Проект «Валькирия»
Проект «Валькирия»
Владимир Николаевич Стрельников
Счастливая жизнь должна стать достоянием всего человечества! Сколько бы параллельных реальностей оно ни объединяло. Впрочем, это лишь одна точка зрения
Владимир Стрельников
Проект «Валькирия»
Выражаю огромную благодарность Наталье Бахтиной за её неоценимую помощь в работе над книгой
Часть 1. Воинство небесное
Глава 1
1942 год, 30 мая. Небо над Кольским заливом
Борис почувствовал тупой удар вбок-сзади. Это могло быть только попадание. Тем более с каждым мигом там нарастало жжение, а пальцы, сжимавшие ручку, начали терять чувствительность. Впереди, кабельтовых в тридцати, нещадно дымя трубами, шёл стреляющий миноносец. Корабли союзников прикрывает Северный флот. Нужно дотянуть до моряков… Они… помогут…
Всю ночь двадцатишестилетний гвардии подполковник Борис Сафонов почти не спал. Лишь опускал голову на скрещённые руки и ненадолго забывался прямо на столешнице, у телефона. Ждал сигнала о вхождении англо-американского конвоя PQ-16 в зону досягаемости истребителей его 2-го гвардейского Краснознамённого смешанного авиаполка. Трое асов, отобранные для первого, самого дальнего вылета на прикрытие долгожданных транспортов, также пытались спать на стульях и лавках тесного командного пункта. Он то и дело вскидывался на зуммер. Уставшие серо-голубые глаза мгновенно оживали, а широкоплечее кряжистое тело сжималось пружиной. Но пока это были лишь повседневные хлопоты его большого хозяйства. Борис отдавал необходимые распоряжения, оглядывался на «соколов» и вновь опускал волевое, по-мужицки красивое лицо на свои предплечья.
Наконец пришёл сигнал. Вылетели четвёркой ещё в сумерках, по самое «не балуй» загрузив топливом ленд-лизовские Кертис Р-40Е «Киттихоук». Все лётчики лишь один или два раза поднимали в воздух эти американские новинки, но на то они и советские соколы! Для которых нет невыполнимых задач. Правда, ведомый, он же заместитель командира полка, подкачал. Уже над морем его мотор вдруг задымил, и гвардии майор Кухаренко повернул назад. Так что дальше летели тройкой: Борис, оставшийся без напарника, гвардии старший лейтенант Покровский и его ведомый – гвардии капитан Орлов.
Сафонов знал, что уже несколько дней немцы жестоко били несчастный конвой «стаями» подлодок, бомбардировщиками и торпедоносцами Люфтваффе. А ведь союзники везут так необходимые сейчас СССР танки, самолёты, боеприпасы, топливо! Груз каждого спасённого корабля существенно приблизит победу.
Как и ожидалось, сначала увидели дымы над морем. Это из труб кораблей. Разбитые транспорты и вытекающий из них мазут горят по-другому. Уже хорошо! Плотная облачность висела метрах в восьмистах над студёным Баренцевым морем, смешиваясь с поднимавшейся от воды гарью. Над чётко видимыми судами, шедшими в Мурманск по фарватеру Кильдинского плёса, «расцвели» дымные шапки разрывов. По кому это там зенитчики лупят? А, вот! Из туч пикируют двухмоторные бомбардировщики. Немцы! Борис дал обороты своему «американцу» и рванул на перехват. Сзади то же сделала оставшаяся пара.
Он не стал мудрить и в своей обычной манере, исключавшей движение по прямой, зашёл слева-сзади в голову цепочки вражеских самолётов. Ага! «Юнкерсы-88». Универсалы, хорошее бронирование кабины и фюзеляжа. Значит, лучше бить по моторам. Выцелил второго, дал очередь наискось из всех шести 12,7-мм пулемётов. На огонь стрелков бомбардировщиков привычно не обращал внимания. Он всегда чувствовал «конусы смерти» и руки сами выводили истребитель из их зон действия. Штатовские «Браунинги», конечно, не чета советским «Березиным». Но из шести-то стволов получается нормально! От «Юнкерса» сразу полетели ошмётки.
– Одного сбил! – передал в эфир. А сам на форсаже уже догонял головного. Короткая очередь. Задрался вверх ствол пулемёта стрелка. Вторая, подлиннее. От бомбёра повалил чёрный дым, он резко клюнул носом.
– Двух рубанул!
Жаль ребят не слышит – у тех радиостанции на другой волне. А по своей он мог связаться только с аэродромом вылета, Ваенга-первая. Ну, возможно, и с кем-то на кораблях. Только это, если что, мало поможет – конвой идёт в режиме строгого радиомолчания. Ёлки! Ну, не умеем мы ещё толком всеми возможностями радио пользоваться! В отличие от гадов-немцев.
Впереди Борис заметил ещё один Ju-88. Что-то далековато от основной группы. Форсаж!!! (Хотя двигатель «американца» такого режима перегрузки не любит. Но как они воевать-то без него собираются?!) Давай, родной, тяни уже! Драпающий бомбардировщик медленно приближался. Вот только из всех щелей тяжёлой бульдожьей морды его Р-40Е уже валила тонкая чёрная гарь. Да держись ты, «чудо безмоторной авиации»! Похоже, хвалёные серебряные подшипники сдыхали от работы на грубом советском масле с добавлением аэродромного песка и пыли (воздушных фильтров на ленд-лизовские моторы американцы не ставили).
Огрызавшийся «Юнкерс» крутился над морем. Шалишь! Высота не та. Вдруг в затылок повеяло смертью. Сзади ещё один!
– Прикройте с хвоста!
(Хотя, кому это он?) Вот уже и приемлемая дальность. Загремели крыльевые «Браунинги». Трассы накрыли немца… Но тут практически незаметный до этого винт начал резко замедляться. Вот уже чётко видно затухающее вращение лопастей. Остановка двигателя! В кабине сразу стало непривычно тихо. Тогда он и ощутил сотрясение самолёта и почти сразу этот удар в спину.
– Подбил третьего… Мотор… «Ракета»!
Последнее кодовое слово означало, что идёт на вынужденную посадку. Приводнившийся истребитель худо-бедно держится на поверхности от двух до семи минут. Хватит, чтобы покинуть его с надувной резиновой лодкой и НЗ. Так в студёных волнах Ледовитого океана можно прожить чуть дольше.
Но – не судьба! Отлетался, Борька. Ослабшая рука перестала сжимать ручку, и «Киттихоук» свалился на крыло. Близкая водная гладь рывком прыгнула к кабине.
* * *
Тьма была недолгой. Первым, что Сафонов осознал, было тепло. Умер, что ли? Баренцево море всегда холодное. Да и сухо ему. Может, в кабине тонет? Открыл глаза. Абсолютный мрак. Что-то негромко щёлкает. Но вот с боков появился свет. Сразу стало видно, что над ним приподнимается крышка… Гроба? Да нет. Кто бы его хоронил посреди Кильдинского плёса, в сотне километров от берега.
Да и мягкая она. Как причудливо изогнутая спинка дивана. Вот уже «крышка» расползлась (?!) в разные стороны, и он понял, что лежит в светлом помещении. Госпиталь? Над ним озабоченно склонились двое мужчин, на вид лет тридцати пяти, в непривычной «обтекаемой» форме. То, что это именно военное обмундирование Борис понял сразу. Одинаковое, бело-голубое, с отложным воротом, накладными карманами и полосой однобортного стыка. Какого-то неправильного, словно нарисованного. Причём, совсем без пуговиц или крючков. Лишь в поясах оба перетянуты коричневыми ремнями с чем-то вроде кобур на правом боку, ближе к ягодице. На левом обшлаге и груди у незнакомцев знаки различия в виде больших золотистых «галочек» углом вниз. У одного одна, у второго две. В армии республиканской Испании было что-то подобное. Аналог треугольников РККА.
– Борис Феоктистович? – голос двухгалочного (которого Борис тут же, на испанский манер, окрестил «Sargento» – сержант), дрогнул от волнения.
– Да. Где я? – обнажённый Сафонов находился в какой-то мягкой кровати, образовывавшей вокруг тела плотный кокон. Одношевронный «Cabo» (капрал), словно прочтя мысли, накрыл его простынёй, оставив снаружи голову.
– Можете считать это медсанчастью! – теперь уже радостно и как-то очень уж приветливо улыбнулся «Саргенто». Среднего роста, чуть ниже Бориса. Но очень жилистый. Наверняка сильный. Близко посаженные светло-серые глаза. Цепкие, внимательные. Как у лётчика-истребителя. Короткие тёмно-русые волосы аккуратно подстрижены. Через всё узкое хищное лицо наискось тонкий неровный шрам. Лишь непонятное дружелюбие смягчало прямо-таки излучаемое им чувство опасности. «Кабо» тоже, кстати, не выглядел добрым самаритянином. Лицо слегка треугольное, сужающееся книзу. Словно бы утомлённое. И мудрые карие глаза. Вот его сразу хотелось назвать не то «профессором», не то «товарищем военврачом».
– Ребята, дайте мне ещё пару минут! – раздался откуда-то из глубины помещения, сплошь заставленного непонятным оборудованием, приятный женский голос. – Нужно закончить обследование!
– Борис Феоктистович, полежите немного без движения! – вежливо попросил дружелюбный со шрамом. – Потом попробуем всё объяснить.
Полежать не трудно. Тем более кровать чудо как хороша! Он проанализировал ощущения. Ни усталости, ни следов хронического недосыпа. А главное – справа-сзади ничего не болит! Что уже само по себе радует. Даже есть не хочется.
– Всё, готово! – в поле зрения показалась миловидная темноволосая женщина, на вид не старше двадцати пяти, с блестящей, неестественно белой бумагой в руках. Тоже в военной форме, но уже тёмно-синей, с чёрными петлицами, отделанными серебром, с одинокой серебряной «шпалой». Вот только лица у медиков какие-то… Не рабоче-крестьянские. Да и уставного почтения у слишком уж зрелых сержантов перед «капитаншей» мало. Скорее, как равную воспринимают.
Сафонов решил на всякий случай включить тумблер «Д». Так у них в полку говорили о тех, кто начинал валять дурака. Обещали «объяснить»? Пожалуйста! Сам он старательно молчал, незаметно ощупывая странное лежбище, в котором оказался. Вдруг придётся срочно выскакивать и драться. Не то чтобы ждал какого-то подвоха, но неправильность ситуации напрягала.
– Вы у своих, Борис Феоктистович! – словно прочёл мысли дружелюбный. – Мы попытались спасти вас в 1942-м. Пока не знаем, насколько получилось. Сейчас здесь 1990 год. Мы находимся в Союзе Советских Коммунистических Республик. Но это не наш мир, а параллельный. Так что…
Саргенто смущённо развёл руками.
– Мы… победили? – голос у Бориса неожиданно охрип. Тут уже оба бело-голубых непроизвольно, но искренне разулыбались. Теперь ответил Кабо:
– Да! 9 мая 1945 года. Безоговорочной капитуляцией фашистской Германии!
«Что? Ещё ТРИ года такой войны?!»
Похоже, и эту мысль «военврач» уловил:
– Враг очень силён. Впрочем, тебе ли объяснять… Но – добили! Прямо в его логове. И пол-Европы освободили!
Кабо словно вбивал словами невидимые гвозди. Похоже, не заметив, что перешёл с Борисом на «ты». Саргенто успокаивающе положил руку ему на плечо:
– Остынь, Коль. С медициной закончим, и всё Феоктистычу расскажешь.
«Капитанша» протянула свою чудо-бумагу:
– Если вкратце, то по параметрам всё получилось. ИТ соответствует, психоматрица перемещена успешно. Это – полноценный Борис Феоктистович Сафонов. В наиболее оптимальной физической форме. Примите мои поздравления. Вот только… Он – же характерный «воин света»! Тёмного в спектре почти нет.
– Ну, и засунь его себе… В контейнер! Никол, давай! – весело откликнулся Саргенто. С каждой секундой он всё более нравился Сафонову. Было в нём что-то от обожаемого бывшего комбрига, легендарного Якова Смушкевича.
Кабо открыл панель ближайшего здоровенного прибора, оказавшегося тонкостенным металлическим шкафом, и извлёк «плечики» с привычной тёмной формой подполковника ВВС флота. В глаза сразу бросились две Золотые Звезды над его наградами: орденом Ленина, тремя Красными Знамёнами и английским «Ди-Эф-Си» («Крестом за выдающиеся лётные заслуги»). А справа – вообще что-то непонятное. Вроде отзеркаленного Знамени, но с надписью «Гвардия».
– Я всего лишь Герой Советского Союза! – нахмурился Борис.
Оба бело-голубых тотчас замерли по стойке «смирно». А вслед за ними вытянулась и «капитанша». Саргенто с совершенно серьёзным лицом, даже с какими-то левитановскими нотками в мощном командном голосе, продекламировал:
– Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1942 года «за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками» гвардии подполковник Сафонов Борис Феоктистович награждён второй медалью «Золотая Звезда». Посмертно.
При начале цитаты Борис чуть не выпрыгнул из «кровати». Прямо голышом. Удержал лишь вид симпатичной «капитанши». Но услышав последнее слово, просто онемел. Постепенно начало доходить. Буквально только что рванувшееся к кабине море. 30 мая 1942-го… «Мы пытались спасти вас…» «Сейчас здесь 1990-й». Указ Президиума ВС СССР от 14 июня 1942-го… А «Кабо» ещё и добавил:
– Наградной на вас послали ещё при жизни. За три дня до вашего последнего вылета к конвою. Пока суть да дело… Получилось – посмертно.
– Так это что, тот свет что ли? – Сафонов отметил, что серьёзный Николай опять начал ему «выкать». И как всегда основательно подошёл к новой проблеме.
– Не совсем. Мы пытаемся обмануть смерть. Точнее, получить у неё отсрочку. Ты… вы всё ещё нужны Родине. Даже – всему человечеству! – Саргенто взял форму дважды Героя и положил на кровать. Затем повернулся к «капитанше»:
– Зоринка Аркадьевна, дайте товарищу гвардии подполковнику одеться!
* * *
Конечно, форма была не его. Сразу видно, что новодел. Да ещё и все вещи слишком яркие. Хотя сукно хорошее и сшито добротно. Ордена тоже выглядели только что извлечёнными из заводских коробочек. Впрочем, привередничать не приходилось. К тому же имелось и «нулёвое» нательное бельё с шерстяной тельняшкой. Пока Сафонов облачался, «Кабо» снова сунулся в шкаф и извлёк ботинки, командирскую фуражку с военно-морским «крабом», а затем и ремень с кобурой. Борис сразу цапнул её, отметив привычную тяжесть. Откинул клапан и с удовольствием вытянул штатный «Тульский-Токарев». Вот только заводской номер на нём отсутствовал.
– Борис Феоктистович, проверять пока не надо! – понятливо предупредил Саргенто. – Пистолет исправен. Две обоймы снаряжены. Здесь он, в принципе, вам не должен пригодиться. Но у фронтовика всегда должен быть при себе.
Оружие сразу вернуло уверенность. Всегда любил огнестрел. Любой. Нормативы «Ворошиловского стрелка» ещё в фабрично-заводском училище выполнил. А это что?! С тела исчез воспалённый, плохо заживший шрам операции по удалению аппендицита, после которой почти четыре месяца не мог летать.
– Товарищ гвардии подполковник, у меня для вас две новости! – понятливо ухмыльнулся Кабо.
– Давайте плохую! (Хотя, что может быть хуже того, что ты уже умер?)
– Аппендицит у вас на месте.
– Как это?! Мне же под Новый год его вырезали в госпитале?
– Это другое тело. Здесь всё работает. В том числе и аппендикс. Для чего-то же он нужен? – бело-голубой уткнулся в чёрную прямоугольную коробочку, вроде портсигара, легонько постучал по крышке пальцами и удовлетворённо добавил:
– А, вот! Важная часть иммунной системы, скопление лимфоидной ткани, хранилище полезных бактерий.
– Понятно… А – хорошая?
– Хорошая новость в том, что теперь вы идеально здоровы!
– Товарищ военврач! – решился Сафонов. – А что у вас за звание?
«Кабо» вновь принял строевую стойку и коротко кивнул:
– Космонавт. Зубров Николай Николаевич. Рад знакомству!
Как-то уж очень по-старорежимному это у него получилось. Из «бывших»? Вроде слишком молод. Саргенто самостоятельно щёлкнул каблуками:
– Старший космонавт Феоктистов. Владимир Игоревич.
Вот здесь уже не осталось никаких сомнений – такую выучку приобретают только долгими годами. А «двухгалочный», ничтоже сумняшеся, указал рукой на вновь появившуюся из-за железных шкафов миловидную «капитаншу»:
– А это – атташе О`Гирли. Зоринка Аркадьевна. Прошу любить и жаловать! С воинским званиями Рабоче-Крестьянской Красной Армии её чин соотносится как «капитан». Но здесь «атташе» относится уже к старшим офицерам.
Слух резанул белогвардейский термин обозначения командного состава.
– А где это «здесь», господа хорошие?
Все трое с любопытством уставились на Бориса. Зубров ехидно прищурился:
– Смотри, у него уже и рука кобуру лапнула!
– Да ты бы на его месте вообще уже полчаса дрался! – очень спокойно отозвался Феоктистов. – Зоринка Аркадьевна, можно нам панорамку?
Женщина молча что-то включила и стены стали прозрачными! Рука Сафонова непроизвольно сползла с клапана. Высота была небольшой – этаж второй или третий. Почти сразу за кабинетом колыхались на лёгком ветру кроны вполне привычных деревьев с летней пышной листвой. Но вот за ними! Прежде всего, в глаза бросались циклопические здания закруглённых, изогнутых и изящно-ломаных очертаний, что поднимались за недалёкой речкой. Архитектура была сплошь незнакома, но не вызывала отторжения. К тому же, почти сплошь высотки состояли из непрозрачных сверкающих стёкол! По ближнему краю их опоясывала какая-то эстакада, вроде капитального фуникулёра. А над городом сновали летательные аппараты. Без винтов и привычных крыльев, порой неторопливые. Больше всего они напоминали сплюснутые и обтекаемые корпуса легковых «эмок» без колёс. Вот только ещё и пестрели яркой расцветкой. Слева возвышались три здоровенных белых ветряка, походившие на гигантские носовые части «Харрикейнов», которые держали ровные конические столбы.
– Это Новосибирск! – с гордостью указала на город Зоринка Аркадьевна. – «Наукоград». Добро пожаловать в Метрополию! По нашей классификации эта планета называется Земля-1. Сейчас идёт тысяча девятьсот девяностый год. Восьмое августа. Наш календарь идентичен принятому у вас, в Советском Союзе.
– А наш с вами мир, Борис Феоктистович, называется Земля-7. И там сейчас всё далеко не так радужно, – грустно добавил старший космонавт.
– Но мы же победили!
– Да. И лет на пятьдесят обеспечили развитие общества вот в этом направлении! – он указал на высотки Новосибирска. – Правда, не так быстро. Да и других проблем хватает.
– Товарищи офицеры! – перебила их заметно повеселевшая атташе: – Предлагаю покормить гостя. Да и самим подкрепиться. Как это у вас говорится? Нужно «обмыть» Звёздочку?
Зубров с жаром поддержал:
– Тогда уж и само воскрешение! Тут «наркомовские» точно не повредят.
– Да, Борис Феоктистович! – присоединился Феоктистов. – Там девочки из столовой жареного поросёнка приготовили! Как у вас на Северном флоте принято.
– Ничего такого у нас не принято!
– Наверное, чуть позже прижилось. С 1942-го года успешно возвращающиеся из боевого похода подлодки так встречают. До сих пор.
– Но я же не подводник!
– Ну, как сказать… Вернулись-то успешно. Живой, с победой. Флотский опять же! – старший космонавт провёл большим пальцем по шву своего кителя, и его ворот распахнулся. А под ним показалась самая настоящая тельняшка! Феоктистов извлёк откуда-то голубую аккуратную пилотку с кокардой в виде восьмилучёвой красной звезды с чёрным якорьком в центре, покрыл её голову, привычно лихо заломив на правый бок, после чего чётко козырнул:
– Гвардии подполковник ВВС Балтийского флота! С возвращением, Борис Феоктистович!
Кабо также продемонстрировал «морскую душу», покрыл голову и козырнул:
– Гвардии майор ВВС Балтийского флота. С возвращением!
Теперь Сафонов понял, что так цепляло его в этих военных. Несмотря на все странности, воспринимались они именно как свои. Как боевые братишки.
Спокойствие начало возвращаться, и Борис наконец-то обратил внимание на непонятную мушку, всё время мельтешившую в поле зрения где-то справа сверху. Стоило чуть сконцентрироваться, как дефект зрения тут-же развернулся в полупрозрачный, но чёткий текст, повисший прямо перед глазами:
«Борис Феоктистович Сафонов, уровень 0
Человек, 26 лет»
Что за…?! Рядом возникли ещё какие-то отметки, но Сафонов уже хаотично заморгал, задергал глазами, и пугающая надпись исчезла. Точнее —свернулась обратно в почти незаметную мушку. Местные вояки с понимающими улыбками смотрели на гвардии подполковника.
* * *
2022 год по времени Метрополии, 7 июня. Земля-1, космопорт «Кисимайо»
Изящными пальцами Полина неуверенно перебирала струны новенькой поликарбоновой гитары – отцовского подарка на её восемнадцатилетие:
«Утверждают астрономы и мечтатели,
Что на Марсе будут яблони цвести!»
А вот негромкий голосок был хорош. Особенно, в сочетании с мягким овалом лица и серыми глазами. Которыми девушка в который раз задумчиво рассматривала старенькую голограмму обаятельного парня в скафандре.
«Интересно, а у нас есть такие?»
С объёмного портрета широко улыбался первый космонавт Земли-7. Песня, кстати, тоже из мира Юрия Алексеевича. В оригинале: «Утверждают космонавты и мечтатели…» Но Полина планировала стать астрономом или даже астробиологом, в связи с чем решила, что лично для неё так будет правильнее. Её загорелое лицо ярко оттенял ореол длинных, добела выгоревших волос. Чуть ломаные брови, точёный носик над полноватыми губами, и ощущение радости, которое Полина почти всегда физически излучала, как правило, сразу очаровывали. Но сейчас она с болью в сердце провожала незаметно ушедшее детство.
Родители с юных лет привили девочке интерес к космосу. Мама рассказывала о звёздах, планетах и галактиках, а папа привозил из командировок цветные голографические атласы с туманностями и красочными иллюстрациями небесных тел. В четырнадцать подарил вот эту цветную «галку» Юрия Гагарина, улыбка которого буквально перевернула Полине душу. С тех пор набралась уже коллекция галопортретов, изготовленных из фотографий людей, первыми вышедших в космос в человеческих руслах. Но именно эта оставалась особой, став почти талисманом.
Впрочем, Полину волновали не только небесные странствия. Она вообще любила путешествовать. Особенно, с родителями и друзьями семьи Холмских. В детстве чаще всего ходили по родному краю. Зимой – в одно-двухдневные лыжные походы, а летом уже в серьёзные недельные туристические сплавы в окрестностях Новосибирска. Вот уж где получалось море романтики! На байдарках по реке Бердь и притокам, отдых у костров, на которых получается самая вкусная в мире похлёбка, ночёвки в палатках… Ах как ярко сияли тогда по вечерам звёзды, каким призывным был их манящий свет! Ведь в городе далёкие космические светила почти не видны: там вместо звёзд – зарево Наукограда, и даже свет луны перебивает иллюминация площадки роботакси напротив окон их жилого блока.
Как-то летом всей туристической группой засиделись у костра. Пели, травили байки. Мама вспомнила случай, когда ещё училась с подружками в Ленинграде на матмехе[1 - Матмех – математико-механический факультет ЛГУ.]. На первом курсе была практика по астрометрии и небесной механике, и им поручили вычислить точный момент прохождения светила через меридиан – его кульминацию. Лучше всего такую работу производить с возвышенности, чтобы не мешали деревья и силуэты домов. Поэтому декан договорился с руководством Исаакиевского собора, и студенткам разрешили подняться с переносным пассажным инструментом на его верхний ярус.
Дело происходило зимой. Серпик молодой луны скрывался за горизонтом. Стояла звёздная морозная ночь. Поэтому комендант общежития выдал девчонкам казённые валенки. Но одна пара оказалась сорок третьего размера. Целый корабль для их-то ножек! И хотя валенки не галоши, но и они могут слетать. Как правило – в самый неподходящий момент. А вчерашним школьницам так понравилось ночью на верхней галерее исторического собора, что, закончив наблюдения, они и не подумали спуститься. Расшалились, начали бросаться снежками из редкой наледи и бегать наперегонки по ярусу. Но тут-то у девушки с «гигантской» обувью валенок и соскочил, рыбкой скользнув прямо за барьер ограждения.
Ойкнули, подхватили пассажный инструмент и дружно понеслись вниз. Не бегать же Галке босиком! К тому же обувь казённая, нужно вернуть… И внизу нос к носу столкнулись с милиционером, что патрулировал территорию. Идёт он, значит, вокруг Исаакия. Ночь, красота. Ледок похрустывает, девчата где-то смеются. И вдруг прямо по голове – шарах! Валенком. Хорошо хоть не кирпичом. Больно, обидно! А вещдок-то, между прочим, ещё тёплый.
Неизвестно, что там думал молоденький патрульный, но видок у него был… Девчата аж зашлись хохотом. А Юра, разобравшись, проводил их до общежития и помог дотащить тяжёлый инструмент. Ну а с Галкой они вскоре поженились. Так друзья их и прозвали – «Валенком венчанные»!
Отсмеялись, вспомнили ещё пару смешных случаев и начали расходиться. Ушли в палатку и мать с отцом. А пятнадцатилетняя Полина осталась у догоравшего костра – очень уж ей было хорошо. Ночевали на ровном отроге в Бердских скалах. Окрестности как на ладони, над головой шатёр неба с хрустальными звёздами.
Вот самые яркие из летнего треугольника: голубоватая Вега, Денеб и Альтаир… Вдруг у девушки перехватило дыхание. Показалось, что звезда пронзила ей самое сердце своим лучом. Тонкая натура, настроенная на всё загадочное и таинственное, Полина аж задрожала от радостного возбуждения, ясно услышав Зов. Да, именно так: с большой буквы. К ней вдруг обратилась сама космическая даль, где светила взрываются от переизбытка огня, а сбрасываемые вуали образуют причудливые разноцветные туманности, в которых скрываются агрессивные кошмары погибших светил – нейтронные звёзды и чёрные дыры.
Но тогда Полину не волновали мудрёные названия. То, что она чувствовала, нельзя было даже выразить словами. Только девочка знала: отныне вся её жизнь будет посвящена служению. Кому и чему? И это трудно было сформулировать. Но всё её существо звенело и пело в унисон неслышной мелодии вселенной: она – не здешняя, она принадлежит космосу. Её дом там!
Теперь следовало принять решение куда пойти учиться. Без образования не обойдёшься, это Полина понимала. Только вот почему-то не существует факультета загадочного звёздного света, отделения таинственного полуночного свечения и пособий о том, как ходить босиком по лунной дорожке. Слишком прозаичны направления научных кафедр в институтах и университетах, слишком много сухих формул надо заучить, чтобы сдать экзамены на право назваться просто астрономом.
Поэтому она не спешила. Но быть ближе к космосу, к настоящим звездолётам хотелось. В прошлом году, незадолго до окончания школы, отца перевели в космопорт «Кисимайо», что возвели в экваториальной Африке. И Полина упросила взять её с собой. Мать сначала была против: в Сомали слишком жарко, девочке надо готовиться к поступлению, и вообще – это слишком далеко! Но потом ей самой предложили работу в Чили, в высокогорной обсерватории, и под напором обстоятельств мама уступила. Так Полина вступила во взрослую жизнь и сразу окунулась в суматоху насыщенных будней одного из главных космопортов планеты.
* * *
Старенький отцовский кондиционер здорово помогал, ведь дневная жара в Сомали почти адская. Не спасает даже близость океана. Зато раннее утро и вечер просто сказочны. Неудивительно, что Полине, с её страстью к путешествиям, в Африке нравилось всё. И пекло космопорта, и хлопотное место буфетчицы технического зала, и расстилающаяся панорама за стеклянной стеной. А больше всего – редкие вечерние полёты на пляж. Иногда папа брал технический антиграв и отвозил на коралловый песок, к изумительной лазури Индийского океана. После серых технопейзажей родного Новосибирска это воспринималось сном наяву.
Вот и сегодня решили окунуться после смены в небесно-голубые волны, полежать на бело-золотистом пляже, побродить по зыбкой границе между мягким песком и кружевной вязью набегающих волн. Может, удастся набрести на очередную морскую звезду, выброшенную океаном? У неё уже их много: красные, сиреневые, жёлтые. Есть в крапинку, в полоску и в звёздочку. Не хватает только серо-буро-малиновой в горошек, как шутил отец.
Морские звёзды, небесные… Как прихотливо переплетаются нити судеб, какие глубокие смыслы порой таятся в совершенно, казалось бы, разных вещах!
– Ты сама как звёздочка! – говорил отец. – Такая же живая и блестящая. И имя твоё происходит от златокудрого и лучезарного бога Аполлона!
Почему её назвали Полиной? Этим вопросом она задавалась, будучи совсем маленькой. Поля, Полюшка – так ласково звали родители. Лишь учителя, вызывая к доске, неизменно произносили формальное: «Холмская». В пятом классе мама принесла книжку писательницы Элеанор Портер под названием «Поллианна». Тут-то и раскрылся секрет. Оказывается, в детстве та так полюбила этот роман, что решила назвать дочь Поллианной. Однако папа возразил, что так получится слишком длинно. И вообще, зачем нам что-то иноземное? Сошлись на компромиссе.
Полина тоже прочла мамину книгу в один присест. Теперь уже ей понравилась маленькая неунывающая героиня, во всех обстоятельствах умевшая найти повод для радости. Этой игре научил Поллианну её отец. А началось с того, что в церковных пожертвованиях девочке прислали не куклу, как она просила, а пару детских костылей. «Как этому можно радоваться?» – спрашивали непосвящённые. Но Поллианна отвечала: «Просто надо радоваться тому, что они тебе не нужны! И так во всём: чем труднее становится, тем веселее, когда наконец догадаешься! Только иногда нелегко сообразить, чему нужно радоваться». Понемногу девочка заразила этой игрой всех знакомых. Даже самые хмурые и неприветливые встречали улыбкой, потому что и их обезоруживала её непосредственная искренность.
Полина решила последовать примеру полюбившейся героини. Отныне, какая бы неприятность ни случалась, она тоже стремилась как можно быстрее найти то, чему можно порадоваться. Сегодня судьба послала очередное испытание: мечтам окунуться в океан не суждено было сбыться. Встречали рейс с Плутона, доставивший смену рабочих, строивших форпост на краю Солнечной системы. Первопроходцы, конечно, сразу потянулись в буфет – за полгода им надоели концентраты и пайки, да и пообщаться хотелось, завести новые знакомства. Так что Полину, из-за наплыва посетителей, попросили поработать сверхурочно. Она, разумеется, согласилась, хоть и расстроилась. Но тут же, сделав себе выговор, начала искать повод для радости.
Кто ищет, тот всегда найдёт! Старая мудрость подтвердилась уже спустя четверть часа, когда в зал буфета выверенным шагом бывалого пустотника зашёл светловолосый парень в форме космопилота. Он сразу направился к стойке, за которой Полина протирала сверкающие чистотой фирменные фужеры.
– Добрый вечер, девушка! Двойной марсианский, пожалуйста. И добавьте щепотку чёрного кайенского перца.
Полина взглянула на него и вспыхнула. Пилот здорово походил на её героя: пронзительные зелёные глаза, широкие скулы, правильно очерченное лицо, полноватые губы, мужественные крылья носа, спокойные уверенные глаза… Вот только фирменной улыбки не хватало, которая озарила бы эти черты тем самым внутренним светом знающего себе цену человека.
Девушка быстро сделала коктейль и выставила перед космонавтом высокий узкий фужер с надписью «Кисимайо». А вот с перцем, похоже, переборщила: тот пригубил и слегка поморщился. Однако ничего не сказал. Забрал напиток и направился в дальний угол, подальше от весёлой компании трудяг с Плутона.
Так Полина впервые увидела человека, которому суждено было изменить её судьбу. Она ещё не знала, кто он и даже как его зовут. Хотя обычно легко знакомилась с людьми. Тем более красота юной сибирячки неизменно привлекала мужчин. Но сейчас и она не сработала. Внезапно нахлынувшая робость помешала подойти и спросить: «Привет! Как дела?» А потом с улыбкой добавить: «Мы здесь – одна дружная семья. Рады видеть вас в коллективе космопорта! Завтра в этом зале состоится игровой турнир, на который я вас приглашаю.»
В глазах белокурого жилистого незнакомца застыла такая скорбь, что Полина постеснялась тревожить его. Но в душе пообещала: она найдёт способ посвятить парня в свою игру и во что бы то ни стало добьётся, чтобы этот странный человек научился радоваться. Ведь его улыбка будет очень похожа на то приветствие любимого космонавта, что встречает её каждый вечер после работы.
«Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Строки вырезаны там же, на Земле-7, на деревянном кресте, водружённом в 1913 году в Антарктиде в память полярного исследователя Роберта Скотта, достигшего Южного полюса и погибшего на обратном пути. Это вообще девиз всех искателей, первопроходцев, беспокойных сердец, к которым Полина, несомненно, причисляла и себя.
Глава 2
Ещё дважды «Юрий Гагарин» появлялся в техническом буфете. И каждый раз Полина бессовестно и жадно его разглядывала, наивно считая, что скрывает свой восторженный интерес. Хотя женщины-официантки уже несколько раз прозрачно пошутили при Холмской насчёт «завидного жениха».
Один раз он съел прямо-таки огромную порцию обжаренных говяжьих колбасок с овощным рагу. Под местное пиво. Вообще-то, Полина была искренне убеждена, что покорителям космоса не пристало самостоятельно травить себя. Ведь, согласно Информаторию, этиловый спирт относится к наркотическим веществам жирного ряда. Неудивительно, что всё больше жителей Метрополии, в частности – Холмские, избегали употребления содержащих его жидкостей. Но в определённых кругах спиртное ещё пользовалось спросом. А в аграрном Сомали его даже промышленно производили на нескольких небольших заводиках. Да и трудяги космоса, те же покорители Плутона, жаловали слабоалкогольные коктейли. Поэтому она просто приняла данный факт, отодвинув своё мнение.
Второй раз пилот пришёл как раз в компании строителей. Но снова взял лишь двойной марсианский и уединился за дальним столом. Полина отметила, что лицо её «Гагарина» менее круглое, чем у первого космонавта Земли-7. Но их роднило внешнее проявление мужского здоровья и силы. Те же спокойные пронзительные глаза под светло-русым чубом, широкие скулы, неровные крепкие зубы, по виду способные перекусывать полимерную углеродистую керамику, что всё более заменяла в Метрополии легированную сталь.
Теперь, возвращаясь с работы, она с особой теплотой смотрела на улыбающегося со стены Юрия Алексеевича.
* * *
– Я прилечу за тобой через два часа, – сказал отец. – Не боишься?
– Не-а! – беспечно ответила Полина и помахала рукой. Лети, мол. Станислав Андреевич улыбнулся и захлопнул солнцезащитный фонарь кабины.
В течение минуты антиграв превратился в маленькую точку на васильково-синем небосклоне, удаляясь на север. Провинция Нижняя Джубба со столицей Кисимайо располагалась на юге Сомали. На карте её очертания напоминали носок изящной женской туфельки, хозяйка которой игриво опёрлась на кончики пальцев, задрав в воздух высокий каблучок.
Полина перевела взгляд на океан и зажмурилась от пляски солнечных бликов. Солнце склонялось к горизонту – в июне в экваториальной Африке темнеет уже в половине седьмого – и ультрамариновая гладь постепенно приобретала цвет голубого миража. Всю неделю стоял полный штиль, на небе ни облачка, а сегодня к вечеру подул слабый приятный ветерок, и они с отцом поспешили на пляж.
Но перед самым отлётом Станиславу Андреевичу пришло распоряжение главного инженера: к шести вечера прибыть на работу. «Сатурн-9», вернувшийся с Энцелада, состыковался с околоземной станцией в нештатном режиме. Следовало выслушать донесение командира и постараться разобраться с ситуацией по горячим следам. Однако отец не мог отказать дочери и решил всё же доставить её на побережье, понежиться в ласковых волнах океана, а после совещания вернуться и забрать.
Какое же это удовольствие – покачиваться на спине, лёжа на поверхности ласковой стихии, и видеть над головой проплывающие облака цвета розовой герани! Приятная прохлада после суетливого рабочего дня сморила Полину, и она не заметила, как задремала, убаюканная ласковыми волнами. Проснулась оттого, что огромная чайка пронзительно закричала над головой и нырнула за рыбой, почти задев девушку своим крылом.
Небо уже потемнело, так как солнце скрылось за горизонтом. Сколько же она проспала, дрейфуя на океанской глади? Полчаса? Час? Судя по тому, что на западе остался лишь золотисто-охристый след, отчеркнувший каймой линию слияния неба с водой, сейчас уже около семи. Отец что-то запаздывает… Полина перевернулась на живот и длинными гребками направилась к берегу. Тёмная вода отливала серебром там, где на неё падал лунный свет, придающий окружающему пейзажу загадочный и тревожный вид.
Полина была не робкого десятка, плавала очень хорошо, могла просто лежать на воде, поэтому не боялась заплывать далеко. Но сейчас ей отчего-то стало не по себе. Возможно, причиной усилившийся ветер и возросшее волнение? Или недоброе мерцание медуз, переливавшихся в глубине потусторонними сполохами? Как бы то ни было, хотелось поскорее добраться до берега, растереться махровым полотенцем и переодеться в сухое. А потом – встретить отца, который по всем подсчётам уже должен появиться.
Тёмные фигуры на том месте, где лежала её одежда, Полина заметила не сразу. Только подойдя совсем близко, увидела пятерых худых негров, что сидели на корточках, перебирали её вещи и тихо лопотали меж собой. Их почти и не слышно за криками чаек и плеском волн.
Вот один из аборигенов заметил её, вскочил и что-то сказал остальным. Теперь уже все развернулись в сторону девушки и неожиданно громко неприятно заржали. Полина немного знала суахили, но этот диалект был ей незнаком. Она демонстративно протянула руку к своим вещам и произнесла:
– Я хочу одеться. Пожалуйста!
Опять смех. На этот раз ещё более уверенный и дерзкий. Первый негр протянул полотенце, она шагнула за ним, но в последний момент тот отдёрнул руку. Растерявшись, девушка отпрянула и угодила прямо в лапы второго, оказавшегося сзади. В ноздри ударил незнакомый неприятный запах. Попыталась вырваться, но у наглого аборигена были сильные руки с цепкими пальцами, и он не собирался ослаблять хватку.
Остальные столпились вокруг и начали поочерёдно тыкать напряжёнными тёмными пальцами в светлый живот и боковины подреберья купальщицы. При этом так же неприятно хохотали и что-то отрывисто выкрикивали.
Но вот тот, что держал потными руками, сильно оттолкнул девушку, и та упала на песок. Её плотно окружили. Лишь в этот момент Полина испугалась по-настоящему. И, хотя вокруг кроме пятёрки наглых негров никого не было, чисто инстинктивно закричала:
– На по-о-о-омо-о-щь!!!
* * *
Пилот военно-транспортного орбитала, обслуживающего эскадру Солдат Сумерек, Хуберт Штрассл (действительно, чем-то напоминавший Юрия Гарина), бесцельно слонялся по космопорту. Он уже несколько раз выпил кофе и от нечего делать решил зайти в кабинет начальника смены. Пилот не любил сидеть в общежитии, где коротал время между планетарными вылетами. Корабль Хуберта никогда не опускался на Землю, а загружался суборбитальными челноками. Сейчас же был перерыв между полётами. Вот только очередной отгул не радовал Штрассла, который с некоторых пор находил забвение только в работе.
– А, Хуберт! Заходи-заходи. Весьма кстати! Я уж хотел вызвать тебя. Дело есть! – Андрей с облегчением отодвинул от себя инком.
– Вылет на орбиту?
– Нет, ближе. Нужно слетать на побережье, за дочерью старшего инженера Холмского, Полиной. Вот координаты.
– А сам он почему не может? И что его дочь там делает? – Перед глазами встала симпатичная юная веселушка из бара космопорта, что всегда смотрит на него странными, необычайно притягательными глазами.
– Станислав Андреевич отвёз её к океану, отдохнуть и искупаться после жаркого дня. Обещал вернуться через два часа, но не может. Совещание по «Сатурну-9» затягивается, открылись некоторые обстоятельства… Прошло уже два с половиной. Андреич беспокоится. Попросил найти кого-то, кому можно поручить столь ответственное дело. А никого свободного, кроме тебя, вообще нет. Ну как, слетаешь?
– Яволь! Какие разговоры. Надо – значит надо.
Полувоенное руководство космопорта не относилось к непосредственному командованию Штрассла, но являлось взаимодействующим структурным подразделением единого звёздного флота. Так что пилот, привыкший к немецкой дисциплине, расценил вежливую просьбу начальника смены как приказ.
– Возьми антиграв Холмского! Вот его ключ.
Лететь было недалеко – десять минут туда, десять обратно. Как зовут ту девушку? Ах, да. Полина. Всегда смотрит такими чистыми глазами. По виду, вообще истинная арийка… На этом моменте Хуберту привычно поплохело.
Он не имеет права даже думать о ней. Тут всё вывернуто наоборот. Здесь он уже не элитный воин армии владык мира, а туземец с окраинной земли. Австриец, бывший фашист. Местные все его тут так воспринимают. А Полина эта ещё и дочь старшего инженера Метрополии! Молоденькая, совсем наивная девочка… Жизни-то и не видела. Росла у влиятельных мамочки с папочкой под крылышком. Напридумывала себе что-то. Впрочем, юность – самое подходящее время для романтических чувств. Даже самых безрассудных. Это ему не до сантиментов.
«Скорее бы на орбиту! – тоскливо подумал Штрассл. – Там отступают все глупости. Служба излечивает даже ненависть. Летать – вот моё спасение! Это то, что я действительно люблю и умею. А больше мне ничего и не надо».
Антиграв, как известно, перемещается практически бесшумно, поэтому уже на подлёте он услышал отдалённый явно девичий крик. Без раздумий врубил форсаж, хотя при спуске это делать категорически запрещалось, поскольку затормозить с него в последний момент мог лишь настоящий ас. Но Хуберт, без сомнения, был им. С характерным хлопком воздуха, сорвавшегося с поверхности аппарата, он неожиданно завис над группой полуголых чернокожих, окруживших испуганно сжавшийся меж ними маленький светлый комочек.
Бандиты! Штрассл слышал о группах отморозков, как правило не имеющих своего угла. Их трудно поймать, потому что они всё время бродят из Сомали в Кению и обратно. Вечно жуют кат – листья местного кустарника, содержащего слабый наркотик. А потому не только агрессивны, но часто ещё и неадекватны.
«Vorw?rts, Jagdflieger!»
Негры, шарахнувшиеся было в первый момент, увидели, что из антиграва выпрыгнул всего один человек. Да и тот среднего телосложения. Отморозки сразу осмелели и начали выдвигаться на прежние позиции. В тёмных руках тускло блеснули ножи. Хм, ожидаемо! Хорошо, что хоть ничего стреляющего не видно. Хуберт демонстративно спокойно склонился над девушкой:
– Как вы? В порядке? Они вам ничего не сделали?
– Нет… – Полина сидела на песке, обхватив себя руками. Её била дрожь.
В этот момент сзади напали двое. Но Штрассл, старательно изображавший лопуха, был готов. Уколы ножей через форменную «тропичку» ощутились как сильные точечные удары. Защитный материал холодняк ожидаемо не пробил, но было весьма больно. Но зато теперь он имел полное право попросту перестрелять всех. Вооружённое нападение на военнослужащего – это одно из самых тяжких преступлений в Метрополии, и наказывается вплоть до высшей меры. Причём, военный или его сослуживцы обязаны пресечь преступление в кратчайший срок и с наименьшими потерями для некомбатантов.
Вот только убивать прямо на глазах этой девочки, и без того сверх предела расширенных от ужаса… Решение, как обычно в бою, пришло мгновенно, сразу после атаки первых бандитов: нужно изобразить из себя эдакого героя-рыцаря из старых дамских романов. (Только не забыть открытые руки всё же беречь!)
Ощутив уколы, не трогая бластер, развернулся и резко ударил одного ногой в голень, а другого, почти сразу, «лодочкой» по ушам. Так, эти временно отпали. Ещё один из отморозков, находящихся поодаль, подобрал большой камень и кинул в антиграв. Твою ж дивизию! Кабина открыта (Хуберт торопился помочь девушке) – и булыжник угодил прямо в приборную доску. Оттуда буквально брызнуло осколками во все стороны.
Теперь трое подбирались с разных сторон, причём один норовил зайти со спины. Переднего Штрассл пробил ногой в пах, и тут же схватил второго за предплечье с ножом. Этот негр оказался на редкость щуплым. Недолго думая, австриец просто перебросил его через себя. Прямо в третьего, прыгнувшего ему на спину. А затем прошёлся по всем отморозкам хорошо поставленными хуками, преодолевая хаотичное сопротивление. Чем гарантированно отправил в нокауты.
Порядок! Все наркоши повержены. Вот только и ему зуб выбили. Да один клинок зацепил лицо. Хорошо, глаз не задело. Поэтому первым делом собрал разномастные ножи и ссыпал ебе в карман шорт. Так, теперь умыть лицо в океане и заклеить порез медицинской пастой из аптечки. Нормально! Теперь хорошо бы нападавших как-то связать. И вызвать сомалийскую милицию. Только после этого можно будет заняться непосредственной помощью девушке.
Хуберт подошёл к кабине. Вот урод! Меткий бандит не только разбил пусковое устройство, но и повредил систему связи. Сообщить ничего не удастся. Остаётся ждать, пока в порту сами хватятся и пришлют подмогу. Внимательно осмотрел кабину. Ничего, что может сойти за верёвку. Приподнял повреждённую приборную доску и увидел самодельный бардачок. Что тут? Ага, моток медного кабеля! Интересно, зачем старшему инженеру проволока? А впрочем, технари любят, чтобы под рукой находился провод: что-то к чему-то подсоединить, привязать и так далее. Сечение два миллиметра, хорошо гнётся и держит форму. Отлично, зубами не разгрызут! У них и зубы-то гнилые – от того же ката. Наркота вообще вредна для всех органов и систем.
Пока Хуберт исследовал кабину, Полина схватила валявшуюся неподалёку одежду, отбежала подальше от страшных бандитов и наскоро натянула брючки и блузку. Из обуви нашлась одна кроссовка. Второй нигде не видно, а возвращаться обратно на поле побоища было просто страшно. Вот ведь! Сколько раз в своих мечтах она представляла, что попадёт в трудную ситуацию, а кумир её спасёт! И вот оно, наконец, свершилось.
Не зря говорят умные люди: мысли способны воплощаться. Думать надо осторожно! Совершенно никакой радости от спасения она сейчас не испытывала. Наоборот – один жгучий стыд! Хотя, казалось бы, отчего? Полина же не виновата, что на неё напали эти больные. А о том, что негры нездоровы, свидетельствовали бессмысленно-юродивые лица, блестящие глаза и постоянно двигающиеся челюсти. Безопасники, помнится, рассказывали о таких бандах, предупреждали, что они всё ещё попадаются в безлюдных местах. Чаще всего занимаются вымогательством, потому что денег на наркотики вечно не хватает. Скорее всего, и Полину аборигены увезли бы в тайное место, а потом затребовали выкуп. Не исключено, что и надругались… И оттого чувство гадливости по отношению к себе не проходило. Словно умудрилась изгваздаться в нечистотах.
Штрассл тем временем флегматично скручивал уже четвёртого разбойника. Девушка несмело приблизилась и встала поодаль от лежавших рядком тел. У трёх руки и ноги были связаны проволокой. Четверо всё ещё без сознания, а один что-то злобно бормочет, яростно зыркая на пилота.
– У вас есть что-нибудь, из чего можно сделать кляп? Хорошо бы заткнуть ему пасть. Да и остальным не помешает.
– Я порву полотенце. Подойдёт? – робко спросила Полина.
– Вполне!
Плотная ткань сначала не поддавалось, но девушка догадалась вытащить уток, и дело пошло. Связав последнего, Хуберт подошёл к ней. Пунцовая от смущения Полина, не поднимая взгляда, протянула пилоту пять кусков материи.
– Спасибо. Если бы не вы…
– Вовремя подоспел! – криво усмехнулся он. Окровавленное лицо частично стягивала подсохшая медицинская пена. – Я их крепко связал, можете не опасаться. Но нам придётся ещё на некоторое время здесь задержаться.
Увидев в глазах Полины вопрос, добавил:
– Устройство связи испорчено, а мобильный пострадал во время борьбы.
– У меня тоже телеком был, но они его забрали.
– Да? Возможно, он до сих пор у них. Придётся обыскать. Сейчас ещё раз умоюсь и закончу с этим. А вы пока побудьте в сторонке. Вам нужно прийти в себя, успокоиться. Вам холодно? Вы сильно дрожите.
Полину действительно била дрожь. Первый шок, во время которого она фактически пребывала в ступоре, прошёл, и теперь задним числом накатил испуг.
– Нет, мне не холодно. Мне… мне страшно.
– Ну, это понятно. Ничего, сейчас всё пройдёт. Вот, глотните! – Хуберт требовательно протянул ей свою фляжку, предварительно отвинтив крышку.
– Что это?
– Марсианский коктейль.
– Да, но…
– Крепкий, да. Но вам сейчас нужно. Поверьте, я знаю, что говорю!
У Полины не было сил сопротивляться уверенному голосу и не терпящему возражений тону этого сказочного героя. Девушка приняла ёмкость и невольно вспыхнула волной внутреннего жара, когда сильные горячие пальцы коснулись её руки. Сделала два глотка и тут же поперхнулась, сильно закашлялась.
– Ничего-ничего! Это всего лишь кайенский перец. Да вы же сами мне такой часто делали. А теперь присядьте вон там, пока я поищу ваш телеком.
Полина послушно уселась в сторонке. Песок, раскалённый днём до того, что на нём можно было варить кофе, успел остыть. Но жар расходился из желудка, вытесняя смуту и тревогу. От непривычного алкоголя закружилась голова, и происходящее начинало казаться нереальным, как в кибер-квесте.
Правда, девушка всё ещё чувствовала себя виноватой. Из-за неё он вступил в смертельную схватку, ему порезали это замечательное лицо и, кажется, выбили зуб. «Но как он аж пятерых уложил! Настоящий герой! Интересно, а что он обо мне думает?» – наконец-то заворочались в головке извечные девичьи мысли.
Хуберт повторно тщательно умылся и обыскал отморозков. Но телекома Полины не нашёл. Внимательно осмотрелся вокруг, но тоже безрезультатно.
– Наверное, куда-то закатился, пока дрались. Вряд ли его сейчас удастся найти. По крайней мере, в темноте. Но в любом случае, в порту скоро забеспокоятся и пошлют кого-нибудь за нами. Лучше всего просто подождать.
Полина согласно кивнула. Её вдруг охватило безмятежное спокойствие. Как во сне, когда осознаешь, что всё вокруг – не взаправду. Рядом с этим человеком она чувствовала себя как за надёжной скалой. А вот и мимолётное видение – словно будущее встало перед глазами. С Полиной иногда случалось: она словно переносилась в другой мир и оттуда наблюдала за собой, теперешней, с высоты. Сейчас та, «верхняя», сказала: «Доверься и ничего не бойся! Придёт время – и ему понадобится помощь. Тогда именно ты сможешь отблагодарить».
Вдруг зазвучала красивая мелодия. Штрассл опешил.
– Мой телеком! – слегка «поплывшая» Полина уже спокойно пошла на звук и извлекла аппарат из-под песка. – Папочка, это ты? Со мной всё в порядке! Хуберт? Да, здесь. Мы не можем вылететь. Что? Да, сейчас включу на громкую.
Пилот вкратце объяснил ситуацию. Он, конечно, мог вернуться и без навигационных приборов, но не хотел оставлять без присмотра бандитов. Полина слушала взволнованный голос отца, заверения, что спасательный аппарат уже на взлёте, а силы правопорядка оповещены. И ей всё более становилось хорошо.
– Видите? Всё в порядке! За нами уже вылетели. Через десять минут будут здесь. – Пилот помялся, но затем всё же неуверенно спросил: – Это сигнал вашего телекома… Что это было? Очень красивая музыка.
– Нравится? Хотите, поставлю и вам? – теперь глуповато улыбающуюся Полину наконец-то откровенно потянуло к «Юрию Гагарину». – Эту песню исполняла Анна Герман. Певица с Земли-7. Она всегда пела так, что у тех, кто слушал, дух захватывало. Сейчас, минуточку.
Девушка начала лихорадочно искать нужный файл, но пальцы подводили.
– Герман? Она была немкой? («Земля-7 – это же Фатерланд!»)
– Не совсем. Её предки голландцы. Но да, жили в Германии. А потом переехали в Россию. Ещё в XVIII-м веке. Но родители Анны соблюдали семейные традиции, учили детей немецкому языку. У неё была очень трудная судьба, жизнь бросала в разные страны. Последние годы жила в Польше. Вообще знала пять языков. И пела на всех… Вот, послушайте!
Полина наконец нашла нужное:
«Покроется небо пылинками звёзд,
И выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу вёрст.
Мы эхо, мы эхо,
Мы звёздное эхо друг друга.
Мы эхо, мы эхо,
Мы звёздное эхо друг друга…»
Отзвучали последние ноты. Щемяще-грустная мелодия заворожила Хуберта, а слова тронули потаённые струнки огрубевшей на фронте души. Он никогда не считал себя сентиментальным – путь лётчика-истребителя всегда требовал напряжения всех моральных и физических сил. На чувства порой просто не оставалось ни времени, ни сил, ни желания.
Но вот теперь эта музыка, эта девочка… Девушка. Он шагнул к ней:
– Разрешите?
Осторожно взял маленькие пальчики Полины. Странно, но вроде бы давно забытые жар и трепет вновь поднялись в глубине, оживляя не до конца умерший организм. Это было приятно. В голове зашумело как после пары коктейлей. Медленно, контролируя каждое движения, чтобы прекратить при малейшем намёке на сопротивление, бережно поцеловал мизинчик сначала на одной, потом на другой руке. Девушка вспыхнула, вздрогнула. Но рук не отняла.
Так они и застыли – огрубевший пилот, от внезапно нахлынувшей нежности, и девчушка, пронзённая блаженством нечаянной близости с воплощением её детской любви.
Один из сомалийцев, извиваясь сумел подползти к соседу. Тот освободился от кляпа и теперь зубами пытался перегрызть проволоку на руках подельника. И почти преуспел – Хуберт явно недооценил качество его зубов, – но тут показались огни приближавшихся антигравов. Молодые люди очнулись.
Пара профилактических пинков, после чего кляп и проволока вернулись на подобающие места. Остальные пленники даже не делали попыток освободиться и только злобно вращали глазами из-под нависавших на лбы грязных косм. А к раскрасневшейся Полине уже бежал Станислав Андреевич. Дочь облегчённо бросилась навстречу и как в детстве прильнула к сильной и родной отцовской груди. Запоздалые рыдания сотрясли всё её девичье существо.
– Ну, всё-всё, милая. Всё хорошо, всё позади! Успокойся.
Но Полина не могла успокоиться. Как не могла и рассказать, отчего плачет. Только ли потому ли, что испугалась? Или потому, что не совладала с чувствами и теперь неумело изливала их на надёжной груди отца?
* * *
1990 год, 15 августа. Земля-1. Временный учебный центр
Прежде чем отпустить Сафонова, Саргенто сначала заставил пробежаться трусцой, а оставшуюся треть пути пройти пешком, с выполнением дыхательных упражнений. Словно запалённую лошадь по кругу поводил. И это дало результат:
Борис Феоктистович Сафонов, уровень 2
Человек, 29 лет
Появившееся очко характеристик без колебаний вложил в выносливость и полюбовался недавно открытым личным профилем:
Сила – 2
Ловкость – 1
Телосложение – 1
Выносливость – 2
А сердце так и норовило выскочить из раскалённой груди. То, что заставлял его вытворять местный «летун», больше походило на легендарные тренировки разведчиков Северного флота. Многокилометровые кроссы по заросшим тайгой каменистым сопкам, скалолазание, рукопашный бой. Да ещё и в разных вариантах экипировки, с непривычным оружием. Лишь на стрельбе удавалось немного отдохнуть. «Ворошиловский стрелок», это, знаете ли, и в Метрополии «Ворошиловский стрелок»! Тем более лазерные бластеры ему вообще понравились: лёгкие, прикладистые, без отдачи. Но, к удивлению Сафонова, основные тренировки шли с самым примитивным оружием – дубиной, каменным копьём, топором, пращей, луком. Которые ещё и изготавливать приходилось самому, из подручных материалов.
Здоровенный, чуть не наголову выше инструктора, Борис с детства считал, что обладал недюжинной крестьянской силой. Которая, между прочим, и в воздухе всегда выручала. Поэтому когда перешёл тут с нулевого на первый уровень (о чем оповестила непонятная полупрозрачная «панель управления»), не задумываясь повысил первую же в списке характеристику. И действительно, на следующий день он заметно прибавил в подтягиваниях на турнике и способности к поднятию тяжестей. Может и выносливость теперь только завтра повысится?
Борис облегчённо рухнул на лавочку, что стояла в заманчивой тени тополя. Инструктор присел рядом. Все упражнения он выполнял лично, следуя на несколько шагов впереди. Показывал, так сказать, личным примером. Но ему такая нагрузка, похоже, даже нравилась. Сейчас Саргенто уже не воспринимался тем буржуйским снобом, каким показался с первого взгляда. Это был хорошо подготовленный и уверенный в себе боец.
– Слушай, Володь! Ты, правда, ещё при рыцарях воевать начал?
Феоктистов коротко взглянул. Помолчал. Затем констатировал:
– Коля проболтался… Да, было такое!
Ещё в первый вечер у Бориса с балтийцами состоялся разговор по душам. Ну, если не считать того, что на расспросы о появляющихся полупрозрачных надписях оба изобразили вежливое непонимание. Сначала, под восхищёнными взглядами разновозрастных «девочек» из столовой жареного поросёнка ели почти трезвыми. Подняли лишь наркомовские – «за Победу!» и, глядя на местных, перешли на безалкогольный «Иртыш» и травяные взвары. Тем более Сафонов и до этого практически не пил спиртного, при необходимости стараясь ограничиться символическим шампанским.
Но вот потом застолье продолжили уже в узком кругу, в уютном кубрике, выделенным ему под временное жительство. К удивлению Бориса, сначала за стол, уставленный разносолами предыдущего пиршества, вместе с лётчиками присела и красавица-«капитанша». Небрежно извлекла из форменной юбки красноармейскую 750-миллилитровую стеклянную фляжку и передала Зуброву:
– На! Как самый молодой. «Шило»-то мастерить не разучился?
– Обижаешь, майне либе!
– Откуда такое богатство? – удивился Саргенто.
– Выдают. Для обслуживания аппаратуры.
Больше вопросов не было. Гвардии майор быстро развёл жидкость и разлил по непривычно гладким стаканам. Ничего не оставалось, как последовать пагубному примеру местных летунов. Судя по ощущениям, на Балтике «шило» состояло из двух частей спирта и одной воды. Впрочем, имелся в этом и положительный момент – уже через пару тостов собравшиеся почувствовали себя заметно дружнее. Вот только ещё более похорошевшая атташе неожиданно встала и коротко кивнула мужчинам:
– Извините, товарищи офицеры. С вами весело, но – служба!
Сафонов галантно встал, чтобы проводить до двери, однако оба балтийца остались сидеть. Лишь Феоктистов как-то очень уж шутовски поклонился:
– За приятность вечера – данке шён!
Когда за «капитаншей» закрылась аккуратная броняха, «Кабо» уже обновил очередным «по-чуть» содержимое стаканов.
– Мужики, а чего вы девочку эту всё какими-то немецкими словечками прикалываете?
– О! Давайте за женщин! – тут же вскинулся Зубров. Поддержали. Смачно закусили остывшей поросятиной. Наконец, Феоктистов грустно ответил:
– Слышал, как она к Коле обратилась? «Самый молодой!» А товарищу гвардии майору, между прочим, уже давно сорок восемь… Просто мы тут все находимся в идеальных телесных оболочках. Как, собственно, и ты теперь. Вот и выглядим как огурцы. Так что Аркадьевне даже и не знаю, сколько там на самом деле. Иногда, кажется, что вдвое старше. А иногда – хоть дочкой называй! Знаю лишь, что раньше она очень чистая была, солнечная. Как те девочки, из столовой. Но для войны этой клятущей пришлось ей себя изменить. В худшую сторону. Два года у немцев прослужила, в каких-то особо злодейских частях.
– Мужики, а можно попонятнее? Что за война? Если это другой мир – откуда здесь наши немцы? Вы-то каким боком к этому причастны? Вы же вообще космонавты! Если правильно понял, летаете в безвоздушном пространстве, за пределами атмосферы.
– Ничего себе товарищ гвардии подполковник вопросы ставит! – восхитился Саргенто. – Наш человек! В корень зрит.
А затем объяснил. И хорошо, что Борис уже сидел, а то мог бы и упасть. То, что мир не совсем такой, как считал до самой гибели коммунист Сафонов, он уже понял. Но всё оказалось сложнее. Факт хроноперемещений воспринялся без возражений. Как-никак развлекательный роман «Машина времени» англичанина Уэллса прочёл ещё учлётом Качинской военной школы пилотов. Не удивило и существование параллельных миров-«русел». Это тоже укладывалось в привычные рамки материалистического мировоззрения.
Но пришлось отказаться и от атеизма! Ведь то, что с Борисом проделали потомки (а для простоты жителей Метрополии он решил пока называть так), фактически было сложной медицинской операцией по пересадке человеческой души. Да-да! Той самой, якобы не существующей субстанции, что не подвержена смерти, и о спасении которой пекутся попы и прочие буржуйские мракобесы. В Метрополии же это явление имело сугубо технический термин: «психоматрица». Индустриально развитые потомки через сорок восемь лет после гибели Сафонова создали живую копию его организма, в которую пересадили душу, извлечённую из тела, погибавшего в 1942 году. Причём – в параллельной реальности.
Пока Борис рефлексировал, Кабо нашёл в бытовом отсеке остроумную электрическую духовку. Гвардии майор быстро разогрел мясо и часть рыбных блюд. Ещё по-чуть, под горячую и острую закуску, и мысли Сафонова начали возвращаться к привычному рационализму. А Саргенто выдал следующую вводную: люди не являются коренными жителями планеты. Сначала Землю населяли местные гоминиды – неандертальцы. Но около тысячи двухсот лет назад на поверхность высадились звёздные колонисты, перебившие пребывавших в каменном веке туземцев. Затем цивилизация захватчиков сама быстро одичала и начала ветвиться на параллельные миры-пространства. Но неандертальцы всё же уцелели в «руслах», появившихся ещё до десанта пришельцев. За века они там укрепились и развились. А затем их потомки, «Дикие», научились проникать в другие параллели, где начали масштабную военную экспансию по очищению своей планеты от захватчиков. Во всех населённых теми мирах.
Люди же открыли способ межпространственного пробоя только в 1917 году. К тому времени человеческих «русел» осталось всего одиннадцать. К 1990 году ещё два были захвачены Дикими. Сейчас бои с их оккупационными ордами идут уже на Земле-9, где им противостоят местные жители и вооружённые силы трёх миров людей, объединённых в Метрополию, с почти коммунистическим строем. Оставшиеся шесть «русел», в том числе их общая родина, Земля-7, пока составляют «окраинные земли». Человечества живут там по своим законам, и скорее всего даже не подозревают о глобальной угрозе. Но военные Метрополии активно пытаются использовать их как мобилизационную и ресурсную базу.
– Тут, Феоктистыч, ещё одна фигня есть! – бесцеремонно вмешался Кабо. – Дикие эти намного опаснее людей. Мир и всю окружающую природу они опять же по-своему переделывают. Тем, что у нас издавна колдовством да мистикой всякой считается. Вот и валят людей как кутьков незрячих! Чего уж против них только не пробовали. Лишь у Солдат Сумерек худо-бедно получается.
– Это ещё кто?
– Да вот бойцы такие, специальные. Навроде нашей Аркадьевны. У которых в душе светлого и тёмного поровну.
Потом ещё долго спорили о нестыковках хронологии. Всё-таки историей Сафонов увлекался с детства и постоянно, где бы не служил, пытался повышать образовательный уровень. Но теперь всё, что знал, летело… просто в никуда! Как ни удивительно, немного смог переубедить Саргенто:
– Тебе буржуи много правды напишут? Всем королям, попам, да прочим империалистам нужно только одно – обосновать своё право другими людьми владеть и на их труде наживаться! А те, кого в быдло сиволапое определили, ещё и мычать от удовольствия должны. Вот и напридумывали за тысячу двести лет фиг знает что. Что правят на Земле не менее четырёх тысячелетий.
– Но как же тогда эти древние космонавты после победы друг дружку в рабы и господа определяли?
– Да, похоже, такие же буржуи были, как и их современные потомки.
– Да мы, кстати, и сами кое-что видели! – опять вмешался Зубров. – Так что за неправильность писаной истории я тебе лично ручаюсь. А в Ленинграде, в нашем мире, до 1946 года жил академик Морозов…
Кабо неожиданно опять уткнулся в свою коробочку и быстро постучал подушечками пальцев по святящейся моргающей передней части:
– А, вот! «Николай Александрович». Так вот он с учениками активно разрабатывал научные методы проверки буржуйской хронологии. И много каких подтасовок выявил.
Он повернул к Борису свой странный чёрный портсигар, и тот с удивлением увидел на внешней крышке святящуюся яркую фотоиллюстрацию с текстом. Эдакий представительный дядька, из «бывших», напоминающий зрелого Чехова. Только с бородищей лопатой, да в круглых очках, какие носил и отчим Бориса.
– А почему это вы всё время говорите «в нашем» мире?
– Так – земляки мы с тобой! – нетрезво улыбнулся Саргенто. – Тоже с Земли-7. Вот только родились позже. Я в 1971-м. Колёк ещё на год младше.
– Не понял?! А как же ему тогда сорок восемь может исполниться?
Под воздействием забористого «шила» беседа всё более принимала хаотичный, но зато эмоциональный и ярко-доверительный характер. Оказалось, новых знакомых та самая красивая атташе ещё подростками выбрала для прохождения службы в отряде Солдат Сумерек. И более тридцати лет тренировала в прошедших людских войнах Земли-7. В частности, морскими лётчиками они якобы стали в годы Великой Отечественной.
Очень быстро обсуждение скатилось к тактике Люфтваффе, военно-воздушных сил Красной Армии и Флота, способам отражения атак истребителей и проблемам взаимодействия с наземниками. Все разгорячились. Ладони запорхали над столом, изображая фигуры пилотажа, способы сближения и углы атаки. Сафонов убедился, что дело балтийцы знали. По крайней мере, в теории.
Под конец Борис вспомнил о любимой жене, что осталась в Ваенге. С милой Женечкой, белокурой хрупкой студенткой стоматологического отделения Витебского медтехникума, он познакомился в 1936 году, когда служил в 7-й отдельной авиационной эскадрильи имени Дзержинского. Довольно быстро оба поняли, что чувства вспыхнули настоящие и расписались. А в конце октября 1937-го у них родился сын Игорь.
Борис пожалел, что не мог показать балтийцам фотографию близких.
– Погоди, Феоктистыч! Возможно, тут мы кое-чем поможем.
При взгляде на старшего космонавта Кабо молча слил всё «шило» в небьющуюся мягкую бутылочку и вместе с початой фляжкой спирта убрал в ещё одно чудо техники – небольшой электрический ледник. Пока Саргенто отсутствовал, сделал горячего чаю. Вскоре тот вернулся с чёрной блестящей папкой, где в отдельных прозрачных пакетах лежали фотографии. С первой же на Бориса взглянула жена. Он сразу вспомнил этот снимок. Фронтовой приятель, военный корреспондент Гильярди сделал его у них дома. Над Сафоновыми – портрет Сталина в простой бумажной рамке. Сам он со звездой Героя на кителе и первым орденом Красного Знамени делает вид, что внимательно рассматривает журнал. А прильнувшая к нему Женечка, в своём единственном нарядном платье с бантиком, чуть встревоженно смотрит прямо в камеру.
Глава 3
2022 год, 3 июля. Земля-1, космопорт «Кисимайо»
С некоторых пор Хуберт искренне любил свой орбитал. В отличие от мёртвых летательных аппаратов, которыми довелось управлять в прошлой жизни, «Нибиру» был живым. Не сказать, чтобы особо разумным, но какой-то волей обладал. Сотни тонн живых креветок и планктона составляли его основной вес и содержание. Все переборки, движки, топливные баки, даже вкупе с заполненными грузовыми отсеками и стапелями, в разы уступали этой постоянно жрущей, плодящейся и отмирающей биомассе.
Сначала она, помещённая в невероятно огромный вращающийся тороид, слабо светящийся в черноте космоса и бликующий сегментами стыков, вызывала у него лишь трепет и опасение. Как, собственно, и у большинства нормальных людей. Но Солдат Сумерек нельзя отнести к таковым. Уже на втором посещении «Нибиру», тогда ещё только заполнявшегося «живым электролитом», Штрассл попытался разобраться в назначении частей нового орбитала. И дерзость идеи его захватила!
Об этом, кстати, они говорили короткой сомалийской ночью с отцом Полины, после памятного возвращения с пляжа. Сначала Хуберт откровенно робел перед Станиславом Андреевичем. Поджарый, моложавый и улыбчивый старший инженер отдела эксплуатации антигравитационных двигателей никак не походил на родителя взрослой дочери. Но на лацкане его «тропички» без знаков различия скромно поблёскивал прямоугольничек «цойки» – цифрового оборонного идентификатора. То есть Холмский был военным. А с учётом положения, по внутренней «табели о рангах», воспринимался как минимум оберлёйтнантом. Плюс – представитель высшей расы. Да ещё, гораздо старше двадцатишестилетнего оберфельдфебеля. Станиславу Андреевичу уже исполнилось сорок четыре года.
Беседа долго не клеилась. Холмский быстро понял, что отважный космонавт старался отвечать кратко и чётко. Строго по-уставному. Вот только обожаемый результат геройства Штрассла, сияющая необыкновенно счастливыми глазами, говорила сама за себя. К тому же посёлок диаспоры обслуги космопорта мало чем уступал деревне: новости тут распространялись ещё до того, как успевали произойти. Так что добрые люди давно нашептали, по ком его Полинка «сохла».
В целом, парнишка Станиславу Андреевичу понравился. Выглядел тот лет на двадцать-двадцать два. Конечно, на кумира дочери, Юрия Гагарина, похож только прямым русым чубом, ровным носом, да ясными глазами. Но – весьма приличный молодой человек! Наконец, Холмский понял, как можно сломать лёд отчуждения. Он пригласил Хуберта на ужин в «узком кругу». Для зацикленного на традициях австрийца это было высшей степенью поощрения.
Полина с подружками расстарались на славу. При буфете космопорта имелось несколько «командирских» залов для неформальных совещаний, в которых ещё и отмечали что-либо группами не более шести персон. Один из таких они с героем-пилотом и заняли. Сначала девочки подали картофельный салат, а затем овощное рагу и целое блюдо горячих говяжьих колбасок. А к ним – бочонок сомалийского пива. (Не зря буфетчицы отслеживали предпочтения «Юрия Гагарина»!)
В продолжение банкета Хуберт всё заметнее оттаивал. Он не ожидал к себе столько внимания. К тому же точно знал, что руководство принципиально не употребляет алкоголь! Но Станислав Андреевич, хоть и совсем понемногу, пил с ним. Да ещё, по северной традиции, говорил в промежутках замечательные тосты!
Наконец в голове Штрассла слегка зашумело. Он легко согласился, что старший инженер может называть его запросто – «Юрий». Но в течение буквально трёх минут с удивлением узнал, что «Юра», «Юрочка», «Юрка», и даже «Юрасик» или «Юрец» тоже являются разновидностью этого имени. Холмский же разрешил обращаться к нему на «ты» и только по отчеству – «Андреич».
Под очередной литой бокал пива, впервые за год пребывания в Метрополии, австриец смог, наконец, излить душу. Сказать, что его переход к новому был моментальным – значит не сказать ничего. Теперь Хуберту часто снились те мгновения страшного калейдоскопа, завершившие прошлую жизнь. Сотрясение от попаданий пушек красноносого «Лавочкина», всё же поймавшего его надёжный «Фокке-Вульф» на вираже «собачьей свалки». Резкий запах гари и масла, плеснувшего в кабину. Порывистый поток ледяного воздуха в лицо вместо сброшенного фонаря кабины. Быстро вращающаяся земля. Радость от выхода парашюта и, почти сразу – нечеловеческий ужас. Красноносый Ла-5ФН, с несколькими рядами звёздочек на борту, вновь кинулся на него, словно щука на увернувшуюся плотву. Дюралевая плоскость прошла над самой головой, карающим мечом отрубив спасительный купол. Дальше – только его истошный крик… И физиономия убийцы за плексигласом кабины, отпечатавшаяся на сетчатке: хищная, радостно оскаленная, наискось перечёркнутая шрамом. А также яркая красная цифра «5» на белом хвостовом стабилизаторе.
– Ничего-ничего, Юрок! – ободряюще потрепал по плечу Станислав Андреевич. – Все мы когда-нибудь умрём. А тебе, видишь, второй шанс дали!
Это-то и было самым противным. Крик оборвался в темноте. Сначала Хуберт тоже решил, что насмерть хряпнулся о курскую землю. Но потом над ним поднялась крышка. Не успел он толком порадоваться, как в крайне необычный медицинский кабинет вошёл его убийца. Тот, что хладнокровно отсёк парашют на высоте трёхсот метров. Проклятого эксперта с красноносого Ла-5ФН Штрассл узнал сразу. Только теперь тот красовался в непонятной бело-голубой форме, а лицо выглядело слегка помолодевшим. Но – всё та же хищная радость в глазах и шрам через всю рожу. Он что-то спросил у вытянувшихся перед ним двух медиков в тёмно-синих кителях. А затем повернулся к воскресшему и произнёс на хорошем немецком:
– Наме, цунаме унд динстштелле? (Имя, фамилия, должность?)
– Оберфельдфебель Штрассл, господин офицер! Ягдфлигер (лётчик-истребитель). Я в плену?
– Хуже, оберфельдфебель! Вы убиты. А мы вас воскресили.
– Позвольте узнать, зачем?
– Вопросы здесь задаю я! Когда и где вас сбили? – видя, что новичок впал в ступор, добавил: – Что помните о последнем бое? Когда это было?
– 7-го июля 1943 года мы звеном вылетели на штурмовку большевиков…
– На чём летели?
– На «Сорокопуте». Истребитель-бомбардировщик FW-190А-4 W. Это было южнее станции Поныри, Курск гебитс. Нас, со стороны солнца, атаковали два Ла-5. Эксперты. Завязалась «собачья свалка»… А ваше лицо я помню!!!
Бровь убийцы удивлённо дрогнула:
– Каким образом?
– Рассмотрел, когда вы мне стропы парашюта отрезали!
Тот удовлетворённо рассмеялся и ушёл. Не спросив больше ничего. А в душе Штрассла, чуть ли не впервые за его недолгую жизнь, поселился страх.
Чуть позже тёмно-синие, оказавшиеся офицерами Управления Мобилизации, рассказали, что через пять месяцев после гибели Хуберт был награждён Рыцарским Крестом. Посмертно. К тому времени на его счету был 221 боевой вылет и 65 уничтоженных советских самолётов. Теперь же он находится на другой Земле, в коммунистическом будущем. А в его мире большевики тоже выиграли ту войну.
Заметно захмелевший с непривычки «Андреич», плеснул ещё пива:
– Ну и что? Ты жив, Юрок! Это самое главное! Да и служишь опять. Вон – космонавтом стал. Аж самим Солдатом Сумерек!
Почему-то сейчас этот участливый зрелый мужчина стал по-настоящему дорог австрийцу. Было в нём что-то родственное. И абсолютно никакого снобизма!
– Прозит (На пользу)! – поднял свой бокал Штрассл.
– Прозит! – понятливо чокнулся краем Андреич. Минут через пятнадцать доверительной беседы он неожиданно выдал диагноз Хуберта:
– Дружок, да у тебя же типичный «синдром проигравшего»! Ты видишь вокруг мир, населённый даже не потомками победителей, а теми, кого этот твой «Третий Рейх» вообще пытался уничтожить. Там, на Земле-7. Вот мозги-то и набекрень! К тому же теперь ты, как Солдат Сумерек, должен спасти тут всех. В том числе и в своём мире, где твои фашисты опять же проиграли.
– Я не Солдат Сумерек! – грустно вздохнул пилот.
– Не понял! Как это?
– Помните, я вам говорил про своего убийцу? Это – адмирал эскадры Солдат Сумерек, Владимир Феоктистов. Я просто не смог пойти к нему в прямое подчинение. К счастью, к моменту моего воскрешения УМ уже строил «Нибиру». Я сразу согласился стать его пилотом. Грубо говоря, теперь я просто подвожу эскадре бензин и снаряды.
– Это такие расходные материалы для ваших «Фокке-Вульфов»?
– Ну да.
Мужчины немного помолчали. Им принесли печёные яблоки.
– Откуда ваши девочки знают нашу кухню? – искренне изумился Хуберт.
– Да из Информатория. Всепланетная сеть такая. Там много чего есть. В том числе и путного… Кстати, я же непосредственно участвовал в строительстве твоего орбитала! Как тебе аппарат?
– Выше всяких похвал. А отчего решили с планктоном и креветками поэкспериментировать?
– Да сначала тараканов хотели. Но с теми мороки больше. Бегают, летают. Да и жрут всё подряд. А если в основные отсеки проникнут? Гемора будет – мама не горюй! А здесь вода сама по себе и защита, и дополнительный проводник.
Штрассл попробовал представить себе почти полукилометровый прозрачный тороид «Нибиру», набитый тараканами. Действительно, жуть какая-то! А Андреич, похоже, нащупал благодатную тему:
– Любая война – это противостояние энергий! Кто лучше ими управляет, у того и техника быстрее, и оружие надёжней. Так?
– Ну, пожалуй.
– А вот и не так! Это в твоём мире, у кого мощнее моторы и надёжнее пушки, тот и победит. Если, конечно, выучка бойцов будет соответствующей. А вот с Дикими наши правила не работают!
Хуберт молча отодвинул недопитый бокал с пивом и разлил обоим горячего чаю. Чего-то такого ему и не хватало весь этот суматошный год. Инструктажа. Он просто мотался по Солнечной системе, не понимая толком, зачем здесь и что делает.
– Ещё в прошлом веке, на Земле-10, мы с этим столкнулись. Отправляем тамошним воякам новейшие танки, аэропланы, боевые газы, инструкторов. А боевая эффективность от их применения – чуть выше нуля! Сначала, вроде, всё нормально. Наступают, бьют. Дикие же реально на почти невооружённую косматую орду были похожи. Но через два-три дня – крах! Танки встают, оружие перестаёт стрелять, у аэропланов в воздухе неожиданно глохнут двигатели. А боевые газы больше не травят противника. И орда просто занимает новую территорию. Вместе со всем находящимся там нашим оружием и людьми.
Холмский так расстроился, словно сам только чудом вырвался с непонятной войны в десятом пространстве. Залпом выпил полстакана крепкого чая, откусил здоровенный шмат печёного яблока. И замолчал, жуя и думая о чём-то своём.
– У вас там кто-то погиб? – тихо спросил Хуберт.
– Два прадеда. И у Ирины, жены, тоже двое из рода.
Это было понятно. Помолчали.
– Потом всё же разобрались. Эти твари способны воздействовать на структуру вещества. Дистанционно. Бензин попросту переставал гореть в цилиндрах. Порох не воспламенялся. А газы переходили в более простые, нелетальные химические связи. Плюс – воздействие на психику наших бойцов. Паника, апатия, сумасшествие… У кого как. Главное, что воевать они уже не могли. Так, постепенно, за пятнадцать лет была утрачена вся территория Земли-10.
Андреич, уже более спокойно, глотнул чаю:
– А потом появилось межпространственное Управление Мобилизации. Ребята там умные были. Решили, что противостоять Диким могут только люди, тоже способные на необычное.
– Колдуны, что ли?
– Ну, не совсем. Но этот аспект тоже рассматривали. Стали подыскивать и набирать таких межпространственных бойцов – «мёбов». Вот только сначала, с их помощью, прежде всего политический бардак в самих наших мирах прекратили. Помогли объединиться в Метрополию. А уж потом вернулись на Землю-10.
– Так она же уже захвачена была! – изумился Хуберт.
– Да. Поэтому мёбы, в основном, партизанили.
– Это как?
Холмский пощёлкал по сенсорной панели телекома и вскоре удовлетворённо хмыкнул. Повернул лицевой стороной к пилоту:
– Как «der L?we von Afrika»! Пауль Эмиль фон Леттов-Форбек, победитель вашего Мозамбика.
С фото улыбался кумир всех мальчишек послевоенного германского мира – коротко стриженный, круглолицый молодой генерал с аккуратными усами и ямочкой на волевом подбородке. В лихо заколотой справа форменной тропической широкополой шляпе кайзеровской армии. Легендарный «Африканский лев», единственный, чьи войска не были побеждены Антантой вплоть до самого окончания Вельткрига (Великой войны).
– Мёбы начали бить Диких одноразовым оружием. До того, как те успевали нейтрализовать его свойства. А также наводили на разведанные цели бомбовые и огневые удары из космоса. Для этого даже срочно пришлось изобретать автономные бомбовозы, которые сбрасывали с границы стратосферы. А космические носители спешно уходили обратно, в подпространство. Но у Диких уже были истребители.
– А можно поподробнее? Я ничего об этом не знаю! – с жаром попросил Штрассл. – Я же только числюсь космонавтом. Звание мне не присваивали.
Холмский немного подумал:
– Оберфельдфебель, временно исполняющий обязанности космонавта… Смешно! А знаешь что? Давай-ка, мы здесь застолье свернём, да девочек по домам отпустим. А то поздно уже. Сами же в военный сектор пройдём. Есть там отличная крытая беседка! Только вчера наши на ней функцию «антимоскитки» регулировали. Ну и, чтоб беседа на сухую не шла, чай в термосах, да и плюшки с печёными яблоками, что ли, захватим. А то разговор-то уже к грифу подтягивается.
Хуберт и сам понимал, что сведения старшего инженера подходили к рубежу, после которого их распространение ограничивают и прячут за грифами секретности. Сам-то он имел допуск по третьей форме. Но вот обслуживающие работницы буфета наверняка с этим даже не сталкивались. Так что не стоило их подводить!
* * *
В беседке было хорошо. Ночной бриз нёс прелые запахи джунглей и недалёких сельхозполей, которые порой полностью вытесняли техноароматы военной части космопорта. Вокруг места отдыха возвышались довольно густые кусты акации, отсекавшие большую часть искусственного освещения объекта и создававшие иллюзию уединения.
Наряд на КПП, конечно, удивился ночному визиту. Молодцеватый старший десятник аж по стойке «смирно» встал:
– Здравия желаю, Станислав Андреевич! Что-то случилось?
– Да нет, всё хорошо. Решили вот политбеседу в вашей беседке провести.
– Понял… – щёлкнул тумблером. – Антимоскит активирован! Что-то ещё?
– Нет, спасибо. Мы с собой чаёк захватили.
Кэпэпэшники почти синхронно козырнули старшему инженеру на прусский манер и проводили поздних визитёров удивлёнными взглядами.
А они сначала просто наслаждались прохладой ночи и ароматом северного взвара. Наконец Холмский вздохнул:
– Как-то ты, Юрец, выпал из общего порядка. Насколько знаю, твоих братьев-кандидатов Солдаты Сумерек сразу плотно в обработку берут. Кого-то отбраковывают, в обычные мёбы переводят. Но большая часть так и уходит… Знать бы ещё – куда.
Хуберт лишь плечами пожал. Не рассказывать же, как от продолжения общения со своим убийцей свалил, уцепившись за первую подвернувшуюся возможность – «Нибиру». Как-то… стыдно это для «героя».
– Я-то сам с юности антигравами увлекался. Тут ведь какая штука – у нас их, получается, никто не изобретал! – оживлённо продолжил Адреич.
– Как это?!
– Э, брат! Тут самая настоящая «петля времени» получилась! До 1934 года хронопереходы осуществляли со стационарных наземных контуров. Эдаких огромных электромагнитных установок. Жертвы среди испытателей порой доходили до восьмидесяти процентов. Пока русла человеческие не научились толком от прочих локализовывать. А тут вдруг прибывает эмиссар будущего и привозит чертежи и часть оборудования стандартного космического корабля вербовочно-оперативной разведки образца 1984 года – ВОРа. Из тех, что попроще. Который уже имеет смешанный антигравитационно-реактивный двигатель.
– Это тот ВОР, что на низких орбитах визуально «видит» щели миров?
– Ну да! Ему остаётся лишь войти в нужную.
– А в чём проблема-то? – искренне не понял Штрассл.
– Не дошло? Так до этого момента люди вообще не знали антиграва! Ну, были там полузасекреченные попытки энтузиастов. Без выхлопа. А тут – бац! Сразу в готовом виде. Сначала-то технологию будущего полностью воспроизвести не удалось. Многое более простыми аналогами заменили. Главное, чтобы работало. Но к 1984-му, конечно, даже превзошли. А теперь лишь совершенствуем.
– Откуда же тогда антигравитационный двигатель взялся?
– Я не знаю. И никто не знает. Есть предположение, что «петля времени» всё же изменила настоящее. Так что новый виток просто затёр изобретение.
– А почему тогда мир не сместился в новую параллель?
– Чётко мыслишь! В нескольких руслах, действительно, сами его изобрели. Вот только нужных пересечений с нашей Землёй там не выявили. Позже всё было. Гораздо позже… Впрочем, это лирика. Главное, что электрическая энергия нужна и антигравам, и ракетным ускорителям. Она – основа запуска их основного цикла. И если на Земле вырабатывать электричество можно довольно легко, крутя различные статоры-роторы, то в космосе этот способ практически перестаёт работать.
– Почему?
– В условиях вакуума не действуют установки на твёрдом или жидком топливе. А тогдашние аккумуляторы в космосе быстро выходили из строя из-за частого цикла разряда. Впрочем, их вскоре улучшили, а для получения электроэнергии стали использовать один из самых неэффективных способов – преобразование лучистой энергии Солнца. Так называемые солнечные панели. Но в тени они не работают. И чем дальше от светила, тем их эффективность ниже. Уже на орбите Марса возникают сложности. Тем более – условия космоса быстро снижают эффективность таких устройств. Их мощность постоянно падает. Впрочем, проблема не была актуальной, пока у Диких не появились истребители. Сначала они просто пытались сбивать наши бомбовозы и их космические носители на орбите Земли-10. А вот затем как-то прорвались в околоземное пространство Метрополии. Это была катастрофа! Больше половины наших спутников было уничтожено в течение дня. Дикие нанесли штурмовые удары по мегаполисам и промышленным центрам Земли-2. После их пролётов взорвались четыре атомные электростанции… Выручили Солдаты Сумерек. На облегчённых носителях и недостроенных ВОРах они атаковали семёрку одноместных аппаратов Диких и уничтожили их таранными ударами в космосе. При этом погибло двадцать три наших космонавта. У людей тогда не было аппаратов, аналогичных истребителям врага.
Помолчали. Холмский отпил чаю. Подумал, что термос плохо закручен, так как напиток быстро остывает. Вдруг раздался голос старшего десятника. Он шёл из малозаметного динамика в углу беседки:
– Станислав Андреевич, там в центре столешницы электрожаровня есть. Если хотите, сейчас котелок доставим. Горяченького хлебнёте!
– Да, ребята! Спасибо.
Через минуту к беседке подлетел алюминиевый котелок, который усердно тащил старательный дрон, не превышавший в размерах майского жука.
– Так нас слышат здесь? – удивился Штрассл.
– Конечно. Это же военный объект. Здесь всё и всегда контролируется.
Подогретый на электрожаровне чай действительно стал вкуснее.
– Возникла идея рассредоточения входов-выходов боевых аппаратов в пространство Земли-10. Но как это сделать? Только уйдя с орбиты Земли. Для обеспечения межпланетных путешествий сначала начали использовать естественный распад тяжелых радиоактивных элементов. Таких, как плутоний-238. При этом выделяется тепло, которое преобразуется в электроэнергию. Время работы таких электростанций достигает двух-трёх десятков лет. Но полностью проблемы они не решили. Вот тогда и появился твой «Нибиру» – масштабный военный эксперимент по применению планетолёта, использующего биоэлектрику самовосстанавливаемой колонии живых объектов.
* * *
1990 год, 15 августа. Земля-1. Временный учебный центр
Балтийцы тактично оставили Сафонова одного, а он всё листал и листал странные, похожие на материал небьющейся бутылочки страницы и снимки. Как, оказывается, страшно достоверно знать будущее.
В Ваенге, вместе с двухгодовалым Игорьком, Сафоновы прожили чуть больше года. Когда началась война, Борис спешно отправил семью к родителям, под Тулу. Но потом беда докатилась и туда. Родные вновь эвакуировались, теперь уже в Куйбышев. Но его Женечка, вспомнив медицинскую специальность, отважно вернулась в Ваенгу и устроилась фельдшером в зубной кабинет.
Отца, наборщика одной из московских типографий, Борис почти не помнил. Тятя умер от ран, полученных на Первой мировой, ещё в далёком 1919-м, когда сынишке было всего четыре. Семья осталась на руках рано овдовевшей матери. Но двужильная Фёкла Терентьевна не сдалась. Вернулась в родное село Синявино, где оставались родственники, и начала работать по найму у частных хозяев. Через год вторично вышла замуж за овдовевшего сельского учителя, сорокапятилетнего Сергея Васильевича Ступина. А у того было пять своих взрослых детей (шестой, самый старший, погиб в 1918-м). И отчим смог стать настоящим отцом им всем!
Вот он, ещё молодой, пронзительно и строго смотрит с фотографии. Волосы гладко зачёсаны назад, а пышные усы как всегда ухожены и слегка подкручены. Сергей Васильевич был старше матери. Но через три года они ещё и брата Женьку успешно родили… А это что? «Умер 16 февраля 1943 года». Получается, отчим пережил Бориса всего на девять месяцев? До последнего учительствовал и руководил хоровым коллективом в районном Доме культуры. Эх, батя-батя!
Сафонов тщательно перебирал всё, что имелось в папке. Игорька вырастила бабушка, Фёкла Терентьевна. Дожила аж до февраля 1978 года… Всегда знал, что мамка двужильная. Борис, кстати, унаследовал её лицо: крупное, волевое, прямоугольное. Только мать ему ещё и самой красивой казалась. Он посмотрел на её последний снимок. Глубоко пожилая женщина, с мудрыми несчастными глазами и страдальчески сжатым ртом. Прости, мамуль! Я не хотел.
Женечка. Вскоре поле его гибели повторно вышла замуж. (За кого?! Впрочем, Витьке она всегда нравилась. Блин, мерзко-то как!) Умерла в 1973 году. Похоронена в Североморске. Это ещё где?
Сынок, Игорь Борисович. Окончил Рижское Нахимовское и Ленинградское высшее инженерно-техническое училища. Служил на Краснознаменном Северном флоте. Капитан 1 ранга в отставке. (Вот умница!) Живет в городе Североморске, на улице Сафонова. (Это что, моего имени?!) Имеет сына и дочь. Жаль, фотокарточек самих внуков в папочке не имелось.
А вот и младший брат, Евгений Сергеевич Ступин. (О, ушастый какой! И с орденом Красного Знамени! Вот только на плечах почему-то новенькие белогвардейские погоны, с одним просветом и двумя звёздочками. Это подпоручик, что ли? Ну-ка, что пишут?) В 1942 году окончил (наконец-то!) авиашколу, получил звание сержанта и проходил службу в 94-м запасном авиационном полку. Направлен на учёбу в Военно-морское авиационное училище имени С. А. Леваневского. После окончания, с августа 1943 года воевал в 40-м авиационном полку пикирующих бомбардировщиков ВВС Черноморского флота. На фюзеляже его самолёта Пе-2 было начертано: «За Бориса Сафонова!» Награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны II степени и Красной Звезды. (Вот орёл! Так, а это что?) Послевоенные репрессии не обошли стороной и старшего лейтенанта Е.С. Ступина. В 1948 году арестован и осужден сроком на десять лет. (За что?! Женьку-то!) Освобождён и полностью реабилитирован в августе 1956 года. Восстановили в партии, вернули боевые ордена. Старший лейтенант Ступин получил назначение в ВВС Северного флота. А в 1971 году ушёл в запас с должности заместителя командира части. Живет в Москве. У него две дочери и внучка.
Офигеть! Нет, значит, переводу ни роду Сафоновых, ни Ступиных…
Почти до утра Борис разглядывал снимки и перечитывал документы папочки. Мысленно беседовал с ушедшими родными. А утром с порога заявил появившимся балтийцам, что готов к любому продолжению военной службы на благо коммунизма. И вот уже четвёртый день Саргенто гоняет его по сопкам. Правда, вчера Кабо проговорился, что так товарищ старший космонавт всегда тренирует своих бойцов. Ещё со времён, считающихся Средневековьем.
* * *
Накануне засиделись допоздна. Саргенто и Кабо проводили с Сафоновым политинформацию, как шутя называли эти неформальные встречи. Разговор зашёл о назревшем на Земле-7 распаде их общей Родины, Советского Союза. С одной стороны, это плохо: готова развалиться самая большая страна мира, где уже давно утвердился самый передовой социалистический строй. Но с другой стороны, могло получиться даже и хорошо. Ведь национальные республики и страны Варшавского договора столько ресурсов из СССР тянут – мама не горюй!
– И ведь, сволочи, ведут себя так, будто мы им должны. Дети из соцстран, приезжая в пионерлагеря Союза, смотрят свысока и искренне считают наших нищебродами: ведь советские ребятишки выпрашивают у них жвачку. Мальчишки из Восточной Европы, особенно Польши, откровенно насмехаются и надменно рассказывают какие у них красивые дома и хорошие дороги. И добавляют словно гитлеровцы: «Вы, русские, просто работать не хотите!»
Саргенто горестно махнул рукой.
– А вы откуда про это знаете? Резидентура доложила? – нахмурился Борис.
– Да тут и резидентуры не надо. Всё в открытых источниках! – Зубров раскрыл чёрную папку, которую принёс с собой, и положил на стол. – Смотри!
Это оказалось чем-то вроде большого тонкого телекома. Николай нажал клавишу, и экран засветился зелёным.
– Совсем недавно это было, неделю назад! – пояснил старший космонавт. – Заседание рабочей группы по переходу к рыночной экономике. Во главе с Ельциным, в его кабинете.
– Ельцин, это кто?
– Председатель Верховного Совета РСФСР. Выступает за рыночную экономику. Фактически мы присутствуем при начале конца СССР.
– А вы тут, значит, за ним шпионите с помощью хитрого устройства?
– И не только за ним. На Земле-7 есть всемирная информационная сеть, интернет, и мы просто к ней подключились. Благо возможности позволяют. Связь между Землями осуществляется с помощью гиперкома. Звук не включаю, и так всё понятно. Смотри, как жестикулирует. У него на левой руке двух с половиной пальцев нет. Сам рассказывал, что в детстве с ребятами со склада украли гранату. Захотел посмотреть, что у неё внутри.
– Это он заявил: «Берите столько суверенитета, сколько можете проглотить?» – оживился Кабо.
– Он. Видно, мало ему той гранаты. Теперь вот мину под весь Союз закладывает. Ведь пропадёт страна! – Саргенто в сердцах захлопнул телеком.
– Может, обойдётся? – хотя сам Сафонов был в этом не уверен.
– Да ничего не обойдётся! – Владимир ожесточённо стукнул кулаком по столу. Да так, что чайные ложки подпрыгнули. – Как в Испании не обошлось. Он же теперь СССР подрывает, как ту гранату! Посттравматический синдром. Такое ощущение, что контроль над эмоциями отсутствует, логика в стрессовых ситуациях не работает. А кукловоды западные лишь подзуживают этого тварёныша.
– И что, отсюда ничего нельзя сделать? – Борис упрямо сжал челюсти.
– Да есть одна задумка… – Саргенто и Кабо переглянулись. – Об этом пока рано говорить. Хотя тебе можно. Только осторожно и немного позже.
* * *
Сегодня Сафонов ещё спал, когда Феоктистов заглянул в его кубрик:
– Подъём!
– ?S?, se?or sargento!
Пробежка перед завтраком – это уже обязательный утренний моцион. После десятикилометрового кросса пошли в душ. Красота! Когда увлечённо растирались жёсткими полотенцами, Владимир вдруг спросил:
– Слушай, а почему ты меня «Саргенто» называешь?
– Понимаешь, я в 1938-м году в Испанию собирался, помочь нашим с Франко сражаться. Мой первый комбриг, Яков Владимирович Смушкевич, там как раз противовоздушной обороной Мадрида руководил. Очень хотел повоевать под его началом. Так что много чего учил. В том числе и воинские звания республиканцев. Там, по хорошему, вообще испанский надо было выучить, вот и пошёл на курсы при Витебском пединституте. Учительница там очень хорошая была. На первом занятии спрашивает: «Борис, а почему вы картавите? Это же не испанское произношение!» Я смутился. Это же у меня с детства оставалось. Как ни бились, а букву «р» так и не освоил. Несколько лет скороговорки разные твердил, вроде: «На горе Арарат растёт красный виноград». Но только смешнее выходило. Даже в школе подтрунивали.
– Выходит, она научила? Ты же сейчас очень чётко «р» выговариваешь. Хотя, где-то слышал, что взрослых, вроде бы, переучить уже невозможно.
– Представь, научила. Смогла объяснить, как надо вибрировать кончиком языка, приблизив его к бугоркам за зубами, альвеолам. Строго говоря, у меня сейчас не русское «р», а испанское. Хотя звуки очень похожи. Но и потрудиться пришлось, конечно. Целый месяц себя контролировал: слова с буквой «р» сначала в уме проговаривал и только потом тщательно вслух произносил. Так и привык.
– Хвалю за упорство и настойчивость! – Феоктистов внимательно посмотрел на Сафонова. – Нам такие старательные нужны. Пойдём завтракать, а потом важный разговор намечается.
Вскоре космонавты привели Бориса в «красный уголок» – как они называли кубрик общаги для чтения и с видеоматериалами для просмотра. Там можно было устроиться в мягких креслах за круглым журнальным столиком и насладиться книгой – любители могли заказать даже бумажный вариант – или посмотреть учебные материалы из самых разных областей: по культуре, истории, иностранным языкам, естественно-научным дисциплинам, военному делу.
Но сегодня Николай, Владимир и их подшефный собрались не для чтения. Заказав по пищепроводу взвар из шиповника и сухофруктов, они удобно расселись вокруг стола, включили тихую спокойную музыку, чтобы звучала приятным фоном и не мешала вдумчивой беседе. Сафонову рассказали о межпространственном Управлении Мобилизации, представителем которого являлась атташе Зоринка Аркадьевна О`Гирли. Она же – куратор отряда Солдат Сумерек.
– Почему в вашем отряде куратором женщина? Мужиков не осталось?
– Да мужики у нас как на подбор: все сильные, выносливые, отважные, – спокойно ответил Саргенто. – А у неё роль особая, не всякому под силу.
– Это какая же?
– Очень ответственная. Наладить гармоничную связь между мирами. «Красота спасёт мир!» – знаешь, кто это сказал?
– Естественно. Достоевский, устами своего персонажа в «Идиоте».
– Молодец! Вот только и у него красота никого не спасла. Скорее, наоборот. Потому что без мудрости она пустышка. Но всё-таки без мечты и гармонии новый коммунистический мир не построить. Вот для этого и нужны такие люди, как Зоринка Аркадьевна. С виду суровая, но при этом очень женственная. Холодная как лёд и горячая как огонь. Одновременно атташе по культуре и по военным вопросам. Солдаты Сумерек её уважают. Но это всё присказка, – Феоктистов переглянулся с Зубровым, – сказка будет впереди. Коля тут целый доклад приготовил. Давай, Никол, поделись с товарищем, а потом обсудим идею.
Кабо подлил в чашку взвара. В середине стола имелась пластина с подогревом, поэтому питие можно было долго оставлять горячим. Лёгкий аромат сухофруктов поднимался над чайником, приятно щекотал ноздри и поднимал настроение. Зубров глотнул душистого напитка и приступил к рассказу:
– Сейчас, как ты помнишь, август 1990-го. Но наши параллели развиваются по-разному. Только представь, в 1934 году на Земле-7 проходила коллективизация, а здесь уже создали полноценный Союз Советских Коммунистических Республик. Земля-1, Земля-2 и Земля-3 – это самые продвинутые в смысле общественно-социальных отношений миры, поэтому Управление Мобилизации основную ставку сделало именно на них. Мы сейчас на Земле-1, но с двумя другими из первой тройки налажена бесперебойная гиперсвязь. Земли с 4-й по 7-ю активно прощупывают. Ведутся исследования так называемых гиперсетей сознания – учёные полагают, что мозг подготовленного человека может связываться с мозгом другого напрямую, через психические узлы. Якобы, есть такие сверхчувствительные люди. Более того, этому можно научиться. Вообрази океан: чистое незамутнённое сознание вселенной. И отдельные волны в нём – это вспышки разума на поверхности… Блин, опять увлёкся. Это немного другая история, сейчас речь пока не об этом.
Николай подошёл к окну. В вышине проплывали дельтапланы и антигравы, развозящие почту и чертежи для 3D-принтеров. Последние применялись тут повсеместно: на них печатали инструменты, приборы, посуду, мебель и даже целые дома. Последние дни уходящего лета радовали мягким теплом. Немного грустно становилось при мысли, что скоро надо прощаться с зеленью и солнечными деньками. Вновь натягивать свитеры, надевать головные уборы… Кабо вздохнул.
– Сегодня на Земле-7 подавили бунт заключённых в Сухуми. Бандитов обезвредили. Да, брат, такие дела. Уроды, к сожалению, и при социализме ещё встречаются. В Метрополии-то почти повсеместно коммунизм, но не думай, что тут всё проходило гладко. Были государства, которые желали остаться «независимыми» – сидели там местные царьки с прихвостнями, которые личные интересы ставили выше пользы народа. Устраивали мятежи, путчи и гражданские войны.
Николай усмехнулся и многозначительно переглянулся с Владимиром.
– Мы тут материалы подготовили, почитаешь и посмотришь потом. «Краткий курс истории коммунизма» называется. Коммунизм, брат, это вовсе не то, что дети в школах Земли-7 проходят. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» – заявил как-то в 1961 году новый генсек Союза Хрущёв. Мне мама рассказывала, что у них на школьных тетрадках эта цитата была. И ещё: «От каждого по способностям, каждому по потребностям!» Блин, да что же меня сегодня всё время куда-то не туда несёт?
Кабо передал Сафонову пачку пластиковых формуляров:
– Короче, для того чтобы легче усвоить всю эту премудрость, мы решили тебе просто устроить небольшую экскурсию.
– Потом почитаешь! – заметил Саргенто, увидев, что Борис вознамерился вставить одну из карточек в прорезь на ближайшей подставке, соединённой с монитором. – Сейчас будет практическое занятие на свежем воздухе. Пленэр, так сказать. Встречаемся через пятнадцать минут у входа в учебный центр. Форма одежды гражданская.
Глава 4
Сафонов подошёл чуть раньше назначенного. Пока его знакомство с Землёй-1 ограничивалось территорией временного учебного центра, да многокилометровыми трассами кроссов, которые нарезали с Саргенто по окрестным сопкам и тайге. Собственно, и у ВУЦа площадь немаленькая: гектаров пять лесных насаждений с дорожками и тренажёрами. Забор запрятан в ровной полосе густых зарослей – его Борис заприметил ещё во время первой пробежки.
Но сейчас он вступит в город! Туда, где живут обычные люди. Такие, как на родине. Похоже, теперь для него потерянной. Хотя, нет, не совсем такие! Вокруг местных— счастливое коммунистическое будущее, о котором мечтали детишки молодой Советской Республики, и ради которого шли в бой с фашистской заразой люди разных поколений и национальностей.
А теперь на Земле-7 рушится тот самый социалистический строй. Это что же, снова в капитализм? Стало невероятно обидно за всех, с кем жил и сражался бок о бок. Многие отдали жизнь за Победу. И получается, всё это напрасно? Ведь не всем повезло так, как ему. Он вообще, похоже, единственный избежал своей смерти на той войне. И то, благодаря потомкам, которые смогли за мгновение до гибели выдернуть из тела его психическую матрицу и поместить в искусственную «идеальную телесную оболочку». (Кстати, а не отсюда ли появились те самые таинственные надписи «панели управления» и «характеристик»?) Кажется, о чём-то подобном, типа переселения душ на поле боя, читал в скандинавской мифологи…
Ладно! Балтийцы намекнули, что есть план, который надеются осуществить с его помощью. Вот и славно! С такими мужиками не то что в разведку – в космос готов пойти. А, вот, собственно, и они.
Николай и Владимир приблизились со стороны общежития инструкторов.
– На, держи! – Саргенто протянул полоску пластика. – Не потеряй.
– Это что?
– Пропуск на территорию. Потом сам будешь отлучаться, когда захочешь. В свободное от занятий время. Но в самоволку, всё же, не рекомендую.
– Какая самоволка?! Я что, маленький, что ли?
– Шучу-шучу, товарищ гвардии подполковник!
Сафонов положил карточку в карман рубашки и прижал отворот липучкой. Пошли не в сторону, противоположную началу утренней пробежки. Здесь Сафонов ещё не бывал. За воротами КПП, прячущимися в зелёной изгороди, им козырнул молоденький дежурный и удалился в беседку, увитую плющом и глицинией по самую крышу. Прошли метров двести по берёзовой аллее, и в конце открылось свободное пространство – стоянка прогулочных антигравов.
– Сейчас научим тебя управлять. Вообще ничего сложного: вставляешь ключ сюда, – Владимир достал из кармашка маленькую серебристую пластину и воткнул в паз почти в центре панели управления. – Загорается индикаторная лампочка: «Аппарат к взлёту готов!» Далее обычное управление. Не мне тебе объяснять. Легче, чем И-16 пилотировать. Ты сколько на «Ишачке» налетал?
– Почти сто двадцать часов. Сто девять боевых вылетов! – лихо козырнул Сафонов, накрыв пустую голову левой ладонью.
– Здесь система управления намного проще. Да и сбивать никого не нужно. Пока! – чему-то недобро усмехнулся Саргенто.
– Этот рассчитан на три человека, – пояснил Кабо. – А вон те, поодаль, одноместные и двухместные. Захочешь – выбирай любой. Значки свободных у дежурного на КПП подсвечены. Он тебе и ключ выдаст. Разрешение я оформил.
Николай занял место рядом с Владимиром, а Борису досталось пассажирское сиденье. С места взяли стремительно и бесшумно, антиграв резко набрал высоту. Вот уже учебный центр остался сзади сбоку, а впереди по курсу показалось что-то, напоминающее древнеегипетскую пирамиду. Борис с детства обожал историю. Хотя нелюбимых предметов у него вообще не было. Типичный синдром отличника – было интересно всё, чем занимался. При этом не зазнавался, когда хвалили, и не впадал в отчаяние, когда ругали. Бывало и такое. Всё как у всех.
– Видишь высотку? – Зубров указал на пирамиду. – Это центр гиперпространственной связи. На Земле-7, в Москве, целых семь таких построили. Одновременно заложили, седьмого сентября 1947 года в разных местах столицы. Даже в один и тот же час, ровно в 13.00. Ну, они немного разные по виду, но суть от этого не меняется: шпили служат проводниками между мирами. Ведь ещё та-кеметцы, то есть древние египтяне знали, что пирамиды представляют собой гигантские аккумуляторы энергии.
– Мистика какая-то! – недоверчиво проговорил Сафонов.
– Да считай пока как тебе привычнее! Управление Мобилизации ещё перед войной снабдило правительство нашего СССР нужными чертежами. Начать должны были с Дворца Советов. Думаю, ты в курсе. На месте бывшего храма Христа Спасителя. К тридцать девятому году даже фундамент заложили. Но началась война, и работы приостановили. План скорректировали уже после Победы, и довели-таки до конца. Построили красивейшие сталинские высотки. Правда, не девять, как намеревались, а всего семь. Но для гиперсвязи и этого с запасом. Потом, правда, власть поменялась, и гиперсвязь пришлось сильно шифровать.
Феоктистов перевёл аппарат на автопилот и обернулся к Сафонову:
– Мы сегодня покажем тебе Новосибирск с высоты птичьего полёта.
– Так птицы разную высоту набирают! Серые журавли так аж до десяти километров поднимаются.
– Ну, нам пока так высоко не надо. Метров пятидесяти будет достаточно. Мы же хотим, чтобы ты ещё и рассмотрел кое-что. Смотри! – Саргенто указал вертикально вниз. – Один из крупнейших дельфинариев Метрополии. Здесь люди общаются с дельфинами, обмениваются информацией. Как понял, наши научники поясняют им про жизнь на суше, а они нам рассказывают про подводную.
– Дельфины разговаривают?!
– Ещё как! Щебечут, щёлкают, чмокают, скрипят, свистят и даже квакают. К друг другу, как и мы, по именам обращаются. Охотно учатся, всё понимают. Очень интеллектуальные разумные.
Внизу тем временем развернулось целое представление. Дельфины синхронно выскакивали из воды и, пролетев по воздуху, одновременно уходили обратно, чтобы вынырнуть опять в новой комбинации. Зрелище получалось фееричное.
– Как-нибудь посети, пообщайся с этими… «людьми моря». Вроде, хищники, но абсолютно не агрессивны! У них тоже есть враги, конечно. Те же акулы. Но дельфины научились им противодействовать. Стараются держаться, так сказать поэскадрильно, и часто нападают сами. То есть по принципу сицилианской защиты.
– В смысле, когда лучшая защита – это нападение?
– Умный ты, мужик, Феоктистыч! Одно удовольствие общаться. Здесь-то дельфинам, конечно, не от кого защищаться. Они сюда на два-три лунных цикла прибывают. Как в санаторий. Ну, или там в пионерлагерь.
Далее пошли городские кварталы. Их сменила лесопарковая зона. Кедры, пихты, ели, сосны, берёзы стояли группами и по отдельности, в парках и на берегах многочисленных прудов, каналов и речек. Многочисленные цветники перемежались свежепостриженными газонами. Даже сверху видно, что трава мягкая и пушистая. Захотелось пройтись босиком или разлечься на спине и наблюдать за облаками.
Впрочем, многие так и делали. Горожане располагались целыми компаниями поблизости от воды и отдыхали. В основном это был активный досуг: взрослые играли в мяч и другие спортивные игры, дети строили из песка замки и пирамиды, прокладывали туннели и возводили мосты.
– Сегодня выходной. По традиции новосибирцы проводят много времени с семьёй на свежем воздухе! – Владимир направил антиграв в сторону посадочной площадки. – Мы тоже пройдёмся немного. Не возражаешь?
Вопрос был чисто риторический. Борис очень хотел посмотреть вблизи на этих счастливых, улыбающихся людей, какими с детства воображал жителей коммунистического общества. Феоктистов мастерски зашёл на посадку (чувствовалась рука аса) и приземлился на берегу прозрачно-голубого озерца, на противоположной стороне которого песчаный пляж радовал глаз приятной медовой желтизной. Выбрались из аппарата и подошли к висячему мостику, ладно скроенному из ажурных конструкций и нависшему над водой затейливой аркой.
– Как это может быть? – удивился Сафонов. – Ни одной опоры в озере. На чём он держится? Только на береговых устоях? Но это же противоречит закону всемирного тяготения!
– Чудак! Если здесь есть такие летательные аппараты, неужели трудно соорудить мост, в центре которого располагается компенсатор гравитации?
Борис смутился. В самом деле, как сам не сообразил? Да, многому ещё предстоит учиться и от многих привычных представлений отказаться. Перешли озеро по этому чудному мостику, миновали пляж и углубились в тенистые заросли черёмухи, боярышника и рябины. На плодовых кустах краснели и чернели ягоды. Деревья аккуратно подстрижены, в тени расставлены скамейки, на которых отдыхают мамаши с детьми и люди пожилого возраста.
Вдруг из-за ближайшего куста чёрной смородины послышался детский плач. Борис, который оказался ближе, отреагировал первым. В следующий миг он уже сидел на корточках перед мальчиком лет пяти. Страдающий человечек размазывал по лицу жидкость, которая обильно текла из глаз и носа, и плакал так горестно, что у Сафонова сжалось сердце.
– Что случилось? Тебя кто-то обидел?
– Не-ет! – плач перешёл в рыдания. – Мой котёнок убежал!! Мама подарила на день рождения, а я потерял! Она говорила – не носи в парк, а я принёс! Мама не зна-а-а-ет! У-у-у!
Борис достал носовой платок и тщательно вытер мальчугану лицо. Тот не сопротивлялся. А Сафонова вдруг накрыло – малец чем-то напомнил его Игорька.
– Как тебя зовут, дружок?
– Ваня.
– Не переживай, сейчас поищем твоего котёнка! Только ты не плачь и никуда отсюда не уходи, хорошо?
Мальчишка кивнул, не переставая рыдать. К ним подошли оба балтийца.
– Надо прочесать ближайшие окрестности, котёнок не мог далеко убежать. Забился куда-нибудь в укромное место. – Борис сам не заметил, как стал раздавать указания старшим по положению. Они, впрочем, не возражали.
Пошли в разные стороны, тщательно разглядывая особенно густые заросли. «Конечно, и в коммунистическом обществе бывают ситуации, когда люди плачут, – думал Борис, обшаривая очередной куст. – Маленькие дети, да и взрослые. Наверняка есть измены, предательства… Или нет? Надо будет спросить у ребят».
Подойдя к единственному высокому дереву в округе – это был сибирский кедр, – Сафонов услышал попискивание. Поднял голову и увидел сквозь хвою пушистого зверька, испуганно сжавшегося в комочек в развилке между ветками. Надо лезть. Сколько тут? Метров пять, не больше. Ерунда!
Но когда подобрался к котёнку настолько, что мог уже дотянуться, тот неожиданно дал дёру вверх.
– Ах ты, паршивец! И что теперь делать?
Прикинул: сучья толстые, его вес выдержат. Но где гарантия, что зверёныш не убежит ещё выше? Дело не в страхе – какой лётчик боится высоты?
– Феоктистыч, слезай! Мы его и отсюда достанем! – Саргенто внизу призывно махал рукой.
Борис подчинился, не привык спорить со старшими. В руках у Владимира увидел что-то вроде детского пистолета с утолщением на конце. Оно оказалось головкой дротика. Прицелившись с двух рук Саргенто выстрелил в котёнка, которого, хоть и с трудом, но можно было различить среди кедровых иголок. На подлёте к цели заряд выпустил из себя туманный шлейф газа и лёгкий кокон из сиреневой ткани, окутавшие зверёныша и скрывшие от глаз наблюдателей. Вот импровизированный мешок уже повис на одной из нижних веток, удерживаемый леской, тянувшейся за дротиком. Теперь оставалось лишь вернуть «улов» на землю.
– Сейчас успокоится и заснёт! – старший космонавт осторожно травил связующую нить, стараясь не причинить вред животному. – Очень удобное устройство. Стреляет до пятидесяти метров, при этом не повреждает живую цель, а усыпляет. Так что можно не лазить по деревьям. – Посмотрев на поникшего Сафонова, добавил: – Ты же не знал, что здесь такая штукенция есть! Среагировал адекватно. Я бы тоже полез на твоём месте.
Наконец котёнок был доставлен вниз живым и невредимым. Распутали сиреневое полотно, и Борис взял на руки мирно посапывающий живой комочек, обхвативший себя лапками:
– Надо отдать малышу!
Саргенто с благодарностью вернул «пистолет» улыбающемуся милиционеру:
– Спасибо, товарищ десятник!
– Всегда пожалуйста, товарищи военные!
Мальчик же очень обрадовался найденному питомцу.
– А теперь, Ваня, мы проводим тебя домой. Ты свой адрес помнишь?
– Да. Лесная, пять. Мы там с мамой живём.
Инструктора быстро переглянулись. А Сафонов спросил:
– А папа где?
– Он… уехал.
– Ладно, пошли!
Лесную улицу нашли быстро. Ещё издали увидели женщину, которая в отчаянии бросалась то в одну, то в другую сторону, о чём-то спрашивая редких прохожих. Но те лишь отрицательно качали головами и сочувственно смотрели.
– Это твоя мама?
– Да! – Ваня, которому отдали спящего котёнка, вырвался вперёд и помчался к женщине. – Мамочка, Мурзик нашёлся! Эти дяди помогли его найти.
Та обняла сынишку и продолжала так стоять, пока пилоты не приблизились.
– Спасибо вам!!! – её взгляд зацепился за «цойки». – Товарищи военные!
– Вы уж не ругайте его, ладно?
Женщина улыбнулась:
– Не буду! – И, спохватившись, добавила: – Может, зайдёте, выпьете чаю?
– Спасибо, но у нас пока дела. Как-нибудь в другой раз. Зайдём Ванечку проведать, можно?
– Конечно! Мы будем очень рады!
– Котёнок через полчаса проснётся. Вы не волнуйтесь.
Отойдя метров на десять, как по команде, все трое обернулись. Красивая молодая женщина и маленький белобрысый мальчик стояли на прежнем месте и смотрели вслед. Ваня помахал рукой, и мама, отчего-то смутившись, помахала тоже.
Возвращались молча. Уже подходя к антигравам, Владимир пояснил:
– Отец этого мальчика погиб, выполняя боевое задание на Земле-10. Ты не знал, я понимаю, когда мальчонку насчёт отца спрашивал.
Радость от прогулки испарилась. Сафонов понял, что и в коммунистическом обществе люди бывают несчастны. Здесь тоже теряют друг друга, особенно если служба сопряжена с риском. И даже на Земле-1, при самом справедливом строе, можно встретить женщину с печальными глазами и плачущего ребёнка, который никогда уже не встретит на пороге дома любимого человека и не скажет ему:
– Здравствуй, папа!
* * *
2022 год, 17 июля. Солнечная система Земли-1
– Вопросы есть? – доброжелательный аналитик Управления Мобилизации внимательно смотрел на Штрассла, который за последние полчаса не проронил ни слова. Дежурный «роты пропаганды» – так Хуберт окрестил про себя менявшихся нестроевых сотрудников УМа, рассказывавших о нюансах социального устройства.
– Есть. Разрешите?
– Пожалуйста.
– Вы говорите: на Земле-1 нет тюрем и исправительных учреждений. Но это же не значит, что нет и преступников? Мне лично пришлось обезвредить пятерых.
– Да уж, в курсе ваших подвигов! —усмехнулся умовец. – Тех бандитов вы здорово арестовали. Но заключать таких куда-либо и содержать на государственном обеспечении нерационально. Согласны? Почему они должны просто так есть хлеб трудящихся? Отщепенцев необходимо использовать. Там, где они будут полезнее всего. В частности, на фронте. Там полно горячих точек.
– Но преступники же, да ещё и наркоманы попросту неуправляемы!
– Ошибаетесь. С любыми индивидами, даже теми, кто противопоставил себя обществу, можно найти общий язык. Во всяком случае, мы здесь именно для этого. Силой, убеждением или хитростью нужно заставить их подчиняться. Вы с ними уже знакомы, – аналитик снова усмехнулся, – Вам и карты в руки!
– Мне?!
– Да. Вам поручено взять на себя командование над преступниками. Доставить на Землю-9 и обеспечить наиболее эффективное применение по противнику. Ваши личные тренировки также подошли к концу, и командование сочло, что вы готовы для выполнения полноценного боевого задания.
– Но… Я думал, моё дело управлять орбиталом!
– Понимаю: вы хотели узкой специализации. Но решено использовать вас по прямому назначению. Вы же кадровый военный, фронтовик, пилот высшего класса! А на Земле-9 ситуация ухудшилась. И потом, камрад, приказы не обсуждают!
Аналитик что-то сделал с «тропичкой» и на ней высветились большевистские петлицы с двумя «кубарями». Командир! Или – лёйтнант, как более понятно. Штрассл рефлекторно вытянулся перед офицером:
– Яволь! Есть не обсуждать приказ.
– Так-то лучше. Неделя вам на то, чтобы это сборище отбросов превратилось в боевой отряд, способный подчиняться приказам.
– Штрафной батальон?
– Что-то вроде. Только по численности у вас будет скорее рота. Примерно сто человек. Общий приказ вы знаете: ни шагу назад!
– Что я могу делать, чтобы привести их к подчинению?
– Инициатива приветствуется, оберфельдфебель! Думаю, в вашем времени было больше способов по работе с таким… контингентом. Практика показывает, что прежде всего они должны признать в вас вожака. Желательно – безоговорочно. Примерно, как в стае хищников. Можете посмотреть в Информатории.
– Физические повреждения, убийство наиболее строптивых разрешены?
В серых глазах офицера сверкнуло понимание, пополам с уважением:
– Травмировать можете с любой степенью тяжести. Непосредственно перед высадкой всё вылечим. Причём им об этом можно не говорить. А вот по поводу умышленного уничтожения потенциальных боевых единиц… В принципе, и это решаемо. Какое именно количество… рабочего материала вы планируете лишить жизни в воспитательных целях?
– Думаю, десяти процентов будет достаточно.
– Я доложу руководству. Вижу, что оно в вас не ошиблось. Единственная просьба – постарайтесь до получения санкции всё же не убивать арестованных.
* * *
Штрассл разделил подопечных на четыре взвода, чтобы работать с ними по группам. Дежурный десятник привёл первый взвод сомалийцев и, сдав Хуберту под расписку, сочувственно спросил:
– Помощь нужна?
– Благодарю, справлюсь сам!
– Ну-ну. Желаю удачи!
Австриец остался на тренировочной площадке в окружении двадцати пяти враждебно настроенных молодых негров. Все одного поля ягоды: обриты наголо, глаза злые, челюсти по въевшейся привычке совершают жевательные движения. Подумал: «Тут нужно держать ухо востро и соблюдать олимпийское спокойствие. А главное – не поворачиваться к ним спиной».
Рожи откровенно наглые. Это плохо. Руки у всех связаны за спиной. А вот это хорошо. Ага, пятеро знакомцев. Смотрят исподлобья, в отличие от остальных – избегают встречаться взглядом. Штрассл кивком подозвал к себе ближнего, с оценивающе-смекалистыми глазами:
– Халкан таг! («Иди сюда!» – на сомалийском).
Тот нехотя подошёл и остановился в двух шагах. Пальцы Хуберта плавно легли на спусковую скобу бластера. Это не ускользнуло от бандита: он отпрянул и сделал невольное движение в сторону.
– Истааг! («Стоять!»)
Сомалиец застыл; спина напряжена.
– Мага? («Имя?»)
– Абдулвали! – ответил туземец.
Штрассл подошёл и коротким лучевым импульсом освободил ему руки, небрежно шевельнув стволом бластера. Остальные внимательно наблюдали за происходящим. Ага! Его мастерство владения оружием оценили. Это хорошо!
Хуберт на ломаном сомалийском, щедро снабжённым выразительными жестами, объяснил разбойнику, что назначает его «смотрящим». Отныне тот должен следить за порядком во взводе и доводить до сведения остальных распоряжения Штрассла, добиваясь беспрекословного исполнения. За это ему полагаются лучший паёк, новая спецодежда и нижняя койка у окна. Абдулвали слушал недоверчиво, но когда понял, что требуется, довольно ощерился, показав гнилые зубы:
– Кад, саид! («Ясно, господин!»)
Час прошёл быстро. Хуберт раздал уголовникам муляжи оружия, показал, как с ними обращаться и какие приёмы следует заучить, после чего поручил Абдулвали тренировать соплеменников. В принципе, некоторые из штрафников, очевидно бывшие разбойники, более-менее умели пользоваться бластерами. Но, конечно, не на армейском уровне. Новоиспечённый смотрящий с удовольствием измывался над сородичами, гоняя до седьмого пота. Негры учились «стрелять» на бегу, лёжа, в прыжке, из-под руки, полуобернувшись и с резким разворотом.
Во время перекура Штрассл спросил у помощника, как тот себя чувствует.
– Ванаагсан, саид! («Хорошо, господин!»)
Хуберт поинтересовался почему Абдулвали нравится командовать сообщниками? Ведь совсем недавно все они находились в одинаково дерьмовом положении. Неужели повлияло лишь назначение «авторитетом»? Негр спокойно ответил, что власть нравится всем. Штрассл попытался объяснить, что большинство тут живёт по-другому: старается договориться, а не командовать. Но Абдулвали лишь понятливо хмыкнул, оценив провокацию:
– Ма ааминсани! («Не верю!»)
«Тоже мне, Станиславский!» – в отрочестве Хуберт участвовал в школьной самодеятельности и был знаком с системой русского режиссёра.
После перерыва Абдулвали гонял «штрафных солдат» с ещё большим ожесточением. Но теперь он время от времени бросал на Штрассла настороженно-недоверчивые взгляды, стараясь делать это незаметно. Наконец, появился давешний десятник. Он с удивлением обнаружил, что никто никого не покалечил, все арестованные измочалены и обливаются потом.
– Ну, оберфельдфебель, ты даёшь!
Взвод ушёл с плаца почти строевым шагом. Штрассл подумал, что первое занятие прошло успешно, но нет гарантии, что и дальше ему будет сопутствовать удача. Так и вышло. Следующая группа состояла из отъявленных головорезов: для того, чтобы добиться послушания, одному, слишком резвому, пришлось всадить заряд в руку, а другому – в плечо. После этого возбуждение остальных сменилось угрюмым подчинением. Тут пока на роль смотрящего Штрассл никого не приметил.
Занятия ещё с двумя группами вконец измотали его. И дело не столько в физической усталости – Хуберт в основном командовал, а не бегал наравне со штрафниками, – сколько в постоянном нервном напряжении и стремлении держать под контролем всех одновременно. Он не позволял себе расслабиться ни на секунду.
В минуты опасности раньше у Штрассла часто открывалось «заднее зрение», когда он затылком ощущал угрозу. Вот и сейчас: один из сомалийцев подобрался слишком близко со спины и поднял муляж над головой. Конечно, до убийства дело вряд ли дошло бы, но серьёзно поранить мог. Почувствовав холод в затылке, Хуберт резко развернулся и со всего размаху двинул нападавшему бластером в горло. Тот хрюкнул и медленно распластался на земле, изо рта пошла кровь. Хорошо, что и этот уголовник остался жив, иначе пришлось бы отчитываться.
В конце дня Штрассл чувствовал себя как выжатый лимон. Есть не хотелось. Принял душ и рухнул на койку. Мгновенно провалился в сон, но проспал всего около тридцати минут. После чего встал, причесался и отправился в бар космопорта. После грязи общения с отбросами хотелось вновь испытать душевный подъём. Видение доверчивых глазищ Полины, её горячих рук и сбившегося дыхания теперь всё чаще грели его душу, заставляя снова мечтать.
Однако Холмской на месте не оказалось, хотя шла её смена. «Это даже к лучшему!» – постарался успокоить себя оберфельдфебель и заказал коктейль у незнакомой симпатичной буфетчицы. Однако не удержался:
– Разве Полина сегодня не работает?
– Вы Хуберт? Пилот Хуберт Штрассл? – оживилась девушка.
– Да. Это я.
– Вам записка от неё.
Сев за столик, он не сразу развернул сложенный вчетверо листок тонкого пластика. Не хотел читать её письмо прилюдно. Медленно допил, пару минут поглазел в окно на проплывающие в небе дирижабли, а затем вышел в парк, где нашёл скамейку в резной тени пальм, и медленно развернул послание.
«Здравствуйте, Хуберт! Хочу ещё раз поблагодарить вас за чудесное спасение на пляже. Не уверена, что увижусь с вами лично до отъезда – знаю, что через неделю вы отправляетесь на сложное задание. Отец отправляет меня в санаторий на десять дней, хочет, чтобы я пришла в себя после шока. Никакие мои возражения в расчёт не принимаются. Ещё раз большое спасибо. Удачи вам!»
Вот и всё. А чего он ждал? Обычная вежливая записка, не более. Вдруг нахлынуло острое желание ещё раз повидаться с той, чьи тёплые руки держал в своих, глядя в бездонные серые глаза и ощущая, как два сердца ухают в унисон. Ладно! Хуберт встал и решительно направился к дому инженера Холмского.
* * *
Пролетела неделя. Штрасслу всё же удалось «скроить» из штрафников более-менее приличный отряд. За это же время произошли два события, потрясшие его до глубины души. Вчера Хуберту вручили форму «кайзеровского» образца, со всеми знаками отличия, сшитую специально для него. Сначала он смутился: как же так? Получается, австрийца фактически признала страна, с которой он воевал в составе Люфтваффе. Пусть и на Земле-7, но ведь тут все реальности связаны! Неужели у здешних северян (которых он привычно именовал «русскими»), вообще нет к нему неприязни? Или они настолько великодушны, что способны простить даже убийства предков, с которыми их связывают межпространственные нити?
Как бы то ни было, но почти привычная форма была скроена на удивление хорошо и села как влитая. Догадывались ли возродившие его северяне, что мундир и возвращение прежнего звания – перед всем строем объявили об этом! – так много значат для выходца из простой австрийской семьи? Наверное, да.
Штрассл подозревал, что его посылают практически на верную смерть. Но единственное, о чём сожалел, что своей гибелью может «разбить сердце» той милой девушке, Полине. Она так прямо и сказала, когда он заявился к ней, получив записку. Прилив нежности, который ощутил впервые на пляже, держа её руки, снова подкатил к горлу и ошеломил властной неудержимостью.
– Пообещайте, что постараетесь выжить!!! – девичьи глаза на резко побледневшем лице сверкали как сапфиры.
Он попытался отмолчаться. Как такое вообще можно обещать? На фронте каждый солдат лишь винтик. Но она требовала снова и снова. Наконец, выдавил:
– Сделаю всё возможное.
Девушка подарила ему мнемокристалл с записью песни «Эхо любви», которая так понравилась ещё на пляже:
– Это – мой талисман вам! Берегите его.
И вот теперь, когда перед взлётом оставались считанные минуты, он слушал трэк в исполнении самой Полины:
«И мне до тебя, где бы я ни была,
Дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала.
Мы нежность, мы нежность,
Мы вечная нежность друг друга…»
* * *
Ставший уже привычным «Нибиру» словно предчувствовал разлуку. Его биомасса выдавала чуть больше стандартного электрозаряда, отчего галогеновая подсветка делала полукилометровое кольцо особо красивым. Движки ровно толкали перегруженный орбитал. Он уже давно шёл на второй космической и приближался к мистической отметке в 13,66(6) километров в секунду – на которой открывается возможность войти в подпространство. Вот только делать этого опытный Штрассл пока не собирался. Не стоит без нужды бить в мироздании дыры, которые научились находить Дикие. В принципе, методика полёта была уже отработана: сначала нужно надёжно затеряться в поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера. Затем, в произвольно выбранной точке, совершить нырок и найти в подпространстве базу Солдат Сумерек. Трюмы орбитала забиты различными припасами. А на внешних стапелях «Нибиру» летят три космических носителя, каждый из которых оснащён четырьмя автономными бомбовозами. Только один из них не стандартный, а переоборудован в десантную капсулу на сто восемь Мехов. Это такие боевые экзоскелеты для его «штрафников», помесь одноразового индивидуального танка с шагоходом. Арестованные прозвали их «белыми тапками» или «гробиками на ножках» – за то, что сначала позволяют бить Диких почти как тараканов домашней обувью, а потом превращаются в последнее пристанище. По крайней мере, никто не слышал историй о чудесном возвращении на Землю оператора «тапка».
На базе на планетолёт закрепят ещё три пары истребителей, которые будут прикрывать бомбометание и десантирование роты при выходе из подпространства на низкой орбите Земли-9. Теоретически, потом они же должны помочь и с возвращением на борт после выполнения задачи. Если, конечно, кто-то уцелеет.
Что-то не о том он думает! Штрассл с удовольствием одёрнул и без того ладно сидящий мундир кайзеровской армии, но с привычными погонами оберфельдфебеля Люфтваффе. Проверил угол наклона широкополой тропической шляпы. Точно такой, как у легендарного «Африканского льва». Говорят, сама коммандор-атташе О`Гирли разрешила изготовление этой нестандартной формы после того, как Хуберт завершил первичную подготовку более чем сотни преступников. Пришлось, конечно, попотеть! Здорово помогли сведения из Информатория о методах сколачивания и управления организованными бандами триад и хунхузов. Плюс – выданный умовцами прозрачный пуленепробиваемый экзоскелет, превративший его в почти неуязвимое и дьявольски сильное чудовище. А если ещё учесть, что почти вся партия штрафников состояла из малообразованных отщепенцев Африки, вроде пойманных сомалийцев, то сработал и распущенный слух, что командир является самим «Огуном» (по религии йоруба – богом войны и железа, покровителем военных конфликтов и мест стихийных бедствий, воинов, а также всех униженных).
Невероятно грустно было в последний раз стоять на мостике «Нибиру», с которым за полтора года успел сродниться чуть не физически. Сзади почтительно помалкивал старпом. Он же тот, кто после отстрела десантной капсулы станет новым капитаном. В принципе, толковый парень. И орбитал любит.
– Камрад Соколов, примите управление!
– Есть принять управление!
Старпом включил соответствующий сигнал. В двигательном отсеке, комнатах водолазов и механиков, а также казарме операторов боевых турелей, установленных на внешних обводах кольца, сработала светозвуковая индикация.
– Вы на отдых, командир?
– Вроде того. Хочу с креветками попрощаться.
Соколов не понимал этого увлечения Штрассла. Но мудро не препятствовал. Ещё в первом полёте Хуберт лично опробовал все рабочие места, имевшиеся на «Нибиру». И больше всего его поразила работа водолазов. Вращающийся тороид с морской водой, планктоном и креветками, не смотря на замкнутый цикл, требовал ручного обслуживания. То любопытные десятиногие умудрялись затереть собой скользящие площадки очистителей, то фильтры заедали или застревали отсечные заслонки. В общем, не смотря на всю умную автоматику обслуживать живую электростанцию приходилось ещё и вручную. Работы у водолазов было немного, и обычно её спокойно выполнял один человек. Но, по правилам, в космосе всё делают с тройным запасом. И такой же оптимизацией. Так что из трёх специалистов-подводников каждый работал и по второй специальности: один был оператором оборонительной турели, второй инженером двигательного отсека, третий механиком. Сегодня дежурил как раз механик. Все звали его просто Палыч.
– Здравия желаю, камрад оберфельдфебель! – экипаж почему-то гордился особым поощрением командира. Педантичного и справедливого Штрассла, единственного из них, имевшего боевой опыт, подчинённые любили. К немалому удивлению австрийца. Он всё ещё подсознательно считал, что его должны упрекать за службу во вражеской армии. Но жителям Метрополии, похоже, та давняя война Окраинного мира была мало интересна.
– Стандартный комплект, командир? – Палыч уже вытягивал из шкафчика тонкий эластичный гидрокостюм.
– Нет. Только дыхательную маску. Хочу почувствовать их всем телом.
Глава 5
1990 год, 16 августа. Земля-1, Западная Сибирь
– ?Arriba! ?Alerta!! («Подъём! Тревога!!» – на испанском).
Сначала Борис среагировал лишь на интонацию, кубарем скатившись с постели к одежде, но затем дошёл и смысл фразы. Саргенто снова развлекался! Вот только сам он стоял в дверях почти обнажённым. Если не считать узкой полоски грубой дерюги, прикрывшей причинное место.
– Отставить одевание! – старший космонавт перешёл на русский и бросил Сафонову такой же широкий «ремень». – Боевой выход!
В коридоре обнаружился и Кабо в аналогичном одеянии. Его отрешённый вид даже встревожил подшефного.
– Твой сектор – левая задняя треть!
– Понял!
Хотя как раз понятного-то и не было. У самого здания ждал бронированный антиграв, ощетинившийся турелями автоматических пушек и стволами бластеров. Как только троица голых пилотов запрыгнула внутрь, аппарат вертикально стартовал и присоединился к висевшей в небе эскадрилье. Причём, два звена в ней вообще составляли тяжёлые армейские штурмовики!
«Вот это – точно не шутка!»
На полу десантного отсека уже сидел по-турецки крайне примечательный персонаж, словно явившийся с этнонационального фестиваля – похожий на индейца смуглый, узкоглазый мужчина на вид лет сорока-сорока пяти. Его длинные чёрные волосы, заплетённые в две жидкие косички, спускались на грудь с обеих сторон полукруглой шапочки, отороченной мехом. Тело закрыто чем-то вроде длинного коричневого платья с бахромой снизу. Рядом лежал большой кожаный бубен и причудливо изогнутый чурбачок колотушки.
– Не смотри ему в глаза! – приказал Феоктистов.
– Почему? – Сафонов как раз увидел их грустную мудрую глубину.
– Проводку на фиг спалишь! Экранироваться-то ещё не умеешь!
Похоже, балтийцы опять шутили. Коля слегка коснулся локтем:
– У товарища Дансарана очень мощная биоэнергетика. Реально можешь что-нибудь у себя коротнуть сдуру. В розетку же голыми пальцами не лезешь? А глаза – это естественные излучатели организма.
Сафонов пристыженно кивнул. Опять околонаучная мистика, как и с его психоматрицей-душой. Хотя, всегда же можно «просто спросить»:
– А это тоже связано с теми материалами? Я их вчера прочёл.
Честно говоря, вёдер помоев и моральной грязи, что узнал о пришедшем к власти в РСФСР Борисе Ельцине и всей шайке «младореформаторов», хватит на несколько расстрельных процессов над изменниками Родины. А лично Сафонову – ещё на несколько бессонных ночей.
– Нет, Феоктистыч! – скривил губы Саргенто. – Пусть пока поразвлекаются, твари. Напоследок. Надеюсь, у земляков хватит ума с ними разобраться. Тут беда жёстче – на «Десятке» полный разгром! Дикие вошли в подпространство и раздолбали все людские орбиталы. И связные, и боевые. Ребята из отдела товарища Дансарана говорят, что на поверхности там сейчас ещё жарче. Мочат наших почём зря. Здесь только успевают всплески уходов партизан фиксировать… Помнишь, я тебе говорил про вспышки разума в океане вселенной? Так вот эти ребята чувствуют смерти наших мёбов на Земле-10. А помочь мы им ничем не можем. Почти. Уже все Солдаты Сумерек там. Рубятся на низких орбитах и в подпространстве с Дикими. Как над Кубанью в сорок третьем. Главное, психоматрицы пацанов пачками безвозвратно теряем!
– А что было над Кубанью?
– А, ну да! Там в 1943-м разгорелись самые ожесточённые сражения за господство в воздухе. Люфтваффе, наконец, проиграло.
– Понятно. А сейчас что?
– Да вот придётся нам разведку боем провести. Мы, получается, чуть ли не единственные специалисты нужного профиля тут остались. В общем, так! Учёные Метрополии не так давно выяснили, откуда Дикие приходят.
Сафонов молча слушал. Кажется, кончилась его спокойная передышка в сказочном мире будущего.
– У каждого русла есть так называемые «карманы» или «заводи». Что-то вроде маленького пузырька отдельной реальности, держащегося за большую. В обычное время прохода меж ними нет. Как правило. Но при определённых условиях его можно открыть. В общем, враг научился это делать. Именно в «карманах» он устанавливает контуры межпространственных переходов, накапливает орды, а затем массово выводит их в захватываемый мир.
– Остроумно! Но отсюда-то мы что сможем им противопоставить?
– Есть мнение, что наиболее крупные «карманы» едины для всех или хотя бы нескольких соседних миров. Как очертания континентов. Так что можно попробовать отсюда выйти к действующему контуру Диких и уничтожить его. Сразу прекратится поступление подкреплений на «Десятку». Да и здесь появления вражеских диверсантов можно будет не опасаться.
Антиграв тем временем зашёл на посадку. Правда, больше это походило на простое падение или крутое пике.
– А почему голыми?! – заорал Борис, перекрывая шум инерционного кровотока в ушах.
– Нельзя ничего отсюда! Там сделаем!!
Вот значит почему его учили изготавливать примитивное оружие.
* * *
Проникновение в «карман» прошло буднично и непонятно. После того, как они вчетвером выпрыгнули из антиграва, аппарат свечой ушёл ввысь и присоединился к полукольцу собратьев, прикрывавших операцию с воздуха. Товарищ Дансаран немного походил по большой лесной поляне и радостно помахал им рукой. Оказалось, в траве скрывался старый фундамент. Не то отдельный дом тут стоял когда-то, не то вообще таёжный хутор.
– Выковыривайте камни! – распорядился шаман. Именно так Сафонов классифицировал специалиста неведомого отдела, воспринимающего «волны океана вселенной». Насмотрелся на его собратьев за годы службы в Заполярье.
Узнав, что товарищ Дансаран собрался установить в этом месте обоо – культовую насыпь из камней и веток, Феоктистов предложил сделать это гораздо левее. Специально походил по тайге и выбрал небольшую, сплошь заросшую кедрачом высотку. Конечно, таскать туда камни было в разы сложнее, но Сафонов полностью доверял инструкторам. Кстати, у него складывалось ощущение, что комары и гнус их почти не донимали. А вот североморцу доставалось. Вскоре он уже чуть не наощупь ходил по тайге со скальными кусками, которые практически голые балтийцы с помощью сучьев и мускулистых рук выковыривали из древней кладки.
Часа через два обоо, наконец, достиг высоты человеческого роста. Товарищ Дансаран решил, что этого вполне достаточно. С десантного антиграва спустили трос со страховочной обвязкой, которую балтийцы помогли закрепить на шамане. Затем сняли с себя последние ремни и, на манер ленточек, повесили на верхушку каменно-деревянной насыпи. Борису ничего не оставалось, как последовать их примеру. Затем специалист начал свои пляски с бубном, мало отличавшиеся от заполярного камлания.
Сафонов как-то пропустил момент, когда тайга перед ним чуть изменилась. Зато его уловили балтийцы. Они подхватили подшефного и после мощного совместного прыжка рухнули куда-то в траву. Краем глаза Борис заметил, как стремительно начал взмывать ввысь шаман, выдернутый антигравом. При этом он не выпустил бубен и колотушку. Профессионал!
– Держи его! – приказал Саргенто и резко рванул куда-то вперёд.
– Отползай влево! – тут же спокойным шёпотом скомандовал Кабо и помог сместиться метра на два в сторону от точки падения. Впрочем, предосторожность оказалась излишней – их так и не заметили. А вот впереди начался бой. Странный, сюрреалистичный, совершенно не подходящий концу XX века. Среди деревьев и зарослей кедрового стланика мелькали силуэты древних всадников в шкурах и металле. Вооружённых явно холодным оружием. Среди них выделялось светлое пятно обнажённого Феоктистова. Старший космонавт как влитой сидел на низкой косматой лошадке, скорее всего трофейной, вращал над головой что-то длинное и жутко выл по-волчьи. Местные его атаковали. Сердце Бориса сжалось… Но тут картинка исчезла. Зубров влепил прямо в лицо горсть земли с сухими хвоинками и сильно растёр.
– Вон туда! Спрячься под куст и весь намажься грязью. Тут делов-то… Он уже был вооружён большой сухой веткой с остатками хвои. Убедившись, что Сафонов понял, сам затаился в гуще стланика, где его загорелое тело мало отсвечивало. Борис дисциплинированно занял указанную позицию и тщательно растёр себя почвой. Может, хоть так часть гнуса шкуру прокусить не сможет? Пока он этим занимался, послышался топот нескольких лошадей, шедших галопом. Так мчаться по густой чаще можно только спасая жизнь. Он заметил, как Кабо с силой швырнул ветку и тут же метнулся куда-то за ней. Оказалось – прямо в седло местному всаднику. Космонавт ловко оседлал пригнувшегося шкуроносца, странно дёрнулся, словно пытаясь вскочить, и тут же упал на него вновь… Группа исчезла из поля зрения. Всего мимо пронеслось пять всадников. Крайним скакал Саргенто. Как заправский скиф он одними ногами держался за круп лошадки, не имевшей стремян, и выцеливал преследуемых из маленького косматого лука.
Прошло около получаса. Звуки схватки стихли, и им на смену пришёл обычный шум тайги: шорох хвои, лёгкий гул ветра в кронах, потрескивание и пересвист птиц. Сафонов решил перебраться ближе к месту проезда конницы. И вскоре обнаружил первый труп. Это был явно тот, кого «оседлал» Зубров. У покойника была свёрнута шея. «Ничего себе! Голыми руками!» Преодолевая брезгливость, стажёр снял с поверженного кожаную куртку с нашитыми защитными металлическими бляшками и натянул на себя. Всяко лучше, чем ничего! Защита была неимоверно мала и еле налезла на широкие плечи. А уж воняло от неё! С сомнением посмотрел на штаны и кожаную рубаху местного, размером не сильно превышавшего подростка. Судя по характерным укусам, которые почти сразу начал ощущать под трофейной курткой, на нательной одежде паразитов должно быть ещё больше. Ладно, не баре – перебьёмся и без порток! А вот широкий кинжал в ножнах хозяйственно перевесил на себя. Правда, пришлось помучиться с узлом, скреплявшим кожаный ремень.
Всего в окрестностях места высадки Борис обнаружил трёх оставшихся бесхозными лошадей и тела четверых всадников. Двое из них были ещё живы, хотя и имели серьёзные ранения – у одного раздроблена челюсть, у второго торчала стрела в пояснице. Для начала связал местных кожаными ремнями, которые нарезал кинжалом из их же одежды, а затем оказал первую помощь. После чего начал собирать лошадей. Здесь помогли навыки, полученные ещё в детстве, когда ходили с табуном в ночное.
Вскоре в лесу послышался характерный хруст и треск. А затем и не очень мелодичный свист, с азартом исполнявший «Марш авиаторов», что с 1933 года являлся официальным гимном Военно-воздушных сил СССР.
Подпустив подъезжавших поближе, Сафонов с жаром подхватил:
«Всё выше, и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!»
Вот уже показались два всадника. Сначала он их принял за местных – те же меховые шапки, кожаная броня, оружие. Но затем рассмотрел светлые лица и нормальные размеры. Друзья вели по одному заводному коню, на которых были навьючены тела недавних низкорослых противников.
– Как дела, Феоктистыч? Не ранен?
– Отлично всё! Пока трофеи в кучу собрал!
Ребята подъехали к нему:
– Вот молодец! Смотри, и прибарахлился уже.
– А чего без порток-то? А, понятно! Побрезговал.
Борис смутился.
– Ладно, дело житейское. Пленных допрашивал?
Теперь на широком лице отразилось чувство безмерного удивления.
– Чего пристал к мальчишке? – как всегда заступился Кабо. – Сам же сказал, что ромейский тут сильно извратился. А он-то его откуда знает?
* * *
Сафонова балтийцы озадачили дальнейшим сбором трофеев, а сами растащили четверых пленников по разным концам поляны и привязали к деревьям, с таким расчётом, чтобы те не могли слышать друг друга. После чего с двух противоположных сторон занялись дополнительными допросами. Судя по истошным воплям, быстро переходящим в малосвязный сбивчивый лепет, инструкторы оказались не только умелыми всадниками и рукопашниками, но и специалистами фронтовой разведки. Борису стало не по себе. Что-то многовато получалось не только для обычных людей, но даже и для старших командиров ВВС Балтийского флота.
Прошло около часа. Инструкторы собрались в центре поляны и о чём-то посовещались. Наконец, Зубров слегка пожал плечами и чуть развёл руки. Типа: «ну фиг его знает, тебе виднее!»
– Феоктистыч! – гаркнул Саргенто. Сафонов поспешил к ним.
– Выводы, стажёр?
Вот этого он не ожидал. Хотя, конечно, ситуацию анализировал:
– Как я понял, нас здесь ждали. Не знаю как, но место засады выбрано почти идеально. Если бы не наш неожиданный манёвр с переносом места постройки обоо, могло закончиться совсем по-другому.
Старший космонавт одобрительно кивнул. Это приободрило:
– Здесь, похоже, задержался «железный» век. Судя по оружию.
– Что ещё?
– Время нашего прибытия они знали достаточно точно.
– Та-ак! Откуда такой вывод?
– Засада поставлена недавно и долго ждать не собиралась. Я осмотрел поклажу. Есть лишь по бурдюку с водой и небольшой запас овса. Примерно на одну кормёжку лошади. Значит, планировали встретить в нужное время, убить или пленить, а затем убыть обратно. Овёс – это подстраховка на всякий непредвиденный случай.
– Молодец! Примерно так им задачу и поставили – привезти чужаков. По возможности, живыми. По врагу что скажешь?
На это Борис лишь пожал плечами:
– В антропологии не силён. Может, одно из коренных племён Сибири?
– Да нет! Больше похожи на европеоидов. Только уже в сильной стадии вырождения. Народу здесь проживает не так много, притока свежей крови вообще нет. Вот и деградируют потихоньку.
Саргенто указал на горку сваленных с лошадей трупов. Все они были похожи как страшненькие родственники: невысокие, квадратные, с короткими руками, одутловатыми лицами и мелкими глазами.
– В общем, так! Сейчас с товарищем гвардии майором выбираете три тела покрупнее, раздеваете донага и наваливаете на самых крепких лошадей. На них сами поедем. Тебе – выбрать оружие для боя верхом… Отставить! Забери у Николая кистень. Дёшево и сердито. Если что, гаси им прямо по центру тела! И замаха не жалей. Не до изысков. И да – приоденься уже! Что бы хоть издаля за местного мог сойти.
– Есть, товарищ гвардии подполковник!
– Отставить старые звания!
– Есть, товарищ старший космонавт!
Хохотнувший было Зубров уже хотел что-то сказать, но резко заткнулся.
* * *
2022 год, 25 июля. Земля-9, среднее течение реки Вольта
Судя по ощущениям, Штрассл летел где-то над саванной центральной Африки. Так низко, что на обзорном экране были видны винторогие газели, спасающиеся от леопарда, чья пятнистая шкура мелькала в густой траве. Вот они добежали до берега большой реки и бросились в разные стороны: часть ринулась вверх по течению, остальные – в противоположную сторону.
При выходе из подпространства и входе в атмосферу Земли-9 всё пошло не так. Вначале взвыла сирена боевого предупреждения. Затем сенсоры его пилотажного шлема буквально взорвались звуковыми и визуальными предупреждениями о нарастающих повреждениях. «Нибиру» атаковали! Инстинктивно Хуберт задействовал аварийный сброс, и полуконус десантной капсулы хаотично закувыркался в пространстве.
– Bomben-Abwurf!!! («Сброс бомб!!!» – на немецком) – заорал он. В принципе, с момента отделения от орбитала Штрассл уже не был его капитаном. Но рефлексы оставались:
– In den Unterraum gehen! Turmchen-Feuer!! («Переход в подпространство! Турели – огонь!!»)
В бою вся шелуха мирного времени мгновенно слетела, и он вновь стал пилотом, дерущимся в «собачьей свалке». Как неважный временный бонус отключился и его метрополианский. Команды срывались на родном языке.
– Есть, кэп!!! – тут же отозвался в эфире Соколов. Похоже, тоже ещё не осознал себя капитаном. Мгновенно расцветившие космос зелёные высверки бластеров показали, что и стрелки-операторы «Нибиру» поняли немецкий.
– Jagdflugzeuge – schneiden Sie den Feind! («Истребителям – вырезать (отсечь) врага!»)
– Держитесь, «большие»!! – тут же отозвался кто-то из приданных «сумеречников». – «Рыжий», прикрой – атакую!
– «Жужа», ёрш твою! Слева!!
– Вижу. Нормально. Атакуй – прикрываю!
Вокруг разгорался космический бой. Классическая «собачья свалка». Вышел из строя контроллер теплозащиты в десантном и грузовом отсеке, а там содержатся основные боеприпасы. Не перегрелись бы, иначе и до детонации недалеко… Задействовав маневровые двигатели, Хуберт почти убрал боковое вращение и врубил маршевый. Капсула рванула вперёд и поток сообщений о повреждениях иссяк. Вышли из-под огня. Не мешкая, направил аппарат в атмосферу. Но тут же вновь ожила сенсорная консоль. Выскочило сообщение:
Dritter kleiner Motor – 100 Prozent Leistungsverlust (Третий небольшой двигатель – 100-процентная потеря мощности).
Не понял? Что за ерунда? Зрительная память за месяцы здешних тренировок привыкла к метрополианским сообщениям на лицевом сенсоре. А в «Фокке-Вульфе» обходился только плексигласовыми очками, без каких-либо наворотов из будущего. Язык сенсора сразу сменился:
Третий маневровый двигатель – потеря мощности 100 процентов
Разрушения оболочки – 7,3 процента
Разрушение оболочки – 7,4 процента
…
Разгерметизация грузового отсека
Похоже, враг сел в хвост и продолжал обстрел. Ну, ладно! Такое мы уже проходили. Хуберт выключил маршевый двигатель – пусть преследователь думает, что сбил его. Чуть выдвинул кончики маневровых крыльев и намеренно ввёл капсулу в штопор. Вскоре вокруг засверкали огненные сполохи – обшивка быстро разогревалась от трения о воздух. О, как! Это не есть гут. Чрезвычайно высокая температура в атмосфере, плюс уже сорок градусов по Цельсию внутри, не входили в планы приземления. Кроме того, полетел клапан циркуляции воздуха в десантном отсеке. Ещё не хватало, чтобы «подопечные» задохнулись! Небоевые потери никто не простит. Прежде всего он сам.
Ладно, рискнём! Штрассл вновь дал тягу на маршевый, сманеврировал обгоревшими закрылками и вышел из штопора. На панели остались лишь сообщения о растущей температуре. Вновь вырубил двигатель и попробовал включить антиграв.
Управляющий контур антигравитационной тяги повреждён
Ну, следовало ожидать! Хуберт до конца выдвинул маневровые крылья. Придётся по-старинке, снижать скорость планированием. Вот только долетят ли они так? Кликнул взглядом на ставшую активной иконку пилотного задания:
«Высадить десант на северо-восточной окраине Парижа (координаты). Остановить наступление Диких. По возможности – перейти в контратаку и закрепиться по рубежу «канал де Сен-Дени – канал д`Лурк».
Да они шутники там, в штабе! Это с его-то неграми-«штрафниками»?!
Вдобавок ко всему стал барахлить навигатор. Чудеса! Простым глазом видно, что летят над Африкой, а на приборе: «Париж – 100 километров». Конечно, одноимённых пунктов много. Взять, к примеру, хоть «Семёрку». Несмотря на опасность ситуации, Хуберт не смог сдержать улыбку. Вспомнил случай, рассказанный недавно в баре космопорта одним из работяг-плутонцев.
Дело было на Земле-7 в начале двадцать первого века. Русская женщина Анна, от которой ушёл муж, решила не унывать и начать новую жизнь. А у неё с детства была мечта – побывать в Париже. Так что, оставшись одна, накопила денег, купила билет на самолёт… и тут грянула пандемия, полёты за границу отменили. Но для русских нет препятствий! Анна приобрела велосипед, рюкзак и решила добраться до мечты во что бы то ни стало. Телефон с навигатором у неё был. Вот только на третий день пути упал и разбился. Но на последнем издыхании высветил: «Цель прибытия через сто метров». Анна смотрит – стоит указатель, где большими русскими буквами написано: «ПАРЫЖ». Оказалось, когда-то местный помещик так назвал своё село в Витебской области. И даже Эйфелеву башню построил. В масштабе 1:11.
Опять же, в штате Теннесси у янки есть Париж. Но не в Африке же! Тут вон газели, леопард и вроде слоны на горизонте. Да и эту весьма колоритную реку с Сеной спутать – ну никак не возможно. Ладно, всё равно придётся где-то тут садиться, с повреждённым фюзеляжем и хвостом. Хорошо, хоть связь пока работает, хотя гиперпространственных вышек поблизости и не видно.
– Штрассл – «Гнезду»! Штрассл – «Гнезду»! Где находитесь? Приём.
Похоже, командный пункт уже наплевал на конспирацию. Но у дисциплинированного австрийца орднунг был в крови:
– «Гнездо», я «Кондор»! лечу над центральной или даже западной Африкой. Точнее определить не могу, навигатор вышел из строя. Фюзеляж разбит – атакован при выходе из подпространства. Лечу на одном крыле.
– Да хоть на честном слове! Хвостовое оперение работает?
Хуберт вгляделся в экран заднего обзора.
– Fluch! («Проклятье!») Неизвестный летательный аппарат висит на хвосте… Уже нет!
– Что нет? Больше не висит?
– Хвоста больше нет! – пилот сам удивился своему спокойствию. К сожалению, на капсуле не было стрелковых турелей. Но есть же боевые мехи! Штрассл переключился на внутреннюю связь:
– Четвёртый взвод! Приготовиться к десантированию! Противник в воздухе, пытается убить нас. Уделайте его, ребята!
Только после этих слов включил активацию оружия «белых тапков». Со штрафниками это стоило делать в самый последний момент, потому что, как показала практика, преступники всегда начинали сразу шарашить со всех стволов во все стороны. Вновь выключил маршевый двигатель и дёрнул скобу отстрела парашютов. Сработали пиропатроны (судя по корявому звуку – не все), и гроздь крепчайших куполов рванула капсулу. Ощущение было, словно со всей дури врезался в стену. Зато враг по инерции проскочил мимо.
Эх, шарахнуть бы сейчас! Но на десантном модуле не имелось и курсового вооружения. Вместо этого Хуберт включил аварийный сброс люков первого кольца и самих мехов со штрафниками четвёртого взвода. А чтобы не попасть под их огонь, отстрелил блок парашютов капсулы, вновь дал мощи двигателю и ушёл в правый разворот. Полноценного противозенитного манёвра на изуродованном аппарате не сделать, а так хоть есть шанс, что сразу не попадут. Всё-таки обычному человеку удобнее стрелять по цели, уходящей от него влево. Если, конечно, он правша.
– Внимание! Вы должны дотянуть до точки с координатами… – вновь ожил переговорник. Далее последовало неразборчивое перечисление цифр, которое не удалось расслышать из-за треска в эфире. – Как поняли?
– Не понял! Повторите координаты.
– Повторяю: сорок градусов северной широты… – снова треск и шумы. Остальные слова потонули в сплошном вое и низкочастотном гуле. Связь окончательно прервалась. Похоже, резко повысилась электрическая активность внешней среды. Источником такого может быть что угодно: от извержения до солнечных вспышек, дестабилизирующих атмосферу. Вулканы в Африке есть: например, Килиманджаро в Танзании. Считается потухшим, но ничто же не мешает ему проснуться в самый неподходящий момент!
Какая разница, в чём причина. Главное, принимать решение нужно здесь и сейчас. Штрассл заложил новый крутой вираж, чтобы оторваться от преследующего истребителя, и начал процедуру экстренного реактивного торможения. Впереди по курсу увидел гряду холмов. Подойдут как естественное природное укрытие. Теперь главное – дотянуть, а там придётся десантировать с парашютами и остальных.
* * *
«Без связи фигово!» – думал Хуберт, выбираясь из посаженной «на брюхо» капсулы и следя за действиями шести мехов последних сомалийцев. Эти просто высыпались из приземлявшегося аппарата, лишившегося внешних десантных люков. Почти все дружно покидали «гробики на ножках». Ближний вывалился на землю из меха, запутавшегося в стропах нераскрывшегося парашюта. Неудачливый десантник получил ожог лица и сидел, беспомощно пытаясь выпутаться левой рукой. «Похоже, у него ещё и правая сломана!»
Оберфельдфебель подошёл, виброножом освободил пострадавшего от переплетения строп, а затем достал из его ранца мазь от ожогов и перевязочный материал. «Хорошие тут лекарства научились делать! Заживёт как на собаке». Точными выверенными движениями вскрыл противорадиационный костюм, наложил горемычному мазь на термическую травму и зафиксировал сверху стерильной повязкой. Затем обработал правую руку быстрозастывающей медицинской пеной и сформировал из неё шину. Раненый смотрел на командира затравленными и непонимающими глазами:
– Махадсанид, саид! («Спасибо, господин! – на сомалийском).
Остальные штрафники удивлённо наблюдали за ними. «Они что, думали, я его зарежу, что ли?» Штрассл прошёлся среди горстки уцелевших. Вроде больше никто не пострадал. Хорошо, что непонятный истребитель Диких, висящий на хвосте, всё же подбили десантники четвёртого взвода. Теперь их вряд ли обнаружат. По крайней мере, в ближайшее время.
– Снять противорадиационные костюмы!
Здесь это точно не нужно. А на жаре ещё и к тепловому удару быстро приведёт… Так, стоп! А в районе Парижа, получается, нужно? Это что же, по столице Франции нанесли ядерные удары? И требуют от нас закрепиться на неуничтожимом водном рубеже? Ай да штабисты!
Хуберт подошёл к гелиомобилю, залез в кабину. Здесь, кажется, всё в порядке. Капсула выдержала, не подкачала. В последний момент командование решило снабдить десант двумя экспериментальными образцами солнечных автомобилей, на случай ЧП и экстренного приземления в незнакомой местности. Как в воду глядели! Такие средства передвижения уже давно не в моде, но именно здесь они не помешают. Два электромотора, питание как от аккумуляторных батарей, так и от солнечных. Могут работать вместе и попеременно. Батареи заряжаются во время стоянки. А если учесть, что в Африке практически всё время солнечная погода, то недостатка в энергии не ожидается. За два часа на гелиомобилях можно преодолеть до ста пятидесяти километров, да ещё взять по три меха на борт. Неплохо!
Но то, что пропала связь, совсем не радует. Интересно, почему всё-таки такой шум в эфире? От атомной бомбардировки? Или Дикие начали применять средства радиоэлектронной борьбы? А ведь похоже. Помехи были не только электромагнитные, но и акустические. Навигатор отказал сразу при входе в пространство Земли-9, а потом пошли треск и свист.
Что-то кольнуло с левой стороны повыше сердца. Штрассл нащупал в кармашке под невидимым экзоскелетом мнемокристалл Полины. Осторожно достал и разместил на горизонтальной плоскости аккумуляторной батареи. Подарок пульсировал, его размеры и цвет менялись. Хуберт вгляделся – искусственный камешек из графена, одного из самых прочных материалов, вибрировал не хаотически, а с определённой частотой. А что, если? Аккуратно вставил в ухо. Так и есть! Голос Полины зазвучал в мозгу. Но вместо песни он услышал: «Хуберт, вы слышите меня? Это Полина! Хуберт, вы слышите?»
– Вас слышу! – машинально произнёс оберфельдфебель и тут же сообразил, что сморозил глупость: наверняка на том конце перед девушкой находится специальное устройство, какая-нибудь новая секретная разработка связи. А здесь он может только слушать. Но и это уже немало!
Однако, к его изумлению, вскоре вновь зазвучал обрадованный голосок:
– Хуберт, Хуберт, внимание! С юго-востока на вас надвигается целое полчище Диких, численность – около тысячи голов. И сто пятьдесят единиц боевой техники. Приготовьтесь к обороне, приготовьтесь к обороне!
– Есть приготовиться к обороне!
– Конец связи, держитесь!
Предупреждён, значит вооружён. Но каким образом Полине удалось связаться с ним?! Через локаторы? Он успел заметить гигантские «глаза» и «уши», развешанные в атмосфере Земли-9 на высоте пяти-шести тысяч километров. Так, чтобы Дикие не дотянулись своими зенитными комплексами. Геостационарные спутники над экватором для прямой связи? Его не предупреждали о таком виде взаимодействия. Хотя об этом он подумает позже. Сейчас нужно все силы бросить на создание обороны.
Хуберт был несказанно рад ещё раз услышать милый голос. Ведь он почти всё время подсознательно думал о Полине – и когда пилотировал «Нибиру», и когда кувыркался под огнём в капсуле. Даже над Африкой. Но почему с ним заговорила именно она? Может потому, что никто больше не мог поймать нужную волну? Песня… Как там:
«И даже в краю наползающей тьмы
За гранью смертельного круга
Я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы память, мы память,
Мы звёздная память друг друга».
Слова-то какие… Неужели он больше её не увидит? А ведь пообещал вернуться! Полина точно будет ждать.
Впрочем, мысли промелькнули мгновенно. Даже скорее ощущения или воспоминания о недолгой мирной жизни, которую удалось дополнительно ощутить меж тем боем, где его убили, и этим, гораздо более страшным, где должны убить окончательно. Тут некому воскресить. Нет здесь удивительных, всепрощающих, неожиданно ставших близкими людей из другого мира, к которым, оказывается, успел не только привыкнуть, но и привязаться душой.
А больше всего Штрассл прикипел к этой необыкновенной девочке с русским именем. Да что кривить душой – полюбил! И поэтому он сейчас покажет им всем. И вернётся. Несмотря ни на что. Сколько историй есть о том, что в самом смертельном бою воина хранит любовь его единственной…
– Всем, обратно в мехов!!! Делай как я! Ису дийаари! («Приготовиться!» – на сомалийском), – Штрассл заметил бурую клубящуюся тень вражеской орды, выплеснувшуюся из дальней рощи. Повернулся к раненому:
– Ты – в машину! Следовать сзади и по команде подбирать бойцов!
А сам запрыгнул в его «гробик на ножках». Так, ветер в сторону противника. Отлично! Один росчерк лазера, и сухая саванна вспыхнула.
– U gudbi dagaalyahankeyga!!! («Вперёд, мои воины!!!»)
Оберфельдфебель подобно настоящему Огуну ринулся навстречу быстро приближающимся контурам Диких, щедро полосуя их бортовыми бластерами. Буквально секундой позже его поддержали лазеры оставшихся мехов.
Глава 6
В командном пункте на Земле-1 Полина сняла наушники и откинулась на спинку вращающегося кресла. Строго говоря, ей не следовало здесь находиться: вход гражданским на территорию военных запрещён. Но сегодня, из-за ЧП с десантом «Нибиру», инженера Холмского, так и не успевшего убыть из Кисимайо в отпуск, срочно отозвали, а дочь просто поехала с ним. Вообще-то она не собиралась попадать в штабные помещения, просто уверенно следовала за папой. А контролёры КПП закрытой зоны космопорта просканировали её карточку буфетчицы, уточнили у руководства и неожиданно пропустили. Правда, предупредили о чём-то отца.
Когда с десантом окончательно прервалась связь, Полина сидела в углу центра управления, под гигантским цветущим кактусом в кадке, и держала в руке мнемокристалл – копию того, что подарила Хуберту. После того как модуль перестал отвечать она изо всех сил сосредоточилась на духовной поддержке дорогого ей человека. Девушка была уверена, что мысль материальна и способна переноситься на огромные расстояния. В том числе и между мирами.
Почему бы и нет? Ведь часто мы думаем о близком, и человек в этот момент берёт трубку и звонит нам сам. Что тут является источником передачи мысли, а также её восприятия? Специалисты ещё не установили. Может, мозг, может, другой орган, но факт остаётся фактом – телепатию уже не считают псевдонаучным явлением. Наоборот, накопилось столько свидетельств, что мало кто решается отрицать её существование.
Полина же всем сердцем желала связаться с Хубертом. Ей было всё равно, какой материальный носитель передаст информацию и какие сигналы будут за это отвечать: электромагнитные волны, гравитационные или даже нейтринно-мезонные. Важен лишь результат. Она отрешилась от царящей вокруг штабной суеты и полностью сконцентрировалась на кристалле.
Через какое-то время, к её радости, тот ожил под пальцами и даже начал слегка пульсировать. Она прошептала: «Хуберт, вы слышите меня? Это Полина! Хуберт, вы слышите?» Ей показалось, – или это только воображение? – что услышала неясный шелест в ответ.
– Системы слежения «Девятки» зафиксировали точку посадки модуля в западной Африке. Но в непосредственной близости отмечено скопище Диких. Штрассла необходимо предупредить! – В голосе дежурного было отчаяние.
– Можно попробовать использовать рефлекторы как усилители! – услышала Полина голос отца. – Возможно, удастся с их помощью восстановить связь.
Аппараты, которые упомянул инженер Холмский, относились к новейшей разработке учёных-геофизиков. Парниковый эффект, грозящий стать бедствием Земли-7 к середине двадцать первого века, начинал потихоньку проявляться и в других руслах. Хотя и не в таких грандиозных масштабах. Лишь в Метрополии не было такого хищнического истребления природных ресурсов, как в других мирах. Здесь потребление и производство материальных изделий удалось обуздать и поставить под контроль, а уровень жизни общества уже не измерялся в количестве товаров на душу населения.
Людям воюющего коммунистического мира всё более удавалось отрешаться от хватательного инстинкта и довольствоваться необходимым. Одежда из удобных и прочных материалов, технические устройства, дома и машины из долгоживущих компонентов: всё это не требовало постоянного обновления. А что касаемо так называемой «моды» и снобистского желания иметь «больше и лучше», то в Метрополии их объявили пережитками.
Но на той же Земле-7 общество вплотную подошло к опасной черте, за которой ситуация грозила стать взрывоопасной. В прямом и переносном смысле. Разбалансировка климата, накопление токсичных веществ в атмосфере, на поверхности и в воде. От этого с каждым годом становилось всё больше разрушительных тайфунов и цунами, наводнений и землетрясений; в Сахаре выпадал снег, а в северной Европе стояла африканская жара.
Несмотря ни на что, многие в Метрополии хотели помочь недостаточно разумным собратьям. Поэтому было принято решение провести эксперимент с огромными зеркалами, которые отражали бы солнечное излучение обратно в космос, тем самым уменьшая нагрев планетарной поверхности. А чтобы не подвергнуть ненужному риску разумных, если что-то пойдёт не так, начали испытания на Земле-9, ставшей к этому времени практически необитаемой.
Именно эти рефлекторы были временно размещены над теми районами экваториальной Африки, где волею случая оказались Штрассл со штрафниками. Почему их не предупредили о летающих зеркалах? Очевидно, не предполагали, что место высадки окажется настолько далеко от расчётного. И тем более, никто не планировал использовать экспериментальные платформы для гиперсвязи.
– Папа! Я слышу, Хуберт отвечает! – Возглас Полины раздался как гром среди ясного неба. – Только очень-очень тихо!
Обитатели командного пункта повскакали с мест, задвигали креслами, заговорили вполголоса. Предложили девушке пройти к пульту управления, усадили, вручили наушники. Мнемокристалл она боялась вынуть из уха, так и сидела с ним. Очень переживала, что может больше не услышать любимого. А вдруг ей только показалось, и она выдаёт желаемое за действительное?
Но план сработал! Полина вновь связалась Хубертом и успела передать сообщение, которое военные пустили на сенсор у неё перед глазами.
* * *
Штрассл лежал на спине и не отрываясь смотрел в безоблачное небо. Кажется, какое-то время он был без сознания. Во всяком случае, последнее, что помнил, – это накинувшиеся со всех сторон Дикие. После того, как кончились боеприпасы, он, сражавшийся на мехе раненого сомалийца, повёл штрафников врукопашную. Или было что-то ещё? Постепенно в памяти всплывали дополнительные фрагменты: живая стена врагов, буквально заливающая их потоками насекомых, несущихся со скоростью пуль. Куски мохнатых тел, вылетающие из-под клинков, венчающих руки его «тапка». Глухие близкие взрывы. Какой-то жуткий живой танк, в упор прошивающий кабину и самого оператора очередями стремительных чёрных шершней… Вдруг очень ярко вспомнилось как смог заставить уже почти вырубившийся «гробик на ножках» совершить последний прыжок. Сотрясение от удара о вражеское чудовище и ощущение скобы аварийного самоликвидатора в руке… Вот только, похоже, он так и не сумел взорвать себя вместе с тем «танком». Но почему?!
Штрассл с трудом приподнял голову и подвигал ею справа налево. Работает. Хоть и с трудом. Но вот вокруг него что-то странное. Очень плотная стена какого-то камыша. Причём стоящая на равном удалении. И очень чистое небо сверху. Но откуда этот зелёный тростник в сухой горящей саванне? Попробовал пошевелить руками. Правая кое-как задвигалась, а левая лишь отозвалась болью. Вдруг прямо над головой возникло чёрное пятно в виде волнистого облака. Вгляделся: это была курчавая шевелюра «парашютиста»-неудачника:
– Самир йеело, саид! («Потерпите, господин!»)
Теперь уже сомалиец достал медицинскую пену и неумело начал фиксировать Хуберту левую руку. К сожалению, сенсор с переводчиком пропал с головы. Поэтому Штрассл сказал по-метрополиански:
– Просто помоги мне встать. Где моя шляпа?
Штрафник с готовностью подставил плечо. Но когда оберфельдфебель попробовал ухватиться, экзоскелет усилил движение. Негр в ужасе отпрянул:
– Ха и дхигин, саид!!! («Не рвите меня, господин!!!»)
И уронил командира. Тот шмякнулся как мешок с гнилой картошкой. Верх тела мгновенно отозвался жуткой мучительной вспышкой. А вот низ… Его словно не существовало.
– Да всё нормально, дружок. Не бойся. Как тебя зовут? Общий язык понимаешь?
Штрафник быстро затряс головой, но ответил с сильным акцентом:
– Я понимайт. Я всё понимайт! Сейчас принёс!
Метнулся куда-то назад, за пределы видимости, и вскоре вернулся с широкополой генеральской шляпой. Хуберт с нескрываемым удовольствием нацепил её. Теперь он снова был в форме «Льва Африки»!
– Я Дхакал, саид! – Чернявый красноречиво коснулся своей груди.
– Хорошо, я понял. Что со мной? Где мы?
Сомалиец смотрел непонимающе:
– Твой шляп, саид… Дхакал всё понимайт.
– Где мы? – Штрассл замешкался, не зная, как лучше пояснить. Обвёл вокруг себя рукой: – Что это?
Но внятного ответа так и не получил. Негр упорно не мог понять его, хоть и утверждал обратное. Как же плохо без киберпереводчика. О! Сенсоры пилотажного шлема тоже ведь имеют функцию дубляжа на сомалийский.
– Дхакал, где моя шляпа, в которой я летел? Большая, круглая, прозрачная шляпа. Где она?
Наконец-то на лице штрафника мелькнуло понимание. Он что-то быстро посчитал на пальцах одной руки:
– Я понимайт, саид! Четыре день Дхакал привёз шляп!
И снова исчез в прежнем направлении. К своему удивлению, через пару минут Хуберт услышал тихое жужжание раскручивания роторов гелиомобиля, а затем характерное шуршание отъезжающих с пробуксовкой колёсных сфер. Офигеть! Что значит «четыре день»?! Десантная капсула же оставалась в каких-то сотнях метров!
От нечего делать попытался подняться самостоятельно. Благо пена на левой руке затвердела. Где-то с двенадцатой попытки, вопреки жуткой боли в плечах и руках, кое-как смог изогнуться и осмотреть себя. И истошно взвыл, в панике откидываясь назад на спину. Ног не было! Совсем. А то, что осталось от туловища, походило на плохо пережёванный и выплюнутый кусок мяса.
* * *
Следующие «четыре день» были самыми тяжёлыми в жизни Штрассла. Даже появление полуголого седого негра, временами что-то скупо лопотавшего на незнакомом диалекте и явно пытавшегося лечить, не могло вывести из тяжелейшей депрессии. Наверняка оберфельдфебель попытался бы убить себя, если бы не шляпа «Льва Африки» и чудом уцелевший мнемокристалл Полины. Впрочем, прочности графена-то как раз хватило на противостояние мощи взрыва. В отличие от тела человека.
Непонятно было, почему Хуберт вообще остался жив при срабатывании самоликвидатора «гробика на ножках». Руки, голова и даже глаза целы. В отличие от всего, что ниже пояса. В один из моментов просветления он даже понял, как такое могло получиться – спас невидимый экзоскелет, который он не снимал с самого прощального погружения в тороид «Нибиру». По крайней мере, при ощупывании тела его слой кое-где ощущался. Но почему оторвало низ? Ведь и ноги были усилены чудо-одеянием УМа. Наверное, защитную оболочку всё же разорвало пополам. Вместе с содержимым.
Темнокожий невозмутимый дедок укрывал Штрассла циновками от лучей палящего солнца, понемногу поил тёплой грязноватой водой и ковырялся в бесчувственной части. Судя по отсутствию боли ниже рёбер, где-то там был сломан позвоночник. Еды негр не предлагал. Да и не хотелось. Постепенно чёрная депрессия сменялась полной апатией.
Наконец вернулся Дхакал. Сияя от гордости, он внёс пилотажный шлем:
– Я взял шляп, саид!!! Много большой обезьян. Я всех обмануть!
Хуберт безучастно сменил головной убор и замкнул мембрану, которая заменяла архаичные крепёжные ремешки для фиксации на голове космонавта. Сразу ожили киберсенсоры. Вот только в углу появилось моргающее красное изображение батарейки: «Уровень заряда – 2 процента». Шайзе! Проверил гарнитуру подключения. Все провода и разъёмы целы. Хоть и в пыли. Хорошо, что перед выходом из капсулы сам отсоединил шлем от бортовой системы. Старательный Дхакал скорее всего просто бы оборвал провода. Нужно срочно подзарядить батарею. Но как? От солнца? Точно! Здесь же есть гелиомобиль.
– Дхакал, гаарига игу каадо! («Возьми меня в машину!»)
Курчавый радостно бросился исполнять указание. Зашедший старик тут же возмутился:
– Dit kan nie opgewek word nie!
Штрассл активировал автоперевод.
«Это не может быть поднято!» (дьюла – язык межнационального общения племен Западной Африки).
Ай да метрополианцы! Чудо, а не шлем.
– Нет ек кан хом бестел! («Только я могу приказать ему!») – чужим скрипучим голосом произнёс пилот на дьюла. Лекаря чуть удар не хватил. Но он быстро оправился и бросился помогать. Вскоре обрубок оберфельдфебеля разместили на месте водителя. Только теперь он обратил внимание, что из покрытой струпьями плоти торчали полые деревянные чурбачки, что-то вроде стеблей тростника или даже бамбука. И оттуда постоянно сочилось. Н-да, уж! Ладно, спасибо курчавым и за это. А то бы наверняка загнулся от невозможности удаления отходов. У пехоты в госпиталях до десяти процентов потерь именно от интоксикации… Стоп! У какой ещё пехоты?!
Немного подумав, понял, что вновь ощущает себя на Великой войне. Выжил вот после того, как сбили под Курском. Только туземцы внизу оказались чёрные, а не те беспощадные русские. Так что – поживём ещё!
Совершенно неоправданно накатила эйфория. Он быстро разобрался с разъёмами. К счастью, инженеры северян оказались достаточно консервативны, чтобы ставить в десантные модули те же стандартные кибернетические входы-выходы, что и в старые гелиомобили. Батарея шлема начала загрузку. Отлично! Языковая проблема решена. Теперь нужно…
– Meneer om te eet! – седой лекарь тыкал в него глиняной миской с двумя исходящими паром варёными рыбками.
– Кушать, саид! – тут же перевёл на метрополианский Дхакал.
Только сейчас оберфельдфебель понял, что ужасно голоден.
* * *
Интерлюдия. По ту сторону фронта
Ровное гудение контура открыло канал связи. Наконец-то Груул ощутил единение с материнским сообществом. Научная часть анклава тотчас принялась заполнять эгрегор обновлёнными знаниями остальных русел, женатые бойцы установили эмпатию с прайдами и родственниками, а молодёжь привычно красовалась перед незамужними красотками. Носители наслаждались редким возобновлением телепатического единения с мыслесообществом общего разума неандертальцев. Всё же приятно чувствовать себя частью могущественного Мира, а не оторванным воюющим анклавом.
Вот активировался и ментоканал командира:
– Здравствуй, Груул! Мир гордится тобой.
– Моё почтение, доблестнейший! Мы стараемся. Последняя атака оказалась тяжелее, чем предполагалось.
Командир уже сканировал мыслеотчёт боевого кластера:
– Вижу. Опять партизанщина. Семь «вирусов» (презрительная кличка хуманов) смогли повредить почти тысячу носителей разума… Да, уж. Как такое вообще могло случиться? А, вижу! Недооценка опасности: ты нацелил истребители на недопущение бомбовых ударов по поверхности, а они отвлекли их космическим боем и в числе прочего сбросили ещё и десант.
– Я принимаю наказание, доблестнейший.
– Не торопись, Груул. Все прекрасно понимают, как тяжело анклаву действовать в отрыве от Мира, да ещё и под постоянными атомными ударами. Вижу, один из истребителей даже преследовал капсулу этих партизан, но те как-то смогли его повредить. Космонавт цел?
– Да. Сам он получил не критичные ранения. А вот оболочке досталось. Сейчас оба на реабилитации.
«Космонавтами» называли носителей коллективного разума, которых специально выращивали для управления полуразумными симбионтами —боевыми оболочками, способными действовать в космосе. Вместе с навесным комплектом вооружения они составляли истребитель. Эта малопривлекательная форма была порождена лавинообразно нараставшим сопротивлением хуманов, которые в ходе военной экспансии на оккупированные ими русла, похоже, всё же смогли эволюционировать до роевого сознания. Так что несколько десятков лет назад их безнаказанным атакам из космоса потребовалось что-то противопоставить.
Теперь Мир активно использовал космические истребители. Пилоты, напоминавшие тёмно-коричневых безволосых осьминогов, не только внешне отличались от обычных неандертальцев, но и обладали уникальным умением на время разрывать контакт с телепатическим мыслесообществом. То есть при необходимости превращались в некие автономные подобия «вирусов»-хуманов, каждая особь которых руководствуется крохотным индивидуальным разумом. За это космонавтов недолюбливали, хотя и понимали их огромную ценность – ведь в каждом сосредотачивалась интеллектуальная мощь Мира.
Командир тем временем уже просматривал план контрпартизанских мероприятий, осуществляемых Груулом: уточнение мест сброса всех частей вражеского десанта, их тщательная проверка и уничтожение выявленных недобитков, воздушное и наземное патрулирование вдоль трассы спуска. Толково. Впрочем, как и всегда у этого опытного, давно воюющего анклава.
– Добро, Груул. От Мира какая помощь нужна?
– Космонавта вместо раненого. А ещё лучше пару звеньев. Пора уже и с этими рефлекторами что-то сделать. Обучить мой дипломатический кластер способам работы с иными цивилизациями, в том числе «вирусными». На Терре-10 смогли же как-то договориться. А у нас пока даже на контакт не идут.
– Понял. Одного симбионта, конечно, выделим. Насчет ещё двух звеньев посмотрим, что получится. Сам понимаешь – урожай штучный и не быстрый. Но внимательнее подрост на фермах промониторим: глядишь, что-нибудь да удастся активировать. Ну а дорастите тогда юных космонавтов уже на месте. А вот насчёт дипломатов пока и у остальных всё грустно. Мир сам не понимает, что привело к успеху на Десятке. Очень похоже на вмешательство некоей скрытой третьей силы… Ты, вот что, Груул – выдели часть дипломатического кластера на стажировку. Отправим на Терру-10. А тебе взамен ещё курсантов на обкатку пришлём. Будешь пока их для оцепления, патрулирования и караульной службы использовать. Пусть психоустойчивость в зоне реальных боев укрепят.
– Спасибо, доблестнейший! – искренне поблагодарил Груул.
* * *
1990 год, 6 сентября. Земля-1, «карман» в Западной Сибири
Сухие ветки весело потрескивали в костре, быстро переходя в состояние малиново-красных, обламывающихся угольков. Охранение из местных настороженно зыркало на могущественных «воинов-колдунов», изредка показываясь из-за древесных стволов, но дисциплинированно не подходило.
Только сейчас Сафонов понял, как погано у него на душе. А оба балтийца с непроницаемыми лицами грели у огня руки. Это выводило из себя ещё больше, но североморец пытался сдержаться.
– Да не молчи ты, Феоктистыч! – вдруг пронзительно зыркнул Зубров. – Выговорись. А ещё лучше – проматерись!
Уже неделю стажёр вынужденно участвовал в каком-то средневековом бедламе. Сначала его инструктора непостижимым образом расправились с вооружёнными всадниками, что поджидали незваных гостей у входа в свой «карман», и провели допрос уцелевших, которого ни один из них не пережил. Затем экипировали Бориса в заполненное паразитами трофейное снаряжение и под видом аборигенов выдвинулись к месту встречи с их хозяином – «казу». Обнаруженного дозорного Феоктистов просто свалил выстрелом из лука. Та же судьба постигла лошадей ожидавшего казу и трёх его сопровождающих. А пока те поднимались, балтийцы бросились в рукопашную.
При этом старший инструктор указал Сафонову на поднимавшегося человека, которого пришлось ударить кистенём. В дальнейшей схватке он не участвовал. Видел лишь, что ногу одного из воинов пригвоздили копьём к дереву, а ещё двое почти сразу безжизненно рухнули на опавшую хвою. Только сам казу, закованный в кольчугу, смог оказать хоть какое-то сопротивление. Но его меч балтийцы слаженно парировали боковинами кавалерийских топоров и тут же обработали противника обухами. Вся схватка заняла от силы четыре секунды. Затем Феоктистов связал оглушённого местного правителя, а Зубров занялся его поверженной свитой.
В последовавшем допросе Сафонов опять ничего не понял. Но его до сих пор передёргивало от того, как старший инструктор снял с казу мохнатую шапку с чем-то вроде нашитой короны из огромных клыков и когтей, спокойно убил пленника, а затем с мастерски изображённым благоговением надел этот головной убор на стажёра. Оба инструктора тут же синхронно склонились перед Сафоновым, опустившись на одно колено:
– Мой казу! Примите, наконец, подобающую величественную позу. Представьте, что встречаете у себя делегацию союзников. А от того, насколько они проникнутся вашей важностью, зависит размер поставок по ленд-лизу.
Пришлось соответствовать. Благо в Ваенге Борис почти полгода плотно взаимодействовал с англичанами из группы «Бенедикт» 151-го авиакрыла Королевских ВВС, базировавшихся на их аэродроме. С командиром союзников, аристократом-новозеландцем Невилом Рэмсботтом-Ишервудом даже начал почти приятельствовать. Так что и тут не подкачал – аборигены прониклись. Настолько, что сами раздели и обезглавили бывшего повелителя. А затем с ритуальным поклоном вручили трофеи Борису.
– Облачайся, мой казу! – подсказал Зубров. – Это ритуальное одеяние.
Голову незадачливого предшественника водрузили на пику и закрепили у седла Сафонова. Тот не смог скрыть брезгливости:
– А это тоже обязательно?
– Увы, товарищ гвардии подполковник! Это как звёздочка за сбитый.
– И что, мы теперь все головы врагов будем так возить?
– Нет. Только правителей. Но если есть желание, можно подумать и над обозначениями обычных побед. Вот только боюсь, тогда сразу начнёшь бледно выглядеть на фоне даже простых воинов. Наверняка каждый местный имеет на счету не менее десятка убитых. А даже малейшая потеря престижа в твоём положении недопустима!
– В каком ещё положении?!
– Ты теперь новый казу! Смельчак, что честно бросил вызов и победил всю дружину предшественника с помощью всего двух своих воинов. Теперь осталось лишь завладеть его феодом. Кстати, здесь он называется «абща».
И вот теперь полновластный хозяин лесной деревеньки из пары десятков деревоземляных лачуг, примитивной цитадели из кондовой лиственницы и стоящей на отшибе «вольной» кузни сидел в компании верных соратников у костра в тайге. Даже его профиль в невидимой панели управления изменился:
Борис Феоктистович Сафонов, уровень 2
Человек, Казу, 26 лет
Наконец сложное военно-морское ругательство прорвало многодневную плотину непонимания:
– Да что же мы тут как фашисты действуем?! Местные же не враги нам! Это мы к ним вторглись.
– Не совсем так, Борис Феоктистович! – на этот раз отозвался Саргенто. – Да, вошли мы в «карман» без разрешения. Но, во-первых, нас здесь ждали и сразу хотели убить. Так что сначала пришлось защищаться.
Сафонов непроизвольно кивнул.
– Далее. Оказалось, что здесь махровое средневековье.
– Это пленники рассказали?
– Не совсем. Для них-то этот общественный строй родной и единственно возможный. Вот только мы с Колей волею Управления Мобилизации почти двадцать лет прожили в похожее время. И знаем, что и как тут устроено.
– «Человек человеку – волк»! – хмуро улыбнулся Кабо.
– Хуже того. Аристократия – «те, кто воюют», в прямом смысле слова паразитируют на простых людях. Отчего и относятся к крестьянам как к двуногой домашней скотине.
– А люди что? Не пытаются освободиться? Революцию, там, совершить.
– Для этого в их головах идеи свободы сначала должны как-то появиться. А это, как показала практика, достаточно сложный и длительный процесс. Настолько, что людям проще принять очередную смену казу и его прихвостней. Тем более здесь это происходит регулярно. Земли и народа в «кармане» относительно немного, а вот желающих не работая наживаться на труде других – предостаточно. Так что аристократия друг друга тут постоянно режет.
– Дикость!
– Да кто бы спорил. Но для наших целей нам проще самим получить относительную свободу действий, став отрядом очередного казу.
– И ввязаться в их междоусобицы?
– Нет. Мы всего лишь захватили плацдарм. Надеюсь, теперь с «Большой земли» зайдёт группа специалистов. Думаю, это должны быть ребята из отдела товарища Дансарана и группа поддержки из опытных мёбов.
– А вы неопытные, что ли? – Сафонову вся эта история решительно не нравилась. Инструктора же весело переглянулись:
– Да мы вообще не мёбы. Такие же как ты… упокойники.
– Кто-о?!
– Перерожденцы. Конструктор коммунаров, в котором они соединяют метрополианскую идеальную телесную оболочку и выдернутую из прошлого душу человека, когда-то погибшего далеко от их мира.
– А я думал, что вы командиры здешней авиации Балтийского флота!
– Нет, Феоктистыч. Тут на всех трёх Землях теперь единые боевые флоты. Считаются вспомогательным планетарным родом войск. Благодаря Аркадьевне, на флотское довольствие нас поставили. Но числимся мы боевыми космонавтами УМа. А фактически пока младшие научные сотрудники при спеццентре «Земля-7». Основные коммунары до сих пор не знают, как к нам относиться. Мы же для местных что-то навроде фейерверкера артиллерийской батареи Петра Первого, приданного твоему гвардейскому истребительному авиационному полку! – грустно пояснил Саргенто.
– Да уж… – откровенность была крайне неожиданной. – Но ведь «космонавт» – это воинское звание вроде нашего лейтенанта?
– Ну да. Решили, что правильнее будет тут опять с низов начать.
– А как же звания «гвардии подполковник» и «гвардии майор ВВС Балтийского флота», как вы мне сначала представились?
– Так это ещё с той, Великой Отечественной. Ну и здесь потомки не возражали. Вот только кем нам тут командовать-то? Ни пилотов, ни техников. А в действующие космические эскадрильи пока не берут.
– Так вы, братцы, всю войну на Балтике отлетали? – неожиданно заинтересовался Борис. Почему-то это показалось важным. Ответил Кабо:
– Да нет. С самого 22 июня 1941-го воевали в армейской авиации Юго-Западного фронта, у Кирпоноса. Когда Михаил Петрович погиб, под «Тимохой» оказались. У маршала Тимошенко, хотел сказать. В ноябре 1942-го вошли в состав 17-й воздушной армии. Дрались над Сталинградом. С апреля по май 1943-го были прикомандированы в качестве инструкторов к французскому истребительному авиаполку «Нормандия». Потом – Курская дуга. И лишь затем переведены в авиацию Балтфлота.
Зубров кивнул на старшего товарища:
– Володька там возглавил полк 1-й гвардейской истребительной авиадивизии. А я у него комэском был.
– А погибли когда?
– Погибли мы намного раньше! – вмешался Феоктистов. – Я первый раз в 1916-м разбился. Пытался повторить таран Нестерова. Ну, в принципе, и повторил. А господина поручика ещё через пару месяцев сбили южнее Ковеля, когда помогал с воздуха сдержать атаку германцев. Коля тогда не нашёл ничего лучшего, как вместе с летнабом долбануться во вражеский броневик.
– Так вы ещё и в Империалистическую воевали?
– Точно. Много, где воевали и летали. Гражданская, Испания, Халхин-Гол, белофинская. Три раза с самых низов начинали. А сюда призвали уже с японской. В сентябре 1945-го.
– А я вот, Володь, думаю, что убили нас ещё раньше. В мае восемьдесят четвёртого, когда домой вернулись. Когда сначала снова в своих детских телах оказались, а потом опять во взрослых. Да ещё и почти без шрамов.
Феоктистов как-то уж очень задумчиво посмотрел на Зуброва:
– Думаешь, что это уже были ИТы? А ведь… Твою же об забор!
Борису требовалось время, чтобы осознать услышанное.
* * *
В эту ночь он долго не мог заснуть. Кроме назойливых мыслей мучили и кровососущие твари, что с остервенением налетали на открытые участки тела и в неимоверном количестве ползали в «новом» снаряжении. Почему-то из троих пришельцев паразиты «пузыря» облюбовали именно его. Сафонов измаялся, исцарапал себя, но ничего не мог поделать. Чесалось всё: ноги, руки, спина, живот. Особенно доставали блохи, которым приглянулись его ноги, уже сплошь покрытые многочисленными болезненными пятнышками.
От бессонницы не помогали ни дыхательные упражнения, ни пересчёт верблюдов и баранов, пасущихся на воображаемых пастбищах. Вспомнилось: если не можете заснуть, считайте до трёх. В крайнем случае, до полчетвёртого.
Раньше помогал технический спирт. За неимением оного Борис обмазал себя здешним слабым самогоном, но это не спасло. Наоборот, твари как будто набросились с удвоенной силой. «Выпивка и закуска одновременно!» – горько пошутил про себя Сафонов. А Кабо и Саргенто спокойно дрыхли рядом под раскидистым дубом. «Шкуры у них железобетонные, что ли? – с завистью думал Борис. – Тут мало чистую совесть иметь, надо ещё, чтобы состав крови был особенным». Похоже, его фенотип с отрицательным резусом безумно привлекал местных паразитов, которые игнорировали других двуногих.
Как же раньше люди в лесах жили? Одевались в шкуры добытых зверей, спали на земле, траве, в лучшем случае – в землянках. Жуть! Да и потом, когда появились дома и дворцы, даже принадлежность к так называемым «сливкам общества» не спасала от паразитов: дамы высшего света средневековой Европы специально надевали на себя меховые украшения, чтобы приманивать блох и вшей. Аристократия носила на поясе или на плече затейливые блохоловки. Меховые вещички из шкурок соболя, куницы, норки украшали золотом, алмазами, рубинами, иными вычурными драгоценностями. Блохоловки носили даже под париками, внутри причёсок, под одеждой и на шее.
«Блин, а мне и приманки не надо! – с горечью подумал Сафонов, в сотый раз переворачиваясь и раздирая спину и бёдра, – я весь сплошная приманка».
Но больше насекомых мучили мысли о смысле происходящего. Соратники как-то не очень баловали объяснениями. Наверное, думали, и так всё понятно. А может, и сами не понимали, что тут к чему, а просто выполняли приказ: внедриться в «карман» и обезвредить всех встречных с оружием. Ведь лучшая защита, как известно, нападение.
Но почему на душе так погано? Не потому ли, что с детства в семье и в школе внушали, что человек человеку – друг, товарищ и брат? Нелегко расставаться с принципами, впитанными чуть ли не с молоком матери. На эту тему писали сочинения, проводили комсомольские собрания. А как же книги? «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Улица младшего сына» – то, что с такой любовью рассказывает о людях, готовых к самопожертвованию ради светлой жизни и счастья других – тех, кто придёт после нас? Прекрасные произведения о братстве и коллективизме, созданные на Земле-7, они и в мирах Метрополии входят в обязательную программу обучения как подрастающего поколения, так и взрослых. Особенно «внедрённых» в коммунистическое общество с других пространственно-космических планов.
Но вот теперь, в этом «кармане» приходится на каждом шагу убивать. А друзья, похоже, вообще не комплексуют из-за этого. Хотя тоже когда-то заучивали слова Павки Корчагина: «Жизнь даётся человеку один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
А может, дело в том, что именно они знают – не один раз даётся жизнь? Что вернутся из небытия и, снабжённые новой телесной оболочкой, отправятся дальше на подвиги? Повторят, так сказать, пройденное? Как часто мы слышим вокруг: если бы мне удалось начать жизнь сначала… А ведь балтийцы так и не проговорились, есть ли у них свои панели управления! И что за цифры стоят в невидимых характеристиках. Интересно, а прошедшие смерти там отражаются? Как же спокойно Саргенто сказал: «Погибли мы намного раньше».
Но эти-то, которых мы прихлопываем тут как клопов или тараканов, они же не могут рассчитывать на новую жизнь! Или могут? На этот вопрос Сафонов безуспешно пытался ответить, мучаясь бессонницей и продолжая бесплодную борьбу с остервенелыми насекомыми. И только под утро забылся, когда верхушки деревьев начали проступать на фоне сереющего хмурого неба.
Глава 7
В командном пункте на Земле-1 Полина сняла наушники и откинулась на спинку вращающегося кресла. Строго говоря, ей не следовало здесь находиться: вход гражданским на территорию военных запрещён. Но сегодня, из-за ЧП с десантом «Нибиру», инженера Холмского, так и не успевшего убыть из Кисимайо в отпуск, срочно отозвали, а дочь просто поехала с ним. Вообще-то она не собиралась попадать в штабные помещения, просто уверенно следовала за папой. А контролёры КПП закрытой зоны космопорта просканировали её карточку буфетчицы, уточнили у руководства и неожиданно пропустили. Правда, предупредили о чём-то отца.
Когда с десантом окончательно прервалась связь, Полина сидела в углу центра управления, под гигантским цветущим кактусом в кадке, и держала в руке мнемокристалл – копию того, что подарила Хуберту. После того как модуль перестал отвечать она изо всех сил сосредоточилась на духовной поддержке дорогого ей человека. Девушка была уверена, что мысль материальна и способна переноситься на огромные расстояния. В том числе и между мирами.
Почему бы и нет? Ведь часто мы думаем о близком, и человек в этот момент берёт трубку и звонит нам сам. Что тут является источником передачи мысли, а также её восприятия? Специалисты ещё не установили. Может, мозг, может, другой орган, но факт остаётся фактом – телепатию уже не считают псевдонаучным явлением. Наоборот, накопилось столько свидетельств, что мало кто решается отрицать её существование.
Полина же всем сердцем желала связаться с Хубертом. Ей было всё равно, какой материальный носитель передаст информацию и какие сигналы будут за это отвечать: электромагнитные волны, гравитационные или даже нейтринно-мезонные. Важен лишь результат. Она отрешилась от царящей вокруг штабной суеты и полностью сконцентрировалась на кристалле.
Через какое-то время, к её радости, тот ожил под пальцами и даже начал слегка пульсировать. Она прошептала: «Хуберт, вы слышите меня? Это Полина! Хуберт, вы слышите?» Ей показалось, – или это только воображение? – что услышала неясный шелест в ответ.
– Системы слежения «Девятки» зафиксировали точку посадки модуля в западной Африке. Но в непосредственной близости отмечено скопище Диких. Штрассла необходимо предупредить! – В голосе дежурного было отчаяние.
– Можно попробовать использовать рефлекторы как усилители! – услышала Полина голос отца. – Возможно, удастся с их помощью восстановить связь.
Аппараты, которые упомянул инженер Холмский, относились к новейшей разработке учёных-геофизиков. Парниковый эффект, грозящий стать бедствием Земли-7 к середине двадцать первого века, начинал потихоньку проявляться и в других руслах. Хотя и не в таких грандиозных масштабах. Лишь в Метрополии не было такого хищнического истребления природных ресурсов, как в других мирах. Здесь потребление и производство материальных изделий удалось обуздать и поставить под контроль, а уровень жизни общества уже не измерялся в количестве товаров на душу населения.
Людям воюющего коммунистического мира всё более удавалось отрешаться от хватательного инстинкта и довольствоваться необходимым. Одежда из удобных и прочных материалов, технические устройства, дома и машины из долгоживущих компонентов: всё это не требовало постоянного обновления. А что касаемо так называемой «моды» и снобистского желания иметь «больше и лучше», то в Метрополии их объявили пережитками.
Но на той же Земле-7 общество вплотную подошло к опасной черте, за которой ситуация грозила стать взрывоопасной. В прямом и переносном смысле. Разбалансировка климата, накопление токсичных веществ в атмосфере, на поверхности и в воде. От этого с каждым годом становилось всё больше разрушительных тайфунов и цунами, наводнений и землетрясений; в Сахаре выпадал снег, а в северной Европе стояла африканская жара.
Несмотря ни на что, многие в Метрополии хотели помочь недостаточно разумным собратьям. Поэтому было принято решение провести эксперимент с огромными зеркалами, которые отражали бы солнечное излучение обратно в космос, тем самым уменьшая нагрев планетарной поверхности. А чтобы не подвергнуть ненужному риску разумных, если что-то пойдёт не так, начали испытания на Земле-9, ставшей к этому времени практически необитаемой.
Именно эти рефлекторы были временно размещены над теми районами экваториальной Африки, где волею случая оказались Штрассл со штрафниками. Почему их не предупредили о летающих зеркалах? Очевидно, не предполагали, что место высадки окажется настолько далеко от расчётного. И тем более, никто не планировал использовать экспериментальные платформы для гиперсвязи.
– Папа! Я слышу, Хуберт отвечает! – Возглас Полины раздался как гром среди ясного неба. – Только очень-очень тихо!
Обитатели командного пункта повскакали с мест, задвигали креслами, заговорили вполголоса. Предложили девушке пройти к пульту управления, усадили, вручили наушники. Мнемокристалл она боялась вынуть из уха, так и сидела с ним. Очень переживала, что может больше не услышать любимого. А вдруг ей только показалось, и она выдаёт желаемое за действительное?
Но план сработал! Полина вновь связалась Хубертом и успела передать сообщение, которое военные пустили на сенсор у неё перед глазами.
* * *
Штрассл лежал на спине и не отрываясь смотрел в безоблачное небо. Кажется, какое-то время он был без сознания. Во всяком случае, последнее, что помнил, – это накинувшиеся со всех сторон Дикие. После того, как кончились боеприпасы, он, сражавшийся на мехе раненого сомалийца, повёл штрафников врукопашную. Или было что-то ещё? Постепенно в памяти всплывали дополнительные фрагменты: живая стена врагов, буквально заливающая их потоками насекомых, несущихся со скоростью пуль. Куски мохнатых тел, вылетающие из-под клинков, венчающих руки его «тапка». Глухие близкие взрывы. Какой-то жуткий живой танк, в упор прошивающий кабину и самого оператора очередями стремительных чёрных шершней… Вдруг очень ярко вспомнилось как смог заставить уже почти вырубившийся «гробик на ножках» совершить последний прыжок. Сотрясение от удара о вражеское чудовище и ощущение скобы аварийного самоликвидатора в руке… Вот только, похоже, он так и не сумел взорвать себя вместе с тем «танком». Но почему?!
Штрассл с трудом приподнял голову и подвигал ею справа налево. Работает. Хоть и с трудом. Но вот вокруг него что-то странное. Очень плотная стена какого-то камыша. Причём стоящая на равном удалении. И очень чистое небо сверху. Но откуда этот зелёный тростник в сухой горящей саванне? Попробовал пошевелить руками. Правая кое-как задвигалась, а левая лишь отозвалась болью. Вдруг прямо над головой возникло чёрное пятно в виде волнистого облака. Вгляделся: это была курчавая шевелюра «парашютиста»-неудачника:
– Самир йеело, саид! («Потерпите, господин!»)
Теперь уже сомалиец достал медицинскую пену и неумело начал фиксировать Хуберту левую руку. К сожалению, сенсор с переводчиком пропал с головы. Поэтому Штрассл сказал по-метрополиански:
– Просто помоги мне встать. Где моя шляпа?
Штрафник с готовностью подставил плечо. Но когда оберфельдфебель попробовал ухватиться, экзоскелет усилил движение. Негр в ужасе отпрянул:
– Ха и дхигин, саид!!! («Не рвите меня, господин!!!»)
И уронил командира. Тот шмякнулся как мешок с гнилой картошкой. Верх тела мгновенно отозвался жуткой мучительной вспышкой. А вот низ… Его словно не существовало.
– Да всё нормально, дружок. Не бойся. Как тебя зовут? Общий язык понимаешь?
Штрафник быстро затряс головой, но ответил с сильным акцентом:
– Я понимайт. Я всё понимайт! Сейчас принёс!
Метнулся куда-то назад, за пределы видимости, и вскоре вернулся с широкополой генеральской шляпой. Хуберт с нескрываемым удовольствием нацепил её. Теперь он снова был в форме «Льва Африки»!
– Я Дхакал, саид! – Чернявый красноречиво коснулся своей груди.
– Хорошо, я понял. Что со мной? Где мы?
Сомалиец смотрел непонимающе:
– Твой шляп, саид… Дхакал всё понимайт.
– Где мы? – Штрассл замешкался, не зная, как лучше пояснить. Обвёл вокруг себя рукой: – Что это?
Но внятного ответа так и не получил. Негр упорно не мог понять его, хоть и утверждал обратное. Как же плохо без киберпереводчика. О! Сенсоры пилотажного шлема тоже ведь имеют функцию дубляжа на сомалийский.
– Дхакал, где моя шляпа, в которой я летел? Большая, круглая, прозрачная шляпа. Где она?
Наконец-то на лице штрафника мелькнуло понимание. Он что-то быстро посчитал на пальцах одной руки:
– Я понимайт, саид! Четыре день Дхакал привёз шляп!
И снова исчез в прежнем направлении. К своему удивлению, через пару минут Хуберт услышал тихое жужжание раскручивания роторов гелиомобиля, а затем характерное шуршание отъезжающих с пробуксовкой колёсных сфер. Офигеть! Что значит «четыре день»?! Десантная капсула же оставалась в каких-то сотнях метров!
От нечего делать попытался подняться самостоятельно. Благо пена на левой руке затвердела. Где-то с двенадцатой попытки, вопреки жуткой боли в плечах и руках, кое-как смог изогнуться и осмотреть себя. И истошно взвыл, в панике откидываясь назад на спину. Ног не было! Совсем. А то, что осталось от туловища, походило на плохо пережёванный и выплюнутый кусок мяса.
* * *
Следующие «четыре день» были самыми тяжёлыми в жизни Штрассла. Даже появление полуголого седого негра, временами что-то скупо лопотавшего на незнакомом диалекте и явно пытавшегося лечить, не могло вывести из тяжелейшей депрессии. Наверняка оберфельдфебель попытался бы убить себя, если бы не шляпа «Льва Африки» и чудом уцелевший мнемокристалл Полины. Впрочем, прочности графена-то как раз хватило на противостояние мощи взрыва. В отличие от тела человека.
Непонятно было, почему Хуберт вообще остался жив при срабатывании самоликвидатора «гробика на ножках». Руки, голова и даже глаза целы. В отличие от всего, что ниже пояса. В один из моментов просветления он даже понял, как такое могло получиться – спас невидимый экзоскелет, который он не снимал с самого прощального погружения в тороид «Нибиру». По крайней мере, при ощупывании тела его слой кое-где ощущался. Но почему оторвало низ? Ведь и ноги были усилены чудо-одеянием УМа. Наверное, защитную оболочку всё же разорвало пополам. Вместе с содержимым.
Темнокожий невозмутимый дедок укрывал Штрассла циновками от лучей палящего солнца, понемногу поил тёплой грязноватой водой и ковырялся в бесчувственной части. Судя по отсутствию боли ниже рёбер, где-то там был сломан позвоночник. Еды негр не предлагал. Да и не хотелось. Постепенно чёрная депрессия сменялась полной апатией.
Наконец вернулся Дхакал. Сияя от гордости, он внёс пилотажный шлем:
– Я взял шляп, саид!!! Много большой обезьян. Я всех обмануть!
Хуберт безучастно сменил головной убор и замкнул мембрану, которая заменяла архаичные крепёжные ремешки для фиксации на голове космонавта. Сразу ожили киберсенсоры. Вот только в углу появилось моргающее красное изображение батарейки: «Уровень заряда – 2 процента». Шайзе! Проверил гарнитуру подключения. Все провода и разъёмы целы. Хоть и в пыли. Хорошо, что перед выходом из капсулы сам отсоединил шлем от бортовой системы. Старательный Дхакал скорее всего просто бы оборвал провода. Нужно срочно подзарядить батарею. Но как? От солнца? Точно! Здесь же есть гелиомобиль.
– Дхакал, гаарига игу каадо! («Возьми меня в машину!»)
Курчавый радостно бросился исполнять указание. Зашедший старик тут же возмутился:
– Dit kan nie opgewek word nie!
Штрассл активировал автоперевод.
«Это не может быть поднято!» (дьюла – язык межнационального общения племен Западной Африки).
Ай да метрополианцы! Чудо, а не шлем.
– Нет ек кан хом бестел! («Только я могу приказать ему!») – чужим скрипучим голосом произнёс пилот на дьюла. Лекаря чуть удар не хватил. Но он быстро оправился и бросился помогать. Вскоре обрубок оберфельдфебеля разместили на месте водителя. Только теперь он обратил внимание, что из покрытой струпьями плоти торчали полые деревянные чурбачки, что-то вроде стеблей тростника или даже бамбука. И оттуда постоянно сочилось. Н-да, уж! Ладно, спасибо курчавым и за это. А то бы наверняка загнулся от невозможности удаления отходов. У пехоты в госпиталях до десяти процентов потерь именно от интоксикации… Стоп! У какой ещё пехоты?!
Немного подумав, понял, что вновь ощущает себя на Великой войне. Выжил вот после того, как сбили под Курском. Только туземцы внизу оказались чёрные, а не те беспощадные русские. Так что – поживём ещё!
Совершенно неоправданно накатила эйфория. Он быстро разобрался с разъёмами. К счастью, инженеры северян оказались достаточно консервативны, чтобы ставить в десантные модули те же стандартные кибернетические входы-выходы, что и в старые гелиомобили. Батарея шлема начала загрузку. Отлично! Языковая проблема решена. Теперь нужно…
– Meneer om te eet! – седой лекарь тыкал в него глиняной миской с двумя исходящими паром варёными рыбками.
– Кушать, саид! – тут же перевёл на метрополианский Дхакал.
Только сейчас оберфельдфебель понял, что ужасно голоден.
* * *
Интерлюдия. По ту сторону фронта
Ровное гудение контура открыло канал связи. Наконец-то Груул ощутил единение с материнским сообществом. Научная часть анклава тотчас принялась заполнять эгрегор обновлёнными знаниями остальных русел, женатые бойцы установили эмпатию с прайдами и родственниками, а молодёжь привычно красовалась перед незамужними красотками. Носители наслаждались редким возобновлением телепатического единения с мыслесообществом общего разума неандертальцев. Всё же приятно чувствовать себя частью могущественного Мира, а не оторванным воюющим анклавом.
Вот активировался и ментоканал командира:
– Здравствуй, Груул! Мир гордится тобой.
– Моё почтение, доблестнейший! Мы стараемся. Последняя атака оказалась тяжелее, чем предполагалось.
Командир уже сканировал мыслеотчёт боевого кластера:
– Вижу. Опять партизанщина. Семь «вирусов» (презрительная кличка хуманов) смогли повредить почти тысячу носителей разума… Да, уж. Как такое вообще могло случиться? А, вижу! Недооценка опасности: ты нацелил истребители на недопущение бомбовых ударов по поверхности, а они отвлекли их космическим боем и в числе прочего сбросили ещё и десант.
– Я принимаю наказание, доблестнейший.
– Не торопись, Груул. Все прекрасно понимают, как тяжело анклаву действовать в отрыве от Мира, да ещё и под постоянными атомными ударами. Вижу, один из истребителей даже преследовал капсулу этих партизан, но те как-то смогли его повредить. Космонавт цел?
– Да. Сам он получил не критичные ранения. А вот оболочке досталось. Сейчас оба на реабилитации.
«Космонавтами» называли носителей коллективного разума, которых специально выращивали для управления полуразумными симбионтами —боевыми оболочками, способными действовать в космосе. Вместе с навесным комплектом вооружения они составляли истребитель. Эта малопривлекательная форма была порождена лавинообразно нараставшим сопротивлением хуманов, которые в ходе военной экспансии на оккупированные ими русла, похоже, всё же смогли эволюционировать до роевого сознания. Так что несколько десятков лет назад их безнаказанным атакам из космоса потребовалось что-то противопоставить.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-strelnikov-31912687/proekt-valkiriya-67611383/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Матмех – математико-механический факультет ЛГУ.
Владимир Николаевич Стрельников
Счастливая жизнь должна стать достоянием всего человечества! Сколько бы параллельных реальностей оно ни объединяло. Впрочем, это лишь одна точка зрения
Владимир Стрельников
Проект «Валькирия»
Выражаю огромную благодарность Наталье Бахтиной за её неоценимую помощь в работе над книгой
Часть 1. Воинство небесное
Глава 1
1942 год, 30 мая. Небо над Кольским заливом
Борис почувствовал тупой удар вбок-сзади. Это могло быть только попадание. Тем более с каждым мигом там нарастало жжение, а пальцы, сжимавшие ручку, начали терять чувствительность. Впереди, кабельтовых в тридцати, нещадно дымя трубами, шёл стреляющий миноносец. Корабли союзников прикрывает Северный флот. Нужно дотянуть до моряков… Они… помогут…
Всю ночь двадцатишестилетний гвардии подполковник Борис Сафонов почти не спал. Лишь опускал голову на скрещённые руки и ненадолго забывался прямо на столешнице, у телефона. Ждал сигнала о вхождении англо-американского конвоя PQ-16 в зону досягаемости истребителей его 2-го гвардейского Краснознамённого смешанного авиаполка. Трое асов, отобранные для первого, самого дальнего вылета на прикрытие долгожданных транспортов, также пытались спать на стульях и лавках тесного командного пункта. Он то и дело вскидывался на зуммер. Уставшие серо-голубые глаза мгновенно оживали, а широкоплечее кряжистое тело сжималось пружиной. Но пока это были лишь повседневные хлопоты его большого хозяйства. Борис отдавал необходимые распоряжения, оглядывался на «соколов» и вновь опускал волевое, по-мужицки красивое лицо на свои предплечья.
Наконец пришёл сигнал. Вылетели четвёркой ещё в сумерках, по самое «не балуй» загрузив топливом ленд-лизовские Кертис Р-40Е «Киттихоук». Все лётчики лишь один или два раза поднимали в воздух эти американские новинки, но на то они и советские соколы! Для которых нет невыполнимых задач. Правда, ведомый, он же заместитель командира полка, подкачал. Уже над морем его мотор вдруг задымил, и гвардии майор Кухаренко повернул назад. Так что дальше летели тройкой: Борис, оставшийся без напарника, гвардии старший лейтенант Покровский и его ведомый – гвардии капитан Орлов.
Сафонов знал, что уже несколько дней немцы жестоко били несчастный конвой «стаями» подлодок, бомбардировщиками и торпедоносцами Люфтваффе. А ведь союзники везут так необходимые сейчас СССР танки, самолёты, боеприпасы, топливо! Груз каждого спасённого корабля существенно приблизит победу.
Как и ожидалось, сначала увидели дымы над морем. Это из труб кораблей. Разбитые транспорты и вытекающий из них мазут горят по-другому. Уже хорошо! Плотная облачность висела метрах в восьмистах над студёным Баренцевым морем, смешиваясь с поднимавшейся от воды гарью. Над чётко видимыми судами, шедшими в Мурманск по фарватеру Кильдинского плёса, «расцвели» дымные шапки разрывов. По кому это там зенитчики лупят? А, вот! Из туч пикируют двухмоторные бомбардировщики. Немцы! Борис дал обороты своему «американцу» и рванул на перехват. Сзади то же сделала оставшаяся пара.
Он не стал мудрить и в своей обычной манере, исключавшей движение по прямой, зашёл слева-сзади в голову цепочки вражеских самолётов. Ага! «Юнкерсы-88». Универсалы, хорошее бронирование кабины и фюзеляжа. Значит, лучше бить по моторам. Выцелил второго, дал очередь наискось из всех шести 12,7-мм пулемётов. На огонь стрелков бомбардировщиков привычно не обращал внимания. Он всегда чувствовал «конусы смерти» и руки сами выводили истребитель из их зон действия. Штатовские «Браунинги», конечно, не чета советским «Березиным». Но из шести-то стволов получается нормально! От «Юнкерса» сразу полетели ошмётки.
– Одного сбил! – передал в эфир. А сам на форсаже уже догонял головного. Короткая очередь. Задрался вверх ствол пулемёта стрелка. Вторая, подлиннее. От бомбёра повалил чёрный дым, он резко клюнул носом.
– Двух рубанул!
Жаль ребят не слышит – у тех радиостанции на другой волне. А по своей он мог связаться только с аэродромом вылета, Ваенга-первая. Ну, возможно, и с кем-то на кораблях. Только это, если что, мало поможет – конвой идёт в режиме строгого радиомолчания. Ёлки! Ну, не умеем мы ещё толком всеми возможностями радио пользоваться! В отличие от гадов-немцев.
Впереди Борис заметил ещё один Ju-88. Что-то далековато от основной группы. Форсаж!!! (Хотя двигатель «американца» такого режима перегрузки не любит. Но как они воевать-то без него собираются?!) Давай, родной, тяни уже! Драпающий бомбардировщик медленно приближался. Вот только из всех щелей тяжёлой бульдожьей морды его Р-40Е уже валила тонкая чёрная гарь. Да держись ты, «чудо безмоторной авиации»! Похоже, хвалёные серебряные подшипники сдыхали от работы на грубом советском масле с добавлением аэродромного песка и пыли (воздушных фильтров на ленд-лизовские моторы американцы не ставили).
Огрызавшийся «Юнкерс» крутился над морем. Шалишь! Высота не та. Вдруг в затылок повеяло смертью. Сзади ещё один!
– Прикройте с хвоста!
(Хотя, кому это он?) Вот уже и приемлемая дальность. Загремели крыльевые «Браунинги». Трассы накрыли немца… Но тут практически незаметный до этого винт начал резко замедляться. Вот уже чётко видно затухающее вращение лопастей. Остановка двигателя! В кабине сразу стало непривычно тихо. Тогда он и ощутил сотрясение самолёта и почти сразу этот удар в спину.
– Подбил третьего… Мотор… «Ракета»!
Последнее кодовое слово означало, что идёт на вынужденную посадку. Приводнившийся истребитель худо-бедно держится на поверхности от двух до семи минут. Хватит, чтобы покинуть его с надувной резиновой лодкой и НЗ. Так в студёных волнах Ледовитого океана можно прожить чуть дольше.
Но – не судьба! Отлетался, Борька. Ослабшая рука перестала сжимать ручку, и «Киттихоук» свалился на крыло. Близкая водная гладь рывком прыгнула к кабине.
* * *
Тьма была недолгой. Первым, что Сафонов осознал, было тепло. Умер, что ли? Баренцево море всегда холодное. Да и сухо ему. Может, в кабине тонет? Открыл глаза. Абсолютный мрак. Что-то негромко щёлкает. Но вот с боков появился свет. Сразу стало видно, что над ним приподнимается крышка… Гроба? Да нет. Кто бы его хоронил посреди Кильдинского плёса, в сотне километров от берега.
Да и мягкая она. Как причудливо изогнутая спинка дивана. Вот уже «крышка» расползлась (?!) в разные стороны, и он понял, что лежит в светлом помещении. Госпиталь? Над ним озабоченно склонились двое мужчин, на вид лет тридцати пяти, в непривычной «обтекаемой» форме. То, что это именно военное обмундирование Борис понял сразу. Одинаковое, бело-голубое, с отложным воротом, накладными карманами и полосой однобортного стыка. Какого-то неправильного, словно нарисованного. Причём, совсем без пуговиц или крючков. Лишь в поясах оба перетянуты коричневыми ремнями с чем-то вроде кобур на правом боку, ближе к ягодице. На левом обшлаге и груди у незнакомцев знаки различия в виде больших золотистых «галочек» углом вниз. У одного одна, у второго две. В армии республиканской Испании было что-то подобное. Аналог треугольников РККА.
– Борис Феоктистович? – голос двухгалочного (которого Борис тут же, на испанский манер, окрестил «Sargento» – сержант), дрогнул от волнения.
– Да. Где я? – обнажённый Сафонов находился в какой-то мягкой кровати, образовывавшей вокруг тела плотный кокон. Одношевронный «Cabo» (капрал), словно прочтя мысли, накрыл его простынёй, оставив снаружи голову.
– Можете считать это медсанчастью! – теперь уже радостно и как-то очень уж приветливо улыбнулся «Саргенто». Среднего роста, чуть ниже Бориса. Но очень жилистый. Наверняка сильный. Близко посаженные светло-серые глаза. Цепкие, внимательные. Как у лётчика-истребителя. Короткие тёмно-русые волосы аккуратно подстрижены. Через всё узкое хищное лицо наискось тонкий неровный шрам. Лишь непонятное дружелюбие смягчало прямо-таки излучаемое им чувство опасности. «Кабо» тоже, кстати, не выглядел добрым самаритянином. Лицо слегка треугольное, сужающееся книзу. Словно бы утомлённое. И мудрые карие глаза. Вот его сразу хотелось назвать не то «профессором», не то «товарищем военврачом».
– Ребята, дайте мне ещё пару минут! – раздался откуда-то из глубины помещения, сплошь заставленного непонятным оборудованием, приятный женский голос. – Нужно закончить обследование!
– Борис Феоктистович, полежите немного без движения! – вежливо попросил дружелюбный со шрамом. – Потом попробуем всё объяснить.
Полежать не трудно. Тем более кровать чудо как хороша! Он проанализировал ощущения. Ни усталости, ни следов хронического недосыпа. А главное – справа-сзади ничего не болит! Что уже само по себе радует. Даже есть не хочется.
– Всё, готово! – в поле зрения показалась миловидная темноволосая женщина, на вид не старше двадцати пяти, с блестящей, неестественно белой бумагой в руках. Тоже в военной форме, но уже тёмно-синей, с чёрными петлицами, отделанными серебром, с одинокой серебряной «шпалой». Вот только лица у медиков какие-то… Не рабоче-крестьянские. Да и уставного почтения у слишком уж зрелых сержантов перед «капитаншей» мало. Скорее, как равную воспринимают.
Сафонов решил на всякий случай включить тумблер «Д». Так у них в полку говорили о тех, кто начинал валять дурака. Обещали «объяснить»? Пожалуйста! Сам он старательно молчал, незаметно ощупывая странное лежбище, в котором оказался. Вдруг придётся срочно выскакивать и драться. Не то чтобы ждал какого-то подвоха, но неправильность ситуации напрягала.
– Вы у своих, Борис Феоктистович! – словно прочёл мысли дружелюбный. – Мы попытались спасти вас в 1942-м. Пока не знаем, насколько получилось. Сейчас здесь 1990 год. Мы находимся в Союзе Советских Коммунистических Республик. Но это не наш мир, а параллельный. Так что…
Саргенто смущённо развёл руками.
– Мы… победили? – голос у Бориса неожиданно охрип. Тут уже оба бело-голубых непроизвольно, но искренне разулыбались. Теперь ответил Кабо:
– Да! 9 мая 1945 года. Безоговорочной капитуляцией фашистской Германии!
«Что? Ещё ТРИ года такой войны?!»
Похоже, и эту мысль «военврач» уловил:
– Враг очень силён. Впрочем, тебе ли объяснять… Но – добили! Прямо в его логове. И пол-Европы освободили!
Кабо словно вбивал словами невидимые гвозди. Похоже, не заметив, что перешёл с Борисом на «ты». Саргенто успокаивающе положил руку ему на плечо:
– Остынь, Коль. С медициной закончим, и всё Феоктистычу расскажешь.
«Капитанша» протянула свою чудо-бумагу:
– Если вкратце, то по параметрам всё получилось. ИТ соответствует, психоматрица перемещена успешно. Это – полноценный Борис Феоктистович Сафонов. В наиболее оптимальной физической форме. Примите мои поздравления. Вот только… Он – же характерный «воин света»! Тёмного в спектре почти нет.
– Ну, и засунь его себе… В контейнер! Никол, давай! – весело откликнулся Саргенто. С каждой секундой он всё более нравился Сафонову. Было в нём что-то от обожаемого бывшего комбрига, легендарного Якова Смушкевича.
Кабо открыл панель ближайшего здоровенного прибора, оказавшегося тонкостенным металлическим шкафом, и извлёк «плечики» с привычной тёмной формой подполковника ВВС флота. В глаза сразу бросились две Золотые Звезды над его наградами: орденом Ленина, тремя Красными Знамёнами и английским «Ди-Эф-Си» («Крестом за выдающиеся лётные заслуги»). А справа – вообще что-то непонятное. Вроде отзеркаленного Знамени, но с надписью «Гвардия».
– Я всего лишь Герой Советского Союза! – нахмурился Борис.
Оба бело-голубых тотчас замерли по стойке «смирно». А вслед за ними вытянулась и «капитанша». Саргенто с совершенно серьёзным лицом, даже с какими-то левитановскими нотками в мощном командном голосе, продекламировал:
– Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 июня 1942 года «за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками» гвардии подполковник Сафонов Борис Феоктистович награждён второй медалью «Золотая Звезда». Посмертно.
При начале цитаты Борис чуть не выпрыгнул из «кровати». Прямо голышом. Удержал лишь вид симпатичной «капитанши». Но услышав последнее слово, просто онемел. Постепенно начало доходить. Буквально только что рванувшееся к кабине море. 30 мая 1942-го… «Мы пытались спасти вас…» «Сейчас здесь 1990-й». Указ Президиума ВС СССР от 14 июня 1942-го… А «Кабо» ещё и добавил:
– Наградной на вас послали ещё при жизни. За три дня до вашего последнего вылета к конвою. Пока суть да дело… Получилось – посмертно.
– Так это что, тот свет что ли? – Сафонов отметил, что серьёзный Николай опять начал ему «выкать». И как всегда основательно подошёл к новой проблеме.
– Не совсем. Мы пытаемся обмануть смерть. Точнее, получить у неё отсрочку. Ты… вы всё ещё нужны Родине. Даже – всему человечеству! – Саргенто взял форму дважды Героя и положил на кровать. Затем повернулся к «капитанше»:
– Зоринка Аркадьевна, дайте товарищу гвардии подполковнику одеться!
* * *
Конечно, форма была не его. Сразу видно, что новодел. Да ещё и все вещи слишком яркие. Хотя сукно хорошее и сшито добротно. Ордена тоже выглядели только что извлечёнными из заводских коробочек. Впрочем, привередничать не приходилось. К тому же имелось и «нулёвое» нательное бельё с шерстяной тельняшкой. Пока Сафонов облачался, «Кабо» снова сунулся в шкаф и извлёк ботинки, командирскую фуражку с военно-морским «крабом», а затем и ремень с кобурой. Борис сразу цапнул её, отметив привычную тяжесть. Откинул клапан и с удовольствием вытянул штатный «Тульский-Токарев». Вот только заводской номер на нём отсутствовал.
– Борис Феоктистович, проверять пока не надо! – понятливо предупредил Саргенто. – Пистолет исправен. Две обоймы снаряжены. Здесь он, в принципе, вам не должен пригодиться. Но у фронтовика всегда должен быть при себе.
Оружие сразу вернуло уверенность. Всегда любил огнестрел. Любой. Нормативы «Ворошиловского стрелка» ещё в фабрично-заводском училище выполнил. А это что?! С тела исчез воспалённый, плохо заживший шрам операции по удалению аппендицита, после которой почти четыре месяца не мог летать.
– Товарищ гвардии подполковник, у меня для вас две новости! – понятливо ухмыльнулся Кабо.
– Давайте плохую! (Хотя, что может быть хуже того, что ты уже умер?)
– Аппендицит у вас на месте.
– Как это?! Мне же под Новый год его вырезали в госпитале?
– Это другое тело. Здесь всё работает. В том числе и аппендикс. Для чего-то же он нужен? – бело-голубой уткнулся в чёрную прямоугольную коробочку, вроде портсигара, легонько постучал по крышке пальцами и удовлетворённо добавил:
– А, вот! Важная часть иммунной системы, скопление лимфоидной ткани, хранилище полезных бактерий.
– Понятно… А – хорошая?
– Хорошая новость в том, что теперь вы идеально здоровы!
– Товарищ военврач! – решился Сафонов. – А что у вас за звание?
«Кабо» вновь принял строевую стойку и коротко кивнул:
– Космонавт. Зубров Николай Николаевич. Рад знакомству!
Как-то уж очень по-старорежимному это у него получилось. Из «бывших»? Вроде слишком молод. Саргенто самостоятельно щёлкнул каблуками:
– Старший космонавт Феоктистов. Владимир Игоревич.
Вот здесь уже не осталось никаких сомнений – такую выучку приобретают только долгими годами. А «двухгалочный», ничтоже сумняшеся, указал рукой на вновь появившуюся из-за железных шкафов миловидную «капитаншу»:
– А это – атташе О`Гирли. Зоринка Аркадьевна. Прошу любить и жаловать! С воинским званиями Рабоче-Крестьянской Красной Армии её чин соотносится как «капитан». Но здесь «атташе» относится уже к старшим офицерам.
Слух резанул белогвардейский термин обозначения командного состава.
– А где это «здесь», господа хорошие?
Все трое с любопытством уставились на Бориса. Зубров ехидно прищурился:
– Смотри, у него уже и рука кобуру лапнула!
– Да ты бы на его месте вообще уже полчаса дрался! – очень спокойно отозвался Феоктистов. – Зоринка Аркадьевна, можно нам панорамку?
Женщина молча что-то включила и стены стали прозрачными! Рука Сафонова непроизвольно сползла с клапана. Высота была небольшой – этаж второй или третий. Почти сразу за кабинетом колыхались на лёгком ветру кроны вполне привычных деревьев с летней пышной листвой. Но вот за ними! Прежде всего, в глаза бросались циклопические здания закруглённых, изогнутых и изящно-ломаных очертаний, что поднимались за недалёкой речкой. Архитектура была сплошь незнакома, но не вызывала отторжения. К тому же, почти сплошь высотки состояли из непрозрачных сверкающих стёкол! По ближнему краю их опоясывала какая-то эстакада, вроде капитального фуникулёра. А над городом сновали летательные аппараты. Без винтов и привычных крыльев, порой неторопливые. Больше всего они напоминали сплюснутые и обтекаемые корпуса легковых «эмок» без колёс. Вот только ещё и пестрели яркой расцветкой. Слева возвышались три здоровенных белых ветряка, походившие на гигантские носовые части «Харрикейнов», которые держали ровные конические столбы.
– Это Новосибирск! – с гордостью указала на город Зоринка Аркадьевна. – «Наукоград». Добро пожаловать в Метрополию! По нашей классификации эта планета называется Земля-1. Сейчас идёт тысяча девятьсот девяностый год. Восьмое августа. Наш календарь идентичен принятому у вас, в Советском Союзе.
– А наш с вами мир, Борис Феоктистович, называется Земля-7. И там сейчас всё далеко не так радужно, – грустно добавил старший космонавт.
– Но мы же победили!
– Да. И лет на пятьдесят обеспечили развитие общества вот в этом направлении! – он указал на высотки Новосибирска. – Правда, не так быстро. Да и других проблем хватает.
– Товарищи офицеры! – перебила их заметно повеселевшая атташе: – Предлагаю покормить гостя. Да и самим подкрепиться. Как это у вас говорится? Нужно «обмыть» Звёздочку?
Зубров с жаром поддержал:
– Тогда уж и само воскрешение! Тут «наркомовские» точно не повредят.
– Да, Борис Феоктистович! – присоединился Феоктистов. – Там девочки из столовой жареного поросёнка приготовили! Как у вас на Северном флоте принято.
– Ничего такого у нас не принято!
– Наверное, чуть позже прижилось. С 1942-го года успешно возвращающиеся из боевого похода подлодки так встречают. До сих пор.
– Но я же не подводник!
– Ну, как сказать… Вернулись-то успешно. Живой, с победой. Флотский опять же! – старший космонавт провёл большим пальцем по шву своего кителя, и его ворот распахнулся. А под ним показалась самая настоящая тельняшка! Феоктистов извлёк откуда-то голубую аккуратную пилотку с кокардой в виде восьмилучёвой красной звезды с чёрным якорьком в центре, покрыл её голову, привычно лихо заломив на правый бок, после чего чётко козырнул:
– Гвардии подполковник ВВС Балтийского флота! С возвращением, Борис Феоктистович!
Кабо также продемонстрировал «морскую душу», покрыл голову и козырнул:
– Гвардии майор ВВС Балтийского флота. С возвращением!
Теперь Сафонов понял, что так цепляло его в этих военных. Несмотря на все странности, воспринимались они именно как свои. Как боевые братишки.
Спокойствие начало возвращаться, и Борис наконец-то обратил внимание на непонятную мушку, всё время мельтешившую в поле зрения где-то справа сверху. Стоило чуть сконцентрироваться, как дефект зрения тут-же развернулся в полупрозрачный, но чёткий текст, повисший прямо перед глазами:
«Борис Феоктистович Сафонов, уровень 0
Человек, 26 лет»
Что за…?! Рядом возникли ещё какие-то отметки, но Сафонов уже хаотично заморгал, задергал глазами, и пугающая надпись исчезла. Точнее —свернулась обратно в почти незаметную мушку. Местные вояки с понимающими улыбками смотрели на гвардии подполковника.
* * *
2022 год по времени Метрополии, 7 июня. Земля-1, космопорт «Кисимайо»
Изящными пальцами Полина неуверенно перебирала струны новенькой поликарбоновой гитары – отцовского подарка на её восемнадцатилетие:
«Утверждают астрономы и мечтатели,
Что на Марсе будут яблони цвести!»
А вот негромкий голосок был хорош. Особенно, в сочетании с мягким овалом лица и серыми глазами. Которыми девушка в который раз задумчиво рассматривала старенькую голограмму обаятельного парня в скафандре.
«Интересно, а у нас есть такие?»
С объёмного портрета широко улыбался первый космонавт Земли-7. Песня, кстати, тоже из мира Юрия Алексеевича. В оригинале: «Утверждают космонавты и мечтатели…» Но Полина планировала стать астрономом или даже астробиологом, в связи с чем решила, что лично для неё так будет правильнее. Её загорелое лицо ярко оттенял ореол длинных, добела выгоревших волос. Чуть ломаные брови, точёный носик над полноватыми губами, и ощущение радости, которое Полина почти всегда физически излучала, как правило, сразу очаровывали. Но сейчас она с болью в сердце провожала незаметно ушедшее детство.
Родители с юных лет привили девочке интерес к космосу. Мама рассказывала о звёздах, планетах и галактиках, а папа привозил из командировок цветные голографические атласы с туманностями и красочными иллюстрациями небесных тел. В четырнадцать подарил вот эту цветную «галку» Юрия Гагарина, улыбка которого буквально перевернула Полине душу. С тех пор набралась уже коллекция галопортретов, изготовленных из фотографий людей, первыми вышедших в космос в человеческих руслах. Но именно эта оставалась особой, став почти талисманом.
Впрочем, Полину волновали не только небесные странствия. Она вообще любила путешествовать. Особенно, с родителями и друзьями семьи Холмских. В детстве чаще всего ходили по родному краю. Зимой – в одно-двухдневные лыжные походы, а летом уже в серьёзные недельные туристические сплавы в окрестностях Новосибирска. Вот уж где получалось море романтики! На байдарках по реке Бердь и притокам, отдых у костров, на которых получается самая вкусная в мире похлёбка, ночёвки в палатках… Ах как ярко сияли тогда по вечерам звёзды, каким призывным был их манящий свет! Ведь в городе далёкие космические светила почти не видны: там вместо звёзд – зарево Наукограда, и даже свет луны перебивает иллюминация площадки роботакси напротив окон их жилого блока.
Как-то летом всей туристической группой засиделись у костра. Пели, травили байки. Мама вспомнила случай, когда ещё училась с подружками в Ленинграде на матмехе[1 - Матмех – математико-механический факультет ЛГУ.]. На первом курсе была практика по астрометрии и небесной механике, и им поручили вычислить точный момент прохождения светила через меридиан – его кульминацию. Лучше всего такую работу производить с возвышенности, чтобы не мешали деревья и силуэты домов. Поэтому декан договорился с руководством Исаакиевского собора, и студенткам разрешили подняться с переносным пассажным инструментом на его верхний ярус.
Дело происходило зимой. Серпик молодой луны скрывался за горизонтом. Стояла звёздная морозная ночь. Поэтому комендант общежития выдал девчонкам казённые валенки. Но одна пара оказалась сорок третьего размера. Целый корабль для их-то ножек! И хотя валенки не галоши, но и они могут слетать. Как правило – в самый неподходящий момент. А вчерашним школьницам так понравилось ночью на верхней галерее исторического собора, что, закончив наблюдения, они и не подумали спуститься. Расшалились, начали бросаться снежками из редкой наледи и бегать наперегонки по ярусу. Но тут-то у девушки с «гигантской» обувью валенок и соскочил, рыбкой скользнув прямо за барьер ограждения.
Ойкнули, подхватили пассажный инструмент и дружно понеслись вниз. Не бегать же Галке босиком! К тому же обувь казённая, нужно вернуть… И внизу нос к носу столкнулись с милиционером, что патрулировал территорию. Идёт он, значит, вокруг Исаакия. Ночь, красота. Ледок похрустывает, девчата где-то смеются. И вдруг прямо по голове – шарах! Валенком. Хорошо хоть не кирпичом. Больно, обидно! А вещдок-то, между прочим, ещё тёплый.
Неизвестно, что там думал молоденький патрульный, но видок у него был… Девчата аж зашлись хохотом. А Юра, разобравшись, проводил их до общежития и помог дотащить тяжёлый инструмент. Ну а с Галкой они вскоре поженились. Так друзья их и прозвали – «Валенком венчанные»!
Отсмеялись, вспомнили ещё пару смешных случаев и начали расходиться. Ушли в палатку и мать с отцом. А пятнадцатилетняя Полина осталась у догоравшего костра – очень уж ей было хорошо. Ночевали на ровном отроге в Бердских скалах. Окрестности как на ладони, над головой шатёр неба с хрустальными звёздами.
Вот самые яркие из летнего треугольника: голубоватая Вега, Денеб и Альтаир… Вдруг у девушки перехватило дыхание. Показалось, что звезда пронзила ей самое сердце своим лучом. Тонкая натура, настроенная на всё загадочное и таинственное, Полина аж задрожала от радостного возбуждения, ясно услышав Зов. Да, именно так: с большой буквы. К ней вдруг обратилась сама космическая даль, где светила взрываются от переизбытка огня, а сбрасываемые вуали образуют причудливые разноцветные туманности, в которых скрываются агрессивные кошмары погибших светил – нейтронные звёзды и чёрные дыры.
Но тогда Полину не волновали мудрёные названия. То, что она чувствовала, нельзя было даже выразить словами. Только девочка знала: отныне вся её жизнь будет посвящена служению. Кому и чему? И это трудно было сформулировать. Но всё её существо звенело и пело в унисон неслышной мелодии вселенной: она – не здешняя, она принадлежит космосу. Её дом там!
Теперь следовало принять решение куда пойти учиться. Без образования не обойдёшься, это Полина понимала. Только вот почему-то не существует факультета загадочного звёздного света, отделения таинственного полуночного свечения и пособий о том, как ходить босиком по лунной дорожке. Слишком прозаичны направления научных кафедр в институтах и университетах, слишком много сухих формул надо заучить, чтобы сдать экзамены на право назваться просто астрономом.
Поэтому она не спешила. Но быть ближе к космосу, к настоящим звездолётам хотелось. В прошлом году, незадолго до окончания школы, отца перевели в космопорт «Кисимайо», что возвели в экваториальной Африке. И Полина упросила взять её с собой. Мать сначала была против: в Сомали слишком жарко, девочке надо готовиться к поступлению, и вообще – это слишком далеко! Но потом ей самой предложили работу в Чили, в высокогорной обсерватории, и под напором обстоятельств мама уступила. Так Полина вступила во взрослую жизнь и сразу окунулась в суматоху насыщенных будней одного из главных космопортов планеты.
* * *
Старенький отцовский кондиционер здорово помогал, ведь дневная жара в Сомали почти адская. Не спасает даже близость океана. Зато раннее утро и вечер просто сказочны. Неудивительно, что Полине, с её страстью к путешествиям, в Африке нравилось всё. И пекло космопорта, и хлопотное место буфетчицы технического зала, и расстилающаяся панорама за стеклянной стеной. А больше всего – редкие вечерние полёты на пляж. Иногда папа брал технический антиграв и отвозил на коралловый песок, к изумительной лазури Индийского океана. После серых технопейзажей родного Новосибирска это воспринималось сном наяву.
Вот и сегодня решили окунуться после смены в небесно-голубые волны, полежать на бело-золотистом пляже, побродить по зыбкой границе между мягким песком и кружевной вязью набегающих волн. Может, удастся набрести на очередную морскую звезду, выброшенную океаном? У неё уже их много: красные, сиреневые, жёлтые. Есть в крапинку, в полоску и в звёздочку. Не хватает только серо-буро-малиновой в горошек, как шутил отец.
Морские звёзды, небесные… Как прихотливо переплетаются нити судеб, какие глубокие смыслы порой таятся в совершенно, казалось бы, разных вещах!
– Ты сама как звёздочка! – говорил отец. – Такая же живая и блестящая. И имя твоё происходит от златокудрого и лучезарного бога Аполлона!
Почему её назвали Полиной? Этим вопросом она задавалась, будучи совсем маленькой. Поля, Полюшка – так ласково звали родители. Лишь учителя, вызывая к доске, неизменно произносили формальное: «Холмская». В пятом классе мама принесла книжку писательницы Элеанор Портер под названием «Поллианна». Тут-то и раскрылся секрет. Оказывается, в детстве та так полюбила этот роман, что решила назвать дочь Поллианной. Однако папа возразил, что так получится слишком длинно. И вообще, зачем нам что-то иноземное? Сошлись на компромиссе.
Полина тоже прочла мамину книгу в один присест. Теперь уже ей понравилась маленькая неунывающая героиня, во всех обстоятельствах умевшая найти повод для радости. Этой игре научил Поллианну её отец. А началось с того, что в церковных пожертвованиях девочке прислали не куклу, как она просила, а пару детских костылей. «Как этому можно радоваться?» – спрашивали непосвящённые. Но Поллианна отвечала: «Просто надо радоваться тому, что они тебе не нужны! И так во всём: чем труднее становится, тем веселее, когда наконец догадаешься! Только иногда нелегко сообразить, чему нужно радоваться». Понемногу девочка заразила этой игрой всех знакомых. Даже самые хмурые и неприветливые встречали улыбкой, потому что и их обезоруживала её непосредственная искренность.
Полина решила последовать примеру полюбившейся героини. Отныне, какая бы неприятность ни случалась, она тоже стремилась как можно быстрее найти то, чему можно порадоваться. Сегодня судьба послала очередное испытание: мечтам окунуться в океан не суждено было сбыться. Встречали рейс с Плутона, доставивший смену рабочих, строивших форпост на краю Солнечной системы. Первопроходцы, конечно, сразу потянулись в буфет – за полгода им надоели концентраты и пайки, да и пообщаться хотелось, завести новые знакомства. Так что Полину, из-за наплыва посетителей, попросили поработать сверхурочно. Она, разумеется, согласилась, хоть и расстроилась. Но тут же, сделав себе выговор, начала искать повод для радости.
Кто ищет, тот всегда найдёт! Старая мудрость подтвердилась уже спустя четверть часа, когда в зал буфета выверенным шагом бывалого пустотника зашёл светловолосый парень в форме космопилота. Он сразу направился к стойке, за которой Полина протирала сверкающие чистотой фирменные фужеры.
– Добрый вечер, девушка! Двойной марсианский, пожалуйста. И добавьте щепотку чёрного кайенского перца.
Полина взглянула на него и вспыхнула. Пилот здорово походил на её героя: пронзительные зелёные глаза, широкие скулы, правильно очерченное лицо, полноватые губы, мужественные крылья носа, спокойные уверенные глаза… Вот только фирменной улыбки не хватало, которая озарила бы эти черты тем самым внутренним светом знающего себе цену человека.
Девушка быстро сделала коктейль и выставила перед космонавтом высокий узкий фужер с надписью «Кисимайо». А вот с перцем, похоже, переборщила: тот пригубил и слегка поморщился. Однако ничего не сказал. Забрал напиток и направился в дальний угол, подальше от весёлой компании трудяг с Плутона.
Так Полина впервые увидела человека, которому суждено было изменить её судьбу. Она ещё не знала, кто он и даже как его зовут. Хотя обычно легко знакомилась с людьми. Тем более красота юной сибирячки неизменно привлекала мужчин. Но сейчас и она не сработала. Внезапно нахлынувшая робость помешала подойти и спросить: «Привет! Как дела?» А потом с улыбкой добавить: «Мы здесь – одна дружная семья. Рады видеть вас в коллективе космопорта! Завтра в этом зале состоится игровой турнир, на который я вас приглашаю.»
В глазах белокурого жилистого незнакомца застыла такая скорбь, что Полина постеснялась тревожить его. Но в душе пообещала: она найдёт способ посвятить парня в свою игру и во что бы то ни стало добьётся, чтобы этот странный человек научился радоваться. Ведь его улыбка будет очень похожа на то приветствие любимого космонавта, что встречает её каждый вечер после работы.
«Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Строки вырезаны там же, на Земле-7, на деревянном кресте, водружённом в 1913 году в Антарктиде в память полярного исследователя Роберта Скотта, достигшего Южного полюса и погибшего на обратном пути. Это вообще девиз всех искателей, первопроходцев, беспокойных сердец, к которым Полина, несомненно, причисляла и себя.
Глава 2
Ещё дважды «Юрий Гагарин» появлялся в техническом буфете. И каждый раз Полина бессовестно и жадно его разглядывала, наивно считая, что скрывает свой восторженный интерес. Хотя женщины-официантки уже несколько раз прозрачно пошутили при Холмской насчёт «завидного жениха».
Один раз он съел прямо-таки огромную порцию обжаренных говяжьих колбасок с овощным рагу. Под местное пиво. Вообще-то, Полина была искренне убеждена, что покорителям космоса не пристало самостоятельно травить себя. Ведь, согласно Информаторию, этиловый спирт относится к наркотическим веществам жирного ряда. Неудивительно, что всё больше жителей Метрополии, в частности – Холмские, избегали употребления содержащих его жидкостей. Но в определённых кругах спиртное ещё пользовалось спросом. А в аграрном Сомали его даже промышленно производили на нескольких небольших заводиках. Да и трудяги космоса, те же покорители Плутона, жаловали слабоалкогольные коктейли. Поэтому она просто приняла данный факт, отодвинув своё мнение.
Второй раз пилот пришёл как раз в компании строителей. Но снова взял лишь двойной марсианский и уединился за дальним столом. Полина отметила, что лицо её «Гагарина» менее круглое, чем у первого космонавта Земли-7. Но их роднило внешнее проявление мужского здоровья и силы. Те же спокойные пронзительные глаза под светло-русым чубом, широкие скулы, неровные крепкие зубы, по виду способные перекусывать полимерную углеродистую керамику, что всё более заменяла в Метрополии легированную сталь.
Теперь, возвращаясь с работы, она с особой теплотой смотрела на улыбающегося со стены Юрия Алексеевича.
* * *
– Я прилечу за тобой через два часа, – сказал отец. – Не боишься?
– Не-а! – беспечно ответила Полина и помахала рукой. Лети, мол. Станислав Андреевич улыбнулся и захлопнул солнцезащитный фонарь кабины.
В течение минуты антиграв превратился в маленькую точку на васильково-синем небосклоне, удаляясь на север. Провинция Нижняя Джубба со столицей Кисимайо располагалась на юге Сомали. На карте её очертания напоминали носок изящной женской туфельки, хозяйка которой игриво опёрлась на кончики пальцев, задрав в воздух высокий каблучок.
Полина перевела взгляд на океан и зажмурилась от пляски солнечных бликов. Солнце склонялось к горизонту – в июне в экваториальной Африке темнеет уже в половине седьмого – и ультрамариновая гладь постепенно приобретала цвет голубого миража. Всю неделю стоял полный штиль, на небе ни облачка, а сегодня к вечеру подул слабый приятный ветерок, и они с отцом поспешили на пляж.
Но перед самым отлётом Станиславу Андреевичу пришло распоряжение главного инженера: к шести вечера прибыть на работу. «Сатурн-9», вернувшийся с Энцелада, состыковался с околоземной станцией в нештатном режиме. Следовало выслушать донесение командира и постараться разобраться с ситуацией по горячим следам. Однако отец не мог отказать дочери и решил всё же доставить её на побережье, понежиться в ласковых волнах океана, а после совещания вернуться и забрать.
Какое же это удовольствие – покачиваться на спине, лёжа на поверхности ласковой стихии, и видеть над головой проплывающие облака цвета розовой герани! Приятная прохлада после суетливого рабочего дня сморила Полину, и она не заметила, как задремала, убаюканная ласковыми волнами. Проснулась оттого, что огромная чайка пронзительно закричала над головой и нырнула за рыбой, почти задев девушку своим крылом.
Небо уже потемнело, так как солнце скрылось за горизонтом. Сколько же она проспала, дрейфуя на океанской глади? Полчаса? Час? Судя по тому, что на западе остался лишь золотисто-охристый след, отчеркнувший каймой линию слияния неба с водой, сейчас уже около семи. Отец что-то запаздывает… Полина перевернулась на живот и длинными гребками направилась к берегу. Тёмная вода отливала серебром там, где на неё падал лунный свет, придающий окружающему пейзажу загадочный и тревожный вид.
Полина была не робкого десятка, плавала очень хорошо, могла просто лежать на воде, поэтому не боялась заплывать далеко. Но сейчас ей отчего-то стало не по себе. Возможно, причиной усилившийся ветер и возросшее волнение? Или недоброе мерцание медуз, переливавшихся в глубине потусторонними сполохами? Как бы то ни было, хотелось поскорее добраться до берега, растереться махровым полотенцем и переодеться в сухое. А потом – встретить отца, который по всем подсчётам уже должен появиться.
Тёмные фигуры на том месте, где лежала её одежда, Полина заметила не сразу. Только подойдя совсем близко, увидела пятерых худых негров, что сидели на корточках, перебирали её вещи и тихо лопотали меж собой. Их почти и не слышно за криками чаек и плеском волн.
Вот один из аборигенов заметил её, вскочил и что-то сказал остальным. Теперь уже все развернулись в сторону девушки и неожиданно громко неприятно заржали. Полина немного знала суахили, но этот диалект был ей незнаком. Она демонстративно протянула руку к своим вещам и произнесла:
– Я хочу одеться. Пожалуйста!
Опять смех. На этот раз ещё более уверенный и дерзкий. Первый негр протянул полотенце, она шагнула за ним, но в последний момент тот отдёрнул руку. Растерявшись, девушка отпрянула и угодила прямо в лапы второго, оказавшегося сзади. В ноздри ударил незнакомый неприятный запах. Попыталась вырваться, но у наглого аборигена были сильные руки с цепкими пальцами, и он не собирался ослаблять хватку.
Остальные столпились вокруг и начали поочерёдно тыкать напряжёнными тёмными пальцами в светлый живот и боковины подреберья купальщицы. При этом так же неприятно хохотали и что-то отрывисто выкрикивали.
Но вот тот, что держал потными руками, сильно оттолкнул девушку, и та упала на песок. Её плотно окружили. Лишь в этот момент Полина испугалась по-настоящему. И, хотя вокруг кроме пятёрки наглых негров никого не было, чисто инстинктивно закричала:
– На по-о-о-омо-о-щь!!!
* * *
Пилот военно-транспортного орбитала, обслуживающего эскадру Солдат Сумерек, Хуберт Штрассл (действительно, чем-то напоминавший Юрия Гарина), бесцельно слонялся по космопорту. Он уже несколько раз выпил кофе и от нечего делать решил зайти в кабинет начальника смены. Пилот не любил сидеть в общежитии, где коротал время между планетарными вылетами. Корабль Хуберта никогда не опускался на Землю, а загружался суборбитальными челноками. Сейчас же был перерыв между полётами. Вот только очередной отгул не радовал Штрассла, который с некоторых пор находил забвение только в работе.
– А, Хуберт! Заходи-заходи. Весьма кстати! Я уж хотел вызвать тебя. Дело есть! – Андрей с облегчением отодвинул от себя инком.
– Вылет на орбиту?
– Нет, ближе. Нужно слетать на побережье, за дочерью старшего инженера Холмского, Полиной. Вот координаты.
– А сам он почему не может? И что его дочь там делает? – Перед глазами встала симпатичная юная веселушка из бара космопорта, что всегда смотрит на него странными, необычайно притягательными глазами.
– Станислав Андреевич отвёз её к океану, отдохнуть и искупаться после жаркого дня. Обещал вернуться через два часа, но не может. Совещание по «Сатурну-9» затягивается, открылись некоторые обстоятельства… Прошло уже два с половиной. Андреич беспокоится. Попросил найти кого-то, кому можно поручить столь ответственное дело. А никого свободного, кроме тебя, вообще нет. Ну как, слетаешь?
– Яволь! Какие разговоры. Надо – значит надо.
Полувоенное руководство космопорта не относилось к непосредственному командованию Штрассла, но являлось взаимодействующим структурным подразделением единого звёздного флота. Так что пилот, привыкший к немецкой дисциплине, расценил вежливую просьбу начальника смены как приказ.
– Возьми антиграв Холмского! Вот его ключ.
Лететь было недалеко – десять минут туда, десять обратно. Как зовут ту девушку? Ах, да. Полина. Всегда смотрит такими чистыми глазами. По виду, вообще истинная арийка… На этом моменте Хуберту привычно поплохело.
Он не имеет права даже думать о ней. Тут всё вывернуто наоборот. Здесь он уже не элитный воин армии владык мира, а туземец с окраинной земли. Австриец, бывший фашист. Местные все его тут так воспринимают. А Полина эта ещё и дочь старшего инженера Метрополии! Молоденькая, совсем наивная девочка… Жизни-то и не видела. Росла у влиятельных мамочки с папочкой под крылышком. Напридумывала себе что-то. Впрочем, юность – самое подходящее время для романтических чувств. Даже самых безрассудных. Это ему не до сантиментов.
«Скорее бы на орбиту! – тоскливо подумал Штрассл. – Там отступают все глупости. Служба излечивает даже ненависть. Летать – вот моё спасение! Это то, что я действительно люблю и умею. А больше мне ничего и не надо».
Антиграв, как известно, перемещается практически бесшумно, поэтому уже на подлёте он услышал отдалённый явно девичий крик. Без раздумий врубил форсаж, хотя при спуске это делать категорически запрещалось, поскольку затормозить с него в последний момент мог лишь настоящий ас. Но Хуберт, без сомнения, был им. С характерным хлопком воздуха, сорвавшегося с поверхности аппарата, он неожиданно завис над группой полуголых чернокожих, окруживших испуганно сжавшийся меж ними маленький светлый комочек.
Бандиты! Штрассл слышал о группах отморозков, как правило не имеющих своего угла. Их трудно поймать, потому что они всё время бродят из Сомали в Кению и обратно. Вечно жуют кат – листья местного кустарника, содержащего слабый наркотик. А потому не только агрессивны, но часто ещё и неадекватны.
«Vorw?rts, Jagdflieger!»
Негры, шарахнувшиеся было в первый момент, увидели, что из антиграва выпрыгнул всего один человек. Да и тот среднего телосложения. Отморозки сразу осмелели и начали выдвигаться на прежние позиции. В тёмных руках тускло блеснули ножи. Хм, ожидаемо! Хорошо, что хоть ничего стреляющего не видно. Хуберт демонстративно спокойно склонился над девушкой:
– Как вы? В порядке? Они вам ничего не сделали?
– Нет… – Полина сидела на песке, обхватив себя руками. Её била дрожь.
В этот момент сзади напали двое. Но Штрассл, старательно изображавший лопуха, был готов. Уколы ножей через форменную «тропичку» ощутились как сильные точечные удары. Защитный материал холодняк ожидаемо не пробил, но было весьма больно. Но зато теперь он имел полное право попросту перестрелять всех. Вооружённое нападение на военнослужащего – это одно из самых тяжких преступлений в Метрополии, и наказывается вплоть до высшей меры. Причём, военный или его сослуживцы обязаны пресечь преступление в кратчайший срок и с наименьшими потерями для некомбатантов.
Вот только убивать прямо на глазах этой девочки, и без того сверх предела расширенных от ужаса… Решение, как обычно в бою, пришло мгновенно, сразу после атаки первых бандитов: нужно изобразить из себя эдакого героя-рыцаря из старых дамских романов. (Только не забыть открытые руки всё же беречь!)
Ощутив уколы, не трогая бластер, развернулся и резко ударил одного ногой в голень, а другого, почти сразу, «лодочкой» по ушам. Так, эти временно отпали. Ещё один из отморозков, находящихся поодаль, подобрал большой камень и кинул в антиграв. Твою ж дивизию! Кабина открыта (Хуберт торопился помочь девушке) – и булыжник угодил прямо в приборную доску. Оттуда буквально брызнуло осколками во все стороны.
Теперь трое подбирались с разных сторон, причём один норовил зайти со спины. Переднего Штрассл пробил ногой в пах, и тут же схватил второго за предплечье с ножом. Этот негр оказался на редкость щуплым. Недолго думая, австриец просто перебросил его через себя. Прямо в третьего, прыгнувшего ему на спину. А затем прошёлся по всем отморозкам хорошо поставленными хуками, преодолевая хаотичное сопротивление. Чем гарантированно отправил в нокауты.
Порядок! Все наркоши повержены. Вот только и ему зуб выбили. Да один клинок зацепил лицо. Хорошо, глаз не задело. Поэтому первым делом собрал разномастные ножи и ссыпал ебе в карман шорт. Так, теперь умыть лицо в океане и заклеить порез медицинской пастой из аптечки. Нормально! Теперь хорошо бы нападавших как-то связать. И вызвать сомалийскую милицию. Только после этого можно будет заняться непосредственной помощью девушке.
Хуберт подошёл к кабине. Вот урод! Меткий бандит не только разбил пусковое устройство, но и повредил систему связи. Сообщить ничего не удастся. Остаётся ждать, пока в порту сами хватятся и пришлют подмогу. Внимательно осмотрел кабину. Ничего, что может сойти за верёвку. Приподнял повреждённую приборную доску и увидел самодельный бардачок. Что тут? Ага, моток медного кабеля! Интересно, зачем старшему инженеру проволока? А впрочем, технари любят, чтобы под рукой находился провод: что-то к чему-то подсоединить, привязать и так далее. Сечение два миллиметра, хорошо гнётся и держит форму. Отлично, зубами не разгрызут! У них и зубы-то гнилые – от того же ката. Наркота вообще вредна для всех органов и систем.
Пока Хуберт исследовал кабину, Полина схватила валявшуюся неподалёку одежду, отбежала подальше от страшных бандитов и наскоро натянула брючки и блузку. Из обуви нашлась одна кроссовка. Второй нигде не видно, а возвращаться обратно на поле побоища было просто страшно. Вот ведь! Сколько раз в своих мечтах она представляла, что попадёт в трудную ситуацию, а кумир её спасёт! И вот оно, наконец, свершилось.
Не зря говорят умные люди: мысли способны воплощаться. Думать надо осторожно! Совершенно никакой радости от спасения она сейчас не испытывала. Наоборот – один жгучий стыд! Хотя, казалось бы, отчего? Полина же не виновата, что на неё напали эти больные. А о том, что негры нездоровы, свидетельствовали бессмысленно-юродивые лица, блестящие глаза и постоянно двигающиеся челюсти. Безопасники, помнится, рассказывали о таких бандах, предупреждали, что они всё ещё попадаются в безлюдных местах. Чаще всего занимаются вымогательством, потому что денег на наркотики вечно не хватает. Скорее всего, и Полину аборигены увезли бы в тайное место, а потом затребовали выкуп. Не исключено, что и надругались… И оттого чувство гадливости по отношению к себе не проходило. Словно умудрилась изгваздаться в нечистотах.
Штрассл тем временем флегматично скручивал уже четвёртого разбойника. Девушка несмело приблизилась и встала поодаль от лежавших рядком тел. У трёх руки и ноги были связаны проволокой. Четверо всё ещё без сознания, а один что-то злобно бормочет, яростно зыркая на пилота.
– У вас есть что-нибудь, из чего можно сделать кляп? Хорошо бы заткнуть ему пасть. Да и остальным не помешает.
– Я порву полотенце. Подойдёт? – робко спросила Полина.
– Вполне!
Плотная ткань сначала не поддавалось, но девушка догадалась вытащить уток, и дело пошло. Связав последнего, Хуберт подошёл к ней. Пунцовая от смущения Полина, не поднимая взгляда, протянула пилоту пять кусков материи.
– Спасибо. Если бы не вы…
– Вовремя подоспел! – криво усмехнулся он. Окровавленное лицо частично стягивала подсохшая медицинская пена. – Я их крепко связал, можете не опасаться. Но нам придётся ещё на некоторое время здесь задержаться.
Увидев в глазах Полины вопрос, добавил:
– Устройство связи испорчено, а мобильный пострадал во время борьбы.
– У меня тоже телеком был, но они его забрали.
– Да? Возможно, он до сих пор у них. Придётся обыскать. Сейчас ещё раз умоюсь и закончу с этим. А вы пока побудьте в сторонке. Вам нужно прийти в себя, успокоиться. Вам холодно? Вы сильно дрожите.
Полину действительно била дрожь. Первый шок, во время которого она фактически пребывала в ступоре, прошёл, и теперь задним числом накатил испуг.
– Нет, мне не холодно. Мне… мне страшно.
– Ну, это понятно. Ничего, сейчас всё пройдёт. Вот, глотните! – Хуберт требовательно протянул ей свою фляжку, предварительно отвинтив крышку.
– Что это?
– Марсианский коктейль.
– Да, но…
– Крепкий, да. Но вам сейчас нужно. Поверьте, я знаю, что говорю!
У Полины не было сил сопротивляться уверенному голосу и не терпящему возражений тону этого сказочного героя. Девушка приняла ёмкость и невольно вспыхнула волной внутреннего жара, когда сильные горячие пальцы коснулись её руки. Сделала два глотка и тут же поперхнулась, сильно закашлялась.
– Ничего-ничего! Это всего лишь кайенский перец. Да вы же сами мне такой часто делали. А теперь присядьте вон там, пока я поищу ваш телеком.
Полина послушно уселась в сторонке. Песок, раскалённый днём до того, что на нём можно было варить кофе, успел остыть. Но жар расходился из желудка, вытесняя смуту и тревогу. От непривычного алкоголя закружилась голова, и происходящее начинало казаться нереальным, как в кибер-квесте.
Правда, девушка всё ещё чувствовала себя виноватой. Из-за неё он вступил в смертельную схватку, ему порезали это замечательное лицо и, кажется, выбили зуб. «Но как он аж пятерых уложил! Настоящий герой! Интересно, а что он обо мне думает?» – наконец-то заворочались в головке извечные девичьи мысли.
Хуберт повторно тщательно умылся и обыскал отморозков. Но телекома Полины не нашёл. Внимательно осмотрелся вокруг, но тоже безрезультатно.
– Наверное, куда-то закатился, пока дрались. Вряд ли его сейчас удастся найти. По крайней мере, в темноте. Но в любом случае, в порту скоро забеспокоятся и пошлют кого-нибудь за нами. Лучше всего просто подождать.
Полина согласно кивнула. Её вдруг охватило безмятежное спокойствие. Как во сне, когда осознаешь, что всё вокруг – не взаправду. Рядом с этим человеком она чувствовала себя как за надёжной скалой. А вот и мимолётное видение – словно будущее встало перед глазами. С Полиной иногда случалось: она словно переносилась в другой мир и оттуда наблюдала за собой, теперешней, с высоты. Сейчас та, «верхняя», сказала: «Доверься и ничего не бойся! Придёт время – и ему понадобится помощь. Тогда именно ты сможешь отблагодарить».
Вдруг зазвучала красивая мелодия. Штрассл опешил.
– Мой телеком! – слегка «поплывшая» Полина уже спокойно пошла на звук и извлекла аппарат из-под песка. – Папочка, это ты? Со мной всё в порядке! Хуберт? Да, здесь. Мы не можем вылететь. Что? Да, сейчас включу на громкую.
Пилот вкратце объяснил ситуацию. Он, конечно, мог вернуться и без навигационных приборов, но не хотел оставлять без присмотра бандитов. Полина слушала взволнованный голос отца, заверения, что спасательный аппарат уже на взлёте, а силы правопорядка оповещены. И ей всё более становилось хорошо.
– Видите? Всё в порядке! За нами уже вылетели. Через десять минут будут здесь. – Пилот помялся, но затем всё же неуверенно спросил: – Это сигнал вашего телекома… Что это было? Очень красивая музыка.
– Нравится? Хотите, поставлю и вам? – теперь глуповато улыбающуюся Полину наконец-то откровенно потянуло к «Юрию Гагарину». – Эту песню исполняла Анна Герман. Певица с Земли-7. Она всегда пела так, что у тех, кто слушал, дух захватывало. Сейчас, минуточку.
Девушка начала лихорадочно искать нужный файл, но пальцы подводили.
– Герман? Она была немкой? («Земля-7 – это же Фатерланд!»)
– Не совсем. Её предки голландцы. Но да, жили в Германии. А потом переехали в Россию. Ещё в XVIII-м веке. Но родители Анны соблюдали семейные традиции, учили детей немецкому языку. У неё была очень трудная судьба, жизнь бросала в разные страны. Последние годы жила в Польше. Вообще знала пять языков. И пела на всех… Вот, послушайте!
Полина наконец нашла нужное:
«Покроется небо пылинками звёзд,
И выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу вёрст.
Мы эхо, мы эхо,
Мы звёздное эхо друг друга.
Мы эхо, мы эхо,
Мы звёздное эхо друг друга…»
Отзвучали последние ноты. Щемяще-грустная мелодия заворожила Хуберта, а слова тронули потаённые струнки огрубевшей на фронте души. Он никогда не считал себя сентиментальным – путь лётчика-истребителя всегда требовал напряжения всех моральных и физических сил. На чувства порой просто не оставалось ни времени, ни сил, ни желания.
Но вот теперь эта музыка, эта девочка… Девушка. Он шагнул к ней:
– Разрешите?
Осторожно взял маленькие пальчики Полины. Странно, но вроде бы давно забытые жар и трепет вновь поднялись в глубине, оживляя не до конца умерший организм. Это было приятно. В голове зашумело как после пары коктейлей. Медленно, контролируя каждое движения, чтобы прекратить при малейшем намёке на сопротивление, бережно поцеловал мизинчик сначала на одной, потом на другой руке. Девушка вспыхнула, вздрогнула. Но рук не отняла.
Так они и застыли – огрубевший пилот, от внезапно нахлынувшей нежности, и девчушка, пронзённая блаженством нечаянной близости с воплощением её детской любви.
Один из сомалийцев, извиваясь сумел подползти к соседу. Тот освободился от кляпа и теперь зубами пытался перегрызть проволоку на руках подельника. И почти преуспел – Хуберт явно недооценил качество его зубов, – но тут показались огни приближавшихся антигравов. Молодые люди очнулись.
Пара профилактических пинков, после чего кляп и проволока вернулись на подобающие места. Остальные пленники даже не делали попыток освободиться и только злобно вращали глазами из-под нависавших на лбы грязных косм. А к раскрасневшейся Полине уже бежал Станислав Андреевич. Дочь облегчённо бросилась навстречу и как в детстве прильнула к сильной и родной отцовской груди. Запоздалые рыдания сотрясли всё её девичье существо.
– Ну, всё-всё, милая. Всё хорошо, всё позади! Успокойся.
Но Полина не могла успокоиться. Как не могла и рассказать, отчего плачет. Только ли потому ли, что испугалась? Или потому, что не совладала с чувствами и теперь неумело изливала их на надёжной груди отца?
* * *
1990 год, 15 августа. Земля-1. Временный учебный центр
Прежде чем отпустить Сафонова, Саргенто сначала заставил пробежаться трусцой, а оставшуюся треть пути пройти пешком, с выполнением дыхательных упражнений. Словно запалённую лошадь по кругу поводил. И это дало результат:
Борис Феоктистович Сафонов, уровень 2
Человек, 29 лет
Появившееся очко характеристик без колебаний вложил в выносливость и полюбовался недавно открытым личным профилем:
Сила – 2
Ловкость – 1
Телосложение – 1
Выносливость – 2
А сердце так и норовило выскочить из раскалённой груди. То, что заставлял его вытворять местный «летун», больше походило на легендарные тренировки разведчиков Северного флота. Многокилометровые кроссы по заросшим тайгой каменистым сопкам, скалолазание, рукопашный бой. Да ещё и в разных вариантах экипировки, с непривычным оружием. Лишь на стрельбе удавалось немного отдохнуть. «Ворошиловский стрелок», это, знаете ли, и в Метрополии «Ворошиловский стрелок»! Тем более лазерные бластеры ему вообще понравились: лёгкие, прикладистые, без отдачи. Но, к удивлению Сафонова, основные тренировки шли с самым примитивным оружием – дубиной, каменным копьём, топором, пращей, луком. Которые ещё и изготавливать приходилось самому, из подручных материалов.
Здоровенный, чуть не наголову выше инструктора, Борис с детства считал, что обладал недюжинной крестьянской силой. Которая, между прочим, и в воздухе всегда выручала. Поэтому когда перешёл тут с нулевого на первый уровень (о чем оповестила непонятная полупрозрачная «панель управления»), не задумываясь повысил первую же в списке характеристику. И действительно, на следующий день он заметно прибавил в подтягиваниях на турнике и способности к поднятию тяжестей. Может и выносливость теперь только завтра повысится?
Борис облегчённо рухнул на лавочку, что стояла в заманчивой тени тополя. Инструктор присел рядом. Все упражнения он выполнял лично, следуя на несколько шагов впереди. Показывал, так сказать, личным примером. Но ему такая нагрузка, похоже, даже нравилась. Сейчас Саргенто уже не воспринимался тем буржуйским снобом, каким показался с первого взгляда. Это был хорошо подготовленный и уверенный в себе боец.
– Слушай, Володь! Ты, правда, ещё при рыцарях воевать начал?
Феоктистов коротко взглянул. Помолчал. Затем констатировал:
– Коля проболтался… Да, было такое!
Ещё в первый вечер у Бориса с балтийцами состоялся разговор по душам. Ну, если не считать того, что на расспросы о появляющихся полупрозрачных надписях оба изобразили вежливое непонимание. Сначала, под восхищёнными взглядами разновозрастных «девочек» из столовой жареного поросёнка ели почти трезвыми. Подняли лишь наркомовские – «за Победу!» и, глядя на местных, перешли на безалкогольный «Иртыш» и травяные взвары. Тем более Сафонов и до этого практически не пил спиртного, при необходимости стараясь ограничиться символическим шампанским.
Но вот потом застолье продолжили уже в узком кругу, в уютном кубрике, выделенным ему под временное жительство. К удивлению Бориса, сначала за стол, уставленный разносолами предыдущего пиршества, вместе с лётчиками присела и красавица-«капитанша». Небрежно извлекла из форменной юбки красноармейскую 750-миллилитровую стеклянную фляжку и передала Зуброву:
– На! Как самый молодой. «Шило»-то мастерить не разучился?
– Обижаешь, майне либе!
– Откуда такое богатство? – удивился Саргенто.
– Выдают. Для обслуживания аппаратуры.
Больше вопросов не было. Гвардии майор быстро развёл жидкость и разлил по непривычно гладким стаканам. Ничего не оставалось, как последовать пагубному примеру местных летунов. Судя по ощущениям, на Балтике «шило» состояло из двух частей спирта и одной воды. Впрочем, имелся в этом и положительный момент – уже через пару тостов собравшиеся почувствовали себя заметно дружнее. Вот только ещё более похорошевшая атташе неожиданно встала и коротко кивнула мужчинам:
– Извините, товарищи офицеры. С вами весело, но – служба!
Сафонов галантно встал, чтобы проводить до двери, однако оба балтийца остались сидеть. Лишь Феоктистов как-то очень уж шутовски поклонился:
– За приятность вечера – данке шён!
Когда за «капитаншей» закрылась аккуратная броняха, «Кабо» уже обновил очередным «по-чуть» содержимое стаканов.
– Мужики, а чего вы девочку эту всё какими-то немецкими словечками прикалываете?
– О! Давайте за женщин! – тут же вскинулся Зубров. Поддержали. Смачно закусили остывшей поросятиной. Наконец, Феоктистов грустно ответил:
– Слышал, как она к Коле обратилась? «Самый молодой!» А товарищу гвардии майору, между прочим, уже давно сорок восемь… Просто мы тут все находимся в идеальных телесных оболочках. Как, собственно, и ты теперь. Вот и выглядим как огурцы. Так что Аркадьевне даже и не знаю, сколько там на самом деле. Иногда, кажется, что вдвое старше. А иногда – хоть дочкой называй! Знаю лишь, что раньше она очень чистая была, солнечная. Как те девочки, из столовой. Но для войны этой клятущей пришлось ей себя изменить. В худшую сторону. Два года у немцев прослужила, в каких-то особо злодейских частях.
– Мужики, а можно попонятнее? Что за война? Если это другой мир – откуда здесь наши немцы? Вы-то каким боком к этому причастны? Вы же вообще космонавты! Если правильно понял, летаете в безвоздушном пространстве, за пределами атмосферы.
– Ничего себе товарищ гвардии подполковник вопросы ставит! – восхитился Саргенто. – Наш человек! В корень зрит.
А затем объяснил. И хорошо, что Борис уже сидел, а то мог бы и упасть. То, что мир не совсем такой, как считал до самой гибели коммунист Сафонов, он уже понял. Но всё оказалось сложнее. Факт хроноперемещений воспринялся без возражений. Как-никак развлекательный роман «Машина времени» англичанина Уэллса прочёл ещё учлётом Качинской военной школы пилотов. Не удивило и существование параллельных миров-«русел». Это тоже укладывалось в привычные рамки материалистического мировоззрения.
Но пришлось отказаться и от атеизма! Ведь то, что с Борисом проделали потомки (а для простоты жителей Метрополии он решил пока называть так), фактически было сложной медицинской операцией по пересадке человеческой души. Да-да! Той самой, якобы не существующей субстанции, что не подвержена смерти, и о спасении которой пекутся попы и прочие буржуйские мракобесы. В Метрополии же это явление имело сугубо технический термин: «психоматрица». Индустриально развитые потомки через сорок восемь лет после гибели Сафонова создали живую копию его организма, в которую пересадили душу, извлечённую из тела, погибавшего в 1942 году. Причём – в параллельной реальности.
Пока Борис рефлексировал, Кабо нашёл в бытовом отсеке остроумную электрическую духовку. Гвардии майор быстро разогрел мясо и часть рыбных блюд. Ещё по-чуть, под горячую и острую закуску, и мысли Сафонова начали возвращаться к привычному рационализму. А Саргенто выдал следующую вводную: люди не являются коренными жителями планеты. Сначала Землю населяли местные гоминиды – неандертальцы. Но около тысячи двухсот лет назад на поверхность высадились звёздные колонисты, перебившие пребывавших в каменном веке туземцев. Затем цивилизация захватчиков сама быстро одичала и начала ветвиться на параллельные миры-пространства. Но неандертальцы всё же уцелели в «руслах», появившихся ещё до десанта пришельцев. За века они там укрепились и развились. А затем их потомки, «Дикие», научились проникать в другие параллели, где начали масштабную военную экспансию по очищению своей планеты от захватчиков. Во всех населённых теми мирах.
Люди же открыли способ межпространственного пробоя только в 1917 году. К тому времени человеческих «русел» осталось всего одиннадцать. К 1990 году ещё два были захвачены Дикими. Сейчас бои с их оккупационными ордами идут уже на Земле-9, где им противостоят местные жители и вооружённые силы трёх миров людей, объединённых в Метрополию, с почти коммунистическим строем. Оставшиеся шесть «русел», в том числе их общая родина, Земля-7, пока составляют «окраинные земли». Человечества живут там по своим законам, и скорее всего даже не подозревают о глобальной угрозе. Но военные Метрополии активно пытаются использовать их как мобилизационную и ресурсную базу.
– Тут, Феоктистыч, ещё одна фигня есть! – бесцеремонно вмешался Кабо. – Дикие эти намного опаснее людей. Мир и всю окружающую природу они опять же по-своему переделывают. Тем, что у нас издавна колдовством да мистикой всякой считается. Вот и валят людей как кутьков незрячих! Чего уж против них только не пробовали. Лишь у Солдат Сумерек худо-бедно получается.
– Это ещё кто?
– Да вот бойцы такие, специальные. Навроде нашей Аркадьевны. У которых в душе светлого и тёмного поровну.
Потом ещё долго спорили о нестыковках хронологии. Всё-таки историей Сафонов увлекался с детства и постоянно, где бы не служил, пытался повышать образовательный уровень. Но теперь всё, что знал, летело… просто в никуда! Как ни удивительно, немного смог переубедить Саргенто:
– Тебе буржуи много правды напишут? Всем королям, попам, да прочим империалистам нужно только одно – обосновать своё право другими людьми владеть и на их труде наживаться! А те, кого в быдло сиволапое определили, ещё и мычать от удовольствия должны. Вот и напридумывали за тысячу двести лет фиг знает что. Что правят на Земле не менее четырёх тысячелетий.
– Но как же тогда эти древние космонавты после победы друг дружку в рабы и господа определяли?
– Да, похоже, такие же буржуи были, как и их современные потомки.
– Да мы, кстати, и сами кое-что видели! – опять вмешался Зубров. – Так что за неправильность писаной истории я тебе лично ручаюсь. А в Ленинграде, в нашем мире, до 1946 года жил академик Морозов…
Кабо неожиданно опять уткнулся в свою коробочку и быстро постучал подушечками пальцев по святящейся моргающей передней части:
– А, вот! «Николай Александрович». Так вот он с учениками активно разрабатывал научные методы проверки буржуйской хронологии. И много каких подтасовок выявил.
Он повернул к Борису свой странный чёрный портсигар, и тот с удивлением увидел на внешней крышке святящуюся яркую фотоиллюстрацию с текстом. Эдакий представительный дядька, из «бывших», напоминающий зрелого Чехова. Только с бородищей лопатой, да в круглых очках, какие носил и отчим Бориса.
– А почему это вы всё время говорите «в нашем» мире?
– Так – земляки мы с тобой! – нетрезво улыбнулся Саргенто. – Тоже с Земли-7. Вот только родились позже. Я в 1971-м. Колёк ещё на год младше.
– Не понял?! А как же ему тогда сорок восемь может исполниться?
Под воздействием забористого «шила» беседа всё более принимала хаотичный, но зато эмоциональный и ярко-доверительный характер. Оказалось, новых знакомых та самая красивая атташе ещё подростками выбрала для прохождения службы в отряде Солдат Сумерек. И более тридцати лет тренировала в прошедших людских войнах Земли-7. В частности, морскими лётчиками они якобы стали в годы Великой Отечественной.
Очень быстро обсуждение скатилось к тактике Люфтваффе, военно-воздушных сил Красной Армии и Флота, способам отражения атак истребителей и проблемам взаимодействия с наземниками. Все разгорячились. Ладони запорхали над столом, изображая фигуры пилотажа, способы сближения и углы атаки. Сафонов убедился, что дело балтийцы знали. По крайней мере, в теории.
Под конец Борис вспомнил о любимой жене, что осталась в Ваенге. С милой Женечкой, белокурой хрупкой студенткой стоматологического отделения Витебского медтехникума, он познакомился в 1936 году, когда служил в 7-й отдельной авиационной эскадрильи имени Дзержинского. Довольно быстро оба поняли, что чувства вспыхнули настоящие и расписались. А в конце октября 1937-го у них родился сын Игорь.
Борис пожалел, что не мог показать балтийцам фотографию близких.
– Погоди, Феоктистыч! Возможно, тут мы кое-чем поможем.
При взгляде на старшего космонавта Кабо молча слил всё «шило» в небьющуюся мягкую бутылочку и вместе с початой фляжкой спирта убрал в ещё одно чудо техники – небольшой электрический ледник. Пока Саргенто отсутствовал, сделал горячего чаю. Вскоре тот вернулся с чёрной блестящей папкой, где в отдельных прозрачных пакетах лежали фотографии. С первой же на Бориса взглянула жена. Он сразу вспомнил этот снимок. Фронтовой приятель, военный корреспондент Гильярди сделал его у них дома. Над Сафоновыми – портрет Сталина в простой бумажной рамке. Сам он со звездой Героя на кителе и первым орденом Красного Знамени делает вид, что внимательно рассматривает журнал. А прильнувшая к нему Женечка, в своём единственном нарядном платье с бантиком, чуть встревоженно смотрит прямо в камеру.
Глава 3
2022 год, 3 июля. Земля-1, космопорт «Кисимайо»
С некоторых пор Хуберт искренне любил свой орбитал. В отличие от мёртвых летательных аппаратов, которыми довелось управлять в прошлой жизни, «Нибиру» был живым. Не сказать, чтобы особо разумным, но какой-то волей обладал. Сотни тонн живых креветок и планктона составляли его основной вес и содержание. Все переборки, движки, топливные баки, даже вкупе с заполненными грузовыми отсеками и стапелями, в разы уступали этой постоянно жрущей, плодящейся и отмирающей биомассе.
Сначала она, помещённая в невероятно огромный вращающийся тороид, слабо светящийся в черноте космоса и бликующий сегментами стыков, вызывала у него лишь трепет и опасение. Как, собственно, и у большинства нормальных людей. Но Солдат Сумерек нельзя отнести к таковым. Уже на втором посещении «Нибиру», тогда ещё только заполнявшегося «живым электролитом», Штрассл попытался разобраться в назначении частей нового орбитала. И дерзость идеи его захватила!
Об этом, кстати, они говорили короткой сомалийской ночью с отцом Полины, после памятного возвращения с пляжа. Сначала Хуберт откровенно робел перед Станиславом Андреевичем. Поджарый, моложавый и улыбчивый старший инженер отдела эксплуатации антигравитационных двигателей никак не походил на родителя взрослой дочери. Но на лацкане его «тропички» без знаков различия скромно поблёскивал прямоугольничек «цойки» – цифрового оборонного идентификатора. То есть Холмский был военным. А с учётом положения, по внутренней «табели о рангах», воспринимался как минимум оберлёйтнантом. Плюс – представитель высшей расы. Да ещё, гораздо старше двадцатишестилетнего оберфельдфебеля. Станиславу Андреевичу уже исполнилось сорок четыре года.
Беседа долго не клеилась. Холмский быстро понял, что отважный космонавт старался отвечать кратко и чётко. Строго по-уставному. Вот только обожаемый результат геройства Штрассла, сияющая необыкновенно счастливыми глазами, говорила сама за себя. К тому же посёлок диаспоры обслуги космопорта мало чем уступал деревне: новости тут распространялись ещё до того, как успевали произойти. Так что добрые люди давно нашептали, по ком его Полинка «сохла».
В целом, парнишка Станиславу Андреевичу понравился. Выглядел тот лет на двадцать-двадцать два. Конечно, на кумира дочери, Юрия Гагарина, похож только прямым русым чубом, ровным носом, да ясными глазами. Но – весьма приличный молодой человек! Наконец, Холмский понял, как можно сломать лёд отчуждения. Он пригласил Хуберта на ужин в «узком кругу». Для зацикленного на традициях австрийца это было высшей степенью поощрения.
Полина с подружками расстарались на славу. При буфете космопорта имелось несколько «командирских» залов для неформальных совещаний, в которых ещё и отмечали что-либо группами не более шести персон. Один из таких они с героем-пилотом и заняли. Сначала девочки подали картофельный салат, а затем овощное рагу и целое блюдо горячих говяжьих колбасок. А к ним – бочонок сомалийского пива. (Не зря буфетчицы отслеживали предпочтения «Юрия Гагарина»!)
В продолжение банкета Хуберт всё заметнее оттаивал. Он не ожидал к себе столько внимания. К тому же точно знал, что руководство принципиально не употребляет алкоголь! Но Станислав Андреевич, хоть и совсем понемногу, пил с ним. Да ещё, по северной традиции, говорил в промежутках замечательные тосты!
Наконец в голове Штрассла слегка зашумело. Он легко согласился, что старший инженер может называть его запросто – «Юрий». Но в течение буквально трёх минут с удивлением узнал, что «Юра», «Юрочка», «Юрка», и даже «Юрасик» или «Юрец» тоже являются разновидностью этого имени. Холмский же разрешил обращаться к нему на «ты» и только по отчеству – «Андреич».
Под очередной литой бокал пива, впервые за год пребывания в Метрополии, австриец смог, наконец, излить душу. Сказать, что его переход к новому был моментальным – значит не сказать ничего. Теперь Хуберту часто снились те мгновения страшного калейдоскопа, завершившие прошлую жизнь. Сотрясение от попаданий пушек красноносого «Лавочкина», всё же поймавшего его надёжный «Фокке-Вульф» на вираже «собачьей свалки». Резкий запах гари и масла, плеснувшего в кабину. Порывистый поток ледяного воздуха в лицо вместо сброшенного фонаря кабины. Быстро вращающаяся земля. Радость от выхода парашюта и, почти сразу – нечеловеческий ужас. Красноносый Ла-5ФН, с несколькими рядами звёздочек на борту, вновь кинулся на него, словно щука на увернувшуюся плотву. Дюралевая плоскость прошла над самой головой, карающим мечом отрубив спасительный купол. Дальше – только его истошный крик… И физиономия убийцы за плексигласом кабины, отпечатавшаяся на сетчатке: хищная, радостно оскаленная, наискось перечёркнутая шрамом. А также яркая красная цифра «5» на белом хвостовом стабилизаторе.
– Ничего-ничего, Юрок! – ободряюще потрепал по плечу Станислав Андреевич. – Все мы когда-нибудь умрём. А тебе, видишь, второй шанс дали!
Это-то и было самым противным. Крик оборвался в темноте. Сначала Хуберт тоже решил, что насмерть хряпнулся о курскую землю. Но потом над ним поднялась крышка. Не успел он толком порадоваться, как в крайне необычный медицинский кабинет вошёл его убийца. Тот, что хладнокровно отсёк парашют на высоте трёхсот метров. Проклятого эксперта с красноносого Ла-5ФН Штрассл узнал сразу. Только теперь тот красовался в непонятной бело-голубой форме, а лицо выглядело слегка помолодевшим. Но – всё та же хищная радость в глазах и шрам через всю рожу. Он что-то спросил у вытянувшихся перед ним двух медиков в тёмно-синих кителях. А затем повернулся к воскресшему и произнёс на хорошем немецком:
– Наме, цунаме унд динстштелле? (Имя, фамилия, должность?)
– Оберфельдфебель Штрассл, господин офицер! Ягдфлигер (лётчик-истребитель). Я в плену?
– Хуже, оберфельдфебель! Вы убиты. А мы вас воскресили.
– Позвольте узнать, зачем?
– Вопросы здесь задаю я! Когда и где вас сбили? – видя, что новичок впал в ступор, добавил: – Что помните о последнем бое? Когда это было?
– 7-го июля 1943 года мы звеном вылетели на штурмовку большевиков…
– На чём летели?
– На «Сорокопуте». Истребитель-бомбардировщик FW-190А-4 W. Это было южнее станции Поныри, Курск гебитс. Нас, со стороны солнца, атаковали два Ла-5. Эксперты. Завязалась «собачья свалка»… А ваше лицо я помню!!!
Бровь убийцы удивлённо дрогнула:
– Каким образом?
– Рассмотрел, когда вы мне стропы парашюта отрезали!
Тот удовлетворённо рассмеялся и ушёл. Не спросив больше ничего. А в душе Штрассла, чуть ли не впервые за его недолгую жизнь, поселился страх.
Чуть позже тёмно-синие, оказавшиеся офицерами Управления Мобилизации, рассказали, что через пять месяцев после гибели Хуберт был награждён Рыцарским Крестом. Посмертно. К тому времени на его счету был 221 боевой вылет и 65 уничтоженных советских самолётов. Теперь же он находится на другой Земле, в коммунистическом будущем. А в его мире большевики тоже выиграли ту войну.
Заметно захмелевший с непривычки «Андреич», плеснул ещё пива:
– Ну и что? Ты жив, Юрок! Это самое главное! Да и служишь опять. Вон – космонавтом стал. Аж самим Солдатом Сумерек!
Почему-то сейчас этот участливый зрелый мужчина стал по-настоящему дорог австрийцу. Было в нём что-то родственное. И абсолютно никакого снобизма!
– Прозит (На пользу)! – поднял свой бокал Штрассл.
– Прозит! – понятливо чокнулся краем Андреич. Минут через пятнадцать доверительной беседы он неожиданно выдал диагноз Хуберта:
– Дружок, да у тебя же типичный «синдром проигравшего»! Ты видишь вокруг мир, населённый даже не потомками победителей, а теми, кого этот твой «Третий Рейх» вообще пытался уничтожить. Там, на Земле-7. Вот мозги-то и набекрень! К тому же теперь ты, как Солдат Сумерек, должен спасти тут всех. В том числе и в своём мире, где твои фашисты опять же проиграли.
– Я не Солдат Сумерек! – грустно вздохнул пилот.
– Не понял! Как это?
– Помните, я вам говорил про своего убийцу? Это – адмирал эскадры Солдат Сумерек, Владимир Феоктистов. Я просто не смог пойти к нему в прямое подчинение. К счастью, к моменту моего воскрешения УМ уже строил «Нибиру». Я сразу согласился стать его пилотом. Грубо говоря, теперь я просто подвожу эскадре бензин и снаряды.
– Это такие расходные материалы для ваших «Фокке-Вульфов»?
– Ну да.
Мужчины немного помолчали. Им принесли печёные яблоки.
– Откуда ваши девочки знают нашу кухню? – искренне изумился Хуберт.
– Да из Информатория. Всепланетная сеть такая. Там много чего есть. В том числе и путного… Кстати, я же непосредственно участвовал в строительстве твоего орбитала! Как тебе аппарат?
– Выше всяких похвал. А отчего решили с планктоном и креветками поэкспериментировать?
– Да сначала тараканов хотели. Но с теми мороки больше. Бегают, летают. Да и жрут всё подряд. А если в основные отсеки проникнут? Гемора будет – мама не горюй! А здесь вода сама по себе и защита, и дополнительный проводник.
Штрассл попробовал представить себе почти полукилометровый прозрачный тороид «Нибиру», набитый тараканами. Действительно, жуть какая-то! А Андреич, похоже, нащупал благодатную тему:
– Любая война – это противостояние энергий! Кто лучше ими управляет, у того и техника быстрее, и оружие надёжней. Так?
– Ну, пожалуй.
– А вот и не так! Это в твоём мире, у кого мощнее моторы и надёжнее пушки, тот и победит. Если, конечно, выучка бойцов будет соответствующей. А вот с Дикими наши правила не работают!
Хуберт молча отодвинул недопитый бокал с пивом и разлил обоим горячего чаю. Чего-то такого ему и не хватало весь этот суматошный год. Инструктажа. Он просто мотался по Солнечной системе, не понимая толком, зачем здесь и что делает.
– Ещё в прошлом веке, на Земле-10, мы с этим столкнулись. Отправляем тамошним воякам новейшие танки, аэропланы, боевые газы, инструкторов. А боевая эффективность от их применения – чуть выше нуля! Сначала, вроде, всё нормально. Наступают, бьют. Дикие же реально на почти невооружённую косматую орду были похожи. Но через два-три дня – крах! Танки встают, оружие перестаёт стрелять, у аэропланов в воздухе неожиданно глохнут двигатели. А боевые газы больше не травят противника. И орда просто занимает новую территорию. Вместе со всем находящимся там нашим оружием и людьми.
Холмский так расстроился, словно сам только чудом вырвался с непонятной войны в десятом пространстве. Залпом выпил полстакана крепкого чая, откусил здоровенный шмат печёного яблока. И замолчал, жуя и думая о чём-то своём.
– У вас там кто-то погиб? – тихо спросил Хуберт.
– Два прадеда. И у Ирины, жены, тоже двое из рода.
Это было понятно. Помолчали.
– Потом всё же разобрались. Эти твари способны воздействовать на структуру вещества. Дистанционно. Бензин попросту переставал гореть в цилиндрах. Порох не воспламенялся. А газы переходили в более простые, нелетальные химические связи. Плюс – воздействие на психику наших бойцов. Паника, апатия, сумасшествие… У кого как. Главное, что воевать они уже не могли. Так, постепенно, за пятнадцать лет была утрачена вся территория Земли-10.
Андреич, уже более спокойно, глотнул чаю:
– А потом появилось межпространственное Управление Мобилизации. Ребята там умные были. Решили, что противостоять Диким могут только люди, тоже способные на необычное.
– Колдуны, что ли?
– Ну, не совсем. Но этот аспект тоже рассматривали. Стали подыскивать и набирать таких межпространственных бойцов – «мёбов». Вот только сначала, с их помощью, прежде всего политический бардак в самих наших мирах прекратили. Помогли объединиться в Метрополию. А уж потом вернулись на Землю-10.
– Так она же уже захвачена была! – изумился Хуберт.
– Да. Поэтому мёбы, в основном, партизанили.
– Это как?
Холмский пощёлкал по сенсорной панели телекома и вскоре удовлетворённо хмыкнул. Повернул лицевой стороной к пилоту:
– Как «der L?we von Afrika»! Пауль Эмиль фон Леттов-Форбек, победитель вашего Мозамбика.
С фото улыбался кумир всех мальчишек послевоенного германского мира – коротко стриженный, круглолицый молодой генерал с аккуратными усами и ямочкой на волевом подбородке. В лихо заколотой справа форменной тропической широкополой шляпе кайзеровской армии. Легендарный «Африканский лев», единственный, чьи войска не были побеждены Антантой вплоть до самого окончания Вельткрига (Великой войны).
– Мёбы начали бить Диких одноразовым оружием. До того, как те успевали нейтрализовать его свойства. А также наводили на разведанные цели бомбовые и огневые удары из космоса. Для этого даже срочно пришлось изобретать автономные бомбовозы, которые сбрасывали с границы стратосферы. А космические носители спешно уходили обратно, в подпространство. Но у Диких уже были истребители.
– А можно поподробнее? Я ничего об этом не знаю! – с жаром попросил Штрассл. – Я же только числюсь космонавтом. Звание мне не присваивали.
Холмский немного подумал:
– Оберфельдфебель, временно исполняющий обязанности космонавта… Смешно! А знаешь что? Давай-ка, мы здесь застолье свернём, да девочек по домам отпустим. А то поздно уже. Сами же в военный сектор пройдём. Есть там отличная крытая беседка! Только вчера наши на ней функцию «антимоскитки» регулировали. Ну и, чтоб беседа на сухую не шла, чай в термосах, да и плюшки с печёными яблоками, что ли, захватим. А то разговор-то уже к грифу подтягивается.
Хуберт и сам понимал, что сведения старшего инженера подходили к рубежу, после которого их распространение ограничивают и прячут за грифами секретности. Сам-то он имел допуск по третьей форме. Но вот обслуживающие работницы буфета наверняка с этим даже не сталкивались. Так что не стоило их подводить!
* * *
В беседке было хорошо. Ночной бриз нёс прелые запахи джунглей и недалёких сельхозполей, которые порой полностью вытесняли техноароматы военной части космопорта. Вокруг места отдыха возвышались довольно густые кусты акации, отсекавшие большую часть искусственного освещения объекта и создававшие иллюзию уединения.
Наряд на КПП, конечно, удивился ночному визиту. Молодцеватый старший десятник аж по стойке «смирно» встал:
– Здравия желаю, Станислав Андреевич! Что-то случилось?
– Да нет, всё хорошо. Решили вот политбеседу в вашей беседке провести.
– Понял… – щёлкнул тумблером. – Антимоскит активирован! Что-то ещё?
– Нет, спасибо. Мы с собой чаёк захватили.
Кэпэпэшники почти синхронно козырнули старшему инженеру на прусский манер и проводили поздних визитёров удивлёнными взглядами.
А они сначала просто наслаждались прохладой ночи и ароматом северного взвара. Наконец Холмский вздохнул:
– Как-то ты, Юрец, выпал из общего порядка. Насколько знаю, твоих братьев-кандидатов Солдаты Сумерек сразу плотно в обработку берут. Кого-то отбраковывают, в обычные мёбы переводят. Но большая часть так и уходит… Знать бы ещё – куда.
Хуберт лишь плечами пожал. Не рассказывать же, как от продолжения общения со своим убийцей свалил, уцепившись за первую подвернувшуюся возможность – «Нибиру». Как-то… стыдно это для «героя».
– Я-то сам с юности антигравами увлекался. Тут ведь какая штука – у нас их, получается, никто не изобретал! – оживлённо продолжил Адреич.
– Как это?!
– Э, брат! Тут самая настоящая «петля времени» получилась! До 1934 года хронопереходы осуществляли со стационарных наземных контуров. Эдаких огромных электромагнитных установок. Жертвы среди испытателей порой доходили до восьмидесяти процентов. Пока русла человеческие не научились толком от прочих локализовывать. А тут вдруг прибывает эмиссар будущего и привозит чертежи и часть оборудования стандартного космического корабля вербовочно-оперативной разведки образца 1984 года – ВОРа. Из тех, что попроще. Который уже имеет смешанный антигравитационно-реактивный двигатель.
– Это тот ВОР, что на низких орбитах визуально «видит» щели миров?
– Ну да! Ему остаётся лишь войти в нужную.
– А в чём проблема-то? – искренне не понял Штрассл.
– Не дошло? Так до этого момента люди вообще не знали антиграва! Ну, были там полузасекреченные попытки энтузиастов. Без выхлопа. А тут – бац! Сразу в готовом виде. Сначала-то технологию будущего полностью воспроизвести не удалось. Многое более простыми аналогами заменили. Главное, чтобы работало. Но к 1984-му, конечно, даже превзошли. А теперь лишь совершенствуем.
– Откуда же тогда антигравитационный двигатель взялся?
– Я не знаю. И никто не знает. Есть предположение, что «петля времени» всё же изменила настоящее. Так что новый виток просто затёр изобретение.
– А почему тогда мир не сместился в новую параллель?
– Чётко мыслишь! В нескольких руслах, действительно, сами его изобрели. Вот только нужных пересечений с нашей Землёй там не выявили. Позже всё было. Гораздо позже… Впрочем, это лирика. Главное, что электрическая энергия нужна и антигравам, и ракетным ускорителям. Она – основа запуска их основного цикла. И если на Земле вырабатывать электричество можно довольно легко, крутя различные статоры-роторы, то в космосе этот способ практически перестаёт работать.
– Почему?
– В условиях вакуума не действуют установки на твёрдом или жидком топливе. А тогдашние аккумуляторы в космосе быстро выходили из строя из-за частого цикла разряда. Впрочем, их вскоре улучшили, а для получения электроэнергии стали использовать один из самых неэффективных способов – преобразование лучистой энергии Солнца. Так называемые солнечные панели. Но в тени они не работают. И чем дальше от светила, тем их эффективность ниже. Уже на орбите Марса возникают сложности. Тем более – условия космоса быстро снижают эффективность таких устройств. Их мощность постоянно падает. Впрочем, проблема не была актуальной, пока у Диких не появились истребители. Сначала они просто пытались сбивать наши бомбовозы и их космические носители на орбите Земли-10. А вот затем как-то прорвались в околоземное пространство Метрополии. Это была катастрофа! Больше половины наших спутников было уничтожено в течение дня. Дикие нанесли штурмовые удары по мегаполисам и промышленным центрам Земли-2. После их пролётов взорвались четыре атомные электростанции… Выручили Солдаты Сумерек. На облегчённых носителях и недостроенных ВОРах они атаковали семёрку одноместных аппаратов Диких и уничтожили их таранными ударами в космосе. При этом погибло двадцать три наших космонавта. У людей тогда не было аппаратов, аналогичных истребителям врага.
Помолчали. Холмский отпил чаю. Подумал, что термос плохо закручен, так как напиток быстро остывает. Вдруг раздался голос старшего десятника. Он шёл из малозаметного динамика в углу беседки:
– Станислав Андреевич, там в центре столешницы электрожаровня есть. Если хотите, сейчас котелок доставим. Горяченького хлебнёте!
– Да, ребята! Спасибо.
Через минуту к беседке подлетел алюминиевый котелок, который усердно тащил старательный дрон, не превышавший в размерах майского жука.
– Так нас слышат здесь? – удивился Штрассл.
– Конечно. Это же военный объект. Здесь всё и всегда контролируется.
Подогретый на электрожаровне чай действительно стал вкуснее.
– Возникла идея рассредоточения входов-выходов боевых аппаратов в пространство Земли-10. Но как это сделать? Только уйдя с орбиты Земли. Для обеспечения межпланетных путешествий сначала начали использовать естественный распад тяжелых радиоактивных элементов. Таких, как плутоний-238. При этом выделяется тепло, которое преобразуется в электроэнергию. Время работы таких электростанций достигает двух-трёх десятков лет. Но полностью проблемы они не решили. Вот тогда и появился твой «Нибиру» – масштабный военный эксперимент по применению планетолёта, использующего биоэлектрику самовосстанавливаемой колонии живых объектов.
* * *
1990 год, 15 августа. Земля-1. Временный учебный центр
Балтийцы тактично оставили Сафонова одного, а он всё листал и листал странные, похожие на материал небьющейся бутылочки страницы и снимки. Как, оказывается, страшно достоверно знать будущее.
В Ваенге, вместе с двухгодовалым Игорьком, Сафоновы прожили чуть больше года. Когда началась война, Борис спешно отправил семью к родителям, под Тулу. Но потом беда докатилась и туда. Родные вновь эвакуировались, теперь уже в Куйбышев. Но его Женечка, вспомнив медицинскую специальность, отважно вернулась в Ваенгу и устроилась фельдшером в зубной кабинет.
Отца, наборщика одной из московских типографий, Борис почти не помнил. Тятя умер от ран, полученных на Первой мировой, ещё в далёком 1919-м, когда сынишке было всего четыре. Семья осталась на руках рано овдовевшей матери. Но двужильная Фёкла Терентьевна не сдалась. Вернулась в родное село Синявино, где оставались родственники, и начала работать по найму у частных хозяев. Через год вторично вышла замуж за овдовевшего сельского учителя, сорокапятилетнего Сергея Васильевича Ступина. А у того было пять своих взрослых детей (шестой, самый старший, погиб в 1918-м). И отчим смог стать настоящим отцом им всем!
Вот он, ещё молодой, пронзительно и строго смотрит с фотографии. Волосы гладко зачёсаны назад, а пышные усы как всегда ухожены и слегка подкручены. Сергей Васильевич был старше матери. Но через три года они ещё и брата Женьку успешно родили… А это что? «Умер 16 февраля 1943 года». Получается, отчим пережил Бориса всего на девять месяцев? До последнего учительствовал и руководил хоровым коллективом в районном Доме культуры. Эх, батя-батя!
Сафонов тщательно перебирал всё, что имелось в папке. Игорька вырастила бабушка, Фёкла Терентьевна. Дожила аж до февраля 1978 года… Всегда знал, что мамка двужильная. Борис, кстати, унаследовал её лицо: крупное, волевое, прямоугольное. Только мать ему ещё и самой красивой казалась. Он посмотрел на её последний снимок. Глубоко пожилая женщина, с мудрыми несчастными глазами и страдальчески сжатым ртом. Прости, мамуль! Я не хотел.
Женечка. Вскоре поле его гибели повторно вышла замуж. (За кого?! Впрочем, Витьке она всегда нравилась. Блин, мерзко-то как!) Умерла в 1973 году. Похоронена в Североморске. Это ещё где?
Сынок, Игорь Борисович. Окончил Рижское Нахимовское и Ленинградское высшее инженерно-техническое училища. Служил на Краснознаменном Северном флоте. Капитан 1 ранга в отставке. (Вот умница!) Живет в городе Североморске, на улице Сафонова. (Это что, моего имени?!) Имеет сына и дочь. Жаль, фотокарточек самих внуков в папочке не имелось.
А вот и младший брат, Евгений Сергеевич Ступин. (О, ушастый какой! И с орденом Красного Знамени! Вот только на плечах почему-то новенькие белогвардейские погоны, с одним просветом и двумя звёздочками. Это подпоручик, что ли? Ну-ка, что пишут?) В 1942 году окончил (наконец-то!) авиашколу, получил звание сержанта и проходил службу в 94-м запасном авиационном полку. Направлен на учёбу в Военно-морское авиационное училище имени С. А. Леваневского. После окончания, с августа 1943 года воевал в 40-м авиационном полку пикирующих бомбардировщиков ВВС Черноморского флота. На фюзеляже его самолёта Пе-2 было начертано: «За Бориса Сафонова!» Награждён орденами Красного Знамени, Отечественной войны II степени и Красной Звезды. (Вот орёл! Так, а это что?) Послевоенные репрессии не обошли стороной и старшего лейтенанта Е.С. Ступина. В 1948 году арестован и осужден сроком на десять лет. (За что?! Женьку-то!) Освобождён и полностью реабилитирован в августе 1956 года. Восстановили в партии, вернули боевые ордена. Старший лейтенант Ступин получил назначение в ВВС Северного флота. А в 1971 году ушёл в запас с должности заместителя командира части. Живет в Москве. У него две дочери и внучка.
Офигеть! Нет, значит, переводу ни роду Сафоновых, ни Ступиных…
Почти до утра Борис разглядывал снимки и перечитывал документы папочки. Мысленно беседовал с ушедшими родными. А утром с порога заявил появившимся балтийцам, что готов к любому продолжению военной службы на благо коммунизма. И вот уже четвёртый день Саргенто гоняет его по сопкам. Правда, вчера Кабо проговорился, что так товарищ старший космонавт всегда тренирует своих бойцов. Ещё со времён, считающихся Средневековьем.
* * *
Накануне засиделись допоздна. Саргенто и Кабо проводили с Сафоновым политинформацию, как шутя называли эти неформальные встречи. Разговор зашёл о назревшем на Земле-7 распаде их общей Родины, Советского Союза. С одной стороны, это плохо: готова развалиться самая большая страна мира, где уже давно утвердился самый передовой социалистический строй. Но с другой стороны, могло получиться даже и хорошо. Ведь национальные республики и страны Варшавского договора столько ресурсов из СССР тянут – мама не горюй!
– И ведь, сволочи, ведут себя так, будто мы им должны. Дети из соцстран, приезжая в пионерлагеря Союза, смотрят свысока и искренне считают наших нищебродами: ведь советские ребятишки выпрашивают у них жвачку. Мальчишки из Восточной Европы, особенно Польши, откровенно насмехаются и надменно рассказывают какие у них красивые дома и хорошие дороги. И добавляют словно гитлеровцы: «Вы, русские, просто работать не хотите!»
Саргенто горестно махнул рукой.
– А вы откуда про это знаете? Резидентура доложила? – нахмурился Борис.
– Да тут и резидентуры не надо. Всё в открытых источниках! – Зубров раскрыл чёрную папку, которую принёс с собой, и положил на стол. – Смотри!
Это оказалось чем-то вроде большого тонкого телекома. Николай нажал клавишу, и экран засветился зелёным.
– Совсем недавно это было, неделю назад! – пояснил старший космонавт. – Заседание рабочей группы по переходу к рыночной экономике. Во главе с Ельциным, в его кабинете.
– Ельцин, это кто?
– Председатель Верховного Совета РСФСР. Выступает за рыночную экономику. Фактически мы присутствуем при начале конца СССР.
– А вы тут, значит, за ним шпионите с помощью хитрого устройства?
– И не только за ним. На Земле-7 есть всемирная информационная сеть, интернет, и мы просто к ней подключились. Благо возможности позволяют. Связь между Землями осуществляется с помощью гиперкома. Звук не включаю, и так всё понятно. Смотри, как жестикулирует. У него на левой руке двух с половиной пальцев нет. Сам рассказывал, что в детстве с ребятами со склада украли гранату. Захотел посмотреть, что у неё внутри.
– Это он заявил: «Берите столько суверенитета, сколько можете проглотить?» – оживился Кабо.
– Он. Видно, мало ему той гранаты. Теперь вот мину под весь Союз закладывает. Ведь пропадёт страна! – Саргенто в сердцах захлопнул телеком.
– Может, обойдётся? – хотя сам Сафонов был в этом не уверен.
– Да ничего не обойдётся! – Владимир ожесточённо стукнул кулаком по столу. Да так, что чайные ложки подпрыгнули. – Как в Испании не обошлось. Он же теперь СССР подрывает, как ту гранату! Посттравматический синдром. Такое ощущение, что контроль над эмоциями отсутствует, логика в стрессовых ситуациях не работает. А кукловоды западные лишь подзуживают этого тварёныша.
– И что, отсюда ничего нельзя сделать? – Борис упрямо сжал челюсти.
– Да есть одна задумка… – Саргенто и Кабо переглянулись. – Об этом пока рано говорить. Хотя тебе можно. Только осторожно и немного позже.
* * *
Сегодня Сафонов ещё спал, когда Феоктистов заглянул в его кубрик:
– Подъём!
– ?S?, se?or sargento!
Пробежка перед завтраком – это уже обязательный утренний моцион. После десятикилометрового кросса пошли в душ. Красота! Когда увлечённо растирались жёсткими полотенцами, Владимир вдруг спросил:
– Слушай, а почему ты меня «Саргенто» называешь?
– Понимаешь, я в 1938-м году в Испанию собирался, помочь нашим с Франко сражаться. Мой первый комбриг, Яков Владимирович Смушкевич, там как раз противовоздушной обороной Мадрида руководил. Очень хотел повоевать под его началом. Так что много чего учил. В том числе и воинские звания республиканцев. Там, по хорошему, вообще испанский надо было выучить, вот и пошёл на курсы при Витебском пединституте. Учительница там очень хорошая была. На первом занятии спрашивает: «Борис, а почему вы картавите? Это же не испанское произношение!» Я смутился. Это же у меня с детства оставалось. Как ни бились, а букву «р» так и не освоил. Несколько лет скороговорки разные твердил, вроде: «На горе Арарат растёт красный виноград». Но только смешнее выходило. Даже в школе подтрунивали.
– Выходит, она научила? Ты же сейчас очень чётко «р» выговариваешь. Хотя, где-то слышал, что взрослых, вроде бы, переучить уже невозможно.
– Представь, научила. Смогла объяснить, как надо вибрировать кончиком языка, приблизив его к бугоркам за зубами, альвеолам. Строго говоря, у меня сейчас не русское «р», а испанское. Хотя звуки очень похожи. Но и потрудиться пришлось, конечно. Целый месяц себя контролировал: слова с буквой «р» сначала в уме проговаривал и только потом тщательно вслух произносил. Так и привык.
– Хвалю за упорство и настойчивость! – Феоктистов внимательно посмотрел на Сафонова. – Нам такие старательные нужны. Пойдём завтракать, а потом важный разговор намечается.
Вскоре космонавты привели Бориса в «красный уголок» – как они называли кубрик общаги для чтения и с видеоматериалами для просмотра. Там можно было устроиться в мягких креслах за круглым журнальным столиком и насладиться книгой – любители могли заказать даже бумажный вариант – или посмотреть учебные материалы из самых разных областей: по культуре, истории, иностранным языкам, естественно-научным дисциплинам, военному делу.
Но сегодня Николай, Владимир и их подшефный собрались не для чтения. Заказав по пищепроводу взвар из шиповника и сухофруктов, они удобно расселись вокруг стола, включили тихую спокойную музыку, чтобы звучала приятным фоном и не мешала вдумчивой беседе. Сафонову рассказали о межпространственном Управлении Мобилизации, представителем которого являлась атташе Зоринка Аркадьевна О`Гирли. Она же – куратор отряда Солдат Сумерек.
– Почему в вашем отряде куратором женщина? Мужиков не осталось?
– Да мужики у нас как на подбор: все сильные, выносливые, отважные, – спокойно ответил Саргенто. – А у неё роль особая, не всякому под силу.
– Это какая же?
– Очень ответственная. Наладить гармоничную связь между мирами. «Красота спасёт мир!» – знаешь, кто это сказал?
– Естественно. Достоевский, устами своего персонажа в «Идиоте».
– Молодец! Вот только и у него красота никого не спасла. Скорее, наоборот. Потому что без мудрости она пустышка. Но всё-таки без мечты и гармонии новый коммунистический мир не построить. Вот для этого и нужны такие люди, как Зоринка Аркадьевна. С виду суровая, но при этом очень женственная. Холодная как лёд и горячая как огонь. Одновременно атташе по культуре и по военным вопросам. Солдаты Сумерек её уважают. Но это всё присказка, – Феоктистов переглянулся с Зубровым, – сказка будет впереди. Коля тут целый доклад приготовил. Давай, Никол, поделись с товарищем, а потом обсудим идею.
Кабо подлил в чашку взвара. В середине стола имелась пластина с подогревом, поэтому питие можно было долго оставлять горячим. Лёгкий аромат сухофруктов поднимался над чайником, приятно щекотал ноздри и поднимал настроение. Зубров глотнул душистого напитка и приступил к рассказу:
– Сейчас, как ты помнишь, август 1990-го. Но наши параллели развиваются по-разному. Только представь, в 1934 году на Земле-7 проходила коллективизация, а здесь уже создали полноценный Союз Советских Коммунистических Республик. Земля-1, Земля-2 и Земля-3 – это самые продвинутые в смысле общественно-социальных отношений миры, поэтому Управление Мобилизации основную ставку сделало именно на них. Мы сейчас на Земле-1, но с двумя другими из первой тройки налажена бесперебойная гиперсвязь. Земли с 4-й по 7-ю активно прощупывают. Ведутся исследования так называемых гиперсетей сознания – учёные полагают, что мозг подготовленного человека может связываться с мозгом другого напрямую, через психические узлы. Якобы, есть такие сверхчувствительные люди. Более того, этому можно научиться. Вообрази океан: чистое незамутнённое сознание вселенной. И отдельные волны в нём – это вспышки разума на поверхности… Блин, опять увлёкся. Это немного другая история, сейчас речь пока не об этом.
Николай подошёл к окну. В вышине проплывали дельтапланы и антигравы, развозящие почту и чертежи для 3D-принтеров. Последние применялись тут повсеместно: на них печатали инструменты, приборы, посуду, мебель и даже целые дома. Последние дни уходящего лета радовали мягким теплом. Немного грустно становилось при мысли, что скоро надо прощаться с зеленью и солнечными деньками. Вновь натягивать свитеры, надевать головные уборы… Кабо вздохнул.
– Сегодня на Земле-7 подавили бунт заключённых в Сухуми. Бандитов обезвредили. Да, брат, такие дела. Уроды, к сожалению, и при социализме ещё встречаются. В Метрополии-то почти повсеместно коммунизм, но не думай, что тут всё проходило гладко. Были государства, которые желали остаться «независимыми» – сидели там местные царьки с прихвостнями, которые личные интересы ставили выше пользы народа. Устраивали мятежи, путчи и гражданские войны.
Николай усмехнулся и многозначительно переглянулся с Владимиром.
– Мы тут материалы подготовили, почитаешь и посмотришь потом. «Краткий курс истории коммунизма» называется. Коммунизм, брат, это вовсе не то, что дети в школах Земли-7 проходят. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» – заявил как-то в 1961 году новый генсек Союза Хрущёв. Мне мама рассказывала, что у них на школьных тетрадках эта цитата была. И ещё: «От каждого по способностям, каждому по потребностям!» Блин, да что же меня сегодня всё время куда-то не туда несёт?
Кабо передал Сафонову пачку пластиковых формуляров:
– Короче, для того чтобы легче усвоить всю эту премудрость, мы решили тебе просто устроить небольшую экскурсию.
– Потом почитаешь! – заметил Саргенто, увидев, что Борис вознамерился вставить одну из карточек в прорезь на ближайшей подставке, соединённой с монитором. – Сейчас будет практическое занятие на свежем воздухе. Пленэр, так сказать. Встречаемся через пятнадцать минут у входа в учебный центр. Форма одежды гражданская.
Глава 4
Сафонов подошёл чуть раньше назначенного. Пока его знакомство с Землёй-1 ограничивалось территорией временного учебного центра, да многокилометровыми трассами кроссов, которые нарезали с Саргенто по окрестным сопкам и тайге. Собственно, и у ВУЦа площадь немаленькая: гектаров пять лесных насаждений с дорожками и тренажёрами. Забор запрятан в ровной полосе густых зарослей – его Борис заприметил ещё во время первой пробежки.
Но сейчас он вступит в город! Туда, где живут обычные люди. Такие, как на родине. Похоже, теперь для него потерянной. Хотя, нет, не совсем такие! Вокруг местных— счастливое коммунистическое будущее, о котором мечтали детишки молодой Советской Республики, и ради которого шли в бой с фашистской заразой люди разных поколений и национальностей.
А теперь на Земле-7 рушится тот самый социалистический строй. Это что же, снова в капитализм? Стало невероятно обидно за всех, с кем жил и сражался бок о бок. Многие отдали жизнь за Победу. И получается, всё это напрасно? Ведь не всем повезло так, как ему. Он вообще, похоже, единственный избежал своей смерти на той войне. И то, благодаря потомкам, которые смогли за мгновение до гибели выдернуть из тела его психическую матрицу и поместить в искусственную «идеальную телесную оболочку». (Кстати, а не отсюда ли появились те самые таинственные надписи «панели управления» и «характеристик»?) Кажется, о чём-то подобном, типа переселения душ на поле боя, читал в скандинавской мифологи…
Ладно! Балтийцы намекнули, что есть план, который надеются осуществить с его помощью. Вот и славно! С такими мужиками не то что в разведку – в космос готов пойти. А, вот, собственно, и они.
Николай и Владимир приблизились со стороны общежития инструкторов.
– На, держи! – Саргенто протянул полоску пластика. – Не потеряй.
– Это что?
– Пропуск на территорию. Потом сам будешь отлучаться, когда захочешь. В свободное от занятий время. Но в самоволку, всё же, не рекомендую.
– Какая самоволка?! Я что, маленький, что ли?
– Шучу-шучу, товарищ гвардии подполковник!
Сафонов положил карточку в карман рубашки и прижал отворот липучкой. Пошли не в сторону, противоположную началу утренней пробежки. Здесь Сафонов ещё не бывал. За воротами КПП, прячущимися в зелёной изгороди, им козырнул молоденький дежурный и удалился в беседку, увитую плющом и глицинией по самую крышу. Прошли метров двести по берёзовой аллее, и в конце открылось свободное пространство – стоянка прогулочных антигравов.
– Сейчас научим тебя управлять. Вообще ничего сложного: вставляешь ключ сюда, – Владимир достал из кармашка маленькую серебристую пластину и воткнул в паз почти в центре панели управления. – Загорается индикаторная лампочка: «Аппарат к взлёту готов!» Далее обычное управление. Не мне тебе объяснять. Легче, чем И-16 пилотировать. Ты сколько на «Ишачке» налетал?
– Почти сто двадцать часов. Сто девять боевых вылетов! – лихо козырнул Сафонов, накрыв пустую голову левой ладонью.
– Здесь система управления намного проще. Да и сбивать никого не нужно. Пока! – чему-то недобро усмехнулся Саргенто.
– Этот рассчитан на три человека, – пояснил Кабо. – А вон те, поодаль, одноместные и двухместные. Захочешь – выбирай любой. Значки свободных у дежурного на КПП подсвечены. Он тебе и ключ выдаст. Разрешение я оформил.
Николай занял место рядом с Владимиром, а Борису досталось пассажирское сиденье. С места взяли стремительно и бесшумно, антиграв резко набрал высоту. Вот уже учебный центр остался сзади сбоку, а впереди по курсу показалось что-то, напоминающее древнеегипетскую пирамиду. Борис с детства обожал историю. Хотя нелюбимых предметов у него вообще не было. Типичный синдром отличника – было интересно всё, чем занимался. При этом не зазнавался, когда хвалили, и не впадал в отчаяние, когда ругали. Бывало и такое. Всё как у всех.
– Видишь высотку? – Зубров указал на пирамиду. – Это центр гиперпространственной связи. На Земле-7, в Москве, целых семь таких построили. Одновременно заложили, седьмого сентября 1947 года в разных местах столицы. Даже в один и тот же час, ровно в 13.00. Ну, они немного разные по виду, но суть от этого не меняется: шпили служат проводниками между мирами. Ведь ещё та-кеметцы, то есть древние египтяне знали, что пирамиды представляют собой гигантские аккумуляторы энергии.
– Мистика какая-то! – недоверчиво проговорил Сафонов.
– Да считай пока как тебе привычнее! Управление Мобилизации ещё перед войной снабдило правительство нашего СССР нужными чертежами. Начать должны были с Дворца Советов. Думаю, ты в курсе. На месте бывшего храма Христа Спасителя. К тридцать девятому году даже фундамент заложили. Но началась война, и работы приостановили. План скорректировали уже после Победы, и довели-таки до конца. Построили красивейшие сталинские высотки. Правда, не девять, как намеревались, а всего семь. Но для гиперсвязи и этого с запасом. Потом, правда, власть поменялась, и гиперсвязь пришлось сильно шифровать.
Феоктистов перевёл аппарат на автопилот и обернулся к Сафонову:
– Мы сегодня покажем тебе Новосибирск с высоты птичьего полёта.
– Так птицы разную высоту набирают! Серые журавли так аж до десяти километров поднимаются.
– Ну, нам пока так высоко не надо. Метров пятидесяти будет достаточно. Мы же хотим, чтобы ты ещё и рассмотрел кое-что. Смотри! – Саргенто указал вертикально вниз. – Один из крупнейших дельфинариев Метрополии. Здесь люди общаются с дельфинами, обмениваются информацией. Как понял, наши научники поясняют им про жизнь на суше, а они нам рассказывают про подводную.
– Дельфины разговаривают?!
– Ещё как! Щебечут, щёлкают, чмокают, скрипят, свистят и даже квакают. К друг другу, как и мы, по именам обращаются. Охотно учатся, всё понимают. Очень интеллектуальные разумные.
Внизу тем временем развернулось целое представление. Дельфины синхронно выскакивали из воды и, пролетев по воздуху, одновременно уходили обратно, чтобы вынырнуть опять в новой комбинации. Зрелище получалось фееричное.
– Как-нибудь посети, пообщайся с этими… «людьми моря». Вроде, хищники, но абсолютно не агрессивны! У них тоже есть враги, конечно. Те же акулы. Но дельфины научились им противодействовать. Стараются держаться, так сказать поэскадрильно, и часто нападают сами. То есть по принципу сицилианской защиты.
– В смысле, когда лучшая защита – это нападение?
– Умный ты, мужик, Феоктистыч! Одно удовольствие общаться. Здесь-то дельфинам, конечно, не от кого защищаться. Они сюда на два-три лунных цикла прибывают. Как в санаторий. Ну, или там в пионерлагерь.
Далее пошли городские кварталы. Их сменила лесопарковая зона. Кедры, пихты, ели, сосны, берёзы стояли группами и по отдельности, в парках и на берегах многочисленных прудов, каналов и речек. Многочисленные цветники перемежались свежепостриженными газонами. Даже сверху видно, что трава мягкая и пушистая. Захотелось пройтись босиком или разлечься на спине и наблюдать за облаками.
Впрочем, многие так и делали. Горожане располагались целыми компаниями поблизости от воды и отдыхали. В основном это был активный досуг: взрослые играли в мяч и другие спортивные игры, дети строили из песка замки и пирамиды, прокладывали туннели и возводили мосты.
– Сегодня выходной. По традиции новосибирцы проводят много времени с семьёй на свежем воздухе! – Владимир направил антиграв в сторону посадочной площадки. – Мы тоже пройдёмся немного. Не возражаешь?
Вопрос был чисто риторический. Борис очень хотел посмотреть вблизи на этих счастливых, улыбающихся людей, какими с детства воображал жителей коммунистического общества. Феоктистов мастерски зашёл на посадку (чувствовалась рука аса) и приземлился на берегу прозрачно-голубого озерца, на противоположной стороне которого песчаный пляж радовал глаз приятной медовой желтизной. Выбрались из аппарата и подошли к висячему мостику, ладно скроенному из ажурных конструкций и нависшему над водой затейливой аркой.
– Как это может быть? – удивился Сафонов. – Ни одной опоры в озере. На чём он держится? Только на береговых устоях? Но это же противоречит закону всемирного тяготения!
– Чудак! Если здесь есть такие летательные аппараты, неужели трудно соорудить мост, в центре которого располагается компенсатор гравитации?
Борис смутился. В самом деле, как сам не сообразил? Да, многому ещё предстоит учиться и от многих привычных представлений отказаться. Перешли озеро по этому чудному мостику, миновали пляж и углубились в тенистые заросли черёмухи, боярышника и рябины. На плодовых кустах краснели и чернели ягоды. Деревья аккуратно подстрижены, в тени расставлены скамейки, на которых отдыхают мамаши с детьми и люди пожилого возраста.
Вдруг из-за ближайшего куста чёрной смородины послышался детский плач. Борис, который оказался ближе, отреагировал первым. В следующий миг он уже сидел на корточках перед мальчиком лет пяти. Страдающий человечек размазывал по лицу жидкость, которая обильно текла из глаз и носа, и плакал так горестно, что у Сафонова сжалось сердце.
– Что случилось? Тебя кто-то обидел?
– Не-ет! – плач перешёл в рыдания. – Мой котёнок убежал!! Мама подарила на день рождения, а я потерял! Она говорила – не носи в парк, а я принёс! Мама не зна-а-а-ет! У-у-у!
Борис достал носовой платок и тщательно вытер мальчугану лицо. Тот не сопротивлялся. А Сафонова вдруг накрыло – малец чем-то напомнил его Игорька.
– Как тебя зовут, дружок?
– Ваня.
– Не переживай, сейчас поищем твоего котёнка! Только ты не плачь и никуда отсюда не уходи, хорошо?
Мальчишка кивнул, не переставая рыдать. К ним подошли оба балтийца.
– Надо прочесать ближайшие окрестности, котёнок не мог далеко убежать. Забился куда-нибудь в укромное место. – Борис сам не заметил, как стал раздавать указания старшим по положению. Они, впрочем, не возражали.
Пошли в разные стороны, тщательно разглядывая особенно густые заросли. «Конечно, и в коммунистическом обществе бывают ситуации, когда люди плачут, – думал Борис, обшаривая очередной куст. – Маленькие дети, да и взрослые. Наверняка есть измены, предательства… Или нет? Надо будет спросить у ребят».
Подойдя к единственному высокому дереву в округе – это был сибирский кедр, – Сафонов услышал попискивание. Поднял голову и увидел сквозь хвою пушистого зверька, испуганно сжавшегося в комочек в развилке между ветками. Надо лезть. Сколько тут? Метров пять, не больше. Ерунда!
Но когда подобрался к котёнку настолько, что мог уже дотянуться, тот неожиданно дал дёру вверх.
– Ах ты, паршивец! И что теперь делать?
Прикинул: сучья толстые, его вес выдержат. Но где гарантия, что зверёныш не убежит ещё выше? Дело не в страхе – какой лётчик боится высоты?
– Феоктистыч, слезай! Мы его и отсюда достанем! – Саргенто внизу призывно махал рукой.
Борис подчинился, не привык спорить со старшими. В руках у Владимира увидел что-то вроде детского пистолета с утолщением на конце. Оно оказалось головкой дротика. Прицелившись с двух рук Саргенто выстрелил в котёнка, которого, хоть и с трудом, но можно было различить среди кедровых иголок. На подлёте к цели заряд выпустил из себя туманный шлейф газа и лёгкий кокон из сиреневой ткани, окутавшие зверёныша и скрывшие от глаз наблюдателей. Вот импровизированный мешок уже повис на одной из нижних веток, удерживаемый леской, тянувшейся за дротиком. Теперь оставалось лишь вернуть «улов» на землю.
– Сейчас успокоится и заснёт! – старший космонавт осторожно травил связующую нить, стараясь не причинить вред животному. – Очень удобное устройство. Стреляет до пятидесяти метров, при этом не повреждает живую цель, а усыпляет. Так что можно не лазить по деревьям. – Посмотрев на поникшего Сафонова, добавил: – Ты же не знал, что здесь такая штукенция есть! Среагировал адекватно. Я бы тоже полез на твоём месте.
Наконец котёнок был доставлен вниз живым и невредимым. Распутали сиреневое полотно, и Борис взял на руки мирно посапывающий живой комочек, обхвативший себя лапками:
– Надо отдать малышу!
Саргенто с благодарностью вернул «пистолет» улыбающемуся милиционеру:
– Спасибо, товарищ десятник!
– Всегда пожалуйста, товарищи военные!
Мальчик же очень обрадовался найденному питомцу.
– А теперь, Ваня, мы проводим тебя домой. Ты свой адрес помнишь?
– Да. Лесная, пять. Мы там с мамой живём.
Инструктора быстро переглянулись. А Сафонов спросил:
– А папа где?
– Он… уехал.
– Ладно, пошли!
Лесную улицу нашли быстро. Ещё издали увидели женщину, которая в отчаянии бросалась то в одну, то в другую сторону, о чём-то спрашивая редких прохожих. Но те лишь отрицательно качали головами и сочувственно смотрели.
– Это твоя мама?
– Да! – Ваня, которому отдали спящего котёнка, вырвался вперёд и помчался к женщине. – Мамочка, Мурзик нашёлся! Эти дяди помогли его найти.
Та обняла сынишку и продолжала так стоять, пока пилоты не приблизились.
– Спасибо вам!!! – её взгляд зацепился за «цойки». – Товарищи военные!
– Вы уж не ругайте его, ладно?
Женщина улыбнулась:
– Не буду! – И, спохватившись, добавила: – Может, зайдёте, выпьете чаю?
– Спасибо, но у нас пока дела. Как-нибудь в другой раз. Зайдём Ванечку проведать, можно?
– Конечно! Мы будем очень рады!
– Котёнок через полчаса проснётся. Вы не волнуйтесь.
Отойдя метров на десять, как по команде, все трое обернулись. Красивая молодая женщина и маленький белобрысый мальчик стояли на прежнем месте и смотрели вслед. Ваня помахал рукой, и мама, отчего-то смутившись, помахала тоже.
Возвращались молча. Уже подходя к антигравам, Владимир пояснил:
– Отец этого мальчика погиб, выполняя боевое задание на Земле-10. Ты не знал, я понимаю, когда мальчонку насчёт отца спрашивал.
Радость от прогулки испарилась. Сафонов понял, что и в коммунистическом обществе люди бывают несчастны. Здесь тоже теряют друг друга, особенно если служба сопряжена с риском. И даже на Земле-1, при самом справедливом строе, можно встретить женщину с печальными глазами и плачущего ребёнка, который никогда уже не встретит на пороге дома любимого человека и не скажет ему:
– Здравствуй, папа!
* * *
2022 год, 17 июля. Солнечная система Земли-1
– Вопросы есть? – доброжелательный аналитик Управления Мобилизации внимательно смотрел на Штрассла, который за последние полчаса не проронил ни слова. Дежурный «роты пропаганды» – так Хуберт окрестил про себя менявшихся нестроевых сотрудников УМа, рассказывавших о нюансах социального устройства.
– Есть. Разрешите?
– Пожалуйста.
– Вы говорите: на Земле-1 нет тюрем и исправительных учреждений. Но это же не значит, что нет и преступников? Мне лично пришлось обезвредить пятерых.
– Да уж, в курсе ваших подвигов! —усмехнулся умовец. – Тех бандитов вы здорово арестовали. Но заключать таких куда-либо и содержать на государственном обеспечении нерационально. Согласны? Почему они должны просто так есть хлеб трудящихся? Отщепенцев необходимо использовать. Там, где они будут полезнее всего. В частности, на фронте. Там полно горячих точек.
– Но преступники же, да ещё и наркоманы попросту неуправляемы!
– Ошибаетесь. С любыми индивидами, даже теми, кто противопоставил себя обществу, можно найти общий язык. Во всяком случае, мы здесь именно для этого. Силой, убеждением или хитростью нужно заставить их подчиняться. Вы с ними уже знакомы, – аналитик снова усмехнулся, – Вам и карты в руки!
– Мне?!
– Да. Вам поручено взять на себя командование над преступниками. Доставить на Землю-9 и обеспечить наиболее эффективное применение по противнику. Ваши личные тренировки также подошли к концу, и командование сочло, что вы готовы для выполнения полноценного боевого задания.
– Но… Я думал, моё дело управлять орбиталом!
– Понимаю: вы хотели узкой специализации. Но решено использовать вас по прямому назначению. Вы же кадровый военный, фронтовик, пилот высшего класса! А на Земле-9 ситуация ухудшилась. И потом, камрад, приказы не обсуждают!
Аналитик что-то сделал с «тропичкой» и на ней высветились большевистские петлицы с двумя «кубарями». Командир! Или – лёйтнант, как более понятно. Штрассл рефлекторно вытянулся перед офицером:
– Яволь! Есть не обсуждать приказ.
– Так-то лучше. Неделя вам на то, чтобы это сборище отбросов превратилось в боевой отряд, способный подчиняться приказам.
– Штрафной батальон?
– Что-то вроде. Только по численности у вас будет скорее рота. Примерно сто человек. Общий приказ вы знаете: ни шагу назад!
– Что я могу делать, чтобы привести их к подчинению?
– Инициатива приветствуется, оберфельдфебель! Думаю, в вашем времени было больше способов по работе с таким… контингентом. Практика показывает, что прежде всего они должны признать в вас вожака. Желательно – безоговорочно. Примерно, как в стае хищников. Можете посмотреть в Информатории.
– Физические повреждения, убийство наиболее строптивых разрешены?
В серых глазах офицера сверкнуло понимание, пополам с уважением:
– Травмировать можете с любой степенью тяжести. Непосредственно перед высадкой всё вылечим. Причём им об этом можно не говорить. А вот по поводу умышленного уничтожения потенциальных боевых единиц… В принципе, и это решаемо. Какое именно количество… рабочего материала вы планируете лишить жизни в воспитательных целях?
– Думаю, десяти процентов будет достаточно.
– Я доложу руководству. Вижу, что оно в вас не ошиблось. Единственная просьба – постарайтесь до получения санкции всё же не убивать арестованных.
* * *
Штрассл разделил подопечных на четыре взвода, чтобы работать с ними по группам. Дежурный десятник привёл первый взвод сомалийцев и, сдав Хуберту под расписку, сочувственно спросил:
– Помощь нужна?
– Благодарю, справлюсь сам!
– Ну-ну. Желаю удачи!
Австриец остался на тренировочной площадке в окружении двадцати пяти враждебно настроенных молодых негров. Все одного поля ягоды: обриты наголо, глаза злые, челюсти по въевшейся привычке совершают жевательные движения. Подумал: «Тут нужно держать ухо востро и соблюдать олимпийское спокойствие. А главное – не поворачиваться к ним спиной».
Рожи откровенно наглые. Это плохо. Руки у всех связаны за спиной. А вот это хорошо. Ага, пятеро знакомцев. Смотрят исподлобья, в отличие от остальных – избегают встречаться взглядом. Штрассл кивком подозвал к себе ближнего, с оценивающе-смекалистыми глазами:
– Халкан таг! («Иди сюда!» – на сомалийском).
Тот нехотя подошёл и остановился в двух шагах. Пальцы Хуберта плавно легли на спусковую скобу бластера. Это не ускользнуло от бандита: он отпрянул и сделал невольное движение в сторону.
– Истааг! («Стоять!»)
Сомалиец застыл; спина напряжена.
– Мага? («Имя?»)
– Абдулвали! – ответил туземец.
Штрассл подошёл и коротким лучевым импульсом освободил ему руки, небрежно шевельнув стволом бластера. Остальные внимательно наблюдали за происходящим. Ага! Его мастерство владения оружием оценили. Это хорошо!
Хуберт на ломаном сомалийском, щедро снабжённым выразительными жестами, объяснил разбойнику, что назначает его «смотрящим». Отныне тот должен следить за порядком во взводе и доводить до сведения остальных распоряжения Штрассла, добиваясь беспрекословного исполнения. За это ему полагаются лучший паёк, новая спецодежда и нижняя койка у окна. Абдулвали слушал недоверчиво, но когда понял, что требуется, довольно ощерился, показав гнилые зубы:
– Кад, саид! («Ясно, господин!»)
Час прошёл быстро. Хуберт раздал уголовникам муляжи оружия, показал, как с ними обращаться и какие приёмы следует заучить, после чего поручил Абдулвали тренировать соплеменников. В принципе, некоторые из штрафников, очевидно бывшие разбойники, более-менее умели пользоваться бластерами. Но, конечно, не на армейском уровне. Новоиспечённый смотрящий с удовольствием измывался над сородичами, гоняя до седьмого пота. Негры учились «стрелять» на бегу, лёжа, в прыжке, из-под руки, полуобернувшись и с резким разворотом.
Во время перекура Штрассл спросил у помощника, как тот себя чувствует.
– Ванаагсан, саид! («Хорошо, господин!»)
Хуберт поинтересовался почему Абдулвали нравится командовать сообщниками? Ведь совсем недавно все они находились в одинаково дерьмовом положении. Неужели повлияло лишь назначение «авторитетом»? Негр спокойно ответил, что власть нравится всем. Штрассл попытался объяснить, что большинство тут живёт по-другому: старается договориться, а не командовать. Но Абдулвали лишь понятливо хмыкнул, оценив провокацию:
– Ма ааминсани! («Не верю!»)
«Тоже мне, Станиславский!» – в отрочестве Хуберт участвовал в школьной самодеятельности и был знаком с системой русского режиссёра.
После перерыва Абдулвали гонял «штрафных солдат» с ещё большим ожесточением. Но теперь он время от времени бросал на Штрассла настороженно-недоверчивые взгляды, стараясь делать это незаметно. Наконец, появился давешний десятник. Он с удивлением обнаружил, что никто никого не покалечил, все арестованные измочалены и обливаются потом.
– Ну, оберфельдфебель, ты даёшь!
Взвод ушёл с плаца почти строевым шагом. Штрассл подумал, что первое занятие прошло успешно, но нет гарантии, что и дальше ему будет сопутствовать удача. Так и вышло. Следующая группа состояла из отъявленных головорезов: для того, чтобы добиться послушания, одному, слишком резвому, пришлось всадить заряд в руку, а другому – в плечо. После этого возбуждение остальных сменилось угрюмым подчинением. Тут пока на роль смотрящего Штрассл никого не приметил.
Занятия ещё с двумя группами вконец измотали его. И дело не столько в физической усталости – Хуберт в основном командовал, а не бегал наравне со штрафниками, – сколько в постоянном нервном напряжении и стремлении держать под контролем всех одновременно. Он не позволял себе расслабиться ни на секунду.
В минуты опасности раньше у Штрассла часто открывалось «заднее зрение», когда он затылком ощущал угрозу. Вот и сейчас: один из сомалийцев подобрался слишком близко со спины и поднял муляж над головой. Конечно, до убийства дело вряд ли дошло бы, но серьёзно поранить мог. Почувствовав холод в затылке, Хуберт резко развернулся и со всего размаху двинул нападавшему бластером в горло. Тот хрюкнул и медленно распластался на земле, изо рта пошла кровь. Хорошо, что и этот уголовник остался жив, иначе пришлось бы отчитываться.
В конце дня Штрассл чувствовал себя как выжатый лимон. Есть не хотелось. Принял душ и рухнул на койку. Мгновенно провалился в сон, но проспал всего около тридцати минут. После чего встал, причесался и отправился в бар космопорта. После грязи общения с отбросами хотелось вновь испытать душевный подъём. Видение доверчивых глазищ Полины, её горячих рук и сбившегося дыхания теперь всё чаще грели его душу, заставляя снова мечтать.
Однако Холмской на месте не оказалось, хотя шла её смена. «Это даже к лучшему!» – постарался успокоить себя оберфельдфебель и заказал коктейль у незнакомой симпатичной буфетчицы. Однако не удержался:
– Разве Полина сегодня не работает?
– Вы Хуберт? Пилот Хуберт Штрассл? – оживилась девушка.
– Да. Это я.
– Вам записка от неё.
Сев за столик, он не сразу развернул сложенный вчетверо листок тонкого пластика. Не хотел читать её письмо прилюдно. Медленно допил, пару минут поглазел в окно на проплывающие в небе дирижабли, а затем вышел в парк, где нашёл скамейку в резной тени пальм, и медленно развернул послание.
«Здравствуйте, Хуберт! Хочу ещё раз поблагодарить вас за чудесное спасение на пляже. Не уверена, что увижусь с вами лично до отъезда – знаю, что через неделю вы отправляетесь на сложное задание. Отец отправляет меня в санаторий на десять дней, хочет, чтобы я пришла в себя после шока. Никакие мои возражения в расчёт не принимаются. Ещё раз большое спасибо. Удачи вам!»
Вот и всё. А чего он ждал? Обычная вежливая записка, не более. Вдруг нахлынуло острое желание ещё раз повидаться с той, чьи тёплые руки держал в своих, глядя в бездонные серые глаза и ощущая, как два сердца ухают в унисон. Ладно! Хуберт встал и решительно направился к дому инженера Холмского.
* * *
Пролетела неделя. Штрасслу всё же удалось «скроить» из штрафников более-менее приличный отряд. За это же время произошли два события, потрясшие его до глубины души. Вчера Хуберту вручили форму «кайзеровского» образца, со всеми знаками отличия, сшитую специально для него. Сначала он смутился: как же так? Получается, австрийца фактически признала страна, с которой он воевал в составе Люфтваффе. Пусть и на Земле-7, но ведь тут все реальности связаны! Неужели у здешних северян (которых он привычно именовал «русскими»), вообще нет к нему неприязни? Или они настолько великодушны, что способны простить даже убийства предков, с которыми их связывают межпространственные нити?
Как бы то ни было, но почти привычная форма была скроена на удивление хорошо и села как влитая. Догадывались ли возродившие его северяне, что мундир и возвращение прежнего звания – перед всем строем объявили об этом! – так много значат для выходца из простой австрийской семьи? Наверное, да.
Штрассл подозревал, что его посылают практически на верную смерть. Но единственное, о чём сожалел, что своей гибелью может «разбить сердце» той милой девушке, Полине. Она так прямо и сказала, когда он заявился к ней, получив записку. Прилив нежности, который ощутил впервые на пляже, держа её руки, снова подкатил к горлу и ошеломил властной неудержимостью.
– Пообещайте, что постараетесь выжить!!! – девичьи глаза на резко побледневшем лице сверкали как сапфиры.
Он попытался отмолчаться. Как такое вообще можно обещать? На фронте каждый солдат лишь винтик. Но она требовала снова и снова. Наконец, выдавил:
– Сделаю всё возможное.
Девушка подарила ему мнемокристалл с записью песни «Эхо любви», которая так понравилась ещё на пляже:
– Это – мой талисман вам! Берегите его.
И вот теперь, когда перед взлётом оставались считанные минуты, он слушал трэк в исполнении самой Полины:
«И мне до тебя, где бы я ни была,
Дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала.
Мы нежность, мы нежность,
Мы вечная нежность друг друга…»
* * *
Ставший уже привычным «Нибиру» словно предчувствовал разлуку. Его биомасса выдавала чуть больше стандартного электрозаряда, отчего галогеновая подсветка делала полукилометровое кольцо особо красивым. Движки ровно толкали перегруженный орбитал. Он уже давно шёл на второй космической и приближался к мистической отметке в 13,66(6) километров в секунду – на которой открывается возможность войти в подпространство. Вот только делать этого опытный Штрассл пока не собирался. Не стоит без нужды бить в мироздании дыры, которые научились находить Дикие. В принципе, методика полёта была уже отработана: сначала нужно надёжно затеряться в поясе астероидов между орбитами Марса и Юпитера. Затем, в произвольно выбранной точке, совершить нырок и найти в подпространстве базу Солдат Сумерек. Трюмы орбитала забиты различными припасами. А на внешних стапелях «Нибиру» летят три космических носителя, каждый из которых оснащён четырьмя автономными бомбовозами. Только один из них не стандартный, а переоборудован в десантную капсулу на сто восемь Мехов. Это такие боевые экзоскелеты для его «штрафников», помесь одноразового индивидуального танка с шагоходом. Арестованные прозвали их «белыми тапками» или «гробиками на ножках» – за то, что сначала позволяют бить Диких почти как тараканов домашней обувью, а потом превращаются в последнее пристанище. По крайней мере, никто не слышал историй о чудесном возвращении на Землю оператора «тапка».
На базе на планетолёт закрепят ещё три пары истребителей, которые будут прикрывать бомбометание и десантирование роты при выходе из подпространства на низкой орбите Земли-9. Теоретически, потом они же должны помочь и с возвращением на борт после выполнения задачи. Если, конечно, кто-то уцелеет.
Что-то не о том он думает! Штрассл с удовольствием одёрнул и без того ладно сидящий мундир кайзеровской армии, но с привычными погонами оберфельдфебеля Люфтваффе. Проверил угол наклона широкополой тропической шляпы. Точно такой, как у легендарного «Африканского льва». Говорят, сама коммандор-атташе О`Гирли разрешила изготовление этой нестандартной формы после того, как Хуберт завершил первичную подготовку более чем сотни преступников. Пришлось, конечно, попотеть! Здорово помогли сведения из Информатория о методах сколачивания и управления организованными бандами триад и хунхузов. Плюс – выданный умовцами прозрачный пуленепробиваемый экзоскелет, превративший его в почти неуязвимое и дьявольски сильное чудовище. А если ещё учесть, что почти вся партия штрафников состояла из малообразованных отщепенцев Африки, вроде пойманных сомалийцев, то сработал и распущенный слух, что командир является самим «Огуном» (по религии йоруба – богом войны и железа, покровителем военных конфликтов и мест стихийных бедствий, воинов, а также всех униженных).
Невероятно грустно было в последний раз стоять на мостике «Нибиру», с которым за полтора года успел сродниться чуть не физически. Сзади почтительно помалкивал старпом. Он же тот, кто после отстрела десантной капсулы станет новым капитаном. В принципе, толковый парень. И орбитал любит.
– Камрад Соколов, примите управление!
– Есть принять управление!
Старпом включил соответствующий сигнал. В двигательном отсеке, комнатах водолазов и механиков, а также казарме операторов боевых турелей, установленных на внешних обводах кольца, сработала светозвуковая индикация.
– Вы на отдых, командир?
– Вроде того. Хочу с креветками попрощаться.
Соколов не понимал этого увлечения Штрассла. Но мудро не препятствовал. Ещё в первом полёте Хуберт лично опробовал все рабочие места, имевшиеся на «Нибиру». И больше всего его поразила работа водолазов. Вращающийся тороид с морской водой, планктоном и креветками, не смотря на замкнутый цикл, требовал ручного обслуживания. То любопытные десятиногие умудрялись затереть собой скользящие площадки очистителей, то фильтры заедали или застревали отсечные заслонки. В общем, не смотря на всю умную автоматику обслуживать живую электростанцию приходилось ещё и вручную. Работы у водолазов было немного, и обычно её спокойно выполнял один человек. Но, по правилам, в космосе всё делают с тройным запасом. И такой же оптимизацией. Так что из трёх специалистов-подводников каждый работал и по второй специальности: один был оператором оборонительной турели, второй инженером двигательного отсека, третий механиком. Сегодня дежурил как раз механик. Все звали его просто Палыч.
– Здравия желаю, камрад оберфельдфебель! – экипаж почему-то гордился особым поощрением командира. Педантичного и справедливого Штрассла, единственного из них, имевшего боевой опыт, подчинённые любили. К немалому удивлению австрийца. Он всё ещё подсознательно считал, что его должны упрекать за службу во вражеской армии. Но жителям Метрополии, похоже, та давняя война Окраинного мира была мало интересна.
– Стандартный комплект, командир? – Палыч уже вытягивал из шкафчика тонкий эластичный гидрокостюм.
– Нет. Только дыхательную маску. Хочу почувствовать их всем телом.
Глава 5
1990 год, 16 августа. Земля-1, Западная Сибирь
– ?Arriba! ?Alerta!! («Подъём! Тревога!!» – на испанском).
Сначала Борис среагировал лишь на интонацию, кубарем скатившись с постели к одежде, но затем дошёл и смысл фразы. Саргенто снова развлекался! Вот только сам он стоял в дверях почти обнажённым. Если не считать узкой полоски грубой дерюги, прикрывшей причинное место.
– Отставить одевание! – старший космонавт перешёл на русский и бросил Сафонову такой же широкий «ремень». – Боевой выход!
В коридоре обнаружился и Кабо в аналогичном одеянии. Его отрешённый вид даже встревожил подшефного.
– Твой сектор – левая задняя треть!
– Понял!
Хотя как раз понятного-то и не было. У самого здания ждал бронированный антиграв, ощетинившийся турелями автоматических пушек и стволами бластеров. Как только троица голых пилотов запрыгнула внутрь, аппарат вертикально стартовал и присоединился к висевшей в небе эскадрилье. Причём, два звена в ней вообще составляли тяжёлые армейские штурмовики!
«Вот это – точно не шутка!»
На полу десантного отсека уже сидел по-турецки крайне примечательный персонаж, словно явившийся с этнонационального фестиваля – похожий на индейца смуглый, узкоглазый мужчина на вид лет сорока-сорока пяти. Его длинные чёрные волосы, заплетённые в две жидкие косички, спускались на грудь с обеих сторон полукруглой шапочки, отороченной мехом. Тело закрыто чем-то вроде длинного коричневого платья с бахромой снизу. Рядом лежал большой кожаный бубен и причудливо изогнутый чурбачок колотушки.
– Не смотри ему в глаза! – приказал Феоктистов.
– Почему? – Сафонов как раз увидел их грустную мудрую глубину.
– Проводку на фиг спалишь! Экранироваться-то ещё не умеешь!
Похоже, балтийцы опять шутили. Коля слегка коснулся локтем:
– У товарища Дансарана очень мощная биоэнергетика. Реально можешь что-нибудь у себя коротнуть сдуру. В розетку же голыми пальцами не лезешь? А глаза – это естественные излучатели организма.
Сафонов пристыженно кивнул. Опять околонаучная мистика, как и с его психоматрицей-душой. Хотя, всегда же можно «просто спросить»:
– А это тоже связано с теми материалами? Я их вчера прочёл.
Честно говоря, вёдер помоев и моральной грязи, что узнал о пришедшем к власти в РСФСР Борисе Ельцине и всей шайке «младореформаторов», хватит на несколько расстрельных процессов над изменниками Родины. А лично Сафонову – ещё на несколько бессонных ночей.
– Нет, Феоктистыч! – скривил губы Саргенто. – Пусть пока поразвлекаются, твари. Напоследок. Надеюсь, у земляков хватит ума с ними разобраться. Тут беда жёстче – на «Десятке» полный разгром! Дикие вошли в подпространство и раздолбали все людские орбиталы. И связные, и боевые. Ребята из отдела товарища Дансарана говорят, что на поверхности там сейчас ещё жарче. Мочат наших почём зря. Здесь только успевают всплески уходов партизан фиксировать… Помнишь, я тебе говорил про вспышки разума в океане вселенной? Так вот эти ребята чувствуют смерти наших мёбов на Земле-10. А помочь мы им ничем не можем. Почти. Уже все Солдаты Сумерек там. Рубятся на низких орбитах и в подпространстве с Дикими. Как над Кубанью в сорок третьем. Главное, психоматрицы пацанов пачками безвозвратно теряем!
– А что было над Кубанью?
– А, ну да! Там в 1943-м разгорелись самые ожесточённые сражения за господство в воздухе. Люфтваффе, наконец, проиграло.
– Понятно. А сейчас что?
– Да вот придётся нам разведку боем провести. Мы, получается, чуть ли не единственные специалисты нужного профиля тут остались. В общем, так! Учёные Метрополии не так давно выяснили, откуда Дикие приходят.
Сафонов молча слушал. Кажется, кончилась его спокойная передышка в сказочном мире будущего.
– У каждого русла есть так называемые «карманы» или «заводи». Что-то вроде маленького пузырька отдельной реальности, держащегося за большую. В обычное время прохода меж ними нет. Как правило. Но при определённых условиях его можно открыть. В общем, враг научился это делать. Именно в «карманах» он устанавливает контуры межпространственных переходов, накапливает орды, а затем массово выводит их в захватываемый мир.
– Остроумно! Но отсюда-то мы что сможем им противопоставить?
– Есть мнение, что наиболее крупные «карманы» едины для всех или хотя бы нескольких соседних миров. Как очертания континентов. Так что можно попробовать отсюда выйти к действующему контуру Диких и уничтожить его. Сразу прекратится поступление подкреплений на «Десятку». Да и здесь появления вражеских диверсантов можно будет не опасаться.
Антиграв тем временем зашёл на посадку. Правда, больше это походило на простое падение или крутое пике.
– А почему голыми?! – заорал Борис, перекрывая шум инерционного кровотока в ушах.
– Нельзя ничего отсюда! Там сделаем!!
Вот значит почему его учили изготавливать примитивное оружие.
* * *
Проникновение в «карман» прошло буднично и непонятно. После того, как они вчетвером выпрыгнули из антиграва, аппарат свечой ушёл ввысь и присоединился к полукольцу собратьев, прикрывавших операцию с воздуха. Товарищ Дансаран немного походил по большой лесной поляне и радостно помахал им рукой. Оказалось, в траве скрывался старый фундамент. Не то отдельный дом тут стоял когда-то, не то вообще таёжный хутор.
– Выковыривайте камни! – распорядился шаман. Именно так Сафонов классифицировал специалиста неведомого отдела, воспринимающего «волны океана вселенной». Насмотрелся на его собратьев за годы службы в Заполярье.
Узнав, что товарищ Дансаран собрался установить в этом месте обоо – культовую насыпь из камней и веток, Феоктистов предложил сделать это гораздо левее. Специально походил по тайге и выбрал небольшую, сплошь заросшую кедрачом высотку. Конечно, таскать туда камни было в разы сложнее, но Сафонов полностью доверял инструкторам. Кстати, у него складывалось ощущение, что комары и гнус их почти не донимали. А вот североморцу доставалось. Вскоре он уже чуть не наощупь ходил по тайге со скальными кусками, которые практически голые балтийцы с помощью сучьев и мускулистых рук выковыривали из древней кладки.
Часа через два обоо, наконец, достиг высоты человеческого роста. Товарищ Дансаран решил, что этого вполне достаточно. С десантного антиграва спустили трос со страховочной обвязкой, которую балтийцы помогли закрепить на шамане. Затем сняли с себя последние ремни и, на манер ленточек, повесили на верхушку каменно-деревянной насыпи. Борису ничего не оставалось, как последовать их примеру. Затем специалист начал свои пляски с бубном, мало отличавшиеся от заполярного камлания.
Сафонов как-то пропустил момент, когда тайга перед ним чуть изменилась. Зато его уловили балтийцы. Они подхватили подшефного и после мощного совместного прыжка рухнули куда-то в траву. Краем глаза Борис заметил, как стремительно начал взмывать ввысь шаман, выдернутый антигравом. При этом он не выпустил бубен и колотушку. Профессионал!
– Держи его! – приказал Саргенто и резко рванул куда-то вперёд.
– Отползай влево! – тут же спокойным шёпотом скомандовал Кабо и помог сместиться метра на два в сторону от точки падения. Впрочем, предосторожность оказалась излишней – их так и не заметили. А вот впереди начался бой. Странный, сюрреалистичный, совершенно не подходящий концу XX века. Среди деревьев и зарослей кедрового стланика мелькали силуэты древних всадников в шкурах и металле. Вооружённых явно холодным оружием. Среди них выделялось светлое пятно обнажённого Феоктистова. Старший космонавт как влитой сидел на низкой косматой лошадке, скорее всего трофейной, вращал над головой что-то длинное и жутко выл по-волчьи. Местные его атаковали. Сердце Бориса сжалось… Но тут картинка исчезла. Зубров влепил прямо в лицо горсть земли с сухими хвоинками и сильно растёр.
– Вон туда! Спрячься под куст и весь намажься грязью. Тут делов-то… Он уже был вооружён большой сухой веткой с остатками хвои. Убедившись, что Сафонов понял, сам затаился в гуще стланика, где его загорелое тело мало отсвечивало. Борис дисциплинированно занял указанную позицию и тщательно растёр себя почвой. Может, хоть так часть гнуса шкуру прокусить не сможет? Пока он этим занимался, послышался топот нескольких лошадей, шедших галопом. Так мчаться по густой чаще можно только спасая жизнь. Он заметил, как Кабо с силой швырнул ветку и тут же метнулся куда-то за ней. Оказалось – прямо в седло местному всаднику. Космонавт ловко оседлал пригнувшегося шкуроносца, странно дёрнулся, словно пытаясь вскочить, и тут же упал на него вновь… Группа исчезла из поля зрения. Всего мимо пронеслось пять всадников. Крайним скакал Саргенто. Как заправский скиф он одними ногами держался за круп лошадки, не имевшей стремян, и выцеливал преследуемых из маленького косматого лука.
Прошло около получаса. Звуки схватки стихли, и им на смену пришёл обычный шум тайги: шорох хвои, лёгкий гул ветра в кронах, потрескивание и пересвист птиц. Сафонов решил перебраться ближе к месту проезда конницы. И вскоре обнаружил первый труп. Это был явно тот, кого «оседлал» Зубров. У покойника была свёрнута шея. «Ничего себе! Голыми руками!» Преодолевая брезгливость, стажёр снял с поверженного кожаную куртку с нашитыми защитными металлическими бляшками и натянул на себя. Всяко лучше, чем ничего! Защита была неимоверно мала и еле налезла на широкие плечи. А уж воняло от неё! С сомнением посмотрел на штаны и кожаную рубаху местного, размером не сильно превышавшего подростка. Судя по характерным укусам, которые почти сразу начал ощущать под трофейной курткой, на нательной одежде паразитов должно быть ещё больше. Ладно, не баре – перебьёмся и без порток! А вот широкий кинжал в ножнах хозяйственно перевесил на себя. Правда, пришлось помучиться с узлом, скреплявшим кожаный ремень.
Всего в окрестностях места высадки Борис обнаружил трёх оставшихся бесхозными лошадей и тела четверых всадников. Двое из них были ещё живы, хотя и имели серьёзные ранения – у одного раздроблена челюсть, у второго торчала стрела в пояснице. Для начала связал местных кожаными ремнями, которые нарезал кинжалом из их же одежды, а затем оказал первую помощь. После чего начал собирать лошадей. Здесь помогли навыки, полученные ещё в детстве, когда ходили с табуном в ночное.
Вскоре в лесу послышался характерный хруст и треск. А затем и не очень мелодичный свист, с азартом исполнявший «Марш авиаторов», что с 1933 года являлся официальным гимном Военно-воздушных сил СССР.
Подпустив подъезжавших поближе, Сафонов с жаром подхватил:
«Всё выше, и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!»
Вот уже показались два всадника. Сначала он их принял за местных – те же меховые шапки, кожаная броня, оружие. Но затем рассмотрел светлые лица и нормальные размеры. Друзья вели по одному заводному коню, на которых были навьючены тела недавних низкорослых противников.
– Как дела, Феоктистыч? Не ранен?
– Отлично всё! Пока трофеи в кучу собрал!
Ребята подъехали к нему:
– Вот молодец! Смотри, и прибарахлился уже.
– А чего без порток-то? А, понятно! Побрезговал.
Борис смутился.
– Ладно, дело житейское. Пленных допрашивал?
Теперь на широком лице отразилось чувство безмерного удивления.
– Чего пристал к мальчишке? – как всегда заступился Кабо. – Сам же сказал, что ромейский тут сильно извратился. А он-то его откуда знает?
* * *
Сафонова балтийцы озадачили дальнейшим сбором трофеев, а сами растащили четверых пленников по разным концам поляны и привязали к деревьям, с таким расчётом, чтобы те не могли слышать друг друга. После чего с двух противоположных сторон занялись дополнительными допросами. Судя по истошным воплям, быстро переходящим в малосвязный сбивчивый лепет, инструкторы оказались не только умелыми всадниками и рукопашниками, но и специалистами фронтовой разведки. Борису стало не по себе. Что-то многовато получалось не только для обычных людей, но даже и для старших командиров ВВС Балтийского флота.
Прошло около часа. Инструкторы собрались в центре поляны и о чём-то посовещались. Наконец, Зубров слегка пожал плечами и чуть развёл руки. Типа: «ну фиг его знает, тебе виднее!»
– Феоктистыч! – гаркнул Саргенто. Сафонов поспешил к ним.
– Выводы, стажёр?
Вот этого он не ожидал. Хотя, конечно, ситуацию анализировал:
– Как я понял, нас здесь ждали. Не знаю как, но место засады выбрано почти идеально. Если бы не наш неожиданный манёвр с переносом места постройки обоо, могло закончиться совсем по-другому.
Старший космонавт одобрительно кивнул. Это приободрило:
– Здесь, похоже, задержался «железный» век. Судя по оружию.
– Что ещё?
– Время нашего прибытия они знали достаточно точно.
– Та-ак! Откуда такой вывод?
– Засада поставлена недавно и долго ждать не собиралась. Я осмотрел поклажу. Есть лишь по бурдюку с водой и небольшой запас овса. Примерно на одну кормёжку лошади. Значит, планировали встретить в нужное время, убить или пленить, а затем убыть обратно. Овёс – это подстраховка на всякий непредвиденный случай.
– Молодец! Примерно так им задачу и поставили – привезти чужаков. По возможности, живыми. По врагу что скажешь?
На это Борис лишь пожал плечами:
– В антропологии не силён. Может, одно из коренных племён Сибири?
– Да нет! Больше похожи на европеоидов. Только уже в сильной стадии вырождения. Народу здесь проживает не так много, притока свежей крови вообще нет. Вот и деградируют потихоньку.
Саргенто указал на горку сваленных с лошадей трупов. Все они были похожи как страшненькие родственники: невысокие, квадратные, с короткими руками, одутловатыми лицами и мелкими глазами.
– В общем, так! Сейчас с товарищем гвардии майором выбираете три тела покрупнее, раздеваете донага и наваливаете на самых крепких лошадей. На них сами поедем. Тебе – выбрать оружие для боя верхом… Отставить! Забери у Николая кистень. Дёшево и сердито. Если что, гаси им прямо по центру тела! И замаха не жалей. Не до изысков. И да – приоденься уже! Что бы хоть издаля за местного мог сойти.
– Есть, товарищ гвардии подполковник!
– Отставить старые звания!
– Есть, товарищ старший космонавт!
Хохотнувший было Зубров уже хотел что-то сказать, но резко заткнулся.
* * *
2022 год, 25 июля. Земля-9, среднее течение реки Вольта
Судя по ощущениям, Штрассл летел где-то над саванной центральной Африки. Так низко, что на обзорном экране были видны винторогие газели, спасающиеся от леопарда, чья пятнистая шкура мелькала в густой траве. Вот они добежали до берега большой реки и бросились в разные стороны: часть ринулась вверх по течению, остальные – в противоположную сторону.
При выходе из подпространства и входе в атмосферу Земли-9 всё пошло не так. Вначале взвыла сирена боевого предупреждения. Затем сенсоры его пилотажного шлема буквально взорвались звуковыми и визуальными предупреждениями о нарастающих повреждениях. «Нибиру» атаковали! Инстинктивно Хуберт задействовал аварийный сброс, и полуконус десантной капсулы хаотично закувыркался в пространстве.
– Bomben-Abwurf!!! («Сброс бомб!!!» – на немецком) – заорал он. В принципе, с момента отделения от орбитала Штрассл уже не был его капитаном. Но рефлексы оставались:
– In den Unterraum gehen! Turmchen-Feuer!! («Переход в подпространство! Турели – огонь!!»)
В бою вся шелуха мирного времени мгновенно слетела, и он вновь стал пилотом, дерущимся в «собачьей свалке». Как неважный временный бонус отключился и его метрополианский. Команды срывались на родном языке.
– Есть, кэп!!! – тут же отозвался в эфире Соколов. Похоже, тоже ещё не осознал себя капитаном. Мгновенно расцветившие космос зелёные высверки бластеров показали, что и стрелки-операторы «Нибиру» поняли немецкий.
– Jagdflugzeuge – schneiden Sie den Feind! («Истребителям – вырезать (отсечь) врага!»)
– Держитесь, «большие»!! – тут же отозвался кто-то из приданных «сумеречников». – «Рыжий», прикрой – атакую!
– «Жужа», ёрш твою! Слева!!
– Вижу. Нормально. Атакуй – прикрываю!
Вокруг разгорался космический бой. Классическая «собачья свалка». Вышел из строя контроллер теплозащиты в десантном и грузовом отсеке, а там содержатся основные боеприпасы. Не перегрелись бы, иначе и до детонации недалеко… Задействовав маневровые двигатели, Хуберт почти убрал боковое вращение и врубил маршевый. Капсула рванула вперёд и поток сообщений о повреждениях иссяк. Вышли из-под огня. Не мешкая, направил аппарат в атмосферу. Но тут же вновь ожила сенсорная консоль. Выскочило сообщение:
Dritter kleiner Motor – 100 Prozent Leistungsverlust (Третий небольшой двигатель – 100-процентная потеря мощности).
Не понял? Что за ерунда? Зрительная память за месяцы здешних тренировок привыкла к метрополианским сообщениям на лицевом сенсоре. А в «Фокке-Вульфе» обходился только плексигласовыми очками, без каких-либо наворотов из будущего. Язык сенсора сразу сменился:
Третий маневровый двигатель – потеря мощности 100 процентов
Разрушения оболочки – 7,3 процента
Разрушение оболочки – 7,4 процента
…
Разгерметизация грузового отсека
Похоже, враг сел в хвост и продолжал обстрел. Ну, ладно! Такое мы уже проходили. Хуберт выключил маршевый двигатель – пусть преследователь думает, что сбил его. Чуть выдвинул кончики маневровых крыльев и намеренно ввёл капсулу в штопор. Вскоре вокруг засверкали огненные сполохи – обшивка быстро разогревалась от трения о воздух. О, как! Это не есть гут. Чрезвычайно высокая температура в атмосфере, плюс уже сорок градусов по Цельсию внутри, не входили в планы приземления. Кроме того, полетел клапан циркуляции воздуха в десантном отсеке. Ещё не хватало, чтобы «подопечные» задохнулись! Небоевые потери никто не простит. Прежде всего он сам.
Ладно, рискнём! Штрассл вновь дал тягу на маршевый, сманеврировал обгоревшими закрылками и вышел из штопора. На панели остались лишь сообщения о растущей температуре. Вновь вырубил двигатель и попробовал включить антиграв.
Управляющий контур антигравитационной тяги повреждён
Ну, следовало ожидать! Хуберт до конца выдвинул маневровые крылья. Придётся по-старинке, снижать скорость планированием. Вот только долетят ли они так? Кликнул взглядом на ставшую активной иконку пилотного задания:
«Высадить десант на северо-восточной окраине Парижа (координаты). Остановить наступление Диких. По возможности – перейти в контратаку и закрепиться по рубежу «канал де Сен-Дени – канал д`Лурк».
Да они шутники там, в штабе! Это с его-то неграми-«штрафниками»?!
Вдобавок ко всему стал барахлить навигатор. Чудеса! Простым глазом видно, что летят над Африкой, а на приборе: «Париж – 100 километров». Конечно, одноимённых пунктов много. Взять, к примеру, хоть «Семёрку». Несмотря на опасность ситуации, Хуберт не смог сдержать улыбку. Вспомнил случай, рассказанный недавно в баре космопорта одним из работяг-плутонцев.
Дело было на Земле-7 в начале двадцать первого века. Русская женщина Анна, от которой ушёл муж, решила не унывать и начать новую жизнь. А у неё с детства была мечта – побывать в Париже. Так что, оставшись одна, накопила денег, купила билет на самолёт… и тут грянула пандемия, полёты за границу отменили. Но для русских нет препятствий! Анна приобрела велосипед, рюкзак и решила добраться до мечты во что бы то ни стало. Телефон с навигатором у неё был. Вот только на третий день пути упал и разбился. Но на последнем издыхании высветил: «Цель прибытия через сто метров». Анна смотрит – стоит указатель, где большими русскими буквами написано: «ПАРЫЖ». Оказалось, когда-то местный помещик так назвал своё село в Витебской области. И даже Эйфелеву башню построил. В масштабе 1:11.
Опять же, в штате Теннесси у янки есть Париж. Но не в Африке же! Тут вон газели, леопард и вроде слоны на горизонте. Да и эту весьма колоритную реку с Сеной спутать – ну никак не возможно. Ладно, всё равно придётся где-то тут садиться, с повреждённым фюзеляжем и хвостом. Хорошо, хоть связь пока работает, хотя гиперпространственных вышек поблизости и не видно.
– Штрассл – «Гнезду»! Штрассл – «Гнезду»! Где находитесь? Приём.
Похоже, командный пункт уже наплевал на конспирацию. Но у дисциплинированного австрийца орднунг был в крови:
– «Гнездо», я «Кондор»! лечу над центральной или даже западной Африкой. Точнее определить не могу, навигатор вышел из строя. Фюзеляж разбит – атакован при выходе из подпространства. Лечу на одном крыле.
– Да хоть на честном слове! Хвостовое оперение работает?
Хуберт вгляделся в экран заднего обзора.
– Fluch! («Проклятье!») Неизвестный летательный аппарат висит на хвосте… Уже нет!
– Что нет? Больше не висит?
– Хвоста больше нет! – пилот сам удивился своему спокойствию. К сожалению, на капсуле не было стрелковых турелей. Но есть же боевые мехи! Штрассл переключился на внутреннюю связь:
– Четвёртый взвод! Приготовиться к десантированию! Противник в воздухе, пытается убить нас. Уделайте его, ребята!
Только после этих слов включил активацию оружия «белых тапков». Со штрафниками это стоило делать в самый последний момент, потому что, как показала практика, преступники всегда начинали сразу шарашить со всех стволов во все стороны. Вновь выключил маршевый двигатель и дёрнул скобу отстрела парашютов. Сработали пиропатроны (судя по корявому звуку – не все), и гроздь крепчайших куполов рванула капсулу. Ощущение было, словно со всей дури врезался в стену. Зато враг по инерции проскочил мимо.
Эх, шарахнуть бы сейчас! Но на десантном модуле не имелось и курсового вооружения. Вместо этого Хуберт включил аварийный сброс люков первого кольца и самих мехов со штрафниками четвёртого взвода. А чтобы не попасть под их огонь, отстрелил блок парашютов капсулы, вновь дал мощи двигателю и ушёл в правый разворот. Полноценного противозенитного манёвра на изуродованном аппарате не сделать, а так хоть есть шанс, что сразу не попадут. Всё-таки обычному человеку удобнее стрелять по цели, уходящей от него влево. Если, конечно, он правша.
– Внимание! Вы должны дотянуть до точки с координатами… – вновь ожил переговорник. Далее последовало неразборчивое перечисление цифр, которое не удалось расслышать из-за треска в эфире. – Как поняли?
– Не понял! Повторите координаты.
– Повторяю: сорок градусов северной широты… – снова треск и шумы. Остальные слова потонули в сплошном вое и низкочастотном гуле. Связь окончательно прервалась. Похоже, резко повысилась электрическая активность внешней среды. Источником такого может быть что угодно: от извержения до солнечных вспышек, дестабилизирующих атмосферу. Вулканы в Африке есть: например, Килиманджаро в Танзании. Считается потухшим, но ничто же не мешает ему проснуться в самый неподходящий момент!
Какая разница, в чём причина. Главное, принимать решение нужно здесь и сейчас. Штрассл заложил новый крутой вираж, чтобы оторваться от преследующего истребителя, и начал процедуру экстренного реактивного торможения. Впереди по курсу увидел гряду холмов. Подойдут как естественное природное укрытие. Теперь главное – дотянуть, а там придётся десантировать с парашютами и остальных.
* * *
«Без связи фигово!» – думал Хуберт, выбираясь из посаженной «на брюхо» капсулы и следя за действиями шести мехов последних сомалийцев. Эти просто высыпались из приземлявшегося аппарата, лишившегося внешних десантных люков. Почти все дружно покидали «гробики на ножках». Ближний вывалился на землю из меха, запутавшегося в стропах нераскрывшегося парашюта. Неудачливый десантник получил ожог лица и сидел, беспомощно пытаясь выпутаться левой рукой. «Похоже, у него ещё и правая сломана!»
Оберфельдфебель подошёл, виброножом освободил пострадавшего от переплетения строп, а затем достал из его ранца мазь от ожогов и перевязочный материал. «Хорошие тут лекарства научились делать! Заживёт как на собаке». Точными выверенными движениями вскрыл противорадиационный костюм, наложил горемычному мазь на термическую травму и зафиксировал сверху стерильной повязкой. Затем обработал правую руку быстрозастывающей медицинской пеной и сформировал из неё шину. Раненый смотрел на командира затравленными и непонимающими глазами:
– Махадсанид, саид! («Спасибо, господин! – на сомалийском).
Остальные штрафники удивлённо наблюдали за ними. «Они что, думали, я его зарежу, что ли?» Штрассл прошёлся среди горстки уцелевших. Вроде больше никто не пострадал. Хорошо, что непонятный истребитель Диких, висящий на хвосте, всё же подбили десантники четвёртого взвода. Теперь их вряд ли обнаружат. По крайней мере, в ближайшее время.
– Снять противорадиационные костюмы!
Здесь это точно не нужно. А на жаре ещё и к тепловому удару быстро приведёт… Так, стоп! А в районе Парижа, получается, нужно? Это что же, по столице Франции нанесли ядерные удары? И требуют от нас закрепиться на неуничтожимом водном рубеже? Ай да штабисты!
Хуберт подошёл к гелиомобилю, залез в кабину. Здесь, кажется, всё в порядке. Капсула выдержала, не подкачала. В последний момент командование решило снабдить десант двумя экспериментальными образцами солнечных автомобилей, на случай ЧП и экстренного приземления в незнакомой местности. Как в воду глядели! Такие средства передвижения уже давно не в моде, но именно здесь они не помешают. Два электромотора, питание как от аккумуляторных батарей, так и от солнечных. Могут работать вместе и попеременно. Батареи заряжаются во время стоянки. А если учесть, что в Африке практически всё время солнечная погода, то недостатка в энергии не ожидается. За два часа на гелиомобилях можно преодолеть до ста пятидесяти километров, да ещё взять по три меха на борт. Неплохо!
Но то, что пропала связь, совсем не радует. Интересно, почему всё-таки такой шум в эфире? От атомной бомбардировки? Или Дикие начали применять средства радиоэлектронной борьбы? А ведь похоже. Помехи были не только электромагнитные, но и акустические. Навигатор отказал сразу при входе в пространство Земли-9, а потом пошли треск и свист.
Что-то кольнуло с левой стороны повыше сердца. Штрассл нащупал в кармашке под невидимым экзоскелетом мнемокристалл Полины. Осторожно достал и разместил на горизонтальной плоскости аккумуляторной батареи. Подарок пульсировал, его размеры и цвет менялись. Хуберт вгляделся – искусственный камешек из графена, одного из самых прочных материалов, вибрировал не хаотически, а с определённой частотой. А что, если? Аккуратно вставил в ухо. Так и есть! Голос Полины зазвучал в мозгу. Но вместо песни он услышал: «Хуберт, вы слышите меня? Это Полина! Хуберт, вы слышите?»
– Вас слышу! – машинально произнёс оберфельдфебель и тут же сообразил, что сморозил глупость: наверняка на том конце перед девушкой находится специальное устройство, какая-нибудь новая секретная разработка связи. А здесь он может только слушать. Но и это уже немало!
Однако, к его изумлению, вскоре вновь зазвучал обрадованный голосок:
– Хуберт, Хуберт, внимание! С юго-востока на вас надвигается целое полчище Диких, численность – около тысячи голов. И сто пятьдесят единиц боевой техники. Приготовьтесь к обороне, приготовьтесь к обороне!
– Есть приготовиться к обороне!
– Конец связи, держитесь!
Предупреждён, значит вооружён. Но каким образом Полине удалось связаться с ним?! Через локаторы? Он успел заметить гигантские «глаза» и «уши», развешанные в атмосфере Земли-9 на высоте пяти-шести тысяч километров. Так, чтобы Дикие не дотянулись своими зенитными комплексами. Геостационарные спутники над экватором для прямой связи? Его не предупреждали о таком виде взаимодействия. Хотя об этом он подумает позже. Сейчас нужно все силы бросить на создание обороны.
Хуберт был несказанно рад ещё раз услышать милый голос. Ведь он почти всё время подсознательно думал о Полине – и когда пилотировал «Нибиру», и когда кувыркался под огнём в капсуле. Даже над Африкой. Но почему с ним заговорила именно она? Может потому, что никто больше не мог поймать нужную волну? Песня… Как там:
«И даже в краю наползающей тьмы
За гранью смертельного круга
Я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы память, мы память,
Мы звёздная память друг друга».
Слова-то какие… Неужели он больше её не увидит? А ведь пообещал вернуться! Полина точно будет ждать.
Впрочем, мысли промелькнули мгновенно. Даже скорее ощущения или воспоминания о недолгой мирной жизни, которую удалось дополнительно ощутить меж тем боем, где его убили, и этим, гораздо более страшным, где должны убить окончательно. Тут некому воскресить. Нет здесь удивительных, всепрощающих, неожиданно ставших близкими людей из другого мира, к которым, оказывается, успел не только привыкнуть, но и привязаться душой.
А больше всего Штрассл прикипел к этой необыкновенной девочке с русским именем. Да что кривить душой – полюбил! И поэтому он сейчас покажет им всем. И вернётся. Несмотря ни на что. Сколько историй есть о том, что в самом смертельном бою воина хранит любовь его единственной…
– Всем, обратно в мехов!!! Делай как я! Ису дийаари! («Приготовиться!» – на сомалийском), – Штрассл заметил бурую клубящуюся тень вражеской орды, выплеснувшуюся из дальней рощи. Повернулся к раненому:
– Ты – в машину! Следовать сзади и по команде подбирать бойцов!
А сам запрыгнул в его «гробик на ножках». Так, ветер в сторону противника. Отлично! Один росчерк лазера, и сухая саванна вспыхнула.
– U gudbi dagaalyahankeyga!!! («Вперёд, мои воины!!!»)
Оберфельдфебель подобно настоящему Огуну ринулся навстречу быстро приближающимся контурам Диких, щедро полосуя их бортовыми бластерами. Буквально секундой позже его поддержали лазеры оставшихся мехов.
Глава 6
В командном пункте на Земле-1 Полина сняла наушники и откинулась на спинку вращающегося кресла. Строго говоря, ей не следовало здесь находиться: вход гражданским на территорию военных запрещён. Но сегодня, из-за ЧП с десантом «Нибиру», инженера Холмского, так и не успевшего убыть из Кисимайо в отпуск, срочно отозвали, а дочь просто поехала с ним. Вообще-то она не собиралась попадать в штабные помещения, просто уверенно следовала за папой. А контролёры КПП закрытой зоны космопорта просканировали её карточку буфетчицы, уточнили у руководства и неожиданно пропустили. Правда, предупредили о чём-то отца.
Когда с десантом окончательно прервалась связь, Полина сидела в углу центра управления, под гигантским цветущим кактусом в кадке, и держала в руке мнемокристалл – копию того, что подарила Хуберту. После того как модуль перестал отвечать она изо всех сил сосредоточилась на духовной поддержке дорогого ей человека. Девушка была уверена, что мысль материальна и способна переноситься на огромные расстояния. В том числе и между мирами.
Почему бы и нет? Ведь часто мы думаем о близком, и человек в этот момент берёт трубку и звонит нам сам. Что тут является источником передачи мысли, а также её восприятия? Специалисты ещё не установили. Может, мозг, может, другой орган, но факт остаётся фактом – телепатию уже не считают псевдонаучным явлением. Наоборот, накопилось столько свидетельств, что мало кто решается отрицать её существование.
Полина же всем сердцем желала связаться с Хубертом. Ей было всё равно, какой материальный носитель передаст информацию и какие сигналы будут за это отвечать: электромагнитные волны, гравитационные или даже нейтринно-мезонные. Важен лишь результат. Она отрешилась от царящей вокруг штабной суеты и полностью сконцентрировалась на кристалле.
Через какое-то время, к её радости, тот ожил под пальцами и даже начал слегка пульсировать. Она прошептала: «Хуберт, вы слышите меня? Это Полина! Хуберт, вы слышите?» Ей показалось, – или это только воображение? – что услышала неясный шелест в ответ.
– Системы слежения «Девятки» зафиксировали точку посадки модуля в западной Африке. Но в непосредственной близости отмечено скопище Диких. Штрассла необходимо предупредить! – В голосе дежурного было отчаяние.
– Можно попробовать использовать рефлекторы как усилители! – услышала Полина голос отца. – Возможно, удастся с их помощью восстановить связь.
Аппараты, которые упомянул инженер Холмский, относились к новейшей разработке учёных-геофизиков. Парниковый эффект, грозящий стать бедствием Земли-7 к середине двадцать первого века, начинал потихоньку проявляться и в других руслах. Хотя и не в таких грандиозных масштабах. Лишь в Метрополии не было такого хищнического истребления природных ресурсов, как в других мирах. Здесь потребление и производство материальных изделий удалось обуздать и поставить под контроль, а уровень жизни общества уже не измерялся в количестве товаров на душу населения.
Людям воюющего коммунистического мира всё более удавалось отрешаться от хватательного инстинкта и довольствоваться необходимым. Одежда из удобных и прочных материалов, технические устройства, дома и машины из долгоживущих компонентов: всё это не требовало постоянного обновления. А что касаемо так называемой «моды» и снобистского желания иметь «больше и лучше», то в Метрополии их объявили пережитками.
Но на той же Земле-7 общество вплотную подошло к опасной черте, за которой ситуация грозила стать взрывоопасной. В прямом и переносном смысле. Разбалансировка климата, накопление токсичных веществ в атмосфере, на поверхности и в воде. От этого с каждым годом становилось всё больше разрушительных тайфунов и цунами, наводнений и землетрясений; в Сахаре выпадал снег, а в северной Европе стояла африканская жара.
Несмотря ни на что, многие в Метрополии хотели помочь недостаточно разумным собратьям. Поэтому было принято решение провести эксперимент с огромными зеркалами, которые отражали бы солнечное излучение обратно в космос, тем самым уменьшая нагрев планетарной поверхности. А чтобы не подвергнуть ненужному риску разумных, если что-то пойдёт не так, начали испытания на Земле-9, ставшей к этому времени практически необитаемой.
Именно эти рефлекторы были временно размещены над теми районами экваториальной Африки, где волею случая оказались Штрассл со штрафниками. Почему их не предупредили о летающих зеркалах? Очевидно, не предполагали, что место высадки окажется настолько далеко от расчётного. И тем более, никто не планировал использовать экспериментальные платформы для гиперсвязи.
– Папа! Я слышу, Хуберт отвечает! – Возглас Полины раздался как гром среди ясного неба. – Только очень-очень тихо!
Обитатели командного пункта повскакали с мест, задвигали креслами, заговорили вполголоса. Предложили девушке пройти к пульту управления, усадили, вручили наушники. Мнемокристалл она боялась вынуть из уха, так и сидела с ним. Очень переживала, что может больше не услышать любимого. А вдруг ей только показалось, и она выдаёт желаемое за действительное?
Но план сработал! Полина вновь связалась Хубертом и успела передать сообщение, которое военные пустили на сенсор у неё перед глазами.
* * *
Штрассл лежал на спине и не отрываясь смотрел в безоблачное небо. Кажется, какое-то время он был без сознания. Во всяком случае, последнее, что помнил, – это накинувшиеся со всех сторон Дикие. После того, как кончились боеприпасы, он, сражавшийся на мехе раненого сомалийца, повёл штрафников врукопашную. Или было что-то ещё? Постепенно в памяти всплывали дополнительные фрагменты: живая стена врагов, буквально заливающая их потоками насекомых, несущихся со скоростью пуль. Куски мохнатых тел, вылетающие из-под клинков, венчающих руки его «тапка». Глухие близкие взрывы. Какой-то жуткий живой танк, в упор прошивающий кабину и самого оператора очередями стремительных чёрных шершней… Вдруг очень ярко вспомнилось как смог заставить уже почти вырубившийся «гробик на ножках» совершить последний прыжок. Сотрясение от удара о вражеское чудовище и ощущение скобы аварийного самоликвидатора в руке… Вот только, похоже, он так и не сумел взорвать себя вместе с тем «танком». Но почему?!
Штрассл с трудом приподнял голову и подвигал ею справа налево. Работает. Хоть и с трудом. Но вот вокруг него что-то странное. Очень плотная стена какого-то камыша. Причём стоящая на равном удалении. И очень чистое небо сверху. Но откуда этот зелёный тростник в сухой горящей саванне? Попробовал пошевелить руками. Правая кое-как задвигалась, а левая лишь отозвалась болью. Вдруг прямо над головой возникло чёрное пятно в виде волнистого облака. Вгляделся: это была курчавая шевелюра «парашютиста»-неудачника:
– Самир йеело, саид! («Потерпите, господин!»)
Теперь уже сомалиец достал медицинскую пену и неумело начал фиксировать Хуберту левую руку. К сожалению, сенсор с переводчиком пропал с головы. Поэтому Штрассл сказал по-метрополиански:
– Просто помоги мне встать. Где моя шляпа?
Штрафник с готовностью подставил плечо. Но когда оберфельдфебель попробовал ухватиться, экзоскелет усилил движение. Негр в ужасе отпрянул:
– Ха и дхигин, саид!!! («Не рвите меня, господин!!!»)
И уронил командира. Тот шмякнулся как мешок с гнилой картошкой. Верх тела мгновенно отозвался жуткой мучительной вспышкой. А вот низ… Его словно не существовало.
– Да всё нормально, дружок. Не бойся. Как тебя зовут? Общий язык понимаешь?
Штрафник быстро затряс головой, но ответил с сильным акцентом:
– Я понимайт. Я всё понимайт! Сейчас принёс!
Метнулся куда-то назад, за пределы видимости, и вскоре вернулся с широкополой генеральской шляпой. Хуберт с нескрываемым удовольствием нацепил её. Теперь он снова был в форме «Льва Африки»!
– Я Дхакал, саид! – Чернявый красноречиво коснулся своей груди.
– Хорошо, я понял. Что со мной? Где мы?
Сомалиец смотрел непонимающе:
– Твой шляп, саид… Дхакал всё понимайт.
– Где мы? – Штрассл замешкался, не зная, как лучше пояснить. Обвёл вокруг себя рукой: – Что это?
Но внятного ответа так и не получил. Негр упорно не мог понять его, хоть и утверждал обратное. Как же плохо без киберпереводчика. О! Сенсоры пилотажного шлема тоже ведь имеют функцию дубляжа на сомалийский.
– Дхакал, где моя шляпа, в которой я летел? Большая, круглая, прозрачная шляпа. Где она?
Наконец-то на лице штрафника мелькнуло понимание. Он что-то быстро посчитал на пальцах одной руки:
– Я понимайт, саид! Четыре день Дхакал привёз шляп!
И снова исчез в прежнем направлении. К своему удивлению, через пару минут Хуберт услышал тихое жужжание раскручивания роторов гелиомобиля, а затем характерное шуршание отъезжающих с пробуксовкой колёсных сфер. Офигеть! Что значит «четыре день»?! Десантная капсула же оставалась в каких-то сотнях метров!
От нечего делать попытался подняться самостоятельно. Благо пена на левой руке затвердела. Где-то с двенадцатой попытки, вопреки жуткой боли в плечах и руках, кое-как смог изогнуться и осмотреть себя. И истошно взвыл, в панике откидываясь назад на спину. Ног не было! Совсем. А то, что осталось от туловища, походило на плохо пережёванный и выплюнутый кусок мяса.
* * *
Следующие «четыре день» были самыми тяжёлыми в жизни Штрассла. Даже появление полуголого седого негра, временами что-то скупо лопотавшего на незнакомом диалекте и явно пытавшегося лечить, не могло вывести из тяжелейшей депрессии. Наверняка оберфельдфебель попытался бы убить себя, если бы не шляпа «Льва Африки» и чудом уцелевший мнемокристалл Полины. Впрочем, прочности графена-то как раз хватило на противостояние мощи взрыва. В отличие от тела человека.
Непонятно было, почему Хуберт вообще остался жив при срабатывании самоликвидатора «гробика на ножках». Руки, голова и даже глаза целы. В отличие от всего, что ниже пояса. В один из моментов просветления он даже понял, как такое могло получиться – спас невидимый экзоскелет, который он не снимал с самого прощального погружения в тороид «Нибиру». По крайней мере, при ощупывании тела его слой кое-где ощущался. Но почему оторвало низ? Ведь и ноги были усилены чудо-одеянием УМа. Наверное, защитную оболочку всё же разорвало пополам. Вместе с содержимым.
Темнокожий невозмутимый дедок укрывал Штрассла циновками от лучей палящего солнца, понемногу поил тёплой грязноватой водой и ковырялся в бесчувственной части. Судя по отсутствию боли ниже рёбер, где-то там был сломан позвоночник. Еды негр не предлагал. Да и не хотелось. Постепенно чёрная депрессия сменялась полной апатией.
Наконец вернулся Дхакал. Сияя от гордости, он внёс пилотажный шлем:
– Я взял шляп, саид!!! Много большой обезьян. Я всех обмануть!
Хуберт безучастно сменил головной убор и замкнул мембрану, которая заменяла архаичные крепёжные ремешки для фиксации на голове космонавта. Сразу ожили киберсенсоры. Вот только в углу появилось моргающее красное изображение батарейки: «Уровень заряда – 2 процента». Шайзе! Проверил гарнитуру подключения. Все провода и разъёмы целы. Хоть и в пыли. Хорошо, что перед выходом из капсулы сам отсоединил шлем от бортовой системы. Старательный Дхакал скорее всего просто бы оборвал провода. Нужно срочно подзарядить батарею. Но как? От солнца? Точно! Здесь же есть гелиомобиль.
– Дхакал, гаарига игу каадо! («Возьми меня в машину!»)
Курчавый радостно бросился исполнять указание. Зашедший старик тут же возмутился:
– Dit kan nie opgewek word nie!
Штрассл активировал автоперевод.
«Это не может быть поднято!» (дьюла – язык межнационального общения племен Западной Африки).
Ай да метрополианцы! Чудо, а не шлем.
– Нет ек кан хом бестел! («Только я могу приказать ему!») – чужим скрипучим голосом произнёс пилот на дьюла. Лекаря чуть удар не хватил. Но он быстро оправился и бросился помогать. Вскоре обрубок оберфельдфебеля разместили на месте водителя. Только теперь он обратил внимание, что из покрытой струпьями плоти торчали полые деревянные чурбачки, что-то вроде стеблей тростника или даже бамбука. И оттуда постоянно сочилось. Н-да, уж! Ладно, спасибо курчавым и за это. А то бы наверняка загнулся от невозможности удаления отходов. У пехоты в госпиталях до десяти процентов потерь именно от интоксикации… Стоп! У какой ещё пехоты?!
Немного подумав, понял, что вновь ощущает себя на Великой войне. Выжил вот после того, как сбили под Курском. Только туземцы внизу оказались чёрные, а не те беспощадные русские. Так что – поживём ещё!
Совершенно неоправданно накатила эйфория. Он быстро разобрался с разъёмами. К счастью, инженеры северян оказались достаточно консервативны, чтобы ставить в десантные модули те же стандартные кибернетические входы-выходы, что и в старые гелиомобили. Батарея шлема начала загрузку. Отлично! Языковая проблема решена. Теперь нужно…
– Meneer om te eet! – седой лекарь тыкал в него глиняной миской с двумя исходящими паром варёными рыбками.
– Кушать, саид! – тут же перевёл на метрополианский Дхакал.
Только сейчас оберфельдфебель понял, что ужасно голоден.
* * *
Интерлюдия. По ту сторону фронта
Ровное гудение контура открыло канал связи. Наконец-то Груул ощутил единение с материнским сообществом. Научная часть анклава тотчас принялась заполнять эгрегор обновлёнными знаниями остальных русел, женатые бойцы установили эмпатию с прайдами и родственниками, а молодёжь привычно красовалась перед незамужними красотками. Носители наслаждались редким возобновлением телепатического единения с мыслесообществом общего разума неандертальцев. Всё же приятно чувствовать себя частью могущественного Мира, а не оторванным воюющим анклавом.
Вот активировался и ментоканал командира:
– Здравствуй, Груул! Мир гордится тобой.
– Моё почтение, доблестнейший! Мы стараемся. Последняя атака оказалась тяжелее, чем предполагалось.
Командир уже сканировал мыслеотчёт боевого кластера:
– Вижу. Опять партизанщина. Семь «вирусов» (презрительная кличка хуманов) смогли повредить почти тысячу носителей разума… Да, уж. Как такое вообще могло случиться? А, вижу! Недооценка опасности: ты нацелил истребители на недопущение бомбовых ударов по поверхности, а они отвлекли их космическим боем и в числе прочего сбросили ещё и десант.
– Я принимаю наказание, доблестнейший.
– Не торопись, Груул. Все прекрасно понимают, как тяжело анклаву действовать в отрыве от Мира, да ещё и под постоянными атомными ударами. Вижу, один из истребителей даже преследовал капсулу этих партизан, но те как-то смогли его повредить. Космонавт цел?
– Да. Сам он получил не критичные ранения. А вот оболочке досталось. Сейчас оба на реабилитации.
«Космонавтами» называли носителей коллективного разума, которых специально выращивали для управления полуразумными симбионтами —боевыми оболочками, способными действовать в космосе. Вместе с навесным комплектом вооружения они составляли истребитель. Эта малопривлекательная форма была порождена лавинообразно нараставшим сопротивлением хуманов, которые в ходе военной экспансии на оккупированные ими русла, похоже, всё же смогли эволюционировать до роевого сознания. Так что несколько десятков лет назад их безнаказанным атакам из космоса потребовалось что-то противопоставить.
Теперь Мир активно использовал космические истребители. Пилоты, напоминавшие тёмно-коричневых безволосых осьминогов, не только внешне отличались от обычных неандертальцев, но и обладали уникальным умением на время разрывать контакт с телепатическим мыслесообществом. То есть при необходимости превращались в некие автономные подобия «вирусов»-хуманов, каждая особь которых руководствуется крохотным индивидуальным разумом. За это космонавтов недолюбливали, хотя и понимали их огромную ценность – ведь в каждом сосредотачивалась интеллектуальная мощь Мира.
Командир тем временем уже просматривал план контрпартизанских мероприятий, осуществляемых Груулом: уточнение мест сброса всех частей вражеского десанта, их тщательная проверка и уничтожение выявленных недобитков, воздушное и наземное патрулирование вдоль трассы спуска. Толково. Впрочем, как и всегда у этого опытного, давно воюющего анклава.
– Добро, Груул. От Мира какая помощь нужна?
– Космонавта вместо раненого. А ещё лучше пару звеньев. Пора уже и с этими рефлекторами что-то сделать. Обучить мой дипломатический кластер способам работы с иными цивилизациями, в том числе «вирусными». На Терре-10 смогли же как-то договориться. А у нас пока даже на контакт не идут.
– Понял. Одного симбионта, конечно, выделим. Насчет ещё двух звеньев посмотрим, что получится. Сам понимаешь – урожай штучный и не быстрый. Но внимательнее подрост на фермах промониторим: глядишь, что-нибудь да удастся активировать. Ну а дорастите тогда юных космонавтов уже на месте. А вот насчёт дипломатов пока и у остальных всё грустно. Мир сам не понимает, что привело к успеху на Десятке. Очень похоже на вмешательство некоей скрытой третьей силы… Ты, вот что, Груул – выдели часть дипломатического кластера на стажировку. Отправим на Терру-10. А тебе взамен ещё курсантов на обкатку пришлём. Будешь пока их для оцепления, патрулирования и караульной службы использовать. Пусть психоустойчивость в зоне реальных боев укрепят.
– Спасибо, доблестнейший! – искренне поблагодарил Груул.
* * *
1990 год, 6 сентября. Земля-1, «карман» в Западной Сибири
Сухие ветки весело потрескивали в костре, быстро переходя в состояние малиново-красных, обламывающихся угольков. Охранение из местных настороженно зыркало на могущественных «воинов-колдунов», изредка показываясь из-за древесных стволов, но дисциплинированно не подходило.
Только сейчас Сафонов понял, как погано у него на душе. А оба балтийца с непроницаемыми лицами грели у огня руки. Это выводило из себя ещё больше, но североморец пытался сдержаться.
– Да не молчи ты, Феоктистыч! – вдруг пронзительно зыркнул Зубров. – Выговорись. А ещё лучше – проматерись!
Уже неделю стажёр вынужденно участвовал в каком-то средневековом бедламе. Сначала его инструктора непостижимым образом расправились с вооружёнными всадниками, что поджидали незваных гостей у входа в свой «карман», и провели допрос уцелевших, которого ни один из них не пережил. Затем экипировали Бориса в заполненное паразитами трофейное снаряжение и под видом аборигенов выдвинулись к месту встречи с их хозяином – «казу». Обнаруженного дозорного Феоктистов просто свалил выстрелом из лука. Та же судьба постигла лошадей ожидавшего казу и трёх его сопровождающих. А пока те поднимались, балтийцы бросились в рукопашную.
При этом старший инструктор указал Сафонову на поднимавшегося человека, которого пришлось ударить кистенём. В дальнейшей схватке он не участвовал. Видел лишь, что ногу одного из воинов пригвоздили копьём к дереву, а ещё двое почти сразу безжизненно рухнули на опавшую хвою. Только сам казу, закованный в кольчугу, смог оказать хоть какое-то сопротивление. Но его меч балтийцы слаженно парировали боковинами кавалерийских топоров и тут же обработали противника обухами. Вся схватка заняла от силы четыре секунды. Затем Феоктистов связал оглушённого местного правителя, а Зубров занялся его поверженной свитой.
В последовавшем допросе Сафонов опять ничего не понял. Но его до сих пор передёргивало от того, как старший инструктор снял с казу мохнатую шапку с чем-то вроде нашитой короны из огромных клыков и когтей, спокойно убил пленника, а затем с мастерски изображённым благоговением надел этот головной убор на стажёра. Оба инструктора тут же синхронно склонились перед Сафоновым, опустившись на одно колено:
– Мой казу! Примите, наконец, подобающую величественную позу. Представьте, что встречаете у себя делегацию союзников. А от того, насколько они проникнутся вашей важностью, зависит размер поставок по ленд-лизу.
Пришлось соответствовать. Благо в Ваенге Борис почти полгода плотно взаимодействовал с англичанами из группы «Бенедикт» 151-го авиакрыла Королевских ВВС, базировавшихся на их аэродроме. С командиром союзников, аристократом-новозеландцем Невилом Рэмсботтом-Ишервудом даже начал почти приятельствовать. Так что и тут не подкачал – аборигены прониклись. Настолько, что сами раздели и обезглавили бывшего повелителя. А затем с ритуальным поклоном вручили трофеи Борису.
– Облачайся, мой казу! – подсказал Зубров. – Это ритуальное одеяние.
Голову незадачливого предшественника водрузили на пику и закрепили у седла Сафонова. Тот не смог скрыть брезгливости:
– А это тоже обязательно?
– Увы, товарищ гвардии подполковник! Это как звёздочка за сбитый.
– И что, мы теперь все головы врагов будем так возить?
– Нет. Только правителей. Но если есть желание, можно подумать и над обозначениями обычных побед. Вот только боюсь, тогда сразу начнёшь бледно выглядеть на фоне даже простых воинов. Наверняка каждый местный имеет на счету не менее десятка убитых. А даже малейшая потеря престижа в твоём положении недопустима!
– В каком ещё положении?!
– Ты теперь новый казу! Смельчак, что честно бросил вызов и победил всю дружину предшественника с помощью всего двух своих воинов. Теперь осталось лишь завладеть его феодом. Кстати, здесь он называется «абща».
И вот теперь полновластный хозяин лесной деревеньки из пары десятков деревоземляных лачуг, примитивной цитадели из кондовой лиственницы и стоящей на отшибе «вольной» кузни сидел в компании верных соратников у костра в тайге. Даже его профиль в невидимой панели управления изменился:
Борис Феоктистович Сафонов, уровень 2
Человек, Казу, 26 лет
Наконец сложное военно-морское ругательство прорвало многодневную плотину непонимания:
– Да что же мы тут как фашисты действуем?! Местные же не враги нам! Это мы к ним вторглись.
– Не совсем так, Борис Феоктистович! – на этот раз отозвался Саргенто. – Да, вошли мы в «карман» без разрешения. Но, во-первых, нас здесь ждали и сразу хотели убить. Так что сначала пришлось защищаться.
Сафонов непроизвольно кивнул.
– Далее. Оказалось, что здесь махровое средневековье.
– Это пленники рассказали?
– Не совсем. Для них-то этот общественный строй родной и единственно возможный. Вот только мы с Колей волею Управления Мобилизации почти двадцать лет прожили в похожее время. И знаем, что и как тут устроено.
– «Человек человеку – волк»! – хмуро улыбнулся Кабо.
– Хуже того. Аристократия – «те, кто воюют», в прямом смысле слова паразитируют на простых людях. Отчего и относятся к крестьянам как к двуногой домашней скотине.
– А люди что? Не пытаются освободиться? Революцию, там, совершить.
– Для этого в их головах идеи свободы сначала должны как-то появиться. А это, как показала практика, достаточно сложный и длительный процесс. Настолько, что людям проще принять очередную смену казу и его прихвостней. Тем более здесь это происходит регулярно. Земли и народа в «кармане» относительно немного, а вот желающих не работая наживаться на труде других – предостаточно. Так что аристократия друг друга тут постоянно режет.
– Дикость!
– Да кто бы спорил. Но для наших целей нам проще самим получить относительную свободу действий, став отрядом очередного казу.
– И ввязаться в их междоусобицы?
– Нет. Мы всего лишь захватили плацдарм. Надеюсь, теперь с «Большой земли» зайдёт группа специалистов. Думаю, это должны быть ребята из отдела товарища Дансарана и группа поддержки из опытных мёбов.
– А вы неопытные, что ли? – Сафонову вся эта история решительно не нравилась. Инструктора же весело переглянулись:
– Да мы вообще не мёбы. Такие же как ты… упокойники.
– Кто-о?!
– Перерожденцы. Конструктор коммунаров, в котором они соединяют метрополианскую идеальную телесную оболочку и выдернутую из прошлого душу человека, когда-то погибшего далеко от их мира.
– А я думал, что вы командиры здешней авиации Балтийского флота!
– Нет, Феоктистыч. Тут на всех трёх Землях теперь единые боевые флоты. Считаются вспомогательным планетарным родом войск. Благодаря Аркадьевне, на флотское довольствие нас поставили. Но числимся мы боевыми космонавтами УМа. А фактически пока младшие научные сотрудники при спеццентре «Земля-7». Основные коммунары до сих пор не знают, как к нам относиться. Мы же для местных что-то навроде фейерверкера артиллерийской батареи Петра Первого, приданного твоему гвардейскому истребительному авиационному полку! – грустно пояснил Саргенто.
– Да уж… – откровенность была крайне неожиданной. – Но ведь «космонавт» – это воинское звание вроде нашего лейтенанта?
– Ну да. Решили, что правильнее будет тут опять с низов начать.
– А как же звания «гвардии подполковник» и «гвардии майор ВВС Балтийского флота», как вы мне сначала представились?
– Так это ещё с той, Великой Отечественной. Ну и здесь потомки не возражали. Вот только кем нам тут командовать-то? Ни пилотов, ни техников. А в действующие космические эскадрильи пока не берут.
– Так вы, братцы, всю войну на Балтике отлетали? – неожиданно заинтересовался Борис. Почему-то это показалось важным. Ответил Кабо:
– Да нет. С самого 22 июня 1941-го воевали в армейской авиации Юго-Западного фронта, у Кирпоноса. Когда Михаил Петрович погиб, под «Тимохой» оказались. У маршала Тимошенко, хотел сказать. В ноябре 1942-го вошли в состав 17-й воздушной армии. Дрались над Сталинградом. С апреля по май 1943-го были прикомандированы в качестве инструкторов к французскому истребительному авиаполку «Нормандия». Потом – Курская дуга. И лишь затем переведены в авиацию Балтфлота.
Зубров кивнул на старшего товарища:
– Володька там возглавил полк 1-й гвардейской истребительной авиадивизии. А я у него комэском был.
– А погибли когда?
– Погибли мы намного раньше! – вмешался Феоктистов. – Я первый раз в 1916-м разбился. Пытался повторить таран Нестерова. Ну, в принципе, и повторил. А господина поручика ещё через пару месяцев сбили южнее Ковеля, когда помогал с воздуха сдержать атаку германцев. Коля тогда не нашёл ничего лучшего, как вместе с летнабом долбануться во вражеский броневик.
– Так вы ещё и в Империалистическую воевали?
– Точно. Много, где воевали и летали. Гражданская, Испания, Халхин-Гол, белофинская. Три раза с самых низов начинали. А сюда призвали уже с японской. В сентябре 1945-го.
– А я вот, Володь, думаю, что убили нас ещё раньше. В мае восемьдесят четвёртого, когда домой вернулись. Когда сначала снова в своих детских телах оказались, а потом опять во взрослых. Да ещё и почти без шрамов.
Феоктистов как-то уж очень задумчиво посмотрел на Зуброва:
– Думаешь, что это уже были ИТы? А ведь… Твою же об забор!
Борису требовалось время, чтобы осознать услышанное.
* * *
В эту ночь он долго не мог заснуть. Кроме назойливых мыслей мучили и кровососущие твари, что с остервенением налетали на открытые участки тела и в неимоверном количестве ползали в «новом» снаряжении. Почему-то из троих пришельцев паразиты «пузыря» облюбовали именно его. Сафонов измаялся, исцарапал себя, но ничего не мог поделать. Чесалось всё: ноги, руки, спина, живот. Особенно доставали блохи, которым приглянулись его ноги, уже сплошь покрытые многочисленными болезненными пятнышками.
От бессонницы не помогали ни дыхательные упражнения, ни пересчёт верблюдов и баранов, пасущихся на воображаемых пастбищах. Вспомнилось: если не можете заснуть, считайте до трёх. В крайнем случае, до полчетвёртого.
Раньше помогал технический спирт. За неимением оного Борис обмазал себя здешним слабым самогоном, но это не спасло. Наоборот, твари как будто набросились с удвоенной силой. «Выпивка и закуска одновременно!» – горько пошутил про себя Сафонов. А Кабо и Саргенто спокойно дрыхли рядом под раскидистым дубом. «Шкуры у них железобетонные, что ли? – с завистью думал Борис. – Тут мало чистую совесть иметь, надо ещё, чтобы состав крови был особенным». Похоже, его фенотип с отрицательным резусом безумно привлекал местных паразитов, которые игнорировали других двуногих.
Как же раньше люди в лесах жили? Одевались в шкуры добытых зверей, спали на земле, траве, в лучшем случае – в землянках. Жуть! Да и потом, когда появились дома и дворцы, даже принадлежность к так называемым «сливкам общества» не спасала от паразитов: дамы высшего света средневековой Европы специально надевали на себя меховые украшения, чтобы приманивать блох и вшей. Аристократия носила на поясе или на плече затейливые блохоловки. Меховые вещички из шкурок соболя, куницы, норки украшали золотом, алмазами, рубинами, иными вычурными драгоценностями. Блохоловки носили даже под париками, внутри причёсок, под одеждой и на шее.
«Блин, а мне и приманки не надо! – с горечью подумал Сафонов, в сотый раз переворачиваясь и раздирая спину и бёдра, – я весь сплошная приманка».
Но больше насекомых мучили мысли о смысле происходящего. Соратники как-то не очень баловали объяснениями. Наверное, думали, и так всё понятно. А может, и сами не понимали, что тут к чему, а просто выполняли приказ: внедриться в «карман» и обезвредить всех встречных с оружием. Ведь лучшая защита, как известно, нападение.
Но почему на душе так погано? Не потому ли, что с детства в семье и в школе внушали, что человек человеку – друг, товарищ и брат? Нелегко расставаться с принципами, впитанными чуть ли не с молоком матери. На эту тему писали сочинения, проводили комсомольские собрания. А как же книги? «Как закалялась сталь», «Повесть о настоящем человеке», «Улица младшего сына» – то, что с такой любовью рассказывает о людях, готовых к самопожертвованию ради светлой жизни и счастья других – тех, кто придёт после нас? Прекрасные произведения о братстве и коллективизме, созданные на Земле-7, они и в мирах Метрополии входят в обязательную программу обучения как подрастающего поколения, так и взрослых. Особенно «внедрённых» в коммунистическое общество с других пространственно-космических планов.
Но вот теперь, в этом «кармане» приходится на каждом шагу убивать. А друзья, похоже, вообще не комплексуют из-за этого. Хотя тоже когда-то заучивали слова Павки Корчагина: «Жизнь даётся человеку один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
А может, дело в том, что именно они знают – не один раз даётся жизнь? Что вернутся из небытия и, снабжённые новой телесной оболочкой, отправятся дальше на подвиги? Повторят, так сказать, пройденное? Как часто мы слышим вокруг: если бы мне удалось начать жизнь сначала… А ведь балтийцы так и не проговорились, есть ли у них свои панели управления! И что за цифры стоят в невидимых характеристиках. Интересно, а прошедшие смерти там отражаются? Как же спокойно Саргенто сказал: «Погибли мы намного раньше».
Но эти-то, которых мы прихлопываем тут как клопов или тараканов, они же не могут рассчитывать на новую жизнь! Или могут? На этот вопрос Сафонов безуспешно пытался ответить, мучаясь бессонницей и продолжая бесплодную борьбу с остервенелыми насекомыми. И только под утро забылся, когда верхушки деревьев начали проступать на фоне сереющего хмурого неба.
Глава 7
В командном пункте на Земле-1 Полина сняла наушники и откинулась на спинку вращающегося кресла. Строго говоря, ей не следовало здесь находиться: вход гражданским на территорию военных запрещён. Но сегодня, из-за ЧП с десантом «Нибиру», инженера Холмского, так и не успевшего убыть из Кисимайо в отпуск, срочно отозвали, а дочь просто поехала с ним. Вообще-то она не собиралась попадать в штабные помещения, просто уверенно следовала за папой. А контролёры КПП закрытой зоны космопорта просканировали её карточку буфетчицы, уточнили у руководства и неожиданно пропустили. Правда, предупредили о чём-то отца.
Когда с десантом окончательно прервалась связь, Полина сидела в углу центра управления, под гигантским цветущим кактусом в кадке, и держала в руке мнемокристалл – копию того, что подарила Хуберту. После того как модуль перестал отвечать она изо всех сил сосредоточилась на духовной поддержке дорогого ей человека. Девушка была уверена, что мысль материальна и способна переноситься на огромные расстояния. В том числе и между мирами.
Почему бы и нет? Ведь часто мы думаем о близком, и человек в этот момент берёт трубку и звонит нам сам. Что тут является источником передачи мысли, а также её восприятия? Специалисты ещё не установили. Может, мозг, может, другой орган, но факт остаётся фактом – телепатию уже не считают псевдонаучным явлением. Наоборот, накопилось столько свидетельств, что мало кто решается отрицать её существование.
Полина же всем сердцем желала связаться с Хубертом. Ей было всё равно, какой материальный носитель передаст информацию и какие сигналы будут за это отвечать: электромагнитные волны, гравитационные или даже нейтринно-мезонные. Важен лишь результат. Она отрешилась от царящей вокруг штабной суеты и полностью сконцентрировалась на кристалле.
Через какое-то время, к её радости, тот ожил под пальцами и даже начал слегка пульсировать. Она прошептала: «Хуберт, вы слышите меня? Это Полина! Хуберт, вы слышите?» Ей показалось, – или это только воображение? – что услышала неясный шелест в ответ.
– Системы слежения «Девятки» зафиксировали точку посадки модуля в западной Африке. Но в непосредственной близости отмечено скопище Диких. Штрассла необходимо предупредить! – В голосе дежурного было отчаяние.
– Можно попробовать использовать рефлекторы как усилители! – услышала Полина голос отца. – Возможно, удастся с их помощью восстановить связь.
Аппараты, которые упомянул инженер Холмский, относились к новейшей разработке учёных-геофизиков. Парниковый эффект, грозящий стать бедствием Земли-7 к середине двадцать первого века, начинал потихоньку проявляться и в других руслах. Хотя и не в таких грандиозных масштабах. Лишь в Метрополии не было такого хищнического истребления природных ресурсов, как в других мирах. Здесь потребление и производство материальных изделий удалось обуздать и поставить под контроль, а уровень жизни общества уже не измерялся в количестве товаров на душу населения.
Людям воюющего коммунистического мира всё более удавалось отрешаться от хватательного инстинкта и довольствоваться необходимым. Одежда из удобных и прочных материалов, технические устройства, дома и машины из долгоживущих компонентов: всё это не требовало постоянного обновления. А что касаемо так называемой «моды» и снобистского желания иметь «больше и лучше», то в Метрополии их объявили пережитками.
Но на той же Земле-7 общество вплотную подошло к опасной черте, за которой ситуация грозила стать взрывоопасной. В прямом и переносном смысле. Разбалансировка климата, накопление токсичных веществ в атмосфере, на поверхности и в воде. От этого с каждым годом становилось всё больше разрушительных тайфунов и цунами, наводнений и землетрясений; в Сахаре выпадал снег, а в северной Европе стояла африканская жара.
Несмотря ни на что, многие в Метрополии хотели помочь недостаточно разумным собратьям. Поэтому было принято решение провести эксперимент с огромными зеркалами, которые отражали бы солнечное излучение обратно в космос, тем самым уменьшая нагрев планетарной поверхности. А чтобы не подвергнуть ненужному риску разумных, если что-то пойдёт не так, начали испытания на Земле-9, ставшей к этому времени практически необитаемой.
Именно эти рефлекторы были временно размещены над теми районами экваториальной Африки, где волею случая оказались Штрассл со штрафниками. Почему их не предупредили о летающих зеркалах? Очевидно, не предполагали, что место высадки окажется настолько далеко от расчётного. И тем более, никто не планировал использовать экспериментальные платформы для гиперсвязи.
– Папа! Я слышу, Хуберт отвечает! – Возглас Полины раздался как гром среди ясного неба. – Только очень-очень тихо!
Обитатели командного пункта повскакали с мест, задвигали креслами, заговорили вполголоса. Предложили девушке пройти к пульту управления, усадили, вручили наушники. Мнемокристалл она боялась вынуть из уха, так и сидела с ним. Очень переживала, что может больше не услышать любимого. А вдруг ей только показалось, и она выдаёт желаемое за действительное?
Но план сработал! Полина вновь связалась Хубертом и успела передать сообщение, которое военные пустили на сенсор у неё перед глазами.
* * *
Штрассл лежал на спине и не отрываясь смотрел в безоблачное небо. Кажется, какое-то время он был без сознания. Во всяком случае, последнее, что помнил, – это накинувшиеся со всех сторон Дикие. После того, как кончились боеприпасы, он, сражавшийся на мехе раненого сомалийца, повёл штрафников врукопашную. Или было что-то ещё? Постепенно в памяти всплывали дополнительные фрагменты: живая стена врагов, буквально заливающая их потоками насекомых, несущихся со скоростью пуль. Куски мохнатых тел, вылетающие из-под клинков, венчающих руки его «тапка». Глухие близкие взрывы. Какой-то жуткий живой танк, в упор прошивающий кабину и самого оператора очередями стремительных чёрных шершней… Вдруг очень ярко вспомнилось как смог заставить уже почти вырубившийся «гробик на ножках» совершить последний прыжок. Сотрясение от удара о вражеское чудовище и ощущение скобы аварийного самоликвидатора в руке… Вот только, похоже, он так и не сумел взорвать себя вместе с тем «танком». Но почему?!
Штрассл с трудом приподнял голову и подвигал ею справа налево. Работает. Хоть и с трудом. Но вот вокруг него что-то странное. Очень плотная стена какого-то камыша. Причём стоящая на равном удалении. И очень чистое небо сверху. Но откуда этот зелёный тростник в сухой горящей саванне? Попробовал пошевелить руками. Правая кое-как задвигалась, а левая лишь отозвалась болью. Вдруг прямо над головой возникло чёрное пятно в виде волнистого облака. Вгляделся: это была курчавая шевелюра «парашютиста»-неудачника:
– Самир йеело, саид! («Потерпите, господин!»)
Теперь уже сомалиец достал медицинскую пену и неумело начал фиксировать Хуберту левую руку. К сожалению, сенсор с переводчиком пропал с головы. Поэтому Штрассл сказал по-метрополиански:
– Просто помоги мне встать. Где моя шляпа?
Штрафник с готовностью подставил плечо. Но когда оберфельдфебель попробовал ухватиться, экзоскелет усилил движение. Негр в ужасе отпрянул:
– Ха и дхигин, саид!!! («Не рвите меня, господин!!!»)
И уронил командира. Тот шмякнулся как мешок с гнилой картошкой. Верх тела мгновенно отозвался жуткой мучительной вспышкой. А вот низ… Его словно не существовало.
– Да всё нормально, дружок. Не бойся. Как тебя зовут? Общий язык понимаешь?
Штрафник быстро затряс головой, но ответил с сильным акцентом:
– Я понимайт. Я всё понимайт! Сейчас принёс!
Метнулся куда-то назад, за пределы видимости, и вскоре вернулся с широкополой генеральской шляпой. Хуберт с нескрываемым удовольствием нацепил её. Теперь он снова был в форме «Льва Африки»!
– Я Дхакал, саид! – Чернявый красноречиво коснулся своей груди.
– Хорошо, я понял. Что со мной? Где мы?
Сомалиец смотрел непонимающе:
– Твой шляп, саид… Дхакал всё понимайт.
– Где мы? – Штрассл замешкался, не зная, как лучше пояснить. Обвёл вокруг себя рукой: – Что это?
Но внятного ответа так и не получил. Негр упорно не мог понять его, хоть и утверждал обратное. Как же плохо без киберпереводчика. О! Сенсоры пилотажного шлема тоже ведь имеют функцию дубляжа на сомалийский.
– Дхакал, где моя шляпа, в которой я летел? Большая, круглая, прозрачная шляпа. Где она?
Наконец-то на лице штрафника мелькнуло понимание. Он что-то быстро посчитал на пальцах одной руки:
– Я понимайт, саид! Четыре день Дхакал привёз шляп!
И снова исчез в прежнем направлении. К своему удивлению, через пару минут Хуберт услышал тихое жужжание раскручивания роторов гелиомобиля, а затем характерное шуршание отъезжающих с пробуксовкой колёсных сфер. Офигеть! Что значит «четыре день»?! Десантная капсула же оставалась в каких-то сотнях метров!
От нечего делать попытался подняться самостоятельно. Благо пена на левой руке затвердела. Где-то с двенадцатой попытки, вопреки жуткой боли в плечах и руках, кое-как смог изогнуться и осмотреть себя. И истошно взвыл, в панике откидываясь назад на спину. Ног не было! Совсем. А то, что осталось от туловища, походило на плохо пережёванный и выплюнутый кусок мяса.
* * *
Следующие «четыре день» были самыми тяжёлыми в жизни Штрассла. Даже появление полуголого седого негра, временами что-то скупо лопотавшего на незнакомом диалекте и явно пытавшегося лечить, не могло вывести из тяжелейшей депрессии. Наверняка оберфельдфебель попытался бы убить себя, если бы не шляпа «Льва Африки» и чудом уцелевший мнемокристалл Полины. Впрочем, прочности графена-то как раз хватило на противостояние мощи взрыва. В отличие от тела человека.
Непонятно было, почему Хуберт вообще остался жив при срабатывании самоликвидатора «гробика на ножках». Руки, голова и даже глаза целы. В отличие от всего, что ниже пояса. В один из моментов просветления он даже понял, как такое могло получиться – спас невидимый экзоскелет, который он не снимал с самого прощального погружения в тороид «Нибиру». По крайней мере, при ощупывании тела его слой кое-где ощущался. Но почему оторвало низ? Ведь и ноги были усилены чудо-одеянием УМа. Наверное, защитную оболочку всё же разорвало пополам. Вместе с содержимым.
Темнокожий невозмутимый дедок укрывал Штрассла циновками от лучей палящего солнца, понемногу поил тёплой грязноватой водой и ковырялся в бесчувственной части. Судя по отсутствию боли ниже рёбер, где-то там был сломан позвоночник. Еды негр не предлагал. Да и не хотелось. Постепенно чёрная депрессия сменялась полной апатией.
Наконец вернулся Дхакал. Сияя от гордости, он внёс пилотажный шлем:
– Я взял шляп, саид!!! Много большой обезьян. Я всех обмануть!
Хуберт безучастно сменил головной убор и замкнул мембрану, которая заменяла архаичные крепёжные ремешки для фиксации на голове космонавта. Сразу ожили киберсенсоры. Вот только в углу появилось моргающее красное изображение батарейки: «Уровень заряда – 2 процента». Шайзе! Проверил гарнитуру подключения. Все провода и разъёмы целы. Хоть и в пыли. Хорошо, что перед выходом из капсулы сам отсоединил шлем от бортовой системы. Старательный Дхакал скорее всего просто бы оборвал провода. Нужно срочно подзарядить батарею. Но как? От солнца? Точно! Здесь же есть гелиомобиль.
– Дхакал, гаарига игу каадо! («Возьми меня в машину!»)
Курчавый радостно бросился исполнять указание. Зашедший старик тут же возмутился:
– Dit kan nie opgewek word nie!
Штрассл активировал автоперевод.
«Это не может быть поднято!» (дьюла – язык межнационального общения племен Западной Африки).
Ай да метрополианцы! Чудо, а не шлем.
– Нет ек кан хом бестел! («Только я могу приказать ему!») – чужим скрипучим голосом произнёс пилот на дьюла. Лекаря чуть удар не хватил. Но он быстро оправился и бросился помогать. Вскоре обрубок оберфельдфебеля разместили на месте водителя. Только теперь он обратил внимание, что из покрытой струпьями плоти торчали полые деревянные чурбачки, что-то вроде стеблей тростника или даже бамбука. И оттуда постоянно сочилось. Н-да, уж! Ладно, спасибо курчавым и за это. А то бы наверняка загнулся от невозможности удаления отходов. У пехоты в госпиталях до десяти процентов потерь именно от интоксикации… Стоп! У какой ещё пехоты?!
Немного подумав, понял, что вновь ощущает себя на Великой войне. Выжил вот после того, как сбили под Курском. Только туземцы внизу оказались чёрные, а не те беспощадные русские. Так что – поживём ещё!
Совершенно неоправданно накатила эйфория. Он быстро разобрался с разъёмами. К счастью, инженеры северян оказались достаточно консервативны, чтобы ставить в десантные модули те же стандартные кибернетические входы-выходы, что и в старые гелиомобили. Батарея шлема начала загрузку. Отлично! Языковая проблема решена. Теперь нужно…
– Meneer om te eet! – седой лекарь тыкал в него глиняной миской с двумя исходящими паром варёными рыбками.
– Кушать, саид! – тут же перевёл на метрополианский Дхакал.
Только сейчас оберфельдфебель понял, что ужасно голоден.
* * *
Интерлюдия. По ту сторону фронта
Ровное гудение контура открыло канал связи. Наконец-то Груул ощутил единение с материнским сообществом. Научная часть анклава тотчас принялась заполнять эгрегор обновлёнными знаниями остальных русел, женатые бойцы установили эмпатию с прайдами и родственниками, а молодёжь привычно красовалась перед незамужними красотками. Носители наслаждались редким возобновлением телепатического единения с мыслесообществом общего разума неандертальцев. Всё же приятно чувствовать себя частью могущественного Мира, а не оторванным воюющим анклавом.
Вот активировался и ментоканал командира:
– Здравствуй, Груул! Мир гордится тобой.
– Моё почтение, доблестнейший! Мы стараемся. Последняя атака оказалась тяжелее, чем предполагалось.
Командир уже сканировал мыслеотчёт боевого кластера:
– Вижу. Опять партизанщина. Семь «вирусов» (презрительная кличка хуманов) смогли повредить почти тысячу носителей разума… Да, уж. Как такое вообще могло случиться? А, вижу! Недооценка опасности: ты нацелил истребители на недопущение бомбовых ударов по поверхности, а они отвлекли их космическим боем и в числе прочего сбросили ещё и десант.
– Я принимаю наказание, доблестнейший.
– Не торопись, Груул. Все прекрасно понимают, как тяжело анклаву действовать в отрыве от Мира, да ещё и под постоянными атомными ударами. Вижу, один из истребителей даже преследовал капсулу этих партизан, но те как-то смогли его повредить. Космонавт цел?
– Да. Сам он получил не критичные ранения. А вот оболочке досталось. Сейчас оба на реабилитации.
«Космонавтами» называли носителей коллективного разума, которых специально выращивали для управления полуразумными симбионтами —боевыми оболочками, способными действовать в космосе. Вместе с навесным комплектом вооружения они составляли истребитель. Эта малопривлекательная форма была порождена лавинообразно нараставшим сопротивлением хуманов, которые в ходе военной экспансии на оккупированные ими русла, похоже, всё же смогли эволюционировать до роевого сознания. Так что несколько десятков лет назад их безнаказанным атакам из космоса потребовалось что-то противопоставить.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-strelnikov-31912687/proekt-valkiriya-67611383/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Матмех – математико-механический факультет ЛГУ.
Владимир Стрельников
Тип: электронная книга
Жанр: Космическая фантастика
Язык: на русском языке
Стоимость: 99.90 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 18.02.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Счастливая жизнь должна стать достоянием всего человечества! Сколько бы параллельных реальностей оно ни объединяло. Впрочем, это лишь одна точка зрения