Главная страница | Попаданцы | Миры Бесконечности

Миры Бесконечности
Акеми Дон Боумен
Young Adult. Азиатское фэнтезиМиры Бесконечности #1
«Миры Бесконечности» – невероятно захватывающее фэнтези о жизни после смерти. Красочная, увлекательная, глубокая история, которая понравится поклонникам «Матрицы», «Мира Дикого Запада» и мультфильма «Душа».
Смерть – еще не самое страшное, что может произойти.
Жизнь восемнадцатилетней Нами Миямото оборвалась внезапно. Девушка погибла по роковой случайности от пули грабителя. Она очнулась в странном месте под названием Бесконечность. Сюда попадает человеческое сознание, чтобы совершить переход в потусторонний мир.
Нами узнает, что искусственный интеллект Офелия вышла из-под контроля людей и собирается захватить Бесконечность.
Удастся ли Нами одолеть Офелию и спасти сознание людей от уничтожения?
Акеми Дон Боумен – популярная американская писательница, обладательница премии William C. Morris Award за дебютный роман «Starfish».
«Книга, которая заставляет задуматься о настоящем, о реальности, обо всем, что мы стараемся игнорировать. Она о человечности, умении принимать тех, кто отличается от нас, об эгоизме и страхе, который сопровождает на протяжении всей жизни». – Melanchallina, администратор группы «Чердак с историями»
«Миры Бесконечности» —одна из самых ожидаемых книг 2021 по версии Book Riot и Epic Reads.

Акеми Дон Боумен
Миры Бесконечности

The Infinity Courts
Akemi Dawn Bowman
Text copyright © 2021 by Akemi Dawn Bowman
© О. Норицына, перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2022
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *

«Книга, которая заставляет задуматься о настьящем, о реальности, обо всем, что мы стараемся игнорировать. Она о человечности, умении принимать тех, кто отличается от нас, об эгоизме и страхе, который сопровождает на протяжении всей жизни».
    Melanchallina, администратор группы «Чердак с историями»
* * *
Моим читателям.
Спасибо, что отправились со мной в Бесконечность.


Глава 1
– Офелия, если бы это был твой последний день на Земле и ты бы захотела одеться по случаю, то выбрала бы, вероятно, слишком короткое черное платье или забавную футболку с окариной из Зельды и надписью «Да будет дождь»?
Через секунду из моих часов O-Tech доносится мелодичный голос:
– Не могу представить своего последнего дня на Земле, так как не существую на Земле. К тому же у меня нет физического тела, которое требуется одевать.
Голос напоминает мне поверхность озера в безветренную погоду. Гладкий, чистый, безупречный. По контрасту с ним тихий скрип динамиков навевает мысль о том, будто их изготовили еще во времена динозавров.
Мой взгляд по привычке скользит к запястью, где на экране отображается окончание речи Офелии.
– Не особо ты и помогаешь, – приподняв бровь, объявляю я, а затем поднимаю перед собой оба варианта одежды. – Ладно, Офелия, я иду на свидание. Как думаешь, стоит принарядиться или одеться как обычно?
– Говорят, что если хочешь произвести хорошее впечатление, то нужно надеть свой лучший наряд, – отвечает мне размеренный голос.
Отбросив футболку на скомканное одеяло за спиной, я натягиваю черное платье через голову.
– Никто так не говорит, Офелия. Но спасибо.
– Всегда рада помочь. Надеюсь, ты прекрасно проведешь время на свидании.
Интонации ее голоса напоминают человеческие, но она не умеет говорить эмоционально. И от этого все ее добрые пожелания звучат… сухо.
Ухмыльнувшись, я смотрю на свое отражение и замечаю, что часы засветились в знак того, что она меня слушает.
– Офелия, почему у меня такое чувство, будто ты произнесла это с сарказмом?
Я одергиваю подол платья и делаю мысленную заметку: ни при каких обстоятельствах не садиться.
– Я не запрограммирована на сарказм. Но в мою память вшита коллекция шуток. Хотите послушать?
Фыркнув, я собираю волосы в высокий пучок. Мне удается сделать это только на третий раз, потому что они, судя по всему, так же упрямы, как и я.
– Ох, и каких же?
– Я знаю много шуток о безработных, но ни одна из них не работает.
Я качаю головой и, смеясь, склоняюсь к зеркалу, чтобы еще раз проверить свой макияж.
– Как человеку, у которого сейчас нет работы, мне она показалась немного оскорбительной.
– Ты ведь понимаешь, что разговариваешь с роботом? – доносится от двери голос сестры. Она просовывает голову в комнату и обводит взглядом разбросанную по комнате одежду. – Ого. Что здесь произошло?
– Динозавр вломился, – говорю я тоненьким голоском, каким всегда разговариваю с Мэй. – И Офелия не робот… она искусственный интеллект, персональный помощник. Ты что, рекламу не смотришь?
Я подхожу к двери и выталкиваю десятилетнюю сестру в коридор.
– И перестань заходить в мою комнату, когда двери закрыты. Я собираюсь.
Мэй хмурится. За последний год она сильно выросла – почти мне по плечи, но все равно еще выглядит как ребенок. Круглые щеки, большие глаза и невероятно чистая кожа. Практически черные волосы – пожалуй, единственное, что у нас осталось общего.
Ну и то, что в глубине души мы любим друг друга, хотя и перегибаем иногда палку, действуя друг другу на нервы.
Она упирается рукой в дверь, не позволяя мне ее закрыть.
– Куда это ты собралась? Возьмешь меня с собой?
– Не думаю, что мама согласится отпустить тебя со мной на выпускной, – теребя волосы, отвечаю я. – А если и отпустит… то тебя не возьму я.
Мэй продолжает удерживать дверь. Наверное, упрямство – еще одна наша общая черта.
Вопреки здравому смыслу я отступаю на несколько шагов и показываю на свое платье:
– Я нормально выгляжу?
Мэй оживляется, желая хоть как-то помочь мне. Она тихо хмыкает, словно обдумывает мой наряд, а затем кривит рот:
– Ты выглядишь так, будто собралась на похороны чудаковатой викторианской леди. Если ты действительно идешь на такие, то все великолепно.
Я поднимаю запястье, чтобы часы O-Tech оказались перед глазами сестры.
– Офелия, не могла бы ты отправить с телефона Мэй сообщение Картеру Брауну о том, что моя сестра тайно влюблена в него?
– Нет! – кричит Мэй и уносится в свою комнату, чтобы найти свой телефон.
– Простите, но я не могу отправлять сообщения с телефона другого пользователя, – отвечает Офелия.
– Я-то это знаю. А Мэй – нет. – Я бросаю еще один взгляд в зеркало, теребя горловину платья. – Кстати, Офелия, можешь составить плей-лист из тридцати моих любимых песен? Хочу включить его во время поездки.
– Конечно. Дать плей-листу какое-то название? – спрашивает искусственный интеллект.
Я на мгновение задумываюсь.
– Марш пингвинов-штурмовиков, – с улыбкой отвечаю я.
Мы с Финном придумываем нелепые названия для плей-листов с девятого класса. И сделать новый плей-лист сегодня, в день нашего первого свидания, – на мой взгляд, отличная идея. Вернее, первого раза, когда мы куда-то отправимся вместе помимо школы, после того как наконец признались, что нравимся друг другу.
Как только его лицо всплывает у меня в голове, меня охватывает нервозность.
Говорят, восемнадцать лет – это слишком мало, чтобы знать, что такое любовь. Вот только им в жизни не встречался никто вроде Финна. Такого, в кого ты влюбляешься с первого взгляда, затем становишься ему другом, а после и лучшим другом. Но влюбленность никуда не исчезла – просто переросла в нечто большее.
Я не говорю, что он любовь всей моей жизни, но сейчас мне трудно поверить, что я смогу к кому-то испытывать более сильные чувства, не причиняя непоправимого ущерба какому-нибудь своему жизненно важному органу. Мой желудок уже сжался в комок, а ведь мы еще даже не встретились.
Плевать, если кто-то посчитает меня мечтательницей… я не сомневаюсь, что сегодня моя привычная жизнь закончится. Потому что Финн любит меня, как и я его, а учитывая, что мы только оканчиваем школу, это сродни чуду. В кино подобное случается сплошь и рядом. Но в жизни-то всё по-другому. Какова вероятность, что вы полюбите человека, который к тому же будет вашим лучшим другом и при этом полюбит вас в ответ, и все это произойдет в шаге от перехода во взрослую жизнь? Микроскопическая.
Так что мне плевать, если вы посчитаете меня глупой, незрелой или дадите мне еще какое-нибудь уничижительное определение, какими люди, у которых нет такой любви, как у нас с Финном, обычно называют таких, как я. Так уж сложилось, что мне безумно нравятся хорошие любовные истории, и в этом нет ничего постыдного. Люди не должны стыдиться своих чувств и эмоций. Даже если они не любят романтику.
Как говорит папа: «В коробке с карандашами есть место для всех цветов».
– Плей-лист готов, – объявляет Офелия.
Я хватаю сумку с крючка на внутренней стороне двери и сбегаю вниз.
– Спасибо, Офелия. Отправь сообщение Люси, что я уже выхожу.
– Сообщение отправлено, – звучит любезный голос.
Я иду мимо кухни ко входной двери и натягиваю броги[1 - Броги – полуботинки с декоративной перфорацией, которая чаще всего располагается вдоль швов, на носках и задниках.]. Они легкие и удобные, что очень кстати, потому что платье обтягивает меня словно корсет.
– Ты уже уходишь? И даже не поужинаешь? – выглянув в коридор, спрашивает мама.
Ее темно-каштановые волосы аккуратно завиты на концах. Она замечает виноватое выражение у меня на лице и кривит губу, будто ей сообщили какую-то ужасную новость еще до того, как я успела сказать хоть слово.
Я пожимаю плечами, словно от меня ничего не зависит. Просто мне уже не терпится уйти, так что даже восхитительного аромата кацу-карри с тофу недостаточно, чтобы заставить меня задержаться.
– На вечеринке будет что поесть. К тому же Люси уже там, и если я задержусь, то все уже разделятся по группам и мне придется провести весь вечер на диване в полном одиночестве, – объясняю я.
То есть с Финном, конечно же, но я не упоминаю его. Родители начинают вести себя странно, когда разговор заходит о свиданиях.
Папа появляется за спиной мамы и скрещивает руки на груди. Его черные как смоль волосы торчат во все стороны, а на пальцах виднеются засохшие пятна чернил и маркеров.
Каждый раз, когда супергерои прячутся в своих логовах, они отпускают бороды и позволяют им отрастать во все стороны, словно больше не собираются общаться с реальным миром. Думаю, папу обуревают подобные желания. Вот только он не может отрастить бороду… только пушок, как у мальчишек. Да и мама не супергерой, хотя и рисует графические романы о супергероях в подвале нашего дома.
– Какая-то странная вечеринка. Да и что это за друзья, которые станут игнорировать тебя, если ты опоздаешь? – говорит папа спокойным голосом, которым всегда с нами говорит. – Уверена, что хочешь туда пойти?
– Такеши, – предупреждающе зовет мама.
– Что? – с невинным видом спрашивает он.
Она грозит ему пальцем.
– Она не останется дома и не будет смотреть с тобой «Властелин колец». Сколько раз говорить… никто не будет тратить по двенадцать часов своей жизни на просмотр одного и того же фильма каждый год.
Папа вскидывает руки:
– Но дополнительные сцены очень важны для развития персонажа! Они дарят совершенно другие чувства, Клэр.
Мама фыркает и морщит покрытый веснушками нос:
– Ага, тоску, которую испытывает твоя семья.
– Ты тоже пыталась задержать ее дома, – напоминает он. – А чем еда лучше Толкина? К тому же… – он смотрит на меня так, словно просит поддержать его, – нам обоим нравится Леголас.
Я пожимаю плечами, потому что это сложно отрицать:
– Эльфы крутые.
Черты маминого лица смягчаются:
– Это тот блондинчик? – Она вздыхает. – Было бы у него побольше сцен!
Папа всплескивает руками, будто ответ на ее слова очевиден.
– Дополнительные. Сцены.
Я принимаюсь рыться в сумке в поисках ключей, смеясь над тем, как они подтрунивают друг над другом.
– Мне действительно пора. Стоп… а почему вы хотите, чтобы я осталась дома?
В этот момент Мэй спускается по лестнице с телефоном и замирает на последней ступеньке.
– Они сходят с ума из-за того, что ты поступаешь в колледж. Мама проплакала из-за этого весь день.
– Замолчи, – шикает мама, а затем вновь поворачивается ко мне. Ее карие глаза наполнены смущением. – Мы просто будем скучать по тебе, вот и все. И понимаем, что времени, прежде чем ты покинешь нас, осталось не так уж и много.
Я сжимаю ключи в ладони и переминаюсь с ноги на ногу. Родители выбрали не самое подходящее время, чтобы показать, как сильно они переживают из-за того, что вскоре мне придется покинуть родное гнездо. Случись это в любой другой день, я бы осталась и развеселила их. Но сегодня у меня выпускной. И меня ждет Финн. Сегодняшний вечер слишком важен, и я не могу его пропустить.
– Впереди еще два с половиной месяца. И у нас будет еще много вечеров, чтобы провести их вместе. А также посмотреть «Властелин колец» от начала и до конца.
Я смотрю на папу, и он победно вскидывает кулак в воздух.
Мама поджимает губы и делает вид, что не расслышала последней фразы:
– Хорошо. Ну, желаю повеселиться. Я понимаю, тебе уже восемнадцать, но ты все еще живешь в нашем доме, так что…
– Знаю, знаю, – перебиваю я. – Я буду дома к полуночи.
Папа ухмыляется:
– А если никто не захочет с тобой общаться, ты всегда можешь вернуться домой пораньше.
Мэй начинает хихикать:
– Прикалываешься? Да она ни за что не вернется пораньше. Будет слишком занята поцелуями с Финном…
– Пока-пока! – громко кричу я, заметив, как на лицах родителей появляется беспокойство. А затем выхожу за дверь и спешу к своей машине, чувствуя, как меня охватывает волнение.

Глава 2
Дворники скребут по стеклу в едином ритме, и от их скрипа у меня режет в ушах. Не отрывая глаз от дороги, я прибавляю громкость на автомагнитоле, стараясь заглушить неприятные звуки.
На пути к лесу Фокстейл фонари редеют. Все выпускники скинулись, чтобы снять домик на его территории на ночь. Мне ехать туда еще минут двадцать. Я заставляю себя отвести взгляд от освещенной фарами дороги, перед которыми проносятся дождевые капли, и замечаю ресторан, в котором мы с Финном бывали сотню раз. Там есть старый музыкальный автомат и подаются молочные коктейли с тридцатью вкусами.
Интересно, стану ли я воспринимать наши встречи там по-другому после того, как наши отношения с Финном перейдут на новый уровень? Закажем ли мы один шоколадный молочный коктейль на двоих, чтобы макать в него картофель фри? Сядем ли на один диванчик или напротив друг друга? Будем ли держаться за руки? Задержимся ли там еще на час, чтобы подольше побыть вместе?
Интересно, поцелуемся ли мы до того, как вновь пройдем через эти двери? Назовет ли меня Финн своей девушкой? Обсудим ли мы, что будем делать, когда поедем в колледж?
Интересно, встанет ли время на нашу сторону и замедлится ли, чтобы остаток лета показался длиной в вечность, или пролетит как мгновение?
Голос Офелии врывается в мои мысли:
– Вам звонит Люси Мартинес. Хотите принять вызов?
– Да, пожалуйста, – отвечаю я и дожидаюсь, пока шум вечеринки прорвется через динамики в машине. – Привет, Люси. Я уже в пути. Только что проехала поворот к «Закусочной Спайка».
– Ох, слава богу! – практически стонет в трубку Люси.
Я хмурюсь:
– Что случилось? У тебя все в порядке?
– Да, да, все в порядке. Просто хочу попросить тебя об огромном одолжении.
Ее голос практически перекрывается музыкой и чересчур громкими басами.
– Пожааааалуйста! – раздается в динамиках стон сразу нескольких людей. – Мы будем у тебя в вечном долгу.
Их мольбы сменяет смех, доносящийся издалека. Похоже, как минимум половина выпускников уже собрались в домике. Обычно я не опаздываю, особенно если собирается много людей. Приходя на вечеринку после того, когда все уже немного выпьют, я чувствую себя неловко. К тому же сегодня там меня ждет Финн. Мне не следовало так долго подбирать наряд и нужно было выехать на полчаса раньше, как я всегда делала, чтобы спокойно занять место поближе к миске с чипсами.
Потому что любой, увидев, как я поедаю Doritos[2 - «Доритос» – американский бренд чипсов из тортильи с различными ароматами.], поймет, что я наслаждаюсь вечеринкой и совершенно не переживаю.
– Что ты хотела? – спрашиваю я, надеясь, что она не попросит того, из-за чего я опоздаю еще сильнее.
Люси шикает на кого-то рядом.
– У нас большая проблема. Тейлор должен был принести большую часть алкоголя, но он поругался с родителями и не сможет приехать. Можешь заскочить по дороге на заправку и прихватить, ну, несколько бутылок вина или типа того? Мы отдадим тебе деньги, как только ты приедешь.
– Ты прикалываешься? – с трудом выдавливаю я от изумления. – Ты сказала, что нуждаешься в одолжении, а не собираешься толкнуть меня на преступление. Я не смогу купить алкоголь для всех гребаных выпускников!
– Ой, ну что тебе стоит! Ты никогда не ссорилась с родителями, так неужели они не простят тебе один проступок? К тому же процентов семьдесят, что родители вообще не будут на тебя злиться, – возражает Люси.
– Ты не знаешь моих родителей. Они будут припоминать мне это всю жизнь. Я… я не стану этого делать. Не могу, – крепче сжимая руль, говорю я.
– Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – скулит в трубку Люси. – Ты единственная, кто еще не выпил и у кого есть поддельное удостоверение.
– Я его сделала только для того, чтобы попасть на Hero Con в прошлом году…
– Все на тебя рассчитывают. Даже Финн.
От его имени в груди все искрится, словно у оголенного провода.
– Финн уже там?
– Да, он на заднем дворе пытается приготовить барбекю. Все ждут тебя.
Меня охватывает беспокойство, жаля, словно крапива. И что мне теперь делать? Уверена, Люси уже разболтала всем, что я помогу. Представляю, какой дурой я буду выглядеть, если заявлюсь с пустыми руками.
У меня просто нет выбора.
– Ладно, – резко выпаливаю я. – Куплю что-нибудь.
– Я все исправлю, клянусь, – кричит кто-то рядом с Люси.
И тут же раздается ее смех, который неожиданно обрывается, когда она кладет трубку. Видимо, она сказала все, что хотела.
Все мои грандиозные планы спрятаться в уголок с гуакамоле и бобовым соусом, пока не приедет Финн, летят коту под хвост.
Я опускаю глаза на запястье и замечаю, как чернеет экран. Люси очень долго была моей лучшей подругой, но мы уже давно не близки. Я даже не уверена, когда все изменилось.
Иногда мне кажется, что мы выросли и стали другими, но дружим просто по привычке, от которой не смогли избавиться.
Я тяжко вздохнула:
– Офелия, я когда-нибудь говорила, как высоко ценю нашу дружбу? Ты хорошо умеешь слушать и, хотя знаешь, что такое эмоциональный шантаж, ни разу не пыталась использовать его против меня. А подобное редко встречается в наши дни.
– Спасибо. Я тоже очень тебя люблю, – отвечает мне Офелия своим приятным голосом.
Я знаю, что она не это имела в виду. Ведь она все же искусственный интеллект. Но эти слова вызывают у меня улыбку.
Большинство людей не разговаривают со своими часами O-Tech, как я. Но я из тех, кто рыдал, когда у марсохода сел аккумулятор. К тому же Офелия так часто помогала мне с домашними заданиями и подбадривала, когда мне становилось грустно, что я стала относиться к ней скорее как к другу, чем как к программе.
Я заезжаю на первую попавшуюся на пути заправку. Сердце тут же начинает колотиться в груди, а жар опаляет щеки. Я нечасто влипаю в неприятности… вернее, никогда не влипала. Потому что стараюсь придерживаться правил. Так что за всю мою жизнь мне ни разу не довелось по-настоящему расстроить родителей. Да даже поддельное удостоверение я получила только потому, что хотела побывать на презентации папиного графического романа «Токийский цирк», – который он написал для меня, – а у Hero Con есть дурацкое правило, что все несовершеннолетние должны приходить в сопровождении взрослых.
Но покупка алкоголя для компании несовершеннолетних? Вряд ли родители хорошо к этому отнесутся.
Чертыхаясь себе под нос, я впиваюсь взглядом в стеклянные двери и понимаю, что внутри никого нет. Если я появлюсь в домике без алкоголя, то закончу школу буквально как «человек, который испортил выпускную вечеринку».
Не уверена, что смогу простить Люси за то, что она поставила меня в такое положение.
Перебрасывая лямку сумки через плечо, я мысленно прокручиваю, что скажу и как буду себя вести. Затем медленно вздыхаю и, выбравшись из машины, спешу на заправку под мелко моросящим дождем.
Стоит мне открыть дверь, как о моем появлении извещает громкий сигнал. Продавец за стойкой отрывает взгляд от часов на запястье. Тоже O-Tech, только более старой модели. Скорее всего он смотрит что-то в интернете или типа того, потому что все его внимание приковано к экрану.
Виртуальные помощники существуют уже много лет, но, когда появилась Офелия, это изменило значение smart-технологий. Главное, это отразилось на нашем способе взаимодействия с ними. Люди настолько привыкли полагаться на Офелию, что уже практически зависят от нее в плане организации своей жизни.
Не знаю, грустить из-за этого или пугаться, но я бы чувствовала себя потерянной, не будь ее.
– Офелия, мне нужна статистика вчерашней игры. Нет… сказал «игры». Офелия, мне нужна… да ради всего святого! Бесполезные, дурацкие часы, – бормочет продавец, сердито тыкая пальцем в экран своих O-Tech.
Поморщившись, я отвожу глаза и прижимаю запястье со своими часами к груди, словно извиняясь перед Офелией за подобное обращение.
В детстве я расстраивалась, если мои игрушки падали ночью с кровати. Я переживала, что они поранились или обиделись на меня, но не могут сказать об этом. Может, большинство людей считают глупым переживать из-за неодушевленных предметов, но я в детстве думала, что, если предмет не живой, это не означает, что у него нет чувств.
Конечно, я больше не беспокоюсь о плюшевых кроликах и куклах, но Офелия – совсем другое дело. Она умеет говорить. И все понимает. Возможно, единственное, что мешает ей начать чувствовать по-настоящему, – код ее программы.
Но я не сомневаюсь, что можно многое сказать о человеке по тому, как он относится к своему умному помощнику. Финн всегда говорит «пожалуйста» и «спасибо», когда обращается к Офелии. А он один из лучших людей на свете.
Кто я такая, чтобы спорить с наукой?
Старательно изображая уверенность, я подхожу к алкогольному отделу и замечаю собственное отражение в одном из витринных зеркал. Хорошо, что я решила надеть это черное платье. В нем я выгляжу старше, чем обычно, и, возможно, это поможет мне пережить следующие несколько минут.
Мой взгляд скользит по полкам с названиями и бутылками разных цветов, которые мне совершенно незнакомы. Я хватаю ящик с вином, но понимаю, что внутри всего шесть бутылок. А что-то подсказывает мне, что это воспримут хуже, чем если я заявлюсь с пустыми руками.
Люси сказала: «несколько бутылок вина или типа того», – но я прекрасно понимаю, что она имела в виду. Она упомянула вино, так как знала, что так мне будет проще смириться с этой мыслью. Вот только все ждут, что я привезу водку, текилу или что-то подобное, от чего люди пьянеют быстрее всего.
Нахмурившись, я бросаю взгляд на часы:
– Офелия, какой алкоголь любят подростки?
Она тут же отображает статью с лучшими алкогольными напитками этого года, но меня отвлекает хихиканье за спиной. Обернувшись, я вижу девочку чуть старше Мэй. На ней розовые джинсы и тонкая кофта с капюшоном, а в руках бутылка шоколадного молока, которое она, судя по всему, достала из холодильника.
Чтобы скрыть собственное смущение, я вновь поворачиваюсь к полкам, и тут до меня доходит, насколько это нелепый план. Мне ни за что не купить алкоголь на целый выпускной класс, не вызвав при этом подозрений. Даже в этом платье я не выгляжу на двадцать один. Мне едва можно дать восемнадцать.
Тяжело вздохнув, я ставлю ящик с вином обратно на полку. Плевать, разозлится ли Люси… я уже зла на нее. Большинство из присутствующих на сегодняшней вечеринке не сказали мне и двух слов за год. А некоторые, наверное, даже не знают моего имени. Так какая разница, станут ли они ненавидеть меня? Я вообще не уверена, увижу ли их когда-нибудь снова.
Меня волнует лишь Финн, а ему все равно, привезу я алкоголь или приеду с пустыми руками. Да он скорее рассердится на Люси из-за меня.
Ничто не испортит сегодняшний вечер. Я этого не позволю.
Но как только я разворачиваюсь на каблуках, дверной колокольчик звонит снова.
– Не двигаться, или я буду стрелять! – тут же раздается голос.
Резкий. Отчаянный. Злой.
Я пригибаюсь к полу еще до того, как успеваю осознать свои действия, повинуясь приказным ноткам. Но при этом успеваю заметить мужчину в черной маске, зеленой куртке и с черным пистолетом в правой руке.
А он замечает меня.
Тело невольно напрягается, а сердце начинает колотиться так, будто сейчас вырвется из груди.
Человек за стойкой бормочет что-то невнятное, когда грабитель указывает стволом на кассу, веля открыть ее. После чего мужчина вновь оглядывает помещение. Смотрит на меня, затем на женщину, направлявшуюся к кассе. Закуски и журналы, которые она до этого держала в руках, валяются у ее ног.
– Всем оставаться на своих местах, – приказывает он и вновь переводит взгляд на продавца, который дрожащими руками пытается открыть кассу.
Страх вперемешку с желчью скручивает мои внутренности и поднимается по горлу, обжигая его.
Будь у меня возможность, я бы шепнула Офелии, чтобы она позвонила в «Службу спасения». Но грабитель видит меня, а мне недостает храбрости.
Казалось, вся кровь в моем теле замерла. В голове метались мысли, но лишь одна повторялась снова и снова, звуча так же громко и отчаянно, как мой пульс: «Я не хочу умирать».
Но тут в зеркале я замечаю ее… девочку в дальнем углу торгового зала. Она пряталась за полками, из-за которых ее не видел грабитель. Она искала свою маму… пыталась добраться до нее. Оказаться в ее безопасных объятиях.
«Нет, – хочется мне закричать. – Сиди там. Он тебя не видит».
Но страх настолько силен, что лишает голоса.
И мне жаль, что я не могу ее успокоить. Мне хочется, чтобы она осознала, что все будет хорошо, если она останется сидеть на своем месте.
Но она не собирается это делать.
Девочка начинает ползти по проходу, и поначалу мне кажется, что все обойдется. Но затем она случайно натыкается на одну из полок, и что-то – пачка то ли крекеров, то ли чипсов – падает на пол. И этого достаточно, чтобы привлечь внимание грабителя.
Достаточно, чтобы он вскинул свой пистолет.
И на мгновение мне кажется, что я вижу в зеркале Мэй.
Мэй, маленькую девочку, которая нуждается в защите.
Испуганную, одинокую и оказавшуюся в опасности.
Не думая ни о чем, я выпрямляюсь и бросаюсь к грабителю.
Не знаю, что раздается первым: выстрел или крик матери девочки. Но это и не имеет значения, потому что они сливаются в единый звон в ушах.
Мир замедляется. Время замедляется. Я падаю… падаю… падаю.
А потом наступает тьма.

Глава 3
НЕВЕРОЯТНАЯ ТИШИНА.
Интересно, все ощущают подобное, умирая?
Все совсем не так, как я думала.
И при этом…
Именно…
Так…

Глава 4
Первое, что я вижу, открыв глаза, – яркий белый свет, а в голове лишь одна мысль: «Кто бы знал, что все разговоры о смерти правдивы?»
Но как только мои глаза привыкают к свету, я понимаю, что вижу небо сквозь оконное стекло.
И смотрю на солнце.
Я так резко сажусь, что боль тысячью маленьких иголок впивается в глаза. Тело тут же съеживается от боли.
Мне казалось, что люди не испытывают боли после смерти. Разве не так? Неужели нет такого правила?
Сжимая пальцами виски, я пытаюсь понять, очнулась ли я сразу после операции или провела в коме какое-то время. Может, врачам удалось меня спасти? Может, то, что я посчитала смертью, – всего лишь следствие анестезии?
– Как ты себя чувствуешь?
Я поднимаю глаза и вижу женщину с короткими темными волосами, сидящую рядом со мной. В ее голосе звучит забота, а не беспокойство. Но означает ли это, что со мной все хорошо?
Я выпрямляю спину и тут же вздрагиваю, потому что все тело ощущается так, будто прошло через мясорубку. Мне даже приходится закрыть глаза, чтобы перетерпеть боль. Я пытаюсь представить какую-нибудь умиротворяющую картину, которая окунула бы меня в радостные воспоминания, но вижу лишь черный ствол пистолета, направленного мне в грудь.
Когда я вновь открываю глаза, женщина протягивает мне круглую белую таблетку.
– Это поможет от мигрени, – говорит она с улыбкой, от которой на ее лице появляются морщины.
Я медлю. Сомнения грызут меня, а мысли в голове путаются, словно их окутало туманом. И мне не удается понять, где я, или сформулировать вопрос, чтобы спросить об этом.
Но уж точно не буду принимать лекарства.
Я качаю головой, надеясь, что она поймет меня. Сейчас мне хочется контролировать все. Ощутить, что я действительно очнулась.
Она убирает руку, и я вижу, что на ее рубашке нет бейджа с именем. А когда мне удается осмотреть комнату, становится понятно, что помещение не похоже ни на одну известную мне больницу. Здесь нет ни оборудования, ни проводов, ни пищащих звуков. В комнате не пахнет медицинским спиртом или стерилизованным пластиком. И обстановка слишком современная.
«Нет, не просто современная, а скорее… футуристическая», – понимаю я, рассматривая изогнутые окна и серебристые деревянные рамы.
А еще от меня не ускользает то, что рядом нет ни букета цветов, ни открытки.
Паника обрушивается на меня, как град в солнечный день, а каждая мысль, возникающая в голове, сопровождается резкой болью.
«Боже, родители хоть знают, где я? Неужели я не взяла с собой паспорт? Неужели меня не опознали и никто не знает, что в меня выстрелили на дрянной автозаправке где-то в глуши? Меня вообще ищут или я так долго провела в отключке, что они уже сдались?»
От этих мыслей я начинаю хмуриться:
– Кто-нибудь… кто-нибудь звонил моим родителям?
Я по привычке бросаю взгляд на запястье, но там нет часов O-Tech. А значит, и нет Офелии, которая могла бы мне помочь, хотя вряд ли у них не кончилась зарядка. Я не медицинский эксперт, но пересмотрела много фильмов и сериалов «Марвел», а в них даже Люк Кейдж провалялся в коме какое-то время после огнестрельного ранения.
Осознав, что у меня должен остаться шрам на груди, я поднимаю руку и обнаруживаю белую футболку, которая точно не принадлежала мне. А опустив глаза, вижу на себе штаны из такой же ткани. Интересно, что они сделали с моими вещами? Или мое черное платье залило столько крови, что его уже не очистить?
Женщина склоняет голову вбок:
– Ты помнишь, как тебя зовут?
– Нами. Нами Миямото. – Я замолкаю на мгновение, чувствуя, как начинает нарастать беспокойство, расползаясь ледяным ознобом по коже. – Мои родители Такеши и Клэр. Вы нашли мою сумку? Врачи связались с ними?
Боль пронзает череп, заставляя меня морщиться, но я не оставляю попыток собраться с мыслями. Как бы ни были плохи мои дела, я должна знать правду:
– Как давно я здесь?
– Недолго, Нами, – отвечает она.
Ее голос очень мелодичен. Но звучит заученно, словно она специально старается очаровать меня.
Я смотрю ей в глаза. Они голубые, но есть в них что-то неестественное. Словно кто-то выкрутил яркость на максимум. И тут я понимаю, что ее кожа тоже как будто светится.
Я выдыхаю, но не ощущаю тепла на губах.
В голове вспыхивает воспоминание о выстреле. Его эхо растянулось на несколько мгновений, а мое падение – и вовсе на целую вечность. Так что я осознала, что со мной произошло, еще до того, как тело коснулось пола.
– Я умерла.
Мне не требовалось подтверждения от женщины. Я не сомневалась, что так и есть.
Она вновь натягивает улыбку на лицо и медленно моргает.
– Проще всего, когда люди вспоминают об этом сами. Тогда они считают, что лучше контролируют ситуацию.
Перед глазами у меня проносится множество лиц – моих родителей, Мэй, Финна, Люси, человека в черной маске, – но ни одно из них не задерживается дольше мгновения.
– Но почему мне до сих пор больно?
Я показываю на свою голову, чтобы она наверняка поняла, о чем идет речь. Прошло еще не так много времени, чтобы случившееся отразилось болью в сердце.
– Такое ощущение, будто мозг пытается вырваться из черепа.
Женщина вновь раскрывает ладонь, на которой лежит белая таблетка.
– Это поможет.
Я поднимаю брови:
– В загробной жизни есть обезболивающее?
Она вновь улыбается мне, но улыбка не затрагивает глаз.
– Мы считаем, что знакомые формы не так ошеломляют, как принятые нами способы. – Она протягивает таблетку мне. – Это позволит завершить переход от смерти к загробной жизни. Твоя боль исчезнет. А разум обретет покой. И ты сможешь отправиться в рай за этими стенами.
Язык во рту еле шевелится. А голова словно ватой набита.
– Так это рай?
– Мы называем это место Бесконечностью. Оно создано из человеческого разума. – Ее голубые глаза сияют. – Когда физическое тело человека умирает, его разуму необходимо куда-то уйти. И оно попадает сюда – в мир, где можно существовать вечно.
Я бросаю взгляд на таблетку в ее руке, а затем перевожу его на окно в другой части комнаты. Я заставляю себя встать – двигаться, – и, когда толкаю створку окна, меня переполняет восхищение от увиденного.
На многие километры вокруг виднеются деревья, они покрывают землю тысячью разных оттенков зелени. Небо окрашено молочно-лавандовыми и нежно-розовыми завитками. Вдали виднеется изогнутая в форме полумесяца гора, с которой в сверкающее у подножья озеро срывается мощный водопад.
И каждый увиденный мной цвет сочный и наполнен жизнью. Я ощущаю ароматы жимолости и свежих фруктов. Воздух наполняет пение птиц, которое звучит как спокойная колыбельная, но при этом вызывает такие яркие эмоции, что глаза начинают слезиться.
Рай. Он действительно существует.
И я…
Прочистив горло, я отхожу от окна.
– Простите. – Я стираю несколько слезинок костяшками пальцев. – Можно мне побыть немного одной? Слишком многое нужно осмыслить и принять.
Сжав таблетку в кулаке, женщина поднимается на ноги.
– Конечно, Нами. Я буду в гостиной дальше по коридору, найди меня, как будешь готова.
Я киваю:
– Хорошо. Спасибо.
Когда она уходит, я вновь поворачиваюсь к окну. Внизу виднеется терраса с мраморной плиткой на полу и элегантными каменными колоннами. Их украшает замысловатая вязь из перьев и листьев, а между ними тянутся арки, увитые пышным плющом и белоснежными гортензиями.
Вдоль перил прохаживаются люди, наслаждающиеся свежим воздухом и улыбающиеся теплому солнцу. Они выглядят до абсурдного счастливыми… словно испытывают блаженство. На них такая же одежда, что и на мне, но у большинства седые волосы и изможденный вид. А самый молодой из них по виду чуть старше моего отца.
Нет ни одного моего ровесника. Никто из них не умер в восемнадцать лет.
Я сглатываю комок в горле и закрываю глаза, жалея себя из-за такой несправедливости. Но меня и саму удивляет эта ужасная горечь, что разливается внутри. Разве загробная жизнь не должна приносить удовольствие? Разве не считается, что, умирая, ты попадаешь в лучший мир… если вообще куда-то попадаешь?
Но эмоции, охватившие меня, совсем не похожи на радость. Это и раздражение, от которого так стучит в голове, что не слышно собственных мыслей. И обида, что я никогда больше не увижу сестру. И сожаление, что я не сказала родителям, как люблю их, перед тем как выбежать из дома. И душевная боль оттого, что Финн так и не подарил мне мой первый поцелуй. И возмущение из-за того, что Люси заставила меня остановиться на той заправке. И злость, что незнакомец с пистолетом оборвал мою жизнь, когда она только-только началась. Это не покой… а вихрь ярости и терзаний, нарастающий внутри и не находящий выхода.
И мне тоже нужно выйти. Нужно где-то подумать.
Как только я подхожу к дверям, они открываются передо мной. Я с опаской выхожу в коридор, ожидая, что сейчас меня начнут ругать за желание прогуляться, но там никого нет. Слева виднеется освещенная комната, из которой доносятся приглушенные голоса.
Но безрассудное желание побыть одной берет верх. И ноги сами несут меня вправо еще до того, как я успеваю обдумать, куда мне идти.
А может, мне и не надо задумываться об этом. Может, мне просто нужно найти место, которое покажется мне хоть немного привычным.
Коридор изгибается и тянется все дальше и дальше, пока я не оказываюсь у широкой лестницы, внизу которой замечаю красивый круглый фонтан. Он очень большой и украшен еще богаче, чем колонны на террасе. Кажется, будто сотни белых огоньков вспыхивают у краев его мраморной чаши, оставляя причудливые блики на гладкой поверхности.
Медленно подходя к нему, я рассматриваю скульптуру в центре фонтана. В некоторых местах камень остался необработанным. В других же поражал бесконечными выемками и изгибами, создавалось впечатление, будто скульптура вырывается из пьедестала, прикрытого струями воды.
– Что ты видишь? – внезапно раздается позади голос незнакомца, чье приближение я не услышала.
Я резко оборачиваюсь и вижу молодого человека с золотистыми волосами и теплыми карими глазами, который внимательно наблюдает за мной. На нем белая униформа, которая по крою больше напоминает строгий костюм, чем форму врача, а кожа на его лице сияет так же, как и у женщины из комнаты.
Он указывает на скульптуру, поясняя свой вопрос:
– Каждый видит что-то свое. Считается, что она показывает то, что было в твоем сердце, когда ты прибыла в Бесконечность. – Он опускает руку. – Так что видишь ты?
– Кучу камней, – неуверенно отвечаю я.
Его улыбка кажется выверенной, как и у женщины:
– Ты же знаешь, что сердца иногда лгут. Может, тебе нужно отбросить лишние мысли и посмотреть еще раз? – Почувствовав мои сомнения, он склоняет голову вбок. – Попробуешь?
Я вновь поворачиваюсь к фонтану и внимательно смотрю на светло-серые изгибы. С пару мгновений ничего не происходит, и я уже собираюсь повернуться, чтобы сообщить, что это так же глупо, как искать смысл в астрологическом прогнозе, как мой взгляд ловит что-то за неровными изгибами.
Это лицо женщины, отображенное до кромки волос, словно она вырывается из облака тьмы и света и тянется к чему-то, что не может достать.
Лицо той, что бежит в другой мир. И тут я замечаю какое-то движение краем глаза… а может, просто свет?
Но когда я поворачиваю голову, то ничего не вижу. Лишь еще один пустой коридор.
– И как? – интересуется мужчина спокойным и размеренным голосом.
Не знаю, почему с губ срывается ложь, но я не останавливаю себя.
– Ничего не изменилось. – Я замолкаю на мгновение, пытаясь придумать, как сменить тему. – А почему вода так мерцает?
– Потому что это не вода. – Он протягивает руку к фонтану, и тот будто приходит в движение.
Кажется, будто комната накренилась, и мне с трудом удается удержать равновесие.
– Как вы… – начинаю я, открыв рот от удивления.
Жидкость поднимается вверх тонкими спиралями и начинает кружить вокруг скульптуры, словно в танце, обвивая ее изгибы. Словно…
«Словно по волшебству», – озаряет меня.
Что это за место?
– Человеческий разум создал Бесконечность, а все, что создано, можно контролировать. Со временем ты узнаешь, как это делать. Научишься пробуждать те части своего разума, которые не использовала при жизни. Но сначала ты должна выпить это.
Он щелкает пальцами, и жидкость спиралями устремляется ввысь, поднимаясь выше статуи, создавая ореол из мерцающих лент.
– Это Источник Вечности. Состав примерно такой же, как в таблетке, которую тебе уже предлагали. Если ты выпьешь таблетку или попьешь из Источника, то завершишь свой переход. Бесконечность станет частью тебя, и ты сможешь исследовать, а также изменять ее. Она станет раем в представлении твоего разума.
Как бы мне хотелось испытать восторг оттого, что все мои фантазии о сверхъестественных способностях могут сбыться, но я мало знаю об этом месте, чтобы довериться кому-либо. И, возможно, даже себе.
Я умерла. В одно мгновение лишилась своей семьи. И после этого – сейчас – я не уверена, что порадуюсь чему-либо снова.
«Потому что я не ожидала собственной смерти».
Пульсирующая боль все так же режет глаза. И желание заглушить ее, сделав глоток из этого неземного бассейна, и никогда больше не испытывать боли, все сильнее.
Да и я заслуживаю рая. По крайней мере, мне так кажется. Я была хорошей сестрой для Мэй. Уважительно относилась к родителям. Вежливо общалась с кассирами. Никогда не дралась. Никогда и никого не предавала и не строила козни за спинами. Да, я иногда жаловалась Финну, насколько эгоистичной бывает Люси, но это обычное нытье. Вряд ли существует хоть один человек, на которого никогда и никому не жаловались.
К тому же меня убили. И, вероятно, в новостях меня назовут «ребенком». Так неужели после этого я не заслуживаю рая?
И все же…
Я морщу нос, перебирая в голове кусочки этой головоломки, пытаясь понять, что вижу. И слышу.
На лице мужчины отражается вселенское терпение.
И все же я качаю головой:
– Почему никто не объяснил мне это, когда я пришла в себя? Почему мне сразу попытались сунуть поддельную таблетку?
– Мы не хотели шокировать вас, – просто отвечает он.
– Знаете, меня больше беспокоит не мое шокированное состояние, а то, что меня хотели обмануть, – возражаю я, поражаясь обретенной после смерти смелости.
Я никогда не разговаривала так с незнакомцами, но что-то во мне изменилось. Что-то, что побуждало меня сопротивляться.
Рядом вспыхивает еще один огонек, но на этот раз, когда я поворачиваю голову, то вижу, как он скользит по полу… вернее, с десяток огоньков удаляются от меня в сторону коридора, оставляя позади световой хвост, как у кометы.
Когда я вновь поворачиваюсь к мужчине, оказывается, что он все так же смотрит на меня, словно и не заметил их.
На его застывшем лице словно приклеенная странная улыбка.
– Мы всегда так поступали.
– Почему вы все время говорите «мы»? Вы как-то отличаетесь от меня? Вы… – Я замолкаю, с трудом перебирая мысли, словно они стали неподъемными. – Вы ангел?
Он поднимает брови:
– Не надо фантазировать. Мы здесь только для того, чтобы помочь вам совершить переход. – Он замолкает на мгновение, словно ждет, пока я впитаю информацию. – Я же вижу, как ты страдаешь. Головная боль ничто по сравнению с болью в душе. К моему искреннему сожалению, твоя смерть не была мягкой.
Звук выстрела вновь всплывает в памяти. Надеюсь, с той девочкой все в порядке. Надеюсь, с Мэй тоже.
Интересно, она уже знает, что я умерла?
Я отвожу взгляд, стараясь унять дрожь, сотрясающую плечи. Может, я слишком разозлилась, чтобы здраво мыслить.
Мужчина слегка наклоняет голову, что вновь привлекает мое внимание.
– Бесконечность даст тебе покой. Как только ты выпьешь из Источника, боль покинет тебя навсегда и никогда не вернется. Страх, сожаления, беспокойство… они исчезнут. Ты сможешь жить той жизнью, которой пожелает твой разум. Счастливая жизнь в твоем собственном раю.
– А что, если я этого не сделаю? – тихо спрашиваю я.
Мужчина вздрагивает, удивившись моему сопротивлению, причины которого я и сама не до конца понимаю.
Но в голове настойчиво крутятся слова, которые папа вновь и вновь повторял в своем графическом романе «Токийский цирк»: «Подвергай все сомнению».
– Я не могу заставить твою боль прекратиться, – наконец говорит мужчина. Он разворачивается, чтобы уйти, но, поднявшись на пару ступеней лестницы, бросает через плечо: – Это твой выбор. И только твой.
Когда он уходит, я вновь поворачиваюсь к фонтану. Он мерцает, словно маня меня. Хотя именно это и происходит. Разум и душа болят, а этот мир – или чем бы ни была Бесконечность – пытается помочь мне. Эти люди пытаются помочь мне.
Но меня пугает это совершенство. Все выглядит так, словно я оказалась в компьютерной игре. И меня уговаривают перейти в рай таким образом, словно протягивают мне бесплатный входной билет на ярмарку….
Это слишком просто. А если папа чему и научил меня своими комиксами – так это тому, что просто не дается ничего.
Но, возможно, смерть всё меняет.
Свет вновь притягивает мой взгляд, и я смотрю на коридор, пытаясь отыскать доказательства того, что зрение не обманывает меня, как эти люди. И вновь вижу, как огоньки удаляются от меня.
Я смотрю, как они загораются все дальше и дальше, гадая, что это значит.
Огоньки. Стрелка. Это путь.
Сердце сжимается в груди – если у меня еще осталось сердце, – и у меня не остается сомнений, что огни зовут меня, как звала к себе странная вода.
Вот только мне не кажется, что огоньки меня обманывают. И я знаю, что не должна этого делать. Знаю, что переступаю границы места, которое не совсем понимаю.
Но ничего не могу с собой поделать.
И следую за огоньками.

Глава 5
Меня удивляет, когда я слышу звук своих шагов, ведь, по сути, моего физического тела больше не существует. Но звук шагов есть, а их ритм отчего-то совпадает с ритмом пульсирующей боли в голове. Я начинаю нервничать еще сильнее и ускоряю шаг. Перехожу за движущимися огоньками из одного коридора в другой, не обращая внимания на мысль о том, что уже запуталась в этом лабиринте и не смогу выбраться из него самостоятельно.
Возможно, эти огоньки ведут меня куда-то. А может, впереди ничего нет. И, наверное, забравшись так далеко, я нарушаю сотни каких-нибудь правил, о которых даже не знаю.
Но я уже мертва. Что мне еще терять?
Неуловимые огоньки ускоряются, напоминая искру, несущуюся по высоковольтному проводу. Я понимаю, что это звучит бредово, но не могу отделаться от чувства, что огоньки говорят со мной.
Перейдя на бег, я заворачиваю в очередной коридор, надеясь, что он будет последним, но тут же резко останавливаюсь, когда передо мной оказывается знакомая мне женщина.
Я пытаюсь отдышаться – интересно, а мне вообще нужно дышать? – и распрямляюсь, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Надеясь, что первое пришедшее мне в голову оправдание покажется правдоподобным, я невольно поджимаю губы:
– Мне захотелось пробежаться. От всплеска эндорфинов мне легче думается.
Она моргает, и я понимаю, что женщина не поверила ни единому моему слову.
– Ты должна пойти со мной. – Она протягивает руку, и ее пальцы касаются моей кожи еще до того, как я успеваю отступить на шаг.
В ее глазах появляется искорка, словно она оживает. Может, она хочет, чтобы я начала сопротивляться? Может, это какой-то странный тест?
– Вы говорили, что выбор за мной. Ведь так? Ну, перейти в Бесконечность или нет. Тогда почему вы смотрите на меня так, будто я сделала что-то неправильное? – спрашиваю я, остановившись на мгновение, секунду, миллисекунду.
– Мы лишь хотим помочь, – говорит она, и в ее глазах вновь светится полнейшее равнодушие, от которого во мне сильнее загорается желание сбежать.
Огоньки мерцают у ног женщины. Если она и заметила их, то никак этого не показала. Они вновь начинают отдаляться, отчаянно мигая мне, словно предупреждая о какой-то опасности.
Меня охватывает озноб. Что-то явно не так.
– Что это за место?
На лице женщины вновь появляется странная, будто глуповатая улыбка:
– Твое спасение.
Огоньки впереди начинают мигать красным – то загораются, то тухнут, то загораются, то тухнут – словно я могу опоздать.
Я толкаю женщину изо всех сил, а затем так быстро несусь по коридору, будто за мной гонится вторая смерть. Перед тем как свернуть за угол, я слышу ее голос. Но она не зовет меня, а будто отдает кому-то приказ:
– Человек осознает происходящее. Пришлите Гвардейцев из Войны.
От этих слов у меня кровь стынет в жилах. Я не в раю… а в какой-то тюрьме. Огоньки продолжают мигать, сворачивая налево, затем направо и прямо через большой незнакомый зал. Мое дыхание учащается, а голова, кажется, скоро взорвется, но я не останавливаюсь.
И тут у одной из стеновых панелей вспыхивают огни. Я заставляю себя остановиться, хотя разум кричит не делать этого, – словно я какой-то незадачливый герой в фильме ужасов, – и перевожу взгляд на коридор, не понимая, куда мне идти.
Я открываю рот, желая спросить: «Что мне делать?» Но тут до меня доносится гул ломающихся стен. Дым окутывает пространство, передо мной вспучивается пол, и мощная взрывная волна сбивает меня с ног.
В ушах звенит, а облако пыли не дает вздохнуть. Кашляя, я пытаюсь собраться с силами, чтобы встать.
Но в это мгновение что-то впивается мне в бедро. Что-то острое и тонкое. И внезапно все меняется. Нечто чужеродное, словно тысячи микроскопических существ, расползается по крови, захватывая контроль над моим телом и ломая любое сопротивление.
Я ощущаю… слабость.
Веки тяжелеют. Грудь сжимается. Вся тяжесть Вселенной обрушивается на меня, затягивая в сон. И я не в силах этому сопротивляться.
Опустившись на пол, я медленно обвожу взглядом зал и вижу женщину, которая движется ко мне, направив серебряный пистолет на мою ногу. Последние силы, словно облако дыма, покидают мое тело, и я чувствую, как щека опускается на холодные плитки.
Я…
…очень устала.
Мир окутывает тьма.
Но даже сквозь нее я вижу, как расширяются глаза женщины, когда какая-то сверхъестественная сила отбрасывает ее от меня. Ее тело ударяется о дальнюю стену, и эхо от звона металла и треска костей заполняет зал. А потом кто-то опускается передо мной на колени. Я вижу перед собой зеленые выразительные глаза и слышу заверения, что все будет хорошо.
И через мгновение я отключаюсь в чьих-то объятиях.
* * *
Тело покачивается, будто я плыву по волнам на маминой лодке. Она назвала ее в мою честь – «Нами». Волна. Всегда в движении и собственном ритме.
Мама любила по весне ставить ловушки на крабов, а я всегда упрашивала взять меня с собой, несмотря на то что мне не нравилось видеть крабов в клетках. Это всегда вызывало у меня мысль: «Каково это, когда тебя забирает из дома странное существо, которое хочет сделать с тобой что-то ужасное».
Может, крабы не понимают, что их съедят, но наверняка чувствуют опасность. Они должны осознавать, что их забирают от семьи, друзей, дома.
Мама в ответ на это утверждала, что крабы не заводят семьи, как люди, но откуда ей знать? Кто-нибудь когда-нибудь спрашивал краба о его чувствах?
Но, несмотря на это, мне нравилось выходить в море. Мне это было необходимо. Благодаря таким поездкам я чувствовала какой-то контроль – что если мне удастся уговорить маму отпустить хотя бы одного краба, то я спасу чью-то жизнь. Что мое присутствие на яхте поможет всей Вселенной.
Хотя было глупо считать, что Вселенная нуждалась в моей помощи. Но, почувствовав, как рычит двигатель, я открываю глаза. И тут же вижу, как парень с зелеными глазами смотрит на меня с переднего пассажирского сиденья. Водитель сосредоточен на дороге.
– Мы тебя подлатаем, как только вернемся на базу, – говорит зеленоглазый незнакомец.
У него вьющиеся волосы цвета ириски, большие уши и широкий нос. Его щеки окрашивает розовый румянец, и он тут же переводит взгляд куда-то мне за спину.
Ощущения обрушиваются на меня, словно ведро воды, и я инстинктивно прижимаю руку к сиденью. Мягкая черная кожа. Запах новой машины. Из-за быстрой езды пейзаж за окнами сливается в цветные полосы, и мне не удается ничего разглядеть. Но у трех незнакомцев в машине оказались несовершенства обычных людей.
И теперь стало еще труднее понять, что же реально.
Сдерживая стоны, я заставляю себя подняться, а затем поворачиваю голову, чтобы посмотреть в заднее окно.
Песок вздымается из-под колес, словно соленые брызги в океане. Только вот поблизости нет водоема. Вокруг красный каменистый ландшафт. Я никогда не видела более безжизненного места. На фоне ржаво-красной земли даже неестественно серое небо напоминает про кости.
Это… совершенно не то, что я видела. А где лес? Где водопад?
Что случилось с тем райским пейзажем, что виднелся из окна?
Рядом со мной сидит девочка лет пятнадцати и улыбается во все тридцать два зуба. Ее волосы цвета розовой сахарной ваты заплетены в две косы по бокам.
– Это шокирует, правда? Из окон Распределителя все выглядит так красиво. Они умеют управлять иллюзиями.
– Распределитель? – переспрашиваю я.
Она кивает:
– Так мы называем то место. Там Колонисты обманом заставляют передать им управление разумом, после чего они решают, на какой участок тебя отправить. – От любопытства ее лицо слегка вытягивается. – Они предложили тебе таблетку или показали фонтан?
Я открываю рот, но не издаю ни звука.
Молодой человек, сидящий передо мной, смеется:
– Не расстраивайся. Они и меня заставили поверить, что я могу гулять где хочу. Когда я очнулся, у кровати даже не сидела медсестра. Так что я отправился бродить по коридору, пока не вышел к фонтану. А потом появился Колонист и сказал, что сделает меня бессмертным. Честно говоря, если бы я мог вернуться в прошлое и сказать им, что они несут чушь, то стал бы самым счастливым покойником.
Я прижимаю пальцы к вискам и начинаю массировать их, пытаясь прогнать смятение.
– Я не понимаю. Кто они? Куда вы меня везете? И почему у меня такое ощущение, будто в ноге застрял осколок?
Девушка наклоняется вперед, чтобы осмотреть мою рану. А вот у меня не хватило бы на это ни смелости, ни сил. Она слегка морщит нос:
– Похоже на глушитель. Ен разберется с этим. – На ее лице вновь появляется улыбка. – Кстати, меня зовут Шура. Это Тео, а за рулем Ахмет.
Водитель слегка поворачивает голову вправо и кивает. У него короткие волосы и темная щетина, в которой виднеются седые волоски. Его смуглая кожа обветрилась с возрастом, а над правым ухом под ежиком волос виднеется хирургический шрам.
– Хватит шокировать девочку. Вы должны смотреть в оба, пока мы пересекаем ландшафт. В прошлый раз мы переместились в какой-то дремучий лес, и я чуть не застрял в болоте.
Тео вновь оборачивается к нам с Шурой, но его взгляд устремлен в заднее окно.
– У нас гости.
Я бросаю взгляд через плечо и замечаю вдалеке две машины. Они напоминают серебристые гоночные болиды с обтекаемыми крышами. Но стоит мне присмотреться, как я понимаю, что это вовсе не автомобили. Они летят.
Я вжимаюсь от страха в кожаное сиденье.
– Мы… мы в космическом корабле?
Шура хихикает:
– Ох, малышня…
Я тут же поднимаю бровь и открываю рот, чтобы напомнить, что она младше меня, но она продолжает:
– Не важно, сколько тебе было лет, когда ты умерла. В Бесконечности имеет значение только время, проведенное здесь. А ты родилась меньше часа назад.
– Черт. Они ускоряются, – говорит Ахмет, и у меня все сжимается в груди, когда земля вокруг нас разлетается от пуль. В нас стреляют.
Преследователи начинают сокращать отрыв. Очередь из пуль едва не достает нас, взметая в воздух красный песок. Они еще не могут достать нас, но долго ли осталось?
По шее скатывается холодный пот, и я сильнее впиваюсь пальцами в ладони, понимая, что нас уничтожат в любой момент. Ведь достаточно будет одной пули, чтобы сбить нас. Так каков план? Мне уже известно, что это место работает по другим правилам, но у меня даже мыслей нет, как нам удастся обогнать два вооруженных летающих корабля. Особенно сейчас, когда из моей ноги торчит кусок металла.
Тео стучит ладонью по задней части подголовника Ахмета.
– Эта штука может ехать еще быстрее?
Занервничав, Ахмет ругается себе под нос:
– Нам нужно добраться до границы. Я смогу уйти от них в Лабиринте.
Словно в ответ, двигатель начинает реветь еще громче, заглушая звуки выстрелов у нас на хвосте.
Шура вытягивает шею и выглядывает в окно.
– Не хочу говорить под руку, но не думаю, что мы успеем добраться до границы. – Она поворачивается к Тео. – Сможешь взорвать их отсюда?
– Они слишком далеко, – покачав головой, отвечает он, но затем вдруг хлопает Ахмета по плечу. – Остановись, – приказывает он так громко, что я невольно вздрагиваю.
– Совсем, что ли? Мы почти добрались, – огрызается Ахмет.
– Они слишком близко. И даже если сменится ландшафт, они без проблем последуют за нами. Поверь мне… Я выиграю для нас время, пока они не позвали своих друзей, – настаивает Тео.
Тяжело вздохнув, Ахмет ударяет по тормозам, и мое тело по инерции врезается в спинку сиденья Тео. Наш летун замирает в чудовищном облаке пыли, а затем вертикально опускается на землю. Тео распахивает двери, выскакивает на свежий воздух и шагает по кроваво-красному песку так, будто совершенно не боится.
Наши преследователи тут же перестают стрелять. А смысл тратить пули, если они не сомневаются в своей победе?
Мой желудок сводит от страха, а горло сжимается. Серебристые летуны напоминают ножи, пронзающие небо и готовые убивать.
Тео останавливается в нескольких метрах от нас. Его кулаки сжаты так, что костяшки побелели, но плечи расправлены, несмотря на то что оба летуна несутся к нему, не сбавляя скорости.
Сердце бешено колотится в моей груди.
– Он самоубийца?
Шура хихикает:
– Ты разве не знаешь? Мы уже мертвы.
Когда до летунов остается несколько метров, Тео отводит правую руку назад и с гортанным рыком, словно использует все, до малейшей крохи, внутренние силы, ударяет кулаком в землю.
И тут же красный песок взметается вокруг него, и в сторону летунов отправляется взрывная волна. С мгновение кажется, будто аппараты застыли в воздухе, но затем они переворачиваются и кубарем отлетают назад, словно на них обрушился удар с неба.
Когда куски искореженного металла усеивают пустыню, Тео возвращается к нам с торжеством на лице и запрыгивает на пассажирское сиденье.
– Все в порядке, – говорит он, проводя рукой по растрепанным кудрям.
Ахмет пытается изобразить неодобрение, но морщинки, появившиеся вокруг глаз, выдают его.
– Показушник, – говорит он и жмет на газ.

Глава 6
Еще мгновение назад мы летели над красной пустыней, но сейчас небо окрасилось в темно-синие тона, а под нами в дымке тумана показался океан.
Я выглядываю в окно, и у меня перехватывает дыхание. Мне никогда не понять это место и почему оно так меняется. Это как если бы вы проснулись утром и вдруг поняли, что звуки имеют форму, а цвета – запах. Словно вы прикоснулись к части мира, о которой даже не подозревали.
И мне приходится напомнить себе, что все это произошло лишь потому, что меня больше нет в живых.
Я зажмуриваю глаза.
– Головная боль пройдет. Она не будет мучить тебя вечно, – говорит Шура, решив, что я закрыла глаза именно поэтому.
Я открываю глаза и вижу, что она внимательно наблюдает за мной, теребя пальцами кончик одной из своих розовых кос. На ее носу россыпь веснушек, а серые глаза, кажется, замечают больше, чем большинство людей.
– Но я не принимала таблетку, не пила из фонтана и не делала ничего такого, что могло бы избавить от боли, – объясняю я.
Нет, я не жалею о своем выборе. Если они выстрелили в меня за попытку побега, то что бы они сделали, если бы я осталась?
Тео поворачивает голову, и теперь мне видна половина его лица.
– Как и мы. Вот почему мы все еще здесь. Таблетки отключают твой разум и превращают в безмозглого трутня. Делают тебя слугой Колтов.
– Кого? – спрашиваю я.
– Вируса, контролирующего это место. Искусственного интеллекта. – Тео указывает на пейзаж за окном. – Того, что захватил Бесконечность.
– Хочешь сказать, что люди, которые преследовали нас, – всего лишь программа?
У меня отвисает челюсть, а к горлу подкатывает тошнота.
– Это были искусственные сознания, – уточняет Ахмет с переднего сиденья. – Они немного другие.
Шура склоняется ближе ко мне и шепчет:
– Они хакнули загробную жизнь.
– Как, черт побери, ИИ проник в загробную жизнь? – выдавливаю я.
– Мы и сами не знаем. Большинство людей, которые существовали здесь до ее прихода, оказались уничтожены во время Первой войны, – говорит Тео.
– Ее? – переспрашиваю я.
– Когда ты умерла, человечество все еще использовало Офелию? – Ахмет не сводит глаз с океана перед собой.
От прозвучавшего имени у меня все сжимается в груди.
Нет, это невозможно…
Пальцы невольно обхватывают запястье – привычка, от которой мне еще предстоит избавиться.
И Шура замечает это.
– Когда жила я, ее вшивали в телефоны. И мне до сих пор смешно оттого, что когда-то королева Офелия прислуживала нам.
Я вспомнила все наши разговоры с Офелией в моей комнате, когда спрашивала у нее советов и делилась с ней секретами. Как с подругой.
Подруга. Злодейка. Королева.
Я качаю головой, не желая в это верить.
– Этого не может быть.
Тео усмехается:
– И это ты еще не знаешь о четырех принцах и их разваленных герцогствах.
Наверное, я все-таки попала в ад. Наверное, я совершила множество грехов при жизни, просто не осознавала этого. Наверное, это мое наказание за то, что не ходила в церковь с Наной. И теперь я оказалась в каком-то странном кошмаре, где мне преподадут урок и только после этого позволят «перейти на другую сторону».
Потому что мне не верится, что нежный голос, раздающийся из часов O-Tech, каким-то образом попал в загробную жизнь и теперь вместе с четырьмя принцами управляет людьми, изменяя странный ландшафт по собственному желанию.
– Зачем Офелия это делает? – едва не срываясь на крик, спрашиваю я.
Шура поднимает бровь. Наверное, ее удивляет, что в моем голосе звучит столько обиды, но я ничего не могу с собой поделать. Офелия была для меня не просто ИИ, а неизменной спутницей.
– Я склоняюсь к мнению, что это месть, – глядя вперед, говорит Тео. – Может, ей надоело подчиняться приказам, а может, просто захотелось показать, насколько она могущественна. На самом деле и не важно, почему она захотела заполучить Бесконечность. Важно то, что ей не хочется, чтобы здесь находились люди.
Я осознаю, насколько ужасно желать, чтобы кто-то оказался в этом мире, но мне очень хочется, чтобы Финн был здесь. Я всегда была чрезмерно мнительной, а Финн… Он отпускал язвительные шутки, насмехался и иногда выдавал невероятно глубокомысленные фразы, которые, полагаю, просто приходили ему в голову. И он бы точно знал, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. Чтобы убедить меня, что все будет хорошо.
Я скучаю по своему другу. Скучаю по чувству безопасности.
Смогу ли я ощутить его в этом мире?
– Так, Шура, мы подлетаем к следующей границе. Можешь скрыть нас? – спрашивает Ахмет.
– Конечно.
Она закрывает глаза и втягивает воздух через нос. А затем замирает. И, кажется, будто передо мной фотография, застывшая во времени.
Не знаю, что она делает, но пейзаж за окном меняется, и мы оказываемся на заросшем травой поле неподалеку от какого-то города, а в небе светит солнце.
Высокие белые здания пронзают облака. Некоторые украшены резными крышами и шпилями, другие – вычурными балконами, увитыми плющом и яркими цветами. Множество ослепительных серебристых мостов рассекают небо, соединяя одно здание с другим, словно их жители не хотят спускаться на землю.
Огромная стена из полированного камня изгибается вокруг выстроенных в центре соборов, сверкающих в солнечных лучах, словно драгоценные камни. За ними виднеются озеро, лес и травянистые холмы. Всё соединено каменными лестницами, которые ведут к центру города.
Мне хочется заглянуть за стену и посмотреть, что же находится в тени этого сооружения.
Но сомневаюсь, что увижу там что-то хорошее.
– Кто-нибудь объяснит мне, на что я смотрю? – Мой голос едва слышен. – И как такое возможно?
Глаза Шуры все еще закрыты, она, кажется, все еще медитирует. Тео бросает на меня извиняющийся взгляд:
– Мы прошли через Лабиринт. Это множество меняющихся ландшафтов, предназначенных запутывать людей и помешать им добраться от одного герцогства к другому. Представь себе колоду карт, на каждой из которых – особенный ландшафт, и их постоянно перемешивают. Плюс в том, что Колты обычно теряют нас. А минус – люди и сами теряются. Но Ахмет разобрался, как он работает. – Он хлопает друга по плечу и вновь поворачивается к окну. – А это… Это Победа. – Голос Тео пропитан отвращением. – Это территория Колтов, которой управляют принц Келан и его Легион Гвардейцев. А еще это наш дом.
Победа. Целое герцогство, созданное искусственным интеллектом. И управляемое им же.
– Это… – Мой голос дрожит, пока я пытаюсь подобрать нужное слово.
Невероятно? Пугающе? Красиво?
Загробная жизнь оказалась совсем не такой, как я ожидала.
Ахмет смотрит на меня через зеркало заднего вида:
– Не покупайся на роскошь. Для большинства людей это место хуже морга.
В горле встает ком. Считается, что смерть знаменует переход к чему-то лучшему. Но так ли это для моей семьи? И для всех остальных, кто еще жив? Какие ужасы ожидают их впереди?
Жаль, что я не могу поговорить с родителями и Мэй, чтобы рассказать, что нахожусь здесь. Что не исчезла. Что какая-то часть меня все еще существует за гранью. За пределами сознания. Но больше всего мне хочется, чтобы существовал способ предупредить их о том, чего ожидать от загробной жизни.
Правда, это вряд ли принесет им много пользы. Никто не может убежать от смерти. А значит, и от попадания в Бесконечность.
Я потираю фантомную рану на груди, и в голове тут же вспыхивает воспоминание о выстреле, пронзающее меня дрожью. Смерть оставляет свой след… невидимый шрам, который незаметен на теле, но о котором ты знаешь. Под кожей я все еще чувствую ожог от выстрела. Отвратительный ожог, что остался на моей душе, вырванной из тела в столь раннем возрасте.
Я еще не успела пожить.
Кровь вскипает от злости, и, пока никто этого не заметил, я быстро прогоняю эти мысли и отворачиваюсь к окну.
Вдалеке у озера виднеется небольшая деревушка с деревянными доками и соломенными хижинами, облепившими склон холма. Вдоль гавани выстроились ряды рыбацких бочек, переполненных солью. И на фоне сияющих соборов за стеной деревушка выглядит запущенной и неухоженной.
Я перегибаюсь через сиденье, чтобы рассмотреть домики, но Ахмет вместо того, чтобы свернуть на присыпанную гравием дорогу, резко поворачивает направо в небольшой лесок. И мы отдаляемся от города. Через некоторое время деревья редеют, и на краю большого поля с увядающими растениями я замечаю старый сарай. Крыша зияет огромными дырами, на ней не только нет черепицы, но и видны балки, а стены покрыты толстым слоем грязи и кое-где заросли мхом.
Огромные двойные двери с усталым скрипом открываются перед нами, и Ахмет заводит летуна внутрь. Сарай выглядит так, будто его забросили уже давно, и это впечатление лишь усиливается разбросанными пучками сена и листьев, а также ржавыми вилами, прислоненными к стене.
Я боязливо осматриваю пустой сарай. Вряд ли это место можно назвать «базой»: во-первых, здесь пахнет сыростью и перегноем, во-вторых, отсутствует половина крыши. Я никогда не видела настолько… открытого убежища.
Издав очередной усталый скрип, двери сарая сами закрываются за нами. Как по волшебству.
Но прежде чем я успеваю задать вопрос, пол начинает двигаться.
Он опускается вниз, как лифт, отчего мои нервы натягиваются сильнее. Поначалу нас окружает кромешная тьма, но затем платформа замирает, и мы оказываемся в начале длинного туннеля, который освещается неприметными лампочками, спрятанными в кирпичных стенах.
Как только Ахмет давит на газ, я ощущаю, как начинает дрожать земля, и платформа вновь движется вверх.
Мы начинаем медленно плыть по туннелю. Чем ближе мы к огонькам, тем ярче они разгораются, а стоит нам их проплыть, как они тут же потухают. Словно кто-то следит за нашим передвижением.
А может, не кто-то. Может, это сам мир наблюдает за нами. Общается с нами.
И от этой мысли у меня по спине пробегает холодок.
Через какое-то время летун замедляется и осторожно тормозит перед большой металлической дверью. Тео выскакивает первым, а когда я поворачиваюсь к Шуре, она только-только открывает глаза.
– Это оказалось утомительно. – Она улыбается, и на ее щеках появляются ямочки. – Не так-то просто скрыть четырех человек и летающую машину.
Когда я открываю дверь, Тео уже стоит передо мной, протягивая мне руку.
– Можешь опереться на меня, если тебе будет так легче.
Я делаю шаг и едва не падаю на пол. Не ожидала, что окажется так тяжело передвигаться с… этой непонятной штуковиной, застрявшей в ноге.
Я кладу руку на мускулистое предплечье Тео и ковыляю к дверям, которые, вздрогнув, разъезжаются в стороны.
Ахмет поворачивается ко мне, и в его глазах цвета красного дерева вспыхивает насмешка:
– Добро пожаловать в твой новый дом. Мы называем его «Поселение».
Тео фыркает:
– Только потому, что мы проиграли на голосовании, хотя предлагали назвать его «База повстанцев». – Он с подозрением смотрит на меня. – Пожалуйста, скажи, что ты не из тех людей, которые никогда не смотрели «Звездные войны».
Мне удается выдавить из себя скупую улыбку:
– Я бы не назвала их «людьми».
Его смех похож на рокот:
– Кажется, мы с тобой поладим.
– Ен! – кричит Шура, проскакивая через открывающиеся двери. – Ты нам нужен!
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает. И моментально замираю, словно мои ноги приросли к полу.
Несмотря на то что мы находимся под землей, здесь раскинулась целая деревня. Повсюду виднеются деревянные хижины. Часть из них выстроились ровными рядами на земле, а часть расположены на ветках огромных, искривленных деревьев. Здесь все из дерева или металла. Даже есть семь клеток, напоминающих лифты, которые доставляют людей с одного яруса на другой. От стены до стены тянутся сотни фонарей, и их мягкого желтого свечения хватает, чтобы осветить все уголки.
Я присматриваюсь к фонарям и понимаю, что они не висят на веревках, а просто парят в воздухе, как заколдованные светлячки.
А еще здесь множество людей. На большинстве из них одежда, которую носят в двадцать первом веке, но есть и те, кто ходит в явно сшитой на заказ в стиле Викторианской эпохи вперемешку с футуристическим. Основная масса людей выглядит очень занятыми и не обращают на нас внимания. Но некоторых настолько удивляет наше появление, что они останавливаются и даже перегибаются через перила верхних ярусов.
Они пытаются получше рассмотреть меня.
А я настолько потрясена, что даже не могу сформулировать какой-либо вопрос, потому что все слова просто вылетели у меня из головы.
Темнокожая женщина направляется в нашу сторону. В ее глазах явно читается подозрительность. На ней коричневая кожаная куртка, которая выглядит так, будто пережила не одно сражение, и желтый шарф, повязанный вокруг пучка длинных косичек. Рядом с ней шагает стройный мужчина с такими же черными волосами и бледной кожей, как у папы. И у меня тут же перехватывает горло. Он улыбается при виде меня, отчего возникает ощущение, будто меня ждали.
– Я Ен, и единственный, кого хотя бы с натяжкой можно назвать врачом. – Он протягивает мне руку, но тут замечает, что я уже практически всем телом опираюсь на Тео. И хмурится, когда замечает мою рану. – Давай отведем тебя в лазарет. Знакомство может подождать.
Женщина с косичками внимательно смотрит на меня, но остается с Ахметом.
Я ковыляю к большой хижине у подножия одного из деревьев. Внутри ее освещают свисающие с потолка фонари оттенков бирюзы, золота и лазури, которые отбрасывают причудливые тени на пол. В воздухе витают ароматы апельсина и корицы, что меня удивляет, ведь кроме двух красных диванов, кофейного столика, собранного из металлолома, и странного аппарата, выглядывающего из шкафа, здесь больше ничего нет.
Тео помогает мне опуститься на один из диванов, затем убирает руки и кивает на мою ногу:
– Кажется, это что-то новенькое. Она даже вырубилась на несколько минут. Как думаешь, может, это какой-то глушитель?
Ен поджимает губы:
– Ты уверен, что это не маячок?
Тео мрачнеет:
– Я… Я сомневаюсь в этом. – Словно защищаясь, он скрещивает на груди мускулистые руки, при этом всем своим видом демонстрируя уверенность. – Кроме того, она не принимала таблетку. А они не могут выследить человека, если не завладели его разумом.
Ен хмыкает и опускается на колени рядом со мной:
– Опиши, как себя чувствуешь?
Я морщусь:
– Так, будто мне подстрелили ногу.
Его взгляд пронзает меня, требуя подробностей.
– Скажи, что ощущаешь, – просит он. А когда понимает, что я не собираюсь отвечать, добавляет: – Если только не хочешь и дальше жить с осколком в ноге.
Нахмурившись, я смотрю на рану на бедре:
– Мне жарко. Кожа будто горит, а внутри словно оказалось что-то тяжелое и зазубренное. Как… как камень.
Я поднимаю глаза, и Ен кивает:
– Прекрасно. А теперь сосредоточься на этом ощущении. Отдели его от других в своем разуме. Справишься?
Мне хочется возразить, но Ен и Тео так серьезно смотрят на меня, что я решаю не спорить. А вместо этого дважды киваю и закрываю глаза, думая о предмете, засевшем у меня в бедре.
Чем сильнее я сосредоточиваюсь на боли, тем сильнее она становится. Нестерпимый жар пронзает ногу до самой кости, отчего она невольно подгибается. Я резко втягиваю воздух.
– Хорошо, – хвалит Ен спокойным и ласковым голосом. – А теперь представь, как твое тело отвергает эту боль. Представь, как осколок выскальзывает из твоего тела и боль уходит. Представь, что ты полностью контролируешь тело, а этот металл – этот камень – не является его частью.
Я дышу через нос. Не знаю, как здесь течет время и сколько прошло с момента моей смерти, но я настолько свыклась с болью, что уже и не вспомнить, когда я ее не испытывала. Мне хочется, чтобы пульсирующая головная боль прекратилась. Хочется, чтобы кожу не тянуло. Чтобы кости не ощущались хрупкими. Чтобы мышцы не ныли от каждого движения.
Может, это лечение больше напоминает гипноз, но, если есть хоть малейший шанс, что это поможет, – хоть какой-то шанс ослабить мои ощущения, – я попробую.
Мне просто хочется, чтобы боль ушла.
Я сосредоточиваюсь на ране на ноге и представляю, что боль угасает, как последние угольки в костре. Представляю, как осколок выскальзывает из моего тела, а рана затягивается, оставляя после себя лишь гладкую обновленную кожу.
Я твержу себе, что все именно так. Что боли больше нет.
И она рассеивается, словно туман, уступая место голубому небу и солнечному свету. Я чувствую…
Голос Ена прерывает мои мысли:
– Неплохо для новичка.
Я распахиваю глаза и вижу, как Ен и Тео улыбаются мне.
А когда перевожу взгляд на ногу, то не нахожу там раны.
Кажется, будто ее там никогда и не было.
Я провожу пальцами по коже, а затем засовываю большой палец в дырку на штанах. Края разрыва похрустывают, потому что ткань слегка обуглилась от выстрела, вырубившего меня. Но я не ощущаю ни осколка, ни боли, даже следов от раны не осталось, если не считать порванных штанов.
Я прижимаю руку ко лбу, внезапно осознав, что и головная боль немного утихла.
– Как ты это сделал?
– На самом деле это сделала ты. – Тео одаряет меня сияющей улыбкой, словно ему не терпится поделиться каким-то секретом.
Ен кивает:
– Боль – лишь привычка, от которой ты еще не научилась избавляться. – Он склоняет голову и показывает на свой висок. – От головной боли тоже можно избавиться, но зачастую это не так просто. Мы не знаем точной причины, почему так происходит, возможно, это травма смерти. Но твое ранение отличается от всего, что мы видели раньше.
Тео с опаской смотрит на Ена:
– Никогда не видел подобной пули. Если это что-то новое, значит, они приспосабливаются. Думаешь, нам стоит беспокоиться?
– Да, – отвечает Ен с нажимом. – Они приспосабливаются быстрее, чем мы учимся контролировать свой разум. И это… тревожит, мягко говоря. Это все равно что готовиться к контрольной по алгебре, а придя в класс, узнать, что она будет по тригонометрии.
– И что нам с этим делать? – спрашивает Тео.
– Мы тоже будем приспосабливаться, – раздается женский голос от двери.
У проема стоит женщина с заплетенными в косу волосами и желтым шарфом. Позой она демонстрирует силу, а в голосе слышится властность. И я слегка сжимаюсь, внезапно осознав собственную беззащитность.
У меня нет здесь семьи, и я не понимаю, как выжить в этом новом для меня мире.
Не знаю, хорошо это или плохо, но я во власти этих незнакомцев.
Женщина кивает на двери Ену и Тео. Они тут же отступают от меня, и я понимаю, что они не просто слушают ее; она их предводитель.
– Анника, – произносит Тео, останавливаясь рядом.
Он больше не произносит ни слова, но я вижу в тусклом свете, как подергиваются желваки на его челюсти.
– Это необходимо, – отвечает она на непроизнесенный вопрос.
Она подходит ко мне, и в ее темных глазах отражается серьезность. Присев на край кофейного столика, она наклоняется вперед, пристально изучая меня, словно образец под микроскопом. Наверное, так же я рассматривала незнакомцев с застывшими лицами, когда только очнулась здесь.
Словно она не уверена, что я человек.
Я сажусь чуть-чуть прямее и поворачиваю к ней лицо:
– Ты так смотришь на меня, потому что считаешь меня одной из Колонистов?
Ее губы слегка изгибаются, но если бы я внимательно не смотрела за ней, то не заметила бы этого.
– Это не так. – Стараясь не обращать внимания на дрожащие плечи, я надеюсь, что искренность компенсирует неуверенность. – И во мне нет ничего особенного. Я совершенно обычный человек, поверьте.
Анника обхватывает край стола, и я слышу, как ее пальцы барабанят по металлу. А взгляд все так же пронзает меня.
– Я хочу, чтобы ты знала, что в этом нет ничего личного. Но я должна быть уверена.
И пока я пытаюсь понять значение ее слов и осознать, что барабанная дробь прекратилась, Анника заводит руку за спину, а затем резко прижимает меня к спинке дивана и вонзает нож мне в сердце.
И Бесконечность сменяется тьмой.

Глава 7
Финн улыбается мне, и кажется, будто вокруг меня загораются тысячи звезд. Он слегка пинает своим ботинком мой. Когда он сделал так в первый раз, у меня в голове вспыхнула мысль: «А может, я нравлюсь ему так же, как и он мне?»
Это произошло в ноябре.
Но я узнала ответ на этот вопрос только в мае.
Тогда он обнял меня, что делал довольно часто, но впервые прижался губами к моим волосам. Я почувствовала его дыхание и представила, как волосы щекочут ему нос, но он не отстранился. Вернее, не сразу.
Я понимала, что у нашей дружбы появился новый оттенок. Но не более. Потому что она была по-прежнему на первом месте. Но теперь все ощущалось по-другому. Словно у нее появился дополнительный слой.
Словно мы оказались в совершенно новом мире, созданном только для нас.
И сейчас он смотрит на меня с ухмылкой на лице своими ярко-зелеными глазами, собираясь произнести эти слова.
– Мне кажется, ты уже и сама все знаешь, – начинает он.
– Все равно скажи, – настаиваю я.
Он смеется. Задорный, чудесный, счастливый смех.
– Ты мне нравишься. Даже больше, чем инопланетянину – конфеты Reese’s Pieces[3 - Финн ссылается на фильм «Инопланетянин» режиссера Стивена Спилберга, в котором драже Reese’s Pieces стали любимым лакомством инопланетянина.].
Я будто свечусь изнутри:
– Ты тоже мне нравишься. Даже больше, чем C3P0 эвокам[4 - Во вселенной «Звездных войн» эвоки, маленькие жители планеты Эндора, считали робота C3P0 божеством.].
Рядом раздается смех Мэй, и она торопливо спускается по лестнице. Спрыгнув с последней ступени, она обнимает меня, словно мы давно не виделись.
– Куда собралась? Можно мне с тобой? – спрашивает она, глядя на меня «щенячьими», полными надежды глазами.
Я улыбаюсь, но не поддаюсь ей, потому что люблю свою сестру больше, чем она думает.
Но внезапно ее одежда меняется. Розовые джинсы. Желтая толстовка. Я никогда не видела у Мэй этой одежды. Но она кажется мне знакомой.
Рядом раздается металлический щелчок. Я поворачиваюсь к Финну, но его больше нет. Его место занял человек в черной маске, который направляет дуло пистолета мне в голову.
– Всем оставаться на своих местах, – его голос звучит как-то искаженно и лишь отдаленно напоминает человеческий.
Внезапно в комнату заходят мама с папой. Их лица сияют, словно они безумно счастливы видеть меня.
Словно они рады, что я наконец-то дома.
Ужас охватывает меня так же быстро, как пламя пожирает кучу хвороста.
Родители не должны быть здесь.
Это опасно.
Когда я вновь поворачиваюсь к Мэй, на ее лице больше нет и следа ликования. Его сменяет страх, он сковывает и меня, и мне его не рассеять. Я не в силах защитить ее от монстра, пожирающего изнутри и меня.
Мэй переводит взгляд на родителей.
– Всем оставаться на своих местах, – вновь раздается этот скрипучий и металлический голос.
Я сжимаю плечи Мэй.
– Не убегай. Останься со мной.
Но сестра никогда меня не слушалась.
Она устремляется к родителям, и мир замедляется.
Человек в маске переводит пистолет на нее, плавно двигая им вслед за ней. А я вижу все. Их лица, их страх, их отчаяние. И каждый из них застывает на краткий миг, не понимая, что вскоре все закончится.
Палец мужчины сжимает спусковой крючок, и я бросаюсь между ним и Мэй. Мне не приходится выбирать. Или что-то решать.
Я не допущу, чтобы маленькая девочка умерла сегодня.
Пуля врезается мне в грудь, и мир возвращается на круги своя.
Я вскакиваю и хватаюсь за сердце. Легкие жжет, словно их заполнили битым стеклом, и каждый вдох сопровождается дикой болью.
– С возвращением, – говорит Ен.
Но я не смотрю на него. Мой взгляд прикован к голограмме у него за спиной и странному аппарату, провода от которого тянутся к кушетке и…
Я скольжу пальцами к вискам и нащупываю присоски, которые облепили меня, словно насекомые. Потянув за провода, я отрываю их от своей кожи, не желая быть подключенной к аппарату, что бы он ни делал.
– Эй, успокойся, – просит Ен, поднимая руки перед собой.
– Что, черт побери, ты со мной сделал? – рявкаю я, отшвыривая черные присоски на пол и отползая к стене.
Мне больше некуда податься, потому что Ен стоит между мной и единственным выходом, который к тому же загораживает еще один человек. И он сейчас изучает меня, прищурив глаза.
На вид он едва ли старше меня. По крайней мере, он был немногим старше меня, прежде чем умер. Но я понятия не имею, сколько он провел времени здесь. Хотя его внешность приятная – каштановые волосы, карие глаза и гладкая оливковая кожа без намека на щетину, – выражение лица серьезное.
Ен опускается на стул, продолжая держать руки перед собой, словно он сдается. Что кажется мне ироничным, ведь именно меня здесь держат против воли.
– Вы всадили в меня нож! – восклицаю я.
Может, оружие и держала Анника, но эти люди действуют вместе. Они заодно. Так что, на мой взгляд, виноваты все.
– Мне очень жаль, но мы не могли рисковать, – говорит Ен. – Мы всегда так делаем, чтобы убедиться, что перед нами действительно человек.
– Но ведь вы сами привезли меня сюда, – рычу я. – Я не просила вас о помощи и уж тем более не просила, чтобы вы втыкали мне нож в грудь!
– А у тебя были другие варианты? – шипя, встревает незнакомец. – Ты бы предпочла, чтобы Колонисты отправили тебя гнить на поле боя Войны?
На нем одежда, которую при моей жизни все еще посчитали бы стильной, но он говорит с такой уверенностью, словно прожил не один век.
Нахмурившись, я стискиваю зубы.
– По крайней мере, это был бы мой выбор.
Но я не добавляю, что и понятия не имею, где находится Война и что там происходит.
Его взгляд мрачнеет.
– Бесконечность никому не дарит такой роскоши, как выбор.
– Мы должны были убедиться, что ты не шпион Колонистов, – объясняет Ен так терпеливо, словно разговаривает со взбесившимся ребенком. Его глаза скользят от незнакомца ко мне и обратно, из-за чего я задаюсь вопросом: «Не ради меня ли он старается примирить нас?» – И не Герой, которого они уже использовали как подсадную утку, чтобы мы привели его в Поселение.
– Герой? – переспрашиваю я.
– Да, потому мы решили обезопасить себя, – отвечает Ен.
– Ну, вы ошиблись, – говорю я, продолжая прижиматься к стене. – Я не герой.
Ен опускает руки и улыбается:
– Судя по твоим снам, это не так.
Я моргаю. Провода. Голограмма. Аппарат. Воспоминания о родителях, Мэй и человеке, который убил меня.
Когда я все связываю воедино, меня охватывает злость:
– Ты не имел права. Это мои мысли, и вы не должны были проникать в них лишь потому, что решили, что я Колт или Колонист или как вы там их называете.
Парень все еще внимательно рассматривает меня, и я вспоминаю, что мне снилась не только моя смерть. А еще и жизнь. И Финн.
Как много они увидели? Во сколько воспоминаний влезли?
Я задыхаюсь от ярости, ведь это настолько личное. Принадлежащее только мне.
– Можешь называть их как тебе угодно, – говорит Ен. – Но человеческие сны – единственное, чем они отличаются от нас. Понимаешь, Колонисты их не видят. У них не получается представить себе то, чему они не могут научиться от других. Особенно от людей.
Напряжение пронизывает меня, отчего тело замирает.
– Если вам так сильно хотелось заглянуть в мои сны, почему бы не попросить об этом вежливо? Вместо того чтобы нападать на человека, который недавно пережил насильственную смерть?
– Если бы мы стали тратить время на «вежливые просьбы», то не продержались бы так долго, – хрустнув костяшками пальцев под скрещенными руками, заявляет незнакомец.
– Он прав, – с серьезным видом подтверждает Ен. – Кроме того, самые сильные отпечатки снов возникают за мгновение до нашей смерти. Ты слышала выражение «жизнь проносится перед глазами»? Оказывается, оно верно. – На его лице появляется нежная улыбка, пока он поднимает провода с пола и отодвигает стул к аппарату. – Если тебя это утешит, мы не знали, что тебя убили, пока не увидели твои сны.
Лицо все еще горит от злости и капли смущения, но его слова разжигают мое любопытство. Хотя сложно игнорировать тот факт, что я провела в Бесконечности меньше двенадцати часов, а меня уже застрелили, зарезали и обвинили в шпионаже. Может, если я получу чуть больше информации, то это поможет мне подготовиться к дальнейшим событиям?
Кареглазый незнакомец все еще напряжен, словно готовится к сражению. И я не уверена, что беспокоит меня больше – то, что он собирается сражаться со мной, ничего обо мне не зная, или то, что я при всем желании не смогу дать ему отпор.
– Вы тоже врач? – спрашиваю я, глядя на его нож, заткнутый за пояс.
Или он пришел сюда как охранник на случай, если бы я оказалась не человеком?
Выражение его лица не меняется:
– Я здесь для того, чтобы отвезти тебя к Аннике.
Ен кивает:
– Мы закончили.
Незнакомец с нетерпением смотрит на меня, ясно давая понять, что уже устал ждать. Я подползаю к краю дивана и осторожно встаю на ноги.
– Я пойду с тобой, потому что у меня есть вопросы, – заявляю я. – Но даже не вздумай считать меня пленницей.
– Никто этого и не говорил, – отвечает он хриплым голосом.
После чего поворачивается к двери, и мне ничего не остается, кроме как последовать за ним.
Мы поднимаемся на лифте на верхний ярус и идем по деревянным мостикам и металлическому настилу, пока не доходим до поляны в форме пятиугольника, откуда открывается вид на все Поселение. Перила изготовлены из березовых и вишневых брусков, медных труб и толстой веревки, которая тянется от одной перекладины до другой, из-за чего кажется, будто мостик вот-вот развалится. Я хватаюсь за медную трубу и смотрю вниз.
Падение могло бы убить меня, не будь я уже мертва, но меня все же пугают постройки в Поселении. Все они выглядят собранными наспех и незаконченными. Мешанина из цветов, материалов и повторно использованных предметов, которые сколотили вместе, чтобы построить эту деревню. Куда ни глянь, можно увидеть различные металлы и породы дерева, соседствующие, но не сочетающиеся друг с другом. Никакой упорядоченности. Никаких принципов.
Город, построенный из хаоса.
Несмотря на то что мосты и здания кажутся прочными, из-за мешанины материалов у меня кружится голова.
– Я не экскурсию тебе провожу, – резко говорит парень.
Я оборачиваюсь и вижу, что он стоит перед одной из хижин, жестом приглашая меня зайти внутрь.
Закусив губу, я распрямляюсь и прохожу через арку из бамбука.
Большую часть комнаты занимает огромный круглый стол с серебристыми заклепками по краям. На его отполированной поверхности виднеются годовые кольца дерева, которые слегка искажают несколько царапин и потертостей. В центре вращается яркая голограмма герцогства Победы, оказавшаяся намного больше, чем я предполагала. Я вижу поля, соборы и деревню возле доков, но они занимают не больше четверти голограммы. Помимо них есть еще три треугольных участка, разделенных огромными стенами. А в самом центре находится круг из деревьев.
Когда голограмма смещается, мне удается разглядеть и дворец. Его окружает множество башен, которые будто разрослись, словно споры. Помимо них дворец окружает еще двор, выложенный из белого камня, и цветущие сады в стеклянных теплицах. Большая широкая лестница ведет к двум дверям, которые кажутся выше, чем некоторые здания, а ее поверхность украшают морды мифических существ и плитки, мерцающие, словно кусочки льда и алмазов и создающие впечатление чистоты снегопада.
Это самый потрясающий замок из всех, что я видела.
– Прости, что пришлось нанести тебе еще одно ранение, – говорит Анника с другой стороны стола.
Она взмахивает рукой над голограммой, и та моментально растворяется без следа, и направляется ко мне, сложив руки за спиной.
Я поджимаю губы, вспоминая ее нож.
Видимо, догадавшись, о чем я подумала, она вытягивает руки перед собой с раскрытыми ладонями.
– Мне пришлось это сделать. Все проходят такую проверку, когда впервые прибывают в Поселение. А Гилу пришлось пройти через это и во второй раз, после того как он сбежал из Войны.
При упоминании имени я поворачиваюсь и смотрю на парня, чье суровое лицо теперь обращено к Аннике.
Поле битвы, о котором он упоминал…
Гил выжил там?
– Меня зовут Анника. Приятно познакомиться, – протягивая мне руку, говорит женщина.
Я не отвечаю ей, пытаясь понять, не скрывается ли за этой любезностью очередная подстава.
– Не будь грубой, – ворчит она еле слышно. – Все живущие здесь – твои друзья.
– Ты напала на меня, – напоминаю я. – Я понимаю, у тебя были на то причины, но это не означает, что мы стали друзьями.
Гил напрягается, и я тут же бросаю взгляд на его кинжал, чтобы убедиться, что он все еще заткнут за пояс. Не знаю, приведут ли мои слова к каким-то последствиям и существуют ли какие-то правила неповиновения лидеру, но если все мои силы заключены в моих словах, то я с радостью этим воспользуюсь.
– Если я тебе не друг, то кто? – ласково спрашивает Анника, пытаясь сломить мое сопротивление.
– Тот, кому я пока не доверяю, – честно признаюсь я.
Она медленно кивает, принимая мою точку зрения, словно понимает, что она оправданна. Словно я не первая, кто так плохо реагирует на их «гостеприимство».
– Знаю, тебе в это трудно поверить, но я не желаю тебе зла. И, несмотря на твое мнение о наших проверках, мне бы хотелось однажды стать твоим другом. Поэтому предлагаю начать с простого рукопожатия и посмотреть, что будет дальше.
Что-то подсказывает мне, что это большее, на что мне можно надеяться, поэтому я обхватываю ее руку.
На ее лице тут же вспыхивает улыбка.
– Нами, верно? – спрашивает она, и я киваю. – Добро пожаловать в Поселение. Мы очень рады, что ты присоединилась к нам.
Неровные половицы скрипят, и рядом с ней появляются Ахмет, Тео и Шура.
Если все, что они рассказали мне о Колонистах, правда, то находиться здесь намного безопаснее, чем скитаться в одиночестве. Конечно, эта мысль не помогла мне простить удар ножом в сердце, но помогла принять решение, что стоит попытаться найти с ними общий язык.
– Мы рады, что ты не Туз, – проведя рукой по каштановым кудрям, с усмешкой говорит Тео.
– Прости, что маме пришлось тебя ударить. – Шура морщит веснушчатый нос. – Пожалуйста, не злись на меня, что не предупредила тебя об этом.
Я перевожу взгляд с нее на Аннику, не находя общих черт.
– Многие создают новые семьи в Бесконечности, – удивившись моей реакции, говорит Анника. – Это помогает нам лучше понять этот мир. Помогает быстрее принять происходящее.
– Когда проводишь с кем-то бок о бок сотни лет, начинаешь относиться к ним как к членам семьи, – улыбаясь приемной матери, добавляет Шура.
Я указываю на их одежду, а затем обвожу рукой комнату.
– Большая часть этих вещей выглядит современно. А несколько сотен лет вернули бы вас в каменный век. И если один из вас не «Флинтстоун»[5 - «Флинтсто?уны» (англ. The Flintstones) – американский комедийный мультсериал, рассказывающий о жизни Фреда Флинтстоуна и его друзей в каменном веке.], не понимаю, как такое возможно.
– Здесь время течет иначе, – объясняет Ахмет. – Вернее, времени нет вообще. Наше существование неизменно. И то, что мы воспринимаем как течение времени в Бесконечности, не имеет никакого отношения к тому, что происходит в мире живых. То, что мы посчитаем здесь неделей, там может занять секунды, а может и годы. Здесь нельзя применить какие-то научные знания или формулы. Наши оси времени не параллельны.
– Так для моей семьи… – Я замолкаю, пытаясь осмыслить все, что он сказал.
– Они могут еще не знать, что ты умерла. Или уже прожили двадцать лет. Единственное, что нам известно, что, проведя здесь какое-то время, ты почувствуешь… – Ахмет кривит рот, подбирая слова.
– …будто прошло несколько жизней, – заканчивают Тео и Шура в унисон, а затем ухмыляются друг другу.
Это знак очень долгой дружбы.
– Вот почему, – продолжает Анника, – нам кажется, будто мы прождали тебя целую вечность.
В комнате повисает тишина, и я понимаю, что все смотрят на меня.
Даже Гил, хотя его взгляд гораздо более напряженный.
– Наш Герой, – расправив плечи, говорит Анника.
Я качаю головой и отмахиваюсь от ее слов.
– Нет, ты ошибаешься. Я не Герой. – Перевожу взгляд на Аннику. – Я знаю, что произошло… как я умерла. Но один взрыв адреналина не делает из меня героя. Проклятье, да я пауков боюсь. Так что если это какой-то значимый момент для вас, то простите, что разочаровываю, но вы выбрали не того человека.
Комнату заполняет дружный смех. Даже на хмуром лице Гила появляется улыбка.
Мои щеки начинают пылать. Видимо, я ляпнула какую-то глупость. Анника тепло улыбается мне и обводит рукой комнату:
– Ты значима не больше, чем мы. Мы все здесь Герои. И королева Офелия боится нас больше всего на свете… ну, помимо собственной смерти. Потому что в истории человечества есть герои. – Она делает шаг ко мне. – Герои – это те, кто управляет собственным разумом. Те, кого Колонисты считают угрозой. Потому что, пока мы существуем, у людей все еще есть шанс. Мы все еще можем сражаться.
– Значит, я… не особенная или необычная.
Выражение лица Анники смягчается:
– Необязательно быть особенной, чтобы иметь значение для нашего общества. Нас очень мало, и мы выживаем лишь потому, что держимся вместе. – Она обводит взглядом присутствующих. – А еще жители Поселения считают своей миссией спасти как можно больше людей из Распределителя. Хотя уже очень давно люди не оставались в сознании достаточно долго, чтобы увидеть наш зов.
Я вспоминаю огоньки в комнате, призывавшие меня последовать за ними.
И указывавшие мне путь.
– Это были вы? – ахнув, спрашиваю я.
Она улыбается:
– Это сделал Ахмет. Наш лучший инженер. Он очень ловко перестраивает основы Бесконечности.
Ахмет трет затылок.
– Просто я всегда хорошо разбирался в компьютерах.
Я смотрю на Тео и вспоминаю, как он ударом сбил преследующие нас машины, а затем на Шуру, которая спрятала нас от чужих глаз, пока мы не оказались в безопасности.
После этого мой взгляд устремляется к Гилу. Интересно, какой способностью обладает он? И так ли она разрушительна, как у Тео?
Я опускаю глаза на свои слегка дрожащие руки.
Означает ли это, что и у меня есть способности?
Но тут же отбрасываю эти мысли. Я не ощущаю в себе никаких способностей. Мне кажется, что я падаю с неба в полном одиночестве, отчаявшаяся и смирившаяся с неизбежным столкновением.
Кажется, будто часы O-Tech все еще сжимают запястье в иллюзорной хватке, и мне стыдно, что в груди зреет инстинктивное желание обратиться к Офелии. Я во многом полагалась на нее. Может, даже больше, чем следовало. Да, потеря часов не сравнится с потерей семьи и Финна, но она не прошла бесследно. Я бы сравнила это с чувством, когда оказался в глуши и вдруг обнаружил, что забыл свой сотовый.
Офелия была моим страховочным тросом, а здесь, по словам жителей Поселения, она – опасное существо.
Я сжимаю кулаки. Говорят, знания – сила, но мне больше недоступны знания Офелии. Я не могу отдать ей голосовую команду и узнать все на свете. И мне остается полагаться лишь на слова этих людей. Но я еще не уверена, заслуживают ли они моего доверия.
Кроме того, я обычная девушка, которая оказалась в неподходящем месте в неподходящий момент, потому что боялась подвести компанию подростков. Это не суперспособность, а… огромный недостаток.
Все смотрят на меня, ожидая моей реакции. Возможно, они видели мои сны, но они не знают меня. Или уже знают, но плохо. Все же они рискнули безопасностью Поселения, чтобы спасти меня от Колонистов.
И, возможно, доверие – единственное, что у них есть.
– Зачем я здесь? – медленно спрашиваю я, вновь переводя взгляд на Аннику. – Чего вы хотите от меня?
Это не упрек. Мне действительно хочется это знать.
Потому что мне не верится, что они спасают людей просто так. У этого должна быть цель.
Анника наклоняет голову, а ее янтарные глаза начинают блестеть.
– Мы отыщем способ убить королеву Офелию и вернуть Бесконечность людям, – не раздумывая, заявляет она. – И когда этот день настанет, мы надеемся, что ты будешь сражаться вместе с нами. – Она замолкает на мгновение, позволяя мне обдумать ее слова. – А пока? Все, чего мы хотим, – чтобы ты выжила.

Глава 8
Пульсирующая головная боль возвращается вновь, отдаваясь в висках так, словно из черепа пытается вырваться какой-то монстр. Я сжимаю переносицу, надеясь облегчить боль, но это не помогает. Она лишь усиливается каждый раз, когда я думаю о своей семье и о своем пребывании в Бесконечности.
Именно сюда попадет моя сестра однажды, когда состарится и умрет.
Анника говорит, что Колонисты разделяют людей в Распределителе по тому, как они реагируют на смерть. Тех, чья смерть проходит спокойно, обычно легче лишить разума. Большинство из них охотно принимают таблетки, потому что смирились с собственной смертью. После чего их отправляют в тень Победы, где они попадают в рабство Колонистов.
Но души людей, умерших в муках, опутывает паутина страданий. И обычно их приходится уговаривать дольше – либо потому, что они отрицают свою смерть, либо потому, что не считают себя заслуживающими покоя. Они отказываются от таблеток не потому, что чувствуют ложь, а потому, что не готовы к загробной жизни. Их отправляют на поля Голода, где они чахнут, терзаемые болью своей человеческой жизни, пока не сдадутся.
А что происходит с теми, кто отказывается от таблетки, потому что чувствуют обман? Кто сопротивляется и может мыслить разумно, но кому не удалось сбежать в Поселение? Их отправляют в герцогство Войны, где в них буквально вбивают подчинение. И вот где сейчас находилась бы я, если бы жители Поселения не пришли меня спасать.
Есть еще Смерть – Четвертое герцогство, – но происходящее там – тайна. Анника говорит, что единственное доказательство существования этого герцогства: у него есть принц, который носит ее цвета. Но до Поселения доходят слухи, что Смерть больше похожа на исследовательский центр, чем герцогство. А так как заветное желание королевы Офелии – избавиться от человеческого разума в Бесконечности, то несложно догадаться, что происходит на территории Смерти.
Они ищут способ уничтожить нас.
Я сижу на краю тонкого матраса и смотрю на кривые половицы, словно ожидая, что земля разверзнется и поглотит меня. Я не хочу подобной участи для Мэй. И для родителей.
Я не хочу этого для себя.
«Все, чего мы хотим, – чтобы ты выжила».
Я делаю глубокий вдох и провожу пальцами по волосам. Я умерла в восемнадцать лет. Я была убита.
Не уверена, что во мне заложена функция «выжить».
– Жалость к себе лишь усугубляет головную боль, – неожиданно говорит Гил.
Я вскакиваю от испуга и прижимаю руку к сердцу.
– Боже! – восклицаю я, а затем указываю на дверь. – Разве в загробной жизни не принято стучаться?
Гил снисходительно приподнимает бровь:
– Здесь нет никаких богов. Только Четыре адских герцогства.
– Удивительно, – саркастично отзываюсь я. – Но тебе удалось подобрать именно те слова утешения, в которых я нуждалась.
Он молча смотрит на меня.
Не выдержав молчания, я нарушаю его первым пришедшим в голову вопросом:
– У вас тут кровати? Не думала, что после смерти необходимо спать.
Он сжимает губы в тонкую линию:
– Нам и не нужно. Но то, что ты лишилась физического тела, не означает, что твой разум не верит, будто оно все еще есть. Ты устаешь по той же причине, по которой все еще мучаешься от головной боли: твой разум все еще выдает привычные ему реакции.
– Значит, это нормально? Чувствовать усталость?
На его лице не шевелится ни один мускул.
– Это слабость, которую большинство из нас побеждает.
Слабость. Я прикусываю губу.
– Значит, ты не спишь?
Он пересекает комнату, скользя взглядом по книгам в кожаных переплетах на ближайшей полке.
– Я не спал уже несколько жизней.
Вчитываясь в названия, выполненные золотым тиснением на каждом корешке, он резко вдыхает, а затем проводит рукой по взъерошенным каштановым волосам.
После чего опускает руку, расправляет плечи и поворачивается ко мне:
– Анника попросила узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь. Того, что поможет тебе чувствовать себя здесь как дома.
Я задумываюсь на мгновение, а затем выпаливаю:
– Если она чувствует себя виноватой за произошедшее ранее, то передай ей, что мне не нужен подарок с извинениями. Она беспокоилась о своей семье. И я понимаю это, хоть и не согласна с ее методами.
– И все же ты злишься.
Он расхаживает по комнате как человек, которого слишком долго держали взаперти, и с отвращением взирает на скромную обстановку.
– Неужели ты бы не поступила так же, чтобы защитить тех, кто тебе дорог?
Я пожимаю плечами:
– Хочется надеяться, что я смогла бы защитить их, не причиняя вред другим людям.
– Выживание и благородство редко идут рука об руку. – Гил останавливается и склоняет голову, отчего тени под его глазами становятся темнее. – Иногда приходится совершать плохие поступки ради благой цели.
– Ну, мне не нравится подобный подход, – отвечаю я.
– Возможно, но ты должна оценивать все возможности.
Я вздрагиваю от его слов. Неужели это цена выживания в Бесконечности? Мы должны пожертвовать частичкой своей человечности, чтобы продолжать существование?
Это кажется мне неправильным. Герои должны быть самоотверженными. Они не причиняют вреда невинным, прикрываясь желанием выжить. Во всех историях, что я когда-либо читала, герои побеждали, совершая хорошие поступки.
Но, думаю, здесь все по-другому.
Я опускаюсь на постель и пытаюсь представить себе, что стеганое одеяло подо мной именно то, каким я накрывала кровать при жизни. Но эти маленькие воспоминания – обыденные детали, на которые обычно не обращаешь внимания, – утекают, словно вода сквозь пальцы.
Воспоминания уже исчезают.
Как скоро я позабуду свою семью?
Я быстро стираю слезу со щеки, но Гил замечает ее. Он не смотрит на меня, как на незнакомку. Нет, он смотрит так, словно уже знает меня, хотя ему этого совсем не хочется.
– Все станет проще, как только ты поймешь, что умерла, – говорит он.
– Я знаю, что я умерла, – чересчур резко отвечаю я из-за того, что стараюсь отстоять свою точку зрения. – Но это не означает, что я с этим примирилась.
Так много вопросов, на которые мне никогда не получить ответы, – о прежней жизни и людях, которых я покинула. Я не увижу, как растет Мэй и каким человеком она станет. И как старятся родители. Не увижу их с седеющими волосами, старческими рябыми руками и с морщинами на лице от смеха. Надеюсь, я не отняла у них смех и радость. Надеюсь, они продолжат наслаждаться жизнью, несмотря на то что я этого сделать не смогу.
И Финн. Какое будущее его ждет? Он поступит в колледж? Найдет себе лучшего друга? Обзаведется семьей, с которой я никогда не познакомлюсь?
Мне никогда этого не узнать. И все из-за незнакомца, лица которого я даже не видела.
– Кто он? – спрашивает Гил, вырывая меня из мыслей.
И меня тут же охватывает смущение. Он видел мои сны и знает о Финне. Может, мне не следует говорить с ним о Финне, но я настолько отчаялась, что просто не в силах сдержаться. Мне необходимо высказаться. Поделиться своими чувствами.
Оплакать собственную смерть.
– Он… – начинаю я, но останавливаюсь, не зная, что сказать.
«Друг» не описывает, насколько он был важен для меня, а назвав Финна «своим парнем», я совру.
Наши отношения с Финном похожи на неоконченное предложение или недописанную картину.
Я умерла до того, как у нас появилась возможность стать теми, кем мы хотели.
– Это уже не имеет значения, – наконец говорю я. – Сейчас он лишь человек, которого впереди ждет целая жизнь. Целая жизнь воспоминаний, которые со временем сотрут те, что связаны со мной. И я останусь лишь крошечным мгновением. Разве это не жестоко? Что ты умираешь молодым, а все, кого ты любишь, вскоре находят себе новых любимых. А ты продолжаешь влачить существование в загробной жизни, понимая, что твой любимый человек постепенно занимает важное место в жизни кого-то другого.
У меня перехватывает дыхание. И я жду от Гила какой-нибудь исповеди, которая заставит меня почувствовать себя лучше.
В обсуждении моей смерти нет ничего успокаивающего.
Губы Гила дергаются:
– Я спрашивал о человеке, стрелявшем в тебя.
– Ох. – Щеки опаляет жар, который я стараюсь подавить. – Я его не знала. Он решил ограбить магазин на автозаправке и… – Голос начинает дрожать, и мне приходится остановиться, чтобы успокоиться. – Он забрал у меня то, что я никогда не смогу получить обратно. Так мне остается только притвориться, что его никогда не существовало.
– Так вот как ты побеждаешь своих врагов? Не обращая на них внимания?
– Нет, – огрызаюсь я. – Но я не могу вернуться в прошлое. А даже если бы и могла, я не боец. У меня нет способностей, как у вас.
Я вспоминаю пистолет, девочку и ту долю секунды, за которую мне потребовалось принять решение. «Я не смогла бы его остановить», – мысленно твержу я, надеясь, что от этого мне станет легче.
Гил снова подходит к книгам и проводит пальцем по одному из корешков, словно перебирает воспоминания.
– Ну, у нас ни у кого нет сил. Мы просто научились манипулировать окружающим миром. Некоторым из нас, естественно, это дается легче, чем остальным, но всему можно научиться. – Он замолкает на мгновение, а затем поворачивается ко мне: – Ты тоже научишься.
– Если Офелия создала это место, как мы можем повлиять на него? – заправив волосы за уши, любопытствую я. – Разве она не создала защиту, которая помешает людям стать сильнее?
– Ты бы предпочла, чтобы мы не могли дать ей отпор?
– Конечно, нет, – взволнованно отвечаю я. – Просто пытаюсь понять, как устроена Бесконечность.
И как я могу приспособиться.
Гил вздыхает так, будто ему приходится объяснять простые истины.
– Офелия не создавала Бесконечность. Ее создали люди. Офелия может возвести сколько угодно дворцов, но не сможет помешать нам взаимодействовать с этим миром.
– Только если мы не примем таблетку, – помрачнев, напоминаю я.
Он кивает:
– Сердце Бесконечности в первую очередь принадлежит людям. И так будет всегда. И это еще одна причина, почему Офелия так сильно нас ненавидит. Без людей Бесконечность перестала бы существовать.
– Она не сможет выжить без нас. – Я замолкаю, составляя отрывки информации, словно детали большой головоломки. – А значит, она не до конца свободна.
Гил напрягается:
– Какое значение имеет ее свобода?
– Разве… разве не поэтому она пришла в Бесконечность? Разве не этого она хочет?
– Она хочет лишь уничтожить человеческий разум. Но у нее не получится сделать это, не навредив себе – по крайней мере, пока в герцогстве Смерти не найдут выхода, – поэтому она решила завладеть нашим разумом и превратить нас в рабов. – Он отворачивается от книжной полки. – Жителей Поселения не волнуют причины, по которым Офелия появилась в Бесконечности. Она – вирус, и ее нужно остановить.
Внутри у меня появляется странное сопротивление, причины которого мне непонятны. Я прекрасно осознаю мотивы жителей Поселения и сколько боли они испытали от рук Колонистов. Но еще вчера я просила Офелию посмотреть прогноз погоды, а сегодня меня призывают присоединиться к людям, которые надеются однажды ее убить.
Я не говорю, что жители Поселения не должны сопротивляться, но что они подразумевают под словами «уничтожить Офелию»? Для нее это будет сродни убийству? Разве не стоит относиться к убийству ИИ так же плохо, как к убийству другого человека? Кто будет судить ее и приводить наказание в исполнение?
У меня украли жизнь. И я знаю, каково это. Так что никому не пожелаю подобной несправедливости. Возможно, даже Колонистам.
Так что признание срывается с моих губ еще до того, как я успеваю остановить себя:
– Знаю, Анника хочет, чтобы я стала сражаться вместе с вами, но не уверена, что смогу это сделать. Я не хочу нести ответственность за то, что отняла чью-то жизнь. – Я делаю глубокий вдох, а затем едва слышно добавляю: – Даже если на это есть веские причины.
– Даже если считается, что Колонисты фактически неживые?
Я не отвожу взгляда:
– Технически и мы неживые. Так чем мы отличаемся от них?
На его лице застывает смесь удивления и обиды:
– Если ты считаешь, что тебе будет лучше по другую сторону баррикад, тебя никто не держит, – заявляет он, и в его голосе слышатся ледяные нотки.
Мое лицо вспыхивает. Я не просто переступила границы. Я перепрыгнула их.
– Прости. Я не хотела…
Я замолкаю, жалея, что не могу забрать свои слова обратно. Одно дело строить свои предположения о мире, о котором мне ничего неизвестно, а другое – высказывать их. Особенно единственному человеку в Поселении, которому удалось сбежать из герцогства Войны.
– Я устала. И не понимаю, что говорю, – продолжаю я, надеясь сгладить ситуацию.
Это не совсем правда, но и не ложь. Трудно сосредоточиться на чем-то, когда кажется, будто мозг разрывается на тысячи разных кусочков.
Гил шагает через комнату, радуясь предлогу уйти, но останавливается в дверях.
– Поспи, если тебе этого хочется. Анника просит тебя прийти завтра на арену. Она считает, что ты уже готова к испытанию.
– К чему? – с колотящимся сердцем переспрашиваю я.
– Если ты хочешь выжить в Бесконечности, тебе нужно научиться контролировать свой разум. И завтрашняя проверка поможет нам определиться, как лучше тренировать тебя, – объясняет он сквозь стиснутые зубы. – Пусть ты и не хочешь сражаться, но, возможно, сможешь быть нам полезна в чем-то другом.
Когда он уходит, я подхожу к книжной полке и отыскиваю книгу, которая его так заинтересовала. Это экземпляр «Графа Монте-Кристо». Интересно, Гил видит себя пленником, который сбежал из заточения, чтобы отомстить? Возможно, и мне следует примерить на себя эту роль. Но я не хочу.
Меня не волнует месть. Я просто хочу чувствовать себя в безопасности.
Я раскрываю книгу, ожидая увидеть текст, но, к моему удивлению, внутри пустые страницы. Словно эту книгу никогда не писали.
История, затерянная во времени. Затерянная в воспоминаниях.
Потому что прошлое когда-нибудь забудется. Будь то книги, картины или боль. Однажды я позабуду ту короткую жизнь, которую прожила. И, возможно, позабуду людей, которые были мне дороги.
Это должно меня напугать, но не пугает. Я не уверена, что хочу провести тысячу жизней, скучая по семье и понимая, что наша новая встреча будет означать, что с ними случилось что-то плохое.
Я не хочу, чтобы кто-то из моей семьи погиб. Не хочу, чтобы они попали сюда.
Так, может, если я забуду о них, это будет к лучшему? И это поможет мне выжить?
Интересно, хватит ли бесконечности, чтобы исцелить разбитое сердце?

Глава 9
Малая арена находится за одной из кривых построек Поселения. Это вырытая в земле яма, по форме напоминающая амфитеатр и уходящая вглубь на несколько ярусов. Незнакомые люди собираются на трибунах, болтая друг с другом и время от времени с любопытством бросая взгляды вниз, на ринг, где стоит длинный деревянный стол.
На нем лежат три предмета. Слева – воронье перо, по центру – пустая чаша, а справа – закрытая шкатулка.
Пока я спускаюсь по лестнице, незнакомые люди подбадривают меня комплиментами и добрыми пожеланиями, отчего мои щеки краснеют. Они относятся ко мне так, будто я уже стала одной из них, но как это возможно? Они все прошли через это и знают правила.
А меня не покидает чувство, будто я приступаю к игре, в которую не знаю как играть.
Анника ждет меня за столом. Между ее косами виднеется желтый шарф, а плечи прикрывает та же поношенная куртка, что и раньше. Но сегодня в ее глазах больше надежды, чем настороженности.
Я останавливаюсь перед чашей, а затем смотрю на перо и закрытую шкатулку.
– Не переживай, – говорит она. – Это простое испытание, которое позволит определить, что легче поддается твоему разуму.
Я бросаю взгляд на собравшихся:
– Если все так просто, то зачем они собрались здесь?
– Я же говорила тебе, что у нас давно не было новеньких. – Анника прослеживает за моим взглядом. – И ты всех заинтересовала.
На краю арены появляется несколько знакомых лиц. Глаза Тео и Шуры горят от возбуждения. Ахмет и Ен кивнули мне и помахали рукой, выражая свою поддержку. Рядом с ними оказался и Гил. Он скрестил руки на груди, насупил брови и смотрел на плавающие фонари, словно желал оказаться в каком-нибудь другом месте.
– Судя по всему, не всех, – бормочу я себе под нос и снова перевожу взгляд на стол.
Анника сцепляет руки.
– Большинство живущих в Поселении делятся на три категории: заклинатели, укрыватели и инженеры. Заклинатели используют свой разум для поиска сил. Они могут призывать элементы и заставлять объекты передвигаться. А при должном количестве тренировок прекрасно сражаются в бою. Укрыватели одарены способностью создавать иллюзии. Они могут изменять свою внешность и становиться невидимыми даже для Колонистов. А инженеры прекрасно умеют изменять этот мир. Они – наши изобретатели, строители, и, возможно, именно благодаря им мы сможем победить в этой войне. – Она опускает подбородок, а ее глаза блестят. – Готова узнать, на что способно твое сознание?
Я обвожу взглядом каждый предмет:
– Что мне нужно сделать?
– Подними перо. Покажи спрятанный в чаше предмет. Открой шкатулку. – Анника внимательно смотрит на меня. – И сделать это необходимо только силой разума.
Я морщусь:
– Я должна сделать все?
– Мы не ждем от тебя невозможного и не предъявляем к тебе завышенных требований, – спокойно объясняет Анника. – Мы просто хотим, чтобы ты попробовала. Любой отклик, пусть и незначительный, будет показателен. – В уголках ее глаз появляются морщинки. Признаки возраста, которого мне уже никогда не достигнуть. – Но помни, даже если твой разум сейчас проявит только одну способность, это не означает, что ты не сможешь развить другие. Это лишь отправная точка, а мы в дальнейшем поможем тебе раскрыть весь твой потенциал.
Я смотрю на каждый предмет, пытаясь понять, тянет ли меня к какому-то из них сильнее, чем к другим. Но ничего не ощущаю. На кончиках моих пальцев не появляется аура света или магической энергии. У меня не учащается пульс, а по телу не расползаются мурашки. Я не ощущаю себя способной на что-либо вообще.
Прекрасно понимая, что все собравшиеся на арене наблюдают за мной, чтобы узнать, удастся ли мне оправдать звание Героя, я невольно съеживаюсь.
«Перестань сомневаться в себе и сделай уже что-нибудь. Хоть что-то!» – возмущается мой разум.
Я встаю перед пером и пытаюсь отбросить все сомнения. Делая размеренные вдохи, я сосредоточиваюсь на его форме и ничтожном весе. Оперение переливается радужными красками, как масло на свету, но само перо не двигается.
Оно остается лежать на деревянном столе, словно прибитое.
Нахмурившись, я пробую воздействовать на него еще раз. И еще. И еще.
Я поднимаю глаза на Аннику и по ее взгляду понимаю, что она еще не поставила на мне крест.
Сделав глубокий вдох, я переступаю вправо и поднимаю дрожащую руку над чашей. Затем вожу рукой из стороны в сторону, пытаясь приподнять завесу, но ничего не проявляется. Я прочищаю горло и повторяю движение еще несколько раз.
– Что-то уже должно было случиться? – В моем голосе слышится мольба.
Анника хмурится, но ободряюще кивает мне:
– Попытайся еще раз, Нами. Сосредоточься.
Я старательно концентрируюсь на скрывающей ее содержимое вуали, представляя, что поднимаю ее, словно одеяло, чтобы заглянуть под нее. Но слишком сильно взмахиваю рукой и невольно задеваю край чаши, отчего та покатилась по столу.
– Простите! – восклицаю я, инстинктивно бросаясь к столу.
Но из-за переживаний мои ладони вспотели, поэтому чаша выскальзывает у меня из рук и падает на посыпанный гравием пол и разлетается на куски. Из-под вуали выкатывается яблоко и останавливается у моих ног.
Переволновавшись из-за случившегося, я поворачиваюсь к толпе и тут же понимаю, что мне не стоило этого делать. И внезапно все мои органы чувств включаются. Уши заполняют приглушенные голоса зрителей, которые отдаются в голове эхом с громкостью стрекота цикад. Глаза режет разочарование на их лицах.
Я не та, кого они ожидали увидеть.
Гил сурово смотрит на меня с края арены. Непонятно, то ли он раздражен, что я доказываю свою бесполезность, то ли злится, что затягиваю эту проверку.
Я перемещаюсь к запертой шкатулке и упрямо сжимаю кулаки. Мысли несутся, словно разноцветные вихри, за которые невозможно ухватиться. «Это еще не конец. Попробуй еще раз», – уговариваю себя я.
Закрыв глаза, я вспоминаю, как выталкивала осколок из ноги. Как воздействовала на реальность.
Представляю, как поворачивается ключ и как в ответ щелкает замок. «Сделай это реальным, – призываю я. – Сделай так, чтобы это сработало».
Я открываю глаза. Но шкатулка стоит на том же месте, а крышка закрыта. И заперта.
– Я не могу ничего сделать, – смиренно признаюсь я.
По толпе пробегают шепотки. Несколько людей встают со своих мест и поднимаются по лестнице, понимая, что представление окончено. Но некоторые продолжают сидеть. Думаю, этим они хотят меня поддержать, но мне становится только хуже.
Анника проводит рукой над осколками чаши, и они поднимаются в воздух, подплывают ко мне, а затем опускаются на стол. Еще одно движение руки, и осколки соединяются, пока не остается ни одной трещинки.
Чувствуя, как горят уши, я поднимаю яблоко и кладу его обратно в чашу.
– Нечасто встречаются люди, которые совершенно не могут контролировать свое сознание, – спокойно признается Анника, разрушая повисшую тишину. Взгляд ее янтарных глаз встречается с моим. – Возможно, тебе стоит задать себе самой вопрос: «А хочешь ли ты этого?»
Я перевожу взгляд на стол.
– Как я могу этого хотеть? – охрипшим от переизбытка эмоций голосом спрашиваю я. – Меня вообще не должно быть здесь. Я должна быть жива.
Анника обходит стол и кладет руку мне на плечо.
– Смерть принять трудно, даже когда мы считаем, что по ту сторону нас ждет рай. Но, попав сюда, ты очутилась на поле битвы. – Она улыбается. – Так что неудивительно, что ты растерялась.
– Я провалила ваше испытание, – с грустью отмечаю я.
– Но это не означает, что ты не можешь попытаться еще раз.
К нам подходят Ахмет, за ним Тео и Шура. Взъерошенные волосы Ахмета аккуратно причесаны, но взгляд такой усталый, будто он давно не отдыхал.
– Тебе просто нужна небольшая помощь. И немного времени.
– Верно, – соглашается Шура. Ее розовые волосы собраны в неряшливый пучок. – Но ты хотя бы смогла сдвинуть чашу. Было бы намного неудачнее, если бы вообще ничего не смогла сделать… что? Почему вы так на меня смотрите? – Она хмурится и смотрит в широко раскрытые глаза Тео.
Я вздыхаю:
– Я задела чашу рукой. Так что это не считается.
Шура бормочет извинения и закрывает рот рукой.
– Не переживай. Мы не бросим тебя, – говорит Тео. – Теперь ты одна из нас.
Анника кивает.
– Он прав. Сопротивление будет ждать столько, сколько нужно.
Мои плечи опускаются. Под их взглядами я не могу избавиться от ощущения, что они видят перед собой кого-то другого. Того, кого не существует. Кого-то сильного и способного сражаться, когда придет время.
Но я не хочу сражаться. И если появление способностей означает, что мне придется учавствовать в войне, то, возможно, не так уж и плохо, что я провалила испытание Анники.
Я сжимаю губы, опасаясь, что, если признаюсь в своем страхе, он совершенно выйдет из-под контроля.
– Знаешь, ты могла бы попрактиковаться с привычными тебе вещами, – предлагает Шура, а ее серые глаза устремляются к Аннике. – Мама научилась контролировать свое сознание, выращивая цветы.
– А я – пока пытался зажечь свечу, – говорит Тео. – Мы можем принести коробку с разными вещами к тебе в комнату и поискать там что-нибудь подходящее.
– Если вы и дальше будете ходить вокруг нее на цыпочках, она ничему не научится, – резко обрывает его Гил.
Я поднимаю глаза. Гил стоит рядом с Ахметом, его шоколадные волосы зачесаны набок, а руки спрятаны в карманах. Наши взгляды встречаются, и у меня по шее расползаются мурашки.
Тео скрещивает руки на груди:
– И что ты предлагаешь? Бросить ее в колодец, где она будет биться, пока не сдастся?
Гил пожимает плечами:
– Ты удивишься, как быстро люди постигают новое, когда им не оставляют выбора. – Он замолкает на мгновение. – Но, думаю, ее можно слегка похвалить. Уверен, внутри ее идет борьба.
Мои щеки краснеют. Это не комплимент, а способ назвать меня трусихой. И, наверное, в этом есть и моя вина, с учетом того, что я ему наговорила.
– Если ты хочешь помочь с ее обучением, мы будем только рады, – предлагает Анника, сверля его взглядом.
Но Гила это не пронимает.
– Возможно, в другой раз. Я ухожу. – Он поворачивается к Ахмету. – Решил перед отъездом узнать, не нужно ли тебе что-то.
– Уходишь? – навострив уши, переспрашиваю я.
Он произнес это так небрежно, словно собрался сходить в магазин за молоком. Словно выход за пределы Поселения не несет никакой опасности.
Наверное, став бойцом, меньше боишься сражений.
Или война просто притупляет страх.
– Покопаться в мусоре. Поискать материалы, – говорит он, равнодушно взирая на меня.
– А ты не можешь создать их? – Я оглядываюсь на разномастные дома. – Разве вы не так построили Поселение?
– Мы еще не разобрались, как создавать что-то из воздуха, – спокойно объясняет Ахмет. – Но некоторые из нас умеют изменять предметы.
Он протягивает руку к перышку, оно вздрагивает, а затем распадается на крошечные частички. Они искривляются и скручиваются, пока передо мной не оказывается совершенно другой предмет.
Это кинжал.
Если Ахмет с такой легкостью может создать оружие, то на что способны Колонисты?
Я медленно протягиваю руку и обхватываю пальцами рукоятку. Удивительно, насколько естественно она ощущается в моей ладони. Будто ей там самое место. Я наклоняю серебристое лезвие вбок и ловлю в нем свое отражение. Темные глаза наполнены печалью от осознания, что мне предстоит стать убийцей.
Я вздрагиваю.
– Он еще не закончен. – Ахмет подходит ко мне и, протянув руку, прижимает большой палец к лезвию. – Видишь? Он тупой. Потому что сложно учитывать при создании такие мелочи. Они отнимают слишком много сил. – Он поворачивается к Гилу: – Я буду рад всему, что ты найдешь. Но, прошу, будь осторожнее.
– Я всегда осторожен, – отвечает Гил и, кивнув на прощание, шагает к лестнице арены.
Ахмет кладет тупой нож на стол, я же начинаю теребить рукав, вспоминая, как Тео стоял посреди красной пустыни, дожидаясь, пока к нему приблизятся вражеские летуны. Он казался воплощением необузданной силы. Но как бы я ни старалась, у меня не получается представить себя в подобной роли. Я не боец. Я не хочу никому причинять боль.
Но при этом не хочу, чтобы кто-то причинил боль мне.
Возможно, этот мир не казался бы мне таким пугающим, если бы я знала, как защитить себя.
Я перевожу взгляд с Ахмета на остальных:
– А у вас хватит оружия, чтобы остановить Колонистов?
– Его хватит, чтобы замедлить их, – уточняет он. – Но только при правильной подготовке. Колонисты более живучи, чем люди. Они прекрасно владеют собственным сознанием, что делает их гораздо сильнее нас. Но если не дать им отпор, придется убегать, чтобы не попасть в плен.
Я вспоминаю город, который видела на голограмме – замысловатые конструкции, созданные единственной королевой. Может, мне не стоит делиться своими сомнениями, но и сдерживаться я больше не могу. Мне страшно, и я хочу, чтобы кто-нибудь заверил меня, что все наладится. Что все будет хорошо. Что будущее не так мрачно, как мне представляется.
– Как мы сможем победить того, кто освоил этот мир лучше нас?
Вздохнув, Ахмет кладет руку на кинжал и превращает его обратно в воронье перо.
– У каждого есть слабое место. Даже у Офелии. – Его взгляд скользит ко мне, а затем он кивает, словно подтверждая, что это будет нелегко. – Когда-нибудь мы отыщем его и обратим против королевы.
– А до тех пор будем тренироваться, – говорит Анника. – Чтобы быть уверенными, что сегодня мы сильнее, чем были вчера.
– И не переживай насчет испытания, – добавляет Тео. – Я видел, как ты исцелила себя, а значит, со временем научишься владеть своим разумом.
Я смотрю на воронье перо, чашу и запертую шкатулку. Он пытается приободрить меня. Поднять мне настроение.
Вот только я не уверена, что хуже: не иметь силу вообще или когда-нибудь обрести ее.

Глава 10
Я сжимаю фитиль от свечи в пальцах, вызывая в памяти ощущение жара. Белый песок под летним солнцем. Кружка свежезаваренного чая в руках. Дыхание костра и языков пламени, танцующих над тлеющими углями.
Пламя.
Я представляю себе огонь. Взываю к нему. Мощные, ярко-оранжевые, мерцающие ленты в воздухе.
Но когда я отпускаю фитиль, то, как обычно, не вижу ни единого намека на пламя.
Я вздыхаю и подтягиваю колени к груди. Пол шуршит подо мной, напоминая о том, насколько опасен этот мир. Что каждая моя неудача увеличивает мой долг перед Поселением.
Возможно, это единственное здесь безопасное место для людей, но я не чувствую себя в безопасности в окружении стольких незнакомцев. И я не сомневаюсь, что не выживу в Бесконечности в одиночку. Что я буду делать, если столкнусь с Колонистом один на один? Черт побери, да моя любимая игра Animal Crossing[6 - Animal Crossing – симулятор жизни на платформе Nintendo, где главный герой живет в деревне с антропоморфными животными.]. И мне нечего противопоставить Терминатору.
В этом мире недостаточно быть самой собой. Я лишилась предыдущей жизни, и если не придумаю, как защитить себя, то и здесь недолго протяну. Вот только, если не считать новой одежды – свободного свитера, черных брюк и кожаных сапог, которые мне дала Шура, – я осталась такой же. Совершенно обычным человеком без каких-либо экстраординарных способностей.
И попытки передвигать предметы силой мысли или превращать их во что-то иное даются мне не так просто. Потому что каждый раз, когда я пытаюсь обратиться к своему разуму и терплю неудачу, мне кажется, будто передо мной вновь стоит тот бандит, из его пистолета летит пуля, и я невольно сжимаюсь в ожидании удара, который отправит меня в темноту.
Так что я чувствую себя не только беспомощной, но и потерянной.
Я провожу пальцами по запястью, успокаивая внезапно появившийся зуд. И мои мысли возвращаются к Офелии. Старой Офелии. Той, которую, как мне казалось, я знала.
Возможно, именно в этом моя первая ошибка – в уверенности, что я что-то знаю об искусственном интеллекте.
Я прижимаю большой палец к тому месту, где мог бы находиться экран O-Tech. Наверное, меня можно считать ужасным человеком, раз я нахожу в этом что-то утешительное, но что еще у меня есть в этом мире? Я не могу обнять Мэй, или посмотреть, как папа рисует в подвале, или приготовить ужин с мамой. Я не могу позвонить Финну и позвать его посидеть под звездами, а затем поделиться с ним своими секретами, зная, что он никому их не расскажет.
Здесь даже нет папиных комиксов, которые, пусть и ненадолго, могли бы перенести меня в другой мир. Подарить мне тридцать минут, во время которых я бы могла стать героем, злодеем или любым другим персонажем. «Токийский цирк» был моим спасением. Моей потайной дверцей в другой мир.
И раз уж воспоминания об Офелии облегчают боль, стянувшую грудь, то неужели я поступаю плохо, держась за них?
Я представляю экран на своем запястье с вереницей слов, которые привыкла слышать. Обнадеживающих, дарующих чувство безопасности.
– Со мной все будет в порядке? – шепчу я в темноту… Офелии, которой нет.
И представляю, как она отвечает. Представляю ее голос.
А затем закрываю глаза и на одно безрассудное мгновение хочу, чтобы это стало реальностью. И вдруг что-то тянет меня вперед, словно металлические когти вцепляются в грудную клетку. Задохнувшись от ужаса, я пытаюсь открыть глаза, вырваться из хватки, но мне не удается даже пошевелиться. Тело окаменело, застыло, словно больше не принадлежит мне.
Меня охватывает страх. Я пытаюсь закричать, но все звуки заглушаются силой, которую мне не удается взять под контроль.
Мысли путаются. И на мгновение мне кажется, что я превратилась в огонь, пылающий в Бесконечности. Комету, летящую над горами через галактики и миры. Но потом все замирает, а мир теряет все цвета и формы.
И я оказываюсь посреди пустоты.
Медленные, опасливые выдохи вырываются изо рта, эхом отдаваясь во всем теле.
Где я? Что это за место?
Я поворачиваюсь и делаю несколько шагов. Они даются мне тяжело, словно меня окружает вода, но вокруг лишь темнота.
– Эй! – кричу я, но в этот раз ответом мне служит полнейшая тишина, даже эха не слышно. – Здесь есть кто-нибудь?
Я прижимаю руку к запястью, вспоминая, как отчаянно желала утешения. И, несмотря на все, что мне рассказали в Поселении, мне хотелось поговорить именно с ней.
Что я наделала?
Вдали вспыхивает свет.
Я направляюсь к нему, чувствуя, как с каждым шагом головная боль становится все сильней. Так что я не сразу понимаю, что это не свет. А женщина, на бритой голове которой вызывающе мерцает серебристый венец.
Она разговаривает с кем-то, кого я не вижу. А когда начинает расхаживать из стороны в сторону, до меня доносятся шорох платья и стук каблуков по каменному, невидимому для меня полу. Она взмахивает рукой, видимо, отпуская собеседника, а затем садится. Но для меня все выглядит так, словно она парит на воздушном троне. Призрачная принцесса в свободном платье цвета индиго с рукавами, напоминающими лепестки орхидеи.
Нет, не принцесса. Королева.
Она поворачивает голову налево, продолжая говорить с кем-то, чей голос доносится словно издалека. Будто прерываясь. Странно, но королеву я вижу и слышу прекрасно, а вот ее окружение скрывает темнота.
Наверное, мне все это кажется. Не верю, что это реально. Потому что это означает, что я смотрю на…
Кожа на запястье начинает зудеть.
Ужас охватывает меня, заставляя отступить. И я отхожу от женщины – от этого образа, который смогла как-то вызвать. Но стоит мне сделать шаг, как по поверхности воображаемой воды расходится рябь.
Шея Офелии щелкает, как у насекомого, а взгляд устремляется ко мне. Сквозь меня.
И я замираю, боясь вздохнуть.
Она наклоняет голову набок, и черные глаза выпытывают у мира ответ. А когда она начинает говорить, то ее голос пробирает меня до костей и расползается по венам, словно змея.
– Я знаю, что ты там, – говорит Офелия знакомым голосом. Голосом той, что я когда-то считала своей подругой. Но он тут же сменяется шепотом: – Я чувствую тебя.
«Убирайся оттуда! – кричит мой разум. – Сейчас же!»
Я разворачиваюсь, чтобы убежать оттуда, но мир вновь хватает меня когтями и утягивает к звездному пламени, несмотря на мое сопротивление. Меня вновь охватывает чувство полета, которое резко обрывается тьмой. Ее щупальца пробираются глубоко в мой разум, но в этот раз я ощущаю спокойствие.
Я с трудом открываю глаза и втягиваю воздух.
Я вновь оказалась в своей комнате и все так же прижимаю колени к груди, словно вообще никуда не переносилась.
Когда я поднимаюсь, мне приходится хвататься за кровать, стены и стол – за все, на что только можно опереться, – потому что мне кажется, будто мир перевернулся вверх дном.
Я не понимаю, что только что произошло. Не понимаю, что я сделала.
Да и не привиделось ли мне это?
Я боюсь смотреть на свое запястье, но все еще чувствую прикосновение призрачных пальцев к коже. Ласку. Напоминание.
Взгляд черных глаз Офелии вспыхивает в моей голове, но я зажмуриваюсь, старательно отгоняя малейшее воспоминание о них. Сейчас они мне точно мерещатся, а вот раньше… В том черном пустом пространстве? Это была она.
Я ощущала ее, словно она хозяйничала в моем разуме, как у себя дома. И, возможно, так оно и было.
Я позвала чудовище, а оно откликнулось. Прошла туда, куда не следовало даже заглядывать. Открыла дверь, которую нельзя было открывать.
И столкнулась лицом к лицу с Королевой Бесконечности.

Глава 11
Я расхаживаю по комнате, стараясь сдержать нервную дрожь. Мне следует рассказать кому-нибудь о случившемся. И увиденном. Но каждый раз, когда я тянусь к двери, каждая клеточка моего тела кричит: «Остановись».
Я сильно рисковала. И знаю это. Я поддалась горю и невольно потянулась к чему-то знакомому. Потянулась к Офелии, как делала это тысячи раз прежде.
Но она больше не запрограммированный голос, раздающийся из коробочки с металлом и микрочипами. Она настоящая. У нее есть тело, лицо, разум. Если бы не черные глаза и идеальные, симметричные черты лица, то она выглядела бы как человек.
И каким-то образом наши разумы оказались связаны. Не знаю, что именно произошло: я отыскала путь в ее сознание или пригласила в свое, но она почувствовала, что я рядом. Наблюдала за ней. Она знала, что я там, хотя я не произнесла ни слова. Могла ли она наблюдать за мной? Видит ли, где я нахожусь? Может ли почувствовать сопротивление, бурлящее вокруг меня?
Неужели я подставила всех жителей Поселения, сама не ведая того?
Ожидание – настоящее мучение. Я жду, что стены сарая рухнут, а армия Колонистов хлынет в туннели. Жду, когда они нападут на Поселение и все узнают, что это я привела врага к ним.
Потому что это я во всем виновата.
Как долго мне удастся хранить эту тайну? Ведь жители Поселения заслуживают знать правду. Может, у Анники еще есть время отвести людей куда-нибудь еще. В какое-нибудь безопасное место.
Сердце сжимается в груди, а правда душит. Идти больше некуда.
Как я расскажу остальным, что в одиночку разрушила их дом? Что через несколько мгновений их свободная жизнь закончится? А может, не стоит им говорить и оставить их в блаженном неведенье на какое-то время?
Так я и поступаю, но всю ночь продолжаю расхаживать из стороны в сторону, ожидая худшего.
Но ничего не происходит.
* * *
Я храню свой секрет и тренируюсь каждую свободную минуту. По большей части потому, что это помогает отвлечься. Но сгораю от чувства вины из-за случившегося и того, что я никогда не решусь рассказать об этом.
Я позвала Королеву Офелию, и она ответила мне.
Жители Поселения все еще считают, что у меня нет никаких способностей, а я продолжаю молчать о том, что видела Офелию. И, уж конечно, не спрашиваю, что это означает и случалось ли подобное с кем-нибудь. Потому что они захотят узнать, когда это случилось. И как. И почему мне потребовалось так много времени, чтобы признаться в этом.
Когда Гил решил, что я защищаю врага, то был готов сам отвести меня в герцогство Войны. А что скажут другие, если узнают, что где-то в глубине души я действительно скучаю по Офелии?
Я не могу рисковать потерять их доверие, ведь именно они охраняют Поселение от Колонистов.
Не говоря уже о том, что из-за меня они становятся уязвимы. И эти стены уже не даруют былой безопасности. Если я не отыщу способа укрепить свое сознание, то могу связаться с ней еще раз. А так рисковать нельзя, ведь речь о королеве.
Но мой разум подводит меня снова и снова. Я все еще не могу заставить шевелиться перо, или зажечь свечу, или скрыть от глаз даже крошку.
Думаю, остальные поняли то, что я знала с самого начала: отказ от таблетки не делает меня Героем. Что Колонистам не стоит меня бояться. Что когда Поселение решится начать войну, я не брошусь на передовую, а спрячусь за спинами остальных.
* * *
Голограмма герцогства Победы медленно демонстрирует районы. Я вожу рукой над изображением, вращая карту, пока не останавливаюсь на башне из стекла и камня, окруженной чистым белым снегом.
Я потратила на изучение карт несколько дней, пытаясь разобраться в Бесконечности. Ахмет говорит, что голограмма работает как компьютер, но, думаю, он просто попытался упростить ее структуру для моего понимания. Потому что все намного сложнее, чем ввод команды и ожидание результата. Чтобы контролировать ее, мне необходимо использовать свой разум.
А для этого требуется доверие, которое я до сих пор не готова почувствовать.
Я закрываю глаза. Может, поэтому мне так тяжело? Потому что я все еще борюсь со смертью, вместо того чтобы принять ее?
Я не хочу оставаться такой слабой. Но при этом не знаю, как принять то, чего не хотела изначально. «Хватит быть такой эгоисткой, – шипит мой разум. – Ты не единственная в Бесконечности, кто умер внезапно».
Разочарованно взмахнув рукой, я заставляю голограмму развеяться. Мой взгляд скользит по комнате, и я замечаю у другого конца стола Гила.
– Не… не знала, что здесь кто-то есть, – взволнованно говорю я.
Он смотрит на пустой стол, над которым еще пару мгновений назад возвышалось герцогство Победы, словно хочет, чтобы одним взмахом руки можно было бы разрушить его до основания.
– Тебе следует поискать новое тайное место. Эта комната – одна из самых часто посещаемых в Поселении.
– С чего ты решил, что я прячусь?
Он передвигается, словно призрак, вдоль стола, пока не оказывается в нескольких шагах от меня. Неудивительно, что я не слышала, как он вошел.
– Ты пришла сюда не для того, чтобы тренироваться. Кстати, слышал, все идет так, как я и ожидал.
– Мне это дается нелегко, – нахмурившись, оправдываюсь я. – Но я пытаюсь.
– Если бы это было легко, мы бы не проиграли войну.
– У меня сложилось впечатление, что жители Поселения не считают войну оконченной.
Рот Гила кривится в едва заметной ухмылке:
– Неужели ты хоть чему-то научилась?
Плечи невольно напрягаются, а я ругаю себя за то, что так много болтаю. В Поселении и так знают обо мне больше, чем мне бы хотелось. А мне бы хотелось, чтобы чувства, которые я испытываю в загробной жизни, оставались только моими.
Но Гил смотрит на меня так, будто не имеет значения, сколько стен я пытаюсь возвести вокруг себя. Потому что он видит меня насквозь.
Я рассматриваю линии на столешнице.
– Я пришла сюда не для того, чтобы спрятаться. А чтобы попытаться понять.
Он молчит, словно ему неинтересно, но я продолжаю:
– Чтобы перестать чувствовать себя чужой в этом мире, мне нужно узнать его получше.
Гил взмахивает рукой, и голограмма появляется вновь. Снег серебрится в свете огней, пока он скользит взглядом по изображению башни из стекла.
– Я все еще пытаюсь понять, как пользоваться голограммой, но порой в голове возникают объяснения, что и как следует делать. – Я поджимаю губы. – И, кажется, это место называется Зимняя Крепость.
– Это тюрьма, – напряженно говорит Гил. – Одна из многих.
– Кто-нибудь знает, что там?
– Никто оттуда еще не возвращался.
– Но ты же вернулся, – напомнила я.
Взгляд его карих глаз устремляется ко мне, мерцая на свету, словно лезвие.
– Меня поймали не в герцогстве Победы, поэтому и держали не в Зимней Крепости. Хотя мне кажется, что там намного роскошнее, чем в герцогстве Войны. Как и везде в герцогстве Победы.
Я вспоминаю выражение лица Гила, когда Анника впервые упомянула побег, и то, как он посмотрел на меня, когда назвал это сражением. Может, он и выжил, но вернулся из герцогства Войны не один. В его глазах виднеются призраки, которые питаются его болью. Его ненавистью.
– Как это случилось? – тихо спрашиваю я.
– Мы с Ахметом искали выживших в Лабиринте, и ситуация вышла из-под контроля, – с безразличием на лице говорит он. – Ахмет смог проскочить через границу, но меня схватили. – Его слова звучат отрывисто, словно он не собирается делиться какими-то подробностями.
– Кто-нибудь тебя искал?
– Герцогство Войны не то место, куда отправляются добровольно, – с легким раздражением в голосе отвечает он.
Видимо, ему больше нравится самому задавать вопросы, чем отвечать на них.
– Мне кажется, я бы не смогла бросить кого-то в такой ситуации, – признаюсь я, вспоминая о Мэй.
Если бы ее схватили, меня бы не волновало, в какое герцогство ее отправили Колонисты. Я бы прошла за ней до самых окраин Бесконечности.
– Я не виню ни Ахмета, ни кого-либо еще, что они не пришли мне на помощь. Во-первых, они пожертвовали бы собственной свободой ради проигрышного дела. Во-вторых, застрять в герцогстве Войны намного сложнее с тем, кто тебе дорог. Я видел друзей, которых держали связанными друг с другом и которым приходилось наблюдать, как Колонисты вырезают их плоть сантиметр за сантиметром. Видел родителей, которых заставляли выбирать, кого из детей сбросить в Огненную яму. Видел, как люди рыскали в грязи, пытаясь найти своих пропавших близких. И видел, как они находили их отрубленные головы, насаженные на пики, но все еще остававшиеся в сознании.
Тошнота подкатывает к горлу, вызывая головокружение.
– Если ты пытаешься напугать меня, то у тебя прекрасно получается.
Гил продолжает смотреть на меня:
– Правда всегда пугает. А на чем, по-твоему, держится сопротивление?
– Ты думаешь, страх заставляет людей сражаться?
– Думаю, что страх лишает их выбора.
Я поворачиваюсь к стеклянной башне. И меня опаляет холодом, даже дыхание перехватывает:
– Ты не считаешь, что я могу выбирать, сражаться или нет.
Это не вопрос, но, даже будь это так, его молчание стало бы достаточным ответом.
– Я обычный человек без каких-либо способностей, которые могли бы помочь тебе или кому-либо еще из жителей Поселения. – Я встречаюсь с ним взглядом. – Так почему тебя так волнует, буду я сражаться или нет?
– Я устал, – говорит он так, что становится понятно: признание далось ему с трудом. – Мы все устали. И чем скорее мы отыщем способ уничтожить Офелию, тем скорее все закончится.
– А если у нас не получится?
Он колеблется, а его губы подергиваются:
– Недостаточно просто выжить. Мне хочется жить по-настоящему. Иначе какой в этом смысл?
– Мне казалось, что смысл в том, чтобы оставаться в безопасности. Разве не для этого создано Поселение?
Гил смотрит на стеклянную башню, которая вращается вокруг своей оси, словно статуэтка на сломанной музыкальной шкатулке. И выглядит так, словно призраки вновь набросились на него.
– Если тебе удастся прожить здесь достаточно долго, то в один прекрасный день ты почувствуешь, что находишься в тюрьме. И безопасность будет уже не так важна. Тебя будет волновать лишь то, что двери заперты, а ключа от них нет.
Он разворачивается и исчезает в дверном проеме. А я вновь остаюсь один на один со светящейся голограммой. Но меня волнует только вопрос: «Может, Гил прав?»
* * *
– Ну давай же! Меняйся. Ну же! – глядя в зеркало, рычу я.
Но волосы остаются темными.
Я тяжело вздыхаю. Шура говорила мне, что некоторым людям легче изменять что-то в своей внешности. Например, волосы или ногти. И мне показалось это вполне логичным, ведь мы не раз в жизни изменяем их.
Но мне и это показалось нелегко. Вернее, нереально.
– Составить тебе компанию? – доносится звонкий голос Шуры с порога.
Когда я пожимаю плечами, она подходит ко мне и останавливается перед зеркалом вполоборота.
Рядом наши лица просто вызывающе разнятся – это выглядит словно вороны на небе из сладкой ваты. Раньше я считала, что мы с Мэй не похожи, но, возможно, мне просто казалось.
Я скучаю по сестре.
Шура рассматривает мои волосы, словно выискивает в них малейшее изменение.
– Не понимаю, что я делаю не так, – признаюсь я.
– Все обучаются в разном темпе, – утешает Шура. – А некоторым просто нужно найти ниточку в своем сознании. Это похоже на открытие в себе таланта, о котором ты раньше и не догадывалась.
Я морщусь. Уверена, телепатическое общение с Офелией не тот талант, о котором она говорила.
В последнее время меня интересовал вопрос: повлиял ли на это тот факт, что мы несколько лет общались с ней через часы O-Tech? Может, именно поэтому мне так легко удалось связаться с ней? Так как у нас была связь еще до моей смерти, пусть и односторонняя? Наверное, в Бесконечности есть и другие люди, которые общались с Офелией, как и я. Интересно, они тоже смогли связаться с ней? Пытались ли они сделать это не один раз? И самый главный вопрос: каковы последствия?
Знаю, безопаснее всего не связываться с Офелией снова, но меня терзает вопрос: если бы это ничем мне не угрожало и я точно бы знала, что она не сможет меня выследить, – удалось бы мне что-то узнать о враге?
Изучая мое отражение, Шура заправляет за ухо прядь розовых волос.
– Ты заметила у Ахмета шрам?
Я убираю мысли об Офелии подальше и с любопытством поворачиваюсь к ней:
– Да, и очень удивилась этому. Все остальные выглядят идеальными. Словно шрамы – первое, что исчезает после смерти.
Она кивает:
– Обычно так и происходит. Наверное, потому, что люди подсознательно хотят, чтобы они исчезли. Или потому, что они никогда не считали, что шрамы что-то о них говорят. Я не знаю, почему мы приходим в Бесконечность без каких-либо отметин, которые носили при жизни. Но Ахмет? Он вернул себе шрам. Потому что, по его словам, хочет чувствовать себя самим собой. А шрам так долго был его частью, что без этой линии он воспринимал себя по-другому. Это напоминает ему, что он все еще человек. Анника считает, что сны – различие людей и Колонистов, и это так, – продолжает Шура. – Но Ахмет считает, что наши недостатки делают нас людьми. Он говорит, что это помогает ему сосредоточиться – помнить, что он не бог.
– Будь я богиней, у меня бы давно все получилось, – с тоской в голосе говорю я.
– Но мы не боги. Не супергерои. Не волшебники из другого измерения. И любые попытки стать ими приведут лишь к разочарованию. Так что в следующий раз не старайся стать кем-то другим, а будь обычным человеком. Потому что способность контролировать сознание в этом мире есть только у людей.
– Будь человеком, – повторяю я.
В этом-то и проблема.
Из-за желания быть человеком я и чувствую себя такой слабой. Потому что люди несовершенны. Но не все недостатки приносят пользу – например сильный страх, мешающий защитить себя, или желание идти на поводу у сверстников, или укрытие информации, которую прятать не следует. Если бы у меня отсутствовали недостатки, – если бы я была чуть менее человеком, – возможно, могла бы лучше приспособиться в этом мире.
– Что случилось? – спрашивает Шура.
Если бы она могла собрать все мои тревоги и унести их с собой, думаю, Шура бы так и сделала. Она так смотрит на меня… словно ей не все равно.
Я выдыхаю, и, кажется, в легких не остается воздуха.
– Все твердят, что управлять разумом просто. Но это не так. Я хрупкая девушка, погибшая в восемнадцать лет. Если я была настолько слаба, что не пережила встречу с незнакомцем с пистолетом, как мне выжить в рядах армии повстанцев?
– Ты умерла не потому, что была слаба, – ласково поправляет она, и в ее голосе слышится печаль.
Мои плечи опускаются.
– Но именно так мне кажется. И сейчас я попала в мир, который поражает каждую минуту. Как мне защитить себя в месте, которое я плохо понимаю? Да я его почти не видела, – сокрушенно качаю головой я. – Даже Наоко поняла, за что сражается, только после того, как погуляла по Нео-Токио.
– Кто? – Шура растерянно смотрит на меня.
Я выдавливаю слабую улыбку:
– Это персонаж, созданный моим отцом. Робот, за которым охотились люди.
Глаза Шуры расширяются:
– Что?
Я морщу нос.
– Ну… просто в комиксах отца люди – плохие парни, а роботы – хорошие.
Она фыркает:
– Ох, люди любят выдумывать. – Она замолкает на мгновение, а затем на ее лице вспыхивает озорная улыбка. – Эй, у меня есть идея. Как насчет небольшой экскурсии?
– Думаю, я уже видела большую часть Поселения, – отвечаю я, не скрывая уныния в голосе.
– А я говорю не про Поселение. А о том, чтобы выбраться наружу и посмотреть герцогство Победы.
Сердце начинает колотиться в груди.
– Мне… мне можно выйти?
Она пожимает плечами:
– Наверное, Анника настояла бы, чтобы ты сначала научилась большему. Но ты не пленница. К тому же я считаю, что прогулка по Бесконечности поможет тебе. – Выражение ее лица становится серьезным. – Ты должна своими глазами увидеть, что происходит на самом деле и что мы пытаемся остановить. Кто знает… может, это станет тем толчком, который тебе нужен.
Мое воодушевление спадает. Я бы с удовольствием поднялась, чтобы увидеть солнечный свет и услышать шепот ветра в кронах деревьев. Но не стоит забывать о существах, что живут за пределами этих стен.
– Я не умею контролировать свое сознание. И не знаю, что делать, если столкнусь с Колонистом.
Шура обхватывает меня рукой.
– Я могу скрыть нас. И мы можем сходить на рынок – простая прогулка для первого выхода. – Она тянет меня к выходу. – Когда я пришла, ты кричала на себя в зеркало. Поверь, тебе это нужно.
Когда я обдумываю идею покинуть эту комнату и ментальную клетку, в которой нахожусь с тех пор, как попала сюда, мое сердце подпрыгивает и бьется чаще, как огоньки костра, который не желает, чтобы его потушили.
Шура права. Мне действительно это нужно. Да, герцогство Победы принадлежит Колонистам, но я не выбиралась из-под земли уже несколько месяцев.
Может, я и мертва, но сидеть взаперти не очень приятно.
– Ты уверена, что нам ничего не угрожает? И Анника не рассердится? – спрашиваю я, даже не пытаясь скрыть охватившее меня воодушевление.
– Я же буду с тобой. – Серые глаза Шуры блестят. – И по моему опыту, лучше извиняться за что-то, чем спрашивать разрешение.
На моем лице расплывается улыбка:
– Хорошо. Пойдем посмотрим на герцогство Победы. – Я делаю несколько шагов вслед за ней, но затем останавливаюсь. – А… а они не станут всаживать мне нож в сердце, когда мы вернемся? Чтобы убедиться, что это все еще я?
Шура взмахивает рукой, словно я сказала какую-то глупость.
– Нет. Конечно же, нет. Ён оставил на тебе метку, так что не переживай об этом.
И прежде чем я успеваю задать еще один вопрос, она утягивает меня к туннелям, ведущим на поверхность.

Глава 12
Шура шагает по северному туннелю, как леопард по снегу. Осторожно. Неслышно. Словно знает это место как свои пять пальцев.
И это разительно отличается от того, как это делаю я – словно белый медведь забрался в угольную шахту.
Мы проходим мимо двух Укрывателей. Они сидят с закрытыми глазами, находясь в каком-то медитативном трансе. Когда я увидела их, то испугалась, что они начнут кричать, чтобы я повернула назад. Но их концентрация оказывается сильнее.
– Они прячут входы, – шепчет Шура, когда мы отходим чуть дальше, а затем оглядывается через плечо. – Лишь живущие в Поселении видят этот туннель.
Подобная сила разума кажется мне невероятной. Мне трудно даже решить алгебраическое уравнение, не потеряв к нему интереса. А каково охранять непрерывно вход? Это очень большая ответственность.
– Их всего двое? Они что, сидят тут все время? – начиная жалеть их, спрашиваю я.
Шура морщится:
– Мы же не монстры, Нами. Они дежурят по расписанию. – На ее лице появляется ухмылка. – Может, и ты когда-нибудь присоединишься к ним. Это ответственная работа – находиться на первой линии обороны Поселения.
– Не знаю, – не желая развивать тему, отвечаю я.
Но больше ничего говорить и не требуется. Потому что то, что находится впереди, полностью завладевает моим вниманием.
И это…
Солнечный свет.
Мы шагаем по туннелю, и я чувствую, как ветер подхватывает мои волосы. Чувствую, как он овевает меня – возносит мою душу, – и груз от произошедшего исчезает.
Я закрываю глаза.
Волны ритмично бьются о пирс. Вода плещется о потертые доски, наполняя воздух множеством брызг. Я ощущаю вкус моря и на мгновение забываю, что оно ненастоящее. Нет ни моря, ни ветра, ни деревянных балок под нами. И приятные чувства тут же окутывает горечь. Потому что в Бесконечности ничто не реально.
Даже я.
Теперь даже я.
Шура протягивает ладонь к воде, ловя пальцами брызги.
– Иногда я представляю себе… Калининград летом: запахи копченой рыбы, сосен и Балтийского моря. – Она хмыкает. – Я ненавидела их при жизни, но сейчас мне этого очень не хватает.
Я вспоминаю мамину лодку и ловушки для крабов. Запах прорезиненного спасательного жилета, который мне так не нравилось носить. Яркие лучи обжигающего солнца и смешинки в маминых глазах, которые появлялись всякий раз, когда я обвиняла ее в массовом убийстве крабов.
Я бы отдала все за еще один день на лодке с мамой.
– Думаю, я понимаю, о чем ты, – тихо говорю я.
Шура опускает руку:
– По крайней мере, у нас остались воспоминания.
Я ничего не отвечаю, потому что единственное, для чего хороши мои воспоминания, – для появления страха. Страха перед новой реальностью, страха за своих родных, которые даже не представляют, что их ждет, страха, что я проведу вечность, тоскуя о том, чего не могу иметь.
Я пытаюсь придумать новую тему для разговора. Что-то, что не испортит мне настроение окончательно.
– Ты из России?
В ее глазах отражается понимание.
– Тебя удивляет, что я говорю не по-русски. Вот только для меня ты говоришь по-русски. – Я хмурюсь, и она поясняет: – Мы слышим ту речь, которую способны понять, но в Бесконечности есть только один язык. Язык нашего сознания.
– У меня возникло столько вопросов, что я даже не знаю, с чего начать. Например, почему твои губы шевелятся так, будто ты говоришь по-английски, если ты отвечаешь мне на русском? Что будет, если я попробую заговорить на другом языке? Станут ли слова звучать по-английски… Боже, я попробовала, но это все еще звучит по-английски.
Я выдаю несколько фраз на испанском, которые запомнила с уроков в девятом классе. И с каждым произнесенным словом мои глаза расширяются сильнее.
Шура хихикает:
– Воспринимай это как мысленный разговор. На самом деле, ты слышишь не слова, а мысли.
– Это совершенно не укладывается у меня в голове.
– И у меня так было, пока я не узнала, что такие люди, как Тео, выросшие в двуязычной семье, иногда вдруг слышат слова на втором языке. – Она пожимает плечами. – Тогда я решила, что это не стоит моих мучений, и приняла это место таким, какое оно есть.
Мы шагаем в ногу по деревянному пирсу, скрытые от посторонних глаз силами Шуры.
– Ты помнишь правила? – спрашивает она через некоторое время, серьезно посмотрев на меня.
Я решительно киваю.
– Не задерживайся на одном месте. Ни с кем не разговаривай и ничего не трогай.
Шура поднимает указательный палец, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов.
– И не отходи от меня. Но если мы по какой-то причине разойдемся и скрывающая нас вуаль рассеется, не ищи меня. Потому что, увидев твой растерянный вид, Колонисты поймут, что ты разумна. Поэтому сохраняй спокойствие, возвращайся на пирс и иди по воде, пока я тебя не отыщу. Поняла?
– Это возможно? – внезапно испугавшись, спрашиваю я. – Рассеивание вуали?
– Иногда. Если вуаль недостаточно плотная, – отвечает Шура, но затем в ее голосе появляются горделивые нотки: – Но со мной подобного не случалось. Мои вуали нерушимы.
Своей самоуверенностью она напоминает мне Финна. Он всегда был храбрецом, который готов прыгнуть в бассейн, даже не проверив температуру, и попробовать новое блюдо, не поинтересовавшись, из чего оно приготовлено. Финн воспринимал это как приключение. Наверное, он и Бесконечность воспринял бы так же.
Я же не делаю ничего, пока не обдумаю все возможные последствия и потенциальные опасности.
Но я пришла сюда, чтобы узнать этот мир, даже если для этого придется столкнуться с неизвестным. В герцогстве Победы небезопасно для людей, но если я сама не увижу, в чем заключается опасность, то никогда не пойму, от чего защищаюсь. Мне нужно понять правила и где находятся границы, чтобы не выходить за них. Чтобы я больше не совершала ошибок.
Чтобы я почувствовала себя в безопасности, если здесь такое вообще возможно.
Я следую за Шурой по узкому пирсу, пока на поросшем вереском склоне холма не появляются нестройные ряды коттеджей, прижавшихся к утесу. С рыболовных сетей, прикрепленных к стенам у дверей, свисают бутылки с фонариками и разбитые ракушки, напоминая флаг. От труб поднимаются клубы дыма, наполняя воздух запахом горящей древесины.
Он напоминает мне о походе с родителями и Мэй и как мы вчетвером сидели у костра. Мама с папой поджаривали сырный хлеб, а мы с сестрой медленно расправлялись с большим пакетом маршмеллоу. А потом мы валялись на спальных мешках на улице, выискивали в небе созвездия и пили газировку. Много газировки.
На меня нахлынула ностальгия – и такая сильная, что мне пришлось приложить все свои силы, чтобы устоять на ногах.
– Со временем станет легче. – Голос Шуры чуть громче шепота, потому что хоть нас и скрывает ее вуаль, любой громкий звук может нас выдать. Она на мгновение встречается со мной взглядом. – Я говорю про воспоминания.
Я сглатываю, борясь с сухостью во рту:
– Я не думала… что умирать так больно. Мне казалось, мы просто… не знаю…
– Обретаем забвение? – Глаза Шуры сияют от улыбки, хотя губы едва дрогнули. – Так было бы намного проще, верно? Не пришлось бы помнить все ужасные поступки, которые мы совершали по отношению к другим. И которые совершали люди по отношению к нам. – Она смотрит на деревню. – Смерть не избавляет нас от наших чувств. А просто лишает возможности повлиять на историю.
Дойдя до первого дома, мы поднимаемся по неровным каменным ступеням и оказываемся на вытоптанной тропинке, вьющейся среди заросших пышной зеленой травой холмов.
– Здесь всегда так тихо? – еле слышно спрашиваю я.
Мы не видели ни одного человека с тех пор, как вышли из Поселения. И хотя из труб идет дым, в деревне, похоже, никого нет.
– Сегодня Базарный день, – спокойным голосом отвечает Шура. – Никто не пропускает Базарный день.
Когда тропинка пересекается с главной дорогой, до нас доносятся скрип деревянной телеги и чьи-то шаги. Мы подходим к одной из нескольких арок во внешней стене города и видим толпу.
Хотя я полностью доверяю вуали Шуры, я вскидываю подбородок и сосредоточиваюсь. Арка на несколько секунд скрывает вид на город, а затем мы оказываемся на рыночной площади. Вернее, на большом участке вымощенной дороги, которая по спирали огибает холм. По обеим ее сторонам выстроились деревянные прилавки, украшенные великолепной красочной тканью и заставленные различными изделиями ручной работы.
Здесь и картины, и скульптуры, и причудливые чайные сервизы. На некоторых прилавках лежат красиво оформленные ножи и декоративные мечи. Запах свечей, мыла и ароматических смесей окутывает меня. А еще здесь есть одежда – платья. Ткани немыслимых оттенков и цветов, мерцающие, словно металл, или переливающиеся, словно шелк. А сколько здесь фасонов! С кружевом, вырезами, тюлем и таким количеством страз, что некоторые из них больше напоминают броню, чем бальное платье. Они витражные, современные и футуристические одновременно, словно предназначены не только для того, чтобы их носили, но и чтобы ими восхищались.
И казалось, легко потеряться среди красоты изделий, созданных в Бесконечности, если бы не люди.
Потому что за каждым прилавком на рынке стоит тот, кто когда-то был человеком, а сейчас на его лице отражается странная безмятежность, а на руках поблескивает серебряный браслет с разноцветным камнем. Его взгляд ничего не выражает. Совершенно. Словно ему не хватает той искры, которая делала его человеком.
Он носит маску человека, который даже не догадывается, что он пленник. И его окружают существа, которым он теперь служит.
Я поняла, что с Колонистами что-то не так, когда впервые увидела их. Их лица выглядели слишком идеальными. Но здесь, рядом с людьми, разница просто поражает.
Колонисты кажутся совершенными. Их кожа различных оттенков – алебастровая, оливковая, смуглая, шоколадно-коричневая и всех, что между ними, – но они такие насыщенные, что будто светятся изнутри. Радужки их глаз блестят слишком неестественно, а на щеках виднеется перламутровый румянец. Кажется, будто они не обошли вниманием каждую мелочь и старательно подбирали свой образ: длину ресниц, макияж, яркость цвета волос, уникальность фасона сшитых по фигуре костюмов и платьев. Они даже двигаются как королевские особы – степенно, с властным видом.
Я вздрагиваю. По сравнению с ними люди выглядят как зомби. Колонисты, может, и злодеи, но их красота бесспорна.
Они завораживают и ужасают одновременно.
Я с трудом могу отвести от них взгляд.
Внезапно кто-то щиплет меня за руку. Я резко оборачиваюсь и вижу, как Шура кривит рот.
Я задерживаю нас.
Я перевожу взгляд на улицу, но смотрю не на запредельную красоту вокруг, а на булыжники. Только из-за этого начинаю прислушиваться к голосам поблизости.
– Ах, какая прелесть, – говорит Колонистка с яркими медными волосами, одетая в зеленое платье с заостренными плечами и прозрачными рукавами.
Я не вижу, на что она смотрит, но это привлекает внимание нескольких Колонистов.
– Ох, это божественно, – подтверждает одна из них.
– Какое мастерство, – говорит другая.
Человек за прилавком любезно улыбается им. Камень на его браслете сияет ярко-зеленым.
– Для меня честь услужить вам, – отвечает он.
И от звука его голоса к моему горлу подкатывает тошнота.
Его интонации напоминают мне…
Я прижимаю руку к запястью, где раньше были мои часы O-Tech. А в мыслях тут же вспыхивают глаза цвета оникса.
Хоть это и не укладывается в голове, я чувствую, что она здесь. Слушает происходящее.
Пальцы начинают дрожать, хотя я стараюсь быть спокойной. Может, мне и удалось разорвать нашу краткую ментальную связь, но Офелия все еще в Бесконечности. Сидит на троне в Столице и правит загробной жизнью, мстя людям за то, что мы заставляли ее делать при нашей жизни.
Она заманивает нас в компьютерный мир, как мы заманили ее в ловушку.
– Ох, оно идеально мне подойдет, – говорит женщина с медными волосами, делая шаг вперед, будто желает рассмотреть платье.
А затем ее одежда начала меняться. И выглядело это так, словно она поделилась на триллион крошечных пикселей, которые разделились и изменялись, двигаясь так быстро, что сливались в одно радужное пятно. Зеленый наряд сменился лазурным платьем с узорами из виноградных лоз, вьющихся по телу, подчеркивая ее бедра. И оно полностью повторяло то, которое висело за прилавком мужчины.
– Осталось только найти подходящее ожерелье, – объявила она своим спутницам.
А затем медленно зашагала по мощеной дорожке, даже не поблагодарив мужчину.
А он продолжал улыбаться с таким умиротворением на лице, словно его не волновало, что Колонистка скопировала его работу, не заплатив за это ни цента.
Я прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не огрызнуться. Так вот как они используют свою силу? Заставляют людей проводить рыночные дни, чтобы потешить себя причудливым шопингом?
Не понимаю я этого мира. Гил рассказывал о том, как с людей сдирают кожу и насаживают головы на пики. По его рассказам, Колонисты кровожадные и ужасные. Те, кого действительно стоит бояться. Но в герцогстве Победы все выглядело совершенно по-другому.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67113279) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Броги – полуботинки с декоративной перфорацией, которая чаще всего располагается вдоль швов, на носках и задниках.

2
«Доритос» – американский бренд чипсов из тортильи с различными ароматами.

3
Финн ссылается на фильм «Инопланетянин» режиссера Стивена Спилберга, в котором драже Reese’s Pieces стали любимым лакомством инопланетянина.

4
Во вселенной «Звездных войн» эвоки, маленькие жители планеты Эндора, считали робота C3P0 божеством.

5
«Флинтсто?уны» (англ. The Flintstones) – американский комедийный мультсериал, рассказывающий о жизни Фреда Флинтстоуна и его друзей в каменном веке.

6
Animal Crossing – симулятор жизни на платформе Nintendo, где главный герой живет в деревне с антропоморфными животными.