Главная страница | Боевая фантастика | Охота на монстра

Охота на монстра
Виталий Романов


Попытка гениального физика Марка Айштейна распахнуть дверь в параллельный мир завершилась страшной трагедией. Невидимое и беспощадное нечто жестоко уничтожило весь персонал космической лаборатории. В орбиту невероятных событий, развернувшихся вокруг разгромленной станции и открытого внутри нее портала в неведомое, оказались втянуты десантники галактической безопасности, звездные пираты и простые трудяги межзвездных дорог...





Виталий Романов

Охота на монстра





17 февраля 2107 года


Вспышка. Неожиданная, чудовищная по силе. Юрген не глазами увидел ее – почувствовал затылком, спиной, загривком. Только десяток-другой секунд назад он встал с кресла, двинулся к выходу из центральной рубки «Медузы»… «Сходи, лично проверь, чтобы Сатер дал максимальную мощность на разгонное кольцо! – отрывисто приказал Марк Айштейн. – Мы как никогда близки к успеху!»

«Близки к успеху…»

Шлиман, подчиняясь команде Главного, послушно оставил место наблюдателя.

Самое удивительное в этой вспышке было то, что для глаз ничего не изменилось – так, словно не произошло никакой катастрофы. Зрачки не зафиксировали резкого изменения интенсивности светового потока, но Юрген понимал – это не просто вспышка, это Вспышка! После такой не остается ничего: ни металла, ни людей, ни глупых надежд. Ни настоящего, ни будущего.

Как он это почувствовал? Шлиман не смог бы ответить на вопрос, если б задали, потому что сам не знал – как все получилось. Просто вдруг нечто нематериальное сильно толкнуло в спину.

А в черепной коробке взорвался клубок прожитых дней – десяток лет сжался в одну секунду, чтобы вдруг превратиться в сверхновую. Юрген покачнулся, металлический пол «Медузы» уплыл из-под ног, а перед глазами понеслись картины прошлого. Такого со Шлиманом никогда в жизни не случалось. Разумом он понимал, что десятая доля секунды неспособна вместить такое количество сцен былого, а даже если б смогла – человеческий мозг ни за что бы не осмыслил, не «переварил» увиденное. Но картины мчались сумасшедшей вереницей, а Вспышка еще только родилась за спиной. Родилась и не успела добраться до Юргена.

…Большой зал заседаний галактического университета экспериментальной физики, и Марк Айштейн на трибуне. В круглых очках, с которыми Марк упрямо не желал расставаться, несмотря на неоднократные предложения «подправить» хрусталики и роговицы глаз с помощью новейших эксимерных лазеров… С легкой презрительной усмешкой, за которую Марка так не любили и коллеги, и профессора еще со студенческих времен. И впрямь, усмешка у Айштейна была такая, словно он постоянно пребывал в уверенности в собственном превосходстве над всеми…

Юрген отлично помнил тот день: и пальцы Марка, нервно бегающие по клавиатуре, и всклокоченные волосы, и полудомашние туфли, в которых подававший большие надежды физик-аспирант вышел на трибуну. Туфли вызвали нездоровое оживление в зале.

Да, это теперь, спустя десять лет, у Айштейна не всклокоченные волосы – они аккуратно прилизаны, закрывают большую лысину. Однако и круглые старомодные очки, и помятые туфли на ногах – все осталось без изменений.

Словно лишь вчера Марк, красный от гнева, сбегал с трибуны под свист, под улюлюканье маститых коллег и примкнувшей «своры» – Айштейна действительно не любили. За презрительную усмешку. За нотки превосходства в разговорах с коллегами. За талант. За то, что оперировал такими понятиями и выкладками, которые были недоступны большинству людей, собравшихся в конференц-зале университета экспериментальной физики.

Тогда и Марк, и его ближайшие соратники – Януш Боку и Юрген Шлиман – покинули альма-матер. Модель Айштейна подняли на смех. Это было сокрушительное поражение…

А жизнь, вдруг поверившая в то, что не существует ни прошлого, ни будущего, одно лишь настоящее, спрессовала воспоминания Юргена в огромный комок. От этого черепная коробка «трещала», мозг не выдерживал информационной перегрузки: стремительный поток мчался сквозь голову Шлимана на огромной скорости…

Вот они пьют шампанское, орут что-то нечленораздельное, обнимаются, целуют Монику, по очереди и все вместе. Странно. Память слепила две картины прошлого в единое целое, а ведь между ними – немалый промежуток времени. Сколько порогов обил физик-неудачник Айштейн, доказывая, что его идеи заслуживают самого пристального внимания? Теперь не вспомнить, но, кажется, ушло года три на то, чтобы пробить необходимые источники финансирования, чтобы федеральные власти всерьез заинтересовались… Именно в те времена появилась Моника, из-за которой Юрген Шлиман и Януш Боку – лучшие друзья со студенческой скамьи – чуть не убили друг друга…

Удивительно, но сам Марк Айштейн, где-то раскопавший очаровательную худенькую блондинку, оставался равнодушен к ней, в то время как его помощники готовы были наброситься друг на друга с кулаками. Марк продолжал работать, совершенствуя математическую модель будущего эксперимента, оттачивая детали, – так, словно ни на секунду не сомневался, что однажды найдет источник финансирования для своего опыта.

И ведь нашел! Нашел… Потому и поливали друг друга шампанским – словно уже победили упрямую материю, прорубили «окно» в другую реальность, в которой действуют иные законы физики…

А потом… Сколько лет напряженной работы было потом? Пять? Или шесть? Вот черт, не сообразить, простые числа теряют смысл, когда события мчатся сквозь мозг с такой чудовищной скоростью… Сколько они потратили на выбор оптимальной точки для эксперимента, на создание «Медузы»?

Вновь пришлось решать совершенно незнакомые проблемы, теперь – связанные со строительством космической станции. По сути, все трое были вынуждены переквалифицироваться в менеджеров, думать не об организации «прокола» существующей Вселенной, а о рациональном использовании выделенных средств, о формировании бюджета, ежеквартальной отчетности. О наборе грамотного персонала, об организации снабжения «Медузы» всем необходимым. Причем самое необходимое – это совсем даже не сверхмощные компьютеры для моделирования будущего эксперимента. Самое необходимое – это установки замкнутого цикла для регенерации кислорода в помещениях, туалетная бумага, запасы питьевой и технической воды. И еда! Черт, еда! Оказывается, не все могут, как Марк, Януш и Юрген, питаться сухарями, не отходя от компьютеров. Оказывается, большинству людей нужны мясо, овощи, витамины. Да еще разнообразная кухня, чтобы прием пищи не превращался «в тупое поглощение белково-углеводной массы», – так, кажется, выразился один из взбунтовавшихся техников.

Слава богу, рядом находилась Моника Траутман. Она взяла на себя большую часть рутинных проблем, освободив и Марка, и его помощников от человеческих глупостей, позволив сосредоточиться на подготовке эксперимента…

Моника! Время шло, ничего не менялось. Она по-прежнему оставалась ассистенткой Марка Айштейна и, кажется, была влюблена в своего босса, но тот не желал ничего видеть, кроме двери в параллельный мир. А Моника – вот горькая проза жизни – не желала связывать свою жизнь ни с Юргеном, ни с Янушем, хотя оба по-прежнему сходили с ума от хрупкой большеглазой блондинки, готовы были на что угодно ради нее.

В отношениях четырех людей царило какое-то неустойчивое равновесие – на грани эмоционального взрыва, – а время решающего опыта неумолимо приближалось. Айштейн гнул свою линию, «Медуза», возле которой за несколько лет возникло огромное разгонное кольцо электромагнитов, стремилась к тому дню, когда практический эксперимент должен был дать ответ: кто же такой Марк Айштейн? Человек, опередивший свое время, или бездарный шарлатан?

Призрачное равновесие в отношениях четырех близких людей царило до последней ночи. Накануне решающего эксперимента, не в силах уснуть, Юрген решил забежать «на огонек» к Янушу. На свою беду, постучавшись в двери чужой квартиры – а «дома» старых друзей были расположены в жилом блоке неподалеку друг от друга, – Шлиман не подождал приглашения, нетерпеливо толкнул створку.

– Януш! – негромко позвал он, проскочил коридор и шагнул в полутемную комнату, освещаемую только крохотным интимным ночником, установленным на полу в дальнем углу.

Однако даже скудного освещения хватило для того, чтоб разглядеть Монику, лежавшую в постели. Она, конечно, попыталась спрятаться под одеяло – лишь бы Юрген не узнал, но тот вдруг «почувствовал» девушку, даже глаза не потребовались. Просто вошел в комнату друга и мигом – каким-то неизвестным науке шестым чувством – понял: в постели у Януша Моника. Именно Моника.

…Точно так же вот сейчас – десятую долю секунды назад – он почувствовал Вспышку за спиной. Вспышку, открывшую Дверь во что-то жуткое, неведомое. Такое, о чем нормальному человеку знать не следует. Ни за что, ни при каких обстоятельствах. Наверное, правы те экстрасенсы и любители оккультных наук, которые утверждают, что человек может и умеет гораздо больше, нежели ученые способны зафиксировать приборами.

По крайней мере, он, Юрген, за последние сутки дважды убедился: внутри человеческого организма есть некая загадочная «антенна» – приемник, улавливающий нематериальные волны. Волны страха. Или радости. Или… ужаса.

Вчера он точно понял, что такое волны страха и вины – когда Моника спряталась под одеяло. Юрген «контрастно» и объемно чувствовал стыд подружки Януша. Стыд? За что? Взрослая женщина, сделавшая выбор… Может, ей просто было страшно одной в последнюю ночь? Имела право? Имела. Но Юрген физически – внутренним «приемником» – распознал ее стыд, вину перед ним. Потому молча шагнул назад, из дома Януша, с горечью осознавая, что друга у него больше нет. И девушки, которую любил, – тоже.

А теперь вот здесь – в центральной командной рубке «Медузы» – Шлиман узнал, что такое волны Ужаса. Дикого. Пещерного. Первобытного. Такого, от которого хочется орать. Убегать куда-то с выпученными глазами, не видя ничего вокруг. Убегать!!! Или сойти с ума от страха – сразу. Лишь бы только не знать, не чувствовать того, что открыла Вспышка за спиной.

Он шагнул к двери, повинуясь команде руководителя эксперимента. Шагнул к двери, протянул руку, даже прикоснулся к кнопке разблокировки прохода… Все трое оставались позади – и Марк Айштейн, и Януш Боку, и Моника Траутман.

Боку, как всегда нервный, резкий, с микрофоном в бескровных пальцах – он держал связь с генераторным отсеком. Вкусно пахнущая Моника, которая в решающий день почему-то накрасилась и надушилась, будто шла на элитную вечеринку. Марк, как обычно, в мятом белом халате, в полудомашних тапочках, в круглых очках с толстой оправой. Лишь теперь Юрген вдруг осознал – четко, за короткий миг, – почему Айштейн носил такие очки. Он мечтал походить на великих физиков прошлого, создававших квантовую механику, общую теорию относительности пространства-времени… Что-то заныло внутри – то ли от жалости к Марку, то ли к ним всем.

Вспышка!!!

Кажется, кто-то захрипел, этого Юрген не успел точно понять. Звук был сверхкоротким, «импульсным» – как то вихревое магнитное поле, с помощью которого Марк Айштейн взламывал привычное пространство Вселенной, пробивая Дверь в иную реальность.

Хрип?! Марка? Януша? Моники? Кого из них?! Этот вопрос остался без ответа: у Юргена не было времени, чтобы обернуться. Он почувствовал Вспышку кожей спины, хребтом, и тут же захотелось орать от ужаса: что-то чужое, дикое, безжалостное вломилось в их привычную, такую милую и уютную реальность. Существо?! Зверь?! Энергия?! Темные силы Ада?!

И надо было вопить, срывая глотку, нестись прочь, не различая дороги, выпучив глаза, да только сверхмощный поток электромагнитной энергии толкнул Юргена в спину, в затылок, лишая разума. И он, импульсивно ударив ладонью по механизму деблокировки, рухнул на пол.

Дверь. Она действительно существовала – там, на экранах центральной рубки можно было увидеть… Открытая Дверь, сквозь которую в мир людей проникло Чужое Нечто. Злое. Беспощадное.

Выли сирены, судорожно мигали аварийные лампы в коридорах, пытались уцелеть маленькие букашки-люди, и только Юрген Шлиман оставался спокоен и тих. Все происходившее ничуть его не заботило.




23 июля 2114 года


– Не приживется он у нас, – вздохнул Франтишек Букач и смачно поскреб пузо пятерней. – Вот увидишь, кэп. У меня нюх на такие дела.

На круглом, добродушном лице Николая Атаманова не появилось и тени недовольства. Капитан «Осла» покосился на боцмана, но промолчал, только усмехнулся в усы. Николай без дополнительных разъяснений понял, что Букач, много лет назад получивший от кого-то из остряков прозвище «Франт», говорит о новом помощнике – Андрее Славцеве. Боцман, обожавший много и хорошо поесть, совсем не походил на франта – не только из-за того, что огромное пузо вылезло бы из любого пиджака, но и из-за мелких «грешков». Например, завалиться на полчасика в кают-компании, всхрапнуть после обеда.

О ком мог говорить Франт? О Славцеве! О нем, о ком же еще?! Только что, пять минут назад, новый помощник капитана и боцман в очередной раз сцепились из-за какого-то пустяка. Николай даже не смог понять: кто прав, кто виноват? В последние дни создавалось впечатление, что Андрей и Франтишек только ищут повод, чтобы выкопать «топор войны».

– Не приживется… – настойчиво повторил боцман, догадавшись, что кэп не склонен обсуждать кандидатуру своего помощника. – Зачем ты его взял, без опыта?

– Человек хороший, – этот разговор шел уже не впервые, но Атаманов был терпелив, жизнь научила. Он привык гасить любые волнения в экипаже. Лучше тридцать три раза провести беседу, чем один раз орать и топать ногами, так считал капитан. – Андрей – бывший офицер федеральной гвардии, сам знаешь. С отличием закончил курсы переподготовки – выучился на пилота. Летная школа дала ему прекрасные характеристики. Волевой, решительный, честный. А опыта наберется…

– Какой-то он слишком прямолинейный. Без хитринки. Без извилин. Все у него по-военному просто, дубово.

Командир «грузовика» не ответил, только снял фуражку, пригладил темные волосы. Боцман перегибал палку и сам должен был почувствовать это.

– Во второй рейс с нами пойдет, а до сих пор никакой «кликухи» не приросло…

– «Кликуха» – это на зоне, – скривился Атаманов.

– Ник, да брось ты! – чуть обиженно заявил Букач. – Ты прекрасно понял, о чем я хотел сказать!

Николай Атаманов и в самом деле отлично понимал, что имеет в виду боцман. У любого из членов экипажа были свои прозвища, прилипшие к ним за годы скитаний среди звезд. Атаманова, например, звали кэпом или Ником, в зависимости от ситуации. А самого Букача – Франтом или папой, опять же по настроению. Боцман и был «папой» экипажа – кроме Атаманова, он дольше всех служил на «Осле». Мог запросто прикрикнуть на любого, хотя летали вместе не первый день: новичков и лодырей здесь не любили, сплавляли быстро, а каждый из удержавшихся отлично знал свое дело и собственные задачи.

Новичков не было, кроме Андрея Славцева. Впрочем, можно ли считать новичком взрослого мужика, тридцати пяти лет от роду, имеющего воинское звание «капитан» и прошедшего страшную войну возле Альфарда?

Конечно, Славцев не был новичком-желторотиком в жизни, но в экипаже появился совсем недавно, прошел с «Ослом» лишь один короткий полет и пока не стал частью корабля – незаменимым элементом, который прочно «прикипел» к своему месту. Таким элементом, что его почти не замечаешь, по привычке, но если вдруг пропадет – тогда конец.

Если бы Алексей Добровольский не ушел на повышение, не принял собственный корабль… Ну, что тут сделаешь, не вечно же хорошему специалисту в помощниках ходить? Капитан Атаманов подписал рекомендательные бумаги, отлично понимая, чем вызвано решение Алексея. Конечно, тому было тяжело покидать родной экипаж – людей, с которыми он прошел и ледяной холод вакуума, и чудовищный жар звездных корон, и всевозможные передряги.

Жизнь есть жизнь, и вот старому, крепко «сбитому» экипажу потребовался новый навигатор, даже не просто навигатор, а помощник командира. И тогда – пару недель назад – аккуратный и дисциплинированный, опытный и по-военному подтянутый Андрей Славцев показался Атаманову лучшей кандидатурой из предложенных.

Может, прав Букач? Первый звездный переход остался позади, а Славцев не получил от товарищей никакого неформального прозвища. Даже «помом» его никто не окликал, хотя обычно помощник капитана такой «позывной» получал автоматически, едва оказавшись на борту звездолета. Это такое же негласное правило, как звать командира судна «кэпом».

А вот Андрей своим не стал, нет, пока не стал. И дело не в его жесткости, скорее всего, не в этом. В упрямстве? Николай Атаманов сразу припомнил волевое лицо голубоглазого блондина: когда Славцев был уверен в собственной правоте, оно становилось каменным, «непробиваемым». Подбородок – вперед, пальцы – в кулаки, и никто не мог сдвинуть с места бывшего офицера звездных сил Гидры. Казалось, в такие минуты Славцев «слеп» и «глох» – он переставал понимать и принимать аргументы другой стороны, видел только собственную позицию, и ничего кроме…

Быть может, это «фирменное» качество военных? Точнее, офицеров, прошедших горнило локальных звездных конфликтов? Ведь нельзя сказать, что Славцев трус, лентяй или двуличный лжец. Он честный и… прямой. Упрямый. Упрямый, как… как… осел!

Николай Атаманов невольно усмехнулся.

– Чего ты? – посмотрев на старого приятеля, спросил Франтишек. – Где узрел смешное?

Боцман огляделся по сторонам. Они покинули зону грузовых причалов, оставили за спинами вздыбленные к небу руки кранов, море людских криков-команд – обычную суету, царившую в секторах, где транспортные звездолеты готовились к старту. Николай и Франтишек приближались к офисной зоне космодрома Дениза – к трехэтажному зданию, где в стеклянном кафе первого горизонта их ждала Памела Йоханссон, нуждавшаяся в услугах Атаманова, его команды и его грузового корабля.

– Да так, мелочь, – пряча улыбку в усы, отмахнулся Николай. – Просто вдруг подумалось… какой упрямый наш Андрей Славцев. Упрямый, будто осел.

– Ну да! – мгновенно поддержал боцман. – Что-что, а упрямства и спеси у него – на двоих хватит!

– Насчет спеси – не знаю, – пожал плечами Атаманов. – По-моему, Франт, ты просто не очень хорошо понял его характер. Спеси там нет, Андрей по-другому смотрит на многие вещи… Как и прочие офицеры, прошедшие войну. Упрямство – да. Словно у осла, – повторил Атаманов.

– Словно у осла! – эхом отозвался Букач.

– Ну вот, – снова улыбнулся Николай. – Я и подумал: такому человеку как раз на корабле с подходящим именем служить. На «Осле»! У нас то есть!

Франтишек возмущенно фыркнул, даже чуть замедлил шаги. Он ждал совсем другого вывода.

– Пошли-пошли! – поторопил его командир звездолета. – Нас ждет дама, которая мечтает о транспортировке какого-то груза. Негоже опаздывать, настраивать против себя потенциального клиента.

Но боцман мог думать только о новичке.

– Слышь, Ник, а правда, что он воевал?

– Сам не видел, – отозвался Атаманов, – но если верить документам – воевал. Оснований не верить у меня нет. Личное дело капитана Славцева верифицировано электронными координаторами. Сам понимаешь: если б не проверили все данные, указанные на флешкарте, Галактическая Безопасность не позволила бы Славцеву пойти на курсы пилотов, а нам – принять Андрея на работу.

– Значит, воевал? – не унимался боцман.

– Воевал.

– В созвездии Гидры?

– Да, возле Альфарда, – терпеливо пояснил Атаманов. Волей-неволей, командиру приходилось быть и психологом, и «подушкой безопасности», гасившей колебания внутри коллектива. Николай притормозил, приглядываясь к ярким номерам на стеклянных дверях офисного здания. – Альфард – сердце Гидры. Говорят, там шли самые жаркие бои с повстанцами. Схлестнулись две армии, и мясорубка вышла ужасающая. Именно там войска Галактического Союза уничтожили основные силы взбунтовавшихся головорезов. Много хороших людей погибло…

– Если он такой герой, – со злостью выпалил Букач, – тогда почему никогда не рассказывает о схватке возле Альфарда?! У меня друзья-военные, дома, на Тиле. Так они чуть что – сразу в кабак… Примут на душу – и как начнут вспоминать, так кровь в жилах стынет от их откровений! А Славцев?! Молчит, ни разу о прошлом не заговорил! Ни разу!!! И пьет мало, в смысле не напивается! Это совсем не похоже на ветерана, а?!

– Вот сам его и спроси: почему он такой? – невесело усмехнулся Николай, толкая нужную стеклянную дверь. – Франтишек, извини, скажу начистоту. Я согласен с тем, что Славцев – человек сложный, немного замкнутый, со своим взглядом на вещи. Упрямый, резкий. Однако, по моей скромной оценке, из него выйдет хороший пилот и отличный помощник командира. Я вижу, каковы его профессиональные навыки. Поверь, это не мальчик после курсантской школы, только-только нацепивший погоны навигатора и возомнивший себя самым главным орлом ГалаСоюза. У Славцева – никакой дури за пультом. Решения принимает мгновенно, причем, что особенно приятно, – правильные решения.

Букач хотел возразить, но командир остановил его взмахом ладони.

– Быть может, он жесток и категоричен, но впервые с того момента, как нас оставил Леша Добровольский, я могу спокойно спать между вахтами. Я знаю, что ходовой мостик и центральный пульт находятся в надежных, опытных руках! Короче, Франтишек, хватит воевать со Славцевым! Постарайся сделать первый шаг навстречу, прошу тебя! Ему очень трудно. Мы летаем вместе не первый год, он – новичок. Конечно же, помощник чувствует себя не в своей тарелке: вроде бы начальник для экипажа, но нет авторитета. Вот он и пытается найти место, пытается отстоять его. Может, именно потому ведет себя излишне резко?

– Психолог ты… – недовольно проворчал Букач. – Психолог, мать его… Тебе бы в клинику платную… Реабилитацией инвалидов заниматься…

– А что?! – развеселился Атаманов. – Вот отнимут лицензию навигатора, по возрасту, обязательно последую твоему совету!

– Гы-гы! – передразнил Франтишек, но тут переключился на другое: – Слушай, Ник, так ты о Славцеве почти ничего не знаешь? Только то, что было записано в личном деле?

– Ну… – приподнял бровь капитан, – как не знаю? Я бы не смог взять в экипаж человека, не поговорив с ним лично, не «прощупав». Конечно, до первого рейса мы с ним беседовали. Долго. Только о боевом прошлом Андрей рассказывать не любит. Не знаю почему, наверное, что-то такое там осталось, о чем не хочет вспоминать. Про войну, про Альфард спрашивал – он сразу замыкается. Об остальном беседует охотно, высказывает свою точку зрения…

– Ник, а там, возле Альфарда, у Славцева какое-то прозвище было? – вдруг перебил боцман. – Он, случайно, не говорил?

– Славцев не говорил, но в деле записано, – Атаманов подергал себя за кончик уса. – Не знаю зачем, но записано.

– И какое?! Не тяни! – показалось, Франтишек умрет от любопытства, если не услышит ответ через секунду-другую.

– Везун.

– Везун?! – озадаченно переспросил Букач и посмотрел себе за спину.

Словно где-то там находился Андрей Славцев, его можно было увидеть и проверить: насколько точно прозвище подходит к помощнику капитана.

– Да, Везун. Странно, правда? Только больше меня об этом не спрашивай, сам ничего не выведал. Тогда, во время первого собеседования… Как поинтересовался у Андрея: откуда такое прозвище, он совсем окаменел. Замкнулся, ушел в себя. Долго сидел, смотрел в стол – даже не слышал, о чем говорю. Я по глазам видел – он не здесь, не со мной. Вот тело рядом, на стуле, а мозг, душа – они словно в другом измерении.

Честно скажу: тогда не по себе стало, даже хотел отказаться от идеи пригласить его в экипаж. Но потом начали говорить о другом – о политике, о ценах, о футболе, о школе пилотов, – я почти забыл, как-то «переключился» на другие темы, на профессиональные навыки Славцева. Понял: он нам подходит. И жизненный опыт хороший, и разные типы кораблей знает, не юнец передо мной. Где бы мы лучше нашли? С другого корабля сняли бы помощника – опытного, с «налетом» рейсов? А чем переманить? Денег пообещать больше, чем у других? Так откуда взять? В общем, говорили-говорили, думал я над всем, как-то даже позабылось это вот… насчет прозвища. Только теперь вспомнил, когда ты спросил. И вновь не по себе стало.

– Так, может… – с надеждой спросил Франтишек, явно намекая на то, что Славцев в экипаже – лишний.

– Все эти «может» – потом! – жестко отрезал командир «Осла». – Боцман! Финиш демократии, закончили этот глупый базар! Кафе перед нами… А-а-а… А вот, за столиком, и сама Памела Йоханссон, сработал идентификатор-маяк на ее коммуникаторе. Да! Это она! Боже, кто бы мог подумать, что наш следующий клиент окажется не просто молодой, но и такой очаровательной дамой?!

Николай Атаманов ускорил шаги, растянул губы в обаятельной улыбке, направляясь к столику, за которым лениво потягивала коктейль длинноволосая брюнетка. У нее были огромные «кошачьи» глаза и очень полные губы. Франтишек Букач, по привычке, хотел поскрести пятерней пузо, да вовремя одумался.

– Здравствуйте, дорогая Памела! – Николай Атаманов склонился в галантном поклоне, «приложился» к длинным пальцам темноокой красавицы. – Никак не предполагал, что в наших услугах нуждается столь очаровательная дама! Как говорится, для такого клиента мы готовы и в огонь, и в воду.

– В огонь и в воду – не надо! – кокетливо рассмеялась Памела, приподнимая тонкие брови «домиком». – Всего лишь до Нодуса I.

У нее оказался низкий грудной голос.

– Вы позволите присесть? – с улыбкой уточнил командир «Осла». – Благодарю. Госпожа Йоханссон, разрешите представить: мой помощник… боцман нашего транспортного корабля Франтишек Букач.

– Очень приятно, – девушка поклонилась «папе».

Обоих мужчин окутало облако сладкого дурмана. Николай с трудом заставил себя думать о переговорах.

– Итак, сразу к делу? Какой груз необходимо транспортировать? Куда? Мы готовы выслушать предложение…

Капитан «Осла» и боцман уселись за столик, не подозревая, что в эту минуту они перевели стрелку на железнодорожных путях, отправив скоростной поезд – поезд собственной жизни – совсем на другую колею, где часть вагонов просто не могла не полететь под откос.




17 февраля 2107 года


Януш Боку успел разглядеть все. Если бы когда-нибудь потом, в более спокойной обстановке, кто-то задал физику вопрос: как мозг способен действовать с такой невероятной скоростью и не разлететься на куски от дикой перегрузки, Януш затруднился бы ответить.

Впрочем, у Боку не существовало этого мифического будущего, спокойного завтра, в котором некто мог задавать вопросы. Существовало только настоящее. Невероятное. Пугающее. Отрывистое. Распавшееся на сотни осколков, будто стекло, разбитое увесистым камнем.

Кольцо, все началось там. Сатер, главный инженер «Медузы», должен был подать максимальную мощность на разгонное кольцо – Айштейн только что попросил об этом по внутренней связи и даже направил Юргена проверить: все ли генераторы выведены на закритический режим?

Кольцо! В недрах разгонной установки создавалось сверхмощное вихревое поле, посредством которого Марк Айштейн намеревался открыть канал в иное измерение…

Серое безжизненное кольцо электромагнитов вдруг изменило цвет – в тот миг, когда Юрген Шлиман, направлявшийся к Сатеру, готовился «втопить» кнопку деблокировки двери. Кольцо вспыхнуло!!! Жутко, неестественно. Впрочем, о чем-то естественном речи идти не могло: металл индукционных катушек неспособен, не должен светиться ни при каких обстоятельствах.

Тревожно запели внешние счетчики «жесткого» рентгеновского излучения, показывая многократное превышение допустимых пороговых величин в рабочей зоне.

В тот же миг страшно закричала Моника, находившаяся рядом с Янушем – слева, в соседнем кресле. И мозг распался на груду маленьких сверхмощных процессоров, каждый из которых пытался анализировать свою вселенную. Мир стал не чем-то единым, целым, а набором частичек-сегментов.

Моника. Она кричала не из-за вспышки, хотя яркое иссиня-фиолетовое пламя, вставшее неровной дугой над разгонным блоком, резануло по глазам. Светофильтры не успели адаптировать экраны, подстроить их под комфортно-безопасный для человека уровень.

Нет, Моника Траутман кричала не из-за болезненной вспышки. Просто она, женщина, раньше коллег почувствовала Чужое. Нечто рвалось в мир людей из пробитого пространственно-временного континуума – входило, вливалось в человеческую реальность, наполняло «Медузу» каким-то древним, доисторическим ужасом.

Зубы. Острые, безжалостные, окровавленные. Словно у крокодила, резко выбросившегося на жертву из темной глубины реки сквозь мутные потоки ила, воды. И вот уже еда, пока еще живая еда, трепещет в огромной пасти, но все новые и новые убийцы бросаются на агонизирующую добычу. Рвут на куски, резкими поворотами туловища и головы ломают кости, превращая сопротивляющееся, пытающееся любой ценой выжить существо в кусок мяса.

Зубы, будто у волка, измотавшего жертву, долго боровшуюся за жизнь, отдавшую все силы последней схватке. Добычу, знающую, что вот сейчас – через секунду – последует роковой бросок к горлу. Хищник порвет глотку, тогда конец… Но сил, чтобы защититься, уже не осталось…

Нет сил? А если б и были?! Даже когда глубоко под водой на человека нападает акула, имеющая огромное преимущество в скорости движения, в маневренности, – даже тогда у человека есть шансы, пусть он находится в чужой стихии, а хищница – в родной.

А тут – никаких шансов, хотя вроде бы человек находится в родной среде. Но что делать, если чувствуешь себя неуклюжим и неповоротливым – так, будто оказался на глубине, где трудно делать резкие движения, где враг намного превосходит тебя в скорости?

Зубы!!! Януш не видел их, перед глазами было «раскаленное» кольцо мощнейшего электромагнитного ускорителя. Пустое кольцо, но нечто, жившее внутри, в душе физика, подсказывало: проход открыт! Через эту Дверь, созданную гениальным ученым Марком Айштейном, Ужас ворвался в мир людей. Зубастый безжалостный ужас, который невозможно увидеть глазами, только почувствовать на себе: каково это – быть безвольной жертвой…

Аллигатор? Волк? Акула? Тигр? Бойцовый пес, сорвавшийся с цепи?!

Додумать мысль до конца Януш не успел – дико закричала Моника, теперь не от ужаса, от боли. Нечто чужое, прорвавшееся на «Медузу» сквозь защитные экраны, сквозь металлические стены, атаковало людей. Первой умерла Моника – Януш даже сумел почувствовать: почему все произошло так. Будучи женщиной, она воспринимала и переживала события острее, нежели ее спутники-мужчины. Она излучала более сильный запах!!!

Запах добычи, безропотной жертвы, чья участь была предопределена еще до начала схватки.

Моника подавилась криком. Самое удивительное, Януш успел разглядеть, что именно с ней произошло. В тот момент отключились электрогенераторы: силовые установки двух основных и резервного контуров вырубились, словно по команде, хотя предусмотренной схемой питания «Медузы» такого произойти не могло.

Однако генераторы «сдохли» все разом, оставив людей наедине с багровым аварийным освещением, затопившим переходы космической станции. Вот в этой мигающей кровавой пене Януш и увидел, как нечто длинное, гибкое – на три четверти прозрачное, почти бестелесное – атаковало Монику Траутман. Кровь хлестанула во все стороны, пугающе-черная в аварийном свете.

Больше всего чужое Нечто походило на хищную тварь, поднявшуюся из глубин океана: оно скользило в воздухе так же легко, как рыба в воде. Это противоречило всем законам физики, но Зубастый Ужас двигался в воздухе, словно хищная акула или мурена в родной стихии. А может, как пиявка, жаждущая крови?!

Монику уже не удалось бы спасти. Несмотря на то что аварийные лампы мигали, станция то и дело погружалась во мрак, Януш отчетливо разглядел: первая из прозрачных гадин вырвала огромный кусок из тела несчастной девушки. Кажется, Траутман громко кричала, звала на помощь, но тревожные сирены заполнили космобазу таким жутким воем, что на фоне их утробного рева вопли первой жертвы не смог бы услышать никто.

Впрочем, Моника мучилась совсем недолго. Второе Нечто докончило «работу», голова несчастной девушки вдруг исчезла, просто исчезла. На этот раз Януш даже не успел заметить момента атаки, только почувствовал, что надо удирать: безжалостные хищники явно не собирались останавливаться.

Марк Айштейн уже колотил ладонью по деблокиратору переходной створки: в кровавой пене аварийного света было видно, что директор лаборатории разевает в крике рот – то ли молит бога о помощи, то ли костерит непослушную электронную систему. Януш не расслышал, что именно кричал Айштейн, сирены по-прежнему выли, заглушая все, лишая рассудка. В голове отпечаталась картина: мятый белый халат Айштейна, домашние тапочки на ногах, окровавленная рука, разбитая о бездушный металл, ставший преградой на пути к спасению…

Боку рванулся вперед, к двери, почему-то поверив: выбравшись в коридор, он сумеет уцелеть в этой бойне. Конечно же, он не увидел Нечто, догонявшее сзади.

Юрген. Его спас Юрген Шлиман, сам того не зная. Януш споткнулся о тело, лежавшее в двух метрах от дрогнувшей створки переходного отсека. Споткнулся и полетел кувырком через голову, оставив Айштейна выяснять отношения с жестокими убийцами.

Однако директор лаборатории уже нырнул в приоткрывшийся шлюз. Теперь, когда кольцевая магистраль, опоясывавшая станцию, была доступна, рев сирен в центральном блоке стал еще громче. Однако, как понял Боку, Зубастый Ужас гостил и в «трубе» – несколько раз красноватую полутьму прорезали яркие вспышки лазеров. Видимо, пока еще остававшиеся в живых люди пытались уцелеть.

На какое-то время Януш совсем потерял голову от страха, заполз под тело Шлимана, вдруг понадеявшись, что это спасет от расправы. Он закрыл глаза и замер без движения, стараясь ни о чем не думать.

В таком состоянии Боку не мог связно соображать, ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем он высунул нос из-под тела Шлимана. Красное море все накатывало на берега-стены, сирены по-прежнему выли. От Моники остался кусок ноги и туфля на высоком каблуке. Айштейн куда-то исчез. Януш нервно всхлипнул. Кажется, его оставили в покое? Надо добраться до спасательного катера, любой ценой. Любой ценой…

Физик пополз к переходному шлюзу, прикрываясь телом Шлимана, будто щитом. Двигаться так было очень трудно, Юрген оказался довольно тяжелой ношей, но страх и желание спастись придали сил Янушу. Боку выглянул в коридор. Вспышка лазера где-то вдали. Кровавая пена болота, засосавшего людей. Ни крика ужаса, ни зова о помощи – вот и хорошо. Никого не слышать, ничего не знать. Теперь каждый сам за себя. Сам за себя! И не надо ни человеческой речи, ни встреч с другим «мясом». Прав тот, кто выживет. Когда хищники атакуют – стадо разбегается. В зубах остаются самые слабые. Никто из животных даже не помышляет о том, чтобы остановиться и помочь жертве, затрепетавшей в пасти удачливого охотника. Сам уцелел – вот и хорошо. Вот и правильно…

Он выбрался в коридор, стараясь ни о чем не думать, впрочем, это было нетрудно. Мозг отключился, теперь Боку были доступны только самые простые «мыслефункции», наверное, такие же, какие присущи обычному дождевому червяку.

Ползти. Ползти. Преграда. Свернуть. Ползти. Не туда. Поворот. Ползти. Ползти. Больно. В ноге. Не думать. Забыть. Ползти. Ползти. Лучи справа. Опасность. Влево. Обойти. Кругом. Ползти. Ползти. Не думать. Преграда. Открыть…

Именно в тот момент, возле палубы вспомогательных катеров, физик перестал быть дождевым червяком. Требовалось ввести код доступа, а на это способно только разумное существо.

Быстро оглядевшись, Януш вскочил на ноги, с животным воем «простучал» скрюченными судорогой пальцами по кнопкам, а тело покрылось холодным потом. Теперь, когда на плечах, на спине не было защитной «брони» в виде Юргена Шлимана, Боку чувствовал себя нагим, беззащитным, уязвимым.

– Ну!!! Скорее!!! – истерично выкрикнул он, равнодушная створка ползла слишком медленно.

Януш снова взвалил на плечи Шлимана, скорее «на автомате», уже по привычке. Шатаясь и задыхаясь от ужаса, бросился к ближайшему катеру.

Пролезть в узкий люк вдвоем было невозможно. Проверив это, Януш пробрался внутрь сам, а Шлимана бросил в шлюзовом проходе, будто пробку, заткнувшую узкое горлышко. Все же беглец надеялся, что таким образом хоть ненадолго задержит хищников, если те ворвутся на стартовую палубу.

Хоть ненадолго – пока им придется расправляться со Шлиманом, – а больше и не требуется. Много ли надо, чтобы прыгнуть в кресло пилота и дать деру с «Медузы»?! Януш заблокировал компьютерную программу, разом отменив все предполетные тесты – не до этих глупостей. Он принял управление на себя, именно в тот миг Юрген вдруг зашевелился, и от этого волосы Януша встали дыбом. Шлиман был без сознания, но двигался вперед, от входного люка внутрь салона!!!

Януш чуть не сошел с ума от страха, завопил не своим голосом, но оказалось – Шлимана толкал вперед не кто иной, как Марк Айштейн. Видимо, директору лаборатории пришла в голову та же мысль, что и его ближайшему помощнику: единственный способ уцелеть – как можно быстрее вырваться с «Медузы». Каким-то чудом Марк добрался до стартовой палубы, а увидев катер с открытым люком, все понял и, не теряя времени, бросился к нему.

– Стартуй! – дико выкрикнул Айштейн, хотя кто-то еще из уцелевших беглецов уже ворвался на палубу и устремился к транспортному катеру, отчаянно подавая знаки рукой.

Януш Боку видел человека на вспомогательном обзорном мониторе, хотя при таком свете не мог определить, кто именно торопится к спасительному люку.

– Стартуй!!! – взвизгнул Айштейн, сам рванулся вперед, дернул рычаг блокировки гермошлюза.

Отчаянный крик и хруст костей – они оба услышали это. Януш нервно оглянулся – тяжелая бронекрышка-гильотина завершила работу, лишив кого-то из их товарищей надежды на спасение: внутри переходного отсека катера осталась только рука, отрубленная по локоть…

– Стартуй! Ну!!! – в третий раз выкрикнул Айштейн и сам, из-за спины Боку, ударил по клавише автоматического запуска.

Подчиняясь команде человека, маленькое суденышко дернулось вперед, струями плазмы сжигая того, кто еще катался по полу отсека с отрубленной рукой. Айштейн и Боку повалились в кресла – старт в аварийном режиме, на непрогретых двигателях, получился чрезмерно резким.

Каким-то чудом автоматика аварийной базы сумела распознать малый кораблик, шедший прямо на внешнюю гермостворку. «Высосав» последние крохи электроэнергии из разряженных во время эксперимента батарей, моторы потянули бронированную преграду на себя, открыли путь катеру.

На лобовых экранах суденышка появилось звездное небо.

– Вырвались!!! – облегченно выдохнул Айштейн. И вдруг завопил, истошно, пронзительно. – Вырвались! Мы вырвались, Януш!!!

И осекся. Ужас. Он накатил упругой волной. Захлестнул, не оставив ни рассудка, ни разума, ни крупинки веры в то, что бывают страшные сказки со счастливым концом. Чужое зубастое Нечто – то ли исполинская пиявка, то ли мурена, чувствовавшая себя в воздухе как рыба в воде, – готовилось атаковать. Януш уловил это, и волна ужаса захлестнула его.

Это было последнее, что Януш успел почувствовать в жизни.




23 июля 2114 года


– Метафроппизол… – Франтишек Букач задумчиво почесал пузо, в сомнении посмотрел на командира «Осла». – Не нравится мне это, Ник!

Покинув кафе космопорта, старые приятели неторопливо брели по огромному стартовому полю, стараясь держаться подальше от суматошных каров, мельтешивших вокруг какого-то транспортника, готовившегося к отправлению в рейс.

На Денизе было спокойно и хорошо. Атмосфера здесь оказалась «дружественной» – почти такой же, как на родной планете возле Тиля, дышалось легко, недостатка в кислороде не наблюдалось. Тем более что на Крее сейчас царила зима – суровое время года, когда температура падала так низко, что жизнь на улицах городов почти замирала. Люди терпеливо пережидали короткий, но очень трудный период в укрытиях – в домах, в офисах, выбираясь наружу только в случае экстренной необходимости, чтоб добежать до мобиля или подземки, юркнуть в теплое нутро исполинского лабиринта. А на Денизе стояло лето, и потому лениво тащиться по ровным полибетонным плитам космодрома было очень приятно. Хотелось так идти, идти, ни о чем не думая. И даже привычный «дом» – каюты на борту «Осла» – уже не казался таким притягательным и родным, как раньше.

– Не нравится…

– Что именно? – в черных глазах Атаманова не появилось и тени тревоги, круглое лицо осталось спокойным.

– Не нравится, что повезем лекарство, которое, по большому счету, и не лекарство вовсе. Наркотик… – Букач приостановился, с опаской посмотрел себе за спину, сквозь прозрачные стены офисного здания космопорта.

Там, в кафе, по-прежнему сидела Памела Йоханссон. Длинноволосая красотка спокойно потягивала коктейль из бокала. После того как беседа с представителями экипажа «Осла» закончилась, Памела не поднялась с высокой табуретки, не поспешила куда-либо. И к даме никто не приблизился, она все так же пребывала в одиночестве, как до беседы с кэпом транспортного корабля. Только один раз позвонила по коммуникатору. А в душе у Франтишека Букача поселилась неясная тревога.

– Многие обезболивающие или снотворные вещества – тот же наркотик, – Атаманов улыбнулся и подмигнул спутнику. – Я уж не говорю о транквилизаторах, антидепрессантах или еще какой-нибудь подобной ерунде. Не дрейфь, боцман! Если так подходить к вопросу, вообще никогда не следует браться за транспортировку медицинских грузов!

– Ну не похожа она на медика! – выпалил Франтишек, еще раз «зыркнув» на Памелу, которая сидела за стеклянной перегородкой, не глядя в сторону людей, которых только что «подписала» на транспортировку груза. – Не похожа, Ник, вот зуб даю! Ты посмотри на нее! Это фотомодель какая-то! Подружка Большого Кошелька, но никак не сотрудница частной клиники или транспортной компании! Посмотри на ее «прикид», на косметику, макияж! На ее ногти и кожу! А запах духов?! Знаешь, сколько такие стоят?

– Неа, – добродушно улыбнулся капитан «Осла». – Я плохо разбираюсь во всех этих премудростях женской войны за красоту. Моя Алена-то предпочитает простую и естественную косметику… Ну в смысле, натуральные вещества, без полисинтетических новинок.

– А вот я тебе скажу! – разозлился Букач. – Ты не знаешь, а я слыхал от подружки, что в парфюмерной лавке работает! Флакон таких духов – а это был «Кристалл Вечности», их аромат ни с чем не спутаешь – стоит почти столько же, сколько мы получаем за стандартный рейс от Тиля до Арракиса! Разумеется, по официальному прайс-листу – по расценкам Галактического Союза, без премиальных и откатов!

– Неужели?! – удивился Атаманов и подергал себя за кончик усов. – Так много?! Даже по федеральным расценкам, которые значительно ниже коммерческих, это весьма приличные деньги…

– А вот я о том и толкую! – надавил Франтишек. – Сам прикинь, эта Памела запросто поливает себя «Кристаллом Вечности», новейшими полисинтетическими духами, а выдает себя за менеджера, мелкого клерка! И груз у нее – наркотики!

– Не наркотики, а лекарство, – терпеливо напомнил Николай Атаманов. – Боцман, у госпожи Йоханссон все документы в порядке. Это лекарство! Она везет запас метафроппизола для клиники Нодуса I. Между прочим, широко известной в нашем созвездии, весьма уважаемой клиники! Конечно, при сильной концентрации метафроппизол может быть использован как наркотик, но у Памелы все документы в порядке! Разрешение на транспортировку груза, лицензия на перевозку опасных медицинских веществ, нотариальная доверенность от компании, заказавшей товар… Не забывай, девчонка предъявила мне все: даже договора, по которым был закуплен метафроппизол! Даже банковские «корешки» чеков оплаты! И я проверил подлинность документов с помощью своего личного коммуникатора, связавшись с центральным информаторием Дениза!

– Кэп, а может, пошлем ее к черту вместе с этим ненормальным грузом? – вдруг спросил Франтишек. – Может, ну ее к черту? Махнем домой так?

– Как «так»? – не понял Атаманов.

– Ну, порожняком… Без груза.

Командир «Осла» даже остановился, изучающе воззрившись на старого приятеля.

– Ты чего? – не понял Букач.

– Гляжу… – в сердцах, сквозь зубы, выдавил Атаманов. Он не любил конфликты внутри экипажа, сам редко повышал голос на товарищей, на многие кризисные ситуации смотрел с юмором, к людям относился добродушно. Но сейчас не выдержал. – Гляжу и не понимаю, чего во мне больше: удивления или злости?

– Ну не похожа она на медика!!! – в третий раз, чуть ли не умоляюще, протянул Франтишек. – Ник, почему ты меня не слышишь?!

– Слышу! – отрезал капитан. – Только не понимаю: откуда в тебе это взялось в последнее время?! Помощник командира для тебя плохой! Клиент – плохой! Груз – плохой! Все не так! Букач! Может, дело не в том, что ты там чувствуешь? Может, проблема в тебе самом? В голове? Между прочим, ты меня тоже не слышишь! Я говорю: у девчонки все документы в полном порядке! У нее даже груз застрахован! Страховка от вчерашнего дня сделана прямо здесь, на Денизе! Даже об этом Йоханссон позаботилась, лишь бы только доставить груз в целости к месту назначения! А нам что? Нам разве трудно?! Она ж не к Полярной Звезде просит везти метафроппизол! Между прочим, если не знаешь, Нодус I – это Дельта Дракона! Дельта Дракона, понимаешь, Франт?!

– Понимаю, – буркнул боцман и хотел еще что-то добавить, но Николай Атаманов не позволил, продолжил монолог:

– Звезда, которая расположена в трех шагах от нашего дома! В нашей же системе! Это большая удача, между прочим! Мы разгрузились на Денизе, как раз искали что-то подходящее, и я даже не мечтал о том, что обратный коммерческий рейс будет прямо в созвездие Дракона! Думал: повезет, если подцепим хоть кого-то с нашего направления. А тут – такая удача! Нодус I!

– Удача… – скептически усмехнулся Букач.

– Боцман! – резко проронил командир «Осла», но справился с нервами, положил руку на плечо Франтишека. – Все, закончили глупый спор. Мы везем контейнеры с метафроппизолом до Нодуса I. Это не обсуждается. Тем более что предварительный договор с Памелой Йоханссон уже подписан, а я не привык брать слова назад. Это слишком сильно ударит по нашей репутации.

– А…

– А во-вторых, представь, только на миг представь, что мы отказались от выгодного контракта… Вот прямо сейчас я должен вернуться на борт судна и объявить экипажу, что не будет ни гонорара, ни премиальных. Ни сейчас, ни у Тиля! Приближается время уплаты годовых налогов, не забыл? С нас сдерут три шкуры: за прибыль, за коммерческий корабль, штрафы какие-нибудь придумают, за неправильное составление баланса… Ничего у нас в кармане не будет, пока не вернемся домой, не найдем другой выгодный коммерческий контракт, пока не выполним еще один рейс.

– Но…

– Но у некоторых членов экипажа есть семьи, дети, – жестко надавил Атаманов. – Это ты, Франт, один-одинешенек, словно кактус в пустыне. Лишь подружки меняются. А кое-кому мальцов кормить, деньги нужны. И наличные в кармане никогда не бывают лишними!

– Ладно, – миролюбиво согласился Франтишек, вновь поскреб пятерней пузо и покосился назад, на далекое уже офисное здание. – Ладно, уговорил! Деньги не бывают лишними… Даже для одиноких кактусов…

– Тем более что госпожа Йоханссон намерена лично приглядывать за своим грузом, – напомнил Атаманов. – Не забывай, Франтишек, она полетит с нами до Нодуса.

– А вот это мне совсем не нравится, – вновь завел старую песню Букач. – Ник, ей обязательно с нами в рейс?! Женщина на борту – это к несчастью!

– Славцев на борту – к несчастью! – не выдержав, заулыбался Николай. Его широкое лицо стало совсем круглым, расплылось. – Метафроппизол – к несчастью! Женщина на борту – тоже к несчастью! Боцман! Не иначе, у тебя депрессия, обостренное чувство страха. Тебя самого надо лечить метафроппизолом! Засунуть башкой в мешок с этой гадостью и не выпускать оттуда, пока не начнешь любить весь мир! Ну ничего, попробуем это проделать во время рейса!

– Гы-гы! – угрюмо окрысился Франтишек. – Слишком просто ты смотришь на вещи, Ник! Ладно! Я сказал то, что хотел. Желавший меня услышать – мог это сделать. А теперь пусть будет так, как прикажешь. Ты – командир. Боцман обязан подчиняться капитану судна. Я – с тобой!

– Вот это другой разговор! – Николай крепко пожал руку старому приятелю, затем, не удержавшись, потрепал Букача по плечу. – Рад, что мы не разругались вдрызг. Мне бы очень не хотелось этого, Франт!

– И мне. Ладно, проехали тему. Только, кэп, помни мои слова. Пожалуйста! Будь осторожен с дамочкой, держись начеку. И вообще… нам всем надо быть повнимательнее с этой роковой красоткой.

– Может, все дело в том, что ты на нее запал, да только улов не по размеру крючка? – хитро подмигнув, спросил Атаманов.

– Неа, – сразу же отверг такую идею Букач. – Не в моем вкусе девчонка.

– Тогда, предполагаю, суть как раз в том, что Йоханссон не в твоем вкусе, – сделал вывод капитан «Осла». – А была б в твоем, с радостью повез бы и метафроппизол, и партию армейских станеров, и фекалии в горшочках – лишь бы дама находилась рядом с тобой.

– Не знаю! – по лицу Букача было понятно, что ему неприятна тема Памелы Йоханссон, но ссориться с командиром боцман не хотел. – Проехали! Что сделано, то сделано. Ты прав – договор заключен, пусть и без полного юридического оформления. Но в нашем бизнесе слово дорогого стоит. Когда ставим корабль на погрузку?

– Йоханссон говорила, что, раз все формальные проблемы улажены, препятствий нет, она не станет задерживать нас на Денизе. Машины с грузом будут возле «Осла» где-то через час-полтора. И она с документами – тоже.

Франтишек посмотрел на часы, прикидывая: сколько времени прошло с тех пор, как приятели покинули кафе.

– Так чего ж мы плетемся, словно беременные черепахи?! – воскликнул он. – Скорее! Еще немного – и груз окажется у трапа раньше, чем мы!

Атаманов и Букач тут же ускорились, забыв и о лете, и о приятной прогулке. Теперь они стремились как можно быстрее добраться до своего корабля.

– Говоришь, деньги нужны? – чуть задыхаясь и вытирая пот, выступивший на лбу, прохрипел Букач. – А что, как твой-то младший? В школу идет?

– Ага, – несмотря на то, что у Николая не было такого объемного живота, высокий темп движения и его заставлял экономить дыхалку. – Вот, полгода от детства осталось… весна… лето… а с осени – на работу! В первый класс!

– И то верно, – шумно выдохнул Букач, завидев родной корабль, возле которого пока не наблюдалось ни грузовиков с метафроппизолом, ни чиновников таможенного контроля. – Пусть смена растет! Мы на пенсию, они – работать!

– Пенсию… – усмехнулся командир «Осла», снижая темп и дергая спутника за руку, чтоб и он не семенил так быстро. – Пенсия, брат, еще не скоро. А вот метафроппизол – на носу!

Откуда-то издали донеслось и стало нарастать басовитое гудение электромоторов, несколько раз прокудахтал клаксон мобиля.

– Чую, по нашу душу, – вытирая пот со лба, сказал боцман. – Вовремя поспели…

Из-за длинного пакгауза выбрался грузовик, за ним еще. А из переходного люка, завидев командира, высунулся Андрей Славцев.

– Андрей! – громко крикнул командир «Осла». – Давай сюда!!!

Помощник капитана кивнул и побежал вниз по трапу.

– Ты будешь руководить размещением контейнеров на грузовой палубе, – сказал Атаманов боцману, пока Славцев приближался. – Его поставлю здесь, снаружи. Пусть управляет действиями рабочих возле машин и подъемника. Так сказать, разведу вас подальше друг от друга. Не хватало еще, чтоб разругались прямо в присутствии клиента.

– Обижаешь… – только и успел ответить Франтишек.

С одной стороны к ним приближался помощник капитана, а с другой – выбравшаяся из кабины первого грузовика Йоханссон.

– Уважаемая Памела! – обратился к ней Атаманов. – Разрешите представить… Это помощник командира судна Андрей Славцев. Андрей, это наш клиент, госпожа Памела Йоханссон!

Славцев резко повернулся в сторону дамы, изображая приветливую улыбку. Приподнял руку, видимо, готовясь легонько встряхнуть пальцы молодой брюнетки. И вдруг его лицо изменилось, стало совсем другим – темным, неживым. На губах по-прежнему была улыбка, но она словно окаменела, вместе с глазами Андрея. Это заметили и Николай Атаманов, и Франтишек Букач, хотя боцман уже собирался шагнуть к трапу, чтоб подняться наверх, на грузовую палубу.

– Кристина?! – невольно выдохнул Славцев.

– Что? – не поняла красавица-брюнетка.

Она смотрела на помощника капитана удивленно, немного настороженно. Было заметно: девушка совершенно не понимает, что происходит с мужчиной, который находится в двух шагах от нее.

– Простите, госпожа Йоханссон, – Андрей Славцев «отмер», словно некий маг, невидимый, но всесильный, дал ему приказ ожить. – Простите… Вы мне напомнили одну старую знакомую… Это ничего… Это… личное… Простите. Рад приветствовать вас! Так сказать, в вашем распоряжении…

Но руку девушке он так и не подал – это отметили и Атаманов, и Букач. Сначала намеревался поздороваться с ней, а потом, странно посмотрев в лицо гостье, передумал.

Атаманов и Букач переглянулись, при этом боцман скривился, всем видом напоминая командиру: «Я же предупреждал! Тут что-то нечисто!» Но Франт ничего не сказал. Шумно пыхтя, полез наверх по трапу, не пожелав воспользоваться подъемником, которым должен был управлять Славцев.




18 февраля 2107 года


К аварийной «Медузе» подходили три патрульно-спасательных катера с разных сторон, взяв космическую станцию в «кокон», но стараясь при этом не упускать друг друга из вида.

Лаборатория, подававшая сигнал «SOS», выглядела вполне обычно – никаких повреждений зафиксировать не удалось, ни визуально, ни с помощью электронно-оптических линз. И большая «труба» магистрального коридора, соединявшая жилые сегменты с технической зоной, и сами обитаемые блоки-«дома», напоминавшие шары на ниточке, и научная часть, черная вытянутая сфера, не имели признаков разрушений.

Даже гордость лаборатории – разгонное кольцо, хитрое нагромождение металлических труб, толстенных проводов, каких-то бесформенных утолщений – и оно на первый взгляд не казалось пострадавшим в результате техногенной катастрофы. Но «SOS» с космической станции шел в эфир непрерывно, на всех аварийных частотах.

Космобаза экспериментальной физики выглядела вполне прилично. Единственное, что подтвержало версию о случившейся беде, – отсутствие штатного освещения. Обычно любой обитаемый космический объект со стороны выглядел чем-то вроде перемигивающейся разноцветными огнями новогодней елки. Проблесковые красно-синие фонарики маяков обозначали габариты рукотворной конструкции, зеленые разрешающие прожектора створов-ворот включались в момент приема транспортников, красные и оранжевые трассеры подсвечивали кораблям безопасные зоны маневрирования вблизи ажурных металлических «ежей». В жилых зонах загорались и гасли окна-иллюминаторы, когда из комнаты в комнату перемещались люди.

А вот на «Медузе» ничего такого не наблюдалось. Лишь аварийные красные лампы равномерно моргали в коридорах – их тревожное зарево можно было разглядеть сквозь иллюминаторы магистрального коридора, сквозь «окошки» жилой зоны. Везде, абсолютно везде, плескалось багровое море резервного освещения…

Старший лейтенант Питер Мейхэм, командир одного из катеров патрульной группы, приближался к черной громаде «Медузы» очень медленно, с опаской, ни на секунду не забывая последнего видеофрагмента, полученного с космобазы. Вернее, не с самой космической станции – с одного из небольших спасательных ботов, стартовавших уже после того, как эфир наполнился сигналами «SOS».

«Уходите! Уходите! Никогда не возвращайтесь! – голос человека, кричавшего это, был таким страшным, что даже теперь у Питера шевелились волосы, едва он вспоминал кусочек видеотрансляции. – Уходите!!! Никогда не пытайтесь повторить…»

На этом запись обрывалась. Самое ужасное, было невозможно определить, что именно произошло с мужчиной, выкрикивавшим эти слова в видеокамеру. На борту спасательного катера совершенно некстати вырубились и основные, и резервные электрогенераторы. Свет в рубке погас, передача прервалась, для всех осталось загадкой, что хотел сказать Марк Айштейн.

Марк Айштейн. Уже позднее, после неоднократного просмотра видеофрагмента, Мейхэм узнал от более сведущих людей, что в рубке спасательного бота находился не кто иной, как глава лаборатории экспериментальной физики, научный директор «Медузы» Марк Айштейн. Именно он, выпучив глаза, вцепившись окровавленными пальцами в приборную стойку, выкрикивал в эфир слова предупреждения. Пока связь не оборвалась.

Самый последний кусочек видеоленты крутили много раз подряд. Некоторым из офицеров показалось, будто в тот момент, когда свет в рубке аварийного бота стал меркнуть, перед «глазком» камеры появились какие-то длинные полупрозрачные тени.

Тени-пиявки. Так назвал их Чен, сержант из дежурного взвода пилотов. Мейхэм, как и все прочие, таращился в монитор до рези в глазах, пытаясь разглядеть призрачное Нечто. Но запись оборвалась, видеосигнал с аварийного бота пропал, а то, что привиделось кому-то из особо нервных, быть может, и вовсе не существовало?

Старший лейтенант не мог абсолютно уверенно ответить на этот вопрос, просто потому, что не разглядел на экране что-либо необычное. Быть может, не хватило наблюдательности? Или воображения? Он не видел ни полупрозрачных пиявок, ни иных «материальных» врагов…

Однако голос Марка Айштейна жил в памяти, заставляя шевелиться волосы на загривке.

«Уходите! Уходите! Никогда не возвращайтесь! Никогда не пытайтесь повторить…»

– Мейхэм, докладывай: что видишь?! – голос Била Аткинса, командира первого патрульного судна, был пропитан тревогой.

Бил мог храбриться сколько угодно, делать вид, что ничего не боится, – голос все равно выдавал. Впрочем, это не занимало Мейхэма. Он и сам боялся.

– Подхожу со стороны главной посадочной палубы, – отрывисто доложил старший лейтенант, чуть прищурившись, оглядывая черные надстройки космобазы. – Шлюзовые створы опущены. Дистанция – пятьсот метров, линейная скорость – пять метров в секунду, угловая…

– К черту и угловую, и линейную! – выдохнул Аткинс. Согласно приказу командования округа, он был старшим в группе из трех кораблей-спасателей. – К черту технические показатели! Сам вижу параметры на экране компьютера! И повышенный уровень радиации фиксирую! И сигнал «SOS» в эфире! Говори, что видишь глазами?!

– Чертов сигнал! – кусая губы, пробормотал Мейхэм. Тревожный зов в эфире и впрямь здорово мешал, напрягал нервную систему. – Хоть бы кто выключил этот дурацкий аварийный маяк!!!

– Похоже, там некому… – отозвался лейтенант с третьего патрульного катера. – Некому отключить. Придется нам самим…

– Тьфу! – Мейхэм болезненно скривился, вновь и вновь оглядывая черные надстройки базы.

Не появилось ни огонька света в жилых блоках, ни хоть чьего-нибудь голоса в эфире. Полицейские суда приблизились, системы контроля звездной станции должны были опознать «гостей» по радиометкам, но не зажглись лазерные трассеры, подсказывая безопасный коридор подхода к причалам, не замигали люминесцентные полосы, обозначая приближающимся кораблям свободные «гнезда». На «Медузе» жил только сигнал «SOS».

– Мейхэм! – еще раз позвал Аткинс. – Ты зашел со стороны посадочной палубы. Видишь на базе какое-нибудь движение?

– Нет, – сразу же ответил командир второго катера. – Темнота и тишина. Никаких признаков жизни…

– И у меня, – грустно поведал Бил. – Я вышел на жилой отсек, двигаюсь мимо иллюминаторов обитаемой части «Медузы». Мигаю прожекторами… Ни огонька, ни сигнала фонарем или еще чем-то, ни радиопакета…

– Только «SOS» орет… – напомнил лейтенант третьего патруля.

Все три командира судов помолчали, понимая, что именно следует делать дальше.

– Мейхэм, – «ожил» Бил Аткинс. – Ты со стороны посадочной палубы. Тебе и лезть внутрь.

– А что я? – мигом окрысился старший лейтенант.

Неизвестность пугала гораздо сильнее, чем любой видимый противник.

– Так карта легла…

– А вот хрен! – уперся командир второго катера. – Жребий кинем!

Формально Аткинс не был начальником Мейхэма. Лезть внутрь аварийной базы очень не хотелось.

– ОК! – тут же согласился Аткинс. – Как обычно! Готовы? Раз! Два! Три!

На счет «три» Бил «выбросил» глазкам видеокамер кулак – «камень», Морган с третьего катера сделал то же самое, а вот Мейхэм показал два вытянутые вперед пальца – «ножницы».

– Вашу мать!!! – с досадой ругнулся он. – Проиграл…

– «Камень» бьет «ножницы», – радостно усмехнулся Аткинс. – Тебе лезть, Питер! Я же сразу говорил: так легла карта!

Мейхэм, уже было завозившийся в кресле с ремнями безопасности, вновь повернулся к системам видеосвязи и так посмотрел на командира группы, что тот мгновенно взмахнул ладонями.

– Молчу! Молчу!

– Патруль! – приказал старший лейтенант. – Приготовиться к выходу!

Питер надвинул на лицо прозрачный бронеколпак защитного скафандра, защелкнул фиксаторы, проверил подачу воздуха, связь, работу бортового навигационного комплекса, проецировавшего «карту» базы на сетчатку глаза.

– Джонсон – к штурвалу! – приказал Мейхэм. – Остальным: готовность к выброске – тридцать секунд!

Его товарищи зашевелились, подтягиваясь к командиру. Несколько раз клацнуло оружие – полицейские снимали лазерные автоматы с предохранителей.

– Режим стрельбы – «замкнутое помещение», импульсно-пакетный!

И вновь – нервное шевеление за спиной Мейхэма.

– Готово, командир!

– Включить режим ночного видения! Включить сканеры тепловых полей! Включить детекторы движения! Активировать запись всех параметров на встроенный компьютерный комплекс! Сбрасывать данные бортовому элмозгу катера в режиме он-лайн!

– Есть, командир!

В этот миг пол под ногами легонько дрогнул – Джонсон посадил полицейский катер на внешнюю обшивку аварийной космобазы возле шлюза.

– Пошли! – выдохнул Мейхэм, включая электромагниты подошв.

Шестеро десантников соскочили на металлическую поверхность. Питер вручную, нажатием кнопки, подал команду шлюзовым воротам. Створки дрогнули, чуть отползли в стороны. Мощные прожекторы вспороли ножами света черную утробу космической станции. Через внешние микрофоны стал слышен вой сирен.

– Парами! – сквозь зубы процедил старший лейтенант, но тут же, вспомнив, что все переговоры разведчиков пишутся для архива, подал более правильную, развернутую команду: – Двигаться только парами! Держать друг друга в поле зрения! И не молчим, не молчим! Говорим не переставая! Докладывать о любых странностях! Обо всем! Пошли!

Полицейские разделились на три двойки и направились по коридорам в разные стороны.

…До центрального поста первыми добрались Мейхэм и его напарник Чен, почти сразу покинувшие наружную «трубу». Именно они нашли оторванную женскую ногу с туфлей на высоком каблуке.

– Матерь Божья! – нервно пробормотал сержант, сопровождавший командира группы.

Он суетливо перекрестился.

– Получаете картинку? – на всякий случай уточнил старший лейтенант.

– Да… – подтвердил Бил Аткинс. – Не нравится мне все это. Ох, не нравится!

– И мне не нравится, – мрачно изрек Мейхэм.

– В жилых отсеках – все на местах, – доложили другие разведчики. – В смысле вещи, ценности. Кое-где – страшный развал, но не потому, что искали деньги или еще что-то. Такое впечатление, будто…

– Будто?

– Вещи сваливали на пол кучей не для того, чтобы отыскать в шкафах что-нибудь ценное… Ну, просто кажется… этот завал… хотели использовать как прикрытие. Забиться в кучу хлама, затаиться, выжить. А деньги, кредитные карты, ювелирные украшения – все на месте. Только людей нет…

Мейхэм и его напарник невольно посмотрели друг на друга. Оба полицейских стояли в центральном отсеке, посреди залитого кровью помещения. По первым впечатлениям, с оборудованием здесь все было в порядке – не наблюдалось ни разрушений, ни признаков взрыва или техногенной катастрофы, ни следов работы боевых лазеров. Лишь окровавленный кусок нижней конечности да багровые пятна портили благостную картину.

Вой аварийных сирен стих, отключился и «SOS», «достававший» полицейских через эфир. В первые секунды тишина показалась оглушающей.

– Командир, – доложил второй патруль. – Мы добрались до узла связи, до инженерных блоков. Сейчас восстановим освещение, только систему контроля перезапустим…

Через полминуты пропало кровавое море аварийного света – включились дневные лампы. И тут же вскрикнул кто-то из товарищей Мейхэма.

– Доклад!!! – мгновенно среагировал старший лейтенант.

Он непроизвольно поднял ствол лазерного автомата, контролируя входной проем, словно именно оттуда должна была пойти атака.

– Здесь… на полу… возле стены в генераторной… – задыхаясь, пробормотал разведчик. – Командир, сейчас дам картинку…

Схема космической базы исчезла с сетчатки глаза, теперь на нее спроецировалось изображение генераторного отсека.

«Господи, Господи, прости и помоги мне…»

Надпись была выведена кровью, торопливо, на стене почти у самого пола. Видимо, тот, кто писал, делал это лежа. От него осталось темно-бурое пятно, больше ничего. Ни оторванных ног, ни обуви, ни фрагментов одежды.

– Питер! – в это время подал голос старший третьей пары разведчиков. – Мы в штурманской, здесь бортовой журнал. Сейчас… Сейчас разверну его к видеокамере…

«Ад. Сегодня мы открыли Дверь в Ад…» – неровно, криво, поперек страниц.

– Ничего не понимаю, – пробормотал откуда-то издали Бил Аткинс. – Писали бы конкретно. Куда люди-то пропали?!

– Куда пропали – не знаю, – отозвался сержант из штурманской. – Но они знали, что их ждет. Это факт. Здесь, на полу, лазеры с полностью разряженными батареями. На стенах – отметины, оплавленные «шрамы». Люди стреляли. Они видели то, что приближалось к ним.

– То, что приближалось… – нервно повторил сержант Чен, напарник Мейхэма, и схватил старшего лейтенанта за плечо. – Командир! Помнишь?! «Уходите! Уходите! Никогда не возвращайтесь! Никогда не пытайтесь повторить…»

Вспышка в голове!

– Никогда не пытайтесь открыть Дверь в Ад! – прошептал в микрофон Питер Мейхэм и перекрестился.

Кровь в центральной рубке. Кровь и кусок ноги. Кровь в коридорах: на стенах, на палубе. Кровь в генераторной. Кровь в штурманской. Никаких следов врага. Никаких признаков вторжения бандитов, террористов, еще кого-то. Никаких признаков грабежа.

– Дверь… – невольно повторил Мейхэм. – Они открыли Дверь в Ад?!

– Они здесь!!! – выдохнул напарник старшего лейтенанта, вдруг сильно ухватив того за плечо. – Здесь!!!

– Кто «они»? – шепотом спросил офицер и обернулся.

Мейхэма поразило то, какими глазами Чен смотрел за спину командиру.

– Они!!! – повторил сержант, поднимая ствол автомата и отступая назад, к стене. – Они! Те, кто убил людей…

Мейхэм распрямился, будто пружина, отскочил назад, мигом развернувшись. Прижался плечом к плечу товарища, поднял ствол лазера, готовясь встретить врага плотным огнем.

В помещении центрального поста никого не было.

– Чен! – свистящим шепотом позвал командир группы разведчиков. – Ты их видишь?!

Второй полицейский не ответил. Ствол его автомата покачивался из стороны в сторону, палец дрожал на спусковом крючке. Дрожала и вся кисть, сжимавшая боевое оружие. Глянув на спутника, Мейхэм почувствовал: волосы зашевелились на голове.

– Они здесь… – нервно пробормотал сержант. Его глаза были неестественно расширены. – В воздухе. Наблюдают…

– В воздухе?! – старший лейтенант лихорадочно оглядывал пустое пространство рубки, залитое светом дневных ламп.

– Как будто черви в воде. Движутся. Медленно. Но могут очень быстро. Если только захотят…

Мейхэм хорошо знал своего подчиненного, а то бы подумал: Чен шутит. Однако товарищу было не до смеха. Он действительно видел или чувствовал Нечто – неуловимое, неосязаемое для старшего группы.

– Уходим… – попросил сержант. – Уходим, командир… Пока не поздно…

Он всхлипнул как ребенок. Не дожидаясь приказа, пополз спиной по стене – к двери, к выходу в коридор.

– Патруль, уходим! – приказал Мейхэм. – Быстро!!!

Чен не выдержал, бросился прочь по коридору со всех ног. Так, словно его гнал какой-то животный, пещерный ужас – поднявшийся из глубин веков, из глубин подсознания. Это нечто было сильнее крепкого, видавшего виды мужика, он не смог бороться.

…Чуть пришли в себя только на катере, когда тот отвалил от «Медузы», резво «дернул» прочь, подальше от космобазы, излучавшей непонятный ужас.

– Там все равно никого не осталось в живых, – вытирая пот со лба, ответил Мейхэм на немой вопрос Аткинса. – Никого в живых, Бил! Проверено! Мы посмотрели: и центральный пост, и генераторную, и рабочие блоки, и жилые отсеки, и стыковочную палубу. Сам видел: везде следы крови, людей нет. Пусть с этим дерьмом разбирается следственная комиссия из федерального центра. Там некого спасать, мы свою работу выполнили – «от» и «до».

– Еще не полностью! – не согласился Аткинс. – Вот сейчас…

На внешних мониторах было видно: первый из патрульных катеров несколько раз обошел «Медузу» – командир группы ставил полицейские метки.

– Проверь, Мейхэм, – попросил он.

Старший лейтенант включил приемник, просканировал нужный диапазон радиочастот. «Опасно!!! Не приближаться! Опасно! Аварийная зона! Посадка запрещена! Опасно! Выгрузка запрещена! Аварийная зона!!!» – радиобуи, выставленные Актинсом, работали как часы, посылая запрещающие сигналы на всех служебных волнах.

– Нормально! – заверил Мейхэм. – Можешь быть уверен: ни один бортовой навигационный комплекс не допустит движения к базе. Сигнал мощный, ясный, отчетливый.

– Вот теперь мы закончили работу, – удовлетворенно заметил командир отряда катеров. – Можно убираться домой, писать отчет… Отваливаем, парни!

Никто не возражал. Полицейские суда развернулись, готовясь покинуть опасную зону. Старший лейтенант Мейхэм еще раз посмотрел назад, на «Медузу», размышляя, сможет ли когда-нибудь забыть тот животный ужас, который испытал в рубке космобазы, когда Чен тыкал пальцем в пустое пространство, бормоча: «Они здесь!»

Возвращались домой молча. Все находились в подавленном состоянии, даже те, кто не побывал в недрах аварийной лаборатории физики.

Весть о том, что в открытом космосе найден спасательный бот, – скорее всего, тот самый, с которого передавали последнее сообщение «Медузы», – взволновала разведчиков. В утробе суденышка спасатели еще одной группы обнаружили пятна крови, на всем – на стенах, на пульте, на полу… и одного живого человека на металлической палубе под креслами. Тот пребывал в бессознательном состоянии.




23 июля 2114 года


Внизу, около Славцева, Памела Йоханссон пробыла сравнительно недолго. Поначалу она внимательно наблюдала за тем, как помощник командира «Осла» руководит наемными рабочими, выгружавшими упаковки с метафроппизолом. Посмотрела, как обращается он с пультом подъемника, когда началась транспортировка ценного медицинского препарата на борт судна.

Однако эта картина быстро наскучила гостье – люди работали хорошо, никаких заминок и сбоев не наблюдалось. Девушка, отвечавшая за груз, решила подняться на борт звездолета, проверить размещение упаковок в трюме.

Андрей Славцев проводил Памелу долгим внимательным взглядом. Гостья не стала пользоваться кабиной выносного лифта, направилась вверх по трапу, аккуратно переставляя легкие сапожки на высоких каблуках: ступени были довольно узкими. При этом Памела очень волнительно покачивала бедрами – сзади наблюдать за девчонкой было приятно, но никто из экипажа не мог по достоинству оценить подобное зрелище. Только Славцев смотрел на Йоханссон, чуть прищурив глаза, думая о чем-то своем.

– Вай, козочка! – кто-то, остановившись в двух шагах от помощника командира «Осла», сочно причмокнул губами. – Молоденькая, сладкая… Мне бы такую конфетку, запитал бы, не подавившись…

Андрей повернул голову, посмотрел на любителя «сладкого». Рядом шумно сопел бригадир наемных рабочих. Бросив погрузку, он наблюдал за поднимавшейся девушкой – его глаза прикипели к одному месту. Кажется, бригадир даже моргать разучился, так внимательно пялился на ягодицы Памелы, обтянутые узкими брючками. Раз – высокий каблучок переместился на следующую ступень, два – бедра упруго качнулись…

– Шел бы ты работать, приятель, – напомнил Славцев, глянув в клеть подъемника.

Однако та была доверху набита пластиковыми упаковками с метафроппизолом.

– Я работаю, – усмехнулся бригадир. – Мы все работаем. Только если грузить некуда, почему не полюбоваться на молоденькую резвую кобылку? Повезло вам, парни! Такая девчонка в клиенты досталась! Будь я на вашем месте – сразу приступил бы к осаде. И не выпустил бы с корабля, пока не раскрутил на…

– Давай-давай, – мрачно усмехнулся Славцев. – Давай, эротоман! Пустая клеть ждет!

За этим разговором Андрей успел послать вверх, боцману, груженую платформу, а вторая – порожняя – пришла вниз.

– Эх… – с сожалением отметил бригадир: Памела достигла вершины трапа.

Ее волосы цвета воронова крыла развевались на ветру. Через миг девушка скрылась в брюхе «Осла».

Отвлекающий фактор исчез, рабочие тут же вспомнили, что оплата у них не почасовая, а сдельная – за факт перевалки груза, – и с удвоенной энергией взялись за оставшиеся контейнеры.

…Однако спустя двадцать минут Памела вновь появилась на трапе – и темпы погрузки тут же упали. Славцев почувствовал это. Видимо, госпожа Йоханссон посмотрела, как работает экипаж на грузовой палубе, и решила спуститься вниз, лично контролировать транспортировку последних упаковок с медицинским препаратом.

Брюнетка перекинулась несколькими словами с сотрудником таможни, а затем встала неподалеку от Славцева. Тот угрюмо сжал зубы, сосредоточился на управлении подъемными платформами – не мог смотреть в темно-серые глаза девушки.

– Спасибо, помощник, – сказала Памела, когда остававшиеся пластиковые контейнеры исчезли наверху, там, где их встречали боцман и члены экипажа. – Спасибо, работа проделана быстро и качественно. Все упаковки на борту, ровно столько, сколько указано в сопроводительных документах. У таможни претензий нет, они готовы подписать контрольную ведомость. Благодарю.

Славцев не ответил на комплимент.

– Вас поднять? – глядя себе под ноги, спросил он. – Клеть пустая, могу подбросить.

– Нет, не надо подбрасывать, – то ли в шутку, то ли всерьез ответила Памела. – Я лучше так, своим ходом…

И вновь, покачивая бедрами, принялась подниматься по трапу, оставив Андрея за спиной с отвисшей челюстью. Не поняла, что значит «подбросить»? Вряд ли, она же видела, как работает грузовой лифт. Скорее, решила повторить восхождение по трапу «на бис», прекрасно зная, какое впечатление это производит на работяг, оставшихся на бетоне космодрома. Те стояли открыв рты, пуская слюни, пока брюнетка эффектно и неторопливо поднималась наверх.

«Породистая кобылка…» – Славцев будто слышал эти слова, которые шептал, не мог не шептать бригадир. И все оставшиеся у подножия трапа завидовали Андрею. Завидовали экипажу, получившему шанс укротить такую «цацу».

Поставив печать у полусонного таможенника, помощник командира отдал распоряжения водителю подъемно-транспортировочного блока и поднялся на борт «Осла» вслед за гостьей.

– Перевалка завершена, документы подписаны, – сухо проинформировал он боцмана. – Погрузочный интерфейс отстыкован, сейчас уйдет в безопасную зону. Передайте капитану: можем готовиться к старту.

– Да, сэр! – отозвался Франтишек Букач и тут же снял трубу внутреннего переговорника.

Ни он, ни Славцев не хотели демонстрировать взаимную неприязнь в присутствии клиентки. Впрочем, Памела все равно внимательно посмотрела на обоих. Внимательно и немного настороженно. Кажется, ее удивило, что члены экипажа обращаются друг к другу на «вы».

Однако к старту начали готовиться с небольшой задержкой – так решил Николай Атаманов. Он счел необходимым потратить время, лично познакомить Памелу Йоханссон со всем экипажем «Осла», ведь гостье предстояло провести на борту «грузовика» два или два с небольшим дня – переход до Нодуса I не мог состояться быстрее.

– С моим помощником, Андреем Славцевым, вы уже знакомы, дорогая Памела, – с радушной улыбкой напомнил Атаманов. – И с боцманом, Франтишеком Букачем, тоже. Экипаж у нас небольшой, торжественная часть много времени не займет…

Он начал «экскурсию» с машинного отделения. В тот момент, когда капитан открыл дверь в отсек силовых агрегатов, оттуда донесся громкий вопль:

– Санта Фелита! Даст она или не даст?!

Франтишек Букач, маячивший за спинами Николая Атаманова и Памелы Йоханссон, выразительно хмыкнул.

– Гм-кхм! – прокашлялся капитан. Забыв про этикет, он первым забрался внутрь, грозно хмуря брови. – В чем дело, Пирелли?!

– Даст она или не даст?! – вновь выкрикнул Алессандро Пирелли, невысокий черноглазый человечек, подвижный и импульсивный. Тут механик заметил симпатичную брюнетку, проникшую в отсек следом за командиром, и его энергия мигом нашла другое применение, более миролюбивое. – Ой! Здравствуйте, сеньорита очарование!!! Сандро всегда к вашим услугам, только вспомните обо мне! Только вспомните!

Он расплылся в радостной улыбке.

– Кто «она», и что «даст или не даст»?! – грозно напомнил Атаманов. – Что за странные разговоры в присутствии нашей гостьи?!

– О, сеньорита!!! – Пирелли склонился в поклоне и трижды поцеловал пальцы молодой красавицы. – Простите бедного Сандро! Ни к кому из присутствующих мои слова отношения не имели! Речь шла о проклятущей второй турбине, которая никак не может выйти на рабочую мощность, не дает нужные обороты!

– Уже дает, – раздался откуда-то из глубины отсека голос старшего механика Карла-Хайнца Ризе, а Франтишек в это время беззвучно затрясся от смеха.

Букач понял, о чем толковали меж собой его товарищи.

– Да, это наш машинный отсек, – промокнув лоб платком, сказал Атаманов, обращаясь к Памеле. – Здесь у нас два человека. Вот и Карл-Хайнц Ризе, он старший.

Довольно высокий, худощавый механик выбрался из глубин отсека, вежливо поклонился гостье, при этом вытирая пальцы куском ветоши.

– Рад познакомиться, фрау. Всегда к вашим услугам.

Ризе поклонился еще раз.

– Карл получил от товарищей прозвище «Доктор». Отличный механик, – не удержался от похвалы Николай Атаманов. Он действительно гордился членами своего экипажа. – Может собрать работающий двигатель из любого дерьма. Гм, пардон… Извините, Памела…

– Ничего-ничего, – понимающе улыбнулась гостья. – Я знаю, мужской коллектив… Свои особенности общения…

– Именно так, – Николай смущенно поскреб затылок. – Обещаю, это мы запретим, никакой ругани на борту! Так, вернемся к знакомству. Второй механик – Алессандро Пирелли. Иногда его кличут «Форсаж», за темперамент.

Алессандро не устоял на месте, вновь подскочил к высокой брюнетке, принялся целовать узкую ладошку гостьи, шумно вздыхая.

– Мы тебе не мешаем? – деликатно осведомился боцман из-за спины капитана.

– О, как ты прав, Санта Фелита!

– Действительно очень быстрый… – Памела не закончила мысль, рассмеялась, так и не подобрав нужного слова для Пирелли.

– Лед и пламень, – пошутил Атаманов. Взяв девушку под локоток, повел ее из машинного отделения. – Карл-Хайнц – очень спокойный, молчаливый, сосредоточенный на механизмах. Пока он в экипаже – я полностью спокоен за наши силовые агрегаты. Ризе может копаться в своих «железяках» день и ночь, зато турбины и двигатели не барахлят во время маршевых бросков.

– Это радует, – заверила Йоханссон.

– А Пирелли – полная противоположность Карлу, – отметил Николай. – Алессандро горячий, резкий, импульсивный. Быстро вскипает, но быстро отходит. Он вообще незлобивый, хотя язык у него острый – механик любит подколоть товарищей. Возможно, и вам, Памела, за двое суток достанется. Только не берите в голову, Сандро это не со зла – просто характер такой.

– Главное, чтоб не нападал в полутемных коридорах… – то ли в шутку, то ли всерьез заявила девушка, откинув черную волну волос за плечи.

– Ну, такого не будет, даю вам слово капитана! – заверил Атаманов, открывая дверь в отсек связи. – Кто посмеет вести себя некорректно – сыграет за борт!

Заслышав голос командира, связист-компьютерщик поднялся с кресла, возле которого полукругом стояли сразу три монитора.

– Приветствую, капитан! – сказал он. – Рад видеть вас в гостях, Памела!

И он поклонился, причем, когда техник по компьютерам сделал шаг вперед, стало заметно, что он слегка прихрамывает на левую ногу. Гостье показалось, что у Христо какие-то проблемы с коленом или стопой.

– Это Христо Малков, наш специалист по бортовым компьютерным системам и по системам связи, – пояснил капитан. – Отлично разбирается в антеннах, шифрах и Глобальных Сетях. Товарищи иногда называют его «Малёк», хотя ростом он выше, чем тот же Пирелли. Только из-за фамилии…

Христо поклонился гостье и тут же бросил быстрый взгляд на один из мониторов. На нем, в самом углу, замигал какой-то желтый прямоугольник, отвлекший связиста от разговора.

– Христо живет не здесь, – пошутил Атаманов. – Он раб виртуального пространства, заблудившийся где-то в недрах компьютерных сетей.

– Малёк… – с улыбкой повторила Памела.

– Или сексманьяк, – прозвучал из-за ее спины веселый голос.

– Тьфу ты! – с укором произнес капитан «Осла», оборачиваясь вместе с Йоханссон. – Нашел время болтать глупости!

– Только не принимайте мои слова всерьез, Памела, – улыбнулся русоволосый мужчина с широким подбородком и мясистым носом. Остряк был ниже гостьи на полголовы. Потом он вдруг заговорщически подмигнул девушке. – Я человек средней упитанности и воспитанности, а потому временами могу нести полную чушь. Что касается Христо, то он, конечно, «Малёк». Сексманьяком его называю только я один…

– Почему так? – не удержавшись, с любопытством спросила Памела.

– Потому что он все время с кем-то связь устанавливает. Компьютерную… – серьезно ответил очередной член экипажа, а боцман и сам Малёк не удержались, загоготали.

Даже капитан усмехнулся, однако попытался придать лицу строгое выражение, спрятал улыбку в усы.

– Знакомьтесь, Памела, это наш доктор, Анатолий Лутченко. Он же – специалист по психологической разгрузке экипажа.

– Он же – шеф-повар трехпалубного корвета, – скромно добавил Лутченко.

– Доктор и он же повар?! – удивилась девушка.

– А что, очень удобно, – заявил Анатолий и все же закончил фразу, несмотря на то, что Николай Атаманов и Франтишек Букач, ухватив его за руки, попытались оттащить подальше от гостьи. – Очень удобно! У кого чего болит – отрежу! Отрежу, и сразу в суп!!!

Памела закашлялась, округлила глаза, и капитан тут же потянул ее в сторону от Лутченко.

– Извините, – приложив ладонь к сердцу, искренне произнес Николай. – Экипаж у меня веселый, иногда – чрезмерно. Летаем вместе уже не первый год, все притерлись друг к другу, давно знают – чего и от кого ждать. Конечно, со стороны их приколы выглядят диковато. Извините, Памела, они не сумасшедшие. Люди у меня хорошие.

– Верю… Хорошие… – уголками губ улыбнулась гостья. – Не берите в голову, Ник. Кажется, так они вас называют? Нормальный экипаж. Я бы сказала, лишь первый помощник немного другой – какой-то замкнутый в себе. Со всеми на «вы»…

Атаманов не ответил, жестом пригласил гостью дальше. Свою каюту он показал Йоханссон только мельком, посчитав, что там нет ничего интересного. Впрочем, девушка успела заметить на стене фотографию двух мальчиков.

– Ваши дети? – поинтересовалась гостья.

– Сыновья! – с гордостью отозвался Атаманов. – Борис и Сергей. Младший через год тоже в школу пойдет! Скоро летать начнут, меня сменят. Для них и живу!

Он хотел увести красавицу-брюнетку.

– Капитан, а почему ваш корабль называется так странно – «Осел»? Не «Метеор» или «Болид»? Не «Пегас» или «Буцефал»?

Атаманов пожал плечами.

– «Осел»… – без улыбки ответил он. – Осел и есть. Рабочий ишачок, который упрямо и молча таскает грузы от одной звезды до другой. Туда и обратно. Это наша жизнь…

За таким разговором и добрались до ходовой рубки. Андрей Славцев как раз находился там, в кресле первого пилота. Завидев командира, он поднялся на ноги.

– Корабль на «товсь», – доложил помощник. – Сэр, поведете лично?

– Да, – подтвердил Николай. – Как обычно, первая вахта моя. Можете отдыхать.

Славцев чуть поклонился, прошел мимо Атаманова… На миг замер, будто примерз к месту, оказавшись лицом к лицу с Памелой. Затем очнулся – совсем как в первый раз, внизу, возле трапа. Поклонился гостье, покинул рубку.

Брюнетка озадаченно посмотрела ему вслед.

– Мы готовы к старту, госпожа Йоханссон, – официально заявил Николай. – Если не возражаете, можем начинать обратный отсчет.

– Вы не будете лично проверять корабль, Ник? – спросила Памела, указав на искрившийся огоньками пульт.

– Нет, – отрицательно мотнул головой капитан «Осла». – В этом нет необходимости, я полностью доверяю Славцеву.

Девушка еще раз посмотрела на дверь – туда, где только что скрылся помощник капитана.

– Ну… – сказала она. – Если считаете, что можно взлетать, давайте, стартуем. В конце концов, вам лучше видно. Я лишь сопровождаю груз…

– Отлично! Вы останетесь на мостике или пройдете в каюту? Гостевое помещение оборудовано новейшей демпфирующей системой «Мягкий старт», с ее помощью гораздо легче вынести начальные перегрузки. Впрочем, если желаете побыть здесь, на мостике, я не воз…

– Нет, спасибо, – перебила его брюнетка. – Лучше пойду в гостевую каюту. Не хочется лишний раз рисковать здоровьем. Все-таки я женщина…

– И еще какая! – с улыбкой пошутил командир судна, провожая Йоханссон до предназначавшегося ей помещения.

Потом капитан «Осла» вернулся на мостик, подключился к управляющему бортовому комплексу.

– Экипаж! Задраить люки! Проверить герметизацию шлюзов! Турбины разгонного контура – прогрев! Готовность к взлету – полста десять! Даю обратный отсчет!

Бывший капитан федеральной гвардии Славцев, ветеран войны в созвездии Гидра, заперся в собственной каюте. Завалился на койку, подложил руки под голову. Он знал, до взлета совсем немного времени, но не собирался принимать никаких мер к тому, чтобы облегчить стартовый удар перегрузки, – в те мгновения, когда «Осел» слепящей молнией прошьет плотные слои атмосферы Дениза.

Славцев прикрыл глаза, и прошлое нахлынуло, навалилось тяжелой, неподъемной ношей. Прошлое, которое он старательно гнал, заставляя себя не думать о…

– Андрюша, я больше не могу так.

– Как «так»? – хмуро усмехнулся Славцев, не глядя в глаза Кристине.

На самом деле он прекрасно понимал, о чем говорит девушка. «Так» – это как сейчас. То ли «фронтовой женой», то ли любовницей – с косыми взглядами сплетниц, кривыми усмешками завистников и недоброжелателей.

Они стояли в траншее, в полный рост, благо в этом месте бруствер полностью скрывал от вражеских снайперов. Стояли друг против друга – Кристина ненадолго отпросилась из госпиталя. Прибежала, забыв про дежурство, про раненых и больных, которые ждали ее. Прилетела к Славцеву прямо на позиции, в окопы его роты. Подчиненные капитана деликатно оставили их вдвоем, «расползлись» по сторонам, чтобы не мешать трудному разговору. О том, что отношения между самой красивой сестричкой из госпиталя и их командиром складываются непросто, знали многие.

Они стояли в траншее, и Кристина смотрела в глаза Андрею, а он отводил взгляд, с горечью думая о том, как плохо все вышло… Он не мог сказать девушке то, что знал. Решающее наступление должно начаться следующим утром, на рассвете. Штабисты, взвесив все «за» и «против», выбрали направление главного удара – нарисовали тонкую красивую стрелочку на карте. Андрей уже знал то, что не положено знать сестричке из госпиталя: тонкая стрелочка тянулась в глубь вражеских укреплений как раз через позиции роты капитана Славцева.

А это значит, ему суждено первым идти на прорыв. Сколько его подчиненных выживут в этой мясорубке, дотянут хотя бы до второй защитной линии противника? Отлично подготовленной линии, он убедился при рекогносцировке. Уцелеет ли он сам? Если ляжет, то где? Будет ли больно, или обойдется, он умрет сразу, не успев ни о чем подумать? А может, получится так, как с сержантом из второго взвода, которому оторвало обе ноги? Что тогда? Как жить дальше? Орден… Пенсия… Больница… Инвалидность… Наркотики и спиртное, чтоб в грезах вновь видеть себя человеком? Потом выбираться из угара и выть, грызть себе вены?

Стоит ли говорить о каких-то серьезных отношениях, если до момента, когда в воздух взлетят белые и красные ракеты – сигнал к наступлению, – осталось менее половины суток? Зачем Кристине связывать себя с человеком, который завтра может превратиться в уродливый кусок живого мяса?

Вечерняя мгла медленно подступала к позициям роты Славцева, укутывала траншеи, «заглатывала» притихших бойцов.

– Не любишь… – выдохнула Кристина.

И обреченно, и горько.

А в голосе оборвалось что-то такое, что Славцев не выдержал, шагнул вперед.

– Крис! – капитан попытался схватить девушку за руку, но его подружка вдруг резко отмахнулась, попятилась.

– Не надо! – Кристина не повысила голос, видимо, не хотела привлекать внимания посторонних, все-таки не забывала о том, где находится.

Помнила: кругом – подчиненные Славцева. Десятки пар любопытных глаз и ушей.

– Не надо! Я поняла. Все поняла. Не надо слов…

– Кристи, милая… – капитан хотел было, презрев все запреты, сказать ей правду: о красно-белых ракетах, о тонкой стрелочке на карте, о сержанте из второго взвода.

Да только не успел. С высокого бруствера вдруг соскользнула граната – обычная осколочно-фугасная граната – Андрей, наверное, сотни раз видел такие…

Граната медленно прокатилась по склону вниз. Славцев еще успел отметить, что следом за смертоносным куском металла в окоп зазмеилась тонкая струйка сухой земли с бруствера. Совершенно некстати в голове сумасшедшей молнией проскочила мысль: «Вот и доигрались… Посты раздвинулись, ушли в стороны, чтоб оставить нас вдвоем, дать поговорить. Проспали разведчиков. Вот и поговорили…»

А граната с тихим стуком упала к ногам. Фиксирующего предохранителя на ней не было – Славцеву хватило мимолетного взгляда, чтобы определить это.

Наверное, у него сильно изменилось выражение лица. Кристина совершенно ничего не понимала в боевой технике, она, конечно же, знала, что такое граната, но отличить готовую взорваться гранату от любой другой не смогла бы.

Однако лицо Андрея подсказало ей все – и боевого опыта не понадобилось…

Полсекунды. Целая вечность. Сумасшедший отрезок времени, только капитан не успел сообразить, как спасти и себя, и девушку. А вот Кристи не думала о таких сложных вещах. Она успела посмотреть себе под ноги, потом на Славцева и упала вниз – неровно, неловко. Не было навыка, но она не промахнулась. Попала, как хотела – животом на раскаленного ежа сверхновой звезды.

– Кри-и-ис! – дико завопил Славцев, но в природе иногда случаются такие вещи, которые не отменить, не переиграть.

Даже если ты готов отдать все, чтобы повернуть стрелки на линиях судьбы.

Взрыв подбросил тело девушки. Кристину швырнуло в сторону, перевернуло на спину. Славцева лишь оглушило, сильно толкнуло взрывной волной. Он тут же вскочил на ноги, рванулся вперед. И замер…

Лицо. Оно не пострадало. Осталось живым, полным горечи. Казалось даже, в глазах – неродившиеся слезы. Вот еще секунда-другая – и они хлынули бы через край, как река, прорвавшая плотину.

Не хлынули. И уже никогда не хлынут.

Мертвая девушка лежала на спине, раскинув в стороны изуродованные, иссеченные остатки рук. Лицо не пострадало. Единственное, что не пострадало.

– Крис… – прошептал Славцев и ничего не услышал.

Несправедливо. Бездушный горячий металл – для того чтобы убивать мужиков. Здоровых, сильных. Не ее. Не девчонку. Несправедливо…

Вокруг появились люди, его солдаты, мигом сомкнувшиеся около командира. Они возбужденно махали руками, кажется, что-то кричали, только звуки не проникали в сознание Андрея.

А потом пришло одно, главное: враг!!! Он где-то там, неподалеку от позиций! Что это было? Попытка провести разведку боем? Прощупать оборону противника? Провокация? Или даже почти мальчишеская глупость какого-то «обкуренного» повстанца, попытка по-мелкому насолить федералам?

Славцев не мог и не хотел об этом думать. Он знал одно: враг! Где-то там, в поле, в стремительно надвигающейся ночной темноте – враг! Убийца!!! Тот, кто метнул гранату в сторону позиций роты Славцева. Да как удачно метнул – кусок смертоносного металла соскользнул через бруствер вниз. На беду. Под ноги Кристине.

Враг!!! Славцев с ревом дернулся вверх, выбросил ствол лазера вперед, готовясь испепелить все, что находилось в секторе обстрела. И тут же кто-то навалился на спину, и звуки – «ожили», появились, нахлынули разом.

– Не стрелять, капитан! – голос командира батальона – хриплый, басовитый – невозможно было не узнать. – Не стрелять!!!

Неужто сам комбат Бычков навалился сзади, выкручивает руки?! Крепкий, сволочь! Отпусти! Отпусти, подполковник! Тебе не понять! Тебе не понять! Я должен… Должен уничтожить эту гниду, что убила Кристи… Отпусти. По-хорошему!

– Не сметь, Славцев! – его стянули вниз, в окоп. Кажется, держали втроем. – Не сметь! Не стрелять! На провокации – не отвечать! Есть приказ – огонь не открывать! Огонь не открывать!

В ствол лазера вцепились сразу двое, не давая поднять, прицелиться. И тогда Славцев выпустил автомат из рук, выбросился из окопа с десантным ножом. Один. В стремительно надвигающуюся ночную тьму. Мстить!!!

Он бежал чуть пригнувшись, не маскируясь – туда, откуда прилетела граната. Пер на острые, жалящие иглы лазеров, атакуя так, как это делает смертельно раненный зверь. Зверь, презревший боль, ледяной ужас близкой кончины. Атакующий последний раз в жизни, и от этого – неуязвимый.

Кажется, он что-то орал, что-то непонятное никому, ни одному разумному человеческому существу. И лишь тот, кто бросил гранату, все понял – не мог не понять.

Капитан Славцев несся по черному полю, каким-то звериным чутьем угадывая ямы-ловушки, мотки колючей проволоки, установленные мины-растяжки. Ему было совершенно все равно – сколько преград на пути к тому, кто убил Кристи.

В те секунды Славцев мог пройти все – не было такой силы, которая могла бы остановить капитана. И он настиг врага, ошалевшего от страха, пытавшегося приникнуть к земле, любой ценой избежать встречи. Но Славцев нашел его, и десантный нож много-много раз взлетал над головой вместе с фонтанами крови. Андрей что-то орал – больное, отчаянное – и не видел, что следом за ним в атаку, нарушая приказ комбата Бычкова, поднялась вся рота. Без криков «Ура!», молча. Совсем не так, как обычно солдаты идут в бой.

Кристина была неравнодушна к Славцеву, но ее взаимности добивались многие. Весть о том, как погибла красавица-сестричка, мгновенно разлетелась по окопам. Многие восприняли это как личное оскорбление. Как вызов, на который не может не ответить настоящий мужчина.

Славцев ни о чем таком не думал. Красные иглы лазеров плясали вокруг, метили в лицо, а он все рвался вперед, сквозь чужие защитные линии – туда, где оставались люди, из-за которых погибла его Кристи.

Не люди. Мясо. Мясо, которое он должен разделать ножом. Нарезать ломтями. Выбить из мяса дух, пропитать его кровью и страхом. Паническим ужасом.

…Рота капитана Славцева прошла точно по стрелочке, красиво нарисованной на карте штабными стратегами, просто она сделала это на семь-восемь часов раньше, чем было запланировано. Однако командующий фронтом сумел вовремя сориентироваться в ситуации: батальоны гвардии включились в работу, мобильные резервы быстро направили к точке прорыва вражеской защитной линии. Подвижные бронетанковые колонны втянулись в «рану» на теле противника, фиксируя и расширяя успех внезапного удара.

Только все это происходило уже без Андрея. К утру – спустя много часов после смерти Кристины – Славцев окончательно осознал, что ее не вернуть. Даже если у тебя руки по локоть в крови. Он лежал на бруствере вражеского окопа, возле командного пункта противника, среди трупов повстанцев, и плакал – не от боли, не от полученных ран – от собственного бессилия.

…После того, что сделал капитан, было два варианта развития событий. Или дисбат – за неподчинение командиру, за нарушение приказа, или звезда Героя – за мужество и отвагу при взятии вражеского укрепрайона. За личную доблесть.

Дали звезду Героя. «Везун», – так сказал бригадный генерал, вручая награду Славцеву. Только Андрей не сохранил ее – закопал в землю, на той самой планете возле Альфарда. Похоронил в могиле вместе с Кристиной.

Альфард… В переводе: сердце Гидры. На Сорее, маленькой голубой планете, осталось его сердце. В могиле, наполненной черной жирной землей. Крест сварили из обломков вражеских «ежей» – тех самых, через которые прошла передовая рота Славцева. Лазером вывели на табличке имя, а на холмик, кроме цветов, положили чистый белый халат.

…От ускорения перехватило легкие – «Осел» стартовал с Дениза. Бывший капитан Славцев открыл глаза, уставился в потолок.

…Тогда, в первую минуту, увидев Памелу Йоханссон возле «Осла», Андрей на миг потерял рассудок – волна, поднявшаяся из глубины души, ударила в голову, ослепила. Он ошибся. Памела была очень похожа на его Кристину, и он вдруг поверил, захотел поверить, что случилось невозможное: девушка уцелела и выжила каким-то чудом.

Но спустя миг сердце страшно заныло: он понял, что перед ним – другая. Его Кристи никогда не красилась так ярко – в действующей боевой армии это вообще выглядело бы фальшиво и вызывающе для медсестры, которая выхаживала раненых. Хотя и темно-серые глаза, и черные волосы, и приподнятые «удивленные» брови, и полноватые губы…

Памела Йоханссон действительно очень напоминала девушку, оставшуюся в сырой земле, в могиле возле Альфарда.

Переждав разгонную кривую, выводившую за атмосферу, Андрей поднялся с койки, добрел до шкафчика, нащупал в глубине «резервную» бутылку водки. Откупорил, приложился к горлышку. Сделал несколько больших глотков. Зажмурился.

К нему вернулось то, от чего он старательно хотел убежать. Хотел забыть, не думать – не получилось. Теперь предстоит провести несколько трудных дней – пока Памела Йоханссон вместе со своим грузом не исчезнет из его жизни. Тогда надо попробовать все сначала. Крепко выпить. Забыться. Забыть. А потом, быть может, удастся жить как другие люди…

Славцев вновь приложился к горлышку, потом уселся на койку, бессмысленно глядя на металлическую стену каюты.

– Черт тебя дернул выбрать «Осла»… – прошептал он, обращаясь к Памеле, которая находилась где-то неподалеку, в одной из гостевых кают транспортного судна.




11 апреля 2110 года


Юрген Шлиман очнулся в белой палате и сразу же, еще не успев повернуть голову, понял: он не на «Медузе». Физик не смог бы объяснить, как он почувствовал это, просто точный ответ появился в мозгу сам по себе. А еще промелькнули какие-то смутные, бессвязные воспоминания, будто один раз он уже открывал глаза, только мир вокруг сильно завертелся, и Юрген провалился обратно, в черный покой.

Однако Шлиман любил не догадки, а факты – точно установленные и проверенные данные, – а потому решил повернуть голову вбок, влево, в сторону окна, из которого лился свет. Оказалось, это не так просто, как представлялось, – он застонал от боли, шейные мышцы свело судорогой.

Не прошло и минуты, как в ослепительно-белое помещение ворвалась какая-то женщина в халате цвета стен и потолка. Юрген даже опустил веки, такой нестерпимо режущей для глаз оказалась эта стерильная чистота.

– Доктор! – кажется, женщина всплеснула руками. Шлиман не смотрел на нее, просто чувствовал движения медсестры, так, словно глаза были каким-то избыточным инструментом постижения внешнего мира. Он теперь мог воспринимать происходящее и не используя зрение. – Доктор! Доктор! Он!!! Он очнулся! Господи! Доктор! Герхард! Наконец-то!

Хлопнула дверь, Шлиман понял, что вновь остался один. Физик иронично усмехнулся. Идиотка медсестра, вместо того чтобы узнать состояние больного, сломя голову побежала оповещать доктора. Так, словно Юрген – нечто второстепенное, менее важное.

И все-таки где он? Шлиман попытался скосить глаза в сторону, влево, от этого движения закружилась голова – наверное, слишком сильно перенапряг мышцы, не рассчитал…

Интересно, чем закончился эксперимент? Юрген вспомнил слова Марка Айштейна, сказанные за несколько минут до запуска силового контура разгонной установки: «Мы как никогда близки к успеху»…

Чем закончилось дело? Удалось ли пробить «червоточину» в параллельную вселенную? Смог ли Марк закончить смелый, рискованный эксперимент? Ах, как он, Юрген, не вовремя потерял сознание, в самый ответственный момент!!! Пропустил миг триумфа научного гения Айштейна! Быть может, именно сейчас, в эти минуты, о «Медузе» рассказывают на всех главных новостных канала ГалаСоюза?! Быть может, научный совет Галактики уже принял решение о том, кому вручит золотую премию этого года?! Нет! Что там года! Они – Марк, Юрген и Януш – достойны звания лучших физиков десятилетия! Столетия!!! Если эксперимент закончился удачно – это прорыв! Новая эра в истории человечества! Да, вне всяких сомнений, они – лучшие физики столетия! Их портреты должны появиться в Пантеоне Галактического Союза, в верхней линейке, среди самых известных и уважаемых людей Галактики!

Три физика, три гения – они сделали то, во что никто не верил. Они доказали: разработанная модель «червоточин» – проходов в параллельные миры – не просто теория. Теперь Дугласу Дрешеру не отвертеться. Придется ответить за гонения, за насмешки, за то, что всячески препятствовал работам Айштейна.

Юрген тут же припомнил день, когда Марк покидал трибуну конференц-зала института физики под издевательский хохот коллег, под насмешливый свист и улюлюканье.

Теперь им всем – всем! – придется заткнуться. А Дуглас Дрешер – тот и вовсе потерял лицо. У него нет другого пути, кроме как покинуть пост директора центрального института экспериментальной физики. Да! Его место в огороде, пусть разводит помидоры и кабачки!

Вот только… Только понять бы: где он сам, что происходит, как там Марк, как все? Почему никто, даже Моника, не заглянул к пострадавшему Юргену? Не оставили и весточки возле постели друга? А может, оставили?!

Шлиман захотел приподняться, поглядеть на прикроватную тумбочку, но мышцы ответили резкой, невыносимой болью, и физик со стоном упал на белые простыни. На лбу выступили крупные капли пота.

– А вот этого делать не следовало, – раздался от двери какой-то голос, показавшийся знакомым. Кажется, Юрген слышал его, только никак не мог вспомнить: где и когда. – Вам, голубчик, не следует так резко двигаться. Это лишь приведет к сильной боли, но ничего не получится.

– Снимите… снимите повязки… – Шлиман сам удивился тому, как странно прозвучал его голос.

Еще удивительнее было то, что собравшиеся в палате люди его поняли. Физик выговаривал самые простые слова с огромным трудом, губы и язык совершенно не слушались, так, словно не умели, не знали, как необходимо «сконфигурироваться», чтобы получился тот или иной звук.

– Герхард, вы настоящий гений! – восхитилась медсестра, Юрген уловил ее движение краешком глаза: женщина подняла белый платочек к лицу.

Вытирала слезы умиления?

– Поздравляю! Поздравляю, коллега! – шепот и бормотание врачей страшно раздражали Шлимана, он чувствовал: медики жмут руку того мужчины, обладателя знакомого голоса. – Поздравляю… Это выдающийся успех! Передовая методика, достойная пристального внимания! Кто бы мог подумать, что после такого большого периода дисфункции мозга возможно восстановление?! Это… это будто Феникс из пепла!

– Тс-с-с! – и опять Юрген не увидел… почувствовал и испуг, и движение лечащего врача: тот приложил палец к губам, тревожно глядя на пациента.

На него, на Шлимана. Только физик не был дураком, он умел и запоминать, и анализировать. «После такого большого периода дисфункции мозга…» – это про Юргена. Это сказали про него. Выходит, эксперимент Марка Айштейна состоялся не вчера, десять-двадцать часов назад? Тогда сколько же времени прошло?

– Доктор… – хрипло позвал Юрген, отмечая, что теперь голосовые связки стали слушаться чуть лучше. Кажется, функции потихоньку восстанавливались. – Доктор, я долго находился без сознания?

– Не волнуйтесь, голубчик… – кто-то присел возле постели, взял Шлимана за руку. И тогда физик понял, откуда знает этот голос – голос лечащего врача. Оказывается, Герхард и раньше разговаривал с пациентом, вот так же, держа за руку. Об этом не помнил разум Юргена, но отпечаток прошлого жил в подсознании. – Не волнуйтесь, пока рано говорить о сложных вещах. Вам только-только удалось выкарабкаться из тяжелой долгой болезни, не стоит напрягать мозг. Меня, кстати, зовут Герхард. Герхард Липински.

– Сколько? – упрямо повторил Юрген, подняв веки. Пристально посмотрел на медика. – День? Два? Неделю?!

Липински отвел глаза, смешался, не зная, как ответить. Он действительно боялся за своего пациента, физик почувствовал это.

– Что, больше?! – теперь разволновался сам Юрген, и это мгновенно зафиксировали чуткие датчики приборов, подключенные к телу пациента.

– Сестра! – чуть напряженно позвал Герхард, и Шлиман почувствовал, как что-то легонько «укусило» в вену на левой руке.

Потом женщина в белом халате слишком долго растирала ваткой место укола, это вывело пациента из равновесия.

– Так сколько?! – повысил голос Юрген. – Больше недели?! Сколько?! Чем закончился эксперимент на «Медузе»? Марк Айштейн пробил туннель в иное пространство?

– Эксперимент на «Медузе»? – доктор не блефовал, Юрген чувствовал это.

Конечно, можно великолепно владеть мышцами лица, «сконструировать» изумление, непонимание, но физик поверил: врач не играет. Он действительно не знает, о чем идет речь.

– Снимите повязки! – чуть не плача, попросил Шлиман. Теперь ему стало по-настоящему страшно. – Снимите фиксирующие повязки! Они мешают повернуть голову! Я хочу… хочу посмотреть… посмотреть в окно!

– Зачем? – в глазах Герхарда не было и тени насмешки, только жалость к пациенту – хорошо скрытая, но Юрген все равно ее чувствовал.

– Посмотреть… – попросил физик. – На мир… Где я… Что там… Мне нужно… Понимаете?

– Не получится, – тяжело вздохнул человек в белом халате, нервно кусая губы.

Он словно колебался, не зная, как поступить.

– Не получится? – тревожно спросил Юрген. Правое веко задергалось, от этого стало больно. – Не получится что? Не получится посмотреть?!

– Не получится повернуть голову, – все-таки решился врач.

Липински понимал: раскрывая пациенту правду, он сильно рискует. Юрген Шлиман только-только пришел в сознание, новая смелая методика дала успех. Теперь надо не развивать его, стремительно и безоглядно, а просто закрепить достигнутое. Зафиксировать и удержать. А та правда, которую хотел узнать физик, могла причинить больше вреда, чем некорректное лечение. Стоило ли подвергать риску собственный успех? Только-только добиться результата и, не успев запротоколировать его, не продемонстрировав пациента коллегам и оппонентам, тут же погубить многолетний труд?! Собственными руками?!

– Доктор… – попросил Шлиман.

И в его глазах было столько муки, что Герхард не выдержал.

– У вас сильно атрофировались мышцы, – медленно, тщательно подбирая слова, заговорил врач. – Конечно, все это время мы пытались стимулировать их с помощью микроразрядов, с помощью специально подготовленного ложа. Однако это не заменяет обычную двигательную активность, ведь очень трудно «проработать» качественно каждый узел… Итак, шейные мышцы неспособны держать голову. Если, например, я возьму вас за ногу, чуть выше колена, то нижняя часть конечности согнется под собственным весом, а вы почувствуете жуткую боль – спайки…

– Доктор… – Шлиман попытался облизать пересохшие губы, но не получилось, язык не смог дотянуться. – Умоляю… Что произошло? Сколько я был без сознания? Неужто месяц?! Скажите правду! Мне нужно знать все! Поверьте, я сильный, очень сильный! Мне нужно знать правду! Чем закончился эксперимент на «Медузе»? Неужели вы об этом не слыхали? Неужели сюда ни разу не приезжали Марк Айштейн? Януш Боку?

Врач молчал, чуть наклонив голову. Ему не надо было ничего говорить, Юрген сам чувствовал: эти имена совершенно незнакомы Липински.

– А Моника… – у физика перехватило дыхание. – Моника Траутман тоже… тоже ни разу не приезжала?!

Врач отрицательно помотал головой.

– Никому не нужен… – Шлиман вынес себе приговор полушепотом.

Впрочем, удивляться не стоило. Если Марк Айштейн добился успеха, все тут же забыли про Юргена. Они там – на волне, на гребне успеха. Марк – лучший физик столетия, это факт. А Моника… Что ж, все понятно. Ведь он вчера застал девушку в комнате Януша, в постели…

Какой он друг, если поступил так? Хотя… Хотя чем Боку виноват в том, что Моника предпочла его? Раньше или позже, она должна была выбрать кого-то из них двоих, и сделала выбор не в пользу Юргена. Стоит ли ненавидеть всех? Это жизнь…

Только одно уточнение: Монику в постели друга он заметил не вчера. Кажется, он пролежал без сознания не сутки, не двое. Кажется, даже больше недели. Но, черт побери, он должен знать: сколько!

– Доктор! – голос Юргена обрел твердость. – Я должен знать правду, прямо сейчас! Говорите! Сколько я пролежал в этой палате без сознания?

Герхард поднялся со стула, заложил руки в карманы. Прошелся по палате, затем остановился возле койки пациента. По лицу было понятно: в голове Липински происходит мучительная борьба.

– Вы не лежали без сознания, Юрген, – тихо сказал он. – Вы были в коме. Это хуже, гораздо хуже.

– Сколько?!

Голос – и не голос вовсе, натянутая струна, которая вот-вот лопнет.

– Три года.

– Три года?! – Юрген хотел закричать, но сорвал связки и не смог откашляться, помешали спазмы.

Сработал какой-то хитрый аппарат, несколько раз «полоснувший» по груди и горлу электроразрядами. Пациент с трудом отдышался.

– Три года. Все это время вы лежали в нашей клинике. Сначала консилиум врачей, зафиксировав полное отсутствие мозговой деятельности, вынес вердикт: вернуть пациента к полноценной жизни невозможно. Кома четвертой степени, запредельная. Тогда я решил попробовать новую экспериментальную методику восстановления головного мозга, и эта схема принесла успех. Наш с вами успех, Юрген. Теперь вы – знаменитость. Первый человек, реабилитированный… можно сказать, возвращенный из небытия по уникальной технологии. Мы гордимся вами…

Юрген ничего не слышал, слова Герхарда проходили мимо сознания. Три года. Эксперимент на «Медузе» состоялся три года назад. За это время никто не навестил Юргена в клинике, не оставил ему записку или весточку. Нет, не оставил, иначе бы врач точно обмолвился об этом. Иначе он знал бы такие имена, как Марк Айштейн, Януш Боку, Моника Траутман. Он знал бы космическую станцию «Медуза» – станцию-лабораторию, открывшую человечеству Дверь в новый мир.

Ничего такого не случилось. Герхард ни о чем не слышал, не знает соратников Шлимана. Это значит, эксперимент на «Медузе» закончился провалом?! Три года назад…

– Вы знаменитость, Юрген! Весь персонал клиники гордится вами! Только подумайте, перед человечеством открываются сумасшедшие перспективы…

– Найдите Марка Айштейна! – резко и нервно потребовал Шлиман. Он не желал слушать бравурные речи о медицинских успехах. – Найдите Марка Айштейна! Я требую! Найдите Януша Боку! Монику Траутман! На худой конец, найдите Дугласа Дрешера, директора галактического института экспериментальной физики! Я не буду с вами разговаривать, пока не увижу кого-нибудь из этих людей!!!




24 июля 2114 года


Сигнал «SOS» с терпящего бедствие корабля приняли к концу первых суток перехода до Нодуса I. В это время вахту на мостике нес Андрей Славцев, а в машинном отделении – Карл-Хайнц Ризе. Остальные коротали время кто как хотел. Командир «Осла», Николай Атаманов, передав бразды правления в руки помощника, удалился в собственную каюту передохнуть после смены.

Связист Христо Малков, по обыкновению, «висел» в Сети, о чем-то болтая с приятелями, находившимися где-то невообразимо далеко, за десятки световых лет от «Осла». Механик Алессандро Пирелли, уступивший дежурство в машинном отделении товарищу, не последовал примеру командира – не удалился к себе «домой» на отдых. Сандро составил компанию доктору, Анатолию Лутченко, и Памеле Йоханссон. Те обосновались в кают-компании за какой-то хитроумной карточной игрой.

Конечно, Алессандро Пирелли не мог упустить такого случая побыть рядом с Памелой. Забыв про оставшуюся позади семичасовую смену возле двигателей, забыв про усталость, он присоединился к игрокам, хотя большую часть времени проводил не за обдумыванием ходов, а за раздачей комплиментов в адрес красавицы-брюнетки.

– Гениальный мой… – глубокомысленно заметил Лутченко после очередного разгромного проигрыша механика. – Твое счастье, что мы ставим по маленькой, а то проиграл бы Памеле зарплату за несколько лет вперед.

Анатолий весело закудахтал, подмигнул очаровательной гостье, которая тоже улыбнулась.

– Санта Фелита! – горячо воскликнул Пирелли. – Такой красавице я готов проиграть свои премиальные за всю жизнь! Даже собственное сердце!!!

Боцман Франтишек Букач, в это время заглянувший в кают-компанию, неодобрительно хмыкнул, но делать внушение члену экипажа не стал. Направился дальше, в сторону рубки связиста, что-то ворча себе под нос.

Андрей Славцев, находившийся на мостике, с помощью видеокамер мог визуально контролировать все помещения корабля. По негласному уговору «картинку» из жилых помещений в центральный пост не выводили, но кают-компания к ним не относилась, помощник командира «Осла» слышал и слова Пирелли и мог понаблюдать реакцию Букача на них.

Однако через минуту Андрей позабыл и про красавицу-гостью, так напоминавшую ему Кристину, и про потерявшего голову механика. Поначалу вздрогнул Христо Малков, он резко изменил позу в кресле, как-то подобрался. Помощник капитана уже хотел уточнить: что именно так напрягло связиста, но через миг получил ответ – от автоматического бортового комплекса, продублировавшего сигнал на дисплеи центрального поста.

– «SOS»! – тем не менее сообщил на мостик Христо. – Андрей! Корабль терпит бедствие неподалеку от нас! Обрабатываю координаты…

Не прошло и тридцати секунд, как на дисплее перед навигатором появились данные на чужое судно.

– Черт! – тихо ругнулся Славцев, анализируя показатели. – В короне Z-327! Зона сильных гравитационных возмущений, мощных электромагнитных помех…

– Сигнал очень слабый, – тут же добавил Малков. – Не могу установить двухсторонний обмен данными, мешают искажения… Фильтры помех не справляются…

– А голосом? – уточнил Андрей. – Что говорят? Насколько все серьезно? Какие у них повреждения?

А сам наклонился к внутреннему переговорнику, вызывая Николая Атаманова.

– Сэр… – Андрей на миг забыл про связиста, убедившись, что командир «Осла» ответил на вызов. – Сэр, прошу прощения, что побеспокоил во время отдыха… Нештатная ситуация, получен «SOS» с терпящего бедствие корабля. Чужое судно в короне звезды, в зоне сильных гравитационных и электромагнитных помех. Оно просит о помощи. Думаю, вам лучше прибыть на мостик.

– Они говорят: проблемы с главным силовым контуром маршевого двигателя… – внес свою лепту в доклад Малков, подключившись ко внутренней линии и переведя бортовую систему в режим «конференция». – Кажется, там все в панике. Их затягивает в гравитационную воронку, судно не может вырваться из поля тяготения звезды.

– Буду в центральном через минуту! – бросил Атаманов.

И почти сразу же после этого Андрей увидел командира «Осла» на мониторах – тот быстро шел по коридору со стороны жилых блоков. Славцев сосредоточился на чужом корабле, на анализе нештатной ситуации и упустил из виду, что из кают-компании уже исчезла Памела Йоханссон.

Через полминуты – почти одновременно с появлением командира «Осла» на ходовом мостике – брюнетка нарисовалась за спиной Малкова, в рубке связиста.

– Что-то серьезное, Христо? – с милой улыбкой спросила она и даже положила ладошку на плечо Малька. – Я не помешаю?

Связист-компьютерщик лишь мельком глянул на гостью, обосновавшуюся за его креслом, отрицательно помотал головой. Он прилагал титанические усилия к тому, чтобы разобрать слова человека, находившегося на борту терпящего бедствие судна, понять смысл длинной фразы.

Малков был так озабочен плохим качеством сигнала, что не заметил, как Памела вынула из кармана плоскую черную коробочку. Выбрав момент, когда связист наклонился вперед, подавая команду бортовым комплексам, девушка сделала шаг в сторону, укрепила «подарок» на нижней стороне стойки. Так, чтобы не бросался в глаза.

Андрей Славцев тоже упустил этот момент из вида – он вообще был сосредоточен на другом, совсем не на том, что происходило на борту звездолета.

– Сэр, по виду – обычный грузовой корабль класса «Скиталец», – доложил он командиру, который стремительно вошел в центральную рубку, склонился к дисплеям, пытаясь одновременно считать показатели с трех экранов: технические характеристики звезды, величины угловой и линейной скоростей чужого корабля и визуальную картинку.

…Памела Йоханссон в рубке связиста притворно вздохнула.

– Ты совсем не обращаешь на меня внимания, Христо! – с упреком произнесла она. – Я уже пять минут стою у тебя за спиной, но так и не поняла, что происходит. Лучше пойду на ходовой мостик…

Малёк так и не ответил – он по-прежнему был сосредоточен на настройках антенн: вращая решетки и отражатели, связист пытался улучшить качество сигнала, принимаемого с борта чужого корабля.

Коварная брюнетка едва заметно улыбнулась, бросила короткий взгляд на стойку, под верхней крышкой которой была укреплена маленькая черная коробочка, и торопливо вышла из закутка связиста. Йоханссон спешила на центральный пост.

– Опасно, сэр! – заметил Славцев, по действиям командира угадав, что тот начинает готовить маневр торможения. – Они в короне, мы сильно рискуем. Потеряем скорость – гравитационные поля начнут трепать и «Осла». Выдержали бы машины…

– Машины выдержат! – отрезал Атаманов. – Пока там Ризе – силовые агрегаты выдержат! Мы не можем бросить коллег в беде! Нас просят о содействии, помощник! Ни один нормальный пилот не имеет права игнорировать «SOS»!

Славцев пожал плечами – довольно спокойно, даже безразлично. Он никак не отреагировал на резкий тон командира, это его не задело. Андрей не боялся опасности, он сказал о риске лишь потому, что считал нужным отметить факт, но не более.

– Как прикажете, Ник! – бывший офицер уселся в кресло второго пилота. – Жду указаний.

Атаманов не ответил, начал маневр торможения. Именно в то мгновение порог рубки перешагнула Йоханссон, ничего не понимавшая в системе корабельных сигналов. Готовясь включить носовые двигатели, Николай подал звуковое предупреждение команде: резкий двойной гудок, требовавший немедленно закрепиться на местах, приготовиться к внеплановым перегрузкам. И только гостья судна – Памела Йоханссон, – про которую начисто забыли в суете, не поняла смысл звуковой сирены.

– Что у нас происходит? – нервно спросила она.

И тут же зацепилась внезапно потяжелевшей ногой за комингс, полетела вперед, испуганно ойкнув.

Девушка «затормозила» только об кресло второго пилота – оно оказалось ближе к выходу из рубки, нежели кресло самого Атаманова. С испуганным всхлипом упала на подставленные руки помощника командира.

– Держи ее! – коротко приказал капитан, не прекращая режим торможения.

Славцеву поневоле пришлось стать «ремнями безопасности» для гостьи, удерживая ее в течение нескольких минут, пока Ник менял траекторию движения «Осла».

На какое-то время огромные темно-серые зрачки Памелы оказались совсем близко от Андрея, внутри у него все болезненно сжалось. В глазах девушки промелькнула целая гамма чувств, почти как тогда, на Сорее возле Альфарда. Видимо, лицо Славцева при этом сильно изменилось – Памела вдруг засуетилась, уперлась ладонями в грудь помощника капитана, соскользнула на пол. Посмотрела на Андрея как-то испуганно и удивленно – словно увидела в глазах мужчины нечто такое, чего никак не предполагала увидеть.

– Христо! – позвал командир. – Связь улучшилась?

– Ненамного, – связист, маячивший на одном из боковых экранов, озадаченно почесал затылок, пожал плечами. – Не понимаю, в чем дело, Ник! Расстояние до аварийного грузовика здорово сократилось. Я вращаю антенны, меняю диаграмму излучаемого сигнала, то делаю «узкий луч», то «широкую петлю», меняю модуляцию и систему кодирования пакетов, вношу избыточный код для восстановления, а толку – никакого! Еле-еле слышно, о чем они там бормочут!

– О чем? – покусывая губу, спросил Атаманов.

– Одно и то же: неисправен главный силовой контур, ходовые турбины не справляются, затягивает в гравитационную воронку. Дальше – истеричные вопли о помощи.

– Госпожа Йоханссон! – прекратив маневры и на время передав управление бортовому навигационному комплексу, Николай Атаманов поднялся с кресла, обратился к Памеле официально. – Госпожа Йоханссон! У меня на борту находится ваш груз. Первейшая задача по контракту – в срок доставить его к Нодусу I. Однако существует неписаный кодекс космолетчиков: мы всегда откликаемся на сигнал «SOS». Никто – ни один уважающий себя пилот – не имеет права пройти мимо, услышав сигнал бедствия, услышав зов о помощи.

– Да-да! – девушка взволнованно прижала руки к груди. – Да-да, капитан, я понимаю! Понимаю! Что вы решили?

– Положение неприятное. Мы находимся в зоне сильных гравитационных и электромагнитных помех звезды Z-327. Связь с чужим кораблем затруднена. Любая ошибка в пилотировании может стоить очень дорого. Потеряем не только груз, но и собственные жизни.

– Мне кажется, капитан, это не повод, чтобы трусливо бросить ваших коллег в беде! – голос Памелы Йоханссон прозвучал неожиданно резко, излишне нервно – так показалось Славцеву.

– Нет-нет, что вы! – Атаманов взмахнул ладонью. – У меня и в мыслях не было пройти мимо, не откликнуться на просьбу о помощи! Я лишь говорю о том, что мы рискуем вашим грузом. Потому стыковку с аварийным судном проводить не будем.

– Я…

– Подойдем как можно ближе, ляжем на параллельный курс. Вышлем туда спасательный катер с механиком на борту. У Карла-Хайнца золотые руки, пусть глянет, что там приключилось с силовым контуром? Быть может, обойдется малой кровью? Сумеем починить маршевый двигатель чужого судна? Если нет – увы. Корабль придется бросать, людей примем к себе. Мы не сможем взять чужой звездолет на буксир – это не мобиль…

– Сдается мне, командир, – и вновь голос Памелы прозвучал избыточно резко, чуть ли не истерично, – сдается мне, что вы просто боитесь риска! Думаете о том, как убраться отсюда подобру-поздорову, но не хотите потерять лицо! Ищете, как правильно обставить позорное бегство!

Даже Андрей Славцев, не очень давно знавший Николая Атаманова, и тот открыл рот после такого заявления. Кто-то из экипажа нервно рассмеялся, кажется, Христо Малков, участвовавший в диалоге посредством режима «конференция».

Николай нахмурился, покраснел. Можно было предположить, что буря надвигается, хотя командир «Осла» обладал довольно мягким характером. Но Памела не дала сказать Атаманову ни слова.

– Вы боитесь, капитан! – зло выкрикнула она. – Не надо делать обиженное лицо! Что я вижу?! Опытный космолетчик слышит зов о помощи, но боится стыковки!

– Стыковки не будет! – хмуро отрезал Атаманов. – Здесь я решаю, как действовать! Мы высылаем к борту чужого корабля спасательный катер с механиком. Все!

– Трусы!!! – Славцев не понял, как Памела удержалась от того, чтобы не влепить командиру «Осла» пощечину. – Тогда я пойду на катере вместе с Карлом! Не хочу участвовать в вашем фарсе, оставаться в стороне! Быть может, там кто-то ранен?! Быть может, им нужна, действительно нужна помощь? Людям, а не только двигателям! Вы трус, капитан!

– Я не трус, госпожа Йоханссон, – Атаманов еще сдерживался, хотя было видно: это ему удается с трудом.

– Тогда объявите стыковку, разберитесь, что произошло! – именно в тот момент Славцев вдруг на миг отрешился от происходящего и почему-то подумал: Йоханссон играет, а не «живет» выплескивавшимися эмоциями.

Андрей успел подумать о том, что все выглядит очень странно: Памела, главной задачей которой была доставка груза к Нодусу I, вдруг позабыла о метафроппизоле, наплевала на риск… хотя как могла молодая красивая женщина подвергнуть себя смертельной опасности?! Тем не менее она чуть ли не силой заставляла командира «Осла» идти на стыковку.

Славцев хотел обратить на это внимание капитана, «притормозить» процесс, но события развивались слишком стремительно.

– Стыковки не будет! – чуть повысив голос, отрезал Атаманов. – Это мое последнее слово. Однако, чтобы доказать, что я не трус, пойду к чужому кораблю вместе с механиком! Если нужен мой опыт или рабочие руки…

– И я! – топнула ногой Памела.

– Нет!

– Вы не имеете права запретить! Я – не ваша подчиненная! Сяду в катер!

– Черт с вами! – сдался командир «Осла». – Идем к чужому кораблю втроем. Вы, я и старший механик, Карл-Хайнц Ризе. Боцман! Готовь катер! Христо! Передай в контрольную службу сектора информацию об инциденте! Славцев! Остаетесь на борту «Осла» за старшего. В случае опасности для корабля или груза – выходить из короны Z-327! Выполнить рейс до пункта назначения! Это приказ!

– Сэр! Я хотел отметить…

– Приказы не обсуждаются! – взревел Ник.

Видимо, Памела довольно прилично взвинтила капитана. Вывела-таки из равновесия, но если по отношению к даме, к гостье, Атаманов пытался сдерживаться, то на своего помощника гаркнул ото всей души, выпуская пар.

– Есть! – Славцев дисциплинированно переместился в кресло первого пилота.

К сожалению для Атаманова, военное прошлое было слишком сильно в Андрее. Он привык выполнять приказы, а лучше бы вступил в полемику с командиром.

И Славцев остался в центральном посту один, сосредоточился на главных дисплеях – на «картинке» чужого корабля, плывшего совсем рядом, на торопливо шагавших по коридору товарищах.

Андрей еще не умел работать в режиме мультизадачного компьютера, не мог анализировать ситуацию объемно, с учетом факторов, которые казались второстепенными. Он не обратил внимания на то, что Христо Малков как-то странно замер в кресле. Слишком уж «ледяной», неподвижной стала фигура связиста.

…Сработала маленькая черная коробочка, пристроенная Памелой Йоханссон на стойке, позади и чуть в стороне от Малька. Коварная брюнетка вовремя нажала кнопку на пультике дистанционного управления, запустив «в дело» контейнер с сонно-парализующим газом. Христо, который получил от командира приказ: доложить об инциденте в координационный центр третьего галактического сектора, уже не мог пошевелить рукой.

…Катер отвалил от борта «Осла». Славцев внимательно контролировал траекторию его движения, все время помня о том, что Атаманов ведет маленькое суденышко в зоне сильных гравитационных возмущений. Как ни странно, «картинка» с борта спасательного модуля передавалась четко, электромагнитные помехи ничуть не мешали связи. При этом сигнал с чужого корабля проходил еле-еле, он был таким трудноразличимым, что сие не могло не озадачить помощника командира «Осла».

Андрей только-только собирался обратить внимание Христо Малкова на загадочный феномен, как вдруг видеосигнал с борта катера пропал совсем.

– Сэр, не вижу вас, – тревожно позвал Славцев. – Что происходит?

– У нас все нормально, – тут же отозвался Атаманов. – Подошли к стыковочному узлу, никаких проблем.

– Понял… – чуть успокоился Андрей, да только вдруг почувствовал, что успокоился рано.

Его голос утонул в глухой вате.

– Сэр? – позвал Славцев. – Николай?




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vitaliy-romanov/ohota-na-monstra/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.