Главная страница | Современные любовные романы | Океан Разбитых Надежд

Океан Разбитых Надежд
Макс Уэйд
У шестнадцатилетней Кэтрин, внучки директора детского дома и дочери известного стилиста, есть всё: внимание противоположного пола, удачные контракты и шанс на роскошную жизнь. У Лукаса, подопечного её бабушки, нет ничего. Он молчалив, не терпит громких вечеринок и часто пропадает на берегу забытой речушки. И лишь одно шуточное письмо связывает их крепкими узами настоящей любви. Но как долго Кэтрин будет скрывать правду? И к чему приведёт эта опасная игра?

Макс Уэйд
Океан Разбитых Надежд

Твой голос – не пустой звук…

Плейлист

Feel something – Bea Miller
Knew Better / Forever Boy – Ariana Grande
The lakes (original version) – Taylor Swift
Lost at Sea – Rob Grant, Lana Del Rey
SLOW DANCING IN THE DARK – Joji
Everything I wanted – Billie Eilish
Question…? – Taylor Swift
I miss you, I’m sorry – Gracie Abrams
Swept Up – Kaatii
Hope ur ok – Olivia Rodrigo

Пролог

«Иногда человек должен быть глупцом в начале, чтобы стать мудрым в конце»
Ирвинг Стоун, «Жажда жизни»

Люк, 2021

Осенний вечер незаметно прокрадывается в квартиру через приоткрытое окно. Прохладный ветер мерит шагами небольшую прихожую, как будто это он тут хозяин. Пора тёплых свитеров всегда наступает здесь нагло и как-то запредельно быстро. Не успеваешь моргнуть, как она уже прогнала лето и собралась вломиться в дом. Но кто мы такие, чтобы состязаться с ней? В такие дни только и остаётся повыше натянуть воротник и спрятать руки в карманах.
Стоя перед зеркалом, я потуже затягиваю пояс на пальто и на всякий случай беру с собой перчатки. Послушно дождавшись меня у двери, чемодан радостно гремит колёсиками в лифтовом холле, пока я качу его за собой.
Стоит мне выйти на улицу, как солнце тут же ныряет за тучу. Ветер хлещет в лицо, раскидывая по сторонам отросшие до плеч кудри. Вообще-то я никогда не планировал отпускать волосы. Они у меня вьющиеся, и я думал, что за ними будет слишком сложно ухаживать. И я был прав – мне приходится изрядно помучаться перед тем, как уложить их, зато какой бывает результат! Друзья из университета говорили, что мне давно было пора сменить имидж. Что ж, я рискнул – и не прогадал.
Откуда близкие знают, как будет лучше? И почему мы прислушиваемся к ним так редко?
Пятая авеню сегодня в ударе. Куда ни посмотришь, всюду народ. Неужели людям не сидится дома в такой холод? Я медленно перехожу улицу, любуясь потускневшими аллеями Центрального парка, и направляюсь прямо к припаркованному такси. Я задерживаю взгляд на серых небоскрёбах, нависших надо мной, словно скалы, и..
Не то чтобы мне не нравилось в Нью-Йорке, просто этот город точно не для меня. Он многое обещает, но ничего не даёт просто так. Да, здесь есть огромный парк, по которому можно бродить часами, чудесная река Гудзон, иногда льют дожди и светит солнце. Однако Нью-Йорк, каким бы он ни был, никогда не заменит мне маленький Хантингтон на севере Англии. Я с детства жил рядом с садом, распускавшимся с приходом весны, быстрой рекой, зовущей искупаться, среди широких британских полей, предлагающих тысячи невиданных дорог. Здесь же, в Нью-Йорке, запряженному, словно лошадь, мне только и остаётся думать о том, как свободно мне жилось за океаном. Воспоминания о доме согревают меня лучше чашки чая. Наверное, даже сейчас там цветут одуванчики и дует тёплый ветер. Молодёжи там делать нечего, но только на первый взгляд. Всё меняется, когда вы знакомитесь с Кэтрин. И жизнь делится на «до» и «после».
Пока я складываю чемодан в багажник такси, начинает моросить. Улица как по щелчку пальцев скрывается под сотней носящихся туда-сюда зонтиков. Ветер срывает с Центрального парка последние листья и уносит на юг, в сторону ближайшего Хилтона. Водосточные трубы гудят после долгого молчания. Закрыв багажник, я запрыгиваю на заднее сидение, и мы берём курс на аэропорт.
– Ну и погодка, – бормочет водитель себе под нос, когда вдалеке раздаётся раскат.
Я и сам когда-то терпеть не мог грозу. Что может быть хорошего в том, чтобы мокнуть под дождём? Но теперь, когда я оставил свои шестнадцать далеко позади, мне хочется заново встать под ливень, прокричать всему миру, что я ничего не боюсь, и сильно влюбиться в Кэтрин, как тогда, много лет назад.
Кэтрин научила меня любить грозу. Она разорвала сковывающие меня цепи страха так легко, как будто это были нитки.
До встречи с Кэтрин я видел мир вокруг себя, после – только в ней.
Я закрываю глаза и в который раз начинаю вспоминать, с чего всё началось.
А началось всё с одной безобидной шутки…

Глава 1

Кэтрин, 2016

Я взяла фамилию своей бабушки, когда мне было не больше двух лет. В нашей семье это никогда не обсуждалось, и я считала, что так и должно быть. Меня звали по фамилии Лонг, а маму – Гофман, но мне не казалось это чем-то из ряда вон выходящим. Я просто глупо улыбалась, когда взрослые переводили взгляд с мамы на меня и обратно. Да, миссис Гофман хорошо делала вид, что всё в порядке, чтобы у девятилетней дочери не возникало вопросов. Как она любит говорить, всё сложилось «наилучшим образом», но непонятно, для кого. Сейчас мне шестнадцать, и у меня всё по-прежнему. Каждый раз, когда фотограф обращается ко мне, я почти не задумываюсь о своём отце. Об отце, которого я никогда не знала.
Я была глупой, но не настолько, чтобы думать, что его просто не существовало. Если была миссис Гофман, значит, был и мистер Гофман. И, если мама не хотела мне рассказывать о нём, я должна была сама узнать правду. Любопытства мне было не занимать, поэтому я так загорелась этой идеей, что перерыла все ящики в поисках фотографии и даже нарисовала себе бороду черным фломастером, чтобы одним глазком посмотреть на папу в отражении. Правда, мама не поддержала эту затею, так что уже через пять минут я растирала лицо мочалкой. Огонёк был потушен, но не навсегда.
Я знаю, что не навсегда.
– Мисс Лонг, улыбка! – рявкает фотограф.
Интересно, она вправду такая же, как у отца?
– Извините.
Вспышки следуют друг за другом в бешеном ритме, и мне приходится каждую секунду менять позу – но я ни разу не сбиваюсь. По крайней мере, ни разу с тех пор, как фотограф прикрикнул на меня. Когда я прижимаю локти к телу и слегка касаюсь пальцами подбородка, как он командует, очередная тень остаётся запечатлённой на белой стене за моей спиной.
Иногда кажется, что меня вечно будут заставлять перевоплощаться из волка в Красную Шапочку, ведь главная задача модели – соответствие образу при любых обстоятельствах. И всё ради какого-то портфолио, которое откроют всего раз в середине лета! В лучшем случае вся эта многочасовая пытка окажется в дальнем ящике стола, если не в мусорном ведре. Я заметила, что всё чаще задаю себе один и тот же вопрос: действительно ли это жизнь, о которой мечтала я?
Но, когда твоя мама – Вивиан Гофман, остаётся только смириться. Стоя в дверном проёме, она смотрит на меня так, будто это я подсыпала ей соль в капучино на прошлой неделе. Я старательно делаю вид, что не замечаю её, но сердце в груди стучит предательски громко. Не важно, о чём мечтаю я – важно, о чём мечтает она.
Но теперь я сомневаюсь, что она получит за меня ещё хоть цент.
Когда фотосессия заканчивается, я молча беру у неё кофе, и мы выходим на улицу. Я наконец набираю полную грудь. По-летнему душный воздух немного обжигает лёгкие. Так бывает перед грозой, когда Хантингтон накрывает тучами. Кажется, что на город вот-вот обрушится ливень.
– Ты работала не в полную силу, – замечает мама.
Я отвечаю, не поворачиваясь:
– По крайней мере, я старалась.
– Стараться недостаточно, чтобы иметь контракт, – её тон заставляет меня напрячься. – Нужно быть лучше всех.
Мне хочется возразить, но я успеваю прикусить язык. Без толку доказывать, что я и так лучше всех, что есть и те, кто не проходил всего из-за одного жалкого критерия, и бла-бла-бла. Да, всё закончится именно этим глупым бла-бла-бла, заменившим бы маме весь ответ. Ведь пока я не свожу всех с ума, как Мэрилин Монро, мне есть, к чему стремиться.
Мы подходим к припаркованному белому автомобилю BMW. Я открываю дверь – здесь застоялся аромата лимона и лайма, – и, оставив недопитый кофе в подстаканнике, запрыгиваю на заднее сидение. Мама садится следом и поворачивает ключ зажигания.
Пятиминутная поездка до дома кажется вечностью. Всю дорогу мама нервно барабанит пальцами по рулю, как будто пытается нащупать какую-то невидимую кнопку. Её злобный взгляд, который я случайно ловлю в зеркале, заставляет меня вжаться в кресло. Я нервно сглатываю. Мы обе знаем, что я у неё на мушке.
– Почему ты просто не можешь сделать то, что тебе говорят? – выстреливает она.
Потому что даже так ты найдёшь, к чему придраться.

Сидя в школьном кафетерии, я рассматриваю пену в чашке с остывшим кофе и пытаюсь собраться с мыслями. Я почти не притронулась к салату, только перебрала вилкой кусочки помидора. Сейчас мне больше всего хочется забраться под одеяло и проспать следующие несколько дней. Идя в школу, я и не подозревала, что учителя решат сговориться и устроить мне целых три контрольные подряд. И всё бы ничего, если бы это не были контрольные по математике, экономике и – барабанная дробь! – физике. В старшей школе Хантингтона огромное внимание уделяется точным наукам – как раз таким, в которых я полный ноль. Видимо, администрация просекла это и решила выжать из меня все соки, когда большинство учеников ушло на каникулы ещё вчера.
На контрольных я показала себя не с лучшей стороны, но уж точно не ударила лицом в грязь. Без искрящихся розеток на практической по физике не обошлось, зато я почти на «отлично» справилась с тестом. Да и задач по математике с экономикой я решила с запасом, так что беспокоиться не о чем. Наверное.
Я всё-таки заставляю себя сделать пару глотков кофе, чтобы хотя бы доползти до дома после уроков. Кофе горький и совсем не такой, какой мама покупает мне после фотосессии, но всё же лучше, чем ничего.
– Привет, – Морис ставит свой поднос рядом с моим и перешагивает через скамью. – Надеюсь, ты не заждалась?
– Тебя можно ждать целую вечность, но так и не дождаться, – с шуточным укором говорю я и немного отодвигаюсь.
– Я решил исправиться.
– В последний учебный день?
Ехидно улыбнувшись, Морис отвечает:
– Лучше поздно, чем никогда.
Кто знает, Морис, кто знает.
– Бетти задержится ещё на пару минут, математик никак не может оставить её в покое. Надеюсь, наша мисс Пунктуальность не сильно разозлится? – он надувает губы и смотрит на меня щенячьим взглядом.
– Брось! Нет, конечно.
Морис победно улыбается и приступает к своему ланчу. Хотелось бы мне сейчас оказаться на месте этого свежего, всегда бодрого парня, которому достаточно съесть всего один сэндвич, чтобы весь день быть в хорошем настроении. Даже сейчас он широко улыбается, как будто я рассказала какую-то хорошую шутку. Глядя на его взъерошенные тёмные волосы и небрежно заправленную рубашку, и сам невольно засмеёшься.
– Как продвигаются твои дела? – осторожно спрашивает он.
Я лишь обессилено вздыхаю.
– Понятно, – он поджимает губы. Моё уставшее выражение лица сказало всё за меня. – Ну, а контрольные-то ты все сдала?
– Это был тот ещё квест, – признаюсь я.
– Почему не вышла и не написала нам с Бетти? Мы бы помогли, ты же знаешь.
Я пожимаю плечами.
– Наверное, привыкла не искать лёгких путей.
– Или просто оставила телефон дома? – поддевает меня Морис.
– Не в этот раз!
Я легко толкаю его в плечо, и мы негромко смеёмся. Ни один, даже самый крепкий кофе не бодрит меня так, как Морис.
– Ты поешь немного, – резко сменив тон на серьёзный, он придвигает мне мой же салат. – Давай, день будет долгим.
Я фыркаю, но решаю не возражать, хотя и планирую провести весь день в кровати. Наколов на вилку несколько ломтиков огурца, я отправляю их в рот. Морис сминает упаковку от сэндвича и выбрасывает её в ближайшую мусорку.
– Слушай, Кэт, – говорит он, вернувшись за стол. – Мы с Бетти хотим закатить вечеринку у меня в честь окончания учебного года, как ты на это смотришь?
– Как на изощрённый способ самоубийства, если честно, – я ставлю пустую миску на поднос и допиваю остывший кофе. – Ты не считаешь, что ещё рано для вечеринок?
Только Морис успевает открыть рот, как из неоткуда у нашего стола появляется Бет.
– Привет! – радостно вскрикивает она. Я снимаю сумку с колен и встаю, чтобы обняться. От Бет веет мятной жвачкой. – Ну что, Морис уже позвал тебя?
Даже будь я за десять метров от неё, я не могла бы не разглядеть искры в её глазах. Да она вся светится! Пригладив волосы, Бет садится рядом с Морисом и, шепнув ему тихое «привет», вопросительно смотрит на меня. Мне знаком этот взгляд. Так смотрят на зануду, которая бесконечно обламывает весь кайф. А для Бет жизненно необходимо веселиться двадцать четыре часа в сутки.
Иногда мне кажется, что она работает от батареек.
Помедлив, я отвечаю:
– Да, позвал, но я ещё не решила, пойду или нет. Видишь ли, у меня фотосессия завтра утром, и я…
– Не надо оправдываться! – прерывает меня Бет. – Если люди идут в бар в пятницу, их почему-то совершенно не беспокоит то, что будет в субботу.
– Бетти дело говорит, – соглашается Морис.
– Когда ты в последний раз выходила из дома? – продолжает она.
– Правильнее будет спросить, когда я в последний раз там была.
Бет закатывает глаза.
– Мне осталось доработать совсем чуть-чуть, – продолжаю я. – Завтрашняя фотосессия будет последней, понимаешь?
– Вообще-то нет. Либо ты говорила так же месяц назад, либо у меня дежавю. Так кто из нас врёт?
– Я…
– Вот именно. Хватит мучить саму себя. Один вечер, проведённый с друзьями, тебе не повредит.
– Ну, не вредничай, Кэт, – встревает Морис. Я смотрю на него круглыми глазами – я-то думала, что на этот раз он будет на моей стороне! – Ты же знаешь, у меня обычно весело.
– Это точно. Наверное, твои соседи прячут голову под подушку, чтобы уснуть.
– Ага, – кивает он.
– И какая муха тебя укусила… – качает головой Бет, глядя на меня. – Смотри, на урок не опоздай.
Я испуганно проверяю время на экране телефона, пока Морис тихо смеётся. До меня слишком поздно доходит, что ребятам снова удалось меня подловить. До конца перемены ещё целых пять минут.
– В общем, можешь подумать до шести, – говорит Морис. – Или приходи раньше, если тебе вдруг вздумается. Двери моего дома для тебя всегда открыты.
Как и для остальных учеников нашей школы, мысленно добавляю я. Сколько бы я ни проходила мимо, там всегда много людей. Вообще-то мне не привыкать к большим компаниям, вот только я совсем не знаю своих сверстников – и поэтому мне вряд ли удастся повеселиться. А портить радостную картину своей кислой миной мне не хочется.
– Я подумаю, – отвечаю я и добавляю: – Спасибо за приглашение.

Иногда на съёмках я пытаюсь прыгнуть выше головы, чтобы выиграть несколько выходных. Правда, когда фотограф замечает мой настрой, он обычно предлагает мне поработать ещё, и ещё, и ещё. Я собственноручно загоняю себя в ловушку, но лишь для того, чтобы после всего этого кошмара как следует оторваться в компании скучной, как выражается Морис, книжки, или мягкой подушки.
После занятий я выхожу на улицу и радуюсь, что утренние тучи уплыли за горизонт, а над головой светит солнце. Частые дожди здесь не редкость, да и снег в мае никогда не бывает в диковинку. Конец же этой весны ознаменован по-настоящему летней погодой. Ребята помладше, все красные, гоняют мяч по школьному двору, с полей веет зеленью, а на небе ни облачка. Я замедляю шаг и позволяю ветру самому вести меня по озарённым счастливыми лицами дорогам Хантингтона.
Свежий воздух – вот моя батарейка. Мне достаточно побыть на улице несколько минут, чтобы прийти в себя после учебного дня или затянувшихся фотосессий.
Стоя на крыльце и ища в сумке ключи, я снова делаю глубокий вдох, чтобы насладиться запахом лета. Он похож на веселье, вафельный рожок, только скошенную траву и ещё на много что. Он зовёт меня остаться. Наверное, если бы какой-нибудь парфюмер решил создать духи с ароматом лета, они бы стали моими любимыми.
«Маленькая тусовка ещё никому не вредила», – напеваю я, уверенно шагая в гардеробную. Ферги, звучащая в моих наушниках, точно знает, что мне нужно. Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не затанцевать.
У мамы как раз должно найтись что-нибудь подходящее. В её гардеробе платьев на любой вкус и цвет: от прогулочного белого до тёмного вечернего. Толкнув тяжёлую дверцу шкафа, я словно приоткрываю настоящий сундук с сокровищами. Как только на глаза попадается нежно-голубое платье, я легко дёргаю его за край и влюбляюсь в белое кружево подола окончательно и бесповоротно.
Часы обещают мне ещё немного времени, поэтому я решаю принять душ и немного накраситься. Сложив платье у себя в комнате, я иду в ванную, а затем и завиваю волосы. Уже через час на мне блестят бриллиантовые серёжки, а над глазами порхают чёрные ниточки ресниц. Я аккуратно разглаживаю последние складки на платье и выдвигаюсь в путь.
Мама не против моего общения с Морисом, даже наоборот – она видит в парне потенциал. Если его семье далась жизнь в пригороде Йорка, требующая сотни и сотни фунтов, значит, с ним я точно не пропаду. Ни для кого не секрет, сколько денег Морис спускает по выходным. Мне, конечно, не приходится мечтать о таких суммах, и я ни в коем случае ему не завидую. Но мой выбор в пользу другого всё равно кажется маме глупым.
Как и всё, что я делаю.
Она была бы рада узнать, что сейчас я собираюсь именно к Морису. Наверное, ей пришлось бы отменить все свои планы, лишь бы увидеть это своими глазами. «Вы красиво смотритесь вместе», – однажды сказала она, когда заметила нас вместе выходящими из школы. Вообще-то с нами была ещё и Бет, но мама отмахнулась от моего замечания, как от надоедливой мухи. «Вы чудесная пара, Кэтрин», – продолжала она, но я-то знала, что она могла точно так же сказать своим новеньким туфлям. Красота, конечно, спасёт мир, но разве это главное? Морис высокий, одежда сидит на нём, как на модели, и я почти согласна, что у него хорошее чувство юмора. Он ещё и богатый в придачу. Со всем этим не поспоришь.
Но этого недостаточно.
А что для тебя достаточно?
Я ловлю собственный испуганный взгляд в зеркале и застываю.
Не знаю. Билли Акерсу виднее.
Натянув на пороге новенькие кеды, я оглядываю дом. Телевизор молчит, кондиционер отключён, и лишь где-то в кухне слышится негромкое гудение холодильника. Щёлкнув выключателем, я выхожу на улицу, прямо в маленький зелёный сквер перед крыльцом – и оказываюсь на свободе. Тёплый вечер опускается на черепичные крыши Хантингтона, окрашивая их в ярко-оранжевый. Над Ривер Фосс – протекающей неподалёку речушкой – разливается стрекот цикад.
Ну здравствуй, мир!
Моё платье развевается на ветру, волосы подпрыгивают над плечами, и, кажется, я не хочу выходить из этого образа – свободной шестнадцатилетней англичанки, идущей навстречу приключениям, прямо как героиня какого-нибудь романа. Каждая встреча с Морисом – настоящее приключение, это уж точно. Он привык держать дверь открытой, поэтому по выходным весь крошечный Хантингтон стоит на ушах.
Хотя иногда кажется, что веселье совсем не подходит этому городу. На нашей маленькой набережной всегда тихо, и мне нравится проводить там время, глядя в воду и о чём-нибудь думая. Когда стрелка оставляет позади девятый час, на улицах уже никого не встретить. Разве что в небольшом соборе, который находится в центре, весной, перед Пасхой, в это время всё ещё проходят молебны. Рядом с ним всегда царит умиротворение. Если прислушаться, то и сейчас можно услышать спокойное, почти убаюкивающее пение хора. Мне кажется, что проводить службы в таких местах – настоящая честь для любого священника. А наслаждаться чудным пением хора – удовольствие для прихожан.
Но мой родной городок, правда, и рядом не стоял с Йорком. Вот, кто по-настоящему славится своими церквушками. Если посмотреть на этот город с высоты, можно подумать, что он выстроен из золота. Сотни куполов украшают его улицы вот уже тысячи лет. Но вишенкой на торте является именно Кафедральный собор – невзрачный издалека, но величественный вблизи. Вы когда-нибудь чувствовали себя крошечным?
Неспешная ходьба, запах реки и рокотание стрекоз хорошо очищает голову от ненужных мыслей, поэтому, когда за углом появляется белый коттедж Мориса, я бесстрашно иду прямо к крыльцу. Похоже, выпивать начали задолго до моего прихода, потому что повсюду уже валяются жестяные банки и стаканчики. Гостеприимство Мориса всегда его подводило.
Дверь распахивается раньше, чем я успеваю постучаться. Меня обдаёт волной музыки и смеха.
– Кэтрин, ты всё-таки пришла! – вскрикивает Бет. – Я так рада тебя видеть! Прекрасно выглядишь!
Я почти не узнаю её голос в этом балагане. Разговоры смешались в гул, пробки от бутылок со свистом разлетаются по сторонам, а из-за топота дрожат стены. За спиной Бет людей не меньше, чем на стадионах Манчестера во время матчей.
– Спасибо, – сдержанно отвечаю я.
– Пойдём, всё уже началось!
– Так вы не выделили мне свободную комнату? – подшучиваю я. – Ну вот, а я уже принесла с собой подушку.
Бет усмехается. Накручивая на палец блестящие волосы и лопая надутой жвачкой, она говорит:
– Не будь такой наивной. Мы и не собирались.
Ну, разумеется. Это же Бет, второй после Мориса самый отвязный человек во всей Великобритании. Видимо, чтобы я точно не передумала веселиться, Бет хватает меня за руку и ведёт в гостиную.
– Только не отпускай, – предупреждает она. – В такой толпе легко потеряться.
– Вы что, позвали всю школу?
– Обещаешь не падать в обморок, если я скажу «да»?
– М-м-может быть, – нерешительно отвечаю я.
– Да, всю среднюю школу.
– Морис что, раздаёт здесь бесплатное пиво?
– Не обязательно раздавать бесплатное пиво, чтобы иметь много друзей, – хохочет Бет. – Кстати, у Мориса есть джин-тоник и виски. Тебе взять что-нибудь? Я вот не против пропустить бокал-другой.
– Нет, спасибо, – тихо говорю я. – Ты уверена, что это хорошая идея?
– Конечно! Да и что может произойти?
Я борюсь с желанием напомнить Бет, что на её счету несколько пьяных драк, два вдребезги разбитых смартфона и отравление, настигшее в самый неподходящий момент.
– Ничего, забудь.
По дороге я успеваю прихватить чистый пластиковый стаканчик – они тут на вес золота! – и какую-то газировку.
Морис, держа в руках бутылку со стаканом, выглядывает из комнаты в конце коридора. Что-то мне подсказывает, что бутылка уже пуста. Бет верещит от радости и тянет меня за собой.
– О, Кэт? – спрашивает Морис, удивлённо глядя на меня. Его дыхание отравлено дешёвой выпивкой.
– Собственной персоной! – торжественно объявляет Бет.
– И сколько же ты ей заплатила?
– Ни цента, представляешь?
– Ну, раз так, тогда чего мы ждём? – Морис открывает дверь шире. – Проходите!
Я делаю вид, что не расслышала их, и прохожу в небольшую комнату. Здесь помимо нас ещё человек пять, но все они заняты своими делами. Кто-то пялится в телефон, лениво потягивая пиво, а кто-то жалуется на «предков», как будто никто их не слышит. Некоторых я знаю в лицо, поэтому мы обмениваемся скромным «привет». Когда Бет приглушает музыку, мы втроём и ещё некоторые ребята рассаживаемся по краям шерстяного коврика. Журнальный столик завален коробками из-под пиццы, поэтому я ставлю свой стаканчик с газировкой прямо на пол.
– Итак, ребятки, сегодня играем в «Бутылочку», – запевает Морис.
Один парень посвистывает, и, судя по всему, очень некстати. Девушка рядом с ним недовольно фыркает и отворачивается. Смех сыпется со всех сторон. От стыда хочется закрыть лицо руками, и, чтобы хотя бы немного отвлечься, я открываю свою газировку. Все эти игры точно не для меня.
– Эй, чего такая грустная? – Бет легко толкает меня в бок, замечая, что я отсаживаюсь.
– Не бери в голову, – отмахиваюсь я. – Просто не в настроении, вот и всё, – язык заплетается, пока я вытягиваю из себя слова. Я тянусь к своему стаканчику и делаю несколько глотков.
– Можем попросить Мориса сыграть в другую игру, хочешь? – предлагает Бет.
– Нет-нет, что ты!
Актриса из меня хуже некуда. Я даже промолчу насчёт невольной улыбки от мысли, что неприятности обойдут меня стороной. Лишь бы не пришлось целоваться с кем-нибудь! К этому я ещё не готова.
Я сама не заметила, как сжала подол своего платья.
– Всё в порядке? – настороженно спрашивает Бет.
– В полном, – вру я.
Бет поднимается на ноги.
– Морис, давай сыграем в другую игру? – начинает она, нахмурив брови. – Мне не хочется играть в «Бутылочку».
– Бет, не стоит! – я поднимаюсь за ней, чуть не опрокидывая газировку.
– Что ж, – Морис покачивается из стороны в сторону, – давайте в «Правду или действие»?
Бет сияет и плюхается назад на ковёр. Остальным уже всё равно, во что играть. Все медленно расходятся по дому. Кто-то засыпает на диване в гостиной, так и не дождавшись начала настоящего, по их мнению, веселья, кто-то продолжает рубиться в видеоигры, а кто-то лежит в пьяном полуобмороке в нескольких метрах от нас.
– Ну, – хмыкает парень. – Я смотрю, мы сегодня в ударе. С кого начнём? – он вопросительно смотрит то на меня, то на Бет.
Никто, кроме нас, не обращает внимания на Мориса. Кажется, все тут живут своей жизнью.
– Так, Кэт, пора начинать, – останавливается на мне он. – Правда или действие?
– Правда, – без раздумий отвечаю я.
– Твой любимый исполнитель?
Ну, это настолько легко, что у меня даже поднимается настроение.
– Битлз.
Бет быстро подключается к разговору:
– Правда? Я их обожаю!
Мне приятно, что хотя бы кто-то разделяет мои интересы. Обычно их разделяет только отражение в зеркале. Поэтому, невысоко подняв свой стаканчик, я произношу тост:
– За встречу верных фанатов!
Подруга смеётся, и мы чокаемся. Морису не понять некоторых вещей, но это и не обязательно. Он бы точно поддержал разговор, если бы речь зашла о тяжёлом роке. Уверена, в этом ему нет равных.
– Так, Бетти, правда или действие? – спрашивает он.
– Правда.
Морис, довольно улыбаясь, спрашивает:
– Ты порвала бы с парнем, если бы влюбилась в другого?
– Звучит по-детски, – говорит Бет, отхлёбывая газировку, – ну да ладно, может быть. Что насчёт тебя? – вдруг спрашивает она у меня.
Но Морис не отступает:
– Надеюсь, ты порвёшь с ним из-за меня.
Бет закатывает глаза.
– Было бы, из-за чего «рвать». – она снова поворачивается ко мне. – Ну, а ты, Кэт?
– Я выбираю действие, – неуверенно бормочу я.
– Эй, нельзя уклоняться от вопроса! Это против правил, забыла? – театральное разочарование на её лице выводит меня из себя.
– Да брось, – Морис вскидывает брови и выпучивает на меня свои пьяные глаза. – Неужели есть нечто, заставляющее Кэт молчать?
– Лучше не смотри на меня так, – предупреждаю я.
– Это просто игра, – обиженно фыркает он.
– Личная жизнь – никакая не игра, – подкалываю я парня, который меняет девушек как перчатки.
Бет кладёт руку мне на плечо.
– Мы поняли, Кэт, мы поняли, – она широко улыбается и, кажется, краснеет. – Морис, тебе придётся принять поражение.
– Даже не смей расслабляться, Кэт, тебе придётся выполнить действие, – любезно напоминает мне он.
– Дай угадаю, заставишь меня выпить три стакана виски?
Морис скрещивает руки на груди и надувает губы.
– Вообще-то я непредсказуемый.
– Ты? – усмехаюсь я. – Очень смешно.
– Кэт, прекрати, – улыбается Бет.
– Он первый начал! – упираюсь я.
Подруга мягко заканчивает:
– Вы оба хороши.
– Ты должна написать письмо с признанием в любви любому парню из детского дома, – говорит вдруг Морис, и я давлюсь газировкой.
Билли Акерс не будет в восторге от этой идеи – это первая мысль, проскользнувшая в моей голове.
– Нет уж, – отрезаю я.
– Тогда выпей три стакана виски, – Бет пихает меня в бок и смеётся. – Выпьешь, и будь по-твоему. Да и смелости прибавится.
Смелости у меня не прибавится, а вот проблем – точно.
– Спасибо, не буду, – робею я. – Вы уверены, что не хотите дать мне другое задание?
– С тобой неинтересно играть, – вздыхает Морис, – кажется, мы зря позвали тебя на вечеринку, – он точно знает, как на меня подействовать.
– Я и не просилась. Вы сами предложили мне составить вам компанию, забыли?
– Остынь, он шутит, это просто игра.
– Чувства других – не игра.
Наверное, я так уверена в этом, потому что игрались с моими. Я знаю, каково это, когда обдаривают обещаниями, а потом отбирают всё в одно мгновение. Я знаю, каково это – быть зажжённой, как спичка, а затем резко потушенной.
– Если ты не хочешь, то можешь не писать, – пожимает плечами Морис. Я внимательно смотрю на него и гадаю, к чему он клонит. – Вообще-то я считаю, что Бетти права насчёт того, что это безобидно. Ты же не в постель к кому-то прыгаешь!
– Фу, – морщусь я.
– Никто не заставляет тебя влюбляться. Просто посмейся. Если ты, конечно, умеешь, – многозначительно заканчивает Морис.
– Вы бы сами выполнили такое задание? – я перевожу взгляд с него на Бет и назад, ожидая ответа. – Ну?
– Ты знаешь, – говорит Морис.
– Серьёзно?
Ребята одновременно кивают. Я снова злюсь – и на них, и на себя.
– Хорошо, – нехотя соглашаюсь я.
– Тогда тебе придётся приступить прямо здесь.
– Зачем?
– Чтобы мы убедились, что ты нас не обманула, – поясняет мне Морис, как маленькому ребёнку. Я фыркаю и поднимаюсь с колен.
– Горю желанием обвести вас вокруг пальца.
Было бы неплохо подложить что-то под лист, поэтому я осматриваюсь в поисках чего-нибудь подходящего. Я подхожу к журнальному столику, на котором лежит коробка с остывшей пиццей, и, убедившись, что она никому не нужна, возвращаюсь на своё место вместе с ней. Оставшиеся кусочки мы с ребятами делим между собой.
– Мы серьёзно, Кэт, – напоминает мне Морис. – Если не хочешь пить виски, тебе придётся выполнить задание.
– Я соглашаюсь только потому, что на завтрашней фотосессии мне нужно быть трезвой, – отвечаю я, запивая пиццу газировкой. – У вас классные закуски!
– Ещё бы, – оживает Морис. – Так, когда ты приступишь к написанию письма?
Моя попытка сменить тему не увенчалась успехом.
– Ну, раз у меня нет выбора, то сейчас, – отвечаю я.
Бет достаёт из небольшого шкафа несколько листов и ручку.
– Кого-то выбрала? – интересуется она.
Я бы с радостью написала письмо Билли Акерсу, но, к моему сожалению, ребята уже в курсе наших отношений. Скорее всего, придётся писать Люку Грину. Он кажется мне беспроигрышным вариантом: с ним мы не раз пересекались в старшей школе, и ложь о моей влюблённости хотя бы отдалённо будет напоминать правду. Что до реакции Билли, то я легко смогу убедить его в том, что всё это не более чем шутка.
Поставив на колени коробку из-под пиццы, я беру у Бет лист и начинаю писать.

«Дорогой Люк,
Пишет тебе Кэтрин Лонг.
Перед тем, как ты начнёшь читать, я хочу сказать, что ты очень смелый. Будь я на твоём месте, я бы никогда не распечатывала это письмо. Люк, я безмерно виновата перед тобой, но и держать в себе переживания я тоже не могу. Я очень надеюсь, что ты правильно поймёшь меня. Спасибо.
Примерно в шестом классе я начала замечать за собой странные вещи. Например, однажды, стоя около школьного крыльца, я любовалась твоей хитрой улыбкой, которая иногда украшала твоё унылое лицо. О чём ты тогда думал? О том, что снова сбежал с урока незамеченным? Я ещё тогда представляла, как тебе влетит от мистера Симпсона на следующий день, потому что мы собирались проходить какую-то очень сложную тему. Но ты оказался хитрее и сказал моей бабушке, что заболел. Я хорошо запомнила этот случай. Я хорошо запомнила твою хитрую улыбку.
Помнишь, как ты засмотрелся на меня и споткнулся на занятии физкультуры? Я тоже смотрела на тебя. Помнишь, как ты единственный смеялся с моих шуток, хоть в них не было ничего особенного? Я тоже смеялась – с тобой за компанию. Я могу перечислить ещё сотню таких же «помнишь», но тогда забуду сказать о главном, поэтому… просто позволь мне сделать это. Ты влюблял меня, Люк, своей редкой улыбкой. Той, которая не была ни для кого предназначена, но всегда попадалась мне на глаза…»

В реальности же всё наоборот. Я ни разу не замечала улыбки на лице Люка, о которой только что написала. И на то наверняка были свои причины, ведь Люк всю жизнь рос в детском доме. Я громко стучала высокими каблучками, когда проходила по школьному коридору, и, пока все парни любовались моими длинными ногами, Люк куда-то пропадал. На занятиях физкультуры мы и вовсе не пересекались.
Я кладу ручку рядом и перечитываю письмо. Пробежавшись глазами по предложениям, состоящим из грязной лжи, я вздыхаю и сминаю лист.
– Что за дела? – негодует Морис.
– Мне нужно собраться, – монотонно произношу я.
Когда «письмо» превращается в маленький неаккуратный комочек, я бросаю его в мусорное ведро. Я сосредоточенно смотрю на новый чистый лист перед собой и, делав глубокий вдох, начинаю выводить слова.

«Дорогой Люк,
Пишет тебе Кэтрин Лонг.
Когда мама советует мне разложить мысли по полочкам, я всегда смеюсь – потому что невозможно отделить одну мысль от другой, когда они касаются тебя. Этот клубок просто не распутывается! Поэтому я начну с того, что посчитаю нужным. С того, что мне больше всего нравится в тебе.
Мне нравится слушать тебя ещё со времён младших классов. Помню, как ты рассказывал какую-то историю своему соседу по парте, наверное, думая, что никто не обращает на тебя внимания. Но это было не так. Я не могла перестать слушать тебя. Ты с таким восторгом описывал всё, что помнил, как будто снова и снова переживал это наяву…»

Я неуверенно ставлю точку.
– Ну, что там? – Бет наклоняется ко мне.
Люк никогда не говорил в школе. Он молчал и на уроках, и на переменах. Я никогда не слышала его.
Я бросаю ручку и, вздыхая, провожу ладонью по мокрому лбу. Морис с Бет дали мне слишком сложное задание – не только солгать человеку, но и постараться разгадать его. Разгадать его настоящего, чтобы письмо выглядело правдоподобно.
– Я так не могу, здесь слишком шумно, – оправдываюсь я. – Можно я закончу дома?
– Хорошо, как скажешь, – соглашается Морис, помедлив. – Но обещай, что передашь письмо парню. И помни – это всего лишь игра.
– Я помню. И да, завтра же опущу его в почтовый ящик.
– Ты так скоро уезжаешь из Хантингтона? – удивляется Бет. – Мы же совсем не успели повеселиться!
– Мне срочно нужен отдых за городом, – смеюсь я. – Да и у бабушки завал на работе, а этим летом я обещала ей помогать.
– Очень жаль, – Бет опускает голову. – Надеюсь, мы скоро увидимся.
Подруга поднимается на ноги и встаёт рядом в ожидании, что я сделаю то же самое. Мы тепло обнимаемся.
– Тоже на это надеюсь.
– Спасибо, что пришла, – повторяет она. – Прошу тебя, отдохни летом, ты вся на нервах.
– Нет проблем. Уверена, мы ещё не раз встретимся. У Мориса, например, – шучу я.
– А я тебя звал? – встревает он.
– Куда ты без Кэт, – Бет отстраняется и поднимает газировку с пола. – За нас!
Мы в последний раз смеёмся, провожая учебный год, и, махнув ребятам на прощание, я выхожу на улицу.

Я перешагиваю порог своего дома в половину восьмого, пока мама ещё на работе. Сейчас здесь только я и бешеный стук сердца. Только я и ложь, которую я принесла с собой. Я переодеваюсь в пижаму, смываю макияж, наливаю кружку чая и иду в свою комнату. Положив перед собой лист с ручкой, я сразу же сажусь за письмо.

«Дорогой Люк,
Пишет тебе Кэтрин Лонг.
Чёрт возьми, я больше не могу молчать – так и знай. Я больше не могу отмахиваться от собственных фантазий. Я больше не могу смотреть на тебя и при этом ровно дышать. Я больше не могу сдерживать себя. Твоё молчание заставляет меня говорить, твоя быстрая походка заставляет меня бежать за тобой, а в томном взгляде искать ответы на вопросы. Твой загадочный вид выдёргивает меня из образа, который я тщательно оттачиваю каждый день. Я хочу разгадать тебя. Я жажду знать, почему ты действуешь на меня подобным образом…»

Хочешь солгать – скажи долю правды, а остальное додумай. Так я и поступаю. В этом мире не осталось ничего святого, раз правду мы теперь выдаём за ложь. Поставив последнюю точку, я отбрасываю исписанный лист в сторону и даю себе обещание, что обязательно закончу позже.
Я осторожно-осторожно делаю несколько глотков зелёного чая, и кипяток обжигает язык. Мята всегда меня успокаивает, напоминая об одном далёком Рождестве. Тогда я была в третьем классе. На зимних каникулах я, как и обычно, осталась в детском доме у бабушки на несколько дней. Всё было украшено сверкающими гирляндами, повсюду шуршала мишура, а подарочные коробки были на каждом шагу. Под Рождество самые добрые люди Йоркшира отправляют туда горы подарков. Обёрточная бумага шелестела так громко, что не все дети услышали тихий перезвон колокольчиков Хью – поварихи лет шестидесяти, которая до сих пор работает в детском доме. Эта милая старушка приглашала нас за праздничный стол, где нас ждал чай с листами мяты, пудинги и бесконечно долгие, но очень интересные истории из её жизни.
Я медленно перемещаюсь в гостиную. Включив телевизор, я начинаю листать канал за каналом, но мне даже посмотреть нечего. В тишине раздаются щелчки пульта. Шестнадцать – это когда тебе уже не интересно смотреть американские ситкомы, но и к чему-то более взрослому переходить не хочется. Это возраст, когда ты уже не смеёшься с нелепых шуток из любимого шоу и не дрожишь от страха от «Скуби-Ду». Интересно, что смотрит Люк? Да и смотрит ли он телевизор вообще?

«Дорогой Люк,
Во всём мире только звезда загадочнее тебя. Ты, прямо как она, бороздишь в окутывающей тебя темноте, освещаешь путь и не нуждаешься в свете других. Тебя можно разгадывать днями, месяцами, годами, но так никогда и не узнать, что скрывается за твоим таинственным светом. Его светлые лучи падали на меня последние несколько дней и заставили широко раскрыть глаза. Ты заставил меня прозреть, и теперь я так хочу знать, почему это произошло.
Девушки – создания с необычайным количеством интересующих их вещей. Наверное, я могу поздравить тебя: ты полностью интересуешь меня. Я разрываюсь на части, когда дело касается выбора, о чём бы мне спросить тебя. В моей голове зреют тысячи вопросов одновременно, представляешь? И, наверное, первым и самым желанным станет твой голос. Бархатный и чистый, быть может, хриплый и срывающийся – мне всё равно. Меня дико интересует твой голос, каким бы он ни оказался. Меня интересует голос, который никто никогда не слышал. Какой он? Мне бы хотелось, чтобы ты говорил со мной, будь ты в хорошем или плохом настроении. Длинная фраза или одно слово, любой твой вздох, Люк, – мне необходимо слышать тебя рядом. Ты можешь поговорить со мной?..»

Я отчаянно пытаюсь представить его голос, но у меня ничего не выходит. Сколько бы я ни вспоминала, я не могу услышать его в голове так же отчётливо, как голос Мориса или Билли, например. Единственное, в чём я не сомневаюсь, так это в том, что он вовсе не такой уверенный, как у остальных. Только так могут говорить люди, у которых нет друзей. Если они, конечно, не молчат всю жизнь.
Внутри всё сжимается, когда я это осознаю. Каждое написанное слово для меня как удар лезвием по сердцу – моему и Люка одновременно. И, когда их становится всё больше, я даже представить не могу, какую боль они причинят нам обоим.

«Дорогой Люк,
Твои прикосновения – это чудо. Твои ладони грубые и черствые, а может, мягкие и приятные. Кожа на них сухая, а может, похожа на шёлк. Другие боятся прикасаться к тебе. С тобой не здороваются за руку. Иногда даже не пересекаются.
Но это не про меня. Я представляю наше первое прикосновение, и моя ладонь вспыхивает таким пламенем, что можно было бы осветить весь Хантингтон. Да что там, огоньки были бы видны даже из самой отдалённой части Йорка. Твои руки пускай и черствые, зато они наверняка теплее солнца. Наверное, одно твое касание, Люк, способно зажечь меня…»

Глава 2

Последняя фотосессия осталась позади, а это значит, что моё портфолио будет готово со дня на день. Что ж, режим ожидания включён. Протягивая мне кофе, мама впервые улыбается от уха до уха. Пока мы вместе идём к выходу, мне даже начинает казаться, что она вот-вот похвалит меня.
– Думаешь, тебе продлят контракт?
И на что я надеялась?
– Может быть, – отвечаю я.
Но на самом деле мне просто хочется поскорее покончить с чередой испытаний вроде сегодняшней фотосессии. Если контракт не продлят, мама будет всё лето таскать меня по Хантингтону, чтобы «обеспечить достойное будущее». Я уже достаточно глубоко пустила корни в моделинге, чтобы рыпаться, и, если мне откажут, я буду вынуждена всюду носиться за мамой, как хвостик.
Меня никогда не тянуло к моде. Я была готова носить дешёвый, но удобный сарафанчик, ходить в кедах круглый год и не тратить два часа на макияж. Зато у меня получалось хорошо ходить на каблуках. Вообще я считаю, что в жизни нет такого дела, которому нельзя обучиться. Если я буду заниматься достаточно усердно, то в один прекрасный день разгадаю тайну числа «пи» или встану на самые высокие в мире каблуки. Но к делу обязательно должна лежать душа.
И я солгу, если скажу, что не понаслышке знаю об этом.

Хлопающий по спине рюкзак подгоняет меня к остановке, и с каждым шагом ощущение наступающего лета усиливается. Тёплый ветер приносит из булочной запах свежего хлеба, перед которым невозможно устоять; вдоль дороги розовеют пышные кусты; даже колокола сегодня бьют как-то особенно легко. Мне как будто снова шесть, и мне не важно, где я: в кипящем туристами центре Йорка или на окраине безлюдного Хантингтона. Главное – не наступать на щели! Правда, я всё же нарушаю это негласное правило, когда забегаю в пекарню за маленькой булочкой с корицей.
Теперь каждое моё лето начинается с жужжания молнии, пробежки до остановки и долгожданной встречи с бабушкой. Но так было не всегда. Когда-то меня бросало в дрожь от одной мысли, что мне придётся провести три месяца с ребятами, которые постоянно то ссорятся, то мирятся, то устраивают вечеринки каждые выходные, то не выходят из комнат – в основном в сезоны дождей. Мне всегда казалось, что бабушкины воспитанники на своей волне. Но, когда я немного пожила с ними под одной крышей, я поняла: всех, даже самых разных, объединяет одно.
Они все здесь не по своей вине.
Вот, например, восьмилетняя Луиза попала в приют совсем крохой. Русоволосая девочка, обожающая плюшевые игрушки и толстые энциклопедии, стала кляксой на семейном портрете. Я никогда не интересовалась её родителями, но знала, что им было куда приятнее развлекаться с деньгами, чем с маленькой, к тому же «незапланированной» дочерью. Вот, что бывает, когда человек появляется не в то время и не в том месте. Плюшевый мишка – её единственное напоминание о прошлой жизни.
Но разве это была жизнь?
Джейкоб попал сюда после несчастного случая. Его родители погибли в автокатастрофе под Йорком восемь лет назад. В тот день снег валил стеной, а колёса автомобиля чудом не сходили с трассы. Но чудо, как ему и полагается, было недолгим. Кроме оглушающего металлического скрежета, предсмертных хрипов и сирен спасательных служб Джейкоб не помнит оттуда, наверное, ничего. Единственным напоминанием о родителях ему служит прямоугольное зеркало в ванной, откуда на него смотрят два лица из одного. Джейкоб постоянно отшучивается, когда ему задают вопросы насчёт прошлого. Так юмор и стал частью его характера – он стал пластырем, под которым скрывается шрам.
Ростом он едва дотягивает до моего подбородка, постоянно красит волосы в ярко-рыжий, из-за чего больше похож на осенний лист. Его настоящий цвет схож с моим – оттенок горького шоколада. Сейчас его карие глаза горят жизнью, и Джейкобу никогда не сидится на месте. Этот карлик носится по всему корпусу, то подкалывая парней, то дёргая девочек за косички. Во всём этом мало приятного, но… он всего лишь ребёнок. Конечно, ничего плохого в свои тринадцать Джейкоб натворить не сможет, в отличие от Билли.
Лин в детский дом тоже сдали маленькой. Покорительница социальных сетей родилась с пороком сердца, который поставил точку в браке её родителей, но лишь запятую в сердце моей бабушки. Скоро Лин исполняется пятнадцать.
Но я совсем не интересовалась Люком. Я не знаю, чем он любит заниматься, с кем общается, как раз-таки не знаю ничего, кроме имени.

Как только я выхожу из автобуса, передо мной вырастают высокие, состоящие из переплетённых прутьев ворота, за которыми виднеется главный корпус. Над забором колышутся нависшие кроны, под которыми мы с ребятами в своё время прятались и от солнца, и от ливней. С тех пор фруктовый сад успел перерасти в настоящий парк, и теперь после каждого порыва ветра я слышу, как маленькие, ещё не созревшие яблочки падают на землю. Душистый аромат лилий обволакивает меня с ног до головы, стоит только сделать шаг. Он впитывается в кожу, одежду, распущенные волосы. Окружённые холмами долины отсюда виднеются как на ладони и завораживают своим простором. Никакого транспорта, никаких фотосессий. Собор остаётся совсем далеко, и талантливого хора, исполняющего молебны, как и колокольного звона, тут не услышишь. Одно только журчание близкой речушки Ривер Фосс, мелодичный стрекот цикад и шелест листьев.
Даже во дворе детского дома всё так же пусто. На небольшой парковке стоит всего две машины, на одной из которых, красной, бабушка разъезжает по Хантингтону на выходных. Эта старенькая, выцветшая, но всё ещё красивая крошка грохочет так, что любой гонщик ей позавидует. А вот вторую машину, на фоне которой бабушкин драндулет прибавляет в возрасте лет так тридцать, я вижу здесь впервые. Из опущенного окна доносятся что-то активно обсуждающие взрослые голоса.
Не обращая внимания на гостей, я решительно иду к почтовому ящику. Скинув рюкзак со спины, я шмыгаю рукой под молнию. Долго искать конверт не приходится: я специально положила его сверху. Письмо летит в почтовый ящик и уже через секунду глухо приземляется на дно.
Несмотря на жару, мои коленки дрожат. В последний раз глубоко вдохнув, я решительно направляюсь к крыльцу. Тонкая извилистая дорожка ведёт меня к главному входу, где меня уже ждёт широко улыбающаяся бабушка. Она одета в серую юбку с белой блузкой, а на плечах лежит прозрачная накидка бордового цвета. Её маленьких голубых глаз почти не разглядеть за толстыми линзами очков, но одно я знаю точно – в них нет осуждения, которое есть во взгляде мамы. Бабушка принимает меня любой: на каблуках или в кедах, в комбинезоне или в платье, с пухлыми щеками и без них. Наверное, это любовь.
Пока я иду, из машины выходит мужчина средних лет. Его белоснежная рубашка идеально выглажена, а пуговицы застёгнуты все до единой; серый пиджак перекинут через левую руку; классические туфли местами покрыты уличной пылью, но она нисколько не портит их вид – даже наоборот, делает его более естественным. Седые виски выдают возраст, но лицо остаётся подтянутым. Бабушка в растерянности смотрит то на гостя, то на меня. Я замедляю шаг и дружелюбно ей улыбаюсь. Бабушка, приняв мой одобряющий жест, подходит к гостю и тепло с ним обнимается. Вскоре из машины выходит и женщина – одетая так же стильно, как и её спутник. Я смотрю на них, не скрывая интереса.
– Добрый день! – говорю я, остановившись рядом.
Бабушка наклоняется и чмокает меня в обе щеки.
– Привет, дорогая! Мистер и миссис Кларк, знакомьтесь, это моя внучка, Кэтрин, – она приобнимает меня за плечи и прижимает к себе, как маленькую. – Она помогает мне здесь летом. Милая девочка, не правда ли? Это она в маму. Кэтрин, знакомься, это мистер и миссис Кларк, они помогают нам материально.
Я бросаю взгляд на заднее сидение их машины, заставленное картонными коробками.
– Очень приятно, – скромно отзывается миссис Кларк, протягивая мне руку. Я протягиваю руку ей в ответ. – Сара. Это Лиам, мой муж и самый щедрый человек, которого я знаю, – с гордостью заявляет она, и я не могу не улыбнуться.
– Здравствуйте, – говорю я.
– Вот и славно, – бабушка отпускает меня и поправляет накидку, – Кэтрин, поднимайся к себе, я подойду через минутку, – заканчивает она.

Усеянная мелкими камешками грунтовая тропинка ведёт меня сквозь раскалённый воздух. Чем ближе я подхожу к корпусу, тем отчётливее слышу уже знакомый смех Джейкоба, бормотание Луиса и бесконечные перепалки Луизы и Зои. Забавно, как всё здесь предсказуемо – как будто история, начатая однажды, никогда не заканчивается. Но сейчас, после долгой дороги и… сами знаете, чего, я точно не готова нырнуть в неё с головой, хоть и давно этого ждала. Но я обязательно сделаю это. Может, вечером, когда у меня появится немного сил?
Джейкоб готов болтать без умолку с утра до вечера. Как только он подходит ко мне «перекинуться парой фраз», я моментально – и без особого удовольствия – забываю об обеде и ужине.
Зато лучший друг Джейкоба, восемнадцатилетний Луис, – его полная противоположность. Он едва заметит меня, даже если я встану в центр комнаты и начну сверлить его взглядом. Луису нравится делать вид, что он постоянно занят делами чуть ли не мирового масштаба, и всегда удивлялась, как Джейкобу удалось стать для него кем-то значимым.
Бесшумно поднявшись по задней лестнице, я иду по коридору и останавливаюсь напротив своей комнаты. Стоит мне только толкнуть дверь, как отовсюду начинают подниматься хлопья пыли, как будто здесь сто лет не убирались. Хотя, наверное, так и есть: после того, как эта комната досталась мне, здесь никто не живёт. Поставив сумку на кровать, я иду к окну и широко распахиваю створки. Свежий летний воздух вдыхает новую жизнь в этот Богом забытый уголок. Раскрыв рюкзак, я раскладываю одежду в небольшом шкафу у двери, затем выкатываю из-под письменного стола тумбочку и ставлю бутылку газированной воды.
Я начала ночевать тут несколько лет назад, когда Луиза и Зои переехали в соседнюю комнату. Раньше бабушка самостоятельно присматривала за девочками, и поэтому выбирала для них комнату поближе к её кабинету. Здесь до сих пор стоит вторая кровать, предназначенная для Зои, над которой висит её фотография с Луизой, а на нижней полке шкафа всё ещё ютятся потрёпанные куклы. В отличие от Луизы, Зои любит, когда у неё много игрушек.
Я оставляю туфли, в которых приехала с фотосессии, при входе и снимаю с себя комбинезон. Если солнце продолжит жарить так же, как утром, то долго в этой штуке я просто не протяну. Я решаю переодеться в нежно-голубое платье и кеды, которые прихватила с собой в последний момент. Осторожно просунув руки через рукава, я завязываю на талии тканевый ремешок и ныряю ногами в обувь. Затем, взяв с собой бутылку воды и связку ключей, которую бабушка доверила мне ещё в прошлом году, я выхожу в тёмный коридор.
Тут всё так же ни души. Лишь отголоски разговоров долетают откуда-то снизу и часы под потолком тихо-тихо отбивают секунды.
Всё это совсем не похоже на суматоху, которая творится у меня дома, в Хантингтоне. Мама постоянно таскает меня по спортивным центрам, рассказывает о диетах, затем СНОВА таскает по центрам и СНОВА рассказывает о диетах – другими словами, она идёт на всё, чтобы агентство, с которым у нас сейчас заключён договор, продлило его. Для мамы я всегда была кем-то вроде Барби, за которую хорошо платили.
Найдя нужный ключ из связки, я открываю бабушкин кабинет. Он с годами не меняется: старые шкафы с книгами в потрепанных обложках всё так же закрывают стены, массивный стол как обычно завален стопками бумаг и папок, а зелёное кожаное кресло всё такое же большое и глубокое. И, на удивление, такое же скрипучее, поэтому я присаживаюсь в него так осторожно, как это только возможно. Стена у двери – или то место, в которое просто не поместился очередной шкаф – вся завешена старыми фотографиями в узорчатых деревянных рамках.
С одной из них на меня смотрит маленький русоволосый Билли, держащий в руках пару наливных яблок. Трудно поверить, что из милого мальчика он превратился в ходячий шкаф с огромным носом, больше похожим на клюв, и толстыми губами, с которых всегда слетают пошлые шутки. Природа наделила его грязным умом, широкой спиной и кулаками. Крупный, мускулистый и сексуальный… девочки из средней школы готовы его боготворить. Акерс не из тех, кто обрабатывает селфи, отбеливая зубы или накладывая рельефный пресс. У него всё это имеется и без фотошопа. А как он говорит! Когда у парней его возраста ещё толком не сломался голос, Билли басит так, будто всю жизнь выступал в операх. На этом, правда, его отличия себя исчерпывают. «Тебе и целого мира будет мало», – кричат мне все в один голос, когда узнают, что я не питаю к Билли особой симпатии.
Но минусы Акерса почему-то играют ему на руку.
Мои пальцы начинают нервно стучать по подлокотникам кресла. Эту привычку я переняла у мамы.
Три коротких удара по двери раздаются так неожиданно, что я подпрыгиваю на месте, а в груди что-то обрывается. На секунду я даже подумала, что за дверью никто иной, как сам Билли. Я точно увидела, как он ногой выламывает дверь, с яростью выдёргивает меня из кресла и швыряет в сторону. В ушах раздаётся пронзительный звон, тяжёлые книги с грохотом падают с полок, поднимая в воздух непроглядную пыльную тучу. Внутри всё сжимается, острые кости впиваются в лёгкие, и я больше не могу дышать. Моя шея, щёки, лоб – всё в миг покрывается потом, и лицо бледнеет, будто бы я только что умылась ледяной водой.
Но это лишь мимолётный страх – или отличная завязка нового романа Стивена Кинга, как знать. Будь это Акерс, одного удара было бы достаточно, чтобы проломить хлипкую дверь. И всё же что-то не даёт мне быть полностью уверенной в том, что за дверью не он. Пока я уязвима, мне будет страшно – до головокружения, до потери сознания. Тяжёлым трудом мне удаётся развеять ужасные картины перед глазами и сосредоточиться на глухом размеренном стуке. Я встаю на ноги и тихо, почти на носочках подхожу к двери. Дрожащей рукой берусь за ручку, а потом нерешительно нажимаю на неё и тяну дверь на себя. Скрип пронзает тишину.
Мне не спрятаться.

Он высокий, намного выше меня. Рядом с ним я чувствую себя не больше куклы. Приходится поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. И тут я замечаю в них… что-то не то. Как будто в глубине зрачков застыла… печаль? Восхищение? А может, всё сразу? Мне хочется знать, угадала ли я, но надолго меня не хватает. Растерявшись, я начинаю смотреть по сторонам, как будто пытаюсь смахнуть пыль с мебели одним взглядом.
Потому что я в его глазах – произведение искусства. И это меня смущает.
– Э-э-э, привет?
– Здравствуйте, мисс Лонг, – вступает Люк, словно скрипка. – А миссис Лонг у себя?
– Вообще-то нет. Но ты можешь подождать её здесь, если у тебя что-то важное.
Он вскидывает брови от удивления, но заходить не торопится.
– Бабушка внизу, но она скоро подойдёт, – говорю я, чтобы прервать неловкое молчание.
– Понятно, – Люк поджимает губы. – Тогда я лучше зайду потом, мисс Лонг.
Он разворачивается и скрывается во тьме коридора раньше, чем я успеваю ответить. Хотя, мне и ответить-то нечего. Всё, на что я сейчас способна, это сказать, где я и как меня зовут – и то с трудом! «Меня зовут Кэтрин, меня зовут Кэтрин», – зачем-то повторяю я про себя до тех пор, пока не осознаю, как глупо выгляжу со стороны. Похлопав себя по щекам, я выглядываю из кабинета, но Люк как сквозь землю провалился.
Может, мне всё это привиделось?
– Зови меня Кэтрин, – почти разочарованно говорю я.
– Хорошо, Кэтрин, – отчётливо отвечает мне силуэт в конце коридора, и я вздрагиваю от неожиданности. Скрепя половицами, Люк медленно возвращается ко мне. – Я не видел, как вы приехали.
– Никто не видел, – смеюсь я, открывая дверь шире. Не верится, что я правда чуть не решила, что он – всего лишь галлюцинация. – И ты первый, кто узнал об этом. Так всё же, зачем ты пришёл?
– Хотел взять книгу у миссис Лонг.
– Что же ты сразу не сказал? – я закатываю глаза. – Я достану тебе любую, какую ты хочешь?
– Что-нибудь от Шарлотты Бронте.
– Любишь романтику? – интересуюсь я.
– Да, а вы?
– Ну, – я беру из тумбочки маленькую связку ключей и подхожу к закрытым полкам. Люк мнётся в дверном проёме. – Не знаю, никогда не читала ничего подобного. А вот Агату Кристи перечитала почти всю, представляешь?
– Здорово, – сухо отвечает он.
Открыв шкаф, я начинаю штудировать полку за полкой в поисках Бронте.
– Кажется, нашла, – я бросаю на Люка взгляд через плечо.
Он вытягивает шею.
– Там есть «Виллет»?
– Да, – осторожно взявшись за корешок, я тяну на себя нужную книгу. Она оказывается тяжелее, чем я думала. – Что-то ещё?
– Нет, спасибо.
– Тогда приятного чтения, – скромно улыбаясь, я протягиваю Люку его книгу. Я не могу не заметить, как загораются его тёмные глаза, когда он берёт её в руки.
– Спасибо, мисс Лонг. Сообщите, пожалуйста, миссис Лонг, что я взял её книгу.
– Кэтрин, – я закрываю шкаф, – просто Кэтрин.

Иногда бабушка удивляет меня своей способностью превращать пару минут в час. Она настоящий мастер долгих разговоров. Они всегда начинаются с чего-то безобидного, а заканчиваются… точнее, не заканчиваются. Бабушка теряет счёт времени, когда находит себе собеседника. Ей просто нравится делиться всем подряд. Наверное, дело в том, что она даже из маленького, совсем незначительного события может сделать приключение. Её жизнь будет понасыщеннее многих, поэтому бабушка просто не нуждается в чужих историях – ей вполне хватает своих.
Выбрав какую-то книгу, я возвращаюсь в кресло и начинаю читать под тихое гудение настольной лампы, детский смех и журчание Ривер Фосс. Из приоткрытого окна хорошо слышно, как вода старательно точит камни и почти льётся через край. Надо же, за зиму я успела отвыкнуть от голоса реки. В Хантингтоне у меня нет времени, чтобы обращать на него внимание, а здесь… здесь кажется, что Ривер Фосс всегда пытается мне что-то сказать. Может, то, что лето наконец наступило и мне стоит навестить своего старого друга? Я закрываю книгу, так ничего и не прочитав, и решаю всего одним глазком посмотреть на Ривер Фосс.
Но у Билли на меня другие планы.
Как только я выхожу в коридор, Акерс отталкивается от стены и в два шага оказывается около меня. Над его широкими плечами вьются тёмные волосы, синяя футболка обтягивает мышцы, а широко расставленные ноги говорят об уверенности – чрезмерной уверенности. Я подаюсь назад и прислоняюсь спиной к уже захлопнувшейся двери.
– Надолго ты останешься? – спрашивает Билли, подходя всё ближе.
Я нервно поправляю платье и отвечаю:
– Ещё не в курсе, – я не узнаю собственного голоса.
– Что насчёт контракта?
– Я пока не знаю, согласятся со мной работать дальше или нет. Но, если согласятся, я буду вынуждена периодически ездить в Хантингтон.
Билли заглядывает мне в глаза, как будто пытаясь понять, не вру ли я. Мне хочется спросить, как я могу врать тому, кто взял мою жизнь в свои руки, но от страха не могу даже открыть рот. Когда за его спиной исчезает весь коридор, я понимаю, что, в худшем случае, не смогу даже отбежать. А если ему не понравится, что я скажу, может произойти всё что угодно.
Это чёртова русская рулетка.
Билли берёт меня за талию и притягивает к себе, чтобы… обнять?! Жжение в глазах становится невыносимым, и я почти плачу, не в силах расторгнуть объятия с настоящим дьяволом во плоти.
Прости, Ривер Фосс. Может, как-нибудь в другой раз?
– Ты чего плачешь?
– Устала с дороги, да и вообще, – хныкаю я, уткнувшись в его твёрдое плечо.
– Тебе просто нужно поспать, – Билли поднимает мой подбородок и смотрит прямо в глаза. – Да?
– Да.

Глава 3

За завтраком только мелькающие тут и там Луиза и Зои не дают мне уйти в свои мысли. Когда миссис Хью, наша главная повариха, исчезает на кухне, они, как ураган, проносятся через кафетерий, опустошая вазочки с домашним печеньем. Да, Хью прекрасно готовит! Кажется, впервые она испекла это печенье на Рождество две тысячи двенадцатого. Я и не замечаю, как сама тянусь к вазочке на своём столике. Пока Хью стаскивает в раковину грязную посуду, я разрешаю себе всего одно крошечное печенье. А потом ещё, и ещё. Я запиваю всё чаем и уже хочу пойти по своим делам, как мне на глаза случайно попадается… Люк.
Как ни странно, именно о нём я и думаю весь последний час. Сидя за крайним столиком, он с таким интересом читает книгу, что не слышит даже носящихся по кафетерию девочек. Рукава его рубахи закатаны до локтей, и я вижу, как его руки обмотаны нежно-голубыми венами, словно ниточками. Под лучами утреннего солнца его волосы отливают тёплым медовым оттенком. Люк так скромно сидел за столом, когда я вошла, что я умудрилась его не заметить. Зато теперь я не могу от него оторваться, как будто тайна, написанная на его лице, жаждет, чтобы я её разгадала.
Но пока он остаётся для меня незнакомцем. Тем самым неприглядным мышонком, с которым и поговорить-то не о чем.
Проходя мимо столика Люка, я как бы невзначай спрашиваю:
– Как тебе книга?
– Очень грустная, – он даже не поднимает на меня глаза, когда перелистывает страницу. —Хочешь почитать?
– О, нет, спасибо. У меня полно дел.
– Жаль, – Люк оставляет позади очередную страницу. – Ну, тогда не буду отвлекать.
Пока я мою за собой посуду после завтрака, его совсем не похожий на Билли голос продолжает звучать в голове далёким, еле уловимым эхом. Я слышу Люка, словно находясь на дне океана. И, пожалуй, в его голосе действительно есть что-то завораживающее. Что-то, о чём Люк никому не рассказывает. Что-то, о чём он предпочёл бы забыть.

Взвалив ящики с цветами на плечи, ребята постарше помогают мне перенести их из сарая к клумбам, пустующим с прошлой весны: аномальная для Хантингтона жара сделала своё дело. Помню, тогда я старалась даже лишний раз не выходить из комнаты. Это был хороший повод, чтобы свести встречи с Билли к нулю. Жаль, что всего через полмесяца здесь снова пошли дожди. Отгоняя неприятные воспоминания, я натягиваю на руки перчатки и принимаюсь пересаживать цветы. Бутоны пионов покачиваются на ветру так легко, будто они – лишь нежно-розовые одуванчики. Молодые астры гордо раскидывают лепестки. Ну а фиалки… Иногда мне хочется, чтобы они были повсюду. Когда я вдыхаю их аромат, мне кажется, что я могу взлететь.
В Хантингтоне я почему-то не чувствую всего этого, хотя там и нет проблем с тем, чтобы наслаждаться природой. Стоит только выйти за двор, как из небольшого городка ты попадаешь в сказочный лес, окружённый холмами и скалами. Но только здесь я чувствую себя по-настоящему свободной. Здесь бескрайние зелёные луга лежат как на ладони. Особенно мне нравится наблюдать за скачущими лошадьми, которых разводят на ферме недалеко отсюда. Когда их выводят на прогулку, под ногами дрожит земля, но это определённо того стоит. А маме наоборот больше нравится в Хантингтоне, но дело совсем не в природе. Она обожает быть в центре внимания, а наш отделанный коттедж так сильно контрастирует с соседними домами, что это становится чуть ли не главным поводом для гордости. Я не понимаю, как её может радовать, что наши деньги считают все, кроме нас. Да и как это вообще может кого-то радовать?
Иногда я втайне мечтаю остаться тут, у бабушки, навсегда.
Пока ребята дружно работают в саду, я выкапываю лунки и неторопливо пересаживаю цветы. Солнце ласково гладит меня по спине, и я закрываю глаза от удовольствия.
Голос Билли раздаётся за спиной как гром среди ясного неба.
– Как идёт работа, крошка?
Я сморщиваюсь, но заставляю себя ответить:
– Всё нормально, – резче, чем надо, говорю я. – Правда, всё хорошо. Уже закончила с астрами и пионами, остались только фиалки. Только посмотри, какая красота!
– Встань, – командует он.
Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Идиллия, которую я так старательно создавала весь последний час, постепенно рушится.
На Билли рабочий джинсовый комбинезон, белая футболка и панама, зачем-то натянутая на уши. С садовых перчаток сыпется грязь.
– Не хочешь передохнуть?
– Нет.
– Ты даже не обедала, – замечает он.
– Я пока не хочу.
– Уверена?
– Если бы я хотела, то обязательно пришла, – огрызаюсь я. – И вообще, разве тебе не нужно помогать остальным в саду?
Я слишком поздно осознаю, какую же большую ошибку только что совершила. Пытаться увернуться от тяжёлой ладони Билли всё равно что пытаться уплыть от акулы. Он ударяет меня резко. Метко. Так, что из головы вышибает все мысли. Я вскрикиваю и хватаюсь за щеку двумя руками.
– Пойди умойся, ты вся грязная, – ржёт он. Я медленно тру лицо, но боль не утихает. Она жгучая, как будто кожу натёрли перцем. – И придержи язык за зубами.
Тогда мы перестали бы общаться ещё позапрошлым летом.

«И чего ты добилась?», – спрашиваю я у своего отражения, стоя перед раковиной в ванной комнате. Проведя рукой по заплёванному зубной пастой зеркалу, я присматриваюсь к своему лицу и замечаю на щеке след от ладони Билли. Кровоточащая царапина тянется через всю левую щеку. В глазах застыл страх, а слёзы из последних сил держатся за ресницы, чтобы не упасть. «Ничего ты не добилась. И не добьёшься», – злорадствует голос Билли в моей голове.
Сопротивляться нужно было сразу, как только запахло жареным. А это было очень-очень давно. Когда Билли в свои одиннадцать поклялся мне в вечной любви, я увидела в нём кого-то большего обычного мальчишки. Это было необычно, романтично, почти сказочно, и продолжалось до его двенадцатилетия, когда он, как отважный рыцарь, решил добиться моего сердца. В четырнадцать с ноготком он доказал, что готов пойти по головам, чтобы получить то, что ему хочется. Его лицо покрывалось ссадинами не по дням, а по часам вплоть до пятнадцатого дня рождения. Тогда я сказала Билли, что не хочу встречаться, но к тому времени он уже научился не слышать никого, кроме себя. Четырёхлетний спектакль удался, браво! Мне оставалось только подыгрывать, чтобы не наживать себе врагов.
И я подыгрывала. Подыгрываю.
Даже сейчас, обливая лицо перекисью, я иду по сценарию, который Билли заранее для меня приготовил. Сейчас я закончу обрабатывать рану, вернусь в сад, широко улыбаясь, нежно поцелую Акерса и скажу, что случайно задела себя тяпкой, пока рылась в клумбе. Он, конечно же, по достоинству оценит бред, который я буду нести, и попросит меня быть аккуратнее. Наступит антракт, но ненадолго. Всё повторится с точностью до минуты.
Внезапно дверь широко распахивается, и от испуга я роняю на пол бутылочку с перекисью.
– Извините, здесь было открыто, – оправдывается Люк.
Только не это.
Я перекрываю воду, хватаю первое попавшееся полотенце и вытираю щёку. Как назло, под рукой нет даже крема, чтобы замазать царапину. На глаза попадается только зубная паста, но я понимаю, что в этом случае не смогу придумать себе достаточно правдоподобное оправдание. Бросив полотенце в корзину с грязным бельём и достав из-за раковины половую тряпку, я торопливо прохожусь ею туда-сюда по луже под раковиной.
– Ничего, я почти закончила, – говорю я, и дверь вновь открывается.
Люк неуверенно входит в ванную, глядя на меня, как на привидение. Я поздно замечаю, что он без одежды. Точнее, на нём только штаны. Через предплечье перекинута футболка, а вокруг шеи обвязано белое махровое полотенце.
– Всё в порядке? – осторожно спрашивает он.
– В полном.
– Что за царапина?
– Тяпка, – вру я.
Щеку продолжает щипать перекисью, но я стараюсь не жмуриться.
– Будьте аккуратнее. Зовите, если понадобится помощь.
– Хорошо, – отвечаю я, подходя к двери. – Только я почти закончила. Ты не хочешь присоединиться к остальным? Мы рассаживаем фиалки и деревья.
– Вам нравятся фиалки?
– Да, – киваю я. – Так ты пойдешь?
– С радостью, только схожу в душ. Представляете, помогал Хью с готовкой, и не уследил, как убежало молоко, – Люк демонстрирует мне футболку с мокрым пятном.
Я не могу скрыть нелепой улыбки, когда представляю, как он пыхтит у плиты.
– В следующий раз постарайся не отвлекаться. Хью очень это не любит, – говорю я.
Люк почёсывает затылок, и я прыскаю.
– Да, это я уже понял.
– Что ж, тогда я пойду?
– Э-э-э, ну, наверное.
Неприлично широко улыбаясь, я проскальзываю в коридор и заставляю себя закрыть дверь. Почему-то мне кажется, что, если подождать всего пару секунд, Люк обязательно скажет мне что-то вдогонку. Я уже готова ответить, как замочек за моей спиной глухо щёлкает. За закрытой дверью начинает шуметь вода.

Заклеив царапину пластырем, я возвращаюсь к рассаде и провожу остаток дня в одиночестве. Чувство чего-то упущенного преследует меня до самого заката. Я пересчитываю посаженные цветы, садовые инструменты, даже ребят, носящихся перед глазами, но всё равно не могу понять, в чём дело. Люк, кстати, тоже подключился к работе незадолго до того, как я покончила с фиалками. Абсолютно обычный день вдруг кажется мне каким-то неполноценным.
Может, из-за слов, вставших в горле комом?
Когда сад натягивает на себя покрывало тумана, я возвращаюсь в корпус и иду к бабушке сообщить, что работа выполнена. Скрипя деревянной лестницей, я поднимаюсь всё выше и вскоре вовсе исчезаю в темноте коридора. И как только бабушка не спотыкается об все эти маленькие коврики около каждой комнаты? «Она проводит здесь куда больше времени», – напоминаю я себе. Найдя на ощупь дверь кабинета, я осторожно вхожу внутрь.
Бабушка перебирает книги в шкафу, смахивая с них пыль. Дверцы широко распахнуты, и в комнате уже настоялся запах древесины и тысячу раз перечитанных страниц.
– Мы закончили, – радостно говорю я.
– Да, я видела, – отвечает бабушка, не поворачиваясь. – Передай всем, что они молодцы.
– Без проблем, – я улыбаюсь от уха до уха. – Сегодня мы и вправду постарались.
– Я верю, Кэтрин, – вздыхает бабушка.
Я хочу развернуться и выйти, но что-то меня останавливает.
– Всё в порядке?
– Не совсем, – признаётся она. Я вопросительно изгибаю бровь и жду, когда она продолжит. Когда бабушка разворачивает, я замечаю на её лице следы от слёз и ужасаюсь. – Книга пропала.
– Боже…
– Кто-то шарился в моём кабинете, Кэтрин. Кто-то из ребят, представляешь?
– Может, ты сама взяла её и забыла?
– Что у тебя с щекой? – вдруг спрашивает она, и по спине пробегают мурашки.
– Ничего особенного.
Бабушка некоторое время смотрит на меня, пытаясь понять, правду ли я говорю.
– Будь осторожней в саду, – мягко наказывает она.
– А какая именно книга пропала?
– «Виллет» Шарлотты Бронте.
Точно!
– Это я взяла её, – говорю я, облегчённо выдохнув.
Бабушка выглядит обескураженной.
– Ты же только что сказала, что…
Я перебиваю её, вскидывая руки к груди:
– Люк приходил вчера попросить у тебя её, и я дала. Прости, что забыла сказать, – я вывожу ногой узоры на махровом ковре.
Неловко вышло. Я уже не в первый раз заставляю бабушку волноваться по пустякам, но этот случай настолько глупый, что мне хочется провалиться под землю. Бабушка заметно веселеет после моих слов и, закрыв шкаф, идёт к своему креслу.
– Всё в порядке. Люк часто берёт у меня романтику, – она кладёт ключи в ящик под рабочим столом.
– Правда?
– Да. Он уже перечитал все романы Джейн Остен, которые у меня были!
Ого. Зная, сколько их у бабушки, я не могу не удивиться, что Люк прочитал каждый из них. Никогда бы не подумала, что парень вроде него забивает свои книжные полки до отказа. Люк всегда был каким-то незаметным, как тень – поэтому мне и казалось, что всё, что он делает, это без дела слоняется по корпусу.
– Он обычно читает в оранжерее в саду. Кстати, ей бы не помешала небольшая уборка. Не хочешь немного помочь с этим Люку?
Бабушкино предложение меня удивляет – и это мягко сказано. Мы с Люком хоть и давно знакомы, но я ведь совсем его не знаю. Хотя, если так посмотреть, работа с Люком не кажется такой опасной, как с Билли. Он выглядит сдержанным и закрытым – вряд ли он решит сделать мне каре бензопилой.
– А он не справится сам?
– Новые знакомства всегда полезны, Кэтрин, – отвечает бабушка. – Ты же не сможешь вечно общаться здесь с одним только Билли.
Если он захочет, то…
– Не пойми меня неправильно, но тебе следует завести друзей.
– Ты имеешь в виду…
– Я ничего не имею в виду. Я просто хочу, чтобы ты немного расслабилась.
– Э-э-э… ну, хорошо, – соглашаюсь я, помедлив. – Только предупреди Люка, что я буду с ним, ладно?
– Без проблем. Он хороший парень, Кэтрин.
Я перевожу взгляд на бесчисленные сувениры и побрякушки на столе и стараюсь не думать о Люке слишком много: мыслей о нём куда больше, чем мне хотелось бы. К тому же румянец, проступающий на моих щеках, не сулит ничего хорошего.
– Я знаю.
Я совсем ничего о нём не знаю.
– Уверена, вы подружитесь.
– Очень надеюсь. Ладно, может, тебе помочь с чем-то в кабинете?
Бабушка складывает локти на столе. Тот сияет от чистоты, и я заранее знаю ответ.
– Нет, спасибо. Вы и так хорошо поработали сегодня.
– Угу, – я подхожу к двери. – Тогда я буду у себя.
– Не засиживайся допоздна, Кэтрин, – бабушке не нравится, когда я ложусь позже отбоя. – Спокойной ночи.

Глава 4

Чем мне действительно нравится отдых за городом, так это тем, что я могу по-настоящему выспаться. В Хантингтоне я привыкла заводить по три-четыре будильника, чтобы не опоздать на фотосессии, но здесь я наконец-то могу забыть об этом. А забывается такое, как правило, очень быстро. Похоже, я проспала всю ночь как убитая, раз не слышала, как поднялись ребята. Обычно девочки бегут по лестнице так, что их слышно во всей округе. Вряд ли это утро было исключением – просто учебный год, обустройство клумбы и… кое-что ещё, о чём я не хочу вспоминать, действительно вымотали меня. А стрелка часов, между прочим, вот-вот перепрыгнет через одиннадцать.
Стараясь как можно дольше оставаться на позитивной ноте, я переодеваюсь из пижамы в свою обычную одежду и, потирая глаза, спускаюсь к поварихе Хью. Кажется, что я не делала этого целую вечность, хотя и провожу с ней на кухне пару часов в день каждый раз, когда приезжаю сюда. Сегодня что-то отличается, и мы с Хью обе чувствуем это. Вот только что?
Стоя у неё под боком, я всё так же внимательно слушаю её урок. Время как раз подходит к полднику, так что я решаю, что было бы неплохо немного попрактиковаться в сервировке и заодно помочь в кафетерии. Вот они – знания, которые мне по-настоящему пригодятся. Может, я и не планирую работать официанткой, но от умения красиво подавать еду зависит половина успеха всего завтрака, ужина или любого другого случая, на который я собираюсь готовить.
– И запомни, – говорит Хью, поправляя свой грязный колпак. – Ножи всегда лежать справа от тарелки лезвием вверх, а вилки – слева.
Она гордо виляет пальцем в воздухе, а я держу ухо востро. Тонкостей тут пруд пруди, но и я пришла не ворон считать. По крайней мере, мне очень хочется в это верить. Почему-то вместо ножей и вилок, которые я вообще-то очень люблю путать местами, я думаю о предстоящей работе в оранжерее вместе с Люком. И именно последнее заставляет меня возвращаться к мыслям об этом каждые несколько минут. «Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после полдника мы пойдём в оранжерею. Скоро полдник. Надо сосредоточиться! А после…», – покручиваю я в голове, стараясь выкинуть оттуда слова об оранжерее, но они как назло засели глубже и крепче всех.
– Салфетка должна лежать под углом, всё поняла? – громко продолжает Хью, когда замечает, что моё внимание приковано к совсем другим мыслям. Мыслям о другом человеке. Мыслям о Люке.
Я киваю, даже не обращая внимания на стол. Не подумайте, что мне всё равно на эти уроки – я всё ещё считаю их добрейшим жестом со стороны Хью. Но мне так сложно сконцентрироваться на каких-то салфетках, когда где-то поблизости ходит Люк.
– Вот и славно, – Хью одаривает меня скромной улыбкой, после чего довольная скрывается за многочисленными тележками.
Может, я и не лучшая ученица, но Хью всё равно нравятся эти уроки. Мало кто из ребят помогает ей, а если и помогает, то чаще всего так, как Люк вчера – то есть устраивая на кухне настоящую катастрофу.
Следуя примеру Хью, я покидаю кухню и, приняв душ, направляюсь к оранжерее. Сегодня на мне жёлтая блузка, края которой завязаны в бант, такого же яркого лимонного оттенка кеды и голубые джинсы. Я беру садовые перчатки из небольшого комода в холле и направляюсь к выходу.
Погода шепчет: солнце явно не собирается прекращать баловать нас на этой неделе. Раньше в такое время я любила ходить на Ривер Фосс. Берега представляют из себя крутые метровые склоны, заросшие камышами. Зато какие там деревья! Ни у корпуса, ни в Хантингтоне не найти настолько больших крон. Летом там постоянно снуют птицы, а осенью начинается самый красивый листопад, который только можно увидеть. В общем, место очень живописное. Правда, когда я выросла, я стала меньше времени проводить за городом: мне нужно было бегать от одной студии до другой, чтобы успеть на все запланированные фотосессии. Думаю, я многое теряю, когда в очередной раз прохожу мимо тропинки, ведущей к Ривер Фосс. Изо дня в день я даю себе слово, что обязательно схожу на берег, но… сами знаете, дела.
Я подхожу к оранжерее и, ни о чём не задумываясь, легко толкаю дверь. Ещё с улицы я замечаю множество спускающихся с подвешенных полочек зелёных лоз, но, когда я оказываюсь внутри, то словно попадаю в сказочный лес, скрытый под стеклянным куполом. Цветы здесь большие и гордые, паутинка украшает каждый угол, а оседающая на стенах вода стекает тонкими ручьями. Муравьи бегут из-под каждого ящика, а божьих коровок так много, что кажется, что они могут поднять оранжерею в небо. Из-за того, что садовник бывает здесь только по воскресеньям, внутри очень душно. Я оставляю дверь приоткрытой и, будто заворожённая, прохожу вглубь.
Люк уже ждёт меня на небольшом, обитым светлой тканью в полосочку диване в центре оранжереи. Вальяжно закинув ногу на ногу и зажевав колосок, он чем-то напоминает мне лорда Генри из «Портрета Дориана Грея».
– Даже спрашивать не буду, почему ты здесь сидишь, – я смахиваю ладонью спускающуюся по лбу капельку пота.
На Люке те же мешковатые штаны, что и вчера, а футболка на этот раз белая.
Он хмыкает.
– Но вы уже спросили, – мне хочется улыбаться, когда я слышу его довольный голос.
– Так ты ответишь?
– Тут было не заперто.
– И ты готов войти в оранжерею только потому, что она не заперта?
– В принципе, как и вы.
Его легкомыслие заставляет меня встать в ступор. Бегая глазами по заставленной растениями оранжерее, я пытаюсь подобрать нужные слова, но с губ слетает лишь растерянное мычание.
– Температура тут перевалила за сто градусов по Фаренгейту[1 - 100 градусов по шкале Фаренгейта = 37 градусов по шкале Цельсия], – я указываю на установленный при входе термометр.
Люк широко улыбается и, достав изо рта колосок, говорит:
– Не волнуйтесь, со мной ничего бы не случилось.
Я вовсе не волнуюсь – мне просто интересно, как ему удаётся сидеть в оранжерее, когда внутри стоит такая жара. Ведь так?
– Зря ты прогуливал уроки биологии, – вздыхаю я.
– Почему это?
– Ты что, ни разу не слышал про тепловой удар?
– Может, и слышал, но не придавал особого значения, – пожимает плечами Люк.
Я ещё раз протираю лоб – вся рука уже мокрая – и подхожу к окнам, перешагивая через цветочные горшки.
Помню, как долго мы с бабушкой их выбирали. Пока она изучала каждый сайт, где был раздел «для дома и дачи», я составляла список всевозможных покупок. В итоге мы заказали целый ящик садовых инструментов из Манчестера и огромную партию горшков. Последнюю, кстати, привезли в тот же вечер. С тех пор бабушка ни разу не пожалела: все горшочки отлично сохранились, несмотря на дикий холод в январе и аномальную жару в прошлом году. Садовник периодически промывает маленькие, спускаясь к Ривер Фосс, и аккуратно протирает тряпками большие.
Я распахиваю створки настолько широко, насколько это возможно. Прохладный ветерок приятно обдувает шею. Сделав несколько глотков чистого воздуха, я вновь окунаюсь в духоту оранжереи. Через открытое окно задувает ветер и, бродя по кладке, подхватывает опавшие сухие листья.
– С чего начнём? – Люк встаёт с дивана и разглаживает футболку.
Я осматриваюсь и понимаю: работы много. Нужно подравнять кустики, подмести, протереть полки и полить все растения. А их тут, судя по всему, больше, чем на улице.
– Польём цветы, пока они не засохли, – решительно говорю я, пробираясь назад к диванчику. – Лейки должны быть где-то здесь.
– Они стоят за стеллажами, – опережает меня Люк.
Я округляю глаза.
– Похоже, ты тут дольше, чем я думала.
Он ведёт меня к стеллажам, заставленными ящиками с рассадой. Совсем ещё маленькие росточки вытягиваются над рыхлой землёй.
– Я просто бываю здесь намного чаще вас.
Люк достаёт две небольших жёлтых пластмассовых лейки из-за стеллажа и протягивает мне одну:
– Смотрите-ка, лейка дополняет ваш образ, – смеётся он.
– Твой образ, – поправляю я его, – и да, я обязательно пойду с ней на следующую фотосессию, – в той же манере отвечаю я Люку.
Я вспоминаю, что мама до сих пор не позвонила. Обычно модельное агентство не задерживается с ответами. А это означает, что моё портфолио как следует просматривают.
Но помимо этого я замечаю, что сегодня Люк в приподнятом настроении. Мне нравится, что он начал разговаривать со мной намного живее, чем раньше. Обычно слова из него приходилось буквально вытягивать, а теперь он даже умудряется шутить – и довольно неплохо. Я стесняюсь в этом признаться, но мне определённо нравится.
Я не успеваю принять из его рук лейку, как он уже притягивает её назад со словами:
– Я схожу и наполню её.
– Ты спускаешься к Ривер Фосс?
Люк с прищуром смотрит на меня.
– Да, а что, разве нельзя? – медленно спрашивает он.
Даже не знаю, как правильно выразиться.
– Можно мне с тобой?
Что я творю? Иду с незнакомым парнем за рощу к речке, у которой даже нет набережной в этой части – вот что. Но почему-то мне совсем не страшно.
Я опускаю голову и начинаю оправдываться:
– Я давно не была на Ривер Фосс.
– Хорошо, – помедлив, Люк соглашается. – Тогда я возьму вторую лейку, а то одной нам не хватит.
У меня появляется лишняя секунда для того, чтобы передумать, но я почему-то не делаю этого. В голове что-то щёлкает, и теперь я могу думать только о приближающейся встрече с Ривер Фосс. В оранжерее как будто становится жарче, но я знаю: это всё моё волнение.
Когда мы с Люком, как бы странно это ни выглядело, вдвоём выходим на улицу, я наконец-то вдыхаю полной грудью. Воздух горячий и насыщенный, но он всё равно на порядок прохладнее, чем внутри. Я даже позволяю себе немного опередить Люка, чтобы первой ловить свежий ветерок.
Так мы и выходим на берег, обогнув пару кочек и оставив позади высокие заросли. Над водой кружат чёрные мушки, где-то в цветах жужжат пчёлки, а под небом щебечут птицы. Но мы по-настоящему понимаем, что пришли, только когда журчание Ривер Фосс начинает растворять наши тихие шаги. Сладкий запах хочется вдыхать снова и снова. Солнце припекает, но поднимающаяся от Ривер Фосс прохлада приятно оседает на разгоряченной коже.
Передав мне одну лейку, Люк осторожно спускается к воде. Наверное, ещё не привыкнув к гостям, река выкатывает небольшую волну и задевает штанину Люка, как только он встаёт на один из небольших камней.
– Как водичка? – смеюсь я.
– Прохладная, – бурчит Люк.
– Уверена, тебе показалось!
В Ривер Фосс можно купаться уже в середине июня: река неглубокая и прогревается меньше чем за пару дней. Я помню, как мы с ребятами часто ходили сюда поплескаться, пока луна не сменяла солнце. Вспоминаю запах поджаренного на костре зефира, резвящихся рыбок, вспоминаю игру на гитаре под открытым небом… красота, одним словом.
– Летом здесь хорошо, – тоскливо продолжаю я. – Жаль, что теперь я редко прихожу сюда.
– Ну, – смеётся Люк. – Сегодня нам предстоит ещё не раз спуститься сюда.
– Это точно, – мечтательно отвечаю я.
Мимо меня проносится пчёлка, дребезжа тонкими крылышками, и садится на самую наливную ягодку смородины, какая только растёт на кустике неподалёку. Где-то в чаще беспорядочно квакают лягушки, прыгая с пенька на пенёк, но их несуразные мелодии прерывает пение соловья. Птицы поднимаются над деревьями и, шумно порхая, спускаются к реке, чтобы напиться. Устраиваясь на камнях около Люка, они вытягивают шеи и поочерёдно делают несколько маленьких глотков.
Я засматриваюсь на кружащих над камышами стрекоз и… наслаждаюсь. Впервые за год мне так хорошо. Время как будто замедляется, и я понимаю, что жизнь состоит не только из бесконечных фотосессий, уроков, фотосессий, уроков… Даже не верится, что все эти кувшинки постоянно цветут, что облака плывут по небу, что Люк… тоже есть. Я не могу не гадать, о чём он думает, когда замечаю в воде, среди отражающихся в ней облаков, его серьёзное лицо. Почему он свёл брови? Почему не поправляет растрёпанные волосы?
Вдруг Люк бросает на меня короткий взгляд, и я чувствую себя пойманной с поличным. Торопливо отойдя назад, я начинаю искать, за что бы зацепиться взглядом, но, как нарочно, ничего не нахожу. Люк медленно поднимается на ноги и поворачивается ко мне.
– Я набрал воды, – он протягивает мне полную лейку и забирает пустую. Всё происходит так быстро, что я даже не сразу обращаю внимание на непонятно откуда взявшуюся тяжесть в руках.
– Ну что, за работу? – спрашивает Люк, когда набирает вторую лейку.
Я лишь растерянно киваю и разворачиваюсь к тропинке. Я снова иду впереди, но слышу, что Люк меня догоняет. Попытка ускориться оборачивается трагедией для моих джинсов, потому что вода в лейке, оказывается, тоже может быть мокрой. Облив себе все бёдра, я встаю посреди зарослей и…
– Давай сюда, – Люк осторожно берёт мою лейку в свободную руку. – Всё хорошо? Ты не перегрелась?
– Я в порядке, – отвечаю я. – Правда. Просто немного поторопилась. Тебе не тяжело нести сразу две лейки?
– Сейчас руки отвалятся.
– Давай я тебе помогу.
Я уже берусь за одну из ручек, как Люк вдруг с хитрой улыбкой говорит:
– Да я пошутил, – я смотрю на него вытаращенными глазами. – Давай я лучше буду таскать лейки, а ты открывать мне дверь, хорошо?
– Да, – соглашаюсь я, всё ещё поражённая его… добротой? – Ты прав, давай.
Мы заходим в оранжерею и оставляем лейки около диванчика, а затем плюхаемся на него, поднимая вверх тучи пыли. Я несколько раз громко чихаю и, краснея, извиняюсь. С улицы задувает ветерок, разгоняя застоявшийся жаркий воздух внутри оранжереи, но этого всё равно ничтожно мало. Тепло, исходящее от Люка, обжигает мою кожу, но я не тороплюсь отсаживаться. Вместо этого я продолжаю убеждать себя, что во всём виновато беспрестанно палящее солнце, даже когда догадываюсь, что дело не в этом.
Я поднимаю голову и пересчитываю спускающиеся с потолка лозы. Одна, две, три… сколько их здесь? Наверное, из них уже можно сплести сотню зелёных косичек.
Что за бред? Я снова смотрю на Люка, пытающегося отдышаться, и понимаю: пока он рядом, я могу думать только о нём. Зачем он помог мне? К чему такая забота – одновременно озадачивающая и растапливающая сердце?
– Я возьмусь за папоротники, а ты полей фикусы, – говорит он, вставая с дивана.
Я заставляю себя посмотреть на горшки с фикусами на небольшом деревянном столике.
– А тебе не кажется, что моя лейка для этого слишком большая?
– Тогда сейчас найдём поменьше, – Люк отходит к стеллажу с инвентарём и достаёт оттуда маленькую лейку. – Как тебе эта?
Я откидываюсь на диване и пытаюсь понять, не шутит ли он.
– Она больше похожа на игрушечную.
Люк соглашается:
– Да. Кажется, это лейка Зои.
– Девочки тоже занимаются оранжереей?
– Было дело. Миссис Лонг даже похвалила их.
– Ну да, – я встаю с дивана и отряхиваюсь от пыли. – Оранжерея прямо сияет.
Люк усмехается:
– Они ещё дети, мисс… – запинается он. – Кэтрин. Мы быстро наведём тут порядок. Так, мы приступим?
Я беру у Люка игрушечную лейку, и он помогает мне наполнить её водой из настоящей.
– За тобой фикусы, помнишь? – напоминает он.
– Обижаешь.
Люк хмыкает, и мы расходимся по углам. Но сколько бы шагов я ни сделала, я не становлюсь дальше от него ни на метр. Я неосознанно, но в то же время специально поливаю растения больше, чем нужно, чтобы чаще возвращаться к диванчику за водой и сталкиваться с Люком.
– Ещё воды? – удивлённо спрашивает он, подходя ко мне.
– Земля совсем сухая, – оправдываюсь я.
Люк достаёт с полки ржавую тяпку и протягивает мне.
– Тогда возьми это.
– Э-э-э… спасибо.
Наполнив мою лейку до краёв, Люк, ничего не подозревая, возвращается к папоротникам. Только теперь я понимаю, как странно это выглядело со стороны. Догадывается ли он, что я соврала? А может, он просто делает вид, будто ничего не заметил? Прихватив с собой ножницы, я начинаю ровнять небольшой куст роз, чтобы уж точно отвлечься от Люка – хотя бы на время. Наскоро обрезав засохшие стебли, я ловко сметаю их в совок вместе с сухими листьями и выношу на улицу, где ещё вчера я оставила горку сорняков.
Похорошевший сад радостно принимает меня в свои объятия, когда я выхожу из оранжереи. Кажется, здесь ещё никогда не дышалось так легко. И, возможно, дело совсем не в том, что Луис с Джейкобом посадили сразу пять молодых яблонь, а девочки постарше, как и я, привели клумбы в порядок. Цветы как будто просят, чтобы их кто-нибудь нарисовал, а дозревающие плоды – чтобы их наконец сорвали. Чем глубже я прохожу, тем сильнее полянки покрываются ягодами. А может, взять корзинку и пойти собирать всё, что попадётся на пути? А потом сесть в дальней беседке и вспомнить все-все разговоры, случайно оставленные на скамейке перед ужином, и наконец закончить их?
– Ты скоро?
Я оборачиваюсь и встречаюсь с выходящим из оранжереи Люком, подёргивающим за мокрую от пота футболку.
– Да, сейчас.
Бросив листья в горку сорняков, я возвращаюсь к нему. Люк на несколько секунд задерживает на мне взгляд. Я пытаюсь подобрать слова, чтобы подвести конец неловкому молчанию, но его взгляд будто сдувает их с моих губ, словно ветер. Да что со мной такое? Когда Люк скрывается в оранжерее, оставляя абсолютный бардак у меня в голове, я даже чувствую разочарование от упущенного момента. Я определённо должна была что-то сказать. Но что? Сердце подсказывает совсем не то, что подсказывает ум. И это меня пугает. Совсем капельку. Когда я возвращаюсь в оранжерею, делая вид, будто ничего не случилось, то застаю Люка в самом центре с задранной наверх головой.
– Кто будет заниматься полками?
Солнечные лучи бьют ему прямо в лицо, но он даже не жмурится. Я замечаю странный блеск в его глазах.
– Тот, кто выше ростом, – отвечаю я.
Люк вздыхает.
– Тогда мне придётся позаимствовать у тебя маленькую лейку.
Почему-то я представляю, как он поднимает над головой большую, а затем обливается холодной водой с головы до ног. Проглотив нелепый смешок, я протягиваю Люку свою лейку.
– Что смешного? – театрально хмурится он.
– Ничего, – отмахиваюсь я.
Просто случайные мысли заставляют меня улыбаться во весь рот.

Когда вода заканчивается, мы решаем снова спустится к Ривер Фосс. Чтобы никому не было тяжело (и чтобы больше ничьи джинсы не пострадали), я предлагаю набирать по одной лейке, и Люк соглашается. Взяв пустую лейку, он выходит из оранжереи и зачем-то придерживает для меня дверь. Промямлив «спасибо», я обгоняю его в надежде, что мой румянец остался незамеченным, но, похоже, зря.
Потому что его всё-таки замечает Билли Акерс.
Прислонившись к стене корпуса, он ждёт, когда я наконец соизволю обратить на него внимание. Его скрещенные на груди руки после работы в саду кажутся больше, а взгляд – куда более диким. Я останавливаюсь – и очень не вовремя, потому что Люк врезается мне прямо в спину. Приняв это за сигнал, Акерс отталкивается от стены и подходит ко мне, злобно косясь на Люка.
– Куда собралась?
– Набрать воды, – отвечаю я, показывая на пустую лейку в руках Люка.
– Пусть он один идёт и набирает, – цедит Билли сквозь зубы, а затем топает ногой так, что земля уходит из-под ног. Я виновато смотрю на Люка и пытаюсь понять, слышит ли он, как громко колотится моё сердце. – Слышал, Люк? Иди-иди.
Не произнося ни слова, Люк сглатывает, перекладывает лейку в другую ладонь и скрывается за высокой травой, обернувшись всего раз – пока Акерс отходит назад к стене, чтобы поговорить со мной.
– Подойди сюда, – командует Билли.
Я, как послушная девочка, встаю рядом и, опустив голову, жду, когда он продолжит.
Или начнёт.
Капелька пота начинает мучительно медленно спускаться по шее, но у меня не получается даже смахнуть её из-за дрожащих пальцев. И когда только руки успели так заледенеть? И почему голова вдруг кружится, как после карусели?
– Ты обещала не возиться с парнями.
– Я помню, Билли.
– Я помню, Билли! Только не трогай меня, я всё расскажу тебе сейчас же! – дразнит он меня писклявым голоском. Я могла бы обидеться, если бы не одно «но» – я хотела сказать именно это.
– Я всё объясню! – ком в горле мешает говорить.
Лицо Билли искажает настоящий гнев. Я только и успеваю моргнуть перед тем, как его ладони внезапно толкают меня назад к стене. Я непроизвольно сгибаюсь от боли, пронзившей все до единого позвонка. Билли одной левой подхватывает меня за бантик от блузки, а затем дёргает к себе так, что ткань чуть не расходится по швам.
– Я жду объяснений. Ты вертишься вокруг него как собачка уже третий день, – рычит он.
– Но б-бабушка сказала мне, – я заикаюсь, пока Билли смотрит на меня своим устрашающим взглядом, – она сказала, что м-мне нужно, что мне необходимы новые знакомства.
– Мне на-пле-вать. Мне наплевать! Ты не должна общаться с кем-то, кроме меня.
– Но я и не хотела, – мотаю я головой. – У меня даже мыслей не было!
– Если так хочешь обрести новых друзей, то попробуй поговорить с Луизой или Зои, – хохочет он, и я зажмуриваюсь. Сердце сейчас выпрыгнет из груди, а из глаз вот-вот брызнут слёзы. – Уверен, ты с ними на одном уровне.
Жёлтая лейка с водой взлетает вверх и ударяется торцом прямо о затылок Акерса. Парень громко кричит, отпрыгивая назад и хватаясь за голову двумя руками, и я скатываюсь по стене, продолжая содрогаться от страха. Его крик, его ужасный крик заставляет меня закрыть уши.
– Кэтрин, – Люк в два шага оказывается около меня. – Ты в порядке?
Он опускается на корточки и суетливо осматривает моё лицо и руки. Я не могу пошевелиться от шока. Сердце раз за разом разбивается в груди. Люк берёт меня под локти и осторожно поднимает на ноги – я вся трясусь. Осторожно перекинув одну мою руку через шею, он ведёт меня к крыльцу.
– Пошли, тебе нужно отдохнуть.
Акерс всё ещё корчится от боли. Его рубашка облита водой, с головы бегут ручьи, а лицо перекошено от злости. Я стараюсь не смотреть на Билли, но глаза снова и снова возвращаются к нему в ожидании… ответа.
– Ты об этом пожалеешь, шлюха! – выкрикивает он мне вслед. – Вы оба пожалеете!
Люк замечает бегущие по моим щекам слёзы быстрее, чем я.
– Не слушай его, – он отпускает мой локоть и прикасается к лицу, чтобы вытереть слезу, но я громко вскрикиваю. Люк одёргивает руку. – Извини, извини.
Стоит нам переступить через порог детского дома, как я, бормоча что-то себе под нос (наверное, как всегда подыскивая оправдание), вырываюсь из его объятий и бегу куда глаза глядят.
Ненавижу, когда меня касаются. Каждое касание оборачивается жестокой пыткой, как будто кто-то медленно, словно изучая, сколько я протяну, вонзает мне под кожу иголки. И этот кто-то не кто иной, как Билли – громкий, дикий и ужасно страшный.
Я пулей залетаю в ванную, даже не проверяя, занята ли она, и захлопываю за собой дверь. Когда щёлкает замок – я точно знаю, что он должен щёлкнуть! – бегу к раковине и, хватаясь за её скользкие края, как за спасательный круг, начинаю плакать навзрыд. Слёзы льются настоящим водопадом, приземляясь на дно раковины одна за другой.
Я сажусь на холодный пол и обхватываю колени руками. Кажется, что эта ванная – единственное место в мире, где меня не тронут. Всё, что мне остаётся, это мечтать, чтобы оно оставалось таковым как можно дольше. И поэтому я закрываю глаза и представляю, что сейчас эта ванная где угодно, но только не в детском доме под Хантингтоном. Может, в Йорке, Лондоне или где подальше, но только не здесь. Но что-то мешает! Перед глазами всплывают картины, как Билли снова притягивает меня к себе, заглядывает в глаза и кричит, пока я дрожу, как осиновый лист. В ушах всё ещё стоит его ор. Слёзы впитываются в джинсы, те насквозь промокают, но мне уже всё равно.
– Кэтрин, – точно по иронии судьбы за дверью слышится голос Люка. В тишине раздаётся стук перед тем, как он снова спрашивает: – Он бил тебя?
«Нет, дурачок, он бил тебя?», – хочется спросить мне, но в горле стоит ком. Я растираю по лицу слёзы – кожа нестерпимо горит! – и заставляю себя подняться на ноги. Подойдя на цыпочках к двери и прислонившись к ней ухо, я надеюсь услышать Люка вновь и убедиться, что я не сошла с ума.
– Кэтрин? – нервно повторяет он, и почему-то это заставляет меня улыбнуться.
– Я здесь, – почти шёпотом говорю я. В голове вертится столько мыслей, что я не знаю, как будет правильнее ответить. Иногда мне кажется, что проще промолчать. – Спасибо.
У меня больше нет сил, чтобы что-то добавить. Из всего, что я могла бы сказать, я выбрала самое важное – благодарность. Возможно, последнюю перед тем, как Билли сотрёт меня в порошок – или сотрёт нас с Люком в порошок.
Он выглядел таким униженным, когда Люк замахнулся на него полной лейкой. Интересно, Билли почувствовал ту боль, которую причиняет мне каждое лето?

Глава 5

И всё же от того, что Билли больно, собственные раны не заживали. Наоборот, тревога внутри росла, прямо как какой-то сорняк. Я выбрасывала из головы мысль о том, что Акерс будет мстить, но она всё возникала и возникала, пугала меня всё больше и больше. Мне оставалось только ждать, но, зная Билли и его больную фантазию, я была уверена: месть будет неожиданной и изощрённой. В конце концов я сдалась.
Как и всегда.
Я не знаю, сколько просидела в ванной – час или десять, секунду или всю жизнь. Поднимая глаза на своё отражение, я уже готовилась увидеть на голове седые волосы, морщины на лбу и у уголков глаз. Но вместо этого передо мной предстала совершенно обычная я – с покрасневшей от слёз кожей, дёргающимся веком и дрожащими губами. Хоть солнце и давно зашло, судя по единственной полоске света под дверью, которая еле-еле освещала ванную, я не могла ошибаться: я действительно выглядела так. «Совершенно обычная», – фыркнула я.
И тут я просыпаюсь от входящего вызова.
Телефон раздражающе жужжит на рабочем столе, как будто пытаясь добраться до края и спрыгнуть. Я накрываю лицо подушкой и притворяюсь перед самой собой, что не слышу его, но сна как назло ни в одном глазу. Да и сна вроде того, который приснился, мне, если честно, совсем не хочется видеть. Но вот незадача: это был не сон. Спина ноет, потому что я сидела сгорбленная на полу в ванной битый час, лицо жжёт, потому что я, даже добравшись до кровати прошлым вечером, долго плакала. Люк, Билли, месть – всё это по-настоящему. Смартфон уже приближается к краю, и, если я подойду хотя бы на минуту позже, он точно свалится на пол. Я свешиваю ноги с кровати и ковыляю к столу.
Комната озарена солнечным светом. В воздухе витает запах жареного мяса и овощей. На рабочем столе меня ждёт поднос с завтраком и десертом – вчерашним чизкейком, который мы готовили вместе с Хью.
– Почему я не могу дозвониться до тебя?
Я плюхаюсь на стул и складываю локти на столе.
– Может, потому что сейчас семь утра?
– Сейчас девять, Кэтрин.
Я подношу экран к глазам и, стараясь не жмуриться от белого света, всё же рассматриваю в углу мелкие цифры. Действительно, сейчас девять семнадцать.
– Летом кто-то следит за режимом?
Будь у мамы плохое настроение – её привычное, – она бы уже читала мне нотации. Но, видимо, сегодня какой-то особенный день, раз она спокойно выдыхает после моих слов и продолжает:
– В детском доме есть режим, Кэтрин, и я попрошу бабушку, чтобы она проконтролировала тебя.
– Хорошо, хорошо, – отмахиваюсь я. – Так что-то случилось?
Я накручиваю на палец локон и готовлюсь выслушивать очередные наставления по поводу соблюдения диеты и поддержании хорошей формы. Но мама сегодня превосходит саму себя.
– Да, продлили контракт.
Я отпускаю волосы.
– Правда? – берусь за смартфон двумя руками. – Наверное, это здорово.
– Наверное? – мама явно не оценила мой настрой. – Это настоящее чудо, Кэтрин. Ты приглашена на пробный показ.
Она замолкает, ожидая, что я начну благодарить её, будто это она пробежала марафон и отказывалась от сладкого и жирного на долгих три месяца.
– Спасибо, – я заставляю себя сказать это. – И когда мне…
– Сегодня.
– Сегодня? – переспрашиваю я. – Я же за городом.
Маме не нравится, что я так долго соображаю, поэтому слышу, как её передёргивает. Глупо хихикаю, закрыв пальцем микрофон.
– Я заеду за тобой в двенадцать, будь готова.
Я киваю, будто она стоит передо мной.
– Хорошо, мне брать с собой вещи?
– Можешь оставить всё у бабушки, уже послезавтра ты сможешь вернуться, – мама отключается.

Чизкейк Хью слишком вкусный, чтобы растянуть его хотя бы на десять минут, поэтому я заканчиваю с завтраком почти так же быстро, как и начинаю. Взяв с тумбы первую попавшуюся резинку, я встаю перед зеркалом и собираю волосы в неаккуратный пучок. Кажется, потребуется очень много тонального крема, чтобы скрыть опухшие веки и царапину на щеке. Если бы из агентства позвонили всего днём раньше, я бы, наверное, что-нибудь с этим сделала. А теперь мне остаётся только смириться и не забыть ляпнуть про тяпку. Взяв из шкафа чистую футболку с юбкой и пару полотенец, я спускаюсь в душ – но чуть не теряю равновесие, когда узнаю, что творится внизу.
– Акерс! – взвизгиваю я.
Глухой удар раздаётся раньше, чем я успеваю закрыть уши. На! Ноги подкашиваются, и кажется, что я сейчас упаду. Ещё один удар раздаётся прежде, чем у меня появляется капелька смелости, чтобы посмотреть на Люка. На! Он корчится от боли, а ребята ликуют в дверном проёме игровой комнаты. Они смеются, как на глупом ток-шоу, пока Билли лупит Люка что есть мочи. Мои вещи падают на лестницу, но мне наплевать. Сейчас главное не дать Билли зайти слишком далеко.
Но как, чёрт возьми, заставить себя сдвинуться с места?
Времени на размышления мало: секунды утекают как вода сквозь пальцы. Акерс пыхтит, как паровоз. И, когда его огромный кулак снова поднимается вверх, в голове раздаётся щелчок. Я прыгаю на жёсткую спину, как на кусок асфальта, взявшийся из неоткуда в центре холла, и, крепко схватив Билли за футболку, со всей силы отдёргиваю его на себя. Под серым воротником появляются затяжки, мои ногти синеют, и я чувствую тупую боль на кончиках пальцев.
– Слезь с него! – ору я.
Билли кажется обескураженным, но я до последнего не собираюсь отступать.
– Что тут происходит? – кричит бабушка, впопыхах спускаясь с лестницы.
Я бросаю на неё взгляд, не ослабляя хватки. Бабушка оставляет позади последние ступеньки.
Внезапно Билли одёргивает локоть, и следующим, что я чувствую, становится стонущая боль где-то рядом с виском. Считая звёзды перед глазами, я скатываюсь со спины Акерса, как со снежной горки. Люк лежит рядом и корчится от боли. По его лицу размазана кровь, задранная футболка помята. Мои глаза всё быстрее наполняются слезами, и я тороплюсь отвернуться, чтобы не видеть всего этого ужаса.
– Какого дьявола, Кэт? – прикрикивает на меня Билли, и я пячусь по полу. По поднесённому к виску указательному пальцу стремительно стекает капля крови. Стук собственного сердца раздаётся внутри меня гулким эхом.
– Какого чёрта?! Кэт, ещё вчера он набросился на нас! – продолжает наступать Акерс. Он размахивает руками так, что, кажется, одно неосторожное движение может стать для меня последним.
Снова. Он снова загоняет меня в угол.
– Замолчи сейчас же, Билли! – вмешивается голос бабушки, – марш в свою комнату! – клянусь, бабушка называет ещё около сотни наказаний, подготовленных специально для Акерса.
Дети бросаются к Люку – не чтобы помочь, а чтобы поглазеть. Бабушке приходится расталкивать всех локтями, чтобы хотя бы немного приблизиться к нему. «Аптечку!», – командует она, и несколько человек разбегаются по комнатам. Каждый приносит то, что есть: бинты, пластыри и спирт.
– Кэтрин, Вивиан перезвонила, – голос бабушки вдруг становится мягким и ласковым.
– Я в к-курсе.
Я нерешительно поднимаю глаза, но смотрю будто сквозь стену. Бабушка моментально белеет, и её круглое лицо становится похожим на кукольное.
– Иди в душ, а я пока помогу Люку.
Мою бабушку трудно напугать. Сколько бы страшилок ребята не рассказывали ей в ночь на Хэллоуин, она никогда не дрожала, хотя и делала вид, что истории и приводили её в ужас. Но я всегда знала, что она притворяется. А сейчас… сейчас её лицо бледное, как мел.
Я послушно поднимаю брошенную на лестнице одежду и торопливо скрываюсь в ванной. Трезвые мысли возвращаются ко мне только после того, как я встаю под ледяную воду. Воспоминания волнами захлёстывают друг друга, превращаясь в непроглядную муть, но одно из них, кажется, навсегда въелось в мою память. Люка таскали за кудрявые волосы, били и тушили искры в его карих глазах. Меня пробивает дрожь лишь от мысли, что я больше не смогу услышать от него ни слова.
Я сушу волосы и одеваюсь. Макияж решаю не наносить, так как визажисты и без того поработают со мной перед репетицией. Я оставляю полотенце в корзине и покидаю ванную комнату полная решимости на разговор с Люком и Билли.
Но когда я выхожу, в холле уже никого нет. Я решаю позже проведать Люка, а Билли и вовсе не показываться на глаза. Меньше всего сейчас мне хочется снова ощутить себя его марионеткой – а он с лёгкостью внушит, что я обязана упасть ему в ноги, лишь посмотрев на меня.

Всё ещё шокированная произошедшим, я нервно кручу в руках стаканчик с недопитым кофе, пока мама отвозит меня на показ. Перед тем, как сесть в машину, я почти решила развернуться и сбегать проверить, как там Люк, но кое-что меня удержало. Страх, тяжёлый, как кандалы, не давал сделать ни шага назад. Я шла к машине, не оборачиваясь к корпусу, но чувствовала, что ребята ждали от меня другого – иначе зачем им пялиться на меня в окно? Даже Билли смотрел – за несколько лет я научилась чувствовать на себе его взгляд. И, поверьте, это далеко не самое приятное чувство.
Пока мои мысли вращаются вокруг Люка и Билли, за окном откуда-то появляется агентство, а вместо радио в машине раздаётся нервный стук маминых пальцев. Оказывается, мы припарковались целых пять минут назад, а я даже не заметила. Мама оборачивается и, забрав у меня стаканчик, указывает себе за спину и говорит:
– Пора.
Я сглатываю и выхожу на улицу. Всё, что от меня требуется, это собраться и не лажать хотя бы до конца дня. Я стараюсь на время забыть о том, что произошло утром, хотя это и даётся с трудом. Когда я с натянутой улыбкой перешагиваю порог агентства, кажется, что земля вот-вот уйдёт из-под ног. Но, стоит одной милой девушке меня узнать, как я сразу перестраиваюсь на рабочий лад.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/maks-ueyd/okean-razbityh-nadezhd-65652247/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
100 градусов по шкале Фаренгейта = 37 градусов по шкале Цельсия