалетних превосходишь. Ты получил здесь хорошее воспитание, которое тебе украсит счастье и даст прибежище в несчастье и можешь отправляться домой к мудрому деду Питфею и к Эфре прекрасноволосой, которой пора тебе много интересного рассказать.
Филирид подарил Тесею небольшой изоострый кинжал с коротким трехгранным клинком из седого железа и с ручкой из инкрустированного серебром ясеня, который сам привязал под его колено и посоветовал ему никогда его не снимать, даже в постели.

65. В Дельфах Тесей посвящает богу первинки волос
В возрасте шестнадцати лет Тесей впервые побывал в Дельфах, посетив знаменитейший храм Ойкумены и, говорят, там через четверть века появилось место, которое зовется Тесеей – в его честь.
Согласно Плутарху, тогда еще было принято, чтобы мальчики, выходя из детского возраста, отправлялись в Дельфы и посвящали богу, охранявшему юность, первины своих волос.
Целомудренная дева, беззаветно преданная Аполлону, увидев юношу, румяные щеки которого были отмечены лишь первым нежным пушком, вдруг непривычно улыбнулась своими зеленоватыми от частого жевания лавра губами, и вдохновенно ему провещала:
– Я в соколы тебя посвящаю, а не в орлы, главное оружие сокола – быстрота, но не забывай никогда, что и ум нужен герою, ведь сокола и петух победит, если на земле они будут биться. Ты же мне в дар посвяти первинки своих пушистых волос, но откуда их лучше взять – сам реши, ведь сокол – не только самая быстрая, но и очень умная птица.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68791488) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.