Хроники несчастных
Хроники несчастных
Дмитрий Галабир
MYST. Черная книга 18+
Они мчали по пустынному шоссе. Солнце клонилось к закату. Говорить было не о чем. Руслан дремал. Анна внимательно следила за дорогой – она была за рулем. Их отношения давно охладели. Они были уже почти чужими друг другу. Может, эта поездка на свадьбу к друзьям реанимирует их чувства?
Руслан проснулся, словно от толчка. Вокруг была кромешная тьма. Машина стояла. Жена, сидящая за рулем, дрожала и не могла внятно говорить. Она была шокирована от ужаса. Все четыре колеса пробиты. Связи нет. И какой-то высокий человек надвигается из мрака. Холодный и немой человек, похожий на их остывшие чувства…
Дмитрий Галабир
Хроники несчастных
Светлой памяти Галабир Г. Д.
Ты всегда в моём сердце, Мама.
Все события и герои вымышлены.
Любые совпадения с реальностью случайны.
Справедливость карает зло,
Надежда хочет его исправить,
А любовь не замечает.
Ф. Дюрренмат
– Где болит?
– Там, где никому не видно.
Р. Брэдбери
Ад внутри нас.
М. Лютер
Пролог
Намного безопаснее воровать крупные суммы с помощью шариковой ручки, чем мизерные посредством пистолета. Так сказал однажды Уоррен Баффет – известный миллиардер из Америки, сколотивший состояние на акциях и инвестициях. С этими словами трудно не согласиться – всё по большому счету так и есть, но о безопасности я бы поспорил. Если играешь по-крупному, действовать нужно тонко и умно, иначе провалишься и всё потеряешь. А это дано не каждому – тут без таланта не обойтись.
Мои работодатели воруют как раз с помощью шариковой ручки, только держат они её моими руками – такая вот работа. Да, они и сами немало трудятся и рискуют, но самое главное-то лежит на мне. Именно я слежу за чистотой и порядком всего процесса. Подчищаю пятна. Беру на себя ответственность. Делаю всё самое грязное.
Странностей (предпочитаю не использовать слово «улики») оставлять нельзя – проворачивать всё нужно чисто и изобретательно. Я бы сказал – ювелирно.
Здесь и определенный тип мышления нужен (не знаю какой именно, но точно выдающийся), и математический склад ума, и смелость, и находчивость… Куча всего.
Запутывать надо всё так, чтобы даже самые опытные, прожжённые ищейки не находили концов, чтобы всё «непосильным трудом» нажитое оставалось в целости и сохранности. Лежало там, где ему и положено храниться.
Для всего остального мира я финансовый директор и главный бухгалтер, а для некоторых председателей правления и Генерального еще и своего рода санитар, следящий за чистотой их репутации и надежностью многочисленных распилов – больших и маленьких. Ответственный за их сон по ночам, можно и так сказать. Хранитель тайной ложи.
Не знаю как они, а я вот что-то плохо сплю в последнее время – тревога на душе. И она не связана с Аней – всё началось еще примерно за год до того, как наши с ней отношения пошли под откос.
Я устал. Жить как белка в колесе всю жизнь нельзя – рано или поздно ты выдыхаешься и теряешь хватку. В этом всё дело. Еще и этот страх расплаты, ползущий по пятам… усиливающийся.
Шеф хоть и дает гарантии, убеждает меня в том, что опасаться нечего, но он же не всесильный. На каждую хищную акулу всегда найдется свой толстокожий кит, способный раздавить её и не обратить на это внимания. В столичных министерских кабинетах обитают как раз такие – крупные, важные и с куда большими аппетитами, так что… нужно быть готовым ко всему.
Буду действовать поэтапно – от такого в одночасье не отходят. Поработаю еще немного, помаюсь чуть-чуть и начну всё сначала. Тридцать три вполне подходящий для этого возраст. Есть опыт, знания, мудрость. Инвестирую в акции, займусь бизнесом. Найду, чем заняться. Не пропаду.
Ночью компания проводила большой транш и мне пришлось задержаться в рабочем кабинете до самого утра. Нужно было заштопать дыры после всех транзакций, вернуть в пристойный вид счета, акты, изучить и проанализировать кучу информации.
Работа не самая легкая, но я справляюсь. И вчера справился. Даже успел поспать пару часов перед дорогой, но все равно не выспался. Дико устал.
На спидометре восемьдесят, иногда доходит до ста – ста двадцати. Можно позволить себе разогнаться и до ста шестидесяти (трасса пустая, ровная, прямая в основном), но стоит ли рисковать, учитывая, насколько я выбит из сил?
Ладно, немного осталось. Проедем Темирлик, Кеген, а после останется только Каркара. За ней и лежит граница, а оттуда уже совсем недалеко и до самого Иссык-Куля. Рубит меня страшно, но до гостиницы должен дотянуть. Главное, чтобы надежды на отдых оправдались – не зря же мне столько страдать в дороге? Ехать с ней в одной машине туда-обратно, видеть и слышать всё это время… Пытка, не иначе.
Стоп!
А что если её посадить за руль, а самому поспать? Водит она нормально, заблудиться не должна.
Да или нет?
ДА ИЛИ НЕТ?
Нет. Стоит признать, что просить её о чем-то – идея сомнительная. Она ведь каждое мое слово и действие пропускает через призму наших с ней отношений, надеется на что-то. Предвкушает смену обстановки, думает, что вся эта праздничная свадебная атмосфера пойдёт нам на пользу…
Чушь!
Мне просто нужно отдохнуть, вот и всё, в том числе и от неё, так что я не планирую каких-либо с ней разговоров. И жить с ней вместе я не собираюсь. Надеюсь, она не питает надежд по поводу двухместного номера?
Парадоксальная, конечно, поездочка получается – хочу отдохнуть от опостылевшей мне женушки и при этом везу её с собой. Ну а что делать? Друзья есть друзья, свадьба есть свадьба, к тому же пригласили они нас ещё год назад, а мы, естественно, клятвенно обещали им ни за что не пропустить столь знаменательное в их жизни событие. К тому же там должно быть весело, а развеяться мне сейчас не помешает.
Алым – жених, родом из Каракола – городка вблизи Иссык-Куля, а Дина, хоть и родилась в казахской глубинке, всю жизнь была влюблена в это озеро. Там они с Алымом и познакомились, так что вопрос о месте проведения банкета отпал задолго до того, как они решили связать себя законными узами брака. Не будь мы с Алышкой хорошими друзьями и партнёрами по важным проектам, хрен бы я куда поехал. С Диной нас мало что связывает – она невеста моего друга и подружка Ани. Не больше. Туповатая девка, если честно. Еще и ржёт как лошадь. А Алым нормальный мужик. За пять лет ни разу не кинул, не подвел. Надежный. Пижон тот еще, как про него говорят, но мне это никогда не мешало.
Свадьбу он обещал незабываемую – круиз на трёхъярусной яхте с баром, ди-джеем, танцполом, бассейном и прочими атрибутами настоящего «Проекта Х». Еще и на Иссык-Куле! Сказка просто.
На первый день был запланирован мальчишник, на второй – предсвадебный ужин, на третий – сама свадьба. Оставшиеся два дня я собирался провести на пляже – валяться на шезлонге под широким зонтом, потягивать коктейли и загорать под щедрым иссык-кульским солнцем, не думая ни о чем.
В памяти вырисовываются давние дни, душу на мгновение окутывают прежние чувства из той поры, когда мы с Аней были в самом начале пути. И свадьба наша – пышная, яркая, веселая. Смешно вспоминать. Как я вообще мог совершить такую глупую ошибку? Женился, блин…
Клятвы в вечной любви, романтический медовый месяц, миллион фотографий с счастливыми лицами и влюбленными глазами… Два года душа в душу, гармония, взаимопонимание, бла, бла, бла. Собирались пронести чувства через всю жизнь.
Как же всё изменилось с тех пор!
Как изменилась Аня!
Женщина, покорившая меня когда-то своим горячим взглядом, незабываемой улыбкой, бесконечной энергией, эффектной внешностью и богатейшим внутренним миром, исчезла. Растворилась в омуте горя и печали, оставив вместо себя лишь холодную тень. И кроме воспоминаний о прежних счастливых днях, положивших начало нашей истории, у меня ничего больше не осталось. Однако, лишь картинками в голове сыт не будешь, верно?
Нельзя же так запускать себя? Взяла и превратилась в маленькую, пустую, мрачную комнатку, а когда-то же была домом для меня – просторным, теплым, уютным…
Словом, она бросила меня задолго до того, как я решил бросить её.
Знаю, что это плохо и ужасно. Но правда не всегда приятная, так что нужно уметь принимать стойко и суровые факты, действуя при этом трезво и правильно.
Перед уходом на работу я непременно следовал нашему маленькому интимному ритуалу – нежно целовал её и гладил по голове. Она в это время всегда крепко дрыхла, потому что выходил я рано, но мои поцелуи заставляли её улыбаться и трепетать даже во сне. Они стали олицетворением наших с ней нежности и любви, заботы друг о друге. И нет здесь ничего особенного – так делают многие пары, уверен. Но со мной всё вышло иначе. Я понял, что опрометчиво искал в наших отношениях признаки уникальности, выдумал и вбил себе в голову какую-то волшебную лав-стори, а эти глупые поцелуйчики по утрам… они на самом деле были одним из тех хрустальных стержней, что держали нашу песочную крепость всё это время. Ничего более. И ничего сверхъестественного.
И вот он наступил. День, когда я нарушил систему, пренебрег ритуалом. Что-то остановило меня.
Помню, как стоял перед кроватью и думал – целовать или нет? Такой мелочный вопрос, дело пяти секунд, а я встал и задумался.
Что-то переключилось внутри. У меня так и не возникло ни малейшего желания приблизиться к ней, коснуться её лица, тела, волос. В моей постели лежала чужая женщина.
Мы не ссорились накануне, не таили друг на друга обид, всё было также как и всегда. В этом и скрывалась, наверное, еще одна причина столь грустного финала нашей истории – я устал от однообразия.
Со временем я охладел и к её чувствам, мыслям, к тому, как она проводит дни, пока я на работе, о чем переживает или мечтает, как чувствует себя, какие планы строит. Полное безразличие, если быть откровенным.
На первую годовщину семейной жизни друзья подарили нам нашу свадебную фотографию, сделанную в виде большого паззла. Он насчитывал тридцать тысяч деталей, так что собирали мы его долго, очень долго. Это было нелегко, но мы справились, сделали это вместе – мы же только поженились, нас распирало от счастья и любви.
Закончив, с гордостью водрузили его на стену в гостиной и всё не могли налюбоваться. Красивое получилось фото. И мы на нём были красивые.
Но спустя пару лет я возненавидел его. Из разряда обожаемых предметов интерьера он перешел в ненавистные даже несмотря на то, что когда-то был символом нашей семьи, олицетворением счастья.
Запечатлённые на нем Руслан с Аней давно остались в прошлом, вот он и бесил меня. Муляж, лживая примета не менее лживого счастья.
Однажды утром, пока Аня спала, я не выдержал и, сняв его с петли, бросил на пол. Звонко треснуло стекло, детали паззла разлетелись по всей комнате, а я словил себя на мысли о том, что испытываю облегчение. Больше не придется видеть его в своей квартире – этот дурацкий глупый паззл. Без него будет легче дышать, честное слово.
Выглядело всё так, что он сам сорвался и упал, хотя, что об этом подумает Аня меня не волновало.
Я ждал, что все вернется на круги своя, пламя вспыхнет вновь, но заставить себя любить заново – задача невыполнимая. Все равно, что склеить разбитую на тысячи осколков чашу: если все и срастется, вскоре она снова рассыплется, ведь в ней уже никогда не будет прежней прочности и целостности.
Тем поворотным утром я стоял, замерев, возле нашей кровати и смотрел на Аню, изучал её – внимательно, скрупулезно. Искал в ней что-то новое, хотел вдохновиться тем, что раньше не замечал, но это ничего мне не дало. Напротив – убедило в худшем. Внутри уже ничто не дрожало в ответ на тело, некогда сводившее с ума. Вместо былого трепета в душе лишь звенела холодная тишина.
Прекрасно всё помню.
Тело её скрыто наполовину под хрустящей белой простыней и залито блеклым ранним солнцем. Вторая половина полностью обнажена и я четко могу разглядеть изгибы её шеи, спины, контуры плеч, очертания рук и ног, волосы, волнами разлившиеся и застывшие на подушке, сомкнутые, слегка подергивающиеся во сне глаза и губы. И я – стоящий перед кроватью как истукан. Смотрю и жду непонятно чего.
Так и шло дальше, потому что я оказался в тупике. Вместо возрождения любви или рождения хотя бы какой-то симпатии во мне всё больше росли лишь ледяное отчуждение и безразличие.
Так я и пришел к решению о разводе – иных вариантов решения проблемы не представлялось. Уже решился обо всем ей рассказать, но вдруг случилась трагедия – родители Ани попали в аварию и погибли. Я видел, как ей больно, как она страдает, и все потенциальные разговоры о разводе отошли на второй план. На первые роли в нашей семье вышла новая трагедия и потеря.
Я предпочел держаться в стороне, потому что даже не мог заставить себя просто обнять её или сказать что-то утешающее, ободряющее. Когда она не сдерживала чувств и рыдала, я нелепо похлопывал ее по плечу и равнодушно смотрел куда-то в сторону, думая о чем-то другом.
И вот мы едем в одной машине, а я всё убеждаю себя в том, что нужно просто подождать. Еще немного, совсем чуть-чуть. Три или четыре месяца, не больше. Этого времени хватит, чтобы резонанс трагедии сошел на нет и я смог нормально подать на развод. Чтобы никто не сказал потом – ужас, какой он подлец, мерзавец! Бросить жену в такой момент!
Никто этого не поймёт.
Встряхиваюсь, отгоняя вязкий, неумолимый сон и громко выдыхаю, бегло оглядывая Аню.
Спит всю дорогу и как же я этому рад. Не говорит ни слова, не ёрзает на сиденье, не молчит, грустно и задумчиво глядя куда-то вдаль, не вымаливает немо у меня утешенья и внимания, не включает эти сопливые песенки, под которые хочется взять и повеситься. В общем, нисколько не раздражает. Пусть давит на массу хоть до самой границы, я не против.
А вот мне спать нельзя. Наоборот – нужно взбодриться.
Открываю третий подряд энергетик, залпом осушаю чуть больше половины банки и, протерев сонные глаза, концентрируюсь на дороге.
Интересно, сколько продержатся Алышка с Диной? Три года, пять лет, десять? Нет, я ни в коем случае им этого не желаю, но ведь все расстаются – это часть жизни. И чем раньше ты поймешь, что пора оставить прежнее позади и взять курс к новым берегам, тем меньше времени потратишь впустую. Звучит цинично, но порой именно циничность и является нашим главным двигателем на пути к успеху.
История, конечно, помнит людей, любивших друг друга до самой смерти и умерших в один день чуть ли не держась за руки, но это редкие, РЕДЧАЙШИЕ исключения.
Что тут попишешь? Таков удел Человека Развивающегося, так мы устроены – всегда ищем что-то лучше, сравниваем, стремимся к счастью.
Когда проезжаем Темирлик, Аня просыпается. Глухо стонет, широко открывает глаза и резко подскакивает вперед. Я игнорирую происходящее, стараясь не отвлекаться от дороги.
Сглазил.
Сумерки сгущаются, свет фар, расстилающийся перед нами, становится четким и глубоким.
В зеркале заднего вида едут несколько фур. Вдалеке по встречной полосе мчится легковушка, с переключающимся светом фар с дальнего на ближний. По правой стороне, извиваясь, проносятся силуэты приземистых холмов и одиноких деревьев, прячущихся в пучине надвигающейся ночи; мелькают редкие дорожные знаки на обочине.
Аня все не отдышится. Демонстративно роется в бардачке, высматривает что-то под сиденьем, пытаясь обратить на себя моё внимание.
– Что ты ищешь? – с безразличием спрашиваю я, не отводя глаз от дороги.
– Воду, – выпрямляя спинку кресла, устало отвечает Аня.
Вода лежит в заднем кармашке её кресла и вскоре она, наконец, находит её.
– Страшный сон приснился, – оправдывается Аня, причмокивая газировкой.
Наплевать мне, что ей там приснилось. Надеюсь, она не собирается мне об этом рассказывать?
– Я гуляла по широкой поляне…
О нет, только не это.
– …Хорошая погода стояла, светило солнце, я была спокойна и счастлива. Но знаешь… вдруг становится темно, холодно… И эта девочка появляется… Странная такая…
Аня, заткнись, я прошу тебя!
– Она кого-то ищет, ей плохо. Мне нужно подойти поближе, чтобы помочь, но что-то не пускает меня. Я смотрю вниз и вижу, как стебли травы и растений, корни деревьев, рвутся из-под земли и обвивают меня, сжимают ступни, ползут вверх – к коленям, бедрам. Я прирастаю к земле, представляешь?
Мне это не интересно! Неужели непонятно?
– …Хочу вырваться, но у меня ничего не получается. А потом появляется это существо… Страшное. Переливается разными цветами, меняется – становится то пузырем, то чем-то похожим на куст и всё шипит. Глаз у него нет и в то же время они везде – словно тело его и состоит из одних лишь глаз! Оно хватает девочку и…
– Хватит! – взрываюсь я. – Замолчи!
Аня вздрагивает и затихает.
– Умолкни, прошу тебя. Ты отвлекаешь меня от дороги!
Перегнул палку, но ничего. Должна понимать, что меня давно не интересует ни она, ни её болтовня.
– Чего кричать-то сразу? – обижается Аня. – Просто если рассказать кому-нибудь страшный сон, то он сразу забывается.
– Проехали! – я подвожу черту перед возможным продолжением нашего разговора и смотрю на спидометр.
Едем мы под сто и на такой скорости нельзя отвлекаться, хоть трасса и пустая. В дороге всякое случается.
Плавно сбавляю ход, притормаживаю у обочины – нужно перевести дух, размяться немного.
Выхожу наружу. Вытягиваю руки, выгибаю спину и, вдохнув поглубже свежего степного воздуха, через сухую поросль на обочине пробираюсь в кювет, чтобы отлить.
Закончив, достаю сигарету и закуриваю, глядя в алый горизонт вдали. Солнце уже зашло и от недостатка его света в небе начинают проглядываться первые звёзды. Такое зрелище всегда подталкивает меня к глубоким раздумьям. Вот и сейчас пришлось озадачиться разными вопросами – о тех же звёздах, бесконечности Вселенной, нашей крошечной планете.
Докурив, возвращаюсь на дорогу.
Аня молча стоит у машины, опершись спиной о багажник и задумчиво глядит куда-то вдаль. Как меня достал этот её отстраненный и грустный взгляд. Мы на свадьбу едем или на похороны?
– Ты мало спал сегодня, – глядя через дорогу, произносит она.
– И что?
– Хочешь я поведу?
Не давай ей садиться за руль. Веди сам. Не соглашайся! Ты не должен принимать её помощь. Это будет выглядеть так, будто ты в ней нуждаешься или чего-то не можешь без нее.
Нет уж. Сильно хочется спать. Просто невыносимо. Не могу больше с этим бороться.
Если стоит выбор между согласием принять её помощь, выставив себя зависимым от нее в этой ситуации и аварию, в которую мы можем угодить из-за того, что я уснул за рулем, то выбор очевиден.
Пусть поведет. Она же неплохо это делает. Проложу ей маршрут и всё. Не заблудится. До границы-то здесь и сворачивать некуда – езжай себе прямо и будь здоров.
Надо сопоставить время. Сборы на мальчишник в семь утра. Если будем ехать в том же темпе, к четырем доедем. Посплю пару часов в машине, еще несколько в гостинице и буду завтра как огурчик. Годится!
– О-кей, садись, – с одолжением говорю я. – Права с собой?
Аня кивает, садится за руль, а я занимаю пассажирское сиденье, вновь откидывая спинку.
– Слушай меня внимательно, – предупреждаю я. – Не гони. Держи семьдесят, максимум восемьдесят километров в час.
Аня снова кивает, вроде слушает меня, но потом ни с того ни с сего о чём-то задумывается и уходит в себя. Словно впадает в транс.
– Алло, ты тут? – я нарочито вожу рукой у неё перед носом.
– Семьдесят-восемьдесят километров в час, – повторяет она.
Меняю наши смартфоны на панели и открываю её gps-навигатор, вбивая туда конечный пункт маршрута – Каракол. Вношу в программу необходимые данные и показываю ей кривую ломаную линию, отделяющую на карте Казахстан от соседнего Кыргызстана.
– Это – граница! – говорю я, тыча пальцем в дисплей. – Разбуди меня, когда будем к ней подъезжать.
– Хорошо.
Меняет положение сиденья под себя: поднимает кресло, выпрямляет спинку, опускает подголовник.
– Ты меня поняла? – озлобленно, из-за того, что потом снова придется выравнивать кресло, спрашиваю я.
– Да.
– Едешь прямо и никуда не сворачиваешь. Следуешь маршруту!
Пристегнув ремень, отворачиваюсь к окну и закрываю глаза, моментально проваливаясь в глубокий и сладкий сон.
Аня тем временем заводит машину и мы трогаемся.
Едем прямо навстречу кошмару.
Часть первая
И гаснет свет
Глава 1
Я спал крепко и сладко, видел сумбурные, но захватывающие сны (происходило что-то важное), но вскоре сновидение улетучилось. Аня меня разбудила.
Пришлось разлепить глаза и распрощаться на время со сладким миром снов, как бы я не сопротивлялся.
Где мы?
Не могу сообразить, почему машина стоит, а лицо у Ани какое-то встревоженное, глаза округлённые.
Смутное и нелепое состояние, все смазано. Я ещё не проснулся?
– Руслан, у нас проблемы… Просыпайся! – шепчет обеспокоенно Аня. – Мне страшно…
Вся полыхает от паники и ужаса, будто увидела призрака или чёрта. Глаза блестят. Похоже, собирается плакать. Или уже плакала.
На часах без четверти три. Учитывая время, проведенное в пути, мы уже должны быть около границы.
– Что такое? Где мы? – от предчувствия чего-то страшного и плохого у меня перехватывает в груди.
– Я ехала по маршруту, который ты задал, – сбивчиво объясняет Аня, – но потом у меня села зарядка на телефоне. Оказалось, я положила её в другую сумку, ту, что в багажнике…
Старается говорить разборчивее, но каждое слово дается ей с большим трудом. Голос сбивается, дыхание тяжелеет.
– Ну и? Что случилось?
– Он стоял там, – выжимает из себя Аня и начинает рыдать.
– Кто?
– Я не зн-наю, – всхлипывает она. – Какой-то высокий человек…
Аня беспрестанно озирается и мне кажется, что в любую секунду из окружающей нас темноты может вырваться нечто страшное, смертоносное, готовое схватить нас вместе с машиной и сожрать.
– Это он проб-бил нам к-колеса! – она утирает нос и заглядывает в мои глаза. – Понимаешь, о чем я вообще?
– Пробил колеса? – я не верю услышанному. – Что ты несешь? Какой нахрен высокий человек? Какие к черту колеса? Это шутка?
Аня крепко хватает мои руки.
– Я говорю правду, Руслан! Нужно сваливать, слышишь?
– У нас пробиты колёса? – переспрашиваю я, одергивая руки.
Надеюсь, это дурацкая шуточка.
– Да, пр-роб-биты, – Аня лихорадочно кивает и съеживается, вжимаясь в сиденье. – Мне стра-ашно, Русла-ан…
– Да что ты, черт возьми, городишь? – недоуменно вопрошаю я и хватаю ручку двери – хочу выйти наружу, но Аня не дает.
– Не уходи! – взмаливается она. – Останься, прошу тебя!
– Я нихрена не понимаю! Где мы?
От растерянности не нахожу, за что хвататься и вопреки всем предосторожностям, выхожу из машины.
– Почему ты мне не веришь? – взвизгивает Аня. – Это правда!
– Помолчи!
Осматриваю колеса, обходя по кругу тачку.
И вправду спущены. Все четыре.
Хватаюсь за волосы.
– Идиотка… – стиснув зубы, процеживаю я, а затем, не сдерживаясь, начинаю орать: – Понимаешь, что ты натворила? Дура! Ты пробила колёса, черт бы тебя побрал! Все четыре колеса!
Аня продолжает рыдать. Ещё громче и сильнее.
Оглянувшись по сторонам, прихожу к выводу, что это какая-то другая дорога. Однозначно не наша. Достаю из кармана телефон, открываю в нем навигатор, чтобы понять, где мы находимся. Данные загружаются долго и вот, наконец, появляется надпись:
САРЫЖАЗ
Что за Сарыжаз? Поселок какой-то? Не помню на нашем пути таких ориентиров. Смещаю карту чуть правее, двигаюсь по трассе в сторону границы и упираюсь в Нарынкол.
НАРЫНКОЛ?
Это же совсем в другую сторону! Если мне не изменяет память, Нарынкол находится почти на границе с Китаем.
Что?
Уменьшаю масштаб.
Трасса А-351.
Ничего не пойму. Номер у шоссе тот же, но это не наша дорога!
Приглядываюсь внимательнее. А-351 сразу после Кегена уходит налево – в сторону Нарынкола, а трасса на границу с Кыргызстаном меняет название на А-362. Всё ясно. Эта тупица отклонилась от маршрута и завернула налево, вместо того, чтобы ехать прямо, никуда не сворачивая.
Как можно быть настолько тупой? Так облажаться… Завезти нас в эту чертову задницу да еще и пробить все четыре колеса!
Подхожу к машине, открываю дверь с ее стороны и встаю, опершись локтем о стойку.
– У тебя ловит сеть? – лицо Ани превратилось в желе и дрожит, всё дрожит. – Давай вызовем полицию?
Сеть как раз не ловит, так что я ума не приложу, как сюда можно кого-нибудь вызвать – эвакуатор, полицию, кого-то из друзей… Повезло, что навигатор работает от спутника, а не от сети – увидел хоть, где мы вообще стоим.
– Зачем ты повернула? – чуть ли не стирая зубы в порошок, спрашиваю я. – И как ты могла пробить колеса? Все четыре!? Разом, мать твою!
На последних словах я срываюсь на истошный крик и Аня с испугу закрывает лицо руками, прижимаясь к сиденью.
– Не трогай мою мать! – пищит она. – Не говори о ней ничего!
– Понимаешь, ЧТО ты наделала? Ты просто… ты… такая дура!
Ноздри у меня раздуты, волосы на руках встали дыбом. Оказаться в такой заднице просто немыслимо. Всё словно кошмарный сон.
Знать бы мне тогда, что это еще цветочки…
– Я г-г-говорю, у меня села зарядка, а останав-в-вливаться посреди ночи и лезть в багажник я поб-б-боялась. Темно, вокруг никого… Когда батар-р-рейка окончательно села, я поехала по указ-з-зателям. На одном из них была стрелка налево и надпись: КАРАКОЛ. Вот я и пов-в-вернула. Нам ведь туда нужно… в Каракол. А тебя я не хотела будить, потом-му что…
Но я не даю ей договорить – ярость во мне переполняет границы дозволенного.
– Слепая идиотина! Не Каракол, а НАРЫНКОЛ! Ты свернула в сторону НАРЫНКОЛА, а это вообще тьматаракань! Еще и колеса пробила! И как ты мне прикажешь решать проблему? Ходить тут по степи в темноте и искать СТО?
– Руслан, сядь в маш-шину и я тебе всё объясню, пожалуйста, – тихо просит Аня. – Ты поним-м-маешь, он где-то здесь! И он явно ненормальный…
– Кто ОН? Кто? – деру я горло. – Где он, скажи мне!? Нет тут никого!
– Этот мужик правда стоял там, Руслан, – скулит Аня. – Он был… он… просто до жути ужасный!
– Эй! – кричу я в пустоту. – Выходи давай, покажись! Моя женушка говорит, что засекла тебя! Если ты здесь, выбирайся, поговорим как настоящие мужчины!
Сверчки в траве, легкий ветерок.
Тишина.
Ничего не изменилось.
– Что ты творишь? Не кричи! – просит Аня.
– Тихо! – я вскидываю палец вверх и веду ухом по направлению к оставшейся позади нас дороге. – Я что-то слышал…
Аня округляет глаза и испуганно оборачивается.
– Да, и впрямь что-то слышно, – продолжаю я ехидным и нарочито взбудораженным тоном. – Это мой внутренний голос! Он сообщает мне, что мы по уши в дерьме! По твоей вине!
Тычу в Аню пальцем и она разочарованно тяжело вздыхает, закрывая дверь. Опускает стекло.
– На дороге лежало что-то острое, какие-то железки… Я заметила их слишком поздно. Это он их подбросил, понимаешь? Специально! Чтобы мы встали тут!
Вдыхаю поглубже и, запасаясь терпением, громко фыркаю.
– Руслан, я видела его в з-з-зеркале. Он стоял сзади и смотрел в нашу сторону, – стараясь унять слёзы, говорит Аня. – А что если это маньяк какой-нибудь? Он убьёт нас?
Снова истерика.
– Неужели ты не могла разбудить меня, когда сел твой телефон? Почему ты не додумалась спросить У МЕНЯ, что делать?
Пытаюсь дышать ровно, медленно выдыхаю.
Аня продолжает захлебываться слезами и оправдываться.
– Я зва-ала тебя, но ты спал кре-епко и…
ЗВАЛА! Вместо того, чтобы остановить машину и разбудить, она звала тебя… Кусок тупого создания!
Со злости я пинаю что есть сил ногой переднее колесо и достаю сигарету.
– Пойду и проверю там всё, – злобно шиплю я. – И если на дороге нет ничего, то…
Вариантов концовки фразы в голове крутилось множество, но мне хватило самообладания не озвучивать ни одного.
– Нет, не ходи! – подпрыгивает на сиденье Аня и просит меня вернуться, но уже поздно.
Свет луны не сильно яркий, но его достаточно, чтобы разглядеть очертания горных вершин вдалеке и черные редкие деревья, притаившиеся в темноте. По обеим сторонам дороги за обочинами растёт высокая трава. Кое-где виднеются колючие верхушки густых кустарников. Трасса лежит на небольшой возвышенности высотой примерно с полметра и внизу, действительно, с лихвой хватит места, чтобы устроить засаду.
Но нет, это бред.
Я прошел метров двадцать-тридцать уже, но так ничего и не обнаружил.
Ничего и никого.
Вдоволь выругавшись, собираюсь возвращаться, но именно в этот момент застываю как статуя, потому что выхватываю боковым зрением дерево, стоящее на другой стороне дороги. Примерно в метрах десяти-пятнадцати от меня.
Что-то с ним не так.
Не могу разобрать, это иллюзия или игра света, теней, и вскоре убеждаюсь, что там правда что-то есть.
Или кто-то.
Ноги со страху отнимаются, перед глазами возникает лицо Ани, в ушах звучит её голос, предостерегающий меня от опасности.
Это и правда мужчина – рослый, крупный.
Аня не врала.
Точно, мужик.
Аня не врала тебе, а ты её не послушал!
Лица не разглядеть.
Он пробил нам колеса! УМЫШЛЕННО! Хотел заманить вас в ловушку!
Это грабитель!
Беги же!
Сердце бьется так громко и тяжело, что не слышно собственных мыслей, но… убегают только трусы. А я не трус.
Подхожу на пару шагов поближе и присматриваюсь внимательнее.
В скупых проблесках света меж веток и листьев дерева вижу, во что он одет – высокие резиновые сапоги, длинная мешковатая кофта, плотные штаны. В руке держит какой-то продолговатый предмет.
Меня хватает еще более крепкий столбняк.
С полминуты стою ни о чем не думая и не двигаясь, а потом потихоньку начинаю осознавать, что это не самое лучшее решение – стоять вот так у него на виду и тупить. Пора уже что-то предпринимать, иначе ничем хорошим для нас это не кончится. И строить из себя героя незачем. Не тот случай.
Прихожу к тому, что у меня лишь два варианта. Первый – броситься со всех ног к машине и, закрывшись в ней, попробовать уехать пусть и на спущенных колесах. Преимущество на моей стороне, поскольку я к тачке намного ближе, чем он.
Но спасет ли нас это? Машина долго не сможет сдерживать его натиск, а сколько она проедет на спущенных колесах мне в автосалоне не сообщили. Здесь и без того всё понятно – далеко уехать, разумеется, не получится. Так себе идея. Поэтому я выбираю второй вариант – попробовать с ним заговорить, выяснить, кто он такой и что ему от нас нужно. Ну и показать тем самым, что меня не пугает все происходящее. В любом случае оттуда он ничего нам не сделает, если этот предмет в его руках – не ружье.
Ноги всё глубже проваливаются в плавящийся асфальт под ногами, ладони покрываются горячей испариной. Мне становится тесно на этой дороге – воздух сгущается, легкие словно облитые свинцом не дают нормально дышать.
Страшно уже от одного его вида – высокий, широкоплечий, крепкий. Дури хоть отбавляй.
– Эй! Что тебе нужно? – спрашиваю я твердо, но не слишком агрессивно.
Готовлюсь сменить тактику по первой необходимости и воспользоваться первым вариантом – дернуться к тачке и укрыться в ней хотя бы на время. Дальше видно будет.
Положение фигуры не меняется.
– Ты кто? Это ты пробил нам колёса?
Подумав немного, добавляю, слегка повысив голос:
– Что тебе нужно?
Не собирается отвечать. Просто смотрит.
Предвкушает что-то.
Страшно представить, что именно.
Оглядываюсь, прислушиваюсь.
Тихо вокруг.
Надеюсь, он один, без подельников.
– Что тебе от нас нужно? Отвечай! – мой голос, кажущийся бодрым – единственное, что добавляет всему происходящему реалистичности. В остальном всё кино, ни дать, ни взять.
Вместо того, чтобы ответить, он садится и начинает бить по асфальту чем-то тяжелым. Кажется, это топор с длинной ручкой.
Хорошо хоть, не ружье.
Звук этот пронизывает насквозь, от него леденеет кровь в венах.
ТИНЬК! ТИНЬК! ТИНЬК!
– Готов закрыть на это глаза и забыть, хоть мы и понесли ущерб. Теперь вот нужно менять резину, заморачиваться с СТО, а мы сильно спешим. Опаздываем… Нас ждут важные люди. Если не приедем, они забьют тревогу.
Ноль реакции.
Враньё. Я знаю, что никто не забьет тревогу, не пустится на наши поиски. Если нас и прикончат здесь, свадьба всё равно состоится, никто её не отменит. Всем плевать. Просто в жизни как и в покере – без блефа никак порой.
– Слушай, я готов разойтись миром, – с надеждой сообщаю я, но чую, что этим делом не кончится. – Просто уходи. Договорились?
Ответа нет. Только этот стук по асфальту, заставляющий меня каждый раз содрогаться всё больше, покрываясь холодным потом.
ТИНЬК! ТИНЬК! ТИНЬК!
Реально сумасшедший. Больше в этом сомнений нет.
Понимая, что пора уходить, медленно смещаюсь спиной к машине. Шаг, еще один.
Стук прекращается.
Убирает топор, медленно поднимается.
Сейчас определенно что-то произойдет и нужно действовать безошибочно.
Так и есть.
Фигура рывком бросается в мою сторону, а я со всех ног бросаюсь к машине. Аня, обхватив спинку сиденья, выпучивает глаза. Открывает мне дверь, сама перепрыгивает на пассажирское кресло. Пулей влетев внутрь, я активирую центральный замок и закрываю окна.
Трясущейся рукой прокручиваю ключ в замке зажигания. Двигатель заводится, машина оживает, приборная панель озаряется яркой подсветкой множества датчиков и значков.
– О Боже, Руслан… – сокрушается Аня… – Он убьёт нас, он хочет убить нас…
Обхватив покрепче рычаг коробки передач, перевожу его в положение D и уже готовлюсь дать по газам, но замечаю, что этого амбала нигде нет.
Куда он подевался?
Где этот псих?
Спрятался? Передумал? Ушел?
– Что ему нужно? – спрашивает в ужасе Аня.
– Тихо!
– Что ему нужно? Деньги? Машина?
– Не знаю, Аня. Он не сказал.
Поджилки трясутся, живот перекрутило, во рту проступает сладковатый привкус выпитого пару часов назад энергетика…
Мне страшно, жутко страшно, но дрейфить нельзя – здесь кроме нас никого. И сеть в телефоне не ловит. У Ани другой оператор, так что, возможно, её телефон что-то и способен поймать, но он разряжен, а зарядка лежит в багажнике.
Господи, даже если и сумеем вызвать полицию, нам это ничего не даст.
– Мне страшно, – шепчет Аня, тихо всхлипывая.
Мне тоже, разве не видно?
В боковых зеркалах и лобовом ничего и никого нет. По бокам тоже.
Если он вправду одумался и ушел, прекрасно.
С машиной мы решим дело, придумаем как отсюда смыться и обязательно доберемся до Каракола. Нужно просто дождаться рассвета.
Медленно трогаюсь, но машина не едет и я добавляю газу. Диски, с большим трудом прокручиваясь, впиваются в резину.
Поддавая на педаль, довожу двигатель до двух с половиной тысяч оборотов. Стрелка на спидометре поднимается до десяти, пятнадцати километров в час. Жму сильнее.
Двадцать, двадцать пять…
– Давай, давай, давай… – подбадривает или меня или машину Аня, всё озираясь по сторонам. – Давай! Прошу, пожалуйста…
Стрелка с трудом взбирается до тридцати. Похоже, это максимум.
Машина едет медленно и мне периодически приходится сбавлять обороты, чтобы не перегреть движок и окончательно не встать в этой глухомани. Постоянно оглядываюсь, визуально контролируя пространство вокруг. Нельзя упустить из виду его внезапное появление.
Хотя… На что я способен против такого амбала?
Проехали мы еще метров пять примерно до того, как он снова появился. Вырос из ниоткуда – встал и замер перед машиной.
В свете фонарей рассматриваю его отчетливей.
Голова несоразмерно телу большая и гладкая – как у инопланетянина. Только у них она вытянутая, а у этого приплюснутая. Глаз не разглядеть – утопают в под вздутым выпуклым лбом, так что вместо них мне открываются лишь две зияющие темнотой ямки. Широкий пояс рабочих трико увешан какими-то инструментами – и топор там висит, и молоток, и что-то еще…
Слишком жуткий, нереальный, точно сошел с постера голливудского ужастика.
Меня с новой силой бросает в дрожь и, вцепившись в руль еще крепче, я широко раскрываю глаза.
Аня приглушенно стонет, уткнувшись ртом в своё плечо.
– Господи, какой он страшный! – её всю трясет. – Поехали, прошу!
Даю газу.
Урод, обнажая кривые зубы в хищном оскале, бросается к нам навстречу. Прежде чем он запрыгивает на капот, вонзая в лобовое топор, я успеваю заметить, что со ртом у него тоже что-то не так. Нет верхней губы частично.
Стекло от удара покрывается сеткой трещин. Аня визжит как резаная, а я отчаянно виляю из стороны в сторону в надежде сбросить этого психа на землю, но скорость невысокая и должного результата мои маневры не приносят.
Второй удар.
Стекло держится, но скоро точно рассыплется. И тогда начнется настоящий ужас.
Судорожно прикидываю, что можно использовать для самообороны, но в бардачке кроме пачки салфеток, документов на машину, портмоне и ежедневника с ручкой больше ничего нет.
ДА! РУЧКА!
Нет, это бред. Канцелярскими изделиями тут делу не поможешь.
Есть чемоданчик с инструментами, но он лежит в багажнике, а до него еще надо добраться.
Тогда остается одно.
– Аня, бежим! – чужим голосом распоряжаюсь я. – Слышишь?
Резко бью по тормозам.
Диски со скрежетом вгрызаются теперь уже не резину, а в асфальт и машина сбавляет ход, но не так резко как я предполагал (надеялся, что мы остановимся резче и он упадет на землю).
Урод замахивается для третьего удара, намереваясь окончательно выбить стекло из проёма, но вдруг замирает.
Опускает топор.
Спрыгивает на дорогу. Постепенно отходит назад и исчезает из виду – за поврежденным лобовым стеклом не видно нихрена, а выглядывать наружу совсем не хочется.
Он хочет поиграть с вами. Издевается.
Аня впадает в забвенье. Закрыв уши руками, вопит что есть сил и не слышит ни единого моего слова.
– У нас нет другого выхода! – кричу я и обхватываю её лицо, принуждая посмотреть мне в глаза. – Нужно бежать, Аня, слышишь? Нужно уходить отсюда!
– Нет, нет, я не могу, – растерянно отвечает она. – Он убьет нас…
– Выходи и следуй за мной! Просто выходи и беги!
Открываю дверь, вываливаюсь наружу.
Психопат этот стоит перед машиной в метрах десяти – там же, где и стоял прежде.
Под жирным сплющенным носом вместо желобка и верхней губы у него и правда просто дыра. Видно, как внутри шевелится язык, как он облизывает верхний ряд желтых кривых зубов.
– Аня! Выйди ты уже нахрен из машины и беги отсюда! – процеживаю я. – Быстро!
Она, наконец, осторожно открывает дверь и потихоньку выбирается наружу – так, чтобы он ее не видел.
Осклабившись, урод бросается на меня и я пускаюсь назад по дороге в надежде, что мне не только удастся удрать от него и спрятаться, но и отвести его внимание от Ани.
Так быстро я никогда не бегал. Мной движет одно – желание жить. Оно подталкивает меня, ускоряет, заставляя лететь быстрее ветра. Такому ускорению сам Усейн Болт бы позавидовал. Однако, несмотря на мой скоростной рывок, вскоре этот амбал догоняет меня. Слышу, как его тяжелый топот за спиной становится все ближе и громче. Быстрый бег широким шагом. Тяжелое дыхание этой твари тоже усиливается и вот оно уже звучит у меня где-то под ухом, хоть я и бегу также быстро.
Хочу обернуться, но не успеваю. О правую мою ногу ударяется что-то твердое, тупое, тяжелое. Споткнувшись и не устояв на земле, падаю на лету. Предмет отскакивает на обочину.
Молоток.
Превозмогая боль, хочу подняться, но этот урод настигает меня раньше. Запрыгивая на спину, он прижимает меня всем весом к земле и, приподнявшись, резко разворачивает к себе. Под его тяжестью я чувствую себя беззащитным кроликом, угодившим в смертоносные объятия питона. Шансов у меня мало. Можно сказать, их нет совсем.
Беззвучно открывает рот и высовывает длинный язык через дыру в ложбине под носом. Я же порываюсь освободиться, вцепившись в его руки, крепко сомкнутые на моём горле, но этот гад слишком силен.
Глаза у него как две черные бусинки, блестящие в свете луны – бездонные, холодные, полноценно довершающие его безумный образ. Зрачки и вправду похожи на змеиные.
Не помню, как именно он ударил меня и чем. Всё случилось быстро.
Удар, импульс, боль, темнота.
Глава 2
В висках пульсирует, глаза от любого малейшего движения отдают страшной болью в лоб и затылок. Впрочем, какой от этих глаз толк, если на голове у меня мешок. Не видно нихрена. Если бы не отдаленный свет луны, просачивающийся через ткань, я бы, возможно, решил, что ослеп.
Руки в запястьях, ноги на лодыжках и выше колена туго связаны верёвкой. Она так сильно впивается в кожу, словно это не веревка, а колючая проволока.
Когда первая волна паники проходит, пронизывая леденящей дрожью, я всё еще не могу сообразить, что случилось, где я и где Аня.
Восстанавливаю события – погоню, то, как он меня вырубил.
Невольно съёживаюсь от ужаса.
Не двигаюсь, чтобы не привлекать внимание.
Подо мной твердая поверхность и что-то мягкое, тонкое. Похоже на какую-то тряпку или одеяло.
– Аня, Аня… – шепчу я. – Ты здесь?
Ответа не следует.
Покачивает и трясет, подбрасывает. Скрип колес где-то внизу совсем рядом, фырканье лошади.
Мы в телеге?
Нужно бежать отсюда.
– Аня, ты здесь? – также шепотом, но настойчивее повторяю я.
Получается громче, чем я предполагал, но этот урод, наверное, ничего не услышал, потому что мы не останавливаемся и продолжаем ехать.
Он ведь не мог убить её, нет.
– Аня?
Приглушенное мычание. Знакомый голос. Родной.
Это она. Точно она.
Кажется, у неё во рту кляп, поэтому она и не может нормально говорить.
– Аня, всё в порядке?
– Амуааммуум.
Телега останавливается, я замираю.
Этот псих… Как же он ужасен. Вспоминаю его жуткую морду, тошнотворный запах, эти огромные руки на своей шее… Меня чуть ли не выворачивает от паники.
Хлопает по загривку лошадь, спрыгивает на землю и, шаркая по траве, направляется в нашу сторону.
Тяжело дышит, сопит.
Вижу его размытый силуэт сквозь мешок. Лица не разглядеть (если его можно так назвать), но я чувствую, что смотрит он прямо на меня.
Всё также фыркает лошадь, трещат сверчки, дует легкий ветерок. Безмятежная летняя ночь вдали от суетливого города во всей красе.
– Отпусти нас, слышишь? – внезапно вырывается у меня.
Аня дергается где-то справа и снова издает эти нечленораздельные звуки. Силится, наверное, избавиться от кляпа во рту и веревок на руках-ногах.
Урод не двигается, молчит.
Я верчу головой, изворачиваюсь в надежде высвободиться, но тщетно.
– Нас будут искать! Нас найдут! И тогда ты пожалеешь! – кричу я злобно. – Отпусти нас, пока не поздно!
Шаркает обратно к лошади, садится.
Трогаемся.
Аня не перестает приглушенно о чем-то кричать и биться в углу телеги подобно рыбе, выброшенной на берег, а я, подавшись в сторону лошади, продолжаю монолог.
– Это как-то связано с моей работой? Всё из-за документов? Или это какой-то розыгрыш?
Молчит.
– Да скажи ты хоть слово!
Я могу, действительно, могу его переубедить осуществлять свой план, каким бы страшным или важным он ему не казался. Нужно найти к нему правильный подход – договориться можно с каждым человеком (мне ли этого не знать), а он хоть и уродлив, болен, но всё же человек. Не чудище, не монстр, не животное. Это человек и я должен вразумить его. Нужно донести ему, что он совершает большую ошибку или пообещать то, что заставит этого полудурка изменить планы.
– Что тебе нужно? Деньги? Мы можем с тобой договориться. Я заплачу тебе – нужно только найти банкомат. Отдам всё, что есть. Обещаю. Слышишь меня? Не совершай глупостей, подумай, зачем тебе это всё?
Вновь останавливаемся.
Урод спешивается и снова идет к нам – быстро, торопливо. Подходит совсем близко и мне в нос опять бьет его мерзкий, поросячий запах.
– Стой, не надо ничего… – успевает вырваться у меня до того, как о мою голову ударяется что-то тяжелое. Я так и не понял, что это – его рука или какой-то предмет.
Аня гулко взвыла, а я, растворяясь в бесконечном потоке сильной и тупой боли, вновь отправился в бездонные недра темноты.
* * *
Голос Ани – приглушенный, неспокойный.
– Руслан!
Медленно возвращаюсь обратно.
Мир по кусочкам восстанавливается, воспоминания – старые и недавние наслаиваются друг на друга, заполняя сознание животным ужасом, от которого волосы на голове и руках шевелятся словно живые.
С трудом открываю глаза.
– Ты цел? Как ты? – боязливо и озабоченно спрашивает Аня. – Голова болит?
Глаза от яркого солнечного света пронзает тысячей иголок, сильно хочется пить. Язык распух и присох к нёбу – говорить будет трудно.
Первое, что я увидел, подняв веки – грязный бетонный обшарпанный потолок, изъеденный трещинами, держащийся на деревянных подпорках – двух посередине и еще двух по краям.
Пол тоже деревянный.
У противоположной стены на пол брошен матрас. На нём Аня и сидит.
– Где мы? – с огромным усилием спрашиваю я.
– У него в подвале.
На ноге у меня болтается черное ржавое железное кольцо шириной примерно сантиметров тридцать-сорок, сомкнутое небольшим, но крепким на вид замком. От кольца тянется прочная железная цепь, соединенная с толстой стальной балкой, торчащей из стены.
Озадаченно поднимаясь, беру в руки цепь, осматриваю её, изучаю крепление на ноге. Все выполнено прочно и первое, что приходит в голову – это мысль о том, что освободиться так просто не получится.
Стена крепкая – бетонная. Балка широкая и посажена глубоко. Я её и тянул, и расшатывал, но толку ноль. Замок, держащий цепь на ней, тоже выглядит крепким и надежным. Голыми руками не справиться.
Аня прикована по той же системе, что и я. И матрас под ней такой же грязный и вонючий. Словом, мы оба в заднице, но её хотя бы не били по голове два раза до потери сознания за последние несколько часов. Хотя… возможно, и ей досталось тоже.
Да, точно досталось. Вижу синяк на лице.
В смятении и удивлении оглядываю то Аню, то свою ногу, то весь этот подвал, и не нахожу слов.
Помещение примерно метров десять в ширину, цепи – по метру каждая. Учитывая наш рост, нам с Аней друг до друга не достать. Да и есть ли в этом толк?
– Ты в порядке? Я испугалась, думала, что ты…
– Умер? – продолжая оглядывать подвал, спрашиваю я.
– Руслан, мне страшно… – Аня в отчаянии. – Он убьёт нас! Он будет делать страшные вещи!
Выглядит ужасно – волосы растрепаны, глаза опухшие, еще и этот синяк на щеке – большой, жирный, свежий.
– Он ударил тебя? – спрашиваю я, поднимаясь. – И что с машиной, интересно?
– Сдалась тебе твоя машина! – сморщив лицо, истерично визжит Аня. – Есть кое-что поважнее!
– Если он оставил её там же – на обочине, нас скоро обязательно найдут, – объясняю я ход своих мыслей. – По машине нас будет проще отыскать. Там и следы, и улики, и все остальное.
Аня утирает нос, растерянно глядя в пол.
– И часы он с меня снял, козёл… – сокрушаюсь я. – Эх, ну что за ночка такая… Просто ад.
Хватаю ногу и снова пробую расшатать замок или балку в стене, но у меня ничего не выходит. Колодка, повисшая на щиколотках, ногу обхватывает плотно. С двух концов изогнута в широкие усики с пропущенным через них коротким железным стержнем. С правой стороны у него шляпка, не дающая проскользнуть через усики, а с другой продет замок. Сомкнуты концы плотно, зазор минимальный.
Аня не сводит с меня глаз. Ждет моей реакции, помощи. Надеется, что я придумаю план побега и мы немедленно приведем его в действие, только вот у меня пока нет ни единого соображения по поводу того, что делать.
– Эй, ты, псих! – ору я в потолок. – Лучше бы тебе выпустить нас отсюда! За нами скоро придут и тогда ты сильно обо всем пожалеешь!
– Не надо, Руслан! – Аня смотрит на меня огромными от страха глазами и трясет головой. – Ты можешь его разозлить.
– И что?
– Он болен… Не надо, я прошу тебя…
– Да мне плевать! – яростно воплю я. – Этот урод меня разозлил!
– Я не хочу умирать, Руслан! – взмаливается Аня со слезами в глазах. – Нужно как-то выбираться отсюда…
– Эй, помогите! Нам нужна помощь! Слышите? – кричу я в узенькие оконца под потолком. – Нас похитили!
– Никого тут нет, неужели ты не понимаешь? – Аня ощупывает лицо, чтобы понять, где оно болит сильнее. – Никто нам не поможет.
– Хрен ему! – я в сердцах сплевываю на пол и снова обращаюсь к потолку. – Хрен тебе, слышал? За нами скоро придут!
Окна здесь маленькие, небольшие, но вытянутые. Через них не выбраться наружу, хотя… Аня, возможно, могла бы.
Дверь широкая, массивная, с большой круглой деревянной ручкой. Вроде заперта на замок.
– Сколько времени? Как долго я… спал? – мне нужно хоть в чем-то сориентироваться. Не в местности, так во времени.
Ощущение словно вышел из многолетней комы.
Аня налегает на замок и цепь, тужится, хочет расшатать кольцо, кричит, нервничает, но у нее тоже ничего не получается.
– Аня, ты слышишь меня?
– Что?
– Как долго я был без сознания?
Это она во всём виновата. Из-за неё вы здесь.
– Часа три… – отвечает она, бросая цепь на пол и закрывая лицо руками.
В углу стоит небольшая печь с уходящей наружу трубой. Похоже, рабочая – даёт тепло в холодное время года.
Мы здесь надолго?
Нам предстоит зимовать в этом подвале?
Лампочки в потолке или какого-либо другого источника света нет. Светло только благодаря солнцу, проникающему через форточки. Настолько высоко посаженные, что кроме неба с наших матрасов в них ничего не видать.
Ночью будет тьма кромешная.
– Ты говорил про какие-то документы, – уточняет Аня. – Что ты имел в виду? Это как-то связано с твоей работой?
Где-то вдалеке поют птицы и жужжат мухи.
– Нет, – твердо отвечаю я. – Забудь об этом.
– А что за документы?
– Неважно. Почему ты не убежала?
Такая глупая, беспомощная… Я дал ей фору, чтобы свалить оттуда, а она ей не воспользовалась.
– Он догнал меня. Ударил и потащил к дороге. Я не смогла вырваться, кричала, тогда он снова меня ударил и я потеряла сознание. Очнулась уже в телеге.
– И что? – я сосредоточен и представляю, как всё происходило, как ей было страшно, больно, но это не прошибает во мне сострадания. Сама во всём виновата.
Сказать бы ей об этом, пристыдить, но я сдерживаюсь. Не время и не место выяснять, кто прав, а кто виноват. Нужно исправлять то, что уже случилось.
– Как долго мы ехали?
Утираю грязный пот со лба, встряхиваю головой. Каждый удар сердца отдается тупой болью в висках.
– Не знаю. Часа полтора, два.
Аня крепко сжимает ступни и нервно раскачивается, а я опускаюсь на матрас и всё прислушиваясь к звукам снаружи, вожусь с колодкой – нужно найти способ открыть её. Перед глазами проносятся сцены, в которых он заходит сюда с ножом или бензопилой в руках и рубит нас на части. Или насилует Аню…
Выдыхаю посильнее, чтобы справиться со страхом, но это не помогает. Я парализован и шокирован.
Где же этот урод? Когда придет обратно? И что будет, когда он всё-таки явится?
Эти мысли подстегивали меня, поэтому я не бросал попыток освободиться. Силы во мне иссякли, но старался я как мог – всё пробовал оторвать цепь, сломать замок, бил им о петлю в стене, но это ничего не дало – зря только тратил энергию.
Легко и просто это всё не закончится. И мы можем умереть здесь – вот, что самое паршивое.
Всем своим существом я отказываюсь принимать факт того, что это реально и ничей не розыгрыш, но вязкий и холодный страх, всё больше расползающийся по венам, расстилающийся под кожей, неумолимо убеждает меня в том, что всё по-настоящему и, действительно, происходит именно с нами.
– Если бы ты просто разбудила меня… – говорю я дрожащим, но строгим голосом, – то мы бы…
– Моя вина… – соглашается Аня. – Не сверни я на том повороте…
– Но ты свернула, – ядовитым тоном подхватываю я. – И теперь нам грозит смерть!
Аня ложится и рыдает, а я, опершись о стену, пытаюсь предположить, что же с нами будет дальше.
За дверью раздаются шаги.
Это он.
Спускается, встает перед дверью, вставляет ключ в замочную скважину, со скрипом прокручивает его и… дверь открывается.
Глава 3
К чему это приведет, я не знаю, но вместо того урода на пороге совершенно для нас с Аней неожиданно появляется девушка. Или женщина. Сходу и не разобрать, сколько ей лет. Выглядит она и молодо и зрело одновременно. Внешне ей не больше тридцати, но судя по уставшим глазам и большим мешкам под ними, изможденному лицу и глубоким морщинам на лбу, она намного старше, чем может показаться.
Нос похож на птичий клюв, под густыми черными бровями бегают лисьи глазки, побледневшие губы иссушены. В тугом темно-зеленом платье, выглаженном и вычищенном, заношенных тапках. Грудь как два мандаринчика, меж которых свисает длинная чуть ли не до пола коса с проседью.
Хорошая новость (если в нашей ситуации эти два слова прозвучат уместно) заключается в том, что она… похожа на нормального человека. У неё обычное лицо, две руки и ноги, хоть и болезненно тонкие, худые, обыкновенное выражение лица.
И еще она безоружна. У неё нет бензопилы, удавки, ножа на худой конец или бритв, коими обычно орудуют маньяки в фильмах ужасов. Подмышками у нее зажаты лишь две тонкие подушки, а в правой руке она держит ведра без ручек, сложенные друг в друга.
Не могу понять, что меня больше смущает – её странная улыбка или то, что она стоит неподвижно и не говорит ни слова.
Она пришла, чтобы отпустить нас?
Почему нет?
Возможно, она приходится тому уроду сестрой или теткой (на мать не похожа и по возрасту не подходит) и, поняв, какое безумие и зверство сотворил её умалишенный братец или племянничек, пришла к нам, чтобы извиниться и снять с нас эти хреновы цепи.
Но нет. Зачем тогда эти подушки с ведрами?
Не надейся, ничего сегодня не решится в твою пользу.
Тишина давит, мозг стягивает крепким узлом. Сидим и не можем с Аней вымолвить и слова. Лично мне не приходит ничего, что можно сказать. И стоит ли первому открывать рот? Она в любом случае пришла сюда не просто так – хочет нам что-то сообщить, объясниться… Так пусть и говорит первая.
Но вместо того, чтобы сказать хоть что-нибудь, она всё также улыбается и молчит. Прошла, пожалуй, целая вечность прежде чем она, наконец, волнительно вздохнула и переступила порог.
Смотрит на нас с нелепыми восхищением, умилением и, прикрыв дверь, смещается в глубину помещения.
В её глазах я различаю оттенок холодного безумия и решительного настроя получить своё. Она знает, зачем мы здесь. И не намерена нас отпускать.
У неё есть цель.
– Отпустите нас! – не справляясь с давлением, кричу я.
Повышаю голос, чтобы говорить как можно тверже и решительнее, но страх с волнением оказываются сильнее и требование звучит неубедительно.
– Тише… – она прикладывает палец к губам и, облизнув их, ставит ведра на пол.
Бросает нам подушки. Анина падает ей прямо в руки, моя ударяется о стену и приземляется за спину.
Идёт к порогу, звеня увесистой связкой ключей в руке, закрывает дверь, вешает ключи на гвоздик, торчащий в стене справа от дверного проема. Оборачивается и снова одаривает нас идиотской улыбкой.
Ключей в связке висит штук десять, если не больше. Много разных – маленькие, большие, длинные, короткие. Уверен, есть среди них и те, что отпирают наши с Аней замки. Как бы до них добраться?
– Меня зовут Аасма – в начале две «А»! – радостно произносит нам этот скелет в платье. – А вас как зовут?
– Быстро выпусти нас отсюда!
Бросаюсь к ней навстречу, но цепь меня к ней не подпускает.
– Ты кто, мать твою, такая??? – громогласно выпаливаю я. – Чего ради вы нас сюда притащили?
– Тише, тише! – она выставляет передо мной ладонь, стоя там, где стояла – приближаться не решается. – Я сказала: меня зовут Аасма! А вас как?
Аня смотрит на неё как провинившийся щенок на строгого хозяина.
– Какая тебе нахер разница? – ору я. – Ты что себе вздумала, больная? Отпусти нас немедленно! Нас уже ищут! Скоро здесь будет полиция, куча людей! Лучше отпусти нас по-хорошему!
Самодовольно улыбается и смотрит на меня как заботливая мать глядит на сына, вернувшегося домой после долгой отлучки.
Эта ненормальная ждала вас.
– Никто не придет, – заверяет она. – Вы здесь под надёжным крылом.
– Я убью тебя, сука! Придушу как собаку! Зачем вы нас похитили? Какого хрена мы тут делаем?
Меня всего трясет, голос охрип. Кем она себя возомнила, черт её дери?
– Что вам от нас нужно, сволочи поганые? Быстро освободи нас!
Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, Аасма встает перед Аней и спрашивает у неё:
– Тебе страшно, моя хорошая?
Аня дрожит, осторожно поднимает глаза.
– Не бойся, милая. Если вы будете себя хорошо вести, то мы не причиним вам вреда. Всё зависит от вас, понимаешь?
Аня судорожно кивает.
– Объясни это своему супругу, дорогая. А то нам придется причинить ему боль.
– Нет! – оживляется Аня. – Не надо, прошу вас…
– Что ты там несешь? – вмешиваюсь я, злобно глядя в глаза этой сумасшедшей. – Говори со мной, слышишь, ты!?
– Тебе следует стать вежливей! Иначе я применю меры!
Она резко оборачивается. Её глаза выпучены и злы, но рот все также расплывается в улыбке.
Я плюю в ее сторону, она возвращает взгляд к Ане.
– Милая, все будет хорошо., – утешает она. – Вы в хорошем месте.
– Что вам от нас нужно? – сдавленно спрашивает Аня.
– Об этом немного позже, – мягко отвечает Аасма. – Кстати, можете и не представляться. Я знаю ваши имена, просто хотела, чтобы всё прошло как полагается. По-людски, знаете… Ты Анечка, а он Руслан, верно?
Ей известны наши имена? Это точно связано с делами фирмы…
– Откуда ты знаешь, как нас зовут? – спрашиваю я и в тот же момент меня осеняет – она видела наши документы. Всё же осталось в машине.
– Вы муж и жена? – спрашивает Аасма и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Хорошо, хорошо… Просто идеально! У вас есть дети?
Лицо у Ани напрягается. Она смотрит на меня в ожидании чуда, ждёт проявления какого-то героизма.
– Вы что оглохли? – надрывается Аасма.
– Нет у нас детей! – выкрикиваю я. – Какое это имеет значение?
– Большое, очень большое. Такая пара красивая, а детей не нарожали… – Аасма не перестает улыбаться, взгляд её вновь светлеет. – Чего ждёте-то?
– Не твое собачье дело! Тебе не с кем поговорить? Так иди и пообщайся со своим уродом, ненормальная! Вы оба отбитые. Уверен, у вас найдутся общие темы. Пластическая хирургия. Или курсы психотерапии.
Аасма медленно вспучивается, краснеет, руки у нее сжимаются в кулаки. Но она заставляет себя сохранить самообладание.
– Не смей называть его так, – шипит она. – Не смей, слышишь?
Лицо её искажено от ярости, глаза горят, но скоро она снова проясняется и как ни в чем не бывало продолжает приветливо улыбаться.
– Вероятно, Август сильно напугал вас, – произносит она благодушно. – Прошу прощения, если что. Он в душе хороший человек, не судите его по внешности. Как давно вы вместе?
– Какая тебе разница? – спокойнее, но не менее злобно спрашиваю я. – Что за идиотские вопросы?
– Уймись, – отвечает Аасма, почесывая руку. Я просто хочу узнать вас поближе.
– Сука! – выпаливаю я, не в силах сдерживать гнев. – Ты думаешь, мы будем…
– Я думаю, что чаша моего терпения переполнена, молодой человек. Придется попросить Августа проучить вас, – строго произносит она.
Аня взвизгивает и прибивается к стене.
– Моя хорошая, не стоит так переживать, – обращается к ней Аасма. – С тобой всё будет хорошо. Ты намного воспитаннее, чем твой муж. Это тебе обязательно зачтется!
Но в Аню это спокойствия не вселяет. Она продолжает реветь. Аасма пожимает плечами и возвращается к ведрам.
– Засунь их себе в задницу, понятно? – кричу я ей во всю глотку и бросаю свою подушку обратно.
Она снова поднимает тщедушные плечи и разочарованно вздыхает.
– С каждым плохим словом твое наказание становится все суровей, мой дорогой. Попридержал бы ты коней.
– Выпусти нас отсюда! – реву я нечеловеческим голосом. – Выпусти по-хорошему! Уродина ненормальная!
Я хочу наброситься на неё, рвусь вперед, но не достаю – цепь не даёт.
– Это ваш туалет, – говорит Аасма Ане, указывая на вёдра. – Ходите сюда по-всякому, не стесняйтесь. Остальное – моя забота.
Аня что-то бубнит себе под нос и закрывает уши волосами.
– Выпусти нас, падла! – горланю я, но Аасма и ухом в мою сторону не ведет.
– Какой он у тебя грубый! – с сочувствием замечает она, глядя на Аню. – Мне жаль, но другого выхода у меня нет.
– Тебе меня не запугать, уродина! – плююсь я. – Давай! Вперед! Тебе меня не запугать, слышишь?
– Не бойся, моя девочка, я прошу тебя, – просит Аасма у Ани. – Мы с тобой подружимся. Всё будет хорошо.
Глядя на Анин синяк, она с сожалением продолжает:
– Ох, и крепко он тебя! А ведь я настоятельно просила его обойтись с вами помягче. Ну вот такой он у меня, что поделаешь…
– Отпустите, я прошу вас! – просит Аня. – Я…
Речь её сбивается.
– Не говори с ней! – требую я. – Разве ты не видишь, что она ненормальная? У нее не все дома и ни о чем мы с ней не договоримся! Давай просто подождем. Скоро за нами придет полиция.
Аасма не обращает на меня внимания и слова про полицию никакого эффекта на неё не производят.
– Не ругайтесь, не ссорьтесь, – наставляет она. – Любите друг друга – это очень важно. И просто.
Идет к двери, снимает с гвоздика ключи, отпирает замок и выходит наружу. Запирает нас и уходит, не сказав больше ни слова. Я провожаю её благим матом и оседаю у стены. Что-то опускается внутри меня, отрывается и проваливается куда-то глубоко.
Да, мне страшно. Вынужден признать это.
Страшно как никогда.
Глава 4
Как бы дико не звучало, но после встречи с этой поехавшей мне немного полегчало – появилось больше надежды, что вскоре нас, действительно, найдут и вытащат отсюда. Возможно, это произошло благодаря тому, что она дала понять одну важную вещь – убивать нас с Аней никто не собирается. По крайней мере пока.
Вместо того психа с топором нам придется иметь дело с этой шпалой, которой от нас явно что-то нужно. И это не наши кожа и кости.
Долго думал над тем, какая у неё цель, но меня так и не осенило. Снова боролся с колодкой, с цепью, но становился всё больше нервным и злым от того, что у меня ничего не получалось.
Аня сидит у стены, обхватив ноги. Глядя на свои колени, она спрашивает:
– Ты слышал? Она сказала, что хочет проучить тебя.
– Слышал.
– Надеюсь, она это несерьезно. Я боюсь.
– А тебе-то что бояться?
– Я смотрела как-то программу про разных психов, которые похищали людей и держали их у себя годами, – задумчиво продолжает она. – Некоторых пропавших не могли найти десятками лет…
Я представляю, как в этом подвале проходит вся наша жизнь.
Исключено.
Насколько сильно нужно сломаться и сколько потерять воли, чтобы за такое долгое время ничего не предпринять? Я не из таких.
– А если они насильники? – Аня прижимается носом к коленкам.
– Давай лучше подумаем, как отсюда выбраться, – предлагаю я.
– Я должна сказать тебе кое-что, Руслан.
– Что?
Помолчав немного, Аня разочарованно вздыхает, собирается с силами и сообщает мне новость, больше похожую на идиотскую шутку, чем на правду.
– Я беременна.
Мне не послышалось? Бред какой-то… Люди не беременеют друг от друга, если не занимаются сексом.
– Вздумала шутить? Это не смешно!
Аня молчит, задумчиво смотрит на меня и принимается с силой тереть лицо.
– Руслан, ты слышал, что я сказала? – тихо, но озабоченно спрашивает она. – Я беременна.
– От меня что ли?
Фокусирует на мне уставшие глаза, глядя на меня не как на мужа – с уважением, а как на плешивую обездоленную шавку – с жалостью. Удрученно усмехается, ложится на матрас и отворачивается к стене.
– Что за шуточки, Аня?
– Какие шуточки? – спрашивает она, резко поднявшись и обернувшись. – Я беременна, Руслан, у меня будет от тебя ребенок, ты это понимаешь?
– Какой ребенок? Мы не спали уже больше года, с тех пор, как… – я осекся, понимая, что не могу сообразить, как обозначить всё то, что между нами произошло.
– Месяц назад, – вспоминает Аня. – Ты пришел поздно, был сильно пьяный.
Лицо у неё каменное, глаза всё больше наливаются ненавистью и обидой.
– Что? Хочешь сказать, я ничего не помню?
С моих губ срывается нервная усмешка.
– Я еще в трезвом уме, Аня, и не забыл бы про такое.
С каждым её словом меня всё больше разбирает уверенность в том, что она врет, издевается. Но зачем ей это?
– Какой же ты козёл… – разочарованно произносит она. – Это просто уму непостижимо!
Запускает руки в волосы, прячет под ними лицо.
Я встаю, потирая о штаны вспотевшие ладони и приближаюсь к ней, насколько пускает цепь.
– Ты хочешь сказать, что ты действительно беременна? От меня?
– Да, я беременна и этот ребенок от тебя! – повторяет Аня, нарочито отчеканивая каждое слово. – Неужели ты думаешь, что я и вправду могла с кем-то переспать на стороне, залететь и выдать чужого ребенка за твоего? – она пронзительно смотрит прямо в мои глаза. – Если ты на такое и способен, то я – нет. Для меня семья что чужая, что своя – святое и неприкосновенное. Плохо, что не все разделяют это мнение. Ты в том числе.
– Что ты городишь? – протестую я. – Это безумие!
Аня смеется.
– Какой же ты мерзавец… Если хочешь, можешь от него отказаться, я тебя ни к чему не обязываю. Справлюсь сама.
На ватных ногах возвращаюсь к матрасу и сажусь. По шее струится пот, но меня почему-то бросает в холод.
В подвал влетает муха и, описав пару кругов под потолком, садится мне на руку. Отрешённо за ней наблюдая, я пытаюсь сопоставить все услышанное.
Не много ли событий для одного дня?
Идея завести ребенка всегда казалась мне чуждой, навязанной со стороны. Женился – должен завести детей. А что если мне этого не надо? В нашей-то с Аней ситуации и подавно. Если это правда, то как она могла допустить это? Знала, как я отношусь к этому, понимала, что я пока не планировал никаких детей и ставил перед собой другие цели на ближайшие годы.
– Ты действительно ничего не помнишь? – Аня озадачена.
Если это реально так, получается она обвела меня вокруг пальца? Специально устроила всё, чтобы «привязать» к себе?
– Что я должен помнить?
– Как пришел с какого-то вашего банкета пьяный вдрызг и навалился на меня, пока я спала. Как драл на мне пижаму, бил по лицу… Ты просто озверел! Взял меня против воли.
Представляю себе это всё. Немыслимо.
– Так унизить собственную жену… Входил в меня раз за разом разъяренно и говорил, что ненавидишь, что терпеть не можешь, душил. Выместил на мне всю свою злость. Что я тебе сделала? За что ты так со мной?
– Это бред! Не помню ничего такого! – возражаю я, но в подкорке уже начинают всплывать размытые фрагменты сцены, похожей на ту, что описывает Аня.
Это что правда?
Меня бросает в холодный пот.
На том банкете я и впрямь напился так сильно, что не мог вспомнить, как добирался домой и что происходило последние пару часов. Всё смазалось, растворилось в вакууме пьяного и воспаленного затяжной депрессией мозга.
Последний раз я так набирался после защиты диплома в университете. Разнесло меня тогда до такой степени, что чуть в полицию не угодил. Ничего из того вечера я не помнил и если бы не посмотрел отрывки видео, снятого друзьями, так и не поверил бы, что способен вести себя настолько по-свински. Сказал себе тогда, что больше не буду напиваться до такой степени и в будущем, когда понимал, что меня несёт и желание выпить чего-то крепкого да побольше становится сильнее воли, просто считал до трех и вставал из-за стола, где бы ни находился. Ехал домой, шел в душ и ложился спать. Метод простой и работал всегда как часы. Но тем вечером на банкете всё вышло из-под контроля. Привычный стоп-сигнал не сработал. Возможно, потому что я сам всей душой хотел напиться и забыть обо всем на свете.
– Тебя словно подменили тогда, – холодно говорит Аня. – Глаза, голос, взгляд… всё было чужое…
– Я спал отдельно той ночью! – отчаянно отбиваюсь я.
Не могу же я с этим согласиться, даже если это правда?
Если все и так, почему она раньше мне не сообщила? Нужно же было делать аборт!
– Ну да, отдельно спал. Трахнул меня как шлюху и ушел. – Махнув рукой, она усмехается, снова глядя на меня как на последнее ничтожество. – Проехали… Я-то все переживу, а вот как он к этому отнесется, когда подрастет… – она кладет ладонь на живот. – Это большой вопрос. Но врать я ему не собираюсь.
Аня, очевидно, давно собиралась поиздеваться надо мной, уколоть побольнее в отместку за все страдания и вот, похоже, дождалась случая.
– Почему ты молчала? Тебе стоило поставить меня в известность сразу же!
– Ты оскорбил меня и унизил, – она отводит глаза в сторону. – Я не понимала, что делать, как жить дальше и говорить с тобой – это последнее, чего мне тогда хотелось. Учитывая, что ты мне еще и…
– Но ведь это касается нас двоих! – я срываюсь на крик и не даю ей договорить. – Это затрагивает и меня тоже! Такие вопросы мы должны решать вместе!
Аня фыркает и выдавливает из себя едкий смешок.
– Вместе! Забудь это слово, пожалуйста. Нет больше никакого «вместе». И вообще… Что ты имеешь в виду под фразой «решать вопросы»? Аборт?
– Какая уже нахрен разница?
– Да, действительно! – вскидывает руки Аня. – Теперь уже нет разницы!
– Ты специально это всё?
– Что специально? Забеременела? – она вздёргивает с издёвкой брови. – Ага, ничего умнее не придумала кроме как залететь от тебя. Пойми, дорогой, земля вертится не только по твою честь.
Чего это она такой дерзкой стала? Я не позволял ей так со мной говорить!
– Послушай, я тоже не планировала этого ребенка, – продолжает Аня и словно услышав мои мысли, унимает тон. – В те дни у меня началась овуляция, а противозачаточных я уже полгода как не пила… Зачем, да? Всё равно мы уже давно не спим друг с другом. Кто бы знал, что ты придешь и изнасилуешь меня?! Я и не предполагала тогда, как все сложится, но одно поняла точно – я не убийца. Брать такой грех на душу… ни за что. Ложиться под нож, добровольно гробить себя я не буду и если Бог решил дать мне этого ребенка, то я обязательно его рожу. А ты не будешь мне указывать, как жить.
Она смотрит на меня и со злостью добавляет:
– Ты откажешься от него.
– Нет… – рефлекторно возражаю я, но понимаю, что не такая уж это и плохая идея.
Я и без того раздавлен, размазан словно кусок дерьма по асфальту, а тут еще и этот ребенок.
– Я беременна, Руслан, и нам обоим нужно принять этот факт, – продолжает Аня еще спокойней. – Факт того, что на нас теперь вдвое больше ответственности.
Ну, да. Вот и старая добрая песенка про детей и ответственность подоспела. Я под это не подписывался.
– Какой срок? – терпеливо спрашиваю я.
– Месяц.
– Ты уверена, что это не ошибка?
– Наш брак – вот ошибка.
– Что?
– Я хотела и об этом сказать, но ты меня перебил.
– О чем?
– Думаешь, мне ничего не известно о твоём романе с этой малолеткой? Я всё знаю, Руслан. И сейчас у меня к тебе только один вопрос – как ты после всего этого смеешь вести себя так словно ничего не происходит? Унижать меня! Показывать так открыто своё отвращение ко мне и этому ребенку! Ты просто козел!
– С какой малолеткой? О ком ты? – недоумённо переспрашиваю я, пропуская всё остальное мимо ушей.
– Не строй из себя дурачка, ладно? – натянуто улыбается Аня. – И не парься – это больше не проблема.
Не могу прояснить, что меня напрягает больше? То, о чем она говорит или с каким спокойствием это делает? Можно представить, речь идет не о нас, а о соседях с площадки или дальних родственниках.
– Господи, – Аня улыбается, но её глаза дрожат. – Ты правда думал, что я ничего не знаю?
Она берет меня на пушку.
Мы с Полиной всегда снимали номера в разных гостиницах, приезжали и уезжали по отдельности, на работе искусно держали дистанцию, хоть и с трудом, но успешно сдерживаясь от каких-либо порывов. В телефоне я подписал её левым мужским именем, да и она никогда мне не названивала, не писала. Мы сами установили эти правила и не могли так глупо спалиться. Особенно в преддверии грядущего с Аней развода.
Хотя… какой теперь развод? Выбраться бы отсюда живыми.
– Я не понимаю, о чем ты, – неуверенно отвечаю я, сознавая, что смысла отнекиваться нет.
Аня точно всё знает. Но откуда?
– Всё ты понимаешь. Она сама мне рассказала. Лично! Но я и до разговора с ней всё знала. Думаешь, я наивная дура, у которой можно крутить роман за спиной без палева?
Я опускаю глаза.
– А Полина эта твоя – глупая девочка, конечно, – продолжает Аня. – Что с неё взять? Позвонила мне и сказала, что нам нужно встретиться и серьезно поговорить. Ну вот мы и встретились.
Нет, нет, Полина не могла так поступить. Если бы она и выкинула что-то подобное, то обязательно бы тебе всё рассказала. Это обман!
– Сказала, вы оба хотите быть вместе, перестать прятаться, но сейчас это невозможно, потому что ты боишься оставить меня одну после смерти родителей. А она устала ждать.
Меня колотит.
– Аня, давай не сейчас…
– Да ради Бога. Я и сама не хочу ничего обсуждать.
– Мы всё решим потом.
– А нечего решать. Я свыклась с тем, что ты предал меня. Это абсолютное унижение, но я это пережевала и выплюнула. И не собираюсь теперь из-за этого горевать и лить слезы. Хватит.
– Аня… я…
– Она попросила отпустить тебя и не мешать вам. Знаешь, что она сказала? Дай вспомнить… А, вот! «Он тебя уже давно не любит!» – Аня усмехается. – Ты дерьмо, ты предал меня! Еще и в такой момент – когда я потеряла своих родителей и осталась совсем одна.
На последней фразе голос её начинает дрожать и на глаза наворачиваются слезы.
– Когда это случилось?
– Неважно, – с безразличием отвечает Аня, утирая лицо.
– Важно… Это случилось до того, как ты забеременела?
– Да.
– Отлично, – усмехаюсь я. – Зная это, ты все равно забеременела. Получается специально, так?
Анин рот от удивления приоткрывается и застывает, кровь приливает к её лицу. Она смеётся.
Смех этот звучит искренне, но вскоре я убеждаюсь, что это самая натуральная истерика.
Зачем Полина ей всё рассказала? Это самый глупый и необдуманный поступок, который можно вообразить. Мы ведь тысячу раз говорили с ней обо всём. Она знала, насколько это для меня важно – обставить всё тихо и по уму.
Девчонка… Чего ты от неё ждал? Ей ведь всего-то двадцать два.
– Ребенок ничего не меняет – твердит Аня, бережно опустив руку на живот. – Если мы выйдем отсюда, ты можешь сразу подавать на развод и бежать к своей любимой Полиночке. Я воспитаю его сама, не парься. От тебя нужно одно – проявить характер и попробовать вытащить нас отсюда. Соверши для нашей пока еще официально существующей семьи последний подвиг.
Каждое слово, произносимое Аней, звучит нагло, цинично и я всё больше перестаю её узнавать. Всегда воспринимал свою жену как хрупкую, чересчур ранимую, остро от меня зависящую и материально, и эмоционально, и физически… И вот внезапно передо мной предстает другая её версия – сильная, собранная, озлобленная. Человек, полный решимости противостоять и идти до самого конца.
Это на неё смена обстановки так повлияла?
Опираясь о стену, медленно встаю. Сжимаю в кулаки грязные взмокшие руки, но сил не хватает и на это. В бессилии что-либо изменить или хотя бы временно спрятаться от всего этого безумия, закрываю глаза. В памяти вырисовывается номер нашего любимого с Полиной отеля на двадцать шестом этаже – в нем мы как раз и провели последнюю совместную ночь. Это случилось перед той хлопотной ночкой на работе, после которой мы и поехали на этот чертов Иссык-Куль, на эту чертову свадьбу по этой чертовой дороге.
Внизу тысячами ярких огней мерцает ночной город, далеко внизу беззвучно пятнами плывут автомобили, утопая в потоке неспешного ночного траффика. Я стою у окна и смотрю на звёзды, предвкушая ближайшие несколько часов в постели с дикой кошкой, которую буду снова укрощать. Терпкое послевкусие чиваса вперемешку с дымом сигарет приятно горчит, грудь наливается теплом, а её парфюм… Не описать словами этот волшебный запах. Он пробуждает в душе былую страсть, мечты и самые потаённые фантазии, кружит голову.
Как он прекрасен… Как прекрасна она была в ту ночь…
Раскинувшись на кровати, скользит по мне нагловатым, полным страсти взглядом. Её губы, окрашенные алым, расплываются в широкой томной улыбке.
Расстёгивает блузку. Высовывает кончик языка и призывно проводит ладонью по оголенным бедрам, сжимает грудь. Не сводя с меня глаз, просовывает руку под юбку и принимается ласкать себя, выгибая шею от удовольствия. Даёт мне понять, что я ей и не нужен вовсе, чтобы испытать наслаждение.
Спешно тушу сигарету, допиваю виски и прыгаю на кровать – поближе к её горячему необузданному телу, но снова попадаю в подвал.
Аня меня сюда возвращает.
Она с чем-то возится, суетится, а потом о дно ведра ударяется струя жидкости.
Анина струя.
Не желаю ничего видеть, но открываю глаза.
Она писает, да. И смотрит прямо на меня.
– Отвернись, – требую я.
Ничего не отвечает, но и взгляда не отводит.
Тогда я сам отворачиваюсь к стене, опираясь о неё руками, закрываю глаза. Хочу вернуться к Полине, но уже поздно – воспоминание ускользнуло.
Интересно, а писала бы она в это ведро? Как бы она вообще повела себя в Аниной ситуации? Смогла бы вынести смерть родителей, предательство, беременность от мужа, гуляющего на стороне? Как вела бы себя здесь – в этом жутком подвале в плену у двух умалишенных? Да и вообще – смогла бы стать хорошей женой?
Она ведь так молода.
Да, с таким потрясением, определённо, не каждый справится, но Аня… посмотрите-ка. Она держится достойно.
– Почему ты раньше не сказала, если знала обо всём? – злобно и вместе с тем стыдливо спрашиваю я. – К чему весь этот цирк? Здесь! И сейчас?
– Цирк, говоришь? Думаю, не стоит уточнять, кто здесь клоун?
– Ответь, почему молчала всё это время? К чему это всё?
– К тому, что я устала ждать, Руслан, – тихо и хладнокровно отвечает Аня. – Странно, но именно здесь я и поняла, что ждать больше нечего. Всё надеялась, что ситуация разрешится в лучшую сторону, что ты образумишься, ведь мы семья всё-таки. Но поняла, наконец, что ничего такого не случится. Ты потерялся. В том числе и для самого себя. Сам не знаешь, что тебе нужно. А я теперь хочу только одного – выбраться отсюда и родить по-человечески. Стать хорошей матерью. И я рада, что мне выпала честь стать ею. Я буду самой лучшей мамой. А ты не переживай за то, что сделал или не сделал. Просто вытащи нас отсюда. Ты должен осознать, что нас здесь не двое, а трое. И если в тебе осталось хоть что-то человеческое, переживать ты будешь не только за себя, хоть мы тебе и не нужны уже.
Закончив свою тираду, она ложится на матрас, поджав ноги, и отворачивается к стене.
А мне внезапно хочется плакать.
Глава 5
За окном стоял вечер, когда эти двое вернулись.
Первой вошла Аасма, потом у порога обрисовалась и фигура того урода с дороги. Снова от одного его вида меня прошибает пот. Ему бы живым экспонатом в кунсткамеру – идеально бы вписался.
Закрыв дверь на замок, Аасма вешает ключи на привычный гвоздик и, оглядывая нас, давит лыбу.
Август на удивление спокоен. Не бросается на меня с кулаками, не стремится убить.
В руках у него поднос с тарелками. Он опускает их на пол и мне в глаза бросается заткнутая у него за пояс плётка с длинным черным хлыстом. Представляю, как он хлещет меня ей, как она впивается в мою кожу и мне становится плохо. Что-то отламывается от сердца, отрывается; по затылку и спине прокатывается покалывающая волна непреодолимого отчаяния и унижения.
– Ты огорчил меня, дорогой, – с сожалением произносит Аасма. – Придется преподать тебе урок.
– Что? – не выдавая страха, спрашиваю я. – Какой урок?
Подвал наполняется ароматом свежего бульона и вареной картошки.
На потяжелевших ногах поднимаюсь, сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и встаю.
Тяжело дыша, Август чешет раздутую башку, скалится в кровожадной ухмылке и вынимает из-за пояса кнут. С наслаждением сжимает его рукоять, проводит рукой по хлысту…
– Ты сам во всем виноват, – меланхолично произносит Аасма. – И я надеюсь, ты примешь наказание достойно.
Она складывает руки на груди, постукивая пальцами по своим ребрам, а Август всё смотрит на меня и скалится. Предвкушает приятное занятие.
Передний край его засаленной мешковатой кофты, натянутой поверх комбинезона, колышется от неровного тяжелого дыхания, лоб напряжен и покрыт испариной. Виски пульсируют, на мясистом горбатом носу тоже проступили капли грязного пота.
– Я прошу вас, не надо! – слезно просит Аня. – Он больше так не будет! Слышите меня? Он больше не будет грубить!
Аасма смущенно поджимает губы, давая понять, что она тоже не восторге от всего происходящего, но выбора у неё не остается.
– Что бы вы не задумали, лучше не надо, – глухо говорю я. – Не надо!
Август в ответ еще шире скалится, Аасма вздёргивает бровь.
– Умоляю, не надо… – как загипнотизированная повторяет мои слова Аня.
– Всё будет хорошо, милая, – спокойно отвечает ей Аасма. – Твой муж справится.
Грядет сильная боль – я ощущаю это всей кожей, каждой клеткой тела. Грядет самый настоящий ужас.
– Просто скажите, что вам нужно? – спрашиваю я у Аасмы, ретируясь к стене, но не расслабляя кулаков. – Мы отдадим всё!
– Отдадите, – соглашается Аасма. – Но сначала ты понесешь наказание.
– Да что вы о себе возомнили, уроды? – злость становится нестерпимой. – Вы не имеете на это права!
– Август, любимый мой, ты готов? – спрашивает Аасма.
Тот в ответ кивает, искривляет губы в дикой ухмылке, причмокивает и вскидывает кнут на изготовку.
Я отскакиваю назад чуть ли не ударяясь затылком в стену. Всё также держу стойку, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – равной битва не получится.
– Не переусердствуй, милый, – просит Аасма Августа и, взмахнув ладонью, разрешает ему приступить.
Тот в ответ надувает грудь, облизывая дыру в губе и наступает.
Вскидывает плеть.
В последние мгновения перед ударом, заорав на сколько хватило сил, я ору и прыгаю на него в надежде ударить.
Промахиваюсь.
Прыжок спасает меня от первого удара. Плеть пролетает в нескольких сантиметрах от лица и ударяется о матрас, с треском распарывая его.
То же самое будет и с моей кожей?
– Прошу вас, не надо! – взмаливается Аня, но никто кроме меня её не слышит.
Август от удивления выпячивает нижнюю губу, наблюдая за моим перекошенным от страха лицом, а потом подлетает и бьет кулачищем в переносицу.
Нос вдавливается куда-то меж глаз, в глазах фейерверком рассыпаются разноцветные точки. Лишаюсь равновесия. На пошатнувшихся ногах прижимаюсь спиной к стене и сползаю вниз.
Больно.
Из носа течет кровь, лицо горит огнем, но что-то мне подсказывает, что это еще цветочки.
Снова взмах и вновь плеть взмывает в воздух.
Падаю на четвереньки и, поджав ноги, прижимаюсь всем телом к матрасу. Зажмурившись, закрываю лицо руками. Плеть вздымается еще раз и, хлёстко ударяясь о мое правое плечо, вгрызается в кожу. Боль от удара настолько сильная, что глотка у меня от крика чуть ли не разрывается на части.
Плечо словно ошпарили кипятком.
Август еще раз заносит плеть, готовясь к очередному удару и встаёт в более удобную позу, широко расставив ноги. Чтобы эти самые удары получались сильнее.
Группируюсь. Нужно вести себя насколько это возможно достойно – не кричать как девчонка и не скулить как псина.
Аня кричит всё громче, умоляя Аасму остановить весь этот ужас, но та не реагирует. Она наблюдает. Смотрит и получает удовольствие от моих криков и стонов, от этих ужасных звуков плети, вонзающихся в мою кожу.
Еще удар. По спине.
Кажется, сердце сейчас остановится. В глазах мутнеет.
Какое там достоинство? Меня скручивает изнутри так, что дышать становится просто невозможно.
Август шипит от переполняющего его удовольствия и снова бьет – теперь по пояснице.
– Хва-а-тит! Я пр… пр-р-рошу вас! – задыхаясь от боли, завываю я. – Умол-ляю! Пож… пож-а-а-луй-ста!
Вместо какого-либо ответа еще удар – прямо вдоль позвоночника. Решил на мне живого места не оставить.
Со спины на живот ручейками стекает теплая кровь и, просачиваясь сквозь рубашку, капает на матрас.
Это не я, это не со мной, этого не может быть.
Не хочу умирать. Я не готов к этому.
Мысли перепутались, мозг отключился.
Я ничего не видел уже – не раскрывал глаз. Слышал только, как визжит у противоположной стены Аня, как она молит их, чтобы они оставили меня, как хрипит от удовольствия Август, как снова и снова описывает в воздухе пируэты плеть, ударяясь о моё измученное тело, истекающее кровью.
Но вскоре боль отступила. Звуки приглушились, сознание растушевало окончательно и я полетел куда-то.
Темно.
Проваливаюсь в пустоту, а подвал этот, уменьшаясь в размерах, остается где-то внизу, превращаясь в крошечную точку.
Боль отступает.
Исчезает всё.
Остаются умиротворение и легкость. Они уносят от меня все страхи и волнения, но эйфория длится недолго – меня затягивает обратно в эту маленькую точку внизу словно джинна в лампу.
Звук собственного дыхания, голос Ани, свист плети, кислая вонь от этого урода – всё возвращается на свои места.
Аня рыдает, задыхается от слёз. Собирается что-то сказать, но у неё зуб на зуб не попадает.
Я сплевываю на матрас сгустки окровавленных соплей, силюсь разжать глаза и хоть одним глазком посмотреть на Аню.
Аасма и Август уходят.
* * *
Чёрный, бесконечный каменный лабиринт, живым из которого не выбирался еще никто.
Под ногами шипят змеи и кишат насекомые: пауки, тараканы, многоножки. Ядовитые и голодные – хотят облепить и сожрать меня. Стрекочут и клацают клешнями, скребут щетинистыми лапками где-то совсем рядом.
И как меня угораздило оказаться в этом страшном, забытом Богом месте? И есть ли отсюда выход?
Если и есть, то вряд ли я его найду раньше, чем меня уничтожат эти мерзкие твари. Или годы… ведь я здесь навечно.
– Руслан, очнись!
Неужели и она здесь? Это ведь голос Ани?
Она здесь!
– Руслан…
Я с трудом приподнимаю тяжелые, налитые свинцом веки. Темно.
В слабом свете луны различаю знакомые очертания нашего логова. Тот же матрас, те же цепи, та же Аня… Её голос снова возвращает меня в реальный мир. Сколько раз это случилось за последние сутки?
Лежа на животе, уткнувшись щекой в матрас, выпрямляю окаменевшую шею. Шевелить руками и ногами тоже больно, всё тело словно утыкано иглами.
Прислушиваюсь к своему дыханию, биению сердца. Лежу и дышу, просто дышу, пытаясь свыкнуться с болью. Тело не хочет слушаться – каждое движение дается дорого, но я нахожу силы подняться и сесть. Морщась от боли, нащупываю спину рукой и через дыры в рубашке касаюсь ран. Нужно понять, насколько все плохо.
От прикосновений по телу волнами прокатывается кусающая, острая боль.
– Прости, – шепчет мне из темноты Аня. – Прости меня, Руслан…
Плачет.
Её раскаяние и слезы тешат меня, но извинения звучат неубедительно. Говорит она это всё для проформы, а не от того, что всерьёз сожалеет о допущенной оплошности.
Ничего не отвечаю – трудно говорить, да и нечего.
– Это правда – я во всем виновата… – жалобно произносит она. – Мы здесь из-за меня…
– Уже всё равно, – хрипло отвечаю я.
Откашливаюсь, но тело от каждого глубокого вдоха разносит всё сильнее. И еще мой голос… он какой-то пустой, охрипший. Говорю не я, а какой-то старик, легкие которого разъедает раковая опухоль или смертельные язвы.
Аня утирает слезы. Я не вижу её глаз, но уверен, что она смотрит прямо на меня. Разглядывает в вечернем полумраке мое тело – полуживое, искалеченное.
Не помню, как это случилось, но меня снова одолел сон. Очнулся, когда на улице уже светало. Засохшая кровь слепила губы, веки стали еще тяжелее. Спина ноет, но боль уже не такая страшная. Возможно, потому что раны немного подсохли.
Прислонившись спиной к стене, Аня внимательно наблюдает за мной и я точно не нахожу в её глазах сопереживания.
– Пить! – с трудом проговариваю я.
– Там, – тихо отвечает Аня и указывает на пластиковую бутылку около моей подушки.
Действительно, наполнена водой. Схватив её, жадно выпиваю всё без остатка. Жидкость не первой свежести, теплая, но мне плевать.
– А это что?
На полу в метре от матраса стоит железная миска. Её содержимое остается для меня загадкой. Чтобы увидеть, нужно встать, а это для меня непозволительная роскошь.
– Суп, – отвечает Аня. – Она сказала, чтобы ты обязательно поел после того, как очнешься. Чтобы мы оба поели.
С трудом сажусь, подмяв под себя ноги и молча гляжу в точку на потолке.
– Я не представляю, как ты выдержал всё это, – со слезами на глазах произносит Аня.
Заставляю себя подняться и, повернувшись к ней спиной, расстегиваю рубашку.
– Что там?
Аня плачет сильнее, громко всхлипывает.
– Что там, Аня?
– Рассечено всё, – не сразу отвечает она. – На порезы похоже.
Я оглядываю самого себя насколько могу. На левой ноге сзади от колена до пятки растянулась ярко-красная полоска как от ожога, края её вздулись и посинели. Уже успела немного подсохнуть и покрыться прозрачной кровяной коростой. Такие же раны я нашел на плече, ягодицах и пояснице. Но сильнее всего болела спина. С неё будто содрали кожу лоскутами.
– На спине также как тут? – спрашиваю я, демонстрируя Ане побитое плечо.
– Да, – отвечает она и снова начинает реветь. – Господи… Мне так жаль…
– Почему нас до сих пор не нашли? – спрашиваю я, застегивая рубашку.
– А ты уверен, что нас ищут?
– Я уже ни в чем не уверен, но я надеюсь, что это так – нас ищут и скоро найдут.
Вспоминаю обрывки фраз из нашего с Аней разговора. Полина, ребенок, измена… Не слишком ли много для одного вечера? Понимаю сполна теперь выражение «беда не приходит одна» – меня просто завалило этими бедами. Так завалило, что света белого не видать.
А где-то кому-то сейчас так хорошо…
Представляю солнечные берега Иссык-Куля и веселые лица друзей, слышу музыку и смех. Душу наполняют свобода и праздник, безнадежно мной упущенные.
Аня права. Возможно, нас еще и не начали искать, так что не стоит сидеть тут и ждать, пока за нами придут – родные, друзья, полиция, спасатели. Всё зашло слишком далеко и если хочется жить, нужно самим что-то организовывать.
Эти психи всё спланировали, подготовились. Наверняка и машину мою отогнали, спрятали. Сомневаюсь, что этот дикарь умеет водить, но кто его знает? От этих психов всё можно ожидать. И удивляться чему либо уже не стоит.
Но ведь у нее спущены колеса…
И что?
Где же наша машина? Где она?
Какая нахер разница – оставили или отогнали? На ваше положение это никак не влияет.
Подхожу к миске.
В остывшем бульоне, покрытом тонким слоем жира, плавают макароны и несколько кусочков картошки.
– Пусть она это сама жрёт!
Отшвыриваю со звоном тарелку к двери и хватаюсь за поясницу – от резких движений спина стреляет и жжёт сильнее.
Возвращаюсь к матрасу, ложусь аккуратно на живот, закрыв лицо руками.
– Не стоило… – Аня мнется, не знает как закончить. – Нам нужно их слушаться, Руслан.
– Слушаться?
– Мы должны бороться, вот что я имею в виду. И быть умнее. Нельзя их злить, нужно подыграть им. И тогда у нас появится шанс на спасение.
– Как это мы выберемся? – нервно и ехидно спрашиваю я. – Если ты не заметила, мы прикованы и заперты!
– Не знаю, – пожимает плечами Аня. – Но им что-то нужно от нас, значит, в ближайшие дни они нас не убьют и нам стоит принять правила их игры, понимаешь? Чтобы выиграть время для полиции или самим предпринять попытку убежать. Главное, не паниковать.
Я ухожу в раздумья над тем, что можно на это ответить и меня уносит в дебри подсознания, таящего в своих в укромных уголках еще много вопросов без ответов.
– Внутри меня зарождается жизнь, Руслан. Настоящий живой ребенок, – напоминает мне Аня о том, что и без того не выходит у меня из головы. – Мы должны спасти его.
Глава 6
Как здорово быть живым и свободным! Летать в самолетах, ездить на машине, встречать людей и говорить с ними, ходить по земле, смотреть на солнце или отражение в зеркале, принимать душ, совершать покупки… Решать самому, куда идти и что делать.
Жизнь и свобода, простые человеческие радости, которые я раньше не ценил и принимал за данность, превратились в роскошь, ведь я воспринимаю ситуацию трезво и объективно: нет гарантий, что мы выберемся отсюда в ближайшее время. Нет гарантий, что мы вообще когда-нибудь это сделаем.
За окном ярко светит солнце, где-то вдалеке поют птицы, пахнет свежей травой, пылью. Свобода так рядом, но в то же время так далеко.
На Иссык-Куле сегодня, наверное, просто сказочно. Солнце там вздернуто в синих чистых небесах над горами и мерцает лучами в тихой глади воды. Прохладной воды, бодрящей, пенящейся у кромки лазурного берега как парное молоко. Поют птицы, дует приятный летний прохладный ветерок.
Как все прекрасно могло сложиться, не ляг я спать тогда в дороге и не посади за руль Аню. Цена ошибки оказалась слишком высока. Но нельзя впадать в отчаяние. Это удел слабых, так?
Стою, опершись о стену, чтобы не свалиться на пол от голодного обморока или слабости. Вздыхаю, утирая рукой потное лицо.
Покурить бы. Никогда еще так не мечтал о сигаретах.
А если я больше вообще никогда не покурю? Не займусь сексом, не искупаюсь в море, не поведу машину, не увижу больше ни одного футбольного матча? Что если это конец?
Аня не произнесла ни слова с нашего последнего разговора. Лежит, отвернувшись к стене и молчит. Я ей настолько противен, что она и смотреть на меня не хочет. Ничего, что меня избили накануне и всё это случилось по её вине? Играть в молчанку и добивать меня этим безразличием – не самая лучшая стратегия, но Аня зачем-то выбрала именно её. Этим поведением она всё усугубляет еще больше. Хватает же наглости так себя вести!
Вскоре пришла Аасма. В отличии от нас она пребывала в хорошем расположении духа. В прежнем платье и шлёпанцах. С тряпичной сумкой через плечо.
Отворив со скрипом дверь и войдя, она оглядывает помещение, смотрит на нас с Аней внимательно, поднимает с пола стоящий за порогом поднос со свежей готовкой и вносит его внутрь. Ставит на пол, снимает и бросает небрежно рядом с ним сумку. Закрывает дверь, вешает ключи.
– Ну? Как вы тут живёте-можете? – обыденно спрашивает она.
Лицо её сияет и можно подумать, меня накануне не избивал этот урод с её позволения.
– Хреново, – честно отвечаю я.
– Сочувствую, – досадливо произносит Аасма. – Но ты сам виноват, милый.
– Ты… – голос мой невольно на полтона становится громче, агрессивнее, но я вовремя осекаюсь и предпочитаю не продолжать.
Аня права. Не дерзи. А то придется снова орать от боли.
– Ты должен меня слушаться, – требует Аасма. – Будь со мной почтительнее.
Я закипаю, но молчу, сдерживаюсь.
– Уяснил?
– Ага.
– Скажи, что уяснил!
– Да, да, уяснил! – нервозно выкрикиваю я, глядя прямо ей в глаза. – Уяснил! Еще раз повторить?
Она продвигается вперед на пару шагов и заглядывает мне в самую душу. Убедившись, что я действительно разбит и беспомощен, удовлетворённо улыбается и оглядывает наши с Аней миски.
Улыбка сходит с её лица.
– Вы ничего не ели, – с раздражением произносит она, поднимая тарелки. – Так дело не пойдет.
– Нет аппетита, – говорю.
– Поэтому надо швырять посуду? – спрашивает недовольно Аасма и обращается к Ане: – У тебя тоже нет аппетита?
– Да, – отвечает боязливо Аня. – Вы нам скажете, для чего мы здесь?
Аасма вскидывает бровь, раздумывая, отвечать на этот вопрос или нет. И нисходит для ответа, наконец.
– Вы здесь для того, чтобы оказать нам с Августом одну услугу.
– Какую? – спрашиваю я, подавляя в спине новый сильный спазм.
– Вы родите нам ребенка, – обыденным тоном заявляет она и берет с подноса тарелки со свежей едой.
В них лежат куски вареного мяса или рыбы с горсткой желтых обветренных кусочков теста.
Аня растерянно хлопает глазами и глядит в стену надо мной. Не верит в то, что слышит.
– Это шутка? – спрашиваю я.
Аасма выпрямляется, сжимает руки в кулаки и складывает их на пояснице. Смотрит на меня так, точно я произнес самую глупую и идиотскую фразу, которую она когда-либо слышала.
– Это не шутка, – серьезно отвечает она, нахмурив брови. – Нам с Августом нужен ребенок и вы здесь для того, чтобы родить нам его.
Достает из сумки на полу аккуратно сложенную туда одежду и, отделив Анины вещи от моих, бросает их нам.
– Родить ребенка? – огорошенно спрашивает Аня.
– Родить ребенка, – повторяет Аасма и выставляет перед нами тарелки на расстоянии растянутой до предела цепи.
– Что? Зачем? Как мы это… – меня разрывает на части от подозрений с догадками и вычленить из них что-то одно совсем не получается.
– Откуда вы знаете, что… – вмешивается Аня. – …что я…
Она хочет сознаться в том, что беременна. Она расскажет.
Уверен, что Аасма ни сном ни духом про Анину беременность. Откуда ей знать, если я сам услышал об этом вчера?
Аня, не глупи.
– Известно что? – спрашивает Аасма, отбросив сумку. – О чем ты говоришь, девочка моя?
Аня смотрит на меня и видит, надеюсь, всё, что написано у меня на лице.
Не знаю, как так быстро могло случиться, но в требовании Аасмы я сразу увидел возможность, шанс выбраться.
И чтобы не потерять его, этот шанс, Аня должна молчать.
– Известно что? – холодно и сурово переспрашивает Аасма, видя Анино замешательство.
Нужно отвечать что-то, быстро реабилитироваться и у Ани это получается превосходно.
– Откуда вы знаете, что я смогу его родить? Что если мы не можем иметь детей?
Аня на пределе, ей страшно до жути. Дрожит как лист на ветру, прячет глаза, но панике не поддаётся. Внутри ураган из чувств и эмоций, а на лице – растерянность и страх.
Помню это выражение лица. Ей тогда позвонила тетя и сообщила, что родители погибли (и кто такое говорит по телефону?) Какая же у неё была истерика… Я думал, это никогда не закончится.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43722165) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дмитрий Галабир
MYST. Черная книга 18+
Они мчали по пустынному шоссе. Солнце клонилось к закату. Говорить было не о чем. Руслан дремал. Анна внимательно следила за дорогой – она была за рулем. Их отношения давно охладели. Они были уже почти чужими друг другу. Может, эта поездка на свадьбу к друзьям реанимирует их чувства?
Руслан проснулся, словно от толчка. Вокруг была кромешная тьма. Машина стояла. Жена, сидящая за рулем, дрожала и не могла внятно говорить. Она была шокирована от ужаса. Все четыре колеса пробиты. Связи нет. И какой-то высокий человек надвигается из мрака. Холодный и немой человек, похожий на их остывшие чувства…
Дмитрий Галабир
Хроники несчастных
Светлой памяти Галабир Г. Д.
Ты всегда в моём сердце, Мама.
Все события и герои вымышлены.
Любые совпадения с реальностью случайны.
Справедливость карает зло,
Надежда хочет его исправить,
А любовь не замечает.
Ф. Дюрренмат
– Где болит?
– Там, где никому не видно.
Р. Брэдбери
Ад внутри нас.
М. Лютер
Пролог
Намного безопаснее воровать крупные суммы с помощью шариковой ручки, чем мизерные посредством пистолета. Так сказал однажды Уоррен Баффет – известный миллиардер из Америки, сколотивший состояние на акциях и инвестициях. С этими словами трудно не согласиться – всё по большому счету так и есть, но о безопасности я бы поспорил. Если играешь по-крупному, действовать нужно тонко и умно, иначе провалишься и всё потеряешь. А это дано не каждому – тут без таланта не обойтись.
Мои работодатели воруют как раз с помощью шариковой ручки, только держат они её моими руками – такая вот работа. Да, они и сами немало трудятся и рискуют, но самое главное-то лежит на мне. Именно я слежу за чистотой и порядком всего процесса. Подчищаю пятна. Беру на себя ответственность. Делаю всё самое грязное.
Странностей (предпочитаю не использовать слово «улики») оставлять нельзя – проворачивать всё нужно чисто и изобретательно. Я бы сказал – ювелирно.
Здесь и определенный тип мышления нужен (не знаю какой именно, но точно выдающийся), и математический склад ума, и смелость, и находчивость… Куча всего.
Запутывать надо всё так, чтобы даже самые опытные, прожжённые ищейки не находили концов, чтобы всё «непосильным трудом» нажитое оставалось в целости и сохранности. Лежало там, где ему и положено храниться.
Для всего остального мира я финансовый директор и главный бухгалтер, а для некоторых председателей правления и Генерального еще и своего рода санитар, следящий за чистотой их репутации и надежностью многочисленных распилов – больших и маленьких. Ответственный за их сон по ночам, можно и так сказать. Хранитель тайной ложи.
Не знаю как они, а я вот что-то плохо сплю в последнее время – тревога на душе. И она не связана с Аней – всё началось еще примерно за год до того, как наши с ней отношения пошли под откос.
Я устал. Жить как белка в колесе всю жизнь нельзя – рано или поздно ты выдыхаешься и теряешь хватку. В этом всё дело. Еще и этот страх расплаты, ползущий по пятам… усиливающийся.
Шеф хоть и дает гарантии, убеждает меня в том, что опасаться нечего, но он же не всесильный. На каждую хищную акулу всегда найдется свой толстокожий кит, способный раздавить её и не обратить на это внимания. В столичных министерских кабинетах обитают как раз такие – крупные, важные и с куда большими аппетитами, так что… нужно быть готовым ко всему.
Буду действовать поэтапно – от такого в одночасье не отходят. Поработаю еще немного, помаюсь чуть-чуть и начну всё сначала. Тридцать три вполне подходящий для этого возраст. Есть опыт, знания, мудрость. Инвестирую в акции, займусь бизнесом. Найду, чем заняться. Не пропаду.
Ночью компания проводила большой транш и мне пришлось задержаться в рабочем кабинете до самого утра. Нужно было заштопать дыры после всех транзакций, вернуть в пристойный вид счета, акты, изучить и проанализировать кучу информации.
Работа не самая легкая, но я справляюсь. И вчера справился. Даже успел поспать пару часов перед дорогой, но все равно не выспался. Дико устал.
На спидометре восемьдесят, иногда доходит до ста – ста двадцати. Можно позволить себе разогнаться и до ста шестидесяти (трасса пустая, ровная, прямая в основном), но стоит ли рисковать, учитывая, насколько я выбит из сил?
Ладно, немного осталось. Проедем Темирлик, Кеген, а после останется только Каркара. За ней и лежит граница, а оттуда уже совсем недалеко и до самого Иссык-Куля. Рубит меня страшно, но до гостиницы должен дотянуть. Главное, чтобы надежды на отдых оправдались – не зря же мне столько страдать в дороге? Ехать с ней в одной машине туда-обратно, видеть и слышать всё это время… Пытка, не иначе.
Стоп!
А что если её посадить за руль, а самому поспать? Водит она нормально, заблудиться не должна.
Да или нет?
ДА ИЛИ НЕТ?
Нет. Стоит признать, что просить её о чем-то – идея сомнительная. Она ведь каждое мое слово и действие пропускает через призму наших с ней отношений, надеется на что-то. Предвкушает смену обстановки, думает, что вся эта праздничная свадебная атмосфера пойдёт нам на пользу…
Чушь!
Мне просто нужно отдохнуть, вот и всё, в том числе и от неё, так что я не планирую каких-либо с ней разговоров. И жить с ней вместе я не собираюсь. Надеюсь, она не питает надежд по поводу двухместного номера?
Парадоксальная, конечно, поездочка получается – хочу отдохнуть от опостылевшей мне женушки и при этом везу её с собой. Ну а что делать? Друзья есть друзья, свадьба есть свадьба, к тому же пригласили они нас ещё год назад, а мы, естественно, клятвенно обещали им ни за что не пропустить столь знаменательное в их жизни событие. К тому же там должно быть весело, а развеяться мне сейчас не помешает.
Алым – жених, родом из Каракола – городка вблизи Иссык-Куля, а Дина, хоть и родилась в казахской глубинке, всю жизнь была влюблена в это озеро. Там они с Алымом и познакомились, так что вопрос о месте проведения банкета отпал задолго до того, как они решили связать себя законными узами брака. Не будь мы с Алышкой хорошими друзьями и партнёрами по важным проектам, хрен бы я куда поехал. С Диной нас мало что связывает – она невеста моего друга и подружка Ани. Не больше. Туповатая девка, если честно. Еще и ржёт как лошадь. А Алым нормальный мужик. За пять лет ни разу не кинул, не подвел. Надежный. Пижон тот еще, как про него говорят, но мне это никогда не мешало.
Свадьбу он обещал незабываемую – круиз на трёхъярусной яхте с баром, ди-джеем, танцполом, бассейном и прочими атрибутами настоящего «Проекта Х». Еще и на Иссык-Куле! Сказка просто.
На первый день был запланирован мальчишник, на второй – предсвадебный ужин, на третий – сама свадьба. Оставшиеся два дня я собирался провести на пляже – валяться на шезлонге под широким зонтом, потягивать коктейли и загорать под щедрым иссык-кульским солнцем, не думая ни о чем.
В памяти вырисовываются давние дни, душу на мгновение окутывают прежние чувства из той поры, когда мы с Аней были в самом начале пути. И свадьба наша – пышная, яркая, веселая. Смешно вспоминать. Как я вообще мог совершить такую глупую ошибку? Женился, блин…
Клятвы в вечной любви, романтический медовый месяц, миллион фотографий с счастливыми лицами и влюбленными глазами… Два года душа в душу, гармония, взаимопонимание, бла, бла, бла. Собирались пронести чувства через всю жизнь.
Как же всё изменилось с тех пор!
Как изменилась Аня!
Женщина, покорившая меня когда-то своим горячим взглядом, незабываемой улыбкой, бесконечной энергией, эффектной внешностью и богатейшим внутренним миром, исчезла. Растворилась в омуте горя и печали, оставив вместо себя лишь холодную тень. И кроме воспоминаний о прежних счастливых днях, положивших начало нашей истории, у меня ничего больше не осталось. Однако, лишь картинками в голове сыт не будешь, верно?
Нельзя же так запускать себя? Взяла и превратилась в маленькую, пустую, мрачную комнатку, а когда-то же была домом для меня – просторным, теплым, уютным…
Словом, она бросила меня задолго до того, как я решил бросить её.
Знаю, что это плохо и ужасно. Но правда не всегда приятная, так что нужно уметь принимать стойко и суровые факты, действуя при этом трезво и правильно.
Перед уходом на работу я непременно следовал нашему маленькому интимному ритуалу – нежно целовал её и гладил по голове. Она в это время всегда крепко дрыхла, потому что выходил я рано, но мои поцелуи заставляли её улыбаться и трепетать даже во сне. Они стали олицетворением наших с ней нежности и любви, заботы друг о друге. И нет здесь ничего особенного – так делают многие пары, уверен. Но со мной всё вышло иначе. Я понял, что опрометчиво искал в наших отношениях признаки уникальности, выдумал и вбил себе в голову какую-то волшебную лав-стори, а эти глупые поцелуйчики по утрам… они на самом деле были одним из тех хрустальных стержней, что держали нашу песочную крепость всё это время. Ничего более. И ничего сверхъестественного.
И вот он наступил. День, когда я нарушил систему, пренебрег ритуалом. Что-то остановило меня.
Помню, как стоял перед кроватью и думал – целовать или нет? Такой мелочный вопрос, дело пяти секунд, а я встал и задумался.
Что-то переключилось внутри. У меня так и не возникло ни малейшего желания приблизиться к ней, коснуться её лица, тела, волос. В моей постели лежала чужая женщина.
Мы не ссорились накануне, не таили друг на друга обид, всё было также как и всегда. В этом и скрывалась, наверное, еще одна причина столь грустного финала нашей истории – я устал от однообразия.
Со временем я охладел и к её чувствам, мыслям, к тому, как она проводит дни, пока я на работе, о чем переживает или мечтает, как чувствует себя, какие планы строит. Полное безразличие, если быть откровенным.
На первую годовщину семейной жизни друзья подарили нам нашу свадебную фотографию, сделанную в виде большого паззла. Он насчитывал тридцать тысяч деталей, так что собирали мы его долго, очень долго. Это было нелегко, но мы справились, сделали это вместе – мы же только поженились, нас распирало от счастья и любви.
Закончив, с гордостью водрузили его на стену в гостиной и всё не могли налюбоваться. Красивое получилось фото. И мы на нём были красивые.
Но спустя пару лет я возненавидел его. Из разряда обожаемых предметов интерьера он перешел в ненавистные даже несмотря на то, что когда-то был символом нашей семьи, олицетворением счастья.
Запечатлённые на нем Руслан с Аней давно остались в прошлом, вот он и бесил меня. Муляж, лживая примета не менее лживого счастья.
Однажды утром, пока Аня спала, я не выдержал и, сняв его с петли, бросил на пол. Звонко треснуло стекло, детали паззла разлетелись по всей комнате, а я словил себя на мысли о том, что испытываю облегчение. Больше не придется видеть его в своей квартире – этот дурацкий глупый паззл. Без него будет легче дышать, честное слово.
Выглядело всё так, что он сам сорвался и упал, хотя, что об этом подумает Аня меня не волновало.
Я ждал, что все вернется на круги своя, пламя вспыхнет вновь, но заставить себя любить заново – задача невыполнимая. Все равно, что склеить разбитую на тысячи осколков чашу: если все и срастется, вскоре она снова рассыплется, ведь в ней уже никогда не будет прежней прочности и целостности.
Тем поворотным утром я стоял, замерев, возле нашей кровати и смотрел на Аню, изучал её – внимательно, скрупулезно. Искал в ней что-то новое, хотел вдохновиться тем, что раньше не замечал, но это ничего мне не дало. Напротив – убедило в худшем. Внутри уже ничто не дрожало в ответ на тело, некогда сводившее с ума. Вместо былого трепета в душе лишь звенела холодная тишина.
Прекрасно всё помню.
Тело её скрыто наполовину под хрустящей белой простыней и залито блеклым ранним солнцем. Вторая половина полностью обнажена и я четко могу разглядеть изгибы её шеи, спины, контуры плеч, очертания рук и ног, волосы, волнами разлившиеся и застывшие на подушке, сомкнутые, слегка подергивающиеся во сне глаза и губы. И я – стоящий перед кроватью как истукан. Смотрю и жду непонятно чего.
Так и шло дальше, потому что я оказался в тупике. Вместо возрождения любви или рождения хотя бы какой-то симпатии во мне всё больше росли лишь ледяное отчуждение и безразличие.
Так я и пришел к решению о разводе – иных вариантов решения проблемы не представлялось. Уже решился обо всем ей рассказать, но вдруг случилась трагедия – родители Ани попали в аварию и погибли. Я видел, как ей больно, как она страдает, и все потенциальные разговоры о разводе отошли на второй план. На первые роли в нашей семье вышла новая трагедия и потеря.
Я предпочел держаться в стороне, потому что даже не мог заставить себя просто обнять её или сказать что-то утешающее, ободряющее. Когда она не сдерживала чувств и рыдала, я нелепо похлопывал ее по плечу и равнодушно смотрел куда-то в сторону, думая о чем-то другом.
И вот мы едем в одной машине, а я всё убеждаю себя в том, что нужно просто подождать. Еще немного, совсем чуть-чуть. Три или четыре месяца, не больше. Этого времени хватит, чтобы резонанс трагедии сошел на нет и я смог нормально подать на развод. Чтобы никто не сказал потом – ужас, какой он подлец, мерзавец! Бросить жену в такой момент!
Никто этого не поймёт.
Встряхиваюсь, отгоняя вязкий, неумолимый сон и громко выдыхаю, бегло оглядывая Аню.
Спит всю дорогу и как же я этому рад. Не говорит ни слова, не ёрзает на сиденье, не молчит, грустно и задумчиво глядя куда-то вдаль, не вымаливает немо у меня утешенья и внимания, не включает эти сопливые песенки, под которые хочется взять и повеситься. В общем, нисколько не раздражает. Пусть давит на массу хоть до самой границы, я не против.
А вот мне спать нельзя. Наоборот – нужно взбодриться.
Открываю третий подряд энергетик, залпом осушаю чуть больше половины банки и, протерев сонные глаза, концентрируюсь на дороге.
Интересно, сколько продержатся Алышка с Диной? Три года, пять лет, десять? Нет, я ни в коем случае им этого не желаю, но ведь все расстаются – это часть жизни. И чем раньше ты поймешь, что пора оставить прежнее позади и взять курс к новым берегам, тем меньше времени потратишь впустую. Звучит цинично, но порой именно циничность и является нашим главным двигателем на пути к успеху.
История, конечно, помнит людей, любивших друг друга до самой смерти и умерших в один день чуть ли не держась за руки, но это редкие, РЕДЧАЙШИЕ исключения.
Что тут попишешь? Таков удел Человека Развивающегося, так мы устроены – всегда ищем что-то лучше, сравниваем, стремимся к счастью.
Когда проезжаем Темирлик, Аня просыпается. Глухо стонет, широко открывает глаза и резко подскакивает вперед. Я игнорирую происходящее, стараясь не отвлекаться от дороги.
Сглазил.
Сумерки сгущаются, свет фар, расстилающийся перед нами, становится четким и глубоким.
В зеркале заднего вида едут несколько фур. Вдалеке по встречной полосе мчится легковушка, с переключающимся светом фар с дальнего на ближний. По правой стороне, извиваясь, проносятся силуэты приземистых холмов и одиноких деревьев, прячущихся в пучине надвигающейся ночи; мелькают редкие дорожные знаки на обочине.
Аня все не отдышится. Демонстративно роется в бардачке, высматривает что-то под сиденьем, пытаясь обратить на себя моё внимание.
– Что ты ищешь? – с безразличием спрашиваю я, не отводя глаз от дороги.
– Воду, – выпрямляя спинку кресла, устало отвечает Аня.
Вода лежит в заднем кармашке её кресла и вскоре она, наконец, находит её.
– Страшный сон приснился, – оправдывается Аня, причмокивая газировкой.
Наплевать мне, что ей там приснилось. Надеюсь, она не собирается мне об этом рассказывать?
– Я гуляла по широкой поляне…
О нет, только не это.
– …Хорошая погода стояла, светило солнце, я была спокойна и счастлива. Но знаешь… вдруг становится темно, холодно… И эта девочка появляется… Странная такая…
Аня, заткнись, я прошу тебя!
– Она кого-то ищет, ей плохо. Мне нужно подойти поближе, чтобы помочь, но что-то не пускает меня. Я смотрю вниз и вижу, как стебли травы и растений, корни деревьев, рвутся из-под земли и обвивают меня, сжимают ступни, ползут вверх – к коленям, бедрам. Я прирастаю к земле, представляешь?
Мне это не интересно! Неужели непонятно?
– …Хочу вырваться, но у меня ничего не получается. А потом появляется это существо… Страшное. Переливается разными цветами, меняется – становится то пузырем, то чем-то похожим на куст и всё шипит. Глаз у него нет и в то же время они везде – словно тело его и состоит из одних лишь глаз! Оно хватает девочку и…
– Хватит! – взрываюсь я. – Замолчи!
Аня вздрагивает и затихает.
– Умолкни, прошу тебя. Ты отвлекаешь меня от дороги!
Перегнул палку, но ничего. Должна понимать, что меня давно не интересует ни она, ни её болтовня.
– Чего кричать-то сразу? – обижается Аня. – Просто если рассказать кому-нибудь страшный сон, то он сразу забывается.
– Проехали! – я подвожу черту перед возможным продолжением нашего разговора и смотрю на спидометр.
Едем мы под сто и на такой скорости нельзя отвлекаться, хоть трасса и пустая. В дороге всякое случается.
Плавно сбавляю ход, притормаживаю у обочины – нужно перевести дух, размяться немного.
Выхожу наружу. Вытягиваю руки, выгибаю спину и, вдохнув поглубже свежего степного воздуха, через сухую поросль на обочине пробираюсь в кювет, чтобы отлить.
Закончив, достаю сигарету и закуриваю, глядя в алый горизонт вдали. Солнце уже зашло и от недостатка его света в небе начинают проглядываться первые звёзды. Такое зрелище всегда подталкивает меня к глубоким раздумьям. Вот и сейчас пришлось озадачиться разными вопросами – о тех же звёздах, бесконечности Вселенной, нашей крошечной планете.
Докурив, возвращаюсь на дорогу.
Аня молча стоит у машины, опершись спиной о багажник и задумчиво глядит куда-то вдаль. Как меня достал этот её отстраненный и грустный взгляд. Мы на свадьбу едем или на похороны?
– Ты мало спал сегодня, – глядя через дорогу, произносит она.
– И что?
– Хочешь я поведу?
Не давай ей садиться за руль. Веди сам. Не соглашайся! Ты не должен принимать её помощь. Это будет выглядеть так, будто ты в ней нуждаешься или чего-то не можешь без нее.
Нет уж. Сильно хочется спать. Просто невыносимо. Не могу больше с этим бороться.
Если стоит выбор между согласием принять её помощь, выставив себя зависимым от нее в этой ситуации и аварию, в которую мы можем угодить из-за того, что я уснул за рулем, то выбор очевиден.
Пусть поведет. Она же неплохо это делает. Проложу ей маршрут и всё. Не заблудится. До границы-то здесь и сворачивать некуда – езжай себе прямо и будь здоров.
Надо сопоставить время. Сборы на мальчишник в семь утра. Если будем ехать в том же темпе, к четырем доедем. Посплю пару часов в машине, еще несколько в гостинице и буду завтра как огурчик. Годится!
– О-кей, садись, – с одолжением говорю я. – Права с собой?
Аня кивает, садится за руль, а я занимаю пассажирское сиденье, вновь откидывая спинку.
– Слушай меня внимательно, – предупреждаю я. – Не гони. Держи семьдесят, максимум восемьдесят километров в час.
Аня снова кивает, вроде слушает меня, но потом ни с того ни с сего о чём-то задумывается и уходит в себя. Словно впадает в транс.
– Алло, ты тут? – я нарочито вожу рукой у неё перед носом.
– Семьдесят-восемьдесят километров в час, – повторяет она.
Меняю наши смартфоны на панели и открываю её gps-навигатор, вбивая туда конечный пункт маршрута – Каракол. Вношу в программу необходимые данные и показываю ей кривую ломаную линию, отделяющую на карте Казахстан от соседнего Кыргызстана.
– Это – граница! – говорю я, тыча пальцем в дисплей. – Разбуди меня, когда будем к ней подъезжать.
– Хорошо.
Меняет положение сиденья под себя: поднимает кресло, выпрямляет спинку, опускает подголовник.
– Ты меня поняла? – озлобленно, из-за того, что потом снова придется выравнивать кресло, спрашиваю я.
– Да.
– Едешь прямо и никуда не сворачиваешь. Следуешь маршруту!
Пристегнув ремень, отворачиваюсь к окну и закрываю глаза, моментально проваливаясь в глубокий и сладкий сон.
Аня тем временем заводит машину и мы трогаемся.
Едем прямо навстречу кошмару.
Часть первая
И гаснет свет
Глава 1
Я спал крепко и сладко, видел сумбурные, но захватывающие сны (происходило что-то важное), но вскоре сновидение улетучилось. Аня меня разбудила.
Пришлось разлепить глаза и распрощаться на время со сладким миром снов, как бы я не сопротивлялся.
Где мы?
Не могу сообразить, почему машина стоит, а лицо у Ани какое-то встревоженное, глаза округлённые.
Смутное и нелепое состояние, все смазано. Я ещё не проснулся?
– Руслан, у нас проблемы… Просыпайся! – шепчет обеспокоенно Аня. – Мне страшно…
Вся полыхает от паники и ужаса, будто увидела призрака или чёрта. Глаза блестят. Похоже, собирается плакать. Или уже плакала.
На часах без четверти три. Учитывая время, проведенное в пути, мы уже должны быть около границы.
– Что такое? Где мы? – от предчувствия чего-то страшного и плохого у меня перехватывает в груди.
– Я ехала по маршруту, который ты задал, – сбивчиво объясняет Аня, – но потом у меня села зарядка на телефоне. Оказалось, я положила её в другую сумку, ту, что в багажнике…
Старается говорить разборчивее, но каждое слово дается ей с большим трудом. Голос сбивается, дыхание тяжелеет.
– Ну и? Что случилось?
– Он стоял там, – выжимает из себя Аня и начинает рыдать.
– Кто?
– Я не зн-наю, – всхлипывает она. – Какой-то высокий человек…
Аня беспрестанно озирается и мне кажется, что в любую секунду из окружающей нас темноты может вырваться нечто страшное, смертоносное, готовое схватить нас вместе с машиной и сожрать.
– Это он проб-бил нам к-колеса! – она утирает нос и заглядывает в мои глаза. – Понимаешь, о чем я вообще?
– Пробил колеса? – я не верю услышанному. – Что ты несешь? Какой нахрен высокий человек? Какие к черту колеса? Это шутка?
Аня крепко хватает мои руки.
– Я говорю правду, Руслан! Нужно сваливать, слышишь?
– У нас пробиты колёса? – переспрашиваю я, одергивая руки.
Надеюсь, это дурацкая шуточка.
– Да, пр-роб-биты, – Аня лихорадочно кивает и съеживается, вжимаясь в сиденье. – Мне стра-ашно, Русла-ан…
– Да что ты, черт возьми, городишь? – недоуменно вопрошаю я и хватаю ручку двери – хочу выйти наружу, но Аня не дает.
– Не уходи! – взмаливается она. – Останься, прошу тебя!
– Я нихрена не понимаю! Где мы?
От растерянности не нахожу, за что хвататься и вопреки всем предосторожностям, выхожу из машины.
– Почему ты мне не веришь? – взвизгивает Аня. – Это правда!
– Помолчи!
Осматриваю колеса, обходя по кругу тачку.
И вправду спущены. Все четыре.
Хватаюсь за волосы.
– Идиотка… – стиснув зубы, процеживаю я, а затем, не сдерживаясь, начинаю орать: – Понимаешь, что ты натворила? Дура! Ты пробила колёса, черт бы тебя побрал! Все четыре колеса!
Аня продолжает рыдать. Ещё громче и сильнее.
Оглянувшись по сторонам, прихожу к выводу, что это какая-то другая дорога. Однозначно не наша. Достаю из кармана телефон, открываю в нем навигатор, чтобы понять, где мы находимся. Данные загружаются долго и вот, наконец, появляется надпись:
САРЫЖАЗ
Что за Сарыжаз? Поселок какой-то? Не помню на нашем пути таких ориентиров. Смещаю карту чуть правее, двигаюсь по трассе в сторону границы и упираюсь в Нарынкол.
НАРЫНКОЛ?
Это же совсем в другую сторону! Если мне не изменяет память, Нарынкол находится почти на границе с Китаем.
Что?
Уменьшаю масштаб.
Трасса А-351.
Ничего не пойму. Номер у шоссе тот же, но это не наша дорога!
Приглядываюсь внимательнее. А-351 сразу после Кегена уходит налево – в сторону Нарынкола, а трасса на границу с Кыргызстаном меняет название на А-362. Всё ясно. Эта тупица отклонилась от маршрута и завернула налево, вместо того, чтобы ехать прямо, никуда не сворачивая.
Как можно быть настолько тупой? Так облажаться… Завезти нас в эту чертову задницу да еще и пробить все четыре колеса!
Подхожу к машине, открываю дверь с ее стороны и встаю, опершись локтем о стойку.
– У тебя ловит сеть? – лицо Ани превратилось в желе и дрожит, всё дрожит. – Давай вызовем полицию?
Сеть как раз не ловит, так что я ума не приложу, как сюда можно кого-нибудь вызвать – эвакуатор, полицию, кого-то из друзей… Повезло, что навигатор работает от спутника, а не от сети – увидел хоть, где мы вообще стоим.
– Зачем ты повернула? – чуть ли не стирая зубы в порошок, спрашиваю я. – И как ты могла пробить колеса? Все четыре!? Разом, мать твою!
На последних словах я срываюсь на истошный крик и Аня с испугу закрывает лицо руками, прижимаясь к сиденью.
– Не трогай мою мать! – пищит она. – Не говори о ней ничего!
– Понимаешь, ЧТО ты наделала? Ты просто… ты… такая дура!
Ноздри у меня раздуты, волосы на руках встали дыбом. Оказаться в такой заднице просто немыслимо. Всё словно кошмарный сон.
Знать бы мне тогда, что это еще цветочки…
– Я г-г-говорю, у меня села зарядка, а останав-в-вливаться посреди ночи и лезть в багажник я поб-б-боялась. Темно, вокруг никого… Когда батар-р-рейка окончательно села, я поехала по указ-з-зателям. На одном из них была стрелка налево и надпись: КАРАКОЛ. Вот я и пов-в-вернула. Нам ведь туда нужно… в Каракол. А тебя я не хотела будить, потом-му что…
Но я не даю ей договорить – ярость во мне переполняет границы дозволенного.
– Слепая идиотина! Не Каракол, а НАРЫНКОЛ! Ты свернула в сторону НАРЫНКОЛА, а это вообще тьматаракань! Еще и колеса пробила! И как ты мне прикажешь решать проблему? Ходить тут по степи в темноте и искать СТО?
– Руслан, сядь в маш-шину и я тебе всё объясню, пожалуйста, – тихо просит Аня. – Ты поним-м-маешь, он где-то здесь! И он явно ненормальный…
– Кто ОН? Кто? – деру я горло. – Где он, скажи мне!? Нет тут никого!
– Этот мужик правда стоял там, Руслан, – скулит Аня. – Он был… он… просто до жути ужасный!
– Эй! – кричу я в пустоту. – Выходи давай, покажись! Моя женушка говорит, что засекла тебя! Если ты здесь, выбирайся, поговорим как настоящие мужчины!
Сверчки в траве, легкий ветерок.
Тишина.
Ничего не изменилось.
– Что ты творишь? Не кричи! – просит Аня.
– Тихо! – я вскидываю палец вверх и веду ухом по направлению к оставшейся позади нас дороге. – Я что-то слышал…
Аня округляет глаза и испуганно оборачивается.
– Да, и впрямь что-то слышно, – продолжаю я ехидным и нарочито взбудораженным тоном. – Это мой внутренний голос! Он сообщает мне, что мы по уши в дерьме! По твоей вине!
Тычу в Аню пальцем и она разочарованно тяжело вздыхает, закрывая дверь. Опускает стекло.
– На дороге лежало что-то острое, какие-то железки… Я заметила их слишком поздно. Это он их подбросил, понимаешь? Специально! Чтобы мы встали тут!
Вдыхаю поглубже и, запасаясь терпением, громко фыркаю.
– Руслан, я видела его в з-з-зеркале. Он стоял сзади и смотрел в нашу сторону, – стараясь унять слёзы, говорит Аня. – А что если это маньяк какой-нибудь? Он убьёт нас?
Снова истерика.
– Неужели ты не могла разбудить меня, когда сел твой телефон? Почему ты не додумалась спросить У МЕНЯ, что делать?
Пытаюсь дышать ровно, медленно выдыхаю.
Аня продолжает захлебываться слезами и оправдываться.
– Я зва-ала тебя, но ты спал кре-епко и…
ЗВАЛА! Вместо того, чтобы остановить машину и разбудить, она звала тебя… Кусок тупого создания!
Со злости я пинаю что есть сил ногой переднее колесо и достаю сигарету.
– Пойду и проверю там всё, – злобно шиплю я. – И если на дороге нет ничего, то…
Вариантов концовки фразы в голове крутилось множество, но мне хватило самообладания не озвучивать ни одного.
– Нет, не ходи! – подпрыгивает на сиденье Аня и просит меня вернуться, но уже поздно.
Свет луны не сильно яркий, но его достаточно, чтобы разглядеть очертания горных вершин вдалеке и черные редкие деревья, притаившиеся в темноте. По обеим сторонам дороги за обочинами растёт высокая трава. Кое-где виднеются колючие верхушки густых кустарников. Трасса лежит на небольшой возвышенности высотой примерно с полметра и внизу, действительно, с лихвой хватит места, чтобы устроить засаду.
Но нет, это бред.
Я прошел метров двадцать-тридцать уже, но так ничего и не обнаружил.
Ничего и никого.
Вдоволь выругавшись, собираюсь возвращаться, но именно в этот момент застываю как статуя, потому что выхватываю боковым зрением дерево, стоящее на другой стороне дороги. Примерно в метрах десяти-пятнадцати от меня.
Что-то с ним не так.
Не могу разобрать, это иллюзия или игра света, теней, и вскоре убеждаюсь, что там правда что-то есть.
Или кто-то.
Ноги со страху отнимаются, перед глазами возникает лицо Ани, в ушах звучит её голос, предостерегающий меня от опасности.
Это и правда мужчина – рослый, крупный.
Аня не врала.
Точно, мужик.
Аня не врала тебе, а ты её не послушал!
Лица не разглядеть.
Он пробил нам колеса! УМЫШЛЕННО! Хотел заманить вас в ловушку!
Это грабитель!
Беги же!
Сердце бьется так громко и тяжело, что не слышно собственных мыслей, но… убегают только трусы. А я не трус.
Подхожу на пару шагов поближе и присматриваюсь внимательнее.
В скупых проблесках света меж веток и листьев дерева вижу, во что он одет – высокие резиновые сапоги, длинная мешковатая кофта, плотные штаны. В руке держит какой-то продолговатый предмет.
Меня хватает еще более крепкий столбняк.
С полминуты стою ни о чем не думая и не двигаясь, а потом потихоньку начинаю осознавать, что это не самое лучшее решение – стоять вот так у него на виду и тупить. Пора уже что-то предпринимать, иначе ничем хорошим для нас это не кончится. И строить из себя героя незачем. Не тот случай.
Прихожу к тому, что у меня лишь два варианта. Первый – броситься со всех ног к машине и, закрывшись в ней, попробовать уехать пусть и на спущенных колесах. Преимущество на моей стороне, поскольку я к тачке намного ближе, чем он.
Но спасет ли нас это? Машина долго не сможет сдерживать его натиск, а сколько она проедет на спущенных колесах мне в автосалоне не сообщили. Здесь и без того всё понятно – далеко уехать, разумеется, не получится. Так себе идея. Поэтому я выбираю второй вариант – попробовать с ним заговорить, выяснить, кто он такой и что ему от нас нужно. Ну и показать тем самым, что меня не пугает все происходящее. В любом случае оттуда он ничего нам не сделает, если этот предмет в его руках – не ружье.
Ноги всё глубже проваливаются в плавящийся асфальт под ногами, ладони покрываются горячей испариной. Мне становится тесно на этой дороге – воздух сгущается, легкие словно облитые свинцом не дают нормально дышать.
Страшно уже от одного его вида – высокий, широкоплечий, крепкий. Дури хоть отбавляй.
– Эй! Что тебе нужно? – спрашиваю я твердо, но не слишком агрессивно.
Готовлюсь сменить тактику по первой необходимости и воспользоваться первым вариантом – дернуться к тачке и укрыться в ней хотя бы на время. Дальше видно будет.
Положение фигуры не меняется.
– Ты кто? Это ты пробил нам колёса?
Подумав немного, добавляю, слегка повысив голос:
– Что тебе нужно?
Не собирается отвечать. Просто смотрит.
Предвкушает что-то.
Страшно представить, что именно.
Оглядываюсь, прислушиваюсь.
Тихо вокруг.
Надеюсь, он один, без подельников.
– Что тебе от нас нужно? Отвечай! – мой голос, кажущийся бодрым – единственное, что добавляет всему происходящему реалистичности. В остальном всё кино, ни дать, ни взять.
Вместо того, чтобы ответить, он садится и начинает бить по асфальту чем-то тяжелым. Кажется, это топор с длинной ручкой.
Хорошо хоть, не ружье.
Звук этот пронизывает насквозь, от него леденеет кровь в венах.
ТИНЬК! ТИНЬК! ТИНЬК!
– Готов закрыть на это глаза и забыть, хоть мы и понесли ущерб. Теперь вот нужно менять резину, заморачиваться с СТО, а мы сильно спешим. Опаздываем… Нас ждут важные люди. Если не приедем, они забьют тревогу.
Ноль реакции.
Враньё. Я знаю, что никто не забьет тревогу, не пустится на наши поиски. Если нас и прикончат здесь, свадьба всё равно состоится, никто её не отменит. Всем плевать. Просто в жизни как и в покере – без блефа никак порой.
– Слушай, я готов разойтись миром, – с надеждой сообщаю я, но чую, что этим делом не кончится. – Просто уходи. Договорились?
Ответа нет. Только этот стук по асфальту, заставляющий меня каждый раз содрогаться всё больше, покрываясь холодным потом.
ТИНЬК! ТИНЬК! ТИНЬК!
Реально сумасшедший. Больше в этом сомнений нет.
Понимая, что пора уходить, медленно смещаюсь спиной к машине. Шаг, еще один.
Стук прекращается.
Убирает топор, медленно поднимается.
Сейчас определенно что-то произойдет и нужно действовать безошибочно.
Так и есть.
Фигура рывком бросается в мою сторону, а я со всех ног бросаюсь к машине. Аня, обхватив спинку сиденья, выпучивает глаза. Открывает мне дверь, сама перепрыгивает на пассажирское кресло. Пулей влетев внутрь, я активирую центральный замок и закрываю окна.
Трясущейся рукой прокручиваю ключ в замке зажигания. Двигатель заводится, машина оживает, приборная панель озаряется яркой подсветкой множества датчиков и значков.
– О Боже, Руслан… – сокрушается Аня… – Он убьёт нас, он хочет убить нас…
Обхватив покрепче рычаг коробки передач, перевожу его в положение D и уже готовлюсь дать по газам, но замечаю, что этого амбала нигде нет.
Куда он подевался?
Где этот псих?
Спрятался? Передумал? Ушел?
– Что ему нужно? – спрашивает в ужасе Аня.
– Тихо!
– Что ему нужно? Деньги? Машина?
– Не знаю, Аня. Он не сказал.
Поджилки трясутся, живот перекрутило, во рту проступает сладковатый привкус выпитого пару часов назад энергетика…
Мне страшно, жутко страшно, но дрейфить нельзя – здесь кроме нас никого. И сеть в телефоне не ловит. У Ани другой оператор, так что, возможно, её телефон что-то и способен поймать, но он разряжен, а зарядка лежит в багажнике.
Господи, даже если и сумеем вызвать полицию, нам это ничего не даст.
– Мне страшно, – шепчет Аня, тихо всхлипывая.
Мне тоже, разве не видно?
В боковых зеркалах и лобовом ничего и никого нет. По бокам тоже.
Если он вправду одумался и ушел, прекрасно.
С машиной мы решим дело, придумаем как отсюда смыться и обязательно доберемся до Каракола. Нужно просто дождаться рассвета.
Медленно трогаюсь, но машина не едет и я добавляю газу. Диски, с большим трудом прокручиваясь, впиваются в резину.
Поддавая на педаль, довожу двигатель до двух с половиной тысяч оборотов. Стрелка на спидометре поднимается до десяти, пятнадцати километров в час. Жму сильнее.
Двадцать, двадцать пять…
– Давай, давай, давай… – подбадривает или меня или машину Аня, всё озираясь по сторонам. – Давай! Прошу, пожалуйста…
Стрелка с трудом взбирается до тридцати. Похоже, это максимум.
Машина едет медленно и мне периодически приходится сбавлять обороты, чтобы не перегреть движок и окончательно не встать в этой глухомани. Постоянно оглядываюсь, визуально контролируя пространство вокруг. Нельзя упустить из виду его внезапное появление.
Хотя… На что я способен против такого амбала?
Проехали мы еще метров пять примерно до того, как он снова появился. Вырос из ниоткуда – встал и замер перед машиной.
В свете фонарей рассматриваю его отчетливей.
Голова несоразмерно телу большая и гладкая – как у инопланетянина. Только у них она вытянутая, а у этого приплюснутая. Глаз не разглядеть – утопают в под вздутым выпуклым лбом, так что вместо них мне открываются лишь две зияющие темнотой ямки. Широкий пояс рабочих трико увешан какими-то инструментами – и топор там висит, и молоток, и что-то еще…
Слишком жуткий, нереальный, точно сошел с постера голливудского ужастика.
Меня с новой силой бросает в дрожь и, вцепившись в руль еще крепче, я широко раскрываю глаза.
Аня приглушенно стонет, уткнувшись ртом в своё плечо.
– Господи, какой он страшный! – её всю трясет. – Поехали, прошу!
Даю газу.
Урод, обнажая кривые зубы в хищном оскале, бросается к нам навстречу. Прежде чем он запрыгивает на капот, вонзая в лобовое топор, я успеваю заметить, что со ртом у него тоже что-то не так. Нет верхней губы частично.
Стекло от удара покрывается сеткой трещин. Аня визжит как резаная, а я отчаянно виляю из стороны в сторону в надежде сбросить этого психа на землю, но скорость невысокая и должного результата мои маневры не приносят.
Второй удар.
Стекло держится, но скоро точно рассыплется. И тогда начнется настоящий ужас.
Судорожно прикидываю, что можно использовать для самообороны, но в бардачке кроме пачки салфеток, документов на машину, портмоне и ежедневника с ручкой больше ничего нет.
ДА! РУЧКА!
Нет, это бред. Канцелярскими изделиями тут делу не поможешь.
Есть чемоданчик с инструментами, но он лежит в багажнике, а до него еще надо добраться.
Тогда остается одно.
– Аня, бежим! – чужим голосом распоряжаюсь я. – Слышишь?
Резко бью по тормозам.
Диски со скрежетом вгрызаются теперь уже не резину, а в асфальт и машина сбавляет ход, но не так резко как я предполагал (надеялся, что мы остановимся резче и он упадет на землю).
Урод замахивается для третьего удара, намереваясь окончательно выбить стекло из проёма, но вдруг замирает.
Опускает топор.
Спрыгивает на дорогу. Постепенно отходит назад и исчезает из виду – за поврежденным лобовым стеклом не видно нихрена, а выглядывать наружу совсем не хочется.
Он хочет поиграть с вами. Издевается.
Аня впадает в забвенье. Закрыв уши руками, вопит что есть сил и не слышит ни единого моего слова.
– У нас нет другого выхода! – кричу я и обхватываю её лицо, принуждая посмотреть мне в глаза. – Нужно бежать, Аня, слышишь? Нужно уходить отсюда!
– Нет, нет, я не могу, – растерянно отвечает она. – Он убьет нас…
– Выходи и следуй за мной! Просто выходи и беги!
Открываю дверь, вываливаюсь наружу.
Психопат этот стоит перед машиной в метрах десяти – там же, где и стоял прежде.
Под жирным сплющенным носом вместо желобка и верхней губы у него и правда просто дыра. Видно, как внутри шевелится язык, как он облизывает верхний ряд желтых кривых зубов.
– Аня! Выйди ты уже нахрен из машины и беги отсюда! – процеживаю я. – Быстро!
Она, наконец, осторожно открывает дверь и потихоньку выбирается наружу – так, чтобы он ее не видел.
Осклабившись, урод бросается на меня и я пускаюсь назад по дороге в надежде, что мне не только удастся удрать от него и спрятаться, но и отвести его внимание от Ани.
Так быстро я никогда не бегал. Мной движет одно – желание жить. Оно подталкивает меня, ускоряет, заставляя лететь быстрее ветра. Такому ускорению сам Усейн Болт бы позавидовал. Однако, несмотря на мой скоростной рывок, вскоре этот амбал догоняет меня. Слышу, как его тяжелый топот за спиной становится все ближе и громче. Быстрый бег широким шагом. Тяжелое дыхание этой твари тоже усиливается и вот оно уже звучит у меня где-то под ухом, хоть я и бегу также быстро.
Хочу обернуться, но не успеваю. О правую мою ногу ударяется что-то твердое, тупое, тяжелое. Споткнувшись и не устояв на земле, падаю на лету. Предмет отскакивает на обочину.
Молоток.
Превозмогая боль, хочу подняться, но этот урод настигает меня раньше. Запрыгивая на спину, он прижимает меня всем весом к земле и, приподнявшись, резко разворачивает к себе. Под его тяжестью я чувствую себя беззащитным кроликом, угодившим в смертоносные объятия питона. Шансов у меня мало. Можно сказать, их нет совсем.
Беззвучно открывает рот и высовывает длинный язык через дыру в ложбине под носом. Я же порываюсь освободиться, вцепившись в его руки, крепко сомкнутые на моём горле, но этот гад слишком силен.
Глаза у него как две черные бусинки, блестящие в свете луны – бездонные, холодные, полноценно довершающие его безумный образ. Зрачки и вправду похожи на змеиные.
Не помню, как именно он ударил меня и чем. Всё случилось быстро.
Удар, импульс, боль, темнота.
Глава 2
В висках пульсирует, глаза от любого малейшего движения отдают страшной болью в лоб и затылок. Впрочем, какой от этих глаз толк, если на голове у меня мешок. Не видно нихрена. Если бы не отдаленный свет луны, просачивающийся через ткань, я бы, возможно, решил, что ослеп.
Руки в запястьях, ноги на лодыжках и выше колена туго связаны верёвкой. Она так сильно впивается в кожу, словно это не веревка, а колючая проволока.
Когда первая волна паники проходит, пронизывая леденящей дрожью, я всё еще не могу сообразить, что случилось, где я и где Аня.
Восстанавливаю события – погоню, то, как он меня вырубил.
Невольно съёживаюсь от ужаса.
Не двигаюсь, чтобы не привлекать внимание.
Подо мной твердая поверхность и что-то мягкое, тонкое. Похоже на какую-то тряпку или одеяло.
– Аня, Аня… – шепчу я. – Ты здесь?
Ответа не следует.
Покачивает и трясет, подбрасывает. Скрип колес где-то внизу совсем рядом, фырканье лошади.
Мы в телеге?
Нужно бежать отсюда.
– Аня, ты здесь? – также шепотом, но настойчивее повторяю я.
Получается громче, чем я предполагал, но этот урод, наверное, ничего не услышал, потому что мы не останавливаемся и продолжаем ехать.
Он ведь не мог убить её, нет.
– Аня?
Приглушенное мычание. Знакомый голос. Родной.
Это она. Точно она.
Кажется, у неё во рту кляп, поэтому она и не может нормально говорить.
– Аня, всё в порядке?
– Амуааммуум.
Телега останавливается, я замираю.
Этот псих… Как же он ужасен. Вспоминаю его жуткую морду, тошнотворный запах, эти огромные руки на своей шее… Меня чуть ли не выворачивает от паники.
Хлопает по загривку лошадь, спрыгивает на землю и, шаркая по траве, направляется в нашу сторону.
Тяжело дышит, сопит.
Вижу его размытый силуэт сквозь мешок. Лица не разглядеть (если его можно так назвать), но я чувствую, что смотрит он прямо на меня.
Всё также фыркает лошадь, трещат сверчки, дует легкий ветерок. Безмятежная летняя ночь вдали от суетливого города во всей красе.
– Отпусти нас, слышишь? – внезапно вырывается у меня.
Аня дергается где-то справа и снова издает эти нечленораздельные звуки. Силится, наверное, избавиться от кляпа во рту и веревок на руках-ногах.
Урод не двигается, молчит.
Я верчу головой, изворачиваюсь в надежде высвободиться, но тщетно.
– Нас будут искать! Нас найдут! И тогда ты пожалеешь! – кричу я злобно. – Отпусти нас, пока не поздно!
Шаркает обратно к лошади, садится.
Трогаемся.
Аня не перестает приглушенно о чем-то кричать и биться в углу телеги подобно рыбе, выброшенной на берег, а я, подавшись в сторону лошади, продолжаю монолог.
– Это как-то связано с моей работой? Всё из-за документов? Или это какой-то розыгрыш?
Молчит.
– Да скажи ты хоть слово!
Я могу, действительно, могу его переубедить осуществлять свой план, каким бы страшным или важным он ему не казался. Нужно найти к нему правильный подход – договориться можно с каждым человеком (мне ли этого не знать), а он хоть и уродлив, болен, но всё же человек. Не чудище, не монстр, не животное. Это человек и я должен вразумить его. Нужно донести ему, что он совершает большую ошибку или пообещать то, что заставит этого полудурка изменить планы.
– Что тебе нужно? Деньги? Мы можем с тобой договориться. Я заплачу тебе – нужно только найти банкомат. Отдам всё, что есть. Обещаю. Слышишь меня? Не совершай глупостей, подумай, зачем тебе это всё?
Вновь останавливаемся.
Урод спешивается и снова идет к нам – быстро, торопливо. Подходит совсем близко и мне в нос опять бьет его мерзкий, поросячий запах.
– Стой, не надо ничего… – успевает вырваться у меня до того, как о мою голову ударяется что-то тяжелое. Я так и не понял, что это – его рука или какой-то предмет.
Аня гулко взвыла, а я, растворяясь в бесконечном потоке сильной и тупой боли, вновь отправился в бездонные недра темноты.
* * *
Голос Ани – приглушенный, неспокойный.
– Руслан!
Медленно возвращаюсь обратно.
Мир по кусочкам восстанавливается, воспоминания – старые и недавние наслаиваются друг на друга, заполняя сознание животным ужасом, от которого волосы на голове и руках шевелятся словно живые.
С трудом открываю глаза.
– Ты цел? Как ты? – боязливо и озабоченно спрашивает Аня. – Голова болит?
Глаза от яркого солнечного света пронзает тысячей иголок, сильно хочется пить. Язык распух и присох к нёбу – говорить будет трудно.
Первое, что я увидел, подняв веки – грязный бетонный обшарпанный потолок, изъеденный трещинами, держащийся на деревянных подпорках – двух посередине и еще двух по краям.
Пол тоже деревянный.
У противоположной стены на пол брошен матрас. На нём Аня и сидит.
– Где мы? – с огромным усилием спрашиваю я.
– У него в подвале.
На ноге у меня болтается черное ржавое железное кольцо шириной примерно сантиметров тридцать-сорок, сомкнутое небольшим, но крепким на вид замком. От кольца тянется прочная железная цепь, соединенная с толстой стальной балкой, торчащей из стены.
Озадаченно поднимаясь, беру в руки цепь, осматриваю её, изучаю крепление на ноге. Все выполнено прочно и первое, что приходит в голову – это мысль о том, что освободиться так просто не получится.
Стена крепкая – бетонная. Балка широкая и посажена глубоко. Я её и тянул, и расшатывал, но толку ноль. Замок, держащий цепь на ней, тоже выглядит крепким и надежным. Голыми руками не справиться.
Аня прикована по той же системе, что и я. И матрас под ней такой же грязный и вонючий. Словом, мы оба в заднице, но её хотя бы не били по голове два раза до потери сознания за последние несколько часов. Хотя… возможно, и ей досталось тоже.
Да, точно досталось. Вижу синяк на лице.
В смятении и удивлении оглядываю то Аню, то свою ногу, то весь этот подвал, и не нахожу слов.
Помещение примерно метров десять в ширину, цепи – по метру каждая. Учитывая наш рост, нам с Аней друг до друга не достать. Да и есть ли в этом толк?
– Ты в порядке? Я испугалась, думала, что ты…
– Умер? – продолжая оглядывать подвал, спрашиваю я.
– Руслан, мне страшно… – Аня в отчаянии. – Он убьёт нас! Он будет делать страшные вещи!
Выглядит ужасно – волосы растрепаны, глаза опухшие, еще и этот синяк на щеке – большой, жирный, свежий.
– Он ударил тебя? – спрашиваю я, поднимаясь. – И что с машиной, интересно?
– Сдалась тебе твоя машина! – сморщив лицо, истерично визжит Аня. – Есть кое-что поважнее!
– Если он оставил её там же – на обочине, нас скоро обязательно найдут, – объясняю я ход своих мыслей. – По машине нас будет проще отыскать. Там и следы, и улики, и все остальное.
Аня утирает нос, растерянно глядя в пол.
– И часы он с меня снял, козёл… – сокрушаюсь я. – Эх, ну что за ночка такая… Просто ад.
Хватаю ногу и снова пробую расшатать замок или балку в стене, но у меня ничего не выходит. Колодка, повисшая на щиколотках, ногу обхватывает плотно. С двух концов изогнута в широкие усики с пропущенным через них коротким железным стержнем. С правой стороны у него шляпка, не дающая проскользнуть через усики, а с другой продет замок. Сомкнуты концы плотно, зазор минимальный.
Аня не сводит с меня глаз. Ждет моей реакции, помощи. Надеется, что я придумаю план побега и мы немедленно приведем его в действие, только вот у меня пока нет ни единого соображения по поводу того, что делать.
– Эй, ты, псих! – ору я в потолок. – Лучше бы тебе выпустить нас отсюда! За нами скоро придут и тогда ты сильно обо всем пожалеешь!
– Не надо, Руслан! – Аня смотрит на меня огромными от страха глазами и трясет головой. – Ты можешь его разозлить.
– И что?
– Он болен… Не надо, я прошу тебя…
– Да мне плевать! – яростно воплю я. – Этот урод меня разозлил!
– Я не хочу умирать, Руслан! – взмаливается Аня со слезами в глазах. – Нужно как-то выбираться отсюда…
– Эй, помогите! Нам нужна помощь! Слышите? – кричу я в узенькие оконца под потолком. – Нас похитили!
– Никого тут нет, неужели ты не понимаешь? – Аня ощупывает лицо, чтобы понять, где оно болит сильнее. – Никто нам не поможет.
– Хрен ему! – я в сердцах сплевываю на пол и снова обращаюсь к потолку. – Хрен тебе, слышал? За нами скоро придут!
Окна здесь маленькие, небольшие, но вытянутые. Через них не выбраться наружу, хотя… Аня, возможно, могла бы.
Дверь широкая, массивная, с большой круглой деревянной ручкой. Вроде заперта на замок.
– Сколько времени? Как долго я… спал? – мне нужно хоть в чем-то сориентироваться. Не в местности, так во времени.
Ощущение словно вышел из многолетней комы.
Аня налегает на замок и цепь, тужится, хочет расшатать кольцо, кричит, нервничает, но у нее тоже ничего не получается.
– Аня, ты слышишь меня?
– Что?
– Как долго я был без сознания?
Это она во всём виновата. Из-за неё вы здесь.
– Часа три… – отвечает она, бросая цепь на пол и закрывая лицо руками.
В углу стоит небольшая печь с уходящей наружу трубой. Похоже, рабочая – даёт тепло в холодное время года.
Мы здесь надолго?
Нам предстоит зимовать в этом подвале?
Лампочки в потолке или какого-либо другого источника света нет. Светло только благодаря солнцу, проникающему через форточки. Настолько высоко посаженные, что кроме неба с наших матрасов в них ничего не видать.
Ночью будет тьма кромешная.
– Ты говорил про какие-то документы, – уточняет Аня. – Что ты имел в виду? Это как-то связано с твоей работой?
Где-то вдалеке поют птицы и жужжат мухи.
– Нет, – твердо отвечаю я. – Забудь об этом.
– А что за документы?
– Неважно. Почему ты не убежала?
Такая глупая, беспомощная… Я дал ей фору, чтобы свалить оттуда, а она ей не воспользовалась.
– Он догнал меня. Ударил и потащил к дороге. Я не смогла вырваться, кричала, тогда он снова меня ударил и я потеряла сознание. Очнулась уже в телеге.
– И что? – я сосредоточен и представляю, как всё происходило, как ей было страшно, больно, но это не прошибает во мне сострадания. Сама во всём виновата.
Сказать бы ей об этом, пристыдить, но я сдерживаюсь. Не время и не место выяснять, кто прав, а кто виноват. Нужно исправлять то, что уже случилось.
– Как долго мы ехали?
Утираю грязный пот со лба, встряхиваю головой. Каждый удар сердца отдается тупой болью в висках.
– Не знаю. Часа полтора, два.
Аня крепко сжимает ступни и нервно раскачивается, а я опускаюсь на матрас и всё прислушиваясь к звукам снаружи, вожусь с колодкой – нужно найти способ открыть её. Перед глазами проносятся сцены, в которых он заходит сюда с ножом или бензопилой в руках и рубит нас на части. Или насилует Аню…
Выдыхаю посильнее, чтобы справиться со страхом, но это не помогает. Я парализован и шокирован.
Где же этот урод? Когда придет обратно? И что будет, когда он всё-таки явится?
Эти мысли подстегивали меня, поэтому я не бросал попыток освободиться. Силы во мне иссякли, но старался я как мог – всё пробовал оторвать цепь, сломать замок, бил им о петлю в стене, но это ничего не дало – зря только тратил энергию.
Легко и просто это всё не закончится. И мы можем умереть здесь – вот, что самое паршивое.
Всем своим существом я отказываюсь принимать факт того, что это реально и ничей не розыгрыш, но вязкий и холодный страх, всё больше расползающийся по венам, расстилающийся под кожей, неумолимо убеждает меня в том, что всё по-настоящему и, действительно, происходит именно с нами.
– Если бы ты просто разбудила меня… – говорю я дрожащим, но строгим голосом, – то мы бы…
– Моя вина… – соглашается Аня. – Не сверни я на том повороте…
– Но ты свернула, – ядовитым тоном подхватываю я. – И теперь нам грозит смерть!
Аня ложится и рыдает, а я, опершись о стену, пытаюсь предположить, что же с нами будет дальше.
За дверью раздаются шаги.
Это он.
Спускается, встает перед дверью, вставляет ключ в замочную скважину, со скрипом прокручивает его и… дверь открывается.
Глава 3
К чему это приведет, я не знаю, но вместо того урода на пороге совершенно для нас с Аней неожиданно появляется девушка. Или женщина. Сходу и не разобрать, сколько ей лет. Выглядит она и молодо и зрело одновременно. Внешне ей не больше тридцати, но судя по уставшим глазам и большим мешкам под ними, изможденному лицу и глубоким морщинам на лбу, она намного старше, чем может показаться.
Нос похож на птичий клюв, под густыми черными бровями бегают лисьи глазки, побледневшие губы иссушены. В тугом темно-зеленом платье, выглаженном и вычищенном, заношенных тапках. Грудь как два мандаринчика, меж которых свисает длинная чуть ли не до пола коса с проседью.
Хорошая новость (если в нашей ситуации эти два слова прозвучат уместно) заключается в том, что она… похожа на нормального человека. У неё обычное лицо, две руки и ноги, хоть и болезненно тонкие, худые, обыкновенное выражение лица.
И еще она безоружна. У неё нет бензопилы, удавки, ножа на худой конец или бритв, коими обычно орудуют маньяки в фильмах ужасов. Подмышками у нее зажаты лишь две тонкие подушки, а в правой руке она держит ведра без ручек, сложенные друг в друга.
Не могу понять, что меня больше смущает – её странная улыбка или то, что она стоит неподвижно и не говорит ни слова.
Она пришла, чтобы отпустить нас?
Почему нет?
Возможно, она приходится тому уроду сестрой или теткой (на мать не похожа и по возрасту не подходит) и, поняв, какое безумие и зверство сотворил её умалишенный братец или племянничек, пришла к нам, чтобы извиниться и снять с нас эти хреновы цепи.
Но нет. Зачем тогда эти подушки с ведрами?
Не надейся, ничего сегодня не решится в твою пользу.
Тишина давит, мозг стягивает крепким узлом. Сидим и не можем с Аней вымолвить и слова. Лично мне не приходит ничего, что можно сказать. И стоит ли первому открывать рот? Она в любом случае пришла сюда не просто так – хочет нам что-то сообщить, объясниться… Так пусть и говорит первая.
Но вместо того, чтобы сказать хоть что-нибудь, она всё также улыбается и молчит. Прошла, пожалуй, целая вечность прежде чем она, наконец, волнительно вздохнула и переступила порог.
Смотрит на нас с нелепыми восхищением, умилением и, прикрыв дверь, смещается в глубину помещения.
В её глазах я различаю оттенок холодного безумия и решительного настроя получить своё. Она знает, зачем мы здесь. И не намерена нас отпускать.
У неё есть цель.
– Отпустите нас! – не справляясь с давлением, кричу я.
Повышаю голос, чтобы говорить как можно тверже и решительнее, но страх с волнением оказываются сильнее и требование звучит неубедительно.
– Тише… – она прикладывает палец к губам и, облизнув их, ставит ведра на пол.
Бросает нам подушки. Анина падает ей прямо в руки, моя ударяется о стену и приземляется за спину.
Идёт к порогу, звеня увесистой связкой ключей в руке, закрывает дверь, вешает ключи на гвоздик, торчащий в стене справа от дверного проема. Оборачивается и снова одаривает нас идиотской улыбкой.
Ключей в связке висит штук десять, если не больше. Много разных – маленькие, большие, длинные, короткие. Уверен, есть среди них и те, что отпирают наши с Аней замки. Как бы до них добраться?
– Меня зовут Аасма – в начале две «А»! – радостно произносит нам этот скелет в платье. – А вас как зовут?
– Быстро выпусти нас отсюда!
Бросаюсь к ней навстречу, но цепь меня к ней не подпускает.
– Ты кто, мать твою, такая??? – громогласно выпаливаю я. – Чего ради вы нас сюда притащили?
– Тише, тише! – она выставляет передо мной ладонь, стоя там, где стояла – приближаться не решается. – Я сказала: меня зовут Аасма! А вас как?
Аня смотрит на неё как провинившийся щенок на строгого хозяина.
– Какая тебе нахер разница? – ору я. – Ты что себе вздумала, больная? Отпусти нас немедленно! Нас уже ищут! Скоро здесь будет полиция, куча людей! Лучше отпусти нас по-хорошему!
Самодовольно улыбается и смотрит на меня как заботливая мать глядит на сына, вернувшегося домой после долгой отлучки.
Эта ненормальная ждала вас.
– Никто не придет, – заверяет она. – Вы здесь под надёжным крылом.
– Я убью тебя, сука! Придушу как собаку! Зачем вы нас похитили? Какого хрена мы тут делаем?
Меня всего трясет, голос охрип. Кем она себя возомнила, черт её дери?
– Что вам от нас нужно, сволочи поганые? Быстро освободи нас!
Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, Аасма встает перед Аней и спрашивает у неё:
– Тебе страшно, моя хорошая?
Аня дрожит, осторожно поднимает глаза.
– Не бойся, милая. Если вы будете себя хорошо вести, то мы не причиним вам вреда. Всё зависит от вас, понимаешь?
Аня судорожно кивает.
– Объясни это своему супругу, дорогая. А то нам придется причинить ему боль.
– Нет! – оживляется Аня. – Не надо, прошу вас…
– Что ты там несешь? – вмешиваюсь я, злобно глядя в глаза этой сумасшедшей. – Говори со мной, слышишь, ты!?
– Тебе следует стать вежливей! Иначе я применю меры!
Она резко оборачивается. Её глаза выпучены и злы, но рот все также расплывается в улыбке.
Я плюю в ее сторону, она возвращает взгляд к Ане.
– Милая, все будет хорошо., – утешает она. – Вы в хорошем месте.
– Что вам от нас нужно? – сдавленно спрашивает Аня.
– Об этом немного позже, – мягко отвечает Аасма. – Кстати, можете и не представляться. Я знаю ваши имена, просто хотела, чтобы всё прошло как полагается. По-людски, знаете… Ты Анечка, а он Руслан, верно?
Ей известны наши имена? Это точно связано с делами фирмы…
– Откуда ты знаешь, как нас зовут? – спрашиваю я и в тот же момент меня осеняет – она видела наши документы. Всё же осталось в машине.
– Вы муж и жена? – спрашивает Аасма и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Хорошо, хорошо… Просто идеально! У вас есть дети?
Лицо у Ани напрягается. Она смотрит на меня в ожидании чуда, ждёт проявления какого-то героизма.
– Вы что оглохли? – надрывается Аасма.
– Нет у нас детей! – выкрикиваю я. – Какое это имеет значение?
– Большое, очень большое. Такая пара красивая, а детей не нарожали… – Аасма не перестает улыбаться, взгляд её вновь светлеет. – Чего ждёте-то?
– Не твое собачье дело! Тебе не с кем поговорить? Так иди и пообщайся со своим уродом, ненормальная! Вы оба отбитые. Уверен, у вас найдутся общие темы. Пластическая хирургия. Или курсы психотерапии.
Аасма медленно вспучивается, краснеет, руки у нее сжимаются в кулаки. Но она заставляет себя сохранить самообладание.
– Не смей называть его так, – шипит она. – Не смей, слышишь?
Лицо её искажено от ярости, глаза горят, но скоро она снова проясняется и как ни в чем не бывало продолжает приветливо улыбаться.
– Вероятно, Август сильно напугал вас, – произносит она благодушно. – Прошу прощения, если что. Он в душе хороший человек, не судите его по внешности. Как давно вы вместе?
– Какая тебе разница? – спокойнее, но не менее злобно спрашиваю я. – Что за идиотские вопросы?
– Уймись, – отвечает Аасма, почесывая руку. Я просто хочу узнать вас поближе.
– Сука! – выпаливаю я, не в силах сдерживать гнев. – Ты думаешь, мы будем…
– Я думаю, что чаша моего терпения переполнена, молодой человек. Придется попросить Августа проучить вас, – строго произносит она.
Аня взвизгивает и прибивается к стене.
– Моя хорошая, не стоит так переживать, – обращается к ней Аасма. – С тобой всё будет хорошо. Ты намного воспитаннее, чем твой муж. Это тебе обязательно зачтется!
Но в Аню это спокойствия не вселяет. Она продолжает реветь. Аасма пожимает плечами и возвращается к ведрам.
– Засунь их себе в задницу, понятно? – кричу я ей во всю глотку и бросаю свою подушку обратно.
Она снова поднимает тщедушные плечи и разочарованно вздыхает.
– С каждым плохим словом твое наказание становится все суровей, мой дорогой. Попридержал бы ты коней.
– Выпусти нас отсюда! – реву я нечеловеческим голосом. – Выпусти по-хорошему! Уродина ненормальная!
Я хочу наброситься на неё, рвусь вперед, но не достаю – цепь не даёт.
– Это ваш туалет, – говорит Аасма Ане, указывая на вёдра. – Ходите сюда по-всякому, не стесняйтесь. Остальное – моя забота.
Аня что-то бубнит себе под нос и закрывает уши волосами.
– Выпусти нас, падла! – горланю я, но Аасма и ухом в мою сторону не ведет.
– Какой он у тебя грубый! – с сочувствием замечает она, глядя на Аню. – Мне жаль, но другого выхода у меня нет.
– Тебе меня не запугать, уродина! – плююсь я. – Давай! Вперед! Тебе меня не запугать, слышишь?
– Не бойся, моя девочка, я прошу тебя, – просит Аасма у Ани. – Мы с тобой подружимся. Всё будет хорошо.
Глядя на Анин синяк, она с сожалением продолжает:
– Ох, и крепко он тебя! А ведь я настоятельно просила его обойтись с вами помягче. Ну вот такой он у меня, что поделаешь…
– Отпустите, я прошу вас! – просит Аня. – Я…
Речь её сбивается.
– Не говори с ней! – требую я. – Разве ты не видишь, что она ненормальная? У нее не все дома и ни о чем мы с ней не договоримся! Давай просто подождем. Скоро за нами придет полиция.
Аасма не обращает на меня внимания и слова про полицию никакого эффекта на неё не производят.
– Не ругайтесь, не ссорьтесь, – наставляет она. – Любите друг друга – это очень важно. И просто.
Идет к двери, снимает с гвоздика ключи, отпирает замок и выходит наружу. Запирает нас и уходит, не сказав больше ни слова. Я провожаю её благим матом и оседаю у стены. Что-то опускается внутри меня, отрывается и проваливается куда-то глубоко.
Да, мне страшно. Вынужден признать это.
Страшно как никогда.
Глава 4
Как бы дико не звучало, но после встречи с этой поехавшей мне немного полегчало – появилось больше надежды, что вскоре нас, действительно, найдут и вытащат отсюда. Возможно, это произошло благодаря тому, что она дала понять одну важную вещь – убивать нас с Аней никто не собирается. По крайней мере пока.
Вместо того психа с топором нам придется иметь дело с этой шпалой, которой от нас явно что-то нужно. И это не наши кожа и кости.
Долго думал над тем, какая у неё цель, но меня так и не осенило. Снова боролся с колодкой, с цепью, но становился всё больше нервным и злым от того, что у меня ничего не получалось.
Аня сидит у стены, обхватив ноги. Глядя на свои колени, она спрашивает:
– Ты слышал? Она сказала, что хочет проучить тебя.
– Слышал.
– Надеюсь, она это несерьезно. Я боюсь.
– А тебе-то что бояться?
– Я смотрела как-то программу про разных психов, которые похищали людей и держали их у себя годами, – задумчиво продолжает она. – Некоторых пропавших не могли найти десятками лет…
Я представляю, как в этом подвале проходит вся наша жизнь.
Исключено.
Насколько сильно нужно сломаться и сколько потерять воли, чтобы за такое долгое время ничего не предпринять? Я не из таких.
– А если они насильники? – Аня прижимается носом к коленкам.
– Давай лучше подумаем, как отсюда выбраться, – предлагаю я.
– Я должна сказать тебе кое-что, Руслан.
– Что?
Помолчав немного, Аня разочарованно вздыхает, собирается с силами и сообщает мне новость, больше похожую на идиотскую шутку, чем на правду.
– Я беременна.
Мне не послышалось? Бред какой-то… Люди не беременеют друг от друга, если не занимаются сексом.
– Вздумала шутить? Это не смешно!
Аня молчит, задумчиво смотрит на меня и принимается с силой тереть лицо.
– Руслан, ты слышал, что я сказала? – тихо, но озабоченно спрашивает она. – Я беременна.
– От меня что ли?
Фокусирует на мне уставшие глаза, глядя на меня не как на мужа – с уважением, а как на плешивую обездоленную шавку – с жалостью. Удрученно усмехается, ложится на матрас и отворачивается к стене.
– Что за шуточки, Аня?
– Какие шуточки? – спрашивает она, резко поднявшись и обернувшись. – Я беременна, Руслан, у меня будет от тебя ребенок, ты это понимаешь?
– Какой ребенок? Мы не спали уже больше года, с тех пор, как… – я осекся, понимая, что не могу сообразить, как обозначить всё то, что между нами произошло.
– Месяц назад, – вспоминает Аня. – Ты пришел поздно, был сильно пьяный.
Лицо у неё каменное, глаза всё больше наливаются ненавистью и обидой.
– Что? Хочешь сказать, я ничего не помню?
С моих губ срывается нервная усмешка.
– Я еще в трезвом уме, Аня, и не забыл бы про такое.
С каждым её словом меня всё больше разбирает уверенность в том, что она врет, издевается. Но зачем ей это?
– Какой же ты козёл… – разочарованно произносит она. – Это просто уму непостижимо!
Запускает руки в волосы, прячет под ними лицо.
Я встаю, потирая о штаны вспотевшие ладони и приближаюсь к ней, насколько пускает цепь.
– Ты хочешь сказать, что ты действительно беременна? От меня?
– Да, я беременна и этот ребенок от тебя! – повторяет Аня, нарочито отчеканивая каждое слово. – Неужели ты думаешь, что я и вправду могла с кем-то переспать на стороне, залететь и выдать чужого ребенка за твоего? – она пронзительно смотрит прямо в мои глаза. – Если ты на такое и способен, то я – нет. Для меня семья что чужая, что своя – святое и неприкосновенное. Плохо, что не все разделяют это мнение. Ты в том числе.
– Что ты городишь? – протестую я. – Это безумие!
Аня смеется.
– Какой же ты мерзавец… Если хочешь, можешь от него отказаться, я тебя ни к чему не обязываю. Справлюсь сама.
На ватных ногах возвращаюсь к матрасу и сажусь. По шее струится пот, но меня почему-то бросает в холод.
В подвал влетает муха и, описав пару кругов под потолком, садится мне на руку. Отрешённо за ней наблюдая, я пытаюсь сопоставить все услышанное.
Не много ли событий для одного дня?
Идея завести ребенка всегда казалась мне чуждой, навязанной со стороны. Женился – должен завести детей. А что если мне этого не надо? В нашей-то с Аней ситуации и подавно. Если это правда, то как она могла допустить это? Знала, как я отношусь к этому, понимала, что я пока не планировал никаких детей и ставил перед собой другие цели на ближайшие годы.
– Ты действительно ничего не помнишь? – Аня озадачена.
Если это реально так, получается она обвела меня вокруг пальца? Специально устроила всё, чтобы «привязать» к себе?
– Что я должен помнить?
– Как пришел с какого-то вашего банкета пьяный вдрызг и навалился на меня, пока я спала. Как драл на мне пижаму, бил по лицу… Ты просто озверел! Взял меня против воли.
Представляю себе это всё. Немыслимо.
– Так унизить собственную жену… Входил в меня раз за разом разъяренно и говорил, что ненавидишь, что терпеть не можешь, душил. Выместил на мне всю свою злость. Что я тебе сделала? За что ты так со мной?
– Это бред! Не помню ничего такого! – возражаю я, но в подкорке уже начинают всплывать размытые фрагменты сцены, похожей на ту, что описывает Аня.
Это что правда?
Меня бросает в холодный пот.
На том банкете я и впрямь напился так сильно, что не мог вспомнить, как добирался домой и что происходило последние пару часов. Всё смазалось, растворилось в вакууме пьяного и воспаленного затяжной депрессией мозга.
Последний раз я так набирался после защиты диплома в университете. Разнесло меня тогда до такой степени, что чуть в полицию не угодил. Ничего из того вечера я не помнил и если бы не посмотрел отрывки видео, снятого друзьями, так и не поверил бы, что способен вести себя настолько по-свински. Сказал себе тогда, что больше не буду напиваться до такой степени и в будущем, когда понимал, что меня несёт и желание выпить чего-то крепкого да побольше становится сильнее воли, просто считал до трех и вставал из-за стола, где бы ни находился. Ехал домой, шел в душ и ложился спать. Метод простой и работал всегда как часы. Но тем вечером на банкете всё вышло из-под контроля. Привычный стоп-сигнал не сработал. Возможно, потому что я сам всей душой хотел напиться и забыть обо всем на свете.
– Тебя словно подменили тогда, – холодно говорит Аня. – Глаза, голос, взгляд… всё было чужое…
– Я спал отдельно той ночью! – отчаянно отбиваюсь я.
Не могу же я с этим согласиться, даже если это правда?
Если все и так, почему она раньше мне не сообщила? Нужно же было делать аборт!
– Ну да, отдельно спал. Трахнул меня как шлюху и ушел. – Махнув рукой, она усмехается, снова глядя на меня как на последнее ничтожество. – Проехали… Я-то все переживу, а вот как он к этому отнесется, когда подрастет… – она кладет ладонь на живот. – Это большой вопрос. Но врать я ему не собираюсь.
Аня, очевидно, давно собиралась поиздеваться надо мной, уколоть побольнее в отместку за все страдания и вот, похоже, дождалась случая.
– Почему ты молчала? Тебе стоило поставить меня в известность сразу же!
– Ты оскорбил меня и унизил, – она отводит глаза в сторону. – Я не понимала, что делать, как жить дальше и говорить с тобой – это последнее, чего мне тогда хотелось. Учитывая, что ты мне еще и…
– Но ведь это касается нас двоих! – я срываюсь на крик и не даю ей договорить. – Это затрагивает и меня тоже! Такие вопросы мы должны решать вместе!
Аня фыркает и выдавливает из себя едкий смешок.
– Вместе! Забудь это слово, пожалуйста. Нет больше никакого «вместе». И вообще… Что ты имеешь в виду под фразой «решать вопросы»? Аборт?
– Какая уже нахрен разница?
– Да, действительно! – вскидывает руки Аня. – Теперь уже нет разницы!
– Ты специально это всё?
– Что специально? Забеременела? – она вздёргивает с издёвкой брови. – Ага, ничего умнее не придумала кроме как залететь от тебя. Пойми, дорогой, земля вертится не только по твою честь.
Чего это она такой дерзкой стала? Я не позволял ей так со мной говорить!
– Послушай, я тоже не планировала этого ребенка, – продолжает Аня и словно услышав мои мысли, унимает тон. – В те дни у меня началась овуляция, а противозачаточных я уже полгода как не пила… Зачем, да? Всё равно мы уже давно не спим друг с другом. Кто бы знал, что ты придешь и изнасилуешь меня?! Я и не предполагала тогда, как все сложится, но одно поняла точно – я не убийца. Брать такой грех на душу… ни за что. Ложиться под нож, добровольно гробить себя я не буду и если Бог решил дать мне этого ребенка, то я обязательно его рожу. А ты не будешь мне указывать, как жить.
Она смотрит на меня и со злостью добавляет:
– Ты откажешься от него.
– Нет… – рефлекторно возражаю я, но понимаю, что не такая уж это и плохая идея.
Я и без того раздавлен, размазан словно кусок дерьма по асфальту, а тут еще и этот ребенок.
– Я беременна, Руслан, и нам обоим нужно принять этот факт, – продолжает Аня еще спокойней. – Факт того, что на нас теперь вдвое больше ответственности.
Ну, да. Вот и старая добрая песенка про детей и ответственность подоспела. Я под это не подписывался.
– Какой срок? – терпеливо спрашиваю я.
– Месяц.
– Ты уверена, что это не ошибка?
– Наш брак – вот ошибка.
– Что?
– Я хотела и об этом сказать, но ты меня перебил.
– О чем?
– Думаешь, мне ничего не известно о твоём романе с этой малолеткой? Я всё знаю, Руслан. И сейчас у меня к тебе только один вопрос – как ты после всего этого смеешь вести себя так словно ничего не происходит? Унижать меня! Показывать так открыто своё отвращение ко мне и этому ребенку! Ты просто козел!
– С какой малолеткой? О ком ты? – недоумённо переспрашиваю я, пропуская всё остальное мимо ушей.
– Не строй из себя дурачка, ладно? – натянуто улыбается Аня. – И не парься – это больше не проблема.
Не могу прояснить, что меня напрягает больше? То, о чем она говорит или с каким спокойствием это делает? Можно представить, речь идет не о нас, а о соседях с площадки или дальних родственниках.
– Господи, – Аня улыбается, но её глаза дрожат. – Ты правда думал, что я ничего не знаю?
Она берет меня на пушку.
Мы с Полиной всегда снимали номера в разных гостиницах, приезжали и уезжали по отдельности, на работе искусно держали дистанцию, хоть и с трудом, но успешно сдерживаясь от каких-либо порывов. В телефоне я подписал её левым мужским именем, да и она никогда мне не названивала, не писала. Мы сами установили эти правила и не могли так глупо спалиться. Особенно в преддверии грядущего с Аней развода.
Хотя… какой теперь развод? Выбраться бы отсюда живыми.
– Я не понимаю, о чем ты, – неуверенно отвечаю я, сознавая, что смысла отнекиваться нет.
Аня точно всё знает. Но откуда?
– Всё ты понимаешь. Она сама мне рассказала. Лично! Но я и до разговора с ней всё знала. Думаешь, я наивная дура, у которой можно крутить роман за спиной без палева?
Я опускаю глаза.
– А Полина эта твоя – глупая девочка, конечно, – продолжает Аня. – Что с неё взять? Позвонила мне и сказала, что нам нужно встретиться и серьезно поговорить. Ну вот мы и встретились.
Нет, нет, Полина не могла так поступить. Если бы она и выкинула что-то подобное, то обязательно бы тебе всё рассказала. Это обман!
– Сказала, вы оба хотите быть вместе, перестать прятаться, но сейчас это невозможно, потому что ты боишься оставить меня одну после смерти родителей. А она устала ждать.
Меня колотит.
– Аня, давай не сейчас…
– Да ради Бога. Я и сама не хочу ничего обсуждать.
– Мы всё решим потом.
– А нечего решать. Я свыклась с тем, что ты предал меня. Это абсолютное унижение, но я это пережевала и выплюнула. И не собираюсь теперь из-за этого горевать и лить слезы. Хватит.
– Аня… я…
– Она попросила отпустить тебя и не мешать вам. Знаешь, что она сказала? Дай вспомнить… А, вот! «Он тебя уже давно не любит!» – Аня усмехается. – Ты дерьмо, ты предал меня! Еще и в такой момент – когда я потеряла своих родителей и осталась совсем одна.
На последней фразе голос её начинает дрожать и на глаза наворачиваются слезы.
– Когда это случилось?
– Неважно, – с безразличием отвечает Аня, утирая лицо.
– Важно… Это случилось до того, как ты забеременела?
– Да.
– Отлично, – усмехаюсь я. – Зная это, ты все равно забеременела. Получается специально, так?
Анин рот от удивления приоткрывается и застывает, кровь приливает к её лицу. Она смеётся.
Смех этот звучит искренне, но вскоре я убеждаюсь, что это самая натуральная истерика.
Зачем Полина ей всё рассказала? Это самый глупый и необдуманный поступок, который можно вообразить. Мы ведь тысячу раз говорили с ней обо всём. Она знала, насколько это для меня важно – обставить всё тихо и по уму.
Девчонка… Чего ты от неё ждал? Ей ведь всего-то двадцать два.
– Ребенок ничего не меняет – твердит Аня, бережно опустив руку на живот. – Если мы выйдем отсюда, ты можешь сразу подавать на развод и бежать к своей любимой Полиночке. Я воспитаю его сама, не парься. От тебя нужно одно – проявить характер и попробовать вытащить нас отсюда. Соверши для нашей пока еще официально существующей семьи последний подвиг.
Каждое слово, произносимое Аней, звучит нагло, цинично и я всё больше перестаю её узнавать. Всегда воспринимал свою жену как хрупкую, чересчур ранимую, остро от меня зависящую и материально, и эмоционально, и физически… И вот внезапно передо мной предстает другая её версия – сильная, собранная, озлобленная. Человек, полный решимости противостоять и идти до самого конца.
Это на неё смена обстановки так повлияла?
Опираясь о стену, медленно встаю. Сжимаю в кулаки грязные взмокшие руки, но сил не хватает и на это. В бессилии что-либо изменить или хотя бы временно спрятаться от всего этого безумия, закрываю глаза. В памяти вырисовывается номер нашего любимого с Полиной отеля на двадцать шестом этаже – в нем мы как раз и провели последнюю совместную ночь. Это случилось перед той хлопотной ночкой на работе, после которой мы и поехали на этот чертов Иссык-Куль, на эту чертову свадьбу по этой чертовой дороге.
Внизу тысячами ярких огней мерцает ночной город, далеко внизу беззвучно пятнами плывут автомобили, утопая в потоке неспешного ночного траффика. Я стою у окна и смотрю на звёзды, предвкушая ближайшие несколько часов в постели с дикой кошкой, которую буду снова укрощать. Терпкое послевкусие чиваса вперемешку с дымом сигарет приятно горчит, грудь наливается теплом, а её парфюм… Не описать словами этот волшебный запах. Он пробуждает в душе былую страсть, мечты и самые потаённые фантазии, кружит голову.
Как он прекрасен… Как прекрасна она была в ту ночь…
Раскинувшись на кровати, скользит по мне нагловатым, полным страсти взглядом. Её губы, окрашенные алым, расплываются в широкой томной улыбке.
Расстёгивает блузку. Высовывает кончик языка и призывно проводит ладонью по оголенным бедрам, сжимает грудь. Не сводя с меня глаз, просовывает руку под юбку и принимается ласкать себя, выгибая шею от удовольствия. Даёт мне понять, что я ей и не нужен вовсе, чтобы испытать наслаждение.
Спешно тушу сигарету, допиваю виски и прыгаю на кровать – поближе к её горячему необузданному телу, но снова попадаю в подвал.
Аня меня сюда возвращает.
Она с чем-то возится, суетится, а потом о дно ведра ударяется струя жидкости.
Анина струя.
Не желаю ничего видеть, но открываю глаза.
Она писает, да. И смотрит прямо на меня.
– Отвернись, – требую я.
Ничего не отвечает, но и взгляда не отводит.
Тогда я сам отворачиваюсь к стене, опираясь о неё руками, закрываю глаза. Хочу вернуться к Полине, но уже поздно – воспоминание ускользнуло.
Интересно, а писала бы она в это ведро? Как бы она вообще повела себя в Аниной ситуации? Смогла бы вынести смерть родителей, предательство, беременность от мужа, гуляющего на стороне? Как вела бы себя здесь – в этом жутком подвале в плену у двух умалишенных? Да и вообще – смогла бы стать хорошей женой?
Она ведь так молода.
Да, с таким потрясением, определённо, не каждый справится, но Аня… посмотрите-ка. Она держится достойно.
– Почему ты раньше не сказала, если знала обо всём? – злобно и вместе с тем стыдливо спрашиваю я. – К чему весь этот цирк? Здесь! И сейчас?
– Цирк, говоришь? Думаю, не стоит уточнять, кто здесь клоун?
– Ответь, почему молчала всё это время? К чему это всё?
– К тому, что я устала ждать, Руслан, – тихо и хладнокровно отвечает Аня. – Странно, но именно здесь я и поняла, что ждать больше нечего. Всё надеялась, что ситуация разрешится в лучшую сторону, что ты образумишься, ведь мы семья всё-таки. Но поняла, наконец, что ничего такого не случится. Ты потерялся. В том числе и для самого себя. Сам не знаешь, что тебе нужно. А я теперь хочу только одного – выбраться отсюда и родить по-человечески. Стать хорошей матерью. И я рада, что мне выпала честь стать ею. Я буду самой лучшей мамой. А ты не переживай за то, что сделал или не сделал. Просто вытащи нас отсюда. Ты должен осознать, что нас здесь не двое, а трое. И если в тебе осталось хоть что-то человеческое, переживать ты будешь не только за себя, хоть мы тебе и не нужны уже.
Закончив свою тираду, она ложится на матрас, поджав ноги, и отворачивается к стене.
А мне внезапно хочется плакать.
Глава 5
За окном стоял вечер, когда эти двое вернулись.
Первой вошла Аасма, потом у порога обрисовалась и фигура того урода с дороги. Снова от одного его вида меня прошибает пот. Ему бы живым экспонатом в кунсткамеру – идеально бы вписался.
Закрыв дверь на замок, Аасма вешает ключи на привычный гвоздик и, оглядывая нас, давит лыбу.
Август на удивление спокоен. Не бросается на меня с кулаками, не стремится убить.
В руках у него поднос с тарелками. Он опускает их на пол и мне в глаза бросается заткнутая у него за пояс плётка с длинным черным хлыстом. Представляю, как он хлещет меня ей, как она впивается в мою кожу и мне становится плохо. Что-то отламывается от сердца, отрывается; по затылку и спине прокатывается покалывающая волна непреодолимого отчаяния и унижения.
– Ты огорчил меня, дорогой, – с сожалением произносит Аасма. – Придется преподать тебе урок.
– Что? – не выдавая страха, спрашиваю я. – Какой урок?
Подвал наполняется ароматом свежего бульона и вареной картошки.
На потяжелевших ногах поднимаюсь, сжимаю вспотевшие ладони в кулаки и встаю.
Тяжело дыша, Август чешет раздутую башку, скалится в кровожадной ухмылке и вынимает из-за пояса кнут. С наслаждением сжимает его рукоять, проводит рукой по хлысту…
– Ты сам во всем виноват, – меланхолично произносит Аасма. – И я надеюсь, ты примешь наказание достойно.
Она складывает руки на груди, постукивая пальцами по своим ребрам, а Август всё смотрит на меня и скалится. Предвкушает приятное занятие.
Передний край его засаленной мешковатой кофты, натянутой поверх комбинезона, колышется от неровного тяжелого дыхания, лоб напряжен и покрыт испариной. Виски пульсируют, на мясистом горбатом носу тоже проступили капли грязного пота.
– Я прошу вас, не надо! – слезно просит Аня. – Он больше так не будет! Слышите меня? Он больше не будет грубить!
Аасма смущенно поджимает губы, давая понять, что она тоже не восторге от всего происходящего, но выбора у неё не остается.
– Что бы вы не задумали, лучше не надо, – глухо говорю я. – Не надо!
Август в ответ еще шире скалится, Аасма вздёргивает бровь.
– Умоляю, не надо… – как загипнотизированная повторяет мои слова Аня.
– Всё будет хорошо, милая, – спокойно отвечает ей Аасма. – Твой муж справится.
Грядет сильная боль – я ощущаю это всей кожей, каждой клеткой тела. Грядет самый настоящий ужас.
– Просто скажите, что вам нужно? – спрашиваю я у Аасмы, ретируясь к стене, но не расслабляя кулаков. – Мы отдадим всё!
– Отдадите, – соглашается Аасма. – Но сначала ты понесешь наказание.
– Да что вы о себе возомнили, уроды? – злость становится нестерпимой. – Вы не имеете на это права!
– Август, любимый мой, ты готов? – спрашивает Аасма.
Тот в ответ кивает, искривляет губы в дикой ухмылке, причмокивает и вскидывает кнут на изготовку.
Я отскакиваю назад чуть ли не ударяясь затылком в стену. Всё также держу стойку, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – равной битва не получится.
– Не переусердствуй, милый, – просит Аасма Августа и, взмахнув ладонью, разрешает ему приступить.
Тот в ответ надувает грудь, облизывая дыру в губе и наступает.
Вскидывает плеть.
В последние мгновения перед ударом, заорав на сколько хватило сил, я ору и прыгаю на него в надежде ударить.
Промахиваюсь.
Прыжок спасает меня от первого удара. Плеть пролетает в нескольких сантиметрах от лица и ударяется о матрас, с треском распарывая его.
То же самое будет и с моей кожей?
– Прошу вас, не надо! – взмаливается Аня, но никто кроме меня её не слышит.
Август от удивления выпячивает нижнюю губу, наблюдая за моим перекошенным от страха лицом, а потом подлетает и бьет кулачищем в переносицу.
Нос вдавливается куда-то меж глаз, в глазах фейерверком рассыпаются разноцветные точки. Лишаюсь равновесия. На пошатнувшихся ногах прижимаюсь спиной к стене и сползаю вниз.
Больно.
Из носа течет кровь, лицо горит огнем, но что-то мне подсказывает, что это еще цветочки.
Снова взмах и вновь плеть взмывает в воздух.
Падаю на четвереньки и, поджав ноги, прижимаюсь всем телом к матрасу. Зажмурившись, закрываю лицо руками. Плеть вздымается еще раз и, хлёстко ударяясь о мое правое плечо, вгрызается в кожу. Боль от удара настолько сильная, что глотка у меня от крика чуть ли не разрывается на части.
Плечо словно ошпарили кипятком.
Август еще раз заносит плеть, готовясь к очередному удару и встаёт в более удобную позу, широко расставив ноги. Чтобы эти самые удары получались сильнее.
Группируюсь. Нужно вести себя насколько это возможно достойно – не кричать как девчонка и не скулить как псина.
Аня кричит всё громче, умоляя Аасму остановить весь этот ужас, но та не реагирует. Она наблюдает. Смотрит и получает удовольствие от моих криков и стонов, от этих ужасных звуков плети, вонзающихся в мою кожу.
Еще удар. По спине.
Кажется, сердце сейчас остановится. В глазах мутнеет.
Какое там достоинство? Меня скручивает изнутри так, что дышать становится просто невозможно.
Август шипит от переполняющего его удовольствия и снова бьет – теперь по пояснице.
– Хва-а-тит! Я пр… пр-р-рошу вас! – задыхаясь от боли, завываю я. – Умол-ляю! Пож… пож-а-а-луй-ста!
Вместо какого-либо ответа еще удар – прямо вдоль позвоночника. Решил на мне живого места не оставить.
Со спины на живот ручейками стекает теплая кровь и, просачиваясь сквозь рубашку, капает на матрас.
Это не я, это не со мной, этого не может быть.
Не хочу умирать. Я не готов к этому.
Мысли перепутались, мозг отключился.
Я ничего не видел уже – не раскрывал глаз. Слышал только, как визжит у противоположной стены Аня, как она молит их, чтобы они оставили меня, как хрипит от удовольствия Август, как снова и снова описывает в воздухе пируэты плеть, ударяясь о моё измученное тело, истекающее кровью.
Но вскоре боль отступила. Звуки приглушились, сознание растушевало окончательно и я полетел куда-то.
Темно.
Проваливаюсь в пустоту, а подвал этот, уменьшаясь в размерах, остается где-то внизу, превращаясь в крошечную точку.
Боль отступает.
Исчезает всё.
Остаются умиротворение и легкость. Они уносят от меня все страхи и волнения, но эйфория длится недолго – меня затягивает обратно в эту маленькую точку внизу словно джинна в лампу.
Звук собственного дыхания, голос Ани, свист плети, кислая вонь от этого урода – всё возвращается на свои места.
Аня рыдает, задыхается от слёз. Собирается что-то сказать, но у неё зуб на зуб не попадает.
Я сплевываю на матрас сгустки окровавленных соплей, силюсь разжать глаза и хоть одним глазком посмотреть на Аню.
Аасма и Август уходят.
* * *
Чёрный, бесконечный каменный лабиринт, живым из которого не выбирался еще никто.
Под ногами шипят змеи и кишат насекомые: пауки, тараканы, многоножки. Ядовитые и голодные – хотят облепить и сожрать меня. Стрекочут и клацают клешнями, скребут щетинистыми лапками где-то совсем рядом.
И как меня угораздило оказаться в этом страшном, забытом Богом месте? И есть ли отсюда выход?
Если и есть, то вряд ли я его найду раньше, чем меня уничтожат эти мерзкие твари. Или годы… ведь я здесь навечно.
– Руслан, очнись!
Неужели и она здесь? Это ведь голос Ани?
Она здесь!
– Руслан…
Я с трудом приподнимаю тяжелые, налитые свинцом веки. Темно.
В слабом свете луны различаю знакомые очертания нашего логова. Тот же матрас, те же цепи, та же Аня… Её голос снова возвращает меня в реальный мир. Сколько раз это случилось за последние сутки?
Лежа на животе, уткнувшись щекой в матрас, выпрямляю окаменевшую шею. Шевелить руками и ногами тоже больно, всё тело словно утыкано иглами.
Прислушиваюсь к своему дыханию, биению сердца. Лежу и дышу, просто дышу, пытаясь свыкнуться с болью. Тело не хочет слушаться – каждое движение дается дорого, но я нахожу силы подняться и сесть. Морщась от боли, нащупываю спину рукой и через дыры в рубашке касаюсь ран. Нужно понять, насколько все плохо.
От прикосновений по телу волнами прокатывается кусающая, острая боль.
– Прости, – шепчет мне из темноты Аня. – Прости меня, Руслан…
Плачет.
Её раскаяние и слезы тешат меня, но извинения звучат неубедительно. Говорит она это всё для проформы, а не от того, что всерьёз сожалеет о допущенной оплошности.
Ничего не отвечаю – трудно говорить, да и нечего.
– Это правда – я во всем виновата… – жалобно произносит она. – Мы здесь из-за меня…
– Уже всё равно, – хрипло отвечаю я.
Откашливаюсь, но тело от каждого глубокого вдоха разносит всё сильнее. И еще мой голос… он какой-то пустой, охрипший. Говорю не я, а какой-то старик, легкие которого разъедает раковая опухоль или смертельные язвы.
Аня утирает слезы. Я не вижу её глаз, но уверен, что она смотрит прямо на меня. Разглядывает в вечернем полумраке мое тело – полуживое, искалеченное.
Не помню, как это случилось, но меня снова одолел сон. Очнулся, когда на улице уже светало. Засохшая кровь слепила губы, веки стали еще тяжелее. Спина ноет, но боль уже не такая страшная. Возможно, потому что раны немного подсохли.
Прислонившись спиной к стене, Аня внимательно наблюдает за мной и я точно не нахожу в её глазах сопереживания.
– Пить! – с трудом проговариваю я.
– Там, – тихо отвечает Аня и указывает на пластиковую бутылку около моей подушки.
Действительно, наполнена водой. Схватив её, жадно выпиваю всё без остатка. Жидкость не первой свежести, теплая, но мне плевать.
– А это что?
На полу в метре от матраса стоит железная миска. Её содержимое остается для меня загадкой. Чтобы увидеть, нужно встать, а это для меня непозволительная роскошь.
– Суп, – отвечает Аня. – Она сказала, чтобы ты обязательно поел после того, как очнешься. Чтобы мы оба поели.
С трудом сажусь, подмяв под себя ноги и молча гляжу в точку на потолке.
– Я не представляю, как ты выдержал всё это, – со слезами на глазах произносит Аня.
Заставляю себя подняться и, повернувшись к ней спиной, расстегиваю рубашку.
– Что там?
Аня плачет сильнее, громко всхлипывает.
– Что там, Аня?
– Рассечено всё, – не сразу отвечает она. – На порезы похоже.
Я оглядываю самого себя насколько могу. На левой ноге сзади от колена до пятки растянулась ярко-красная полоска как от ожога, края её вздулись и посинели. Уже успела немного подсохнуть и покрыться прозрачной кровяной коростой. Такие же раны я нашел на плече, ягодицах и пояснице. Но сильнее всего болела спина. С неё будто содрали кожу лоскутами.
– На спине также как тут? – спрашиваю я, демонстрируя Ане побитое плечо.
– Да, – отвечает она и снова начинает реветь. – Господи… Мне так жаль…
– Почему нас до сих пор не нашли? – спрашиваю я, застегивая рубашку.
– А ты уверен, что нас ищут?
– Я уже ни в чем не уверен, но я надеюсь, что это так – нас ищут и скоро найдут.
Вспоминаю обрывки фраз из нашего с Аней разговора. Полина, ребенок, измена… Не слишком ли много для одного вечера? Понимаю сполна теперь выражение «беда не приходит одна» – меня просто завалило этими бедами. Так завалило, что света белого не видать.
А где-то кому-то сейчас так хорошо…
Представляю солнечные берега Иссык-Куля и веселые лица друзей, слышу музыку и смех. Душу наполняют свобода и праздник, безнадежно мной упущенные.
Аня права. Возможно, нас еще и не начали искать, так что не стоит сидеть тут и ждать, пока за нами придут – родные, друзья, полиция, спасатели. Всё зашло слишком далеко и если хочется жить, нужно самим что-то организовывать.
Эти психи всё спланировали, подготовились. Наверняка и машину мою отогнали, спрятали. Сомневаюсь, что этот дикарь умеет водить, но кто его знает? От этих психов всё можно ожидать. И удивляться чему либо уже не стоит.
Но ведь у нее спущены колеса…
И что?
Где же наша машина? Где она?
Какая нахер разница – оставили или отогнали? На ваше положение это никак не влияет.
Подхожу к миске.
В остывшем бульоне, покрытом тонким слоем жира, плавают макароны и несколько кусочков картошки.
– Пусть она это сама жрёт!
Отшвыриваю со звоном тарелку к двери и хватаюсь за поясницу – от резких движений спина стреляет и жжёт сильнее.
Возвращаюсь к матрасу, ложусь аккуратно на живот, закрыв лицо руками.
– Не стоило… – Аня мнется, не знает как закончить. – Нам нужно их слушаться, Руслан.
– Слушаться?
– Мы должны бороться, вот что я имею в виду. И быть умнее. Нельзя их злить, нужно подыграть им. И тогда у нас появится шанс на спасение.
– Как это мы выберемся? – нервно и ехидно спрашиваю я. – Если ты не заметила, мы прикованы и заперты!
– Не знаю, – пожимает плечами Аня. – Но им что-то нужно от нас, значит, в ближайшие дни они нас не убьют и нам стоит принять правила их игры, понимаешь? Чтобы выиграть время для полиции или самим предпринять попытку убежать. Главное, не паниковать.
Я ухожу в раздумья над тем, что можно на это ответить и меня уносит в дебри подсознания, таящего в своих в укромных уголках еще много вопросов без ответов.
– Внутри меня зарождается жизнь, Руслан. Настоящий живой ребенок, – напоминает мне Аня о том, что и без того не выходит у меня из головы. – Мы должны спасти его.
Глава 6
Как здорово быть живым и свободным! Летать в самолетах, ездить на машине, встречать людей и говорить с ними, ходить по земле, смотреть на солнце или отражение в зеркале, принимать душ, совершать покупки… Решать самому, куда идти и что делать.
Жизнь и свобода, простые человеческие радости, которые я раньше не ценил и принимал за данность, превратились в роскошь, ведь я воспринимаю ситуацию трезво и объективно: нет гарантий, что мы выберемся отсюда в ближайшее время. Нет гарантий, что мы вообще когда-нибудь это сделаем.
За окном ярко светит солнце, где-то вдалеке поют птицы, пахнет свежей травой, пылью. Свобода так рядом, но в то же время так далеко.
На Иссык-Куле сегодня, наверное, просто сказочно. Солнце там вздернуто в синих чистых небесах над горами и мерцает лучами в тихой глади воды. Прохладной воды, бодрящей, пенящейся у кромки лазурного берега как парное молоко. Поют птицы, дует приятный летний прохладный ветерок.
Как все прекрасно могло сложиться, не ляг я спать тогда в дороге и не посади за руль Аню. Цена ошибки оказалась слишком высока. Но нельзя впадать в отчаяние. Это удел слабых, так?
Стою, опершись о стену, чтобы не свалиться на пол от голодного обморока или слабости. Вздыхаю, утирая рукой потное лицо.
Покурить бы. Никогда еще так не мечтал о сигаретах.
А если я больше вообще никогда не покурю? Не займусь сексом, не искупаюсь в море, не поведу машину, не увижу больше ни одного футбольного матча? Что если это конец?
Аня не произнесла ни слова с нашего последнего разговора. Лежит, отвернувшись к стене и молчит. Я ей настолько противен, что она и смотреть на меня не хочет. Ничего, что меня избили накануне и всё это случилось по её вине? Играть в молчанку и добивать меня этим безразличием – не самая лучшая стратегия, но Аня зачем-то выбрала именно её. Этим поведением она всё усугубляет еще больше. Хватает же наглости так себя вести!
Вскоре пришла Аасма. В отличии от нас она пребывала в хорошем расположении духа. В прежнем платье и шлёпанцах. С тряпичной сумкой через плечо.
Отворив со скрипом дверь и войдя, она оглядывает помещение, смотрит на нас с Аней внимательно, поднимает с пола стоящий за порогом поднос со свежей готовкой и вносит его внутрь. Ставит на пол, снимает и бросает небрежно рядом с ним сумку. Закрывает дверь, вешает ключи.
– Ну? Как вы тут живёте-можете? – обыденно спрашивает она.
Лицо её сияет и можно подумать, меня накануне не избивал этот урод с её позволения.
– Хреново, – честно отвечаю я.
– Сочувствую, – досадливо произносит Аасма. – Но ты сам виноват, милый.
– Ты… – голос мой невольно на полтона становится громче, агрессивнее, но я вовремя осекаюсь и предпочитаю не продолжать.
Аня права. Не дерзи. А то придется снова орать от боли.
– Ты должен меня слушаться, – требует Аасма. – Будь со мной почтительнее.
Я закипаю, но молчу, сдерживаюсь.
– Уяснил?
– Ага.
– Скажи, что уяснил!
– Да, да, уяснил! – нервозно выкрикиваю я, глядя прямо ей в глаза. – Уяснил! Еще раз повторить?
Она продвигается вперед на пару шагов и заглядывает мне в самую душу. Убедившись, что я действительно разбит и беспомощен, удовлетворённо улыбается и оглядывает наши с Аней миски.
Улыбка сходит с её лица.
– Вы ничего не ели, – с раздражением произносит она, поднимая тарелки. – Так дело не пойдет.
– Нет аппетита, – говорю.
– Поэтому надо швырять посуду? – спрашивает недовольно Аасма и обращается к Ане: – У тебя тоже нет аппетита?
– Да, – отвечает боязливо Аня. – Вы нам скажете, для чего мы здесь?
Аасма вскидывает бровь, раздумывая, отвечать на этот вопрос или нет. И нисходит для ответа, наконец.
– Вы здесь для того, чтобы оказать нам с Августом одну услугу.
– Какую? – спрашиваю я, подавляя в спине новый сильный спазм.
– Вы родите нам ребенка, – обыденным тоном заявляет она и берет с подноса тарелки со свежей едой.
В них лежат куски вареного мяса или рыбы с горсткой желтых обветренных кусочков теста.
Аня растерянно хлопает глазами и глядит в стену надо мной. Не верит в то, что слышит.
– Это шутка? – спрашиваю я.
Аасма выпрямляется, сжимает руки в кулаки и складывает их на пояснице. Смотрит на меня так, точно я произнес самую глупую и идиотскую фразу, которую она когда-либо слышала.
– Это не шутка, – серьезно отвечает она, нахмурив брови. – Нам с Августом нужен ребенок и вы здесь для того, чтобы родить нам его.
Достает из сумки на полу аккуратно сложенную туда одежду и, отделив Анины вещи от моих, бросает их нам.
– Родить ребенка? – огорошенно спрашивает Аня.
– Родить ребенка, – повторяет Аасма и выставляет перед нами тарелки на расстоянии растянутой до предела цепи.
– Что? Зачем? Как мы это… – меня разрывает на части от подозрений с догадками и вычленить из них что-то одно совсем не получается.
– Откуда вы знаете, что… – вмешивается Аня. – …что я…
Она хочет сознаться в том, что беременна. Она расскажет.
Уверен, что Аасма ни сном ни духом про Анину беременность. Откуда ей знать, если я сам услышал об этом вчера?
Аня, не глупи.
– Известно что? – спрашивает Аасма, отбросив сумку. – О чем ты говоришь, девочка моя?
Аня смотрит на меня и видит, надеюсь, всё, что написано у меня на лице.
Не знаю, как так быстро могло случиться, но в требовании Аасмы я сразу увидел возможность, шанс выбраться.
И чтобы не потерять его, этот шанс, Аня должна молчать.
– Известно что? – холодно и сурово переспрашивает Аасма, видя Анино замешательство.
Нужно отвечать что-то, быстро реабилитироваться и у Ани это получается превосходно.
– Откуда вы знаете, что я смогу его родить? Что если мы не можем иметь детей?
Аня на пределе, ей страшно до жути. Дрожит как лист на ветру, прячет глаза, но панике не поддаётся. Внутри ураган из чувств и эмоций, а на лице – растерянность и страх.
Помню это выражение лица. Ей тогда позвонила тетя и сообщила, что родители погибли (и кто такое говорит по телефону?) Какая же у неё была истерика… Я думал, это никогда не закончится.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=43722165) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Дмитрий Галабир
Тип: электронная книга
Жанр: Триллеры
Язык: на русском языке
Издательство: Эксмо
Дата публикации: 13.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Они мчали по пустынному шоссе. Солнце клонилось к закату. Говорить было не о чем. Руслан дремал. Анна внимательно следила за дорогой – она была за рулем. Их отношения давно охладели. Они были уже почти чужими друг другу. Может, эта поездка на свадьбу к друзьям реанимирует их чувства?