Главная страница | Современная русская литература | Их адрес – Советский Союз

Их адрес – Советский Союз
Валентин Яковлевич Иванов
Книга содержит три повести: «Горцы» – о приключениях молодого мэнээса на Кавказе в «золотые» шестидесятые годы СССР; «Немка» – документальная повесть о судьбе немцев Поволжья и «Ах, война, что ж ты сделала подлая!» – документальная повесть о судьбе девушки, попавшей на войну в пятнадцать лет.

Их адрес – Советский Союз

Валентин Яковлевич Иванов

© Валентин Яковлевич Иванов, 2021

ISBN 978-5-4498-8241-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Горцы


Статуя «Мать-Грузия»

Веня не бывал на Кавказе. Все сведения об этом необычном регионе он черпал из Пушкна («На холмах Грузии лежит ночная мгла…»), Лермонтова («Злой чечен ползёт на берег…»), Льва Толстого (роман «Казаки») и, конечно, из фильмов. Фильмов было немного – «Кавказская пленница», «Мимино» и короткометражки Резо Габриазде. Фильм Гайдая, конечно, был на первом месте. Именно он передавал этот неповторимый колорит грузинских обычаев, тостов и жестов. Но ведь это комедия, там всё придумано, снимался он не в Грузии, а в Крыму, да и грузинских артистов там почти нет. Исполнителей главных ролей даже полуслепой не назовёт грузинами: Наталья Варлей, Шурик Демьяненко, троица Никулин-Вицин-Моргунов, администратор гостиницы – Глузский. Самые «коренные грузины» – армянин Фрунзик Мкртчан и «товарищ Саахов», которого играет Этуш Владимир Абрамович.
В один из солнечных дней в Сибири появились грузины. Их было двое. Тенгиз был самым типичным грузином. Невысокого роста, чёрные, как смоль, волосы, пышные чёрные усы – тут ошибиться невозможно. Второго звали Мироном. Он был смуглым, грузным и вальяжным, с неизменной чуть грустной улыбкой на лице. Понятно, что немногословный и сдержанный Тенгиз был главным. Позже он характеризовал своего напарника так:
– Мирон Басман – грузинский еврей, но он очень хороший человек.
Эта странная рекомендация оказалась чистой правдой. Мирон был безобиден, как овца. Он был весьма ленив и не очень сообразителен, но разве ленивый не может быть хорошим человеком? Эти, казалось бы, несколько противоречивые качества хорошо дополняли друг друга.
Грузины, вежливо постучавшись, вошли в комнату, где сидел Веня с двумя коллегами, и стали знакомиться. После улыбок и рукопожатий они объяснили, что прилетели из Тбилиси. Кроме Тбилиси Веня знал только два города Грузии – Батуми и Кутаиси, но это были провинции. В Грузии, как он понял, кроме Тбилиси, всё остальное – провинции, а в самом Тбилиси живёт ровно половина населения республики.
Гости прибыли из Института электронно-ионных технологий, который является филиалом Московского энергетического института. Занимаются они там нанесением мелкодисперсных диэлектрических порошков и эмали на поверхности с помощью электрических полей. Для этого частицам порошка сначала нужно сообщить электрический заряд, который они получают, проходя через область коронного разряда. Главная задача состоит в том, чтобы обеспечить равномерную плотность покрытия поверхности, а для этого нужно знать структуру электрических полей в их установках для напыления. Только теперь Веня догадался, каким образом эти жители гор нашли его в Сибири. Их туда направили коллеги из МЭИ, с которыми он неоднократно встречался ранее.
Обговорив детали работы и заручившись согласием, гости извинились. Оказывается, они узнали, что в Вычислительном центре работает грузин, Давид Гиоргадзе, и кодекс вежливости требует, чтобы они поздоровались с земляком. Грузия – маленькая республика, и потому все грузины на свете являются земляками, где бы они ни проживали.
На обед Веня пригласил их в ближайший кафетерий. Готовили там отменно. Когда они с подносами подошли к кассе, Тенгиз вежливо оттеснил Веню и сказал:
– Извини, дорогой, я заплачу.
Первым порывом Вени было возразить, мол, зачем, у нас так не принято, но потом он подумал: «У грузин есть свои национальные комплексы. Это маленький, но гордый народ. И потом, они богатые». В СССР все считали грузин богатыми. По крайней мере, все встречавшиеся ему грузины были богатыми. Они торговали на рынках цитрусовыми, виноградом и персиками, а в Сибири – это редкие и потому дорогие фрукты. Наторговав, они покупали себе машины и уезжали на них обратно в Грузию. На машины в России были огромные очереди, в них стояли годами, чуть не всю жизнь. Грузины покупали машины за две-три стоимости, потому что в очередях стоять у них не было времени – в садах поспевал очередной урожай. Эти их особенности были отражены в анекдотах, например, в таком: «Приходит грузин в ресторан, садится, на столик ставит большой чемодан. Официант говорит, мол, у нас не принято ставить чемоданы на столы. – Какой чемодан, вах? Это кошелёк, – отвечает грузин».
Позже, уже в Грузии Вене объясняли, что на рынках в России торгуют вовсе не грузины, а армяне, азербайджанцы или узбеки. Веня кивал головой и смеялся вместе со всеми, но в душе был не совсем с этим согласен. Впрочем, на его отношение к грузинам все эти стереотипы и анекдоты никак не влияли. Для него люди делились не на русских, грузин и чукчей, а на хороших, честных и плохих, жуликов.
Грузины пробыли в Академгородке два дня, в течение которых Веня считал на машинах БЭСМ-6 приведённые ими задачи и обучал гостей заданию данных, чтобы они в дальнейшем сами могли решать свои задачи. Проблема состояла в том, что приехавшие были физиками, и большого опыта работы на компьютерах не имели. Кроме того, машин БЭСМ-6 в Тбилиси было мало. Ближайшая к институту располагалась в университете. Веня записал им программу на магнитную ленту, и они договорились, что осенью он приедет к ним, чтобы организовать расчёты на месте. Такого рода клиентов, для которых работа проводилась бесплатно, в порядке оказания шефской помощи, у Вени было несколько десятков в самых разных городах Советского Союза. На его зарплате все эти работы никак не сказывались, но поехать в Грузию за государственный счёт, развеяться от работы и монотонности жизни было неплохой идеей.

Первая командировка
В августе позвонил Тенгиз:
– Привет, дорогой! Как семья, как дети? У нас летняя жара спала, через неделю начинается Тбилисоба – праздник сбора урожая. Это лучшее время для приезда. Мы тебя ждём.
Веня мигом оформил командировку и взял билет на самолёт до Тбилиси. В аэропорту была обычная для летнего времени сумасшедшая толкотня. Хотя у всех пассажиров были билеты, на которых обозначено место, люди привычно напирали у трапа, стремясь проникнуть в самолёт как можно скорее. Наверное, у многих был непрятный опыт, когда на одно место продавались два билета, что создавало для пришедшего вторым определённые проблемы, вплоть до вылета другим, более поздним рейсом и, как следствие, опоздания в санаторий, на поезд и другие совсем не смешные приключения.
Чтобы ускорить размещение пассажиров, бортпроводница на входе в самолёт сказала:
– Граждане пассажиры, не толкайтесь, занимайте ближайшие свободные места.
Это предложение выглядело несколько странным, поскольку создавало неразбериху. Впрочем, в те времена не было разделения салона на классы – все места были одинаковыми по комфорту и стоимости. Возможно, у проводницы была информация, что билетов на рейс продано меньше, чем мест в салоне. Веня был молодым, худым и проворным, поэтому проник с салон одним из первых, быстро нашёл своё место, сел и теперь наблюдал, как с шумом и криками наполняется салон. Прямо перед ним на кресло плюхнулся, отдуваясь и отирая алатком багровую от жары шею, тучный седой старик грузин. Когда салон заполнился наполовину, к этому креслу приблизился другой грузин, тоже седой, но худой, с крючковатым носом.
– Послушай, уважаемый, это моё место. Вы не могли бы пересесть на своё.
– Дорогой, что ты кричишь? – ответил ему первый. – Тебе что, мест мало? Вон их сколько свободных, – махнул он рукой.
Оба говорили по-русски, хотя и с заметным акцентом. Это потому, что они были ещё в России, и правила вежливости для них требовали, чтобы окружающие их понимали. Но второй упрямился:
– Нет, уважаемый. Я не хочу сидеть на другом месте. Вот у меня билет, – он сунул свой билет первому под нос.
Это было вызовом, и первый брезгливо отвёл руку второго грузина от своего лица. Тогда тот возмущённо закричал на весь салон:
– Товарищ проводник, прошу Вас немедленно навести порядок и вывести этого склочного старика, который сидит на моём месте.
Подбежавшая проводница какое-то время соображала, как лучше выйти из этой ситуации: уговорить первого пересесть на положенное ему место, которое также могло быть занято, поскольку она сама предложила занимать ближайшие места, или предложить второму какое-либо свободное место, что также было сделать непросто, потому что он уже слишком явно и агрессивно выразил свою решимость добиваться справедливости любой ценой. В это время первый, который уже закрыл глаза, делая вид, что происходящее его нисколько не интересует, пробормотал, впрочем, достаточно громко:
– Я нэ понымаю, чито говорит этот бизумец на азэрбайджанском.
Веня к этому моменту уже понимал, что более смертельного для грузина оскорбления придумать просто невозможно. У второго грузина выкатились от бешенства глаза, и он потерял дар речи. Если бы у него на поясе был кинжал, то долг чести потребовал бы немедленно зарезать мерзавца. Уговаривать худого грузина бросилась вся бригада бортпроводников. Кто-то из них даже принёс бутылку Цинандали и бокал, другая проводница совала ему в руку таблетку корвалола. С большим трудом им удалось оттеснить худого и погасить межнациональный конфликт.
В аэропорту Тбилиси Веню встретил Тенгиз. Они обнялись, как давние знакомые, и Тенгиз отвёл его в гостиницу, где уже был забронирован номер. Наверх, кроме постояльцев, не пускали никого. Веня скинул с себя пропахшую потом одежду и пошёл в душ. Отдыхал он не более двух часов. Улицы большого и красивого города манили его. Лежать в гостинице было немыслимо, и Веня отправился бродить по Тбилиси. Он уже запасся картой и уверенно вышел на проспект Шота Руставели. Дневная жара спала, с гор дул приятный ветерок, принося прохладу. Вот только с ужином возникли проблемы. Мэнээсовская зарплата Вени составляла сто пять рублей, и рестораны ему были, очевидно, не по карману. Он зашёл в столовую. Народу в ней почему-то не было. Дежурное блюдо было только одно, но выглядело оно очень неаппетитно – что-то типа лукового супа с редкими жиринками, плававшими сверху. Он зашёл в другую столовую и обнаружил, что там тоже одно блюдо, не считая хлеба. Это была котлета, но вид у неё был такой, как будто её уже жевали. Под потолком жужжали мухи, которые не обращали никакого внимания на свисавшие с люстр липучки. Из кухни шёл запах, который отбивал напрочь остатки аппетита. Походив по городу, он всё-таки нашёл подворотню, в которой подавали жареные колбаски и пиво. Пиво оказалось свежим и прохладным, а колбаски таяли во рту. Продавец сдачи не дал, но это уже было неважно, поскольку пиво было неразбавленным, в отличие от того, что нередко продают в России, где сдачу сдают аккуратно.
Когда Веня вернулся в гостиницу, дежурная предупредила его, чтобы на ночь он дверь не запирал. К нему в двухместный номер подселили соседа, и тот предупредил, что вернётся поздно. Веня, вообще, никогда не запирал дверь, поскольку крупных денег у него не было, как не было и особо ценных вещей, на которые мог позариться уважающий себя вор. Носил Веня джинсовый костюм болотнинской фабрики. Костюм был почти новый, но никакой грузин его, конечно, надевать бы не стал, поскольку именно в Тбилиси находилась половина подпольных цехов Советского Союза, производящая ширпотреб от джинсов «Леви Страус» до французских духов Шанель №5. Вторая половина, по слухам, была в Одессе на Малой Арнаутской.
Далеко заполночь Веня уловил какое-то шуршание в номере. Впрочем, сосед не стал зажигать свет, впотьмах упал на койку и вскоре захрапел. Спал он неспокойно, ворочался и постанывал. Видимо ему снились кошмары.
Всю свою жизнь Веня вставал без будильника ровно в семь часов, просто оттого, что выспался. Здесь он спал у стены, напротив окна. Когда открыл глаза, яркое солнце ослепило его, и фигура соседа, кровать которого располагалась под окном, показалась Вене несколько странной. Чуть позже глаза адаптировались, удивлённому взору предстала необычная картина. Сосед не стал раздеваться и разуваться. Он спал, как спят иногда маленькие дети: попой кверху, а голова внизу на подушке. Когда же Веня встал и подошёл поближе, чтобы разглядеть соседа, ему стало понятно, почему тот стонал всю ночь. Из ссадины на макушке сочилась кровь, которая залила часть подушки. Вене стало немного не по себе, и он соображал, стоит ли вызывать врача. В это время сосед зашевелился, перевернулся набок, затем сел на кровати. По лицу видно было, что он с большого бодуна. В то же время, он не производил впечатления бомжа или спившегося алкоголика. На нём был дорогой костюм, галстук в тон, а на полу валялась велюровая шляпа.
Когда взор соседа, наконец, сфокусировался, он протянул Вене руку:
– Николай.
Веня представился, и сосед тут же предложил:
– Давай выпьем за знакомство.
Веня понимал, что соседу очень нужно опохмелиться – трубы горят, но вежливо отказался:
– Я по утрам не пью. Во-первых, днём сильно жарко – развезёт. Во-вторых, мне нужно быстро позавтракать и бежать в институт. Там меня ждут, а опаздывать я не привык.
– Да я ж не говорю о пьянке. Стакан лёгкого грузинского вина никому не помешает, даже с утра.
Сосед вытащил из чемодана бутылку Гурджаани, разлил по стаканам. Они чокнулись и выпили залпом, после чего к Николаю вернулась нормальная речь, и он коротко и складно рассказал, что живёт он в Крыму, там у него виноградник, но сам он любит красное сухое, а виноград у него для белого столового вина. Потому иногда он ездит к друзьям в Тбилиси отдохнуть и расслабиться от монотонности дней своих. Вчера поезд пришёл поздно, друзья на телефонные звонки не отвечали, и он решил поужинать.
– А где здесь можно прилично поужинать? – спросил он, и сам себе ответил. – Только там, на горе.
И Николай махнул рукой в сторону горы, куда на вершину тянулась нитка фуникулёра. Веня уже знал, что на вершине располагается парк имени Сталина и стоит телевизионная вышка, в основании которой находится достаточно дорогой ресторан.
Николай, тем временем, продолжал:
– Пришёл. Столики, понятно, все заняты, но это для посторонних. Сунул в руку швейцару – столик тут же нашёлся. Сел, сделал заказ, жду, потягиваю вино, осматриваю публику. Тут ко мне подходит малодой парень и говорит, мол, Вас ждут друзья у входа. Внутрь их не пускают. Я выхожу. После залитого светом зала, снаружи кажется, что чернильная тьма. Только сдела шаг из двери, мне прямо между глаз кто-то ка-ак жахнет. Я отключился. Очнулся, когда меня стали переворачивать и светить в глаза фонариком. Кто-то из тьмы говорит: «Братцы, это же не он». Тут меня аккуратно поднимают под руки, отряхивают пиджак и брюки, затем с многочисленными извинениями ведут в зал, усаживают за свой столик и начинают поднимать тосты за моё здоровье. Накачали дорогим коньяком и привезли на машине в гостиницу.
Выслушав этот необычный рассказ, Веня ещё раз извинился, пообещал договорить вечером и побежал в институт. Там его встретил заведующий лабораторией, крепкий рыжий еврей с фамилией Монин, и стал знакомить со своими сотрудниками. Кроме Тенгиза и Мирона, с которыми Веня уже был знаком, в лаборатории были ещё двое – Вано – высокий и красивый грузин, которого все звали Ванечкой, и совсем молодой парень по имени Каха. Последний работал лаборантом, а все остальные были инженерами-физиками. Монин минут пятнадцать беседовал с Веней о программе работ, потом сказал, что ему обязательно нужно сегодня же познакомиться с директором.
– Директор наш достаточно необычный человек. Ты, главное, не удивляйся. Он у нас недавно. Раньше был начальником крупного промышленного предприятия. С охраняемой территории этого предприятия за ночь исчезла цистерна со спиртом. Кто-то написал донос, и начальника сняли с работы, а так как он – номенклатурный работник, его сажать не стали, просто понизили, сделав начальником научного института.
– Какое же это понижение? – удивился Веня.
Сотрудники заулыбались наивности гостя, а Юра Монин пояснил:
– Так ведь в НИИ что можно украсть? Канцелярские скрепки? Впрочем, пошли. Директор уже ждёт.
По дороге к директору Юра проинструктировал:
– Директор должен как-то оплатить тебе твою работу для нас. Законных путей совсем немного. Один из таких – это трудовое соглашение. По нему больших денег получить нельзя, но рублей двести можно. Максимум двести пятьдесят. Ты не отказывайся.
Веня поинтересовался:
– А что же странного в вашем директоре?
– Понимаешь, объяснял Монин, – раньше он был партийным работником и крепким хозяйственником по части чего достать. Связи, опять же. Став директором НИИ, он мечтает как можно быстрее вернуться на руководящую должность прежнего уровня. Для этого нужно выказать рвение. Как бы рано сотрудник ни пришёл в институт, в директорском кабинете уже горит свет – человек работает. На столе директора стопками научные книги. Он их пытается читать. С момента назначения, директор любую свою речь на собрании начинает словами: «Мы, учёные…».
Когда вошли в кабинет, навстречу ринулся широкий в кости коротышка. Несмотря на страшную жару, он был одет в белый сталинский френч со стоячим воротником и накладными карманами, а также обут в яловые сапоги, что казалось уже совсем невероятным. Потому что такую одежду и такую обувь не шили уже лет тридцать. Коротышка долго и энергично тряс руку Вени, а потом неожиданно хлопнул его по плечу и воскликнул:
– Проститутки!..
Веня оторопел, не понимая, чем он или кто иной вызвал столь сильные эмоции, а Самхарадзе изливал поток переполнявших его чувств:
– Ты понимаешь, они снова написали на меня анонимку. Ну, ничего, я им ещё покажу…
Веня и не сомневался – такой покажет. Коротышка, тем временем, выпустил пар и успокоился:
– Как устроились? Как Вам наш институт? Тут работают наши лучшие кадры.
При этих словах на лице одного из «лучших кадров» – Монина появилась улыбка. Однако, это была не ехидная или насмешливая улыбка. Она была подобострастной. Директор, впрочем, не был расположен к долгим разговорам.
– Вы тут осваивайтесь. Ребята у нас хорошие. А мы высоко ценим Вашу помощь. Кстати, я Вам тут решил заплатить за Ваш благородный труд по трудовому соглашению (ха-ха!). Больших денег в науке не водится – это Вы знаете. Сто пятьдесят рублей Вас устроит?
Обозначенная сумма не дотягивала даже до упомянутых Юрой двухсот рублей, не говоря уже о двухстах пятидесяти, но торговаться Веня не привык, поэтому он просто кивнул головой.
– Вот и прекрасно. Сегодня после работы Вы не уходите. Мы Вам должны показать, настоящее грузинское гостеприимство.
По пути обратно в лабораторию Юра пенял Веню за его бесхребетность, выразившуюся в согласии на сто пятьдесят рублей. Было очевидно, что сам он меньше двухсот пятидесяти ни за что бы не взял, но Веня отшучивался: «Я у вас тут в первый раз, обычаев не знаю. Показалось, как-то невежливо возражать такому высокому человеку, как директор института».
– А возражать и не нужно, – поучал Юра, – можно было вежливо намекнуть, что в Сибирские морозы не выжить без шубы, а шуба… она, сами понимаете, стоит гораздо дороже. Ну, да ладно, что сделано, то сделано. Я потом ещё сам директору намекну.
Когда Монин рассказал, что вечером предстоит демонстрация гостеприимства самим директором, сотрудники оживились.
– Смотри, – сказал Тенгиз. – Видишь там внизу чёрную «Волгу»? Это директор послал своего шофёра на рынок закупать продукты на вечер.
После окончания рабочего дня сотрудники и гость сели в машину директора, оставив только лаборанта Каху, который просто не поместился бы.
– Он ещё молодой, – пояснил завлаб, – ему рано.
Машина резво помчалась по улицам города и уже через пятнадцать минут стала забираться в горы по петляющей дороге. Уже на выезде из города машина пару километров ехала вдоль высокого забора с колючей проволокой поверх бетонных столбиков.
– Этим заводом я двадцать лет руководил, – мрачно сказал Самхарадзе.
Веня сидел рядом с директором, пылкий темперамент которого не позволял ему долго молчать. Директор стал рассказывать анекдот, вполне соответствующий обстановке:
– По петляющей дороге на большой скорости едет джигит. (У нас тут все быстро ездят). Видит на повороте знак – табличка с короткой надписью «НЕ». Он такого знака не знает. (У нас мало кто знает дорожные знаки). Джигит едет дальше. На другом повороте стоит табличка с изображением ящика. Такого знака он тоже не знает, поэтому едет дальше. На третьем повороте – совсем странный знак с изображением мужского органа. Не успел он подумать, что бы это значило, как за поворотом его тормозят ГАИшники: «Ты знаки видел»? – Видел. – Что видел? – Сначала «НЕ». – Правильно, дальше что? – Потом ящик какой-то. – Не ящик вовсе, а тара. Дальше что? – Дальше был нарисован х.. – Какой же это х.., матершинник? Это пися. А что вместе будет? – Что? – Вместе будет «Не тарапися»! Понял? Плати штраф и уматывай.
Веня даже представить не мог, что такой уважаемый человек способен рассказывать анекдоты на грани дозволенных приличий, но сотрудники смеялись. Видимо они уже хорошо знали грани своего директора. Машина остановилась на живописной лужайке. На краю лужайки возвышался домик с навесом, отбрасывающим спасительную тень, а напротив прямо из скалы била тугая струя, которая падала в отделанную мрамором чашу. Это была институтская база отдыха, на которой обычно принимали гостей. Шофёр споро открыл багажник. Арбузы, дыни и бутылки с вином он опустил в чашу с холодной водой, потом вынес из домика мангал и стал колоть мелкие берёзовые чурочки для будущего шашлыка.
Самхарадзе предложил Вене погулять, пока силами сотрудников готовится стол. Открывающийся с горы вид был настолько прекрасен, что красоты эти мог запечатлеть только художник, а описать – только поэт. Простой фотограф или репортёр только испортили бы настоящее впечатление от увиденного. Нещадно палило солнце, но вдали, между горами вился сизый дымок, и бродили овцы. Через двадцать минут раздался выстрел.
– Шашлыки готовы, нам дают знак, – улыбнулся Илларион Самхарадзе. – Надо поспешить. Шашлык тем вкуснее, чем он свежее.
Это была мудрость горцев, которую жителям долин, лесов, степей и, тем более, пустынь – не понять.
На поляне им открылся вид, вполне достойный кисти Пиросмани. На широком ковре были расставлены вазы с сочными ломтями астраханских арбузов, истекающими медовыми соками бухарских дынь, налитыми солнцем кистями винограда. На деревянных дощечках – шампуры с дымящимися кусками отборной баранины, переложенными ломтиками помидоров и сбрызнутыми соком ткемали. Бутылки с вином янтарного цвета были открыты. Все расположились кругом. В руке Илларион держал рог в серебряной оправе, остальные подняли хрустальные бокалы. Все ждали тоста начальника. Веня полагал, что, в привычных ему традициях, прозвучит парадная речь типа «Так выпьем же за плодотворный союз грузинской и сибирской науки в лице их луших представителей», но прозвучал тост совсем иного рода. Прежде всего, он был очень коротким.
– Мужики, – сказал товарищ Самхарадзе, – выпьем же за то, чтобы у всех стоял!
Веня понял, что именно с этим у директора серьёзные проблемы. Да и немудрено – двадцать лет на ответственной руководящей работе должны давать о себе знать. Путь к высокой должности всегда проходит через толпы завистиников и злопыхателей, множество кляуз и доносов, через выволочки и партийные взыскания с занесением и без. К счастью, все эти препоны прошли мимо Вени стороной, и с директорской проблемой у него было всё в порядке. Дома его ждали любимая жена, дочка и сын. «Не в деньгах счастье», – полагал он и многие из его друзей. Но он уже подозревал, что большинство грузин, с которыми он успел познакомиться, думают иначе, хотя они —совсем неплохие люди.

Завтракая утром в буфете гостиницы, Веня стал свидетелем такой сцены. Решительной походкой в буфет вошёл габаритный мужчина в чёрной, скрипящей на сгибах кожаной куртке. Подойдя к стойке, он улыбнулся знакомой буфетчице, продемонстрировав окружающим рот, полный золотых зубов. На правой руке его был водружён массивный золотой перстень. Без всяких слов было ясно, что вошедший – серьёзный и правильный человек. Веня определил его, как шофёра такси, хотя он мог быть и просто удачливым вором. Мужик заказал себе всё самое дорогое, что было в буфете. Габариты вполне позволяли ему всё это съесть. Рыхлая буфетчица заискивающе улыбалась, поскольку один такой клиент уже давал ей половину дневного плана. Расплачиваясь, мужик протянул ей два червонца. Перед буфетчицей стояла жестянка из под монпансье, в которой горкой лежали медные и серебряные монетки. Сдачи она, как и все другие продавцы не сдавала, но делала посетителю жест рукой в направлении жестянки. Настырный или мелочный посетитель имел право отсчитать сдачу сам под презрительным взглядом буфетчицы. Этот жест она продемонстрировала и обладателю кожаной куртки, но он брезгливо отодвинул жестянку от себя:
– Что я, нищий что ли?
Все посетители понимали, что оба из этих самодеятельных актёров разыгрывают спектакль именно для них, вдалбливая в головы гостиничной шелупони правила общения настоящего джентльмена и честного работника общепита.
Веня уже знал, что в общественном транспорте рассчитываются на выходе, запуская руку в карман и бросая, не глядя, горсть мелочи в щель автомата. Крышка таких автоматов деляется из прозрачного пластика, чтобы было видно, сколько и каких монет упало на резиновый коврик под щелью. Конструкция автомата сделана таким образом, чтобы, крутя круглую ручку сбоку, пассажир отрывал выползающий из более мелкой щели билет. При этом коврик проворачивается, сбрасывая мелочь в монетоприёмник. Так пользовались автоматами везде, но не в Грузии. Здесь билеты никто никогда не отрывал. За них водитель должен отчитываться в парке при сдаче смены, а у него – семья, дети, престарелые родители. Всем жить надо – вот главный закон, который Вене, как гостю извне этого мира, часто повторяли грузины. Водитель после смены сдавал оговоренную часть выручки, а всё остальное было его чистым доходом, который не облагается никакими налогами. Зато и пассажир мог попросить водителя сделать остановку в любом, удобном для него месте. Даже там, где остановки запрещены правилами. Водитель и пассажиры кормили друг друга, не беспокоя своими заботами государство. В свою очередь, водитель из своих доходов отстёгивал ремонтникам в парке и диспетчеру, которая не станет придираться с мелочами к правильному водителю. Всё это хождение денег также шло мимо государственного учёта, поэтому муниципальный бюджет был всегда нищим, а Грузия – самой богатой из республик СССР. Почти все её сельские жители выращивали в садах апельсины, мандарины, персики, виноград и грецкие орехи. Эти продукты натурального хозяйства они сдавали перекупщикам или родственникам, которые реализовывали их на необъятных рынках России. Доход от продаж составлял необлагаемые налогом суммы, которые учесть было невозможно, но более поздние эксперты чёрного рынка утверждали, что доходы были сравнимы со стоимость валового продукта государственных предприятий республики или даже превышали её. Дотации же Грузии поступали из центра, то есть от налогов жителей средней полосы России. Но эти жители для грузин были чистой абстракцией, о которой деловой человек не должен задумываться вовсе.
На третий день пребывания Мирон пригласил Веню в гости. Он предупредил, что живёт вместе с женой в районе на склоне горы, называемом в народе Нахаловкой, а в гости они пойдут к родственникам, которые живут в районе старого Тифлиса. Нахаловкой этот район называют потому, что ещё при Сталине Тбилиси, располагавшийся в некоей природной чаше, окружённой горами, при росте населения вышел за пределы площади, доступной для строительства. Строить же на склонах гор было нерентабельно для государства. Стеснённые жилищными условиями, жители стали захватывать участки на склонах. Неписаное правило было таким: если дом удавалось выстроить за ночь до крыши, власти закрывали на это глаза, и такое жилище признавалось условно законным. Понятно, что туда строительные организации не тянули никакие коммуникации, и жизнь там большого комфорта не обещала. С другой стороны, за ночь большого дома не построишь, потому домики эти разномастные, выстроенные без всяких архитектурных планов, лепились в полном беспорядке, как осиные гнёзда.
Когда Веня увидел районы старого Тбилиси, он замер в восхищении. Такое можно было увидеть только в фильмах, показывавших дореволюционные картины жизни Грузии. Дома эти были деревянные и двухэтажные. Сам дом строился в форме прямоугольника, содержавшего внутренний двор. Второй этаж имел веранды, опоясывающие этот двор. Между верандами противоположных сторон были натянуты верёвки, на которых женщины вешали сушиться постиранные вещи.
Вход во двор осуществлялся сквозь арочные ворота, врезанные в одну из сторон дома. Когда Мирон с Веней прошли через арку, их взору открылась беседка в центре двора, обитая тонкими рейками, поверх которых была пущена виноградная лоза, дающая одновременно и тень, и спелые ягоды, которые могли служить дежурной закуской выпивающим в беседке людям. Там сейчас и заседала дружная компания, которая, увидев входящих, стала приветственно махать им руками, приглашая присоединиться.
– Нужно задержаться на время, – пояснил Мирон, – выпить с ними по бокалу вина за здоровье соседа, Вахтанга. Он сегодня вышел из тюрьмы, и соседи пьют за его здоровье. Не выпить нельзя. Это будет выглядеть, как оскорбление.
Они подошли к компании, Мирон представил своего гостя. Оба выпили первый бокал за здоровье человека, обретшего долгожданную свободу, и второй – за его удачу. В чём именно могла заключаться удача вора, вышедшего из тюрьмы, никто уточнять не стал. Затем Мирон извинился перед соседями, сказав, что дорогого гостя из Сибири уже заждалась вся его родня. Их благосклонно отпустили.
Квартира родни оказалась очень просторной. Сколько именно было в ней комнат, Веня сосчитать не успел, поскольку вокруг стола суетилась многочисленная родня с последними приготовлениями к ужину. У самой широкой стены Веня впервые увидел старинный предмет мебели, называемый горкой. Эта горка возвышалась до самого потолка и состояла из многочисленных застеклённых шкафчиков, выдвижных ящичков и полочек. Пока Веня стоял, рассматривая мебель и убранство комнаты, Мирон стал поочерёдно выдвигать ящички и открывать дверки шкафчиков, видимо, разыскивая что-то важное. Через десять минут поисков он остановил бойкую старушку лет восьмидесяти:
– Мама, ты не видела, я позавчера купил бутылочку водки, а куда поставил – не помню.
Старушка всплеснула руками:
– Ах, сынок, прости, дорогой. Вчера я купила на рынке такую вкусную селёдку, просто тает во рту. С ней-то я и приговорила твою бутылочку.
Когда Веня удивился крепости здоровья старушки, которая за один присест приговорила поллитру водки, Мирон пояснил:
– Моя мама за всю жизнь не посетила ни разу врача и не выпила ни одной таблетки. Однако, в шестнадцатилетнем возрасте родители отправили её на рынок, купить овощей для обеда. В то время в Тифлисе постреливали. Кто именно постреливал, никто сейчас не помнит, но шальная пуля отскочила от стены каменного дома и пробила ей почку. Девушка упала на мостовую, истекая кровью. Это заметил офицер, проезжавший мимо на пролётке. Он подхватил девушку на руки и доставил в ближайший госпиталь, где ей удалили пробитую почку. С тех пор мама всю остальную жизнь прожила с одной почкой, но на здоровье никогда не жаловалась.
– До революции, если ребёнок не умирал в раннем детстве, то доживал до глубокой старости, потому что питался натуральными продуктами, выращенными без использования удобрений, и не допускал в еде излишеств, поскольку еды зачастую не хватало. Но и не голодали, земля в Грузии щедрая, – заключил Мирон.
За широким столом сидела родня, числом около полутора десятков человек. Но сидели только мужчины. Таковы грузинские традиции. Женщины в застолье только подают новые блюда, приносят вино в кувшинах и убирают тарелки. Если, скажем, звучит тост за хозяйку дома, она присядет на пару минут, пока произносят этот тост, отопьёт глоток и тут же убегает на кухню. При обслуживании гостей женщины молчат, разве что ответят кратко на вопрос. В очерёдности тостов тоже есть определённый порядок. Первый тост всегда звучит за мир, но не во всём мире, о котором жители маленькой Грузии имеют весьма ограниченное представление, а за мир в окружении, которое принято называть малой Родиной. Второй тост – за стены этого дома, а потом уже пьют за здоровье присутствующих по старшинству.


Тост по-грузински

Веня знал, что искусство и традиции произнесения тостов в этой стране выковывались столетиями, и дети впитывают это искусство, слушая тосты взрослых с юных лет. Поэтому он к приезду в Грузию немного подготовился, и, когда очередь дошла до него, встал и произнёс тост за красоту грузинских женщин, неторопливо, стараясь даже немного имитировать кавказский акцент:
Когда красавицу целуешь
Иль цедишь терпкое вино,
Джигит, свободой ты рискуешь.
Будь осмотрительнее, но…
Какой же праздник нам без чачи?
Лишь ласки девы нас пьянят.
Так пусть же поцелуй горячий
В желанный плен возьмёт меня!
Присутствующие одобрительно захлопали, и следующий тост прозвучал за здоровье гостя и его драгоценной семьи. В гостиницу Веня вернулся поздно. Его сосед-крымчанин пригласил поехать на выходные вместе в Батуми (Там такие девочки! – причмокнул он с восхищением), но Веня помнил, чем закончились его приключения в первый день, и вежливо отказался, сославшись на то, что уже приглашён на эти дни местными коллегами. Этот сосед исчез, а уже на следующий день появился новый. Это был весёлый парень из Дагестана. Там он работал главным инженером крупного винсовхода. Заселившись, Аслан Магометов вытащил из под койки дубовый винный бочонок с ручкой и нацедил по стакану густого вина рубинового цвета. Вино имело прекрасный аромат, и на вкус оказалось превосходным.
– Такое ты в магазинах не встретишь. Вино элитное, идёт только на экспорт, – с гордостью произнёс Аслан.
После второго стакана приступили к более плотному знакомству. Оказалось, что сосед приехал в командировку на тбилисский завод винодельческой аппаратуры. Веня, который по случаю больших праздников с наплывом гостей, иногла для экономии брал у знакомого слесаря профессионально изготовленный самогонный аппарат и выгонял до ведра самогонки, впервые узнал, что изготовление вин и коньяков – это чистое производство, на котором работники ходят в белых халатах, а спиртовые и винные компоненты текут по стерильным стеклянным трубам и разливаются через стеклянные же краны с притёртыми клапанами. По его словам выходило, что на Кавказе заводов такой аппаратуры всего два – в Тбилиси и в Ереване. От него же Веня узнал, что элитных коньяков было в СССР всего четыре – грузинский, армянский, дагестанский и молдавский. О том, какой из них самый лучший, каждый народ имеет своё мнение, но главным критерием тут служит привычка, а вовсе не технология, аромат или химический состав напитка. Так, в СССР было принято считать лучшими армянские коньяки, хотя эксперты-дегустаторы таковыми считают грузинские. Парадокс в том, что француз этим коньякам предпочтёт «Наполеон» только потому, что другие имеют совершенно иной, непривычный для француза аромат и вкус. В то же время, русский считает «Наполеон» дорогим пойлом, потому что привык к более острому вкусу армянского коньяка. В совхозе, где работал Аслан, хранилище элитных напитков расположено на глубине тридцати метров. Там же располагается дегустационный зал, который любит посещать главный дагестанский поэт Расул Гамзатов, где он и читает гостям свои стихи о любви к женщинам и вину.
После обсуждения достоинств алкогольных напитков, соседи перешли к более прозаическим темам. Аслан сетовал:
– Я привёз сюда два бочонка с элитным вином и коньяком экспортного исполнения. Прихожу на завод, подаю заявки на запчасти и детали, мне отвечают: «Это лимитированная продукция. Сейчас нет на складе, приходи во втором квартале следующего года». А у меня без этих деталей всё производство стоит. Директор так и сказал: «Без деталей домой не возвращайся».
– И что же делать? – сочувственно вопрошал Веня.
– А что тут поделаешь? Выходу к проходной с бочонком в конце рабочего дня и договариваюсь с простыми работягами. Они мне и выносят понемногу. Так ведь грузины совсем разбалованы, зачастую приходится и деньгами доплачивать из своего кармана. Вот, скажем, в России я бы за эти два бочонка мог целый заводик прикупить. Там народ не разбалован, потому что беден.
Они тут же выпили за сердобольный и бедный российский народ. Затем сосед пошёл платить за номер. Вернувшись в комнату, он сообщил:
– Я сейчас видел, как в гостиницу поселялся какой-то русский.
Веня читал газету и никак не прореагировал на сказанное. Аслан решил, что он не расслышал сказанного, тронул Веню за плечо и повторил услышанную им новость.
– Ну и что? – вяло откликнулся Веня.
– Как что? Это же твой земляк! – воскликнул удивлённо сосед. – Если бы поселился мой земляк из Дагестана, я бы побежал его поприветствовать, узнать новости.
– Чудак ты, Аслан. У меня, по твоей логике, в земляках вся Россия – больше ста миллионов человек. На приветствия уходил бы день целиком, а новости проще узнать из газет.
Сосед покрутил головой: «Странные люди, эти русские».
Ещё через день Аслан засобирался домой.
– Уже всё достал, что нужно? – поинтересовался Веня.
– Какое там, – махнул рукой сосед, – хорошо, если половину. Но я больше двух дней в командировках не выдерживаю.
– Почему так? – удивился Веня, которому жить в Тбилиси предстояло ещё почти две недели.
– Сыну пора делать обрезание. Но, главное, я без женщины больше двух дней не могу, а изменять жене мне, как мусульманину, никак нельзя.
– Какое обрезание? – воскликнул удивлённо Веня. – Ты же говорил, что являешся секретарём парторганизации крупного совхоза.
– Ты мне партию и веру не путай, – угрюмо возразил Аслан. – Партия – это взгляд, устремлённый в будущее, а вера – это корни наших предков.
На следующий день они допили остатки вина на прощание. В углу комнаты лежал огромный тюк. Веня поинтересовался, что это такого сосед его закупил в Тбилиси. Оказалось, десять дублёнок и ещё какие-то дефицитные товары.
– Зачем тебе столько? Неужели всем родственникам? И потом, кто носит дублёнки в знойном Дагестане?
– Должен же я как-то оправдать расходы, понесённые на тбилисском заводе. Отдам родственникам, они продадут на рынках в России. А ты разве ничего не закупил, чтобы оправдать свои расходы?
– Я купил гитару, – оправдывался Веня, – они у нас в большом дефиците.
– Почему не купил двадцать гитар? Они же лёгкие. Хороший был бы навар.
Восток – дело тонкое, – оставалось мысленно резюмировать Вене.

На следующий день, по возвращении в гостиницу Веню предупредили, чтобы он никуда не уходил, ему целый день названивает какой-то человек. Уже через пять минут в номер позвонили. Приятный женский голос произнёс:
– Вениамин Николаевич? Где же вы пропадаете? Не уходите, мой муж уже едет к Вам.
Веня ничего не понял, но решил, что кто-то из его коллег из института решил провести с ним вечер. За эти два дня он видел столько новых лиц, что запомнить их имена был просто не в состоянии. Ещё через несколько минут ему позвонили снизу, от портье. На этот раз голос был мужским:
– Простите, уважаемый, но вас уже все ждут. Спускайтесь вниз, у меня машина.
Ничего не понимая, Веня спустился вниз. Навстречу ему вышел рослый, элегантный мужчина в дорогом английском пиджаке, с алмазной булавкой в галстуке. От мужчины шёл тонкий аромат дорогих духов. Он протянул широкую руку:
– Георгий. Почему Вы так странно одеты, уважаемый?
Веня оглядел себя: рубашка, джинсовый костюм и лёгкие плетёные сандалии вполне отвечали погоде. Он смутился, и сказал:
– Это так неожиданно. Я сейчас переоденусь.
Поднявшись наверх, он надел лучшее, что у него было на случай праздничного застолья, и через пару минут он с Георгием вышел на улицу. Перед гостиницей стояла ослепительно новая черная «Волга». Такие в России могли быть лишь у директоров крупных предприятий или первых секретарей райкомов. Слегка оробев, он сел на кожаное сиденье рядом с Георгием. Он не знал, о чём говорить. Задавать вопрос о том, кто его ждёт, тоже считал преждевременным и бестактным. Машина мягко тронулась, и Георгий завёл дипломатичный разговор о здоровье гостя, его семьи и родственников. Когда вступительная тема была исчерпана, последовал вопрос о погоде, но вопрос этот был совсем странным. Он звучал так:
– Какая у вас там погода в Кишинёве?
– Простите, но я из Новосибирска.
Ответ его удивил Георгия и заставил задать следующий вопрос:
– Зачем же Вы дали такой крюк? Есть же прямой рейс. Наверное, какие-то дела?
Тут Веня и Георгий начинают понимать, что произошла какая-то путаница, и звучит следующий вопрос:
– Вы Вениамин Николаевич?
– Совершенно верно. А куда мы едем, и кто меня ждёт?
– Мы едем в «Арагви», а ждёт Вас весь диссертационный Совет.
Веня засмеялся:
– Вы меня с кем-то спутали.
Машина поворачивает назад, возвращается к гостинице. Георгий подходит к портье и о чём-то энергично разговаривает с ним по-грузински. Портье показывает ему регистрационную книгу, листает её и хатем тычет пальцем в какую-то строку.
Георгий оборачивается:
– Простите, уважаемый. Действительно произошла ошибка, но это моя вина. Мы ждём оппонента из Кишинёва по фамилии Петров. Узнав, что он уже прилетел, я посетил гостиницу днём, нашел фамилию Петрова в книге регистрации, узнал его имя и отчество, а также номер телефона в его номере. Кто бы мог подумать, что фамилия Петров такая распространённая у русских, и в гостинице одновременно проживают два Петровых. Вашу я нашёл первой, почему и произошла такая путаница. Сейчас я узнал, что тот, второй Петров уже выехал в «Арагви» на такси. Я хочу извиниться перед Вами за свою ошибку и, чтобы загладить её, приглашаю Вас также присоединиться к нам на этот вечер.
Веня вспомнил приключения своего первого соседа, которые также были обусловлены ошибкой, и вежливо отказался. Заодно он узнал, что, в отличие от России, в Грузии устраивают банкет для оппонентов не после защиты, а до неё, чтобы защита имела более верный результат.
На выходные Тенгиз пригласил его в гости. Летом они с женой снимали дачу у знакомых недалеко от Тбилиси. Туда он и привёз Веню на своих белых «Жигулях». Машина была старенькой. Стареньким был и аккумулятор, который за ночь разряжался и по утрам не всегда мог уверенно завести автомобиль. Поэтому Тенгиз парковал машину на пригорке, чтобы, столкнув её вниз, завести двигатель было проще.
– Легко ли содержать машину на зарплату мэнээса? – полюбопытствовал Веня.
– Считай, вся зарплата на неё и уходит: ремонт, профилактика, бензин. А то ещё и ГАИшники тормознут – надо дать в лапу.
– На что же тогда жить?
– Ответ простой. Если ты имеешь высшее образование, давай уроки репетитора.
Далее Тенгиз рассказал, что уровень преподавания в грузинских школах так низок, что не даёт никак их шансов после школы поступить в ВУЗ. Поэтому родители, желающие дать своему чаду высшее образование, нанимают репетиторов. Понятно, что частным репетитором может быть и учительница. В таком случае, ей нет никакого резона в рабочее время учить детей хорошо, если вечером она может учить кого-то из этих же детей, но уже за совсем другие деньги. Стоимость уроков репетитора известна в Грузии всем – сто рублей в месяц за восемь уроков, то есть два занятия в неделю. Если учесть, что школьный учитель получает зарплату в сто рублей за месяц преподавания классу из двадцати пяти учеников, только дебил станет хорошо учить непосредственно в школе. Нередки случаи, когда грузины отдают своих детей в русские школы, где русские учителя подходят к процессу обучения более ответственно, да и поступить потом в русские ВУЗы будет проще и гораздо дешевле.
– У меня учеников мало, – продолжал Тенгиз, – всего пять. Это значит, после работы я занимаюсь с учениками индивидуально и получаю за месяц пятьсот рублей. Вот на них и можно прожить. Если бы я был кандидатом наук, заработок вырос бы минимум вдвое. Наиболее предприимчивые устраивают в одной из комнат дома класс, человек на пятнадцать, и получают такие деньги, что работать в государственном учреждении становится полной бессмыслицей. Тогда они устраиваются где-нибудь дворником, чтобы их не прищучили за тунеядство, и приплачивают из своих теневых доходов ЖЭКу. ЖЭК, прикрывая их, нанимает кого-то из пенсионеров для подметания улиц и платит ему втёмную, мимо кассы. По такой схеме все что-то получают, не платя государству налогов, и как-то выкручиваются, потому что на одну зарплату прожить совершенно невозможно.
Веня только крутил головой, вникая в схемы кавказского круговорота денег. Здесь все жители доят государство и друг друга, платя огромные деньги за обыкновенное лечение в больницах врачам, медсёстрам, нянечкам втёмную, тогда как в России за такое же обслуживание, а то и гораздо более профессиональное, жители ничего не платят, ограничиваясь шоколадкой или бутылкой коньяка, в случае особо сложной операции. При этом, у русских нет железной необходимости зарабатывать подпольно огромные деньги, чтобы хоть как-то прожить. Может, потому и репетиторство в России не имеет таких огромных масштабов, как в Грузии.
Тенгиз поучал его далее:
– Если ты попал в больницу, пока не заплатишь, сколько положено, заведующему отделением, врачу, медсестре и санитарке, к тебе никто не подойдёт. Все лекарства ты должен покупать сам. Можно договориться покупать их в той же больнице у врачей или медсестёр. Каждый грузин знает: перевязка – двадцать рублей, операция аппендицита – сто тридцать, операция на сердце – от двадцати тысяч, в зависимости от сложности.
– Ты знаешь, сколько стоит поступить в Тбилисский университет или мединститут? – вопрошал он.
– Сколько же?
– В университет – двадцать тысяч, в мединститут – пятьдесят, – не задумываясь, отвечал Тенгиз. – Причем, за каждый экзамен нужно платить отдельно принимающим профессорам и доцентам. Вот почему, если грузину предстоит операция, он доверится только русскому хирургу. Почти всем грузинским врачам их дипломы купили родители или родственники. Лечить они могут, а вот вылечить – вряд ли.
– Где же взять такую прорву денег? – ужаснулся Веня.
Тенгиз усмехнулся в усы:
– Родил ребёнка – начинай копить сразу же.
– А если нет денег, остаётся помирать?
– Зачем сразу помирать? Обратись к родственникам.
Теперь Веня начинал по-иному понимать, почему родственные отношения так развиты в Грузии и на всём Кавказе: случись что – в такой экономике одному просто не выжить.
– Но это ещё мелочи, – продолжал свою лекцию Тенгиз. – Знаешь, сколько стоит место директора центрального рынка в Тбилиси?
– Боюсь, не угадаю даже порядок.
– Зато эту цифру знает каждый житель Тбилиси.
– Какова же эта цифра, не томи?
– Миллион, – торжествующе воскликнул Тенгиз, – но эти деньги он вернёт за два года, а дальше пойдёт чистый навар.
Теперь Веня понял, почему в государственных магазинах лежат кислые и сморщенные яблоки, деревянные груши и мелкая картошка. Весь поступающий по госзакупкам у производителей в магазины сельскохозяйственный продукт сначала сортируется. Лучшая его часть отправляется на рынок оптовикам, а остальное покупают бедные, которым товары на рынке не по карману, поэтому директор любого магазина просто обязан быть богатым человеком и оплатить высшее образование своим детям.
– Вторая часть моего бюджета, – говорил Тенгиз, – пополняется за счёт родственников. Мой отец персональный пенсионер, имеет льготы, живёт здесь, в Тбилиси, и я с женой и сыном проживаю в его квартире. Родственники жены живут в деревне, в ста километрах от Тбилиси. Там у них дом, сад с виноградником и цитрусовыми. Они богаты, в сравнении со мной. Два раза в год я помогаю им – весной по обработке виноградника от вредителей, а осенью при сборе урожая. За эту помощь мне набивают полный багажник машины мясом, фруктами, овощами, вином и сыром, чего хватает на полгода. Мирон беден сразу по трём причинам. Во-первых, у него нет родственников в деревне. Во-вторых, он ленив и не занимается репетиторством. В-третьих, у него жена больна диабетом, она не может работать.
Так, за полезными для познания этой страны, её нравов и обычаев разговорами, они попивали приятное вино «Цинандали», затем Тенгиз предупредил, что вечером соседи по даче пригласили их на день рождения маленькой девочки по имени Нана.
– Я не могу, – смутился Веня, – у меня нет подарка, ты должен был предупредить меня заранее.
– Ты мой гость, и не должен ни о чём беспокоиться. Меня пригласили, значит, пригласили и тебя.
– Но я совсем не знаю соседей твоих.
– Это неважно – ты в Грузии.
Когда они заявились к соседям, застолье уже началось. Тамадой был седовласый красивый старик – дед именинницы. За столом сидело десятка два мужчин самого разного возраста. Трое из них, видимо, были из дальних сёл, потому что они были одеты в черкески с газырями, а за поясами имели кинжалы в серебряной оправе. Когда Тенгиз представил своего гостя из России, все перешли на русский язык из уважения к гостю. Исключение составили двое из трёх горцев в черкесках, которые русским владели плохо и стеснялись этого. Их тосты Вене переводил Тенгиз. В центре стола размещалось огромное серебряное блюдо с горой мяса, от которой исходили такие дивные запахи, что слюна выделялась немедленно, как у собаки Павлова. Гора была обложена сырами и разной зеленью, в которой Веня уверенно опознавал только укроп, петрушку и кинзу. Вокруг блюда располагались трёхлитровые глиняные кувшины с деревенскими винами. Первые тосты немного опоздавшие гости пропустили, но за столом сохранялся церемонный порядок: никаких шумных выкриков, перебивания соседей, громкого смеха. Согласно традициям, очерёдность тостов передавал говорящим тамада, поэтому соседи по столу между тостами говорили негромко, полушёпотом. Тосты были непривычно длинными, но красивыми. Вино казалось лёгким, но после двух бокалов Вене стало жарко. Он наклонился к Тенгизу и шёпотом спросил:
– Прости, дорогой, я не хотел бы нарушать ваших традиций, но, если после каждого тоста принято выпивать, то я долго не продержусь, поскольку у меня нет такой закалки. Как быть?
– На женщин правила не распространяются, но мужчины могут покидать застолье не раньше тридцать третего тоста.
Увидев ужас в глазах Вени, он успокоил:
– Каждый тост можно поддержать, сказав несколько слов, не противоречащих произнесённому тосту. В этом случае, ты должен отпить из своего бокала. Если ты сказал тост, должен выпить до дна, если же не сказал ничего, можешь пропустить тост, не выпив ничего.
Это Веню несколько успокоило, и он сосредоточился на еде и наблюдениях за происходящим в застолье. Когда по первому кругу высказались все, тамада обратился к нему: «Не хочет ли уважаемый гость сказать слово?»
Веня встал, держа бокал в правой руке:
– Уважаемые хозяева этого дома, уважаемые гости! Я должен заранее принести свои извинения, если сказанные мной слова прозвучат не совсем в русле принятых здесь традиций. Я в Грузии впервые, но уже очарован вашей прекрасной страной. Ещё больше я очарован гостеприимством её народа. Но сегодня мой тост не должен быть столь общим, поскольку я на праздновании дня рождения маленькой, молодой грузинской принцессы. Поэтому мой тост в стихах «надпись на кинжале» направлен в её прекрасное будущее, когда она станет ослепительно красивой девушкой.

Ах, молодость! Твоя прекрасна страсть.
Увидишь чернобровую горянку,
Вдруг так её захочется украсть
И унести на горную полянку.

Прошли года, угас накал страстей,
Истёрлась бурка, в дождик спину ломит.
В любом ауле – тьма твоих детей,
Но лишь кинжал о юности напомнит.

Тост присутствующим понравился, и они одобрительно загудели, а тамада предложил выпить за здоровье гостя из Сибири. Остальную часть застолья Веня помнил плохо, потому что даже лёгкое вино после полутора литров сморило неопытное тело, и Тенгиз увёл его спать. Наутро Веню мутило, он не мог смотреть ни на какую пищу, но поданная ему в качестве лекарства бутылка «Боржоми» неожиданно хорошо помогла. Командировка неотвратимо приближалась к концу, и времени терять было нельзя. После обеда Тенгиз повёз его на машине осматривать окрестные достопримечательности. Вначале они песетили православный храм Светицховели. Веню больше всего поразили иконы в этом храме. Русские православные иконы имеют строгие традиции в отношении деталей: что можно изображать, в каких одеждах и каких позах. Наклон головы и положения рук рисовались в таких канонах, что различие между иконой и картиной в живописи очень даже явно подчёркивались. Спутать из было совершенно невозможно. Здесь же, икона Божьей матери изображала настолько реалистично страдающую красивую женщину, что на глаза невольно наворачивались слёзы. Так же натурально отображались и муки Христа.
На склоне горы они посетили развалины древней крепости Нарикала, а, спустившись ниже, попали в этнографический музей на открытом воздухе. Сюда были свезены типичные грузинские дома из всех провинций Грузии: Аджарии, Абхазии, Осетии, Кахетии, Гурии, Имеретии, Рачи, Месхетии, Джавахетии, Сванетии, Хевсуретии, Самегрело, Лечхуми и Картли. Веня с Тенгизом пристроились к группе, которую водила по древним строениям экскурсовод. Запомнились башни-крепости сванов, в которых можно было долго отбиваться от небольших отрядов нападавших, пока не закончатся запасы воды и пищи, совсем небольшие дома бедных крестьян. Но больше всего Вене понравился довольно просторный деревянный дом с просторным залом, в котором на полу не было никакой мебели. Все внутренние стены этого дома представляли собой встроенные шкафы, в которых хранилась вся утварь – мебель, посуда, инструменты, оружие, одежда, постельное бельё. Дверцы этих шкафов были богато украшены искусной резьбой по дереву. В одну из стен встроен камин, отделаный мрамором. По углам дома располагались встроенные спальные ячейки. Один из туристов даже присвистнул:
– В таком доме я бы и в наше время не отказался жить.
Гид объяснила, что в домах из такого дерева летом прохладно, а зимой тепло. Кроме того, в прошлом в Грузию нередко совершали набеги турки, поэтому каждый дом имеет секретный ход в потайную комнату, где прятались женщины с детьми, услышав сигнал о нападении. Она предложила гостям попытаться самим найти такой ход в этом доме. Туристы открывали дверцы шкафов, заглядывали во все углы и простукивали стены, но хода так и не нашли.
Когда все вышли из дома, экскурсовод обратила внимание туристов на большой гладко отшлифованный камень, который лежал почти у самого порога.
– Это камень возмужания, – пояснила она. – Когда сын вырастал и заявлял, что хочет жениться, он должен был на глазах родителей и соседей перебросить этот камень через круп коня. Только после этого испытания он получал разрешение на женитьбу.
Все засмеялись: «Хороший обычай, нам бы он тоже не помешал», и пошли дальше. Отойдя на пятнадцать шагов, они обернулись и увидели, как тот мужик, что свистнул внутри дома, побагровев от натуги, пытается приподнять камень, но ему не удаётся оторвать его от земли даже на сантиметр.
– Ему жениться ещё рано, – сказала гид под дружный хохот всей группы.
Вене запомнилось, когда Тенгиз парковался на улицах города, к нему тут же подходил какой-нибудь старичок с красной повязкой на рукаве, какие в России носят дружинники. В руках он всегда держал блокнотик с отрывными листками и карандаш. Тенгиз совал старичку какую-то мелочь, и тот удалялся, шаркая ногами.
– Это пенсионеры, – пояснил Тенгиз. – Всем нужно на что-то жить, пенсии не хватает, вот они и изображают как бы помощников дорожных служб. Все знают, что нигде они не работают, деньги кладут в карман, но все платят, поскольку пятьдесят копеек для грузина – это не деньги. Стариков жалко. Это как бы даёшь подаяние, но не оскорбляя гордости пожилого человека.
Двухнедельная командировка Вени подходила к концу, и в последний день Юра, потирая руки, сообщил сотрудникам лаборатории, что Самхаразде выписал всем премии, для того, чтобы они могли достойно проводить гостя. Все стали оживлённо обсуждать, где лучше всего отметить предстоящий отъезд Вени. У каждого было своё любимое место, и после долгих дебатов предложили объехать эти места по очереди. Все разместились в двух машинах. Сначала поехали на окраину, поскольку там дешевле, чем в центре. Там веяло приятной прохладой, но выбор вин грузинам показался бедноватым. В другом месте с набором вин был полный порядок, но сидеть пришлось бы в закрытом помещении, где было душно и жужжало множество мух. После некоторых препираний Юра сказал:
– Да чего там думать? Поехали в «Дарьял».
Ресторан располагался в центре, на проспекте Шота Руставели. Для входа в него нужно было спуститься по каменной лестничке вниз. Взору Вени предстала картина старинного дореволюционного духана. Это была не одна прямоугольная зала, а цепочка комнат с затейливыми поворотами между ними и укромными уголками. Посреди комнат располагались массивные дубовые столы, за которыми раньше вполне могли пировать дедушки ныне пришедших. По обеим сторонам столов тянулись не менее массивные дубовые скамьи, на спинки которых были брошены ковры. Ковры были сильно вытерты, возможно, спинами этих самых дедушек, а на стенах красовались намалёванные масляными красками примитивные картины застолий. Грузины уверяли Веню, что писал эти картины за еду сам великий Пиросмани, но Веня подозревал, что такие же «пиросмани» украшали стены большинства ресторанов Тбилиси, хотя высказывать эти сомнения вслух было бы крайне невежливо.
Коллеги сразу облюбовали уютный уголок, расселись вокруг стола и стали ожидать официанта. Веня обратил внимание, что на столах отсутствовали меню:
– Как же мы будем заказывать, если нет меню?
– Меню нэ нада, – коротко ответил Вано.
Через пару минут взору гостей предстал сам хозяин заведения. Это был весьма толстый, кудрявый грузин в белой куртке с закатанными рукавами, распахнутой на груди. Через разрез куртки проглядывали густые клубы чёрной шерсти, а массивные руки хозяина были намного толще в обхвате, чем ноги у Вени.
– Что заказывать будем, мальчики? – заговорщицки подмигнул хозяин.
Прозвучавший заказ потряс Веню своей краткостью, и тогда он понял, что меню, действительно, «нэ нада». Заказ состоял из трёх слов: «Вина, мяса, сыра». Когда хозяин удалился торжественным шагом, Веня спросил:
– А какие ещё возможны варианты заказа?
Понимая, что гость за две недели не успел узнать главных особенностей грузинской культуры, Вано мягко положил ему руку на плечо и стал объяснять кратно, но толково:

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/valentin-yakovlevich-ivanov/ih-adres-sovetskiy-souz/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.