Главная страница | Современная русская литература | Ступени на эшафот

Ступени на эшафот
Олег Николаевич Малышев
АПОКРИФЫ О ПУТИ ДУШИ ЧЕЛОВЕКА, Имеющему пытливый ум и желающему познать доселе неведомое – самого себя.………. Никто не знает тебя лучше, чем знаешь себя ты сам. Но даже ты не знаешь, кто ты есть…. Ступени на эшафот» – книга переворачивающая сознание. Независимо от тебя наступит момент, когда поймёшь, что как прежде жить уже не хочешь, а как жить по-новому – ещё не знаешь. Неизбежно, каждый из нас подходит к своей черте. «Ступени на эшафот» – как новая точка отсчёта. Будущее начинается уже сегодня! Ступени на эшафот, это аллегория, это СТУПЕНИ К ПОБЕДЕ! «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог» (От Иоанна 1:1) И поныне Слово есть Всё. Бережно относитесь к Слову. Рождение Слова предвосхищает Жизнь. Интеллектуальный продукт под названием «Ступени на эшафот» зарегистрирован Всероссийским научно-техническим информационным центром ВНТИЦ под номером 70990000139 от 11 октября 1999 года.

Олег Малышев
Ступени на эшафот

Свобода вне времени и вне закона.
Свобода, что вы знаете о ней?!

«Ступени на эшафот» – книга, как новая точка отсчёта.

Эта книга не даст вам советов, что делать. Советчиков и без меня хватает.
В этой книге, собраны работы предоставляющие другие возможности.
Это некая концепция понимания мира, в котором мы живём. Это новый взгляд на себя и на время, отпущенное нам для жизни. Выстроенная мною система, может на первый взгляд, покажется хаотичным набором банальных умозаключений, но она работает.
Неизбежно, каждый из нас подходит к своей черте.
«Независимо от тебя наступит момент, когда поймёшь, что как прежде жить уже не хочешь, а как жить по-новому – ещё не знаешь. Это происходит, потому что прежняя мудрость тобою впитана сполна, а новая ещё не рождена тобою. Рождение новой мудрости и есть смысл твоей нынешней жизни. Твоя новая мудрость прирастёт к мудрости минувших дней. Она окрепнет и обогатится. Потребность в этом перевоплощении, желание этого – это и есть рубикон событий. Хорошо, если ты его сможешь разглядеть как можно раньше. Молись об этом. Новая жизнь зарождается задолго до твоей кончины………..»
«Всмотрись человек, и ты увидишь, как многое ещё произрастёт. Вернуться в прошлое и изменить ход событий ты не сможешь. Ход истории вечен и необратим. На скрижалях памяти записано твоё будущее и, если суждено, награда тебя найдёт, или расплата по делам твоим, тебе воздастся. Не тешь себя надеждой, что не произойдёт всего этого. Это неминуемо, а пока живи до поры, оную уже обозначило время…………»
Эта книга не даст вам советов, что делать. Прочтя её вы сами найдёте решение, вам подскажет, что делать, ваш разум.
Работы, собранные в этой книге, помогут вам найти свой путь постижения истины, свой путь самопознания. Я очень на это надеюсь.
«Что человек? Это некая энергетическая субстанция, названная душой, наполненная сознанием, обладающая разумом и интеллектом, посредством ума управляющая процессами жизнедеятельности существа, состоящего из органических веществ, имеющего анатомическое строение и личностные характеристики, на уровне высшего восприятия объединённая в систему вселенской иерархии.
Хотя, мне больше нравится, Душа – это священный Елей, нектар, наполняющий живой энергией хрупкий сосуд, сотворённый Богом, но сейчас не об этом.
Жизнь – это естество реальности. Реальности окружающего мира, реальности нашего взаимодействия с этим миром, происходящим на всех уровнях восприятия действительности….»
Работа над этой книгой продолжалась 29 лет.
«Ступени на эшафот» не открываются сразу. Пожалуйста, если Вы, действительно хотите найти рациональное зерно при прочтении моих произведений, систематизируйте процесс прочтения. При кажущейся простоте восприятия изложенных мною суждений, всё не так просто.
На многие вопросы Вы получите ответ, но ещё больше вопросов Вы зададите себе.
Надеюсь, что прочтение моих работ не будет напрасным времяпровождением.

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог»
(От Иоанна 1:1)
И поныне Слово есть Всё. Бережно относитесь к Слову. Рождение Слова предвосхищает Жизнь.
С уважением, Олег Малышев.
15.03.2022г.
Интеллектуальный продукт под названием «Ступени на эшафот» зарегистрирован Всероссийским научно-техническим информационным центром ВНТИЦ под номером 70990000139 от 11 октября 1999 года.
От автора

Предлагаю вашему вниманию эссе «Ступени на эшафот». Эссе, которое переворачивает сознание. Первая часть произведения была опубликована в журнале региональной культуры «Балтика» №3 за 2001 год (издательство «Кладезь» г. Калининград).
Сопровождало эссе вступительное слово Сергея Васильевича Погоняева, члена Союза Российских писателей. Я приведу его полностью.
““Олег Николаевич Малышев. Родился в 1961году в Калининграде, учился в средней школе № 23. После службы в армии уехал на Сахалин. Несколько лет работал в тайге приёмщиком-заготовителем папоротника, грибов и ягод. Заочно учился в Хабаровском институте народного хозяйства. Эссе «Ступени на эшафот» -первая серьёзная литературная работа.
Герой эссе- молодой человек, попавший в наркотическую зависимость. Что, может быть, отличает его от общей массы наркоманов, так это его способность критически взглянуть на себя. С одной стороны, ему нравится испытывать состояние аффекта от потребления наркотиков, с другой – он понимает, что сознание его раздваивается. Происходит переоценка ценностей, и он ясно осознаёт, что общечеловеческие ценности отступают на задний план, а на передний выдвигается дикая, животная основа, изначально заложенная в природе человека, и это его не то, чтобы тревожит, но раздирает на куски.
Автор не просто описывает состояние наркомана, а пытается исследовать его изнутри, проникнуть в глубины подсознания. Задача эта не из лёгких, и нельзя не отдать должное автору хотя бы за смелость попытки. Если же учесть, что это у него получилось неплохо, можно только порадоваться за него и пожелать продолжать писать, несмотря на все трудности, обрушившиеся в последние годы на людей, занимающихся творчеством.
Эссе написано короткой фразой, где нет места лишним словам, эмоциям, и это ещё сильнее подчёркивает жёсткость, даже жестокость проблемы, рассматриваемой автором. Приятно отметить, что автор, практически не имеющий литературного опыта, очень серьёзно относится к работе со словом, во многом за счёт этого достигая большей экспрессии повествования.
Художественные особенности данного произведения таковы, что читатель невольно включается в гамму переживаний, страданий, прозрений героя и, сопереживая, как бы проходит с героем весь путь от необдуманной шалости до горького прозрения. Путь этот ведёт из тьмы к свету. Жизнеутверждающий мотив и есть тот свет, который пронизывает всё произведение и вселяет уверенность в ценность человеческой жизни, в необходимость бороться за неё, в возможности одержать победу над тёмными сторонами человеческого «Я».
К сожалению, эссе не законченно, оно требует продолжения, и хочется надеяться, что оно непременно будет дописано.””
Спасибо Сергею за добрые слова.
Работа над эссе продолжалась более двадцати лет. Только в 2019 году я нашёл нужные слова, чтобы его завершить. Эта часть произведения стала его эпилогом. Не хочу сказать, что эпилогом всей моей жизни, но, несомненно, «Ступени на эшафот» – это большая её часть, часть меня самого. Вторая часть, в отличие от первой, перед публикацией не была представлена на одобрение служителям церкви. На это у меня есть свои причины. Возможно, они станут вам понятны, после прочтения эссе.
Я очень надеюсь, что поток  сознания, вложенный мною в эту работу, поможет вам не только пережить те же чувства, что и автор, но доставит удовлетворение от того, что вы увидите этот мир, нашу жизнь немного другими глазами.
Я рассматриваю эссе «Ступени на эшафот» и цикл в целом, как продолжение изучения темы, затронутой  Л.Н. Толстым в его работе «Исповедь. Вступление к ненапечатанному сочинению». По моему глубокому убеждению, «Ступени на эшафот» – это и есть – это «ненапечатанное сочинение».
Судить об этом, конечно же, вам, мои дорогие читатели.

Ступени на эшафот

По благословению
Епископа Балтийского Пантелеймона.

Моим родителям Малышевым Нине Александровне
и Николаю Павловичу посвящается.

Рисунок я придумал и нарисовал его, зная, что тот, кто его увидит, всё поймёт. Всё, что понять дано было и мне. Каким он будет, кто поймёт, о чём я молчу? Я этого никогда не узнаю. Он промолчит, промолчит о себе. Он – человек, живущий в завтра, человек, рождённый жить. Как бы я хотел увидеть его, взглянуть ему в глаза. Где он, тот завтрашний день? Где он, тот завтрашний я? Завтрашний день, день ещё не наставший, но день, которому быть.

«И сотворил Бог человека по образу своему,
по образу Божию сотворил его;
мужчину и женщину сотворил их».
Бытие Гл. 1; ст. 27

Жили-были люди на Земле. Много-много очень разных жило людей. И жил на земле сатана, что был Богом повержен на землю с небес. Могущественен и силён он был. Большой властью он обладал над Землею и над людьми. Даже смерть была подвластна ему. Множество слуг прислуживали сатане, и неистовствовал он в злобе своей. Слезы и кровь, как вода, тогда напитали землю. И никому не было спасения. Но мало ему было горя людского. Злопамятен, коварен и лукав он был, сатана. Помышлял он Богу отомстить и небо и землю царством своим, царством тьмы желал он видеть и властвовать над всеми и всем он жаждал. Знал сатана, что Бог любит людей, и решил он использовать человека в целях своих. И искал он человека ему подходящего и его он нашел.
В некотором царстве, в некотором государстве жил маленький мальчик и всем он был хорош, да вот только уж очень он был самолюбив, тщеславен и горд. Считал он себя лучше других и очень хотел, чтобы это эти другие признали. А они смеялись над ним.
Шли годы, малыш подрастал, и наблюдал за ним сатана и не мог он нарадоваться, глядя на этого мальчика. И пробил час. И призвал сатана слуг своих, духов нечистых, и приказал он им: «Войдите в этого мальчика, опутайте его сетью грехов и ко мне его приведите». И пали духи нечистые в ноги сатане и славили они его и клялись волю сатанинскую исполнить. И сказал сатана: «Пора, идите, и я буду с вами, и я помогу вам». И вошли духи сатанинские в мальчика, и не знал он того, и никто не знал, какая беда нависла над ним.
Так ли оно все было, это уже не важно. Выхода нет и выбора нет. Выбор сделан.

Часть первая.

За окном шумит ветер. Капли холодного дождя ударяют в стекло. Жар страха и его холод ни на минуту не оставляют меня. Мозг лихорадочно ищет возможности уйти от решения поставить точку. Поздно. Всё уже было. Богат я или беден. Болен или здоров. Всё безразлично. Страх победил. Я больше не могу ему сопротивляться, нет сил. Страх медленно, но неумолимо ведёт меня к краю, где закончится жизнь. Только одиночество всё это видит и терпеливо ждёт, когда и оно сможет сбежать от меня. Видно за эти годы мы изрядно друг другу надоели. Всю жизнь мы были вместе – я и моё одиночество. Одиночество во время шумного веселья и когда распивал бутылку сам с собой. Одиночество в толпе людей и в постели с нелюбимым человеком. Одиночество днём и ночью. Одиночество на краю, где рождается смерть. Желаний нет, они уже, наверное, мертвы. Я смотрю в зеркало и вижу глаза, открытые глаза ещё живого человека. Мир тебе, человек, смотрящий из зазеркалья. Мир тебе, пришедший оплакать меня. Мир тебе, пустыми глазницами смотрящее зеркало.

Ступень.

Солнце и голубое-голубое небо. Солнечный летний день. Маленький домик у моря. На открытой веранде в тени зонта сидит старик. Он спит. На веранду вбегают дети, девочка и мальчик. Они подбежали к деду и его тормошат: «Дедушка, дедушка, пойдём на море!» Старик открыл глаза, увидев детей, улыбнулся.
Дым, дым, сгоревшие мечты. Ночь. Часы давно пробили полночь. Я стараюсь уснуть, но тщетно – сна нет. Я жду его, жду, что он придёт вот-вот, что он опять подарит мне те несколько мгновений, которые унесут меня в сказку, в мир, где нет границ. В пространство живущей мечты. Туда, где остались Вера, Надежда, Любовь. Я жду, что сон подскажет мне, где выход из этого тупика, из этого мрачного болота страха, где, однажды увязнув, начинаешь кричать и биться, но с каждой минутой всё глубже погружаешься в эту дышащую зловонием бездну. Где от бессилия слёзы катятся по щекам у того, кто стал куском плоти, принесённым в жертву не знающему милосердия и пощады зверю. Где всадники на бледных конях, сопровождают тебя в последний путь. Где ты, ещё живой, уже мертв. Где стон и плач услаждают слух кровавого монстра, холодным светом горящей звезды освящающего этот жуткий ритуал в час, когда остановилось время. Время жизни. Но кто знает, что такое жизнь. Дни, ступенями ведущие в неизвестность, может, они есть жизнь. Может это на части разбитое время и дни, сменяющиеся ночами, стремительно кружащиеся в пестром хороводе иллюзии придуманной жизни, может, они есть жизнь. А может, жизнь – это грядущее будущее. Будущее, где не будет прошлого, где есть только сегодняшний день и надежда, что настанет ночь, или это ночь и томительное ожидание утра, возвещающего рождение нового дня и та неуловимая грань их разделяющая, она и есть жизнь.
Крик, разорвавший последнюю ночь. Крик, вновь и вновь возвращающий к жизни. Солнце, солнце и нестерпимо палящий, убивающий всё живое зной. Солнце и раскаленный добела песок. Пустыня. Я иду по этой горячей и злой земле. Жажда и пот, заливающий глаза. Бесконечное иссохшее небо. Я уже не думаю. Куда и зачем иду. Я иду, боясь остановиться, упасть и уже навсегда остаться в этих песках. Лишь бы выжить. Нескончаемые километры выжженной мёртвой земли. Нет ничего, только солнце, песок и медленно умирающий человек, которого ничто не связывает с жизнью. Я больше не могу так жить. Я отказался жить так, как жил прежде, но и другой жизни не нашёл. Сейчас мне остается отказаться и от себя.
Обвалом обрушилась ночь, и всё поглотила мгла. Холод, ледяной ветер пронизывает меня насквозь, нет сил согреться. Далёкие холодные звёзды. Но что это? Я увидел свет горящего костра. Прочь смерть, я буду жить. Я бросился к огню. Около костра человек. Он был ласков и добр ко мне. Он дал мне воды и хлеба, а жар его костра обогрел меня. На мгновение я почувствовал себя сильным и счастливым. Пелена сна окутала меня. Когда же я проснулся, костёр был уже погасшим, лишь дымящиеся угли чернели на песке. Дым резал глаза. Я не хотел верить в то, что человек, встреченный мною, ушёл. Я звал его, надеясь, что он где-то рядом. Он не вернулся, а ветер развеял и дым. Время идти дальше. Время ожидания, время боли, время, продолжающее свой бег. Пустыня, она, наверное, никогда не кончится. Шаг за шагом – и кругом все только она.
Я иду с человеком. Я не один. Вдвоём идти легче и жить было бы легче, но и прошлое и будущее сгорело в этом аду. Нестерпимая жажда и солнце. Они словно соревнуются друг с другом, спешат нас добить, кто раньше. У нас хватило сил дойти до воды. Человек припал к воде. Он пил её большими глотками. Вода текла по его лицу и телу. Он смеётся. В его смехе я слышу радость вновь обретённой надежды. В пустыне вода – это жизнь. Он зовёт и меня. Но почему я не иду к воде, почему я не иду к нему. Ведь это так просто. Сделай только шаг. Протяни губы, напейся, и кончится эта мука. Нет, утолённая сейчас жажда в дальнейшем может принести ещё большие страдания, а мне надо идти, надо идти дальше, надо. Человек, он дальше идти не захотел. Он остался у этого первого найденного нами источника. Он предпочёл жизнь ту, которая есть. Время, заставляющее идти вперёд. Время ушедшее, но оставшееся навсегда. Я больше не видел этого человека, а может, его и не было никогда, а был только сон. Я уже ползу. Песок забивает мне глотку. Нечем дышать. Ничего не вижу, только песок, солнце и растрескавшееся небо. Внезапно крик донесся до меня. Крик, молящий о помощи. Отчаяние слышится в зове. Человек, зовущий меня, был слаб, и в его глазах был уже предначертан исход. Я не помог ему. Я бросил его умирать. Крик его ещё открытых глаз. Криком кричащая память. Словно тысячи криков сплелись в этот крик. Этот крик он везде. Он в боли унижения девушки, которую я принуждал сделать аборт и убить своего ребёнка, когда он, свернувшись маленьким живым клубочком, притаился, ища у матери защиты, и плакал от страха слезами в её глазах. Детский крик на смертном одре операционных палат, где также кричат не рождённые дети. Этот крик в тихом стоне одинокого человека. Везде, везде этот крик. Крик, разорвавший ночь. Заткнуть бы уши и не слышать больше его. Забыться и забыть. Навсегда. Один только шаг и всё может кончиться. Неведомая сила толкает в спину: «Иди!»
Во мраке ночи я вижу силуэт девушки. О боже, как она прекрасна! «Иди ко мне, со мной ты обо всём забудешь. Люби меня».
Старуха, спутанные волосы, горящие глаза, чёрные зубы в гримасе улыбки застывшего рта.
Крича, я проснулся от душившего кошмара с какой-то незримой, щемящей сердце тоской, как будто впервые почувствовал своё одиночество. Оно было рядом. Замкнутый круг страха, где разум, поражённый и сломленный, бьётся в агонии ночных кошмаров, где минуты забытья растворяются и исчезают в часах жилкой, стучащей в висках – ты ещё жив, ты ещё жив, ещё жив.

Ступень.

Наркотики. Это всё, что у меня осталось. Это моя последняя любовь. Это летящая птица, это ушедшая боль и побеждённый страх. Я смеюсь над бессилием разума помешать мне добить его, немощного и больного. Напрасно он взывает о помощи, её нет, и не будет. Никому нет дела до того, кто давно забыт.
Город, тысячи глаз каждый день встречаются взглядами. Я вижу глаза, словно осколки зеркала, отражающие пустоту. Страх и отчаяние битым стеклом рассыпались в этих глазах. Я прячу глаза, но это, увы, невозможно. Я хочу убежать, но куда я сбегу от себя. Ночь? День? Год? Сколько уже валяюсь я пьяным от своего бессилия в тёмном и грязном тупике воспалённого разума. Мне кажется целую вечность, но вечность ли это. Я, как и прежде, куда-то спешу. Я, как и прежде, куда-то бегу. Я, как и прежде, проснувшись, вновь вижу, что опять опоздал, и вокруг – Пустота.
Я устал от дневного света и не могу заставить себя спать часами, когда боль рвёт моё время на клочья кошмаров. Мой разум ещё пытается жить. Он призрачной чертой то появляется, то исчезает где-то в дыму тлеющего сознания. Ночь, бесконечная ночь. Не знающая границ зависть, жадность и злобное желание урвать кусок пожирнее. Заискивающая ложь и желание жить любой ценой. Это всё я. Я могу притвориться и раствориться. Я могу приспособиться жить в любом обществе, я стал одним из вас. Я живу рядом с вами. Но я не человек, я – зверь. Зверь, охотящийся ради удовлетворения своих ненасытных желаний на вас, серой массой копошащихся в суете бытия. Деньги, растопившие мне душу, стали моим божеством. Я преклоняюсь перед ним и всегда готов ему услужить. Деньги – это мой Бог, мой универсальный бог. Деньги для меня незаменимы, они никогда не станут лишними. Деньги – это возможность обмануть общество, в котором живёшь, это меняющиеся маски, служащие мне лицом. Деньги – это возможность обернуться человеком, и уже в образе любого из вас пожирать своё божество, ставшее продуктами, товарами и прочим столь вам необходимым показателем благополучного существования. Деньги – это возможность притвориться добрым, сильным и уверенным в себе. Деньги – это власть и возможность демонстрации своего превосходства над теми, кого презираешь. Постоянная потребность поиска возможности удовлетворять потребность в деньгах ради получения возможности удовлетворять эту же потребность – это абсурд, но он возведён в закон (деньги – товар – деньги) и стал нормой жизни. Нашей жизни.

Ступень.

Кто-то однажды, очень давно, в саду сорвал яблоко. Кто-то однажды, очень давно, яблоко это разрезал и выбросил вон. Две половинки упали на землю тогда – Я и Она. Страсти мирские – вы боги людские. Я предал её, поверивши вам. Память о том, что было едино, память о той, кто жила и любила, брошена мною в костёр. Память, что же так часто заставляет меня искать дорогу назад, что же там оставлено мною. Может быть, детство наивное и смешное, а может быть, ложь, ложь о любви, что когда-то была, ложь о себе, так любимая мною.

Ночь. Мрак. Тишина. Пустота.
Терзание плоти и симфония чувств
В постели холодной
Ночь, бесконечная ночь.

Ночь – это праздник, но не мой.
Ночь – это радость, но не моя.
Ночь – это глупость грядущего дня.
Ночь – это вызов умершему я.
Ночь, бесконечная ночь.

Ночь – это жажда и дым сигарет.
Ночь – это сказка, которой уж нет.
Ночь – это боль ушедшего дня.
Ночь – это всё, что есть у меня.
Ночь, бесконечная ночь.

Ночь без любви. А была ли она? Я говорил, что люблю. Я лгал. Я не знаю, что это такое. Мне иногда необходима самка. Потребность полового удовлетворения порой бывает самой сильной, и этот голод можно утолить только ею. Насыщение женщиной – это изысканнейшее наслаждение, не терпящее суеты. Ничто так не льстит моему самолюбию, как возможность иметь их, кого, использовав, я могу выбросить, отдать или забыть. Я могу забыть обо всём, но только не о себе. Говорят, что жизнь – это память. Память о тех, кто, показавшись однажды, ушёл навсегда. Где дни нашего существования – лишь ожидание встречи с теми, кто никогда не вернётся. Может, это и так, но моя жизнь – это память о себе, живущем ныне. Моя жизнь – это вечная гонка по кругу, где финишная черта – это новый мой старт. Гонка, где с каждым витком становишься всё искуснее и дряхлее. Где через несколько десятков лет с ужасом осознаешь, что уже и забыл, когда она началась и ради чего ты участвуешь в ней, а может быть, только тогда и понимаешь, что этого ты и не знал никогда. Гонка, где победителя давно уже ждут проигравшие. Гонка, где могильный холмик будет тебе пьедесталом.

Ступень.

Я с завистью всматриваюсь в чёрные квадраты окон спящих домов, где сон, смеясь, дразнит меня своей недоступностью для того, кто сейчас, скуля, мечется в кровавой жиже тисками лжи раздавленной жизни. Я снова и снова издеваюсь над своим разумом, лишив его сна, принуждаю его придумать для меня новую ложь. Всю свою жизнь я пристраивался, перестраивался, изворачивался и лгал. Ложь стала моей разменной монетой на торжище жизни при покупке места, сулящего барыши. Ложь всем и всегда. Ложь во славу лжи. Ложь во имя жизни. Да что же такое моя жизнь, когда я вынужден лгать ради того, чтобы выжить. Не может же ложь стать правдой. Но нет, говорит мне разум, звероподобные частички, вынужденные жить на отведённом им пространстве – это суть общества, где правит ложь, где люди, ради того, чтобы уберечь свои жизни, придумали мораль и установили законы, призванные оградить их от хаоса страха. Но мораль лжива. Законы не работают. Попытки их усовершенствовать, не изменяя, запутывают и утверждают то, от чего мы пытаемся убежать. Общество в слепой ненависти, презрев самоё себя, стремительно падает в пропасть мерзости, им порожденной и взлелеянной. Общество, ставшее чужим и враждебным человеку. Общество, по свое природе, консервативно. Оно не всегда хочет, а возможно, и не может понять и принять того, кто не может и не хочет жить так, как того требует большинство. Попытки вырваться преследуются и жестоко караются обществом. Эти попытки можно было бы назвать безумием, если они не были бы рождены стремлением к жизни, стремлением вырваться из адского круга лжи и страха, где царит произвол погрязшей в коррупции власти, произвол с молчаливого согласия большинства. Веками создавалось то, что стало реальностью сегодняшнего дня. И, нравится она мне или нет, этой реальности безразлично. Я могу смириться и жить, как мне предписано. Могу, найдя предлог, сбежать или же стать сумасшедшим. Общество вправе решать, нормален ли человек. Но общество, кичащееся своей свободой, скольких, кто эту свободу искал, одело в смирительные рубахи и робу лагерей. И ничего изменить нельзя.
Я не хочу верить в то, что моя жизнь – это всего лишь ограниченное пространство свободы выбора возможности сосуществования среди себе подобных, где ложь сегодняшнего дня и есть та же грань конфликта и компромисса между мной, как частичкой общества, и обществом в границах дозволенного мне этим обществом. А может жизнь – это ложь дня завтрашнего. Новая ложь, где ты?

Ступень.

Блеск глаз, запах пота, щетиной заросшее лицо. Неужели это я? Паутина на потолке, рваные обои на стенах. Надо мной уже смеются те, кто недавно завидовал. Я знаю об этом, но сделать ничего не могу, да и не хочу. Зачем? Падение в никуда, торжество нищеты и отчаяния. Это вчера мне было страшно, когда я не понимал, что вырваться невозможно. Я уже почувствовал сладость падения, когда опускаешься все ниже и ниже, на самое дно, к таким же, кто ещё недавно были людьми. Я долго не верил, что это болото может засосать и меня. Я всегда считал себя сильным. Для меня не было ничего невозможного. Конечно, не все получалось скоро, но рано или поздно я все-таки добивался того, что хотел. Поиск верного решения задачи, стоящей наиболее остро, не был уж очень долгим. Как правило, я находил ответ, лишь только переставал задавать себе этот вопрос – что делать? Я не всегда хотел делать то, что могу, и не всегда делал. Часто, очень часто я считал себя умнее, чем есть. Как хочется думать о себе хорошо. Так было, но я ошибся. Наркотики… Они всё же сломали меня. Они ненавистны мне, но они стали моей жизнью, они стали частичкой меня самого. Это и моя не созданная семья, и мой ребенок, который не был рождён. Это мой мир, мой крохотный мир. Мир никому не нужный, мир боли, мир грязи, мир страха, мир смерти. Наркотики, отпустите же вы, отпустите. Отпустите или добейте. Я больше не хочу себя видеть, я не хочу знать, кем я стал. Мне не нужна эта правда. Я ненавижу вас, я ненавижу себя, я ненавижу жизнь, но я ещё жив. Жив, вопреки желанию жить. Смысл жизни – есть ли он? Что мог бы я сказать своему малышу, для чего прожил жизнь я, и зачем он появился на свет? Ничего. Разве, что рождение одного – это всегда старость и смерть другого. Людской круговорот. Не хочется ему лгать, будто я что-то знаю. Не подлость ли это – родить глупца, быв самому глупцом, бессмысленно живя. Никчемная жизнь никчемного человека. Но может, стоит жить для того, чтобы творить добро и дарить его людям. Но понятие добра нередко есть зло. Не зная, что есть моё добро, я на него не способен. А может, я сумасшедший, и моя жизнь – это всего лишь игра воображения, где я живу в поисках своей мечты. Ищу и не нахожу.
Игра – сколько же она длилась? Жестокая азартная игра. Игра, где менялись декорации, реквизит, менялись роли. Игра, где из серых массовок я уже подошёл к той главной роли, что осталось сыграть. Игра затянувшаяся, нелепая и никому не нужная. Игра с теми, кто рядом. Игра для тех, кто рядом. Игра, когда уже и нет никого. Игра самого для себя. Игра самого с собою. Я не знаю, где они сейчас, те, для кого я когда-то играл. Я играл, я жил игрой. Я всегда любил играть для женщин. Нет зрителя лучше, чем они. Нет зрителя, более разборчивого и терпеливого, более искушённого и благодарного. Они умели и смотреть, и слушать. Они умело подыгрывали мне и делали это так тонко и незаметно, что только сейчас я начинаю понимать, что это была только игра. Игра с начала и до конца. Женщины – какие они разные! Я благодарен им за то, что они были, что будут вновь, если я позову, за то, что нет их сейчас и они не нужны. Той же, кто бы стала плоть от плоти моей, её нет. Что-то не сложилось у меня в этой жизни и кого тут винить.

Ступень.

Жизнь – моя история. История, где хочется всё начать сначала. Всё вновь переписать на тех листах, что прожиты и сожжены. История, где жизнь обесценилась и где она бесценна. Жизнь, где нет ничего, за что стоит платить ценою жизни. Жизнь, которая уже и нужна-то только смерти. Смерть, она примет всех и каждому у неё найдётся место, своё место. Ведь каждому, кто рождён, надлежит умереть.
Много ли я хотел от этой жизни? Наверное, да. Я не умел радоваться тому, что имел. Мне нужно было всё больше и больше. То, что вчера было желанно и недоступно, став моим, уже интересовало меньше, а на завтра становилось и вовсе смешным, настолько малым и незначительным оно уже виделось. Что я искал? Счастье? Но что это такое – счастье? Мечта, утопия, удел блаженных? А может, счастье – это то, что дорого человеку, и оно у каждого свое, и оно также не похоже ни на чье другое, как и человек похож только сам на себя. Он не лучше и не хуже других. Он просто другой, он таким рождён. Сколько нас, этих других?! Сколько тех, кого мы считаем другими? Сколько раз меня пытались удержать, сравнять, смешать? Общество любит посредственность. Это и неудивительно – каждый, кто это общество составляет, и сам когда-то хотел быть выше и заметнее остальных. Обществом для этого придуман престиж и высокая мода. Оно ещё пытается если и не обмануть, то хотя бы обмануться. Вот только, кого может обмануть глупость? Человек – он и есть человек. Критерия: кто больше, кто меньше – не существует. Да и кого с кем сравнивать? Сравнение всегда относительно. Перед Богом все равны.
В муках рождается человек. В муках он, старея, живёт и умирает. С болью он расстается с жизнью, ставшей такой привычной и обыденной. Страшна ли смерть? Да, для тех, кто продолжает жить. Чужая смерть – напоминание о том, что и ты смертен. Часы, однажды запущенные, также однажды будут и остановлены. Смерть не миновала никого. Она не миновала и Христа. Тяжелую он принял смерть. Голгофа. Распятие. А как Он жил? Как жил человек тридцать с лишним лет, будучи одинок? Человек, у которого в жизни не было ничего, что дорого человеку: ни жены, ни семьи, ни крыши над головой – ничего! Было учение, и были ученики. Была любовь. Любовь к Отцу, коим он был предан на поругание и смерть, любовь к людям, возжелавшим Его смерти и убившим Его. Но как Он жил? Об этом никто не знает. Есть только учение. Учение Христа – дорога к Богу.

Ступень.

Погасший свет и свет, зажжённый вновь. Солнце, солнце и голубое небо. Берег моря, на песке сидит человек. К нему бежит девочка: «Папа, папа! Вот ты где, а я тебя так долго искала…»
Тускло горящая лампа. Листы исписанной бумаги. Пустота многословия. Выхода нет. Но не всегда была только боль. Были, я помню, были и первая любовь, и радость, и желание жить. Я помню, как был прекрасен и чист этот мир. Я видел когда-то солнце и голубое-голубое небо. Была и Она. Я помню, помню её. Я не мог её выдумать, не могу и забыть. Наши глаза, они были так похожи. И зеркало мне вторит: «Да!»
Прочь, прочь от меня, наваждение. Спать, забившись под одеяло, сбежать из этого кошмара. Сделать хоть что-нибудь, только бы уснуть и не думать. Сойти с ума. Я так хочу сойти с ума. Я так привык быть сумасшедшим. А кровь стучит в висках, и ты рвёшься вперёд, вперёд, не жалея себя, туда, где остались солнце и голубое-голубое небо. Только бы успеть, пока не сковала смерть. Она уже близко. Я чувствую её запах. Наркотики пахнут смертью. Смертью пахнет кровь разорванных вен, смертью пахнет боль, когда вынести её невозможно. Когда на стену лезешь, обезумев от этой боли.
А как, проснувшись, хотелось почувствовать, что ты ещё жив, что ты ещё кому-нибудь нужен, что вчерашний день – это только сон. Как много хотелось успеть, как много. Но всё уже сделано кем-то, всё уже сказано где-то. Новому места нет и нового нет ничего. Моё новое – это прошлое чьё-то, это чей-то вчерашний день. Всего лишь день, который кем-то и когда-то прожит, но прожит не мной. Нет, мое новое – это новое, пусть только для меня, но всё-таки новое. Мне каждый день приносит что-то своё, что-то такое, чего вчера ещё не было. Мои новые дни. Пустяк, что всё уже сказано кем-то, что всё уже сделано кем-то. Моё ещё всё впереди. И пока я живу, всё, что я делаю, для меня будет новым. Новым, как и этот придуманный сон, где, проснувшись, я так хотел почувствовать, что я ещё жив, и что я кому-нибудь нужен. Но сна нет.

Беснуется ветер ободранной листвой,
Швыряя мне в окно гимн будущих побед,
И плачь вдовы, что не была женой,
Осколками дождя втоптала осень в грязь.
1993 г.

Серое небо, чёрные сучья голых деревьев – всё, как и тогда, только год ’94. Я всё ещё продолжаю насиловать разум, но он бесплоден. Бред, бред, понятный лишь нам, мне и ему. Бред, оставшийся с нами, и с нами в манящее завтра ползущий. Бред, но я ведь не сошёл с ума, или не могу в этом себе признаться, боясь и жалея себя. Как она страшна, правда о себе! Неприглядна обнажённая жизнь. Хоть и казалось мне некогда, что я открыт настолько, что никто не сможет открыть во мне ничего более того, что я сам до того бы не сделал. Нет, не человек говорит о себе – жизнь. И только сумасшедший может, единожды солгавши, продолжать опутывать себя ложью. Ложь на ложь. Страх на страх. Страх – это плата за ложь. Страх – это он ползёт из года в год за мной. Всё той же ложью мне предлагая заплатить за жизнь. Твердит он мне: «Не смерть страшна, но день грядущий страшен. Воздаст Господь тебе за мерзости твои». Не суд ли Господа есть жизнь?

Ступень.

Серые дни, серые ночи… Они так похожи, что и не разобрать, что сейчас – ночь или день. А впрочем, мне это безразлично. Мне также это безразлично, как было и вчера. Тупик, всё тот же тупик. Куда бы я ни шёл, что бы я ни делал. Я никуда не уйду. Я вернусь сюда, в ту же клетку холодных стен. Я вынужден смириться, если мне суждено зачахнуть здесь, то оно так и будет. На всё воля Божья. Что я могу изменить? Ничего. Но смирился ли я с тем, что выхода нет? Нет, но выхода нет. Всё тот же квадрат окна, а в нём тот же обрывок серого неба. Серая неизвестность, серая неизбежность. И только наркотики скрашивают мои дни, дни и ночи, наверное, уже и сочтённые мне. Наркотики, мною проклятые, но так нужные мне. Наркотики – это свобода, свобода даже когда заточён. Свобода, которую я так долго искал. Свобода от опостылевшего общества, свобода от одиночества, свобода от себя самого. Страшная свобода отчуждения, сладкая до тошноты, липкая и зовущая. Наркотики – это возможность быть свободным, всегда и везде. Возможность найти себя и, найдя, потеряться в их волшебном, чарующем мире. В мире дыма и крови, рождения новых миров. Серое большинство, что оно знает об этом, что оно знает о той свободе, которую не выбирают. О свободе вне времени и вне закона. Свобода, что они знают о ней?! Нервы сжаты в кулак. Всему концом всё равно будет только смерть. Осталось сделать лишь шаг. Наркотики – средство самоубийства. Они могут убить. Они – желание смерти и смерть. Но я не хочу, не хочу умирать. Я не хочу быть похожим на тех сумасшедших, кто этот шаг уже сделал. Только сумасшедший может додуматься и уверовать в то, что самоубийство – это последняя возможность привлечь к себе внимание и что смертью можно достичь признания своей исключительности, той, о которой так никто и не узнал, и никто не увидел. Нет, самоубийство – это последняя попытка ещё раз солгать. Может быть, солгать самому себе, что ты был сильным? Самоубийство – это удел слабых, трусливых и безжалостных людей. Только они способны причинить боль людям, их любящим и верящим им. Самоубийство – это боль преданных тобою родителей, это пожелание смерти той, кто тебя родила.
Да кто же я? Маньяк, который в жертву выбрал самого себя, сам себя пожирающий и готовый убить. Сумасшедший зверь, разговаривающий сам с собой, или душевно больной человек, мозг которого истощили наркотики. Я хочу кричать и выть от боли. Но услышат только, как воет ветер. Я хочу зажечь свет, но он уже горит. Огонёк сигареты, зажжённый моими руками. Тлеющая жизнь. Наркотики – это другое восприятие жизни, но не другая жизнь. Это смерть. Это она сплела свою паутину и медленно-медленно приближается ко мне. Наркотики – это та смерть, которая притворяется такой доброй, красивой и очень доступной. Это она приглашает разделить её ложе, где сладкий запах тления окутает нас покрывалом вечности, сотканным из миллионов растерзанных душ, уже познавших её. Где ты станешь подарком могильным червям, которые уже ждут свою хозяйку, костлявыми руками кормящую их сырым месивом из остывающих тел. Лживая тварь. Как медленно жизнь ломает человека. Ударит раз, потом ещё, потом ещё и ещё, а потом не чувствуешь боли. Эта боль уже не отпускает ни на час, ни днём, ни ночью. Она неизменно приползает снова и снова. Ты ищешь избавления, а она над тобою смеётся. Ты хочешь умилостивить её слезами. А их нет. Жизнь, ставшая горше смерти. Кто властен над нею? Ответь же мне, ночь. Прошу тебя, не молчи. Молю я тебя, не молчи. Последняя ночь.

Тучи небо обложили,
Над землей повисла мгла.
И немного света было
Но светила нам луна.
Звезд мерцанье… Всё исчезло,
Только гонит ветер мглу,
Да холодный дождь полощет
Пожелтевшую листву.
Осень, 1995 г.

Ступень.

А жизнь проносится мимо. Её шум не смолкает ни днём, ни ночью. Люди спешат. Спешат, давя и давясь в толчее суеты. Спешат, оскалившись злобно и уже харкая кровью, спешат. Люди спешат, пока есть силы спешить. Люди спешат жить. Спешат день ото дня, себя умней считая. Спешат узнать, что всё ж не так умны. Над мудростью своей спешат нахохотаться, от жалости к себе наплакаться спешат. А жизнь проносится мимо. Я не хочу её видеть, но она нет-нет, да и напомнит, что продолжается и что люди так же живут, просто живут. Живут, как в первый и в последний раз. Все любят жизнь, какой бы она ни была, и сколько бы кто ни прожил. Моя жизнь – что знаю я о ней?
Шли годы, а с ними незаметно и я становился старше. Как быстро я жил. Я и не заметил, когда стал взрослым, но однажды какой-то мальчишка меня называл дядей. Неожиданно старше становимся мы, наконец-то ворвавшись в долгожданную взрослую жизнь. Детство, оно было, и вот его уже нет. Детство ушло, и я не смогу его вернуть. А жаль, жаль расставаться с любимыми игрушками, любимыми сказками. И с нелюбимой манной кашей, которую по утрам варила мама, тоже жаль. Жаль расставаться с детскими «почему?» и «отчего?». Жаль расставаться со своим детством, теряя его навсегда. И как не хочется взрослеть, когда понимаешь, что этим взрослым ты уже стал. Время – его не удержать! Время, заставляющее идти вперёд, идти туда, где ты ещё не был. Идти к тому, кем ты когда-нибудь станешь. Время, которого всегда не хватает. Время с его хлопотами и заботами, с его стремительным, безудержным бегом. Я устал, я очень устал его догонять. А жизнь проносится мимо. Тик-так, тик-так, тик-так… Жизнь. Кто-то только что родился. Кто-то в эти минуты сказал впервые «мама», кто-то признался кому-то в любви, а кто-то умер. Рождение, жизнь, смерть. Судьба человека – непостижимое определение прожитого им времени, где его жизнь утверждается жизнью, такой короткой для того, чтобы понять её. С первыми своими шагами и с первой болью падений мы открываем её для себя. Мы открываем мир, мир, в котором родились. Мир, где есть солнце и голубое небо. Мир, где есть ночь, и есть страх. Всю свою жизнь человек учится жить в этом огромном открывшемся ему мире. В мире полном неожиданностей. В мире триумфа побед и горечи поражений. В мире противоречивом и в мире закономерном. В мире вечном и постоянном в своей неизменности. В мире, где властвует время. Тик-так, тик-так…
Время. Как многих оно видело, как многих еще увидит! Что человек? Он только маленькая песчинка во Вселенной, в бесконечной и недоступной, где он также одинок и беззащитен, как и звёзды, которые зажигаются ночью, как и эта звёздочка, что горит сейчас высоко-высоко надо мной. Годы – вечности связующая нить. Годы, созидающие, и годы, разрушающие. Годы, несущие прах некогда живших, где наши плоть и кровь – прах для идущих за нами. Пусть всё это и так. Пусть я – прах ничтожный и тленный, прах тщеславный и гордый, но я не хочу, не хочу умирать. Я не знаю, зачем я жил, и кому она нужна была, моя жизнь. Но не смерть же есть смысл моей жизни!

Ступень.

Жизнь. Чем больше я о ней думаю, тем меньше понимаю.
Ночь. День. Год. Жизнь. Смерть. Бог. Мир познания, он ограничен. Несовершенство разума не позволяет понять и увидеть то, что мне не дано. Я могу лишь мечтать. Моя мечта – это синяя птица, что прилетит, разорвав пустоту суетливо безликих кружащихся дней. Это крик тишины, вопиющий в ночи мирозданья, предсмертным хрипом застывший на губах и воскресивший тайною своею, улыбкой милой, пробудившей ото сна. Но это только мечта. Серые будни куда прозаичнее. Ночь. Бесконечная ночь. И в этой ночи – человек. Я не вижу тебя, но я знаю – ты здесь, ты в той же ночи, где и я заблудился когда-то. Ты, конечно, на меня не похож, и жизнь у тебя сложилась, наверное, иначе, но в том хаосе судеб, что раздал нам Бог, наши две, отчего же так схожи. Не спрошу я тебя – ты кто? Я знаю, ты мне не ответишь. Ведь ты – это я, и пусть ты другой, тебя я узнаю, коль встречу. Вот только когда? Ты, конечно, добрее меня. Жил ты честно и чистым остался. Что же, прости, что не смог так и я. Я, как видно, слабее тебя оказался. Что знаешь ты? – тебя я не спрошу. Ты знаешь всё. А я – лишь то, что было. Было, но чего уж нет. Пыль пройденных лет превратилась в бетон, память о прошлом рождает лишь стон. Поздно. На что надеешься? – тебя я не спрошу. Предрешена тебе твоя надежда. Мне же кто-то подарил мою. Мечту? Мираж надежды с той поры со мною. Когда же мне придётся уйти, мираж в вине исчезнет, что выпьешь ты за меня, тебе надежду подарившему когда-то.
Ты веришь ли? Тебя я не спрошу, чтоб ни ответил ты, тебе я не поверю. А верю ль я? Тебе я не скажу, ты знаешь сам, что лишь тебе я верю. Ты любишь? – тебя хочу спросить, но не спрошу. Боюсь, что не ответишь. Люблю ли я, меня не спросишь ты. Да и к чему, ведь я – это ты. И пусть я – другой, меня ты узнаешь, коль встретишь. Вот только когда? Скажи мне, моя половинка вторая, моя половинка святая.
А может, то, что со мной происходит, – это любовь, и я все-таки полюбил. Никто не скажет, что такое любовь. Но однажды ты поймаешь себя на мысли, что в твоей жизни что-то произошло. Твоё истосковавшееся от одиночества сердце обольётся горячей кровью, и не сможешь ты сдержать себя. Всем своим существом ты устремишься к ней, к той, кого полюбишь. Неутолима жажда любви. На многие вопросы любовь даст ответ, и многое в жизни станет понятным… Только не было бы поздно – когда ничего уже не останется, и когда сможешь только внушать себе, что всё хорошее ещё будет, что всё ещё впереди. Отчетливо понимая, что прошлого нет, и будущего может не быть. Жизнь человека скоротечна, и за всё когда-нибудь приходится платить.
Наркоманы рано стареют, ещё раньше они теряют разум. Наркотики сжигают мозг, являющийся основой полноценной жизни. Действие наркотиков столь иезуитски изощренно, что человек, веря в то, что он обрёл нечто такое, что недоступно другим, теряет и то, что у него было. В состоянии наркотического опьянения ощущения того, что возможности твоего мозга безграничны, настолько реальны, что этому веришь, не зная и не думая о том, что это ложь. Правда же в том, что человек, принимая наркотики, лишается возможности адекватно воспринимать реальность и это противоречие между тем, как он воспринимает эту реальность, и тем, какова она есть на самом деле, увеличивается день ото дня, год от года.
Будучи молод, я не осознал опасности быть ввергнутым в ад наркотической зависимости. Необычайное ощущение перевернутого сознания, которым можно было легко управлять, поразило меня, и я хотел испытать его вновь, вновь и вновь. Это влечение стало столь велико, что уже и потом, когда я начал понимать, что пристрастие к наркотикам пагубно, я искал себе любое оправдание, только бы всё повторилось сначала. Пятнадцать лет розовая пелена застилала глаза. Пятнадцать лет, которые были жизнью, ничего не оставившей за собой. Пятнадцать лет. Тогда я ещё не знал, что это сатана, забравшись в подсознание, манипулировал моими мыслями и поступками, что это он в своей безумной игре как мелкую карту разыграл мою жизнь. Наверное, он может быть доволен, ведь он знает, что со мною сделал. Он знает, что только смерть упокоит мою изодранную в кровь душу.
Но кто сказал, что чудес не бывает?! Кто сказал, что я рожден, дабы восторжествовала смерть? Кто сказал, что любовь не будет мне спасением? Кто сказал, что надежда – это сумасшествие? Кто?!

Конец первой части.
Послесловие

Холодная, дождливая, поздняя осень 1979 года. Во дворе средней школы № 49 города Калининграда прощаются с умершим учеником. Михайлов Олег – он, наверное, был первым в нашем городе, кто нашёл свою смерть, принимая наркотики. В семнадцать лет умереть от цирроза печени!.. Не могу забыть его неестественно жёлтой кожи и ощущения, что он – это уже не человек.
Мы были ровесниками. На его похороны к школе пришли много людей. Родители, родственники, учителя, ученики, друзья. Нас, тех, кто считал себя его друзьями, было человек 12-15, не помню. Нас – наркоманов. Семьдесят девятый год, двадцать лет тому назад. За эти годы много воды утекло, многое изменилось. Я почти никого не вижу из тех, прежних своих друзей. Редко-редко кого случайно встречу. Ни у одного из нас не сложилась жизнь благополучно. Ни у одного. Многих уже нет в живых: кто повесился, кого убили, кто спился. Недавно ещё один умер – его нашли мёртвым в цыганском посёлке, смерть наступила от передозировки наркотиков. Почти все отсидели в тюрьме. Из тех, кого встречаю, нет ни одного здорового человека – полубомжи, полу-инвалиды. А ведь нам всего по сорок лет!
2001 год, время нового поколения, но и они уже знают, что такое наркотики. Сколько их сейчас, молодых, пристрастившихся к этой заразе? Наркоманы – слепые безумцы, тешущие себя надеждой, что они умнее всех, думающие о себе, что они иные, чем те, кто был до них. Нет, и нормальной жизнью они будут жить очень и очень недолго. Расплата никого не минует. Наркотики обязательно принесут с собой болезни и физическую немощь, духовное опустошение и бесславный конец. Употребление наркотиков – это грех. К сожалению, пока этого ни поймёт человек сам, пока он ни захочет понять, помочь ему нельзя. Никому. Но предостеречь должно.
У человека два пути. Первый, не имея мудрости до судного дня познать, насколько он глуп, потворствовать своим прихотям. Второй же путь – твой крест. Его нести, себя смиривши, сможешь, что, впрочем, человеку не дано. Лишь Господу подвластны все дороги.
И, зная это, искушает человека сатана. Противостоять его искушению, его манящему дурманящему зову к вседозволяющей свободе, не имея Духа Божия, человеку невозможно.
Но человек рождён для борьбы – это суть жизни. Истину же познает лишь победивший. Крещение и покаяние есть первый шаг к её познанию.

Январь, 1999 г., Калининград

Часть вторая.

Эпилог. Последний день

Раздался голос: «Включи телевизор». Я привстал с кровати, нажал кнопку. Диктор с экрана металлическим голосом приказал: «Иди. Ты знаешь, что делать».
Я понял, что время моё пришло. Надев рубашку и джинсы, из-под кровати завёрнутую в пакет вытащил рукопись.
– Сынок, ты куда, – спросила мама.
– Мне надо. Скоро приду.
Я вышел на улицу. Воздух был как будто пропитан тишиной… Тишиной и страхом – меня хотят убить. Я знал, что за мной следят. Не знаю, из какого окна, с неба, откуда? Судорожно соображая, как же мне быть, я решил уничтожить рукопись. Я решил её сжечь. Она не должна достаться ни дьяволу, ни людям.
Прошёл человек. Он как-то странно так на меня посмотрел. Он что-то знает. Он знает о моей рукописи. Это страшное оружие и оно может убить, а смерть неповинных людей возложат на меня. Всё очень чётко просчитано. Я не должен жить. Я подошёл к пониманию вопроса о природе управления сознанием. Я подошёл к тайне, о которой не должны знать люди.
Но не так-то просто что-то сжечь в городе. В двух кварталах от моего дома жил Костя. В старом доме, у него была печь. Пойду к нему. Но до него ещё надо дойти.
Пролетела птица. У неё, наверное, радиомаяк и она передаёт мои координаты. Да.
Мимо проехала машина. Надо быть осторожным. Надо быть осторожным.
Прошёл трамвай. В нём киносъёмочная группа. Они снимали меня. Я видел. Я видел отблески софитов. Они снимали. Значит, меня всё же убьют.
Вон летит вертолёт. Вертолёты так медленно не летают. Это дрон. Они меня обложили. Они меня обложили, как зверя. Но надо идти. Надо идти через город. На центральной улице им будет сложнее меня убить.
Встречные люди. Они меня ведут. Они меня ведут. Надо сделать вид, что я ничего не понимаю, что я просто гуляю: «Здрасьте!» Надо сделать вид, что я просто иду.
Люди больны. Они не знают об этом. Моя книга может им помочь. Они смогут понять, кто ими правит. Но они не поверят мне, они сочтут, что я больной, шизофреник. Дьявол всё рассчитал. Человек? – сущности в телесной оболочке, существующие в матрице заражённого сознания. Человек в понимании – человечество. Каждый человек – это одна лишь элементарная частичка. Всё информационное поле человечества заражено. Всё подвластно дьяволу. Энергия сознания – это и есть дьявол. И он творит, что хочет, ему позволено всё. Всё! Заражённое сознание людей. Люди, неужели вы не видите этого?!
Люди справа. Люди слева. Для меня оставлен этот коридор, по которому я должен идти. Идти по начертанному мне пути. Идти, хочу я этого или нет.
Путь на Голгофу. Христос тоже шёл на поругание и смерть. Он знал, что будет с Ним, что ждёт Его. Он знал… и шёл.
Люди не смогут помочь. Управляя их сознанием, дьявол заставит людей меня возненавидеть. И люди возжелают моей смерти. Я вижу их безжалостные глаза, они кричат: «Достоин смерти!» И церковь мне не поможет. Я не найду там спасения. Слуги дьявола и служители церкви??? Все мне кричат: «Достоин смерти!»
Только история впишет: «И предан ты был на заклание…»
Не любовь, безумие движет мною. Дьявол незримо присутствует во всех моих делах и мыслях. Он знает, как рождаются желания, и как я принимаю решения. Указующий перст, и ты идёшь по указанному тебе пути. Хочешь ты этого или нет. Страшно тебе или нет. Я как будто не принадлежу сам себе. Я должен идти. Идти, чтобы меня признали сумасшедшим, убили, а книгу мою уничтожили как ересь и мракобесие.
Дом Кости всё ближе…
Вы можете проверить, что так оно всё и было, – герои тех событий ещё живы.
Я сжёг рукопись….
Через некоторое время я попытался её восстановить. Ведь кто-то сказал, что рукописи не горят. Но не смог. У меня не получилось. Я помню главную мысль, суть сожжённой рукописи. Человек, прочитав эту книгу, получал возможность увидеть себя со стороны, не просто как изображение в зеркале. Он увидит себя, все свои мысли, всего себя полностью. Он нагим предстанет пред собою. Он поймёт, что болен, что нет в нём ничего тайного. Это – как предтеча Страшного суда.
Человек смог бы научиться управлять своей жизнью и жить. Ведь смерть – это не выход. Сквозь поколения сбудется пророчество: гореть в огне тебе, нечестивый!
Я не знаю, что меня ждёт. Я должен постичь опыт бытия. Я должен испить свою чашу до дна.
Не каждый поймёт эту книгу. Это не каждому дано. Это написано не для каждого.
Слово.
К Аврааму было Слово. Ко Христу было Слово. К Пророкам своим Господь обращался.
И услышит Слово слышащий. И поймёт Его, кто способен понять.
Я – не Мессия и не Пророк. Но я знаю, что Он придёт и что будет Второе Слово. И услышу Его я, и не убоюсь. Ибо на Тебя, Господи, уповаю! И Вера моя не от мира сего.

2 июля 2019 г.

Бонсай

То, что я человек умный, это видно сразу. Иду я по улице и сразу видно, что идет умный человек. Я неумным даже притвориться не могу, все это так умно у меня выходит. И не знаю я, кто это от большого ума горюет. Мне мой ум даже скучать никогда не дает, он мне такую жизнь устраивает, хоть разорвись. Вот, недавно был я безработным, так додумался писателем стать. Писателем быть хорошо. Книжки писать разные можно, гонорары получать. Опять же на работу ходить далеко не надо. Встал утром, одел халат и тапочки, вот уже и на работе. Ручку взял, тетрадку пододвинул уже и работаешь. Решено – сделано. По случаю того, что любимую работу я себе нашел, я сходил в магазин и купил бутылку водки. Грех не выпить, когда есть за что. Я и выпил немного, грамм сто. Отодвинул рюмку, взял ручку, открыл тетрадку. Тишина. Наверное, чего-то не хватало. Налил я себе ещё, потом ещё, потом немного ещё и оно пришло ко мне вдохновение: «Я пьян, ни разума, ни мысли. Хочу сказать не знаю только что. Зачем выдумывать, зачем искать сейчас того, что хочешь, а что хочу я сам не знаю. Сижу пишу вульгарно, ну и что. Мне хорошо. Какой есть в мыслях толк, когда они проходят сквозь гамму и туман извилин мозговых…». Через пару часов я понял, что я рожден не только писателем, но и поэтом. Озаренный вдохновением я творил: «Ночь, четыре тридцать пять утра, пишу стихи. Хочу понять всю пошлость рассуждений… дальше неразборчиво… но как бы ни было я знаю все равно пыльцы свет белый воцарится радостью весенней, тюльпанов вечный путь…».
Проснувшись утром я понял, что на работе пить нельзя, или мне надо менять работу. Хорошо, что поиск ответа на извечный вопрос русской интеллигенции «Что делать?», как всегда для меня не был томительно долгим и вскоре я понял, что ещё лучше работать философом. Что есть мысль? Это нечто – будучи ничем. И этого главное много и покупать его не надо. Вот его бы еще и продать. Эх, жизнь была бы.
К сожалению, для того чтобы твоя философская мысль была востребована ты должен быть уже умершим и желательно давно, что для меня не совсем подходило. А посему я вынужден был предаваться размышлениям о суетности моего бытия совершенно бесплатно.
И вот, однажды, когда я, лежа на диване, листал старые журналы, в общем-то и не питая особых надежд на то, что прочту что-нибудь интересное (воистину не знаешь где найдешь!), на одной из страниц я и увидел его – карликовое дерево в цветочном горшке – бонсай. Я понял, это была она, удача, моя синяя птица. Бонсай у нас рос повсюду. В лесопарке, что был расположен недалеко от дома он был представлен во всем своем многообразии. Чего там только не было елочки и сосенки, дубки и каштаны… Молодая поросль зеленела и радовала глаз, шорох листвы согревал, шепча, что скоро зашелестят купюры и в моих руках. Душа цвела и пела. Вечером, взяв лопату, я выкопал пару елочек, но, придя, домой мне, стало ясно, что, просто пересадив в горшки мне эти елочки за японский бонсай продать, будет непросто, уж больно горшки были похожи на наши российские. Не долго думая, я покрасил горшки желтой и коричневой красками, белой краской нарисовал по три иероглифа, срисовав их с китайского термоса, покрыл горшки паркетным лаком и поставил их сушится на батарею. Елочки на время оставил в ведре с водой. Вскоре краска подсохла, насыпав в горшки земли, я пересадил туда елочки, набросал по верху мелкой гальки, набранной мною на обочине дороги, посыпал песком, полил и японский бонсай в количестве двух штук был готов.
Дело оставалось за малым, продать. И кому как не мне, человеку, имеющему стаж работы в сфере советской торговле было не знать, как это сделать. Однако смущало то, что наш город хоть и имел статус областного центра, но все же был он сравнительно мал, и продай я здесь свой бонсай рано или поздно был бы я бит. Это я понимал хорошо. Заняв денег у знакомых, которые под залог моих обещаний неохотно, но все же их мне дали, я купил билет на поезд и поехал к другу в Ленинград, благо, что и он город зеленый. Не знаю, что может быть приятней, чем беспечная поездка с хорошими соседями по купе под шум дождя, бьющего в окна уносящего тебя поезда. Сутки дороги промелькнули как день и вот я у Ганса дома. Мне не пришлось ему долго объяснять о цели моего приезда, он понял меня сразу. Сложив наши капиталы мы получили сумму достаточную для покупки трех цветочных горшков, да один я привез с собой. Второй у меня купила бабуля, соседка по купе. Ей очень понравились эти горшки для цветов, что были привезены мною штурманом дальнего плавания с Японии в подарок своей любимой тете, которая живет в Петербурге, к кому я ехал в гости. Признаться, я не долго упорствовал, отказываясь согласиться с тем, что моей тете будет приятно получить в подарок и один такой великолепный горшок и, что и бабуля приобретя у меня такой же, и она сможет порадовать свою внучку диковинной заморской вещицей. Мы остались с бабулей довольны. Я бабулей, бабуля горшком. Правда, Ганс не одобрил того, что я продал ей пустой горшок, ну, да ладно.
В посудо – хозяйственном магазине мы купили три глиняных горшка, дома отыскав в кладовке краски, что хранились там с незапамятных времен и, смешав, их мы получили цвет, сочетающий в себе самую буйную фантазию и философию Востока. Вечером накопали елочек и через несколько дней японские бонсай обнаруживающие при долгом разглядывании свои типичные признаки украшали собой подоконник.
Первым покупателем мы выбрали банк. Управляющий банком после моих тридцатиминутных объяснений наконец-то ощутил гармонию, исходящую от горшка, зелени елки, поверхности земли, воссоздающей ландшафт маленькой Японии, от собственного величия и его духовной близости с сильными мира сего. Вознесясь и снизойдя до меня.
Мы сторговались на ста американских долларах в рублевом эквиваленте. Нам с Гансом тогда этих денег хватило и на обед, и на покупку еще десяти горшков для создания японского чуда – бонсай. Банки и фирмы, магазины и даже редактор одной газеты, которому я уступил немного в цене за проданную елочку – бонсай, выкопанную в парке за два квартала от редакции стали нашими покупателями. Ручеек поступлений в казну нашего предприятия журчал и искрился. Жизнь яркими красками отражалась на лакированных боках цветочных горшков. Мы были первыми.
Вот только недолго. Попутал нас бес накопать елочек в городском парке культуры и отдыха, да еще и днем. Тут то нас и взяли. Потом был суд, был штраф. Не хочу вспоминать. Домой из Петербурга я добирался долго, устал, кто бы только знал как.
Но через пару дней после того, как отдохнул и отоспался, мысль о том, а не жениться ли мне, вновь лишила меня сна.

ноябрь 2001г.

Жизнь многолика. Порой в человеке уживаются, на первый взгляд, абсолютно не похожие внутренние сущности. Секрет единства многообразия не объясним. Эта тайна, как Космос.

Когда-нибудь всё начинается.
(Ода бизнесмену)

Не знаю, хорошо, это, или нет, но не могу я долго жить спокойно, ну, никак не могу. Чёрт какой-то что ли сидит во мне. Вот опять заводит, заводит, и меня вновь понесло. Что задумал сам не знаю, куда на этот раз занесёт. Чую, что опять найду себе приключений. Бедная моя судьбинушка, угораздило меня уродиться таким. Ничего не могу поделать с собой. В какой уже раз всё начинается снова. Теперь уж не остановить. Что будет в этот раз? Не угадать. Чем кончится, те паче не знаю.
Может, пока не поздно записать мне свои истории. Боюсь, что могу не успеть. А так, глядишь, кто-нибудь себя вспомнит, меня помянет, а может, авось, кому и полезным будет. Пожалуй, что так, расскажу.
История первая.
Россия. 1990 год. Перестройка. Это было наше время. Время больших надежд. Как заработать денег и как стать богатым? Кто тогда об этом не думал. Вот и я, сегодня, ещё лёжа в постели мысленно созерцал мною пройденный путь и пытался решить что бы мне такое сделать и как бы разбогатеть. И тут я неожиданно понял, что во всём арсенале одурачивания людей до сих пор нет «нового» русского попа. «Новые русские» есть, а вот попа своего у них нет. От этого открытия лежать мне уже стало некогда. Теоретически я был прав, если есть «новый русский», то должен быть и «новый» поп. Русские без попов не могут. Нет, на этот раз я ошибиться не мог. В представлении многих, человек облачённый в одежды священнослужителя не может быть жуликом. А из Ганса, одень на него рясу, получится вылитый поп.
Своего друга Ганса я нашёл на свалке всякого автомобильного хлама около гаражей. Он разбивал старые аккумуляторы и выплавлял на костре свинец. Я было подумал, что он собирается сдавать его во вторчермет. На что Ганс мне ответил, что продажа сырья, это удел бестолковых и недальновидных. Он из свинца в маленьких формочках выливал талисманы и всяких там болванчиков. Какие, краской автомобильной покрасит, какие кислотой сбрызнет, или ещё там как проексперементирует и амулет от любой болячки, приворота, разного сглаза готов. Спрос, конечно есть, но доход невелик, да и работа со свинцом вредная. В общем, я понял, Гансу, как и мне, терять особо было нечего.
На мой вопрос, сможет ли он установить цену всем грехам, составить на них прейскурант, и по этому прейскуранту грехи народу прощать, он чуть было не лишился дара речи. Оказывается я ему сформулировал его собственную формулу понимания счастья. Когда делать ничего не надо и можно жить хорошо. Точно, согрешил, заплатил и живи спокойно. Новый вид культовых услуг по приемлемой цене.
Ну, а так как никто ещё не додумался до «нового» русского попа с прейскурантом, то соответственно Ганс и будет им первым. Так что пора зашивать дыры в карманах, время пришло работать. Когда-нибудь всё начинается.
Для обкатки нашей затеи мы выбрали жемчужину балтийского побережья город-курорт Светлогорск. Он был расположен километрах в пятидесяти от нашего города, билет туда стоил недорого, и там нас никто не знал.
В межсезонье отдыхающих в Светлогорске жило немного и однокомнатную квартиру можно было снять меньше чем и за тысячу рублей. Правда у нас и их не было. Зато у Ганса была почти новая кожаная куртка. Я не берусь описывать, что говорил ему я и то, что он говорил обо мне, но в конце концов его куртку мы продали, а Гансу клятвенно было обещано, что ему мы, с первых заработанных нами денег сразу же купим новую и ботинки зимние, импортные, сорок второго размера. Пока же моей курткой будем пользоваться по очереди. На том и порешили.
Квартиру мы сняли в старом немецком доме, из окон которого открывался потрясающий вид Балтийского моря. Сине-зелёные волны и голубое-голубое небо. К сожалению времени любоваться этой красотой у нас не было. Надо было Ганса превращать в святого отца. А за оставшиеся четыреста рублей много ли напревращяешь. Пришлось ограничится тем, что за двести пятьдесят рублей нам из чёрной, хлопчато-бумажной ткани в ателье сшили балахон типа а-ля Алла Пугачёва, а на оставшиеся деньги мы разместили в местной газете объявление, что в город Светлогорск, проездом, инкогнито прибыл слуга божий, нововикарий отец Гансаус, наделённый властью прощения всех грехов. Проживать он будет на улице Песочной, дом пять.
Оставшиеся до публикации два дня мы посвятили вхождению Ганса в образ. Как он играл! Звёзды театра меркли. Нам бы в Большом выступать. У нас ведь каждый хороший жулик непревзойдённый актёр и чем лучше он жулик, тем лучше он и актёр.
Первый прихожанин откликнулся на наше объявление в день его публикации. Он как нас увидел, немного было опешил ( Не знаю, кого он хотел тут увидеть. Поп как поп, и ученик при нём). Но тут, на наше счастье, как бухнет что-то на пол у соседей с верху. Ганс, молодец, не растерялся и как завопит, что он знал, что это должно было случиться и что это случилось и что само провидение, по воле звёзд привело его грешного к нам. Прессинг был жёстким. Уже через десять минут дядька был посвящён в самые сокровенные тайны мирозданья. Существующая его система ценностей была разрушена и отстроена вновь…, а ещё через двадцать минут наш первый прихожанин уже свято верил, что он действительно грешнее всех грешных и что только отец Гансаус может ему немощному и больному помочь изгнать силу нечистую и очистить от бесов и скверны, как дом его, так и душу его заблудшую. Не говоря уже о том, что только ему, как первому, дана возможность льготного оформления права для постройки храма своей души в раю.
Явно ошалевший от таких признаний и открывшихся перед ним перспектив, он не долго думал от каких грехов ему стоило бы откупиться. Он оплатил общую сумму, по всем пунктам прейскуранта загодя, так сказать на всякий случай.
Тем временем внизу у подъезда собиралась очередь. Оглядев её из-за занавесок, мы выбрали в толпе нарядную даму «бальзаковского» возраста. Красная куртка и чёрные кожаные штаны были ей очень к лицу. Перекрестившись я пошёл её приглашать.
Очередь было рассерженно загудела, что в очереди не соблюдается очерёдность. Но я им напомнил, что не человек устанавливает очередь, и что всё определено для человека свыше и, что сейчас луч осветил и указал на эту даму. Девушка расцвела. Я проводил её в нашу квартиру на втором этаже, где полумраке, отрешённый от всего мирского, почему-то в позе лотоса, посреди комнаты сидел святой Гансаус.
Оставив их наедине, я вновь вышел к очереди и обратился к ним с речью: – Милые моему сердцу братья и сестры. Отец Гансаус святой человек, он никому не может отказать в милости, в помощи и сочувствии. Но общение его со страждущими не есть его воля, но воля пославшего его. Ибо сказано. Много званных, но мало избранных. И только на того, на кого укажет перс Господен, он и сможет принять. А посему, да простит вас Господь, более нововикарий, святой отец Гансаус, принять сегодня никого не сможет. И идите вы все с миром, до завтра. Народ ворчал, но стал потихоньку расходиться.
Ганс тем временем вовсю причащал прихожанку. Грех из неё выходил со стоном и скрипом дивана. Старый, наверное, был грех, приставучий. Я не стал мешать великому таинству и пошёл на кухню.
Отец (единорог необъезженный) заставил просидеть меня, как минимум полчаса. Но вот зашумела в душе вода, потом мимо матового стекла кухонной двери проплыли две тени. Щелчок замка и голос Ганса – Дщерь моя, молись и не греши более. С сего дня ты чиста, как Дева небесная. Иди с Богом! Аминь.
Аллелуя! Воскликнул довольный Ганс, как только дверь захлопнулась. – Сто долларов и приглашение очистить её дачу в ближайшие выходные. Эта работа как раз для меня! Люблю свою работу!
Я знал, что мои увещевания никакого толку не дадут и промолчал.
Так прошло дней десять. Работать попами было интересно. Все хотят быть поближе к Богу. И глупости людской придела нет. Мы принимали в день по несколько человек. Причащение. Отпущение. Выбор собственного места в раю. Я не мог нарадоваться глядя, как пополняется и растёт наше с Гансом благосостояние, с какой любовью и трепетом смотрели на нас счастливые наши прихожане. Мы были первыми!
Вот только стал Ганс меня последнее время что-то беспокоить, жалуясь на то, что мы якобы богохульствуем. Его видишь ли тягость греха лишила аппетита, покоя и сна. Повадился он на ночь глядя к церкви ходить, где по его словам, он грешный замаливал свои грехи. Всяко бывает с человеком. Может и в правду ему было тяжело.
Как же был я был наивен. Святая простота. Увы, я это понял слишком поздно, только тогда, когда бежал к окну спасаясь от разъярённого прихожанина, причащённого нами на прошлой неделе. Оказывается Ганс между делом, пока причащал его, украл у того часы, и он случайно увидел сегодня их на руке Ганса, как обычно игравшего в рулетку в одном из казино Калининграда. Да. Я никогда бы не поверил, что за время полёта из окна второго этажа можно столько успеть понять и о стольком подумать… и так всегда, до следующего раза. Дальше будет ещё интереснее.

Приключение второе, будь оно не ладно.

Следующий раз не заставил себя долго ждать. Помню, как я тогда из окна квартиры прыгнул и провал…Яркий свет пронзил всё небо. От сияния разверзлись небеса. Открытые миры.
Ничего себе полёт. Не сплю ли я?!
В низу возле киоска «Пресса» народ что-то толпится. Господи, а как же это так, они в низу, а я в верху. Заглянул я с верху в газетку, которую читал какой-то студент. Господи! Да я же помер.
«Некролог.
Вчера в городе Светлогорск, по улице Песочной, дом пять, на придомовой цветочной клумбе, был найден мёртвым помощник нововикария отца Гансауса. По версии следователя, при прыжке из окна квартиры, святой Парфентий неудачно приземлился на голову. Травма была не совместима с жизнью. Вечная ему память и покой.»
Я потрогал голову. Да нет, не болит, кажется. Я ущипнул себя за руку, тоже не болит. Как это так? Тут не болит, там не болит, а я помер.
Долго думать мне не дали. Подлетели ко мне два архангела в чёрных одеждах, взяли меня под руки и понеслись мы куда-то в даль невиданную. Полёт, где секунды сродни жизни…. Прилетели мы в чистилище видно , везде дым, огонь, крики и жалобные стоны. Скрутили меня и засунули в клетку над кипящим жерлом. Боюсь, что это правда об геенне огненной и гореть мне тут синем пламенем. Жалко мне себя стало, ведь я ещё такой молодой.
В муках и ожидании неминуемого конца я провёл дня три, ну, или два. Тут ведь часов нет. Я и покаялся и клятвенно себя заверил что уж больше-то маху я не дам и что впредь буду жить добропорядочным гражданином, примерным отцом и мужем. Да и вообще, кем угодно. Только спаси, да помилуй.
В общем утром, какого- то дня опять прилетели архангелы. Вновь взяли меня под руки и понеслись мы под облака. Полетели, прилетели. Красота то какая! На большом белом облаке, в окружении ангелов, сидит на золотом троне Некто. Его не разглядеть. Он ликом похож на солнце. У ног его раскинулись земные просторы в 3D формате и со стерео звуком. Всё, что интересно, выводится на большущий экран в масштабе, где видно каждую жилочку у человеков, каждую их мыслишку.
Тут двинули меня по спине и я пал ниц перед Всевышним.
– Ну что, святой отец, доигрался, допаскудничался? Я долго о тебе думал, Парфентий. Место твоё в аду. А уже ад я тебе, обещаю, устрою настоящий. Взвоешь. Посидишь, подумаешь там, поумнеешь может, а потом посмотрим. Убрать его с глаз моих.
Вот те, кто бы мог подумать. В мгновение ока.
Сущность мою уменьшили, сплющили, подравняли, подстучали и… засунули в голову одному философу. Я туда, я сюда. Выхода нет. Слизкие стены, день ото дня, день за днём. Сколько я в голове у него прожил я не помню. Но это был точно ад. Котёл, где мозг варится, варится, бурлит, кипит, искрится. Где ты думаешь, думаешь, думаешь. И днём и ночью. Где понимаешь, что ничего не можешь придумать. Что никогда не познаешь тайну бытия и никогда проект не осознает мысль Создателя, что выхода из черепной коробки нет. Никто и ничего тебе не поможет. Любой найденный выход это иллюзия. Подсознательно всё равно понимаешь, что ты думаешь, думаешь, думаешь. А решения нет, нет и нет, и не будет. Это точно ад – бушующий мозг сумашедшего философа.
Сколько это сумашествие длилось? Да наверное всю жизнь того философа.
Ну вот как -то однажды, ко мне истерзанному бредовыми мыслями опять прилетели архангелы. И вознёсся я с ними до седьмого неба. Привели они меня под очи Всемогущего.
– Вот смотрю я на тебя, сущность. Не исправился ты за время своего заточения. Рано философ помер. Довёл ты его. Жалко парня. Я этого философа завтра к себе призову. Судить не буду. За что его судить? Это ты ему такую жизнь устраивал. Я его опять человеком на землю отправлю Пусть поживёт, отдохнёт от тебя.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-nikolaevich-malyshev/stupeni-na-eshafot-67318593/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.