Главная страница | Современная русская литература | Удача в кармане

Удача в кармане
Ольга Масквина
Рассказы этой книги объединяет то, что во всех представленных сюжетах слишком тонка или вовсе незаметна грань между правдой и вымыслом, между добром и злом, между физическим миром и другими формами существования.Странные и замысловатые судьбы уготованы главным героям повествований – людям с тонкой душевной составляющей. Все они обречены на одиночество или противостояние окружающему обществу и объективным жизненным обстоятельствам.

Удача в кармане

Ольга Масквина

Корректор Индира Салихова
Иллюстрация на обложке Ян Брейгель Старший "Лесной пейзаж", 1605-1610, Музей истории искусств (Вена), PD (CC0)

© Ольга Масквина, 2022

ISBN 978-5-0050-1975-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Почему?
Олег Иванович Куприн был баловнем судьбы, как считали многие из его окружения. Да что греха таить, в молодости думал так и он сам.
От рождения ему достались: знаменитая фамилия знаменитого деда и хорошие гены родителей. А в юности ко всему этому присовокупилось ещё и внушительное состояние, завещанное дедом единственному внуку после смерти.
А что ещё надо для удачного старта в жизни? Сначала Олег легко и с красным дипломом окончил институт, затем – аспирантуру. Хотел было пойти по стопам деда – в науку, но что-то его остановило. И он ограничился должностью преподавателя в политехническом университете.
К сорока годам Олег Иванович уже защитил докторскую диссертацию и, благодаря семейным связям, стал заведующим крупной кафедрой.
Спустя недолгое время Олег Иванович начал брать взятки. Потому что твёрдо знал, но не из эмпирического опыта, что покупается – всё и все! И если не возьмёт он, то возьмут другие, стоящие выше него, а поэтому берущие больше и спрашивающие строже. К тому же, Олегу Ивановичу не хотелось чувствовать себя круглым дураком оттого, что деньги проплыли мимо него, а положение дел будет именно таким, как захочет какой-либо влиятельный родитель обучающегося студента. И Олегу Ивановичу, в конце концов, но всё же придётся исполнить очередную «просьбу» ректора и поставить хорошую отметку за экзамен глупому нерадивому отпрыску.
Глубоко в душе Олег Иванович, конечно же, мечтал быть кристально честным, так как воспитывался в интеллигентной семье с определёнными принципами и устоями. Но что-то подсказывало ему, что идти против системы – бессмысленно и нерационально. В пользу этого правила говорило, например, и его собственное устройство на работу по протекции родственников ещё в далёкие прошлые времена. Хотя, возможно, Олег, и на самом деле, был лучшим из возможных кандидатов на это, так легко доставшееся ему тогда «место под солнцем».
Постепенно Олег Иванович пристрастился к приятным «мелочам»: дорогим костюмам, золотым украшениям и часам, а также другой интересной всячине, которая могла потешить самолюбие красивого самодостаточного мужчины. Спустя некоторое время у Олега Ивановича появилось и очень респектабельное жильё в центре города, и модная машина.
Олег Иванович не был женат, потому что никогда не стремился к этому. Он убеждённо считал, что брак может ограничить его свободу. А он категорически не понимал и не принимал ненужных ограничений. Олег Иванович не хотел быть таким, как большинство. Всё его естество противилось регламентированному обществом порядку вещей и просило индивидуальности.
Олег Иванович не желал «загонять себя в стойло», потворствуя желаниям какой-либо женщины. Он просто жил, как, впрочем, живёт и множество других успешных мужчин, которым есть что терять помимо личной свободы.
Тем не менее, Олег Иванович любил женщин: «красивых, стремительных, с горящим взглядом и яркой индивидуальностью».
Женщины, в свою очередь, летели к нему, как мотыльки на свет. Особенно привлекали их в Олеге Ивановиче: его способность быть очень внимательным к любым мелочам; какая-то, даже не человеческая, а скорее – кошачья мягкость в общении и его глубокая природная чувственность.
В то же время, умышленно или невольно, Олег Иванович окружал себя загадочным ореолом отчуждённости и недосягаемости. И это, как нельзя лучше возбуждало, подпитывало желание очередной прекрасной нимфы покорить его, подчинить себе и своей воле, – получить то, что не смогли получить соперницы.
На службе в университете Олега Ивановича очень тяготило и беспокоило повышенное внимание студенток – вроде бы таких хрупких и юных, но в то же время и невероятно опасных, как дикие хищные рыси.
На лекциях Олега Ивановича эти молодые, уверенные в себе девы, нимало не стесняясь, смотрели на своего преподавателя характерным томным взглядом, как-будто бы просчитывая подходящее время для решающего охотничьего прыжка. Сидя за ученическими партами, многие прелестницы вожделенно мечтали о том, как со временем покорят этого, уже стареющего по их меркам, взрослого мужчину своей неземной красотой, заставят его, будто неопытного юношу, томиться в ожидании очередной романтической встречи. А он, поверженный и несчастный, будет подобострастно заглядывать в глаза, шепча нежные слова любви.
Кульминацией каждой такой придуманной истории, конечно же, являлись следующие результаты: замужество, общие дети и обеспеченная совместная жизнь до конца дней.
Зачастую студентки напрочь забывали о предмете, слушая бархатный голос Олега Ивановича, который завораживал, обволакивал их своим приятным мягким тембром, мелодичными волнообразными переливами, унося в «дальние дали». У некоторых девушек не выдерживали нервы от ожидания самого большого и важного в их жизни счастья, они теряли осторожность и шли в наступление, нагло предлагая себя непонятливому преподавателю.
Олег Иванович в таких случаях вёл себя скромно и интеллигентно: вежливо объяснял очередной, заигравшейся в куртизанку, девице её истинные цели в данном учебном заведении и теоретическую бессмысленность их потенциальных отношений, если таковые вообще могли возникнуть на пустом месте.
Потом Олег Иванович ставил отвергнутой им студентке хорошую оценку на экзамене, таким образом пытаясь хоть как-то искупить свою невольную вину за отказ. Он называл свои действия «необходимыми издержками производства», хотя, с педагогической точки зрения, это было неправомерно.
Пару раз Олег Иванович всё же сделал исключение из правил и «сдался» молодым завоевательницам. Но ему достаточно быстро надоели и их девичьи капризы, и громкие истерики, и эгоистичные ультимативные требования постоянного внимания. К тому же, Олег Иванович понимал, что интимные отношения со студентками – это слишком опасное дело. Ведь не исключено, что может возникнуть и такая неприятная ситуация, когда оставленная им девушка начнёт бороться за свои права, не стесняясь в выборе средств. А это может привести к очень тяжёлым последствиям!
В конце концов, Олег остановился на тридцатилетних и несколько лет прожил в дружбе с самим собой и своими желаниями, пока вдруг не понял, что ничего не испытывает в духовном плане. Олег Иванович к этому времени уже достаточно пресытился женскими телами, и они стали казаться ему почти одинаковыми. Ему вдруг нестерпимо сильно захотелось и глубоких чувств, и переживаний, и обоюдного «понимания» на тонком психологическом уровне. Но ничего этого почему-то не встречалось, не происходило, и он заскучал.
Олегу Ивановичу, наверное, можно было бы обратить своё внимание и на своих сослуживиц, которые были прекрасно образованы, умны, тщательно следили за собой и изысканно одевались. Но как только Олег Иванович мысленно представлял себе обнажённое тело женщины «после сорока», то сразу же понимал, что радости от плотской любви в этом случае для него не предвидится никакой. К тому же, служебные романы всегда и во все времена таили в себе скрытую потенциальную угрозу.
Год от года Олег Иванович становился всё более нервным и неуравновешенным. Сам себе он объяснял эти неприятные перемены издержками переломного возраста.
Но депрессия не заставила себя долго ждать. И она окончательно лишила его внутреннего покоя. Олег Иванович почти перестал улыбаться на работе, а когда насильно заставлял себя сделать это, то гримаса получалась искусственной и натянутой. Впрочем, коллеги не замечали чего-то непривычного в его поведении, так как Олег Иванович всегда слыл человеком умным, но всё же – немного странным, скрытным и хитрым.
Чтобы побороть свою хандру, Олег Иванович пробовал серьёзно заняться спортом, хотя ранее никогда не одобрял чрезмерные физические нагрузки, считая их помехой для истинного интеллектуала. Но ему быстро надоели и фитнес-клубы, и перекаченные женщины, которые были слишком уж агрессивны и настойчивы даже в простом дружеском общении. Олег Иванович окончательно утомился, сник, и уже осознанно стал стремиться к одиночеству.
Неожиданно для самого себя, Олег Иванович пристрастился бродить по лесу, наслаждаясь свежим воздухом и тишиной. Он стал заядлым грибником и зачастую преодолевал многие километры лесистой местности в поисках новых грибных мест.
В конце одной из таких прогулок, уже ближе к вечеру, Олег Иванович выбрался из чащи на окраину леса. В руке он держал большую плетёную корзину, доверху наполненную крупными опятами и подберёзовиками.
Олег Иванович окинул взглядом знакомую территорию сосновой лесопосадки, недавно отданной под застройку жилого комплекса, и нахмурился. Зрелище представлялось удручающим: строительные материалы валялись и тут и там, безжалостно переломав, покарёжив многие молодые и неокрепшие ещё деревца.
Олег Иванович удручённо вздохнул и присел на груду серых бетонных блоков.
Он напряжённо вслушивался в бессистемные трели птиц и думал о том, что каждый человек, по сути своей, конечно же, очень одинок в этом огромном бескрайнем мире. Поэтому – никому нет дела до чужих проблем, которые всегда придётся прятать и носить только в своём сердце.
Глубокомысленные рассуждения Олега Ивановича были прерваны грубым окликом какого-то мужчины, незаметно подошедшего к нему со спины:
– Эй ты, слышь там? Закурить дай?
– Не курю я, – машинально ответил Олег Иванович и почему-то даже не обернулся, вероятно, понадеявшись, что этот ужасный голос всего лишь мираж, наваждение, которое, как возникло, так и должно пропасть – само собой.
Но – нет. Человек, одетый в грязную, местами порванную одежду, – источник резкого голоса, спустя минуту возник прямо перед лицом Олега Ивановича и вызывающе повторил свои требования.
Олег Иванович заставил себя отвлечься от размышлений и, наконец-то, обратил внимание на незнакомца, так домогающегося его.
– А чего не куришь-то? Здоровье, что ль, своё попортить боишься? – всё не успокаивался пугающего вида незнакомец.
Олегу Ивановичу всегда было лень вразумлять заблудших или воспитывать отсталых, и он, уныло покачав головой в знак недоумения или нежелания принимать навязываемое общение, встал и собирался уже уходить, как вдруг почувствовал на своей руке цепкую хватку агрессивного мужчины.
– Куда пошёл, урод? Не торопись, часы снимай, и по-быстрому, – угрожающе проговорил незнакомец, вперив свой жадный блуждающий взгляд в золотые часы Олега Ивановича, – и деньги выкладывай, если есть, всё равно проверю, – прибавил он приказным тоном, не терпящим возражений. В подтверждение основательности своих намерений, мужчина вытащил из-за пазухи большой охотничий нож с костяной рукояткой и приставил к рёбрам Олега Ивановича.
– Понял, что я тебе говорю, или оглох совсем?
– Понял, – вяло ответил Олег Иванович.
– Тогда сымай без вопросов, – напомнил грозный встречный.
Олег Иванович был прилично воспитан и никогда не лез на рожон. Мало того, он был ярым противником какой-либо жестокости или насилия. Даже простой спор между коллегами по службе Олег Иванович обычно стеснялся начинать первым, всегда предпочитая оборонную тактику. Но вот с таким, – нетипичным для его круга общения, проявлением животных инстинктов в первобытном виде он сталкивался вообще в первый раз.
Поэтому Олег Иванович решил образумить незнакомца и посмотрел на него укоряющим взглядом, как бы сообщая ему: «Зачем ты так со мной? Я же не сделал тебе ничего дурного? Может, забудем всё, и я пойду восвояси?»
Незнакомец оценил этот взгляд по-своему и ответил на него презрительной усмешкой.
Олег Иванович огорчённо вздохнул и вдруг резко отпрыгнул в сторону.
Грязный мужчина очень удивился таким действиям городского пижона, не сразу поняв, как на них реагировать.
А Олег Иванович, не отрывая пристального взгляда от лесного встречного, вдруг быстро наклонился, подхватил с земли блочный кирпич и со всего маху ударил незнакомца по голове.
Грязный мужчина, явно не ожидавший такой прыти со стороны оппонента, дёрнулся от удара, взмахнул обеими руками, интуитивно пытаясь удержаться на ногах, и тут же рухнул навзничь, как подкошенный.
Олег Иванович, не торопясь, обошёл поверженного им мужчину с другой стороны и нанёс ему ещё один резкий удар по голове. Черепная коробка незнакомца треснула, раскололась, как ореховая скорлупа, и из неё вывалились куски серой мозговой ткани.
Но Олег Иванович почему-то уже не мог остановиться. Он монотонно и последовательно, как мощный отбойный молоток, поднимал и опускал блочный камень на голову своей нечаянной жертвы. Уже за несколько минут голова превратилась в месиво из раздробленных костей и волос, обильно смоченных вязкой бордовой жидкостью. А Олег Иванович, как заведённый, всё трудился над уничтожением поверженного им существа.
Вдоволь насытившись этим странным действием, Олег Иванович с отвращением осмотрел место побоища и остатки растерзанного тела, а потом развернулся и, не оборачиваясь, стал удаляться прочь от места происшествия.
– Зачем ты сделал это? – спрашивало Олега Ивановича его вездесущее подсознание, призывая к ответу. – Ты, – здоровый и сильный мужчина, у тебя было достаточно сил, чтобы просто убежать, но ты почему-то предпочёл поступить по-иному?
– Значит, так было нужно, – уверенно отвечало его сердце, не испытывая угрызений совести, а только неизвестную ему доселе злобную радость и удовлетворение, потому что ярость, копившаяся долгие годы, начала медленно, по капле, вытекать из него, освобождая место для чего-то другого.
Совсем скоро Олег Иванович подошёл к автомобильной трассе, служащей своеобразной границей между лесом и городом. Он бодро пересёк её и двинулся дальше, углубляясь в привычный ему городской мир суеты и шума.

Активная жизненная позиция
В многоэтажном кирпичном доме, где жила Лада, с некоторого времени появился новый обитатель – «молоденький пенсионер», с «активной жизненной позицией», как обычно любят говорить о таких людях. Было ему, наверное, лет шестьдесят пять. Из общей массы жителей подъезда он выделялся не только возрастом. Хотя, конечно, именно возраст обращал на себя внимание в первую очередь. Дело в том, что дом относился скорее к элитным постройкам, а квартиры в это время уже перестали давать на халяву, как при советском строе, и их приходилось покупать за свои деньги. Поэтому сюда заселялись относительно обеспеченные люди, много и упорно работающие – служащие банковского сектора, владельцы малого и среднего бизнеса и ещё одна, самая молодёжная категория – дети богатых родителей. Старше сорока пяти лет, кажется, не было никого. Возле подъездов не замечалось привычных бабушек, с утра до ночи сидящих на скамейках. Да и сами скамейки после полного заселения дома куда-то испарились, уступив место мощным бетонным вазонам с цветами, с помощью которых правление дома постаралось оградить входные двери от посягательств настойчивых автомобилистов на любой участок асфальта, в их нескончаемой и упорной борьбе за «место под солнцем» для своего транспортного средства.
Активный пенсионер был мужчиной среднего роста – наверное, много лет назад этот рост считался высоким и повергал в волнительный трепет окружающих дам; осанистым, с хорошо сохранившейся фигурой и смелым соколиным взглядом. А ещё он всегда ходил в одном и том же одеянии: эластичных, сильно обтягивающих ноги рейтузах до колена и такой же эластичной футболке с короткими рукавами, составляющей комплект рейтузам. В столь экстравагантном костюме он немного походил на балеруна, немного на олимпийца-велосипедиста, но больше всего на Бэтмена – весьма специфичного персонажа американских фильмов.
Лето в тот год выдалось особенно жарким. Асфальт к середине дня разогревался до такой степени, что становился мягким и прилипчивым, замедляя движение прохожих, норовя оставить чёрный след нефтяной смолы на подошвах их обуви.
Люди мучились от духоты, кондиционеры в помещениях работали на полную мощность. На открытое пространство выходили только по большой надобности или же ближе к ночи.
Но Активист, казалось, переносил жару достаточно легко. И он никогда не менял своего более чем странного для раскалённого города наряда.
Мало кто из жильцов дома обращал на него внимание. Но Активист старался. Бывало, он, как опытный охотник, прогуливался у дверей подъезда со своим велосипедом в руках и поджидал прибывающие автомобили. Завидев цель, замирал в подготовительной стойке и в нужный момент рвал с места, чтобы оказаться вместе с незадачливым путником в лифте. А если уж совсем повезёт и жертва нажмёт кнопку высокого этажа – постараться оглушить её своим громким голосом, как рыбу – динамитом, заведя разговор на любую, бесполезную для обоих тему. Таким образом, Активист стремительно проводил свою фирменную вампирическую атаку, забирая частичку биоэнергии несчастного. Даже если где-то за стенами своего дома пойманный Активистом пленник и был устрашающим руководителем, то здесь, оказавшись в замкнутом пространстве, вынужден был смущённо и молчаливо выносить словесный бред городского сумасшедшего до конца поездки, так как неуважительное отношение к старшим было неприемлемо для хорошо воспитанного человека. Да и времени для оценки ситуации и понимания того, что происходит, было маловато.
Вечерами, стоя на своём балконе и поглядывая на двор сверху, Лада с наслаждением курила, неторопливо пила крепкий кофе. Иногда она задумчиво смотрела на линию горизонта, пытаясь выдержать слишком яркий свет красно-бордового заходящего солнца. Зрелище было захватывающим и величественным: огненные лучи падали на стены окружающих домов, медленно сползая вниз расплавленным золотом, отчего кирпичи начинали поблёскивать переливчатыми искрами, как будто они состояли не из обыкновенной обожжённой глины, а из загадочной горной породы с мелкими вкраплениями самоцветов.
Эту идиллическую картину немного портил Активист, нарезающий круги вокруг дома, но она старалась абстрагироваться от этой мельтешащей картинки.
С некоторых пор Лада стала замечать определённые действия жильцов своего подъезда, которые для несведущего наблюдателя показались бы достаточно странными. Завидев Активиста, они пропускали его вперёд, а сами задерживались у входа. Одни заводили срочный разговор о погоде с тётенькой-вахтёршей, которая любила дышать воздухом у открытой двери, ласково встречая жильцов с работы. Другие резко разворачивались на сто восемьдесят градусов и возвращались к своей машине, якобы что-то забыв, или шли в ближайший продуктовый магазин.
«Трусишки, – снисходительно улыбаясь, думала про них Лада, – кого испугались».
Себя-то она считала смелой и умной. А как же иначе?
Лада знала, что такое битва, не понаслышке. И любила вкус победы. Ей было тридцать шесть – не много и не мало для руководителя отдельного подразделения страховой компании. «Бизнес – в каком-то смысле война, – полагала она, – а воевать лучше с выносливыми, сильными солдатами». Поэтому в свою команду штатных сотрудников Лада брала исключительно мужчин. Да, с ними не было легко. Но зато они работали намного эффективнее, чем женщины, что, в принципе, и требовалось. В то же время представители сильной половины человечества были хорошими надёжными товарищами и весёлыми собеседниками, не зацикленными на обсуждении таких скучных вещей, как стирка и готовка.
Лада умела оценивать риски и вести диалог и поэтому была почти уверена в том, что она-то уж точно не спасовала бы перед натиском надоедливого подъездного агрессора.
Пришла осень. Активист остался верен своей традиции и появлялся всё в том же обтекаемом синтетическом костюме супергероя, демонстрируя удивительную физическую форму и закалку.
В октябре начались сильные дожди. Злой ураганный ветер отрывал ветки деревьев. Иногда и сами деревья оказывались поваленными. Они беспомощно лежали в грязи, с торчащими вверх корнями, похожими на тонкие изломанные пальцы, – земля от влаги стала податливой и уже не могла крепко удерживать их в себе.
Активист обладал завидным упорством. Он выходил на улицу в любую непогоду, всё в том же одеянии, с велосипедом в руках, садился на своего скакуна и уезжал в неизвестном направлении прямо по стремящимся в подземные сливы потокам глубокой воды. Вполне возможно, что в это время он представлял себя отважным капитаном на корабле, попавшем в бурю.
Зимой неожиданно выпал слишком большой снег. Снегоуборочной техники не хватало. В первую очередь убирали снежные массы с самых загруженных – центральных – дорог. Во внутреннее пространство двора транспортные средства извне не могли заехать вообще. А те, которые стояли внутри, за ночь оказались погребёнными под сугробами. Их хозяева, как археологи, бережно и аккуратно освобождали свою собственность из снежного плена лопатами, маленькими лопатками, веничками и метёлками.
Активист и зимой не изменил своей привычке эпатировать публику, выходя на прогулку в тонком эластичном костюме, с велосипедом. Почему пронизывающий ветер с колючим снегом не оказывали должного воздействия на стального пенсионера – непонятно. Даже молодой тренированный человек не стал бы появляться на улице в такую погоду без тёплой одежды. Теоретически у любого должно было бы свести мышцы от холода, так как морозы доходили до минус тридцати. Ещё больше был непонятен сам смысл этих путешествий, ведь велосипед приходилось переволакивать через высокие гребни сугробов во дворе, чтобы вытащить его на очищенную трассу, обледенелая поверхность которой также не слишком подходила для велопрогулок.
Именно в таком, повергающем в шок, почти голом виде и увидела Лада Активиста однажды вечером, выходя из продуктового магазина.
«Может быть, у него уже атрофировались мозги и не подают никаких сигналов конечностям, – подумала Лада. – Пусть пройдёт, а я подожду», – благоразумно решила она, так как считала себя всего лишь смелой, но не безрассудной. В это время раздался звонок её сотового, она даже обрадовалась этому и проговорила с собеседником минут десять. Оглянулась вокруг – Активиста уже не было. «Ну и славно», – успокоилась Лада и поторопилась домой.
Зайдя в подъезд, она нажала кнопку вызова, не ожидая никакого подвоха и не замечая Активиста, который притаился чуть выше, на ступенях лестничного марша. Она уже вошла в кабину лифта, но двери вдруг задержали с внешней стороны.
Активист стремительно протиснулся внутрь, втащил свой велосипед, поставил его на заднее колесо, максимально подняв переднее, этим он загнал Ладу в угол и перегородил ей дорогу к отступлению. В какой-то момент она даже хотела прорваться к выходу и не ехать, но это было бы более чем невежливо и странно. Поэтому она встала по струнке, прижимая пакет с апельсинами к груди, таким образом интуитивно стараясь отгородиться от случившейся беды. С грязных шин велосипеда стекали капли коричневой жидкости, норовя испачкать её светлую норковую шубу. Активист наслаждался. Он сразу начал говорить скользкие комплименты, впиваясь своим хищным взглядом в пойманную птичку. Казалось, его рот выстреливал вместе со слюной до сотни слов в минуту. Лада упорно молчала, глядя в пол.
Время привычной поездки тянулось нескончаемо долго. Наконец двери открылись. Лада кое-как выбралась на лестничную площадку своего этажа. Ей показалось, что она полностью истощена, выжата как лимон, её тошнило, голова кружилась, ноги подкашивались. Захотелось бросить сумки на пол, чтобы освободиться от нахлынувшей усталости. Руки не слушались. У неё никак не получалось вставить ключ в замочную скважину. В какой-то момент она не выдержала и заплакала. Слёзы лились ручьём, она всхлипывала от обиды и накатывающей ярости. Она понимала, что, если ещё когда-нибудь произойдёт нечто подобное, она уже не будет вежливой благопристойной дамой, она просто начнёт орать как истеричка, чтобы её выпустили сразу же, она будет звонить на вахту, в полицию, да куда угодно, только бы не испытывать больше такого унижения.
Уже через час, сидя у себя на кухне и немного успокоившись, Лада курила, пила горячий чай и рассуждала, что зря, наверное, воспитанные жильцы её дома проявляют гипертолерантность к разнузданному заигравшемуся нахалу, ведь однажды он может напугать и чьих-либо детей до заикания.
Далее её мысли плавно расширялись и приобретали более глобальный характер. Она задумалась о том, почему человеческое общество ратует за сохранение именно физической оболочки, хотя это, безусловно, очень важно. И по какой причине столь малое внимание уделяется прогрессивному совершенствованию и последующему сохранению мозга? И что, наверное, ещё очень нескоро развитие человечества дойдёт до такого уровня эволюционной спирали, когда мозг и душа будут признаны самой важной частью организма и когда начнут делать протезы из титановых сплавов, заменяющие не только коленные суставы, но и пришедшее в негодность содержимое черепной коробки.

Глафира
1
В летний воскресный день Глафира отправилась на прогулку по своему обычному маршруту. Ей предстояло проделать путь в несколько километров по лесопарковой зоне, спуститься к реке, перейти на другую сторону русла по огромному висячему мосту из стали и бетона, затем подняться в гору и вернуться обратно домой, уже на автобусе.
Ничего не предвещало плохой погоды, даже интернетные прогнозы. И небо действительно сначала было светлым и ясным. Глафира неторопливо брела по лесу, задумчиво всматриваясь в замысловатые изгибы деревьев, и не сразу заметила, как стали сгущаться тяжёлые тучи. Когда она вышла на обширную равнину с редкими вкраплениями дикорастущих кустарников, начал моросить дождик. «Жаль, что я не взяла с собой зонта», – подумала Глафира и прибавила шагу.
Она старалась не обращать внимания на усиливающийся дождь. Но тут ещё и ветер стал набирать силу. В воздухе зашуршали мокрые листья. Они стремительно летели навстречу, больно ударяя по лицу и рукам. «Надо двигаться ещё быстрее», – решила Глафира и переключилась на бег.
Через некоторое время она уже во всю прыть бежала по лужам, даже не стараясь перепрыгивать их, так как смысла в этом почти не было: лужи стали огромными и продолжали увеличиваться, пополняясь новыми порциями дождевой воды, сливаясь воедино.
Вскоре Глафира совсем устала и выдохлась, её кожаные туфли на шнурках промокли, наполнились холодной жижей, поэтому каждый очередной выброс ноги вперёд давался всё труднее и труднее. Усилием воли Глафира заставляла своё уже плохо слушающееся тело продолжать движение, тратя на это последние резервы организма.
Её могло бы спасти какое-нибудь укрытие – кафе, магазин или любое другое здание. Но впереди блестела только широкая асфальтовая трасса, плавно спускающаяся вниз, к большому мосту.
Глафира ринулась вперёд, стараясь опередить бурлящие потоки, которые начали захватывать верхние слои придорожной земли, глины и щебёнки, образуя гремучий каменный коктейль. Но это ей не удалось. Стремительная вода быстро догнала её. Глафира вынужденно замедлилась, но всё же продолжала идти по колено в холодном месиве, монотонно переставляя ноги по дну.
Небо заскрежетало и разразилось оглушающими ударами грома, сверкнула молния. По воде застучали белые шарики града величиной с крупную горошину. Они падали сверху, как маленькие бомбочки, скапливаясь на поверхности. Воздух резко похолодел, и Глафира заметила пар, идущий у неё изо рта. «Гиблое дело, – подумала она, – говорят, что от холода конечности сводит судорогой, поэтому совсем скоро я, наверное, попросту утону в этой ледяной каше».
Собственные умозаключения почти не напугали её. Она только пожелала, чтобы все эти безобразия как можно скорее закончились, даже неважно, с каким исходом – плохим или хорошим.
В какой-то момент Глафира попыталась остановиться, чтобы хоть немножко отдышаться, но течение подкосило её ноги сзади. Она не удержалась и рухнула с размаху в только что образовавшуюся реку. Её руки, повинуясь инстинктам, стали бить по воде, и она поплыла, разгребая ветки и листья, периодически выплёвывая изо рта песок и кусочки льда.
Её несло вниз, к мосту. Издали она видела, как с него падают люди, а некоторые болтаются в подвешенном состоянии, уцепившись руками и ногами за всевозможные выступы. Пустые машины на проезжей части сбились в кучу и образовали опасное нагромождение.
Иногда её накрывало волной, и Глафира барахталась где-то внутри большой воды. Периодически она выныривала, делала глоток воздуха и опять балансировала на поверхности.
Рядом с Глафирой плыли деревья, вывороченные природной стихией из почвы вместе с корнями. В какой-то момент одно из таких деревьев врезалось ей в голову, и она потеряла сознание. Последнее, что она ощутила – это плавный полёт к белому свету, удивительное состояние счастья, покоя и восхищения одновременно. Она поднималась всё выше, выше и выше.
Единственное, что ей мешало – это мерзкий надоедливый голос, который не пускал её в этот чудесный радостный мир, приказывал ей проснуться, возвращал обратно. Наконец она открыла глаза и нехотя очнулась от приятного забытья.
Глафира сразу же почувствовала жуткую простреливающую боль в правой ноге. Она посмотрела на нижнюю часть своего туловища и увидела, что придавлена куском бетонной балки. Она попыталась двинуться с места и вырваться из западни, но не смогла и, обессиленная, опять распласталась в горизонтальном положении.
Глафира оглянулась вокруг. Она лежала под мостом, у основания опорных колонн, на маленьком островке из щебня, глины и обломков строительных конструкций.

2
Дождь лил сплошной стеной. Железобетонный мост вибрировал и покачивался. Мощные стальные тросы, держащие дорожное полотно, начали лопаться, издавая резкие дребезжащие звуки.
И снова откуда-то сверху раздался громкий настойчивый голос, который до этого помешал Глафире отключиться от происходящего. Она вздрогнула и стала искать взглядом источник этого вопля, разрезающего шум стихии.
– Глафира, Глафира! – истошно орала полная женщина, свешиваясь с металлических ограждений моста. Возможно, в припадке исступления она намеревалась перелезть через них и прыгнуть вниз, но её силой удерживал мужчина. В этой паре Глафира узнала своих давних знакомых – Беллу и Германа, которые когда-то были её друзьями, но судьба развела их жизненные пути.
Глафира изобразила некое подобие улыбки и слегка кивнула головой, давая понять, что она слышит призывы Беллы.
Женщина активно замахала руками в определённом направлении, предлагая Глафире обратить внимание на то, что так сильно волновало её в данный момент. Потом она сложила ладони рупором и постаралась перекричать шум ветра: «Милку спаси», – донеслось до Глафиры.
Глафира немного приподнялась, чтобы посмотреть в ту сторону, куда указывала Белла. В нескольких метрах от себя она увидела небольшой холмик. На нём, впившись пальцами в хлипкий наносной грунт, удерживалась девочка, которую, скорее всего, вихрем сбросило с моста, но она каким-то чудом уцелела. «Вот она, Милка, – определила Глафира и тут же недовольно поморщилась, – ну что за имя дали, как у телёнка, хотя какое мне дело, лишь бы им нравилось».
Глафира схватила ветку, лежащую рядом, и протянула её в направлении холмика в надежде на то, что девочка сумеет уцепиться за неё. Глафира жестами начала показывать Милке, что нужно хвататься за противоположный конец. Девочка сразу поняла, что от неё требуется, и потянулась навстречу, но спасительный инструмент оказался слишком короток.
«Надо взять что-то покрупнее», – подумала Глафира и стала оглядываться вокруг в поиске более приемлемого приспособления для оказания помощи. В тот же момент боковым зрением она заметила, что в направлении Милкиного пристанища плывёт оторванный ураганом рекламный щит.
Глафиру защищали мощные бетонные опоры моста. А Милка находилась чуть дальше – на открытом пространстве реки, и стремительно движущийся прямо на неё каркас баннера не оставлял ей никаких шансов. Действовать надо было максимально быстро. Глафира дёрнулась, пытаясь высвободить зажатую ногу, кости хрустнули, но так и остались в каменном капкане. От резких телодвижений потекли слёзы, но усилием воли она смогла противостоять болевому шоку и продолжать функционировать.
Глафира сняла с шеи свой шёлковый шарф, привязала его к ветке и забросила эту не очень надёжную конструкцию в воду во второй раз. «Давай же, постарайся», – шептала она, мысленно приказывая Милке собраться с силами и сделать всё возможное и невозможное для своего спасения.
Как ни удивительно, но у Милки это получилось. За несколько секунд до того, как огромный рекламный щит протаранил островок, ей удалось покинуть его. Милка ещё некоторое время болталась в воде, пока Глафира притягивала её, но всё закончилось благополучно, и она наконец-то выбралась на поверхность.
Милка сразу же кинулась к Глафире и попыталась обнять её.
– Почему ты не встаёшь? – удивлённо спросила она.
– Пока не получается, – ответила Глафира, – но я постараюсь.
– А как тебя зовут? – спохватилась Милка.
– Глафира, можно просто Глаша, как тебе больше нравится.
– А меня Мила, – гордо сообщила девочка.
– Я знаю, – заметила Глафира.
– Откуда? – не поверила Милка.
– Я тебя давно знаю, с тех самых пор, как ты родилась, и родителей твоих знаю, и дедушку с бабушкой – тоже.
– Вот это да, – удивилась Милка.
– Честно, – подтвердила Глаша. И с какой-то щемящей печалью вспомнила то далёкое время, когда она, работая на заводе, пошла учиться в вечерний институт, и их весёлую группу. Глаша подружилась со своей сокурсницей Беллой, которая была на несколько лет старше неё. Глафира полюбила её приветливый дом – полную чашу, детей в возрасте теперешней Милы. Бывало, что они с Беллой проводили целые ночи на кухне, готовясь к экзаменам: сидели за книжками, изготавливали шпаргалки. После окончания учебного заведения общение одногруппников постепенно сошло на нет, а Глаша и Белла так и остались близки.
Белла стала бабкой в тридцать восемь лет, когда на свет появилась Милка. Это было предметом её основной гордости. А если учесть и наличие любящего, причём состоятельного супруга, то можно было по праву считать судьбу Беллы эталоном счастья. У Глаши, наоборот, жизнь не сложилась. Она так и не вышла замуж. Окружающие называли её неудачницей, да и сама она почти свыклась с этой характеристикой. Глаша очень стеснялась своего одиночества и с годами всё больше и больше замыкалась в себе. Её уже редко приглашали на мероприятия, где были только семейные пары. Белла, конечно, жалела подругу, которая стала для неё и всех её домочадцев почти членом семьи. Но и Беллу со временем стала раздражать Глашина неустроенность. Может быть, не со зла, но Белла иногда укоряла Глашу, напоминая ей о её статусе, обвиняя в неудачах. Глаша очень обижалась, но сносила упрёки молча и, наплакавшись вдоволь, старалась забыть неприятные разговоры.
Но, видимо, всему настаёт предел. И в один прекрасный день Глафира твёрдо решила исчезнуть из поля зрения своих товарищей – Беллы и Германа, чтобы не омрачать личными переживаниями их безоблачное существование. Друзья испугались такого поворота дел и даже делали определённые шаги к примирению, но ущемлённая гордость не позволила Глафире вернуться, о чём она впоследствии долго и горько жалела.
– Ты чего задумалась? – спросила Милка, трогая Глашу за плечо.
– Да так, просто вспоминала кое-что, – ответила Глафира.

3
Она уже начала придумывать, как им выбираться, как вдруг строительные обломки, камни, глина – всё это волшебным образом сложилось в единую конструкцию, полностью закрывающую пространство под мостом, и тут же покрылось мхом, образуя непроходимую стену. Глафира удивлённо взирала на эти превращения, крепко сжимая тёплую Милкину руку. Сразу стало поразительно тихо. Они очутились посреди лесной дороги, сидя в грязи. Повсюду росли, изгибаясь дугами, странные растения, похожие на гигантские папоротники. Их листья блестели от воды, избыток которой чувствовался и в воздухе. Плотный серый туман пронизывал всё это жуткое место. Глафира сразу поняла, что путь обратно в город отрезан, но и здесь оставаться тоже не имеет никакого смысла.
– Нам надо пробираться вперёд! – мягко сказала она, обращаясь к Милке.
– Зачем? – удивилась девочка.
– Там мы, возможно, встретим твоих родственников. А тут никого нет, – Глафира постаралась сформулировать свой ответ как можно доходчивее для детского понимания.
– Ну да, тогда пойдём, – вдохновилась Милка и поднялась с земли.
Попыталась встать и Глафира, но тут же взвыла и упала обратно в грязь. «Нога сильно раздроблена, – подумала она про себя, – идти не смогу, придётся ползти, чтобы хоть как-то двигаться, а там будь что будет».
– Тебе больно? – тут же поинтересовалась Милка.
– Очень, – откровенно призналась Глафира, – но всё равно мы с тобой пойдём отсюда, я сейчас только соберусь с силами.
Глафира оторвала кусок ткани от своей рубашки и туго перевязала ногу, намереваясь таким образом хоть как-то снизить сильные кровопотери. У неё кружилась голова, она тяжело дышала, стараясь ухватить ртом побольше кислорода, но сырой воздух застревал где-то посередине грудной клетки, не наполняя лёгкие полностью. Руки Глафиры тряслись и не слушались, отказываясь оперативно выполнять команды мозга. Но она решила не раскисать и не показывать Милке своего состояния, чтобы ненароком не напугать её. Глафира кивнула девочке, приглашая её следовать за собой, и начала перемещаться вперёд, опираясь на локти, отталкиваясь левой ногой и приволакивая правую.
– А мне тоже ползти? – озадаченно спросила Милка.
– Нет, что ты, просто иди рядом, – Глафире стало смешно от такой постановки вопроса, но она старалась говорить с Милкой серьёзно.
Так они начали свой путь – непонятно куда и неизвестно зачем. Глафира изгибалась в склизком месиве как большой дождевой червь, саркастично сравнивая себя с раздавленным, но недобитым существом. Она бы с удовольствием упала в грязь лицом и постаралась захлебнуться, чтобы не испытывать этих сводящих с ума ужасных страданий, но рядом шла Милка, и невозможно было оставить её одну.
А Милка через некоторое время даже приободрилась. Она увлеклась чтением стихов, которых, как оказалось, знала много и декламировала их бойко, иногда даже в лицах, старательно меняя голос, в зависимости от того, какую роль в данный момент приходилось исполнять. Периодически Милка поглядывала на Глафиру, как бы спрашивая: «Хорошо ли получается?».
Глафира оказалась благодарным слушателем. Она искренне восхищалась девочкой. И думала о том, какой всё же Милка получилась умной и красивой.

4
Несмотря на неизвестность, ожидающую впереди, Глафира продолжала упорно ползти, опираясь на здоровую ногу и подтягивая другую – обездвиженную, но делать это становилось всё труднее. Она понимала, что силы её угасают и в какой-то момент она провалится в глубокий обморок и отключится помимо своего желания, возможно, окончательно. Глафира решила, что пора уже поговорить с Милкой и обсудить план её действий в случае такого исхода.
– Мила, послушай меня внимательно и запомни, пожалуйста, всё, о чём я тебе сейчас скажу, – обратилась к ней Глафира.
– Да? – откликнулась Милка.
– Я, может быть, скоро засну, потому что очень устала, – начала Глафира как можно более спокойно.
– Тогда я посплю рядом с тобой, – сразу же отреагировала Милка, – а потом ты проснёшься, и мы пойдём дальше, – предложила она, немного поразмыслив.
– Ты – настоящий боевой товарищ, – похвалила Милку Глафира, – но не надо меня ждать, и если сможешь, то не спи – замёрзнешь.
– А как же тогда?
– Ты должна идти одна, всё прямо и прямо, – воспитательным тоном объяснила Глафира. – Никуда не сворачивай, не заходи в заросли, и в результате ты когда-нибудь сможешь попасть в то место, где встретишь своих папу и маму.
– И бабушку и дедушку? – загорелась Милка.
– Конечно, их всех, потому что ты окажешься дома, – убеждала девочку Глафира, сама почти веря в то, что говорила, так как считала: все дороги ведут к логическому концу.

5
Обсудив самый важный в данной ситуации вопрос, они двинулись дальше и ещё долго следовали выбранному пути, не ориентируясь во времени, так как ни день, ни ночь не проявляли себя здесь, в царстве серого тумана.
Неожиданно откуда-то сверху выскочила жуткая тварь, чем-то похожая на акулу, но несоизмеримо крупнее. Она стремительно перемещалась по воздуху, явно намереваясь напасть на двух несчастных путников. В предвкушении добычи гадина широко открыла свою пасть, наполненную многими рядами острых игольчатых зубов. Глафира сразу заметила опасность. Но укрыться было негде – по обеим сторонам дороги росли только гибкие папоротники. Глафира замерла и стала ждать неизбежного. Милка же не успела испугаться, так как преданно смотрела на Глашу и вдохновенно пела ей очередную песню.
Сердце Глафиры бешено стучало, она съёжилась, но лежала на земле не двигаясь и не отрываясь смотрела на хищную субстанцию, надвигающуюся на них. Она резко схватила Милкину голову и прижала к себе, закрывая ей какую-либо видимость, потом произнесла скороговоркой: «А ну-ка, отгадай, что я прячу в левой ладони, но не подглядывай». Милка обрадовалась игре и добросовестно начала перечислять возможные предметы: «Конфета, расчёска, колечко». В это время огромное животное уже заглатывало их. Глафира видела вокруг себя склизкие пульсирующие стенки внутренней мускулатуры монстра.
Это существо обволакивало их, не повреждая тел, не причиняя физических неудобств. Оно пропускало добычу через себя, будто тщательно переваривая, а потом вытолкнуло, как отходы, из задней части корпуса.
Глафира отпустила Милку и глубоко вздохнула. «Эта тварь питается энергиями страха, – подумала она, – наверное, высосала из меня всё, что можно». И оказалась права. Через некоторое время Глафиру начало подташнивать, в глазах помутилось, и она поняла, что теряет сознание.

6
Когда Глафира пришла в себя, то уже не почувствовала боли. Её тело странным образом приобрело необыкновенную лёгкость и воздушную пружинистость. Ощущение было такое, будто она освободилась от тяжёлых железных доспехов, которые ранее сковывали её, заставляли мучиться, лишали многих возможностей. Ей хотелось кричать и прыгать от избытка энергии, как делают дети в раннем возрасте.
«Куда же Милка подевалась?» – подумала Глафира и побежала, а потом даже полетела вдоль тропинки как быстрая стрела.
Вскоре она обнаружила светящуюся яйцевидную капсулу, в которой, свернувшись калачиком, спокойно спала Милка. Во сне она улыбалась чему-то или кому-то – наверное, добрым сказочным видениям. Глафира залюбовалась Милкой и уже хотела дотронуться до её плеча, чтобы разбудить, как вдруг услышала совсем рядом мужской голос.
– Не надо, – предупредил он.
Глаша отдёрнула руку и осмотрелась. Из папоротников показалась Сущность, отдалённо похожая на человека. Сущность была высокого роста – наверное, раза в два больше человеческого, достаточно крепкого телосложения, с бледным, почти белым лицом.

7
– Знаешь, кто я? – спросила Сущность.
– Знаю. Ты – один из тех, кто пишет Судьбы, – ответила Глафира чётко, как на уроке. Она почувствовала, что сейчас решается что-то важное для неё и надо держаться по возможности достойно, не впадая в панику.
– Ну, можно сказать, и так, – подтвердила Сущность.
– Что с Милкой? – осведомилась Глафира.
– Ничего страшного. Она просто отдыхает, – сказала Сущность.
– Мы ведь здесь не случайно? – поинтересовалась Глафира.
– Случайности происходят редко, – уклончиво отвечала Сущность.
– Она сможет вернуться обратно? – спросила Глафира, указывая на спящую Милку.
– Скорее всего – да. Это мы сейчас и узнаем, проведя некоторый эксперимент.
– А надо ли? – поспешно спросила Глафира.
– Надо, – констатировала Сущность. – Иногда важны не только теоретические предположения, но и зафиксированный практический результат, подтверждённый документально. Проверенные данные вносятся в энергоинформационное поле земли и в дальнейшем используются как статистические показатели при разработке новых ситуаций. А ты, по-видимому, знаешь, чем всё закончится? Судя по твоим характеристикам мозга в данном воплощении, ты должна обладать ясновидением.
– Знаю, конечно, – откликнулась Глафира, – но ясновидение в этом случае ни при чём, тут скорее логика. Я жила среди людей, я могу просчитать практически все их поступки.
– И тем не менее не допускаешь сейчас погрешности в своих выводах хоть на один процент? Ведь маленькая вероятность несовпадения всегда существует.
– Нет, не допускаю. Я уверена, – подтвердила Глафира.
– Ладно, тогда начнём, – проговорила Сущность и указала Глафире на стеклянный экран, образовавшийся на поверхности почвы. В этом экране показался дом, в котором жила Белла. К нему подходил высокий стройный мужчина с отрешённым выражением на лице, в чёрном приталенном костюме идеального пошива, застёгнутом на все пуговицы. Прикосновением руки он открыл подъездную дверь и, пролетев над ступеньками по лестничным маршам, оказался на нужном этаже. Мужчина позвонил в квартиру Беллы несколько раз, прежде чем ему открыли. На порог вышел Герман – её муж, с опухшими от выпивки и бессонной ночи глазами. Он плохо ориентировался в пространстве и почти ничего не соображал.
– Здравствуйте, – вежливо сказал мужчина.
– Здравствуйте. Кто вы? – недоумённо спросил Герман.
– Я по поводу пропавших при урагане, – тихо сообщил мужчина в чёрном.
– Что? – сразу очнулся Герман. – Заходите, пожалуйста, – засуетился он, приглашая гостя в квартиру.
– Спасибо, – ответил незнакомец и ступил своими узкими ботинками на яркий коридорный ковёр.
– Белла, – позвал Герман свою жену, – иди сюда быстрее, Мила нашлась.
– Почему вы думаете, что нашлась? – безучастно спросил мужчина.
– А как же иначе? Тогда зачем вы к нам пришли? – истерично взвизгнул Герман.
Из дальней комнаты выбежала Белла. Было видно, что её эмоциональная взвинченность достигла предела, а психическое состояние находится на пограничном рубеже – то есть возникает опасность наступления точки невозврата, когда необратимо ломается конструкция человеческого мозга и он попросту сходит с ума. Белла уже совершенно не могла контролировать себя: выла как затравленная волчица и громко топотала босыми ступнями по полу, переваливаясь с ноги на ногу.
Человек в чёрном извлёк из кармана своего пиджака бумажную фотографию, на которой были изображены Глафира и Мила. Подойдя к нему, Белла вперила свой мутный взгляд в снимок, мотнула несколько раз головой в разные стороны, наверное, для того, чтобы окончательно убедиться в том, что это происходит реально, а потом в изнеможении осела на пол.
– Воды принесите, – приказным тоном произнёс человек в чёрном.
– Да, да, конечно, сейчас, я быстро, – всколыхнулся Герман и удалился на кухню.
Он не видел того, как гость внимательно посмотрел на измученное лицо женщины, заглянул ей в глаза, как бы вводя её в состояние транса и внушая ей что-то хорошее, и она успокоилась. Потом он легко, словно пушинку, поднял стокилограммовое тело Беллы и аккуратно перенёс его на кожаный диван в парадной зале.
– У меня мало времени, поэтому перейдём сразу к делу, – начал таинственный человек, когда пришёл Герман, – попрошу вашего совместного внимания. Дело в том, что интересующие вас люди находятся в плену некоей силы, которая требует за них определённый выкуп.
– Выкуп? – переспросила Белла.
– Да, именно так, – подтвердил человек, – в размере трёх миллионов за обеих. Соответственно – по полтора миллиона за каждую. Сумма для вас – не критичная, насколько я знаю, поэтому попрошу поторопиться с ответом, не тратя лишнего времени на обдумывание.
– Да я с вами знаете что сделаю? – пришёл в бешенство Герман.
– Очень не советую вести себя агрессивно, – спокойно ответил человек в чёрном.
– У меня целый арсенал охотничьего оружия в сейфе. Я тебя пристрелю прямо сейчас или же в заложники возьму за попытку наживы на чужом горе, – пригрозил странному человеку Герман, незаметно для себя перейдя на ты.
– Уверяю вас, вы не сможете этого сделать, – невозмутимо произнёс загадочный человек, смотря Герману прямо в глаза и как бы фиксируя его неподвижность в пространстве, – этим вы только навредите пленницам, а они ждут освобождения. Прошу, подумайте и сообщите мне своё решение, – добавил он и удалился из комнаты, оставив Беллу с Германом наедине.
Через несколько минут человек в чёрном снова вошёл к ним и настойчиво напомнил:
– Итак, ваш ответ?
Белла, запинаясь, начала говорить:
– Мы решили заплатить за одну – за девочку, за Милу. Она – наша внучка, самая главная радость и надежда в жизни.
– Но вы же понимаете, что вторая пленница в таком случае уже никогда не сможет вернуться обратно.
– Да, конечно, – виновато оправдывалась Белла, – но у нас столько разных расходов, а время трудное, надо отложить на обучение Миле, да и мало ли ещё на что. И притом, – добавила она, – Глафира всегда была несчастна, её жизнь не приносила ей радости, так что, может быть, всё это и к лучшему, – подытожила она.
– Хорошо, – ответил чёрный человек, – ваш ответ принят, заплатите за одну.
Герман достал из шкафа необходимую сумму и отдал незнакомцу.
– Когда мы её увидим? – спросила Белла.
– Скоро, – коротко ответил визитёр. – Проводите меня.
Гулко хлопнула дверь. Незнакомец вышел в подъездный холл. Он дунул на пачку денег, которую только что получил. Бумага вспыхнула ярким огнём, мгновенно превратившись в пепел. После этого человек в чёрном костюме сразу исчез, испарился, как будто его никогда и не было.

8
– Удивляет, что вы жжёте деньги, – задумчиво сказала Глафира.
– В этом есть определённый смысл, – заметила Сущность.
– Да, вероятно, есть.
– Это же не просто бумажки. Это – показатель количества силы, затраченной на создание материального эквивалента данного объёма денежных знаков. Уничтожая в огне полученную только что сумму, можно извлечь энергию, равную каждодневным усилиям, например, трёх рабочих, которые они прилагают в течение года по земному времени, для того чтобы произвести товары или услуги стоимостью в полтора миллиона.
На астральном и ментальном планах расчёты производятся энергиями. Ваши деньги не представляют никакой ценности. Так что сжигание – это своеобразная конвертация, или преобразование бесполезного нам предмета в приемлемую расчётную единицу. Но мы немного отвлеклись. Подведём итоги, – произнесла Сущность. – Такой результат был ожидаем?
– Вне всякого сомнения, – подтвердила Глафира.
– Теперь я должен спросить и твоё мнение насчёт дальнейшей участи этой молодой человеческой особи, так как ты принимала непосредственное участие в её спасении. Без твоего вмешательства в ход событий она давно бы оказалась вне физического тела. Итак, ты, может быть, желаешь, чтобы она пошла с тобой, как верный товарищ и собеседник? Ведь вы дополняете друг друга и нашли общий язык. В этом случае полученные деньги материализуют и вернут обратно, причём в увеличенном размере, в качестве платы за неоправданные ожидания. Или всё же отдать её в семью, в которой она родилась?
– Милку надо вернуть обратно к родственникам, – не задумываясь ответила Глафира, – а я буду всегда вспоминать её как последнее своё земное впечатление.
– Будь по-твоему, – согласилась Сущность и щёлкнула пальцами. Колба, в которой спала Милка, мгновенно пропала.
Сущность молча показала Глафире на свой стеклянный экран, приглашая посмотреть на воссоединение семьи. В нём она увидела смеющуюся Милку, которую высоко подкидывал Герман, Беллу, кружащую рядом, молодых родителей Милки – сына Беллы и его жену, которым было немногим за двадцать, а ещё соседей, друзей и дальних родственников. Все они весело и счастливо что-то обсуждали, каждый старался прикоснуться к Милке, потрогать её, как бы убеждаясь, что это действительно она, их неповторимая и горячо любимая Милка. Глафира заворожённо смотрела на эту идиллию, фиксируя в своей памяти последние ощущения.

9
– Теперь надо узнать и про твои личные просьбы, – заметила Сущность.
– Мне бы желательно получить какой-нибудь документ о том, что я больше не обязана возвращаться к цепи перерождений в физическом теле и моя работа в этом качестве закончена.
– Хорошо, – согласилась Сущность и протянула Глафире мерцающий голубым светом предмет, – возьми этот браслет и зафиксируй на левом запястье. Он будет показывать каждому, что ты неприкасаема для воплощений, то есть, другими словами, имеешь вечную бронь – открепление от службы в плотном мире. Он также сможет защитить тебя от нападения тёмных или нейтральных сил, если таковое случится. Сама ты пока ещё не справишься.
– Спасибо, – растрогалась Глафира.
– Может быть, пойдёшь работать к нам? – вдруг спросила Сущность.
– Нет, позволь, откажусь, – не задумываясь ответила Глафира.
– Почему?
– Я не хочу писать Судьбы: разрешать родиться и лишать земной жизни, наделять редкой красотой или уродовать физическими недостатками, посылать несметные богатства или отнимать заработанное тяжёлым трудом. Я уже не люблю людей, но и не ненавижу их. И мне не интересно воспитывать их души через потери и лишения.
– А чем займёшься?
– Думаю, если получится, то чем-нибудь созидательным.
– Рассчитываешь найти себе любимое дело?
– Да, конечно. Так я пойду? – уточнила Глафира.
– Иди, – разрешила Сущность, – но слишком долго не загуливайся. Каждое разумное существо проявляется и прогрессирует в проецировании на кого-либо, иначе не бывает. Поэтому нужно общество себе подобных – более или менее, исходя из возможностей и обстоятельств.
– Я знаю, – кивнула Глафира.
– Всё-то ты знаешь, о чём ни скажи. Главное – не затеряйся в околоземных просторах – они ещё слишком велики для твоего разума, – напомнила Сущность. – Бесчисленное количество образований, разумных субстанций и индивидов заселяют их, и не всегда они добры или предрасположены к общению.
– Я решила: если пропаду, значит, так лучше.
– Нет, совсем не пропадёшь, обязательно найдут, бесхозной не оставят, так как слишком много времени и энергии потрачено на твоё взращивание и формирование в течение сотен воплощений. Вопрос в другом – найти могут не те, кого бы ты выбрала самостоятельно.
– Я всё же попробую рискнуть, – твёрдо парировала Глафира.
– Похвально, но тогда – прощай, – изрекла Сущность и исчезла.
– И ты прощай, – еле слышно ответила Глафира в пустоту.

О них

Часть первая
1
Анне Семёновне исполнилось сорок пять. Настал тот переломный возраст, когда оптимистично настроенные люди вокруг начинают понемножку подбадривать тебя, уверяя, что всё ещё впереди.
Что же до Анны Семёновны, то, несмотря на годы, она продолжала отличаться какой-то изысканной, редко встречающейся в современном мире, – благородной «тургеневской» красотой, для обладания и взращивания которой требовались не только исходные физические данные, делающие девушку яркой и особенной уже в ранней юности, но и тонкая душевная составляющая, помогающая сохранению этой исключительной природной привлекательности.
И именно такие внутренние качества Анны Семёновны, как доброта, недюжинный ум, сильный, но незлобливый характер, со временем улучшили, отшлифовали качество её изначальной, «молодой» красоты и сделали её внешность ещё более интересной, в каком-то смысле даже – уникальной.
Анна Семёновна, к своим сорока пяти, обладала практически идеальной фигурой, так редко встречающейся в этом возрасте у женщин «из народа». Черты её лица со светлой, наверное, даже слишком бледной, почти прозрачной кожей, были немного крупноватыми, но, в то же время, – выразительными и женственными. Полные чувственные губы и большие светло-зелёные глаза также являлись неоспоримым плюсом её внешности.
Завершающим и главным акцентом яркой внешности Анны являлась огромная копна огненно-рыжих волос, свободно ниспадающих ей на плечи.
Надо отметить, что Анна Семёновна всегда выглядела намного моложе своих лет. Причём не только благодаря своему хрупкому телосложению: почему-то ошибочно считается, что скромный вес всегда «списывает» годы. Наоборот, в большинстве случаев, он добавляет человеку и возраста, и морщин.
Что же до Анны Семёновны, то, глядя на неё сейчас, можно было подумать, что лет пятнадцать назад она выпила какую-то волшебную таблетку «от старости» и с тех пор совершенно перестала видоизменяться внешне.
Анна, конечно же, знала эти свои особенности. В основном, по реакции врачей, у которых ей приходилось иногда бывать: посмотрев в медицинскую карту Анны, доктора обычно переспрашивали, правильно ли там указан её возраст. Получив утвердительный ответ, некоторые из них более пристально и досконально начинали разглядывать свою пациентку. Анна же в таких случаях делала вид, что не замечает столь повышенного интереса к своей персоне.
Что касалось родственников или друзей Анны Семёновны, то все они знали Анну давно, поэтому привыкли к ней и не акцентировали внимания на её удивительной внешности.
Несмотря на такие достойные бонусы судьбы, Анна Семёновна насчёт себя почему-то точно знала, что жизнь её уже прошла – бесповоротно и бездарно: «Да и была ли она, жизнь, такой, какой её принято считать -счастливой, наполненной смыслом? У неё-то уж точно – нет! Были, скорее, недолгие промежутки спокойствия, которые можно вспоминать без волнения и страха. Но это, пожалуй, и всё».
Анна Семёновна никогда не относилась к убеждённым или «оголтелым», как она их в шутку называла, жизнелюбам. Наоборот, с самого детства Анне казалось, что она попала не в то место или не в то время, где могла бы быть счастлива. Но исправить этого она не умела. Поэтому ей пришлось смириться с обстоятельствами и терпеть, терпеть, терпеть, искренне удивляясь тому, как люди в большинстве своём радуются всему вокруг и жадно хотят жить. Анна же была уверена в том, что жизнь – это какая-то глупая и жестокая игра, а она даже не очень понимает правила этой странной, неинтересной и опасной игры.
Ничего исключительно особенного, на первый взгляд, в жизни Анны не замечалось. Она родилась в провинциальном городе, в обыкновенной семье, где имелись в наличии: мать и отец, дедушка и бабушка. Семья Анны была далеко не бедной, в первую очередь потому, что все её члены отличались трудолюбием и бережливостью. Но очень больших материальных излишеств там тоже, вроде бы, не наблюдалось: «всё как у всех», может быть, – немного лучше.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/olga-maskvina/udacha-v-karmane/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.