Главная страница | Современные детективы | Анонимные собеседники

Анонимные собеседники
Максим Кустодиев


Сергей Данилов наделен редким талантом – он способен с высокой точностью копировать голоса людей. Мог бы сделаться знаменитым исполнителем пародий, но не сложилось. Он не стал артистом, казалось, его необычный талант никому не нужен. Но нет, Даниловым заинтересовались, его привлекли к работе важные люди, облеченные властью. На дворе лето 1998 года, в стране обостряется борьба между различными политическими группировками, и похоже, что дело, порученное Сергею, таит в себе серьезную опасность.





Максим Кустодиев

Анонимные собеседники





Часть первая. Анонимные собеседники





Пролог


О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх! В августе 1980 двое друзей пили черный кофе на террасе самого модного пляжного заведения в Гагре. Только кофе, можно еще сок, а чего-нибудь покрепче – ни в коем случае. Вечером у них концерт, после – пожалуйста, но перед выступлением – ни-ни, в их ансамбле “Морская звезда” это закон. На следующий год друзья должны были окончить школу и окунуться во взрослую жизнь, огромную как море до горизонта. Предстоящее ничуть их не пугало, хотя ни один из них и, пожалуй, никто другой и представить себе не мог, как быстро и основательно начнет меняться все вокруг.

В кафе звучала музыка. Адриано Челентано. Когда песня закончилась, один из друзей, сильный, спортивный молодой человек, каких замечают девушки, включая и тех, что постарше, неожиданно встал из-за стола и держа перед собой кофейную чашку как микрофон, пропел несколько тактов. Это было так похоже на Челентано, что вокруг зааплодировали. Сергей Данилов, так звали парня, раскланялся и сел, вытянув длинные ноги.

– Твое будущее предначертано, – с улыбкой сказал товарищ. – Ты будешь артистом.

– А ты, Шурик, кем хочешь стать? – лениво поинтересовался Сергей.

Шурик Шевчук ответил не сразу. Сквозь дымчатые стекла очков он разглядывал горизонт.

– Не знаю, – протянул он. – Буду пробовать себя.

Все же за будущее его, казалось, не стоило особенно волноваться. Внешность Шурика была типичной для победителя математических или шахматных олимпиад.

Теперь, спустя восемнадцать лет, Сергей Данилов стоял перед зеркалом. Он брился и думал о счастье. Счастье имело конкретные и вполне земные черты. Данилову виделся солнечный пляж в Гагре. От пятачка кафе в обе стороны вдоль моря бежит дорога, и на обочинах ее никаких рекламных щитов – ни сникерсов, ни кока-колы, ни сигарет, обещающих свидание с Америкой, ничего, а на самой дороге, представьте, ни одного “Мерседеса” – только “Жигули”, “Волги” и другие нехитрые отечественные устройства для передвижения. Это верные приметы времени наряду с запыленными лозунгами коммунистической эпохи, от которых вскоре не останется и следа. Но поскольку Сергей на пляже, можно указать и еще одну характерную деталь тех лет – среди множества загорелых и еще белых женских тел (предмет особого изучения опытных местных парней) вы не найдете никого без лифчика.

Сергей не стал знаменитым артистом. По правде сказать, он вообще не преуспел в жизни, даже его удивительный талант никак ему не помог – нечто ценное, но ненужное, бесполезное. Однако жизнь продолжается, и все может случиться, уже совсем скоро…




Глава первая. Лола и мистер Икс





1



5 июня 1998 года, пятница

Жаркое лето в Москве – это не то, что на юге, с пальмами и морем. Для чего угодно годится в такое время Москва, только не для того, чтобы здесь жить и работать. Особенно, если вам, как и Полине, на работу ехать в метро. Жарко, тесно, и многим стоило бы хорошенько помыться.

У дверей ее родной фирмы “Сирена” Полину приветствует широченный охранник:

– А, ну что, когда будем с тобой делать это?

– Как только, так сразу, – автоматически отвечает Полина.

Мимо охранника вниз в подвал. Это довольно обширное помещение, разделенное перегородками, часть его выходит окнами на другую улицу, и за счет рельефа оказывается, что некоторые комнаты как бы и вовсе не в подвале, а даже на первом этаже. Таких, хороших комнат всего две, одну занимает хозяин и директор – Игорек, другую – Николай Гаврилович. Полина занимает скромную комнатку-будку без окна. Диванчик, столик, шкафчик, какие-то журналы, блокнотик, чашка и, конечно, телефон. Хоть кричи, хоть песни пой – снаружи не слышно – звукоизоляция. Это ее рабочее место.

Номер Полининого телефона печатают всюду, где есть реклама. ‘’Откровенный разговор… Позвоните нам прямо сейчас…”

Позвоните, и вы услышите голос Полины, если в этот день ее трудовая вахта. Или с вами откровенно поговорит Нинель Ивановна. Или, например, Лиза. И для дам, которые надумают позвонить мужчине, есть отличный собеседник – Николай Гаврилович. Все как у взрослых. Только мало кто знает, что абонент этот находится не где-нибудь в Германии или Венгрии, а в небольшом переулке рядом с Трубной площадью, в центре Москвы.

Николаю Гавриловичу за шестьдесят. И нельзя сказать, что он выглядит моложе. Едва ли его собеседницы представляют себе это дряблое лицо, выцветшие глаза, сальные седые волосы и какие-то невозможные, похожие на ортопедические черные ботиночки, которые он носит зимой и летом. Полина – другое дело. Она, кажется, могла бы понравиться. Тонкая, на длинных красивых ногах, может быть, грудь чуть великовата, но это разве очень плохо? Прикид супер, улыбка, голос, музыкальность, а запах…

– Привет, это снова я! Ты меня помнишь?

– Конечно, я помню вас, Мистер Икс.

– Тебя действительно зовут Лола?

– Да, – сказала Полина.

– Врешь?

– Вру.

– Мне понравилось говорить с тобой. Ты ждала, что я опять позвоню?

– Во всяком случае, я очень рада.

– Понимаешь, с тобой легко, нет, не то, с тобой как с придуманной женщиной, с которой мысленно разговариваешь, ты понимаешь?

– Мне кажется, да, – сказала Полина.

– Тебе платят сдельно?

– А разве это так важно?

– Просто интересно, платят премию за постоянного клиента?

– Хорошо, я отвечу: нет!

– У тебя такой голос, от него не оторваться. Тебе, наверное, часто звонят? – допытывался мужчина.

– Ну, нет, не часто.

– А о чем ты говоришь с ними, с этими онанистами?

– О проблемах. О работе, иногда о семье. О всяких пустяках.

– О сексе?

– Тоже. Это входит в мою работу, – сказала Полина.

Не всякого мужчину можно сексуально удовлетворить разговором по телефону. Мистер Икс удивился бы, если б она призналась, что все почти собеседники, даже сексуально озабоченные, хотят совсем не трахаться, во всяком случае, не только это; у них эмоциональные проблемы или просто нужна психотерапевтическая помощь. Не обязательно быть уродом, но, согласитесь, не всякий ведь ощущает себя первым парнем на деревне. Разве плохо поговорить с невидимой девушкой, подыгрывающей твоему воображению, с девушкой, голос которой будет звучать искренне и заинтересованно?

Такое профессиональное общение называется консумацией, впервые Полина об этом услышала от Николая Гаврилыча. Консумантки в ночных клубах развлекают беседой посетителей, нечто похожее, наверно, делают японские гейши. А вот Полина старается по телефону. Спрос на такие услуги все больше, хоть это и дорого. Потому что людям не хватает общения, внимания, не хватает любви.

– Наш прошлый разговор был очень откровенным, как ты считаешь? Ты помнишь, о чем мы говорили? – спрашивает Мистер Икс.

– Вы имеете в виду мои школьные воспоминания?

– Да, как мальчики… тискали тебя в этом бассейне.

– В раздевалке, – уточнила Полина.

– Я так ясно представлял себе все. Твой голос у всех твоих клиентов вызывает такую реакцию?

– Реакцию?

– Или эрекцию. Ты не проверяла?

– Я говорила, ни с кем из клиентов я никогда не встречалась. Это правда.

– Тебе действительно 23 года?

– Да, 23.

– А мне 42. Давай поговорим обо мне. Как ты представляешь себе меня?

Ему, как минимум, на двадцать лет больше, догадывается Полина. Но она с готовностью включается в игру, рисует привлекательный портрет своего, как он сам говорит, анонимного собеседника. Легко! При этом Полина как бы отключается, и ее, кажется, большая часть сознания остается не занятой беседой. Будь иначе, Полина сидела бы после каждого разговора вся в слезах и в соплях, а, может, и вымерла бы от психологических нагрузок. Но она же актриса, она умеет отключаться и, например, что-то оживленно обсуждая с клиентом, воображать, как она идет по освещенной сцене навстречу наградам, овациям и всему прочему, с чем связан профессиональный успех. Ее окружают корреспонденты, суют микрофоны… ’’Моя жизнь – это театр!” – говорит она с улыбкой.

Полина не против самого откровенного разговора. Ее это не испортит. Подумаешь, слова! Почему и не поболтать, тем более по телефону. Если платят, и неплохо. Но перейти от слов к делу – вот уж нет! Многие клиенты хотели бы встретиться, но нет, спасибо. У Полины все в порядке в личной жизни: вполне клёвые персонажи, хорошо одетые, следят за своими зубами. Зачем ей приключения? И еще в театре узнают, чем она здесь занимается! Конечно, она просто играет роль, и все это полезно для профессии, конечно, все без предрассудков, но тише едешь – дальше будешь.



– Понимаешь, Лола, разговаривая с тобой, я все лучше узнаю себя сам. Я не такой, каким привыкли видеть меня люди. Меня знает очень много людей, все время преодолеваю искушение похвастать и рассказать о себе. Нет, это было бы нехорошо, это испортило бы прелесть анонимного общения. Только так, не встречаться, не представляться, Лола и Мистер Икс, чудесные цирковые имена. Достоинства, я прочел недавно в одной книге, теряют блистательность, если их можно потрогать, а фантазия искуснее, нежели зрение. Да и вообще, не случайно ведь в рыцарские века культ Дамы предполагал ее недосягаемость как нечто само собой разумеющееся. Ничего, что я так часто звоню тебе? Понимаю, ты только рада, в конце концов, это твоя работа. Нет, мне совсем не жаль своего времени. За всю жизнь я уже столько его растерял, когда долго ждал, долго ехал, проводил скучный вечер в компании. По большому счету, это не важно. Можно ведь очень эффективно проводить время, но в итоге прожить не свою жизнь. А с тобой… ты б удивилась, если бы узнала, какой я занятой человек, как выкраиваю каждую минуту, чтобы позвонить тебе. Потому что этот твой голос, Лола, твое умение поддержать мужчину – от тебя не оторваться! Нет, нисколько не преувеличиваю. Тебя, обучали каким-то навыкам общения? Не обучали? Значит, у вас отбирают талантливых по этой части, это даже легче, чем обучать; другие, неталантливые в общении на твоем месте не задерживаются. И вот, благодаря твоим способностям к разговору ты фактически держишь меня на проводе!

Голос мужчины, проходя мембрану, превращается в электрический сигнал, невидимый ток бежит по шнуру, по бледным виниловым проводкам с просвечивающими медными жилками, затем на лестничной площадке натыкается на контактную панель, и дальше скрученные в кабели провода несут сигнал на станцию, и оттуда сложными путями уже по другим кабелям и проводам, по трубам, подземным колодцам, по дну засыпанных траншей сигнал достигает комнаты, где трудится Полина, и превращается в голос ее собеседника.

Но надо сказать, что в самом начале пути, на стене, рядом с закрытой металлической дверцей контактной панелью, электрический сигнал преодолевал и не совсем обычное препятствие. Это небольшой предмет, продолговатая черная коробочка с палец толщиной, с тремя торчащими из нее тонкими проводками. Два из них подключались к разрыву в цепи, а третий был не чем иным, как передающей антенной.




2



6 июня 1998 года, суббота

Работа у Валентина Петровича Тузкова не пыльная. Он встречается обычно со вполне цивилизованными людьми, происходит это, как правило, в приличных, хорошо оборудованных помещениях. Если требуется куда-нибудь выехать из Москвы, то оформляется эта поездка с достойным комфортом. Валентин Петрович привык к хорошей мебели, хорошей кухне, хорошему к себе отношению. Поневоле перестаешь все это замечать и ценить.

И чем же Валентин Петрович занимается? Беседует с людьми, принимает участие, соглашается, обещает подумать, иногда протестует, словом, решает вопросы. Он – политик, глава политдвижения “Общее дело”. И, представьте, он нужен людям. В офисе у него висят плакаты, на одном Тузков изображен в обнимку с нищей старой женщиной, на ее лице страдание, на его – деятельное сочувствие. Он не хотел пускать это в тираж, Тузков противник показухи, но Шевчук тогда настоял, сказал, хорошо для рейтинга. А ведь Валентин Петрович действительно многим помог. Собственно, это неизбежно для политика его уровня: хочешь – не хочешь, а все равно очень многие будут тебе благодарны. Да, что ни говори, В. П. Тузков – это имя кое-что значит! Никому, однако, не интересно, какой он, Тузков, на самом деле. Взял на себя роль симпатичного парня, и, пожалуйста, соответствуй. А что у него внутри, никто и не догадывается.

Валентин Петрович внимательно слушал магнитофонную запись, вернее, делал вид, что слушает, а сам исподтишка с любопытством наблюдал за Чудовским, своим соратником. Интересно, какую реакцию ждет от него непроницаемый Чудовский? Они сидели друг напротив друга за большим, овальным столом для совещаний в кабинете Тузкова. Сквозь кремовые занавески с улицы проникал рассеянный свет. Соратник в задумчивости вертел в руках дорогую шариковую авторучку. Безобиднейшая, в сущности, привычка – что-то крутить в руках, но почему-то вызывает раздражение, думал Валентин Петрович, уж лучше бы он ногти грыз, как Левин.

Чудовский Алексей Алексеевич… Туловищем он не вышел, чересчур коренаст. А лицо хорошее, располагающее. Добродушное и в то же время себе на уме. Немолодое. Какого он года, сорок четвертого, кажется? Что, вообще, Валентин Петрович знает о своем верном помощнике?

Полковник КГБ, уволенный в отставку неизвестно при каких обстоятельствах. Женат или был женат, но с женой не живет. Двое взрослых детей, кажется, сыновья. И так, чего не коснись. Никакой определенности. Даже фамилия Чудовский не обязательно подлинная. Ни про кого из своих людей Валентин Петрович не знает настолько мало! И как тому это удается, так маскироваться! Ведь четыре года они уже вместе, срок, как ни крути, не малый. Чудовский всегда спокоен, приветлив, всегда и со всеми на “вы”. Но это не чопорность или что-то подобное. Просто такой стиль, современный такой, симпатичный стиль отношений. Это раньше партийные бонзы тыкали всем без разбора. Сейчас не так. Валентин Петрович Тузков тоже со всеми на “вы”.

– Вы уже это слушали, много там еще?

– До конца стенограммы девятнадцать минут.

– Текст-то довольно нейтральный, – протянул Валентин Петрович.

– Пожалуй, так, – сдержанно кивнул Чудовский, – но сам факт представляет интерес.

Еще бы, подумал Валентин Петрович, его заклятый соперник Козинец в откровенных пассажах с какой-то шлюхой, Это, согласитесь, нечто!

– И давно длится этот роман по телефону?

Чудовский прекрасно понял скрытую суть вопроса. Валентин Петрович на словах давал ему, своему помощнику, полную свободу действий, но в то же время чрезвычайно обижался, если не получал доклада о каждом шаге. В данном случае оснований для недовольства быть не могло – Чудовский сам прослушал первую запись только вчера вечером.

– Мы фиксируем разговоры два дня. Когда они начались, в точности не скажу, вероятно, давно, но не более двух месяцев назад.

– Два месяца? Откуда известно?

– Козинец беседует с одной и той же девушкой, с Лолой. Она нами установлена, работает в фирме два месяца.

Тузков встал, прошелся вдоль длинного стола и, отодвинув занавеску, стал разглядывать привычный московский пейзаж. Сейчас хорошо бы закурить, задумчиво вытянуть сигарету, щелкнуть золотой зажигалкой… Валентин Петрович давным-давно преодолел эту вредную привычку, и курить совсем не хотелось. Но, исходя из композиции, закурить сейчас было бы очень даже уместно. Ай да Козинец! Надо же, свалится такая удача, и думай, что с нею делать, опять же заботы.

– У вас, Алексей Алексеич, какие идеи? – он повернулся к соратнику. – Подкинуть газетчикам, и делу конец?

– Смотря, что считать концом, – невозмутимо ответил Чудовский.

– Конец, сказал отец, – задумчиво пробормотал Тузков, – и дети ложки побросали… А как вам удалось получить это?

– Стоит ли загружать вас техническими подробностями?

– Кто еще в курсе?

– Вот все, – Алексей Алексеевич обвел рукой кабинет, где они были вдвоем. – Не считая моих людей, задействованных в работе.

– Может, обсудим это с Командой, в узком, как говорится, кругу?

Чудовский пожал плечами:

– Вопрос очень деликатный…

– Дружище, ваше стремление решать все вопросы келейно доходит уже до странного. Если уж Команде не доверять…

– Мне приходится никому не доверять, положение обязывает, – возразил Чудовский. – Но если вы настаиваете, я подготовлю рабочую встречу.

– Да, дружище, – улыбнулся Тузков, – по-моему, это будет то, что надо. И большое спасибо вам от лица нашего “Общего дела”.



Религиозность – удел слабых, Лола, это их утешение. Я никогда не верил в Бога, так нас воспитывали, ни в каком виде, ни в белобородого старца, ни в высший разум. Предназначение? Раньше я считал, что это выдумка мистиков. Я сам создаю свое будущее, балансируя между планами и возникающими обстоятельствами. В моем будущем вообще не было никогда никаких неожиданностей, в каждой своей фазе оно есть продукт соответствующего прошлого, все расписано, спланировано, все осуществлялось. Теперь? И теперь продолжает осуществляться. С детства я как в колее, никуда нельзя свернуть, да и не хотелось. Заранее ясно, кем быть, куда поступать учиться, с кем дружить. Надо идти по стопам отца, опираясь на его советы, на его связи, и с каждым годом становиться все более похожим на него. Я шел, и многого достиг, горизонт отодвигался, всегда так, и я снова шел вперед, другого пути не знаю. Нужно было быть дерзким, агрессивным, и я был таким.

Знаешь, Лола, у латиноамериканцев есть хорошее слово для обозначения мужчины. Мачо. Это гордость, честь, за все платить, не прощать обид, женщина – это так, между прочим; обладание ею поднимает мачо в его же глазах, это ближе к власти, чем к сексу. Правда ли, что я такой? Не знаю, наверно, нет. Раньше просто не задумывался. Любая схема неточна, ограниченна. Но в чем-то я такой, это есть во мне. Это есть в любом мужчине, по духу он насильник, самец. Таким был отец. Я похож на него; наверное, люди думают, что и я такой. Но я не такой. Могу признаться в этом только тебе, Лола, анонимная собеседница, и еще себе самому. Мне кажется теперь, что прожил не свою жизнь, я другой. Может быть, с кем-то поменялся судьбой, как Принц и Нищий, раньше об этом не задумывался. А сейчас? Я по-прежнему в колее, уже по самые ноздри. Бросить это все не могу. Не потому только, что тысячи людей завязаны, тут скорее инерция движения. И еще, это, может быть, главное, память об отце. Я ведь всю жизнь вынужден был поступать так, чтобы он мною гордился. Привык.



Когда мужчина положил трубку на рычаг, в соседнем подъезде в квартире на четвертом этаже автоматически отключился магнитофон.

Нина Васильевна занимала эту квартиру вначале вдвоем с дочерью, потом в течение уже многих лет одна. Муж давно умер, дочь вышла замуж, сейчас живет в Киеве, в столице другой страны.

В ее небогатую событиями жизнь молодой веселый оперативник с Петровки ворвался как романтический герой. Она, конечно, не сразу впустила его, изучила как следует красную книжечку, даже записала фамилию. Павел, так его звали, поначалу расспросил, обо всех соседях, кого она знает. Долго же пришлось ему слушать, она-то всех в своем подъезде знает. Нина Васильевна догадалась, что его интересует кто-то определенный, но прямо спросить он не решается.

Через день Павел заявился снова, принес вафельный тортик. Вместе посмотрели они “Санта-Барбару”, выпили чаю. Нина Васильевна с радостью согласилась помочь милиции. Спасибо за доверие. Она, если надо, могла бы и посмотреть за кем-нибудь, хоть из окошка. Но, выяснилось, не надо. Магнитофон у нее Павел оставил – ничего не трогать, не выключать. И пошла писать автоматика. А Паша стал наведываться, кассеты менять. Заходит-то все с гостинцами, чаек, тары-бары. Нина Васильевна понимает, что это одни реверансы, охота ли ему со старой волчицей чай пить. И опять же, конспирация – а вдруг в этот самый час кто из соседок нагрянет, увидят его, и что им скажешь? А мы чего-нибудь наврем, смеется Паша. И сверкает своими белыми ровными зубами.




3



9 июня 1998 года, вторник

Шурик Шевчук, как только прослышал про излучение радиотелефона, сразу же купил удлинитель. Вставляешь в ухо фиговинку, а “Эриксона” подальше от головы – и никакого тебе опасного излучения. А звонят Шурику всю дорогу! Все встречи ведь на нем: телевидение, пресса, просители, избиратели, прихлебатели, холуи всякие, все на нем. Голову надо беречь. Вас ждут великие дела, граф! Сегодня он третий человек в Команде, а кое в чем, можно сказать, и второй, считая самого В. П. Тузкова!

Полный достоинства мраморный подъезд с вывеской “Общее дело” хорошо известен в Москве, да и во всей стране – ведь его так часто показывают в телерепортажах. Припарковав свой неновый “Пежо” у подъезда, облепленного дорогими машинами, Шевчук отмечает скромный облик своего автомобиля, просто отмечает про себя, не более того. Он без напряжения мог бы купить себе “Ягуар”. Любое, скажем, интервью с В. П. стоит и десять, и пятнадцать тысяч долларов. Не говоря уже о других денежных делишках, которые проходят через Шурика. Но ему не нужна шикарная машина. Пока не нужна.

Совещание назначено на 11.00. Сейчас все подтянутся, у них не принято опаздывать. Чудовский завел военную дисциплину. Что будет, если опоздать? Накажут? Смешно как-то. Но пока еще никто не опаздывал.

Через залитый солнцем вестибюль перемещает свое крупное тело Ольга Федоровна Прокопчик, специалист по наговорам и дурному сглазу, важный человек в Команде. В какой-то удобный момент Шурик поинтересовался, верит ли сам В. П. во всякую хиромантию и другую продукцию мадам Прокопчик. “Не знаю, – добродушно рассмеялся тогда В. П., – хотя, говорят, эти штуки помогают и тем, кто не верит!”

Шевчук не верит. Но надо признаться, если говорить о судьбе, то в этом что-то есть. Возможно, какие-то провидцы способны проникать в высший замысел. Только не госпожа Прокопчик, она-то уж точно не способна!

Ощущение судьбы может возникнуть вдруг, ни с чего. Шурик уверен, что сегодняшний день для него очень важен, что-то случится, пока неясно, что именно, но это ощущение чего-то важного и, пожалуй, опасного сидит в нем с самого утра.

А вот и Левин, тоже фигура в Команде. Его сфера деятельности отчасти касается прессы, ТВ, то есть того, чем занимается Шурик. Но они прекрасно ладят, ведь по сути роль Левина сводится к поиску нужных людей, а идеология – это уже дело Шурика. У Левина нужные люди есть всюду, и он нужен всем, этакий местный “фигаро”. Финансы, зарубежные и региональные представительства “Общего дела”, гостиницы, путевки, авиабилеты, стоматологическая помощь на дому – всюду «фигаро», очень удобно и никогда никаких сбоев. Иначе нельзя, Чудовский, этот вояка, не потерпит никаких сбоев.

– Привет, Леонид Ильич! – здоровается Шурик. – Что вы думаете об опасности международного сионизма?

– Не будем ее преувеличивать, – равнодушно откликается Левин и сморкается.

Хронические свои сопли он словно упаковывает в платок, тщательно складывает его, прежде чем запрятать в карман. Такие манипуляции с платком проделывают фокусники, отвлекая внимание зрителей. Что это, безотчетно проявляемая увертливость? И чувство юмора у него присутствует, не то, что у мадам Прокопчик.

– Ольга Федоровна, вам удивительно идет это платье, вы и вчера, кажется, в нем приходили, – замечает Шурик, переключаясь на мастерицу экстрасенса.

– Похвальная наблюдательность, – отвечает она, настораживаясь; от Шевчука только и жди злых насмешек.

Втроем они поднимаются по торжественной мраморной лестнице в центральный офис В. П., штаб-квартиру “Общего дела”.

– Вот если бы вы были легкомысленной девушкой, Ольга Федоровна, я бы знал, почему вы не переоделись, – монотонно рассуждает вслух Шурик. – Не сумели попасть домой из-за неожиданных любовных приключений; первое, что могло бы прийти в голову. Но вы ведь не легкомысленная девушка…

Госпожа Прокопчик не девушка, ей уже за сорок, и она не казалась чересчур привлекательной.

– Александр, ну что вы себе позволяете? – вяло возражает Ольга Федоровна, поддерживая опасный диалог.

– А что я себе позволяю? Можно подумать, я вас по попке похлопал, уже и пошутить нельзя! – удивляется вроде бы Шурик, а сам заговорщицки посматривает на Левина. Но Леонид Ильич умеет казаться непроницаемым.

Мраморная лестница, светлый широкий коридор – все это вполне прилично, но внутри, в офисе В. П. уже по-настоящему хорошо.

– Господа, – негромко заговорил Тузков, когда все расселись, – мы с Алексеем Алексеевичем хотели бы предложить вашему вниманию не вполне обычный материал. Прежде, чем вы его услышите, хочу предупредить о полной и безусловной конфиденциальности всего, что с этим связано. К нам попали записи телефонных разговоров известного вам Ивана Дмитриевича Козинца с дамой из фирмы специфических телефонных услуг.

Валентин Петрович наслаждался эффектом: все встрепенулись и с воодушевлением ждали продолжения. В этом виделся не только естественный интерес ко всяким скандалам, но и искреннее радение за дело. Ведь они все вместе – Команда. Разве уничтожение его главного политического соперника не есть их общее дело?

– Предлагаю ознакомиться с записями и обсудить варианты их использования.

– Речь идет о результативной компрометации Козинца, – рубанул Чудовский. – Можно делать пометки, – добавил он, – но прошу их с собой не уносить.

Вот так, как в детском саду.

Они слушали пленку впятером, сидя за огромным овальным столом из карельской березы в кабинете Тузкова: Чудовский, О. Ф. Прокопчик, Левин, Шурик Шевчук и сам хозяин.

– Давайте сделаем паузу, – предложил Тузков, и Чудовский послушно остановил запись. – Обменяемся пока первыми впечатлениями, там еще минут на пятнадцать, все такое же, потом можно будет послушать еще не раз.

Валентин Петрович сознательно приглушал голос, ему нравилось, что собеседники ловят его слова с напряженным вниманием.

– Не могу представить себе господина Козинца в такой роли, – задумчиво сказал Левин.

– Да уж, – отозвался Шурик, – легче представить нашу Ольгу Федоровну, идущую вечерком в гости с десятком контрацептивов в сумочке.

– Оставим это, Шевчук, – сказал Валентин Петрович. – Лучше поделитесь вашими впечатлениями.

– Клубнички не хватает, – заявил Шурик. – Может на той части, что мы не дослушали, есть погорячее?

– Горячее нет, – сказал Чудовский. Могло показаться, что он принимал вину за это на свой счет.

– Хотя бы об анальном сексе… – мечтательно сказал Шурик.

– Я согласна с Шевчуком, – неожиданно поддержала Ольга Федоровна. – Сам текст недостаточно острый. Остается только факт разговора с проституткой.

– Это не проститутка, – уточнил Чудовский.

– Тем более.

– Но славы Козинцу это не прибавит, – предположил Тузков.

– Не непременно, – возразила Ольга Федоровна. – Для некоторых групп избирателей его образ может даже стать привлекательнее. К тому же, вспомнят про недостойные методы, подглядывание в замочную скважину, посягательство на частную жизнь – все это мы уже проходили!

– Нам надо будет внятно объяснить происхождение пленки, – подал голос Левин. – И потом, не может ли это быть липой?

– Я задавал себе этот вопрос, – кивнул Валентин Петрович. – Что, если это подсунуто службой безопасности Козинца? Мы ухватимся, а на пленке совсем и не его голос.

Вот, пронеслось в голове Шурика, на пленке не его голос! Затылком он вдруг ощутил дыхание судьбы, предощущение того важного, что должно с ним случиться.

– В самом деле, – сказала Ольга Федоровна, – мы обнаруживаем здесь общий тон неуверенности в своих поступках, слабость, даже невротичность, а ведь мы знаем господина Козинца совсем другим человеком. Но я не удивлюсь, если подтвердится, что на пленке именно он, такое бывает.

– Я решительно могу заверить всех присутствующих, что голос на пленке принадлежит Козинцу, – сказал Алексей Алексеевич.

– В целом текст не характеризует Козинца с негативой стороны, – осторожно заметил Левин. – Но позвольте узнать, есть ли возможность продолжить, как бы это получше сказать… в общем, подслушивание? Может быть, появится что-нибудь более откровенное.

– Не удивлюсь, если в интимном смысле это ожидание скорее всего окажется напрасным, – сказала Ольга Федоровна, перелистывая блокнот со своими записями. – Вполне вероятно, что не секс здесь главное, скорее исповедальность, элементы ролевой игры с анонимной собеседницей… Включается как бы карнавальное восприятие, меняются местами “верх” и “низ”, можно то, что обычно нельзя, человек способен отключиться от всего обыденного, каждодневного, устроить себе праздник…

– Каждый день у него праздник…

– Но, если я все правильно понял, – очень тихо проговорил Валентин Петрович, – речь идет о раскрепощении невидимых друг для друга собеседников, о снятии запретов, ведь так? Тогда мы, возможно, все же услышим нечто занимательное. Разумеется, мы ни от какого компромата отказываться не станем.

В итоге все высказались за то, чтобы не торопить события и продолжить наблюдение. Чудовский заверил всех, что технически это возможно. Тем более, что компромат должен сработать в нужное время, лучше всего накануне выборов. Стоит пока подождать.

– Давайте все-таки дослушаем до конца, – предложил Левин.

Алексей Алексеевич, который, очевидно, слышал пленку не один раз, удалился из кабинета. Поколебавшись, Шурик последовал за ним. Проходя мимо госпожи Прокопчик, заглянул в ее блокнот. Она инстинктивно заслонила написанное, как школьная отличница, но Шурик успел прочесть что-то о неуверенности и зависимости от авторитета отца.

Ну, держитесь, господа хорошие! Все вы тихо выпадете в осадок, когда узнаете, что придумал этот скромный парень, Шурик Шевчук.




4



11 июня 1998 года, четверг

Когда он заканчивал школу, о перестройке еще никто не помышлял, возможно, и сам М. С. Горбачев. Юноша Шевчук казался излишне прагматичным, может даже циничным, что среди нынешней молодежи, увы, не редкость. При этом Шурик наделен был многими талантами. Примеры? Пожалуйста. Еще в девятом классе самоучкой освоил шестиструнную гитару. Да, многие так. Но он и сочинял музыку, и стихи сам придумывал. Больше того, собрал ансамбль “Морская звезда” и, что уже не так типично, организовал его успешные летние гастроли по всему побережью от Туапсе до Батуми в те еще времена, когда это побережье было единым, да и едва ли не единственным пространством для отдыха огромной страны. Продумано было все: транспорт, проживание, скромные рекламные плакаты, подписаны были договоры со всеми возможными танцплощадками и домами отдыха. Множество сверстников, а также солидные мужики и тетки – все выполняли распоряжения девятиклассника.

С тех пор прошло много лет, и Александр Шевчук сделал сногсшибательную карьеру. Что ж удивительного, талант свое берет.

Шурик не считал нужным закапываться в детали придуманного им плана уничтожения Козинца. Надо просто предложить “идею века” Чудовскому, и уже вместе они разработают детали. Или, может, Чудовский возьмет эту часть дела на себя. Главное, чтобы потом не забыли автора идеи. Обращаться непосредственно к В. П. не хотелось: неясно, как он среагирует, и в любом случае без Алексея Алексеевича не обойтись. Приобщение последнего к “идее века” удобнее всего было осуществить в загородной резиденции В. П., где вся Команда собиралась в пятницу.

Накануне, в четверг, Шурик разыскал Серегу Данилова.

Старый товарищ был не в лучшей форме. Шурик привел его домой, немного рисуясь, поводил по роскошной своей квартире, угостил фруктами, затем разогрел в микроволновке форель с гарниром и, видя, с каким аппетитом Серега все умял, деликатно предложил ему денег. “Ты че, кочумай!” – отказался Данилов.

Это забытое и вдруг выскочившее словечко “кочумай”, в данном случае означавшее “кончай, прекрати”, а вообще-то способное передавать множество самых разных значений, вернуло обоих прежних друзей в их развеселую юность, когда они были лабухами в ансамбле “Морская звезда” и колесили по побережью Черного моря. Весь остаток вечера они отлично посидели с привезенной из Грузии «Хванчкарой», затем выпили вволю «Хеннеси», наконец, сварили в специальной песочнице кофе, совсем как тогда в Батуми.

Серега Данилов дважды за вечер удивил Шурика. Во-первых, тем, что не взял денег. Во-вторых, оказалось, что он знает толк в старинном колющем и режущем оружии, в средневековом доспехе, и почти о каждом предмете из неплохой, в сущности, коллекции Шевчука, мог рассказать много любопытного. Короче, вечер удался на славу! Что же касается потрясающего дара, из-за чего, собственно и понадобился Данилов, то здесь Шурику удивляться не пришлось; просто приятно было, что не ошибся, Серега сможет, он такой.




5



12 июня 1998 года, пятница

Лет пятнадцать назад Шурик Шевчук, молодой еще, подающий надежды лабух, в составе ансамбля Софии Ротару оказался однажды под Киевом, в угодьях тогдашних первых лиц коммунистического рая. После тщательной проверки участники ансамбля попали в заповедник, где вкушали отдых эти удивительные люди. Самым большим потрясением для юного Шевчука были ладьи с дивчинами в красочных национальных костюмах. Эти ладьи курсировали по внутренним озерам заповедника, и дивчины распевали народные украинские песни под аккомпанемент гусляров. Конечно, загородная резиденция главы “Общего дела” В. П. Тузкова казалась только слабым отголоском виденного тогда великолепия. Но тем не менее…

После обеда госпожа Прокопчик расположилась позагорать у бассейна. Глядя на экстрасенса в закрытом черном купальнике, Шурик неожиданно признался себе, что в мощных формах Ольги Федоровны что-то все же есть. Левин и В. П. занялись шлифовкой бумаг, связанных с недвижимостью в Ницце. Левину положено было доезжать до всего, что касалось финансов «Общего дела”, а В. П. обожал лично редактировать текст, пройтись, как он выражался, рукой мастера. Чудовский и Шурик остались вдвоем. Момент настал.

– Алексей Алексеевич, я хотел бы поговорить с вами по поводу Козинца, – начал Шурик, зная, что собеседник предпочитает сразу же брать быка за рога.

– Валяйте, – прищурился Чудовский.

– У меня есть план, но вначале хотелось бы кое-что уточнить.

Чудовский кивнул.

– Технический вопрос. Можем мы включиться в линию и поговорить с этой телефонной барышней вместо Козинца?

– Мы? Технически?

– Да.

– Можем.

Чудовский не стал спрашивать, зачем. Но вопрос как бы подразумевался.

– У меня есть старый приятель, – Шурик сглотнул и откашлялся. – Он обладает необыкновенным даром. Даром имитации голосов.

Возникла пауза, которую никто, казалось, и не собирается нарушать.

– Любой голос он скопирует так, что не отличить! – добавил Шурик.

И все-таки Алексею Алексеевичу потребовалось совсем немного времени, чтобы оценить “идею века”:

– Хорошо! – похвалил он.

– У этого парня дар – это нечто! Понимаете, можно подготовить свой текст и сделать запись с барышней, как будто бы Козинец сам говорит, а текст такой, чтобы наверняка… – Шурик понимал, что Чудовскому не нужно разжевывать, но не мог остановиться.

Алексей Алексеевич выслушивал, не перебивая. Они прогулочным шагом сделали небольшой кружок по владениям В. П. и теперь стояли у оранжереи. Здесь, в прохладной тени свирепствовали комары, и оба машинально их смахивали.

– Не нужно будет ждать, выдаст ли нам Козинец какой-нибудь перл или нет, можно сделать любой “откровенный” разговор, хоть с “голубым”… – рассказывал Шурик.

– Вы имеете в виду секс-ориентацию?

– Ну, конечно же, – увлеченно отвечал Шурик, – голубым может быть не только небо. Ведь в этом заведении, куда звонит наш друг, обязательно есть и “голубые” собеседники, на все вкусы публики…

– Ну, допустим, – заключил Чудовский. – Посмотрим на проблему с другой стороны: будет ли молчать ваш приятель, имитатор? Нам придется ему полностью довериться.

– У него очень скромный достаток, – осторожно сказал Шурик, вспомнив, как Данилов почему-то отказался взять деньги.

– В такой игре высокие ставки, мы должны быть совершенно уверены в вашем приятеле.

– Ну, я просто думал, что есть много способов заставить его замолчать…

– Так, чтобы наверняка? – вытягивал Чудовский.

– Ну, в крайнем случае, все можно сделать, – неохотно сказал Шевчук.

– Вы религиозный человек, Александр? – Чудовский, казалось, говорил всерьез.

Отсюда, от оранжереи, открывался прекрасный вид на распластанную деревянную баню и бассейн перед ней. Едва заметный ветерок рябил воду бассейна, у края которого грелось на солнышке мощное тело Ольги Федоровны.

– Не знаю, насколько я религиозен. Это зависит от обстоятельств, – уклончиво ответил Шевчук. – Как говорят англичане, ит депендз. Если бы вы предложили, помимо экстрасенса, принять в наш штат батюшку, я, пожалуй, был бы против.

– Вы считаете, что все средства хороши? – не отреагировал на шутку Чудовский. – Считаете, мы можем распоряжаться чужими жизнями с легкостью, разве это дело не Господа Бога?

Фарисей, подумал Шурик. Он понял, что его “идея века” подверглась неожиданному испытанию. Но не он же, в конце концов, должен сделать так, чтобы Данилов не сказал лишнего; это и есть детали, которые должен бы взять на себя собеседник.

– Я маленький человек, – с деланным смирением сказал Шевчук. – А “Общее дело” – это… Нет, не Бог, но по сравнению с отдельным человеком – это высшая сила!

Лицо Алексея Алексеевича оставалось непроницаемым, но чувствовалось, что нечто подобное тот и хотел бы услышать. Не расстанусь с комсомолом, подумал Шурик, буду вечно молодым! И в порыве вдохновения продолжал:

– Козинец – наш непримиримый враг! Любыми средствами мы должны его уничтожить. Любыми! План, который я предлагаю, придуман не из любви к головоломкам.

– Вы, стало быть, согласны, что все средства хороши?

Боже мой, ну не заставит же он его, Шурика, нажимать на курок! В конце концов, это только слова.

– Да, – сказал Шурик, глядя прямо в глаза Чудовскому, – я с этим согласен!

Алексею Алексеевичу не очень нравился Шевчук, но он считал его полезным и перспективным для “Общего дела”. Он был удовлетворен беседой с молодым коллегой, нечто вроде политзанятий. На это ни слов, ни времени жалеть не следует. Человек, отдельная личность – песчинка; может быть, важная, но не сопоставимая с “Общим делом” деталь. Чудовский всегда жил в такой системе координат, только “Общее дело” было другим. Сейчас все демократы, но что изменилось? А Шевчук, по-видимому, более амбициозен, чем хочет казаться. Мы как бы просто прислушиваемся к его советам, а он как бы считает, что мы исполняем его замысел. Изумительно! Но в итоге, какая разница? Идея, конечно, требует доработки, но вполне может быть использована.

Ольга Федоровна поднялась с шезлонга, потянулась всем телом, и в том, как смотрели на нее Чудовский и Шурик, можно было бы почувствовать некую мужскую солидарность. Ольга Федоровна взглянула в сторону дома, потом обернулась к ним и, показывая рукой, закричала:

– Алексей Алексеич, Александр, чай пить, самовар готов!

Шурик остро ощутил благостность окружающего мира: лето, теплынь, яркая зеленая трава и блики на воде бассейна, самовар ждет – так покойно было, наверно, еще перед войной четырнадцатого года, до того, как впервые применили отравляющие газы.

– Видите ли, Александр, все не так просто, – сказал Чудовский.

Они медленно шли к дому. Алексей Алексеевич, степенный, словно академик живописи, тихо и внятно продолжал:

– Козинец звонит в агентство услуг по телефону, звонит из пустующей квартиры. Знаете, как он проникает туда, чтобы его никто не узнал?

– Как? – переспросил Шевчук. – В принципе, он не очень яркий парень, без лимузина и охраны его, может, никто и не узнает.

– Может и так, – согласился Чудовский. – Но он, представьте, устраивает маскарад. Мятая шляпа, темные очки, накладные усы, парик.

– Вот так цирк!

– Не цирк, а театр! Есть мнение, что здесь больше игры, чем конспирации. Дело не в том, что он хочет не узнанным войти в квартиру, он, будучи и один в квартире, не снимает свой карнавальный костюм. Он лицедействует, как вам это понравится!

– Узнаю почерк нашего аналитика – кандидата психологических наук госпожи Прокопчик.

– Верно, Александр, не вы один обдумывали проблему. Но представьте, то, что проделывает Козинец, не обязательно извращение. Он стремится сменить роль. Звонки в агентство – его маленький карнавал, как и парик, и темные очки. В этом, как считают, специалисты, нет ничего сексуального. Ну и, наконец, “голубые” и все прочее… Сексуальная компрометация, предположим, нам удастся ее осуществить, признана не вполне надежной, если ставить себе целью убрать Козинца как политическую фигуру. Это категорический вывод.

– Тех же специалистов-аналитиков?

– Этот вывод сделал Тузков. То есть секс-компромат не помешал бы, но этого недостаточно.

– Так что же нужно? Чтобы старина Козинец кого-нибудь убил и съел?

– Это было бы лучше, – кивнул Чудовский.

На террасе уже дымился самовар. Стол, покрытый излишне роскошной белоснежной скатертью, был уставлен закусками, коробками конфет, хрустальными вазочками с разноцветным вареньем и ягодами, стаканами в серебряных подстаканниках.

Надо свалить Козинца, подумал Шурик, иначе вся эта прелесть жизни может рассыпаться.




Глава вторая. Ловушка для мистера Икс





1



11 июня 1998 года, четверг

В отличие от большинства политических партий и объединений политдвижение “Общее дело” не нуждалось в материальных средствах. Деньги поступали в основном благодаря засекреченному питерскому производству, и поступали в достаточном количестве. Проблема была в другом – как эти деньги легализовать? Применявшиеся до сего дня схемы теряли свою эффективность, более того, сама их безопасность ставилась под сомнение, и все из-за бесконечных ревизий и прокурорских расследований, инспирируемых Козинцом. В итоге Левин разработал оригинальный план отмывания денег политдвижения. Но для этого требовалось участие стороннего банка, прежде не имевшего контактов с финансовыми институтами “Общего дела” и не привлекавшего в этой связи ищеек Козинца. Такой банк в конце концов был найден.

По основным показателям он относился к разряду средних, каких в то время в России были сотни. Да что в России – в финансовой империи “Общего дела” таких банков имелось два десятка. Банк был устойчивый, с хорошими оборотами, причем прибыль свою он получал не за счет операций с ГКО и других спекуляций, а благодаря тому, что обслуживал счета Таможенного комитета и ряд сделок Росвооружения.

Председатель правления Вячеслав Федорович Панкин нагрянул к Чудовскому в четверг. Время было обеденное, он предложил гостю чаю, и сразу же две девицы в очень коротких юбках вкатили сервировочный столик с целой горой бутербродов, охлажденными соками и прочей чепухой. Панкин с энтузиазмом занялся бутербродами, а хозяин кабинета придвинул к себе привезенные банкиром бумаги.

Список анонимных меценатов – это к Левину, какие-то ризографы… Стоило ли из-за этого приезжать? Что это – демонстрация уважения? Разумеется, нет. Изумительно! Что же тогда за проблемы у нашего богатенького Буратино?

– Так что же у вас случилось? – проницательно спросил Чудовский.

– Случилось, – подтвердил Панкин, отодвигая тарелку. – Я, когда нервничаю, просто безудержно ем, – извиняющимся тоном добавил он.

Оказалось, что в пятницу к банкиру приходили двое, назвались “рыбинскими”, Марат и Алексей. И, представьте, привел их старинный приятель, друг семьи, никому сейчас нельзя верить.

– Так вот, – продолжал Панкин, – я объяснил им на понятном им языке, что у нас есть “крыша”, банк работает с милицией. Они говорят, продолжайте работать.

– И что же?

– Извините, – сказал банкир, с видимым усилием отказываясь от последнего бутерброда и стряхивая крошки с пиджака. – Да… так речь, говорят, не идет о службе безопасности. Мы, говорят, хотим предложить вам выгодные финансовые операции, здесь и за рубежом. Понимаете? Для банка это самоубийство! Не в деньгах счастье, откупиться от них еще бы можно. Но не работать же с ними! Если станет известно, что банк под “рыбинскими”, нам просто не выжить. Не вам это объяснять, Алексей Алексеевич!

– Вы сказали, что подумаете?

– Естественно, сказал, что должен посоветоваться, что единолично никаких решений не принимаю и так далее. Тогда второй, который все помалкивал, хорошо одетый головорез, стал мне угрожать. Знает, где я живу, дочь, школа, сам, мол, гуляю с собакой, в общем, ничего оригинального.

– И вы испугались?

– Не сразу. Я твердо их выпроводил. Они оставили визитку, посоветовали навести справки, в Москве, мол, их знают. Вы, кстати, знаете?

– Слышал кое-что, – равнодушно сказал Чудовский.

– Мне доложили, что это дерзкие, очень опасные люди, для которых нет никаких авторитетов, – Панкин посмотрел прямо в глаза Алексею Алексеевичу и вздохнул. – Жалко банк, да и себя, знаете, тоже. Как показывает опыт, пока чужой, слава Богу, телохранители разве что погибают заодно, вы понимаете. Одним словом, вот пришел к вам… – он сделал паузу. – Просто прошу совета…

– Кто знает, что вы обратились ко мне, за советом? – ласково спросил Алексей Алексеевич. – В банке? Ваш водитель?

– Никто! – Панкин поправил очки. – То есть знают, что я приехал к вам в офис. Но я езжу по разным адресам, жизнь продолжается. Подлинную причину визита к вам не знает никто. Я и письмецо привез, копия в банке, все, как положено, вот вы читали, о закупке ризографов.

– Очень разумная предосторожность, – похвалил Чудовский. – Мой вам совет: просто потяните с ответом этим ребяткам, а там, глядишь, все и образуется.

Панкин напряженно улыбался. Ему бы хотелось услышать что-нибудь, пусть неопределенное, но более обнадеживающее, например, мы, мол, друзей в беде не бросаем. Но приходилось довольствоваться сказанным. На прощание хозяин кабинета ободряюще похлопал банкира по плечу.

Алексей Алексеевич Чудовский, включая этот банк в сферу жизненных интересов “Общего дела”, разумеется, собрал о нем достаточно полную информацию. Среди прочего стало известно, что банком заинтересовались “рыбинские” – набирающая силу, дерзкая преступная группировка. Чудовский спокойно наблюдал за развитием событий. Он ждал визита Панкина и был готов к нему. Независимо от этой выходки “рыбинских”, так напугавшей уважаемого человека, вопрос с ними был решен. Просто в свете последних угроз решение следовало ускорить.

Тузкову он пока ничего докладывать не станет. И дело не в излишней самостоятельности, которая всегда раздражает начальство. Как раз сегодня утром у Алексея Алексеича возник вдруг с ним очень тяжелый разговор, и не хотелось теперь провоцировать его на неприятное для обоих продолжение.




2



11 июня 1998 года, четверг

Разногласия между Чудовским и Тузковым случались и прежде, но такого, как утром в четверг, после банальной, плановой встречи с рабочими авиазавода, такого раньше не бывало.

Валентин Петрович обожал публичные выступления, особенно с участием телевидения. Он увлекся, не настолько, конечно, чтобы потерять контакт с аудиторией; чувство аудитории – это был его особенный дар. Тузков много шутил, опьянел от толпы, аплодисментов, словом, чувствовал себя как оперный певец, которого без конца вызывали на бис. Ему хотелось, чтобы радость успеха разделяли с ним все, особенно в ближайшем окружении, разве это не естественно? Но реакцию Алексея Алексеевича скорее можно было назвать сдержанной. И когда они оказались вдвоем на заднем сидении “Мерседеса”, Тузков спросил напрямик:

– Вам что, не понравилось?

– Не все понравилось, – признался Чудовский.

– А мне показалось, что аудитория была на уровне, я, знаете ли, испытал подъем!

– Не спорю, Валентин Петрович, вы прекрасный оратор, – Чудовский заколебался, но затем упустил момент, когда еще можно было не сказать лишнего. – Однако, находясь на подъеме, вы иногда, скажем так, теряете канву, как бы улетаете в своих импровизациях, я, поверьте, никогда не позволил бы себе таких замечаний, если бы… – он еще что-то мямлил в необычной для себя путанной и многословной манере, но Тузков почти не слушал…

Вот оно, неприязненно думал Валентин Петрович, словно бы неожиданно протрезвев. Товарищеская критика. Интересно, кому такое понравится? И знает ведь, собака, как его шеф дорожит своим душевным подъемом, обычно всегда возникающем у него после контакта с людьми. Нашел время для критики. Ему уже кажется, что Валентин Петрович у него в руках.

– Да помилуйте, ну что я там такого напутал? – обезоруживающе улыбнулся Тузков.

– Перечислять?

– Сделайте услугу.

– Ну, например, – вроде как бы поддавшись на дружелюбный тон Тузкова, понесся Чудовский, – вы процитировали Марка Твена.

– Да, и что же?

– Никогда ничего подобного Марк Твен не писал и не произносил!

– Не стану возражать, но ведь это мелочи.

– Обязательно отыщется дотошный журналист или пенсионер.

И это ведь не все. Чудовский методично стал перечислять все огрехи Валентина Петровича, устроил форменный разбор полетов, все какие-то скучные незначительные “преступления”. Заметил вскользь, что место клоуна в Госдуме уже занято, о чем, впрочем, тоже можно было поспорить. Наконец, договорился до того, что образ Валентина Петровича – результат коллективного труда всей Команды, и его, мол, настораживает поспешность, с которой Валентин Петрович эволюционирует. Почтительное отчитывание затягивалось. И как это его занесло? Конечно, роль Чудовского в “Общем деле”, как говорится, не убавишь. Но ведь и Валентин Петрович не марионетка.

– Выходит, я плохо вписываюсь в придуманный вашей братией схематозоид? – саркастически улыбнулся Тузков. – Может такое быть, что вам и галстук мой не нравится?

Этот галстук, творение покойного Версачи, привезла Валентину Петровичу в подарок племянница из Лондона.

– И галстук мог бы быть скромнее, – ничуть не смутившись, ответил Чудовский. – И имидж ваш, включая галстуки, придуман нами всеми сообща, и сами вы всегда говорили не о братии, а о Команде, к которой, я знаю, причисляли и себя. Мы ведь все вместе, Валентин Петрович, думаем об интересах “Общего дела”.

Это его-то имидж – результат коллективного труда! Можно смеяться? Да Тузков, если угодно, мог бы преподавать тренинг публичного поведения. Хороший костюм, галстук в тон, это само собой, но он мог бы научить, как в нужный момент засунуть руку в карман брюк или расстегнуть пиджак для демонстрации открытости. А рассказать кому-то, как настойчиво Валентин Петрович отрабатывал эту свою естественную улыбку, одно из мощнейших средств коммуникации, или популярный жест открытой расправленной ладонью, выражающий искренность… Конечно же, он прислушивался к советам, но в основном все сам, он талантливый самоучка, вот в чем дело. Да и многому ли по части имиджа может научить Команда? Тот же Чудовский? Улыбаться он, правда, умеет, осанку контролирует, но зато в разговоре, сидя за столом, постоянно вертит не имеющие отношения к делу карандашики и прочие предметы. А другой “учитель”, Левин – тот вообще ногти грызет! Он им кто, с раздражением думал Валентин Петрович, расставшись с Чудовским после неприятного этого разговора, неужели же он похож на лошадь, которую ведут под уздцы, а несчастная кляча, думает, что сама выбирает дорогу? И все бы хорошо, покуда лошадь не сделает что-нибудь такое, чего от нее не ждут, тогда ее сразу же ставят на место. Нет, Тузков вам не лошадь. Он примет меры, и незамедлительно.

Все молодые сотрудницы “Общего дела” носили очень короткие юбки, существовала среди них как бы такая симпатичная мода. Ирочка, секретарь Валентина Петровича, на несколько сантиметров опережала самых отважных модниц, и, вероятно, в этом была своя логика. Привычно полюбовавшись Ирочкиными ногами, Тузков распорядился срочно вызвать к нему Левина.

В кабинете Валентина Петровича всюду на стенах весьма приличные картины: Машков, Борис Васильев. Разумеется, подлинники. (Это первая жена приобщила его к искусству, но, если честно, у него от природы очень даже хороший вкус). И только на одной стене смонтированы его, Тузкова, предвыборные плакаты. Сделано было временно, но затем так уж и осталось.



Прохаживаясь по кабинету в ожидании Левина, Валентин Петрович то и дело задерживал взгляд на плакате, где он был снят в уверенной спокойной позе на фоне милого пейзажика с церковью.

Он не случайно выбрал Левина для этого щекотливого дела. Во-первых, лично предан, это безусловно. Во-вторых, зануда. На вопрос, как дела, не рассказывает подробностей, как положено зануде, но в остальном зануда. Другими словами, дотошный, для дела это бывает неплохо. Искренне интересуется людьми, готов всегда помочь, много друзей и легко заводит новых друзей. Идеальный шпион.

Тузков пригласил Левина расположиться за столом для совещаний и сам сел напротив.

– Ну, что, Леонид Ильич, – улыбнулся Тузков, – как дела?

– Скромно, – ответил Левин.

– Знаю, как вы загружены, – сказал Валентин Петрович, – и, все-таки, хочу доверить вам еще одно дельце, очень деликатное. На вас вся надежда!

– Так, слушаю.

– Вы, Леонид Ильич, не хуже меня знаете, что наше с вами детище, наше “Общее дело” переживает период подъема, уместно сказать, экспансии, люди идут к нам, особенно в регионах, – Тузков говорил в своей излюбленной манере еле слышным голосом, и Левин ловил каждое слово. – В такое важное время ядро партии должно представлять собой монолит, вы согласны? Но готовы ли мы, положа руку на сердце, сказать, что все у нас в полном ажуре? Нет, не готовы. Почему? Да потому просто, что мы не знаем. Не знаем наверняка. Беда в том, Леонид Ильич, что часть наших безусловно преданных людей, часть Команды не может никак прийти к открытости, к прозрачности, по настоящему необходимой на данном важном этапе. Сказывается инерция прошлого, отсюда это стремление что-то скрывать, недоговаривать, нагромождать тайны, как если бы рядом с тобой были не самые близкие люди, а потенциальные противники. Не стану ходить вокруг да около, надеюсь, вы уже понимаете, о чем я хочу вас просить.

Левин молчал.

– Леонид Ильич, мне известны ваши исключительные способности по части контактов с людьми, – сказал Тузков, внимательно изучая лицо собеседника. – Очень прошу вас, разузнайте стороной, что там происходит у Чудовского. Он отличный парень, но вы же знаете чекистов, как бы не напороли чего эти любители быстрых решений.

– Вы имеете в виду Козинца? Эти записи?

– А хоть бы и Козинца! Представляете, фигура такого масштаба. Вообще, хотелось бы знать, чем он дышит, этот Чудовский. На вас вся надежда, – повторил Тузков, изображая полную беспомощность.

Валентин Петрович знал, что никакой особой приязни между Чудовским и Левиным не существует. В Команде могут сообща работать люди, которые совсем не симпатизируют друг другу; всеобщая гармония ничуть не обязательна. Достаточно, если есть общие взгляды на жизнь, на результат труда, и довольно. И, конечно, неплохо, если все люди положительно относятся к лидеру, то есть, к Валентину Петровичу. Это совсем неплохо.

– Ладно, – сказал Левин, – я подумаю. – Он забарабанил по столу тонкими, вполне симпатичными пальцами с обгрызенными ногтями. – То есть, подумаю, как это сделать. Я постараюсь.




3



13 июня 1998 года, суббота.

Дутиков Георгий Леонидович был известен в бандитских кругах под прозвищем Сори; откуда это прозвище взялось, мало кто уже и помнил. Сори был немолодым расплывшимся человеком, его светлые глаза редко улыбались. Он всегда с подчеркнутым уважением говорил о ворах в законе, не одобрявших шика. Сам он, однако, одевался в очень дорогих магазинах, от него исходил запах изысканного одеколона, да и офис его в центре Москвы, навороченный “Мерседес-600”, а для тех, кто мог там побывать, его квартира и дача – все поражало шиком и говорило не только о преуспеянии, но и о нежелании хоть сколько-нибудь его скрывать. Это для дела, объяснял Сори, клиенты предпочитают состоятельных, внутренне же, как можно было понять, вся эта мишура ему чужда. Вероятно, существуют закрытые данные о количестве россиян, так или иначе связанных с преступным бизнесом. Однако едва ли они будут точны, ибо как учесть каждую пожилую мать или сестренку-студентку, которых материально поддерживает рядовой боец оргпреступной группировки? Не будет преувеличением сказать, что число граждан, связанных с преступностью, воистину огромно. И потому люди, подобные Сори, легко, как рыбы в воде, ориентирующиеся и в преступном, и в легальном мире, одинаково принятые и здесь, и там, необходимы и полезны многим. Сори, к тому же, был известен своей миротворческой деятельностью – раз за разом он улаживал конфликты между группировками, помогал решать проблемы с прокуратурой и МВД, не говоря уже о таких мелочах, как возврат похищенной автомашины. Для бывалых, “синих” уголовников Дутиков был почти своим. В то же время, встречаясь с серьезными иностранными коммерсантами, он легко вступал в разговор и, начиная со знанием дела обсуждать вопросы, скажем, стивидорских расходов или снижения налогов, мгновенно преодолевал скользкое впечатление от своей внешности, которая, как ни крути, выдавала человека с большим лагерным стажем. Именно к Сори обратился Чудовский с просьбой уладить проблему с “рыбинскими”.

В субботний полдень Дутиков, он же Сори, принимал в своем шикарном офисе двух посетителей. Разговор был нелегким. Эти двое, молодые, худощавые, вели себя развязно. Оба развалились, фактически лежали в расслабленных пляжных позах, в мягких кожаных креслах Полтрона Фрау, оба курили какую-то дрянь, пепел стряхивали на дорогой, под стать креслам, персидский ковер. Сори терпел это непринужденное хамство, от которого он, общаясь с воспитанными людьми, стал уже отвыкать. Хотелось верить, что в поведении гостей не было ничего нарочитого, что заставляло бы думать о личном оскорблении. Сори долго ходил вокруг да около, но когда разговор зашел о конкретном деле, из-за которого этих двоих и пригласили, стало ясно, что они все попросту теряют время. Немного потерпев, речь Дутикова совершенно невозможным тоном перебил один из них, более авторитетный, которого звали Марат. Он сказал, что уважает Сори, иначе, они бы не приехали. Но уважение должно же быть взаимным или как? Ну, разумеется, солидно согласился Дутиков. Тогда нечего тереть; Панкин, объяснил Марат, это их человек, захочет Панкин или не захочет, ему придется согласиться. И дальше последовал обычный кровожадный текст о том, как они могут наказать банкира. Ни на что уже не надеясь, Сори, однако, отрабатывал свою миссию до конца. Спокойно и с очень большим тактом он постарался объяснить, что заинтересованные в Панкине серьезные люди хотят решить вопрос мирно, готовы хорошо заплатить, и было бы вполне нормально, если бы Марат отступился. Но ответ этих двоих уже читался на их упрямых рожах. Вот дурачье, куда лезут, подумал Сори, поднимаясь из-за стола проводить гостей. Ну, чтобы без обид, улыбнулся на прощание Дутиков, обнажив парочку разноцветных металлических зубов. Будучи совершенно не бедным человеком, он считал почему-то возможным не думать о своих зубах. Парни заверили, что обид никаких нет. Нельзя сказать, чтобы для Дутикова это имело какое-нибудь значение – мысленно он уже списал этих двоих, сами виноваты, сами они выбрали себе путь к последнему причалу.

Вернувшись к столу, Сори сразу же позвонил, причем воспользовался не офисным аппаратом, а своим сотовым. Говорят, у “Билайн” надежная защита от прослушивания. Хотя, что прослушивать – разговор самый что ни на есть невинный.

– Алексей Алексеевич? Это Дутиков беспокоит.

– С чем вас можно поздравить? – сразу же спросил Чудовский. Он обычно обходился без преамбулы.

– Все по графику, Алексей Алексеевич. Презентация во вторник, очень рассчитываю на вас, зная, как занят Валентин Петрович…

– Ваше мероприятие у него в плане записано, обязательно будем, Георгий Леонидович, не беспокойтесь.

Собеседники распрощались. По сути диалог этот означал, что посредничество Сори в деле банкира Панкина провалилось. Теперь Чудовский примет свои меры.

Марат и его напарник Леха застряли в пробке на набережной. Но они не торопились, до следующей стрелки на Юго-Западе оставалось еще больше часа. Среди замерших в пробке машин была и ничем не примечательная бежевая “2108” с двумя пассажирами. Любопытно было разве лишь то, что приемник заурядной магнитолы “Дайва” в этой “восьмерке” был настроен на 88 мегагерц; на этой волне принималось излучение миниатюрного датчика, еще неделю назад заложенного специалистами Чудовского в темно-зеленый “БМВ” Марата. Поэтому те, что сидели в “восьмерке”, слышали, о чем переговаривались Марат и Леха, знали, куда и к которому часу они направляются.

Марат и Алексей болтали о всяких пустяках. Чего здесь тереть, кто такой Сори? Говорить он мастер, но, как и все, уважает силу. Никто против их воли не попрет, охота была связываться, размышлял вслух Марат. Они, “рыбинские”, сейчас на подъеме, вся братва по Москве их знает, со всеми они в ладах, разве только “костромские”, но этим-то они рога скоро пообломают, факт. Они, “рыбинские”, стали реальной силой, давно уже переросли свой скромный провинциальный уровень. Им нужен Панкин, нужен серьезный банк, Марат понимал это как никто другой. Зря Панкин ломается, ведь они же хотят работать честно.

В центре Москвы пробки, не проехать, а на проспекте Вернадского машин было мало. Однако Марат, а за рулем “БМВ-750” был именно он, не особенно нажимал на газ. Издали заметив стоящую у тротуара “Волгу” ГАИ, Марат еще и сбросил скорость. Но гаишник все-таки поднял свою палку. Ничего удивительного, “БМВ-750” тормозит всякий, кому не лень, авось словит чего на бедность. Молодой мент сидел за рулем “Волги”, а этот с палкой, старший лейтенант, солидно подошел к “БМВ”. Марат нажал кнопку и опустил стекло. Гаишник козырнул, давай, мол, ему водительское удостоверение, техпаспорт. Марат протянул документы в окно, лейтенант взял их, но не стал рассматривать, а вместо этого сунул башку в окно, в прохладный кожаный салон «БМВ», наполненный кондиционированным воздухом.

– Что везем? – спросил мент. – Оружие, наркотики имеются?

Марат, который терпеливо глядел прямо перед собой, со вздохом повернул голову к дурачине-менту. Он хотел ответить, но так и застыл с открытым ртом. Чуть не в лицо ему упирался ствол. «Глок», 9 миллиметров, узнал Марат.

Грохот выстрелов услышали в машине прикрытия, фасонистой «девятке» последней модели, притормозившей метрах в пятидесяти от «БМВ» и ментов. Сидевший за рулем «девятки» молодой человек не был похож на бандита. Он был скорее изящного, чем спортивного сложения, его аккуратные светлые волосы были слегка напомажены. Безукоризненный летний костюм от Армани, галстук в полоску, солнцезащитные очки не менее, чем за четыреста долларов, даже руки его, спокойно лежащие на руле, были холеными, с лаком на ногтях.

Услышав выстрелы, похожий на манекен водитель «девятки», моментально врубил передачу и так резко дернул машину с места, что его напарник ударился крепким затылком о подголовник. «Волга» ГАИ вместе со вскочившим в нее старшим лейтенантом рванула по проспекту, «девятка» с двумя бандитами помчалась следом, на секунду, не более, притормозив возле «БМВ». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Марату и Лехе уже ничем не поможешь.

«Волга», получив небольшую фору, уходила вперед на бешеной скорости, на ближайшем перекрестке менты резко свернули направо, на улицу Удальцова, и, скорее всего, этих ментов или кто бы там они ни были, удалось бы достать, если бы не лох на «жигуленке» шестой модели. Старый козел словно не знал, что есть зеркало заднего вида; он спокойно рулил себе в правом ряду и вдруг, как нарочно, резко крутанул влево. Столкновение было неизбежно – сто процентов! Но «манекену» удалось сделать чудо. Резко вывернув, он боком проскользил по встречной полосе, выровнял машину, но с силой ударился о бордюрный камень тротуара левым задним колесом. Пришлось остановиться – колесо от удара лопнуло. Ментовская «Волга» была где-то далеко впереди, а лох на «жигуленке» слегка притормозил, очевидно, услышав шум сзади, а затем, не останавливаясь, покатил дальше. Тот, что сидел рядом с «манекеном», выхватил «волыну» и хотел было выскочить из машины.

– Брось, не горячись! – внушительно сказал «манекен», сжав плечо напарника своей холеной рукой.

– Замочил бы гада! – выдавил напарник.

– Найдем, если надо будет, – сказал «манекен». Он навсегда, кажется, запомнил номер ментовской «Волги», если только они менты, и номер этого старого лоха, если только он не специально канает под старого лоха – надо же, так грамотно перекрыл им дорогу!

Номер «Волги» был поддельный, можно было не трудиться запоминать его. А вот со стареньким «2106» было иначе. Эту машину украли накануне ночью у пенсионера Сыркина, заявление еще не поступило в милицию. Хозяин ничего не знал о пропаже, он еще вчера был задержан в нетрезвом виде и только сейчас, переночевав в отделении и едва придя в себя уже в средине дня, возвращался, наконец, домой. Михаил Никитич Сыркин, одинокий пьяница, проживал в небольшой квартире на 4-й Фрунзенской улице, а его сын Вова, по кличке Сырок, прописанный там же, жил совсем в другом районе и числился бригадиром «костромской» преступной группировки.

Чудовский знал, что месть со стороны людей Марата неминуема. И, конечно, важно было пустить ее по ложному направлению, подальше от Панкина или Сори. Этот неочевидный след в виде автомашины, так удачно заблокировавшей дорогу, обязательно должен был привести к “костромским”, с которыми у “рыбинских” старая вражда.




4



13 июня 1998 года, суббота

В Москве с утра уже становилось жарко, и думать хотелось только об отпуске. Ничего подобного пока не предвиделось – работа, работа… Сходить в ресторан, представьте, это тоже может быть работой, даже особо важным заданием.

Шурик Шевчук, пригласив Данилова позавтракать в “Метрополе”, с интересом наблюдал за своим старым приятелем. Хорошо, думал Шурик, что сюда пускают в джинсах. Эти скромные синие “Каррера”, видимо, лучшее из того, что имеется в гардеробе Сереги. Сдержанная благодать “Метрополя” должна была, по идее, сделать Данилова мягким, как воск. Приходилось идти на затраты, чтобы получше обработать такого уверенного в себе человека, как Серега Данилов.

Шурик потихоньку налегал на креветки во французском соусе “эйоль”, мяса он не ел, и слушал Серегины откровения. Жизнь надо принимать всю целиком, говорил Серега, пить, можно и с утра. Он не поучал, нет, просто делился своим жизненным кредо. И при этом вполне иллюстративно запихивал в себя одновременно баранину фри, картошечку, форель слабой соли, шампиньоны, все это запивал скромным французским вином, пивом “Хольстейн” и минералкой. Душка Данилов никак не мог взять в толк, как можно не есть мяса. В конце концов сдался, согласился, что да, полезно, но видно было, что вегетарианство Шевчука представляется ему необычным и с оттенком претенциозности, как, например, монокль.

Поработать, поучаствовать в теме Данилов согласился без проблем. Причем, видно было, что сумма, предложенная Шуриком, ошарашила его. Но так и надо. Большие деньги, по замыслу Чудовского, должны были сыграть роль тормоза, если бы привлекаемый вдруг начал задумываться и анализировать. После “Метрополя” они отправились в штаб-квартиру “Общего дела”. Шурик уже мог убедиться в том, что Данилов, будучи неравнодушен к пище, точнее, к ее количеству, не склонен обращать внимания на обстановку. И все же было даже обидно, что изысканный интерьерный дизайн офиса не произвел на гостя никакого впечатления.

Чудовский пожал Сереге руку и протянул визитку. “Чудовский Алексей Алексеевич. Помощник депутата Государственной Думы В. П. Тузкова”, – прочел Серега. Фамилию – Тузков – он, конечно, слышал, и это должно было стать последним аккордом. Но Данилов был, видимо, слишком самоуверенным парнем, не скажешь, чтобы он стушевался.

– Ну, ты как? – поинтересовался Шурик. – Чувствуешь, куда залетел?

– Да я что, – спокойно отозвался Серега. – Я человек действия, думаю мало, переживать не привык.

– Мы дадим вам послушать пленку, – сказал Чудовский, проглотив по обыкновению вступление. – Попробуете скопировать голос, тембр, интонации, посмотрим, что получится.



Потом они долго ехали в машине, Шевчук и Сергей Данилов. Если бы с высоты темного вечернего неба взглянуть вниз, можно увидеть бегущие по улицам и мостам огромного города ленты огней. Это потоки автомобилей, в которых затерялся скромный “Пежо” Шурика Шевчука. Маленькая машинка с двумя пассажирами. Но как много сейчас зависит от них в жизни города и всей страны! От того, что придумал один и что должен исполнить другой. Шурик был доволен. Экспертиза, как выразился Чудовский, дала добро. Значит, его “идея века” живет! Надо теперь, чтобы Данилов не просто зазубрил текст, надо, чтобы вжился в него, сумел сымпровизировать, ведь как еще пойдет диалог, всего не предусмотришь. Ну, ничего, Данилов парень способный, и время еще есть.

В салоне машины звучал мужской голос, отдельные бессвязные фразы. Автомагнитола “Пионер” без конца прокручивала одну и ту же кассету. Этот голос Данилову предстояло скопировать. Идентичность должна быть безусловной, предупредил Чудовский. Что ж, Данилов сможет. Никакой самонадеянности, просто он чувствует, что сможет.

– А что это за мужик на пленке?

– Да ты не знаешь, – небрежно ответил Шевчук. – А что, кого-то напоминает?

– Да нет, так просто спросил, – отозвался Данилов.

Шурик и не беспокоился на этот счет. Едва ли у кого тексты на пленке могли бы ассоциироваться с обликом солидного пожилого мужчины, часто заполняющего собой телеэкран. От Данилова, однако, не укрылась деланная небрежность Шурика. Но Сергею не хотелось копаться в чужих тайнах. Какая разница? То, что от него требуется, он сделает. Он постарается. Качество фирма гарантирует, без всяких компьютерных технологий. Все получат удовольствие, всем понравится. Хотя что-то тут нечисто. Столько денег пообещали отвалить. Явно нечисто.




5



14 июня 1998 года, воскресенье

– Память выделывает всякие трюки! Что там в черном цилиндре? Ленты, кролики, колоды карт, замусоленные старые вещи, никому не интересные, кроме нескольких чудаков, что сделают своей профессией изучение твоей биографии… – Данилов сделал паузу.

– Ну как? – спросил Шурик.

– По-моему, чересчур вычурно, – сказал Чудовский. – Я имею в виду сам текст.

– Но ведь он так и говорит, старый клоун. Не в публичных речах, конечно. Вот послушайте еще. Серега, воссоздай-ка вот это.

– Мне кажется теперь, что я прожил не свою жизнь, я другой. Может быть, с кем-то поменялся судьбой, как Принц и Нищий, раньше об этом не задумывался. А сейчас? Я по-прежнему в колее, уже по самые ноздри…

– Он это говорил? – спросил Чудовский.

– Это распечатка с пленки.

– Думается, похоже. Сдаюсь! Вы, ребятки, делаете изумительно хорошую работу, – признал Чудовский. – И Артист, конечно, выше всяких похвал, – улыбнулся он Данилову.



В советские годы имя Петра Лобанова гремело. Его разоблачительные материалы о беззакониях, коррупционерах в милицейских погонах, бесправии маленького человека перед властями каждый раз становились событиями. Тяжелые последствия для “героев” Лобановских публикаций всякий раз наступали неотвратимо. Но мало кто задумывался, что журналистская статья не инициировала расследование и, в итоге, наказание виновных, а, напротив, являлась одним из способов оформления принятых наверху решений.

С Козинцом Иваном Дмитричем, в те времена партийным функционером районного масштаба, Лобанов был хорошо знаком, можно даже сказать, имел дружеские отношения, но впоследствии их пути разошлись. И каково же было удивление журналиста, когда спустя столько лет Козинец сам вдруг вспомнил о нем. Иван Дмитрич приехал к нему домой, запросто, даже без охраны, с одним только водителем. Посидели, выпили по маленькой, повспоминали старое. Под конец вечера, отослав своего водителя, который давно был при нем чем-то вроде ординарца, Козинец передал Петру Лобанову досье. И предупредил, что это опасная и страшная тайна.

Досье должно было сделаться основой для серии публикаций. Первую из них Лобанов состряпал за сутки. Возбуждение его было так велико, что он хотел тут же, в час ночи, звонить заказчику – Ивану Дмитричу, еле дождался утра.

Статью со своими пометами заказчик вернул через день, неимоверно быстро для такого занятого человека. Но дальше дело застопорилось. По замыслу Козинца публикация этих материалов должна была быть синхронизирована с расследованиями прокуратуры и РУОПа, и из-за этого возникла некоторая задержка. Лобанову было велено спрятать материал понадежнее и ждать.

Петр Лобанов отдавал себе отчет в том, что досье представляет собой смертельную опасность для хранителя. Ведь речь в нем шла о наркотиках, их производстве в Петербурге, о разных каналах зарубежных поставок и сети реализации. И все это напрямую было связано с Чудовским, правой рукой Валентина Петровича Тузкова. С последним Козинец находился в состоянии политического противостояния, переросшего в открытую вражду.

Вот почему, услышав в телефонной трубке хорошо знакомый голос Чудовского, журналист попросту потерял дар речи.

– Петр Кириллыч, вы меня слышите? Что там у вас с телефоном?

– Я слушаю, – приглушенно отозвался Лобанов.



Что этому изуверу понадобилось, с ужасом думал он, неужели пронюхал про досье?

– Дело, дело у меня к вам, Петр Кириллович, – продолжал Чудовский. – Вы, помнится, дружны были с Иваном Дмитричем. А сейчас, поди, нечасто встречаетесь?

Так и есть! Что ж делать-то? Запираться было бессмысленно.

– Да вот, виделся с ним тут недавно… – выдавил из себя Петр Кириллович, стараясь казаться непринужденным.

– Ах, очень хорошо! Изумительно! – обрадовался Чудовский. – Дело-то у меня к вам пустяшное, надеюсь, не откажете по старой памяти? Подробности – при встрече. Завтра или, может, послезавтра давайте и увидимся, чтобы не откладывать.

Договорившись с Чудовским о встрече, Петр Кириллович дрожащей рукой положил трубку на рычаг. Это не связано с досье, подумал он, что бы там ни было, это не связано с досье.




6



14 июня 1998 года, воскресенье

Подполковник Иванов имел все основания быть довольным жизнью. Он заведовал отделом, должность занимал полковничью и в милицейских коридорах известен был как человек, с которым легко иметь дело. Неудивительно, что часто меняющееся начальство неизменно оставалось к нему благосклонным. Жена Игоря Евгеньевича Иванова работала главным бухгалтером в серьезной фирме, старший сын учился во Франции, младший заканчивал школу. Среди друзей подполковника Иванова встречались и известные антикварщики, и производители спиртного. В семье был достаток: очень приличный загородный дом, “Вольво”, квартира, словом, все нормально.

Понятно, что хорошее устойчивое положение дается нелегко, надо уметь маневрировать. И в этом Игорь Евгеньевич был большой мастер. Никому никогда он не сказал “нет”. Ведь в наще время за любым человеком, возможно, кто-то стоит, а за ним еще кто-то, и пошло-поехало. Приходилось иной раз соприкасаться с такими силами, от которых уж точно лучше держаться подальше.

Из своих оперативных источников подполковник Иванов давно знал, что известный всей стране Иван Дмитриевич Козинец имеет обыкновение посещать пустующую квартиру своей дочери, временно проживающей в США. При этом поступает он, прямо скажем, странновато. Для начала избавляется от приставленных к нему охранников, ссылаясь на интимный характер встречи. Потом по дороге, в проходном дворе, изменяет свою внешность – надевает парик, темные очки. Казалось бы, безобидная причуда, маленькие слабости большого человека. Тем более, что, пробравшись в квартиру, Козинец ведет себя скромно, ни с кем не встречается, только звонит по телефону.

Людей из службы безопасности, конечно, не могли ввести в заблуждение трюки с переодеванием. Служба каждый раз “вела” Козинца, в тайне от него самого, до известной квартиры, а затем удовлетворенно дремала в автомашине у подъезда, покуда важный охраняемый объект предавался каким-то звонкам по своей надобности. По Козинцу работала охранная фирма “Контур”, ее дело – безопасность, а куда объект отзванивает и для чего напяливает парик, этим сотрудники “Контура” не интересовались; мало ли какие бывают чудачества. Да ведь и легко можно найти объяснение такой странности Ивана Дмитрича. Политик его ранга не имеет возможности просто так пройтись по улице, заглянуть в универсам или, скажем, по нужному адресу.

Но беда в том, что любая странность, связанная с политиками такого ранга, имеет свойство рано или поздно превращаться в головную боль. Поэтому Игорь Евгеньевич почти не удивился, когда другой источник сообщил, что Козинец из квартиры регулярно звонит в фирму “Сирена”, профильная деятельность которой – всякие сексуальные откровения по телефону. Но даже и эту потенциально опасную информацию можно было бы не драматизировать, если бы удалось аккуратненько осуществить необходимые превентивные меры. Не тут-то было! Источник, сообщивший эти сведения, работает в самом близком окружении другого известного в стране человека – Валентина Петровича Тузкова. Так вот, Тузков со товарищи активно изучает возможность использования этой скандальной информации для компрометирования Козинца.

Самое последнее на всем белом свете, что могло бы прийти в голову подполковнику Иванову, это влезть в конфликт между двумя всенародно известными соперниками такого ранга. На больших высотах дуют сильные ветры.



С непостижимой скоростью звуки голоса мужчины превращаются в электрические сигналы и несутся через весь огромный город по проводам, сначала по тоненьким беззащитным проволочкам в прозрачной пластмассовой кожуре, которые, едва выйдя из квартиры и миновав известную нам, притаившуюся над дверью черную коробочку подслушивающего устройства, сплетаются в мощные кабели, уже защищенные металлическим пластинами, стенками труб, толщей скрывающей их земли. Вот позади автоматическая станция, колодцы, снова по дну засыпанных траншей, по трубам, и вот сигналы уже в небольшом переулке в центре Москвы, в здании, где размещается некая фирма “Сирена”. И здесь, удивительно, прежде, чем декодированный сигнал превратится опять в голос мужчины и коснется уха Полины, она же Лола, в разрыве тоненького проводка стоит знакомая черная коробочка, очень похожая на ту, уже известную нам, спрятавшуюся на лестничной площадке.

А в переулке неподалеку от здания, где разместилась фирма “Сирена”, припаркован совершенно обычного вида автомобиль ВАЗ-2109. В нем двое парней такой характерной внешности, которая в наше время, никого не удивляя, встречается повсюду на складах, в офисах, на блестящих кинофорумах и, конечно, в переполненных туристами авиалайнерах, отправляющихся, как минимум, на Кипр.

В автомобиле крутится диктофон, записывая разговор между мужчиной и женщиной, а один из парней прослушивает запись, придерживая вставленный в ухо миниатюрный динамик. Лицо парня сохраняет бездумное выражение, и такое же отсутствующее выражение лица у его соседа, который, ни на секунду не останавливаясь, жует мятные подушечки “Орбит”. Если не знать наверняка, ни за что не догадаешься, что эти двое – сотрудники МВД.



Сори знал не понаслышке, что такое тюрьма. Это правда, что там тоже люди живут. Первый раз его закрыли из-за фарцовки, сейчас-то это просто смешно, и статьи такой нет. Именно тогда к Дутикову прилепилась дурацкая кликуха Сори. Была у него такая привычка – к месту и не к месту приговаривать по-английски “сори”, извините. Потом еще пара ходок, по другим делам, по другим статьям. Гордиться тут нечем, да, побывал он там, просто ему не повезло. Тюремный стаж, правда, прибавлял Сори веса в определенных кругах, но сами по себе отсидки, сколько их ни имей, еще не делают человека авторитетом. Главное уметь себя поставить. Дутиков умеет. Он всегда смотрит на ход вперед.

Частенько выполняя разные поручения Алексеея Алексеевича Чудовского, он считал естественным знать о своем солидном партнере как можно больше, так, на всякий случай. Имелся у Сори для таких как раз дел некто Степан, неприметный амбал из бывших ментов. Ему не надо было долго объяснять, кто такой Чудовский и как организовать за ним наружку, с ходу понимает, что к чему.

Интересно, думал Дутиков, переваривая доклад Степана, очень интересно. Второй раз за последние выходные дни Чудовский со всякими шпионскими предосторожностями наведывается в некую двухкомнатную квартиру, недалеко от метро “Новослободская”. Что ему там надо? И не связано ли это как-нибудь с недавней ликвидацией “рыбинских”? Сори не исключал, что его беседа с покойным ныне Маратом может аукнуться, и еще как.

– Думается, Георгий Леонидович, надо бы пару-тройку дней присмотреть за этой хатой, – предложил Степан. – А то как бы…

– Не учи ученого, – благодушно прервал его Дутиков. – Ты же знаешь, я читаю с листа! Квартиру пасти неделю, там видно будет, это первое. А второе – пошли кого-нибудь завтра же, в понедельник, на телефонный узел, получи квитанции по междугородке – за месяц, за два, если сможешь. Узнаем, кто платит, куда звонили, больше знаешь – позже сядешь!

Конечно, от него не могло укрыться важное следствие из принесенной Степаном информации. Можно говорить о случайности, а вернее всего то, что он, Дутиков, далеко не дурак. Уже на другой день он имел полный расклад. В квартире была прописана Лидия Ивановна Остякова, 1971 года рождения. До того, как, выйти замуж, она носила фамилию отца и называлась Лидия Ивановна Козинец. На АТС в качестве абонента по-прежнему числилась Л. И. Козинец. Разве лишнее знать о том, что Алексей Алексеевич Чудовский, правая рука всем известного Валентина Петровича, посещает квартиру дочери Козинца, заклятого врага своего шефа?




7



14 июня 1998 года, воскресенье

В выходные дни, против обыкновения, было очень много клиентов, и Полина устала фантазировать. Ее так и подмывало воспользоваться разок конспектом Николая Гаврилыча, она удерживала себя, стоит, мол, только начать. И все-таки раскрыла папку.

Николай Гаврилович занимал в “Сирене” особое место. До того он лет сто проработал в психоневрологическом институте, будучи профессиональным сексопатологом, при этом одновременно руководил самодеятельными театрами. Его коньком была психологическая реабилитация немолодых актрис, которые ходили за ним как за мессией, и, как минимум, публично целовали ему руки при всяком удобном случае. Как-то он исхитрился целый семестр протусоваться преподавателем сцен-речи на курсе Полины, и затем, повстречав ее позднее уже зрелой театральной девушкой, на правах старого знакомого предложил ей место в “Сирене”, под большим секретом, естественно.

В фирме телефонных услуг Николай Гаврилович не только обеспечивал обслуживание всей массы интересующихся клиенток, но и был как бы куратором процесса в целом. Он натаскивал сотрудниц фирмы, и, в частности, подготовил для каждой из них индивидуальные конспекты. Мужская часть коллектива “Сирены”, по-видимому, в меньшей степени нуждалась в опеке, тем более, что мужчин, работающих с клиентурой, в фирме было всего трое, включая директора Игорька и самого Николая Гавриловича. Третьим был опрятный, сутулый юноша Петя, которому место, казалось, скорее в библиотеке.

“Мне нравится мастурбировать, когда ты смотришь на меня!” – прочла Полина подчеркнутую красным фразу из конспекта. Не то, решила она, хотя, возможно, просто недостаточно знает мужчин.

Звонку своего постоянного клиента она обрадовалась: уж его-то, похоже, не интересует мастурбация воображаемой героини.

– Лола, мне будет очень недоставать тебя, – сказал знакомый голос, – но теперь смогу позвонить нескоро. Мне придется уехать.

– Надолго, Мистер Икс? – Полина искренне огорчилась. Этот постоянно названивающий незнакомец был ей чем-то симпатичен. – У вас какие-то проблемы?

– Скорее потенциальные.

Не мог же он сказать ей, что охранная служба “Контур” совершенно определенно порекомендовала ему немедленно прекратить любые разговоры с Лолой. Есть данные, предупредили его, что эти разговоры фиксируются и записи их могут быть использованы для компрометации. Он, естественно, удивился, откуда, черт возьми, такие секретные данные. Вообще-то он не подозревал свою охранную структуру в особой расторопности. Сведения, вне сомнения, надежны, сказали ему, получены прямиком из МВД.

От кого в точности поступили сведения, в “Контуре” и сами не знали. Люди подполковника Иванова подбросили информацию так аккуратно, что на них никто и подумать не мог.

Разговор с постоянным ее собеседником получился скомканным. Лола, чувствуя, что клиент нервничает, не стала искусственно тянуть время. Они попрощались. Не то, чтобы навсегда. Через два-три месяца вернусь, пообещал он, может и раньше.



Чудовский, прослушивая эту запись на следующий день, в понедельник, тоже почувствовал напряженность Козинца. Кроме того, Алексей Алексеевич, как всегда, наблюдал разрабатываемый объект со всех сторон, и поэтому совершенно твердо знал, что тот никуда не уезжает. Ясно, что он или что-то заподозрил сам или же получил конкретное предупреждение. В любом случае, решил Чудовский, надо форсировать операцию.




8



16 июня 1998 года, вторник

Полина, скрестив красивые ноги, сидит в Лизиной “будке”, так между собой сотрудницы “Сирены” именуют свои индивидуальные кабинеты. У Полины в ее “будке” уютнее, а может, просто привыкла. Закипает чайник, Лиза делает себе маникюр и разговаривает с клиентом.

– Так хорошо на пляже, – говорит она, – жарко, ты стоишь у воды, смотришь на молодых женщин. Вот одна с оттопыренной белой задницей, она еще не загорела, маленький красный треугольник ее трусиков врезался между ягодицами… А вот идут две молоденькие девушки, такие стройные, длинноногие, у них смеющиеся глаза и полные красные губы. Одна из них встречается с тобой глазами, в ее глазах такое… такое… – многозначительно тянет Лиза и делает знак Полине.

Полина свешивается и пытается прочесть неразборчивое слово в Лизином конспекте.

– Бесстыдство, – еле слышно шепчет Полина.

– Такое бесстыдство, – воркует Лиза. – Девушка поправляет полную грудь, едва прикрытую полосочкой ткани. Она смотрит на тебя в упор и кончиком языка облизывает губы. Подружка, смеясь, обнимает ее и толкает к воде…

Лиза работает по конспекту, подготовленному неутомимым Николаем Гаврилычем. У Полины тоже есть конспект, но она им не пользуется.

– А теперь, внимание, – продолжает сеанс Лиза, – ты увидел меня! Я прохожу совсем близко, едва не касаясь твоего лица своими волосами. Ты чувствуешь запах…

– Какой, говоришь, запах? – переспрашивает Лиза. – Какой еще запах? – делая беззвучные движения губами, спрашивает она у Полины. Та подсказывает:

– Острый бесстыдный запах!

Лиза изображает мимикой, как здорово придумала Полина. Между тем, выдумывать незачем, у Лизы в самом деле острый бесстыдный запах. Передать его другими словами невозможно. Разве только на профессиональном языке, например, так: пронзительные ноты экзотических цветов и фруктов, облагороженных свежей дымкой альдегидов на мускусно-амбровом фоне. Полный прикол! Как это получается, что подобные тексты засоряют ей голову, думает Полина.

Лиза спокойно продолжает вещание. Нет, не зря Николай Гаврилыч поучает ее: больше жизни, голубушка, ты ведь говоришь с мужчиной! Но Лиза на работе не очень выкладывается. Поизображает, но в меру. Зато всегда готова перейти от слов к делу – тут она, похоже, может задать копоти.

– Медленно, медленно я снимаю свои маленькие трусики, – рассказывает Лиза, покрывая ногти лаком.

Лизе всего 22, но она уже успела побывать замужем, два года жила на Мадагаскаре, теперь оформляет развод. Фамилия у нее – и не выговоришь, вроде Хайламу-Муламе. Госпожа Хайламу-Муламе очень ветреная особа. Раз за разом нарушает строжайший приказ Игорька, директора “Сирены”. Он запрещает прямые контакты с клиентами, а Лизе наплевать, трахается себе со всеми, с кем знакомится по телефону, не чувствует Лизавета границ жанра. Почему она до сих пор не уволена – сие есть тайна великая. Похоже, она трахает и толстенького Игорька.

– Я двигаю лобком и попой, все быстрее, быстрее, быстрее, – сообщает Лиза.

К телефону позвали Лолу, и Полина, вернувшись в свою комнату и взяв трубку, услышала знакомый голос:

– Это снова я, узнаешь меня, Лола?

– Узнаю, Мистер Икс! Передумали уезжать?

– Так вышло.

– Что-то случилось?

– Да, об этом я и хотел поговорить. Нам надо обязательно увидеться!

Полина напряглась.

– По-моему, не стоит, – мягко сказала она. – Вы и сами говорили, что мы анонимные собеседники и такой статус вам очень даже нравится.

– Лола, дело серьезное, – замявшись, выдавил Мистер Икс.

– Вы меня пугаете! – призналась Полина, все-таки, с оттенком кокетства. – Давайте лучше поболтаем, как всегда.

Возникла долгая пауза. Полина ждала, во всем есть своя прелесть: клиент молчит, а счетчик-то щелкает. Да и вообще вешать трубку будет невежливо. Она слышала на том конце линии какую-то возню. Может, он отсоединился и это просто помехи в сети?

– Вы слушаете? – осторожно спросила она.

– Хорошо, – отозвалась трубка. – Давай поболтаем. Я не хотел тебя пугать. Понимаешь, я звоню тебе почти каждый день, это стало привычкой…

– Вполне безобидная привычка, – сказала Полина.

– Лола, ты веришь, что между людьми существует особая связь?

– Без проводов?

– Я серьезно. Есть такая теория, которая не допускает случайности. То, что трубку взяла именно ты, когда я позвонил в первый раз, неслучайно. Или тебе скучно слушать?

– Нет-нет!

– Понимаю, тебе нельзя признаваться, что скучно.

– С вами мне хорошо, честно! Иногда бывает лучше, иногда хуже, но это нормально.

На другом конце снова возникла пауза. Сергей Данилов плотно зажимал трубку, чтобы Лола не слышала.

– Гениально, старик, – горячо шептал ему в самое ухо Шевчук, – это гениально! Сидящий рядышком в кресле Алексей Алексеевич восхищенно качал головой:

– Изумительно, браво, Артист!

– Теперь ты можешь нести любую чушь, – шептал Шевчук, – она поверила, выверни что-нибудь про секс покруче, шпарь прямо по бумажке.

Данилов вздохнул и начал медленно, как бы подбирая слова:

– Понимаешь, Лола, боюсь тебя обидеть, но, хотя мы обычно мало говорили о сексе, видишь ли, меня преследуют такие фантазии… надеюсь, ты не обидишься.

– Нет, конечно, я на такой работе, со мной можно обо всем говорить откровенно, – сказала Полина.

– У меня в ушах твой медовый голос, и я представляю, как овладеваю тобой, вхожу в тебя дрожащим от напряжения членом…

– По-моему, это совсем неплохо, – поддержала собеседника Полина.

– А в это время мои руки сжимают твое горло… Я вижу твои глаза, ты не понимаешь, что происходит, – читал заготовленный текст Данилов. Это было художественное чтение. – Я сильный, я намного сильнее тебя, и тебе не вырваться. Я мачо! Я мужчина, мужчина всегда насильник.

– Неужели вы так представляете нашу встречу? – кокетливо спросила Полина. – Неужели вы меня задушите?

– Ужасно, да? – выдохнул Данилов. – Да, так я представляю себе. Я кончаю и вижу мольбу в твоих глазах, и твои предсмертные судороги сливаются с оргазмом.

– Уверена, что где-то я про такое читала, – хладнокровно сказала Полина.

Такой вариант Шевчуком был предусмотрен, и Данилову не пришлось импровизировать:

– Возможно, я тоже про это прочел, но образы часто приходят из литературы, ты согласна?

Разговор тяготил Полину. Не сами тексты, она фильтровала слова, такая у нее работа. Неожиданное желание клиента увидеться тоже можно объяснить. Но что-то напрягало ее. Между тем невидимый собеседник убеждал ее в необходимости срочно встретиться. Говорил с напором, не давая, буквально, вставить слово. Боже мой, какой шквал, думала Полина, ах, если б только она любила эту тусню с приключениями, хоть наполовину, хоть на треть так, как Лиза, она бы не устояла. Сколько же дней она общается с Мистером Икс, и, оказывается, совершенно его не знает. Клиент, однако, договорился до того, что между ними астральная связь, и он видит ее как наяву. И в доказательство описал, во что она сегодня одета. Короткая клетчатая юбка, красная блузка, светло-коричневые туфли и такая же сумка через плечо.

– Все верно. Но это верхняя одежда, – деловито уточнила Полина. – А ближе к телу?

– Ты смеешься надо мной, – грустно сказал мужчина.

На самом деле ей было не до смеха. Она не то, чтобы совсем не верила в астральную связь, но более простое объяснение казалось естественным. Он ее выследил. Как? Но даже не в этом дело. Главное – зачем? Что ему нужно? Что, если он маньяк?

– Лола, ты, наверное, думаешь, что я выследил тебя и что я какой-нибудь опасный извращенец? – словно читая ее мысли, заговорил невидимый мужчина. – Это не так. Ты убедишься, когда мы увидимся, не могу объяснить по телефону.

Если Шевчук и Чудовский, подсказывая Данилову такой план разговора, надеялись убедить Лолу в неизбежности свидания, то они добились совершенно противоположного. Полина, позволив для видимости уговорить себя, решила ни в коем случае не идти на эту странную встречу. В то время, когда она записывала в блокнот приметы незнакомца, который будет ждать ее у метро, в ее “будку” втиснулась Лиза с кофейной чашкой в руке. Потом Полина вспоминала Лизино вторжение и говорила себе, что в этом было что-то мистическое.

– Что это? – Лиза заглянула в блокнот. – Брюнет, выше среднего, летняя шляпа, темные очки… Какая прелесть, летняя шляпа! Ты идешь на стрелку с брунэтом!

– Никуда я не пойду, просто он достал меня! Постоянный клиент, и как будто шизанулся.

– Рассказывай! – не поверила Лиза.

Потом все закрутилось, как по волшебству. Пока они пили кофе, Полина выложила перед товарищем по работе всю историю про умного, интеллигентного клиента, который сначала попрощался, сказал, уезжает, потом передумал и, словно с цепи сорвался, устроил ей, Полине, напряги с этим свиданием, конечно, она не пойдет.

– Давай я пойду! – просто предложила Лиза.

– Тебе оно надо?

– Хочу!

– Но ты же слышала, он видел меня, – напомнила Полина.

И тут вдруг выяснилось, что они и вправду похожи, как сестры, и если Лизу переодеть и причесать… Вот только грудь у Лизы не очень, не то, что у некоторых.

– Мужик разницы не заметит, – уверенно заявила Лиза, – если ему еще и голову немножечко задурить, а я тебе после все расскажу.

Потом Полина будет спрашивать себя, не слишком ли легко она уступила Лизе.




Глава третья. Ловушка захлопнулась





1



16 июня 1998 года, вторник

Сергей Данилов в парике, дурацкой шляпе и в темных зеркальных очках чувствует себя совсем неплохо. А что, страшного ничего нет, прикол! Только жарко немного. Лола заразительно хохочет, что ни скажи, с нею и парни в таких вот шляпах ощущают себя вконец неотразимыми мужчинами. Данилов, старательно копируя тот голос, говорит стихами. Мы должны обои лечь поспать с тобою, потому, подруга, дай сигнал к отбою! Вот такие откровенные стихи. А та хохочет. Эх, хорошая девчонка Лола, видно, любит подержаться за шершавого!

Данилов обратил внимание на машины с интересными личностями совсем не потому, что был как-то подозрительно настроен. Ничуть. Хотя вся история с телефоном, а теперь и свиданием, за версту воняла; Сергей не сомневался, что здесь нечисто, но ничего особенно опасного или подозрительного ему не мерещилось. Серега вообще не склонен к излишней рефлексии. Жизнь – это вещь очевидная. Дают – бери, а бьют – беги! Вчера, к слову, он получил неслабый аванс – тонну баксов. Машины же он приметил просто потому, что их и слепой бы не мог не приметить.

Вначале, двигаясь вдоль длинного девятиэтажного дома к своему подъезду, они с Лолой прошли мимо вишневой “девятки”. Из-за жары стекла были опущены, в машине, развалившись, сидели двое. Сидели, похоже, давно. На панели у ветрового стекла зажат был пакет апельсинового сока, еще один такой же, пустой, был смят и небрежно брошен на тротуар; Сергей задел его ногой.

Данилов против воли засмотрелся на парней из “девятки” и удивился, что те даже не повернули свои крепкие шеи в сторону Лолы, хотя все мужики на нее таращились, и, что говорить, их легко можно понять. Лола была просто воплощением греха!

Другая машина, тоже “2109”, скромного белого цвета стояла чуть дальше, но наполовину заехав на тротуар, наверное, чтобы лучше видеть всех входящих в подъезд. Так ведь, по принципу взаимности, и машину очень хорошо могли разглядеть все входящие. Тот, что за рулем, вроде как читал, положив газету на рулевое колесо, а второй строго смотрел перед собой и как бы ничего не замечал. Пропуская даму вперед, Сергей обернулся, и тут с удивлением увидел третью машину с еще одной сладкой парочкой, совершенно определенно похожей на те две, в “девятках”. Последняя парочка принципиально ничего не замечала, дежуря в более качественной машине, Серега однажды катался на такой с Костей Уткиным – “Опель-Сенатор” последней модели, хорошая тачка.

Как только за Сергеем и Лолой закрылась дверь подъезда, один из парней в белой “девятке” позвонил по сотовому и сказал буквально два слова. В этой машине находились Вова Сластин и Миша Пианино, люди Чудовского. Прозвище свое Миша получил не из-за музыкальных пристрастий, а потому, что на прежней своей работе в качестве грузчика “Мебельторга” умудрился на спор трижды обнести вокруг грузовика взваленное на спину пианино.

Надо сказать, что все машины, замеченные Даниловым, принадлежали разным хозяевам. И не только Сергей обратил внимание на три пары наблюдателей, но и сами они давно уже вычислили друг друга, срисовали номерные знаки чужих машин и позвонили куда надо. И сразу же в трех ведомствах завертелась параллельная работа по проверке.

Когда Сластин, осуществлявший вместе с Мишей Пианино прикрытие операции, сообщил о двух подозрительных машинах на “площадке” Чудовскому, тот не удивился. Если все идет, как по маслу, что-то должно испортить картину в самом ближайшем будущем, это закон. А то слишком уж хорошо все складывалось! Нет, сбои не огорчают и не удивляют Алексея Алексеевича, он любит решать задачи. Всякие хитросплетения – просто материал, то, из чего образуется результат. Если сопротивление материала недостаточное, это, наоборот, настораживает.

Вот уже несколько месяцев Козинец был его самой большой проблемой. Иногда хотелось решить ее совсем радикально: нет человека, и нет проблемы. Возможно, это было бы и проще, но такая мысль с очевидностью посещала и Козинца. В итоге он так настроил общественное мнение, что случись какая беда, не дай Бог, все шишки посыплются на Тузкова. Проблем будет еще побольше, чем с живым и здравствующим Козинцом.

Чудовский располагал базой данных на огромное количество автомашин, его сведения были подробнее и точнее, чем у самой госавтоинспекции. Поэтому принадлежность подозрительных машин была быстро установлена. Сидящие в иномарке люди Сори, вечно сующего свой нос, куда не надо, не были, по существу, помехой. Но вот те двое из “Контура”, охранной структуры Козинца, оказались незваными гостями; это осложняло операцию в ее нынешней решающей фазе.

В “Опеле” вместе с одним из пацанов Сори находился Степан, бывший мент. Он уже четвертый день наблюдал за квартирой Лиды Остяковой, и все предыдущие дни примерно в шесть вечера в квартире появлялся странный человек в измятой летней шляпе и темных очках. Степан сфотографировал его еще позавчера, и они вдвоем с Дутиковым тщательно изучили фото. Не приходилось сомневаться, что на снимке Козинец. Неужели Чудовский втайне встречается с ним? Время приближалось к шести, бывший мент и сегодня ждал появления Козинца.

В вишневой “девятке” сидели двое из акционерного общества “Контур”. Так называлась охранная структура, главной заботой которой была безопасность Ивана Дмитриевича Козинца. Несмотря на ухищрения с маскарадом, люди из “Контура” знали, куда наведывается “охраняемый объект”. Они делали вид, что нехотя отпускают Ивана Дмитрича, но продолжали охранять его тайно, рискуя навлечь на себя гнев очень важного лица. Этих двоих в “девятке” Козинец не знал, но они-то не раз дежурили возле дома, и сейчас примерно в полшестого уже заранее заняли свое место у подъезда. Подозрительные машины, которые засекли охранники, вызвали у них сильнейшие опасения, и они запросили подкрепление. Было уже почти шесть, вот-вот появится Козинец, а ответа из офиса “Контура” еще нет. Спят там, что ли, а здесь сиди, дергайся!

Вова Сластин и Миша Пианино также испытывали некоторое беспокойство, на профессиональном языке именуемое словом “мандраж”. Легко ли обеспечивать прикрытие при таком стечении народа? Они были постоянно на связи с Чудовским, и при необходимости он даст им нужные вводные. Пока же он не считал правильным отягощать Сластина и Пианино излишней информацией. Как и другие две пары наблюдателей, они ждали, что в шесть или немного позже появится Козинец.

У себя на балконе в шезлонге загорала Нина Васильевна Береговая. Удобная расслабленная поза могла бы ввести в заблуждение, но хитрая старушка не дремала. С волнением она посматривала на часы и тоже ждала появления Козинца. С балкона открывалась перспектива довольно скучной, обсаженной деревьями улицы с рядами запаркованных машин по каждой стороне. Движения почти никакого. Неподалеку метро “Новослободская”, и оттуда должен прийти Козинец. Если он сегодня придет.

На противоположной стороне улицы сидят на солнцепеке в жаркой машине два опера подполковника Иванова. Они благоразумно припарковались подальше от дома, и ни Данилов, ни соперники-наблюдатели их не заметили. Скоро шесть, и один из оперов следит за подъездом с помощью небольшого бинокля. О предстоящем свидании Козинца с Лолой они узнали, прослушивая телефон “Сирены”. Они запомнили, как должен выглядеть Козинец, чтобы Лола могла его узнать. И ждут.

Восемь молодых крепких мужчин, сидя в салонах своих автомобилей, ждут Козинца. Все они похожи друг на друга, как братья, как люди, занимающиеся одним и тем же делом, это профессиональное сходство. Только Вова Сластин выделяется длинными волосами, немного смахивая на подзабытого уже Криса Кельми. Да еще один из ментов в машине напротив выделяется своей привычкой: ни на секунду не останавливаясь, жует мятные подушечки “Орбит”.

Спланировавший операцию Чудовский наверняка знает, что Козинец, реальный Иван Дмитриевич Козинец сегодня не придет. На этом и строится его расчет.

В вишневой “девятке” охранники “Контура”, наконец-то, получили на свой пейджер ответ по поводу подкрепления. Ответ ими воспринят с облегчением. “К. не придет. Встреча на другом конце Москвы. Вы свободны. Лобов”. Очень приятное сообщение. Не нужно жариться в тачке, не нужно думать о подозрительных соседях. Водитель вишневой “девятки” смотрит назад в зеркало, чтобы вырулить на дорогу, и рука его замирает на ключе зажигания.

– Внимание, сзади! – напряженно шепчет он напарнику. – Только не смотри, не оборачивайся. Козинец идет. С телкой.

Проследовавший с Лолой Серега Данилов не вызвал у людей из “Контура” никаких подозрений. Телка – тоже, ее появление лишь подтверждало интимный характер встреч, о чем всякий раз твердил Козинец, отказываясь от сопровождения.

Их уже ждали, дверь квартиры была открыта, и Данилов с Лолой вошли. В маленькой прихожей улыбался им, словно старым друзьям, высокий добродушный парень.

– Павел! – назвался он, и крепко пожал руку Данилову.

Перед тем, как закрыть дверь, он воровато осмотрелся, нет ли кого на лестнице.

– Ну, что, выпьем с горя! – предложил парень.

Они прошли в комнату, чувствовалось напряжение. Может оттого, что Павел как-то нехорошо выглядывал на лестницу, когда запирал дверь. Лолу едва ли смущало наличие Павла как такового, еще по дороге сюда она, не особенно стесняясь, призналась, что предпочитает делать это в небольшой компании.

В комнате на журнальном столике была выставлена водка, также – шампанское, соки, закуски, ничего сверхъестественного.

– У меня по-холостяцки, – говорил тем временем Павел, блестя своими рекламными зубами. Он ловко, с негромким хлопком открыл шампанское, но, оказалось, зря: все предпочитали водку.

– Я шампусика вообще не пью, – заявила Лола.

Это противное словечко “шампусик” и, что еще хуже, готовность Лолы заразительно ржать в ответ на любые хохмы Павла, смотреть ему в глаза и, конечно же, принадлежать ему немедленно и по-всякому, такая готовность показалась Данилову как бы излишней, привлекательность Лолы куда-то подевалась.

– Вам со мной будет очень хорошо, мальчики, – пообещала она после второго тоста. – Или вам не хочется втроем?

Данилову, пожалуй, не хотелось.

– Лучше есть пирог в хорошей компании, чем говно одному, – с солдатской прямотой рубанул Павел, невероятно развеселив девушку.

Разочаровавшись в Лоле, Сергей только сейчас вдруг понял, что она говорит не своим голосом, не тем, что по телефону. Будучи сосредоточен на своей имитации, старательно воспроизводя тембр и манеру речи копируемого им незнакомца, к тому же, очарованный веселой и свежей, как бутон, девушкой, Данилов совершенно не обратил внимания на ее голос. Он хотел было сказать об этом Павлу, когда Лола вышла “делать пи-пи”. Да и вообще, надо оставить парик и этот пиджачишко и сваливать, он сделал свое дело. Но Павел попросил чуть подождать, еще, мол, по рюмочке, а про голос Лолы и слушать не стал. Они выпили еще по рюмке, и Данилов пропал. Провалился вдруг куда-то, отрубился, ничего не чувствует, словом, стал биомассой.




2



16 июня 1998 года, вторник

Нина Васильевна Береговая, в квартире которой установили магнитофон, была чрезвычайно инициативной и энергичной старой дамой. Павел, а на самом деле, Никита Фомин, соблазнился тем, что она так быстро откликнулась на просьбу родной милиции, и сделал очень непродуманный выбор. Ведь избыточная инициативность помощницы должна была бы остановить Никиту, на то он и профессионал.

Нина Васильевна всю жизнь проработала в театре, была костюмершей, гримершей и даже одно время заведовала литературной частью. Оставшись в одиночестве, она не только без устали смотрела все подряд сериалы по ТВ, но и активно общалась с соседями по дому. Не одним лишь почтенным дамам ее возраста, но и молодым людям, в особенности, молодым хозяйкам, не было от нее покоя. Наивно предполагать, что Нина Васильевна знакома только с жильцами своего подъезда, которыми как бы интересовался Павел, он же Никита. Случилось так, что она была очень даже хорошо знакома с Лидой Остяковой и с ее супругом, профессором химии. И, конечно, ничего удивительного нет в том, что, уезжая с мужем на целый год в США, Лида оставила Нине Васильевне ключи от квартиры и просила присматривать. Мог ли Никита Фомин вообразить что-нибудь подобное? Скорее всего, нет. Ибо, если бы мог, то легко представив себе возможные последствия, вероятно, нашел бы другую помощницу.

Нина Васильевна не увлекалась политикой, и поэтому не узнала всем известное, примелькавшееся лицо Ивана Дмитрича Козинца, увидев его не на экране телевизора, а просто в Лидиной квартире, куда надумала заглянуть как бы между прочим, возвращаясь домой, от приятельницы, живущей двумя этажами выше Лиды. Мужчина страшно сконфузился и постарался побыстрее выпроводить незваную гостью. При этом в ход пошло весьма солидное удостоверение с тиснением “Государственная Дума РФ”. Правда, книжечка с золотыми буковками мелькнула так быстро, что разглядеть ничего нельзя было, только имя: Иван. Странный человек представился дядей Лиды. Показал ключи от квартиры, не думает же уважаемая соседка, что он вор. И, волнуясь, рассказал много-много всего про Лиду, про ее мужа, про их работу в Штатах, но не столько все эти сведения, сколько само лицо мужчины убедило Нину Васильевну, что Лидиной собственности ничего не угрожает.

Лицо было вполне интеллигентное, чем-то знакомое, хотя, конечно, странное. Странным был парик, разве многие носят его – не на сцене, а в обычной квартире? И еще усы. Прилепленные на скорую руку, плохо сочетающиеся с париком, уж ей-то, старой театральной волчице, гримерше со стажем, это, представьте, заметно.

Дома у себя, уже поздно вечером, она вспомнила лицо мужчины из Лидиной квартиры и поняла, почему оно показалось знакомым. Ну, точно, Иван. Иван Дмитрич Козинец. Зачем, спрашивается, такому известному человеку весь этот неприличный костюм? Здесь, безусловно, скрывалась какая-то тайна!

И Нина Васильевна решила понаблюдать за квартирой. Она зачастила к приятельнице, что живет в том же подъезде, только повыше. Туда и обратно, а по пути можно и постоять у Лидиных дверей. Заходить без предосторожностей она теперь не решалась, чтобы не смущать важного человека. И вот, уже через несколько дней она сделала два открытия.

Первое: оказалось, что Иван Дмитрич приходит почти каждый вечер к шести часам, и сразу к телефону. Если стать у самой двери, слышен его голос, слов не разобрать, а собеседника вообще не слыхать. Да и откуда взяться собеседнику? Нина Васильевна все видит, сидя на балконе с приятельницей. В одно и то же время появляется странный человек в шляпе и в темных очках. Вот он заходит в подъезд. Час, редко, когда чуть дольше, он в квартире, можно спуститься и услышать разговор. Наконец, Иван Дмитрич уходит. Тогда и она спускается сразу же к знакомой двери, открывает ее – в квартире никого! Точно, по телефону говорит Иван Дмитрич.

А если все же был не телефонный, а “живой” собеседник: и голос-то у него еле слышный, и из квартиры так умеет просочиться, что и не заметишь, – могли бы вы такое подумать? Ладно. Так вот вам и второе открытие, которое подтверждает первое. Нина Васильевна заметила, что Пашкин магнитофон включается и наматывает всякий раз, когда она пьет чаи у приятельницы, той, что наверху, над Лидой. Решилась проверить. Засела у себя на балконе – видно все не хуже, чем от приятельницы. Вот седьмой час – идет Иван Дмитрич в своей шляпе, в очках. Сколько там ему надо, чтобы подняться к Лиде, – ну, самую малость! И нате вам, включается автоматика, пошла писать. Неужели Павел-то думал, что любопытная Нина Васильевна не сумеет звук включить – эка невидаль, магнитофон! Повернула колесико, и слышит прямо у себя в комнате голос Ивана Дмитрича, никакой ошибки быть не может, исключается. Уж она-то, старая волчица, голос всегда узнает, даром что ли сорок лет отпахала в театре? И просит Иван Дмитрич позвать к телефону какую-то Лолу, заметьте, к телефону, что и требовалось доказать. Нина Васильевна честно пыталась перебороть себя, ведь слушать чужой разговор неловко, но устоять не смогла.

Второе свое открытие она сделала только вчера. А сейчас дежурит у себя на балконе. Придет ли сегодня Иван Дмитрич? Иногда ведь он не приходит. Позднее, около девяти вечера, забежит Пашка сменить кассету. И что же она, Нина Васильевна, ему скажет?




3



16 июня 1998 года, вторник

Инна Максимова, секретарь-референт Левина, привыкла к тому, что когда у Леонида Ильича плохое настроение, он ворчит и монотонно ругается. Но сегодня у него отличное настроение, и это еще хуже, потому что он постоянно шутит. У Инны Максимовой ослаблено чувство юмора, но обычно она смеется, чтобы не обижать начальство. Хотя очень трудно разобрать, когда оно шутит, а когда говорит серьезно.

– Сегодня в 11.30 у вас встреча с железнодорожниками, – читала она, – в 14.00 у Валентина Петровича будут с телевидения, он просил вас присутствовать, в 18.00 обед с Лисицким в “Пекине”, кроме вас еще Шевчук.

– Зачем так далеко, в “Пекине”? – спросил Левин.

– Шевчук настоял, там оригинальная вегетарианская кухня.

– Мне казалось, у него по вторникам разгрузочный день.

– Разгрузочный день? – переспросила Инна.

– Когда можно, наконец, нарушить вегетарианство и поесть свининки!

Максимова никак не отреагировала на шутку:

– По-видимому, нет.

– Еще что у нас?

– Круглая дата у Михаила Михайловича, соединить вас с ним?

– Пошлите ему лучше от имени Тузкова телеграмму. Главное, чтобы помнили.

– Мне самой составить текст?

– Конечно же! Одной левой, и даже одним мизинцем! Как уверял крупный поэт Уитмен, устройство его мизинца сложнее паровоза. Устройство вашего – ничуть не хуже!

И Леонид Ильич легкий, веселый, как школьник, вылетел из кабинета.



Валентин Петрович не торопил Левина, он понимал, что деликатные поручения требуют времени. А шпионить за Чудовским – это, по меньшей мере, деликатное поручение. В связи с текущими делами Тузков встречался с Левиным каждый день, но ни тот, ни другой не вспоминали о Чудовском, как если бы того разговора не было вовсе. Так прошло несколько дней. И вот сегодня, во вторник, хотя по-прежнему ничего не было сказано, Валентин Петрович по некоторым признакам чувствовал, что Левин переполнен нужной информацией, как нерестовая рыба икрой, и ему просто не терпится.

– Что-то есть? – в обычной своей манере еле слышно прошелестел Тузков, когда днем они с Левиным принимали телевизионщиков.

– Давайте сразу же после этого у меня, – заговорщицким тоном ответил тот.

Леонид Ильич занимал на четвертом этаже две смежные комнаты. В первой, как обычно, сидела крашеная секретарша Инночка. Валентин Петрович, улыбнувшись ей, прошел к Левину. Тот вскочил, изображая радость встречи, хотя они расстались не более десяти минут назад. Чуть ли не силой усадил Валентина Петровича в свое еще теплое кресло и торжественно сообщил:

– Ваш офис и телефон прослушиваются!

Тузков не удивился. Удивление, впрочем, если бы и возникло, нисколько не отразилось бы на его лице, но он не удивился.

– А здесь? – он провел указательным пальцем по периметру кабинета.

– Здесь нет! – уверенно ответил Леонид Ильич.

– У вас, должно быть, очень надежный источник информации, – сказал Тузков.

Верная собака Левин, подумал он и с дозированным восхищением добавил:

– Блестящая работа!

– Старый, как мир, способ: деньги. Человек в самом ближайшем окружении Чудовского. Информация практически из первых рук, – объяснил Левин. – Надеюсь только, вы не выдадите своей осведомленности неосторожным проявлением…

– Например, стану надевать темные очки и парик, как дружище Козинец, – предположил Валентин Петрович.

– Шутки шутками, – сказал Леонид Ильич, – но мы все под колпаком, а вы – больше, чем все. Шпиономания затрудняет понимание!

– Забавная формула! – оценил Тузков.

– Все ему стучат, все! Вот, например, Максимова, хороший работник, – продолжал Левин, – но можно ли ей доверять, не знаю.

Краска ударила в лицо Инне Максимовой, которая все это время элементарно подслушивала у двери, нервничая оттого, что тихий голос Валентина Петровича был почти неразличим. Она на цыпочках вернулась к своему столу и продолжения разговора не слышала. Но и того, что уже было сказано, оказалось достаточно, чтобы Чудовский сумел сделать определенные выводы.

Между тем Тузков с непроницаемым видом выслушал несколько историй из жизни своего соратника, о чем, естественно, не имел представления. Тайная поездка в Петербург, встречи в загородном доме с Хубиевым, контакты с уголовными авторитетами, кровавые разборки, тщательно скрываемый роман с Ольгой Федоровной Прокопчик (это уж ладно – дело, как говорится, личное), наконец, разработка И. Д. Козинца с использованием имитатора голоса. От этого слова у Валентина Петровича возникла ассоциация с пластмассовым прибором из секс-шопа. И так эта навязчивая ассоциация мешала, что пришлось переспросить поподробнее про этот половой имитатор, что, мол, это за затея.

– Это гениальный имитатор.

– Но что это значит?

– Когда он имитирует пение петуха, встает солнце! – пошутил Левин.

– Смешно!

– Если серьезно, то Чудовский фальсифицирует разговоры Козинца. Качество фальшивок очень высокое, проверяется экспертизой.

И вот как прикажете понимать эту бездумную самодеятельность? Ишь, что творится у него за спиной! Ведь если возня с имитатором всплывет, скандал заденет не только Козинца, но и его, Валентина Петровича. Уже хотя бы поэтому он должен был быть поставлен в известность; если посоветоваться по ходу дела с Валентином Петровичем не нужно, то уже хотя бы поэтому.

А козни с Хубиевым? Валентин Петрович хорошо помнил Руслана Хубиева. Чудовский тогда настоял, чтобы Валентин Петрович присутствовал лично, встреча состоялась в кавказском ресторане, принадлежащем Хубиеву. Приглушенная музыка, полумрак. Небритый хозяин с грязными ногтями в очень дорогом светлом костюме, чай в тонких стаканах, своей гнутой формой скорее напоминающих бокалы для вина. Хозяин нахваливал свою кухню, оркестр, своих путан любого пола и возраста. Еще Валентин Петрович помнит, как его раздражало то, что Хубиев, правда, извинившись, бесконечно долго говорил по сотовому телефону, причем, об очевидных пустяках, не обращая на них никакого внимания. Он говорил на непонятном языке, но это не меняло сути, и казалось, что пустой разговор затеян специально, только не совсем ясно, для чего. Что он этим демонстрирует, думал Тузков, зачем он это делает? Он злился на себя, что против воли пытается разгадывать никому не нужные ребусы.

Когда они, наконец, перешли к делу, Тузков был раздражен настолько, что думал только об одном – как бы поскорее уйти. Переговоры, как легко можно догадаться, закончились ничем. А жаль, не исключено, что сегодня у них был бы еще один надежный канал.

Валентин Петрович сказал в конце, что он согласен с идеей, но он против попыток, не подкрепленных реальным шансом на успех. Нужно иметь 95 % шансов на успех, чтобы затевать такое дело. Откуда взять столько процентов, усомнился Руслан, и кто их сосчитает? Хорошие вопросы, вставил Чудовский, понятно было, что он обеими руками “за”. Но Валентин Петрович остался непреклонным: нет уверенности в успехе – незачем начинать! Весь этот ореол жертвенности Валентину Петровичу просто противен – театральность и утопия.

Вроде бы, все сказано. И вот теперь спустя почти полгода Чудовский тайно встречается с Хубиевым. Зачем? Использовать канал Хубиева втайне от Валентина Петровича?

Что вообще все это значит – целые пласты деятельности, о которой он, руководитель, ничего не знает? Причем, это не какие-то второстепенные вопросы.

Традиция власти в России такова, что силовая политика всегда под контролем главного лица, кто бы это ни был – губернатор, царь или генеральный секретарь. Впрочем, возможно, все объяснится проще, королю всегда измена свиты чудится. Валентин Петрович, однако, без всякого пафоса воспринял бы измену любого, даже любого в Команде. Тарас Бульба всегда казался ему карикатурой. Люди, в надежности которых не усомнишься, обычно просто спят на работе, другие же, наделенные инициативой, всегда таят опасность.

– Возможно, ничего плохого в этом нет, – предположил Левин, словно читая мысли Валентина Петровича. – Возможно, Чудовский искренне заботится о пользе дела.

Да, подумал Тузков, только вот о нем ли, о Валентине Петровиче, заботится Чудовский или об “Общем деле”? Валентин Петрович, разумеется, символ “Общего дела”. Но, все-таки, это метафора. Легко представить себе ситуацию, когда его, Валентина Петровича, приносят в жертву “Общему делу”.

Но это сокровенные мысли, а вслух он произнес:

– Запашок измены все же есть, как думаете?

– Это жизнь, – уклончиво ответил Левин. – В жизни все перемешано, все это уже было и было. Мы живем в то время, когда все слова уже сказаны, как говорил Аверинцев.

Тузков, наконец, выразил Леониду Ильичу искреннюю благодарность, которую тот с энтузиазмом принял. Работа в самом деле проделана немалая, и Левин был собою доволен. Надо сказать, его с утра уже распирало от хорошего настроения.

Напрасно думают, что хорошее настроение всегда в какой-то причинной связи с погодой, с успехами, с улыбками друзей и тому подобным. Бывает, и часто, что хорошее настроение возникает просто так, нипочему, по вине неизвестно каких ритмов. И все-то тогда получается, все удается легко, весело, шутя! Вот такое именно настроение было с самого утра у Леонида Ильича Левина. И, конечно, он не мог знать, что пройдет немного времени и ему станет совсем не до шуток.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/maksim-kustodiev-30950249/annonimnye-sobesedniki-66109476/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.