Главная страница | Научная фантастика | Троица

Троица
Андрей Умин


К 22 веку от Р. Х. человек из созданного эволюцией существа превратился в создателя. Мы распоряжаемся планетой как захотим, становимся богами, создающими жизнь. Или нет? Или мы лишь очередное переходное звено великого естественного отбора, который не остановится ни перед чем и уничтожит человека его же руками?Скромной дочери влиятельного политика, оказавшейся в самом центре борьбы новых технологий с человеком, предстоит ответить на эти вопросы и узнать, по какую сторону добра и зла находимся мы.





Троица



Андрей Умин



© Андрей Умин, 2022



ISBN 978-5-0053-0925-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Глава 1


Девушка открыла глаза. Вечерний город отражался в окне машины размытыми кляксами неоновых вывесок из разлитых по улицам луж. На большой скорости фантастическая действительность ярких фасадов и витрин сливалась в мираж далекой природы, уже давно вытесненной из мегаполиса, но из упрямства продолжавшей поливать его ливнями с далекого неба, которое еще было подвластно стихии. Блестящие лужи очень криво и неумело отражали вывески многочисленных торговых центров, разбавляя идеальный неоновый мир своими нечеткими формами, какие не одобрил бы ни один маркетолог, вносили природную самобытность в идеально отлаженный городской порядок. Это бессильное проявление хаоса мироздания закончилось, как только тучи покинули небо над уставшей после рабочего дня сонной Москвой. Ветер улегся, и тишину вымерших улиц нарушало только шипение автомобильных покрышек на мокром асфальте. Шум резины заглушал все остальные звуки, создавая обволакивающую пелену покоя и колыбельного уюта, за которой можно было остаться наедине со своими мыслями посреди пустых, бесконечно-промокших улиц. Тет-а-тет со всем миром, и никто не побеспокоит, пока шумят колеса по сырому асфальту.

Мария любила такие моменты, напоминавшие ей о детстве – периоде свободы и безмятежности, когда можно было забыть о делах и отдаться заботливому ритму стихии, вносящей непредсказуемость в наш, человеческий, мир, погрязший в правилах и порядке. Скучный, как всегда, ей казалось. Прогнозируемый и неживой, угнетающий. Она хотела вновь впасть в депрессию, чтобы загруженный делами отец опять обратил на нее внимание и разрешил выехать на природу, в оставшийся посреди далекой тайги заповедник. Утром она уже почти решилась позвонить и отвлечь его от важных переговоров, но, к счастью, пошел этот долгожданный весенний дождь, хотя бы на время смывший хандру с души девушки. Маленькое чудо, за которое приходилось хвататься как за спасательный круг, чтобы не опуститься на дно собственной меланхолии. Совсем не такой представлялась ей жизнь с отцом в мегаполисе.

Она открыла окно машины и прохладный весенний без пыли и смога воздух ударил ей прямо в лицо, оголяя нервы и принося с собой дикое исступление. Молодое тело захлестнула долгожданная эйфория, освободившая разум от оставшихся мыслей, и понесла девушку куда-то вверх или вниз, в невесомость без конкретных ориентиров. Мурашки бежали по телу, подгоняемые непрерывными волнами дрожи, снимали накопившийся стресс. Когда шок полетов наяву прошел, она увидела в открытом окне большую луну, лишь немного закрытую тенью. Единственный символ природы, наблюдаемый из ночного города, смотрел на нее и манил абсолютным хаосом мироздания, дарящим всему живому свои прекрасные циклы, из которых рождался новый человеческий порядок, разросшийся опухолью искусственной красоты и уничтожавшей теперь все живое вокруг.

Пахло азотом, свежестью и рождением одинокой жизни, наверняка таящейся где-то неподалеку. Мария вспомнила об одном человеке и приглушила свет ламп круговым движением пальца по выпуклому диммеру на краю удобного мягкого подлокотника, закрыла тонированное окно и растворилась в тени вытянутого в бесконечность салона. Притворяясь засыпающей после глотка ночной свежести, девушка незаметно для водителя сунула руку в свою коричневую сумку-сэтчел, лежавшую рядом с ней на заднем диване автомобиля. Сумка скользнула по синтетической замше пустого сидения во мрак пустоты, но вовремя остановилась, не упав с грохотом на велюровый пол. Тонкие пальцы Марии нащупали маленький телефон в огромной массе вещей, таскаемых всюду с собой как ненужный багаж, который жалко оставить дома, на случай если придется все бросить и бежать из этого скучного искусственно-роскошного мира. Избегая лишних движений рукой, почти на ощупь она выбрала контакт нужного человека и написала короткое сообщение, ушедшее по зашифрованным каналам всемогущей сети. Наконец она сделала хорошее дело, весь день томясь в ожидании этого дорогого для нее момента. Лицо девушки потеплело, налившись здоровым румянцем, губы сжались в сладостном предвкушении, где-то в глубине души цвела запредельная радость, граничащая с паникой и тоской. Она открыла черную стеклянную перегородку внутри салона, озарив себя уличным светом, льющимся через лобовое стекло, и максимально сдержанно заговорила с водителем, который в основном выполнял функции охранника и сопровождающего, потому что машина более чем уверенно двигалась на автопилоте.

– Проедь через район Сокол, – сказала она, и немного помявшись, добавила: – Пожалуйста.

– Вы можете приказывать мне все, что хотите, – ответил холодный голос с переднего сидения. – Не нужно просить.

– Это вежливость, Лёш.

– Вам она вовсе не обязательна, – сказал водитель-охранник, глядя в зеркало заднего вида, в котором, помимо горящего всеми красками радуги ночного города, отражалось лицо укрытой от всех его опасностей девушки.

– Тебе-то, конечно, виднее, что мне обязательно, а что нет, – буркнула Маша.

– Простите, я не это имел ввиду.

– Не извиняйся, Лёш. Ты и так хорошо справляешься.

Девушка слегка улыбнулась, для приличия, как подобает. Наклонила голову ближе к окну и подперла ее нежной ладонью. Медленно водила свободной рукой по сумке, будто рисовала пальцем невидимые узоры, сжимала блестящие красные губы. Все мысли отражались на ее румяном лице, казалось, обезоруживали и раздевали, пульсируя под кожей, предательски обнажались через изгибы тонких бровей, ямки щек и движения уголков рта. Алексей, как и все окружающие ее создания, не гнушался этим пользоваться, читая девушку как открытую книгу.

– Вы же знаете, что отцу не понравится эта затея? – спросил он.

– А ты ему не говори. Справишься?

Мария увидела ответное сообщение в шторке своего телефона и расплылась в сияющей улыбке. Поняв это, она сразу же изменила предательское выражение лица, но водителю, как всегда наблюдательному, даже этого небольшого времени было достаточно.

– Я ничего ему не расскажу, если ситуация не зайдет слишком далеко, а иначе… вы сами все понимаете, – ответил он, на всякий случай держа руки над панелью управления автопилотом, пока шел извилистый участок дороги.

– Умница, – выдавила девушка напряженно. – Буду обязана тебе по гроб жизни.

– Меня пугает, что рано или поздно это случится, – ответил он серьезно, плавно ведя автомобиль по дороге.

– Брось ты это. Раньше люди умирали гораздо чаще.

Мария закрыла черное пассажирское стекло и расслабилась. Она чувствовала особенную неловкость в компании собственного охранника с таким пронзительно-мертвым взглядом и неуправляемым страхом за жизнь и здоровье своей подопечной, будто это было смыслом всей его жизни.

Девушка поправила маленькие белые часы на запястье, они показали полночь, затем вновь склонилась к окну, считая оставшиеся до станции Сокол кварталы Москвы. Бесконечные линии яркого света пересекали себе подобные и рисовали феерические узоры в отражении автомобильных окон. Одинаковые улицы проносились назад, как в ускоренной перемотке, их красочные огни то сгущались сине-зелено-желтым коктейлем желаний из разукрашенных небоскребов, которым недоставало лишь трубочки и лайма на крышах, настолько они были сочными и аппетитными, то прерывались серой пустотой переулков между домами, а затем вновь устремлялись вверх эйфорией чувственных образов наслаждения. Зрительный кайф, неоновый рай, город светился как один большой бар. «Мохито» – банк, торговый центр – «Голубые Гавайи», «Космополитен» – бутики. Слишком идеально, чтобы быть красивым, слишком чудесно, чтобы вызывать восхищение. Реклама новейших автомобилей и самолетов, вылетающих прямо с экранов в горящее небо города, часов, одежды и сочных фруктов разбавлялась политическими баннерами, светящимися между высоких домов. «Селина в премьеры 2149!» – гласили одни. «За гуманистическим законом Старковского будущее!» – отвечали другие.

Мария закрыла глаза, чтобы видеть меньше цветов, внутри себя ей было гораздо комфортнее. Усталость накатывала вместе со сном уже несколько долгих часов, заполненных однотипными встречами с подругами детства, утомительными лекциями на кафедре права, ободряющим фитнесом с личным инструктором и вновь и вновь изнуряющими поездками через весь город на этом парящем по дороге автомобиле, который только и пытается расслабить еще сильнее, ублажить максимальным комфортом, усыпить бдительность и дождаться, пока хозяин перестанет грузиться, о чем-либо думать и в целом существовать. Он для этого и сделан – лишить человека всякого смысла и растворить в море себе подобных машин.

Девушка остро нуждалась хотя бы в одной живой душе посреди огромного мегаполиса. Хотела поскорее увидеть большие искренние глаза напротив своих, открыть потайной канал вечности и слиться древнейшими чувствами с их владельцем. Почувствовать божественное касание его внутренней энергии бытия, не ограниченной пустотой мертвой химии искусственного мира воспроизводства.

Мария утопала в мягком сидении из алькантары в предвкушении скорой встречи. Суррогат натуральной замши из вареной пластмассы очаровывал своим бесшовным покроем, чью нежную поверхность хотелось трогать рукой всю дорогу. Это пугало и отвращало, во рту появился приторный вкус и не на что было отвлечься. Хотя все кругом и стремилось приковать к себе чье-то внимание.

Пробки уже рассосались и в начале первого ночи город был относительно пуст. Не считая круглосуточных магазинов, кинотеатров и банков, которые боролись друг с другом за возможность привлечь еще одного потребителя. Они громоздились по левую сторону от Ленинградского проспекта, выталкивая своей агрессивно-яркой рекламой остальных конкурентов. Как древние чудища из манги в период брачных игр, они привлекали внимание девушки своими уходящими в небеса титаническими телами в красочном оперении. Но Мария смотрела в другую сторону, через дорогу от них, где на окраине относительно бедных кварталов ютился маленький китайский ресторан мистера Ву. В самом конце улицы, уходящей дугой от основного проспекта, спрятанный за вечнозеленым искусственным деревом авокадо.

– Останови, не доезжая, – сказала она, опустив стекло между собой и водителем. – Дойду пешком.

Но черный лимузин Аурус доехал прямо до центрального входа в заведение, где вокруг небольшого лестничного крыльца, ведущего во внутренний зал, располагалась летняя веранда со столиками, крытая фигурной деревянной крышей в стиле пагоды. С ее пологих скатов стекали остатки дневного дождя, придавая конструкции еще более экзотический вид и насыщая воздух запахом влажного леса.

– Я же просила, – сказала она водителю.

– Так будет проще за тобой присматривать, – ответил он ей ледяным, бездушным, казалось, тоном.

Увидев такую машину, на крыльцо сразу выбежал юный помощник хозяина заведения с раскрытым зачем-то зонтом и застыл возле пассажирской двери, боясь до нее дотронуться. Его рука нерешительно дергалась, он пытался выбрать соответствующую ситуации модель поведения – открыть дверь для высокого гостя или же не беспокоить его понапрасну. Когда паренек уже почти потерял сознание от безысходности, Мария сама вышла из автомобиля и, не обращая внимания на неуклюже поднятый зонт, нырнула под скат крыши-пагоды, с которого и впрямь неприятно брызгало давно прошедшим дождем. Она вдохнула очередную порцию свежего воздуха, очищенного майской грозой, и оглядела улицу с привычной ей высоты пешехода. Черные лужи поглощали свет серого неба, превращая его в пустоту, избавляли уставшие глаза от вездесущих бликов рекламы, очищали воздух от смога. Держали весь город в плену своего скоротечного существования, пока не сольются окончательно в сточные воды или не высохнут под зноем утренних пробок.

– Привет, Мишань, – равнодушно сказала Мария парню с зонтом, привычно изменив его азиатское имя. – Я тут по делу, извини за такой официальный визит… в Москве закончились дешевые такси.

– Очень рад вашему визиту, – ответил юный Ли Шань, поправляя свой серый френч, подобранный не по размеру. – Выбирайте любой столик. Я принесу меню.

– Не надо. Я ж говорю, по делу. И вообще забудь, что я здесь была.

Девушка с трудом договорила фразу, увидев в отдалении человека, с которым назначила встречу. Руки нежно прижали сумочку к животу, стало намного теплее. Она вспомнила, что не застегнула свой сапфирово-синий плащ, но даже не подумала это сделать под резкими порывами ночного майского ветра, так было меньше шансов согреться и опять неожиданно покраснеть. На шумной мокрой улице ей уже не приходилось скрывать от водителя Алексея свое учащенное сердцебиение, которое могло показаться ему проявлением безответственной инфантильной любви. На самом деле Мария чувствовала лишь страх. На веранде летнего ресторана, за самым последним столиком, возле кедрового резного столба, сидел парень и махал ей рукой. Девушка устремилась к нему под рядами красных китайских фонариков, развешанных под деревянной крышей. Ветер качал их, играя светом искусственных свечей под невесомым бумажным каркасом с отпечатанными иероглифами удачи и счастья. Мария прошла мимо торчащих на каждом столе частоколов китайских палочек. Она вдыхала запах улицы и ощущала уют теплого дома от сотен свечей, витающих под потолком. На ее лице играли красные блики фонариков, маскируя пожар подлых щек, она щурилась от смущения. Некоторые воздушные светильники, ударяясь о голову и отталкиваясь от нее, уплывали немного в сторону. От свисающей с них золотой бахромы было щекотно ушам.

Мария бросила сумку на стол и села напротив парня. Зона красных фонариков теперь была далеко наверху, но румянец на ее лице, конечно, остался.

Молодой человек походил на ровесника девушки, примерно двадцати пяти лет, с короткими черными волосами, но достаточно встрепанными, как в старину. Поверх его белоснежной футболки была надета зеленоватая болоньевая куртка не по сезону, расстегнутая до низа, рукава собрались в плотные складки на плечах и лежащих на столе локтях. Он был довольно спортивным, будто раз в неделю ходил в бассейн или спортзал, но не столь атлетичным, как ходящие туда постоянно. Что-то среднее между статуей олимпийца и ее чахлым скульптором. Его подчеркнутое широкими линиями скул, бровей и подбородка лицо отвердело от накопившейся за день усталости.

– Еле успел, – сказал он.

– Прости, Саш, я бы не выдержала до завтра, – ответила Мария с волнением.

Она искренне верила, что тяжелые будни без крепкого сна, процедур и косметики сотрут с ее лица всяческое смущение, сделают его серым и абсолютно безликим, сродни уличной луже, сохнущей в нескольких метрах от их углового столика. Хотелось спрятаться за какой угодно маской уродства, лишь бы не выдавать своих потаенных чувств, быть пугающе непривлекательной, чтобы все отворачивались, прежде чем увидят ее искренние глаза. Но внутренний огонь никак не хотел гаснуть, подобно красным фонарикам над ее головой, символизирующим трепетное уважение к бесконечности жизни в восточной культуре. Ох, если бы щеки умели кричать! Они вызвали бы пожарных затушить пылкое пламя!

– Меня сильно тошнит, никакая еда в рот не лезет, – сказала девушка.

– Прости, я не знаю, что сказать, – ответил Саша.

– Ничего и не надо. – Мария опустила тяжелый взгляд на свою руку, лежавшую на столе, и повертела блестящее кольцо на указательном пальце. – Я тебе сообщу, когда разберусь хоть в чем-то.

Снова подул свежий ветер, пробирающий до мурашек. Наступила неловкая тишина, уходящая своими сонными чувствами в бескрайнюю глубину торжествующей ночи. Время как таковое перестало идти, а стрелки часов, наоборот, ускорили бег. Усталость пряталась за расслаблением и грозила заманить ночных странников в ловушку дремоты, из которой пришлось бы скорей выбираться. Парень, немного помявшись, сунул руку во внутренний карман куртки, но девушка его быстро одернула.

– Подожди, пока кто-нибудь пройдет мимо. – Она повела глазами в сторону своей машины с неустанно смотрящим на них водителем.

– Хорошо, давай я закажу нам горячий чай.

– Некогда, отец меня и так скорее всего убьет.

– Тогда чем помешает лишняя чашка настоящего китайского чая?

– Не знаю, Саш, не до этого, мозг и так кипит, хоть заваривай, – сказала Мария, оглядываясь. – Давай в следующий раз.

Они старались тянуть время беседой, но ничего дельного, кроме смущения и страха, не получалось. Никто не проходил мимо, ресторан оставался пуст. Согласно популярной диете, после полуночи мало кто ел. Только одинокий робот-уборщик ездил между рядами столов и собирал принесенную с улицы пыль. В этот дождливый день у него было мало работы.

Улицы томились в сказочном полумраке. Городские фонари светили накопленной за день энергией света, намного тусклее, чем обычно, оставляя пространство для пустоты. Она обретала объем посреди мокрой ночи. Рекламные вывески и неоновые плакаты захватили беззащитные темные улицы, чертили своими пестрыми красками границы обитаемой невесомости. Мария казалась себе астронавтом, сидящим в придорожном кафе на границе открытого космоса, и любовалась контрастом, таким резким переходом цветов. Черная дорога, черные машины, черные небоскребы, черные души. Красные китайские фонарики, зеленые вывески отеля напротив, синяя эмблема новой коллекции шляп, желтый пляж вдоль стен автомобильный развязки, бирюзовые линии уходящих вдаль сообщений.

Насмотревшись на эти кислотные виды до потери в них всякого смысла, она опять вернулась глазами к парню, сидящему теперь со скрещенными руками. По сравнению с крохотным столиком он казался большим атлетичным спортсменом, хотя на самом деле был среднего роста и телосложения. Мария знала его с самого детства, когда они учились в параллельных классах одной екатеринбургской гимназии. Потом успешная карьера привела отца девушки в столицу, а затем и ее саму – доучиваться в частном лицее под чутким присмотром любящего родителя, в манящем плену его безграничной заботы. Ее друг Саша приехал сюда через несколько лет, поступил на медицинский факультет и получил специальность анестезиолога. Несколько месяцев назад он заслужил направление в свою первую клинику и даже звал девушку отпраздновать событие вместе со своими друзьями-студентами, но плотный график общения в высших кругах чужеродного московского общества, разработанный ее отцом, не позволил девушке поучаствовать в студенческой вечеринке. Оттого намного приятнее была для Саши и Марии эта их внезапная встреча. Он отпросился с дежурства, как только получил ее сообщение, и даже не помнил, снял ли врачебный халат перед уходом. Он опустил глаза на свою уличную футболку и успокоился.

Отказав множество раз подряд против собственной воли, девушка долго боялась звать его на свидание, но стремительная череда неожиданных происшествий заставила ее переступить через страх и назначить эту маленькую встречу, увидеться хотя бы одним глазком. Даже нескольких безмолвных минут в скованной обстановке казалось достаточно. Они обменялись пристальными взглядами, утолив свои скрытые желания. Теперь девушке предстояло вернуться обратно в пучину собственных чувств и разобраться, чего ей недостает для покоя.

Ей не терпелось укрыться в своей теплой, комфортабельный комнате, заменить грубую уличную одежду на халат, сесть за столик цвета слоновой кости и перестать думать вообще обо всем. Тогда и придет какое-нибудь спасительное решение. Но сначала надо было взять одну маленькую вещь, которую она попросила у Саши. Девушка не решалась сама искать такое через знакомых врачей, потому что об этом сразу бы узнал личный водитель, который и сейчас продолжал наблюдать за каждым их вздохом и телодвижением.

По улице пробежало несколько бегунов с забрызганными ногами, за ними прошел одинокий старик с обломанной тростью, но закрыть для взора шофера сидящую за столом парочку хотя бы на секунду ни у кого не вышло. Наконец из-за дерева показалась фигура в костюме огромной жареной курицы из ближайшей бургерной. Человек в нем шел медленно и неуклюже, оставалось только дождаться, когда он поравняется со стоящим у дороги лимузином и закроет собой весь обзор.

– Приготовься, – сказала Мария.

Саша понимающе кивнул и как только прохожий в необычном рекламном костюме оказался между ними и водительским местом автомобиля, парень выхватил из кармана аккуратно сложенный аптечный пакет и метнул его в сторону открытой сумки Марии. Она уже была готова запихнуть тайный гостинец поглубже в бескрайний мир своих женских вещей, однако сверток предательски ударился о жесткий край сэтчела и упал на середину стола. Играть в шпионов им раньше приходилось только в залах виртуальной реальности.

– Черт, – выругался парень вслух.

Но персонаж, загородивший их от водителя, не думал идти дальше, он стоял на месте и наблюдал, а может быть, просто чихал, такой звук легко было спутать с чем-то другим. Его лицо закрывала темная сетка, чтобы никто из окружающих не отвлекался от образа вкусной еды, поэтому личность было не разглядеть. Удивительный архаизм из двадцатого века стоял посреди улицы и давал еще секунду, чтобы успешно завершить передачу. Мария схватила пакет, впихнула его в дебри сумки, закрыла ее под столом у себя на коленях и вновь улыбнулась. После чего инкогнито в странном костюме продолжил никому не интересный поход вдоль улиц Москвы и скрылся за ближайшим углом. Наверняка ему осталось невдомек, насколько важное дело он помог сохранить в тайне от бдительного водителя. Марии стало печально за невозможность поделиться своей новой радостью с ее случайным творцом. Хотелось кружиться и танцевать, но скромность и воспитание не позволяли делать это после полуночи. Зато они разрешали поскорее вернуться домой, прочь от греха, от накативших соблазнов.

– Спасибо тебе за все, – сказала она. – Я побежала.

– Спишемся, – робко махнул рукой Саша.

– Да… конечно.

Мария вскочила с плетеного из искусственного бамбука стула и побежала к автомобилю. В ней с одинаковой силой томились страх за свой новый багаж и нетерпеливое желание скорее его использовать. Бахрома висящих под потолком фонариков опять щекотала ей уши. Девушка прикоснулась рукой к аппарату для чаевых на выходе из ресторана, оставив щедрый подарок ночному работнику, и заскочила в открывшуюся при ее появлении дверь лимузина. Мария стеснялась такой дорогой машины, поэтому садилась в нее так же быстро, как выходила. Чтобы как можно меньше людей успевали это заметить. Один только прохладный ветер успел заглянуть в уютный салон через спешно закрывшуюся массивную дверь. За непроницаемым зеркальным окном стало намного спокойнее, и девушка, попытавшись устроиться поудобнее, скомандовала:

– Домой.

Колеса зашипели на мокрой дороге и плавно разогнали многотонный болид. Улица начала перемещаться назад, сливаясь разноцветными огнями в одну радужную полосу с неприметной, уходящей вдаль красной точкой, бывшей совсем недавно уютным китайским рестораном, а теперь ставшей просто ушедшим во времени воспоминанием. Хотелось крепко уснуть и смотреть красивые сны, подобные тем, что глаза видели наяву через окна автомобиля. Чужие, инородные, поверхностные видения. Чудеса где-то там, вдалеке, не внутри заскучавшего разума. Волшебные картинки, афиши и медиапостеры создавались не мыслями в живой голове, а кем-то созданной развлекательной массой, заполняющей все пустоты желаний довольных людей, лишенных необходимости мыслить самостоятельно. Мария хотела щелкнуть пальцем, выключить все эти искусственные яркие образы идеального мира и уснуть простым детским сном, где все волшебство рождается и живет внутри тебя самого. Но звонкий щелчок ее бессильных человеческих пальцев отключал лишь салонное освещение и телеэкраны всех поверхностей ее услужливого автомобиля. Воцарился полумрак, как в самолетах, и работал гаситель всех посторонних шумов и вибраций. Настоящий режим спа, как в бельгийских горах. Жаль, нельзя было по мановению пальца перевести себя в режим сна. Никак не удавалось усесться на диване – таком идеальном устройстве.

Спинка его, не понимая, чего именно хотят от нее, отчаянно сопротивлялась командам, то опускаясь слишком сильно назад, от чего начинала болеть шея спереди, то поднимаясь слишком высоко вперед, от чего стреляло в шею сзади. «Принцесса на горошине», – подумала девушка про себя, в очередной раз борясь с джойстиком управления функциями автомобиля, который не в состоянии был прочитать ее мысли. С каждым новым движением удавалось все только испортить. Наконец она плюнула и бросила под поясницу свой сложенный вчетверо шарф, стало намного лучше. Машина проехала по проспекту маршала Жукова, миновала мост через Москву-реку и направлялась в сторону Новорижского шоссе. К двум часам ночи Мария надеялась принять теплую ванну и завалиться в свою огромную пустую кровать, утонуть в невесомости воздушных складок одеяла и покрывал, зарыться в одну из подушек и обложить всю себя остальными. Считать звезды на потолке или же загадать вместо них сотни свечей, какие были в китайском ресторане, а может, включить небо над водопадом Анхель, прикрытое паровым конденсатом миллиардов капель воды. Она остановила свой выбор на этой легкой туманной дымке, с которой сливаются облака, соединяя воздух и землю единым пространственным образом белого сна.

В мечтах о свободе, граничащих с царством Морфея, она не заметила, как сладко и безмятежно задремала на неудобном диване автомобиля. Очень легким, но стремительным погружением, все еще слыша свое дыхание и биение сердца, однако полностью отключившись на считанные минуты, которых тем не менее хватило, чтобы полностью расслабиться и сразу после этого вздрогнуть. Она быстро пришла в себя и заглянула в сэтчел – проверить, на месте ли аптечный пакет. Нащупав его рукой и оценив взглядом сквозь щель в приоткрытой сумке, она спрятала маленький сверток еще глубже, на самое дно, гораздо ниже косметики, блокнота, электронного портмоне и запасного белья.

Яркие огни Новорижского шоссе закончились вместе со старыми Горками, и снова пошла ночная дорога, очень ровная и широкая для такого глубокого Подмосковья. Когда пошли кованные частоколы узорных заборов, Мария почувствовала приближение дома. Если так можно было сказать о месте, которое она впервые увидела всего лишь два года назад. Но девушка очень быстро привыкала к новой зоне комфорта и дом определенно стал ей родным. Хотя и казался немного большим.

Аурус въехал в раскрывшиеся ворота между высоких размашистых ив. Проследовал по длинной, выложенной гладким камнем аллее, обрамленной фигурно подстриженным боскетом настоящего барбариса с зелеными листьями, будто растущей из-под земли колышущейся стеной. Очертил большую дугу вокруг журчащего фонтана в центре двора и остановился у главного лестничного ансамбля. Если бы над большим витражом парадных дверей из искусственного дуба висели часы, они показали бы два часа ночи.

Звук текущей по мраморным плитам воды нарушал спокойствие темноты, освещение было минимальным и только над главным входом. Шелест бескрайней листвы растущих вокруг деревьев вселял ободряющее чувство покоя и утерянного единения с миром природы, уносил воспоминаниями в далекое детство без синтетических авокадо, неоновых идолов света и бескрайних дорог. Сознание рисовало мягкие образы из дальних глубин мечтаний и чувств. Мария пыталась бороться с наплывающим сном, хотя бы до тех пор, пока не окажется в большой теплой кровати. Она мечтала, чтобы кто-то перенес ее уставшее хрупкое тело в уютную спальню на другом конце дома. Но единственное, что могла сделать автоматика, – это открыть пассажирскую дверь. Водитель в свою очередь опустил внутреннее стекло.

– Ваш отец дома, – сказал он, заметив вдалеке еще несколько припаркованных автомобилей.

Глаза девушки округлились, лицо вновь ожило. Она схватила сумку, едва успев ее застегнуть, и, забыв на сидении шарф, побежала по лестнице к уже открывшейся при ее приближении парадной двери. Два симметричных крыла дома расходились от лестницы в стороны, возвышаясь на два этажа и, судя по всему, имели очень высокие потолки. Широкие светлые окна были выдержанны в классическом стиле. Полукруглая центральная часть с парадным входом и лестницей выступала вперед до самой парковки у мраморного фонтана. В ней умещалась большая прихожая и гостиный зал для редких в этих краях публичных мероприятий. Внутри возился уборщик, вытирая с пола очередную порцию грязи, принесенной кем-то с улицы.

– Где папа? – спросила вбежавшая девушка.

– Доброй ночи, Мария Сергеевна, – ответил уборщик. – Господин Селин в зале. Приехал несколько минут назад, спрашивал вас.

Но девушка уже не слушала – бежала радостно в соседнюю комнату, находившуюся в самом начале продолжительной анфилады. Обычно она любила пробегать по длинному коридору с растворяющимися друг за другом дверьми, но в этот раз миновала всего один проем и свернула в большой внутренний зал с мягкими диванами, расположенными по кругу, и цифровым псевдогорящим камином в самом центре стены. Отец сидел на белом кожаном подлокотнике дивана и перекладывал бумаги из одной цветной папки в другую, делая заметки тонким карандашом. На самой крупной из них было вышито «Сергей Александрович Селин». Мария сразу же бросилась к нему, как в детстве, тихо, исподтишка, но, чтобы не напугать его в столь поздний час.

– Доча моя! – обнял он ее свободной рукой.

– Боялась, что ты сегодня опять не придешь, – сказала она с тревогой, крепко его обхватив.

– Прости, это все работа, – ответил он, едва не задыхаясь в ее объятиях.

– Когда все это закончится? Мне тебя не хватает. К чему вся эта бесконечная работа на неизвестного избирателя? Ради чего? Помнишь еще, как выглядит твоя дочь?

Освободив его шею, Мария отошла чуть назад и стала корчить гримасы, за несколько секунд показав все возможные варианты внешности, словно мим. Отец улыбнулся с грустью и сожалением, снял маленькие прямоугольные очки и сложил их привычным движением.

– Боюсь, меньше работы не станет. А вскоре может быть даже больше.

– Глупость какая-то! – фыркнула Маша и упала на соседний диван. – Зачем работать все больше и больше? Сейчас не средневековье, а 2149 год, у нас и так полно денег. Настолько много, что они отвратительны. Вот если бы их можно было менять на свободное время и встречи с семьей, тогда еще куда ни шло.

– Дело уже не в деньгах, – ответил отец. – Это более глобальные вещи, которые тебе трудно понять. Я могу быть гораздо полезнее, чем сейчас, для огромной массы людей. Но для этого придется еще какое-то время работать.

– А для меня ты не хочешь быть полезен? – расстроилась девушка, зажав в руках свою почти новую, но уже измятую сумку.

Она всем телом утонула в мягком диване и мало чем могла выказать свое недовольство.

– Дорогая моя, любимая, – сказал отец, сев рядом с ней на край дивана, – я пытаюсь быть полезен для тебя настолько, насколько это вообще можно себе представить. Я же хочу видеть тебя самой счастливой из всех.

Он протянул большую руку к ее голове и погладил волнистые волосы, струившиеся до плеч. Она никак не реагировала, из последних сил изображая обиду.

– Видимо те люди, которым ты можешь сделать массу полезного, все-таки важнее меня. – Она притворно дулась, чтобы извлечь из столь редкой встречи с отцом максимальную нежность и заодно отвлечь родителя от расспросов о ее позднем возвращении.

– Машенька моя, они никогда не будут важнее тебя. Но это вовсе не значит, что мне надо перестать делать полезные для них вещи. Я просто пытаюсь найти идеальный баланс между всеми, чтобы потом ни о чем не жалеть.

– А ты жалеешь, что мы видимся лишь раз в неделю?

– Конечно, дорогая.

– Значит это очень хреновый баланс.

Они замолчали, и девушка, поняв, что может перегнуть палку, испортить расцветший всеми красками простоты разговор, перестала хмуриться и посмотрела на отца с нежностью, о которой сама мечтала уже несколько дней. Представляла, как они вместе будут сидеть в зале в свете играющих языков ненастоящего пламени и говорить о всякой ерунде, будто чувствуя теплый воздух, соприкасаясь в нем взглядами и улыбками, растворяться в бескрайности их личного свободного времени. И вот уже мысли стали реальностью, электронный камин издает запрограммированные звуки – треск колотых дров, а она смотрит в отцовское, почти забытое короткой девичьей памятью, стареющее лицо. Обводит взглядом его щетинистый подбородок, тонкие губы, большой длинный нос, прозрачные очки без оправы, широкие брови, довольно высокий лоб и проседь в коротких черных волосах. Разглаживает складки его темно-серого костюма на три пуговицы, умело подогнанного по фигуре, мощной, коренастой, не очень высокой, но статной и мужественной.

Сергей Александрович тоже смотрел на дочку, но, обладая прекрасной памятью и интеллектом, успевал параллельно думать о чем-то своем. Это было видно по его морщинам на лбу.

– А где ты была так поздно? – спросил он внезапно у витающей в облаках девушки, резко сбросив ее на землю.

– Да зависала весь вечер в вузе, – от неожиданности ляпнула Маша. – А потом поехала в азиатскую кухню, соскучилась по тяхану с этим их божественным рисом.

– Тебе же и тут могут приготовить любое блюдо. Не обязательно среди ночи куда-то ездить.

– Ну, конечно, я понимаю, что тут работает очень много талантливых поваров, которые жаждут себя проявить, – жалобно сказала она, – но так сильно захотелось в ту старую забегаловку, где готовят настоящие китайцы. Очень напряженный день, я ведь не ожидала, что ты будешь работать так долго, поэтому спешить домой не хотелось.

– Я тоже не ожидал. – Он встал с края дивана и продолжил перебирать документы. – До часу ночи вели переговоры с этой новой «Партией гуманистов». Обсуждали одну их инициативу.

– Да, мне рассказывали на факультете. Чуваки хотят провести самый человеколюбивый законопроект со времен Александра Второго. Оградить людей от всех в мире страданий.

– Ты читала подробности?

– Не особенно вникала, но они вроде хотят разом избавить все человечество от тяжелых болезней и смерти.

– Запретив людям самим воспроизводить потомство! – уточнил отец самое главное. – И вскоре исчезнут все, кто может страдать от наследственных недугов и приносить горе себе и своим близким. Останутся только новые люди, которые уже созданы из идеальных напечатанных клеток, без известных науке генов старения и болезней. Фармкомпании заявили, что испытания прошли успешно. «Новые» дети были розданы в семьи и уже достигли зрелого возраста, радуя своих приемных родителей.

– Идеальные образцы вроде нашего водителя или охранника? – съязвила Мария.

– Ну, кому-то придется быть водителем и охранником, никуда не денешься. Ну а другие могут стать космическими колонизаторами. Ты знаешь, какие между звездами расстояния. Без нового поколения почти бессмертных людей покорять космос бессмысленно и жестоко.

Он, держа документы, развел руками, будто показывая на публику свое изумление. Сделал вид, что читает один из них, но на самом деле ушел вглубь собственных мыслей, устремив взгляд в пустоту. Мария заметила, как он прикусывает нижнюю губу – верный признак глубоких раздумий.

– Как к этому относишься? – вдруг спросил он. – К гуманистическому запрету рожать, потому что найден способ иной эволюции.

– По-моему, они просто сумасшедшие.

– И мне надо заключить с этими сумасшедшими сделку.

– Зачем? – спросила Маша через очень сильный зевок, прошедший долгой истомой сквозь все мышцы тела.

– У них десять процентов в Думе, и наше счастье, что выборы прошли два года назад. Сейчас бы они набрали в два раза больше и уже бы сами заправляли всем балом. У них очень харизматичный лидер, этот Старковский, объявивший себя продолжателем дела Сороса. Продвигает инициативу, обещает всем этот новый суперзакон, называет его финальным шагом человеческой эволюции. Гуманизм в самом очищенном виде, «анти-билль о правах». Какой мерзкий подонок и негодяй… Придется с ним согласиться.

– Очень логично, пап.

– Иначе он сам все сделает после новых выборов, через три года. Поведет народ за собой, уже без нас. А что он потом может выкинуть? Какие проекты? Одному богу известно. Меньшее из зол – позволить принять этот жуткий закон и хотя бы временно перетянуть его на свою сторону. Эта инициатива очень популярна в обществе, и если я не могу побороть ее, то обязательно должен возглавить.

– Зато вы избавите от работы тысячи моргов, – съязвила девушка. – Вместо них можно будет сделать оранжереи.

– Ну хоть что-то в этом законе приятное, – прокомментировал глядящий в бумаги отец.

– И новая раса бессмертных людей покорит дальний космос. Но мы этого уже не увидим, – протянула она нараспев, словно колыбельную. – Стоит только подумать – и сразу так грустно.

Мария сняла туфли и села, поджав под себя ноги, чтобы согреть вечно холодные пятки. Скомандовала камину, чтобы подбросил еще немного поленьев. Где-то в коридоре мелькнула тень ночного уборщика, возник звук жужжащего пылесоса, сначала становясь громче, а затем медленно затихая, и опять наступила легкая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием камина, тишина такая уютная, какая может быть только в собственном загородном доме в три часа ночи в уютной компании родного человека.

– Как ты думаешь, маме бы это понравилось? – спросила Мария очень грустно и практически в пустоту. – Твоя поддержка закона и все такое…

Отец тягостно молчал, совершив несколько долгих вдохов. Он опять снял очки и протер глаза пальцами свободной руки.

– На каждом шагу я задаю себе этот вопрос, – ответил он. – Пытаюсь угадать, что бы она сказала мне в любой из этих многочисленных ситуаций. Но было бы очень самоуверенным утверждать, что я каждый раз угадываю ее ответ. Возможно, не все, что я делаю, понравилось бы нашей маме. Но я всегда стараюсь быть честным перед ней и ее бессмертной памятью. К тому же с этим гуманным законом таким несчастным людям, как она, не пришлось бы мучительно умирать, а таким, как мы, жить с этой болью утраты до конца своих дней. Мы видели такую нескончаемую агонию ее предсмертного ужаса, испытали невыносимую горечь потери… Теперь мы можем избавить хотя бы будущие поколения от подобных страданий. В этой инициативе действительно есть что-то дьявольски правильное.

– А если бы она запретила тебе соглашаться с этим человечески-фатальным законом?

– Тогда я бы плюнул на все, и позволил этому тщеславному подонку Старковскому захватить всю власть через три года, а возможно, даже прямо сейчас.

– Жаль, что мы никогда больше не услышим ее совета. – Маша так сильно давила пальцами на глаза, будто хотела вернуть обратно все когда-либо вытекшие оттуда слезы, до последней капли горечи.

– Надеюсь, мы получим либо ее благословение на эту затею, либо ее прощение, – сухо ответил отец.

– Я хотела бы снова ее увидеть, – сказала девушка. – Совсем недавно вспоминала детство, Екатеринбург, нас троих. Хочу съездить туда, повидать родные места.

– Но, дорогая, у тебя же сейчас очень важный этап учебы.

– У меня целый год уже этот важный этап учебы! Я целый год не была на родине, не навещала могилу мамы. Зачем мне столько этих дурацких дипломов, если они делают меня несчастной? – Она снова потерла глаза, стараясь скрыть в них наивную детскую слабость.

– Ну давай мы вместе что-нибудь придумаем, – сказал ей отец, не отрывая взгляда от документов, с которыми надо было еще разбираться.

– Я уже почти разгребла дела на неделю вперед. Иду с отрывом, так что можно будет смотаться деньков на шесть-семь.

– Вот это отлично, – сказал он, бегло просматривая заметки.

Где-то за поворотом длинного коридора открылась входная дверь, и пропитанную уютом, уже осязаемую тишину сонного дома наполнил шум сотен шелестящих на ветру мокрых деревьев. Через несколько секунд последовал тихий щелчок двери, и шум пропал.

– Прикажи, чтобы ночью никого, кроме нас, в доме не было.

– Ты и сама можешь распорядиться, моя золотая.

– Хорошо, если не забуду.

– Или наконец поставим эти удобные современные двери. Механические себя уже изжили.

Девушка ничего не ответила, замолчала, прислушиваясь к малейшему звуку, но сквозь вернувшуюся в дом тишину не пробилось ни шороха, ни малейшего дверного щелчка. Зато с новой силой накатывал редкий, обделенный должным вниманием сон.

– Ладно, пап, спокойной тебе ночи. – Она встала с дивана, сжав в руке свою драгоценную сумку, и наклонилась к перебирающему бумаги отцу.

– Доброй ночи, дорогая. – Он дал ее губам прикоснуться к своей щеке и в ответ тоже поцеловал ее нежный румянец. – Я уезжаю в семь утра. Еще несколько встреч с независимыми депутатами, буду искать их поддержки. Так что можем опять не увидеться. Но я обязательно запишу тебе видео во время дороги.

Марии хотелось отменить все его бесконечные встречи, сломать машину, уволить водителя, разбить вертолет и побыть вместе с отцом целый счастливый день, пока свора помощников и заместителей не починит машину, не найдет новых водителей и отреставрирует вертолет. Затем повторять это ежедневно и гулять вместе в парках, посещать выставки, галереи, смотреть бессмысленное кино в залах новой реальности. Слетать вместе на любимый курорт в южных тропиках, созданный по образу и подобию старых экзотических островов с высокими пальмами и кокосами на каждом шагу, как рисовали это огни огромной рекламы на перекрестке Ленинградки и переулка Балтийской, возле китайского ресторана. Бегать по мягкому пляжу, взметая голыми пятками нежный белый песок, строить из него замки, города и целые вымышленные миры. Общаться в паузах между весельем и наслаждением, лениво смакуя бегущее время, остановить его ход, растворив в соленой воде океана. Поехать в заповедник «Сибирь», купив место в ближайшей очереди на посещение Ленских столбов, восстановленных в первозданной красе, проплыть по реке на рассвете, увидеть каменный блеск могучей зари, отраженной не гладким стеклом небоскребов, а живым величием горных пород, и тогда уж поговорить о самых обычных житейских вещах.

Но вместо бескрайних просторов природы до самого горизонта и радости общения с близким ей человеком Мария имела лишь постоянно ограничивающее ее время, дающее на встречи жалкие полчаса перед сном через день, а то и намного реже. В таких стесненных обстоятельствах она не могла вспомнить все, что хотела сказать отцу, не могла заставить себя расслабиться и наслаждаться моментом. Это казалось безнадежной, дикой борьбой за каплю общения против воли всесильного Хроноса.

Без всякого удовольствия Мария ушла от отца в тихую спальню, ждавшую свою любящую хозяйку в конце анфилады бессмысленных комнат на втором этаже. Яркий свет коридора тускнел при виде идущей девушки, охраняя ее сонливый настрой. Белые двери собственной комнаты встречали ее открытыми нараспашку и захлопнулись, как только она вошла. Она бросила сумку на мягкую кровать бескрайних размеров, сняла сапфировый плащ и стянула легкие сапоги. Маленький бесшумный пылесос сразу принялся убирать возможно принесенную с улицы грязь. Мария бросила в гардероб свою уличную одежду, освободив стесненное тело. В ближайшей к кровати стене находился проход в помещение с сотнями вешалок и полок для обуви, где она могла чувствовать себя в безопасности, наслаждаясь легкостью открытого тела и огромным выбором личной одежды. Большие стены-купе по кругу и выдвижные с боков зеркала позволяли чувствовать себя как в лучших примерочных ЦУМа. С той лишь разницей, что здесь можно было ходить раздетой сколько душе угодно.

Кружиться в вальсе и любоваться собой не хотелось, давила то ли усталость, то ли осознание уходящей бархатной юности, после которой придется поддерживать красоту лишь постоянным трудом. Она равнодушно осмотрела себя с разных сторон и поймала себя на мысли о том, как хорошо людям, которые почти не стареют. Этим новым фантастическим индивидам не страшна дряхлая кожа и потускневший лик смерти. Но также и неведомо чувство божественной радости проживания своих дней. Она не представляла, что творится у них в голове и особенно в душе, если такая имеется. Она с жалостью относилась к тем, кому суждено повидать чересчур много вещей, усвоить непомерное количество знаний и работать не покладая рук до великого суда, если он, конечно, наступит раньше, чем поедет уставшая крыша. Относилась к ним лишь как к одному из миллионов человеческих экспериментов, которыми неустанно прокладывается дорога в светлое будущее.

А теперь они с заботой о людях просят издать этот новый гуманный закон. Мария не знала, радоваться ей или бояться. К счастью, нужно было думать о куда более важном вопросе. Она схватила почти не просвечивающийся белый халат, выбежала в просторную спальню и нырнула в шелковистые волны мягкой постели, на которой лежала ее аккуратно закрытая сумка. Покачавшись на колеблющемся тугом матрасе, она вытащила с самого дна сэтчела тот самый аптечный пакет, разбросав при этом несколько ненужных вещей, скатилась с кровати и побежала в ванную комнату. Мягкая ворсистость ковра сменилась гладкостью кафельных плит. Сверкающий пол с подогревом не давал мерзнуть голым пяткам, встроенный туалетный гарнитур сливался со стенами физически и визуально, но светился при этом молочно-голубым лунным светом, отражался в широком зеркале, визуально увеличивающем объем и без того немаленькой комнаты. Над полукруглым джакузи включился шумящий душ, напомнив о недавнем дожде. Он должен был очень быстро настроить нужную температуру.

– Выключить душ! – рявкнула Маша.

Опять воцарилась полнейшая тишина, в которой девушка слышала только собственное дыхание и – громогласным эхом – биение своего сердца. Она посмотрела в зеркало и нажала на отражение своего носа пальцем, подчеркнув для себя раздражавшую с детства курносость. Большие глаза отражались бледными кругами между подкрашенными ресницами, они уставились на замученную хозяйку безжизненным взглядом сжавшихся от света зрачков в изящной зеленой оправе. Стеклянная копия глядела на живое лицо с высокими скулами, красными от усталости щеками, тонкими линиями бровей и маленьким торчащим носом, который нравился многим пристававшим к ней в школе парням. Губы с резкими линиями, как у отца, но налитые однако куда больше, манили к себе, как мотыльков, падких до сладкого молодых людей. Тонкая шея скрывалась в тени каштановых волос, завитыми прядями стремящихся к манящим плечам, их аккуратно подрезанные концы играли на свету спеющим переливом, навечно плененные гладью стекла. Из глубин отражения смотрела абсолютно другая девушка, слишком красивая, чтобы быть настоящей, словно вышедшая из сказки о Белоснежке, обманутая лестью говорящего зеркала.

– Выключи фильтры! – сказала Мария. – И больше никогда так не делай.

Но вернувшийся после этого ее изначальный живой внешний вид оказался не слишком убогим, она все еще была привлекательной. Тогда девушка вынула из спрятанного в стене ящика салфетки для снятия макияжа и стала тщательно, даже с излишним усилием тереть ими уставшее лицо. Под единственный в ванной звук собственного дыхания она пыталась убрать остатки напускной красоты, избавиться от маски позерства перед миром высокой моды. Мария удалила несмывшуюся тушь уголком банного полотенца, хотя на корзине для грязного белья в нескольких метрах позади лежала целая куча махровых платочков, специально предназначенных для подобных нужд. Девушка пользовалась всегда одним, самым большим и удобным, с мягким бархатным ворсом, из которого делали шерсть элитным домашним животным. Вечно пушистые и озорные, они никогда больше не огорчали детей своей неожиданной смертью. К искусственно созданным питомцам все уже привыкли. Теперь привыкали к «новым» людям.

Мария бросила полотенце на край теплой ванны и взяла с раковины аптечный пакет, добытый с таким огромным трудом. Настороженно повертела его в руках, не зная, что делать, поднесла к свету яркой стены и увидела через прозрачную эмблему сети «36,6» его содержимое. В полной тишине шумоподавляющих стен, хранящих покой этой ночи, она засунула пальцы внутрь и сжала маленький продолговатый предмет. Вспомнила о разговоре с отцом, обо всех этих партиях и законах, о его стремлении к счастью для всех и каждого, расстроилась и, оставив все как было, засунула пакет в дальний ящик за подхалимным зеркалом из «Белоснежки».

– Включи душ, – сказала она дрожащим, расстроенным голосом и вошла в струи зажурчавшей воды, еще не успевшей набрать нужную температуру.

Леденящая дрожь разошлась по телу разрядами молний, заставляя мурашки по всей коже в панике вырываться из лап накатившего холода, сердце упало куда-то в ноги и замерло, но через пару мгновений вода нагрелась и успокоила девушку, успевшую испытать сильный шок. Мария всегда была рассеянной, когда куда-то спешила. Теперь же она старалась убежать от самой себя и того выбора, к которому толкали ее новые обстоятельства. Хотелось раз и навсегда увильнуть от ответственности, растворившись в воде, стать беззаботным ручейком на спине другой, чужой девушки, отражаемой в зачарованном зеркале искусственных грез, едва не обманувшем ее своей лестью. Мария добавила жара, и брызги воды, отлетая от ее горячего тела, растворялись в воздухе освобожденным от всякого бремени паром, заполонившим всю ванную белой пеленой, как у подножия водопада Анхель. Она двигалась в сторону, как облака, гонимые щелями вентиляции, взамен появлялись новые клубы пара. Это казалось красивым – дышать белым эфиром, витать вместе с ним вне пространства. В нем даже почти удалось раствориться.

И чтобы окончательно улететь в астральные небеса, она включила вертикальный массаж, прислонившись к стенке спиной. Тело расслабилось и задрожало, сотни тоненьких струек воды били в нужные точки на коже, то усиливая напор, то ослабляя его. Будто опытный массажист воздействуя на мышцы поочередно бесконечным множеством рук.

Обычный смертный не мог испытать столь стремительный акт расслабления, поэтому девушка ощущала в себе целый мир, случайно открывшийся канал связи со всеми живыми созданиями, которыми успела побывать за миллионы лет жизни ее ДНК. Момент нечастого откровения, такой вожделенный. Но уже безнадежно упущенный, стоило о нем лишь подумать. Вспоминая блаженное ощущение вездесущей энергии, освобожденной от бренного тела, бушевавшей минуту назад, упорно стараясь задержать это чувство в себе, она лишь дальше от него отдалялась. Инсайт прошел, а заботы остались. Нужно было возвращаться в свои чертоги бесконечных дилемм по эту сторону запотевшего зеркала.

Мария встретилась взглядом со своим искусственным отражением и, не уделив ему никакого внимания, отодвинула его вместе с дверцей, за которой лежал аптечный пакет. Нахмурив брови, девушка быстро достала из него маленькую коробку с надписью: «Тест на беременность. Анонимный. Запрещено для продажи». Осмотрев ее со всех сторон, нашла язычок, который можно поддеть ногтем, и после нескольких неудачных попыток открыла, высыпав содержимое на плоский край раковины. Инструкция нашлась на сложенной в гармошку бумажке, девушка никогда таких не видела. Осторожными движениями археолога-первопроходца раскрыла узкие полоски текста с картинками и начала внимательно изучать. Вертела листок перед собой, щурясь от непривычки к бумажному тексту, поднимала брови от удивления, потом брезгливо морщилась от стыда. Перечитывая несколько раз, тянула время насколько могла.

Страх и нерешительность постепенно уходили на второй план, уступая черед любопытству. Откровенная робость начинала надоедать. Мария включила воду, чтобы журчащий поток прогнал давящую тишину, залил мысли приятным отвлекающим звуком. Она могла вечно смотреть на текущую воду, упиваясь мягким пением ее струй. Становилось уже не так тревожно и страшно, как в оглушающей тишине, нарушаемой единственным живым звуком – биением сердца, будто стремящимся выпрыгнуть из груди.

Маша аккуратно свернула инструкцию гармошкой и положила обратно в коробку, решительно взяла крохотный тест и отвернулась от зеркала, не желая быть увиденной собственным отражением. Оставшись в слепой зоне его всевидящих стеклянных очей, долго пыталась приноровиться к хитроумному процессу, чтобы не испортить попытку. Вода все журчала в раковине, срываясь в маленькую воронку, это успокаивало, в какой-то мере.

Часы давно преодолели три часа ночи. Уже следовало начинать новый день, а не жить остатками старого, но девушка все тянула за собой временную вуаль, не в силах ее отпустить. Все труднее было оставаться в давно ушедшем пасмурном дне, полном загадок и переживаний, связь с ним натягивалась тонкой нитью, готовой оборваться в любой момент, толкнув в нежеланное будущее.

На маленьком нехитром устройстве зажглась зеленая лампочка. Мария поднесла тест на беременность ближе к глазам, и на его квадратном экране увидела изображение детской мордашки, беззаботно смотрящей на девушку своим пиксельным взглядом. И без него было понятно, что результат положительный. Вопреки ожиданиям, она ни о чем не подумала и ничего не сказала, после эмоционального пика всегда наступает опустошение, и тем оно больше, чем выше была поднята планка нервного возбуждения. Сердце по артериям и капиллярам поднимало вверх, к мозгу, осознание наполненной пустоты, которое накатывало с теплом новой крови, несущей какой-то непривычный магический смысл. Все вещи вокруг и события потеряли всяческое значение, однако взамен обретали что-то другое, неведомое доселе. Она, не в силах выразить эти эмоции, не понимая, какими они должны быть, медленно вернулась к зеркалу. Движения ее были плавными и равнодушными, как у датского приведения. Она положила использованный тест обратно в коробку и, сжав ее в руке, выключила бесполезно утекавшую воду. На автопилоте вернулась в спальню и спрятала свой маленький секрет обратно в глубины сумочки, лежавшей поверх всякого хлама на столике. Отражение в его круглом зеркальце, к счастью, было отключено. Мария не хотела видеть себя в этот момент и вообще ни в какой другой оставшийся момент жизни. Она пребывала в пустоте, между непониманием и страхом, закрывающими ей дорогу к радости. Быть собой стало непозволительно тяжело. Она помнила увиденный в прошлом месяце сон, расплывчатый, без деталей, но вызвавший яркий поток трепетных чувств, поднимающий ее на высоту бескрайнего наслаждения. Самый необузданный из видимых ею снов стал и самым страшным после положительного теста на беременность. Но это не могло быть реальностью. Мария уже не понимала, что происходит с ней и этим миром. Она не знала, что делать дальше. Пребывая в темнейшем часе, который обычно случается перед зарей, она решила наконец поддаться опьяняющему чувству усталости и, ни о чем не думая, остаться в складках теплой постели до окончания жизни.

Она легла на кровать, разложив мокрые волосы по подушке, о чьей сухости можно было не волноваться, потому что в глазах девушки уже проступили крошечные озерца слез, потекшие тонкими струйками по вискам. Они щекотали и холодили уши и, свободно сбегая по шее, текли дальше, заканчивая свой путь в наволочке. Мария лежала на спине в надежде вытечь из себя целиком. Потолок раздражал своей бесчувственной темнотой.

– Ночное небо Якутии, – всхлипнула она в пустоту.

Балдахин опустился, наверху возникло звездное поле с мириадами далеких светил. Они медленно двигались и нежно мерцали, общаясь со случайным свидетелем на своем универсальном языке вечности. Кое-где проступали белые облака, но улетали они очень быстро. Мария лежала под открытым небом в собственной спальне, представляла, что плывет по реке, и совсем близко, за каким-нибудь шкафом или окном, не позволяющим проецировать картинку шире, возвышаются Ленские столбы, могучие каменные гиганты, любуются звездами, а звезды любуются ими. А девушка плывет по реке из собственных слез посреди тревожного забытья.




Глава 2


Все находилось в движении. Ночное кафе медленно плыло по земному атласу вместе со всем городом, сливаясь яркостью вывесок и галогеновых ламп с остальной улицей и кварталом, великое множество огней которых объединяло город в единый светящийся пульсар, медленно движущийся в пространстве. Столица блистала яркой звездой на тесной карте планеты, каждый маленький человек и работавший магазин вносил свой посильный вклад – наполнял жизнью блестящий людской проект независимости от солнечных суток. Было ярко, как днем, звезды уже не могли пробиться к людям своим древним светом, но могли сами любоваться рукотворной природой, если это было им по душе.

Огни маленького кафе наполняли бодростью и энергией, одни лишь часы над зоной выдачи бургеров напоминали о поздней ночи. Люди расходились нехотя, половина столиков оставалась занята, после долгого рабочего дня мало у кого были силы куда-то спешить. Пахло вкусным мясом с приправами и жареной до хрустящей корки тепличной картошкой, все медленно смаковали еду, любуясь развлекательным шоу с интерактивной рекламой на каждом подносе перед собой. Судя по утомленному виду и красным глазам, уставшим от повторяющихся видеороликов, некоторые из посетителей сидели здесь очень давно, растягивая свои сытные бургеры на несколько долгих часов, лишь бы ничего не платить. Всего около двадцати столиков были разбросаны хаотично внутри квадрата обеденного зала, чтобы у постоянных клиентов не возникало чувства дежавю, когда они садятся на другие места, с последующим за этим пресыщением от заведения и уменьшения просмотров рекламы. В конце зала торжественно светилась зона выдачи заказов с длинным барным столом на всю ширину помещения, чтобы с него было легко забирать готовые блюда. На его гладкой поверхности крупными буквами было написано «Максимум 5 минут ожидания или еда за наш счет». Хотя еда и так чаще всего оказывалась за их счет. Стены пестрели умными зеркалами, отражавшими посетителей, если смотреть в них прямо, либо показывавшими старинные картины под другими углами, создавая интерактивное погружение, визуально расширявшее пространство до бесконечности. Играла тонизирующая музыка, не позволяя никому остаться наедине со своими мыслями, а специальная программа следила, чтобы она никогда не заканчивалась. В целом это была дешевая забегаловка, но очень уютная для случайного гостя.

Открылись входные двери, и вместе с озоновым запахом мокрой пыли вошел уставший человек. Он едва держал в руках костюм жареной курицы вдвое больше его самого. Не обращая внимания на скучающих за столиками людей, получивших хоть какую-то возможность отвлечься от надоевших видео с повторяющейся рекламой, он медленно проследовал мимо, не встречаясь ни с кем взглядом. Мокрая улица закончилась, и теперь он с облегчением волочил тяжелый костюм, не боясь задеть его длинным концом чистый пол. Некоторые посетители отодвинули свои стулья, чтобы расширить проход, и продолжили жевать вкусное мясо со специями и дольками овощей, выпадавшими из мягких печеных булок. Вкус манил своим уникальным составом, хотел быть съеденным в одно мгновение, но приходилось растягивать трапезу, пока не будет исчерпан лимит рекламы. Многие посетители бургерной в своем стремлении познать смысл жизни пытались найти идеальный баланс между временем и деньгами.

Человек с костюмом жареной курицы выглядел студентом последних курсов или уже начавшим работать выпускником, а может, и зависшим между этими двумя стадиями свободным творцом – ничто не выдавало сферу его занятий. Возможно, родом его деятельности и было держать это в секрете от остальных. Безликие черные волосы, худое приплюснутое лицо без каких-либо отличительных признаков, кроме разве что тонкого, устремленного вдоль лица носа. Типичный серый костюм, не очень спортивный, но и не официальный, сидел комфортно и очень естественно, будто сливаясь с его худым телом. Нахмуренный лоб лоснился от рабочего пота, а кончики волос слиплись мокрыми завитушками. Усталой походкой он прошел зал через образовавшийся между стульями широкий проход, в конце пути, в зоне заказов, сдав свой увесистый экспонат.

Повар, разносчик еды и владелец заведения в одном лице снял фартук, положил его на край стола, чтобы не испачкать, и открыл дверцу в прилавке. Огромный костюм жареной курицы, уже не такой аппетитный после уличной одиссеи, превратившийся в мятое нечто, едва поместился в нише под коротким прилавком.

– Спасибо вам большое, – сказал парень с огромным облегчением, о котором мечтал уже полчаса.

– Да пустяки, – ответил усатый распорядитель с длинными с проседью волосами, на вид ему было лет пятьдесят.

– Не спросили вы о костюме тридцать минут назад, я вообще бы не вспомнил, что у меня такой есть… Наверное, попал сюда с остальным хламом при покупке франшизы. Они привезли мне целую фуру такой ерунды… ответственные ребята.

– Так могу ли я чем-либо вас отблагодарить? – Глаза парня сверкали из-за легкости хорошего настроения.

– Не берите в голову, я ведь уже говорил, – ответил владелец бургерной. – По ночам здесь так скучно, ничего интересного, кроме сидящих долгие часы напролет одних и тех же бездельников-постояльцев. Так что я рад всему необычному, вы можно сказать, уберегли мой вечер от меланхолии.

Он снова надел фартук и поправил на голове плотную сетку, защищавшую блюда от случайного выпадения волос. Учитывая его старое, испещренное глубокими морщинами лицо, казалось странным, что он вообще сумел сохранить такую пышную шевелюру. И несмотря на тяжелые мешки под глазами, он продолжал работать даже глубокой ночью. Покорно ждал, когда странный парень, любитель куриных костюмов, изучит меню.

– Еще ведь не поздно что-то заказать? – спросил молодой человек.

Вид у него был очень голодный.

– Всегда пожалуйста, мы работаем круглосуточно, – ответил услужливый хозяин. – Если позволите, я отлучусь на несколько секунд.

Он увидел, что освободилось еще одно место, и пошел забрать поднос и смести со стола крошки. Человек, совмещающий сразу все должности в собственной закусочной, экономил даже на умных уборщиках. После нескольких движений самой обычной тряпкой он побрызгал на столешницу моющим средством и вытер ее уже чистой одноразовой салфеткой, извлеченной из кармана любимого фартука. Задвинув четыре стула под стол и выровняв их по центру, он вернулся за стойку, радуясь увиденной на подносе сумме начисленных чаевых. Засунул поднос в дезинфицирующий отсек посудомоечной машины, встроенной в кухонную стену позади, достал оттуда другой, уже чистый и положил его перед парнем.

– Готовы сделать заказ?

– Да, если можно, один куриный бургер, жареные острые крылышки, штук десять, и среднюю порцию картофеля фри, – сказал парень медленно, смакуя каждое слово.

Нечасто ему приходилось такое есть.

– Обязан предупредить, что вы можете лишиться медицинской страховки, – вежливо уточнил повар-владелец.

– Да черт с ним, – махнул рукой парень. – Сегодня можно.

– Добавить смягчающий гель?

– Не надо. Хочу насладиться удачным днем без всей этой ерунды, – облизывая губы, сказал молодой человек. – И добавьте еще банку колы.

Владелец заведения удрученно нахмурил брови и, безрадостно выдохнув весь воздух из легких, смиренно подтвердил заказ в электронной системе.

– Три минуты, пожалуйста.

Он отвернулся к кухонной стене, на которой располагалось все необходимое для быстрого приготовления еды, зашумел ящиками с готовыми компонентами блюд, открыл безмасляные жаровни. Вместе с паром из них вырвалась очередная порция манящих запахов, которыми пропиталось все заведение. Было бы странно, если бы владелец бургерной поблизости к самому центру Москвы не владел хитрыми способами усиления аппетита своих случайных клиентов, делая их постоянными. Парень вдыхал чудесные запахи, трогающие саму душу где-то в середине желудка, и думал о чем угодно, только не о парадоксе современной жизни, в которой еда стала настолько доступной, что людям приходится очень сильно стараться, чтобы оградить себя от ее избытка. За ней уже не охотятся, ее не выращивают и даже ленятся за нее воевать. Теперь еда лишь способ привлечь внимание человека к рекламе куда более ценных вещей. Вкус моментально приковывает к себе и держит под полным контролем, делая из человека идеального зрителя.

– Вот, пожалуйста, – сказал владелец бургерной, раскладывая на подносе готовый заказ, свежий и очень горячий, в мягких, пропитавшихся паром бумажных пакетах. – Оплата деньгами, купонами или желаете посмотреть несколько шоу?

– Нет, заплачу сразу, – ответил уставший парень.

Ему не терпелось вернуться домой с таким удачно заснятым несколькими минутами ранее эксклюзивным материалом.

– Еще банку колы, пожалуйста, – помедлив, добавил он.

– Я обязан предупредить, что… – начал было владелец, но парень его сразу же перебил.

– Да-да, я знаю. Гулять так гулять. И упакуйте все с собой, пожалуйста.

Энергичный владелец заведения, стараясь не показывать вечерней усталости, положил еду в герметичную коробку нужной формы с отсеками под каждое блюдо, чтобы ничего не перемешалось при переноске и, вложив это в обычный пакет, поставил на край сервировочного стола. Тонкие струи горячего пара медленно поднимались из запечатанной упаковки, хотелось все съесть прямо на месте, но желание как можно скорее увидеть отснятый тайком материал преобладало над этим искусственно вызванным голодом. Парень взял пакет в одну руку, прижав другую к устройству оплаты. Мысленно он уже был в совсем ином месте.

– Хорошего вечера! – сказал управляющий, но его слова растворились во вкусно пахнущем воздухе.

Молодой человек уже выходил на мокрую темную улицу, глотавшую своими жадными лужами тяжелую пыль от высоких домов. Многочисленные источники света отражались в них алогично и нелинейно, делая весь окружающий мир хаотично кривым, беспорядочным, как в дикой природе далеких гор и лесов из фантастических кинофильмов. Парень не увидел никакого намека на красоту и, шаркая по мокрому асфальту, подошел к своему скутеру, мирно стоявшему в переулке за бургерной, и после нескольких щелчков электронной сигнализации поднял вверх сиденье, которое скрывало компактный багажник. Внутри оказался шлем и полимерный скомканный дождевик, уже прилично намокший, с пятнами уличной грязи. С чувством брезгливости парень снова его надел чистой стороной внутрь, придавил надетый на голову капюшон защитным шлемом и, положив еду в освободившееся пространство, запрыгнул на сухое сиденье. Не медля ни секунды, он выехал на дорогу и без труда занял крайнюю полосу. Влился в свободное ночное движение без сильных заторов, настроил обычный автопилот. Оглядываясь по сторонам, он проехал бургерную, еще пару зданий, миновал дорогой китайский ресторан с красными фонариками под крышей, на всякий случай придерживаясь другой стороны улицы, но след его недавней цели уже простыл. Никого, кроме только что пришедшей китайской семьи, он внутри не разглядел и, увеличив скорость, устремился дальше по улице.

Навигатор на маленьком руле тревожно замигал красным огоньком неверного направления, тогда парень нажал на нем пару кнопок, отменив сохраненную цель в виде черного лимузина Аурус с привязкой к его номерам. Вместо этого он указал свой сохраненный домашний адрес и понесся дальше по памяти, не обращая внимания на заботливые указания карты маленького экрана, а потом и вовсе отключил его, оставив только спидометр. Так было легче ни о чем не думать в захватившем его желании поскорее добраться к своему монитору, увидеть там отснятый материал и сразу же с ним поработать. Что-то подправить и написать обширное пояснение с самыми безумными выдумками и экивоками, которые ему только позволят редакторы.

Адреналин зашкаливал вместе со скоростью, отгоняя накопившуюся усталость. И только штраф за превышение установленного лимита заставил парня умерить пыл и медленно тащиться от одного квартала к другому в ожидании знакомых домов родной улицы. Мечты получить свой собственный эксклюзив и наконец-то продвинуться по карьерной лестнице согревали не меньше свежих горячих крылышек под сиденьем. Хотелось найти любимую музыку и громко ей подпевать. Долгие, мучительные километры кольцевой автодороги он определенно решил скоротать за прослушиванием радио, орущим из руля куда-то по сторонам шумной улицы. Одной рукой держа руль, как того требуют правила безопасности, достал другой маленькие наушники из кармана серой толстовки, едва согревавшей тело под невесомым дождевиком. Правый и левый динамик были связаны проводом, чтобы не потеряться. Свободной рукой он пропихивал их в щель между шлемом и ухом, но ничего, кроме завывания ветра, не могло проникнуть в такую крохотную лазейку. Не хватало ни длины пальцев, ни упругости самих проводов. «Вот так вот всегда по жизни», – заметил парень. Однако после отснятых эксклюзивных кадров ему могло здорово повезти, и уже не пришлось бы терпеть неудачи и унижаться перед более успешными коллегами. Он продолжал пихать динамики под непокорный шлем и после нескольких неудачных попыток, чуть не вылетев со своей полосы, догадался просунуть их через вырез для глаз, подняв защитное стекло. И наконец успокоился под звуки любимой музыки и брызги с мокрой дороги прямо в лицо. «Неважно, через что придется пройти для достижения своей цели», – подумал он. Результат того стоит. И он начал весело подпевать, надрывая голосовые связки.

Унылая трасса ушла в бесконечную даль, а скутер въехал в тихий спальный район, где одинаковыми рядами громоздились абсолютно новые жилые кварталы высоток со встроенными парковками, разбавленные многоуровневыми развязками, подобно пьяным клеткам на шахматной доске, устремившимся далеко вверх в попытке дотянуться до манящего идола потребления. А действующими фигурами на ней были красочные банки и торгово-развлекательные центры со всякими магазинами. Парень чувствовал себя уютно в этом районе, все было под боком. Без нужды никто отсюда не выезжал, наслаждаясь всеми прелестями современной жизни в пешей доступности от своего дома. Он вернулся в дивный новый мир фантастического комфорта, оставил транспорт на собственной ячейке вертикальной парковки, тонким писком прогнавшей его из зоны перемещения, и направился в холл, к одному из многочисленных лифтов. Напоследок остановился снять с себя преющий дождевик, оглядел ночной двор под бетонными скалами высотных домов, сливающихся с серым от усталости небом, задумался на секунду, вспомнил о чем-то и рванул обратно к своему мотобайку, пока парковочный лифт еще не закрылся. В нагретом сидении остывал почти забытый праздничный ужин, без всяких унылых, запрещенных в половине стран мира добавок, несущих расстройство желудка и тошноту. Сплошной усилитель вкуса, как маленький карнавал во рту, кто-то должен был его заслужить. Парень с чувством огромного удовлетворения взял пакет с едой, направился к пассажирскому лифту и вызвал нужный этаж.

Подъем казался уже не таким резким, как раньше, но уши все равно заложило. «Надо было меньше орать под громкую музыку», – подумал он. В общем коридоре было шумно и светло, как на выставке современного искусства, из каждой серой, как его костюм, двери торчали рекламные листки разных организаций и партий, призывавших бороться друг с другом. Неудивительно, что они были запрещены в официальном эфире. Пойдя на звуки шума к самой грохочущей эхом двери, он сунул руку в непроглядную толщу брошюр и нащупал входной замок. Защищавшие частную собственность металлические створки открылись, разметав многочисленные листовки по замусоренному коридору. В противовес яркости последнего квартира внутри была мрачной, темные комнаты озарялись лишь вспышками телевизионного шоу и наполнялись его оглушительным звуком. Посреди гостиной, легко просматриваемой от самого входа, на большом диване с ортопедической спинкой сидела женщина и очень внимательно следила за мелькавшей перед ней сочной картинкой прямого эфира.

– Привет, мам! – крикнул парень.

Ответа не последовало – она увлеченно смотрела концерт на большом экране размером со стену, лучи софитов искусственной сцены светились ярче неба в ясный солнечный день. Внутри объемного изображения в полный рост выступала начинающая певица, махала рукой, танцевала и тянула высокие ноты. Краев натурального телевещания почти не было видно, диван стоял будто в первом ряду собственного концертного зала.

– Мам, я дома! – крикнул парень, снимая запачканные кроссовки.

Женщина опять его не расслышала, увлеченно следя за конкурсным выступлением, слушая классическое эстрадное пение и переживая за неподвижные спинки кресел членов жюри. Певица выглядела очень скромно и тянула запредельные вокальные партии, однако никто не хотел ее выбирать, напряжение нарастало. Зрительница на диване наклонилась вперед, почти касаясь микрофона девушки, певшей для нее лично в самом маленьком домашнем концертном зале и еще для десяти миллионов зрителей по всей стране. В самом конце последнего куплета, на излете рулады, под нарастающий хрип сорвавшихся голосовых связок один из членов жюри нажал большую синюю кнопку, и высокое кресло под силой вырвавшейся на свободу пружины, повернулось к сцене. Музыка закончилась, и сразу же поднялся невообразимый гул оваций сидящих на съемках зрителей. Воздух содрогался от криков одобрения. Довольный член жюри вскочил с кресла и, сжав кулак, провел им мимо своего живота и радостно вскинул вверх, будто разбивал рукой какую-то преграду чуть выше уровня головы, картинно радуясь своему неожиданному успеху. Или успеху певицы, или просто привлекая к себе никогда не лишнее зрительское внимание.

Женщина, успокоившись, откинулась на спинку дивана и увидела зашедшего в комнату сына, он протягивал ей шоколадку.

– Ой, Слава, я не слышала, как ты зашел, – испугалась она и сразу же взяла протянутый шоколад. – Спасибо.

– Ты слишком громко включаешь свои телешоу, – ответил парень. – Не услышишь даже если соседи прибегут жаловаться.

– Ничего им не будет, – ответила полная женщина в халате из желтых цветов. – Сами-то почти никогда не спят. Чем только не занимаются. Ты, кстати, не голоден?

– У меня с собой, мам. Поем в своей комнате, очень важные дела по работе.

Она продолжила смотреть шоу, едва Слава отвернулся. Когда их короткий разговор закончился, громкость звука вернулась на прежний уровень, пробирая до мозга костей своей естественной близостью, словно концерт проходил вокруг них. Перед объявлением очередного певца включилась спонсорская реклама вкусной еды, раззадорив ночной аппетит.

Упаковка бургера с жареными острыми крылышками пропахла настолько, что ее хотелось съесть первой. Лишь неимоверным усилием воли парень аккуратно убрал ее в сторону и разложил основную еду на столе у себя в комнате под светом нескольких лампочек в потолке. Тонкая дверь комнаты пропускала все звуки громче полста децибел, наполняя уши раскатистым эхом. Облизывая губы, он вцепился обеими руками в бургер и принялся его поедать. Пытался включить монитор с набитым ртом, но распознавание голоса не срабатывало. С горем пополам, выронив часть еды на тарелку, он убедил компьютер включиться и в свете его красочного экрана увидел синхронизацию фотографий и видеофайлов за последние сутки. Его интересовали самые последние, сделанные чуть больше часа назад. Бургер стал еще вкуснее под удачные снимки девушки из ресторана, легко поместился в желудок, подошла очередь холодной колы. Шипение вырвавшихся на свободу газов не смогло заглушить громкий концерт за стеной, звуки глотков тоже особенно не помогали. Зато химические добавки усмиряли вкусовые рецепторы своим божественно-аппетитным прикосновением. Чертовски вкусно, как никогда. Парню оставалось только надеяться, что эта маленькая победившая слабость не лишит его бесплатной медицинской страховки, о чем писалось на отложенной в сторону упаковке. С легкой усмешкой он надел наушники, чтобы заглушить эхо далекого шума соседней комнаты и настроиться на предстоящую творческую работу. Взявшись за мышку правой рукой, левой он принялся класть в рот куриные крылышки, затем медленно пережевывал, смакуя жареную соленую кожицу. Изо рта вырывались сладкие стоны блаженства, а в ушах играла электронная музыка.

По экрану забегали фотографии, сделанные на ручной телефон этой ночью. Слава крутил колесико мыши, выбирая самую удачную композицию. Происходившее за столиком китайского ресторана теперь шло замедленно в сотни раз, можно было заметить изменения каждой крохотной мышцы на лицах девушки и парня, сидевших в такой нерешительности. Казалось, эта пара специально ждала чего-то вроде шпионской съемки, начав действие, только когда их тайный преследователь начал фотографировать. На всякий случай он сделал не меньше тысячи снимков за пять секунд, чтобы не упустить ни одного, даже самого скрытого движения парня или девушки. На получившейся фотохронике парень очень медленно передавал девушке загадочный сверток, они выглядели будто жители огромного космоса на фоне красных мерцающих звезд китайских фонариков позади, столь основательными были их естественные движения, замедленные в угоду идеальному кадру. Острые куриные крылышки попадали в рот Славы с куда большей скоростью и гораздо быстрее заканчивались, оставляя приятное послевкусие, которое хотелось разбавлять остатками газированной колы.

На последнем куске искусственно выращенного мяса шпион-любитель нашел идеальный кадр. Парень из ресторана уже бросил сверток мимо раскрытой сумки девушки и на долю секунды скорчил такую гримасу, будто выронил ядерную боеголовку, предназначенную для террористов. Потом он быстро изменил выражение лица, но это было уже неважно. Скопировав выбранный экземпляр в фоторедактор, Слава с чувством удовлетворения выбросил упаковку от крылышек в корзину для мусора под столом и, довольный собой, принялся вытягивать картофель фри из картонной коробки, медленно, по одной штуке.

Программа сразу улучшила в кадре свет, подтянула контрастность, выделила людей. Слава, безусловно, знал, кем является эта девушка, иначе бы не следил за ней всю неделю, но на всякий случай решил проверить обоих. Поисковик выдал информацию: «Селина Мария Сергеевна, родилась в 2124 году в Екатеринбурге, единственная дочь лидера партии „Единая Европа“, Селина Сергея Александровича, бакалавр Высшей школы экономики, учащаяся кафедры гражданского права МГУ» и так далее. Остальное уже не сильно интересовало начинающего папарацци-шпиона. Гораздо важнее было узнать о парне, скрытно передающем маленький сверток, от его специальности можно было плясать, фантазируя все что угодно. Скрестив на удачу пальцы, не занятые удержанием картофеля фри, Слава открыл информацию о незнакомце: «Александр Демидович Соловьев, 2124 года рождения, выпускник Московского медицинского университета, младший анестезиолог больницы №1 им. Пирогова, также родом из Екатеринбурга». Настоящий джек-пот, прямо перед глазами.

Слава с упоением допил банку колы, в его мыслях уже рисовались очертания будущего материала. Анестезиологи имели доступ к огромному количеству запрещенных веществ и препаратов, а давняя связь этих двух людей, родившихся в одном уральском городе и, возможно, друживших с самого детства, придавала большую убедительность любой притянутой за уши теории, умело надетой на крепкий скелет этих фактов. Владислав ликовал.

Представлял, как его повысят из внештатного стажера до полноценного журналиста, дадут собственного лицензионного фотодрона, снимающего все что угодно с любого расстояния так подробно, что не придется скрываться в душных костюмах жареных куриц из дешевых закусочных, используя для тайной слежки обычный потребительский телефон. Перестанут унизительно подзывать «Славка» на собраниях заштатных корреспондентов, а уважительно назовут полным именем.

В состоянии полного удовлетворения он откинулся на спинку стула, утопая в музыке электро-нью-эйджа, разносящейся в голове нежным потоком чистого наслаждения. Звуки блаженства неслись по возбужденным нейронам мозга, с каждым новым треком стимулируя его все сильнее. Они плескались внутри него, как божественный эликсир в священном сосуде. Возбуждали тысячи нервных импульсов. Слава плыл на одной волне с электронной музыкой. Покончив с торжественным ужином, смаковал пришедшую ему на смену сладость успеха. Такого близкого, лежащего прямо под носом, только протяни руку. Оставалось завернуть историю в красивую упаковку, но неясно было, с чего начинать.

Начало статьи не рождалось, а слова не цеплялись друг за друга, исчезая в пучине творческого вакуума, едва в нем рождаясь. Он разглядывал каждый сантиметр получившейся фотографии – красные фонарики, деревянные столбики, пустые столы, открытую сумку, маленький сверток. При максимальном приближении никак не удавалось понять, что в нем лежит. Поисковик тоже не справлялся с задачей, предлагая миллион вариантов. Но форма коробки, которую огибал замутненный пакет, была несвойственна аптечным товарам, по крайней мере способным вызвать неловкость, а ведь именно этого избегала девушка. Слава сделал выбор в пользу некоего подозрительного вещества из служебного сейфа анестезиолога. Сразу же мысленно добавил, что оно должно вызывать сильную зависимость, и выделил на фотографии пойманное неестественное выражение лица парня как доказательство этого пагубного влияния. Соединил несколько других фактов и придумал концовку. В голове все выглядело красиво, даже тянуло на годовую премию, но открытый на экране текстовый документ оставался пустым.

Время неумолимо бежало вперед, ослабляя внимание и забирая все больше сил. Он выключил музыку, чтобы не насиловать уставшую голову и сберечь хоть какие-то оставшиеся ресурсы, достал из ящика в стене банку холодного кофе и, подойдя к затуманенному окну, сделал несколько смачных глотков. Убрал мутный эффект, защищавший по ночам от прямого яркого света, и в одно мгновение озарился разноцветным сиянием улиц и соседних домов. Высокие здания жилого района слепили огнями вывесок, белоснежные автодороги уходили вдаль многочисленными артериями, будто на огромном снимке человеческого тела с контрастом. Серая одежда парня и его бледное лицо покрылись отблесками синей рекламы, красных надписей на афишах и даже зеленым мерцанием одной далекой трансляции футбольного матча. Стены темной комнаты позади него стали похожи на глубокий аквариум внутри циркового круга, в толщу которого проникал беспорядочный яркий свет, оседая на дно разноцветными бликами. Город отбрасывал ночь далеко от своих владений.

В соседней комнате еще громыхали звуки концерта, разносились по стенам тупым гулким эхом. Не обращая на это внимания, парень начал собирать воедино слова долгожданной статьи, едва успевая диктовать их под запись текстового редактора. В промежутках между фразами он несколькими глотками допил остатки кофе, продолжая стоять возле окна, любуясь красотами ночного города, такими ровными, аккуратными и логичными, образовавшими идеальный новый порядок посреди бывшего хаоса мироздания. Хотелось влиться в него своими желаниями, долгим упорным трудом, доказать всем право на существование в этом огромном живом организме яркого света и бесконечной переработки материи, создавшем парня из миллионов гун своего информационного поля, давшем очередную путевку в жизнь, такой псевдобожественный дар. Ее не хотелось тратить на ерунду. Несмотря на отсутствие явных талантов, Слава считал, что, если он может усердно размышлять о великих вещах и рьяно хотеть их достичь, значит есть все шансы добиться желаемого успеха и положения в обществе. Иначе зачем он вообще живет в этом городе, так спокойно лежащем под его взбудораженным взглядом, смотрящим с тридцатого этажа на живой суперорганизм, постоянно перерабатывающий вещества во все более совершенные формы. Он посмотрел на свои руки, состоящие из тех же атомов, что и все прогрессивные города, и если он не сможет доказать пользу своей незначительной жизни сегодня, то где гарантия, что в следующий раз этот помешанный на бережливости и развитии мир не переработает и его на более полезные вещи? Например, на топливо для парящих автомобилей или на крохотные алмазы. В мире дефицитного углерода любые существа, даже искусственно созданные, отчаянно борются за свое эксклюзивное право на жизнь. В такой бесконечной схватке за возможность вести за собой эволюцию и пребывал город в любой момент времени. Ночные огни заменяли унылое Солнце, дороги сами создавали себе дневной свет, машины двигались без ярких фар и даже без водителей – им находились занятия куда важнее тупого сидения за рулем. На десятки километров вперед – одинаковое зрелище сверкающей вечной жизни с крохотными отблесками несущих ее существ, борющихся за свое место под искусственным солнцем до тех пор, пока не окажутся переработанными в более полезные вещества на фабриках и заводах. Ради всеобщей жизни и эволюции.

Запасы кофе иссякли, от высоты тридцатого этажа кружилась опьяненная голова. Соседние здания казались такими же яркими лучами дорог, только уходящими вверх. Слава давно заметил, что белый свет характерен только для улиц, а вертикальные небоскребы могут использовать только разнообразные тона синего, зеленого или красного цвета. Дорогам же запрещено иметь такие оттенки для того, чтобы человеческие мозги не теряли связь с реальностью от смешения красок, не впадали в головокружительные приступы эпилепсии и не теряли ориентацию в трехмерном пространстве города, где перемещаться приходится не только по горизонтальной плоскости, но еще и вверх-вниз.

Слава закрыл глаза, представив свое будущее в высших кругах этого энергичного общества, ему стало мечтательно хорошо. Оставалось только приукрасить некоторые моменты в статье. Он затуманил окно, избавив ночную комнату от беспредельного света, посмотрел на фотографию Марии, получившей тайный подарок от друга-медика, подозрительного анестезиолога из больницы, и уселся на мягкий стул в приливе захлестнувшей его тело энергии.

Вдохновение позволило записать несколько строк, из которых можно было допилить оставшуюся статью. Программа улучшила некоторые слова, загладила синтаксические ошибки, а установленный шаблон новостной статьи зашел очень здорово. Короткий текст из пяти абзацев хотелось читать снова и снова. После нескольких аккуратных проверок Слава сохранил документ в особое место, прикрепив к нему несколько фотографий – кроме сделанных им у ресторана могли пригодиться и обычные портреты с общедоступных ресурсов и даже личные снимки этих невинных жертв папарацци из открытых аккаунтов всеобщей сети. Полюбовавшись еще несколько минут на свой разоблачительный материал, начинающий журналист выключил монитор и очутился во мраке вдруг опустевшей комнаты. Телевизионное шоу за стенкой уже давно закончилось, квартиру окутала кромешная тишина, спали даже многочисленные соседи или по крайней мере не издавали никаких звуков громче ста децибел. Наручный электронный браслет на запястье Славы показывал три часа ночи. Хотя редакция и работала круглосуточно, самый главный начальник, Аркадий Германович, перед которым хотел блеснуть парень, включался в рабочий процесс только в девять утра по московскому времени. Оставалось шесть долгих часов, которые хотелось перемотать как нечто осязаемое, с такой же быстрой скоростью, с какой он прокручивал новости города и страны за последние сутки на экране своего крохотного браслета. Ничего интересного, один лишь спорт и отчеты правительства, какие-то переговоры Селина с оппозицией и столкновение двух никому не нужных спутников. Но скоро все изменится, когда неизвестный журналист Владислав Тихомиров стрельнет по их нудным переговорам эксклюзивом о дочке лидера фракции. Даже если материал не вызовет никакого ажиотажа, всего несколько минут его пребывания на первых полосах средств массовой информации принесут немалый успех, это с лихвой окупит неделю муторной слежки. Так думал Слава, пока засыпал. Могло ведь вообще не повезти с материалом, как многим его коллегам, следящим за детьми сотен других политиков, никак не попадающих в объектив фотодронов, непонятно каким образом сохраняющих непроглядную тайну своей личной жизни в мире тотальной осведомленности. Но Славе повезло с объектом слежки, наивной и легкомысленной, оказавшейся в его весовой категории.

Он лежал на опущенной и расстеленной упругой кровати с ортопедическим эффектом в попытках расслабить скованные мышцы спины. Сон оставался по другую сторону тонкой грани сознания, и Слава запустил успокаивающий массаж. Поверхность под ним стала мягче, заерзали маленькие моторчики. В тишине комнаты их тонкое жужжание походило на комариную трель из ночных сцен исторических фильмов. Что есть мочи они пытались разогнать кровь человека, но та предательски замерла в напряженных сосудах, стянувших все тело в один нераспутываемый клубок. Слава ждал момента, когда придет долгожданный сон, однако все время ловил себя на мысли об этом. Он посмотрел на руку – высветилось четыре часа утра, скоро должно было взойти солнце. Тогда он сильно зажмурился и напрягся, утопая в бесконечных видениях при тщетных попытках отключиться до скорого начала рабочего дня.

Время позволяло ему тянуть по утрам до последнего момента, потому что подключался он к офисному порталу из дома или любых других мест, где можно было найти планшет. Очень экономично, ведь больше не приходилось тратить время на бессмысленную дорогу. Но даже с таким запасом драгоценных минут этой насыщенной событиями ночью он едва мог выспаться к девяти часам утра. Находясь в прострации, в холодном поту, гонимом из тела зябким вальсом озноба, он увидел на браслетных часах пять утра. Но уже не осознавал происходящего, слишком глубоко провалился. Уловить едва заметные странности со здоровьем мешал внезапный синдром отмены, вызванный окончанием действия слишком большой дозы кофе. Слава уже не помнил, что после этого делал. Пытался выключить массаж, но лишь где-то в пограничных измерениях сознания, а не наяву. Маленькие жужжащие моторчики, словно голодные комары, впивались в его спину, остервенело пытаясь разогнать застойную кровь.

Как это нередко бывало прежде, сначала сбилось дыхание, затем закружилась тяжелая голова. Сердце начало тарабанить по ребрам, как пьяница в захлопнувшуюся перед ним дверь. Оно распугало остальные органы, и они сбились к горлу, образовав там непроходимый комок. Грудь стянуло мышцами, как ремнями, и не было сил расслабить их в стремлении хоть немного вдохнуть. Зато выходил воздух очень легко, Слава насчитал не меньше десятка выдохов, прежде чем неимоверным усилием дотянулся до подушки и залез под нее рукой. Он нащупал там крохотный пузырек и быстро поднес ко рту. Никакого эффекта не последовало, он тряс бутылек, но из него ничего не лилось. В состоянии творческой эйфории в самом начале ночи он забыл проверить свое лекарство, всегда лежащее в кармане одежды и под подушкой. Слишком сильно он воодушевился своей удачей, окрыленный мечтами, на хорошей дозе адреналина. Такая чрезвычайная радость имела побочный эффект – бесконечное возбуждение, которое лишь усиливало эффект от внезапного приступа.

Выронив пузырек на постель, Слава яростным усилием заставил себя перевернуться на левый бок, оказавшись на самом краю одноместной кровати, все еще массажировавшей его, уже не нуждающегося в этом. Новое спальное место с медицинским модулем тоже было в списке его приоритетов после долгожданного повышения. Но думать об этом в критический момент не позволяла острая боль в груди, шее и голове. Мышцы рук и ног неудержимо дрожали. Из последних сил, выдавив из себя громкий крик, он смог вытолкнуть непослушное тело с кровати и с грохотом рухнул на пол. Когда он окончательно сжался внутрь себя и перестал дышать, послышался шорох в соседней комнате. Переросший в топот, он становился все энергичнее и быстрее, щелкнула ручка двери. К нему вбежала мама в застегнутом наспех халате с желтыми цветами, яркий свет охватил помещение, наполненное остатками чудесного предвкушения и энергетикой внезапного ужаса. Женщина сразу метнулась к подушке, но под ней было пусто. Она искала вокруг, спешно водя руками по влажной от пота постели, нашла пузырек, но тот оказался пустым. Тогда она вытащила из подкроватного ящика одежду сына и начала выворачивать карманы. Первым делом из них выпал свернутый в трубочку телефон, затем ручка для записей и жевательная резинка. Только в самом конце показался край маленького бесцветного пузырька. Женщина схватила его и, открывая на ходу крышку, бросилась к бьющемуся в конвульсиях Славе, раскрыла одной рукой его рот, а второй влила в него лекарство. Жидкость из пузырька полилась тоненькой струйкой и стремительно впиталась эпителием под языком, направившим вещество к мозгу быстрее венозных артерий.

Слава начал чувствовать голову и шею, с жадностью всплывшего из морских глубин человека вдохнул первую порцию воздуха за несколько долгих минут. Его спас маленький пузырек с лекарством, не дающим никакого эффекта, кроме воздействия на нейроны мозга. Оно впиталось через нейромедиаторы и начало управлять организмом, как было задумано в медицинских лабораториях. Теперь тело просто игнорировало опасные многочисленные синдромы, лечение которых не представлялось возможным. Куда проще было перенастроить функционирование отдельных клеток в обход использования сбоивших веществ и участков, для этого лекарство и посылало команды прямиком в мозг.

К лежащему парню возвращалась едва не упорхнувшая от него жизнь. Тесные ремни на груди ослабили хватку, сердце успокоилось само и уняло окружавшие его органы, мышцы рук и ног перестали судорожно трястись. Дыхание медленно восстанавливалось, а в глаза вместе с кровью вернулось зрение, получив вместе с этим удар яркого света. Слава зажмурился, поднял послушные кисти рук, закрывая яркие лампочки на потолке. Стало немного темнее, а панический гул больше не распирал голову изнутри. Ему захотелось расслабиться вслед за всеми мышцами тела, забыть о неудачном массаже, внезапном приступе, быстром спасении и так далее, хотелось просто отдохнуть. Свет постепенно уступал место безмолвию, события внутри комнаты стирались в рассыпающийся во времени порошок, легко сдуваемый ночными ветрами, развеялась тревога и напряжение.

Славе, наконец, стало приятно, можно было продолжить мечтать, уже без страха быть захваченным врасплох своим организмом, пока действовало лекарство. Но желание улетучилось вместе с мыслями, постоянно свербившими мозг, ему стало очень спокойно, а тело превратилось в неосязаемую субстанцию. Его окутал короткий сон последних часов трудной ночи. Браслет на руке собирал информацию об организме, солнце начинало светить своим безрассудным светом, нарушая рациональную красоту искусственно поддерживаемых огней. Первые работники дневной смены газеты, в которой работал Слава, уже подключались к офисному порталу, заменяя расходящихся кто куда ночных тружеников пера.

Окно добавило себе долю прозрачности, наполнив комнату мягким светом. Через толстые стены пробивался рокот бурной жизнедеятельности соседей. Звуки сливались в сплошной фоновый шум, заглушаемый лишь кипением воды на соседней кухне. Слава медленно открыл глаза, это отдалось такой болью в голове и теле, что захотелось вырвать на пол. Он чувствовал себя превращенным в камень, будто всю ночь строил глазки Горгоне, – эффект, какой бывает после очень долгой попойки или же основательного избиения на протяжении всей ночи.

Запахло чаем из кухни, оттуда раздавался металлический лязг столовых приборов и грохот тарелок. Слава достал из ящика свою дневную одежду и поднял кровать выше, чтобы не мешала, повернул браслет на руке, тот показывал девять часов утра. Было еще несколько минут, чтобы взять завтрак и вернуться к своему монитору. Голова совсем не варила, парень казался бледной противоположностью себя ночного, а говорить с главным редактором, Аркадием Германовичем, нужно было срочно, без малейшего промедления, пока кто-то другой не показал себя во всей красе. Чтобы собраться с мыслями Слава пошел на полную вкусных запахов кухню.

– Привет, – сказал он спросонья.

– Доброе утро, Слав, – ответила мама расстроенным голосом. – Как ты себя чувствуешь?

– Воротит, будто всю ночь летал на тарзанке.

– Я сильно за тебя испугалась. В этот раз было очень страшно, особенно когда я не могла найти пузырек, – печально сказала она.

– Хорошо, что есть лекарство, – ответил Слава, усевшись за стол.

Перед ним стоял чай и витаминные бутерброды.

– Надолго ли его хватит? – повернулась к нему мама в своем бессменном халате в желтый цветок.

В руке она держала идеально круглое яблоко насыщенно-зеленого цвета.

– А вдруг оно перестанет так хорошо действовать?

– Вот только не накликай, – попросил Слава.

Он отхлебнул терпкий чай и начал медленно жевать кусок бутерброда.

– Давай сходим в больницу, – продолжила мама, – вдруг они помогут?

– Ага, и почти навечно, на долгие сотни лет отведенной мне жизни, упекут в свою грязную клинику.

– Ну вот откуда ты знаешь! – Мама облокотилась о столешницу позади себя, чтобы было легче стоять.

Ее освещали солнечные лучи из окна и потолочный искусственный свет.

– Знаю и все, – бубнил сын с набитым ртом, запивая бутерброд горячим чаем.

– Ну а вдруг они смогут поставить тебя на ноги? Ты же не хочешь сотни лет провести в борьбе с такими внезапными приступами? Конечно, это редкий случай, но вдруг они смогут…

– Вот именно что редкий! Заберут меня на исследования, чтобы в будущем не создать новых таких, как я! А когда все выяснят и вскроют первопричины – утилизируют как бракованное изделие. И все, отжил свое…

– Но разве вечная жизнь на грани смерти лучше их возможной помощи? – Мама опустила голову и закрыла глаза.

– Любая жизнь лучше такой помощи!

– Но ведь должен быть выход, Слав. – Женщина подошла ближе к расстроившемуся сыну и взяла его холодный локоть своей теплой рукой.

Он не знал, что делать с лечением, но перспектива прославиться и сделать себе имя полезного для общества элемента была намного интереснее возможности расплавиться в клинике под сотнями генетических экспериментов во благо создаваемых новых людей.

– Ты помнишь, как я родился? – спросил он.

– Ну, конечно, это было двадцать пять лет назад… – начала было женщина.

– Не обманывай!

– Ну ладно, не помню! – смущенно сказала она, едва сдерживая волнение. – Ко мне ты попал только через год. Уже ел детскую пищу, пытался ходить, смешно мычал и всему удивлялся. Как сейчас это помню.

– А вот что было целый год перед этим, не помнит никто, – сказал Слава, налегая на свой энергетический завтрак.

– Почему никто? Есть же записи, нам с тобой обо всем рассказывали. О тебе постоянно заботились.

– Ага, пытались напечатать из углерода почти бессмертного покорителя космоса, – ухмыльнулся парень.

– Ну по крайней мере в тебе нет генов старения и смерти. Инженеры свое дело знают.

– Этот фабричный уход не сравнится с заботой биологической матери, – сказал Слава с грустью.

– Ты же знаешь, что я была неспособна иметь детей, – ответила женщина со слезами на глазах. – И мне предложили хороший вариант. Я полюбила тебя с первого взгляда. Ты видишь, как я тепло к тебе отношусь. Я не представляю, каково это иметь собственного сына, зато я отчетливо чувствую, что значит иметь тебя, это несравнимо для меня ни с чем другим в мире.

Она окончательно расплакалась, достав из халата платок и промакивая им лицо, свободной рукой все еще держа лежащий на столе локоть Славы. Он поднял свободную руку и тоже дотронулся до наполненных жизнью кончиков пальцев любящего его всем сердцем божьего создания. Нежное тепло перетекало между ними, согревая уставшего после безумной ночи парня. Стояла тишина, нарушаемая дыханием Славы и всхлипами женщины в желтом халате.

– Прости, мам, я не это имел ввиду, – наконец ответил он. – Конечно, я тебя тоже люблю и не могу представить никакого чувства, кроме этого. Я просто говорю, что инженерам и сиделкам на этих фабриках наплевать на людей, они просто делают свою работу. И если до их ведома дойдет этот мой недостаток, они сразу же упекут меня в клинику, превратят в лабораторную крысу, и когда найдут генный изъян, я перестану быть им нужен. И ты думаешь, они вернут меня обратно?

– А почему нет? – тяжелым голосом спросила мама.

– Да потому, что у них все просчитано до мелочей. Я ведь живу здесь, питаюсь, работаю, мусорю, занимаю такое ценное место в сжатом тисками экономии городе. Зачем им такая обуза? Они там все повернуты на бережливости и саморазвитии. – Слава показал рукой куда-то наверх, забыв, что над ними еще десять этажей с ни в чем не повинными обывателями. – В мире, где каждый человек на счету, они просто меня заменят. Расщепят на углеродные волокна и заново соберут их с совершенно иными параметрами. Но это будет уже совсем другой индивид, я же сгину вместе со своими необъяснимыми синдромами, они ведь составной элемент моего организма и разума. Никакая часть неотделима от меня целого. А я не хочу оказаться перестроенным в кого-то другого, я не хочу умирать.

– Ну хорошо. Если ты уверен, что в клинике ничем не помогут…

– Абсолютно уверен. Они бы даже не выписали это спасительное лекарство. Сразу бы разложили на ДНК. Хорошо, что у меня, вопреки такой никчемной карьере, есть талантливые знакомые, которые смогли придумать лекарство.

Они снова замолчали посреди наполненной светом кухни, погруженные каждый в пучину своего собственного расстройства. Там были слезы, остатки бутербродов и пятна чая на белой скатерти, желтый солнечный свет трогал все это своими редкими в этих широтах лучами, а белый свет потолка привычно смягчал переменные ритмы природы своим постоянным присутствием. Слава чувствовал неразрывную связь со всем порядком человеческой жизни, ему всегда был по душе белый искусственный свет, в отличие от всегда разного, непредсказуемого солнечного свечения. От всех этих неказистых растений, хаотично разбросанных луж на обочинах ровных дорог, построенных с целью использовать все незанятое пространство, максимизировать свою пользу для города. Во всех близких сердцу парня вещах был порядок и логика. Они чертили точные цели, давали недвусмысленные команды, тянули за собой дорогами будущего в его самую прекрасную часть. Слава чувствовал себя скромным винтиком запрограммированного, готового к рывку вперед мира. И будет замечательно, если парень отправится туда вместе со всеми, а не будет заменен на новый, более крепкий, блестящий, хромированный винтик. Полезный, но совершенно другой.

Он глянул на браслет, на убежавшее слишком далеко вперед время и рванул в свою комнату, поцеловав расплакавшуюся маму, которая еще долго останется в таком расклеенном состоянии и, наверное, пропустит несколько выпусков своего любимого шоу. Слава почти захотел вернуться к ней, когда закончатся дела, и посмотреть новую трансляцию вместе, но ограничился только мыслями о личных планах.

Его комната с закрытым окном плыла в мареве утренней полутьмы, но монитор освещал достаточную для работы область перед собой. На нем уже вовсю мелькали слова сообщений и блоки новых статей, публикуемых ежеминутно. Из маленьких наушников трещали голоса утреннего совещания с главредом. Слава, еще пребывая в состоянии вареного овоща, уселся на стул. Его сложно было назвать готовым к рабочему дню, однако, если сравнивать с куда более худшими вариантами, жаловаться не приходилось. Он автоматически включился в обсуждение, выслушал далекий голос шефа и попросил с ним личной аудиенции.

На экране выскочило маленькое окошко, недоступное для других участников, в нем блеснула голова начальника с гладкой полированной лысиной между растущих по ее краям черных волос, с большими модными очками и маленькой бородой. Судя по полуденной оживленности за спиной главного редактора, он находился в южных широтах, гораздо восточнее московских, видимо, в Азии. Говорили об этом и пальмы, едва различимые вдалеке, и кокос с трубочкой, стоящий на краю рабочего стола, попадавшего в кадр.

– Доброе утро, Алексей Германович, – оговорился Слава. – У меня эксклюзив.

– Добрый день, – ответил довольный начальник и замолчал, ожидая услышать продолжение новости.

Начинающий журналист собрался с мыслями, пытаясь взять в руки трясущегося себя. После ночного стресса его штормило и выворачивало, хотелось снова поспать, но уже в спокойной обстановке, в темноте надетой на глаза специальной повязки, в монотонном шуме тысяч дневных звуков живущего дома, в которых утопали бы резкие шорохи и внезапные крики за несколько квартир или улиц от тебя, обычно заостряющие на себе внимание в кромешной ночной тишине. Теперь же, солнечным утром, их не было слышно, в уши сочился успокаивающий мысли фоновый шум. Слава стиснул зубы, чтобы отложить апофеоз неминуемой слабости на срок чуть позже переговоров с начальством, предвещающих скорый рабочий триумф. Лысеющий главный редактор сидел напротив него в баре на каком-то острове и пил заготовленные коктейли, так близко, что можно было дотянуться рукой и отпить немного чарующей, свежей кокосовой жидкости. Парень сидел в темной московской квартире и пытался начать свой доклад.

– В общем, как вы, наверное, помните, между нами распределили слежку за известными людьми, в рамках закона, конечно, – заговорил Слава, борясь с разыгравшимися нервами. – Мне досталась семья Селина. К самому ему, конечно, было не подобраться, вы понимаете, государственная охрана. В плане любовного компромата или измен жены тоже голяк – он вдовец, причем очень верный. Поэтому мне оставалось следить только за его дочерью, она сейчас заканчивает один из московских вузов.

Главный редактор делал вид, что слушает его, отведя глаза в сторону, пробегая взглядом по строчкам, смотрел внимательно и делал какие-то пометки на своем экране, остававшемся невидимым для взора молодого журналиста. Когда в рассказе наступила пауза, он резко поднял брови, выпрыгнувшие из широкой тени очков, и деловито сказал механическим голосом без малейшей капли эмоций:

– Продолжай, я внимательно тебя слушаю.

– Так вот… – Слава моментально заговорил, чтобы не показаться забывчивым.

Он представил, как сидит на экзамене, стало привычней и легче. Все-таки не зря придуманы все многочисленные устные испытания в процессе учебы. Не допуская паузы дольше секунды, он продолжил:

– Следил за ней больше недели, изъездил несколько раз всю Москву, но никаких скелетов в шкафу, примерная, скромная девушка…

– Насколько я знаю, в тихом омуте черти водятся, – помог его мысли главный редактор, практически не отвлекаясь от своих важных дел по другую сторону экрана.

– Именно! – это и пытался сформулировать Слава. – Вчера она дала слабину, предстала в самом неприглядном свете. Выдала себя с потрохами.

– Слушаю тебя внимательно, – тем же тоном сказал начальник, но уже действительно отвлекся от других дел и посмотрел прямо в центр экрана, сложив ладони у шеи и расположив на них подбородок.

Слава открыл подготовленный ночью документ, в котором расписал все факты в виде удобной шпаргалки, благо во взрослой жизни, в отличие от студенческой поры, можно было как угодно хитрить, все средства были хороши и, более того, бесспорно поддерживались. В другом углу экрана уже висела основная статья с фотографиями молодой скомпрометированной особы. Слава поэтапно рассказал о произошедших накануне событиях, о подозрительном веществе, которое зачем-то передавалось под такой странной завесой тайны. Было очевидно – это незаконное, а следовательно опасное средство, способное причинить вред девушке или отцу, окажись оно на обозрении злопыхателей. А значит истинной обязанностью, как и призванием журналистов, было раскрыть все тайное и представить его на суд голодной до свежих сенсаций публики. Слава добавил, что парень на фотографиях – старый друг девушки, работник крупной больницы, анестезиолог. С каждым словом глаза главного редактора раскрывались все сильнее, превосходя размером даже его модные коричневые очки. Радость на его лице определенно указывала на искреннее одобрение работы молодого человека, делавшего первые шаги в практически всесильном средстве массовой информации.

– Это просто отлично. – Шеф бегал глазами по экрану, растягивая слова. – Статья хорошая, впрочем, сейчас плохих не бывает. Времена уникальности Пушкиных уже давно прошли.

Он ухмыльнулся ехидно, намекая, что любая обезьяна при помощи электроники может написать какую угодно по качеству и красоте новостную статью. Но неизменной сложностью, как и во все времена, оставалось найти подходящий материал и умело подтасовать факты, с чем парень и справился.

– Вы это сразу опубликуете? – спросил нетерпеливый Слава.

– Немного повременим, – ответил задумавшийся главный редактор.

Его светоотражающая лысина не оставляла сомнений во вдумчивости и интеллекте своего обладателя.

– У Селина сейчас переговоры по коалиции, и на днях как раз должно быть объявлено голосование за пост нового премьера. Это очень щекотливый вопрос. А что бы сделал ты на моем месте?

Шеф будто испытывал подчиненного, к которому вдруг воспылал профессиональной любовью. Заметил его в толпе заштатных журналистов-однодневок и теперь прикидывал, на какой должности он мог быть максимально полезен. Это крохотный шанс, который нельзя упускать, даже несмотря на судорожную тошноту и усталость.

– Ну тогда я бы отложил публикацию до дня голосования в Думе, когда целевая аудитория будет ждать новостей именно о Селине и ему подобных. Сама жизнь подготовит публику для этого материала. Тогда наша статья привлечет максимальное внимание, произведя эффект разорвавшейся бомбы.

– Правильно рассуждаешь, – ответил главред с довольной улыбкой и взял в рот соломинку очередного прохладительного коктейля, – только нужно смотреть еще шире и узнать по своим каналам, есть ли заказ на такой материал. Чтобы не получилось так, что вброс окажется невыгодным никому.

Слава озадаченно кивал, соглашаясь с каждым словом начальника, хотя сам думал лишь об усталости и коротком утреннем сне на бесконечно мягкой постели, награждающей вожделенным покоем за смелые и доблестные труды.

– Это уже вам лучше знать, Алексей Германович. – Парень резко замолк, оборвав начавшийся было ненавистный начальнику подхалимаж.

– Конечно мне, Владислав. Я закину удочки, и, как только подтвердится чья-либо заинтересованность, в день голосования в Думе выложим эту бомбу. – Он жестом подозвал какую-то девушку вдалеке, едва попадавшую в обзор видеокамеры. – Кстати, вечером у вас готовится встреча на открытии выставки молодых скульпторов на ВДНХ, мои помощники сообщат тебе все детали.

Разговор окончился вместе с видеосвязью. О какой-то новый выставке парень уже не слушал, в его голове бесконечным эхом повторялось его полное имя, произнесенное начальником: «Владислав». Уже не какой-то там «Слава», и не «эй ты», а персональное уважительное обращение от старшего по карьерной лестнице. Это вдохновляло и воодушевляло, казалось той самой вожделенной платой за труды и стремления. Он закрыл глаза и впервые за долгую неделю полностью расслабился. Отрадное чувство успеха навещало его очень редко, оставаясь скорее исключением из правила в жизни обывателя средней руки. Тем слаще становилось его утреннее состояние праздного упоения, такое пугающе приторное, однако разбавленное для баланса тяжестью нервного срыва после ночного кошмара. Поэтому все происходящее точно не походило на сказку, в которую глупо верить, но и не выглядело однозначно ужасом, который хочется скорее пресечь.

Слава вновь опустил свою кровать, поднятую с целью скрыть ее от взора камеры. Она смотрелась бы глупо и непрофессионально за его спиной во время рабочих переговоров по видеосвязи. Комната без нее выглядела куда серьезнее, казалась отдельным кабинетом. Любая мелочь влияла на статус, приобретаемый с таким долгим трудом. Не открывая глаз, он откинулся на кровать.

Монитор еще некоторое время работал, показывая кипучую деятельность на портале виртуального офиса, редакция никогда не спала, ежеминутно выпуская новости и статьи во славу всемогущего рейтинга. Через несколько минут бездействия Слава стал недоступен для обращений коллег, но рабочее время продолжало идти, ведь творческие процессы служителей долга разоблачения человеческих слабостей не прерываются даже во сне. Он поудобнее разместился на мягкой подушке, закинув одну руку за голову, а другую засунув под поясницу. Уже давно не чувствовал он такой легкости, свободной от боли и тяжести мышц. Он чувствовал радость и наслаждение, уносившие его по волнам раннего монотонного шума бесконечных домов города, отдыхавшего от своего ослепительного ночного свечения. Теперь мегаполис был погружен в дневные солнечные лучи, гораздо более тусклые, чем помпезная яркость плоских дорог и неоновая реклама высоток, в течение дня лишь аккумулирующих бесплатную космическую энергию для своих возобновляемых, экологически чистых источников человеческой похоти и наслаждения. Слава растворился в этой утренней пелене, как опустошенный сосуд в огромном гальваническом океане зарядного вещества. Ощущение приятного расслабления было далеко от чувства приближающегося конца несколькими часами ранее. Но парень об этом уже не думал, ведь он занялся тем, что умел делать лучше всего, – удобно развалился на мягкой кровати и удовлетворенно заснул без задних ног.




Глава 3


Мария проснулась очень рано, словно по старой привычке держа себя в тонусе плотного графика. Но в этот первый день изменившейся жизни девушка не желала следовать никаким распорядкам и бежать по делам, не имевшим глубокого смысла. Все планы и занятия стали совершенно необязательны и даже чуточку ненавистны, хотелось вырвать их из виртуального органайзера и пустить по летящему ветру вместе с календарем, в котором осталось лишь девять беззаботных месяцев жизни, вместо желаемой ей легкомысленной траты оставшихся лет. А по факту еще на пару-тройку недель меньше, как указывал тест на беременность. Девушка подошла к окну подышать свежим воздухом, который сразу же окатил прохладой ее припухшее от ночного плача лицо и развеял лохматые, запутанные пряди волос. Освещенный утренним солнцем лесной парк жил своей прекрасной, цветущей жизнью, статные деревья шушукались между собой – шелестели молодыми майскими листьями. Они оставались невозмутимы в любой ситуации, не обращая внимания на обстановку. Внизу же, наоборот, глубоко погруженные в меркантильные хлопоты люди создавали значимость своих утренних дел.

Они бегали между домом и выстроенными в цепочку машинами, готовя рабочий визит Машиного отца. Раньше она обязательно выбежала бы вниз повидаться и попрощаться с ним до вечера, но теперь что-то внутри ее изменилось. Возможно, ее пугал страх перед отцовским гневом, который обязательно разразится, расскажи девушка ему всю правду в самый неподходящий момент. Она с пониманием относилась к политическим переговорам, новым законам и необходимости их принимать. Поэтому ее замешательство было тем сильнее, чем яснее становилось осознание ситуации, в которой ее тело внезапно собралось этому новому закону перечить. На улице мелькнула расчесанная и плотно уложенная гелем прическа отца, потом девушка увидела его во весь рост. Охранники и помощники, уже успевшие заскучать на своих позициях в ожидании главного действующего лица, снова засуетились. Он всегда так задерживался, если предстояло появление перед камерами, участвовал в долгих обрядах собственного гримера, делавшего из обычного человека идеальный образ мужчины и спасителя отечества в одном флаконе. Мария так и не сдвинулась с места у окна своей спальни, считая секунды до отъезда отца, взяв волю в кулак, чтобы ненароком не сорваться и не побежать к нему в понимающие объятия, которые сразу же дадут заподозрить неладное. Ее лицо сияло необычным светом, а взгляд уже навсегда потерял наивное детское выражение.

С чувством великого облегчения девушка увидела, как от главного входа отъезжают лимузин и машина охраны, на всякий случай проводила их взглядом до ворот у выезда на дорогу, которые скрывались от нее за длинными рядами зеленого барбариса. Она радостно закрыла окно, предвкушая впереди целое бескрайнее утро, когда можно быть собой и делать что вздумается, а именно спать. Мария заставила себя отгородиться от разделивших ее жизнь надвое новостей. Представила, что ничего особенного не произошло. Изо всех сил удерживая себя в равновесии, она вернулась в свою кровать с приятным чувством свободы и отсутствия всяких проблем до вечера – тогда предстояла встреча с отцом на каком-то публичном мероприятии. В отсутствие трагически ушедшей матери девушке часто приходилось сопровождать его, если того требовали правила этикета или советы политтехнологов. Ну а пока она отрешилась от мира за пределами ее спальни и просто поплыла по течению сладкого утреннего забвения, наслаждалась последними часами спокойствия без необходимости решительных действий, ничего не планировала, а просто спала.

За окном в ускоренной в сотни раз съемке проплывали облака и образовывались новые, которые затем опять исчезали вдали. Внизу подали завтрак, убрали его и начали готовить обед. Зеленые листья на деревьях очень медленно и незаметно росли. Самый лучший из оставшихся моментов в жизни девушки неумолимо заканчивался вместе со сном, который уже не мог удержать на себе ее усыпленное внимание. Постепенно она вновь приходила в себя, чувствуя все сильнее кончики пальцев рук и ног, окружающие звуки и лучи дневного света. Как расслабленный сгусток мягкой материи, поворачивалась с боку на бок в попытках догнать уходящий в беззаботное прошлое сон.

Но в итоге пришлось смириться с его растворившейся теплотой. Девушку начало бесить повторение одних и тех же панических мыслей, уносящих прочь от проблемы. Она встала с кровати в решительности начать распутывать клубок нежданных проблем, чтобы не пришлось потом винить себя за бездействие. После быстрого прохладного душа она заскочила в уютную гардеробную, сбросила полотенце и, не обращая внимания на десяток отражений своего отдохнувшего чистого тела, надела первую попавшуюся уличную одежду, толком не оценив, насколько подходят друг другу ее элементы. Пытаясь поскорее навести порядок в спальне и в жизни, Мария спешно разложила брошенные с вечера вещи по их привычным местам, наводя при этом занятии порядок и у себя в голове, расставляя мысли по полочкам, между делом занимаясь привычными хлопотами. Постепенно приходила в себя после долгого расслабления в кровати, схватила свою любимую сумочку и отправилась наводить марафет в оставшихся областях мимолетного бытия. Невесомый балдахин над ее застеленной кроватью еще колыхался, а девушка уже выскочила из комнаты в направлении обеденной зоны, где вновь накрывали самый поздний в истории поместья завтрак. Не в силах преодолеть свалившийся на нее страх, Мария пошла на самообман, сделала вид, что все в полном порядке. Ей надо было привыкнуть к своему положению, а самым лучшим помощником в этом является время.

Электронная кукушка объявила два часа пополудни. Цифровая прислуга с неестественно идеальными лицами, сделанными специально, чтобы не путать их с живыми людьми, накрыла овальный стол посреди большой столовой с коврами и высокими окнами. Первый этаж был еще выше второго, под очень модную старину, тогда как на ground floor располагались конюшни и комнаты для лакеев, а сами хозяева, конечно же, спали высоко над грязной и непопулярной в те годы землей. «Всякая мода рождается еще в незапамятные времена, а потом лишь повторяется множество раз», – думала девушка, разглядывая свой свеженарезанный завтрак посреди огромной комнаты, набитой множеством слуг. Только в отличие от давних времен, все эти горничные, дворецкие и кухарки были не просто рабами, а полноценной собственностью, без права на собственные мысли, душу и даже клочок земли на ground floor. Шаблонные машины с человеческой внешностью, как и многие похожие на них люди, были полностью удовлетворены своим положением. Девушка даже не знала, где хранились все эти гибкие механические создания, но была очень довольна их искусством готовить пищу. Аппетитные запахи разносились по всему этажу, пока на столе, освещенном отражением солнца из огромных витражных окон, остывали золотистые круассаны, теснились друг на друге румяные оладьи, покрывалась налетом изысканности манная каша без единого микрокомочка. Столовые приборы, два заварника с чаем и теплая кружка с ванильным эспрессо. А позади всего этого обязательного разнообразия томились в сладостном предчувствии своего звездного часа нарезанные кружочками и кубиками тропические фрукты, выращенные где-то неподалеку. Мария облизывалась от вида свежего манго, бананов, арбузов и маракуйи. Схватила один из этих бордовых плодов и уселась на твердый стул, который сразу же впился в ее расслабленные мягкой кроватью мышцы спины, заставляя ерзать на его жестком каркасе от непривычки. Пока никто из слуг не заметил, она разрезала маракуйю и начала выскребать ее содержимое чайной ложкой, будто ела приготовленное всмятку яйцо. Не успев насладиться его утренней сладостью натощак, она услышала предсказуемый и унылый совет ее вездесущих помощников о вреде обратного порядка приема пищи. Впрочем, руки ей не заламывали, и девушка относилась к такой шаблонной помощи с большой долей иронии. Перепробовав все фрукты и выпив кружку зеленого чая, она принялась за основной завтрак. Манная каша без комочков медленно остывала в глубокой тарелке, а в голове прокручивались имена друзей, которым можно было довериться в такой деликатной затее – сделать аборт, пока никто не заметил ее новый секрет. Большой тяги к внезапному появлению детей без любящего мужа она не испытывала, а желание помочь отцу в такой ответственный момент переговоров о запрете рождений пересиливало еще только возникавший материнский инстинкт. Поэтому в самом логичном и очевидном шаге избавления от плода ей требовались только подельники, не задающие лишних вопросов, которым можно было искренне доверять.

Никто кроме Саши, помогшего с тестом на беременность и оттого уже знакомого с ситуацией, в голову не приходил. Она дружила с бывшим одноклассником, обращаясь к нему по самым важным делам, поэтому он и сейчас был главным кандидатом для просьбы о помощи. Остальные школьные друзья, с которыми она уже несколько лет не общалась, были исключены – за такой длительный срок они потеряли к ней всякие теплые чувства, наполнившись взамен только завистью к ее неожиданно высокому социальному положению, которая, естественно, не могла сулить ничего хорошего. Друзья в юридической академии тоже вызывали сомнения, все четверо одногруппников выходили из высших слоев общества и были знакомы как с ее отцом, так и со службой собственной безопасности. Даже если заручиться их поддержкой, неизвестно, чем это потом аукнется от самых успешных представителей мира акул и пираний. Немногочисленные подружки по конкуру тоже были слишком надменными и презирали любое проявление несовершенства человеческих поступков, от них можно было ждать лишь унизительного смеха. Все варианты не подходили, новые московские друзья были один подозрительнее другого. Богемное общество, стихийно возникшее вокруг девушки против ее собственной воли, разительно отличалось от обычных друзей счастливого детства и юности. Оставшиеся в спокойном, безмятежном прошлом друзья и знакомые притягивали внимание Марии своей искренностью и человеческой теплотой, ведь ничего иного они предложить не могли. А теперь вокруг нее вместо чести и доброты сплошь деньги и власть, пороки, на пару оседлавшие покоренных ими людей. Нельзя было доверять тем, кто общается с тобой исключительно с целью собственной выгоды. Такие люди живут и дышат из корыстных соображений, занимаются любовью лишь по расчету, посещают всевозможные выставки, чтобы примазаться к чужим достижениям, ходят в бутики узнать, что они будут любить в новом сезоне, и даже церкви используют как витрины своих вымоленных грехов.

Доедая запоздалый завтрак, плавно перетекший в полдник с обедом, Мария вернулась к началу списка возможных помощников. Чуждая верхушке этого города девушка могла доверять лишь своему старому другу Саше, с которым они общались, еще будучи относительно простыми детьми в столице одного из девяноста пяти регионов огромной страны. Она двинула пальцем, и на телефоне высветилось его довольное скромной долей младшего медицинского служащего лицо. Было в его чертах нечто отталкивающее и завораживающее одновременно, вызывающее тошноту вперемешку с очарованным любованием. Это казалось привычным, ведь Мария уже долго не могла разобраться в собственных чувствах. А теперь дело толкало ее на очередной разговор с этим парнем, как хорошо, что не надо искать вечно потерянный повод. Она вышла на улицу подальше от любознательных глаз, присела на край журчащего фонтана и сквозь маскирующий плеск воды заговорила в ручной телефон:

– Привет, Саш, можешь сейчас говорить?

– Да, Маш, конечно, привет! – ответил неуверенный, но восторженный голос.

Непреодолимая тяга парня к Марии читалась в каждом слове и поступке. Но еще сильнее – в скромном бездействии, настолько по-щенячьи неловким и преданным оно было.

– У меня не так много времени и возможностей для этого разговора, – продолжила девушка. – Ты понимаешь, о чем я сейчас буду говорить?

– Наверное, да. – В тайне от себя он уже начал догадываться.

– Так вот, я решила это сделать, – выпалила она на одном дыхании, не теряя времени на неловкое хождение вокруг да около. – И как можно быстрее, такой секрет долго не утаить. В Москве медицинские камеры на каждом шагу, будь они неладны. Ты можешь найти место для процедуры?

– Конечно, я постараюсь, – ответил немного расстроенный, тщетно пытавшийся держать себя в руках Саша. – На какой день и время ориентироваться?

– Давай на сегодня, вечером, я прошу, – выдавила из себя девушка, уже не следя за холодной сдержанностью своих слов. – Иначе я запутаюсь, начну тянуть и обязательно ошибусь.

Предчувствие возможной ошибки давило на девушку неспроста, но, к сожалению, обладая развитой интуицией, она еще не до конца умела ею пользоваться.

– Ты все хорошо обдумала?

– Даже не начинай. Если я начну это так долго обдумывать, точно сойду с ума.

Мария надеялась, что Саша не ляпнет никакого подозрительного секретного слова, которое может привлечь ненужное девушке внимание, например, «тайно» или «анонимно».

– Хорошо, Маш, как скажешь, я сейчас поищу анонимные варианты.

На этих словах она прервала разговор, который перешел все рамки загадочности и маскировки. Хоть парень и произнес очень подозрительное для любой прослушки слово в конце разговора, хоть и вызывал раздражение и недовольство своей глупостью и скромностью поведения, однако Мария не разозлилась. Было в Саше что-то природно-притягивающее, магнетическое нутро, к коему легко было подключиться и питаться его уникальной энергией, которой оставались лишены многие рожденные люди и абсолютно все искусственно выращенные создания. Девушке так казалось на основании личного опыта общения с представителями этих новоявленных каст.

Она вернула телефон на запястье, минуты вновь побежали, гонимые стрелками на циферблате, показывая почти три часа дня. Органайзер надрывался напоминаниями о важной поездке на открытие выставки вместе с отцом, от которой нельзя было отвертеться, так же как нельзя было ускользнуть от внимания сотен журналистов и телекамер в процессе этого посещения. Мария упорно игнорировала все мысли о грядущем мероприятии, полностью погрузившись в раздумья о Сашиной задаче и его ответном сообщении в течение дня, которого она так сильно ждала. Со стороны дальних ворот главного въезда в поместье раздался механический грохот затвора, затем абсолютно бесшумно заехал ее личный автомобиль. Девушка его не слышала, но всегда чувствовала на уровне подсознания. Она быстро побежала наверх надевать самое эффектное вечернее платье из всего великого множества скромных нарядов, одобренных семейным стилистом.

Редкие птицы, уже успевшие вернуться с югов, порхали меж веток качавшихся на ветру деревьев. Их зеленая листва колыхалась плавными узорами на майском ленивом ветру, в их хаотичном, беспорядочном движении ощущалась гармония и красота. Птицы садились только на настоящие ветки живых, спокойно растущих деревьев, игнорируя искусственные насаждения модифицированных быстрорастущих пород. Под сладкозвучные трели жаворонков Мария выбежала из дома, одетая в шелковое светло-зеленое платье со стразами, изящными бантовыми складами ниже пояса, вырезом «лодочка» на плечах и большим ремнем с пряжкой, затянутым на талии поверх всего остального. Платье по современным меркам было очень длинным, почти полностью закрывая колени. На ногах сверкали черные туфли-лодочки на высокой платформе с серебристыми вставками. Под распущенными пышной массой каштановыми волосами блестели сережки, похожие на две капли белого золота с бриллиантами. Углерода в них хватило бы на собственного домашнего питомца, завести которого Мария давно мечтала, но никак не находила достаточно времени. Она спорхнула по лестнице, выбежала в открытую дверь и угнездилась в ожидавшей машине. В руках была ее любимая сумочка с очень важными вещами, на губах – несмываемая розовая помада, а в голове бессчетные мысли, как уместить в один вечер все свои планы.

Мягкое пассажирское кресло заботливо приняло девушку в свои ласковые объятия, заставив испытать нечеловеческое наслаждение от комфорта. Водитель сидел в переднем ряду для прислуги и не мешал назойливой болтовней, просто следил за дорогой, делая вид, что любуется ею, что понимает красоту настоящей природы. Даже не шевелился на своем кресле, с задумчивым лицом в тысячный раз осматривая уже приевшиеся пейзажи, грубой, нескладной мимикой изображая нечто среднее между комичным образом дурачка и мыслителем Огюста Родена. В любой другой день Мария обязательно бы подколола его щедрой порцией купеческого сарказма, на который так легко велась вся прислуга, но теперь девушку одолевали куда более серьезные мысли, зацикленные в круговороте несходящихся планов и тяжелых размышлений. Она переставала видеть смысл в привычных ей мелочах жизни, казавшихся прежде забавными. Постепенно теряла себя на поверхности слишком сильно изменившейся обстановки.

Дороги мелькали одна за другой, плавно исчезая в дали боковых зеркал, словно пассажирский самолет рассекал тонкую гладь нарисованных улиц. Поездка проходила комфортно и очень быстро, платные выделенные полосы творили настоящие чудеса с вечно пропадающим московским временем. Девушка подумала, что могла бы прихорашиваться еще добрые полчаса, когда они буквально через считанные минуты заехали на большую правительственную парковку в Останкино через специально построенный съезд от удобной дорожной развязки. Отгороженная от остального мира, она принимала только автомобили крупных шишек и слуг от народа, с двух сторон упираясь в зеленые деревья одноименного парка, чьи высокие кроны практически закрывали обзор на высоченные неоновые небоскребы с яркой рекламой на каждом купленном для этого этаже. С другой стороны, вплотную прилегали административные здания городских служб. Через всю парковку, заставленную ездящим и летающим транспортом, пролегала большая черная тень Останкинской телебашни.

Машина проехала несколько рядов и остановилась возле скопища таких же лакированных, защищенных от любого воздействия лимузинов цвета черной дыры, полностью поглощавших видимый свет. Машина девушки, в отличие от этих современных моделей, была из обычных материалов, отражающих радиоволны. Считалась устаревшей, но очень нравилась Марии, падкой до старомодной классики. Автомобиль остановился возле другого своего, более совершенного, собрата, приветственно открыл широкую дверь, выпуская девушку на свободу из своих непреодолимых комфортных объятий. Она переметнулась в машину к отцу, едва успев схватить сумку с покинутого заднего кресла. Обняла его и поцеловала в колючую щеку. Сергей Александрович приветственно улыбнулся и оглядел свою дочь с ног до головы. Он думал только о том, как Маша будет смотреться перед сотнями видеокамер, забыв поцеловать любимую дочь.

– Что ты меня так оцениваешь? – спросила она вместо приветственных слов.

– Прости дорогая. – Он улыбнулся, сняв с себя очки и порядочный уровень напряжения. – Сейчас очень важный период, все должно выглядеть идеально.

– А я разве могу выглядеть иначе?

В ответ отец засмеялся и поцеловал ее в теплый румяный лоб, задев губами несколько отбившихся от пряди волос. Девушка забавлялась его попытками вынуть изо рта прилипшие кончики каштановых завитков, еще сильнее покраснев от веселья. Теперь она стала одного цвета с его красным галстуком.

– Я все понимаю, пап, – сказала она, смеясь, и свободной рукой помогла отцу в его нелегкой задаче вытащить волосы изо рта.

– Ну хорошо, не говори им ничего, просто держись рядом. И если можешь, улыбайся, они это любят. – Он посмотрел на веселую, готовую разразиться смехом, как томат, красную физиономию дочери. – Только не смейся там слишком громко.

На этих словах она перестала сдерживаться и громко, во весь голос захохотала. Такие приступы неописуемого восторга всегда происходили именно в те моменты, когда Марию просили быть максимально спокойной и невозмутимой. Отец это понимал и, не обращая внимания на безудержный смех дочери, скомандовал водителю ехать. Девушка еще некоторое время хихикала на плече у отца, потом взяла себя в руки и вытерла проступившие слезы.

– Все в порядке, не говори больше так серьезно.

– Хорошо, милая, – сказал он равнодушно, важнее всего теперь было ее успокоить и не смешить. – Кстати, там будут Филевы.

– Эти два напыщенных мажора? – Она скривила лицо, мгновенно переставшее быть красивым.

– Да, и их отец тоже там будет, мы вместе открываем эту выставку. Он ее спонсор. Меценат, любитель прекрасного.

– Но мне же не обязательно с ними общаться?

Машина незаметно для пассажиров тронулась с места и уже выезжала на улицу Академика Королева.

– Мне бы хотелось, чтоб вы поладили, Маш, – аккуратно сказал отец. – В руках их отца, возможно, моя будущая карьера, а значит счастье нашей с тобой семьи.

– А разве счастье не заключается в общении с тем, кто мне нравится? И избегании людей, которые мне противны?

– Конечно, это сложный вопрос. Но я уверен, они смогут тебе понравиться. Вам всем просто надо сделать несколько шагов навстречу друг другу. Это ради всеобщего блага.

Мария озадаченно смотрела в окно, убеждая себя, что ничего дельного из этой затеи не выйдет.

– Ты можешь пообещать мне, что постараешься сделать все возможное? – не унимался сосредоточенный на успехе отец.

– Сделаю что-нибудь, пап, – пообещала она, лишь бы его успокоить.

– Вот и славно, дорогая. Если окажетесь рядом, поддержи беседу, ты же у меня умница.

Машина плавно скользила по улице, минуя кислотные вывески телецентра, кричащие об очередных сезонах полюбившихся публике шоу. Обольстительные афиши танцев, песен, гонок на выживание обещали многочисленные купоны разных товаров за одно лишь включение телевизора. Маша не знала, сколько нужно смотреть выпусков «Танцев на льду», чтобы хватило на новое платье, или сезонов «Последнего героя», чтобы оплатить себе курсы испанского языка, но наверняка это перестало быть так хлопотно, как каких-нибудь сто лет назад.

Не успев утомиться от присущих ее характеру глубоких раздумий, она увидела впереди высокие ворота ВДНХ, украшенные сочными логотипами новой выставки западноевропейской скульптуры. Толпы людей разделял длинный коридор из полицейских, оцепивших пространство вокруг пятачка у главной арки. Машина аккуратно остановилась в специальной помеченной флажками зоне, из которой открывался самый идеальный для журналистов вид на собиравшегося выходить из нее человека. Роем разозлившихся мух залетали камеры в поисках самого лучше ракурса. Многочисленные зрители и уличные зеваки уставились на автомобиль.

– Ну что, милая, ты готова? – спросил убедительно-строго отец.

Он уже самоуверенно поднял голову и затянул ослабевший галстук. Голос отдавал стальным оттенком бескомпромиссной уверенности перед ожидавшими СМИ.

– А что, у меня есть выбор? – спросила Мария.

– Конечно, нет, ты же моя дочь, – ответил Сергей Александрович Селин и открыл двери автомобиля.

Дальше последовала стандартная процедура, настолько привычная и до бесконечности страшная, что практически не влияла на сознание девушки, проплывая где-то в параллельном измерении, будто во сне. Она вышла с отцом из машины под одобрительный гул толпы, камеры жужжали над ними взъерошенной тучей электрических насекомых, журналисты топтались друг на друге, ведя прямые трансляции на телевидение, в онлайн-газеты и даже в свои личные видеоблоги. На такие мероприятия допускались все аккредитованные СМИ без дискриминации.

На заднем плане за оцеплением полицейских подняла плакаты специально нанятая группа поддержки Селина. Человек пятьдесят кричали одобрительные слоганы в его честь, надрывая голосовые связки, чтобы на каждом видео было слышно их восхищение. Словно в райской дреме всеобщего внимания, купленной за деньги любви одних и неизменной зависти других, как сомнамбула внутри чужого далекого сна, Мария шла рядом с отцом, делая на полтора шага больше, чем он, чтобы сильно не отставать. Они держались за руки. «Ну хоть сейчас», – думала девушка, чувствуя крепкую хватку отца, ведущего ее за собой. Мария была согласна идти с ним куда угодно. Такие теплые чувства не могли привести ни к чему хорошему, но выбора не оставалось. Слишком долго она ждала этого момента, чтобы не наслаждаться им сейчас. Позабыв даже о нежданной беременности и тайне, которую она собой представляет в свете ведущихся переговоров с партией гуманистов, девушка светилась от счастья, не осознавая толком происходящее. Просто беззаботно следовала за отцом, держась с ним за руки. Это все, что она себе представляла под прицелом тысяч камер и взглядами сотен людей вокруг, обращенными только на ее гладкую кожу и светло-зеленое элегантное платье. Сознание отключилось, она совершенно не думала, наслаждаясь легкостью и безмятежным спокойствием. Понимала, что стоит ей осознать всю серьезность происходящего, как начнется неминуемая истерика и нервный срыв.

Организм оберегал девушку от перегрузок, отключая почти все активные области мозга. Это было прекрасно, облака проплывали над головой, жужжали электронные мухи с объективами на хоботках, вокруг бегали озадаченные охранники, перестраивая свои порядки по мере продвижения дочери и отца. Деревья блистательно справлялись со своей задачей, вырабатывая кислород, не делая ничего лишнего, Мария старалась быть похожей на них.

– Правда чудесная выставка? – спросил отец. – Он знал, что их разговор наверняка записывается, и хотел выглядеть примерным семьянином в якобы непринужденной обстановке.

Вокруг них оказалась целая галерея скульптур на открытом воздухе, защищенная от дождя натянутым тентом. Сонливая отрешенность начала уходить, и девушка огляделась внимательнее. Квадратные постаменты в знак уважения высокого искусства защищали уникальные творения от контакта с примитивной землей. Итальянские скульптуры со своими библейскими мотивами, расцветшими во времена Просвещения, испанские, немецкие, датские и, конечно, швейцарские. Мраморные и пластиковые изображения людей в натуральную величину, а то и в несколько раз крупнее, перемешивались с образами электронных машин и мифических монстров, рожденных буйным воображением их создателей. Ряды тянулись очень далеко, а маленькая зона для интервью находилась в самом начале.

– Красиво, пап, да, – подыгрывала Мария. – Спасибо, что привел меня.

– Вот этот ряд начинается с Хавьера Гарсии, – продолжал играть на публику отец, показывая на них рукой для наглядности, – очень старый испанский рукотворец, раньше творил изумительные работы на библейскую тему, из цветного мрамора. Смотри, как переливаются цвета.

– Действительно, очень красиво.

– Теперь пошли фоткаться, – сказал он вполголоса.

Селин потянул ее в зону для фотографий, через которую проходили даже самые малоизвестные гости выставки. На фоне эмблемы Национального музея Прадо, герба Мадрида и бессчетных заплаток спонсоров и рекламодателей открывался наилучший ракурс для съемки. Они заняли центральное место, притянув к себе все без исключения взгляды, раздался шорох многочисленных фотоустройств, разбавленный непреодолимым гулом комментариев журналистов для собственных видео. Каждый говорил что-то в свой микрофон, создавая хаос звуков на выставке. Гораздо приятнее и спокойнее было смотреть это мероприятие по трансляции, где вне обзора картинки оставались многочисленные операторы с камерами, а далекие голоса обрезались интеллектуальным сенсором микрофона, создавая эффект уютной и отрешенной от всего мира передачи материала. Но девушка, к сожалению для себя, должна была наблюдать одновременно за всеми репортерами и корреспондентами, посылавшими ей в уши бессвязную какофонию.

Фотосессия продолжалась, отец улыбался и крепко обнимал дочь. Сложно было понять, действительно ли она ему так дорога. Мария подумала, что запросто могла оказаться игрушкой на поле его политических амбиций и ничего при этом не подозревать. Впрочем, даже любящий отец вел бы себя абсолютно также. У девушки заболело плечо от его показушной хватки.

– Видишь, это просто, – сказал он сквозь зубы, демонстрируя белоснежную улыбку для новых плакатов, – полюби их, и они полюбят тебя.

Девушка тоже улыбалась сотне корреспондентов и журналистов, расположившихся полукругом напротив. Все они жадно смотрели, пытаясь ухватить все подаренные им моменты, вплоть до поворота головы или моргания глаз. Высокие, низкие, в черных костюмах и белых жилетах, в кепках-восьмиклинках и фуражках, со стрижками андеркат и блестящими лысинами, добрые и злые, бодрые и уставшие. Мария объединяла их прикованным к себе вниманием. Из толпы разношерстных обозревателей выделялся лишь один человек, старавшийся не смотреть на девушку. В сером уличном костюме, наполовину спортивном, наполовину рабочем, с неприметным плоским лицом и тонким вздернутым носом, с короткими черными волосами. Казалось, он не пытается поймать взгляд Марии Селиной, как все остальные, а наоборот, прячется от него. Как серая мышь посреди черных орлов, кружащихся над своей жертвой, он оставался в тени более успешных операторов на этой хищной выставке новых событий, углубившись во внутренний омут с собственными чертями.

Девушке нравились такие загадочные неприступные типажи. Остальные читались на расстоянии, вели себя шаблонно, до уныния одинаково, но этот, стеснительно отворачивающийся в сторону, будто чувствовавший себя не в своей тарелке, стал хоть и серым, но каким-никаким лучом света в черном царстве отпетого лицемерия и показухи. Она двинулась с места и еще некоторое время провожала парня пристальным взглядом, но в какой-то момент потеряла из вида. Отец вновь потянул ее за собой и привел к своему либо другу, либо врагу, очень выгодному партнеру, Анастасу Филеву. Они встретились между зонами для фотографий и интервью. Рядом с высоким, ростом выше двух метров, толстым мужчиной с усами и лысиной в седеющем обрамлении стояли два его сына – Аристарх и молодой Станислав.

– Вы же знакомы? – спросил отец Марии у образовавшейся троицы молодых людей. – Кажется, виделись в студенческом лагере на Селигере.

– Да, сэр, – уверенно ответил ему старший, Аристарх.

Он очень высоко держал голову и выглядел лет на тридцать, хотя был на пять лет моложе.

– Прекрасно, – поддержал коллегу отец своего семейства, высокий Филев. – Значит вам наверняка есть что вспомнить и обсудить. – Он еще сильнее расплылся в лучезарной улыбке в тридцать два зуба. – Можете оставить нас с господином Селиным? Нужно обсудить пару вопросов. Сходите пока рассмотрите скульптуры поближе, пока не открыли выставку для толпы.

Отец сурово взглянул на девушку и подмигнул, чтобы делала как договорились и старалась сблизиться с этими завидными для его политических амбиций женихами дочери, а потом заботливым движением подтолкнул ее, неуверенную, вперед, к основной выставке и направившимся туда парням.

Длинные ряды экспонатов оставались закрыты от зрительских глаз, до открытия выставки вся эта международная красота предназначалась только для избранных. Трое новых знакомых начали обход с первого номера, следуя подготовленному организаторами маршруту. Впереди шел уверенный в себе Аристарх в черном костюме и белой рубашке без галстука, с вызывающе расстегнутыми верхними пуговицами, едва прикрывавшими волосы на груди. На ногах блестели лакированные черные туфли от китайского модного дома, в руках находилось будущее половины Москвы и хрупкая ладонь подгоняемой им девушки, едва успевавшей частить ногами, чтобы не упасть. Рядом с ними шел более скромный, весь в тени своего старшего брата Стас, одетый точно так же, только без кричащих следов нахальной брутальности. Они достаточно удалились от своих родителей и оставшихся в заграждении журналистов, но разговор никак не завязывался. Мария радовалась, что родилась девушкой и не должна ничего никому объяснять, пусть стараются другие, пока она занимается своими внутренними во всех смыслах проблемами. Но в компании двух парней, воспитанных для будущего управления корпорациями, не в своей тарелке чувствовала себя даже такая невозмутимая и безразличная ко многим вопросам девушка.

– Смотри, мы подарили эту скульптуру музею Прадо за возможность привезти их в Москву, – наконец сказал Аристарх, все еще держа руку девушки.

В его кругах было принято всем владеть.

– Молодцы, – ответила Мария, с чистой совестью выполняя просьбу отца попробовать сойтись характерами с этими молодыми людьми.

Они, особо не приглядываясь к экспонатам, хозяйским шагом обходили раскинувшуюся вдаль экспозицию. После первых номеров со скульптурами святых времен Торы, Библии, Корана и Вед пошли образы инопланетян, сильно контрастируя в общей линейке творений. Выдуманные диким разумом существа с несколькими руками, ногами и головами, с чудовищными пропорциями тел и непривычными органами в разных непривычных местах пугали и завораживали, вызывая злобу и восторг, разжигая такой нужный для массового внимания скандал. Вперемешку с ними громоздились скульптуры первых роботов и домашних помощников, образы наполовину построенных из кирпичиков телесной материи людей.

– А у тебя есть любимые произведения? – спросил Аристарх.

– Мне нравится Богородица Хавьера Гарсии.

– Древняя женщина, родившая Спасителя от божественного зачатия? – показал он свои знания через сарказм.

– Ну да, есть в ней что-то космическое, неподвластное нашему пониманию. И этот взгляд в никуда, в абсолютную пустоту, – ответила Мария. – Будто она сама не из этого мира и видит трансцендентные вещи, которые нам недоступны. Поэтому ее лицо и кажется отрешенным.

– Я вот не вижу ничего такого, – оборвал ее Аристарх, найдя поддержку во взгляде младшего брата. – Все эти высокопарные слова, просто чтобы казаться умнее?

– Нет, я действительно так считаю, – невозмутимо ответила девушка.

– Да брось ты это витание в облаках, – сказал парень повелительным тоном. – Мы же здесь, вершим свои дела на земле. Владеем больши?ми ее частями. А вместе сможем владеть вообще всем.

Девушка промолчала, поглядывая на руку в свой телефон, ожидая важного сообщения от старого друга. Ничего, кроме прогнозов различных событий и предложений сотрудничества от разных незнакомых организаций, захламивших ленту оповещений. Не нужно было так часто необдуманно оставлять свои данные кому попало. Не находя времени на смену аккаунта, девушка ограничилась только белым списком разрешенных контактов. И самый важный из них в этот вечер предательски молчал. Она уже не знала, что думать.

– Хорошо мы тогда отдохнули на Селигере, – разрядил обстановку младший из братьев.

– Да, точно. Помнишь, как гоняли на коптерах по бездорожью? – поддержал тему Аристарх, обращаясь к Марии.

– Не знаю, я тогда сидела на семинарах.

– Да брось ты, учеба – это так скучно! Оглянись вокруг! Это все наше! Пусть учатся те, кому нужно что-то доказывать. Мы же должны лишь указывать, что им делать.

Парень надменно расхохотался и вальяжным движением перенес руку с тонкого запястья девушки через локоть и плечо на ее теплую спину, слегка приобняв. Так самоуверенно и цепко, что Мария не смогла увильнуть, она лишь почувствовала его властную хватку и многолетний опыт совершения таких развязных подкатов. Она чувствовала, что ее долг перед отцом выполнен, не желая больше становиться легкодоступной целью их примитивных желаний. Но властные парни, получавшие в жизни все, что желали, подобно зыбучим пескам золотой пустыни затягивали девушку сильнее с каждым ее неумелым движением.

– Хочешь сегодня вечером на гонки? – спросил Аристарх, ловко ведя Марию, словно в каком-то властном танце, уже с полноценным объятием за тонкую талию.

С другой стороны от нее, держа руки в карманах, шел Станислав.

– Я ими не увлекаюсь, – ответила девушка. – А кто соревнуется?

– Да мы! – рассмеялся старший. – Выберем быстрые тачки, соберем ребят с Селигера, перекроем какой-нибудь недострой и готово. Главное, чтоб с рулем.

– Самим, что ли, управлять?

– Ну да! В этом и прелесть. Никаких автопилотов. Сплошная дикость. Скорость и драйв.

– Я так на лошадях люблю кататься.

– Животные? Ну это совсем по-деревенски.

Вдалеке под защитным навесом разговаривали их отцы, решая дела государственной важности, поглядывали в сторону своих детей и одобрительно улыбались. Два парня с девушкой, которая против своей воли оставалась ведомой, завершили обход половины представленной экспозиции. Они уже не обсуждали скульптуры, смешавшиеся в голове похожестью своих повторявшихся образов. Солнце неуклонно стремилось упасть с небесной вершины, удлиняя многочисленные тени святых мучеников, роботов и инопланетян, выбитых в мраморе, напечатанных лазером или собранных из океанского мусора. Между ярким светом и мрачными тенями скульптур, его закрывающих, девушке было очевидно существование черно-белого мира добра и зла, помощи и коварства, скромности и высокомерия. Как полосы на зебре, сменялись они друг за другом, чередуясь, как в жизни. Контраст был особенно ярок, стоило ей отвлечься на мысли о своем внутреннем мире, полном спокойного уединения с частичкой древней природы внутри себя, либо открыть глаза и уши, слушая нахальные приставания двух нуждавшихся в истинном счастье парней. Две крайности мироздания чередовались в ее голове с мучительной быстротой.

– Значит мы пришлем за тобой в субботу? – предложил Аристарх, уже ощупавший все позвонки на спине девушки и каждую складку бантов ниже ремня ее вечернего платья.

Девушка растерялась, не понимая, пропустила ли она мимо ушей приличную часть разговора или же это очередная дерзкая выходка самопровозглашенных доминантных самцов, никогда не получавших даже намека на возможность им отказать.

– А что в субботу? Я прослушала, – с надеждой дала им девушка второй шанс.

– Не знаю еще, придумаем. Будет весело, ничего не планируй, – не сбавлял натиск увлекшийся Аристарх.

Его рука уже практически слилась с девичьей талией, постепенно обживая все более злачные южные области.

Мария начала вскипать, стоя в лучах майского солнца между растекшимися от жары тенями статуй нового Аполлона и инопланетного захватчика с мультяшной планеты Омикрон Персей 8. Она с надеждой смотрела на свой телефон, отображавший какие угодно ненужные сообщения и рассылки, кроме одного самого важного. Долгие секунды тянулись одна за другой, в один прекрасный момент нарисовав долгожданный значок с портретом ее друга Саши. Под ним высветилось короткое сообщение: «Варшавское ш., 170, сегодня в 8 вечера», – и несколько противоречащих друг другу смайликов. Девушка радостно выдохнула, будто избавилась от висевшего за спиной тяжелого груза, ее плечи расслабились при мысли о скором спасении от неловкости этого общества, лицо расслабилось под вздох чудесного облегчения.

– Ну так что насчет субботы? – переспросил Аристарх Филев.

– Извини, дружок, очень много дел. – Она постаралась обескуражить парня хотя бы на несколько драгоценных секунд.

Пока он вспоминал, что такое отказ и как на него реагировать, Мария выпуталась из жестких объятий фантастически цепкой руки, сделала несколько шагов в сторону и полностью обезопасила тыл.

– Простите, только что пришло сообщение, – сказала она парням. – Дела государственной важности, надо бежать. Рада была с вами позависать.

Девушка зачастила ногами в туфлях на высокой платформе к выходу с максимально возможной для этого скоростью, стремительно удалялась, не оборачиваясь назад. Два оставшихся стоять посреди неподвижных скульптур и полные такой-же сковывающей растерянности парня смотрели ей вслед, уверенно потирая ладони, давали друг другу пять, обсуждали что-то похабное и улыбались. При виде идущей от них по дороге длинноногой Марии в светло-зеленом платье с соблазнительным ремешком они самодовольно облизывали губы, предвкушая скорую победу, потому что ничего другого предвкушать не могли. Чтобы не ухудшить свое шаткое после побега девушки положение, старший из братьев показал большой палец двум беседовавшим вдалеке отцам. Они приветливо улыбнулись, кивнув ему безмолвно в ответ.

Майский ветер колыхал каштановые волосы девушки, блестевшие в теплых лучах весеннего солнца. Они прыгали волнистыми переливами от спешки, с которой она преодолевала пустые перед открытием выставки, широкие просторы ВДНХ. Никого, кроме охранников и знакомых людей. Журналисты, запертые в специальном загоне, в страхе сделать лишний шаг в сторону, смотрели за происходящим издалека. Одни лишь жужжащие фотодроны немного нарушали границы отведенного им пространства и то и дело залетали на запретную территорию неоткрывшейся выставки. Их сразу же хватали металлические когти электронных коршунов блюстителей правопорядка и заглатывали в свои внутренние емкости для расщепления неправомерно заснятых изображений на атомы. Так оберегалась анонимность в мире людей. Но жужжалок от этого меньше не становилось, журналисты проносили на каждое мероприятие десятки, а то и сотни этих дешевых африканских устройств. Пройдя по касательной мимо этого облака насекомых и толпы аккредитованной прессы под отдаленными деревьями парка, Мария заскочила в переговорную к отцу, закрытую от посторонних глаз рядами официальной охраны. Решила придумать глупую отговорку и быстрее свалить по делам. Не тратя времени на лишние церемонии, неделикатно схватила его за руку, чтобы скорее привлечь внимание. Но вместо того, чтобы перебить разговор двух важных персон, сама оказалась сбита с толку внезапным обращением к ней.

– Представь, дорогая, завтра объявят голосование за кресло премьер-министра, – сказал отец не успевшей открыть рот девушке, будто она все время стояла рядом.

– Ого, – только и смогла она, запыхавшись, выдавить из груди. – Это то, о чем я подумала?

– Именно это, – ответил отец. – Мы сейчас обговорили последние детали с господином Филевым и сошлись по многим пунктам. С такой мощной поддержкой бизнеса с одной стороны, – он сделал отсылку в сторону своего партнера по переговорам, – и с гарантиями принять законы партии гуманистов с другой у нас есть все шансы на успех.

– Это те, что запрещают рожать детей?

– Да, милая, мы ведь уже обсуждали это. Никаких старомодных рождений – значит никаких смертей, болезней, горечи и боли утраты. А главный лидер и гарант исполнения этих законов – я. – Он торжественно сделал упор на словах «гарант» и «я». – Задвинем этого выскочку-гуманиста Старковского на второй план его же оружием.

– Да, пап, я понимаю, – нервно ответила торопящаяся Мария. – Надеюсь, все пройдет хорошо.

Из высоких черных платформ вечерних туфель будто торчали иголки и впивались ей в ноги, такое нетерпение охватывало ее с каждой минутой. Эта затея, смелая в исполнении и дерзкая в желании остаться анонимной, никак не терпела дальнейшего промедления.

– Пап, мне надо срочно уехать по учебе, – решила она специально солгать, потому что внезапное исчезновение на несколько часов вызвало бы гораздо больше подозрений.

– Хорошо, дорогая. Береги себя в такой важный для нас момент, – ответил отец и, немного подумав, добавил: – Я отправлю с тобой своего охранника.

– Ну паааап! – испугавшись, заныла Мария.

Она понимала, насколько сложнее будет исполнить план с совершенно чужим человеком. В отличие от ставшего почти родным телохранителя Алексея, отцовский охранник приносил с собой целую уйму ненужных проблем.

– Мы же с тобой уже обсуждали!

– Я знаю, Маш! Твоя свобода превыше всего, для меня это высшая ценность, но именно в эти важные дни все должно быть идеально, понимаешь? Потерпи ради меня и ради всего святого!




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/andrey-umin/troica/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.