Главная страница | Попаданцы | Храмовый раб

Храмовый раб
Дмитрий Чайка
Меня зовут Заратуштра #1
Книга про попаданца во времени. Это самый обычный горожанин, не умеющий ничего, что нужно для выживания в архаичном обществе. Никакого волшебства, никаких кладов, никаких роялей в кустах. Все сам. Жестокое время, жестокие люди. В книге много сцен не для слабонервных. Поэтому строго 18+.
Книга содержит нецензурную брань

Дмитрий Чайка
Храмовый раб

Глава первая, в которой Макс узнает, как пахнет немытое тело, едущее на верблюде
Где-то в юго-западной части Ирана. Год 704 до Р.Х.
– Господи, где я? Почему так жарко? Кто эти люди вокруг? Почему мы все связаны? Как хочется пить! Как я вообще сюда попал? Что вообще происходит? Как натерло шею! Как я хочу домой!
Максим Гончаров, двадцати трех лет от роду, сотрудник государственного банка, счастливый обладатель ипотечной хрущевки и подержанной иномарки, шагал голышом по каменистой пустыне, опаляемый лютым незнакомым солнцем. Ну не могло быть такого страшного иссушающего пекла в центральной части необъятной Родины. Как не могло быть такого уныло-тоскливого пейзажа без единого деревца на горизонте. Также и сурового вида бородатые парни с мертвыми глазами убийц, вооруженные корявыми копьями и короткими мечами, не ходят по улицам родного города-миллионника. Максим Гончаров никогда не видел таких потухших, безжизненных взглядов, как у тех бедолаг, которые шли с ним вместе, привязанные по пять-шесть человек к двум жердям, примотанным веревками вокруг шеи.
Он уже осознал, что все, что с ним произошло – не мираж и не галлюцинация, и что вернуться к прежней небогатой и не сильно насыщенной событиями жизни не получится при всем желании. Потому что за неполную неделю два человека были убиты на его глазах, а еще десяток он похоронил, забрасывая их тела камнями. А еще он совершенно точно знал, что он уже не человек, он вещь. Он раб.
* * *
Неделей ранее. Черноземье. Год 2021 от Р.Х.
Ранним июньским утром, под раздражающее щелканье соловья, Макс ехал по лесной дороге с турбазы «Коминтерновец» в направлении дома. Он в целом против соловья ничего не имел, но сегодня его раздражало абсолютно все. Вчера они очень неслабо погуляли с ребятами, и голова болела просто невыносимо. Несусветная жара, обрушившаяся с конца мая на среднюю полосу России, чувствовалась даже в пять утра, что не добавляло хорошего настроения. Выспаться и протрезветь толком не удалось, а к девяти утра нужно было принять душ, облачиться в белую рубаху с непременными черными брюками, зажевать чем-то гадостный вкус во рту и украсить собой Центр ипотечного кредитования государственного банка, имеющего вывеску насыщенного синего цвета. Максу стукнуло двадцать три. Невысок, худощав, не атлет, не красавец и не участник всероссийских олимпиад. Самый обычный выпускник самого обычного вуза в областном центре российского Черноземья. После четырех лет мучений на факультете политологии местного университета родное государство наградило его дипломом и гордым званием бакалавра. Поступление в магистратуру по данной специальности Макс посчитал издевательством над здравым смыслом и семейным бюджетом, а потому смело подал резюме в службу персонала банка из трех букв. Уже через две недели он гордо восседал на фронте, рассказывая посетителям про вклады с повышенными процентами и возможность разбогатеть, регулярно пополняя индивидуальный инвестиционный счет. К чести отечественного образования, полученный диплом никак не мешал данной работе, и всего через год Макс переехал в отдел, занимающийся выдачей ипотеки, что в местной иерархии считалось куда круче, чем сидеть на фронте. В целом, работа Максу нравилась, особенно в пятницу, когда, как известно, офисный планктон, живущий в тисках правил, инструкций и дебильного дресс-кода, срывается с катушек и зажигает, как в последний раз. Отличие этой пятницы было в том, что она плавно перетекла в утро понедельника. Ну, так уж получилось. И теперь Макс ехал по лесной дороге в надежде, что сотрудники ГИБДД еще спят. Ибо приобретенный за эти дни ядовитый выхлоп помогал только в борьбе с комарами, а сотрудников ГИБДД, напротив, приманивал, как свежая кровь голодную акулу.
Пребывая в грустных мыслях по поводу грядущей трудовой недели, Макс даже не заметил, как незаметно въехал в полосу молочно-белого густого тумана. Не было видно вообще ничего, ну совсем. Чертыхнувшись, он вышел из машины и прошел вперед. Надо сказать, что данное действие не внесло ясность в происходящее. Видимость оказалась такова, что на вытянутой руке с трудом можно было пересчитать пальцы. Сильно удивившись такому неведомому явлению природы, Макс начал продвигаться вперед, справедливо посчитав, что укатанную грунтовку под ногами он-то уж никак не потеряет. Он ошибался. Примерно через минуту его накрыл такой приступ головной боли, что Макс присел на корточки, обхватив голову от чудовищной, пронзающей мозг боли, которая, впрочем, довольно быстро прошла. Слегка повеселев, он двинулся вперед, почуяв, что туман становится как-то пожиже. Еще через пару минут пелена рассеялась совершенно, и удивленному взору парня представился пейзаж, который он точно не планировал увидеть по пути с лесной турбазы в областной центр. Вокруг простиралась каменистая степь с редкими очагами суховатой травы. Деревьев не было совсем. Невдалеке виднелись горы, коих в средней полосе России, как известно, не наблюдается. Не наблюдалось, что характерно, и Соляриса, взятого в пятилетний кредит. И это убило Макса окончательно.
– Это все пиво, – обреченно подумал он. – Ну нельзя же понижать, это даже дети знают. Вот это я глюки словил. И где машина, мать ее? Если на работу опоздаю, премии не видать.
Представив, с каким наслаждением его будет драть замдиректора, Макс передернул плечами. Ненавистный скрипучий голос главного объекта ненависти всего их допофиса наводил на суицидальные мысли уже со второй минуты беседы. А опозданец удостаивался не менее десяти таких волшебных минут. Получив заряд оптимизма от подобных мыслей, Макс рванул вперед в тщетной надежде, что это развеет пелену злого колдунства. Но нет. Степь никуда не делась, как никуда не делись и горы на горизонте. Совершенно одуревший Макс ущипнул себя, пошлепал по щекам и нажал по очереди на глазные яблоки. Он вроде бы где-то читал, что это помогает распознать мираж. Но ничего не помогло. До него стало доходить, что он теперь попаданец. В смысле попал. В смысле, он в полной заднице, которая еще, вдобавок ко всему, и находится неизвестно где.
– Твою ж налево, да что со мной? Я теперь попаданец, что ли? А где волшебник, который научит магии, владению мечом восьмидесятого уровня и умирающая от страсти эльфийская принцесса? – Макс нервно хмыкнул. – Воды нет, еды нет, сотовая связь не ловит. Пипец!
Но делать нечего. Когда не знаешь, что делать, надо делать хоть что-нибудь. Поэтому Макс просто пошел вперед, поглядывая по сторонам и под ноги. Примерно через пару часов, изнывая от жары, он набрел на что-то, отдаленно напоминающее дорогу. Отдаленно потому, что никакая это была не дорога. Просто утоптанная полоса степи, слегка украшенная сухими отходами жизнедеятельности крупного рогатого скота. Хотя, скорее всего, скот тут шел не только крупный, но и мелкий. Да в наличии рогов Макс уверен не был. Он не слишком хорошо разбирался в зоологии. Лютая тягучая жара, которая, казалось, плавила мозг в черепной коробке, стала понемногу отступать. Солнце начало прятаться за горизонт, давая робкую надежду на то, что эта пытка когда-нибудь может закончиться. Язык во рту Макса уже превратился в сухую шершавую терку, горло саднило, а ноги отказывались нести уставшее тело, как вдруг впереди, в наступающей темноте, блеснул крошечный огонек.
– Костер! Люди! – и Макс, получив второе дыхание, припустил в сторону спасительного светлячка. Минут через двадцать он увидел зрелище, которое его добило окончательно. Он увидел стоянку настоящего каравана. Три десятка верблюдов, несколько штук двухколесных телег самого примитивного вида, и пасущихся рядом лошадок, размером чуть больше крупной собаки. Но больше всего его поразили люди. Невысокие, чернобородые, в подобии туник без рукавов, и с замотанными тряпками головами. У некоторых были высокие шапки из материала, напоминающего войлок, а на поясах висели ножи впечатляющих размеров. У двоих на поясе, к своему дикому удивлению, Макс увидел девайс, в котором уверенно опознал короткий меч. Несколько десятков изможденных мужчин в одних набедренных повязках сидели прямо на земле. Их унылый вид и потухшие глаза ничего хорошего не предвещали.
– Цыгане, что ли? – подумал Макс. – Эй, мужики, – попытался сказать он, но начисто засохший язык позволил только выдавить из себя какой-то невнятный скрип.
Увидев Макса, участники этого бродячего цирка загомонили на каком-то непонятном наречии, в котором, как ни пытался, тот не уловил ничего знакомого. Один из караванщиков, рослый молодой мужик с руками, перевитыми жгутами мышц и с мечом на поясе, подошел к Максу и что-то повелительно спросил. В нос парню ударил непередаваемый аромат, состоящий из смеси запаха верблюда, давно немытого тела и вони нечищеных зубов. Как пахнет верблюд, Макс помнил по поездке в Египет, где его угораздило покататься на этом корабле пустыни. Так как ответить парень не мог при всем своем желании, то он просто стал мычать и показывать на рот, где язык по всем параметрам стал напоминать сосновую шишку. Мускулистый громила передал Максу кожаную флягу, наполненную теплой, пахнущей какой-то дрянью водой, и тот втянул в себя пол литра одним глотком. Ничего вкуснее в своей жизни Максу пить не приходилось. Мускулистый еще раз задал вопрос, но его тон стал звучать угрожающе.
– Мужик, я тебя не понимаю. Ты кто, где мы все, и что вообще происходит? – просипел он.
В ответ громила коротким выверенным ударом засветил ему в челюсть, и удивленный донельзя Макс встретил головой камень, на время избавив себя от необходимости искать ответы на поставленные им же вопросы.
Пульсирующая головная боль разбудила Макса раньше, чем чернильная тьма накрыла караван, а вместе с темнотой начало ощутимо холодать. Макс с удивлением обнаружил, что руки и ноги его связаны, причем хитро, с какими-то перехлестами петель, поэтому, как он ни старался, растянуть веревки и освободиться у него не получилось. Тщательно подумав, Макс бросил эту затею, так как бородатый часовой начал выразительно смотреть на него и поигрывать увесистой палицей, окованной каким-то темным металлом. В целом, освобождение не дало бы ему никаких бонусов, кроме смерти от жажды в незнакомой степи, поэтому Макс решил, что раз его пока не убили, то, наверное, уже и не убьют, а возможно, даже дадут пить и покормят. Неприятным сюрпризом после пробуждения стало то, что Макс оказался абсолютно голым. С него сняли все, включая трусы. Кстати, именно их он и увидел в руках у мускулистого типа, сидящего неподалеку. Тот с задумчивым видом наслаждался неведомым ему ранее растягиванием резинки в стороны. Это занятие поглотило его полностью, а отражающийся на лице мыслительный процесс был так уморителен, что Макс заржал бы, если бы не понял, в какой заднице он оказался. Извиваясь, как червяк, наш герой подполз к костру и прижался спиной к какому-то бедолаге в набедренной повязке, игнорируя вонь немытого тела. Тот не возражал, ему тоже было холодно. Отгоняя от себя всякие мысли, Макс попытался заснуть, но вместо сна получил серию из коротких периодов полузабытья, просыпаясь от того, что отлежал бок или руку на жесткой земле. Очнулся он по той причине, что два бородатых караванщика приподняли его ногу и осматривали стопу, как будто хотели пощекотать. Видимо, увиденное их не удовлетворило, и один из них вскоре принес какие-то два куска кожи с веревками. Макса развязали и жестом показали на принесенную ему неведомую хрень. С немалым удивлением тот опознал в выданном ему предмете сандалии наподобие тех, что были на ногах у воинов, но сильно, сильно хуже качеством. Кое-как, намучившись, под презрительными взглядами стражников, Макс завязал шнурки на щиколотке так, чтобы они не съезжали вниз. После этого ему кинули кусок каменистой, противной на вкус лепешки и дали похлебать мутноватой воды из кувшина. На этом подарки закончились. Бедолаг в набедренных повязках построили в затылок, легким тычком в почку показав Максу направление в конец строя. После этого на плечи всей цепочке положили по жерди, зажав шеи веревкой. Таким образом, все шесть человек стали единым целым. Ни сесть, ни встать, ни даже упасть никто из них в одиночку уже не мог. Раздалась гортанная команда, и верблюды тронулись вперед. Несколько десятков невольников, скованных точно так же, как Макс, поплелись следом.
– Нет, невозможно! Я раб, что ли, теперь? – билась в голове мысль. – Это нелепость какая-то. Да что, блин, происходит? Что это за уроды? Что это за место такое?
Час за часом шагая на палящей жаре, Макс гонял в голове одни и те же вопросы. Он даже вспомнил познавательную передачу про Мавританию, где все еще оставались рабы. Но там рабы были черные. Тут же все оказались похожи на прислугу в египетском отеле. Такая же оливково-смуглая кожа, смоляные волосы, карие глаза. Надо сказать, что сам Макс тоже успел неплохо загореть за три прошедшие недели лета. Иначе, страшно подумать, что сделало бы с ним местное немилосердное солнце.
– Невозможно! Невозможно! Я сплю! У меня глюки! Я накурился, и теперь меня штырит! – как заведенный повторял Макс про себя. Он не говорил вслух, потому что во рту стало сухо, как в окружающей его степи. – Невозможно! Это все происходит не со мной!
Так прошло несколько часов. Жара стала совершенно невыносимой, когда раздалась отрывистая команда, и караван стал разбивать палатки для дневного отдыха. Переход по палящему солнцу доконал даже местных, что уж говорить о Максе, который и в поход-то в своей жизни не ходил ни разу. Развязанные рабы просто попадали на землю, заползая в живительную тень палаток. Выданную воду выхлебали в один присест, и несчастные впали в легкое забытье, понимая, что впереди еще один переход.
Палящий невыносимый зной начал спадать, когда прозвучала фраза, которая могла быть истолкована только как команда двигаться вперед. На верблюдов навьючили поклажу, рабов связали точно так же, как и до этого, лошадок запрягли в арбы, и караван двинулся вперед.
Макс, как заведенный, повторял про себя:
– Я просто пьяный сейчас лежу на турбазе. Я накурился и меня глючит. Или я допился до белой горячки. Я приду в себя, и этого ничего не будет. И я, сука, в жизни больше пить не буду. И курить. И спортом займусь. И в магистратуру поступлю. Сука! Мне это снится!!!!! Мне по хер, что я голый бреду по степи, закованный колодкой. Мне по хер, что вокруг караван верблюдов и чуваки с мечами, которые одеты в вонючие тряпки качеством хуже, чем мешок от сахара. Меня не парит, что я без трусов иду вторые сутки хрен знает где. Я просто хочу пить и жрать!
Вечерний привал Макс встретил в состоянии исступления. После того, как его развязали, он подбежал к главному и заорал:
– Ты, падла! Ду ю спик инглиш? Шпрехен зи дойч? Парле ву франсе? – на этом запас знаний иностранных языков у Макса иссяк. – Ты что творишь, сука? Я тебе раб, что ли? Где тут посольство? Что это за страна? Ты у меня сядешь, гад!
Через секунду прилетел удар под колено, и Макс упал наземь. Бородатый воин, улыбаясь щербатым ртом, и одарив запахом никогда не чищеных зубов, вбил древко копья ему прямо в солнечное сплетение. Вспышка боли отключила разум Макса на какое-то время. Очнулся он от того, что мускулистый поигрывал ножом, держа в руке его мошонку. Увидев, что Макс очнулся, он начал говорить, показывая жестами, что если еще раз такое повторится, то радости секса кое-кому больше доступны не будут. После этого громила придвинулся, обдав непередаваемым ароматом немытого тела, и короткими движениями кинжала обозначил удары в глаза, не доведя его до цели несколько миллиметров. Макс смотрел в его холодные мертвые зенки, и внезапно осознал, что этому типу отрезать ему причиндалы, или ослепить, или вообще убить кого-то не стоит ничего. У него даже аппетит не испортится. И тут Макс впервые в жизни испугался по-настоящему и засучил ногами, пытаясь отодвинуться от страшной участи. По ноге потекла предательская струйка. Воины вокруг захохотали, колотя себя по бокам. Сегодня Макс явно выдал событие недели. Скуля от страха и унижения, он отполз в сторону остальных рабов и постарался сделаться как можно незаметнее. Тем, судя по всему, тоже было весело. Они переговаривались между собой и показывали на Макса пальцами без всякого стеснения. Ведь здорово, что рядом есть кто-то, еще более убогий, чем ты сам.

Глава вторая, где Макс узнает, как впятером нести одного, и вспоминает родительскую дачу
Откат накрыл Макса внезапно, как аудиторы из головного офиса. Пережитый страх вкупе с жаждой и голодом привели его в состояние полной и абсолютной апатии. Макс не мог унять предательскую дрожь губ и пальцев. Будучи реалистом, он понимал, что не умеет и не знает вообще ничего, что ему помогло бы в этой ситуации. И осознание собственной ничтожности перед лицом обстоятельств только усиливало эффект пережитого недавно ужаса. Почему-то во всех книгах про попаданцев, в иные реальности проваливались мастера единоборств, обладающие энциклопедическими знаниями по производству булата и пороха в условиях вечной мерзлоты. Ничего подобного Макс не знал, да и знать не мог, будучи чистым гуманитарием. Даже лопатой в своей жизни он пользовался раз пять-семь, потому что отлынивал от посещений родительской дачи. Вся его эрудиция носила крайне поверхностный характер и была почерпнута из телевизора и соцсетей. С каждой секундой Макс все больше осознавал, что без смартфона с вай фаем и кредитки он из себя не представляет вообще ничего. Ноль, зеро, пустое место, раб, вещь.
Слезы, вспарывающие засохшую грязь на лице, потекли на трясущиеся губы. Макс отчетливо осознал, что прежней жизни с работой с девяти до шести и пятничными гулянками больше не будет. А будет что-то новое, непонятное и страшное. Будет жизнь, в которой немытый отморозок может просто убить его, Макса, ненаглядного маминого сынулю и центр вселенной имени себя любимого. Убить просто, как Макс убивал тапком таракана на кухне, и испытать при этом ровно столько же эмоций. Макс, не будучи дураком, понимал, что человеческая жизнь стала чего-то стоить в этом мире не так уж и давно. Но в двадцать первом веке все это казалось чем-то из разряда былин про Илью Муромца и Тугарина-змея, то есть чем-то, не относящимся к текущей реальности. Макс придвинулся к костру, прижавшись к теплым, вонючим бокам товарищей по несчастью и попытался задремать.
Утро началось как обычно, с протяжной команды на незнакомом гортанном языке. Получив вожделенную пайку из лепешки и воды, рабы привычно выстроились гуськом, равнодушно ожидая фиксации веревками. Дергаться и строить из себя героя даже в голову никому не приходило. Видимо, понурые мужики ориентировались в местных реалиях существенно лучше, чем Макс. Да и идущие по сторонам звероватого вида парни с короткими копьями начисто лишали контингент даже тени героических мыслей. Караван двинулся вперед, стремясь поймать остатки ускользающей с каждой минутой утренней прохлады. Через пару часов отупляющего однообразного марша Макс услышал резкие отрывистые команды. Охранники каравана забегали, что явно не предвещало ничего хорошего. Один из них заорал на рабов, показывая в сторону ближайших валунов. Шестерки скованных бедолаг стали разворачиваться, как вдруг Макс услышал короткий свист, который закончился странным хлюпающимся звуком. Идти стало очень тяжело, и Макс с ужасом увидел подрагивающую стрелу, которая торчала из шеи товарища, идущего в связке перед ним. Тот обвис, зацепившись шеей за жердины, и темп движения резко снизился. Оставшиеся в живых начали перекрикиваться на своем непонятном наречии и припустили, как могли, в сторону укрытия. Макс, получивший основную нагрузку от болтающегося перед ним тела, старался из всех сил. Больше в их сторону никто не стрелял, ибо зачем портить хороший товар, да и опасности они из себя не представляли ровно никакой. Завалившись за валуны, Макс попытался унять дрожь, лежа рядом с мертвым товарищем по несчастью. Остальные, надо сказать, выглядели не лучше. В этом мире смерть всегда была рядом, но никто и никогда не пытался приблизить ее.
Звуки боя, которого Макс так и не увидел из-за плотно зажатой шеи, начали стихать. Кое-где еще раздавались вопли и утробное хеканье здоровых мужиков, работавших топорами и дубинами. Крики, сопровождающиеся тупыми ударами по черепам, прекратились. К рабам подошел покрытый кровью охранник и развязал их, жестом приказав идти за ним. Он что-то произнес, и те начали таскать трупы своих, складывая их в ряд. Всего погибло девять человек из каравана, и рабы стали таскать камни и складывать их поверх тел в кучу. Еще пара десятков убитых явно принадлежала к нападающей стороне. Их оставили на месте, обобрав до нитки и сложив добычу на расстеленную шкуру. С точки зрения Макса вся так называемая добыча была каким-то унылым дерьмом. Заскорузлые окровавленные тряпки, убогие бусы из дерева и прочая дрянь. У зажженного костра сидел знакомый Максу громила, который общался со связанным оборванцем из попавших в плен. Мускулистый задавал вопросы, а оборванец, судя то тону, довольно дерзко отвечал. Громила, не переменившись в лице, достал из костра нож и воткнул его в ляжку оборванцу. Тот завопил от боли, а мускулистый, получая явное наслаждение, повертел ножом в ране. Крик перешел в ультрадиапазон, после чего караванщик издал тот же набор звуков, что и в прошлый раз. Судя по всему, повторил вопрос. В этот раз разбойник затараторил, захлебываясь от скорости. Мускулистый задал еще пару коротких вопросов, после чего потерял интерес к беседе. После его команды двое вздернули оборванца на ноги, и караванщик косым ударом меча вывалил наружу сизые петли кишок. Воющий разбойник упал на землю, тщетно пытаясь собрать руками выпавшие потроха, но был уложен на спину. Один воин держал руки, а второй ноги. Громила со скучающим выражением лица зачерпнул пару горстей земли и засыпал бедняге в брюшную полость. Вой перешел в негромкий скулеж, но Макс уже этого не слышал, потому что его мучительно рвало желчью и жалкими остатками еды. В этот момент он окончательно понял, что все произошедшее правда. Потому что ни в одной компьютерной игре не дано ощутить тяжелого запаха теплых внутренностей и увидеть, как мутнеет роговица умирающего. Невозможно представить глаза человека, которому суждено несколько дней подыхать на жаре одновременно от жажды и перитонита. А тот несчастный со вспоротым брюхом представлял, что его ждет, и представлял очень хорошо. Загипнотизированный Макс смотрел в глаза своего, по сути, ровесника и не мог отвести взгляда. В этот самый момент он понял, что его главное желание – просто выжить. Любой ценой, любыми усилиями, несмотря ни на что. Макс даже не подозревал, что желание жить может оказаться таким сильным и всеобъемлющим. Настолько сильным, что отключало разум и чувства.
– Жить! Жить хочу! – повторял Макс, глядя в потухающие глаза бандита, который уже принял свою участь и стал покорно ждать смерти.
– Я выживу, я не могу умереть! – как заведенный твердил он. – Я выживу! Я выживу! Я выживу!
Второго перехода в этот день не было. Отряд приводил в порядок поклажу, ловил частично разбежавшихся верблюдов и перевязывал раны. В путь отправились только утром и, судя по повеселевшим мордам караванщиков, до конца пути осталось совсем недалеко. И действительно, через два дня местность изменилась, стали мелькать небольшие круглые домики, крытые тростником, с плодовыми деревьями вокруг них, и засеянные поля, покрытые ровной зеленью. А еще через день вдали появились крепостные стены из желтоватого кирпича. Причем город выглядел вполне себе немаленьким даже по современным меркам. Длина стен с башнями, что стояли через каждые тридцать метров, навскидку, была километров пять. Плюс пригороды. Нет, это определенно оказалось местным мегаполисом.
Макс повеселел. Он все-таки был городским человеком, и любой населенный пункт больше деревни будил в нем робкую надежду на светлое будущее. Даже если над городом возвышалась ступенчатая пирамида, вид которой вытащил из закромов памяти полузнакомое слово «зиккурат».
– Ща разберемся! – несмотря на произошедшее, Макса терзала робкая мысль, что, если это город, то тут имеется телефон, интернет и полиция.
Происходящее вокруг оставалось малопонятным, потому что никто так и не удосужился преподать ему экспресс-курс местного языка. Единственное, что он смог уловить, было имя мускулистого громилы, который хотел его кастрировать. Воина звали Ахемен. По крайней мере, он на это слово откликался.
Подойдя к городу, караван остановился. Макс жадно вглядывался во все вокруг, тщетно пытаясь увидеть признаки цивилизации. Ни фонарей, ни проводов, ни инверсионных следов в небе не было. Зато у городских ворот стояли стражники с бородами, как из барбершопа, вооруженные копьями и круглыми щитами. Ворота, высотой метра три, были окованы бронзовыми листами, а по бокам от них стояли статуи быков с бородатыми человеческими головами. В голове Макса что-то щелкнуло, и из глубин памяти всплыло слово Месопотамия. Потом слова – Вавилон, Ассирия, Ур, Урук и Песнь о Гильгамеше. Как и любой нормальный человек, никакую песнь Макс не читал и не знал никого, кто бы это делал. Но бородатых быков из картинки учебника истории он запомнил. То, что он провалился в какое-то непонятное время и пространство, Макс уже принял и смирился. Но попасть в Междуречье за тысячи лет до рождения… Это было за гранью его понимания.
Тем временем Ахемен о чем-то поговорил со стражей, и караван заехал в город. В уши Макса ударил непривычный городской шум. Узенькие кривые улочки, толпы людей, в основном мужчин, и беленые дома без окон с плоскими крышами, стоящие вплотную друг к другу, как пчелиные соты. Одежда большинства оказалась похожа на ту, в которую были облачены караванщики: кусок ткани с дыркой для головы, перевязанный поясом. Изредка попадались люди, одетые более нарядно. Туники они носили цветные, и поверх них был завернут еще один кусок ткани, щегольски переброшенный через плечо. Один раз Макс увидел крытые носилки, в которых сидел какой-то тип с завитой крупными локонами бородой, в массивном золотом ожерелье на шее, бусах до пупа и браслетах на запястьях. Текстиля на нем было навернуто еще больше, и он оказался запредельно пестрым. Голову венчала массивная разноцветная конструкция из ткани, украшенная пером какой-то птицы и массивной брошью. Всю эту композицию можно было бы смело охарактеризовать как «кровь из глаз», если бы не высокомерное холеное лицо товарища в носилках. Тот явно гордился и собой, и своим гардеробом. После непродолжительного раздумья Макс осознал, что он имеет честь лицезреть представителя местного истеблишмента. То, что по бокам паланкина шли стражники, а впереди – двое с палками, разгонявшие ими презренную чернь, только укрепило его в этом мнении. Тем временем, караван приблизился еще к одной стене с воротами. Как выяснилось, внутри города располагался еще один город. Стражники на воротах оказались лысыми, как коленка, и без бород. На поясах у них висели длинные кинжалы, а в руках были копья длиной метра два с хвостиком. Ворота перед караваном открыли без дополнительных вопросов, и Ахемен кивнул страже, как старым знакомым. Улица все время шла в гору, а в конце ее виднелось то самое здание, которое у Макса ассоциировалось со словом «зиккурат». Здоровенная многоярусная пирамида метров пятьдесят в поперечнике и в высоту, внушала трепет даже такому продвинутому горожанину, как Макс. Это сумасшедшее сооружение было целиком кирпичным, и когда наш герой попытался прикинуть, сколько же кирпича ушло на эту стройку, то ему стало не по себе. Его отец на строительство дачи покупал десять тысяч штук, и это капиталовложение торпедировало семейный бюджет при ничтожном конечном результате. Тут же счет кирпича шел на многие миллионы. Караван остановился перед приземистым зданием, крытым камышом, а рабов расцепили и повели внутрь помещения, оказавшимся чем-то вроде казармы. Коек тут не было, зато имелась травяная подстилка на полу, служившая заменой этим самым койкам. Рабам дали по миске какой-то каши и вдоволь воды, что после рациона в караване показалось невероятной роскошью. Мужики повалились на подстилку и предались греху безделья. К всеобщему счастью, до самого утра их никто не трогал.

Глава третья, где Макс знакомится с местной модой и вообще вникает
На рассвете вся казарма проснулась от резкого металлического звука. Еще один лысый гражданин (они тут почему-то все были лысые) бил молоточком в бронзовый гонг. Макс по многолетней привычке перевернулся набок, надеясь, что будильник выключится сам, но удар палкой по ногам развеял утреннюю идиллию и вернул его в суровую реальность. Рабов выстроили в шеренгу, и лысый что-то произнес. Макс, традиционно, не понял из сказанного ни слова, но большая часть мужиков сделала шаг вперед, и их куда-то увели. Пятеро остались на месте. Судя по всему, это были те, кто не понимал местное бормотание, как и Макс.
Лысый вышел вперед и произнес, тыча себя в грудь:
– Эну Нибиру. Потом ткнул в грудь первого в шеренге раба и сказал какое-то короткое слово. Тот произнес в ответ: – Баршам. Жрец врезал тому палкой по спине и произнес еще раз:
– Эну Нибиру. И снова то же короткое слово. До бедолаги дошло, что его просили повторить имя жреца, а его собственное имя тут вообще никого не колышет. Так прошли по всему строю, и никто больше не ошибся. Макс невольно восхитился простотой и эффективностью методики. После этого начался осмотр. Смотрели зубы, уши, мяли мышцы и даже зачем-то задницу велели раздвинуть. Около Макса эну Нибиру задержался. Видимо, голубоглазые славяне со светлыми волосами и мягкими, как у новорожденной девочки ладонями тут встречались нечасто. Но никаких привилегий за уникальность не полагалось, и их пятерка под командованием еще одного лысого по имени эну Халти двинулась на работы. Путем несложных вычислений Макс понял, что эну – это звание, а не имя. Он вспомнил, что зиккураты были храмовыми сооружениями, а значит все лысые были жрецами и носили звание – эну. Окружающая действительность понемногу становилась чуть менее непонятной.
Надо сказать, что одежды им не полагалось, и все рабы ходили голышом. Делалось это то ли из экономии, то ли, чтобы обозначить социальный статус, то ли все вместе. Позже выяснилось, что дети простонародья обоих полов тоже ходили голышом, обзаводясь одеждой, когда приходили в более-менее осмысленный возраст. По мере повышения социального статуса количество одежды, длина рукавов и количество украшений увеличивалось. Бедные крестьяне носили набедренные повязки, ремесленники и крестьяне побогаче – туники. Купцы – что-то вроде тоги из цветной ткани. А высшая знать, представителя которой имел честь видеть Макс в паланкине, напяливала кучу разноцветных тряпок и увешивала себя несметным количеством золота по принципу – «дорого-богато». Так что, понять, кто есть кто, оказалось предельно просто и логично. Если на человеке больше тряпок, чем на тебе, то он главный, а ты – говно. И наоборот.
С прическами тут обстояло ровно так же, как с одеждой. Рабам выстригали волосы ото лба до затылка. Жрецы брились наголо. Знать укладывала на голове всякие затейливые вавилоны. А люди попроще изгалялись, как могли. Так что в целом все тоже было понятно. У кого красивей прическа – тот главный. Так что система работала, как часы, и не вызывало ни малейших сложностей понять, кто из собеседников перед кем должен пресмыкаться.
Но все это Макс узнал существенно позже. А сейчас, в отличие от всех нормальных попаданцев, он шел не ковать булатный клинок и тискать эльфийских принцесс, а чистить выгребные ямы и собирать навоз по улицам. Поэтому первым существительным, которое он узнал в новом мире, оказалось «дерьмо», а первым глаголом – «убирать». Причина этого оказалась банальна: в городе жило тысяч двадцать народу. Основным видом легкового транспорта были ослы и мулы, а грузового – верблюд. Лошади тоже имелись, но они оказались довольно мелкими, и их было существенно меньше. А еще в городе жили свиньи, козы и коровы с быками. И все это зоологическое великолепие, как и положено травоядным, непрерывно гадило. Оставить город без уборки хотя бы на день означало ввергнуть его в экологическую катастрофу, и это отнюдь не было фигурой речи. Местное население, к слову сказать, тоже испражнялось вполне исправно. Плюс, регулярно работающие скотобойни давали приличное количество отходов, и их тоже надо было убирать. А все это добро вывозилось через небольшие ворота в обмазанных глиной корзинах на телегах, запряженных флегматичными мулами.
Работа начиналась еще до рассвета, когда специальные отряды чистили улицы и вывозили содержимое выгребных ям за город в специальную зону, где оно и складировалось в различные кучи. Просушенный за несколько недель навоз превращался в неплохое топливо и добавлялся в глину при строительстве. Отходы человеческой жизнедеятельности после сушки шли на поля. К величайшей досаде Макса, считавшего себя венцом творения, а местных – дикарями, он признавал, что местный круговорот дерьма в природе был организован с точки зрения логистики практически безупречно, и поддерживал на плаву жизнь гигантского города.
Тем не менее, гордости за свою почетную роль в жизни местного общества Макс не испытывал. Даже наоборот. Его периодически посещали мысли о побеге, но первым на побег решился тот самый Баршам. Как выяснилось потом, его загнали с собаками, притащили в город и распяли как раз за теми воротами, куда рабы вывозили дерьмо. Макс даже не подозревал, что смерть на кресте настолько мучительна. Несчастный на второй день начал бредить от обезвоживания, а на третий сошел с ума и умер, изжарившись заживо на беспощадном солнце. После этого он так и остался висеть на Т-образной конструкции, в назидание остальным. Макс на свой счет не обольщался совершенно. С его внешностью скрыться в толпе было столько же шансов, как у индийского слона, выкрашенного в розовый цвет. Поэтому Макс, вникая в жизнь местного общества, судорожно искал варианты. К слову сказать, здешний язык оказался несложным и отражал тот невеликий объем информации, который был нужен для повседневной жизни. Полное погружение в языковую среду и регулярные побои сотворили чудо. Уже через месяц Макс, который так и не осилил школьный курс английского, понимал почти все и мог объясниться в стиле «моя твоя понимай, насяйника». Друзей он так и не завел, потому что его жизненный опыт и менталитет отличался от соседей по казарме радикально. Разговоры рабов крутились вокруг еды, дерьма и кто сколько палок получил. Еще они клялись непонятными Максу богами, и вообще были для него скорее инопланетянами, чем живыми людьми. Рабы же считали его непонятным зазнайкой из неведомых земель, и к общению не стремились. Плюс Макс как-то раз заржал при слове «Иншушинак», что привело коллег по бараку в ужас. Но, слава богу, никто не стуканул, что говорило о том, что люди они были, в целом, неплохие.
Самым удивительным для Макса оказалось то, что здесь не было денег в нашем понимании. Зерно, скот и ткани служили мерилом стоимости, а для сделок использовали серебро по весу. Монетной чеканки тут пока не существовало. Причем даже в уже гораздо более развитые времена, когда рухнула империя Ахеменидов, имевшая полноценное денежное обращение, и пришел на царство Александр Македонский, упертые вавилонские купцы все равно взвешивали серебряные греческие драхмы и золотые персидские дарики, а не пересчитывали их, как положено всем приличным людям. Странное это было место, и Максу, по понятной причине, хотелось покинуть его поскорей. Только как это сделать дипломированный специалист, различавший на глаз десятки видов дерьма, пока не знал. Но узнать очень хотел.

Глава четвертая, где Макс узнает, что он был год без секса по собственной глупости
Так прошел год. Макс освоил местную речь, благо слов в ней было относительно немного, и все они описывали окружающую жизнь. Он достиг невиданных высот в сфере античной ассенизации, но особой радости это не приносило. Макс научился говорить на автомате «да, мой господин», «слушаюсь, мой господин» и сгибаться при этом в поклоне. Он научился лгать, уклоняться от работы при каждом удобном случае, ценить еду и безбожно лизать зад начальству, соглашаясь с любой сказанной им глупостью. Собственно, это была единственно возможная линия поведения. Отклонения от нее заканчивались либо палками, либо, в особо запущенных случаях, распятием. Он окреп, стал более жилистым, сильно загорел и полностью лишился робко намечавшегося пивного брюшка. Напротив, на его животе наметились невиданные там ранее кубики. Но, к его величайшему сожалению, эта неописуемая красота ни у кого не вызывала восторга. Ведь именно брюхо считалось тут эталоном красоты и признаком богатства. Человек, который мог откладывать излишне съеденное в виде жира на заднице, считался кумиром молодежи и объектом самой черной зависти. Баба, которую в прошлой жизни Макса считали бы целлюлитной коровой, по местным меркам считалась топ-моделью и смотрела на менее удачливых товарок, как на говно.
Разобравшись в местной жизни, Макс выяснил, что попал он совсем не в Месопотамию, а в страну под скромным названием Хал-Темпти, Земля Бога, которую вавилоняне назвали Элам, Горная страна. Какой был год до рождества Христова, он не знал, да и значения это никакого не имело. Государство находилась восточнее Междуречья и соответствовало юго-западу Ирана. Город, в котором жил Макс, назывался Аншан, было ему не менее двух тысяч лет, и он считался второй столицей страны после города Шуш, который греки, не любившие шипящие звуки, назвали Сузы. Зиккурат в центре города был посвящен богу Иншушинаку, и жрецы, хозяева Макса, служили ему. Впрочем, богов тут было, как собак нерезаных, и в эту тему Макс сильно не погружался. Правил страной великий царь, суккалмах по местному, Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака. Только так, блин, и не иначе. За иначе можно было попасть на кол. Тут был Восток во всей его красе, без всяких там прав человека и феминизма. Мужеложство вполне себе процветало, и в гаремах вельмож мальчики присутствовали наравне с девочками. Писали клинописью, как в Месопотамии, которая была ближайшим соседом и торговым партнером, а Вавилон – вернейшим союзником в непрерывных войнах против ненасытной Ассирии. Лет за десять до этого текущий царь Шутрук-Наххунте, второй царь этого имени, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака, присоединил кучу земель на севере, отчего возгордился без меры и привел местных граждан в состояние восторженного патриотизма. Видимо, чтобы окончательно запутать население, в Эламе присутствовало еще два царя. Первый зам, младший брат текущего правителя и второй зам, старший сын его же. После смерти царя наследовал не сын, а брат. Усугубляло ситуацию то, что цари женились на своих сестрах, и после смерти старшего брата младший должен был жениться на его вдове, которая была и его сестрой тоже. Как они тут разбирались во всем этом лютом звездеце, и куда девался третий царь после смерти первого, Макс так и не понял. А вопросы задавать постеснялся, потому что за любопытство такого рода можно было опять-таки присесть жопой на кол, чего Максу категорически не хотелось. Он, как нормальный мужик, использовал жопу только по прямому назначению. А вот с женщинами был облом. Местные мужики пользовались услугами уличных проституток, а иногородние – проституток храмовых. Роль последних исполняли все женщины города хотя бы раз в жизни, и это была очень почетная, одобряемая общественной моралью деятельность. Почему-то считалось, что легкий адюльтер в храме самым положительным образом влияет на урожайность местных зерновых. Какая была связь между количеством собранного крестьянами ячменя и тем, что знатнейших женщин города трахают залетные проходимцы, Макс решительно понять не мог. Но благоразумно вопросов не задавал, потому что за святотатство тут жгли на костре. Вообще, Максу, с его навыками жителя двадцать первого века нужно было очень постараться, чтобы не попасть в жернова местного уголовного кодекса, статьи которого отличались друг от друга видом казни, а не сроком заключения. Заключения тут не было вовсе. Либо штраф, либо казнь. Просто, эффективно и прибыльно для местного бюджета. Спасло Макса лишь то, что он не бросился в океан местной жизни, строя университеты и звездолеты, как положено нормальному попаданцу, а смиренно убирал навоз с улиц, являясь в глазах населения чем-то средним между ослом и мотыгой.
Вся местная цивилизация строилась вокруг речек Керха и Карун, которые обеспечивали поливное земледелие, позволяющее получать вполне пристойные урожаи полбы и ячменя, которыми тут в основном и питались. Мясо простой человек видел в год раза два, а рабу мяса не полагалось вовсе. Эффективный менеджмент был в действии. Раб должен много работать и мало есть. Обратная пропорция просто разрушила бы местную экономику, и это понимали все, включая самих невольников. И именно поэтому любой раб пытался сожрать больше, чем ему полагалось и сделать меньше, чем от него требовали. За выпрямлением этой диспропорции следили бритые ребята с палками, которые тоже реалии местной экономики понимали на пять с плюсом. Вот так Макс и жил. Еда, работа, сон и периодические побои. Но было еще кое-что, чего Макс не осознавал. А это кое-что уже приняло вид грозовой тучи над его головой. А учитывая особенности местного уголовного кодекса, и то, что штраф платить ему было нечем, Макс, сам того не зная, оказался в нешуточной опасности.
Как-то утром, эну Халти, старший по их бараку, ткнул палкой в грудь Макса и сказал:
– Ты! Идешь со мной.
Он молча развернулся и пошел, не сомневаясь, что раб последует за ним. Через несколько минут они пришли в небольшое помещение, где на легком деревянном стуле с резными ножками сидел уже знакомый Максу эну Нибиру. Макс торопливо согнулся в поклоне, сложил руки перед собой и опустил глаза в пол. Говорить без команды и смотреть в глаза свободному человеку не полагалось, это считалось непростительной дерзостью и каралось незамедлительно. Этот урок Макс выучил в первые же дни. Всего-то два раза выпороли, и нужный рефлекс сформировался. А ноющая спина напоминала о себе еще пару недель.
– Твое имя? – спросил эну Нибиру.
– Максим, можно Макс, – ответил наш герой.
– Откуда ты?
– Русь, Россия. Моя страна находится далеко на севере.
– Никогда не слышал про такие земли, – произнес эну. – И имя какое-то странное. Впрочем, кому есть дело до имени раба? Никто и никогда не видел тебя в храме, ты не приносишь жертв и не призываешь богов, когда разговариваешь с другими. Ты сумасшедший? Ты не почитаешь богов? Хорошо подумай над ответом, потому что, если мне твой ответ не понравится, тебя сожгут на костре как безбожника.
И тут Макс понял, что в ближайшую минуту решится вся его следующая жизнь. Да и вообще решится, будет ли эта самая жизнь. Отвыкший думать мозг заработал на полную катушку. Макс упал на колени и уткнулся лбом в прохладный пол, застеленный подобием керамической плитки. Впрочем, довольно грубой, на его взгляд.
– Господин, мой добрый господин. Сжальтесь, не убивайте. Я поклоняюсь своему богу, а он очень ревнив. Но если вы прикажете, я буду поклоняться великому богу Иншушинаку, Хумпану и Мардуку. Только не казните меня! Я издалека и не знаю ваших порядков. Пощадите, господин!
В комнате установилась нехорошая тишина. Эну Нибиру с легкой брезгливостью смотрел на трусливого раба и думал, что же с ним делать дальше. Но Макс почувствовал заминку и продолжил:
– Я пригожусь, мой господин. Я очень хорошо умею считать.
Заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы, и глаза жрецов приняли размер небольших блюдец.
– Что ты сказал?
– Я хорошо умею считать, – повторил Макс.
– Встань.
Макс торопливо вскочил и опустил глаза в пол.
– Крестьянин собирал семь дней по десять мешков ячменя. Потом пришел сборщик налогов и забрал тридцать мешков. Сколько осталось у крестьянина?
– Сорок, господин, – смиренно сказал Макс.
Глаза эну Нибиру приняли совсем уж неприличный размер.
– Хорошо. Наместник нашей провинции построился на бой с армией в пять тысяч человек. Половину он оставил в центре, а вторую половину разделил пополам и поставил на фланги. Сколько войска стало в центре и по флангам?
– Две с половиной тысячи в центре, а по флангам – по тысяче двести пятьдесят, – моментально ответил Макс.
– Немыслимо, – произнес с задержкой эну Нибиру. – Как ты это делаешь так быстро?
– Я учился в школе, господин.
– Это я и так понимаю. Эну Халти, я его забираю у тебя.
– Слушаюсь, господин, – сказал Халти.
Эну Нибиру ударил в гонг, и в комнату, поклонившись, вошел слуга.
– Слушаю, господин.
– Отведешь этого раба на чистую половину, накормишь и покажешь, где ему спать. Потом познакомишь его с Ансун, она научит его почитать Богиню-мать и Иштар. Утром приведешь ко мне.
– Слушаюсь, господин.
Через час, осоловевший от неприличной сытости и безделья, Макс валялся на тростнике и пялился в потолок. Он с большим удовольствием смотрел бы в окно, но окон тут просто не было, ведь местные любыми путями прятались от палящего солнца. Освещение давали масляные лампы, глиняные у людей попроще, и бронзовые, немыслимо вычурные, у знати и жрецов.
В комнатку вошла молодая крепенькая женщина, которая спросила:
– Ты Макс? Получив утвердительный ответ, начала снимать тунику.
– Эй, ты чего? – удивился Макс.
– Господин велел научить тебя чтить Великую Мать и богиню Иштар.
И Ансун присела рядом, как-то по-особенному поглаживая живот и область паха Макса. Тот отреагировал незамедлительно, приведя оборудование в вертикальное положение. Ансун моментально уселась сверху и начала ритмично двигать бедрами. Хватило Макса секунд на двадцать.
– Чего это ты? – изумилась Ансун.
– У меня год женщины не было, – признался Макс, невольно краснея.
Ансун округлила рот в изумлении.
– Богиня разгневается. Повторим.
В этот раз все продлилось существенно дольше. Макс даже проявил активность, перевернув девушку на спину. Та довольно постанывала, видно служение богине для нее было делом необременительным и вполне себе приятным. Минут через десять довольный Макс лежал на спине, мечтая о сигарете. На эльфийскую принцессу Ансун не тянула, но после года воздержания это существенного значения не имело.
– А когда мы будем богинь чтить? – спросил он.
Ансун снова изумилась.
– А я сейчас что делала? Как еще можно чтить богиню плодородия и богиню любви? В твоих землях не так, что ли?
– Да если бы в моих землях было так, я бы в храм каждый день ходил! – восхитился Макс. Приоткрывшиеся детали местной жизни ему понравились. Вон оно как, оказывается. И удовольствие получаешь, и богине молишься. Двум сразу. А он, как дурак, собственными руками от излишков гормонов избавлялся. И соседи по бараку те еще козлы, хоть бы подсказали.
Ансун неспешно оделась, махнула рукой и ушла.
– Теперь поспать! – решил Макс, признав текущий день однозначно лучшим в этом проклятом году.

Глава пятая, где Макс начинает считать себя очень умным, потом глупым, а потом узнает, что такое сотрясение мозга
Рано утром тот же слуга поднял Макса, дал ему полчаса, чтобы поесть и умыться, и отвел его к эну Нибиру. Тот расположился в другой комнате, намного больше и богаче, чем вчерашняя. Бритый наголо худощавый жрец с ястребиным носом был завернут в какую-то белую хламиду без каких-либо украшений. Он сидел за столом, отделанным резьбой сверху донизу. Ножки представляли собой львиные лапы, а торцы были украшены орнаментом из цветов и кистей винограда. Кресло с высокой спинкой, на котором сидел жрец, вообще оказалось произведением искусства. Ножки были явно точеные, что говорило о наличии соответствующего станка, а подлокотники исполнены в виде склонившихся в позу пьющего оленя людей. Руки эну лежали на их спинах. Стены комнаты были затянуты тканью, а в углу стоял большой сундук, украшенный металлической штукой, по всей видимости, выполнявшей роль замка. На столе стояла бронзовая лампа с таким орнаментом, что директор Эрмитажа отдал бы за нее любую почку на выбор. На лампе мастер изобразил охоту на льва. Лихие парни на колеснице истыкали бедную животину стрелами, как ежика. В наше время львы в Азии уже не водились, это Макс знал совершенно точно. А тут, по всей видимости, они еще были. Да чего уж там. Геракл вон немейского льва угомонил, значит они жили даже в Греции. Если бы Макс читал Геродота, он бы знал, что львы нападали на обозы Ксеркса в греко-персидских войнах. Но он Геродота не читал, как и положено менеджеру среднего звена, и теперь стоял, уткнувшись взглядом в пол. Скашивая глаза, он пытался оценить местное великолепие. По меркам прошлой жизни оценку интерьеру можно было выставить на уровне «ну ничё так», но в местных реалиях это была круть несусветная. Учитывая сложность транспортировки драгоценных пород дерева, которые сюда везли из Ливана, стоило это все неимоверно дорого. Сесть Максу, что характерно, никто не предложил. Жрец сверлил его глазами, словно пытаясь загипнотизировать. Учитывая разницу в положении и неиллюзорную возможность отправиться на костер, страшно было до жути.
– Итак, – промолвил эну Нибиру. – Давай еще раз, кто ты, откуда и где научился так считать? И не ври мне, накажу.
Макс завис. Как объяснить человеку, что он из страны, которой еще нет, и работал в госбанке, оформляя бумаги большую часть рабочего времени. И это при том, что ни банков, ни бумаги, как таковой, тут просто не было. Писали стилусом на свежей глине. Он осторожно начал:
– Господин, я из далекой страны на севере. Я сам не знаю, как тут очутился, но меня нашли в пустыне и привели сюда. Наверное, так распорядились боги.
– Откуда знаешь, что ты с севера, если не знаешь, как сюда попал?
– У нас значительно холоднее, растут густые леса, и зимой лежит снег.
– Ты не врешь, я бы почувствовал. Значит, из земель севернее Варганского моря. Далеко забрался. Но там живут саки, которые иногда нападают на Урарту и Ассирию. Они дикари-кочевники. А у тебя были руки человека, который ни дня в своей жизни не работал. Ты сак?
– Нет, господин, я русский. В моей стране нет никаких саков, и я понятия не имею, где находится Варганское море.
Если бы эну употребил название «скифы» вместо саков, то Макс как-то сориентировался бы. Но жрец не знал, что дикие племена саков какой-то дурак из Греции позже назовет скифами, поэтому с пониманием возникли сложности. Ну, а Каспийское море кто и как только не называл.
– Мардук, помоги мне! Что это за народ и кто ты такой, наконец? Или мне надо позвать палача?
– Не надо палача, господин, я говорю правду, – затараторил Макс. – Я и правда жил там. Но я из другого времени. На тысячи лет позже.
Нибиру в изумлении замолчал. Если бы взгляд мог жечь, то Макс уже лежал бы на полу кучкой пепла.
– Значит, ты прорвал спираль времени. Да, это многое объясняет. Твоя одежда, изготовленная искуснейшими мастерами, непонятные вещи, которые были у тебя с собой. Твои нелепые манеры, неумение делать что-либо и незнание очевидных вещей, известных ребенку. Ты не врешь, раб. Ты умеешь читать и писать?
– На вашем языке нет. На родном – да, господин.
– Расскажи мне о своей жизни, стране. Какой мир вокруг вас, как вы воюете? Рассказывай все, что приходит в голову, а я буду слушать и задавать вопросы. Начинай.
После этого началась форменная пытка. Эну Нибиру буквально вывернул Максима наизнанку, точностью и конкретностью вопросов удивляя последнего до глубины души. Макс, относившийся к местным, как представитель высшей расы к дикарям, оказался полностью обескуражен. Этот немолодой дядька с лысой башкой был невероятно умен, гораздо умнее его. Задавая точечные вопросы по ходу рассказа, он вытаскивал такие подробности, о которых тот и сам уже давно забыл. Иногда Максу становилось невероятно стыдно, когда выводы эламского жреца об их жизни оказывались точнее и глубже, чем его собственное мнение. Весь разговор продлился, по ощущениям, часов шесть. Макс был выжат, как лимон, учитывая, что все это время он простоял на ногах, не поднимая глаз.
– Значит так, иди к себе, – сказал эну, – Никому ни слова об этом разговоре, иначе пойдешь на костер, как опасный сумасшедший и богохульник.
Макс торопливо замотал головой вверх-вниз, выражая полнейшее согласие.
– Я решу, что с тобой сделать. Свободен.
Низко поклонившись и пятясь как рак, Макс вышел из комнаты. Повернуться задом к человеку такого ранга стало бы проявлением суицидального слабоумия. Вернувшись в свою каморку и закусив, он отрубился до утра. Ночь пролетела без сновидений, а утром он проснулся от знакомого удара гонга и вскочил, не дожидаясь поощрительного удара палкой по ногам. Наскоро перекусив, он умылся и вышел во двор. Его уже ждал вчерашний слуга.
– Значит так. С сегодняшнего дня подчиняешься мне. Меня зовут эну Кудур. Не воровать, не бездельничать, не трогать баб без их разрешения. Слушать меня, как голос небес, и тогда, может быть, раб, ты будешь сыт и не бит палками.
Макс торопливо закивал головой, всеми силами показывая, что первичный инструктаж пройден.
– Слушай сюда. Идешь к воротам, поможешь писцу считать мешки с ячменем, которые привезут сегодня. Он стоит у западных ворот, и его зовут эну Хутран. Ошибешься, заплатишь битой шкурой. Все понял, недоносок?
Макс снова закивал, изо всех сил стараясь понравиться новому начальству. После этого он с видом крайнего усердия рысцой побежал к воротам.
– А жизнь-то налаживается, – думал Макс.
Кормят лучше, работа умственная, а религиозным энтузиазмом он воспылал не на шутку. Так и тянуло помолиться Великой Матери во имя будущего урожая.
– Отложим на вечер, надо местных телочек изучить. А то мало ли что. Трахнешь кого, а окажется, что сегодня несчастливый день, и нужно нарушителя скормить свиньям. Тут ребята без тормозов.
Эну Хутран оказался небольшого роста крепким мужичком лет тридцати пяти. Выбритый до блеска, как и все жрецы, с коротким посохом, без которого уважающие себя люди на улицу не выходили. По мнению Макса, посохи служили не столько медицинским изделием для немощных, сколько вполне эффективным оружием самообороны. По крайней мере, он несколько раз получал по хребту этой штукой и оценивал ее возможности вполне объективно. Количество украшений на посохе и качество резьбы говорили о статусе владельца не меньше, чем прическа и одежда. Увидев жреца, Макс припустил еще быстрее, уже на подлете сгибаясь в униженном поклоне.
– Еще раз придешь позже меня, получишь десять палок, – сказал этот добрейший служитель бога.
– Да господин, больше не повторится, господин, – привычно сказал Макс, опуская глаза в землю.
– Ждем поставку зерна с храмовых полей. Твоя задача считать и докладывать мне. Я буду записывать. Потом зерно нужно будет под счет передать в склад. Если что-то пропадет, ты горько пожалеешь. Уяснил?
– Да, господин, – привычно ответил Макс.
– Абаком пользоваться умеешь?
– Нет, господин.
– Как же ты считать собрался, тупица?
– Я не знаю, что такое абак, господин, но считаю хорошо.
– И за что мне такое наказание? – жрец возвел глаза к небу. – Тупой самонадеянный раб, которого дали мне в помощь. Только никакой помощи не будет, придется все проверять за тобой. Слушай меня, животное. Я недоволен тобой, и тебе нужно очень постараться, чтобы к вечеру мое настроение улучшилось. Иначе я пройдусь по твоей спине посохом.
В этот момент ворота со скрипом открылись, и въехали первые телеги, запряженные мулами. Макс подбежал к каравану.
– Четырнадцать, шестнадцать, четырнадцать, пятнадцать, тринадцать. Семьдесят два мешка, господин.
Жрец, который щелкал костяшками на местном подобии счёт из советского гастронома, изумленно поднял голову.
– Как ты это сделал?
– Можете проверить, господин.
Жрец, мучительно сопя, тщательно пересчитал каждый мешок, щелкая деревяшками на своем девайсе.
– Семьдесят два. Удивительно. Иди с ними в хранилище зерна. Там сдашь их Римушу.
– Да господин.
И Макс пошел рядом со скрипящими телегами, возницы которых которые дорогу к зернохранилищу знали куда лучше, чем он. У ворот они остановились, и Макс спросил у крутившегося рядом пацана.
– Где найти Римуша?
– Да вот же он! – ткнул пальцем чумазый карапуз.
В сторонке стоял могучий бородатый мужик в грубой шерстяной тунике и ковырял щепкой в зубах.
– Ячмень привезли? Ну разгружайте. Нести в левый угол. Чего вылупился, раб? Тебе особое приглашение нужно?
Тут Макс понял, что его сладостные мысли об умственной работе оказались несколько преждевременны. Крестьяне, не прекословя, начали таскать мешки, и он не отставал от них. Судя по недоброму взгляду Римуша, тот только искал повод, чтобы придать ускорение заднице Макса хорошим пинком. Вскоре мешки перекочевали в указанное место, а Римуш, пощелкав абаком, пробормотал:
– Так, семьдесят мешков ячменя.
– Прошу прощения! Семьдесят два мешка, господин, – робко произнес Макс.
Римуш поднял изумленный взгляд и посмотрел на него с видом человека, которому что-то послышалось.
– Ты что-то сказал, сволочь?
– Семьдесят два мешка, господин, – повторил Макс, понимая, что сейчас его будут бить.
И, как обычно бывает в жизни, его скверные ожидания оправдались в полной мере. Римуш был могуч, как и положено человеку, много лет ворочающему тяжеленные мешки на свежем воздухе. А потому уже через минуту лицо Макса представляло собой отбивную. Нос был разбит и сочился кровью. Губы на жаре распухли в оладья с немыслимой скоростью, а левый глаз превратился в узкую щель. После особо удачного удара он упал, и наступила спасительная темнота. Очнулся он от криков эна Хутрана. Рядом с ним стоял Римуш, согнувшийся в поклоне, и заискивающе глядел в глаза жрецу.
– Он был непочтителен, господин.
– Что он сказал?
– Эта помесь осла и собаки говорила со мной, как с равным. Я не мог такого стерпеть.
– Раб дерзил тебе? Тогда ты был в своем праве. Можешь идти.
Римуш довольно улыбнулся и ушел в хранилище. Макса подняли, и пара рабов помогла ему дойти до любимой лежанки из тростника, где его напоили и оставили исцеляться живительными силами природы. Никакого врача никто ему не позвал, да и не собирался. Макс лежал в одной позе, потому что любое движение усиливало головную боль. Вскоре он провалился в забытье.

Глава шестая, где которой Макс узнает, что с телочками напряженка, а быки могут использоваться не только для перевозки тяжестей
Пока Макс бездельничал, восстанавливаясь после знакомства с местным складским хозяйством, в уже известном нам кабинете происходил интересный разговор.
– Многоуважаемый господин, – начал эну Хутран, – Ваш новый раб совсем не прост. Он считает так, словно его поцеловал Вавилонский бог Набу, но абаком пользоваться не умеет. Кто он, господин?
– Тебе не нужно этого знать. Рассказывай все по порядку.
– Слушаюсь, господин. У нас начали поступать жалобы от крестьян на то, что они привозят указанное количество зерна, а потом выяснялось, что поступило меньше. Некоторым пришлось привезти недостающее, как недоимку. Начался ропот. Поэтому я встал утром на воротах и пересчитал лично, сколько же зерна поступило сегодня. Потом послал раба, чтобы он проверил, сколько будет перенесено в хранилище, не пропадет ли что в дороге. После разгрузки он был жестоко избит кладовщиком Римушем. Со слов последнего – за непочтительность. Но на обратном пути я переговорил со старшиной крестьян, и он рассказал мне, что у нашего раба с Римушем возник спор. Римуш сказал, что пришло семьдесят мешков, а раб утверждал, что семьдесят два, после чего был избит в кровь. Я потом проверил записи на складе, туда пришло семьдесят мешков. После этого призвал стражу, попросил помощи эну Халти, и мы пересчитали мешки на складе. Оказалось, что пятнадцать мешков – лишние. Римуш виновен, господин.
– Где он?
– В яме, господин, ждет суда.
– Не затягивайте с этим. Известите судью, пусть собирает присяжных.
– Да, господин.
Через три дня на главной площади, при большом стечении зевак, состоялся суд. На возвышении, покрытом коврами, восседал уже знакомый Максу вельможа с завитой бородой и высокой разноцветной шапкой на голове, расшитой золотыми нитями и украшенной камнями. Высокомерная морда и огромное количество золота на шее и руках в стиле «цыганский шик» подчеркивали всю серьезность ситуации. С точки зрения Макса, его вид был верхом безвкусицы, но по местным меркам судья считался эталоном стиля, и явно не один день обдумывал свой гардероб. Даже складки длинного кафтана оказались разложены вокруг сидящего неподвижно вельможи в каком-то хорошо продуманном порядке.
– Сколько же он бороду свою завивает, – подумал Макс. – Волосок к волоску прямо.
И он продолжил жадно смотреть на происходящее. После довольно однобокого знакомства с местной жизнью, заключавшегося в чистке отхожих ям, сегодняшний день можно было считать праздником. Впрочем, так думала половина города, находившаяся тут же. Ведь их жизнь была не менее однобока. По бокам от вельможи стояли два черных, как сажа, раба, привезенных из далекого Египта, и обмахивали его опахалами. По правую и левую руку сидели уважаемые в городе люди, выполняющие роль присяжных. К собственному удивлению, Макс узнал, что организация судопроизводства в Эламе и Месопотамии была более прогрессивной, чем в родной ему федерации, где к судам присяжных и состязательности процесса родная Фемида оказалась все еще не готова.
Уважаемые люди, судя по всему, тоже отнеслись к делу ответственно, и количество пестрых тканей, камней, перьев и ожерелий радовало глаз, складываясь в какое-то безумное цветное пятно. Но горожанам эта картина казалась исполненной великолепия, что явно было видно по вытаращенным глазам горожан, тыкающих без стеснения пальцами в особо удачный образец местной моды.
– Тиииихоооооо! – заорал глашатай, стоящий на возвышении. Благородный Темпти-Шилхак, глаза и голос великого царя, начинает свой суд. Житель города Римуш обвиняется в воровстве вверенного ему зерна у храма великого бога Иншушинака. Приведите обвиняемого.
На площадь привели Римуша со связанными сзади руками. Голова и могучие плечи были опущены. Сзади шли стражники с копьями. Римуша подвели к возвышению и поставили на колени.
– Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? – спросил Темпти-Шилхак.
– Да, господин.
– Что можешь сказать об этом?
– Я невиновен, господин.
– Ты готов поклясться?
– Да, господин. Клянусь Великой Матерью, великими богами Хумпаном и Иншушинаком.
Площадь зашумела. По местным понятиям, после таких слов обвиняемый мог встать и идти в ближайший кабак, обмывая освобождение. Великие боги в противном случае должны были испепелить святотатца на месте. Но солнышко на небе сияло, как ни в чем не бывало, а обвиняемый выглядел здоровее некуда.
– Пусть выступит представитель храма великого бога Иншушинака.
Перед возвышением встал эну Хутран.
– Великий и благородный судья, в храме стало пропадать зерно, и я решил проверить это. Я сам принял на воротах партию ячменя, пересчитал ее, но на склад поступило на два мешка меньше. После этого склад пересчитали, проверили записи, и был выявлен излишек пятнадцать мешков.
– Я ошибся, великий судья, – закричал Римуш.
Стражник ударил его палкой.
– Говорить будешь, когда тебя спросят.
– Так в чем храм обвиняет этого человека, если ничего не пропало? – спросил судья.
– Он накапливал излишки и продавал их, – сказал эну Хутран.
– Вам есть, чем доказать свои слова?
– Я прошу позвать старшину крестьян хозяйства храма, о великий и благородный судья.
– Пусть придет.
Перед судом стал невысокий пожилой мужчина в коричневой тунике.
– Назови свое имя.
– Набишту, – великий господин, склонился крестьянин.
– Что ты можешь пояснить по этому вопросу?
– Великий и благородный судья! Я руковожу общиной, которая обрабатывает земли, принадлежащие храму великого Иншушинака. Мы чтим богов, поэтому содержим в полном порядке наши каналы, и за это боги благословляют нас хорошим урожаем. Мы отдаем положенную долю храму и пользуемся уважением, как честные люди. Но в прошлом году умер почитаемый всеми хранитель зерна, и на его место встало это порождение осла и шакала. С каждой партии у нас стало не хватать то одного, то двух мешков. И нам приходилось привозить из своих запасов. А ведь у нас дети, великий господин. Один мешок – это неделя жизни для целой семьи. В этот день мы заехали в ворота, и наш обоз был пересчитан прямо у въезда, чего раньше не бывало. Пересчитал какой-то раб, который сделал это на диво быстро. Господин жрец не поверил ему и пересчитал за ним. Все оказалось верно. Семьдесят два мешка ячменя. Мы проехали к хранилищу и выгрузили зерно. Но этот негодяй, – старшина ткнул пальцем в Римуша, – посчитал, что мешков только семьдесят. Раб начал спорить с хранителем, и он жестоко избил его.
– Раба убили или искалечили? – спросил судья. – Вы хотите предъявить ущерб к оплате?
– Нет, господин, – ответил эну Хутран. – Раб просто избит.
– Тогда нам нет дела до него. Продолжайте.
– Великий и благородный судья, – продолжил эну Хутран. Мы опросили стражников, и выяснили, что Римуш регулярно вывозил зерно на рынок по моему поручению. Но я такого поручения ему не давал. Также мы опросили всех торговцев зерном и выяснили, кому он продавал украденное. Всего за украденное зерно он получил сорок сиклей серебра. И торговец зерном, и стражники, и даже избитый раб находятся здесь и готовы предстать перед вашим светлым ликом.
– Ты, негодяй, куда дел деньги? – спросил судья Римуша.
– Проиграл в кости, – поник тот. – Пощадите, господин. Я возмещу украденное.
– Ну что же. Все стало ясно, и я оглашаю приговор. За воровство у храма великого Иншушинака, лжесвидетельство и ложную клятву именем богов, приговор-смерть. Судья повернулся к присяжным:
– Ваше мнение, уважаемые?
– На кол его!
– Нет, уже казнили так недавно.
– Сжечь!
– Разорвать на части!
Последняя идея пришлась по душе большинству. Глашатай вышел на возвышение и заорал:
– Волей великого и справедливого судьи Темпти-Шилхака, глаз и голоса нашего великого царя Шутрук-Наххунте, второго царя этого имени, умножителя государства, владеющего троном Элама, наследника царства в Эламе, любимого слуги богов Хумпана и Иншушинака, присутствующий тут Римуш признан виновным в воровстве, богохульстве и клятвопреступлении. Он будет разорван быками на части завтра на закате. Имущество будет конфисковано, а семья продана в рабство. Деньги будут переданы храму в счет убытков. Суд окончен.
Оглашенный приговор вызвал немалое возбуждение. Судя по болтовне горожан, тут уже давно никого не разрывали на части, и это зрелище было сравнимо с финалом чемпионата мира по футболу в прошлой жизни Макса. Возбужденные толпы валили по улицам и, бурно жестикулируя, обсуждали произошедшее. Определенно, завтра ожидался аншлаг.
Вернувшись домой, Макс подкатил к поварихе. Умильно глядя в глаза и наделав ей комплиментов, он выпросил вторую порцию каши. А доев, решился спросить:
– Тетушка, скажи, как тут обстоит дело с девушками. А то я парень молодой, надо иногда Иштар чтить. А порядков ваших не знаю.
– Вот бедолага. Да тут все просто. Идешь в храм Иштар, даешь деньги и берешь понравившуюся женщину. Но красивых быстро разбирают. В основном некрасивые сидят и ждут, когда смогут службу богине сослужить. Кое-кто годами сидит. Если видишь, что женщина глазами стреляет, берегись. Эти шлюхи путают служение богине и свой чес между ног. Подцепишь болезнь такую, что потом мочиться через боль будешь.
То, что тут была гонорея, стало для Макса ударом. Отважные попаданцы трахали эльфийских принцесс целыми табунами. Но, видно, у тех к гонорее был врожденный иммунитет.
– Бери ту, что голову опускает и на мужчин не смотрит. Это верная жена. Она богине службу сослужит, и мужу навсегда верна будет.
– А бесплатно можно? – спросил Макс. – Тут негусто платят, с серебром туго. В смысле совсем не платят.
– Ну подружку себе заведи из рабынь, – сказала повариха.
– Тьфу ты, – ругнулся Макс, – и как я сразу не догадался?
– Свободных женщин берегись. Лишишь кого девственности, казнят. Поймают с мужней женой, казнят обоих.
– Это я удачно зашел, – подумал Макс, – ни фига себе тут нюансы всплывают.
Следующим вечером народ валом валил в сторону центральной площади. Плоские крыши окрестных домов были усыпаны зрителями. Макс всерьез подозревал, что хозяева туда билеты продавали. Сама площадь с самого утра оказалась запружена народом, и только в центре стражники расчистили пятак, на котором стояли флегматичные быки и что-то задумчиво жевали. Макс кое-как пробился через толпу, сопровождая эну Хутрана, место которого было в первом ряду. Минут через двадцать на площадь вывели понурого Римуша со связанными руками и уложили его на землю. Короткая попытка вырваться с его стороны была пресечена многоопытным персоналом. Руки и ноги подсудимого зафиксировали веревочными петлями, которые привязали к самым обычным хомутам на шее быков. Погонщики подтянули животных за поводья, и Римуш оторвался от земли, как в каком-то аттракционе. На возвышение поднялся глашатай и заорал:
– Волей великого и справедливого судьи Темпти-Шилхака, глаз и голоса нашего великого царя Шутрук-Наххунте, второго царя этого имени, умножителя государства, владеющего троном Элама, наследника царства в Эламе, любимого слуги богов Хумпана и Иншушинака, присутствующий тут Римуш признан виновным в воровстве, богохульстве и клятвопреступлении. Он будет казнен на ваших глазах. И пусть каждый вор знает, что его настигнет правосудие.
После этого быков двинули вперед и остановили. Палачи явно знали толк в работе и портить шоу не хотели. Римуш напрягся, лицо его побагровело, но он не издал ни звука. Быков снова двинули вперед, раздался отчетливый хруст, и Римуш заорал от боли. Толпа пришла в возбуждение и заулюлюкала. Макс стоял бледный, как полотно, но не отрывал глаз от жуткого зрелища. Быков снова двинули немного вперед, причем последним это явно не нравилось, так как идти было невозможно. Снова раздался хруст выворачиваемых из суставов костей, а руки и ноги Римуша, перетянутые веревками, приняли синюшный оттенок. Истошные крики перешли в хрип. Глаза Римуша закатились, и он потерял сознание. По знаку палача быков остановили, и тело бедняги опустилось на землю. Палач проверил веревки, кое-где завязал дополнительные узлы и вылил на Римуша ведро воды. Потом помахал у него перед носом чем-то вонючим, приводя в сознание. Прозвучала команда, и быки снова натянули вожжи. На руках и ногах Римуша под веревками лопнула кожа и из ран начала сочиться кровь, моментально впитываясь сухой землей. Кричать он уже не мог, только стонал и негромко выл от чудовищной боли, раз за разом впадая в спасительное забытье. Но палач на Востоке – это художник с большой буквы. Жестокость законов, обилие преступников и ничтожная стоимость человеческой жизни давали этим людям огромный опыт и высочайший профессионализм. Поэтому так же раз за разом несчастного приводили в чувство и казнь продолжалась. Примерно через час, тонко уловив настроение толпы, точнее начальственной ее части, палач начал закругляться. Поскольку Римуш был мужчиной на редкость сильным, разорвать его не получалось. Поэтому палач большим и острым, как бритва, ножом сделал надрезы в районе плечевых и тазобедренных суставов, и дал новую команду погонщикам быков, чтобы тянули изо всех сил. С противным треском оторвалась левая рука, а из подмышки пульсирующей струей полилась кровь. Палач поднял оторванную руку над головой, явно рисуясь. Толпа пришла в исступление. Буквально через минуту оторвалась правая рука, а потом и нога.
Макс оторопело смотрел на кровавое месиво, которое совсем недавно было сильным как бык, наглым мужиком, который ел, пил, любил, строил планы на жизнь, как и все вокруг. А теперь мерзкие крупные мухи начинали слетаться на лужи его крови, чернеющие на утоптанной земле.
– Правосудие свершилось. Вор наказан. Слава справедливому судье Темпти-Шилкаху!
Макс даже не вспомнил, как он дошел домой и провалился в сон. Ужинать в этот день он не стал, ведь окружающая жизнь заиграла совсем новыми красками.

Глава седьмая, где Макс узнает вкус популярности
Следующие недели пролетели, как одно мгновение. Шел сезон сбора урожая, а Макс принимал ячмень и пшеницу. Он пересчитывал и сдавал его на склад новому хранителю зерна, который посматривал на него с плохо скрываемым ужасом. Периодически завскладом теребил амулет на шее и что-то шептал, отгоняя злых духов.
Макс хорошо усвоил сказанное эну Нибиру, и периодически произносил что-то вроде:
– О великий Хумпан, помоги мне. – Или: клянусь Великой Богиней Матерью!
Ну или аналогичную ересь. Так как количество богов и божков приближалось к четырем десяткам, Макс находил какое-то извращенное удовольствие в упоминании их всех к месту и не к месту, вызывая немалое уважение местных, которые, говоря, по правде, в теологии волокли слабо. На то жрецы были. А употребление слова Иншушинак вызывало у него просто лингвистический оргазм. Макс всерьез подозревал, что местные имена придумали логопеды для лечения особо запущенных случаев. Так, например, высшее начальство на самом деле звали эну Нибиру-Унташ-Лагамар. Но этот ужас произносился только в особо торжественных случаях, так как в повседневной жизни использовать такое было просто невозможно. Макс периодически представлял себе картину из семейной жизни:
– Нибиру-Унташ-Лагамар, вынеси мусор. Или:
– Нибиру-Унташ-Лагамар, почему снова приперся пьяный, скотина? Или:
– Нибиру-Унташ-Лагамар, трахни меня посильнее!
Кстати, это была реальность. Нравы за рамками уголовного кодекса оказались довольно свободными, и многие религиозные практики были основаны на сексе. Макс подумывал, что это делалось для увеличения количества прихожан. Свои сексуальные проблемы Макс решил довольно быстро. Он обнаружил целый цех с ткачихами, укомплектованный сотней баб на любой вкус, цвет, размер и возраст. С его навыками жителя двадцать первого века охмурить местную метелку оказалось легче легкого. Достаточно было сказать:
– Ты красива, как полная луна.
И предложить кусок лепешки. Бабы, непривычные к таким куртуазностям, млели и сами волокли его на ближайший тростник. Постепенно слухи о его манерах приняли характер пожара в джунглях, и дело стало доходить до того, что лепешку стали предлагать уже Максу. А тот, войдя во вкус, в комплиментах не повторялся, что привело баб в полнейшее исступление. Замученным кропотливой многочасовой работой женщинам из ухаживаний были известны только щипки за задницу, а некоторым не доставалось и этого знака внимания. Поэтому каждый выдуманный для новой пассии комплимент повторялся последней на всех углах и носился гордо, как орден Ленина передовой дояркой. Бабы, не отмеченные таким знаком отличия, чувствовали себя ущемленными и начинали интриговать, стараясь очернить более удачливых соперниц. В результате личная жизнь Макса приняла более напряженный, чем ему хотелось бы, характер, так как женское общество, во избежание кровопролития, самоорганизовалось и установило жесткую сексуальную диктатуру. Макса в прямом смысле трахали каждую ночь по очереди, которую установили сами дамы. Все его попытки проявить инициативу предельно жестко пресекались, и женщины шарахались от него, как от чумы. Он никак не мог понять, как ежедневный секс сочетается с ужасом в глазах понравившейся ему девчонки, с которой он, вдобавок ко всему, уже спал. Но потом он узнал, что для нарушившей очередность было предусмотрено выдирание волос и коллективные побои. По какой-то странной причине ткацкий цех считал его своей собственностью, что почти привело к открытию военных действий со стороны поварих и храмовых танцовщиц, которых тоже оказалось немало. Но бабы и тут договорились, и жизнь Макса разнообразилась до предела. Задницей почувствовав возможный масштаб проблем, он закрыл прием для претенденток без презерватива, который тут знали с незапамятных времен и изготавливали из кишок барана. Поголовье баранов в окрестностях стало стремительно сокращаться.
Наступило шаткое равновесие. Работа по специальности, усиленная кормежка и непрерывный сексуальный марафон. Великая Мать и богиня Иштар с восторгом взирали с небес на его подвиги на религиозной почве и благословляли урожаи зерновых с удвоенной силой.
Но Макс, будучи человеком молодым и неопытным, снова недооценил масштаб проблем. И вновь над его головой сгустились тучи, но уже совсем по другой причине. Местные дамы, с сильно задранной самооценкой, стали отказывать привычным ухажерам из говночистов и землекопов, что привело к гормональной интоксикации последних. Поскольку совсем уж тупых тут жило совсем немного, источник проблем они нашли довольно быстро. В рабском бараке Макс считался жополизом и выскочкой, поэтому коллективная мысль устроить ему темную была принята с нескрываемым восторгом.
Как-то вечером Макс, возвращаясь к себе, встретил группу угрюмых бывших коллег по вывозу верблюжьего навоза и почувствовал грядущие неприятности.
– Эй, мужики, вы чего? – попытался наладить диалог Макс.
Вместо ответа ему прилетело в ухо, потом в челюсть, а потом он перестал фиксировать удары. Как-то резко стало не до того. Изрядно поколотив его, бывшие коллеги ушли в барак, плюнув на прощание в лежащее тело. Минут через десять Макс, очнувшись и приоткрыв один незаплывший глаз, оценил обстановку и, кряхтя, поковылял в сторону любимой подстилки. Рухнув на нее, попытался заснуть. Очередная счастливица, увидев, что вместо законного секса получила этакую радость, с ревом парохода в тумане помчала на кухню за холодной водой и местными мазями.
Сам того не зная, Макс поставил все немалое храмовое хозяйство на грань бунта. Поварихи демонстративно плевали в кашу провинившимся. Говночисты и землекопы при виде Макса показывали известный всем жест, заключавшийся в поперечном движении ладони по горлу. В общем, все было так плохо, что вышло на уровень самого эну Нибиру-Унташ-Лагамара.
В том же самом кабинете, опустив головы вниз, стоял эну Халти и получал законный нагоняй. Высокое начальство ело его глазами и держало театральную паузу. По спине Эну Халти текла предательская струйка пота, создавая самое мерзкое ощущение.
– Как ты мог это допустить? – соизволил, наконец, спросить эну Нибиру.
– Простите, господин. Мне и в голову не могло прийти, что этот мальчишка превратит всех женщин в своих наложниц. Я ведь даже радовался сначала, господин.
– Радовался? Чему?
– Наши ткани стали пользоваться просто безумным спросом. Фактически, мы продали все запасы, а купцы заказали больше, чем мы можем сделать за год. И готовы платить вдвое.
– Почему???
– Наши златошвейки стали делать такие узоры, каких мы никогда в жизни от них получить не могли. Это что-то невероятное, господин. Я специально разбирался в этом. Этот пацан переспал с сорокалетней вдовой и сказал ей, что ее глаза достойны Иштар, а та на следующий день соткала платок с птицей немыслимой красоты, который мы потом продали вавилонскому купцу по весу в серебре. Таких случаев было много, господин. Одной он сказал, что ее лицо как полная луна. Другой, что за ее улыбку подерутся боги. Третьей, что ее брови похожи на крылья волшебной птицы. И он ни разу не повторился. Бабы просто сошли с ума, господин, а я упустил ситуацию. Прошу простить меня.
– Зачем он спал с сорокалетней вдовой? – спросил совершенно сбитый с толку эну Нибиру. – Ему молодых мало?
– Да его уже особо не спрашивают, господин, – жрец обреченно махнул рукой. – Бабы все решили за него. А на прочих мужиков не обращают внимания или требуют такого же обращения. Те, конечно, так не умеют, и начали звереть. Нашего раба избили, бабы злятся, и вся ситуация может взорваться в любой момент.
– Мардук, помоги мне, – простонал эну Нибиру. – Я мог догадаться, что от этого раба будут неприятности. Как он справляется с работой, Халти?
– Выше всяких похвал, господин. Мы не понимаем, как он это делает, но хранитель может отчитаться не то, что за каждый мешок, а за каждое зернышко. Он дико боится этого парня, помня участь Римуша.
– Может, евнухом его сделать? – задумчиво сказал эну Нибиру, – это решило бы все вопросы.
– Простите, господин, – поклонился жрец, – но, пожалуйста, не делайте этого. Ткачихи, поварихи и танцовщицы стоят за него горой. Мы просто можем не справиться с ситуацией.
– Тогда отошли его.
– Куда, господин?
– В храмовую школу, пусть учится. Грамотный раб стоит примерно в пятьдесят раз дороже неграмотного. Будет создавать проблемы, продадим в Ассирию и кастрируем на прощание. На знание математики это не повлияет.
Самым страшным для Макса в этой ситуации оказалось то, что с чувством юмора у жрецов высшего звена было плоховато. Точнее, они вообще шуток не понимали. Евнухи в Месопотамии были делом обычным, а некоторые должности занимали только они. Поэтому возможность лишиться мужского естества повисла над Максом, как Дамоклов меч. Но, к счастью, он пока об этом не подозревал.

Глава восьмая, где Макс узнает, почему в часе шестьдесят минут
Как-то раз эну Халти вместо того, чтобы послать Макса считать зерно, отвел его на другой конец города в храмовую школу. На прощание жрец сказал ему:
– Слушай во все уши и смотри во все глаза. Тогда, может быть, твоя жизнь изменится к лучшему. А если будешь молиться Иштар с прежним рвением, то твоя жизнь тоже изменится, но к худшему. И Халти сделал характерный жест двумя пальцами, имитируя ножницы. Макс похолодел.
– Да что ж такое? – грустно подумал он. – Не трахаешься – плохо, трахаешься – тоже плохо. Ну что за гадская жизнь?
Эну Халти передал его главе школы, который, в свою очередь, позвал старшего раба. Тот, скупо улыбаясь, вручил Максу метлу и отправил его убирать территорию и классы. Местность была пустынная, песка ветер приносил очень много, а жрецы любили чистоту.
Так началась новая жизнь Макса. Он убирал классы, прислуживал за обедом и сидел за спинами учеников, выполняя роль «подай-принеси». Считая себя очень продвинутым, парень пришел в полное недоумение, когда узнал, что местная математика основана на шестидесятиричной системе, отчего у него случился натуральный заворот мозга. Зато теперь он понял, почему в часе шестьдесят минут, а в круге триста шестьдесят градусов. Древние вавилоняне постарались, а потом все поленились менять. Тут всё было кратно трем, двенадцати и шестидесяти, что было очень странно для человека, привычного к десяткам и сотням. Тем не менее, местные грамотеи умудрялись умножать, делить, возводить в степень и извлекать корни. Более того, они тут квадратные уравнения решали. Если бы Макс был настоящим попаданцем, то, сковав булатный клинок и отоварив всех местных эльфийских принцесс, он непременно, по законам жанра, должен был бы внедрить десятеричную систему на основе арабских цифр. Ибо так единственно верно. А еще он запретил бы проклятую клинопись и перевел всю письменность на кириллицу. Но наш герой давно уже жил реальной жизнью и понимал, что выдавливать клинышки на мокрой глиняной табличке гораздо удобнее, чем попробовать что-то написать на ней. Тем более, что бумаги и чернил тут и в помине не было, а глины как раз было завались. Ну и на десерт, письменность и науку вообще, людям даровал великий бог Энки, а потому попытка пошатнуть основы тянула на обвинение в богохульстве. А тут почти все статьи уголовного кодекса заканчивались словами «он должен быть убит». Причем казней насчитывалось около тридцати видов, и они назначались исходя из настроения судьи и потребностей горожан в шоу. Самым странным оказалось то, что за взлом чужой двери здесь казнили, а за убийство крестьянина – штрафовали. Ну и правило «око за око» и «зуб за зуб» было вовсе не красивой фразой из Библии, а прямой цитатой из законов царя Хаммурапи, которые тут копировали все, кому не лень, признавая за эталон мудрости. Авторитет этих законов был так высок, что в одном из походов эламиты утащили из Вавилона черный камень с клинописным сводом в Сузы, где его позже откопали археологи и выставили в Лувре (вниз по лестнице и налево до конца, если кому нужно почитать в оригинале). С эламской письменностью оказалось немного понятней. Она была слоговой, и всего в ней насчитывалось около ста сорока знаков. Средний аншанский шкет осиливал эту науку за четыре года, а потом лихо тыкая палочкой в мокрую глину, давал повод мамке гордиться своим продвинутым сынулей. Ибо знание грамоты тут котировалось куда круче, чем красивая прическа. Это был билет в сытую жизнь. Данную несложную истину Макс понял мгновенно, как понял из загадочных слов Халти, что его сюда сослали не полы мести, а дали реальный шанс. Поскольку посадить за парту (тут не знали парт) взрослого лба с рабской прической рядом с детьми уважаемых горожан было немыслимо, ему пришлось крутиться самому. Весь свой крошечный досуг Макс тратил на повторение увиденного, и месяцев через шесть он осилил местный алфавит и уже мог что-то накарябать на глиняной табличке, тыча в нее стилусом. Благо грамматики как таковой, запятых и деепричастных оборотов тут вообще не было. К мелочам никто не придирался, написано понятно, и ладно.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-chayka-32148051/hramovyy-rab-67872225/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.