Главная страница | Книги о приключениях | Маятник Судьбы

Маятник Судьбы
Владимир Юрьевич Харитонов


С присущим рассказчику юмором описаны детство, юность, обучение в двух высших учебных заведениях, увлечение спортом. Много драк и спортивных боев в стиле каратэ. Автор рассказывает о колебаниях Маятника своей Судьбы – от начальника уголовного розыска до зэка в СИЗО г.Иваново. Описаны случаи реальных расследований очень интересных уголовных дел со стрельбой, убийствами, погонями. В следственном изоляторе провел более трех лет – подробно изложены: обстановка, взаимоотношения с администрацией, другими зэками. Для любителей "тюремной тематики" книга будет очень интересной. Тернистый путь к оправдательному приговору. Показаны неординарные приемы достижения этой цели. Все персонажи – существующие люди, имена и фамилии изменены, любое совпадение с реальными людьми случайно. Автор гарантирует – скучно не будет!





Владимир Харитонов

Маятник Судьбы



Эти записи сделаны в карцере СИЗО города Иваново о реальных случаях из моей очень интересной жизни… При дальнейшем редактировании, уже на воле, добавлялись новые сюжеты, «расширялись» старые.




Пролог


Холодный карцер СИЗО №1 города Иваново. На каменных толстых стенах всюду видны капли конденсата. Словно сам камень льет слезы по своим пленникам день и ночь, независимо от времени года. Большая часть камеры находится под землей по самые окна; они вместо стекла закрыты полупрозрачным целлофаном. Вечное царство холода и сырости, в которое так неожиданно забросила меня судьба. Я старался обогреть его, цепляясь своей памятью за то далекое, невозвратное, но такое теплое прошлое. Сидел на деревянном настиле, заменяющем кровать, на коленях – новая общая тетрадь, в правой руке ручка. Хотел описать свою жизнь и не знал, с чего начать. Мысль летала от одного фрагмента памяти к другому и не могла ни за что зацепиться. Оказалось не так просто выбрать событие, связанное невидимой нитью со всеми другими эпизодами, все равно, что начать жизнь с чистого листа.

Свой день рождения в далеком тысяча девятьсот пятьдесят пятом году тридцатого июня я не помню, как и абсолютное большинство людей, живущих на Земле. Хотя, оказывается, есть и такие уникумы, чья память начинается прямо с момента появления на свет – читал о них в интернете. Итак, с чего начать свой рассказ? Пожалуй, начну с середины, с исповеди батюшке Владиславу в храме села Горки, расположенном километрах в десяти от родного города Кинешмы.

Главной достопримечательностью этого храма, безусловно, является икона Божией Матери «Всех скорбящих радость». История ее появления здесь просто поражает воображение. Она до Великой Отечественной войны, находилась в церкви села Велизанец Кинешемского района, и была очень почитаема местными жителями. Но перед самым началом всемирной бойни храм загорелся, как знак приближающейся большой беды. Откуда-то появился очень смелый подросток четырнадцати лет по имени Валентин.

При нем оказался топор, и он через церковное окно проник вовнутрь, так как сама дверь была объята пламенем. Всенародную любимицу подросток разрубил на три части и вытащил их через то же оконце. Следом вылез сам. Взрослые не решились на то, что сделал, по сути ребенок! Икону, после этого решили везти на телеге с запряженной лошадью в храм села Горки, примерно за десять километров. Однако кобыла шла почему-то очень неохотно. На мосту повозка встала, и как ни погонял извозчик свою «тягловую силу», она не реагировала. Священник, передвигаясь на коленях по земле к мосту, умолял икону войти к нему в храм. Вдруг лошадь без понуканий тронулась, и «Всех скорбящих радость» обрела новое место «жительства»…

Батюшка Владислав примерно моих лет, а мне тогда было где – то сорок пять. Да, да, именно в этом возрасте я исповедался впервые. Хорошо помню, как дорогой в машине, сидя за рулем, пытался вспомнить свои грехи и не мог сделать это – одни «заслуги» и «благодеяния» перед Богом и людьми, приходили на ум. У подножия храма возникла крамольная мысль: «удивлю сейчас батюшку своей «святостью»; таких честных, принципиальных и добрых людей он, наверное, еще не встречал».

Кстати сказать, само желание прикоснуться к этому таинству возникло у меня, только ради того, чтобы потом причаститься. Батюшка был строг, и все ритуалы соблюдал так, как предписывали правила богослужения. На службу, которая проходила в этот день с утра, я немного опоздал, но отстоял ее до конца, как и потом небольшую очередь на исповедь.

– Ну, сын мой, начинай рассказывать о грехах своих, – обратился священник ко мне. А я… не знал, с чего и начать. Образовалась неловкая заминка, и батюшка стал подсказывать, перебирая обычные наши пороки, на которые мы в обыденной жизни и внимания то не обращаем; «…каверзные помышления, объядение, пьянство, сквернословие…». На ум пришли подобные примеры из моей жизни и, наконец, я начал говорить. Грехи вспоминались и вспоминались, и казалось, им не будет конца …

Возникло ощущение загубленной души, из глаз обильно полились слезы сожаления и раскаяния, говорить становилось все тяжелее и тяжелее… Всхлипывая, я обратился к отцу Владиславу:

– Сегодня не могу исповедоваться, давайте, приду к вам потом, в другой день.

Однако батюшка заверил, что именно так и должно происходить покаяние и потребовал продолжать. Короче, причащать в этот день он меня отказался, и, выйдя из храма, я почувствовал не облегчение, как обычно говорят в таких случаях прихожане, а наоборот, огромную тяжесть на душе; я словно ощущал – хуже меня в этом мире человека просто не существовало. Думаю, исповедь не списывает с человека его грехи, а заставляет их увидеть…

Забегая вперед, могу подобное сказать и о своих карцерных записях: имел намерение описать геройские подвиги почти сверхчеловека. А когда в дальнейшем перечитывал и редактировал написанное, понял что геройского ничего я и не сделал. Тысячу раз можно оказывается поступить иначе, но изменить уже ничего нельзя, и в своем повествовании буду максимально придерживаться пусть горькой, но исповедальной правды…

Иногда я задумывался, почему, когда размышляешь о своей жизни в прошлом, вспоминаются именно эти моменты, а не другие, порой более яркие и интересные. И именно в этой последовательности, а не в хронологическом порядке. Мне кажется, что каждое событие сегодняшнего дня связано невидимой ниточкой через нас с конкретным событием в прошлом, поэтому память так избирательна. Попробую провести некие параллели между свежими событиями и далекими в своих рассказах о студенческих и детских годах…




Глава 1. Эх, детство – время золотое


Мой отец, Юрий Логинович, трудился с пятнадцати лет. Шла война, и он как мог, помогал своим родителям. Семья у них была большая, более десяти человек, но в те времена это считалось обычным явлением. Правда, лично я знал только свою бабушку Орину, мать моего отца, и его сестру Екатерину. Она жила с мужем Анатолием и сыном Владимиром – моим погодком, в поселке Нерль. Наша семья переехала сюда из деревни Бушарихи, расположенной в десяти километрах, когда мне исполнилось три года.

Рабочий поселок состоял из частных в основном деревянных одноэтажных домов. Правда, ближе к центру стояли и несколько «казенных» двухэтажных каменных зданий. «Казенными» их называли потому, что они принадлежали толи ткацким фабрикам, коих имелось целых две, толи государству. Всего проживало около двух тысяч человек, в основном рабочих фабрик или МТС. Последняя аббревиатура обозначает машинно – тракторную станцию, которая обслуживала техникой местные колхозы. В центре находился промтоварный магазин, где можно купить товары для дома и хозяйства. Продовольственные лавки с нехитрыми продуктами разбросаны по разным частям Нерли для удобства проживающих здесь людей. Такое название селения имеет явно мордовские корни. А в трех километрах от поселка протекает одноименная речка. Со всех сторон поселок окружен смешанными лесами, в коих прячутся и небольшие деревеньки. Обычная российская глубинка…

Бабушка Орина меня не любила и, надо признать, для этого имелись существенные причины… Некоторое время она жила с нами в доме, построенном лично отцом в неоднократно упоминаемом и любимом мною поселке. Человеком она была верующим: хорошо помню, как по утрам и вечерам она читала молитвы под иконами. При этом стояла с очень строгим и сосредоточенным взглядом, обращенным в молитвенник. Родительский дом, рубленный из добротных бревен, имел всего одну комнату, она же являлась и спальней. Правда, имелась еще маленькая кухонька, основную площадь которой занимала большая печь с лежаком. На нем любила спать бабушка. Вот на кухне в углу и стояли эти иконки под самым потолком на специальной деревянной полочке…

Имелся, конечно, и большой не отапливаемый двор, пристроенный к дому сзади, в котором жили куры. А справа к дому примыкала терраса, в которой тоже не отапливалось, зато стоял большой старинный сундук. В нем хранилось «ненужное барахло», которое жалко выбрасывать. Вдруг когда-нибудь для каких-то целей и понадобится. Однако любил я в нем порыться – старинные платья, мужские пальто, непонятные предметы, назначение которых я не понимал, старые фотографии в рамках под стеклом…

Вместе с другими одноклассниками в третьем классе меня приняли в пионеры. В советских школах данное значимое событие происходило при достижении девяти-десяти лет. И неокрепшим детским душам открыто и навязчиво прививался атеизм. Только за это с высоты прожитых лет я имею право не очень любить советскую идеологию. Придя домой из школы по зиме, и, видя, что никого нет дома, я забрал все иконы бабушки, шесть или семь штук. Как помню, они небольшого размера, на вид довольно старые. Я вынес их на улицу и положил в снег на большак, как тогда называли проселочные дороги. Проезжающий гусеничный трактор раздавил иконки на мелкие кусочки. Кстати сказать, водитель трактора их, наверное, не видел, ведь сверху я иконки присыпал снежком. Самое обидное для матери отца оказалось то, что меня за это не наказали, вообще никак, сам не знаю почему…

Удивительно, но в настоящее время я сам стал реально верующим человеком. Часто приходилось слышать вопрос, что же подвигло меня к вере в Бога. А как не уверовать в тех условиях, ставшим образом жизни, когда ты один в четырех каменных стенах, без крошки пищи в желудке? В карцерах я принципиально не кушал, только пил воду из крана. Если не верить органам чувств и зрения, а просто знать, что рядом находится невидимый Ангел-хранитель и даже… сам Господь, то все невзгоды переносятся значительно легче. Вера помогает принять и очевидную несправедливость обвинения. Беззаконие не кажется таким обидным и незаслуженным. Конечно, можно взывать к Небесам: «За что Ты со мной так, я же не виноват?», тогда злоба реально наполнит сердце. Вся суть, мне кажется, в правильной постановке вопроса, тогда получишь и правильный ответ. Если спросить: «Ради чего мне посылаются такие скорби? Какое благодеяние через них ты уготовил мне, Господи?». Тогда ответ придет сам собой – «Ради того, чтобы уверовал и не потерял то, что для тебя назначено Отцом Небесным». Впрочем, веру в Бога навязывать никому нельзя, это дело каждого – верить, не верить…

Как все рабочие люди отец любил выпить, в свободное от работы время. Но маме это все равно не нравилось, как любой женщине и он, не желая ее обижать лишний раз и выслушивать упреки, искал «нестандартные» пути удовлетворения своей жажды. За десять километров от поселка, в небольшой деревушке Бушариха, где я и родился, проживала моя бабушка по линии матери Прасковья Павловна – женщина пожилая, но с трезвым мышлением и хорошим чувством юмора. Кстати сказать, с этой бабушкой мне реально повезло – она любила меня так, как только может любить бабушка и никто другой.

Как то под Новый год глава нашего семейства предложил мне съездить с ним на лыжах в лес за елкой. Я, не понимая коварного замысла, конечно, согласился. Надо сказать, что этот праздник для меня являлся самым главным. Нарядная елка дома, обязательные подарки для детей придавали этому событию особенную значимость. Прекрасное настроение появлялось уже в преддверии праздника. А мой день рождения, например, никогда вроде и не отмечали. Даже вообще забывали порой, все члены семьи, включая и меня самого.

В тот зимний, морозный день мы долго бродили по волшебному лесу. Огромные березы, сосны и ели стояли украшенные снеговыми шапками в какой-то чарующей тишине, присущей только глухой чащобе. Через кроны деревьев еле пробивался свет, тем более что день выдался пасмурным. Снега в те времена выпадало много, а в лесу он казался довольно глубоким и рыхлым. Поэтому и я, и отец передвигались на лыжах, привязанных к валенкам веревками. Тогда многие даже и не знали о существовании лыж с ботинками и специальными креплениями.

По ходу движения мы почему-то неизменно приближались к Бушарихе, хотя лес там не хуже и не лучше, чем прямо за поселком. Даже когда нашли подходящую елочку, то рубить ее сразу не стали, мол, заберем ее на обратной дороге, заверил родитель, а попали… прямо к родной Прасковье Павловне. Естественно, мы оба замерзли, в те времена зимы бывали всегда морозными, не то, что сейчас. Само собой разумеется, что Юрий Логинович попросил у своей тещи «напитку для согреву», зная, что у бабки самогон всегда водился.

Жила она одна – дров привезти, наколоть, приходилось просить мужиков, а они брали плату только «напитком». Как «правильная» теща, немного поворчав для порядка, но без особого сопротивления она сдалась и принесла бутылку первача. Отец, выпив залпом сто пятьдесят – двести граммов, подобрел. Много шутил, смеялся, а затем вышел на улицу покурить. Бабка, зачем-то ушла на минутку в комнату, и я на кухне оказался один. Между тем, в отцовском стакане осталось немного самогона, и я глотнул крепкого первача, полагая что «никто не узнает и не заметит». Так впервые мой неокрепший организм попробовал алкоголь…

Глава семейства к подобному «действу» подходил очень строго, и своим детям внушал не прикасаться к крепким напиткам вообще никогда, называя их ядом. Кстати, при таком воспитании до двадцати пяти лет я выпивал очень и очень редко, отдавая предпочтение спорту. А в тот день, для моих одиннадцати лет глоток бабкиного зелья оказался перебором. Когда шли на лыжах домой, я – позади отца, помню, как искрился и скрипел под лыжами предновогодний снег, видел спину отца и какие – то круги перед глазами, которые приближались, множились и вертелись вокруг меня. Голова кружилась вместе с ними, и, в конце концов, я упал, воткнувшись в глубокий снег. Освободить ноги от лыж не смог, кричать – тоже, да и руки совсем не слушались. Хорошо, что отец обернулся, увидел меня «в позе напуганного страуса», вытащил из сугроба и водрузил, словно кулек с песком, себе на спину вместе с лыжами. В общем, за елкой он съездил на следующий день и без меня. И я так и не понял – заметил родитель причину моей «чрезмерной усталости» или нет, но наказания и даже разговора на эту тему не последовало…

…Как порой не хватало мне в тюрьме, для снятия стресса глотка бабкиного чудного лекарства! Однако не могу сказать, что я вел там абсолютно трезвый образ жизни, время от времени алкоголь у нас появлялся. Тюремные специалисты умудрялись за одни сутки из черных хлебных корок и сахара приготовить сорокаградусный напиток хорошего качества. Но случалось это не так часто, как хотелось. А сейчас пока сижу на деревянном настиле вместо кровати, голодный в холодном каменном мешке и надеюсь на то, что рано или поздно наступят лучшие времена. Без веры в эти самые «лучшие времена» в тюрьме можно сойти с ума…

Надо прямо сказать, что рос я, как тогда говорили, большим баловником. Хорошо помню, как однажды по весне, мы – мальчишки от семи до двенадцати лет, решили покататься на льдинах по любимой нами речке Нерль. Когда наступал ледоход, обломки льда разного размера не спеша плыли по течению; некоторые – близко к берегу, на них можно без труда запрыгнуть. Для управления природными плотами служили сломанные сухие и не очень толстые деревья, стоявшие вдоль реки. Нас оказалось тогда шесть друзей, со мной как всегда средний брат Виктор. Снег в основном уже сошел, но свежая трава еще не проросла, и деревья стояли «голые». Впрочем, весеннее солнышко прогрело воздух до пятнадцати градусов тепла и все оделись довольно легко.

Катались весело, но как это обычно бывает, оказались «по самые уши» в ледяной воде. Опыт выхода из экстремальных ситуаций у всех имелся: разожгли костер на Воробьевых горах и стали греться и сушить одежду. Крепили ее на палках и держали над огнем. При этом стояли в одних «семейных» трусах, приближаясь к костру на максимально возможное расстояние. В общем, не холодно, да и подобные приключения подростков во все времена привлекали возможностью ощутить независимость от взрослых.

В детских компаниях всегда находился кто-то, считавший себя старшим и почти взрослым. У нас им являлся Мишка Саватеев. У него всегда имелись сигареты и спички – главный признак «взрослости». Пацанам, признающим его старшинство, Мишка внушал, что родители проявляют лояльность к его табачным увлечениям. И мы почему-то ему верили. Возле костра сигарета пошла по кругу и вскоре дошла до Вовки Снагина, самого младшего из нас. Вдруг его глаза округлились от ужаса, а сигарета, которую он почему-то пытался выплюнуть, намертво прилипла к выделениям из носа. Все непроизвольно поглядели туда, куда и он… А там стоял отец с велосипедом и, как мне показалось, хитро и мстительно улыбался. Однако он спокойно приказал мне и брату: «Домой!».

И мы пошли, опустив головы, понимая неизбежность кары. По «сидячему месту» заранее бежали мурашки, и когда они достигли моего детского мозга, то в нем созрел план, и появилась надежда. Я с детства рос «мастером» различных тактических хитростей. Тихонько чтобы не слышал отец, шепнул восьмилетнему брату:

– Как подойдем к дому, ты беги, а я один потерплю эту порку. Чай, не первый раз.

Брат, оценив мое «благородство», согласился и, подойдя к дому, быстро побежал, а я остался на месте будущей «казни». Но, как и надеялся, сработал «охотничий инстинкт» отца, и он на велосипеде, показательно не спеша поехал за неразумной жертвой. Стоя у калитки, я видел, что страх добавил брату скорости, и он закончил первый круг по двум соседним улицам лидером возникшей гонки. А я использовал запрещенный прием – крикнул, что отец догоняет, и брат рванул на второй круг с еще большим усердием. Но не зря кто-то изобрел колесо, подарив человечеству скорость, и незадачливый беглец был вынужден сдаться. Когда отец за шиворот, словно щенка, притащил Виктора к дому, он на правах «маленького» сразу «сдал» меня назвав инициатором побега. Отец все понял, долго в результате смеялся, зато наказания в этот раз нам удалось избежать.

…Не случайно, думаю, этот случай вспомнился в следственном изоляторе. Он как то ассоциировался с моей жизнью в девяностых годах, после увольнения из милиции. Обдумывая свое положение и причины, которые привели меня сюда, я понял – мой образ жизни представлял собой такое же ненадежное плавание, которое в детстве закончилось падением в воду, а теперь тюрьмой. И так же, по большому счету, удалось избежать серьезного наказания. Само нахождение в казематах на улице Болотной таковым по закону не является – это ожидание кары, пусть и несправедливой, как показало время…

Хорошо помню еще один случай из детства. Русский язык и литературу в нашей школе преподавала прекрасная учительница – Кукушкина Лидия Павловна. Ученики иногда бывали у нее дома в гостях. Она охотно знакомила с домашней библиотекой, угощала яблоками из своего сада. Однако оказалась у нее неизлечимая болезнь – рак крови или, как в народе говорили, белокровие. Конечно, она об этом никогда своим ученикам не рассказывала и в одночасье тихо умерла. Все воспитанники пришли провожать ее в последний путь. А я где-то прочитал, что по истечению сорока дней из могилы начинает выделяться фосфор, и в темное время суток видно свечение. Столь обширными познаниями я поделился с друзьями, и мы решили на сороковой день ночью навестить любимую учительницу. Решились на столь безумный поступок пять-шесть пацанов в возрасте одиннадцати – тринадцати лет. Кладбище находилось в трех километрах от поселка Нерль, в лесу возле деревни Пырьевка. Возможно, Лидия Павловна там ранее жила.

И вот около полуночи мы по железной дороге, точнее по шпалам, под которые приходилось приспосабливать шаг, подошли к деревянной ограде кладбища. Надо сказать, что справа и слева от нашего движения, плотной стеной стоял смешанный лес. В это время суток он выглядел довольно мрачно. Середина лета, на улице достаточно тепло, соответственно, и одеты все в легкую одежку. Калитку искать не стали, перемахнули через деревянный невысокий забор. Конечно, с собой у нас оказалось несколько фонариков. Долго ходили меж могил, стараясь найти заветный холмик, и наконец, поиск увенчался успехом. Однако никакого свечения над местом захоронения не оказалось, и мы разочарованные поплелись обратно.

Я знал несколько «страшных» рассказов, суть которых сводилась к тому, что в конце страшилки необходимо перейти на шепот, и внезапным для слушателей криком, озвучить концовку. Обычно слушатели непроизвольно вздрагивают, иногда даже вскрикивают. Рассказывать подобные истории я любил и умел. Пока мы шли по мрачному месту к заборчику, я начал очередную байку. С нами увязался самый младший по возрасту и маленький по росту Витя Шенягин, который сам решил всех напугать. Не дожидаясь финала моего рассказа, он внезапно, что есть мочи заорал. На моей голове красовалась настоящая солдатская пилотка – тогда для ребят моего возраста это был самый модный головной убор. Как и где мы их доставали – отдельный разговор. Никогда бы не подумал, что волосы обладают своими «мышцами», и когда человек пугается, способны поднять головной убор сантиметра на два. Но оказалось именно так.

Все рванули в сторону поселка, забора даже не заметили, просто перелетели. Только Шенягин преодолеть препятствие смог с большим трудом, порвав при этом одежду. Три километра вдоль железнодорожных путей пробежали со скоростью локомотива, и оказались на окраине поселка в безопасности,… а Виктора-то нет! Пошли назад, ему навстречу. Примерно на половине пути увидели «явление народу». Оно еле двигалось по шпалам в порванных штанишках, испуганное и зареванное. «Прежде, чем пугать других, не напугаться бы самому», – подумал я…

…Сидя в карцере и вспоминая эту детскую историю, почему-то пришло на ум странное совпадение. Следователь Костина тоже пугала нас огромными сроками и предлагала «пойти на сделку со следствием», чтобы его уменьшить. Пугала, пугала, а в итоге напугалась сама, когда нас полностью оправдал областной суд. Ведь она рисковала потерять все, в том числе и свободу. Но кто – то нажал на нужные кнопки, и следачка отделалась «легким испугом»…

Атеизм, который нам прививали в школе, зачастую порождает вседозволенность, особенно тогда, когда «никто не видит, и никто не узнает». Прямо напротив нашего дома № 36 по улице Октябрьской находился искусственный пруд. Его в целях пожарной безопасности вырыли экскаватором рядом с детским садиком. Иногда мы в нем купались, несмотря на мутную воду. А зимой для нас это и каток и хоккейная площадка одновременно. Как то летом я увидел на берегу водоема стаю воробьев, весело чирикающих и играющих между собой в густой и достаточно высокой траве. Всего около тридцати летающих озорников, которые, впрочем, никому они не мешали. На улице лето, прекрасная солнечная погода, которая очевидно радовала не только людей.

А во мне проснулся охотничий азарт. Тихонько пробравшись под обрывом берега, я поднял попавший под руку камень и кинул его в самую середину воробьиной стаи. При этом явно допускал, что могу покалечить или даже убить одного, а то и двух летающих непосед. Странно, но я в душе даже желал этого… Птички с шумом улетели, но не все – один оказался подбитым. Он беспомощно бился на земле и не мог взлететь. Я подошел, взял его на руки и… заревел, видя результат своего неразумного поступка. В свои одиннадцать-двенадцать лет, и я никак не мог понять, почему и зачем искалечил живое существо, которое плохого мне ничего не сделало. Ведь я любил всех животных, ну, кроме змей, к которым всегда питал неприязнь и даже испытывал ужас при их виде. Серого подранка принес домой, положил перед ним хлеб и воду, надеясь что он выживет и я таким образом искуплю свою вину. Но к вечеру птичка умерла…

…Тогда я не задумывался о том, что зло причиненное другим рано или поздно возвращается «по закону бумеранга». И все про это вроде бы знают… Как правило, оно вспоминается тогда, когда сам начинаешь страдать от него или, когда есть время для размышлений, как в моем случае. Ведь вспомнил про этот постыдный для меня поступок не где-нибудь, а в карцере тюрьмы. И думается мне – это опять же не случайно…

Почему-то всплыла в памяти именно здесь и первая настоящая физическая боль, которую мне пришлось испытать. Исполнилось мне тогда лет двенадцать – тринадцать, а может и меньше. Прямо напротив моего дома, за дорогой и рядом с прудом, машинно-тракторная станция (МТС) строила для своих рабочих целый микрорайон двухэтажных кирпичных домиков, каждый на два подъезда, для двенадцати семей. По воскресеньям строители отдыхали, и для нас, подростков, недостроенные дома являлись своеобразным полигоном для детских шалостей. И в прятки там играли, и в войну – одни защищали «крепость», другие атаковали ее. Причем применяли как «огнестрельное» оружие, так и холодное – деревянные мечи.

Для подъема кирпичей на второй этаж строители использовали электрический подъемник. И вот один умелец, мой друг и погодок Колька Петухов, умудрился изготовить ключ из проволоки для включения лебедки, как мы называли это приспособление. Можно ухватиться за крюк на тросе и подняться прямо на второй этаж, а при обратном включении – вернуться на землю. Почти полет с помощью электрической тяги. Присутствовал еще один друг и ровесник, Вовка Сизов, который и управлял включением и реверсом подъемника. Но что-то пошло не так в то время, когда я довольно быстро начал подниматься к небесам…

Подъемная машина вовремя не выключилась, трос оборвался и я стремительно, без парашюта, приземлился на кучу новых белых кирпичей. При этом непонятным образом моя левая рука оказалась под задним местом и приняла на себя всю силу удара. Неимоверная боль пронзила тело, а когда я посмотрел на свою конечность, увидел самый настоящий перелом. Рука выглядела неестественно кривой. Произошло сие событие около шестнадцати часов дня в воскресенье. Прибежал домой, мама сразу потащила меня в поселковую больницу, где трудился единственный хирург по фамилии Коломин. Странное совпадение, но именно в его дочку в школьные годы я оказался по-детски влюблен. Свой законный выходной врач проводил на рыбалке, значит, придется терпеть невероятную для ребенка боль до понедельника.

А родителям утром в пять часов необходимо идти на работу, на ткацкую фабрику в селе Кибердино, расположенном в двух-трех километрах от нашего дома. Весь вечер и ночь я просидел на кухне за обеденным столом при включенном свете и при этом тихо стонал. Отец пытался спать, а мать каждый час вставала и проверяла мое самочувствие. А оно практически отсутствовало… Боль реально сильная, казалось, что от руки она расползалась по всему телу, заполняла все его органы, включая голову, ни на минуту не давая возможности забыться. Шину наложить никто не догадался, хотя она могла бы облегчить страдания, и я терпел, как мог, что называется из последних сил. Впервые в жизни появилась спасительная мысль, что рано или поздно это все закончится…

Она, кстати, помогала мне и позже, когда становилось нестерпимо тяжело или больно. Практически не поспав, Юрий Логинович на работу все-таки ушел – в те времена нарушители наказывались очень строго, а мать решилась на прогул. В восемь часов утра мы уже сидели в больнице, ждали, когда проспится мой несостоявшийся тесть. Он оказался высоким и широкоплечим мужчиной с доброй улыбкой, а белый халат добавлял ему доверия с моей стороны. Привязав за плечо полотенцем пострадавшую конечность к ручке двери медицинского кабинета, хирург неожиданно для меня с силой дернул за кисть. Что-то хрустнуло, боль пронзила насквозь все тело, но зато рука приобрела более естественный внешний вид. До сих пор помню, что при падении случился перелом лучевой кости. Доктор наложил временную шину и повел в рентгеновский кабинет – проверить результат своего труда. Однако он ему, видимо не понравился. Ничего мне не объясняя, он снял шину, и попросил опереться больной рукой о стол, и та опять стала совсем кривой со всеми сопутствующими ощущениями. Вторая попытка поставить кость на место оказалась более удачной. Наложили гипс, и целый месяц я гулял, как раненый боец, с подвешенной на бинтах рукой.

…Когда закончил описывать этот случай, задумался… Мысль развивалась вслед за дальнейшими размышлениями о справедливости. Не той – субъективной, человеческой, а высшей, порой для нас непонятной. Сделал когда – то больно другому, не возмущайся, когда и самому станет больно… Мелькнула догадка: может это наказание небес за загубленного воробья? Или за иконы? Или за какой-то другой неблаговидный поступок, который и в голову-то пока не приходит? Но ведь все люди, за редким исключением, совершают иногда явные нарушения десяти библейских заповедей. Получается, что человечество постоянно терпит наказание от Бога? И в чем тогда смысл, что он создал нас такими? Дал нам свободу выбора в поступках, а теперь наказывает? Уснул я с мыслью, что, по-видимому, методом «кнута и пряника» Он делает нас лучше, спасает от самих себя…

…Однако наша детская банда не только хулиганила, а и занималась иногда общественно полезным трудом. В возрасте двенадцати-тринадцати лет я в поселковой библиотеке, а посещал я ее регулярно, взял почитать книгу «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара. Прочитал сам, дал почитать друзьям,…и решили мы, кроме меня Мишка Снагин, Колька Петухов и мой брат Виктор, продолжить инициативу главного героя. По весне ночью вскопали землю на огородах пожилых людей. Правда, участки отобрали только те, что находились перед домом, а не за забором. Одна неблагодарная старенькая женщина, не поняв благородства нашего поступка, написала заявление поселковому участковому. Мол, «незнакомые граждане пытаются отнять у меня участок земли и уже вспахали его»… Тогда я впервые понял, что добро почти всегда наказуемо. Тимуровская команда прекратила существование…

И я, и все мои друзья любили животных, а лошадей так просто обожали. Прокатиться на спине одной из них являлось мечтой любого подростка. У меня появилась идея, озвучил я ее всем бывшим «тимуровцам»:

– Пацаны, давайте на летние каникулы устроимся работать в колхоз на конюшню. И денег заработаем и на лошадях покатаемся досыта.

Идея понравилось, никому и в голову не пришло, что в таком возрасте на работу никто не возьмет. Однако выбрали колхоз поближе к поселку и явились к председателю. Его кабинет нам показался большим, а сам он очень важным. Дрожащим голосом я заявил:

–Дяденька председатель, возьмите нас на работу, на конюшню не пожалеете…

– Ну, взять вас официально я не могу, малы больно. Да и конюх у меня есть. Но я могу его попросить, чтобы разрешил вам помогать ему. Будет от вас польза немного и денег дам. Приходите завтра часикам в восьми утра прямо на конюшню.

Большего-то нам и не надо. Прибежали минут за двадцать до назначенного времени, страсть как поработать хотели. Конюх дядя Вася, мужчина, лет шестидесяти с доброй улыбкой на лице выдал каждому из нас вилы и деревянные носилки, показал стойло, из которого мы должны вычистить конский навоз, скопившийся за зиму. Взялись за дело бойко, но часа через три силы кончились. Сидели на улице, грустили, глядя на лошадей, которые паслись поблизости на лугу…

Конюх понял наше состояние и предложил:

– Мальчишки, хотите для отдыха, вам разрешу на лошади верхом покататься?

Я с гордостью поглядел на друзей, мол, я вам говорил и солидно ответил за всех:

– Только вы уздечку сами оденьте как надо, чтобы управлять конем.

Дядя Вася привел пару самых тихих старых лошадей с прогнутыми от возраста спинами. Снарядил их, как мы просили и подвел к телеге, стоящей на улице, чтобы мы могли взобраться на высоченное животное. Я и Колька Петухов уселись первыми, ногами обхватили теплые лошадиные бока. Закричали дружно:

–Но!

Команду сивки бурки выполнили и не спеша пошли, переваливаясь с боку на бок. Уздечек слушались, нужные повороты выполняли, но бежать галопом не хотели ни за какие коврижки. Накатавшись и попив водички с колодца, вновь принялись за тяжелую работу. Вилы втыкались в навоз уже неглубоко, а положить его на носилки становилось все сложнее.

Однако мы так легко не сдались, пришли и на другой день и на следующий. Среди небольшого табуна выделялась молодая, судя по бодрому шагу и внешнему виду лошадь черной масти. В очередной перерыв я спросил у конюха:

– Дядя Вася, а можно мне вон на той лошади прокатиться?

Конюх засмеялся и ответил:

– Вообще-то это конь, а не лошадь. И он не любит, чтобы на нем сидели. Сильно строптивый, может и скинуть с себя ездока, покалечить.

Мы продолжили трудиться. При этом внимательно осмотрели весь табун. Разницу между конем и лошадью поняли, как и то, что жеребец-то всего один. Конюх куда-то ушел, а мы сами одели на коня уздечку и подвели к телеге. Он-то, наверное, думал, что его запрягать хотят и не сопротивлялся, а когда я вскочил на спину, взбрыкнул. Сначала подпрыгивал задними ногами, пытаясь меня скинуть с себя. Затем метнулся вправо-влево, но я цепко держался ногами. Кстати сказать, седла на конюшне мы не видели. Поняв, что имеет дело с упрямым ездоком, конь рванул в галоп. Как мы быстро летели по травяному полю, у меня земля мелькала перед глазами, адреналин просто зашкаливал. Конь промчал не менее двух километров почти до леса и перешел на шаг.

По моей команде развернулся, я дернул уздечку на себя, требуя увеличения скорости, и мы поскакали обратно. У конюшни перед стоящей телегой виднелась не очень глубокая канава. Рядом стоял вернувшийся дядя Вася. На его глазах конь в прыжке перемахнул через яму и как вкопанный встал у телеги. Я по инерции чуть не перелетел через голову строптивца, но удержался и слез с него по своей инициативе. Впоследствии конюх еще несколько раз позволил мне прокатиться на коне. Удивительно, но тот меня слушался и выполнял все команды. Дядя Вася сказал:

– А ты молодец! Ты его объездил. Только председателю не говори, а то мне попадет.

В итоге покатались-то на славу, а очистить от навоза за целую неделю смогли лишь два стойла. На большее сил у нас не хватило, и мы…явились вновь к председателю за расчетом. Похвалил нас начальник за труд, а меня и за то, что смирил коня, дядя Вася все-таки проболтался, дал на прощание денег, но…только на конфеты…

Отец длительное время работал помощником мастера на кибердинской ткацкой фабрике в соседнем селе, мать Александра Яковлевна, там же – ткачихой. Чуть больше ста рублей в месяц получали они от государства, самого богатого, сильного и гуманного в мире. Что на эти деньжонки можно купить трем мальчишкам, которым хотелось и велосипед, каждому свой, и лыжи, и коньки… Одежду братья донашивали после меня, так как мне повезло родиться первым. Средний брат Виктор появился через три года, а Андрей – через целых восемь. Помню в магазин поселка Нерль, где мы проживали, привезли коньки на ботинках, моего размера. Мне стукнуло примерно тринадцать лет, столько же стоили и они – целых тринадцать советских рублей, и позволить мне такого подарка родители не могли. Но после того как я увидел подобное достижение цивилизации, кататься на валенках с коньками – снегурками на веревках, уже не мог. Мать, видя страдания старшего сына, сделала коммерческое предложение. В летние каникулы по утрам я должен собирать пустые бутылки из-под водки и отдавать ей. Выручка целиком поступала в мой карман. Такой заключен устный договор.

И все лето, пока друзья еще все спали, в восемь часов утра я на велосипеде объезжал места, где обычно любили выпивать мужики из рабочего поселка. Мог встать и раньше, боясь, что другие охотники за пустыми бутылками лишат меня моей мечты. Приезжал сначала в центр в поселковый парк: там под каждым кустиком, прямо на газоне иногда организовывалось застолье. Как радовала детский глаз лежащая в густой траве, еще покрытой утренней росой, эта зеленая или прозрачная тара! Затем – железнодорожный вокзал; там тоже что-то вроде парка, да и лавочки для людей, ожидающих поезда, зачастую использовались не только по прямому назначению. А домой возвращался по установившемуся маршруту, вдоль железнодорожных путей, по обе стороны которых находились лесные посадки, места щедро пополнявшие мою добычу. В общем, к осени коньки мне справили.

Возле леса, километрах в двух от поселка, еще летом я приметил овраг с водой. В самом поселке пруды находились в нескольких местах. Однако мы почему – то любили кидать камни в первый лед, стараясь пробить его, и сильно повреждали ледяную гладь. Рано поутру, как только установился первый ледок, я один с новыми коньками рванул на овраг – испытать радость катания по нетронутому перволедью. С одной стороны оврага стоял густой смешанный лес, с другой – колхозное поле, за которым виден наш поселок. Я выписывал замысловатые круги, оставляя после себя резаный след, а душа ликовала. Лед слегка потрескивал и прогибался под весом тела, но страха провалиться в воду не существовало. Сейчас мне совершенно очевидно, что именно так выглядит простое, настоящее счастье, а не куча денег в закромах!

…С каким удовольствием испытал бы я подобное чувство позже, когда оказался, ограничен во всем, …даже в праве на передвижение! Но там свобода, а здесь – неволя. Ведь именно в отсутствии всех благ понимаешь, как мало порой надо человеку для ощущения счастья на душе… Порой из окна камеры увидишь дерево, даже не целиком, а какую-то его часть и испытываешь необъяснимую радость. Траву по дороге в баню хочется потрогать и погладить, ну, естественно, в летнее время года. Кстати, в бане обливаясь горячей водой и смывая с себя накопившуюся грязь, тоже испытываешь «праздник на сердце»…

А лыжи отец нам всегда покупал сам, каждому свои, и никогда не ругался, когда мы их ломали, катаясь с крутых гор. А если и ругался, то не сильно и очень редко наказывал. Лишь иногда, несмотря на его демократичность, я умудрялся добиться ремня. И каждый раз – за дело! Экзекуцию он проводил по следующей схеме: зажимал мою голову своими ногами и по голому месту, на котором сидят, прогуливался несколько раз кожаным ремнем. Порой оставались синяки, и сидеть после этого не совсем уютно. Но не помню случая, чтобы я обиделся на него – наверное, потому что все – таки осознавал справедливость и крайнюю необходимость такого метода воспитания.

…И как не хватало этого ощущения там, в холодном каменном склепе! В смысле – ощущения справедливости наших ограничений, навязываемых практически во всем. Ведь я и мои друзья точно знали, что мы невиновны в преступлениях, в которых нас обвиняли. При этом и мы же сами должны свою невиновность доказать, хотя по закону-то обязанность доказывания лежит на следствии… Однажды пришедший в тюрьму батюшка из местного храма убеждал меня:

– Ну и что, что вы невиновны в этих деяниях, значит, виновны в других. За них-то вас Бог и наказывает.

А ведь он может и прав…

Учеба в школе для меня особых сложностей не представляла, хотя определенное трудолюбие приходилось проявлять, особенно в старших классах. Я ежедневно, без давления со стороны родителей, учил уроки, если что-то не понимал с первого раза, перечитывал снова и снова, пока в голове все не вставало на свои места. А вот дружил не с теми, кто хорошо учился, а с ребятами бойкими или, как их еще называли, уличными хулиганами. Бывало, на каникулах возникнет вопрос, кто и как закончил год или четверть. Друзья начнут хвастать своими двойками и тройками, считая это какой- то лихостью, а я молчал. Мне «хвалиться» оказывалось нечем: в дневнике красовались одни четверки и пятерки… Правда, по поведению за четверть случался неуд, да и то не каждый раз.

Зато в школьных конфликтах между мальчишками я участвовал всегда, во всех драках и разборках, иногда даже в роли их зачинщика. Вообще физически, где то до четвертого класса средней школы рабочего поселка, где проживала наша семья, я считался одним из самых сильных. А вот после летних каникул, придя в школу в пятый класс, увидел, что все мальчишки вытянулись вверх и окрепли, а я как-то остался почти таким же. Однажды даже проиграл в небольшой потасовке парню, которого всегда до этого легко «ставил на место». Тут и взыграло мое самолюбие: каждое утро стал отжиматься от пола, заниматься гантелями, которые где-то нашел по случаю, подтягиваться на крепких сучках деревьев. В итоге статус-кво оказался восстановлен, а заодно, и по физкультуре в дневнике основной оценкой стали пятерки.

Классным руководителем в восьмом и девятом классах у нас была преподаватель физики – Нина Георгиевна Гордеева, серьезная, умная женщина и очень хороший учитель. Она часто мне говорила: «Умная голова, да дураку досталась». Правда, я всегда слышал только первую часть предложения и воспринимал ее как похвалу. Как-то я пропустил по болезни дней десять, и по всем предметам быстро восстановил свои знания, а вот по физике не получалось. Нина Георгиевна решила поговорить со мной наедине:

– Вот, погляди, Володя, ты пропустил две важных темы по моему предмету, а на них опираются последующие знания. Поэтому, чтобы подтянуться – либо сам изучи, как следует пропущенный материал, либо оставайся со мной после уроков, будем вместе разбираться.

Гордыня не позволяла принять помощь. Неделю читал и перечитывал я эти главы в учебнике по физике, пока не понял их основательно, и отличные оценки вновь заполнили дневник. Мне всегда нравились точные науки – математика, химия, физика, увлекла и астрономия, но к ней в школе даже у преподавателей преваулировало отношение как к второстепенному предмету. А жаль – звезды меня всегда манили…

…К месту сказать – упорство в изучении чего-то мне непонятного сильно помогло мне и в дальнейшем. Когда пришлось сражаться за свою свободу. Ведь первые эмоции после прочтения уголовного дела, ощущались какие? «Да вся эта бредятина на суде развалится сама собой». Сейчас-то я точно знаю – не развалилась бы. Жизнь заставила понять «логику» людей, которые, на мой взгляд, ею и не обладали. Затем пришлось тщательно изучить «правила игры» своих обвинителей и…научиться достойно, играть «по их правилам». Закон, прописанный в умных книжках, «правоохранители» научились обходить…




Глава 2. Куда пойти учиться, чтобы сильно не трудиться


На выборе текстильного института сказалось страстное желание матери. Сама она работала ткачихой и представляла меня на месте ее начальника. К этому времени родители переехали из поселка Нерль в Иваново, как я четко понимал – ради будущего своих потомков. Школу я закончил без троек, в душе стремление учиться дальше, а одного меня, склонного к хулиганству, отпустить в большой город они боялись. Маму я любил, поэтому уступил ее надеждам и в 1972 году осчастливил своим присутствием именно это учебное заведение, подав необходимые документы. А ведь собирался ехать в энергетический институт, но родительница ненавязчиво попросила посетить сначала текстильный, мол, поглядишь – чему учат, узнаешь про будущие специальности, а потом и решишь где учиться. Все получилось так, как она и хотела.

Готовился к каждому экзамену серьезно, стараясь полагаться не на память, а вникнуть в саму суть… Однако на физике чуть не «завалился». И не то, чтобы не знал ответов на вопросы билета, а как говорят, напало оцепенение от страха «срезаться». Тем более что в активе уже имел две пятерки, и очень хотелось третью. Преподаватель оказался «в возрасте», опытный и, очевидно, не первый раз встретил абитуриента онемевшего от страха. Он стал задавать наводящие вопросы, но и это не помогало вывести меня из глубокого философского созерцания своей ничтожности. Я уже видел неудовлетворительную оценку, и перед глазами стояла картина известного художника Федора Решетникова «Опять двойка»… Только мать с отцом не картинные, а мои, родные. По сути, ни отец, ни мать за процесс обучения меня никогда ругали, считая, что я развиваюсь в нужном русле самостоятельно.

И тот, от кого зависела моя дальнейшая судьба, видимо догадавшись о моих видениях, спросил о родителях. В те времена негласно, но имело значение «пролетарское происхождение». А предки-то мои самые, что ни на есть рабочие… Поняв, как повезло мне в этом, вдруг вспомнил – зачем пришел, а заодно и ответ на вопрос. И «тут Остапа понесло»: я отвечал так бойко на первый вопрос, что преподаватель никак не мог меня прервать вежливым «достаточно». Так же темпераментно начал озвучивать ответ на второй вопрос, и остановить меня смогла лишь жирная пятерка, которую экзаменатор поднес мне под самый нос, понимая, что я ее не вижу и, надеясь только на мое обоняние. Тогда я впервые понял, что жить в семье, мягко говоря, не очень обеспеченной, не так уж и плохо. Предела моей радости в тот момент просто не существовало …

…Подобный восторг довелось испытать много позже, когда присяжные оценили мои выступления на суде, но подробно об этом расскажу в свое время… А пока сижу на деревянном настиле, вспоминаю все свои победы по жизни и четко осознаю, что всегда больше радовался выигрышам на интеллектуальном «фронте». Победы на ринге во время спаррингов или во время многочисленных драк тоже, конечно, доставляли определенную радость, но не такую, совсем не такую. Моя память так устроена, что серьезные вещи почему-то забываются, а курьезы забыть никак не могу. Но может это просто защитная реакция психики на карцерные условия, когда возникает потребность хотя бы слабо улыбнуться, чтобы не сойти с ума? …

Столько, например, полезных знаний получил в институте, а вспоминаются лишь смешные ситуации. На одной из кафедр преподавал очень строгий педагог, одновременно бывший и нашим деканом. Он страшно не любил шпаргалок. Когда принимал экзамен, то зачастую внезапно вскакивал и бежал меж столов, стараясь обнаружить списывающих неудачников. Иногда ему это удавалось, автоматом в зачетке появлялась двойка и необходимость пересдачи. Однако «голь на выдумки хитра», и один из однокашников, сидящий при сдаче экзамена рядом со мной, сделал шпаргалку на резинке. Она свернута так, что ее можно читать, прокручивая но, не разворачивая полностью. Один конец крепился к шпаргалке, другой – к рукаву рубашки изнутри.

И когда преподаватель вскакивал и бежал по рядам, успев увидеть нарушающего «порядок» соседа, тот просто отпускал шпаргалку, и она улетала в рукав летней одежки. Экзаменатор пытался обвинить его в списывании, но студент разводил руками и клялся, что у него ничего нет. Не сумев разоблачить хитреца, преподаватель возвращался за свой стол, время от времени бросая косые взгляды в нашу сторону. С удивлением он видел, как мой сосед который раз достал «помощницу», но целенаправленное «десантирование» вновь потерпело фиаско. Все сидящие на экзамене еле сдерживали смех. И все- таки, несмотря на хороший ответ изобретателя, получил он только тройку.

…Наступило время прогулки в тюремном дворике и я, выписывая круги в гордом одиночестве, снова и снова возвращаюсь к мысли о суде. Необходимо тщательно готовиться к каждому заседанию, причем самому, без подсказок со стороны. Какая шпаргалка может помочь в подобной ситуации? Кто ее подсунет в нужный момент? Рассчитывать приходилось только на реальные знания, в основном, юридические… Конечно, имелись записи. Много записей – в толстых блокнотах и тетрадях, на листах и листочках. И всем этим я имел право пользоваться, но необходимо при этом довольно быстро ориентироваться. Каждую минуту знать, где находится ключик от дверей, ведущих на волю. И правильно преподнести найденную информацию. Даже интонация порой имеет значение…

В институте встречались и «добрые» учителя. Один старый – престарый профессор по фамилии Горьков, продолжал преподавать только ради своей не очень старательной дочери, моей одногруппницы. К тому времени он обладал плохой памятью, и во время лекции зачастую путался, забыв, на чем остановился. Перед экзаменом напутствовал студентов примерно так:

–В первый день читайте учебник, во второй полдня читайте, полдня отдыхайте, а на третий, сходите в кино. На экзамен берите шпаргалки, лекции, книги, пользуйтесь открыто, но спрашивать буду строго.

А преподавал он теоретическую механику, и книга по данному предмету оказалась весьма объемистой. Конечно же, к экзамену никто не готовился, и даже не писали шпаргалок. Однако разрешение – разрешением, а учебник я положил не на стол, а себе на колени и спокойно списывал ответы на свой билет.

Зрение в отличие от памяти, у преподавателя не испортилось, и он негромко сказал мне: – Ну что вы себе жизнь усложняете? Положите учебник на стол, так удобнее будет.

Внимание всех студентов сосредоточилось на моей персоне. Поборов стеснительность, я последовал совету профессора, но так разволновался, что списал не тот ответ, совсем не тот. А должен в результате долгих расчетов получить какую-то конечную формулу, которую преподаватель наверняка помнил. Видно, сам лукавый внушил мне ничего не переписывать, а просто к неверным расчетам в конце приписать правильную формулу.

Достаточно бойко я ответил на вопрос экзаменационного билета, но не своего, а абсолютно другого. В конце выступления выдержал многозначительную паузу и выдал:

–Далее в результате несложных математических расчетов мы получаем нужную формулу… Аудитория замерла. Профессор минут пять смотрел на меня в упор, оттягивая, как мне казалось, мою неминуемую гибель и наконец, произнес:

–Убедительно, убедительно.

И… в моей зачетке появилась первая нечестная пятерка.

…Записи – записями, но в карцере – отбой, двадцать два часа, и надо дать отдохнуть своему голодному организму… Над дверью тускло светит «ночничок». За окном всю ночь слышны крики «дорожников», людей ответственных за тюремные «дороги». По ним идут записки, продукты питания, одежда нуждающимся, иногда алкоголь. Удивительно, но на жестких досках и матраце в шишках я засыпал как младенец. И это несмотря на протестующий желудок. Может потому, что перед сном приучил себя читать вечерние молитвы? А поутру решил сам себя подбодрить и развеселить давнишними историями. Перечитал, что-то исправил. Улыбки, тем не менее, чтение не вызвало. Вспомнились и другие события, казавшиеся в свое время очень смешными…

Однажды на семинаре по физике молодой, интеллигентный преподаватель вызвал к доске студента Тропина, сына директора какого-то крупного предприятия в Иваново. Следует отметить, что потомок серьезного руководителя не отличался таким же серьезным мышлением. Ему предстояло произвести расчеты, по какой- то задаче. Тропин долго и старательно писал на доске, считал, высчитывал и никак не мог свести концы с концами. А преподаватель в задумчивости ходил меж столов, заглядывая в наши тетради и смотря, как мы решаем ту же задачу. Затем в какой- то момент мельком глянул на доску и громко произнес весьма матерное слово:

– Х…ня!

Студенты дружно засмеялись, а обремененный огромными знаниями преподаватель покраснел «словно рак в котелке» и со словами «извините», выскочил в коридор, непроизвольно сократив семинарские занятия.

Вообще эти физики – народ рассеянный. Другой грамотный и хороший лектор по этому предмету целый час читал лекцию с расстегнутой ширинкой. Наших хихиканий он принципиально не замечал. А когда вернулся после перемены, время – от – времени глядел вниз на брюки. При этом его лицо каждый раз непроизвольно приобретало розовый оттенок.

…Вот вроде бы, явная глупость пришла в голову, но настроение поднялось, и я продолжил фиксировать в журнале свои воспоминания… Вдруг открывается дверь в мою одиночную камеру и приглашают к фельдшеру – замерять кровяное давление, пульс, вес тела, спросить о самочувствии. Ведь наступили седьмые сутки моего добровольного голодания. Объективные показатели оказались не плохими – давление сто десять на семьдесят, пульс пятьдесят шесть ударов в минуту. Правда, потерял шесть с половиной килограммов живого веса. Самочувствие? Небольшая слабость, тренироваться в тюремном дворике, обычном занятии при каждой прогулке, нет желания…




Глава 3. Крутить педали – совсем не скучно


Еще на первом курсе я увлекся велосипедным спортом. Тяжелым, кстати, оказалось увлечение. Нагрузки наш тренер, Игорь Николаевич Кузьмин давал такие, что с тренировок уходили, покачиваясь. И это несмотря на молодость и нерастраченное здоровье. В свои пятьдесят с лишним лет он выглядел превосходно. Стройный, как юноша, очень подвижный,

коммуникабельный по характеру, тренер с первых минут общения вызывал симпатию. Если добавить к этому невероятное чувство юмора и настойчивость в достижении цели, то получится приблизительный портрет человека, который стал для меня непререкаемым авторитетом в течение последующих двух лет.

Игорь Николаевич в прошлом занимался гимнастикой, являлся мастером спорта по велосипеду. Он четко знал и умел, как из простых молодых людей делать чемпионов. Кстати, в велосипедной секции тренировались и девушки. Они-то реально занимали первые-вторые места на серьезных союзных соревнованиях. Однако из парней ему удавалось слепить только неоднократных чемпионов города Иваново; на более крупных соревнованиях мы едва попадали в первую десятку. Имел всеми уважаемый тренер два грешка – любил, и небезуспешно, приударить за симпатичными велосипедистками, а так же поругаться матом, когда что-то делалось не по его разумению. Правда, матом ругался как- то без злобы, с юморком.

Некоторые пытки, которые он устраивал нам на тренировках в спортзале, запомнились на всю жизнь. Называлось это ОФП – общефизическая подготовка. Для разминки, а потом и отдыха, мы бегали по кругу под песни Высоцкого, которого наш тренер просто обожал. Полюбили песни маэстро и мы. После бега надевали на ноги словно ботинки – две гири, каждая по два пуда, и у шведской стенки поднимали их поочередно, как будто шли к какой-то невидимой цели. Длилась «прогулка» минут десять. Отдых – бег по кругу. Потом эти же железки ставили между двух лавок, приседали и на полусогнутых ногах (с такой-то тягой!) выпрыгивали как можно выше двадцать – двадцать пять раз. Снова отдых – бег по кругу. Иногда мышцы сводило судорогами, но легкая пробежка исправляла и это. Комплекс упражнений повторялся не менее пяти раз. Вслед за этим нагрузка на спину: подошел к штанге весом сто шестьдесят килограммов и согнулся-разогнулся не менее восьми – десяти раз. И, наконец, лежа на спине на специальном приспособлении, полусогнутыми ногами выжимаешь вверх все, что там положено – двести, а то и двести пятьдесят килограммов.

Как- то раз в спортзале, где стоял этот снаряд, я перебирал свой велосипед – промывал, смазывал, в общем, готовил к соревнованиям. А рядом тренировались баскетболисты, высокие и неуклюжие. И один из них, видя приспособление для выжима тяжестей ногами, решил проверить свои возможности. Он неловко перешагнул, через мой велик и выжал целых восемьдесят килограмм. Своим «рекордом» баскетболист поделился с членами своей команды. Они стали поочередно прыгать через мой велосипед и устанавливать «рекорды». Очень быстро мне это надоело. Более сильные «рекордсмены» постепенно увеличили вес до ста двадцати кило. Тогда я попросил их положить все блины от штанги на приспособление – получилось четверть тонны. С улыбкой выжал этот внушительный вес десять раз. Впечатлило – все сразу и молча ушли и больше мне не мешали.

Когда начинался сезон, то есть только-только сходил снег, и появлялось мокрое шоссе, мы уже катались по дороге на своих велосипедах. Обрызганные водой и грязью с обгоняющих нас автомашин, накручивали свои первые километры. Чтобы как-то восполнить затраченные калории, нам бесплатно выдавали талоны на питание в студенческой столовой. Все проесть за месяц не успевали, и остатки талонов отоваривали шоколадом. Объедались не только сами, но и родственники. С тех пор я шоколад не очень люблю.

…Впрочем, воспоминания в изоляторе о такой вкуснотище, особенно когда голодаешь, лишь добавляют страданий. Лучше опять ухватиться памятью за что-нибудь смешное или просто приятное. Например, вспомнить игру на бильярде, который я любил перед принудительной изоляцией. Соскучился по зеленому сукну, белым шарам… Представил картину – разбиваю пирамиду плавным ударом в крайний шар. Биток падает в правую лузу. Красота… Но вот скрипит ни разу не смазанный запор, открывается обитая железом дверь.

– На прогулку, руки за спину, – скомандовал «гражданин начальник».

Бильярд придется отложить, помечтаю в другой раз…

Забавный случай произошел в городе Пскове, куда мы приехали на республиканские соревнования. Нам, как обычно, выдали талоны на питание в какой-то студенческой столовой. А там, в начале стойки, где выставляются первые и вторые блюда, всегда стояла сметана в граненых стаканах, наполненных ровно до половины. Рядом же стоял кефир, который по цене гораздо дешевле. Последний, как правило, наливали сами клиенты и полный стакан.

Мой дружок, сын тренера Володя Кузьмин придумал способ легкой наживы. Он в стакан со сметаной доливал сверху кефир, не перемешивая содержимое, и с него плату брали меньше. Мне тоже захотелось дешевой сметаны. И все бы хорошо и вкусно, если бы не солнечный день. Луч света падал как раз на стакан у кассы, и границу между кефиром и сметаной оказалось четко видно. А кассирша сдачу с наших талонов выдавала настоящими советскими деньгами, в этом-то и смысл нечестного бизнеса. Но она тоже не лыком шита, и увидев на свету границу между разными молочными продуктами, предъявила Кузьмину, стоявшему впереди меня, претензию…

Он все отрицал и доказывал, что в его сосуде чистый кефир. Однако чайная ложечка, которую работница столовой использовала в качестве детектора лжи, заставила Кузьмина извиниться и заплатить за двести граммов дорогой сметаны. Я скандала ждать не стал, добровольно признался, что в моей таре – чистая сметана и расплатился в полном размере. Бизнес оказался разорен.

А за нами в очереди стоял Юра Петров, член нашей же команды велосипедистов, он даже не догадывался о проваленном «бизнес – проекте». У него на подносе стоял полный стакан обыкновенного кефира. Но кассирша уже вошла в раж и предъявила Петрову туже претензию, что и нам, и даже чайную ложечку запустила ему в тару. …Как она извинялась перед Юрой за ошибку, как извинялась! А этот мошенник, бубня под нос: «Ничего, ничего, бывает» и, отойдя подальше, достал из кармана неоплаченный коржик. Мы ржали, как кони – и над собой, и над кассиршей, и над своим антисоциальным поведением.

…Опять еда пришла на ум, а я еще не на свободе… Да и сам поступок-то вспомнился полукриминальный. А где- то в религиозной литературе я читал, что из таких вот мелких грешков в итоге скапливается смертный и непростительный грех. Это все равно, что один камень в мешке, привязанном к шее, в воде тянет на дно так же, как и большое количество мелких камешков. Появилась праведная мысль: «Надо покаяться и в этом поступке перед батюшкой в очередную встречу». Тюрьма тюрьмой, а к батюшке по расписанию…

Помню, как в середине лета 1973 года мы приехали на соревнования в Ленинград. В те времена Петербург величали именно так. Перед поездкой все мечтали полюбоваться старинными зданиями города, походить по исторически значимым улицам, посетить всемирно известные музеи. Но одного из красивейших городов СССР я так и не увидел: конкурентная борьба проходила в пригороде, там же нам предоставили и временный ночлег. Да и время на воплощение мечты в жизнь тренер нам не предоставил. Сам-то он здесь уже везде побывал, в прошлые поездки. А мы, как бы ни сами по себе, – мы при нем.

На второй день после индивидуальной велогонки, предстояла командная – на семьдесят пять километров. Это значит: четыре велосипедиста от каждой команды, должны вместе как можно быстрее проехать дистанцию. Вчетвером катиться значительно легче, так как впереди мы оказывались по очереди, в то время как задние, прячась за спину лидера, отдыхали. Со стороны это выглядело словно движущийся по часовой стрелке овал, если ветер дул справа, и против часовой стрелки – если слева.

Для такого движения в команде нужны длительные тренировки, чтобы смена лидера происходила слаженно и четко. Зато скорость можно развить на пять-восемь километров выше, чем у одиночного велосипедиста, которому и отдохнуть-то не за кем. Кто посильнее, ведущим ехал подольше, таща за собой команду и держа максимальную скорость. Велосипедисты плотно прижимались друг к другу, укрываясь за спинами товарищей от встречного ветра.

Всего соревновалось около пятидесяти команд, но тренера интересовала только победа над нашими постоянными конкурентами и земляками из химико-технологического института, и задачу нам он поставил однозначную:

–Всем можете проиграть, но у химиков – выиграть!

В нашей команде мы с Володей Кузьминым лучше подготовлены физически, на нас вся надежда. При этом в ходе гонки мы не должны «потерять» своих напарников. А такое случалось: иногда, будучи ведущими, я и Кузьмин так увлекались, что даже за нашей спиной товарищам ехать казалось тяжело – мы раскручивали педали очень сильно. Кто- то из четверых мог не выдержать нашего темпа и отстать. Зачет на финише шел по третьему члену команды, то есть потеря четвертого до финиша не «смертельна».

На трассе всегда стояли контролеры от каждой команды, отслеживая предварительные результаты и информируя гонщиков. Это возможно, так как гонка всегда шла туда и обратно, финиш – там же, где и старт. Кроме меня и Кузьмина в нашей команде присутствовали Валера Иванов, лет двадцати пяти, худой, очень выносливый и терпеливый гонщик и молодой, лет двадцати, парнишка Сергей Толстов – талантливый, но еще мало тренированный, зато с большими амбициями. У каждого известен разный отрезок пути, который гонщик мог проехать с максимальной отдачей: у кого- то триста метров, у кого-то целых шестьсот, как, например, у меня. Чем я, кстати, страшно гордился.

И как-то в этот день у нас сразу все пошло не по плану. Видно, темп мы с сыном тренера задали на старте слишком большой, и Толстов «загрустил»: вперед выходил совсем на «чуть-чуть», а потом и вовсе отстал. Иванова теперь «терять» нельзя ни в коем случае. А сзади нас катил арендованный тренером автобус, в котором имелись запасные велосипеды для гонщиков и …полный состав нашей женской команды. Девчата гонку к этому времени закончили, заняв 2-е место, и хотели поддержать морально мужскую команду. В автобусе же находился и Кузьмин – старший, почти сорвавший голос из-за нас, и даже мат, обычно очень изощренный, стал непривычно повторяться.

Как назло, заморосил противный дождь, а после разворота – рванул встречный ветер. Форма промокла насквозь. Состояла она из специальных ботинок, которые намертво крепились к педалям, шерстяных велотрусов по колено, и шелковой облегающей майки с коротким рукавом. Мокрые велотрусы почему-то стали съезжать вниз и чтобы не шокировать девчонок интимной частью тела, я постоянно их подтягивал рукой, теряя драгоценные секунды и вводя тренера в крайнюю ярость. Выслушав сквозь шум ветра все, что Игорь Николаевич думал про мою заднюю часть тела, я с силой рванул штаны вверх, и они… треснули. О, ужас!

Начав с остервенением крутить педали, я из всех сил пытался оторваться от злосчастного автобуса, чем совсем добил Иванова, который и без того ехал на последнем дыхании. К тому же один из контролеров крикнул, что мы проигрываем конкурентам, землякам, сорок секунд. Дальше работать стали вдвоем, Валера «отдыхал» за нашими спинами, постоянно норовя отстать. Тренер издавал какие-то хриплые звуки, но разобрать то, что он пытался до нас донести, оказалось невозможно.

На финише я вышел вперед, выложившись на все сто процентов, при этом четко слышал, как через громкоговоритель помощник судьи объявляет: «Финиширует команда голож…», – затем следует пауза, и – «извините, команда текстильного института из города Иваново».

Соскочив с велосипеда, первым делом я надел трико и скрылся в перелеске, где стояли бочки с бесплатным квасом – об этом позаботились местные власти. Правда, тренер нам запретил даже глядеть в ту сторону, так как мы «…бездарные, тупые «чайники», которых он разгонит, как только вернемся домой». Мы сидели молча, виновато опустив головы, хотя и отдали гонке все свои силы. Тем временем к финишной черте приближалась команда химико-технологического института, наши земляки и конкуренты. Тренер побежал узнать, сколько мы им проиграли. И вдруг …он остановился, достал из автобуса трехлитровый бидон, сам наполнил его квасом и с улыбкой, как ни в чем, ни бывало, принес его нам. Оказалось, что в итоге, мы выиграли у «химиков» целых четыре(!) минуты, а в общем зачете заняли седьмое место, что совсем не плохо для соревнований такого уровня!

…Когда припоминаются тяжелые физически и обидные в плане несправедливости моменты, легче сидится даже в карцере. «Пройдет и это, пройдет, переживу» – такие мысли появлялись в голове. Они вселяли надежду. А потом как-то батюшка сказал: «Не ищи справедливости на Земле. Ее здесь просто нет, она только на Небе». Может он и прав…

Был весьма курьезный случай в городе Таганроге. Выступали мы там от Ивановской области тремя командами – мужской, женской и юношеской. Причем общий зачет шел по результату всех трех команд. Один из участников – «юноша» по фамилии Гришанков, в общем-то, бестолковый как спортсмен, но безвредный и крайне наивный. Да и «юношей» – то он являлся не настоящим, в том смысле, что ему в спортивных документах тренером умышленно занижен возраст, чтобы он мог выступать именно в этой категории. Мы с Кузьминым – младшим решили настроить его на гонку. Воодушевить, внушить веру в свои силы, а заодно и подшутить.

–Гришанков, ты самый старший среди участников, ты сильнее их всех и должен выиграть, – сказал Володя.

– Гляди, трасса с горы в гору – ровного места нет, а ты на горах всегда отличался, ты – горный король, – поддержал я товарища.

И это правда, только суть – то в том, что опытные велосипедисты всегда при подъеме в гору экономили силы, прячась за спинами других гонщиков, и старались держаться сзади. Это в том случае, если гонка групповая, то есть ехали все вместе человек шестьдесят, и каждый норовил обхитрить друг друга и выиграть на финише. После взятия горы силы у всех обычно на исходе, а кто все же их сберег, старался рвануть вперед и оторваться от основной группы, уйти в отрыв. Вот поэтому бестолковый «горный король» при подъеме в гору всегда оказывался впереди, однако затем резко отставал. Делиться тактическими хитростями велосипедисты не любят, даже со своими «союзниками».

А мы Саню, так его звали, продолжали раззадоривать на рывок. И наконец, он поверил нам и произнес:

–Точно, я и сам замечал, что в гору у меня здорово получается. Я выиграю эту гонку.

После того, как мужская и женская команды свою гонку закончили, стоим у финиша и болеем за юношей. А их тогда набралось человек восемьдесят, не меньше. На улице жара, свыше тридцати градусов, местами асфальт даже плавился. Мы, как говорится, на себе испытали все прелести тяжелых соревнований. Однако они подходили к концу…

К финишу приближалась оторвавшаяся от пелетона пятерка лидеров, отчаянно стараясь, выиграть друг у друга сантиметры дороги и прийти первым. Но… Гришанкова среди лидеров нет! Следом, через шестьдесят секунд, стала приближаться группа велосипедистов, где – то из двадцати человек. Но и среди них мы не увидели нашего чемпиона. Минуты через две финишировала основная группа, но – тоже без «горного короля»…

Оставалось еще три минуты, для того, чтобы областная команда получила зачет. Прошло еще сто двадцать секунд… и мы, наконец, увидели двух гонщиков, которые, тем не менее, в нужное время вписывались. Среди них – Гришанков. Ну и ехали бы «чайники» спокойно, так ведь нет – надо выяснить, кто самый бездарный! Кстати, «чайниками» в велоспорте называли тех, кто показывал не очень хорошие результаты на соревнованиях.

Между тем оба из последних сил рвались к заветной черте. Велосипеды шли параллельно друг другу, и педаль одного попала в колесо другого. Оба естественно упали, резиновые трубки-камеры слетели с колес, ехать оказалось невозможно. Гришанков без своего двухколесного коня бежал к финишу, чуть прихрамывая, однако пересек черту первым. А по правилам, при этом, спортсмен должен быть с велосипедом! …Саня заковылял обратно. Он поднял на плечо своего побитого «коня» и… все-таки уложился в отпущенное для зачета время! Животы болели от смеха, а вот от прозвища «Горный козел» Гришанков с той поры так и не «отмылся»…

Бывали в велосипедном спорте и такие моменты, когда соревнования превращались не в борьбу спортсменов между собой, а в достижение какой-то общей цели. Занимаясь второй год, имея уже первый взрослый разряд, я чувствовал в себе силы добиться большего. Но чтобы выполнить норму кандидата в мастера спорта, необходим более высокий уровень соревнований, а главное, чтобы судья имел республиканскую категорию. Таковых в Иваново, увы, не водилось…

Но однажды тренер сообщил нам, что по специальному приглашению спортивного комитета города Иваново приедет судья соответствующей категории, и мы сможем попытать счастья. Для этого даже придумали внеплановые соревнования – не помню, как их тогда назвали, но пригласили участвовать спортсменов-любителей велоспорта со всей области.

Надеяться на «госпожу удачу» в такой ситуации просто глупо, и… все сильные велосипедисты вступили в сговор между собой. Мы решили не хитрить друг перед другом, а работать как одна команда, увеличив таким способом шансы получить заветное почетное звание. «Посильнее» в Иваново считалось человек восемь, причем из разных учебных заведений города, и в обычной ситуации все являлись непримиримыми соперниками.

Наступил ответственный день, и мы, как договорились, ввосьмером повели гонку. Скорость развили приличную, однако за нами не отставал «хвост» еще из примерно пятнадцати человек. За впереди движущейся «стеной» велосипедистов передвигаться много легче, чем лидерам, а поработать на общий результат они явно не желали и не рвались вперед. На развороте кто – то из контролеров крикнул, что нам не хватает секунд сорока до контрольного времени. Мы добавили скорости, благо силы позволяли, тем более что к финишу предстояло ехать уже по ветру.

Сильно хотелось «скинуть с колеса» навязчивых «пассажиров», а им, видимо, так же сильно хотелось стать кандидатами в мастера спорта СССР. На подъезде к финишу, уже не оставалось сил. Но есть такое понятие «надо», и именно оно заставляло отдавать даже то, чего уже нет. У каждого велосипедиста есть своя длина дистанции, которую он может отработать на «полную». Обычно это триста – четыреста метров. А у меня- то целых шесть сот! Вижу – осталось примерно такое расстояние до финишной черты. Я сдвигаюсь в левую сторону от гонщиков из группы лидеров и включаю все, что мог – и максимальную скорость, и силу, точнее ее жалкие остатки. Пришел вторым с результатом два часа девятнадцать минут двадцать секунд. Сын тренера Владимир, как обычно «приклеившись» ко мне сзади, когда я начал отрыв от пелетона, на самой финишной черте буквально вырвал у меня пару сантиметров. В итоге мы с ним имели даже несколько «лишних» минут для исполнения заветной мечты!

…Обдумывая этот эпизод из своей жизни, я сделал вывод, да и память подсказывала, что нужного результата можно добиться, только работая сообща как единая команда. Да,… странно устроена жизнь – сижу, как говорится, на нарах и вспоминаю занятия спортом. При этом постоянно возвращаюсь к текущей и очень непростой ситуации. Как будь-то, ищу поддержки в прошлом, для преодоления препятствий в настоящем. Однако надо подумать, как на суде заставить «работать» на полную мощность всех друзей по несчастью. В одиночку мне однозначно не потянуть, да и им за моей спиной не отсидеться…

После этих соревнований наметились еще какие-то – городские. В команду энергетического института пришел уже готовый кандидат в мастера спорта из города Сочи. Он расспрашивал своих товарищей по команде, кто ему может в Иванове составить конкуренцию. Среди прочих, показали и меня… Что – то ему во мне не понравилось, и он произнес приговор:

–Я его сегодня завалю!

Это означало намерение оказаться передо мной во время гонки и специально чуть вильнуть велосипедом, чтобы его заднее колесо повернуло мое переднее в сторону. Обычно это кончалось падением того, кто находился сзади. Однако меня члены его, же команды предупредили о готовящемся покушении. По дружбе, ведь все мы не первый раз соревновались, знали друг друга, уважали.

Гонка предстояла групповая, ехали вместе, человек тридцать. Трасса выбрана на Писцово, это в сторону Ярославля. В те времена можно сказать, новая – не разбитая. На улице обычное лето средней полосы России – плюс двадцать пять, редкие облака на небе, теплый ветерок в лицо. Стартанули… Нового велосипедиста я из поля зрения не выпускал ни на минуту. В какой-то момент он оказался сзади меня, переднее колесо его велосипеда терлось о мое заднее колесо. И я умышленно вильнул чуть в сторону. Сзади послышался характерный для падающего велосипедиста звук… Что ж, подумалось мне: – «Не рой яму другому». На финише новичок стоял слегка поцарапанный, но ко мне для выяснения отношений подойти не решился. Видно все понял сам. Кстати, впоследствии он призовых мест в новом для себя городе так и не занимал.

А бросил я занятие велосипедным спортом по причине конфликта с тренером и его сыном. Обычно на соревнованиях Владимир Кузьмин, зная длину моего финиша, использовал меня в качестве «локомотива». Его возможности держать максимальную скорость были вполовину короче моих, хотя работая на команду, он мог «протащить» ее те же шестьсот метров. Владимир прекрасно знал все свои плюсы и минусы. «Отдохнув» за моей спиной, он выныривал как раз на своем любимом отрезке, а я почти всегда в итоге оказывался на финише лишь вторым. Такой расклад мне порядком надоел и я предупредил его:

–На первенстве области не позволю тебе меня использовать. Если не хочешь завалиться на обочину, за мной не приклеивайся.

Он все понял и ничего не ответил…

Наступил первый день самых ответственных в году соревнований – индивидуальная гонка на двадцать пять километров. «Ответственных» – потому что первенство Ивановской области! На улице толи конец августа, толи начало сентября, но погода великолепная. Двадцать три по Цельсию, ветерок умеренный, чуть боковой. У меня прекрасное самочувствие и настроение. Трасса на Писцово – Ярославль хорошо знакома, с обеих сторон укрыта от ветров смешанными лесами. В общем, – жми на педали, любуйся природой, сил не жалей.

Первым стартовал неоднократный чемпион области Николай Ягодкин из энергетического института, через пару минут – я. Постепенно приближаюсь к лидеру – сегодня я сильнее. Однако после разворота увидел своими глазами, как тот держится рукой за мотоцикл тренера, который всегда сопровождал своего любимца. Используя двигатель внутреннего сгорания, конечно, развиваешь большую скорость. К тому же абсолютно не затрачивая энергии мышц. Ничего себе! Финишировав, я узнал, что «проиграл» Николаю двенадцать секунд. Пошел к нему, но не поздравлять, а убедить честно признаться в своем мошенничестве. На мои обоснованные претензии он ответил:

–Если я признаюсь в том, как я выиграл, то всю команду снимут с соревнований, а ведь мои товарищи не виноваты…

Из солидарности с ребятами пришлось мне хранить его тайну, но в душе осталась обида. Грело душу лишь сознание того, что командные гонки мы у всех выиграли достаточно легко. Наступил третий день соревнований, на этот раз – групповая гонка, с личным зачетом. Чемпионом области станет тот, кто во всех видах состязаний наберет максимальное количество очков. Володя Кузьмин послушал моего совета, при приближении к финишу за мной не пристроился, в итоге я оказался первым, он – пятым. Ну, команда в общем зачете стала лишь второй, после химико-технологического института…

Как Кузьмин – старший кричал на меня, обзывая эгоистом, и это несмотря на то, что я уже являлся законным чемпионом Ивановской области! Я не выдержал, нагрубил ему в ответ, чего ранее себе никогда не позволял. Наша ссора закончилась моим обещанием «повесить велосипед на гвоздь» и больше не брать в руки. Слово свое я сдержал, а ведь спортивная карьера на тот момент в самом разгаре. Потом сильно жалел о своем скоропалительном решении, но остался верным слову. В дальнейшем меня неоднократно уговаривали вернуться в спорт – и тренер, и даже декан, но я остался непреклонен.

…Много свободного времени у узника в холодном карцере, очень много. Успеваешь не только вспомнить в мелких деталях каждый свой поступок, но и оценить его… Вот Ягодкина не выдал, ради ребят из энергоинститута и поступил вроде правильно, а ради своей родной команды не позволил своему другу проехать на мне, как на глупом коне. Но как к этому относиться? Вроде как личный интерес поставил выше коллективного – правильно ли это? С другой стороны, в групповой гонке каждый сам за себя, и я никому другому не позволил бы себя так эксплуатировать, скинул бы с колеса на обочину. Почему Кузьмин долгое время бесцеремонно пользовался тем, что он – мой друг и товарищ по команде? Не на все вопросы от своей совести получал однозначные ответы, далеко не на все, даже спустя много лет…

Но как оказался прав наш тренер, когда говорил нам:

–Вот вы сейчас переносите тяжелые нагрузки и, конечно, думаете о том, чтобы бросить это самоистязание. Но пройдет время, и вы поймете, что это лучший период в вашей жизни.

В велосипедной секции я познакомился и со своей будущей женой, Натальей Михайловной Горбуновой. Она тоже какое-то время занималась этим видом спорта и даже успела получить первый разряд. В жизни встречаются люди – «ураганы» – у них всегда сильные страсти, они ругаются, мирятся, расходятся, сходятся. А есть люди спокойные и надежные, которые не предадут и по жизни очень предсказуемы. Они где-то промолчат, когда хочется кричать, где-то просто перетерпят, не высказывая своего недовольства. Вот к последнему типу людей и относится моя супруга. Когда отношения с ней подошли к чему-то серьезному, она только спросила:

– А ты хорошо подумал?

Кстати сказать, и предавать таких людей, на мой взгляд, гораздо сложнее. Забегая вперед, отмечу, что мы вместе прожили более сорока пяти лет, и всегда она находилась рядом. Правда, один раз она меня все-таки «подвела», конечно, не очень серьезно…




Глава 4. «Ты узнаешь, что напрасно называют север крайним…»


В 1975 году я в составе студенческого стройотряда побывал на Крайнем Севере, в Якутии, за Полярным кругом. Там располагался золотой прииск Кулар, а рядом – поселок Власово, который отмечен почти на всех картах СССР, хотя по внешнему виду и количеству жителей он этого как бы и не заслуживал. Но – обо всем по порядку… Полетели мы на север в самом начале лета, всего человек сорок – мы должны что-то построить, ну и заработать денег. Командиром стройотряда руководство института назначило Сергея Ивахина, такого же студента, как и мы, но постарше по возрасту. Ему на вид лет двадцать восемь – тридцать, и, при этом, он разбирался в строительстве. В общем, универсальный студент-прораб. Среднего роста, физически хорошо развит, с внушительной мускулатурой, со спокойным и деловым характером. При первом знакомстве он вызывал невольное уважение. Имелся у него и заместитель – Валерий Токарев, лет двадцати пяти, невысокий, щупленький, с глазами навыкате. О таких людях нередко говорят «скользкий типчик», а я бы добавил к этому и еще наглый. Ивахин взял с собой на заработки и свою супругу, устроил ее поварихой.

До Якутска летели каким-то большим реактивным самолетом и довольно долго, а вот дальше более двухсот километров, на «кукурузнике», Ан-2. Если сравнить полет на этих самолетах с автомашинами, то это как современный автомобиль на асфальте и телега с деревянными колесами на каменке. Впрочем, добрались без особых приключений. Примерно половина отряда, включая и меня, поселилась в школе поселка Власово, благо, наступили каникулы, и она пустовала. Бригадиром у нас Ивахин назначил Токарева.

Другая половина во главе с командиром стройотряда проживала, где то недалеко, в другом селении, и за все время нашей работы мы не встречались ни разу. Они строили бетонный гараж на несколько грузовых машин для какой-то государственной организации, а мы такой же, но – из бревен. Лес возили с берега реки Лена километров за семьдесят от нашего поселка – за ним ездили сами на колесном тракторе «Т-700».

Сам поселок представлял собой несколько сотен одноэтажных домиков, сколоченных из подручных материалов – досок от сломанных ящиков, положенных в два слоя. Между ними насыпан утеплитель, как правило, опилки. Школа же, в которой мы жили, выстроена из добротных бревен, но что интересно, внутри помещения туалет отсутствовал. Он находился рядом, метрах в пятидесяти, на улице и тоже бревенчатый. Им, кстати, пользовались и жители ближайших домов. Как я помню, кирпичными являлись только одноэтажная общая баня и пожарная часть, в которой дежурила одна специализированная машина и несколько пожарных.

В поселке жили, в основном, рабочие, имевшие отношение к добыче золота – шахтеры, трактористы и другие разнопрофильные специалисты, всего – примерно полторы или две тысячи человек, не более того. На все селение имелось два магазина, оба бревенчатые: продовольственный и промтоварный. Продовольственный располагался недалеко от нашего временного жилища. Меня однажды поразило то, что ночью на улице стояла огромная, не менее трехсот человек, очередь – за картошкой и солеными огурцами в банках. Оказался привоз дефицитных продуктов, а случалось подобное совсем не часто. Летом на этих широтах стоят «белые ночи»: солнце выписывает некий круг по небосводу, но не заходит за горизонт. А я побежал в туалет… в одних трусах…, а тут такое представление. Даже растерялся спросонья, что для меня совсем не характерно,… в обычной ситуации.

Подъем у нас в шесть часов утра. Туалет, завтрак и работать на стройку. Обеденный перерыв, где то час, и до двадцати часов – опять трудиться. Когда Ивахин набирал желающих ехать с ним, обещал заработки в пределах тысячи – тысяче двухсот рублей. Это за все время, то есть за два – два с половиной месяца. По тем временам и это считались большие деньги. Моя мечта – мотоцикл «Ява», стоила тогда тысяча сто рублей. Ради таких заработков никто не ныл и не возражал против продолжительного рабочего дня. Здесь, на стройке, я впервые встретил настоящих трудоголиков, людей, любящих и умеющих работать непрерывно. Они даже курили на ходу. Это Александр Радугин из города Тейково, земляк моей жены, и Николай Сироткин из Иваново. И они, и я являлись подсобными рабочими, наша задача – поднести, унести, поддержать и помочь. Например, когда таскали строительные бревна, я в силу отменного физического здоровья, мог взвалить на себя сразу два, но потом нуждался в кратковременном отдыхе. Напарники, же брали только одно и вдвоем, зато бегом и без перерывов на отдых. Производительность труда у них оказалась много выше, чем у остальных на таких же работах.

Радугин, как и я, недавно женился и мы с ним поспорили на две бутылки хорошего коньяка,– кому жена будет писать чаще. Год назад я уезжал на подобные заработки, правда в деревню, недалеко от Иваново, и Наташа писала мне каждый день! Поэтому в своей победе я не сомневался. Правда, письмо шло на прииск где-то две недели, столько же и обратно. Однако в этот раз спор я проиграл, как говорят, вчистую. Подвела меня супруга, подвела… Позавидовал тогда любви Радугиных, но забегая вперед, скажу – зря. Коньяк – то я купил и отдал. А вот победитель спора по приезде домой в Тейково, встретился со своей женой на перроне, о чем- то поговорил несколько минут и… бросился под отходящий поезд. Естественно, погиб…

Узнал я про эту страшную трагедию от кого-то из студентов, с кем вместе ездил на Север, но прямым очевидцем происшедшего он тоже не являлся и пересказал с чьих-то слов. Что можно сказать за пять минут, чтобы довести человека до такого решения? Не могу представить, чтобы любимая супруга Александра затеяла какой-то серьезный разговор при встрече с мужем прямо на вокзале, а ведь она не видела его более двух месяцев. Выяснение отношений обычно происходит с глазу на глаз дома, а не на перроне. Расспрашивать у других общих знакомых о том, что же произошло между супругами, я не стал…

Вернусь к рассказу о Заполярье. Летом температура воздуха прогревалась до тридцати градусов, естественно со знаком плюс, дожди случались крайне редко. Вокруг поселка, насколько хватало обзора, лежала тундра, покрытая сплошным пологом из низкорослых карликовых берез и ивняка. Росло много мха и лишайника, встречались и какие-то цветы, и – невероятное количество брусники, черники, голубики, морошки, костяники. Грибов тоже росло множество – подосиновиков, белых, подберезовиков, волнушек. Собирать такой урожай, наверное, сплошное удовольствие, однако нам на это времени не хватало.

…Донимали комары. Работая до пояса голыми, мы рисковали быть закусанными вплоть до нервного срыва. Наши работодатели привозили в ведре какую-то жидкость от этих кровососов, мы ею мылись каждые два часа. Этот промежуток времени мы находились под невидимой защитой. Как-то раз, углубившись в тундру, я наугад хлопнул пустыми ладонями, и с изумлением насчитал около сотни раздавленных «вампиров».

Однажды и мне и еще одному стройотрядовцу довелось ехать на реку Лену, за строевым лесом. В кабине колесного трактора Т-700 – два студента, и водитель. Он нам предложил прокатиться всего семнадцать километров в сторону от маршрута и посмотреть на Ледовитый океан. До сих пор сожалею, что отказались, так как торопились загрузиться стройматериалами. Дорогой случилось небольшое происшествие. Водитель увидел в тундре куропатку, остановил свой трактор и достал из-за сиденья охотничье ружье. Но маскировка у птицы оказалась на высоте, и охотник, потеряв ее из виду, не знал куда стрелять. А у меня тогда глаз был зоркий, а ум – как говорится, короткий, и я показал рукой прямо на беззащитную жертву. Раздался меткий выстрел, который вместе с куропаткой запоздало, поразил и мою совесть. Нехорошо стало на душе. В очередной раз спросил себя: зачем?

Запомнилась и экскурсия на шахту, где непосредственно добывали золото. Организовало ее наше руководство по договоренности с начальством золотого прииска. Привезли нас туда через тундру на каком- то стареньком автобусе. Ехали недолго, где – то около получаса. Под землю спускались пешком по пологой тропинке. Рядом тарахтел непрерывно работающий конвейер, доставляющий грунт на поверхность. В одном месте, прямо над головой, виднелся огромный камень, и передвигаться под ним довольно жутковато. Подумалось: ведь рано или поздно он упадет и хорошо, если не на чью-то голову. А шахтеры здесь ходили каждый день и не по одному разу.

Подземный грунт наверху разравнивали мощными американскими бульдозерами марки «Катерпиллер»,– все они ярко-желтого цвета. Потом землю обильно поливали водой из брансбойтов, типа пожарных, тяжелое золото оставалось, в основном на месте, а легкая грунтовая земля разлеталась во все стороны. Давление воды такое, что по рассказам приставленного к нам представителя прииска, кому-то даже сломало руку. После активной водной обработки обогащенной породы ее собирали в металлические бочки и опечатывали. Из любопытства я немного достал земли оттуда пальцем, тщательно разглядел, но даже золотой пылинки не увидел. Заканчивался технологический процесс тем, что обогащенную породу загружали в огромные вращающиеся барабаны и снова промывали водой. Из нескольких тонн породы за восемь-десять часов намывали несколько граммов драгоценного металла.

– А кражи золота у вас случаются? – полюбопытствовал я у нашего гида.

– Нет, конечно, но у всех рабочих имеются печатки, кольца из чистого золота, опять же – зубы золотые… – ответил он.

При этом показал красивую печатку и кольцо на пальцах, блеснув «золотой» улыбкой. Мне стало ясно, что эти вещи имеют прямое отношение к его работе на прииске.

…Пытаюсь в почти родном карцере припомнить из своей жизни: хотя бы раз, я использовал работу в личных интересах? Но…, либо память коротка, либо этого просто не случалось. А вот мои недруги почему-то легко идут на должностные преступления ради моего «наказания»? И совесть их, похоже, нисколько не мучает… Тема для меня оказалась «больной», даже отбросил ручку и блокнот, задумался. Ну, допустим, у них все получилось – я отхватил свои незаслуженные двенадцать лет на «зоне», а они получили очередные или даже внеочередные звания. Однако радость от этих событий быстро пройдет. И ради новых каких-то благ опять надо идти на должностное преступление? А надо бы помнить – реально пословица работает: «Как веревочке не виться…». Да и «закон бумеранга» опять же…

Лето в этих местах за полярным кругом короткое, в конце августа начались ночные заморозки, а однажды даже выпал снег. Но и деятельность наша уже подходила к концу. Когда мы, согласно договору, построили все гаражи, деньги за работу нам сразу не выдали. Командир стройотряда Ивахин сказал, что расплатится в Иваново прямо в институте, после перечисления денег организацией заказчика. Мы поверили, впрочем, как и тому, что надо везти два тяжеленных чемодана с бивнями мамонта, якобы, для ивановского музея. Один чемодан доставить в Иваново бригадир Токарев поручил лично мне.

Впоследствии оказалось, что тащил я тогда на себе не бивни мамонта, а украденную у нас же тушенку в банках, предназначенную, кстати, для нашего же питания в период строительства. Об этом примерно через месяц во время студенческой вечеринки проговорился нетрезвый Валерий Токарев в кругу своих друзей. Он выставил ее на стол и смеялся надо мной, ведь я нес чемодан, думая, что помогаю краеведческому музею. Кто-то из его товарищей по доброте душевной поделился этой информацией со мной. А жил этот любитель тушенки в общежитии текстильного института; узнать, в какой комнате труда не составило.

Выдержать насмешек я, конечно, не смог и прекратил их привычным для меня способом. Вызвал наглеца на улицу и после двух вопросов-ответов, он уже лежал без сознания на земле. Когда к нему вернулась способность говорить, я заодно спросил его и про зарплату, правильно ли с нами рассчитался Ивахин. Тот выдал стройотрядовцам всего по шестьсот пятьдесят рублей за два с лишним месяца тяжелой работы. Не знаю почему, но Токарев разоткровенничался и пояснил мне, что и с деньгами нас обманули, украв у каждого по четыреста рублей. Видно, у меня уже тогда имелся скрытый талант «расколоть» человека, убедить его говорить правду.

Естественно, полученной информацией я не мог не поделиться с другими членами «клуба обманутых пайщиков». В общем, организовалась инициативная группа из шести человек; остальные или не поверили, или не захотели связываться с авторитетными в институте жуликами. Поговорили мы со своим бывшим командиром; оказывается, он подробно знал о моей «душевной беседе» с его заместителем, поэтому особо отпираться не стал и доплатил по триста пятьдесят рублей. Но – только тем, кто находился со мной, хотя практически до каждого участника дальней командировки мы довели причину и результат беседы с бывшим и непорядочным командиром студенческого отряда. Никто ничего предпринимать не стал; вот если бы за них кто-то сходил и восстановил справедливость, тогда они сказали бы спасибо. Даже с милицией никто не захотел связываться.

…Тяжелые думки в «склепе» легко объясняют, почему с правоохранителями никто не хочет иметь дел без крайней необходимости… Деньги способны легко решить вопрос и в правоохранительных органах. Причем в любую сторону – обвинения или оправдания. Такая уж у них репутация среди простых людей. Правда, если просто логически поразмышлять – ну не один же такой честный я там работал. Наверное, срабатывает принцип «одной ложки дегтя в бочке меда». Кто-то попал на недобросовестных правоохранителей, поделился с близкими друзьями, и… сложилось мнение. А в «плохую милицию» (тем более полицию) люди почему-то верят легче…




Глава 5. Студенческие забавы


В студенческие годы мы любили давать друг другу клички. И у меня она, конечно, имелась – производная от моей фамилии. Кстати, вот как, иногда, появляются прозвища. Определенная компания учащихся, и я в том числе, любили собраться в одной из комнат общежития и поиграть в карты. Немудреная игра, называлась «трынка», это когда делят на игроков по три карты, каждый кладет на кон деньги – чем больше, тем страшнее партнерам-конкурентам. На этом и строится блеф (значительные наличные подразумевают хорошие карты), а затем смотрят – у кого больше очков, тот и выигрывает всю казну, лежащую на кону.

Как – то во время игры в комнату вошел Юра Березкин. Внешне он выглядел полным, носил всегда костюм, как мы говорили, имел директорскую наружность. Юра протянул руку, чтобы поздороваться с нами, но при этом запнулся на стоявший на полу чайник, посмотрел вниз и озадаченно произнес «чайник!». Кто-то протянул ему руку и представился:

–Николай…

Все засмеялись. А в итоге до конца обучения Березкин имел прозвище «Чайник».

…Этот вспомнившийся случай слегка развеселил меня. Ведь в тюрьме для получения прозвища – «кликухи» надо пройти целый ритуал. Безусловно, самых низких каст зэков это не касалось. Претенденту на «погоняло» (кличку) в его камере предлагалось несколько вариантов. Он выбирал, а вечером после проверки озвучивал ее через окно громким криком. Если же не хватало собственной фантазии, надо крикнуть в окно: «Тюрьма, тюрьмушка, дай мне погремушку». И всегда находился тот, кто озвучивал «кликуху», как правило, не оскорбительную, но она прилипала к человеку на всю оставшуюся жизнь…

С игрой в карты связаны еще два случая, о которых я бы хотел поведать. Учился с нами студент, и большой любитель поиграть в «трынку», по фамилии Полетаев. Высокий, очень здоровый внешне, деревенский парень с густыми цвета соломы непослушными волосами на голове. Сельская простота парня, граничащая с грубостью, заставляла всех нас относиться к нему с осторожностью. Когда набиралась полная команда для игры в карты, мы запирались изнутри и никому не открывали. Зная это, деревенский богатырь мог запросто выбить дверь ногой и войти. Обычно замечания ему никто не делал – опасались. Но однажды он мне сильно помог. И не столько физически, сколько морально…

С нами в институте учился узбек, с которым у меня возникли полемические разногласия по «национальному вопросу», плавно переросшие в легкую потасовку, из которой я вышел победителем. В Узбекистане у него проживал родной брат, довольно известный боксер, который, видимо, всегда заступался за родню. Не знаю, для этого или просто соскучившись по брату, тот приехал в Иваново. И во время наших картежных развлечений узбеки вдвоем зашли к нам в комнату и пригласили меня на улицу «поговорить». Понимая, что меня сейчас будут бить долго и больно, я спросил присутствующих, не хочет ли кто помочь мне? Все опустили головы и молчали, а Полетаев встал и сказал:

– Пошли, я помогу.

Я сразу повеселел, посчитав, что победа у нас в кармане, и мы вышли во двор общежития. Напротив меня встал боксер. Чуя неминуемую драку, я первый справа дал хорошего крюка узбеку. Тот, видимо, не ожидал такого сильного удара и упал на землю. А я, зная, что он боец не простой, нарушил свое же правило – не бить лежачего, продолжал молотить его обеими руками. Соперник потерял сознание, и я поглядел в сторону другой пары драчунов.

…Полетаев лежал на земле, а разъяренный узбек, продолжал наносить ему беспорядочные удары. Я мгновенно подлетел и сильным прямым «кроссом» уложил на землю дерзкого представителя национальных меньшинств. Деревенский богатырь, между тем, задней частью тела застрял в какой-то яме, и выбраться из нее и встать без моей помощи не мог. А в это время очнулся боксер, оказавшийся сзади меня и на ногах. К счастью, в себя не успел, как следует, прийти и я вновь отправил его в нокаут.

А Полетаев опять лежал на земле и его опять били. Пришлось мне еще раз нейтрализовать его соперника, на этот раз – надолго. Когда мы вернулись в комнату, где нас ожидала «игровая компания», Полетаев молчал, а я с присущим мне юмором и определенной долей хвастовства поведал о том, что произошло на улице. После этого случая при мне деревенский богатырь своей силой больше не хвастался, да и я опасаться его совсем перестал, хотя благодарность за помощь высказал. Вот уж действительно, «не так страшен черт, как его малюют».

…Сидя в следственном изоляторе, я заново переосмысливал понятие «друг» и примерял его на тех, с кем сводила жизнь. Да, все, кто прошел со мной через тюрьму и прочие испытания, не предал, не убрал плечо, когда я в нем нуждался – настоящие друзья и до сих пор таковыми остаются. А вот в институте среди тех же «картежников», с которыми я регулярно общался, иногда вместе отмечали праздники или какие-то события, имелись ли те, о ком я мог сказать то же самое? Фамилии некоторых помню до сих пор – Коля Воронин, Витя Галанов, Юра Березкин, тот же Полетаев… И прихожу к выводу, что все они просто «попутчики», друзьями их назвать можно лишь с большой натяжкой, ведь кроме учебы и карт нас ничего не связывало…

Следом за такими размышлениями пришло на память следующее событие. Говорят, где азартные игры, там и нечистая сила; скандалы при этом являются обычным делом. Наверное, когда то я обидел тех, с кем играл в карты, да так, что они решили меня проучить. Может быть, сыграло роль то, что я в те годы любил похвастать своей силой и непобедимостью. Таким людям окружающие чаще всего хотят доказать, что в жизни не бывает никаких суперменов. Мысль, что все такие же, как и я, позволяют подобным людям спокойно жить и чувствовать себя в своей среде комфортно. Точного ответа на вопрос, зачем и почему меня захотели проучить, я не знаю.

Но факт остается фактом… Любители поиграть в трынку наняли за деньги своего знакомого боксера, наверное, чтобы дать мне понять, что и на меня есть управа. А мои предыдущие успехи объяснили для себя тем, что соперники мои, ну очень слабые. Помню за столом, где мы вшестером играли в карты, сидел незнакомый мне парень. На вид лет двадцати пяти, среднего роста и крепкий такой. Он не играл, но, то и дело придирался к каждому моему слову. Остальные просто загадочно улыбались. Продолжалось это действо минут двадцать… Наконец, мои нервы не выдержали.

– Чего ты хочешь? – спросил я незнакомца.

–Хочу немного разукрасить твою физиономию, – ответил тот откровенно.

Понятно, что после этих слов все присутствовавшие в комнате оказались на улице. В те времена я любил носить светло-серый плащ и такого же цвета шляпу с большими полями. Аккуратно повесил их на сучки ближайшего дерева, и остался в рубашке «на голое тело». На улице уже стояла осень, и сначала мне показалось немного прохладно. Но как только я получил пару ударов по лицу, температура моего тела почти мгновенно повысилась. Бой проходил примерно в таком режиме: на два-три точных попадания в мою голову, я отвечал одним, но более сильным. Остальные играли роль зрителей и явно радовались, когда я пропускал удар. Вскоре соперник стал обнаруживать замедленную реакцию на мои выпады, видимо, тряхнул я его голову неслабо. В азарте, не обращая внимания на пропущенные удары, я пошел в атаку. И упал боксер, упал, как подкошенный!

Но оказалось, что это еще не конец боя: почти все зрители, с криками: «Бей его!», бросились на меня… К счастью, нападавшие оказались явно не готовы к атаке – не размялись, не разогрелись, а я-то находился в самой форме. Падали они, как снопы, падали и не вставали. Не зря, видимо, я столько времени ежедневно уделял своей физической подготовке; даже когда занимался велосипедным спортом, не переставал молотить по боксерской груше. Мои же нынешние «соперники» тяжелее стакана с водкой ничего не поднимали, а бокс смотрели только по телевизору. Наконец, все закончилось… Как можно спокойнее, я надел плащ, шляпу, плюнул на землю; выражая поверженным свое презрение, и медленно ушел. На другой день ни одного из картежников на занятиях я не встретил.

…Случай, связанный с этой дракой, в каком бы свете меня ни показывал, я все-таки решил оставить в своих рассказах. Одной из причин является то, что ассоциируется он у меня с далеким будущим и связан с ним непонятным образом. Речь идет о суде 2008года, когда сначала прокурор Сергей Юрьевич Торгуев стал задавать мне довольно коварные вопросы. На них я с трудом, но находил ответы, затем подключились председательствующая Юлия Владимировна Андреева – Струнина, а следом и присяжные, и даже адвокаты. Присяжные, кстати, могли задать вопрос, только, запиской председательствующему, а тот их должен озвучивать. У меня остались определенные сомнения в их авторстве. Вопросы сыпались со всех сторон, появилось ощущение, что все разом напали на меня… Я отбивался, как мог, не теряя самообладания. В итоге оказалось, что и один в поле воин, если он бьется за правду, и даже может победить. К концу этого тяжелого для меня заседания, я получил хорошую оценку, как со стороны «подельников», так и адвокатов. Себя они оправдали тем, что хотели мне помочь, мол, своими вопросами вывести на правильные ответы. Однако по моим ощущениям они преследовали иные цели. Впрочем, я забежал далеко вперед…




Глава 6. Иваново до свидания. Здравствуй Кинешма


Время шло, остались позади успешная сдача диплома и два года, проведенные в конструкторском бюро по улице Попова города Иваново, куда я попал по распределению. Работа, кстати, оказалась интересной, творческой. Только вот зарплата крайне низкая – сто десять рублей в месяц. Да и глаза всего за два года напряженной деятельности сильно испортились, врачи рекомендовали постоянно носить очки. Забегая вперед, скажу, что до сих пор нет никакой необходимости в оптических линзах; использую их только, когда читаю мелкий шрифт. Из непосредственно самой работы запомнилось еще то, что за такую оплату и темпы деятельности у конструкторов соответствующие: ударником бесплатного труда никто быть не желал.

А я молодой специалист, не понимал этой интриги, и чертежи, которые можно сделать за день, делал именно один день, а не неделю. Инженеры в отделе оказались разбиты на небольшие профессиональные группы во главе с ведущим конструктором, у всех определенный план сдачи проектов. После института выпускников назначали конструкторами только третьей категории, которые, по сути, «на подхвате» у профессионалов более высокой квалификации. И меня после того, как я в своей группе выполнял всю несложную работу, передавали в помощь другим группам. И это вместо того, чтобы порекомендовать, больше отдыхать, помедленнее чертить. Таким образом я поработал практически во всех коллективах, пока во время перекура кто-то из старых конструкторов не пожалел меня и не объяснил хитрого расчета своего рабочего времени. Выполнять чертежи, которые мне поручали, после этого я стал гораздо медленнее. Что интересно, все восприняли новый режим труда как должное и никаких замечаний не последовало.

При предприятии имелись и некоторые спортивные секции. Заниматься, естественно, можно только в свободное от производственной деятельности время. Вскоре появилась и секция дзюдо; экзотическое название этого вида японской борьбы привлекло меня. Помню первую вечернюю тренировку в спортзале при нашем предприятии. Молодой тренер в белом кимоно учил нас безболезненно падать на голый деревянный пол. Очень быстро всем это занятие надоело, и я попросил его показать хотя бы один боевой прием. Он показал,…да так, что у меня оказался перелом правой ключицы. Боец выбыл из строя. Гипс в поликлинике наложили во всю руку, к тому же медики согнули ее в локте, так что рука была параллельна плечу. Короче, настоящий «вертолет». Месяц я «летал» на больничном листе – потренировался, называется.

При снятии гипса незадачливому дзюдоисту рекомендовалась лечебная физкультура в специальном кабинете при поликлинике рядом с площадью Багаева. Там пожилая женщина заверила, что я очень рано пришел:

– Надо через месяц, не раньше, начать восстанавливать работоспособность конечности по специальной методике.

Она не знала, кому советовала! Неужели такой упрямый, нетерпеливый и самоуверенный «супермен» мог быть таким, как все? Так примерно о себе я тогда думал. В результате разработал упражнения с постепенным увеличением нагрузок. А через месяц пришел в назначенный кабинет. Медсестра и по совместительству тренер начала реабилитационный процесс:

– Для начала левой здоровой рукой, аккуратно приподнимите правую, пострадавшую…

А на полу стояла двухпудовая гиря, и я «пострадавшей» рукой легко поднял ее десять раз на глазах у изумленного тренера. В общем, выписали меня на работу сразу, без всяких физиотерапевтических процедур. А мог бы еще месяц «на больничном листе» отдыхать.

… Записав этот эпизод в свою общую тетрадь, невольно улыбнулся. Подумалось, в тюрьме отдохну за всю переработку там, на воле. Лишь бы не устать от этого самого «отдыха»… Конвоир заглянул в «глазок». Куда- то сейчас поведут. Надеюсь не на расстрел, а на прогулку во дворик…или к фельдшеру на медосмотр. Других причин для вывода из карцерной камеры практически нет. Когда говорят: «День сурка» – это о таких местах, где день на день похож, как близнецы. Иногда кажется – начнись война, а здесь все останется без изменений…

В 1979 году моя жена Наташа окончила тот же текстильный институт и ей предоставлялась возможность выбрать по распределению будущее место жительства и работы. Мы с ней и сыном Сергеем на семейном совете решили переехать на постоянное проживание в Кинешму, красивейший город на Волге. Оба устроились на фабрику № 2 – она начальником ленто – ровничного цеха, правда, перед этим, ей пришлось какое-то время поработать здесь мастером, а я – механиком новой ткацкой фабрики. Сейчас трудно поверить, но в те времена предприятие работало на все сто процентов. На благо Родины здесь трудилось свыше полутора тысяч человек, к тому же в две смены. Сначала мы жили в общежитии на улице Королева. Но вскоре получили от предприятия отдельную, хотя и небольшую квартиру на пятом этаже в малосемейке на той, же улице. Это невообразимая радость для молодой семьи! Как не вспоминать советские времена с теплотой и любовью?

Я с двенадцати лет упорно и ежедневно тренировал свои дух и тело, так как считал обязанностью всякого мужчины уметь защищать и себя, и своих близких. Дома у меня всегда имелись гири – двадцати четырех и тридцати двух килограммовые, гантели. В сарае, который приобрели сразу же по получении отдельного жилья, висела самодельная груша – мешок из плотной ткани, набитый сухими опилками. Ее я регулярно молотил тяжелыми кулаками. Терпеть не мог несправедливость – даже по отношению к незнакомому человеку, и драк при этом не избегал. Честно сказать, мне даже нравилось, когда «нехороший индивид» летел на землю от моего удара и замирал. Иногда одновременно три и даже четыре мужика оказывались в положении жертвы моего буйного характера. Сам битым практически никогда не был, лишь – слегка поцарапанным. Гордиться такими «подвигами» перестал после того, как сама судьба предоставила достаточно времени хорошо и обстоятельно подумать о своей жизни.

…Наверное, нередко можно решить вопрос иначе, без драк, гневных эмоций. Но на какие-то размышления и оценку той или иной ситуации, времени, как правило, совсем не хватало. Решения порой надо принимать мгновенно. Другое дело здесь – среди влажных стен. Есть время спокойно оценить все произошедшие со мной события. Тем более в прошлом… Да и сам карцер как бы умиротворяет: конфликтовать не с кем – сиди, вспоминай, переосмысливай… При этом от того, как ты здесь поступишь, очень мало что зависит, ведь находишься во власти сотрудников изолятора и… этих мокрых толстых стен. Вспомнился случай, когда вроде бы сделал все правильно, хотя и не совсем законными методами…

Как-то раз, примерно, в 1979 году, мы с супругой от моих родителей, которые в то время проживали в Иваново, поехали в город Тейково к любимым мною теще и тестю. Мама жены Нина Петровна Горбунова и отец Михаил Алексеевич Горбунов встречали нас всегда с нескрываемой радостью и гостеприимством. На станции Текстильный мы взяли билеты и сидели в зале ожидания до прихода поезда.

Здесь же в зале, на соседней лавочке, пятеро местных хулиганов приставали к девушке, уговаривая ее никуда не ехать, а остаться с ними. Как я понял, девушке они оказались не знакомы, и бедная не знала, как от них отвязаться. Находился в этом зале еще неприметный, невысокий паренек, который неотрывно смотрел на происходящее и похоже ему происходящее тоже не нравилось. Жена, хорошо зная меня и видя, что назревала неравная драка, силой вывела меня на улицу, и мы пошли на платформу вокзала.

Вдруг сзади послышались крики и, обернувшись, мы увидели, что тот неприметный паренек перочинным ножом пытается ударить окруживших его хулиганов. Мне показалось это слишком, и я побежал на помощь смельчаку. Увидев здорового мужика и не зная, на чьей он стороне, герой-одиночка замахнулся ножом и в мою сторону. Хулиганье, очевидно, тоже хотело принять меня в свои ряды. Я крикнул парню:

–Убери нож, я на твоей стороне и помогу.

Герой доверился и нож убрал. А в драке оказался неплохим бойцом, не ожидал я от него существенной помощи, но двух «оппонентов» он уложил на землю ударом своих рук довольно быстро. Может тоже увлекался боксом? Остальные познакомились с моими кулаками. На все – про все у нас ушло минут пять. Оказалось, что после моего ухода местные озорники, вырвали у девчонки билет из рук и разорвали. Девушка заревела, и паренек не выдержал, заступился. Всегда уважал таких неравнодушных и смелых людей, ведь именно такие мужики и слабого человека защитят, и за Родину погибнут не раздумывая.

…Но в следственном изоляторе в моей голове возникла и другая мысль, ударь он серьезно кого-то ножом,– сидеть ему здесь со мной на соседних нарах. Таков Закон, но справедлив ли он? Порой порывы сердца идут с ним вразрез. Много подобных случаев, о которых где-то слышал или читал, пришли на память. Заступился, не рассчитал своих сил – оказался в тюрьме. Мне кажется, если доказано, что «заступился» или «защищался» не должен человек лишаться свободы при любом исходе для нападавшего. Принцип простой – не нападай, не пострадаешь…

Тем временем подходил пассажирский состав. И вдруг кто- то крикнул:

– Смотри! Сзади!

Я увидел пришедшего в себя хулигана с колом в руках, как в деревнях говорили,– с «дрыном». Намерения его казались очевидны. К счастью, дело происходило зимой, и мода на собачьи шапки в самом разгаре. Как раз такой убор и прикрывал мою голову. Я не мог отклониться назад, чтобы избежать удара – имелся риск попасть под поезд, и принял удар на голову. Кол… не выдержал и сломался. В руках у нападавшего правонарушителя остался небольшой обломок, я же стоял, как ни в чем не бывало. Парень явно растерялся.

–Ну и что дальше будешь делать, – спокойно спросил я, не двигаясь с места.

Ничего не ответив, он трусливо побежал. Но разве я мог его просто отпустить? Пришлось догнать и еще раз отправить в нокаут.

Подобный случай имел место ранее – примерно в 1973году, только с… колхозным быком. В те времена, обычно осенью, студентов отправляли в колхозы, помогать в уборке урожая. Как-то несколько парней и симпатичных девчонок, собирали картофель в поле. А невдалеке пасся довольно мощный бык с кольцом в носу. Он все ближе и ближе подходил к нам – похоже, девчонки ему тоже нравились, но – не взаимно. Те стали кричать от страха. Я, как «истинный рыцарь», вырвал кол из ближайшей ограды и устремился на быка. Говорят, смелость города берет, но нередко она граничит с глупостью. Бык, наверное, не поверил глазам своим, заметив отчаянного смельчака, тем не менее, побежал. Я – за ним. Догнал, замахнулся, хотел как следует ударить по быку, но… промахнулся и о землю сломал свое «оружие». В руках остался ни на что не годный обломок, который я швырнул в соперника, не причинив, однако, тому никакого вреда. А сам – рванул наутек, поближе к своим сокурсникам.

Бык же, наверное, решил восстановить свой статус-кво и двинулся за мной. Парни предусмотрительно залезли на стог сена, который стоял недалеко от картофельного поля, и затащили следом девчонок. Таким образом, все находились в полной безопасности, и только мне ничего не оставалось, как бегать вокруг стожка. Бык догонял – медленно, но уверенно и…неотвратимо. Так мы с ним сделали несколько кругов друг за другом, пока кто-то из ребят не догадался протянуть мне сверху руку. Я ухватился за нее и в мгновение ока оказался вместе со всеми. Девчонки стали подтрунивать надо мной – типа, как я быстро бегаю. А я отдышался и с серьезным видом заявил:

– Рано вы меня подняли, еще бы чуть- чуть и я догнал его.

Все рассмеялись, при этом кто- то от смеха чуть не свалился на землю… Однако мы долго ждали, пока бык успокоится, забудет обиду и уйдет. В дальнейшем, я с ним старался не встречаться – кто знает, что на уме у этого гиганта?

…Опять пытаюсь договориться с совестью, рассуждая на деревянных нарах: «А чем хулиганы на вокзале отличались от этого колхозного быка? И те, как и он, на какие-то «воспитательные» разговоры реагируют одинаково агрессивно. Понимают только язык силы. Так может быть, в данном случае я поступил правильно? Или надо кричать: «Милиция, помогите»? Будет ли после этого жена меня уважать? Да и сам себя не стану презирать?». С другой стороны, что лучше воспитывает – тюрьма, которая озлобляет людей в ней побывавших или хороший удар в челюсть во время нанесенный…?

Где то в глубине души я сам всегда осуждал любые драки, но иногда, когда в результате восстанавливалась справедливость, ощущал глубокое удовлетворение, а порой – даже гордость. Об одном из таких случаев хотелось бы рассказать. Не помню, работал ли тогда я еще на фабрике, или уже в милиции. …Ехал я как-то вечером домой в автобусе №1 из центра города на вторую фабрику. Пассажиров, как всегда, оказалось много, и я стоял у заднего окна и думал о чем-то своем. На сиденье ко мне лицом сидела молодая женщина с ребенком-грудничком. Он вел себя тихо, наверное, спал.

Перед ее ногами была металлическая перегородка, обычная для городских автобусов. На нее-то и уперся своими руками, на кистях которых виднелись тюремные наколки, крепкий молодой парень. Судя по внешнему виду – сильно пьяный. Мужчина дремал и непроизвольно опускал руки прямо на лицо ребенка. Судя по реакции мамаши, парень ей незнаком. Необходимо отметить, что женщине он не грубил. Дремота одолевала его, и руки снова оказывались возле лица младенца, а то и на нем. Я пока молчал, не желая скандала в общественном месте, тем более в автобусе ехало несколько моих знакомых. А какой-то интеллигентного вида молодой человек не выдержал и сделал достаточно вежливое замечание нетрезвому гражданину. В ответ послышалась блатная тирада, из которой не матерными оказались только два слова: «дам в морду». Молодой человек, сраженный в этом словесном бою, сразу же вышел на ближайшей остановке из автобуса.

Картина не менялась. Следующее замечание нарушителю спокойствия в автобусе сделал другой мужчина, на вид гораздо менее интеллигентный, но удар «пьяного мастера» ему в лицо отбил желание продолжать урезонивать хулигана. Мужчина тоже покинул автобус. У меня в голове созрел довольно коварный план, но осуществить его хотелось в своем родном районе, чтобы не ждать следующего автобуса. Бог услышал мою просьбу: хулиган доехал точно до «моей» остановки и вышел. Я – сразу следом. И – какое везение: он пошел проулком, по направлению к моему дому. Стояла зима, на улице темно и морозно и… – узкая тропинка в снегу. «Намеченная жертва» двигалась чуть впереди меня. Снег скрипел под его ногами. Тишина… Ни лая собак, ни других посторонних звуков. А я знал несколько слов, очень оскорбительных для людей, побывавших в местах не столь отдаленных. И неожиданно громко их высказал.

Парень обернулся и спросил:

– Это ты мне?

Я ответил утвердительно. Он, видя перед собой человека старше себя и много ниже ростом, решил зря времени не терять, и с каким- то воинственным криком рванул в мою сторону. Я же – не спеша поставил ноги в положение наиболее устойчивого равновесия, и когда дистанция между нами сократилась до длины моей руки, с силой выбросил ее вперед и в челюсть тому, кого хотел поучить хорошим манерам. Нокаут парня оказался глубоким, о чем я сожалел, так как не вся еще злоба выплеснулась из души. Но лежачих я никогда не бил, тем более тех, кто потерял сознание.

Я сначала ушел от неподвижного тела. Однако беспокойство о том, не убил ли я невзначай хулигана, заставило остановиться и понаблюдать за обстановкой из-за угла ближайшего дома. А погода морозная настолько, что на снегу можно быстро замерзнуть до смерти. Минут через пять – десять по этой же тропинке неторопливо двинулись мужчина и женщина, как мне показалось, оба – примерно пятидесяти лет. Естественно, что лежавшего парня им никак нельзя обойти, кругом сугробы, и они начали его тормошить. Думали, наверное, что тот просто заснул. После определенных усилий парень с помощью этих людей поднялся на ноги. Однако ни я – за преподанный урок, ни пожилые прохожие так и не дождались от парня элементарного «спасибо». А ведь они явно спасли его от замерзания. Я ушел домой. Прошло много лет, но ни разу не пожалел о том, что сделал в тот вечер.

…Даже сидя в холодном карцере, куда качнулся «маятник моей судьбы», снова и снова просматривая в своей памяти «ленту событий», я утверждался в правильности того своего поступка. Отсутствовала убежденность лишь в том, что одним ударом перевоспитал человека, кого не смогла исправить тюрьма. Но я надеюсь что, в другой раз парень поостережется так себя вести в общественном месте. Ведь все люди разные, не все – слабые, трусливые и безразличные. И всякое зло должно быть наказано – это мое твердое убеждение. А правовым методом или нет, это уже совсем другое дело…




Глава 7. Наша служба и опасна и трудна


Наверное, неслучайно такое болезненное чувство справедливости, воспитанное во мне с малолетства родителями, влекло меня на работу в милицию. Я полагал, что там работают только честные, справедливые, «правильные» люди. Это мнение во многом сложилось из прочитанных книг и просмотренных фильмов о сотрудниках правоохранительных органов советского времени. Как же я ошибался! В милиции, как и в любом другом месте, есть плохие люди, есть хорошие. Есть «ни рыба, ни мясо», есть, наконец, и откровенные «бяки», как говорил мой маленький сын, когда ему исполнилось около двух лет.

Но в те времена идеализм еще являлся весьма распространенным явлением, а фильм «Золотая мина» с очень хорошими, известными актерами, окончательно убедил меня в правильности выбора. Можно прямо сказать, что именно этот фильм перевернул всю мою дальнейшую жизнь. Как красиво сотрудник уголовного розыска (актер Янковский) в кафе на берегу Черного моря, да еще под хорошую музыку, брал преступника (артист Даль). Тогда мы жили еще в Иванове, у моих родителей.

На другой день после просмотра этого фильма, я пришел к начальнику милиции Фрунзенского отдела областного центра Михаилу Николаевичу Солдатенкову проситься на работу в уголовный розыск. Он назначил мне месячную стажировку под руководством опытных оперативников. Пришлось даже отпуск взять в конструкторском бюро для ее прохождения … Месяц пролетел, а места свободного так и не образовалось – по крайней мере, мне так сказали. И я ждал…

Потом, когда жили в Кинешме, проработав девять месяцев на 2-й фабрике, опять пошел – к начальнику кинешемской милиции на прием. А в кабинете сидит… тот же Солдатенков! Что скажешь: судьба! Он меня узнал, объяснил, что его перевели на службу в Кинешму. И вот 22 апреля 1980 года я приказом начальника ГОВД стал сотрудником уголовного розыска. Как сказал Остап Бендер в фильме «Золотой теленок»: «сбылась мечта идиота».

Кабинет, куда меня определили, предназначен для четверых, как чуть позже стали их называть – оперуполномоченных. Старшим являлся Миша Мухин, крутой такой опер о которых говорят, что ему «сам черт не брат». Обслуживали мы рабочие районы – второй, первой фабрик и «Красной Ветки». Криминальная обстановка в них довольно сложная, к тому же милицию, по устоявшейся традиции, – здесь не очень уважали; помогать обычно никто не хотел. А нетрезвые мужики в микрорайонах этих фабрик легко могли побить и самих милиционеров, даже одетых в форму.

…О правильности решения идти работать в уголовный розыск, даже тщательно взвесив все аргументы я, сидя в следственном изоляторе, сделать однозначный вывод так и не смог. Во-первых, из обыкновенного скромного парня из рабочей семьи, который мог иногда прихвастнуть, получился довольно самоуверенный, если не сказать, наглый оперативник. Во-вторых, я узнал о жизни такое, что никогда бы не хотел знать. В-третьих, общаться приходилось с людьми, которых по сути-то лучше обходить стороной, включая и некоторых новых коллег. В-четвертых, именно здесь я приучился употреблять алкоголь. В-пятых, такого разочарования в органах власти, конкретно милиции, правда, после увольнения из ее рядов испытать я не пожелал бы никому. А положительным во всем этом являлась реально интересная работа и возможность с помощью Закона бороться со злом, ощущая за спиной поддержку и мощь государства. Впрочем, в моих понятиях зла, о причинах его вездесущности, а также в методах борьбы с ним, у меня произошли большие изменения. Глубокие и неторопливые размышления на эту тему, чтение соответствующей литературы, жизненный опыт приводят, как правило, к выводам далеким от очевидности. В жизни все гораздо сложнее и запутаннее, чем мы привыкли думать и идеализировать…

Хорошо запомнилось первое суточное дежурство вместе со старшим Мухиным, который должен на личном примере научить меня работать. В районе его все знали и побаивались – он мог постоять за себя, а это здесь приветствовалось. Первый вызов не заставил себя долго ждать: нетрезвый мужчина громко и настойчиво стучался в дверь женщины, соседки по квартире, чем нарушал заслуженный ею покой. Соседка однако довольно бойкая разбитная бабенка, она знала многих сотрудников милиции и уж, конечно – Михаила. Мухин вкратце объяснил мне, что я как представитель власти мог вломиться в любую квартиру, избить нарушителей порядка, и даже посадить человека в тюрьму. В общем, инструктаж оказался, как говорится, что надо.

Поднялись на последний, четвертый этаж, а там, на лестничной площадке, стоял здоровый и сильно пьяный рыжий мужик. Он своим литым резиновым сапогом методично бил в дверь, какой- то квартиры. Моего учителя он, видимо знал и явно боялся, так что сразу успокоился, пообещав уйти на свою жилую площадь – как раз напротив той, которую он хотел, так сказать, посетить. Удовлетворенные, мы спустились к машине и удобно расположились на своих сиденьях. Однако в эту же минуту заработала рация. Дежурный сообщил, что опять звонила та же гражданка и жаловалась на агрессивные действия соседа по лестничной площадке. Мухину подниматься второй раз лень, и он отдал мне странноватый приказ:

–Иди, дай ему в морду в воспитательных целях.

Я понял его буквально и вновь стал подниматься наверх. Но уже один и в гражданской одежде, форму-то мне еще не выдали… А тот рыжий хулиган видно, не запомнил меня в лицо и вместо двери попытался зацепить ногой меня. От удара я увернулся, одновременно встретив крюком справа, его распаленную физиономию. Приземление дебошира возле двери своей квартиры оказалось жестким. Услышав шум, выскочил его отец и громко закричал:

–Сына убивают!

К такому повороту событий я оказался не готов и быстро успокоился. В том смысле, что пропало намерение продолжить избиение.

А через два дня я уже сидел в кабинете заместителя прокурора Кинешмы Черноглазова. Он очень сильно заикался, и его речь прозвучала примерно так:

–Если ты та…так начинаешь, то к мо…моей пенсии у…уже из тю…тюрьмы освободишься!

Надо же: как в воду смотрел работник прокуратуры! И ведь сбылось его гневное предсказание! Правда, через много лет…

…В очередной раз улыбнулся своим воспоминаниям. Действительно, то предсказание почти сбылось, ведь я в данный момент находился на жесткой деревянной кровати без матраца. И от милицейских аксессуаров у меня остались только блокнот и ручка. Ну, еще и память… Но успел-таки двенадцать с лишним лет отработать в милиции. Между тем сам Черноглазов давно уже умер и гораздо раньше, чем я уволился из органов. Кстати сказать, мужик-то неплохой, с хорошим чувством юмора. Много позже этого случая я еще раз к кому-то на улице приложился неудачно. За дело, конечно, но что-то сломал – то ли зубы, то ли всю челюсть. Так Черноглазов сказал заместителю начальника по оперативной работе Василию Андреевичу Бурлакову:

– В этот раз минимум ящик водки может загладить вину твоего подчиненного.

Так и покупал уважаемый мной руководитель на свои кровные эту водку проклятую. Правда, пили они ее вдвоем с прокурорским работником…

Лично за мной оказался закреплен район второй фабрики, где я собственно, и жил. Он включал в себя собственно текстильное предприятие и прилежащий жилой район. В основном частный сектор из одноэтажных рубленых домов. Однако имелись и пятиэтажки, построенные, кстати, на средства этой же фабрики. Да и проживали здесь в основном рабочие этого предприятия. Можно сказать, что вся жизнь микрорайона связана с текстильной мануфактурой.

В мои обязанности входило – раскрывать все преступления, то есть устанавливать лиц их совершивших, и собирать доказательства вины всех соучастников. При этом я обязан обладать информацией обо всех жителях, не желавших жить по Закону. А для этого у меня должна иметься агентурная сеть, или как говорят в народе, «стукачи». Они на тайных встречах могли бы сообщать мне обо всех преступлениях, ставших им известными и лицах, их совершивших. По сути, многие «стукачи» сами преступники, и в душе и по факту, однако с ними заключался своего рода договор: им прощалось ранее содеянное, но взамен они делятся интересующей уголовный розыск информацией. Все просто и придумано еще до периода исторического материализма, то есть еще в царские времена. За хорошую информацию «стукачам» платили деньги, и многие из них настолько увлекались подобным заработком, что могли «продать» и мать, и отца, и тем более друзей.

Естественно, в начале своей работы я подобных секретов не знал, и никаких агентов у меня тогда не имелось. Деньги, выделенные на работу с таким контингентом, должны ежемесячно тратиться, иначе сумму сокращали. Не удивительно, что в конце месяца начальник уголовного розыска Борис Константинович Гладышев, человек всецело преданный работе, буквально навязывал всем опытным операм советские рубли.

Представьте такую картину – идет оперативка в кабинете начальника. Присутствуют все оперуполномоченные и опытные, и не очень, и совсем «зеленые», как я. Кто-то просит у Гладышева шестьдесят рублей, кто- то – пятьдесят или тридцать. И он им дает…наличными. Я же сидел, не понимая, что за премии раздают и почему мне не предлагают, ведь моя зарплата на тот период составляла около ста рублей. Уже потом, когда мне присвоили звание старшего лейтенанта милиции, она немного увеличилась. Кстати, присвоение сразу «старшего» произошло потому, что по запасу в военкомате у меня именно такое звание и имелось, только воинское.

Когда все прекратили просить деньги, начальник спросил:

–Может, еще кому надо?

Я не удержался и произнес:

–Товарищ майор, а можно и мне рублей тридцать, а то зарплата уж очень маленькая.

Кстати сказать, на фабрике я получал целых сто семьдесят рублей…Взрыв смеха двух десятков человек, оказался слышен, наверное, даже на улице. Я сидел красный от обиды и смущения, не понимая, чем так всех рассмешил. Когда же мне объяснили, на что должны расходоваться эти деньги, мне стало стыдно. Но прошло немного времени, и я научился сам вербовать агентуру и работать с ней не хуже, чем опытные сыщики. Да и шестидесяти рублей в месяц для поощрения всех моих негласных помощников мне не хватало.

…Примерно так же чувствовали себя мои вновь прибывшие сокамерники, когда у них возникал очередной тюремный конфуз перед опытными «сидельцами» и сотрудниками изолятора. О тюремных розыгрышах расскажу чуть позже. Все они основаны на обычной людской психологии, вреда физического не приносят, а однообразную жизнь в изоляторе немного скрашивают. Правда, порой встречаются такие находчивые сидельцы, да с хорошим чувством юмора, что любой прикол обращают в свою пользу…

На вверенном мне участке стоял винный магазин под номером сто сорок пять. Одноэтажное каменное здание, расположенное на улице Соревнования в одном ряду с жилыми домами. Имело оно два входа и два отдела – продовольственный и винный. И у последнего в теплое время года всегда у входа толпились нетрезвые люди. Постоянно происходили драки с поножовщиной, порой со смертельным исходом. Где-то в мае 1980 года именно здесь и произошло умышленное убийство…

Неизвестный ударил жертву ножом на глазах у нескольких свидетелей. Причиной послужил внезапно возникший конфликт на почве неприязненных отношений. Так обычно пишут в милицейских протоколах. Потерпевший умер до приезда «Скорой помощи». К несчастью для меня все очевидцы конфликта оказались ранее судимые. Милицию они, естественно, не любили, «стукачей» – тем более. К этой категории такие люди причисляли даже тех, кто просто рассказал правду о случившемся сотрудникам правоохранительных органов.

В помощь нам для раскрытия убийства из УВД города Иваново направили старшего оперуполномоченного уголовного розыска Юрия Дмитриевича Бушуева. Внешне он сильно напоминал Эркуля Пуаро, всемирно известного сыщика, литературного героя произведений Агаты Кристи. Невысокого роста, с маленькими усиками под носом, очень умный, хороший аналитик и мастер делать правильные выводы и хаоса информации. У приезжего опера пронзительно ироничный взгляд, уравновешенный характер и спокойная речь.

Мы с Мухиным приданы ему в помощь. В наши обязанности входило привозить подозреваемых в отдел – тех, кого наметил Бушуев, и предварительно опрашивать их. В реалии выглядело так: мы с Михаилом задерживали очевидца, привозили его в наш кабинет, старший при этом просил всех выйти в коридор, включая и меня. Но при этом я успевал заметить, что он засучивает рукава своей рубашки… Потом из кабинета долго слышались глухие удары и крики подозреваемого. Когда я заходил, тот обычно уже писал явку с повинной. Причем утверждал, что именно он и есть убийца, а остальные просто стояли рядом. Хотелось бы обозначить свое отношение к рукоприкладству в кабинетах дознавателей. Оно однозначно отрицательное.

Забегая вперед, отмечу, что когда я стал начальником уголовного розыска, то безжалостно выгонял всякого, кто именно так пытался раскрывать преступления. «Жертвой» моей принципиальности стал даже близкий друг, в общем-то, неплохой сыщик Женя Малиновский. Однажды, зайдя к нему в кабинет, я увидел человека на полу, которого он ударил ногой. Сразу отобрал удостоверение и отнес его вместе с рапортом начальнику милиции. Евгения уволили из органов внутренних дел в течении недели.

Однако вернемся, как говорится, к «нашим баранам». После написания подозреваемым явки с повинной, Мухин вел его к Бушуеву, тот через постановление следователя прокуратуры задерживал его в изоляторе временного содержания. В фильмах обычно показывают, как лично следователи раскрывают дела, а опера беспрекословно выполняют их указания. Но это, мягко говоря, неправда. Следователь редкий раз активно трудится по «темному делу». Вот когда сыщик приводит к нему преступника, уже успевшего признаться во всем, то действительно наступает его работа: юридически грамотно оформить то, что уже проделано опером. В результате нашей с Мухиным активной деятельности, в камере сидели по подозрению в убийстве три человека. Все при этом утверждали, что нож находился у него в руках, и именно он – убийца.

Оценив возникшую обстановку, в наш кабинет зашел озадаченный Бушуев с извечным вопросом:

–Ну и что будем делать?

Именно в этот момент я понял – опыт работы Мухина далеко не лучший и тем более, небезгрешный, что так делать нельзя, ни при каких обстоятельствах. Юрий Дмитриевич все – таки вычислил настоящего убийцу среди троих подозреваемых. Именно тот показал, где бросил окровавленный нож, на котором, к тому же оказались отпечатки его пальцев.

…Невольно стал «примерять» метод выколачивания показаний на себя и своих подельников. А если бы и к нам применялись подобно недопустимые методы дознания и следствия? Все бы выдержали? Не наговорили бы друг на друга откровенную ложь, которая уже имелась в обвинениях каждого? Смогли бы мы выстроить хотя бы какую-то защиту, гарантированную Конституцией и другими Законами? Как все-таки хорошо, что сам никогда в своей работе не шел на такие нарушения, от осознания всего этого на душе стало спокойнее. Как говорится, я не бил и меня не бьют. По большому счету, даже в карцере отношение со стороны сотрудников нейтрально вежливое…

Буквально вскоре после описанных мною событий на вверенном участке произошла квартирная кража. Надо заметить, что так называемые неочевидные преступления совершались почти каждые три дня. Если по горячим следам их не удавалось раскрыть, они откладывались до лучших времен или до поступления какой-то конкретной информации от агентуры. Конечно, тяжкие преступления, вроде убийств, изнасилований, разбоев всегда в приоритете – их раскрытием приходилось заниматься несмотря ни на какую занятость.

Однако вернусь к тому хищению. Неустановленный преступник залез в частный дом на улице Энергетической. Улочка в принципе тихая – состоит из одноэтажных рубленых домов в два ряда. По ней ходят куры и гуси, пощипывая траву и издавая характерные звуки. Иногда где-то залает заскучавшая дворняга на цепи. Редкий раз по улице пройдет прохожий или проедет машина. О способе проникновения «домушник» сильно беспокоиться не стал – фомкой сломал навесной замок среди бела дня и оказался внутри. При этом украл все, что смог унести. В основном, одежду и среди нее – малиновый пиджак. Миллионов тогда у людей в матрацах не имелось, все жили ровно бедно. Однако время «малиновых пиджаков» еще не наступило, и они в обиходе встречались крайне редко.

Осмотр места происшествия почти ничего не дал, кроме не очень четкого отпечатка обуви. Как меня и учил старший оперуполномоченный Мухин, розыск я начал с подворного обхода – опрашивал жителей домов, которые располагались рядом с домом потерпевших. Никакой полезной информации в первые два дня получить не удалось, и я расширял и расширял круг поиска, отходя все дальше от места, где совершено преступление. Негласных помощников-агентов у меня не имелось, приходилось рассчитывать только на свое упорство и…везение.

И вдруг – повезло: один из жителей, проживавший примерно в километре от места кражи, рассказал, что к нему в интересующее меня время заходил незнакомый мужчина и предлагал купить малиновый пиджак. Свидетель от покупки отказался, а вот приметы неизвестного дал достаточно подробные: средних лет, невысокий, коренастый, лысоватый, на руках – тюремные наколки. Фоторобот тогда мы делать еще не умели, но информация для размышления тем не менее неплохая. По-видимому, мы имели дело с ранее судимым злоумышленником, уже отсидевшим срок за подобное преступление.

Сделал вывод: недавно освободился и проживает где-то рядом. Хотя с детства помню поговорку, что «даже хорек не ворует, где живет». Вскоре нашел еще несколько человек, которым незнакомец предлагал купить костюм и даже того, кто купил у него этот злополучный пиджак. Как обидно, наверное, покупателю ворованного, когда я при понятых изымал у него вещественное доказательство. Ведь денег, потраченных на приобретение заветного пиджака, ему никто не вернет.

Оперативные работники в нашем общем кабинете по своей инициативе вели фотоальбом тех, кто попадал в поле их зрения. Фотографий в нем накопилось много. Пригласил я всех свидетелей к себе в кабинет и показал их – без суеты и спешки. Особо опасного рецидивиста Горелова узнали почти все приглашенные. Радостный спешу в кабинет к следователю Абдулову, очень опытному, с хорошим чувством юмора работнику, – он расследовал это дело и… получаю выговор за не процессуальное опознание. Получается, какой то «замкнутый круг»: чтобы найти преступника, надо показать людям фотографии подозреваемых. Но сделав это, нельзя проводить официальное опознание, так как формально оно уже, якобы, произведено – но незаконно.

Нашел я этого Горелова, привез в свой кабинет и попытался склонить его к признанию – «расколоть», на сленге оперативников. Он спросил меня:

– Ты сколько времени работаешь в сыске?

Видно почувствовал мой «непрофессионализм», в виде вежливого обращения, отсутствия угроз и рукоприкладства. А когда узнал, что работаю я опером всего пару месяцев, как – то даже обиделся, заявив при этом, что на зоне над ним будут смеяться. Ведь изобличил-то его, опытного вора, «зеленый» совсем оперативник. Пришлось буквально просить Абдулова продолжить беседу с Гореловым. Тот согласился, а через час позвонил и обрадовал: вор признался в краже.

Ну, а на меня начальство, как говорится, обратило внимание. Кстати, тот контакт, на который пошел преступник, объяснялся просто. Оказывается, ранее следователь работал здесь же в отделе начальником уголовного розыска, и с незадачливым квартирным вором уже встречался. Друг друга они узнали. Вот и поговорили по душам… перед долгой разлукой.

Не выдам государственного секрета, если расскажу о своей первой вербовке в 1980году будущего агента под псевдонимом «Петров»… Однако настоящие фамилии секретных помощников в моих рассказах, все – таки будут изменены. Пришла как-то к нам в кабинет молодая, нагловатая женщина и заявила, что ее изнасиловали. По ее словам, она вместе со знакомыми, ранее судимыми Потаповым и Голиковым, выпивала спиртное на квартире одного из них, и они над ней надругались. Опять-таки, с ее слов, она не стала бы обращаться в милицию, если бы кто-то из них один покусился на ее честь, а вот вдвоем – обидно. Насильники, между тем, и не прятались, Мухин знал их обоих и вскоре они оказались у нас на опросе. Кстати сказать, опрос и допрос юридически различаются. В этот раз Михаил ушел с Голиковым в другой кабинет, а я с Потаповым остался в своем. Моему старшему товарищу, любитель женского тела признался в прелюбодеянии довольно быстро, а вот мой подопечный никак не желал рассказывать о своих похождениях.

Вскоре Мухин зашел в кабинет и шепнул на ушко:

– Дело в следствие передавать не будем, я решил вербовать насильника.

–А как же потерпевшая?

– Я с ней договорюсь.

И тогда в моей голове возник план по вербовке Потапова. Он, считал, что его посадят и уже смирился с этим. Мое предложение о сотрудничестве оказалось для него «светом в конце тоннеля», и почти не раздумывая, он согласился оказывать помощь в раскрытии преступлений. Я взял с него соответствующую расписку, при этом слегка схитрил, сказав: – – Чтобы соблюсти закон и у нас возникло полное доверие друг к другу, ты все – таки должен дать письменное объяснение об изнасиловании.

Он все написал своей рукой. Теперь его легко можно отправить на «зону» лет на пять-шесть. Но…и расписку, и его показания я убрал в сейф. Они являлись гарантией того, что Потапов не передумает и не откажется помогать в нелегкой сыскной работе. «Первый блин», таким образом, отнюдь оказался не комом: в дальнейшем немало преступлений я раскрыл с помощью «Петрова». Года через два он все- таки «выдохся»: его друзья и близкие знакомые сидели – замечу, не без его помощи, и он остался один. Стал жаловаться, что в районе на него косо смотрят и переживал, что я его тоже определю, так сказать, в тюрьму за ненадобностью. В принципе, такова судьба всех информаторов. Реально хороший агент – это заведомо плохой человек и, как правило, преступник.

…Кстати, я прекрасно понимал в СИЗО, что единственное место, где можно «отдохнуть» от кого-то из этих «нехороших людей» – это одиночный карцер. Только здесь я находился один, если не считать, конечно, крыс, а значит, – в относительной безопасности от каких либо провокаций. А в «родной камере» надо ухо, как говорится, держать остро. Любое неосторожное слово может стать известным оперативному сотруднику, причем в весьма вольной интерпретации. Затем оно может оказаться приобщенным к доказательствам по «моему» уголовному делу. Конечно же, следователю надо юридически грамотно все оформить…

Через полтора года работы в уголовном розыске у меня уже имелось около пятнадцати «добровольных» помощников: для участка, который я обслуживал, этого более, чем достаточно. Благодаря столь обширной сети информаторов, я знал обо всем, что творилось «на моей земле» (сленг оперативников). Или почти все… Случалось, договорятся трое воришек совершить кражу ткани со 2-й фабрики, а я их уже жду у дыры в заборе. Оружие выдавали только на дежурство, машин тоже вечно не хватало. Порой я один вел «цугом» троих преступников с рулоном краденой ткани к автобусу и в отдел. Зрелище, как говорится, не для слабонервных товарищей. Сопротивления, правда, никто не пытался оказывать – рассказы о моих рукопашных «подвигах» давно ходили по району.

В 1982 году в городе завелся умелый и ловкий «домушник» – человек, ворующий из домов и квартир. Воровал он в разных районах города, но только – из частных домов, на дверях которых висел навесной замок. Для него это означало, что внутри никого нет. Проникал ловкач всегда через окно, аккуратно снимая штапики и вынимая затем стекло. Брал все подряд – вещи, золото, деньги. Кстати, нюх на деньги у него оказался отменный – находил их там, где не всякий и искать бы стал. Известно, что каждый профессиональный домушник имеет свой – неповторимый «почерк». Обычно он характеризуется четырьмя отличиями: временем проникновения, способом, предметами посягательства и местом сбыта краденного.

Будучи уже руководителем розыска, на основе этих практических наблюдений я и разработал схему раскрытия подобных преступлений. Поручил ее реализовать Кунькину – он занимался раскрытием квартирных краж, но у него ничего не получилось. Как говорится, скомпрометировал саму идею «на корню». Однако это произойдет несколько позже описываемых событий…

В связи с умением находить деньги некоторыми преступниками, хочу поведать очень курьезный случай, не связанный с работой в милиции. Шел 1988-й год. Поехали мы с женой летом по путевке от родной второй фабрики отдыхать в отпуск, в южный город Геленджик. Санаторий назывался «Красная Талка». У нас на руках определенная сумма денег, за сохранность которых мы переживали. Спрятал я их так, «что никто не найдет»: одну часть – в запасные ботинки, а другую – за крышку радио на стене…

Вечером всех отдыхающих собрали в фойе для инструктажа. Руководитель санатория рассказал, что у администратора имеется специальный сейф для хранения сбережений, что иногда у них случаются кражи из номеров и что за не сданные на хранение деньги администрация ответственности не несет. И привел примеры: мол, спрячут деньги в ботинки или за крышку радио, а потом приходят, а денег нет… Видел бы кто, как я быстро, не дождавшись окончания инструктажа, влетел на свой этаж и в свой номер! Забрал все деньги и последовал совету администратора – сдал их на хранение в сейф.

Ну, а пока продолжу рассказ о квартирных кражах. На моем участке домушник вскрыл три дома, и это, наверное, оказалось его роковой ошибкой. Знал бы он, с каким упорным сыщиком связался! Всего, кстати, преступник совершил около двадцати подобных краж – почерк везде одинаковый. Для понимания логики преступлений, мне пришлось изучать не только «свои» кражи, но совершенные и на других участках. У нашего начальника розыска Гладышева от этого хитреца буквально болела голова – и днем, и ночью. На одной краже вор взял брюки коричневого цвета в полоску и надел их на себя, свои же оставил на месте преступления. Теперь мы знали размер его брюк, примерный рост и вес, имели вещественное доказательство с его запахом (это зацепка для служебной собаки).

Однажды я стоял на автобусной остановке «Фабрика №1». На улице летняя, не слишком жаркая, погода. Я наслаждался обдувающим теплым ветерком и никого не трогал, в смысле не задевал… Подошел довольно высокий мужчина – средних лет, внешне достаточно крепкий. Он поставил сумку в стороне от себя и тоже спокойно стоял и никого не трогал. Два взрослых мужчины стоят рядом и ведут себя совсем не агрессивно. Но на подошедшем незнакомце брючки, как говорится, один в один идентичны краденым, согласно их описанию потерпевшим! Да и сумку, как правило, ставят в стороне от себя не простые люди, а те, кто рассчитывает сказать в случае чего: «А это не моя кошелка».

Вдали уже виднелся автобус, а план задержания подозреваемого в кражах никак не складывался. Имелось обоснованное сомнение в том, что смогу его привести в отдел милиции без драки в людном месте. А нарушать общественный порядок мне совсем не хотелось. Вдруг я увидел, как автобус перед остановкой обогнал знакомый мне «горбатый» Запорожец. На таком ездил Миша Мухин, который успел к этому времени перейти на службу из розыска в приемник – распределитель. Остановил его взмахом руки, успев только крикнуть:

–Помоги!

Подошел автобус, незнакомец взял сумку и пытался сесть в него. Я подскочил сзади и тихо произнес:

–Гражданин, пройдемте с нами.

Он сразу все понял. Бросив сумку на землю, подбежал к ближайшему забору частного дома и быстро перемахнул его. Я рванул следом, а Мухин – наперерез, в улицу. Но как я ни старался, дистанция между нами с каждым перепрыгнутым забором не сокращалась. Наконец незнакомец перемахнул через последний забор и оказался… прямо в объятьях Мухина, который крепко схватил его. Я подлетел на помощь и пытался взять беглеца за руку, но тот отшвырнул меня, словно мячик. Возня продолжалась минут двадцать. Собрались зеваки из соседних домов. Подозреваемый в кражах здоровяк решил сыграть роль потерпевшего и закричал:

–На меня напали, помогите!

Пришлось и мне, как говорится, жути нагнать. Я твердо сказал:

– Мы из милиции, и задерживаем вора и убийцу.

Ложь во спасение! Зеваки разошлись, потеряв интерес к происходящему, а ведь могли и отбить. Мы кое – как дотащили беглеца до машины, затолкали его на заднее сиденье и привезли в отдел. Да и сумку подобрать, не забыли. В ней оказался газовый баллон, который он хотел заправить пропаном: его баллон, не краденый. Но привычка – вторая натура…

В дежурной части я снял с подозреваемого отпечатки пальцев, отнес их экспертам, а сам, уже в своем кабинете, попытался его «расколоть». Он, законно полагая, что отпечатки пальцев его изобличат, решил признаться в нескольких квартирных кражах. Но – не во всех. Взяв письменное объяснение, я передал вора следователю для официального допроса, а сам побежал к экспертам. Те прямо осчастливили меня, сказав, что даже по предварительным данным, пальцы принадлежали ему на шести нераскрытых кражах. Самое смешное, что это совсем не те преступления, в которых домушник успел признаться. В общем, он забрал в места лишения свободы все свое. Попутно мы раскрыли ряд преступлений, совершенных им в соседнем городе Заволжске.

…И на меня посыпались награды и отличия… Капитана милиции я получил досрочно, месяцев за десять до полной выслуги. Денежной премией отметили в родном отделе – и меня, и Мухина. Потом вызвали в областное УВД за «особой» наградой. На крупном совещании оперативного состава генерал Романов, он тогда возглавлял УВД, подарил мне электрогитару. Однако при этом задал вопрос:

–Играть-то умеешь?

Я бойко ответил:

–Научусь, товарищ генерал!

В тот раз слово свое я не сдержал, хотя и самоучитель для игры на гитаре купил, и времени не жалел на обучение. Но, как говорил мой отец, мне «медведь на ухо наступил». Ну не оказалось у меня музыкального слуха. Совсем никакого.

…Зато довольно быстро научился защищаться в суде, с учетом участия присяжных заседателей. Особый слух для этого не требовался. Очень известный в Иванове адвокат Лариса Трофимова однажды, подойдя к моей «клетке», сделала комплимент, что такой квалифицированной защиты подсудимого она ни разу не встречала. Подобная оценка дорогого стоит: обычно адвокаты ревниво относятся к своей репутации и не хвалят никого в этой сфере, а о себе скромно умалчивают. Вот я и задумался в своей карцерной клетке, а не дает ли Господь каждому тот талант, который ему необходим в реальной жизни…

Мое руководство в лице Б.К. Гладышева и В.А. Бурлакова решило, что поскольку в районе второй фабрики преступность значительно искоренена, мое присутствие там теперь не обязательно. «Отцы-командиры» решили перевести меня на более ответственный и тяжелый участок работы – в центр. По их словам, я должен улучшить там показатели. Произошло это в 1983 году. Я не очень-то и сопротивлялся их решению. Во-первых, хотелось реально попробовать свои силы в условиях города, район второй фабрики, как ни крути, подобен деревне, во-вторых, понимал, что мой отказ все равно не будет принят.

Огромный неблагополучный район «Центр», помимо непосредственно центра, включал в себя и большой прилегающий участок. Это и обширный район «ДХЗ», и совсем не малый микрорайон завода «Электроконтакт». В общем, чтобы изучить весь криминальный и около – криминальный контингент, влияющий на показатели борьбы с преступностью, надо работать и работать. К тому же имидж «хорошего сыщика» ко многому обязывал. Обо мне время от времени в положительном плане упоминали в областных и местных газетах.

…Невольно улыбнулся, размышляя о былой славе… Нынешняя «слава», стараниями областных СМИ, установилась явно отрицательной. Не зря говорят, что журналисты и представительницы самой древней профессии во многом схожи. Хотя бы один из таких писак пришел, выслушал другую сторону, то есть меня, прежде чем публиковать откровенные гадости. Но – куда там! … Им нужна сенсация – бывший начальник уголовного розыска и вдруг в тюрьме. Правда, одна кинешемская журналистка Жанна Юрская после нашего освобождения нашла в себе силы извиниться и написать опровержение своим предыдущим статьям. Правда, после того, как я нашел ее и предъявил оправдательный приговор. А писали-то очень и очень многие, очерняли силой пера и слова…

Однажды, весной 1983 года, поздно вечером три молоденьких продавщицы магазина № 45, находящегося рядом с отделом милиции, какой – то отрезок пути домой решили пройти пешком – немного развеяться и поболтать. Жили они все в районе АЗЛК и шли по улице Правды. А сзади на большой довольно скорости мчался «Москвич – 412». Он зацепил одну из девушек, проволок ее по дороге около восьмидесяти метров и скрылся с места преступления. Потерпевшая умерла до приезда «Скорой помощи». Как обычно бывает в подобных случаях, две свидетельницы подруги погибшей, номера машины не заметили, как и марку; запомнили лишь цвет кузова – серый. Вокруг этого события возник шум – и в местных СМИ, и среди жителей города.

Раскрытие данного дела взяли на контроль и в Ивановском УВД, и в кинешемском горкоме партии. Меня вызвал к себе в кабинет заместитель начальника городского отдела по оперативной работе Василий Андреевич Бурлаков. В молодости он сам являлся оперативником и, как говорили коллеги, очень и очень хорошим. Довольно длительное время исполнял обязанности начальника уголовного розыска, знал все, что можно только знать о борьбе с преступностью. Он никогда не повышал голоса на подчиненных, скорее наоборот: когда ему что – то не нравилось, то говорил все тише и тише, иногда переходя на почти шепот. В отделе все знали: если Бурлаков начал говорить на тон ниже, то лучше не спорить и постараться уйти «с глаз долой».

Мне он предложил возглавить группу по раскрытию резонансного преступления. А я-то совсем недавно перешел на новый участок «Центр», там много «своих» нераскрытых дел; надо приобретать агентуру, изучать район, людей, проживающих в нем. Своими колебаниями я и поделился с уважаемым начальником. Он, заметно снизив громкость своего голоса, сказал мне:

– Ты, наверное, меня не понял. Это не просьба, а приказ. Возьми себе в группу столько сотрудников, сколько считаешь нужным. И кого считаешь нужным, но преступника найди.

Снова пытаюсь найти аргументы для отказа, мол, улица Правды не мой участок, там свои оперативники отвечают за обстановку. Однако в этот раз почти шепотом заместитель начальника милиции произнес:

– Через час доложишь мне, кто тебе нужен в группу. Придешь с предварительным планом по раскрытию данного дела. Все, можешь идти.

Я не самоубийца, чтобы продолжать спорить, тем более, как я уже знал, никто и никогда не заходил настолько далеко в беседе с Василием Андреевичем. Никто даже представить не мог, что в подобном случае может произойти. Подумав, набросал на бумаге план раскрытия уголовного дела, выбрал себе в помощь трех оперативников с разных участков и трех участковых инспекторов. Пришел к Бурлакову, он всех указанных мной сотрудников пригласил к себе в кабинет. Объяснил им, что они поступают в мое полное распоряжение на время работы по данному уголовному делу.

И началась упорная деятельность моей оперативной группы – опросили жителей, проживающих в районе улицы Правды, делая упор на молодежь, которая могла здесь гулять вечером. По всем автосервисам оперативники провели тщательные проверки – в плане возможного устранения повреждений на машине, которая нас интересовала. Я дал объявление в местные газеты с просьбой к возможным свидетелям поделиться любой интересующей нас информацией. И это сработало… Муж с женой шли из гаражного кооператива, расположенного рядом с заводом «Автоагрегат», и видели машину марки «Москвич 412» серого цвета, направлявшуюся, очевидно, в тот же кооператив. При их приближении из машины вышли мужчина и женщина, которые своими телами явно старались закрыть регистрационные номера…

Это уже ниточка, канат, стопроцентная зацепка. Нашли план гаражного кооператива с отметкой полных данных всех владельцев индивидуальных боксов – всего их оказалось сто девяносто девять. Распределил моих временных подчиненных, для проверки и осмотра машин. Немало любопытного обнаруживали порой оперативники при осмотре гаражей. К примеру, пришел сотрудник уголовного розыска в бокс, а там целая гора запчастей к автомашине «Москвич». Начинал разбираться, и выявлялось еще одно латентное преступление – хищение с завода «Автоагрегат». Однако главная задача другая, поэтому воришкам… предлагалось помочь в розыске нужного нам «Москвича». В противном случае – им придется отвечать в соответствии с Законом. Забегая вперед, отмечу, что иногда при таких «внеплановых» вербовках агенты оказывались настолько полезными, что сотрудничество с ними продолжалось потом не один год. Искали злополучный «Москвич» без выходных, даже майские праздники у нас оказались заняты поисками.

Наконец, осталось непроверенными всего около десятка гаражей и владельцев личных машин. Именно тогда в помощь по раскрытию преступления из уголовного розыска областного УВД приехала группа оперативников во главе с Валерием Пироговым. Он и раньше бывал в Кинешме, помогал в работе, и мы хорошо знакомы. И вскоре не проверенным остались всего один гараж и его владелец, которого никак мы не могли найти. Его разработку я поручил Николаю Рогозину, оперуполномоченному кинешемского розыска. Однако все члены оперативной группы, включая и Николая, убеждали меня прекратить проверку данной версии, как неверной, и искать в другом месте.

Я же «уперся как бык»:

– Нет, искать будем тщательно, до самого конца.

А Рогозину безапелляционно приказал:

–Хоть спи возле его квартиры, но найди, доставь ко мне этого гражданина, осмотри его машину на предмет повреждений.

Наконец, мой временно подчиненный позвонил:

–Нашел, это главный механик молокозавода, он уже признался в том, что совершил наезд на улице Правды. Машина имеет характерные повреждения и следы красной жидкости, похожие на кровь, на бампере.

Когда преступника привезли в отдел, представители областного УВД буквально вырвали его из рук Николая и стали допрашивать сами. В машине в тот злополучный вечер ехала вся семья: за рулем – хозяин, рядом – жена, сзади – дочь-подросток. Девочка сильно переживала случившееся. В школе, дети говорили об этом смертельном происшествии, возмущались. Она просила отца пойти в милицию и во всем признаться. А тот все никак не решался, понимал, что впереди тюрьма и приличный срок. Но от судьбы не уйдешь…

Из УВД пришел приказ о поощрении нескольких сотрудников за раскрытие резонансного преступления. Как говорится, «в первых строках» красовались фамилии четверых «помощников» из областного УВД, а уже в конце списка – я и Рогозин Николай. И все! Правда возмущенное такой несправедливостью руководство нашего отдела издало свой приказ, в котором и поощрили денежными премиями всех членов моей опергруппы.

… Снова невольно улыбнулся в душе, подумав: «А в уголовном деле, по которому я так «весело провожу время» в подвале изолятора, на первое место претендовать никто не будет, его явно приготовили персонально для меня»… Загремели запоры – сотрудники СИЗО приглашают на часовую прогулку. В моем случае это одно из немногих удовольствий – подышать свежим воздухом, полюбоваться небом через решетку, немного потренироваться, если будут силы. Или просто походить неспешно по кругу, поразмышлять…

Довольно часто приходилось раскрывать убийства, и редко они оставались нераскрытыми, как будто кто-то свыше направлял поиск преступника в нужном направлении. Может душа убиенного жаждала мести? За шесть лет, в течение которых я находился «у руля» в розыске, «темным» осталось одно такое преступление. О нем расскажу несколько позже, оно в какой – то степени связано с моим будущим переходом из уголовного розыска в ОБХСС.

Следующий памятный случай произошел в 1983 году, я, тогда – старший оперуполномоченный по району «Центр», находился на суточном дежурстве при дежурной части. Меня ответственный по отделу направил проверить какой-то телефонный вызов из района «Электроконтакта»,– совершенно обычный, даже не помню, по какому поводу. Но когда наш милицейский Уазик проезжал мимо проходной завода, возвращаясь в отдел, незнакомый мужчина махнул рукой, пытаясь остановить нас. Проходная освещалась достаточно хорошо, и не заметить человека даже ночью невозможно. Выглядел он вполне прилично, одет по погоде – в плащ, не застегнутый на пуговицы, а под ним виднелся костюм и галстук. Времени на часах около одиннадцати вечера. На улице «золотая осень» и в это время уже прохладно.

Просьбу незнакомца мы выполнили, притормозили, и я спросил:

–Что вы хотите от нас?

Он вежливо ответил:

–Я инженер, приехал на завод «Электроконтакт» в командировку и вот не знаю, как проехать к гостинице, название которой к тому же забыл.

– Вы помните,– где она находится? – спросил я его.

– Да на берегу Волги.

– Так, наверное, это «Центральная». Мы едем в отдел и можем вас подвезти.

Мужчина сел в машину, при этом нас окутал аромат хорошего алкоголя. Однако ощутив нашу реакцию, тот стал оправдываться:

–Да мы с главным инженером после работы выпили немного у него в кабинете.

Мы подъехали прямо к гостинице «Центральная» и высадили инженера. Он не сказал нам ни слова о том, что это вовсе не та гостиница. Просто попрощался, поблагодарил и ушел.

А прямо у входа в отдел милиции стояли два молодых дагестанца и о чем-то темпераментно разговаривали между собой. Я им сказал, что городской отдел – не то место, где можно стоять и ругаться. Видя перед собой капитана милиции, они извинились и ушли как раз в сторону гостиницы «Центральная». Пока заявок не поступило, я дремал в своем кабинете прямо на стульях, окутавшись милицейской шинелью.

Разбудил звонок по телефону:

–Срочно на выезд. Труп.

Дежурные в подобных ситуациях всегда лаконичны – ни слова лишнего, кратко и по сути.

Ехать пришлось совсем недалеко. Возле гостиницы «Центральная» лежал незнакомый мужчина, лет сорока – сорока пяти, без каких либо признаков жизни. На теле виднелись несколько ран от ножа, следы крови. Времени около двух ночи, но все же я попросил дежурного прислать оперативную группу в полном составе. Машина уехала, я остался один на один с трупом. Чтобы не тратить времени зря, обыскал все его карманы в надежде найти документы, однако они оказались абсолютно пусты. Приглядевшись более внимательно к лицу, узнал инженера, которому мы хотели помочь, и подвезли до гостиницы. Брюки у него оказались полуспущены, задняя часть тела оголена, и у меня появилось соответствующее предположение о причине его убийства. Мерзкое предположение, но в дальнейшем оно оказалось верным.

Оперативно – следственная группа вскоре приехала. В нее входил и сам прокурор города Мерзолин, который, кстати, никогда не скрывал своей неприязни к милиции, дежурный следователь прокуратуры Николай Горшков, заместитель начальника кинешемской милиции Бурлаков и оперативник Игорь Веселов – с ним мы «обслуживали данный участок». Игорь гораздо опытнее меня, так как работал дольше и в уголовном розыске, и в группе по микрорайону «Центр». В то время на центральном рынке становилось все больше «лиц кавказской национальности», и мы полагали, что подобные преступления совершались именно ими. Сейчас, когда у меня немало друзей – выходцев с Кавказа, я о них так плохо уже не думаю.

Веселов предположил:

–Я знаю квартиру неподалеку, в ней живут дагестанцы. Может они имеют отношение к убийству.

Мы пешком направились по указанному адресу. Входная дверь оказалась не заперта, на полу спали четыре человека с характерным «кавказским загаром» и двое таких же на кроватях. А рядом на стульях висели их пиджаки и куртки. Я подумал, что недавно приехавшим гостям быстрее всего уступили лучшие спальные места и на глазах прокурора залез в карман курточки, висевшей рядом с одной из кроватей. Достал… паспорт потерпевшего со следами крови! Передал его Бурлакову, а сам подошел к другой кровати и стал проверять карманы одежды. Кто – то из тех, кто спал на полу, проснулся и молча глядел на нас. А те, кто лежал на кроватях никак не реагировали на наши действия. Мирно и безмятежно спали. Между тем из куртки, которую я снял со стула, выпал нож типа финки и воткнулся лезвием в деревянный пол, издав при этом характерный звук. Хозяин его моментально проснулся. Прямо с кровати он попытался схватить финку первым, но я его опередил. Нож передал Василию Андреевичу, а сам выхватил пистолет Макарова, передернул затвор и направил его на предполагаемого убийцу со словами:

–Дернешься, убью!

Под дулом пистолета обоим дагестанцам надели наручники, причем руки сзади, и повели их к милицейской машине, которая подъехала, следом за нами. Гостей с Кавказа я, кстати, тоже узнал, те самые, которые спорили возле отдела милиции. Однако немало произошло совпадений, причем в один вечер, приведших к трагедии. Командировочный оказался прописанным в гостинице «Кинешма», расположенной прямо напротив здания милиции. Если бы мы привезли его к нужному месту, он бы остался жив, впрочем, могли и вообще не подвозить от проходной завода – милицейская машина не такси… Не прогони я тогда дагестанцев от отдела, возможно убийства бы также не случилось.

Меры предосторожности при задержании хозяина ножа оказались не напрасными: тот, как потом выяснилось, мастер спорта СССР по борьбе, а второй оказался – тоже мастером спорта, правда, по боксу. Когда приехали в отдел милиции, и я подводил борца к камере, то оружие продолжал держать в руке. Задержанный кавказец попросил снять наручники. Его требования, кстати сказать, вполне правомерны. Но при этом он угрожал разорвать «браслеты», если не выполню его просьбу. Мне же хотелось доказать ему, что это невозможно. Я ошибся: дагестанец разорвал-таки наручники, как веревку – они лопнули в соединении. Но мой пистолет, направленный в его голову, мгновенно охолодил строптивого борца, и он так и вошел в камеру с остатками наручников на руках.

Допрашивать убийц простым операм не позволили, этим в кабинете начальника розыска, занимались наши руководители Бурлаков и Гладышев. Боксер быстро признал вину и рассказал, что его друг хотел изнасиловать убитого, но тот сильно сопротивлялся. Тогда мастер спорта по борьбе в гневе его зарезал. Между тем сам извращенец не только не хотел признаться в убийстве, но и грубо оскорблял обоих наших уважаемых начальников.

Бурлаков нашел меня в отделе, рассказал, что происходит и попросил, как он сам выразился, «немного проучить любителя мужского тела». Василий Андреевич знал о моей хорошей физической форме, знал и о моих принципах не применять рукоприкладство на допросах. И все же обратился именно ко мне… Немного поборовшись со своими принципами в душе, я согласился. Однако выдвинул логичное требование – обеспечить отдельный кабинет. Таким образом, впервые, хотя и временно, я стал хозяином апартаментов начальника уголовного розыска.

Конвой привел ко мне борца, но в комнате я конвоирам остаться не разрешил. На предполагаемом преступнике красовались новые наручники. Правда, руки закованы спереди, и он спокойно сидел на стуле, напротив меня. Я демонстративно запер кабинет и сказал, что буду учить его хорошим манерам, при этом попросил встать. Он выполнил требование, но легко отбил руками серию моих ударов в область живота. При этом борец умудрился схватить меня за брючный ремень и приподнять над полом…

– Еще один удар, – сказал он при этом, – и я сделаю тебе «огнетушитель».

Я никогда не занимался борьбой, сленга профессиональных борцов не знаю, но как – то сразу понял, о чем он говорит: это когда головой в пол, а ноги – кверху. Такая перспектива мне совсем не понравилась, и я как можно миролюбивее попросил его отпустить меня и успокоиться. Эту просьбу он так же выполнил. После продолжительной душевной беседы, я предложил пригласить мое руководство, чтобы борец перед ними извинился. Так и сделали: дагестанец довольно церемонно, в рамках, как принято это у культурных людей, принес моим начальникам свои извинения. Руководители оказались удовлетворены.

Однако у моих начальников осталось убеждение, что такой «культуры» от дикого горца я добился лишь сильным ударом и ловкими кулаками. Разочаровывать я их, естественно, не стал. В содеянном жестоком преступлении мастер спорта по борьбе, тем не менее, признаваться не спешил. И я получил указание от кого – то из руководителей: съездить в кинешемский следственный изолятор и договориться с его операми о помещении убийцы в такую камеру, где бы кардинально поправили его сексуальную ориентацию. В СМИ частенько такие камеры называют «пресс хатами». Оперативные сотрудники знали меня, я знал их, просьбу приняли к исполнению.

Дней через десять, сотрудники следственного изолятора позвонили мне и попросили подъехать. Оказалось, что восемь арестованных по разным делам сокамерников пытались дагестанца «жестко принять», но в итоге оказались «опущенными» мощным борцом. К тому же он их использовал по одному в день, как в гареме, а они никому не говорили, боясь позора. В итоге избежать огласки им так и не удалось. Может быть, с борцом разобрались на «зоне» по тюремным понятиям, однако мне это неизвестно. В заключение криминальной истории доведу до сведения читателей – убийцы получили по десять лет лишения свободы. По сегодняшним меркам не так уж и много…

А ко мне недели через две после описанного происшествия приехала жена убитого, узнать подробности гибели мужа. Стройная, достаточно высокая и красивая женщина сорока с чем-то лет. На ней простенький плащ темного цвета, голова покрыта черным платком. Конечно, я упустил мотив преступления, но подробно рассказал о трагических совпадениях, произошедших в этот день. Покаялся перед ней, что стал невольным виновником гибели ее супруга. А она слушала и ревела, ничего не говоря, а потом попрощалась и ушла. На душе после ее визита стало как-то нехорошо. Хотя вроде бы я перед ней ни в чем не виноват.

… На момент описания этого эпизода, сам уже считал СИЗО почти своим домом, знал досконально все порядки. Но вот о, так называемых, «пресс – хатах» не слышал ничего. Думал, что ивановском следственном изоляторе их просто нет. Людей нетрадиционной сексуальной ориентации содержали в отдельных камерах, номера которых знали все сидельцы. Чтобы кого-то насильно к ним подсадили, не слышал ни разу. Впрочем, если «первохода» (лицо, в первый раз попавшее под следствие – прим. автора) поместить в камеру к неоднократно судимым, то она ему покажется «пресс-хатой». В силу специфических шуток, розыгрышей, строгого выполнения «понятий». Но физическое насилие в принципе не практикуется…

Кстати, богатыри встречались мне и среди русских. Однажды, когда уже занимал должность начальника уголовного розыска, дежурил в отделе сутки. Это означает, что до прихода на службу начальника милиции исполнял его обязанности. Решил проехать по городу на милицейском Уазике, проверить обстановку на улицах. Стояла зима, довольно морозная и снежная. По рации дежурный сообщил, что в районе «Электроконтакта» неизвестный хулиган в нетрезвом виде ломится в проходную небольшого предприятия. Чтобы не привлекать дополнительных сил, приказал водителю ехать по адресу заявки.

Название предприятия я не запомнил. Высокий забор, огораживающий небольшую площадь и проходная… А там, к моменту нашего приезда, мужичок небольшого роста, но крепкий, застрял в сугробе рядом с будкой охранников и не мог никак выбраться. Мы помогли в его стремлении к свободе, но сразу же и лишили ее, усадив в милицейский автомобиль. И повезли мы страдальца в отдел для составления протокола о мелком хулиганстве.

Когда все формальности закончили, мужичок пришел в себя и, сообразив, что я в дежурке главный, обратился с просьбой отпустить его домой. А протокол между тем уже зарегистрирован в специальном журнале. Я в шутку предложил:

– Если сможешь через окно выйти, иди.

Следует отметить, что на окнах установлены довольно крепкие металлические решетки. Нарушитель открыл раму, переспросил меня еще раз:

–Можно.

Улыбаясь во весь рот, я ответил:

–Валяй.

Все, кто находился в дежурной части, с любопытством наблюдали за происходящим. А мужичок легко разорвал сварку руками, сделал лазейку и преспокойно вышел через окно. Присутствующие оторопели. Наконец, дежурный выдал мне:

–Ты отпустил, ты и отвечай перед начальством.

Пришлось спать не дома, а в своем кабинете. Дожидаться начальника милиции.

В девятом часу утра пришел босс, Владимир Леонидович Каминский. Высок ростом, как в народе говорят, представительный, крепкий, в меру строгий человек. Он стал рассматривать протоколы, приглашая на рассмотрение и самих виновников, которые ждали этой процедуры в камерах ИВС. Когда очередь дошла до нарушителя, ушедшего через окно, начальник посмотрел на дежурного. Тот показал на сломанную решетку и сказал, что все объяснит начальник уголовного розыска. Владимир Леонидович по телефону пригласил меня для объяснений в дежурную часть, и я честно доложил, что произошло вчера ночью. Смеялись все, но выговор получил только я…

Подполковник Каминский уважал тех, кто реально работал, кто «на короткой ноге» со спортом. И сам любил поиграть в баскетбол, волейбол. Несмотря на то, что с первых дней знакомства у нас с ним сложились хорошие, рабочие отношения, никакого панибратства он не допускал. Отдел при нем работал надежно и эффективно.

… Мне, в отличие от того мужика, разорвавшего стальные оконные ограждения, чтобы разорвать мои «цепи», опутавшие душу и тело, сила не нужна, а только – спокойствие, логика и знание законов. В любой ситуации всегда можно увидеть свои плюсы и минусы. С одной стороны одному в четырех стенах вроде бы, одиноко и неуютно, но с другой – никто не мешает думать и ничто не отвлекает… Мозг человеческий устроен так, что он постоянно о чем-то думает, однано…о мелком, суетном, ежеминутном. А когда сидишь один и начинаешь размышлять о своем сегодняшнем положении, о жизни вообще и о том, что привело сюда. Иногда находишь такие связующие звенья разных событий, на которые в обычной жизни и внимания бы не обратил. Да и не вспомнил бы я никогда на воле все то, что описываю сейчас в своем блокноте…

Но я опять по своей привычке забежал далеко вперед, пора вернуться ко времени назначения меня на начальствующую должность. Как – то незаметно и очень интересно пролетели четыре года. Я ощущал себя «на своем месте» и никуда не собирался уходить. Но случилась беда… Отмечали прямо в отделе, в одном из его кабинетов, день рождения Сергея Баринова, который в розыске не работал, а занимался шифровкой и расшифровкой входящей и исходящей информации. Прежде, чем продолжить расскажу одну короткую, довольно смешную историю, связанную с этим человеком. Его небольшой кабинет находился рядом с комнатой заседаний, в которой каждое утро проходили оперативные совещания всего офицерского состава. При этом почти каждый, проходя мимо «логова» шифровщика, считал своим долгом, а точнее просто из озорства, позвонить ему в дверь. Она всегда заперта, гостей он к себе не пускал. Справа от двери, на высоте головы человека среднего роста, находилась кнопка вызова – так, какой-то металлический, еле заметный крючочек. Шутки товарищей надоели Баринову, и он… подключил к звонку ручной генератор.

Как идут офицеры на оперативку, «изобретатель» начинает крутить свой аппарат и «шутников» при нажатии кнопки бил электроток. Увидев, что впереди меня несколько человек быстро отдернули руку от опасной кнопки, я сразу все понял и стал звонить Сергею пластмассовым брелоком от моих ключей. Я слышал, как яростно шумел крутящийся генератор, но руки от звонка не убирал. Услышав быстрые шаги внутри кабинета, я еще быстрее скрылся в актовом зале совещаний. Так Баринов и не узнал, кто избежал удара током. Необходимо отметить, что он дружил со многими сыщиками и являлся как бы полноценным членом коллектива. Мы в День его рождения достаточно выпили. Однако как обычно, оказалось мало – решили идти в ресторан «Волжские зори», «продолжить банкет». Когда наша пьяная компания шла по площади Революции, Женя Малиновский увидел автобус первого маршрута и с криком: «Я домой!», побежал к нему. Я «на автомате»,– за ним. В дальнейшем оказалось, что это уберегло нас это от крупных неприятностей.

Ну, а наши друзья, изрядно добавив алкоголя своему организму, увидели, как сотрудники медицинского вытрезвителя пытаются загрузить в машину пьяных дам, а их мужья активно этому противодействуют. Ну как не помочь «своим»! Сыщики ввязались в потасовку, в итоге кто-то сломал челюсть секретарю партийной организации СМУ-15!!! Это уже ЧП, областного масштаба…

Прокуратура возбудила уголовное дело – оперативники Панкратов и Карлышев оказались в СИЗО. Все остальные, включая и меня с Малиновским, едва ли не каждый день ходили на допросы. Итог оказался печален. Арестованные получили по пять лет реального лишения свободы, заместителя начальника по оперативной работе Бурлакова, начальника уголовного розыска Гладышева и его заместителя Скоморохова с понижением перевели на другие должности, но в нашем же отделе милиции.

Карлышева, кстати, много позже, где то в 2010 году, убили и съели бомжи. Мозг не воспринимает подобное… Не такие уж и безобидные встречаются люди без определенного места жительства. В наше время и – съели! Оказывается, и такое бывает…

Начальник городского отдела Солдатенков предложил мне освободившуюся должность начальника уголовного розыска. Я отказался, мотивируя тем, что стаж работы в розыске у меня меньше, чем у основной массы оперативников, и они вряд ли будут меня слушать. Однако в начале мая 1984 года к нам приехал заместитель начальника областного УВД, полковник милиции Индейкин, которого все сотрудники области боялись, но и уважали. Он обычно не уговаривал, он приказывал. Невысокого роста, слегка полноватый и всегда серьезный.

Прежде чем продолжить повествование, не могу удержаться, чтобы не рассказать одну историю, связанную с ним. Поделились ей со мной как раз оперативники из областного центра, приезжавшие с УВД для помощи в работе. Один из сотрудников уголовного розыска нес по коридору здания Управления внутренних дел города Иваново и области личные дела своей агентуры. Ему навстречу шел к себе в кабинет полковник Индейкин. Как на грех, папки у оперативника выпали из рук на пол, и он старался как можно быстрее их поднять. Проходя мимо, полковник как бы невзначай произнес:

–Можете не стараться, вы уволены.

… И спокойно пошел дальше. Теперь уже бывший оперативник поделился информацией о своем увольнении с коллегами. В общем-то, все расстроились… Терять члена своего коллектива всегда грустно. Тем более за такую провинность. Каждый к тому же «примерял ситуацию на себя». Вдруг зазвонил внутренний телефон, и грозный полковник попросил несчастного зайти к нему в служебный кабинет.

–Так вы меня десять минут назад уволили,– удивленно выдавил из себя «безработный». – Десять минут назад уволил, а через пять минут принял обратно. Срочно ко мне в кабинет! За достоверность этого случая отвечать не могу, но он очень похож на правду,– полковник явно способен и не на такое…

В день его приезда к нам в отдел меня вызвали в кабинет начальника, где присутствовали все руководители, включая Бурлакова и Гладышева. Индейкин железным тоном, не принимая никаких возражений, объявил мне, что с сегодняшнего дня я становлюсь начальником уголовного розыска. Моим заместителем назначается Анатолий Сергеевич Трофимов, который до этого работал оперативником в местах ограничения свободы с привлечением к работе на стройках народного хозяйства. Тогда это называлось «химией». Трофимова я почти не знал. Но это никакого значения, видимо, не имело. По крайней мере, по мнению начальников.

…Снова сознание искало параллели более позднего периода с прошлым. Тогда, происшедшее несчастье с моими товарищами привело меня к неожиданному повышению в должности. И это притом, что сам я не являлся виновником их падения, и никаких коварных карьеристских планов не вынашивал. Между тем уголовное преследование меня самого явно должно привести к повышению недругов. Правда, в случае успешного рассмотрения «моего» дела в Суде… К слову сказать, бывший заместитель начальника розыска Скоморохов дал непонятное интервью оперативникам, ведущим мою разработку. Аудиокассету с его инсинуациями я слушал во время ознакомления со всеми материалами уголовного дела. Так он утверждал, что ему, а не мне предложено место руководителя уголовного розыска, но он, якобы, отказался. Я же, с его лживых слов, сам пришел в кабинет начальника милиции и заявил:

–Поставьте меня, я справлюсь.

Видно сильно его обидело снятие с должности…

Надо прямо сказать, что принял я розыск – далеко не лучший в области. Бывший руководитель Гладышев бесспорно хороший человек, опытный оперативник, но по характеру довольно мягкий. Сыщики выпивали прямо на рабочих местах, а раскрываемость преступлений, естественно, страдала и не радовала областное начальство. Получив новое назначение, я в первую очередь вознамерился искоренить пьянство на рабочем месте. Однако нужного авторитета у меня явно не хватало. Однако, невзирая на это, я решительно приступил к оздоровлению коллектива: некоторых любителей выпить выгнал сам, другие ушли, не дожидаясь моего предложения. В итоге остался с молодыми ребятами, у которых опыт работы в розыске практически нулевой. Многие из них пришли из спорта, хотели работать именно в розыске – это уже хорошо. Обучал их всему, что умел сам, однако показатели раскрываемости становились еще хуже, чем до моего назначения. Руководство уголовного розыска областного УВД, в лице начальника Бориса Николаевича Каманина намекало, что если в течение года ситуация не изменится, меня снимут, и может даже уволят из органов внутренних дел.

Здесь уместно рассказать о приезде к нам в отдел полковника милиции Индейкина. Случилось это прямо перед Новым 1985 годом. Вызвал он меня для доклада в кабинет одного из заместителей начальника нашего отдела и велел принести с собой журнал учета нераскрытых уголовных дел, а их набралось почти четыреста штук.

–Ну, давай, рассказывай, что раскроешь к окончанию текущего года, – сказал он мне без каких-либо предварительных церемоний.

Я открыл общую тетрадь и заговорил, вначале робко, а затем все смелее пробегая по списку:

– По этому преступлению есть информация; возможно раскроем, а по этому – не находим человека, как найдем, то расколем; по следующему есть неплохие наметки…

Я смелел, точнее, все больше и больше наглел и кончил обещанием, чуть ли не все дела раскрыть за две недели. Полковник, молча, глядя на меня в упор, выслушал этот весь мой «словесный понос» потом не выдержал и засмеялся:

– Ну и врать, ты горазд капитан, ну а на самом-то деле, что раскроешь?

–Да я и сам не знаю, товарищ полковник, – ответил я удрученно.

Удивительно, но вместо того, чтобы как следует отругать меня, строгий начальник, наоборот, проникся ко мне какой- то теплой симпатией. В дальнейшем, отношения с ним у меня всегда поддерживались хорошие, во всяком случае, на мои шутки он нередко менял гнев на милость, а на других шутников мог и наорать, не выбирая выражений. К слову сказать, и я неподдельно его уважал.

Несколько позже меня осенила идея – регистрировать все латентные преступления. Та информация, что исходила от негласных помощников, обычно проверялась небрежно – не до этого мол, надо раскрывать то, что уже состоит на учете как нераскрытое преступление. Теперь я обозначил приоритетом именно проверку сообщений агентуры, где преступник уже известен. От регистрации дополнительных происшествий, резко выросли показатели общего роста преступности, что тоже считалось упущением в нашей работе. Зато выросла сама раскрываемость – и довольно заметно. При этом некоторые нераскрытые преступления тоже стали очевидными, потому что их совершали, как правило, те же лица; просто мы этого не предполагали.

Вновь приехал начальник уголовного розыска областного УВД и потребовал объяснений, почему в Кинешме резко вырос уровень преступности. Я рассказал ему о своем эксперименте. Идея и план борьбы за раскрываемость, а для нас это все – таки было главное, руководителю понравилась. Каманин заставил меня письменно изложить все мысли на бумаге. В дальнейшем эта, сразу засекреченная информация, распространялась как передовой опыт работы по всей области. Между тем молодые опера «матерели», и вскоре уголовный розыск Кинешмы стал лучшим в области по всем показателям. И пока я пребывал начальником оставался таковым. А это – целых шесть лет. Причем без сокрытия преступлений от регистрации, и каких-либо махинаций с показателями…

…Подумалось перед тем, как уснуть на деревянной «шконке»: за счет меня и моих подельников должны по идее сильно поправиться показатели кинешемского отдела. Ведь на меня повесили столько преступлений, что не сказаться на них это никак не могло. Только я лично обвинялся в тридцати трех преступлениях! А всего арестовали пятнадцать человек. Подобное предположение вызвало улыбку даже в карцере – опять раскрываемость зависит от того, как сработаю я, только, к сожалению, на «другой стороне». Да, как сказала известная советская актриса Фаина Раневская: «Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи»…

Первым секретарем горкома партии в те времена являлся Виктор Федорович Осокин. По моему мнению, честный и принципиальный человек, настоящий коммунист. Вспоминая его, думаю: если бы все члены партии оказались такими, идея коммунизма не была бы скомпрометирована. Вместе с ним по утрам я нередко, в качестве попутчика добирался пешком на работу; встречался он мне, как правило, в микрорайоне «Волжанка», хотя сам он проживал, где-то недалеко от фабрики №1. Дорогой говорили и о делах: между прочим, партийный руководитель всегда предлагал помощь, а если кто – то будет мешать в оперативной деятельности, то и – содействие.

В связи с заметным ростом общей преступности, Осокин решил провести с руководителями города, от которых, по его мнению, зависели эти показатели, совещание в актовом зале горкома КПСС. Приглашены были начальник УВД Ивановского Облисполкома, Геннадий Михайлович Панин, начальник нашей милиции, Владимир Леонидович Каминский, и зачем то… я – мелкая сошка. Как потом выяснилось, меня готовили «на заклание» за то, что преступность количественно пошла вверх, а я, мол, ничего для исправления ситуации не предпринимаю. Но даже эти показатели официальной статистики являлись лишь частью «айсберга», реальный уровень преступности значительно выше. Далеко не обо всех преступлениях становилось известно. Виктор Федорович заслушал по этому вопросу сначала Панина. Тот, как обычно, технично обошел все острые углы. Потом …потребовал доклада от меня. Но я-то учился в Высшей школе милиции, неплохо учился, и кое – что о преступности знал.

Вышел на трибуну и с видом знатока стал докладывать:

– Согласно выводам наших ученых криминологов и в области экономической политики, все правоохранительные органы вместе взятые, то есть, суд, прокуратура, милиция, ФСБ, могут влиять только на двенадцать процентов уровня преступлений в стране. Остальное зависит от социально – экономических факторов, то есть, от политики и экономики государства в целом, и от нашей ведущей и направляющей силы – КПСС. Таким образом, уважаемый Виктор Федорович, вы, а не я должны отчитываться по данному вопросу…

Видел бы кто лица участников совещания и самого первого секретаря горкома в том числе! Осокин наклонился к Панину и спросил:

–Что несет этот сумасшедший?

А Геннадий Михайлович тоже Высшую школу с отличием закончил и, естественно, подтвердил правдивость моих слов. Больше меня никогда на совещания такого уровня не приглашал. А Виктор Федорович, шагая со мной в очередной раз на работу, упрекнул в том, что я прилюдно его унизил. Надо одному зайти в его кабинет и пояснить, в чем он неправ. Однако подобной дипломатии меня никто и никогда не обучал: привык по-простому изъясняться.

…Размышления на эту тему, привели к определенным выводам. Без дипломатии невозможно усидеть в руководящем кресле. Я и сам это отчетливо понимал – жизненный опыт подсказывал, нельзя с шашкой идти на танк и прыгать в воду, не зная броду. Постепенно мысль вернулась от прошлого к настоящему, ища какие-то аналогии. Вот и сейчас я борюсь «с ветряными мельницами»… Ведь если бы с нами поступали строго по Закону, то мы бы не сидели в тюрьме уже более двух лет. Шла игра не по тем правилам, к каким я привык; необходимо тщательно изучить их правила, осмыслить и использовать против тех, кто мне навязывает свои «понятия»…одного и того же закона. Думать надо, думать и еще раз думать, иначе прощай свобода надолго…

В мае 1984 года погиб мой средний брат Виктор. Трагедия оказалась настолько тяжелой для семьи, что описывать я ее не буду. Но с его смертью оказалась связана довольно интересная история. В то время я поддерживал следующий режим: в пять часов сорок минут утра – подъем и пробежка по улицам, которая занимала ровно сорок пять минут. Затем – зарядка в квартире. Проживали мы к тому времени в двухкомнатных «хоромах», которые жена получила от второй фабрики. У меня имелись две десятикилограммовые гантели, двухпудовая гиря и самодельная – весом пятьдесят один килограмм. Последнюю тягу подарил старый опер, Володя Шилов, ему она стала тяжеловатой. Сначала поднять ее никак не удавалось. Но вскоре научился справляться и с нею. Некий «коронный номер» для моих нечастых гостей. Никто из них ее поднять не мог. А я забавлялся, глядя на сконфуженные лица сослуживцев.

Кроме этого проводил «бой с тенью» руками, иногда забегал в приобретенный нами неподалеку от дома сарай, где висела самодельная груша – мешок, набитый опилками. После зарядки – туалет, быстрый завтрак и – пешком на работу, за… семь километров! Вспоминаю обо всем этом и думаю: как я все успевал? Приходил на работу ровно за пятнадцать минут до обще офицерской оперативки, которые обычно использовал для ознакомления с текущими документами. Помимо каждодневных утренних тренировок, два раза в неделю в обеденные перерывы ездил в зал бокса, спортзала завода «Автоагрегат». И там – стучал по груше, боксировал со спарринг – партнерами. В итоге выходило девять тренировок в неделю!

…А в тюрьме хотя и не совсем полноценных, но – шесть, в воскресенье – выходной. «Шесть дней работай и делай дела свои, а день седьмой суббота Господу Богу твоему». Четвертая Заповедь, неожиданно ставшая частью моей жизни… А в карцере, на голодный желудок тренировался только тогда, когда самочувствие оказывалось достаточно хорошим. То есть не каждый день. Но и такие тренировки придавали сил. Чем больше истязаешь тело, тем к большим истязаниям оно готово…

После смерти брата, далось, как говорят, мне в голову ежедневно вместо пробежки по городу, бегать к нему на могилу. Наметил я себе этот маршрут ровно на год. Однако предстояло установить – сколько времени займет это занятие, ведь лишней минуты у меня не имелось. Сделал прикидку: вышло ровно сорок пять минут! Вот так совпадение!

Когда долго и ежедневно бегаешь, бег становится «мягким», и ты не издаешь при этом никакого лишнего шума. На кладбище стоял дом для смотрительницы, женщины лет сорока пяти. Она оказалась настолько отчаянной, что жила прямо тут, никуда не уходя на ночь. Мой маршрут пролегал как раз мимо ее дома. Наверное, иногда у нее ночевал мужчина. Как известно в этом возрасте «баба ягодка опять». Как – то по осени я привычно бежал на могилу. Моросил легкий дождь, на который обычно я не обращал внимания. Почти шесть часов утра, на улице еще темно. Издалека увидел: у дома смотрительницы стоит «Москвич – 412» с поднятым капотом, и мужчина с фонариком искал неисправность в двигателе. Видно, машина не заводилась.

А я бежал тихо, почти беззвучно, водитель меня не видел и не слышал до тех пор, пока я не поравнялся с машиной. Он поднял голову, и неожиданно увидев мою фигуру, закричал так, что окна задребезжали. Меня всегда увлекала мистическая литература, верил и верю в загробную жизнь. Поэтому первым делом подумалось, что мужик увидел покойника, вставшего из могилы. Я застыл на месте, не поворачивая головы, и заорал еще громче его. Представляю, что при этом подумала смотрительница кладбища: два взрослых человека орут у ее окон, как ненормальные. Первым пришел в себя я и обратил все – таки взор туда, где предположительно должен стоять мертвец. Но там никого не оказалось. Поняв, что автомобилист напугался меня, а не мертвеца уже спокойно продолжил бег. Автолюбитель крикнул мне вдогонку:

– Негде тебе бегать, только по кладбищу, людей пугать?

Я в ответ схохмил:

– Да я здесь и при жизни бегал…

Что он подумал, и подумал ли вообще о моих словах, не знаю…

С этим же кладбищем у меня связана еще одна полумистическая история. Мы с друзьями по пятницам любили попариться в бане у нашего общего друга Николая Михайловича Мерзлихина. Он являлся на тот период директором станции технического обслуживания автомобилей в районе завода «Электроконтакт», там же находилась и баня. Между походами в парилку, мы обычно сидели у него в кабинете, пили пиво и играли в покер. Когда произошла эта история, из милиции я уже уволился и имел старенький, но в хорошем состоянии «Мерседес» серебристого цвета, одним словом весьма шикарное средство передвижения.

Дело происходило осенью, темнело рано, в низинах скапливались туманы. Обычно мы засиживались часов до двух, а то и четырех утра. Но в этот день мне в игре сильно не везло, и я решил не искушать судьбу и уехать пораньше – в полночь. Путь мой пролегал как обычно, по окружной дороге в сторону района 2-й фабрики, мимо кладбища «Затенки». Ехал один, без попутчиков. При свете мощных фар дорога просматривалась довольно далеко. На подъезде к первым могилам, расположенным справа от дороги, стояла плотная стена тумана. Именно стена…по-другому и не назовешь. И она перекрывала полностью и саму дорогу, и кладбище, и лес с левой стороны дороги. Ни разу в жизни, подобного не встречал.

Я убавил скорость до пяти километров в час и проехал метров десять. Ни дорожного покрытия, ни обочины усмотреть невозможно. Включил желтую подсветку фар, обычно используемую при тумане. Не помогло… Мне бы тихонько развернуться и ехать другой дорогой. Но я вышел из машины, оставив дверь в салон открытой, чтобы ногами ощупать проезжую часть и обочину. Туман, словно змей, заполз и в салон «Мерседеса»… Его влага ощущалась даже во рту. В воздухе, как говорится, «звенела тишина». Как на грех ни одной машины в обоих направлениях, хотя на улице не так и поздно, ни пения ночных птах,… вообще никаких звуков. Одолел еще метров десять, и снова вышел из машины в разведку. Не к месту вспомнились фильмы ужасов, именно в таком тумане, как правило, на кладбище появлялось страшное нечто…

Однако отступать неохота, и я решил двигаться вперед – метров десять в машине, выход, ощупывание ногами правой обочины, потом столько же движения на «Мерседесе»… Сколько времени это продолжалось сказать не могу; может полчаса, может больше, но доехал-таки до границы кладбища. Оглянулся – сзади стояла жуткая стена плотного тумана. И хотя никаких потусторонних явлений я так и не увидел, холодок на спине ощутил не слабый. Эту историю я привел в качестве примера неоправданного упрямства и внутренних страхов, ничем, по сути, не спровоцированных, кроме самого места, где они возникают. Бояться надо не мертвых, а живых.

…Подобный внутренний страх возникал в душе позже, когда я оказался в тюрьме. Он так же был необоснованным. Боялся, например, что опера спровоцируют в камере конфликт, и я кого ни будь, сильно покалечу. Боялся и того, что кто-то из подельников поверит следователю, пойдет с ним на сделку, и мы надолго лишимся свободы. Боялся и умереть здесь, в казематах – мне думалось, что в этом случае душа так и будет бродить по тюремным коридорам целую вечность. Но обо всем расскажу по порядку, когда придет время…

Однако пора вернуться из этого страшного места в милицейские будни. Работал в весьма уважаемой всеми должности обычно до половины восьмого вечера и автобусом возвращался домой. В летнее время, однако, и в кабинет, и обратно катился на мотороллере «Тулица», который и приобретал для этого. Чем хорош мотороллер, так это тем, что ты всегда остаешься чистым, даже в дождь. И мыть его очень удобно: пять минут поводил мокрой тряпочкой, и он становится словно только что с завода. Заводился стартером с кнопочки – очень комфортно. Скорость, конечно, он большую не развивал – его предел сто пять километров в час. Одним словом, хороша машинка. С ней у меня тоже связана одна интересная, на мой взгляд, история.

Летом 1986 или 1987 года я ехал утром на работу. Стрелка спидометра показывала шестьдесят километров в час, как и положено для черты города. Вдруг из-за стоявшей на обочине напротив спортивного зала лесозавода грузовой машины, выскочил мальчик, лет тринадцати. Он не попал под колеса моего мотороллера, а ударился сбоку, сильно толкнув меня. Я свалился на асфальт, подросток тоже упал. Ушибся он, видимо, не слишком сильно и хотел покинуть место происшествия, однако я ему не позволил этого сделать. С телефона администратора спорткомплекса вызвал сотрудников ГАИ. Они все, как положено, оформили. Затем съездил на медицинское освидетельствование – закрепить документально, что я абсолютно трезв. Мальчик отделался испугом, а вот у меня оказался перелом кости на правой ладони. В травматическом отделении, куда я вынужден обратиться наложили гипс по самый локоть. И теперь я разъезжал на своем железном коне с белым панцирем на руке. Приехал на работу, доложил о происшествии начальнику отдела Каминскому.

Тот категорично заявил:

–Про больничный лист даже не думай – будешь работать, а вот на мотороллере на время болезни ездить запрещаю.

Первую часть его распоряжения я выполнил почти охотно, а вот вторую часть – проигнорировал. Однако как начальнику уголовного розыска, мне приходилось много писать. А тут правая рука в гипсе. Примерно за неделю научился строчить левой рукой, не хуже правой. Почерк, кстати, сохранился обычный, и меня это крайне удивило.

Кстати сказать, не послушался я начальника явно зря… Помимо мотороллера имелась у меня в то время и «Ява», наверное, самый крутой мотоцикл на дорогах СССР. Об этом транспортном средстве знали только самые доверенные друзья. Иногда так на работе разгуляются нервы, что готов орать на весь мир. В этих случаях «Ява» становилась для меня своеобразным средством психологической разгрузки. Я выкатывал свою любимицу из гаража, надевал красивый малиновый костюм-ветровку, мотошлем, закрывающий лицо и мчался за город. Пролетал двадцать километров в сторону Вичуги и обратно на предельной скорости – сто двадцать километров в час. И приходил домой в полном порядке.

Как-то в воскресенье решил навестить родителей, по-прежнему проживающих в Иваново. Гипс еще не снят, но управлять мотоциклом он не мешал. Так мне казалось. На улице пасмурная погода, обещавшая дождь. Но лето – тепло и комфортно. «А вдруг повезет и меня не замочит», – подумалось мне. Сел на «Яву» и помчался. Проехал Родники, а это – половина дороги, и вдруг брызнул, веселый такой, проливной дождь. Тучи двигались со стороны Иваново и тут бы мне услышать «глас с Небес» и развернуться, пока не сильно намок… Но я упрям. Однако это то самое упрямство, о котором не раз говорил отец, мол, оно «далеко не признак ума». Гипс на руке намок и стал мягким, но я ехал дальше, куда наметил.

Видно Господь, жалея меня, решил мне послать еще один «знак-предупреждение»: потерялась гаечка, крепившая спидометр и он стал болтаться. В результате, где то замкнуло, и мотор заглох. А дождь, между тем, разошелся не на шутку, лил, как из ведра. Никаких предостерегающих «знаков» я не хотел понимать, а достал из бардачка веревочку, привязал ею болтавшийся спидометр, приспособив еще палочку – чтобы не замыкало на «массу». Несмотря на принятые меры обычным путем, с помощью кикстартера, мотоцикл не заводился. С несросшимся переломом кисти руки в обмякшем гипсе, я стал разгонять железного коня с «толкача». Проклиная судьбу и собственное упрямство, граничащее с глупостью. И… мотор неожиданно ожил! Приехал к родителям в гости, насквозь промокшим, грязным и злым. Упреки их выслушивать не стал, оставил мотоцикл и уехал в Кинешму автобусом. Забрать «коня» хотел, когда наладится погода.

Всем верующим известно, что Господь за непослушание не слабо наказывает. Через три дня позвонила мать и сообщила, что мотоцикл украли со двора их дома. Входная калитка родительского дома запиралась, с улицы мотоцикл не видно за высоким забором. Руль заперт на заводской замок. Возник естественный вопрос, – кто и каким образом? Я, отпросившись по такому случаю у Каминского на два дня, со своим знакомым Юрой Смирновым, рванул на его «копейке» в Иваново. С сотрудниками милиции Фрунзенского райотдела связываться не стал – еще засмеют: начальник розыска и… потерпевший от кражи. Зачем мне такая «слава»? Решил искать сам, в одиночку, не имея ни осведомителей, ни полномочий, ни какого – либо права. Чужое поле!

Осмотрелся, определил, что позади дома родителей с соседней улицы мою «Яву» вполне можно увидеть – там и стал искать, опрашивая жителей. И вот какой-то добрый человек подсказал, что в одном доме, откуда, кстати, просматривался и двор предков, живет «бойкий» паренек, склонный к кражам. И друзья у него такие же «бойкие». Не раздумывая, я зашел в «гости» и прямо по ходу движения увидел в прихожей… двигатель от мотоцикла «Ява». Документы на мотоцикл у меня оказались с собой, и номер на моторе совпал с тем, что в документах. Предложил «мальчишу-плохишу», который находился в доме, два варианта: либо он идет со мной в местный отдел милиции объяснять, откуда у него такая запасная часть к мотоциклу, либо во всем признается лично мне и соберет «Яву» в первоначальное состояние. Как раз подошел и его друг; они посоветовались и решили принять второй вариант. Раму они еще раньше забросили в пруд. Теперь пришлось долго нырять за ней. Еще дольше искали на дне водоема колеса, потом так же долго – регистрационный номер. Самим ловкачам собирать такой сложный механизм я, разумеется, не доверил. На улице 13-й Березниковской областного центра располагалась станция технического обслуживания мотоциклов. Там все и сделали, как надо. Воришки оплатили работу слесарей, это и стало для них наказанием… Легко отделались ребята!

…Насмешка судьбы: в месте, куда я должен по Закону определить угонщиков, через много лет сам обдумываю правильность того поступка. Их бы, без сомнения арестовали, и за всеми деталями пришлось бы нырять самому – вряд ли местные милиционеры привлекли бы водолазов. Оплачивать все расходы по приведению любимицы в исходное состояние пришлось бы тоже самому. Как говорят в Одессе, «а оно мне надо»? Да и тех воришек вряд ли перевоспитала бы тюрьма. Любителей чужого добра я до крайностей не люблю и никогда не любил. В эту «Яву», по большому счету, мною вложены все накопления семьи. И – не за один год! Ирония же момента заключается и в том, что следствие меня самого посчитало вором, а это несправедливо и очень обидно…

Почему-то вспомнился еще один случай из моей «милицейской» жизни. В те времена я рано вставал, зато и рано ложился – в 21-00 и сразу проваливался в глубокий сон – выводил из него только звон будильника. Но как – то разбудил не он, а громкие крики на улице, под самыми нашими окнами около трех часов ночи. Причем четко услышал и свою фамилию, правда, переделанную под кличку на бандитский манер. Пришлось проснуться и выйти на балкон, с которого я увидел внизу четырех парней. У одного в руках виднелась металлическая труба – он угрожающе размахивал ею и орал, что «разобьет мне башку» и если я не трус, то должен выйти к ним. А я трусом себя не считал. Жена, правда, активно отговаривала меня от очередного «подвига». Однако я ведь его совершать и не планировал. На улице лето, тепло даже ночью и я голый по пояс в трико и тапочках спустился вниз – без удостоверения и оружия. Среди тех, кому не спалось, оказался мой негласный сотрудник Ястребов, а также некие Рязанов, Беляев и Метельков. Всех знал я, все знали меня…

–Ну и зачем вы меня разбудили? – вполне резонно спросил я своих знакомцев.

Мой агент держал в руках стакан, наполненный скорее всего самогоном, у кого – то в руках находилась и бутылка с крепким напитком, очевидно придающим храбрости.

–Это не мы, мы просто хотели выпить на лавочке, – ответил Рязанов.

Возле дома ярко горели фонари, освещая все вокруг. И тут я усмотрел под скамейкой, на которой они сидели, металлическую трубу, явное орудие возможного нападения. «Ну что ж, – подумал я, – появилась возможность добавить своему негласному помощнику по раскрытию преступлений авторитета перед собутыльниками».

Все четверо ранее судимы, основы оперативной работы знают. Ударил первым в челюсть именно Ястребову, мол, это мой злостный и непримиримый враг. Тот отлетел назад, зацепился ногами за лавочку, перевернулся через голову… При этом, однако, продолжал держать граненый стакан, стараясь не пролить драгоценную жидкость. В цирке я такого не видел. Упав, он сразу выпил то, что осталось в стакане. Вторым ударом уложил Беляева, рядом – Метелькова. Рязанов побежал наутек, да так быстро, что мой удар ногой вдогонку лишь придал ему скорости.

Мимо на милицейском мотоцикле «Урал» ехали сотрудники вневедомственной охраны. Драку они явно видели и подъехали, чтобы прекратить ее и наказать виновных. Однако меня в таком «домашнем виде» узнали, поздоровались и попросили разрешения забрать с собой двух продолжавших лежать на земле хулиганов – для составления протоколов. С сотрудников спрашивало руководство количество оформленных за дежурство документов, и они решили, что в этом случае им не помешает и «лишняя галочка». Я не возражал.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-urevich-haritonov/mayatnik-sudby-63697152/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.