Главная страница | Книги про вампиров | Скрытые территории. Том 1

Скрытые территории. Том 1
Марина Звидрина
МИФ ДетствоСкрытые территории #1
Первая книга фэнтези-серии для подростков о волшебном мире омни, невидимом для обычных людей.
Близнецы Нина и Алек живут в сиротском приюте в России, а Ула недавно переехала в Исландию из-за работы родителей. Они никогда не встречались, пока однажды их не обнаружил Джим Сорланд – учитель магической школы Корнуфлёр в Пиренейских горах.
Оказывается, ребята принадлежат к омни, или всевидящим: эти люди обладают волшебными способностями, живут на территориях, скрытых от окружающих, и делятся на четыре ветви в зависимости от своего дара. На этом сюрпризы не заканчиваются: Ула и близнецы узнают, что у них одинаковые родимые пятна необычной формы… и это совпадение почему-то очень тревожит учителей.
В поисках ответов героям предстоит пройти полный сюрпризов путь: столкнуться со злом, выбрать, кому верить, и даже испытать свою дружбу.

Для кого эта книга
Для детей от 10 лет.

Марина Звидрина
Скрытые территории. Том 1

Серия «Скрытые территории»
Публикуется впервые
Книга создана при участии бюро «Литагенты существуют» и литературного агента Алёны Яицкой

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Звидрина М. А., текст, 2024
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
* * *



Северные берега


Чёрная-пречёрная ночь разлилась по городу. По опустевшей улице шла в одиночестве женщина. Наряд её цветом сливался с темнотой вокруг, а глаза блестели по-кошачьи.
Женщина отстукивала шаги тонкой тростью. Тук-стук каблука, тук-стук трости, тук-тук-тук. Желая подыграть этой музыке, ветер хлопал в такт шлейфом её платья. Ветру было одиноко в ночи, и он так разыгрался, что чуть не сбил чёрный цилиндр с головы женщины. Ей это не понравилось, и она отмахнулась от ветра рукой, словно собиралась прогнать его. Ветер было рассмеялся такой наивности, но внезапно понял, что его уже несёт в совершенно противоположную сторону.
Это был молодой полуночный ветер, рождённый над ледниками. Он летел сюда, огибая вершины сопок и расстилаясь над широкими равнинами. Гнал к югу тугие облака и тревожил ветки редких заиндевелых кустарников.
Так было, пока ветер не затерялся среди тесных городских улиц. Теперь он метался то туда, то сюда, стучался в закрытые двери, грохотал кровлями, раскачивал мачты фонарей и никак не мог улететь из города.
В одном из домов, мимо которого метался туда-сюда ветер, девочка по имени Ула лежала на кровати с открытыми глазами и, несмотря на позднюю ночь, совершенно не собиралась спать. Сегодня у неё был совсем не простой день. И прежде чем заснуть, нужно было всё хорошенько обдумать – съесть яблоко до огрызка, как любил выражаться её отец. Он был очень образованным человеком. Всегда учил дочь думать головой, зрить в корень и разоблачать несостоятельные теории. Поэтому Ула лежала, смотрела на потолок и понимала, что ничего не понимала.
Она с родителями только переехала на этот остров и уже успела заметить, что здесь всё по-другому. Земля была пустынная, но не безжизненная, воздух холодный, но полный чего-то, что нельзя объяснить словами. Даже небо тут было не такое, как везде. Ула рассуждала, что, наверное, и жизнь здесь идёт по другим законам, с которыми она раньше просто не сталкивались. В туристическом справочнике, взятом в библиотеке перед переездом, к примеру, писали, что на острове живут феи, тролли и приведения. Это вовсе не означало, что справочнику нужно было верить, хотя отчасти могло объяснить её сегодняшнее приключение.
В школу Ула никогда не ходила. Лучше учиться дома, так считали родители. К тому же они так часто переезжали из страны в страну, что школы пришлось бы менять ежегодно. Благодаря то ли переездам, то ли усердным занятиям Ула в свои двенадцать лет свободно говорила на английском, французском, испанском и русском, а также знала около трёх тысяч китайских иероглифов и уже две недели как изучала исландский. Удивительно, но это никак не помогало ей в общении с людьми.
Тем утром, которое Ула вспоминала лёжа на кровати, она закончила уроки и отправилась на прогулку. Так как друзей у неё не было, гуляла Ула одна.
Рейкьявик казался маленьким, особенно в сравнении с Сингапуром, из которого они переехали. Она уже успела хорошо разведать и город, и его окрестности, поэтому уверенно прошла через центр и направилась к океану. Её тянуло куда-то подальше от жилья и людей.
Ула шла уже час, а может быть, два, а то и больше. Неожиданно она увидела какие-то постройки на берегу залива. Погода совсем не располагала к прогулкам, дул сильный ветер, могучие волны разбивались о круглые валуны на берегу. Разумно было бы повернуть домой, пока не стемнело, но что-то заставляло Улу идти дальше. Как будто нечто ждало её впереди, звало и мечтало о встрече. А временами даже казалось, что это что-то следует за нею, как тень или как приведение. Ула не могла сказать наверняка, было ли так на самом деле или только мерещилось. Возможно, ей просто хотелось иметь друга, которого можно было бы позвать с собой погулять.
Однако вместо прогулки в тёплой компании она настойчиво брела в одиночестве туда, где вдали у воды виднелись домики.
Ветер задул сильнее, и Ула решила: дойдёт до построек и повернёт обратно. Солёная морось, поднятая волнами и подхваченная ветром, пропитала одежду и волосы, выбивавшиеся из-под шапки. Кожу на лице немного пощипывало, Ула повыше натянула шарф.
Дорога вдруг пошла вниз и стала мокрой. Правая нога скользнула вперёд, Ула качнулась назад, попыталась поймать равновесие, но тщетно – сильный порыв ветра подтолкнул её, и она упала на обочину. Ула вздохнула, улыбнулась своей неловкости и осмотрела исцарапанные ладони. Как только она собралась подняться и идти дальше, в ближайшей из построек распахнулась дверь. Осторожно оглядываясь, из-за двери показалась женщина.
Волосы у неё были настолько длинные, что доставали до земли, а когда их отбросило ветром, Ула увидела, что та была совершенно голая. Не обращая внимания на холод и ветер, хлеставший по коже, незнакомка уверенно двинулась к океану.
Не то чтобы Ула не ожидала встретить на прогулке людей, она скорее не предполагала, что кто-то может в такую погоду разгуливать голышом, поэтому она, так и не поднявшись с земли, следила за женщиной, раскрыв рот от удивления.
Та ускорила шаг и с разбегу кинулась в ледяные бушующие волны. Ула вскочила на ноги. Волны с силой кидались на берег. Когда Ула добежала до воды, женщины нигде не было видно.
Сначала Ула просто глотала ртом воздух, его солёный плотный вкус обволакивал горло, не выпуская ни звука наружу. До того как у неё получилось закричать, казалось, прошла целая вечность. Ула бросилась в сторону домиков и стала колотить руками по закрытым дверям, звать на помощь на всех языках, которые знала, но никто не открывал. В постройках было пусто, она вдруг поняла, что это всего лишь сарайчики для лодок, в которых точно никому и в голову не пришло бы поселиться.
Ула почти сорвала голос и вернулась к морю ни с чем. Она решила, что, если волны выбросят тело женщины на берег, тогда, возможно, ей удастся оттащить его подальше от воды и найти-таки кого-то из взрослых.
Солнце почти скрылось за горизонт, низкие сизые облака с каждой минутой становились всё тяжелее. Сильно похолодало. Чтобы успокоиться и согреться, Ула начала ходить быстрым шагом вдоль берега.
Хоть Ула и была на берегу совершенно одна и совсем никто не отзывался на её крики о помощи, девочку не покидало чувство, что за ней следят.
Прошло уже много времени, и было глупо надеяться увидеть ту женщину живой. Однако внезапно Ула разглядела её в волнах. Та гребла в сторону утёса, что клином врезался в воду. Ула бросилась к ней на выручку, но, когда взобралась на утёс, увидела, что незнакомка чинно поднимается из воды и ни в какой помощи не нуждается. Её волосы развевались на ветру, как и прежде, будто вода их и не касалась. Высокая волна взметнулась у незнакомки за спиной, словно попрощалась, после чего улизнула по камням обратно.
Хоть это и было совсем неправдоподобно, но женщина не выглядела ни замёрзшей, ни уставшей. Она смотрела на Улу раздражённо, как будто та помешала важному делу. Ула подумала, что, наверное, вежливо было бы отвернуться, но вместо этого не могла отвести от незнакомки глаз.
– Я только хотела помочь. Я думала, что нужна помощь. Что вы утонули, – промямлила Ула, когда женщина подошла совсем близко.
Незнакомка глубоко втянула носом воздух, посмотрела куда-то Уле через плечо, после чего её взгляд изменился. Женщина заговорила, но Ула не поняла ни слова.
– Еg tala ekki ?slensku[1 - Я не говорю по-исландски (исл.). Здесь и далее прим. ред.], – пробормотала Ула в ответ.
У женщины округлились глаза от удивления, словно было такой дикостью не знать исландский. Она оглядела Улу с ног до головы и, не сказав больше ни слова, пошла прочь от берега. Потом остановилась у домика, поискала кого-то взглядом в темнеющих сопках, покачала головой и скрылась за дверью сарая.
«Странные нравы», – подумала Ула и тоже покачала головой. Сумерки давно спустились, облака почернели, горизонт растаял в тумане. Ей давным-давно пора было возвращаться домой, иначе родители могли поднять тревогу.
Теперь, посреди ночи, вместо того чтобы спать, Ула лежала в кровати с открытыми глазами и изучала потолок. Она так и не смогла придумать объяснения увиденному. Родителям девочка решила ничего не рассказывать. Вряд ли бы их обрадовали её далёкие прогулки по острову и общение с голыми людьми.
Мысли прервал порыв ветра; он распахнул неплотно закрытое окно и перелистал страницы тетрадки, лежавшей на подоконнике. Ула встала, закрыла окно, а заодно и свой дневник, ещё и на верёвочку завязала, чтобы надёжно сохранить содержимое от посторонних глаз. «Ветры, конечно, читать не умеют, – сказала Ула самой себе, – но осторожность не помешает».
Девочка посмотрела в окно. Жители всех окрестных домов, в отличие от неё, спали, свет нигде не горел. Разноцветные крыши в ночи стали серыми и сливались одна с другой. Только раздутая от гордости луна помогала фонарям освещать пустые улицы. Даже ветер, и тот теперь куда-то улетел.
За окном были тишина, покой и ровно никаких ответов на вопросы.
Слева, где улица поворачивала в горку и одинокое дерево отбрасывало скупую тень, что-то зашевелилось. Ула пригляделась и заметила собаку. Собака была лохматой и крупной, но, какой породы, издалека сказать было сложно.
Ула смотрела на собаку, и ей казалось, что та смотрела на неё. Такая же одинокая и бессонная. Немного поколебавшись, девочка решила выйти на улицу и попробовать подманить бедолагу. С животными Ула всегда ладила хорошо, они её слушались. «Скорее всего, – рассуждала девочка, – сбежала у кого-то из соседей». Откуда ей ещё тут взяться? Родители утром обязательно разберутся и вернут её владельцам, а пока она приютит четвероногого друга на ночь и чем-нибудь накормит.
Ула на цыпочках спустилась, прихватила из холодильника начатую упаковку ливерной колбасы, надела ботинки, куртку поверх пижамы и вышла на улицу. Она шла медленно, чтобы не спугнуть собаку, но та, увидев Улу, всё равно вильнула на соседнюю улицу и теперь наблюдала из-за угла.
«Ну это уж не дело – убегать от еды и ночлега посреди холодной ночи», – возмущалась про себя Ула, но продолжала идти за собакой. Когда она дошла до поворота, то увидела, как морда выглядывает уже с другого конца переулка.
– Иди ко мне! – поманила она собаку колбасой, но та не шевельнулась, только убедившись, что девочка следует за ней, снова скрылась за поворотом.
Ула прибавила шагу и укуталась в куртку. «Вот же выдались и день, и ночка!» – думала она, но продолжала идти за собакой, пока они не оказались в пустом городском парке.
Задаваясь вопросами, что такое нашло на неё сегодня, куда и зачем она отправилась днём и что делает здесь, в парке, ночью, Ула подошла к собаке довольно близко, чтобы разглядеть её и понять – это была никакая не собака.
Это был волк.
Белый, местами пепельный мех переливался под лунным светом. Зверь не сводил с девочки пронзительных глаз. Ула замерла в ужасе, и упаковка колбасы выскользнула у неё из рук. События коротких двенадцати лет жизни проносились перед глазами с бешеной скоростью. Растерянная и напуганная, Ула и шагу не могла ступить, чтобы двинуться с места. Голос от волнения снова пропал, и всё, на что Ула была способна, – это опять хватать ртом воздух. Словно по велению сердца, она подняла руки. Как будто хотела показать волку, что не собирается на него нападать. В следующее же мгновение зверь сделал один-единственный молниеносный бросок, всё, что Ула успела почувствовать в тот момент, – это как тёплые волчьи лапы коснулись её ледяных ладоней.



Побег


Свет редких ночных фонарей падал в комнату через высокое мутное окно. Он пятнами выдёргивал из темноты край кровати, тумбочку, кривой гвоздь в стене, ещё одну кровать, проход между ними и двоих шептавшихся в темноте.
– Говорю тебе, надо прямо сейчас! – шипела девочка, отколупывая ногтем краску с металлического набалдашника.
– Сейчас? У нас все вещи забрали! – возражал ей мальчик, мотая головой.
– А вдруг эта за нами утром вернётся?
– Там холодрыга. И что мы есть будем?
– Одежду чью-нибудь из раздевалки стащим. А еды в кухне полно! Альбина объедки до утра не выносит.
На соседних кроватях спали другие дети, к разговору никто не прислушивался, никому не было дела до того, что на этот раз задумали эти Афанасьевы.
Брат и сестра были первыми в числе нарушителей порядка, они постоянно попадали во всякие истории и получали за это самые разнообразные наказания. Их не выгоняли только потому, что из Изневедческого государственного особого интерната никого не выгоняли. Учащимся вообще строго-настрого запрещалось покидать территорию и разговаривать с посторонними.
Нина и Алек Афанасьевы, брат и сестра, что шептались под покровом ночи, жили в ИзГОИ, сколько себя помнили. Они, так же как все остальные воспитанники, никогда не выходили за забор и о жизни снаружи знали только со слов учителей и воспитателей. Возможно, именно поэтому Алек хотел основательно подготовиться к путешествию. Он был рассудительнее сестры, хотя и младше её на целых четыре минуты.
Ещё утром они не думали ни о каком побеге. Всё изменилось за обедом. Нина сидела за столом. Ей давно наскучило ковыряться в склизкой тушёной капусте. Она отставила тарелку в сторону и смотрела в окно в поисках хоть чего-нибудь интересного. День был серый, и пейзаж был знаком до зевоты. Деревья давно сбросили листву, выставив напоказ вместо пышных крон худые, скучные ветки. Смотреть особо было не на что, и Нина развлекалась тем, что угадывала узоры на грязном оконном стекле.
Так Нина и увидела женщину, которая возникла перед воротами интерната словно по волшебству. Ещё пару секунд назад за воротами был скучный голый лес, а теперь стояла гостья. Нина на всякий случай поморгала. Женщина никуда не исчезла.
Ворота, всегда запертые, оказались открыты. Незнакомка, не дожидаясь приглашения, прошагала по аллее к главному входу. Она шла по разбитой дорожке, шурша пышными юбками и отстукивая шаги тростью.
Нина мгновенно позабыла про обед. Она схватила брата за рукав и, приложив палец к губам, потянула его к выходу. Такая необычная гостья должна была стать отличным спасением от скуки. Нина решила непременно за ней проследить.
Гостья оказалась совершенно непохожей на тех, кто приходил в интернат с визитом. Нина никогда раньше не видела, чтобы так одевались – платье аж до самого пола и цилиндр на голове. Ни у кого прежде не видела она таких глаз, чёрных, словно вымазанных сажей, загадочных и даже пугающих. Ко всему прочему, Нина впервые слышала, чтобы кто-нибудь так холодно и высокомерно общался с заведующей интернатом Косолаповой.
Овтаву Косолапову не любили ни воспитанники, ни сотрудники. Заведующая чаще кричала, чем говорила, ругала больше, чем хвалила, и никогда не улыбалась. Однако в интернате все её слушались.
Шлёпая тапками и запахиваясь в серый рабочий халат, высокая, грузная, с маленькой головой на широких плечах, Косолапова плелась в сторону своего кабинета следом за таинственной незнакомкой.
Нина, не выпуская руку брата, протащила его мимо спящего завхоза под лестницу, к дверям кабинета заведующей. Двери были открыты, и Нина, ни секунды не думая, потянула Алека дальше. Мгновение спустя Алек, не успевший ничего возразить, сидел вместе с сестрой за шаткой ширмой и разлапистым фикусом в углу душного кабинета. За ширмой висело пальто Косолаповой, стояли сапоги и зонт. От сапог пахло старостью и прелой синтетикой. Алек посмотрел на сестру презрительно, покачал головой и прикрыл нос белоснежным платком. У него всегда при себе на любой случай жизни был чистый носовой платок, в отличие от Нины, которой пришлось натянуть на нос ворот свитера.
Незнакомка вошла в кабинет первой, она презрительно оглянулась по сторонам, отодвинула тростью просиженное кресло и, не дожидаясь приглашения, села. Косолапова старательно прикрыла за собой дверь и уселась напротив незнакомки.
– Может, кофейку предложу? – заискивающе спросила она.
– Лишнее, – холодно бросила гостья. – Вы знаете, зачем я здесь. Я не получила близнецов в указанные сроки.
От такого ответа Нина чуть не вывалилась из укрытия, хорошо, что она всё ещё держала за руку брата. Дети переглянулись – во всём интернате они были единственными близнецами.
– Так ведь время быстро идёт! – заведующая всплеснула руками и покачала головой.
– Мы заранее всё оговорили. Вам за них заплачено.
– Ну так не хол перейти – их доставить-то к вам! – вскричала было Косолапова, но тут же осеклась.
– Полноте, их никто не хватится.
Незнакомка в цилиндре говорила с акцентом, она была приезжей, но откуда ни сестра, ни брат понятия не имели.
– К концу этой недели всё сделаем, – тон заведующей сменился с заискивающего на виноватый.
– Дети должны быть готовы. Я вернусь за ними сама, – отрезала незнакомка, встала и, не прощаясь, ушла.
Заведующая сплюнула, бросила незнакомке вслед что-то неразборчивое и стала копаться в ящиках стола. Алек видел, как Нина сжала кулаки, и, зная, насколько вспыльчивой может быть его сестра, обнял её за плечи. Наконец Косолапова собрала в охапку бумаги, сунула их под мышку и тоже не мешкая куда-то сбежала.
– Как будем сматываться? – спросила Нина шёпотом.
– Через окно. Вдруг там кто за дверью.
– Я не про сейчас. Я про вообще!
В ответ Алек только отмахнулся платком, дав понять, что не хочет обсуждать ничего, сидя здесь. Из кабинета они выбрались без проблем. Прошмыгнули второй раз мимо завхоза и отправились прямиком в спальни, чтобы там поговорить обо всём без посторонних ушей. Каково же было их удивление, когда наверху в спальне девочек они обнаружили повариху, обычно не покидавшую кухни. Румяная и неповоротливая Альбина вытряхивала Нинины вещи из тумбочки и бросала их в сумку.
– Не трогайте, это моё! – закричала Нина.
– Твоего тут ничё нет, всё государственное! А будешь орать – щас как дам! – пригрозила Альбина круглым розовым кулаком.
– Куда вы это? – спросил Алек, стараясь отодвинуть сестру подальше за спину.
– Не твоего ума дело! Стало быть, новую одёжу дадут.
– Но когда? Сегодня?
– Не моего ума дело! А ну, пошли вон отсюда!
В спальне для мальчиков, куда они сбежали от Альбины, уже кто-то побывал – тумбочка Алека была пуста, куртки из раздевалки тоже пропали.
Время обеда закончилось, начались занятия. Поговорить обо всём случившемся Нина и Алек смогли только после отбоя. Нина дождалась, пока в коридоре утихнут шаги ночной нянечки, и змейкой юркнула в спальню для мальчиков. К счастью, ближайшей к выходу была кровать её брата.
Нина сидела и от волнения отколупывала краску с круглых металлических набалдашников, украшавших спинку кровати. Руки немножко дрожали, но голос был уверенным. Она настаивала на немедленном побеге, прямо сейчас и ни минутой позже, потому что шмыга в цилиндре, как она окрестила незнакомку, могла в любую минуту вернуться. Алек был согласен с сестрой.
Жизнь в интернате не была похожа на сказку. Нина иногда грозилась сбежать, но Алек всегда останавливал сестру. По его мнению, за забором всё могло быть ещё хуже. Теперь он принял сторону Нины. Может, побег и пугал его, но незнакомая злыдня пугала сильнее.
Поэтому бежать решили не мешкая. Условились встретиться у чёрного входа под лестницей, после того как Алек попробует добыть чью-нибудь тёплую одежду из раздевалки, а Нина – чего-нибудь съестного.
В пустой столовой пахло кислятиной, копотью и мылом, Нина уверенно прошла дальше в кухню. Темнота не мешала, здесь она смогла бы пройти даже с завязанными глазами – в наказание за проступки близнецов регулярно отправляли на кухню драить котлы и противни.
Нина стала обследовать немытые кастрюли и сковородки. В чане, куда на корм свиньям сбрасывали остатки ужина, Нина набрала хлебных корок. Можно было только надеяться, что они не испачкались об объедки. На стенках лотка возле мойки осталось немного масла. Не тратя времени на поиски ножа, Нина собирала масло на палец и размазывала его по коркам. Когда закончила, завернула всё в носовой платок брата и убрала в сумку, которая ещё час назад была наволочкой. Туда же отправились половина луковицы и вялый огурец, их Нина нашла в ящике с шелухой. Будь холодильник открыт, она раздобыла бы еды повкуснее, какой-нибудь сыр или яблоки. Но холодильник на ночь закрывали на ключ.
На дне кастрюли, стоявшей там же, у мойки, плескались остатки киселя. Нина огляделась в поисках подходящей тары. Бутылка нашлась на подоконнике. Нина вытащила из неё засохшую ветку клёна, перевернула, потрясла и подула. Оставалось найти, чем заткнуть горлышко. Нина заглянула в подсобку. Там хранили разную утварь. За дверью царил беспорядок: коробки, ящики, кастрюли вперемешку с вещами поменьше громоздились до самого потолка. На столе, застрявшем между кастрюльно-коробковыми горами, повариха Альбина оставила кружку с недопитым кофе. Кофе в интернате пили только сотрудники. Нина понюхала – пахло гадко. Она пошарила рукой по столу и нащупала холодную обёртку шоколадной плитки. Нужно было торопиться. Не раздумывая Нина сунула кусочек в рот, а оставшуюся шоколадку – в наволочку. Закрыла дверь и поспешила к брату. Алек с охапкой тёплых вещей уже сидел под лестницей.
– Там темень такая. Взял то, что с краю, – шепнул он, протягивая сестре шапку с помпоном, шарф и куртку, что, по его мнению, была теплее. – И вот ещё валенки прихватил.
– Валенки-то зачем? Дожди. Нам бы калоши.
– Возьмём. Вдруг пригодятся.
В наволочках, где лежал их небогатый скарб, Алек гвоздём проковырял дырки, чтобы их можно было носить на плечах, как рюкзаки.
Выбираться решили через раздевалку в спортзале: там под потолком было окно, которое никогда не закрывалось. Чтобы к нему подобраться, им потребовалось построить целую пирамиду из скамеек. Дети старались всё делать как можно тише. Скамейки были тяжёлыми, но то ли от волнения, то ли от разгоревшегося азарта дело спорилось, пирамида была готова в считаные минуты.
Первой наверх взобралась Нина, она была лёгкой, но Алек всё равно придерживал сооружение снизу.
– Порядок! В самый раз башня! – шепнула Нина.
Она открыла окно, бросила на землю рюкзаки-наволочки, после чего спрыгнула вниз сама. Алек ещё раз проверил прочность конструкции, закинул ногу повыше и в два счёта пробрался к раме. Конструкция подрагивала, но держалась.
– И правда, прочная! – хмыкнул Алек.
Он подмигнул сестре, чтобы подбодрить её, и стал перелезать наружу, но почему-то именно тогда, когда Алек перекидывал вторую ногу через раму, эта самая нога сдвинула верхнюю скамейку, и вся конструкция с грохотом повалилась. Алек сжался от страха. Время замерло. Нина, хватая вещи, бросилась к ближайшим кустам. Алек спрыгнул и кинулся к сестре. Окно захлопнулось. Они лежали, прижавшись к земле, не дыша, но интернат спал мертвецким сном, окна оставались тёмными, никто ничего не услышал.
До ограды Нина и Алек крались по кустам. Забор вырос перед ними довольно скоро. Прутья были скользкими и влажными, карабкаться вверх было ужасно неудобно. Пришлось сначала насухо вытереть всё варежками. Вещи протолкнули через ограду, а сами перелезли то подсаживая, то подтягивая друг друга. Алек не на шутку зацепился брючиной за острый шип наверху забора и, если бы не Нина, так и остался бы там висеть. Хорошо, что у сестры оказались острые зубы! Алек лишился заднего кармана, но зато обрёл свободу.
Наконец можно было одеться в тёплые вещи. Нине пришлось трижды подвернуть рукава – куртка предназначалась для кого-то намного выше неё ростом. Брат с сестрой взялись за руки и сквозь ночной лес стали осторожно пробираться туда, где, как им казалось, должен был начинаться город.

Небольшой город


Ночь была промозглой, зыбкой, ноги в темноте путались то в торчащих корнях, то в упавших ветках. Земля промёрзла неглубоко, тонкая ледяная корка всё время ломалась. Валенки как губка впитывали холодную земляную жижу, тяжелели, и идти становилось ещё труднее.
Ухали ночные птицы, и по кустам непрерывно что-то шуршало. Нина крепче взялась за руку брата, она не знала, что ему, так же как и ей, страшно.
Они брели по лесу уже очень долго, и вот наконец-то между стволами стал поблёскивать ржавый свет уличных фонарей – город был близко. Дети выбрались на дорогу. Нина потопала в надежде стряхнуть с валенок грязь, но та налипла толстым слоем и не отставала.
Вдоль дороги, на которую дети вышли из леса, стояли одноэтажные домики. Постройки были старые, с покосившимися наличниками на окнах, с заваленными кое-где заборами. Колом стоял сухой бурьян, свет нигде не горел. Тёмными окнами дома провожали детей в неизвестную дорогу.
Нина шла быстро, не глазея по сторонам, Алек же, напротив, старался запоминать, откуда и куда идёт. Периодически он останавливался и чертил на клочке бумаги одному ему понятные стрелки и закорючки.
Спустя несколько перекрёстков они вышли ровно к тому же дому, напротив которого совсем недавно выбрались из леса.
– Не может быть! – воскликнул Алек.
Он стал сверяться со своей картой, но Нина не желала оставаться на месте ни секунды. За ними в любую минуту могли отправить погоню. Нужно было бежать от леса как можно дальше.
– Идём! Просто не будем поворачивать туда, куда уже поворачивали! – рассудила Нина и снова пошла впереди.
Дорога петляла. Перекрёстков становилось больше. Появились фонари. А потом встретились путники и даже автомобили. Машины дети и прежде видели, когда те привозили в интернат кого-нибудь очень важного. Воспитанникам к транспортным средствам приближаться не разрешали, и дети глазели на них издалека. Сейчас подходить можно было к чему угодно, но близнецы старались держаться незаметнее и замолкали при виде редкого прохожего.
На домах и над дорогой начали появляться разные указатели. Алек записывал те из них, которые считал нужными. По мере продвижения вглубь города не только улицы разрастались в длину и ширину, но и дома росли ввысь. Нине приходилось запрокидывать голову, чтобы их разглядывать. Куда трёхэтажному интернату тягаться с этими каменными великанами!
Огней стало так много, что тёмных сторон улицы, которые выбирали Нина с Алеком поначалу, совсем не осталось. Приходилось идти у всех на виду, но, к счастью, люди и машины двигались каждый в свою сторону, и никто не обращал внимания на двух странно одетых подростков.
От такого количества света и звуков у детей кружилась голова. Они не знали, в правильном ли направлении идут, но рассудили, что двигаться нужно в ту сторону, где больше людей и света.
Здание вокзала выросло перед ними внезапно, словно волшебный дворец. Нина и Алек перешли площадь, с опаской поднялись по ступенькам и прошли сквозь открытые двери под надписью «Вход». Внутри было ещё светлее. У обоих детей захватывало дух оттого, что они зашли так далеко. Чей-то голос из-под потолка давал неясные указания сквозь шипение. Людей вокруг только прибавилось.
Алек кивнул Нине на окошко с табличкой «Кассы». Дети неуверенной походкой прошли через большой светлый зал и остановились. За толстым стеклом одного из окошек сидела женщина. Алек был почти на голову выше Нины и без труда доставал до отверстия в стекле, через которое можно было обратиться к кассирше. Он громко, чтобы женщина услышала, поздоровался:
– Добрый вечер!
Кассирша только зевнула в ответ и бросила на Алека презрительный взгляд.
– Скажите, пожалуйста, как нам добраться до самого большого города?
– До Москвы, что ль? – хохотнула кассирша. Её голос словно проходил через стекло, ей совсем не нужно было наклоняться к отверстию, как это делал Алек. – Купить билеты за большие деньги!
– Простите, – невозмутимо продолжил Алек, – а можно как-то получить билет, не имея денег?
– Ты мне голову вздумал морочить посреди ночи?! – рявкнула кассирша на Алека, растягивая в разные стороны губы ядовитого цвета. – Кежаев! – заорала она что есть мочи, и голос вырвался из-за стекла и раскатился, как гром. – Твои беспризорники совсем оборзели! А ну, гони их отсюда обратно на площадь!
Алек хотел объяснить женщине за кассой, что она их с кем-то перепутала, но Нина успела крикнуть брату «Бежим!» как раз перед тем, как неповоротливый пузатый дядька в синей форме занёс руку, чтобы схватить Алека за шиворот.
Дети бежали куда глаза глядят. Лавируя между пассажирами, они спрыгнули на лестницу, пронеслись по длинным каменным языкам, вдоль которых стояли вереницы вагонов, куда-то заскакивали, под чем-то проползали, пробирались сквозь дырку в заборе, пока не оказались далеко за пределами вокзала. У обоих под шапками взмокли волосы. Не в силах бежать дальше, они присели на лавочку в полутёмном сквере.
– Пить хочется, – пытаясь отдышаться, прошептал Алек.
Нина порылась в наволочке и извлекла оттуда бутылку киселя, заткнутую фольгой от шоколадки.
– Почти не пролился, – заметила она и добавила: – Я шоколадку стащила у Альбины. Хочешь?
– Тебе не стыдно?
– Вот ещё! Ей наше можно, а мне нет? Пусть носки мои теперь носит! Не жалко! На них всего по две дырки.
– Если она их на себя натянет, дырок прибавится, – сказал Алек, и Нина в ответ расхохоталась.
Они смеялись первый раз за день. Оба знали, что впереди ждут новые испытания, но сейчас им стало весело, как бывало всегда после удавшейся шалости. Посидев в сквере ещё немного, они решили отправиться на поиски укромного места для ночлега, а утром как-нибудь раздобыть больших денег на билет в большой город.

Тайное путешествие учителя


День Джима Сорланда, который ничем не должен был отличаться от обычного дня учителя истории школы Корнуфлёр, не задался с самого начала. Утренней почтой ему доставили извещение из анклава Норзурстрёнд с маркировкой «скауту Сорланду». Он знал, что это означает, и не стал открывать конверт.
Прежде всего это извещение одним только своим существованием меняло все планы на выходные. Была пятница, рабочий день заканчивался около двух, после чего Джим Сорланд собирался пообедать, а потом зайти домой за тёплым пальто и направиться прямиком в берлинский аэропорт, откуда у него был билет на самолёт в Россию.
Он понимал, что, если вскроет конверт, то как минимум обед ему придётся отменить, а возможно, и поездку, которую он планировал довольно давно, но по самым разным причинам постоянно откладывал.
Так уж сложилось, что Джим Сорланд был не просто учителем истории – он был искателем, коллекционером, охотником за реликвиями. Годами он собирал сведения об артефактах, считавшихся утерянными навсегда, скупал у старьёвщиков редкие справочники, вёл картотеку слухов и имел знакомства на чёрном рынке по всему миру. Джим Сорланд жил определённо двойной жизнью. Только очень узкому кругу людей было известно о его тайной страсти.
Учитель стоял возле письменного стола и постукивал по ладони деревянным ножом для вскрытия писем. Он задумчиво уставился в окно. Сорланд больше всего любил свой кабинет именно за скучный вид. Почти все окна школы выходили на город, озеро или во внутренний двор, словом, туда, где кипела жизнь. Окно Сорланда смотрело на бурьян. Никому не пришло бы в голову забраться в заросли, чтобы заглянуть в кабинет учителя. Даже солнце обходило его стороной – утром тень падала от здания школы, а после полудня – от высокого леса, начинавшегося сразу за бурьяном.
После некоторых раздумий Джим Сорланд убрал извещение в карман, небрежно набросил на шею шарф, перекинул через руку лёгкое пальто и направился к выходу.
Бодрым шагом учитель истории прошёл от школы до дома, стараясь ни с кем не вступать в разговоры. Дабы сэкономить время, перекусил чем-то малосъедобным на углу в «Крови насущной». Поднялся домой за тёплым пальто и саквояжем, в который сложил две книги с яркими картинками, один учебник, подшивку с картами и несколько рекламных проспектов. Застегнул саквояж и направился к транспортной станции.
Транспортная станция, или хол-станция, как её чаще всего называли, находилась всего в паре улиц от его дома. Это был красивый, вытянутый вдоль всей южной стороны площади деревянный павильон с резной крышей, опиравшейся на тонкие колонны. Павильон словно висел в воздухе, парил над мостовой.
Джим Сорланд наклонился к окошку кассы.
– Анклав Норзурстрёнд, Исландия. В один конец.
– Две ветлы, десять жуков, пожалуйста.
Полная пожилая женщина в шляпке, расшитой разной чепухой, как то: скрепки, монеты, пожелтевшие чеки, буквы от печатной машинки и даже красная игрушечная лошадка, – вышла из своей круглой будки и направилась к учителю. Закутанная в тёмно-синюю клетчатую шаль, двигалась она медленно и чинно. Женщина остановилась перед табличкой «Только для сотрудников хол-станций». Морщинистыми руками, облачёнными в кружевные митенки, она взяла лежавшую под табличкой книгу и открыла на разделе «Объединённые территории». Пролистала до буквы Н, посмотрела на одной только ей понятные знаки и закорючки, закрыла книгу, сняла с пояса небольшой клинок, присела, словно хотела поднять что-то с земли, воткнула клинок в воздух и очертила круг, настолько большой, насколько позволял ей рост. Круг заискрился тонкой линией, воздух внутри него поменял цвет и стал размытым, Джим Сорланд, пригнувшись, шагнул в круг и исчез вместе со свечением.
– Добро пожаловать в Норзурстрёнд! – теперь перед Сорландом стоял небольшого роста приветливый старичок с седой щетиной на щеках.
Помещение, в которое Джим Сорланд попал, было небольшим деревянным домом со светлыми стенами, из мебели там стояло только несколько красных стульев и такого же цвета стойка с толстым справочником. Над стойкой висела табличка «Только для сотрудников хол-станций».
– Здравствуйте! Моя фамилия Сорланд, мне этим утром пришло извещение от вас.
Учитель вытащил из кармана бумагу и протянул старичку. Тот развернул её и быстро пробежался глазами по тексту.
– Очень приятно, я Хадльгримур, местный хранитель границ и холов, – он вернул бумагу и показал жестом на дверь. – Наша хол-станция в нескольких километрах от ближайшего поселения сайнов, – Хадльгримур смотрел на высокого Джима снизу вверх. – Желаете открыть следующий хол?
Джим Сорланд желал. Правда, пробыл в Исландии совсем недолго. Спустя некоторое время Хадльгримур открыл ему проход до Берлина. Сорланд закончил работу скаута и мог наконец заняться своими делами. Он ненавидел путешествовать транспортом сайнов, но ничего другого не оставалось, так как его поездка в Россию была тайной, очень личной и немножечко вне закона. Для этого ему пришлось оформить документы по всем правилам, купить билет на самолёт и провести несколько часов в обществе сайнов. Сорланд был бы рад полететь прямым рейсом до нужного ему города, но таких билетов, к сожалению, не существовало.
Из аэропорта путешественник немедля отправился на вокзал. Джима Сорланда раздражало, что он не знает русский и ему приходится объясняться на пальцах. Он знал множество других языков, славянских в том числе, но русского не знал. Этот язык не очень-то был похож на своих собратьев. Джим понимал половину того, что ему говорили, но люди отказывались понимать его в ответ, что было самым досадным. Сорланд жалел, что не мог ни с кем обменяться знаниями. Однажды он так обменял свой английский на греческий со всей его многовековой историей у одного старика из Фракии, что отправлялся в Висконсин знакомиться с правнуками. Что за выгодный был обмен! Но то было много лет назад, а здесь и сейчас ему приходилось притворяться обычным человеком.
Его утомительно долгое путешествие поездом состояло из сна, безвкусной еды, чтения, прогулок по вагону, снова чтения, игнорирования попутчиков и опять сна.
Когда поезд прибыл на нужную станцию, за окном стоял прозрачный от холода осенний вечер. Джим Сорланд покинул вагон одним из первых и вышел в незнакомый город. В кармане его пальто лежала бумага с нужным маршрутом: свернуть с широкой улицы влево и, обогнув вокзал, спуститься в переулки. На втором перекрёстке повернуть направо и ещё раз направо, пройти до тупика, а там остановиться и ждать провожатого. Опознавательными знаками, согласно уговору, были саквояж у Сорланда в правой руке и газета «Изневедческий вестник» у того, кто должен был его встретить.
Учитель истории топтался на месте довольно долго, прежде чем по ту сторону дороги появился провожатый. Невысокий мужичок, чьё лицо закрывали высоко поднятый ворот пальто и кепка, надвинутая на глаза, продемонстрировал газету и быстро зашагал вниз по улице.
Сорланд поспешил догнать провожатого. На втором перекрёстке они поравнялись, и провожатый кивнул на старушку, что семенила по противоположной стороне улицы. Сорланд понял, что теперь нужно идти за ней. Он послушно шёл ещё пару кварталов за новой провожатой, пока она не шмыгнула за калитку и не оставила его посреди улицы одного. «Ну и конспирация, хуже, чем у торговцев туарегскими клыками», – подумал учитель. Он огляделся, не было ли кого-то ещё поблизости, и заметил, что человек в кепке машет ему из окна дома напротив.
Сорланд вошёл в тот дом и вышел спустя пару часов с весьма потяжелевшим саквояжем. Обратно он брёл один. Петлял по тем же переулкам и старался изо всех сил не сбиться с дороги.

Скаут


Становилось всё холоднее. Улицы были тёмные и пустые. Давно перевалило за полночь. Возможно, поэтому Джим Сорланд, учитель истории, который направлялся к железнодорожному вокзалу, очень удивился двум подросткам, что шли ему навстречу совершенно одни.
Одеты дети были чересчур странно: на мальчике – короткая женская куртка, на девочке – стёганый пуховик на несколько размеров больше, чем следовало. Сорланд удивился ещё сильнее, когда, проводив детей взглядом, увидел наволочки, болтавшиеся у них за спиной под видом рюкзаков. Учитель отметил про себя, что ничего не смыслит в моде сайнов.
Вдруг мальчишка резко вскрикнул. Сорланд оглянулся – парень молотил руками воздух, пытаясь избавиться от чего-то невидимого.
– Алек, ты чего? – вскрикнула девочка.
Окажись в тот момент на улице вместо Сорланда обычный прохожий, он прошёл бы мимо, мало ли сумасшедших беспризорников разгуливает по ночам. Всем остальным людям показался бы ненормальным тот, кто корчит рожи и машет руками почём зря. Но Сорланд за многие годы работы скаутом видел ещё и не такое.
Тем временем мальчик, не заметив бордюра, оступился и чуть не угодил под проезжавшую мимо машину. Водитель нервно просигналил, крикнул что-то в окно и уехал. Девочка расплакалась, мальчик замер, раскрыл рот и больше не двигался.
Сорланд медлил. Он и правда не знал, что делать. С одной стороны, клятва скаута обязывала его вмешаться. С другой, он сейчас изображал из себя обычного человека, а если этих детей придётся куда-то вести, то вся его конспирация рассыпется как карточный домик. С третьей, у него в саквояже лежал слишком ценный груз. И если собой и, возможно даже, собственной свободой он мог бы рискнуть, то содержимым саквояжа – не мог никак.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=50637036?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Сноски

1
Я не говорю по-исландски (исл.). Здесь и далее прим. ред.