Главная страница | Исторические приключения | Аристотель в Казахстане

Аристотель в Казахстане
Николай Старообрядцев
Двое российских учёных выезжают на цементный завод в центральном Казахстане, чтобы проверить гипотезу, согласно которой великий древнегреческий мыслитель Аристотель не умер в 322 г. до н. э., а отправился странствовать на восток, чтобы передать свою мудрость степным кочевникам и подготовить их к неминуемому столкновению с европейской цивилизацией.
Один из побывавших в экспедиции исследователей представляет подробный отчёт, который способен заинтересовать не только историков и этнографов, но и ценителей художественной литературы, являясь своеобразным соединением производственного романа, философского эссе, путевых заметок и интимного дневника.
Внимание! Содержит ненормативную лексику!

Николай Старообрядцев
Аристотель в Казахстане
?????? ???????? ??? ??????? ????????? ?????[1 - Все мужи по природе своей алчут знания (др. греч.) (Аристотель, «Метафизика», 1.980a)]

Вводное слово,
украшенное парой анекдотов на тему альтернативной истории

В 323 году до нашей эры в Вавилоне умер Александр Македонский – величайший полководец древности, покоривший полмира и навсегда соединивший Европу и Азию. После его кончины в Афинах начали нарастать антимакедонские настроения, разгорелось восстание. Это вынудило Аристотеля, прославленного мыслителя античности, отца всех наук и домашнего учителя Александра, покинуть основанный им Ликей и искать прибежище на острове Эвбея. Как сообщают летописи, в следующем году его жизнь оборвала острая желудочная болезнь, что не позволяет исключать версию отравления или самоубийства. Многие века никто не знал, где похоронен легендарный мыслитель. В 2016 году мир потрясла сенсация: учёные объявили, что могила Аристотеля найдена. Она находится на его родине – там, где когда-то стоял древний город Стагир. Туда ученики перенесли тело Философа (так уважительно называли Аристотеля средневековые схоласты), и туда приготовились броситься толпы туристов, мечтая облобызать кости, некогда населённые сверхъестественным умом, сияние которого смогло пронзить тысячелетия. Однако могила пуста.
На дворе 2021 год от рождества Христова. Мы отделены от Аристотеля пропастью, ширина которой – без малого двадцать четыре столетия. Много воды утекло! В последние годы появилась масса теорий, что тот или иной исторический деятель не умер, когда написано в справочниках, а тайно бежал, чтобы где-то вдали от родственников, поклонников и кредиторов спокойно дожить свой век и, если придётся, совершить между делом какой-нибудь выдающийся поступок. Пишут, что некий загадочный монах помог сбежать святой деве Жанне д’Арк, взойдя вместо неё на костёр английской инквизиции, а та бежала и объявилась под Новгородом в облике юродивого прорицателя Михаила Клопского. Российский император Александр I, переболев оспой в Таганроге, взял деревянную клюку, котомку с хлебом и отправился странствовать по Руси под именем старца Фёдора Кузьмича. Великий русский поэт Александр Пушкин через несколько дней после дуэли на Чёрной речке кое-как поднялся со своего ложа, туго перевязал простреленный живот полотенцем, сел в карету, окошки которой были закрыты от посторонних глаз плотными занавесками, и спешно уехал в Париж, где начал писать один за другим исторические романы под псевдонимом Александр Дюма. Наконец, генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Андропов собственными руками выдолбил каноэ и в одиночку переплыл Атлантический океан, чтобы поселиться среди простого народа Америки. За время многодневного путешествия, лишённый сна и опаляемый солнечными лучами, он так почернел, что смог выдавать себя за негра. Он прекрасно играл на трубе и впоследствии обрёл всемирную известность под именем джазового музыканта Фредди Хаббарда, подменив настоящего Хаббарда после того, как тот скоропостижно скончался от сердечного приступа прямо у себя в гримёрке в ходе одного из концертных туров 1985 года. Когда видеозаписи с выступлениями новоиспечённого Хаббарда дошли до России, об Андропове там уже никто не вспоминал.
Есть и другая теория, которая на первый взгляд утверждает нечто прямо противоположное, но якобы лучше согласуется с фактами. Согласно ей, Юрий Андропов – не кто иной, как Гленн Миллер, американский тромбонист и руководитель одного из самых известных свинговых оркестров, таинственно исчезнувший в сорок четвёртом.
Аристотель не стал исключением для составителей такого рода теорий. Отсутствие останков породило ряд гипотез, согласно которым Философ не умер на Эвбее. По одной из них, наиболее смелой, Аристотель отправился на восток, достиг границ царства Селевкидов. Далее одинокий философ, которому к тому моменту пошёл уже седьмой десяток, в сопровождении лишь нескольких верных рабов устремился на север, где простирались бескрайние земли диких кочевников. К концу четвёртого века следы Аристотеля теряются в тех местах, где уже в наше время, в начале ХХ века, возник город Темиртау – центр чёрной металлургии всего Казахстана. Зачем он подался туда и чем занимался – этого не знает никто из ныне живущих. Или почти никто. Кто-то всё-таки отводит нас в сторонку и вкрадчивым полушёпотом сообщает, что планом Аристотеля было передать свои гигантские знания народам степей, чтобы подготовить их к грядущему столкновению с народами моря. В благодарность за это кочевники похоронили Философа с наивысшими почестями, облачив его в доспехи из чистого золота. Это захоронение было сделано уже на юго-востоке Казахстана, недалеко от того места, где сейчас находится город Алма-Ата. Там его обнаружила в 1969 году группа советских учёных под руководством археолога Кемаля Акишева. Загадочный мертвец получил имя Алтын Адам, что в переводе с казахского значит «золотой человек». Я видел копию этих доспехов в карагандинском краеведческом музее. Настоящие доспехи слишком драгоценны, чтобы выставлять их на всеобщее обозрение. Даже если копия точна, едва ли мы сможем дознаться до конца, могли ли эти доспехи стать погребальным одеянием Аристотеля. Но если бы вдруг в стене выставочного зала открылась неприметная дверца, из неё вышел бы маленький старичок в тюбетейке, отвёл бы нас в уголок и там, слегка покашливая, конфиденциально сообщил, что всё это правда, – как следовало бы нам, людям сегодняшнего дня, вести себя после такого откровения? Это трудный вопрос. Для его разрешения обратимся к мысленному эксперименту.
Допустим, мы сидим за столом в ресторане на Невском проспекте и говорим о важности знания нашей истории, и тут, к удивлению всех собравшихся, я достаю из-за пазухи точные и неоспоримые доказательства целого ряда фактов, которые до этого считались, мягко говоря, спорными. Мировой политикой руководят махатмы Шамбалы; было два Гомера – один слепой, другой хромоногий; то же самое с Моисеем, только один был косноязычный, а второй глуховат; русских не существует – «Grattez le Russe et vous trouverez le Tartare»[2 - Поскребите русского – найдёте татарина (фр.).]; благоверный князь Александр Невский был сыном Чингиз-хана, который создал его с помощью даосской алхимии из семени уссурийского тигра и праха Клеопатры; пирамиды Египта и колонны Исакия выточили инопланетяне – для этого они использовали горловое пение, пропущенное через особую трубу; впоследствии точно такой же трубой, но повёрнутой другим концом, были разрушены стены Иерихона; да, колонны Исакия пришлось несколько тысячелетий хранить на дне Балтийского моря, прежде чем Огюст Монферран приступил к возведению храма. Ещё, чуть не забыл, обратите внимание, вот в этом документе написано чёрным по белому, что Гитлер действительно сбежал в Аргентину, но уже через десять лет не усидел на месте и перебрался в Майями, где устроился на работу в химчистку и обзавёлся семьёй, оставив после себя выводок детей и внуков, а также несколько сотен весьма неплохих акварельных этюдов. Известны обстоятельства реальной кончины Гитлера. В 1984 году к нему явились выжившие генералы вермахта. Встреча проходила в обстановке строгой конспирации. Для этого сняли небольшое бунгало на берегу океана, все явились в гавайских рубахах, шортах-бермудах, мягких сандалиях и лёгких панамах, зажарили барбекю. В бутылки из-под американского лимонада налили настоящий немецкий шнапс. Генералы преподнесли своему фюреру чертежи нейтронной бомбы, рассказали об успешных опытах омолаживания, о тайных военных базах на тёмной стороне Луны и на дне Северного Ледовитого океана, а самое главное, об обещаниях США оказать военную поддержку. После этого собравшиеся предложили своему фюреру возглавить новую войну против СССР. Один из генералов, крепенький старичок, только накануне прошедший курс омолаживания и оттого чрезмерно энергичный, не выдержал, поднял свою бутылочку со шнапсом и выкрикнул:
– Auf das ewige Leben und die Weltherrschaft![3 - За вечную жизнь и мировое господство! (нем.)]
Говорить на немецком было строжайше запрещено условиями конспирации, однако все были так воодушевлены, что не обратили на это внимания. Но того, что последовало дальше, не мог предвидеть никто. Внимательно выслушав генералов, Адольф Гитлер оперся на свою трость и с трудом встал. Хрупкий девяностопятилетний старец с длинными седыми волосами и бородой приосанился, кашлянул для прочистки горла и вдруг, чуть хриплым и дрожащим голосом, запел:
Stop that train, I’m leavin’ today!
Stop that train, I’m leavin’ anyway!
Stop that train, I’m leavin’
And I said, it won’t be too long whether I’m right or wrong
I said, it won’t be too long whether I’m right or wrong
All my good life I’ve been a lonely man
Teachin’ my people who don’t understand
And even though I tried my best
I still can’t find no happiness[4 - Остановите этот поезд, я сегодня ухожу / Остановите поезд, я непременно выхожу / Остановите этот поезд, я вас покидаю / И говорю, так дальше жить нельзя, не важно, прав я или нет / Я честно прожил жизнь, но оставался одинок / Учил я свой народ, в невежестве погрязший / И видит бог, я сделал всё, что мог / Но счастья в жизни не обрёл (англ.)]
Это была композиция ямайской группы The Wailers, но никто из присутствующих не был знаком с их творчеством. Неподалёку проходила банда чернокожих парней. Их волосы свисали из-под ярких вязаных шапок, как высушенные змеи. Обряженные в цветастые халаты, опутанные бусами и магическими медальонами, они брели босиком вдоль берега, и набегающие волны океана омывали их крепкие молодые ноги. Они узнали мотив, и один из них, посмеиваясь, говорил другому:
– Ты погляди, как дед разошёлся! Надо позвать его к нам в группу. Давай подойдём поближе.
Между тем великий диктатор продолжал петь. Постепенно вся его фигура преобразилась. Он начал петь громче, выкрикивая отдельные слова с жаром, топая ногой по песку, вздымая трость и грозя невидимому противнику. Жестикуляция его обрела знакомые формы, некогда привлекавшие к себе многотысячные толпы. Чёрные парни, пританцовывая и тихонько подпевая, обступили генералов вермахта. Откуда-то вытащили бонго и тимпан.
Some goin’ east, and some goin’ to west
Some stand aside to try their best
Some livin’ big, but the most is livin’ small
They just can’t even find no food at all[5 - На запад кто-то рвётся, а кто-то – на восток / Большие мастера в сторонке постоять / И есть, кто шибко преуспел, но многие лишь измельчали / И хлеб насущный не способны отыскать (англ.)]
Чернокожие пели и плясали вместе с Гитлером. Вот прозвучал припев, и толпа дружно подхватила его. Но когда песня должна была уже закончиться, Гитлер вдруг снова запел первый куплет, теперь уже на немецком:
Mein ganzes Leben lang war ich ein einsamer Mann
Ich lehrte mein Volk, in Unwissenheit versunken
Und obwohl ich mein Bestes versucht habe
Aber Gl?ck im Leben nicht gefunden
Закончив пение, Гитлер отбросил трость, оттолкнул стоявших на его пути генералов и побежал к океану. Он бросился в воду и поплыл в сторону горизонта. Он долго плыл, мужественно сражаясь с волнами, и наконец исчез. И как ни вглядывались старые генералы в океаническую даль, освещаемую лучами закатного солнца, они не могли увидеть своего фюрера.
Но на этом история не заканчивается. В тот самый момент, когда растревоженные и сбитые с толку генералы хотели было вернуться в бунгало, чтобы проверить, нет ли там сионистской засады, а потом в спокойной обстановке допить остатки шнапса и погрустить об упущенном мировом господстве, к берегу пристало каноэ, из которого с трудом выбрался измождённый чёрный человек. Сначала никто не обратил на него внимания, глаза всех застилали слёзы, а разум сковали отчаяние и досада. Тем временем человек достал из каноэ тромбон. Он не спеша протёр инструмент ветошью, закрепил мундштук, пару раз слегка дунул, чтобы проверить. Потом выпрямился и, немного расставив ноги, громко, на весь пляж заиграл. Это был государственный гимн СССР.
Услышав и узнав гимн своего поражения, генералы вермахта поняли, что они в западне. Все как один, они повыхватывали из-под гавайских рубах спрятанные там пистолеты и застрелились. Увидев это, чернокожие парни, всё ещё толпившиеся рядом, поспешили ретироваться без лишнего шума, а тромбонист достал из каноэ небольшой саквояж и отправился в сторону города. Он был уже не молод, но у него были большие планы. Он собирался в третий раз пленить сердца людей.
Да, всё это звучит невероятно. Поэтому, чтобы избежать скандала, мы подготовились и пригласили с собой профессионального историка, причём самой высшей пробы – холодного скептика, который верит только фактам и с отвращением отметает любые домыслы, какие бы благие надежды они ни вселяли. Вот он за столом вместе со всеми, внимательно изучает документы. Закончив последнюю папку, он сидит молча, смотрит в стол, невольно двигает пальцами, как будто ища чего-то. Лицо его бледнеет, он медленно поднимает взгляд на присутствующих, собирается с силами и, наконец, даёт лаконичное заключение:
– Господа! Я должен признать, что эти доказательства неоспоримы.
После этого он трясущейся рукой достаёт пачку сигарет из внутреннего кармана своего пиджака, поднимается из-за стола и выходит.
Гром среди ясного неба! Собравшиеся ошарашены, апологеты официальной истории посрамлены. Но вот вопрос: что мы будем делать после ознакомления с этими доказательствами? Насколько изменится наше дальнейшее поведение? Кто-то позовёт официанта и попросит изменить заказ?
– Да, любезнейший, я заказывал кофе без сахара, а теперь хочу, чтобы вы положили две ложки. Только это. Нет, больше ничего не потребуется. Хотя нет, вы правы. После того, что было сказано за этим столом, я считаю своим долгом впредь выражаться точнее. Будьте так добры, положите в мой кофе пятнадцать граммов рафинированного сахарного песка.
Или кто-то разобьёт окно и с криком выбежит на улицу? Едва ли. Кто-то бросит ленивый взгляд на стол и подумает, что сейчас принесут закуски, а все эти неоспоримые доказательства занимают место, но чтобы не ругаться и не портить себе настроение, совершит обманный манёвр:
– Да, в своё время мы тоже под Боба Марли зависали. Крутой мужик был, клёвую музыку делал. Но это всё философия. Вы мне лучше вот что скажите: куда за стиральным порошком ехать, в Финляндию или в Эстонию?
Конечно, это отвлечёт нас. При чём здесь Эстония? Но какой-то осадочек останется. Какое-то томительное брожение забеспокоит сердца. И будет томить несколько дней и ночей, мешая работать и спать. Но потом утихнет и пропадёт. Всё в порядке. Никто не переписывал историю. Нельзя переписать то, что записано в нас. Мы – та самая живая летопись, которая принимает любые поправки цензора, но сохраняет их только как орнамент на поверхности того, что уходит в бесконечную глубину. Кто-то встаёт и произносит тост:
– История – это мы!
– Да, – наш историк как раз вернулся, он уже немного успокоился и, чтобы показать это, вставляет саркастическое замечание: – Так у нас на истфаке писали в туалетных кабинках.
Хорошо, но что делать с Аристотелем? Неужели оставить всё как есть? Нет! Дух человека – это дух дерзания и борьбы. Путь человека – путь превозмогания и свершения невозможного. Мы не говорим: пока есть хоть капля надежды. Но: никогда не сдадимся и не склоним главы ни пред какой задачей. Тем более, когда подступы к ней обнажены.
Есть верная наука – лозоходство. Говорят, что она не работает, но так болтают лишь те, кто не знает этой науки. Кто не знает, что в основе всякой науки – философия. Однажды лозоходство было подвергнуто испытанию. Ещё в XVII веке один могущественный французский монарх устроил в Булонском лесу подземные тайники, куда приказал разложить запечатанные сундуки, никому не выдавая их содержимого. Перед этим он повелел запереть в сундуках всевозможную гадость – объедки со своего стола, пустые бутылки, гниющие рыбные очистки, мёртвых мышей, грязное бельё своих служанок. В один сундук даже посадили бешеного пса, чтобы он мог выскочить и покусать неудачника. И только в последнем, самом маленьком сундучке были золотые монеты, должные стать вознаграждением успешному лозоходцу, который сможет отстоять честь своего ремесла.
На восходе солнца лучшие лозоходцы Европы выстроились в ряд и по взмаху августейшего платочка бросились со своими прутиками наперегонки искать сокровище. Началась невиданная суматоха. Толпы лозоходцев устроили настоящую давку, претендуя на первенство. Они толкали друг друга, выхватывали из чужих рук прутики и ломали их. Почувствовав малейшую вибрацию собственной лозы, они бросались животом на землю, защищая заветное место от других претендентов, и принимались верещать во весь голос, подзывая лакея с заступом. В это время другие лозоходцы оттаскивали кричащего за ноги и голыми руками впивались в землю, желая прежде своих соперников добраться до богатства. На закате дня весь Булонский лес был перекопан и обезображен рытвинами. Кое-как усмирив оборванных лозоходцев, королевская комиссия принялась изучать зловонную груду изломанных сундуков, извлечённых из земли. Какова же была ярость короля, когда комиссия объявила результаты: найдены все сундуки, кроме одного – того самого, с золотыми монетами. Сундук исчез, и любители кладоискательства со всего мира до сих пор не теряют надежд однажды его отыскать. Впрочем, даже они допускают, что кто-то из прислуги просто выкрал сундук ещё до начала соревнования. Что же касается несчастных лозоходцев, то король не стал наказывать их слишком строго – грязные, ободранные и избитые друг другом, они и без того представляли собой незавидное зрелище. Под дружный смех толпы они были выпровожены из Булонского леса, а их ремесло было запрещено.
Но дело вовсе не в том, что кто-то похитил сундук. Французские лозоходцы все как один допустили ошибку. Они искали не золото, но оправдание и славу. Этого в земле не было. Земля всё прощает и всё принимает, но – не оправдывает и не прославляет.
Рогатка лозы устроена сложнее, чем стрелка магнитного компаса. Стрелка – малый магнит, отзывающийся на голос своего естества, его обтекающий: голос большого магнитного поля. Рогатка лозы – момент единения вилки, развилка наоборот: разные стороны одного крепят единство, удерживая его в сторонах света. Нужно сосредоточиться и твёрдостью мысли вдохнуть в рогатку чистое понимание того, что два образуют одно: вода и почва – это земля, на которой живёт человек, – заряжая рогатку этой идеей, мы находим родник; земля и золото в сумме становятся опорой цивилизаций – эта мысль ведёт к обретению златоносной руды. Инструмент лозоходства троичен: мысль, тело, лоза. Объект лозоходства тоже троичен: движение символов, плоскость опоры, ископаемый элемент.
Философия – искусство умирания. И потому в первых шагах философии в виде далёкого отголоска из будущего заключены шаги последних дней жизни. Философ – мертвец, бредущий вспять. Говорящий с нами через зеркало книги. Раскрытая книга – это рогатка философской лозы, где прочитанное и ещё непрочтённое скреплены меж собой корешком. Прошлое и будущее врастают друг в друга, удерживая настоящее в наших руках. Грядущее окончание книги не отменяет начала, и мы стоим в своём настоящем, опираясь на конец и начало, на крепкую букву, и входим меж строк, прорываясь вперёд, к неизведанному. Нам жалко, что кончится жизнь, она нам – как друг, но конец – ещё интересней.
Философское лозоходство – что это такое? В микроскопических сдвигах истории – в анекдотцах, в сутолоке житейской – улавливать гулкую поступь титана, эхом которой отзываются восстающие из земли тысячелетия. Аристотель начинает свой титанический шаг там, где одна страница истории сменяет другую. Вот, на скрижалях начертано: начала всего – первые элементы природы. Земля, вода, воздух, огонь. Это физика: сущее. Другая страница – уже Аристотель. И книга его по случайной причине названа правильно – «Метафизика». То, что идёт после физики и говорит о причинах всего: материя, форма, движение, цель.
Так отыщем следы Аристотеля. Будем ходить по степям с «Метафизикой». Будем вслушиваться, ветру степному внимать. У травинки сухой будем спрашивать. Устремимся туда, куда прыжком ведёт его мысль, – от физики к метафизике, от элементов к причинам. Но они всегда меж собою повязаны, как две стороны на одном бумажном листе. Поэтому следует так выбрать место, чтобы прокол тончайшей иголкой одного элемента на первой странице был выходом прямо к причинам – на другой стороне. И место такое имеется. Это цементный завод посреди Казахстана, в тех самых краях, где обрывается след Аристотеля.
В производстве цемента переход от философии физиологов к метафизике Аристотеля скручен в жирную точку: соединение четырёх элементов рождает субстанцию. Она однородная, вязкая, серая – это цемент, сделанный обжигом глины и извести, железом размолотый и разведённый водой. Сплошная аморфность материи. Из неё усилием мысли вырастает домостроительство – полис: фундаменты, стены, колонны, дороги, тоннели. В них клубится движение к цели, собирая нагромождения затвердевшей субстанции в единстве системы под названием общество. Итак – место назначено. В путь!
Тут за стол возвращается наш историк. Пока мы беседовали, он ходил по залу кругами, что-то бубня себе в бороду. Он чем-то очень доволен и спешит поделиться с собравшимися:
– Господа! Я не музыкант. Я всего лишь историк. Хотя я люблю джаз и делюсь иногда своими мыслями о нём, но вы, наверное, смеётесь за моей спиной. Однако сегодня я торжествую, господа! Я клянусь вам, слышите вы меня? Я клянусь! Когда я слушал пластинки Гленна Миллера и Фредди Хаббарда, меня не покидало странное ощущение, в котором я боялся признаться даже себе. Господа! Мне иногда казалось, что играет один и тот же человек.

Всё это очень серьёзно и требует самого аккуратного читательского отношения. Однако есть вещь ещё более серьёзная, и поэтому я скажу о ней сейчас, в самом конце этого пояснительного введения. Все люди, которых я упоминаю в предлагаемых ниже записках, реальны и отличаются от Аристотеля только тем, что я видел их во плоти и самолично разговаривал с ними. Особенность моего повествования – в двойном надломе реальности: не ощущая в себе сил на передачу живой истины бытия в её непосредственной данности, я ограничиваюсь лишь пересказом воспоминаний о своих впечатлениях. Скудость моих способностей к восприятию, слабость моего глаза, тугость уха и рассеянность памяти, помогая друг другу в деле забвения, могут привести к странным искажениям и пропускам, а иногда – прибавлениям. Желая уберечь описываемых мной людей от обычных писательских неточностей, я скрываю их имена под инициалами – иногда подлинными, а иногда нет. Порой, когда фонетика и риторика как бы просят, чтобы инициалы раскрылись и предстали в полной своей обнажённости, я иду на поводу у этого творческого искушения, не утверждая, впрочем, что раскрытые имена настоящие. Далее я исправляюсь, и полные имена вновь сворачиваются в инициалы и псевдонимы. Я же, в свою очередь, лишь смиренно склоняюсь перед теми людьми, жизни которых коснулось моё перо, и клянусь им в самом глубоком почтении и нежелании хоть как-то опорочить их имена. Я сделал всё, чтобы оставить добрую память о них.

Глава I,
которая начинается на вокзале, продолжается встречей со сверхрусским человеком, а заканчивается пятном на штанах

На моей малой родине, в Архангельске, есть выражение «через Ширшу-Маймаксу». В коротеньком мостике дефиса, перекинутом от деревни к посёлку, за игривым словом спрятан чрезмерно удлинённый путь, выбранный вместо простой и понятной дороги. Это наш путь. «В Москву через Владивосток» – говорит А. С. по поводу нашего путешествия в Темиртау. Мы летим в Казахстан через Минск. Есть ещё один маршрут: через Стамбул. Но таможня не даёт провезти наше оборудование, нужное для измерений на местности. Кто преступит закон, того ждёт арест, конфискация, штраф, испорченное на несколько дней настроение. Оба крюка намного дешевле, чем лететь напрямую под серпом и молотом «Аэрофлота». Но в нашем деле не бывает случайностей. Я открываю географическую карту и всматриваюсь в маршрут. Почти вертикальная черта, соединяющая Петербург и Минск, – напоминание о перемещении Аристотеля из Стагира в Афины и ещё более точное напоминание о моём перемещении из Архангельска в Петербург. Стамбул не уместен. Резкий и длинный штрих вправо, Минск – Нур-Султан – что это, как не прорыв Александра Македонского на восток, где располагались древнейшие хранилища мудрости, Индия и Вавилон. Индия стала пределом его полководческой славы, Вавилон оказался тем местом, где прервалась его достославная жизнь.
Сегодня восемнадцатое февраля 2021 года. Уже вечер. Я приезжаю на Московский вокзал и сажусь на ночной поезд. Нам купили билеты в фирменный вагон. Это не значит, что есть вагоны, зародившиеся сами собой, за воротами трестов и фирм. Просто где-то в пределах России всё ещё ходят вагоны, рождённые социализмом. Они сработаны грубой пролетарской рукой и неприглядны, но просторны и долговечны, как всякая настоящая вещь. Ещё с тех пор повелось, что «фирменное» – это нечто модное, кукольное, чем можно пустить пыль в глаза, а потом без жалости выбросить. Быть современным – значит быть фирменным.
В нашем вагоне есть биотуалет с кнопкой реактивного смыва и кондиционер, охлаждающий пыл пассажиров, но купе такие тесные, что багаж можно положить только под лавки нижних мест. По купе развешаны пояснительные таблички на трёх языках – русском, французском и каком-то заумном немецком. Я понемногу учу немецкий язык, узнаю его формы и фонетику, но без перевода не понял бы ни одной надписи. Может, это какой-нибудь голландский? Или специфический железнодорожный немецкий.
Вскоре появляется А. С. Его огромный чемодан не влезает под лавку. Он пихает его поперёк, перегораживая место перед столиком. Будем сидеть на чемоданах. Я пью кипяток и почти сразу укладываюсь спать.
Казахстан – великий степной океан, разлившийся до западных предгорий Китая. В нём дрейфует осколок советской Руси, всё истончаясь и входя в измерение призраков, где из-под истлевших лохмотьев виднеется сущность вещей. Там я встретил однажды сверхрусского человека. Только там он возможен – на границе миров, между явью и сном, в аэропорту города Усть-Каменогорска. Его звали Никита. Представившись, он сразу спросил:
– Ты заметил, что у меня нет переднего зуба?
Он лишился его на хоккее. Он много лет занимается этой игрой. И теперь хранит отсутствие зуба как дань уважения Александру Овечкину, кумиру хоккейных болельщиков нашей страны. Но хоккей – только хобби, по специальности он кларнетист. Пока мы сидели с Никитой и говорили, рядом с ним лежал чемодан, в котором хранился кларнет. Он ехал в Москву, чтобы там попытаться пристроиться в оркестр Большого театра. Он заявил мне, что во всём Казахстане никто не играет на кларнете с таким же искусством, как он. Никита ставил мне с телефона записанные им отрывки из «Трёх пьес для кларнета соло» Стравинского. Сыграно быстро и точно, но тут же – мастерская вибрация ритма и громкости, дающая нужную там мечтательную интонацию. Я верю, что он прекрасно владеет своим инструментом.
– Я патриот России! Мои любимые композиторы – Мусоргский, Чайковский, Римский-Корсаков. Ещё Моцарт. Тоже нормальный мужик был.
Никита высокого роста, почти два метра, и мощного сложения. Совершенно лысый. Огромный младенец. Любит фотографироваться перед зеркалом в одних белых трусах и с православным крестиком на шее. Он постоянно гуляет, пьёт и с кем-то дерётся. Потом возвращается домой в вымазанной кровью рубахе, достаёт кларнет и начинает пилить залихватские соло под записи группы «Ленинград» и победителей «Голоса», телешоу для домохозяек:
– Вот так. Играю классику, слушаю попсу.
Он звонил мне через несколько дней после встречи в Усть-Каменогорске. Рассказывал, как тяжело переживает смерть Дмитрия Хворостовского. Такого голоса никогда ещё не было в мире и никогда больше не будет. Он отпустил бороду и уже обесцветил её. Скоро будет красить в белый цвет. Это в память о Хворостовском. Никита снова хочет поступать в консерваторию, но уже на вокальное отделение, потому что у него хороший баритон, и он, похоже, единственный, кто сможет дать ариям Хворостовского новую жизнь.
Утром мне подают запеканку из творога с джемом и подслащённую яблочную кашицу в мягкой упаковке. Я вскрываю клапан на этой упаковке и пытаюсь направить поток яблочной субстанции себе в рот, но совершаю оплошность, и липкая кашица изливается мне на штаны.

Глава II,
в которой русская печь оказывается в небе над Белоруссией, а от азербайджанца сбегает шапка

Мы в Домодедово: с Ленинградского вокзала доехали на метро до Павелецкого, а там сели на «аэроэкспресс». Уже читаю «Метафизику». Накануне я купил советский четырёхтомник Аристотеля у букиниста на Литейном за тысячу рублей. Это издание 1976–1983 годов. Значит, печать собрания сочинений была закончена в год моего рождения. После покупки я внимательно осмотрел каждый том – никаких следов: ни записок, ни пометок на полях, ни засохших листьев между страницами. Чистая философия. Дома я уже успел прочитать вступительную статью Валентина Фердинандовича Асмуса и несколько глав из первой книги «Метафизики». Самое время продолжить.

Книга «альфа», глава пятая. Фанатическая дедукция пифагорейцев: число «10» священно, значит планет должно быть десять! Раз видно только девять, значит есть ещё одна – Противоземля. Я читал о Пифагоре и пифагорейцах у Ямвлиха. Верю каждому слову. Лучше верить каждому слову Ямвлиха, чем идти на поводу современного скепсиса. Пифагорейцы были полностью правы и не выродились, потерпев поражение. Они отправились на Противоземлю и по сей день благоденствуют там. Жизнь философа – это поиск своей Противоземли: обнаружение и основание. Это попытки Платона перевоспитать сиракузских тиранов и бегство его ученика Аристотеля в земли кочевников, куда я отправляюсь вслед за ним.

Я наблюдаю за группой молодых мужчин. Их трое. Похоже, работают в одной компании. Все хорошо одеты, у каждого маленький чемоданчик на колёсиках, а на его выдвижной ручке закреплена кожаная сумка с наплечным ремнём. Постепенно появляются ещё двое – точно такие же. С такими же чемоданчиками и сумками. Итого пять. Если следовать логике пифагорейцев, то где-то должны быть ещё пятеро. Они сейчас в аэропорту в Минске, так же стоят со своими чемоданчиками и сумками и ждут посадки на самолёт в Москву, задорно обсуждают предстоящие планы и наслаждаются своей сытой жизнью. Хотя, если посмотреть иначе, в священной десятке каждое число имеет своё значение и отличается от других, а здесь нечто одинаковое. Поэтому их не десять, и даже не пять, а только один. И находится он в каком-то другом мире. Завис между эйдосами и материальными предметами, и оттуда плодит свои эманации на Земле, передавая нам какое-то сообщение, которое мы пока не в силах расшифровать.
Садимся в самолёт. Все багажные полки забиты до отказа. Усаживаюсь в своё кресло прямо в куртке и с рюкзаком. Слева крупный парень: ноги в два раза толще моих, на мускулистой руке татуировка – кости и жилы, которые можно было бы увидеть под кожей. Густая стриженая борода, выбриты виски, волосы зачёсаны назад и собраны в короткий хвостик, в ухе стальная серьга. Похож на борца или гиревика. Лицо в каком-то постоянном напряжении, глаза немного выпучены, храня следы натуги, с которой силач стискивает своего противника в захвате или вздымает над головой пудовую гирю. Смотрит в телефоне фотокарточку: он стоит в обнимку с бородатым человеком в белой футболке, у которого на носу пластырь. Похоже, известный спортсмен. Делает какие-то комментарии в своём телефоне: «Кто не знает, как бьётся {имя спортсмена}, наберите на YouTube {фамилия и название чемпионата}». Достаёт тульский пряник в целлофановой упаковке. Надрывает её и вкушает пряник с такой естественной лёгкостью, будто это шоколадный батончик. Запивает водой из пластмассовой бутылки. Потом достаёт откуда-то коробочку для электрического курения, сосёт из неё и выдыхает в другую коробочку из оранжевой пластмассы – она нужна, чтобы дым не пошёл в салон. После этого он вкладывает в ушные отверстия мягкие затычки, надевает на глаза повязку для сна, поднимает на голову капюшон и устраивается поудобнее. Современный богатырь свою русскую печь носит в кармане.
Всем начинают выдавать бумажные бланки – нужно подписать заявление, что мы не заражены и не общались с переносчиками вируса. Рюкзак лежит у меня под ногами, поэтому я достаю ручку и заполняю анкету.
Разносят бутерброды. Когда тележка уже проехала мимо, просыпается борец. Он видит, как я жую бутерброд, – на его лице читается обеспокоенность. Он жмёт на кнопку вызова стюардессы. Сосед сзади просит ручку. Я уже убрал её. Сидится очень тесно, поэтому я говорю, что достану после того, как доем. Он как будто недоволен. Доедаю и достаю для него ручку. К тому времени, как он справляется, анкетой начинает интересоваться борец. Я даю ручку ему, подсказываю, как заполнить. В графе «имя» он пишет: «Игорь». Когда он заканчивает, стюардесса провозит мимо нас тележку с продуктами. Игорь поднимает палец и получает свои бутерброды. Девушка спереди спрашивает через щель между сидениями:
– У вас не найдётся ручки?
Достаю две:
– Какой цвет вы предпочитаете, синий или чёрный?
– Не принципиально.
– Тогда берите любую.
Она выбирает синий.
Когда самолёт приземляется в Минске, я вдруг понимаю, что не могу вспомнить фамилию президента Белоруссии, хотя она всё время на слуху. Хожу по аэропорту и перебираю в голове разные варианты с окончанием на «-енко», вспоминаю его лицо: гневливый взгляд, острые усики, седые волосы высоко на макушке, зачёсаны набок. «Я пью чай с малиновым вареньем». Ничего не получается. Провал в памяти. Стоя перед лавкой часовщика и глядя на белорусские часы марки «Луч», наконец вспоминаю: «Лукашенко». Я надеялся на окончание, а помогли две первые буквы. «Сардэчна запрашаем у Беларусь»[6 - Добро пожаловать в Белоруссию! (белорус.)].
В зоне ожидания заказываю чай в кафе. А. С. садится со мной за столик и читает газету. Я открываю «Метафизику». Читаю главы шестую, седьмую и восьмую.
Бестелесное существует. Как радостно и хорошо от этой мысли. Как легко на душе от простоты и ясности этих древних слов. И совсем не хочется срываться на все последующие вопросы: а что значит существовать? и если оно существует, то каким образом? а может, следует говорить не существует, а сутствует, пребывает, бытийствует, сущностится, или ещё как-то, чтобы было точнее и понятнее, или хотя бы позаковыристее? «От природы не свойственно смешиваться чему попало с чем попало». Потихоньку достаю из рюкзака и ем ореховую смесь «Красная цена».
Летим в Нур-Султан. Слева маленький мальчик, справа – снова крупный суровый сосед. В кожаной куртке и вязаной шапке. Смуглое лицо, густые чёрные брови. На заставке его телефона торжественный рисунок белым по чёрному: волевой мужчина кавказской национальности восседает на красивом стуле, под ним надписи на незнакомом языке, похожи на лозунги. Сосед вставляет наушники и смотрит ролик: старик в белом халате и с длинной седой бородой экстатически танцует на ковре под звуки народных инструментов.
Спереди парень и девушка громко разговаривают по-английски и смеются. Парень похож на итальянца. Улавливаю отдельные фразы. Пустой, беззаботный разговор молодых людей. Как будто просто наслаждаются тем, что можно поговорить на английском. В этом ведь уже есть флирт: «Мы нашли общий язык». Немного ревную, хочу тоже что-то сказать, блеснуть знаниями. Думаю: «Это она ему угождает».
Нам раздают анкеты и просят заполнить. Власти ведут борьбу с эпидемией: нужно подтвердить сдачу анализов, указать направление следования и место проживания. Сосед спрашивает, нужно ли ему заполнять. Говорю, что сам не знаю. Мы сидим. В следующем ряду за мной А. С. Я вижу, что он заполняет анкету, и прошу дать мне ручку, когда он закончит. Заполняю свою. Показываю ручку соседу и рекомендую сделать то же самое. Он сомневается, но потом просит меня заполнить за него – он не умеет писать. Я записываю с его слов. Исмаил Гулиев, 1986 год. Гражданин Азербайджана. Место работы: «Штукатурка».
Нам раздают бутерброды, запакованные в пластиковые пакеты. Исмаил быстро открыл свой и видит, что я плохо справляюсь.
– Держи! – подаёт мне свою упаковку. – Я открою.
После еды я обращаюсь к нему с вопросом:
– Исмаил! Вы смотрели ролик про старика, который танцевал. Кто это?
– Я не знаю. Мне просто прислали.
– Может быть, это суфий? Где он танцует? Может, это Мекка или Медина?
– Нет! В Мекке танцевать нельзя. Тех, кто танцует, там убить могут! Танцы запрещены.
В середине полёта Исмаил начинает суетиться. Рыщет кругом, смотрит на меня:
– …Кепк?
– Шапка?
– Да!
– Должна быть где-то здесь. Не могла же она улететь.
Исмаил начинает шарить руками под сиденьем, поднимает кресло, заглядывает под сиденье следующего ряда. Шапки нигде нет. Он что-то выкрикивает на азербайджанском своим товарищам, которые сидят через несколько рядов от нас. По тону чувствуется, что они не знают, как ему помочь. Я встаю, выхожу в проход, встаю на колени и заглядываю под сиденья. Шапка там: под его местом, прижалась к борту. Исмаил радуется находке и благодарит меня.
Из динамиков в потолке салона раздаётся мужской голос:
– Мы прибыли в Нур-Султан. Температура воздуха на улице – минус двадцать четыре градуса.
Мы приземляемся и начинаем готовиться к выходу. Сосед парочки спереди, вставая со своего места, решает показать, что он тоже знал английский язык, и даёт им напутствие:
– Have a nice journey and stay warm![7 - Приятного путешествия! Одевайтесь потеплее! (англ.)]
Девушка ему:
– Вы нас извините, если что.
Проходим эпидемиологический и пограничный контроль, берём такси и мчимся на железнодорожный вокзал. А. С. и водитель Ерлан:
– У вас тут монорельс строился. Не закончили ещё?
– Нет, фирма ушла.
– Как ушла?
– Так. Деньги съела и ушла.
Вокзал Нур-Султана находится на улице Гёте. Брожу по вокзалу. Думаю выпить чаю где-нибудь. Открываю дверь под надписью «Кафе». Внутри почти темно. Заспанная тётка поднимает голову со стола, чуть поодаль таким же способом спит ещё человек. Решаю не мешать. Хожу по вокзалу и ищу туалет, чтобы умыться. Туалет в подвале. Я вижу надпись, что туалет платный, и не хочу идти, но замечаю, что бабушка-контролёр положила голову на конторку и спит. Я прохожу мимо неё, умываюсь и незамеченным выхожу обратно.
Погрузились в поезд. Я напился горячей воды и лёг. Из-под старой оконной рамы сочится ледяной воздух. Чтобы ночью не застудить голову, А. С. надевает шерстяную шапку.
Раннее утро. С вокзала взяли такси до Темиртау. Начинаем входить в обстоятельства:
– Сколько градусов на улице? Минус двадцать три?
Водитель Сагындык:
– Нет. Пятнашка, наверное.
– Зимой должно быть холодно.
– Конечно! Нам двадцать три вполне по карману. Это южане начинают жаловаться…

Мы сняли квартиру на проспекте Металлургов. Этот проспект начинается на площади Металлургов, а на ней – Музей первого президента Республики Казахстан. Некий аналог нашего Ельцин-центра. Хотя их музей появился раньше. И не работал Борис Николаевич на комбинате, хотя загребал жар по-своему. Перед музеем стоит памятник двум металлургам. Местные утверждают, что один из них походит на Назарбаева. Пусть так, ведь летописцы сообщают, что лики святых на некоторых церковных росписях иногда подозрительно походили на тех, кто давал из своего кармана деньги на строительство храма.
На лестничной площадке нашего дома ни одна из квартир не имеет номера. Местное суеверие или борьба со шпионажем. Я нашёл в шкафу гладильную доску и сделал из неё рабочий стол – поставил компьютер и настольную лампу, которая стояла на тумбочке, достал книгу, блокнот, очки. Сварили кофе в ковшике. Вспоминаем квартиру, в которой мы с А. С. жили во время прошлой поездки в Темиртау. Соглашаемся, что по сравнению с той нам досталось очень приличное жильё. А. С.:
– Захожу к тебе в комнату, а ты лежишь на подушках от дивана!
– Нет, на тех подушках я не лежал. Я не влезал на диван. Он был слишком короткий. Я выдвинул нижний ящик, а подушки убрал, и спал в нём, как в гробике. В моей комнате не было света, и тётка принесла для меня настольную лампу.
А. С. разбирает чемодан и достаёт оттуда книгу, протягивает мне. Читаю: «Пивень». Автор – Сюзанна Кулешова, знакомая А. С. из союза литераторов. Что за странное название? Как будто близко Хлебникову. «Пропевень о проросли мировой», – это уже Филонов. В аннотации сказано, что книга про войну. Всё серьёзно. Первый рассказ начинается с того, как некий старик возвращается домой и клянёт своё старческое ослабшее тело. Изучил повнимательнее – «Ливень». Уже не интересно. А. С.:
– Почитаю. А потом, может, и ты полистаешь, если захочешь.

Отправились на улицу, поменять деньги и купить местные сим-карты. Заодно решили пообедать. Возле дома, в одном здании с автомастерской, есть столовая. Поднялись по лестнице наверх. Всё очень по-простому, как будто на каком-то складе. Неуклюжие деревянные столы со скамейками, всё обтянуто тканью. На столах тарелки с недоеденными мантами. За одним из столов сидит плотная тётка в чепце и кулинарном халате. Она стряпает. А. С.:
– У вас есть суп?
– Нет, только манты остались.
– Будешь манты?
– Если вы будете, то и я готов.
Нет, он не будет. Обещаем зайти в другой раз. А. С. делится опытом:
– Я обратил внимание, что на тарелках много недоеденного. Это плохой признак. Разве станут люди столько оставлять, если вкусно?
Отчего мы так любим есть досыта да повкуснее? Чего мы добиваемся, спрашивая у поваров, вкусны ли их блюда? Почему кто-нибудь не зайдёт и не спросит:
– Можно я доем все объедки со столов, но заплачу по полной программе?
По дороге увидели кофейню. Приятное место. Раньше в Темиртау было не найти такого. Под стеклянным прилавком в окружении сластей лежит пирожное – «Молочная девочка». А. С. спрашивает, смогут ли они приготовить «эспрессо лунго». Девочка-официант сомневается. Парень-бариста понимает, о чём речь. Никаких проблем. Решаем зайти в другой раз. Проходим ещё немного и заходим в столовую. Едим лагман. Не отрываясь от трапезы, А. С. достаёт телефон и читает оттуда свои стихи. Одно стихотворение серьёзное, с патетикой – про Петербург, про гранит Невы и так далее, а другое шутливое – про кукси, суп с корейской лапшой, овощами и соевым соусом. Этот суп есть в меню. Там же – пирожное «Молочная девочка». Похоже, местный деликатес.
Покупаем казахские телефонные номера. В ожидании хожу по промтоварному магазину. Подхожу к журнальному киоску. На развороте газеты заголовок – «Воры атакуют темиртауские кладбища». На витрине стоят книги, современное бульварное чтиво на русском языке. Казахской литературы нет. Из-за книг выглядывает потёртая обложка знаменитой серии «Классики и современники»: Жорж Санд, «Графиня Рудольштадт», пятьсот тенге. В своё время ей здорово доставалось от литературных мерзавцев у нас в России: Сенковский называл её Егор Занд, а подлец Булгарин писал в «Северной пчеле», что она «ежедневно пьянствует с Пьером Леру у заставы и участвует в афинских вечерах, в министерстве внутренних дел, у разбойника и министра внутренних дел Ледрю-Роллепа». Об этом вспоминает Достоевский в «Дневнике писателя».
Примерно полтора года тому назад в другом казахстанском городе, Аксу, в продовольственном магазине рядом с картошкой и луком я нашёл коробку со старыми книгами и купил сборник статей Александра Блока, пятый том из собрания сочинений 1962 года. Взяли четыреста тенге, по-божески. Там же, в один из выходных, я сел на автобус и поехал в Павлодар, который находится всего в часе езды от Аксу. В подвале дома на одной из центральных улиц я нашёл букинистический магазин:
– По философии есть что-нибудь?
– Нет. Быстро разбирают. Как горячие пирожки. На днях только мальчишка, лет четырнадцать, трёхтомник Канта унёс.
Тогда я купил «Илиаду» (те же «Классики и современники») и сборник сказок на немецком языке. Когда я вышел на улицу и стал изучать карту города в своём телефоне, ко мне вдруг обратился уличный пьяница, с опухшей рожей и гноящимися глазами. Я подумал, что он будет просить подаяние, но оказалось, что он заметил имя Гомера на обложке книги. Он встал в театральную позу и продекламировал:
– Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

Я жду А. С. на улице. Из динамика раздаётся реклама магазина «Фикс-прайс», сначала на русском, потом на казахском.
– Так, сейчас буду учить казахский язык, – подхожу поближе, чтобы вслушиваться и искать соответствия, но выходит А. С.
Перед домом заходим в продовольственный магазин. А. С. берёт бутылочку коньяка «Бахус Казахстан», двести граммов. Я покупаю яйца, растительное масло, рис. В соседнем отделе беру буханку хлеба:
– А сыр у вас есть?
– Нет, сыр в соседнем отделе.
Возвращаюсь в соседний. Продавщица уже скрылась за каким-то импровизированным занавесом.
– Вы не могли бы пригласить тётеньку?
– Марина!
– Есть у вас сыр?
– Вот сырный продукт, а вот настоящий.
– Мне бы настоящего.
– Сколько?
Пальцами рисую какие-то линии в воздухе. Очерчиваю прямоугольник.
– Ну начинается! Вы мне нормально скажите.
– Извините, пожалуйста, но я практически не ощущаю массу физических тел. Это вам легко, вы тут каждый день взвешиваете…
Вмешивается А. С.:
– А ты покажи им, где резать.
– Да, давайте я покажу.
Марина достаёт полукруг сыра и берёт длинный нож. Я провожу условную линию вдоль сыра – беру небольшой отступ параллельно диаметру. Марина наводит потемневшее стальное лезвие. Я предупреждаю:
– А потом ещё вот так, поперёк.
– Это ещё зачем?
– Иначе, что же это будет за кусок? Сырный блин какой-то.
– Почему вы треугольником не можете показать?
– Это как?
– Да вот так, – Марина несколько раз проводит ножом над сыром, показывая секторы.
– А, так! Я понял. Да, давайте… Вот столько.
– Точно? Он тяжёлый.
– Да, пусть такой. Надеюсь, он не тяжелее золота.
Вдруг у А. С. возникает новый вопрос:
– А у вас и сало есть?
– Сала у меня нет. Зато у меня селёдка вкусная.
Смотрим на блюдо с салом. Заветрившиеся, потемневшие куски. А. С.:
– А, понятно! Ну, спасибо.
Марина, тоном заговорщика:
– Сала у меня нет.
В овощном отделе на выходе покупаю яблоки и два помидора:
– Дайте, пожалуйста, вот эти яблоки. Киргизские.
А. С. интересуется:
– А чего ты польские не хочешь?
– Не хочу поляков поддерживать. Поддержу лучше киргизов.
В самом деле. Киргизом был Мурат Насыров (так мне сказал один таксист), он озвучил русский вариант песни в заставке мультфильма «Чёрный плащ», который я любил смотреть, возвращаясь домой из школы. Он пел нам про девственницу, поливавшую из ковша белые цветы, и про мальчика, который мечтает переехать в Тамбов. А потом певец из Алма-Аты бросился вниз головой с балкона. В газетах писали, что в момент прыжка он держал в руках православную икону. А что дали нам поляки? Лжедмитрия I и Лжедмитрия II.
Вижу две двери. На одной табличка: на белом фоне синее лицо мужчины в галстуке. «Наверное, туалет». Истолкование символа: мужчина переполнен водой. Рядом стоит картонный щит: «Стрижка. Завивка. Мелирование».
– У вас там парикмахерская?
– Нет, там туалет.
Опять А. С.:
– У вас здесь где-то парикмахерская есть?
Животрепещущий вопрос. Это написано на лице А. С. Он любит посещать парикмахерские в командировках.
– Да, на втором этаже.
Возвращаемся домой. Есть сомнения по поводу подъезда. А. С. идёт к последнему, но ключ не подходит. Я говорю, что нам нужно в другой. Иду к следующему. Там такой замок, что наш ключ точно не подойдёт. Ещё один подъезд. Магнитный ключ срабатывает. Значит, этот наш. Поднимаемся. Приятно пахнет канифолью. На площадке четвёртого этажа все квартиры пронумерованы. Нет, это не тот подъезд. Выходим и снова возвращаемся к последнему. Да, ключ А. С. просто не работает.
А. С. вздремнул часок. Теперь он варит макароны и пьёт «Казахстан». Предлагает мне.
– Вы же знаете, что я не пью.
– Ну, диссертацию ты защитил, квартиру купил…
– Да, времени прошло много. Между прочим, друзья мне намекали, что можно уже начинать.
Заходит разговор о театре, театральных мастер-классах и женщинах, которые в душе прирождённые актрисы. А. С.:
– В конечном счёте важно понять, играет человек или он то, что он есть.

Книга «альфа», глава девятая. «Как если бы кто, желая произвести подсчёт, при меньшем количестве вещей полагал, что это будет ему не по силам, а, увеличив их количество, уверовал, что сосчитает». Возражения мракобеса (moi[8 - Меня (фр.).]): кто воистину уверовал – тот сосчитает! Количество вещей изменится сообразно истинной вере. А что если все логически выверенные комментарии Аристотеля исчерпаны? Что мне делать, молчать? Беда только в том, что вздорные комментарии тоже, скорее всего, были уже сделаны. У средневекового монашества был досуг для этого. Досуг – начало теоретического мышления, условие рождения философии. Нас засыпают свежими новостями, чтобы лишить возможности мыслить глубоко. А мы и рады. Такие замечания портят текст, но в них есть своя правда, своя горечь, необходимая хорошему букету.
Аристотель – антирелятивист: доводы в пользу эйдосов ведут к утверждению, что соотнесённое первее самого по себе сущего. Стало быть, релятивизм ХХ века – это контратака платоновского идеализма. Жаль, что под рукой нет ленинских «Философских тетрадей». Владимир Ильич вполне мог бы заметить нечто подобное.
А. С. в соседней комнате смотрит телевизор. Чтобы голоса не отвлекали, я надел наушники и стал слушать Баха (нужна размеренная музыка без слов). Знаменитые «Вариации Гольдберга» в исполнении Гульда. Музыка – шатёр городского кочевника.
«Как если бы кто называл человеком и Каллия, и кусок дерева, не увидев между ними ничего общего». Неужели так сложно называть кусок дерева человеком? Вот называл же Владимир Соловьёв карандаш Андреем, а ранец – Григорием. А маленькие дети хватали его за полы шубы и кричали: «Боженька! Боженька!» Да, попробуйте для начала стать Соловьёвым, а потом поговорим. Пока же продолжим чтение.
Делаю паузу для прослушивания тяжёлого рока. Ансамбль This is Menace с композицией «Pretty Girls»[9 - Милые девушки (англ.).]. Для исполнения партии вокала они пригласили Джефа Уолкера, одного из лучших рок-певцов Англии со времён The Beatles. Когда-то мой друг В., который всегда умеет подобрать правильные слова, с огромной любовью отзывался о его голосе и говорил, что в нём «много гноя».
«Пустословить и говорить поэтическими иносказаниями». Насколько это равносильно? Первое мы практикуем ежедневно, второе – когда повезёт. Разумеется, речь не об этом. Тогда пусть это будет тост.
«Дом и кольцо, для которых, как мы утверждаем, эйдосов не существует». Как жаль, что перед этой фразой стоит «например»! Дом и кольцо. Два предмета, полностью отпавших от мира эйдосов. Войти в дом, надеть кольцо. Повторяй это до бесконечности. Магия символов. «Это вода, а это колодец! Утоли жажду и уходи. У лошади белые глаза, а внутри темно». Это уже из другого произведения.
«Если Каллий есть числовое соотношение огня, земли, воды и воздуха». Кажется, начинаю понимать. Каллий – это я.
Выглядываю в соседнюю комнату. А. С. сидит перед телевизором на самом краешке дивана. Он в застёгнутой куртке, капюшон надвинут на голову. Двумя руками держит перед собой незажжённую сигарету. Собирался выйти на балкон, но застигнут интересным сообщением.

Книга «альфа», глава десятая. «Ибо похоже на лепет то, что говорит обо всём прежняя философия, поскольку она была молода и при своём начале». Если учесть, сколько эта мысль повторялась за историю философии, то можно сказать, что философия вечно молода, она – вечное дитя, и сказ её – всегда лепет. И поэтому детский лепет часто путают с философией. Случайно или намеренно, когда хотят избавиться от необходимости признания философии как высшей потребности. Высшая потребность в лепете. Высший лепет.
Два часа ночи. Итак, программа: заразить Аристотелем Казахстан. Для этого не удерживать его в себе, понимая, но: не понимая, – вбирать одним ухом и выбрасывать другим – в степь, в стужу, в снежную пургу. Там, упав на землю среди кристаллов льда, идеи учуют родственные формы и взойдут.

Глава III,
в которой встречаются няня Пушкина, Тамерлан, Коперник, Горбачёв и Деварха Баба

Я варю кофе. А. С. читает стихотворение, которое написал ночью. После прочтения:
– Ну как? Философское, да?
– Да! Так сразу и не поймёшь.
– Обычно я такого не пишу.
Ему плохо спалось, но он посмотрел телепередачу про Тамерлана:
– Хромой! … Было их два друга, но один другого приговорил – в борьбе за власть. Восток – дело тонкое!
Через полтора часа снова пьём кофе. А. С. рассказывает про рождение и жизнь стрекозы. Как она два года плавает под водой хищной личинкой, а потом выбирается на поверхность и перерождается в насекомое, виртуозно владеющее техникой полёта. Он хотел написать стихотворение о стрекозе, но пока застряло, не идёт. Разговор вдруг переходит к бионике. Наблюдая форму морского моллюска, Леонардо да Винчи изобрёл бур, извлекающий руду из земли. А. С. резюмирует:
– А мы живём и ни хера не знаем…
– Век живи, век учись. Если бы мы всё уже знали, неинтересно было бы жить.
Воздух за окном заполнен мельчайшими ледяными частицами, которые летают во все стороны и сверкают на солнце. А. С. выходит из туалета и насвистывает какую-то торжественную мелодию.

Мы выходим на улицу и осторожно ступаем по льду в сторону городского рынка. Продовольственная секция закрыта. А. С. идёт к прилавку с вениками и будёновками. Указывает на сушёные растения в целлофановых пакетах:
– Что это?
– Адраспан.
– Для чего?
– Для дома.
– Злые духи и всё такое?
– Да.
Мы уходим. А. С. закуривает:
– Вау! Мой любимый Темиртау.
Идём в большой продовольственный магазин. Я выбираю национальные угощения – картофель пай, ши баурсак, шоколад Kazakhstan – тот самый «Шоколады, Шоколад, Chocolate», воспетый Pyramidka Cheopsyka. Покупаю сливочное масло, вафли «Артек», чёрный молотый перец, ассорти из фруктов и орехов в меду, ржаной хлеб. На стеллажах красуется водка «Воробушек», слоган «утро будет ясным». Я пробиваю покупки. На выходе стоят два ящика для пожертвований. На одном из них лежит какая-то печать. Я беру её и штампую на свой чек: «СВК КЗ». Охранник в маске и с рацией в руке удивлённо смотрит на меня. Спрашиваю его:
– Для чего эта печать?
– Служебное.
– Кому вы её ставите?
– Это рабочее.
А. С. хочет отвести меня в какую-то столовую, где он уже бывал. Идём мимо магазинов, каждая вывеска на двух языках: «Шаштаразы – Чародейка» и «Balyq – Рыба». Казахи постепенно переходят на латинский алфавит. На медеплавильном заводе в Жезказгане у меня уже был небольшой диалог по поводу этой реформы с одним передовым работником, который решил подать всем пример и прикрепил на дверь своего кабинета листок со своими должностью и именем, набранными латиницей:
– Есть у нового алфавита преимущества?
– О, конечно есть!
– Какие?
– Как какие? Это решение правительства! Нужно выполнять.
На другой стороне дороги, в здании автозаправки, есть таинственное заведение под названием «Няня Пушкина». При входе висит портрет нашего великого поэта работы Кипренского. Глубина уютного зала, заполненная мягким приглушённым светом, креслами и книгами, гулко пульсирует музыкальными басами, обычно звучащими в тёмных кальянных. Моложавый привратник объясняет, что здесь располагается так называемое «time cafe»[10 - Кафе времени (англ.).]. Это значит, что посетители приходят сюда не столько за чаем и кофе, но сверх того – чтобы, словно очутившись в руках заботливой няни, разменять своё время на возвышенное поэтическое молчание или умную беседу с редким собеседником, укрывшись вместе с ним от гремучей городской суеты.
Похоже, мы заблудились. Вокруг только вывески «Шиномонтаж». Всегда забираться вглубь – самая благородная эпистемология. И всё-таки ноги помнят. Мы на месте – столовая «Бабушкина кухня». Внутри на стене укреплена корзина с фальшивыми фруктами, рядом пластмассовый повар в белом колпаке и с чёрными усами – держит в руках часы, не давая времени лететь понапрасну. Композиция окружена тремя живописными полотнами в рамах. Слева молодой мужчина в белой сорочке жадными пальцами впивается в бока женщины. Она в лёгком вечернем платье, голова томно закинута назад. Красавица изогнулась в экстазе и льнёт к своему ухажёру, обнимая его голову и закрывая ладонями его уши. Внизу русская тройка везёт по заснеженному лесу пустую телегу, на заднем плане виднеются церковные купола – маковки с острыми шпилями вместо крестов. Справа – три парусных судна, качающихся на морских волнах. Что это за триптих? Прелюбодеяние, за которым для неё следует всеобщее оплевание и монастырь, а для него – продолжение беззаботной жизни моряка. В общем, carpe diem[11 - Лови день (лат.).].
А. С. подходит к кассе:
– Девушка, миленькая, что на первое у вас?
– Меню на столе!
Приятное советское обращение. А. С. заказывает борщ, я выбираю лагман и чай. Мне выносят стеклянную кружку с гербом РСФСР и надписью «Рождённые в СССР».
Когда я был в польском городе Торунь, на родине Николая Коперника, во время прогулки по центру мне указали на кафетерий и рассказали, что он сделан в стиле советского концлагеря: там едят баланду из эмалированных тазов, запивая водкой из алюминиевых кружек, а огромные официантки нечистоплотны и беспрерывно хамят посетителям. Место весьма популярно, в очереди на столик можно стоять годами. (Абажур моей настольной лампы очень хлипко закреплён на трёх спицах, торчащих вверх. Гладильная доска стоит ненадёжно, пока я печатаю, абажур постоянно трясётся. Я пробую «картофель пай», он очень жирный. Я встаю, чтобы ополоснуть водой пальцы. Задеваю коленом гладильную доску, абажур отваливается и падает.)
С меня берут восемьсот двадцать тенге. Я спрашиваю:
– А кто тут у вас бабушка?
– Бабушка на пенсии. Одни внучки остались.
– Слава богу! Есть кому продолжить дело.
Из-за стола встаёт бритый старик. Он требует подогреть его рассольник. А. С. тоже просит дополнительно подогреть борщ.
Старик ест за соседним столом. Сидит, не снимая шапки. На его спине напечатано крупными буквами: «White Trash»[12 - Белый мусор (англ.).].
А. С. пообедал, он собирается и благодарит кухарок:
– Привет бабушке!
– Передадим.
Застёгивая куртку, он спрашивает меня:
– Что такое моё естество?
– Всё зависит от точки зрения. Кто-то видит это так, кто-то иначе…
– Да, правильно. Один скажет – вот такое у него естество, а на самом деле – иначе. Что вообще определяет естество доменной печи?
– То, для чего она была сделана.
– Вот, – А. С. значительно поднимает палец и выходит на улицу.
Мы стоим на крыльце. А. С. закуривает:
– Вот как лучше сказать про доменную печь? Чугун или естество?
Это про стихотворение, написанное ночью.
– Естество звучит абстрактно, чугун – конкретнее.
– Мне кажется, естество. Ведь стихотворение не про печь, а про человека.
– Тогда да!
– Блядь, на философию потянуло!.. Что определяет человека? Всё! От генетики до черт характера, и так далее. А самое главное – есть ли в нём самобытность.
Мы возвращаемся домой. А. С.:
– Тамерлан! Строил пирамиды из отрубленных голов… Но надо отдать ему должное. Он считал, что власть должна передаваться только потомкам Чингиз-хана и не претендовал на престол. Чингиз-хан был его кумиром. Там, в передаче, одну историю рассказали. Столицей был тогда Самарканд. Тамерлан приближал к себе учёных, поэтов, художников. И вот один поэт влюбился в девушку лёгкого поведения. В проститутку, грубо говоря. Она была очень красива. ВИП, как сейчас говорят. Но денег у него не было, и чтобы получить её благосклонность, он написал стихи: «Самарканд и Бухару / За одну родинку твою / Я отдам». Уж не знаю, приняла ли она эту плату, но о стихотворении узнал Тамерлан. Он призвал поэта к себе и стал его отчитывать: «Я сил своих не щажу для моих городов, а ты их хочешь отдать за одну родинку! Как это понимать?» На что поэт ответил: «…», – (не помню, что он ответил, что-то вполне восточное). – Тогда Тамерлан рассмеялся, дал ему халат со своего плеча и сказал: «Пошёл вон!»
Пересматриваю «Репортаж о Деварха Баба». Святой старец в набедренной повязке сидит в деревянной клетке. Он говорит журналистам из России, что нашу страну ожидают большие страдания. Но они помогут нам очиститься. Он очень уважает Горбачёва и просит передать, чтобы тот во время предстоящего визита в Индию заехал к нему – старец даст ему один очень полезный совет. Напрасно Михал Сергеич не воспользовался приглашением! Прощаясь со старцем, репортёр подходит к его клетке, стоящей на возвышении, и просит благословения. Старец просовывает через прутья деревянной решётки свою тощую загорелую ногу и кладёт её репортёру на голову. Я снова неловко задеваю гладильную доску. Абажур падает прямо на картошку. Кусочки жирного лакомства разлетаются по комнате.

Готовлю ужин. Выгреб из кастрюли в тарелку макароны, сваренные А. С., и убрал в холодильник. Поставил на плиту рис. Открываю окно и выглядываю наружу. За переплетением голых древесных ветвей виднеется двухэтажное здание из кирпича. Дверь открыта и светится в темноте. Над дверью красным неоновым светом сияет только одна большая буква – «С». Это тот самый продовольственный магазин, на втором этаже которого есть парикмахерская.
Ужинаю. А. С. приходит на кухню в куртке и в зимней шапке. Он готовится выйти на балкон, чтобы покурить:
– Вот ты мне как философ скажи, что такое память? Это ведь не чувство? Мозговая способность?
– Нет, конечно, не чувство. Это ближе к ощущению. Хотя во многом связано с чувствами.
– Да, чувства – это зрение, обоняние, слух.
– Тут важен сам механизм, выбирающий то, что мы забываем и вспоминаем.
– Ну, понятно.
– Память – это способность к самовоспроизведению. Что бы мы ни вспоминали, мы восстанавливаем свои прошлые состояния.
– В принципе, да.

Книга «альфа-малая», главы с первой по третью. Истина – это общее дело. Если бы все люди взялись за руки и прочесали бы так всю землю, то непременно обрели бы её. Но этого не будет, и поэтому философы собирают истину крупицами, а собрав, толком не знают, как сберечь. «Каков дневной свет для летучих мышей, таково для разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего». И всё же, собирая малые крохи, высказываясь даже поверхностно, мы мало-мальски и волей-неволей участвуем в великом процессе стяжания истины.
– Ах вот как! Я стяжаю, тружусь над истиной в поте лица, а придёт какой-нибудь Гегель и всё присвоит? Не вернуть ли билетик?
«Начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными». «В какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине». Здесь, на земле, мы только готовимся к постижению истины. Настоящая философская работа начнётся после смерти. Теперь я понимаю Сократа. Чтобы поступить на философский факультет того света, нужно сдать вступительный экзамен смерти. Вся жизнь – подготовительные курсы.
Аристотель говорит, что в случае воды и воздуха имеет место взаимный переход, а в случае мальчика и мужчины – уже нет. И поэтому это разные типы возникновения. Но мальчики выдыхаются в дутых мужей, журчание мальчишеских голосов становится затхлым дыханием пустых голов, а взрослые мужья только и ждут, как бы снова сжаться в каплю детства.
«Конечная цель – это не то, что существует ради другого, а то, ради чего существует другое». Моральная трагедия человечества: ведь в морали всё должно быть наоборот. Конечная цель – существовать для другого.
«Существо беспредельного не беспредельно». Разве оно не сжимается в сущность? И не отдаётся нашему схватыванию? У беспредельного лишь два пути: отдаться уму или навсегда скрыться из мира вещей в область потаённого и неизречённого.
«Привычное более понятно». И сила привычного огромна. Привычное сокрушит всё и заставит нас забыть о настоящей смерти. Забыть о благородном долге смерти. О роковой задолженности, определяющей природу вещей. Есть те, кому требуются свидетельства поэтов, а есть те, кто считает точность мелочностью. Но ведь есть и такие, для кого свидетельства слаще всякой поэзии, а мелочность заменяет точность.

Переписываюсь с М. Он переслал мне довольно наглое письмо, которое отправил Ф. В нём он, в частности, говорит, что я – «сама живая мысль», но не в моих «романах», которые «невозможно читать», но, «как это ни странно», в переписке. По словам М., он сегодня полон сил и поэтому зол – «почему бы и нет?» Что прикажете делать? Бросать рассказы и публиковать переписку? У меня есть ещё один корреспондент – Б. В., он из Архангельска, он душевнобольной и живёт на пособие по инвалидности. Я вспомнил о нём, потому что М. напоминает его вниманием к некоторым деталям: к форме бороды, к переплёту книги, к фасону кошелька, к марке автомобиля. Это не внимание к деталям вообще, свойственное художнику, но какая-то жажда замещения своей личности внешними очертаниями, данными в мелких, но ярких подробностях. Однажды Б. В. собрал нашу переписку за несколько лет и сказал, что считает нужным её опубликовать, поскольку она – кладезь мудрости. Я отговорил его. Если там есть крупицы мудрости, то рождены они его особой наивностью, над которой слишком просто посмеяться. Б. В. иногда сочиняет. Он присылает мне небольшие отрывки, а я даю комментарии. Вот, например, его послание от двадцать второго декабря прошлого года:
– «Котлы, жар, огонь кострищ, неразрушимые стены и башни Волшебных Крепостей… Колыхание на ветру славных алых знамён… Протяжное пение звонких боевых рогов… Промёрзшие северные долины, осеняемые алым закатом…»
– Чувствуется новогоднее настроение, Б.! Но предлагаю заменить «Волшебных Крепостей» на «Кремля».
– Ни за что!
Но основные темы нашей многолетней переписки – религия, духовность и нравственность. Мы – русские мальчики. Б. В. делится со мной своими сомнениями, а я пытаюсь разрешить их:
– Боюсь, что меня больше удовлетворяет философский текст, чем православно-богословский. Не знаю, что с этим делать. Допускаю, что у тебя такая же проблема. Я хочу остаться в православии! Православный психолог Татьяна Борисовна сказала, что в философии много пустого.
– Я с ней согласен. Но читать труды по философии – это не самый мерзкий из грехов. Православному человеку философия помогает удивляться тому, что создал Бог.
Между тем я понемногу работаю над монографией. Дополняю параграф про Поля Рикёра. Нужно сдать первую редакцию до конца месяца. Работа идёт кое-как – приходится сдерживать себя, чтобы не начать писать в пророческих тонах или по-хулигански и не испортить всё. Это моё бремя. И тяжесть его – добрый знак.

Глава IV,
в которой на заводе совершается кровавое жертвоприношение, выясняется, что русские не пьют чай, а также рассказывается политический анекдот

Понедельник. Мы выезжаем на завод. Водитель такси, Рамазан Гуммет-Оглы, обрюзгший азербайджанец в летах:
– Россияне! Куда собрались?
– На цементный завод.
Небольшая провокация:
– «Яндекс» маленькую цену назначил. Нужно будет доплатить.
Я заявляю, что мы отчитываемся по чеку и поэтому ничего доплачивать не станем. Цену рассчитывает компьютер и делает это вполне справедливо.
– Э, молодой человек! Что вообще такое справедливость?
Хороший вопрос, но у нашего водителя уже есть ответ на него. Звучит спонтанный монолог о справедливости и её недоступности для простых людей. Выступает А. С.:
– Предлагаю снизить пафос.
– Какой пафос? Что такое?
– Это термин такой театральный.
Водитель постепенно успокаивается:
– Не будем друг друга расстраивать. Всё прекрасно. Всё хорошо.
Но какое-то недовольство в нём всё-таки остаётся. Увидев стоянку такси, он решает выплеснуть остатки:
– Стоят, бляди! – с этими словами он въезжает на стоянку, проезжает перед автомобилями и несколько раз сигналит им.
Монолог о справедливости становится более конкретным. Заходит разговор о пенсионном возрасте и о преклонных годах нового президента США Джо Байдена.
– Нас лучше вперёд ногами! – А. С. озвучивает позицию чиновников, не желающих уступать власть молодым, и сочувственно добавляет: – Вон дядя Миша Горбачёв, живёт в немецких Альпах, у него шикарный дом, получает зарплату в России.
Водитель меняет гнев на милость. Он пускается в спонтанный монолог о своей жизни, о той улице в Азербайджане, где он родился и вырос, о службе в армии, о единственном месте в мире, где растёт настоящий гранат без косточек. Закончив, он обращается к А. С.:
– Я тебе всю биографию рассказал, а теперь ты мне скажи, как есть: что дальше с нами будет?
– А хрен его знает!
– Да ну! – Рамазан Гуммет-Оглы разочарован. – Такого ответа я не ожидал от такого мудрого человека.

Мы на проходной завода. Нас встречает главный энергетик – Александр Николаевич. Он просит выписать нам пропуск и на своей «Ниве» отвозит в здание управления. Мы поднимаемся в кабинет директора. Это Джордж Розарио Рамэш, он из Индии. Он сидит в очках и белой рубахе, на столе – ноутбук и бумаги. Говорит вежливо, быстро и лаконично, с типичным индийским акцентом и так же тихо, как говорят на английском почти все индусы.
– Mr. George[13 - Мистер Джордж (англ.).], namaste![14 - Приветствую вас (санскр.).]
– Namaste!
– I’m glad to see you after these five years[15 - Я рад встрече с вами спустя пять лет! (англ.)].
Мой английский чудовищно деградировал с момента сдачи кандидатского экзамена. Сзади нас сидит личная переводчица Джорджа. Она переводит всем, о чём мы говорим. Я кратко сообщаю о наших планах. Джордж рад, что мы привезли измерительное оборудование, и даёт необходимые распоряжения А. Н. Он просит зайти к нам через неделю. Я оборачиваюсь к А. Н. и спрашиваю, стоит ли нам сразу договориться о питании. А. Н. обращается к Джорджу и получает необходимое благословение. Я уже знаю, что на заводе две столовые – для пролетариата и для «иностранцев». В прошлый раз мои спутники плевались после посещения пролетарской столовой. Кто-то даже сделал фото недоеденного обеда, чтобы продемонстрировать своим корреспондентам, насколько омерзительна оказалась предложенная нам еда. Видимо, тогда мне больше повезло с выбором. Но мы все были счастливы, когда смогли получить доступ в буфет для избранных, где после сытного и вкусного обеда всегда можно было возлечь на кожаные диваны и неторопливо выпить чаю вприкуску с восточными сладостями и орехами. Мы попали туда благодаря Кар?, который работал начальником паросилового хозяйства. Это он впервые отвёл нас в буфет, и на следующий день я уже просил Джорджа:
– The food in the common canteen is not very good. May we use the canteen for engineers?[16 - Еда в общей столовой не слишком хороша. Можно ли нам пользоваться буфетом для инженеров? (англ.)]
Полное имя Кару – Карунакаран Перумал. У меня сохранилась его визитка. Он малазиец. Когда мы обедали с ним, я между делом спросил:
– What is your religion?[17 - Каково ваше вероисповедание? (англ.)]
На что Кару ответил:
– I am hindu[18 - Я индуист (англ.).], – и рассказал небольшую историю.
Однажды на заводе сломалась одна из печей сушки шлака. За её состояние тогда отвечали два инженера, это были мусульмане из Пакистана. Они долго пытались починить печь, но ничего не получалось. Тогда они привели на завод двух козлов и совершили жертвоприношение, окропив механизмы козлиной кровью. Увы, аллах не принял жертву – печь не ожила. Тогда за дело взялся Кару. Он внимательно изучил техническую документацию и сделал всё в том порядке, который там предлагался. Его попытка увенчалась успехом.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66056026) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Все мужи по природе своей алчут знания (др. греч.) (Аристотель, «Метафизика», 1.980a)

2
Поскребите русского – найдёте татарина (фр.).

3
За вечную жизнь и мировое господство! (нем.)

4
Остановите этот поезд, я сегодня ухожу / Остановите поезд, я непременно выхожу / Остановите этот поезд, я вас покидаю / И говорю, так дальше жить нельзя, не важно, прав я или нет / Я честно прожил жизнь, но оставался одинок / Учил я свой народ, в невежестве погрязший / И видит бог, я сделал всё, что мог / Но счастья в жизни не обрёл (англ.)

5
На запад кто-то рвётся, а кто-то – на восток / Большие мастера в сторонке постоять / И есть, кто шибко преуспел, но многие лишь измельчали / И хлеб насущный не способны отыскать (англ.)

6
Добро пожаловать в Белоруссию! (белорус.)

7
Приятного путешествия! Одевайтесь потеплее! (англ.)

8
Меня (фр.).

9
Милые девушки (англ.).

10
Кафе времени (англ.).

11
Лови день (лат.).

12
Белый мусор (англ.).

13
Мистер Джордж (англ.).

14
Приветствую вас (санскр.).

15
Я рад встрече с вами спустя пять лет! (англ.)

16
Еда в общей столовой не слишком хороша. Можно ли нам пользоваться буфетом для инженеров? (англ.)

17
Каково ваше вероисповедание? (англ.)

18
Я индуист (англ.).