Главная страница | Современные любовные романы | Мотыльки

Мотыльки
Майя Неверович


Мотылёк – он такой легкомысленный, наивный. Летит на свет, не понимая, что именно там его погибель. Но что лучше? Погибнуть мудрым, старым, прожившим скучную одинокую жизнь? Или молодым и счастливым? А ведь мотылёк, полетевший на огонь, тоже умирает мудрым. Он познал силу огня. Все мы по жизни, словно мотыльки. Порхаем, тянем крылья к свету. Упорно бьёмся о стекло фонаря, ломая наши крылья. История трёх девчонок, пути которых постоянно пересекаются. Кто из них расправит измятые крылья? А кому суждено сгореть в столь желанном огне?





Майя Неверович

Мотыльки



Мы вместе плакали навзрыд,

Делили боль мужских обид.

И вышло так, что нам с тобой

Пришлось делить его любовь.

На вечеринке лучших друзей

Ты танцевал с подругой моей,

Ты обнимал её, целовал,

Ты обо мне и не вспоминал.

Как ты могла, подруга моя,

Ближе тебя ведь нет у меня…

(хит 90-х, гр. «Стрелки»)




Пролог. Конец 90-х


Музыка орала так, что перепонки готовы были лопнуть. Но одногруппницы в топиках неоновых цветов и яркая светомузыка – это всё заводило так, что Валя тоже орала во все горло популярную песню:

«Ты мой ночной мотылек

Летаешь, летаешь, летаешь,

Что ждал тебя мой огонек,

Не знаешь, не знаешь, не знаешь.

А утром в другое тепло

Умчишься, умчишься, умчишься,

Надежду разбив, как стекло,

Простишься со мною, простишься».

А сама хохотала, глядя на косящуюся Машу. Та постоянно дёргала кончики своей тонюсенькой русой косички. Алла, ещё одна одногруппница, толкнула её в плечо и крикнула, пытаясь переорать музыку:

– Маха, подпевай! Музон офигенный!

И затрясла рыжей кучерявой шевелюрой, собранной в высокий хвост. И это та, которая только вчера ревела, что она вообще никуда не пойдет. Валя залилась смехом, вспомнив, как они намучились вчера, делая Алке эти кудри. Бигуди не хватило. Пришлось резать втихаря казенную простынь, обматывать нитками. И на это накручивать Алкины волосы. Зато результат шикарный.

Маша стеснительно прижалась к стенке и захлопала глазами. Ей здесь все казалось диким и неприятным. Точнее, дико неприличным. Особенно Алла. Им всего по пятнадцать. Маше мать все эти годы вдалбливала, что нормальные девушки не красятся. Бреют ноги только вульгарные девицы. Нормальной девушке это ни к чему. Брезгливо фыркала, видя девушек в юбках выше колена, порой открыто делая замечания. Когда у Маши началась менструация, мать, скручивая тряпочки, читала молитвы и говорила, что это бог покарал её за грешные мысли. И теперь каяться придётся всю жизнь. С этими словами отдала дочери самодельные прокладки. Сказать, что девочка была напугана – ничего не сказать.

Она три дня ревела и не выходила из дома. И тут, попав в общежитие колледжа, была шокирована, видя, что все совсем не так, как рассказывала мать. Над Машей долго потешались, когда она искренне удивилась, видя, что все бреют… и не только ноги.

Потом начала задавать вопросы. И сама не поняла, как Алла взяла её в оборот, поставив перед ней косметичку. Сначала выщипала брови. Потом начала красить и подробно рассказывать, какой цвет помады с какими тенями нужно комбинировать. А Маша сидела, открыв рот, и только угукала. А самое странное – ей реально понравилось собственное отражение. Хотя она его жутко стеснялась.

Вот и сейчас, она стояла, боясь, что кто-то посмотрит на нее и назовет тем словом, которое постоянно буквально выплевывала мать, глядя на подобных Алле – ярких и уверенных в себе.

Валя – совсем другая. Она не носила ультракороткие юбки, не красила глаза голубыми тенями. Она вообще почти не красилась. И в гардеробе у нее в основном широкие джинсовые комбинезоны да майки на пару размеров больше. Этакая пацанка, умевшая нравиться мальчишкам. Было в ее внешности что-то такое. Ее не хотелось защищать. С ней не нужно быть джентльменом. Но чем-то брала она их. При этом Валька по уши была влюблена в Женьку – качка с третьего курса. И они вроде даже встречались. Вальке очень хотелось в это верить. Ведь они даже целовались во время медляка на прошлой дискотеке.

Музыка сменилась. Маша бросила взгляд на подругу и улыбнулась. Та, кажется, покраснела. Валя выпрямилась, нервно начала поправлять волосы. Это была та самая песня. Тот медлячок, под который она впервые целовалась с Женькой. Да и вообще – впервые. Но о последнем факте она по секрету сказала только девчонкам. Она приподнялась на носочках, чтобы найти в толпе того, с кем хотела потанцевать. Но его не было видно. Валя оттолкнулась от стены и пошла вдоль зала, отыскивая его глазами.

Маша осталась одна, так как Алла тоже куда-то делась. Без поддержки подруг она почувствовала себя чуть ли не голой. Казалось, что все смотрят только на нее. И осуждают.

Маша обернулась на громкий одобряющий свист и увидела в центре зала пару. Она громко ахнула, раскрыв от удивления глаза. Одна из парочек остановилась и нагло целовалась. Это само по себе противно. тем более, что девушкой была Алла, а парнем… Женька!

Маша закрыла рот руками. В следующий миг увидела, как к парочке подбежала Валя. Она схватила Аллу за ее рыжий хвост и сильно дернула, другой рукой влепила пощечину Женьке. Маша вздрогнула, будто это ее ударили. Включился свет, подоспели дежуривший комендант и диджей. Растащили девчонок. Всех заставили расходиться. Маша стояла возле стены и под недовольный гул студентов пыталась понять, что происходит в центре.

Увидев Аллу, сделала к ней шаг.

– Ты… – робко начала она, ухватившись за локоть девушки. – Ты зачем? Так же нельзя. Ты же знала, что это их песня, что это Валин парень.

– А на нем клеймо не стоит, – дерзко парировала Алла, осматривая порванные колготки. – Кстати, передай этой, – махнула она неопределенно, в сторону центра зала, – что целуется Женька неплохо. Я, пожалуй, попрошу добавки. – И, вырвав руку, с гордым видом пошла к выходу.

Маша вновь посмотрела в центр зала. Там Валя орала на пытавшегося ее утихомирить коменданта, который хватал ее за руки, чтобы вывести из зала. Но Валя топала ногами и истерично кричала. Маша поспешила к ней. Она была и растеряна, и напугана. Что делать в таких ситуациях?

– Извините. – Маша тихо обратилась к коменданту. – Давайте я сама Валю отведу?

– Через десять минут я закрываю вход в общежитие. – Мужчина переключил свой гнев на Машу, которая и так уже втянула шею в плечи.

– Хорошо. – Только пожилой комендант отошёл, как Валя с грохотом плюхнулась на пол.

– Тварь! – крикнула она в сторону двери. – Чтоб ты сдохла! Ненавижу!

И посмотрела зареванными глазами на Машу.

– Что тебе эта выдра сказала?

– Что?

– Не что. А кто. Эта шалава рыжая.

– Да ничего, – Маша пожала плечами, – что твой Женя хорошо целуется.

И тут же осеклась, поняв, что не стоило этого говорить. Но было поздно. Валя вскочила, влепила ей пощечину. Маша ойкнула и, округлив глаза, схватилась за горящую щеку.

– За что?

– Да за то! Ты или полная дура, или такая же тварь, как она! – гневно крикнула Валя и пулей вылетела из зала. Ее голос эхом разнесся по пустому помещению. – Ненавижу!

Маша стояла одна, всхлипывая. Ей уже не хотелось этой новой, взрослой жизни. Хотелось собрать сумку и вернуться домой, к маме. Где не нужно думать, что говорить. Где не нужно выбирать. Где правильно так, как скажет мама.




Глава 1


Валя

Она не помнила, как пересекла два пролета этажей. Слезы душили. Никогда! Никогда ещё её не предавали. А тут, в один миг все предательства мира рухнули именно на нее. Парень, с которым она в мечтах уже играла свадьбу. Подруга, с которой делили не только комнату, но и помаду. А свою косметику Валька никому никогда не давала. Только этим двоим. Ладно, Алка – та ещё… Но Машка. Дура деревенская. Наверняка, специально сказала про то, как хорошо Женька целуется, а потом состроила из себя бедную овечку.

Нет у Вали теперь ни подруг, ни парня. Никого. Одна.

Она убежала на спортивный стадион, который находился на заднем дворе общежития. Раскрашенные деревянные скамейки, часть из которых благополучно сломана, а другая – исписана граффити не самого приличного содержания, будто хотели утешить ее яркими красками. Но в такой темноте они были лишь бледным расплывчатым штрихом. Девушка спустилась в самый низ, чтобы никто не мог ее видеть. Села на неудобные, узкие дощечки, из которых были сколочены ряды, скрестила ноги. К тому моменту она уже не плакала. Просто смотрела в никуда. Но память рисовала ту омерзительную сцену. Он. Она…

И слезы вновь нахлынули. Валя вскочила с места. Перед ней стояла брошенная кем-то пластиковая пивная бутылка. Девушка лупила по тонкому пластику ногами. Бутылка билась о безразличный бетон, отчего та сминалась, издавая глухие беспомощные звуки. Очень быстро она превратилась в плоское, бесформенное пятно с изломами, такими же глубокими, как на ее собственном сердце.

– Э-э, малая, – послышался окрик. Но не возмущенный, а с нотками ехидства. – Хорош шум наводить. Тут люди культурно отдыхают.

Валя оглянулась на голос. Фонари на стадионе давно уже не работали. Темень была, хоть глаз выколи. Щелчок. В глаза засветили лучи фонариков. Она прикрыла лицо глазами.

– В жопу себе посвети, – огрызнулась она.

Громкий смех, среди которого она различила и женский.

Валя напряглась. Какие-то местные опять бухают. Вечно после них приходится им, первокурсникам, убирать. Один фонарик, щелкнув, выключился.

– Давай к нам, малая. Не обидим, – раздался тот же голос.

– Спасибо, мне мама не разрешает, – Валя начала подниматься по ступенькам.

– Да ладно. Ты ведь уже большая девочка. Пора самой решать.

Раздались неумелые переборы гитарных струн.

Валя остановилась. А в принципе… Что ей делать в общаге? Там эти двое. Ни одну из них видеть она не была готова. Но, с другой стороны, если она сейчас не вернется, будет скандал. Могли и выгнать из общаги. Поговаривали, что завуч зверь во всем, что касается морального облика студентов. А студенток – и подавно.

– Э, малая, – луч фонарика настиг ее. Он, как и голос был уже ближе. – Давай руку. Пошли, посмотришь, как взрослые отдыхают.

И, ненадолго замешкавшись, Валя сделала шаг вниз, решив, что если она не появится на этаже вовремя, то начнут переживать

А пусть поволнуются. Пусть думают, что что-то с собой сделала. А она будет гулять. И не с каким-то прыщавым студентом, а с настоящими взрослыми пацанами с района. Да та же Алка захлебнется от зависти. Она всегда слюной исходила, когда смотрела на старшекурсниц, за которыми приезжали парни на девятке, с огромным буфером в багажнике. Самой Вальке это все смешным казалось. Она даже в марках машин не понимала, как и то, на фига занимать целый огромный багажник музыкой, которая орет так, что друг друга не слышно.

Но именно сейчас ей так захотелось утереть нос этой рыжей дуре. Валя оглянулась. Эх. из окон общаги не видно ничего. Ну и пусть. Она сама расскажет. Еще и приукрасит. Шмыгнув носом,

Валя засунула руки в карманы и неторопливо спустилась, проигнорировав протянутую руку ехидно улыбавшегося парня в черной кепке, повернутой козырьком назад, и с сигаретой в зубах.

Спустившись, она повернулась и глянула поверх луча фонарика.

– Ну давай, Сусанин, веди.

Парень, хмыкнув, не спеша спустился. Выкинул окурок и, сплюнув в сторону, пошел туда, откуда доносились голоса.

Вдруг, Валя услышала довольно громкий хлопок, похожий на выстрел. Она вздрогнула и испуганно замерла. Вслед за хлопком раздались одобрительный свист и хохот. Валя глянула на спину впереди идущего. Тот даже не думал останавливаться. Секундный страх сменился догадкой. Это же обычный пугач. Да, в темноте он звучит куда более устрашающе.

«Да уж», – Валя усмехнулась. И немного расслабилась.

Тем временем, они уже подошли к шумной компании. Парень поочередно представлял каждого, подсвечивая их силуэты фонариком. Пять человек, из них две девушки, которые, похоже, не очень были рады ее видеть. Все были явно старше самой Вали. Одна из них, с ядовито-розовыми прядями, очень активно жевала резинку, лопая пузыри, и с презрением смотрела на Валю.

«Ничего. Я не Машка. Об меня гляделки сломаешь», – подумала Валя, одарив девицу не менее презрительным взглядом.

Она продолжала держать руки в карманах, только они уже были сжаты в кулаки.

– Пипл, знакомься, – пафосно заговорил новый знакомый. – Это Малая. Малая, – повернулся он к Вале, – это пипл.

– Детка, – заговорила розововолосая, делая глоток пива прямо из горла стеклянной бутылки, – а тебя мамка не заругает? Пора в люльке быть.

– Без тебя разберусь. А твоей, похоже, на тебя уже совсем плевать.

Мальчишки одобрительно загудели. Но девица, похоже, юмор не оценила. Выплюнув жвачку, она поднялась, отряхнулась пошла в сторону Вали. Вторая девица заливалась смехом.

– Цапля, давай!

– Хорош, – между девчонками встал тот самый парень в кепке козырьком назад. – Обе угомонились. Гостей так не встречают.

Он повернулся к Вале.

– Падай, малая, – махнул он в сторону поломанных скамеек. – пивка будешь?

– Я не пью.

– Да ладно. Че, реально, мамка заругает? – хмыкнул парень.

Валя злобно покосилась на него. Рядом брынькнула гитара.

– Меня никто не заругает. Я сама по себе, – и протянула руку.

Сделав слишком большой глоток, Валя поперхнулась и закашлялась. Из глаз потекли слезы. Парень сел рядом и похлопал по спине.

– Добро пожаловать в мир взрослых, малая, – голос звучал одобрительно.

– Меня Валя зовут, – она требовательно посмотрела на окружающих. – Поняли?

– Конечно-конечно, малая. Валя, так Валя. Мы ж не против, – другой парень протянул стеклянную бутылку с пивом и стукнул ею об ту, которую все еще держала девушка. – Давай, за знакомство.

– Я больше не хочу, – она скривилась. Внутри неприятно обожгло, и девушка засомневалась, что внутри именно то, что написано на этикетке. – Гадость.

Она протянула бутылку парню, сидевшему рядом. Но тот замахал руками.

– Нет, так не делается. это неуважение. С тобой чокнулись. Пей.

– Я не хочу.

– Глоток.

Валя нехотя прислонила бутылку к губам, чтобы сделать небольшой глоток. Парень, сидевший рядом, резко придвинулся, одной рукой стал держать девочке затылок, а другой – приставил бутылку к ее рту. Валя испуганно хотела крикнуть, но в горло заполонила жидкость, а на глаза навернулись слезы. Алкоголь лился в рот и в нос, растекаясь по одежде. В стороне слышался одобрительный гул и дробь, выбиваемая по гитаре.

– Пей! Пей! Пей! – скандировали собравшиеся вокруг нее.

Когда, парень, наконец убрал руку, Валя, тяжело и отрывисто дыша, вскочила, побежала прочь, под улюлюканье нетрезвой компании.

В темноте, больше на ощупь, она бежала наверх, спотыкаясь и ударяясь. Она боялась плакать, чтобы ее не услышали и не побежали следом. Но кажется, компании уже было не до нее. Издалека доносились голоса, орущие под гитарное сопровождение, что «Все идет по плану».

Только оказавшись наверху, Валя отдышалась. И внезапно почувствовала легкое головокружение. Ноги не хотели слушаться и во рту пересохло. Хотелось пить. В висках очень сильно стучало. То ли от страха, то ли от алкоголя. Валя сделала шаг и почувствовала, что походка у нее явно нетрезвого человека. Она в ужасе села на траву.

Как идти в общагу в таком состоянии? А идти надо. Пока еще можно попасть внутрь. Ей уже не казалось таким заманчивым провести ночь вне казенных стен. Она встала, сфокусировалась, глубоко вдохнула и сделала шаг. Главное – уверенный взгляд. И идти ровнее. И ни с кем не общаться. Валя сильно зажмурилась. Резко открыла глаза и пошла, превозмогая накатывавшую тошноту.







Маша

Она вышла из пустого здания и медленно брела по вымощенной серой плиткой, дорожке. Идти в комнату совсем не хотелось. Там Алла. Жестокая и подлая. Как оказалось. Маше не верилось, что так бывает. Вот же, совсем недавно они заселялись, знакомились. Обещали быть подругами. Девочке казалось, что слово «подруга», это, как и «мама» – на всю жизнь, что бы ни случилось.



Маша села на лавочку возле общежития и дотронулась до все еще горевшей щеки. Уже не было больно. Но было обидно. И что самое странное, она одновременно сочувствовала Вале, и завидовала Алле. Они совсем не долго знакомы, но ей иногда так хотелось стать хоть немного Аллой.

Такой же красивой, уверенной. Уметь краситься и стильно наряжаться. Маша вздохнула и посмотрела наверх. В их комнате горел свет. Алла там. Но выбора нет, нужно подниматься. Маша встала и вошла внутрь. В фойе стояло несколько ребят. Маша инстинктивно втянула голову в плечи, поправила косички и заторопилась пройти мимо. Мельком она успела заметить, что среди мальчишек был и Женя. Он что-то рассказывал и все смеялись.

«Вот же!» – как умела, так и выругалась про себя Маша, пробегая мимо.

Открыв дверь, девочка увидела, что у них в гостях две старшекурсницы. При чем, сидели они на Машиной кровати. Даже, практически лежали, развалившись на покрывале, смяв его. Алла сидела с видом победительницы. Видимо, старшие девчонки пришли узнать подробности скандала. Одна из них – блондинка, довольно крупной комплекции. Другая – русоволосая, средней комплекции, но на фоне блондинки смотрелась куда более тощей. Маше они напомнили Карабаса-Барабаса и Дуремара. Такая же нелогичная парочка. На вошедшую все трое посмотрели с недоумением.

– Вы не могли бы встать? – еле слышно спросила Маша. – Это моя кровать.

– И что, что твоя? Посидеть нельзя? – старшекурсница лишь оперлась на другой локоть.

– Можно, конечно. Но у нас вот стулья, – показала она. – Как раз хватает. А мне нужно лечь.

– Ща ляжешь, – с ухмылкой, старшекурсница встала и вплотную приблизилась к Маше.

– Ой, нет. Лель, – Маша даже удивилась, когда Алла подскочила и попыталась встать между ними, – не надо. Она и так жизнью обиженная. Посмотри на нее.

Маша удивленно покосилась на соседку по комнате. Алла, как всегда. Одной фразой спасает, другой – унижает.

– Ладно, выдыхай, – девица снова плюхнулась на кровать, отчего сетка на ней натужно заскрипела.

– Слышь, Лелька, – заговорила вторая. – А эту, кажется, мы еще не принимали в «мигули»[1].

– Точняк. Священный обряд, – девица встала рядом с Машей, положила ей руку на плечо. – Пройдешь, считай – своей стала. Готова?

– А что делать нужно? – Маше стало интересно.

Возможно, проколят пальцы иголкой и поклянутся на капельке крови. Так они делали летом в лагере. Или нужно будет прочитать торжественно клятву. Как в книге.

– Сейчас покажем, – старшекурсница хлопнула ее по плечу. – Пошли.

– А мне можно? – с любопытством спросила Алла.

– А ты, считай, уже принята. – И вывели заинтригованную Машу из комнаты.

Троица дошла до конца коридора, где находились туалетные кабинки. Леля, блондинка довольно крупной комплекции, подтолкнула Машу к одной из них.

– Заходи.

– Зачем? – девочке уже совсем не нравилась затея.

– Не боись. Заходи, – и встала так, что шансов убежать не оставалось. Маша испуганно оглянулась. Дверь кабинки была открыта. Оттуда шел застоявшийся, отвратительный запах.

– Девочки, я не хочу.

– А мы хотим, – гоготнула блондинка. – Да, Нюрок?

– А то, – ее подружка достала из кармана трико сигарету и спички.

– Давай-давай, – Леля толкнула Машу внутрь, забрала у своей приятельницы зажженную сигарету и протянула ее напуганной девочке. – Держи.

– Н-не буду.

– Будешь, – Леля насильно разжала ей пальцы. Маша вскрикнула. – Короче, так. Пока не скуришь – отсюда не выйдешь. – и зажала сигарету в кулак.

– Я буду кричать, ваших родителей вызовут, – всхлипывая, Маша пыталась разжать руку. Но хватка старшекурсницы была куда крепче.

Леля замахнулась кулаком.

– А с крысами знаешь, что делают? Да и кого вызовут? С того света автобусы не ходят. – Довольная своей шуткой, громко загоготала. – Давай. Быстрее справишься, быстрее выйдешь.

– Но зачем?

– Ты забыла? Священный обряд, – и почти по-дружески положила ей руку на плечо. – Справишься – докажешь, что ты не лох. И достойна быть принятой в семью «мигулей». А нет… – Она многозначительно покосилась в сторону бачка. – Будешь каждый день дежурить. Здесь.



Леля убрала руку.

– Смотри. сигареты дорогие, импортные. Выкинешь – будешь должна кучу бабок. И вообще. Тут дела на полминуты.

И вышла, захлопнув дверь кабинки. Маша стояла с сигаретой в руке. Руки дрожали. Она не знала, как вообще, нужно держать это, как курить. Ей становилось дурно от смешавшихся запахов кабинки и сигареты. Ей всю жизнь говорили, что курение убивает, что курят только падшие женщины. И если она сделает затяжку – это шаг в пропасть, к тем, кто бреют ноги и спят с мальчиками. Маша с ужасом смотрела на белую свернутую трубочку, от которой шел легкий дымок. В черно-красных тлеющих угольках она видела весь ужас своего будущего.

– Она сейчас потухнет. И вот тогда ты попала, – послышался голос из-за двери.

А может, все не так ужасно? Сколько она видела девчонок, которые курят тайком. Да и мальчики. Иногда, она даже завидовала тем девочкам, которые хихикая, обсуждали что-то, о чем говорили только вполголоса. В любом случае, оставаться здесь она больше не могла.



Маша сделала вдох.

А выдохнуть не успела. Дым обволок изнутри все, словно целлофановый пакет, а живот скрутило, как от просроченной колбасы. Маша не могла сделать ни вдох, ни выдох. Она закашлялась. Так, что казалось, будто легкие сейчас просто выпадут ей на ладонь. Маша кашляла и тарабанила в дверь кабинки. Но хохот не прекращался. Под ребрами кололо.

Возможно, именно тут она и умрет. Вот так глупо. С сигаретой в руке. От мысли, что мать узнает про эту картину, Маше стало жутко. Она понимала, тем, кто за дверью, абсолютно все равно. Маша наклонилась к унитазу и начала черпать оттуда воду, растирать ею себе лицо, смачивать губы.

– А что тут за собрание полуночное? – резко оборвал хохочущих девиц, голос дежурной по этажу.



Маша замерла. Затем, услышав топот убегающих ног, наспех выкинула окурок в унитаз и вытерла лицо футболкой. Неужели она спасена? Маша не раздумывая открыла дверь. Взгляд ее был испуганным, а глаза покраснели. Женщина, дежурившая на этаже, а заодно и преподаватель одной из дисциплин в колледже стояла, сложив руки на груди. Маша еще не всех педагогов помнила по именам. Поэтому просто робко буркнула: «Здрасьте» – и прошмыгнула мимо. Она слышала, как та угрожающе кричала что-то по поводу курения в туалете. Но сейчас было важнее добежать до комнаты, которая, как назло, находилась чуть ли не в другом конце коридора.



Она буквально влетела в комнату. И замерла на пороге.

Мучительницы вновь, развалившись, сидели на ее кровати. Алла сидела напротив, на своей. Она вопросительно посмотрела на побледневшую Машу.

– А что случилось? Я не поняла, – искренне удивилась Алла. Но у Маши от страха пропал голос. Она так и стояла на пороге, переводя взгляд с одной на другую. В коридоре послышались шаги дежурной, и ее голос.

– Так! Кто еще не по своим комнатам? – она сзади подошла к Маше. – Чего стоим? Быстро на место, пока я докладную не написала.

И заглянула поверх ее плеча.

– А эти красотки что тут делают? А ну, пошли по местам.

– Все, идем. Мы к подружкам в гости заходили, – Леля неуклюже встала с кровати. Сетка облегченно, со скрипом, вернулась на место. – Не наводите суету.

– Ты мне договоришься, Аверина. Вылетишь в-миг.

Старшекурсницы прошли мимо напуганной Маши.

– До завтра, подружка, – подмигнула одна из них. отчего у Маши похолодело внутри.

«До завтра? Нет, пожалуйста», – она бросилась к кровати и, уткнувшись в подушку, громко зарыдала.



Она видела Аллу, которая сидела в недоумении, только не знала, что соседке по комнате не было жалко эту серую мышку, каковой она считала Машу. Скорее, любопытно. Что же там такого произошло? Об этом она и спросила Машу.

Но Маша молча села на постель, разделась, и вновь легла. Свернувшись в клубок, отвернулась к стене. До самого утра она не проронила ни слова.



Алла

За месяц до поступления…

– Не дергайся, – мать довольно грубо проводила расческой по волосам. Та застревала, и женщина резкими движениями дергала гребнем вниз. Алла зажмуривалась, иногда тихо «айкала».

– Мам, ну пожалуйста, давай подстрижем их.

– Рехнулась? С короткой стрижкой ты будешь похожа на рабочий класс. Парням нравятся длинные волосы.

– Да и плевать. Зато мыть легче. И расчесывать. Ну, мам… – хныкнула девочка.

– Не ной. Я тебе сто раз говорила, – мать, довольно эффектная женщина, в дорогом шелковом халате, с макияжем, несмотря на то, что они находились дома, продолжала расчесывать дочь, – твоя красота – твое главное оружие в достижении цели. А целью у нормальной девушки, должно быть не столько образование…

– А удачно выйти замуж, – недовольно, одновременно с матерью, договорила фразу, Алла. – Слышала, знаю.

– Не ерничай. Посмотри на нас с отцом. Если бы я вышла за какого-то Васю Пупкина, не было бы у тебя ни платьев этих, ни косметики. И да, это именно благодаря связям отца, ты не в какое-то ПТУ поступаешь, а в международный, между прочим, колледж.

Мать обошла дочку и встала спереди.

– Слушай меня внимательно, – женщина буквально сверлила девочку своими васильковыми глазами. – В этом заведении все детки не простые. Но абы с кем шуры-муры не крутить. Времена сейчас такие, многие очень больно падают. Хоть и пытаются держать марку. Мы слишком много в тебя вкладываем. Ты не имеешь права размениваться на ерунду.

– Ну приветики. Ма, – улыбнулась Алла, – а я учиться поеду или женихов искать?

– Дорогая. Современные мужики любят не только глазами. Запомни это. Ты же не глупая девочка, – мать взяла Аллу за подбородок, – должна понимать. Я беспокоюсь о тебе, твоем будущем. У отца сейчас черт знает что творится. А моя принцесса не должна жить, как кухарка. Ты достойна только лучшего.

Она поцеловала дочь и вернулась к ее волосам, добавив:

– А уж я и подавно.

Алла хихикнула, подставив кулак ко рту.

***

– Володя! Володя, не пугай меня еще больше этими новомодными словами. Я ни черта не понимаю, – донеслись до Аллы театральные всхлипывания матери. Тихонько прикрыла дверь, чтобы та не скрипнула. Похоже, она не очень вовремя пришла с прогулки.

В проеме было видно, что отец капает в стакан лекарство, считая вслух нужное количество.

– Ритуль, я сам ни черта не понимаю, – бубнил он в промежутке, – что вообще в стране творится. Доигрались, твою мать, в демократов. Все к тому и шло. Я чувствовал.

– Тогда почему ничего не сделал?

– Что я могу сделать? Что? Все, все наши сбережения – один большой пшик. Мы нищие! – с надрывом в голосе произнес отец, с громким стуком ставя стакан.

Алла закрыла рот руками, чтобы не закричать.

– Не смей произносить этого слова! – взвизгнула мать. – Ты обязан, слышишь, просто обязан что-то сделать. Ради меня. Ради Аллочки.

Мать рыдала. Отец метался по комнате. Алла со слезами на глазах наблюдала эту сцену. В мозгу звучал голос отца: «Мы нищие». Это невозможно. Невозможно.



Алла попятилась назад и помчалась прочь из квартиры, хлопнув входной дверью. Нет. Нет, ей послышалось, показалось. Она не может лишиться всего. Кто станет дружить с нищей? А если придется все продавать? Она столько раз проходила мимо своих соседей по дому, которые продавали свое дешевое барахло, вывалив его на грубые покрывала.

Она никогда не вникала в разговоры взрослых. Ей не было интересно слушать про приватизацию, сокращения и акционерные общества. Это все было слишком сложно. И не нужно. В ее красивой рыжей голове задерживались только нужные фразы. «Новый видик» или «французские духи». Остальное – забота родителей.

А теперь что?

Девочка остановилась отдышаться только далеко за пределами двора. Она растерянно смотрела по сторонам. Серые улицы, серые дома. И она – маленькое рыжее пятно. Несчастное и нищее. Ее воображение рисовало жизнь в каком-нибудь заброшенном колодце, в рванине. Она не знала масштабов катастрофы, но была уверена, что все именно так и будет.

Домой она вернулась, когда стемнело.

С тех пор разговоры стали тише, но более нервными. Родители постоянно ругались. Точнее, мать требовала что-то сделать. А отец закрывался в кабинете. Алла старалась, как можно меньше времени проводить дома. На удивление, прежние друзья не отвернулись. Хотя… Большинство из них оказались в подобной ситуации. Лопнул огромный, союзного (пусть уже и не существующего) размера, пузырь, под названием «МММ». Да слухи, что это пирамида, ходили уже давно. И основатель уже сидел. Но люди все еще верили. Многие были настаивали, что это все происки конкурентов. И что, как только Мавроди выйдет – он все вернет. Непременно.



В тот вечер Алла вернулась позже, чем обычно, еще и выпившая. В квартире была только мать с зареванными глазами и каменным выражением лица. Выйдя к Алле в коридор, она не спрашивала, не ругала. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Пока мать, обыденным тоном, не сообщила:

– Он повесился, – и ушла в зал.

Без слов сожаления. Без тщательно подбираемых слов, как это бывает в кино. Глухо, как крышка гроба: два слова, которые сломали все внутри.

Алла сползла вниз по стене, чувствуя, как ее сердце леденеет. Воздуха не хватало, она жадно глотала его, открывая рот. Перед глазами возник образ отца, тот выглядел виноватым. Последнее время именно так он и чувствовал себя. Из улыбчивого и заботливого превратился в осунувшегося, загнанного в угол человека. Кажется, он всегда любил Аллу больше, чем мать. А чем отвечала обожаемая дочь? Косилась на него злобно и даже кричала, что это он лишил свою дочь будущего. Как же хотелось все исправить! Кинуться ему на шею, сказать, что все неважно, что ничего ей не нужно, только бы он был рядом. Шепнуть, как в детстве: «Папочка, я тебя люблю».

Почему она не сделала это ни сегодня, ни вчера? Алла спрятала голову в колени и рыдала. Впервые в жизни не из-за некупленной безделушки. Это были первые слезы настоящего горя. Сейчас походом в ЦУМ ничего не исправить.

В коридоре появилась мать.

– Не время теперь сопли пускать.

Алла подняла изумленный взгляд. Она не понимала, как мать может быть такой холодной, даже сейчас. Неужели, ей совсем плевать? Лишь следы недавних слез вокруг глаз говорили о том, что даже эта «железная леди» поддалась эмоциям. Но ненадолго. Сейчас она стояла возле дочери, всем видом показывая, что ничего особенного не случилось.

– Мам?

– Пошли ужинать, – женщина прошла мимо, шурша дорогим шелковым халатом, как отголоском обеспеченного прошлого.



Быстро, даже слишком, еще и сорока дней не прошло, как отсеялись все «нужные» люди. Про международный колледж пришлось забыть и идти в обычный, где учились те, мимо кого еще недавно Алла проходила, высоко задрав голову.

Но мать не унималась. Собирая дочкины вещи, она постоянно твердила, что даже в обычном ПТУ может учиться будущий олигарх. Алла молча кивала. И впервые поймала себя на том, что согласна с матерью. Она просто обязана найти удачную партию. Жить так, как сейчас – это невыносимо. Она достойна лучшего. Только лучшего. И получит.



И вот Алла сидела на кровати с прогнувшейся сеткой, в студенческом общежитии, в котором ремонт делали, пожалуй еще при дедушке Ленине. А напротив, отвернувшись к стене, лежала Маша.

Жалеть ее не хотелось. Сама виновата. Как можно быть такой простофилей? На таких и будут ездить. Алла отвернулась в сторону окна. Нет. Она тут долго не задержится. Вспомнив поцелуй на дискотеке, она грустно усмехнулась. Не был ей нужен Женька. И поцелуй его. Это лишь способ доказать себе и окружающим, что она лучше. Выше их всех. И если Алла захочет, то все пацаны будут у ее ног.

А Валька вообще дикая. Женька ей, все равно не подходит. Она должна была еще и спасибо сказать. А не истерить. Дура. Алла тронула затылок. Уже не болел. Но за волосы Валька дернула сильно. Так, что казалось, и скальп снимет.



***

Тем временем, Валя подбежала к общежитию. Свет горел, но двери были закрыты. Она начала стучать по стеклу и звать комендантшу. На улице хоть и не было холодно, но проводить ночь на порожках совсем не хотелось.

Пожилая женщина подошла. Но открывать не спешила. Она из-за стеклянной двери махала руками, показывая то на часы, то давая понять, чтобы Валя уходила.

– Пустите! Вы не имеете права, – Валя стукнула ногой по двери, чем еще больше разозлила женщину. Та начала кричать, что вызовет милицию и родителей. – Да вызывайте! Только пустите сначала.

Мысль о милиции не так пугала, как то, что реально могут позвонить матери. Валя перестала ломиться. И вообще, стихнув, села на корточки, облокотившись на дверь. По спине прошел холод. Позвонят матери. А они ведь позвонят. А если выселят из общаги? Это что – домой возвращаться? Ну уж нет. Она к отчиму больше ни ногой. Валя закрыла лицо руками, вспомнив его мерзкое лицо. Вечно потные руки и слюнявые губы, которые он вечно подставлял.

– Ненавижу, – прошептала она, отряхивая с себя невидимые руки.

Это из-за него она влезла в бесформенные футболки и широкие штаны. Из-за него, она ненавидела белые гольфы. Валя тяжело задышала, вспомнив весь тот ужас. А самое худшее, как оказалось, даже не это. Однажды, Валя пожаловалась матери и ожидала чего угодно: скандала, вызова милиции, попыток отчима оправдаться. Но нет. Мать отмахнулась от дочери, как от назойливой мухи, недовольно буркнув: «Не мели чушь», не отрываясь от штопанья трико этого подонка. Валя пыталась доказать, твердила, что не врет. До тех пор, пока мать не влепила пощечину. А после было еще хуже, когда вечером та рассказала все мужу. Тогда он, конечно, показательно гоготал, издавая звуки, больше похожие на кряканье, чем на человеческий смех. Но главное таилось за его нетрезвой ухмылкой. Он понял, что за девчонкой никто не стоит, она в его власти.



Валя научилась защищаться. Прятать вилку под подушку, надевать комбинезоны, избегать ситуаций, когда приходилось оставаться вдвоем.

Если потеряет место в общаге, снимать квартиру она просто не потянет. Нужно искать соседку. Или мать скажет поступать в своем городе и жить дома. А значит, бок о бок с отчимом.

В этот момент послышалась возня с навесным замком. Валя вскочила, от чего к горлу вновь поступила тошнота. Хотелось оттолкнуть комендантшу и бежать в комнату. Но она понимала, что сейчас важно не бесить ее. Сжав кулаки, она виновато смотрела на женщину.

– Пока иди в комнату. Утром с тобой будут разбираться.

– Спасибо, – выдавила из себя девочка и торопливо прошла, надеясь, что та не услышит запах спиртного. На этаж она поднялась тихо. Удивительно, но он не был закрыт. Видимо, дежурная ушла на другой этаж. Валя прошмыгнула в комнату. Алла, увидев ее, отпрянула, сидя на кровати. Но Валя лишь бросила на нее полный ненависти взгляд и легла в постель, даже не раздеваясь.

Алла сидела с испуганным видом, поджав колени.

Валя лежала на спине, безразлично уставившись в потолок.

Маша так и не повернулась. Лежала, что-то рисуя на холодной стене.

А взрослая жизнь только начинала показывать свои зубы.



Утро началось со звуков. Но это было не пение птиц. И даже не стук коменды в дверь. Это была Валя, согнувшаяся над тазом. Вчерашнее пиво оказалось гораздо крепче ее организма. Алла брезгливо скривилась. Маша лишь удивленно подняла бровь. Валя, освободив желудок, и немного отдышавшись, встала на колени, стянула со спинки кровати полотенце и вытерла лицо. Алла еще сильнее скривила губы и отвернулась.

– Никогда в жизни больше не буду пить, – наконец, смогла говорить Валя.

– А я – курить, – понимающе вздохнула Маша.

– Ну-ну, – недоверчиво хмыкнула Алла.

Валя подняла таз и вышла из комнаты. Маша, взяв зубную щетку и пасту, тоже вышла.

Когда Алла осталась одна, она почувствовала облегчение. После вчерашнего вечера в комнате слишком ощущался негатив. Девчонки явно ее не простили и не горели желанием разговаривать с ней. Хотя, всего сутки назад они трепались обо всем подряд, вместе листали журналы мод и вырезали фотографии любимых исполнителей, клея их на обои или в тетради, рядом с текстами их песен. Прошли всего сутки…



В течение дня ни Валя, ни Маша к ней не подходили. В столовой, увидев девочек, сидевших за одним столом и мило беседовавших, она захотела по привычке подсесть к ним. Но Валя кинула рюкзак на скамейку и одарила ее злобным взглядом. Маша сидела, не поднимая головы, упорно ковыряя вилкой гречку.

– Да пошли вы, больные, – гордо фыркнула Алла и, цокая каблуками, пошла за другой стол, села в гордом одиночестве, решив, что так даже лучше

Уже заканчивая обед, она спиной ощутила, что к ней подошли. Подняв голову, увидела Валю, стоявшую позади с тарелкой второго.

– Я тут не доела, – она вывалила остатки обеда в тарелку Аллы.

Еда разлетелась. Алла взвизгнула и вскочила со скамьи. Но Валя невозмутимо, с усмешкой смотрела на недавнюю подругу.

– Тебе же привычнее мое подбирать, – и вернулась к своему столу, где с округлившимися глазами сидела Маша.

На мгновенье в столовой повисла тишина, но уже в следующий миг помещение разорвал хохот и улюлюканье. Но Алла их уже не слышала, она бежала подальше оттуда, на бегу стряхивая с себя остатки еды.

Алла могла многое вытерпеть и даже повернуть в свою сторону, но такого унижения она никогда в жизни не испытывала. Это было слишком. Она уже не слышала хихиканья встречавшихся на пути студентов, хотелось только одного – скорее убраться из этого ада.



Захлебываясь обидой и слезами, она ворвалась в каморку коменданта, и не спрашивая разрешения, схватила трубку телефона. Женщина хотела возмутиться, но увидев, что девочка плачет, решила не мешать. Лишь отодвинула в сторону газету с кроссвордами. Алла крутила диск телефона, бубня себе под нос.

– Мама! – рыдая, крикнула она в трубку, едва на том конце послышался щелчок. – Мам! Забери меня отсюда. Я здесь больше не могу.

Она уткнулась в стекло каморки и рыдала в телефонную трубку.

– Истерику прекрати, – послышался равнодушный голос матери, – не ной. Куда я тебя заберу?

– Домой, – прорыдала Алла, вцепившись в трубку так, будто это мамина рука.

– Да? И где ты здесь учиться будешь? – нервно перебила мать. – Тебе нужен нормальный диплом. Чтобы устроиться на хорошее место. А это лучший колледж в области… – и грустно добавила, – из тех, что мы можем себе позволить.

– Мам, пожалуйста, – Алла готова была умолять. Всхлипывая, она вцепилась в трубку, – я согласна на любой. Здесь я не могу больше, ты не понимаешь?

– Дочь, – требовательный тон не оставлял надежды, – ты обязательно справишься. Ты – моя дочь. А значит, сможешь. Как бы хреново не было. Ты – наш единственный шанс. Раз твой папочка оказался слабаком.

Алла сморщилась. Похоже, мать опять надралась. Она замерла, глядя в никуда. И положила трубку.

Совсем недавно мать казалась ей эталоном. Во всем. В красоте, умении вести себя. А вот удар сдержать не смогла. Зато хочет, чтобы дочь умела встать из грязи с гордым лицом. Но ей всего пятнадцать. Ей хотелось, чтобы мама примчалась и просто разорвала здесь всех. Папа бы так и сделал. А теперь… Алла бросила взгляд на смотрящую с сочувствием, пожилую комендантшу. Еще жалости какой-то старухи ей не хватало. Алла гордо подняла подбородок, и не сказав ни слова, вышла.



Оказавшись в комнате, она забралась на подоконник, схватив косметичку. Нужно было успокоиться, собраться с мыслями.

С Машкой все понятно. Серая мышь без собственного мнения. Но вот Валька. С этой дикаркой нужно что-то делать. Строить из себя ее подружку теперь бессмысленно. Да и желания не было. Алла посмотрела на унылые стены, которые не спасали даже развешенные плакаты с «Иванушками». В этих однотипных стенах, с одними и теми же покрывалами в каждой комнате. Как здесь стать личностью? Когда малейший шаг в сторону – и ты изгой. Алла физически ощущала, как давят на нее эти стены, эти люди. Она рождена для большего. А ей все пытаются подрезать крылья, сделать такой, как все эти неудачники, волочащие серую, «как у всех» жизнь.

– Черта с два! – вслух ответила она невидимым оппонентам и достала щипчики из косметички.



В комнату, без стука, влетела Галка из двести пятой. С пакетом на голове и миской в руке.

– У кого волосы короткие? – взволнованно выпалила она, но с разочарованием поняла, что здесь таких нет. Алла слегка поморщилась.

– Ну приветики.

– А, да. Привет.

– Это что за фигня?

– Это хна. На мою длину много оказалось – умоляюще смотрела девочка. – Я не могу ее выкинуть. Ладно, пошла дальше искать.

Алла оторвала взгляд от зеркала и посмотрела на Галю. Потом, хмыкнув, глянула снова в зеркало. В голове отчетливо звучал собственный голос, умоляющий маму состричь ей волосы.

– Стой, – она спрыгнула с подоконника и подошла к незваной гостье. – А кто у нас на этаже на парикмахера учится?

– Да много кто, – непонимающе пожала плечами Галя. ? А что?

– Кто-то сказал, что хочешь изменить мир – начни с себя.

– Конфуций, – буркнула Галя.

– По фиг, – Алла заглянула в чашку с краской. – Не прокиснет?

– Только не говори, что… – Галя удивленно уставилась на рыжую шевелюру.

– Ты даже не представляешь, как давно я об этом мечтала.

С довольным видом, она прошла мимо Гали. И из коридора послышался громкий, уверенный голос:

– Кто у нас парикмахер, девчонки? Я готова на эксперименты.

Галя постояла в недоумении еще несколько секунд, непонимающе тряхнула головой и вышла.

***

– Это слишком жестоко, – наклонившись, прошептала Маша, когда Алла убежала из столовой.

– Ну иди, пожалей, – с вызовом бросила Валя. – Какого черта ты здесь сидишь, со мной? Ты же у нас вся такая правильная. Беги, жалей не заслуженно униженных.

– Если ты хотела ее проучить, то можно было это сделать не прилюдно.

– Серьезно? А ей ты это же говорила? – Валя оттолкнула от себя тарелку. – Когда она на виду у всех с этим козлом целовалась?

Не дожидаясь ответа, она схватила поднос и направилась прочь от стола, оставив Машу наедине со своим смятением. Ей сложно было понять и Валю, и Аллу. Было жалко обеих. Но она и не понимала их. Зачем отвечать болью на боль? Почему нельзя протянуть руку и простить? Каждая из них сделала глупость.

Как жить им троим на этих восемнадцати квадратах, если там на каждый метр такая концентрация негатива друг к другу? Маше хотелось закрыть глаза, досчитать до десяти. И открыв, увидеть, что она дома, в мягкой постели, а на столе еще теплое молоко с пенкой.

Но вокруг галдели студенты, толкали друг друга, громко смеялись. И уже никому не было дела ни до Вали, ни до Аллы. И уж тем более, никто не заметил, как вышла из столовой худенькая, с тонкими косичками и слегка сутулая, девочка Маша. Хотя, вряд ли кто-то помнил, как звали эту тихоню.



Мечты Маши исполнились этим же вечером. Но немного не так, как ей хотелось бы.

В общежитии решили устроить показательный суд, который назывался собранием. Девочек выставили перед всеми и начали обсуждать их недостойное поведение. Аллу было не узнать: короткое каре насыщенного медного цвета вместо недавней светло-рыжей густой копны волос. Даже сейчас все внимание было устремлено на нее. Только в этот раз Алла совсем не была рада этому.

Завуч, высокая худощавая женщина с болезненно худым лицом, с толстым слоем румян на скулах, нарочито громко и постоянно жестикулируя в сторону девочек, рассказывала, что «в наше время такого позора не было», что с развала личной морали и начинается развал страны, что в стенах родного ей колледжа она не позволит подобных выходок. И что таких профурсеток нужно гнать, пока не поздно. Немногочисленные представители педсовета согласно кивали и бросали возмущенные взгляды на подруг.

Девушки стояли молча, потупив взгляд. Валя нервно постукивала ногой по полу, как делала всегда, когда сильно нервничала. Алла недовольно толкнула ее локтем, не поднимая глаз. В отличие от соседки, стоявшей в полном недоумении, она догадывалась о таком исходе.

Она мысленно прокручивала разговор матери с этой худосочной женщиной в первый учебный день. Когда мать, по старой привычке пыталась объяснить, что ее Аллочке не пристало жить на одной площади с тараканами. Что руководство колледжа обязано предоставить нормальные условия, или она, Вероника Давыдова, поднимет все свои связи и тогда… Только завуч оказалась из закоренелых пролетариев. А те, как известно, буржуазию, вроде Давыдовых, люто ненавидели.

Алла горько усмехнулась, слушая гневную тираду о падших нравах. Она чувствовала, что на этом их общая история может закончиться. Понятно, Валька попала под горячую руку, тирада про «падших» к ней не относилась. Алла сделала еле заметный шаг в сторону соседки и вновь толкнула ее локтем, только теперь совсем слегка и шепнула примирительно:

«Ты прости, что ли. Тупо вышло».

Валя ничего не ответила, даже бровью не повела. Лишь крепче сжала кулаки. Ей было уже не до Алки. Она изо всех сил старалась не разреветься. В голове, как молоточками, стучала одна мысль: «Только не домой!»

Маша сидела в первом ряду и широко открыв глаза, слушала, как в ее соседок по комнате летят грубые слова. Она бросила взгляд на Женю. Тот стоял возле окна.



«Его-то почему не выставили перед всеми? – недоумевала она. – Ведь это он то самое яблоко раздора. Почему всегда стыдно должно быть только девочкам?»

Она сверлила его взглядом. Но Женя смотрел не на нее. С ехидной улыбкой он наблюдал, как смакуют неприятные подробности про каждую из тех, кого совсем недавно целовал. Маше стало мерзко. Хотелось встать и просто уйти. Но она робко поглядывала из стороны в сторону, перебирая собственные пальцы.

Но главный шок был впереди.

После долгой эмоциональной тирады о нравственности, завуч вспомнила о том, что в стране уже демократия и предложила педсовету проголосовать. Исключать подростков из учебного заведения или на этот раз простить.

Маша вскрикнула, закрыв рот руками. Алла стояла, мотая головой и со слезами просила не выгонять ее. Бормотала, что все осознала.

И только Валя стояла, словно онемевшая. Она смотрела в никуда. В душе был шок и мозг отказывался верить в происходившее. Домой? Опять туда? Завтра за ней приедет мать. И ее жизнь вернется на прежние круги ада.

Маша заметила, как играют скулы на Валином лице. Конечно, она не могла прочитать ее мысли, но видела, каким шоком для нее стало объявление. Но она не плакала и не умоляла, как Алла. И никто не знал, чего ей стоило сдерживать себя. Как хотелось не стоять с каменным лицом, а швырнуть прямо в эти рожи чем-то потяжелее. Тяжело дыша, так, что было видно, как грудь то поднималась, то опускалась, она старалась не смотреть ни на кого. В ушах эхом прозвучал вердикт… Исключить из колледжа за аморальное поведение.

Алла никак не могла успокоить свою истерику. Она и сама не понимала, чего так боялась. Вернуться домой с клеймом позора семьи, не оправдавшей ожидания матери. Или потерять только появившееся ощущение свободы, которое она обрела здесь. В голове постоянно звучал требовательный голос матери: «Тебе нужен этот диплом».

Маша сидела, зажав рот руками и переводя взгляд с одной на другую. Ей было жаль девочек. Но встать и сказать что-либо в защиту хотя бы одной из них, она так и не решилась. Лишь скрестила ноги, поджав их, как собака прячет хвост в моменты опасности.

Она сама себя ненавидела за эту трусость. Ведь завтра на их месте окажется любой из этой комнаты. Может, даже она. И точно так же, никто не скажет слова в защиту. Вот она – стая. В которой она, Маша, далеко не альфа-самка. А лишь трусливый щенок, который молча, опустив глаза, наблюдает за травлей сородичей.






Глава 2


Спустя пять лет

Валя

Вы когда-нибудь стояли на краешке скалы? Так, что пальцами ног ощущаешь поток воздуха. Так, что вот. Всего полшага – и ты летишь!

А вдруг, люди все-таки летают?

Закрыв глаза и подняв лицо вверх, она раскинула руки в стороны. И каждой клеточкой отдавалась этому чувству. Все звуки вокруг стали четче, а все то, что там, за вершинами этих гор – так второстепенно. Давно она не ощущала такой легкости и свободы. Выше только облака, усевшиеся на вершины гор, покрытые снегом. И совсем не было страха, только желание вдохнуть поглубже и закричать громко, так, чтобы эхо разнесло этот крик по окрестностям.

Неожиданно она почувствовала, как в бренный мир ее вернули. Нагло, резко. Грубая мужская рука просто обхватила за талию так, что она успела только громко вскрикнуть.

А нарушитель личных границ уже оттолкнул ее назад, дальше от края скалы.

– Что бы это ни было – оно того не стоит! – с испуганными глазами парень смотрел на не менее перепуганную девушку в зеленых шортах и бежевой майке.

До нее начало доходить, что он имел ввиду.

– Да вы с ума сошли, такое думать? Я не собиралась прыгать. У меня, вообще, дома ребенок маленький.

– Вот и думайте о нем. На кой черт становиться на самый край? Здесь высота больше трех тысяч.

– Без вас знаю. Псих.

Вместо благодарности, девушка окатила его полным гнева взглядом, и пошла к остальным туристам.



Она поправила волосы, спрятав короткий локон за ухо, и оглянулась. Незнакомец уже спускался с другой группой. С досадой подумала о том, какой удивительный момент он испортил. Она тысячу лет не была в горах. Да что там. Даже за город выбраться – целое событие. С тех пор, как родился Данька, все стало намного сложнее. Включая и отношения с его отцом. Славка до и после свадьбы – два разных персонажа.

Пока ему нужно было «разморозить» Валю, как он сам говорил, он и ухаживал красиво, и в любви признавался, крича об этом на всю улицу, и через лужи переносил. Валя с грустью вспоминала, каким он был галантным. И, что важно, терпеливым. Она и сама понимала, что невозможно всю жизнь быть Снежной королевой, но поделать с собой ничего не могла.

После позорного возвращения из колледжа, отчим усердно взялся за ее воспитание. Не разрешал ходить на дискотеки, а если она сбегала – наказывал, заставляя делать кучу дел по дому. Но это ерунда.

Урод, зная, что мать на работе, приходил на обед домой и попросту домогался падчерицу. То вставал на пути, когда девочка мыла полы, опустившись на колени, то садился на диван рядом и «поправлял» халатик девочке, которая тут же вскакивала и убегала в другую комнату.

Когда однажды, он прижался к ней, мывшей посуду, да еще и одну руку положил на ягодицу, Валя по инерции, сама не поняла как – с разворота опустила на голову тарелку, которую держала в руке.

А мать, разумеется, поверила в его версию. Что это она, Валя, этакая «Лолита», хотела любой ценой заполучить девяносто килограмм счастья с пивным брюхом. И Валя переехала к бабушке, которая давно звала девочку к себе, но мать категорически запрещала им даже общаться. Если до этого Валя общалась с бабушкой тайком от родни, считающей, что «безумная старуха мечтает отобрать любимого ребенка только ради пособий», то в в тот злополучный день просто собрала наспех все, что вместилось в большой туристический рюкзак и сбежала.

Только там она смогла вздохнуть, позволить себе спать в одном нижнем белье, не пряча столовые приборы под подушкой. Поняла, что не нужно оправдываться за каждый шаг. Бабушка – единственный во всем мире человек, который любила ее, не прося ничего взамен и не ставя условий. Она тяжело вздыхала, говоря про дочь. Не стесняясь говорила, что та променяла и мать, и ребенка на стручок с ножками. Да, бабуля никогда не была леди. Впрочем, как и Валя. И им было хорошо вместе. А потом появился Славка. А в результате его, порой навязчивых, ухаживаний – Данька. И все.

Слава ощутил тяжесть быта. Работать «на дядю» было ниже его амбиций. И он кидался из крайности в крайность: то в кооператив влезет, то в казино. И каждый раз это заканчивалось новыми долгами и длительным запоем. Не раз Валя собирала вещи и уходила. Но он каждый раз умолял вернуться. И рассказывал о новых грандиозных планах. Так эмоционально, убедительно. Что она верила. И возвращалась.

Но в этот раз, узнав, что он проиграл их квартиру, заявив, что это его наследство и он делает с ним, что хочет – нервы не выдержали. Она не просто ушла. А сразу подала на развод. Это было за гранью ее понимания. Да и бабушка. Она не раз просила, чтобы Валя не вздумала повторить ошибки матери. И думала в первую очередь о сыне.

И она подумала. И отчетливо поняла, что именно ради сына она не должна больше идти на поводу мимолетных эмоций. Пора ставить точку. И поставила. Бесповоротно. Слава еще долго пытался вернуть их. И мольбами, и угрозами. Даже матери ее пожаловался и попросил повлиять. Валю только насмешило, когда та позвонила и потребовала не позорить ее. Тогда она и поняла, что, значит, точно все сделала правильно.

А бабушка поддержала и на этот раз. Она, тихонько поглаживая засыпавшего Даньку, шепотом твердила Вале, что ей нужно немного отдохнуть. Выпустить пар. Что Даня уже не грудной, пару дней они прекрасно и без нее справятся. Потом встала и показала газету, в которой было обведено объявление о так называемом «Туре выходного дня». Валя пыталась отнекиваться. Она не представляла, как это – оставить ребенка, пусть и с родным человеком. Но бабушка, бывшая комсомольская активистка (о чем она всегда говорила с гордостью), не желала слушать возражений. Особенно убедительным был аргумент, что Вале пора начинать искать работу, раз Данька уже вышел на целый день в сад. И нужно быть готовой к тому, что придется задерживаться. И ребенок будет чаще оставаться с прабабушкой. У Вали всегда не вязалось это слово – «прабабушка» – с женщиной, которой только в прошлом году стукнуло шестьдесят. В ее представлении это должна быть совсем древняя старуха, не слезающая с печи, и с полным набором маразматических болезней. Но так уж вышло, что Маргарите Павловне пришлось примерить этот статус еще до своего юбилея.



…Проводник объявил сбор группы и Валя вырвалась из плена мыслей. Пора было возвращаться в лагерь, а оттуда уже и в город.



Домой Валя вернулась отдохнувшей и довольной. Данька даже не сразу побежал встречать маму, настолько был занят большим КАМАЗом с синим кузовом. Позже, за ужином, Валя эмоционально рассказывала бабушке про поход, показывала кадры на фотоаппарате. Затем, обняла сидевшую рядом родственницу, и поцеловала.

– Спасибо тебе. Я бы сама в жизни не решилась. Мне казалось, что чуть ли не предаю ребенка, уезжая.

– Глупости. Пуповину нужно вовремя резать. Тем более, мужик растет.

– Какая ты у меня, – с восхищением смотрела на нее Валя.

– Какая?

– Самая лучшая.

– Ешь давай, – бабушка похлопала ее по ладони, – не подлизывайся.

***

Спустя всего два дня Валя стояла в приемной мировых судей и по образцу заполняла заявление на алименты.

С самим Славой разговор на эту тему не клеился. Буквально вчера она ходила к нему в общагу, даже сына с собой взяла, в надежде, что у папы дрогнет сердце. Но, вышло несколько иначе.

Дошло до того, что он начал требовать ДНК-экспертизу. На что Валя пожала плечами.

– Надо тебе, делай. Только все расходы за твой счет.

– Тебе всегда только бабки нужны были, – процедил тот, кто не так давно смотрел на нее с восхищением.

– Бабки? А когда они у тебя были? Ты все три года из себя бизнесмена строил. Хозяина непонятно чего. А сам даже на простейших местах не задерживался. Там тяжело, тут копейки платят. А там – директор козел. Ты один все знаешь. Только ни черта не делаешь. И отовсюду гонят, конечно же, незаслуженно. Кругом уроды.

– Да, уроды, – брезгливо скривился Слава, – а я горбатиться на них не собираюсь. Я не лох.

– Ты бомжом скоро станешь. Гордым, спившимся бомжом, – бросила Валя, подхватив сына на руки и хлопнув на прощанье дверью.

Поняв, что никаких алиментов добровольно он платить не будет, на следующее утро девушка пошла решать вопрос принудительно.



После того, как она подала заявление, девушка отправилась на местный рынок. Но не столько за продуктами, сколько в поисках работы. Даня уже оставался в детском саду на целый день. Сидеть и надеяться только на приставов смысла не было. Учитывая, что уровень ее образования даже неоконченным тяжело было назвать, выбор вакансий небольшой.

Она шла между рядов и смотрела на картонные вывески. Многие, маркером писали о распродажах или новом поступлении. Но иногда попадались и вывески, гласящие, что требуется реализатор. Валя заходила и разговаривала. Идти работать к мужчине она не хотела принципиально. В памяти каждый раз всплывал образ отчима, его попытки «наказать» за плохую работу. От этого передергивало. И когда незнакомый мужчина пытался оценивающе окинуть ее взглядом – Валя просто уходила.

Иногда, она подходила наугад. Где не было никаких объявлений, а за прилавком суетилась женщина.

– Здравствуйте, – улыбаясь, подошла она к очередной торговой лавке. – Вам реализатор, случайно, не требуется?

Женщина, на вид чуть больше сорока, со стрижкой а-ля Мирей Матье, посмотрела не очень дружелюбно.

– Для себя ищешь?

– Да.

– До этого где работала?

– Нигде, – Валя пожала плечами и убрала руки в карманы джинсовых шорт. – Только из декрета вышла.

– Ребенку сколько? – продолжала допрос женщина.

Валя решила, что это хороший знак и с готовностью отвечала на все вопросы.

– Совсем недавно два года было. Но мы уже ходим в сад.

– Ты же понимаешь? – внимательно посмотрела она девушку, будто изучая. – Сейчас сопли, ветрянка. Вся гадость пойдет.

– У нас бабушка готова сидеть.

– Она уже не работает?

– Работает. Но она вахтер. В нашем же доме.

– Удобно, – хмыкнула женщина. – Ладно. С виду, вроде нормальная. Хотя. Все вы с виду нормальные.

– Поверьте. Я ответственная. Не болею. Не курю, – заторопилась Валя.

– Хорошо. Сегодня мне уже некогда. Завтра к восьми подходи. В процессе и научу всему. Опоздаешь – лучше вообще не приходи.

– Не опоздаю, – Валя вынула руки из карманов и вытянула их вдоль туловища, как солдат. – Спасибо. Я не подведу.

Девушка уже более внимательно оглядела возможное место работы. Небольшой ларек с женской одеждой. Лежали маечки, шортики. По бокам висели костюмы и сарафаны. Сама девушка не была модницей. В ее гардеробе были преимущественно широкие футболки, несколько удобных джинсов, комбинезон трехлетней давности и, может парочка, шорт на лето. И ни одной юбки или платья. Смысл покупать то, что не носится? В кафе она если и ходила, то в тех же джинсах.

Несмотря на это, ее полностью устраивало, что товар именно женский. Бросив еще раз взгляд на прилавок, она заторопилась домой, поделиться с бабушкой радостной новостью. В тот момент ей казалось, что вот он – пик счастья. У нее есть работа. Первая, важная. Это ступенька вверх. Она обязательно чего-то добьется в жизни. Не только ради себя. Ради Даньки. Ради бабушки. Вале хотелось не идти, а лететь. И она подпрыгивала, одаривая улыбкой прохожих, недоуменно смотревших ей вслед.



– Ба! Данька! – Девушка торопливо открыла дверь, и даже забыла вытащить ключ из замка, на ходу скидывая кеды. Ей так не терпелось поделиться новостью. Но комнаты были пусты. Сначала Валя замерла в недоумении. Потом вернулась в коридор и заметила, что нет обуви. Ни Маргариты Павловны, ни Даньки.

«Гулены», – с улыбкой подумала Валя и пошла на кухню, ставить чайник. На душе было легко и радостно. Хотелось петь, танцевать. Пока все шло по плану. На алименты она подала, теперь Слава не отвертится. Еще и работа довольно быстро нашлась. Девушка прибавила звук на стареньком радио и мурлыкала себе под нос очередной хит, лившийся из приемника.

Хлопнула дверь. Валя выглянула, ожидая увидеть сына и бабушку. Но когда увидела, кто стоит на пороге, улыбка медленно сползла вниз.

– Ты что здесь забыл? – гневно бросила она бывшему мужу.

Слава, судя по налившимся кровяными прожилками глазам, тоже был не в восторге от их встречи. Тем не менее, не разуваясь, он прошел по коридору, в сторону зала.

– Какого черта ты приперся? – Валя открыла настежь дверь. – Пошел отсюда, пока я ментов не вызвала.

– Сын мой где? – заглядывая в ванную комнату, бросил Слава.

– Очухался. Ты уж определись. Твой или не твой.

– Ты, курица, – всего в несколько шагов мужчина оказался возле нее. – Ты какого хрена добиться хочешь?

– Не поняла, – искренне недоумевала Валя.

– Думала, я не узнаю? Как крыса. Какого черта ты ходила к приставам?

– Вон оно что, – Валя презрительно посмотрела на бывшего мужа снизу вверх. – Ну с тобой-то разговор не получается. А сын растет. Ему, не поверишь, кушать хочется.

– Закрой свой рот, тварь. Пока я его не закрыл, – Слава стукнул ладонью по двери, от чего та с грохотом закрылась.

Валя испуганно вздрогнула.

– А ты не боишься, что потом я тебя самого закрою? – сглотнув страх, девушка посмотрела на него с вызовом.

И в следующий момент оказалась прижатой. Слава пальцами стиснул ей челюсть и буквально вдавил Валю в стену. Продолжая давить так, что зубы заскрежетали, он бешеным взглядом смотрел на бывшую жену. Валя понимала, что он сейчас в состоянии сделать что угодно, а потому пыталась вырываться. Она лупила его руками, куда могла достать, извивалась, чтобы вырваться из плена.

– Я надеюсь, ты все поняла? – резко оттолкнув ее, он отпустил девушку. – Не на того напала, детка.



Он вышел из квартиры, стукнув кулаком в стену возле ее головы, показывая, насколько он зол.

А она плакала, сжавшись в комок. Тихо, чтобы он ненароком не услышал. Только поняв, что он ушел, выдохнула. Она дотронулась до подбородка. Челюсть сильно болела. Защипала рука. Валя посмотрела на нее: та была сбита до самого локтя. Видимо, зацепила тумбу. Но тогда она этого даже почувствовала. Возможно, от страха. Валя подбежала к двери и замкнулась на нижний замок, который открывался только изнутри. Затем, посмотрела в глазок. Пусто. Тихо. Валя медленно сползла вниз и обхватила голову руками. Нужно было решать. Забирать заявление или идти до конца? А если в следующий раз под удар попадет бабушка? Или Даня? Валя сидела, покачиваясь, и смотрела перед собой. Она никак не могла понять. Когда Славка успел стать чудовищем? Да, он последний год семейной жизни уже был невыносим. Грубил и позволял себе не появляться дома. Она все реже видела его трезвым. О том, чтобы он приносил в семью деньги – вообще можно было не говорить. Но она упорно требовала. Идти на работу, а не ввязываться в очередную гениальную идею. Скандалы становились чаще громче.

Валя сидела на полу, мысленно прокручивая воспоминания, когда в дверь постучали. Она вздрогнула и прислушалась. С той стороны недовольно ворчала бабушка и Даня громко требовал открыть дверь. Девушка встала, вытерла слезы, сделала глубокий вдох, и открыла, уже улыбаясь.



А утром она спешила. Сегодня у нее первый рабочий день. Она не могла позволить себе опоздать. Чтобы сбитый локоть не вызывал вопросов, Валя надела тонкую блузу с модным «газетным» принтом. Которая неплохо смотрелась с широкими джинсами. Но Валю мало волновало, как это смотрится. Главное – удобно.

Она настолько боялась опоздать, что пришла, когда ларек еще был закрыт. Девушка вскинула руку и посмотрела на часы. На пятнадцать минут раньше. Отлично. Теперь точно не скажут, что она безответственная.

– Доброе утро, – раздался мужской голос. Валя обернулась.

Напротив, где уже был не вещевой рынок,, начинались продуктовые ряды, белокурый парень, не намного старше ее, принимал у грузчиков товар. Валя успела заметить, что это были колбасы разных видов.

– Здравствуйте, – вежливо улыбнулась девушка.

Блондин отряхнул руки, поставив картонную коробку.

– А ты меня не помнишь?

Фамильярное обращение на «ты» было не очень приятно. Но «помнишь»? Одно слово и Валя сбита с толку. Почему она должна его помнить? Валя не имела слабость к случайным знакомствам. Во всяком случае, настолько, чтобы не помнить лиц.

Она удивленно посмотрела на молодого человека, пытаясь понять, кто он. Но ничего не указывало на то, что они пересекались. И Валя пожала плечами.

– Вот так и спасай человека. Он тебя даже не вспомнит.

Девушку пронзило воспоминание. Видимо, это тот псих, который принял ее за самоубийцу в горах.

– Во-первых, – усмехнулась она, – спасать было некого. А вот уронить меня могли реально.

– Вот так. Я еще и виноват, в итоге.

Валя отвернулась. Продолжать диалог желания не было. Тем более, что белокурая хозяйка закрытой вещевой лавки уже была совсем близко.

– Привет, – поздоровалась она с девушкой. – Молодец. Не опоздала. Зовут как?

– Валя.

– А я Юля, – она ловко сняла навесные замки и подняла рольставни. – Ничего, если на «ты»?

– Конечно. А Вас просто Юлия или по отчеству?

Женщина бросила на нее взгляд, по которому стало ясно, что отчество будет лишним.

– Я поняла, – улыбнулась Валя. – Просто Юля.

Женщина, без предисловий начала раскрадывать товар, на ходу рассказывая, где и что должно лежать, в каком месте искать нужный размер. Валя внимательно слушала, задавая вопросы. А к прилавку подходили еще не совсем проснувшиеся клиенты. Первый рабочий день закипел. Валя полностью окунулась в рабочий процесс. Это отлично помогало не думать ни о Славе, ни о чем-либо еще.

Сама Валя не часто посещала рынки и была удивлена, что здесь за день проходит такой поток людей. Он почти не прекращался. Особенно напрягалась девушка, когда к прилавку подходили сразу несколько человек. В такие моменты она глазами искала Юлю, а найдя, облегченно вздыхала. Улыбалась и продолжала работать.

Только к концу рабочего Валя поняла, как устала. Хотелось просто сесть и никуда не двигаться. Но подошедшая Юля смогла поднять настроение:

– Ты сегодня молодец, – похвалила она Валю, – не каждая так сразу включается. Первую неделю буду платить тебе каждый день. Чтобы и ты поняла, что тебя здесь не кинут, и я к тебе присматривалась. Не выйдешь, никто никому не должен. Согласна?

– Конечно, – Валя чуть не подпрыгнула на табуретке от радости.

Сумма, которую вручила хозяйка вещевой точки, не была большой, но для сидевшей в декрете Вали и это было счастьем. Пересчитав купюры, она уже мысленно разделила, что куда нужно потратить.







Алла

Худощавый и немного сутулый парнишка тяжело сопел и явно нервничал. Неумело пытался пристроиться сзади к девушке выше его ростом. Он вставал на цыпочки, давил партнерше на поясницу, чтобы она опустила свой округлый зад ниже. Жилы на его руках напряглись, но партнерше было уже слишком смешно. И в то же время обидно. Еще недавно ее желали все мальчишки в школе, а теперь она стояла в подъезде, пропитанном запахом кошачьей и человеческой мочи. А этот неудачник даже трахнуть ее как следует не в состоянии. В конце концов, эта возня ей надоела.

– Да пошел ты, придурок, – презрительно бросила девица, одернув юбку и оттолкнув юношу.

Она явно была выпившей. Это выдавало не только дыхание, но и заплетавшийся язык. Молодой парень, щуплый, который был младше и трезвее спутницы, злобно сжал кулаки.

– Ты никуда не пойдешь, – стиснув челюсть, прошипел он, – я заплатил. Ты должна…

Девушка вызывающе захохотала, облокотившись на перила.

– Пожалуйся в профсоюз.

Повернулась к парню спиной, подняла руку и показав средний палец, сделала шаг на ступеньку вниз.



А он остался стоять, посылая ей вслед проклятья. Но она их так часто слышала, что уже выработала иммунитет.

Очередной недоумок, решивший, что за сотку она его навеки. Алла снова громко захохотала, окатывая эхом лестничную площадку.

Выйдя на улицу, села на лавку и закурила, прислонившись к спинке. Настроение было паршивое. Вечер не удался. Этот малолетка так щедро угощал в кабаке, Алла решила, что парень не из бедных. Но когда он привез ее сюда, в богом забытый дом, ждавший переселения, она поняла, что мальчик гулял, возможно, на всю зарплату. Она недовольно сплюнула и выкинула окурок. Нужно было теперь ловить такси.

«Ничего, – размышляла она, удаляясь от подъезда неуверенной походкой, – будет и на нашей улице праздник».

Представив, как дома мать опять начнет театрально причитать, хватаясь за сердце, еще и отца вспоминать, Алла поморщилась. К черту. Не сегодня. Впереди призывно мигала вывеска очередного бара. Девушка остановилась, поправила прическу, юбку. И направилась туда, откуда доносились звуки музыки и голоса таких же не трезвых, как сама Алла. Правда, за последние несколько лет по имени ее только мать и звала. Для большинства она стала просто рыжая стерва с надменным взглядом. Которая очень неплоха в постели. По крайней мере, никто не жаловался, если уж доходило до дела.



***

Утром, точнее, к обеду, когда она проснулась, во рту была невыносимая сухость, язык прилип к небу, голова кружилась так, что ее невозможно было оторвать от подушки. С трудом приоткрыв глаза, Алла заметила, что мать уже сидит в кресле напротив. Девушка сделала вид, что еще спит. Но было поздно.

– Опять прошлялась всю ночь. Какое счастье, что отец этого не видит, – мать уже подошла к дивану, на котором лежала девушка.

– А то что? – ехидно спросила Алла. – Второй раз повесился бы?

Звонкая оплеуха прилетела в ответ. Да такая, что в глазах потемнело.

– До чего ты омерзительна. Так опуститься. – Мать стояла, потирая ладонь.

– Ой, хорош лечить. Сама чем лучше?

Алла с трудом встала. Перед глазами все еще была нечеткая картинка.

– Что-о-о? – вскрикнула мать, сев в кресло, и схватилась за сердце.

– Хорош принцессу из себя строить, – скривившись, дочь прошла мимо. – Папеньки нет. Не перед кем трагедию играть.

– Как ты смеешь?! Я столько сил в тебя вложила. Я всю себя, – мать говорила прерывисто, словно задыхалась.

– Ага, – махнула Алла, выходя в коридор. Но тут же передумала, подошла к матери. Встала возле кресла, наклонилась, дыша еще свежим перегаром.

– А где ж ты была, когда нужна была твоя помощь? Когда из твоей любимой дочери козла отпущения делали? Ты что тогда сказала?

Мать подняла глаза. Алла брезгливо хмыкнула.

– Не помнишь? А я на всю жизнь запомнила. Не ныть ты сказала. Вот я и не ною, – она похлопала мать по плечу. – А теперь и ты не ной, дорогая.

И вышла из комнаты. Мать сидела в кресле, потирая под левой грудью. Последние пару месяцев она частенько ощущала, как там побаливало. Так, будто сердцу было тесно в пышном теле. За пять лет она прилично набрала в весе. Маргарита, которая не так давно поражала идеальной фигурой и всегда ухоженным видом, окончательно растеряла остатки былого лоска. Она все еще делала высокий начес на поредевшие волосы. Все так же пользовалась ярко-красной помадой и лаком в тон. Но теперь смотрелось это нелепо.

Старые знакомые стыдливо опускали глаза. А кто-то и открыто презирал. Прошлая жизнь не просто хлопнула дверью. Она скинула неприспособленных к обыденности мать и дочь с крутой лестницы. И если одна все еще пыталась царапаться и цепляться, то другая приняла новую реальность, как данность.



Алла сидела на подоконнике в кухне и курила, выпуская дым в деревянную форточку. Облокотилась на пластиковый косяк и закрыла глаза. Как же осточертело это все. Мать со своим вечным нытьем. Жизнь в дерьме. Не этого она заслуживала. Совсем не этого.

Тонкий медленный виток дыма. От дешевых сигарет, которые драли горло до кашля. Алла посмотрела в окно. Белый дорогой автомобиль пиликнул сигнализацией. Тучный мужчина в белой рубашке с коротким рукавом, вытирая пот со лба, подошел к машине. Девушка заинтересованно замерла. Интересно, что за гусь? Он стоял, словно ждал кого-то. Алла разочарованно сделала еще затяжку. К мужику вальяжно подошла дамочка, поправила воротник его рубашки и скрылась за открытой для нее дверцей.

Пальцы обожгло. Алла выругалась и затушила окурок. Злоба и чувство несправедливости жгли сильнее этого окурка. Это она, Алла, должна садиться в такую машину. Это на ее пальцах должны блестеть золотые кольца. А не на этой курице, которая их даже носить не умела.

«Ничего. Еще посмотрим», – буркнула девушка, спрыгнула с подоконника и подошла к холодильнику.

– А есть совсем нечего? – недовольно крикнула она, глядя в практически пустой холодильник. – Ма!

Девушка пошла в зал.

Мать сидела в кресле, никак не реагируя на появление дочери. Она так и держала руку возле груди.

– Хорош, говорю, – раздраженно бросила Алла. – Ты готовить не собираешься?

Но мать не поворачивалась. Алла психанула.

– Долго будешь обиженку корчить?

Она подошла ближе.

Маргарита сидела с застывшим взглядом, смотревшим на портрет супруга.

– Ну приветики, – Алла почесала у виска. – А мне что теперь делать?

Но ответить было некому. Только настенные часы тихим щелчком отсчитывали секунды.

Алла большими шагами ходила по комнате, пытаясь сообразить, что нужно делать. Больше всего ее волновало, как теперь жить одной. Как ни крути, а мать всегда находила способ подзаработать, занять. Теперь она сидела в кресле, в своей любимой, театрально-несчастной позе. Даже тут она подумала только о себе. Нужно кого-то вызывать. Хоронить. За какой черт это делать? Да и звонить кому? Родственники давно перестали отвечать на звонки, друзья… А когда они были вообще?

– А-а-а-а-а! – От всех этих мыслей девушка моментально протрезвела. Но ей не нравилось это состояние. Голова трещала, мозг плохо соображал.

Обессилев, она села на пол, возле матери, положив голову на ее еще теплые ноги. И закрыла глаза.

***

После похорон прошло чуть больше недели, те самые девять дней. Девять дней полных ощущения никчемности и опустошения. Она наотрез отказалась приглашать кого-то, решив, что сегодня только их день и они проведут его как раньше, всей семьей.

С утра, приняв душ, причесавшись и надев белое платье с кружевом по подолу, Алла подвинула к столу два стула с высокими спинками и поставила на них портреты. С одного смотрел мужчина чуть за тридцать, крупного телосложения, с едва заметной улыбкой. С другого кокетливо улыбалась женщина в платье под цвет бус из янтаря. Алла села напротив этих портретов, подперев лицо руками. В бутылке уже ничего не осталось, а душа требовала. Девушка оглядела портреты родителей, скрипнула стулом, вставая.

– Никуда не уходите, я скоро, – она соскребла с холодильника мелочь и вышла, громко хлопнув дверью.



Алла спустилась в метро. Ее толкали, обгоняли. Шумно и торопливо. Настолько, что не успевала рассмотреть лиц. Да и не пыталась. Она ведь и сама спешила.

Единственный, кто смог заставить ее замедлить шаг, это музыкант. Он выделялся из толпы, хотя бы тем, что никуда не бежал. Положив гитару на правое бедро, он стоял, одаривая всех улыбкой. Немного неряшливый на вид, худощавый. Волосы, падали на плечи и он периодически встряхивал головой, убирая спутанный локон назад. Длинные пальцы торопливо перебирали гитарные струны. Девушка остановилась. Его голос и глаза. Они были живыми. В отличие от многих из тех, что сменили друг друга на этой платформе. Да что там! В отличие от нее самой. В этом высоком неряшливом парне было столько энергии, что она не помещалась в этом худеньком теле. И она рвалась наружу. Через струны, через надрыв в голосе. Даже свист набирающего скорость поезда не мог заглушить его. И именно сейчас, глядя на перебор струн, она почувствовала, как же дерьмово она живет. Как бездарно. Это не ее жизнь. Нет. Нужно что-то делать. Срочно. Алла будто увидела себя же, но со стороны, глазами той пятнадцатилетней гордой девчонки, уверенной в своем светлом будущем.

Улыбнувшись незнакомцу, она вновь заторопилась к выходу. Только теперь зеленая вывеска над ступеньками значила для нее намного больше, чем пару минут назад.



К черту водку. К черту этот город, видевший ее на дне. Нужно сбросить себя до заводских настроек. Вспомнить, что она мамина и папина принцесса. Взгляд только вперед и вверх.

Алла торопливо шла по улице, сжимая в кулаке мелочь. Удивляясь и радуясь, что такие важные решения, оказывается, так легко могут прийти. Главное, не успеть передумать.

А спустя еще несколько дней, продав квартиру за копейки, со всеми долгами, она собрала немногочисленные вещи и купила билет на поезд. Алла смотрела на проносящиеся за окном деревья, дома, на собственное отражение, периодически мелькающее в солнечных бликах. Стук колес не успокаивал. Он будто упрекал ее. Казалось, она слышит мамин голос, твердивший, что она надежда всей семьи, что только она могла променять жизнь, полную возможностей на никому неизвестный провинциальный город, в который сейчас мчал ее поезд.



Маша

– Дорогая, курьер пришел, – крикнул в глубину квартиры мужчина, поправляя очки в тонкой оправе и пропуская внутрь юношу с большим пакетом в руке. – Добрый день, молодой человек, проходите. Только отряхните снег.

Из кухни, торопливо вытирая руки о передник, вышла девушка. Курьер кивнул, здороваясь и стуча ботинками по резиновому коврику перед входной дверью. Остатки снега тающими каплями лениво сползали вниз. Юноша улыбнулся, глядя, как нарочито деликатно хозяева квартиры общаются между собой, да и с ним тоже.

– Извините, – смущенно улыбнулась хозяйка квартиры, – я немного не вовремя затеяла обед. Вы проходите в зал.

– Спасибо, но я тут подожду, – юноша достал из пакета два упакованных платья, сверил их со своими бумагами и вручил девушке.

– Ну что вы? Неловко оставлять вас вот так, – мужчина хлопнул себя по бедрам. – Может, вы пока кофе выпьете или чаю?

– Спасибо, но я на работе не пью, даже чай.

Маша скрылась с вещами в спальне. А хозяин квартиры и курьер остались в коридоре. Юноша не скрывая любопытства, рассматривал интерьер. По выражению лица было видно, что ему здесь нравится. Квартира с хорошим, явно новым ремонтом.

Маша вышла из комнаты довольно быстро, держа на руках аккуратно сложенные вещи.

– Ну что? – нетерпеливо спросил курьер.

– Простите, – извиняясь, Мария протянула руки, отдавая платья, – немного не то, что я ожидала.

Парень разочарованно скривил губы.

– Ну ладно, – он забрал вещи и стал их укладывать обратно.

Маша стояла с виноватым видом, сцепив руки замком, и поглядывала на супруга.

Мужчина поправил вновь очки и, будто что-то вспомнив, жестом попросил парня не уходить. Он ушел на кухню и вернулся оттуда со сторублевой купюрой.

– Вот, возьмите, это за причиненные неудобства.

– Да ладно, – растерялся курьер, переводя взгляд на Машу. Но та довольно улыбалась. Парень пожал плечами и долго не раздумывая, взял деньги. – Спасибо. До свидания.

– Всего доброго, молодой человек.

Щелкнул замок, и юноша исчез.

Маша облегченно вздохнула и протянула руки к мужу.

– Рома, спасибо. Мне так неудобно было возвращать эти платья, – она обняла супруга. – Но они слишком короткие. Я в таком даже присесть не смогу.

– Машенька, – Роман, который был почти на десять лет старше робкой супруги, говорил снисходительным тоном, – я вообще не понимаю, зачем тебе понадобилось выписывать из каталога. У нас на рынке можно найти вполне приличные экземпляры.

– Да, видимо, ты прав, – вздохнула девушка. – Завтра нужно будет прогуляться. Хочется, чтобы наш первый Новый год в качестве мужа и жены был идеальным.

Она подняла голову и влюбленно смотрела на мужчину.

– Милая моя девочка, – Роман погладил девушку и прислонил к себе, – у нас впереди еще столько семейных праздников. Уверен, ты каждый сможешь сделать идеальным.

– Семейных праздников, – тихо, почти нараспев, повторила Маша, а губы расплывались в мечтательной улыбке. – До сих пор не верится. Я – госпожа Тулиева.

Мужчина негромко засмеялся.

– А госпожа про курицу в духовке не забыла?

– Ой! – Маша испуганно вскрикнула и убежала на кухню, откуда доносился шлейф ароматов запекающегося мяса и приправ.

Девушка суетилась на кухне, стараясь успеть одновременно несколько дел. Нужно было приготовить сегодня большую часть блюд, чтобы завтра только заправить салаты и накрыть на стол. Это ее первый праздник в качестве жены. Впервые гости придут не просто к Маше, а к молодой жене главного энергетика одного из крупнейших заводов России, и единственного в крае. Она, тихая, неприметная девчонка, вчерашняя студентка, устроившаяся скромным бухгалтером в крупной компании, теперь жена одного из самых завидных женихов юга. Сколько красоток вокруг него вилось. А он остановил взгляд на ней, той, которая даже глаз не могла поднять, не краснея. Это было похоже на сказку. Удивительную, нечаянную и такую хрупкую. Маша не привыкла верить в сказки, но сейчас она как никогда хотела поверить. Рома оказался таким нежным, заботливым, очень интеллигентным мужчиной. У нее появилось ощущение именно дома, в котором тихо и уютно. Как когда она маленькой девочкой строила домики, накрывая стулья покрывалом, залезала туда и читала книжки с яркими картинками, придумывая на ходу свои истории. Но стоило прийти с работы маме, как она заставляла Машу вернуть все на место, говоря, что глупые игры до добра не доведут. И что принцесс придумали вульгарные дурочки, оправдывая тем самым свое распутство. И девочка Маша кивала, опустив глаза. И садилась за другие, умные книжки, в которых совсем не было картинок.

Так на ее столе детские сказки сменились толстыми журналами с цифрами и графиками, а гардероб если и пополнялся, то из соображений практичности.

И тут появился он. Принц из забытых сказок. И ничего, что вместо белоснежного коня, у него была зеленая «Волга», а вместо дворца – двухкомнатная квартира, зато с видом на городской парк, который по вечерам, в свете фонарей, выглядел невероятно красиво. Правда, Маше сравнить было не с чем, но она была уверена, что это самый прекрасный парк, точно такой, как в детских книжках.



На следующий день она, укутавшись в широкий вязаный шарф, надетый поверх черного замшевого пальто-дубленки с лохматой бахромой вместо воротника, отправилась на рынок. Перед выходом, поправляя шапку, она вспомнила, как поначалу не хотела носить этот, по сути первый серьезный подарок тогда еще будущего мужа. Дубленку, которую Рома сам лично привез из командировки в Германию. Когда она первый раз появилась в ней на работе, уровень зависти превышал все мыслимые и даже не мыслимые нормы. Она не просто ощущалась, ее было слышно. Первый раз на Машу смотрели не пренебрежительно, не с сочувствием. А с завистью. Только вот она от этого не только не получала удовольствия, а даже наоборот. Хотелось спрятаться, объясниться. Не понятно за что, но было четкое ощущение, что она должна оправдаться. Ведь на тот момент они еще даже не были женаты. А принимать подарки от не своего мужа – мама бы не одобрила. И девушка попросила мужчину впредь не делать ей таких необоснованно дорогих подарков.

Оказавшись на рынке, Маша осознала, что давненько не посещала вещевые ряды. Она останавливалась возле каждой точки, с интересом разглядывая ту или иную вещь. Погода была относительно теплой, больше даже осенней, чем зимней, еще и выходной день. Народа на рынке было много. Маше не нравилось, что со всех сторон ее толкали. Увидев рядом маленького цыганчонка, она настороженно посмотрела на него, перебросив сумку вперед, прижала ее к груди и продолжила рассматривать понравившееся платье на манекене.

– Ваш размер тоже есть, – подоспела продавщица. Маша едва бросила на нее взгляд. Молодая, вряд ли старше ее самой. Девушка стояла, потирая руки в перчатках и переминалась с ноги на ногу. – Показать?

– Спасибо, я вижу.

– Нет, ваш размер показать? Это большое. Есть еще в красном и зеленом цветах.



Маша кончиками пальцев ощупывала ткань наряда, а сама прислушивалась к голосу продавщицы. Она не могла понять, кого он ей напоминает. Девушка подняла взгляд лишь увидев, что продавщица отвлеклась на новых посетителей. В сердце кольнуло иглой воспоминаний. Она снова услышала тот крик, полный ненависти и презрения. Тот собственный стыд, когда она сидела и слушала нелепые обвинения в адрес одногруппниц. Маша не знала, позвать или бежать? Что чувствует сама Валя теперь, спустя эти годы? Внешне она вообще не изменилась, даже прическа та же – мальчишески короткая. Но какая она там, внутри? Как она прожила эти пять лет?

Валя, словно почувствовав взгляд, а может вспомнив про неопределившуюся клиентку, обернулась. Судя по удивлению на ее лице, она не понимала, почему странная девица ее так внимательно рассматривает.

– Валя, здравствуй, – тихо, немного робко поздоровалась Маша. – Ты меня не узнала?

Валя приподняла бровь и присмотрелась. Подозрение сменилось удивлением. В следующую секунду ее осенило.

– Маха! – на удивление обрадованно воскликнула она. – Машка, ничего себе.

Валя вышла из-за прилавка и оглядела Машу со всех сторон.

– Маха, ну ты не хило упаковалась, смотрю. Как дела?

– Спасибо, – смущенно ответила девушка. – Вроде, неплохо. Осенью замуж вышла.

– Ничего себе. Рада за тебя. Значит, скоро ляльку ждем?

– Ну… – замялась Маша. – Тут немного сложно.

– Девушка, – Валю позвала женщина, тыкающая в лежащие на прилавке свитера.

– Иду, – отозвалась она и обратилась к Маше. – Слушай, я так рада тебя увидеть.

– Правда? – удивилась Маша.

– Конечно. Столько лет прошло. Я бы не прочь встретиться. Как ты насчет того, чтобы посидеть вечером в кафе?

– Я буду рада.

– Давай тогда в пять, в «Лагуне». Там недорого и в это время еще народа мало.

– Хорошо. Я обязательно буду.

Уже оказавшись за прилавком, Валя махнула на манекен с платьем.

– Так что, размер-то нести?

– Да, – радостно ответила Маша. Она твердо решила, что купит платье именно здесь, у той, которая только что сняла с нее груз нескольких лет преследования собственной совести. Сколько раз она прокручивала в голове те моменты. Сколько раз корила себя за слабоволие. Начиная с того, что не удержала Аллу. Она столько раз слышала голос Вали, крик полный ненависти и презрения.

А теперь, будто чары злой волшебницы рухнули и Маша снова свободна.

Валя помогла не только разрушить чары, но и выбрать платье. Она по-дружески смеялась, увидев, что Маша до сих пор такая же стеснительная. А узнав, что на новогодний вечер приедет и свекровь, понимающе подмигнула и принесла то самое, идеальное платье. Нежно-голубое, как васильки.

Домой девушка возвращалась, испытывая чувство легкости, свободы. Как запущенный в небо воздушный шарик. Хотелось так же парить над скучными прохожими и кружить их в танце. Но она просто торопилась домой, размахивая пакетом. Теперь, как никогда, она была уверена в том, что этот Новый год будет незабываемым!

До назначенного часа было еще долго, даже слишком. Девушка постоянно смотрела на часы, висящие над кухонным столом. Рома был рад, узнав, что у супруги объявилась подруга. Он видел, как она воодушевлена.

– Давай, я тебя довезу все-таки? – предложил муж уже не в первый раз, перелистывая страницу журнала.

– Да здесь всего две остановки, не волнуйся.

– Мне, может, интересно познакомиться с твоей одногруппницей. Как, говоришь, ее зовут?

– Валя. Она хорошая девчонка, – Маша села на стул рядом и облокотилась на кулак. – Если тебе действительно интересно, я буду рада вас познакомить.

– Вот и договорились, – Рома закрыл журнал и улыбнулся. – Обещаю сильно не подслушивать.

– Ой, – Маша махнула и встала, – Не знаю, как сейчас. Но тогда она была совсем не из сплетниц. Вот Алка любила потрещать. А Валя, она… – Маша задумалась, подбирая сравнение, – будто в скорлупе, что ли. Не особо общительная была. Хотя, дружелюбная. Просто в личное пространство не пускала.

– А ты? – с интересом спросил муж.

– Я и вовсе, – отмахнулась Маша, хихикнув, – Для меня вообще, столько всего тогда было впервые, что мозг не успевал переваривать. Если бы не соседки по комнате, наверное, сбежала бы в первый же день. Честно говоря, после ухода девочек, у меня подруг в колледже так и не появилось.

Маша стала задумчивой. Вспомнились долгие студенческие годы, тянувшиеся бесконечно. Она тогда полностью ушла в учебу, чем еще больше вызывала раздражение у одногруппниц. Девушка мотнула головой, словно скидывая неприятные тени прошлого.

За окном пошел снег. Маша улыбнулась.

«Хороший знак», – с этой мыслью девушка пошла собираться на встречу.

Спустя несколько часов они с Ромой заходили в кафе, а за столиком в глубине зала, девушка с короткой стрижкой улыбалась, глядя как эти двое стряхивают снежинки с верхней одежды друг друга. Маша стала искать подругу глазами, Валя подняла руку, чтобы та ее заметила. И Маша поспешила навстречу.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/mayya-neverovich-28436502/motylki-67646067/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.