Главная страница | Книги о приключениях | Путешествие в 16-ю республику. Авантюрно-приключенческий роман

Путешествие в 16-ю республику. Авантюрно-приключенческий роман
Александр Паваль
«Путешествие в 16-ю республику» – это авантюрно-приключенческий роман. Данный стиль является «неформатом» почти для всех издательств. Но! Именно авантюрно-приключенческие романы приносили писателям признание: «Четвертый позвонок», «Двенадцать стульев», «Похождения бравого солдата Швейка», «Ай гоу ту Хайфа»… Роман Александра Паваля – это современная квинтэссенция стилей «Четвертого позвонка» и «Солдата Швейка», сочетание сатиры, юмора и сарказма. Книга содержит нецензурную брань.

Путешествие в 16-ю республику
Авантюрно-приключенческий роман

Александр Паваль

Иллюстратор Виктор Тимофеевич Шпак

© Александр Паваль, 2024
© Виктор Тимофеевич Шпак, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-4483-2740-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Графическая часть коллажа выполнена В. Т. Шпаком.

Данное издание авантюрно-приключенческого романа «Путешествие в 16-ю республику» на «Ridero» – это первое появление этого произведения в цифровом формате. Роман дополнен автором и скорректирован. Роман не предполагает чтение текста через страницу, так как местами имеет многослойную структуру повествования. Роман рассчитан на читателей, чей возраст превышает тридцать лет и тех, кто понимает сатиру и юмор. Все права на данное произведение принадлежат автору.

Автор благодарит Бурбу Марию Ивановну за помощь при работе над книгой.

Посвящаю своим друзьям, в особенности Доброву С. П.

Все события и действующие лица реальны.
Все имена вымышлены.

Книга предназначена для медленного чтения.

Главные действующие лица
Главный – Настоящее имя Сергей, он же Серега, 35 лет. Среднего роста, плотного телосложения, с сединой на висках (трудная жизнь главных инженеров).

Алеша – Руководитель группы. Около 50 лет, выше среднего роста, неопределенных взглядов на жизнь. В принципе, – безвреден.

Мальвина – Она же Маля, она же Оля, она же Импозантная, 25 лет. Род занятий неизвестен.

Танюша – Якобы застенчивая провинциалка. 23—24 года.

Кэт – В переводе на русский – Катя. Подпольная кличка – Пьянь. Самолюбивая и похотливая женщина. 25 лет.

Нинуля – Сокращенно Нина. За тридцать. Никому не нужная женщина.

Первые дни ноября 1983 года выдались прохладными. Как сообщали местные синоптики: в Краснодаре переменная облачность, без осадков, днем плюс три – пять градусов выше ноля. На этот раз, похоже, они не ошиблись. Обычно люди, ведающие погодой, ошибаются. И всегда в худшую сторону. Если обещают дождь – дует пронизывающий норд-ост. И ты ходишь по городу целый день с зонтом, как слепой с тростью. Если служители небес предсказывают прохладную погоду, то стоит изнуряющая жара или бушует тропический ливень. И ты опять не готов: паришься в рубашке с длинными рукавами или идешь мокрый, как дранная бездомная собака.
На этот раз они угадали. Наверное, с утра посмотрели в окно. А за окном было пасмурно и сыро. Унылое осеннее солнце изредка пробивало низкие серые облака, на некоторое время, оживляя городской ландшафт.
Это где-то там, в Норильске, пять градусов тепла и обмякшее от поздней осени солнце воспринимаются людьми, как запоздалый подарок лета. Для краснодарцев же подобное проявление природной ласки означает – «колотун тумороу эвери дей». Причем, «колотун тумороу» образуется при взаимодействии влажности и ветра, чему способствует рукотворное Кубанское море, сделавшее местный климат загадкой для синоптиков. Поэтому ученые мужи совместно с рядовыми гражданами «эвери дей» гадают, какая погода ожидает их в ближайшее время. Самые непредсказуемые для гадания месяца: октябрь и ноябрь.
Именно в ноябре мне предоставили очередной отпуск, видимо считая, что я без проблем отправлюсь куда-нибудь в сторону тропиков. Но, во-первых, у меня даже не намечалось таких денег. А, во-вторых… А вернее, опять-таки, во-первых: не будучи членом КПСС, поездка в сторону тропиков представлялось задачей, сравнимой с полетом на Луну. Поэтому, когда мне предложили «горящую» путевку в Болгарию, о лучшем не приходилось даже мечтать. Все ж таки поближе к экватору, чем Сочи. Конечно, это не Испания и совсем не Египет. Но простому ИТР даже мечтать не приходилось, чтобы хоть раз в жизни увидеть Каир не в телеящике, а воотчую. Болгария – вот реалии рядового труженика Советского Союза. Причем, для многих, реалии запредельные. Но даже эта полузаграница манила своей неизвестностью. Я представлял Золотые Пески, ночные бары, дискотеки, молоденьких туземок, полное отсутствие бытовых проблем и не сомневался, что найду оказию смотаться в Софию к своему институтскому другу Ивану Иванову.
Однако, как оказалось, в поездке не было запланировано посещение Золотых Песков. Само это мероприятие больше походило на вывоз пионеров славного «Орленка» в Новороссийск на Малую землю.

Дело в том, что ехало в Болгарию сразу 420 человек, целый поезд. Туристов собирали по всем кубанским совхозам, выращивающим рис. Путевками были удостоены ударники полей и рисовых чеков: комбайнеры, затворщики, механики насосных, приемщицы элеваторов и другие труженики села, среди которых кое-где затесались конторские служащие или их дети.
Предварительный сбор назначили в Доме Союзов. Я прибыл туда, не имея ни малейшего представления о грандиозных размерах заседания и количестве формальностей для отбывающих в путешествие. Войдя в холл, я опытным взглядом оценил публику. Она напоминала серую, пожухшую траву на осеннем рисовом чеке. Редким ярким пятном у колонны выделялась девушка, ростом чуть пониже этой самой колонны, которую подпирала своим телом, не лишенным импозантности. Мамзель хлопала накрашенными ресницами, как формовочной камерой, и распространяла аромат совсем не советских духов.
У дверей в зал стояли еще три молодые особы, оживленно обсуждавшие какую-то весьма важную тему. Я не спеша направился к этой троице. Они показались мне истинными источниками информации. Девицы, окинув меня оценивающими взглядами, вступили в диалог. В результате выяснилось, что в делах оформления документов и уплаты взносов я полный профан. Предстояло сделать кучу дел, словно это не турпоездка, а, по крайней мере, выезд на постоянное местожительство в Австралию.
Когда через час, весь в поту, обегав пол Краснодара, я заявился в Дом Союзов, вся эта серая туристическая масса уже сидела в зале и готовилась к процедуре приобщения. Стоял гул голосов. В ожидании дальнейших указаний потенциальные путешественники обменивались информацией и знакомились друг с другом.
Издали я заметил своих новых знакомых и стал пробираться поближе к месту их дислокации. Две из них очень даже симпатичные. Одна почти блондинка, вторая почти брюнетка. Лет по двадцать пять, среднего роста, стройные. Насчет остального трудно судить, так как зимние одежды скрывали контуры их тел. Но я надеялся на лучшее. Третья подруга, чуть постарше, не вызывала особых ассоциаций. С ее внешностью запросто можно служить во внешней разведке: никто не увидит, никто не заметит. Я уже собрался представиться девочкам, когда начали зачитывать списки, и моя персона оказалась в другой группе, нежели эта троица.
При беглом осмотре будущих попутчиков мне стало не по себе. Это были папы и мамы, а некоторые даже дедушки и бабушки, Люди без порыва и страсти. Люди отлюбившие и отпереживавшие. Предел их желаний: по возможности лучше отовариться в братской Болгарии на все выделенные деньги и поскорее вернуться в лоно своих семей, чтобы рассказать в каком городе что они купили. Судьба оказалась немилостива ко мне. Изо дня в день, по восемь часов, я общаюсь с такими же людьми на работе. И вот даже в отпуске мне придется выслушивать их семейные и бытовые проблемы, рецепты приготовления соленых помидоров, опыт в выращивании огурцов на огородах и пересказ телесериалов. Я в растерянности смотрел на эту публику. Все толпились сдать быстрее других деньги, узнать где, что, когда и создавали невообразимую суматоху, двигаясь вдоль и поперек зала. Немного придя в себя, я решил перебраться в другую группу, желательно к девчонкам. Иначе сдохну от скуки. Вся троица сидела в середине зала, согреваясь теплом лучей внезапно выглянувшего солнца. А сзади них, источая благоухания, импозантная миледи, любительница колонн. От этого моя цель казалась еще желаннее. Любой ценой, подумал я.
И тут в кои веки мне повезло! Как раз в мою группу просилась какая-то бабушка. Ей просто не терпелось поскорее присоединиться к компании своих сверстниц. Я воздал хвалу Господу, призвав его и в дальнейшем не покидать меня. Итак, мы поменялись местами, и я стал членом туристической группы номер три поезда «Дружба» Краснодар-Варна.

Хмурым ноябрьским утром на перроне вокзала Краснодар-1 стоял поезд, в который должна забраться орава в 420 человек. Во всех группах насчитывалось по сорок два туриста. А поскольку в купейном вагоне только тридцать шесть мест, то по шесть человек от каждого туротряда отправлялись в 11 и 12 вагоны. При единодушном одобрении большей части туристов, в которую входили леди и джентльмены в возрасте не ниже пятидесяти лет, было решено, что в «ссылку» отправятся молодые.
Я, как человек общительный, несмотря на внезапный насморк, поддержал это начинание и стал формировать ядро добровольцев. Сразу же нас оказалось пятеро. Причем, в моем лице звено молодежи имело единственного представителя от человечества. Решив завершить формирование гарема, я пригласил к нам в компанию еще одну молодую и подающую надежды. Но эта «подающая надежды» не оправдала моих надежд и гордо отказалась. Тут мои красавицы решили, что одного мужика им мало и сосватали совсем почти молодого кавалера, который ничего не имел против. Правда, он не производил впечатления компанейского человека, но это представлялось несущественным.
Итак, мы сформировали звено, и я, не дожидаясь, пока весь этот муравейник полезет в вагоны, схватил чемоданы и призвал моих попутчиков поскорее занять свободные места. Эта идея возникла не на пустом месте. Селиться по одному на свободных полках в разных купе значило обречь начало путешествия на полный провал. Ходить друг к другу в гости, пить в одиночку, общаться с малознакомыми людьми – что может быть хуже?
Бодрой рысью я помчался к хвосту состава. Пробежка с чемоданами по перрону заставила мою кровь изрядно поциркулировать по озябшим сосудам. Насморк начал сдаваться. Сырой осенний кислород наполнял мою грудь, пробираясь по капиллярам в артерии. Адреналин закипал, придавая решимости. Ворвавшись, как московский носильщик, в одиннадцатый вагон, я занял два купе и отбивался от посягательств иногруппных элементов до подхода основных частей. Девушкам досталось крайнее купе. Мы же с Главным заняли соседнее, впустив к себе какого-то лысого мужика и растерянную женщину неопределенного возраста.
Да… Я, конечно, забыл сказать, что вторым мужчиной в нашей компании оказался Главный. Мой новый знакомый, как выяснилось впоследствии, оказался отличным семьянином, кандидатом в члены КПСС, отцом двоих детей. И вообще, он умел пить различные виноводочные изделия в любых количествах.
Едва мы разместились, как оказалось, что у всех с собой имеется. Я отправился добывать стаканы, где поругался с проводницей, которая никак не могла понять: зачем человеку стакан, если он не пьет чай? Эта милая, если не сказать меньшего, женщина берегла казенный инвентарь, как солдат последние патроны. Стаканы же выдавала с такой неохотой, словно граненки были подарены ей на свадьбу безвременно отошедшим в мир иной супругом. Я давно заметил, что проводников всегда раздражают пассажиры. Эти существа постоянно чего-то хотят: чаю, сахару, чистое сухое белье, культурного обращения и открытой двери во второй туалет. Аналогично обстоят дела с продавцами гастрономов, участковыми врачами и официантами. Вот, если бы никто не ездил поездами, не покупал колбасу, не болел неизвестно чем и не склочничал в ресторане из-за каких-то пятидесяти рублей обсчета, то тогда можно было спокойно работать и получать заслуженную зарплату. А так, ходят тут всякие! Стакан им дай! С собой иметь надо! Ну и что, что не разобьете! А мыть после вас кто будет? Ну и что, что после водки следов не остается! Напьетесь – весь туалет загадите! Там кто мыть будет? В соседний вагон ходить будете? Знаю я вас, как же!
В конце концов, после длительного и упорного наступления, мне перепало три граненных сосуда, чем я и порадовал своих попутчиков. Женская половина умело хлопотала над закуской. Мы же с Главным чинно откупоривали бутылки и снимали пробу с двух коньяков из союзных республик.

Стол ломился. Если бы к нам в купе случайно забрел какой-нибудь Робинзон, он бы захлебнулся слюной. На тарелках лежали деликатесы краснодарских ОРСов и мясокомбината, кондитерских цехов и рыбных магазинов. Лучшие сорта коньяка и водки довершали картину пиршества. Через полчаса от сырокопченой колбасы мне стало плохо, бастурма застревала в горле, коньяк я закусывал только черной икрой, а шоколад побросал в стакан с шампанским «Брют» и наблюдал, как он периодически всплывает на поверхность и вновь утопает в пузырящемся напитке.
Для некоторых момент начала путешествия имеет особое значение. Впечатляет, восторгает и прочее. Во многих книгах можно прочесть: «…и вот, наконец, поезд тронулся, и чувство свободы…», или «…раздался долгожданный гудок, вагон чуть-чуть дернуло, и я ощутил радость от того…».
Ничего подобного у меня и моих попутчиков не наблюдалось. Все смазалось. И момент отправления, момент эмоционального и духовного подъема запомнился тостом: «За то, что поехали!». Когда же через двадцать минут поезд притормозил на разъезде «Лорис», то выпили «за то, что остановились». И так без конца. Бутылки пустели. Появлялись новые. Колбасы нарезались. Консервы открывались. Вечеринка была в самом разгаре. Когда я стал обнимать Таню, то понял – мне хватит. Как раз включили свет, и я решил поблевать. Однако это оказалось не так просто. Проклятый вагон кидало на рельсах, словно пьяного быка в коровнике. В коридоре не наблюдалось ни души. Все заперлись в своих купе. Кто спал, кто читал, кто перекидывался в картишки с соседями.

Я подышал свежим воздухом в тамбуре. Полегчало… Смеркалось… Может даже и стемнело. Но сквозь запотевшие окна трудно было определить.
Когда я открыл дверь в вагон, то натолкнулся на Главного. Его пыталась соблазнить Импозантная. Он вел пассивную оборону.
– Что за извращение целоваться сидя на мусорном ящике? – удивился я.
– Ему просто плохо, – пояснила Мальвина.
– Не верь ей! – пробормотал мой новый друг, пытаясь ровно удерживать голову. – Мне хорошо!
В купе остальные особи слабого пола употребляли далеко неслабые напитки и громко смеялись неизвестно чему. Решив им не мешать, я залез на свою верхнюю полку и заснул. Через час вспомнили о моем отсутствии и с возмущением стащили вниз. Мне чертовски хотелось еще хоть чуть-чуть отлежаться, но оказалось, пришел руководитель группы навестить и пересчитать нас, и мое присутствие было необходимо.

Войдя в купе к девчонкам, я сразу предложил выпить за руководящих работников и встретил горячее одобрение присутствующих за исключением Алеши. Но ему все равно налили, и он нехотя поддержал компанию. Через пять минут наш добродушный начальник затянул какую-то болгарскую песню и потребовал, чтобы мы ее разучили. Там пелось что-то о партизанах и их геройски погибшем командире. Поскольку половина ссыльных фальшивила, а другие пытались им подражать, то, спустя пятнадцать минут безуспешной репетиции, Алеша ушел. Он был явно не удовлетворён, и косо поглядывал в мою сторону, так как я постоянно предлагал выпить за здоровье командира партизанского отряда.
Угомонились далеко за полночь, выразив свое презрение занудной проводнице, требовавшей тишины и порядка.

Я проснулся от того, что очень хотелось пить. Голова была, как отсиженная нога. В купе пахло перегаром, грязными носками и духами «Кармен». Время раннее, где-то около десяти утра. Я слегка оделся и вышел в коридор. Главный спал или отлеживал похмелье. Ему здорово повезло, что занял место на нижней койке. На верхнюю мы бы его просто не засунули. Умывшись колодезной водой в местном сортире, я заказал два чая. Бортпроводница окинула меня взглядом полным пролетарского презрения и заявила, что чай уже подавали. Сказав ей пару комплементов, в том плане, что любовь приходит через ненависть, я двинулся к девочкам в надежде на их сочувствие. Они уже наполовину очухались и уверяли, что скоро начнем завтракать. К счастью у меня имеется некоторый опыт по части женских «скоро», «сейчас», «одну минутку» и прочее. Дождаться начала трапезы ранее, чем они намажутся и причешутся, представлялось нереальным. А пить хотелось очень. Тем более, что заначка имелась. Прикинувшись слабым и больным, я влез в купе и вытащил из-под койки бутылку пива. Что там было! Какие слова, жесты! Но отобрать кровное им не удалось. Я не эгоист. Я оставил полбутылки Главному. Но он спросонья отказался, а через пять минут уже не стоило и вспоминать. Янтарная жидкость рассосалась по моим клеточкам, наполнив тело хмельной легкостью.
Завтракать уселись где-то в полдень. Девочки достали из-под подушки бутылку «Столичной». Она оказалась теплой. Кто же держит водку под подушкой у батареи отопления? Никакого опыта хранения пищевых продуктов! Рисоводы, одним словом.
Все с трудом опохмелились. Кроме меня. Теплую водку? С утра? Ни за что! Зато отказываться закусить я не собирался. И если бастурма без пива жевалась тяжело, то шпроты и гусиный паштет проскальзывали без задержки. Неиссякаемый запас еды навел нас на мысль о выпивке. Единственная бутылка водки воспринималась нашей компанией как затравка. Теперь предстояло разобраться с «зеленым змием» по существу.
Мальвина и Кэт вызвались сходить в вагон-ресторан. Инициатива получила всеобщее одобрение. А кого еще послать? Нинуле не продадут, ее просто не заметят. Главный после теплой водки раскис. Мне никто не предложил. А Таня не могла, так как я крепко обнимал ее за талию.

Как только гонцы отбыли, мне ужасно захотелось сказать своей новой подружке что-нибудь ласковое и может даже поцеловать за ушком. Но она стеснительно отодвинулась в угол купе и, поглядывая на Нинулю, отбивала мои попытки подобраться на расстояние интимной близости. Черт побери! Какие в провинции недотроги!
– Гм… – громко сказал я и посмотрел на Нинулю. Она, вздохнув, молча, полезла на верхнюю полку. Главный уже давно дышал свежим воздухом в коридоре. Я повторил атаку на Таню и добился небольшого успеха. Потихоньку, развивая наступление с флангов, вторгся на ключевые позиции. О-о! Эти позиции были превосходны! На ощупь. Если бы мне удалось ввести в бой основные ударные силы, то Царство Наслаждений, несомненно, капитулировало. К сожалению, стесненный в маневрах и ограниченный во времени, я был вознагражден лишь жарким поцелуем и обещанием открыть ворота замка, как только уснет бдительная стража. С надеждой на это я обживал занятые позиции, когда дверь в купе распахнулась, и раздались приветственные крики: из ресторана вернулись гонцы-подруги. Они оказались совершенно пьяными и привели на «хвосте» двух особей мужского пола. Правда, у пришедших с собой было, и это несколько смягчило меня. Вадик и Костя – представились гости. Всегда рады, если люди хорошие!

Мы с чисто кубанским радушием усадили вновь прибывших и распечатали. После обмена тостами и анекдотами перешли на «ты». Еще через полчаса с невинных анекдотов переключились на похабные. А спустя час пьянки красавчик Вадик конфиденциально сообщил мне, что уже два раза болел сифилисом и ему на все плевать. Я ответил, что мне тоже на все плевать и продемонстрировал это, плюнув на последний бутерброд с черной икрой, после чего не торопясь, съел его сам.
Второй гость, Костя – этакий мало улыбчивый молчун с оттопыренными ушами. За его многозначительной молчаливостью скрывалась матерная душа. Это проявилось едва мужчины вышли покурить в тамбур. Говорил Константин односложно, простыми предложениями.
Но постоянно вставлял в свою речь для связки слов примитивный мат. Наиболее известные непарламентские выражения ушастый молчун употреблял исключительно в именительном и родительном падежах. Он постоянно находился в интимной связи с чьей-то матерью, упоминал мужские и женские половые органы, а вместо наречий «ну», «вот», «значит», которые являются, как известно, словами паразитами, применял универсальное слово «блядь». В результате, простые предложения в его устах звучали, как сложно подчиненные, с множеством деепричастных оборотов и косвенной речью. Сказать что-то просто, без мата, Константин не мог. Создавалось впечатление, что этому своеобразному языку наш гость обучался с первого класса начальной школы, или местом его рождения, детства и отрочества являлась тюрьма.
– Ты откуда родом? – поинтересовался я.
– Живу в Краснодаре! – с гордостью ответил Костя, думая, наверное, что я спустился с гор.
– Ты родился в Краснодаре? – мое удивление оказалось неподдельным.
– Нет. Я родился и вырос в Торжке! – произнес лопоухий гость с вызовом, будто Торжок – это какой-нибудь Лос-Анджелес.
Ну, конечно, подумал я! Где же еще? Средняя полоса. Великая матерная Русь!
Славный, убогий Торжок! Жителям этого забытого Богом и Отечеством города послать кого-нибудь на х… – все равно, что сказать «с добрым утром». И подобный факт совершенно никого там не злит. Потому, что в ответ тебя тоже пошлют к твоей собственной обесчещенной матери. После обмена «приветствиями» можно пойти врезать пивка в прогнившей пивнухе на Центральном, и единственном, рынке города или накатить по стакану беленькой в ресторане с тем же названием. Вообще-то, люди в Торжке не злые и даже более бесхитростные, чем на Кубани. Когда-то, давным-давно они редко матюгались и часто ходили молиться Господу, о чем свидетельствует непотребное количество разрушенных церквей и колоколен, разбросанных по округе. В наше время жители этого старинного города гордятся тремя вещами. Первое – это то, что монголо-татары, ведя более года осаду местного Кремля, не смогли им овладеть и убрались восвояси. Второе – обстоятельство, вытекающее непосредственно из первого – ни один обитатель города, включая крупный рогатый скот, не был заражен сифилисом. (Эх, Вадика бы туда!)
И третье: здесь А. С. Пушкин кушал котлеты по-пожарски, останавливаясь проездом в доме этого самого Пожарского. Больше жителям Торжка гордиться нечем. Наглядный пример стоял перед нами и напряженно дымил сигаретой. Вадик на фоне своего другана выглядел человеком, познавшим цивилизацию, хотя и от него я бы отделался при первой возможности. Слава богу, мне с ними в турпоходы не ходить и на плоту через океан не дрейфовать. Но наши дамы не знали об особенностях их жизненного пути и вели себя, как курочки при виде новых петухов.
Кэт оказалась весьма похотлива. Не знала на кого бросаться из этих ребят. Вадик пришелся ей по вкусу, но по манерам видно – слишком опытен. Костя менее по вкусу, но он вроде не против того, чтобы… Наша подружка, бедная, извелась вся от неразрешимой проблемы кому отдаться. И до такой степени ей хотелось мужика, что напоминала мне весеннюю сучку, которую вывели хозяева погулять во двор после долгой зимы. Она визжит и бесится, лает громко и заливисто, вертит хвостом, припадает на передние лапы, желая привести в вожделение дворовых кобелей.
Я обнял Таню и с удовольствием наблюдал «семейный обед» перешедший в ужин. Моя милая подружка слабо сопротивлялась, естественно для приличия. К тому же она тоже находилась под впечатлением от новых знакомых. И в ее маленькой головке вертелась бесовская мыслишка: может пригреть под боком не меня, кого-то из гостей. Я понял это по глазам и по-хозяйски снисходительно обнял Танюшу. Нельзя женщинам иметь мужские замашки.
Кэт оказалась натурой не только похотливой, но и романтичной. Она все-таки решила отдать свое «сердце» более симпатичному гостю. В принципе, все выбирают кусок лучше. Но, как говорится: не разевай свой рот на чужой бисквит. Или, не лезь со вставными зубами на грецкий орех. Вадик, думается, хорошо усвоил народную пословицу о красавице, которая куда-то бросается. Венерический опыт сказывался. И получилось, как с синицей и журавлем. Только наоборот. Ни тебе пичуги, ни гуся лапчатого. Пришлые друзья допили, что оставалось и ушли. Настроение у Кэт испортилось, и кураж в компании пропал. Правда, всех давно тянуло к послеобеденному сну от выпитого и съеденного. До прибытия поезда в Киев чуть более двух часов. Время поспать еще оставалось.

Киев
Поезд угрюмо стоял, когда наша «капелла» более-менее пробудилась. У каждого что-то болело. Лично у меня ничего. Но пива хотелось все равно. Мы выглядывали из окон вагона в надежде увидеть Киевский вокзал. Но, видимо, состав остановили в каком-то пригороде и ждали, когда освободится линия. От безделья женщины начали шататься по вагону и к своему удивлению обнаружили проводницу, которая запирала переходные тамбурные двери. Они поинтересовались у труженицы: когда Киев? Но эта особа не оценила природной любознательности наших девочек и потребовала, чтобы вся компания быстрее выметалась на перрон, так как ей самой надо кое-что купить в городе.
До нас доходило, но медленно. Окончательно все поняли, что гравийная насыпь у вагона – это Киев, когда железнодорожная «стюардесса» заявила, что через пять минут закроет за собой входные двери в вагоне.
Все купе оказались пустыми. Вот она – пролетарская солидарность! Никто из попутчиков не удосужился разбудить подрастающее поколение. А если бы мы путешествовали не на поезде, а на пароходе? И лайнер тонул?

Вконец осознав, что поезд уже час торчит в столице Украины, наша команда быстренько снялась, благо в трусах уже никто не ходил, и двинулась навстречу закату и приключениям. С песнями и танцами плотной группой в шесть человек мы приближались к станции метро. Правда, Импозантная порывалась утащить Главного в кусты. Видимо очень любила осеннюю природу. Но я зычно окликал парочку, так как считал данные аллюры неуместными. Сориентировавшись по карте-схеме, мы вошли в голубой вагон метро и устремились к Крещатику.
Что такое Крещатик? Как бы вам объяснить, если вы не бывали в Киеве?
Во-первых – это улица. Летом там должно быть красиво. Зато в ноябре, в канун праздника Октября, Крещатик представлял собой пейзаж суматошной Москвы в районе универмага ГУМ. У них тут свой ГУМ или ЦУМ. Такое серое и квадратное в стиле ионического ордера. Имеет четыре этажа. А поскольку женщины создания любопытные, то потратили на беглый осмотр универмага битый час. Хотел бы я знать какого…? Тем более, что купили они только по порции мороженного, да и то у входа.

Мы с Главным терпеливо дожидались девчонок на улице. Мимо нас нескончаемым потоком шли обитатели Киева. С хмурыми, сосредоточенными лицами. Они несли пакеты и сумки с подарками, закуской и выпивкой. Где-то дома их ждали мужья, жены, дети, тещи и любимые собаки; уют и тепло квартир, горячая ванна и плотный ужин.
Только нас в этот сырой осенний вечер ничего подобного не ждало. Мы были свободны в этом чужом огромном городе, который жил проклятыми предпраздничными заботами. Давился в очередях за туалетной бумагой и копченой колбасой, запасался водкой и пивом, потел в общественном транспорте и брел по слякотным переулкам домой.

Перед нами словно прокручивали немой черно-белый фильм, где не было главных героев, не было сценария, не было начала и конца. Где можно в любой момент выйти из зала. Но, выйдя, ты попадаешь в другой зал. И там идет то же кино.

Я стоял на углу суматошного Крещатика и понимал, что еще два дня назад сам являлся участником этого бессмысленного фильма. Суетился, спешил, давился, потел и, что через некоторое время съемки начнутся снова. И так изо дня в день, из года в год.

Когда часов в восемь вечера наша команда ринулась делать покупки в гастрономе, план действий на остаток дня уже созрел. Загрузив в необъятные сумки тару, наполненную различными жидкостями, мы двинулись на поиски ресторана, дабы отужинать. Правда, двигались рывками, так как по пути постоянно попадались какие-то магазины, и кому-то обязательно требовалось в них зайти. Я еще понимаю Главного. Он изнемог в неравной борьбе с водкой и Импозантной женщиной и заскочил купить бутылку молока. Но другим-то чего надо?

Выспрашивая у местного населения ориентиры, наша шестерка добралась до ресторана «Ленинград». Это заведение мне сразу понравилось, особенно тем, что располагалось в полуподвале. Андеграунд всегда привлекал меня. В памяти всплывали подземелья Риги: с каменными под старину стенами, интимным освещением и национальной кухней. Услужливые официанты и предупредительные администраторы. Мягкие кресла и белоснежные скатерти. Предвкушая нечто подобное, я предложил, не мешкая, спуститься по ступенькам и заказать.
Однако в этом заведении еще блюли давние аристократические традиции, согласно которым женщины впускались только в юбках и платьях. В штанах – безнравственно. Это вам не Америка, где все можно! Это – Киев!
Вот оно хваленое равноправие полов! Мужчинам в ресторан заходить в джинсах можно, а девчатам – администрацией отказано. Можно подумать, что появление хорошенькой девочки в джинсах вызовет у посетителей преждевременную эрекцию или обильное выпадение волос. Получается, что танцевать в прозрачных трусах перед жующей публикой – это прилично. А сидеть в джинсах за столиком – предел вульгарности. Интересно, если бы к ним на огонек заглянул натуральный шотландец в юбке, впустили или послали подальше… за штанами?

Я долго уверял престарелого стража, что джинсы у наших девочек ни какой-то там брянской фабрики чулочно-носочных изделий, а самые что ни на есть фирменные и никакого морального ущерба заведению не нанесут, а даже наоборот! Но швейцар оказался дядей несговорчивым, и пришлось пуститься на поиски другого кабака. Блуждая в темноте по закоулкам столицы Украины наша компания, вконец истощенная и обессиленная, наткнулась на ресторан с многообещающим названием «Интурист». В данное заведение нас пропустили молча, видимо, считая, что интуристы имеют право входить в джинсах, кимоно, набедренных повязках и прочих национальных одеждах.
Сам ресторан представлял собой слегка оштукатуренный сарай с двумя столбами посереди зала. Народу в нём было – ровно два грузина, которые, как только мы вошли, перестали жевать и уставились на Импозантную. Обшарпанные стулья, серый от времени и грязи паркет, скатерти, которые меняли только тогда, когда заканчивались половые тряпки – всё говорило о том, что интуристам приходится здесь не сладко. В такой кабак нас пустили бы и в трусах, лишь бы деньги платили.
Я заказал котлету по-киевски. Во-первых: к своему стыду никогда не пробовал это блюдо. А во-вторых, как здорово звучит: был в Киеве, ходил в ресторан «Интурист» и ел котлету по-киевски! Не где-нибудь в Полтаве или Херсоне, а в Киеве! Котлета мне понравилась. Одно вызывало недоумение: зачем в такое прекрасное блюдо засунули куриную кость?
Сидели долго и упорно. До одиннадцати ночи. Поезд отправлялся в час по Москве. Выпили ещё водочки. Грузины попытались пригласить Импозантную поплясать, но она гордо отказалась. Её заменила Кэт, которая лихо оттанцевала лезгинку под взгляды ухмыляющихся подруг и двух престарелых официанток.
Наконец мы выползли из ресторана и под мелодичный звон стеклотары, раздававшийся из наших сумок, двинулись к метро. Все так устали, что, добравшись до поезда, завалились спать и пришли в себя только где-то после обеда.

Унгены
Ближе к вечеру меня с Главным разбудил Алёша, руководитель группы. Он был бодр, свеж и требовал, чтобы наш дуэт разучил песню о болгарских партизанах. Мы заявили, что пока не выпьем, ничего учить, не намерены. Наш босс обиделся и отправился к девочкам. Через десять минут из соседнего купе начали доноситься жалобные, охрипшие голоса, наводившие на мысли об издевательствах. Пока девчата пытались осилить бравую песню, мы с Серёгой попили пивка и почувствовали себя гораздо приличнее. Я предложил освободить слабую половину из плена. У Главного имелась славная немецкая кепочка. Заботливая жена предусмотрительно положила её в чемодан, дабы любимый супруг не отморозил уши в суровой Болгарии. Я натянул головной убор на глаза, опустил «уши». В правую руку взял за горлышко бутылку водки. Главный рванул дверь соседнего купе, и мы влетели туда с криком: «Ахтунг, партизанен! Сдавайся!»
Девки завизжали, то ли от испуга, то ли от удовольствия. Алёша застыл с открытым ртом. Видимо, вспомнил свою партизанскую молодость. В нашем купе что-то тяжело упало и заматерилось. Из-за моей спины высунул довольное лицо Серёга:
– Ну, что? Выпьем по нашему, по-партизански?
Алёша поднялся.
– Я с вами потом поговорю, – сурово сказал он и, насупившись, отправился восвояси.
– Кто орал? – спросил появившийся в коридоре наш лысоватый сосед, обитающий на верхней полке напротив меня.
– А что случилось?
– Да так, ничего, – промямлил мужик и, хромая, вернулся в отсек.
– Как вы вовремя! – облегчённо вздохнула Маля.
– Забодал он со своей партизанской песней! – выразила Кэт общее мнение. – Мало что ли в школе учили? То про Щорса, то про Лазо.
– Накрывать на стол будем? – поинтересовался Серёга.

Как всё-таки славно отрешиться на время от будничной суеты, забыть о работе, семейных делах и отправиться в путешествие! Сидеть в купе с милыми пьяными девчонками, рассказывать анекдоты под стук колёс и стаканов, и чувствовать, что жизнь бывает прекрасна! Конечно, проблемы возникают и во время путешествий. Например, нехватка пива и закуски. Время приближалось к десяти часам ночи, когда на столе кроме водки ничего не осталось. Мы с Главным отрядили группу захвата в ресторан, строго наказав больше никого в «плен» не брать, так как самим мало. Катя и Нинуля отправились добывать еду. Через четверть часа Никому Ненужная Женщина вернулась в одиночестве и поведала нам, что в вагоне-ресторане кушать тоже нечего, а подруга встретила знакомых по вчерашней пьянке особей мужского пола и предательски бросила её. Мы смирились с потерей бойца и голодовкой. Тем более что я пригрелся под боком у Танюши, а Главный с Мальвиной полулежа, дремали в углу купе.
Немного погодя в вагоне началось какое-то движение. Кто-то ходил, кого-то звали. Хлопали двери в туалете и купе. Вот и наша дверь распахнулась и в проёме возникла фигура старшего группы.
– Так! – сказал он, окинув кубрик взглядом тюремного надзирателя. – Все на месте? Через полчаса Унгены, граница!
Алёша ещё раз посмотрел на наши сонные лица.
– Что-то не понимаю, – молвил он и включил верхний свет. – Раз, два, – начал считать групповод. – Три, четыре, пять…
– Вышел зайчик погулять! – подхватил Главный.
– Какой зайчик? Где ещё один человек? – с испугом спросил Алёша.
– Мы все здесь! – ответил я.
– Вас же было шестеро! А теперь пять! Где эта… как её?
– А она ушла, – вступила в разговор Мальвина.
– Куда ушла?
– В ночь, – ответствовал Главный.
– В какую ночь?! Сейчас граница будет! – запищал от испуга Алёша. – Найдите её!
– Она, кажется, в шестом вагоне, – пролепетала Нинуля. Групповод, посылая в наш адрес проклятия, ломанулся по коридору на поиски своей жертвы. Его приход расшевелил нас. Мы приободрились и стали ожидать границу любимой Родины. Большинство, если не все, ехали за кордон в первый раз. Поэтому наши души охватывал трепет: какая она – эта граница?
Наконец, поезд застыл у вокзала Унгены. И, надо сказать, очень удачно застыл. Прямо напротив нашего вагона, на перроне я увидел красивую манящую надпись – «БУФЕТ» и стрелку, указывающую путь к этому оазису.
– Ну, что скинулись? – спросил я. – Попробуем смотаться?
– Так ведь сказали из вагонов не выходить, – откликнулась Кэт. Она уже вернулась из похода и тасовала вещи в ожидании досмотра.
– И пограничники вдоль состава стоят, – протянула Мальвина. – Не выберешься.
– Ну, Оля! Не ожидал от тебя таких упаднических настроений! – возмутился я. – Наоборот, рассчитывал на твою помощь.
Главный поддержал меня:
– Надо действовать сообща! Наша сила в массах! – рявкнул он.
– Сразу видно, человек изучал наследие Великого вождя! – Я похлопал партнёра по спине. – Ну, что пошли.
Молоденький пограничник с испугом смотрел, как из дверей вагона пытается спуститься полупьяная группа людей.
– Нельзя, нельзя выходить! – неуверенно бормотал он, оглядываясь по сторонам. Пограничники, стоящие у других вагонов с интересом поглядывали в нашу сторону.
– Земляк, – обратился я к стражу Родины. – Нам только пивка купить. Я мигом!
– Нельзя, нельзя выходить, – твердил солдатик. – Граница!
– Да мы же свои, советские! Из Краснодара! – выступила вперёд Мальвина, до предела обнажив свою шикарную грудь.
– Вы, что! Сейчас командир увидит, убьёт меня!
– Да он один пойдёт, – убеждала пограничника Мальвина, показывая на меня. – А мы все в вагон вернёмся.
– Давайте, давайте, залезайте в вагон! – Начал оттеснять нас солдатик. Когда он поближе подошёл ко мне, я вытащил трояк, так, чтобы служивый увидел, и засунул ему в карман шинели.
– Я мигом!
Лицо погранца застыло в нерешительности.
– Только… только ты обратно, когда я махну, – оглядываясь по сторонам, сказал растерявшийся страж границы.
– Будь спокоен! – кивнул я и рванул со старта.

В буфете аборигены пили портвейн. Народу в этот час скопилось немного. У стойки выжидала очередь из трёх человек. Времени у меня оставалось в обрез.
– Земляки! – обратился я к страждущей троице. – Девушка умирает! Пива хочет! Разрешите без очереди?
Молдаване оказались людьми отзывчивыми.
– Тащи её сюда! – донеслось из-за столика в углу. – Мы ей искусственное дыхание сделаем!
– Спасибо, друзья! Сам сделаю.
– А то, смотри… – повеселели посетители. – Мы и массаж, если что…
– Уж, будьте уверены! – откликнулся я, принимая товар от продавщицы. – За этим у меня тоже дело не станет!
– Куда едете-то?
– В Болгарию пробираемся.
– Передай привет Тодору Живкову!
– Спасибо, землячки!
Если бы я пробыл в буфете ещё минут десять, то, наверное, остался с этими прекрасными, весёлыми людьми. Но меня ждали компаньоны и испуганный солдатик. И неизвестно ещё, кто более нетерпеливо.
Перрон освещён мощными прожекторами, словно периметр тюремной зоны. Я притаился за углом здания и обозначил своё присутствие для пограничника. Он заметил меня и стал оглядываться по сторонам. Почти весь одиннадцатый вагон прильнул к окнам, наблюдая, как будет происходить незаконное пересечение границы. Наши красавицы топтались в открытых дверях тамбура готовые, в случае чего, прийти на помощь, отбить у неприятеля, если и не меня, то сумку с пивом и консервами.
Наконец солдатик сделал этакий жест рукой у себя за спиной: мол, давай, давай! Двадцать метров я проскочил, как заяц, и под крики «ура!» был принят в женские объятия. На прощание пограничнику полетели воздушные поцелуи от наших девочек, и он заулыбался. Итак, бутлегерская операция прошла успешно, и на зависть остальному вагону мы тут же откупорили. Мне достались четыре жарких поцелуя и тост.

– Всем приготовить паспорта! Пограничный и таможенный контроль! – раздался зычный голос. – Занять свои места в купе!
Ну, вот началось, подумал я. На душе стало как-то неуютно. Ладони вспотели. И вспотела правая половина моей задницы, где в кармане джинсов лежали пять незадекларированных червонцев.
– Ты везёшь что-нибудь? – спросил я Главного на ухо.
– Да. А ты?
– Пятьдесят…
– А я – восемьдесят.
– Где спрятал?
– В кармане.
– А если найдут?
Главный пожал плечами, вздохнул:
– Будем надеяться…

Проверка велась с двух сторон вагона: что б никакая сволочь не ускользнула. Сначала паспорта. Потом: «Всем выйти из купе!» – осмотр. Затем: «Откройте вашу сумку!» – досмотр. И напоследок: «Везёте ли вы с собой незадекларированные деньги, золото, антиквариат?» Я ответил честно:
– Пять рублей! – И вытащил из нагрудного кармана помятую пятёрку. Таможенник махнул рукой:
– Убери.
– Товарищ, капитан! Подойдите сюда! – раздался голос из середины вагона. Видимо, прозвучала условная фраза, так как не только товарищ капитан, но и остальные проверяющие ринулись к центру вагона, как по команде «фас!». Мы тоже хотели посмотреть, но для нас прозвучала команда «Сидеть!». Однако тайное всегда становится явным, и через пять минут мы узнали от нашей «милой» проводницы, что какие-то корейцы, муж и жена, пытались нелегально провезти чемодан с червонцами.
– С ума сойти, сколько денег! – шёпотом говорила вагонная стюардесса. – Всё купе досматривают.
Пограничники задействовали рацию, и через десять минут наш вагон окружил взвод автоматчиков. Это было здорово! Я уверял Главного, что сейчас подойдёт рота танков, и высадится десант на крышу вагона. Он поспорил со мной на бутылку пива, что всех нас поставят раком и станут обыскивать с помощью хирургических инструментов. Основания для этого, конечно, имелись, так как поступила свежая информация, что деньги в количестве пяти тысяч рублей были обнаружены у дамы в интимных местах тела. Две тысячи в нижнем интимном месте, а три – в верхнем.
– Прикинь! – Обратился я к Главному. – Две тысячи рублей засунуть во влагалище! И как они нашли?
– Да! – протянул мой друг. – Я бы себе не засунул, уж точно!
– А у тебя, что влагалище есть? – Я искоса посмотрел на него.
– Да, нет… – замялся он. – Ну, если б было.
Вскоре супругов корейцев увели, и досмотр продолжили. Но оказалось, что не только национальные меньшинства вывозят нашу, советскую валюту. Даже простые учителя из Кореновска пытаются нанести экономический ущерб любимой Родине. Какой ужас! Какой позор! Целых десять рублей одной бумажкой хотела провезти скромная учительница ботаники и попала под статью УК СССР.
Увидев, как раздевают корейских «Корейко», она схватила свою десятку, сунула в пластмассовую мыльницу под мыло и поставила коробочку на столик. И тут в купе вошёл таможенник. На правом боку у него висела рация. Но это только мы, дураки, думали, что чёрный футляр – рация. А оказывается, это хитрый приборчик, реагирующий на металлизированную краску купюр достоинством десять рублей. И вот, таможенник, проверяя сумки, поворачивается боком к столику, и приборчик: «пик-пик-пик». Что такое? Что здесь может пикать? Мыльница. А что в мыльнице? Червонец! А мыльница, собственно, чья? Придётся пройти! Лепестки опали, тычинки рассосались
Посмотрел я на это дело и подумал: хорошо, что нас раком не поставили, как прогнозировал Главный. А то пришлось бы топать вслед за ботаничкой. Но план по контрабанде труженики границы явно выполнили и, довольно похмыкивая, покинули вагон.
– Ну, что? Выпьем? – обратился я к своему товарищу.
И тут Серёга сказал исключительную фразу, которая сопровождала нас всю поездку по братской Болгарии и стала своеобразным девизом нашего союза. Он посмотрел на меня своими добрыми, уставшими глазами, приподнял брови и изрёк:
– Святое дело!

Через час, облепленная соплями, вернулась учительница ботаники. Её отпустили, изъяв червонец в пользу государства и попугав Уголовным Кодексом. А для дружной корейской семьи вожделенная Болгария оказалась недоступной, как Антарктида.
– И где ж такие деньги заработать можно? – Не переставала удивляться проводница, приводя в порядок выпотрошенное купе.
– Наворовали, небось! – предположил мужчина с загорелым обветренным лицом, облачённый в спортивное синее трико.
– На собаках заработали, – со знанием дела вступила в разговор невысокая пожилая женщина, попутчица «репрессированной» семьи.
– Что, собак разводили? – заинтересовалась проводница.
– Ха! Разводили! – усмехнулась бывшая соседка по купе. – Плов из собачатины варили. А настоящее мясо на рынке продавали.
– Не может быть! Кто ж его ел?
– Кто не знал, то и ел! Она в столовой колхозной работала. Заведующей. Попробуй, докажи, что мясо не то, когда его уже съели. Как стала хозяйничать, так все бездомные собаки в округе перевелись. Потом и дворовые пропадать стали. У нас на селе никто собак вечером на улицу не выпускал. Боялись.
– Так им и надо! Сволочи! – зло сказал мужик в спортивном костюме и, вытащив из кармана пачку сигарет, двинулся в тамбур.

Постепенно разговоры затихли. Где-то после полуночи нас начали переставлять на другие колёса. Я имею в виду вагоны. Если кто не знает, то русская колея шире европейской на девять сантиметров. Придумали эту уловку ещё в царские времена, дабы отбить охоту всяким иноземным гадам ездить по матушке Рассее на своих паровозах. Но поскольку хитрость эта исходила из придворного окружения, взращённого на немецкой тупорылости, то вместо преимущества, в конечном итоге, привела только к неудобствам. Теперь вагоны поднимали домкратами, и российские колёсные пары меняли на чужеземные, более узкие. Это действо растянулось по времени на несколько часов. Никто уже не слышал, как состав, тихо постукивая колёсами, двинулся к рубежу любимой Родины. Нас разбудили румынские пограничники. Они проверили паспорта, посветив фонариками. И только под самое утро мы, наконец-то, крепко заснули.

И снился мне молоденький русский пограничник. Он укоризненно смотрел на меня и тихо говорил: «Я за три рубля Родину предал. Меня старшина убьёт!» Мне очень жаль солдатика. Я вытаскиваю из нагрудного кармана рубашки помятую пятёрку и протягиваю ему: «Возьми, это для старшины». «Я тоже хочу в буфет», – почти шёпотом говорит солдатик и уходит за угол здания вокзала.

Варна
Я прошу прощения перед читателем за то, что не представил своих попутчиков, называя их странными именами: Кэт, Мальвина и прочее. Но сделано это сознательно, дабы разжечь немного читательский интерес к событиям. Многие авторы до такой степени увлечены биографическими данными и особенностями характеров своих героев, что пока прочтёшь, как они одеты, какого цвета у них носки, рубашка, пиджак, носовой платок, и как часто они всё это носят; что любят на десерт, ужин и халяву; какого сорта курят табак и почему именно курят; в каком колледже училась их тётя по материнской линии, от которой они наследовали серую каёмочку роговицы правого глаза, ты уже не хочешь читать эту книгу, и даже допускаешь мысль, что тебе специально продали её вместо снотворного или в нагрузку к поздравительной открытке 8 Марта.
Поэтому, пока наш турпоезд несётся среди ночи по просторам Румынии, а славный кубанский народ спит в своих купе, уставший от пограничных впечатлений, я познакомлю вас с моими попутчиками.
Итак, Алёша, руководитель группы. Мелкий партийный работник. Настолько мелкий, что его фамилию и отчество не запомнил ни один человек. Внешне напоминает учителя истории старших классов. Выше среднего роста, одет во всё бесцветное. Немного седоват. Хорошая выдержка. Полное отсутствие самолюбия.
Как любой политработник он опасался провокации настолько, что, когда в его присутствии рассказывали анекдот про Вовочку, настороженно оглядывался по сторонам и пытался угадать скрытый смысл сказанного: уж не анекдот ли это про Вовочку Ульянова? Он нёс великую ответственность за всю группу в сорок два человека, где тридцать шесть из них были равны или даже превосходили его по возрасту. Алёша постоянно призывал нас не шуметь, не пить, не курить и, когда прибудем в Болгарию, ни в коем случае не плевать на тротуар, так как произвольное харканье на асфальт может иметь необратимые негативные последствия для имиджа нашей Родины. Наверное, когда он состарится, то расскажет своим внукам, как тяжело пришлось в Болгарии, где ему поручили руководить делегацией аграриев-рисоводов. Что он всех прижал к ногтю и, именно поэтому, миссия завершилась полным успехом.
Дорогие внуки, не верьте вашему дедушке Лёше. Он обломал свои когти уже на второй день пребывания в братской стране. Его попытки приучить нас к дисциплине потерпели полное фиаско, а отсутствие организаторских способностей подорвали и без того маломальский авторитет. Но, спасибо ему! Ведь только благодаря такому бездарному руководству мне запомнилось путешествие в Народную Болгарию. Ничего подобного не приключалось со мной ни в одной другой заграничной поездке.
Однако не Алёша являлся главным действующим лицом балканского приключения и ни какой-либо отдельно взятый человек. Циклоном, делающим погоду, оказалась наша паранормальная шестёрка. О себе распространяться не стану, а о Главном скажу. Вообще-то, как вы поняли, его зовут Сергей, или Серёга. Кличку «Главный» придумала Мальвина, что не объяснишь просто случайностью. Эта девица оказалась очень шустрой и поимела информацию, что Серёга главный инженер какого-то предприятия. Собственно и запала Маля на него не из альтруистических соображений, так как Главный на вид совсем не Аполлон, скорее даже наоборот. Но мне это без разницы. И даже то, что он главный инженер автопредприятия я узнал позже всех. А по мне, хоть Генеральный секретарь, лишь бы мужик хороший оказался.

Таких положительных личностей, как Главный, я в жизни не встречал! Проработав восемь лет в строительной организации, у меня сложилась твёрдая убеждённость: всё начальство – хамьё, жульё и к дворовым собакам относится лучше, чем к подчинённым. Если мой шеф приезжал на объект, то всё ему было не так. Стоишь, контролируешь разгрузку плит перекрытия – «Что ты здесь стоишь, как кирпич на дороге?». Идёшь осматривать фронт работ – «Что ты здесь ходишь, как американский наблюдатель?». Траншею выкапываешь – медленно! Засыпаешь – слишком быстро! А любимая фраза: «Ты мне тут дурака не вываливай! Ты, работай, давай!» – считалась верхом изыска и остроумия. Поэтому мягкий характер моего нового знакомого, сдержанные манеры и отменное чувство юмора поначалу воспринимались как нонсенс. Даже не верилось, что он будущий член партии. Единственная странная черта – слишком порядочен. Но эту мелочь можно простить, тем более у Серёги хватало здравого смысла смотреть на мир с доброжелательностью и снисходительностью умудрённого жизнью человека.

Его отношения с Мальвиной напоминали роман Остапа Бендера с мадам Грицацуевой, причём на 90 процентов. Десять процентов я отсёк, так как у Мальвины не было стула. В смысле – мебели. Да и Мальвина, в миру – Оля, в конце концов, оказалась недостойна сравнения с известным персонажем. Хотя в некоторых кондициях своего тела дала бы невесте Бендера солидную фору. Особенно всех представителей сильного пола восхищали груди нашей подружки. Огромные, как два арбуза «огонька», они покоились в каком-то супер открытом бюстгальтере и аппетитно выпирали из декольте носимых Малей нарядов. Прибавьте к этому вполне пристойную шею, что редко встретишь у пышногрудых дам, и у вас появится непреодолимое желание запустить руку за пазуху этой красотки и удостовериться в том, что видят глаза. Скорее всего, зрение вас не обманет, а, переведя взгляд на ноги, вы тоже не разочаруетесь. В общем, Оля находилась в расцвете лет и, несомненно, считала себя красавицей. Завышенные самооценки – характерная особенность женщин Краснодара. Всякая мало-мальски смазливая девушка уже мнит себя, чуть ли не первой красавицей факультета, района, улицы, в крайнем случае, своей пятиэтажки. А уж просто симпатичной может назвать себя любая плоскогрудая деваха, напялившая джинсы «Lee» и кроссовки чешской фирмы «Цебо».
С одной стороны, себялюбие молодых краснодарок облагораживает атмосферу в пределах городской черты: все такие гордые и недоступные, аж противно! С другой стороны заставляет мужское население комплексовать по поводу своих интеллектуально-физиологических возможностей. Но если бы наши парни знали, как недалёки эти неприступные красавицы, как мало образованы! Одни из них считают, что Эрих Мария Ремарк – женщина, пишущая о мужской дружбе. Другие, что Жорж Санд – это автор комиссара Мэгре. Третьи вообще утверждают, что «Мцыри» написал Пушкин. О прикладном искусстве с этими особами лучше совсем не говорить, так как большинство, оказывается, Рембрандта не читали, лишь потому, что им нравится Байрон. Естественно, речь идёт не о поголовно процветающем бескультурье прекрасной половины краевого центра Кубани. Но уверяю вас, большинство из них даже не помнят, чему обучались в школе.
Конечно, Олю полной дурой не назовёшь. Частичной дурой – можно. Все женщины с импозантной внешностью надеются только на то, что им дала природа. Но, ни одной из них ещё не удавалось прикрыть красивым телом тупость. Когда думаешь только о себе, свободного места в голове на что-то другое не остаётся.
Есть ещё две особы, которых я хочу представить: это Кэт и Нинуля. Обе дамы из Новороссийска, более того, подруги. Их дружба носила скорее односторонний характер. Нинуля, как бы, находилась в прислугах у своей более общительной и симпатичной подруги, которая вела себя со снисходительностью столбовой дворянки к бедной родственнице.
Кэт за глаза мы прозвали «Пьянь». В вопросах возлияния она ни в чём не уступала мужикам и надиралась до такой степени, что совершала нелицеприятные поступки, чем довела Алёшу до полного ступора.
Любимое выражение Катерины – «чмо болотное». Это соответствовало ста – ста пятидесяти граммам водки. Изречение – «гавно поганое» тянуло на двести – двести пятьдесят грамм. После отметки «триста» появлялись выражения, которые принято называть ненормативной лексикой. Но все эти странности начались после приезда в Болгарию. А в поезде мы с Главным держали узды правления в своих крепких мужских руках.
Нинуля, или Никому Ненужная Женщина, была таковой на самом деле. Она постоянно, в меру своих скромных сил, заботилась о подруге. Её наивность порой граничила с глупостью. Но глупостью безвредной и не влекущей никаких отрицательных последствий. Можно сказать, единственным достоинством Нины для нашей компании, являлось то, что с ней ничего не могло произойти. Ну, разве что кофе на юбку прольёт. Душевная простота оберегала её от неожиданностей и превратностей жизни. Нинуля могла стать хорошим другом семьи, заботливой тётушкой, незаменимой гувернанткой или просто приятной соседкой по квартире. Однако душевные качества скрыты в душе, а снаружи телесная оболочка под названием – внешность. К сожалению, внешность у Нины была весьма невзрачна. Если бы Бог создал мужчину слепым, то Нинуля, без сомнения, получила бы свой шанс. Увы, добрые серые мышки почти всегда остаются не замеченными пушистыми хвостатыми котами. В нашей весёлой компании Нина не пользовалась ни авторитетом, ни чьим-либо вниманием. Но в плавании балласт нужен любому кораблю. Даже просто так, на всякий случай.
Я не познакомил вас с Таней, но это ещё впереди.
После пересечения румынской границы все члены нашей команды, не приходя в себя, снова крепко заснули, чтобы встретить новый день уже в Болгарии.

Утро началось в шесть часов с проверки документов болгарскими пограничниками. Румыны не сочли нужным беспокоить русских ещё раз. Нормальные ребята! Один раз на въезде проверили, и выезжай на здоровье сам по себе. Болгарские погранцы вели себя весьма вежливо. Они держали в руках серпастые-молотокастые паспорта и долго всматривались в наши опухшие с Главным физиономии, никак не понимая, кто есть кто?
– Вы братья? – спросил, в конце концов, человек в зелёной форме.
– Да! – ответили мы разом и увидели, как просветлело лицо проверяющего.
– Теперь, Серёга, ты мой старший брат, – сказал я, пряча паспорт под подушку. – Ты должен обо мне заботиться.
– А кто позаботится обо мне?
– А о тебе пусть заботится твоя младшая сестра Оля.
– Ну, конечно… – протянул Главный. – У неё одна забота.
Я снова задремал. Поезд приближался к Варне.

В Варну мы прибыли хмурым ноябрьским утром. Стояла промозглая погода. В парках стелился туман. Наблюдалось полное безветрие, но душа всё равно хотела чего-нибудь согревающего.
На привокзальной площади нас ожидали автобусы. Рядом с ними топтались экскурсоводы. Они одуревшими глазами смотрели на толпу русских туристов с кучей чемоданов, сумок и даже плетёных авосек, из которых торчало недоеденное и недопитое.
Автобус с цифрой три ничем не выделялся из общей колонны. Такой же серый и вымытый. Ночью ни за что не определишь, что наш. Я обратил внимание Главного на этот безобразный факт, пока вся группа терпеливо ожидала посадки. Мой друг тут же внёс предложение нарисовать фломастером на борту красную звезду.
– У нас в автопарке на всех автобусах звёздочки с номерами, – пояснил он, – а здесь явный недосмотр.
Мы начали спорить, где лучше нарисовать: с левого борта или правого, и какой величины. Решили: надо с обоих и размером покрупнее. Серёга, как более опытный в таких делах, заметил, что фломастер смоет дождём и лучше нацарапать. Это предложение привело меня в восторг. Останется отличная память о нашем визите к друзьям болгарам.
За спором внимательно наблюдал водитель автобуса и о чём-то переспрашивал другого мужчину, видимо гида. Наши хмурые лица и нацеленность сделать что-то с его автобусом, наконец, вывели труженика баранки из утренней спячки, и он подошёл к нам.
– Хороший автобус! Болгария! – настороженно улыбаясь, сказал водила.
– Это болгарский автобус? – удивился Главный.
– Да, да! – помотал головой наш будущий рулевой.
– Да? – не поверил мой друг.
– Да! – помотал головой шофёр.
Серёга посмотрел на меня.
– Что-то не понимаю. Говорит «да», а головой мотает.
– Плохо по-русски шпрехает, – предположил я. – Или контуженный.
Серёга заговорил громче, видимо считая, что так водитель лучше будет понимать, а если контуженный, то лучше слышать.
– А багажный отсек, – он показал рукой на дверку, – большой?
– Да, да! – замотал головой наш рулевой. – Большой!
– Можно открыть? – спросил я. Водитель сунул ключ в замок и поднял дверцу.
– Да! Большой!… – протянул Серёга, а я быстро засунул чемоданы внутрь. Водитель хотел что-то возразить, но я улыбнулся: – Всё o, key!
– А скорость, какая? – осведомился Главный.
– 120 километров! – с гордостью ответил шофёр.
– Дизель?
– Да, да! Дизель.
– А сиденья мягкие? – задал я провокационный вопрос и подмигнул другу.
– Что? – не понял водила.
– Сиденья, сиденья…, – жестом обрисовал я, – мягкие?
– О, да! Сиденья – люкс! – хозяин автобуса поднял большой палец.
– Посмотреть можно? – поинтересовался Главный. Шофёр, польщённый таким вниманием к своему транспортному средству, пригласил нас зайти в салон. В автобусе было тепло.
– Итак, где забьём места? – спросил я Серёгу. Главный довольно улыбнулся: – У правых окон. Занимай на всех.
Мы чинно расселись и помахали нашим девочкам, которые мёрзли в ожидании, пока Алёша даст команду к посадке. Они растеряно ответили нам. Импозантная необдуманно закричала: – Займите и нам места! Займите и нам места!
На её крики начала оборачиваться промёрзшая толпа туристов. Потом посланцы страны Советов уставились на автобус и стали тыкать пальцами, оживлённо переговариваясь между собой. Ну, конечно, они просто не знали кто мы такие. Видели в первый раз. И поскольку наши интеллигентные лица не напоминали образы пастухов Нечерноземья, то нас приняли за болгар и беспрепятственно пропустили в автобус. Но девочки, непосредственные создания, быстро ввели в курс дела окружающих. Эффект не преминул сказаться. Все туристы скопом, с чемоданами и сумками, полезли в автобус. Заслон в лице водителя был смят. Начался штурм входных дверей и битва за места. Смертельных травм удалось избежать лишь потому, что в руках штурмующие крепко сжимали личные вещи. Надрываясь, что-то кричал Алёша, призывая к совести и порядку. Это было равносильно призыву соблюдать очередь за бесплатно раздаваемой колбасой.
– Удачно мы зашли, – заметил Серёга.
– Теперь главное отстоять занятые позиции, – добавил я.
– Ты по этому делу мастак. – Главный вспомнил посадку в Краснодаре.
– Сегодня толпа злее. И в морду никому не дашь. Свои, вроде. Вдруг за одним столом сидеть будем?
Штурм продолжался минут десять. Потом началось позорное изгнание чемоданов и сумок из салона в багажный отсек. Подошёл старший колонны, поинтересовался, что происходит? Почему в другие автобусы люди входят, а из нашего – выходят, да к тому же с чемоданами? Куда собираются эти туристы? Красный и злой Алёша что-то бэкал, давая объяснения и косо поглядывая на нас через большие стёкла автобуса.

Я сидел с Таней, галантно уступив ей место у окна. Впереди расположился Серёга с Мальвиной. А сзади – две подружки: Кэт и Нинуля. Минут через пять к нам пробрался групповод.
– Как вам не стыдно! Что вы тут устроили? – начал выговаривать он.
– Да мы слова плохого не сказали! – возмутился я.
– Причём здесь слово? А эту давку?
– Так мы и не давились, – поддержал меня Главный. – Мы мирно сидели.
– Да, как же так? – опешил наш руководитель.
– Все могут подтвердить. Вот, хоть у девочек спросите, – развёл я руками. Алёша открыл рот, потом закрыл и поплёлся на переднее место руководителя.

Уже битый час автобусы стояли на привокзальной площади в ожидании команды к отправлению. Какие-то ответственные товарищи безудержно сновали от поезда к колонне с озабоченными лицами. Некоторые заглядывали под вагоны, другие копались в бумагах, что-то проверяя и ставя галочки. Наш групповод тоже присоединился к взбудораженным руководителям русского туризма, предварительно дав распоряжение не покидать насиженных мест.
– Пойду, покурю, – сказал я. Кэт, которой тоже надоело ёрзать на сиденье, составила мне компанию. Выйдя из душного салона, мы пристроились у бампера автобуса. Невдалеке толпа ответственных работников что-то бурно обсуждала.

– Чего им неймётся? В поезде не договорились, что ли? – унылым голосом протянула Катерина. Поправив причёску, она стала прохаживаться перед автобусом. Я скосил глаза. За лобовым стеклом виднелось лицо водителя. Он с видом затихшего кота наблюдал за снующей туда-сюда пташкой. Пташка, в образе Кэт, чувствуя свою недосягаемость, хорохорилась вовсю. В своём репертуаре, подумал я. Появился Алёша. В салон забираться не стал, а притормозил рядом с нами. От его гнева по поводу посадки в автобус не осталось и следа. Наоборот, настроение улучшилось, и он удовлетворённо хмыкал себе под нос. Катя тоже заметила эту перемену и подступилась к нашему вожаку.
– Долго будем ещё стоять? Что там случилось? – кивнула она в сторону суматошных товарищей. Алёша ждал этого вопроса.
– Вот, что значит – не проявить бдительность! Если тебя назначили руководить группой, надо выполнять порученную работу добросовестно.
Катя недоумённо посмотрела на Алёшу. Групповод расправил плечи, хмыкнул под нос и с наигранным чувством возмущения произнёс: – В пятой группе исчезли два человека!
– Куда исчезли? – удивилась Кэт.
– А вот этого никто не знает! Разбираются…
Я усмехнулся. По сравнению с исчезновением людей, бардак при посадке в автобус, устроенный нашей группой, выглядит лёгкой шалостью. То-то Алёша распетушился! Нашёлся руководитель похуже него.
– Когда исчезли? – полюбопытствовал я.
– Ну, в Киеве были, в Унгенах были. А вот сейчас – нет.
– А это не те двое корейцев, которых таможня забрала?
– Каких корейцев? – переспросил руководитель.
– А у нас в вагоне арестовали двух корейцев, мужа и жену, – бросилась объяснять Кэт. – Они червонцы везли нелегально. Вы, что не знали?
Алёша задумчиво посмотрел на нас:
– Минуточку!
Он начал складывать в уме два плюс два, сложил, ещё раз перепроверил и двинулся к группе ответственных лиц. Через пару минут толпа руководителей начала расходится. Алёшу хлопали по плечу, пожимали руки. А один, видимо, очень ответственный товарищ даже проводил до автобуса, выражая по дороге свою благодарность. Наш вождь прибыл счастливый и красный, как рак.
– Так и есть! – сказал он, многозначительно глядя на меня. – Мы оказались правы. Это – те, двое. Можно трогаться! Заходите.

Наконец, колонна из десяти автобусов отъехала от привокзальной площади. Варну даже через чистые стёкла салона видно было плохо. Всем известно, что в Баку «добывают керосин». А вот в Варне выпускают сигареты. Стены табачной фабрики с трудом угадывались в тумане, когда наш автобус, минуя никотиновый гигант, выезжал на простор загородного шоссе. Единственное впечатление от посещения приморского города: деревьев в нём на душу населения не меньше, чем в Краснодаре.
Наш гид – симпатичный молодой парень по имени Христо, держался с прохладцей, давая понять, что русские туристы для него – роковое стечение обстоятельств. Но, несомненно, он выполнит свой долг экскурсовода, как бы несимпатичны мы ему не были.
Конечно, если бы в этом автобусе сидели представители Туманного Альбиона или, на худой конец, жители Альп – тогда другое дело! Валюта, сувениры, знакомства. А что взять с русских? Бутылку водки? Да и ту ведь сами выпьют, сволочи!
Водителя звали Кенарь. Простой болгарский водила с птичьим именем. У него тоже была кислая мина, когда он лицезрел толпу кубанских рисоводов. Но как только на глаза попались девочки, работник баранки повеселел. Понятное дело! Если не франки и доллары, то хоть русская женщина! О, русская женщина ценится всеми! Это не какая-то бледная англичанка или толстозадая немка. Русская женщина – это персик! Правда, персик тоже надо кушать умеючи. Персик плод нежный, ранимый. Его надо беречь от ударов, хранить в прохладном месте и откусывать маленькими кусочками, чтобы насладиться негой. А так – откусить и бросить, чтобы только сказать: «Я это ел»… Впрочем, об этом впереди.
После лёгкого завтрака, организованного наспех принимающей стороной в одном из пригородов Варны, караван двинулся в направлении города Бургас. По дороге Христо поведал нам о трудной судьбе болгарского народа, и тех достижениях, которых страна добилась при социализме. Из всего услышанного я сделал вывод, что, действительно, болгарский слон – лучший друг советского слона. И, по существу, если не считать пересечения границы, мы попали в шестнадцатую республику любимой необъятной Родины. Но это не вызывало у меня чувства великодержавности. Народ, имеющий свою культуру и историю, всегда заслуживает уважения. И хотя «вонючие» капиталисты обзывали страны Восточного блока доминионами СССР, я так не считал и со студенческой скамьи всегда относился к братьям демократом гораздо лучше, чем к каким-либо итальянцам или финам. Болгары же были для меня чуть ли не кровными братьями. В одном море всё-таки купаемся.

Бургас
Спешу сообщить, что Бургас – город побратим Краснодара. Почему? Трудно понять. Если бы побратимом был Туапсе или Анапа, то хоть какая-то логика в этом присутствовала. А так… Степной город Краснодар и приморский город Бургас. Но кому с кем брататься решали за нас отцы краевого центра Кубани. И, видимо, сочли более удобным выбрать город на берегу Чёрного моря, нежели ни к чему непригодный Пловдив или Плевен, где ни позагорать тебе, ни покупаться.
В Бургасе, как объявил Алёша, нас ожидали шефы и большая культурная программа, включающая даже обеды с бесплатным вином. Причём, про бесплатное вино говорилось с особым томлением в голосе, как о чём-то неизведанном и не испробованном советским человеком. Будто мы должны были испить из Чаши Грааля чудодейственный эликсир. Все внимали Алёше и экскурсоводу Христо с затаённым вниманием и обильным слюноотделением.
Наш длинный караван разбросали по трём гостиницам города. Кому-то достались апартаменты в современных отелях. Нам же выпало жить в гостинице довоенной постройки. Мрачные холлы, отделанные коричневым мрамором, коридоры плохо освещены. Зато номера на двоих соответствовали хорошей однокомнатной квартире. Высокие потолки и окна, широкие кровати, много свободного места. После вагонного купе мы почувствовали себя уютно и по-домашнему. Благодаря Мальвине, которая своими пышными формами могла добиться чего угодно, нашей компании достались номера на третьем этаже. Всем хотелось свободы прямо сейчас, а не когда позволит руководство. Поэтому, растащив вещи по комнатам, мы собрались в баре у центрального входа. Там у стойки рецепции ещё толпились русские туристы, пытаясь определиться, кто с кем будет ночевать сегодня и следующие одиннадцать ночей.
– Удачно с номерами получилось, все рядом, – радостно улыбнулась Маля.
– Надо вечером отметить. У кого водка осталась? – поинтересовалась Кэт.
– На вечер найдём, – отозвался Главный. – Что сейчас делать будем? Ещё только шестнадцать часов и до ужина далеко.
– Надо Алёшу ловить. Пусть нам валюту выдаёт. – Оля энергично поднялась со стула.
– Но, вы же слышали, девочки, – Нинуля обвела всех взглядом, видимо считая и меня с Серёгой женщинами. – Валюту дадут только завтра.
Дурдом! – изрекла Мальвина и нервно вытащила сигарету. Главный поднялся:
– Ладно, я сейчас.
– Куда это он? – забеспокоилась Импозантная.
– Слушайте! – Кэт подалась вперёд. – Давайте у Христо займём до завтра? А, Оля?
– Что, Оля? Хочешь, иди, занимай.
– А почему я? Всем же хочется выпить! Нинуль?
– Нинуле не займут, – усмехнулась Мальвина. Нина получила незаслуженную «шпильку» и отвернулась, потеряв интерес к разговору.
– А тебе дадут! Ты можешь потом даже не возвращать! – Кэт спикировала на обидчицу своей подруги.
– Послушай, что ты ко мне пристала? Вон, пусть Таня пойдёт.
– Таня не пойдёт! – Я обнял свою подружку за плечи. И тема сразу исчерпала себя.
Откуда-то из глубины холла появился Серёга с явно довольным видом. Небрежно, по-голливудски, сев на стул, он положил перед собой восемьдесят левов. Наши девочки потеряли на мгновение дар речи.
– Прямо Игорь Кио! – молвил я. – Где взял?
– Разменял!
– У кого?
– У администратора.
– А я?
– Иди, кто ж тебе не даёт!
– Вы, что червонцы провезли? – протянула Таня и посмотрела на нас, как на зелёненьких инопланетян.
– Ага, – блаженно изрёк Главный. – Немножко. Тики для сэбэ.
– А как?
– Да, ладно! Какая разница! – Серёга принял добродушный вид транжиры. – Главное – валюта в наличии.
Мальвина, почти мурлыкая, подсела поближе к «настоящему» мужчине. Да! Интуиция её не обманула! Не зря она плела сети. Не зря обхаживала и соблазняла. Знала кого! Глазки её заблестели, губы приоткрылись в обворожительную улыбку, грудь затрепетала. Она уже предчувствовала, как после парочки ночей будет тратить эти самые – «тики для сэбэ».
Ах! Ах! Какое же её ожидало разочарование!
Через пять минут я пришёл со своим полтинником левов. Это внесло в нашу компанию ещё большее оживление и азарт. Всем хотелось выпить прямо сейчас! В баре! На виду у толкущейся кубанской братии.
Чтобы видели, какие мы! Серёга жестом банкомёта передал мне тридцать левов.
– Сходи, закажи чего-нибудь.
Но здесь нас поджидала небольшая неожиданность: бар начинал работу с восемнадцати часов. Общий стон разочарования раздался за столом, когда я принёс эту скорбную весть.
– Ну, почему? – стиснув зубы, прорычала Кэт.
– Откуда я знаю? Они по-болгарски говорят, а я по-русски. «Их бин» не понимает!
– Дай мне сигарету, – попросила Таня. Вся компания, за исключением Главного, потянулась к пачке. Даже Нинуля, и та, с досады решила отравиться никотином. Однако не повезло опять. Ни у кого не оказалось спичек.
– Сейчас прикурю! – Я поднялся и направился к столику, где сидели две миловидные особы, видимо болгарки. Они попивали кофе, курили и о чём-то тихо переговаривались. Полумрак бара, скромность поведения, расслабленные позы делали их привлекательными и загадочными. Я заприметил эту парочку, когда ходил к стойке заказывать выпивку, и сейчас мне предоставлялась возможность вступить в первый контакт с иноземками. Походкой барнаульского денди, с доброжелательной улыбкой на устах я приблизился к столику незнакомок и ласково спросил:
– Девочки, у вас есть спички?
Они примолкли и недоумённо посмотрели на моё небритое лицо.
– Спички есть? – переспросил я как можно галантнее. Их дружелюбные удивлённые глаза вдруг наполнились тёмным холодом безразличия. Позы стали напряжёнными. Улыбки моментально угасли, как с шипением заливаемый костёр.
– Няма! – процедила одна из болгарок, затягиваясь сигаретой. Да я бы у тебя и не взял. Страшная, как резиновый сапог. Вторая очень симпатичная, даже смазливей Тани. Но для неё я, наверное, был тем же резиновым сапогом. Проклятый языковый барьер! Но уж барменша должна хоть чуть-чуть понимать? Попросим у неё. Эти лохудры слишком наглые: сами-то курят.
Я подошёл к стойке. Брюнетка, лет двадцати пяти, протирала бокалы, не обращая на меня ни малейшего внимания. А они здесь приветливые, как колымские лесорубы!
– Мадам! – обратился я на культурном русском языке, вертя в пальцах сигарету. – У вас спички есть?
– Какво? – прищурив глаза, промолвила брюнетка.
– Спички не найдётся? – перевёл я на общедоступный язык. Барменша зло посмотрела в мои наивные глаза:
– Свиня!
Вот так! В общении с болгарскими женщинами меня постигло полное фиаско. Создавалось впечатление, что это не братский славянский народ, а аборигены порабощённой Намибии, ненавидящие белых. И вот, мы, белые ворвались в их чёрный отель, расселись за их чёрные столики и ещё приказываем принести выпить и закусить! Хрен вам! Чёрта с два! Белые обезьяны! Без вас так было хорошо в нашем чёрном отеле! Никто не просил спичек, не шастал туда-сюда, не распространял запах белой кожи! Было тихо и по-чёрному спокойно. Скорее бы вы убирались домой!
Сидя за столиком, вся компания наблюдала за моими передвижениями.
– Ты не прикурил? – спросила Таня. – Так они же сами курят!
Я развёл руками. Поведение местного населения не укладывалось у меня в голове.
– Подождите! Сейчас у шоферов прикурим. – Поднялась Катя.
Через несколько минут она вернулась с коробкой спичек и давясь от смеха.
– Вот я влипла, труба! Похожу к Кенарю, а с ним ещё два парня стоят. У вас спички есть, спрашиваю? А они как заржут! Кенарь говорит: «Это у тебя спичка есть, а у нас только…» Блин! Забыла, как он назвал. Петух, что ли? – Кэт, хихикая, ёрзала на стуле. – Понимаете, «пичка» по-болгарски – женский половой орган!
Главный посмотрел на меня.
– А ты что у тех дам спрашивал?
– Это самое…
Девчонки начали смеяться, всё громче и громче. Про курево уже забыли.
– Как тебе ещё по морде не дали? – удивился Серёга. – Вот что значит не знать иностранных языков!
– Какой ты любвеобильный! – закатила глаза Мальвина. – Я тебе так завидую, Танюша.
Поизмывавшись надо мной ещё минут десять, выкурив всё-таки по сигарете, подружки разошлись приводить себя в порядок.

Перед ужином наша компания, как и договаривались, собралась в баре. Девочки для своего первого выхода в люди напялили лучшие наряды. Но, поскольку, они воспитывались и выросли в разной социальной среде, то и стиль их одежды различался, словно сорта винограда.
Нинуля натянула на себя тёмно-синее платье английского фасона. Не обладая ни формами, ни статью, ни выразительностью лица, она напоминала гувернантку Южной Англии, вышедшую в воскресенье помолиться в костёл.
Катя принарядилась в чёрную плиссированную юбку и бежевую блузку, явно купленную за «боны» в магазине «Альбатрос». Глаза её горели похотливым огнём страсти и желания. Но более всего Кэт сейчас хотелось выпить. Она нетерпеливо окидывала взглядом полупустой бар и немного успокоилась, когда подошли мы с Серёгой.
О нашей одежде можно особо не упоминать. Что лучше всего красит мужчину в свободной обстановке? Джинсы и свитер. Но нам особо и выбирать не из чего.

Наконец в бар вошли Оля с Таней. Если появление Танюши, одетой в бардовое платье провинциального покроя, особых эмоций ни у кого не породило, то прибытие Импозантной вызвало оживление по периметру всего зала. При её росте метр восемьдесят всё было предельно оголено. Юбка – мини. Блузка – мини. Наверное, и трусики тоже мини. Что касается бюстгальтера, то наша прима решила не обременять себя на сегодняшний вечер лишним бельём. Волнистые чёрные волосы аккуратно уложены на одну сторону, и в ниспадающих локонах красовалась алая бумажная роза. Про таких представительниц слабого пола Богомил Райнов писал: «вамп-женщина». Но Кэт никогда не читала знаменитого болгарского писателя, и ей было неведомо подобное сравнение. Взглянув с плохо скрываемой завистью на Импозантную, она протянула:
– Прям Мальвина настоящая!
Оля фыркнула в ответ и, продемонстрировав окружающим свою выдающуюся попку, присела за столик.
– Пора наливать! Доставай! – распорядился Серёга. Я ловко вытащил из пакета бутылку бренди «Солчнев бряг».
– Да вы что! – вдруг возмутилась Нинуля. – Разве можно! А если нас выгонят из бара?
– Будешь так орать, то непременно выгонят! – отрезал я. – В баре сто грамм коньяка стоит больше, чем целая бутылка на воле. Нас шестеро. Вы представляете, какие можно понести потери, посидев по-человечески в этом заведении пару часов? Есть желание спустить по полсотни левов?
– Но неприлично из-под полы, – жалостливым голосом продолжала увещевать Нинуля.
– Будешь возмущаться – не нальём! – предупредил Главный. Никому Ненужная Женщина примолкла. Поняв, что инициатива полностью в наших руках, остальные дамы предпочли не перечить.
– Надо хотя бы что-то заказать, – осторожно произнесла Кэт, искоса глядя на моего друга. Решили взять три бутылки кока-колы и шоколадку. Кола отлично вписывалась по цвету с коньяком. А то, что в бокале недостает характерных пузырьков – ну, выдохлась, что с шипучки возьмёшь? Однако слабому полу всё равно хотелось отведать из буфета. У публики на столах красовались фужеры с какими-то коктейлями, из которых торчали зазывно влекущие трубочки. Ох, уж эти трубочки! Женщины без них не могут! Красные, жёлтые, зелёные. Торчащие из жерла бокалов, они так сексуальны! Их можно повертеть, помять пальчиками, показав при этом тёмно-красный маникюр. Их можно коснуться ярко накрашенными губками и потянуть живительную влагу. И, наконец, наклонившись к бокалу, бросить томный взгляд на сидящего напротив мужчину. И этот взгляд должен заставить его упасть на колени и рыдать от внезапно нахлынувшей страсти. Вы этого не знали?

Когда я принёс от стойки четыре жёлтеньких трубочки, глаза девчонок засветились неимоверной радостью. Теперь они не хуже других! Правда, Нинуля отнеслась к данному атрибуту женственности чисто по-мужски – безразлично. Наше радостное возбуждение, подкреплённое хорошим болгарским бренди, усиливалось. Все от души веселились, рассказывали анекдоты, истории, вспоминали поездку в поезде, строили планы на ближайшие дни. Девчонки обсуждали, какие покупать «тряпки». Про ужин мы забыли. Нам напомнил об этом Алёша. С круглыми вытаращенными глазами он появился у нашего столика.
– Вы, почему не пришли на ужин? – голосом армейского старшины прорычал наш руководитель.
– Ой, а мы забыли! – начали оправдываться девчонки.
– Это… – замялся групповод, подыскивая слова, – это… так получается, что вы не ужинали?
– Но мы не голодные! – отважилась подать голос Кэт.
– Такого быть не должно! – насупился наш руководитель. – Сергей Павлович, вы, как старший… Я назначаю вас главным среди вас! – Алёша осёкся, пытаясь понять, что сказал. – Вы обязаны обеспечить явку на ужин, завтрак и обед всех!
Оля поднялась со стула и подошла поближе к групповоду. Хлопая огромными накрашенными ресницами, источая запах французских духов и выпитого бренди, она обиженно произнесла: – Ну, вот! Мы только приехали, а вы нас уже ругаете! Разве так можно? – и надула губы.
– Я… Я… Не ругаю, – Алёша чуть отодвинулся от пышно колышущейся груди Мальвины. – Завтрак в восемь утра! Вы не маленькие! Дисциплина должна быть!
– А ведь он вмазал! – сказала Оля, когда наш руководитель отчалил от столика. – Я по глазам определяю.
– Да пошёл он! Чмо болотное! – выдала Кэт. – Хочу – хожу ужинать, хочу не хожу!
– Надо было его о валюте спросить, – напомнила Таня.
– Точно! – Мальвина двинулась вслед за исчезающим групповодом. – Я сейчас!
Потом обернулась:
– Серёжа, пойдём со мной. Ты же теперь Главный среди нас.
Мой друг не спеша поднялся. На его лице читалась явная неохота быть старшим в нашей компании.
– Ну, теперь их долго не дождёмся, – заметила Кэт и многозначительно улыбнулась.
– Это почему? – простодушно удивилась Нинуля.
– Да – потому!
Мне объяснять ничего не требовалось, так как я тоже намеривался поскорее уединиться с Таней, которая своим застенчивым видом всё больше возбуждала меня. Но покидать компанию в данный момент не хотелось. Ещё грамм триста «Солчнева бряга» зазывно плескалось в пузатой бутылке, и оставлять это добро не выпитым представлялось полным безрассудством.
– Давайте, девчонки, выпьем за страсть!
– За страсть? – оживилась Нинуля. Она единственная из оставшихся за столиком не потеряла бодрости духа. Мужское внимание всегда обходило её стороной. Она привыкла обходиться всегда и везде без сильного пола. Поэтому, даже простое присутствие за столиком единственного мужчины принималось Ниной за полноценную компанию.

Катя, после ухода Серёги с Мальвиной, отрешённо поглядывала по сторонам в поисках объекта для дальнейшего времяпровождения. Таня, разгорячённая выпитым бренди, улыбаясь, смотрела на меня. «Как долго мы будем здесь ещё сидеть?» – спрашивали её серые глазки. Я поднял фужер и поочерёдно посмотрел в глаза присутствующих дам.
– Итак, за страсть! – и после секундной паузы добавил. – Страсть, как хочется выпить!
– Ура! – воскликнула Нинуля и опрокинула бокал. Тост ей очень понравился.
В дверях бара нарисовалась Оля. Делая вид, что не замечает всеобщего внимания мужчин, она продефилировала к нашему столику.
– О! – удивлённо воскликнула Кэт. – А где же ваш Пьеро?
– Ну, что насчёт валюты? – перебила Таня.
– Получим утром, после завтрака. – Оля посмотрела на Катерину. – Кто не придёт на завтрак, тот не получит!
– Ты смотри, сама не проспи!
– Меня разбудят! – Оля самодовольно улыбнулась. Если бы у Кэт были стальные зубы, то в баре бы раздался жуткий скрежет.
– А кто тебя разбудит, портье? – спросила наивная Нинуля. Таня прыснула и отвернулась в сторону.
– Может даже и портье! – злорадно предположила Кэт. Оля не ответила на очередную шпильку, повернулась ко мне.
– Отойдём на минутку.
Я догнал её у дверей бара. Мальвина презрительно стрельнула взглядом в сторону нашего столика.
– Нажралась, пьянь!
– Да ладно, тебе! Ну, хочется ей мужика. Бесится, завидует. Какие ко мне вопросы?
– Дай мне ключи от вашего номера.
– А где постелют мне?
– Не догадываешься?
– Уже догадался! Держи! – Я протянул Мальвине гостиничный брелок. Оля забрала ключ, ещё раз взглянула на Катерину.
– Пьянь! – процедила она сквозь зубы и вышла из бара. Ситуация благоприятствовала покинуть прокуренный зал. Я подал Тане знак, и она, что-то сказав подружкам, поднялась из-за столика.

В полумраке коридора второго этажа я нашёл левую руку Тани и, взяв её за мизинец, повёл в номер. Кто-то из умных сексопатологов писал, что женщину к постели надо подводить, зажав её мизинец в своей ладони. Этот приём возбуждает страсть и в то же время делает любимую покорной и доверчивой. Подсознательно она воспринимает происходящее, как нечто далёкое, лёгкое, радостное. Как своё детство, когда родители водили любимое чадо за ручку, когда мальчики и девочки мирились, взявшись мизинцами. Этим жестом мужчина также показывает, что будет нежен в любви и очень внимателен к её желаниям. Аналогично, если женщина намерена возбудить и настроить своего партнёра, то должна привлечь его к постели, взяв за средний, самый длинный палец руки.
В пустом коридоре я слышал учащенное дыхание Тани и еле сдерживался, чтобы не прижать её к шершавой стенке и выплеснуть свою страсть. И когда за нами закрылась дверь комнаты, мы кинулись друг другу в объятия. Не знаю, что чувствовала моя любимая, я же попав в водоворот её шелковистых волос, поцелуев и ласк, совсем потерял ощущение реальности. Мне казалось, что насыщение не наступит. Не переставая ласкать друг друга, мы упали на кровать и через определённые промежутки времени стаскивали с себя ненужную одежду, подбираясь всё ближе к самым интимным местам наших тел. И, наконец, освободившись от бренного тряпья, мы слились в порыве безумной страсти. Страсть переросла в бурю. И то, о чём мы грезили два последних дня, свершилось.

Я закурил и предложил Тане. Она взяла раскуренную сигарету. Её светлые волосы разметались по подушке. Серо-голубые глазки полузакрыты. Движения утомлённо ленивы. Обнажённая нога, согнутая в колене, грациозно возвышалась над одеялом. Женщина получила удовольствие и молча курила. Мне это нравилось. Я тоже лежал с чувством удовлетворения и исполненного долга, без единой мысли в голове и потягивал родной «Космос».
– Ну что, зайка, может, отдохнём часок?
Таня повернула ко мне голову, её глаза чуть расширились.
– Не называй меня зайкой. Никогда!
– Ладно, – промолвил я. – Но, согласись: называть тебя кроликом ещё более неуместно.
Моя любовница резко села в постели.
– Я прошу, не называй меня ни «зайчик», ни тем более «кролик». Я прошу тебя! – громко, с нервной дрожью в голосе сказала она.
– Хорошо! Буду называть тебя просто Таня. Мне так даже больше нравиться, – миролюбиво ответил я. Что-то с моей подружкой не так. Где-то заклинило, но не понятно где? Танюша снова откинулась на подушку и попросила вторую сигарету.
– Когда мне было десять лет, – заговорила она, – мы с родителями в конце августа поехали в лес на шашлыки. И там, в лесу, я поймала кролика.
– Живого? – спросил я. Таня посмотрела на меня, как на придурка. Впрочем, в тот момент это так и было. Я понял, что надо помолчать, иначе наши отношения прервутся в самом начале турне. А в мои планы такая поспешность не входила.
– Он был серым и маленьким. Я схватила его в охапку и прибежала к родителям. «Прекрасно! Прекрасно! – сказал мой отец. – Ты настоящий охотник!»
«Интересно, это самец или самочка? – спросила мама». Отец взял кролика за уши и поднял. «Да это мальчик, мама!» – сообщил он. С тех пор я своего кролика звала «Мальчик». У меня никогда кроме рыбок не было никаких животных. А сейчас жил настоящий кролик с красивыми глазами, прохладным носом и великолепными ушами. Во дворе мне все завидовали. Я даже стала лучше учиться. Быстрее выполняла домашнее задание, чтобы уделять больше внимания «Мальчику».
Папа считал, что это очень хорошо для девочки: уделять внимание кролику, которого надо кормить, за которым надо убирать подстилку. Но моя мама была уже на шестом месяце беременности и у неё началась сильная аллергия на запахи. И хотя мы держали кролика на балконе, она всё равно жаловалась, что чувствует запах.
Папа решил отдать кролика бабушке, которая жила в частном доме. Мне очень не хотелось расставаться с «Мальчиком». Но родители заверили, что я смогу часто навещать его после занятий, ведь до бабушкиного дома всего шесть остановок автобуса.
Так и получилось. Сначала каждый день, потом через день я ездила к бабе Мане, чтобы покормить своего кролика. Он уже совсем вырос, отъелся и стал довольно-таки тяжёлым. Но для меня всё равно остался маленьким «Мальчиком».
Однажды в октябре я заболела ангиной и пять дней не выходила из дома. Папа успокаивал меня, говорил, что заедет к бабе Мане и попросит, чтобы она кормила моего любимца.
И вот, наконец, врачи разрешили мне выходить на улицу. И я помчалась к своему «Мальчику». И не успела…
Танин голос начал дрожать.
– Да, я не успела! – Она судорожно гасила уже потухшую сигарету в пепельнице.
– Его съела бабкина собака. За час до того, как я прибежала. У неё даже морда ещё в пуху была, когда я зашла во двор. Баба Маня решила покормить кролика, но не уследила, и он выскочил из сарая. А собака охотничья – лайка. И она его съела! Живьём! Я ненавижу собак! И, пожалуйста, не называй меня «зайка»!
Я посмотрел на Таню. Её глаза покраснели, губы дрожали. Она находилась на грани нервного срыва. И вдруг мне стало ужасно жалко эту женщину – ещё девочку! Какое-то глубинное чувство поднялось к краю моей души и выплеснулось в пространство комнаты, захлестнув разум и обезумив сердце. Я обнял Таню, я целовал её глаза, губы, шею, грудь! Я готов был поглотить собой её тело, спрятать его, отогреть в глубине своей души, чтобы ни одна слезинка не упала с мягких ресниц, чтобы она забыла свою боль. Я ласкал груди, бёдра, плечи любимой и шептал: – Не надо, Таня! Не надо!
И её тело откликнулось! И мы опять упали в нирвану любви. Я слышал только прерывистое дыхание, редкие всхлипывания и вздохи ненасытного желания. Она обхватила меня руками и ногами, прижалась всем своим горячим телом, а я в безудержной страсти шептал её имя.
Такого секса на грани нервного срыва я не испытывал никогда! Это просто жутчайшее наслаждение! Я лежал опустошённый морально и физически. Таня распласталась на кровати, раскинув ноги и руки в стороны, и тяжело дышала. Я провёл рукой по её бедру и тихо сказал:
– Танечка!
И сделал это, оказывается, напрасно. Словно мощная мутная весенняя вода прорвала плотину: у Тани началась истерика. Она отвернулась от меня, поджала ноги и зарыдала.
– Ну, что ты? Ну, что ты? – растерянно твердил я и гладил любимую по плечу. Она сбрасывала мою руку, потом перестала обращать внимание.
– Танюша, не плач, ласточка моя!
Но мои усилия оставались напрасными. Правда, всхлипывания прекратились, но слёзы текли в два ручья прямо на подушку. Надо как-то разряжать обстановку.
– Танюша! Ну, не плачь, милая моя! – Я гладил её русые волосы. – Вот вернёмся домой, куплю тебе другого серого кролика и назовём его «Мальчик-второй»! Будем кормить его красной морковкой.
– Ы-ы-ы! – заревела Таня. Ну, полный атас! Что делать? И тут в дверь постучали. О, чёрт, подумал я! Кого это принесло? Не уж ли Танюша своими рыданиями разбудила соседей? Не хватало только администрации отеля! Нормальная позиция! В номере лежит голая, явно изнасилованная женщина, не в силах вымолвить ни слова. Появляется коридорная, за ней Алёша, как представитель туристов и разбуженные постояльцы. Красота! И доказывай потом, что ты не ёж! Я быстро натянул джинсы, накинул рубашку.
– Тихо! Кто-то пришёл!
Таня перестала реветь и натянула на себя одеяло. Постучали ещё раз.
– Кто?
– Это я, Оля.
Я открыл дверь и с недоумением уставился на Мальвину. По всем моим расчётам она должна лежать в постели с Главным.
– Не помешала, надеюсь? – Маля, игриво улыбнувшись, вошла в комнату. Танюша тихонько всхлипывала, уткнувшись в подушку.
– Что это с ней? Почему она плачет?
– Это от счастья!
– Да? – Мальвина оценивающе посмотрела на меня.
– К сожалению, – развёл я руками, – на сегодняшний день больше не в состоянии никого осчастливить. А где Серёга?
Маля передёрнула плечами.
– Ждёт тебя в номере. Пойди, расскажи ему, как надо осчастливливать женщину.
Я понял, что меня попросили удалиться. И хотя в начале вечера предполагал провести с Таней всю ночь, в настоящий момент был рад покинуть девочек и, пожелав спокойной ночи, удалился.

В нашем номере царил полумрак. Серёга лежал в постели. Над моей койкой горел ночник.
– Чего вы тут не поделили?
– А пошла она на хум! – буркнул Главный.
– Ты, что её не трахнул?
Серёга повернулся и посмотрел на меня печальными глазами.
– Я что, за три тысячи километров е… ся сюда приехал?
– Логично! – съязвил я. – В общем: не сошлись взглядами на жизнь.
– А ты бы мог сойтись с ней этими самыми взглядами?
– Она не в моём вкусе.
– И не в моём тоже.
– Но один разок можно напрячься ради общего дела?
– Ну, да! Я один раз напрягусь, а она потом будет напрягать меня целый год!
– Прости! Забыл, что ты человек семейный. Мне бы хотелось взять часть твоих забот на себя, но я завяз с Таней.
– Надеюсь, у вас всё благополучно?
– Более-менее. – Я сел на кровать и закурил сигарету. Странная какая-то попалась мне девочка. Слишком уж эмоциональная. Впрочем, в этом тоже есть своя изюминка. Не то, что Оля! С ней ясно: постель – деньги – постель. То-то Серёга испугался! Когда отказываешь женщине, всегда прибываешь в задумчивости: правильно ли поступил?
– Смотри, что я купил в ночном баре!
Вид четырёх бутылок холодного пива вывел Главного из угрюмого состояния.
– Две выпьем, а две на утро, – предложил он, приободрившись. – Жаль, что холодильника нет. За ночь нагреются.
Действительно, в номере отеля холодильников не наблюдалось. Это и понятно: две звезды скромно пристроились на вывеске под названием этого подворья. Хотя по симметрии расположения этих фигур и остаткам клейкого вещества любой наблюдательный человек мог сделать вывод, что таких звёзд когда-то красовалось три. Видимо, сервис, предлагаемый гостиницей, вынудил кого-то из постояльцев, умудрённого опытом странствий, содрать лишнюю звёздочку с таблички. Но я уверен, что не советский турист учинил акт вандализма над скромной вывеской этого приюта путешественников. Русский человек – это вам не какой-нибудь ожиревший бюргер или сюсюкающий англичашка! Для русского даже туалет во дворе – сервис! Это буржуям отсутствие холодильника – страшное неудобство, головная боль и испорченное настроение. Для советского образованного человека, изучавшего в школе законы Архимеда, наличие отсутствия холодильного агрегата в номере, где имеется компакт-унитаз, никакой проблемы не составляет.
Крышка бачка снимается. Бутылки с напитками погружаются. Клапан регулируется на проточную воду при полном объёме – вот и все дела! Наутро у вас холодное пиво, водка и даже арбуз, если его удастся всунуть в фаянсовую вазу.
– Сразу видно: человек с высшим образованием! – с уважением изрёк Главный, после того, как я наладил работу нашего «холодильника».
Я пристроился на подушке, попивал пивко и думал о Тане. О том, что впереди ещё десять ночей и надо бы Малю куда-нибудь пристроить, чтобы не портила нам отдых. Серёга уже пожелал мне спокойной ночи и улёгся почивать. А мне не давали уснуть видения налитых Таниных грудей, округлые формы её стана и пахнущие лавандой волосы.

День первый. Бургас
На завтрак группа явилась в полном составе. Многие – не смотря на головную боль. Хмурые, опухшие лица и молчание за столами наводили стороннего наблюдателя на мысль о чьих-то поминках. У меня и Серёги лица были хоть и опухшие, но отнюдь не хмурые. Мы уже опустошили по бутылке холодного пивка из нашего «холодильника» и приготовились съесть очень много. Но в братской Болгарии не придерживались заповеди Суворова. Завтрак оказался по-европейски скромен. Это обстоятельство подвигло нас на рассуждения о походе славного полководца на Балканы, и о культурном наследии, оставшемся после этого вояжа. То ли русские войска завтракали, когда все болгары ещё спали по своим убежищам. То ли, кроме турок, на этой территории никто не обитал. Но факт имелся на лицо: российская культура питания здесь не прижилась. Эх, сейчас бы холодного постного борща со сметаной! Похмельный синдром искореним только холодным борщом или рассолом. А от тёплого чёрного чая многих передёргивало, словно от таблетки хинина.
Наконец, разнеслась долгожданная весть, что выдачу валюты решено проводить в номере руководителя сразу после завтрака. Через десять минут, когда наша компания подошла к заветным дверям, там толпилось человек тридцать. Впечатление, что выдавали получку в предпраздничный день.
– Может лучше сходить пивка попить? – предложил я, тоскливо глядя на жаждущих побыстрей урвать свои кровные.
– Святое дело! – бодро отозвался мой друг.
На рецепции мы купили по бутылке светлого пива и уселись на дерматиновые кресла в холле.
– До обеда свободное время, – потягивая пенный напиток, сообщил Серёга. – А потом экскурсия по городу.
– Надо сделать запасы в «холодильник». Ты, вообще, как собираешься воспользоваться валютой.
– Половину на подарки, половину на удовольствия.
– Я тоже так думал. Это получается – на пиво двести шестьдесят левов.
– Почему только на пиво? – приподнял брови Главный.
– Это я образно. Ну, пиво, бабы, папиросы, коньячок там…
– Думаешь, на десять дней хватит?
– Знаешь, сколько можно на двести шестьдесят левов бренди купить? Шестьдесят пять бутылок! Это по шесть бутылок в день на брата! И ещё пять штук на обратную дорогу!
– Я столько не выпью! – забеспокоился Серёга. – У меня почки.
– Вот поэтому мы и разбавляем коньячок пивом, – кивнул я на полупустую, коричневую бутылку.
Мимо продефилировали наши девочки, спеша на простор бургаских улиц. Кэт игриво помахала ручкой. Сейчас нам не по пути. У них свои интересы. Я бросил в след Тане оценивающий взгляд. А не так уж и плоха! Фигурка – что надо! Приодеть получше, причёску подобрать – пальчики оближешь. Чем и займёмся сегодня ночью.

Получив по пятьсот двадцать левов, мы с Серёгой тоже отправились изучать окрестности. Погода стояла солнечная, но прохладная. Стройные, серебристые ели, в большом количестве высаженные в центре города, совсем не напоминали о поздней осени. Да и многие лиственные деревья сохранили свой жёлтый наряд.
Посетив немногие попавшиеся по пути магазины, мы ничего особенного не купили, кроме зубной пасты для моего друга. Зато в винном отделе нашли любимый «Солнчев бряг» по 3.80 лева. Это очень обрадовало нас, так как в пересчёте на новую цену получалось уже по шестьдесят восемь бутылок на брата. А вот русская водка оказалась дороже.
Но нас данный факт не взволновал. Можем наглотаться и в Союзе по горло. В гастрономе удивила цена на сметану: целых двадцать два лева! Правда, в такой сметане стояла столовая ложка, и цвет этого молочного продукта имел почему-то светло-жёлтый оттенок, а не привычный белый. Но всё же!
– Да! Калории здесь дорогие! – протянул Главный.
– Ничего. У меня запас хороший! – заверил я Серёгу. – На десять ночей хватит.
– Я рад за тебя!
– Только я вот не очень.
Главный удивлённо приподнял брови.
– А в чём, собственно, проблема?
– Вопрос, куда девать Малю?
– Да. Это проблема. Может её в аренду кому-нибудь сплавить?
– Идея хороша, только я никогда не обучался профессии сутенёра.
– Ладно, не расстраивайся. Вечером что-нибудь придумаем. Хочешь, я пойду с ней погуляю? – обречённо предложил Серёга.
– Не надо таких жертв! А то могут быть и дети. Изнасилует на лавочке и мучайся потом совестью.
– Что это там Алёша руками воздух разгоняет? – поинтересовался Главный. Мы уже почти подошли к отелю. У входа стояло человек пятнадцать туристов. На ступеньке перед ними возвышался наш бравый руководитель. Он что-то объяснял собравшимся, размахивая руками.
– Прямо, как сигнальщик на корабле!
– А он, по-моему, во флоте и служил когда-то, – пояснил Серёга.
– Всё-то ты знаешь!
– Начальство надо знать в лицо! – процитировал мой друг бессмертную фразу Вицина. Подойдя ближе, мы обнаружили среди столпившихся земляков Таню и Нинулю.
– Что здесь происходит? – обратился я к Танюше и слегка обнял её за талию.
– Объявляют план мероприятий. – Моя подружка немного отодвинулась от меня. Какая недотрога! Суровое провинциальное воспитание.
– И что интересного?
– Завтра свободный день. Потом едим к шефам в какой-то городок на побережье. А в субботу – ужин в национальном ресторане.
– С вином? – спросил я.
Тут же слева от меня, словно прочитав мои мысли, коренастый мужик, перекрывая блеяние бабушек-туристов, почти заорал:
– А когда же вино давать будут?
– Обещали! Обещали! – поддержал его кто-то из толпы.
– Не беспокойтесь, товарищи! – Алёша вытянул правую руку вверх, а левую в сторону. – Этот вопрос мы утрясём в самое ближайшее время.
Он опустил руку на уровень плеча:
– Будет вам вино!
Толпа рисоводов одобрительно загудела. И поскольку большинство присутствующих больше ничего не интересовало, люди стали расходиться.
– Девчата, может, по коньячку перед обедом?
– Я не хочу, – вяло ответила Таня. Она казалась уставшей и растерянной. Неужели, я её так замучил прошлым вечером?
– А где же Оля и Катя?
– Они что-то присмотрели в магазине, – объяснила Нинуля.
Вот ведь какие дела! Если мужчин может помирить игра любимой футбольной команды и бутылка водки, то женщин – интерес к тряпкам. Ну, что ж, это даже к лучшему! Дружнее будет наш альянс.

Обед оказался без затей, но сытный. Не стану представлять подаваемые блюда, тем более, что не в состоянии описывать кулинарные изыски так, как Гарднер в своей нескончаемой саге о пище Ниро Вульфа. Сообщу только, что после ста граммов «Солнчева бряга» мы с Серегой имели отменный аппетит и хорошее настроение.
Разморенные обедом туристы грузились в автобус, чтобы посетить достопримечательности Бургаса. Поскольку этот симпатичный болгарский город не имеет славного революционного и боевого прошлого, то и осматривать оказалось особо нечего. Наш гид Христо больше рассказывал о самой Болгарии. Я тихонько дремал на плече у Танюши. Она не возражала, тем более что сама находилась в полусонном состоянии. Только однажды нам пришлось выйти из автобуса. На очередной остановке в честь какого-то памятника к нам подошел Алеша и, еле сдерживая свой гнев, прорычал:
– Вы совесть имеете или нет?
– А что уже приехали? – приоткрыв один глаз, спросил я.
– Выходите из автобуса! Как вам не стыдно! Спите здесь… Вся группа возмущена! Устроили здесь…
– Что вы заладили «здесь, здесь». Мы же не под забором спим!
– Выходите немедленно или пожалеете!
– А вот угрожать не надо!
– Я вам не угрожаю, – несколько погасил пыл Алеша.
– Могу подтвердить, что угрожаете, – поднял голову с переднего сиденья Главный. Он с Мальвиной тоже прикорнул и теперь с помятым лицом сурово смотрел на руководителя.
– Я прошу, выходите из автобуса. Все возмущены вашим поведением. Ко мне подходили уже жаловаться.
– Я что, со своей невестой уже и поспать не могу? – я погладил Таню по плечу.
– Вот блин! – Оля расслабленно потянулась в кресле. – Даже на отдыхе, как на работе! Сон досмотреть не дадут!
Алеша не отходил от наших мест, видимо решил взять измором. Мы не спеша начали надевать куртки и выходить из автобуса. На улице меня зазнобило от осенней прохлады. С моря дул влажный ветерок. Вся группа толпилась метрах в пятидесяти, разглядывая серое каменное изваяние. Решив, что дело, которому он посвятил битых десять минут, сделано, наш руководитель двинулся в сторону монумента. Маля и Таня потянулись за ним. Наш водила с интересом посматривал им вослед.
– Ну что, пойдем? – передернул озябшими плечами Главный.
– Не в ту сторону смотришь.
– А в какую? – Серега начал вертеть головой.
– Назад, назад посмотри.
– Ну? – обернулся мой компаньон.
– Видишь гастроном?
– Думаешь нам туда?
– Самый подходящий объект для обследования.
– Так почему стоим?

В магазине мы облюбовали отдел торгующий напитками различной крепости. Покупателей на удивление оказалось немного. Пиво в наличии имелось.
– Какое возьмем? – спросил мой друг.
– Сейчас посмотрим…
У прилавка стояло двое мужчин, перебирая мелочь на ладонях. Пока мы рассматривали витрину, подошел еще один.
– Заметил, какое пиво они брали? – обратился я к Сереге.
– Вон то. С белой этикеткой.
– Возьмем пример с аборигенов.

Отоварившись пивом и газировкой, мы появились у дверей автобуса как раз к моменту посадки. Тети и бабушки зло поглядывали на нас. Мужики смотрели с плохо скрываемой завистью. К нам подошел здоровенный труженик рисовых полей с обветренным, загорелым лицом.
Он был одет, как и все свободные хлебопашцы, в болоньевую куртку цвета выжженной степи.
– Вы где пиво брали? – пересохшими губами прошептал он.
– Там, в гастрономе. – Я показал рукой. Мужик окинул взглядом толпящихся туристов, что-то прикинул в уме и резко взял со старта.
Наш человек! – сделал заключение Главный
– Ой, мальчики! Вы попить купили! – Это наши подружки появились у автобуса. Они похватали кто газировку, кто пиво. Таня отхлебнула из моей бутылки.
– А там ничего закусить не было?
– Колбаски хочешь?
– Нет! Огурчика маринованного или помидорчика.
– Могу пойти поискать.
– Пожалуйста! А то пиво не идет. Что-то меня морозит.
– Ты не простыла случайно? – Я дотронулся ладонью до ее красненького носика.
– Не знаю, – вяло произнесла Таня.
– Держи бутылки и иди в автобус. Скоро буду…
Когда я вернулся из магазина с литровой банкой огурцов, рисоводы с нетерпением ждали отправления.
– Ну, сколько можно ждать! – с раздражением возмущалась женщина преклонного возраста в сером габардиновом пальто с позолоченными пуговицами. Ее одутловатое лицо напоминало заварочный чайник, только что залитый кипятком.
– То спят, то не дождешься! – промычала исподтишка полубабушка с бегающими глазами, скривив презрительно свое, и так не первой свежести лицо.
– Прошу прощения за задержку! – как можно миролюбивей сказал я. – В туалете очередь.
– В каком туалете? Где туалет? – раздались голоса в салоне. Некоторые начали подниматься с мест, готовые немедленно отправиться на поиск домика неизвестного архитектора. Женщина в пальто с позолоченными пуговицами полезла к выходу.
– Нам надо в туалет! – заявила она.
«Ха, ха!», усмехнулся я. Два часа экскурсии после сытного обеда – это вам не семечки на завалинке лузгать!
– Успокойтесь, товарищи! – Алеша поднял руки вверх и скрестил их. – Здесь нет туалета!
– Как это нет? – возмутилась краснощекая баба в мужской дерматиновой куртке и показала пальцем в мою сторону. – Он же был в туалете!
– Он пошутил! – натянуто улыбаясь, сказал руководитель и посмотрел на Христо. У того на лице играла плохо скрываемая ухмылка. В его практике это был первый туалетный бунт. Правда, сам он, как опытный гид заблаговременно удовлетворил свою нужду.
– Как это пошутил? – не унималась краснощекая. – А я вот шутить, не намерена. Где туалет? – Она повернулась ко мне.
– Там где я ходил, вам не подойдет! – ответил я, открывая банку с огурцами. Женщина покраснела еще больше и потихонечку, чтобы не расплескать, села в кресло.
– Товарищи! – обратился Алеша к группе. – Наш гид Христо говорит, что сейчас мы поедем в универмаг. У нас будет один час свободного времени. Там, в универмаге есть туалет!
– Так поехали! Чего ж мы стоим! – донеслось со всех сторон. Водитель тронул автобус, и страсти улеглись. Девчонки накинулись на огурцы и хрумтели на зависть окружающим теткам, которые сидели, сжав зубы, то ли от злости, то ли от желания по нужде. Не прошло и пяти минут, как банка оказалась пуста.
– Почему ты одну взял? – предъявила ко мне претензии Таня.
– Ты одна просила, я тебе одной и взял! Кто ж знал, что столько любителей солененького?
Маля, Кэт и Нинуля стыдливо потупили взгляды, облизывая губы и глотая последние остатки рассола. Но Мальвина быстро нашлась:
– Я куплю три таких банки и всем тогда хватит!
Ко мне повернулся Серега:
– Ты действительно в туалет ходил?
– Да нет! Когда б я успел! А что?
– Придавило после пива…
– Зажми ручкой, скоро универмаг.
– Да я зажал! – его лоб покрылся испариной.
– Думай о хорошем. О том, что «космические корабли бороздят Большой театр»!
Главный с кислой физиономией отвернулся.

Универмаг, к которому мы подъехали, назывался «Краснодар». Вот она – примета братания городов! Я тут же вспомнил, что у нас в городе имеется ресторан «Бургас». Но в отличие от невзрачной коробки универмага, его побратим-ресторан внешне выглядел более изящно. Хотя, справедливости ради, должен заметить, что своеобразие наружных форм ресторана «Бургас» объяснялось просто ошибкой проектировщиков. На месте этого злачного заведения строилась гостиница. Но когда вывели два этажа здания, то оказалось, что в спешке чего-то не учли, то ли строители, то ли проектировщики. Фундаменты не выдерживали нагрузку от стен высотной гостиницы. Долгое время отцы города решали, что делать с созданной конструкцией. Неудобно перед побратимами. Обещали построить гостиницу и опростоволосились. Но кому-то пришла в голову светлая мысль: перепланировать непонятное сооружение в ресторан. С тех пор жители Краснодара имеют возможность выпить и закусить в мрачном заведении под названием «Бургас».
В универмаге «Краснодар» оказалось гораздо светлее и просторнее, чем в ресторане-побратиме. Но ничего интересного для себя я там не обнаружил, кроме строительных рулеток, которые приобрел для презентов моим сослуживцам.
Для большинства туристов нашей группы туалет универмага стал самым вожделенным объектом посещения всей экскурсии по городу. После недолгого пребывания в этом помещении, они выходили с одухотворенными, светлыми лицами, по меньшей мере, как после посещения храма и отпущения всех грехов.
Послонявшись по двум этажам здания и оставив Главного в обществе Мальвины и подруг, я вышел на свежий воздух. Кроме нашего автобуса прибыли еще три группы советских туристов. Явно в универмаге сегодня намечалась неплохая выручка.
Две девушки, одетые в короткие кожаные куртки и черные джинсы привлекли мое внимание. Собственно, меня заинтересовала только одна. Но поскольку они двигались, тесно прижавшись друг к другу, словно сиамские близнецы, пришлось созерцать их, как одно целое. Слева шла брюнетка. Невысокого роста, стройная, как горная лань. Она пыталась грациозно передвигать своими ножками, обутыми в черные ботики. Но ей явно мешала подруга, повисшая на хрупкой руке этой прекрасной незнакомки. Ее толстая попка никак не успевала переставлять такие же ноги. Она уцепилась за рукав спутницы, не желая отставать.
Я пристроился недалеко от входных дверей, закурил сигаретку и принял позу заинтересованного наблюдателя. Когда девушки поравнялись со мной, я галантно спросил:
– Девчонки, вы из какой группы?
Стройная незнакомка остановилась и посмотрела на меня большими карими глазами. В этом чудесном взгляде можно было прочесть интерес, настороженность, и в то же время, удивительное спокойствие. Так смотрит дикое животное, ни разу не пуганое человеком.
Ее присосавшаяся спутница не успела затормозить и толкнула своим массивным бедром хрупкую миледи.
– Осторожно! – Я быстро сделал шаг вперед и протянул ругу помощи. Прекрасная незнакомка пошатнулась, но на удивление, устояла от тарана своей подруги. Видимо, не в первый раз выполняла роль тупика.
– Мы из шестой группы, – внимательно посмотрев на меня, ответила она.
– Это просто ужасно!
– Что ужасно? – Юная леди удивленно склонила аккуратную головку.
– То, что я в третьей. У меня сегодня весь день не будет аппетита.
– Неужели? – Брюнетка тут же приняла игру. – Начните с десерта.
– Тогда я буду голоден весь следующий день.
– Один день поголодать не вредно.
Она – прелесть, подумал я. Редко встретишь такую острую на язычок и, в то же время, тактичную девушку. Мне так хотелось поговорить с ней еще немного, но я понимал, что для первого раза затягивать разговор не стоит.
– Надеюсь, мы еще увидимся. Я буду поститься. Толстоногая подруга приняла это заявление и на свой счет, и оскалила свои желтые зубы.

Вот так всегда случается с подругами, подумал я, глядя на удаляющуюся парочку. Одна – глаз не оторвешь, другая – не приведи Господь! А любви хочется всем независимо от внешности, которой одарили нас родители и матушка природа. Но большинство людей на земле альтруисты. Поэтому, если ты не вышел рожей или ногами, то никакой золотой душой этот недостаток восполнить нельзя. Отсюда появляются завистники, злыдни, стервы и сволочи. И проблему эту решить практически невозможно. Хотя с другой стороны, Квазимодо любили из сострадания, а для него и такая любовь была неизведанным счастьем.
Я почесал за ухом: что только не придет в голову в минуты одиночества. Слава Богу, у меня с внешностью все в порядке. Но где же Серега и девчонки? Что там можно покупать целый час? Я выкинул окурок и нырнул в двери магазина.

За ужином Маля внесла предложение.
– Собираемся у нас в номере. Есть бутылка водки, баллон огурцов и сало.
– Сало? – удивился Серега. – Копченое?
– Сало как сало. Белое, соленое. Надо захватить хлеба со стола и чего-нибудь еще.
Все посмотрели на накрытый белой скатертью стол. В хлебнице лежало три кусочка тонко нарезанного хлеба – остатки от ужина, стояли пустые тарелки, солонка и салфетница.
– И взять-то нечего, – вздохнув, произнесла Нинуля.
– Эй, официант! Молодой человек! Можно вас? – Кэт по-барски махнула рукой. Человек в униформе подошел к нашему столику.
– Принесите нам хлеба! – Она указала пальцем на плетеную тарелку.
– Хлеба? – приподнял брови официант, глядя на пустую посуду.
– Да, да! Хлеба! И побольше!
– Ладно… Пиво и кока-колу мы купим, – сказал Серега, косясь вслед удаляющемуся гарсону.
– Одной бутылки мало! – Кэт оценивающе посмотрела на меня.
– Главное начать… – философски заметил я.
– Что ж. Тогда через полчаса в номере у Оли. Нина, забери тарелку с хлебом. Пошли.
– Что, всю тарелку? – Нинули растерялась.
– Конечно всю! Может еще и не хватит.
– Будем макать в водку и есть, – пояснил Главный.
– Макать в водку? – глаза Нинули округлились.
– Да не слушай ты его! – Маля взяла Серегу под руку.
– А что? Трезвая мысль! – поддержал я. – Съедим по кусочку водки, запьем пивком – во такой процесс! Танюша, ты как на это смотришь?
– Я – как все, – моя подружка пожала плечами.
– Великое дело – хлеб! – Я подхватил под руки Таню и Кэт. – Не представляю, как японцы одним рисом питаются? Даже водка у них и та рисовая.
– Я слышала, они водку горячей пьют, – сообщила Кэт.
– Это тоже выход! Горячая водка – это круто! Я на студенческой скамье горячий грог пил. Так, скажу вам, одного стакана хватало. Но лучше всего газировать водку. В сифоне. Вещь умопомрачительная! У нас в общаге, когда денег на нужное количество портвейна недоставало – скинулись и за бутылкой беленькой. Заправили в сифон, постояла минут двадцать, и готова. С пол-литра шесть человек вдупель накушивались.
– Не может быть! – изумилась Кэт. – А чем закусывали?
– Не важно, чем. Главное, первый полтинник – натощак. Посидеть, покурить. Потом еще по одной, и ты поехал…
– А мы-то, дураки, на работе пьем-пьем, пьем-пьем… Только голова на утро болит. Интересно, а у них в ресторане сифонов нет?
– Ну, так хлеб же взяли!
– Да ладно тебе прикалываться!
Все это время, пока мы двигались в направлении наших спален, Таня угрюмо молчала. Что с ней происходит? Совсем расквасилась. Ну, ничего! Знаю я способ, как разогнать кровь в молодом теле!

Праздничный стол не отличался верхом изыска. Он напоминал стандартный кухонный вариант, любимый простыми советскими тружениками: сало, маринованные огурчики, хлеб, шоколадка «Рот Фронт», яблоки, бутылка водки, несравненный «Солнчев Бряг», полдюжины пива и несколько банок кока-колы. Девочки все аккуратно расставили на гостиничном столике, покрытом простыней с эмблемами отеля.
– Где Кэт? – спросил я. – Пора начинать.
– Пошла в бар за пиццей, – отрапортовала Нинуля.
– А кто заказывал пиццу?
– Я не заказывал, – ответил Главный, наливая из бутылки.
– Ждать не будем! – категорично заявила Мальвина. – Можно было и в номер заказать. Пошла красоваться…
– Все, все, сели! Танюша, давай, поднимайся с кровати, а то уснешь! Всем налито? Серега, тебе слово.
Главный взял стакан, расправил плечи, выпятил грудь.
– Дорогие друзья! В этот день все прогрессивное человечество…
– Включая хлеборобов Якутии… – вставил я.
– И оленеводов Кубани… – добавила, смеясь, Мальвина.
– … отмечает праздник Великого Октября! – закончил предложение Серега. – Поэтому, предлагаю выпить… – мой друг обвел взглядом всю компанию.
– … за прогрессивное человечество, – продолжил я.
– … которое, несмотря ни на что, – подсказал Маля.
– … отмечает этот праздник! – выкрикнула Нинуля. – Ура!
– Ура!!! – дружно подхватила вся группа, и на двести пятьдесят граммов водки стало меньше.
– Повезло нам, что встречаем праздник в турпоездке, – закусывая огурчиком, проговорила Мальвина. – А то бы дома на демонстрацию погнали.
– Демонстрация – это внутренний порыв народных масс к объединению во имя достижения какой-либо цели, – констатировал Серега, прожевывая сало.
– Тебе агипросветом руководить! – Я посмотрел на Таню. Она сосредоточенно доедала третий огурец.
– А у нас в Новороссийске, когда норд-ост дует, то все как пьяные идут, – вступила в разговор Нинуля.
– Почему «как»? – спросил Главный.
– Вы мне не верите? Знаете, как норд-ост дует? Один мужчина в прошлом году на демонстрации погиб. Ему дали чей-то портрет на палке нести. Портрет большой – метр на метр. А ветер сильный был. Ну, тот мужчина примотал древко к себе веревками. Сам руки в карманы засунул. Так и шел. Уже колонна мимо трибуны прошла, и демонстрации вроде конец. Вдруг налетел шквал, и мужчина опомниться не успел, как его ветром потащило вместе с портретом и головой об чугунную урну. Вот так!
– Насмерть? – с ужасом в глазах спросила Таня.
– Конечно! – хладнокровно, словно врач-патологоанатом, изрекла Нинулая.
– Надо было ему к ноге ядро привязать. – Сделал вывод я и обратился к Сереге. – Ты как думаешь?
– Два!! – компетентно добавил мой друг.
– С вами серьезно говорить совершенно невозможно! – Обиделась Нинуля.
– Это потому, что мало выпили, – пояснил Главный и взял в руку бутылку.
– Кате оставьте.
– А где ее, кстати, черти носят?
– Уже час прошел, как ушла. – Маля глянула на часы.
– Наверное, пицца большая, никак доесть не может! – предположил я.
– Я пойду, поищу!

И как только Нинуля высказала свое предложение, дверь комнаты распахнулась и влетела Кэт. Ее покрасневшее возбужденное лицо и сверкающие глазки не оставляли сомнений, что она изрядно вмазала.
– Ой, что случилось! Не поверите! – Кэт буквально упала на кресло, где до этого сидела Нинуля, бросила на стол открытую пачку «Мальборо», – Вот! Угощайтесь!
В Болгарии американские сигареты стоили дороже бутылки русской водки. Поэтому вся наша компания с удивлением уставилась на красно-белую пачку.
– Что случилось? – подозрительно спросила Мальвина.
– А где же пицца? – поинтересовался Серега.
– Сейчас расскажу. Есть что выпить?
– Водки?
– Да, лучше водки, а то от виски мне плохо.
– От какого виски? – изумилась Нинуля.
– Сейчас расскажу. – Кэт опрокинула стакан и схватила огурец.
Ее возбуждение передалось всей компании. Еще дожевывая маринованный овощ, наша спутница нечленораздельно пыталась поведать свою историю:
– Заказала я пиццу. Стою у стойки, ожидаю. И тут подходит мужчина. В костюмчике весь, при галстуке. И начинает по-английски ко мне приставать.
– Англичанин что ли? – полюбопытствовала Мальвина.
– Да нет! Но я сначала не врубилась. Только понятно, что не наш. Весь такой солидный. Лет сорока. Брюнет Усики небольшие. А на пальце здоровенный перстень из золота с камнями. И говорит: «Хотите выпить?»
– По-русски? – подозрительно покосилась Маля.
– Да нет же! По-английски, конечно. Ну, понятно же, если мужик вокруг тебя вертится и говорит «дринкин, дринкин», значит, приглашает выпить. Я прикинула: не хам, иностранец, одет прилично, и говорю – «ес!». Он заказывает виски со льдом. Слушайте, гадость такая! Настоящая самогонка. Наша водка вкуснее! Потом он спрашивает: болгарка? Я ему – «ноу!». Румынка? – ноу! Ай эм рашен! У него глаза округлились. «О, руси! Руси гел бьютифул!» И лопочет что-то по-своему. По-русски ни бум-бум! Кое-как на английский перешли. Оказывается он турецкий бизнесмен. Ну, пока ляля-тополя, Ибрагим заказывает еще стаканчик. Фотографию мне свою показал с детьми и женой. И все время твердит: руси гел бьютифул, болгари гел ноу бьютифул.
– Так его Ибрагимом зовут? – вставила, наконец, слово Нинуля, которая внимала рассказу своей подруги, как пятилетняя девочка сказке о Золотом Ключике. Для нее простой съем в баре представляется верхом изыска и несбыточной мечтой юности.
– Кажется, Ибрагим… – Кэт закурила и сразу же стряхнула мнимый пепел с кончика «Мальборо».
– Это все? – иронично спросила Маля.
– Хм! Это только начало! – Кэт презрительно скривила губы, давая понять, что плевала на иронию своей подруги. Затянувшись на полсигареты и выпустив клуб сизого американского дыма, она, положив ногу на ногу, с плохо скрываемым торжеством продолжила.
– Выпила я и эти виски. Захотелось покурить. А сигарет с собой не захватила. Я ж на пять минут выскочила за пиццей.
– Так, где же пицца? – спросил Серега, которому, как впрочем, и мне, подробности знакомства с турецко-подданным совершенно не интересовали.
– Да подожди ты со своей пиццей! – негодующе воскликнула Нинуля. – Пусть расскажет.
Я показал Главному глазами на стакан. Он понимающе кивнул и взялся за бутылку бренди. Кэт, подстегнутая интересом своих подруг, с еще большим азартом пустилась в описание своего приключения.
– В общем, прошу барменшу принести сигарет. Ибрагим увидел пачку «ВТ» и говорит: «Смокин? Ноу! Ноу! Болгари сигаретс бед!» И показывает, мол, пойдем со мной. Берет меня под руку: «Руси бьютифул гёл смокин? О-кей! Кам, кам!» Тут я вспоминаю про пиццу. Турок говорит: «Пицца? О-кей! Какая рум?» Пишет барменше номер комнаты, чтоб, значит, принесли, как готова будет. Я после виски немного осмелела. Думаю, пойду с ним, ну что мне этот турок сделает? Если что, врежу в левый глаз!
Пришли мы в его номер. Он меня в кресло усадил. На столик вот эту пачку «Мальборо» положил. Достал стакан и опять виски. Сижу, попиваю. Номер у него не то, что наш: две комнаты, ковер, диван, холодильник, телевизор. Хорошо устроился. Вертится вокруг меня, все «бьютифул», да «бьютифул». Думаю, сейчас приставать начнет. Точно! Начал по коленке гладить. Но я это дело пресекла сразу. Ибрагим снова фотку свою показывает: жена, мол, дети. Я ему – давай наливай! Когда еще виски попьешь? Они в магазине тут шестьдесят левов стоят! Вдруг он вытаскивает сто долларов и говорит мне, оставайся и сотня твоя. Вот, чмо болотное! Думаю, надо сваливать, а то что-то от виски плохо становиться… Турок меня за руку хватает, уговаривает остаться. Достает еще пятьдесят долларов. Это тебе «бьютифул», только останься! Я ему по-русски объясняю, что меня подруга ждет. Не понимает ни хрена, блин дырявый! В конечном итоге дошло до него, что мне переодеться надо. Договорились – через двадцать минут вернусь.
Кэт обвела подруг торжествующим взглядом. Нинуля сидела завороженная, с умиленным выражением лица. Танюша что-то обдумывала. То ли факт правдивости рассказа, то ли возможность развития ситуации. Мальвина покуривала трофейный «Мальборо». В ее позе и взгляде читалась зависть: почему не я пошла в бар за пиццей?! Везет же этой пьяни, мужика крутого сняла! Сидит теперь, выпендривается!
Однако Кэт оказалась не так проста, как думалось. А может, у нее от выпитого виски голова стала лучше работать. А может, она опасалась сомнительного знакомства и дальнейшей непредсказуемости интрижки. Немного успокоившись, Катерина обратилась к Мальвине.
– Пойдем со мной к турку. Мне одной как-то неудобно…
– Наоборот, – возразил Главный, – одной очень удобно. Потом расскажешь.
Но Кэт уже развезло так, что она не реагировала на подколы.
К тому же, видимо, не хотелось портить отношения с Мальвиной, которые только наладились. Она внешне смирилась с лидерством своей импозантной подруги, но в душе не желала уступать. Если женщина не может взять внешностью, то берет хитростью. И сейчас Кэт пыталась втянуть Мальвину в возможно неблаговидную историю. Так опытные преступники втягивают в дело наивных салаг, чтобы потом сказать: «Ты что, братан? Да, ты же со мной на дело вместе ходил! Теперь мы одной кровью мазаны!»
Крючок заброшен. Маля колебалась. Согласиться сейчас при всех, в том числе при Сереге, на которого она кидалась от самого Киева, значит поставить себя в положение тыдры.
Ее самолюбие билось насмерть с похотью. Виски, сигареты, доллары с одной стороны, и добропорядочность с другой.
– Нет! – наконец с трудом выдохнула она. – Что мне там делать? с турком…
Маля натянуто улыбнулась и искоса поглядела на Серегу. Кэт уловила нерешительность подружки и пошла с козырной шестерки: можешь отбить, а можешь забрать, карта игровая.
– Да мы посидим всего пол часика. Мужик нормальный, не нахал. Полялякаем, виски попьем нахаляву, покурим. А потом вместе отчалим. Вдвоем всегда легче.
– Нет… – уже не так решительно сказала Маля. – Не знаю…
Но видно было, что чаша весов качнулась в сторону долларов и виски.
– Давайте выпьем лучше! За наших русских мужиков! Черт с ними, с турками! – Она обворожительно улыбнулась Сереге.
– Это можно! – с воодушевлением откликнулся мой друг.
В двери номера постучали.
– Пиццу принесли! – подхватила Кэт.
Однако в проеме открывшейся двери появился пузатенький, лысоватый мужчинка. Среднего роста и неопределенного возраста, как все жители Востока, которым перевалило за сорок. Незваный гость счастливо улыбался, глядя на нашу подругу.
– О! Катья! Бьютифул! Бьютифул! – сверкая в полутьме смоляными глазами, ворковал пришелец.
– Ой, Ибрагим! Заходите! – чуть ли не расшаркалась перед турком Кэт. Мужчина вошел из полутемного коридора отеля в комнату. На нем плотно сидел синий в полосочку костюм, поверх белой рубашки красовался галстук с турецким орнаментом. Но, самое главное, в ладони левой руки турок нежно держал литровую бутылку «JB».

Это было очень удачно и привело меня в такой восторг, что я вскочил со стула, развел руками в стороны и запел, стараясь подражать Фредди Меркьюри: «Мустафа-Ибрагим! Мустафа-Ибрагим! О-ла! О-ла! О-ла!!! О-ла! О-ла! О-ла!» Но в Турции, видимо, не популярен «Queen». Или турецкий представитель бизнеса не любил рок-музыку. А может, просто я сфальшивил – сольфеджио-то в школе не преподают…
Остановившись на пороге, Ибрагим ошарашено уставился на меня, потом перевел взгляд на сидящую за столом компанию и попятился к двери.
– Сори, сори! – кисло улыбаясь, лепетал он. – Катья – май френд.
– Нет, нет! – возмутился Серега, протягивая стакан с водкой гостю. – У нас так не положено. Прошу к столу!
Кэт ухватила Ибрагима по свободную руку и потащила к центру комнаты. Турок пассивно сопротивлялся. Его глаза еще минутой раньше светившиеся радостью, сейчас выражали смятение и испуг.
– Ноу, ноу! – твердил он, упираясь надраенными до зеркального блеска черными туфлями в паркет. – Сори! Ван момент! Ай нот дринкин!
– Да ладно тебе выпендриваться! – обиделась Кэт. – Давай присаживайся. Я тебя со всеми познакомлю.
Турок ничего не понимал по-русски, но чувствовал, что его бутылку виски сейчас выпьют эти сумасшедшие «совьет туристс». Интуиция – великое дело! Он с трудом высвободил попавшую в плен руку и оглянулся в поисках двери. Кэт, видя, что мужчинка пытается выбраться из мышеловки, опять схватила его за рукав и начала что-то объяснять.
– Жмот турецкий! – сказал я, усаживаясь на свое место. – Как девок наших, так готов из трусов выпрыгнуть. А как посидеть по-людски, так сразу «сори, сори!»
– Пускай он нам за Катюху калым дает! – предложил Главный.
– Мальчики! Какой калым? Как вам не стыдно! – вступилась за подругу Нинуля.
– Тогда пускай меня в нагрузку возьмет! – пошутил Серега.
– Ты что, свечку держать будешь? – ехидно спросила Мальвина.
– Нет! Я буду пить за здоровье Катерины! – парировал мой друг.
– Хочешь виски? – вдруг ни с того ни сего взвилась Маля. – Так пойди, купи!
– Да! – неожиданно заявила до сих пор молчавшая Таня. – Почему бы вам не купить виски?
Серега широко раскрыл свои пьяные глаза и взглянул на меня:
– Действительно… Почему бы нам не купить виски?
– Если уж мне в баре спички не дали, то виски и подавно не продадут, – ухмыльнулся я. Нинуля захихикала. Обстановка чуть разрядилась.
В это время Кэт кое-как объяснилась на тарабарском языке с Ибрагимом. Мусульманин сделал вид, что успокоился, но искоса поглядывал на меня, Серегу и через плечо, на дверь. Ему не терпелось поскорее убраться отсюда, прихватив подружку. Но Кэт, которую ничего не удерживало в нашей компании, почему-то стопорнулась. Наконец она приблизилась к Мальвине.
– Пойдем вместе. Проводишь меня. А то я, бля, перебрала.
Всего секунду поколебавшись, не глядя на Серегу, Маля сказала:
– Мы скоро будем!
Она поднялась со стула, одернула мини юбку, расправила плечи, выдвинув при этом свои шестнадцатидюймовые груди, и шагнула к Ибрагиму.
– Оля! – гордо представилась она. У турка чуть бутылка из рук не выпала. Он стоял и округленными глазами смотрел на убойную грудь Мальвины, находившуюся прямо против его носа.
– Сейчас кончит! – шепнул я Сереге.
– Или отдаст бутылку виски, – высказал свой вариант мой друг.
Но заключить пари мы не успели, так как Кэт, подхватив под руки Ибрагима и свою подругу, потащила их в коридор.
– Не скучайте без нас! – игриво крикнула она с порога и захлопнула дверь.
– Ну, все! Туши свет, кидай гранату! – резюмировал я и посмотрел на оставшихся. Серега угрюмо разливал остатки бренди. Нинуля задумалась над тяжелой судьбой никому не нужной женщины. Таня вылавливала огурец из баллона. Но не должен этот вечер так бесславно закончиться! Мне еще предстояло рандеву с Танюшей. И если в создавшейся ситуации оставить Серегу наедине с Нинулей, то возможны непредвиденные обстоятельства.
– Ну, что приуныли?! – Я решил, как всегда, взять инициативу за столом в свои руки. – Небось, виски всем хочется? Не такой уж это напиток, чтоб убиваться с горя. Самая настоящая самогонка! Тем более «JB». Бормотуха для шоферов и частных детективов. Леди пьют «Белую лошадь» или, наконец, «Балантайнз».
– А ты, что пил виски? – с любопытством спросила Нинуля.
– Конечно, пил!
– Ну и как, вкусно? – осведомилась Таня, грустно глядя в пустой баллон из-под огурцов.
– Не помню. Дело было еще в студенческие годы. Стояла ужасная жара. Август месяц. Я со своим институтским другом в полном безделье слонялся по улице Красной. Все нормальные люди купались в море или отлеживались на дачах. Но у наших предков загородных фазенд не имелось, а прокатиться на море мешало отсутствие нужного количества монет.
Дневное пекло уже плавно перелилось в вечернюю духоту. Город наполнялся уставшими от забот людьми, искавшими под деревьями скверов хоть немного свежего воздуха. Такая же, оставшаяся не у дел молодежь стекалась в парки, развеяться и прошвырнуться.
Мы зашли на одну танцплощадку, потом на другую. Но контингент казался не тот. А душе чего-то не хватало. В конечном итоге решили взять пару бутылок сухого, шоколадку и послушать музыку. Самый приличный выбор спиртного имелся в «Кубанских винах». Вот там-то мы и обнаружили виски. Пузатая, темно-коричневая бутылка с черной этикеткой, на которой красовалась надпись: «Club 99». Стоила она неимоверные деньги – восемнадцать рублей. Если учесть, что в те далекие времена на пятнадцать рублей можно вдвоем весь вечер гулять в ресторане, то сами понимаете, каково нам было выложить наличные на какую-то неизвестную пол-литруху.
И вот, мы с другом открыли в квартире все окна и балконные двери, улеглись в коридоре, на прохладный паркет, включили Роллинг Стоунз – «Диких Лошадей» и пили «Club 99». Было здорово! Но вкуса виски я не помню.
– Я тоже пил «Club 99»! – радостно сообщил Серега. – Это чешское виски, так? Тогда продавался еще кубинский ром «Гавана клаб».
– О-о! – сладострастно протянул я. – Кубинский ром – это класс! Особенно с золотой этикеткой.
– А еще помню… – начал рассказывать Главный.

В это время, в другом крыле гостиницы, в номере полулюкс, в мягких велюровых креслах расположилась компания из трех человек: пузатый, изнемогающий от желания турецко-подданный и две советские туристки, зашедшие нахаляву выпить, покурить, а может чего еще.
Ибрагим совсем забыл о пьяной Кэт, которую болтало в кресле от выпитого, будто она попала на шлюпке в пятибалльный шторм. Все свое внимание и знание английского он переключил на Мальвину.
– О! Олья! Олья! – воодушевленно лопотал мужчинка, наливая полный бокал виски. – Дринкин! О, бьютифул руси гел!
– Ты себе тоже налей! – Мальвина показала на пустой фужер.
– Ноу, ноу! Проблем! Коран! – сконфуженно развел руками Ибрагим.
– Вот, чмо болотное! – беззлобно возмутилась Кэт, протягивая руку за своей дозой. – Коран, видите ли, ему не позволяет! Да у нас в Союзе мусульмане знаешь, как пьют? И свинину еще жрут! А ты тут шлангом прикидываешься. Пей, давай!
Ибрагим ничего не понимал, разводил руками и с недовольством поглядывал на пьяную русскую туристку, которая истребляла виски похлеще дюжины американских ковбоев.
– О-кей! – натянуто улыбаясь, турок закрутил пробку и поставил полупустую бутылку с вожделенным напитком под столик. – Ю гоу хоум. – Он показал на Кэт. – Ю дринкин? О-кей, ю гоу хоум!
– Чего «гоу»? Гавно поганое! Куда бутылку дел? – вошла в раж Пьянь.
– Ю гоу хоум! – Турок от слов преступил к делу. Он поднял, гнущееся во все стороны женское тело и, обняв за талию, потащил к двери.
– Да брось ты меня! – встрепенулась Кэт. – Что?.. Все?.. Да?.. Ладно… – она постаралась придать себе независимый, гордый вид. – Черт с тобой, мурло турецкое! Оля, ты идешь? Жду тебя в номере!
– Сори, сори! Ю гоу хоум. – Ибрагим терпеливо стоял у открытой двери. И когда Кэт, пошатываясь, выходила из номера, погладил ее по попке.
– Да пошел ты… – замахнулась она. – Гандон!

В полутемном коридоре отеля спьяну можно запросто потерять ориентировку. Дойдя до тупика, Кэт развернулась и, держась рукой за стену, двинулась к лестничной площадке, намереваясь попасть на нижний этаж. Мужчин, стоящих у двери одного из номеров, она заметила в последний момент.
– Ну, что еще? – с вызовом выдавила самолюбивая, решив, что они намеренно перекрыли удобную линию передвижения.
– Прошу прощения… – сказал один из темных силуэтов и отошел от стены.
– Все вы, блин, сначала кидаетесь, а потом прощения просите! Ненавижу! Кобели драные! – выплеснула Кэт свою обиду.
– Постойте-ка, голубушка! – удивился второй мужчина. – Вы, случайно, не Катя?
– Ну?..
– Из третьей группы?
– Ну!..
– А я ваш руководитель! Вы меня узнаете?
– Алеша, что ли?
– Да. Алексей…
– Неважно! – перебила Кэт, стараясь как можно быстрее закончить неожиданный разговор. Сделав пару шагов, она вдруг ни с того ни с сего запела: «Алексей, Алешенька, сынок…»
– Да вы совершенно пьяны! – возмутился руководитель. – Как можно!? Вы же советская туристка!
– Плевать! – изнемогающая дама медленно потащилась вдоль стенки коридора. Алеша опешил. Другой мужчина что-то прошептал ему на ухо.
– Завтра утром чтобы принесли мне объяснительную, – голосом не совсем уверенного в ответе ученика проблеял наш руководитель. Второй мужчина одобрительно кивнул головой.
– Вы поняли меня, Катерина?
– Поняла, как же! – ответила Кэт с безопасного расстояния. – Чмо болотное!

Описание всех происшедших коллизий мы узнали от Кэт, которая спустя четверть часа, появилась в нашем номере. Поблевав минут пять в туалете, она присела за столик и, глотая из бутылки пиво, злобно возмущалась хамством турецко-подданного.
– Чего ж ты Олю одну оставила? – осуждающе проговорила Таня. – А вдруг он ее изнасилует. Напоит и изнасилует.
– Да что б ее напоить, знаешь сколько надо? Мы вдвоем с тобой столько не выпьем.
– Это верно! – поддержал разговор Серега. – Масса тела у нее большая.
– А ты тоже… – Таня повернулась к Главному. – Зачем отпустил?
– А я-то тут причем? – изумился мой друг.
– Как это причем? – не унималась моя подружка. – Нинуль, скажи ему!
– Ай-я-яй! – встрял я в душещипательную беседу. – Обидели девочку. Оставили одну, бедную!
– Была бедной – станет богатой! – изрек Серега. Кэт на мгновение протрезвела:
– Да-а! – протянула она. – А ведь это я мужика нашла. Несправедливо это!
Таня и Нинуля начали убеждать нас пойти и вызволить Малю из коварных лап турецко-подданного. Они красочно описывали опасность, которой подвергалась в полулюксе их подруга. Основной аргумент – «а вдруг с ней что-нибудь случится». Наконец, Серега не выдержал:
– Хорошо! Уговорили! В каком номере живет этот турок?
Все посмотрели на Кэт. Она в полной прострации лежала на кровати, уткнувшись головой в подушку. Одна нога соскользнула с матраца и упиралась в пол. Юбка задралась, обнажив стройные бедра в черных колготках. Лицо напоминало недозрелый помидор, из которого выдавили сок.
– Она нам уже ничего не скажет, – резюмировал Главный. – Будем ждать.
– Чего значить ждать?! – упавшим голосом произнесла Нинуля. – Ее, может быть, в этот момент насилуют, а вы – ждать! А если бы вас так?
– Ха-ха-ха! – засмеялся Серега. Он, наверное, представил, как его насилует турецко-подданный. Я тоже засмеялся, так как представить этого себе не мог. Нинуля обиделась и даже отказалась от бутылки пива. Не знаю, как она себе представляла изнасилование Мальвины? По моим прикидкам, для данного действа понадобилось бы минимум пять Ибрагимов. Да и то, еще неизвестно, чья бы взяла!
– Есть хорошая поговорка на этот счет. – Я подмигнул Главному, а свободной рукой погладил Танино колено. – Если тебя насилуют, и выхода нет – расслабься и получи удовольствие!
– Вы – циники! – зло пробурчала Нинуля. – Я сама пойду искать.
Она решительно поднялась, подошла к двери и оглянулась на нас в надежде, что кто-нибудь последует ее примеру. Я на всякий случай обнял Танюшу, но моя подружка и не пыталась поддержать сомнительную инициативу. Главный откупорил очередную бутылку пива и посмотрел на Нинулю, как на непослушного ребенка.
– Тебя, в случае чего, искать точно не будем.
Бедная, никому не нужная женщина, понурив голову, вернулась за стол и обреченно уселась в кресло.
– Но, что-то же надо предпринять… – задумчиво произнесла Танюша.
– Ждать… – ответил Серега, и, посмотрев на меня, добавил – И пить.

На удивление наше тягостное ожидание не продлилось слишком долго. Не успели мы с Серегой выпить по бутылке пива, как в номере появилась Мальвина. Прическа ее была слегка помята, но лицо сияло с трудом сдерживаемой радостью и возбуждением кокаиниста. Нинуля запрыгала от радости, словно собачонка при виде хозяина, вернувшегося из командировки. Забыв о своих переживаниях по поводу изнасилования, она услужливо наливала Мальвине «колу». «Что случилось? Почему так долго? Мы же волновались! Он тебя не отпускал? Он приставал?» – сыпались ее вопросы. У меня создалось впечатление, что на поиски наша подруга собиралась не ради спасения заблудшей овечки, а исключительно в познавательных целях. Теперь же Нинуля ждала полного отчета о приключениях Мальвины, чтобы как-то компенсировать сорвавшийся вояж в номер турка.
Маля с наслаждением осушила бокал «кока-колы». Ей самой не терпелось поделиться острыми ощущениями от общения с иноземцем. Лишь мы с Серегой немного смущали Импозантную. Но удержаться от рассказа уже не хватало женских сил. Повествование, исключая охи, ахи и нервный смех, выглядело следующим образом.

Как только за Кэт закрылась дверь, турок извлек из-под стола остатки «JB» и наполнил фужер.
– О, Олья! Плиз, дринк! О, бьютифул руси! – Он буквально выпрыгивал из штанов от желания. Мальвина отпила добрую половину порции и закурила «Мальборо» в ожидании дальнейших событий. Она совершенно не переживала по поводу возможного опьянения и изнасилования. Ибрагим был не в ее весовой категории, и опыт общения с мужчинами подсказывал ей, что опасаться нечего. Единственное, что смущало, так это отсутствие закуски. Виски, как и всякая самогонка, гораздо крепче водки, а пачка сигарет превращала дальнейшую выпивку в тяжелое похмелье. Дождавшись, когда Ибрагим на секунду прервал свои излияния о красивой русской женщине, она, как могла, объяснила ему, что комплиментами сыт не будешь.
– О, сори, сори! – засуетился турок и схватил телефонную трубку. Пока он разговаривал с баром, Маля допила фужер и задумалась. Оставаться в номере ей не с руки. Неизвестно, что там Кэт наболтает, и что подумают остальные. Как ни хотелось долларов и виски, но выставлять себя проституткой казалось полным безрассудством. Вдруг руководитель узнает? Ведь с Кэт станется, может и нашептать. Да и Сереге давать отставку вроде еще рановато. Однако, и турок – вариант заманчивый… Немного поразмыслив, Маля пришла к выводу, что лишних свидетелей неплохо бы ввести в заблуждение о своих намерениях.
Ибрагим кое-как объяснился по телефону и с елейной улыбкой подсел на краюшек дивана рядом с «бьютифул руси».
– Олья! Олья! – почти стонал он, закатив черные глаза. – Ай эм гуд мэн! Ю лив ин май рум.
При этом его волосатые руки то сжимались в кулаки, то ерзали по брюкам, то порывались дотянуться до Малиных колен. Он никогда не сталкивался с гордыми русскими красавицами и не знал, как вести себя. Его английский словарный запас иссяк на уровне общения с женщинами по заказу. Здесь же оказался совсем иной случай. Турок явно понимал, что перед ним не проститутка. Как истинный бизнесмен, торгующий товар, Ибрагим ощущал себя словно на закрытом аукционе. По его законам все присутствующие должны написать свою цену на листке, вложить в конверт и передать аукционисту. У кого сумма окажется большей, тот и выиграл торги.
Турецко-подданный очень хотел выиграть. При одной мысли, что, вернувшись к себе в Стамбул, он расскажет друзьям, какая женщина лежала у него в постели, нервная система начала давать сбои и рассудок терял контроль над телом.
Упав на колени, мужчинка схватил Мальвину за обнаженное бедро.
– Но, но! – Импозантная сбросила волосатые руки с кружевных колготок и пыталась одернуть слишком короткую юбку.
– О, Олья! Олья! – Турок раскачивался, стоя перед ней на коленях. – Ай лав ю!
Он вытащил из кармана сто долларов и положил банкноту Мальвине на бедро. Это твое – показал жестами Ибрагим, дай только погладить ногу.
– Что, только погладить? – Наша красотка удивленно приподняла брови.
– Ес! Ес! – кивал вспотевший коммерсант.
– Сто долларов, – Маля показала на бумажку, – чтобы погладить одну ногу?
– Ес! Ес! – стонал бедный турок.
– А если две ноги? – Импозантная указала своими прелестными пальчиками, – тогда двести, да?
– О, ес! Ес! – Ибрагим повалился ей на колени, обхватив аппетитные икры ножек.
Мальвина вжалась в кресло. Дело принимало нешуточный оборот. Турок прямо обезумел. Он что-то лепетал, ерзая головой между чашечками колен. Маля еще сильней стиснула ноги. Коммерсант стал лепетать громче, пытаясь продвинуть голову вглубь бедер.
Он мне точно лысиной под юбку залезет, подумала Импозантная. Черт! Какие страстные эти турки! Никак не ожидала. Хорошо, что не носят серег в ушах, как в старину. А то бы все колготки изодрал!
Она пригнулась и сжала ноги, обхватив их руками. Ибрагим отпустил икры и начал что-то быстро говорить, размахивая руками. Он уже не пытался работать головой.
В этот момент постучали. Может, Кэт вернулась, испугалась Маля. Быстро разжав ноги, она поправила юбку и отодвинулась вглубь кресла.
Ибрагим упал лицом на ковер, ударившись лбом о низ кресла. Потом чуть отполз и поднялся с колен. Шатаясь, он одуревшими глазами смотрел на советскую туристку. Лицо его и шея были пунцово-красными, а уши – рубиновыми. Галстук на их фоне выглядел блеклой тряпкой. Остатки прически торчали клочьями волос в разные стороны. Турок зажал ладонями уши. Потом отпустил. Потом снова зажал, словно делал компресс. Не отводя округленных глаз от Мали, он выдохнул:
– О, руси вумен! Крейзи лав!
В дверь постучали еще раз. Пошатываясь, растрепанный мужчина пошел выполнять обязанности хозяина комнаты.
На пороге стоял бармен и держал в руках коробку с пиццей. Расплатившись за доставку, Ибрагим на вытянутых руках преподнес чудо итальянской кухни русской красавице. Мальвина взяла двумя пальчиками пахнущий жаром духовки кусочек. Вкус пиццы напоминал хачапури, которые она периодически ела у Арсена в кафе на Красной. Но наши армянские хачапури были не в пример вкуснее хваленой итальянской пиццы с грибами. Турок умиленно смотрел на нее. Маля хотела взять еще кусочек, но не решилась: вдруг Ибрагим подумает, что она сюда кушать пришла. Выпитые пол-литра виски неудобства, правда, не вызывали.
– Олья, плиз! – Турецкий бизнесмен долил остатки шотландской самогонки в фужер. – Ай лав ю! Ю лив ин май рум! Ай гив ю фри хандрит долларз!
– Сколько, сколько? – переспросила Мальвина.
– Фо хандрит! – Ибрагим начал судорожно шарить по карманам, пытаясь поскорее отыскать элементы наглядной агитации.
Сумма, названная турком, внушала Мальвине страх. Даже не переводя ее в рубли или левы ясно, что деньги немалые. Что это? Плата за риск или за невзрачную внешность лысоватого коммерсанта, который не вызывал у нее ни малейшей симпатии?
– Я, пожалуй, пойду… – наша подружка поднялась с кресла. Турок безумными глазами смотрел на ее аппетитные формы и переминался с ноги на ногу, ничего не понимая и не зная, что предпринять.
– Ай гоу хоум! – высказалась Мальвина по-английски.
– Ноу гоу! Ноу гоу! – Ибрагим умоляюще заломил руки. «Не та сумма, не тот конверт!» – в отчаянии думал он. – «Продешевил! Конечно, продешевил! Это же не болгарская проститутка за сотню. О, аллах! Помоги мне!»
Мусульманин подскочил к Мальвине, присел и подхватил ее на руки. Кровать стояла в пяти метрах от кресла. «Только бы успеть донести» – билась в его голове единственная мысль! Шаг, второй, третий…
И тут Маля, наконец, пришла в себя от неожиданного поворота событий. Она увидела надвигающуюся кровать, почувствовала запах пота схватившего ее мужчины и представила всю дальнейшую постельную идиллию. Пол-литра виски, пачка сигарет и четыреста баксов были моментально забыты, и она со всей силы ударила турка кулаком по лысине. Ибрагим пошатнулся и рухнул вместе со своей импозантной ношей, как бык на бойне. Маля выбралась из-под обмякшего тела турецко-подданого, поправила юбку, лифчик и грациозной походкой двинулась к двери.
– Олья! Ноу гоу! Ноу гоу! – хрипел поверженный турок, стоя на карачках посередине комнаты. – Ай гив ю файв хандрид долларз! Ноу хоум!
– Зараза приставучая! – надменно произнесла наша прима и покинула номер полулуюкс.

– Ты отказалась от пятисот долларов? – растерянно спросила Таня.
Такой реакции от своей подружки я не ожидал. Маля могла и соврать, с нее станется! Но даже если и нет, то она сама решала: переспать с турком за полтысячи баксов или сохранить «девственность». По тону Тани можно понять, что скромная провинциалка взяла бы без колебаний. Это покоробило меня. Деньги деньгами, но здоровье – прежде всего. Я бы и за тысячу зеленых не остался с турком в номере на ночь.
Нинуля, потрясенная историей, молча сидела, уставившись в пространство комнаты. Она безнадежно завидовала Мальвине. В ее жизни не то, что за деньги, даже просто так никто не предлагал прилечь в свою постель.
– Доллары долларами, а венерические болезни – штука весьма неприятная, – спустил я девочек с заоблачных американских высот на болотистую равнину социалистической действительности. – Подцепишь какой-нибудь «испанский воротничок» и бегай потом по вендиспансеру, как таракан по унитазу!
– Какой «воротничок»? – Нинуля вышла из оцепенения и пыталась уловить нить разговора.
– Неважно. Есть зараза и похуже. Можно вообще без потомства остаться.
– Я так понял, – с пьяной задумчивостью проговорил Главный, – что нашу пиццу сейчас кушает Ибрагим. А нам уже и закусить нечем.
– У меня в сумке яблоки, – отозвалась Маля. Ее возбуждение поубавилось. И она уже жалела, что сболтнула лишнего при Сереге. Может и он еще пригодится? Турок-то не сегодня-завтра уедет, да и после случившегося мало ли как себя поведет.
Я наклонился к Сереге.
– Мне нужен час времени…
– Без проблем! – ответил он.

После нескольких минут бессвязного разговора за столом я выманил Танюшу в коридор и увлек к себе в номер. Мне было приятно находиться с ней наедине. Гладить ее белоснежную кожу, ласкать груди, целовать нежные губки. Но моя любовница реагировала на все ласки и старания довольно индифферентно. Словно мы прожили долгую нелегкую жизнь, и секс стал для нее просто обязанностью, но никак не наслаждением. А если ты не всеядный кобель, то отсутствие встречной ласки со стороны женщины превращает близость в обыкновенную физзарядку.
Никакого удовольствия от такой любви я не получил. И когда Таня ушла в ванную, закурил и задумался. Прошло всего два дня, а в нашей компании намечается раскол. Конечно, двух мужиков на четырех, простите, на трех женщин маловато. Тем более, если в работе фактически один. Но я человек не паскудный и не могу спать со всеми по очереди. Бог с ней, с Катей! Она себе, в конце концов, кого-нибудь найдет и успокоится. Мальвина и искать не будет – на нее мужики падают, как сосульки на тротуар. Но чего хочет Таня? Чем я ее не устраиваю? Долларов у меня, правда, нет. Да и левов не так много, чтобы устроить ей сладкую жизнь. Но я не хромой, не горбатый, не больной. Не толстый, не лысый, за едой не чавкаю, в носу не ковыряю, на пол не плюю. Не поймешь этих женщин. Вчера об нее можно было спички зажигать, сегодня холодная как морозильная камера.
Естественно, я не питал к Тане возвышенных чувств, называемых любовью. Но этого обстоятельства и не требовали. Путешествие есть путешествие, и здесь отношения складываются легко и просто, на взаимной симпатии и доверии.
У нас же в компании начали появляться какие-то ребусы взаимоотношений. А разгадывать их нет ни желания, ни времени. Ладно, подумал я, загасив окурок в пепельнице, пустим все на самотек. Будем воспринимать действительность с легкостью и улыбкой.
В дверь деликатно постучали.
– Что, уже час прошёл? – удивился я, увидев на пороге Серегу.
– Вообще-то нет, – замялся он. – Но эта Пьянь проснулась и вместе с Мальвиной отправилась к турку.
– Неужели не все допили?
– А вот этого я не знаю, – развел руками мой друг. – Только номер пришлось освободить. А вы, что еще не наигрались?
– Наигрались, наигрались. Заходи. Будь как дома!
– Спасибо, отец родной!
Через пару минут из санузла выглянула Танюша.
– Ну, я пойду? – не глядя на меня, произнесла она.
– Конечно, милая. Спасибо тебе. Скрасила мое одиночество, – немного иронично ответил я, поцеловал ее запястье и провел рукой по волосам. Волосы были обалденные. Длинные, шелковистые, с желтоватым отливом осенней листвы. И безумно пахли!
За моей подружкой закрылась дверь, и я рухнул на кровать.
– Что-то не то… – медленно произнес Серега.
– Я об этом уже думал. Черт с ними! Пусть делают, что хотят!
– Разве ж я против!? Только компанию жалко!
– Плюнь! Мы что, убогие какие? Сколотим новую.
– Будем спать?
– А по коньячку к отбою?
– Святое дело! – Главный сел в кровати. – Тащи из «холодильника»!

Через минут пятнадцать, когда мы уже потушили свет, вернулась Таня. Она искала ключ от своей двери и надеялась, что Маля оставила его Сереге.
– Очень сожалею, мэм, – пробормотал полусонный приятель, – но обрадовать вас ничем не могу.
– Моя постель к вашим услугам. – Предложил я. – Мне даже будет очень приятно.
Танюша устало покачала головой:
– Пойду опять к Нине.
– Сколько же в наших русских бабах сил! – устало протянул я. – И моральных и физических… Да-а!

День второй. Бургас
С утра 7 ноября мы собирались на завтрак. Серега ждал меня, а я искал солнцезащитные очки, так как погода обещала быть солнечной и теплой, и решено после трапезы побродить по городу с фотоаппаратом. В дверь резко постучали.
– Что-то нашим девочкам неймется, – сказал Главный – Идем уже!
В дверь постучали еще раз более настойчиво.
– Идем, идем!
– Откройте! – требовательно прозвучал голос Алеши из-за двери.
– Все, блин! За мной пришли… – обреченно выдохнул Главный и пошел открывать. На пороге стоял руководитель группы и еще какой-то мужчина старше средних лет. Оба одеты в темно-серые костюмы и при галстуках. На лацкане Алешиного пиджака красовался значок с барельефом Ленина на фоне красного стяга.
– Разрешите? – молвил руководитель. – Сергей Павлович, после завтрака собираемся в холле. В девять тридцать выходим на демонстрацию.
Тут только до меня дошло! Сегодня же праздник Октября – красный день календаря! А я думал вчера. Ну, прекрасно! Отметим еще раз, как полагается. Но зачем идти на демонстрацию? Здесь, в Болгарии! В Краснодаре я с удовольствием посещал эти мероприятия. У нас сколотилась отличная студенческая команда. Вдоль всей улицы Красной, по которой демонстранты подтягивались к площади, стояли буфеты. И пока мы добирались до трибун, усеянных местными вождями, успевали изрядно «надраться», попеть песен, поприкалываться. Оставалось бодрым шагом пройти двести метров, поорать «Ура!» и продолжить мероприятие в том же составе в домашних условиях. Самое главное, чтобы не всучили какой-нибудь транспарант или флаг. Но мы этого ловко избегали, и для нашей компании демонстрация приобретала черты народного гуляния. Ну, а гуляния у нас любит каждый! Однако надо быть полным маразматиком, чтобы в турпоездке гнать людей стройными рядами на встречу Великого Октября.
Я посмотрел на Главного. Видно было, что ему это мероприятие как серпом…
– Что-то приболел я, – вяло протянул он, глядя в окно на освещенные утренним солнцем верхушки деревьев.
– Никаких «приболел»! – глухим голосом произнес второй мужчина. – Вы член партии и должны идти на демонстрацию. Это мероприятие согласовано с нашими болгарскими друзьями. Вы должны понимать ответственность момента!
– Почки у меня с вечера побаливают, – старался отмазаться Главный.
Мужчина в сером костюме хмуро посмотрел на Алешу. Потом на Серегу и, сдвинув брови, отрезал:
– Почки здесь ни при чем! Вы молодой, крепкий мужчина. Вам поручено нести знамя!
«Ну, все – амбец!» – подумал я. А ведь хотели после завтрака пивка попить, по городу побродить. Погода-то!
– Какое знамя? – испуганно спросил Главный.
– Как какое?! Красное! – мужчина в сером стиснул зубы.
– Хорошо хоть не голубое! – вставил я.
– Что? – Незнакомец, наконец, заметил меня.
– Ничего, так… – сделал я неопределенный жест. – Вы случайно в КГБ не работали?
Мужчина в сером костюме вздрогнул:
– Нет! – чуть поспешно сказал он. – С чего вы взяли?
– Лицо у вас слишком доброе.
– Это кто? – чуть помедлив, спросила «серая» личность у Алеши. – Комсомолец?
Наш руководитель растерялся. Откуда ему помнить комсомолец я или нет. Он, несомненно, просматривал анкеты своих туристов, но только графу «ФИО» и «Родственники за границей». Остальное его мало интересовало.
– Как оказался в группе? – продолжал наседать на Алешу незнакомец.
– Устроили по блату, – сообщил я.
– Так… Кто устроил? – мужчина прищурил глаза, стараясь придать лицу грозное выражение.
– Вы мой домашний адрес прочтите, и вам разу станет легче. А то пока допрос проведете, мы на завтрак опоздаем, – примирительно проговорил я. Мое объяснение озадачило любопытного гражданина. Он попытался получить ответы на мучавшие его вопросы, вперив взгляд в руководителя группы. Но тот стоял истуканом.
– Хорошо… – пробормотала «серая личность». – Разберемся… – И вышел из номера.
– Вы… вы… – начал Алеша, подбирая обличительные слова.
– …Свободны! – подсказал я.
– Ладно… Потом… – он одернул пиджак и двинулся к двери.
– Договорились! – бросил я вслед.
Главный прошелся по комнате, поправил свою постель, посмотрел в окно.
– М-да! Не нравится мне это.
– А кому нравиться? Но если хочешь, можно и на демонстрацию сходить, флаг потаскать.
– Что-то туфли жмут. Боюсь не дойду. – Серега хитро улыбнулся.

На завтраке, за столом, нас присутствовало только четверо. Мальвина и Таня не появились. Кэт видела синяя от ночной пьянки и неудовлетворенности. Ее вытащила на завтрак заботливая подруга.
– Съешь творожка, – услужливо пододвинула тарелку Нинуля.
– М-м! – скривилась Пьянь, отпивая маленькими глотками горячий чай.
– Может коньячка? – предложил сердобольный Серега. Кэт закрыла рот ладонью и замотала головой.
– Ну, а как турок? – поинтересовался я.
– Козел! – выдавила она. – Снял какую-то болгарскую лахудру, пока мы с Олей телились.
– Так, где же вы всю ночь болтались? – удивился Серега.
– А они в баре сидели, – довела до нашего сведения Нинуля.
– Результативно? – спросил я.
– Сам видишь… – хмуро ответила Кэт.
К нашему столику, не спеша, подошел Алеша. Невдалеке за его спиной маячил незнакомец в сером костюме. Прямо «серый кардинал» какой-то.
– Ну что, голубушка? – с серьезным видом поинтересовался руководитель у нашей заторможенной соседки. – Объяснительную принесли?
– Какую объяснительную? – удивилась Пьянь.
– Как какую? Вы вчера, в каком состоянии находились?
– В нормальном.
– Вы были пьяны! – возмутился Алеша.
– Это у нее нормальное состояние, – пояснил я. Нинуля прыснула. Главный согласно закивал. Алеша обернулся, ища поддержку у сподвижника по борьбе за чистоту нравов. «Серый кардинал» сделал бычье выражение лица и нахмурил брови. Приободрившись, руководитель группы сурово отчеканил:
– Я жду от вас объяснительной! Вы обещали принести ее на завтрак.
Откинувшись на спинку стула, Кэт туманным взглядом скользнула по лицу Алеши:
– Мало ли что могла пообещать пьяная женщина!
– Браво! – Захлопал я в ладоши. – Просто блеск! Можно я запишу?
– Валяй! – Пьянь махнула рукой.
Алеша растерялся. Человек из органов, хмыкнув, двинулся на выход из зала.
– Так вы отказываетесь писать объяснительную?
– А что я должна писать? – взбеленилась Кэт. Ей было плохо. Очень плохо! Голова болела, поташнивало от перепоя и перекура. Кусок в горло не лез. А тут еще этот пристал! – Что я должна объяснять? Как вы вот с тем, – она указала пальцем в спину удаляющегося мужчины в сером, – приставали ко мне на этаже? Да? Я на вас жалобу напишу!
– Да вы что! – подпрыгнул Алеша. – Не было такого! Вы хоть думайте, что говорите!
– А что мне думать? Пускай все слышат!
Наш босс оглянулся по сторонам. Туристы с интересом поглядывали на споривших, забыв о своих харчах.
– Я этого так не оставлю! – Начал пятиться к выходу побелевший руководитель, – Вы… вы… пожалеете!
– Давай, давай… Катись, чмо болотное, – пробурчала Пьянь.
– Катенька, – заискивающе обратился я, – если мы с Серегой напьемся, ты нас защитишь?
– Да пошли вы!..
– Конечно, конечно! Уходим. На всякий случай спросил. – Я подмигнул Главному. – Вот как надо общаться с ответственными работниками! А ты? Почки болят, туфли жмут… Послал куда подальше и спи спокойно!

У входа в гостиницу собирались демонстранты. Лица некоторых празднично возбуждены, у других серьезно сосредоточены. Эти, последние, представляли руководящее звено колонны. «Серый кардинал» и Алеша являлись главарями шествия. Остальные несколько хмурых мужчин были не иначе как парторгами рисосовхозов. От нормальных людей их отличали темно-синие плащи – признак номенклатуры. Такие плащи не купишь в обычном универмаге. Это специальная ткань и специальный сталинский покрой: с закрытыми пуговицами. Угрюмо разглядывая носки своих черных ботинок, партийные работники топтались поодаль от пролетариата. Если бы в этот праздничный день они находились в своих совхозах, то без сомнения возвышались на трибунах около местных райкомов партии и со скучающими лицами приподнимали уставшую правую руку в праздничном приветствии народных масс. Здесь же им предстояло самим шагать мимо местных вождей, а это морально подавляло и портило настроение. У них отняли привычное право повелевать и распоряжаться. Да и не тот масштаб. Не тот контингент. Чужаки, с которыми лишнего слова не скажешь. А вокруг быдло – только бы погоготать и надраться по поводу. В общем, неудовлетворенность и скука. Один только кэгэбист нашел себе занятие: он с невинным видом прогуливался невдалеке от парадного входа в отель и отлавливал туристов, пытающихся улизнуть от революционного шествия.
– Товарищи! – обратился к толпе руководитель. – Кто понесет транспарант? Ну, смелее! Нужны два человека.
– А без транспаранта нельзя? – спросил женский голос
– Что вы, товарищи! – осуждающе проговорил Алеша. – Я вез знамя и транспарант из самого Краснодара! Как же без транспаранта? Никто и не поймет тогда, что мы представители Советского Союза.
– Тогда – вон мужчинам дайте! – кивнула немолодая женщина в коричневом пальто.
Наш руководитель машинально повернулся в сторону демонстрантов в темно-синих плащах. Те недоуменно переглянулись, видимо ища среди себя мужчин. «Серый кардинал» недовольно покосился на Алешу. Наш босс поймал взгляд и засуетился.
– Товарищи! Эти люди уже заняты.
– Чем это они заняты? – с сарказмом спросила решительная женщина.
– Они будут нести знамя, – ответил Алеша.
– Что? Вчетвером одно знамя?
– А они будут нести его по очереди. Больно тяжелое, видать! – хрипло засмеялся здоровый мужик, курящий в стороне около кустов декоративного лавра. – Али як в кино. Когда одного подстрелют, другой то знамя и подхватует!
– Да кому они тут нужны! – усмехнулась женщина. – Это ж не в родном совхозе!
– Перестаньте! Как вам не стыдно! – взмолился Алеша, чувствуя, что почва уходит из-под ног. – Такой праздник, а вы базар устроили! На нас уже и так все смотрят!
«Все» – это были мы с Главным, стоящие за колоннами холла в ожидании отправки отряда на демонстрацию.
– Слушай, чего ты боишься? Пошли! Выйдем за угол. Никто и не заметит.
– Увидят. Вон кэгэбист, как филин, глаза вылупил. – Серега с опаской выглянул из-за квадратной колонны.
– Так филины же слепые, ты что, не знаешь?
– А этот гад – зрячий!
– Ну и черт с ним! Не станет же он нас за руки хватать! Пошли!
– Нет. Я лучше подожду. – Главный отошел от колонны. – Ты, конечно, можешь идти. Ты только комсомолец. Тебе ничего не будет. А я – кандидат! На меня накапать могут.
– И что с того?
– Что, что? В КПСС не примут. – Серега кисло улыбнулся.
– Тебя-то не примут? Со всех сторон положительный, как пасхальное яйцо! Ладно, рисковать не станем. Может тогда по пятьдесят?
– Святое дело!

К нам в номер несколько раз стучали. Судя по приглушенным голосам, доносившимся из-за двери, главари шествия никак не хотели примириться с не стопроцентным выходом на демонстрацию.
– Не могли они мимо меня пройти, – убеждал кого-то «серый кардинал». – Где здесь черный выход?
Я покрутил пальцем у виска, показывая свое мнение о кэгэбисте. Серега тихо посмеивался, потягивая бренди. Спустя некоторое время суета в коридоре улеглась. Я выглянул в окно. Несколько туристов-рисоводов, уложив на асфальт рейки, пытались привязать к ним красное полотнище транспаранта. Алёша, размахивая руками, руководил ответственной работой.
– Ровнее, ровнее натягивайте, товарищи! Чтоб загибов не было.
Руки мужчин, привыкшие крутить баранки комбайнеров и затворных шлюзов, с трудом справлялись с тонкой партийной работой.
– Рима Давыдовна, – обратился групповод к женщине в коричневом пальто, – помогите им. Мы уже опаздываем.
Суета вокруг транспаранта усилилась. Подошли хмурые товарищи в синих плащах и стали давать полезные советы. Серёга, пристроившийся у другого края окна, саркастически хмыкнул: – Кружок «Умелые руки»!
– Как писал Алексей Толстой: «Солнце ещё не взошло, а в стране Дураков уже кипела работа», – откликнулся я.
Наконец, транспарант удалось привязать, и туристы обреченно тронулись в праздничный путь. Замыкающим шел Алеша и подталкивал Кэт и Нинулю, которых все-таки удалось хитростью выманить из гостиничного номера и приобщить к всенародному празднику.
– Путь свободен! – радостно воскликнул я. И, вооружившись фотоаппаратом, мы покинули свое убежище.

Погода в этот праздничный день в Бургасе радовала глаз. Ослепительно желтое осеннее солнце разогнало своими лучами утреннюю серость. Ухоженные газоны и парковые аллеи центра города усыпаны опавшей за ночь листвой. Влажный морской воздух пощипывал в ноздрях и провоцировал меня чихнуть.
– Будь здоров! – сказал Серега, когда я все-таки не удержался.
– Я-то здоров, но для профилактики неплохо бы выпить пивка.
– А фотографироваться?
– В процессе поиска.
– В какую сторону двинемся?
– А демонстранты в какую пошли?
– Налево.
– Значит нам – в противоположенную.
– Полностью одобряю и поддерживаю! – тоном делегата партсъезда произнес Главный.
В поисках пивной мы вышли на площадь и оказались около огромного квадратного здания. Строение ослепительно блестело. Строгие белоснежные пионы прочерчивали вертикали. Между ними все пространство полыхало золотом тонированного стекла. Миллиарды солнечных лучей, отражаясь от зеркальных стен, слепили глаза.
– Наверно, театр! – восхищенно проговорил Серега.
– Шикарно, как в Америке! – прикрыв ладонью глаза, ответил я.
– Надо сфотографироваться.
– Подожди, очки надену, а то совсем ослепну.

Сделав несколько снимков, мы обошли здание и остановились у парадного крыльца. Скромная вывеска красного цвета, прикрепленная у входной двери, утверждала, что данное здание является городским комитетом партии.
– А ты: «театр, театр!» – с наигранной издёвкой обратился я к Главному. – Родную контору не признал.
– Да кто ж мог подумать… – ответил растерявшийся кандидат в КПСС, недоверчиво разглядывая доску с распорядком работы.
Мы обогнули зеркальное сооружение еще раз и, убедившись, что рядом с «театром» пивной не наблюдается, направились назад по аллее. Город выглядел безлюдно. Видимо, болгары, которым перепал от Родины Октября лишний выходной, отсыпались, завтракали и принимали утреннюю ванну. Редкие прохожие не спеша брели по неспешным делам. Сонная умиротворенность никак не вязалась с праздничным днем. Хотя, это для нас праздник, а для остального непрогрессивного человечества – обычный день.
– Бывает ли в Австралии 7 ноября? – обратился я к Сереге.
– Конечно, нет! – удивился он.
– Ты точно знаешь?
– Точно!
– А если подумать?
Мой товарищ внимательно посмотрел на меня. Почесал подбородок.
– М-да! – протянул он. – И впрямь…
– Я уж решил, что партийная деятельность плохо влияет на левое полушарие головного мозга.
– А как же! – засмеялся Серега. – Конечно, влияет. К тому же возраст. Если у молодых от всяких тезисов крыша протекает, что с нас взять-то?
– Ты, каких молодых имеешь в виду?
– Да любых. К примеру, Анку-пулеметчицу. Знаешь, как она в партию вступала?
– Марксизм – ленинизм – онанизм?
– Да…
Я негромко рассмеялся:
– Это из обязательно программы кандидатов в члены КПСС?
– Нет. Народный фольклор. Сволочь одна рассказала на базаре, – ответил Главный, хитро улыбаясь.
– Ты прям, как Брежнев! «Я хочу вступить в Коммунистическую партию!» – «Так вы же, Леонид Ильич, уже вступали!» – «То была ошибка!»
– Ошибка, говоришь? – Серега снял «Зенит» с плеча. – Вся наша жизнь, может оказаться ошибкой. Ну-ка, щелкни меня около этого деревца.
Я установил диафрагму, высчитал выдержку и поймал своего друга в прицел видоискателя.
– Внимание!
Серега принял позу беспечного путешественника.
– Пивная!
– Какая пивная?
– За твоей спиной – пивная! – радостно провозгласил я.
– Так нажми затвор и – вперед!

Мы мирно потягивали пиво на утреннем солнышке.
– Хорошо! – протянул Серега, сделав несколько глотков янтарного напитка.
– И, что самое интересное, никакой очереди, – добавил я, оглянувшись по сторонам.
– Цивилизация…
– Да… – я задумчиво посмотрел на окружающий ландшафт. – Вот у нас, в Краснодаре, жил один ветеран. Старый был. Еще Ленина видел. И каждый день после обеда ходил пивка попить. Знаешь, бочка у Колхозного рынка стояла, на повороте трамвая?
– Ну… – кивнул Серега.
– Много лет ходил. Пиво тогда двадцать две копейки стоило. Но годы берут свое, и собрался старикашка помирать. А коммунист был – до мозга костей. Верил в светлое будущее, на демонстрации ходил, не то, что некоторые… И вот пьет он как-то свое «Жигулевское» и задумался: «Что ж, я так и помру, а коммунизма не увижу? Как же так! Сражался, работал, строил это самое, светлое будущее, и на тебе! Кто-то увидит, а я нет?» И решил он устроить коммунизм на отдельно взятой территории.
Пошел на утро в сберкассу, снял все деньги и приходит к своей пивной точке.
– Маша, сколько стоит бочка пива? – спрашивает старикашка продавщицу.
– Да ты что, Степаныч! Ты же столько не выпьешь! Или свадьба у тебя? – подначивает старика тетя Маша.
– Да какая там к черту свадьба! Сколько, говорю, бочка стоит?
– Рублей пятьсот.
Отсчитал Степаныч пять сотен, протягивает продавщице.
– Сегодня всем бесплатно наливай!
– Видать у тебя случилось что? – спрашивает сердобольная тетя Маша.
– Ты наливай, давай, а деньги не бери, уплочено. Хочу посмотреть, как люди при коммунизме жить будут. – И отошел сам в сторонку с кружечкой.
Минут через пять весть о том, что на углу пиво наливают бесплатно, разнеслась по базару. Через четверть часа стали подъезжать с баллонами и канистрами. Кого похлипче – выкидывали из очереди, друг у друга рвали рубашки, особо нахальным били морду. Трамваи стали, так как толпа заполонила пути и не желала сдвигаться с места. Все друг друга посылали к матери, в том числе и вагоновожатую, которая с подножки трамвая злобно кричала: «Что б вы все обоссались, сволочи!»
Наконец, приехала милиция. Бочку закрыли, толпу разогнали, а тетю Машу и старика увезли в участок. После объяснений продавщицу отпустили с условием, что уберет сегодня бочку с угла. Старика же заставили писать объяснительную и пытать: с какой целью он устроил провокацию?
А старик сидел в душной милицейской комнате, захмелев от выпитого пива, и тихо бормотал под нос:
– Вот он какой, коммунизм, оказывается!
Еще целую неделю, каждый день народ приезжал с утра пораньше занимать очередь за дармовым пивом на угол Колхозного рынка. Только бочка больше не появлялась.
Старика же оштрафовали на пятнадцать рублей, но в КПЗ не посадили. Все ж таки ветеран и коммунист старый был.
– Да… – протянул Серега. – Коммунизм – это как горизонт: к нему приближаешься, а он удаляется. Повторим?
– Согласен. Теперь я угощаю.
Где-то вдалеке послышались звуки оркестра. Они, то расплывались неясной мелодией, то пропадали в пустоте парков и улиц.
– Похороны? – я вопросительно посмотрел на Главного.
– Думаю, демонстрация.
– Ах, да, конечно! Мне показалось, играют что-то траурное.
Музыка приближалась, и уже угадывалась мелодия «Забытых вальсов» Листа. К проезжей части улицы начали подтягиваться люди. Подходили в основном женщины: бабушки, мамы, тетушки. Они несли или вели за руку своих внуков, детишек, племянников. Взглянуть на шествие решили и несколько мужчин преклонного возраста.
Из-за серых деревьев показалась колонна. Впереди выступал оркестр медных инструментов. За ними шли два знаменосца с флагами Болгарии и СССР, а также передовая группа ответственных болгарских работников. Следом, не соблюдая ни малейшей рядности и строя, двигалась толпа демонстрантов. Кое-где виднелись портреты Живкова и Ленина. Карл Маркс присутствовал в двух экземплярах, его соратник Энгельс – в одном. Никаких других праздничных атрибутов, то бишь, флажков, воздушных шариков и красных гвоздик, у собравшихся не наблюдалось.
– Точно, на похороны похоже, – кивнул Главный. – Не умеют братья болгары радоваться Великому празднику.
– Я уже заметил: ни одного буфета. То ли дело у нас! И водочка тебе на разлив, и шашлычок свеженький, и всякие там пирожные-мороженые. Празднуй на здоровье!
– Как бы нас не заметили.
– Не переживай, – успокоил я друга. – Начальству не до нас, а для остальных мы вроде, как болгарские обыватели. Стоим, пивко сосем.
Демонстрация неторопливо продвигалась в направлении площади с зеркальным зданием. Наши шли в конце колонны. Алеша гордо нес красный стяг. Еще парочка престарелых членов КПСС держала убого нарисованный транспарант: «Братский привет с Родины Октября!». Жаль, что Алеша не догадался еще написать: «Горячий привет с Сибирских рудников!» или «Пламенный привет от крейсера Аврора!». Бедная фантазия удручающе сказывалась на настроении русских туристов. Они старались идти в ногу, но у некоторых не хватало навыков строевой подготовки. Да и музыка не способствовала парадному шагу. Поэтому, наш недавний знакомый в сером костюме шел рядом с колонной и негромко, но отчетливо командовал: «Левой..левой..левой! Подтянитесь, товарищи! Левой..левой!» Немного сзади поотстал мужчина в коричневом свитере. Рядом с ним бежал кудрявый разодетый мальчуган и по-русски кричал:
– Дай еще значок! Дай еще значок!
– Но я уже тебе давал, мальчик, – смущаясь, говорил наш демонстрант.
– Дай еще значок!
– Мальчик, я уже три значка дал. У меня больше нет! – убеждал пацана мужчина.
– Дай еще значок! – выкрикивал малыш, протягивая ручонку.
– У меня нет, мальчик! Больше нет значков! Хочешь, я тебе рубль с Лениным дам? – наконец-то нашелся он и вытащил из кармана железную монету. – Вот, возьми. Только иди домой. Здесь тебе нельзя, здесь только взрослые.
Мальчонка схватил юбилейный рубль, остановился и начал рассматривать. Лицо его заулыбалось. Он засунул монету в карман куртки и вприпрыжку побежал за мужчиной в коричневом свитере.
– Дай еще рубль! Дай рубль! – закричал юный рэкетир.
Бедный, затравленный советский турист шарахнулся в гущу своих соотечественников, и колонна сбилась с шага. Тотчас послышался голос:
– Не сбиваться! Принять правее! Левой.. левой! Не отставайте, товарищи!
– Им только барабанщика не хватает, – заметил Серега.
– И красных галстуков, – добавил я. – Может, повторим?

Мы сидели в своем просторной номере и готовились к праздничному ужину: пили «Солнчев бряг». Болгарские друзья обещали сегодня постараться и выдать сногсшибательный банкет по случаю 7 ноября с бесплатным, давно ожидаемым вином, тостами, песнями и танцами. Нашим подружкам, особенно Мальвине и Кэт, сообщение о возможных танцах на публике придало суматошную возбужденность. Девчонки с радостными лицами бегали из комнаты в комнату в поисках щипцов для завивки волос, лака для ногтей, маникюрных ножниц, каких-то пилочек, щипчиков и пинцетов. Складывалось впечатление, что в Болгарию они привезли чемодан с набором парикмахерских инструментов. Громко перекликаясь, подружки бороздили пространство второго этажа и даже пару раз заскакивали к нам в номер в поисках плоскогубцев. Уж не знаю, зачем этот слесарный атрибут им понадобился. Особенно неистовствовала Кэт. Третьего захода Серега не выдержал.
– Мы что, слесари? Откуда у нас плоскогубцы?
– Но, вы же мужчины! – удивленно возразила Самолюбивая. – Вы ведь пиво пьете? У нас на работе мужики пиво плоскогубцами откупоривают.
– Может у вас там, на работе и консервы напильником вскрывают, и хлеб топором режут? – предположил я. – А мы мужики интеллигентные! И пиво откупориваем, как все нормальные люди – о край стола.
Кэт, прищурившись, осмотрела полированный столик, на котором размещалась наша закусь и початая бутылка бренди. Заметив обитый краешек столешницы, немного успокоилась.
– Но, где же взять? – с тоской в голосе протянула она.
– А зачем тебе плоскогубцы? – поинтересовался Главный.
– Надо!
– У любого водилы можно спросить, если так уж тебе надо! – поделился информацией мой друг. Лицо Кэт просияло.
– Ой, мальчики, спасибо! Как я раньше не додумалась?! – Она бросилась из комнаты.
– Головой думать надо! – с сарказмом напутствовал я ее.

Не успела за Самолюбивой закрыться дверь, как появилась Нинуля. Правда, в отличие от своей подруги, она плоскогубцами не интересовалась.
– Тебя Алеша ищет, – обратилась Нина ко мне.
– Не видишь, мы кушаем?
– Он сказал срочно!
– Ё-мое! Какая срочность в турпоездке? – я посмотрел на Серегу.
Тот пожал плечами:
– Может, плоскогубцы нужны?
Нинуля нерешительно переминалась с ноги на ногу.
– Там корреспонденты из газеты пришли, интервью хотят взять.
– У кого? У меня? – вытаращил я глаза.
– Интервью – это серьезно, – заключил Главный. – Иди, подмойся.
– Вот видишь, что говорят знающие люди? – обратился я к Нинуле. – Надо привести себя в порядок. Выпить, закусить. А то прямо – срочно! Срочно только телеграмму можно послать. Иди, скажи, скоро буду.
– Но… – растерялась Никому Ненужная Женщина. В этот момент в нашу комнату влетел возбужденный руководитель группы. Горящие глаза и раскрасневшееся лицо придавали ему вид фана «Спартака» в момент взятия ворот соперника.
– К нам приехали корреспонденты! – выпалил он, остановившись посреди комнаты, и уставился на меня. «Почти по Гоголю» – подумал я. Теперь моя реплика: «Как корреспонденты!» – и падаю в обморок. Вместо этого я церемонно произнес:
– Выпить, не желаете ли?
Алеша перевел взгляд на журнальный столик и, оценив обстановку, бросил:
– Не до этого!
– Вы комсомолец, не правда ли? – он посмотрел с надеждой на меня.
– Надеюсь, меня за это не расстреляют? – я разыграл испуг.
– Так вы – комсомолец?
– В некоторой степени. Хотя по возрасту не соответствую.
– Причем здесь возраст? – групповод удивленно обвел присутствующих взглядом. – Главное, что вы были комсомольцем и в душе им остались! Никто не станет интересоваться вашим возрастом. Да и на вид вам больше двадцати трех не дашь.
– А я-то думаю, почему это от меня женщины отворачиваются? Малолеткой выгляжу, оказывается.
– Я бы тебе и двадцати не дал! – Главный оценивающе посмотрел на меня.
– А у нас в стране двадцать и не дают. Или пятнадцать или «вышка».
– Послушайте! – Алеша занервничал. – О чем вы говорите! Корреспонденты ждут! Они делают в местной молодежной газете репортаж о празднике Октября. А здесь русские туристы как раз! Им нужен портрет молодого комсомольца из СССР, так сказать, представителя Родины Октября! Никого, кроме вас, во всех трех группах, разместившихся в отеле, нет.
– А молодого коммуниста они не хотят? – я покосился на Серегу.
– Нет! Коммунистов у нас и так хватает.
– Может комсомолочку какую? Вон, хоть Мальвину.
– Какую Мальвину? – опешил Алёша.
– Ну, Олю… Или Катю, например.
– Катю? – руководитель скривился, как от зубной боли. – Нет! Им требуется мужчина.
Невезуха, подумал я. Так славно сидели, разговаривали, ожидали ужин с танцами. Нет – нате вам! Припёрлись какие-то корреспонденты. Подавай им интервью и мою морду для передовицы. А внизу еще подпишут: «Комсомолец-рисовод из СССР такой-то». И моим кривым носом залюбуется вся Болгария.
– Оденьтесь поприличнее и пойдемте, – начал распоряжаться Алеша. – Вас должны сфотографировать.
– У меня галстук не глажен. И комсомольского значка нет, отобрали.
– Ничего, у меня есть значок Ленина. Он издали похож на комсомольский. Сойдет!
– Может тогда на фоне Красного знамени? С которым вы на демонстрацию ходили.
Мое предложение поразило Алешу.
– Отлично! Отлично! – он начал потирать ладони. Серега веселился вовсю. Даже Нинуля заулыбалась, оценив перспективу намечающегося спектакля.
– Вы понимаете, как для нас это важно! – Руководитель стал нетерпеливо расхаживать по комнате. – Мало того, что вся группа вышла на демонстрацию, мы также сможет отчитаться о проделанной работе по комсомольской линии. Ваше фото и интервью поместят в болгарской газете. Там можно сказать о братских чувствах, о том, что строительство коммунизма нашими народами будет продолжаться и впредь, о комсомольской дружбе между болгарами и русскими, о наших партиях… И обязательно поблагодарить Тодора Живкова.
Эти непрекращающиеся наставления о дружбе, братских партиях и комсомольской работе, лицемерно прикрывающие желание поставить лишнюю галочку в отчете о пребывании в Болгарии, напомнили мне один случай студенческой поры.

Летом 1973 года, после первого курса Политеха, я работал на студенческой стройке в Белоглинском районе. Попасть в стройотряд в ту пору было делом непростым. Работа эта выгодная, денежная и новичков брали неохотно. Но мой двоюродный брат устроился мастером в отряд Армавирского машиностроительного техникума и по блату протащил меня рядовым бойцом. Работали от рассвета до заказа, без выходных. Строили жилые дома в небольшом поселке с хитрым названием Туркино. Комиссаром отряда армавирцы назначили преподавателя черчения по кличке «Юрпет», что в переводе с лексикона студенческой братии означало – Юрий Петрович. Возраст – лет тридцать пять, вполне зрелый для занимаемой революционной должности. Работа его состояла неизвестно в чем. Уходили бойцы на стройку рано, приходили поздно, и читка политинформации уставшим студентам оборачивалась сонным царством в Красном уголке местной вечерней школы, в которой базировался наш отряд.

Юрпет пытался следить за дисциплиной, но ребята так упахивались, что никто и не помышлял о гулянках и выпивке. Комиссара поставили наблюдать за порядком на кухне, но и там все кипело без его участия. Постепенно Юрпет затосковал от безделья и начал втихую попивать. А чтобы никто не унюхал, то употреблял «злодейку» утром, днем отсыпался по школьным каморкам, а вечером, добавив, ложился после всеобщего отбоя. От избытка свободного времени он себе и зазнобу присмотрел, симпатичную казачку, хата которой стояла на краю села рядом с гаражом сельхозтехники, прямо около наших строящихся объектов. Устроился хитро так. Придёт на объект, вроде проконтролировать порядок, а сам шуры-муры крутит. Казачка эта, Лиза, оказалась секретарем комсомольской организации совхоза, то есть комиссаршей. И все как бы по делу приходил к ней Юрпет, а кончилось безответной любовью. Втюрился наш политработник в Лизавету, как Пьеро в Мальвину, разве только песни не пел. Готов был ради большой любви отдаться ей по первому требованию.

Но оказалось Лиза – женщина замужняя. И хоть с мужем не очень жила и детей не завела, но поступиться своей женской и комсомольской честью на глазах всего совхоза желания не имела. Наш Ромео пуще прежнего запил от неразделенной любви. И как с утра вмажет, так по телефону звонит, в любви признается, замки обещает. Ну, замки не замки, а то, что обещал ей сарайчик новый соорудить на участке, повариха наша слышала. А слухами земля полниться. Но бойцов данный факт особо не волновал: мало ли у комиссаров заморочек от безделья случается. Но на совете отряда этот вопрос не затрагивали. Сегодня он – комиссар, а в сентябре – препод. И по черчению хоть «удава», но получить каждый хочет. Кому нужны конфликты в техникуме? И продолжалась эта канитель пол-лета.
Время катилось вперед, приближался сентябрь – конец работ. Объемы строительства выполнены и впечатляли. Пять новых двухквартирных домов стояли с иголочки на краю поселка, скотобойня, хозблок к свиноферме. И казалось бы, все хорошо. Но был в задании стройотряда пунктик, вписанный райкомовскими работниками, от выполнения которого ставилась оценка всему отряду и его руководителям в особенности. Это пункт о проделанной комсомольской работе среди местного населения. А поскольку времени на подобную галиматью у отряда не оставалось, то и в отчете зиял пробел. Вся надежда оставалась на комиссара. Чисто его вотчина. Но у русских как? За пьянкой и жену похоронить некогда! Правда, командира это не интересовало: обязан – сделай!

Теплым августовским вечером я заступил на ночное дежурство по объекту. Местных сторожей командир отряда выгнал, так как тащили они со стройки ночами, по чисто-советской привычке, все, что попадало под руку. Милиция в поселке отсутствовала, участковый располагался в соседнем селе, и застукать воришек – значило сторожить сторожей. Такой маразм!
В ту звездную ночь пришла моя очередь заступать в наряд. Я расположился на разметанном стогу неостывшей от летней жары соломы, откуда просматривалась большая часть стройплощадки. Освещением служили яркие звезды да отголосок прожектора на совхозном гараже. В девять тридцать дежурный по кухне и пара бойцов принесла ужин. Мы разожгли в безопасном месте костер. К августу уже все ребята втянулись в стройотрядовскую жизнь и не так уставали, как в первые недели. Поэтому посидеть и поговорить после отбоя у костра считалось маленьким праздником, узаконенным свободным часом ночного времени. В одиннадцать ночи в местном клубе закончились танцы, и подошли несколько поселковых ребят и девчонок. Конфликтов с местными у нас не было, неприязни тоже. Наоборот, они тянулись к нам. Им хотелось послушать новых людей, поболтать с городскими. Отдаленность Туркино от провинциальной цивилизации хоть и не столь велика, но тот, кто жил на селе знает, что выбраться в близлежащий город – это не за квасом за угол сходить. Так мы и сидели около тихо горящего костра, травили анекдоты, болтали о пустяках.
Дежурный по кухне подскочил:
– Комиссар!
Сопровождающие засуетились, стали собирать миски из-под еды.
Действительно, два силуэта появились из темноты. Один из них приблизился к костру.
– Ну что, бойцы, пора спать. – Это был мой брат Александр.
– Собирайтесь! Весь отряд уже на боковой. Да и местным хлопчикам пора невест по домам вести. – Он подошел ко мне и шепнул: – Отойдем, дело есть.
В темноте ночи маячила фигура комиссара, но мы двинулись в другую сторону.
– В общем, так… – Начал мой брат, пытаясь подыскать слова. – Тут такое дело… Юрию Петровичу надо отчитаться о проделанной комсомольской работе. А сам знаешь, кроме стройки ни о чем думать не приходилось.
Я усмехнулся и покосился на Юрпета. Тот отошел ближе к кустам сирени и почти растворился в черноте ночи.
– Рядом с гаражом, – продолжал Александр, – живет секретарь комсомола совхоза.
– Лиза?
– Да, Лиза. Вон ее дом. Пошли…
Он, не торопясь, направился к хате комиссарши, осторожно ступая меж бурьяна, поросшего за частоколом забора. Зайдя с тыльной стороны строения, мы проникли через незаметную калитку во двор, и, попетляв по утоптанной дорожке, подошли к деревянному сараю. Сняв со скобы незакрытый замок, Александр отворил дверь.
– Видишь, здесь три молочных фляги. – Он зажег спичку и осветил темноту помещения. – Надо заполнить их цементов и за ночь перетащить обратно.
Закрыв сарай, мы выбрались на сельскую пыльную дорогу. Александр раскурил сигаретку и посмотрел на меня.
– Брат, я тебя прошу, сделай!
– А тебе за это – что?
– Тут такое дело, понимаешь… В следующем году, может, снова в отряд попадем. Мы – краснодарцы, мы здесь пришлые. А так, если с отчетом у Юрия Петровича все в порядке будет, то он за нас словечко замолвит.
У меня стало зябко на душе. Мысли кружились в голове, но соединиться в одно целое не могли. Что-то беспокоило меня, но я по молодости лет не мог сообразить что. Александр стоял и молча курил.
– Хорошо…
– Спасибо, брат. – Мой двоюродный брат обнял меня за плечи. – Ты прости, что так… И не говори никому.
– Да ладно… – Он был мне, как родной, потому что родных-то у меня ни сестер, ни братьев.

Когда начальственные чины скрылись в темноте, я закурил и задумался. Комсомольская работа – это, конечно, неплохо. Но почему ночью? Такое нужное дело можно провернуть и днем без хлопот, и не напрягать меня таскать сорокалитровые бидоны с цементом через заднюю калитку. Да и цемента в каждую войдем килограмм по восемьдесят. Я вздрогнул. О, черт! Цемент только вечером завезли в открытый бункер, укрыли рубероидом, и он лежал ровным надуванным слоем. А двести килограмм взять – это не лопата. Ребята сразу заметят. И – что? Продал! Кому объясню потом, что не украл? Спасибо, если зубы целы останутся. А я же с ними два месяца жил, ел из одного котла, работал бок о бок. И я внезапно вспомнил о влюбленном Юрпете, об обещаниях построить Лизе сарайчик взамен деревянного. И этот ночной визит инкогнито. И нежелание попадаться на глаза бойцам у костра.
Ну, и влип же я! В самое дерьмо. И посоветоваться не с кем. Эх, брат, брат! Что ж ты меня подставляешь?
Но злость на Юрпета была сильней обиды на Александра. Сука! На чужом горбу в рай захотел въехать?! Я тебе сделаю поездочку, политработничек хренов! Я тебе помогу, сарайчик для крали построить!
Тяжело таскать набитые песком сорокалитровые фляги. На это у меня ушло часа полтора. Затем наскреб ведро цемента, присыпал сверху и накинул крышки. Дверь сарая запер незакрывающимся замком и завалился на солому. Спать не хотелось. Я смотрел на яркие летние звезды, на падающие песчинки-метеориты и думал, что где-то есть другие миры, но мне никогда не узнать какие они. О том, что скажу завтра, я не переживал. Решение принято, дело сделано. Угрызений совести не я испытывал. Пока они между собой разберутся, пока все обнаружится, отчет будет подписан.
Кто же знал, что в эту звездную ночь комиссарше тоже не спалось?
В семь утра передовое звено отряда прибыло на объект. Я сдал дежурство бригадиру и поплелся завтракать и отсыпаться. У мостика через пересохшую речушку меня поджидал Александр. Чуть поодаль в позе стороннего наблюдателя околачивался Юрпет, на удивление трезвый с утра.
– Сделал? – тихо спросил двоюродный.
– Все в порядке, – не глядя на него, ответил я.
– Спасибо, брат, выручил.
Да, уж, подумал я. Дурак, что сделал, но еще больше дурак, что согласился. Надо бы Петру, бригадиру, рассказать. Он парень авторитетный, после армии, заступится. А может и обойдется. Когда этой Лизе цемент понадобится? Может через месяц. А нас уже и след простыл.
В обед обстановка оставалась спокойной. Ребята поедали вкусный кубанский борщ и в меру балагурили за столом. Комиссар не показывался. Ко мне подошел командир.
– Отоспался? Поедешь на бойню. Здесь уже почти закончили, лишние люди не нужны. Я знаю, ты хотел пораньше из отряда уехать. Вот тебе аккорд на дембель! Будешь копать яму на бойне, два на два на два. Как выкопаешь – считай свободен!
Тревога случилась в три часа дня. На бойню влетел бортовой «ГАЗ». В кузове, держась руками за надстроенные борта, стоял Петр. Едва машина остановилась, он, не слезая на землю, заорал:
– Все, кто после армии, ко мне! Давай, живей!
Бойцы побросали работу и сгрудились перед машиной.
– Что случилось? Петя, куда едете? – посыпались вопросы.
– Потом, потом! – нетерпеливо отмахивался бригадир. – Андрей, собери мелкие опалубочные щиты, сколько найдешь! Закинь в машину. Давайте быстрее! Вопросы потом! Шланг возьмите!
Я почувствовал, что суета как-то связана с моим ночным заданием, но не понимал как. Зачем щиты, зачем шланг. И меня никто не трогает. Поразмыслив логически, я немного успокоился. Какой-то рабочий аврал. Мне-то что? У меня яма два на два на два, а земля сухая как бетон.
«ГАЗ» с полудюжиной бойцов умчался в село, поднимая клубы пыли. Ребята, немного посудачив, разошлись по рабочим местам. Я вогнал штыковую лопату поглубже в землю, опер на нее совковую, сел на железное ложе и закурил. Надо бы вечером с Петром переговорить. О чем думал ночью? Хрен там было время думать! Таскал фляги. Эти неподъемные фляги я перекатывал через дорогу до бурьяна, а там тащил волоком или кантовал, как получалось. Каждый раз, когда затаскивал флягу в сарай, я сплевывал, поднимал голову и смотрел в темные глазницы окон. Спишь, комиссарша? Будет тебе сарайчик, как же!
Но секретарь не спала. Муж два дня назад уехал в командировку на автозавод за новым автобусом, и ухаживания Юрпета стали более настойчивыми. Он уже не звонил по телефону. Приняв для храбрости стакан водочки и закусив казенными харчами, комиссар под разными предлогами околачивался в управлении совхоза. Собственно, предлог имелся один и тот же – комсомольская работа. Но разговоры с Лизой политработник вел о другом.
Лизавета всякими женскими уловками старалась отдалить интимное общение с Юрием Петровичем. Но мужское внимание льстило ей. И в глубине души она ждала своего армавирского рыцаря. Особое томление комиссарша испытывала ночами, сидя одна в опустевшем доме.
Обоюдное согласие между политработниками удалось достигнуть на второй день после отъезда мужа. В ту же ночь мне выпала честь осыпать комсомолку цементом в количестве имеющихся пустых фляг.
Комиссарша не спала. Стоя за занавеской, Лиза следила за моими манипуляциями. И как только рассвело, решила проверить свои догадки. Подлог оказался на лицо.

Юрпет, получив утром ложную информацию, двинулся в контору, но возлюбленной своей не обнаружил. Ждал до двенадцати. Тщетно! Тогда, залив двести грамм беленькой, после обеда, смелый и трепещущий, отправился навестить свою кралю до ейной хаты. Засветиться перед студентами он не боялся. На объекте оставалось человека три-четыре: прибивали обналичку и плинтуса. Напевая пропитым голосом: «вот эта улица, вот этот дом», Юрпед взошел на крыльцо и уверенно постучал в остеклённую дверь веранды.
– Лизанька, открывай!
Дверь распахнулась и на пороге появилась комиссарша. Ее темные глаза гневно блестели.
– Что тебе надо?
– Как что? Мы же договорились! – удивленно уставился на нее преподаватель черчения.
– Ты что, меня за дуру считаешь? – злобно зашипела хозяйка хаты. – Смотрите, какой нахал! Хамло городское! На халяву захотел?
Юрпет остолбенел. Ничего не соображая, он пялил глаза на пышную грудь комиссарши, подпрыгивающую в такт бранным репликам.
– Я ничего не понимаю, Лизочка! – заплетающимся языком молвил он. – Пусти меня! Мы же договорились!
– Не ищи глупее себя! – секретарь комсомола взялась за ручку двери. – Пойди, протрезвей. Может, поймешь, что к чему.

Понимать Юрпету ничего не хотелось. Его уже и так разморило на жарком солнце, а хотелось в прохладу дома к ногам любимой. Припасть и целовать. Видя, что дверь перед ним сейчас закроется, и его мечты развеются в прах, он схватился за ручку с другой стороны.
Но не зря весь мир восторгается русскими женщинами. Не зря они занимают высшие места на пьедесталах во многих видах спорта, в то время как мужчины не попадают даже в призеры. Силенок у них предостаточно!
Комиссарша так рванула дверь на себя, что в кулаке Юрпета осталась одна дверная ручка! Очнувшись от такой неожиданности, отрядовский политработник начал молотить этим скобяным изделием по дверному полотну и визгливо орать:
– Открой! Это какое-то недоразумение! Я не понимаю, в чем дело! Лиза, открой!
Очередной удар пришелся прямо в оконную шипку. Стекло со звоном полетело на порожек. Из порезанных пальцев потекла кровь, капая на осколки. Юрпет сменил руку и стал ладонью бить по уцелевшему стеклу.
– Лиза! Я для тебя все сделаю! – причитал он. – Открой!
– Отстань от меня, недоносок! Я в милицию пожалуюсь! – вспомнила о реальной власти комсомольский вожак. Но нашего комиссара подобная угроза не остановила. Просунув руку сквозь разбитое окошко двери, он умудрился схватить Лизу за платье. Та начала визжать.
В это время, припозднившись с обеда, в сторону гаража, где стоял на ремонте его стальной конь, двигался тракторист Егор. Он попил бочкового пивка у бани и теперь спешил укрыться в тени бокса, дабы не пропал освежающий кайф жигулевского. Но внезапно внимание сельского пролетария привлекли крики. Глянув налево, Егор обомлел. Какой-то мужик ломился в хату его дружбана-тезки, шофера местного совхоза. И, что самое возмутительное, пытался овладеть супругой командированного. Такого нахальства Егор потерпеть не мог. Забыв о терморегуляции своего организма, он поднялся на Лизаветино крыльцо и молча ударил свинцовым кулаком Юрпета в левый глаз.
Политработник, крепко державший свою жертву за подол, крутанулся вокруг оси и въехал головой во вторую шипку дверного стекла.
– Ах, ты, стекла бить! – озверел тракторист и с левой залепил Юрпету в правый глаз. Комиссар скатился с крыльца и, стоя на карачках, старался привести в норму свой вестибулярный аппарат.
– В чем дело, Лиза? – тракторист потирал покрасневшие костяшки кулаков, готовя их к дальнейшей работе.
– Не знаю, Егор! Ворвался! Пьяный! Начал в дверь бить!
– Я ему сейчас побью! – Набычившись, труженик села развернулся в сторону работника карандаша и линейки. – Ах, ты – гавно собачье! Думаешь: как у бабы мужик в отъезде, так за нее и заступиться некому?

Юрпет осознавал, что из него сейчас начнут делать мочало. Напрягая последние силы, пригнувшись, как подружейным огнем противника, он побежал к амбару в конце двора. С быстротой макаки комиссар взобрался по приставной лестнице на горище и затаился в дальнем углу.
– Не уйдешь! – зарычал тракторист и полез вслед за политработником. Растревоженные воплями, из близлежащих домов появилась пара старушек. Из гаража, хромая, подошел механик. И наши бойцы, привлеченные непонятным гамом, подтянулись к лизаветиному дому. Они как раз застали момент бегства своего преподавателя на горище. Егор, ругаясь, лез по лестнице, обещая Юрпету порезать его детородный орган на пятаки, превратить морду в заднее место и еще кучу вещей, до которых не додумалась даже Святая Инквизиция. Но как только голова тракториста достигла входного лаза на горище, огромный кусок сухой глины пропахал ему пробор на голове.
– Ах ты, сука! – возмутился Егор, присев на лестнице и проведя рукой по черепу. – Я тебе сейчас грабли твои переломаю!
Он сделал еще одну попытку проникнуть на чердак, но очередной кусок глины чуть не задел его ухо. Тракторист слез на землю. В камнеметании он был не силен. В морду дать – это, пожалуйста! Ребра поломать? За милую душу! Но лезть со своей квадратной физиономией на чердачную амбразуру удовольствия не вызывало. Небось, не война!
– Слышь, Федорыч? – обратился он к механику. – Я его тут посторожу, а ты смотайся в сельсовет, милицию вызови.
– Ага! Понял! – Федорыч вприпрыжку побежал за велосипедом в гараж.
– А вы, пацаны, свидетелями будете. – Егор закурил «Памир».
– Мы не можем, – ответил один из бойцов. – Это наш преподаватель.
– Так воно как! – протянул тракторист. – Сука – ваш преподаватель! Чуть голову мне не пробил. Лиза, зеленка есть?

Механик Федорыч, бросив на траву двухколесное средство передвижения под маркой «ЗИФ», влетел в сельсовет, спотыкаясь о последнюю просевшую ступеньку. Телефон для связи с районной администрацией находился только в кабинете председателя, поэтому гонец, хромая, что есть мочи, ринулся в приемную.
В это время в кабинете председателя глава совхоза совместно с нашим командиром отряда решали насущный вопрос: как поделить бабки. Ворвавшись в комнату Федорыч, не переводя дух, выпалил:
– Там, у Лизки, нашего Егора ихний комиссар бъет! – и указал пальцем на студенческого лидера.
– Какого Егора? – спустя несколько секунд замешательства, спросил председатель.
– Нашего… – тяжело дыша, ответил Федорыч. – Голову каменюкой насквозь пробил, ирод проклятый!
Председатель медленно поднялся и уперся кулаками в стол:
– Как?!
Командир отряда среагировал оперативнее предсовхоза. Ему ни к чему было выяснять: как, когда, почему? Сам факт драки на объекте с участием комиссара отряда делал ситуацию чрезвычайной. Выбежав из сельсовета, он вскочил в кабину ожидавшего «ГАЗа» и рявкнул водителю:
– Быстро, на стройку!
Через минуту поменял решение.
– Нет! Заедем в школу. Петра заберем. А потом на объект. Давай, жми!
Петр, бригадир каменщиков, уже два дня находился на больничном. Он пропорол себе ступню ржавым гвоздем, когда грузил поддоны из-под кирпича. И теперь с перебинтованной ногой трудился на кухне: таскал воду, пилил дрова и выполнял другую посильную работу.
Петр поступил в техникум после армии, где служил в войсках ВДВ. Поэтому отличался высоким ростом, недюжей силой и считался правой рукой командира. Захватив его, грузовик помчался к совхозному гаражу.

В начале четвертого после полудня из станицы Успенской в направлении Туркино на мотоцикле с коляской двигался наряд милиции в составе двух служителей порядка, старший из которых прибывал в чине сержанта. Получив сообщение о драке с поножовщиной и применением прутьев из арматуры, милиционеры не торопясь, приступили к выполнению своих обязанностей. Ехать по жаре в Туркино на поножовщину не хотелось. Ничего хорошего этот вояж не сулил. Все, небось, пьяные. Никто ничего не видел. Ножей нет, арматура в ерике откисает. Кто прав, кто виноват, не ведает сам Господь. Поэтому, не превышая скорости 20 км/час, наряд катил по раздолбанной гравийке в сторону проклятого поселка в надежде, что к их приезду зачинщики разбегутся, легкораненые попадут в медпункт, а трупы, если они имеются, поместят в морозильную камеру молочной фермы. Не надо будет никого разнимать, никого ловить, и дело кончится составлением протокола. А дальше пусть голову ломает участковый и следственная бригада.
Подъехав к дому комсомольской секретарши, командир отряда опросил бойцов и вкратце составил картину происшедшего. Больше всего ему не понравился Егор, который сидел на ступеньках крыльца и, прижимая к голове окровавленное полотенце, твердил: «Убью гада! Сука такая!» Надо было срочно выловить и изолировать комиссара до приезда местных властей.
Осторожно ступая по перекладинам лестницы, командир поднялся на горище. Высунув голову в проем, он крикнул:
– Юрий Петрович, это я! Выходите, поговорить надо!
В ответ увесистый кусок глины врезался в деревянную стойку лаза и засыпал пылью глаза нашего лидера. Чертыхаясь, командир спустился с лестницы и пошел умываться под кран. Ополоснув несколько раз лицо, обратился к бригадиру:
– Петр, гони на бойню! Возьми ребят! Салаг не бери, только своих, армейских.
На пороге появилась наполовину обесчещенная хозяйка.
– Я этого так не оставлю! Я на вас в суд подам! – хорошо поставленным голосом оратора начала угрожать комсомолка.
– Успокойтесь, Лиза. Мы все уладим.
– Уладите?! – разъяренно закричала комиссарша, размахивая руками перепачканными зеленкой. – Ничего мне от вас не надо! Уберите немедленно этого недоноска из моего амбара!
Студенческий лидер принялся уговаривать непреклонную Лизваету.

Через полчаса группа захвата, вооруженная опалубочными щитами, стояла перед командиром отряда, получая задание.
– Взять живьем! – наш вожак поперхнулся. – В смысле: не бить. Выволочь эту сволочь с чердака! Прикрываться щитами!
Трое бойцов полезли на горище. Увидев надвигающихся на него студентов, комиссар открыл беспорядочный огонь. У него прорезался голос, и он, надрывая связки, орал:
– Не подходи! Убью! Гады! Сволочи! Убью!
Из чердачного лаза высунулось запыленное лицо бойца.
– Что делать? Он забился в угол, набрал камней, к себе не подпускает. А близко подойти не можем – узко. Мочить его?
– Нет! – Командир нервно курил, выслушивая доклад. – Спускайтесь. Надо что-то другое придумать.
– Может водой? – предложил Петр. – Я вон и шланг захватил.
– Давай! Выкурим его!
Шланг подсоединили к уличному крану. Напор был отменный. Двое бойцов, прикрываясь щитами, полезли на чердак, таща за собой резиновый рукав. Атака началась.
– Гады! Гады! – орал Юрпет, мотаясь по горищу в поисках укрытия от холодных струй. – Фашисты! Сволочи! Вы и Карбышева[1 - Карбышев Д. М. – советский генерал-лейтенант зверски замученный в фашистском концлагере. Был облит водой на двадцатиградусном морозе.] так убили! Гады!
– Кто такой Карбышев? – поинтересовался командир у Петра. Тот пожал плечами.
Наступление продолжалось. Атакующие подбирались все ближе к своей жертве, нещадно поливая её артезианской водой. Наконец, Юрпет не выдержал издевательства. С душераздирающим криком «А-а-а!» комиссар с разгона проломил противоположный фронтон чердака и вывалился на землю.
– Он за домом! Сзади! – закричали бойцы с горища. – Лови его!
Группа захвата кинулась за амбар. На земле, поросшей пожелтевшим бурьяном, валялись обломки досок. Комиссара не было.
– Ушел, сволочь! – констатировал Петр и посмотрел на заросли кукурузного поля, простирающегося сразу за сараем.
– Распределиться цепью! Интервал двадцать метров! Прочесать поле! Не бить! Гоните его к дороге! – распорядился командир. – Петр, поехали, перехватим его на грунтовке.
– Это что ж такое? – из-за угла строения появилась обезумевшая Лизавета. – Что ж вы, ироды, с моим амбаром понаделали?! Что я мужу скажу?!
Руководство отряда взглянуло вверх. Во фронтоне зияла огромная дыра с торчащими в разные стороны разломанными досками. Да и сам он отошел от стены, грозясь обрушиться в любую минуту. Кое-где ручейками сбегала на выбеленную стену мутная желтоватая жижа.
– Вот же б…! – грязно выругался командир. – Ладно, потом разберемся. Пошли.
– Я-то и просила только три мешка цемента… – тихо проговорила комиссарша, прислушиваясь, как внутри амбара тяжело падают с потолка комья размякшей глины.
Через некоторое время прибыла милиция в сопровождении председателя совхоза. Узнав обстановку, стражи порядка повеселели. Облава на комиссара ничего не дала. Он как сквозь землю провалился.
Но его отсутствие никак не избавляло нашего командира от ответственности. Собравшись у Лизаветы во дворе, должностные товарищи искали компромисс.
– Я не могу не составить протокол! – объяснял сержант ситуацию. – Был вызов. Налицо пробитая голова у Егора, разбитые стекла на двери, сломанный фронтон, куча свидетелей. Наверное, уже весь поселок знает! Что вы мне предлагаете?
– Земляк! – убеждал милиционера командир. – Ты же в армии служил. Знаешь, всякое случается. Ну, задели тракториста нечаянно. Я с ним договорюсь.
– Ага, договоришься! – промычал пострадавший Егор. – Ты лучше скажи сержанту, кого вы убили.
Сержант подпрыгнул от неожиданности и уставился прищуренными глазами на тракториста.
– Кто убил?
– Да они. – Егор кивнул в сторону командира.
– Так все-таки здесь произошло убийство… – медленно проговорил милиционер. Председатель совхоза схватился за сердце. Стройотрядовский лидер оторопело обвел взглядом присутствующих.
– Мы никого не убивали…
– Да! Как же! А чего эта сука тогда с горища кричала, что вы какого-то Карбышева замочили?
– Какого Карбышева? – подозрительно спросил сержант, глядя на студенческого полководца. – Кто это такой?
– Не знаю я ни какого Карбышева! – уперся командир. – Могу показать список отряда. Такой фамилии у нас не числится.
Милиционер посмотрел на предсовхоза. Тот покачал головой:
– У меня в поселке таких тоже нет.
– Ладно, это мы уточним по спискам неопознанных трупов. Но факт попытки проникнуть в дом секретаря комсомола вы же отрицать не станете?
– Слушай, земляк! – командир взял сержанта под руку и отвел к краю хаты. – Мы все сами уладим. С предом я уже договорился. Сколько ты хочешь, чтобы замять дело? Ну, мы же не бандиты какие!
Сержант почесал потный затылок:
– Ладно, подумаем. Но с Карбышевым другой вопрос!
– Да черт с ним, с Карбышевым! Не знаю я, кто он такой. Не убивали мы никого. Проверишь у себя в отделении. Поехали отсюда. Покалякаем. А то сейчас люди с работы пойдут. Зачем лишние глаза?
Спустя несколько минут, испив холодного кваску у обессиленной хозяйки двора, вся компания отбыла в сельсовет.
Ночью боец охраны услышал посторонние звуки в складском сарае на территории объекта и вызвал подкрепление. Шестеро человек, во главе с Петром, окружили склад в надежде поймать местного воришку. Ворвавшись по команде в сарай, они увидели в лучах фонарей забившегося в угол Юрпета, грязного с ног до головы, дрожащего от холода и страха. Она не сопротивлялся.
На следующий день после обеда меня отчислили из отряда, выдав символическую зарплату. Остальные деньги, как пояснил командир, ушли на взятку милиции, ремонт фронтона и дверей Лизаветы, и десять бутылок водки для стерилизации раны на голове тракториста.
– Ты еще легко отделался, парень, – напутствовал меня Петр. – Мои ребята могли тебе и морду набить. Такое учудил! – Он рассмеялся. – В техникуме расскажу – никто не поверит!
Стройотрядовская одиссея Юрпета также закончилась в этот день. Правда, предварительно комиссара возили к следователю в Успенскую и дознавались: кто такой Карбышев, и кто его «замочил»?
Такие вот дела случаются по комсомольской линии.

Обо всем этом я вспомнил, переодеваясь в ванной комнате в цивильную одежду. Алеша нетерпеливо прохаживался по номеру, боясь упустить меня, как это случилось на утренней демонстрации. Нинуля смоталась и принесла значок с Лениным, а Серега угрюмо потягивал бренди.
В комнате у руководителя, на диване сидели трое болгарских ребят. Один из них разговаривал с русской туристкой, пожилой женщиной. Той самой, которая советовала передать праздничный транспарант в крепкие мужские руки. В своём рисосеющем совхозе она возглавляла местный профком. В углу на кресле притаился «серый кардинал». Криво улыбаясь, он пытался придать своему лицу доброжелательное выражение.
– Ну, наконец-то! – воскликнула решительная женщина, увидев нашу маленькую делегацию.
– Римма Давыдовна, – обратился к ней Алеша. – Где знамя?
– Я его свернула и спрятала в чемодан.
– Несите немедленно сюда! – Групповод повернулся к гостям и тут же расплылся в улыбке. – А вот и наш комсомолец! Можете брать интервью, а потом сфотографировать.
Я застенчиво улыбнулся, мол, что поделаешь: надо – значит надо. Ребята из молодежной газеты оказались симпатичными обаятельными людьми. По-русски говорил только один из троицы, Петро. Но он, как оказалось, не принадлежал к четвертой власти. Просто друзья прихватили его в качестве переводчика. Тружеником печатной машинки оказался веселый брюнет, лед двадцати пяти, по имени Владко. Третьим в их компании присутствовал фотограф с допотопным зеркальным аппаратом времен немецкой оккупации.

Меня усадили на стул напротив дивана, заполненного гостями. Алеша пододвинул сбоку кресло и разместился. Не хватало только настольной лампы в лицо – полное ощущение допроса.
– Вы комсомолец? – улыбаясь, спросил через переводчика Владко. Я посмотрел на Алешу. Он нервно заерзал в ожидании моего ответа.
– Да, я старый комсомолец.
Руководитель облегченно выдохнул и повеселел.
– Какая ваша специальность? – сформулировал вопрос Петро.
– Я проектирую рисовые чеки.
– Чем увлекаетесь?
– Собиранием рисовых колосков.
Болгары переглянулись. На их лицах появились недоверчивые улыбки. Алеша удовлетворенно кивнул.
– Ваша любимая еда?
– Рисовая каша.
– Ваш любимый напиток?
– Рисовая водка.
– А ваши любимые конфеты – ириски? – прищурясь спросил корреспондент.
– Как вы догадались? – я округлил глаза. – А любимая машина – рисовый комбайн.
Петро перевел мой ответ. Гости начали смеяться и хитро поглядывать на меня. Алеша тоже натянуто засмеялся за компанию. Даже человек в сером вымучил свою кривую улыбку.
В номер с красным полотнищем в руках влетела запыхавшаяся Римма Давыдовна. Руководитель недовольно покосился.
– Надо бы прогладить. Или сойдет? – Он перевел взгляд на кэгэбиста. Тот пожал плечами. Представители прессы о чем-то тихо переговаривались между собой.
– Будем фотографироваться! – Распорядился Алеша и растянул знамя, чтобы не очень бросались в глаза складки полотнища. Фотограф указал на знамя и что-то сказал Петро.
– Знамя не надо, – обратился переводчик к руководителю. – Оно темное. На его фоне не будет видно лица. К тому же пленка у нас черно-белая и не имеет смысла.
– Как не имеет смысла? – расстроился наш предводитель. – Это же знамя Октября!
– Ничего не выйдет, – пожал плечами Петро.
– Хорошо, – с неудовольствием согласился Алеша. – Вот, возьмите.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=21575412?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Карбышев Д. М. – советский генерал-лейтенант зверски замученный в фашистском концлагере. Был облит водой на двадцатиградусном морозе.