Главная страница | Прочая образовательная литература | Верховный тайный Совет. Первый полицейместер

Верховный тайный Совет. Первый полицейместер
Алексей Германович Виноградов
Серия «Первый полицейместер» посвящена первому полицмейстеру России, человеку, заложившему основы правопорядка Российской империи – графу Де Виеру.Немногие научные работы охватывают лишь небольшую часть его деятельности и не позволяют охватить ее целиком. Сия книга отвечает на эти вопросы.Пятый том «Верховный тайный Совет» повествует о «Деле Антона Де Веера», о его работе в эпоху осуществления коллективного руководства Россией «Верховным тайным Советом».

Верховный тайный Совет
Первый полицейместер

Алексей Германович Виноградов

© Алексей Германович Виноградов, 2024

ISBN 978-5-0056-0615-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero



Екатерина I

1. Происхождение и брак
Екатерина I (Марту-Катерина Скавронская), дочь Самуила Скавронского. Историки утверждают, что Екатерина (Марта-Катарина) родилась 15 апреля 1684.
«Родилась она в Дерпте в 1686 году и что крестили ее в том же году в католическом костеле». (Вильбуа)
«1723 год. Апрель. 5-го, поутру, пальба из всех пушек, как в крепости, так и в Адмиралтействе, дала нам знать, что в этот день должен быть какой-нибудь праздник. Я тотчас же справился в моем календаре и дневнике, но, не найдя ничего ни в том, ни в другом, не мог объяснить себе причины этой пальбы. Его высочество уже позднее узнал, что был день рождения императрицы, которой пошел 35-й год…». (1689 г.р.) (Берхгольц)
«Императрица, по словам ее, родилась 5 апреля 1689 г.». (Генрих Седерберг)
«Отец Екатерины, литовский крестьянин и, вероятно, крепостной, назывался просто Самуил и не имел даже фамильного имени. Он жил в неизвестной нам деревне, расположенной близ лифлян-дской границы. Здесь родились все его дети – сын Карл и три дочери: Марта, Христина и Анна. Семья эта была католическаяи все дети были крещены в католическую веру. Крестьянин Самуил умер в Литве, задолго, кажется, до возвышения его дочери.
По смерти Самуила его семья, неизвестно по каким причинам, переселилась из Литвы в соседнюю Лифляндию, принадлежавшую тогда шведской короне, в деревню Ленневарден в Рижском округе при речке Румбе.
Одна из дочерей Самуила, по имени Марта, родилась, по довольно достоверным известиям, 16 апреля 1686 года. Ограниченные средства матери заставили отдать Марту, еще ребенка, в услужение к лютеранскому пастору. Девочкой явилась она к пастору Дауту в Рооп, в приход, лежащий тоже в Рижском округе. Здесь маленькая католичка была незаметно превращена в лютеранку…». (Готтгейнер Ф.)

Екатерина (Марта-Катарина) воспитывалась в семье пастора Глюка, и с 1702 года состояла в браке со шведом Краузе.

«Когда народ русский преобразился, царь посчитал, что ему вполне позволяется угодить своему вкусу, женившись на своей любовнице, и последняя удостоилась чести стать его женой. Брак этот публично был заключен в 1712 г. Достославная сия Екатерина сиротою родилась в деревне Ринген в Эстонии и которую на милостыню призревали в доме лютеранского пастора Глюка, ставшая женою ливонского солдата и попавшая в иные руки уже чрез два дня после свадьбы, перешла от услужения генералам Бауэру и Шереметеву в служанки к Меншикову, подмастерью-пирожнику, ставшему князем и первым человеком в государстве; в конце концов, она стала супругою Петра Великого и в заключение самодержавной императрицей уже после смерти царя и была достойной быть таковой. Екатерина во многом способствовала смягчению нрава своего мужа, спасла многие спины от кнута и еще больше голов от топора, чего не успел сделать генерал Лефорт. Ее же любили, и о ней еще долго будут вспоминать». (Вольтер. Анекдоты о царе Петре Великом)


«Начнем с ее происхождения и ее рождения, которые были абсолютно неизвестными для всех и (если этому захотят поверить) даже для нее самой в течение всей ее жизни и жизни ее мужа. Несмотря на поиски и расследования, которые этот государь проводил в течение свыше 20-ти лет, он не смог получить никаких сведений по этому поводу. И до сих пор это оставалось бы непроницаемой тайной для всех, если бы за три месяца до смерти Петра I и за два года до смерти государыни необычайное приключение, о котором будет рассказано в конце этих анекдотов, не раскрыло бы с полной несомненностью, что ее звали Скавронская, что родилась она в Дерпте в 1686 году и что крестили ее в том же году в католическом костеле.
К этой религии принадлежали ее отец и мать (крестьяне-беженцы из Польши), которые, несомненно, были крепостными, или рабами, как и все крестьяне в Польше. Оттуда они переехали в Дерпт, маленький городок в Ливонии. Здесь нужда заставила их поступить в услужение, чтобы зарабатывать на жизнь. Они жили поденной работой до того времени, когда из-за чумы, охватившей Ливонию, решили уехать, чтобы избежать этой страшной напасти. Они переселились в окрестности Мариенбурга, где вскоре оба умерли от чумы, несмотря на все предосторожности.
После них осталось на воле божьей двое малолетних детей: мальчик, которому едва исполнилось пять лет, и трехлетняя девочка. Другая их дочь осталась в Дерпте. Мальчик был отдан на воспитание одному крестьянину, а девочка – на попечение кюре, местному священнику. Вскоре этот священник и все члены его семьи умерли, бросив это несчастное создание и не успев оставить никаких сведений ни и ее рождении, ни о том, как они взяли ее к себе.
Когда Его Высокопреосвященствогосподин Глюк, суперинтендант, или архипастырь этой провинции, узнал о том бедствии, которое постигло город Мариенбург, он отправился туда, чтобы оказать пастве, оставшейся без пастыря, всяческую помощь и духовное утешение, которые ей были так необходимы в этом бедственном положении. Этот архипастырь начал свою поездку с дома покойного кюре и нашел там несчастную девочку, которая, увидев его, побежала ему навстречу, называя его отцом и прося есть. Она теребила его за платье до тех пор, пока ее не накормили. Тронутый состраданием, он спросил, чей это ребенок, но никто чем не мог сказать это. Он навел справки во всей округе, спрашивал всех, не знает ли кто ее родителей, чтобы отдать ее им. Но, поскольку никто ничего о ней не знал и никто ее не требовал, он был вынужден взять на себя заботу о ребенке. Она сопровождала его в течение всей его поездки, и, в конце концов, они прибыли в Ригу основную его резиденцию. Правда, во время чумы и войны, которые наносили большие опустошения, эта резиденция не была столь постоянной, так как он был вынужден часто переезжать из одного места в своем округе в другое, гонимый страхом или по велению своего долга.
Вернувшись в свою главную резиденцию, он отдал своей жене (лютеранские священники могли жениться) эту несчастную девочку, чтобы она о ней позаботилась. И эта добродетельная дама охотно приняла ее и воспитала вместе со своими двумя дочерьми примерно того же возраста. Она оставила ее у себя в качестве служанки, пока той не исполнилось 16 лет. Когда та достигла этого возраста, хозяйка решила, судя по поведению девушки, что ей скоро наскучит ее положение. Вот почему ее хозяева, боясь, что, несмотря на хорошее воспитание, которое они ей дали, природа может в самый неожиданный момент взять верх над рассудком, решили, что пришла пора быстро выдать ее замуж за одного молодого брабанта – солдата, который находился в Мариенбургском гарнизоне. Девушка показалась ему приятной, и он попросил ее руки. Не существовало никаких препятствий для выполнения церемониальных формальностей совершения брака, и если они не были выполнены с большой пышностью, то, тем не менее, было большое стечение народа, любопытствующего увидеть новобрачных.
Можно найти не одного свидетеля, заслуживающего доверия, который помнит эту свадьбу. Следовательно, напрасны попытки некоторых людей убедить публику, что все, сказанное об этой свадьбе, является чистой фикцией. Тем, кто отрицает эту свадьбу, остается единственное средство против стольких свидетелей – предположить (без всяких к тому оснований), что, поскольку союз этих двух людей был очень непродолжителен, а официального акта скрепления этого союза не имелось, следовательно, брак этот следует рассматривать как недействительный. Говорят, будто молодые люди якобы не успели найти за три дня момент, необходимый для того, чтобы поставить последнюю печать на своем союзе. Это тем менее вероятно (пусть не прогневаются те, кто не верит), что хозяева дома, где и благодаря кому проходила свадьба, казалось, имели причины, чтобы новобрачные придерживались не только простых формальностей церкви.
Довольно об этом предмете. Чем дальше идешь вперед, тем труднее углубляться в него, так как время, которое хранит воспоминания даже о самых известных вещах, должно, естественно, скрыть этот факт в глубоком забвении. Принимая во внимание, что уважение к людям, которых он особенно интересует (Елизавету – теперешнюю русскую императрицу и герцога Гольштейнского, который должен был стать шведским королем и русским императором, оба они считают эту женитьбу чистой фикцией), положит предел любопытству тех, кто хотел бы провести расследование надлежащим образом. Такой важный факт вполне заслуживает этого отступления.
Вернемся теперь к Екатерине, героине этих рассказов, и посмотрим, что стало с ней после этой свадьбы с вышеназванным брабантом. Этот человек, поступив на службу к шведскому королю Карлу XII в качестве простого кавалериста, был вынужден через два дня после свадьбы покинуть свою жену, чтобы уйти со своим отрядом догонять войска шведского короля. Он прибыл в Польшу, где этот король вел войну с польским королем Августом. Екатерина в ожидании мужа осталась у Глюков, где продолжала находиться на положении служанки до того момента, когда превратности войны, которую русские вели в Ливонии, открыли ей путь, вначале тернистый, который, однако, привел ее к блестящей судьбе.
Выше было сказано, что суперинтендант, у которого она жила, переезжал с места на место, в зависимости от своих дел. Он находился в Мариенбурге, когда этот город был неожиданно осажден главноначальствующим русских войск фельдмаршалом Шереметевым. Хотя город был довольно хорошо укреплен, гарнизон его был настолько слаб, что не смог оказать достойное сопротивление, и сдался на милость победителя. Жители города, чтобы снискать милосердие Шереметева, решили послать к нему пастора своей церкви. Монсеньор Глюк в сопровождении своей семьи и в роли скорее просителя, чем парламентера, отправился к этому генералу в его лагерь. Под словами «со своей семьей» нужно понимать: со своей женой, детьми и слугами. Он был очень хорошо принят русским генералом, который нарисовал великолепную картину счастья народов, живущих под властью такого великого монарха, каким был Петр I, а затем похвалил жителей Мариенбурга за их решение покориться. Он многое им обещал и выполнил из этого то, что пожелал.
…Скажу только, что он поступил, как тиран, воспользовавшись своим правом победителя, и взял Екатерину в качестве военнопленной, чтобы включить ее в число своей челяди. Она выделялась своей красотой и своей пышной фигурой, поэтому он и выделил ее среди других членов семьи священника во время своей торжественной речи. Неудивительно, что, узнав, что она была служанкой, он решил взять ее себе против ее воли и, невзирая на укоры монсеньора. Таким образом, она перешла из дома господина Глюка в дом фельдмаршала Шереметева. Позднее она признавалась, что это расставание, являвшееся первой ступенькой ее возвышения, причинило ей в тот момент много огорчений. Она не только переходила из положения свободной служанки в положение крепостной у того народа, которого она не знала, что было вполне естественно, но и, кроме того, испытывала привязанность к семье, в которой она выросла, и ей было тяжело расстаться с нею навсегда…
Легко догадаться, что фельдмаршал взял к себе Екатерину не для того, чтобы ее убивать… Екатерина примирилась со своей участью. Будучи женщиной ловкой и далекой от того, чтобы выражать отвращение к своему положению, она охотно была готова пойти на это.
Прошло шесть или семь месяцев с тех пор, как она появилась в том доме, когда в Ливонию приехал князь Меншиков, чтобы принять командование русской армией вместо Шереметева, который получил приказ срочно прибыть к царю в Польшу. В спешке он вынужден был оставить в Ливонии всех тех своих слуг, без которых мог обойтись. В их числе была и Екатерина. Меншиков видел ее несколько раз в доме Шереметева и нашел ее полностью отвечающей его вкусу. Меншиков предложил Шереметеву уступить ему ее. Фельдмаршал согласился, и таким образом она перешла в распоряжение князя Меншикова, который в течение всего времени, проведенного ею в его доме, использовал ее так же, как тот, от кого он ее получил, то есть для своих удовольствий…
В этом плену она сумела так завладеть своим хозяином, что через несколько дней после ее появления в доме уже нельзя было сказать, кто из них двоих был рабом. Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот ее приобрел… Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя…
Но, как только царь уехал, она обрушила на Меншикова град упреков за то, что он так с нею поступил. Хочу верить, что она не играла комедию, если же она ее играла, то вполне очевидно, что Меншиков ей поверил, так как его любовь после этого события не только не стала меньше, а, наоборот, усилилась до такой степени, что он ничего не делал не только в своем доме, но и во всей армии без одобрения Екатерины.


Так обстояли дела, когда царь вернулся из Польши в Ливонию. Причем, он вернулся быстрее, чем предполагал. Он бы этого не сделал, если бы ему не намекнули, что его присутствие было там совершенно необходимо, потому что жители этой области покидали свои земли целыми группами, чтобы укрыться в соседних странах не столько от чумы, сколько из-за тяжелых поборов Меншикова. Последний, хотя его часто хвалят, был по своей сущности ненасытным скифом в своем стремлении к богатству. В докладах, присланных царю, было слишком много правды. Прибыв в Ливонию, царь холодно обошелся со своим фаворитом. Мотивы этого он ему объяснил в грубых выражениях. Фаворит оправдывался путем всяких измышлений и нелепых доводов, и все это было признано приемлемым именно потому, что он был фаворитом.
Так как царь намеревался остаться на некоторое время в Ливонии, то не стал жить у Меншикова, а поселился в отдельном доме, который был для него приготовлен. Но это не мешало тому, что он постоянно находился в обществе Меншикова, у которого он обедал несколько раз, вовсе не думая о Екатерине, которая делала вид, что она не хочет появляться, когда он приходил… Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить… Эта сцена происходила в присутствии двух слуг, которых прислал Меншиков, и одного капитана Преображенского полка, которого царь, не предвидя, что могло произойти, позвал, чтобы дать ему приказания. Она наделала много шуму в обществе, и вскоре только и говорили, что о знаках внимания и уважения со стороны царя к этой женщине… Меншиков первый это заметил и почувствовал, насколько эта женщина, которая позднее была ему очень полезна, будет иметь влияние на царя. Можно предположить, что в прекрасном подарке, который он сделал Екатерине, было больше политики, чем щедрости. Любовь, когда она завладевает серьезно сердцем мужчины, меняет весь его характер… Когда Петр I покинул эту область и отправился в Москву, он поручил одному гвардейскому капитану отвезти ее туда самым секретнейшим образом… Екатерина, приехав в Москву, жила там очень скромно, если не сказать замкнуто, в течение двух или трех лет… Именно в этот период, когда она жила в полном уединении, общаясь лишь с царем и его министрами в его присутствии, у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета, теперешняя русская императрица…
Однако, отдавая справедливость ее большим талантам, в которых нельзя ей отказать, я не пытаюсь оправдать те злоупотребления, которые она, возможно, допустила. Меня можно было бы заподозрить в пристрастности по отношению к ней, если бы я не упомянул, что именно в тот период жизни в уединении она, чувствуя ту власть, которую имеет над разумом и сердцем своего господина, задумала стать его женой. Чтобы осуществить свое намерение, она сумела воспользоваться тем разладом, который почувствовала в царской семье. Под видом человека, который стремится лишь потушить огонь противоречий между мужем и женой, между отцом и сыном, она в значительной мере способствовала раздуванию этого огня до такой степени, что все это увидели. Всем было известно недостойное обращение царя с первой женой Евдокией, с которой он развелся, заставив ее постричься в монахини, и заточил в ужасную тюрьму, а также его отношение к ее сыну Алексею Петровичу, которого он предал суду и который умер в тюрьме.
…роль Екатерины в этих интригах, которые привели к гибели матери и сына, была немалой. Она ловко сумела стать главной пружиною этих интриг, делая вид, что в этом не участвует. И она извлекла из всего такую выгоду, на которую могла только надеяться…
В частности, о судьбе брабанта, за которого их мать вышла замуж в Ливонии. Как мы уже видели, что этот человек был в свите шведского короля Карла XII. Он участвовал в Полтавской битве и имел несчастье попасть там, в плен, как и 14 тысяч его соотечественников, вместе с которыми он был привезен в Москву, чтобы служить там украшением при триумфальном вступлении 1 января 1710 года Петра I – победителя шведов – в главный город своей империи… Этот несчастный воин узнал там, по-видимому, что происходило между его женой Екатериной и царем. Но он, не ведая разницы между рогоносцем – простым смертным и венценосным рогоносцем, решил, что его положение может принести ему какое-то облегчение в его трудностях. И он попросту сообщил обо всем русскому военному комиссару, ведавшему делами пленных. Точно не известно, доложил ли комиссар царю об этом обстоятельстве… Безжалостный комиссар, то ли по своей воле, то ли по высшему приказу, немедленно отправил его, как и других пленников, в Сибирь. Если и было какое-либо различие в обхождении с ним, так оно состояло лишь в том, что он был послан в самое отдаленное место Сибири. Как говорят некоторые из его соотечественников, которые там его видели, он прожил несколько лет и умер за три года до заключения мира между Ливонией и Россией, в конце 1721 года. Согласно этому расчету невозможно не прийти к выводу, что упрек сторонников царевича Петра II в адрес герцога Гольштейнского был в их споре вполне обоснован: все дети Петра I от Екатерины родились еще при жизни этого Брабанта…
Вскоре после своего триумфального вступления в Москву жадный до трофеев Петр стал замышлять большой поход против турок, которые, казалось, хотели действовать вместе с Карлом XII. Петр I считал их, несмотря на их большую численность, не очень опасными врагами в сравнении с теми, которых он только что победил под Полтавой. Именно тогда, окрыленный славою, он захотел увенчать свою любовь тайным браком с Екатериной. Вероятно, ей было нужно переменить религию. Ведь она родилась в семье римско-католической веры, но не знала этого, а воспитывалась в лютеранской вере, которую исповедовал архипастырь, в доме которого она оказалась с малых лет. Считая себя достаточно образованной, чтобы отдать предпочтение греко-русской (православной) церкви перед всеми другими, она отреклась от двух прежних, от первой – бессознательно, по неведению, а от второй – по доброй воле. После этого ее снова крестили, как будто бы она никогда не была крещена, потому что православная церковь считает недействительными все крещения, совершенные в других христианских религиях.
Когда эта церемония была закончена, тот же поп приступил сразу, без всякого шума, к церемонии благословления ее брака с Петром I… Утверждают, что цесаревна Марта (иные называют ее Марией; у нее было два имени), любимая сестра царя, немало способствовала этой женитьбе. И в этом нет ничего невероятного. Она не только страстно любила своего брата, но и знала все достоинства иностранки, к которой он питал такую привязанность. Она никогда не симпатизировала Евдокии, несчастной первой жене царя. Она боялась ее возвращения ко двору и старалась найти этому непреодолимое препятствие и отомстить за все неприятности, которые причинила ей та высокомерная женщина. Известно, каким сильным может быть желание одной женщины отомстить другой. Одно лишь это соображение оказалось более чем достаточным, чтобы она охотно одобрила женитьбу своего брата на Екатерине…
Начиная с этого времени он хотел, чтобы она сопровождала его повсюду, как во время военных походов, так и во время различных путешествий за пределы его владений. Вернувшись из поездки в Германию, где они вместе посетили несколько дворов, царь начал войну с Персией, и Екатерина следовала за ним повсюду… Он заставил всех своих подданных присягнуть ей в верности как своей государыне и неограниченной властительнице, которая будет править ими в случае его смерти. И в этой присяге было сказано, что она, равно как Петр Великий, ее муж, имеет право назначать наследника, какого ей заблагорассудится…
Ей не чуждо было чувство любви, и, казалось, она была создана для нее… У нее не было такого недостатка, чтобы похвалиться своим постоянством и обходиться плохо с теми, к кому она проявила свою нежность. Она делала своих любовников своими друзьями, и доказательством этого является Меншиков, граф Лёвенвольд и Сапега. Она любила одного, а потом другого из этих двух последних в короткий двухлетний период ее царствования…
Екатерина и герцог Гольштейнский, ее зять, имели на севере как друзей, так и врагов. Последние, которых было больше, повсюду публиковали все, что они знали об этой свадьбе с брабантом. Сторонники Екатерины отрицали и продолжают отрицать этот факт. Но он был так хорошо освещен их врагами, что тот, кто был беспристрастен в этих спорах, прекрасно понимал, что правда была на стороне последних». (Вильбуа)


«Как только Марта была принята в число придворной челяди, она еще раз переменила религию – она приняла в Москве греческую веру и была наречена Екатериной. По недостаточности достоверных известий, полагают, что царевна Екатерина Алексеевна, сводная сестра Петра I, с которой этот монарх после долгих ссор примирился, занимала при этом священнодействии место крестной матери. Несомненно, однако, что несчастный царевич Алексей Петрович (поистине оригинальное положение для сына!) должен был играть роль крестного отца при крещении любовницы его отца и незаконной заместительницы его матери. Марта навсегда была переименована в Екатерину Алексеевну.
В течение нескольких лет Екатерина жила среди придворной челяди Петра I в качестве жены повара. В этом звании она родила в 1708 и 1709 годах принцесс Анну и Елизавету, из которых Анна была впоследствии замужем за герцогом Голштинским и была матерью Петра III, Елизавета же – императрицей России. Обеих выдавали сперва за дочерей повара; но вскоре маска эта была снята. Приблизительно около 1710 года Екатерина стала называться при дворе госпожой, и под этим новым званием она, как принадлежащая к придворному штату, повсюду сопровождала монарха как публично объявленная любовница и позже как провозглашенная императрица. Екатерина родила еще пять детей: трех дочерей, Наталью и Маргариту, умерших в детском возрасте, и еще Наталью, которая пережила своего отца лишь несколькими неделями и погребена вместе с ним, и, наконец, двух сыновей, Павла и Петра, которые умерли тоже детьми.
Наконец высокое положение Екатерины было объявлено торжественным образом. В 1713 году появился императорский указ, которым Екатерина Алексеевна была представлена Российской империи как законная супруга Петра I. Законнорожденность принцесс Анны и Елизаветы была определена этим указом бесповоротно, хотя и молчаливо». (Готтгейнер Ф.)


Екатерина Алексеевна. Andreas Meller. 1712

«Екатерина и герцог Гольштейнский, ее зять, имели на севере, как друзей, так и врагов. Последние, которых было больше, повсюду публиковали все, что они знали об этой свадьбе с брабантом. Сторонники Екатерины отрицали и продолжают отрицать этот факт. Но он был так хорошо освещен их врагами, что тот, кто был беспристрастен в этих спорах, прекрасно понимал, что правда была на стороне последних… Принимая во внимание, что уважение к людям, которых он особенно интересует (Елизавету – теперешнюю русскую императрицу и герцога Гольштейнского, который должен был стать шведским королем и русским императором, оба они считают эту женитьбу чистой фикцией), положит предел любопытству тех, кто хотел бы провести расследование надлежащим образом». (Вильбуа)
«24 августа 1702 года фельдмаршал Шереметев взял город Мариенбург, и в числе пленных, сдавшихся жестокому полководцу на милость, был пастор Глюк, со своею воспитанницей или служанкой Мартою; последнюю Шереметев передал жене полковника Балька, а у нее взял ее к себе Меншиков и подарил своей жене, у которой в услужении было уже несколько ливонских и шведских пленниц. Марта, переменившая свое имя на Екатерину, сразу сумела понравиться Меншиковой». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)

25.08.1702. Комендант Мариенбурга майор Флориан Тиль согласился на сдачу войскам Б. П. Шереметева, но при передаче крепости произошел взрыв порохового погреба, произведенный капитаном Вульфом и др. Взрыв в цитадели был воспринят Б. П. Шереметевым как нарушение соглашения о сдаче и город был отдан на поток, т.е. на разграбление, как это бывало после штурма. Сдача на аккорд была отменена и город был отдан на разграбление войскам. Согласно «Уставу прежних лет» – военному закону того времени, город, жители, их имущество в таком случае становятся военной добычей, а пленные – частной собственностью военных. В итоге, военнопленных было взято 1081 и 272 человека из гражданских, «кроме латышей и чухны и что брали ратных чинов люди». Среди гражданских записано «вдов, девиц и детей» 196 чел.
Именно тогда из-за поступка капитана Вульфа в полонное рабство к солдатам и офицерам попала Марта Скавронская, а также пробст Эрнст Глюк и его семья. Марту в 1702 взял фельдмаршал Шереметев, от него она попала к князю Меншикову. В 1703 Петр забрал у князя Меншикова Марту Скавронскую.
По другим сведениям, Марта Скавронская в 16 лет вышла замуж, Мариенбург был взят в 1700 или 1705.

«…после этой свадьбы с вышеназванным брабантом… Екатерина в ожидании мужа осталась у Глюков, где продолжала находиться на положении служанки до того момента, когда превратности войны, которую русские вели в Ливонии, открыли ей путь, вначале тернистый, который, однако, привел ее к блестящей судьбе.
Выше было сказано, что суперинтендант, у которого она жила, переезжал с места на место, в зависимости от своих дел. Он находился в Мариенбурге, когда этот город был неожиданно осажден главноначальствующим русских войск фельдмаршалом Шереметевым. Хотя город был довольно хорошо укреплен, гарнизон его был настолько слаб, что не смог оказать достойное сопротивление, и сдался на милость победителя. Жители города, чтобы снискать милосердие Шереметева, решили послать к нему пастора своей церкви. Монсеньор Глюк в сопровождении своей семьи и в роли скорее просителя, чем парламентера, отправился к этому генералу в его лагерь. Под словами «со своей семьей» нужно понимать: со своей женой, детьми и слугами. Он был очень хорошо принят русским генералом, который нарисовал великолепную картину счастья народов, живущих под властью такого великого монарха, каким был Петр I, а затем похвалил жителей Мариенбурга за их решение покориться. Он многое им обещал и выполнил из этого то, что пожелал… он поступил, как тиран, воспользовавшись своим правом победителя, и взял Екатерину в качестве военнопленной, чтобы включить ее в число своей челяди. Она выделялась своей красотой и своей пышной фигурой, поэтому он и выделил ее среди других членов семьи священника во время своей торжественной речи. Неудивительно, что, узнав, что она была служанкой, он решил взять ее себе против ее воли и, невзирая на укоры монсеньора. Таким образом, она перешла из дома господина Глюка в дом фельдмаршала Шереметева. Позднее она признавалась, что это расставание, являвшееся первой ступенькой ее возвышения, причинило ей в тот момент много огорчений. Она не только переходила из положения свободной служанки в положение крепостной у того народа, которого она не знала, что было вполне естественно, но и, кроме того, испытывала привязанность к семье, в которой она выросла, и ей было тяжело расстаться с нею навсегда… Легко догадаться, что фельдмаршал взял к себе Екатерину не для того, чтобы ее убивать… Екатерина примирилась со своей участью. Будучи женщиной ловкой и далекой от того, чтобы выражать отвращение к своему положению, она охотно была готова пойти на это.
Прошло шесть или семь месяцев с тех пор, как она появилась в том доме, когда в Ливонию приехал князь Меншиков, чтобы принять командование русской армией вместо Шереметева, который получил приказ срочно прибыть к царю в Польшу. В спешке он вынужден был оставить в Ливонии всех тех своих слуг, без которых мог обойтись. В их числе была и Екатерина. Меншиков видел ее несколько раз в доме Шереметева и нашел ее полностью отвечающей его вкусу. Меншиков предложил Шереметеву уступить ему ее. Фельдмаршал согласился, и таким образом она перешла в распоряжение князя Меншикова, который в течение всего времени, проведенного ею в его доме, использовал ее так же, как тот, от кого он ее получил, то есть для своих удовольствий… В этом плену она сумела так завладеть своим хозяином, что через несколько дней после ее появления в доме уже нельзя было сказать, кто из них двоих был рабом. Так обстояли дела, когда царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот ее приобрел… Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя… Но, как только царь уехал, она обрушила на Меншикова град упреков за то, что он так с нею поступил. Хочу верить, что она не играла комедию, если же она ее играла, то вполне очевидно, что Меншиков ей поверил, так как его любовь после этого события не только не стала меньше, а, наоборот, усилилась до такой степени, что он ничего не делал не только в своем доме, но и во всей армии без одобрения Екатерины.
Так обстояли дела, когда царь вернулся из Польши в Ливонию. Причем, он вернулся быстрее, чем предполагал. Он бы этого не сделал, если бы ему не намекнули, что его присутствие было там совершенно необходимо, потому что жители этой области покидали свои земли целыми группами, чтобы укрыться в соседних странах не столько от чумы, сколько из-за тяжелых поборов Меншикова. Последний, хотя его часто хвалят, был по своей сущности ненасытным скифом в своем стремлении к богатству. В докладах, присланных царю, было слишком много правды. Прибыв в Ливонию, царь холодно обошелся со своим фаворитом. Мотивы этого он ему объяснил в грубых выражениях. Фаворит оправдывался путем всяких измышлений и нелепых доводов, и все это было признано приемлемым именно потому, что он был фаворитом.
Так как царь намеревался остаться на некоторое время в Ливонии, то не стал жить у Меншикова, а поселился в отдельном доме, который был для него приготовлен. Но это не мешало тому, что он постоянно находился в обществе Меншикова, у которого он обедал несколько раз, вовсе не думая о Екатерине, которая делала вид, что она не хочет появляться, когда он приходил… Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить… Эта сцена происходила в присутствии двух слуг, которых прислал Меншиков, и одного капитана Преображенского полка, которого царь, не предвидя, что могло произойти, позвал, чтобы дать ему приказания. Она наделала много шуму в обществе, и вскоре только и говорили, что о знаках внимания и уважения со стороны царя к этой женщине… Меншиков первый это заметил и почувствовал, насколько эта женщина, которая позднее была ему очень полезна, будет иметь влияние на царя. Можно предположить, что в прекрасном подарке, который он сделал Екатерине, было больше политики, чем щедрости…». (Вильбуа)

«1703. В один из таких вызовов, проводя время за веселыми пирушками в московском доме своего любимца, Петр увидел Екатерину. Она понравилась государю: в это время он уже разошелся со своей любовницей Анной Монс, изменившей Петру. Петр взял Екатерину к себе; она тогда уже порядочно освоилась с русским языком и изъявила охоту принять православную веру. Ее крестным отцом был молодой Алексей, сын Петра…». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)


Пётр и Екатерина. Зубов. 1720

«1710 год. Узнав, что царь, или, как он приказывает себя называть, дворянин Михайлов, собирается уходить со своим отрядом, я отправился к нему на судно проститься с ним и застал (у него) его наложницу Екатерину Алексеевну, о которой уже сказано выше, шаутбенахта дворянина Михайлова». (Записки датского посланника)

«В тот момент (1711), когда он меньше всего об этом думал, он оказался окруженным турецкой армией со всех сторон на маленьком пространстве. Турецкая армия состояла из 150 тысяч человек, у него же было лишь 30 тысяч человек, безмерно уставших от длинных переходов, которые он заставил их совершить по безводным и пустынным местам, где они испытывали во всем недостаток. В течение трех дней у его солдат не было ни хлеба, ни других продуктов. Усталость солдат была такова, что, лежа на своих ружьях, они не могли пошевелиться. Сам царь, видя, что оказался без всяких источников снабжения, и не надеясь получить их откуда-либо, в отчаяньи удалился в свою палатку, где, подавленный горем и упавший духом, растянулся на кровати и предавался своему унынию, не желая никого видеть и ни с кем разговаривать.
В то время Екатерина, которая его сопровождала в этом походе, нарушив его запрет никого не впускать к нему в палатку, пришла туда и внушила ему, что необходимо проявить больше твердости. Она доказала ему, что еще есть выход и нужно постараться что-то сделать, а не предаваться отчаянию. Этот выход состоял в том, чтобы попытаться заключить наименее выгодный мир путем подкупа Каймакама и Великого везира…
Их уверенность возросла еще больше, когда вернулся человек, которого она тайно посылала к Каймакаму. Он принес ответ, что можно посылать к Великому везиру русского комиссара, имеющего полномочия вести мирные переговоры. Дело было вскоре завершено, несмотря на угрозы и интриги шведского короля, который, узнав о положении русских войск, самолично приехал в турецкий лагерь… С этого дня в русский лагерь стало поступать достаточное количество продовольствия. На следующий день хорошо снабженная армия отправилась в путь к русской границе, куда она прибыла в достаточно хорошем состоянии, чтобы окончательно выбить шведов с Балтийского моря…». (Вильбуа)

12.07.1711 г. Петр и Екатерина в лагере при Пруте. В турецком лагере заключен трактат (на турецком и на русском языках (копия на итальянском языке) был разменен, аманатами оставлены П. П. Шафиров и М. Б. Шереметев. Пока оформлялись документы и прикладывались печати, «паки от Е. ц. в. присланы адъютанты Павел Ягужинской, да Антон Виер (А. М. Девьер) с словесным указом, чтоб оной договор скоряя окончать и розменятца».

«Вскоре после своего триумфального вступления в Москву жадный до трофеев Петр стал замышлять большой поход против турок, которые, казалось, хотели действовать вместе с Карлом XII. Петр I считал их, несмотря на их большую численность, не очень опасными врагами в сравнении с теми, которых он только что победил под Полтавой.
Именно тогда, окрыленный славою, он захотел увенчать свою любовь тайным браком с Екатериной. Вероятно, ей было нужно переменить религию. Ведь она родилась в семье римско-католической веры, но не знала этого, а воспитывалась в лютеранской вере, которую исповедовал архипастырь, в доме которого она оказалась с малых лет. Считая себя достаточно образованной, чтобы отдать предпочтение греко-русской (православной) церкви перед всеми другими, она отреклась от двух прежних, от первой – бессознательно, по неведению, а от второй – по доброй воле. После этого ее снова крестили, как будто бы она никогда не была крещена, потому что православная церковь считает недействительными все крещения, совершенные в других христианских религиях.
Когда эта церемония была закончена, тот же поп приступил сразу, без всякого шума, к церемонии благословления ее брака с Петром I… Утверждают, что цесаревна Марта (иные называют ее Марией; у нее было два имени), любимая сестра царя, немало способствовала этой женитьбе. И в этом нет ничего невероятного. Она не только страстно любила своего брата, но и знала все достоинства иностранки, к которой он питал такую привязанность. Она никогда не симпатизировала Евдокии, несчастной первой жене царя. Она боялась ее возвращения ко двору и старалась найти этому непреодолимое препятствие и отомстить за все неприятности, которые причинила ей та высокомерная женщина. Известно, каким сильным может быть желание одной женщины отомстить другой. Одно лишь это соображение оказалось более чем достаточным, чтобы она охотно одобрила женитьбу своего брата на Екатерине…». (Вильбуа)
Обычно, считается, что у Петра I было две сестры Марфа (1652—1707) и Мария (1660—1723), а не одна Марта-Мария (1652—1723).


Брак Екатерины. Зубов

«Начиная с этого времени (1711) он хотел, чтобы она сопровождала его повсюду, как во время военных походов, так и во время различных путешествий за пределы его владений. Вернувшись из поездки в Германию, где они вместе посетили несколько дворов, царь начал войну с Персией, и Екатерина следовала за ним повсюду… Он заставил всех своих подданных присягнуть ей в верности как своей государыне и неограниченной властительнице, которая будет править ими в случае его смерти. И в этой присяге было сказано, что она, равно как Петр Великий, ее муж, имеет право назначать наследника, какого ей заблагорассудится…». (Вильбуа)
«Но так как в это военное время император Петр I часто бывал за пределами страны, а императрица Екатерина повсюду следовала за ним в чужие страны». (Дневник фон-Мюнниха)
«Так продолжалось до тех пор, пока он не был пленен чарами одной ливонской пленницы, которую ему уступил князь Меншиков. Он не только женился на ней, но даже, в ущерб правам царевича Алексея Петровича, передал наследование российской короны детям, которых он имел от этой пленницы, ставшей царицею и известной с тех пор под именем Екатерины. С нею он отправился путешествовать по различным европейским дворам. Все это восстановило против него многих членов его семьи, а также семьи царицы Евдокии…
Он побывал с ней в Копенгагене, Берлине, Дрездене и Амстердаме, откуда хотел отвезти ее во Францию. Однако эта поездка не состоялась из-за вопросов церемониала, которые были нарочно придуманы герцогом Орлеанским, знавшим всю историю ливонской пленницы. Проблема заключалась в представлении Екатерины герцогине де Берри, первой принцессе крови и внучке короля Франции…
Царь, посмотрев на нее, сказал: «Екатерина, мне кажется, что мы оба смутились, но я рассчитываю, что мы разберемся этой ночью». И, повернувшись к Меншикову, он ему сказал: «Я ее забираю с собой». Сказано — сделано. И без всяких формальностей он взял ее под руку и увел в свой дворец… «Послушай, я тебе не возвращу Екатерину, она мне нравится и останется у меня. Ты должен мне ее уступить». Меншиков дал свое согласие кивком головы с поклоном и удалился, но царь позвал его во второй раз и сказал: «Ты, конечно, и не подумал о том, что эта несчастная совсем раздета. Немедленно пришли ей что-нибудь из одежды. Она должна быть хорошо экипирована». Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить». (Вильбуа)
04.01.1716 г. Петр и Екатерина ездили к А. М. Девьеру на крестины его дочери, где застали А. Д. Меншикова. Туда же приехали Ф. М. Апраксин, Г. И. Головкин, П. П. Шафиров, и «бавясь до 8 часу пополудни, розъехались по домам». Петр пожаловал жене Девьера 15 червонных, а бабушке «на кашу» 1 червонец.

«Император сочетался браком с императрицею в присутствии нескольких свидетелей 19 февраля 1706 г.; но титул царицы и величества дал ей только тогда, когда у нее обнаружились признаки беременности…». (Генрих Седерберг)
Москва. 29-го марта 1711. «В день своего отъезда. Его Величество объявил, что Екатерина Алексеевна, которая пользуется его любовью, и от которой у него уже родилось две – царевны, впредь должна быть признаваема царицей. Здесь, говорят, будто Его Величество повенчался с нею в Смоленске перед отъездом отсюда». (СИРИО. Т. 50)
Хотя было мнение, что Петр в феврале 1712 обвенчался с Мартой, принявшей православие и ставшей Екатериной Алексеевной.
Ч. Витворт. C.-Петербург. 20-го февраля 1711. «Вчера Царь торжественно сочетался браком с государыней Екатериной Алексеевной». (СИРИО. Т. 61.)
В 1702 Екатерине было 13 лет, а в момент свадьбы с императором, в 1706 – 16 лет, в 1712 – 23 года.


Семья Петра I. Эмаль. Г. С. Мусикийский. 1720

Екатерина имела детей: Анна (1707—28), Екатерина (1707—8), Елизавета (1709—61), Мария (1713), Маргарита (1714—15), Петр (1715—19), Павел (1717), Наталья (1718—25).
«Очевидно, Петр не отличался большой нежностью чувств… его переписка с Екатериной, такая нежная в том, что ее касается, полна выражений, свидетельствующих о постоянной заботливости о здоровье и благополучии двух его дочерей, Анны и Елизаветы, которых он в шутку называл „воровками“, потому что они отнимали у него время, но также величал „своим нутром“ (Eingeweide). Каждый день он заходил к ним в классную комнату и следил за их занятиями». (К. Валишевский. Петр Великий)

«Когда Петр I покинул эту область и отправился в Москву, он поручил одному гвардейскому капитану отвезти ее туда самым секретнейшим образом… Екатерина, приехав в Москву, жила там очень скромно, если не сказать замкнуто, в течение двух или трех лет… Именно в этот период, когда она жила в полном уединении, общаясь лишь с царем и его министрами в его присутствии, у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета, теперешняя русская императрица…». (Вильбуа)


Екатерина Алексеевна. Г. С. Мусикийский. 1716

«…Девьеру – генерал-полицеймейстеру, заслуженному офицеру, бывшему в большой милости у Петра Великого и даже у самой императрицы, доверивших ему обязанности воспитателя обеих великих княжон Анны и Елизаветы Петровны…
Но так как в это военное время император Петр I часто бывал за пределами страны, а императрица Екатерина повсюду следовала за ним в чужие страны, обе принцессы, Анна и Елизавета Петровны, не имели никакого двора и находились под надзором только двух женщин: одной русской по имени Ильинишна и другой из Карелии, звавшейся Елизавета Андреевна, таким образом их воспитание не соответствовало тому, чего требовало их рождение, и только после смерти Петра Великого к ним была приставлена француженка, мадемуазель Лонуа, чтобы обучать их французскому языку; но эта дама не жила при дворе и виделась с принцессами только в часы занятий. Как мы сказали выше, генерал Девьер, обер-полицеймейстер, исполнял обязанности воспитателя этих принцесс…». (Дневник фон-Мюнниха)


Портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. 1717

«…родилась… принцесса Анна – 27 января 1707 г.; принцесса Елизавета – 18 декабря 1709 г.». (Генрих Седерберг)
«…у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета, теперешняя русская императрица… именно в тот период жизни в уединении она, чувствуя ту власть, которую имеет над разумом и сердцем своего господина, задумала стать его женой. Чтобы осуществить свое намерение, она сумела воспользоваться тем разладом, который почувствовала в царской семье. Под видом человека, который стремится лишь потушить огонь противоречий между мужем и женой, между отцом и сыном, она в значительной мере способствовала раздуванию этого огня до такой степени, что все это увидели. Всем было известно недостойное обращение царя с первой женой Евдокией, с которой он развелся, заставив ее постричься в монахини, и заточил в ужасную тюрьму, а также его отношение к ее сыну Алексею Петровичу, которого он предал суду и который умер в тюрьме.
Я не буду вдаваться в детали этих двух трагических историй, которые наделали столько шума в обществе, но я должен сказать, что роль Екатерины в этих интригах, которые привели к гибели матери и сына, была немалой. Она ловко сумела стать главной пружиною этих интриг, делая вид, что в этом не участвует. И она извлекла из всего такую выгоду, на которую могла только надеяться…». (Вильбуа)


Семья Петра I. Эмаль. Г. С. Мусикийский. 1717 г.

16.03.1720 г. А. М. Девьер писал А. Д. Меншикову, что Петр и Екатерина семь дней употребляли воду, а теперь перестали, о намерении их ехать на Петровские заводы 20.03, а оттуда, после нескольких дней пребывания, в СПб.
04.08.1720 г. А. М. Девьер писал А. Д. Меншикову, что Петр на транспорте ходил к Выборгу и «бывши тамо дни с три, возвратился и пробовал кораблей „Ангута“, „Леснова“ и „Северный Орел“ и всех лучше в пробе явился „Северный Орел“ и потом „Лесной“ и потом Е.в. изволил быть в Питергофе» с Екатериной.
09.11.1721 г. указ Екатерины, переданный через А. М. Девьера, об освобождении от постоя «оконишного мастера Никласа Блека».
04.12.1721 г.
Указ Екатерины, переданный через А. М. Девьера, о том, чтобы кн. И. А. Голицына отпустить «для его нужд» из СПб в Москву и вернуться ему по последнему зимнему пути; то же о бригадире Вл. П. Шереметеве.


Зимний дворец Екатерины I. 1723—26

Судя по всему Петр не представлял происхождения своей императрицы.
«Именно в это время, через три месяца после коронования (26 мая 1724 года), один непредвиденный случай открыл и установил происхождение этой государыни. Вот как это произошло. Некий крестьянин, конюх на одном из постоялых дворов в Курляндии, будучи пьяным, поссорился с другими подобными ему людьми, такими же пьяными. На этом постоялом дворе находился в то время чрезвычайный польский посланник, который ехал из Москвы в Дрезден и оказался свидетелем этой ссоры. Он слышал, как один из этих пьяниц, переругиваясь с другими, бормотал сквозь зубы, что, если бы он захотел сказать лишь одно слово, у него были бы достаточно могущественные родственники, чтобы заставить их раскаяться в своей дерзости. Посланник, удивленный речами этого пьяницы, справился о его имени и о том, кем он мог быть. Ему ответили, что это польский крестьянин, конюх, и что зовут его Карл Скавронский. Он посмотрел внимательно на этого мужлана, и по мере того, как его рассматривал, находил в его грубых чертах сходство с чертами императрицы Екатерины, хотя ее черты были такими изящными, что ни один художник не мог бы их схватить.


Портрет графини А. К. Воронцовой (урожденной Скавронской). Антропов А. П. 1763

Пораженный таким сходством, а также речами этого крестьянина, он написал о нем письмо не то в шутливой, не то насмешливой форме тут же, на месте, и отправил это письмо одному из своих друзей при русском дворе. Не знаю каким путем, но это письмо попало в руки царя. Он нашел необходимые сведения о царице на своих записных дощечках, послал их губернатору Риги князю Репнину и приказал ему, не говоря, с какою целью, разыскать человека по имени Карл Скавронский, придумать какой-нибудь предлог, чтобы заставить его приехать в Ригу, схватить его, не причиняя, однако, ему никакого зла, и послать его с надежной охраной в полицейское отделение при суде в качестве ответчика по судебному делу, начатому против него в Риге. Князь Репнин в точности исполнил приказание царя. К нему привели Карла Скавронского. Он сделал вид, что составляет против него судебный акт по обвинению его в том, что он затеял спор, и послал его в суд под хорошей охраной, якобы имея обвиняющие его сведения.
Прибыв в суд, этот человек предстал перед полицейским генерал-лейтенантом, который, согласно указанию царя, затягивал его дело, откладывая со дня на день, чтобы иметь время получше рассмотреть этого человека и дать точный отчет о тех наблюдениях, которые сделает. Этот несчастный приходил в отчаяние, не видя конца своему делу. Он не подозревал о том, что около него находились специально подготовленные люди, которые старались заставить его побольше рассказать о себе, чтобы потом на основании этих сведений провести тайное расследование в Курляндии.


Екатерина Алексеевна. Л. Каравак. 1717

Благодаря этому было установлено совершенно точно, что этот человек являлся братом императрицы Екатерины. Когда царь в этом совершенно убедился, то Карлу Скавронскому внушили, что, поскольку он не смог добиться справедливости от генерал-лейтенанта, то должен подать ходатайство самому царю. Ему обещали для этой цели заручиться протекцией таких людей, которые не только найдут для него способ поговорить с царем, но подтвердят также справедливость его дела.
Те, кто осуществлял эту маленькую интригу, спросили у царя, когда и где хочет он увидеть этого человека. Он ответил, что в такой-то день он будет обедать инкогнито у одного из своих дворецких по имени Шепелев, и приказал, чтобы Карл Скавронский оказался там к концу обеда. Это было исполнено. Когда наступило время, этот человек украдкой был введен в комнату, где находился царь. Царь принял его просьбу, и у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть просителя, пока ему как будто бы объясняли суть дела. Государь воспользовался этим случаем, чтобы задать Скавронскому ряд вопросов. Его ответы, хотя и несколько запутанные, показали царю довольно ясно, что этот человек был, несомненно, братом Екатерины. Когда его любопытство на этот счет было полностью удовлетворено, царь внезапно покинул этого крестьянина, сказав ему, что посмотрит, что можно для него сделать, и чтобы он явился на другой день в тот же час. Царь, убедившись в этом факте, захотел устроить сцену в своем экстравагантном вкусе… Скавронскому приказали оставаться в том же доме, где он жил. Его заверили, что у него не будет ни в чем недостатка, и, кроме того, попросили не слишком показываться на людях и поступать во всем так, как ему скажет хозяин, у которого он находился. Утверждают, что все прежнее царское величие Екатерины было уязвлено и оскорблено этим опознаванием и что, конечно, она избрала бы себе другое происхождение, если бы только была на то ее воля». (Вильбуа)


Екатерина Алексеевна

«В Государственном архиве сохранились следующие документы: чрез 20 лет по взятии Mapиенбурга, когда Катерина была уже царицею, в конце 1722 года, неизвестно по какому поводу, Петр, дал повеление, чрез генерал-прокурора Ягужинскаго, Рижскому губернатору князю Репнину отыскать Лифляндскаго крестьянина Скаворонскаго: он найден, взят под крепкий караул и отправлен в Москву к кабинет-секретарю Макарову. Месяца чрез два Макаров уведомил князя Репнина». (Н. Устрялов. Т. 4. Ч. 1)


Екатерина Алексеевна. И. Н. Никитин 1717 (Флоренция)

Ранее это происхождение скрывалось, пока не было публично вынесено в свет Меншиковым. Дьячок Василий Федоров донес на отставного капрала Ингерманландского полка Василия Кобылина, капрал говорил как очевидец о Екатерине: «…она не природная и не русская, и ведаем мы, как она в полон взята и приведена под знамя в одной рубахе и отдана под караул и караульной-де наш офицер одел на нее кафтан». Василий Кобылин был арестован, пытан и казнен, а имение его отписано в казну.
«В частности, о судьбе брабанта, за которого их мать вышла замуж в Ливонии. Как мы уже видели, что этот человек был в свите шведского короля Карла XII. Он участвовал в Полтавской битве и имел несчастье попасть там, в плен, как и 14 тысяч его соотечественников, вместе с которыми он был привезен в Москву, чтобы служить там украшением при триумфальном вступлении 1 января 1710 года Петра I – победителя шведов – в главный город своей империи… Теперь мне хочется проследить судьбу брабанта, который после падения Ливонии последовал за шведским королем в походе на Россию и, в конечном счете попал под Полтаву, где, как я уже сказал, этот брабант был взят в плен и затем отправлен в Москву. Посмотрим, что с ним стало. Этот несчастный воин узнал там, по-видимому, что происходило между его женой Екатериной и царем. Но он, не ведая разницы между рогоносцем – простым смертным и венценосным рогоносцем, решил, что его положение может принести ему какое-то облегчение в его трудностях. И он попросту сообщил обо всем русскому военному комиссару, ведавшему делами пленных. Точно не известно, доложил ли комиссар царю об этом обстоятельстве… Безжалостный комиссар, то ли по своей воле, то ли по высшему приказу, немедленно отправил его, как и других пленников, в Сибирь. Если и было какое-либо различие в обхождении с ним, так оно состояло лишь в том, что он был послан в самое отдаленное место Сибири. Как говорят некоторые из его соотечественников, которые там его видели, он прожил несколько лет и умер за три года до заключения мира между Ливонией и Россией, в конце 1721 года. Согласно этому расчету невозможно не прийти к выводу, что упрек сторонников царевича Петра II в адрес герцога Гольштейнского был в их споре вполне обоснован: все дети Петра I от Екатерины родились еще при жизни этого Брабанта…». (Вильбуа)



2. Коронация
В 1723 году Петр объявил Екатерину императрицей, а в мае 1724 торжественно короновал в Москве. Хотя в церемонии коронации приняли участие, все будущие участники переворотов, основанием для сохранения за императрицей и ее потомками трона империи коронация не стала.


Коронация Екатерины. Зубов

«В 1721 году император потребовал от членов вновь учрежденного духовного суда особой присяги, по которой они должны были принести клятву верноподданничества как ему, так и Екатерине. Это было подготовлением к другой, более торжественной присяге, которая последовала в ближайшем же году.
В 1722 году Петр I формально назначил Екатерину своею наследницей после его смерти – шаг, в котором он, конечно, раскаялся, увидев незадолго до своей смерти, что он во многом обманулся.
Но пока Петр оставался в заблуждении, он делал все, чтоб придать Екатерине возможно большие отличия в глазах всего мира. Он даже короновал ее в Москве в начале 1724 года». (Готтгейнер Ф.)

От г. де-Кампредона Mocква. 26 мая 1724. «Весьма и особенно замечательно то, что над Царицей совершен был, против обыкновения, обряд помазания, так что этим она признана правительницей и Государыней после смерти Царя, своего супруга.
Нельзя того же сказать о втором приезжем, саксонском полковнике Крюгере, присланному сюда польским королем под предлогом принесения поздравленния Царице, по случаю ее коронования. Этот полковник был когда-то адъютантом кн. Меншикова; он, тотчас по приезде, принят был в аудиенции Царем и ему оказывают особенное внимание». (СИРИО. Т. 52)
«1724 год. Май 7. Коронация Екатерины. Перед входом в церковь государь и государыня были встречены и приветствованы всем духовенством в богатейших облачениях Шествие из дворца в церковь открывала половина отряда сформированной недавно лейб-гвардии в сапогах со шпорами и с карабинами в руках. Составляющие этот отряд 68 человек имеют все офицерские чины; сам император состоит в нем капитаном, генерал-прокурор и генерал-лейтенант Ягужинский капитан-поручиком, генерал-майор Мамонов старшим поручиком, и т. д. После того шли под предводительством своего гофмейстера 12 пажей императрицы, все в зеленых бархатных кафтанах, парчовых камзолах и проч., в белокурых париках и с белыми перьями на шляпах. За ними следовали четыре взрослых пажа или денщика императора. Затем шел церемониймейстер Шувалов во главе лифляндских, эстляндских и прочих депутатов от провинций, также бригадиров, генерал-майоров, всего генералитета и других должностных лиц; потом – теперешний государственный маршал Толстой с своим большим серебряным маршальским жезлом (на верхнем конце которого красовался двуглавый российский орел, осыпанный драгоценными камнями) и в сопровождении двух герольдов – обер-герольдмейстера Плещеева и графа Санти. Далее следовали господа, которые несли регалии, а именно, прежде всего тайный советник барон Остерман, тайный советник и сенатор князь Дмитрий Михайлович Голицын и еще двое несли на большой подушке коронационную мантию императрицы. Мантия эта была из парчи с вышитыми по ней двуглавыми орлами и коронами, подбитая горностаем и весом, как говорили, в 150 фунтов. Один аграф, которым она застегивалась спереди, стоил будто бы около 100 000 рублей (вещь эта была та самая, которую недавно похитил в С.-Петербурге несчастный ювелир Рокентин). Потом несены были на богатых подушках три собственно так называемые регалии: держава – князем Долгоруким, бывшим российским послом в Дании и Франции, скипетр – старым сенатором графом Мусиным-Пушкиным и новая великолепная императорская корона – генерал-фельдцейхмейстером графом Брюсом. За ними шел его величество император в летнем кафтане небесно-голубого цвета, богато вышитом серебром, в красных шелковых чулках и в шляпе с белым пером. Подле него шли генерал-фельдмаршал князь Меншиков и князь Репнин, который, как старший генерал, был в этот день произведен в фельдмаршалы. Вслед за государем шествовала ее величество императрица в богатейшей робе, сделанной по испанской моде, и в головном уборе, осыпанном драгоценными камнями и жемчугом. Платье на ней было из пурпуровой штофной материи с богатым и великолепным золотым шитьем, и шлейф его несли 5 статс-дам, а именно княгиня Меншикова, супруга великого канцлера Головкина, супруга генерал-фельдцейх-мейстера Брюса, генеральша Бутурлина и княгиня Трубецкая. Его королевское высочество, наш герцог, вел государыню за руку; возле них в качестве ассистентов шли еще великий адмирал Апраксин и великий канцлер граф Головкин, а немного позади – генерал-лейтенант и генерал-прокурор Ягужинский и генерал-майор Мамонов, как капитан-поручик и поручик лейб-гвардии ее величества. Непосредственно за ними следовали 6 статс-дам императрицы: г-жи Олсуфьева, Кампенгаузен, Вилльбуа (сестра княгини Меншиковой), Волынская и сестра ее – девица Нарышкина, все в богатых робах. Затем шли попарно прочие дамы, принадлежащие к свите императрицы, именно 13 замужних и 12 незамужних, за ними – некоторые придворные кавалеры и, наконец, в заключение – другая половина лейб-гвардии. Все духовенство шло в церковь впереди процессии, и его высочество, наш герцог, вел императрицу за руку до самого трона». (Дневник Берхгольца)
«Если Меншиков мог всегда так счастливо избегать заслуженных им последствий своих проступков и нередко побеждать своих обвинителей, этим он был обязан по большей части Екатерине. За то и он заботился об интересах Екатерины. С этими заботами он соединял всегда и собственную выгоду. Так как ни один из сыновей Петра и Екатерины не остался в живых, то Меншиков задумал возвести Екатерину по смерти Петра на престол ее супруга. Он сообщил эту идею Петру, который одобрил ее. Таким образом, она была объявлена наследницей престола и коронована в 1724 году. Легко было предвидеть, что князь Меншиков, бывший двигателем всего этого дела, станет кормчим в государстве, если по смерти Петра Екатерина взойдет на трон». (Готтгейнер Ф.)


В память коронации Императрицы Екатерины I. 6 мая 1724


В память коронации Императрицы Екатерины I. 7 мая 1724


В память коронации Императрицы Екатерины I


В память коронации Екатерины I

«Вместе с ним и некоторыми лицами царь придумал способы для передачи после себя престола своей супруге Екатерине и рожденным от нее детям, за исключением потомства умершего царевича. Он принял очень решительные меры: дозволено было каждому отцу семейства, не исключая и государя, назначать своим наследником произвольно избранную личность, устраняя своих детей и родственников. Этот закон послужил основанием для духовного завещания, посредством которого царь передал корону своей жене». (Abrege de la vie du c-t Tolstoy)


«После смерти царя Петра I юный Петр имел полное право на трон, но в собрании сословий Петр упразднил естественное право, дающее детям право наследовать родителям, заменив его иным, согласно которому он указал, что каждый отец семьи, и не только в обычных семействах, но и в царском доме, может назвать своим наследником того, кого сочтет нужным, даже в ущерб своим детям и родственникам, не будучи принужден как-либо объяснять подобную несправедливость, кроме как тем, что он не нашел никого другого, более способного распорядиться после его смерти тем добром, которое он оставляет. Благодаря этому Петр I назвал преемницей своей короны царицу Екатерину, свою жену, согласно тому завещанию, которое он сделал по этому случаю. Но, будучи по некоторой причине разочарован в ней, он порвал завещание и намеревался оставить корону своему племяннику». (Герцог Де Лириа-и-Херика)
От г. де-Кампредона. С.-Петербург. 1725. «Царица все еще беспокоится об участи своих дочерей, хотя Царь и обещал ей положительно, что одна из них сделается его наследницей. Царицу страшит новая склонность Монарха к дочери валахскаго господаря. Она, говорят, беременна уже несколько месяцев, отец же у нее человек очень ловкий, умный и пронырливый. Царица и боится, как бы Царь, если девушка эта родит сына, не уступил убеждениям принца валахскаго и не развелся с супругою для того, чтобы жениться на любовнице, давшей престолу наследника мужского пола. Этот страх не лишен основания и подобные примеры бывали». (СИРИО. Т. 49)

«1724 год. Ноябрь 9-го. Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, именно что вчера вечером камергер Монс по возвращении своем домой был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест в доме последнего; также, что арестованы еще двое других, именно маленький кабинетный секретарь императрицы и ее камер-лакей, которые были постоянно в каких-то сношениях с камергером. Их, говорят, отвели в летний дворец императора. Это арестование камергера Монса тем более поразило всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости. В чем он провинился – покажет время; между тем сестра его, генеральша Балк, говорят, с горя слегла в постель и в совершенном отчаянии.
11-го. Молодой Апраксин рассказывал, что Монс первые два дня сидел под арестом в своей комнате, охраняемой часовыми, но что теперь его перевезли в зимний дворец императора, где заседает Верховный суд, делающий ему допросы под покровом величайшей тайны. Апраксин же говорил, что Монс в эти два дня страшно изменился и что у него будто бы от страху был удар; впрочем, он продолжает утверждать, что не знает за собою никакой вины. Генеральша Балк со страху все еще лежала в постели очень больная.
13-го. Сегодня мы узнали, что поутру Ушаков арестовал также генеральшу Балк, которую поместили у него в доме в той же комнате, где сидел несколько дней ее брат. Дом этот, говорят, весь окружен часовыми. Сегодня же, как мы слышали, арестовали и молодого камергера Балка, но он покамест сидит только в своем доме или в доме матери. После обеда во всем городе объявляли с барабанным боем и прибивали к стенам извещения, что так как камергер Монс и сестра его Балк неоднократно позволяли подкупать себя и потому арестованы, то всем, кому что-нибудь известно об этом или кому приходилось давать им, вменяется в непременную обязанность и под страхом тяжкого наказания немедленно заявлять о себе. Думают поэтому, что дело этих арестантов примет весьма опасный оборот. Говорят, что они во многом уже уличены из собственных их писем.
14-го И в этот день о Монсе и генеральше Балк опять объявляли с барабанным боем то же самое, что и накануне, почему здесь все того мнения, что дело их кончится плохо, тем более что явилось уж много лиц, от которых они принимали подарки.
15-го объявляли с барабанным боем, что на другой день, в 10 часов утра, перед домом Сената над бывшим камергером Монсом, сестрою его Балк, секретарем и камер-лакеем императрицы за их важные вины совершена будет казнь. Известие это на всех нас произвело сильное впечатление: мы никак не воображали, что развязка последует так быстро и будет такого опасного свойства. Молодой Апраксин говорил за верное, что Монсу на следующий день отрубят голову, а госпожу Балк накажут кнутом и сошлют в Сибирь. Говорили, что поутру г-жу Балк вместе с секретарем и камер-лакеем, а после обеда и Монса, перевезли в крепость. К последнему в то же время привозили пастора Нацциуса (здешней немецкой церкви), который должен был приготовить его к смерти.
16-го, в 10 часов утра, объявленные накануне казни совершены были против Сената, на том самом месте, где за несколько лет повесили князя Гагарина. Бывший несчастный камергер Монс по прочтении ему приговора с изложением некоторых пунктов его вины был обезглавлен топором на высоком эшафоте. После того генеральше Балк дано по обнаженной спине 11 ударов кнутом (собственно только 5); затем маленькому секретарю дано кнутом же 15 ударов и объявлена ссылка на 10 лет на галеры для работы при рогервикской гавани, а камер-лакею императрицы, также приговоренному к ссылке в Рогервик, – ударов 60 батогами. Из приговора явствовало также, что сын генеральши Балк, камергер Балк, не останется при дворе, а будет в чине капитана отправлен на службу в дивизию генерал-лейтенанта Матюшкина, куда последует за братом с чином сержанта и младший сын генеральши Балк, состоявший пажом при императрице». (Дневник Берхгольца)

«Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь. Когда же он сказал о своем намерении графам Толстому и Остерману, оба они кинулись к его ногам, чтобы заставить его отказаться от этого. И если это им удалось, то не потому, что они ему доказали, что самое мудрое решение состояло в том, чтобы замять это дело как можно быстрее, иначе оно станет в глазах всего мира первым знаком его бесчестия: это им удалось лишь потому, что они затронули вопрос о его двух дочерях от этой женщины, к которым он питал большую нежность. В то время шли переговоры об их замужестве с европейскими государями, которые, конечно, не захотели бы на них жениться после такого скандала.
Приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее. Мне известно от одной французской девушки (фрейлины, которая прислуживала цесаревнам Анне и Елизавете), что царь, вернувшись однажды вечером из крепости в Петербурге, где шел процесс над господином Монсом де ла Круа, внезапно вошел в комнату молодых цесаревен, которые занимались какой-то свойственной их положению работой вместе с несколькими девушками, находившимися при них для их воспитания и развлечения. По словам фрейлины, он имел такой ужасный, такой угрожающий вид, был настолько вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось пребывали в конвульсиях. Он ходил несколько минут, не говоря никому ни слова и бросая страшные взгляды на своих дочерей, которые, дрожа от испуга, тихонько проскользнули вместе с девушками в другую комнату и укрылись там. Раз двадцать он вынимал и прятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса, и ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось такими страшными гримасами и судорогами, что фрейлина-француженка, которая не смогла еще убежать, не зная, куда деваться, спряталась под стол, где она оставалась, пока он не вышел. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он стукнул дверью с такой силой, что разбил ее». (Вильбуа)

«Около того же времени царица страстно влюбилась в своего камергера Монса, молодого человека весьма красивой наружности. Эта интрига велась очень тайно; но любовник вел себя так неосторожно, что царь решил казнить его смертию, под предлогом обнаруженного им лихоимства. Царский гнев распространился на всех участников этой интриги: родная сестра Монса, жена генерал-лейтенанта Балка, была сечена публично рукою палача у подножия эшафота, на котором брату ее отсекли голову. Царь (как многие уверяют) хотел казнить и царицу вместе с Монсом, но Толстой успел отговорить его. Сделанное завещание царь сжег в первую минуту гнева; но он не успел сделать никакого распоряжения о преемстве престола, скончавшись почти внезапно через шесть недель». (Дневник фон-Мюниха)
«1724. В декабре месяце свершилось обручение великой княжны Анны Петровны с его высочеством герцогом Голштейн-Готторпским, и на сем торжестве имел я честь в последний раз видеть Петра Великого.
Здесь услышал я, что император Петр Великий в двадцать восьмой день января 1725 года скончался, и супруга его императрица Екатерина приняла престол российский». (Записки Миниха-сына)

«Имелось обстоятельство, которое могло дать повод предположению, что Петр Первый был отравлен своей второй женой Екатериной, чтобы избежать его гнева и мести, которую, как были уверены, он замышлял против нее из-за ее скандальных и постыдных отношений с господином Монсом де ла Круа. Обстоятельство это состоит в том, что этот государь умер вскоре после того, как эта интрига была открыта, а царица Екатерина слыла женщиной достаточно ловкой и смелой для того, чтобы попытаться быстро и любым способом отделаться от оскорбленного и беспощадного мужа, гнев которого был особенно страшен, когда он его скрывал… Приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее… Этого любовника звали Монс де ла Круа. Он родился в Москве. Родители его были немцы, считавшие себя выходцами из Франции, что подтверждает его фамилия. Это был один из самых красивых людей, каких только можно встретить. Страсть Екатерины к нему была такой сильной, что все это замечали. И, конечно, она стала известна царю. Жертвой этой любви оказался любовник. Петр I назначил комиссаров, которых сам же и возглавил, чтобы допросить преступника конфиденциально, секретно… Эта интрига протекала так неосторожно, что в какой-то момент царица могла бы быть низвергнута с вершины величия в пропасть самого трагического бесчестия… Что касается любовницы, то царь получил удовлетворение от того, что через 10 или 12 дней после казни, о которой только что говорилось, ей показали тело ее любовника и его голову, посаженную на кол посреди площади… Я знаю, что это приключение дало повод как в России, так и в дальних странах, подозревать Екатерину в том, что она, как ловкая женщина, предупредила намерения своего мужа, отравив его. Никогда не было более ошибочного предположения, хотя оно и казалось правдоподобным…». (Вильбуа)
Всепьянейший Собор Зотова: «В заключение описания этого праздника, учрежденного царем Петром I, нелишне будет заметить, что, когда он праздновал его в третий раз, его настигла смерть, до которой он прежде довел столько других людей. С тех пор об этом празднике при русском дворе больше уже не было речи». (Вильбуа)


Медаль в честь Петра I и Екатерины I. 1725

Действия Петра I привели к необходимости замены верховного руководства. Вероятно, в смещении Петра непосредственно участвовали Екатерина, Толстой, Меншиков, Голштинский принц, Басевич и Ягужинский. При этом лица, непосредственно участвовавшие в перевороте, столкнулись не только с возможностью утраты позиций, но и прямой гибели. Против них, под эгидой передачи трона Великому князю, возник заговор, он опирался на легитимную традицию, а потому был неудачен.

«Но этот истинный Отец Отечества умер несколько недель спустя, 28 января 1725 года. Лишь за несколько дней до своей кончиныон согласился на брак герцога Голштинского со старшей дочерью, цесаревной Анной Петровной, чье обручение состоялось в присутствии его, императрицы и всего двора». (Дневник фон-Мюнниха)
«Как только все опять вошло в прежнюю колею, супруга императора и его любимец стали с удвоенными силами трудиться над упрочением своей участи. Естественным образом они рассуждали так: если монарх, причинивший своей супруге величайшие страдания казнью ее любовника, выздоровеет, весьма возможно, что он изменит порядок престолонаследия; Екатерине придется, быть может, обратиться в прежнее ничтожество или же у нее будет отнята надежда стать когда-либо самодержицей и вести свободную жизнь по собственному желанию; со своей стороны Меншиков должен был ожидать того же – подвергнуться, вероятно, большой ответственности или, быть может, быть даже совсем уничтоженным; если же Петр, напротив того, умрет прежде, чем изменит порядок престолонаследия, то по смерти его царствовать будет Екатерина или скорее Меншиков будет с неограниченной властью править государством от ее имени; сверх того, физические страдания Петра были больше, чем человеческие силы могут выносить; поэтому-то, вероятно, что с сокращением его жизни лишь скорее окончится болезнь, которая, по самому свойству своему, никогда, быть может, не допустит до полного восстановления его здоровья.
Как бы то ни было, Петр I, … умер 28 января 1725 года.
Екатерина, Меншиков и Ягужинский, который в это время был доверенным лицом их обоих, признали необходимым скрывать о кончине императора до тех пор, пока они необходимыми мерами утвердят престолонаследие в лице императрицы. Так как последние намерения Петра об изменении порядка престолонаследия могли быть известны многим, то эти три лица привлекли на свою сторону знаменитого Феофана Прокоповича, верно служившего императору при уничтожении многих злоупотреблений, сказав ему, что восшествие на престол Екатерины необходимо для того, чтоб избежать кровопролития и раздражения духа партий. Этот священник поклялся пред собравшимся народом и войсками, что Петр I на смертном одре сказал ему: одна Екатерина достойна последовать за ним в правлении. Вслед за этим она была провозглашена императрицей и самодержицей и ей снова принесена верноподданническая присяга. Таким образом, Екатерина взошла на императорский престол России не по праву наследства и даже не по воле своего супруга, но интригами и узурпацией». (Готтгейнер Ф.)


Empress Catherine I. 1720 Екатерина I. 1724

В 1725 никто из членов императорской семьи не имел бесспорных прав на престол. По вопросу наследования трона выделились две основные партии. Меншиков, герцог Голштинский, и все иностранцы ратовали за императрицу Екатерину. Меншиков сыграл значительную роль в возвышении Екатерины, сначала ставшей любовницей царя, а затем и законной женой, государыней огромной империи. Долгорукие, Голицыны и почти все старинные русские роды хотели возвести на трон царевича Петра Алексеевича.
Канцлер Гавриил Иванович Головкин, граф Римской империи, граф российский требовал провести Собор для избрания царя.
Князь Меншиков предполагал, что императорский жезл был предназначен Генерал-полицмейстеру, которого государь именовал своим братом.
В январе 1725 года Александр Данилович захватил казну, увлёк за собой гвардию, занял Петропавловскую крепость. Сановникам ничего не оставалось, как признать новую правительницу. Александр Данилович возвел на престол Екатерину I и стал фактическим хозяином России.
«1725 год. Екатерина провозглашена императрицей. (Велением Меншикова, помощью Феофана и тайного советника Макарова.)». (Александр Сергеевич Пушкин. История Петра Великого).

«Благодаря этому Петр I назвал преемницей своей короны царицу Екатерину, свою жену, согласно тому завещанию, которое он сделал по этому случаю. Но, будучи по некоторой причине разочарован в ней, он порвал завещание и намеревался оставить корону своему племяннику. Однако, поскольку у него не осталось времени сделать новое распоряжение, Екатерина, поддержанная гвардией и князем Меншиковым, заставила провозгласить и признать себя императрицей всех русских». (Хакобо Фитц-Джеймс Стюарт, Герцог Де Лириа-и-Херика)

«Это событие побудило многих благонамеренных людей составить значительную партию в пользу двух сирот царевича. К этой партии принадлежали фельдмаршал князь Репнин, князь Василий Лукич Долгорукий и старший брат генерал-адмирала Петра Матвеевича Апраксина. Но Толстой стал во главе другой партии, состоявшей из большинства гвардейских офицеров, и возбудил князя Меньшикова, как подполковника гвардии, воспользоваться своим значением в пользу царицы, уже успевшей завладеть царскою казною. Екатерина была возведена на престол, и по желанию Толстого было внесено в акт ее избрания, что ей предоставляется право назначить себе преемника. В этом смысле все присягнули. (Дневник фон-Мюниха)

«Канцлер и другие сенаторы не соглашались с Меншиковым и желали возвести на престол внука Петра I-го; видя себя стесненными, угрожаемыми Меншиковым, они хотели требовать мнения сената, даже некоторые предлагали отворить окно и спросить у народа, толпами собравшегося около дворца, но Меншиков ввел в залу вооруженных офицеров, бывших в передней, и не допустил открыть окно, говоря хладнокровно, что на дворе не лето, и что лучше всего передать власть Екатерине, и немедленно отправить к ней депутацию с известием о том, что и было исполнено, так, что никто не осмелился более противоречить». (Вильбуа)


Екатерина Алексеевна. Григорий Семенович Мусикийский. 1724

Сторонники Екатерины вынудили собрание высшей знати избрать Екатерину на трон.
«1725. этот промежуток времени Ягужинский, извещенный о заговоре и движимый, с одной стороны, искреннею преданностью Екатерине (преданностью, которой тогдашние обстоятельства покамест не позволяли ему показать открыто), а с другой дружбою к графу Бассевичу, явился к последнему переодетый и сказал ему: «Спешите позаботиться о своей безопасности, если не хотите иметь чести завтра же красоваться на виселице рядом с его светлостью князем Меншиковым. Гибель императрицы и ее семейства неизбежна, если в эту же ночь удар не будет отстранен». Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он поспешно удалился. Граф Бассевич немедленно побежал передать это предостережение убитой горем императрице. Наступила уже ночь. Государыня приказала ему посоветоваться с Меншиковым и обещала согласиться на все, что они сочтут нужным сделать, присовокупив, что уверена в их благоразумии и преданности и что сама, убитая горем, ничего предпринять не в состоянии. Меншиков всю предшествовавшую ночь провел подле императора и потому спал глубоким сном, ничего не подозревая о готовившейся катастрофе. Бассевич разбудил его и сообщил ему об опасности, грозившей им и их покровительнице.
Два гениальных мужа, одушевленных сознанием всей важности обстоятельств, не замедлили порешить, что следовало сделать. Меншиков был шефом первого гвардейского полка, генерал Бутурлин второго. Он послал к старшим офицерам обоих полков и ко многим другим лицам, содействие которых было необходимо, приказание явиться без шума к ее императорскому величеству и в то же время распорядился, чтоб казна была отправлена в крепость, комендант которой был его креатурой. Между тем Бассевич отправился с донесением обо всем к императрице и постарался привлечь на ее сторону Бутурлина, который по личной неприязни был против предводителей партии великого князя. Все приглашенные в точности исполнили полученное ими предписание. Извещенная об их прибытии, Екатерина… величественно вошла в кабинет и отерла слезы, которые еще более трогали сердца всех, а затем обратилась к присутствующим с краткой речью, где упомянула о правах, данных ей коронованием, о несчастиях, могущих обрушиться на монархию под управлением ребенка, и обещала, что не только не подумает лишить великого князя короны, но сохранит ее для него как священный залог, который и возвратит ему, когда небу угодно будет соединить ее, государыню, с обожаемым супругом, ныне отходящим в вечность.
Обещания повышений и наград не были забыты, а для желавших воспользоваться ими тотчас же были приготовлены векселя, драгоценные вещи и деньги. Многие отказались, чтоб не сочли их усердие продажным, но архиепископ Новгородский не был в числе таких, и за то первый подал пример клятвенного обещания, которому все тут же последовали, – поддерживать права на престол коронованной супруги Петра Великого. Архиепископа Псковского не было при этом. Его, как ревностного приверженца государыни, не было надобности подкупать, и она не хотела, чтоб он оставлял императора, которого напутствовал своими молитвами. Собрание разошлось, оставив других вельмож спокойно наслаждаться сном. Меншиков, Бассевич и кабинет-секретарь Макаров в присутствии императрицы после того с час совещались о том, что оставалось еще сделать, чтоб уничтожить все замыслы против ее величества.
Князь полагал, что необходимо безотлагательно арестовать всех главных злоумышленников. Но Бассевич представлял, что такая мера может произвести смятение и что если противной партии удастся восторжествовать, то участь императрицы и ее приверженцев будет тем плачевнее. По его мнению, следовало прибегнуть к хитрости и уклоняться от всякого предприятия, которое могло бы обнаружить все дело перед глазами черни. Макаров был того же мнения, а императрица никогда не любила крутых мер; поэтому немедленно общими силами составлен был план для действия в решительную минуту, которая последует за смертью императора, и так как тут необходимо было содействие многих лиц, то каждый обязался дать надлежащее наставление тем, которые были ему наиболее преданы или находились в его зависимости. Так прошло остальное время ночи.
Император скончался на руках своей супруги утром на другой день, 25 января. Сенаторы, генералы и бояре тотчас же собрались во дворец. Каждый из них, чтоб быть вовремя обо всем уведомленным, велел находиться в большом зале своему старшему адъютанту или чиновнику. В передней они увидели графа Бассевича. Большая часть из них смотрела на него, как на опального, и даже друг его Ягужинский не решался подойти к нему… «Уведомляю вас, что казна, крепость, гвардия, Синод и множество бояр находятся в распоряжении императрицы и что даже здесь друзей ее более, чем вы думаете: передайте это тем, в ком вы принимаете участие, и посоветуйте им сообразоваться с обстоятельствами, если они дорожат своими головами».
Ягужинский не замедлил сообщить о том своему тестю, великому канцлеру графу Головкину. Весть эта быстро распространилась между присутствовавшими. Когда Бассевич увидел, что она обежала почти все собрание, он подошел и приложил голову к окну, что было условленным знаком, и вслед за тем раздался бой барабанов обоих гвардейских полков, окружавших дворец. «Что это значит? – вскричал князь Репнин. – Кто осмелился давать подобные приказания помимо меня? разве я более не главный начальник полков?» – «Это приказано мною, без всякого, впрочем, притязания на ваши права, – гордо отвечал генерал Бутурлин, – я имел на то повеление императрицы, моей всемилостивейшей государыни, которой всякий верноподданный обязан повиноваться и будет повиноваться, не исключая и вас».
Всеобщее молчание последовало за этой речью; все смотрели друг на друга в смущении и с недоверием. Во время этой немой сцены вошел Меншиков и вмешался в толпу, а немного спустя явилась императрица, поддерживаемая герцогом Голштинским, который провел ночь в комнате великого князя. После нескольких усилий заглушить рыдания она обратилась к собранию с следующими словами: «Несмотря на удручающую меня глубокую горесть, я пришла сюда, мои любезноверные (mes chers fils), с тем, чтобы рассеять справедливые опасения, которые предполагаю с вашей стороны, и объявить вам, что исполняя намерения вечно дорогого моему сердцу супруга, который разделил со мною трон, буду посвящать дни мои трудным заботам о благе монархии до того самого времени, когда Богу угодно будет отозвать меня от земной жизни. Если великий князь захочет воспользоваться моими наставлениями, то я, может быть, буду иметь утешение в моем печальном вдовстве, что приготовила вам императора, достойного крови и имени того, кого только что вы лишились».
Меншиков, как первый из сенаторов и князей русских, отвечал от имени всех, что дело, столь важное для спокойствия и блага империи, требует зрелого размышления и что поэтому да соблаговолит ее императорское величество дозволить им свободно и верно-подданнически обсудить его, дабы все, что будет сделано, осталось безукоризненным в глазах нации и потомства. Императрица отвечала, что действуя в этом случае более для общего блага, чем в своем собственном интересе, она не боится все до нее касающееся отдать на их просвещенный суд; и что не только позволяет им совещаться, но даже приказывает тщательно обдумать все, обещая с своей стороны принять их решение, каково бы оно ни было.
Собрание удалилось в другую залу, двери которой заперли. Князь Меншиков открыл совещание, обратившись с вопросом к кабинет-секретарю Макарову: не сделал ли покойный император какого-нибудь письменного распоряжения и не приказывал ли обнародовать его? Макаров отвечал, что незадолго до последнего своего путешествия в Москву государь уничтожил завещание, сделанное им за несколько лет перед тем, и что после того несколько раз говорил о намерении своем составить другое, но не приводил этого в исполнение, удерживаемый размышлением, которое часто высказывал: что если народ, выведенный им из невежественного состояния и поставленный на степень могущества и славы, окажется неблагодарным, то ему не хотелось бы подвергнуть своей последней воли возможности оскорбления; но что если этот народ чувствует, чем обязан ему за его труды, то будет сообразоваться с его намерениями, выраженными с такою торжественностью, какой нельзя было бы придать письменному акту. Когда Макаров умолк, архиепископ Феофан, видя, что вельможи не согласны в мнениях, обратился к собранию с просьбою позволить и ему сказать свое слово. С трогательным красноречием указал он присутствовавшим на правоту и святость данной ими в 1722 году присяги, которою они обязались признавать наследника, назначенного государем. Некоторые возразили ему, что здесь не видно такого ясного назначения, как старается представить Макаров; что недостаток этот можно признать за признак нерешительности, в которой скончался монарх, и что поэтому вместо него вопрос должно решить государство. На такое возражение Феофан отвечал точною передачею слов императора, сказанных у английского купца накануне коронования императрицы, которыми его величество, открывая свое сердце перед своими друзьями и верными слугами, подтвердил, что возвел на престол достойную свою супругу только для того, чтоб после его смерти она могла стать во главе государства. Затем он обратился с вопросом к великому канцлеру и ко многим другим, при которых сказаны были эти слова, помнят ли они их. Отдавая долг истине, те подтвердили все приведенное архиепископом. Тогда князь Меншиков воскликнул с жаром: «В таком случае, господа, я не спрашиваю никакого завещания. Ваше свидетельство стоит какого бы то ни было завещания. Если наш великий император поручил свою волю правдивости знатнейших своих подданных, то не сообразоваться с этим было бы преступлением и против вашей чести, и против самодержавной власти государя. Я верю вам, отцы мои и братья, и да здравствует наша августейшая государыня, императрица Екатерина!» Эти последние слова в ту же минуту были повторены всем собранием, и никто не хотел показать виду, что произносит их против воли и лишь по примеру других. После того князь Меншиков в сопровождении всех прочих возвратился к императрице и сказал ей: «Мы признаем тебя нашей всемилостивейшей императрицей и государыней и посвящаем тебе наши имущества и нашу жизнь». Она отвечала в самых милостивых выражениях, что хочет быть только матерью отечества. Все целовали ей руку, и затем открыты были окна. Она показалась в них народу, окруженная вельможами, которые восклицали: «Да здравствует императрица Екатерина!» Офицеры гвардии заставляли повторять эти возгласы солдат, которым князь Меншиков начал бросать деньги пригоршнями.
Таким образом, Екатерина овладела скипетром, которого она была так достойна. Сенаторы, генералы и знатнейшие духовные лица в тот же час составили и подписали манифест о провозглашении ее императрицею». (Записки Бассевича)


«Пред кончиною Петра, когда вся уже надежда на Его выздоровление исчезла, составились две партии: первая, сильнейшая, хотела возвести на Престол Екатерину: Она имела на своей стороне Герцога Голстинскаго, Князя Меншикова, Графа Толстого, всех иностранных Генералов и Офицеров, в Русской службе находившмихся, Синод, Гвардию и Флот.
Другая партия желала воцарения юнаго Великаго князя Петра Алексеевича, и состояла из Князей Голицыных, Трубецких, Долгоруковых, Куракиных, Репнина и Апраксиных, Лопухиных, Головкиных, Нарышкиных, Салтыковых и прочих; в ней господствовали два разных мнения: одна сторона хотела ввести Шведский образ правления, то есть чтобы власть Монарха была ограничена властию Государственных Чинов и Сената; другая имела намерение заключить Императрицу с дочерьми Ея в монастырь, и возстановить старые обычаи, уничтоженные Преобразователем России». (А. Ведйдемейер)
«После смерти этого великого государя все сенаторы и сановники империи согласились возвести на престол юного великого князя Петра Алексеевича, внука императора; они собрались на другой день рано утром в императорском дворце прежде, чем туда прибыл князь Меншиков. Все они ненавидели этого князя, особенно генерал-прокурор Ягужинский: перед дверями апартаментов, где собрались сенаторы, поставили стражу; князь Меншиков явился туда – его не пустили; не поднимая шума, он вернулся в свой дворец, где ныне кадетский корпус, пригласил к себе Ивана Ивановича Бутурлина, подполковника гвардейского Преображенского полка, и попросил привести ему как можно скорее роту гвардейцев; когда это было исполнено, князь Меншиков отправился с этой ротой прямо в императорский дворец, выломал дверь залы, где заседали сенаторы и генералы, и объявил Екатерину, которую покойный император короновал в Москве в мае предшествующего года, императрицей и законной государыней России. Никто не ожидал такого смелого поступка от князя Меншикова, и никто не воспротивился объявлению Екатерины императрицей, которой в тот же день принесли присягу на верность гвардия, полевые полки и гарнизон, а также сенаторы, министры, высшее дворянство, а затем коллегии и прочие». (Дневник фон-Мюниха)


Екатерина Алексеевна

«Когда же встал вопрос о провозглашении Екатерины царицей, удовлетворились лишь неопределенным упоминанием об этом акте, не дав себе труда поискать его, чтобы сделать подлинные копии. Это дело встретило бы, несомненно, со стороны народа больше сопротивления, чем это было на самом деле, если бы Меншиков, который в качестве фельдмаршала империи командовал всеми войсками, не дал бы соответствующих распоряжений и не уладил бы все таким образом, что призвал к уважению и заставил молчать всех тех, кто хотел отстаивать права Великого князя Московского, естественного и законного наследника трона (внука Петра I по прямой мужской линии). Но ни расположение народа в его пользу, ни законность его прав не помешали тому, что корона была возложена на голову Екатерины. Ее первой заботой было стремление не пренебрегать никакими внешними проявлениями чувств, чтобы показать ту боль, какую ей должна была причинить смерть ее мужа…
Меншиков, еще, не будучи лишенным всех званий и почестей, воспрянул духом после смерти царя. Он имел звание фельдмаршала и возглавлял войска. Дом, где собирались сенаторы для обсуждения вопроса о том, кому отдать корону, был окружен солдатами. Войдя затем в эту ассамблею, где ранг первого министра давал ему значительные преимущества, он способствовал тому (скорее силой, чем разумными и справедливыми доводами), чтобы посадить на трон Екатерину, вторую жену царя (Евдокия Федоровна Лопухина, первая жена Петра I, была еще жива и находилась в монастыре), ту самую Екатерину, которая, прежде чем выйти замуж за царя, была наложницей Меншикова». (Вильбуа)

«1725 год. Февраль 3-го, в день тезоименитства старшей императорской принцессы Анны, в церкви Св. Троицы в присутствии князя Меншикова, Сената, Синода, генералитета и всех коллегий происходило подписание присяги на верноподданство. Всякий получал отдельный лист, который, подписав, должен был вручить князю (Меншикову). (Дневник Берхгольца)

«Петр скончался, не выразивши ни на письме, ни на словах своей воли о престолонаследии. Его новый закон, предоставлявший царствующей особе право назначить себе преемника, не мог быть исполнен самим учредителем этого закона… Меншиков, Толстой и Апраксин указали на Екатерину, как на личность, по самой воле покойного царя носившую уже императорскую корону… приверженцы Екатерины заранее распорядились наводнить дворец гвардейскими офицерами, а около дворца поставить два гвардейские полка, пугавшие барабанным боем уши собранных во дворце сенаторов. Это обстоятельство было поводом к тому, что спор прекратился, и собранные во дворце сенаторы провозгласили Екатерину императрицей и самодержицей. Вслед за тем издан был манифест от имени правительствующего сената, Святейшего Синода и всего генералитета, гласивший, что, сообразно с объявленным в 1722 г. законом, подтвержденным присягой всех чинов государства российского, все люди духовного, воинского и гражданского чина – должны верно служить государыне императрице Екатерине Алексеевне, так как сам покойный государь короновал ее императорской короной. В Петербурге все присягнули безропотно. В Москве и в других городах явились ослушники». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)

От г. де-Кампредона. Петербург. 8 февраля 1725, 6 часов утра. «Из дубликата прилагаемого письма вы увидите, в каком состоянии находилась болезнь Царя вчера, когда я имел честь писать вам. Сегодня, около пяти часов утра, монарх этот скончался после припадка жесточайших судорог. Сколько мне до сих пор известно, он не сделал никаких распоряжений. Сенат, находящийся в настоящую минуту в полном составе во дворце, разделился на две партии: одна, горячо поддерживающая интересы Царицы, хочет провозгласить ее правительницей, в качестве Императрицы, никого не назначая ей заранее в наследники; другая настаивает на провозглашении Императором великого князя, внука Царя, под совместным регентством Царицы и сената.
От г. Кампредона Пегербург. 10 февраля 1725.
Опасения эти имели тем большее основание, что никакого определеннаго распоряжения насчет престолонаследия не было, мнения вельмож по этому вопросу разделились, войско шестнадцать месяцев уже не получало жалованья и доведено было до отчаянья непрестанными работами, а ненависть народа к иностранцам достигла до последней степени.
По всем человеческим предвидениям казалось, что счастью вдовствующей Императрицы наступил конец и что приближенных ее: кн. Меншикова, Толстаго и др. постигнет та же участь. Погибла, казалось, и судьба герцога Голштинскаго. Но Всемогущему угодно было сделать возможным то, что людям представлялось невозможным. Доброта и обходительность, всегда внушаемая Императрицей при жизни Императора, получили свою награду теперь. Орудием всего этого явился кн. Меншиков, склонивший на сторону Императрицы гвардейский полк. Как только император простился с ними, Меншиков повел всех гвардейских офицеров к Императрице, которая напомнила им, как много делала всегда для них, как заботилась о них в походах, и выразила надежду, что они не покинуть ее в несчастии. Тогда они все принесли присягу в верности Императрице и со слезами поклялись ей, что скорее дадут себя изрубить в куски у ног Ее Величества, чем позволят возвести на престол кого либо иного.
Между тем Меншиков, не теряя времени, до самой кончины Императора работал ревностно и поспешно, склоняя в пользу Императрицы гражданские и духовные чины государства собравшееся в императорском дворце. Князь не жалел при этом ни обещаний, ни угроз для этой цели. Он примирился с своими врагами и уверял всех, что не преследует никаких корыстных целей, а только решился поддерживать семью своего Императора до последней капли крови.
К моменту кончины Императора все меры были уже приняты; и когда сенаторы, министры, генералы и несколько епископов собрались на совет, им объявили, что так как понесенная всеми потеря вынуждает их подумать о новом правлении, то они прежде всего должны вспомнить, в чем присягали Императрице касательно престолонаследия. Затем прочтены были самая присяга и подробное разъяснение ее.
После того призвали кабинет-секретаря и спросили его, оставил ли Император какое-либо письменное завещание. Он ответил отрицательно; и тогда единогласно постановили, что так как покойный Император никого не назначил своим наследником, а между тем Императрица, с их собственного согласия, коронована была, как Государыня, то этим деянием Император достаточно ясно показал, кому передает престол после себя, и что, следовательно, теперь требуется не новый порядок престолонаследия устанавливать, а только утвердить то, что уже было сделано ранее. Все это было тотчас же изложено в формальном акте и подписано всеми присутствующими. Тогда все отправились к Императрице…
В акте ни единым словом не упомянуто было ни об особе юного великого князя, ни о каком-либо особенном совете облеченном некоторою властью, так что Императрица должна считаться Государыней вполне самодержавной.
Удовлетворяют духовенство; обнародовали указ о значительном уменьшении податей; уплачивают жалованье полкам и освобождают их от обременявших их работ.
Генерал Мамонов послан в Москву для отобрания присяги новой Императрице, от расположенных там войск. Выпущено на свободу более ста заключенных и несколько каторжников с галер; даровано помилование многим преступникам и многим прощены долги до известной суммы. Население исполнилось радостной надежды на мирное, кроткое правление.
Одно, что еще несколько тревожит двор, это кн. Голицын, находящийся в Украйне во главе шестидесититысячнаго войска, ибо он большой сторонник прежнего порядка престолонаследия и юного великого князя. К нему послан доверенный офицер с повелением немедленно вернуться в Петербург и в то же время генералу Роопу и командирам всех полков посланы строгий приказ и инструкции, как действовать в случае, если бы кн. Голицын вздумал не повиноваться. Туда же отправлен, кроме того, и генерал Вейсбах, весьма любимый войсками. Самого же помянутого князя собираются удовлетворить так, чтобы ему не на что было жаловаться.
Мнения вельмож расходились в одном пункте. Гр. Голицын, Репнин, Долгорукие и один из Апраксиных, президент юстиц-коллегии согласились, что Правительницей должна быть Царица вместе с сенатом, но настаивали на необходимости объявить наследником престола великого князя, усматривал в этом единственное средство сохранить спокойствие и избежать междоусобной войны. Кн. Меншиков, Толстой и адмирал Апраксин утверждали, наоборот, что такое распоряжение именно и вызовет то бедствие, которого желают избежать, потому что в России не существует закона, определяющего время совершеннолетия Царей». (СИРИО. Т. 52)


Потрет Екатерины I в окружении медальонов с портретами русских царей

3. Правление
«Тогда Меньшиков и Толстой завладели всеми делами государственного управления в Poccии». (Abrege de la vie du c-t Tolstoy)


Петр Андреевич Толстой Александр Данилович Меншиков

«Правление Екатерины было только по одному имени ее правлением. Всем заправлял Меншиков и с ним те вельможи, которые старались ему угождать; те, которые ненавидели его, таились, надеясь дожить до такого времени, когда можно будет учинить с ним расправу». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)
«Образ правления при императрице Екатрине. Управление империей в то время было не что иное, как деспотический произвол князя Меншикова… Меншиков надменно обращался со всеми сановниками империи… В лице казацкого полковника Апостола он восстановил должность украинского гетмана и вообще действовал только в своих личных интересах». (Дневник фон-Мюнниха)

«1725 год. Январь 25-го. Ее величество императрица в этот день торжественно возложила на себя орден Св. Андрея, который положен был в часовне на алтаре, а на ее величество надет князем Меншиковым и великим канцлером графом Головкиным, после чего его благословил архиепископ Новгородский.
27-го у герцога был до обеда князь Меншиков… В этот день утром он получил орден Св. Александра Невского, который покойный император намерен был учредить и для которого перед своею кончиною приказал уже изготовить в Москве 30 крестов, оставшихся однако ж при его жизни нерозданными. Теперь, как говорят, ее величество императрица намерена пожаловать этот орден всем андреевским кавалерам, с тем однако, чтобы они надевали его только в день Александра Невского; но те из пожалованных, которые не имеют ордена Св. Андрея, обязаны будут носить александровский постоянно. Даваться он, впрочем, будет только лицам, имеющим генерал-майорский чин. Орден Св. Екатерины (учрежденный императором после сражения при Пруте и пожалованный им императрице за то, что она находилась при этом сражении и бриллиантами, принадлежавшими ей самой и ее дамам, главным образом способствовала подкупу тогдашнего великого визиря и избавлению государя с его армиею от большой опасности, которою угрожали окружившие его турки) имела при императоре только одна она и никто более.
Февраль 12-го. Носятся слухи, что прежнему впавшему в немилость вице-канцлеру Шафирову возвращено опять баронское достоинство.
15-го, Все императорские короны и другие регалии, говорят, уже дня за три привезены сюда из Москвы. Здесь носятся слухи, что бывшему в немилости Писареву опять возвращен чин капитан-поручика бомбардиров и что рекетмейстер Паулин (Paulin) будет уволен от службы.
Март 24-го с барабанным боем объявляли во всеобщее сведение, что теперь всем и каждому предоставляется свобода продавать простой курительный и нюхальный табак, чего прежде не дозволялось. Эта милость императрицы послужит к прямой выгоде простого человека, потому что табак можно будет получать по цене более умеренной, вследствие чего многим представится при этом случае кое-что и заработать.
27-го у герцога был до обеда князь Меншиков, который с его королевским высочеством и с тайным советником Бассевичем совещался о чем-то с лишком два часа. В этот день утром он получил орден Св. Александра Невского, который покойный император намерен был учредить и для которого перед своею кончиною приказал уже изготовить в Москве 30 крестов, оставшихся однако ж при его жизни нерозданными. Теперь, как говорят, ее величество императрица намерена пожаловать этот орден всем андреевским кавалерам, с тем однако, чтобы они надевали его только в день Александра Невского; но те из пожалованных, которые не имеют ордена Св. Андрея, обязаны будут носить александровский постоянно. Даваться он, впрочем, будет только лицам, имеющим генерал-майорский чин… Вечером в этот день ее величеству представлялся старый Шафиров, которому она возвратила шпагу и свободу.
Апрель 5-го, в радостный день рождения ее величества царствующей императрицы, к его королевскому высочеству приезжали с поздравлениями по этому случаю, кроме многих других, князь Меншиков, великий адмирал Апраксин, Ягужинский и майоры гвардии. Ягужинский тут помирился с князем Меншиковым и великим адмиралом графом Апраксиным, и они стали опять друзьями. Но я думаю, что оба первых искренно никогда ими не будут, потому что уже с давних лет между ними существуют такая антипатия и такое скрытое озлобление, что полное чистосердечное примирение их весьма и весьма сомнительно». (Дневник Берхгольца)

«В этом (1715) году царь учредил в честь царицы орден святой Екатерины в ознаменование любви и верности, проявленных ею по отношению к нему, когда он был в отчаянном положении, стеснен и окружен турками на берегах Прута. Знаком ордена является медаль, украшенная драгоценными камнями и образом св. Екатерины, с девизом: „За любовь и верность“. Медаль прикрепляют к широкой белой ленте, носимой через правое плечо. Императрица получила право награждать орденом представительниц своего пола, которых сочтет достойными, и сама впервые появилась при нем на праздновании Св. Андрея в нынешнем году. Царица сначала наградила этим орденом своих двух дочерей – принцессу Анну, вышедшую потом замуж за герцога Голштинского, и принцессу Елизавету, будущую российскую императрицу. Некоторое время спустя царица возложила его на трех племянниц императора, дочерей царя Ивана, а именно: Анну, вдовствующую герцогиню Курляндскую; Екатерину, герцогиню Мекленбургскую, и принцессу Прасковью; также на княгиню Меншикову». (Питер Генри Брюс)

19 марта 1726 императрица Екатерина пожаловала орден Св. Екатерины жене А. Д. Меншикова Дарье Михайловне.
5 февраля 1727 орден Св. Екатерины получил сын светлейшего князя Александр.


Орден Святой Великомученицы Екатерины

«1725 г. Мая 2. По перенесения мощей Государь Император Петр Великий принял намерение учредить в честь этому Российскому герою кавалерской орден Его имени: сперва болезнь, а потом кончина Императора не допустили совершать cиe учреждение; преемница Его, Императрица Екатерина Алексеевна произвела в действо волю Августейшаго своего супруга, по случаю бракосочетания Дщери их Цесаревны Анны Петровны с Герцогом Шлезвиг-Голштинским Карлом-Фридрихом, 2 Мая 1725 года происходившего. В сей день пожалованы Кавалерами сего ордена генерал-лейтенанты: Бон, Лессий, Генерал Кригс-Коммисар Головин, Генерал-Майоры Чернышев, Волков, Ушаков, Дмитриев-Мамонов, Юсупов, Салтыков, Девиер, Бригадир Лихарев, Обер-Гофмейстер Цесаревны Анны Петровны Нарышкин, Вице-Адмиралы Сиверс, Змаевич и Шаутбенахт Синявин». (Дневник Берхгольца)


Орден Св. Александра Невского

«Главная Полицимейстерская Канцелярiя. В ней Генерал-Полицiимейстер, Генерал поручик и Сенатор Антон Дивiер.
Должность Генерал-Полицiимейстера и Канцелярiи сохранить здравiе, спокойствiе и безопасность всех граждан; вследствiе чего обязана она была содержать по всем перекресткам улиц и где нужно караулы, отвращать драки, ссоры, безчинства, крики и наглости всякаго рода, назирать за пришельцами, изгонять негодных, праздных и тунеядцев, не допуская таскаться по городу нищим и калекам, искорепять четкiя непотребства, наказывать виновных, а паче воров, не допущать ни до каких обид крестьян, привозивших на продажу в город всякiе съестные припасы, а паче всякiй хлеб, дабы не была стесняема свобода их в продаже; отвращать злоупотребленiе скупщиков хлебных, установлять цены печеным хлебам и мясам и проч., и назирать за их добротами и весом; содержать улицы, площади в чистоте, пристани, мосты и перевозы в исправности, предотвращать пожары и иметь гасительные инструменты и людей к тому употребляемых в исправности, и проч. и проч.
Особенная же должность Генерал-Полицiимейстера была, учреждать таковыя же Полицiи по городам. В его же ведомстве состоял Московскiй Обер-Полицiимейстер, в Губернiях Штаб, а в городах Полицiимейстеры, чрез которых правленiе его происходило, и проч.
Чин сего начальника полицiи был Генерал-Маiорскiй, но по заслугам жаловались и выше. Он и все Полицiимейстерскiя Канцелярiи состояли под указами Сената.
1725 год жалованiе и содержанiе Канцелярiй полицмейстерских, С. Петербуражской и Московской. 16105 руб». (Сочинение Н. Н. Голикова)

1725. «Екатерина… Тотчас по вступлении своем на Престол, отправила Она Капитана Беринга для совершения перваго морского путешествия Россиян; целию этой экспедиции было разрешение вопроса: соединяется ли Азия с Америкой?». (А. Ведидемейер)

Императрица Екатерина I особенно благоволила к Дивиеру, жена которого состояла при ней гоф-фрейлиной. Именным Высочайшим указом от 24.10.1726 Антон Мануилович Девиер, генерал-лейтенант, Санкт-Петербургский генерал-полицмейстер, возведен в графское Всероссийской Империи достоинство.

«1725 год. 31 Января. Приказ караульному капитану.
1. Которые будут приходить в дом Eя Величества Государыни нашей императрице и будут требовать, чтоб видеть Ея Величества, то караульному капитану чинить по сему: Светлейшего князя (Меншикова), Ивана Ивановича (Бутурлина), Павла Ивановича (Ягужинского), Антона Мануиловича (Девьера) пропускать без докладу, Алексея Васильевича Макарова и Лвовичев (Нарышкиных).
2. Правительствующего Сената и протчия сенацкие члены и правительствующий Синод члены, то пущать з дакладу.
3. И протчие чины пущать з докладу по регламенту по шестой клас.
У подлиннаго приказу подписано тако: Маэор Юсупов.
Галштинскому герцуку отдовать честь всем фрунтом и знамя распустить.
Генваря 31 дня». (Оригинал приказа Екатерины I)

«Приказ караульному капитану.
Которые будут приходить в дом Ея Величества Государыни нашея Императрицы и будут требовать, чтоб видеть Ея Величество, то караульному капитану чинить по сему:
1. Генералов Фелтьмаршалов и генерала адмирала и всех сенацких членов, також и правительствующего Синода господ членов без докладу Государыни Императрицы не пущать, а доносить им, чтоб изволили проходить в переднюю, а потом з докладу, буде повелено будет пущать.
2. Ивана Ивановича, Павла Ивановича, Антона Мануиловича и протчия придворныя пущать без задержания.
3. А других генерално кто будет приходить до 6 класу по регламенту, тех пущать в переднюю и докладывать ея величество Государыни Императрицы, и ежели повелено будет, пущать, а оной доклад чинить чрез придворных». (Официальный текст приказа Екатерины I)
«Присутствовавшiе в Сенате были в 1725 году
Генерал-Фельдмаршал и Губернатор сей гувернiи Светлейшiй Князь Александр Данилович Меньшикова;
Действительные Тайные советники и Кавалеры, граф Петр Андреевич Толстой и Князь Дмитрiй Михайлович Голицынъ.
Генерал-Лейтенанты: Иван Дмитрiевич Мамонов, ГрафАнтон Самойлович Дивiер, Семен Андреевич Салтыков.
Действитвльные Статскiя Советники: Князь Алексей Долгоруков, Василiй Новосильцов, Князь Алексей Черкаскiй, Юрiй Нелединскiй-Мелецкiй и Федор Наумов.
Генерал-Прокурор Павел Иванович Ягушинскiй.
Обер-прокурор, генерал-маiор Иван Ильич Бибиков.
Экзекутор Федор Елагин». (Сочинение Н. Н. Голикова)

От г. др-Кампредона Петербуг. 23 февраля 1726. «Князь Меншиков, начальник военнаго совета, устроил так, что будет отныне действовать на основании инструкций, данных еще покойным Царем, не дожидаясь, как прежде, приказаний сената насчет обыденных вопросов и не будучи обязанным испрашивать разрешения верховнаго совета в делах важных или требующих зрелаго обсуждения. Герцог Голштинский ездил сетодня благодарить Царицу и заседал в верховном совете, учреждение коего вполне уничтожает прежнюю власть сената. Генерал-Майор Ушаков и Юсупов удалены из сената, а их место заняли майоры гвардии Мамонов и Солтыков; генерал Бутурлин, председатель судебной системы Долгоруков (le president de la magistrature Dolgovouky), начальник полиции Дивьер (le lieutenant depolice de-Viere)назначены тоже членами сената, равно как и Ягужинский (m. Jagoujiusky). Последний, так шумевший все это время и так часто хваставший, будто он око империи, в отчаянии теперь, видя, что его надул собственный тесть. Он не хочет больше являться в сенат…». (СИРИО. Т. 64)

1727 год. «wie er Wol Willens Krieg Die Catharina, glorw?rdigeigs sten Andenckens, da sie den Chronerstiegen, erhub diefen Immanuelwitsch in den Grafen – Stand, ?nderte feinen Namen, nennete ihn Anton de Viere, beehrte ihn mit dem Ordens-Bande von St. Andrew, f?r das erste Staffel ist der Ritterschafft von Ru?land…
Как он охотно воюет за Катарину, Самою прославленную из Блаженной памяти, которая когда поднялась на Трон, возвысила Иммануэльвича до графского статуса, сменила прекрасные имена, нарекла его Антон де Вьер, наградила его орденом знамени Святого Андрея, первым рыцарским званием России». (Nachricht aus Ru?land)


«Меншиков, Ягужинский и священник Феофан помогали теперь Екатерине в ее новом положении – на русском престоле. Ни для кого это событие не было столь выгодно, как для князя Меншикова. Первый год царствования Екатерины был, собственно, царствованием Меншикова. Продолжение не отвечало, однако, началу. Чашка Меншикова высоко поднялась на весах, между тем как чашка голштинской фамилии опустилась и имела перевес. Любимец ясно понял падение своего значения, когда не мог воспрепятствовать возвращению своего смертельного врага барона Шафирова». (Готтгейнер Ф.)
«Барон Шафиров, по общему мнению, был самым способным государственным министром из тех, что были у Петра I; человеком, лучше всех в России знавшим и внешние, и внутренние дела. Монарх ценил его не меньше, чем любил князя Меншикова. Шафиров, однако, был одним из тех, кто долго и совершенно открыто добивался падения фаворита, но из-за этого сам потерпел крах… Императрица Екатерина по причинам, о которых толкуют разное, вернула Шафирова из ссылки вскоре после своего восшествия на трон… Императрица нашла нужным удалить Шафирова (ни в малой мере не выказывая ему своего недовольства) и назначила губернатором в Архангельск. Петр II намеревался восстановить барона на прежнем посту канцлера, но смерть унесла этого юного монарха». (Обри де ла Мотрэ).


Пётр Павлович Шафиров

30 августа 1725 года императрица Екатерина I произвела Меншикова в кавалеры ордена Святого Александра Невского.


В 1726 Меншиков выпустил монеты со вензелем Е и М – Екатерина и Меньшиков, сюда же включен дополнительный элемент – греческая буква «гамма», не имеющая никакой видимой связи с другими литерами и нарушающая все каноны монетной чеканки. Она несет огромную смысловую нагрузку. Вместе с нижними частями двух литер «I» она образует букву «М», которая по начертанию в точности соответствует той, что помещена на решетках балюстрады дворца Меншикова на Васильевском острове в Санкт-Петербурге.


От г. де-Кампередона. 7 апреля 1726. «Правителями государства являются ныне, главным образом, герцог Голштинский, Остерман, Меншиков и Штамке, и мне не раз случалось замечать, как русские, хотя и молчат об этом и делают вид, будто довольны, в душе огорчаются тем, что скипетр их попадет в ненавистные им иностранные руки. Прочие сенаторы и советники имеют лишь второстепенное значение, к величайшему их негодованию, которое разразится скоро; кредит Шафирова, по видимому, снова восстановлен и он вошел в милость. Полагают, что королю английскому будет менее хлопот с ним». (СИРИО. Т. 64)
1726. Августа 4. Именный, объявленный Князем Меншиковым. О бритье бород и хождении в Немецком платье Санктпетербургским обывателям.
Ея Императорское Величество указала: С. Петербургским обывателям, всякаго чина людям, а особливо харчевникам и ямщикам, и кои домы свои имеют, или хотя и в наемных, а живут безвыездно, кроме крестьян тех, которые в С. Петербург приезжают для работ и к помещикам своим и живут временно, по силе указа блаженныя и высокославныя памяти Его Императорскаго Величества, брить бороды и ходить в немецком платье, а ежели кто будет чиниться противен, и с такими поступать, как прежнее указы повелевают. (ПСЗРИ. Т. 7. 4944)

«Вначале она правила согласно советам Меншикова, не столько из благодарности, сколько в силу необходимости. Меншиков сразу заметил это, но сумел скрыть. Однако, опасаясь попасть в затруднительное положение, в котором он находился в конце царствования Петра I, он сразу же начал тайные переговоры с венским двором при посредничестве венского посла в России, чтобы после смерти царицы Екатерины возложить корону на голову Великого князя Московского, племянника римского императора, при условии, что тот женится на старшей дочери князя Меншикова. Царица Екатерина вскоре умерла. Если верить гласу народному и некоторым свидетельствам, ее отравил князь Меншиков, который раньше всех, предвидя эту смерть, позаботился о средствах, которые возвели бы на трон Великого князя Московского». (Вильбуа)

«Меншиков, Ягужинский и священник Феофан помогали теперь Екатерине в ее новом положении – на русском престоле. Ни для кого это событие не было столь выгодно, как для князя Меншикова. Первый год царствования Екатерины был, собственно, царствованием Меншикова. Продолжение не отвечало, однако, началу. Чашка Меншикова высоко поднялась на весах, между тем как чашка голштинской фамилии опустилась и имела перевес. Любимец ясно понял падение своего значения, когда не мог воспрепятствовать возвращению своего смертельного врага барона Шафирова. Тем не менее он ничего не потерял в глазах всего света ли в своем достоинстве, ни в кажущемся участии в управлении. Но этого ему было мало. Он хотел сохранить действительное влияние на дела, которое имел до тех пор. Что ему не хотели предоставить добровольно, он стремился приобрести иными средствами. Тяжело бытописателю в нескольких строках, близко следующих одна за другими, два раза решаться высказывать одно и то же подозрение о преступлении и только этим подтверждать верность того и другого события. Почти не подвержено сомнению, что Меншиков, желая один и неограниченно властвовать над страной несовершеннолетнего государя и женить его на своей дочери, сократил дни жизни Екатерины I. Эгоизм и властолюбие заглушили в Меншикове все чувства, которые необходимо должны были возбуждаться в его сердце воспоминанием о прежних отношениях к Екатерине и благодарностью за все, что она для него сделала. Екатерина умерла (1727)». (Готтгейнер Ф.)

1725. Июня 23. Сенатский. Oб изображении в гербе Лифляндском Высочайшего имени под литерами E. I. R. (ПСЗРИ. Т. 7. 4739)


1 рубль 1726 года


1 рубль 1727 года

В стране не очень приветствовали царствование Екатерины. Многие считали, что власть должна перейти к семье законной царицы Евдокии или другим потомкам Михаила Романова, а точнее другим правящим группам.
У царицы Евдокии Лопухиной родилось двое мальчиков. Одного звали Александром. Считалось, что он умер естественной смертью в раннем возрасте. Во время правления Екатерины хотели возвести его на трон. «В 1726 г. на площади, находящейся напротив Петропавловской крепости, казнили двух самозванцев, каждый из которых выдавал себя за царевича Александра, якобы укрытого в раннем возрасте от тирании своего отца матерью-царицей Евдокией Федоровной. Оба они были очень похожи на покойного царя Петра I. Один был солдатом гарнизонного полка в Казанской стороне, другой – сержантом армейского полка, стоявшего в Астрахани. Рассказы этого сержанта о своем происхождении вызывали доверие среди солдат и, может быть, привели бы к большим беспорядкам, если бы командующий русскими войсками в Персии не арестовал этого самозванца вовремя и не отправил его быстро в Петербург, где он и был казнен вместе с другим самозванцем». (Вильбуа)

1725. «Дух мятежа возник, было в Украйне и Астрахани: два бродяги начали выдавать себя за несастного Царевича Алексея Петровича, скончавшагося в 1718 году. Один из этих самозванцев, Александр Семиков, был сын звонаря из Сибири. Он прослужил 17 лет гренадером, и когда его перевели в другой полк, находившийся в другой полк, находившийся в Почепе, в Украйне, где его не знали, и начал выдавать себя в народе за законного Наследника Престола. Другой был Сибирский крестьянин Ефстафий Артемьев. Оба они возмущали народ довольно долго, а особенно последний, к которому в Астрахани и из окрестностей пристало много приверженцев: но стараниями тамошнего Начальства народу открыто было его заблуждение, и самозванец был им выдан. Обоим мятежникам отрубили головы в Петербурге». (А. Ведйдемейер)

На нее совершили неудачное покушение.
От г. де-Кампередона. 07.02.1726. «Сейчас узнал, что прошлой ночью арестовали и засадили в тюрьму некоего Маврина, брата гувернера Великого Князя. Он полковник ингерманландскаго полка и с ним вместе арестованы 40 солдат и несколько унтер-офицеров того же полка. Не знаю еще, но причине ли это того выстрела, о котором я вам писал, или почему-либо другому». (СИРИО. Т. 64)

1726. «Императрица для важнейших Государственных дел учредила Верховный Тайный Совет, в котором предполагала Сама присутствовать. Членами в нем были назначены знатнейшия Государственные лица: Князь Меншиков, Генерал-Адмирал Апраксин, Государственный Канцлер Граф Головкин, Тайные Действительные Советники: Граф Толстой, Князь Голицын и Вице-Канцлер Барон Остерман… Вскоре Государыня соизволили назначить Членом в Верховный Совет Голстинского Герцога, Супруга Цесаревны Анны Петровны». (А. Ведйдемейер)

«Ей не чуждо было чувство любви, и, казалось, она была создана для нее. Из-за своей красоты она пострадала от грубости морского офицера Вильбуа… Это был пьяный бретонец, забывший, кем она была. Он нанес большой ущерб ее чести через несколько месяцев после объявления о ее браке с царем. Последний, решив, что офицер в этот момент был так же неподвластен самому себе, как и оскорбленная им, выразил больше сострадания, чем гнева. У нее не было такого недостатка, чтобы похвалиться своим постоянством и обходиться плохо с теми, к кому она проявила свою нежность. Она делала своих любовников своими друзьями, и доказательством этого является Меншиков, граф Лёвенвольд и Сапега. Она любила одного, а потом другого из этих двух последних в короткий двухлетний период ее царствования…». (Вильбуа)

1726 «Екатерина, принимая нежнейшее участие в дочери своей Анне Петровне, и по просьбе Супруга, ея, Герцога Голстинскаго, желав возвратить ему Шлезвигское Герцогство, отнятое у него Даниею в последнюю войну России с Швециею. С этою целию со стороны Русскаго Правительства производились большия вооружения против Дании, и снаряжался огромный флот в Ревеле и Кронштадте с дессантым войском. Англия, действуя в пользу своей союзницы Дании, послала в Балтийское море большую эскадру, состоявшую из 23 кораблей, под начальством Адмирала Вагера». (А. Ведйдемейер)


Айвазовский И. К. Большой рейд в Кронштадте. 1836

В 1726 году Меншиков попытался стать Герцогом Курляндии.
«Меншиков, опираясь на силу, которую имел при Екатерине, затевал проект сделаться курляндским герцогом, с тем, чтобы Курляндия, находившаяся в отношениях ленной зависимости от польской короны, поступивши во власть Меншикова, перешла в ленную зависимость России… Сам Меншиков 8 июля 1726 г., пригласивши в Ригу Анну Ивановну, пытался убедить ее отказаться от планов, проводимых Морицом, но не успел в этом. После того Меншиков приехал в Митаву и, прикрываясь государственными интересами России, начал обращаться высокомерно и с Морицом, и с курляндскими членами… Анна Ивановна, ненавидевшая Меншикова, приехавши в Петербург, была принята Екатериной очень любезно и отпущена в Митаву; ее сопровождала почетная гвардия из 300 человек, долженствовавшая оставаться постоянно в Митаве». (Н. И. Костомаров. Князь Александр Данилович Меншиков)


По поручению императрицы Дивиер совершил поездку в Курляндию, поводом для которой стали жалобы курляндцев на Меншикова, пытавшегося завладеть герцогским престолом и исследовать там жалобы герцогини Анны на Меншикова. Доклад императрице был против Меньшикова, в пользу герцогини.
От г. Кампредона. Петербуг. 23 февраля 1726. «Меншиков… Он замышляет новый брак между одним из сыновей епископа Любскаго с принцессой Елизаветою. Но другие полагают, что невестой назначается юная принцесса, сестра Великаго Князя, в тех видах, чтобы расположить императора к мысли о передаче герцогства Курляндского сыну епископа Любскаго». (СИРИО. Т. 64)
Маньян. 20 июля 1726. «Князь Меншиков еще не вернулся из Риги. У него произошла крупная размолвка с герцогиней Курляндской, с которой он виделся где-то на полпути между Ригой и Митавой. Поссорились они за то, что герцогиня, желающая выдти замуж за графа Морица Саксонскаго, интриговала в пользу избрания его в ущерб Меншикову. Здешний двор недоволен такими действиями и, вероятно, не согласится на помянутый брак. Здесь говорят, будто польская республика, объявившая недействительным какое бы ни было избрание герцога собранием чинов, тем не менее, одобрила это избрание и признала новаго герцога…
Герцогиня Курляндская прибыла сюда. Говорят, что Царица не приняла ее и, сверх того, приказала арестовать управляющего делами герцогини, Бестужева, отца того, что уехал недавно в Польшу. Его уж везут сюда из Митавы и с ним еще двух поверенных герцогини Курляндской, которых заковали в кандалы». (СИРИО. Т. 64)
От г. Маньяна Петербург. 28 января 1727. «Дней 12 тому назад отсюда уехали два лица, причина отъезда коих сильно занимает многих, хотя никому не удалось разгадать эту тайну. Одно из означенных лиц – Маниуил Девиер, начальник полиции и зять князя Меншикова, другой – Шениус, секретарь канцелярии иностранных дел. Первый уехал в сопровождении гвардейскаго офицера, но куда – никому достоверно неизвестно. Так как он зять Меншикова, то многие полагают, не поехал ли он в Украину в предупреждение того, чтобы князь Голицын не отказался, пожалуй, исполнить недавно посланный ему Царицею приказ отделить 10 полков от своей армии. По мнению других, ему дано какое-то секретное поручение к иностранному двору, может быть к мадридскому. Наконец, третьи, прослышав кое-что о том будто первая, отвергнутая и заключенная в Шлюссельбурге Царица умерла, думают, что, может быть, названный поверенный Меншикова послан туда». (СИРИО. Т. 64)
От г. Маньяна. Петербург. 4 февраля 1727. «Что касается до той поездки Маннуила Девiера (Pour ce qui est du voyage de m.Manuel Devier) и секретаря канцелярии, о которой я говорил в прошлом письме, то говорят, что оба они уехали в Митаву. Им велено оставаться там до окончания действий коммиссии, долженствующей прибыть, в Курляндию из Польши. Царица приказала уж, говорят, объявить курляндцам, что поддержит их независимость. Впрочем, говорят также, что для Маннуила Девиера возобновление этого заявления – только предлог, а на самом деле Государыня поручила ему предложить графу Саксонскому руку одной из ея племяниц». (СИРИО. Т. 64)
От г. Маньяна. Петербург. 18 февраля 1727. «Еще и тем опечален князь Меншиков, что от него скрыли целъ посолъства Маннуила Девиера, зятя его, в Курдяндию. Князь так раздражен против этого последняго лично, что это наводить на мысль, не касалась ли его мисия интересов графа Саксонскаго.
Обо всем этом мне ничего не удалось узнать, равно как и о том, зачем этот самый Маннуил Девиер возвращался сюда и, пробыв несколько дней, уехал опять, также как и полковник де-Фонтеней, бывший здесь посланным графа Саксонскаго. Знаю только, что дело не касается, должно быть, брака графа Саксонскаго со старшей из племянниц Царицы. Ее Государыня назначает, говорят, графу Левенвольду и дает ей 150 тысяч приданаго. Говорят также, что Царица собирается объявить своим братом отца этой своей племянницы, пожалованнаго уже графом». (СИРИО. Т. 64)
От г. Маньяна. Петербург. 11 марта 1727. «Le feldmarechal de Sapieha est enfin arrive hier an soir ici ayant ete precede de deux jours par m. Manuel Louits, comte de Vier, qni est directeur de Mitau (Мануил Луитс граф де Виер управляющий Митавой).
Фельдмаршал Сапега прихал, наконец, вчера вечером. За два дня до него прибыл и граф Девиер, митавский директор. Через несколько дней вся эта история выяснится может быть; теперь же все в ней так темно, что не могу сказать ничего более». (СИРИО. Т. 64)
От г. Маньяна Петербург 18 марта 1727. «Ныне, никто уже не сомневается в существовании новаго плана женить молодого графа Сапегу на старшей племяннице, Царицы. Уверяют даже, будто именно в виду его граф Девиер послан был в Курляндию и что фельдмаршал Сапега запоздал на неделю единственно потому, что останавливался в Митаве, вероятно с целью разузнать, успешно ли действовал Дивьер. Правда, основные законы герцогства требуют, чтобы государь его исповедывал лютеранскую веру, и это могло бы помешать Царице поместить туда графа Сапегу, католика; но, по общему мнению, препятствие это устранить не трудно». (СИРИО. Т. 64)
От г. Маньяна Петербург 25 марта 1727. «Таинственные поступки здешняго двора в деле миссий Девиера в Курляндии и де-Фонтенея в Петербурге начинают разоблачаться понемногу. Суть поручения последняго состояла в плане раздела Литвы между великим гетманом этого герцогства, князем Меншиковым, и графом Саксонским с предоставлением последнему и Курляндии. Король Август поддерживал это предложение, но здешний двор не принял его. Девиеру поручено было от имени Царицы расположить государственные чины Курллндии в пользу молодого графа Сапеги, за котораго Царица намерена выдать одну из своих племянниц. Однако заявление Девиера, что названный граф перейдет в лютеранство, не произвело никакого впечатления на умы курляндцев; они, напротив, утвердили избрание графа Саксонскаго, вследствие чего Девиер тотчас уехал из Митавы». (СИРИО. Т. 64)

От маркиза де-ла-Шетарди. Спб. 18 июня 1742. «Memoire joint a la lettre de m. de la Chetardie du 18 juin 1742.
Le comte de Saxe est venu a Moscou pour presenter ses respects a Sa Majeste Imperiale dans l’esperance qu’ ils lui seraient agreables. Sa majeste mere de Sa Majeste Imperiale regnante l’avait fait assurer, par le comte de Vier et par m. de Bestoucheff le pere, de ses boutes et de sa bienveillance, ainsi que les courlandais de sa protection sur l’еlection eventuelle qu’ ils avaient faite en sa faveur…
Мемория гp. Саксонскаго приложенная к письму маркиза де-ла-Шетарди от 18 июня.
Граф Саксонский заявляет, что приехал в Москву и имел аудиенцию у Царицы. Императрица Екатерина I обещала ему некогда свое покровительство через гр. Девьера и Бестужева-отца… Петр I и императрица Екатерина всегда поддерживали права и привилегии курляндцев, граф же Саксонский свободным избранием был назначен преемником Фердинанда, в случае бездетности последнего». (СИРИО. Т. 100)


Maurice de Saxe. Count of Saxony

Активный участник убийства царевича Алексея Петровича, князь Меньшиков, вдруг стал сторонником возведения на престол его внука. Не принимая никаких доводов, он, как верный вассал, пошел на поводу у австрийского двора.
Австрия предложила Меншикову вообще разделить Россию. От г. де-Кампредона. 1725. «Небезъинтересно, что венские министры очень желали бы видеть державу Царицы униженной до полной потери ею того высокого положения, какое она занимает ныне на севере. Известно даже, что двор этот не теряет надежд и достичь, под прикрытием соответствующего вознаграждения герцогу Голштинскому за Шлезвиг, раздела России на три части, из коих одну отдать герцогу, как совершенно достаточное для него вознаграждение; другую оставить Царице, а после нее, принцессе, дочери ее, выдав ее замуж за какого-нибудь русского боярина; третью же предоставить Царевичу, дабы не совсем лишить его положения, принадлежащая ему по праву рождения». (СИРИО. Т. 58)
От г. де-Кампередона. 1726. «Рабутин человек весьма ловкий и политичный… Дом его всегда полон русскими. Многие ожидают, что поступки его скоро возбудят подозрение, так как кое-где в войсках начинают уж довольно громко поговаривать, что Царица все делает для герцога Голштинскаго, зятя своего, и ничего для Царевича, племянника императора. На днях во многих местах города расклеено было воззвание в этом смысле весьма возмутительного характера». (СИРИО. Т. 64)
«Римско-императорский министр граф Рабутин, который с достославным успехом, незадолго до кончины императрицы Екатерины I, заключил в 1726 году между российским и венским дворами известный союзнический трактат, по силе которого Карл VI в случае нападения на него имеет получать от России тридцать тысяч человек вспомогательного войска, обретался тогда еще в Санкт-Петербурге и, будучи сопряжен узами искренней дружбы с моим отцом, согласился по прошению сего взять меня к себе и употреблять к посольским делам». (Записки Миниха-сына)


Карл VI

Если австрийский имперский князь Меншиков опирался на Австрию и поддерживал устремления Габсбургов, то ближайшее окружение Екатерины, разделяли устремления Франции и Бурбонов, враждебных как Австрии, так и Англии.
От г. де-Кампредона. С.-Петербург. 1725. «Г. Юров, камергер Царицы, восемь лет жил в Париже, где и женился на француженке, привезенной им сюда. Эти один из самых разумных русских, каких я знаю. Он имеет доступ к Государыне и расположен к Франции. Его приятель Макаров покровительствует ему, и через него можно сообщить последнему все, что потребуется».
От г. де-Кампредона. С.-Петербург.19 мая 1725. А так как английский офицер (его имя Гэй), о коем я упоминал в прошлом письме, часто совещается тут по ночам со сторонниками английского претендента, то есть основание подозревать, что на него возложено какое-нибудь тайное поручение с целью помешать предположенному союзу между королем и королем английским и Россиею. Может быть, мне удастся разузнать что-нибудь прежде отправки итого письма. Покуда же могу сказать, что, по мнению многих, г. Гэй служит предшественником молодого Куракина, долженствующего прибыть сюда сегодня вечером или завтра. Говорят, что с ним едет какой-то важный француз, а следом за ним другая личность, более значительная. При русском дворе, их ждут с нетерпением и уж поговаривают, что миссия эта касается брака короля.
Гэй несомненно прибыл сюда с каким-то секретным поручением. Он был в Риге и брат его служит у претендента. Поэтому, нельзя, кажется, сомневаться, что он прислан кем-то для противодействия союзу с Англией и для каких-нибудь козней против интересов Е. Бр. Вел.
Царица предоставила герцогу Голштинскому лишь пользование доходами с острова Эзеля».
От г. де-Кампредона. С.-Петербург. 12 июня 1725. «Я, наконец, открыл цель прибытия сюда Гэя, того английского офицера, о коем говорил в предыдущих письмах. Он прислан прямо из Рима претендентом; был в Англии, потом в Париже. Он привез письма пославшего его принца к Царице и к герцогу Голштинскому; в них изложен план возвращения ему английского престола. Папа и Испания предлагают для этой цели два миллиона экю чистыми деньгами. Полагают, что Швеция примкнет к этому предприятию под влиянием герцога Голштинскаго, а также и из мести за обман, будто бы учиненный в последнее время Англией против этой короны под видом оказания ей помощи. Преувеличивают и силу партии претендента, особенно в Шотландии и в Ирландии, и степень неудовольствия большинства народа. То, что я говорю, в.с., не есть лишенный основания слух. Это несомненный факт, и, кроме того, здесь уже несколько недель проживает какой-то посланный испанского короля, тайно поддерживающий сказанные переговоры, о коих не знает никто даже из министров, кроме Толстого, Ягужинскаго, да лейб-медика Царицы, к которому Гэй и был прислан. Мне известно, что предложение его не отринуто безусловно, хотя Царица, не смотря на настояния Ягужинскаго, советовавшего принять его, и отказалась наотрез дать какой-либо ответ прежде, чем решится так или иначе вопрос о союзе с Е. В. и с английским королем. Она искренно желает этого союза и с большим нетерпением ждет ответа, обещанного в. с. в депеше от 10 мая». (СИРИО. Т. 58)

«В последние дни жизни Екатерины русский двор пребывал в великом волнении в связи с вопросом о ее наследнике. Эта проблема вызвала даже спор, доходивший до грубости, между князем Меншиковым и министром герцога Гольштейнского Бассевичем. Князь Меншиков поддерживал права Великого князя Московского, внука Петра I и его первой жены, а Бассевич поддерживал претензии княгини Анны Гольштейнской и цесаревны Елизаветы – дочерей второй жены Петра I. Именно в этом споре Меншиков отмечал и доказывал порочность рождения дочерей Екатерины, которых он считал вдвойне незаконнорожденными, так как родились они в то время, когда брабант (муж Екатерины) и Евдокия (жена царя) были еще живы. Если князь Меншиков и был неправ в этом случае, так лишь в том, что выражал свое мнение в столь неосмотрительных и непристойных терминах, что мне стыдно их вспоминать». (Вильбуа)

«1727 год. Апрель. 24. Генерал-адютант, генерал полициймейстер и сенатор Антон Мануилович граф Девиер арестован». (Дневник генерального хоружого Николая Ханенка).
«Царица не могла выпить весь ликер, предложенный ей князем Меншиковым, и отдала остатки одной из своих фрейлин по имени Ноли, иначе мадам Гаррю. Она выпила остаток, который ей показался очень скверным, и через несколько дней почувствовала себя плохо. Ее муж-итальянец подозревал, что она, вероятно, была отравлена, и поэтому давал ей в течение нескольких дней противоядие, благодаря которому ему удалось ее вылечить… Но это было не так просто, так как она еще очень долго страдала». (Вильбуа)

«Между тем граф Рабутин, посланник Римского императора, имевший от своего двора поручение наблюдать интересы сирот царевича, заметил, что герцог Голштинский усиленно стремится от лица жены своей к наследству Екатерины; еслиб это сбылось, то уже невозможно было бы утвердить сирот в их правах. Этот хитрый Австриец думал, что единственное средство приблизить сирот к трону состояло в том, чтобы перессорить Меньшикова с Толстым. Со своей стороны принц Голштинский имел безрассудство не поладить с Меньшиковым; а этот старался сблизиться с графом Рабутином, действовавшим на слабость Меньшикова, т.е. на безмерное его честолюбие. Рабутин уверил Меньшикова, что у него в руках прекрасный случай возвысить дочь свою на престол, сделать ее женою молодого великого князя, и обещал ему от Венского двора всякую помощь и значительные суммы денег для начатия дела. Князь Меньшиков, ухватился обеими руками за проект Рабутина, тем более, что царице понравилась красивая наружность жениха дочери Меньшикова, князя Сапеги; царица овладела им под предлогом женить его на графине Скавронской родной своей племяннице. Этот поступок царицы как будто бы давал Меньшикову право просить для своей дочери другой приличной партии, и он осмелился предложить императрице, чтобы она устроила брак его дочери с великим князем.
Царица, занятая исключительно своей новой страстью к Сапеге, охотно согласилась на брак царевича с дочерью Меньшикова, и это было громовым ударом для герцога Голштинского, для супруги его и для Толстого. Герцог и герцогиня не осмелились возражать; но Толстой в горячности, не смотря на глубокую свою старость, пошел к царице и, выяснив ей смело и благородно тот вред, который она делает себе и своим детям, он окончил следующими словами: «Государыня! Я вижу топор, поднятый над головами ваших дочерей и над моею; дай Бог, чтобы их головы уцелели; а что касается меня, то я уже кончил свое поприще. Мне за 80 лет, и будущая судьба моя для меня безразлична». Видя, что царица не решается отменить обещание, данное Меньшикову, Толстой соединился с герцогом Голштинским, генералом Бутурлиным и со многими гвардейскими офицерами и сенаторами; они вознамерились возвести герцогиню Голштинскую на престол, в самую минуту смерти ее матери. Царица была больна непонятною болезнию, и ожидали ее кончины». (Abrege de la vie du c-t Tolstoy).

Сочиненный Бассевичем проект Завещания был выгоден не столько Голстинскому герцогу, как Меншикову.
1727 «Екатерина, чувствуя слабость своего здоровья, и желая предупредить пагубныя последствия для Государства, в случае неназначения Ею себе преемника, сделала завещание, к которому наиболее старался побудить Ее пронырливый Граф Бассевич, имея в виду обезпечить чрез то выгоды Голстинскаго Герцога. Вот главное содержание этого любопытнаго Акта, состоящего из 16-ти статей:
1-е. Хотя по материнской Нашей любви, дочери Наши, Герцогиня Голстинская Анна Петровна и Цесаревна Елисавета Петровна, могли бы быть преимущественно назначены Нашими преемницами; но принимая в уважение, что лицу мужескаго пола удобнее перенесть тягость управления столь обширным Государством, Мы назначаем Себе преемником Великаго Князя Петра Алексеевича.
2-е. Царствовать ему с такою же властию, какая Нам присвоена.
3-е. Ежели кончина постигнет Нас во время его несовершеннолетия, то хотя он и преемник Наш, но сам собою без опеки начнет управлять, когда минет ему 16 лет.
4-е. Назначаем ему Опекунами и Правителями Империи: дочерей наших Анну Петровну и Елизавету Петровну, зятя Нашего Герцога Голстинскаго Карла Фридриха. Принца Голстинскаго Епископа любскаго и Членов Верховного Совета, коих должно быть всегда числом 9.
5-е. Все важнейшия Государственные дела должны решаться в Верховном Совете, который однако же не может переменить порядка наследования Престола, изложенного в первой статье сего завещания.
6-е. В Верховном Совете все дела должны решаться по большинству голосов.
7-е. Великий Князь может присутствовать в Верховном Совете и во время своего малолетства, для приобретения опыта в делах; но не должен уничтожать постановлений, которые будут сделаны Опекою.
8-е. Ежели Великий Князь скончается без наследников, то после него вступает на Престол Герцогиня Голстинская Анна Петровна, потом Цесаревна Елисавета Петровна, и наконец Великая Княжна Наталия Алексеевна с их потомством, так однако, чтобы мужское колено имело преимущество пред женским; если же не останется никого из потомков Фамилии
Нашей, то наследовать Престол должен ближайший и старейший родственник ныне царствующей в России Фамилии, мужескаго пола; но ни одна из царствующих уже где-либо особ, или не исповедующих Грекороссийскаго закона, не может быть на Престоле Российском.
(Вообще то это положение лишало линию Герцога Голстинскаго всяких прав на трон)
9-е. Так как обе Наши дочери уступаю свое право на Престол Великому Князю, то должно выдать каждой из них, кроме приданного, состоящего из трех сот тысяч рублей, по миллиону рублей, которые выплатить, если не в друг, то в продолжении малолетства Великого Князя.
(Вообще то отказа дочерей в Акте не имеется, и не выплата средств означает аннулирование передачи трона)
Деньги сии, равно как и приданное, ни под каким предлогом, от них, ни от их супругов или детей не требоват: так же после Нашей обе дочери Наши наследуют бриллантовыми вещами, золотом, серебром, мебелями, экипажами, лично Нам принадлежащими. Что касается до деревень, Нашу собственность составляющих, то оне должны быть разделены между ближайшими кровными Нашими родственниками.
(Указание на наличие детей у обеих дочерей Екатрины в 1727 году либо их беременность, так как в тексте нет указание на будущее время?)
10-е. Во время пребывания обеих Наших дочерей в России, кроме назначенных им в предъидущей 9-й статье денег, выдавать им ежегодно по сту тысяч рублей.
(Подразумевалось, что дочери будут высланы за границу?)
11-е. Дочь Наша Цесаревна Елисавета Петровна имеет сочетаться браком с Голстинским Герцогом и Епископом любским, на что Мы даем Наше материнское благословение.
12-е. За отличные услуги, оказанные покойному Супругу Нашему и Нам самим, Князем Меншиковым, Мы не можем явить большаго доказательства Нашей к нему милости, как возводя на Престол Российский одну из его дочерей, и потому приказываем как дочерям Нашим, так и главнейшим Нашим вельможам, содействовать к обручению Великаго князя с одною из дочерей Князя Меншикова, и коль скоро достигнут они совершеннолетия, к сочетанию их браком.
(Меншиков становился опекуном императора и отцом императрицы, но формально можно считать, что любая его дочь тоже получала право на трон)
13-е. Приказываем Великому Князю выполнить все обязательства, принятые покойным Нашим Супругом с Герцогом Голстинским и в пользу его заключенные Нами союзы с другими Державами, касательно возвращения ему Шлезвига и наследия Шведскаго Престола. Все то, чем пользовался Герцог Голстинский, ни под каким предлогом от него назад не требовать и в счет не ставить.
14-е. Желаем, чтобы всегда было согласие в Фамилии Нашей, и надеемся, что Великий Князь употребит на то все стараие свое; что он будет искать ручательства Римскаго Императора в исполнении сего завещания, останется с ним в самом дружественном сношении и постоянно пребудет верным заключенному с ним союзу. В противном же случае, лишаем его Нашего благословения.
15-е. Пока в Голстинском доме будет оставаться которая которая либо из Наших Великих Княжен, или от них наследики, быть с ними в тесной дружбе и всеми силами защищать их права.
16-е. Ежели Наши дочери с их супругами захотят выехать из России в свои владения, то при отъезде оказать им все сопутствующия сану их почести, относя издержки на счет казны; также купить дом в С. Петербурге для всегдашнего жительства Голстинскаго Посла, и освободив оный от всяких податей, отдать Герцогу.
Упоминаемый в этом завещании Голстинский Принц, Епископ Любский Карл Август, был обручен с Елизаветою Петровною; но брак сей не состоялся, по причине смерти Принца последовавшей на другой день кончины Императрицы». (А. Ведйдемейер)

«С 1726 года князь Меншиков стал замечать, что при продололжительном царствовании императрицы Екатерины он потеряет всякое значение. Эта государыня выказывала большую привязанность к своим детям, особенно же она любила герцогиню Голштинскую и ее супруга. Дело доходило до того, что даже в правительственных делах она спрашивала у них совета и делала с ними различные распоряжения, ничего не говоря Меншикову. Такое вмешательство представлялось князю просто преступлением. Он опасался возраставшего влияния голштинской фамилии, которое, наконец, могло привести к его падению, и хотел предупредить такую случайность. Ему могла помочь только перемена правителя. По смерти Екатерины на престол должен был вступить Петр II. Вот этот-то момент и хотел он приблизить, так как при несовершеннолетнем государе Меншиков мог властвовать безраздельно. Таким образом, он решился ускорить смерть императрицы. Это не более как догадка, но она не лишена вероятности. Необходимо вспомнить одно выражение, сказанное Меншиковым в момент отправления своего в место ссылки. «Я сделал, – сказал он, – большое преступление; но юному ли императору наказывать меня за это преступление?» Нельзя ли эти слова объяснить так, что он виноват в смерти императрицы и что Петр II должен бы быть ему благодарен за это? Вероятно, поэтому Екатерину постигла кара мести и именно от преступной руки того самого человека, который два года пред тем был ее соучастником.
Способ, которым Меншиков привел в исполнение свое новое преступление, должно быть, был следующий. У императрицы была привычка, составлявшая последствие ее дурного воспитания: всякого из придворных, являвшихся к императорскому столу в маленьком обществе, она хлопала по карману и требовала от него конфет. Это же она делала преимущественно с Меншиковым, который все еще пользовался большим значением и ежедневно находился в обществе императорской фамилии. Однажды, как рассказывают, он дал императрице, потребовавшей свой обычный атрибут лакомства, засахаренные и отравленные фиги. Яд был искусно приготовлен. Он действовал тихо, но верно. 16 мая нового стиля 1727 года открылся, как утверждали, нарыв в легких, а 17 мая вечером, в 8 часов, умерла Екатерина, на 42-м году жизни. Тело ее погребено в крепостной церкви рядом с ее супругом». (Готтгейнер Ф.)
«Она умерла спокойно в своей кровати 5 мая 1727 года от слабости, которая длилась два месяца, и причин которой не знали и не искали. Говорили о ней, как и о ее муже, что она была отравлена. Подозрение, справедливо ли оно было или ложно, пало на князя Меншикова, потому что он тайно поддерживал сторону Великого князя Московского, которого решил сделать своим зятем. После смерти Екатерины он захватил бразды правления от имени этого цесаревича. Этот человек, великий и редкий в своем роде, вел себя как настоящий скиф и заставил всех очень сожалеть о царствовании Екатерины». (Вильбуа)
«Императрица Екатерина скончалась от сильного приступа ревматизма 6 мая 1727 года, и на следующий день великий князь Петр Алексеевич единогласно и с одобрения всей нации был объявлен императором». (Дневник фон-Мюниха)

«Все время, пока правила Екатерина, царевичу уделяли мало внимания, и можно сказать, что быть при его дворе считалось преступлением. Вовсе не сомневались в том, что намерением царицы было обеспечить под конец своих дней короною одну из своих дочерей, старшая из которых была герцогиней Гольштейн-Готторпской, а младшая, принцесса Елизавета, была еще девочкой. Но этот план не имел никаких последствий, поскольку царица умерла от яда 17 мая 1727 г., и в тот, же день Петр II был провозглашен и признан монархом всех русских». (Герцог Де Лириа-и-Херика)
«Nach dieser Zeit versp?rte die Kayserin allerhand ihre Gesundheit, ihre Herren Leib-Aerkte waren wegen der Ursache ihrer Krancks hein uneins. Man geh?rt Herrn D. Stahl, K?nigl. Preu?ischen Leib-Arkt, hineinkommen, zugleich uns ter dem Vorwand, dem F?rst Menschikow zu helfe fen, der Alters halber unp??lich war. Dieser aus l?ndlicher Herr sou durch einige Proben, wie Herr Confecc. Ich f?r mein Theil kan von dieses Umstand nichts urtheilen; genug, sie war kranck und ausreichende kranck.
После этого императрица почувствовала всяческое нездоровье, аргументы лейб-медиков были совершенно разделены по поводу причин ее болезни. Один принадлежит господину Д. Шталю, Лейб-медику короля прусского, присланного, в то же время под предлогом помощи не подходящему по возрасту князю Меншикову. Этот деревенский джентльмен провел несколько проб, как мистер Конфек. Со своей стороны я ничего не могу судить об этом обстоятельстве; достаточно, она была больна и сильно больна». (Nachricht aus Ru?land)


В память Императрицы Екатерины I

Современники описывали Екатерину.
«Не умея ни читать, ни писать, ни на одном языке, она говорила свободно на четырех, а именно на русском, немецком, шведском, польском и к этому можно добавить еще, что она понимала немного по-французски». (Вильбуа).
«Жаль, что так пренебрегли вовсе не обыкновенными способностями императрицы. Екатерина не умела даже писать. Царевна Елизавета должна была каждый раз подписывать имя своей матери. Хотя она и говорила по-латышски, польски, русски, немецки и по-голландски, но ни на одном языке не говорила хорошо, а лишь сносно». (Готтгейнер Ф.)


«Известно, что Екатерина Алексеевна обязана всем не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для нее достаточно исполнять важное свое назначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении. Она никогда не училась писать. Принцесса Елизавета все подписывала за нее, когда она вступила на престол, даже подписала ее духовное завещание. При жизни царя она не приближала к себе никого из своих родных. Только после его смерти явился в Петербурге ее брат под именем графа Генрикова. В продолжение двух последовавших царствований он жил в неизвестности. Императрица Елизавета сделала его сына своим камергером. Одна из его дочерей вышла замуж за канцлера графа Воронцова; обер-гофмейстер Чоглоков женился также на графине Генриковой, племяннице императрицы. Графиня Воронцова пользуется известностью как замечательная красавица и как женщина необыкновенно умная и очень образованная». (Дневник фон-Мюнниха)

То есть два царствования Петра II и Анны I и упомянутые в указах Елизаветы Петровны правления Бирона и Анны II Леопольдовны равны им, а не отдельные.


Вензель Екатерины Алексеевны

«Она имеет приятную полноту, цвет лица ее весьма бел с примесью природного, несколько яркого румянца, глаза у нее черные, маленькие, волосы такого же цвета длинные и густые, шея и руки красивые, выражение лица кроткое и весьма приятное».
«Екатерина вовсе не была красавицей… Но в ея вздёрнутом носе, алых губах, а главное, в роскошном бюсте было столь много очарования… Немудрено, что такой колосс, как царь Пётр, всецело отдался этому сердечному другу»
«Мала ростом, толста и черна. Вся её внешность не производит выгодного впечатления. Сразу заметно, что она низкого происхождения» (графиня Вильгельмина фон Байрет).

В России 18 века имелось четыре Екатерины Алексеевны, связанные между собой и носившие титул царицы, при редактировании описаний очевидцев начала 18 века издатели и переводчики конца 18 – начала 19 века исходили из сложившихся стереотипов и имевшихся портретных изображений, а если на них были изображены лица с соответствующими подписями, то сомнение вызывал текст или его перевод. Соответственно события связанные с ними и их изображения могли путать.

Екатерина Алексеевна (1658—1718), дочь царя Алексея Михайловича. Тетка, с отцовской стороны, Елизаветы Петровны.


Екатерина Алексеевна (1684—1728) (Екатерина I, Марта Скавронская-Краузе), мать Елизаветы Петровны

«Екатерина Алексеевна, сводная сестра Петра I, была женщина умная и предприимчивая. По весьма основательному подозрению в ее участии в заговоре Петр заключил ее в монастырь в Москве. Спустя семь лет она вышла из монастыря и жила в Москве как царевна. Она никогда не хотела явиться в Петербург». (Готтгейнер Ф.)


Екатерина I. Carel de Moor. 1717 Екатерина Алексеевна. 1727


Екатерина Алексеевна (Екатерина I) по оригиналу Г. Гроота. Середина 18 века.

Екатерина Алексеевна (1712—1747) (Екатерина Долгорукая), супруга Петра II, невестка Елизаветы Петровны.



Екатерина Алексеевна Долгорукая

Екатерина Алексеевна (1729—1797) (Екатерина II, Софья-Фредерика-Августа Сербсткая), наследница Елизаветы Петровны.


Екатерина Алексеевна Сербсткая

Отметим, что портреты, приписываемые Екатерине II, также изображают ее как с ярко-голубыми глазами, так и ярко-карими, что невозможно.


Екатерина Алексеевна Сербсткая

Петр II

Алексей Петрович

1. Брак
Наследовать Петру I должен был Алексей Петрович, старший сын Петра Великого от первой жены Е. Ф. Лопухиной (18.02.1690—26.06.1718).


«Евдокия Федоровна, первая жена царя Петра, прозванного Великим, несомненно, была самой несчастной государыней своего времени. Даже в самой глубокой древности найдется мало примеров такой несчастной судьбы. Ее жизнь со времени замужества была сплошной цепью событий, одно трагичнее другого. Родилась она в Москве 8 июня 1670 года. Ее отец, Федор Абрамович Лопухин, очень богатый человек, происходил из одной из самых старинных фамилий Новгородского княжества. Евдокия Лопухина была очень красива и поэтому была выбрана в жены Петру I из многих сотен девушек дворянских семей, представленных царю, когда совет этого государя решил, что ему можно жениться. Поскольку выбор царя, павший на Евдокию Федоровну Лопухину, не встретил никаких препятствий, брачная церемония проходила со всей торжественностью, принятой в России.
Меньше чем за два года у нее родилось двое мальчиков. Одного звали Александром. Он умер естественной смертью в раннем возрасте. Но некоторые злонамеренные личности, не забывшие историю царевича Димитрия, хотели воскресить его во время правления царицы Екатерины. Однако она сумела ловко предотвратить все неприятные последствия, которые этот обман мог иметь, если бы она проявила меньше твердости. Другого сына звали Алексеем Петровичем…
Доброе согласие между царем и его женой не было длительным. Царица была ревнивой, властолюбивой интриганкой. Царь был непостоянен, влюбчив, подозрителен, резок в своих решениях и непримирим, когда он питал к кому-нибудь неприязнь». (Вильбуа)
«Вам не терпится узнать историю вдовствующей императрицы. Об этих вещах рассказывают столь различно, в зависимости от привязанностей и интересов, что трудно судить, где же правда; но следующее изложение, как я полагаю, будет достаточно верным. Зовут ее Евдокия, она из дворянского рода Лопухиных. Царь женился на ней, будучи очень молодым, и имел от нее сына, который впоследствии был казнен, но оставил после себя сына и дочь. Через несколько лет после женитьбы царь охладел к ней и притворился, что ревнует ее; по подозрению в измене она была заточена; все ее ближайшие родственники и несколько ее придворных были схвачены и, по обычаю этой страны, допрошены под пыткой. Ни один из них не показал в пользу этого обвинения, хотя им за это было обещано прощение. Эти допросы длились несколько месяцев, за каковое время около четырнадцати ее ближайших родственников были казнены… Москва, 1731». (Письма Леди Джейн Рондо)


Царевич Алексей первые годы своей жизни оставался на попечении бабушки, Натальи Кирилловны (до 1694) и матери, Евдокии Федоровны. После прихода к власти в 1695 генералиссимуса Ф. Ю. Ромодановского (1640—1717) находился под опекой воспитателей. По закону с 15 лет (1705), или же после женитьбы (1711) царевич мог занять престол.


Великий царь московский. Р. Уайт. 1698

Когда царевич достиг 17-летия (1707) Гюйссен предложил в супруги княжной Шарлотту Вольфенбюттельскую, на что царь изъявил согласие. Царевич увиделся с княжной в Шлакенберге весною 1710, а 11 апреля 1711, подписан был контракт о бракосочетании. 14 октября 1711 в Торгау (Торгов), в Саксонии, царевич Алексей обвенчался с Софией-Шарлоттой-Христиной Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Сестра ее была замужем за эрцгерцогом Карлом, наследником кастильского престола (в 1711 он стал Римским императором).
Шарлота, в 1711 году сочеталась браком с царевичем Алексеем. Ей были тогда 17 лет. Красотою она не отличалась: при высоком росте, была очень худа и изуродована оспою. Мысль о соединении с царевичем подал барон Гюйссен: по крайней мере в последствии сам он свидетельствовал, что еще в 1707 году, следовательно когда принцессе было не более 13 лет дело о браке было устроено. 19 апреля 1711 года подписан трактат о бракосочетании его с принцессою Шарлотою-Христиною-Софиею, внукою герцога Антона-Ульриха от втораго сына его принца Лудовнка-Рудольфа и принцессы Христины-Луизы. Брак совершен 14 октября 1711 года в Саксонском городе Торгау. (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

1711. Мая 10. Трактат заключенный в Яворове, польском местечке, между Государем Петром I и Брауншвейг-Вольфенбиттельским домом. О браке Царевича Aлексея Петровича с Шарлотою Христиною Софиею, Принцессою Брауншвейг-Люнебургскою, внукою Герцога Антона Ульриха. (ПСЗРИ. Т. 4. 2354)
28.05—08.06.1711 г. Петр I и Екатерина в Ярославе, из Вольфенбюттеля приехал подполковник А. М. Девьер с брачным договором. Петр пишет царевичу Алексею письмо о приезде А. М. Девьера из Вольфенбюттеля с брачным договором, подписанным царевичем Алексеем, поздравление в связи с этим, предписание держать с ним связь.
Царевич Алексей пишет Якову Игнатьеву: «На сих днях был от батюшки присланный Антон (А. М. Девьер), который привез статьи (по-немецки проект) о браке моем, который уже подписан его рукою и я здесь подписал же, и сродники невесты моей подписали же, а больше буду писать впредь».
03.08.1711 г. Петр на берегу Днестра пишет письмо Антону-Ульриху Брауншвейгскому по поводу брака царевича Алексея и кронпринцессы Шарлотты и о посылке А. М. Девьера для получения согласия герцога Антона-Ульриха Брауншвейгского на этот брак. Выдан А. М. Девьеру пас для поездки в Германию.
14 октября 1711 в Торгау (Торгов) царевич Алексей обвенчался с принцессой Софией-Шарлоттой-Христиной Брауншвейг-Вольфенбюттельской, сестра которой была замужем за австрийским эрцгерцогом Карлом, претендентом на испанский престол (в том же году он стал Римским императором).
1711 год. В Торгау, где находилась польская королева. Здесь 14-го октября Петр совершил бракосочетание царевича с принцессою Вольфенбительскою, Шарлоттою-Христиною. Царевичу было 22, а принцессе 18. Петр объявил о том Сенату: «Слава богу, что сие счастливо совершилось: дом князей волфенбительских, наших сватов, изрядный». 18-го октября дал он царевичу инструкцию: «что делать в небытии моем сыну моему в Польше». Петр отпустил новобрачных в Вольфенбитель. (А. С. Пушкин. История Петра Великого)

«Неожиданно царевич уступил их настояниям, остановив свой выбор на принцессе Шарлотте Вольфенбюттельской, сестра которой вышла замуж за будущего императора Карла VI. Партия была весьма приличная. Свадьбу отпраздновали 14 октября 1711 года в Торгау, во дворце польской королевы, курфюрстины Саксонской…
Петр постарался испортить дело, употребляя все усилия в течение последующих лет, чтобы разрушить создание своих рук. Его снова охватило желание заставить царевича «служить». С 1711 по 1713 год Алексей почти все время проводил в дороге между Торном, где опять заготовлял продовольствие, Померанией, куда ездил курьером с секретными приказаниями Меншикову, на берегах Ладожского озера, где занимался судостроительством.
В то же время чете, таким образом разъединенной, приходилось еще испытывать жестокие лишения, недостаток в деньгах. Часто царевич и его жена оставались безо всяких средств. В апреле 1712 года принцесса принуждена была прибегнуть к щедрости Меншикова, своего оскорбителя, чтобы сделать заем в пять тысяч рублей; в 1713 году, боясь умереть с голода, Шарлотта вернулась к родителям». (К. Валишевский. Петр Великий)


Christine von Braunschweig-Wolfenbuttel1

«Двор был вообще многочислен. К 1715 году на половине кронпринцессы находились: принцесса Ост-Фрисландская; обер-гофместер барон Шлейниц; гофмейстерина де-Сантилер; девицы фон-Росгapтeн, Левенвольд; госпожи де-Роо и Стрентгорст; комнатныя дамы Петри, Кливера, Горнберкин и другия; бабушка Кестиера; камер-гоф-маршал EiiucpiiiTciiirb; камер-юнкеры: Бестужев, Будберг; доктора Лозе и Виль; тайн-секретарь Килвер; придворный пастор Миллер. На весь штат, кроме обер-гофмейстера, шло годоваго жалованья 11351 руб. При царевиче состояли барон Гюйссен, Никифор Вязомский, Никифор Богданов, Иван Большой-Афанасьев, Федор Эверлаков, Яков Носов, Петр Судаков, Петр Мейер». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«Он был женат на принцессе из Вольфенбюттельского дома. От нее у него было двое детей: сын и дочь. Впоследствии он был приговорен к смертной казни за мятеж против отца и погиб в тюрьме на 29-м году жизни, через несколько часов после того как ему объявили помиловании». (Вильбуа)

«В 1714 году, получив разрешение отправиться для лечения в Карлсбад, Алексей расстался с женой без сожаления, хотя она была беременна на девятом месяце, а она приняла его отъезд без огорчения… Она умерла родами 22 октября 1715 года, надломленная горем, проявляя удивительную покорность в последние минуты своей жизни, а он три раза падал в обмороку ее постели». (К. Валишевский. Петр Великий)
«1715 год. 9-го октября Петр в Шлиссельбурге праздновал взятие оного. Там узнал он о рождении внука своего Петра Алексеевича (в последствии Петра II). Приехав в П. Б., нашел он невестку на смертном одре. Он прогневался на сына и писал к нему (11-го октября) укоризненное письмо, в коем однако ж отдает справедливость его разуму. Петр больной в карете приехал проститься с умирающей царевной, которая ему поручила своих детей Наталью и Петра. В девятый день по своим родинам она скончалась. 27 октября было погребение. Ей было 21 год от рождения. Замужем была она 4 года и 6 дней». (А. С. Пушкин. История Петра Великого)
Ноябрь 1716. «Я знаю» говорил царевич, «что императору донесено, будто я дурно поступал, с сестрою императрицы: Богу известно, что не я, а отец мои и царица так обходились с моею женою, заставляя се служить, как девку, к чему она по своему воспитанию не привыкла, следовательно очень огорчалась; к тому же я и жена моя терпели всякий недостаток. Особенно дурно с нами обращались, когда кронпринцесса стала рождать детей». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

Считается, что София-Шарлотта-Христина умерла при родах 1 ноября 1715 года, ее сын Петр родился 22 октября 1715 года. Но она числится живой принцессой во французских документах 1716 года.
«Королевский альманах 1716» сообщает об официальной семье правителей Московии:
«MOSCOVIE. Пьер Алексковвиц, царь Московский, 11 июня 1672 (Pierre Alexcovvitz, Czar de Moscovie, le 11 Juin 1672).
Оттокоса-Федоровна, жена царя, 27 января 1689 (Ottokosa-Fedorovvna, epouse du Czar, le 27 Janvier 1689).
Алексий Петоввиз, князь Царь, 18 февраля 1690 (Alexius Petovviz, prince Czarien, le 18 fevrier 1690).
Шарлотта-Кристина-Софи де Волсембюттель, принцесса Царица, 29 августа 1694 года. (Charlote-Cristine-Sophie de Wolsembuttel, princesse Czarienne, le 29 Aoust 1694).

«Впоследствии (с 1777) распространился в Европе слух, что кронпринцесса в 1715 году тайно бежала из России в Америку, в Луизиане вышла замуж за француза, лейтенанта Обера, или д'Обана, возвратилась с ним в Европу, жила нисколько лет в Иль-де-Франсе, потом в Париже и умерла в глубокой старости в Брюсселе. Это сказка: несомнительные акты удостоверяют, что крон-принцесса скончалась 22 октября 1715 года в С.-Петербурге и погребена в Петропавловском соборе». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
«Мы должны сказать несколько слов о легенде, весьма странной и весьма распространенной одно время и дополнившей осложнения, загадки и романические черты мрачной трагедии.
Принцесса Шарлотта будто бы пережила своего мужа… она решила представиться мертвой и при помощи одной из своих придворных дам, графини Варбек, перебралась сначала во Францию, а оттуда в Луизиану, где вышла замуж за французского офицера, шевалье д'Обана, от которого имела дочь. Десять лет спустя после этого брака она оказалась в Париже, куда муж ее приехал посоветоваться с докторами и делать себе операцию. Она была узнана в саду Тюильри гулявшим там будущим маршалом Саксонским, видевшим ее в Петербурге. Тот хотел заявить королю об этой встрече, но Шарлотта взяла с него обещание молчать в продолжение трех месяцев, а по окончании этого срока она исчезла. Она уехала на остров Бурбон, где ее муж снова поступил на службу. Извещенный об этом, король сообщил эту новость императрице Марии-Терезии, о родной племяннице, восставшей из мертвых, и императрица предложила ей приют в своем государстве с условием разлуки с тем, чье имя она носила. Шарлотта отказалась и вернулась во Францию только после смерти шевалье в 1760 году. Она жила весьма уединенно в Витри, в доме, проданном ей маршалом Фейдо за сто двенадцать тысяч франков. Подробности, как видно, очень точные. Там получала она пенсию в сорок пять тысяч ливров, выплачиваемую императрицей, ее теткой, но три четверти ее раздавала на благотворительность. Случай этот был многим известен в Париже, так что, занимаясь в то время своей историей России времени Петра Великого, Вольтер обратился к герцогу Шуазёлю за разъяснениями по поводу его. Министр отвечал, что эта история ему знакома настолько же, как всем, но ручаться за ее подлинность он не может.
Предполагаемая принцесса умерла в 1771 году, и парижские газеты напечатали по этому случаю странный некролог, вкратце переданный нами. Екатерина II, царствовавшая тогда в России, этим взволновалась и отвечала аргументацией из шести пунктов. «Всем известно, – утверждала она, – что принцесса умерла чахоткой в 1715 году, и никогда ей не приходилось страдать от дурного обращения». – «Всем известно, – возразил один из затронутых журналистов, – что Петр III умер от удара». Австрийский посланник – это исторический факт – присутствовал при похоронах отшельницы Витри, а аббат Сувестр, придворный духовник, совершал богослужение по приказанию короля. Во всяком случае, Вольтер был, по-видимому, уже раньше осведомлен насчет загадочной личности: в письме к г-же Фонтан, помеченном сентябрем 1700 года, он смеется над доверчивостью парижан, а в другом, к г-же Бассевиц, утверждает немного позднее, что шевалье д'Обан женился на польской авантюристке. В 1781 году один парижанин полюбопытствовал взглянуть в приходе Витри на свидетельство о смерти покойной. Там она значилась под именем Дороти Марии Елизаветы Данильсон». (К. Валишевский. Петр Великий)


Затем были отношения с Евфросиньей Федоровной. При Петре I писали, что она крепостная девка его воспитателя Никифора Вяземского, или пленная крещеная «чухонка» (последнее скорее относилось к Петру I). Письмо Румянцева описывает её: «А была та девка росту высокого, собою дюжая, толстогубая, волосом рыжая, и все дивилися, как пришлось царевичу такую скаредную чухонку любить и так постоянно с ней в общении пребывать», письмо Авраама Веселовского, говорит, о том, что «жена его малого роста». Алексей и Ефросинья называют своего будущего младенца Селебеный. (чешское slibeny – обещанный), что не применимо для лексике чухонки.
От Софии царевич имел двух детей: Наталью (12.07.1714) и Петра (12.10.1715). Полагают, что от Евфросиньи Федоровны Алексей Петрович также должен был иметь ребенка (04.1717); судьба его остается неизвестной.


Наталья и Петр. Луи Каравак

2. Правление
7198. 1690. Марта 3. Грамота Черниговскому Aрxиепископу Лазарю Барановичи. О рождение Государя Царевича, Алексия Петровича. (ПСЗРИ. Т. 3. 1356)
«Алексей родился 19 февраля 1690 года. На портретах, дошедших до нас, он кажется человеком, вполне соответствующим своей истории и своему трагическому процессу: не красив, не дурен, с выпуклым лбом, круглыми беспокойными глазами, видом тщедушным и упрямым. До девяти лет Алексей оставался при матери… Царь оставил его в Москве как ненужную вещь». (К. Валишевский. Петр Великий)


Алексей Петрович. 1690

«Царевич родился в 1690, февраля 29, до 699 находился подле царицы. Петр определил к нему в наставники фон-Гизена (царевичу было 10 лет) и поручил его князю Меншикову. Петр записал его сержантом в гвардию, держал при себе; водил в сражения, посылал путешествовать, уважал его ум, несколько раз давал ему важные поручения, в 1708 при Долгоруковом посылал на бунтующий Дон, в 1711 в Польшу. Женил его на принцессе Вольфенбительской. Она, кажется, изменила мужу с молодым Левенвольдом. Царевич ее разлюбил и взял себе в наложницы чухонку. Царевич был обожаем народом, который видел в нем будущего восстановителя старины. Оппозиция вся (даже сам князь Яков Долгорукий) была на его стороне. Духовенство, гонимое протестантом царем, обращало на него все свои надежды. Петр ненавидел сына, как препятствие настоящее и будущего разрушителя его создания». (А. С. Пушкин. История Петра Великого)


Рейнгольд фон Лёвенвольде

«Показания Ефросиньи: «Царевич же мне сказывал, что он от отца для того ушел, что-де отец к нему был немилостив, и как мог искал, чтоб живот его прекратить и хотел лишить наследства; к точу ж, когда со время корабельного спуску, всегда его поили смертно и заставляли стоять на морозе, и от того-де он и ушел, чтоб ему жить в покое, доколе отец жив будет; и наследства он, царевич, весьма желал и постричься отнюдь не хотел». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«На одиннадцатом году возраста его Монарх определил к нему воспитателя Барона Фон-Гизена, мужа, достойнаго таковаго звания; главное же надзирание над ним вверил любимцу своему Князю Меншикову». (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 7)
В текст ответов царевича вставлены восхваления Меншикова «того ради приказал ко мне иметь присмотр Светлейшему Князю Меншикову, и когда я при немъ бывал, тогда принужден был обучаться добру» (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 7)

1700. Царевичу предназначено было жить в Дрездене, куда между тем Лефорт приказал сыну своему Генриху ехать из Женевы…
Между тем намерение отправить его в Саксонию и Бранденбург не могло быть неизвестны: императрица Немецкая, супруга цесаря Леопольда I, Елеонора-Магдалина. лично знавшая Петра, говорила нашему послу в Вене князю Голицыну, чтобы «Poccийский Государь прислал к ним царевича для научения: обещаются паче своих детей в обережении имет; а в Берлин бы одноконечно не изволит посылать». Тоже повторил месяцев чрез пять князю Голицыну, именем цесаря, государственный канцлер граф Кауниц…
Голицын писал… «услышав, что вы обещали послать государя-царевича к королю Прусскому и в другие места для науки, и просят прислать его в Вену. Кауниц требовал у меня отповеди. «Я сказал, что без указу не могу. Но если б, на приклад, царевич был здесь, как бы его цесарь принял, в каком чине и где его место будет? ибо здесь, когда бывает цесарь при столе, послы не хотят стоять при сыне цесарском арцыдуке, о чем цесарь их упросил. Кауниц отозвался, что цесарь так будет рад, что примет его как сына, и послы по указу цесарскому будут довольны; а о месте хотел дать знать, доложа цесарю. Он же говорил мне: если государю-царевичу сподобается которая арцыдукеса за жену, то цесарь с радостно учинить, только б была ваша воля». В таком же смысле отозвались цесарские министры князю Голицыну в официальной конференции. (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)


1703

«1703. Марта в 10 д. Царевич-государь пошел в Шлюсенбурх». (Н. Г. Устрялов Т.4. Ч. 2)
Ч. Витворт. Смоленск, 12-го августа 1705. «Вечером сюда неожиданно прибыл юный царевич Алексей Петрович, возвращаясь из армии в Москву, говорят – вследствии слабого здоровья; но я думаю скорее для того, чтобы государство не оставалось совсем покинутым, так как компания, повидимому, продолжится долее, чем первоначально ожидали.
Царевич остановился здесь только для смены лошадей, и потому извинился, что не может повидать меня. Он оставил главную квартиру в Вильне дней десять тому назад; двор и министры и теперь в Вильне, по сам Царь выехал в Кейдан, чтобы сподручнее распоряжаться и быть поближе к Курляндии». (СИРИО. Т. 33)
Ч. Витворт. Москва, декабря 26-го 1706. Так как почта вчера не отправлялась по случаю праздника, пользуюсь возможностью прибавить следующее известие: Недовольство в Польше кажется серьезно; недовольные, по видимому, задумали предложить корону третьему королю. Царь торопливо и тайно отправляет в Польшу царевича-наследника, который выезжает отсюда завтра же. Не могу представить себе цель этой поездки, разве предполагается предложить царевича одним из кандидатов? (СИРИО. Т. 33)
1706 год (вторая половина года). Из Нарвы Петр хотел отправиться в Москву, но, получив накануне письмо от Меньшикова, коим уведомлял он его о союзе Карла с Августом, Петр немедленно поскакал в Польшу, взяв с собой царевича Алексея. (А. С. Пушкин. История Петра Великого)

1707 год. Тогда разнесся слух, будто бы Петр назначает сына своего в польские короли; Петр тогда же отослал его в Москву.
Принц Рагоцкий прислал Беречини (или Березини) от имени недовольных венгерцев для предложения короны царевичу Алексею. Петр, не смотря на свое желание иметь голос в имперском совете, отвергнул предложение, не желая ссориться с Австрией. Цесарь в знак благодарности прислал тогда к Меншикову диплом на достоинство князя Римской империи. (А. С. Пушкин. История Петра Великого)

Во время войны с Булавиным 1708 царевич предлагал царю, статьи об укреплении московской фортеции, об исправлении гарнизона, о составлении нескольких пехотных полков, о сыске и обучении недорослей, в том же году набирал полки при Смоленске, отсылал в Петербург шведских пленных, извещал о военных действиях против донских казаков, ездил осматривать арсеналы в Вязьму.
«Статьи за подписью царевича Алексея Петровича, 5-гo января 1708 года. 1. Фортецию Московскую надлежит, где не сомкнута, сомкнуть, буде не успеют совсем, хотя борствером и полисадами: поиске cие время oпacнейшее суть от всего года.
Царевич Алексей Петрович министрам, 16-го aвгуста 1708 года из Вязьмы. Господа министры! По вложенной в сем письме росписи, прикажите тех царедворцев всех собрать в Москве, также которые на воеводствах и у дел в посылках, велите собрать к Москве (кроме тех, которые у Государя-батюшка были на смотре и отставлены) в семь августе месяце безсрочно. Немедленно. Алексей. Из Вязьмы. Августа 16, 1708». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
Ч. Витворт. 1708, марта 10. «26 минувшего месяца праздновался день рождения царевича- наследника Алексея Петровича, который некоторое время исправлял должность московского губернатора, посещает боярскую думу и очень усердно занимается укреплениями. В этот день его высочество проводил бригаду новонабранных драгун до самой Вязьмы, города расположенного на полупути к Смоленску». (СИРИО. Т. 33)
Ч. Витворт. Москва, 24-го марта 1708 г. «В их отсутствие забота о столице и все здешние дела поручаются его высочеству царевичу-наследнику, московскому коменданту князю Гагарину, и Пушкину (заведующему церковными доходами и делами)». (СИРИО. Т. 50)
20 апреля 1708 года под Шлиссельбургом Петр I встретил царевича Алексея; сестер – царевен Феодосию, Марию и Наталью; двух вдовствующих цариц – Марфу Матвеевну и Прасковью Фёдоровну. Вместе с царицей Прасковьей прибыли и племянницы Петра царевны Екатерина, Анна и Прасковья.
«В 1708 году Петром снова неожиданно овладело желание видеть своего наследника за делом, „заставить его служить“, как он выражался. Он послал его в Смоленск в качестве комиссара по продовольственной части, затем в Москву с поручением укрепить город против ожидаемого нападения шведов». (К. Валишевский. Петр Великий)
В 1708 году в Москву были введены иноземные войска.
1708. Декабря 5. Именной, состоявшийся в Ближней Канцелярии. О жаловании Генералам и прочим Офицерам из иноземцев, кои будут с полками в Москве. (ПСЗРИ. Т. 4. 2170)

В январе 1709 года царевич повел из Москвы в Украину пять собранных им полков до 5000 человек и представил их отцу в Сумах. (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«1711 год. Петр поручил царевичу верховное надзирание над государственным правлением.
1712 год. Петр сам, положив отправиться в Померанию, дал следующую записку гр. Фицтуму: Царевичу помочь в собрании провианта в Померанию. Артиллерию под Стральзунд доставить, ибо датчане раз уже обманули.
4 и 12-го сентября Петр писал в Константинополь, оправдываясь в том, что войска будто бы еще Польшу не очистили. «Царевич сам (пишет Петр) их вывел». (А. С. Пушкин. История Петра Великого)
«Среди духовенства сам Стефан Яворский питал к нему симпатию, обнаружившуюся в знаменитой проповеди 12 марта 1712 года, а представители древних знатных фамилий, Долгорукие и Голицыны, обращали к нему боязливые взоры… Под влиянием вина ему случалось мечтать вслух: «Когда случится то, что должно случиться, – друзей его отца и мачеху на кол! Флот будет сожжен, а Петербург исчезнет в своих болотах». (К. Валишевский. Петр Великий)
«Была речь о царице Екатерине Алексеевне… Митрополит Рязанский и князь Федор Юрьевич объявление ее царицею не благо приняли. К тебе они склонны».
«Граф Головкин царевичу Алексею Петровичу 20 сентября 1714 из С.-Петербурга. Вчера сестру вашу, новорожденную царевну Маргариту, крестили; восприемниками были: вместо цесаря князь Меншиков; с ним тетка ваша государыня-царевна; вместо короля Английского имел честь быть я, и со мною наша государыня, ваша кронпринцесса».
«Опись писем, взятым из дому царевича Алексея, по приказу князя Меншикова, 1715—1716 года. У Федора Эверлакова: 22 августа 1716 г. мемориал за подписью царевича в С.-Петербург, чтобы приискать купить деревень от 1000 до 5000 в губерниях Московской, Нижегородской, Киевской, Смоленской, Воронежской». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«Царевич отвечал: «Император должен спасти мою жизнь, обезпечить мои и детей моих права на престол. Отец хочет лишить меня и жизни и короны. Я ни в чем пред ним не виноват; я ничего не сделал моему отцу. Согласен, что я слабый человек; но так воспитал меня Меншиков. Здоровье мое с намерением разстроили пьянством. Теперь говорит мой отец, что я не гожусь ни для войны, ни для правления; у меня однакож довольно ума, чтоб царствовать. Бог дает царства и назначаете наследником престола; но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня»…Потом снова повторял, что… но не может согласиться на пострижение и лишить права своих бедных детей; царица же и Меншиков ищут или постричь его или погубить…
Но с тех пор, как пошли у него дети и жена его умерла, а царица также родила сына, то вздумали запоить его вином до смерти; он не выходил из своих комнат. За год пред сим отец принудил его отказаться от престола и жить частным человеком, или постричься в монахи; а в последнее время курьер привез повеление либо ехать к отцу, либо заключиться в монастырь: исполнить первое значило погубить себя озлоблениям и пьянством; исполнить второе, потерять тело и душу. Между тем ему дали знать, чтобы он берегся отцовского гнева, тем более царицы и Меншикова, которые хотят отравить его». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«Писал царевич письма по-русски к архиреям и по-немецки в Вену, жалуясь на отца. Говорил царевич, что в русских войсках бунт и что это его весьма радует. Радовался всякий раз, когда слышал о смуте в России. Узнав, что младший царевич болен, благодарил Бога за милость сию к нему, Алексею. Говорил, что „старых“ всех переведёт и изберёт „новых“ по своей воле. Что когда будет государем, то жить станет в Москве, а Петербург оставит простым городом, кораблей держать не станет вовсе, а войско – только для обороны, ибо войны ни с кем не желает. Мечтал, что, может, отец его умрёт, тогда будет смута великая, ибо одни станут за Алексея, а другие – за Петрушу-шишечку, а мачеха глупа зело, чтобы со смутой справиться…».
«Показания Ефросиньи: «Да он же, царевич, говаривал: когда он будет государем, и тогда будет жить в Москве, а Питербурх оставит простой город; также и корабли оставить и держать не будет; а и войска-де станет держать только для обороны, а войны ни с кем иметь не хотел, а хотел довольствоваться старыми владениями, и намерен был жить зиму в Москве, а лето в Ярославле; и когда слыхал о каких видениях или читал в курантах, что в Питербурхе тихо и спокойно, говаривал, что видение и тишина не даром: «Может быть либо отец мой умрет, либо бунт будет: отец мой, не знаю, за што меня не любит, и хочет наследником учинить брата моего, а он еще младенец, и надеется отец мой, что жена его, а моя мачеха, умна; и когда, учиня cиe, умрет, то-де будет бабье царство! И добра не будет, а будет смятение: иные станут за брата, а иные за меня». И я его спрашивала: кто за тебя станет? и он мне говаривал: «Что-де тебе сказывать? Ты их не знаешь». А иногда и молвит о каком-нибудь человеке, и я стану его спрашивать: какого он чину и как прозвище? и он говаривал: «Что же тебе и сказывать, когда ты никого не знаешь?» (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1) Скорее всего, тексты написаны при Екатерине II.

«В Неаполе царевич «непристойные речи говаривал: «Я старых всех переведу и изберу себе новых по своей воле; когда буду государем, буду жить зиму в Москве, а лето в Ярославле, Петербург оставлю простым городом. Корабли держать не буду, войско стану держать только для обороны». (К. Валишевский. Петр Великий)

3. Наследник Престола
Связь Петра с Мартой, принявшей православие и ставшей Екатериной Алексеевной (ее восприемником был царевич Алексей), была столь прочной, что в феврале 1712 обвенчался с ней. Это представлялось кощунством, так как сын был ее крестным отцом.

Вероятно Петр Михайлов (Petrus I Fledermaus) был военным регентом, и никакого родственного отношения к царевичу Алексею не имел. В 1708 среди недовольных ходили слухи, что царевич также недоволен, окружил себя казаками, которые по его велению наказывают бояр царских потаковниками, и говорит, будто бы и ему государь не батюшка и не царь.
1698 «Письмо твое (пишет, между прочим, Монарх к Князю Ромодановскому). «Июня 17 дня писанное, мне отдано, в котором пишеш ваша милость, что семяИвана Михайловичаростет. Я прошу вас быть крепким, а кроме сего ничем сей огонь угасить не можно. (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 2) Посвящено письмо было восстанию стрельцов, которых обвиняли в том, «что они имели ужасное намерение зажечь Москву, истребить Немцев и возвести на престол до возраста» царевича Алексея Петровича». (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 2)
Крепостная помещика Кикина на допросе в 1718 свидетельствовала: «Государь не русской породы и не царя Алексея Михайловича сын; взят во младенчестве из немецкой слободы у иноземца по обмену. Царица-де родила царевну, и вместо царевны взяли ево, государя, и царевну отдали вместо ево». (Голикова Н. Б.)

Марешаль писал, что Петр I в 1702 приказал казнить царевича, попытавшегося по просьбе духовенства и бояр подать отцу челобитную против иностранцев. По мнению Марешаля, Петр – это «живодер человеческой кожи, своего рода палач, развратный муж, плохой отец и детоубийца, гнусный в своих удовольствиях, хищный зверь в своей мстительности, покорный подражатель других тиранов, лицемерный деспот…». (Marechal P.-S. Histoire de la Russie, reduite aux seuls faits importants. Londres-Paris. 1802) Заключая «в трех словах» историю царствования Петра: «Он устранил своего брата, заключил в тюрьму свою сестру и отрубил голову своему старшему сыну Алексею». (Мезин С. А. Взгляд из Европы)

«Еще ужаснейший опыт его таковой его ревностной любви к отечеству, в пользу коего сей отец отечества сам собою хотел пожертвовать, явствует из его в кабинете находящегося своеручного письма к Правительствующему сенату в Петербург из лагеря при Пруте 1711 года, когда он со своею армиею по несчастному случаю был 100 000 турками окружен и все дороги к привозу съестных припасов были ему пресечены. В сих опасных и почти отчаянных обстоятельствах, от коих он, по-видимому, никоим образом спасти себя не мог, кроме особенного чуда, пекся он больше об отечестве, нежели о себе самом, не взирая на то, что он видел пред собою очевидную опасность либо попасться в турецкий плен, или совсем погибнуть.
Как неустрашимый сей герой усмотрел минуту сей крайней и неизбежной опасности и почитал себя и войско свое погибшими, сел он спокойно в своей палатке, написал письмо, запечатал оное… вручил ему царь своеручное свое письмо с надписью «Правительствующему сенату в Санкт-Петербурге»…
Офицер в десятый день благополучно прибыл в Петербург и вручил письмо в полном собрании Сената. Но сколь ужаснулись собравшиеся сенаторы, как запершись в одну комнату и по прочтении своеручнаго царского письма нашли следующее в оном содержание: «Уведомляю вас чрез сие, что я со всем моим войском без нашей вины и ошибки, но только чрез ложно полученное известие в четверо сильнейшим турецким войском таким образом окружен и столько дороги к привозу провианта пресечены, что я без особенной Божеской помощи ничего, как совершенное наше истребление или турецкий плен предусматриваю. Ежели ж случится последнее, то не должны вы меня почитать царем, вашим государем и ничего не исполнять, чтобы до ваших рук ни дошло, хотя бы то было и своеручное мое повеление, покамест не увидите меня самолично. Ежели же я погибну и вы получите верное известие о моей смерти, то изберите между собою достойнейшего моим преемником».
Подлинник внесенного здесь письма находится в кабинете Петра Великого при Санкт-Петербургском императорском дворе между многими другими своеручными письмами сего монарха и был многим знатным особам показыван от приставленного к сему кабинету надзирателя князь Михаилы Михайловича Щербатова».
«Известно, наконец, знаменитое письмо, будто бы адресованное государем Сенату в этот трагический час: «Господа Сенат! Извещаю вас, что я со всем своим войском без вины или погрешности нашей, единственно только по полученным ложным известиям, в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к получению провианта пресечены, и что я, без особливыя Божией помощи, ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, хотя бы и по собственному повелению от нас было требуемо, покамест я сам не явлюсь между вами в лице моем, но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собой достойнейшего мне в наследники». Редакция «Полного Сборника Законов», т. IV, стр. 712. (К. Валишевский. Петр Великий)
Получается, в 1711 году у Петра I не было престолонаследника. Если бы он был, то не просил бы Петр избрать приемника голосованием из числа Сенаторов. Про царевича Алексея Петровича Петр в завещании не помянул, поскольку Алексей Петрович не его сын.

В Париже, в 1719, после визита Петра I во Францию и казни царевича Алексея напечатали официальный список Великих Дуков Московских в котором по порядку идут Михаил, Алексей Михайлович I, после него Алексей II, и после него Петр Алексеевич. Если Алексей II царевич Алексей или Алексей Алексеевич, то Петр Алексеевич – император Петр II Алексеевич, последнее более вероятно, так как он с 1718 носил титул Великого Князя Московского.


Jacques Chiquet

Записки 1717 из капуцинского монастыря дю Маре содержат краткий (притом довольно точный) дневник пребывания Петра I в Париже, а также оригинальный словесный портрет царя, автор постоянно, называет русского царя то «Алексуис», то «Димитриус Алексуис». (Мезин С. А. Взгляд из Европы)

Полагают, что на момент избрания царя Фёдора, был жив старший брат Алексей Алексеевич. Заговорщики насильно постригли его в монахи, царевич был отправлен в Соловецкий монастырь на пожизненное богомолье.
Сообщения о событиях связанных с Федором, Иоанном и Петром при Алексее Михайловиче сохранились в грамотах, отосланных на окраины и не самых важных. А документы об Алексее Алексеевиче шли отдельно, на всю страну.
7175. 1667. Сентября 1. Обнародование о вступлении в coвершенолетие Царевича Алексея Алексеевича, и о бывшей по случаю сему церемонии. (ПСЗРИ. Т. 1. 415)
7169. 1661. Июня 1. Грамота в Перми Великую и Соликамск Воеводе Наумову.
О рождении Царевича Феодора Алексеевича. (ПСЗРИ. Т.1. 297)
7174. 1666. Сентября 4. Грамота Запорожскому Гетману и Боярину Ивану Брюховецкому. О рождении Царевича Иоана Алексеевича. (ПСЗРИ. Т. 1. 393)

В 1675 году с царём Алексеем едет «Наследник Престола», которому уже полагается меч, то есть он уже совершеннолетний. Следом едет карета «младшего Князя». За ней другая карета, в которой везли «Царских детей», при этом имеются в виду именно дети мужского пола. Наследником мог быть только совершеннолетний царевич (по Я. Рейтенфельсу 19-ти лет от роду, по Котошихину 15-ти лет от роду). Им в 1675 году мог быть только царевич Алексей Алексеевич, все другие сыновья Алексея Михайловича моложе.
Младшим князем в отдельной карете мог быть только Фёдор 14-ти лет от роду, именно в этом возрасте сыновей царя признавали Великими князьями и они получали некие привилегии, например, отдельную карету. Но на люди сыновей царских выпускали только после 15 лет: «Царевича (как я уже выше сказал) ни народ, ни дворянство не видит прежде пятнадцатилетнего возраста». (Сочинение Самуила Коллинса)
Фёдор Алексеевич взять власть сразу не мог, ибо ещё не был совершеннолетним. Царевичи по закону престолонаследия сажались на царский трон только в 15-ти летнем возрасте. Тем более не могли быть царями Иоанн и Петр. Матвеев на некоторое время возглавил опекунский совет.
«Воспитываются, впрочем, царские дети весьма заботливо… Их не пускают ни на какие торжественные и многолюдные собрания, живут они во внутренних помещениях дворца, куда никто не смеет проникнуть, кроме лиц, на попечении коих они находятся… На 19-м лишь году от роду (русские в этом возрасте становятся совершеннолетними) может являться народу лишь тот царевич, который в будущем имеет наследовать престол от отца. Остальные же, равно как и дочери, обречены на вечное проживание в монастыре». (Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии)

В источниках указано, что в 1711 Алексей Петрович формально взошел на трон. «Ноябрь 1716. За нисколько лет пред тем, отец поручил ему управление государством, и все шло хорошо: Царь был им доволен». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
Австрия. 1717. «С тех пор пошло несколько лучше, особенно в отсутствие Меншикова, когда он опустошал Польшу. В то время Царь назначил царевича председателем тайного совета и правительства, посылал его для военных дел в Тор (Торн) в Померанию, и сколько ему известно, вполне был им доволен». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
В российской традиции «царевичами» именовались, не только дети царя, но и цари вассальных государств: Сибирский, Имеритинский, Грузинский, Касимовский. Если суверенитет Московского царства был ограничен Ост-Индской или Российской компанией, то его правитель должен был носить титул не царя, а царевича.
Ништадтский мир со Швецией подписывал московский император, а не русский. А. Д. Меншиков писал В. Л. Долгорукому в Копенгаген (1713): «Во всех курантах печатают государство наше Московским, а не Российским, и того ради извольте у себя сие простеречь, чтоб печатали Российским, о чем и к прочим ко всем дворам писано».
Отдельный статус Московии подчеркивался и наличием собственной, обособленной монетной системой. Известны московские монеты: 1726 – «1726 года копейка / изображение герба Москвы». 1727 – «1727. грошь / Москва и изображение герба Москвы». 1730 – «копейка. Москва /1730 и изображение герба Москвы». При Анне Иоанновне – «Анна Иоановна Московь Порs (область) изображение герба Москвы / новая российская копейка», т.е. монеты выпускались для всей Московской страны. На медных монетах Москвы 1757—96 помещался московский герб. В 1760, 1762 московские копейки и денги чеканились только с гербом Москвы, без вензеля и имени императора России.
На серебряных монетах Москвы 1726—43 – помещался московский герб и имперский герб. В 1762—95 – московский герб и вензель – EJ.
Согласно Манифеста «Об учреждении в Санктпитербурге и Москве Государственных Банков для вымена ассигнаций» от 29.12.1768 №13219 московские и санктпитербургские ассигнации выпускались отдельно и обмену на наличность подлежали только в своих банках, взаимно как ассигнации зарубежных стран не погашались. Указом №16486 от 25.12.1787 решено санкт-петербургские и московские ассигнации заменить на новые, но регионы их хождения не объединены.

Нумизматам известны самостоятельные выпуски для Гетманства, которое считалось находившимся в Империи. Для Малороссии и Севской провинции выпускали тинфы или севские чехи (1 чех – 17 копеек). В 1672—76 в Путивле выпускали чехи с латинским текстом в для гетмана Дорошенко. Выпуск 1686 – I.A.P.A.DCC @ M.D.T.M. @ A.R.A / MON.NOV.FACTA.SIEV. A.1686, П. Гордон относит к самодеятельности Голицина. Выпуск 1706—9 – с портретом царя, двуглавым орлом и надписью ЦРЬ I В.К. (царь и великий князь, без указания имени). Выпуск 1686 года явился предшественником фальшивых медных денег, ввозимых в Россию в обмен на серебро.

7196. 1687. Сентября 16. Именный. О неприеме в казну медных чехов Севскго дела, и о замене оных во всех платежах мелкими серебреными деньгами ефимками и Польскими чехами.
Великие Государи указали: в Севску и Севского полку в городах: в Рыльску, в Путивле, в Каменном, в Недрыгайлове, да Белогородскаго полку, в Белгороде, в Курску и в иных Белогородскаго, да Черкасских, Сумскаго, Ахтырскаго, Харковскаго и Острогожскаго полков в городах, в которых торгуют Польскими чехами, в Таможнях и на Кружечных дворах и на конских площадках Головам с целовальники и откупщикам таможенную и с конской записки и со всякой продажи пошлину сбирать и за питье имать, и тех городов градским приезжим всяких чинов людем всякие товары и хлебные и съестные всякие запасы покупать и продавать на медные чехи Севского дела, против того как в тех городех торгуют Польского дела чехами…
И Великие Государи указали тех вышепоказанных Севскаго дела чехов, ныне и впредь в Севску и в иных городех в казну Великих Государей в Таможни за таможенныя пошлины и на кружечные дворы за питье и ни за что ни у кого не имать, а имать в Севску и в иных городах в Таможнях же за пошлины и за питье мелкия серебреныя деньги и ефимки и старые Польские Жигмонтовские чехи, которые на пред сего в торгах и во всяких росплатах ходили, и ныне ходят безсловно и собранных новаго дела чехов из казны никуда уже в расход не употреблять». (ПСЗРИ. Т 2. 1261)


Карта современной Московии французского географа Г. Делиля 1706 года вполне удовлетворяла правительство России в 1717 году. Историки считают, ее неправильной.

4. Бегство в Европу
В 1715 году у Екатерины I родился сын и 22.10.1715 Петр I письменно требовал от царевича, чтобы тот отрекся от прав на русский престол или поступил в монахи, а в письме от 19.01.1716 прибавил, что в противном случае поступит с ним как «с злодеем». Подобные требования к свояку Римского императора, имеющему двоих детей, племянников Римского императора, один из которых являлся безусловным наследником престола, находились за гранью реальности.
«Царь принял намерение изключить от наследства старшаго своего сына, так что мы некогда увидим Алексея постриженным, заключенным в монастырь и принужденным проводить остаток дней своих в «молитве и псалмопении» 15 Ноября, 1715 года. (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 7)
1715 год. Петр писал угрозы своему сыну во время поздней беременности жены своей, надеясь на рождение сына. (А. С. Пушкин. История Петра Великого)
«Милостивый Государь-батюшка! (термин не родственный, а чиновничий) Сего октября в 27 день 1715 года, по погребении жены моей, отданное мне от тебя, Государя, вычел; на что иннаго донести не имею, только буде изволишь, за мою непотребность, меня наследия лишить короны Российской, буди по воле вашей. О чем и я вас, Государя, всенижайшее прошу: понеже вижу себя к сему делу неудобна и непотребна, понеже памяти весьма лишен (без чего ничего возможно делать), и всеми силами умными и телесными (от различных болезней) ослабел и непотребен сталь к толикаго народа правлению, где требует человека не такого гнилаго, как я. Того ради, наследия (дай Боже вам многолетное здравие!) Российского по вас (хотя бы и брата у меня не было, а ныне, слава Богу! брать у меня есть, которому дай Боже здравие) не претендую и впредь (претендовать не буду; в чем Бога свидетеля полагаю на душу мою, и, ради истиннаго свидетельства, cиe пишу своею рукою. Детей моих вручаю в волю вашу, себе же прошу до смерти пропитаня Cиe все предав в ваше разсуждение и волю милостивую, всенижайший раб и сын Алексей». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
1716 год. От 19 января Петр писал царевичу второе письмо в ответ на его ответ. Или исправься, или будь монах. Царевич вторично просил государя о дозволении постричься, а за болезнию извинялся, что не мог дать пространный ответ. Петр посетил сына перед отъездом, дав ему (26 января) 6 месяцев на размышление. (А. С. Пушкин. История Петра Великого)
«Милостивый Государь-батюшка! Письмо ваше, писанное в 19 день сего месяца, я получил тогож дня поутру, на которое больше писать за болению своею не могу. Желаю монашеского чина и прошу о сем милостиваго позволения. Раб ваш и непотребный сын Алексей». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
«По совету своих наиболее близких друзей, Вяземского, Кикина, Игнатьева, Алексей смело отразил прямо нанесенный ему удар: признавая себя неспособным нести тяжелое бремя короны, чувствуя себя больным, слабым телом и душой, наконец, видя брата, способного его заместить, он добровольно предлагал отказаться от своих прав и просил только разрешения удалиться в деревню, чтобы иметь возможность жить там мирно. Петр не ожидал, что сын поймает его на слове, и такая поспешность отречения показалась ему подозрительной. Он дал себе время на размышление до 19 января 1716 года, затем возобновил попытку. Монастырь – „глубокая темница, смертоносный приют, убивающий бесшумно“, по выражению поэта-историка! Алексей содрогается от ужаса. Совещается опять со своими друзьями. „Ну что ж, – отвечает Кикин, – оттуда тоже можно вернуться; ведь клобук не прибит к голове гвоздями, можно его и снять“. В трех строчках готов ответ сына отцу: „Милостивейший Государь батюшка! Письмо ваше я получил, на которое больше писать за болезнью своею не могу. Желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения. Раб ваш и непотребной сын, Алексей“. И Петр опять был застигнут врасплох. Вскоре за тем, уехав за границу, он оставил дело в прежнем положении». (К. Валишевский. Петр Великий)
«Январь 1716. Чрез неделю Петр отправился за границу, в Копенгаген, оттуда в Амстердам и Париж; за два дни до отъезда, был он у сына и нашел его в постели, притворно больным. На вопрос отца: какую резолюцию взял? царевич клялся пред Богом, что ничего не желает, как только постричься. Петр сказал: „Это молодому человеку не легко; одумайся, не спеша; потом пиши ко мне, что хочешь делать; а лучше бы взяться за прямую дорогу, нежели в чернцы. Подожду еще полгода“. Выражение „одумайся, не спеша“ ободрило царевича. „Я и отложил вдаль“ говорил он в последствии». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«28 августа 1716 года после полугодового молчания Петр, покинувший Петербург в начале года, прислал сыну новое требование: „Ныне по получении сего письма немедленно резолюцию возьми (время на размышление довольно имел), или то или другое и буде первою возьмешь, то более недели не мешкай, ибо еще можешь к действам поспеть. Буде же другое возьмешь, то отпиши куды, и в которое время и день, дабы я покой имел в своей совести, чего от тебя ожидать могу. А сего доносителя пришли с окончанием: буде по первому, что когда выедешь из Петербурга, буде же Другое, то когда совершишь. О чем паки подтверждаем, чтоб сне конечно утверждено было, ибо я вижу, что только время проводишь в обыкновенном своем неплодии“. Если верить некоторым свидетельствам, царь предупредил решение царевича, остановив свой выбор на Тверской обители и приказав приготовить там келью, которой принятыми мерами вполне был придан вид тюрьмы. Царевич извещал Меншикова, что отправляется в путь, чтобы присоединиться к отцу, просит тысячу червонцев на путешествие и разрешения захватить с собой Евфросиныо. Получив еще две тысячи рублей от Сената, он пустился в дорогу по направлению к Риге 26 сентября 1716 года». (К. Валишевский. Петр Великий)

Конон Зотов Петру I. 20 декабря 1716 года из Парижа. «Прошлаго воскресенья, г. Бонмазарии был у вице-адмирала д'Етре, который сказал, что, по письмам из России ваше величество указали государю-царевичу ехать к себе для женитьбы на европейской принцессе, и спрашивал Бонмазария, не знает ли он какой принцессы из Германии? Бонмазарии отвечал, что не знает; между тем искусно спросил, не будет ли угодно дому Французскому, если бы царское величество похоотил государя -царевича женить на принцессе Французской, а именно на дочери дюка д'Орлеана, для лучшей aлианции крови и интереса? Маршал отвечал, что весьма рад слышать такую добрую мысль, что царскому величеству ни в чем здесь не откажут и дюк д'Орлеан с радостнию на то согласится. Сегодня я был у маршала д'Етре; он, оставя всех шеф-д'ескадров, отвел меня в кабинет, после разных разговоров, сказал, что он говорил дюкну о женитьбе государя-царевича. Дюк отвечал: „Я рад бы был, что б сие сегодня учинилось“. Здесь ожидают ваше величество, яко Meccиию».

Петр I Аврааму Веселовскому. 20 декабря 1716 года из Амстердама. «Дается наш указ резиденту Веселовскому, что где он проведает сына нашего пребывание, то разведав ему о том подлинно, ехать ему и последовать за ним во все места, и тотчас, чрез нарочные стафеты и курьеров, писать к нам; а себя содержать весьма тайно, чтоб он про него не проведал. Петр. В Амстердаме. Декабря 20. 1716». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
«С такими мыслями и надеждами царевич выехал из С.-Петербурга 26 сентября 1716 года, взяв с собою Евфросинью, брата ее Ивана Федорова, служителей Якова Носова, Петра Судакова и Петра Меера. Князь Меншиков дал ему на дорогу 1000 червонных, Сенат 2000 рублей; в Риге занял он у обер-коммиссара Исаева 5000 червонных и 2000 мелкими деньгами». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
В Австрии в ноябрь 1717. Покровительства же Франции или Швеции он не искал поточу что та и другая по вражде с его отцом, которого раздражать он не хочет. Причем, заливаясь слезами, сетовал об оставленных детях и снова требовал видеть императора, чтобы просить его за свою жизнь. (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

1717. Февраля 3. Манифест. Об отрешении от наследия Его Царскаго Величества, перворожденннаго сына Цapeвичa Алексея Петровича.
Манифест сей повелено было указом из Верховного Тайного Совета 1727 июля 26 отобрать и уничтожить, но оной с возстановлением отмененного тем же указом Устава Правды воли Монаршей манифестом 1731 Декабря 17 получил прежнюю силу. (Полное собрание законов Российской империи. Т 5. 3151)

Австрия. 1717. «По 1-му пункту, касательно отречения от престола и пострижения в монашество, царевич повторил все вышеизложенное и рассказал почти то же самое, что объявлено в царском манифесте, с тем только различием, что Царь и министры его старались всеми силами уверить публику, будто царевич добровольно отказался от престола; он же напротив того положительно говорил, что никогда не соглашался ни за себя, ни за своих детей, и только силою и страхом принудили его подписать отречение: он опасался невольного пострижения, смертных побоев, опоения, отравы. Много говорил о царском жестокосердии кровопийстве. Гнев же и немилость к себе отца приписывал жестокой, в низких чувствованиях воспитанной, с тем вместе ненасытно честолюбивой и властолюбивой мачехе, также Меншикову, которого в особенности винил в дурном своем воспитании, в своей неспособности к делам и во всех несчастных последствиях, от того происшедших: Меншиков не заставлял его ничему учиться, всегда удалял от отца, обходился с ним как с пленником или собакою, даже бранил его при людях поносными словами. Так продолжалось до 1709 года или до женитьбы царевича. Австрия. 1717…
Но когда царевич и мачеха в 1712 или 1713 году возвратились в Петербург, а кронпринцесса, по причине дурного с нею обращения, уехала, тогда начали вооружить против него отца, стараясь всеми средствами лишить его уважения и милости. Тут Царь объявил, что сын его ни к чему не способен. Он должен сказать не истине, что ему ничего не поручали, следовательно ничего полезного не мог и сделать, хотя все, что ему ни вверяли, исполнял послушно и хорошо. По возвращении кронпринцессы и по разрешения ея от бремени, все пошло хуже происками Меншикова, который боялся, что престол со временем достанется роду царевича. В день погребения кронпринцессы, Царь обнаружил свою немилость и написал царевичу жестокое письмо; а на другой день по рождении царицею сына, объявил ему, что он должен постричься в монахи и отказаться от престола. Царевич, принужденный страхом и силою, согласился; но за детей своих никогда не отказывался и в сердце своем все предоставил Богу. В самом деле Бог не дал его брату ни здоровья, ни талантов, и тем доказал, что владыки мира в Его деснице.
По 2-му пункту, царевич призывал Бога в свидетели, что никогда ничего ни сделал отцу или его правлению противного долгу сына и верноподанаго, никогда не думал о возмущении народа, хотя это не трудно было бы сделать, потому что народ его, царевича, любит, а отца ненавидит, за его недостойную царицу, за злых любимцев, за уничтожение старых добрых обычаев, за введете всего дурного, также за то, что отец, не щадя ни крови, ни денег, есть тиран и враг своего народа». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«Именно в этот период… у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета, теперешняя русская императрица… именно в тот период жизни в уединении она, чувствуя ту власть, которую имеет над разумом и сердцем своего господина, задумала стать его женой. Чтобы осуществить свое намерение, она сумела воспользоваться тем разладом, который почувствовала в царской семье. Под видом человека, который стремится лишь потушить огонь противоречий между мужем и женой, между отцом и сыном, она в значительной мере способствовала раздуванию этого огня до такой степени, что все это увидели. Всем было известно недостойное обращение царя с первой женой Евдокией, с которой он развелся, заставив ее постричься в монахини, и заточил в ужасную тюрьму, а также его отношение к ее сыну Алексею Петровичу, которого он предал суду и который умер в тюрьме.
Я не буду вдаваться в детали этих двух трагических историй, которые наделали столько шума в обществе, но я должен сказать, что роль Екатерины в этих интригах, которые привели к гибели матери и сына, была немалой. Она ловко сумела стать главной пружиною этих интриг, делая вид, что в этом не участвует. И она извлекла из всего такую выгоду, на которую могла только надеяться…» (Вильбуа)
«Замечательно (и это делает много чести императрице Екатерине), что в продолжение всего этого дела, столь щекотливого, на нее не пало ни малейшего подозрения ни в смерти несчастного Алексея, ни даже в желании восстановлять против него отца. Впоследствии царь говорил герцогу Голштинскому в присутствии его министра Бассевича, что она желала, чтоб его величество удовольствовался пострижением царевича в монахи без объявления ему смертного приговора, потому что пятно это отразилось бы и на его детях, одному из которых, по-видимому, предстояло поддержать со временем славу российского престола, так как слабое сложение Петра Петровича не обещало долговечной жизни». (Дневник фон-Мюнниха)
Вольтер приводит отрывок из «Записок, служащих для истории XVIII в.» Г. Ламберти. В нем говорится, что Екатерина, опасаясь за судьбу своего маленького сына, побудила Петра к процессу по делу старшего сына и способствовала его осуждению на смерть. При этом царь сам истязал царевича кнутом, а затем собственноручно отрубил ему голову». (Вольтер. Мезин С. А.)

Алексей Петрович, 26.09.1716 года выехал вместе с Евфросиньей и её братом Иваном через Данциг в Вену, где 10.11.1716 явился к канцлеру Шёнборну. Заручившись покровительством своего шурина императора Карла VI, царевич проехал в Тироль, где 07.12.1716 остановился в замке Эренберге, по требованию Вены 06.05.1717 прибыл в неаполитанский замок Сан-Эльмо. Указывают, что Евфросинья путешествовала, переодетая пажом. Канцлер Шёнборн назвал её «Notre petit page entre autre anfin est avoue femelle».

1717 год. 28-го в Утрехте посетил своего резидента Бранта в загородном доме его Петербурге. В сие время Петр получил известие о побеге царевича; и, прибыв в Амстердам, поручил резиденту Веселовскому, а потом гвардии капитану Румянцеву отыскать укрывшегося сына, дав ему следующий указ:
1) Сыскав известную персону, тотчас везти во Мекленбургию и отдать под крепкий караул одному Вейду – в величайшей тайне.
2) Узнать от него, кто участник в его побеге, видно уже давно умышленном, ибо в два дня к оному приготовиться не возможно – и тех особ, ежели они в Мекленбургии или Польше, арестовать самому.
16-го приехал он в Спа, и в тот же день приехал к нему Румянцев – с донесением о открытии местопребывания царевича в Тироле. – Петр тогда же отправил к цесарю Толстова и Румянцева с просьбой о выдаче ослушного сына и с ними писал и к самому царевичу. (А. С. Пушкин. История Петра Великого)

В Неаполь прибыли присланные Петром I царем Авраам Веселовский, Петр Толстой и Александр Румянцев. Царевич требовал отстранить от дел Меньшикова. Толстому удалось уговорить царевича выехать в Россию (14.10.1717).
От г. де-Лави. С.-Петербург, 25-го декабря 1717. Граф Вильон говорил одному знатному лицу, которое мне о том и передало, что князь Меншиков последует за царем в Москву, а затем будет удален от двора в силу обещания, даннаго г. Толстым царевичу, наследнику Русскаго престола, который лишь под этим условием обязался вернуться к Царю, своему отцу; впрочем, уверяют, что он лучше бы поступил, оставаясь в Империи, и полагают, что, по возвращении, он будет заключен и навсегда лишен прав на престол. Mне это предположение кажется не лишенным основания, так как мне передавали, что Царь, разговаривая с князем шесть дней тому назад, высказывал ему свое неудовольствие против его императорского величества за покровительство, оказанное им Царевичу, его сыну, прибавив, что был бы весьма рад отмстить за это. На что князь Меншиков отвечал, что вследствие успехов оружия Императора, усиливших его могущество во время двух последних войн, следует скрыть свою досаду, а к тому же его императорское величество, вследствие уз крови, не мог отказать царевичу в приюте и покровительстве. Царь, в сильном гневе, сказал князю: «так ты его приверженец?» И с этими словами схватил и бросил его об стену комнаты. (СИРИО. Т. 34)


1704

На обратном пути австрийские власти пытались остановить их, но не смогли.
«Кампредон. 1723. Чувства питаемые Царем. Его не остановит никакое соображение, особенно, если им руководит чувство мести. Наиболее ярким примером этого служит его поступок с Царевичем. Если б император не выдал ему этого несчастнаго принца, русския войска вступили бы в Силезию. Им уж дан был приказ на это, хотя в то время у Царя были другие могущественные враги, а шведское оружие везде торжествовало над его оружием». (СИРИО. Т. 40)
От г. де-Лави. 13 января 1718. Говорят, что наследнику престола не сделают никакого зла, но что Царь, отец его, постарается убедить его разсказать, кто именно посоветовал ему выйти из повиновения отцу и удалиться из своих владений; получено известие о том, что он приехал в Кенигсберг. (СИРИО. Т. 34)


Портрет царевича Алексея Петровича. Иоганн Пауль Людден

По приезде в Москву царевич был обвинен бегстве за границу, для того чтобы привести с собой имперские и венгерские войска. Как эта армия должна была пройти через Польшу не уточнялось. Сам Петр I в 1716—17 годах находился за пределами России (Германии и Франции).

Евфросинью доставили в Россию 20 апреля 1718 года. Указывают, что примерно в конце апреля должны были состояться роды, но о них, а также о ребёнке, даже о его поле, нет никаких сведений. Её потребовали к первому допросу только через месяц после приезда, около 12 мая. С нее взяли показания, что царевич был готов для захвата власти использовать цезарскую армию и намеревался при удобном случае возглавить восстание русских войск.

5. Московский процесс и Питерское дело
Петр I объявил, что царевич лишен права наследовать престол, начались пытки и казни его сторонников. Розыск первоначально производился в Москве (02—03.1718), затем переведен в Петербург. Царевич также подвергался пыткам с 19 по 26 июня, когда суд из высших сановников приговорил его, как государственного преступника, к смертной казни. 26 июня 1718 в Петропавловской крепости царевич был убит Бутурлиным, Толстым, Румянцевым и Ушаковым. Меньшиков устроил казни сопоставимые с репрессиями 1698 года. На другой день Петр I праздновал годовщину Полтавской победы, а 30 июня похоронил царевича в Петропавловской крепости.


Портрет царевича Алексея Петровича. Таннауер И. Г. 1715

«31 января 1718 года. Петру дано было испытать мрачную радость при известии, что сын его прибыл в Москву.
В Европе никто не подозревал, что ожидает на родине несчастного… «Голландская газета» даже возвещала о предстоящем браке царевича со своей двоюродной сестрой, Анной Иоанновной. В России, наоборот, господствовало сильное волнение… Никто из лиц, причастных к делу, ни минуты не верил в искренность прощения, дарованного царем виновному. И Петр, действительно, не замедлил оправдать в этом отношении общее мнение.
Прежде всего, 3 февраля 1718 года в Кремле было созвано собрание высшего духовенства и гражданских сановников. Алексей появился перед ними в качестве обвиняемого, без шпаги… В Успенском соборе, на том самом месте, где предстояло ему возложить на себя царский венец, Алексей отказался от престола, признавая наследником своего младшего брата Петра, сына- Екатерины». (К. Валишевский. Петр Великий)
С.-Петербург, 20-го февраля 1718. Царь, решившись объявить своего сына от первого брака неспособным наследовать ему, и потому передать престол сыну от второго брака, собрал в Московском Соборе знатнейших своих подданных и заставил их произнести следующую присягу… (СИРИО. Т. 34)
26.02.1718. В 20 день. Полки гварнизонные Санкт-Петербургские были в строю на площади у Троицы, а именно: Комендантский полк, Белозерский, Колтовской, Зезевитов, драгунский Вятский полк, Аничков баталион командированные. Того ж числа у Троицы в церкви были все мининстры и ceнаторы и светлейший князь, и объявлен всенародно о государе царевиче Алексее Петровиче манифест и клятвенное обещание, и все министры были у Креста и святаго Евангелия, что ему наследником не быть, а быть наследником государю царевичу Петру Петровичу. (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
Письмо г. де-Лави. С.-Петербург. 26 февраля 1718. Говорят, что арестовано еще семь или восемь человек, имена которых неизвестны. Наконец Царь заставил сына торжественно отречься от наследования престола и жить частным человеком. (СИРИО. Т. 34)

«1718 год. Царевич привезен был в Москву в конце генваря Толстым и Румянцевым. 3-го февраля велено было гвардейским полкам и 2 ротам гренадер занять все городские ворота. Знатные особы собрались в столовой Кремлевского дворца. Туда прибыл и Петр. Царевич без шпаги был приведен и, пав к ногам отца, подал ему повинное письмо, в коем просил помилования.
Петр принял письмо и объявил сыну прощение, но приказал ему объявить о всех обстоятельствах побега и о всех лицах, советовавших ему сию меру или ведавших об оной. Буде же утаит, то прощение будет не в прощение.
Потом Петр объявил его от наследства престола отрешенным и требовал от царевича, чтоб он ныне присягою утвердил прежнее свое отрицание. Царевич прочел заготовленную присягу.
Тогда Петр повелел прочесть манифест, в коем он, объясняя преступления царевича, лишает его престола, и потом все министры, генералы, офицеры и знатные граждане присягнули царевичу Петру Петровичу, яко законному наследнику престола.
Потом царь, сын его и все присутствующие особы пошли в Успенский собор. Манифест был прочитан вторично. Духовенство и народ присягнули. Царевич учинил вторичную присягу… он причастился…. И тут же объявил о двух своих письмах, писанных им из Неаполя, будто бы по наущению Карла VI – одно Сенату, другое архиереям. Потом отвезли его в Преображенское. В тот же день обнародован Манифест.
4 начался суд. Петр предложил несчастному следующие запросы, угрожая уже лишением живота:1) Притворно намереваясь постричься, с кем стал советоваться и кто про то ведал? Во время болезни царя, не было ли слов для забежания к царевичу, в случае кончины государя? Давно ли стал думать о побеге и с кем? С кем и для чего писал обманное письмо? Не писал ли еще кому? В побеге, с кем имел переписку или сношение? Поп Гречанин что, когда и где с ним говорил? Какое письмо писал из Неаполя и кто из цесарцев принуждал его оное написать? Объявить сие и всё, что есть на совести, или впредь не пенять.
Чрез 4 дня царевич подал ответы свои письменно же: На 1 пункт. Письма государя читаны были им Александру Кикину и Никифору Вяземскому – они советовали отречься от наследства, чего и сам желал, Кикин ему советовал идти в монастырь. Вяземский тоже. Кикин, отъезжая в Карлсбад, обещался найти для него какое-нибудь место. Федор Матвеевич Апраксин и Василий Владимирович Долгорукой ободрили его намерение идти в монахи. Князь Юрий Юрьевич Трубецкой – тоже. Сибирский дал ему денег – писем царя они не видали. Алексей пересылался с Кикиным через Барыкова тайно из опасения шпионов. Алексей писал духовнику отцу Якову и Ивану Кикину, объясняя, что идет в монахи по принуждению и пр. На 2. Отрекался от всяких слов и проч. На 3. О побеге советовался многократно с Александром Кикиным. Решась на побег, объявил о том одному Ив. Афанасьеву и выехал, сам не ведая, куда укрыться, в Либау, свиделся с Кикиным, и они решились ехать в Вену. На 4. Что к нему писал только граф Шонбурн в Эренберг, приложив копию с письма Блеера, австрийского резидента при русском дворе, с ложными известиями о бунте войска, в Мекленбургии находящегося, и проч. На 5. Отрекается. На 6. Письмо в Сенат, также к архиереям Ростовскому и Крутицкому писаны им по принуждению Кейля, секретаря гр. Шонбурна. Письма сии писал прямо на бело, 8- го майя. На 7. Объявил, у кого сколько взял денег (у Меншикова, у сенаторов, у Исаева в Риге и пр., всего около 6000 червонных и до 4000 руб.) … разные сплетни. Замешаны царевич Сибирский, Самарин. Василий Долгорукий и проч.
Петр учредил следственную комиссию. Алексей подал дополнительные признания. Он запутывает Федора Дубровского и Семена Нарышкина. Начался розыск. Дворецкий Иван Афанасьев показал, что царевич гневался на графа Головкина и его сына Александра, да на кн. Трубецкого за то, что навязали они ему жену… Федор Еварлаков донес на не охоту, с которой царевич ездил в поход.
Петр на всех ямах учредил караулы. Никого не велено было пропускать без подорожной за подписанием государя или всего Сената.
Следствия и казни продолжались до 18 марта». (А. С. Пушкин. История Петра Великого)

«Расскажем все дело на основании актов государственных, архивов в С.-Петербурге; и в Вене. На допросе было более 50 лиц; в том числе царица-инокиня Елена (Евдокия), царевна Мария, епископ Досифей, Авраам Лопухин, Александр Лопухин, Александр Кикин, Степан Глебов, князь Василий Долгорукой, князь Семен Щербатый, игуменьи, старицы, княгини Троекурова, Львова, Голицына. Некоторые пытаны три и четыре раза; девять человек казнено; столько же сослано в каторгу; еще более в Сибирь и в дальше города.
1718 года 14 марта министры приговорили «Александру Kикину все вышеописанное учинить смертную казнь жестокую; а движимое и недвижимое имение его все, что есть, взять на его царское величество». Подлинный приговор подписали: князь Иван Рамодановский, Борис Шереметев генерал-фельдмаршал, граф Иван Мусин-Пушкин, генерал-адмирал граф Апраксин, граф Гаврило Головкин, Тихон Стрешнев, князь Петр Прозоровский, барон Петр Шафиров, Алексей Салтыков, Василий Салтыков. По листам скрепил диак Tимофей Палехин». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

«Февраль 1718. Царь вышел с ним в близлежащую камору, и там царевич открыл главных сообщников своих, за которыми на другой день посланы в С.-Петербург курьеры Сафонов и Танеев и в Суздаль Григорий Скорняков-Писарев.
Вслед за тем вице-канцлер Шафиров прочитал приготовленное для подписи царевича Клятвенное обещание об отказе от престола и признанием истинным наследником Петра Петровича.
Таким образом, по словам царевича, главными его пособниками были адмиралтеец Александр Кикин и учитель Никифор Вяземский; кроме того, сторону его держали князь Васили Владимирович Долгорукий, Сибирский царевич Василий, Иван Кикин, Семен Нарышкин, Федор Дубровский; о намерении его бежать из России знал камердинер Иван Большой-Афанасьев; письма в Сенату и apxиepeям из Неаполя принудил его угрозами написать секретарь графа Шёнборна Kейль, в квартире секретаря вицеройского Вейгартена». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)

Московский процесс был придуман заранее, с целью уничтожения неугодных родов и конфискации их имущества. В следствии и процессе Генерал-полицмейстер и генерал-прокурор не указаны.
От г. де-Лави. С-Петербург, 3-го апреля 1718. «Уверяют, что князь Меншиков будет назначен генерал-губернатором России и что губернаторы отдельных провинций будут отдавать ему отчет в управлении. Он читал публично второй манифест Царя, заключающий в себе подробности преступлений князей, княгинь, сановников и др. лиц; я постараюсь получить один экземпляр этого документа для пересылки его Вашему Преосвященству.
Более трехсот человек всех сословии арестованы: некоторые приговорены к смерти и казнены. Но полагают, что в этом случае Его Величество окажет свое милосердие.
Царевич Наследник также здесь и помещается (под стражей) в отдельном доме, а не во дворце Царя, который назначил ему 40000 р. ежегодного содержания. Уверяют, что конфискация имений всех лиц, участвовавших в последнем заговоре, и тех которые брали взятки, доставит Его Царскому Величеству несколько миллионов рублей». (СИРИО. Т. 34)
«Быстро обнаружилось, что между Алексеем и его друзьями не существовало никакого соглашения относительно преследования определенной цели, никакой тени заговора в буквальном смысле этого слова». (К. Валишевский. Петр Великий)
«В Венском тайном государственном архиве хранится только немецкий перевод с любопытного письма к царевичу от человека в последствии знаменитого, бывшего канцлером при Елисавете Петровне, тогда, по воле Петра, служившего курфюрсту Ганноверскому и королю Английскому в звании каммер-юнкера, Алексея Петровича Бестужева-Рюмина.
Он пишет из Лондона от 7 мая (1717): «Serenissime et augustissime alte-succedens Princeps gratiosiossime Domine Czarewiez. Так как отец мой, брат и вся фамилия Бестужевых пользовались особенною милостью вашею, то я всегда считал обязанностью изъявить вам мою рабскую признательность и ничего так не желал от юности, как служить вам. Но обстоятельства не позволяли. Это принудило меня, для покровительства, вступить в чужестранную службу, и вот уже четыре года я состою каммер-юнкером у его величества короля Английского. Как скоро верным путем узнал я, что ваше высочество находитесь у его цесарскаго величества, своего шурина, и я по теперешним конъюнктурам замечаю, что образовались две партии, притом же воображаю, что ваше высочество, при нынешних очень важных обстоятельствах, не имеете никого из своих слуг, я же чувствую себя достойным и способным служить вам в настоящее важное время, то осмеливаюсь вам писать и предложить вам себя, как будущему царю и государю, в услужение. Ожидаю только милостиваго ответа, чтобы тотчас уволиться от службы королевской и лично явлюсь к вашему высочеству. Клянусь всемогущим Богом, что единственным побуждением моим есть высокопочитание к особе вашего высочества». Это письмо осталось неизвестным Петру». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
Поскольку письмо не было доступно розыску Петра I, то вероятно списки арестованных были составлены еще до возращения царевича, и, несмотря на пытки, царевич не выдал своих сторонников.


В честь графа Алексея Бестужева-Рюмина. 1762

После Московского процесса начался Петербургский процесс, плавно перешедший в процесс казнокрадов.
«Розыск и суд в Москве вел Толстой. По совершении казни в Москве, Петр 18 марта отправился в C.-Петербург, приказав перевести туда царевича, Авраама Лопухина, князя Василия Долгорукаго, Ивана Афанасьева, Федора Дубровскаго и других, для новых розысков. Царевич помещен в дом подле дворца Государева; по словам Плейера, носилась общая молва, что он помешался в уме и пил безмерно. Друзья его посажены в Петропавловскую крепость, под надзор коменданта, капитана Бахмеотова». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
«Но до 14 июня Алексей оставался на свободе. 19 июня царевич впервые был подвергнут пытке». (К. Валишевский. Петр Великий)

«1718 год. Дело царевича, казалось, кончено. Вдруг оно возобновилось… Петр велел знатнейшим военным, статским и духовным особам собраться в Петербург (к июню). В майе прибыл обоз царевича, а с ним и Афросиния. Доказано было, что несчастный утаил приложение, что писано о нем из Москвы. Дьяки представили черновые письма царевича к сенаторам и архиереям. Изветы ее были тяжки, царевич отпирался. Пытка развязала ему язык: он показал на себя новые вины. Между прочим письмо к киевскому архиерею (?).
14 и 16 майя царевич подал новые признания.
16-го же даны ему от царя новые запросы: думал ли он участвовать в возмущении (мнимом). Царевич более и более на себя наговаривал, устрашенный сильным отцем и изнеможенный истязаниями. Бутурлин и Толстой его допрашивали. 26 майя объяснил он слово ныне в письме к архиереям, им написанное, зачеркнутое и вновь написанное. Несчастный давал ему по возможности самое преступное значение.
28-го мая получено донесение от Веселовского из Вены. Шонбурн отпирался во всем и представил письма царевича не только неотосланные, но и нераспечатанные. Что за доказательство!
14 июня Петр прибыл в Сенат и, представя на суд несчастного сына, повелел читать выписку из страшного дела.
16 июня Толстой прибыл к судьям и объявил волю Петра, чтоб царевича допрашивали, в случае нужды, лично. В следствие сего даны ему запросы. Царевич подтвердил прежние признания, объяснил незначущие обстоятельства. Толстому, Меншикову, Бутурлину и Шафирову, отведши их в сторону, объявил особо некоторые злоумышления (несчастный! своим врагам!). Того же дня приказали судьи выписать из св. писания и из светских законов статьи, идущие к делу. Авраам Лопухин, замешанный в последних показаниях царевича, был допрашиван, заперся было во всем, но, отведенный в застенок, признался в речах с Блеером и с Акинфьевым. Гражданские чины, порознь, объявили единогласно и беспрекословно царевича достойного смертной казни. Духовенство, как бабушка, сказало на двое.
24 июня Толстой объявил в канцелярии Сената новые показания царевича и духовника его (растриги) Якова. Он представил и своеручные вопросы Петра с ответами Алексия своеручными же (сказали твердою рукою писанными, а потом после кнута – дрожащею) (от 22 июня). И тогда же приговор подписан.
25 июня прочтено определение и приговор царевичу в Сенате. 26 июня царевич умер отравленный. 28 июня тело его перенесено из крепости в Троицкий собор. 30 июня погребен в крепости в присутствии Петра.
Есть предание: в день смерти царевича торжествующий Меншиков увез Петра в Ораниенбаум и там возобновил оргии страшного 1698 года. Петр между тем не прерывал обыкновенных своих занятий… смотрел он за постройкою военного корабля, который и спущен при нем – 26! При сем Петр пировал с корабельными мастерами. На сем пиру пожалован сын кн. Федора Юрьевича Ромодановского, кн. Иван, ближний стольник, в князья кесари». (А. С. Пушкин. История Петра Великого)

«Министры, сенаторы, военные и гражданские чины признали необходимым cперва спросить самою царевича и 17 июня велели из крепости принести его в Сенат.
Духовныя лица, митрополит Рязанский Стефан, епископы: Псковский Фефан, Сарский Алексий, Суздальский Игнатий, Тверской Варлаам, Корельский Аарон; два Греческие митрополита: Ставролольский Иоаникий, Фиваидский Аpceний; архимандриты монастырей: Александроневскаго Феодосий, Aнтониева Иоаким, Воскресенского Иоаникий, Кириллова Иринарх; иepoмoнaxи: префект Гавриил, учитель Maркел, всего 14 человек, 18 июня… осудили царевича к казни… Чрез три дня после розыска, 22 июня, Петр повелел тайному советнику Толстому, после обеда, съездить в крепость и расспросить царевича по следующим пунктам, писанным его рукою». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
«Июня же в 24 день, во время съезда в Канцелярии Сената, Министрам и Сенаторам Тайный Советник Петр Андреевич Толстой объявил последующия Царевича Алексея объявления, в подтверждение прежняго Июня от 19, тако-ж и духовника его разстриги Лыкова разспросы». (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 7.)

«В журнале с.-петербургского гарнизона и в частных записках Меншикова мы находим подробности времяпрепровождения первых дней после трагической развязки, заставляющие содрогнуться: «27 июня: после обедни у церкви Св. Троицы и благодарного молебна о Полтавской баталии пополудни во 2 часу была пущена для сигнала ракета, по которой палили с крепости первый раз из 33 пушек, потом после из 43 пушек, дали залп из ружей, а после с крепости третий раз из 53 пушек. Молебен служили за церковью на площади, где изволил быть и его величество и прочие гг. министры и сенаторы. И того числа кушали на почтовом дворе все. Того же числа в девять часов пополудни тело царевича из Трубецкого раскату вынесено в губернаторский дом, что в гарнизоне.
25 июня. Тело царевича пополуночи в 10 часов вынесли к Троице, где и поставлено.
29 июня. В тезоименитство Его Величества (после обычного богослужения и пальбы) спущен в адмиралтействе ново-построенный корабль «Лесной», который построен Его Величеством собственным тщанием, где изволил быть и Его Величество и прочие господа сенаторы и министры, и веселились довольно».
В депешах от 4 и 8 июля Петр также сообщает об обеде, данном по этому случаю в Летнем дворце, о ночном празднестве и фейерверке. Спрошенный членами дипломатического корпуса относительно ношения траура, канцлер дал отрицательный ответ, потому что царевич умер, как преступник». (К. Валишевский. Петр Великий)
«В Записной книге С-Петербургской гварнизонной канцелярии:
14.06.1718. Привезен в гварнизон под караул царевич Aлексей Петрович и посажен к роскат Трубецкой в полату, в котором был учинен застенок.
В 19 день, его царское величество и прочие господа сенаторы и министры прибыли в гварнизон в 12 часу в начале, а именно: светлейший князь, адмирал, князь Яков Федорович, генерал Бутурлин, Толстой, Шафиров и прочее; и учинен был застенок; и тогож числа по полудни и к 1 часу разъехались.
Тогож числа по полудни в 6 часу в исходе паки его величество прибыл в гварнизон; при нем генерал Бутурлин, Толстой и прочие; и был учинен застенок; и потом, быв в гварнизоне до половины 9 часа, разъехались.
В 20 день. Паки господа сенаторы и министры собрались в гварнизон по полуночи в 8 часу, а именно: светлейший князь, адмирал, князь Яков Федорович, Гаврило Иванович, генерал Бутурлин, князь Дмитрий Михайлович, Петр Толстой, Петр Шафиров, Иван Алексеевич, и прочие. В 11 часу был учинен застенок и потом разъехались. Его величество быть не соизволил.
В 24 день. Его величество изволил прибыть в гварнизон по полуночи в 10 чаду; при нем генерал Бутурлин, Петр Толстой и пpoчие; и был учинен застенок; и с 12 часу по полуночи разъехались.
Тогож числа по полудни в 6 часу паки его величество изволил прибыть в гваринзон; при нем были ж светлейший князь, Гаврило Иванович, Петр Толстой, Петр Шафиров; и был застенок; и потом, по полудни в 10 часу, разъехались.
В 26 день. По полуночи в 8 часу начали сбираться в гварнизон его величество, светлейший князь, князь Яков Федорович, Гаврило Иванович, Федор Матвеевич, Иван Алексеевич, Тихон Никитич, Петр Андреевич, Петр Шафиров, генерал Бутурлин; и учинен застенок; и потом, быв в гварнизоне до 11 часа, разъехались.
Того ж числа по полудни в 6 часу, будучи под караулом в Трубецком роскате в гваринизоне, царевич Aлексей Петрович преставился». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
«Юрнал 1718 году. Месяц Июнь. В 26 день, то есть в четверток, его светлость в 6-м часу пополуночи встав и убрався, довольно дел отправлять изволил, к тому прибыли виц-губернатор Клокочов, полковник и камендант санктпитербурхский Бахмеотов и другие господа офицеры. И по розговорех его светлость отъехал в крепость, где и его царское величество быть изволил, потом были у царевича Алексея Петровича, которой весьма болен, и быв с полчаса, по розговорех розъехались. Его светлость, прибыв в дом свой, изволил кушать з домашними. После кушанья по отправлении дел был все в покоях. В 5-м часу пополудни вышел в переднюю полату, где были полковник Лутковской и другие, с которыми розговаривая с час, отъехал ко всеночной к Троице в церковь, где и его царское величество и господа министры и сенаторы были. По отпуске оной розъехались. Его светлость, прибыв в дом свой, лег опочивать.
День был при солнечном сиянии, с тихим ветром.
В тот день царевич Алексей Петрович с сего света в вечную жизнь преселился».

От г. де-Лави. 27-го июня 1718.Царевич Алексей Петрович, сын Царя, о котором много говорили, заключен два дня тому назад в крепость… Смерть царевича Алексея, старшего сына Царя, последовавшая в прошлый четверг, 26 июня, в три часа пополудни, была объявлена народу на следующий день… Смерть эта не помешала отпраздновать на следующий день с обычным торжеством годовщину Полтавской битвы, знаменитого поражения шведов, послужившего началом их упадка и величия Царя; по этому случаю в почтовом доме был великолепный обед и бал. (СИРИО. Т. 34)


«Верховный суд, состоявший из сенаторов, министров, высших военных чинов, гвардейских штаб-офицеров, – участие духовенства, показавшегося ненадежным, было отклонено, – должен был произнести приговор. Сто двадцать семь судий. Каждому известно решение, от него ожидаемое, и никто не имеет смелости отказать в своем голосе воле повелителя, о которой все догадывались. Единственный гвардейский офицер уклонился от подписи: он не умеет писать. 24 июня вынесен был приговор: смерть», (К. Валишевский. Петр Великий)
Верховный суд, назначенный для суждения царевича, состоял из 127 человек; в том числе были полковники, майоры, капитаны, от флота-поручики. Некоторые, например гвардии подпоручик Коростелев, не могли подписать своего имени, по незнанию грамоты.
Единогласно и без всякаго прекословия Верховный суд 22 июня 1718 года приговорил царевича Алексия к смерти. (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
Приговор министров, сенаторов, военных и гражданских чинов, за собственноручною подписью, по делу царевича Алексея, 24 июня 1718 года. У вышеписаннаго приговора подписано руками по сему: Александр Меншиков. Генерал-Адмирал Граф Апраксин. Канцлер Граф Гаврило Головкин. Тайной Советник Князь Яков Долгорукой. Тайной Советник Граф Иван Мусин-Пушкин. Тайной Советник Тихон Стрешнев. Сенатор Граф Петр Апраксин. Подканцлер и Тайной Советник Барон Петр Шафиров. Тайной Советник и от Лейб-гвардия Капитан Петр Толстой. Сенатор Князь Дмитрий Голитцын. Генерал Адам Вейде. Генерал-Поручик Иван Бутурлин. Тайной Советник Граф Андрей Матвеев. Сенатор Князь Петр Голицын. Сенатор Михайло Самарин. Генерал Майор Григорий Чернышев. Генерал-Майор Иван Головин. Генерал-Майор Князь Петр Голицын. Ближний Стольник Князь Иван Рамодановской. Боярин Алексей Салтыков. Губернатор Сибирской Князь Матвей Гагарин. Боярин Петр Бутурлин. Московской Губернатор Кирило Нарышкин. Бригадир и гвардия Майор Михаило Волков. Гвардия Преображенскаго полку Майор Княз Григорий Юсупов. Генерал Майор и Капитан от гвардии Павел Ягушинской. От гвардии Майор Семен Салтыков. От гвардия Майор Дмитриев-Мамонов. Гвардии Преображенскаго полку Майор Василий Корчмин. Бригадир и генеральный Ревизор Василий Зотов. Полковник Герасим Кошелев. Стольник Федор Бутурлин. Полковник Гаврила Норов. Окольничий Князь Юрья Шербатой. Санктпетербургской Вице-Губернатор Степан Клокочов. От Лейб-гвардия Майор Ушаков. От Бомбардир Капитан-Поручик Скорняков-Писарев. От Лейб-гвардии Капитан Князь Борис Черкаской. Архангелогородской Вице-Губернатор Петр Лодыженской. Полковник Иван Стрекалов. Азовской Губернии Вице-Губернатор Степан Колычов. Гвардия Капитан Петров-Соловова. От гвардии Капитан Александр Румянцов. От гвардии Капитан Семен Федоров. Генерал Полицiймейстер и Генерал-Адъютант Его царскаго Величества Антон Девiер. Гвардии Капитан Лев Измайлов. Гвардии Капитан Князь Иван Шаховской. от гвардия Капитан Вельяминов-Зернов. Полковник Петр Савелов. Гвардии Капитан Иван Лихарев. Гвардии Капитан Иван Захаров. Гвардии Капитан Алексей Баскаков. Стольник Дмитрий Бестужев-Рюмин. Полковник Князь Василей Вяземской. От флота Поручик Иван Шереметев. Князь Сергей княж Борисов сын Голицын. Стольник Князь Семен Сонцов-Засекин. От Лейб-гвардия Капитан Князь Григорий Урусов. Стольник Князь Алексей Черкаской. Стольник Матвей Головин. Полковник Долгорукой. Стольник Леонтий Михайлов сын Глебов. Полковник Князь Иван Борятинской. Стольник Борис Неронов. От гвардии капитан-порутчик Друмант. Голянищев Кутузов. Подполковник Иван Бухолц. От гвардии капитан Федор Митрофанов. От гвардии капитан Иван Карпов. Степан Нелядинской-Мелецкой. От флота Поручик Василий Шереметев. Стольник Василий Ржевской. Полковник и от Лейб-гвардии Капитан Коншин. Гвардии Капитан-Поручик Александр Лукин. Гвардии Подпоручик Стефан Сафонов. Гвардии Поручик Федор Полонской. Адъютант Михаило Чебышев. От гвардии капитан поручик Друмант. Голенищев-Кутузов. Подполковник Иван Бухольц. От гвардии Капитан Федор Митрофанов. От гвардии Капитан Иван Карпов. От Инфантерия Полковник Степан Козодавлев. Полковник Иван Колтовской. Полковник и Санктпетербургской Комендант, и от Лейб-Гвардии Капитан Яков Бахмеотов. Полковник Илья Лутковской. Полковник Князь Михайло Шербатой. Полковник Артемий Загряжской. Гвардии Поручик Иван Козлов. Гвардии Поручик Иван Бахметев. Гвардия Капитан Алексей Панин. От гвардии Капитан Василий Порусуков. Гвардии Поручик Егор Волков. Гвардии Поручик Аврам Шамордин. Генерал-Адъютант Иван Полянской. От гвардии Прапорщик Иван Веревкин. Гвардии Подпоручик Александр Танеев. От гвардии Бомбардир-Поручик Василий Языков. От Лейб-гвардии Капитан-поручик Пашков Егор. Обер-камисар Алексей Зыбин.
Поместнаго Приказа Судья Кирил Чичерен. Генерал-Квартермистр и Обер-Кригс-Коммисар Михайло Аргамаков. От гвардии Капитан-Поручик Алексей Бибиков. Подполковник Василий Титов. Подполковник Гаврила Козлов. Плац Подполковник Алексей Киселев. Подполковник Михайло Аничков. Подполковник Наум Чоглоков. Подполковник Василий Батурин. Майор Никита Скульской. Адмиралтейскаго баталиона Майор Кирила Пущин. Князь Федор Голицын. Князь Яков Голицын. От Бомбардир-Поручик Новокщенов. Гвардия Поручик Василий Иванов. Яж подписал вместо Подпоручика того-ж полку Василья Коростелева по его прошению, что он грамоте не умеет. Василий Новосильцов Обер-Кригс-Коммисар. Обер-крикс-камисар Князь Михаило Княж Иванов сын Вадбальской. Стольник Князь Афанасий Борятинской. Стольник Андрей Колычев. Лейб-гвардии Прапорщих Дорофей Ивашкин. Гвардии Подпоручик Михаило Хрущов, и вместо Прапорщика Афанасья Владычина. Гвардии Подпоручик Князь Алексей Шаховской, и вместо Капитан-Поручика Девесилова. Обер-Секретарь Анисим Шукин. Дьяк Иван Молчанов. Дьяк Семен Иванов. От гвардии-Капитан Емельян – Маврин. Pacправной полаты Судья Афанасий Андреев сын Кузмин-Караваев. Губернии Московской вице-губернатор Василий Ершов. Скрепил по листам обер-секретарь Анисим Щукин. (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 7)

Хотя приговор и подписи к нему считаются подлинными, но между ним и приговором по тому же делу, подписанному в Москве есть существенные различия. В Москве подписывались должностные лица по рангам, начиная от самых знатных и далее. Не было подпоручиков или дьяков. В приговоре, составленном в Петербурге, лица указаны без порядка чинов, в качестве судей лица царской фамилии выступают солдаты и неграмотные. Вероятно, подписи были собраны под другим документом, а к приговору относился первый лист. Среди подписавших Брегадир и гвардии майор Волков Михайло, которого репрессировали в феврале в Москве, но сведения об этом хранились в Поместном Приказе. Ближний стольник князь Иван Рамодановский уже в феврале был князем-кесарем. Подобные несоответствия и сам состав суда означает, что документ сфальсифицирован Замена, вероятно, произведена, чтобы скрыть некоторых реальных участников процесса, например Остермана.

«Сын царя, царевич Алексей, который, говорят, женился, как и отец, на невольнице, и, так же как и он, тайно покинул Россию, не имел, однако ж, успеха, подобного отцовскому, в обоих сих предприятиях; и сыну стоило жизни то, что он дурно подражал отцу; это был один из тех, внушавших ужас, примеров суровости, каковые когда-либо явились пред взорами людскими с вершины престола: но что весьма достойно памяти императрицы Екатерины, это то, что она отнюдь не принимала участия в несчастной участи сына государя, рожденного в другом браке, царевича, который во всем решительно был противоположность отцу, невозможно винить Екатерину в том, что она поступала как жестокая мачеха, важное преступление несчастного Алексея состояло в том, что он оставался чересчур русским человеком и осуждал все, что ни делал его отец великого и бессмертного для славы своего народа. Однажды московиты, которые жаловались на непосильный труд, каковой они должны были прилагать при строительстве Петербурга, услышали из его уст: Утешьтесь, бытие сего города скоротечно. И когда надобно было следовать за отцом в его разъездах за пятьсот-шестьсот лье, которые Петр не раз предпринимал, царевич часто сказывался больным болезни, коих на самом деле и не было, подвергались принудительному лечению; врачи же, имевшие стойкую приверженность к горячительным напиткам больше вредили здравию и умственным способностям. Прежде Алексей имея склонность к учению: он неплохо знал геометрию, историю, учился немецкому языку; но вместе с тем он не любил военное дело, и за это ему больше всего доставалось от отца. Царевича женили на принцессе Вольфенбюттельской, сестре императрицы, жены Карла VI, в 1711 г. Но брак этот был несчастным. Принцесса часто оставалась одна по причине пьяной гульбы мужа и из-за того, что тот сблизился с Ефросинией, лифляндской девицей, высокой, хорошо сложенной и мягкой по своему нраву. Существует предположение, что принцесса умерла от тоски, если вообще печаль может явиться причиною смерти, и что затем царевич потаенным образом женился на Ефросинье в 1713 г., когда императрица Екатерина принесла ему братца, с которым он, впрочем, хорошо обходился. Неудовольствия между отцом и сыном становились день ото дня все болев серьезными до того, что Петр, начиная с 1716 г., угрожал лишить царевича престола, а тот не раз говорил отцу, что хочет стать монахом.
В 1717 г., исходя из политических видов и из личного любопытства, царь возобновил свои путешествия; наконец, он посетил Францию. Что касается его сына, то он, если на самом деле хотел он восстать против отца, и если, действительно, существовала в России партия, созданная в его пользу, то именно тогда настало для него время обнаружить свои намерения; но вместо того, чтобы остаться в России и окружить себя приверженцами, он сам отправился в путь, с немалым трудом достав несколько тысяч дукатов, кои втайне занял. Царевич бросился в объятия императора Карла VI, двоюродного брата покойной своей супруги. Некоторое время в Вене Алексея скрывали под чужим именем; оттуда его перевезли в Неаполь, где он оставался почти целый год, тогда как ни царь, ни кто-либо в России не знали о том, где нашел себе пристанище царевич. Обозрев, таким образом, Францию, где все располагает нравы к терпимости и кротости, царь возвратился на родину, и там вновь вернулся он к привычной суровости. Ему, наконец, удалось склонить своего сына к тому, чтобы покинуть Неаполь и вернуться в Петербург; оттуда молодой царевич был препровожден в Москву к царю, который начал с того, что лишил его права наследования престола и заставил подписать торжественный акт об отречении в конце января 1718 г.; и во уважение сего акта отец обещал сыну сохранить ему жизнь.
Вполне вероятно, что договор этот был со временем лишен силы. Между тем царь, с целью сосредоточить в руках своих большую власть, забыл, казалось, а том, что он – отец, и памятуя о себе только как об основателе целой империи которую его сын мог вновь погрузить в прежнее варварство, повелел объявить во всенародное известие о суде над несчастным царевичем в связи с некоторыми проступками, в коих его упрекали, основываясь на признаниях, каковые прежде еще вырвали у него.
Созванные по этому поводу епископы, монастырские игумены и профессор; отыскали в Ветхом Завете, что те, кто отцов своих и матерей злоречат, должны быть преданы смерти; что хотя и правда, что Давид простил сына своего Авессалома, взбунтовавшегося противу него, но правда и то, что Бог не простил его. Таково было их мнение, но оное еще ничего решительно не доказывало однако ж, на самом деле, это было равносильно подписанию смертного приговора. На самом деле Алексей никогда не поносил своего отца; также он отнюдь не бунтовал против него как Авессалом; как последний, он никогда публично не спал с наложницами царя: правда, он путешествовал без отцовского на то разрешения и писал письма к своим друзьям, из коих ясно было, пожалуй только одно, а именно, что он надеялся на то, что в России о нем со временем вспомнят. Со всем тем, из ста двадцати четырех светских судей не нашлось ни одного, который не осудил бы царевича на смерть; и те, кто не умел писать поручили другим подписаться за них. В Европе же говорили и часто сообщали в печатных изданиях, что царь повелел перевести с испанского на русский язык уголовный процесс дона Карлоса, того несчастного принца, которого Филипп II, его отец, распорядился заключить в тюрьму, где и умер этот наследник великой монархии; но на самом деле не было никакого процесса на доном Карлосом, и не было известно, насильственной или естественной смертью умер этот принц. К тому же Петру, самому деспотичному из государей, нужды не было в подобных примерах. Что, несомненно, так это то, что его сын царевич умер в своей постели на следующий день после ареста, и это несмотря на то, что у царя в Москве была одна из лучших аптек в Европе. В то же время, вероятно, что Алексей, наследник наиобширной из монархий в свете, единодушно осужденный подданными своего отца, которые со временем должны были стать и его подданными, мог умереть от того переворота, который произвел на все его существо приговор столь противоестественный и пагубный. Отец посетил сына, когда тот уже умирал, и, говорят, залился слезами, infelix utcumque fer-ent ea fata nepotes. Но, несмотря на эти слезы, царь не пощадил друзей царевича, и колеса, выставлявшиеся при казнях, были утыканы отрубленными частями их тел. Петр повелел отрубить голову своему шурину графу Лопухину, брату своей жены Евдокии Лопухиной, с которой Петр развелся, и дяде царевича Алексея. Таким образом, если нравы Московии и умягчились, то надобно признать, что сие стоило ей весьма дорого». (Вольтер. Анекдоты о царе Петре Великом)

«26 июня в 7 часу пополудни царевич скончался. О смерти его сохранились разные известия. В записке, никем не подписанной, но современной, хранящейся в Секретном архиве министерства иностранных дел, рассказано следующее: «Июня 26 числа в 7 часу по-полудни, царевич Алесксей Петрович в С.-Питербурхе скончался»… гроб с телом несли: (Указанные в приговоре духовные и светские лица, прочих духовных лиц 140, министры, сенаторы, генералы, штаб и обер-офицеры).
«Ведение, кто из стольников и из дворян несли гроб царевича: Иван Родионов сын Стрешнев, Михайло Собакин, Иван Иванов Стрешнев, князь Федор Алексеев Голицын, князь Иван Иванов Долгорукий, Степан Неледенский, Федор Емельянов Бутурлин, Иван Калинин Пушкин, Иван Степанов Потемкин, князь Федор Волконский, Петр Собакин, Караваев, князь Никита Жирово-Засекин, князь Михайло Вадбольский, Матвей Алексеевъ Головин, Федор Вердеревский, Панкратий Сомороков, Петр Лобков, Иван Кожин, князь Афанасий Борятинский, князь Михайло Шаховской, Григорий Нащокин, Никита Борноволоков, Михайло Грушенский. И того 24 человека. 1718 года июня 30 дня». (Н. Устрялов. Т. 6. Ч. 1)
Возможно, приговор о казне царевича составлен позднее, при участии Меншикова, поскольку царевич был тайно убит и похоронен с официальными почестями.

Мнение о насильственной смерти царевича, было в Европе господствующим. Об этом писал в своих письмах Вольтер, об этом пишет и Левек: «Вся Европа полагала, что этот несчастный принц принял насильственную смерть, и это мнение не лишено оснований». Левек приводит две версии смерти царевича. Одна, сообщенная Бюшингом, опирается на свидетельства придворной дамы Екатерины I, готовившей тело царевича к погребению и утверждавшей, что царевич был обезглавлен. Другая опирается на воспоминания Брюса, удостоверявшего, что он сам доставил от аптекаря «сильную микстуру», прекратившую жизнь царевичу. «Российскую историю» Пьер-Шарль Левек писал в Петербурге в 1773—80. (Levesque P.-Ch. Histoire de Russie. Paris. 1782). (Мезин С. А. Взгляд из Европы)
«Кокс, из коих последний говорит, что кажется ему правдоподобнейшим Бишингово, то есть, что будто отрублена ему голова, и что Фельдмаршал Вейд отправлял должность палача. Далее продолжает г. Кокс; но есть-де однако одно место Брюсовых записок, которая при первом взгляде, кажется, доказывает неосновательность перваго, и утверждает, что Алексей Петрович был ядом умерщвлен: что им сей приготовлял аптекарь Беар; что Фельдмаршал Вейд оный от сего аптекаря принял, и прочее.
Между тем Кокс, … говоря, что Меншиков, не выпуская из глаз собственных выгод, умел исторгнуть признание у Принца, бывшаго в тюрьме; что он только один имел попечение о его воспитании, и Левек де делает весьма справедливое о сем разсуждение. «Кто поверит, говорит сей последний, чтобы Алексей сам собою и от чистаго сердца похвалил Меншикова старания о его воспитании, когда де Меншиков не приходил к нему более трех или четырех раз в год, и не говорил с ним другим голосом, как показывающим самое несносное презрение? Ежели принудили его похвалить любимца Петрова, друга Екатеринина, то не могли ли ему сказать прежде все то, что слышать от него хотели? Сия догадка, заключает Кокс, вероятна из того, что похвала Князю Меншикову изторгнута у Алексея чрез Толстова, тварь Меншикову.
Г. Толстой в сие время не только не мог быть тварью Меншикова, но большею еще, нежели он, пользовался доверенностию Монаршею, а притом еще и явный ему был неприятель. (Сочинение Н. Н. Голикова. Т. 7)
То есть тексты, связанные с процессом переделаны в правление Меншикова или в 1727 Остерманом.

«Следовательно, существовали сомнения в «естественной» смерти царевича. Не только сомнение, но категорическое утверждение другой развязки встречаем мы во всех остальных сообщениях современников о случившемся, Существуют только разногласия в способе насильственной смерти. Имперский резидент Плейер утверждает, что царевичу была отрублена голова в тюрьме, а Шерер даже указывает палача: то был генерал Вейде. Девица Крамер, дочь нарвского горожанина, будто бы, по словам, пришила голову к телу казненного, изгладив следы убийства, что не помешало ей впоследствии сделаться гофмейстсриной великой княжны Натальи, дочери казненного. Штехлину известно лишь, что ей было поручено одеть тело покойного царевича, и других объяснений для ее вмешательства у него не имеется. Но Генрих Брюс рассказывает историю о микстуре, за которой генерал Вейде явился к доктору Беру, побледневшему, прочитав рецепт. В сборнике анекдотов, напечатанном в Англии, также находится рассказ о яде, которым была пропитана бумага, врученная царевичу, с приговором суда. Письмо Алексея Румянцева, многочисленные рукописные копии которого ходили по рукам, казалось бы, достаточно убедительно. Автор рассказывает одному из своих друзей, Дмитрию Титову, что царевич погиб по приказу государя, задушенный подушками. Исполнителями царской воли были Бутурлин, Толстой, Ушаков и он сам. Но подлинность документа оспаривается (между прочим, Устряловым) и кажется сомнительной. Де Би и Вилльбуа передают, что царевич умер от «растворения» жил, но они повторяют лишь чужие разговоры. Наиболее подробные рассказы принадлежат Лефорту, позднее советнику саксонского посольства, состоявшему в то время на службе у царя, и графу Рабутину, заместившему впоследствии Плейера на резидентском посту. У них разногласия встречаются лишь относительно совершенно второстепенных пунктов. «В день смерти царевича, – повествует Лефорт, – царь в четыре часа утра в сопровождении Толстого отправился в крепость, где в сводчатом подземелье находилась кобыла и остальные приспособления для наказания кнутом. Туда привели несчастного и, подняв его, дали ему несколько ударов, причем, за что не могу ручаться, хотя меня в том уверяли, отец нанес первые удары. В десять часов утра повторилась та же история, и к четырем часам царевич был настолько истерзан, что умер под кнутом». Рабутин говорит более утвердительно и указывает также на причастность к делу Екатерины. Петр ударил и, «не умея хорошо управлять (кнутом), нанес так удар, что несчастный сейчас же упал без сознания, и министры сочли его мертвым. Но Алексей лежал только в обмороке, и, видя, что он приходит в себя, Петр сказал с досадой, удаляясь: «Еще черт не взял его». Очевидно, он предполагал возобновить свою работу. Екатерина избавила его от этого труда. Узнав, что царевичу лучше, и посоветовавшись с Толстым, она послала к узнику придворного хирурга Хобби, открывшего ему вены. Петр, предупрежденный, пришел взглянуть на труп, покачал головой, словно догадываясь о случившемся, и ничего не сказал».
Эти свидетельства имеют заслугу ужасного согласования с документом бесспорной правдивости – с записной книгой с.-петербургской гарнизонной канцелярии, в которой велась изо дня в день запись всего происходившего в крепости, где разыгралась драма. Там мы читаем следующие подробности: «14 июня привезен в гарнизон под караул царевич Алексей Петрович и посажен в раскат Трубецкой, в палату, в которой был учинен застенок. 19-е – в этом помещении дважды происходили пытки, с полудня до часа и с шести часов вечера до девяти; на следующий день снова пытки от восьми часов до одиннадцати; 24-е – пытки происходили дважды, первый раз с десяти часов утра до полудня, второй с шести до десяти часов вечера, 26-е – снова пытки в присутствии царя, с восьми до одиннадцати, и в тот же день в шесть часов вечера царевич скончался». (К. Валишевский. Петр Великий)
«Всеобщее мнение гласит, что царевич умер вследствие сильного потрясения, вызванного тем, что ему объявили почти одновременно о смертном приговоре и о помиловании. Но те, кто прекрасно осведомлен о том, что происходило в это время при русском дворе, знают, что царь Петр, на словах помиловав своего сына, послал к нему хирурга, которому приказал сделать царевичу сильное кровопускание. Он сказал: „Я приказываю тебе открыть ему четыре вены“. Эта операция была выполнена в присутствии царя в Петропавловской крепости. Так утверждают многие люди». (Вильбуа)
«Относительно отравления и удушения говорят Брюс и Румянцев, при чем отравлена была самая бумага, на которой написан приговор; царевича заставили взять приговор в руки и прочитать». (А. Г. Брикнер. Т. 1)
«Иначе рассказывает Плейер в письме к имперскому графу от 18 июля о смерти царевича: «Ваше сиятельство изволили реляции моей от 15 июля изволили усмотреть похороны Русских. Кронпринц скончался не 8 числа рано в пятницу, как вообще говорили, а накануне, около 8 часов вечера, и не от естественного удара, как распространился слух: при дворе и в народе, также между иностранцами, носится тайная молва, что он погиб от меча или топора. Это мнение подтверждается многими обстоятельствами: достоверно, что о болезни его не было слышно, и накануне его пытали; в день смерти было у него высшее духовенство и князь Меншиков; в крепость никого не пускали и пред вечером ее заперли. Голландский плотник, работавший на новой башне в крепости и оставшийся там на ночь незамеченным, вечером видел сверху в пыточном каземате головы каких-то людей и рассказал о том своей теще, повивальной бабке Голландского резидента. Труп кронпринца положен в простой гроб из плохих досок; голова была несколько прикрыта, а шея обвязана платком со складками, как бы для бритья. Царь на другой день и после был очень весел. Семейство Меншикова в тот же вечер заметно радовалось, и тогда же благодарили Бога в церкви. Чужестранным министрам Меншиков объявил, что царевич умерь как преступник; но царица обнаружила большую печаль и горесть.
Голландский резидент Яков де-Би в конце июня послал донесение Генеральным Штатам, что в С. Петербурге опасаются мятежа, что кронпринц умер в четверг вечером от растворения жил, что сын его еще мал, сын же царя слаб, болезнен и не обещает долгой жизни; в следствие того, опасаясь за свою участь, просит об отозвании Это донесете вскрыто было в почтовой конторе.
В книге, изданной в 1782 году на английском языке, под заглавием Записки Генриха Брюса изложена, смерть царевича следующим образом: «6 июля/23 июня Верховный суд единогласно приговорил царевича к лишению жизни, предоставив способ казни его величеству. Царевич приведен был пред суд, и, по прочтении ему приговора, снова отправлен в крепость. В следующий день Царь, сопровождаемый сенаторами и епископами, явился в крепости, в том каземате, где содержался царевич. Вскоре вышел оттуда маршал Вейде и приказал мне (т. е. Генриху Брюсу) сходить к аптекарю Беру, жившему вблизи, объявить ему, чтобы заказанное питье было крепко, потому что царевич очень болен. Услышав от меня такое приказание, Бер побледнел, затрепетал и был в большом замешательстве. Я так удивился, что спросил его: что с ним сделалось? Он ничего не мог отвечать. Между тем пришел сам маршал, почти в таком же состоянии, как и аптекарь, и объявил, что надобно поспешить, потому что царевич очень болен от удара паралича. Аптекарь вручил ему серебряный стакан с крышкою, которой маршал сам понес к царевичу и всю дорогу шатался, как пьяный. Чрез полчаса Царь удалился со всеми провожавшими его особами; лица у них были очень печальны. Маршал приказал мне быть в комнате царевича и, в случае какой либо перемены, немедленно его уведомить. Тут же находились два врача, два хирурга и караульный офицер: с ними я обедал за столом, приготовленным для царевича. Врачи были немедленно позваны к царевичу: он был в конвульсиях и после жестоких страданий около 5 часов по полудни, скончался. Я тотчас дал знать о том маршалу, который в ту же минуту донес Царю. По царскому повелению, внутренности из трупа были вынуты; после того тело положено в гроб, обитый черным бархатом, с богатым, золотым надгробным покрывалом. Из крепости перенесено в собор Св. Троицы, где стояло на катафалке до 11 числа (30 июня), когда перенесено опять в крепость, и там похоронено подле умершей супруги царевича. Царь, царица и знатнейшия лица были на погребении. Распространенные известия о смерти царевича очень различны. Обнародовано было, что, при объявлении ему смертнаго приговора, от страха последовал с ним удар, от которого он скончался. Но очень немногие считают смерть его естественною; между тем опасно было объявить, что думают.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-vinogradov-15728983/verhovnyy-taynyy-sovet-pervyy-policeymester-67171441/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.