Главная страница | Попаданцы | Туман

Туман
Диана Курамшина
Что если из клонящегося к закату XIXго века, для одной барышни будет переброшен туманный мостик к его началу? Причём не в одну из двух столиц тогдашней Российской империи, а в провинциальный и тихий Могилёв. А как же приближающийся Наполеон? Да, и насчёт собственного предназначения остаётся немало вопросов. Исполнить свою личную мечту вопреки всему? Найти в ином времени простое и понятное счастье? А может и вовсе ухитриться связать сотканными из тумана нитями прошлое и будущее? Особенно, если в этом помогут иные заинтересованные личности.

Диана Курамшина
Туман

Глава 1

Могилёвская губерния, 1871 год

Духота постепенно сменялась вечерней прохладой. Небольшой ветерок покачивал ветви старой липы, высаженной у самого дома. Её какой-то особенный, почти медовый запах наполнял всё вокруг. Хотелось, закрыв глаза, глубоко вдыхать этот невероятно манящий аромат. Именно он наполнял меня умиротворением, когда приезжала в наше старое поместье. И хотя дом уже давно не подновляли, тот всё ещё сохранял своё очарование. Наверное, благодаря воспоминаниям из детства. Именно тут я всегда ощущала себя счастливой.
Удобное кресло из ротанга, которое всегда так любила бабушка, немного скрипучее, но невероятно комфортное. Обтрепавшийся по краям плед…
И этот притягательный аромат липы. Всё как в детстве.
Бабушки уже с нами не было, но всё вокруг напоминало именно о ней.
Слуги, как и раньше, тихо сновали, накрывая на стол в малой гостиной, пока семейство переодевалось к обеду.
Вечерний выход. Как хорошо, что месье Ворт[1 - Чарльз Фредерик Уорт (1825-1895) – французский модельер английского происхождения. К 1867 году кринолины теряют популярность, заменяясь турнюром. Легенда гласит, что однажды модельер заметил, как уборщица во время работы подобрала свою длинную юбку и заколола сзади, чтобы та не мешала. Так на свет родились платья с турнюром – те самые, с оттопыренной филейной частью, поднятой выше линии талии. Турнюр создавался с помощью специальной подушечки или конструкции, спрятанной под юбку. Благодаря сочетанию корсета и турнюра, силуэт женщины приобретал своеобразный лебединый изгиб, который служил одновременно и источником восхищения, и предметом карикатур. Некоторые турнюры были столь велики, что дамы прятали в них маленькую табуреточку, на которой при случае можно было отдохнуть.] уже избавил нас от тяжёлых кринолинов, хотя и турнюры также не вызывали у меня большой любви. Навешивать огромную подушку себе поверх ягодичной мышцы – то ещё удовольствие. После долгих споров с мама мне всё-таки удалось добиться замены этого элемента в моём гардеробе на обильные складки. Всё же избавиться от «утиного» силуэта было невозможно в силу модного веяния. Родительница просто такого бы не допустила. А моя любимая юбка-брюки вообще не нашла у неё понимания, хотя для меня была самым удобным вариантом.
Гостей сегодня не было. Не считать же гостем ближайшую родню – младшего брата папа, поэтому я смогла обойтись простым домашним платьем, даже без лишних складок. Лёгкое и светлое, как раз для тёплого летнего вечера.
Я уже давно сидела на веранде, наслаждаясь вечерней прохладой, но немного нервничала. Дядя приехал не спроста. Как мы и договаривались, он должен был решить вопрос с родителями о моей поездке. Я твёрдо решила ехать в Лондон, получать степень доктора медицины. Пока ещё это удавалось не каждой женщине, а ведь прошла уже большая часть 19 девятнадцатого века. И хотя сама медицина развивалась, патриархальное общество не пропускало вперёд женщин. Но некоторым единицам удалось это сделать, и я мечтала о том же.
По словам дяди, никаких проблем с этим не предвидится, так как уже пару лет я помогала ему в губернской больнице. Это было предметом большой ревности между братьями, поскольку я упорно избегала предложений родителя поработать у него, с женским контингентом. Конечно, бывать в «богадельне» папа, как называл её дядя, мне всё равно приходилось. Нужно было организовывать всевозможные благотворительные обеды и сборы средств, которых всегда не хватало. Оба брата выбрали в жизни медицину: младший лечил тела, старший же пользовал головы.
Отец, осознав такое положение дел, старался заинтересовать меня рассказами по своей стезе и трудами доктора Мейнерта[2 - Теодор Герман Мейнерт (1833-1892) – австрийский и немецкий психиатр, невропатолог. Был одним из наставников З. Фрейда и В. П. Сербского. Специалист по анатомии и физиологии мозга.]. И если утро, за завтраком, посвящалось свежей прессе, то вечерами вместо политики и светских сплетен мы слушали смешные или же слезливые истории из мира дома для умалишённых.
На обед все спустились с завидной точностью. Оба брата при общей схожести, если смотреть на них, когда они находились рядом, различались не только характером, но и внешностью. Старший был более солиден, с небольшим животиком, который он пытался скрывать широким сюртуком. Движения его были размеренными, неторопливыми. Волосы с уже заметными седыми прядями зачёсаны назад, яркие янтарные глаза. Младший же был более колоритен. Тёмный шатен при модной стрижке, с карими глазами, немного сухощав, подвижен и подтянут.
Дяде Георгию было запрещено говорить во время обеда о делах в своей больнице. Мама вовсе не подыгрывала супругу в борьбе за перетягивание меня любимой, просто не любила кровавых подробностей. Я уже давно не боялась ни вида крови, ни её упоминания, спокойно помогала дяде и с ранами, и с травмами. Он с удовольствием стал учить меня, видя неподдельный интерес с моей стороны. Учитывая же, что врачей-женщин пока в империи и не было, меня воспринимали не иначе как сестру милосердия, что очень тяготило.
– Ну, расскажи хотя бы о своих делах, Виктор, – дядю этот запрет весьма веселил, что он часто и демонстрировал, с усмешкой поглядывая на невестку. – Обсуждать с тобой Бисмарка я уже устал.
– Всё хорошо, хотя при кормлении теперь возникает очередь, – папа с удовольствием готов был рассказывать о своих пациентах часами, и эту историю мы уже слышали в подробностях.
На фоне обычных больных – спокойных или же буйных – ярко выделялись несколько звёзд. Больше всего историй папа было о Карле Христофоровиче Баньковском. Сама история его попадания в подобное заведение весьма печальна. Старший сын известного в губернии помещика, он был привлекателен, хорошо образован и принят в обществе. Деньги отцовские не проматывал, проживал с младшим братом и матерью. Никто не мог и представить его в скорбном доме. Но сначала он попал в больницу к Георгию Ивановичу, моему дяде, с сильнейшим отравлением, прямиком со званого ужина в собственном доме. Благо своевременно оказанная помощь помогла ему выкарабкаться. Вскоре, хотя здоровью его больше ничего не угрожало, ему пришлось переехать под заботу старшего, Виктора Ивановича, после того как он узнал результаты полицейского расследования. Виновницей произошедшего оказалась его собственная мать, решившая, что младший из сыновей ей более интересен в качестве наследника. Умудрившаяся пригласить на этот ужин даже несколько недоброжелателей сына под видом возможного примирения, она до последнего не верила, что её замысел раскрыт. И хотя причастность младшего Баньковского доказать так и не смогли, ему пришлось принять управление делами, продать имение и уехать, ведь слухи и перешёптывания за спиной не кончались.
Рассказ папа был связан с тем, что накормить Карла Христофоровича после происшедшего было очень затруднительно. Пищу или даже воду он отказывался принимать, в результате чего сильно исхудал. Принудительное кормление вызывало больше проблем, чем пользы. Решение, как ни странно, нашёл другой пациент, ставший кормить Баньковского из своей тарелки, продолжая есть из неё же. Вскоре к нему стали присоединяться и другие, поэтому иногда для помощи возникала целая очередь из желающих пациентов. Персонал этому не препятствовал, видя в том облегчение для себя.
– А как наш «провидец»? – старательно поддерживал беседу дядя.
– Всё так же молчалив…
Этот находчивый пациент и сам в своё время вызывал пристальный интерес Виктора Ивановича. Его привезли несколько лет назад, остановив на улице, поскольку он заявлял, что родился далеко в будущем, вещал о войнах и катаклизмах, даже что-то говорил об убийстве императора Александра Николаевича[3 - Убийство российского императора Александра II произошло 1 (13) марта 1881 года.]. Документов при нём никаких найдено не было, и жандармы от греха подальше запрятали его в больницу к моему родителю. И хотя вначале называл «провидец» себя другим именем, нарекли его Ивановым Иваном Ивановичем, всё же именно это было записано в сопровождающих бумагах. Вначале Иван Иванович с удовольствием беседовал с врачами, рассказывал о грядущем, но впоследствии замкнулся в себе и перестал общаться. Папа отмечал в нём при так заметной малой образованности редкую способность видеть необычное в обыденных вещах, эрудицию, а также весьма доброе отношение к окружающим его пациентам. Ни прошлое, ни имя «провидца» так и не удалось выяснить за всё время пребывания его в больнице. Виктор Иванович всё же планировал выписать его, предложив место санитара, поскольку ни дома, ни работы у него не было.
– И что же, совсем-совсем ничего интересного? – не унимался Георгий Иванович.
– Ну почему же… Модест Платонович написал письмо племяннику, – улыбнулся папа.
– И в чём же тут интерес?
Модест Платонович Левкович – ещё одна звезда папенькиного заведения. Подающий надежды молодой человек, уже пребывавший в чине коллежского секретаря, однажды, придя поутру на службу, принялся уверять, что он есть не кто иной, как Наполеон Бонапарт. Требовал отвезти его на родину, возмущался произошедшими за последнее время изменениями в мире, даже хотел попасть на приём к императору. Что удивительно, но по-французски Модест Платонович стал говорить с заметным итальянским акцентом[4 - Наполеон Бонапарт родился на Корсике, французский начал изучать с восьми лет, и потом всю свою жизнь говорил с сильным итальянским акцентом.], чем приводил всех в большое изумление. Так как, по словам родителей, каждый месяц навещающих сына, такого ранее замечено не было, а итальянского он вовсе не знал.
– Ну как же, пенял ему за Виктора Нуара[5 - 10 января 1870 года в Париже принц Пьер Наполеон Бонапарт без объяснений застрелил журналиста Виктора Нуара. Это вызвало возмущение в обществе.] и ругался, что тот позорит фамилию.
– Так я же говорил тебе, чтобы ты не разрешал своим пациентам читать газеты, даже старые. Я и своим этого не советую в процессе выздоровления…
Лицо маменьки начало кривиться невысказанными эмоциями, но она сдержалась. Ей не нравилось, когда младший из братьев поучал старшего. Мама относилась к дяде тепло и, можно даже сказать, питала братскую привязанность. Её родной брат погиб в Крымскую войну[6 - Крымская война 1853-1856.], и долгое время эта боль не затихала. Потому родительница всячески поддерживала связь между братьями. Понимание необратимости возможной потери немного примиряло её с характером деверя. Она всегда старалась сглаживать конфликты или недопонимание между ними.
– Как дела у племянников? – заметив это, дядя попытался сменить тему.
– Всё хорошо, Мишенька обещался приехать на вакации, – с удовольствием включилась в беседу матушка.
Мой младший брат Михаил в данный момент учился в гимназии и не мечтал провести каникулы в поместье, вдалеке от друзей, но всё-таки уверял в письмах мама, что непременно приедет. Старший – Николай – студент в университете Петербурга, тем более не хотел ехать в эту глушь, но он хотя бы честно об этом заявлял.
– Пройдусь-ка я перед чаем. – Заметив знак дяди, я решила ретироваться, чтобы он мог наконец-то обсудить с родителями мой вопрос, для чего, собственно, и приехал.
Выскользнув во двор, я поспешила к давно дожидавшемуся меня верному другу.
Наше поместье немного обветшало и, конечно, не выглядело так, как ранее, до Крестьянской реформы[7 - Отмена крепостного права в России, также известная как Крестьянская реформа.]. Однако после её объявления многие старые дворовые остались в роли слуг, они очень любили бабушку и не хотели никуда уходить. Но она уже умерла, а мы тут бываем редко, в основном летом, поэтому поддерживать большой штат прислуги просто не имело смысла. Из старых дворовых остался только Степан, всю свою жизнь проживший в имении и по старости выполняющий роль то ли сторожа, то ли смотрителя.
Конюшня уже разрушилась от времени, как и многие другие постройки. А для моего мальчика подновили какой-то сарай. Коня купил для меня ещё дедушка, он же учил на нём ездить.
Ветер был очень приветливым и отзывчивым мерином. Он, как обычно, с благодарностью принял с моей ладони небольшое яблоко, захваченное со стола. Но без нашего обязательного ритуала меня бы просто не отпустили. Пришлось прижаться головой и погладить гриву, нашёптывая нежности. Ветер всхрапывал, нежно касаясь меня тёплыми губами. Постояв с ним немного я решила: пора возвращаться. Надеюсь, основную бурю я уже пропустила.
Одно из красивейших помещений поместья – старинная портретная галерея, наполненная большим количеством картин. Чтобы сократить дорогу, я решила пойти через неё. Всегда любила бывать здесь одна, хотя вечерами зала и наполнялась странными тенями. Взгляды предков иногда были приятственны, а бывало, и нет. Моё внимание постоянно привлекали три последние картины. Да и сейчас я остановилась именно рядом с ними. Три женских портрета, так похожих друг на друга: отличались причёски, одежда, позы, даже взгляды, но общие черты подчёркивали родственную связь. Открытые, чуть овальные лица с высокими лбами, у каждой дамы небольшой носик правильной формы, яркие, живые светло-зелёные глаза.
Почему-то так получилось, но два поколения подряд это имение наследуется именно по женской линии. Сначала оно досталось моей бабушке, после того как оба её брата погибли. Со смертью же маминого брата имение перешло к ней. Прабабушка, бабушка, мама… говорят, я очень похожа на бабушку в молодости. Надеюсь, с моими братьями всё будет хорошо, Ники получит это имение, а мой портрет, как хозяйки поместья, не появится на этой стене. Я собираюсь стать доктором, а не провести всю жизнь здесь.
В столовой буря была в самом разгаре:
– Эта Блэкуэлл[8 - Элизабет Блэкуэлл (1821-1910) – первая женщина, получившая высшее медицинское образование 23 января 1849.] совсем вскружила всем головы, – матушка явно была не в духе.
– Ну почему же, Катенька. Больше двадцати лет прошло, как появилась первая женщина-врач. Чем же Аннушка хуже? Умна, талантлива. России давно пора перейти на новый уровень мышления и уйти…
– Ты хочешь, чтобы она стала какой-то там феминисткой и не имела семьи? – Мама была против, её ещё больше злило то, что папа поддерживал дядю в этом вопросе.
– Боже мой, мама, при чём тут семья и диплом врача? Вы считаете, что от этого я буду хуже выглядеть в глазах общества? Мне это безразлично! – не выдержала уже я. – Или вы почитаете недостойным занятием лечение страждущих? – я пыталась успокоиться и говорить тише. – Даже если моими пациентами будут только женщины, я нисколько не против. Многое они просто стесняются рассказать врачам-мужчинам. Это даже лучше!
– Катенька, прогресс не стоит на месте. В любых ситуациях мы поддержим Аннушку. Да и Ники, думаю, будет рад за неё. – Виктор Иванович подошёл и обнял за плечи супругу, пытаясь успокоить.
Екатерина Павловна прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Она не хотела отпускать меня. Сама она, безусловно, была горда, что, хотя и где-то далеко, мисс Элизабет добилась признания и смогла пройти мытарства со всеми патриархальными барьерами на пути к заветному признанию, но для меня такой участи явно не желала.
Семейный совет закончился довольно поздно, но с радостным для меня решением. Родители выделят деньги на поездку и обучение, хотя дядя при этом на какое-то время явно впадёт у мама в немилость.

Глава 2

Видимо, яркие и положительные эмоции, пережитые вчера, придали мне сил, так что я встала рано, когда заря только окрашивала небосвод в оттенки красного, и сейчас стояла у широко открытого окна, наслаждаясь рассветом. Хотелось обнять весь мир, но такое поведение точно не нашло бы одобрения у мама. Решила прокатиться на Ветре, он, наверное, застоялся и тоже обрадуется прогулке. Хотя его наверняка выгуливают в наше отсутствие, вчера было заметно, что он скучал без меня.
Амазонок у меня имелось несколько, но у новой была слишком большая, густо расшитая юбка, а это будет только мешать. Надеюсь, любимая юбка-брюки не слишком шокирует наших соседей, если я, конечно, встречу хоть кого-нибудь из них в такое раннее утро. Яркий новый жакет и так смотрелся слишком вычурно, но пришлось надеть ещё и цилиндр с вуалью, чтобы уж совсем не вызвать упрёки со стороны матушки и не выслушивать очередную лекцию о пристойном облачении.
Ездить на Ветре – огромное удовольствие. Иноходец, особо выученный для меня ещё при дедушке. Улучшенное дамское седло Пелье[9 - В 1830 году француз Шарль Пелье дорабатывает нижнюю луку, сделав её подвижной, повторяющей изгиб левой ноги всадницы. Этот механизм позволил легче преодолевать препятствия в дамском седле. Усовершенствование придало дамскому седлу его сегодняшний вид и высокую степень безопасности. В 1870 году появилась балансировочная подпруга, обеспечивающая большую устойчивость седла, безопасное стремя, раскрывающееся и высвобождающее ногу всадницы при падении, а также механизм замка, высвобождающий путлище при падении всадницы.] с новой подпругой специально было сделано под меня и полностью безопасно. Отец очень беспокоился, что я могу упасть, поэтому седло заказывали в Петербурге. По словам матушки, папа баловал дочь безмерно, но для меня это было проявлением его любви и заботы.
Ветер уже был готов и осёдлан. Я забежала на кухню и захватила для себя пару булочек, да яблоко своему мальчику. Исполнив наш постоянный ритуал, мы выехали из поместья. Подворье жило привычной жизнью и готовилось к пробуждению хозяев.
Неспешная поездка всегда действовала на меня умиротворяюще. Ветер специально шёл медленно, чтобы продлить нашу прогулку. Я последнее время приезжала нечасто, но он неизменно встречал меня ласково.
Впереди простирались поля, и тропинка вела к пригорку недалеко от реки. Именно с этого места открывался особенно прекрасный вид. Широкие ивы, склонившиеся к самой воде, колосящиеся полным зерном поля, вдалеке виднелось село с золотистой луковкой церкви.
И если Ветер – это воспоминание о дедушке, то этот вид напоминал мне о бабушке. Как часто мы с ней здесь рисовали акварели. Свои, по отзывам мама, я «вымучивала», а бабушкины рисунки до сих пор украшают некоторые из комнат поместья. Хотя большую их часть увозили какие-то из её многочисленных друзей. Как я помню, в имении всё время кто-то гостил, навещали соседи, а получив приглашение на обед, приезжали даже из города.
Спрыгнув с Ветра, я медленно пошла по пригорку вдоль реки, ведя коня в поводу. Тут недалеко было моё секретное место, особенное в это время года. Благодаря множеству растущих рядом тополей оно полностью покрывалось пухом к этому моменту, превращаясь ненадолго в по-настоящему сказочное пространство. Правда, очень ненадолго. При первом же дожде всё исчезало. В детстве это вызывало у меня слёзы.
Увы, но я приехала слишком поздно. Видимо, дождь был несколько дней назад, и пуха почти уже не осталось. Присела на небольшой пенёк от поваленного дерева, решив, что это прекрасное место для завтрака. Ветер рядом громко хрустел яблоком, я же не спеша ела припасённую булочку, любуясь видами.
Ещё немного посидев, наслаждаясь утром, решила возвращаться. Всё-таки прошло несколько часов. Нужно было проехать через перелесок и заглянуть в деревеньку неподалёку. Глаша, исполняющая роль моей горничной, когда я приезжаю в поместье, сказала мне, что в этой деревне недавно родила женщина. Пару дней спустя после родов она стала хуже себя чувствовать, и близкие боятся, что у матери может пропасть молоко. Постараюсь на всякий случай осмотреть также и младенца. Детская смертность в крестьянских семьях была слишком велика. Местные знают, что всегда найдут помощь в имении, если дядя или я там. Конечно, большей частью мужики меня чураются, предпочитая видеть Георгия Ивановича, коли есть такая возможность. Но чаще им приходится довольствоваться барышней-лекаркой.
Дорога через перелесок была с детства знакомой, и меня не очень удивил небольшой туман, стелившийся вокруг. Рядом река, да и рано ещё. Но через полверсты он стал сгущаться, полностью скрыв тропу. Пришлось спешиться и вести Ветра, почему-то прядущего ушами, в поводу, чтобы не повредил ноги. Я старалась ступать аккуратно, потихоньку нащупывая дорогу.
Белая хмарь полностью окружила нас. Ветви деревьев нависали странными искажёнными тенями, а кусты казались таинственными животными, появляющимися из дымки. Окружающая сказка становилась пугающей.
Как хорошо, что я не надела новую юбку, так как, кажется, сбилась с тропы и собрала всю паутину и мусор с ближайших деревьев и кустов. Надо будет в деревне привести себя в порядок, иначе долгих нравоучений мама не избежать. Она всё ещё считает меня ребёнком, надеясь передать воспитательную обязанность будущему супругу.
Удивительно, что тумана столь много, ведь солнце уже должно было разогнать его к этому времени, тут же не лощина. Не знаю, сколько я так брела, судя по чувствам, пару часов, но, как говорит папа, «чувства обманчивы», и может так оказаться, что не прошло и получаса, как меня поглотило это белое и невесомое, как батист, покрывало тумана.
Стало очень прохладно, сердце отчего-то бешено застучало, в ушах нарастал гул. Почему я так занервничала? Обняла голову Ветра, чтобы почувствовать его тепло и успокоиться.
– Всё хорошо, мой мальчик. Скоро мы выберемся, – пыталась успокоить сама себя.
Я уж подумала, что стоит покричать и попытаться привлечь внимание, может, из деревни кто-нибудь услышит меня… но от небольшого дуновения впереди открылась прогалина и наконец показалась искомая деревня. После странного путешествия по перелеску она казалась мне изменившейся. Я бывала тут не раз, но сегодня снедало чувство какого-то несоответствия.
И, как ни странно, никого из знакомых крестьян я так и не встретила, а на вопросы о роженице мне даже не ответили. Вообще местные недовольно косились на меня, пока я проходила мимо. Ну да, вид мой, очевидно, был совершенно не аристократический. Весь сор подлеска в полном составе на одежде… хотя не понимаю, почему так неприязненно обращаются. Не приняли же они меня за лесную мавку, выходящую из тумана? Идущий в поводу мерин решительно не вписывался в суеверие с нечистью.
Решила тут не задерживаться и отправиться сразу в имение. Попробую пробраться незаметно или же попрошу Глашу принести воды в денник к Ветру и там приведу себя в порядок.
Пришлось дать небольшой крюк, чтобы моё возвращение не было заметно из центральных окон усадьбы. Тропинка вывела на пригорок, с которого уже было видно поместье.
Тут мне пришлось остановиться. Я бы и поспешила дальше, но открывшийся вид никак к этому не располагал. Хотя представшая пастораль и не должна была вызывать такого, но меня пробил холодный пот. Нет, с усадьбой всё было в порядке, вернее, даже отлично. Но… выглядела она совершенно по-другому. Множество хозяйственных построек, люди, животные… даже старая, давно разрушенная конюшня красовалась свежей соломой на крыше.
Это было наше поместье и в то же время не оно. Ни запустения, ни потрескавшейся краски и отколовшихся кусков побелки. Такие изменения просто не могли произойти за несколько часов моего отсутствия. Поэтому я и продолжала оставаться на месте, пытаясь понять, что же всё-таки случилось. Несколько раз открывала и закрывала глаза, призывая привычный вид, который обычно встречал меня на этом месте. Ничего не помогало. Даже, вспомнив советы папа, закрыла глаза, пару раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, и сосчитала до двадцати. Ничего! Открывшаяся картина нисколечко не изменилась. Я старалась успокоиться: истерика ничем не могла бы мне сейчас помочь. Кажется, какое-то время даже не дышала, опять прикрыв глаза, так как почувствовала запахи трав, принесённые сейчас небольшим порывом ветра.
Ситуацию разрядил приближающийся по тропинке мальчик, скорее всего, шедший из поместья. Худенький, чумазый, но удивительно опрятно одетый, он остановился рядом со мной и стал с интересом рассматривать мой цилиндр. Наверное, никогда не видел таких шляпок. Я решила, что у него можно хоть что-то узнать. Постаралась улыбнуться как можно более естественно и спросила:
– Добрый день. Не подскажешь ли мне, чья это усадьба внизу?
– День добрый, барышня, – поклонился малец и ответил с важностью. – Ну как же, то ж Катерины Петровны Гурской.
Не получив от меня никаких новых вопросов, паренёк продолжил свой путь, иногда оглядываясь на меня с возрастающим интересом. Что ж, я могу его понять. Видимо, моё лицо представляло собой презабавнейшее зрелище. Я позорно забыла все уроки этикета, говорящие о том, что девушка должна хранить на челе выражение покоя и скрывать любые свои эмоции.
Да и кто бы мог упрекнуть меня, если бы осознал то, что и я сейчас… Екатериной Петровной Гурской звали мою прабабушку. Она умерла лет пятьдесят назад, ещё до рождения мама. По рассказам бабушки, arri?re grand-m?re(*прабабушка) была очень умна и властна, обладала непререкаемым авторитетом и умело этим пользовалась.
Бабушка вообще очень много рассказывала мне о нашей семье, а наше генеалогическое древо висело на видном месте в парадной зале, служа всеобщей непередаваемой гордости.
Похоже, меня в имении заметили, и нужно было либо уезжать, и этот момент меня особо напрягал, либо… Хотя… если уезжать, то куда? У меня нет ни денег, ни одежды. Никого из ближайших соседей, как получается, я не знаю. Совершенно неизвестная личность без каких-либо документов. За помощью, кроме усадьбы, обратиться, по сути, некуда. Да, и в имении, хоть и родня… Не говорить же, в самом деле, что я родственница, просто ещё не родилась. Куда я могу в таком случае податься? Можно, конечно, попытаться устроиться в больницу в городе, но как это сделать без документов? Заявлять как-либо о своём прибытии из будущего я вообще не собиралась. Думаю, заведения, подобные «богадельне» папа, есть даже сейчас. Становиться ещё одной Ивановой мне как-то не хотелось. И вообще… когда это «сейчас» происходит?
Если же ехать в поместье… ни для кого не будет секретом наше родство, так как это было заметно даже на старых портретах. Я не могла объявиться неизвестной родственницей или неучтённым ребёнком, тем более роль бастарда мне претила. Кем же я могла быть? Хорошо, что я любила изучать ветви нашего разросшегося рода. Этот вопрос можно было бы решить, понимай я хотя бы примерно, какой сейчас год, чтобы представить подходящих для моего возраста девиц. Но спрашивать подобное было пока не у кого.
Стала потихоньку спускаться со склона, удерживая Ветра от быстрого шага. Медленно… мне нужен хоть кто-то… как жаль, что я не успела задать этот вопрос мальчику. Это было бы крайне полезно мне сейчас.
Как и думала, из имения меня заметили и послали кого-то из дворни. Надеюсь, вопрос о сегодняшней дате не будет вызывать слишком сильных подозрений… во всяком случае, не у Екатерины Петровны же это спрашивать. Я должна придумать себе имя до того, как мы встретимся с моей прабабушкой. А уж наше родство не будет для неё никаким секретом, стоит только на меня взглянуть. Поэтому придётся смущать приближающегося явно по мою душу мужичка странными вопросами. Даже если хозяйке передадут, можно будет сослаться на то, что меня не так поняли…
– День добрый, барышня, вы часом-с не заблудились? – вышедший мне навстречу дворовой чем-то напоминал Степана, вероятно, он был его отцом, а может, и дедом.
– Нет, любезный. Я ищу усадьбу Екатерины Петровны. Как поняла, это и есть она?
– Так точно-с.
– Дома ли барыня?
– За вами и послала-с. Неладно, что барышня-с – и одна, – мужчина с интересом меня рассматривал, видимо, приходя к каким-то своим выводам.
– Хорошо, показывай дорогу.
– Как изволите.
– Не подскажешь ли мне, любезный, какой сегодня день? – задала наконец мучивший меня вопрос, когда сопровождающий взял Ветра под уздцы и повёл в имение.
– Ну дык, славных и всехвальных апостолов Петра и Павла, – и, видя всё ещё вопрос на моём лице, продолжил… – Двадцать девятое июня одна тысяча осемьсот одиннадцатого года, барышня.
Прикрыла глаза и улыбнулась. Хотя улыбаться тут было нечему, я каким-то странным образом оказалась в прошлом на шестьдесят лет назад… но причина для улыбки была. Я поняла, кем могу представиться, и это не вызовет совершенно никакого смущения или недоверия.
Екатерина Петровна Гурская имела на сей момент четырёх живых детей: Софью, Михаила, Александра и Марию. Старшая дочь, Софья, к данному периоду была замужем и проживала с мужем и детьми в Пруссии. Насколько я помнила, после одна тысяча восемьсот шестого года переписки между ними почти не было, а последний раз баронесса Клейст приезжала к матери в Россию ещё в тысяча восемьсот втором году. Из рассказов бабушки я помню, что Екатерина Петровна до самой своей смерти пыталась узнать о судьбе семьи своей старшей дочери, переписка с которой так внезапно оборвалась. Что, естественно, после Наполеоновских войн было весьма проблематично. Как раз-таки у Софьи Клейст была дочь подходящего для меня возраста. Её давно никто не видел, сведения о ней были весьма скудны, а при последних письмах она была ещё девочкой.
Итак, я буду баронессой Луизой Марией Клейст, только вот первый вопрос, который задаст «бабушка» – откуда я здесь взялась: грязная, без вещей и главное, без слуг и сопровождения. Другой сложный вопрос – документы, особенно подорожная.
«Думай, Аннушка!» – так часто повторял дядя Георгий, спрашивая меня о разных методах лечения. Сейчас мне предстояло это делать очень быстро.
В принципе, самое простое решение – недалеко, после польской границы, мы остановились перекусить на берегу реки… я решила размяться в седле после долгой поездки в дормезе… на нас напали разбойники… я, естественно, ускакала. В итоге без вещей, без документов, без сопровождения – наконец-таки добралась до родственников, к которым была отправлена родителями, подальше от творившегося в Пруссии. Что ж… примерно так. Надеюсь, Екатерина Петровна не будет выпытывать подробности в первые мгновения встречи. А к вечеру мне придётся придумать историю более обстоятельно.
Полагаю, тех деталей, что я помню из рассказов бабушки, хватит для начала. Мне хотелось бы всё-таки вернуться в своё время. Задерживаться я не собиралась, особенно учитывая то, что здесь будет твориться через год. Насколько помню, прабабушка успеет уехать с дочерью к родственникам в Тверь, а имение значительно пострадает. Но даже не это главное, я не собиралась прощаться со своей мечтой стать врачом. Если в моё время – это трудно, то что же говорить о начале века. Первой биться головой об стену непонимания мне бы не хотелось. А учитывая, что такие люди, как Пастер[10 - Луи Пастер (1822-1895) – французский микробиолог и химик. Его имя широко известно благодаря созданной им и названной позже в его честь технологии пастеризации.], Пирогов[11 - Николай Иванович Пирогов (1810-1881) – русский хирург и учёный-анатом, основоположник русской военно-полевой хирургии, основатель русской школы анестезии.] и Лейкарт[12 - Рудольф Лейкарт (1822-1898) – основатель паразитологии.], ещё даже не родились, многие мои знания будут вызывать неверие и насмешки. Скорее всего, даже сама мысль о подобном будет вызывать усмешку, учитывая, что Kinder, K?che, Kirche, Kleide (*Дети, кухня, церковь, платье) даже в моё время порой единственное приложение сил для женщин.
Имение встретило шумом и гамом. Естественно, моё появление привлекло внимание. Все провожали взглядами, некоторые даже высовывались из окон второго этажа, чтобы поглазеть.
Ну да. Выглядела я довольно интересно, и это даже не считая того, что была вся в грязи и паутине. Искусно вышитый жакет моей амазонки вызвал неприкрытый восторг дворовых девушек. Мужики рассматривали рысака, а вот «бабушка», а это явно она только что вышла в задние двери, вглядывалась в моё лицо, когда я приподняла вуаль на цилиндре.
Костюм даже в таком неприглядном состоянии выглядел очень непривычно, что вполне вписывается в мою историю, ведь я «приехала» из-за границы. Материал, вышивка, стиль. Один цилиндр чего стоил, хоть он и был уже изобретён, но в моду стал входить намного позже, тем более вначале – это был чисто мужской головной убор[13 - Первый цилиндр был изготовлен торговцем шляпами Джоном Гетерингтоном в 1797 году, однако популярность цилиндры обрели только в 1820.]. Я уже не говорю о седле, которое с интересом будут рассматривать, как только его увидят. Такого ещё нет в это время даже в столице. Ещё один плюс к моей истории.
Мне помогли спуститься с седла, и я не торопясь подошла к ступенькам, на которых рядом с Екатериной Петровной уже стояла молодая девушка примерно одного со мной возраста или чуть старше.
– Bonjour, bon maman! (* Здравствуйте, бабушка!) Наконец добралась до вас, – стараясь говорить с небольшим, несильно заметным акцентом, первой обратилась к женщине. – А вы, наверное, tante(*тётушка) Marie, – улыбнулась я девушке и, сняв перчатку, взяла её за руку, пытаясь развернуться и встать рядом с ней, чтобы «бабушка» заметила наше сходство.
Екатерина Петровна пристально рассматривала меня, пока Мария, улыбнувшись, обнимала.
– Луиза, почему ты одна и в таком виде? – был первый её вопрос.
Я даже не успела ничего ответить, она тоже обняла меня и, прижав к себе, произнесла:
– Ладно, всё потом, сначала приведи себя в порядок, затем поговорим.
Отстранившись, женщина опять недолго рассматривала моё лицо, затем отвернулась отдавать распоряжения, а Мария повела наверх.
– Ох, как же ты совсем одна добралась. Сейчас Лушка принесёт воды умыться, и я дам тебе какое-нибудь из своих платьев. Думаю, тебе пойдёт муслиновое, оно новое и будет прелестно на тебе смотреться.
Мария не останавливаясь говорила до самой комнаты и далее, пока меня приводили в надлежащий вид. Не знала, что бабушка в молодости была такой болтушкой.
Доставшееся мне нежно-голубое платье в стиле ампир было, право, очень милым. Подхваченное под грудью тёмно-синей лентой, оно спадало мягкими складками до самого пола. Степанида, горничная Марии, накрутила мне волосы, старательно собирая их в модную причёску этих лет. По привычке я попросила её убрать завитки от лица. В больнице строго относились к волосам.
Я чувствовала себя странно и непонятно. Снова дома, в любимом имении, но ощущала себя неловко, как в гостях. Внутри, без сомнения, многое было по-другому, в глаза бросались явные различия, и в то же время как будто сквозь всё это я видела старый дом. Иногда приходилось закрывать глаза и выдыхать, что окружающие списывали на усталость. Меня принимались подбадривать, обещая скорый обед.
«Вот так, наверное, и сходят с ума», – думалось мне, пока меня приводили в порядок. Хотя дядя всегда заявлял, что я очень сильная и легко справляюсь со сложностями, ведь даже не упала в обморок, первый раз увидев обширную кровавую рану. Георгий Иванович решил начать с шока, проверив, действительно ли я хочу учиться медицине и не является ли это простым капризом.
И конечно, не забывала о том, что ждёт разговор с «бабушкой». Всё-таки у меня должны были быть не только документы, но и письма от «матери», а также нужны хоть какие-то новости о ней. Наскоро придуманная история в моём воображении постепенно обрастала подробностями, в то время как Мария пересказывала мне местные сплетни.
Ничто не может длиться вечно, вот и моё спокойное время с молоденькой бабушкой заканчивалось, придётся спускаться к прабабушке, проверять, насколько правдоподобно будет звучать моя история.
Но это полбеды, что будет с роднёй, когда я найду возможность вернуться в своё время… а я обязательно найду… я упорная.

Глава 3

Как ни странно, обед для моих нервов прошёл довольно спокойно. Тому причиной стали несколько соседских семей, присутствовавших на нём. Вероятно, они были приглашены уже давно и отказаться их принимать сейчас было совершенно не комильфо. Феерические подробности моего въезда в усадьбу, конечно, попытаются скрыть. Всё-таки прибытие «внучки» без сопровождения – это такой афронт, который ещё долго не забудется соседями. Быть причиной докучливых сплетен местных кумушек совершенно не хотелось.
Меня просто представили собранию перед обедом. Местное общество вначале собралось в малой гостиной. Мама называла её «голубой», но сейчас она скорее была «зелёной». Всё дело в том, что в это время комната была обшита оливково-зелёным шёлком с красивым однотонным цветочным рисунком. Золотистая лепнина потолка сохранилась и до моего времени, но, конечно, была уже не так свежа.
Изящный мебельный гарнитур из тёмного морёного дуба был обшит палевым шёлком с красивым оливковым узором. Пройдя по комнате, я прикасалась пальцами к резным завиткам на креслах. Мои «старые знакомые», только в другой обивке.
Мебель стояла группами, а по периметру комнаты находились всевозможные изящные стеклянные шкафчики с безделушками. Со стороны окон была «бабушкина» гордость – растения в больших кадках.
Почти весь угол занимал огромный фикус. Под ним разместились два кресла с корытообразными спинками и стол-бобик с незаконченной вышивкой. Композицию завершали скамеечки для ног с мягкой обивкой. Этот уголок явно был любим хозяйками. В промежутках между окнами красовались монстера и гибискус, а над противоположным углом главенствовала пальма. По словам Марии, растения были привезены из петербургских оранжерей. Вокруг расставлены жирандоли[14 - Жирандоль – большой фигурный подсвечник для нескольких свечей.] и канделябры со свечами, и даже настенные бра оказались сегодня зажжены.
«Бабушка» переходила от одной группы гостей к другой и каждому уделяла несколько слов. Затем заняла место на центральном диване. Она умело уводила разговоры от моей поездки, ведя общие для всех соседей беседы: – посевы, лес, будущие цены на урожай. Я понимала и одобряла такой её маневр.
Но вот раскрыли двери столовой и все группками стали переходить туда. Да… кормить в нашем доме всегда любили. Плотно заставленный стол-сороконожка[15 - Стол-сороконожка – стол трансформер начала XIX века с круглой столешницей в собранном состоянии. Такой стол во время приёма гостей раздвигали, а столешницу дополняли необходимым количеством вкладышей.] представлял собой занимательное зрелище. Даже я почувствовала желание попробовать всё это разнообразие.
Разговоры не прекратились и за обедом. Мужчинам были интересны дела военные и политика, больше всего, как и следовало ожидать, обсуждали французского императора:
– Что бы ни говорили в светских салонах, но Наполеон – это фигура в современной политике, – с чувством вещал полноватый блондин лет тридцати, сидевший справа от меня. – Этот корсиканец сумел возвыситься в пламени революции, когда другие сгорали в ней целыми фамилиями.
– Да, вы правы, Платон Георгиевич, Бонапарт для своей страны и народа есть герой. Но все соседние страны… – отвечал ему седовласый мужчина со шрамом на левой щеке, сидевший напротив. Шрам, кстати, его совершенно не портил, а придавал какую-то особенную мужественность.
Закончить мысль мужчине не дала пожилая дама справа.
– Он есть истинный Вельзевул, – утверждала она. – Он привёл Апокалипсис в Европу. Все эти войны… столько смертей… столько погибших семей…
– Эта их la guillotine(*гильотина)… – вторила ей немолодая дама по соседству, сморщив свой напудренный носик.
– Конечно, одно только убийство герцога Энгиенского[16 - По указу Наполеона похищают молодого наследника Бурбрнов – Луи Антуана Энгиенского и после быстрого, впопыхах организованного суда расстреливают во рве Венсеннского замка, где и хоронят. Совершить это удалось после похищения возлюбленной герцога, её увезли в приграничный город Бельфор. Герцог вскоре получил письмо от неё, подделанное людьми Бонапарта, в котором та якобы умоляла спасти её из плена. Герцог немедленно бросился на выручку, надеясь подкупить стражников и освободить даму сердца. Как только герцог Энгиенский пересёк французскую границу, он был схвачен.] должно было отвратить от него всех приличных людей Европы. А этот выскочка вместо этого женился на австрийской принцессе, – вклинилась в разговор Екатерина Петровна.
Обильный стол не давал большого времени на разговоры, каждый старался воздать должное вкуснейшим блюдам. Женщины же с интересом всё больше бросали взгляды в мою сторону. Чаепитие – вот время будущих мучений. Благо дамское общество слишком жаждало моих рассказов о последней моде, а не о трудностях поездки, поэтому я спокойно дала увести себя в чайную, пока мужчины оставались курить в столовой. Мне кажется, даже следователи Третьего отделения так не допрашивают виновных (хотя какое Третье отделение, пока его ещё нет, это настоящие адепты Тайной канцелярии), учитывая, с какой страстью меня разрывали вопросами «милые» особы. Материалы, фасоны, цвета, кружева, шляпки… расспросам не было конца и края. Предпочитая отделаться малой кровью, я вняла «просьбам» мучительниц, и в чайную принесли уже очищенные жилет и цилиндр, в которых я прибыла в поместье. Даже испугалась, что до конца вечера части моего гардероба просто не доживут, видя, с каким энтузиазмом их исследовали эти фурии. Никогда так не радовалась приходу мужчин, надеясь, что моя осада хоть немного стихнет.
Заметив мой умоляющий взгляд, Екатерина Петровна разогнала этот «осадный полк в юбках», поручив мне разливать чай, а Мария была направлена к фортепиано, услаждать наш слух. «Бабушка» села рядом со мной, не давая кумушкам вернуться к расспросам, и вот тут наступило блаженное спокойствие.
Не знала, что Мария так хорошо музицирует. Помню, в основном это любил делать дедушка. Гувернантка и меня учила, но большого успеха на сём поприще не добилась. Я, конечно, могла исполнить что-то не очень сложное, но с услышанным сейчас это бы никак не сравнилось. Интересно, бабушка уже рисует? Пока её любимых акварелей нигде не видела. Но я была всего в нескольких комнатах, вероятно, рисунки пока украшают только её покои.
Общество распалось на мелкие группки по интересам. Несколько дам присело за ломберным столиком для игры в преферанс. Большая часть собралась вокруг Марии, которая чередовала музыку с чьей-то декламацией.
Местному обществу я, должно быть, показалась очень скучной. Не обсуждала с ними литературу и музыку, ничего не декламировала и, о ужас, не могла ничего поведать из великосветских сплетен. После «терзаний о моде» я вообще постаралась от Екатерины Петровны не отходить и прилежно отмалчивалась. Хотя здесь всё было до банального просто… мой любимый Пушкин ещё только лицеист, Тютчеву лет семь, Жадовская и Лермонтов даже не родились, а Крылов и Державин не были моими любимцами. Вот и приходилось прятаться в тени «бабушки», ссылаясь на усталость. Её даже не приходилось имитировать, вчера был довольно нервный вечер, а сегодняшний день по насыщенности затмил даже его.
Парочка молодых дам пыталась уговорить нескольких отдельно кучковавшихся мужчин на игру в фанты. Те, как я заметила, соглашаться не желали, и бросали на своих явно жён такие уничижительные взгляды!..
Хотя… может, прочесть им Анну Бунину?
При следующем перерыве в бабушкином музицировании я подошла к роялю и прочла, глядя на эту группку:

Сестрица-душенька, какая радость нам!
Ты стихотворица! на оды, притчи, сказки
Различны у тебя готовы краски,
И верно, ближе ты по сердцу к похвалам.
Мужчины ж, милая… Ах, боже упаси!
Язык – как острый нож!
В Париже, в Лондоне, – не только на Руси, –
Везде равны! заладят то ж да то ж:
Одни ругательства, – и всё страдают дамы!
Ждём мадригалов мы, – читаем эпиграммы.

На этом я склонила голову, показывая, что закончила. Могло оказаться, что любой рассказанный мною стих был пока не написан. И возникнут ненужные вопросы о том, откуда я его знаю, приехав из-за границы, если о нём ещё неизвестно здесь. Осознание сего удержало меня от продолжения.
Мужчины с удивлением проводили меня взглядом, когда я вернулась под крыло к «бабушке» и сделала вид, что моей эскапады вообще не было и им всё это послышалось. Екатерина Петровна посмотрела в мою сторону, но только молча покачала головой, выказывая неодобрение.
После этого я не стала поддерживать беседы гостей, хотя обычно поговорить люблю и, как утверждает папа, «вступаю в полемику» даже тогда, когда не нужно. Но боюсь, общество не оценило бы мою любовь и увлечённость медициной, займись я сейчас просветительскими разговорами. А ведь это именно то, чему я уделяла всё своё внимание последние несколько лет.
Начни я в салоне пропаганду гигиены и санитарии по исследованиям Пастера, то вызвала бы только всеобщий смех. Про опасную возможность подхватить какую-либо инфекцию тут ещё до сих пор не подозревали.
Может, поведать им занимательную историю доктора Земмельвейса[17 - Игнац Филипп Земмельвейс (1818-1865) – венгерский врач-акушер, профессор, получивший прозвище «спаситель матерей» за обнаружение причин родильной горячки. Вошёл в историю как выдающийся хирург-гинеколог, провёл первую в Венгрии операцию на яичниках и второе кесарево сечение. В 1865 году сорокасемилетнего Земмельвейса без его согласия, обманом госпитализировали в психиатрическую лечебницу, где через две недели он умер от побоев, нанесённых ему сотрудниками клиники.]? Сей великолепный акушер был уверен, что именно инфекции приводят к высокой смертности рожениц. От такой чисто «женской» болезни, как родильная горячка, умер его лучший друг после того, как вскрыл труп умершей роженицы. Все симптомы были идентичны, а путь заражения банален – просто порезался при вскрытии.
Однако свою гипотезу доктор всё-таки подтвердил практикой в бытность своего руководства в Венской больнице, когда ввёл принудительное мытьё рук для врачей и обработку используемых инструментов в растворе хлорной извести. Эти меры раздражали персонал, многие жаловались и даже пытались не соблюдать их. Но тогда над кроватью каждой роженицы стали вешать табличку с именами врачей и студентов, которые с ней работали. Если происходила трагедия, сразу обнаруживались ответственные за смерть пациентки. Их манипуляции с мытьём стали строго отслеживать, и статистика доказала его правоту. С введением этих жёстких мер женская смертность от родов в данной клинике упала с двадцати процентов до одного.
В Будапеште же история доктора была ещё интереснее. Внедрив и там при переводе на новое место работы практику мытья рук и инструментов, доктор Земмельвейс не получил вообще никакого положительного результата, что его порядком изумило. Он стал исследовать больничные палаты, стараясь найти источник инфекций, и выяснил, что ради сокращения расходов клиника пользовалась услугами самой дешёвой прачечной. Оказалось, что грязное бельё просто возвращали нестираным на следующий день. Тогда доктор просто купил новое бельё за свои деньги и с изумлением получил результат в ноль целых четыре десятых процента. Этот случай осветили в Венском медицинском еженедельнике, который выписывал мой дядюшка.
Но, боюсь, сей акушер ещё даже не родился. Хотя… кто станет помнить какого-то там доктора по имени, будет всего лишь ещё одна салонная шутка.
Вообще, за прошедшие шестьдесят лет медицина действительно шагнула далеко вперёд. Человечество постепенно лишалось упёртости и неприятия в отношении докторов и их открытий, что царили в это время. Одно только получение вакцины от оспы давало людям невероятные возможности предотвратить болезнь. И хотя Эдвард Дженнер издал свой труд по оспенной вакцинации ещё в тысяча семьсот девяносто восьмом году, массового применения так и не произошло. Общество не приняло предложенного решения. До… следующей эпидемии, которая случилась уже в сороковых и привела к гибели полумиллиона человек. Вот тогда-то все резко и вспомнили доктора Дженнера. На смену ему пришли другие, упрямо пытаясь вырвать у смертельных болезней максимально возможное количество пациентов.
Развивалась не только вакцинация, прогресс шёл и в хирургии, улучшалось понимание анатомии. Доктора работали, экспериментировали и стремились к новым знаниям. Многие изобретения и открытия вообще случались из курьёзных ситуаций.
Благодаря фанатикам от медицины были найдены и описаны вирусы множества заболеваний, таких как полиомиелит, гепатит, язва желудка и другие. Открывались больницы, создавались специализированные санатории, например, для туберкулёзных больных.
Без сомнения, не оставались в стороне параллельные медицине науки. Так, в одна тысяча восемьсот пятьдесят девятом году Чарльз Дарвин опубликовал труд «О происхождении видов с помощью естественного отбора или о сохранении благоприятных рас в борьбе за жизнь», давший огромный общественный и религиозный резонанс. Ни одно другое произведение не вызывало такого огромного количества полемики. А в октябре одна тысяча восемьсот шестьдесят первого года в издательстве «Общественная польза» вышел учебник «Органическая химия» Дмитрия Ивановича Менделеева.
Наука просто рвалась вперёд.

Глава 4

После одиннадцати я сбежала к себе, понимая, что иначе усну прямо в кресле у чайного столика. День был очень выматывающим.
Выделенная для меня комната в хозяйском крыле, по словам Марии, принадлежала моей «матушке». Светло-голубая ткань на стенах с мелким набивным рисунком васильков и яркими жёлтыми птицами. Небольшая кровать под палевым балдахином от гнуса и пара кресел чайного оттенка. В темноте, освещённой свечой, они даже казались цвета тёмной морской волны. Скромный секретер у раскрытого окна обрамлялся тёмно-синими портьерами. У противоположной стены резной платяной шкаф и дамский столик с местами потемневшим зеркалом, у которого меня сегодня причёсывали к обеду.
Освободившись от платья, я упала в кровать, даже не умывшись, и мгновенно попала в объятья Морфея. Не знаю, снилось ли мне что-то в эту ночь, но пролетела она мгновенно. Разбудила меня, как ни странно, Мария. Оказалось, что уже скоро завтрак и нужно одеваться. Как бы мне ни хотелось, всё произошедшее не оказалось сном, и реальность сейчас старательно дёргала меня за рукав ночной сорочки, требуя внимания.
– Лизи, если ты сейчас же не начнёшь одеваться, то будить тебя придёт уже матушка. Думаю, тебе это не очень понравится, – увещевала меня Мария.
– Просто устала с дороги, ещё и вчерашний вечер. Мне нужно отдохнуть.
– Ах, это уже просто неприлично. Матушка давно встала.
– Хорошо, хорошо… встаю… – Пришлось всё-таки подниматься и умываться.
Лушка, приставленная в виде горничной, помогала с утренними процедурами и одеванием. Мне опять досталось ещё одно из бабушкиных платьев, теперь уже бледно-коралловое, с небольшими цветочками и тонким кружевом по вырезу. Сейчас я неуверенно рассматривала себя в зеркале.
– О, не беспокойся, матушка уже послала в город за модисткой. Тебе нужен собственный гардероб, – неправильно поняла мой взгляд «бабушка».
– Спасибо, Мари, ты меня так выручаешь… – улыбнулась я смущённо.
– Что ты, мне нисколечко не жалко. Но многие платья уже видели на мне в обществе… Матушка никогда не допустит такого урона… а домашние ты можешь пользовать любые, какие тебе понравятся. Многие ткани для них были куплены в столице.
Завтракать накрыли на веранде, куда мы вскорости спустились. Большой, пышущий дымом самовар и выпечка. Домашний чайный фарфоровый сервиз «Вербилок» с египетскими мотивами. Несколько чашек из него, как помню, переживут даже войну.
Сидя с чашкой ароматного чая, Екатерина Петровна ждала подробный пересказ моих приключений. Ну что же… я готова…
– Луиза, что именно произошло в дороге, что ты оказалась одна, без сопровождения?
– Bon maman…
– Называй меня бабушкой, Луиза.
– Хорошо, «бабушка», – тяжело вздохнула и призвала все свои небольшие актёрские способности, – я просто не поняла, что именно произошло на той несчастной поляне, где мы остановились перекусить. Переоделась и попросила оседлать для меня Ветра, чтобы немного проехаться на нём, а не в дормезе. Было довольно жарко… раздались какие-то крики… а Генрих… он вдруг стал падать назад, когда я уже садилась в седло. Его рубаха заливалась кровью… – я вытерла вызванные пощипыванием запястья слёзы, – из леса стали выбегать какие-то бородатые мужики… – ещё один выдавленный всхлип. – Вилли, приставленный батюшкой для охраны, начал кричать, чтобы я срочно уезжала…
– А где это было? – «бабушка» подошла ко мне и обняла за плечи, прижав голову к объёмной груди.
– Не знаю точно, «бабушка», но за четыре дня до этого мы были в Вильно, жарко, старались попусту не вставать…
– И что же дальше? – в огромных глазах Марии зажёгся нешуточный интерес.
– Ветер очень быстрый. Мы не останавливались до темноты, заночевав в каком-то стогу. Я примерно понимала, что надо ехать вдоль реки, спрашивала дорогу в деревнях пару раз. Ещё одну ночь я провела у какой-то старушки, она и вывела меня утром на дорогу.
Губы Марии от избытка чувств сложились буквой «О». Осознав это, она тут же прикрыла их ладошкой.
– Вот почему ты была такая грязная, – Екатерина Петровна высказалась с явным облегчением. Интересно, что она там себе напридумывала.
– А как же Софьюшка? Где она, где Франц? Я видела, что ты не страдаешь, поэтому поняла, что их с тобой не было.
Францем зовут «моего» младшего брата. Сейчас ему должно быть лет двенадцать. Но так как точных знаний у меня не было, пришлось придумывать.
– Батюшка после истории с герцогством Ольденбург[18 - В 1810 году Французская империя аннексировала Герцогство Ольденбург] решил, что лучше перебраться в Берлин. Но матушка захотела отправить меня к вам. Она с братцем собралась ехать в Кёнигсберг. Часть дороги мы проделали вместе.
– Помню, там какая-то её подруга живёт, – соглашаясь со мной, произнесла Екатерина Петровна. – Как я понимаю, все вещи остались там, на дороге?
Я просто кивнула.
– Ну что ж, я обращусь к полицеймейстеру. Не думаю, что найдут какие-либо из твоих вещей, но, может, из документов что? – задумчиво произнесла она.
Далее завтрак протекал спокойно, хозяйки обсуждали домашние мелочи и общих знакомых. Я же задумалась, покачивая в руках чашку. Что ж… Моя версия «приключений» не вызвала отторжения у Екатерины Петровны. Даже помощь в «поиске документов» была обещана.
Остались два пункта моих проблем. Найти дорогу назад в моё время и возможность вернуться. Каждый из них превращался сразу в несколько сложностей. Например, – как умудриться выйти из имения без сопровождения? Мне нужно обследовать весь свой путь. Вчерашние «бдения» при розливе чая привели меня к мысли, что во всём виноват странный туман в лесу. А значит, нужно будет не только туда попасть, но и найти там этот самый туман.
Как только данный пункт будет выполнен, возникнет второй… как им управлять? Каковы условия для перемещения? Да и сколько их? Как понять принцип его работы? Вопросы… вопросы… и пока ни одного ответа.
Что меня немного страшило… не приведёт ли новая встреча с туманом к ещё большему отдалению по времени от дома? Проблемы возникали одна из другой. Я прям почувствовала себя Чернышевским с его известным «Что делать?». И вот странно, как и Лопухов, я скрываю себя и играю чужую роль. Хорошо хотя бы, семья меня признала.

***
Первая неделя в имении была именно отдыхом, я наслаждалась этой размеренной ленью и ничегонеделаньем. Но постепенно всё начало надоедать, ведь, по сути, я была довольно деятельной натурой, а работа с дядей в больнице только это усиливала. Просто не знала, чем себя занять. Большая часть книг в этой библиотеке была мною перечитана ещё в другом времени, вышивать я хоть и умела, но не любила. Пришлось вернуться к занятиям акварелью. Старалась выбираться к тому памятному месту, где мы в будущем с бабушкой тоже рисовали, и, что странно, у меня пока получалось намного лучше. Глубоко внутри я этим страшно гордилась, в детстве бабушка казалась мне непревзойдённым мастером пейзажа. Ничего, у неё впереди ещё много лет для того, чтобы улучшить это своё умение.
После праздника Казанской летней[19 - Казанская летняя – приходящийся на 8 (21) июля, праздник Казанской Иконы Божьей Матери.] рисовать стало ещё интереснее. Мы выбирались на пленэр в поля, когда жатва была в самом разгаре. Небольшие стога, огромное жёлтое яровище[20 - Поле, засеянное яровыми культурами.] с медленно передвигающимися крестьянами. Яркое, слепящее солнце на голубом небе. Селянки ходили, опоясанные первыми сжатыми колосьями. Вечерами в деревнях устраивали целые гулянья. Эх… сюда бы фотоаппарат.
С одна тысяча восемьсот тридцать девятого года это изобретение стало постепенно покорять весь мир. Нисефор Ньепс и Луи Дагер дали нам возможность запечатлеть историю для потомков, они создали процесс фотографирования, названный «дагеротипия». Со временем повсюду возникали как небольшие фотомастерские с несколькими фонами, так и огромные фотографические храмы искусств с роскошными интерьерами и специально нанятыми стилистами и парикмахерами.
Любой мог сделать на память фотографию. Маститые художники брали за портреты около трёхсот рублей, хотя уже в пятидесятых годах за фотопортрет во многих фотоателье Петербурга нужно было заплатить всего пять. Фотоаппараты немного уменьшились в размерах, и желающие вышли на природу. Стали появляться фотоальбомы с красивыми видами, известными местами, популярными деятелями. Фотография стала отвоёвывать себе право называться искусством.
Но я не унывала, и мой акварельный альбом пополнился многочисленными рисунками и портретами. Многие селяне приветливо, с поклонами здоровались с нами. Мария почти не замечала этого, но на меня они посматривали с большим интересом. И этому была простая причина. Я стала их понемногу лечить.
Началось всё с местного священника. Знакомство с ним произошло в первое же воскресенье. Выяснилось, что Екатерина Петровна предпочитает посещать ближайшую церковь в соседнем селе, которую в своё время и приказала выстроить.
«Бабушка» даже не ожидала, что я соберусь в воскресенье в церковь вместе со всеми. Она была уверена, что я лютеранка. Насколько я поняла, баронесса Клейст получила возможность оставаться православной только при обещании, что дети будут одной с отцом конфессии.
По прибытии в храм Екатерина Петровна имела недолгую беседу со священником, по результатам которой мне было разрешено присутствовать на богослужениях вместе с семьёй. После службы батюшка отправился со всеми в имение, где нам и довелось побеседовать.
Отец Феофан оказался благообразным мужчиной средних лет. Широкая, окладистая, ровно подстриженная борода, зачёсанные назад слегка волнистые волосы с небольшими залысинами у висков. Всё внимание к себе привлекал взгляд его больших ярко-голубых, очень умных глаз. Хотя и довольно полноватый, он был очень подвижным. Постоянно разъезжающий по деревенькам своей паствы отец Феофан был в курсе всех дел. Двуколкой пастырь был также обязан «бабушке», которая ревностно относилась к вопросам веры, и старательно помогала, и жертвовала. Для семьи батюшки рядом с церковью был выстроен небольшой домик, выделен участок под огород. Благодаря Екатерине Петровне её духовник был обеспечен всем необходимым.
– Похвально, барышня, что вы решили искать Слова Божьего, не пленившись…
– Отец Феофан, – прервала я его. – Извините, что перебиваю, давайте я сначала выскажусь, потом уже сможете благословлять… или…
Священник нахмурился, но, кивнув, предложил мне продолжать.
– Я не очень хорошо разбираюсь в первопричинах церковных различий, наверняка они очень важные, но всю подоплёку только, наверное, святые отцы и знают, – подпустила я чуточку лести.
На это батюшка улыбнулся.
– Для меня же всё просто, – продолжила, спокойно глядя ему в глаза. – Я верю в Господа нашего и Спасителя. И на каком языке ведётся богослужение, мне безразлично. Напускное и показательное благочестие мне чуждо. Новомодными веяниями мистицизма не увлекаюсь. Я помню о своей душе, но суевериям и предрассудкам не подвержена. Многому училась, долго и упорно… – взглянула пристально, проговаривая слова твёрдо. – Я готовила себя к докторской стезе!
Священник был шокирован. Немного помялся, нахмурился и изрёк:
– Есть ли опыт лекарский?
– Да, батюшка, помогала в своём городе, в больнице нашему доктору ассистировала, – ничуть не соврала я, ну и что же, что город этот и доктор в другом времени были.
– Хм… – отец Феофан продолжал пожёвывать свой ус. – Не дело ты задумала, Лизавета. Не женское то дело.
Тут он наткнулся на мой тяжёлый взгляд, подсмотренный у папа, так он смотрел на буйных больных. Батюшка хмыкнул ещё раз, улыбнулся и сказал:
– Интересно, что тебе на это Екатерина Петровна скажет.
– Благословите, отче, – ответила я, вздохнув. – Господь даст, как-нибудь всё уладится.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что батюшка – младший сын в старой дворянской семье, отменно образован, по молодости лет участвовал в Русско-Персидской[21 - Русско-персидская война 1796.] войне, был даже отмечен Павлом Петровичем[22 - Павел I.]. Пережитое там отвратило его от военной стези и привело в церковную. Но родитель так осерчал на неразумного младшего, что отец Феофан получил приход в нашей глуши. Хотя священник был всё же не чужд прогресса, интересовался жизнью за пределами паствы и даже выписывал «Санкт-Петербургские учёные ведомости».
Батюшка стал часто наведываться в имение с разного рода болезными из крестьян. Денег на врача у них, естественно, не было, но те были рады и такой помощи. Осмотр проходил в задних сенях, без «бабушкиного» ведома. Хотя я сильно в этом сомневаюсь. Скорее всего, ей уже донесли, но она, наверное, хотела, чтобы я сама об этом с ней заговорила. К счастью, заболевания были нетяжёлыми, и священник каждый раз поглядывал на меня со всё большим интересом.
Постепенно приближался Медовый Спас[23 - Приходится на 1 (14) августа.] и начало Успенского поста. В деревнях чистили колодцы, собирали яблоки, ведь его сменит уже Спас Яблочный.

Глава 5

Месяц… уже месяц я в этом времени и даже хоть в малости не продвинулась в своих исследованиях. Одной в лес мне попасть не удалось. Заезжать туда с Марией, которая составляла мне компанию в конных прогулках, я не хотела. Просто боялась того, к чему это могло привести впоследствии. Оказаться в своём настоящем вместе с бабушкой – ещё ничего. Но попасть с ней в более дальнее прошлое… Боже сохрани!
Я старалась находить для себя посильные дела. Например, просвещала Екатерину Петровну в деле консервации продуктов. Насколько я помню, ещё в тысяча восемьсот десятом году за это изобретение Николя Аппер получил награду из рук самого Наполеона. Под эгидой обучения и старалась сделать запасы. Я ни на секунду не забывала, что именно принесёт (а вернее, кого) нам следующий год.
Конечно, стеклянных банок Кильнера[24 - Kilner – старейший английский бренд, созданный в 1842 году. Джон Килнер основал в Англии несколько заводов по производству стеклянной кухонной утвари и банок со стеклянной крышкой и резиновым уплотнением.] ещё не было. У них такая удобная прижимная стеклянная крышечка. Мама любила хранить в них варенье. Сейчас всевозможная мелкая стеклянная тара использовалась только в фармацевтике. Но мы обошлись глиняными крынками и заливали их в конце воском. Надежды, что мясо таким образом переживёт полтора года, у меня, конечно, не было. Но ежели зимой это можно будет съесть, то следующей весной обязательно надо повторить. А также каким-то образом в лесу сделать схроны с продуктами. Не собираюсь отдавать с таким трудом сделанные резервы фуражистам Бонапарта.
«Бабушка» же с куда большим удовольствием посвящала время подготовке к сезону охоты. И хотя оба её сына были сейчас вместе с Кутузовым, где-то на Турецкой войне, псарня содержалась в образцовом порядке. С пяток гончих жили там в барских условиях, а две борзые, любимцы Михаила, вообще обитали в доме. Но это и неудивительно. Не так давно сосед просил Екатерину Петровну уступить их за пятьсот рублей. Продать борзых «бабушка» отказалась, но с удовольствием сдавала в аренду. И если в прошлом году из-за отсутствия братьев Мария на охоту не попадала, то в этом надеялась упросить матушку отпустить нас вдвоём, естественно, в сопровождении дворовых и выжлятников[25 - Псовый охотник, приставленный к гончим собакам.] из имения.
Как и следовало ожидать, моя амазонка не была забыта, Мария обзавелась схожим костюмом. Модистка, пошившая мне новый гардероб, даже умудрилась сделать ей похожий цилиндр, но только тёмно-зелёного цвета.
Моя же подготовка к охоте заключалась в тренировках по стрельбе. Папа тоже не гнушался этим видом отдыха, когда ненадолго задерживался в имении. У нас даже был винчестер одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, купленный родителем под влиянием рекламы, которая обещала шестьдесят выстрелов в минуту. И хотя убийство животных мало меня привлекало, я неплохо стреляла из этого «жёлтого мальчика»[26 - Жёлтый мальчик – «Yellow boy» – прозвище Винчестера 1866 года выпуска.]. Обращение с ним не вызывало никаких проблем. Патроны вставлялись сбоку, перезаряжался он передергиваниём скобы – всё легко и удобно.
Сейчас же я держала в руках довольно странную конструкцию. Тяжёлую, неудобную и какую-то нескладную. И вообще, если не ошибаюсь, она заряжалась со ствола. Ничего подобного я раньше не видела, вот и пыталась освоить мушкет до начала сезона.
Что сказать… за время его перезарядки я могла бы уже из своего «мальчика» перестрелять всех куропаток в округе… Сначала в дуло всыпался порох, потом туда же заталкивалась пуля, всё это утрамбовывалось шомполом. Порох досыпался ещё и на полку… следом взводится курок – и всё… мы готовы к стрельбе.
Никто меня не предупредил, что после того, как вспыхнул порох, выстрел происходил не сразу. Перед моими глазами взорвался фейерверк, и я невольно опустила ружьё. Боже мой, пуля ушла в землю чуть ли не под моими ногами. Я ошарашенно повернулась к своему «учителю», приставленному ко мне заботливой «бабушкой».
– Что это было? – прохрипела я.
– Барышня, вы же сказали-с, что уже умеете стрелять, – бледнея лицом, прошептал мой «наставник».
– Умею, – подтвердила я. – Но явно не из такого… ружья… – кивнула я на «артефакт» в своих руках.
К счастью, Егор удовлетворился объяснением. Впрочем, он не мог иначе – его положение явно не позволяло вступать в пререкания.
Обучать меня был назначен старший сын лесника, Егор. Высокий, статный и широкоплечий мужчина с симпатичным, но простоватым лицом, покрытым россыпью веснушек. Екатерина Петровна уверяла, что этот молодой, явно не старше меня парень, уже сейчас превосходит в стрельбе своего отца.
Что же, нужно научиться управляться и с этим допотопным предметом старины. Во всяком случае, других видов оружия здесь не предвидится. А поминая ближайшее будущее… мне неожиданно может пригодиться и сей навык. Поэтому, тряхнув головой, я отдала ружьё на перезарядку, а сама попыталась хоть немного привести в порядок лицо. Судя по ощущениям, я его опалила. В глазах стояли красные мушки и зудело всё, начиная ото лба и заканчивая грудью. Нужно будет чуть прикрыть глаза при следующем выстреле и держать «дубину» ровно, пока пуля не покинет её.
Попытка номер два. Аккуратно прицелилась, сузила глаза до маленьких щёлочек, чтобы не быть ослеплённой ещё раз, и нажала на спусковой крючок. Вспышка, отдача, а когда рассеялось облако дыма, я с изумлением увидела воткнувшийся в подготовленную для меня мишень шомпол.
Ошеломлённо уставилась на своего просветителя. Хм… если в первый раз от испуга он побелел, то сейчас заливался пунцовой краской.
– И что это было сейчас? – я с трудом сдержала свой смех.
– Ну… это… – сын лесника смущённо потупился. – Простите, Христа ради, барышня.
Как видно, молодой педагог в процессе перезарядки больше времени уделял тому, как я оттирала лицо и шею после первого неудачного выстрела, а не оружию. Смотря на него, я не смогла удержаться и рассмеялась.
– Надеюсь, хоть в третий раз мы сможем нормально выстрелить, – чуть успокоившись, я передала ему оружие. – Перезаряди.
Чтобы не оплошать, Егор решительно отвернулся от меня и деловито занялся своими обязанностями.
Третий выстрел, как ни странно, не принёс никаких новых проблем. В мишень я попала. Но не туда, куда изначально прицеливалась. После ещё пары попыток Егор всё-таки включился в процесс обучения, и через несколько дней я, скорее всего, уже вполне уверенно буду попадать почти в центр. О попадании в движущуюся цель я пока даже не задумывалась.
По пути обратно в усадьбу размышляла о том, что прошедшие годы развили не только медицину, но и оружие, технологию, производство. Интересно, чего же тогда человечество достигнет через сто или двести лет, если даже изменения за полвека поражают. Это вызывало восхищение и страшило одновременно.
Но все мои помыслы постоянно сбивались на другое. Туман… Интересно, можно ли, используя его, попасть в далёкое будущее? Или он работает только в одном направлении? Как им управлять, и вообще, возможно ли это? Множество вопросов роилось у меня в голове, не находя ответов. И самым тяжёлым из них был: – что делать, если я не сумею вернуться
Думать о такой возможности совершенно не хотелось, но, приученная Георгием Ивановичем просчитывать свои действия, я вынуждена была пытаться составить план и на подобный результат. Самый простой вариант – довериться «бабушке», которая с удовольствием выгодно выдаст меня замуж. Что совершенно не устраивало. Нет, конечно, когда-нибудь обзавестись семьёй и родить детей я хотела, но прежде всего я мечтала о возможности стать доктором.
От раздумий отвлекли крики дворовых мальчишек. Обычно занятая какой-то посильной работой, сейчас малышня облепила одного из своих собратьев и тычками да криками пыталась что-то у того отнять. Они были так заняты бранью, что даже не заметили нас с Егором.
Подойдя ближе, я потребовала показать мне причину сих криков. Упрямым мальчишкой, что отказывался отдавать своё «сокровище», оказался тот самый парнишка, что встретился мне первым в день моего «прибытия».
Утирая окровавленную от тычков губу, он сначала не хотел показывать источник свары, но, получив подзатыльник от Егора, протянул мне руку со словами:
– Топить всё равно не дам… – и получил второй подзатыльник.
– Зачем же топить такого красавца? – спросила я, рассматривая маленького котёнка. Серый, полосатый, с вытянутой мордочкой и большими ушами, он нервно подрагивал, вцепившись в мою перчатку коготками.
– Ну так, это… – пытался высказать свою точку зрения предводитель «нападающей» стороны, – от нечистого он.
– Что он хочет этим сказать? – обратилась я к Егору.
Уж он точно должен лучше разбираться во всевозможных крестьянских суевериях.
Взяв в руки котёнка, предварительно стукнув по ладони потянувшегося было к нему мальчонки, осмотрев того со всех сторон, «учитель» уверенно произнёс:
– Дык это понятно, барышня, шестипалый он, вот и хотят его, значится, утопить. Чтобы от происков лукавого избавиться.
– Ах вот оно в чём дело, – улыбнулась я.
Мальчишеское большинство тоже заулыбалось, считая, что я приму их сторону, разрешив убиение. Маленький защитник было вскинулся, но, увидев предупреждающий взгляд Егора, сразу поник.
Этот мальчишка вызывал мой неподдельный интерес. Слишком самостоятельный, слишком вольный, слишком активный. Он не походил ни характером, ни повадками на остальных ребят, что его окружали. Не побоялся перечить мне, смотрел прямо в глаза, хотя тот же Егор старался не встречаться со мной прямым взглядом, старательно опуская очи долу.
Я забрала котёнка обратно, стала его поглаживать и почёсывать. Полидактилия не была чем-то особенным и встречалась не только у кошек, но даже у людей. И уж, естественно, ни о каком «лукавом» тут речь вести нельзя. Обычные, чуть более широкие лапки, если лишние пальцы не выделяются. У этого котёнка, если не приглядываться, заметить лишний палец было тяжело. Просто довольно мощная лапка. Но, видно, глазастые мальчишки углядели.
– Как зовут-то тебя, «защитничек»? – спросила я мальчонку, что продолжал сжимать и разжимать кулачки.
– Ефимкой кличут, барышня.
Ещё один подзатыльник от Егора заставил его поклониться мне.
– Вот что, Ефимка, раз котёнок получился такой… оригинальный, я заберу его себе. Надеюсь, ты не против? Будет жить со мной в доме. Можешь даже навещать его, – всё это я произносила, не прекращая поглаживать полосатика и мило улыбаться.
Настроение вокруг заметно менялось. Ефимка стал лыбиться, понимая, что малыш получил более сильную защиту, а окружающие нас мальчишки заметно сникли. М-да. Наверное, мне придётся поговорить об этом с отцом Феофаном. Местный батюшка как мог наставлял свой приход, но предрассудки, кажется, неискоренимы. Так что мне предстояло привлечь священника к делу спасения необычного кота. Как-то совсем не хотелось случайно узнать, что особо рьяные «поборники веры» втихую исполнят «очищающие» действа для спасения меня неразумной. А до этого времени котёнку предстояло пожить в корзинке, в моей комнате.

Глава 6

Лето потихонечку заканчивалось. Прошёл Успенский пост. Приближалась всеми ожидаемая охота. В этом году её организатором стал Полторацкий, Александр Маркович. Близким соседом назвать его было нельзя, но имение располагалось недалеко. Был он человеком чрезвычайно деятельным и до недавнего времени являлся управляющим Императорским монетным двором. Но какие-то интриги заставили этого сухощавого человека с овальным, породистым лицом вернуться к себе в поместье. Активная натура не дала ему впасть в уныние, и он подвизался организовать это общее развлечение для местных дворянских семей.
Погода стояла очень тёплая, настоящее бабье лето. Всю свору решили собирать у реки. От семейства Гурских вместе со мной и Марией, доезжачим[27 - Доезжачий – старший псарь на охоте.] и выжлятниками отправились восемь человек. «Бабушка» приставила к нам Егора стременным, как самого доверенного человека. С моим «учителем» мы, можно сказать, даже «подружились». Во всяком случае, он прекратил постоянно краснеть и заикаться и научился вполне спокойно со мной общаться, привыкнув к странностям барышни.
Дорога до места сбора пролетела незаметно. Мария взяла на себя обязанности по поддержанию беседы. Я вставляла какие-то незначительные фразы или вообще только согласно кивала.
Присматривать за женщинами на охоте было поручено другому Полторацкому, Алексею Марковичу. Предводитель дворянства Тверской губернии в это время считался уже «глубоким стариком». Перешагнувший сорокалетний рубеж, он, как и его старший брат, отличался в таком возрасте образцово подтянутой фигурой, был активен и даже пытался faisait la cour (*волочиться) за дамами на охоте. Его показательная куртуазность вызывала у меня улыбку, а Марию вынуждала постоянно краснеть.
Появился он в губернии совсем недавно, решив своим присутствием поддержать Александра Марковича. Не знаю, насколько бывшему императорскому управляющему нужна была эта поддержка, но все видели, что братья сохранили дружеское общение и откровенно рады обществу друг друга.
Собак собрали в общую свору и загонщиками убыли с ними. И хотя в нашу сторону зверь не должен был выскочить, я попросила Егора зарядить моё ружьё. Оказаться беззащитной даже случайно совершенно не хотелось. Под бубнёж «учителя» о том, что он способен позаботиться о барышнях, я успокаивающе похлопывала Ветра по гриве.
– Всё будет хорошо, мой мальчик, – ворковала я с ним. – Чуть позже покатаемся с тобой…
Мы находились на огромном, всё ещё по большей части зелёном лугу. Чуть дальше, слева, вдаль уходила река, а справа начинался лес, выглядевший сейчас особенно сказочно. Некоторые из деревьев уже полностью озолотились. Местами багрянцем светились отдельные ветви. Охра охватила и часть поляны, пестрея островками поздних цветов. Наверное, впервые со времён детства я так много времени проводила на природе. После бабушкиной кончины мы жили в основном в городе, изредка выбираясь в имение. И сейчас это обилие красок, простор, какая-то юношеская восторженность придавали поездке незабываемость.
Дамы, участвующие в охоте, собирались небольшими группками по несколько человек. Костюмы и шляпки поражали разнообразием. Тут были и маленькие треуголки, и шляпы с большими полями, украшенные огромными страусовыми перьями. Одна из дам красовалась в высокой шляпке шуте, покрытой таким количеством цветов и лент, казалось её милая головка просто отвалится под этой тяжестью.
Это напоминало какой-то Женский день в Аскоте[28 - В 1711 году во время одной из конных прогулок королева Анна заприметила пустырь, на котором можно было наслаждаться «беспрепятственным галопом». С тех пор скачки Аскот вошли в летний «социальный сезон» английской знати: за это время оперных фестивалей, соревнований по поло и гребле, бесконечных вечеринок в саду нужно успеть расширить круг знакомств, чтобы выгодно отдать дочерей замуж и получить членство в престижных закрытых клубах. Ежегодно собирают порядка 800 000 человек, среди которых все члены монаршей семьи Великобритании под предводительством королевы.]. Хотя созданные ровно сто лет назад королевой Анной скачки даже не подразумевали подобное. Но уже после Наполеоновских войн именно о женских шляпках на ипподроме говорили столь же много, как и о скачках. В моё время Royal Enclosure[29 - Зона размещения на скачках, где пребывают члены королевской семьи и её приближенные. Туда можно попасть, только имея приглашение и членство.] нельзя было представить без мужчин в серых сюртуках и женщин в вычурных головных уборах. После увиденного охота стала как-то ближе и привычнее.
Женские амазонки были ещё более несдержанными по цветам, выделялись кричащей аляповатостью. На этом фоне мы с Мари отличались элегантностью и простотой.
Все присутствующие были давно друг с другом знакомы, поэтому многие переходили от одной группы к другой, развлекая себя беседой.
– Как вы думаете, кто будет следующей примой? Госпожа Данилова[30 - Мария Ивановна Данилова (настоящая фамилия Перфильева; 1793-1810) – русская балерина, солистка императорской балетной труппы.] так некстати скончалась от туберкулёза, – услышала я разговор ближайших дамочек.
– Бедный Луи-Антуан[31 - Луи Антуан Дюпор – французский солист балета, балетмейстер. В 1808 году бежал в Санкт-Петербург вместе с несколькими артистами. Всего протанцевал на петербургской сцене 118 раз.], с кем же он будет теперь танцевать? Кто будет новой Психеей? – молоденькое лицо говорившей было опечалено.
– Я думаю, Новицкая или, может быть, Иконина, – ответила надменная барышня, считающая себя знатоком петербургской театральной жизни.
Ведущиеся разговоры напоминали салонные беседы. Как будто мы находились не на охоте, а, к примеру, на приёме в доме Евдокии Голицыной, где все старались блеснуть своими знаниями из мира Мельпомены. Правда, там собирались только после десяти часов вечера. Говорят, всё началось со времени жизни Голицыной в Париже. Французская ясновидящая предсказала ей смерть в ночи, поэтому Евдокия решила принимать гостей в своём доме только после заката. Писали, что хозяйка, придавая салону ещё большую таинственность, появлялась перед гостями, словно богиня, в античных нарядах.
Несколько сопровождавших нас мужчин вели животрепещущую для них беседу:
– Каков наглец-то, этот поповский сын решил нас по миру пустить, – возмущался щеголевато одетый молодой человек. Весь облик его не допускал даже мысли о том, что он мог испытывать какие-то денежные затруднения.
– Ты прав, Виктор, это же надо додуматься… ввести налог на имение. Как только государь этого Сперанского[32 - Граф Михаил Михайлович Сперанский (1772-1839) – государственный деятель, реформатор, законотворец. Сын священника, благодаря своим способностям и трудолюбию привлёк внимание императора Александра I и, заслужив его доверие, возглавил его реформаторскую деятельность. При Николае I руководил работой по кодификации законодательства, заложив основы теоретического правоведения.] вообще до себя допустил. Цельным государственным секретарём стал, а ведь был-то всего лишь на побегушках у генерал-прокурора.
Подобные разговоры о неправомерном налоге, введённом из-за большого дефицита в бюджете страны, я слышала уже не раз. Михаила Михайловича поминали вдоль и поперёк, призывая на его голову все кары и проклятия.
Вдалеке послышался лай, шум приближался, сквозь перелесок в нашу сторону ломился секач. И хотя было обещано, что мы увидим зверя только в застреленном виде, агрессивное животное неслось прямо на нас. Вокруг начались визги, многие дамочки старались уехать подальше. Я этого сделать не могла, так как Мария спешилась и сейчас у неё никак не получалось усесться на свою кобылку. Бабушка хотела покрасоваться последним подарком старшего брата. Тонконогая красавица была молода и плохо объезжена. Приближающийся шум и выстрелы напугали её, и та, шумно взбрыкивая ногами, не давалась Марии.
– Лизи, не жди меня, уезжай, – нервно вскричала бабушка, пытаясь удержать с Егором свою лошадь.
Ничего не ответив, я только подняла ружьё и сделала выстрел в приближающегося кабана. Хотя я попала, но это его только чуть притормозило и, кажется, разозлило ещё больше. Рядом прогремело ещё несколько выстрелов.
– Как жаль, что тут нет моего «жёлтого мальчика», – прошептала я, смотря на приближающегося секача.
Внезапно откуда-то сбоку выбежал мужичок и встал перед нами, выставив вперёд огромные вилы. Попытался поймать на них озверевшего от боли кабана, но неудачно, защитника просто отбросило. Животное старалось атаковать окружающих его охотников. Неожиданно секач бросился на одного из людей, у которого в руках был только небольшой охотничий нож. И хотя мужчина умело воткнул в него оружие, кабан успел несколько раз мотнуть головой, и из бедра героя на землю стали падать тяжёлые кровавые капли.
Больше ничего сделать он попросту не успел. Один из выжлятников вонзил огромный нож секачу под ухо, остальные вилами прижимали издающее последние хрипы животное к земле. Всё завертелось вокруг кабана, его оттащили для разделки. Подъехавшие охотники начали весело переговариваться, обсуждая первый трофей. Затеяли делиться на группы, решая, кто в какую сторону поедет и какую ещё добычу возможно будет найти поблизости.
Пострадавшего человека посадили на снятое с лошади седло и пытались замотать рану куском какой-то грязной материи. Этого снести моя душа уже не смогла. Я соскочила с Ветра и решительно направилась в сторону раненого.
– Вы простите, мы не представлены, и это совершенно mauvais ton (*дурной тон, невоспитанность) с моей стороны. Но я имею некоторый врачебный опыт, и то, что вижу сейчас, глубоко оскорбляет меня. Вы не против, если я осмотрю вашу рану? – заявила, приблизившись.
Многие правила общества были просто неуместны в больнице, ведь с большинством своих пациентов я до их попадания к нам никогда не была знакома. Поэтому, по словам мама, моё поведение стало далеко от идеального. Но искать сейчас кого-то для нашего представления было, по моему мнению, совершенной глупостью.
Опустившись рядом с раненым на землю, я разрезала окровавленную тряпку. Маленький, остро заточенный ножичек, ножницы, нитки, корпия и другие необходимые мелочи всегда находились при мне в мешочке, подвязанном к поясу. Получив небольшой врачебный опыт в этом времени, я пыталась носить с собой хотя бы минимум необходимого. Мешочек был искусно вышит Марией и выглядел как красивая дамская сумочка.
– Дай баклагу с водой и другую, с хлебным вином, что брали с собой, – обратилась я к Егору, который поспешил за мной. Он уже не раз помогал мне, поэтому, ничему не удивляясь, быстро вернулся.
Я тщательно вымыла свои руки, а затем сполоснула их вином. Промыла рану водой, удостоверившись, что разрыв неглубок и чист, аккуратно зашила его вымоченными в вине нитками. Намазала маленький кусочек корпии небольшим количеством травяного бальзама, приложила ко шву и стала заматывать чистой тряпицей.
Удовлетворённо кивнула сама себе, считая, что всё проделала правильно. Егор помог мне подняться, и я наконец смогла разглядеть своего пациента. Симпатичное волевое лицо с правильными чертами и яркие голубые глаза мне кого-то напоминали. Снедало такое чувство, что я знаю этого человека, но почему-то не помню, кто он.
– Рану нужно ежедневно перевязывать чистой тряпицей. – Подставив руки под струю воды, опять их тщательно помыла, не переставая разглядывать мужчину. Молодой человек улыбнулся, заметив, как пристально я его рассматриваю, и заговорил:
– Разрешите мне всё-таки представиться: Павел Матвеевич Рубановский.
– Баронесса Луиза Мария Клейст, – просипела я в ответ, неприлично уставившись на него.
Господи! Как я могла не узнать! Я только что заштопала собственного дедушку. Моё лицо пылало, а улыбку я не могла никак скрыть. Дедушка! Так хотелось, как в детстве, радостно закричать и повиснуть у него на шее, потешно дёргая ножками. Но я продолжала глупо улыбаться, не отрывая от него взгляда.
Рядом раздалось покашливание Егора, что смущённо наблюдал за нами.
– Барышня, вы хотели-с ещё с Марией Фёдоровной проехаться, – попытался отвлечь меня «учитель». – Глухаря там стрельнуть, али зайца… – топтался он рядом со мной.
– Да, Егор, конечно… – ответила, не отрывая взгляда от Павла Матвеевича.
– Я там, значится, местечко присмотрел-с, токовище там, однако, – не отставал от меня Егор, решившись даже подёргать за рукав амазонки.
Я кивнула и, повернувшись, направилась к Ветру. На нас стали обращать внимание, и этот «поборник морали» оказался как нельзя кстати. Заметив мою реакцию на раненого, Егор постарался побыстрее меня от него увести.
Дедушка, несмотря на ногу, как-то оказался рядом и, не дав это сделать Егору, помог мне забраться на лошадь. Взяв за руку, поцеловал пальчики и, приблизившись вплотную, тихо произнёс:
– До скорой встречи, Анна.

Глава 7

Уезжала я в странном состоянии, постоянно оглядываясь. Дедушка смотрел мне вслед, прислонившись к подведённому коню и пытаясь не напрягать повреждённую ногу. Не знаю, о чём он сейчас думал, но мне хотелось развернуть Ветра и вернуться. Я уже как-то привыкла к нахождению рядом молодой и чрезвычайно активной бабушки. Чуть больше двух месяцев, проведённых с ней в этом времени, не давали мне погрузиться в меланхолию или страдания по родителям. Думаю, именно её постоянное присутствие и придавало мне спокойствие и чувство семьи.
Хотя было странно замечать и ощущать себя более старшей и ответственной. Ведь именно к ней в детстве я прибегала в поисках утешения и решения своих казавшихся в то время жизненно важных проблем.
Мария подъехала ко мне поближе и сочувственно прошептала.
– Луиза, тебя так впечатлил господин Рубановский?
– А… нет, что ты, просто задумалась.
– Ну конечно, поэтому ты всё это время оглядываешься на него, – ответила она с улыбкой.
– Я?
– О, да тебя поразил Амур, – бабушка уже открыто потешалась надо мной.
– Мари, прекрати эти романтические глупости, – сей разговор стал меня почему-то раздражать. Для меня, в конце концов, это – мой дедушка!
– Успокойся, – похлопала она меня по руке, – никто ничего не заметил. Ты молодец, что помогла ему. Хотя лучше бы вас сначала представили. Дождалась бы меня.
С удивлением посмотрела на Мари. Получается, они уже знакомы. Но… по семейным преданиям, бабушка и дедушка полюбили друг друга с первого взгляда и пронесли это глубокое чувство до самой своей кончины. Хм…
Вот так и разрушаются детские иллюзии. Всю свою жизнь я мечтала найти такую же любовь, а не идти под венец по родительскому уговору.
Как мне объяснить ей, что знаю этого молодого сейчас мужчину со своего рождения? Что яркость и задор в этих глазах сохранятся до самой старости. И что этот человек, интерес к которому она мне сейчас приписывает, вскорости станет её супругом. Что эти двое какое-то время в детстве составляли весь мой мир.
– Так вы знакомы? – нервно спросила, покачав головой.
– Да, это сын Матвея Львовича Рубановского. Познакомились в имении у Голынских. Иван Осипович представил нас с матушкой.
Увидев мой вопрошающий взгляд, Мария пояснила:
– Господин Голынский – наш предводитель дворянства.
– Понятно.
– Павел Матвеевич – младший сын. Недавно вернулся из-за границы, где получал образование. Правда, светского лоска в нём нет. Не от мира сего. Молчалив да задумчив. Стихов в альбом никому так и не написал. За ним старшенькая Величко бегала… ты должна её помнить, та, которая перьями увешана и всё твердит, что «их род славен летописцами»… Так вот, она ему с этим сильно докучала… а он сказал, что «не сочиняет, а чужие переписывать не хочет». Был такой пассаж…
Я с удивлением взглянула на Марию. Бабушка оказалась кладезем местных сплетен. Но неужели он ей даже не нравится? Как же так?
– И ещё, Лизи, он не наследник… младший… – посмотрев на меня, добавила, – не думаю, что матушка согласится рассматривать его для тебя.
– К чему эти разговоры, Мари?
– Он должен решить, чем займётся, пока же родитель выделяет ему лишь небольшое содержание. Поэтому побереги своё сердечко…
Я решила не продолжать этот разговор и замолчала, сердито засопев.
«Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену. Как бы мало ни были известны намерения и взгляды такого человека после того, как он поселился на новом месте, эта истина настолько прочно овладевает умами неподалёку живущих семейств, что на него тут же начинают смотреть как на законную добычу той или другой соседской дочки».[33 - Начало романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение».]
Dieu! Mon dieu! (*О… Господи, Боже мой!)
Не хватало мне только стать воплощением одной из героинь Джейн Остин. Лет в четырнадцать я зачитывалась её романами. Это же просто смешно. Начав работать с дядей, я так отвыкла от бесконечных матримониальных планов. С ужасом осознала, что Остин как раз и творила в это время, писала об окружающей её действительности.
Мария оглянулась на мой тяжёлый вздох. Придётся привыкать к тому, что любой мой взгляд, движение, интерес – и я могу быстренько оказаться замужем за прытким молодым человеком. Нет, это просто невозможно. Хоть вообще из имения не выезжай.
Егор увёл нас с ватагой, решившей поохотиться на зайцев. Но стрельба меня сегодня больше не привлекала, и мы с Марией просто проезжали от одной группки к другой, здороваясь и обмениваясь впечатлениями.
Местные дамы, как я поняла, вообще воспринимали охоту как ещё один способ выхода в свет. Стрелять никто не умел, но каждая мнила себя ярой охотницей. Теперь же они нетерпеливо ожидали объявления, что можно ехать к поляне, подготовленной для пикника. Как я узнала от вездесущего «учителя», там уже готовился тот самый кабан и были расставлены палатки для удобства дам. Как только услышим звук рожка к сбору, можно будет отправляться.
Екатерина Петровна приехала прямо на пикник, чтобы присмотреть там за нами. Взглянув на Марию, она предложила вернуться вместе с ней в карете, если мы устанем. «Бабушку» сопровождала многочисленная дворня, помогавшая нам освежиться с дороги в одной из палаток, где мы смогли привести себя в порядок.
Александр Маркович Полторацкий организовал пикник с истинно петербургским размахом. Небольшие столики и стулья для дам были расставлены по поляне в художественном беспорядке. Наверное, чтобы они не скапливались в одном месте, вызывая шум. Для мужской публики скатерти накрывали прямо на траве, так что уставшие охотники могли даже прилечь.
Кроме уже упомянутого кабана, на столах и скатертях красовались многочисленные закуски, выпечка, а также фрукты и сладости для дам. Естественно, на мужских «столах» находилась выпивка, женские же столики обносились ароматным чаем.
Организатор мероприятия умудрялся быть одновременно везде: присматривать за официантами, обносящими гостей, давать советы по жарке кабана, шутить с дамами, выпивать с расслабившимися охотниками и распекать проштрафившегося слугу. Казалось, это непрерывное движение доставляло ему явное удовольствие.
К нашему столику решила присоединиться дородная дама. Она несла себя с таким апломбом, что, казалось, от одного её присутствия мы должны испытывать непередаваемое счастье. Прибывшая в карете сразу на пикник, мадам была одета с вычурной пышностью, словно на великосветский приём. Схожая с ней лицом, но молоденькая девица, понурив голову, плелась следом, как собачка на привязи, которая в её свите, впрочем, тоже присутствовала. Маленькая и злобная фурия успела облаять всех и вся на своём пути. Наверняка одного характера со своею хозяйкой.
– Екатерина Петровна, я присоединюсь к вашему обществу, – произнесла дама неожиданно красивым контральто.
– Конечно, Варвара Андреевна, мы всегда вам рады, – ответила «бабушка» с такой «милой» улыбкой, что будь я на месте госпожи Варвары, то уже искала бы себе иную позицию для расположения.
Но дама подобным приёмом ничуть не впечатлилась и постаралась подвинуть своё кресло так, чтобы оказаться поближе ко мне, посадив девушку рядом с Марией. Девица к нашему обществу никакого интереса не проявляла и, поймав противно голосившую собачонку, устроилась вполоборота, рассматривая поляну с отдыхающими охотниками.
– Познакомьтесь, Варвара Андреевна, это моя внучка, Луиза фон Клейст.
– Ах да, дочь Софьи… как же… помню её ещё маленькой. Так семейство вашей Софочки сейчас у вас гостит?
– Нет, – «бабушка» скривилась при слове «Софочка», – только Луиза приехала.
Видя, что никто из слуг не спешит её обслужить, дама сама взяла стоящую на столе чашку с чаем и продолжила:
– Как вам нонешняя охота, Екатерина Петровна?
– Ах, я бы и не ездила, чай в имении дел много. Но вот девочки мои прокатиться изволили. Лизи даже, кажется, стреляла…
– Да. Молодёжь сейчас не чета нам пошла… стреляет… говорят, даже врачует… – произнося это, женщина с интересом поглядывала на «бабушку».
Екатерина Петровна не повела даже бровью. Спокойно сделав небольшой глоток чая, она холодно ответила:
– Да, Варвара Андреевна, сейчас мужчины ищут в женщинах не только красивую внешность. Мишенька утверждает, что не терпит пустых барышень. Хочет найти образованную, чтобы, кроме платьев и балов, в голове тоже что-то было.
– Так домашних уроков достаточно…
– Вы считаете, – перебила её «бабушка», – Смольный институт и Мариинское ведомство[34 - Ведомство учреждений императрицы Марии, супруги Павла I, которая с 2 мая 1797 приняла в своё ведение московский и петербургский воспитательные дома со всеми их заведениями.] напрасно трудятся? Или вам пожелания вдовствующей императрицы не нравятся?
Варвара Андреевна чуть посерела лицом и притихла. Допив свой чай, она направилась к другому столику, заявив на прощание, что хотела бы и задержаться с нами, но ей надо ещё пообщаться с другими дамами.
– И чего я ещё не знаю, – спросила Екатерина Петровна, с интересом поглядывая на меня.
Я в ответ только недовольно пожала плечами. Тогда «бабушка» повернулась к Марии.
– Ох, матушка. Когда вепря завалили, то господина Рубановского ранило. Кабан ему ногу располосовал. Кровью всю поляну залило. Так Лизи его лечила. Ох, думаю, если бы не она, так и не жилец был бы…
Мои глаза округлились от такого описания. Я аж задыхаться стала от столь наглого преувеличения.
– Мари, ну как тебе не стыдно… какую поляну. В человеке столько крови нет, чтобы поляну залить.
– Так сама расскажи, ведь от тебя и слова не дождёшься, – парировала бабушка.
Ко мне обратились заинтересованные глаза Екатерины Петровны.
– Подрал его кабан, конечно, – ответила я со вздохом, – промыла рану да зашила. Всего делов-то.
– Когда хотела со мной говорить о своём лазарете в сенях? – спросила она меня с улыбкой.
Я опять тяжело вздохнула:
– Всё никак к слову не приходилось.
– Осерчала я сначала на тебя, Луиза, но потом батюшка говорил со мной… Объяснил чаяния твои. Можешь пользовать дворню не скрываясь. Но к благородному сословию не подходи. На это лекари есть. Не дело то для молоденькой девушки!
В этот момент я испытала чувство искренней благодарности к отцу Феофану. Зная, что Екатерина Петровна к нему прислушается, он, найдя во мне действительно опытного врача, постарался смягчить «бабушкин» гнев. Но смолчать всё равно не смогла, хотя очень старалась, понимая, что это может привести к не лучшим для меня последствиям:
– То есть надо было дать ему истечь кровью? Или подхватить антонов огонь от тех грязных тряпок, которыми его завязывали? – возмутилась я.
– Ты не понимаешь… если с любым дворовым что случится, так только перед Господом ответ держать будешь. А если тебя обвинят, что ты не так что-то с Павлом Матвеевичем сотворила? Бумаги, что ты практику вести можешь, у тебя-то нет.
– «Бабушка», моих познаний в этом деле поболее, чем у вашего губернского врача!
– Я своё слово сказала, – остановила меня «бабушка».

Глава 8

В поместье мы вернулись, когда солнце уже собиралось садиться. Как «бабушка» и предложила, воспользовались её каретой, потому что охота и пикник вытянули из меня все силы. А разговор с Екатериной Петровной добавил головной боли. Мне хотелось только одного: оказаться в своей постели.
Я понимала, что, с одной стороны, она права, и, не имея диплома, я не могу официально заниматься медицинской практикой. С другой стороны, даже мои знания на шестьдесят лет опережают всё на данный момент известное науке. Конечно, я не могу обосновать свои никому тут не известные знания. Кто будет доверять непонятной барышне? Именно семья на данный момент составляет для меня протекцию, а не мой богатый опыт.
Всё это я осознавала, но согласиться была не в силах.
Мария, сидевшая рядом, наоборот, как будто и не провела вместе со мной полдня в седле. Была бодра, общительна и весела. По прибытии за вечерним чаем она пересказала Екатерине Петровне все новости и разговоры, которые только услышала на охоте. Они оценили все наряды и шляпки у принимавших участие дам. Каждой уделили внимание, каждую «взвесили» со всевозможной скрупулёзностью.
Сославшись на усталость, я, наконец, смогла попасть в свою комнату и немного подумать. Мыслей было много, и они, как всегда, вызывали множество вопросов. Не говоря уже о том, что я так и не приблизилась к решению главного.
Но занимало меня сейчас совершенно не это. Думы были о бабушке с дедушкой. Как я помню, поженятся они в тринадцатом году. Огорчало другое: – у них не было совершенно никакого интереса друг к другу. Не говоря уже о каких-либо чувствах. Как такое могло произойти? И печалило даже не отсутствие любви как таковой… а отношение к нему Марии. Его не рассматривали как предполагаемого жениха даже для меня. Что же говорить о ней, когда после гибели обоих братьев она окажется основной наследницей? Что такого произойдёт и по какой причине он всё-таки поведёт её под венец?
Может быть, я зря волнуюсь? Впереди ещё почти два года… Надеюсь, моё перемещение не приведёт к каким-либо непоправимым последствиям? Если не родится моя мать, то не появлюсь на свет и я. Боюсь, чтение работ Дарвина не прошло для меня бесследно. С этими горестными мыслями я и уснула.
Через день «бабушка» получила письмо от полицеймейстера, и нам надлежало посетить его в городе.
– Наверное, нашли разбойников, что на вас напали, – обрадованно сообщила Екатерина Петровна.
«Вот уж не думаю», – сказала я сама себе. Как можно найти то, чего и не было.
Подготовка к поездке не заняла много времени, и на следующее утро мы уже тряслись в карете. Было решено по пути не останавливаться, и уже к четырём часам пополудни мы въезжали в Могилёв.
Дорога сильно меня вымотала. И хотя наше средство передвижения уже было оснащено рессорами, долгое вынужденное сидение сказывалось на самочувствии. В моё время самым современным видом транспорта, конечно, стала железная дорога. Разветвлённая, она давала человеку возможность пересекать огромные расстояния, тратя на это колоссально меньше времени.
Ведь на данный момент доплыть до Америки гораздо быстрее, чем добраться до какого-нибудь городка в глубине Российской империи.
И «чугунка» не только облегчала доступ к отдалённым частям страны, но и улучшала жизнь города. Да, да… Ещё в начале шестидесятых годов в Лондоне открылась первая линия метрополитена на паровой тяге. Или, как её называли лондонцы, подземка. А уже через пять лет такое же удобство построили себе жители Нью-Йорка.
И, если верить историкам, сейчас «железка» уже лет двадцать используется в нашей державе, но только на больших промышленных предприятиях, используя людскую или лошадиную тягу.
Хотя… кажется, небо к данному моменту уже было «завоёвано». Как в своё время писали, ещё в одна тысяча семьсот восемьдесят третьем году в Версале, в присутствии короля Людовика XVI, во дворе его замка воздушный шар – монгольфьер – взмыл в воздух, унося в своей корзине первых путешественников, которыми были овца, курица и утка. Через двадцать лет состоялся первый полёт монгольфьера в России. За два серебряных рубля можно было присутствовать при этом событии в саду кадетского корпуса.
По книгам историков, перед Отечественной войной тысяча восемьсот двенадцатого года наши военные чиновники даже секретно разрабатывали проект «управляемого аэростата»[35 - Перед Отечественной войной 12 года военные чиновники в России разрабатывали проект «управляемого аэростата». Они рассчитывали построить 50 воздушных кораблей, каждый из которых сможет поднимать 40 солдат и 12000 фунтов боеприпасов. Планировалось разместить на бортах фальконеты – небольшие пушки, а в днище – специальный люк для сбрасывания «пороховых ящиков». Маневрировать данный транспорт должен был с помощью парусов.] со специальным люком для сбрасывания «пороховых ящиков». Правда, ничего хорошего из этого так и не получилось.
Дорога закончилась, и остановились мы в небольшой гостинице недалеко от Свято-Никольского монастыря. Номер был большой, вместительный и чрезвычайно светлый. Я опасалась наличия клопов, которыми в своё время так пугала меня мама, но на удивление кровать была чиста и заправлена идеально белыми простынями.
– Ты не волнуйся, – положив мне руку на плечо, сказала «бабушка», – тут всё достойно. Я управляющего знаю. Хоть и большой шельмец, но дело ведёт справно. Есть, конечно, и пороскошнее гостиница, да только тут же доложат знакомым и придётся визиты наносить. А мне сейчас недосуг.
Из-за усталости поужинали прямо в номере, а наутро отправились к ожидающему нас майору Гельману. Полицеймейстер встретил весьма приветливо. Оказался он на удивление высоким и хорошо сложенным. Форма ему поразительным образом шла, и даже нарочито блестящие эполеты не казались вычурными. Приятное лицо с примечательным разрезом серых глаз. Роскошные усы, которым явно уделяли должное внимание, отвлекали от чуть полноватых губ. В общем, мужчина производил вполне приятное впечатление.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/diana-kuramshina-31955480/tuman-67275609/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Чарльз Фредерик Уорт (1825-1895) – французский модельер английского происхождения. К 1867 году кринолины теряют популярность, заменяясь турнюром. Легенда гласит, что однажды модельер заметил, как уборщица во время работы подобрала свою длинную юбку и заколола сзади, чтобы та не мешала. Так на свет родились платья с турнюром – те самые, с оттопыренной филейной частью, поднятой выше линии талии. Турнюр создавался с помощью специальной подушечки или конструкции, спрятанной под юбку. Благодаря сочетанию корсета и турнюра, силуэт женщины приобретал своеобразный лебединый изгиб, который служил одновременно и источником восхищения, и предметом карикатур. Некоторые турнюры были столь велики, что дамы прятали в них маленькую табуреточку, на которой при случае можно было отдохнуть.

2
Теодор Герман Мейнерт (1833-1892) – австрийский и немецкий психиатр, невропатолог. Был одним из наставников З. Фрейда и В. П. Сербского. Специалист по анатомии и физиологии мозга.

3
Убийство российского императора Александра II произошло 1 (13) марта 1881 года.

4
Наполеон Бонапарт родился на Корсике, французский начал изучать с восьми лет, и потом всю свою жизнь говорил с сильным итальянским акцентом.

5
10 января 1870 года в Париже принц Пьер Наполеон Бонапарт без объяснений застрелил журналиста Виктора Нуара. Это вызвало возмущение в обществе.

6
Крымская война 1853-1856.

7
Отмена крепостного права в России, также известная как Крестьянская реформа.

8
Элизабет Блэкуэлл (1821-1910) – первая женщина, получившая высшее медицинское образование 23 января 1849.

9
В 1830 году француз Шарль Пелье дорабатывает нижнюю луку, сделав её подвижной, повторяющей изгиб левой ноги всадницы. Этот механизм позволил легче преодолевать препятствия в дамском седле. Усовершенствование придало дамскому седлу его сегодняшний вид и высокую степень безопасности. В 1870 году появилась балансировочная подпруга, обеспечивающая большую устойчивость седла, безопасное стремя, раскрывающееся и высвобождающее ногу всадницы при падении, а также механизм замка, высвобождающий путлище при падении всадницы.

10
Луи Пастер (1822-1895) – французский микробиолог и химик. Его имя широко известно благодаря созданной им и названной позже в его честь технологии пастеризации.

11
Николай Иванович Пирогов (1810-1881) – русский хирург и учёный-анатом, основоположник русской военно-полевой хирургии, основатель русской школы анестезии.

12
Рудольф Лейкарт (1822-1898) – основатель паразитологии.

13
Первый цилиндр был изготовлен торговцем шляпами Джоном Гетерингтоном в 1797 году, однако популярность цилиндры обрели только в 1820.

14
Жирандоль – большой фигурный подсвечник для нескольких свечей.

15
Стол-сороконожка – стол трансформер начала XIX века с круглой столешницей в собранном состоянии. Такой стол во время приёма гостей раздвигали, а столешницу дополняли необходимым количеством вкладышей.

16
По указу Наполеона похищают молодого наследника Бурбрнов – Луи Антуана Энгиенского и после быстрого, впопыхах организованного суда расстреливают во рве Венсеннского замка, где и хоронят. Совершить это удалось после похищения возлюбленной герцога, её увезли в приграничный город Бельфор. Герцог вскоре получил письмо от неё, подделанное людьми Бонапарта, в котором та якобы умоляла спасти её из плена. Герцог немедленно бросился на выручку, надеясь подкупить стражников и освободить даму сердца. Как только герцог Энгиенский пересёк французскую границу, он был схвачен.

17
Игнац Филипп Земмельвейс (1818-1865) – венгерский врач-акушер, профессор, получивший прозвище «спаситель матерей» за обнаружение причин родильной горячки. Вошёл в историю как выдающийся хирург-гинеколог, провёл первую в Венгрии операцию на яичниках и второе кесарево сечение. В 1865 году сорокасемилетнего Земмельвейса без его согласия, обманом госпитализировали в психиатрическую лечебницу, где через две недели он умер от побоев, нанесённых ему сотрудниками клиники.

18
В 1810 году Французская империя аннексировала Герцогство Ольденбург

19
Казанская летняя – приходящийся на 8 (21) июля, праздник Казанской Иконы Божьей Матери.

20
Поле, засеянное яровыми культурами.

21
Русско-персидская война 1796.

22
Павел I.

23
Приходится на 1 (14) августа.

24
Kilner – старейший английский бренд, созданный в 1842 году. Джон Килнер основал в Англии несколько заводов по производству стеклянной кухонной утвари и банок со стеклянной крышкой и резиновым уплотнением.

25
Псовый охотник, приставленный к гончим собакам.

26
Жёлтый мальчик – «Yellow boy» – прозвище Винчестера 1866 года выпуска.

27
Доезжачий – старший псарь на охоте.

28
В 1711 году во время одной из конных прогулок королева Анна заприметила пустырь, на котором можно было наслаждаться «беспрепятственным галопом». С тех пор скачки Аскот вошли в летний «социальный сезон» английской знати: за это время оперных фестивалей, соревнований по поло и гребле, бесконечных вечеринок в саду нужно успеть расширить круг знакомств, чтобы выгодно отдать дочерей замуж и получить членство в престижных закрытых клубах. Ежегодно собирают порядка 800 000 человек, среди которых все члены монаршей семьи Великобритании под предводительством королевы.

29
Зона размещения на скачках, где пребывают члены королевской семьи и её приближенные. Туда можно попасть, только имея приглашение и членство.

30
Мария Ивановна Данилова (настоящая фамилия Перфильева; 1793-1810) – русская балерина, солистка императорской балетной труппы.

31
Луи Антуан Дюпор – французский солист балета, балетмейстер. В 1808 году бежал в Санкт-Петербург вместе с несколькими артистами. Всего протанцевал на петербургской сцене 118 раз.

32
Граф Михаил Михайлович Сперанский (1772-1839) – государственный деятель, реформатор, законотворец. Сын священника, благодаря своим способностям и трудолюбию привлёк внимание императора Александра I и, заслужив его доверие, возглавил его реформаторскую деятельность. При Николае I руководил работой по кодификации законодательства, заложив основы теоретического правоведения.

33
Начало романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение».

34
Ведомство учреждений императрицы Марии, супруги Павла I, которая с 2 мая 1797 приняла в своё ведение московский и петербургский воспитательные дома со всеми их заведениями.

35
Перед Отечественной войной 12 года военные чиновники в России разрабатывали проект «управляемого аэростата». Они рассчитывали построить 50 воздушных кораблей, каждый из которых сможет поднимать 40 солдат и 12000 фунтов боеприпасов. Планировалось разместить на бортах фальконеты – небольшие пушки, а в днище – специальный люк для сбрасывания «пороховых ящиков». Маневрировать данный транспорт должен был с помощью парусов.