Самые сильные силы
Олег Аркадьевич Белоусов
Автор книги пытается ответить на вопрос, который часто задавала ему младшая дочь, и на который отец захотел ответить спустя десять лет, написав эту повесть.
Самые сильные силы
Олег Аркадьевич Белоусов
© Олег Аркадьевич Белоусов, 2024
ISBN 978-5-4474-4616-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Самые сильные силы
(Повесть)
Эту повесть я посвящаю своей младшей дочери Дарье, которая с отчаянием искала в шестнадцать лет ответ на вопрос: в чем же смысл жизни? Тогда я не мог ей ответить убедительно несколькими словами. Примерно, через десять лет я написал эту историю, которая произошла со мной относительно давно, в самом начале 90-х годов, и она, по-моему, даёт ответ на вопрос, мучащий когда-то мою юную дочь…
Глава 1
Пришёл первый день лета по календарю, который по совпадению оказался особенно тёплым, и все явно почувствовали, что весна, наконец-то, сменилась летом. Солнце начало чувствительно греть прямо с восхода, и горячий воздух быстро заполнил пространство гостиничного номера через незакрытую с вечера балконную дверь. Филиппу Домникову пришлось сбросить одеяло на пол. Однако постоялец немедленно пожалел об этом, предположив, что может прийти со своим ключом горничная и увидеть его нагим. Вместо того, чтобы вновь накрыться, Домников перевернулся на живот, потому что припомнил, что вечером перед заселением в номер он видел на своём этаже притворно робкую молодую горничную в чрезмерно короткой юбке. По этой причине полусонный Филипп подумал, что такую девицу можно попытаться смутить и скрытно понаблюдать, как она себя поведёт. Домников залез головой под подушку, закрывая уши от громких пересвистываний птиц в тишине ещё не проснувшегося города. Сквозь сон Филипп понимал, что встать и закрыть балкон, значит, проснуться окончательно. Ночью из-за сновидения, где он разговаривал с какой-то податливой незнакомой женщиной без лица, Домников не решился закрыть балкон, когда просыпался от душераздирающего мяуканья котов, похожего на плач брошенного на улице грудного ребёнка.
В десять часов Домникову предстояло встретиться с агентом по недвижимости и осмотреть несколько офисных помещений для открытия филиала компании, в которой он работал. Согласно молодой традиции с ранней весны и до летних отпусков в новой России фондовые и товарные рынки, вновь возникшие после семидесяти пяти лет отрицания жизни, бурно росли. Многочисленные мелкие банки, фонды и финансовые товарищества, обещая населению мошеннический процент дохода, плодились, разрастались, чтобы, как ненасытные жвачные животные, методично пожирать безвозвратно денежную массу ошалевших от жадности наивных частных вкладчиков. Филипп полагал, что за два дня справится с порученным делом и вернётся обратно в Москву. Нечастые и непродолжительные командировки Филиппу вспоминались как очень весёлые моменты жизни. Накануне отъезда Домников, подобно великому лицедею, ходил с недовольной гримасой, а в душе тайком ликовал от предстоящей свободы. Филипп пытался всем дать понять, но прежде всего жене, что с нежеланием уезжает из дома. Домников знал жену и понимал, что чем правдоподобнее будет его ложное недовольство от предстоящей поездки, к которой супруга заслуженно отнеслась с подозрением, тем больше будет довольна она, тем легче, беззаботнее и веселее будет ему вне дома. Свобода от семьи, свобода от всех родных и знакомых, свобода от коллег по работе, а также свобода от однообразия текущей жизни – все приятно будоражило Домникова. Он радовался лёгкой возможности, без опасения быть замеченным, поухаживать за незнакомой и приятной женщиной в чужом городе.
Спустя час Домников почистил зубы, побрился, потом, торопясь от нетерпения, залез в ванну под душ, где громко с силой высморкался и с ощущением удовольствия, закрыв глаза, тут же помочился себе под ноги, чувствуя облегчение не только внизу живота, но и во всем теле. Филипп особенно обильно намылил шампунем места под мышками, между ягодиц, в паху и на затылке, после чего обмыл тело. Домников не мог объяснить почему, но именно тщательное мытье утром придавало ему уверенности в общении с женщинами ровно настолько, насколько он продолжал чувствовать себя чистым и свежим. Филипп выключил воду, смахнул ладонью с груди, рук, ног капли воды и встал на идеально белое гостиничное полотенце, расстеленное безжалостно на чёрном плиточном полу. Домникову доставляло удовольствие относиться бесцеремонно ко всему гостиничному из-за дороговизны номера и потому, что дома такого не позволяли. В семье на каждый участок тела предназначалось своё полотенце, которое невозможно было бросить на пол. Филипп считал этот порядок варварским, но с женой не спорил.
Домников не стал обтираться, давая телу острее воспринимать прохладу. Он голый прошёл в комнату, где вприкуску с горьким шоколадом, медленно, маленькими глоточками, чтобы не вспотеть, выпил заготовленную перед походом в душ чашку крепкого цейлонского чая с бергамотом, что оказалось возможным благодаря хромированному электрическому самовару в гостиничном номере. Немедленно Филипп почувствовал прилив бодрости и к нему пришло желание радоваться всему, что попадало на глаза. Домников не хотел и не ел утром, но обедал с большим удовольствием немного раньше середины дня, когда кафе и рестораны ещё не очень многолюдны. Филипп нередко начинал трапезу с пятидесяти грамм водки, закусывая горькую маленькими солёными огурцами или мелко нарезанной квашеной капустой, прежде жмурясь и спешно занюхивая выпитую стопку пахучим чёрным хлебом с вкраплениями тмина, поднимая таким образом аппетит до ощущения длительного голода. Все следующие блюда после такого начала казались ему по-детски маленькими. После обильных и вкусных обедов Филипп не единожды замечал, что его веки тяжелеют и слипаются от потребности вздремнуть, и только проплывающие мимо женские силуэты взбадривали его, и возвращали интерес к жизни.
По давней привычке, перенятой у отца, Домников с вечера выложил на стол в номере часы, новый носовой платок, портмоне и записную книжку, чтобы утром при выходе не забыть незначительную, но в нужный момент всегда очень важную вещь. Если, к примеру, Филипп забывал носовой платок, то следуя примете, никогда не возвращался за ним. Однако на протяжении всего рабочего дня Домников чувствовал себя неловким и раздражённым, потому что именно в этот день сверх всякой меры у него обязательно щекотало в носу и хотелось беспрестанно чихать. Домников стеснялся показывать офисным женщинам, что не имеет платка, а среди тех имелись очень приятные ему особы в чёрных колготках и в тесных юбках. Эти дамы, сидя нога на ногу, мутили разум Филиппа овальными формами коленей, которые в воображении он грубо раздвигал в стороны… Домников не раз заранее убегал в туалетную комнату, чтобы прочихаться и умыться. До боли в носу Филипп пытался над раковиной ногтями вырвать все длинные волосы из ноздрей, чтобы эта щекотливая растительность не беспокоила его впредь.
Сейчас, придирчиво осматривая себя в зеркало над столом и поправляя волосы на голове, Домников неожиданно почувствовал схожесть своих движений с движениями рук своего отца в их старом финском доме с приусадебным участком. Отец часто подолгу стоял в просторном зале у величественного старинного трюмо выше его роста и, едва прикасаясь ладонями, поправлял свои чёрные с блеском от влажности волосы ровно уложенные назад. В эти минуты отец Филиппа казался чрезвычайно сосредоточенным, и никто не мог его отвлечь от зеркала до тех пор, пока он, наконец-то, не убеждался, что причёска делает его особенно интересным. Воскресным днём при каждом проходе мимо трюмо Александр Васильевич Домников непременно на мгновение останавливался и оглядывался на своё отражение в зеркале, опять поправляя волосы. Это очень раздражало Серафиму Прокопьевну – тёщу старшего Домникова и бабушку Филиппа. Пожилая женщина, подходя к тому же трюмо, приняв перед этим в компании часто гостивших родственников бокал десертного вина, старательно передразнивала зятя в моменты его отсутствия. Артистичная тёща с напускной серьёзностью осторожно поправляла свои седые волосы перед зеркалом, поворачивая голову то налево, то направо, и все смеялись безудержно, понимая, кого именно она так искусно изображает. Потом Серафима Прокопьевна смачно мнимо сплёвывала в сторону и говорила: «Тьфу!.. Ни Богу свечка, ни черту кочерга! Господи, прости мою душу грешную! Пусть живут, как хотят…» Опытная Серафима Прокопьевна, провёдшая детство до Октябрьской революции в большой семье всегда много работавших крестьян, видела признак неминуемой опасности в долгих разглядываниях собственного отражения мужем старшей дочери. Тем не менее, бабушка Филиппа при встрече с зятем утром непроизвольно и незаметно для себя переставала сутулиться, машинально сдвигала платок со лба на затылок и лихорадочно начинала искать широкий изогнутый гребень в волосах, чтобы быстрее причесаться.
Необычайно доброе утро дало Филиппу Домникову хороший настрой, и он не торопясь, основательнее обычного собрался на деловое свидание. Домников запер номер и пошёл по коридору заученной походкой, слегка заводя локти за спину, чуть выпячивая грудь, и поднимая выше подбородок. По правилам гостиницы жильцам необходимо было передавать дежурной по этажу ключи с крупными брелоками, которые не умещались в руке. Филипп предположил, что такие большие грушевидные деревянные набалдашники с цифрами номеров администрация отеля придумала, видимо, для того, чтобы постояльцы не забывали ключи в кармане при выходе из гостиницы. Ключ с таким габаритным грузом действительно представлялось невозможным оставить при себе: куда бы вы его ни положили, он торчал из любого места, и создавалось впечатление, что все встречные прохожие смотрят именно на ваш карман и пытаются отгадать, что же именно у вас там.
У стола консьержки Домников поздоровался и передал ключ. Полноватая женщина лет пятидесяти с чрезвычайно крупным задом, который не умещался на стуле, одновременно жевала всухомятку, не размыкая губ, засахаренную булочку, удерживая её щепотью с оттопыренными мизинцем и безымянным пальцем и читала толстый литературный журнал. Филипп заметил, что у женщины открыта страница со стихами. Подобные журналы издавали огромными тиражами в недавние советские времена. Дефицит интересной книжной продукции принуждал людей после прочтения не выбрасывать журналы, получаемые по подписке, а сшивать их по романам или повестям и хранить на антресолях в квартирах, на чердаках загородных дач. Из-за саркастического отношения к поэзии и с целью полезного времяпровождения в туалете, Филипп укладывал эти книжки в мягкой обложке маленькими стопками на полу. При случае Домников громко и пафосно, сидя на унитазе, читал стихи, подобно поэтам шестидесятникам с завываниями, и это веселило его и членов семьи, тем более, что большое количество бесталанных советских поэтов печаталось в этих журналах. Многим подписчикам хотелось сохранить любопытную, на их взгляд, литературу для детей и внуков, наивно полагая, что дефицит в стране незыблем, как железобетонная власть коммунистов. На самом деле любой дефицит во все века, будь то дефицит хлеба, денег или свободы у большинства населения, всегда являлся предвестником неминуемых перемен для любой власти.
Консьержка не услышала как Домников бесшумно подошёл к её столу по протёртой от времени тёмно-красной ковровой дорожке. Вздрогнув от неожиданно близко прозвучавшего спокойного и низкого голоса Филиппа, дежурная по этажу, как и все женщины при виде крупного и видного парня, начала непроизвольно заправлять волосы за ухо, которые вовсе не нуждались в этом. Наблюдательные мужчины безошибочно воспринимают поправку волос дамой первым бессознательным признаком симпатии к себе. Дежурная суетливо поднялась, потянула тонкий заношенный жакет за края вниз, что тоже выдавало её лёгкое волнение, взяла из руки Филиппа ключ и тихо, не открывая рта, неожиданно для себя начала мычать какую-то мелодию. Если бы в этот момент кто-то её спросил, какую именно мелодию она напевает, то женщина оказалась бы в затруднительном положении. Консьержка неубедительно показывала своим равнодушным видом, что Филипп для неё, как все другие жильцы на этаже. Ей тут же вдруг стало неловко за свой старый жакет, который под мышками имел чуть заметные белые круги от времени и отстиранного пота. Консьержка знала, что круги не очень заметны, но это все равно мешало ей изображать полное равнодушие и принуждало прижимать локти к телу, как когда-то это делали светские дамы, но по иной причине.
«Этот парень поселился не в мою смену… если бы я знала, что утром он будет сдавать мне ключ, я ни за что не надела бы этот жакет… Из-за моего чудака я совсем лишилась возможности купить какую-нибудь новую тряпку…» – подумала женщина и почувствовала досаду в душе на мужа за то, что тридцать лет жизни отдала человеку, который оказался недостойным лучших её годов.
Повесив ключ на доску с ключами других постояльцев, дежурная повернулась к новому жильцу. Филипп улыбнулся добродушно из-за того, что приметил в уголках губ у женщины (не ко времени накрашенных ярко-красной помадой) кристаллики сахара от недоеденной булочки. Консьержка не преминула чуть поспешно улыбнуться Домникову в ответ. «Женщин такого типа я ещё долго буду волновать», – подумал Филипп с осознанием своей силы и молодости, направляясь к лифту. Домников был того неопределённого золотого мужского возраста, когда женщины и двадцати, и пятидесяти лет с одинаковой лёгкостью и желанием могли бы сблизиться с ним, вовсе не опасаясь при этом, что кто-то может посчитать их связь непристойной из-за значительной разницы в возрасте.
ГЛАВА 2
Домников нажал кнопки вызова одновременно двух лифтов и стал ожидать, который из них первым приедет к нему на шестой этаж. Лифты долго не поднимались, а где-то шумели в глубине шахт на нижних уровнях. Гостиница советской постройки не претерпела изменений не только в интерьере, но и в улучшении работы трясущихся, медленных и скрипучих лифтов. Показательно просторные коридоры и холлы здания гостиницы были отделаны дорогим мрамором, а крохотные номера для человека обставлены простой мебелью из древесно-стружечной плиты, облицованной берёзовым шпоном, который нередко отклеивался на видных местах. Филипп подумал, а не пойти ли ему вниз по лестнице, однако решив, что спускаться с шестого этажа дело долгое, – остался терпеливо ждать. С огорчением Филипп вспомнил, что торопливость почти всегда задерживала его. Люди, дождавшиеся лифта, на удивление всегда приезжали быстрее на первый этаж, чем те, кто спешил и бежал вниз по ступенькам.
Наконец один лифт приехал, и Домников спокойно зашёл в открывшуюся кабину. Попутчиков рядом не оказалось, и Филипп нажал кнопку первого этажа. На какое-то мгновение лифт «задумался» перед движением, и в это время к Филиппу стремительно влетели с визгом две девушки. Как только счастливые пассажирки заскочили, двери шумно и резко тотчас сомкнулись за ними. Это вызвало у девиц восторг и смех. Их веселье передалось и Филиппу, и он невольно начал улыбаться, глядя на подруг. Заметив, что в лифте девицы не одни, а в компании с мужчиной старше их и с приятной наружностью, который улыбается их удаче, попутчицы с новой силой засмеялись, склоняясь в углу от смущения и хлопая слегка себя при этом по коленям. Чуть притихнув, девушки вдруг игриво переглянулись и вновь прыснули через силу сдерживаемым смехом. Их уже больше смешило не то, что удалось ловко запрыгнуть в уезжающий лифт, а то, что смеяться долго казалось неприлично, а это, напротив, смешило с удвоенной силой. Вскоре девушки осознали, что смеяться больше не стоило, ибо это могло показаться незнакомому парню чрезмерной игривостью. Попутчик мог, не дай бог, принять их по возрасту за детей, а не за зрелых девушек, какими они хотели казаться. Стыд всегда имеет любовную основу, сродни стремлению обладать большими деньгами или властью. Хорошее настроение, веселье и смех всегда присутствуют там, где мужчины и женщины хотят понравиться друг другу. Филипп осмотрел попутчиц внимательно. Они были одеты в светлые платья без рукавов. Загорелые длинные ноги девушек в сандалиях на плоской подошве контрастировали с белизной их коротких платьев и не давали возможности оторвать от подруг глаз. Филипп, как опытный охотник на молодых женщин, легко справился с собой и начал смотреть то на фонарь на потолке, то на пульт управления с кнопками. Девицы тоже тайком взглянули на попутчика и стали говорить между собой на «вдруг» возникшую постороннюю тему, показывая таким образом, что они забыли о случайном попутчике. Девушки заговорили громко, и это, наоборот, говорило о том, что им не удаётся избавиться от ощущения присутствия с ними привлекательного парня. От подруг не ускользнуло, что Филипп был одет в белую хлопковую рубашку с короткими рукавами, заправленную в джинсы с бежевым ремнём, а на босые ноги у него были надеты под цвет ремня мягкие дырчатые туфли. Несмотря на то, что рукава рубашки Филиппа заканчивались чуть выше локтя, они умышленно были подогнуты ещё один раз, приоткрывая заметно увеличенные от тренировок мышцы на руках. Две расстёгнутые верхние пуговицы на рубашке и оголённые руки Домникова показывали, что он тоже успел перед началом лета приобрести первый загар. По тому, как Филипп был одет и во что, угадывалась стильность в его манере одеваться и носить одежду, которая зачастую даётся человеку с рождения, как цвет глаз или чувство вкуса. Многих женщин восхищает в мужчинах высокий рост, отсутствие живота и лёгкий загар, но утонченность и стильность придают подобным кавалерам особую притягательность. Таким партнёрам по любви дамы доверяют безоговорочно и подсознательно наперёд готовы терпеть обманы и измены от них, и ничто не может поколебать женщин при выборе поклонника, если среди многих достойных есть хотя бы один похожий на подобного.
Лифт начал опускаться, и Домников подумал, что подруги, видимо, живут с ним на одном этаже, но вчера при заселении в отель он их не видел. Соседки не встретились ему и в ресторане на ужине. «Может быть, девчонки едят где-то в другом месте?..» – предположил Филипп и невольно определил, что девушка, стоящая дальше от него, ему внешне нравится больше, хотя обе очевидные ровесницы казались очень юными и привлекательными. Филиппа гипнотизировали девицы с выраженной «гитарностью» фигуры, и эта «гитарность» присутствовала у той, которую он мысленно выделил. Другая девушка имела, напротив, плечистую и мальчишескую фигуру, но Домников не являлся почитателем такого типа женщин. Филипп начал обдумывать, как бы случайно вечером опять встретить подруг и пригласить поужинать сначала обеих, благо, что они будут ему уже знакомы по лифту, а потом продолжить общение с более желанной юной красавицей. Филипп обоснованно полагал, что для многих женщин очень важно второе свидание. Второе свидание даёт им приличное разрешение на большую смелость. Домников знал из своего опыта, что первая встреча ничего не обещает в его охоте, но во время второй – его дела продвигались значительно и часто заканчивались неминуемо той самой близостью, о которой прежде всего думают и думают круглосуточно молодые мужчины. Домников давно отметил, что если он не ставил перед собой цели как можно скорее овладеть женщиной, а согласен был отложить это на неопределённое время, то партнёрша раньше ожидания вела себя доступнее – и наоборот.
Имея жену и двух дочерей дошкольного возраста с разницей в рождении чуть больше года, Домников давно преступил черту первой неверности, и теперь совесть меньше его беспокоила, чем тогда, когда он это совершил впервые. Филипп боялся продолжительных связей с новыми женщинами, потому что расставание происходило тяжелее и непременно со слезами, но неминуемо. Домников не мог оставить жену с двумя маленькими дочерьми ради кого-либо. Филипп знал по своему горькому и безрадостному детскому опыту, когда его родители разошлись, и у отца появилась новая женщина, а у матери – новый мужчина. Чувство сиротливости при живых родителях часто заставляло его плакать беззвучно по ночам в кровати у бабушки дома, глядя в стену. Филипп хорошо запомнил те времена и то, как метался между отцом и матерью. Каждый из родителей искренне и бесхитростно соблазнял его навсегда остаться жить именно у себя, но когда о нем ненадолго забывали, то Филипп видел радость общения родителей со своими новыми партнёрами, и мальчику становилось понятно, что он сравнимой радости ни отцу, ни матери уже не приносит. Филипп начал ходить в третий класс школы и по месяцу жил то у отца, то у матери, но никак не мог привыкнуть к новой жене папы и к новому мужу мамы. Домников не мог себя вести легко и просто, как в дошкольном детстве, когда отец и мать жили вместе, и виноваты в этом, считал Филипп, чужие люди, поэтому не мог принять ни мачеху, ни отчима. Новые супруги его родителей не могли искусно скрывать того, что Филипп для них чужой и нежеланный свидетель в жизни. В конце концов, Филипп окончательно переехал к любимой бабушке по матери и прожил у неё до женитьбы.
Будучи уже семейным человеком, Домников знал, что его женщины, с которыми он встречался, очень тяжело переживали, когда он расставался с ними из-за лучшей любовницы. Странно, но любовницы часто первое время не ревновали Филиппа к законной жене, но другой соперницы не терпели. Из-за повышенной чувствительности Домников не мог переносить женских слез. Первой любовнице, с которой Филипп сошёлся на работе, он по наивности и неопытности искренне пообещал, что оставит жену, и переберётся жить к ней, потому что был убеждён, что жить с нелюбимым человеком намного грешнее, чем супружеские измены. Однажды Филипп пришёл вечером домой с твёрдым намерением собрать личные вещи и уйти. В ответственный момент с болью в сердце Домников посмотрел на беззаботно играющих дочерей и не решился объявить жене о желании оставить семью. Жена в это время была поглощена больше домашними заботами, чем своей внешностью. Только мысль о том, что какой-то чужой мужчина придёт на его место, стала ему нестерпима до слез. Как когда-то он сам, дочери будут чувствовать себя сиротами, и Филипп ясно представил несчастные, потерянные лица дочерей, и скованное их поведение при вынужденном общении с чужим человеком. Это являлось основной причиной, почему Домников не смог уйти. Филипп со стыдом вспомнил, что когда женился, то дал себе зарок: ни при каких обстоятельствах не уходить от своих детей до их совершеннолетия, памятуя о собственных переживаниях при разводе родителей.
С тех пор Филипп взял за правило никого не мучить и надолго не затягивать с кем-либо отношения, раз уж он не в состоянии был обходиться без новой женщины вовсе. Сейчас в другом городе Домникову хотелось интрижки, потому что она гарантированно не могла продлиться дольше двух дней, и это радовало. В лифте в компании двух девушек Филипп продолжал обдумывать ходы своей очередной охоты на полюбившуюся ему одну из попутчиц.
ГЛАВА 3
Немного проехав вниз, лифт неожиданно замер, и в кабине погас свет. Наступила темнота, которая немедленно приходит после отключения яркого освещения. Домников крепко зажмурился до появления цветных кругов, затем быстро открыл глаза, но темнота по-прежнему казалась беспросветной. Спустя минуту глаза начали привыкать, и постепенно исчезло ослепляющее яркое пятно от погасшего плафона на потолке. Стало еле видно маленькую щель между дверями, через которую едва пробивался дневной свет из больших окон лифтовых площадок. Остановка произошла между этажами, так как полоска света в центре имела значительный разрыв, а значит, выбраться наружу представлялось не очень простым делом.
– Приехали! – сказал Филипп и машинально попытался просунуть пальцы между дверными створками, но они не поддавались, и только немного увеличилась узкая полоска света, более отчётливо освещая девушек на противоположной стороне кабины лифта. Филипп не очень опасался опоздать на встречу, поэтому смирился с безысходностью и стал спокойно дожидаться, когда включат электричество. Домников решил безропотно ждать того момента, когда лифт сможет продолжить движение вниз, уверенно полагая в первую минуту, что отключение продлится не очень долго. Филипп чувствовал себя неловко. Чем дольше все молчали в темноте, тем более гнетущим казалось это молчание, а о чём говорить с незнакомыми девочками в такой ситуации, – Домников не находил. Он убрал пальцы из проёма дверей, и опять вернулась прежняя темнота. Притихшие подруги зашевелились и послышался шёпот:
– Танечка, сейчас дадут свет. Подожди чуточку, – Филипп подумал, что попутчицам, возможно, не понравилась усилившаяся темнота, и он опять попробовал просунуть насколько возможно пальцы между дверей. Благодаря незначительному люфту между створками, снова образовалась чуть большая полоска света. Филипп смог с трудом разглядеть, что ту девушку, которую он отметил как предпочтительную для знакомства, обнимала за шею её подруга и успокаивала, а та, прижав ладони к глазам, тихо плакала. Филиппу показалось странным, что девушка расстроилась из-за остановившегося лифта. Домников не видел ничего опасного во временной остановке. Вдруг плачущая девушка вырвалась из объятий подруги и бросилась на Филиппа. Прежде чем услышать её панический крик, Домников почувствовал, что девчонка быстро просунула руки ему под мышки и прижалась к нему всем телом. Испуганная девушка рыдала и кричала ему в грудь, но это, казалось, слышала вся гостиница:
– Сделайте что-нибудь! Скорее! Я прошу вас! Мне страшно! – Её громкие грудные рыдания обескуражили Филиппа. Внезапно он ощутил резкую боль оттого, что ногти девушки впились ему в спину. Филипп предположил, что его тонкая рубашка прорезана, и он начал явно ощущать кровяную мокроту под лопатками. С трудом сдерживая боль, Филипп крепко обнял испуганную попутчицу, и это чуточку утихомирило её, а боль в спине от впившихся ногтей несколько уменьшилась. Как только Филипп ослаблял свои объятия, Татьяна опять до нестерпимости сильно впивалась в его тело.
– Тихо-тихо… – сказал Домников ей успокаивающим шёпотом в ухо и легонько похлопал по спине. Несчастная буквально вросла в Домникова. Стыд оттого, что он не сможет выдержать глубоких царапин от ногтей девушки, заставил его, стиснув зубы, с трудом сдержаться, хотя в первое мгновение Филипп чуть не закричал от пронизывающей боли. Какой бы сильной не оказалась боль, мысленно Филипп решил, что без малейшего звука вытерпит все, что ему придётся сейчас испытать от плачущей девочки. Более спокойная подруга рыдающей девушки, тоже напуганная, беспомощно стояла позади плачущей Тани и в растерянности утешала её, поглаживая ту по плечу. Только теперь до Филиппа дошло, что Татьяна, возможно, больна. Какая-то фобия присутствовала у девушки. Спустя мгновение Таня опять начала плакать, её тело сотрясала дрожь. Филипп вновь почувствовал знакомую боль от её не ко времени ухоженных и длинных ногтей. Теперь пораненная спина стала более отзывчива на бессознательные истязания, но Домников терпел. Здоровая девушка, опасаясь остаться одной в темноте, тоже прижалась к Филиппу с Татьяной, и Филипп был вынужден одной рукой обхватить и другую девушку. В таком положении Домникова осенила догадка, что возможно, где-то на этажах есть люди, ожидающие лифт. Филипп попытался чуть придвинуться с девушками к проёму дверей, но ничего не получилось – он не мог оторвать ноги от пола. Прильнувшая к нему девушка, а он из-за боли в спине не обратил сразу на это внимание, стояла на его туфлях, и пальцы его ног начали понемногу ощущать неприятную сдавленность. Домников громко крикнул:
– Эй! Есть кто-нибудь там?! – Внизу слышался едва различимый разговор жильцов или работников гостиницы, но никто не ответил. – Люди! – опять крикнул Филипп ещё громче. – Здесь человеку плохо! Сходите кто-нибудь вниз к администратору и скажите, что здесь в застрявшем лифте человеку плохо! – Из-за длины фразы Филипп предположил, что разобрать и услышать могли только первое слово – «Люди!». Между тем, его крик помог ему перенести боль в спине и неприятную тесноту придавленных пальцев на ногах, подобно тому, как вырвавшиеся проклятия помогают сильно споткнувшемуся человеку заглушить боль ушибленного места. Вдруг откуда-то рядом в ответ женский голос негромко и спокойно произнёс:
– Уже ушли. Потерпите. – По всей видимости, это была этажная уборщица. Она сказала три слова с такой интонацией, словно обращалась к шалившим детям, которые дурачатся и раздражают её беспричинно громким шумом. Филиппу захотелось грубо выругаться, чтобы уборщица реально представила серьёзность положения, но он сдержался, опасаясь напугать девушек. Немногочисленные жильцы наполовину пустого отеля, поняв, что лифты не работают, стали ходить по лестничным маршам, чтобы не терять времени. Филипп предположил, что все исчезли, и их никто больше не услышит. Мысленно он молил бога, чтобы флегматичная работница, проходившая мимо и знавшая о них, тоже напомнила администратору, что в застрявшем лифте кому-то плохо. В его объятиях плакали уже обе девочки. Домников стоял и не знал, как подруг утешить или убедить, что помощь скоро придёт. Все его увещевания не оказывали никакого действия – девушки плакали, не переставая. Ещё некоторое время назад подружки смеялись беззаботно, а он строил планы о том, как бы заполучить эту плачущую особу в свои объятия. Теперь это случилось. Филипп чувствовал сплошное и плотное от коленей до груди прикосновение всего её вздрагивающего от рыданий тела и на удивление не терял мужского желания к несчастной. Филипп умышленно начал думать о безобразных, уродливых и беззубых старухах, чтобы его желание к молодой плачущей девушке вдруг случайно не проявилось. Сейчас преобладали жалость и сострадание к испуганной девице, но интерес не пропадал, несмотря на то, что с детства Филипп не мог переносить чье-то страдание.
Обнимая двух рыдающих подруг, Домников невольно припомнил свою плачущую покойную бабушку. В дошкольном возрасте однажды с соседом Сережей они пришли к тому в огород, где стали срывать с грядки ещё неспелые, колючие, но пахучие первые огурцы. Сережа был на год моложе, и ему всегда хотелось дружить с Филиппом. Соседский мальчик использовал любой повод, чтобы Филипп обратил на него внимание. Вот и тогда он позвал Филиппа в свой огород попробовать их огурцов, рискуя быть побитым дома. Как назло их поход не остался незамеченным. Из дома выбежал отец Сережи с багровым лицом, сердито и громко крича на них. Отец Сережи увидел в окно, которое выходило в огород, что ребята подошли к огуречным грядкам. Филиппу тогда показалось, что отец друга был пьян. Перепугавшись от страха дети с запозданием присели под огромные огуречные листья за высокой навозной грядкой. Филиппа охватила паника. Ребята спешно, не сговариваясь, начали вынимать из-за пазухи огурцы и бросать их обратно в лунки. Филипп трясущимися руками быстро выкидывал огурцы и очень надеялся, что дядя Боря не поймёт, что огурцы сорваны. Отец друга сердито потребовал, чтобы друзья перестали прятаться и подошли немедленно к нему. Маленького нескладного Сережу отец за непослушание иногда бил ремнём, а Филиппа никто дома не наказывал за проступки, и он предположил, что сейчас его могут впервые побить вместе с товарищем, дружбы с которым он особенно не искал. У Филиппа в своём огороде поспевали огурцы, а он польстился на приглашение «очкарика», как он презрительно про себя иногда называл соседа, и сейчас, очевидно, получит тумаков за это. Филипп очень боялся какой-либо боли и возможные предстоящие побои пугали его до дрожи. У Филиппа по всему телу прошёл озноб. Сергей первый поднялся из-за листьев и неуверенной походкой пошёл к отцу. В глазах друга отчётливо виделся огромный страх (глаза по размеру походили на коровьи из-за очков с большим плюсом). Очки не имели одного ушка и крепились на затылке белой резинкой от трусов. Линзы очков особенно подчёркивали испуг мальчика на побледневшем лице. Казалось, что Сережа шёл на полусогнутых ногах, и они его плохо слушались. Когда сын поравнялся с отцом, то последний резко схватил Сережу за руку и с силой хлопнул того ладонью по затылку, отчего очки перекосились на лице мальчика, но не слетели, благодаря резинке. Сережа вырвался и выбежал в открытую калитку на улицу. Мальчик бежал и громко ревел, а губы его посинели от нехватки воздуха. Перекошенные очки мешали ему хорошо видеть дорогу перед собой, и поэтому дружок Филиппа бежал почти вслепую. Сережа боялся остановиться и поправить очки, потому что не был уверен, что отец его не преследует.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-arkadevich-belousov/samye-silnye-sily-17070825/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.