Главная страница | Эротические романы | Дневник разведчицы

Дневник разведчицы
Евгений Титов


Меня зовут Дарьяна, я из Балтии. Я работала на военную разведку и тайком вела этот дневник. Много раз я хотела его уничтожить, потому что понимаю: таких вещей мне не простят. Я рассказала, как работаем мы – женщины, которых наша разведка подсылает к мужчинам. Мы спим с мужчинами, выполняя секретные поручения. И теперь я хочу, чтобы это прочли и мужчины, и женщины. Я описала несколько методов работы, и они очень просты. И, увы, очень грязны. Но я всего лишь выполняла приказ.

Недавно мой командир, Альфред, направил меня к политическому беженцу из России. Это привело к тяжелейшим последствиям. А я уже устала, я так больше не могу. Сейчас мне 48 лет и я хочу одного: счастья. Я замужем за военным, а ещё у меня 3 друга (и секс тут не самое главное). И поверьте: моей вины тут нет, меня заставили. Я слепо верила своему командиру, но теперь мне страшно. Если он решит меня убить, то его никто не остановит. Но что бы ни случилось, скажу лишь одно: верьте в Бога!





Евгений Титов

Дневник разведчицы



Я работаю дворником, и пару лет назад, подметая возле мусорных контейнеров, нашёл флешку. Кажется, на неё как следует наступили. Но дома я вставил её в комп и смог вытащить этот текст. Долго думал, что с ним делать, а сейчас решил опубликовать. Страшновато, конечно, но будь что будет. В конце концов, каждая женщина должна знать, насколько страшна разведка – знать, чтобы никогда туда не попадать.

Евгений Титов




Май



28 мая, понедельник



Сегодня Альфред дал новое задание. Обычно от командира – никакого чувства, никакой искренности. Но сегодня был воодушевлённый. Пили водку, и когда он поднимал рюмку, перед глотком кидал на меня хитрый взгляд. Явно знал что-то интересное, но говорить не спешил, тянул интригу. Раскололся, когда допивал бутылку. Я рюмочки три махнула, закусила варёной колбаской и успокоилась. А он, как обычно, пил до последней капли. Ненавижу его пьяным, потому что тогда хорошего секса не дождёшься. Но Альфред любит умничать: "я не пью, а снимаю стресс". Я его понимаю, у разведчиков тяжёлая работа. Мы – вечные канатоходцы, и неверное движение стоит ох как дорого. Но я женщина, а не только подчинённая. Словом, ничего не сказала, но было не очень приятно.



Приговорил Альфред бутылку, шумно вздохнул, смотрит мимо меня: "ты рассказывала, что познакомилась с русским". Познакомилась, было дело. Помню бар в подвале. Сквозь небрежную побелку проступали старинные кирпичи, битые и неровные, словно обглоданные. Пришла туда на концерт: русский орал под гитару хулиганские песни. Дёргал за струны, как будто дрался. Глаза горели, а тело было изогнуто, как перед прыжком. Да и внешность у него что надо: высокий, лысый, с европейской бородкой. Думаю, он очень суровый и консервативный. И не просто смотрит, а будто наблюдает изнутри. Интересно, у него волосатая грудь?



На концерт меня привёл мой милый дружок, мой певец Бейрис, он знает русского. После выступления попросила, чтобы представил меня. Оказалось, это его новый друг, Саша. Из России в нашу Балтию приехал недавно. Бейрис познакомил, а потом… Мммм! Пустой гардероб и тусклый полумрак, переходящий в бездонную темноту. Мы с Бейрисом, как обычно, всё сделали быстро. И это был пьянящий азарт: заниматься любовью, когда совсем рядом, в пяти шагах, ходят гости и гремит музыка. Я согнулась и держалась за вешалку, а она скрипела и дрожала, как корабельная мачта во время бури. Бейрис был моим капитаном! Космос и преступление, дух авантюры и детский страх, что тебя обнаружат. Мало кто в жизни испытал этот кайф. Будет потом что вспомнить! При встрече с Альфредом рассказала про русского, ведь я ему рассказываю про всех. Про всех, кроме Бейриса.



Не люблю, когда Альфред спрашивает про Бейриса. Однажды спросил прямо: "Бейрис твой любовник?". Конечно нет! Сказала, что он хороший друг и бывший коллега. И не соврала: Бейрис не любовник, он моя любовь. С Альфредом тоже любовь, но не такая. Наверное, более сильная, потому что самая тайная. Альфред, я чувствую, кое-что понимает, потому и про Бейриса всегда говорит с лёгким пренебрежением. Благо, Бейрис про Альфреда вообще не знает.



Допил Альфред бутылку и говорит, мол, выяснилось, что русский снимает квартиру у военного, завел дружбу ещё с двумя бывшими офицерами, включая Бейриса. Да-да, со своим волшебным басом Бейрис певец, но еще и бывший военный. Русский с Бейрисом познакомился по творческой части, но возможно, хочет что-то выяснить про армию. А еще ходит на военные парады и праздники, недавно мелькал в офицерском собрании. "Русский работает журналистом, а по профессии то ли музыкант, то ли кинооператор, – объясняет шеф, моргая красными глазами. – Ты, Миляна, много знаешь музыкантов-кинооператоров? Он человек непонятной профессии". Вообще-то я Дарьяна, но рядом с командиром – Миляна. Да и он не Альфред, но его настоящего имени я не знаю.



Шеф рассказывает что русский всё обставил складно: вроде бы случайно квартиру у военного снял, и с офицерами случайно познакомился. Но если внимательно глянуть, то работает грамотно: нашёл подходы, придумал мотивы для знакомства, втёрся в доверие. "Думаю, у него профессиональная подготовка", – задумчиво говорит Альфред. Я слушаю и пиджак ему отряхиваю, чтобы жена мои волосы не нашла. А он в смартфоне показал мне "Фэйснет" русского, зовут его Александр Петров. "Он постоянно в "Фэйснете" пишет, каждый день", – продолжает шеф. Спрашиваю, дескать, против Балтии пишет? Командир говорит, что русский пишет за Балтию, но уж слишком гладко и красиво. Раньше у нас не бывал, родственников тут нет, но вдруг полюбил нашу страну необъяснимой любовью. "Типичный приём, имитация убеждений для вхождения в доверие".



Люблю умные слова. Меня учили многому, но больше жизненному: сблизиться, соблазнить, вызвать ревность или гордость. Любой мужчина прост, как спичечный коробок. Огонь – великая тайна, загадочная стихия, а на деле – чиркнул спичкой и никаких секретов. Банальность за 5 центов в любом ларьке. Но когда говорит Альфред, приземлённая и скучная жизнь вдруг становится интересней. Я с Альфредом не только ради любви и зарплаты, с ним я становлюсь умнее.



Хотя и зарплату поднять не мешало бы. Альфред любит рассуждать, что мы работаем не за деньги, а ради Балтии. Но неужели интересы Балтии стоят так дёшево? Двести евро за одного мужчину – смешные деньги. Да, я пришла сюда не по своей воле, хотя, быть может, кто-то это решает за нас. Да, была страшная история, когда жизнь поломалась напополам и я погибала, а он протянул руку и спас. Но сегодня я лучшая. Важный государственный человек. Блестящий профессионал. И всегда – беззаветный патриот. Разве нельзя меня уважить и немного поощрить? Мне ведь надо и сыну помочь, и себе накопить на старость.



Взять москвича, который пару лет назад заказал в моём салоне кольцо, аж за 10 тысяч евро. Альфред тогда просил узнать, есть ли у него планы в Балтии. Пофлиртовать и добиться, чтобы мужик пригласил на свидание – не проблема. Но потом в ресторане слушать его рассказы – вот была мука. Все эти понты, швыряние деньгами, растопыривание пальцев: "Мой отец делал операцию продюсеру Кобзона"..... Уверена: никакой отец ничего не делал. Но когда человек – ноль, то чешет о знакомствах со знаменитостями. Терпеть не могу таких.



А парфюм? У него был не парфюм, а смесь уксуса и дешевого мыла. Я даже не хотела ехать с ним в гостиницу. Работа работой, но когда мужчина галантен, когда в нём есть человек, лечь с ним даже приятно. Ты стараешься для Балтии, но в этом и доля обычного удовольствия, а потом приходят неплохие воспоминания. Но нет ничего противнее, чем ложиться с пьяным потным быдлом, считающим себя вершиной мира. За такую работу надо платить больше.



– Он на гитарке бренчит? – продолжает Альфред о моём новом знакомом, Саше. – Будет у нас "Гитаров"?

– Звучит не очень.

– Какие ещё инструменты бывают? Пианино… "Пианинов" тоже не звучит.

– Труба, – говорю.

– "Трубачёв"… По-моему, неплохо. Этот русский будет у нас Трубачёв.



Тип и вправду подозрительный, и дело не только в знакомствах с военными. "Трубачёв" тут всего два года, а уже говорит и пишет по-балтийски. "Это невозможно, язык очень сложный", – объясняет Альфред. Он думает, что Сашу могли натаскать в России: готовили для внедрения. "Начинай работу, а когда что-то нароешь, сделаем рапорт".



Время поджимает, конец дня. Альфреду пора к жене, а мне к мужу. Задание-то у меня обычное: подружить и поспать. Правда, подступиться к объекту – каждый раз проблема. Но я в восторге от того, как ловко Альфред всегда придумывает. Раз этот Саша кинооператор, шеф сказал так: телефон Саши взять у Бейриса, позвонить и предложить снять рекламу для моего салона. А дальше – проверка по накатанной. Я же ведьма, у меня особый дар. Когда муж завел молодую любовницу, то обнаружила сразу. Ненавижу предателей.





29 мая, вторник



Ни о чём не жалею. На рулетке казино я – ячейка, в которую попал шарик. Я стала самой желанной и важной среди других – неудачливых и обычных. Мне доверено богатство, которым владеют лишь избранные, и имя богатству – Тайна. Когда иду по проспекту Независимости, на каждую молодую кралю могу смотреть свысока. Они расфуфырены и размалеваны, и на меня глядят с усмешкой: вот, ковыляет старушка. Сколько презрения и превосходства в их ядовитых глазах! Но от меня им – такой же взгляд, ведь у меня любовь с тем, кто им недоступен. Я знаю то, чего им в жизни не узнать. Меня может унизить клиентка в нашем салоне, молодая парикмахерша – заметить мои морщины, продавщица в супермаркете – про себя посмеяться над старомодным пальто. Но никто из них не владеет Тайной. Снисходительность и лёгкая жалость – максимум, что все они заслужили.



С мужчинами проще, они бывают добрее. Но у их доброты всегда есть граница, будто хотят запрыгнуть с улицы на второй этаж, а никак не выходит. Потому что не дано. Альферд, Бейрис, муж – по-своему хороши, но каждый в чём-то глуп, а в чем-то чёрств. Способен ли хоть один мужчина понять мою душу? Способен ли разделить моё одиночество? Мужское одиночество – другое, без душевных сомнений и горьких мыслей. Мужчина одинок, пока не найдёт самочку. А как найдёт, посвежее и помоложе, его одиночество улетучивается. Но моё одиночество ничем не вылечить и не убить. Жаль, что я не мужчина.




30 мая, среда



Позвонила Саше "Трубачёву", он говорил по-балтийски. Акцент у него жуткий, но слов знает много. Напомнила, как познакомились на концерте, и сказала, что хочу предложить работу. Оказалось, русский сейчас рядом с моим салоном, на площади Свободы. Через 15 минут и встретились. Когда к кому-то идёшь, то ждущий обычно стоит, как король. Но Саша, лишь завидев меня, движется навстречу быстрым шагом, почти бежит. Это непривычно, ведь мы почти незнакомы.



На нём изящный пиджачок защитного цвета, кеды и узкие чёрные джинсы. Улыбнулся во весь рот: "Вы курите?". Не курю. Он тогда пошёл стрельнуть сигарету. Весь вертлявый и лёгкий, прыгает по площади и заглядывает людям в глаза. А как заглянет, нагибает спинку в стиле "кушать подано". Ну как такому откажешь? Вот его и угостили – и сигаретой, и зажигалкой. Вроде взрослый человек, а с виду несерьёзный, нет в нём основательности.



Предложил пивка. Отлично, рыбка клюнула! Сидели в кафе на проспекте Независимости, за столиком на тротуаре. Спросил про мою профессию, ответила как есть: администраторша в ювелирном салоне. У русского профессия непонятная, но странность не только в этом. Каждый мужчина словно кирпичная стена, которую надо долбить годами, чтобы дойти до искренности. А у Саши стены нет. Он прост, будто морской горизонт солнечным утром. Или хочет таким казаться. Мило улыбается и ты окунаешься в тёплую ванну душевности и понимания. Мастер нежного гипноза. Его голос приятен и тягуч, словно мёд, когда его зачерпнёшь из банки. И это человек, что хрипел на концерте матерные песни? Не могу уложить в голове.



В молодости окончил консерваторию, а потом подался на радио. "Если ты что-то начал, доводи до совершенства, – говорит. – Для того Бог и создал человека, чтобы тот развивался". Умный он, разведка дураков не держит. Уверял, что учит балтийский по разговорнику: мол, купил в первый день, стал учить фразы и везде применять. А на второй год всё время слушал наше сильвинское радио. Неясно одно: зачем человеку балтийский язык, если он не балтиец? По-русски говорит пол-столицы, запросто договоришься. Так для чего тратить время и мучаться? Нестыковочка. К нам приехал за политубежищем, а ему отказали. Саша на страну якобы не в обиде, но всё равно подал в суд, ждёт решения. Надеюсь, не дождётся.



Чудес на свете не бывает, он женат. Сразу стало неинтересно. Жена и двое детей остались в России. Но жена к нему не едет, потому что у неё там карьера, а здесь хорошей работы не будет. Пытался разводиться, да всё никак. И она пыталась, но тоже не получается. "Если встречу большую любовь, то разведусь". – Саша вдохновенно смотрит вдаль. Тёртый калачик, умеет лапшу на уши вешать.



Рассуждал о музыке барокко, потом говорит ласково: "Бейрис тебя трахает?". Ничего себе! Вот тебе и нежный романтик… Ни одному мужчине я бы не ответила правды: зачем она нужна? Но в тот миг Саша будто сломил мою волю, сделал беззащитным ребёнком, купил искренностью. Не знаю, как это вышло. Между нами будто растворилась вечная ледяная грань, разделяющая людей на "я" и "ты". И я сказала, что певец Бейрис мой многолетний друг и моя любовь, но у него жена. Десять лет назад обещал развестись, и до сих пор обещает. Потом жена узнала про меня и стала сама гулять, в открытую. А городок у них маленький, все всё знают.



Отомстила и отомстила, но ей было мало. Приехала из их городка к нам в Сильвин и настучала моему мужу. Они договорились, что она будет удерживать Бейриса, а муж – меня. Так наш роман с Бейрисом тогда и прекратился, и не слышала я больше его тягучего баса. Но лет 5 назад я опять загрустила, опять его разыскала. Теперь мы снова вроде бы вместе, но у Бейриса сейчас ещё одна пассия, моложе меня. И с женой не разводится. В итоге сделал несчастными трёх женщин: меня, ту молодую и жену. А потом честно мне сказал: "Да, я такой".



Выпили с русским по литру. Потом ещё заказали, тёмного. И тут Саша спрашивает: "А тогда, на концерте, вы ходили в гардероб трахаться?". Ну артист! Я засмеялась и говорю: "Да!". Спросила, откуда знает. У русского логика простая: весной гардероб не работает, вещей там нет, а мы туда заходили вдвоём. Зачем? Ясное дело, для любви. Таких нежных и наглых мужиков я ещё не встречала.



Снимать рекламу салона не хочет: у него нет хорошей камеры. Но мы о работе говорили пару минут, а сидели несколько часов. Я рассказывала, что детство провела в деревне. Нас, троих дочерей, мама бросила маленькими. Я совсем её не помню. Папа и вовсе неизвестно где был. Но даже сегодня, живя в Сильвине, люблю смотаться в деревню и покопаться в огороде. "У меня сад, у меня огород, живу самостоятельно", – повторяла много раз, глядя в его глубокие карие глаза. Если смотреть в них долго, становится страшновато. Кажется, в этом ласковом балагуре есть ещё одно существо, неистовое и жестокое.



Политику с ним лучше не трогать, потому что не переспоришь. Мол, старики в России нищие, всё разъела коррупция, в полиции беспредел. Балтийцам нравится такое слушать, но помню слова Альфреда: "Имитация убеждений для вхождения в доверие"… Вполне может быть. Наконец, допили пиво. Над Сильвином купол тёмного неба, но наглый свет фонарей оттеснил все звёзды, и не достать их взглядом. Мы с русским ждём автобус на остановке, а кажется, встали в очередь на новой жизнью. Он смотрит сверху вниз и чувствую, как в его глазах сейчас должны отразиться мои. Жаль, что в полумраке этого не увидеть.



Время настало, пора перейти к делу. Добрые диалоги, остроумные шутки, искренние признания – для одного, но главного. "Я настолько откровенна с тобой, – говорю еле слышно. – Представь, что я перед тобой голая. В смысле, голая душой". Но Саша, кажется, намёка не понял. Когда подошел автобус, поцеловал в щёчку и помог войти, придерживая под локоток. Может, у него другая ориентация?




Июнь


4 июня, понедельник



Понедельник, в салоне выходной, а у меня встреча с Альфредом. Доехала до Синего моста, оттуда через дорогу и – во дворик. Узкие стены из старого жёлтого кирпича тянутся вверх, кое-где чернея следами пожара. Кажется, я на дне сгоревшего колодца, лишь облака проплывают в вышине, обрамлённые квадратом стен. Неуклюжая блестящая труба торчит из подвала и плюётся паром, разнося по дворику неприятный кухонный запах. "Фордик" Альфреда, как всегда, в самом углу. Шмыгнула на заднее сиденье.



Его майка, брюки и берцы будто пропитаны смолью. Он – сама чернота, лишь коротенькая стрижка отсутствующего цвета да сине-зелёная пустота глаз. Скупые движения, скупые фразы; смотрит вперёд и кажется, говорит не со мной. Таким он бывает чаще всего, и лишь любящая женщина способна понять, что за этой колючестью скрываются благородство и сила. А никто кроме меня его по-настоящему и не любит.



Рассказала и о разговорнике, и что жена к "Трубачёву" не едет, и что Россию он костерил. Саша человек нагловатый, но нежный, и потому приятный. Шеф понимающе кивает: "Он психолог. Знает, как очаровать женщину. Чем надо успели позаниматься?". Это он про секс, но тут, увы, похвастаться не могу. Командир сказал так: раз "Трубачёв" одинокий, надо пригласить его на Изумрудные озера, покататься на велосипедах. Но есть ли у Саши велосипед, я не знаю. В любом случае задача – добиться новых встреч и выудить побольше сведений о биографии. Ничего нового, всё как обычно.



Спросила шефа, как дела с женой. Я всегда спрашиваю, и делаю вид, что из вежливости, но мы оба всё понимаем. Отношения с женой у него вроде бы неплохие, но перспектив мало, я-то вижу. Она с двумя сыновьями и Альфредом живёт в доме её бывшего мужа. Но Альфред её не любит. Самым порядочным с его стороны было бы развестись, ведь жить с нелюбимым человеком – обманывать и его, и себя. Мой муж – не проблема, ради Альфреда бросила бы всех. Но шеф тянет резину. Из раза в раз – вечная мужская песня: "Я пока не решил, нельзя так сразу". А я ведь знаю, что в душе он несчастен.




5 июня, вторник



Зря я начала эту писанину, надо прекратить. Опять в салоне одна, опять чёрненькая флешка в ноутбуке, опять мысли роятся в голове и ложатся под пальцы, строчка за строчкой. Дайте мне друга, с которым дышала бы одним воздухом. Или доктора, который был бы чист помыслами и слушал, слушал, сочувственно кивая. Я бы рассказала, что жизнь моя похожа на раскалённую кочергу, которую каждому надо швырнуть подальше, лишь достав из печи. Иначе можно обжечься.



Мои мысли никто никогда не прочтёт, моё сердце никто не услышит. Сказать обо мне постороннему – ответ будет один: "Шлюха". И сейчас, наедине с собой, я не знаю, шлюха я или нет. Но моя работа нужна стране, кто-то должен её делать. Шеф так всегда и говорит. И он прав, мы работаем на Балтию, мы ёё не предадим. Впрочем, дело не только в патриотизме: моя профессия интереснее многих. Я давно поняла человеческую природу, а она – слоёный пирог. Снимаешь слой за слоем, удаляешь вкусности и красоты, добираешься до начинки, а там – серая мякина. Немного секса, немного жадности, немного тщеславия – вот и вся суть.



Написала и не хочу перечитывать. Вытащу флешку, положу в дальний угол сейфа, наберу код. И никто не увидит мой дневник – преступление, которое совершает усталая душа. Сколько лиц кругом, а всё равно вокруг безлюдно. А эту флешку надо растоптать и бросить в урну, пока никто не нашёл.




7 июня, четверг



Написала Саше СМС: "Привет! Поехали на Изумрудные озера? В 12 встречаемся у Санта-Кришской больницы – ОК?". Ответил, что занят. А я люблю сесть на велосипед и умчаться в загородный покой. Зарулить в поля, где трава тянется вверх. Уложить велосипед на отдых, сесть рядом и говорить с облаками. В эти минуты словно жду, что земная ось наклонится и Боженька отсыпет алмазов со своей огромной ладони. И алмазы эти будут счастьем, в котором мир сотворён для двоих – меня и Альфреда. Или меня и Бейриса. И мне становится странно и тяжело от того, как всё сложно придумано. Быть вместе: кажется, ничего нет проще. Протяни другому руку, сожми его ладонь и шагай рядом. Но дорога к счастью вся в ухабах. На ней всегда жёны, любовницы, чужие обязательства, неотданные долги. Сложись судьба иначе, на месте жены Бейриса могла оказаться я. И управлять его двухэтажным домом, и провожать на работу по утрам, и без страха слышать его голос в телефоне. Я хороший человек, я женственна и жертвенна, но Бейрис – не со мной. Что же ты так, Господи?



Наверное, наши судьбы пишут за нас другие. Иногда думаю, что где-то на планете бродит папа. Он до сих пор любит и ждёт, надо его лишь найти. Папа меня поцелует, а потом долго будет слушать, как я тосковала все эти годы. Слушать и молча утешать, нежно поглаживая мои волосы, запутанные осенним ветром. А когда над Землёй опустится ночь, мы возьмёмся за руки и побредем сквозь поля на дальний огонёк. И огонёк окажется костром у беседки, за которой открылась тёмная пропасть. Но по её глухому и доброму дыханию мы поймём, что это море, мирно отдыхающее от сует дневных.



Над костром будет крутить вертел мама, а там будет утка, фаршированная яблоками. И мама удивится: "Где вы пропадали?". Мы обнимемся втроём и будем слушать, о чём шепчут невидимые сонные волны. В эту тихую ночь никто меня не обвинит, не скажет грубости. Как часто мы выносим скорый приговор, как легко клеим ярлыки: "алкоголик", "проститутка", "подонок". И ленимся дать себе малейшую душевную работу, а она в том, чтобы понять другого. Я хороший человек, а если кто-то и скажет, что делала гадости, то к этому вели гадкие люди, измены любимых, сотни необходимостей. Лишь мудрый и добрый способен меня понять, не вынося приговора. Мой милый папа, ты такой.



Мама пригласит нас в беседку, где на белой скатерти расставлена посуда и горят свечи. Разрежет утку огромным стальным ножом и мы сядем за стол. Луна будет освещать призрачную серость облаков, а порывы тёплого бриза будут ласково касаться наших щёк. А потом в темноте чуть слышно зашуршит песок и вдруг появятся две моих сестры, сияя улыбками. И с ними бабушка, конечно. Маминого угощения хватит на всех.



Мама – высокая брюнетка в узком чёрном платье и красных сапожках. Строгая и боевая, как все балтийки. Она всегда держит голову высоко. Будет распоряжаться застольем и подкладывать новые куски, а бабушка будет её хвалить. Папа – скромный и молчаливый, но под пиджаком я угадаю массивные бицепсы. Мой папа крут во всём. Мы будем долго сидеть у невидимой морской бездны, мечтая о том, что случится завтра. Рассказывать, шептаться, радоваться. И я вдруг пойму, что мне всего 5 лет. А когда свечи догорят, мама деловито скажет: "Пора домой"…



… Вечер, надо идти к мужу, в салоне пусто, а во дворе кричит кот. Когда-нибудь я выясню биографии родителей, надо лишь найти время.




9 июня, суббота



Сегодня после обеда написал Тадеуш: "Будь к трём". Коленочки дрогнули, приятная дрожь лёгким электричеством пробежала вверх по ляжечкам. Но точно знаю, что рано или поздно Тадеуш меня бросит: ему 34, мне 48, никаких перспектив. Да и зачем мне этот жёстокий и властный зверь? Тадеуш говорит коротко, будто приказывает.



Я с ним не по своей воле, просто он – знакомый Альфреда. Однажды Альфред сказал, что "надо утешить хорошего парня", а потом Тадеуш и позвонил. Он что-то делает для Альфреда и получает оплату моей натурой, уж простите за прямоту. Так что я – любовная валюта. Мной расплачиваются, как мелочью на кассе. Иногда это бесит до слёз, иногда – словно рвотная таблетка. Всю жизнь меня выбирают. Всю жизнь забирают, как товар с полки. Всю жизнь я в чьём-то распоряжении.



С другой стороны, почему бы не встретиться с молодым? Это полезно для здоровья. Сколько мне осталось? Не так уж и много, а проклятое время бежит, струится песком сквозь пальцы. Не хочу об этом думать, напишу позже. Но когда молодой и резвый горячо дышит, глядя в глаза яростно и тупо, то возраст отступает, трусливо прячась за углом. Со мной неплохо: я не требую замужа и денег, и моя любовь безотказна и бесплатна. Все довольны.



Тадеуш мог бы сниматься в бандитском сериале: у него чёрные кучерявые волосы и вызывающий надменный взгляд. Классика! Работает вроде бы в банке, но никогда о работе не говорит. И ни разу не видела его налегке: всегда в рубашке и шикарных костюмых брюках, а туфли начищены до блеска. Он закупается в дорогих магазинах на проспекте Независимости, иногда об этом напоминая, как бы случайно: хочет, чтобы я ощущала его крутость. Когда смотрит с высоты баскетбольного роста, чувствую себя беспомощным котёнком, и уже одно это – прекрасно. Он чёрный грубый властитель, и спасибо ему за это!



Я с Тадеушем откровенностей не развожу: он этого не поймёт, и с ним проще делать, чем говорить. Всё, что есть на двоих – это быстрые встречи в обеденный перерыв, вроде тренировки в спортзале. А встречи раз или два в месяц – это не отношения. Потому их и нет.



Сегодня буду к трём, как он хочет. Пространство салона становится тягучим и плавным. Медленно поворачиваю голову, и витрины с картинками украшений, кожаный диван с креслами, плиточный пол, проплывая мимо, чуть выгибаются и округляются, теряя очертания. Телефонный звонок. Меня что-то спрашивают, что-то отвечаю. Кажется, меня накрывает стеклянный колпак, под которым я неуловима и неуязвима.



Маленькой хищной кошечкой крадусь в свою комнатку и по пути, у зеркала, смотрю себе в глаза. И это глаза другого человека, не мои. Насмешливые и равнодушные, как у солдата, знающего подлость офицеров. Закрывшись в комнатке, выключаю свет, чтобы не видели с улицы. Перебираю вещи в шкафчике: пара кофточек, красный платок на шею, сиреневые трусики, белые трусики, чёрный лифчик. Перебираю кропотливо и тщательно, ощупывая каждую складочку, и вдруг понимаю, что в моих действиях смысла нет и я лишь тяну время. И чем дольше тяну, тем сильнее мучение, ведь я оттягиваю неизбежность нашего слияния. Это будет. И будет скоро.



На вешалке платье, бьющее по глазам беспорядочной палитрой зелёных, голубых и белых пятен. Туфельки соскальзывают со ступней, покорные колющему движению пальчиков. Затем медленно стягиваю джинсы и свитер, и аккуратно, как святыню, снимаю трусики. Новые трусики сегодня будут сиреневые, скоро мужчина их увидит и задрожит. Улегшись в моих ладонях, трусики скользят вверх по ножкам, поглаживая капризную кожу. Поправляю, выравниваю, и знаю, что скоро их сорвут чужие жестокие руки. И от этого сохнет во рту.



Переодеваю лифчик, пусть сегодня будет чёрный. Из глубин шкафа извлекаю стеклянный флакон с эмблемой зайчика: духи с феромонами всегда помогут. Дальше – очередь изумрудно-белого буйства, моего платья. Надевая, ныряю в подол, но задерживаюсь, чтобы подольше не выныривать. Платье на месте, пришла пора нагнуться, чтобы выбрать обувь. А несчастную женщину, согнувшуюся покорно и бессильно, изнасиловать может каждый. Тёплый шарик, что невнятно катался между ляжечек, поднимается всё выше и уже разливается во мне долгожданной влагой. Можно взять замшевые сиреневые ботфорты, а можно красные кожаные полусапожки. Но красное к зеленому не идёт, так что сапоги сегодня будут под цвет трусиков, сиреневые. Они тянутся высоко-высоко, до самых ляжек, и Тадеуш снова сойдёт с ума. Глуп тот, кто скажет, что секс придуман ради плотского удовольствия. Природа изобрела это чудо, чтобы человек жаждал и ждал. Мысли о слиянии надо лелеять и хранить, как бриллианты. Истязать себя фантазиями, двигаться к цели, ожидая, когда наступит заветный миг.



Иду к зеркалу и, встретив там всё те же чужие глаза, медленно поправляю причёску. Вижу перед собой наглую сексуальную даму, способную съесть любое на свете сердце. Тадеуш думает, что держит меня на крючке, хвастливый петух. Но это я держу его на поводке своей силой, хоть ему этого и не понять. Ни одна его молодая сучка не умеет того, что умею и чувствую я. Он не может без меня обойтись, раз за разом возвращаясь, будто детский бумажный кораблик, неспособный уйти от водоворота. Пора. Иду, мне надо.



Щебет одинокой птички, стук чужих каблуков, обрывок песни из проезжающего авто опускаются глубоко, на самое дно меня, превращаясь в тихий и низкий бессмысленный гул. Я не чувствую ног, я плыву под своим стеклянным колпаком, хранящим меня от нашего измерения. Лицо расплывается в лёгкой насмешке, и если меня спросить, я не пойму вопроса и не отвечу. Но это не насмешка и не радость. Это, быть может, лёгкое веселье, но веселье пустоты и беспечности, словно прошлой жизни и не было. Это невесомость и безликость существа, у которого нет и не было имени. Вот рядом прохожий, который может стукнуть меня в лицо, а я лишь улыбнусь.



Его "Джип", как всегда, ждёт за углом во дворике, где стены увиты первобытным плющём. Запрыгиваю на заднее сиденье, чтобы пешеходы и водители потом не увидели, кто в машине. Белая мягкость кресла приятно облегает мою самую прекрасную часть. "Привет", – кидает через плечо Тадеуш, иронично улыбнувшись. Поймав его фривольное настроение, отвечаю в том же духе.



В воздухе улавливаю то, что даже не назвать запахом. Это молекула, случайно оставшаяся тут. Память пространства. Воспоминание с неприятным оттенком, будто в машине когда-то поджигали канат. Или неделю держали в целлофане мокрое полотенце. И теперь молекула выдала мне, что Тадеуш снова курил травку. Впрочем, он и не скрывается. Бывало, что пыхтел своей отравой при мне. Ведь он – развязный балтийский мажор, наглый черноволосый любитель счастливой жизни. И его богатый папа вместе с Альфредом защият его от любой полиции.



Сегодня на нём наглаженная белая рубашка в синюю полоску. Две верхних пуговицы расстёгнуты, а за ними игриво выглядывают чёрные волосинки груди. Скоро увижу эту грудь целиком. Едем по проспекту и Тадеуш рассказывает, что соскучился. Весёлый нахал, который вечно ухмыляется и врёт. Ну почему машины ездят так медленно? Сердце стучит.



Заруливаем на стоянку за мостом, около галереи. Паркуемся в дальнем углу. Смотрим в окна соседних машин, внутри никого. Масляно взглянув через плечо, Тадеуш выходит и пересаживается ко мне. Мразь! Он готов меня схватить, но в его телефоне вдруг пиликает мессенджер. Выпрямившись в кресле, читает сообщение. "Ответь своим проституткам", – говорю, не в силах скрыть раздражения. "Какие проститутки? Друг пишет", – уверенно отвечает Тадеуш. И вдруг хватает меня хищным движением, резко задирая платье. Живущее во мне существо подается к нему.



Это скачки на выживание! Мой зубастый могучий конь, моя крепкая и властная скотина вдруг сама оказалась в железных поводьях. Хочет воспротивиться, вжимает меня меж кресел, но не сбежать ему от власти той, которая его превосходит. Энергия жестокости хлещет из первозданных глубин естества, сокрушая всё слабое и оставляя место лишь тем, кто способен растоптать сантименты и условности. И сила мужского повержена перед несгибаемой слабостью женского, возжелавшего великой радости для двоих! И сердце бьётся в бешеном страхе того, что кто-то из водителей вернётся и заметит нас.



Сжимаю его бёдра ляжечками, чтобы передавить его тело, порвав пополам, будто это спасительный шанс перед угрозой казни! И я спасаю себя, отчаянно метаясь на нём и вдавливаясь в его тело, чтобы беспощадно заглушить его гортанные стоны. И колени до кровавых ссадин скользят и скользят по коже сиденья, вздымая меня вверх и швыряя вниз, вверх и вниз. А он, сдавшись на милость моей победившей страсти, жадно обнимает мою спину и всю меня, содрогаясь от спазмов удовольствия. А потом, окончательно утратив способность владеть собой, вдруг становится на дыбы и хватает свою безжалостную хозяйку за волосы, чтобы отплатить за её свирепость. И звучит глухим рогом, и дрожит, чтобы исполнить то, что повелела Природа. Он изливается, судорожно меня подбрасывая и гортанно трубя, и его глаза становятся беспомощными и детскими. Бессильно опускается подо мной и вдруг улыбается, светло и счастливо. А я держу, не отпуская, чтобы длить и длить миг нашего единства.



Через 10 минут курит, равнодушно стряхивая пепел в окно. На этот раз – сигареты. Я не люблю табачный запах, и он это знает, но ему плевать. Поправляю платье и приглаживаю волосы, глядя в водительское зеркальце. Трусики лежат в сумочке. Ему в мессенджер приходит очередное сообщение, я усмехаюсь. "Сегодня спешу, выйдешь тут", – говорит без тени извинения, глядя в телефон. Делаю вид, что мне всё равно, хотя сейчас его ненавижу. Бегло целуемся и он отчаливает, наехав колесом на лужу и оставив меня на потресканном асфальте стоянки. Кажется, соседние машины надо мной смеются, злобно ухмыляясь бамперами. Через пару недель Тадеуш мне снова напишет.




14 июня, четверг



Отправила русскому Саше СМС, он не ответил. Скорее всего, с бабой, потому и молчит. А может, за те недели, что мы не виделись, к нему приехала жена? Он про неё мало рассказывал, но уже вижу наряженную куклу с пухлыми губами. Эту клубную тусовщицу и любительницу дорогих путешествий. Уж мог бы мне ответить, я бы поняла. А молчать – хамство, у нас в Балтии так не принято.



Звонила сыну, но он занят: готовит своих второклашек к экзамену. Сын – вот лучший мужчина моей жизни. Из всего мужского населения Земли он единственный, кто хочет мне добра, ничего не желая взамен. Но он давно живёт сам, и почти всегда на работе. Надо с ним как-нибудь поужинать.




15 июня, пятница



Пять вечера и Альфред снова передо мной. Положил руки на руль и косит под серьёзного парня, а от самого несёт перегаром. Или вчера пил, или сегодня с утра тяпнул. Конечно, понимаю его семейную ситуацию. Знает, что рано или поздно придётся что-то решать, а долгое ожидание лишь усугубляет финал. Но как он ездит выпивший за рулём? Боюсь, это плохо кончится.



Шеф говорит, что Саша "Трубачёв" устроил скандал на всю Балтию. Оказывается, у русского есть хороший знакомый на американском телеканале. На прошлой неделе тот делал репортаж про политбеженцев из России, и вставил туда Сашу: дескать, плохая Балтия не даёт убежище хорошему журналисту. Теперь это прошло в американском эфире, у нас поднялся переполох. Но тут неувязочка: мы, то есть военная контрразведка, против убежища. "Трубачёв" не только знакомится с военными и говорит по-балтийски, но и втирается в доверие к другим беженцам. Как только новый беженец приедет к нам, он сразу идёт пить с ним кофе. Для чего? Впрочем, официальных документов контрразведка никуда не прислала. А потому Миграционная служба оказалась крайней. Я теперь единственная, кто может помочь и Миграционке, и нам самим.



– Погуляйте, поспрашивай про военных, полюби мальчика. Надо из него что-нибудь вытащить, – говорит шеф тихо и приглушённо.

– Для стукача он слишком образованный, – размышляю вслух, – Может, агент влияния?



Альфред кидает одобрительный взгляд, но в этой доброте сквозит снисходительность. Шеф меня недооценивает. А ведь я умнее, чем он думает. У меня и логика, и чутьё, и память. Если бы знал про Бейриса, прибил бы меня за лишние связи. Но никогда не узнает, потому что ни один мужчина не победит женщину. Впрочем, я на командира не злюсь. Пусть и бывает бесчувственным, а всё же в нём скрыто благородство. Знает, что любимая женщина спит с другими, но прощает. Он ведь понимает: моя работа – ради страны. Разумный и правильный мужчина, каких почти не бывает.




22 июня, пятница



Писала русскому и в воскресенье, и в среду. Зову встретиться, а он отнекивается. Когда сижу в своей рабочей комнатке, на подоконнике целый день бормочет радио. Сегодня в новостях сказали, что Саша выиграл суд по убежищу. Выходит, мы опоздали? Позвонила Альфреду, но тот невозмутим: "Всё остается в силе". Тут же написала Саше:



"Здоров. – ураа!:) Начинается новая жизнь, новая эра, всё забудь и – вперед!:))"

"Сам до сих пор не верю", – отвечает русский.

И опять никакого намека на встречу. Неужели не хочет увидеться с хорошей женщиной? Странный человек.




23 июня, суббота



Мой Роберт, мой юный Казанова изголодался по мне, но сегодня всё исправим. Он всегда беспечен и весел, и с ним я отдыхаю душой. С ним можно не думать о тяготах жизни или мировых проблемах. В свои 22 рассуждает о жизни, будто крутит детский кубик: вот сторона жёлтая, вот белая, и заморачиваться не надо. Конечно, он глуповат, но мужчинам особого ума не требуется, они существа простые. С ним лечге, чем с Тадеушем: тот – жестокий и наглый, а Роберт душевнее и мягче. Его волосы как солнышко, что в летний полдень слепит своей белизной. Про себя называю его "мой беленький". Тадеуш – чёрен и зол, а Роберт – светлая сторона планеты. Тадеуш – циничная безжалостная сила, а Роберт – невинность и банальность.



Мне нравится молодой ветер, который Роберт всегда приносит с собой. Молодежь живёт совсем не так, как мы. В маленьком Сильвине умудряются сделать за день 300 дел, а вечером ходят по барам, пьют и знакомятся. И когда я рядом с Робертом, то кажется, я тоже часть этой беззаботной цветной тусовки и жизнь только начинается. Он любит меня подкалывать, и очень веселится, когда я обижаюсь. Впрочем, я подкалываю в ответ, и наши встречи – глубокая вода, где на поверхности красивые волночки, а на дне – густой липкий ил. Сейчас он опять устроил невидимый бой.



– Пойдём погуляем в Новый город? – кивает в сторону, где моя общага, в которой снимаю комнатку. Он хочет побыстрее лечь со мной в кровать.

– Мне и тут неплохо, – кокетливо улыбаюсь, и значит, сегодня он обойдется без секса.

– А этот город не такой уж и Новый, – тянет он задумчиво, и кажется, буквы настенной рекламы пишут вслед за ним: "Ты старая, тебе ли отказываться?"

Ну и гад! Делаю ответный ход:

– Этот район проектировали умные талантливые люди. – В переводе это значит "ты тупой и бездарный ослик, Роберт".



Наша незримая борьба кипит весь вечер. Но потом берём в магазине вина и приходим мириться ко мне в общагу. Тут, в общем, описывать нечего, у молодых всё случается быстро)) Да и разбогатеть с ним не выйдет, он всего лишь мастер в компьютерном сервисе. В плане замужа тоже бесполезен, и дело не в том, что женат. Я и сама не хочу, чтобы мне крутили пальцем у виска: вот, старуха женилась на мальчике. Наши встречи – путь в никуда, но счастлив тот, кто об этом не думает. Надо жить сегодня и сейчас, вдыхая прохладный воздух Сильвина, глядя на кресты его старинных костёлов и различая цвета воздушных шаров под облаками. За молодость можно простить всё, и я прощаю Роберта.



Его жена, Лойя – простенькая и серенькая, ровня ему. Работает официанткой в баре гостиницы и выше уже не прыгнет. Я ему объясняю, как строить отношения. Говорю, когда она бывает неправа, а когда неправ он. Лойя по вечерам не хочет мыть посуду, а я ему толкую, что домашние обязанности надо делать из любви, а не как повинность. Устала она, не хочет мыть? Встань и сам помой, а не пялься в телевизор. В ответ он только смеётся, хотя точно знаю, что моих советов слушается.



Любит повторять, что в кровати я лучше Лойи: "Ты горячая, и орёшь". Сама знаю, что я лучше. И еще знаю, что молодой мужчина не способен любить: это приходит с возрастом. "Фэйснет" моего ловеласа постоянно пиликает. Ну, как и у Тадеуша. Роберт с серьёзной мордой объясняет, что ему пишут по работе. Но я не раз подглядывала, когда он строчит послания, и на экране – молодые женские рожи. У него с Лойей не любовь. Это суррогат, когда чуть забродивший виноградный сок пытаются выдать за коллекционное "Бордо".



Иногда себя спрашиваю, люблю ли я Роберта. Пожалуй, да. С ним улетучивается грусть, и в сердечных потемках будто зажигается маленький приветливый огонек, хоть и ненадолго. Сегодня был ещё один вечер, и красный нос Роберта, и наша вечная борьба, и вино, и быстрая любовь. Этим вечером веселимся, пьём и падаем в постель, а что будет завтра, не так уж важно.




25 июня, понедельник




Старые пятиэтажки – вместилища убого быта, детская болезнь Балтии, оставшаяся от оккупантов. Иду на второй этаж по выщербленной лестнице и кажется, тщедушные ступени подрагивают. Шаги отдаются гулким тревожным эхом, летящим по этажам. Почему Альфред устроил явку именно здесь? Если бы не оккупанты, сегодня наши дома были бы цветными и миленькими. Командир уже на месте, открыл на кухне бутылку пива: "Тебе налить?".



Чокнулись, бокалы звенят жалобно и нежно. Шеф рассказывает, что вчера ходил с сыновьями в лес. Оба пацана – не его, жены. Но когда о них говорит, его взгляд добреет. Смотрю на Альфреда: по вискам ползёт седина, ногти подстрижены неровно. Скрестил под столом ноги в больших белых тапках. Он заслужил право быть каким хочет, потому что видел войну, и раскалённые афганские горы грозили ему смертью. Его сединки – оттуда, из Афганистана. В военной миссии был всего год, но этого ему не забыть.



Когда Альфред вспоминает, с его лица слетает суровая маска. И понимаю, что за эти мгновения его и люблю. "Вы в Афгане тоже пили?". Шеф многозначительно поднимает подбородок: "Там сухой закон". Однажды рассказывал, как мылся в душе и услышал из соседней кабинки любовь двух местных мужиков. Я смеялась и не могла остановиться.



Впрочем, дверь в его сердце мигом закрывается, лишь заходит речь о работе. Допили, передо мной снова робот: короткая стрижка "под горшок", стреляющие равнодушием глаза. "Тебе надо поработать с бизнесменом. Немец, 60 лет, как раз тебе по возрасту". Причём здесь мой возраст? Командир это не со зла. Знаю, что не хотел обидеть, а всё же в душе осталась горчинка.



Немец открывает магазин янтарных изделий, и Альфред придумал, как я познакомлюсь. Предложу директору нашего салона продавать колечки и серьги у немца. Почему бы и нет? Когда директор согласится, пойду к немцу на переговоры. А там и дальше зацеплюсь: раз на носу открытие магазина, предложу немцу его украсить: шарики, ленточки, конфети. Мол, через фирму – дорого, а мы с подругой Ляной украсим всего за 30 евро. Альфред – гений!



Янтарный магазин будет на улице Конституции, в торговом центре на втором этаже. Шеф сказал для начала туда заглянуть, якобы случайно. А дальше как обычно: любовь-морковь и сладкие встречи. "У него в Германии фирма. Нужен максимум информации, – объясняет Альфред. – Кто партнёры, как устроена работа".



Спросил про Сашу "Трубачёва", но там пока глухо. И вроде нет моей вины, что русский лезет в бутылку, а всё равно в воздухе немой альфредовский укор. Но нельзя быть командиру таким строгим, его усталая душа жаждет тепла. В комнате сел на диван, я перед ним на стульчике:

– Хочу посоветоваться.

– Слушаю, Миляна.

– Может, для Трубачёва надену красные трусики?



В его лице чуть заметное удивление, смешанное с весельем.



– Чуть-чуть ножки раздвину, а под платьицем трусики, красная полосочка. Как думаешь, он возбудится?

– Должен. – Шеф готов засмеяться.

– Помнишь украинца?

– Было дело.

– Я ножки чуть-чуть раздвинула, он белые трусики увидел и возбудился.



Мои ляжечки вдруг совершают лёгкое движение, как непослушные козочки, но вмиг возвращаются обратно к хозяйке. "Возбудился, а потом я на него села. Я села". Альфред вперился в меня стальным немигающим взглядом. "Кое-что ему потрогала, с обратной стороны, это очень чувствительно. Я русскому тоже потрогаю. Как думаешь, поможет?".



Альфред хватает меня под мышки, и, обдав частым горячим дыханием, толкает на диван. Жёстко прикажи покорному капралу, командир! Я служу в сексуальной роте, где маршируют голыми! "Есть" разодрать себя напополам! По Уставу, ноги должны быть раскинуты широко! Сгибание колен карается изнасилованием! Учи меня! Учи! Учи! Учи! Учи! Учи!




29 июня, пятница



Написала Саше: "Привет, ты в городе?". Опять не ответил, а жаль, 200 евро мне не помешали бы. Наверное, я не в его вкусе или нашёл себе моложе. Но никогда не признается. Помню, тем вечером сидели в кафе и я спросила: "Ты можешь смотреть в глаза и врать?". Русский ответил сразу и по-простецки: "Да". Я возмутилась и переспросила, а он лишь повторил ответ. Ну и наглец!



Альфред в понедельник выдал деньги на аренду, а я добралась до оплаты лишь сейчас, растяпа. Значит, так: 70 евро в мэрию за нашу с командиром квартиру, плюс 30 евро коммуналка. И 150 евро за мою общагу, она ведь запасной вариант для работы. Перевела со своей карточки, а наличку Альфреда положила в кошелёк.




Июль



5 июля, четверг



В торговом центре – пустынный полумрак, летом народ ленив. В бутиках томятся одинокие потные продавщицы. Не могу найти янтарный магазин. На втором этаже в дальнем закутке открыта стеклянная дверь. За ней две большие витрины, накрытые полиэтиленом и расставленные как попало. "Мы ещё не работаем", – грубовато бросает мужчина. Солидный, в чёрной кожаной жакетке. Нос у него крупный, испещренный ямочками, как наперсток, а у ноздрей тянутся красные кровяные прожилки.

– Что здесь будет? – делаю взгляд любознательного ребёнка.

– Янтарные украшения, заходите через недельку.



Волосы седые, под чёрной майкой шнурочек: какую-то штучку на груди носит. Раздеть бы да посмотреть. Он грузный и медленный, вид у него усталый. Может, вчера пил? "Зайду, давно хотела бусы", – пытаюсь заглянуть в глаза. Но он будто рыцарь в скафандре, и даже духи с феромонами не помогли.




11 июля, среда



Директор снова жужжит напильниками в цеху нашего салона. Согнулся над верстаком в пластиковой маске, на лбу капли пота. "Отдохни уже", – говорю. Вышел из цеха, расселся в кресле у столика. Заварила мой травяной чай, особый, ведьминский.

– Новый магазин открывается. Может, предложим туда наши колечки?

– Ну, спроси для интереса.

– Это для… сам понимаешь кого.

– А, – кивает шеф, – тогда тем более.



Они с Альфредом не друзья, но точно коллеги. Во всяком случае, в этот салон меня устроил именно Альфред. Я как раз была без работы. Директор про Альфреда никогда слова не сказал, не назвал даже имени. Да и ни к чему говорить, если оба всё понимаем. Альфред, я, директор – единая семья, и даже выше. Мы – невыразимый словами единый дух, стоящий на страже Родины, и этого единства не убить под пытками, не выжечь огнем.



Директор – настоящий большой талант, мастер. Каждое его кольцо – произведение, какого больше не будет. Худой как жердь, с копной прекрасных тёмных волос, и если на лоб повязать ленточку, получится ремесленник со старинной картины. Всегда спокойный, обстоятельный, а если у меня неприятность, обязательно спросит и посочувствует. Хороший мужчина.



Три года назад развёлся, теперь новая жена. Приходила в салон – ничего особенного, пергидрольная блондинка. А директор – особенный, даже мне до него не достать. Правда, девчонка из налоговой, куда ношу отчёты, шепнула: мол, у него есть пассия на стороне, работает в музее. Но какая мне разница? Я к нему даже подкатывать не пыталась: он заоблачный, да ещё и моложе меня. И неудивительно, что у него любовница. Какой бы ни был талант, а мужскую природу никто не отменял.


12 июля, четверг



Днём у меня было с чёрным Тадеушем, вечером с молоденьким Робертом, а ночью вдруг мужу захотелось. Ну и карусель! И почему все меня так хотят? Что во мне такого?


13 июля, пятница



"Мы с вами коллеги, только я по ювелирке", – робко улыбнулась. Немец молча кивнул и отвернулся к витрине. Хмуро осматривает свои сокровища, Кащей Бессмертный. И он собрался торговать? С таким обращением в магазин никто не зайдёт! Потом вдруг проснулся: "Хотите что-то купить?". Спасибо, уже не хочу. Потопталась у витрины, а там – залежи солнца: россыпи янтарных браслетов, брошек и бус. И каждую вещичку мечтаю приложить к губам, а потом долго любоваться на свет, ведь кусочек янтаря – маленький космос, в котором застыли мизерные пузырьки и крапинки, будто звёзды и планеты.



"Вам бы лучше не витрины, а шкафчики с подсветкой", – снова пытаюсь заговорить. Но немец опять равнодушно кивнул и присел за столик в углу, роется в документах. Деловитый и серьёзный, будто рулит мировым правительством, а не заштатным магазинчиком. Но тут даже вывески нет! Можно снять комедию, как человек открыл магазин, чтобы никто ничего не купил, и гоняет рекламу по ТВ: "Магазин янтаря. У нас вам делать нечего!".



Уйти не солоно хлебавши? Альфред не простит. Прогулялась по магазину, пытаясь найти хоть какой-то изыск. Но вокруг лишь голые стены: даже картину не повесил, невежда. И витрины – из крашеных чёрных деревяшек вместо шикарного лака. "Хотела спросить"… Немец отрывается от писулек с лёгкой укоризной в лице, словно хочет сказать: "Эта старая карга ещё здесь?".



– У нас ювелирный салон, хотим поговорить о сотрудничестве.

– Сейчас не до этого, – отвечает он с лёгкой растерянностью.



Сжалься, суровый человек. Взгляни в мои огромные глаза, глаза наивной восторженной девочки, ждущей свой волшебный подарок. Губки кроваво накрашены, бровки подведены, колгготочки подтянуты, причёска уложена. Так чего тебе ещё надо? Разве ты не хочешь оберегать и защищать это беспомощное существо? Немец вздыхает, глядя в пол: "Запишите телефон, через месяцок позвоните".




15 июля, воскресенье




Лето в Балтии – безответная любовь. Ждёшь и веришь, а оно придёт, взмахнёт зелёным рукавом, посмотрит бегло и пасмурно, и покинет тебя. А пока – под ногами зашуршит изумрудная трава, ведущая к дороге. И никто не закроет путей, по которым помчусь на красной "Бентли" с открытым верхом. Нет, лучше на синей. И буду радостно вскидывать руки, отпуская руль и корча весёлые рожи встречным водителям.



А когда остановлюсь, лето поведёт за руку – туда, где тихая речушка петляет среди древних зарослей, звенящих кузнечиками. И солнце будет качаться на воде ослепительными белыми пятнами, призывая вдаль. Я побреду по мелководью, слушая короткие всплески шагов и чувствуя, как под корягой притаилась пугливая форель. А потом, выйдя к сочной синеве озера, прыгну с мостка. Полечу, ухватывая краешком глаза старую мельницу на берегу, и уйду под воду, чтобы взмыть обратно к свету и глотнуть июльский воздух. А мальчишки будут швырять на песке баскетольный мяч, и за их голыми спинами откроется сосновый лес, который тянется к небу, силясь поймать скупое тепло северного солнца.



Там, в лесу, ждут испытания, которых я ещё не познала. Будет бревно, что качается на стальных канатах и хочет сбросить меня вниз. Будет заросший овраг и огромный замшелый камень на дне, и мне придётся прыгать. И зелёнь леса будет плясать в отражении непроницаемых очков, которые носит друг, возникший рядом из ниоткуда. Друг мне поможет.



Мы придём к мосту, который бесконечно тянется в море. И сотни людей, опираясь на перила, будут молча встречать закат в ожидании чуда. В дальних лагунах будут сидеть на сваях горделивые аисты. И пронзительный тенор споёт откуда-то издалека: "Лето, лето. Море принесло мне янтарь словно твою слезу"… И случайный путник, остановившийся полюбоваться закатом, вдруг скажет: "Не плачь, мы посередине лета". И я пойму: балтийское лето коротко, но оттого и прекрасно.


16 июля, понедельник



– Даже вывески нет?

– Нет. Немец торговать не умеет, – говорю.



Кажется, в этот дворик хлынула вся жара Сильвина, но радуюсь, что в старенькой машине есть кондиционер. "Торговать он умеет. Тут дело в другом". – Альфред задумался, глядя на жёлтую кирпичную стену сквозь лобовое стекло. Если дело в другом, то в чём? Как обычно, он не объясняет, будто я жалкое подмастерье, а не коллега. Всегда ставит границу, за которую мне нельзя. А ведь я – опытный человек и умею ненамного меньше его. Но нет: всегда найдётся то, чего мне знать почему-то не положено.




18 июля, среда




"Привет, Сашенька! Это Дарьяна. Какие планы вечером?". Написала русскому СМС, но от него – ни ответа ни привета. Позвонила немцу, а там "абонент недоступен". Давать неработающий номер – совсем не по-деловому. Может ещё раз в магазин заглянуть? Набрала Альфреда, а он сказал выждать.




Август



16 августа, четверг




Каждые выходные я на природе. В июле была денёк на море, в Галанпоге, у Марты с Эмилсом. На прошлые выходные ходила с мужем в маленький поход по лесам. Я люблю Балтию.


31 августа, пятница




"Вот и лето прошло, словно и не бывало"… Если и есть хорошее у русских, так это песни. Завтра на работу, а в воскресенье – опять в поля. В последнее время дневник не пишется и чёрная флешка скучает в сейфе.






Сентябрь



5 сентября, среда




Альфред позвонил: у Саши "Трубачёва" вышла статья на сайте "Оракул". Сказал почитать, а потом отписать Саше, похвалить. Почитала, русский пишет весело. Ездил по соседним странам и сделал отчёт путешественника. Все детальки подмечает, все тонкости чувствует. Налюдательность – хлеб разведчика.



"Классная статья, Саша! Ты очень талантливый!:) Пиши, Саша, пиши!".

"Спасибо, Дарьяночка!!!".



Вот и ответил. Тщеславный ты парень, Саша. Впрочем, ничего нового: человеческая порода проста и понятна, и от этого порой грустно. Доложила Альфреду, что русский, наконец, проснулся.




13 сентября, четверг




Времени ждать нет, а "Трубачёв" опять молчит. Сто процентов другую бабу нашёл.



"Саша, привет, всё думаю, как ты? Хорошо ли закрепился в Сильвине? А самое главное, как с работой?".

"Здоров, Дарьяна! У меня ок, работаю, вид на жительство получил. Ты как?"

"Кручусь в обычном ритме, хотела бы поговорить тет-а-тет, за пивом или кофе. Завтра после пяти, что думаешь?".

"Могу хоть сегодня".

"Давай звтр, после 17 час."

"Ок".


14 сентября, пятница



Утром все мысли о Роберте, моём юном беленьком счастье. Чёрный бесстыдник Тадеуш куда-то пропал. Наверное, снова курит в "Джипе" траву и клеит своих сучек. А Роберт всегда рядом, он проще и чище. Необъезженный он и неумелый, хотя в 22 года много ли будешь уметь? К обеду прислал СМС Саша "Трубачёв", напомнил о встрече сегодня вечером. И откуда такая прыть? Похоже, соскучился за женской лаской. А может, затевает шпионскую игру? Альфред прав: сашины знакомства с военными подозрительны. Когда я рядом с шефом, его мысли логичны и здравы. Но когда одна, Альфреда порой жалею. Он словно последний воин крепости, в его лице готовность идти до конца. Интересно, какой он с женой? Дать любовь и успокоить способна лишь мудрая женщина, но с женой он страдает.



К пяти вечера я на площади Свободы. Саша увидел меня издалека и подбежал, как подросток. От балтийских мужчин улыбки не дождешься, а ухаживать начинают, когда с тобой ложатся в кровать. Но русский искрится радостью, поцеловал ручку. Бродим по Старому городу и болтаем – о самолетах, словарях, сигаретах. Наши шаги стучат по каменным мостовым, то вразнобой, то вместе, и я жду момента, когда они опять совпадут. Цок-цок-цок… Мы дошагали в запылённый квартал, где зелёные пластиковые столики стоят на тротуаре, как юные бойцы. Взяли с русским пиво и острую пиццу.



Пожалуй, юный блондинистый Роберт спокойнее Саши, но рассказывает всегда занудно: какие-то компьютеры, друзья, подорожание бензина. Саша быстрый, говорит взахлёб, я устаю от скорости. Зато слушать его – удовольствие. Завивает кружева русских слов, будто плетёт восточный ковер. Наверное, умеет соблазнять женщин, у него их много. Роберт – землекоп-оформитель, а Саша – волшебник: взмахивает палочкой и в воздушном вихре наливаются красками картины. Но когда хочу перебить, мигом замолкает и слушает. Нечастое качество у мужчин. Может, он не самой частой ориентации? Дело даже не в чуткости, а в том, что молчит про секс. Даже намёка нет в разговорах. Зачем тогда встретился?



Впрочем, наша беседа и без этого неплоха. Она течёт плавно, будто широкая река, и о темах можно не думать. Щебечем то по-русски, то по-балтийски. На Сильвин скоро навалится осень, вся эта серость и безнадёга. Но сегодня ловим последние светлые лучики, и наши разговоры – прекрасные проводы тепла. Лишь работа остаётся работой, а русский – русским. Если хочешь понравиться иностранцу, похвали его народ и язык. Кто у них, Пушкин? Это слишком банально.

– Саша, я мечтаю прочесть Пастернака на русском языке. Хочу выучить русский в совершенстве!

– Приятно слышать. Купим Пастернака и я тебе помогу.



После кафе пошли в "Собеседник", взяли ещё по 2 пива. Думала отработать с Сашей и успеть на концерт. Может, написала бы Роберту, вдруг пошёл бы. Но "Трубачёв" прицепился, как клещ. Впрочем, что-то в нём необычное: вижу второй раз, а ощущение, будто знакомы давным-давно. Но про его дружбу с военными не успеваю спросить, нет хорошего повода.



Пока пьём, Саша говорит, что недавно завёл роман с одной местной выдрой. Она работает в Англии, а домой приезжала в отпуск. У неё тут и молодой любовник, и ухажёр-бизнесмен, а живет с постоянным парнем в Бирмингеме. Бывают же такие шлюхи! И ведь когда он не ответил на СМС, я сразу поняла, что из-за бабы. Я ведьма, всё чувствую. Но теперь его приласкаю, больше ему страдать не придётся.



На концерт идем в клуб "Респект", где играют старички балтийского рока, группа "Поляроид". Дают по ушам так, что лопаются перепонки. Сидеть уже негде: заняты и столики, и второй этаж. Танцуем у сцены развязно, как школяры. Саша выписывает кренделя руками и ногами, потом вдруг хватает меня и крутит туда-сюда. Люди поглядывают недоумённо: в нашем возрасте надо быть поскромнее, да и в Балтии народ культурный. Но Саша не обращает внимания на чужие взгляды. И в его свободе, в его дерзости делать, что хочется, есть что-то сильное. Мне кажется, мы похожи.



"Поляроиды" затянули вечный хит "Деревья без листьев": про осень, расставание и одиночество. И Саша прижимает меня сильно и властно, и кружит, взяв меня за бедра и раскачивая в такт музыке. Ни один мужчина в жизни не позволял себе вольностей так сразу. Только мой чёрный диктатор, мой Тадеуш. Помню, Альфред сказал его утешить, и я ожидала увидеть размазню. А потом Тадеуш позвонил и через полчасика поимел. Мастер единоборства под названием секс-фу! У русского Саши руки крепкие, как у Тадеуша или у моего командира во время прилива страсти. Но этот диктат, хоть и возбуждающий, а всё же немного другой: наверное, в этой властности есть кусочек нежности, которого нет ни у Тадеуша, ни у Альфреда.



Оглушительная музыка тосклива, а чёрные глазницы выходов суровы, когда мимо несётся хоровод незнакомых лиц. Лучи лазера судорожно вспыхивают в темноте и рождают цветную бурю. Иногда успеваю зацепить взглядом чёрный потолок, но он растворяется в кружении и грохоте. Поток энергии меня подхватывает и уносит в глухие глубины Космоса, где я не помню своей страны и своей планеты. Я отдаюсь сашиным рукам, я им верю и наслаждаюсь их властью, и лучшего вечера я не помню.



После концерта, вспотевшие и счастливые, идём на улицу курить, будто после секса. И пока спускаемся по лестнице, я крепко сжимаю сашину руку, переплетая его пальцы со своими. Наши ладони и наши души жмутся друг к другу. У дверей клуба кольца сигаретного дыма, вырастая и подрагивая, уплывают ввысь и вдруг исчезают. Через 2 года мне уже 50, а я в своей жизни ничего не успела, и зарплата у меня мизерная. Но когда жалею себя, Саша говорит шутку или маленькую пошлость, и грустные мысли вмиг улетучиваются. У него странная черта: произносит возвышенные красивые вещи и тут же приправляет их пошлостью.



Пора по домам, но Саша тянет меня на Ратушную площадь. В ночном ресторане берём по салату и опять по пиву. Я с легкой паникой чувствую, что плыву за буйки. Любой мужчина – игрок, у него свои интересы. Но с этим русским не нужно соревноваться, врать, хитрить. Я говорю всё как есть, будто на исповеди или в гостях у подруги. Рассказываю, что у мужа молодая любовница и потому он меня давно не любит. Что страдала, пыталась простить, потом хотела развестись. И зачем я сказала это Саше? Сама не пойму.



"Трубачёв" бросает слова походя, непринужденно: "Люби меня, Дарьяна. Он тебя не ценит, а я буду". Это так необычно и театрально! Я смеюсь, а моя рука незаметно ползёт по столу к его руке, чтобы встретиться. Но ведь мы видимся второй раз в жизни. Это сон, болезнь, сумасшествие. В голове стреляет мысль, что я на работе, и должна понять, тот ли он, за кого себя выдаёт. В следующий раз обязательно этим займусь.



Идём на Кафедральную площадь, вновь наши каблуки стучат по старой мостовой то порознь, то вместе. Я пустилась в воспоминания про юность. Целоваться с парнями я начала лет в 15. Тусовала ухажеров, как карты в колоде, и ненужных выкидывала вон. От постоянных поцелуев мои губы были пухлыми и красными, так и ходила целыми днями. Но ничего кроме поцелуев не позволяла, а девственность потеряла в 19 лет, с первым мужем. Наверное, зря я это рассказываю: Саша сейчас захочет секса, а я сегодня уже устала.



Кафедральная площадь пустынна и темна. Своим простором и ровностью она похожа на космодром. Скорей бы уже добраться до кровати, скинуть платье и свалиться бревном. Посреди площади Саша резко нападает и впивается в мои губы своими. Целуемся протяжно и сладко, а потом, рассмеявшись, я тыкаюсь головой в его грудь. Он меня обнимает и расстёгивает свою куртку, чтобы отдать мне. Я не разрешаю, потому что он пьяный и сейчас простынет.



Ночевать домой не поеду, не хочу видеть мужа. В общагу тоже не хочу, там сегодня совсем одиноко и тесно. Поеду на нашу с Альфредом квартиру. Пару раз бывало, что и командир там ночевал, и присылал СМС, звал. Думаю, в эти дни он ссорился с женой. Впрочем, я к нему не ездила: там облупленные подоконники и ванная без ремонта. Ночевать там неуютно, но сегодня деваться некуда.



Саша зовёт к нему, а я отказываюсь: "Надо котиков дома кормить!". Он вызывает по мобильнику сразу два такси. Стоп: если вызывает со своего телефона, то сможет ли потом узнать, по каким адресам они ездили? Возможно, он этого и хочет? А может, он вообще не агент? Мысли крутятся в голове, а Саше уже приходят сообщения с номерами машин. Если не поеду, то будет подозрительно. Сяду, но скажу водителю другой адрес, а оттуда уже дойду. Лень шагать, но нужен последний рывок. Симпатичная жёлтая машинка подкатывает к парковке. Саша целует и я, наконец, валюсь на сиденье.




15 сентября, суббота



Бабушка была кладезем терпения. Нелегко ей было тянуть на себе трёх сирот, а она пахала днями и ночами. Но в деревне на советскую пенсию много ли вытянешь? В общем, когда мне было 15, она отдала меня в спортивный девичий интернат. Вот уж действительно кровавый спорт, но расскажу по порядку.



Всё началось стараниями школьного физрука. Когда мы бегали на стадионе, смотрел на меня задумчиво, и молча выводил пятёрки в журнале. Однажды пришёл на родительское собрание и сказал бабушке, что у меня способности и надо не упустить шанс. Так я очутилась в интернате. Находился он в захудалом городке, Вяженапасе, но после деревни казалось, будто я попала в Париж. Впрочем, увидеть провинциальные красоты в ту пору не довелось. Почти всегда мы сидели за забором из толстых железных прутьев, покрашенных в зелёный цвет. За ними тянулась улица, вечно озабоченные прохожие на остановке, старые чадящие автобусы. Но для меня там текла настоящая жизнь, и от её созерация чувство тюрьмы было ещё более острым.



В 15 лет я не знала людей, и от чистой души стала делать в спорте всё, на что была способна. Лишь через пару месяцев поняла, что я – белая ворона, лишняя деталь чужой машины, ход которой налажен задолго до меня. Одноклассницы тренировались по нескольку лет, занимались в поте лица, а я, едва придя в интернат, побила все их рекорды в беге. Чужие успехи обижают людей, но разве я могла это знать?



Балтиец вряд ли скажет в лицо то, что думает. В Балтии как в Японии: нужно понимать полувзгляды, полужесты, тонкие оттенки голоса. Тебе скажут "доброе утро" и улыбнутся, но в складках губ, в еле заметном отблеске зрачка можно уловить то, что действительно хотел сказать человек. Насмешка, восхищение, презрение: всё передается языком двойного дна, который мы усваиваем с молодых ногтей. Вряд ли балтиец будет говорить тебе "нет". Он скажет: "Над вашим вопросом надо подумать", и будет думать полгода. А когда ты позвонишь, то ответит: "Если что-то проясниться, я вам перезвоню".



В спортивном интернате мне никто не сказал, что мной недоволен. Одноклассницы были вежливы и добры. Мне помогали, дотошно объясняя, как надо заправлять кровать и куда ставить зубную щетку в общей умывальной. Я же, наивный ребёнок, делала пробежки, приседания и отжимания. Помнится, кто-то сказал, что скоро соревнования в Сильвине, и там решат, кто попадет в балтийскую сборную. Попасть в сборную было заветной мечтой любой ученицы, ведь это значило аплодисменты, большие стадионы и вожделенную заграницу, таинственную и недостижимую. К этому готовили всех нас, прекрасных юных дам, которых было человек под 100. Но стать счастливицами должны были несколько избранных. Впрочем, я об этом думала мало.



Помню солнечный день и контрольный забег, к которому все готовились так, словно решался исход Третьей мировой. Посмотреть на нас приехали большие люди, спортивное начальство из столицы! Помню суетливую разминку в спортзале, доброжелательные и ободряющие взгляды одноклассниц. До выхода остается минут 10, сижу в раздевалке, но симпатичная девчушка вдруг зовет меня в коридор. Спрашивает про свою тетрадку по математике: не видела ли я её? Конечно, я не видела. А тетрадку по балтийскому языку? Я лишь пожимаю плечами.



Возвращаюсь в раздевалку и открываю свой шкафчик, чтобы взять кеды. Но их нет! Заглядываю в соседние шкафчики, ищу под лавкой, перебираю вещи в ранце. Меня прошибает холодный пот. Смотрю на девочек испуганно и жалостливо, но ничем, кроме сочувствия, мне помочь не могут. Быть может, кто-то отнёс кеды на стадион? В панике мчусь к беговой дорожке в одних белых носках. Тренер смотрит злобно: "Дарьяна! Где обувь?". Но вот ко мне бегут одноклассницы. Моих кед не нашли, зато принесли мне другие, почти по размеру. Нет предела человеческому добру. Кидаюсь на лавку и срочно их натягиваю. Времени разбираться нет, мой черёд бежать. Сосредотачиваюсь, беру низкий старт. Рядом на старте мои соперницы, недвижимые, словно кресты на кладбище. Сердце стучит, мир вокруг замирает… "Три, два, один", и я бешено мчусь по красному гарию, обгоняя девочек и чувствуя, как стопам становится тепло и влажно.



Финишная ленточка рядом, в нескольких секундах, но ноги движутся всё медленнее. Соперницы вырываются вперед, а я лишь дохрамываю до финиша и сажусь на дорожку. Пальцы и стопы странно щиплют, и я не пойму, отчего так случилось. Через футбольное поле ко мне бежит наша врач, затем срывается тренер. С трибуны стадиона наблюдает горстка людей в пиджаках. Врач и тренер щупают пульс, задают вопросы, но я не знаю, что им ответить. Тренер поднимает меня и я из последних сил, собрав волю в кулак, хромаю на скамейку. Вместе с ним расшнуровываем кеды, осторожно тянем, снимаем. Из кед сыплются битые бутылочные стекла. Я начинаю рыдать. Тренер уходит, чтобы провести очередной забег.



Дело, конечно, не в национальности, ведь люди злы по природе, а дети – тем более. Вам, наверное, интересно, чем всё кончилось? Ничем. Тренер, врач и директор сделали вид, что ничего не случилось. Неделю я пролежала на кровати, иногда ковыляя в медпункт, чтобы сняли старые тампоны и вставили новые. Зелёнка, зелёнка, зелёнка. Мне повезло, что стекла не проникли глубоко и не пришлось делать операцию. Через неделю раны болели меньше, я даже стала спать по ночам. Не было ни расследования, ни наказания виновных. Меня тихо списали со счетов.



Я стала затравленным зверьком, маленьким и сгорбленным, но внутри меня поселилась животная злость. Неоткуда было ждать ни помощи, ни защиты. И, сидя на стадионной скамейке, я всё хотела, чтобы кто-то из одноклассниц меня задел, и тогда я смогла бы её убить. Но меня не трогали, и даже наоборот, стали ещё вежливее. Через пару недель приехала бабушка и забрала меня домой. Так окончился мой спорт.



Порой мне кажется, что я до сих пор боюсь наступить на стекло. Лет до сорока шрамы не болели, но сейчас, перед дождём, они ноют, изматывая нервы. Иногда думаю: где же теперь эти прекрасные девочки из интерната? Среди балтийских спортивных звёзд я за всю жизнь не увидела ни одной из них. Помнят ли они меня? Хотят ли прощения? Стыдно ли им сейчас? Когда люди что-то делают вместе, то и вина за содеянное – общая, а значит, ничья. Думаю, что не помнят, не хотят, не стыдно.




16 сентября, воскресенье



Вчера напилась с моим Робертом, моим юным белобрысым попрыгунчиком. Дело даже до любви не дошло. Ночевала в общаге, утром пришла домой, а муж невозмутим, как Будда. Сидит и сосредоточенно копается в телефоне. Но ведь от меня до сих пор пахнет! Пускай взорвётся, обругает, оскорбит. Или хотя бы что-то спросит. Но ему всё равно, и я думаю, что равнодушие – самое изощрённое зло. Вчера опять ходил к своей молодой, обо мне не думает, и даже не пытается этого скрыть. Подлец, другого слова не найду. Не будь его мерзких измен, я была бы другой.



Впрочем, завтрак у нас вышел по-балтийски милым: ели яйца вкрутую, улыбались и делали друг другу комплименты. Идиллия! И тут Альфред прислал СМС: "Я на месте". Значит, ждёт на квартире. Не поехать нельзя, ведь лучше сгинуть, чем не выполнить приказ. "У Ляны ночевала, забыла косметичку, надо вернуться", – говорю. Муж молча улёгся на диван и включил телевизор. Вот и хорошо! Если ему всё равно, то мне тем более. Встречается он с молодой или нет – какое мне дело? Пусть оба летят в пропасть к чертям собачьим!



Взяла пару баночек пива, приехала к шефу. Альфред мрачный, взгляд у него тяжёлый. Руку положил на колено, словно плеть. На фоне оконного стекла его чёрный профиль согнут, будто переломлен. Наверное, вчера тоже пил.



– Какие новости? – спрашивает, и чувствую, что в нём бродит злость.

– В пятницу виделась с Трубачёвым, были на концерте. Но пока ничего не выяснила, – говорю тихим голосом.

– Я о другом. Как у тебя дела с мужем?

– Я-то разведусь в любой момент, но ты всё равно женат, – продолжаю со смиренной интонацией. – Или ты хочешь иметь меня в качестве тренажёра? А что, очень удобно: потрахался с женой, потрахался со мной, вернулся к жене. Но пойми, я живой человек, мне больно.

– Я же тебе говорил, что не всё сразу, – пытается отмахнуться Альфред.



Но ведь не я начала этот разговор, не я. Чувствую, злость в нём начинает отступать.



– За всю жизнь у меня не было настоящего нормального мужчины. Первый муж пропал без вести, а второй оказался бездушный, как пень. Но я лишь работала и молчала. И теперь я думаю: ради чего это всё, Альфред? Чтобы всегда быть несчастной? Конечно, я тебя понимаю, старая женщина никому не нужна. Надо мной пользоваться, как половой тряпкой, а потом вышвырнуть, чтобы не портила вид.

– Ну.... что ты, нет, – смущается Альфред. Впрочем, смущение это совсем лёгкое.

– И теперь, когда я встретила своего единственного мужчину, он играет мной, как пешкой. Но я не пешка, любимый мой. Нам нечего скрывать, я перед тобой голая душой. Давай скажем прямо, что дело не только в твоей жене.



Командир удивлённо поднимает голову:

– Ты о чём?

– В тот вечер, 15 января, ты сказал, что поехал домой к жене.

– Это почти год назад, я не помню.

– Тебе пришла СМС, и я всё поняла по твоему взгляду. Ты ждал, когда я уйду. А потом я тебе позвонила, потому что знала, что ты не с женой. И твой телефон был отключён!

– Так по работе, наверное, уехал.



В моих глазах рождается первая слезинка:

– Надо честно сказать мне, что я дура, которая верит в человеческую порядочность. Скажи это, и я пойму.

– Да я, видимо, был на совещании. Надо было позже перезвонить.

– Зачем? – обрываю с лёгким презрением. – Можешь врать другим, а я хочу честности, я её заслужила. Меня уважают в семье, моих советов слушают. А я прощаю твою ложь, потому что отдала тебе жизнь. Но теперь ты снова говоришь, что не всё сразу. А когда будет всё сразу? Когда?



Закрываю лицо руками и пытаюсь сдержать слезы. Затем, отвернувшись, иду на кухню и открываю пиво. Через минуту Альфред трогает меня за плечо. Тихо плачу, отхлёбывая из банки. Подоконники на кухне старые, деревянные, краска на них в трещинах, как географическая карта. И за что мэрия деньги берёт? Альфред молчит, над дверью тикают часы. Пора выяснить, что случилось. Сморкаюсь в салфетку и поправляю прическу: "Ну, что у тебя?"



Шеф переминается с ноги на ногу. Рассказывает, что прежний муж его супруги, глава посёлка, поставил условие: жена с двумя сыновьями должна выселиться из дома. Потому что дом записан на мужа, который платит ипотеку. А раз она там живёт с Альфредом, муж платить больше не хочет и собирается вернуть дом банку. Альфред рассказывает, что сегодня с женой вышел неприятный разговор. Она потребовала, чтобы он снял такой же дом. Правда, теперь она хочет не в посёлке, а в столице, потому что "так лучше для детей". Но арендовать в Сильвине хороший дом – зарплаты Альфреда не хватит, а свою зарплату жена тратить не собирается, потому что копит на учёбу сыновей.



Объясняю Альфреду, что причина – не жильё. Она не любит Альфреда, вот в чём соль. Она просто им пользуется! А потому есть простое решение: он честно говорит жене, что любит меня, а затем снимает квартиру и делает мне предложение. Но Альфред ни в какую: "Как я могу делать предложение замужней женщине? Да еще и жене военного, коллеги. Начни развод, тогда будет ясно". Но как я начну развод, если Альфред женат? А вдруг он не бросит жену? Препираемся долго и нудно, словно слушаем бездарную оперу, и никто не может уйти с концерта.



Этот бег по кругу невыносим, и когда начинаем разговор о работе, на душе становится легче. Что касается немца, Альфред приказал снова зайти к нему в магазин. Выполню. Говорили и по поводу Саши "Трубачёва", тут шеф мог бы меня похвалить: я, наконец, расшевелила русского. Но командир лишь указания раздаёт: "Посмотри, как он по алкоголю, по наркотикам. И пусть поревнует, надо его зацепить". Объясняет, будто первый день работаю. "Трубачёв" будет ревновать, ударит, а потом шеф сделает мне справку о сотрясении мозга. Вот и уголовное дело. Помнится, одного товарища мы так и зацепили. Потом бегал к Альфреду и стучал на своего начальника как миленький.



Прежний разговор думала забыть, но потом опять зло разобрало:

– Четырнадцатого марта, мой родной, в урне на кухне была пустая сигаретная пачка.

– Ну, человек сюда приходил.

– Человек курит тонкие сигареты?

– Большего не скажу, это секретно.



Я разнервничалась и стала собираться, а он не остановил. Чёрствый как камень, а взгляд у него будто зимнее море: неприветливый, глубокий и ледяной. И для чего меня сегодня приглашал? Разговор вышел пустой. Я ушла и хлопнула дверью, а шеф остался допивать пиво. Наверняка поедет сегодня к бабам. Может быть, к той, к которой ездил тогда, 15 января.




17 сентября, понедельник



Понедельник, в салоне выходной. Кинула Саше СМС: "Привет, как ты? Пью чёрный кофе за твоё здоровье". И едва отправила, как через секунду получила от него: "Привет, как ты?". Написали одновременно одну и ту же фразу, и это знак! Спросила, остаётся ли в силе его приглашение в гости, а он в ответ прислал свой адрес. Бойкий парень.



Дом у Саши многоэтажный, и сам он забрался аж на 10-ый этаж. Встретил у лифта, а на лестничной площадке – бронированные квартирные двери: тут живёт солидный мужчина! Но оказалось, что сашина дверь – сбоку, деревянная и старая. Я немного расстроилась. Зато обрадовал мяукающий ком белого пуха, что встретил нас в коридоре. Котика зовут Василий, мы подружились с первой секунды. Хотя весь белый, но грудка чёрная, и концы лапок тоже чёрные, будто на лапках перчаточки.



Кажется, тут не квартира, а выставка "Мы из девяностых". В коридоре на зеркало налеплены картонные бабочки, старомодные и выцветшие. Плитка в ванной симпатичная, голубенькая, но в общем – всё то же старьё. Окна, думаю, лет 30 не открывались, деревянные рамы заклеены пожелтевшей бумагой. Шкафа нет, одежда валяется в кульках по углам, как у бомжа. Посуда на кухне не мыта со времен Римской империи. Саша робко заглядывает в глаза: "Тебе, наверное, что-то не нравится?". Мне не нравится всё! "Хорошая квартирка", – говорю, а губы сами брезгливо поджимаются. Саша купил дорогой телефон, но не удосужился поставить нормальные стеклопакеты. Никакой ответственности!



Присела на диван, а он – низкий и узкий, и тоже из допотопных времён. "У тебя хоть простынь есть?" – грустно спрашиваю. Русский кинулся шарить по кулькам, а я стянула свитер и джинсы. Всё будет как обычно. Сейчас залезет сверху, задрожит в приступе звериной похоти. Будет сопеть и потеть, но никогда не спросит: "О чём ты вчера плакала? Кого ты любишь? Как тебя обрадовать?". Я устала раздеваться. Я для них для всех – доска с резиновой дырой, уж простите за откровенность.



Саша пытается растелить на диване простынь, но его движения беспорядочны и суетливы. Ладно уж, помогла, а потом легла: получи, что хочешь, и отстань. "Трубачёв" начал с массажа, но грубовато: хватает кожу щепотью, как плоскогубцами. Потом, наконец, добрался до трусиков, стянул, но тут застопорился: "Презерватива нет". Он ко встрече и не думал готовиться! В общем, сказала, что хожу к гинекологу на процедуры, а там нужны презервативы. И достала один из сумочки. Саша поверил.



Старался пару минут, а я всё думала, когда это, наконец, кончится. Но вдруг потолок вздрогнул и поплыл, вместо себя оставив чёрный радостный провал! Ляжечка затрепетала, как птичка в пригоршне. Наверное, я что-то крикнула, но в памяти лишь глухая яма, в которую мы упали оба! Помню, как потом лежали, пытаясь отдышаться, а мой телефон, запертый в сумочке на вешалке, пищал эсэмэсками. Намекнула: мол, некоторые мужчины за сильный крик бьют женщин во время любви. Но "Трубачёв", как всегда, намёка не понял. Мужики бесчувственны.



Лежим, в окнах сгущаются розовые сумерки, а вещи разбросаны на пыльном полу. Из мебели в комнате – стол с компьютером и стулом, да наш диван. Даже телевизора нет. Пусто и неуютно. И в этой берлоге мне предстоит работать! Надо будет её привести в порядок. Пол подождёт, а вот обои я бы переклеила, станет намного уютнее. Сюда пойдут светлые тона, так смотрелось бы просторнее. А посередине можно поставить журнальный столик. В коридоре нужен шкаф, однозначно. А в ванную подошла бы тумбочка, определим её в угол.



Порылась на кухне, нашла в шкафчиках симпатичные плетёные коврики для стола, типа индийских. Расстелила – получилось по-домашнему. Свечку отыскала, зажгла, стало совсем уютно. Немного секса, немного уюта – вот оно, счастье одинокого мужчины. Только об этом подумала, как позвонил Альфред. Надо было звук на телефоне отключить! Сказала Саше, что мне сестра названивает. Он отправил меня на кухню, а сам уселся в комнате за компьютер. Деловой: монитрует репортаж для американского канала. Потом расскажу Альфреду.



А сегодня опять говорили с шефом о делах сердечных. Я закрыла дверь, стояла у окошка и шептала. Объяснялись минут 30, у меня аж ухо покраснело. Альфред просил прощения: мол, ему тяжело и я должна понять. Я же пыталась втолковать, что мне ещё тяжелее, ведь он мужик, а я – слабая и совсем не молодая женщина. Инициатива должна быть за ним! Альфред утешал: дескать, мой возраст не причём, просто ему надо решить семейную проблему. Опять из пустого в порожнее.



Думала к "Трубачёву" заскочить на часик, а пробыла часа четыре. Вечер тих и нежен. Во дворе, окруженном пятиэтажками, воздух наливается тяжёлым тёмным бархатом. Осень тихо распускает над нами чёрнеющую шаль, во дворе вспыхивают окна-фонарики, где-то внизу шуршит постаревшая грустная листва. Эх… Разве нужна я Саше? Он на 6 лет моложе, ну какой ему интерес? Скоро у него день рождения, и я пообещала подарить велосипед. Посули человеку хороший подарок – и человек у тебя в кармане. Моя работа порой совсем проста.



Кот Василий с виду воспитанный и мягкотелый, но, зараза, когда мы с Сашей любовь делали, носился по комнате и драл лапами ножку стула: хулиган ещё тот! Я его полюбила, теперь возьму под опеку. Из кухонного окна виден краешек соседнего балкона. Я выключила свет, притаилась и наблюдаю. На балконе движение, там кто-то на стуле. Саша подкрался сзади, а я приложила палец к губам: "Тссс! Кажется, там кое-что сосут". Но милый отчитал меня как маленькую девочку: мол, некультурно подглядывать. Впрочем, любовь на соседнем балконе мне, наверное, показалась.




18 сентября, вторник



Проснулась в пять утра, покормила своих ненаглядных котиков. Первый – рыжий, усатый и большой. Завоеватель, не признающий правил. И очень мстительный. Это Александрас. Второй, Платон – нерешительный, беззащитный и добродушный. Александрас – бессовестный и нахальный, а Платон – чуткий романтик. Как они уживаются в одной квартире, не пойму. Наверное, их объединяет ревность: когда меня долго нет, они страшно злятся. Только Платон переживает про себя, а Александрас яростно дерёт мебель. Теперь у меня ещё и Васька, я многодетная мама.



Заварила на кухне кофе. За окном – чёрный вакуум. Когда уйду из этого мира, там, за границей нашего разума, тоже не будет ничего, кроме вечной обволакивающей темени. Для чего жила, сама не знаю. Но в бесконечной мозаике дней должна отыскаться тонкая ниточка, что тянется сквозь прожитое и куда-то устремлена. И если представить, что ниточки нет, то становится страшно. К чему я двигалась с юных дней до моего сегодня? Не заработала никаких денег, и даже квартира у нас с мужем в ипотеке.



Я познакомилась со вторым мужем, когда работала в Вяженапасе, костюмершей в театре. Арумас пришел на спектакль, стоял в очереди в гардероб, а я пробегала мимо. Высокий, в форме, все бабы на него смотрели. Выглядел огромным и стройным, как телебашня. Я молниеносно поняла, что это шанс, и даже не поняла, а ощутила странным всеведущим чувством, которого не выразить словом, но которое вернее миллиона слов. Подошла к нему и спросила, могу ли чем-нибудь помочь. Разговорились, в конце концов он пригласил на дискотеку в субботу.



Впрочем, было кому приглашать и без него. Помню нашего театрального художника, который, когда выпивал, рвался написать мой портрет, и для этого зазывал в гости. Я конечно, смеялась, но иногда ходила, ведь в искусстве любви он был неплох, чего не скажешь о его картинах. Был ещё паренек с гитарой, который ходил встречать меня с работы. Как же его звали? Ждать у театра я ему запрещала, отправляла за угол, и он покорно стоял там, согнувшись в форме вопросительного знака. Любовь с ним была не из самых приятных, от паренька несло огуречным лосьоном. Зато песни пел тонким голоском, и это было красиво.



Кто же ещё был? Надо вспомнить. Бывший милиционер, вечно хвалившийся подвигами. Начинающий бизнесмен, торговавший брелоками и трусами. Пара таксистов, женатый инженер, учитель географии, строитель из Беларуси, врач-окулист, Ян с автозаправки, директор шашлычной, студент-геодезист, моряк из Дайклепа, безработный циркач, сантехник домконторы, писатель-фантаст, агроном-мелиоратор, начальник цеха абажуров… Порой они были богаты, порой образованы, и даже нравились мне, но каждому чего-то не хватало. Наверное, надёжности и силы? Силу другого человека невозможно объяснить, её можно лишь ощутить, как энергию.



Мне каяться не в чем, я хороший человек. Если перед кем-то и виновата, то немного перед сыном. Он вечерами в одиночестве учил уроки, а по ночам всё ждал, когда скрипнет входная дверь и появится мама, чтобы обнять и поцеловать. Но ведь я была не затворницей, а всего лишь одинокой женщиной, искавшей сильное плечо. И разве не хочется в молодости ночных приключений? Разве не хочется свободы и стремительного полёта? Сын всё понимал и я уверена, что он меня простил, ведь мы любим друг друга и никогда не предадим.



Роман со вторым мужем был кратким и точным, как выстрел снайпера. Арумас тогда сказал, что его переводят в Сильвин, и я поняла, что подарок судьбы уже в руках, оставалось лишь аккуратно его распаковать. Помню, как шагали вдвоем по вечернему Вяженапасу, я держала жениха за руку. Над трубами котельных, над дальними шиферными крышами, исчезающими в сумеречных облаках, мне уже чудились огни столицы. Я представляла новую жизнь, в которой наконец будут уют, спокойствие и душевное тепло. Разве я этого не заслуживала?



Арумас казался мужественным и благородным, ведь я была с ребенком, но его это не пугало. Он и сам был разведённым: жена и дочь жили отдельно, у мамы. Свадьбу мы сыграли через четыре месяца, но будущее, увы, оказалось не тем, в которое так охотно верилось раньше. Конечно, у Арумаса была комната в общаге, и мы с сыном перешли к нему. Жить стало легче: уже не надо было снимать квартиру, оправдываясь перед хозяйкой за постоянные задержки. И всё же при этих воспоминаниях мне тяжело и больно. Сыну было 14, и прекрасным солнечным утром он спросил моего нового мужа: "Теперь я буду называть тебя папой?". А тот вдруг ответил: "Ребенок у меня уже есть. Можешь называть меня Арумасом". Так и сказал.



Мне всегда казалось, что мужчина, взявший чужого ребенка, становится ему отцом. Когда встречалась с Арумасом, даже не думала над этим вопросом, ведь была уверена, что благородный мужчина поступит благородно. Но Арумас безжалостно вернул меня на землю. Мой мужественный герой оказался обычным глупцом, да и я оказалась не умнее. Но что мне было делать? Подавать на развод? Разворачивать жизнь назад? Я промолчала и смирилась, но боль не ушла, она до сих пор во мне.



Арумас прекрасно образован, окончил военный институт, мне есть чем гордиться. Двенадцать лет назад, когда переезжали в Сильвин, считался перспективным офицером. Но его зарплаты я толком не увидела. Львиную долю денег отдавал прежней семье, находя тысячу оправданий. Конечно, он устроил меня на хорошую работу, я стала элитой, женой офицера. Но жена офицера вкалывала как лошадь и несла в семью каждый грош: нам, деревенским, работа в радость.



Однажды мы с Арумасом ездили в Вяженапас и я увидела его бывшую. Она выглядела как элитная потаскуха: безупречный бордовый маникюр, белый меховой полушубок, надменный взгляд с поволокой. Пока Арумас бегал в контору, эта напыщенная дурочка с томным видом стояла у входа, зажав сигарету своими ухоженными пальчиками. Я попробовала заговорить, и услышала снисходительное: "Так ты работаешь? А я – нет". По какой-то дурацкой логике Арумас её полностью обеспечивал, хотя говорил, что эти деньги – для дочери. Но я по-прежнему молчала: мне казалось, что я заслуживаю меньше, чем другие.



Вскоре к нам в соседний отдел устроился певец Бейрис, он тогда ещё служил. А дальше вы знаете. Бейрис – не юный беленький Роберт, и не чёрный травокур Тадеуш. Бейрис и взрослее, и глупее: он не умеет скрываться от жены. Если бы не жена Бейриса, приехавшая тогда в Сильвин и всё рассказавшая моему мужу, то муж бы не догадался. Мужа вообще не было в Сильвине: он уехал работать на побережье, наведываясь домой по выходным. Когда жена Бейриса настучала и история вскрылась, муж только посмеялся: "Ха-ха-ха, романчик". Я жёстко объяснила, что он меня бросил, уехав работать из города. Мне было одиноко и страшно, и потому он сам виноват, что я общалась с другим. Несколько недель мы спорили, но в итоге муж согласился, что виноват, и даже извинился. Попросил начальство и его перевели обратно в Сильвин.



Впрочем, на побережье у него наверняка была любовница. Однажды я приехала к нему среди недели, а его вечером в военном общежитии не было! Потом объяснял, что выпивал у друга, и в доказательство водил меня к нему. Но друг всегда прикроет и солжёт, нет ему веры. И вообще, как мужчина может жить один? Если он вдали от дома, то есть и любовница.



После истории с "романчиком" жизнь вроде бы наладилась. Сын окончил школу и поступил в пединститут. У меня появился Альфред. Так вышло, хотя я не очень хотела (расскажу в другой раз). А потом я, наконец, вычислила измену! Арумас стал задерживаться по вечерам, объясняя, что сильно занят в Министерстве обороны. Позвонит, бывало: "Нужно отчёт составить" или "у нас вечернее совещание". Но в его голосе проступали тонкие, едва уловимые нотки неуверенности и вины. Он не говорил, он блеял.



Потом муж сделался вежливым и волнительным, стал вдруг слать эсэмэски: "Во сколько будешь дома?". Какой заботливый! Мне было горько и отвратительно, ведь он писал вовсе не из любви: хотел вычислить время, чтобы увидеться со своей шлюхой и не проколоться. Но я выиграла эту схватку, вывела их на чистую воду и даже сняла видео! Расскажу вам, как будет момент.



С другой стороны, при всех изъянах мой муж не самый плохой на свете. Конечно, он предатель и лжец. Но он умеет быть прекрасным другом и умным советчиком, вот ведь загадка. Арумас лёгок на подъем и готов отправиться в путешествие сразу, без нудных обсуждений и подготовок. Мы пешком исходили добрую половину балтийских лесов. Бывает, сидим с утра, я и говорю: "Махнём в поход?". Другой станет обдумывать, мямлить, а он отвечает просто: "Давай". И мы идём.



На часах 8 утра. Альфред прислал СМС: "Сегодня в 12:30, на точке". Это значит, в нашем дворике у Синего моста. Увидимся, мой дорогой! Через 20 минут написал Саша: "Доброе утро, моя девочка!". И с ним увидимся тоже. В 11 написал его светлость Роберт: мол, хочет вечерком прогуляться в Новый город. И ему я тоже подарю радость.




19 сентября, среда



День вчера вышел неожиданный. Утром купила для сашиного котика сладостей и попросила Сашу зайти в салон, забрать: "Чем раньше, тем лучше". А русский упёрся: "Приду вечером". Но ведь на вечер был назначен мой молодой повеса, мой Роберт! Пыталась Сашу отговорить, а он стоял на своём. Роберта пришлось отменить. Саша – гадкий разлучник.



В 12:30 командир подъехал в наш дворик, стал торопить: "Почему ещё не была у немца в магазине?". Нет у меня ответа кроме стыда. Шеф сказал, что в Германии лучший автопром и я должна с немцем говорить про их машины, хвалить. Ещё нужно восхищаться их литературой и вообще всем немецким.

– Назови мне деталь машины, – говорит.

– Ну, колесо…

– Неплохо. Значит, немец будет у нас "Колесов". Теперь в нашей переписке у него такой псевдоним.



Запомнила. По Саше "Трубачёву" шеф говорит, что ребята ждут результатов. "А результатов пока ноль", – кидает Альфред невзначай, разглядывая дворники своего "Форда". Но в этой непринужденности чувствую, как вина ложится на меня свинцовым грузом. Доложила, что была у русского дома, сделали любовь. Но шефу мало: "Подари ему турпоездку на пару дней". Приказ поняла. Командир добавил, что "Трубачёв" днями сидит в "Фэйснете". Причем тут это?…



… Вечером Саша прилетел в салон радостный, расцеловал: "Прогони всех, сегодня будь со мной". Я и так с тобой, мой любимый. Показала ему цех, где работает наш директор. А Саша сделал загадочный вид: "Сегодня покажу тебе то, чего ты не видела!". Но разве есть в этих краях что-то, чегог бы я не знала? Какое приятное и надёжное чувство, врасти в свой город и шагать по нему почти вслепую.



Посмотреть на этот город зимой или осенью – пасмурная слякотная провинция, чернеющая разрытыми тротуарами. Сильвин сдали в ремонт, и кажется, сколько будет жизнь на Земле, столько эти улицы будут в рытвинах и стройках. Кривоватые троллейбусные столбы, чёрно-серая людская одежда, делающая всех нас пассажирами одной лодки. И надо всем этим – тихая скука, за которой, кажется, нет никакой надежды. Лишь пьяные туристы своими криками иногда будоражат переулки Старого города. Но там – витрина для приезжих, а настоящий Сильвин – иной.



Русский повёл через мост, в старый район, где улочки окружены домами из прошлых веков: каменными, бревенчатыми, кирпичными. По виду – тут обычный заштатный городок, а всё же здешняя провинциальность особая, сильвинская, потому что дышит большой историей. Прошли с "Трубачёвым" татарский молитвенный дом, а там пора увидеть, как за верхушками деревьев покажутся византийские купола. Только не видно: уличные фонари погашены, как в войну, и мы шагаем вдвоём сквозь темноту и шорох невидимой листвы, упавшей на асфальт. Проходим подворотни, за которыми угадываются дворы в зарослях кустов, приземистые сарайчики, скамейки, вросшие в землю: старая сильвинская жизнь, которая осталась только здесь.



Я люблю Сильвин. Звон колоколов на Кафедральной площади не дает моей душе увянуть, тревожит, будит. А река, важно и широко проплывающая под каменными мостами, шепчет о вечности, которая, притаившись, ждёт каждого из нас. А ещё этот шёпот о том, что я тут своя, и только тут. И сейчас я иду под руку с иностранцем, и мои шаги в темноту тверды и уверенны. Говорят, большие музыканты чувствуют инструмент как продолжение собственного тела, как часть себя. Сильвин – мой маэстро, а я – его живое продолжение. И этого иностранцу не понять.



Саша привёл на край просторного поля, уходящего вниз: в полутьму, освещенную сиреневым светом уличного фонаря. А внизу, у реки, протянулась аллея с ивами. На пригорке старое дерево, и на толстой ветке подвешены качели. Взлетаешь вверх, над полем, и несёшься в ночные осенние облака, за которыми потусторонняя лунная подсветка. Затем – летишь обратно вниз, потом опять разгон, и берёшь новую высоту. Саша бегал вокруг и всё уговаривал сильно не раскачиваться, а я смеялась и качалась еще сильнее, чтобы он понервничал. Затем, наконец, остановилась и мы долго и нежно целовались: я сидела на качеле, а русский стоял рядом, сжимая меня и укрывая собой.



Он был здесь, добрый и заботливый мужчина, способный в этот вечер отобрать меня у других. Я вспомнила, как в детстве, в деревне, за нашим домом тянулся участок, заросший сорняками. Там, за старым забором, стоял чуть покосившийся деревянный домик. Его доски были черны от времени, а окна выбиты, отчего дом казался слепым. Мы, три балтийских девочки, жутко его боялись, особенно по ночам. Но когда стали старше, тайком от бабушки брали лестницу, лезли сквозь пролом в заборе и взбирались на чердак.



На верхотуре валялись старые кирзовые сапоги, книги на русском, колпак от керосиновой лампы. Это пыльное старьё мы рассматривали с восхищением. В глазах до сих пор открытка, найденная среди хлама: старомодный человек в красном кителе, перевязанном странными золотыми верёвками, стоял на колене перед дамой. А та сжимала букетик, жеманно глядя в сторону. По открытке ползли синеватые разводы плесени, издеваясь над её красотой, а половина головы у дамы была оторвана. Потом я узнала, что человек, опустившийся на колено, называется гусаром. И мне было интересно, что же у них с дамой случится потом? И сейчас, на качелях, в объятьях русского, я вспоминала ту открытку. Я вдруг ощутила, что мы с Сашей друг у друга в руках, словно старомодный гусар добился той дамы, и так теперь останется навсегда. "А знаешь, Петров, – сказала я, когда мы вдоволь нацеловались и присели на бревно. – Я сейчас поняла, что моя фамилия будет Петрова". Смешно же, правда?



Я ждала его испуга или хотя бы неловкого кашля. Ждала удивления или шутки. Но русский отреагировал поразительно: "Я не против, но мне надо решить вопрос с женой". Но это чушь, выдумка, сказка. В реальной жизни таких разговоров не бывает, и сердечные вопросы решаются годами, а чаще всего – не решаются вовсе. Или русский – агент, играющий роли не хуже меня? Пишу дневник, стучу клавишами и смеюсь – и над собой, и над Сашей.



Потом побрели на набережную, где отражения разноцветных огней крутятся на воде, как цветные веретёна. И я вдруг поняла, что свою прежнюю зазнобу, ту шлюху из Англии, Саша водил на ту же качелю. Вот откуда он знает это место! Сказала ему об этом, у него забегал взгляд и я увидела, что права. Но что было, то прошло, и теперь я вырву своего мужчину у всех. Сколько мы будем вместе? Неделю? Год? Пусть решает Альфред, моё дело работать. Ты рулишь мужчиной, будто велосипедом, и достаточно лёгкого движения, чтобы пустить его по нужному пути. Надо лишь сказать фразу "всё будет, как хочешь ты, ведь ты всё решаешь". И пусть себе тешится.



Мы с Сашей долго стояли у бездонной мрачной воды и целовались. Шептали друг другу нежные горячие слова. Русский был мой, весь, до конца. И я поняла, что теперь я буду его подругой и его хозяйкой, и проникну в него как лучи Рентгена, чтобы выполнить всё, что приказано. А сейчас надо вести семейные разговоры, одинокому мужику будет приятно.

– Ты постоянно в интернете. Если я буду накрывать на стол, то не потерплю, чтобы ты сидел в "Фэйснете". Обед – значит обед.

– Откуда знаешь про "Фэйснет"? – Саша в недоумении. – Сама говорила, что в интернет не ходишь и ничего в этом не смыслишь.



Неожиданно. Мигом сообразила сказать, что просила подругу Ляну поискать про Сашу информацию, и якобы Ляна и нашла его "Фэйснет". Проехали. Звал к нему домой, но я отказалась: муж не поверит, что снова ночевала у Ляны. А быть гулящей в глазах мужа не хочу, чтобы не оправдывал свои измены.



Потом Саша проводил на троллейбус, и я долго подглядывала в заднее стекло, как мой русский стоял на остановке. А он отвернулся и смотрел в другую сторону, будто мы и не пробыли вместе весь вечер. Может, домой не собирался? Хотел к какой-то бабе? Ведь странно, что он крутит любовь со старой женщиной, а молодой у него нет. А может, поедет отчитываться своему куратору? Приехала и отправила сообщение: "Ты дома?". Он прислал фото, как сидит на кухне в своей красной мастерке и большой палец руки поднял вверх. Ну, допустим.




20 сентября, четверг



"Сегодня я в Сильвине. В 10 у тебя, нормально?". Мой певец Бейрис решает сам, когда мне написать, а я – вечно ждущая, но молчащая. Ведь написать самой – нарушить любовную конспирацию и послать сигнал в дом, где бдит его злая ищейка, называющая себя женой. Бейрис всегда пишет внезапно, а я каждый раз срываюсь с места и, поломав любые планы, покорно несусь на встречу. Но вечно так не будет, рано или поздно его нелепый и несчастливый брак поломается.



Со мною Бейрис как бычок на веревочке: что захочу, то и сделает. Займёт или отдаст деньги, приедет в отель "Балтазар" или ко мне в общагу, будет меня любить лёжа или сидя. В наших встречах я обожаю краткий момент, когда иду к нему и знаю, что скоро всё случится. С Тадеушем, с этим чёрным хамом, любовь получается сильнее и грубее, и волнение, уносящее в параллельное возбуждённое измерение, всегда больше. Тадеуш нахал. А Бейрис, хотя тоже скотина, но не такая наглая. Его хамство мягкое, и то, что хочет, он делает с изяществом и вежливостью, достойных интеллигента в десятом колене.



Бейрис как ушёл из армии, стал председателем сельсовета. Но душа у него не чиновничья. Любимый пишет песни, которые поёт своим медовым басом. Обожаю! Они выступают дуэтом с его другом Шенисом: старые балтийские панки, у которых не вышло расстаться с молодостью. И творческий изыск, я думаю, должен сквозить в Бейрисе, во всём его облике. Вот испанцы: страстные, ревнивые, и это всегда заметно по их резким южным манерам. Но в Бейрисе его чувственности не видно, внешне он пустой и скучный. И всегда холоден и спокоен как каменная глыба.



Мой любимый способен на верность и преданность, даже несмотря на женатость. И он, конечно, неглуп, он говорит убийственно правильные вещи о жизни. Но при этом не понимает простейших вещей. Не понимает, что мне больно, и что жена ему изменяет из мести, и что мы стареем и уже нельзя себя вести, как раньше. Тонкий ум и тут же – глупость, страстная натура и тут же – бесчувственный холод. Бейрис – человек-противоречие.



Стоит у общаги огромный, с пышными песочными кудрями, которые, кажется, никогда не поседеют. В одежде любимый неприхотлив, не носит колец или татуировок. Обычный балтийский мужчина, в моём вкусе. Всегда рассуждает логично и здраво, но логика не приводит его к самому простому: зачем жить с нелюбимой женщиной и мучить всех вокруг, если рядом жду я?



Быстренько открыла дверь подъезда, мчусь на второй этаж, а он не мчится: он гордо вышагивает, высоко поднимая ноги, отчего похож на аиста в болоте. Моя комнатка – тесный скворечник, но чистенький и аккуратный, а главное – ждущий влюблённых человеческих голосов. Мы все живем под вечным надзором, за нами каждую секунду следят чужие глаза – на улице, на работе, в магазине. И лишь двое любящих, оставшись наедине, сбрасывают с себя притворство и лживость, чтобы стать собой и превратиться в комок желания.



Эта грань так тонка. Вот обычный поцелуй в щёку от такого культурного Бейриса. А через миг он хватает мой зад, и вежливость проваливается внутрь него, оставляя на поверхности осоловевшие глаза. Его движения стремительны. Скинь свои строгие чиновничьи брюки! Войди сзади, поганая тряпка, и не смей оргазмировать без приказа страшего по пыткам! К ноге, мерзкая тварь!!!…



… Проводила Бейриса, пора к Альфреду. Шеф подъехал во дворик, спрашивал про Сашу. Вчера чуть не спалилась, когда сказала русскому про "Фэйснет". Но про это молчу: командиру незачем знать о моих ошибках. Зато свадебный диалог на качеле был в подробностях. Командиру весело: "Он психолог. Каждой женщине что нужно? Замуж, стабильность. Он тебя этим и решил взять". А ведь верно говорит. "Трубачёв", наверное, играет на моих чувствах и думает, что выиграл. Наивный.



Рассказала шефу, как потом целовались на набережной и русский звал к нему ночевать. "Ну и?" – спрашивает Альфред равнодушно. День пасмурный и неприветливый. В углу двора курит живой китаец в белых поварских брюках и такой же курточке. Командир смотрит на курягу долго и пристально, и ждёт от меня ответа.

– Альфред, у меня сейчас особые дни.....

– Какие дни? – Шеф делает вид, что не понял, но во взгляде – лёгкая насмешка.



Дальше может не продолжать, и так поняла. Сегодня исправлюсь и поеду к Саше на квартиру. Командир сказал при встрече с "Трубачёвым" похвалить российского президента и Россию. И посмотреть, что Саша ответит: возможно, "Трубачёв" пишет одно, а думает другое. А то и вовсе увидит, что я на стороне русских, и попытается меня задействовать в своей работе. Всё бы ничего, но зачем шеф учит тому, что я и без него умею? К чему ненужные наставления? Просто он показывает, что я подчинённая и без него ничего не могу. Честно говоря, немного обидно…



… К вечеру – СМС от Саши: "Буду к семи". А вдруг я в это время занята? Не зря говорю, что русский – наглец, нежный приторный наглец. Но мне это нравится, это по-мужски. Саша – улучшенный вариант Тадеуша, потому что у того лишь чёрная сила и грубость, а после секса от него воняет потным телом. А у Саши к сексу добавляется странное ласковое обаяние. Если он и против нас, то человек не самый отвратительный.



Вечером прибежал в салон, и снова бодрый, словно ему вставили свежие батарейки. Мне приятно, потому что не люблю зануд. Без семьи, в чужой стране, которая его не хочет, а он всё равно не унывает. Впрочем, ему, быть может, унывать по службе не положено. Я зажгла на столе свечку, заварила травяной чаёк в чайничке, который своими пупырышками похож на маленького стегозавра. Сидели и тихо общались, и казалось, кто-то вверху остановил время, удерживая невидимой рукой миг покоя и счастья.



Потом русский водил на Кулишскую площадь, к цветному фонтану. У Саши странное чувство юмора, а вернее – у нас обоих. Смеёмся из-за идиотских вещей! Фонтан – чудо: струи льют вверх из плиток на тротуаре, а в этих плитках фонарики. Можно смотреть и представлять, что цветные струи – из мармелада. А Саша сказал, мол, жена мэра посоветовала, чтобы вместо воды из фонтана текло дерьмо. И я смеялась во весь голос!



Фонтан хитрый, вода льётся промежутками. Можно успеть пробежать, чтобы тебя не облило. Саша выждал момент, схватил меня за руку и потянул, пока воды нет. Я стала упираться, ведь осенью искупаться неохота. А он меня дёрнул и заставил бежать. И мы успели! Дама с мальчиком стояла рядом и улыбалась, глядя на нас.



Потом ходили пить кофе и Саша рассказывал, что родители у него музыканты. В юности ездил на международный конкурс гитаристов, занял второе место и думал делать музыкальную карьеру. Но перезанимался и повредил руку. "Если что-то делать, то надо войти в историю, – объяснял убеждённо. – Музыкой занимаются миллионы, но если не быть первым, то зачем вообще браться?". Короче, музыку он бросил, и я этого не пойму. Надо быть с краешку и не выпячиваться, ведь настоящая сила – не в прямоте. Сила – в невидимости. Пока ты невидим, ты неуязвим, и волен управлять другими. Невидимость – это и есть свобода, это и есть могущество.



Рассказала, что у меня есть друг, служивший в Афгане. Если Саша агент, то начнёт что-нибудь выяснять. Но он будто не слышит, всё тараторит про себя любимого. В общем, когда Саша забросил музыку, то работал на радио. Потом попал во всероссийские СМИ и теперь выпячивает передо мной грудь, тщеславное существо. Но если ты успешен дома, то зачем ехать в Балтию? Для чего бросать семью ради чужой страны? Говорит, что ему угрожали. Но тут что-то не то, ведь журналист – лучший кандидат в шпионы. Впрочем, у русского всё складно: якобы и бандитов к нему в России подсылали, и под арест попадал. Мы шли мимо фонтана, и я поняла, что пора действовать.

– Обожаю русские песни и книги. И ваш президент мне тоже нравится, он нагибает весь мир.

– Да как ты не понимаешь! – Саша горит от возмущения. – Наш президент это второй Сталин! А Сталин репрессировал ваш народ. Или он у тебя тоже хороший?

– Нет, что ты. Но стать президентом может не каждый. А ты сам говоришь, что надо быть первым.

– Что ты несёшь? Идёт война с соседней страной! Он страшный человек!



"Трубачёв" хватает за руку грубо и сильно. Молча тащит меня сквозь тёмноту мокрых улиц. Потом, как и вчера, неспешно бредём по набережной. В потемках качается на холодной воде белый кораблик, словно привет из лета. Почему его тут забыли? Всё тут против него, давно позади его время, разбрелись пассажиры и новых не будет. А он стоит у пристани и чего-то ждёт, как я в свои 48 лет.



После дождя река пахнет свежим илом, к каменным парапетам прильнули увядшие камыши. Неподалеку пара уточек скользит против течения и, завидев нас, просительно подплывает. Бедные мои, мне вас нечем угостить. Русский тоже вздыхает: "Надо было хлеба в кафе захватить". Из далёких полей на город движется что-то огромное и непобедимое, и имя этой громаде – Осень. Я чувствую за спиной её недоброе дыхание. А там не за горами жестокий и равнодушный декабрь.



"В 42 года понимаешь, что счастье состоит в простоте, – говорит Саша, задумчиво глядя на огоньки казино по ту сторону реки. – Выпить чаю вдвоём с любимым человеком, сходить вместе в магазин, посмотреть дома фильм. Самый прочный союз – это не государство, это двое". Просто и вместе с тем глубоко. Широко размахнувшись, русский запускает камешек в реку и тот бесследно исчезает во тьме. Саша говорит, что камень улетел на планету Нибиру, где вечное лето и всегда суббота.



Ну какой из него агент? Может, мы с Альфредом зря тратим время? Хороший мой Саша, как тебя ото всего этого оградить? "От чего оградить?" – русский смотрит в упор, в глазах тревога и беспокойство. Чёрт возьми! Кажется, я что-то сказала. Дурацкая у меня черта: иногда погружаюсь в мысли, куда-то уплываю и на мгновение попадаю в новую реальность, словно отключаясь от этой. Вижу картины и что-то говорю, сама не замечая. Вот же глупая.

– Не обращай внимания, это я о своём.

– О чём конкретно? От чего ты хочешь меня оградить? – напряжённо спрашивает русский.



Кажется, его душу я вижу насквозь, и эта душа красива. Не спрашивайте, причём тут синие узоры, просто я их тоже вижу. Саша потерялся в жизни, и ещё не знает, что жена никогда не приедет. Смысл не в его зарплате или документах. Смысл в том, готов ли один человек шагать через трудности вместе с другим. Его жена не готова, а другие причины – лишь отговорки, я-то понимаю. Саша снова зовёт в гости. Должна ехать. А мужу скажу, что опять была у Ляны. Вчера муж был вежливый, как официант. Говорил, что пора бы нам отдохнуть. Предложил купить путевки в Италию. Я не против.




21 сентября, пятница



Утром сказала Саше, что улетаю с мужем в Италию на отдых. Русский забеспокоился: "Ты точно с мужем поедешь?". Думаю, на ревность мы с командиром разведём его легко. Поцеловала Сашу и поехала домой, кормить котов. По пути звонила сыну, он уже собирается к своим второклашкам, у них сегодня поход. Никас – единственный, кому верю до конца. Всегда уверенный в себе, самонадеянный, категоричный, но его советы мудры. Этим похож на своего отца, хотя никогда его не видел. Точнее, видел, в два годика. А потом его папа уехал в Россию. Говорил, что на месяц, но не вернулся. Наверное, я до сих пор должна страдать и переживать. И мне порой стыдно от того, что не переживаю.



С первым мужем я познакомилась в 19 лет. Жил на соседней улице и считал меня ветреной и несерьезной. То, что за мной стадами ходят ухажёры, он видел и сам. А я даже думать не могла, чтобы зачислить этого старика в мужской список. Однажды встретила его в деревенском магазине и он сказал, что я не такая, как мои подруги. И это была правда. Я всегда другая, в стороне, но всегда надо всеми. Подруги меня побаивались и уважали, сестры слушались, а соседи считали ведьмой. Лишь молодые парни как кобели увивались за моей юбкой, добиваясь одного, но главного. Но я, бывает, повстречаюсь с одним недельку, нацелуюсь, а потом думаю: "Зачем ты мне нужен?". И отправляю подальше.



Первый муж кобелём не был. В свои 40 он заработал, что называется, богатую биографию. И если местные мужики чего-то не поделили, то ходили к нему, потому что советской милиции мало кто верил. Мощные бицепсы и волосатая грудь были не главным. Кронас тоже был в стороне и тоже надо всеми, вот что нас роднило. Он учил, как жить и что делать. Он защищал и оберегал. Это был мужчина, учитель и начальник одновременно. Строгий, но справедливый. Наверное, мой папа был таким же.



Нашей свадьбы в деревне не поняли, но всё равно мы погуляли на славу. Именно тогда я до боли ощутила, что наше существование лживо, и у праздничного стола положено выказывать удовольствие. Не для себя, а для других, ведь мы все живём напоказ. Я без конца улыбалась и делала невинный озарённый взгляд, а в душе были жалость к себе и растерянность. Мы ведь и встречались всего пару месяцев, а моя бабушка лишь ускоряла процесс уговорами. Ей поскорее хотелось меня спихнуть на чьё-то содержание.



Я сидела в большом доме за накрытым столом и мне хотелось, чтобы потолок рухнул, похоронив меня и тот пир. Впрочем, я понимала, что если долго ломаться, то всё можно потерять. Странное кисло-сладкое чувство, не позволяющее разобраться в том, что же с тобой происходит. "На всю жизнь"… Эта фраза казалась и ненастоящей, и неразгаданной, я никак не могла её осмыслить. И все же как сильно я уязвила подруг, отхватив себе лучшего мужчину деревни!



С Кронасом я узнала, что такое секс и поняла, как это классно! Я ощутила, какой громадной радости лишала себя раньше. Я смотрела на него снизу вверх, срывая с себя белые трусики (других тогда не было) и изнемогая в ожидании. Мы это делали на старой сетчатой кровати, которая приятно скрипела, будто по-старчески ворчала. А потом я готовила и подавала обеды, стирала и гладила рубашки, и это, наверное, было счастьем. Кто знает?



Участковый пытался привлечь его за тунеядство, но грёбаный СССР уже трещал по швам и проблема рассосалась сама собой. Конечно, тунеядцем Кронас не был, потому что зарабатывал, наверное, больше всех в деревне. У нас был старый кирпичный домик, а перед ним – дворик с лужайкой. Я обожала их подметать и чистить, когда любимый уезжал. Я была балтийской хозяйкой, владычицей семьи, отличной поварихой. И даже сама колола дрова. Деревенский народ мимо нашего двора ходил молча, и часто по другой стороне улицы. Люди вообще не любят чужого счастья.



Уезжал муж часто: то в Сакуно, то в Сильвин, то в Москву. Поначалу я пыталась узнать, чем он занимается, но каждый раз он меня обрывал: "Это мои дела, а не твои". Иногда привозил пачки купюр, иногда просто 50 рублей, но мы всегда были при деньгах. Часто возил продукты, а один раз, под Новый год, приволок даже бананы. Сказал, что из Сочи. Много лет спустя, когда уже вышла замуж второй раз, по деревне ходили слухи про сакунский спирт, который тамошняя банда при помощи военных возила самолётами в Москву. Якобы и Кронас был при делах. Впрочем, какая теперь разница?



Наша память – совсем не линия, а всполохи молний, которые хаотично выхватывают картинки из темноты прошлого. Однажды утром было майское воскресенье, и окно во двор было открыто. А за окном висело золотое солнце, заполонившее собой и нашу лужайку, и весь мир. Мы на кровати лежали у окна. Я отдыхала на мощной груди Кронаса, то медленно вздымавшейся, то опускавшейся, словно ледокол, идущий сквозь айсберги. Ленивая оса долго жужжала, а потом присела на старую кружевную занавеску. И всем тут было ясно, что в присутствии мужа она ни на что не решится. Я одним глазом ловила лёгкую вату облачков в глубокой синеве неба, и мы просто молчали. Затем Кронас сказал: "Ну что, давай чаю?". В тот момент я поняла, что беременна.



Рожала я в районной больнице, и всё было обычным, как тысячи лет до этого. Кронас принял малыша спокойно, я не прочла в его лице ни восторга, ни умиления. Но надо было знать этого человека, чтобы понять, каким гордым и счастливым он был в те дни. В мягких осторожных движениях его мощных рук, в тихих замедленных фразах я ощущала, как в суровом мужчине проснулась теплота и любовь, хоть он это и старался скрыть. Первого шага нашего Никаса он не увидел, потому что был в отъезде. Зато мы с моей средней сестрой насмотрелись на старания малыша вдоволь. Я вела его за ручки, а потом посреди комнаты вдруг отпустила. Личико Никаса стало удивлённым, затем обиженным, а потом он протянул ко мне ручки и пошёл, беспорядочно перебирая ножками. Упасть я ему не дала, подхватив свое золото на лету.



О том, что Кронас гуляет с другими, мне стали говорить подруги: "Авторитетный дядька с деньгами. Ясно, что бабы к нему липнут". Я отшучивалась, но когда приезжал, стала тщательно проверять и обнюхивать его вещи. Один раз показалось, что рубашка и вправду пахнет духами. А может, это был тройной одеколон. Я ничего ему не сказала. Зато Кронас меня не ревновал, даже когда был пьяный. Я и сама, когда родила, была не прочь с ним выпить, но наши разговоры всегда были мирными, как тот майский день.



А потом его накрыла ревность. Глупец! Началось с того, что он, как всегда, уехал. Но если у тебя молодая жена, то надо подумать, стоит ли так часто разъезжать. Рано или поздно это надоедает любой женщине, особенно если она младше тебя на 20 лет. В тот вечер подруги позвали посидеть: к Симоне приехал фраер из столицы. Я оставила сыночка с сестрой и пошла. Фраеру было лет под 30, в пиджачке и галстуке, сын милицейского начальника. Симона пригласила нас, чтобы хвастаться. Она и сама уже училась в Сильвине на библиотекаря, так что мы были созваны, чтобы созерцать чужой успех.



Имя её парня я уже забыла, но помню, что с порога посмотрела на него подчеркнуто равнодушно, даже с лёгким презрением. Он же в ответ взглянул вопросительно. Еще с нами была, помнится, Янина со своим деревенским ухажером, её соседка с парнем, а я очутилась без пары. Впрочем, какая пара может быть у замужней женщины? На столе стояли огурчики в банке, кислая капуста, а Симона вдобавок жарила курицу, постоянно выскакивая на кухню. Водки было много.



Среди тостов, разговоров и курятины глазки симониного парня то и дело пробегали по мне. Невзначай, случайно, как лёгкий ветерок. Они были то любопытными, то приветливыми, но на празднике молодого пьянства становились всё более развязными. Я и сама то и дело постреливала взглядом в его сторону, но выходило это случайно, а не потому, что он мне понравился. Ничего особого в нём не было, кроме его столичного папы. Так мы переглядывались пару часов, и поверьте, никакого продолжения я не ждала и не хотела.



Сортир был на улице, и кто-нибудь периодически бегал во двор. Я тоже выскочила. На дворе стояла непроглядная темень, уши обжигал мороз, и всё надо было делать по-спортивному. А когда спешила обратно, в темноте кто-то схватил меня за плечо. Схватил резко и властно, и я сама не поняла, почему через секунду ощутила пьяное и горячее мужское дыхание у своих губ. Происходящее казалось нереальным, как в кино про шизофрению. Почему я не дала ему по лицу? Почему не заорала, не вырвалась? Наверное, не хотела портить вечер остальным. Не знаю. Я могла поднять жуткий скандал, но меня парализовало, будто кролика перед коброй, и я до сих пор не могу этого объяснить. Я почувствовала себя насмерть испуганным трехлётним ребенком, попавшим в тёмный зал без окон и не знающим выхода.



Симонин парень жадно впился в мои губы, закрыв своим телом. На меня будто обрушилась ледяная волна слабости, и эта слабость была отвратительной и губительной. Она разлилась во мне словно яд, подло подкашивая ноги и оставляя без движения. Впрочем, это была не совсем я. Это было другое, незнакомое неразумное нечто, вдруг проснувшееся во мне и без спросу заполнившее меня собой. А потом он схватил меня за пальто, наспех накинутое на плечи. Схватил как украденную вещь и властно потащил к навесу, под которым были сложены дрова. Он бесцеремонно и грубо нагнул меня, затем толкнул, заставив опираться на поленницу и, задрав мне одежду, через несколько секунд вошел в меня сзади. Я слегка вскрикнула, тут же сообразив, что надо молчать, потому что нас могут услышать.



Наш неритмичный танец длился пару минут и я поняла, что сегодня фраер не сможет кончить. Улучив момент, я ловко вывернулась, быстро поцеловала его в губы и бросилась обратно в дом, по пути натягивая трусики. В коридоре отдышалась, поправила прическу и платье, и, сделав беззаботное выражение лица, вернулась за стол. Симона, как мне показалось, ничего не заподозрила, потому что все уже были под хорошим градусом. Да я и не была ни в чём виновата. Минут через пять появился фраер. Больше в тот вечер я на него не смотрела.



Муж вернулся через день. Сходил в магазин. Помню, как затем вошел в комнату серьёзный и суровый. Но таким он бывал часто. Я как обычно ему улыбнулась, и всё же с этой минуты между нами всё стало иначе. Будто прозрачная пелена отделила его от меня, сделав чужим. Кронас стал молчаливым и насмешливым, а когда я ложилась в кровать, подолгу сидел на кухне, выпивая безумное количество чая. Я лежала в одиночестве, ожидая любви и тепла, но в ответ летели тихие и неприятные постукивания ложки, монотонно мешающей сахар в стакане. И в этих звуках было что-то зловещее, будто кто-то накручивал невидимую пружину, чтобы нас уничтожить. Впрочем, я делала вид, что всё по-прежнему.



Кронас сорвался лишь однажды, когда схватил с плиты вскипевший чайник и замахнулся. Крышка слетела, кипяток ошпарил ему пальцы, и муж злобно швырнул чайник на пол, с грохотом залив пол кипятком. Был симпатичный синенький чайник, а при броске эмаль с краю отбилась. Никас проснулся в люльке и бешено заорал. Огромный волосатый мужчина стоял передо мной и дышал носом, как разъярённый бык, но даже тогда он ничего не произнёс. Ни слова. И эта тишина была страшна. Я стояла и не могла пошевелиться. Я не могла сообразить, что происходит. Но ревность – это болезнь, которая со временем проходит, особенно когда нет доказательств измены.



До сих пор не знаю, кто меня предал. Вряд ли нас с фраером могли видеть из дома, потому что было темно. Может быть, увидел или услышал кто-то в соседнем дворе? Соседи – они всегда и всем лучшие друзья. Или сам парень похвастался кому-то из моих подруг? Или Симона сама всё поняла? А может, она сама натолкнула своего парня на мысль меня трахнуть, чтобы поссорить меня с мужем? В любом случае, моей вины тут не было. Был лишь пьяный распущенный подонок, решивший, что на деревенской пирушке ему всё позволено. А после был донос неизвестного злого человека, решившего из-за зависти разрушить нашу семью.



Через две недели Кронас уехал в Россию. Сказал, что на месяц. Больше его никто никогда не видел. Как ты окончил свой путь, мой первый учитель? Тебя зарезали братки в подмосковном лесу? Или застрелили русские менты, когда не захотел поделиться? Или в гостиничном номере любовница подсыпала в твой бокал клофелин, а потом её сообщники тебя задушили? Ты был человек лихого времени, сильный, рисковый и честный, и это время забрало тебя с собой. Я часто думаю, что если бы не та глупая ревность, во мне до сих пор бы теплилась любовь к тебе. Но ты сам разрушил наш рай, оставив горечь. Если ты слышишь меня оттуда, из непознанной глубины, то знай, что я прощаю тебя и не держу на тебя зла.


22 сентября, суббота




В Италии дневник не вела, флешку оставила в Сильвине и поменяла код к сейфу. Сейчас восстановлю Италию по памяти. Итак… 22 сентября прилетели с мужем в Палермо, я устала как собака. Хорошо, что директор дал отпуск без проблем. В Балтии уже зарядили дожди, а в Палермо жара! Из аэропорта в Монделло ехали на такси, и таксист на итальянском спросил, не включить ли кондиционер. Мы даже засмеялись, ведь мы, северные жители, приехали за теплом.



Сидим на террасе отельчика, вдали плещется море, худощавый официант с бородкой и чёрными глазами носит нам сыр и выпивку. Симпатичный мальчик со стройными ногами. Если бы захотела, был бы мой. Арумас выпил красного вина и всё пытается говорить, придумывает темы. А я взяла пивка и пытаюсь отвечать, хотя ужасно хочется тишины.



Отель у нас неплохой: есть всё, что надо, включая белые тапки. Муж пошутил: мол, стоило лететь на Сицилию, чтобы увидеть меня в белых тапочках. Я сказала, что ещё на такая страшная, как смерть. А он меня обнял и поцеловал. Сейчас отвернулся и смотрит на море, в белёсый закат. Высокий увалень с благородной сединой. И я рядом с ним на террасе, приличная замужняя женщина, у которой в жизни всё прекрасно. Кажется, пара за соседним столиком нам завидует.



Всё же хороший человек мой Арумас. Никогда не капает на мозги, не жалуется на болезни, не упрекает. С ним интересно поговорить, потому что не болтает глупостей. И главное, он выдерживает меня, а это, наверное, не каждый мог бы. Вот и сейчас: Сашук прислал СМС, желает хорошего вечера. А Арумас на это сообщение даже внимания не обратил. Не будь у мужа любовницы, этой разрушительницы семей и кровопийцы, то и я была бы другой. Но она еще пожалеет, я ей устрою. Ладно, не буду о грустном. Ещё часик и пойдем спать.




23 сентября, воскресенье




Ну и денёк сегодня был! Я жёстко прокололась, причем по вине Саши. Рассказываю. С утра на душе было светло и грустно, отправила русскому СМС: "Отвела во двор свою внутреннюю собаку, и эта собака рвётся к тебе, принимай гостью, подвигайся". А у него всё проще: "Хочу тебя". Потом с мужем поехали на экскурсию. От Монделло до Палермо ехать минут 15, но зато сколько потом надо ходить! Палермо – винегрет, потому что тут и арабский стиль, и Византия, и Европа, и еще чёрт знает что. Сначала ходили в археологический музей, но было скучно, терпеть не могу разбитые черепки.



Ещё были в Королевском дворце, там поинтереснее. Мозаика классная, я на телефон сфоткала. Потом была Капелла, несколько дворцов, музей, церковь, фонтан, всего не помню. После обеда, наконец, добрались до пляжа. Там не песок, а золото под ногами, а изумрудно-голубая вода издалека такая яркая, что кажется, будто её к нашему приезду нарисовали. Но стоишь у воды и хочется заплакать, потому что она сама как слёзы.



Глядишь в морскую синь, и кажется, пропадаешь, растворяясь в бесконечности. Где вы, древние римляне на своих галерах? Поведайте свои легенды, расскажите мне о высокой и неподкупной смелости. Под этой водой таятся миллионы живых историй, но море говорит лишь плеском хрустальной волны. Не услышать от него человеческого голоса. Не узнать о бедах и радостях тех, кто уже не придёт. Сегодня здесь лишь я, его дочь, ведь с этой необъятной лазурью меня роднит Тайна. Мы с морем – непознанные. Поймала рукой пушинку. Откуда ты, белая красавица? Ты взлетала над морем, ты видела вулканы и острова. А потом, почти достав до солнца, ты взглянула на Рим, суетливый и вечный…



… Сейчас с мужем поужинали, а потом на рецепшене встретили ту пару, что вчера сидела на террасе за соседним столиком. Слово за слово, я с ними разговорилась. Наташа и Арсен – нашего возраста, приехали из Украины. У Наташи толстые ляжки и короткое цветастое платье: сразу вижу, что ей хочется секса. Арсен пониже её, с пузиком, лысый, носит под мышкой барсетку и деловито отсчитывает купюры из кошелька. Мужчины поздоровались сухо и в основном молчали, а мы с Наташей сразу друг другу понравились.



А потом в номере случился тот прокол! Я пошла в душ, а Арумас взялся подключать мне Вай-фай. И слышу, что подключил, потому что мессенджер пиликнул, пришло сообщение. Ну вот, заглядывает муж в душевую кабину, совершенно растерянный, и показывает телефон. А там на экране сидит голый по пояс Саша со своей волосатой грудью! Ну почему именно сейчас? И почему было не прислать просто СМС? Лазить в моем телефоне Арумас не стал бы, он мужчина порядочный. Ну что за бестолковый человек этот Саша!



Улыбнулась и говорю: "Друзья прикалываются". И дальше моюсь как ни в чём не бывало, а у самой сердце в пятки ушло. Вышла из душа, обмоталась полотенцем а муж сидит на кровати и смотрит в неработающий телевизор:

– Это кто?

– Новый парень Ляны. Была у неё в гостях, познакомились.

– А почему шлёт фото тебе? – спрашивает Арумас уже с насмешкой в голосе. И язвительно улыбается.

– Да не знаю, придурок какой-то.

– А почему голый? Ляна не ревнует?

– Да спроси ты дурака! Я Ляне пожалуюсь, как приедем.

– А зачем дала ему телефон?

– Он сам просил, по-дружески. Мы были пьяные, сама не знаю, зачем номер дала.

– Это в тот раз, когда ты у Ляны ночевала? Вы втроём что ли спали? – Арумас уже откровенно ржёт.

– Нет, он вызвал такси и уехал, потому что женатый. Терпеть таких не могу, – начинаю злиться.

– Так Ляна с женатым встречается?

– Твоя молодая сучка тоже с тобой женатым встречалась, и ничего! – взрываюсь я, но Арумас по-прежнему весел.

– Мы с ней три года не виделись и она мне нужна.



Врёт, паскуда, врёт! Сын меня научил: чтобы посмотреть, на каких сайтах был муж, надо зайти в интернет и нажать "Ctrl+H". Я на прошлой неделе зашла и увидела, что Арумас был на сайтах гостиниц. Для чего женатому мужчине, живущему дома, искать в Сильвине гостиницы? И теперь он смеет меня о чём-то спрашивать! В общем, натянула чёрное платье, без трусиков, и попросила денег на ресторан. А он мне:

– Налички уже мало, всё на карточке.

– Ничего, тебе на гостиницу хватит.



Он аж вздрогнул. А я взяла 50 евро, хлопнула дверью и спустилась в ресторан. Там сидит Наташа. Взяли с ней по пиву и хорошо поболтали, отличная женщина. А "Трубачёву" я сегодня писать не стала, потому что и вправду придурок.




24 сентября, понедельник



Арумас проснулся в хорошем настроении и о вчерашнем не вспоминает. Наверное, поверил? Я отключила на телефоне Вай-фай и, на всякий случай, звук. И правильно сделала, потому что скоро "Трубачёв" прислал СМС: "Люблю тебя, и нет в мире ничего выше этого!". Фу, как банально. Хотела взять телефон и в туалете ответить, но не стала рисковать: вдруг Арумас исподтишка наблюдает?



При всех неплохих качествах муж слишком самонадеян, и это его погубит. Когда захочу, раздавлю его. Опозорю на всю Балтию, а это в нашей стране подобно смерти. Арумас не знает о флешке, которая хранится у моего сына Никаса. Но стоит мне дать ей ход, меня разведёт с Арумасом любой суд. Впрочем, до этого не дойдёт. Если начну разводиться и муж не захочет, то покажу ему видео с флешки, и тогда Арумас будет как шёлковый.



Что у него есть любовница, я окончательно поняла, когда принялся слать эсэмески типа "скучаю, когда будешь дома?". И ещё поняла по его напряжённому воровскому взгляду. Не спрашивайте, как, потому что есть в мире необъяснимые вещи. Никас тогда посоветовал вычислить закономерность: в какие дни недели муж присылает эсэмэски? Оказалось, что чаще всего по четвергам после обеда. И я поняла: именно в это время я ездила в налоговую сдавать отчеты. Зная, когда я занята, Арумас водил молодую стерву домой, а чтобы убедиться, что меня нет, проверял по СМС.



Я знала, что он трахает эту тварь в гостиной на диване. Но знала необъяснимо. Я это тоже прочла в его взгляде, когда он аккуратно и старательно присаживался на диван смотреть свой баскетбол. Мне хотелось выть от тоски и расцарапать его рожу. Впиться когтями в его подлые глаза, а потом плевать в них и выдрать их с кровавыми корнями. Но я молчала и улыбалась. Однажды предупредила девочку в налоговой инспекции, что приеду в пятницу, и хотела нагрянуть в четверг, чтобы застать голубков. Но сын посоветовал сделать разумнее: подарить Арумасу фотоаппарат. Потому на Новый год я купила мужу отличный фотик.



Поступила, как сказал Никас: всегда ставила фотоаппарат на сервант в гостиной, слева от телевизора. Приучала Арумаса к мысли, что эта вещь отныне хранится там. А через месяц, уходя в четверг на работу, оставила фотоаппарат включённым. На следующее утро осталась дома, стала смотреть снятое видео и увидела всё! Он сажал белую облезлую сучку на диван, подносил ей кофе, делал бутерброды, а потом хватал за груди и снимал с неё кофту и кожаную юбку. Это было была моя победа, моя радость и торжество! Он долго и ритмично любил её под её гнусавые стоны. А во мне бродил и дух победительницы, и невообразимая боль, и предсмертная тоска. Хотелось разорвать свою грудь напополам и взорваться, чтобы уничтожить этот проклятый дом, куда он её водил. Но к этой горечи, боли и бешенству было примешано странное чувство. У меня во рту стало липко, сердце заколотилось и мне страшно, до невообразимого дико захотелось. Мне было нужно прямо сейчас, в ту же секунду, немедленно. На экранчике фотоаппарата мой мужчина входил в чужую женщину, а я сидела за столом, рыдала в голос и всё сильнее теребила себя. Я приходила в ярость, пока наконец не испытала то, чего так хотела. И это было самым интересным и ярким из того, что доводилось мне испытывать в любви.



Самая сексуальная в мире вещь – раскрытие Тайны, явление вовне того, что настрого запрещено, скрыто от посторонних и потому как бы не существует. Говорят, что в мире четыре измерения, но я знаю, что их всего два: Тайное и Явное. И когда одно вдруг соприкасается с другим, происходит гигантский энергетический разряд! Явление скрытого из темноты на свет – вот настоящий секс. Нарушение табу, крушение правил, знание секрета, который знать не положено – вот что всех нас возбуждает и тянет друг ко другу. Однажды ночью, в деревне, я услышала за стеной сестру с её мужем. Они ритмично сопели, а потом сестра, задыхаясь, громко прошептала: "Быстрее". Эта подслушанная Тайна преследует меня до сих пор. Я думаю о ней каждый раз, как вижу сестру. И разведка – это не работа, это мой высший и самый виртуозный оргазм.



Несколько дней снятое видео тревожило меня и одновременно радовало. В конце концов я решила показать мужу, что не лохушка, и это оказалось проще простого. Видела, что он часто копается в телефоне, хотя мы соцсетями не балуемся. Обедали на кухне, я взяла его телефон и сказала, что хочу узнать погоду. Вошла в его почту и увидела их переписку, набор слащавых фраз о любви. Арумас настолько глуп, что не удалял своих писем. Тоже мне, военный. Я засмеялась и ткнула переписку ему в лицо. Муж был в шоке и взгляд его был таким же, как тогда, когда увидел в моём телефоне сашино фото. Сначала не мог вымолвить и слова. Потом усмехнулся и стал меня убеждать, что это игра и ничего серьёзного. Просто он не знает про видео.



На следующий день Никас вбил в интернет её электронный адрес и мы её нашли. Она работает продавщицей в магазине фарфора. Я пришла к ней и увидела робкую перепуганную девочку, которой слегка за 30. Волосы крашеные, редкие, корни потемнели и их давно пора красить. Помада до отвратительного яркая, да ещё и губы она красит неровно. Безвкусная тупая кукла, которая через 10 лет утратит остатки привлекательности и станет никому не нужна.



Стояла и мямлила оправдания, жалкое убожество. Говорила, что разведена, живёт с маленьким сыном и отношений с Арумасом у неё нет. Это не соперница, а пустое место. Мне даже стало её немного жаль, я ведь тоже когда-то была одна с ребенком. Но чужих мужей из семьи не уводила! Я ей сказала, что она зря тратит время и Арумас на ней не женится. В итоге договорились встретиться на выходных и обсудить ситуацию. Вечером она позвонила Арумасу и на встречу потом не пришла. Сам он поклялся, что с ней всё закончено и она ему никто. Но совсем недавно искал гостиницы в интернете. Нет, господа, я слишком умна, чтобы вы могли меня обмануть…



… Вечером кинула Саше СМС, спросила, всё ли в порядке. Не ответил. Наверняка таскается с другой бабой и держит меня за дуру. Ну ничего, этот секрет я тоже раскрою, я не позволю с собой играть! Вечером прошлись с мужем по набережной, посидели в кафешке, на обратном пути встретили Наташу с Арсеном. На набережной по вечерам тьма туристов, надо бы с Наташей прогуляться вдвоём.




25 сентября, вторник



В Монделло за пару дней посмотрели всё, что можно. Ездили на экскурсию в сицилийскую деревню, ходили на сторожевую башню, были у фонтана, где русалка с двумя хвостами. В двух хвостах есть что-то уродливое, а потому возбуждающее. Сегодня после полудня, наконец, спокойно повалялись на пляже. Я наделала фоток, а потом закрылась в туалете и отправила русскому в мессенджер. Написано, что был в сети 2 дня назад. Где же он шляется?



После обеда Арумас читал книгу о судьбе ссыльных, с чёрно-белыми фотками на обложке. Когда-то русские нас репрессировали, а теперь делают вид, что мы в Сибирь сами ехать хотели. Сколько жизней загублено, сколько горя на нас взвалено, а русские теперь всё замыливают, чтобы мы поскорее забыли их мерзости. Только не забудем, ибо жива народная память, и нет прощения злодейству…



…Морская вода и солнце странным образом делают кожу ранимой, когда малейшее прикосновение заставляет всё тело содрогнуться. Коснусь кончиком пальца своего плеча – проведу по воздуху, лишь тронув верхушки прозрачных волосиков на коже, будто стебельки трав. И вдруг от плечей к пояснице проносится молния, заставляющая поясницу приятно задрожать, а на лице сама собой рождается глупая улыбка. Наверное, у моря живут самые сексуальные люди. На обеде Наташа была одна. Кажется, её цветастое платье стало еще короче. Я ей предложила пройтись вечером.



После обеда сказала, что болит голова, положила на макушку мокрое полотенце и легла пластом. Вечером за ужином не ела и держалась руками за виски. А затем сказала, что мне плохо, и мы с Наташей хотим пройтись на свежем воздухе. Арумас лишь пожал плечами. Ну вот, я к Наташе с Арсеном зашла, он ей отсчитал купюр и мы отправились. Хороший у неё мужик.



Можете надо мной смеяться, но делайте это в Балтии, потому что там я – пожилая некрасивая женщина в старой одежде. Но не здесь, не здесь. Ножки ритмично топают под черным платьицем: "Топ-топ-топ", – вышагивает ваша гордая пантера. Медленно жую жвачку и спокойным долгим взглядом смотрю в глаза проплывающих мимо мужчин. Лёгкое веселье шумит прибоем вдали, подмигивает, манит с самого конца набережной, где стройные фонарные столбы сливаются в неразличимое сладкое нечто. Оттуда ко мне долетают их лёгкие приветы, отражаясь на моем разукрашенном личике радостным равнодушием.



У любого взгляда есть энергия, и когда-нибудь учёные научатся её измерять. В ответ на мой взгляд молодые пареньки часто смущаются, опускают глазки и озираются по сторонам, будто что-то потеряли. Мало кто способен ответить мне таким же сильным разрядом. А те, кто может, уже шагают со своими бабами под ручку. Иногда навстречу проходит мужская пара, поглядят на нас и дальше идут. Выискивают девочек помоложе, а может, просто не такой ориентации.



Я так и говорю: вот, мол, очередные голубки пошли. Наташа смеётся, но смех этот нервозный. С Арсеном она три года. В Украине взрослый сын от первого мужа, уже женатый, живёт отдельно. Работает Наташа на дому, маникюрщицей, так что все клиенты – дамы. И как с такой работой организовать себе любовь? А ведь секс полезен, он делает женщину свежей и доброй, он продлевает ей жизнь.



Бродили мы бродили, в итоге зашли в кафе. Сели на улице в небольшом загончике под огромным белым зонтом. Уже и забыли про погуляшки, затянули разговоры про сыновей, но тут на набережной тормознула мальчишеская пара. Стоят, обсуждают, а подойти не решаются. Я ждала-ждала, а потом села и смотрю на одного в упор. Насмешливо так смотрю, и коленочки из-под столика выставила. Они ещё потоптались, а потом, тот, которого я заприметила, решился первым. Подошёл к столику, а пареньку и 18-ти нет, скорее всего. Надел темные очки, ротик в улыбке кривит, плечи то и дело расправляет. И пиджак у него ого-го, супер-солидон, только рукава длинноватые. Второй паренёк попроще, но такой же молоденький. И без пиджака, кстати, в белой майке. Стоит в стороне и кивает с тупым видом – наверное, уже пьяный.



Сначала этот первый, в пиджаке, по-итальянски спросил. Мы пожали плечами: ноу, не понимаем. Тогда он стал по-английски задвигать: "Мэйби сам вайн?". "Гуд", – киваю в ответ. Наташка глядит на море, а самой приятно, что рядом кавалеры. Потом тот первый достал из пиджака толстый кожаный кошелек, метнулся к бару и уже несет бутылку белого вина. Суетится, движения нервные. Сказал что-то второму, тот сходил за бокалами, придвинули к нашему столику два плетёных стула, уселись.



Первого, в пиджаке, зовут Алессио, а второго Марцио. Мне, честно говоря, тот в майке, Марцио, больше понравился. Выглядит спокойнее и взрослее, хотя тоже ещё без усов. Бабы помоложе им не дают, а мы для них в самый раз. Конечно, молодые болтают глупости, но молодость прекрасна сама по себе, уж я по Роберту знаю.



Объясняют на английском: "Ви а вокинг хиа" – якобы они тут работают. Непонятно, кто возьмет школьников на работу, но ясно, что без солидной работы настоящих мужчин не бывает, так что мы с Наташей делаем вид, что верим. Я у того второго, Марцио, который в майке, стреляю сигаретки. Он берёт пачку, выдвигает в ней сигарету и протягивает мне всю пачку, а затем галантным жестом подносит зажигалку.



Ногти у Марцио аккуратно пострижены, пальцы длинные, а его облик сдержан. Он в основном молчит, и я сама рассказываю, что приехала из Балтии, и какие у нас старинные церкви, "чочс". Марцио на смеси английского с глухонемым объясняет: мол, не слышал такую страну, но здорово. Потом вчетвером чокаемся, а затем чокаемся снова. Показываю на бутылку: дескать, можем повторить, "энд ви вонт апельсинс". Первый мальчишка, в пиджаке, Алессио, послушно бежит к бару, приносит ещё одну бутыль, а потом тарелку с нарезанными апельсинными дольками. Лет через 10 будет блестящий сердцеед, знаток женских желаний. Но кто же его научит, если не две опытные барышни?



Оба паренька итальянцы, только Алессио местный, живет в посёлке недалеко от Монделло, а мой Марцио, который в майке, приехал с Севера Италии. Они говорят, что двоюродные братья, но я сомневаюсь, потому что совсем не похожи. Алессио отхлебывает из бокала по глоточку, то и дело поправляя пиджак, а Марцио пьёт редко, зато сразу по полбокала. Взгляд Алессио всё рвется под стол, к наташиным ляжкам, потому уже ясно, кого он хочет. Я стройнее Наташи, так что со вкусом у него не всё в порядке. А Марцио, похоже, с симпатиями не определился. Заговаривает больше со мной, но вяло, без огонька. Два молодых птенчика, ищущих тепла в этот вечер. Что ж, мальчики, дерзайте.



Говорим то все одновременно, то разбиваемся на два диалога, по парочкам. Алессио что-то жужжит Наташе, но она по-английски еле соображает, поэтому сидит и смиренно кивает. А Марцио – ну, который в майке – рассказывает мне, что его дядя держит табачную лавку и недоволен правительством. Налоги высокие и потому дядина мечта – всё поскорее бросить и переехать сюда, на сицилийское побережье. Марцио говорит, что ему 20 и что учится в колледже на строителя. На самом деле ему лет 18, я думаю.



Вторая бутылка пуста, над морем уже висит намагниченная мгла, притягивающая всех на свете любовников. В далёком тумане поблёскивают огоньки пароходов и яхточек. Алессио, опять поправив пиджак, предлагает идти на пляж, "ту брес си эа". Говорит, а голос подрагивает. Я припираю взглядом, в ответ его зрачки пробегают по моим грудям. Нет, всё же Алессио, который в пиджаке, получше: поживее, поумнее, поэнергичнее. Отзываю Наташу в глубины кафе: "У тебя есть средства?". Наташа со смехом мотает головой. То есть презервативов у нас нет, я ж не могу их в отпуск с мужем брать. Можно спросить в баре, но тогда это увидят мальчишки, да и бармен тоже. И как я буду выглядеть?



"У них, наверное, у самих есть", – не очень уверенно говорит Наташа. Думаю, у них и вправду есть, если вышли на охоту. Объясняю ей: мол, давай я твоего Алессио, в пиджачке, возьму себе. Наталья смотрит исподлобья, но соглашается. Прекрасная женщина и верная подруга, оказывается. Мое сердце постукивает всё громче. Теперь надо проверить мужей, вдруг они шатаются рядом. Наташа звонит Арсену, а я – Арумасу. Его голос в трубке звучит вяло, он в номере смотрит телевизор. Наташа в другом уголке что-то объясняет Арсену, а потом с порядочным видом кивает: "Ещё полчасика посидим и к тебе". Всё в порядке, мужики в отеле.



Беру в баре третью бутылку и бумажные стаканчики, запихиваю их в сумочку и дружная компания выдвигается к морю. Алессио ведет по набережной мимо темнеющего прибрежного песка и пустых белых лежаков, огороженных заборчиками. Мы с Натальей болтаем, а пареньки теперь сосредоточенные. Между фразами успеваю тронуть руку моего Алессио, а он старается её не отдергивать. Набережная заканчивается и мы выбираемся к морю по гравию. Чёрт побери, сейчас поломаю каблуки, но пути назад нет. Хватаю кавалера под руку и прошу идти помедленнее, он как истинный джентльмен поддерживает за талию, но чувствую, как неуверенны его юные пальчики.



Выходим к долгожданной воде, но Алессио обещает показать "самый прекрасный морской вид" и тащит ещё дальше, где прибрежные валуны и запах водорослей. Каблукам конец! Еле шагаю, пытаясь переставлять ноги, в голове приятный шум, сейчас всё случится. Я равнодушна, насмешлива и тупа, я съем Алессио и не оставлю косточек, а его молодое тело будет послушно оргазмировать в восторге и криках. Это будет, будет, остались минуты. Язычок сам собой скользит по пересохшим губкам, в коленках разливается приятный гул, который поднимается всё выше и уже лезет под чёрное платьице.



Действуйте, мужчины, ваш выход, покажите силу. Знакомство, вино, пустые разговоры: к чему всё это, если суть ясна с самого начала? Сколько времени мы сожгли попусту, но пришёл час истины. Неудобство лишь в том, что тут галька вместо песка. Случилось, пришло. Алессио вдруг набрасывается и пытается целовать. Я слегка вскрикиваю, но его движения неумелы и беспорядочны, его тело напряжено, как пружина. Вместо моря – бездонная яма с редкими огоньками вдали, и здесь, на диком берегу, в мире еще не создан Свет.



Послушно открываю ротик и глажу губы Алессио язычком, сердце самца бьёт как молот. Нащупав пиджак, стягиваю и стелю на гальку, Алессио беспорядочно дёргает плечами. Тяну героя на себя, он покорно ложится и в темноте беспорядочно хватается за джинсы, пытаясь расстегнуть. Затем вдруг начинает шарить по карманам. Дышит всё чаще, и не знает, что делать, а я раздвигаю ножки всё шире. Он тонет между ними, всё ещё ерзая руками по джинсам, и кажется, что-то идёт не так.



Из темноты доносятся ритмичные наташины постанывания, а мы с Алессио валяемся, ничего не начав. Он вновь пытается целовать, хватает за груди, гладит мой низ, желая лезть в трусики. Дёргается как раненый зверь в западне. Я обнимаю руками и ногами, глажу ему спину, но уже понимаю, что это полный крах, зря вино покупала. Алессио становится на четвереньки и начинает бессвязно бубнить, делая вид, что смертельно пьян. Понимаю, что ему на душе отвратительно, но если не можешь, так и начинать не надо! В темноте его силует поднимается, покачивается и отъезжает в сторону воды, а затем слышится всплеск. Ну да, мальчик настолько напился, что нырнул прямо в одежде, ибо ничего не соображает. Охотно верю.



Сюда по звукам, Наташе с Марцио хорошо, а я пытаюсь нашарить в темноте сумочку. Не потерять бы кошелёк. Нащупав вещи, снимаю туфельки и, взяв их в руки, пытаюсь шагать обратно, в сторону далёких уличных фонарей, подальше ото всей этой мерзости. Пяткам остро и больно, хотя уже всё равно. Если вдуматься, Наташа – потаскуха, потому что её похоть открыта и до наглости откровенна. Как Арсен это терпит? Я хотя бы прилично одеваюсь и не унижаю Арумаса, а эта Наташа – невоспитанное животное, готовое дать первому встречному.




26 сентября, среда




Если каждое утро одинаково, это может довести до греха. Мерный скрип деревянной кровати, через которую нехотя переваливается Арумас, проснувшись и выползая в ванную. Сначала открывает глаза, глубоко вздыхает и садится на простыни, потом разворачивается и перелазит через меня, опираясь рукой о край кровати. Отмеренное количество шагов до ванной, открыл-закрыл дверь. Точно через пять секунд прилетит звук водной струи, шлепающей по дну раковины тонким презрительным звуком. Одинаковость можно выдержать пару дней, но на пятый – хочу запустить Арумасу стаканом в голову.



Пришёл, полотенце на плече: "Как после вчерашнего? Может, кофейку?". Мило улыбаюсь: "Спасибо, не хочется". На пляж тоже не пошла, потому что и погода портится, и вообще мечтаю выбраться из этой Италии. Под окнами спорят два мужика, в бешеном темпе сыплют итальянскими фразами, словно в кинокомедии. Курортный город непринужден и беззаботен. Он весь будто из веселья и отдыха, и кажется, горя не существует. Все носят на лицах улыбку, и я тоже похожа на бодрую счастливую туристку. Женщина, которая в 50 охотится за юными птенчиками.



Если бы меня топили, схватила бы воздух полной грудью, чтобы продлить мгновения жизни. Командир Альфред, певец Бейрис, муж Арумас, чёрный Тадеуш, молоденький Роберт, русский Саша – последний вызов, который бросаю проклятому времени. Скоро меня высадят из автобуса: поймают без билета и опозорят, вытолкают под насмешливыми взглядами пассажиров. Но сегодня возьму от жизни всё, что эта глупая дама ещё способна отдать. Буду дышать полной грудью и жить в любви, даря моим мужчинам радость и оставаясь мудрее их всех. И когда об этом думаю, мне смешно, потому что с телеэкранов льются приторные фразы: "Все мы молоды душой", "чувствую себя как в 16", "любви все возрасты покорны". Но это ложь, которой защищаемся от неумолимого факта: мы стареем, и с этим ничего не поделать.



Вроде бы природа мудра, ибо дарит женщине расцвет красоты, любовные наслаждения, преклонение мужчин. Но в этой задумке есть фатальная ошибка. Показать человеку прелести земной любви, а к 50-ти годам отбирать – и нелогично, и жестоко. Даже если кто-то добрый объяснит смысл, я этого не приму, ведь осмысленно – вовсе не значит правильно. В моей старости нет ни разума, ни смысла. По задумке, мы должны родить детей, а они – своих детей, и постаревшая женщина должна утешаться улыбками внуков и внучек. Сидеть по вечерам за столом в большом доме, пить чай под лампой, строить планы домочадцев, распоряжаться. Жизнь вроде бы выплачивает женщине компенсацию за утрату красоты. Но это мошенничество, нас обвели вокруг пальца. Это – маленькое извинение за тяжёлое преступление, которое действительность совершает с каждой из нас, а мы лишь боимся признать очевидное.



"Пойдём окунёмся!": после душа Арумас бодр и элегантен, хоть сейчас в ЗАГС. Ему хоть бы хны, молодая сучка даёт ему хороший запал. Я ответила, что мучаюсь мигренью. Пусть идёт плещется, дитя неразумное. Кинул в сумку покрывало с полотенцем, напялил шорты с майкой и умчался в светлую даль. Кто придумал, что время течёт? Чья это нелепая идея? Когда тебе 50, дело не только в сексе. Хочется верного человека, способного заглянуть в твою душу до самых её глубин. Обнять тебя всю, до самого миллиметра, до каждого кончика волоса, до каждого вдоха и каждой потаённой мысли. Но чем дольше течёт моё время, тем меньше моя надежда.



Саша, вот простой и хороший человек. Ему бы добавить денег, был бы идеальный муж. Смотрю в телефон, от него вечером было СМС, от моего доброго друга. Наверное ждал ответа, но ведь мне вечером было некогда. Ну что я заладила, "бабы", "бабы"? А если он и вправду один? Сейчас сидит в своей старой квартире и думает обо мне. И вчера думал, а я таскалась по Монделло с пацанами. Внутри отвратительно и противно, будто съела живую змею. Если бы меня вели на костёр, я бы знала, за что. Лгу Саше, лгу мужу, лгу Роберту, лгу Бейрису. Есть такая профессия, лгать. Всё хочу понять, почему людей наказывают старостью. Быть может, за ложь? Вдруг честные не стареют? Думаю и сама над собой посмеиваюсь: вот же поэтесса нашлась.



Жить в этом отеле больше невыносимо, жить вообще невыносимо. Заберите меня отсюда, перепишите вчерашний день заново. У входа в отель – такси с улыбчивым итальянцем за рулем. Я деревенская женщина, мне нельзя сломаться. На мне сын, ювелирный салон, муж, и мне ещё надо нянчить будущих внуков. Я помогу всем, мы вырвемся ввысь, а как решить сашин вопрос с Альфредом, придумаю. Да, у меня работа, задание, приказ. Но даже палач может придумать, как помочь приговорённому.



Сажусь на заднее сиденье такси довольной курортницей. Кокетливо прошу отвезти "в интересное место". Водитель в дороге что-то лопочет по-итальянски. Приехали в деревушку неподалеку, тут церковь с трещиной в стене. Значит, это про неё мальчишки вчера говорили: в 17 веке было землетрясение, церковь треснула, но выстояла. Мессы пока нет, и туристы ставят свечки просто так, для порядка. Я тоже поставлю. Здесь не хуже, чем на Изумрудных озерах, здесь необъяснимый тихий покой. Эхо протяжно летит в высоте и рассыпается на мелкие звонкие отзвуки. Сладко здесь и благостно. Что же делать с моим горлом? И как убрать дурацкие судороги в груди? Стоять, держать себя в руках, не плакать. Вот же напасть нагрянула. Я сильная женщина. Но поздно, не сдержалась, предательская слеза уже покатилась. Надо её вытереть, но, кажется, салфетки я выронила вчера на пляже. Неудобно и стыдно перед людьми, и как некстати эти слёзы. И некуда спрятаться, негде укрыться, вся как на ладони. Сдаюсь, всхлип идёт за всхлипом, и через минуту реву как корова. Стою посреди церкви и рыдаю в голос всё сильнее.



Сколько плакала? Не знаю. Вдруг чувствую, священник подошёл. И трогает за плечо. Киваю, хочу извиниться, и не могу перестать реветь, лишь закрываю лицо. А он говорит: "Nothing happens in vain", то есть "зря ничего не бывает".




27 сентября, четверг



Настроение с утра боевое. Чуть открыла глаза – и с места в карьер, собирать вещи. Как домчались до аэропорта, уже не помню, очнулась в самолёте. Откинулась в кресле, блаженно закрыла глаза. Двигатели урчат: встречай меня, Родина. В полете голова пустая, будто со школьной доски вытерли сложные формулы, оставив чистоту. Когда приземлялись, уже из кресла выпрыгивала от радости.



Рулим по взлётной полосе, я телефон включила и отправила СМС моему светлому лучику, моему белоголовому гуляке Роберту: "?". Он уже знает, к чему это я. Пусть готовится к проверке, бабник. И тут же пришла СМС, но не от Роберта, а от Саши: "?". Сообщения опять совпали, вот и не верь в мистику! Ждёт меня мой русский, помнит обо мне. Тут же подумалось про Альфреда, но я эти мысли отогнала. Как-нибудь придумаю, чтобы все остались довольны.



Муж с чемоданами домой, а я сказала, что в салон. Саше тоже отписала, что сейчас еду на работу, а вечером встретимся. А Роберт, зараза жестокая, не отвечает. Я тогда позвонила, взял трубку, а голосок приправлен озорной эротической ноткой: "Приве-е-ет, красавица". Говорит, что был занят и не мог написать. А на самом деле, гадёныш, цену себе набивает. Ладно, потребовала его в общагу.



Заскочила на работу, перекинулась парой слов с директором, надела жёлтую кофточку, зелёную юбку и сиреневые ботфорты. Роберт прискакал в общагу небритый. Привёз бутылку вина, в глазах пляшут смешливые искорки. Разделся суетливо и дёрганно, набросился на меня и разрядился за пару минут, жеребёнок. Я даже сообразить ничего не успела. Потом полежали немного, посмеялись. Похоже, неделю никого не любил, его жена даёт слабину. Я любимого причесала, курточку ему щеткой почистила, потом выпили винца. И снова умчался, паразит.



Альфреду написала, что вернулась. Раз не ответил, то ничего экстренного нет. В шесть вечера на площади у цветного фонтана Саша "Трубачёв" элегантен и свеж. У него новости: ходил в "Оракул" и просился на работу, а там обещали подумать. Радуется, как мальчишка, скачет вокруг меня, и планов у него – вагон и маленькая тележка. Скоро мы с Альфредом спустим его с небес, радости и след простынет. Сашу немного жаль, но не мне тут решать. Помогу как могу, но могу не очень много.



В пиццерии взяли огромную пиццу, пивка, "Трубачёв" ещё и греческий салат заказал. Показывала фотки и восторгалась Италией. Как он прислал свою фотку, а муж обнаружил, тоже сказала. Про мужа ничего не спросил, но думает о нём, наверное. Хочешь сблизиться с мужчиной – открой ему свой интимный секрет. Это стирает грань между вами, ставя отношения на новую ступеньку. Обладание твоей тайной придаёт мужику гордости, и ему кажется, что ты ему доверяешь. "У меня менструация", – говорю Саше, и теперь он глядит на меня с участием и лёгкой благодарностью. Вот оно, взаимное доверие. Примитивные они существа.



Ночевать поехали к русскому, но это вышло само собой, будто давным-давно женаты. Будто всю жизнь ходили по вечерам гулять, а потом точно так же ехали домой, заранее зная маршруты, пройденные тысячи раз. Мужу написала, что останусь у Ляны. Ну, взял бы спросил что-нибудь. Но нет, молчит. Это и понятно, он меня наелся в Италии. Сегодня наверняка успел со своей шлюхой поваляться. Может, оно и к лучшему, пора прекращать этот глупый спектакль. Один раз в жизни решиться и больше не таскать на себе унижения и обиды. А если попробует возражать, я ему намекну про то видео.



Ехали с "Трубачёвым" в автобусе и травили анекдоты. Он менял голос, играл роли, я смеялась всю дорогу! А дома зажгла свечи, потушила свет. На потолке нервно скачут тени, похожие на горбатых уродцев. Русский говорит, мол, стыдно, что увёл меня у певца Бейриса, сделал товарищу подлость. Странные мысли. Ты или делай, или нет, но если решился, то не надо нюни разводить. Ответила, что Бейрису и без меня нескучно: у него и жена, и молодая. И ещё сказала любимому, чтобы не беспокоился, потому что с Бейрисом я всё решу сама. Тот мог на мне жениться ещё 12 лет назад, если бы хотел. Но Бейрис меня использует как предмет, вроде подушки. Приехал в Сильвин, решил дела, полежал на мне и к жене умчался. А я остаюсь и опять жду.



Села к Саше на колени и чувствую, что могу рассказать всё-всё на свете, как Деду Морозу на детском утреннике. Рассказала, какой Бейрис подлец, какой нерешительный и слабый человек. А потом стало смешно: что я в этом ничтожестве столько лет искала? Как я не видела очевидного? Просто не было рядом нормального друга. Но пришёл час расплаты, я встретила Сашу, а Бейрис меня потерял, и бархатный басок ему не поможет.



Застелила наш диван, но простыни у Саши старые, надо будет из дома свои привезти: по работе обязана о мужике заботиться. Легли, вытянул руку на мою подушку: "Иди ко мне под крылышко". Прильнула к нему как маленькая птичка к орлу. Господи, да есть ли ещё такие мужчины на свете? "Ты нереальный!". Этой фразе меня учили, но тут, кажется, говорю почти искренне.



Денег у него мало, новую машину вряд ли куплю, а старая… Не будь той машины, может, не было бы Альфреда и вербовки, и жизнь текла бы иначе. Не хочу вспоминать эту историю. Главное, что верёвочка привела к Саше, и сегодня есть лишь этот вечер, и любимый рядом, и звёзды в тёмной высоте, которых отсюда не видно, но которые (я чувствую!) смотрят на нас тепло и нежно. Зря ничего не бывает, верно сказал священник.



Любили друг друга долго и яростно. Тут уж сказала как полагается: "У меня много лет не было натурального оргазма, но с тобой почти достигла". Эта фраза повышает мужскую значимость, а ради значимости мужики и живут на свете.


28 сентября, пятница



Утром бежим на остановку, чтобы успеть на автобус, а продавщица в киоске смотрит с любопытством: вот, мол, старуха нашла молодого. А сама старше меня! Бегу счастливая, ноги сами несут. Потом Саша вышел, а я ещё пару остановок проехала. Примчалась в салон, хочется жить! Сын прислал СМС, предлагает сегодня поужинать. Мой милый, поужинаем обязательно.



Работе сын отдаётся страстно и без остатка. Думаете, учитель работает в школе? Теперь знаю, что у настоящего учителя главная работа – дома. Никас каждый день готовится к занятиям, придумывает для своих второклашек игры. И тут нужен талант! К примеру, учили они правила дорожного движения. Никас купил огромный арбуз, поднялся на крышу школы и оттуда его сбросил. Потом и говорит ребятам: "Видите что стало с арбузом? То же будет с вашей головой, если её переедет машина". Талантливый у меня сын.



Помню, в 12 лет сказал, чтобы я не указывала, потому что всё будет решать сам. Очень злился, когда спрашивала о делах. И много ел. Жили мы бедно, в театре платили гроши, так что я почти всю еду отдавала ему. Приготовлю гречку, сын её слопает, а я сижу голодная. Но об этом не рассказывала Никасу до сих пор: не хочу, чтобы чувствовал виноватым. Когда мужчины давали деньги, было проще, но долго рядом никого не держала. Зато Никас был постоянен: в 14 лет заявил, что хочет быть учителем. Сказал как отрезал, и сделал как сказал. Крутой, как его отец, и даром, что его не видел.



В пединститут поступил без блата, учился на "отлично". Но после института ему пришлось тяжко: в Сильвине мест не было, искал работу по деревням. Поскитался, нашел местечко, но когда человек талантлив, провинция для него – тюрьма. Я видела тоску в его серых глазах. И тут мне встретился Альфред, не бывает в жизни совпадений. Я их с Никасом познакомила, но что Альфред из военной контрразведки, Никас не знал. Мы иногда встречались в кафе, ели-пили, Альфред спрашивал у сына всякую чепуху. Потом все вместе мотались на шашлыки под Вяженапас, потом они вдвоём ездили на рыбалку. А позже, на квартире, Альфред расспрашивал меня дотошно, словно сварливая бабка своего доктора.



Помню, они начали перезваниваться: "Ты уже? А когда?". Но в чём там суть, не знаю, хотя любопытно. В итоге Альфред предложил Никасу посотрудничать, но для сына это не было новостью! Он умный человек и давно всё понял, а в умении понимать он почти мистик. Случилось это в октябре, в парке, где ларьки смотрели витринами, задраенными железом. Мы сидели за пыльным столиком среди стареющих деревьев. Земля остывала, кругом не было ни души, только жёлтая листва и глубокая синева неба. И Альфред говорит, мол, нормальный ты парень, нам такие нужны, и мама у тебя прекрасная. А Никас так деловито отвечает: "Понимаю". Обещал подумать. Потом Альфред устроил его учителем в самую престижную школу Сильвина, и за это буду благодарна командиру всю жизнь. Впрочем, тут нет долгов, лишь простая человеческая признательность.



Про мою работу сын знает, как и я про него с Альфредом. Но мы эти темы не трогаем, ведь и так всё ясно. Вместе с Никасом мы работали лишь однажды, когда Альфред сказал сделать эротические фото, чтобы слать их мужчинам. Это, оказывается, дополнительный способ держать объект возле себя. Сын тогда пришел ко мне в салон, мы заперли двери и Никас руководил: "Присядь у стеночки, коленку в сторону, подол повыше, ещё выше". Потом мы как следует поржали. А потом Никас поставил меня коленками на диван, задрал мне платье и фоткал сзади.



Сегодня вечером позвонил извинился: занят, ужина не получится. Ночевать поехала домой. Саша вздохнул, но отпустил молча. Вижу, ему это не очень нравится. А дома муж стал нежным, как весенняя фиалка: бегает на цыпочках, даже салат сам приготовил. Рассказала, что не вышло ужина с Никасом, но Арумас вдруг загорелся: "Завтра сделаем семейный ужин. Пусть Никас приезжает, я всё куплю на рынке". Что с ним стало? Не пойму.




29 сентября, суббота



Проснулась, муж на рынке. Напарила котлет. Сделала побольше, чтобы ещё Саше отвезти. Салон добросовестно прогуливаю: директор уехал, а срочных дел нет. Муж вернулся, но с продуктами притащил букет роз! Поцеловал в щечку: "Ты же знаешь, что люблю тебя". Лет 10 не слышала этих слов от балтийца! Если с женщиной воевать, она способна уничтожить армию врагов, растерзать всё живое и не оставить камня на камне. Но букет способен её покорить и сломить, интересные мы создания. Поцеловала Арумаса тоже.



С русским договорились в три на площади Свободы. Мужу сказала, что еду на работу. Потом в автобусе прикидываю: обещала Саше подарить велосипед, но это дорого, евро 300. А дарить что-то надо, без подарков работу не наладишь. Вспомнила: в апреле Альфред отдал мне свои старые вещи. Я тогда их в пакет свалила, на работе в шкаф бросила. Надо бы Саше их померить.



Ходили с "Трубачёвым" в столовую, там остался советский зал, и меню почти из тех времен. Вокруг стояли пустые столы, и вышел откровенный разговор. Предыдущей ночью я всё думала, как быть. Отказаться от Саши – это провалить задание, предать своих. Нет уж, пойду до конца, но пусть он сам от меня откажется! Тогда и моя совесть чиста, и его жизнь не сломана. Но как ему намекнуть, чтобы меня бросал? Я ему сказала так: мол, давай пока не спешить с планами. Будем иногда видеться, но про что-то серёзное думать рано.



Предложила, а Саша машет руками: "Бросай мужа и уходи ко мне!". Странный мужчина: ну не бывает так, неправильно это. Но он и сам неправильный, глупая его башка. Заскочили ко мне в салон, проверила электронную почту. Интернета в моём мобильнике нет, чтобы не взломали из-за границы. Интернет в мобильнике разведчицам не положен, а с ноутбуком проще, там всё можно.



В салоне русский померил вещи Альфреда, взял его спортивные трусы. Но больше всего понравилась красная курточка. Только рукава короткие, Альфред-то парень невысокий. Я курточку прихватила с собой, дома пришью рукава от старого свитера, у нас в деревне так делали. Он хочет жить со мной, дурачок. Жаль. Но тогда нужно, чтобы "Трубачёв" ревновал, как сказал командир. Схема-то обычная: ударит меня, вызову полицию, тут мы с Альфредом его зацепим. Фу, мерзость какая.



Спросила Сашу, бил ли когда-нибудь женщин. Уставился ошарашенно и говорит, что в жизни пальцем не тронул. "Бить человека – тоже способ близости, но это уже зависимость, – объясняет с умным видом, будто профессор. – Ударил, и ты уже в её власти. А мне это не нужно". Почему так говорит? Догадывается о наших планах? Нет, это невозможно. Вдруг спрашивает: "А тебя мужчины били?". Есть в русском что-то сильное и небрежное. Застал врасплох, пустил энергетический луч, не могу сопротивляться. Во мне весёленькая егоза шевельнулась, внутри кнопочка щелкнула, я снова в параллельное измерение попала и, кажется, вижу сквозь стену: "Да, один мужчина ударил". Саша понимающе кивнул. Из салона выходили, муж позвонил, зовёт на ужин. Я Саше так и объяснила: у нас семейная вечеринка, должна ехать.



Сижу в троллейбусе, на остановке пьяные ханыги, а у меня словно похмелье проходит. Нельзя увязнуть любви, ведь как же тогда остальные объекты? Как с ними работать? Да и невозможно строить семью, зная, что всё равно расстанемся. Потом "Трубачёву" лишь больнее будет, а разве он такое заслужил? И ладно, было бы у него шикарное гнёздышко, но там выцветшие обои и старая плитка. Нет, работа есть работа, а мужчин и без него хватает. Отправила СМС:

"Саш, не надо нам сейчас решать эти вопросы, давай порадуемся тому, что встретили друг друга, будем просто праздновать жизнь, договорились? Обнимаю, целую твои глаза, до завтра! Твоя Дар.".

"Нет, Дарьяна, всё решим и будем вместе, не бойся". Эх.

Сын пришёл, муж приготовил курочку в духовке, подал с апельсинными дольками. Запивали белым французским вином и заедали шоколадным тортом с мускатными орехами. Душевно посидели, я третью бутылку почти всю выпила сама. Никас по-доброму посмеялся, а когда уходил, они с Арумасом обнялись.


30 сентября, воскресенье



То, что выпало мне, испытали единицы из миллионов. Разведчики – избранные, видящие изнанку реальности. Глупые условности, слащавые эмоции, витиеватые рассуждения – очки, сквозь которые люди видят мир. Но разведчики снимают все преграды, окидывая происходящее незамутнённым и спокойным взглядом. Мусор и шлак, облепившие действительность, они хладнокровно сдувают, оставляя лишь голую суть. Эта суть – бесхитростный и грубый каркас жизни, недоступный пониманию простого смертного.



Никто не угрожал, не заставлял и не приказывал, я всё сделала сама. Когда случилась автомобильная история, Альфред как старый знакомый помог, вытащил из беды. А потом попросил помочь в ответ, разве я могла отказать? К тому же просьба была нехитрой: встретиться с мужчиной, выпить кофе и кое-что узнать. Альфред сказал, что ему это очень нужно, а попросить некого.



В ту пору командир ещё был женат на моей подруге Ляне. Мы втроём отлично выпивали, и прекрасно знали, чем Альфред занимается. Он был единственным, кто мог меня спасти. И он это сделал. А потом я сделала для него, в знак признательности и дружбы. Всё справедливо, всё честно.



Он меня направил к русскому пареньку из Старой Нильвы, который чинил машины. К пареньку в мастерскую ездил на своей "Тойоте" весёлый белорус, который просиживал свои годы в сильвинских барах. Это и было интересно Альфреду. Сказал взять телефон русского паренька на сайте объявлений: дескать, мне надо подлатать машину и подготовить к продаже. Продать машину я и впрямь была не против! Командир всегда и всё делает ювелирно, так что мы ювелиры – оба.



С русским из Старой Нильвы вышло со второй встречи: я его задавила взглядом и у того не было выхода кроме любви. Только любовным ложем, увы, была не роскошная розовая кровать, а засаленный диван, стоявший на втором этаже автомастерской. "Выпить кофе" в Балтии значит ох как много, но в этой фразе спрятана свобода: ты вольна отказаться, ведь кофейный сорт может прийтись не по душе. Могла отказаться и я, но если перед тобой симпатичный женатый механик, почему бы его не полюбить? О том, что у мужа есть молодая сучка, я уже знала, и моя совесть была чиста: око за око, секс за секс.



Про знакомого белоруса паренёк болтал сам: мол, живут же люди в таком огромном Минске. Говорил, что хочет туда перебраться, и белорус ему поможет. И что белорус любит тёмное пиво и отлично говорит по-английски. Впрочем, то, что бывает заманчивым, со временем отдаёт горечью повторений. Ложиться на диван с каждым разом было тяжелее. Русские не держат порядка, азиатские души. Досчатый пол на втором этаже был засыпан стружками, в углу как дыра чернело масляное пятно, под диваном валялись гаечные ключи в целлофане, а стекло в окне было мутным от пыли. От шерстяного покрывала пованивало сыростью, а на столе, застеленном газетами, постоянно стояли пивные бутылки, всегда пустые. В этих бутылках наше отражение расплывалось и превращалось в неузнаваемую страшную биомассу.



После каждой любви я лежала на диване, глядя в потемневший деревянный потолок, и спрашивала себя: что здесь делаю я, жена балтийского офицера, уважаемый человек? Автомастер был мужчинка крепкий, но внутри пустой как его бутылки, да и денег давал не ахти. Зато Альфред меня нахваливал: "Тебе не надо объяснять, ты всё знаешь сама. Ты достала важную информацию, начальство сказало пожать тебе руку".



С его слов получалось, что механик дружит с белорусом, но белорус этот непростой: раньше руководил фирмой, которая строила для военных. Альфред говорил, что этот человек знаком с высшими военными чинами Беларуси. И что в Балтии он неспроста, потому я теперь важнейший человек для контрразведки. "Ты патриот, цвет Балтии, верю тебе как себе", – помню его фразу.



Когда русский паренёк довёл до ума машину, Альфред сказал предложить её белорусу. Дескать, продаю за треть цены, но знакомый покупатель всегда лучше. Так русский познакомил меня с тем белорусом, Бориславом из Минска. Борислав любил отпускать шутки, смеялся искренне и громко, неуклюже запрокидывая голову. Говорил о барах и о роке, о балтийской погоде и наших казино, и ещё о парусниках на взморье. Но ни слова о военных. Он казался гулякой и балагуром, который ищет удовольствий и бредёт по жизненной дороге безо всякой цели. И эта беззаботность решительно не вязалась с обликом бывшего начальника.



Потом Альфред сказал, что мою работу нужно оформить официально. Объяснил: мои проблемы с автоисторией решают "большие люди". И чтобы решить, не доводя до суда, эти люди должны знать, что я своя. А потому нужно подписать бумажку: "Это формальность, а бумажку потом можно сжечь". Конечно, я подписала, я верю Альфреду. Он приехал в парк на своем стареньком "Форде", достал из чёрной папки листок и ручку, продиктовал. Ничего сложного.



Потом Альфред познакомил меня с Евой и сказал, что она всему научит. Я ожидала увидеть бестию с дьявольским взглядом и кобурой на поясе. Но Ева оказалась приветливой и свойской. Она была полячкой по отцу, но яростной патриоткой, хотя бы на словах. Встречались в парках и скверах, которые она называла сама, садились на дальнюю лавочку и мило беседовали. Со стороны мы были как две подружки-сплетницы, и постепенно это становилось правдой.



Лицо Евы было слеплено грубо – явно не дворянские черты, а в глазах было нечто настойчивое и сильное. Её простая безыскусная красота безудержно тянула к себе. Мы с Евой были похожи, ведь она тоже любила джинсы и просторные свитера, а её юмор порой был пошловатым. Ева старше меня на 8 лет и немного полнее, так что я покрасивее. Мужа и детей нет, живёт одна. Тут её не понимаю, но в таких вопросах каждый решает сам.



На заре 90-х Ева работала в Польше, в варшавской гостинице, куда селили иностранных туристов. По легенде, она была в криминальной группировке, которой руководил грузинский авторитет. Чем занималась на самом деле, Ева не сказала, да я и не спрашивала. Она приманивала нужных посетителей в баре на первом этаже, танцевала, пила и поднималась с ними в номера. Когда настало время бежать из банды, ей помог человек из балтийского посольства. Так что Ева в своё время много чего повидала.



Небо женственно, ведь узор облаков никогда не похож на тот, что был минуту назад. Облака всегда в движении и каждую секунду рождают неповторимую картину. Такова и женская душа, всегда новая, всегда свежая. Зато мужчина – всего лишь заводная игрушка с потенцией. Накрутишь пружинку, отпустишь и нажимаешь кнопки. Эту нажмешь – будет гордиться, эту – поведёт в ресторан, а эту – займётся любовью. И мужская предсказуемость неплоха, потому что удобна.



Ева рассказывала, как заставляла ревновать. Как вычисляла извращенцев и снимала на видео. Как выуживала информацию и доводила до отчаяния. Почему в мобильнике не нужен интернет, какие фразы говорят зарубежные агенты и какие огурцы выращивает её мама – это я тоже знала от Евы. А ещё – какими фразами внушить мужчине значимость, какими его унизить и чем удержать кроме секса. Мы обнажали жизнь как качан капусты, и за каждым листом открывался другой, неизвестный, приводя меня в восторг. Мы были аквалангистами, что с фонарями в руках обшаривают айсберг, выхватывая лучами его подводную громаду, невидную досужим зевакам на берегу. Мне открывалось Тайное. Шагая по городу я ощущала, как пятки отрываются от земли, и я становлюсь новым существом, которому доверено великое знание. Я была счастлива.



Ева советовала сразу пробовать на практике, и первым подопытным был мой белорус. Что-то из методов и впрямь работало, и отныне я была знакотом человеческих душ, а Борислав не подозревал. Мы занимались любовью в гостинице лишь раз. Но теперь, когда я была посвящённой, это было захватывающе. Впрочем, о белорусских военных он молчал как рыба, да и покупать машину не спешил. Быть может, она была предлогом для лёгкой интрижки, но это неважно. Ведь на прохожих мужчин я теперь смотрела как бывалый патологоанатом, знающий смысл фразы "заглянуть в сердце".



Потом Альфред сказал, что пришло время вывести белоруса на чистую воду. И посетовал, что у меня нет дочки. Его план поражал простотой и казался увлекательным: в Старом городе есть шикарная квартира, и надо пригласить Борислава туда. Мне выдадут 12-летнюю девочку, которую представлю племянницей. Потом вдруг отлучусь из квартиры, оставив их вдвоём. "Дальше не твоя забота", – говорил Альфред буднично и доброжелательно. Я силилась понять, что же должно произойти, когда отлучусь. Но что-то подсказывало не спрашивать лишнего.



Я твердила себе, что происходящее забавно, я криво улыбалась в ответ на слова Альфреда. Я гнала от себя тяжёлые мысли, но внутри поднималось неуютное чувство, затем сменившееся щемящей тревогой. Постепенно я поняла замысел: Борислав останется в квартире с девочкой и его выставят педофилом, а раз это тяжкое преступление, он окажется в руках Альфреда. Но белорус был обычным холостым разгильдяем, прожигающим жизнь по дешевым балтийским ценам. Педофил из него был никакой, я же чувствовала. Стало и страшно, и брезгливо, и я подумала, что и сама – мама. Зато Альфред был непреклонен: "Мы работаем с насильниками, убийцами, шпионами, и поступать с ними надо справедливо". Только в чём была справедливость сейчас?



Потом Ева провела мне "детский" курс. Договорились, что увижусь с Бориславом в баре и позову на квартиру, продолжить праздник. Там приглашу в детскую комнату, чтобы он посмотрел на девчачьи вещи. Это даст ему настрой и расположит к моей "племяннице". Потом расскажу, что у неё уже есть мальчик, с которым платоническая любовь. Это должно вызвать лёгкую ревность и показать, что "племянница" уже в теме. Потом скажу фразу "у моей племянницы была первая менструация", чтобы внезапной откровенностью слегка разбудить его фантазию. Затем сама девочка вроде бы вернётся домой, "с репетиции в школе". Она накрасится, сядет на ноутбуке решать тесты по английскому, а я попрошу Борислава помочь и сесть рядом с ней. Затем уйду в круглосуточный магазин и скажу, что вернусь минут через 40.



Вечером я заперлась в ванной и долго плакала. Хотелось забыться и пропасть, чтобы не пришлось верить, что страшный план с девочкой я обсуждала наяву. Но реальность была неумолима, и меня окутывало тяжёлое отчаяние. Я говорила себе, что служу Балтии, а Альфред – многолетний друг, и если что-то делает, то есть причины. Я душила сомнения и страх, заставляя губы презрительно ухмыльнуться. Но фальш ухмылки прорывалась в сознание, будто текла вонючая жижа из красивого кувшина.



При разговоре Ева обронила странную фразу: "Мужа на квартире не упоминай, перед людьми неудобно". Я ломала голову над этими загадочными словами. Перед какими людьми могло быть неудобно? Перед белорусом? Но про мужа он и так знал. Загадка истязала мой ум днём и ночью, не давая покоя и отдаваясь во мне неприятным зудящим чувством. В какой-то миг решение легло передо мной, словно лист с огромными буквами: на квартире они будут снимать скрытое видео. Ева не хотела, чтобы на видео было ясно, что я замужем за офицером. Другого быть не могло. Но если так, то зачем эта съёмка?



На следующий день Альфред попросил приехать в парк – туда, где раньше предлагал сотрудничать моему Никасу. Ева сидела на переднем сиденье, Альфред за рулем, дал знак сесть назад. На заднем сиденье была девчушка в короткой розовой майке, узких джинсовых шортиках и старых сандалиях. Я протянула ей руку. Пыталась улыбаться, изображая добрую тётю, но это было тяжело. Казалось, спину сдавил тяжёлый груз, заставляя позвонки хрустеть и лишая вздоха, и этот груз непременно меня погубит, но его невозможно скинуть, как в горячечном кошмаре.



Девочку звали Эльвирой, у нее была тёмно-коричневая прическа каре (впрочем, не очень ровная), махонькие хрупкие плечики и тоненькие ручки-травинки. На безымянном пальчике блестело детское кольцо с искусственным розовым камушком. Кожа Эльвиры была в капиллярах, проступавших на свету жутковатыми серыми узорами. Но меня поразило её лицо, лицо старого грустного человека. Точно ли ей было 12?



Вышину красили дерзкой зеленью стволы деревьев, вдали по аллеям шагали мамы с колясками, мимо них проносились на самокатах беспечные школяры. Кругом была свобода и лёгкость, но что-то разделяло меня с ними. И я ощутила то, что чувствует висельник, когда палач должен выбить из-под него последнюю опору. Жизнь меряется мгновениями, и в каждое из них ты не веришь, будто всё окончено, и каждое приносит надежду, что неумолимость логики сменится чудом. И даже когда ты повис в петле, твоё естество верит в жизнь.



Я спросила Эльвиру, в какой школе учится, но Ева ответила вместе неё: "Это неважно". Пробовала спросить про маму, но ответ Евы был таким же. Мы с Эльвирой познакомились, но говорили больше я и Ева, а девочка изредка поддакивала с равнодушным видом. Потом Альфред дал мне ключи от квартиры и сказал запомнить адрес. Подкинул до остановки и я тряслась в троллейбусе, не в силах дождаться, когда добегу до дома. А после долго кричала в диванную подушку…



… Я не предатель, я смелый и сильный человек. Но первый раз, наверное, у всех бывает трудным. Время шло, в баре гремела музыка, мы с белорусом брали и брали тёмное пиво, и я всё пыталась рассказывать забавные истории про подруг. Старалась, чтобы он пил побольше, до беспамятства. Мечтала, чтобы упал прямо тут и спал до утра, и тогда мы никуда не пойдём.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/daryana-kalnauskene/dnevnik-razvedchicy-65530558/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.