Полет орлицы
Полет орлицы
Дмитрий Валентинович Агалаков
Исторические приключения (Вече)Принцесса крови #2
«Полет орлицы» является продолжением романа талантливого писателя Дмитрия Агалакова «Принцесса крови», посвященного жизни и подвигам Жанны д’Арк, дочери королевы Франции Изабеллы Баварской и герцога Людовика Орлеанского.
Знаменитая победа под Орлеаном и ярчайший триумф французского оружия, заставившего говорить о Жанне Деве всю Европу. Тяжелейший плен, позорный для англичан суд и вынужденная инсценировка казни юной француженки в Руане. Но пятилетнее заключение в далеком савойском замке Монротье, о котором знали немногие, не стало завершением биографии великой воительницы. Ее ожидали новые военные подвиги, но уже под другим именем – графини дез Армуаз.
Дмитрий Агалаков
Полет орлицы
В романе были использованы работы историков: Р. Амбелена, Р. Перну, В. Райцеса, В. Тропейко, М. Нечитайлова, П. Эйрла, Ф. Де Кленшана, Ж. Ж. Руа, А. Монстреле, П. Тиссе, а также монография Рене Анжуйского «Книга турниров» и другие исторические и литературные источники.
© ООО «Издательство «Вече», 2015
© Агалаков Д. В., 2007
* * *
Часть первая. Чудесный поход
«Всем казалось великим чудом, что она так славно сидит на лошади. И в самом деле, она держалась очень величественно, не хуже любого воина, и с таким знанием дела, точно с молодых лет участвовала в сражениях».
Из «Дневника осады Орлеана»
«До появления Жанны Девы двести англичан гнали восемьсот, а то и тысячу французов. Но с тысяча четыреста двадцать девятого года те же англичане были загнаны в свои крепости, где нашли убежища, и более не осмеливались выходить оттуда».
Граф Жан Дюнуа,
Орлеанский Бастард
1
Войско пришло 29 апреля, с юга-запада, со стороны Блуа. Под огромным апрельским небом, чистым и звенящим, оно остановилось в одном лье от крепости Турель, деревянной бастилии, ее прикрывающей, и форта св. Августина, стоявших на берегу Луары. Издалека войско казалось серым и плотным, как осиный рой – затаившийся, злой, готовый к яростному и беспощадному бою.
Только что Вильяма Гласдейла, командующего гарнизоном Турели, оторвали от бумаг, и теперь он, в льняной рубахе, перехваченной на талии широким кожаным поясом, жадно всматривался вдаль. Несколько дней назад английские командиры во главе с графом Суффолком, командующим осадой Орлеана, собрались на военный совет. Они говорили о том, что необходимо просить лорда Бедфорда прислать подкрепление. От этого зависело взятие Орлеана. Теперь же Гласдейл смотрел на дальние холмы, волнами подходившие к Луаре, и не верил своим глазам.
Вместо одного войска пришло другое.
Если что всегда и хотелось иметь Вильяму Гласдейлу кроме власти, денег и земель, так это глаза, зоркие, как у сокола, способного с бреющего полета разглядеть муравья. Мечта любого полководца! Но пронзи его взгляд пространство сейчас, картина бы открылась англичанину, стоявшему на башне Турели в проеме бойницы, малоприятная…
Он увидел бы тех, кто пришел за его жизнью. Ему открылись бы сомкнутые ряды из семи тысяч воинов, пеших и конных, с мечами и копьями, в броне, не менее жадно смотревших в его сторону. Он разглядел бы целую когорту священников с хоругвями и большой обоз с продовольствием для осажденных. И еще – пушки. Подробно рассмотрел бы, сколько их. А было их много!..
Уже отзвучал набат англичан, когда за их спинами, за Луарой, громыхнул другой набат – далекий, мощный. Гласдейл не смог удержаться – он оглянулся. Это пел осажденный город – пел Орлеан. Город поднимался призраком за спиной англичан. Призраком из камня. Так Орлеан встречал тех, кого ждал, в кого верил, на кого надеялся.
– Дьявол, – тихо проговорил английский капитан, – неужто они выполнили свое обещание?
– Обещание – какое? – спросил подоспевший старший офицер.
Гласдейл грозно взглянул на подчиненного.
– Вы… об этой девчонке, сэр?
– Да, я об этой девчонке, об их Девственнице. Она пришла, черт бы ее подрал. Как и обещала в своих грязных посланиях! Пришла!..
Английский капитан сжал кулаки. Как и его спешно собиравшаяся свита, он смотрел вперед…
Ему бы соколиные глаза! Тогда бы он увидел многое, и в первую очередь – группу всадников впереди войска…
…Полтора десятка рыцарей, облаченных в дорогие доспехи, выкованные у лучших оружейников Франции, сдерживали сильных боевых коней. Они держали тяжелые шлемы в руках, весенний ветер трепал их короткие волосы. Рыцари были красивы, величавы, отважны. И они не боялись смерти.
Их имена знала вся Франция. И Англия тоже.
На холме, в одном лье от английской крепости, искали боя те немногие капитаны, что отважились защищать французскую корону в самое тяжелое для нее время. Все они были молоды и желали победить.
Это был принц крови герцог Алансонский, Жан, потомственный Капетинг-Валуа, двадцати двух лет, молодой рыцарь, двуручный меч которого жег ему руку. Но принц только недавно выбрался из английского плена, дав слово, что не поднимет оружия против англичан, пока не выплатит выкуп целиком. Он мог всего лишь командовать армией короля. А как ему хотелось лично отомстить своим врагам! Это был барон Жиль де Рэ, обостренная чувственность и жестокость которого уже легли заметным отпечатком на его утонченное и смелое лицо. С ним рядом сидел в седле отважный Жан Потон де Ксентрай, двадцати семи лет, и его боевой товарищ – Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Ир, гасконский капитан, отчаянный рубака, широкий в кости, могучий и беспощадный к врагам, как волк-одиночка, вышедший на охоту. Между собой рыцари звали Ла Ира «стариком» – ведь ему уже исполнилось тридцать девять лет! Это были знатные рыцари, братья Жак де Шабанн Ла Паллис, двадцати семи лет, и Антуан де Шабанн-Даммартен, двадцати лет.
Здесь не хватало только одного капитана королевского войска – Жана, Орлеанского Бастарда, сына Людовика Орлеанского, прозванного при дворе Карла Валуа «красавчиком».
Ему предстояло встретить войско у стен Орлеана…
Все они, на боевых конях, состояли в свите еще одного рыцаря. Необычного рыцаря. Их полководца. Женщины. Предводительницы. Девушки в кроваво-алой тунике поверх серебристого, сверкающего доспеха, с коротко стриженными черными волосами. На первый взгляд она бы сошла и за юношу, но все же черты выдавали ее. Она казалась юной Артемидой, богиней-охотницей, но не той, что со своей кавалькадой, в окружении лучниц, устремлялась за диким вепрем по лесам счастливой Греции. Этой Артемиде выпала куда более суровая доля. Ей предстояло победить или умереть. Увы, в отличие от богини-охотницы она не была бессмертной. И ее вепрь на деле выходил куда страшнее! Он легко мог разорвать ее клыками. Если на что она и могла рассчитывать, так это на внезапность, ловкость и отвагу. Конечно, удачу. И главное – на Божью помощь.
Все они, стоявшие под боевым знаменем своего полководца, были молоды. Отчаянно молоды для тех, кто взялся небольшой ватагой спасать свою истекавшую кровью страну. Но они верили в свою фортуну. Не могли не верить в нее. Слишком долго она водила их за нос, уходила из рук.
Они улыбались весеннему дню, влажному от близкой реки воздуху, и с презрением смотрели на врага.
Перед ними стояла хорошо укрепленная крепость моста – Турель, отобранная у французов в начале осени прошлого года, деревянная бастилия перед Турелью и форт св. Августина. Укрепления выстроились друг за другом, почти гуськом, этакие три слона, готовые к бою. И уже за ними, за синей в ясный весенний день лентой Луары и островами, в синеватой дымке возвышались мощные стены Орлеана. И точно глас, идущий с самого неба, по всей округе звучали колокола. Это говорили с ними, рыцарями, пришедшими сюда под белым знаменем, усыпанным золотыми лилиями, церкви осажденного Орлеана. Говорили защитники города, чьи силы были уже на исходе. Весь утренний эфир был пронизан, пусть и отдаленным, но ясным и сильным звоном.
– Красиво звучат эти колокола! – заметил гасконский капитан. – Клянусь всеми чертями в аду, они растрогали даже мое сердце! А ведь оно…
– Ла Ир! – вспыхнув, раздраженно окрикнула его девушка, и на то была основательная причина. – Тебе бы подрезать язык за такие слова!
– …а ведь оно, мое сердце, как кремень. Это известно всем, – все же договорил он. – Прости, Жанна, – Ла Ир переглянулся с другими рыцарями. – Сорвалось с языка. Он всегда, точно добрый охотничий пес, бежит впереди своего хозяина. Но и, как верный пес, при всех клыках, может вцепиться в любого, да еще как, будь он проклят! А дело охотника – мое дело – добить врага.
– А будешь проклинать свой язык – и Господь проклянет его. Вот когда откроешь рот, да в пустую! – Она язвительно усмехнулась. – Точь-в-точь, как рыба на берегу. Не то чтобы добрый охотничий пес, Ла Ир, а самый последний, драный, и тот не позавидует тебе.
Рыцари улыбались. Ксентрай засмеялся. Ла Ир хотел отговориться, но не успел.
– Шутки прочь, – обернулась к рыцарям Жанна. – Мне говорили, что мы немедленно атакуем англичан, как только увидим их бастилии, а не будем ходить вокруг да около, – в ее голосе звучала досада. – Но Орлеан на той стороне! И главные их бастилии – там! Почему же мы здесь? Давайте же возьмем штурмом эти! – они кивнула на «трех слонов». – Чего же мы медлим? Я чувствую, как проклятые годоны дрожат за этими стенами! И лорд Суффолк – один из них!
Она чувствовала себя обманутой. Успев узнать при дворе норов девушки, капитаны решили утаить от нее некоторые тонкости похода. Жанна, человек неопытный в военном деле, была уверена, что, едва увидев бастионы англичан, французы немедленно бросятся в битву. О термине «обходной маневр» она бы и слышать не пожелала!
– Так решил Орлеанский Бастард, а ему виднее, – со знанием дела сказал Ла Ир. – Он знает в округе каждую пядь земли.
– Орлеанский Бастард! – воскликнула Жанна. – Виднее всех – Царю Небесному! А Он велел мне поразить графа Суффолка и лорда Талбота, едва я увижу стены их крепостей!
– Ты еще успеешь это сделать, Жанна, – вступился за товарища рассудительный Ксентрай. – Нам нужно поддержать Орлеан. Город ждет встречи с тобой.
Герцог Алансонский, лошадь которого захрапела, натянул поводья. Взор его вновь обратился к насторожившейся Турели, и принц разом стал серьезным.
– Дело решенное, Жанна. Не будем понапрасну терять время – впереди еще два лье пути!
Девушка гордо подняла голову – ее оскорбили те, кому она доверяла. Оскорбили недоверием, осторожностью…
– Они уходят, милорд, – не веря своим глазам, быстро взглянув на Гласдейла, сказал офицер. – Уходят…
– Я вижу. Они отказались от нападения на нас и переправы в этих местах. А может быть, и не хотели этого делать. Они пройдут выше, чтобы там перейти Луару…
Гласдейл не сводил глаз с войска противника, чьи ряды, далеко на холмах за рекой, придя в движение, медленно, едва заметно двинулись вверх по реке. Будучи опытным командиром, он прекрасно понимал, французы перешли бы Луару и внизу, под Орлеаном, в Блуа, но тогда бы им пришлось оставить позади себя Божанси и Менг с английскими гарнизонами. А спустя всего ничего оказаться перед лицом английских укреплений на том же, правом, берегу реки. Западные подступы к Орлеану уже почти год охраняли четыре английских форта – Сен-Лоран, Лондон, Руан и Париж, построенные во время длительной осады города. Все они были связаны между собой траншеями и укреплениями, тем самым представляя для противника грозный заслон. Французы все же могли бы попытаться обойти цепь крепостей и подойти к Орлеану с севера. Но за это время они, англичане, выставили бы не только крупные отряды из Менга, Божанси и четырех фортов, но из Турели, форта Сен-Лу и других небольших крепостей, окружавших Орлеан с юга и юга-востока. И тем самым французы легко бы оказались в западне, из которой им трудно было бы выбраться.
– У девчонки хорошие советчики, – уверено сказал Гласдейл, следя за войском противника. – Она пеняет не только на Господа Бога. Уверен, вокруг нее собралась вся буржская свора. Идти вверх по течению – к Шасси, это идея Орлеанского Бастарда и его молодцов.
Гласдейл усмехнулся. Никто не донимал последнее время англичан так, как Орлеанский Бастард!
А тем временем, войско, только что, на холмах, под ярким весенним небом, походившее на осиный рой, и впрямь уходило. Оно медленно потянулось вверх по реке.
– Они обойдут Сен-Жан-Ле-Блан и станут переправляться через Луару так, чтобы подойти к Орлеану с востока. Вот что, Бэнклиф…
– Да, сэр?
Тень, окутавшая лицо Вильяма Гласдейла, никак не хотела покидать его.
– Во-первых, нужно немедленно сообщить обо всем графу Суффолку – сейчас же. Во-вторых, послать гонцов в Сен-Жан-Ле-Блан и Сен-Лу… И еще…
Офицер ждал, но Гласдейл так больше и не произнес ни слова.
– Мы могли бы собрать войско на том берегу, – проявил инициативу Бэнклиф. – Взять солдат из форта Сен-Лу и встать у них на пути.
– Могли бы, – усмехнулся Гласдейл. – Но у нас не хватит для этого времени. Пока соберется наше войско – из каждой крепости, даже если Суффолк и пойдет на это, французы переправятся через Луару и возьмут Сен-Лу. Разнесут его в щепы. И построят свои ряды так, чтобы оставить у нас за спиной Орлеан. Его гарнизон невелик, но увидев такую поддержку, они воспрянут духом. Терять им все равно нечего. Еще два-три месяца – им пришлось бы поднять крылышки вверх. Черт! – Покачав головой, он кивнул на холмы за Луарой, где двигалось войско противника. – Чтобы противостоять французам, необходимо собрать по три четверти наших людей из каждой крепости. Но в случае поражения мы поставим под удар все наши укрепления, а с ними – победы за целый год, за что Бедфорд от имени короля разжалует нас в простые сержанты. – Он отрицательно покачал головой. – Я знаю Орлеанского Бастарда, он только и ждет нашей ошибки, чтобы отомстить за Рувре! Давно ждет… – Широкой ладонью Гласдейл ударил о камень бойницы. – Еще бы две тысячи солдат, о которых мы просили у лорда Бедфорда, лучше всего – лучников, мы бы встретили буржских вояк с превеликим удовольствием! В любое время дня и ночи!
Гласдейл прошелся вдоль бойниц. Офицеры, стоявшие за его спиной, ждали распоряжения. Гласдейл взглянул на старшего офицера.
– Вот что, Бэнклиф, готовьте лодки, я сам поеду к Суффолку. И поживее!
2
Они двигались вдоль Луары. День выдался ветреный, рваные, но скученные облака тесными рядами шли на юго-запад. Колонна священников, держа в руках хоругви с изображениями святых, не слишком сильными голосами пели «Даруй, Бог, победу!» Впереди, в авангарде, ехала нетерпеливая рыцарская конница. Несколько значков начальников отрядов бойко смотрелись над головами. За рыцарями ехали оруженосцы. Далее лошади тащили мортиры, огромный обоз. Пехота и лучники замыкали шествие. Серая гусеница буржского воинства растянулась на пол-лье, не менее.
Слева уже остался форт Сен-Жан-Ле-Блан, расположившийся на берегу Луары, напротив острова Иль-о-Туаль. Верно, из-за его стен сейчас с трепетом наблюдали англичане за торжественным шествием воинства, подкрепленного священным гимном.
Так они прошли еще несколько миль, пока не увидели впереди небольшой конный отряд, рысью идущий к ним навстречу.
– Ого! – воскликнул Алансон. – Да это Орлеанский Бастард! Как и обещал!
Жанна взглянула на своих рыцарей – лица мужчин сияли. Их друг и товарищ, уже пустив коня в галоп, стремительно приближался к ним.
И впрямь – красавчик, он был закован в дорогой черный доспех. Орлеанский Бастард улыбнулся своим приятелям – они давно не виделись, но взгляд его приковывала девушка. Его вид – всеобщего любимца, победителя и главаря, и конечно, дамского угодника – вызвал в Жанне легкую досаду.
– Так это вы – Орлеанский Бастард? – спросила Жанна, выезжая вперед.
– Да, это я, и рад вашему приезду, Дама Жанна.
– И это была ваша идея – пройти с этой стороны реки, а не напасть на англичан сразу, на том берегу?
– Честно признаюсь, да, – перехватив взгляды нескольких друзей, ответил он. Тон девушки озадачил его – он не ожидал такого напора, тем более – допроса. – Меня поддержали и другие капитаны.
– Да будет вам известно, что, каким бы вы ни были мудрым, лучше слушать советы Господа Бога!
– Впредь так и будем поступать, – доброжелательно улыбнулся Орлеанский Бастард. – Вот что, господа, я хотел бы попросить вас отъехать со мной во-он в тот лесок! – Бастард кивнул на ближайшую зеленеющую рощицу. – Жанна, прошу вас!
Послали за маршалом де Буссаком, что ехал рядом с повозкой канцлера Реньо де Шартра позади рыцарской конницы. Отряд капитанов, оставив оруженосцев и рыцарей-вассалов, которые следовали за ними в большом количестве, сорвался с места и, пришпорив коней, быстро стал уходить от берега Луары.
Через несколько минут они были на месте. К ним подъезжал и маршал де Буссак.
– Что за таинственность, Жан? – спросил у Орлеанского Бастарда герцог Алансонский. – Мы точно заговорщики…
– Так оно и есть, – улыбнулся он. – Я наблюдал за вами с той стороны – армия на марше заставила меня отказаться от прежнего плана. Переправа войска в этом месте затруднит нашу задачу, а то и сорвет вовсе. – Он читал на лицах соратников недоумение. – Если мы сейчас будем переплавлять обоз, лошадей и артиллерию, на это уйдут дни. У нас нет серьезных плотов для этого. Пока будем их строить, пройдет время. Проклятые англичане могут обойти Орлеан, соединиться с отрядом из Сен-Лу, рискнуть и напасть на нас. Талбот пошлет гонцов в каждый форт, соберет войско, они будут осыпать нас стрелами, а если догадаются подтянуть и артиллерию, то устроят на берегу нам чистилище. А гарнизон Орлеана слишком мал, чтобы помогать нам.
Ла Ир хмуро кивнул:
– Ты прав, друг мой. Орлеан нам помочь не сможет, черт нас раздери…
Это было неожиданностью для всех. Но только Жанна усмехнулась:
– Браво, Бастард!
– Что тут смешного, Дама Жанна? – спросил Орлеанский Бастард.
Но девушка смотрела не на него – на Ла Ира:
– «Ему виднее! – он знает в округе каждую пядь земли!» – передразнила Жанна недавние слова гасконского бретера. Орлеанский Бастард нахмурился – о чем говорит его резвая сестренка? Но она продолжала: – Если бы мы сразу пошли по той стороне, Суффолк и Талбот уже умоляли бы нас о пощаде! – Жанна едва сдерживала разволновавшегося коня. – Обманщики сами стали жертвами своего обмана! Это я о вас, доблестные капитаны!
Рыцари осуждали горячность девушки, но никто не сказал ей это в лицо – ее реакция была предсказуема.
– Каков же твой план, дружище? – спросил Алансон.
– Мы с Дамой Жанной, пятьюстами солдатами и частью обоза переправимся на тот берег, – четко сказал Орлеанский Бастард: как видно, он уже по дороге продумал этот шаг. – А вы вернетесь в Блуа, по каменному мосту перейдете Луару и двинетесь тем берегом. Но вы не пойдете лоб в лоб на бастилии англичан, а обойдете их стороной и войдете в Орлеан через Бургундские ворота. Англичане не посмеют напасть на вас – силы неравны. Да и мы выйдем навстречу.
– Пожалуй, ты прав, – кивнул Ксентрай. – Это – единственный выход.
– А вы спросили меня?! – с вызовом бросила Жанна. – Я не позволю вот так запросто решать свою судьбу! И я не оставлю армию! Она верит в меня! Если мы не перейдем Луару здесь, я пойду с армией…
– Послушайте, милая Дама Жанна, – заговорил Орлеанский Бастард. Кажется, он уже понял, что с появлением этой девушки легкой жизни ему теперь не видать. – Вы не столько нужны мне, хотя я всем сердцем готов полюбить вас, сколько нужны городу. Для орлеанцев вы одна, как целая армия! Смилуйтесь над жителями города, что любят и верят в вас!
Жанна неожиданно сдалась – глупо было сопротивляться стольким опытным воинам, чей авторитет так высок. А ей только еще предстояло показать себя, чтобы заслужить доверие и уважение.
– Но Ла Ира мы возьмем с собой, – скупо улыбнулась девушка. – Он распускает армию своей бранью – пусть будет при мне.
Под общие одобрительные усмешки Этьен де Виньоль крякнул, а Жиль де Рэ успокоил ее:
– А я, со своей стороны, буду заботиться о том, чтобы армия хранила чистоту ваших заветов. – Он положил руку в железной перчатке на кирасу – там, где было сердце. – Клянусь вам, Жанна!
Приказ по армии разнесся мгновенно. Было отобрано пятьсот самых лучших солдат – всадников и пехотинцев. Всей громаде войска, хоть и надоело часами напролет топать вдоль реки, пришлось повернуть на Блуа. Но это лучше, решили многие офицеры, чем долгая переправа на виду у англичан.
Ветер был сильный и переменчивый в тот день, его порывы то и дело заставляли лодочников решать, как им быть. Сейчас ветер гнал густую рябь по Луаре от Шесси – в строну Солони. Но едва Жанна ступила на борт шаланды, как ветер переменился и стал попутным, точно говорил: «Добро пожаловать, я к вашим услугам!»
Сама Жанна не обратила на это внимание – ее мысли занимала скорая встреча с городом, о котором она столько слышала и считала родным для себя, но Орлеанский Бастард рассмеялся:
– Хорошее начало! – Он переглянулся с Ла Иром. – Она и впрямь – волшебница!
Лодочники из Шесси, наслышанные о Деве, смотрели на нее, как на святую.
…И вот они уже плыли по весенней воде мимо зеленеющих, поросших молодыми ивами островов – вот они обогнули Бурдон, проплыли между гигантскими островами Бычий и Верхний.
А вот и берег. В пол-лье поднимался небольшой городок Шесси…
В пятницу 29 апреля, поздним вечером, сверкая серебристым панцирем, Жанна торжественно въехала на белом коне через Бургундские ворота в Орлеан. Быстро темнело, и ее сопровождало факельное шествие. Впереди шли священники с хоругвями. Протяжно ныли волынки шотландского полка, играя марш Роберта Брюса. По правую руку от Жанны ехал Орлеанский Бастард в черном доспехе, на роскошно убранной лошади, по левую – знаменосец Баск. За Жанной следовали Ла Ир, Жан де Новелонпон и Бертран де Пуланжи, оруженосец Жан д’Олон и ее братья – Жак и Пьер д’Арки, прочие многочисленные рыцари, оруженосцы, герольды и пажи.
Звенели колокола, восторженно гудела толпа, исстрадавшаяся за долгие месяцы от изнурительной осады и все свои надежды возлагавшая на грядущую Деву. Пышная свита Жанны вдохновляла орлеанцев – они верили в близкие перемены. Точно сам ее приезд уже казался избавлением от ненавистных англичан. И Жанна понимала – она не могла обмануть ожидания этих людей. Не имела на это право. Скорее она погибла бы, чем позволила себе нарушить клятву. Только борьба – до последней капли крови, а лучше – до полной победы.
Один из факельщиков неловким движением запалил краешек знамени, толпа замерла, но Жанна, сразу оценив ситуацию, повернула коня и ухватила рукой в железной перчатке край штандарта. Огонь был потушен мгновенно.
Толпа облегченно выдохнула – да эта Жанна не промах! Как она ловка, не растерялась, другие офицеры и сообразить не успели, что случилось… «Жанна, Дева Жанна!» – дружно выкрикивали горожане. – «Спаси Орлеан! И благослови тебя Господь!»
Жанна в окружении свиты проследовала от Бургундских ворот до Ренарских, к дому одного из самых богатых и уважаемых граждан города – главного казначея герцогства Жака де Буше. Того самого, который время от времени переплывал Ла-Манш, дабы отчитаться в Лондоне перед своим сеньором, Карлом Орлеанским, сколько средств потрачено на войну и сколько получено налогов с герцогских земель. И все это время, пока Жанна ехала по улицам, толпа только нарастала и гудела еще сильнее.
У дверей своего дома главный казначей Орлеана низко поклонился и сказал:
– Добро пожаловать, Дама Жанна, благородная принцесса! Прошу оказать мне честь быть гостьей в моем доме! – и слуги закрыли дверь, а толпа все не унималась…
Девушка отужинала в кругу своих друзей и приготовилась ко сну. Ей хотелось поскорее укрыться ото всех, перевести дух. У нее ныло под ложечкой – ведь не святая же она в самом деле? Справится ли? Но то же продолжалось и ночью – под окнами Жака де Буше мелькали факелы, распевались песни и слышался гул не одной сотни голосов…
Утром Жанна почувствовала себя бодрой и готовой действовать. Сон вылечил ее – сомнения ушли. Все внутри кипело. Жанна хотела штурмовать бастилии англичан немедленно, но узнала, что битва откладывается.
– Почему мы медлим, Бастард? – гневно спросила она у сводного брата.
– Мы ждем нашу армию, Жанна, – ответит тот.
Он больше не хотел терпеть поражений – он был сыт ими по горло. Второго «Рувре» он просто не пережил бы!
Сердце подсказывало Жанне, что капитан прав, но терять время даром она не хотела. Приказав д’Олону следовать за ней, девушка потребовала опустить подъемный мост. Она выехала из Ренарских ворот в поле и устремилась к позициям противника под белым флагом.
– Жанна! – окрикивал ее д’Олон, – не подходи близко!
Но рвали копыта землю, билось на утреннем ветру белое знамя, усыпанное золотыми лилиями, и Господь и его ангелы были на нем…
Девушка остановилась в двухстах шагах от бастилии Сен-Лоран, построенной графом Суффолком и лордом Талботом вокруг церкви.
– Англичане! – что есть силы закричала она. – Заклинаю вас именем Божьим, уходите в вашу страну! Оставьте город Орлеан! Я готова заключить с вами мир, если вы признаете мою правоту и вернете Франции столько, сколько отняли у нее, пока она была в вашей власти!
Изумленные офицеры и солдаты графа Суффолка все теснее обступали стену. Вот диво! – это же та девчонка, о которой столько болтали орлеанцы! Которую с таким нетерпением ждали…
– Англичане! – продолжала Жанна. – Хотите вы того или нет, а вам придется уйти! Иначе вы погибнете – все! Решайте же!
Но не только англичане разглядывали ее – храбростью Жанны восторгались и орлеанцы, смотревшие на свою героиню с крепостной стены у Ренарских ворот.
У англичан нашелся тот, кто решил ответить Деве. Это был нормандец де Грэнвиль – перебежчик из французского войска.
– Эй ты, девка! Уж не хочешь ли ты, чтобы мы сдались женщине? У французов больше нет мужчин, они прикрываются юбками! Нечестивые сводники! Трусы!
Англичане заулюлюкали и загоготали. Но стрелять они не посмели – белый флаг Жанны с золотым рисунком, едва ли заметным на расстоянии, остановил их.
Жанна вернулась в город – она чувствовала поражение. Как ей хотелось, чтобы от одного ее голоса дрогнули если не стены бастилии, то хотя бы сердца этих негодяев!
Вечером Жанна выехала через южные ворота – ворота моста. С тем же знаменем, в сопровождении того же д’Олон.
Она проскакала по мосту через Луару несколько пролетов и спешилась в бастионе, на островке Бель-Круа. Дальше мост обрывался – два пролета уже давно были взорваны, чтобы нарушить коммуникацию между Турелью, доставшейся англичанам, и Орлеаном.
Жанна вскарабкалась на бастион, держа знамя в руках. Она была совсем рядом от врага – меткий выстрел мог бы легко поразить ее.
– Гласдейл! – крикнула она. – Я послана Богом, чтобы изгнать англичан из Франции! Не перечьте Царю Небесному – сдайтесь на мою милость! И тогда вы все уцелеете! Прошу вас, послушайтесь меня! Не принимайте другого решения! Королевство Франция никогда не будет принадлежать вам!
На крепостной стене Турели, в окружении своих офицеров, негодовал лорд Гласдейл. Ему уже передали, как Дева требовала от графа Суффолка сдачи Сен-Лорана, разъезжая перед крепостью с белым флагом. Теперь она добралась и до него! Она была перед ним, как на ладони. В сверкающем на вечернем солнце доспехе, с короткой стрижкой черных волос. Под белым флагом, на котором были различимы золотые вкрапления и читались какие-то фигуры, когда ветер ударял в полотнище. А главное – она ничего не боялась!
– Гласдейл! – кричала она. – Если вы повинуетесь мне – я помилую вас! По воле Бога, сына Святой Девы Марии, Франция принадлежит только одному человеку – королю Карлу Валуа, истинному наследнику престола!
– Черт, мне это надоело! – Он был вне себя от наглости девчонки. – Убирайся прочь, арманьякская шлюха! – сжимая кулаки, заревел полководец в сторону бастиона на островке Бель-Круа. – Ведьма! Я сожгу тебя, если поймаю!
Уже немолодой Гласдейл тяжело дышал – эта девка разволновала его. Она говорила с ним так, точно судьба его решена! А солдаты уже готовы были поддержать своего командира: «Проваливай в деревню – к своим коровам! – кричали они. – Арманьякская ведьма!»
Вильям Гласдейл ушел со стены первым – уверенность этой девчонки неприятно поразила его. И еще – ее бесстрашие…
А Жанна, направив коня к воротам Турели, плакала – давилась слезами. Ее оскорбили – мерзко, гнусно. И вновь не послушались! Она остановила коня недалеко от ворот, Жан д’Олон прикрыл ее. И только когда на лице девушки высохли слезы, она въехала в город.
Время переговоров заканчивалось – голос мира не был услышан, чуда не произошло. Наступало время битв…
Орлеанцы так сильно хотели видеть свою Деву – днем и ночью, что желание это стало необузданной страстью. Первого мая хватило небольшого слуха, что ее нет в городе, и в дом Жака де Буше уже забарабанили десятки кулаков.
Жанне пришлось, взяв небольшой эскорт, колесить по улицам Орлеана. На горожан это действовало гипнотически – они поражались ее статью, посадкой наездницы, роскошным убранством то белого коня, то черного, блеском лат, которые ослепительно горели на солнце, красотой девушки.
Она была их героиней – смелой, прекрасной, юной…
В тот же день Орлеанский Бастард с пятьюстами конниками уехал навстречу войску, двигавшемуся из Блуа. Его не было второго и третьего мая. Жанна волновалась. А если англичане набрались смелости и напали на армию? И если фортуна оказалась на стороне врага?
Но этого не случилось. Армия успешно прошла мимо Божанси и Менга, достигла вражеских бастионов, что окружали Орлеан с запада, и на глазах у англичан, засевших в восточном бастионе Сен-Лу, подошла к Бургундским воротам.
Город вздохнул спокойно.
Но чуть раньше, 4 мая, в Орлеан со своим отрядом вернулся Орлеанский Бастард.
Жанна обедала в доме де Буше, когда ее запыхавшийся интендант распахнул дверь:
– Жанна, вернулся Бастард, он велел передать тебе, что на помощь англичанам идет с войском и обозом продовольствия Фастольф! Они уже вблизи Жанвиля!
Жак де Буше и его супруга переглянулись – это известие было скверным, очень скверным!
Жанна выбежала из дома, и уже через минуту мчалась в ставку Орлеанского Бастарда.
– Бастард! Послушай, Бастард! – выкрикнула она, врываясь к нему, только что севшему обедать. – Я говорила – со штурмом бастилий англичан медлить нельзя! Если Фастольф успеет раньше нас – будет худо!
– Время еще есть, – возразил капитан, пригубливая вино, – Жанвиль в тридцати лье от Орлеана. – Он кивнул на стол. – Составишь мне компанию?
– И вот что, Бастард, – не слушая его, горячо продолжала Жанна, – именем Божьим повелеваю тебе сразу же сообщить мне, как только Фастольф будет близко от нас. Не сносить тебе головы, если я об этом не буду знать вовремя!
– Можешь не сомневаться, Жанна, – принимаясь за жареную рыбу и овощи, улыбнулся Орлеанский Бастард, – ты узнаешь об этом первая.
3
«Проснись, Жанна! – издалека, нарастая, доходил до нее гулкий тяжелый голос. – Проснись! Вставай! Твой враг ждет тебя!»
Она рывком села на постели, плохо соображая, что с ней и где она. Орлеан, дом Жака де Буше… С улицы доносились взволнованные голоса, кто-то рыдал. Голос! – это он разбудил ее! Жанна вскочила с постели, выглянула в окно. Что-то было не так! Она вбежала в соседнюю комнату, смежную, где расположился Жан д’Олон, ее оруженосец. Криком она разбудила его – он вскочил как ошпаренный.
– Что? Что случилось?!
Но следом она уже будила своего пажа.
– Вставай, Луи! – Тот протирал заспанные глаза. – Если была пролита французская кровь, а я не знала об этом, тебе несдобровать!
Вбежала заспанная хозяйка. Луи де Кут помчался готовить лошадь, а все остальные, включая Жака Буше, тоже плохо что понимавшего, принялись облачать Жанну в ее доспех. Проворнее всех оказался д’Олон: ремешки, застежки, пряжки легко слушались его пальцев – он был не новичок в этом деле!
– Что я должна делать? – твердила она. – О, Господи! Идти на Фастольфа или штурмовать бастилии? Господи…
Жанна выбежала из дома, конь уже дожидался ее. Пока д’Олон занимался своим панцирем и ему неумело помогали слуги де Буше, Луи де Кут влетел в дом, схватил знамя Жанны и просунул его в окошко своей госпоже.
Она почти вырвала его и, перехватив древко, пришпорив коня, выкрикнула:
– Догоняй меня, д’Олон!
– Да, сейчас! – выкрикнул оруженосец и рявкнул на де Кута. – Помогай, сорванец! Быстро!
Она неслась через весь Орлеан – с белым знаменем, всполошенная, полная огня – от ворот Ренарских к Бургундским воротам. Жанна угадала направление – от ворот несли раненых, окровавленных людей. У одних носилок, которые тащили горожане, она резко придержала коня, вставшего на дыбы.
– Где идет бой?
– У бастилии Сен-Лу! – ответили ей. – Говорят, неудачный штурм! Англичане бьют французов!
Жанна бросила взгляд на окровавленного солдата с рассеченным лицом, и сердце ее сжалось. Она словно забыла обо всем, что творилось вокруг, – только это изуродованное лицо было перед ней.
– Господи, за что? – прошептала она. – Мне больно смотреть на французскую кровь!
Солдата уже унесли, и только тут она опомнилась. «Неудачный штурм!» Вцепившись в знамя, точно это была последняя надежда на победу, она полетела в открытые настежь ворота, перелетела через подъемный мост и помчалась дальше – а мимо нее все несли и несли раненых солдат.
Ее догонял Жан д’Олон…
Но угнаться за Жанной было сложно. Точно ветер, конь нес ее по холмам, а со стороны Сен-Лу уже ковыляли легко подраненные солдаты. Так поступают во время поражения – хозяева форта всегда могут выйти и добить или взять в плен тех, кто не успел вовремя унести ноги. Вдалеке громыхали пушечные выстрелы. На ее знамя оглядывались – и бежали дальше. Далеко на холмах она уже видела высокий частокол английского бастиона. Там была свалка.
– Жанна! – д’Олон наконец-то нагнал ее, когда она приблизилась на расстояние выстрела бомбарды. – Тебе нужна охрана! Ты не можешь так…
– Мне нужна победа! – бросила она и тут же что есть силы закричала отступавшим солдатам. – Стойте! Вы должны биться! Господь любит храбрых! За мной!
И она, высоко подняв знамя, поскакала вдоль стен бастиона, а лучники уже целились в нее, пуская десятками стрелы, но она была быстрее – на долю секунды, на мгновение. И страх отступил. Увидев это чудо – еще одно чудо! – французы рванулись на стены Сен-Лу, приставляя лестницы, целясь из арбалетов в лучников, выбивая врага из бойниц. Жанна исчезла за бастионом – все замерли, едва не впав в отчаяние, но вот она вылетела из-за него, все также высоко держа в руке белое знамя с золотыми лилиями. Сам Господь на этом знамени пролетал над осаждающими бастион и осенял их крестным знамением!
– Бейтесь, мои воины! – кричала Жанна. – Бейтесь!
Одна из стен бастиона дрогнула – французы перевалили через нее и уже хлынули внутрь. Увидев это, другие целым потоком последовали за ними. Но не только бастион дрогнул – дрогнули сердца англичан: они увидели ту, что была их сильнее!
Они точно увидели свою смерть…
– Жан! – кричала она, – д’Олон! Она всучила ему в руки знамя, бросила: – Стереги! – и, спешившись, сама рванулась к одной из лестниц. Жанна забралась на нее с ловкостью обезьянки и на мгновение застыла там, на самом верху, как перышко. «Меч! Возьми меч!» – откуда-то издалека прорывался к ней голос д’Олона. Она спрыгнула вниз и лицом к лицу оказалась перед английским копейщиком. Тот отпрянул, точно увидел призрака, но его противник был безоружен.
Эта девчонка!..
Звон оружия и крики разом оглушили Жанну. Рот англичанина ощерился в улыбке, он стремительно занес копье, чтобы ударить ее в грудь, но тут же, втянув в себя воздух, покачнулся. Вытаращив глаза, англичанин бухнулся на колени, а следом повалился на землю.
Кровь хлынула изо рта англичанина – и было отчего: в его шлеме, глубоко рассеченном, почти по самое древко торчал топор.
А девушке улыбался молодой офицер.
– Не забывайте про меч, Дама Жанна! – он был красив и весь перемазан в чужой крови. Видать, офицер поработал в Сен-Лу на славу! Он наступил ногой на спину мертвого врага и, приложив усилие, вытащил топор из разрубленной головы и покореженного металла. Белые зубы офицера сверкали. Лицо его показалось Жанне знакомым…
– Франсуа де Ковальон, благородная Дама, – поклонился он.
Теперь она вспомнила его – это он встречал ее в Шиноне четвертого марта…
– Жанна! – к ним подбежал д’Олон. – Ты жива – слава Богу! – Молодой мужчина был переполнен отчаянием. – Ты не должна так убегать! Жанна…
Англичан уже оттеснили от этой стены – бойня отходила в сторону. С бастионом Сен-Лу все было кончено. Мимо них устремлялись свежие силы французов – каждый хотел успеть на расправу.
– Дайте мне ваш топор, Ковальон, – попросила Жанна. Лезвие топора на длинной черной рукояти было испачкано кровавой жижей. – Прошу вас…
– Конечно! – Ковальон нагнулся, сорвал рукой в железной перчатке пучок травы и тщательно вытер лезвие. – Прошу вас…
– У вас своенравная госпожа, д’Олон, – вынимая из ножен меч, улыбнулся интенданту Жанны офицер. – Присматривайте за ней лучше. Но я оставляю вас – хочу прикончить еще двух-трех годонов, если получится!
– Ковальон! – окрикнула его Жанна. – Спасибо!
– Рад был служить! – браво ответил тот и устремился на пиршество.
– Знамя, д’Олон, где знамя? – глядя в сторону, спросила Жанна.
– Я передал его сержанту. Тебе не стоит так убегать…
– Прости, – рассматривая зазубренное лезвие топора, тихо проговорила она. – В следующий раз я скажу тебе, когда пойду к англичанам в гости.
Через час, когда бастилия Сен-Лу пала, англичане большей частью оказались перебиты, когда повсюду была смерть, политая кровью земля, изломанные трупы, обрубки конечностей, Жанне стало плохо.
Она не знала, что победа бывает такой…
Жан д’Олон только и успел прихватить ее за локоть, когда девушка пошатнулась.
– Что с тобой? – спросил оруженосец. – Ранена?!
– Господи, – прошептала она, – они умерли без покаяния!
Она потребовала, чтобы ее солдаты исповедовались, и немедленно. На место недавнего боя уже прибыл священник Жером Паскерель. Для вояк это было впервой – так поступали рыцари времен Людовика Святого! Но война, длившаяся почти сто лет, вытравила из душ французов и англичан едва ли не последние крохи христианского сострадания к противнику. Все же солдаты бухались один за другим на колени – кто-то неохотно, кто-то послушно. Они были только солдатами и обязались подчиняться своему командиру. Тем более, что эта причуда была безобидной. Некоторые даже шептали молитву.
И Жером Паскерель перекрестил их – во имя Отца, Сына и Святого Духа.
4
Ее вновь обманули! – возвращаясь в Орлеан, лихорадочно думала Жанна. Ей не доверяли…
– Вы начали штурм без меня – почему? – в тот же день бросила она обвинение Орлеанскому Бастарду. – Это… оскорбление.
Орлеанский Бастард хотел было ответить ей, что она крепко спала и они не решились будить ее. Можно было сказать, что капитаны просто-напросто опасаются ее строптивого нрава, боятся, что она помешает им. И потом – они мужчины, и сами способны справиться с англичанами, не тревожа Даму Жанну по любому поводу.
Но Орлеанский Бастард только развел руками:
– Ты была сегодня на высоте, Жанна. Без тебя мы бы не взяли бастион.
Это было равносильно извинению.
Уже в Орлеане Жанна узнала, что во время атаки Сен-Лу, когда она только появилась под его стенами, готовая переломить ход сражения, англичане из форта Париж быстро пересекли Орлеанский лес и вышли на опушке, угрожая и без того терпящим поражение французам. Но Орлеанский Бастард обманул их – свежие силы вышли через северо-западные ворота, угрожая самому форту Париж. Англичане, узнав об этом, повернули с опушки леса назад. Стычка под фортом Париж оказалась незначительной, а Сен-Лу, оставшийся без помощи, пал. Одержав победу, французы подожгли Сен-Лу, а в тот же вечер рота французских солдат быстрым маршем отправилась на пепелище и разметала прах по ветру.
От бастиона осталось одно воспоминание.
Взятие Сен-Лу было большой стратегической победой – теперь правый берег к востоку от Орлеана принадлежал французам. Кольцо осады было разорвано, путь через Луару на Турель – свободен.
В ту ночь, первый раз пережив мясорубку, Жанна горячо молилась и призвала молиться о спасении души своих капитанов. Кто-то поддался ее увещеванию, кто-то нет. Жиль де Рэ, заглядывавшийся на Деву, пошел у нее на поводу. К нему присоединился Ксентрай. Ла Ир дал обещание, что ближайшие сутки он не будет сквернословить и клясться «всеми чертями» и «адом». «Это уже немало!» – заметил его друг Ксентрай.
Следующий день, 5 мая, был праздничным – Вознесение Христово. Жанна отказалась даже думать о войне и решила вновь вступить в переговоры с врагом.
Утром Жером Паскерель написал под ее диктовку новое послание англичанам. Жанна села на коня, вооружившись знаменем, взяла с собой д’Олона, который теперь не отпускал ее ни на шаг, и двух сопровождающих – самого меткого лучника, им был шотландец Ричард, и самого громкоголосого бойца. Ее горло немного осипло после взятия Сен-Лу, когда она нарезала круги вокруг форта и призывала смести англичан.
Вчетвером они выехали из Ренарских ворот в сторону форта Сен-Лоран. Там, на расстоянии полета стрелы, девушка передала знамя д’Олону, а сама привязала к стреле письмо.
– Англичане! – крикнул громкоголосый боец. – Послание от французов!
– Арманьякская потаскуха! – со стен Сен-Лорана что есть мочи кричали англичане. – Убирайся вон!
Но Жанна только сжала губы – она больше не хотела плакать! Вчерашняя битва стояла у нее перед глазами. Французская кровь – она дорого стоит! Сегодня она пришла с миром. Пусть англичане выбирают, как им поступать!
Ричард спешился для большей устойчивости и, прицелившись, выстрелил в сторону форта – в одну из деревянных его башен.
Через несколько минут хмурый граф Суффолк, который никак не мог пережить падение Сен-Лу, развернул свиток.
Текст был таков:
«Вы, англичане, не имеете никакого права на французское королевство. Царь Небесный повелевает вам и требует моими устами – Жанны Девы – оставить ваши крепости и вернуться в свою страну. Если вы этого не сделаете, я устрою вам такое сражение, о котором вы будете помнить вечно. Вот что я пишу вам в третий и последний раз, и больше писать не стану».
Далее стояла вызывающе наглая подпись: «Иисус, Мария, Жанна Дева».
Граф Суффолк потихонечку багровел – эта ведьма создала свою троицу! Но это было еще не все – далее шел поскриптум:
«Я бы послала вам письмо учтиво, но вы схватили моих гонцов, вы задержали моего герольда по имени Гийенн. Соблаговолите вернуть мне его, а я пришлю вам нескольких из ваших людей, захваченных в крепости Сен-Лу, так как погибли там не все.
Писано 5 мая 1429 года от Рождества Христова».
– Уилмор! – заревел Суффолк, призывая своего офицера. – Уилмор!
Командующий немедленно отдал приказ: переслать Гласдейлу, в Турель, подкрепление. Удара можно было ждать в любой момент…
Он сам не знал, как было верно его предположение!
Вечером за Жанной послали – ее приглашал Орлеанский Бастард на военный совет. Все полководцы уже были в сборе – за длинным столом, при свете факелов, она разглядела знакомые лица. Жанна сразу почувствовала подвох. Чересчур тихим был этот совет, точно все уже решено. Впрочем, так оно и оказалось. Ей сообщили, что назавтра готовится атака бастиона Сен-Лоран.
– Вы намеренно не пригласили меня? – спросила она, получив известие. Это была еще одна пощечина! – Вы не доверяете мне? – Она хотела добавить: «Даже после того, как я подняла боевой дух солдат и помогла взять Сен-Лу!» Но она только сказала: – Штурмовать Сен-Лоран? А не лучше ли вначале обратить взор на левый берег? Взять Сен-Жан-Ле-Блан, форт святого Августина и Турель?
Орлеанский Бастард переглянулся с другими полководцами.
– Не сердись, Жанна, – примирительно улыбнулся Орлеанский Бастард. – Ты не дослушала нас. Мы действительно решили угрожать Сен-Лорану, но когда из Турели на правый берег придет помощь, мы нападем на саму Турель. Это решение кажется нам разумным, а тебе?
– Вполне, – ответила девушка.
Она возвращалась в дом Жака де Буше разгневанной и полной решимости действовать, едва взойдет солнце. Капитаны, подстрекаемые первыми полководцами Буржского королевства, все еще хотели отделаться от нее? Не выйдет!
5
На следующий день, на рассвете, Жанна стала собирать солдат и городское ополчение для атаки форта Августинцев на левом берегу Луары – крепости, что защищала Турель. Соблазнив этой затеей Ла Ира, сторонника быстрых действий, взяв с собой Жана де Новелонпона и Бертрана де Пуланжи, окружив себя самыми преданными рыцарями, она вышла из Бургундских ворот и переправилась через Луару на вытянутый, похожий на острие копья, остров Туаль. Задача была – захватить небольшой форт Сен-Жан-Ле-Блан на левом берегу. Войско настороженно дожидалось, когда англичане дадут о себе знать, но форт подозрительно молчал. Тогда французы выстроили из лодок понтонный мост и перебрались на левый берег.
Англичане ушли из форта – они бросили его, присоединившись к основному гарнизону Турели и форта св. Августина. Это было обидно – Жанна намеревалась разделаться с англичанами, пока те были разъединены. Подход к бастиону, построенному на развалинах монастыря св. Августина, оказался свободен, но у Жанны и Ла Ира было слишком мало солдат, чтобы брать приступом эту крепость.
Надо было возвращаться назад.
В то самое время, когда французы собирались перебраться обратно на остров Туаль, из бастиона св. Августина вышло английское войско и устремилось на противника.
Французов могли перебить во время переправы, и тогда Жанна и Ла Ир, а с ними и другие конные рыцари, взяв на перевес копья, бросились на наступающих англичан. Пешие французы устремились за ними. Небольшой конный отряд врезался в английское войско, состоявшее из пеших латников, смел копьями несколько рядов, а затем, вооружившись мечами и секирами, принялся беспощадно вырубать атаковавших англичан.
Тут подоспели и пешие французы…
Несмотря на то, что были в меньшинстве, французы сумели очень быстро превратить атакующую сторону в отступающую. Теряя солдат в большом количестве, англичане отходили к своему бастиону. Но Жанне и Ла Иру этого показалось мало. С острова Туаль подходило подкрепление. На свой страх и риск, пока не подоспели солдаты из Турели, французы перенесли бой к стенам бастиона.
Англичане были ошеломлены – они не ожидали такой расторопности от противника! Вязанки из прутьев и осадные лестницы, приготовленные для засыпки рва форта Сен-Жан-Ле-Блан и штурма его стен, пригодились для рва и стен бастиона св. Августина. Жанна приказала воткнуть белое знамя в крепостной вал. Битва шла на валу и на дне рва. Утопая в вязанках, где они были, и на свободном пространстве, французы и англичане кромсали друг друга на куски. Но французы были решительнее – невиданное упорство ошеломило англичан.
Меч Жанны трепетал в ножнах, но она билась топором. У него была легкая длинная рукоять и тяжелая сталь. Ковальон знал толк в оружии! Годоны отказались от мира? – захотели войны? – и они получили ее!
Англичанин с занесенным мечом бросился на девушку, но она увернулась, припав на колено. Удар ее топора пришелся как раз в колено врагу – сбоку. Хруст кости ударил по ушам. Англичанин взвыл. Жанна быстро поднялась, топор легко взлетел и, точно по своей воле, зачерпнув недюжинной силы, врезался в бок англичанина. Хруст ребер – и еще один вопль. «Ты назвал меня арманьякской шлюхой?! – кричала она. – Получи же! Получи!» И третий удар – под подбородок. Лезвие распороло кольчугу на шее, и когда Жанна рывком вытащила топор, горячая струя крови рванула вверх, ударила ей в лицо. Она отшатнулась, мгновение приходила в себя, а потом, тряхнув головой, покрепче перехватив топор, бросилась дальше по насыпному валу…
Смятение и паника в рядах англичан, еще недавно намеревавшихся побить французов на берегу, а теперь оказавшихся в роли осажденных и погибающих, довершили дело. Бастион был взят, почти все англичане перебиты.
К девушке, стоявшей в компании Бертрана де Пуланжи и ординарца д’Олона, все еще державших в руках мечи, подходил Ла Ир. Направлялся к ним, разглядев издалека свою патронессу, и светловолосый Жан де Новелонпон. Шлем он держал в руке.
Все еще тяжело дышали.
– Жива – я рад, – широко улыбаясь, сказал Ла Ир.
– Ранили в ногу – копьем, – устало ответила Жанна. – Легко…
– Я видел, как ты махала топором! – кивнул Ла Ир. – Славная работа!
– Вот мои учителя, – Жанна взглянула на рыцарей – Пуланжи и подошедшего Новелонпона.
– Жанна, – Ла Ир уставился на ее лицо, – теперь мы с тобой похожи как две капли воды!
Вояка расхохотался; смеялся Жан д’Олон. Улыбались и воспитатели Жанны. Девушка не сразу поняла, о чем это он, но догадалась быстро. Лицо могучего крепыша Ла Ира было обрызгано чужой кровью, точно он был вурдалаком и его только что оторвали от чьей-то раны. Она провела рукой в железной перчатке по своему лицу – ее чешуйчатая кисть оказалась алой. Она приблизила перчатку к носу – кровь пахла пряно, сладко-соленым варевом. Но сейчас Жанна не испытала того чувства глубокой скорби, что нахлынуло на нее под Сен-Лу, когда она заставила своих солдат исповедаться.
Это было странно…
– Нам нужно торопиться, Жанна, – сказал ей Ла Ир. – Турель рядом.
Жанна огляделась. Утро было нежным, речная вода спокойной. Навсегда замерли убитые в бою. Истекали кровью раненые. И сурово смотрели на победителей-французов высокие башни форта моста – Турели. Этот взгляд мог оказаться смертельным…
Жана дала отбой. В крепости св. Августина осталось большинство здоровых солдат, не пострадавших в этом бою. Уже подплывали лодки, бойцы несли убитых и раненых, собирали оружие, наспех обшаривали убитых в большом количестве англичан.
– Это омерзительно, – проговорила она, кивая на французского солдата. – Это… богопротивно.
Точно коршун – на падаль, тот набросился на убитого английского рыцаря, растянувшегося на земле. Солдат разрезал ножом кожаные ремни убитого, сорвал кирасу и, обшарив рукой его грудь, сорвал медальон. Но на том он не успокоился – стащил железную перчатку с руки. Солдат обрадовался – у рыцаря крупное золотое кольцо на левой руке! Но оно не сходило с пальца. Тем же ножом солдат отсек две фаланги – и вот уже кольцо на его ладони. Но и это было еще не все. Он обтер с кольца кровь – лоскутом от рубашки убитого и тут же попробовал металл на зуб. Лицо француза сияло: золото – верное золото!
– Господи, – прошептала Жанна, – прости его…
– Хотела воевать – терпи, – усмехнулся Ла Ир. – Короли отбирают земли и замки. Мы, капитаны, берем сундуки с монетами у побежденных, таких же убитых годонов, а если они живые – берем их самих, так позволь же и простому солдату взять то, что он может. Тебе не изменить этих правил!
С одной из лодок, в сопровождении Ла Ира, Жанна вернулась в Орлеан. Ей надо было подлечить ногу, чтобы не запустить рану. А потом – она не могла усидеть на месте. Жанна знала: сейчас военный совет решает судьбу Турели, а значит – судьбу всего предприятия.
Так оно и было…
В доме Буше она искупалась, доктор казначея обработал целительной мазью рану и перебинтовал ногу девушки. «Вы должны беречь себя, душенька, – все время лопотала над ней жена казначея, помогая доктору или подавая Жанне полотенца. – Вы могли погибнуть…» Девушка была благодарна женщине за теплую заботу.
Она ужинала, когда в дом к Буше пожаловал лично Рауль де Гокур.
– Я наслышан о вашей сегодняшней победе, Дама Жанна, – сказал де Гокур. – Поздравляю вас.
– Благодарю вас, мессир.
У первого камергера Короны была нелегкая миссия, но ведь кто, как не он, числился искусным дипломатом!
Сколько неудач за последний год хлебнули французские полководцы под Орлеаном! Раны, полученные под Рувре, до сих пор кровоточили. И вдруг – взятие Сен-Лу, удачный штурм форта св. Августина! Эту победу хотелось смаковать и смаковать! Рваться вперед – зачем? Нужно перевести дух, почистить перышки, насладиться успехом. Совет решил послать к Деве человека, который был бы старше ее и обладал высоким авторитетом не столько рубаки, сколько осторожного полководца и тонкого государственного деятеля. Рауль де Гокур, чуждый резким порывам, сам вызвался остепенить Жанну.
Это был один из решающих моментов для французской короны!
– Совет решил повременить с военными операциями, Дама Жанна, – сказал умудренный опытом полководец.
– Что значит – повременить?
– Милостью Божией мы одержали сегодня победу над англичанами, но на военном марше лорд Фастольф с армией. Совет решил послать гонцов к королю – за подкреплением, а пока что укрыться за стенами Орлеана. Провианта у нас вдоволь. Совет не считает нужным, чтобы завтра солдаты покидали город. Вот что я имел в виду под словом «повременить».
– Нет, мессир де Гокур! – вставая из-за стола, воскликнула Жанна. Она даже не знала – быть ей изумленной и разгневанной? – Хотите вы того или нет, но мои солдаты, – она сделала ударение на последних словах, – пойдут и добьются того, чего они добились под Сен-Лу позавчера, и нынче – под бастионом святого Августина!
Рауль де Гокур тоже поднялся.
– Дама Жанна, совет определит время дальнейших военных операций…
– Я уже определила его! – сказала, как отрезала, капитанша.
Дальнейшее противоборство между Жанной и первым камергером короны показало, что юной Афине-Палладе безразличны авторитеты, потому что лучший авторитет для нее – убежденность в собственной правоте.
– Вы – юная девушка, Дама Жанна, – процедил де Гокур, – а совет составляют опытные полководцы, которые годы напролет воюют с англичанами…
– Так воюют, что англичане уже добрались до Луары!
Рауль де Гокур почувствовал, что выходит из себя. Зря он согласился на эту миссию – с дикаркой принцессой трудно поладить!
Жанна хотела еще что-то бросить де Гокуру, но вместо того выкрикнула:
– Луи! Жан! Раймон!
В комнату вбежали два пажа и д’Олон. Они раскланялись с де Гокуром. Молодой мужчина и два юноши не знали, на кого им смотреть – на хозяйку или на знатного вельможу. Рауль де Гокур, со своей стороны, не понимал, зачем девчонке так срочно понадобилась ее свита. Из первого камергера короны едва не вырвался нервный смешок – не арестовать же она хочет его?
– Вы знаете, где расквартировались Жиль де Рэ, Ксентрай и Ла Ир?
Пажи кивнули.
– Отлично! – бросила она. – Пусть немедленно едут к Орлеанскому Бастарду. Спят – разбудите! А ты, д’Олон, со мной! Простите, мессир, – извинилась она перед опешившим де Гокуром, – мне надо срочно уехать!
…Она едва успела одеть куртку и опоясаться мечом. С оруженосцем они запрыгнули на коней и, подхваченные свежим весенним ветром, помчались к Орлеанскому Бастарду. На них оборачивались горожане, восторженно кричали – сегодня она вновь отличилась! Орлеанцы поняли: вера в грядущую Деву их не обманула. Там, где оказывалась Жанна, была победа!
Она появилась перед братом в черном облегающем ее фигуру костюме, перепоясанной широким кожаным ремнем, с мечом у бедра.
– Бастард! – с порога выкрикнула она. – Ты спятил?
– Господи, Жанна, что случилось? – Орлеанский Бастард мирно ужинал – появление сестры оказалось вновь таким внезапным, что он едва не поперхнулся.
– Не верю своим ушам – вы отложили штурм Турели? Решили запереться в Орлеане и почивать на лаврах, дожидаясь Фастольфа? Не верю свои ушам!
– Мы только решили собраться силами…
– И это говорит храбрый Бастард?!
– Жанна, умоляю тебя…
– Я не понимаю такой войны! Есть только один исход – победа! Как это можно – не верить в себя? Зачем тогда воевать? Лучше сложить руки на груди и упокоиться с миром. Но если вытащил меч из ножен – не смей посылать его обратно, пока не закончил дело, иди за победой, не отпускай ее!
– А если мы не возьмем Турель? – вставая из-за стола, уже совершенно серьезно заговорил с ней Орлеанский Бастард. – Застрянем под ее стенами? Ты ведь не знаешь этой крепости, правда? А я бывал в ней тысячу раз! Она хорошо укреплена! Чего стоит один барбакан! Англичане с трудом ее взяли и теперь врастут в нее! Мы потеряем под Турелью сотни солдат, накопим раненых! А тут явится Фастольф со свежими силами! Что тогда?
– Ты прав – я ни разу не была в Турели. Но милостью Господа мы взяли Сен-Лу и форт Августина, той же милостью возьмем и Турель! Я верю в это!
– Твоя вера – малое оправдание для штурма!
– А зачем я тогда вам сдалась? Зачем я здесь? Моя вера от Господа! Я потому с вами, что Он повелел мне вести войско на Орлан и победить! Если не верите в меня, так прогоните – и не мучьте ни себя, ни меня! Это мой ответ, Бастард! – Жанна тяжело дышала. Она опустила голову. – Что же еще такого я должна сделать, чтобы вы все поверили мне?
Орлеанский Бастард хотел было что-то сказать, но осекся.
Совет был возобновлен, как только съехались капитаны. При свете факелов все угрюмо перешептывались.
– Я согласен с Дамой Жанной, – встал Ксентрай, – нельзя упускать победу из рук!
– На марше Фастольф с армией, – заметил Ла Ир. – Но мы, если постараемся, должны успеть раньше него!
– Я за штурм Турели, – согласился с соратниками Жиль де Рэ. – Действовать быстро – значит ухватить победу за хвост!
– Ты думаешь, Жанна, мне не хочется выбросить из Турели этих крыс? – помолчав, спросил у девушки Орлеанский Бастард. – Еще как хочется!
Сторонник осторожных действий – первый камергер короны Рауль де Гокур – проголосовал против штурма. Канцлер Реньо де Шартр, осторожный из осторожных, оставил решать дело военным. Победят – хорошо, проиграют – он в стороне. Канцлер в любом случае отсидится за стенами Орлеана.
Маршал де Буссак и Амбруаз де Лоре воздержались, но склонялись к штурму.
Окончательное слово было за Орлеанским Бастардом. В отсутствие Карла Орлеанского, томившегося в английском плену четырнадцать лет, он был хозяином этих земель.
– Решено, – ударил кулаком по столу Орлеанский Бастард. – Мы пойдем на Турель!
Так группа «осторожных» потерпела поражение, а коалиция «сорвиголов» торжествовала победу.
Всю ночь, пересекая Луару, лодки с провиантом сновали из Орлеана в бастион св. Августина. На плотах переправляли артиллерию и оружие. Вздремнув в гостеприимном доме казначея Буше, еще до рассвета Жанна в окружении капитанов Ла Ира и Ксентрая, своих рыцарей – Новелонпона и Пуланжи и, конечно, оруженосца д’Олона, отправилась на одной из лодок к недавно занятому бастиону.
В крепости моста и барбакане перед ней англичане навряд ли спали – ночь и предрассветные часы со стороны французов полнились шумом: скрипом телег, звоном перевозимого оружия, сотнями голосов, мелькали, точно тысячи светляков, факелы…
Утро Жанна встретила на крепостной стене, глядя на серые очертания грозных башен совсем близкой Турели и деревянного барбакана. Она знала – сегодня будет много убитых. И кровью французов и англичан наполнится весенняя Луара…
6
– Почему ты стал командиром, Джек? – спросил у своего товарища невысокий конопатый англичанин лет сорока пяти, с приплюснутым носом, седыми висками и залысиной. – А я, хоть и бью лучше тебя, простой лучник?
– С чего ты взял, Вилли-Нос, что ты – бьешь лучше меня?
– Да с того, что лучше.
– Я твой командир, потому что лучше стреляю!
– Нет, Рыжий Джек! – засмеялся коротышка. Его лицо было усыпано «веселыми» морщинами – все оттого, что, когда он улыбался, кожа его густо обрастала глубокими лучами. – Ты командир, потому что ты – выдался ростом. Вот почему ты командир. И голос у тебя зычный. А не потому, что стреляешь лучше. А вот я – совсем мал, и голос у меня тонок и тих. Поэтому я и простой солдат.
Они сидели на крепостной стене деревянного барбакана, у самой башни, укрывшись плащами. Весеннее утро, насыщенное свежестью и прохладой, забиралось под складки грубого материала. Сильно пахло рекой. Рядом с ними стояли луки и было видимо-невидимо стрел, собранных в пучки. Тут находились и другие лучники. Рядом лежали топоры и мечи, копья с крюками во все стороны.
– Ты простой солдат, потому что всегда в стороне, – заговорил командир. – Вон, скалишься потихоньку, и все. А надо, чтобы офицеры тебя видели. Меня лорд Гласдейл по имени помнит, так и называет – Джек! А тебя если в лицо распознает, и то хорошо. Тебя и отметят, а ты не напомнишь о себе. При Азенкуре граф Солсбери сказал тебе, что, мол, Вилли-Нос, появись после битвы, коль шкура будет цела, я тебя награжу. А ты что? Даже и не подумал! Дурила ты, Вилли! – Он усмехнулся. – Хоть, так и быть, бьешь ты не хуже меня!
– Лучше! – засмеялся в ответ Вилли-Нос.
– Какая разница! Ты хоть в луну попади! Все одно – так и ходить тебя простым лучником. А вот я вернусь домой, жена меня спросит: «До какого чина ты дослужился, Джек?» А я отвечу ей: «Знаешь ли, женщина, муж твой – командир сотни лучших стрелков Англии!»
– А вот я вернусь и скажу, – откликнулся Вилли-Нос, – скажу так: «Знаешь, Мэри, хоть я и не был командиром, как Джек, ну, наш долговязый Джек, Рыжий Джек, что по юности едва не утонул в озере, когда подглядывал за вами, девчонками, как вы голышом купались в озере, так вот, хоть я и не был командиром, как наш Джек, но зато я был первым лучником Англии!»
Рыжий Джек раздраженно сплюнул.
– Чтоб тебя! – сказал он. И добавил: – Вот Джон бы нас рассудил!
– Верно, – быстро согласился Вилли-Нос. – Джон бы нас рассудил.
Гулко и настойчиво зазвенел колокол в Турели. Вилли-Нос нервно зевнул, поднялся и выглянул через стену.
– Ого! – вырвалось у него.
– Чего – «ого»?
– А ты встань, Джек, да посмотри! – шепотом проговорил Вилли-Нос.
Рыжий Джек приподнялся и, кутаясь в плащ, выглянул в бойницу.
– Ого! – повторил он.
А было чему удивиться! По всей округе вырастали высокие деревянные щиты. Это были заслонки. За ними – жерла пушек. Огонь и смерть. Суетились французские солдаты.
Рыжий Джек не в силах был отвести глаз от поля.
– И еще скажу я ей: «Ох, и потрепал твой муж французов, женщина! – пробормотал Джек. – Перебил их – тьму»!
– Будет о чем рассказать детям, когда вернемся! – тем же шепотом вторил товарищу Вилли-Нос. – Уже два бастиона взяли французы, а Турель? Как думаешь?
– Да что тут думать? – хмуро заметил Рыжий Джек. – Скоро увидим! Ждать осталось, что кружку пива в глотку опрокинуть!
7
Седьмого мая, рано утром, едва солнце коснулось розовым светом высоких башен Орлеана и ожила река, Турель была атакована с двух сторон.
Небольшая, но мощная крепость моста вырастала из воды метрах в тридцати от берега. А на берегу, на страже крепости, стоял хорошо укрепленный деревянный барбакан. С барбаканом Турель соединял бревенчатый мост, поставленный на основательные стропила. Чтобы добраться до Турели, стены которой были высоки, а грозные башни – и подавно, нужно было взять барбакан. Но и высокое деревянное укрепление было крепким орешком! Нападавшим нужно было пробежать с вязанками хвороста и лестницами триста шагов по открытому пространству, забросать фашинами глубокий ров, подняться на земляной вал, за которым был еще один ров! Можно было приставлять лестницы от земляного вала, но тогда солдаты полетят ровнехонько на дно второго рва, из которого им уже не выбраться. Им достанется душ из кипятка, раскаленного масла и смолы! Можно было заполнить фашинами ров перед самым барбаканом, но сколько для этого понадобится времени и сколько поляжет солдат!
Потому что весь этот марафон необходимо совершить под градом английских стрел!
Тактика, выработанная капитанами Жанны, была проста – атаковать сплоченно, всей массой, прикрывая своих солдат артиллерийским огнем и прицельной стрельбой лучников и арбалетчиков.
Еще на заре засевшие в Турели англичане увидели большие деревянные щиты, выросшие тут и там вокруг крепости и барбакана. А с первыми лучами солнца эти щиты открылись и обнажили жерла орудий. И тогда, оглушая всю округу страшными взрывами, заговорили бомбарды и кулеврины. Выстрел – и щит падает обратно, вставая вертикально, уже весь оперенный английскими стрелами. Не успел опустить вовремя – и треть артиллерийского наряда уже корчится на земле. Оглушительный грохот канонады заглушал крики капитанов, руководивших битвой. Другие щиты, поменьше, поползли в сторону крепости – за ними группировались арбалетчики. Железные стрелы прицельно летели в одном направлении – в проемы бойниц, откуда лучшие английские лучники Вильяма Гласдейла, ветераны многих кампаний, осыпали густыми тучами стрел нападавших.
Катапульты с обеих враждующих сторон метали тяжелые камни – и те летели с устрашающим свистом: летевшие в строну барбакана – пробивали бревна, разрушали стены, опрокидывали англичан; сминали десятки солдат, плюща латы, превращая их в куски покореженного металла, перемалывая кости, превращая плоть человека в кровавую жижу.
Тут и там падали срезанные стрелами ратники, бежавшие на свой страх и риск с фашинами к первому рву.
Со стороны бастиона на островке Бель-Круа, где был разрушен мост, шел методичный обстрел стен самой Турели. Англичанам приходилось разрываться на два фронта. Едва отпор англичан начинал ослабевать, французы тащили бревна, чтобы перебросить их через пролет, тем самым устроив временный мост для штурма.
А на правом берегу шел штурм бастиона Сен-Лоран, где оборонялись граф Суффолк и лорд Талбот. Но солдатам, штурмовавшим Турель, бой на другом берегу показался бы вялым – для отвода глаз.
Вот только лорд Суффолк и Талбот об этом ничего не знали…
Командование барбаканом взял на себя сам Вильям Гласдейл. Он руководил огнем немногих катапульт и пушек, расположенных в укреплении, он следил за тем, как поддерживаются на огне котлы с кипятком, маслом и смолой, какой участок укрепления стоит пополнить бойцами. И хотя силы англичан тоже таяли – одних лучников разрывал на куски артиллерийский огонь, рушивший стены, других выбивали арбалетчики – Гласдейл держал удар и точно бил по неприятелю.
– Перебейте их всех! – кричал своим лучникам Вильям Гласдейл. – Перебейте всех французов! Они выдыхаются! Осталось немного – и они отступят! Ну же!
Французы уставали, а барбакан держался крепко…
Но вот ров наполнился фашинами, и пушки стихли. Десятки лестниц потащили солдаты к стенам барбакана. Арбалетчики прикрывали своих товарищей – едва английские лучники вырастали стеной в проемах бойниц, как в них летели железные болты.
Капитаны стояли в арьергарде. Орлеанский Бастард ревел, как разгневанный вепрь – он отдавал команды. Посылал офицеров с их отрядами на стены. Одним из этих офицеров был Ковальон – Жанна узнала его. Он улыбнулся девушке и был таков. Покрытые сталью солдаты несли новые лестницы – все бежали в сторону барбакана.
– Я пойду туда! – выкрикнула Жанна. – Я нужна там!
Жиль де Рэ и Ксентрай преградили ей дорогу.
– Первых перебьют! – сказал де Рэ. – Ты не можешь рисковать собой!
– Но… я нужна им!
– Ты нужна всем, и нам в первую очередь, но – живой!
Жанна попыталась оттолкнуть их, но Ксентрай ухватил ее за руку:
– Там Ла Ир, я тоже иду туда! А ты – жди!
От самого вала лестницы ложились на стены. И тотчас, ощетинившись копьями и мечами, оглушая себя воинственными криками, взбирались наверх французы. И тогда в ход шли крючья на длинных шестах – англичане раскачивали и опрокидывали лестницы, крючья вонзались в тела наступавших. С опрокинутых лестниц французы летели в ближний к стене ров, куда уже выливалась раскаленная смола и масло. Крики сваренных заживо были еще страшнее взрывов снарядов.
Энтузиазм французов стихал. Все поле перед барбаканом было усеяно трупами. Мучились в агонии умирающие. Катались и стонали раненые. Многие деревянные щиты, за которыми прятались арбалетчики и те, что прикрывали бомбарды и кулеврины, горели – они были зажжены смоченными в смоле стрелами англичан. Бой с лестниц не приносил большого результата. А ближний к стене ров полнился не столько фашинами, сколько трупами французов.
– Они должны видеть мое знамя, Ксентрай! – девушка рванулась из рук капитана. – Мои солдаты должны видеть, что я с ними!
– Англичане убьют тебя! – рычал тот. – Они охотятся за тобой!
– Знамя, д’Олон, мое знамя! – кричала она.
– Он у Баска! – ответил ординарец.
– Так позови его!
Жан д’Олон стоял бледный, с обнаженным мечом. Потом бросился куда-то и через минуту вернулся со знаменосцем.
– Пусти! – твердо сказала Жанна Ксентраю.
Тот разжал руку в стальной перчатке – лицо Жанны было сейчас страшным.
– Знамя! – сказала она.
Баск протянул ей древко. Девушка сорвала с головы шлем и, взглянув на опешившего, потерявшего дар речи Ксентрая, схватила белый стяг и бросилась вперед – в самую гущу атаковавших – или уже отступавших? – французов.
– Солдаты, кто любит меня, за мной! – закричала она. Белое знамя билось и рвалось над головами охваченных смятением воинов. – Кто любит меня – за мной! – повторяла она на бегу.
Она ветром летела к одной из лестниц…
Туда же устремился Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон, которым комендант Вокулёра приказал стеречь ее как зеницу ока, Жан д’Олон и знаменосец Баск, оба брата Девы – Жан и Пьер.
Но как было прикрыть ее, когда она была открыта для всех англичан сразу? Как на ладони! Как единственное белое облачко на целое небо! Для сотен английских стрел!
– Ведьма! Ведьма! – кричал Гласдейл, указывая пальцев вниз, на знамя. – Лучники, сюда! Сотню золотых тому, кто подобьет ее! Сотню золотых! Торопитесь же, болваны!
Но Жанну видели и свои – видели белое знамя в ее руках, видели ее лицо, полное гнева, слышали ее голос. Смелость девушки, ее самоотверженность и воля заставили войско встряхнуться и со всей яростью вновь двинуться на барбакан…
Рыцари Девы не успели взять ее в плотное кольцо – у самой лестницы она вырвалась вперед. Солдаты, увидевшие свою героиню под самой крепостной стеной, уже рвались наверх. Гласдейл, ревевший: «Убейте девку! Убейте ее!» – выхватил из ножен меч – кто знает, может быть, и ему придется вступить в бой! Противник напирал – французы потеряли страх! Это все Дева – будь она проклята!
А Жанна, перехватив древко посередине – в правую руку, уже ухватилась рукой за первые ступеньки лестницы…
…Вилли-Нос расторопно занял место у бойницы – секунду назад железный болт французского арбалетчика выбил его соратника, угодив тому в плечо. Коротышка уже стиснул стрелу у наконечника в пальцах левой руки, прижав ее к луку, и отводил тетиву правой, когда увидел хлопающее на ветру белое полотнище и лицо девушки – сведенные к переносице брови, открытый рот, горевшие глаза. Она двигалась прямо на него – и смотрела на него.
– Ого! – сказал он. Иголки были, а не глаза! Вилли-Нос раздумывал недолго. «В шею! – только и пронеслось в его рыжей голове. – Чтоб наверняка!» Пальцы правой руки коснулись ключицы – и стрела ушла вниз. «Успею пустить вторую! – решил он, быстро делая шаг назад и нагибаясь за новой стрелой. – Успею!»
– Вилли-Нос – курносый нос, точно наш дворовый пес! – услышал он скороговорку над собой – его товарищ, уже с натянутым луком, выглянул в ту же бойницу…
Когда Жанна ступила на лестницу, д’Олон не последовал за ней – он окрикнул нескольких арбалетчиков, искавших себе верную цель.
– Убейте любого, кто будет угрожать ее жизни! – указав пальцем на Деву, приказал он. – Любого – не промахнитесь!
Коротышка сделал свое дело, и Жанна, как пушинка, уже замерла на лестнице – она все еще прижимала к себе знамя, хотя ее обожгло – больно. Тогда в бойнице и появился здоровенный лучник, но выстрелить он не успел – трое арбалетчиков выпустили железные стрелы одновременно…
Вилли-Нос натягивал новую тетиву, когда его боевого товарища отбросило назад – один болт пробил ему грудь, другой – шею, третий – прошел через правый глаз. Рыжий Джек умер мгновенно. Вилли-Нос смотрел на обезображенного товарища и не верил своим глазам – все три выстрела предназначались ему, а не Джеку! Коротышка опустился на корточки около бойницы, привалился к бревнам спиной. «Вилли-Нос – курносый нос» – крутилось у него в голове. Ему почему-то расхотелось воевать – совсем расхотелось…
…Удар был сильным, но она удержалась; правда, ей обожгло шею – обожгло больно, и она подумала: «Господи, что это?» А рыжая кукольная физиономия все еще улыбалась ей из бойницы, грозя натянутым луком. Потом силы разом стали уходить, и Жанна решила: «Меня убили…» Древко выскользнуло у нее из рук – она даже не попыталась поймать его, ноги подогнулись, руки вытянулись как плети. Она привалилась на край лестницы, пальцы скользнули по дереву, и Жанна полетела вниз…
Она падала в черную яму, которая встретила ее возней. Дно шевелилось под ней. Это умирали люди, искали спасения, ползли наверх, скатывались назад, плакали и стонали. И она лежала – одна из них – и смотрела наверх, где был отрезок неба, и черные тени двигались по лестницам – наверх, размахивали оружием, с криками срывались вниз…
Жанна понимала, что ее несут – много рук! Она был былинкой в этих руках. Бабочкой, спрятанной в ладонях. И все что-то говорили, звали ее по имени. Но она только чувствовала боль – зудящую боль у шеи. И легкость…
Потом над ней колдовали – срывали с нее латы, рвали рубашку на груди, причиняя боль…
– Господи! – лопотал над Девой Жером Паскерель. – Боже правый! Святая Мария, заступись за нее! Святой Михаил! Что же это такое? Господи!
– Пустите! – очнувшись, ухватив руку врача, пытаясь вырваться, закричала она. – Что со мной?! Пустите!
– Жива! Жива!
Она смотрела на них – обступивших ее, а потом увидела этот уродливый обрубок дерева, торчавший из ее тела. Часть стрелы, пробившей кирасу, срезали, чтобы снять броню. Другая часть – осталась. Стрела вошла под левую ключицу. Рана зудела, точно нарыв. Так хотелось избавиться от этого зуда! Мужчины боялись подступиться к девушке, и тогда Жанна ухватила обрубок стрелы и на выдохе вырвала его из себя. И вновь потеряла сознание – от боли…
Когда на виду у всего войска она получила стрелу, выронила знамя и полетела в ров – штурм закончился. Жан д’Олон и рыцари из охраны Жанны вытащили ее изо рва и понесли к обозу. Англичане злодейски ревели: «Арманьякская шлюха убита! Ведьмы больше нет!» А французы оторопели. Орлеанский Бастард скомандовал отбой. Капитаны устремились к Жанне. Был только один вопрос: «Что – убита? Убита?!» С нее сорвали кирасу, осмотрели рану. Мужчины не знали, как им быть. Ла Ир неожиданно заплакал, глядя на торчавшую из груди девушки стрелу. Лекарь боялся, что его прикончат на месте, если он сделает что-то не так. Но тут Жанна очнулась и, в который раз поразив всех мужеством, сам вырвала из-под ключицы стрелу…
Ее успокоили, рану промыли, смазали жиром и оливковым маслом, перебинтовали.
Пока Жанна спала, Бастард дал сигнал для второго штурма, но он был еще более неудачным. Французы пали духом, англичане, считавшие, что Дева убита, наоборот духом воспрянули.
Второй штурм они отбили с особой злостью!
Близился вечер…
– Надо уходить в город, – в форте св. Августина, ставшем временным штабом армии, сказал Бастард своим капитанам. – Мы потеряли много сил, а Турель держится. Гласдейл – черт бы его подрал!
Они пили вино и ели мясо. Все были мрачными и угрюмыми. Войско оставили отдыхать в поле – все лежали вповалку. Солдаты, кто не спал, тоже ели и пили для бодрости некрепкое вино. Раненых было не счесть.
– Рвы забиты фашинами и мертвецами, – тяжело вздохнул Ла Ир. – Потом придется начинать все сначала.
– Если будет это потом, – усмехнулся Ксентрай. – Фастольфу, я уверен, не терпится повидаться с нами!
Они взглянул на дверь почти одновременно. Там стояла Дева. В полном рыцарском облачении – в своих сверкающих латах. Крови и грязи на них не было. Только зияла дыра в кирасе – под левой ключицей.
– Жанна? – Орлеанский Бастард не верил своим глазам. – Ты?!
Рыцари медленно вставали – один за другим. То, что они увидели, было поистине чудом!
– Мы не будем отступать, – сказала девушка. – Мы возьмем Турель – не сомневайтесь. – Она была на редкость спокойна. – Пусть наши люди немного отдохнут, поедят и попьют. Это поможет им. Англичане не сильнее нас. Сегодня вечером мы вернемся в Орлеан через Турель. Верьте мне.
– Но, Жанна… – только и сумел пробормотать Орлеанский Бастард.
– Я должна помолиться перед битвой, – сказала девушка, повернулась и вышла.
Рыцари переглянулись – это было воистину чудо!
Через час штурм возобновился. Узнав, что их героиня жива, французы возликовали. Те, что больше не хотели брать в руки меч, но желали отступить, вооружились первыми.
Жанна так и не одела шлем – они должны были видеть ее. Девушка шла впереди войска, держа в руке меч. Рядом с ней шагал знаменосец Баск. Телохранители Жанны и капитаны – все были здесь.
Англичан появление Девы повергло в ужас. Гласдейл не верил своим глазам. Такого не могло быть – но это было! Живая и здоровая, как ни в чем не бывало, она шла вперед. Никто из англичан больше не посмел назвать ее девкой или арманьякской шлюхой.
«Ведьма жива, – пронеслось по рядам оставшихся в живых защитников Турели. – Жива!..»
«Жива…» – думал Вильям Гласдейл, еще пять минут назад торжествовавший победу.
«Да она и впрямь – колдунья», – бормотал Вилли-Нос. Но он же видел, как стрела угодила ей в шею? Плакали теперь его золотые! Ни за что погиб Джек…
Вдохновленные исцелением Девы, французы пошли с лестницами на барбакан. В мгновение ока, с точностью до наоборот поменялось настроение битвы. Англичане поняли, что удача изменила им. Сердца их при виде Девы, слабея, трепетали, боевой дух испарялся. Они вдруг почувствовали, что проиграли…
А французы наступали так, точно знали наверняка – они победили!
– Смело идите вперед! – на подступах к барбакану, громко выкрикнула Жанна. – У англичан больше нет сил держать защиту – Турель наша!
Англичане, как и прежде, метко били по цели, но возвышенная ярость людей, понявших, что Господь сражается вместе с ними, была сильнее!
– Когда знамя будет на валу – мы победили! – выкрикнула Жанна.
Вильям Гласдейл метался среди лучников, увещевая: «Цельтесь в нее! Убейте ведьму!» Но только стрела находила цель, как пальцы стрелка становились непослушными, а глаз моргал. А следом болт французского арбалетчика выбивал стрелка…
Знаменосец Баск уже стоял на валу со знаменем – окровавленным и пыльным, но чистота и золото лучились сквозь бурую грязь войны.
Лестницы полнились солдатами – каждый хотел стать первым. Сейчас смерти не было – ни для кого!
Вниз по Луаре, в сторону Турели, двигалась шаланда странного вида – она доверху была наполнена сухими ветками, хворостом и соломой. Ее сопровождали несколько лодок. Эта была хитрость Орлеанского Бастарда. Недалеко от крепости шаланду обильно полили смолой, нефтью, маслом и подожгли. Теперь она горела так, что, казалось, полреки пылало! Подхваченная течением, лодка была отпущена совсем рядом с Турелью и врезалась точно в мост, соединявший барбакан с крепостью. Она застряла полыхающим носом под самыми бревнами, и через пять минут мост уже занимался огнем.
Жанна одной из первых забралась на стену барбакана, спрыгнула вниз и, ударив мечом лучника, не успевшего схватить топор, искала глазами своего врага.
Англичане, которые отбивались из последних сил, то и дело оглядывались на языки пламени, вырывавшиеся из-под бревен.
– Отходим! – заревел Вильям Гласдейл. – Все отходим в крепость!
Вокруг него собирался отряд самых отважных рыцарей – они прикрывали отступление солдат из барбакана в Турель.
Она услышала его зычный голос. Узнала, потому что вспомнила все оскорбления, которыми осыпал ее вражеский полководец. Когда ее капитаны, вдохновленные неожиданным успехом, добивали разрозненные отряды англичан, Жанна окрикнула английского лорда.
– Гласдейл! – она стояла с мечом в руке. – Слышишь меня, Гласдейл! Подчинись Царю Небесному! Ты называл меня шлюхой, но я имею большую жалость к твоей душе и к твоим людям! Сдайся – и я оставлю вам жизнь!
– Тебе – никогда! – откликнулся Вильям Гласдейл. Он стоял со своими рыцарями как раз в середине моста, со стороны больше похожего на жаровню. Они едва слышали друг друга. – Будь ты проклята, ведьма!
Когда он договорил эти слова, раздался сухой треск. Это подломились полыхавшие стропила и деревянный настил. Вильям Гласдейл и еще два десятка его лучших рыцарей провалились в огонь.
Страшная смерть Гласдейла ошеломила Жанну и других, кто видел эту сцену.
– Он умер без покаяния, – прошептала девушка. – Жаль…
Завоеватель умер. Его спалило адское пламя, а то, что осталось, поглотила река.
Барбакан был взят.
В то самое время, когда рухнул мост и пламя уничтожило лорда Гласдейла и его свиту, а Луара накрыла их волнами, городские ополченцы – через наспех сооруженный бревенчатый мот – прорвались в Турель. Но еще раньше большинство защитников Турели бросилось в воду, намереваясь доплыть до своих позиций на том берегу. Преследовать их не стали. И кого не задели стрелой, и кто умел плавать, тот выжил.
Вовремя бросивших оружие и вставших на колени англичан пощадили. Но их было немного…
В шесть часов вечера Турель была взята, а через три часа Жанна, в окружении капитанов и свиты, под колокольный звон въезжала в Орлеан. Как и предсказала перед последней атакой – по мосту через Луару.
Гром пушек сменил колокольный звон. Под крики ликующей толпы Дева добралась в седле до гостеприимного дома казначея. А за порогом едва не потеряла сознание – сил у нее почти не осталось. Жанну обследовали лучшие врачи, сделали перевязку, накормили смоченным в вине мясом и уложили в постель. А пока вокруг девушки хлопотала прислуга супругов де Буше, возглавляемая хозяйкой дома, свежим силам, прибывшим из города на левый берег Луары, нашлась работа. Ополчение выгребало из рвов фашины и трупы, строители чинили барбакан и восстанавливали крепость.
Ла Ир и Ксентрай коротали ночь с боевыми отрядами в форте св. Августина. Французы ожидали возможного нападения со стороны графа Суффолка и лорда Талбота – английский полководец легко мог отважиться напасть из Сен-Лорана на противника, чтобы отомстить за своих товарищей и попытаться отбить Турель. Уж больно роскошной добычей была эта небольшая крепость на левом берегу Луары!
Лишиться ее – значило проститься с Орлеаном…
Эта ночь была оживленней любого дня! Не уставая, звенели колокола, колдовали над ранеными врачи, стучали сотни строительных молотков, визжали пилы. Раздавалась снедь и рекой лилось вино. Орлеанцы распевали песни. Священники отпевали убитых…
А в ставке графа Суффолка и Джона Талбота, в бастионе Сен-Лоран, шел военный совет.
– Эта ведьма перебьет нас поодиночке, – сказал своим офицерам главнокомандующий. – Она будет брать бастион за бастионом, пока нам уже нечего будет противопоставить ей. Когда же придет Фастольф – неизвестно. Пока не поздно, нам следует вывести войска в поле у Орлеана и навязать французам решающий бой. Пусть Господь определит – мы или они!
Поражение Сен-Лу, форта св. Августина и Турели подействовало на полководцев графа Суффолка удручающе. Все они, включая Талбота и Скейлза, согласились.
8
Утром восьмого мая в пол-лье от Орлеана стали строиться полки графа Суффолка. Умудренные опытом вояки – де Гокур и Орлеанский Бастард, маршал де Буссак и Жиль де Рэ усмехались. Им бросали вызов. Бой – на смерть. И они приняли его.
К полудню два войска стояли друг против друга. Решимость английских полководцев вызывала уважение. Неделю назад они думали, что скоро сомнут Орлеан. А теперь готовы были погибнуть на этом поле, но отстоять свою честь.
Сердца капитанов – Орлеанского Бастарда, Ксентрая и Ла Ира, прибывших с левого берега де Рэ и де Буссака – бились неровно.
Им не хотелось умирать: все они были молоды и желали одного – победить. Но силы были почти одинаковы – небольшой перевес у французов не решил бы исхода битвы. Они знали: сегодня должны были погибнуть лучшие – с той и другой стороны.
Жанна появилась в окружении своих рыцарей, когда Орлеанский Бастард уже построил войско в боевой порядок. Она была бледна. За ней следовал знаменосец Баск. За ночь прачки казначея де Буше потрудились – стяг был чистым и слепил на солнце глаза. Дыры от стрел были залатаны.
– Ты с ума сошла! – воскликнул Орлеанский Бастард. – А твоя рана? Тебе нужно отлежаться, Жанна. Тебе не обязательно быть повсюду! Вернись, прошу тебя!
– Глупости, – сказала она. – Я буду говорить с солдатами!
Жанна выехала вперед, и бойцы, неровно дышавшие в предвкушении битвы, полные азарта, встретили ее восторженными криками.
Жиль де Рэ усмехнулся:
– Сейчас она подожжет этот порох!
– Почему я так не умею? – подхватил Алансон и переглянулся с друзьями.
– Англичане зовут девчонку ведьмой, – добродушно усмехнулся Ла Ир. – Они недалеки от истины!
Конь Жанны встал на дыбы и втопил копыта в землю. Войско взревело.
– Французы! – выкрикнула Дева. – Сегодня Воскресенье Христово! Не начинайте боя и не идите на англичан!
Войско зароптало – солдаты не верили тому, что слышали. И от кого – от своей героини! Они рвались в бой – она же предлагала им стоять и дожидаться у моря погоды! Как это? Разве это справедливо? Еще больше были удивлены этой выходкой капитаны – что стало с их Девой? Она ли это? Не повредилась ли умом? Буссак и особенно де Гокур, возглавлявшие свои части, посмеивались.
– Заклинаю вас именем Бога! – объезжая рысью полки, выкрикивала Жанна. – Но если англичане сами нападут на вас – бейтесь смело, изо всех сил и ничего не бойтесь! Победа будет за вами!
…Граф Суффолк мог только догадываться, кто стоял во главе высыпавших из города французов. Кто предводительствовал осиным роем. «Ожившая» героиня! И потому он до рези в глазах всматривался вдаль. Не тот ли офицер, что сейчас разъезжает вдоль широко вытянувшегося войска, и есть их Дева?
– Наши лучники сомнут конницу, а пехота сделает свое дело, – сказал лорд Талбот. – Мы выдержим их атаку!
– Одна незадача, – проговорил граф Суффолк. – Они ощутили вкус победы. Вкус английской крови – первый раз за долгие годы. Они готовы перегрызть нам глотку. А еще – готовы погибнуть все до единого на этом поле под Орлеаном!
– Наши солдаты тоже готовы погибнуть, – с гордостью сказал лорд Талбот.
– Наши солдаты надеялись не позднее мая войти в Орлеан, истощенный, изголодавшийся, лишенный сил, перебить мужчин, овладеть их женами, разграбить город и сжечь его – в назидание всем французам, которые и впредь вознамерятся противиться воле юного короля Генриха! Вот на что надеялись наши солдаты, Джон.
Лорд Талбот промолчал. Ветер потянулся с Луары, пересек холмы и бросился в зеленеющее поле, где стояли, лицом друг к другу, ряды противника…
Жанна вернулась к своим капитанам – те встретили ее подозрительно. Их взгляды говорили: «Что нам еще от тебя ожидать, удивительная Дама Жанна?»
Но она только сказала:
– Баск, знамя!
Рыцарь подъехал и молчком передал ей штандарт – он тоже рассчитывал на другой призыв госпожи. Жанна поймала взгляд д’Олона и, повернув коня, поскакала в сторону англичан. Оруженосец последовал за ней.
– Господи милостивый, что она делает? – простонал Орлеанский Бастард.
Белый штандарт приближался к англичанам. Суффолк и Талбот с подозрением и ненавистью смотрели на девчонку – черноволосую, ладную, одетую в превосходный доспех, так и сверкавший на солнце. И вот она – вчера была ранена? Трудно в это поверить! Что они должны были сейчас услышать? Жанна остановилась на расстоянии полета стрелы. Меткий лучник мог запросто свалить ее с коня. Но на то должен быть приказ…
– Я отправляла вам письма именем Господа и говорила, что Он откажет вам в милости – вы не поверили! – выкрикнула она. – Мы взяли Сен-Лу! Я говорила, чтобы вы убирались прочь, если хотите остаться в живых, – и вновь вы не поверили мне! – Черный конь под Жанной рвал копытами землю. – Вы не поверили, и мы взяли Турель! Ваши солдаты погибли, а Гласдейл сгорел у меня на глазах! Его останки утонули в Луаре! И о такой смерти мечтал он – храбрый англичанин? Своим упрямством он лишил себя даже могилы! – Белое знамя, точно парус, то и дело ловило весенний ветер и раздувалось, ослепляя чистотой и золотыми вспышками. Голос Жанны звучал звонко и был слышен далеко. На нее смотрели зачарованно как враги, так и свои. Глаз отвести не могли. – Я говорила вам, что вы погибнете на этой земле – так и будет! О какой смерти мечтаете вы, граф Суффолк?! И какой умрете сейчас? И сколько сегодня погибнет ваших солдат? Ни один англичанин не уйдет с этого поля! Я не пугаю вас – я предупреждаю! Потому что мне сказал об этом Царь Небесный! Послушайтесь его – уходите с миром! Уходите сейчас!
…Жанна и д’Олон возвращались назад. Они остановились в пятидесяти шагах от своего войска и повернулись к англичанам.
– Что будем делать, граф? – спросил лорд Талбот. – Надо решать…
– Мы уходим, – сказал главнокомандующий.
– Что? – зашептались английские офицеры. – Уходим?!
– Отдаем Орлеан?! – воскликнул Скейлз.
– Да, – кивнул вождь английской армии. – Командуйте отход – это мое последнее слово.
До рези в глазах Жанна всматривалась вдаль. И вдруг что-то случилось. Движение! Громада английского войска колыхнулась, точно готовилась двинуться на врага, но… случилось то, что ожидала только Жанна. Стальные полосы, растянувшиеся по полю, сверкнули на солнце, и лица врагов исчезли.
Англичане повернулись спиной и стали отходить…
Медленно отходили плотными рядами пехотинцы, уходила рыцарская конница.
В это невозможно было поверить – но это было так!
Жанна обернулась на своих капитанов. Они потеряли дар речи. Ее сила заставила их размышлять. Строить предположения. Ее сила пугала. «Да она – святая, – совершенно серьезно произнес Ла Ир. И тут же добавил: – Черт бы меня подрал…»
А девушка уже вновь смотрела в сторону уходивших англичан. Жанна отвернулась – не хотела выдавать своих чувств. Она даже губу прикусила, чтобы не расплакаться от восторга.
Англичане не просто ушли со своих позиций – они оставили часть обоза, артиллерию и всех пленных французов. Тех, за кого не потребуешь серьезного выкупа. В том числе и герольда Жанны – Гийенна.
Одним словом, они бежали.
День и ночь 8 мая колокола города били без умолку, не отдыхая. Они восторженно оповещали, что Орлеан – освобожден.
9
Восторг душил Карла Валуа, угрожая его рассудку, а улыбка, впившись в губы Буржского короля, не отпускала. Придворные не узнавали сюзерена – обычно болезненно подозрительный, он летал по Шинону, едва доставая ногами каменных полов. Гонцы прибывали один за другим – он не успевал ответить на одну победу, как его оповещали о новой. Циркулярное письмо «добрым городам», иначе – городам ему подвластным, дописывалось дважды. Не успел еще недавно многострадальный Карл Валуа продиктовать письмо о том, что «он милостью Божьей сумел снабдить Орлеан продовольствием, хорошо и обильно, на виду у врага», как прибыл гонец, сообщив, что положение дел изменилось. И вот он, Карл Валуа добавляет, что войска перебрались в Солонью и «осадили бастион на краю моста и милостью Божьей заняли его, а все англичане, что находились там, были убиты или взяты в плен». И тут – новые гонцы с новой вестью! И вот уже дофин диктует новую приписку, из которой весь «добрый мир» узнает, что на следующий день после взятия бастиона «оставшиеся англичане отступили и бежали так поспешно, что оставили свои бомбарды, пушки и все военное снаряжение, а также большую часть продовольствия и вещей».
Это ли не чудо? Это ли не провидение Господнее?
– Призываю вас, – диктовал Карл Валуа в окончании письма «добрым городам», – воздать хвалу доблестным деяниям и чудесным вещам, а также Деве, которая всегда лично присутствовала при исполнении всех этих деяний!
Королева Иоланда торжествовала не меньше – ее план удался. Результат превзошел все ожидания! Одно смущало – масштаб развернувшихся событий. Точно эта самая Дева и впрямь действовала не по земному предписанию, а по своему – указанному ей свыше! – замыслу.
Весть о снятии осады с Орлеана дошла и до Парижа. И поразила сторонников англо-бургундской коалиции еще больше, чем арманьяков.
Но здесь это было черной вестью!
Секретарь Парижского парламента Клеман де Фокемберг, сидя 10 мая в своем кабинете, размышлял о превратностях судьбы. Он, как исправный летописец, фиксировал все, что совершалось в королевстве – доброго и худого. Но рисовал он очень редко! Разве это достойное дело для почтенного чиновника?
Предавшись размышлениям, он выводил гусиным пером по бумаге следующее:
«Во вторник 10 мая стало известно и было всенародно объявлено в Париже, что в прошлое воскресенье люди дофина после нескольких штурмов, при поддержке артиллерии, вошли в бастион, который удерживал Гильом Гласдейл со своими капитанами. Французы взяли бастион именем своего короля и большим числом, как и башню у выхода с Орлеанского моста, именуемую Турель, на другом берегу Луары. В этот же день другие английские капитаны и воины, державшие осаду, покинули свои бастионы и сняли осаду. Тем самым можно заключить, что солдаты короля разбили врага, и была с ними Дева, и сражались они под ее стягом. – Мэтр де Фокемберг мгновение подумал и добавил: – Так говорят».
Весть была настолько поразительной, так она меняла расстановку всех фигур на игровом поле, что рука стряпчего – сама по себе, не иначе! – что-то чертила себе и чертила, пока мэтр де Фокемберг сам не заинтересовался внезапно родившимся произведением.
А нарисовал он девушку, обращенную к зрителю в профиль. Девушка вышла носатой, длинноволосой и хмурой. Она была в простом платье, какие носят крестьяне, плечи были открыты. В правой руке девушка держала знамя, хвосты которого развевались на ветру, а в левой ее руке был зажат меч – на манер того, как берут нож уличные забияки – лезвием назад.
Мэтр де Фокемберг даже вывел на знамени Девы два имени, которыми она подписывалась в своих письмах: «Иисус, Мария».
10
Жанна была человеком действия и почивать на лаврах не желала. Восьмого мая англичане ушли от стен Орлеана, а уже одиннадцатого Дева, в окружении блистательной свиты, которую возглавлял Орлеанский Бастард, въехала в замок Лош.
Там ее ждала встреча с королем.
Карл Валуа сам вышел встречать свою героиню. Она спрыгнула с коня и с глазами полными слез опустилась на одно колено перед своим господином. Радость короля оказалась так велика, что он готов был обнять Деву, но перед сотнями людей сдержал свое чувство.
– Милостью Царя Небесного, что любит вас, мой благородный дофин, Орлеан освобожден! – сказала она.
Ее латы сверкали. Белое знамя ослепляло чистотой и золотыми лилиями. Десять дней назад эта девушка отправилась почти вслепую на опасное дело, в удачный исход которого мало кто верил, и вот – она победитель. Ход войны переломлен. Если бы она еще не называла его дофином – было бы совсем хорошо…
– Спасибо тебе, Дева, и да благословит тебя Господь, – сказал Карл Валуа. – Ты выполнила свое обещание!
Лица его храбрецов – Орлеанского Бастарда, Алансона и де Рэ, Ксентрая и Ла Ира – сияли. Они дрались за своего короля, не щадя жизни, все остались ему на радость живыми и здоровыми, и теперь ожидали, когда монаршая рука возложит на их головы лавровые венцы, а в карманы их той же монаршей рукой будет брошено золото.
Все как в сказке!
Двор вернулся в Шинон. В эти дни Жанну ожидали два сюрприза. Во-первых, состоялась встреча с другом. В ставку короля с отрядом барцев и лотарингцев приехал Рене Анжуйский. Увидев Жанну, о которой молва уже разносила чудесные рассказы, он направился к ней, открыв объятия. Она приняла его порыв всем сердцем.
– Мой милый Рене! – воскликнула она на виду у всего двора.
– Дорогая Жанна! – вторил ей красавец Рене.
И они поцеловались – так, точно были знакомы всю жизнь. Тепло и нежно. Словно вместе росли, играли, взрослели… Капитаны Жанны только переглянулись. Ла Ир громко откашлялся в кулак. Брови Карла Валуа высоко поднялись. Даже Иоланда Арагонская казалась озадаченной. Каковы были отношения у этой парочки кузенов в Нанси? – думала она. – Если бы она не знала результатов осмотра Жанны в Шиноне, то могла бы подумать Бог знает что…
– Все случилось так, как ты задумала? – негромко, чтобы слышала только Жанна, спросил Рене.
– Да, – кивнула она.
– Я верил – так и будет. Никогда бы я не усомнился в тебе.
– Знаю, – вновь кивнула Жанна.
Злые языки долго еще не отпускали ни этот поцелуй, ни перешептывания правнука и правнучки Иоанна Доброго.
Второй сюрприз был подобен грому среди ясного неба, тонкому лучу, рассекающему сумрак, зычному аккорду герольдовых труб среди полной тишины… Для девушки, которая выросла в деревне и совсем недавно лишь мечтала увидеть своего дофина, объясниться с ним.
Мечтала, чтобы голос ее был услышан…
Благодарный король наделил Жанну гербом. Неделей раньше состоялся диалог между Карлом Валуа и его тещей, во время которого они решали, каким же должен быть этот герб. При разговоре присутствовали королева Мария и брат Ришар, исповедник королевы четырех королевств.
– Жанна – принцесса крови, тем более, освободившая Орлеан, – говорила Иоланда Арагонская, – и заслуживает того, чтобы в ее гербе красовались лилии Валуа.
– Может быть, золотая лилия на лазоревом поле? – предположил Карл.
– Одна только лилия? – задумалась Иоланда.
– Я не могу подарить ей три лилии, матушка, все же она – бастардка.
– Именно – бастардка! – воскликнула Иоланда Арагонская. – Прекрасный плод прелюбодеяния, – чуть понизив голос, добавила она. – Амазонка, с мечом в руках, воюющая за королевство своих предков!
– О чем вы, матушка? – поинтересовался Карл Валуа.
Он-то знал, что мысль его тещи всегда будет лететь впереди всех его предположений и фантазий.
– Мы подарим ей герб с двумя золотыми лилиями на лазоревом поле. А вместо третьей будет меч. – По лицу Иоланды Арагонской блуждала озорная улыбка. – Меч, пронзающий корону. – Таким образом мы подчеркнем ее незаконнорожденность – наконец, она бы не увидела свет, если бы Людовик не пронзил венценосную и распутную Изабеллу, а про его меч я наслышана! С другой стороны, именно меч – стезя Жанны, а корона принцессы будет напоминать о ее благороднейшей крови. Это должна быть открытая корона – корона принцев крови!
Когда Жанна вошла в залу, куда ее пригласил король, и увидела двор, следивший за ней, она уже понимала, что ее ждет награда. Но не ради награды она боролась за Орлеан и родную Францию! И все же любопытство разбирало ее. И сердце девушки, полное восторга, трепетало, точно птица, попавшая в силок. В черном костюме – приталенном камзоле с пышными рукавами и обтягивающих штанах, стянутая на узкой талии широким кожаным ремнем, ладная и сильная, с открытой головой и мечом в ножнах, она проходила через золотые квадраты света, падавшего в окна парадной залы Шинона. Там, в глубине, в окружении родни, сидел на троне ее король. А перед ним был щит, укрытый отрезом расшитого серебром черного бархата. Карл Валуа улыбался. До последнего часа от Жанны скрывался замысел благодарной ей королевской фамилии. Но когда король хлопнул в ладоши и его оруженосцы сорвали материю перед самым носом Жанны, обомлела не только она, но и весь двор.
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, сегодня одним гербом во Франции стало больше! – многозначительно воскликнул Карл Валуа.
Но Жанна не могла оторвать взгляд от герба – две золотые лилии Валуа на лазоревом поле и серебряный меч, пронзавший золотую корону, говорили о том, что теперь перед всем миром она – особа королевской крови. Отныне она перед всей Европой – дочь Людовика Орлеанского и Изабеллы Баварской.
ПРИНЦЕССА КРОВИ!
Карл Валуа встал и на виду затихшего двора красноречиво простер к сестре руки, и Жанна бросилась к нему. Она плакала. Плакала королева Мария. Был растроган сам король и даже Иоланда Арагонская, хотя скрывала это. Встав перед королем на одно колено, девушка припала губами к его рукам, чьи пальцы были тесно увиты перстнями, и долго не отпускала монарших дланей.
11
Многодневные пиры, равно как и долгие военные советы, были не для Жанны. Она-то знала – нужно ковать железо, пока оно горячо. Капитаны были согласны с ней, но вот маршрут новых завоеваний каждому вырисовывался свой. Кто-то грезил о Париже, герцог Алансонский мечтал о Нормандии, Мэне. И понятно – это была его вотчина, с особой жестокостью попираемая ногами захватчика.
Но Жанна указала на главную цель – Реймс. Дофин должен быть коронован по древнему обычаю французских государей, так думала она. На одном из решающих военных совещаний, где Жанна настаивала на быстрых военных действиях, объясняя свое нетерпение данным ей откровением, некто Кристоф д’Аркур спросил:
– Дама Жанна, я не сомневаюсь в том, что вами руководит божественное провидение, но объясните, каким образом приходит к вам «тайный совет»?
Все дружно воззрились на Жанну – вопрос был интересным. Девушка не заставила ждать себя с ответом:
– Когда дело не ладится, мессир д’Аркур, потому что кто-то не хочет довериться мне, а значит, и тому, чего желает Господь, я удаляюсь в уединенное место для молитвы. Я жалуюсь Господу, как мне трудно заставить поверить моим словам тех, с кем я говорю. И после молитвы, обращенной к Богу, я слышу голос, обращенный ко мне. «Дочь Господа, – слышу я, – делай свое дело, ни о чем не тревожься, и Я приду к тебе на помощь». И когда я слышу этот голос, мессир д’Аркур, я испытываю большую радость. Мне бы хотелось слушать этот голос всегда – он дает мне силы вершить многое!
Ответ был исчерпывающим.
Полководцы сошлись на том, что нужно разобраться с англичанами в долине Луары. Было бы неосмотрительно устремляться в далекие края, будь то Париж или Реймс, оставляя вражеские соединения у себя в тылу. Орлеан был окружен тремя крупными городами, где укрепились английские гарнизоны с жаждавшими реванша опытными командирами – графом Суффолком, Джоном Талботом, Скейлзом и присоединившимся к ним Фастольфом. На юго-западе по течению Луары Орлеану угрожали Божанси и Менг, на юго-востоке – Жаржо.
Победа над англичанами умножила желающих записаться в армию буржского короля. Сбор войск для новой армии начался в предместьях Раморантена. Новым полководцем французского войска был избран герцог Алансонский. Он полностью выплатил за себя выкуп и теперь мог с мечом в руке отомстить своим обидчикам. Незадолго до его назначения Жанна побывала у супругов д’Алансон в Сен-Флоран-ле-Сомюр, где встретилась с молодой герцогиней[1 - Жанна д’Алансон была дочерью Карла Орлеанского, сводного брата Девы, томившегося в английском плену, и принцессы Изабеллы Французской (что, в свою очередь, была дочерью Карла Шестого Безумного и Изабеллы Баварской, матери той же Девы). Иначе говоря, Жанна д’Алансон приходилась Жанне д’Арк племянницей и с той, и с другой стороны. Кровь знати того времени, если говорить образно, была вином, разлитым в разные кубки из одного бочонка.].
Пока герцог выбирал оружие, Жанна д’Алансон была откровенна с ровесницей теткой:
– Поймите, милая Жанна, я безмерно боюсь за мужа – мы выплатили за него двести тысяч ливров золотом! Будь прокляты англичане! – нам пришлось продать почти все фамильные замки, чтобы он вернулся домой. – Она неожиданно расплакалась. – Неужели нельзя обойтись без него?
– Молодой лев жаждет битвы, герцогиня, – ответила Жанна. – Нельзя лишать его священного права – посчитаться с врагом и вернуть свое.
– Если он вновь попадет в плен, уже ничто не поможет нам. А если он погибнет – я не переживу этого!
– Не бойтесь, герцогиня, я верну вам супруга в добром здравии и в лучшем состоянии, чем он теперь! – заверила племянницу Дева.
В Селль-ан-Берри, за день до отъезда в Раморантен, где собиралось и укомплектовывалось войско, Алансон подвел к Жанне двух молодых людей – они оба не просто с восхищением смотрели на девушку, но, казалось, от одного ее присутствия потеряли дар речи.
– Познакомьтесь, прошу вас. Перед вами Дама Жанна. – Герцог улыбнулся девушке. – Вы – их героиня. Представляю вам моих друзей – братьев де Лаваль, Ги и Андре.
Молодые дворяне низко поклонились Деве.
– Их бабушка Анна де Лаваль – вдова Бертрана Дю Геклена.
– Неужели? – искренне удивилась Жанна. Она не скрывала своего восторга. – Неужели…
Какое имя! Герой войны с англичанам – дважды побывавший в плену, дважды выкупленный королем Франции Карлом Пятым – ее, Жанны, дедом. Это Дю Геклен подарил ее отцу, Людовику Орлеанскому, свой легендарный меч, который она взяла из аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа!
– И ваша бабушка… до сих пор жива?
– Благодарение Господу – да, – ответил самый храбрый из братьев, старший, Ги. – Она очень дорожит нами и просит почаще писать ей.
– Братья де Лаваль приехали, чтобы присоединиться к нашему войску, – сказал Алансон.
– Я искреннее рада этому, – кивнула Жанна. – Идемте же ко мне в дом, господа, я непременно хочу угостить вас вином! Чтобы ваша почтенная бабушка, когда вы напишите ей письмо, не сказала, что Дева Жанна – негостеприимная хозяйка!
Она провела двух знатных юношей в отведенные для нее комнаты, хлопнула в ладоши. Паж де Кут разлил по кубкам вино.
– Недалек тот день, мои благородные юноши, когда мы будем пить с вами вино в Париже!
Ее порыв вдохновил молодых людей – теперь они знали точно, что так оно и будет!
Жанна выезжала в Раморантен, а далее в Орлеан раньше Алансона – ее отряды уже были готовы. Братья де Лаваль должны были ехать с герцогом. Но они пришли попрощаться со своей героиней. Они увидели ее выходящей из дома – в ее сверкающих латах, с непокрытой головой, с боевым топором, что не так давно подарил ей Ковальон. На рукояти этого топора Жанна попросила выгравировать свой инициал – букву «J» и корону сверху. За Жанной следовал де Кут, держа в руках свернутое знамя Девы.
Жанна подошла к своему вороному коню, подаренному ей герцогом Лотарингским, но конь сердито захрапел, попятился, встал на дыбы. Его повело в сторону – он тряс головой, храпел и не унимался.
– Что в тебя вселилось?! – гневно выкрикнула Жанна. Она обернулась на слуг. – Подведите его к кресту!
Дом, который выбрала для себя Жанна, стоял рядом с сельской церковью, а у церкви был врыт в землю высокий крест. К нему и подвели норовистого коня Девы. И только конь оказался у креста, как неожиданно затих.
Жанна усмехнулась:
– Вот это дело!
Она прыгнула в седло и, прихватив узду, обернулась к нескольким священникам, стоявшим на пороге церкви:
– Святые отцы! Устройте шествие и помолитесь за наши души! – Дева пришпорила коня и, взмахнув топором в направлении дороги, крикнула своим приближенным: – Вперед!
И за воинственной Девой, составляя ее неизменную свиту, поскакали Жан д’Олон, братья Жак и Пьер д’Арки и паж де Кут, держа в руке свернутое белое знамя. Войско Жанны, которое возглавлял маршал де Буссак, чуть раньше уже двинулось в сторону Раморантена. Ги и Андре де Лавалям было очень обидно, что в этот день они не смогут составить Даме Жанне компанию. А как бы хотелось! В лагерь французской армии они отправлялись утром следующего дня с герцогом Алансонским, Орлеанским Бастардом и де Гокуром.
Но зато в день отъезда Жанны из Селль-ан-Берри бретонец Ги де Лаваль напишет любимой бабушке письмо о встрече с Девой, где будут такие строки: «Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!»[2 - «Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!» – строчка из существующего письма. Благодаря посланию Ги де Лаваля своей бабушке, вдове великого дю Геклена, мы знаем, каковой была Жанна в тот день в Раморантене. Он описал ее латы и то, что она держала боевой топор в руках. Описал ее боевой настрой. И даже эпизод с конем, присмиревшим у креста, все это исторический факт.]
12
Одиннадцатого июня семитысячная армия под предводительством герцога Алансонского вышла из Орлеана и направилась к Жаржо, опустошая предместья. Граф Суффолк вывел свои полки из города и дал сражение. Французы бились храбро и в конце концов оттеснили англичан обратно в крепость. Ночью капитаны решили основательно посовещаться, но Жанна помешала им.
– Хватит говорить о том, как победить англичан, – сказала она в разгар заседания. – Надо просто пойти и разбить их!
– Легко сказать – взять и разбить, – откликнулся Алансон. – Жаржо – добрая крепость.
– Это не Турель, – осторожно заметил Орлеанский Бастард.
– Для всего нужен свой час, – не желая слушать капитанов, продолжала Жанна. – Решающий час наступает, когда это угодно Богу. И мне ведом этот час. Мы будем действовать – и Господь нам поможет! – Она взглянула на Алансона. – Утром, едва рассветет, командуйте на штурм, милый герцог!
Если так говорила Жанна, значит, она имела на то веские причины. А кто мог поспорить с Господом Богом? Никто.
И все началось заново – артиллерия бомбила крепость, крепость отвечала тем же, солдаты забрасывали фашинами рвы и погибали под градом английских стрел, капитаны ревели, как дикие звери, отдавая распоряжения.
Тут и случилось то, о чем герцог Алансонский будет помнить всю свою жизнь. Он стоял у одного из орудий, когда к нему поспешно подошла Жанна и сказала:
– Отойдите в сторону, Алансон, здесь небезопасно.
Герцог послушал ее, а через пять минут ядро разорвалось на том пятачке, где он получил предостережение. Офицер де Люд, занявший его место, был убит наповал.
И вот уже французы взбирались по лестницам на стены Жаржо, дрались у бойниц, летели вниз. И новые силы бросались на штурм крепости. Первая атака была отбита, но такой большой кровью, что англичане поняли – они были на волоске от гибели. Пока французы готовились к новой атаке, с крепостной стены крикнули: «Послание французам от графа Суффолка!» И следом была выпущена стрела с письмом. Граф Суффолк сдержанно просил о трехдневном перемирии.
Кое-кто уже помышлял о передышке, но Жанна только усмехнулась:
– Этого времени как раз хватит для того, чтобы сюда подошел лорд Талбот. Нет уж! Господь вынес приговор англичанам, и теперь их жизни принадлежат нам, не сомневайтесь!
Ее уверенность подействовала на всех без исключения. Была в Деве та великая сила, что заставляет поэтов писать стихи, мореплавателей – садиться на корабли и плыть на край света, а влюбленных – совершать подвиги ради любимых.
Способность дарить вдохновение!
Вооруженная топором, Жанна была одной из первых, кто бросился в новую атаку на городские стены. Ее окружали верные рыцари, но уберечь от удара камнем, которые сбрасывали на головы осаждающих, не смогли. Камень ударил ее по голове, смяв шлем, и Жанна упала с лестницы – навзничь. Все, кто это видел, в смятении замерли. Но случилось еще одно маленькое чудо – не успел д’Олон и братья Жанны подбежать к ней, как она сама поднялась на ноги и, сорвав шлем, закричала:
– Друзья! Я жива, и никто не посмеет остановить нас! Вперед! Держитесь храбро, и Бог поразит англичан!
Неуязвимость Жанны только подхлестнула французов. Не было им преград ни в чем! Что такое – крепостная стена, если сам Господь повелел разрушить ее?
Лорд Суффолк решил скорее погибнуть, чем сдать Жаржо французам. И когда плотина была прорвана – одна из стен крепости сдалась, и французы хлынули внутрь, бой продолжался на всех улицах, за каждый дом.
Но удержать французов уже было нельзя: они захватывали квартал за кварталом и теснили англичан к воротам Жаржо, выходившим на Луару. С большим отрядом лорд Суффолк оказался на мосту и уже оборонялся там. Он сражался, как лев, сплотив вокруг себя лучших своих рыцарей, о которых разбилась не одна волна французских солдат, но и они таяли.
Суффолк хотел укрыться в маленькой крепости моста на том берегу Луары (выполнявшей ту же роль, что и Турель под Орлеаном), но не успел. Его рыцари были почти все перебиты, один из братьев, Александр, зарубленный мечом, пал еще в начале моста, второй, Джон Пуль, сражался с ним бок о бок. Да еще с пяток самых преданных и стойких рыцарей.
В этой схватке отличился Вильгельм Реньо, оруженосец, овернский дворянин. Он командовал отрядом, истреблявшим последних англичан у крепости моста. Когда Суффолк понял, что жить ему и его брату осталось не более пяти минут, а противник так разъярен и опьянен кровью, что никого не оставит в живых, он громовым голосом закричал:
– Остановитесь, французы! О том просит вас лорд Суффолк, командир англичан! Остановитесь же!
Не сразу, но окровавленные мечи застыли в руках бойцов с обеих сторон. Все тяжело дышали, ноги скользили в крови убитых товарищей и врагов. Угадать командира французского отряда было несложно, и лорд Суффолк обратился к нему:
– Как вас зовут, сударь?
– Вильгельм Реньо, – ответил тот.
– Вы дворянин?
– Да.
Молодой человек понимал, что англичанин будет просить пощады, но не ожидал, куда идет дело…
– Вы рыцарь?
– Я оруженосец, – ответил он.
– Подойдите ко мне, – сделав отмашку рукой, чтобы никто не двигался, сказал лорд Суффолк. Он не выпускал меча из рук.
Молодой дворянин подошел к именитому англичанину.
– Встаньте на одно колено, – повелительно сказал лорд Суффолк.
Воины, недавно истреблявшие друг друга, теперь оказались зрителями, плечом к плечу наблюдавшими за разыгрывающимся на мосту действом.
Вильгельм Реньо встал на одно колено.
– Сейчас не до церемоний, господа, – проговорил английский полководец. – Будем кратки. Я, Вильям де Ла Поль, милостью Божьей четвертый граф Суффолкский и граф де Дрё, посвящаю вас, Вильгельм Реньо, в рыцари. Бойтесь Бога, чтите Его, служите Ему и любите Его всеми своими силами. Сражайтесь за веру и церковь, умрите, но не отрекитесь от христианства. – Лорд Суффолк легонько ударил мечом по правому плечу молодого воина. – Теперь встаньте.
Молодой человек, не ожидавший от битвы такого поворота, поднялся.
– Отныне вы – рыцарь, – сказал Суффолк. – Возьмите этот меч и примите меня на выкуп. Я и мои рыцари – ваши пленники.
Так лорд Суффолк не только спас под Жаржо жизнь себе и брату, но и сдался в плен не простому бойцу, а равному себе по самому высшему званию, которое может носить под этим солнцем мужчина, – званию рыцаря. Они были одними из немногих англичан, спасшихся в этот день.
13
Кровопролитная битва за Жаржо, абсолютная победа и пленение главнокомандующего англичан графа Суффолка и его брата с новой силой разожгли аппетиты французов. Герцог Алансонский, Жанна и другие капитаны решили не терять времени даром.
13 июня армия вернулась в Орлеан правым берегом, вошла в Бургундские ворота, оставила раненых, немного передохнула и спустя несколько часов вышла из Ренарских ворот в направлении Менга.
Вечером 14 июня французы заняли мост Менга через Луару и, оставив там часть солдат, тотчас двинулись к Божанси. 15 июня город был осажден и подвергнут массированному артиллерийскому огню.
В этот же день к армии герцога Алансонского прибыло неожиданное подкрепление. С тремя тысячами бойцов подошел легендарный Артюр де Ришмон, «человек-лягушка», прозванный так из-за уродливого шрама, располосовавшего ему рот от уха до уха. Никого из первых аристократов двух королевств – Англии и Франции – не бросало с такой силой и так часто из одного лагеря в другой, как второго сына герцога Бретани и бывшей английской королевы. Вчерашние враги волей случая становились для него друзьями, и наоборот. Приблизив Ла Тремуя, он горько поплатился за это. Но и англичане так и не стали для него друзьями – он не мог простить Бедфорду, что тот отнял у него графство Ришмон, ставшее Ричмондом. И даже брак с Маргаритой, родной сестрой герцога Бургундского, не сблизил его с новым деверем – Филиппом. Лишенный большей части земель, нигде не нашедший друзей, рассорившийся со всеми, неприкаянный, 15 июня 1429 года, с небольшой армией наемников, тридцатисемилетний Артюр де Ришмон неожиданно оказался в лагере герцога Алансонского и Девы Жанны.
Всю жизнь прожившая в деревне, далекая от политических интриг, Жанна мало что знала об этом человеке. Она была просто искренне рада серьезному подкреплению. Но Алансон, узнав о появлении бывшего коннетабля, с горячностью воскликнул:
– Если не уйдет де Ришмон – уйду я!
Но неожиданно пришло известие, что навстречу французам движется армия, которую возглавляет лорд Фастольф, и все само встало на свои места. Перед лицом опасности французам пришлось объединиться. Тем более, что такие капитаны, как Ксентрай и Ла Ир, приветствовали возвращение заслуженного командира.
В лагере Артюра де Ришмона встретила сама Жанна.
– Ах, дорогой коннетабль, – сказала она, – вы прибыли неожиданно для всех, но поскольку вы уже здесь, то добро пожаловать!
Она смотрела на него с любопытством: шрам этого рыцаря сам по себе были легендарным – английский топор рассек его лицо под Азенкуром! Но и Ришмону было интересно встретиться с девушкой, о которой столько говорили во Франции. И надо сказать, ее облик, взгляд, голос поразили его.
– Говорят, сам Господь двигает вами? – спросил он у Девы.
Капитаны посвятили Жанну в богатую биографию де Ришмона.
– Так оно и есть, – ответила она. – Так что бойтесь совершать при мне богопротивные поступки.
– Я не знаю, от Бога вы или нет, – усмехнулся коннетабль. – Но если от Бога, я не боюсь вас, потому что верен Господу и церкви. А если же вы от дьявола, то я боюсь вас еще меньше![3 - Диалог Жанны и Артюра де Ришмона во время их знакомства приводится здесь дословно. Впрочем, как и многие другие диалоги, которые использованы в главах, посвященных военным подвигам Жанны д’Арк.]
Его шутка понравилась Жанне.
16 июня английский гарнизон оставил город Божанси и заперся в замке, стоявшем отдельной твердыней рядом. Англичане ничего не знали о приближении Фастольфа, и герцог Алансонский воспользовался этим. В случае добровольной сдачи замка он обещал гарнизону охранное свидетельство. Англичане пошли на сделку – оставили крепость сторонникам Карла Валуа и покинули предместья Божанси.
А 17 июня на огромной равнине Бос две армии, англичан и французов, строили свои ряды друг против друга в боевой порядок…
Англичане очень быстро вбили свои колья, направив заточенные острия в сторону французской конницы, и, как опытные рыболовы, расставившие сети, стали ждать. Для пущей верности они отправили к противнику двух герольдов, которые сообщили, что англичане готовы дать французам бой – пусть наступают.
Пока капитаны раздумывали, заваривать им эту кашу или нет, герольдам ответила Жанна:
– Сегодня уже поздно для битвы. Располагайтесь на ночлег, англичане. А завтра по воле Господа и святой Марии мы сойдемся в бою.
Фастольф, которого последние события – от Орлеана до Жаржо – наводили на мрачные мысли, был озадачен. А не кроется ли подвох в этом решении? Что задумала эта девчонка, доспехи которой, по словам очевидцев, ослепляют, а меч в ее руках – точно молния. Говорят, она может одна дать отпор десятерым, а голос ее точно доносится с неба. И потом – ее не берут стрелы. Мало он верил в эти россказни – солдатня может наплести и не такого, но Гласдейл мертв, Суффолк и Джон Пуль в плену. И в земле несколько тысяч англичан, еще месяц назад надеявшихся взять Орлеан и передвинуть фронт далеко на юг Франции.
Тем же вечером, не дожидаясь сюрпризов со стороны французов, посовещавшись с Талботом и другими военачальниками, Фастольф дал приказ сниматься с места. Оставив зажженными костры, англичане двинулись на север, в сторону Жанвиля и Пате.
Утром 18 июня капитанам Карла Валуа донесли: англичане оставили лагерь и ушли. Над сотнями костров поднимался дым, ветер разносил пепел по всей округе…
– Им не спрятаться от нас даже в облаках, – в то утро сказала Жанна.
Как звери, что чувствуют страх в сердце противника и оттого становятся еще смелее и агрессивнее, французы почуяли неуверенность англичан, подняли армию и грозно пошли следом.
Обе армии, тащившие обоз и артиллерию, растянулись на несколько лье каждая…
Несмотря на то, что дороги их были разными, французы, продвигаясь вперед, опасались засады. В любой момент, за одним из лесочков или холмов, они могли наткнуться на частокол англичан, который преградит путь коннице, и тысячи стрел.
Жанна, как всегда, ехала в окружении своих капитанов.
– У всех есть добрые шпоры, господа? – громко спросила девушка.
Ее вопрос озадачил многих.
– Что вы хотите сказать, – легко усмехнулся Алансон, – нам придется удирать?
– Нет, прекрасный герцог. Те из англичан, кто не захочет драться, будут сегодня удирать как трусливые псы. И нам понадобятся добрые шпоры, чтобы преследовать их!
Надо сказать, капитаны всячески пытались оградить Жанну от непосредственного участия в неминуемой битве. У англичан и французов силы оказались равные. Крепостных стен, где можно было укрыться разом, не намечалось. Все решится на открытом пространстве – и час этот близился. Зная горячность и безудержную отвагу девушки, Рене Анжуйский, Алансон и Орлеанский Бастард боялись потерять ее. Дева была талисманом. Отпала необходимость Жанне самой бросаться на врага – одно ее присутствие в войске уже давало сердцам французских солдат львиную силу.
В три часа пополудни расстояние между двумя армиями сократилось. Небольшие леса и холмы разъединяли врагов, они не видели друг друга, но присутствие чуяли сердцем. Недалеко от городка Пате, на пересеченной местности, англичане поняли, что им не уйти и час битвы близится. Но англичане растянулись на марше больше, чем ожидали. Они практически превратились в две армии: одной командовал Талбот, другой – Фастольф. Оба командующих не ладили друг с другом и совещались только в крайнем случае. На ходу они пытались выработать стратегию предстоящего боя, но сделать это для медленно ползущей гигантской гусеницы было затруднительно.
Главное, на что они рассчитывали, это на фактор неожиданности. Французы нарвутся на лучников, и они разыграют обычное представление: отражение атаки с последующим контрударом. Чего не могли себе позволить англичане, так это встретить рыцарскую конницу противника спиной. Оставалось выбрать наиболее выгодное место, остановить армию и спешено врастать в землю.
Когда близость двух армий друг к другу стала очевидной, капитаны французов заняли места во главе своих отрядов. Конным авангардом французов командовали маршал Ксентрай и Ла Ир. Авангардом англичан командовал Джон Талбот. Две армии, растянувшиеся змеями по холмам под городком Пате, сходились клином друг к другу. Талботу суждено было первому узнать о приближении французов. От них англичан отделяла горбатая местность и густые лесочки, но угадать дорогу, по которой пройдет французская армия, было легко. Талбот рассчитывал на засаду. Была дана команда – ставить палисад. Работа началась – лучники спешно вколачивали в землю колья, сдвигали телеги.
В эти минуты Ксентрай указал боевому товарищу на оленя, что стрелой вырвался из лесочка и помчался на них, но, увидев перед собой людей, вновь изменил маршрут и ветром понесся прочь. Не было сомнений – что-то грозное спугнуло животное.
– Охотники? – предположил Ла Ир. – Или волк?
– Не думаю, – ответил Ксентрай. – Надо проверить.
Через пять минут они знали, что за холмами не менее тысячи англичан строят палисад. Ла Ир и Ксентрай опустили забрала – это был сигнал к атаке.
Рыцарская конница вырвалась из-за холмов и стальной волной понеслась на англичан, когда те с усердием строили свою походную «крепость»… Если бы не было последних французских побед и в рядах англичан отсутствовал бы страх, если бы они не отступали, а напротив – стремились встретить противника лицом к лицу, а главное, если бы французами не командовала Дева, объявившая себя посланницей Божьей и при одном имени которой у англичан уже начинали дрожать колени, может быть, все случилось бы по-другому. Ведь именно английские лучники славились наиболее серьезной дисциплиной, ловкостью, умением владеть разным оружием. И наконец, выпустить десять стрел в минуту по противнику – это не шутка. Но, завидев рыцарскую конницу, еще не успевшие укрепиться англичане обмерли и стали отступать. А вернее – они бросили недостроенный палисад и побежали кто куда. Джон Талбот ревел, как раненый зверь, призывая дать отпор, но его не слушали. Он остался жив только благодаря богатому доспеху. Ксентрай и несколько рыцарей окружили пожилого военачальника и приставили копья к его груди.
– Назовитесь! – приказал Ксентрай.
– Я – Джон Талбот, граф Шруссбери, – сказал англичанин. – Сдаюсь в плен на вашу милость, мессир.
Лучников и простых латников догоняли и рубили на месте. Даже тех, кто просил пощады.
Цепная реакция пошла по рядам разрозненных и растянувшихся отрядов англичан. Со стороны авангарда сэра Талбота бежали солдаты. Завидев бегство своих, каждый думал: «Все пропало! Теперь каждый – сам за себя!»
В свою очередь, Орлеанский Бастард, маршал де Буссак и Артюр де Ришмон, оповещенные о близости врага, каждый со своим отрядом тоже совершили рейд в сторону англичан и обнаружили там смятение. Солдаты Фастольфа готовы были бросить обоз и орудия и отступить. Это и стало поводом для нападения. Англичанам же показалось, что их, застав врасплох, окружила вся французская армия. Они даже не могли предположить, что основные силы французов замерли на марше и никуда не спешат. И среди ожидавших – сама Дева. Но, к большому сожалению, панике поддались не только рядовые солдаты и рыцари, но и командующий Фастольф. Второй командир, Джон Талбот, к тому времени уже был привязан к лошади Потона де Ксентрая. Фастольф решил уберечь хотя бы часть войска, и конечно свою жизнь, и подал сигнал к отступлению. Это довершило панику в разрозненных рядах англичан. В считанные минуты армия англичан потерпела крах. Брошенная пехота, истребляемая французской конницей, видела только, как быстро уходят на север рыцари Фастольфа во главе со своим командиром.
Этой резни французы ждали давно. Их сердца жаждали крови своих врагов, и они получили ее. Это было отмщение – за Азенкур, Краван, Вернейл, Рувре, Орлеан.
Артюр де Ришмон, пришпоривая коня, догонял бежавших в панике англичан и на всем скоку ловко сносил им головы – за шрамы на своем лице, полученные под Азенкуром, за убитых друзей, что полегли на том же поле. Герцог Алансон, вооруженный боевым молотом, мстил за свой плен под Вернейлом, куда он попал, когда ему было всего семнадцать лет, за изрубленных в том бою французов. Ксентрай и Ла Ир мстили за Рувре, где англичане истребили их полки, а Орлеанский Бастард – за родной Орлеан, который годоны мучили долгие месяцы.
Жанна не участвовала в этой резне – она наблюдала за ней. Поднимать солдат на решающую битву – да. Штурмовать крепость и выбивать из нее неприятеля – конечно. Рисковать жизнью, когда противник сильнее тебя, – это для нее.
Но не так.
А это была та война, о которой она не хотела думать. Которую она презирала. В ней мало что оставалось праведного. Это было истребление. Так волки вырезают овец, забравшись в овчарню. Жанне составил компанию Рене Анжуйский – ему тоже не хотелось участвовать в бойне. Больше всего французские рыцари, друзья Жанны, ненавидели английских лучников – простых крестьян, что во всех битвах, ничего не зная о чести и «рыцарской войне», расправлялись с аристократами, как ловкий мясник на бойне расправляется с неуклюжим быком. Смерды подняли руку на знать – и теперь они платили за это. За английского виллана нельзя было получить выкупа, но можно было насладиться вволю священной местью, срубив ему голову мечом, раздробив ее молотом. Наколов крестьянина, как поросенка, на копье!
Холмы под Пате оказались алыми от английской крови. И трава, которой только предстояло вырасти на них, должна была стать английской травой…
Более двух тысяч захватчиков полегло в этой бойне. И только пять французов! Пять! Это был полный разгром, в который трудно было поверить – и тем, и другим. Многотысячную армию разгромили несколько передовых отрядов – основное войско, где оставалась Жанна и Рене, так и не вступило в бой! И только Фастольф ушел с небольшой частью армии – его отпустили, предавшись расправе.
Потон де Ксентрай лично сопровождал пленного английского рыцаря. Тот шел со связанными руками. Конец веревки был зажат в кулаке Ксентрая, обтянутом железной перчаткой.
Пленного подвели к Жанне.
– Узнаете, Дама Жанна, этого человека? – поинтересовался Потон.
– Кто это? – спросила она. Неожиданная догадка поразила ее. – Сэр Талбот, неужели… это вы?
Джон Талбот, граф Шруссбери, усмехнулся:
– Буду честен – мне видеть вас не так приятно.
– Господи, – покачала головой Жанна. – Почему?
Англичанин нахмурился – он не понимал ее.
– Сколько раз я писала вам, предупреждала о том, что вас ждет, – объяснила свой вопрос Жанна. – Почему вы не послушались меня? Ваших солдат перебили, сами вы – с веревкой на шее. – В ее глазах заблестели слезы. – Почему?
Талбот опустил глаза.
– Военная фортуна бывает переменчивой, – только и ответил он.
Жанна покачала головой – она хотела сказать, что все это того не стоило, но он так и не понял ее! Девушка взглянула на своего капитана, но и тому была непонятной ее скорбь. Это она искала истину. Они воевали, потому что хотели воевать.
И все-таки это была победа! Еще одна ступень к освобождению ее милой Франции…
В битве при Пате Жанна не вытащила даже меча из ножен, но французские солдаты славили только ее. И только ее присутствию в войске они приписывали это чудо. Капитаны – были лишь исполнителями воли провидицы. Даже главнокомандующий Алансон.
– Сегодня ты изменила души не только своих солдат, – сказал ей вечером Орлеанский Бастард. – Ты изменила души всех французов.
То была высшая похвала для нее.
14
Сидя в парижской резиденции, в окружении трех любимых псов, лорд Бедфорд размышлял. Только что ему сообщили о катастрофе на полях под Пате. Несколько раз он переспросил, так ли он понял известие. Гонец трепетал от страха. В древние времена ему бы отсекли голову – как пить дать. Сказав: «Подите прочь», – ровным голосом, отчего затрепетало все окружение регента, Бедфорд сел в свое кресло и, положив руки на подлокотники, закрыл глаза.
Итак, у Карла Валуа появилось новое оружие – Дева. Она вдохнула уверенность в солдат и одержала ряд стремительных побед. Существо фантастическое, сказочное. Злое. Черное. Под ее знаменем воин превращается в льва. Ее появление ставило под угрозу исход всей войны. Результаты многолетних завоеваний, на которые были потрачены гигантские силы, таяли на глазах. Тысячи англичан убиты. Его лучшие полководцы, прошедшие Францию вдоль и поперек, выигравшие столько битв, в плену – Суффолк, Талбот, Скейлз…
А посему с этой женщиной нужно было бороться – не на жизнь, а на смерть!
Перед лордом Бедфордом была трудная задача: в ближайшие дни ему нужно было вдохнуть уверенность в Парижский парламент, члены которого уже собирали вещи, убедить государей, выступавших за англичан, что победы французов – временные, и отчитаться перед Англией за эти поражения, ведь он командовал соотечественниками на континенте. И в первую очередь перед дядей – хитрой лисой кардиналом Винчестерским, управлявшим островом и опекавшим в отсутствие самого Бедфорда совсем юного короля Генриха Шестого.
Как это можно было сделать?
Лорд Бедфорд размышлял, а собаки покорно ждали, когда хозяин оживет в своем кресле. Ни одна из них не посмела нарушить его царственного молчания!
…И когда дошло до дела, он сказал членам Парижского парламента:
– Наше поражение при Пате было вызвано фанатичной верой и пустым страхом, что французам помогает некая Дева, которая путем чародейства и колдовства заставила всех поверить, что она – посланница небес! Но не Господь Бог, а враг рода человеческого послал ее на землю, раз она защищает самозванца Карла Валуа! А те солдаты, которые поддались панике и поверили в силу женщины, именуемой Девой, сами заслужили позорную смерть! Горе тем, кто так легко поддается на лукавство темных сил и идет у них на поводу! Я надеюсь, вы думаете точно так же, господа? Но смелости наших врагов скоро придет конец, когда обман будет открыт! Что до этой самой Девы, то не мы, светские правители, а Церковь Христова должна стать главным ее обвинителем!
Говорил это лорд Бедфорд, но сам был уверен, что через две недели войска дофина подойдут к стенам Парижа.
Об идее Жанны – короновать ее «благородного дофина» в Реймсе, он даже не догадывался. Это противоречило военной стратегии. Окажись он на месте Жанны, то немедленно стал бы развивать успех и осадил бы столицу. И возможно – Париж сдался бы.
Но Реймс?..
15
Весть о подвигах Девы, которой помогает сам Господь, распространялась по Европе со скоростью ветра. Да что там ветра – это была сила и стремительность урагана! Между королями и сиятельными сеньорами, отцами церкви и купцами шла бойкая переписка. Агенты состоятельных вельмож сновали из города в город, собирая информацию. Всем хотелось узнать побольше об этой женщине, которая досталась в качестве полководца осторожному дофину Карлу Валуа. И все из уст в уста пересказывали одну и ту же волшебную историю. К дофину Карлу в замок Шинон приехала деревенская девушка и сказала: «Я пришла, чтобы изгнать англичан из милой Франции и сделать вас королем в Реймсе!»
И пока двор Карла Валуа пировал, празднуя победы, история Девы обрастала удивительными подробностями, которые, узнай о них сама Жанна, сразили бы ее наповал.
Спустя три дня после победы под Пате, когда Карл Валуа трапезничал в обществе своей супруги, тещи и других придворных, заговорил камергер и королевский советник Персеваль де Буленвилье:
– Прощу прощения, сир, – поклонился он, – миланский герцог Филиппо Мария Висконти просит написать о Деве Жанне подробнее. Насколько подробно я могу нарисовать ее портрет и каков он должен быть?
Карл Валуа взглянул на Иоланду Арагонскую:
– А что думаете по этому вопросу вы, матушка?
На королеву осторожно перевел взгляд и советник.
– Она должна быть воительницей, Буленвилье, которая спустилась с неба, чтобы защитить от врагов родную Францию, – как ни в чем не бывало сказала теща короля. – Ее образ должен поразить весь мир. Она… должна выглядеть таковой, каковой и представляет себя перед всеми – посланницей небес. И при этом – скромной и достойной Девой, – добавила королева.
– Одним словом, опишите ее такой, какая она есть на самом деле, – усмехнулся Карл Валуа. – За исключением подробностей, о которых не стоит знать всем кому попало.
Персеваль де Буленвилье еще раз поклонился.
В этот же день, 21 июня 1429 года, он напишет в Милан письмо, где нарисует портрет Жанны:
«Дева сия сложением изящна, держится она по-мужски, говорит немного, в речах выказывает необыкновенную рассудительность. У нее приятный женский голос. Ест она мало, пьет еще меньше. Ей нравятся боевые кони и красивое оружие. Она любит общество благородных воинов и ненавидит сборища черни. Обильно проливает слезы, но лицо у нее веселое. С неслыханной легкостью выносит она тяготы ратного труда и бремя лат…» Персеваль де Буленвилье задумался, надо было прибавить что-то не просто героического, но исключительного в ее образ, и он дописал: «…так что может по шесть дней и ночей подряд оставаться в полном вооружении».
Штрих – достойный героя из легенды.
И уже далее он вкратце опишет ее историю, в которой сообщит герцогу много любопытных фактов, в том числе и тот, что рождение Девы – в ночь на Богоявление! – сопровождалось пением петухов, разбудивших скромную деревеньку Домреми и не умолкавших до рассвета.
А противники Жанны, еще не успевшие возненавидеть ее как следует, тоже очарованные ее явлением, в «Дневнике парижского горожанина» упомянули, что когда девушка пасла овец на родных лугах, то «лесные и полевые птицы прилетали по ее зову и клевали хлеб у нее на коленях, как ручные». Нашлись и те, что сообщили, будто Жанна обладает даром прорицания. Разве она не напророчила дофину освобождение Орлеана? И разве не предсказала (факты реальные плодили факты вымышленные) погибель одному из английских капитанов, и погибель не от ран. В означенный день – день битвы – англичанин утонул. Так и Вильяму Гласдейлу, сгоревшему и канувшему в водах Луары, досталось немного от зарождающейся легенды.
Герцогиня Миланская Бонн Висконти с такой искренностью прониклась героическим мифом, что написала Деве письмо, в котором просила помочь ей вернуть ее законные земли. А муниципалитет города Тулузы, боровшийся с порчей монеты, также отписал Деве, где испрашивал ее совета, как бороться с этим пагубным явлением? И ведь кто спрашивал – финансисты, собаку съевшие на денежных операциях! И у кого – у девушки, никогда и ничего не имевшей общего с куплей-продажей!
За кого же должны были принимать ее жители Европы? И какой силой они наделяли ее?
Письмо итальянского путешественника Джованни де Молина, посланного из Авиньона на родину в конце июня 1429 года, как нельзя лучше раскрывает образ Жанны: «Воистину – великие чудеса! За два месяца девушка одна, без солдат, завоевала столько земель! (“Одна, без солдат” – легенда уже отливала из бронзы свою героиню!) Разве это не верный знак того, что все эти деяния совершены не человеческой доблестью, но Богом? Уверяю вас, что без божественного вмешательства дофин два месяца назад должен был, бросив все, бежать. Но посмотрите, как помог ему Господь. Подобно тому, как через женщину – святую Марию, Он спас род человеческий, таким же образом Господь спасает через непорочную и чистую девственницу лучшую часть христианского мира».
Куда там сравнению со святой Екатериной! Бери выше…
16
Капитаны Карла Валуа умом противились желанию Девы немедленно добраться до Реймса. Идти через территории, где полновластные хозяева – бургундцы? Когда есть Париж, уже трепещущий от страха? А также изнывающая от ига англичан Нормандия, которую захватчик сделал своей кормушкой?
Но сердце подсказывало им другое.
За эти месяцы Жанна не дала еще ни одного ложного совета. И потом, за Реймсом в ее списке следовал Париж…
Хитрый ум и коварное сердце Ла Тремуя подсказывали одно единственное: нужно сделать все, чтобы осадить девчонку. Поставить на место. Должен быть где-то предел ее настырности! Он уже настоял на том, чтобы Артюр де Ришмон, только что отличившийся при Пате, так и не был прощен королем. Как за него ни просила Жанна, полководцу пришлось уйти со своими людьми подальше от двора.
– Государь, необходимо укрепить наши позиции здесь, на Луаре, – высказал свою точку зрения Ла Тремуй. – Главное, чтобы от наших успехов не закружилась голова…
– Как только король будет коронован и миропомазан, сила врагов станет убывать! – воскликнула Жанна. – И более они не смогут вредить ни королю, ни всему королевству!
– Вам был дан такой «совет», Дама Жанна? – усмехнулся фаворит короля.
– Благодарение Богу – да! Потому что, если бы мы слушали только вас, монсеньор, то сидели бы сейчас на юге Аквитании и наблюдали бы, как англичане и бургундцы подводят войска к последнему французскому замку, еще свободному от годонов и бургундцев!
Ответная реплика Жанны зажгла королевский совет – капитаны посмеивались. Ла Тремуй побледнел, а это бывало с ним редко. Его оскорбили – и оскорбили публично. Бросив ему в лицо такое, девчонка говорила, что он – плохой политик.
– Я пропускаю вашу колкость мимо ушей, – процедил он.
– Мы пойдем на Реймс, – уже забыв о его существовании, Жанна взглянула на Карла. – Скажите, мой дофин, что это так…
Ее взгляд был требовательным и умоляющим одновременно. Она единственная, кто называла его «мой дофин». Это раздражало Карла Валуа, но и подстегивало тоже. Реймс был городом его мечты – там короновался великий Хлодвиг, ставший вождем всех франков по воле Бога. И тот, кто хотел править Францией, должен быть миропомазан в Реймсе! Таково правило – не он выдумал его и не ему его отменять.
Вера в правоту девушки уже давно пленила его. Советчиков было много – побед мало. И вдруг все изменилось. В одночасье. Он плыл по течению реки, а имя этой реки было «Дева Жанна».
– Мы пойдем на Реймс, – сказал Карл. – Я верю Даме Жанне, волей Божьей она приведет нас к городу Хлодвига!
Члены совета склонили голову перед королем – его воля была законом. Больше других за Жанну радовался Рене Анжуйский, державшийся особняком от других полководцев хотя бы уже потому, что полностью доверял гению своей подруги.
– Спасибо, – едва проговорила Жанна – горло перехватило. По лицу девушки текли слезы. – Спасибо, мой благородный дофин! Да хранит вас Господь!
В эту минуту Жорж Ла Тремуй окончательно понял, кто самый главный его враг при дворе. Девчонка. Артюр де Ришмон по сравнению с ней – полевой кузнечик. Она сидела напротив, гордо подняв голову. Заплаканные и счастливые глаза сияли. Ла Тремуй, бледный, точно смерть, натянуто улыбался.
Забыв, как сам оказался при дворе, он ненавидел эту выскочку – лютой ненавистью!
25 июня, за два дня до начала похода, Жанна диктовала своему духовнику отцу Паскерелю письмо, которое будет размножено и разойдется по городам, что предпочитали Карла Валуа – бургундцам и англичанам.
«Иисус, Мария!
Благородные и верные французы! Дева посылает вам следующие вести: в течение восьми дней она, отбивая укрепления у англичан, изгнала их из долины Луары. Граф Суффолк, его брат Джон Пуль, лорд Талбот, лорд Скейлз и многие рыцари и капитаны были захвачены, второй брат Суффолка и Гласдейл убиты. Держитесь стойко, верные французы, молю вас! Также молю вас и требую, чтобы вы готовились идти на провозглашение благородного короля Карла в Реймс, где мы скоро будем. Молюсь за вас перед Богом, пусть Господь поможет вам и поддержит вас для храброй битвы за Французское королевство.
Писано в Жьене, июня двадцать пятого дня».
В тот день Жанна написала еще одно письмо – герцогу Бургундскому. Упомянув о поверженных англичанах, Жанна просила Филиппа прибыть в город Реймс на коронацию Карла Валуа.
30 июня королевская армия, с которой отправился и двор, подошла к Оксёру. В феврале Жанна проезжала через этот город, занятый бургундцами, никому не известной девушкой, переодетой в мужское платье, а теперь, в сверкающих доспехах, она грозой встала под его стенами.
Требование было – открыть ворота. Но горожане противились. Делегация заявила, что город соблюдает нейтралитет. Жанна настаивала на штурме, но Ла Тремуй неожиданно вызвался быть посредником между горожанами Оксёра и королем. Неподалеку он имел свои земли, и здесь его хорошо знали. Фаворит убедил короля не идти на крайние меры. Закончилось все тем, что город продал по сходной цене провиант французской армии, на том и отделался легким испугом.
Жанна негодовала: оставлять за спиной города с сильным вражеским гарнизоном – верх неосмотрительности и легкомысленности!
– Будем по-христиански великодушны, – только и сказал Карл Валуа.
Он еще находился под воздействием беседы с Ла Тремуем.
Капитаны были с солидарны с Жанной. Но поскольку король сам вел свою армию, то последнее слово оставалось за ним.
Много позже автор «Хроники Девы» напишет, что за услугу (оставить Оксёр в покое) Ла Тремуй получил от богатых горожан названного города взятку в размере двух тысяч экю…
Следующий пункт на пути Жанны – Труа. Но теперь вместе с бомбардами и кулевринами, горшками с зажигательной смесью и камнями, ломавшими ребра крепостным стенам, Жанна решили использовать иную артиллерию – почту.
4 июля, на марше, Жанна диктует письмо отцу Паскерелю. А утром 5 июля, когда французская армия неотвратимо приближалась к городу, жители Труа уже смогли прочитать следующее:
«Иисус, Мария!
Дорогие и добрые друзья, если вы на самом деле друзья нам, дворяне, горожане и жители города Труа, Жанна Дева шлет вам свое послание и извещает вас именем Царя Небесного, ее суверена, которому она служит каждый день, что вы должны выразить полное повиновение и признать благородного короля Франции, который скоро будет в Реймсе и Париже. Кто бы ни стоял на его пути, он будет в добрых городах своего королевства с помощью Господа нашего Иисуса Христа.
Законопослушные французы! Выходите встречать короля Карла, и да не будет на вас вины. Если вы так поступите, не опасайтесь ни за свою жизнь, ни за свое добро. Но если же вы так не сделаете, я обещаю вам и заверяю вашей жизнью, что мы войдем с помощью Божьей во все города, которые должны по праву принадлежать святому королевству, и установим там добрый и прочный мир, кто бы ни выступал против нас.
Поручаю вас Богу, и да хранит Он вас, ежели Ему будет угодно.
Ответьте кратко.
Написано в Сен-Фале, во вторник, июля четвертого дня, перед городом Труа».
Вот это самое «ответьте кратко» вселило особый ужас в сердца жителей Труа – из тех, кто поддерживал англичан. «Ответьте кратко» означало, что не стоит тянуть понапрасну время. Выбирайте: откроете ворота по-хорошему – будете живы и здоровы, а нет – так пеняйте на себя…
Труа немедленно посылает гонцов в другие города, где стоят бургундцы: вопрос один – что предпримут они? Этому городу есть чего бояться. Карл Валуа ненавидит его. Именно в нем 21 марта 1420 года, его лишили права на престол. Здесь его мать Изабелла Баварская отреклась от него – назвала ублюдком.
А пока жители Труа ждут ответа от других городов, армия Карла Валуа подходит к городу и разбивает в его окрестностях лагерь. Но армии нелегко – ощутимо не хватает продовольствия. Каждый день ожидания только раздражает и накаляет противостояние.
Жителям Труа хочется узнать побольше о Жанне – не с тремя ли она головами и не дышит ли огнем? Они посылают в лагерь благочестивого священника, монаха-францисканца. Он должен узнать, не солгут ли Жанна и дофин? Не ждут ли город репрессии?
Францисканца проводили к Деве. Осторожно входя в дом, где она остановилась, он осенял крестным знамением все, что попадалось ему на пути – углы, предметы, оружие.
– Подходите смелее, святой отец, я не улечу! – рассмеялась Жанна. – Зачем вас послали? Посмотреть на меня? Что хотят горожане – говорите. У нас мало времени.
Францисканец признался – жители Труа озабочены таким поворотом дела. Французы у их стен! Они опасаются…
– И мой благородный дофин, и я – мы сдержим свое слово! – выслушав его, грозно сказала Жанна. – Но вам лучше поторопиться!
Полный сомнений, монах удалился.
Но город Труа не открыл ворота и на следующий день. Карл Валуа, становившийся бельмом в глазу в этом походе, созвал военный совет. Вопрос был один – как быть?
– Благородный дофин, – взяла слово Жанна, – прикажите, чтобы ваши люди осадили город Труа, и не затягивайте с решением. Мы не должны проявить слабости. Если мы будем потакать всем городам, как Оксёру, с нами перестанут считаться. Возьми мы Оксёр – сейчас бы армия ночевала не в поле, а в городе. Послушайтесь меня во имя Бога, и не пройдет трех дней, как я введу вас в Труа. Я введу вас в этот город любовью, или – силой и храбростью. И лживая Бургундия будет этим поражена!
Карл Валуа понимал правоту Жанны – необходимо было проявить волю. Тем более – в Труа. Один раз ему уже плюнули здесь в лицо – он утерся и пошел своей дорогой. Второго раза не должно было повториться.
На следующий день, 10 июля, город с ужасом обнаружил, что он окружен тесным кольцом артиллерии. Солдаты подносили фашины – заполнять рвы. Пример повергнутого и разграбленного Жаржо заставил трепетать Труа. Французы не шутили! Помощи ждать было неоткуда. Но не так напугала горожан артиллерия, как появление самой Жанны. Вырвавшись на черном скакуне из гущи французских войск, с белым стягом, воинственная Дева нетерпеливо разъезжала на виду у осажденного города. Она была в сверкающих латах, без шлема. Конь то приплясывал на одном месте, то пускался рысцой вдоль крепостных рвов. Знамя, о котором уже ходили легенды, развивалось по ветру. У старейшин города, глядевших на воительницу с крепостной стены, томительно сосало под ложечкой. Все понимали – Дева готовится к штурму.
Сейчас она укажет знаменем на Труа, и все будет кончено…
Город открыл ворота, делегация старейшин во главе с епископом Жаном Легизе поднесла Карлу Валуа ключи. Все оказалось так просто! Нужно было всего-то-навсего немного припугнуть зарвавшихся бургиньонов…
Два дня армия отъедалась в Труа, а 12 июля двинулась в сторону Шале. Горожане тоже были безгранично рады своему решению – пойти на мировую. Конечно, их запасы немного потрепали. Но разве это можно было сравнить с разграблением города победителями? Тем более, что Жанна сдержала слово – по амнистии Карла Валуа никто не пострадал.
Следующий город на пути армии Шалон-сюр-Марн сразу же открыл ворота. Епископ Жан де Монбельяр выехал навстречу дофину и передал ему ключи.
Карлу Валуа было очень трудно скрыть свою радость. Еще в начале марта, отсиживаясь в Шиноне, ни в одном из самых счастливых снов он не мог предположить такого триумфа!
Из ставки дофина во все города – проходил он через них или нет – шли письма: Карл Валуа приглашал всех добрых людей королевства на свою коронацию в Реймсе. На том настояла Жанна. Она не сомневалась в удачном исходе дела, решил не сомневаться и он.
В Домреми она написала сама – ее мать и отец должны были увидеть свою Жаннету.
И вот случилось чудо – параллельно с армией, идущей наудачу покорять города, топали и простые французы – посмотреть на великое действо, которое было центральным действом в королевстве западных франков вот уже почти тысячу лет!
Шолон был последним крупным городом, впустившим французов, на пути армии в Реймс. Жанна ехала через город по правую руку от короля, принявшего после переговоров ключи. Подданные, так быстро обретенные французской короной, с любопытством и опаской глядели на девушку, чья сила, как утверждала молва, была ниспослана ей свыше. Никто бы не рискнул вызвать гнев в ее сердце!
На последней остановке перед Реймсом, когда все чаще обгоняли армию спешившие на коронацию французы, Жанну осторожно окликнули. Ее назвали именем, которое ушло в прошлое – «Жаннетой»…
Девушка обернулась и отыскала глазами окликнувшего ее человека. Это были два воина Жака д’Арка – Жан Моро и Жерар д’Эпиналь.
Она повернула коня, спрыгнула на землю.
– Здравствуй, Жан, Жерар, – радостно сказала она. – Знает Господь, как мне отрадно видеть знакомые лица!.. Как мать и отец? – назвав их так, она осеклась.
Жанна знала, что чувство, связанное с этими словами – самыми близкими для каждого человека, навсегда будут отзываться болью в ее душе.
Земляки низко поклонились.
– Благодарение святому Михаилу, все живы и здоровы, – ответил д’Эпиналь. – Они тоже на пути в Реймс.
– Как высоко ты взлетела, – покачал головой Моро. – Прости, что назвал тебя Жаннетой, я не знаю, как тебя теперь называть…
– Король зовет маня Девой, – улыбнулась она. – Принцы – Дамой Жанной. А вы называйте так, как называли раньше. Когда мы наедине, – добавила она. И тут же, чтобы не выглядеть зазнавшейся гордячкой, пояснила: – От Жаннеты осталось совсем немного, друзья мои. Только вы и знаете о ней!
Жан Моро и Жерар д’Эпиналь вновь поклонились.
– На родине о тебе только и говорят! – воскликнул Моро. – Мы гордимся тобой. Прошло всего ничего, но столько подвигов совершила ты в королевстве! – Мужчины переглянулись. – Может быть, ты и впрямь святая, а мы этого и не знали? – предположил воин.
Жанне недоуменно подняла брови – верно, этот вопрос не на шутку заботил жителей Домреми!
Но д’Эпиналь, увидев замешательство Жанны, тут же спросил:
– Наверное, нет ничего на свете, чего бы ты теперь могла устрашиться?
Девушка покачала головой:
– Ничего кроме предательства.
Наступал последний этап «Чудесного похода» Жанны Девственницы. Большинство не верили в него, но верила Жанна. И она победила.
16 июля в замке Сэт-Со Карл Валуа принял депутацию горожан Реймса – они безоговорочно признали его своим сувереном.
В этот же день в самом Реймсе случилось и другое событие. Город пустил самому себе дурную кровь и вздохнул облегченно. Из Реймса бежали все те, кто был непримиримым врагом будущего Карла Седьмого. Кто служил верно бургундцам и англичанам и не желал менять хозяина. На чьей совести накопилось столько грехов против лагеря арманьяков, что они вряд ли бы смогли рассчитывать на амнистию.
Одним их этих людей был уроженец Реймса, состоявший на службе у бургундцев и англичан, бывший ректор Парижского университета и епископ Бове – Пьер Кошон де Соммьевр.
17
Затемно, при свете факелов, королевская процессия въехала в переполненный город. Реймс и не думал спать – он гудел и ждал.
Здесь и сейчас решалась судьба Франции.
Армия была поспешно расквартирована. Часть двора отошла ко сну, другая – занялась священнодействием. Нужно было все подготовить к завтрашнему утру. Великое событие было назначено на воскресенье – 17 июля 1429 года.
Конечно, такое действо не терпит суеты, и другие короли готовились к этому представлению иначе. Но они не везли с собой артиллерию и не шли под охраной многотысячного войска. Они получали отцовскую корону, торжественно выезжали из Парижа, наблюдая за подданными, толпящимися вдоль дорог, и со спокойной душой въезжали в город Хлодвига. Но в данном случае оттягивать коронацию было бы неразумно. Карла Валуа и его двор подгоняла опасность быть застигнутыми врасплох. На западе и на севере формировал войска лорд Бедфорд, на востоке затаился кузен Карла – Филипп Бургундский, чьи города предавали герцога один за другим. Разве он мог простить такое? Скрежет зубов вождей англо-бургундской коалиции разносился по всей Франции! Если что-то и останавливало Бедфорда и Филиппа, временно парализовало их, так это неслыханные победы французского оружия и присутствие в войсках Девы. Если бы не эти два обстоятельства, враг, объединив силы, уже был бы на подходе к Реймсу.
Город проснулся обновленным – чистым, с гирляндами цветов, украшавших дома. Король лично выбрал четырех «заложников святого сосуда» – рыцарей, которые должны были привезти из аббатства Сен-Реми ковчежец в форме голубки, в котором, в драгоценном пузырьке, хранился мир. «Заложниками» стали маршал де Буссак, адмирал де Кюлан, сир де Гранвиль и Жиль де Рэ.
Процессия двинулась через весь город к кафедральному собору. Улица Парвис, по которой медленно ехал король в окружении свиты, была забита так, что шагу нельзя было ступить. Солдаты, сцепившись друг с другом через локти, сдерживали напиравшую толпу.
Роскошные попоны укрывали лошадей свиты короля. Пестрели гербы и воинские знамена. Справа от короля ехала Жанна в своих сверкающих доспехах – она сама везла свое белое знамя, усыпанное золотыми лилиями. Те же лилии были и на голубой накидке Жанны, поверх ее доспехов. Дева не скрывала – кто она. Слева от короля ехал Потон де Ксентрай – он держал в руках королевский меч.
Карл Валуа, сердце которого трепетало от восторга, сожалел, что его не сопровождала Мария. Если бы он знал, что путь на Реймс окажется таким легким, он бы обязательно взял жену! Тем более, что королева должна была стать непосредственной участницей этой церемонии. Но не ведая, что им предстоит в дороге, Карл оставил ее с матерью в Жьене. Опальный коннетабль Артюр де Ришмон умолял его разрешить присутствовать на коронации – ведь это коннетабль, первый полководец, должен был нести меч своего короля! Но Карл только усмехнулся: «Я предпочел бы никогда не быть коронованным, чем терпеть присутствие этого сеньора!» Еще два человека по статусу должны были участвовать в церемонии – первый из шести светских перов – герцог Бургундский, и один из шести церковных перов – епископ Бове. Но по известной причине 17 июля 1429 года в городе Реймсе их не оказалось. Кошон в повозке со скарбом устремился в сторону Бове, а Филипп был приглашен деверем Бедфордом в гости – в Париж. Правда, хитрый герцог Филипп, наблюдая за стремительными победами кузена Карла, послал в Реймс скромное посольство.
Кто знает, как сложится будущее?
Под ликующее гудение толпы Карл Валуа спешился, зашел в собор. За ним потянулась и его свита. И только потом, по традиции, прямо на лошадях въехали в ворота собора четыре «заложника святого сосуда». Маршал де Буссак лично передал архиепископу Реньо де Шартру, на которого была возложена миссия коронации, ковчежец-голубку со священным миром.
Не было короны Карла Великого, меча каролингов и золотого скипетра, без которых не обходилась ни одна предыдущая коронация. Исторические атрибуты власти томились «в плену» у англичан – в Сен-Дени, под Парижем. Но решили, что мир, принесенный небесным Ангелом в образе голубки святому Хлодвигу, и легендарный город Реймс, куда важнее! А корона и скипетр были приготовлены еще в Жьене…
Собор оказался переполнен – яблоку некуда было упасть.
Хор священников уже пел древний латинский гимн «Te Deum Laudamus», а король у алтаря громко клялся любить свой народ и служить ему во имя веры Христовой.
И вот наступило время главного таинства. С короля сняли кафтан – и он остался в штанах и рубахе. К нему подошел Жиль де Рэ. Прихватив пальцами ткань, рыцарь разорвал рубаху на спине и груди короля. Публика замерла.
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа! – повторял архиепископ, кисточкой, смоченной миром, касаясь обнаженного тела Карла Валуа, его рук и темени. – Аминь!
Свершилось! – священный мир под сводами храма коснулся кожи короля, избранника небес!
Но это было только начало…
Жиль де Рэ помог одеть заранее приготовленную для короля тунику и шелковую мантию. На тронутые миром руки короля одели перчатки, и он взял два скипетра – золотой и из слоновой кости. Первый был знаком королевской власти, второй именовался «рукой правосудия». И пока король шел от алтаря к трону, десять пэров, пять светских и пять церковных, держали над его головой корону. Не хватало еще четырех рук – герцога Бургундского и епископа Бове – но об этом вновь решили забыть.
У самого трона архиепископ де Шартр одел на голову Карла Валуа теперь уже его законную корону.
Но сесть Карл Седьмой не успел…
Вперед быстро вышла Жанна и, неожиданно упав на колени, обняла ноги своего короля.
– Милый мой король! – громко воскликнула она. – Отныне исполнено желание Господа Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в город Реймс – дабы приняли вы святое миропомазание! Сегодня вы стали истинным королем, которому принадлежит королевство Франция!
Да, ей позволялось многое! И лишь ее боевой стяг, поднявший дух французов, стоял сейчас на хорах кафедрального собора города Реймса!
Карл благодарно коснулся рукой ее головы – и Жанна разрыдалась. И тогда затрубили трубы, а собравшийся в соборе народ закричал:
– Радостная весть! Радостная весть!
Новый король опустился на богатый трон, положил на подлокотники руки. И только самые близкие в эту воистину торжественную минуту могли заметить, что взгляд Карла Валуа изменился. Стать прежним ему уже было не дано…
Высоко подняв голову, Карл Седьмой оглядел присутствующих, и в первую очередь – своих приближенных. Да, все изменилось! Каждый в его государстве называл его «королем», но далеко не все верили в это! Даже самые близкие! Даже Орлеанский Бастард и Алансон! Некоторые до сих пор считали, что настоящий, законный король – в Англии, в плену, и это – Карл Орлеанский. Но что грезить о том, кого никогда не увидит земля Франции? Он же, Карл Валуа, от которого отреклись отец и мать, назвав его ублюдком, всегда был запасным вариантом. Но теперь все изменилось! Пророчество Жанны сбылось – и капли древнего мира упали на его чело, окропили его тело! Дело сделано – теперь никто не усмехнется за его спиной. А усмехнется – поплатится головой! Да будет так!
…День коронации заканчивался. Многих отпрысков знатных родов и простых оруженосцев, отвагой прославивших свои имена в Луарской кампании, посвятили в этот день в рыцари. Рене Анжуйский принял посвящение от графа де Клермона. Жиля де Рэ король сделал маршалом Франции. Что до простого народа, то он ликовал, набивая животы дармовым угощением и наслаждаясь дешевым вином, расставленным в бочках по городу.
К большому сожалению Жанны, Рене Анжуйский вскоре намеревался вернуться домой – в Бар и Лотарингию. Бургундские банды не давали покоя его владениям. На время Жанну собирались покинуть Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон. Робер де Бодрикур, приехавший на коронацию, тепло обнявший Жанну, лично собирался увезти своих рыцарей – их боевые таланты понадобились ему в Вокулере.
Но Деве Жанне было не до сантиментов. Даже счастливый праздничный день она проводила в трудах.
– Герцогу Бургундскому, семнадцатого июля тысяча четыреста двадцать девятого года, – продиктовала она отцу Паскерелю первые строки письма. – Иисус, Мария!..
Темнело. Двор уже давно бражничал на пиру, посвященном великому празднику, а Жанна все еще сочиняла послание человеку, которого искренне не любила, но готова была простить, если он одумается и встанет на путь истины, поверенной ей Богом. Иногда она улыбалась выдуманным оборотам, и вместе с ней улыбался отец Паскерель. Наконец духовник Жанны выправил текст, и девушка сказала:
– А теперь прочитайте.
– Гм-гм, – откашлялся тот и отер губы платком. – «Высокочтимый и внушающий страх принц, герцог Бургундский! – начал он. – Дева просит вас от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, чтобы король Франции и вы заключили добрый и прочный мир на долгие лета. Полностью простите друг друга от всего сердца, как то подобает истинным христианам; а ежели вам нравится воевать, идите на сарацин. – Жанна и отец Паскерель, довольные шуткой, переглянулись. – Принц Бургундский, я смиренно прошу вас не воевать более со святым королевством Франции и немедленно отозвать своих людей, кои находятся в некоторых крепостях святого королевства. Что же до славного короля Франции, он готов заключить мир с вами, и теперь все зависит от вас. От имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, ради вашей пользы, чести и жизни сообщаю: вам не выиграть ни одного сражения против французов! И будьте уверены – какое бы количество людей вы ни повели против нас, вам придется сожалеть о сражении и пролитой крови. Вот уже три недели, как я написала вам и послала с герольдом доброе письмо, чтобы вы присутствовали на миропомазании короля, кое сегодня, в воскресенье семнадцатого дня нынешнего месяца июля, происходит в городе Реймсе. Но я не получила на это письмо ответа и с тех пор не имела известий от названного глашатая. Поручаю вас Господу Богу, да хранит Он вас, если Ему будет угодно. И молю Бога, чтобы Он установил добрый мир».
– Хорошее письмо, – сказал Жан Паскерель и вздохнул. – Но что-то подсказывает мне, что герцог не ответит…
– Не ответит – ему же будет хуже, – твердо сказала Жанна. – Англичан Господь уже наказал – накажет и бургундцев!
– Дай-то Бог, – кивнул отец Паскерель.
В эту минуту в дверь постучали.
– Кто там? – громко спросила Жанна.
Дверь приоткрылась и в комнату заглянул ее паж де Кут.
– Дама Жанна, – тихо произнес он. – К вам господин и госпожа д’Арк. Что им сказать?
Жан Паскерель поднялся.
– Я загляну попозже, дочь моя, – кивнул он.
– Да, святой отец, – согласилась девушка. – Попозже…
18
Они стояли перед ней – два скромных человека, отец и мать. Именно – отец и мать, потому что других родителей она никогда не знала. Сколько угодно Жанна могла фантазировать, придумывая себе достоинства Людовика Орлеанского, всесильного владыки… Но его никогда не было с ней. А вот Жак д’Арк был. Это он держал ее на руках, усаживал к себе на колени, когда забирался в седло, чтобы вместе путешествовать по округе Домреми. И эта женщина нянчила ее, спасала от болезней… Их она любила и не принимала одновременно. И от этого еще горше было ее сердцу.
– Здравствуйте, – сказала Жанна.
Жак д’Арк и Изабелла де Вутон поздоровались с ней, но как-то иначе, чем раньше. Между ними выросла стена – из победоносных боев Девы, восторженной молвы, блистательных принцев, окружавших нынче их Жаннету, – принцев, которые всегда смотрели сверху вниз на всех, в ком текла кровь разлива попроще. Сам король, как говорили все, слушает ее. А еще между Жанной и отцом стояло его непонимание, неверие в нее, его нежелание даже предположить, что она была способна на чудо. И вот это чудо было сотворено – перед лицом всей Европы, за считанные недели. И собственная глухота и слепота Жака д’Арка отторгали его от девушки, которую он называл дочерью. Жанна видела, что мать хочет броситься к ней – обнять ее, но не решается.
Не решилась сделать первый шаг и Жанна.
Им принесли еды, но Жак д’Арк так и не притронулся к ней. Он все хмурился, только пригубил вина. Мать сказала, что сыта, что в «Голубом теленке», где они остановились, их хорошо накормили. Они проговорили недолго.
– Что я могу сделать для вас? – в конце этого свидания спросила Жанна.
– У нас все есть, Жаннета. Вот Домреми…
– Что – Домреми?
– Если ты сделаешь что-нибудь для своих земляков…
Жанна кивнула:
– Я попрошу короля освободить Домреми и Грё от налогов. Он не откажет мне. Это будет мой подарок всем, кого я знала с детства.
– Наши друзья будут молиться за тебя, – со слезами на глазах проговорила Изабелла де Вутон. – И не только они – их дети и внуки.
Интерлюдия
Пришло время великого воодушевления. Франция поверила, что Карл Валуа ее законный король. Поверили даже неприятели. И ворота городов открывались перед миропомазанным государем так легко, точно он знал волшебное слово.
Через четыре дня после коронации армия вышла из Реймса.
23 июля 1429 года король был в Суассоне, где Карл Валуа подписал документ об освобождении жителей Домреми и Грё от налогов на все века, 29 – в Шато-Тьерри. Там произошло весьма загадочное событие. Франция на словах, через послов, договорилась с Бургундией о двухнедельном перемирии. И послы Филиппа намекнули даже, что герцог мог бы предложить королю сдать Париж! Ни один капитан не поверил этому, тем более – Жанна. Стычки между французами и бургундцами продолжались везде, где противостоящие стороны обнаруживали друг друга. Тем не менее это известие тронуло сердце короля и настроило его на пацифистский лад, не без помощи Ла Тремуя.
2 августа армия Карла Валуа вошла в Провен.
Раздраженная политическими интригами, Жанна написала сердечное письмо обеспокоенным жителям Реймса, которые совсем недавно предпочли бургундцам – французов.
«Дорогие и хорошие мои друзья, добрые французы города Реймса! Жанна Дева посылает вам новости от нее. Это верно, что король заключил перемирие на пятнадцать дней с герцогом Бургундии. Герцог якобы обещает после перемирия отдать мирно город Париж, но не удивляйтесь, если я буду там раньше! Сколько бы ни было подобных перемирий, я этим очень недовольна и не знаю, буду ли соблюдать их. И если пока я соблюдаю их, то лишь потому, что дорожу честью короля. Обещаю и ручаюсь, что не покину вас, пока жива.
Писано в пятницу, 5 дня августа, неподалеку от Провена, в поле по дороге в Париж».
Жанна искреннее верила, что армия короля идет на столицу, а не просто гуляет по городам Шампани.
Тем не менее все шло как по маслу. Королю доставили ключи от города Лана, хотя армия и не зашла туда. Перед ним склонились Крепи-ан-Валуа и Куломмье. Из Крепи Карл послал герольдов в Компьен, наиболее важный в стратегическом плане город на севере от Парижа, и жители ответили письмом, где заверили короля, что выполнят его волю с большой охотой.
3 августа армия подошла к Бове – и город открыл Жанне и королю ворота. А за несколько часов до этого из противоположных ворот выехала повозка с беженцем епископом Пьером Кошоном, бросившим дом и скарб и устремившимся что было прыти в сторону спасительного Парижа…
Франция слагала о Жанне Освободительнице песни. Не о Карле Седьмом Валуа – об Орлеанской Деве!
Ее подвиг воспела самая известная поэтесса Франции – Кристина Пизанская. Она написала о том, что отныне быть женщиной – великая честь! Потому что когда французский народ был жалок, как бродячий пес, а страна походила на пустыню, Господь выбрал для спасения королевства – женщину!
На Деву, подогреваемые яростью лорда Бедфорда, набросились церковники Парижского университета, называя ее еретичкой и колдуньей, но в защиту Девы выступил известный богослов и писатель Жан Жерсон – бывший хранитель печати Парижского университета, исключенный из корпорации богословов за выступления против английских оккупантов.
Кристине Пизанской вторил другой поэт – Ален Шартье. Он также провозгласил Деву Жанну посланницей Небес, которой Господь повелел поддержать голову сраженной Галлии! И только в ней – истинное величие королевства, а сама она – свет французской лилии и слава не только соотечественников, но всех христиан!
Поэты благодаря своему гению с простодушной искренностью подбрасывали дрова и в без того ярко и горячо полыхающий огонь.
И вот уже иным этот огонь слепил глаза, а жар его – обжигал кожу…
Жанна недоумевала, почему они не идут на Париж? Сейчас – самое время! Она не понимала главного, что была пылающей головней, а ее «любимый король» – остывшей золой. У них оказалось разное состояние души – они не могли понять друг друга по своей природе. И каждый смотрел на другого со своей колокольни.
Военные – принцы и простые капитаны – сетовали: сидел бы их венценосный стратег у себя в Жьене, или в Бурже, или в Шиноне, французы давно бы уже вошли в столицу, преодолев все препятствия. Тем более – на гребне славы французского оружия! Под знаменем Девы! Но войско Карла Валуа крутилось на одном большом пятачке, между десятком городов, дружно поднявших руки, теряя драгоценное время и никак не желая приблизиться к столице. Точно армия, возглавляемая королем, и столица Франции были нечем иным, как двумя одинаково заряженными магнитами.
Часть вторая. Безвременье
«Вокруг его персоны происходили частые и разнообразные замены, так как он имел привычку по истечении некоторого времени, когда кто-то из его окружения поднимался на вершину колеса фортуны, скучать и при первом же удобном случае, который мог дать хоть какую-то возможность соблюсти приличия, с удовольствием переворачивал колесо сверху вниз».
Жорж Шателлен,
бургундский хронист, о Карле Седьмом Валуа
«Когда король находился в Жьене, герцог Алансонский пожелал увести Деву и солдат короля в Нормандию, но сеньор де Ла Тремуй не захотел этого. И Дева осталась при короле… очень опечаленная отъездом герцога».
Персеваль де Кани,
хронист герцога Алансонского
1
– Она неистова и кровожадна, государь! – в присутствии Реньо де Шартра, союзника и единомышленника, говорил Ла Тремуй, но голос его то и дело переходил на шипение. – Мне много рассказывали о ее жестокости! Да, она героиня, об этом никто не спорит, но… – Ла Тремуй взглянул на бледное лицо короля и сразу вспомнил, что тот не дубинноголовый капитан из войска Девственницы, способный только работать мечом, а знаток латинской литературы. Нужен был образ – и немедленно! – Она как бог Марс, но только в мужском обличии! Битвы – вот цель ее жизни! Она ненасытна в своем желании убивать! Если ей позволить, эта война продолжалась бы до последнего англичанина и француза! – Ла Тремуй усмехнулся и развел руками. – Но, государь, она не Марс. Жанна – простая смертная. А значит, ее кровожадность – грех. Порок терзает ее, но Дева не желает с ним бороться!
Короля настораживал этот напор, но он не перебивал фаворита. Как еще узнаешь о том, чем болеют твои подданные? Чем болела Дева, он знал – битвами. Она с назойливостью осы преследовала его с самого Реймса, настаивая на скорейшем наступлении. Он только и слышал: «Англичане! Нельзя упускать момента! Нужно немедленно идти на Париж!»
Что и говорить, если бы он не обмолвился при Ла Тремуе, что «Дева подчас раздражает его, ежечасно настаивая на кровопролитии», сейчас бы его фаворит не был так уверен в себе, пытаясь потоптаться на авторитете прославленной героини Франции.
– Вспомните ту мартовскую ночь в Шиноне, когда Жанна появилась при дворе. Что она сказала: «Я освобожу Орлеан, мой благородный дофин, и поведу вас в Реймс». Разве не так? Орлеан освобожден, и вы коронованы в Реймсе. Все, что Дева обещала нам, она исполнила. – Ла Тремуй сделал паузу. – О Париже речь не шла, государь. А вдруг это уже слишком?
Реньо де Шартр, сложив руки на животе, кивнул мощной головой:
– Господь принимает войны, но не поощряет их.
– Ей неведома мера, государь, – продолжал Ла Тремуй. – Сейчас самое время начать серьезные переговоры с Филиппом Бургундским. Если бы он не хотел мира, то не прислал бы на коронацию своих людей, не согласился бы на перемирие. Да, территориально мы разъединили англичан и бургундцев: ваши капитаны говорят, что это – стратегическое превосходство. А может быть, наоборот, мы загнали себя в западню? Мы оказались меж двух огней, так давайте потушим хотя бы один из них? Бургундию! Но не силой оружия, – а вдруг это пламя разгорится еще сильнее? – а миром. Миром, государь!
Карл Валуа понимал правоту и неправоту своего фаворита и его вечного единомышленника – канцлера де Шартра. Залогом верной победы над англичанами всегда считался прочный мир с Бургундией. Воевать на два фронта дело опасное, если не губительное! Но в прошлые времена не было Девы. И не было такого воодушевления французов. Раньше, взяв оружие, они шли на битву, исход которой был для них неясен.
Теперь они шли побеждать.
В конце концов осторожный король дал распоряжение «миролюбцам» искать дальнейшего мира с герцогом Бургундским и в случае чего пообещать ему ряд территориальных уступок. Он не знал о том, что его кузен Филипп в те дни, когда гостил в Париже и пропустил коронацию, получил от Бедфорда 20 тысяч ливров на срочный набор армии против французов. И не знал другого, что лорд Бедфорд послал депешу в Лондон, в которой регент требовал еще золота для укрепления отношений с герцогом Филиппом и утверждал, что без союза с Бургундией дела англичан на континенте будут плохи.
С Бургундией, решил Карл Валуа, он определился. Но как быть с Англией? Ответ не заставил себя долго ждать. В «английском вопросе» все решила англо-французская корреспонденция.
7 августа Бедфорд написал Карлу Валуа гневное письмо, через несколько дней король получил его, и 13 августа французская армия, до того плохо понимавшая свои цели, наконец-таки двинулась в сторону Парижа. Понадобилось открытое оскорбление, чтобы Карл Валуа зашевелился.
Письмо Бедфорда было следующим:
«Дофину Карлу Валуа, в настоящее время беспричинно называющему себя королем!
Отчего Вы предпринимаете шаги против короны и правления куда более высокого, чем ваше? Зачем Вы противостоите принцу Генриху, что милостью Бога является истинным сюзереном королевств Франции и Англии? Вы обманываете простых людей сообщением, что даруете мир и безопасность, но я позволю себе не поверить в нее. Потому что Вы используете сомнительные средства, и цель ваша – совратить и оскорбить неосведомленный и суеверный народ. Обмануть его при помощи омерзительной и распутной женщины, ведущей позорную жизнь, одетую в мужское платье, которая действует на пару с мятежным монахом и вероотступником. (На орехи досталось и отцу Паскерелю.) Они оба, согласно Святому Писанию, отвратительны Господу!
А посему предлагаю Вам, дофин! Выберите любое угодное Вам место и в установленный день появитесь там с сей женщиной, монахом-отступником, Вашими клятвопреступными союзниками и такой силой, каковую Вы сможете собрать, и тогда мы будем, к удовольствию Господа, лично встречать Вас в названном месте как представители истинного наследника короны Англии и Франции принца Генриха!»
Победы французского оружия довели до белого каления лорда Бедфорда, и он, в приступе бессильной ярости, оскорбил Карла Валуа. Король, взбешенный тоном англичанина, к великой радости Жанны и ее капитанов шикнув на «миролюбцев» Ла Тремуя и де Шартра, повелел идти на англичан.
Но потерянный месяц времени лорд Бедфорд использовал с умом. К середине августа у него была хорошо подготовленная армия, пополненная солдатами, срочно прибывшими из Англии, их послал кардинал Винчестерский, и полком бургундцев, посланным герцогом Филиппом.
2
Вблизи Доммартена, что находился в двадцати лье от Парижа, Карлу Валуа донесли, что из столицы вышла армия под командованием Бедфорда и она уже близка. На военном совете, проходившем бурно, решили в бой не вступать, а вернуться в Крепи-ан-Валуа, откуда и вышли.
Утром 14 августа армия во второй раз выбралась из Крепи и направилась в сторону Санлиса, что опять же находился на пути к Парижу, но уже по северной дороге. Капитаны сами удивлялись этим замысловатым маршам и демаршам, которое совершало их войско – то наступая на противника, то поспешно уходя от него, и вновь ища битвы. Все понимали, возглавь король войско, идущее в апреле на Орлеан, окружи он себя советчиками, как Ла Тремуй и де Шартр, воз и поныне был бы там. Но Карл Валуа противился воле и активности своих капитанов. У него на все было свое мнение. Вернее, отсутствие такового ему удачно заменяло упрямство, которое он использовал по любому поводу.
В полдень того же дня две армии остановились друг против друга. Это было недалеко от Санлиса, в местечке Монтепилуа, у речушки Ноннетт. И англичане, и французы нашли такие удобные позиции на холмах, в окружении лесочков, ставших живыми стенами на флангах, что сходить с них для атаки не собирались. Тем более, англичане окружили себя плотным частоколом и поставили вдоль всего фронта несколько рядов лучников. Французы превосходили числом противника, но стрелки Бедфорда в случае атаки английских позиций всегда могли с легкостью уничтожить это преимущество. Изгородью англичане оберегали и свой тыл, на случай, если французская конница обойдет позиции англичан. Наученный горьким опытом Пате, где растянувшиеся лучники без палисада оказались беззащитны перед маневром конных рыцарских отрядов, Бедфорд врос в землю и стал ждать. Жанна не знала, как ей быть. С одной стороны, от нее ждали чуда, с другой – было ясно: англичане не станут нападать первыми, чтобы ни случилось.
Если, двигаясь к Орлеану, Жанна была уверена, что нападет на первый же бастион Суффолка и Талбота, что встретится у нее на пути, и именем Господа одержит победу, то теперь все изменилось. В ряде блистательных битв, где она участвовала, Жанна приобрела опыт командира. И теперь этот опыт боролся в ее душе с безоговорочной верой в победу. Прежняя Жанна говорила: «Атакуй англичан, несмотря на потери, сломи их одним гневным порывом, накрой их волной французского оружия, пусть они захлебнутся!» Нынешняя Жанна предостерегала: «Атаковать позиции англичан – значит положить несметное количество солдат под английскими стрелами. Не исключено, что твоя волна разобьется об эту скалу…»
Противники бранили друг друга на чем свет стоит. Иногда брань перерастала в короткие стычки по фронту, но не более того. Жанна понимала: что-то изменилось. И не в лучшую сторону. Она до сих пор не могла понять, почему король – ее любимый король! – не послушал ее и не позволил поступить так, как единственно было правильно. Их промедление было подобно тому, как если бы охотники, уже загнавшие волка в овраг, вдруг забрали собак, дали отбой и отправились в замок – обедать, отложив охоту на пару дней.
И вот этот волк уже обернулся целой стаей серых врагов, которые нынче чувствовали себя хозяевами положения.
15 августа перестрелки и стычки переросли в небольшое сраженье на поле между лагерями, где участвовало около пятисот бойцов с обеих сторон, но в решающую битву оно так и не переросло. В плен к противнику попали как французы, так и англичане.
На следующий день армии разошлись.
Французы первыми снялись с места, а за ними, осторожно, и англичане. Брань стояла надо всей округой Монтепилуа и над речушкой Ноннетт. Обе стороны были так злы друг на друга, что, разбредаясь, без сожаления прикончили пленных.
Бедфорд ушел в Санлис, а потом в Нормандию, что была на пороге восстания против англичан, а Карл Валуа – в Крепи, где получил ключи от Компьена, который согласился подчиниться ему, и далее – в сам Компьен, где теперь, после сомнительного похода на Париж, он должен был показать свои силы.
3
Карл Валуа въехал в город через южные ворота Пьерфон. Его вышли встречать именитые горожане во главе с Гильомом де Флави, комендантом Компьена, опытным и независимым капитаном.
Этот большой город, выросший у слияния двух рек северной Франции – Уазы и ее притока Эно, представлял мощную крепость. Он дорогого стоил. Владеющий Компьеном мог угрожать Парижу, если в столице засел его враг, или напротив – быть его надежным защитником, если Париж был своим.
На Компьен всегда с жадностью смотрел герцог Бургундский, и вот уже, не успел король осмотреться в своих заново приобретенных владениях, как в Компьен пожаловало посольство герцога. На этот раз посланников Бургундии возглавлял первый из вельмож Филиппа – граф Жан Люксембургский. Граф гордился своей кровью и кланялся очень редко – представители его фамилии в разное время правили Священной Римской империей; Люксембурги были королями Венгрии и Чехии.
Король Франции встретил почетного гостя в окружении своих капитанов. В их компании он производил серьезное впечатление! Особенно среди французских вояк выделялась коротко стриженная темноволосая девушка в черном камзоле и черных в обтяжку штанах, перепоясанная широким кожаным ремнем, с мечом у левого бедра. Увидев ее, от нее трудно было отвести глаза.
Трудно было отвести взгляд и от графа Люксембурга. Левую часть его лица, через губы, пересекал глубокий шрам. Пустая левая глазница была перевязана широкой черной лентой.
Люксембург поклонился и поприветствовал короля Франции от имени герцога Бургундии, пожелал ему доброго здравия.
– Благодарю вас, граф, – ответил Карл Валуа. – И я желаю моему кузену Филиппу всех благ, да хранит его Господь! – Король скосил взгляд на Деву. – Моих капитанов представлять вам не стоит, вы их знаете…
Потон де Ксентрай с легкой усмешкой поглядывал на обезображенное лицо графа – ведь это его секира на боевом турнире в Аррасе семь лет назад прямым ударом разрубила шлем графа Люксембурга и оставила его на всю жизнь калекой и уродом.
– Но позвольте представить вам Дама Жанну, – договорил Карл, – с ней вы еще незнакомы.
Граф кивнул девушке, и она ответила ему легким поклоном.
«Вот, значит, какова эта девчонка, что навела столько страху на англичан!» – подумал граф Люксембург. Губы Жанны едва заметно зашевелились. «Проклятый бургундец!» – прошептала она.
– Больше так не могу! – на следующий день, во время прогулки верхом по окрестностям Компьена, сказала она герцогу Алансонскому. – Я лучше вернусь в Домреми и буду пасти овец – так я принесу больше пользы Франции, чем теперь!
За ними на расстоянии следовала свита – ее и герцога.
Алансону, только что выплатившему выкуп за свою персону и тем самым избавившемуся от данного слова – не воевать против англичан, тоже не сиделось на месте. В сердце молодого человека кипела ярость и жажда отмщения. Один из первых вельмож Французского королевства – он был нищим. Ни денег, ни земель – все досталось англичанам. Ненавистный ему лорд Бедфорд присвоил себе провинцию Алансон! Поэтому, глядя на сонного короля, он, как и Жанна, тоже едва сдерживал себя.
Девушка оглянулась назад.
– Пойдете со мной на Париж? – спросила она. – Теперь же?
Он поймал ее неспокойный взгляд.
– Теперь же – а именно?
– Завтра, – уточнила она. – Очень хочется увидеть столицу своими глазами! А не по рассказам моих друзей, – добавила она.
– А вы, Жанна, после Парижа пойдете со мной в Нормандию?
Девушка усмехнулась – хитер был ее родственник! Но в справедливости вопроса отказать герцогу было невозможно.
– Пойду, Алансон, – сказала она.
– Да будет так, Жанна… А как же король?
– У него есть послы герцога Бургундского.
– Верно! – рассмеялся Алансон. – Их общество он предпочитает нашему!
Рассмеялась и Жанна, только с горечью.
– А раз так, мой прекрасный герцог, сегодня же собирайте ваших людей!
Жанна пришпорила коня, Алансон тоже, и они быстро помчались вперед, отрываясь от медленно преследующей их свиты.
4
– Да что она себе позволяет?! – восклицал Ла Тремуй в покоях короля. – Как понять ее поступок?! – Его справедливый гнев был таким искренним, что на Ла Тремуя просто жалко было смотреть. – Ослушаться своего короля?! Немыслимо! Невероятно! Да она… – он взглянул на короля, сидевшего в кресле в парчовом ночном халате, но так и не договорил. Хотел было назвать ее «смутьянкой», но ведь не против же короля она собрала свое войско, а против его врагов! Крутилось еще словцо «ослушница», но кого она ослушалась? Она просто поступила по-своему. – На нее нет никакой управы! – наконец высказался он.
– Что вы хотите, Тремуй? – спокойно заметил король. – Мы сами доверили ей командование целой армией и полную свободу действий, а теперь держим ее на коротком поводке.
– И Алансон! – после паузы продолжал Ла Тремуй. – Уверен, что это она настропалила его идти на Париж!
– За что вы так не любите Жанну? – спросил Карл Валуа.
– Не люблю? – изумился Ла Тремуй.
– Еще как! – прищурив глаза, король смотрел на него шутливо и серьезно одновременно.
– Она… опасна, – неожиданно вырвалось у фаворита короля. – Опасна, государь…
– Для кого – для вас или для меня? – попросил его уточнить Карл.
Король играл с ним? Что ж, он принимает игру!
– Для любого человека, кто не желает поступать по ее воле, – вкрадчиво ответил фаворит. – Будь то простой смертный или король.
Он взглянул на своего государя и по выражению глаз того понял, что выдержал этот словесный поединок. Была ничья.
А Жанна и герцог Алансонский тем временем выдавали себя за авангард королевского войска. Впрочем, так оно и было на самом деле, хотя они не знали этого. Жанна и герцог потребовали, чтобы Санлис, еще недавно дававший приют армии лорда Бедфорда, открыл им ворота – и город выполнил их волю.
26 августа они без боев заняли предместье Парижа Сен-Дени. Жители и солдаты бежали за крепостные стены столицы. Всего три лье отделяло их от столицы. В это самое время король, который плелся за Жанной и Алансоном, во главе армии въезжал в Санлис…
Когда король приближался к Сен-Дени, войско Жанны и герцога Алансонского стало у Ла-Шапели – в полутора лье от столицы. Но идти на штурм без санкции на то короля было бы слишком большой дерзостью, и они покорно дожидались Карла Валуа в предместье святого Диониса.
И норовистым капитанам – Жанне и Алансону – и королю было выгодно сгладить этот небольшой конфликт, и когда король добрался-таки до места, они приветствовали его так, точно это он послал их вперед, а не они сами решились на подобный шаг. «Все готово для штурма, государь!» – было их дружным приветствием Карлу Седьмому. И король милостиво дал добро – коль все так желают захватить Париж, быть посему.
5
С холмов Монмартра Жанна впервые смотрела на Париж. Она была точно паломником, пришедшим в священный город. Но пришла она к нему не с молитвой, а с мечом.
А было на что посмотреть с желтеющих холмов! Перед Жанной рос не мощный Орлеан и не внушительный Компьен. Это был грозный гигант, равного которому вряд ли можно было найти на белом свете. Но именно таким Жанна и надеялась увидеть Париж!
По двум берегам Сены раскинулся великий город – оплот королей, чья кровь текла в ее жилах. Высокие крепостные стены и грозные башни, насыпные валы и глубокие рвы окружали столицу Франции, неприступную на первый взгляд.
Часть города за рекой, на правом берегу, была окутана голубой утренней дымкой. Лезвие Сены нежно вонзалось с двух сторон в каменную громаду. С острова Сите поднимался к утреннему небу прекрасный и величественный Нотр-Дам, о котором Жанна немало слышала от своих капитанов. Храмы, дворцы и замки ждали ее за стенами Парижа. Сотни улиц и улочек, тысячи прилепленных друг к другу домов простых горожан, затаив дыхание, дожидались ее. Ближняя часть города, по эту сторону реки, была видна куда отчетливее, яснее. Хорошо читались бойницы, башни выглядели куда более устрашающе! Точно трехглавый дракон, выдаваясь вперед, смотрели в сторону подступившего войска три башни самых ближних Монмартрских ворот. Такими же внушительными были ворота Сен-Дени – слева, и Сент-Оноре – справа. Через крепостные рвы от городских ворот были переброшены мосты. И новые крепостные башни уже за этими рвами и валами поднимались вверх. Они, являясь форпостом Парижа, готовы были первыми встретить врага. Но даже если башни мостов будут взяты оглушительным напором, штурмом и преодолены валы и рвы, каждые из трехглавых городских башен за ними, представлявшие собой самостоятельные крепости, остановят нападающих. Огнем бомбард, градом камней и стрел, кипятком и смолой они встретят любого противника – опрокинут его, не подпустят. О том, чтобы штурмовать одни из трех этих ворот, не стоило и думать – каким бы сильным ни было войско! Пробивать бреши стоило в стенах, между воротами.
Но до них тоже нужно было добраться…
Желтеющие леса спускались с холмов Монмартра и подступали к каменному оплоту. Жанна знала – город уже проснулся и тоже сейчас смотрит в ее сторону! Смотрит и ждет. Готовится к бою. Если бы парижане вняли ее голосу, как она внимает голосу Господа, поверили и открыли ей ворота, сколько было бы радости в ее сердце!
Но они не сделали этого…
И потому ее солдаты уже катили к городу, к воротам Сент-Оноре, которые она выбрала главной мишенью, бомбарды и катапульты. Тесно сомкнув ряды, оградившись щитами, шли в древним стенам бойцы.
В этот день секретарь Парижского парламента взирал с крепостной стены на подступавшее войско французов. Это был тот самый Клеман де Фокемберг, что четыре месяца назад, задумавшись, нарисовал портрет Жанны на летописном документе! Неприятно было у него на душе от вида ползущих, как саранча, французов, но крепостные стены Парижа внушали уверенность в силе своего оружия.
– Простите, монсеньор! – окликнул он важного рыцаря, облаченного в доспехи, с открытой головой. – Простите, что побеспокоил вас…
– Да, мэтр Фокемберг? – глядя на холмы Монмартра, откликнулся тот.
– Мы… выстоим? Эта Дева, о ней столько говорят…
Рыцарь взглянул на него с улыбкой. Многие боялись улыбки этого человека куда больше, чем его гнева. Но кто был такой секретарь Парижского университета? – бумажная душа. Мышь. Что с него взять…
– Париж может погубить только предательство, мэтр Фокемберг. Силой они не возьмут его. Только предательством. Если бы я не создал отряды милиции, то сейчас бы нашлись такие, кто надумал бы открыть ворота самозванцу. Но паникеров ловят и сажают под замок, поэтому будьте покойны. А что до Девы, однажды мы и ее посадим в клетку, и все увидят, что она – пустое место.
– Благодарю вас, монсеньор, – поклонился рыцарю Клеман де Фокемберг. – Вы меня успокоили. И да благословит нас Господь!
Поглазев на неприятеля, секретарь отправился продолжать свою летопись. Человек, с которым он говорил, был не кто иной, как Луи Люксембургский – родной брат Жана Люксембургского, помеченного секирой Ксентрая. Луи совмещал при английском дворе несколько должностей. Он был канцлером английской части Франции, комендантом Парижа и начальником английского гарнизона столицы, еще – епископом Терруанским и личным другом лорда Бедфорда.
Уехав подавлять бунты в Нормандию, Бедфорд оставил Луи Люксембурга оборонять Париж. И за то время, пока король Франции решал – нападать ему на столицу или нет, идти за Жанной и Алансоном или не идти, Луи Люксембургский, следуя наказам Бедфорда, превратил Париж практически в неприступную цитадель, попутно расправляясь со всеми, кто мог бы выдать столицу неприятелю.
…Чистым и свежим был утренний воздух на холмах Монмартра, звонким пенье птиц. Но грозным было идущее к стенам Парижа воинство – сотни солдат, пушки и вновь сотни солдат. И лестницы, лестницы…
– В такой день можно полюбить весь мир, – сказала Жанна. – Забыть о крови. Если бы не война!
Мир разделился. Есть французы, а есть англичане и бургундцы. Есть ее армия и есть Париж, готовый оказать сопротивление своему королю – помазаннику Божьему. И никакое пение птиц, даже райских, не остановит ее! Окутанные первым увяданием осени холмы Монмартра – последняя черта перед беспощадным приступом.
– Сегодня день Рождения Богородицы, Жанна, – осторожно сказал Алансон. – Вы не забыли?
Забыла! Сердце Жанны больно сжалось. Еще четыре месяца назад она бы не позволила себе проливать кровь в такой день! Четыре месяца назад она бы запретила даже думать о войне – и молилась бы: за себя и других. Как в старинные рыцарские времена, когда святая церковь устраивала воскресные перемирия! Но все изменилось. Теперь она думает о стратегии, о том, чтобы не потерять лишнего дня, а ее чистая вера, куда она подевалась?
Девушка перехватила взгляд Рауля де Гокура – он с любопытством смотрел на нее.
– Не забыла, мой прекрасный герцог, – гордо улыбнулась Жанна. – Этот день станет великим днем!
– Вы знаете, я верю вам! – кивнул Алансон.
– А раз так – командуйте штурм. Господь на нашей стороне!
Тем временем Клеман де Фокемберг добрался-таки до своего кабинета. Он открыл тетрадь и, смочив горло глотком вина, поразмыслил над увиденным. А далее обмакнул перо в чернила и записал следующее:
«Четверг, 8-й день сентября. Праздник Рождества Богородицы. Солдаты мессира Карла де Валуа большим числом собрались пред стенами Парижа у ворот Сент-Оноре. Надеясь захватить город и нанести вред его жителям в большей степени внезапностью нападения, чем мощью и силой оружия, они около двух часов пополудни стали делать вид, что хотят осадить столицу…»
Мэтр де Фокемберг сделал еще глоток вина, и тогда же услышал первый гром – это били грозные бомбарды нападавших. «Началось…» – только и подумал секретарь Парижского парламента.
Удар французов пришелся на пространство между воротами Сент-Оноре и Монмартр, ближе к первым. Артиллерия била по столице – каменные ядра вырывались из широких жерл бомбард и с устрашающим свистом летели в сторону крепостной стены. От их ударов вздрагивала земля и, кажется, осажденные должны были сыпаться вниз как горох! Работали катапульты, кулеврины, сотни арбалетов посылали железные стрелы в англичан и бургундцев, и столько же английских стрел, если не больше, летело в тех, кто сейчас бежал с фашинами забрасывать рвы.
…Существовало две бури, что столкнулись друг с другом. Страшно было осаждающим, подбегающим ко рву с охапками хвороста, смотреть на стены, что грозились изрешетить их стрелами, но еще страшнее было смотреть вверх – дневное небо было темным от оглушительных каменных молний, разрезающих воздух над головами, и пронзительно свистящих стрел.
Когда поле перед воротами Сент-Оноре было покрыто трупами нападающих, а ров – доверху наполнен фашинами, Жанна схватила белое знамя и, выкрикнув: «Вперед, французы! Господь с нами!» – первая побежала к стене. Порывом она увлекала за собой целое войско, уставшее за два часа непрерывных военных действий под вражеским огнем, вдохнула в него новые силы, и сотни солдат уже тащили лестницы, а арбалетчики, идущие за ними, прикрывали их. И все била и била артиллерия по крепостным стенам…
Французы падали с лестниц, изрешеченные стрелами англичан, ошпаренные кипящей смолой, и ложились во рвах друг на друга. У Жанны кружилась голова – ад был перед ней! В какой-то момент она передала знамя Баску, а сама, вытащив меч, бросилась на лестницу, но вот уже несколько убитых французов, летевших вниз, сбили ее. Оглушенная, она выкарабкалась на вал. Знамени не было. «Баск! Баск!» – кричала она. Но потом знамя вновь возникло – в руках д’Олона. Баск был убит стрелой.
Она вырвала знамя из рук оруженосца.
– На штурм! Возьмите Париж, французы! Господь с нами! – изо всех сил кричала она и все поднимала знамя выше и выше, чтобы солдаты видели его.
Сумерки коснулись земли и кровавой каши перед Парижем, стен обороняющейся столицы и выдохшихся нападающих, но дальше крепостного вала французы не прошли – это была их единственная победа.
Тогда стрела, пронзив стальные поножи, и пробила ногу Жанны. Она покачнулась, упала на колено. Ее подхватили и понесли прочь от битвы. Руки оруженосцев и солдат крепко держали ее, потому что она пыталась вырваться и все кричала: «Все на стены! Французы! На стены! Город будет взят!»
Когда солнце качнулось и медленно потянулось вниз, и стало темнеть, Рауль де Гокур, наблюдавший за мясорубкой у ворот Сент-Оноре, сказал герольду:
– Трубите отбой!
Алансон не посмел перечить ему – было ясно: Париж выстоял. Они проиграли.
Все это время Клеман де Фокемберг пил вино, и сердце его съеживалось от гулких, непрерывных выстрелов, потрясавших древний Париж. Но вот канонада смолкала. Неужели – все?
Вскоре дверь в его кабинет приоткрылась и в проем ввинтилась голова слуги:
– Мэтр де Фокемберг! Все кончено! Французы отходят, а смутьяны схвачены. Их было много, они хотели открыть ворота и сдаться. Но теперь кончено!
– Благодарю, голубчик, – облегченно вздохнул секретарь Парижского парламента, – а теперь ступай, ступай…
И когда ликующий слуга исчез, Клеман де Фокемберг неторопливо допил вино и вывел в реестре:
«И в те часы были в Париже поддавшиеся панике или подкупленные люди. Они подняли голос во всех частях города, с той и с другой стороны мостов, и кричали, что все потеряно, что враг вот-вот войдет в Париж. Они уверяли, что всем нужно бежать и стараться спастись. Но до того не дошло…»
6
Жанну доставили в Ла-Шапель, вытащили стрелу, промыли рану. По дороге она то и дело пыталась вырваться – она не хотела верить, что кровопролитный штурм, на который столько было потрачено сил, провалился. Алансон и д’Олон, сопровождавшие девушку, успокаивали ее.
Кость оказалась целой. Ночью, забыв о боли, Жанна что есть сил молилась. Вопрос, заданный Алансоном: «Вы не забыли, сегодня день Святой Богородицы?» И ее ответ: «Не забыла, мой прекрасный герцог. Этот день станет великим днем! Господь на нашей стороне!» – преследовали ее. Собственный голос – голос гордячки! – стоял в ушах. Она ненавидела себя за него!
Но утром все изменилось.
– Мы возьмем Париж! – схватив руку герцога Алансонского, едва он вошел в ее дом, горячо сказала она. – Возьмем! Вы верите мне?
– Да, Жанна, – искренне ответил тот.
В эту минуту паж де Кут сообщил, что к Деве пришли от короля. Это был граф де Клермон – влиятельный вельможа королевской крови и не очень удачливый полководец, тот самый, из-за нерасторопности которого год назад была проиграна битва при Рувре.
– Я хочу возобновить штурм! – оповестила его девушка.
– Сожалею, Дама Жанна, – сказал де Клермон, – но его величество приказал передать вам, что он отдал приказ к отступлению.
– Как это – к отступлению?!
– Военная кампания завершается, – поклонился он.
Жанна встала с кровати и тут же припала на раненую ногу.
– Завершается?! Не может быть! После вчерашнего?
– Вот именно – после вчерашнего, – откликнулся де Клермон. – Прошу внять голосу рассудка, Дама Жанна. Париж неприступен.
– Для вас – неприступен! – зарычала она. – Но не для меня! Я не сдвинусь с места, пока Париж не будет взят!
Граф де Клермон гордо поднял голову:
– Я пришел не для того, чтобы устраивать ссору, Дама Жанна. Я только передаю вам волю его величества милостью Божьей короля Франции Карла Седьмого. Ввиду вашего ранения его величество дает вам два дня для того, чтобы поправить здоровье, собрать ваших солдат и прибыть ко двору в Сен-Дени. Это все. Желаю скорейшего выздоровления, и да поможет вам Бог.
На том, не желая более продолжать прения, де Клермон удалился.
– В дипломатии он больший знаток, чем в военном деле! – вырвалось у Алансона. – Черт бы их всех подрал!
– Вот что, милый герцог, – сказала девушка. – Мы поступим иначе. Сегодня ночью вы возведете мост из лодок, и мы нападем на Париж со стороны Сены! К утру столица будет наша!
Той же ночью герцог Алансонский, вдохновленный уверенностью Жанны, бросил часть своей армии на возведение моста из лодок, но о самовольной выходке узнали в ставке. Король был вне себя от гнева. «Да как она смеет?!» – кричал он и топал ногами. Чаша его терпения была переполнена. Ла Тремуй очень точно уловил момент, когда время его музыкальной партии. До этого, заручившись поддержкой архиепископа Реймсского, он уже говорил его величеству обреченным тоном: «Париж не сдался Даме Жанне. Господь хочет мира – не войны». Теперь же он восклицал: «Сегодня они не слушают своего короля, а что завтра? Обратят в его сторону свои мечи?» Фраза была резкой, даже опасной, вызывающей! Но Карл Валуа был так разгневан, что тонко продуманный вопль Ла Тремуя пришелся как раз кстати. Он точно ранил короля в сердце, и рана эта осталась кровоточить. Герцогу Алансонскому и Жанне было приказано разрушить мост и без промедления вернуться со своими войсками в ставку.
– Мы были рядом с победой, – утром 11 сентября сказала Жанна, представ перед своим королем.
Карл Валуа гневался и метал громы и молнии только при самых избранных – Ла Тремуе, архиепископе Реймсском, де Гокуре. Но когда Дева появилась перед всем двором, он был величественно спокоен.
– Увы, Жанна, мы не были близки к победе. Время захватить Париж еще не настало. Ожидание – порой тоже битва.
– Ожидание и подвело нас, Ваше Величество! – не удержалась девушка. – Париж успел подготовиться к осаде!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-agalakov/polet-orlicy-11186891/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Жанна д’Алансон была дочерью Карла Орлеанского, сводного брата Девы, томившегося в английском плену, и принцессы Изабеллы Французской (что, в свою очередь, была дочерью Карла Шестого Безумного и Изабеллы Баварской, матери той же Девы). Иначе говоря, Жанна д’Алансон приходилась Жанне д’Арк племянницей и с той, и с другой стороны. Кровь знати того времени, если говорить образно, была вином, разлитым в разные кубки из одного бочонка.
2
«Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!» – строчка из существующего письма. Благодаря посланию Ги де Лаваля своей бабушке, вдове великого дю Геклена, мы знаем, каковой была Жанна в тот день в Раморантене. Он описал ее латы и то, что она держала боевой топор в руках. Описал ее боевой настрой. И даже эпизод с конем, присмиревшим у креста, все это исторический факт.
3
Диалог Жанны и Артюра де Ришмона во время их знакомства приводится здесь дословно. Впрочем, как и многие другие диалоги, которые использованы в главах, посвященных военным подвигам Жанны д’Арк.
Дмитрий Валентинович Агалаков
Исторические приключения (Вече)Принцесса крови #2
«Полет орлицы» является продолжением романа талантливого писателя Дмитрия Агалакова «Принцесса крови», посвященного жизни и подвигам Жанны д’Арк, дочери королевы Франции Изабеллы Баварской и герцога Людовика Орлеанского.
Знаменитая победа под Орлеаном и ярчайший триумф французского оружия, заставившего говорить о Жанне Деве всю Европу. Тяжелейший плен, позорный для англичан суд и вынужденная инсценировка казни юной француженки в Руане. Но пятилетнее заключение в далеком савойском замке Монротье, о котором знали немногие, не стало завершением биографии великой воительницы. Ее ожидали новые военные подвиги, но уже под другим именем – графини дез Армуаз.
Дмитрий Агалаков
Полет орлицы
В романе были использованы работы историков: Р. Амбелена, Р. Перну, В. Райцеса, В. Тропейко, М. Нечитайлова, П. Эйрла, Ф. Де Кленшана, Ж. Ж. Руа, А. Монстреле, П. Тиссе, а также монография Рене Анжуйского «Книга турниров» и другие исторические и литературные источники.
© ООО «Издательство «Вече», 2015
© Агалаков Д. В., 2007
* * *
Часть первая. Чудесный поход
«Всем казалось великим чудом, что она так славно сидит на лошади. И в самом деле, она держалась очень величественно, не хуже любого воина, и с таким знанием дела, точно с молодых лет участвовала в сражениях».
Из «Дневника осады Орлеана»
«До появления Жанны Девы двести англичан гнали восемьсот, а то и тысячу французов. Но с тысяча четыреста двадцать девятого года те же англичане были загнаны в свои крепости, где нашли убежища, и более не осмеливались выходить оттуда».
Граф Жан Дюнуа,
Орлеанский Бастард
1
Войско пришло 29 апреля, с юга-запада, со стороны Блуа. Под огромным апрельским небом, чистым и звенящим, оно остановилось в одном лье от крепости Турель, деревянной бастилии, ее прикрывающей, и форта св. Августина, стоявших на берегу Луары. Издалека войско казалось серым и плотным, как осиный рой – затаившийся, злой, готовый к яростному и беспощадному бою.
Только что Вильяма Гласдейла, командующего гарнизоном Турели, оторвали от бумаг, и теперь он, в льняной рубахе, перехваченной на талии широким кожаным поясом, жадно всматривался вдаль. Несколько дней назад английские командиры во главе с графом Суффолком, командующим осадой Орлеана, собрались на военный совет. Они говорили о том, что необходимо просить лорда Бедфорда прислать подкрепление. От этого зависело взятие Орлеана. Теперь же Гласдейл смотрел на дальние холмы, волнами подходившие к Луаре, и не верил своим глазам.
Вместо одного войска пришло другое.
Если что всегда и хотелось иметь Вильяму Гласдейлу кроме власти, денег и земель, так это глаза, зоркие, как у сокола, способного с бреющего полета разглядеть муравья. Мечта любого полководца! Но пронзи его взгляд пространство сейчас, картина бы открылась англичанину, стоявшему на башне Турели в проеме бойницы, малоприятная…
Он увидел бы тех, кто пришел за его жизнью. Ему открылись бы сомкнутые ряды из семи тысяч воинов, пеших и конных, с мечами и копьями, в броне, не менее жадно смотревших в его сторону. Он разглядел бы целую когорту священников с хоругвями и большой обоз с продовольствием для осажденных. И еще – пушки. Подробно рассмотрел бы, сколько их. А было их много!..
Уже отзвучал набат англичан, когда за их спинами, за Луарой, громыхнул другой набат – далекий, мощный. Гласдейл не смог удержаться – он оглянулся. Это пел осажденный город – пел Орлеан. Город поднимался призраком за спиной англичан. Призраком из камня. Так Орлеан встречал тех, кого ждал, в кого верил, на кого надеялся.
– Дьявол, – тихо проговорил английский капитан, – неужто они выполнили свое обещание?
– Обещание – какое? – спросил подоспевший старший офицер.
Гласдейл грозно взглянул на подчиненного.
– Вы… об этой девчонке, сэр?
– Да, я об этой девчонке, об их Девственнице. Она пришла, черт бы ее подрал. Как и обещала в своих грязных посланиях! Пришла!..
Английский капитан сжал кулаки. Как и его спешно собиравшаяся свита, он смотрел вперед…
Ему бы соколиные глаза! Тогда бы он увидел многое, и в первую очередь – группу всадников впереди войска…
…Полтора десятка рыцарей, облаченных в дорогие доспехи, выкованные у лучших оружейников Франции, сдерживали сильных боевых коней. Они держали тяжелые шлемы в руках, весенний ветер трепал их короткие волосы. Рыцари были красивы, величавы, отважны. И они не боялись смерти.
Их имена знала вся Франция. И Англия тоже.
На холме, в одном лье от английской крепости, искали боя те немногие капитаны, что отважились защищать французскую корону в самое тяжелое для нее время. Все они были молоды и желали победить.
Это был принц крови герцог Алансонский, Жан, потомственный Капетинг-Валуа, двадцати двух лет, молодой рыцарь, двуручный меч которого жег ему руку. Но принц только недавно выбрался из английского плена, дав слово, что не поднимет оружия против англичан, пока не выплатит выкуп целиком. Он мог всего лишь командовать армией короля. А как ему хотелось лично отомстить своим врагам! Это был барон Жиль де Рэ, обостренная чувственность и жестокость которого уже легли заметным отпечатком на его утонченное и смелое лицо. С ним рядом сидел в седле отважный Жан Потон де Ксентрай, двадцати семи лет, и его боевой товарищ – Этьен де Виньоль по прозвищу Ла Ир, гасконский капитан, отчаянный рубака, широкий в кости, могучий и беспощадный к врагам, как волк-одиночка, вышедший на охоту. Между собой рыцари звали Ла Ира «стариком» – ведь ему уже исполнилось тридцать девять лет! Это были знатные рыцари, братья Жак де Шабанн Ла Паллис, двадцати семи лет, и Антуан де Шабанн-Даммартен, двадцати лет.
Здесь не хватало только одного капитана королевского войска – Жана, Орлеанского Бастарда, сына Людовика Орлеанского, прозванного при дворе Карла Валуа «красавчиком».
Ему предстояло встретить войско у стен Орлеана…
Все они, на боевых конях, состояли в свите еще одного рыцаря. Необычного рыцаря. Их полководца. Женщины. Предводительницы. Девушки в кроваво-алой тунике поверх серебристого, сверкающего доспеха, с коротко стриженными черными волосами. На первый взгляд она бы сошла и за юношу, но все же черты выдавали ее. Она казалась юной Артемидой, богиней-охотницей, но не той, что со своей кавалькадой, в окружении лучниц, устремлялась за диким вепрем по лесам счастливой Греции. Этой Артемиде выпала куда более суровая доля. Ей предстояло победить или умереть. Увы, в отличие от богини-охотницы она не была бессмертной. И ее вепрь на деле выходил куда страшнее! Он легко мог разорвать ее клыками. Если на что она и могла рассчитывать, так это на внезапность, ловкость и отвагу. Конечно, удачу. И главное – на Божью помощь.
Все они, стоявшие под боевым знаменем своего полководца, были молоды. Отчаянно молоды для тех, кто взялся небольшой ватагой спасать свою истекавшую кровью страну. Но они верили в свою фортуну. Не могли не верить в нее. Слишком долго она водила их за нос, уходила из рук.
Они улыбались весеннему дню, влажному от близкой реки воздуху, и с презрением смотрели на врага.
Перед ними стояла хорошо укрепленная крепость моста – Турель, отобранная у французов в начале осени прошлого года, деревянная бастилия перед Турелью и форт св. Августина. Укрепления выстроились друг за другом, почти гуськом, этакие три слона, готовые к бою. И уже за ними, за синей в ясный весенний день лентой Луары и островами, в синеватой дымке возвышались мощные стены Орлеана. И точно глас, идущий с самого неба, по всей округе звучали колокола. Это говорили с ними, рыцарями, пришедшими сюда под белым знаменем, усыпанным золотыми лилиями, церкви осажденного Орлеана. Говорили защитники города, чьи силы были уже на исходе. Весь утренний эфир был пронизан, пусть и отдаленным, но ясным и сильным звоном.
– Красиво звучат эти колокола! – заметил гасконский капитан. – Клянусь всеми чертями в аду, они растрогали даже мое сердце! А ведь оно…
– Ла Ир! – вспыхнув, раздраженно окрикнула его девушка, и на то была основательная причина. – Тебе бы подрезать язык за такие слова!
– …а ведь оно, мое сердце, как кремень. Это известно всем, – все же договорил он. – Прости, Жанна, – Ла Ир переглянулся с другими рыцарями. – Сорвалось с языка. Он всегда, точно добрый охотничий пес, бежит впереди своего хозяина. Но и, как верный пес, при всех клыках, может вцепиться в любого, да еще как, будь он проклят! А дело охотника – мое дело – добить врага.
– А будешь проклинать свой язык – и Господь проклянет его. Вот когда откроешь рот, да в пустую! – Она язвительно усмехнулась. – Точь-в-точь, как рыба на берегу. Не то чтобы добрый охотничий пес, Ла Ир, а самый последний, драный, и тот не позавидует тебе.
Рыцари улыбались. Ксентрай засмеялся. Ла Ир хотел отговориться, но не успел.
– Шутки прочь, – обернулась к рыцарям Жанна. – Мне говорили, что мы немедленно атакуем англичан, как только увидим их бастилии, а не будем ходить вокруг да около, – в ее голосе звучала досада. – Но Орлеан на той стороне! И главные их бастилии – там! Почему же мы здесь? Давайте же возьмем штурмом эти! – они кивнула на «трех слонов». – Чего же мы медлим? Я чувствую, как проклятые годоны дрожат за этими стенами! И лорд Суффолк – один из них!
Она чувствовала себя обманутой. Успев узнать при дворе норов девушки, капитаны решили утаить от нее некоторые тонкости похода. Жанна, человек неопытный в военном деле, была уверена, что, едва увидев бастионы англичан, французы немедленно бросятся в битву. О термине «обходной маневр» она бы и слышать не пожелала!
– Так решил Орлеанский Бастард, а ему виднее, – со знанием дела сказал Ла Ир. – Он знает в округе каждую пядь земли.
– Орлеанский Бастард! – воскликнула Жанна. – Виднее всех – Царю Небесному! А Он велел мне поразить графа Суффолка и лорда Талбота, едва я увижу стены их крепостей!
– Ты еще успеешь это сделать, Жанна, – вступился за товарища рассудительный Ксентрай. – Нам нужно поддержать Орлеан. Город ждет встречи с тобой.
Герцог Алансонский, лошадь которого захрапела, натянул поводья. Взор его вновь обратился к насторожившейся Турели, и принц разом стал серьезным.
– Дело решенное, Жанна. Не будем понапрасну терять время – впереди еще два лье пути!
Девушка гордо подняла голову – ее оскорбили те, кому она доверяла. Оскорбили недоверием, осторожностью…
– Они уходят, милорд, – не веря своим глазам, быстро взглянув на Гласдейла, сказал офицер. – Уходят…
– Я вижу. Они отказались от нападения на нас и переправы в этих местах. А может быть, и не хотели этого делать. Они пройдут выше, чтобы там перейти Луару…
Гласдейл не сводил глаз с войска противника, чьи ряды, далеко на холмах за рекой, придя в движение, медленно, едва заметно двинулись вверх по реке. Будучи опытным командиром, он прекрасно понимал, французы перешли бы Луару и внизу, под Орлеаном, в Блуа, но тогда бы им пришлось оставить позади себя Божанси и Менг с английскими гарнизонами. А спустя всего ничего оказаться перед лицом английских укреплений на том же, правом, берегу реки. Западные подступы к Орлеану уже почти год охраняли четыре английских форта – Сен-Лоран, Лондон, Руан и Париж, построенные во время длительной осады города. Все они были связаны между собой траншеями и укреплениями, тем самым представляя для противника грозный заслон. Французы все же могли бы попытаться обойти цепь крепостей и подойти к Орлеану с севера. Но за это время они, англичане, выставили бы не только крупные отряды из Менга, Божанси и четырех фортов, но из Турели, форта Сен-Лу и других небольших крепостей, окружавших Орлеан с юга и юга-востока. И тем самым французы легко бы оказались в западне, из которой им трудно было бы выбраться.
– У девчонки хорошие советчики, – уверено сказал Гласдейл, следя за войском противника. – Она пеняет не только на Господа Бога. Уверен, вокруг нее собралась вся буржская свора. Идти вверх по течению – к Шасси, это идея Орлеанского Бастарда и его молодцов.
Гласдейл усмехнулся. Никто не донимал последнее время англичан так, как Орлеанский Бастард!
А тем временем, войско, только что, на холмах, под ярким весенним небом, походившее на осиный рой, и впрямь уходило. Оно медленно потянулось вверх по реке.
– Они обойдут Сен-Жан-Ле-Блан и станут переправляться через Луару так, чтобы подойти к Орлеану с востока. Вот что, Бэнклиф…
– Да, сэр?
Тень, окутавшая лицо Вильяма Гласдейла, никак не хотела покидать его.
– Во-первых, нужно немедленно сообщить обо всем графу Суффолку – сейчас же. Во-вторых, послать гонцов в Сен-Жан-Ле-Блан и Сен-Лу… И еще…
Офицер ждал, но Гласдейл так больше и не произнес ни слова.
– Мы могли бы собрать войско на том берегу, – проявил инициативу Бэнклиф. – Взять солдат из форта Сен-Лу и встать у них на пути.
– Могли бы, – усмехнулся Гласдейл. – Но у нас не хватит для этого времени. Пока соберется наше войско – из каждой крепости, даже если Суффолк и пойдет на это, французы переправятся через Луару и возьмут Сен-Лу. Разнесут его в щепы. И построят свои ряды так, чтобы оставить у нас за спиной Орлеан. Его гарнизон невелик, но увидев такую поддержку, они воспрянут духом. Терять им все равно нечего. Еще два-три месяца – им пришлось бы поднять крылышки вверх. Черт! – Покачав головой, он кивнул на холмы за Луарой, где двигалось войско противника. – Чтобы противостоять французам, необходимо собрать по три четверти наших людей из каждой крепости. Но в случае поражения мы поставим под удар все наши укрепления, а с ними – победы за целый год, за что Бедфорд от имени короля разжалует нас в простые сержанты. – Он отрицательно покачал головой. – Я знаю Орлеанского Бастарда, он только и ждет нашей ошибки, чтобы отомстить за Рувре! Давно ждет… – Широкой ладонью Гласдейл ударил о камень бойницы. – Еще бы две тысячи солдат, о которых мы просили у лорда Бедфорда, лучше всего – лучников, мы бы встретили буржских вояк с превеликим удовольствием! В любое время дня и ночи!
Гласдейл прошелся вдоль бойниц. Офицеры, стоявшие за его спиной, ждали распоряжения. Гласдейл взглянул на старшего офицера.
– Вот что, Бэнклиф, готовьте лодки, я сам поеду к Суффолку. И поживее!
2
Они двигались вдоль Луары. День выдался ветреный, рваные, но скученные облака тесными рядами шли на юго-запад. Колонна священников, держа в руках хоругви с изображениями святых, не слишком сильными голосами пели «Даруй, Бог, победу!» Впереди, в авангарде, ехала нетерпеливая рыцарская конница. Несколько значков начальников отрядов бойко смотрелись над головами. За рыцарями ехали оруженосцы. Далее лошади тащили мортиры, огромный обоз. Пехота и лучники замыкали шествие. Серая гусеница буржского воинства растянулась на пол-лье, не менее.
Слева уже остался форт Сен-Жан-Ле-Блан, расположившийся на берегу Луары, напротив острова Иль-о-Туаль. Верно, из-за его стен сейчас с трепетом наблюдали англичане за торжественным шествием воинства, подкрепленного священным гимном.
Так они прошли еще несколько миль, пока не увидели впереди небольшой конный отряд, рысью идущий к ним навстречу.
– Ого! – воскликнул Алансон. – Да это Орлеанский Бастард! Как и обещал!
Жанна взглянула на своих рыцарей – лица мужчин сияли. Их друг и товарищ, уже пустив коня в галоп, стремительно приближался к ним.
И впрямь – красавчик, он был закован в дорогой черный доспех. Орлеанский Бастард улыбнулся своим приятелям – они давно не виделись, но взгляд его приковывала девушка. Его вид – всеобщего любимца, победителя и главаря, и конечно, дамского угодника – вызвал в Жанне легкую досаду.
– Так это вы – Орлеанский Бастард? – спросила Жанна, выезжая вперед.
– Да, это я, и рад вашему приезду, Дама Жанна.
– И это была ваша идея – пройти с этой стороны реки, а не напасть на англичан сразу, на том берегу?
– Честно признаюсь, да, – перехватив взгляды нескольких друзей, ответил он. Тон девушки озадачил его – он не ожидал такого напора, тем более – допроса. – Меня поддержали и другие капитаны.
– Да будет вам известно, что, каким бы вы ни были мудрым, лучше слушать советы Господа Бога!
– Впредь так и будем поступать, – доброжелательно улыбнулся Орлеанский Бастард. – Вот что, господа, я хотел бы попросить вас отъехать со мной во-он в тот лесок! – Бастард кивнул на ближайшую зеленеющую рощицу. – Жанна, прошу вас!
Послали за маршалом де Буссаком, что ехал рядом с повозкой канцлера Реньо де Шартра позади рыцарской конницы. Отряд капитанов, оставив оруженосцев и рыцарей-вассалов, которые следовали за ними в большом количестве, сорвался с места и, пришпорив коней, быстро стал уходить от берега Луары.
Через несколько минут они были на месте. К ним подъезжал и маршал де Буссак.
– Что за таинственность, Жан? – спросил у Орлеанского Бастарда герцог Алансонский. – Мы точно заговорщики…
– Так оно и есть, – улыбнулся он. – Я наблюдал за вами с той стороны – армия на марше заставила меня отказаться от прежнего плана. Переправа войска в этом месте затруднит нашу задачу, а то и сорвет вовсе. – Он читал на лицах соратников недоумение. – Если мы сейчас будем переплавлять обоз, лошадей и артиллерию, на это уйдут дни. У нас нет серьезных плотов для этого. Пока будем их строить, пройдет время. Проклятые англичане могут обойти Орлеан, соединиться с отрядом из Сен-Лу, рискнуть и напасть на нас. Талбот пошлет гонцов в каждый форт, соберет войско, они будут осыпать нас стрелами, а если догадаются подтянуть и артиллерию, то устроят на берегу нам чистилище. А гарнизон Орлеана слишком мал, чтобы помогать нам.
Ла Ир хмуро кивнул:
– Ты прав, друг мой. Орлеан нам помочь не сможет, черт нас раздери…
Это было неожиданностью для всех. Но только Жанна усмехнулась:
– Браво, Бастард!
– Что тут смешного, Дама Жанна? – спросил Орлеанский Бастард.
Но девушка смотрела не на него – на Ла Ира:
– «Ему виднее! – он знает в округе каждую пядь земли!» – передразнила Жанна недавние слова гасконского бретера. Орлеанский Бастард нахмурился – о чем говорит его резвая сестренка? Но она продолжала: – Если бы мы сразу пошли по той стороне, Суффолк и Талбот уже умоляли бы нас о пощаде! – Жанна едва сдерживала разволновавшегося коня. – Обманщики сами стали жертвами своего обмана! Это я о вас, доблестные капитаны!
Рыцари осуждали горячность девушки, но никто не сказал ей это в лицо – ее реакция была предсказуема.
– Каков же твой план, дружище? – спросил Алансон.
– Мы с Дамой Жанной, пятьюстами солдатами и частью обоза переправимся на тот берег, – четко сказал Орлеанский Бастард: как видно, он уже по дороге продумал этот шаг. – А вы вернетесь в Блуа, по каменному мосту перейдете Луару и двинетесь тем берегом. Но вы не пойдете лоб в лоб на бастилии англичан, а обойдете их стороной и войдете в Орлеан через Бургундские ворота. Англичане не посмеют напасть на вас – силы неравны. Да и мы выйдем навстречу.
– Пожалуй, ты прав, – кивнул Ксентрай. – Это – единственный выход.
– А вы спросили меня?! – с вызовом бросила Жанна. – Я не позволю вот так запросто решать свою судьбу! И я не оставлю армию! Она верит в меня! Если мы не перейдем Луару здесь, я пойду с армией…
– Послушайте, милая Дама Жанна, – заговорил Орлеанский Бастард. Кажется, он уже понял, что с появлением этой девушки легкой жизни ему теперь не видать. – Вы не столько нужны мне, хотя я всем сердцем готов полюбить вас, сколько нужны городу. Для орлеанцев вы одна, как целая армия! Смилуйтесь над жителями города, что любят и верят в вас!
Жанна неожиданно сдалась – глупо было сопротивляться стольким опытным воинам, чей авторитет так высок. А ей только еще предстояло показать себя, чтобы заслужить доверие и уважение.
– Но Ла Ира мы возьмем с собой, – скупо улыбнулась девушка. – Он распускает армию своей бранью – пусть будет при мне.
Под общие одобрительные усмешки Этьен де Виньоль крякнул, а Жиль де Рэ успокоил ее:
– А я, со своей стороны, буду заботиться о том, чтобы армия хранила чистоту ваших заветов. – Он положил руку в железной перчатке на кирасу – там, где было сердце. – Клянусь вам, Жанна!
Приказ по армии разнесся мгновенно. Было отобрано пятьсот самых лучших солдат – всадников и пехотинцев. Всей громаде войска, хоть и надоело часами напролет топать вдоль реки, пришлось повернуть на Блуа. Но это лучше, решили многие офицеры, чем долгая переправа на виду у англичан.
Ветер был сильный и переменчивый в тот день, его порывы то и дело заставляли лодочников решать, как им быть. Сейчас ветер гнал густую рябь по Луаре от Шесси – в строну Солони. Но едва Жанна ступила на борт шаланды, как ветер переменился и стал попутным, точно говорил: «Добро пожаловать, я к вашим услугам!»
Сама Жанна не обратила на это внимание – ее мысли занимала скорая встреча с городом, о котором она столько слышала и считала родным для себя, но Орлеанский Бастард рассмеялся:
– Хорошее начало! – Он переглянулся с Ла Иром. – Она и впрямь – волшебница!
Лодочники из Шесси, наслышанные о Деве, смотрели на нее, как на святую.
…И вот они уже плыли по весенней воде мимо зеленеющих, поросших молодыми ивами островов – вот они обогнули Бурдон, проплыли между гигантскими островами Бычий и Верхний.
А вот и берег. В пол-лье поднимался небольшой городок Шесси…
В пятницу 29 апреля, поздним вечером, сверкая серебристым панцирем, Жанна торжественно въехала на белом коне через Бургундские ворота в Орлеан. Быстро темнело, и ее сопровождало факельное шествие. Впереди шли священники с хоругвями. Протяжно ныли волынки шотландского полка, играя марш Роберта Брюса. По правую руку от Жанны ехал Орлеанский Бастард в черном доспехе, на роскошно убранной лошади, по левую – знаменосец Баск. За Жанной следовали Ла Ир, Жан де Новелонпон и Бертран де Пуланжи, оруженосец Жан д’Олон и ее братья – Жак и Пьер д’Арки, прочие многочисленные рыцари, оруженосцы, герольды и пажи.
Звенели колокола, восторженно гудела толпа, исстрадавшаяся за долгие месяцы от изнурительной осады и все свои надежды возлагавшая на грядущую Деву. Пышная свита Жанны вдохновляла орлеанцев – они верили в близкие перемены. Точно сам ее приезд уже казался избавлением от ненавистных англичан. И Жанна понимала – она не могла обмануть ожидания этих людей. Не имела на это право. Скорее она погибла бы, чем позволила себе нарушить клятву. Только борьба – до последней капли крови, а лучше – до полной победы.
Один из факельщиков неловким движением запалил краешек знамени, толпа замерла, но Жанна, сразу оценив ситуацию, повернула коня и ухватила рукой в железной перчатке край штандарта. Огонь был потушен мгновенно.
Толпа облегченно выдохнула – да эта Жанна не промах! Как она ловка, не растерялась, другие офицеры и сообразить не успели, что случилось… «Жанна, Дева Жанна!» – дружно выкрикивали горожане. – «Спаси Орлеан! И благослови тебя Господь!»
Жанна в окружении свиты проследовала от Бургундских ворот до Ренарских, к дому одного из самых богатых и уважаемых граждан города – главного казначея герцогства Жака де Буше. Того самого, который время от времени переплывал Ла-Манш, дабы отчитаться в Лондоне перед своим сеньором, Карлом Орлеанским, сколько средств потрачено на войну и сколько получено налогов с герцогских земель. И все это время, пока Жанна ехала по улицам, толпа только нарастала и гудела еще сильнее.
У дверей своего дома главный казначей Орлеана низко поклонился и сказал:
– Добро пожаловать, Дама Жанна, благородная принцесса! Прошу оказать мне честь быть гостьей в моем доме! – и слуги закрыли дверь, а толпа все не унималась…
Девушка отужинала в кругу своих друзей и приготовилась ко сну. Ей хотелось поскорее укрыться ото всех, перевести дух. У нее ныло под ложечкой – ведь не святая же она в самом деле? Справится ли? Но то же продолжалось и ночью – под окнами Жака де Буше мелькали факелы, распевались песни и слышался гул не одной сотни голосов…
Утром Жанна почувствовала себя бодрой и готовой действовать. Сон вылечил ее – сомнения ушли. Все внутри кипело. Жанна хотела штурмовать бастилии англичан немедленно, но узнала, что битва откладывается.
– Почему мы медлим, Бастард? – гневно спросила она у сводного брата.
– Мы ждем нашу армию, Жанна, – ответит тот.
Он больше не хотел терпеть поражений – он был сыт ими по горло. Второго «Рувре» он просто не пережил бы!
Сердце подсказывало Жанне, что капитан прав, но терять время даром она не хотела. Приказав д’Олону следовать за ней, девушка потребовала опустить подъемный мост. Она выехала из Ренарских ворот в поле и устремилась к позициям противника под белым флагом.
– Жанна! – окрикивал ее д’Олон, – не подходи близко!
Но рвали копыта землю, билось на утреннем ветру белое знамя, усыпанное золотыми лилиями, и Господь и его ангелы были на нем…
Девушка остановилась в двухстах шагах от бастилии Сен-Лоран, построенной графом Суффолком и лордом Талботом вокруг церкви.
– Англичане! – что есть силы закричала она. – Заклинаю вас именем Божьим, уходите в вашу страну! Оставьте город Орлеан! Я готова заключить с вами мир, если вы признаете мою правоту и вернете Франции столько, сколько отняли у нее, пока она была в вашей власти!
Изумленные офицеры и солдаты графа Суффолка все теснее обступали стену. Вот диво! – это же та девчонка, о которой столько болтали орлеанцы! Которую с таким нетерпением ждали…
– Англичане! – продолжала Жанна. – Хотите вы того или нет, а вам придется уйти! Иначе вы погибнете – все! Решайте же!
Но не только англичане разглядывали ее – храбростью Жанны восторгались и орлеанцы, смотревшие на свою героиню с крепостной стены у Ренарских ворот.
У англичан нашелся тот, кто решил ответить Деве. Это был нормандец де Грэнвиль – перебежчик из французского войска.
– Эй ты, девка! Уж не хочешь ли ты, чтобы мы сдались женщине? У французов больше нет мужчин, они прикрываются юбками! Нечестивые сводники! Трусы!
Англичане заулюлюкали и загоготали. Но стрелять они не посмели – белый флаг Жанны с золотым рисунком, едва ли заметным на расстоянии, остановил их.
Жанна вернулась в город – она чувствовала поражение. Как ей хотелось, чтобы от одного ее голоса дрогнули если не стены бастилии, то хотя бы сердца этих негодяев!
Вечером Жанна выехала через южные ворота – ворота моста. С тем же знаменем, в сопровождении того же д’Олон.
Она проскакала по мосту через Луару несколько пролетов и спешилась в бастионе, на островке Бель-Круа. Дальше мост обрывался – два пролета уже давно были взорваны, чтобы нарушить коммуникацию между Турелью, доставшейся англичанам, и Орлеаном.
Жанна вскарабкалась на бастион, держа знамя в руках. Она была совсем рядом от врага – меткий выстрел мог бы легко поразить ее.
– Гласдейл! – крикнула она. – Я послана Богом, чтобы изгнать англичан из Франции! Не перечьте Царю Небесному – сдайтесь на мою милость! И тогда вы все уцелеете! Прошу вас, послушайтесь меня! Не принимайте другого решения! Королевство Франция никогда не будет принадлежать вам!
На крепостной стене Турели, в окружении своих офицеров, негодовал лорд Гласдейл. Ему уже передали, как Дева требовала от графа Суффолка сдачи Сен-Лорана, разъезжая перед крепостью с белым флагом. Теперь она добралась и до него! Она была перед ним, как на ладони. В сверкающем на вечернем солнце доспехе, с короткой стрижкой черных волос. Под белым флагом, на котором были различимы золотые вкрапления и читались какие-то фигуры, когда ветер ударял в полотнище. А главное – она ничего не боялась!
– Гласдейл! – кричала она. – Если вы повинуетесь мне – я помилую вас! По воле Бога, сына Святой Девы Марии, Франция принадлежит только одному человеку – королю Карлу Валуа, истинному наследнику престола!
– Черт, мне это надоело! – Он был вне себя от наглости девчонки. – Убирайся прочь, арманьякская шлюха! – сжимая кулаки, заревел полководец в сторону бастиона на островке Бель-Круа. – Ведьма! Я сожгу тебя, если поймаю!
Уже немолодой Гласдейл тяжело дышал – эта девка разволновала его. Она говорила с ним так, точно судьба его решена! А солдаты уже готовы были поддержать своего командира: «Проваливай в деревню – к своим коровам! – кричали они. – Арманьякская ведьма!»
Вильям Гласдейл ушел со стены первым – уверенность этой девчонки неприятно поразила его. И еще – ее бесстрашие…
А Жанна, направив коня к воротам Турели, плакала – давилась слезами. Ее оскорбили – мерзко, гнусно. И вновь не послушались! Она остановила коня недалеко от ворот, Жан д’Олон прикрыл ее. И только когда на лице девушки высохли слезы, она въехала в город.
Время переговоров заканчивалось – голос мира не был услышан, чуда не произошло. Наступало время битв…
Орлеанцы так сильно хотели видеть свою Деву – днем и ночью, что желание это стало необузданной страстью. Первого мая хватило небольшого слуха, что ее нет в городе, и в дом Жака де Буше уже забарабанили десятки кулаков.
Жанне пришлось, взяв небольшой эскорт, колесить по улицам Орлеана. На горожан это действовало гипнотически – они поражались ее статью, посадкой наездницы, роскошным убранством то белого коня, то черного, блеском лат, которые ослепительно горели на солнце, красотой девушки.
Она была их героиней – смелой, прекрасной, юной…
В тот же день Орлеанский Бастард с пятьюстами конниками уехал навстречу войску, двигавшемуся из Блуа. Его не было второго и третьего мая. Жанна волновалась. А если англичане набрались смелости и напали на армию? И если фортуна оказалась на стороне врага?
Но этого не случилось. Армия успешно прошла мимо Божанси и Менга, достигла вражеских бастионов, что окружали Орлеан с запада, и на глазах у англичан, засевших в восточном бастионе Сен-Лу, подошла к Бургундским воротам.
Город вздохнул спокойно.
Но чуть раньше, 4 мая, в Орлеан со своим отрядом вернулся Орлеанский Бастард.
Жанна обедала в доме де Буше, когда ее запыхавшийся интендант распахнул дверь:
– Жанна, вернулся Бастард, он велел передать тебе, что на помощь англичанам идет с войском и обозом продовольствия Фастольф! Они уже вблизи Жанвиля!
Жак де Буше и его супруга переглянулись – это известие было скверным, очень скверным!
Жанна выбежала из дома, и уже через минуту мчалась в ставку Орлеанского Бастарда.
– Бастард! Послушай, Бастард! – выкрикнула она, врываясь к нему, только что севшему обедать. – Я говорила – со штурмом бастилий англичан медлить нельзя! Если Фастольф успеет раньше нас – будет худо!
– Время еще есть, – возразил капитан, пригубливая вино, – Жанвиль в тридцати лье от Орлеана. – Он кивнул на стол. – Составишь мне компанию?
– И вот что, Бастард, – не слушая его, горячо продолжала Жанна, – именем Божьим повелеваю тебе сразу же сообщить мне, как только Фастольф будет близко от нас. Не сносить тебе головы, если я об этом не буду знать вовремя!
– Можешь не сомневаться, Жанна, – принимаясь за жареную рыбу и овощи, улыбнулся Орлеанский Бастард, – ты узнаешь об этом первая.
3
«Проснись, Жанна! – издалека, нарастая, доходил до нее гулкий тяжелый голос. – Проснись! Вставай! Твой враг ждет тебя!»
Она рывком села на постели, плохо соображая, что с ней и где она. Орлеан, дом Жака де Буше… С улицы доносились взволнованные голоса, кто-то рыдал. Голос! – это он разбудил ее! Жанна вскочила с постели, выглянула в окно. Что-то было не так! Она вбежала в соседнюю комнату, смежную, где расположился Жан д’Олон, ее оруженосец. Криком она разбудила его – он вскочил как ошпаренный.
– Что? Что случилось?!
Но следом она уже будила своего пажа.
– Вставай, Луи! – Тот протирал заспанные глаза. – Если была пролита французская кровь, а я не знала об этом, тебе несдобровать!
Вбежала заспанная хозяйка. Луи де Кут помчался готовить лошадь, а все остальные, включая Жака Буше, тоже плохо что понимавшего, принялись облачать Жанну в ее доспех. Проворнее всех оказался д’Олон: ремешки, застежки, пряжки легко слушались его пальцев – он был не новичок в этом деле!
– Что я должна делать? – твердила она. – О, Господи! Идти на Фастольфа или штурмовать бастилии? Господи…
Жанна выбежала из дома, конь уже дожидался ее. Пока д’Олон занимался своим панцирем и ему неумело помогали слуги де Буше, Луи де Кут влетел в дом, схватил знамя Жанны и просунул его в окошко своей госпоже.
Она почти вырвала его и, перехватив древко, пришпорив коня, выкрикнула:
– Догоняй меня, д’Олон!
– Да, сейчас! – выкрикнул оруженосец и рявкнул на де Кута. – Помогай, сорванец! Быстро!
Она неслась через весь Орлеан – с белым знаменем, всполошенная, полная огня – от ворот Ренарских к Бургундским воротам. Жанна угадала направление – от ворот несли раненых, окровавленных людей. У одних носилок, которые тащили горожане, она резко придержала коня, вставшего на дыбы.
– Где идет бой?
– У бастилии Сен-Лу! – ответили ей. – Говорят, неудачный штурм! Англичане бьют французов!
Жанна бросила взгляд на окровавленного солдата с рассеченным лицом, и сердце ее сжалось. Она словно забыла обо всем, что творилось вокруг, – только это изуродованное лицо было перед ней.
– Господи, за что? – прошептала она. – Мне больно смотреть на французскую кровь!
Солдата уже унесли, и только тут она опомнилась. «Неудачный штурм!» Вцепившись в знамя, точно это была последняя надежда на победу, она полетела в открытые настежь ворота, перелетела через подъемный мост и помчалась дальше – а мимо нее все несли и несли раненых солдат.
Ее догонял Жан д’Олон…
Но угнаться за Жанной было сложно. Точно ветер, конь нес ее по холмам, а со стороны Сен-Лу уже ковыляли легко подраненные солдаты. Так поступают во время поражения – хозяева форта всегда могут выйти и добить или взять в плен тех, кто не успел вовремя унести ноги. Вдалеке громыхали пушечные выстрелы. На ее знамя оглядывались – и бежали дальше. Далеко на холмах она уже видела высокий частокол английского бастиона. Там была свалка.
– Жанна! – д’Олон наконец-то нагнал ее, когда она приблизилась на расстояние выстрела бомбарды. – Тебе нужна охрана! Ты не можешь так…
– Мне нужна победа! – бросила она и тут же что есть силы закричала отступавшим солдатам. – Стойте! Вы должны биться! Господь любит храбрых! За мной!
И она, высоко подняв знамя, поскакала вдоль стен бастиона, а лучники уже целились в нее, пуская десятками стрелы, но она была быстрее – на долю секунды, на мгновение. И страх отступил. Увидев это чудо – еще одно чудо! – французы рванулись на стены Сен-Лу, приставляя лестницы, целясь из арбалетов в лучников, выбивая врага из бойниц. Жанна исчезла за бастионом – все замерли, едва не впав в отчаяние, но вот она вылетела из-за него, все также высоко держа в руке белое знамя с золотыми лилиями. Сам Господь на этом знамени пролетал над осаждающими бастион и осенял их крестным знамением!
– Бейтесь, мои воины! – кричала Жанна. – Бейтесь!
Одна из стен бастиона дрогнула – французы перевалили через нее и уже хлынули внутрь. Увидев это, другие целым потоком последовали за ними. Но не только бастион дрогнул – дрогнули сердца англичан: они увидели ту, что была их сильнее!
Они точно увидели свою смерть…
– Жан! – кричала она, – д’Олон! Она всучила ему в руки знамя, бросила: – Стереги! – и, спешившись, сама рванулась к одной из лестниц. Жанна забралась на нее с ловкостью обезьянки и на мгновение застыла там, на самом верху, как перышко. «Меч! Возьми меч!» – откуда-то издалека прорывался к ней голос д’Олона. Она спрыгнула вниз и лицом к лицу оказалась перед английским копейщиком. Тот отпрянул, точно увидел призрака, но его противник был безоружен.
Эта девчонка!..
Звон оружия и крики разом оглушили Жанну. Рот англичанина ощерился в улыбке, он стремительно занес копье, чтобы ударить ее в грудь, но тут же, втянув в себя воздух, покачнулся. Вытаращив глаза, англичанин бухнулся на колени, а следом повалился на землю.
Кровь хлынула изо рта англичанина – и было отчего: в его шлеме, глубоко рассеченном, почти по самое древко торчал топор.
А девушке улыбался молодой офицер.
– Не забывайте про меч, Дама Жанна! – он был красив и весь перемазан в чужой крови. Видать, офицер поработал в Сен-Лу на славу! Он наступил ногой на спину мертвого врага и, приложив усилие, вытащил топор из разрубленной головы и покореженного металла. Белые зубы офицера сверкали. Лицо его показалось Жанне знакомым…
– Франсуа де Ковальон, благородная Дама, – поклонился он.
Теперь она вспомнила его – это он встречал ее в Шиноне четвертого марта…
– Жанна! – к ним подбежал д’Олон. – Ты жива – слава Богу! – Молодой мужчина был переполнен отчаянием. – Ты не должна так убегать! Жанна…
Англичан уже оттеснили от этой стены – бойня отходила в сторону. С бастионом Сен-Лу все было кончено. Мимо них устремлялись свежие силы французов – каждый хотел успеть на расправу.
– Дайте мне ваш топор, Ковальон, – попросила Жанна. Лезвие топора на длинной черной рукояти было испачкано кровавой жижей. – Прошу вас…
– Конечно! – Ковальон нагнулся, сорвал рукой в железной перчатке пучок травы и тщательно вытер лезвие. – Прошу вас…
– У вас своенравная госпожа, д’Олон, – вынимая из ножен меч, улыбнулся интенданту Жанны офицер. – Присматривайте за ней лучше. Но я оставляю вас – хочу прикончить еще двух-трех годонов, если получится!
– Ковальон! – окрикнула его Жанна. – Спасибо!
– Рад был служить! – браво ответил тот и устремился на пиршество.
– Знамя, д’Олон, где знамя? – глядя в сторону, спросила Жанна.
– Я передал его сержанту. Тебе не стоит так убегать…
– Прости, – рассматривая зазубренное лезвие топора, тихо проговорила она. – В следующий раз я скажу тебе, когда пойду к англичанам в гости.
Через час, когда бастилия Сен-Лу пала, англичане большей частью оказались перебиты, когда повсюду была смерть, политая кровью земля, изломанные трупы, обрубки конечностей, Жанне стало плохо.
Она не знала, что победа бывает такой…
Жан д’Олон только и успел прихватить ее за локоть, когда девушка пошатнулась.
– Что с тобой? – спросил оруженосец. – Ранена?!
– Господи, – прошептала она, – они умерли без покаяния!
Она потребовала, чтобы ее солдаты исповедовались, и немедленно. На место недавнего боя уже прибыл священник Жером Паскерель. Для вояк это было впервой – так поступали рыцари времен Людовика Святого! Но война, длившаяся почти сто лет, вытравила из душ французов и англичан едва ли не последние крохи христианского сострадания к противнику. Все же солдаты бухались один за другим на колени – кто-то неохотно, кто-то послушно. Они были только солдатами и обязались подчиняться своему командиру. Тем более, что эта причуда была безобидной. Некоторые даже шептали молитву.
И Жером Паскерель перекрестил их – во имя Отца, Сына и Святого Духа.
4
Ее вновь обманули! – возвращаясь в Орлеан, лихорадочно думала Жанна. Ей не доверяли…
– Вы начали штурм без меня – почему? – в тот же день бросила она обвинение Орлеанскому Бастарду. – Это… оскорбление.
Орлеанский Бастард хотел было ответить ей, что она крепко спала и они не решились будить ее. Можно было сказать, что капитаны просто-напросто опасаются ее строптивого нрава, боятся, что она помешает им. И потом – они мужчины, и сами способны справиться с англичанами, не тревожа Даму Жанну по любому поводу.
Но Орлеанский Бастард только развел руками:
– Ты была сегодня на высоте, Жанна. Без тебя мы бы не взяли бастион.
Это было равносильно извинению.
Уже в Орлеане Жанна узнала, что во время атаки Сен-Лу, когда она только появилась под его стенами, готовая переломить ход сражения, англичане из форта Париж быстро пересекли Орлеанский лес и вышли на опушке, угрожая и без того терпящим поражение французам. Но Орлеанский Бастард обманул их – свежие силы вышли через северо-западные ворота, угрожая самому форту Париж. Англичане, узнав об этом, повернули с опушки леса назад. Стычка под фортом Париж оказалась незначительной, а Сен-Лу, оставшийся без помощи, пал. Одержав победу, французы подожгли Сен-Лу, а в тот же вечер рота французских солдат быстрым маршем отправилась на пепелище и разметала прах по ветру.
От бастиона осталось одно воспоминание.
Взятие Сен-Лу было большой стратегической победой – теперь правый берег к востоку от Орлеана принадлежал французам. Кольцо осады было разорвано, путь через Луару на Турель – свободен.
В ту ночь, первый раз пережив мясорубку, Жанна горячо молилась и призвала молиться о спасении души своих капитанов. Кто-то поддался ее увещеванию, кто-то нет. Жиль де Рэ, заглядывавшийся на Деву, пошел у нее на поводу. К нему присоединился Ксентрай. Ла Ир дал обещание, что ближайшие сутки он не будет сквернословить и клясться «всеми чертями» и «адом». «Это уже немало!» – заметил его друг Ксентрай.
Следующий день, 5 мая, был праздничным – Вознесение Христово. Жанна отказалась даже думать о войне и решила вновь вступить в переговоры с врагом.
Утром Жером Паскерель написал под ее диктовку новое послание англичанам. Жанна села на коня, вооружившись знаменем, взяла с собой д’Олона, который теперь не отпускал ее ни на шаг, и двух сопровождающих – самого меткого лучника, им был шотландец Ричард, и самого громкоголосого бойца. Ее горло немного осипло после взятия Сен-Лу, когда она нарезала круги вокруг форта и призывала смести англичан.
Вчетвером они выехали из Ренарских ворот в сторону форта Сен-Лоран. Там, на расстоянии полета стрелы, девушка передала знамя д’Олону, а сама привязала к стреле письмо.
– Англичане! – крикнул громкоголосый боец. – Послание от французов!
– Арманьякская потаскуха! – со стен Сен-Лорана что есть мочи кричали англичане. – Убирайся вон!
Но Жанна только сжала губы – она больше не хотела плакать! Вчерашняя битва стояла у нее перед глазами. Французская кровь – она дорого стоит! Сегодня она пришла с миром. Пусть англичане выбирают, как им поступать!
Ричард спешился для большей устойчивости и, прицелившись, выстрелил в сторону форта – в одну из деревянных его башен.
Через несколько минут хмурый граф Суффолк, который никак не мог пережить падение Сен-Лу, развернул свиток.
Текст был таков:
«Вы, англичане, не имеете никакого права на французское королевство. Царь Небесный повелевает вам и требует моими устами – Жанны Девы – оставить ваши крепости и вернуться в свою страну. Если вы этого не сделаете, я устрою вам такое сражение, о котором вы будете помнить вечно. Вот что я пишу вам в третий и последний раз, и больше писать не стану».
Далее стояла вызывающе наглая подпись: «Иисус, Мария, Жанна Дева».
Граф Суффолк потихонечку багровел – эта ведьма создала свою троицу! Но это было еще не все – далее шел поскриптум:
«Я бы послала вам письмо учтиво, но вы схватили моих гонцов, вы задержали моего герольда по имени Гийенн. Соблаговолите вернуть мне его, а я пришлю вам нескольких из ваших людей, захваченных в крепости Сен-Лу, так как погибли там не все.
Писано 5 мая 1429 года от Рождества Христова».
– Уилмор! – заревел Суффолк, призывая своего офицера. – Уилмор!
Командующий немедленно отдал приказ: переслать Гласдейлу, в Турель, подкрепление. Удара можно было ждать в любой момент…
Он сам не знал, как было верно его предположение!
Вечером за Жанной послали – ее приглашал Орлеанский Бастард на военный совет. Все полководцы уже были в сборе – за длинным столом, при свете факелов, она разглядела знакомые лица. Жанна сразу почувствовала подвох. Чересчур тихим был этот совет, точно все уже решено. Впрочем, так оно и оказалось. Ей сообщили, что назавтра готовится атака бастиона Сен-Лоран.
– Вы намеренно не пригласили меня? – спросила она, получив известие. Это была еще одна пощечина! – Вы не доверяете мне? – Она хотела добавить: «Даже после того, как я подняла боевой дух солдат и помогла взять Сен-Лу!» Но она только сказала: – Штурмовать Сен-Лоран? А не лучше ли вначале обратить взор на левый берег? Взять Сен-Жан-Ле-Блан, форт святого Августина и Турель?
Орлеанский Бастард переглянулся с другими полководцами.
– Не сердись, Жанна, – примирительно улыбнулся Орлеанский Бастард. – Ты не дослушала нас. Мы действительно решили угрожать Сен-Лорану, но когда из Турели на правый берег придет помощь, мы нападем на саму Турель. Это решение кажется нам разумным, а тебе?
– Вполне, – ответила девушка.
Она возвращалась в дом Жака де Буше разгневанной и полной решимости действовать, едва взойдет солнце. Капитаны, подстрекаемые первыми полководцами Буржского королевства, все еще хотели отделаться от нее? Не выйдет!
5
На следующий день, на рассвете, Жанна стала собирать солдат и городское ополчение для атаки форта Августинцев на левом берегу Луары – крепости, что защищала Турель. Соблазнив этой затеей Ла Ира, сторонника быстрых действий, взяв с собой Жана де Новелонпона и Бертрана де Пуланжи, окружив себя самыми преданными рыцарями, она вышла из Бургундских ворот и переправилась через Луару на вытянутый, похожий на острие копья, остров Туаль. Задача была – захватить небольшой форт Сен-Жан-Ле-Блан на левом берегу. Войско настороженно дожидалось, когда англичане дадут о себе знать, но форт подозрительно молчал. Тогда французы выстроили из лодок понтонный мост и перебрались на левый берег.
Англичане ушли из форта – они бросили его, присоединившись к основному гарнизону Турели и форта св. Августина. Это было обидно – Жанна намеревалась разделаться с англичанами, пока те были разъединены. Подход к бастиону, построенному на развалинах монастыря св. Августина, оказался свободен, но у Жанны и Ла Ира было слишком мало солдат, чтобы брать приступом эту крепость.
Надо было возвращаться назад.
В то самое время, когда французы собирались перебраться обратно на остров Туаль, из бастиона св. Августина вышло английское войско и устремилось на противника.
Французов могли перебить во время переправы, и тогда Жанна и Ла Ир, а с ними и другие конные рыцари, взяв на перевес копья, бросились на наступающих англичан. Пешие французы устремились за ними. Небольшой конный отряд врезался в английское войско, состоявшее из пеших латников, смел копьями несколько рядов, а затем, вооружившись мечами и секирами, принялся беспощадно вырубать атаковавших англичан.
Тут подоспели и пешие французы…
Несмотря на то, что были в меньшинстве, французы сумели очень быстро превратить атакующую сторону в отступающую. Теряя солдат в большом количестве, англичане отходили к своему бастиону. Но Жанне и Ла Иру этого показалось мало. С острова Туаль подходило подкрепление. На свой страх и риск, пока не подоспели солдаты из Турели, французы перенесли бой к стенам бастиона.
Англичане были ошеломлены – они не ожидали такой расторопности от противника! Вязанки из прутьев и осадные лестницы, приготовленные для засыпки рва форта Сен-Жан-Ле-Блан и штурма его стен, пригодились для рва и стен бастиона св. Августина. Жанна приказала воткнуть белое знамя в крепостной вал. Битва шла на валу и на дне рва. Утопая в вязанках, где они были, и на свободном пространстве, французы и англичане кромсали друг друга на куски. Но французы были решительнее – невиданное упорство ошеломило англичан.
Меч Жанны трепетал в ножнах, но она билась топором. У него была легкая длинная рукоять и тяжелая сталь. Ковальон знал толк в оружии! Годоны отказались от мира? – захотели войны? – и они получили ее!
Англичанин с занесенным мечом бросился на девушку, но она увернулась, припав на колено. Удар ее топора пришелся как раз в колено врагу – сбоку. Хруст кости ударил по ушам. Англичанин взвыл. Жанна быстро поднялась, топор легко взлетел и, точно по своей воле, зачерпнув недюжинной силы, врезался в бок англичанина. Хруст ребер – и еще один вопль. «Ты назвал меня арманьякской шлюхой?! – кричала она. – Получи же! Получи!» И третий удар – под подбородок. Лезвие распороло кольчугу на шее, и когда Жанна рывком вытащила топор, горячая струя крови рванула вверх, ударила ей в лицо. Она отшатнулась, мгновение приходила в себя, а потом, тряхнув головой, покрепче перехватив топор, бросилась дальше по насыпному валу…
Смятение и паника в рядах англичан, еще недавно намеревавшихся побить французов на берегу, а теперь оказавшихся в роли осажденных и погибающих, довершили дело. Бастион был взят, почти все англичане перебиты.
К девушке, стоявшей в компании Бертрана де Пуланжи и ординарца д’Олона, все еще державших в руках мечи, подходил Ла Ир. Направлялся к ним, разглядев издалека свою патронессу, и светловолосый Жан де Новелонпон. Шлем он держал в руке.
Все еще тяжело дышали.
– Жива – я рад, – широко улыбаясь, сказал Ла Ир.
– Ранили в ногу – копьем, – устало ответила Жанна. – Легко…
– Я видел, как ты махала топором! – кивнул Ла Ир. – Славная работа!
– Вот мои учителя, – Жанна взглянула на рыцарей – Пуланжи и подошедшего Новелонпона.
– Жанна, – Ла Ир уставился на ее лицо, – теперь мы с тобой похожи как две капли воды!
Вояка расхохотался; смеялся Жан д’Олон. Улыбались и воспитатели Жанны. Девушка не сразу поняла, о чем это он, но догадалась быстро. Лицо могучего крепыша Ла Ира было обрызгано чужой кровью, точно он был вурдалаком и его только что оторвали от чьей-то раны. Она провела рукой в железной перчатке по своему лицу – ее чешуйчатая кисть оказалась алой. Она приблизила перчатку к носу – кровь пахла пряно, сладко-соленым варевом. Но сейчас Жанна не испытала того чувства глубокой скорби, что нахлынуло на нее под Сен-Лу, когда она заставила своих солдат исповедаться.
Это было странно…
– Нам нужно торопиться, Жанна, – сказал ей Ла Ир. – Турель рядом.
Жанна огляделась. Утро было нежным, речная вода спокойной. Навсегда замерли убитые в бою. Истекали кровью раненые. И сурово смотрели на победителей-французов высокие башни форта моста – Турели. Этот взгляд мог оказаться смертельным…
Жана дала отбой. В крепости св. Августина осталось большинство здоровых солдат, не пострадавших в этом бою. Уже подплывали лодки, бойцы несли убитых и раненых, собирали оружие, наспех обшаривали убитых в большом количестве англичан.
– Это омерзительно, – проговорила она, кивая на французского солдата. – Это… богопротивно.
Точно коршун – на падаль, тот набросился на убитого английского рыцаря, растянувшегося на земле. Солдат разрезал ножом кожаные ремни убитого, сорвал кирасу и, обшарив рукой его грудь, сорвал медальон. Но на том он не успокоился – стащил железную перчатку с руки. Солдат обрадовался – у рыцаря крупное золотое кольцо на левой руке! Но оно не сходило с пальца. Тем же ножом солдат отсек две фаланги – и вот уже кольцо на его ладони. Но и это было еще не все. Он обтер с кольца кровь – лоскутом от рубашки убитого и тут же попробовал металл на зуб. Лицо француза сияло: золото – верное золото!
– Господи, – прошептала Жанна, – прости его…
– Хотела воевать – терпи, – усмехнулся Ла Ир. – Короли отбирают земли и замки. Мы, капитаны, берем сундуки с монетами у побежденных, таких же убитых годонов, а если они живые – берем их самих, так позволь же и простому солдату взять то, что он может. Тебе не изменить этих правил!
С одной из лодок, в сопровождении Ла Ира, Жанна вернулась в Орлеан. Ей надо было подлечить ногу, чтобы не запустить рану. А потом – она не могла усидеть на месте. Жанна знала: сейчас военный совет решает судьбу Турели, а значит – судьбу всего предприятия.
Так оно и было…
В доме Буше она искупалась, доктор казначея обработал целительной мазью рану и перебинтовал ногу девушки. «Вы должны беречь себя, душенька, – все время лопотала над ней жена казначея, помогая доктору или подавая Жанне полотенца. – Вы могли погибнуть…» Девушка была благодарна женщине за теплую заботу.
Она ужинала, когда в дом к Буше пожаловал лично Рауль де Гокур.
– Я наслышан о вашей сегодняшней победе, Дама Жанна, – сказал де Гокур. – Поздравляю вас.
– Благодарю вас, мессир.
У первого камергера Короны была нелегкая миссия, но ведь кто, как не он, числился искусным дипломатом!
Сколько неудач за последний год хлебнули французские полководцы под Орлеаном! Раны, полученные под Рувре, до сих пор кровоточили. И вдруг – взятие Сен-Лу, удачный штурм форта св. Августина! Эту победу хотелось смаковать и смаковать! Рваться вперед – зачем? Нужно перевести дух, почистить перышки, насладиться успехом. Совет решил послать к Деве человека, который был бы старше ее и обладал высоким авторитетом не столько рубаки, сколько осторожного полководца и тонкого государственного деятеля. Рауль де Гокур, чуждый резким порывам, сам вызвался остепенить Жанну.
Это был один из решающих моментов для французской короны!
– Совет решил повременить с военными операциями, Дама Жанна, – сказал умудренный опытом полководец.
– Что значит – повременить?
– Милостью Божией мы одержали сегодня победу над англичанами, но на военном марше лорд Фастольф с армией. Совет решил послать гонцов к королю – за подкреплением, а пока что укрыться за стенами Орлеана. Провианта у нас вдоволь. Совет не считает нужным, чтобы завтра солдаты покидали город. Вот что я имел в виду под словом «повременить».
– Нет, мессир де Гокур! – вставая из-за стола, воскликнула Жанна. Она даже не знала – быть ей изумленной и разгневанной? – Хотите вы того или нет, но мои солдаты, – она сделала ударение на последних словах, – пойдут и добьются того, чего они добились под Сен-Лу позавчера, и нынче – под бастионом святого Августина!
Рауль де Гокур тоже поднялся.
– Дама Жанна, совет определит время дальнейших военных операций…
– Я уже определила его! – сказала, как отрезала, капитанша.
Дальнейшее противоборство между Жанной и первым камергером короны показало, что юной Афине-Палладе безразличны авторитеты, потому что лучший авторитет для нее – убежденность в собственной правоте.
– Вы – юная девушка, Дама Жанна, – процедил де Гокур, – а совет составляют опытные полководцы, которые годы напролет воюют с англичанами…
– Так воюют, что англичане уже добрались до Луары!
Рауль де Гокур почувствовал, что выходит из себя. Зря он согласился на эту миссию – с дикаркой принцессой трудно поладить!
Жанна хотела еще что-то бросить де Гокуру, но вместо того выкрикнула:
– Луи! Жан! Раймон!
В комнату вбежали два пажа и д’Олон. Они раскланялись с де Гокуром. Молодой мужчина и два юноши не знали, на кого им смотреть – на хозяйку или на знатного вельможу. Рауль де Гокур, со своей стороны, не понимал, зачем девчонке так срочно понадобилась ее свита. Из первого камергера короны едва не вырвался нервный смешок – не арестовать же она хочет его?
– Вы знаете, где расквартировались Жиль де Рэ, Ксентрай и Ла Ир?
Пажи кивнули.
– Отлично! – бросила она. – Пусть немедленно едут к Орлеанскому Бастарду. Спят – разбудите! А ты, д’Олон, со мной! Простите, мессир, – извинилась она перед опешившим де Гокуром, – мне надо срочно уехать!
…Она едва успела одеть куртку и опоясаться мечом. С оруженосцем они запрыгнули на коней и, подхваченные свежим весенним ветром, помчались к Орлеанскому Бастарду. На них оборачивались горожане, восторженно кричали – сегодня она вновь отличилась! Орлеанцы поняли: вера в грядущую Деву их не обманула. Там, где оказывалась Жанна, была победа!
Она появилась перед братом в черном облегающем ее фигуру костюме, перепоясанной широким кожаным ремнем, с мечом у бедра.
– Бастард! – с порога выкрикнула она. – Ты спятил?
– Господи, Жанна, что случилось? – Орлеанский Бастард мирно ужинал – появление сестры оказалось вновь таким внезапным, что он едва не поперхнулся.
– Не верю своим ушам – вы отложили штурм Турели? Решили запереться в Орлеане и почивать на лаврах, дожидаясь Фастольфа? Не верю свои ушам!
– Мы только решили собраться силами…
– И это говорит храбрый Бастард?!
– Жанна, умоляю тебя…
– Я не понимаю такой войны! Есть только один исход – победа! Как это можно – не верить в себя? Зачем тогда воевать? Лучше сложить руки на груди и упокоиться с миром. Но если вытащил меч из ножен – не смей посылать его обратно, пока не закончил дело, иди за победой, не отпускай ее!
– А если мы не возьмем Турель? – вставая из-за стола, уже совершенно серьезно заговорил с ней Орлеанский Бастард. – Застрянем под ее стенами? Ты ведь не знаешь этой крепости, правда? А я бывал в ней тысячу раз! Она хорошо укреплена! Чего стоит один барбакан! Англичане с трудом ее взяли и теперь врастут в нее! Мы потеряем под Турелью сотни солдат, накопим раненых! А тут явится Фастольф со свежими силами! Что тогда?
– Ты прав – я ни разу не была в Турели. Но милостью Господа мы взяли Сен-Лу и форт Августина, той же милостью возьмем и Турель! Я верю в это!
– Твоя вера – малое оправдание для штурма!
– А зачем я тогда вам сдалась? Зачем я здесь? Моя вера от Господа! Я потому с вами, что Он повелел мне вести войско на Орлан и победить! Если не верите в меня, так прогоните – и не мучьте ни себя, ни меня! Это мой ответ, Бастард! – Жанна тяжело дышала. Она опустила голову. – Что же еще такого я должна сделать, чтобы вы все поверили мне?
Орлеанский Бастард хотел было что-то сказать, но осекся.
Совет был возобновлен, как только съехались капитаны. При свете факелов все угрюмо перешептывались.
– Я согласен с Дамой Жанной, – встал Ксентрай, – нельзя упускать победу из рук!
– На марше Фастольф с армией, – заметил Ла Ир. – Но мы, если постараемся, должны успеть раньше него!
– Я за штурм Турели, – согласился с соратниками Жиль де Рэ. – Действовать быстро – значит ухватить победу за хвост!
– Ты думаешь, Жанна, мне не хочется выбросить из Турели этих крыс? – помолчав, спросил у девушки Орлеанский Бастард. – Еще как хочется!
Сторонник осторожных действий – первый камергер короны Рауль де Гокур – проголосовал против штурма. Канцлер Реньо де Шартр, осторожный из осторожных, оставил решать дело военным. Победят – хорошо, проиграют – он в стороне. Канцлер в любом случае отсидится за стенами Орлеана.
Маршал де Буссак и Амбруаз де Лоре воздержались, но склонялись к штурму.
Окончательное слово было за Орлеанским Бастардом. В отсутствие Карла Орлеанского, томившегося в английском плену четырнадцать лет, он был хозяином этих земель.
– Решено, – ударил кулаком по столу Орлеанский Бастард. – Мы пойдем на Турель!
Так группа «осторожных» потерпела поражение, а коалиция «сорвиголов» торжествовала победу.
Всю ночь, пересекая Луару, лодки с провиантом сновали из Орлеана в бастион св. Августина. На плотах переправляли артиллерию и оружие. Вздремнув в гостеприимном доме казначея Буше, еще до рассвета Жанна в окружении капитанов Ла Ира и Ксентрая, своих рыцарей – Новелонпона и Пуланжи и, конечно, оруженосца д’Олона, отправилась на одной из лодок к недавно занятому бастиону.
В крепости моста и барбакане перед ней англичане навряд ли спали – ночь и предрассветные часы со стороны французов полнились шумом: скрипом телег, звоном перевозимого оружия, сотнями голосов, мелькали, точно тысячи светляков, факелы…
Утро Жанна встретила на крепостной стене, глядя на серые очертания грозных башен совсем близкой Турели и деревянного барбакана. Она знала – сегодня будет много убитых. И кровью французов и англичан наполнится весенняя Луара…
6
– Почему ты стал командиром, Джек? – спросил у своего товарища невысокий конопатый англичанин лет сорока пяти, с приплюснутым носом, седыми висками и залысиной. – А я, хоть и бью лучше тебя, простой лучник?
– С чего ты взял, Вилли-Нос, что ты – бьешь лучше меня?
– Да с того, что лучше.
– Я твой командир, потому что лучше стреляю!
– Нет, Рыжий Джек! – засмеялся коротышка. Его лицо было усыпано «веселыми» морщинами – все оттого, что, когда он улыбался, кожа его густо обрастала глубокими лучами. – Ты командир, потому что ты – выдался ростом. Вот почему ты командир. И голос у тебя зычный. А не потому, что стреляешь лучше. А вот я – совсем мал, и голос у меня тонок и тих. Поэтому я и простой солдат.
Они сидели на крепостной стене деревянного барбакана, у самой башни, укрывшись плащами. Весеннее утро, насыщенное свежестью и прохладой, забиралось под складки грубого материала. Сильно пахло рекой. Рядом с ними стояли луки и было видимо-невидимо стрел, собранных в пучки. Тут находились и другие лучники. Рядом лежали топоры и мечи, копья с крюками во все стороны.
– Ты простой солдат, потому что всегда в стороне, – заговорил командир. – Вон, скалишься потихоньку, и все. А надо, чтобы офицеры тебя видели. Меня лорд Гласдейл по имени помнит, так и называет – Джек! А тебя если в лицо распознает, и то хорошо. Тебя и отметят, а ты не напомнишь о себе. При Азенкуре граф Солсбери сказал тебе, что, мол, Вилли-Нос, появись после битвы, коль шкура будет цела, я тебя награжу. А ты что? Даже и не подумал! Дурила ты, Вилли! – Он усмехнулся. – Хоть, так и быть, бьешь ты не хуже меня!
– Лучше! – засмеялся в ответ Вилли-Нос.
– Какая разница! Ты хоть в луну попади! Все одно – так и ходить тебя простым лучником. А вот я вернусь домой, жена меня спросит: «До какого чина ты дослужился, Джек?» А я отвечу ей: «Знаешь ли, женщина, муж твой – командир сотни лучших стрелков Англии!»
– А вот я вернусь и скажу, – откликнулся Вилли-Нос, – скажу так: «Знаешь, Мэри, хоть я и не был командиром, как Джек, ну, наш долговязый Джек, Рыжий Джек, что по юности едва не утонул в озере, когда подглядывал за вами, девчонками, как вы голышом купались в озере, так вот, хоть я и не был командиром, как наш Джек, но зато я был первым лучником Англии!»
Рыжий Джек раздраженно сплюнул.
– Чтоб тебя! – сказал он. И добавил: – Вот Джон бы нас рассудил!
– Верно, – быстро согласился Вилли-Нос. – Джон бы нас рассудил.
Гулко и настойчиво зазвенел колокол в Турели. Вилли-Нос нервно зевнул, поднялся и выглянул через стену.
– Ого! – вырвалось у него.
– Чего – «ого»?
– А ты встань, Джек, да посмотри! – шепотом проговорил Вилли-Нос.
Рыжий Джек приподнялся и, кутаясь в плащ, выглянул в бойницу.
– Ого! – повторил он.
А было чему удивиться! По всей округе вырастали высокие деревянные щиты. Это были заслонки. За ними – жерла пушек. Огонь и смерть. Суетились французские солдаты.
Рыжий Джек не в силах был отвести глаз от поля.
– И еще скажу я ей: «Ох, и потрепал твой муж французов, женщина! – пробормотал Джек. – Перебил их – тьму»!
– Будет о чем рассказать детям, когда вернемся! – тем же шепотом вторил товарищу Вилли-Нос. – Уже два бастиона взяли французы, а Турель? Как думаешь?
– Да что тут думать? – хмуро заметил Рыжий Джек. – Скоро увидим! Ждать осталось, что кружку пива в глотку опрокинуть!
7
Седьмого мая, рано утром, едва солнце коснулось розовым светом высоких башен Орлеана и ожила река, Турель была атакована с двух сторон.
Небольшая, но мощная крепость моста вырастала из воды метрах в тридцати от берега. А на берегу, на страже крепости, стоял хорошо укрепленный деревянный барбакан. С барбаканом Турель соединял бревенчатый мост, поставленный на основательные стропила. Чтобы добраться до Турели, стены которой были высоки, а грозные башни – и подавно, нужно было взять барбакан. Но и высокое деревянное укрепление было крепким орешком! Нападавшим нужно было пробежать с вязанками хвороста и лестницами триста шагов по открытому пространству, забросать фашинами глубокий ров, подняться на земляной вал, за которым был еще один ров! Можно было приставлять лестницы от земляного вала, но тогда солдаты полетят ровнехонько на дно второго рва, из которого им уже не выбраться. Им достанется душ из кипятка, раскаленного масла и смолы! Можно было заполнить фашинами ров перед самым барбаканом, но сколько для этого понадобится времени и сколько поляжет солдат!
Потому что весь этот марафон необходимо совершить под градом английских стрел!
Тактика, выработанная капитанами Жанны, была проста – атаковать сплоченно, всей массой, прикрывая своих солдат артиллерийским огнем и прицельной стрельбой лучников и арбалетчиков.
Еще на заре засевшие в Турели англичане увидели большие деревянные щиты, выросшие тут и там вокруг крепости и барбакана. А с первыми лучами солнца эти щиты открылись и обнажили жерла орудий. И тогда, оглушая всю округу страшными взрывами, заговорили бомбарды и кулеврины. Выстрел – и щит падает обратно, вставая вертикально, уже весь оперенный английскими стрелами. Не успел опустить вовремя – и треть артиллерийского наряда уже корчится на земле. Оглушительный грохот канонады заглушал крики капитанов, руководивших битвой. Другие щиты, поменьше, поползли в сторону крепости – за ними группировались арбалетчики. Железные стрелы прицельно летели в одном направлении – в проемы бойниц, откуда лучшие английские лучники Вильяма Гласдейла, ветераны многих кампаний, осыпали густыми тучами стрел нападавших.
Катапульты с обеих враждующих сторон метали тяжелые камни – и те летели с устрашающим свистом: летевшие в строну барбакана – пробивали бревна, разрушали стены, опрокидывали англичан; сминали десятки солдат, плюща латы, превращая их в куски покореженного металла, перемалывая кости, превращая плоть человека в кровавую жижу.
Тут и там падали срезанные стрелами ратники, бежавшие на свой страх и риск с фашинами к первому рву.
Со стороны бастиона на островке Бель-Круа, где был разрушен мост, шел методичный обстрел стен самой Турели. Англичанам приходилось разрываться на два фронта. Едва отпор англичан начинал ослабевать, французы тащили бревна, чтобы перебросить их через пролет, тем самым устроив временный мост для штурма.
А на правом берегу шел штурм бастиона Сен-Лоран, где оборонялись граф Суффолк и лорд Талбот. Но солдатам, штурмовавшим Турель, бой на другом берегу показался бы вялым – для отвода глаз.
Вот только лорд Суффолк и Талбот об этом ничего не знали…
Командование барбаканом взял на себя сам Вильям Гласдейл. Он руководил огнем немногих катапульт и пушек, расположенных в укреплении, он следил за тем, как поддерживаются на огне котлы с кипятком, маслом и смолой, какой участок укрепления стоит пополнить бойцами. И хотя силы англичан тоже таяли – одних лучников разрывал на куски артиллерийский огонь, рушивший стены, других выбивали арбалетчики – Гласдейл держал удар и точно бил по неприятелю.
– Перебейте их всех! – кричал своим лучникам Вильям Гласдейл. – Перебейте всех французов! Они выдыхаются! Осталось немного – и они отступят! Ну же!
Французы уставали, а барбакан держался крепко…
Но вот ров наполнился фашинами, и пушки стихли. Десятки лестниц потащили солдаты к стенам барбакана. Арбалетчики прикрывали своих товарищей – едва английские лучники вырастали стеной в проемах бойниц, как в них летели железные болты.
Капитаны стояли в арьергарде. Орлеанский Бастард ревел, как разгневанный вепрь – он отдавал команды. Посылал офицеров с их отрядами на стены. Одним из этих офицеров был Ковальон – Жанна узнала его. Он улыбнулся девушке и был таков. Покрытые сталью солдаты несли новые лестницы – все бежали в сторону барбакана.
– Я пойду туда! – выкрикнула Жанна. – Я нужна там!
Жиль де Рэ и Ксентрай преградили ей дорогу.
– Первых перебьют! – сказал де Рэ. – Ты не можешь рисковать собой!
– Но… я нужна им!
– Ты нужна всем, и нам в первую очередь, но – живой!
Жанна попыталась оттолкнуть их, но Ксентрай ухватил ее за руку:
– Там Ла Ир, я тоже иду туда! А ты – жди!
От самого вала лестницы ложились на стены. И тотчас, ощетинившись копьями и мечами, оглушая себя воинственными криками, взбирались наверх французы. И тогда в ход шли крючья на длинных шестах – англичане раскачивали и опрокидывали лестницы, крючья вонзались в тела наступавших. С опрокинутых лестниц французы летели в ближний к стене ров, куда уже выливалась раскаленная смола и масло. Крики сваренных заживо были еще страшнее взрывов снарядов.
Энтузиазм французов стихал. Все поле перед барбаканом было усеяно трупами. Мучились в агонии умирающие. Катались и стонали раненые. Многие деревянные щиты, за которыми прятались арбалетчики и те, что прикрывали бомбарды и кулеврины, горели – они были зажжены смоченными в смоле стрелами англичан. Бой с лестниц не приносил большого результата. А ближний к стене ров полнился не столько фашинами, сколько трупами французов.
– Они должны видеть мое знамя, Ксентрай! – девушка рванулась из рук капитана. – Мои солдаты должны видеть, что я с ними!
– Англичане убьют тебя! – рычал тот. – Они охотятся за тобой!
– Знамя, д’Олон, мое знамя! – кричала она.
– Он у Баска! – ответил ординарец.
– Так позови его!
Жан д’Олон стоял бледный, с обнаженным мечом. Потом бросился куда-то и через минуту вернулся со знаменосцем.
– Пусти! – твердо сказала Жанна Ксентраю.
Тот разжал руку в стальной перчатке – лицо Жанны было сейчас страшным.
– Знамя! – сказала она.
Баск протянул ей древко. Девушка сорвала с головы шлем и, взглянув на опешившего, потерявшего дар речи Ксентрая, схватила белый стяг и бросилась вперед – в самую гущу атаковавших – или уже отступавших? – французов.
– Солдаты, кто любит меня, за мной! – закричала она. Белое знамя билось и рвалось над головами охваченных смятением воинов. – Кто любит меня – за мной! – повторяла она на бегу.
Она ветром летела к одной из лестниц…
Туда же устремился Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон, которым комендант Вокулёра приказал стеречь ее как зеницу ока, Жан д’Олон и знаменосец Баск, оба брата Девы – Жан и Пьер.
Но как было прикрыть ее, когда она была открыта для всех англичан сразу? Как на ладони! Как единственное белое облачко на целое небо! Для сотен английских стрел!
– Ведьма! Ведьма! – кричал Гласдейл, указывая пальцев вниз, на знамя. – Лучники, сюда! Сотню золотых тому, кто подобьет ее! Сотню золотых! Торопитесь же, болваны!
Но Жанну видели и свои – видели белое знамя в ее руках, видели ее лицо, полное гнева, слышали ее голос. Смелость девушки, ее самоотверженность и воля заставили войско встряхнуться и со всей яростью вновь двинуться на барбакан…
Рыцари Девы не успели взять ее в плотное кольцо – у самой лестницы она вырвалась вперед. Солдаты, увидевшие свою героиню под самой крепостной стеной, уже рвались наверх. Гласдейл, ревевший: «Убейте девку! Убейте ее!» – выхватил из ножен меч – кто знает, может быть, и ему придется вступить в бой! Противник напирал – французы потеряли страх! Это все Дева – будь она проклята!
А Жанна, перехватив древко посередине – в правую руку, уже ухватилась рукой за первые ступеньки лестницы…
…Вилли-Нос расторопно занял место у бойницы – секунду назад железный болт французского арбалетчика выбил его соратника, угодив тому в плечо. Коротышка уже стиснул стрелу у наконечника в пальцах левой руки, прижав ее к луку, и отводил тетиву правой, когда увидел хлопающее на ветру белое полотнище и лицо девушки – сведенные к переносице брови, открытый рот, горевшие глаза. Она двигалась прямо на него – и смотрела на него.
– Ого! – сказал он. Иголки были, а не глаза! Вилли-Нос раздумывал недолго. «В шею! – только и пронеслось в его рыжей голове. – Чтоб наверняка!» Пальцы правой руки коснулись ключицы – и стрела ушла вниз. «Успею пустить вторую! – решил он, быстро делая шаг назад и нагибаясь за новой стрелой. – Успею!»
– Вилли-Нос – курносый нос, точно наш дворовый пес! – услышал он скороговорку над собой – его товарищ, уже с натянутым луком, выглянул в ту же бойницу…
Когда Жанна ступила на лестницу, д’Олон не последовал за ней – он окрикнул нескольких арбалетчиков, искавших себе верную цель.
– Убейте любого, кто будет угрожать ее жизни! – указав пальцем на Деву, приказал он. – Любого – не промахнитесь!
Коротышка сделал свое дело, и Жанна, как пушинка, уже замерла на лестнице – она все еще прижимала к себе знамя, хотя ее обожгло – больно. Тогда в бойнице и появился здоровенный лучник, но выстрелить он не успел – трое арбалетчиков выпустили железные стрелы одновременно…
Вилли-Нос натягивал новую тетиву, когда его боевого товарища отбросило назад – один болт пробил ему грудь, другой – шею, третий – прошел через правый глаз. Рыжий Джек умер мгновенно. Вилли-Нос смотрел на обезображенного товарища и не верил своим глазам – все три выстрела предназначались ему, а не Джеку! Коротышка опустился на корточки около бойницы, привалился к бревнам спиной. «Вилли-Нос – курносый нос» – крутилось у него в голове. Ему почему-то расхотелось воевать – совсем расхотелось…
…Удар был сильным, но она удержалась; правда, ей обожгло шею – обожгло больно, и она подумала: «Господи, что это?» А рыжая кукольная физиономия все еще улыбалась ей из бойницы, грозя натянутым луком. Потом силы разом стали уходить, и Жанна решила: «Меня убили…» Древко выскользнуло у нее из рук – она даже не попыталась поймать его, ноги подогнулись, руки вытянулись как плети. Она привалилась на край лестницы, пальцы скользнули по дереву, и Жанна полетела вниз…
Она падала в черную яму, которая встретила ее возней. Дно шевелилось под ней. Это умирали люди, искали спасения, ползли наверх, скатывались назад, плакали и стонали. И она лежала – одна из них – и смотрела наверх, где был отрезок неба, и черные тени двигались по лестницам – наверх, размахивали оружием, с криками срывались вниз…
Жанна понимала, что ее несут – много рук! Она был былинкой в этих руках. Бабочкой, спрятанной в ладонях. И все что-то говорили, звали ее по имени. Но она только чувствовала боль – зудящую боль у шеи. И легкость…
Потом над ней колдовали – срывали с нее латы, рвали рубашку на груди, причиняя боль…
– Господи! – лопотал над Девой Жером Паскерель. – Боже правый! Святая Мария, заступись за нее! Святой Михаил! Что же это такое? Господи!
– Пустите! – очнувшись, ухватив руку врача, пытаясь вырваться, закричала она. – Что со мной?! Пустите!
– Жива! Жива!
Она смотрела на них – обступивших ее, а потом увидела этот уродливый обрубок дерева, торчавший из ее тела. Часть стрелы, пробившей кирасу, срезали, чтобы снять броню. Другая часть – осталась. Стрела вошла под левую ключицу. Рана зудела, точно нарыв. Так хотелось избавиться от этого зуда! Мужчины боялись подступиться к девушке, и тогда Жанна ухватила обрубок стрелы и на выдохе вырвала его из себя. И вновь потеряла сознание – от боли…
Когда на виду у всего войска она получила стрелу, выронила знамя и полетела в ров – штурм закончился. Жан д’Олон и рыцари из охраны Жанны вытащили ее изо рва и понесли к обозу. Англичане злодейски ревели: «Арманьякская шлюха убита! Ведьмы больше нет!» А французы оторопели. Орлеанский Бастард скомандовал отбой. Капитаны устремились к Жанне. Был только один вопрос: «Что – убита? Убита?!» С нее сорвали кирасу, осмотрели рану. Мужчины не знали, как им быть. Ла Ир неожиданно заплакал, глядя на торчавшую из груди девушки стрелу. Лекарь боялся, что его прикончат на месте, если он сделает что-то не так. Но тут Жанна очнулась и, в который раз поразив всех мужеством, сам вырвала из-под ключицы стрелу…
Ее успокоили, рану промыли, смазали жиром и оливковым маслом, перебинтовали.
Пока Жанна спала, Бастард дал сигнал для второго штурма, но он был еще более неудачным. Французы пали духом, англичане, считавшие, что Дева убита, наоборот духом воспрянули.
Второй штурм они отбили с особой злостью!
Близился вечер…
– Надо уходить в город, – в форте св. Августина, ставшем временным штабом армии, сказал Бастард своим капитанам. – Мы потеряли много сил, а Турель держится. Гласдейл – черт бы его подрал!
Они пили вино и ели мясо. Все были мрачными и угрюмыми. Войско оставили отдыхать в поле – все лежали вповалку. Солдаты, кто не спал, тоже ели и пили для бодрости некрепкое вино. Раненых было не счесть.
– Рвы забиты фашинами и мертвецами, – тяжело вздохнул Ла Ир. – Потом придется начинать все сначала.
– Если будет это потом, – усмехнулся Ксентрай. – Фастольфу, я уверен, не терпится повидаться с нами!
Они взглянул на дверь почти одновременно. Там стояла Дева. В полном рыцарском облачении – в своих сверкающих латах. Крови и грязи на них не было. Только зияла дыра в кирасе – под левой ключицей.
– Жанна? – Орлеанский Бастард не верил своим глазам. – Ты?!
Рыцари медленно вставали – один за другим. То, что они увидели, было поистине чудом!
– Мы не будем отступать, – сказала девушка. – Мы возьмем Турель – не сомневайтесь. – Она была на редкость спокойна. – Пусть наши люди немного отдохнут, поедят и попьют. Это поможет им. Англичане не сильнее нас. Сегодня вечером мы вернемся в Орлеан через Турель. Верьте мне.
– Но, Жанна… – только и сумел пробормотать Орлеанский Бастард.
– Я должна помолиться перед битвой, – сказала девушка, повернулась и вышла.
Рыцари переглянулись – это было воистину чудо!
Через час штурм возобновился. Узнав, что их героиня жива, французы возликовали. Те, что больше не хотели брать в руки меч, но желали отступить, вооружились первыми.
Жанна так и не одела шлем – они должны были видеть ее. Девушка шла впереди войска, держа в руке меч. Рядом с ней шагал знаменосец Баск. Телохранители Жанны и капитаны – все были здесь.
Англичан появление Девы повергло в ужас. Гласдейл не верил своим глазам. Такого не могло быть – но это было! Живая и здоровая, как ни в чем не бывало, она шла вперед. Никто из англичан больше не посмел назвать ее девкой или арманьякской шлюхой.
«Ведьма жива, – пронеслось по рядам оставшихся в живых защитников Турели. – Жива!..»
«Жива…» – думал Вильям Гласдейл, еще пять минут назад торжествовавший победу.
«Да она и впрямь – колдунья», – бормотал Вилли-Нос. Но он же видел, как стрела угодила ей в шею? Плакали теперь его золотые! Ни за что погиб Джек…
Вдохновленные исцелением Девы, французы пошли с лестницами на барбакан. В мгновение ока, с точностью до наоборот поменялось настроение битвы. Англичане поняли, что удача изменила им. Сердца их при виде Девы, слабея, трепетали, боевой дух испарялся. Они вдруг почувствовали, что проиграли…
А французы наступали так, точно знали наверняка – они победили!
– Смело идите вперед! – на подступах к барбакану, громко выкрикнула Жанна. – У англичан больше нет сил держать защиту – Турель наша!
Англичане, как и прежде, метко били по цели, но возвышенная ярость людей, понявших, что Господь сражается вместе с ними, была сильнее!
– Когда знамя будет на валу – мы победили! – выкрикнула Жанна.
Вильям Гласдейл метался среди лучников, увещевая: «Цельтесь в нее! Убейте ведьму!» Но только стрела находила цель, как пальцы стрелка становились непослушными, а глаз моргал. А следом болт французского арбалетчика выбивал стрелка…
Знаменосец Баск уже стоял на валу со знаменем – окровавленным и пыльным, но чистота и золото лучились сквозь бурую грязь войны.
Лестницы полнились солдатами – каждый хотел стать первым. Сейчас смерти не было – ни для кого!
Вниз по Луаре, в сторону Турели, двигалась шаланда странного вида – она доверху была наполнена сухими ветками, хворостом и соломой. Ее сопровождали несколько лодок. Эта была хитрость Орлеанского Бастарда. Недалеко от крепости шаланду обильно полили смолой, нефтью, маслом и подожгли. Теперь она горела так, что, казалось, полреки пылало! Подхваченная течением, лодка была отпущена совсем рядом с Турелью и врезалась точно в мост, соединявший барбакан с крепостью. Она застряла полыхающим носом под самыми бревнами, и через пять минут мост уже занимался огнем.
Жанна одной из первых забралась на стену барбакана, спрыгнула вниз и, ударив мечом лучника, не успевшего схватить топор, искала глазами своего врага.
Англичане, которые отбивались из последних сил, то и дело оглядывались на языки пламени, вырывавшиеся из-под бревен.
– Отходим! – заревел Вильям Гласдейл. – Все отходим в крепость!
Вокруг него собирался отряд самых отважных рыцарей – они прикрывали отступление солдат из барбакана в Турель.
Она услышала его зычный голос. Узнала, потому что вспомнила все оскорбления, которыми осыпал ее вражеский полководец. Когда ее капитаны, вдохновленные неожиданным успехом, добивали разрозненные отряды англичан, Жанна окрикнула английского лорда.
– Гласдейл! – она стояла с мечом в руке. – Слышишь меня, Гласдейл! Подчинись Царю Небесному! Ты называл меня шлюхой, но я имею большую жалость к твоей душе и к твоим людям! Сдайся – и я оставлю вам жизнь!
– Тебе – никогда! – откликнулся Вильям Гласдейл. Он стоял со своими рыцарями как раз в середине моста, со стороны больше похожего на жаровню. Они едва слышали друг друга. – Будь ты проклята, ведьма!
Когда он договорил эти слова, раздался сухой треск. Это подломились полыхавшие стропила и деревянный настил. Вильям Гласдейл и еще два десятка его лучших рыцарей провалились в огонь.
Страшная смерть Гласдейла ошеломила Жанну и других, кто видел эту сцену.
– Он умер без покаяния, – прошептала девушка. – Жаль…
Завоеватель умер. Его спалило адское пламя, а то, что осталось, поглотила река.
Барбакан был взят.
В то самое время, когда рухнул мост и пламя уничтожило лорда Гласдейла и его свиту, а Луара накрыла их волнами, городские ополченцы – через наспех сооруженный бревенчатый мот – прорвались в Турель. Но еще раньше большинство защитников Турели бросилось в воду, намереваясь доплыть до своих позиций на том берегу. Преследовать их не стали. И кого не задели стрелой, и кто умел плавать, тот выжил.
Вовремя бросивших оружие и вставших на колени англичан пощадили. Но их было немного…
В шесть часов вечера Турель была взята, а через три часа Жанна, в окружении капитанов и свиты, под колокольный звон въезжала в Орлеан. Как и предсказала перед последней атакой – по мосту через Луару.
Гром пушек сменил колокольный звон. Под крики ликующей толпы Дева добралась в седле до гостеприимного дома казначея. А за порогом едва не потеряла сознание – сил у нее почти не осталось. Жанну обследовали лучшие врачи, сделали перевязку, накормили смоченным в вине мясом и уложили в постель. А пока вокруг девушки хлопотала прислуга супругов де Буше, возглавляемая хозяйкой дома, свежим силам, прибывшим из города на левый берег Луары, нашлась работа. Ополчение выгребало из рвов фашины и трупы, строители чинили барбакан и восстанавливали крепость.
Ла Ир и Ксентрай коротали ночь с боевыми отрядами в форте св. Августина. Французы ожидали возможного нападения со стороны графа Суффолка и лорда Талбота – английский полководец легко мог отважиться напасть из Сен-Лорана на противника, чтобы отомстить за своих товарищей и попытаться отбить Турель. Уж больно роскошной добычей была эта небольшая крепость на левом берегу Луары!
Лишиться ее – значило проститься с Орлеаном…
Эта ночь была оживленней любого дня! Не уставая, звенели колокола, колдовали над ранеными врачи, стучали сотни строительных молотков, визжали пилы. Раздавалась снедь и рекой лилось вино. Орлеанцы распевали песни. Священники отпевали убитых…
А в ставке графа Суффолка и Джона Талбота, в бастионе Сен-Лоран, шел военный совет.
– Эта ведьма перебьет нас поодиночке, – сказал своим офицерам главнокомандующий. – Она будет брать бастион за бастионом, пока нам уже нечего будет противопоставить ей. Когда же придет Фастольф – неизвестно. Пока не поздно, нам следует вывести войска в поле у Орлеана и навязать французам решающий бой. Пусть Господь определит – мы или они!
Поражение Сен-Лу, форта св. Августина и Турели подействовало на полководцев графа Суффолка удручающе. Все они, включая Талбота и Скейлза, согласились.
8
Утром восьмого мая в пол-лье от Орлеана стали строиться полки графа Суффолка. Умудренные опытом вояки – де Гокур и Орлеанский Бастард, маршал де Буссак и Жиль де Рэ усмехались. Им бросали вызов. Бой – на смерть. И они приняли его.
К полудню два войска стояли друг против друга. Решимость английских полководцев вызывала уважение. Неделю назад они думали, что скоро сомнут Орлеан. А теперь готовы были погибнуть на этом поле, но отстоять свою честь.
Сердца капитанов – Орлеанского Бастарда, Ксентрая и Ла Ира, прибывших с левого берега де Рэ и де Буссака – бились неровно.
Им не хотелось умирать: все они были молоды и желали одного – победить. Но силы были почти одинаковы – небольшой перевес у французов не решил бы исхода битвы. Они знали: сегодня должны были погибнуть лучшие – с той и другой стороны.
Жанна появилась в окружении своих рыцарей, когда Орлеанский Бастард уже построил войско в боевой порядок. Она была бледна. За ней следовал знаменосец Баск. За ночь прачки казначея де Буше потрудились – стяг был чистым и слепил на солнце глаза. Дыры от стрел были залатаны.
– Ты с ума сошла! – воскликнул Орлеанский Бастард. – А твоя рана? Тебе нужно отлежаться, Жанна. Тебе не обязательно быть повсюду! Вернись, прошу тебя!
– Глупости, – сказала она. – Я буду говорить с солдатами!
Жанна выехала вперед, и бойцы, неровно дышавшие в предвкушении битвы, полные азарта, встретили ее восторженными криками.
Жиль де Рэ усмехнулся:
– Сейчас она подожжет этот порох!
– Почему я так не умею? – подхватил Алансон и переглянулся с друзьями.
– Англичане зовут девчонку ведьмой, – добродушно усмехнулся Ла Ир. – Они недалеки от истины!
Конь Жанны встал на дыбы и втопил копыта в землю. Войско взревело.
– Французы! – выкрикнула Дева. – Сегодня Воскресенье Христово! Не начинайте боя и не идите на англичан!
Войско зароптало – солдаты не верили тому, что слышали. И от кого – от своей героини! Они рвались в бой – она же предлагала им стоять и дожидаться у моря погоды! Как это? Разве это справедливо? Еще больше были удивлены этой выходкой капитаны – что стало с их Девой? Она ли это? Не повредилась ли умом? Буссак и особенно де Гокур, возглавлявшие свои части, посмеивались.
– Заклинаю вас именем Бога! – объезжая рысью полки, выкрикивала Жанна. – Но если англичане сами нападут на вас – бейтесь смело, изо всех сил и ничего не бойтесь! Победа будет за вами!
…Граф Суффолк мог только догадываться, кто стоял во главе высыпавших из города французов. Кто предводительствовал осиным роем. «Ожившая» героиня! И потому он до рези в глазах всматривался вдаль. Не тот ли офицер, что сейчас разъезжает вдоль широко вытянувшегося войска, и есть их Дева?
– Наши лучники сомнут конницу, а пехота сделает свое дело, – сказал лорд Талбот. – Мы выдержим их атаку!
– Одна незадача, – проговорил граф Суффолк. – Они ощутили вкус победы. Вкус английской крови – первый раз за долгие годы. Они готовы перегрызть нам глотку. А еще – готовы погибнуть все до единого на этом поле под Орлеаном!
– Наши солдаты тоже готовы погибнуть, – с гордостью сказал лорд Талбот.
– Наши солдаты надеялись не позднее мая войти в Орлеан, истощенный, изголодавшийся, лишенный сил, перебить мужчин, овладеть их женами, разграбить город и сжечь его – в назидание всем французам, которые и впредь вознамерятся противиться воле юного короля Генриха! Вот на что надеялись наши солдаты, Джон.
Лорд Талбот промолчал. Ветер потянулся с Луары, пересек холмы и бросился в зеленеющее поле, где стояли, лицом друг к другу, ряды противника…
Жанна вернулась к своим капитанам – те встретили ее подозрительно. Их взгляды говорили: «Что нам еще от тебя ожидать, удивительная Дама Жанна?»
Но она только сказала:
– Баск, знамя!
Рыцарь подъехал и молчком передал ей штандарт – он тоже рассчитывал на другой призыв госпожи. Жанна поймала взгляд д’Олона и, повернув коня, поскакала в сторону англичан. Оруженосец последовал за ней.
– Господи милостивый, что она делает? – простонал Орлеанский Бастард.
Белый штандарт приближался к англичанам. Суффолк и Талбот с подозрением и ненавистью смотрели на девчонку – черноволосую, ладную, одетую в превосходный доспех, так и сверкавший на солнце. И вот она – вчера была ранена? Трудно в это поверить! Что они должны были сейчас услышать? Жанна остановилась на расстоянии полета стрелы. Меткий лучник мог запросто свалить ее с коня. Но на то должен быть приказ…
– Я отправляла вам письма именем Господа и говорила, что Он откажет вам в милости – вы не поверили! – выкрикнула она. – Мы взяли Сен-Лу! Я говорила, чтобы вы убирались прочь, если хотите остаться в живых, – и вновь вы не поверили мне! – Черный конь под Жанной рвал копытами землю. – Вы не поверили, и мы взяли Турель! Ваши солдаты погибли, а Гласдейл сгорел у меня на глазах! Его останки утонули в Луаре! И о такой смерти мечтал он – храбрый англичанин? Своим упрямством он лишил себя даже могилы! – Белое знамя, точно парус, то и дело ловило весенний ветер и раздувалось, ослепляя чистотой и золотыми вспышками. Голос Жанны звучал звонко и был слышен далеко. На нее смотрели зачарованно как враги, так и свои. Глаз отвести не могли. – Я говорила вам, что вы погибнете на этой земле – так и будет! О какой смерти мечтаете вы, граф Суффолк?! И какой умрете сейчас? И сколько сегодня погибнет ваших солдат? Ни один англичанин не уйдет с этого поля! Я не пугаю вас – я предупреждаю! Потому что мне сказал об этом Царь Небесный! Послушайтесь его – уходите с миром! Уходите сейчас!
…Жанна и д’Олон возвращались назад. Они остановились в пятидесяти шагах от своего войска и повернулись к англичанам.
– Что будем делать, граф? – спросил лорд Талбот. – Надо решать…
– Мы уходим, – сказал главнокомандующий.
– Что? – зашептались английские офицеры. – Уходим?!
– Отдаем Орлеан?! – воскликнул Скейлз.
– Да, – кивнул вождь английской армии. – Командуйте отход – это мое последнее слово.
До рези в глазах Жанна всматривалась вдаль. И вдруг что-то случилось. Движение! Громада английского войска колыхнулась, точно готовилась двинуться на врага, но… случилось то, что ожидала только Жанна. Стальные полосы, растянувшиеся по полю, сверкнули на солнце, и лица врагов исчезли.
Англичане повернулись спиной и стали отходить…
Медленно отходили плотными рядами пехотинцы, уходила рыцарская конница.
В это невозможно было поверить – но это было так!
Жанна обернулась на своих капитанов. Они потеряли дар речи. Ее сила заставила их размышлять. Строить предположения. Ее сила пугала. «Да она – святая, – совершенно серьезно произнес Ла Ир. И тут же добавил: – Черт бы меня подрал…»
А девушка уже вновь смотрела в сторону уходивших англичан. Жанна отвернулась – не хотела выдавать своих чувств. Она даже губу прикусила, чтобы не расплакаться от восторга.
Англичане не просто ушли со своих позиций – они оставили часть обоза, артиллерию и всех пленных французов. Тех, за кого не потребуешь серьезного выкупа. В том числе и герольда Жанны – Гийенна.
Одним словом, они бежали.
День и ночь 8 мая колокола города били без умолку, не отдыхая. Они восторженно оповещали, что Орлеан – освобожден.
9
Восторг душил Карла Валуа, угрожая его рассудку, а улыбка, впившись в губы Буржского короля, не отпускала. Придворные не узнавали сюзерена – обычно болезненно подозрительный, он летал по Шинону, едва доставая ногами каменных полов. Гонцы прибывали один за другим – он не успевал ответить на одну победу, как его оповещали о новой. Циркулярное письмо «добрым городам», иначе – городам ему подвластным, дописывалось дважды. Не успел еще недавно многострадальный Карл Валуа продиктовать письмо о том, что «он милостью Божьей сумел снабдить Орлеан продовольствием, хорошо и обильно, на виду у врага», как прибыл гонец, сообщив, что положение дел изменилось. И вот он, Карл Валуа добавляет, что войска перебрались в Солонью и «осадили бастион на краю моста и милостью Божьей заняли его, а все англичане, что находились там, были убиты или взяты в плен». И тут – новые гонцы с новой вестью! И вот уже дофин диктует новую приписку, из которой весь «добрый мир» узнает, что на следующий день после взятия бастиона «оставшиеся англичане отступили и бежали так поспешно, что оставили свои бомбарды, пушки и все военное снаряжение, а также большую часть продовольствия и вещей».
Это ли не чудо? Это ли не провидение Господнее?
– Призываю вас, – диктовал Карл Валуа в окончании письма «добрым городам», – воздать хвалу доблестным деяниям и чудесным вещам, а также Деве, которая всегда лично присутствовала при исполнении всех этих деяний!
Королева Иоланда торжествовала не меньше – ее план удался. Результат превзошел все ожидания! Одно смущало – масштаб развернувшихся событий. Точно эта самая Дева и впрямь действовала не по земному предписанию, а по своему – указанному ей свыше! – замыслу.
Весть о снятии осады с Орлеана дошла и до Парижа. И поразила сторонников англо-бургундской коалиции еще больше, чем арманьяков.
Но здесь это было черной вестью!
Секретарь Парижского парламента Клеман де Фокемберг, сидя 10 мая в своем кабинете, размышлял о превратностях судьбы. Он, как исправный летописец, фиксировал все, что совершалось в королевстве – доброго и худого. Но рисовал он очень редко! Разве это достойное дело для почтенного чиновника?
Предавшись размышлениям, он выводил гусиным пером по бумаге следующее:
«Во вторник 10 мая стало известно и было всенародно объявлено в Париже, что в прошлое воскресенье люди дофина после нескольких штурмов, при поддержке артиллерии, вошли в бастион, который удерживал Гильом Гласдейл со своими капитанами. Французы взяли бастион именем своего короля и большим числом, как и башню у выхода с Орлеанского моста, именуемую Турель, на другом берегу Луары. В этот же день другие английские капитаны и воины, державшие осаду, покинули свои бастионы и сняли осаду. Тем самым можно заключить, что солдаты короля разбили врага, и была с ними Дева, и сражались они под ее стягом. – Мэтр де Фокемберг мгновение подумал и добавил: – Так говорят».
Весть была настолько поразительной, так она меняла расстановку всех фигур на игровом поле, что рука стряпчего – сама по себе, не иначе! – что-то чертила себе и чертила, пока мэтр де Фокемберг сам не заинтересовался внезапно родившимся произведением.
А нарисовал он девушку, обращенную к зрителю в профиль. Девушка вышла носатой, длинноволосой и хмурой. Она была в простом платье, какие носят крестьяне, плечи были открыты. В правой руке девушка держала знамя, хвосты которого развевались на ветру, а в левой ее руке был зажат меч – на манер того, как берут нож уличные забияки – лезвием назад.
Мэтр де Фокемберг даже вывел на знамени Девы два имени, которыми она подписывалась в своих письмах: «Иисус, Мария».
10
Жанна была человеком действия и почивать на лаврах не желала. Восьмого мая англичане ушли от стен Орлеана, а уже одиннадцатого Дева, в окружении блистательной свиты, которую возглавлял Орлеанский Бастард, въехала в замок Лош.
Там ее ждала встреча с королем.
Карл Валуа сам вышел встречать свою героиню. Она спрыгнула с коня и с глазами полными слез опустилась на одно колено перед своим господином. Радость короля оказалась так велика, что он готов был обнять Деву, но перед сотнями людей сдержал свое чувство.
– Милостью Царя Небесного, что любит вас, мой благородный дофин, Орлеан освобожден! – сказала она.
Ее латы сверкали. Белое знамя ослепляло чистотой и золотыми лилиями. Десять дней назад эта девушка отправилась почти вслепую на опасное дело, в удачный исход которого мало кто верил, и вот – она победитель. Ход войны переломлен. Если бы она еще не называла его дофином – было бы совсем хорошо…
– Спасибо тебе, Дева, и да благословит тебя Господь, – сказал Карл Валуа. – Ты выполнила свое обещание!
Лица его храбрецов – Орлеанского Бастарда, Алансона и де Рэ, Ксентрая и Ла Ира – сияли. Они дрались за своего короля, не щадя жизни, все остались ему на радость живыми и здоровыми, и теперь ожидали, когда монаршая рука возложит на их головы лавровые венцы, а в карманы их той же монаршей рукой будет брошено золото.
Все как в сказке!
Двор вернулся в Шинон. В эти дни Жанну ожидали два сюрприза. Во-первых, состоялась встреча с другом. В ставку короля с отрядом барцев и лотарингцев приехал Рене Анжуйский. Увидев Жанну, о которой молва уже разносила чудесные рассказы, он направился к ней, открыв объятия. Она приняла его порыв всем сердцем.
– Мой милый Рене! – воскликнула она на виду у всего двора.
– Дорогая Жанна! – вторил ей красавец Рене.
И они поцеловались – так, точно были знакомы всю жизнь. Тепло и нежно. Словно вместе росли, играли, взрослели… Капитаны Жанны только переглянулись. Ла Ир громко откашлялся в кулак. Брови Карла Валуа высоко поднялись. Даже Иоланда Арагонская казалась озадаченной. Каковы были отношения у этой парочки кузенов в Нанси? – думала она. – Если бы она не знала результатов осмотра Жанны в Шиноне, то могла бы подумать Бог знает что…
– Все случилось так, как ты задумала? – негромко, чтобы слышала только Жанна, спросил Рене.
– Да, – кивнула она.
– Я верил – так и будет. Никогда бы я не усомнился в тебе.
– Знаю, – вновь кивнула Жанна.
Злые языки долго еще не отпускали ни этот поцелуй, ни перешептывания правнука и правнучки Иоанна Доброго.
Второй сюрприз был подобен грому среди ясного неба, тонкому лучу, рассекающему сумрак, зычному аккорду герольдовых труб среди полной тишины… Для девушки, которая выросла в деревне и совсем недавно лишь мечтала увидеть своего дофина, объясниться с ним.
Мечтала, чтобы голос ее был услышан…
Благодарный король наделил Жанну гербом. Неделей раньше состоялся диалог между Карлом Валуа и его тещей, во время которого они решали, каким же должен быть этот герб. При разговоре присутствовали королева Мария и брат Ришар, исповедник королевы четырех королевств.
– Жанна – принцесса крови, тем более, освободившая Орлеан, – говорила Иоланда Арагонская, – и заслуживает того, чтобы в ее гербе красовались лилии Валуа.
– Может быть, золотая лилия на лазоревом поле? – предположил Карл.
– Одна только лилия? – задумалась Иоланда.
– Я не могу подарить ей три лилии, матушка, все же она – бастардка.
– Именно – бастардка! – воскликнула Иоланда Арагонская. – Прекрасный плод прелюбодеяния, – чуть понизив голос, добавила она. – Амазонка, с мечом в руках, воюющая за королевство своих предков!
– О чем вы, матушка? – поинтересовался Карл Валуа.
Он-то знал, что мысль его тещи всегда будет лететь впереди всех его предположений и фантазий.
– Мы подарим ей герб с двумя золотыми лилиями на лазоревом поле. А вместо третьей будет меч. – По лицу Иоланды Арагонской блуждала озорная улыбка. – Меч, пронзающий корону. – Таким образом мы подчеркнем ее незаконнорожденность – наконец, она бы не увидела свет, если бы Людовик не пронзил венценосную и распутную Изабеллу, а про его меч я наслышана! С другой стороны, именно меч – стезя Жанны, а корона принцессы будет напоминать о ее благороднейшей крови. Это должна быть открытая корона – корона принцев крови!
Когда Жанна вошла в залу, куда ее пригласил король, и увидела двор, следивший за ней, она уже понимала, что ее ждет награда. Но не ради награды она боролась за Орлеан и родную Францию! И все же любопытство разбирало ее. И сердце девушки, полное восторга, трепетало, точно птица, попавшая в силок. В черном костюме – приталенном камзоле с пышными рукавами и обтягивающих штанах, стянутая на узкой талии широким кожаным ремнем, ладная и сильная, с открытой головой и мечом в ножнах, она проходила через золотые квадраты света, падавшего в окна парадной залы Шинона. Там, в глубине, в окружении родни, сидел на троне ее король. А перед ним был щит, укрытый отрезом расшитого серебром черного бархата. Карл Валуа улыбался. До последнего часа от Жанны скрывался замысел благодарной ей королевской фамилии. Но когда король хлопнул в ладоши и его оруженосцы сорвали материю перед самым носом Жанны, обомлела не только она, но и весь двор.
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа, сегодня одним гербом во Франции стало больше! – многозначительно воскликнул Карл Валуа.
Но Жанна не могла оторвать взгляд от герба – две золотые лилии Валуа на лазоревом поле и серебряный меч, пронзавший золотую корону, говорили о том, что теперь перед всем миром она – особа королевской крови. Отныне она перед всей Европой – дочь Людовика Орлеанского и Изабеллы Баварской.
ПРИНЦЕССА КРОВИ!
Карл Валуа встал и на виду затихшего двора красноречиво простер к сестре руки, и Жанна бросилась к нему. Она плакала. Плакала королева Мария. Был растроган сам король и даже Иоланда Арагонская, хотя скрывала это. Встав перед королем на одно колено, девушка припала губами к его рукам, чьи пальцы были тесно увиты перстнями, и долго не отпускала монарших дланей.
11
Многодневные пиры, равно как и долгие военные советы, были не для Жанны. Она-то знала – нужно ковать железо, пока оно горячо. Капитаны были согласны с ней, но вот маршрут новых завоеваний каждому вырисовывался свой. Кто-то грезил о Париже, герцог Алансонский мечтал о Нормандии, Мэне. И понятно – это была его вотчина, с особой жестокостью попираемая ногами захватчика.
Но Жанна указала на главную цель – Реймс. Дофин должен быть коронован по древнему обычаю французских государей, так думала она. На одном из решающих военных совещаний, где Жанна настаивала на быстрых военных действиях, объясняя свое нетерпение данным ей откровением, некто Кристоф д’Аркур спросил:
– Дама Жанна, я не сомневаюсь в том, что вами руководит божественное провидение, но объясните, каким образом приходит к вам «тайный совет»?
Все дружно воззрились на Жанну – вопрос был интересным. Девушка не заставила ждать себя с ответом:
– Когда дело не ладится, мессир д’Аркур, потому что кто-то не хочет довериться мне, а значит, и тому, чего желает Господь, я удаляюсь в уединенное место для молитвы. Я жалуюсь Господу, как мне трудно заставить поверить моим словам тех, с кем я говорю. И после молитвы, обращенной к Богу, я слышу голос, обращенный ко мне. «Дочь Господа, – слышу я, – делай свое дело, ни о чем не тревожься, и Я приду к тебе на помощь». И когда я слышу этот голос, мессир д’Аркур, я испытываю большую радость. Мне бы хотелось слушать этот голос всегда – он дает мне силы вершить многое!
Ответ был исчерпывающим.
Полководцы сошлись на том, что нужно разобраться с англичанами в долине Луары. Было бы неосмотрительно устремляться в далекие края, будь то Париж или Реймс, оставляя вражеские соединения у себя в тылу. Орлеан был окружен тремя крупными городами, где укрепились английские гарнизоны с жаждавшими реванша опытными командирами – графом Суффолком, Джоном Талботом, Скейлзом и присоединившимся к ним Фастольфом. На юго-западе по течению Луары Орлеану угрожали Божанси и Менг, на юго-востоке – Жаржо.
Победа над англичанами умножила желающих записаться в армию буржского короля. Сбор войск для новой армии начался в предместьях Раморантена. Новым полководцем французского войска был избран герцог Алансонский. Он полностью выплатил за себя выкуп и теперь мог с мечом в руке отомстить своим обидчикам. Незадолго до его назначения Жанна побывала у супругов д’Алансон в Сен-Флоран-ле-Сомюр, где встретилась с молодой герцогиней[1 - Жанна д’Алансон была дочерью Карла Орлеанского, сводного брата Девы, томившегося в английском плену, и принцессы Изабеллы Французской (что, в свою очередь, была дочерью Карла Шестого Безумного и Изабеллы Баварской, матери той же Девы). Иначе говоря, Жанна д’Алансон приходилась Жанне д’Арк племянницей и с той, и с другой стороны. Кровь знати того времени, если говорить образно, была вином, разлитым в разные кубки из одного бочонка.].
Пока герцог выбирал оружие, Жанна д’Алансон была откровенна с ровесницей теткой:
– Поймите, милая Жанна, я безмерно боюсь за мужа – мы выплатили за него двести тысяч ливров золотом! Будь прокляты англичане! – нам пришлось продать почти все фамильные замки, чтобы он вернулся домой. – Она неожиданно расплакалась. – Неужели нельзя обойтись без него?
– Молодой лев жаждет битвы, герцогиня, – ответила Жанна. – Нельзя лишать его священного права – посчитаться с врагом и вернуть свое.
– Если он вновь попадет в плен, уже ничто не поможет нам. А если он погибнет – я не переживу этого!
– Не бойтесь, герцогиня, я верну вам супруга в добром здравии и в лучшем состоянии, чем он теперь! – заверила племянницу Дева.
В Селль-ан-Берри, за день до отъезда в Раморантен, где собиралось и укомплектовывалось войско, Алансон подвел к Жанне двух молодых людей – они оба не просто с восхищением смотрели на девушку, но, казалось, от одного ее присутствия потеряли дар речи.
– Познакомьтесь, прошу вас. Перед вами Дама Жанна. – Герцог улыбнулся девушке. – Вы – их героиня. Представляю вам моих друзей – братьев де Лаваль, Ги и Андре.
Молодые дворяне низко поклонились Деве.
– Их бабушка Анна де Лаваль – вдова Бертрана Дю Геклена.
– Неужели? – искренне удивилась Жанна. Она не скрывала своего восторга. – Неужели…
Какое имя! Герой войны с англичанам – дважды побывавший в плену, дважды выкупленный королем Франции Карлом Пятым – ее, Жанны, дедом. Это Дю Геклен подарил ее отцу, Людовику Орлеанскому, свой легендарный меч, который она взяла из аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа!
– И ваша бабушка… до сих пор жива?
– Благодарение Господу – да, – ответил самый храбрый из братьев, старший, Ги. – Она очень дорожит нами и просит почаще писать ей.
– Братья де Лаваль приехали, чтобы присоединиться к нашему войску, – сказал Алансон.
– Я искреннее рада этому, – кивнула Жанна. – Идемте же ко мне в дом, господа, я непременно хочу угостить вас вином! Чтобы ваша почтенная бабушка, когда вы напишите ей письмо, не сказала, что Дева Жанна – негостеприимная хозяйка!
Она провела двух знатных юношей в отведенные для нее комнаты, хлопнула в ладоши. Паж де Кут разлил по кубкам вино.
– Недалек тот день, мои благородные юноши, когда мы будем пить с вами вино в Париже!
Ее порыв вдохновил молодых людей – теперь они знали точно, что так оно и будет!
Жанна выезжала в Раморантен, а далее в Орлеан раньше Алансона – ее отряды уже были готовы. Братья де Лаваль должны были ехать с герцогом. Но они пришли попрощаться со своей героиней. Они увидели ее выходящей из дома – в ее сверкающих латах, с непокрытой головой, с боевым топором, что не так давно подарил ей Ковальон. На рукояти этого топора Жанна попросила выгравировать свой инициал – букву «J» и корону сверху. За Жанной следовал де Кут, держа в руках свернутое знамя Девы.
Жанна подошла к своему вороному коню, подаренному ей герцогом Лотарингским, но конь сердито захрапел, попятился, встал на дыбы. Его повело в сторону – он тряс головой, храпел и не унимался.
– Что в тебя вселилось?! – гневно выкрикнула Жанна. Она обернулась на слуг. – Подведите его к кресту!
Дом, который выбрала для себя Жанна, стоял рядом с сельской церковью, а у церкви был врыт в землю высокий крест. К нему и подвели норовистого коня Девы. И только конь оказался у креста, как неожиданно затих.
Жанна усмехнулась:
– Вот это дело!
Она прыгнула в седло и, прихватив узду, обернулась к нескольким священникам, стоявшим на пороге церкви:
– Святые отцы! Устройте шествие и помолитесь за наши души! – Дева пришпорила коня и, взмахнув топором в направлении дороги, крикнула своим приближенным: – Вперед!
И за воинственной Девой, составляя ее неизменную свиту, поскакали Жан д’Олон, братья Жак и Пьер д’Арки и паж де Кут, держа в руке свернутое белое знамя. Войско Жанны, которое возглавлял маршал де Буссак, чуть раньше уже двинулось в сторону Раморантена. Ги и Андре де Лавалям было очень обидно, что в этот день они не смогут составить Даме Жанне компанию. А как бы хотелось! В лагерь французской армии они отправлялись утром следующего дня с герцогом Алансонским, Орлеанским Бастардом и де Гокуром.
Но зато в день отъезда Жанны из Селль-ан-Берри бретонец Ги де Лаваль напишет любимой бабушке письмо о встрече с Девой, где будут такие строки: «Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!»[2 - «Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!» – строчка из существующего письма. Благодаря посланию Ги де Лаваля своей бабушке, вдове великого дю Геклена, мы знаем, каковой была Жанна в тот день в Раморантене. Он описал ее латы и то, что она держала боевой топор в руках. Описал ее боевой настрой. И даже эпизод с конем, присмиревшим у креста, все это исторический факт.]
12
Одиннадцатого июня семитысячная армия под предводительством герцога Алансонского вышла из Орлеана и направилась к Жаржо, опустошая предместья. Граф Суффолк вывел свои полки из города и дал сражение. Французы бились храбро и в конце концов оттеснили англичан обратно в крепость. Ночью капитаны решили основательно посовещаться, но Жанна помешала им.
– Хватит говорить о том, как победить англичан, – сказала она в разгар заседания. – Надо просто пойти и разбить их!
– Легко сказать – взять и разбить, – откликнулся Алансон. – Жаржо – добрая крепость.
– Это не Турель, – осторожно заметил Орлеанский Бастард.
– Для всего нужен свой час, – не желая слушать капитанов, продолжала Жанна. – Решающий час наступает, когда это угодно Богу. И мне ведом этот час. Мы будем действовать – и Господь нам поможет! – Она взглянула на Алансона. – Утром, едва рассветет, командуйте на штурм, милый герцог!
Если так говорила Жанна, значит, она имела на то веские причины. А кто мог поспорить с Господом Богом? Никто.
И все началось заново – артиллерия бомбила крепость, крепость отвечала тем же, солдаты забрасывали фашинами рвы и погибали под градом английских стрел, капитаны ревели, как дикие звери, отдавая распоряжения.
Тут и случилось то, о чем герцог Алансонский будет помнить всю свою жизнь. Он стоял у одного из орудий, когда к нему поспешно подошла Жанна и сказала:
– Отойдите в сторону, Алансон, здесь небезопасно.
Герцог послушал ее, а через пять минут ядро разорвалось на том пятачке, где он получил предостережение. Офицер де Люд, занявший его место, был убит наповал.
И вот уже французы взбирались по лестницам на стены Жаржо, дрались у бойниц, летели вниз. И новые силы бросались на штурм крепости. Первая атака была отбита, но такой большой кровью, что англичане поняли – они были на волоске от гибели. Пока французы готовились к новой атаке, с крепостной стены крикнули: «Послание французам от графа Суффолка!» И следом была выпущена стрела с письмом. Граф Суффолк сдержанно просил о трехдневном перемирии.
Кое-кто уже помышлял о передышке, но Жанна только усмехнулась:
– Этого времени как раз хватит для того, чтобы сюда подошел лорд Талбот. Нет уж! Господь вынес приговор англичанам, и теперь их жизни принадлежат нам, не сомневайтесь!
Ее уверенность подействовала на всех без исключения. Была в Деве та великая сила, что заставляет поэтов писать стихи, мореплавателей – садиться на корабли и плыть на край света, а влюбленных – совершать подвиги ради любимых.
Способность дарить вдохновение!
Вооруженная топором, Жанна была одной из первых, кто бросился в новую атаку на городские стены. Ее окружали верные рыцари, но уберечь от удара камнем, которые сбрасывали на головы осаждающих, не смогли. Камень ударил ее по голове, смяв шлем, и Жанна упала с лестницы – навзничь. Все, кто это видел, в смятении замерли. Но случилось еще одно маленькое чудо – не успел д’Олон и братья Жанны подбежать к ней, как она сама поднялась на ноги и, сорвав шлем, закричала:
– Друзья! Я жива, и никто не посмеет остановить нас! Вперед! Держитесь храбро, и Бог поразит англичан!
Неуязвимость Жанны только подхлестнула французов. Не было им преград ни в чем! Что такое – крепостная стена, если сам Господь повелел разрушить ее?
Лорд Суффолк решил скорее погибнуть, чем сдать Жаржо французам. И когда плотина была прорвана – одна из стен крепости сдалась, и французы хлынули внутрь, бой продолжался на всех улицах, за каждый дом.
Но удержать французов уже было нельзя: они захватывали квартал за кварталом и теснили англичан к воротам Жаржо, выходившим на Луару. С большим отрядом лорд Суффолк оказался на мосту и уже оборонялся там. Он сражался, как лев, сплотив вокруг себя лучших своих рыцарей, о которых разбилась не одна волна французских солдат, но и они таяли.
Суффолк хотел укрыться в маленькой крепости моста на том берегу Луары (выполнявшей ту же роль, что и Турель под Орлеаном), но не успел. Его рыцари были почти все перебиты, один из братьев, Александр, зарубленный мечом, пал еще в начале моста, второй, Джон Пуль, сражался с ним бок о бок. Да еще с пяток самых преданных и стойких рыцарей.
В этой схватке отличился Вильгельм Реньо, оруженосец, овернский дворянин. Он командовал отрядом, истреблявшим последних англичан у крепости моста. Когда Суффолк понял, что жить ему и его брату осталось не более пяти минут, а противник так разъярен и опьянен кровью, что никого не оставит в живых, он громовым голосом закричал:
– Остановитесь, французы! О том просит вас лорд Суффолк, командир англичан! Остановитесь же!
Не сразу, но окровавленные мечи застыли в руках бойцов с обеих сторон. Все тяжело дышали, ноги скользили в крови убитых товарищей и врагов. Угадать командира французского отряда было несложно, и лорд Суффолк обратился к нему:
– Как вас зовут, сударь?
– Вильгельм Реньо, – ответил тот.
– Вы дворянин?
– Да.
Молодой человек понимал, что англичанин будет просить пощады, но не ожидал, куда идет дело…
– Вы рыцарь?
– Я оруженосец, – ответил он.
– Подойдите ко мне, – сделав отмашку рукой, чтобы никто не двигался, сказал лорд Суффолк. Он не выпускал меча из рук.
Молодой дворянин подошел к именитому англичанину.
– Встаньте на одно колено, – повелительно сказал лорд Суффолк.
Воины, недавно истреблявшие друг друга, теперь оказались зрителями, плечом к плечу наблюдавшими за разыгрывающимся на мосту действом.
Вильгельм Реньо встал на одно колено.
– Сейчас не до церемоний, господа, – проговорил английский полководец. – Будем кратки. Я, Вильям де Ла Поль, милостью Божьей четвертый граф Суффолкский и граф де Дрё, посвящаю вас, Вильгельм Реньо, в рыцари. Бойтесь Бога, чтите Его, служите Ему и любите Его всеми своими силами. Сражайтесь за веру и церковь, умрите, но не отрекитесь от христианства. – Лорд Суффолк легонько ударил мечом по правому плечу молодого воина. – Теперь встаньте.
Молодой человек, не ожидавший от битвы такого поворота, поднялся.
– Отныне вы – рыцарь, – сказал Суффолк. – Возьмите этот меч и примите меня на выкуп. Я и мои рыцари – ваши пленники.
Так лорд Суффолк не только спас под Жаржо жизнь себе и брату, но и сдался в плен не простому бойцу, а равному себе по самому высшему званию, которое может носить под этим солнцем мужчина, – званию рыцаря. Они были одними из немногих англичан, спасшихся в этот день.
13
Кровопролитная битва за Жаржо, абсолютная победа и пленение главнокомандующего англичан графа Суффолка и его брата с новой силой разожгли аппетиты французов. Герцог Алансонский, Жанна и другие капитаны решили не терять времени даром.
13 июня армия вернулась в Орлеан правым берегом, вошла в Бургундские ворота, оставила раненых, немного передохнула и спустя несколько часов вышла из Ренарских ворот в направлении Менга.
Вечером 14 июня французы заняли мост Менга через Луару и, оставив там часть солдат, тотчас двинулись к Божанси. 15 июня город был осажден и подвергнут массированному артиллерийскому огню.
В этот же день к армии герцога Алансонского прибыло неожиданное подкрепление. С тремя тысячами бойцов подошел легендарный Артюр де Ришмон, «человек-лягушка», прозванный так из-за уродливого шрама, располосовавшего ему рот от уха до уха. Никого из первых аристократов двух королевств – Англии и Франции – не бросало с такой силой и так часто из одного лагеря в другой, как второго сына герцога Бретани и бывшей английской королевы. Вчерашние враги волей случая становились для него друзьями, и наоборот. Приблизив Ла Тремуя, он горько поплатился за это. Но и англичане так и не стали для него друзьями – он не мог простить Бедфорду, что тот отнял у него графство Ришмон, ставшее Ричмондом. И даже брак с Маргаритой, родной сестрой герцога Бургундского, не сблизил его с новым деверем – Филиппом. Лишенный большей части земель, нигде не нашедший друзей, рассорившийся со всеми, неприкаянный, 15 июня 1429 года, с небольшой армией наемников, тридцатисемилетний Артюр де Ришмон неожиданно оказался в лагере герцога Алансонского и Девы Жанны.
Всю жизнь прожившая в деревне, далекая от политических интриг, Жанна мало что знала об этом человеке. Она была просто искренне рада серьезному подкреплению. Но Алансон, узнав о появлении бывшего коннетабля, с горячностью воскликнул:
– Если не уйдет де Ришмон – уйду я!
Но неожиданно пришло известие, что навстречу французам движется армия, которую возглавляет лорд Фастольф, и все само встало на свои места. Перед лицом опасности французам пришлось объединиться. Тем более, что такие капитаны, как Ксентрай и Ла Ир, приветствовали возвращение заслуженного командира.
В лагере Артюра де Ришмона встретила сама Жанна.
– Ах, дорогой коннетабль, – сказала она, – вы прибыли неожиданно для всех, но поскольку вы уже здесь, то добро пожаловать!
Она смотрела на него с любопытством: шрам этого рыцаря сам по себе были легендарным – английский топор рассек его лицо под Азенкуром! Но и Ришмону было интересно встретиться с девушкой, о которой столько говорили во Франции. И надо сказать, ее облик, взгляд, голос поразили его.
– Говорят, сам Господь двигает вами? – спросил он у Девы.
Капитаны посвятили Жанну в богатую биографию де Ришмона.
– Так оно и есть, – ответила она. – Так что бойтесь совершать при мне богопротивные поступки.
– Я не знаю, от Бога вы или нет, – усмехнулся коннетабль. – Но если от Бога, я не боюсь вас, потому что верен Господу и церкви. А если же вы от дьявола, то я боюсь вас еще меньше![3 - Диалог Жанны и Артюра де Ришмона во время их знакомства приводится здесь дословно. Впрочем, как и многие другие диалоги, которые использованы в главах, посвященных военным подвигам Жанны д’Арк.]
Его шутка понравилась Жанне.
16 июня английский гарнизон оставил город Божанси и заперся в замке, стоявшем отдельной твердыней рядом. Англичане ничего не знали о приближении Фастольфа, и герцог Алансонский воспользовался этим. В случае добровольной сдачи замка он обещал гарнизону охранное свидетельство. Англичане пошли на сделку – оставили крепость сторонникам Карла Валуа и покинули предместья Божанси.
А 17 июня на огромной равнине Бос две армии, англичан и французов, строили свои ряды друг против друга в боевой порядок…
Англичане очень быстро вбили свои колья, направив заточенные острия в сторону французской конницы, и, как опытные рыболовы, расставившие сети, стали ждать. Для пущей верности они отправили к противнику двух герольдов, которые сообщили, что англичане готовы дать французам бой – пусть наступают.
Пока капитаны раздумывали, заваривать им эту кашу или нет, герольдам ответила Жанна:
– Сегодня уже поздно для битвы. Располагайтесь на ночлег, англичане. А завтра по воле Господа и святой Марии мы сойдемся в бою.
Фастольф, которого последние события – от Орлеана до Жаржо – наводили на мрачные мысли, был озадачен. А не кроется ли подвох в этом решении? Что задумала эта девчонка, доспехи которой, по словам очевидцев, ослепляют, а меч в ее руках – точно молния. Говорят, она может одна дать отпор десятерым, а голос ее точно доносится с неба. И потом – ее не берут стрелы. Мало он верил в эти россказни – солдатня может наплести и не такого, но Гласдейл мертв, Суффолк и Джон Пуль в плену. И в земле несколько тысяч англичан, еще месяц назад надеявшихся взять Орлеан и передвинуть фронт далеко на юг Франции.
Тем же вечером, не дожидаясь сюрпризов со стороны французов, посовещавшись с Талботом и другими военачальниками, Фастольф дал приказ сниматься с места. Оставив зажженными костры, англичане двинулись на север, в сторону Жанвиля и Пате.
Утром 18 июня капитанам Карла Валуа донесли: англичане оставили лагерь и ушли. Над сотнями костров поднимался дым, ветер разносил пепел по всей округе…
– Им не спрятаться от нас даже в облаках, – в то утро сказала Жанна.
Как звери, что чувствуют страх в сердце противника и оттого становятся еще смелее и агрессивнее, французы почуяли неуверенность англичан, подняли армию и грозно пошли следом.
Обе армии, тащившие обоз и артиллерию, растянулись на несколько лье каждая…
Несмотря на то, что дороги их были разными, французы, продвигаясь вперед, опасались засады. В любой момент, за одним из лесочков или холмов, они могли наткнуться на частокол англичан, который преградит путь коннице, и тысячи стрел.
Жанна, как всегда, ехала в окружении своих капитанов.
– У всех есть добрые шпоры, господа? – громко спросила девушка.
Ее вопрос озадачил многих.
– Что вы хотите сказать, – легко усмехнулся Алансон, – нам придется удирать?
– Нет, прекрасный герцог. Те из англичан, кто не захочет драться, будут сегодня удирать как трусливые псы. И нам понадобятся добрые шпоры, чтобы преследовать их!
Надо сказать, капитаны всячески пытались оградить Жанну от непосредственного участия в неминуемой битве. У англичан и французов силы оказались равные. Крепостных стен, где можно было укрыться разом, не намечалось. Все решится на открытом пространстве – и час этот близился. Зная горячность и безудержную отвагу девушки, Рене Анжуйский, Алансон и Орлеанский Бастард боялись потерять ее. Дева была талисманом. Отпала необходимость Жанне самой бросаться на врага – одно ее присутствие в войске уже давало сердцам французских солдат львиную силу.
В три часа пополудни расстояние между двумя армиями сократилось. Небольшие леса и холмы разъединяли врагов, они не видели друг друга, но присутствие чуяли сердцем. Недалеко от городка Пате, на пересеченной местности, англичане поняли, что им не уйти и час битвы близится. Но англичане растянулись на марше больше, чем ожидали. Они практически превратились в две армии: одной командовал Талбот, другой – Фастольф. Оба командующих не ладили друг с другом и совещались только в крайнем случае. На ходу они пытались выработать стратегию предстоящего боя, но сделать это для медленно ползущей гигантской гусеницы было затруднительно.
Главное, на что они рассчитывали, это на фактор неожиданности. Французы нарвутся на лучников, и они разыграют обычное представление: отражение атаки с последующим контрударом. Чего не могли себе позволить англичане, так это встретить рыцарскую конницу противника спиной. Оставалось выбрать наиболее выгодное место, остановить армию и спешено врастать в землю.
Когда близость двух армий друг к другу стала очевидной, капитаны французов заняли места во главе своих отрядов. Конным авангардом французов командовали маршал Ксентрай и Ла Ир. Авангардом англичан командовал Джон Талбот. Две армии, растянувшиеся змеями по холмам под городком Пате, сходились клином друг к другу. Талботу суждено было первому узнать о приближении французов. От них англичан отделяла горбатая местность и густые лесочки, но угадать дорогу, по которой пройдет французская армия, было легко. Талбот рассчитывал на засаду. Была дана команда – ставить палисад. Работа началась – лучники спешно вколачивали в землю колья, сдвигали телеги.
В эти минуты Ксентрай указал боевому товарищу на оленя, что стрелой вырвался из лесочка и помчался на них, но, увидев перед собой людей, вновь изменил маршрут и ветром понесся прочь. Не было сомнений – что-то грозное спугнуло животное.
– Охотники? – предположил Ла Ир. – Или волк?
– Не думаю, – ответил Ксентрай. – Надо проверить.
Через пять минут они знали, что за холмами не менее тысячи англичан строят палисад. Ла Ир и Ксентрай опустили забрала – это был сигнал к атаке.
Рыцарская конница вырвалась из-за холмов и стальной волной понеслась на англичан, когда те с усердием строили свою походную «крепость»… Если бы не было последних французских побед и в рядах англичан отсутствовал бы страх, если бы они не отступали, а напротив – стремились встретить противника лицом к лицу, а главное, если бы французами не командовала Дева, объявившая себя посланницей Божьей и при одном имени которой у англичан уже начинали дрожать колени, может быть, все случилось бы по-другому. Ведь именно английские лучники славились наиболее серьезной дисциплиной, ловкостью, умением владеть разным оружием. И наконец, выпустить десять стрел в минуту по противнику – это не шутка. Но, завидев рыцарскую конницу, еще не успевшие укрепиться англичане обмерли и стали отступать. А вернее – они бросили недостроенный палисад и побежали кто куда. Джон Талбот ревел, как раненый зверь, призывая дать отпор, но его не слушали. Он остался жив только благодаря богатому доспеху. Ксентрай и несколько рыцарей окружили пожилого военачальника и приставили копья к его груди.
– Назовитесь! – приказал Ксентрай.
– Я – Джон Талбот, граф Шруссбери, – сказал англичанин. – Сдаюсь в плен на вашу милость, мессир.
Лучников и простых латников догоняли и рубили на месте. Даже тех, кто просил пощады.
Цепная реакция пошла по рядам разрозненных и растянувшихся отрядов англичан. Со стороны авангарда сэра Талбота бежали солдаты. Завидев бегство своих, каждый думал: «Все пропало! Теперь каждый – сам за себя!»
В свою очередь, Орлеанский Бастард, маршал де Буссак и Артюр де Ришмон, оповещенные о близости врага, каждый со своим отрядом тоже совершили рейд в сторону англичан и обнаружили там смятение. Солдаты Фастольфа готовы были бросить обоз и орудия и отступить. Это и стало поводом для нападения. Англичанам же показалось, что их, застав врасплох, окружила вся французская армия. Они даже не могли предположить, что основные силы французов замерли на марше и никуда не спешат. И среди ожидавших – сама Дева. Но, к большому сожалению, панике поддались не только рядовые солдаты и рыцари, но и командующий Фастольф. Второй командир, Джон Талбот, к тому времени уже был привязан к лошади Потона де Ксентрая. Фастольф решил уберечь хотя бы часть войска, и конечно свою жизнь, и подал сигнал к отступлению. Это довершило панику в разрозненных рядах англичан. В считанные минуты армия англичан потерпела крах. Брошенная пехота, истребляемая французской конницей, видела только, как быстро уходят на север рыцари Фастольфа во главе со своим командиром.
Этой резни французы ждали давно. Их сердца жаждали крови своих врагов, и они получили ее. Это было отмщение – за Азенкур, Краван, Вернейл, Рувре, Орлеан.
Артюр де Ришмон, пришпоривая коня, догонял бежавших в панике англичан и на всем скоку ловко сносил им головы – за шрамы на своем лице, полученные под Азенкуром, за убитых друзей, что полегли на том же поле. Герцог Алансон, вооруженный боевым молотом, мстил за свой плен под Вернейлом, куда он попал, когда ему было всего семнадцать лет, за изрубленных в том бою французов. Ксентрай и Ла Ир мстили за Рувре, где англичане истребили их полки, а Орлеанский Бастард – за родной Орлеан, который годоны мучили долгие месяцы.
Жанна не участвовала в этой резне – она наблюдала за ней. Поднимать солдат на решающую битву – да. Штурмовать крепость и выбивать из нее неприятеля – конечно. Рисковать жизнью, когда противник сильнее тебя, – это для нее.
Но не так.
А это была та война, о которой она не хотела думать. Которую она презирала. В ней мало что оставалось праведного. Это было истребление. Так волки вырезают овец, забравшись в овчарню. Жанне составил компанию Рене Анжуйский – ему тоже не хотелось участвовать в бойне. Больше всего французские рыцари, друзья Жанны, ненавидели английских лучников – простых крестьян, что во всех битвах, ничего не зная о чести и «рыцарской войне», расправлялись с аристократами, как ловкий мясник на бойне расправляется с неуклюжим быком. Смерды подняли руку на знать – и теперь они платили за это. За английского виллана нельзя было получить выкупа, но можно было насладиться вволю священной местью, срубив ему голову мечом, раздробив ее молотом. Наколов крестьянина, как поросенка, на копье!
Холмы под Пате оказались алыми от английской крови. И трава, которой только предстояло вырасти на них, должна была стать английской травой…
Более двух тысяч захватчиков полегло в этой бойне. И только пять французов! Пять! Это был полный разгром, в который трудно было поверить – и тем, и другим. Многотысячную армию разгромили несколько передовых отрядов – основное войско, где оставалась Жанна и Рене, так и не вступило в бой! И только Фастольф ушел с небольшой частью армии – его отпустили, предавшись расправе.
Потон де Ксентрай лично сопровождал пленного английского рыцаря. Тот шел со связанными руками. Конец веревки был зажат в кулаке Ксентрая, обтянутом железной перчаткой.
Пленного подвели к Жанне.
– Узнаете, Дама Жанна, этого человека? – поинтересовался Потон.
– Кто это? – спросила она. Неожиданная догадка поразила ее. – Сэр Талбот, неужели… это вы?
Джон Талбот, граф Шруссбери, усмехнулся:
– Буду честен – мне видеть вас не так приятно.
– Господи, – покачала головой Жанна. – Почему?
Англичанин нахмурился – он не понимал ее.
– Сколько раз я писала вам, предупреждала о том, что вас ждет, – объяснила свой вопрос Жанна. – Почему вы не послушались меня? Ваших солдат перебили, сами вы – с веревкой на шее. – В ее глазах заблестели слезы. – Почему?
Талбот опустил глаза.
– Военная фортуна бывает переменчивой, – только и ответил он.
Жанна покачала головой – она хотела сказать, что все это того не стоило, но он так и не понял ее! Девушка взглянула на своего капитана, но и тому была непонятной ее скорбь. Это она искала истину. Они воевали, потому что хотели воевать.
И все-таки это была победа! Еще одна ступень к освобождению ее милой Франции…
В битве при Пате Жанна не вытащила даже меча из ножен, но французские солдаты славили только ее. И только ее присутствию в войске они приписывали это чудо. Капитаны – были лишь исполнителями воли провидицы. Даже главнокомандующий Алансон.
– Сегодня ты изменила души не только своих солдат, – сказал ей вечером Орлеанский Бастард. – Ты изменила души всех французов.
То была высшая похвала для нее.
14
Сидя в парижской резиденции, в окружении трех любимых псов, лорд Бедфорд размышлял. Только что ему сообщили о катастрофе на полях под Пате. Несколько раз он переспросил, так ли он понял известие. Гонец трепетал от страха. В древние времена ему бы отсекли голову – как пить дать. Сказав: «Подите прочь», – ровным голосом, отчего затрепетало все окружение регента, Бедфорд сел в свое кресло и, положив руки на подлокотники, закрыл глаза.
Итак, у Карла Валуа появилось новое оружие – Дева. Она вдохнула уверенность в солдат и одержала ряд стремительных побед. Существо фантастическое, сказочное. Злое. Черное. Под ее знаменем воин превращается в льва. Ее появление ставило под угрозу исход всей войны. Результаты многолетних завоеваний, на которые были потрачены гигантские силы, таяли на глазах. Тысячи англичан убиты. Его лучшие полководцы, прошедшие Францию вдоль и поперек, выигравшие столько битв, в плену – Суффолк, Талбот, Скейлз…
А посему с этой женщиной нужно было бороться – не на жизнь, а на смерть!
Перед лордом Бедфордом была трудная задача: в ближайшие дни ему нужно было вдохнуть уверенность в Парижский парламент, члены которого уже собирали вещи, убедить государей, выступавших за англичан, что победы французов – временные, и отчитаться перед Англией за эти поражения, ведь он командовал соотечественниками на континенте. И в первую очередь перед дядей – хитрой лисой кардиналом Винчестерским, управлявшим островом и опекавшим в отсутствие самого Бедфорда совсем юного короля Генриха Шестого.
Как это можно было сделать?
Лорд Бедфорд размышлял, а собаки покорно ждали, когда хозяин оживет в своем кресле. Ни одна из них не посмела нарушить его царственного молчания!
…И когда дошло до дела, он сказал членам Парижского парламента:
– Наше поражение при Пате было вызвано фанатичной верой и пустым страхом, что французам помогает некая Дева, которая путем чародейства и колдовства заставила всех поверить, что она – посланница небес! Но не Господь Бог, а враг рода человеческого послал ее на землю, раз она защищает самозванца Карла Валуа! А те солдаты, которые поддались панике и поверили в силу женщины, именуемой Девой, сами заслужили позорную смерть! Горе тем, кто так легко поддается на лукавство темных сил и идет у них на поводу! Я надеюсь, вы думаете точно так же, господа? Но смелости наших врагов скоро придет конец, когда обман будет открыт! Что до этой самой Девы, то не мы, светские правители, а Церковь Христова должна стать главным ее обвинителем!
Говорил это лорд Бедфорд, но сам был уверен, что через две недели войска дофина подойдут к стенам Парижа.
Об идее Жанны – короновать ее «благородного дофина» в Реймсе, он даже не догадывался. Это противоречило военной стратегии. Окажись он на месте Жанны, то немедленно стал бы развивать успех и осадил бы столицу. И возможно – Париж сдался бы.
Но Реймс?..
15
Весть о подвигах Девы, которой помогает сам Господь, распространялась по Европе со скоростью ветра. Да что там ветра – это была сила и стремительность урагана! Между королями и сиятельными сеньорами, отцами церкви и купцами шла бойкая переписка. Агенты состоятельных вельмож сновали из города в город, собирая информацию. Всем хотелось узнать побольше об этой женщине, которая досталась в качестве полководца осторожному дофину Карлу Валуа. И все из уст в уста пересказывали одну и ту же волшебную историю. К дофину Карлу в замок Шинон приехала деревенская девушка и сказала: «Я пришла, чтобы изгнать англичан из милой Франции и сделать вас королем в Реймсе!»
И пока двор Карла Валуа пировал, празднуя победы, история Девы обрастала удивительными подробностями, которые, узнай о них сама Жанна, сразили бы ее наповал.
Спустя три дня после победы под Пате, когда Карл Валуа трапезничал в обществе своей супруги, тещи и других придворных, заговорил камергер и королевский советник Персеваль де Буленвилье:
– Прощу прощения, сир, – поклонился он, – миланский герцог Филиппо Мария Висконти просит написать о Деве Жанне подробнее. Насколько подробно я могу нарисовать ее портрет и каков он должен быть?
Карл Валуа взглянул на Иоланду Арагонскую:
– А что думаете по этому вопросу вы, матушка?
На королеву осторожно перевел взгляд и советник.
– Она должна быть воительницей, Буленвилье, которая спустилась с неба, чтобы защитить от врагов родную Францию, – как ни в чем не бывало сказала теща короля. – Ее образ должен поразить весь мир. Она… должна выглядеть таковой, каковой и представляет себя перед всеми – посланницей небес. И при этом – скромной и достойной Девой, – добавила королева.
– Одним словом, опишите ее такой, какая она есть на самом деле, – усмехнулся Карл Валуа. – За исключением подробностей, о которых не стоит знать всем кому попало.
Персеваль де Буленвилье еще раз поклонился.
В этот же день, 21 июня 1429 года, он напишет в Милан письмо, где нарисует портрет Жанны:
«Дева сия сложением изящна, держится она по-мужски, говорит немного, в речах выказывает необыкновенную рассудительность. У нее приятный женский голос. Ест она мало, пьет еще меньше. Ей нравятся боевые кони и красивое оружие. Она любит общество благородных воинов и ненавидит сборища черни. Обильно проливает слезы, но лицо у нее веселое. С неслыханной легкостью выносит она тяготы ратного труда и бремя лат…» Персеваль де Буленвилье задумался, надо было прибавить что-то не просто героического, но исключительного в ее образ, и он дописал: «…так что может по шесть дней и ночей подряд оставаться в полном вооружении».
Штрих – достойный героя из легенды.
И уже далее он вкратце опишет ее историю, в которой сообщит герцогу много любопытных фактов, в том числе и тот, что рождение Девы – в ночь на Богоявление! – сопровождалось пением петухов, разбудивших скромную деревеньку Домреми и не умолкавших до рассвета.
А противники Жанны, еще не успевшие возненавидеть ее как следует, тоже очарованные ее явлением, в «Дневнике парижского горожанина» упомянули, что когда девушка пасла овец на родных лугах, то «лесные и полевые птицы прилетали по ее зову и клевали хлеб у нее на коленях, как ручные». Нашлись и те, что сообщили, будто Жанна обладает даром прорицания. Разве она не напророчила дофину освобождение Орлеана? И разве не предсказала (факты реальные плодили факты вымышленные) погибель одному из английских капитанов, и погибель не от ран. В означенный день – день битвы – англичанин утонул. Так и Вильяму Гласдейлу, сгоревшему и канувшему в водах Луары, досталось немного от зарождающейся легенды.
Герцогиня Миланская Бонн Висконти с такой искренностью прониклась героическим мифом, что написала Деве письмо, в котором просила помочь ей вернуть ее законные земли. А муниципалитет города Тулузы, боровшийся с порчей монеты, также отписал Деве, где испрашивал ее совета, как бороться с этим пагубным явлением? И ведь кто спрашивал – финансисты, собаку съевшие на денежных операциях! И у кого – у девушки, никогда и ничего не имевшей общего с куплей-продажей!
За кого же должны были принимать ее жители Европы? И какой силой они наделяли ее?
Письмо итальянского путешественника Джованни де Молина, посланного из Авиньона на родину в конце июня 1429 года, как нельзя лучше раскрывает образ Жанны: «Воистину – великие чудеса! За два месяца девушка одна, без солдат, завоевала столько земель! (“Одна, без солдат” – легенда уже отливала из бронзы свою героиню!) Разве это не верный знак того, что все эти деяния совершены не человеческой доблестью, но Богом? Уверяю вас, что без божественного вмешательства дофин два месяца назад должен был, бросив все, бежать. Но посмотрите, как помог ему Господь. Подобно тому, как через женщину – святую Марию, Он спас род человеческий, таким же образом Господь спасает через непорочную и чистую девственницу лучшую часть христианского мира».
Куда там сравнению со святой Екатериной! Бери выше…
16
Капитаны Карла Валуа умом противились желанию Девы немедленно добраться до Реймса. Идти через территории, где полновластные хозяева – бургундцы? Когда есть Париж, уже трепещущий от страха? А также изнывающая от ига англичан Нормандия, которую захватчик сделал своей кормушкой?
Но сердце подсказывало им другое.
За эти месяцы Жанна не дала еще ни одного ложного совета. И потом, за Реймсом в ее списке следовал Париж…
Хитрый ум и коварное сердце Ла Тремуя подсказывали одно единственное: нужно сделать все, чтобы осадить девчонку. Поставить на место. Должен быть где-то предел ее настырности! Он уже настоял на том, чтобы Артюр де Ришмон, только что отличившийся при Пате, так и не был прощен королем. Как за него ни просила Жанна, полководцу пришлось уйти со своими людьми подальше от двора.
– Государь, необходимо укрепить наши позиции здесь, на Луаре, – высказал свою точку зрения Ла Тремуй. – Главное, чтобы от наших успехов не закружилась голова…
– Как только король будет коронован и миропомазан, сила врагов станет убывать! – воскликнула Жанна. – И более они не смогут вредить ни королю, ни всему королевству!
– Вам был дан такой «совет», Дама Жанна? – усмехнулся фаворит короля.
– Благодарение Богу – да! Потому что, если бы мы слушали только вас, монсеньор, то сидели бы сейчас на юге Аквитании и наблюдали бы, как англичане и бургундцы подводят войска к последнему французскому замку, еще свободному от годонов и бургундцев!
Ответная реплика Жанны зажгла королевский совет – капитаны посмеивались. Ла Тремуй побледнел, а это бывало с ним редко. Его оскорбили – и оскорбили публично. Бросив ему в лицо такое, девчонка говорила, что он – плохой политик.
– Я пропускаю вашу колкость мимо ушей, – процедил он.
– Мы пойдем на Реймс, – уже забыв о его существовании, Жанна взглянула на Карла. – Скажите, мой дофин, что это так…
Ее взгляд был требовательным и умоляющим одновременно. Она единственная, кто называла его «мой дофин». Это раздражало Карла Валуа, но и подстегивало тоже. Реймс был городом его мечты – там короновался великий Хлодвиг, ставший вождем всех франков по воле Бога. И тот, кто хотел править Францией, должен быть миропомазан в Реймсе! Таково правило – не он выдумал его и не ему его отменять.
Вера в правоту девушки уже давно пленила его. Советчиков было много – побед мало. И вдруг все изменилось. В одночасье. Он плыл по течению реки, а имя этой реки было «Дева Жанна».
– Мы пойдем на Реймс, – сказал Карл. – Я верю Даме Жанне, волей Божьей она приведет нас к городу Хлодвига!
Члены совета склонили голову перед королем – его воля была законом. Больше других за Жанну радовался Рене Анжуйский, державшийся особняком от других полководцев хотя бы уже потому, что полностью доверял гению своей подруги.
– Спасибо, – едва проговорила Жанна – горло перехватило. По лицу девушки текли слезы. – Спасибо, мой благородный дофин! Да хранит вас Господь!
В эту минуту Жорж Ла Тремуй окончательно понял, кто самый главный его враг при дворе. Девчонка. Артюр де Ришмон по сравнению с ней – полевой кузнечик. Она сидела напротив, гордо подняв голову. Заплаканные и счастливые глаза сияли. Ла Тремуй, бледный, точно смерть, натянуто улыбался.
Забыв, как сам оказался при дворе, он ненавидел эту выскочку – лютой ненавистью!
25 июня, за два дня до начала похода, Жанна диктовала своему духовнику отцу Паскерелю письмо, которое будет размножено и разойдется по городам, что предпочитали Карла Валуа – бургундцам и англичанам.
«Иисус, Мария!
Благородные и верные французы! Дева посылает вам следующие вести: в течение восьми дней она, отбивая укрепления у англичан, изгнала их из долины Луары. Граф Суффолк, его брат Джон Пуль, лорд Талбот, лорд Скейлз и многие рыцари и капитаны были захвачены, второй брат Суффолка и Гласдейл убиты. Держитесь стойко, верные французы, молю вас! Также молю вас и требую, чтобы вы готовились идти на провозглашение благородного короля Карла в Реймс, где мы скоро будем. Молюсь за вас перед Богом, пусть Господь поможет вам и поддержит вас для храброй битвы за Французское королевство.
Писано в Жьене, июня двадцать пятого дня».
В тот день Жанна написала еще одно письмо – герцогу Бургундскому. Упомянув о поверженных англичанах, Жанна просила Филиппа прибыть в город Реймс на коронацию Карла Валуа.
30 июня королевская армия, с которой отправился и двор, подошла к Оксёру. В феврале Жанна проезжала через этот город, занятый бургундцами, никому не известной девушкой, переодетой в мужское платье, а теперь, в сверкающих доспехах, она грозой встала под его стенами.
Требование было – открыть ворота. Но горожане противились. Делегация заявила, что город соблюдает нейтралитет. Жанна настаивала на штурме, но Ла Тремуй неожиданно вызвался быть посредником между горожанами Оксёра и королем. Неподалеку он имел свои земли, и здесь его хорошо знали. Фаворит убедил короля не идти на крайние меры. Закончилось все тем, что город продал по сходной цене провиант французской армии, на том и отделался легким испугом.
Жанна негодовала: оставлять за спиной города с сильным вражеским гарнизоном – верх неосмотрительности и легкомысленности!
– Будем по-христиански великодушны, – только и сказал Карл Валуа.
Он еще находился под воздействием беседы с Ла Тремуем.
Капитаны были с солидарны с Жанной. Но поскольку король сам вел свою армию, то последнее слово оставалось за ним.
Много позже автор «Хроники Девы» напишет, что за услугу (оставить Оксёр в покое) Ла Тремуй получил от богатых горожан названного города взятку в размере двух тысяч экю…
Следующий пункт на пути Жанны – Труа. Но теперь вместе с бомбардами и кулевринами, горшками с зажигательной смесью и камнями, ломавшими ребра крепостным стенам, Жанна решили использовать иную артиллерию – почту.
4 июля, на марше, Жанна диктует письмо отцу Паскерелю. А утром 5 июля, когда французская армия неотвратимо приближалась к городу, жители Труа уже смогли прочитать следующее:
«Иисус, Мария!
Дорогие и добрые друзья, если вы на самом деле друзья нам, дворяне, горожане и жители города Труа, Жанна Дева шлет вам свое послание и извещает вас именем Царя Небесного, ее суверена, которому она служит каждый день, что вы должны выразить полное повиновение и признать благородного короля Франции, который скоро будет в Реймсе и Париже. Кто бы ни стоял на его пути, он будет в добрых городах своего королевства с помощью Господа нашего Иисуса Христа.
Законопослушные французы! Выходите встречать короля Карла, и да не будет на вас вины. Если вы так поступите, не опасайтесь ни за свою жизнь, ни за свое добро. Но если же вы так не сделаете, я обещаю вам и заверяю вашей жизнью, что мы войдем с помощью Божьей во все города, которые должны по праву принадлежать святому королевству, и установим там добрый и прочный мир, кто бы ни выступал против нас.
Поручаю вас Богу, и да хранит Он вас, ежели Ему будет угодно.
Ответьте кратко.
Написано в Сен-Фале, во вторник, июля четвертого дня, перед городом Труа».
Вот это самое «ответьте кратко» вселило особый ужас в сердца жителей Труа – из тех, кто поддерживал англичан. «Ответьте кратко» означало, что не стоит тянуть понапрасну время. Выбирайте: откроете ворота по-хорошему – будете живы и здоровы, а нет – так пеняйте на себя…
Труа немедленно посылает гонцов в другие города, где стоят бургундцы: вопрос один – что предпримут они? Этому городу есть чего бояться. Карл Валуа ненавидит его. Именно в нем 21 марта 1420 года, его лишили права на престол. Здесь его мать Изабелла Баварская отреклась от него – назвала ублюдком.
А пока жители Труа ждут ответа от других городов, армия Карла Валуа подходит к городу и разбивает в его окрестностях лагерь. Но армии нелегко – ощутимо не хватает продовольствия. Каждый день ожидания только раздражает и накаляет противостояние.
Жителям Труа хочется узнать побольше о Жанне – не с тремя ли она головами и не дышит ли огнем? Они посылают в лагерь благочестивого священника, монаха-францисканца. Он должен узнать, не солгут ли Жанна и дофин? Не ждут ли город репрессии?
Францисканца проводили к Деве. Осторожно входя в дом, где она остановилась, он осенял крестным знамением все, что попадалось ему на пути – углы, предметы, оружие.
– Подходите смелее, святой отец, я не улечу! – рассмеялась Жанна. – Зачем вас послали? Посмотреть на меня? Что хотят горожане – говорите. У нас мало времени.
Францисканец признался – жители Труа озабочены таким поворотом дела. Французы у их стен! Они опасаются…
– И мой благородный дофин, и я – мы сдержим свое слово! – выслушав его, грозно сказала Жанна. – Но вам лучше поторопиться!
Полный сомнений, монах удалился.
Но город Труа не открыл ворота и на следующий день. Карл Валуа, становившийся бельмом в глазу в этом походе, созвал военный совет. Вопрос был один – как быть?
– Благородный дофин, – взяла слово Жанна, – прикажите, чтобы ваши люди осадили город Труа, и не затягивайте с решением. Мы не должны проявить слабости. Если мы будем потакать всем городам, как Оксёру, с нами перестанут считаться. Возьми мы Оксёр – сейчас бы армия ночевала не в поле, а в городе. Послушайтесь меня во имя Бога, и не пройдет трех дней, как я введу вас в Труа. Я введу вас в этот город любовью, или – силой и храбростью. И лживая Бургундия будет этим поражена!
Карл Валуа понимал правоту Жанны – необходимо было проявить волю. Тем более – в Труа. Один раз ему уже плюнули здесь в лицо – он утерся и пошел своей дорогой. Второго раза не должно было повториться.
На следующий день, 10 июля, город с ужасом обнаружил, что он окружен тесным кольцом артиллерии. Солдаты подносили фашины – заполнять рвы. Пример повергнутого и разграбленного Жаржо заставил трепетать Труа. Французы не шутили! Помощи ждать было неоткуда. Но не так напугала горожан артиллерия, как появление самой Жанны. Вырвавшись на черном скакуне из гущи французских войск, с белым стягом, воинственная Дева нетерпеливо разъезжала на виду у осажденного города. Она была в сверкающих латах, без шлема. Конь то приплясывал на одном месте, то пускался рысцой вдоль крепостных рвов. Знамя, о котором уже ходили легенды, развивалось по ветру. У старейшин города, глядевших на воительницу с крепостной стены, томительно сосало под ложечкой. Все понимали – Дева готовится к штурму.
Сейчас она укажет знаменем на Труа, и все будет кончено…
Город открыл ворота, делегация старейшин во главе с епископом Жаном Легизе поднесла Карлу Валуа ключи. Все оказалось так просто! Нужно было всего-то-навсего немного припугнуть зарвавшихся бургиньонов…
Два дня армия отъедалась в Труа, а 12 июля двинулась в сторону Шале. Горожане тоже были безгранично рады своему решению – пойти на мировую. Конечно, их запасы немного потрепали. Но разве это можно было сравнить с разграблением города победителями? Тем более, что Жанна сдержала слово – по амнистии Карла Валуа никто не пострадал.
Следующий город на пути армии Шалон-сюр-Марн сразу же открыл ворота. Епископ Жан де Монбельяр выехал навстречу дофину и передал ему ключи.
Карлу Валуа было очень трудно скрыть свою радость. Еще в начале марта, отсиживаясь в Шиноне, ни в одном из самых счастливых снов он не мог предположить такого триумфа!
Из ставки дофина во все города – проходил он через них или нет – шли письма: Карл Валуа приглашал всех добрых людей королевства на свою коронацию в Реймсе. На том настояла Жанна. Она не сомневалась в удачном исходе дела, решил не сомневаться и он.
В Домреми она написала сама – ее мать и отец должны были увидеть свою Жаннету.
И вот случилось чудо – параллельно с армией, идущей наудачу покорять города, топали и простые французы – посмотреть на великое действо, которое было центральным действом в королевстве западных франков вот уже почти тысячу лет!
Шолон был последним крупным городом, впустившим французов, на пути армии в Реймс. Жанна ехала через город по правую руку от короля, принявшего после переговоров ключи. Подданные, так быстро обретенные французской короной, с любопытством и опаской глядели на девушку, чья сила, как утверждала молва, была ниспослана ей свыше. Никто бы не рискнул вызвать гнев в ее сердце!
На последней остановке перед Реймсом, когда все чаще обгоняли армию спешившие на коронацию французы, Жанну осторожно окликнули. Ее назвали именем, которое ушло в прошлое – «Жаннетой»…
Девушка обернулась и отыскала глазами окликнувшего ее человека. Это были два воина Жака д’Арка – Жан Моро и Жерар д’Эпиналь.
Она повернула коня, спрыгнула на землю.
– Здравствуй, Жан, Жерар, – радостно сказала она. – Знает Господь, как мне отрадно видеть знакомые лица!.. Как мать и отец? – назвав их так, она осеклась.
Жанна знала, что чувство, связанное с этими словами – самыми близкими для каждого человека, навсегда будут отзываться болью в ее душе.
Земляки низко поклонились.
– Благодарение святому Михаилу, все живы и здоровы, – ответил д’Эпиналь. – Они тоже на пути в Реймс.
– Как высоко ты взлетела, – покачал головой Моро. – Прости, что назвал тебя Жаннетой, я не знаю, как тебя теперь называть…
– Король зовет маня Девой, – улыбнулась она. – Принцы – Дамой Жанной. А вы называйте так, как называли раньше. Когда мы наедине, – добавила она. И тут же, чтобы не выглядеть зазнавшейся гордячкой, пояснила: – От Жаннеты осталось совсем немного, друзья мои. Только вы и знаете о ней!
Жан Моро и Жерар д’Эпиналь вновь поклонились.
– На родине о тебе только и говорят! – воскликнул Моро. – Мы гордимся тобой. Прошло всего ничего, но столько подвигов совершила ты в королевстве! – Мужчины переглянулись. – Может быть, ты и впрямь святая, а мы этого и не знали? – предположил воин.
Жанне недоуменно подняла брови – верно, этот вопрос не на шутку заботил жителей Домреми!
Но д’Эпиналь, увидев замешательство Жанны, тут же спросил:
– Наверное, нет ничего на свете, чего бы ты теперь могла устрашиться?
Девушка покачала головой:
– Ничего кроме предательства.
Наступал последний этап «Чудесного похода» Жанны Девственницы. Большинство не верили в него, но верила Жанна. И она победила.
16 июля в замке Сэт-Со Карл Валуа принял депутацию горожан Реймса – они безоговорочно признали его своим сувереном.
В этот же день в самом Реймсе случилось и другое событие. Город пустил самому себе дурную кровь и вздохнул облегченно. Из Реймса бежали все те, кто был непримиримым врагом будущего Карла Седьмого. Кто служил верно бургундцам и англичанам и не желал менять хозяина. На чьей совести накопилось столько грехов против лагеря арманьяков, что они вряд ли бы смогли рассчитывать на амнистию.
Одним их этих людей был уроженец Реймса, состоявший на службе у бургундцев и англичан, бывший ректор Парижского университета и епископ Бове – Пьер Кошон де Соммьевр.
17
Затемно, при свете факелов, королевская процессия въехала в переполненный город. Реймс и не думал спать – он гудел и ждал.
Здесь и сейчас решалась судьба Франции.
Армия была поспешно расквартирована. Часть двора отошла ко сну, другая – занялась священнодействием. Нужно было все подготовить к завтрашнему утру. Великое событие было назначено на воскресенье – 17 июля 1429 года.
Конечно, такое действо не терпит суеты, и другие короли готовились к этому представлению иначе. Но они не везли с собой артиллерию и не шли под охраной многотысячного войска. Они получали отцовскую корону, торжественно выезжали из Парижа, наблюдая за подданными, толпящимися вдоль дорог, и со спокойной душой въезжали в город Хлодвига. Но в данном случае оттягивать коронацию было бы неразумно. Карла Валуа и его двор подгоняла опасность быть застигнутыми врасплох. На западе и на севере формировал войска лорд Бедфорд, на востоке затаился кузен Карла – Филипп Бургундский, чьи города предавали герцога один за другим. Разве он мог простить такое? Скрежет зубов вождей англо-бургундской коалиции разносился по всей Франции! Если что-то и останавливало Бедфорда и Филиппа, временно парализовало их, так это неслыханные победы французского оружия и присутствие в войсках Девы. Если бы не эти два обстоятельства, враг, объединив силы, уже был бы на подходе к Реймсу.
Город проснулся обновленным – чистым, с гирляндами цветов, украшавших дома. Король лично выбрал четырех «заложников святого сосуда» – рыцарей, которые должны были привезти из аббатства Сен-Реми ковчежец в форме голубки, в котором, в драгоценном пузырьке, хранился мир. «Заложниками» стали маршал де Буссак, адмирал де Кюлан, сир де Гранвиль и Жиль де Рэ.
Процессия двинулась через весь город к кафедральному собору. Улица Парвис, по которой медленно ехал король в окружении свиты, была забита так, что шагу нельзя было ступить. Солдаты, сцепившись друг с другом через локти, сдерживали напиравшую толпу.
Роскошные попоны укрывали лошадей свиты короля. Пестрели гербы и воинские знамена. Справа от короля ехала Жанна в своих сверкающих доспехах – она сама везла свое белое знамя, усыпанное золотыми лилиями. Те же лилии были и на голубой накидке Жанны, поверх ее доспехов. Дева не скрывала – кто она. Слева от короля ехал Потон де Ксентрай – он держал в руках королевский меч.
Карл Валуа, сердце которого трепетало от восторга, сожалел, что его не сопровождала Мария. Если бы он знал, что путь на Реймс окажется таким легким, он бы обязательно взял жену! Тем более, что королева должна была стать непосредственной участницей этой церемонии. Но не ведая, что им предстоит в дороге, Карл оставил ее с матерью в Жьене. Опальный коннетабль Артюр де Ришмон умолял его разрешить присутствовать на коронации – ведь это коннетабль, первый полководец, должен был нести меч своего короля! Но Карл только усмехнулся: «Я предпочел бы никогда не быть коронованным, чем терпеть присутствие этого сеньора!» Еще два человека по статусу должны были участвовать в церемонии – первый из шести светских перов – герцог Бургундский, и один из шести церковных перов – епископ Бове. Но по известной причине 17 июля 1429 года в городе Реймсе их не оказалось. Кошон в повозке со скарбом устремился в сторону Бове, а Филипп был приглашен деверем Бедфордом в гости – в Париж. Правда, хитрый герцог Филипп, наблюдая за стремительными победами кузена Карла, послал в Реймс скромное посольство.
Кто знает, как сложится будущее?
Под ликующее гудение толпы Карл Валуа спешился, зашел в собор. За ним потянулась и его свита. И только потом, по традиции, прямо на лошадях въехали в ворота собора четыре «заложника святого сосуда». Маршал де Буссак лично передал архиепископу Реньо де Шартру, на которого была возложена миссия коронации, ковчежец-голубку со священным миром.
Не было короны Карла Великого, меча каролингов и золотого скипетра, без которых не обходилась ни одна предыдущая коронация. Исторические атрибуты власти томились «в плену» у англичан – в Сен-Дени, под Парижем. Но решили, что мир, принесенный небесным Ангелом в образе голубки святому Хлодвигу, и легендарный город Реймс, куда важнее! А корона и скипетр были приготовлены еще в Жьене…
Собор оказался переполнен – яблоку некуда было упасть.
Хор священников уже пел древний латинский гимн «Te Deum Laudamus», а король у алтаря громко клялся любить свой народ и служить ему во имя веры Христовой.
И вот наступило время главного таинства. С короля сняли кафтан – и он остался в штанах и рубахе. К нему подошел Жиль де Рэ. Прихватив пальцами ткань, рыцарь разорвал рубаху на спине и груди короля. Публика замерла.
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа! – повторял архиепископ, кисточкой, смоченной миром, касаясь обнаженного тела Карла Валуа, его рук и темени. – Аминь!
Свершилось! – священный мир под сводами храма коснулся кожи короля, избранника небес!
Но это было только начало…
Жиль де Рэ помог одеть заранее приготовленную для короля тунику и шелковую мантию. На тронутые миром руки короля одели перчатки, и он взял два скипетра – золотой и из слоновой кости. Первый был знаком королевской власти, второй именовался «рукой правосудия». И пока король шел от алтаря к трону, десять пэров, пять светских и пять церковных, держали над его головой корону. Не хватало еще четырех рук – герцога Бургундского и епископа Бове – но об этом вновь решили забыть.
У самого трона архиепископ де Шартр одел на голову Карла Валуа теперь уже его законную корону.
Но сесть Карл Седьмой не успел…
Вперед быстро вышла Жанна и, неожиданно упав на колени, обняла ноги своего короля.
– Милый мой король! – громко воскликнула она. – Отныне исполнено желание Господа Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в город Реймс – дабы приняли вы святое миропомазание! Сегодня вы стали истинным королем, которому принадлежит королевство Франция!
Да, ей позволялось многое! И лишь ее боевой стяг, поднявший дух французов, стоял сейчас на хорах кафедрального собора города Реймса!
Карл благодарно коснулся рукой ее головы – и Жанна разрыдалась. И тогда затрубили трубы, а собравшийся в соборе народ закричал:
– Радостная весть! Радостная весть!
Новый король опустился на богатый трон, положил на подлокотники руки. И только самые близкие в эту воистину торжественную минуту могли заметить, что взгляд Карла Валуа изменился. Стать прежним ему уже было не дано…
Высоко подняв голову, Карл Седьмой оглядел присутствующих, и в первую очередь – своих приближенных. Да, все изменилось! Каждый в его государстве называл его «королем», но далеко не все верили в это! Даже самые близкие! Даже Орлеанский Бастард и Алансон! Некоторые до сих пор считали, что настоящий, законный король – в Англии, в плену, и это – Карл Орлеанский. Но что грезить о том, кого никогда не увидит земля Франции? Он же, Карл Валуа, от которого отреклись отец и мать, назвав его ублюдком, всегда был запасным вариантом. Но теперь все изменилось! Пророчество Жанны сбылось – и капли древнего мира упали на его чело, окропили его тело! Дело сделано – теперь никто не усмехнется за его спиной. А усмехнется – поплатится головой! Да будет так!
…День коронации заканчивался. Многих отпрысков знатных родов и простых оруженосцев, отвагой прославивших свои имена в Луарской кампании, посвятили в этот день в рыцари. Рене Анжуйский принял посвящение от графа де Клермона. Жиля де Рэ король сделал маршалом Франции. Что до простого народа, то он ликовал, набивая животы дармовым угощением и наслаждаясь дешевым вином, расставленным в бочках по городу.
К большому сожалению Жанны, Рене Анжуйский вскоре намеревался вернуться домой – в Бар и Лотарингию. Бургундские банды не давали покоя его владениям. На время Жанну собирались покинуть Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон. Робер де Бодрикур, приехавший на коронацию, тепло обнявший Жанну, лично собирался увезти своих рыцарей – их боевые таланты понадобились ему в Вокулере.
Но Деве Жанне было не до сантиментов. Даже счастливый праздничный день она проводила в трудах.
– Герцогу Бургундскому, семнадцатого июля тысяча четыреста двадцать девятого года, – продиктовала она отцу Паскерелю первые строки письма. – Иисус, Мария!..
Темнело. Двор уже давно бражничал на пиру, посвященном великому празднику, а Жанна все еще сочиняла послание человеку, которого искренне не любила, но готова была простить, если он одумается и встанет на путь истины, поверенной ей Богом. Иногда она улыбалась выдуманным оборотам, и вместе с ней улыбался отец Паскерель. Наконец духовник Жанны выправил текст, и девушка сказала:
– А теперь прочитайте.
– Гм-гм, – откашлялся тот и отер губы платком. – «Высокочтимый и внушающий страх принц, герцог Бургундский! – начал он. – Дева просит вас от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, чтобы король Франции и вы заключили добрый и прочный мир на долгие лета. Полностью простите друг друга от всего сердца, как то подобает истинным христианам; а ежели вам нравится воевать, идите на сарацин. – Жанна и отец Паскерель, довольные шуткой, переглянулись. – Принц Бургундский, я смиренно прошу вас не воевать более со святым королевством Франции и немедленно отозвать своих людей, кои находятся в некоторых крепостях святого королевства. Что же до славного короля Франции, он готов заключить мир с вами, и теперь все зависит от вас. От имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, ради вашей пользы, чести и жизни сообщаю: вам не выиграть ни одного сражения против французов! И будьте уверены – какое бы количество людей вы ни повели против нас, вам придется сожалеть о сражении и пролитой крови. Вот уже три недели, как я написала вам и послала с герольдом доброе письмо, чтобы вы присутствовали на миропомазании короля, кое сегодня, в воскресенье семнадцатого дня нынешнего месяца июля, происходит в городе Реймсе. Но я не получила на это письмо ответа и с тех пор не имела известий от названного глашатая. Поручаю вас Господу Богу, да хранит Он вас, если Ему будет угодно. И молю Бога, чтобы Он установил добрый мир».
– Хорошее письмо, – сказал Жан Паскерель и вздохнул. – Но что-то подсказывает мне, что герцог не ответит…
– Не ответит – ему же будет хуже, – твердо сказала Жанна. – Англичан Господь уже наказал – накажет и бургундцев!
– Дай-то Бог, – кивнул отец Паскерель.
В эту минуту в дверь постучали.
– Кто там? – громко спросила Жанна.
Дверь приоткрылась и в комнату заглянул ее паж де Кут.
– Дама Жанна, – тихо произнес он. – К вам господин и госпожа д’Арк. Что им сказать?
Жан Паскерель поднялся.
– Я загляну попозже, дочь моя, – кивнул он.
– Да, святой отец, – согласилась девушка. – Попозже…
18
Они стояли перед ней – два скромных человека, отец и мать. Именно – отец и мать, потому что других родителей она никогда не знала. Сколько угодно Жанна могла фантазировать, придумывая себе достоинства Людовика Орлеанского, всесильного владыки… Но его никогда не было с ней. А вот Жак д’Арк был. Это он держал ее на руках, усаживал к себе на колени, когда забирался в седло, чтобы вместе путешествовать по округе Домреми. И эта женщина нянчила ее, спасала от болезней… Их она любила и не принимала одновременно. И от этого еще горше было ее сердцу.
– Здравствуйте, – сказала Жанна.
Жак д’Арк и Изабелла де Вутон поздоровались с ней, но как-то иначе, чем раньше. Между ними выросла стена – из победоносных боев Девы, восторженной молвы, блистательных принцев, окружавших нынче их Жаннету, – принцев, которые всегда смотрели сверху вниз на всех, в ком текла кровь разлива попроще. Сам король, как говорили все, слушает ее. А еще между Жанной и отцом стояло его непонимание, неверие в нее, его нежелание даже предположить, что она была способна на чудо. И вот это чудо было сотворено – перед лицом всей Европы, за считанные недели. И собственная глухота и слепота Жака д’Арка отторгали его от девушки, которую он называл дочерью. Жанна видела, что мать хочет броситься к ней – обнять ее, но не решается.
Не решилась сделать первый шаг и Жанна.
Им принесли еды, но Жак д’Арк так и не притронулся к ней. Он все хмурился, только пригубил вина. Мать сказала, что сыта, что в «Голубом теленке», где они остановились, их хорошо накормили. Они проговорили недолго.
– Что я могу сделать для вас? – в конце этого свидания спросила Жанна.
– У нас все есть, Жаннета. Вот Домреми…
– Что – Домреми?
– Если ты сделаешь что-нибудь для своих земляков…
Жанна кивнула:
– Я попрошу короля освободить Домреми и Грё от налогов. Он не откажет мне. Это будет мой подарок всем, кого я знала с детства.
– Наши друзья будут молиться за тебя, – со слезами на глазах проговорила Изабелла де Вутон. – И не только они – их дети и внуки.
Интерлюдия
Пришло время великого воодушевления. Франция поверила, что Карл Валуа ее законный король. Поверили даже неприятели. И ворота городов открывались перед миропомазанным государем так легко, точно он знал волшебное слово.
Через четыре дня после коронации армия вышла из Реймса.
23 июля 1429 года король был в Суассоне, где Карл Валуа подписал документ об освобождении жителей Домреми и Грё от налогов на все века, 29 – в Шато-Тьерри. Там произошло весьма загадочное событие. Франция на словах, через послов, договорилась с Бургундией о двухнедельном перемирии. И послы Филиппа намекнули даже, что герцог мог бы предложить королю сдать Париж! Ни один капитан не поверил этому, тем более – Жанна. Стычки между французами и бургундцами продолжались везде, где противостоящие стороны обнаруживали друг друга. Тем не менее это известие тронуло сердце короля и настроило его на пацифистский лад, не без помощи Ла Тремуя.
2 августа армия Карла Валуа вошла в Провен.
Раздраженная политическими интригами, Жанна написала сердечное письмо обеспокоенным жителям Реймса, которые совсем недавно предпочли бургундцам – французов.
«Дорогие и хорошие мои друзья, добрые французы города Реймса! Жанна Дева посылает вам новости от нее. Это верно, что король заключил перемирие на пятнадцать дней с герцогом Бургундии. Герцог якобы обещает после перемирия отдать мирно город Париж, но не удивляйтесь, если я буду там раньше! Сколько бы ни было подобных перемирий, я этим очень недовольна и не знаю, буду ли соблюдать их. И если пока я соблюдаю их, то лишь потому, что дорожу честью короля. Обещаю и ручаюсь, что не покину вас, пока жива.
Писано в пятницу, 5 дня августа, неподалеку от Провена, в поле по дороге в Париж».
Жанна искреннее верила, что армия короля идет на столицу, а не просто гуляет по городам Шампани.
Тем не менее все шло как по маслу. Королю доставили ключи от города Лана, хотя армия и не зашла туда. Перед ним склонились Крепи-ан-Валуа и Куломмье. Из Крепи Карл послал герольдов в Компьен, наиболее важный в стратегическом плане город на севере от Парижа, и жители ответили письмом, где заверили короля, что выполнят его волю с большой охотой.
3 августа армия подошла к Бове – и город открыл Жанне и королю ворота. А за несколько часов до этого из противоположных ворот выехала повозка с беженцем епископом Пьером Кошоном, бросившим дом и скарб и устремившимся что было прыти в сторону спасительного Парижа…
Франция слагала о Жанне Освободительнице песни. Не о Карле Седьмом Валуа – об Орлеанской Деве!
Ее подвиг воспела самая известная поэтесса Франции – Кристина Пизанская. Она написала о том, что отныне быть женщиной – великая честь! Потому что когда французский народ был жалок, как бродячий пес, а страна походила на пустыню, Господь выбрал для спасения королевства – женщину!
На Деву, подогреваемые яростью лорда Бедфорда, набросились церковники Парижского университета, называя ее еретичкой и колдуньей, но в защиту Девы выступил известный богослов и писатель Жан Жерсон – бывший хранитель печати Парижского университета, исключенный из корпорации богословов за выступления против английских оккупантов.
Кристине Пизанской вторил другой поэт – Ален Шартье. Он также провозгласил Деву Жанну посланницей Небес, которой Господь повелел поддержать голову сраженной Галлии! И только в ней – истинное величие королевства, а сама она – свет французской лилии и слава не только соотечественников, но всех христиан!
Поэты благодаря своему гению с простодушной искренностью подбрасывали дрова и в без того ярко и горячо полыхающий огонь.
И вот уже иным этот огонь слепил глаза, а жар его – обжигал кожу…
Жанна недоумевала, почему они не идут на Париж? Сейчас – самое время! Она не понимала главного, что была пылающей головней, а ее «любимый король» – остывшей золой. У них оказалось разное состояние души – они не могли понять друг друга по своей природе. И каждый смотрел на другого со своей колокольни.
Военные – принцы и простые капитаны – сетовали: сидел бы их венценосный стратег у себя в Жьене, или в Бурже, или в Шиноне, французы давно бы уже вошли в столицу, преодолев все препятствия. Тем более – на гребне славы французского оружия! Под знаменем Девы! Но войско Карла Валуа крутилось на одном большом пятачке, между десятком городов, дружно поднявших руки, теряя драгоценное время и никак не желая приблизиться к столице. Точно армия, возглавляемая королем, и столица Франции были нечем иным, как двумя одинаково заряженными магнитами.
Часть вторая. Безвременье
«Вокруг его персоны происходили частые и разнообразные замены, так как он имел привычку по истечении некоторого времени, когда кто-то из его окружения поднимался на вершину колеса фортуны, скучать и при первом же удобном случае, который мог дать хоть какую-то возможность соблюсти приличия, с удовольствием переворачивал колесо сверху вниз».
Жорж Шателлен,
бургундский хронист, о Карле Седьмом Валуа
«Когда король находился в Жьене, герцог Алансонский пожелал увести Деву и солдат короля в Нормандию, но сеньор де Ла Тремуй не захотел этого. И Дева осталась при короле… очень опечаленная отъездом герцога».
Персеваль де Кани,
хронист герцога Алансонского
1
– Она неистова и кровожадна, государь! – в присутствии Реньо де Шартра, союзника и единомышленника, говорил Ла Тремуй, но голос его то и дело переходил на шипение. – Мне много рассказывали о ее жестокости! Да, она героиня, об этом никто не спорит, но… – Ла Тремуй взглянул на бледное лицо короля и сразу вспомнил, что тот не дубинноголовый капитан из войска Девственницы, способный только работать мечом, а знаток латинской литературы. Нужен был образ – и немедленно! – Она как бог Марс, но только в мужском обличии! Битвы – вот цель ее жизни! Она ненасытна в своем желании убивать! Если ей позволить, эта война продолжалась бы до последнего англичанина и француза! – Ла Тремуй усмехнулся и развел руками. – Но, государь, она не Марс. Жанна – простая смертная. А значит, ее кровожадность – грех. Порок терзает ее, но Дева не желает с ним бороться!
Короля настораживал этот напор, но он не перебивал фаворита. Как еще узнаешь о том, чем болеют твои подданные? Чем болела Дева, он знал – битвами. Она с назойливостью осы преследовала его с самого Реймса, настаивая на скорейшем наступлении. Он только и слышал: «Англичане! Нельзя упускать момента! Нужно немедленно идти на Париж!»
Что и говорить, если бы он не обмолвился при Ла Тремуе, что «Дева подчас раздражает его, ежечасно настаивая на кровопролитии», сейчас бы его фаворит не был так уверен в себе, пытаясь потоптаться на авторитете прославленной героини Франции.
– Вспомните ту мартовскую ночь в Шиноне, когда Жанна появилась при дворе. Что она сказала: «Я освобожу Орлеан, мой благородный дофин, и поведу вас в Реймс». Разве не так? Орлеан освобожден, и вы коронованы в Реймсе. Все, что Дева обещала нам, она исполнила. – Ла Тремуй сделал паузу. – О Париже речь не шла, государь. А вдруг это уже слишком?
Реньо де Шартр, сложив руки на животе, кивнул мощной головой:
– Господь принимает войны, но не поощряет их.
– Ей неведома мера, государь, – продолжал Ла Тремуй. – Сейчас самое время начать серьезные переговоры с Филиппом Бургундским. Если бы он не хотел мира, то не прислал бы на коронацию своих людей, не согласился бы на перемирие. Да, территориально мы разъединили англичан и бургундцев: ваши капитаны говорят, что это – стратегическое превосходство. А может быть, наоборот, мы загнали себя в западню? Мы оказались меж двух огней, так давайте потушим хотя бы один из них? Бургундию! Но не силой оружия, – а вдруг это пламя разгорится еще сильнее? – а миром. Миром, государь!
Карл Валуа понимал правоту и неправоту своего фаворита и его вечного единомышленника – канцлера де Шартра. Залогом верной победы над англичанами всегда считался прочный мир с Бургундией. Воевать на два фронта дело опасное, если не губительное! Но в прошлые времена не было Девы. И не было такого воодушевления французов. Раньше, взяв оружие, они шли на битву, исход которой был для них неясен.
Теперь они шли побеждать.
В конце концов осторожный король дал распоряжение «миролюбцам» искать дальнейшего мира с герцогом Бургундским и в случае чего пообещать ему ряд территориальных уступок. Он не знал о том, что его кузен Филипп в те дни, когда гостил в Париже и пропустил коронацию, получил от Бедфорда 20 тысяч ливров на срочный набор армии против французов. И не знал другого, что лорд Бедфорд послал депешу в Лондон, в которой регент требовал еще золота для укрепления отношений с герцогом Филиппом и утверждал, что без союза с Бургундией дела англичан на континенте будут плохи.
С Бургундией, решил Карл Валуа, он определился. Но как быть с Англией? Ответ не заставил себя долго ждать. В «английском вопросе» все решила англо-французская корреспонденция.
7 августа Бедфорд написал Карлу Валуа гневное письмо, через несколько дней король получил его, и 13 августа французская армия, до того плохо понимавшая свои цели, наконец-таки двинулась в сторону Парижа. Понадобилось открытое оскорбление, чтобы Карл Валуа зашевелился.
Письмо Бедфорда было следующим:
«Дофину Карлу Валуа, в настоящее время беспричинно называющему себя королем!
Отчего Вы предпринимаете шаги против короны и правления куда более высокого, чем ваше? Зачем Вы противостоите принцу Генриху, что милостью Бога является истинным сюзереном королевств Франции и Англии? Вы обманываете простых людей сообщением, что даруете мир и безопасность, но я позволю себе не поверить в нее. Потому что Вы используете сомнительные средства, и цель ваша – совратить и оскорбить неосведомленный и суеверный народ. Обмануть его при помощи омерзительной и распутной женщины, ведущей позорную жизнь, одетую в мужское платье, которая действует на пару с мятежным монахом и вероотступником. (На орехи досталось и отцу Паскерелю.) Они оба, согласно Святому Писанию, отвратительны Господу!
А посему предлагаю Вам, дофин! Выберите любое угодное Вам место и в установленный день появитесь там с сей женщиной, монахом-отступником, Вашими клятвопреступными союзниками и такой силой, каковую Вы сможете собрать, и тогда мы будем, к удовольствию Господа, лично встречать Вас в названном месте как представители истинного наследника короны Англии и Франции принца Генриха!»
Победы французского оружия довели до белого каления лорда Бедфорда, и он, в приступе бессильной ярости, оскорбил Карла Валуа. Король, взбешенный тоном англичанина, к великой радости Жанны и ее капитанов шикнув на «миролюбцев» Ла Тремуя и де Шартра, повелел идти на англичан.
Но потерянный месяц времени лорд Бедфорд использовал с умом. К середине августа у него была хорошо подготовленная армия, пополненная солдатами, срочно прибывшими из Англии, их послал кардинал Винчестерский, и полком бургундцев, посланным герцогом Филиппом.
2
Вблизи Доммартена, что находился в двадцати лье от Парижа, Карлу Валуа донесли, что из столицы вышла армия под командованием Бедфорда и она уже близка. На военном совете, проходившем бурно, решили в бой не вступать, а вернуться в Крепи-ан-Валуа, откуда и вышли.
Утром 14 августа армия во второй раз выбралась из Крепи и направилась в сторону Санлиса, что опять же находился на пути к Парижу, но уже по северной дороге. Капитаны сами удивлялись этим замысловатым маршам и демаршам, которое совершало их войско – то наступая на противника, то поспешно уходя от него, и вновь ища битвы. Все понимали, возглавь король войско, идущее в апреле на Орлеан, окружи он себя советчиками, как Ла Тремуй и де Шартр, воз и поныне был бы там. Но Карл Валуа противился воле и активности своих капитанов. У него на все было свое мнение. Вернее, отсутствие такового ему удачно заменяло упрямство, которое он использовал по любому поводу.
В полдень того же дня две армии остановились друг против друга. Это было недалеко от Санлиса, в местечке Монтепилуа, у речушки Ноннетт. И англичане, и французы нашли такие удобные позиции на холмах, в окружении лесочков, ставших живыми стенами на флангах, что сходить с них для атаки не собирались. Тем более, англичане окружили себя плотным частоколом и поставили вдоль всего фронта несколько рядов лучников. Французы превосходили числом противника, но стрелки Бедфорда в случае атаки английских позиций всегда могли с легкостью уничтожить это преимущество. Изгородью англичане оберегали и свой тыл, на случай, если французская конница обойдет позиции англичан. Наученный горьким опытом Пате, где растянувшиеся лучники без палисада оказались беззащитны перед маневром конных рыцарских отрядов, Бедфорд врос в землю и стал ждать. Жанна не знала, как ей быть. С одной стороны, от нее ждали чуда, с другой – было ясно: англичане не станут нападать первыми, чтобы ни случилось.
Если, двигаясь к Орлеану, Жанна была уверена, что нападет на первый же бастион Суффолка и Талбота, что встретится у нее на пути, и именем Господа одержит победу, то теперь все изменилось. В ряде блистательных битв, где она участвовала, Жанна приобрела опыт командира. И теперь этот опыт боролся в ее душе с безоговорочной верой в победу. Прежняя Жанна говорила: «Атакуй англичан, несмотря на потери, сломи их одним гневным порывом, накрой их волной французского оружия, пусть они захлебнутся!» Нынешняя Жанна предостерегала: «Атаковать позиции англичан – значит положить несметное количество солдат под английскими стрелами. Не исключено, что твоя волна разобьется об эту скалу…»
Противники бранили друг друга на чем свет стоит. Иногда брань перерастала в короткие стычки по фронту, но не более того. Жанна понимала: что-то изменилось. И не в лучшую сторону. Она до сих пор не могла понять, почему король – ее любимый король! – не послушал ее и не позволил поступить так, как единственно было правильно. Их промедление было подобно тому, как если бы охотники, уже загнавшие волка в овраг, вдруг забрали собак, дали отбой и отправились в замок – обедать, отложив охоту на пару дней.
И вот этот волк уже обернулся целой стаей серых врагов, которые нынче чувствовали себя хозяевами положения.
15 августа перестрелки и стычки переросли в небольшое сраженье на поле между лагерями, где участвовало около пятисот бойцов с обеих сторон, но в решающую битву оно так и не переросло. В плен к противнику попали как французы, так и англичане.
На следующий день армии разошлись.
Французы первыми снялись с места, а за ними, осторожно, и англичане. Брань стояла надо всей округой Монтепилуа и над речушкой Ноннетт. Обе стороны были так злы друг на друга, что, разбредаясь, без сожаления прикончили пленных.
Бедфорд ушел в Санлис, а потом в Нормандию, что была на пороге восстания против англичан, а Карл Валуа – в Крепи, где получил ключи от Компьена, который согласился подчиниться ему, и далее – в сам Компьен, где теперь, после сомнительного похода на Париж, он должен был показать свои силы.
3
Карл Валуа въехал в город через южные ворота Пьерфон. Его вышли встречать именитые горожане во главе с Гильомом де Флави, комендантом Компьена, опытным и независимым капитаном.
Этот большой город, выросший у слияния двух рек северной Франции – Уазы и ее притока Эно, представлял мощную крепость. Он дорогого стоил. Владеющий Компьеном мог угрожать Парижу, если в столице засел его враг, или напротив – быть его надежным защитником, если Париж был своим.
На Компьен всегда с жадностью смотрел герцог Бургундский, и вот уже, не успел король осмотреться в своих заново приобретенных владениях, как в Компьен пожаловало посольство герцога. На этот раз посланников Бургундии возглавлял первый из вельмож Филиппа – граф Жан Люксембургский. Граф гордился своей кровью и кланялся очень редко – представители его фамилии в разное время правили Священной Римской империей; Люксембурги были королями Венгрии и Чехии.
Король Франции встретил почетного гостя в окружении своих капитанов. В их компании он производил серьезное впечатление! Особенно среди французских вояк выделялась коротко стриженная темноволосая девушка в черном камзоле и черных в обтяжку штанах, перепоясанная широким кожаным ремнем, с мечом у левого бедра. Увидев ее, от нее трудно было отвести глаза.
Трудно было отвести взгляд и от графа Люксембурга. Левую часть его лица, через губы, пересекал глубокий шрам. Пустая левая глазница была перевязана широкой черной лентой.
Люксембург поклонился и поприветствовал короля Франции от имени герцога Бургундии, пожелал ему доброго здравия.
– Благодарю вас, граф, – ответил Карл Валуа. – И я желаю моему кузену Филиппу всех благ, да хранит его Господь! – Король скосил взгляд на Деву. – Моих капитанов представлять вам не стоит, вы их знаете…
Потон де Ксентрай с легкой усмешкой поглядывал на обезображенное лицо графа – ведь это его секира на боевом турнире в Аррасе семь лет назад прямым ударом разрубила шлем графа Люксембурга и оставила его на всю жизнь калекой и уродом.
– Но позвольте представить вам Дама Жанну, – договорил Карл, – с ней вы еще незнакомы.
Граф кивнул девушке, и она ответила ему легким поклоном.
«Вот, значит, какова эта девчонка, что навела столько страху на англичан!» – подумал граф Люксембург. Губы Жанны едва заметно зашевелились. «Проклятый бургундец!» – прошептала она.
– Больше так не могу! – на следующий день, во время прогулки верхом по окрестностям Компьена, сказала она герцогу Алансонскому. – Я лучше вернусь в Домреми и буду пасти овец – так я принесу больше пользы Франции, чем теперь!
За ними на расстоянии следовала свита – ее и герцога.
Алансону, только что выплатившему выкуп за свою персону и тем самым избавившемуся от данного слова – не воевать против англичан, тоже не сиделось на месте. В сердце молодого человека кипела ярость и жажда отмщения. Один из первых вельмож Французского королевства – он был нищим. Ни денег, ни земель – все досталось англичанам. Ненавистный ему лорд Бедфорд присвоил себе провинцию Алансон! Поэтому, глядя на сонного короля, он, как и Жанна, тоже едва сдерживал себя.
Девушка оглянулась назад.
– Пойдете со мной на Париж? – спросила она. – Теперь же?
Он поймал ее неспокойный взгляд.
– Теперь же – а именно?
– Завтра, – уточнила она. – Очень хочется увидеть столицу своими глазами! А не по рассказам моих друзей, – добавила она.
– А вы, Жанна, после Парижа пойдете со мной в Нормандию?
Девушка усмехнулась – хитер был ее родственник! Но в справедливости вопроса отказать герцогу было невозможно.
– Пойду, Алансон, – сказала она.
– Да будет так, Жанна… А как же король?
– У него есть послы герцога Бургундского.
– Верно! – рассмеялся Алансон. – Их общество он предпочитает нашему!
Рассмеялась и Жанна, только с горечью.
– А раз так, мой прекрасный герцог, сегодня же собирайте ваших людей!
Жанна пришпорила коня, Алансон тоже, и они быстро помчались вперед, отрываясь от медленно преследующей их свиты.
4
– Да что она себе позволяет?! – восклицал Ла Тремуй в покоях короля. – Как понять ее поступок?! – Его справедливый гнев был таким искренним, что на Ла Тремуя просто жалко было смотреть. – Ослушаться своего короля?! Немыслимо! Невероятно! Да она… – он взглянул на короля, сидевшего в кресле в парчовом ночном халате, но так и не договорил. Хотел было назвать ее «смутьянкой», но ведь не против же короля она собрала свое войско, а против его врагов! Крутилось еще словцо «ослушница», но кого она ослушалась? Она просто поступила по-своему. – На нее нет никакой управы! – наконец высказался он.
– Что вы хотите, Тремуй? – спокойно заметил король. – Мы сами доверили ей командование целой армией и полную свободу действий, а теперь держим ее на коротком поводке.
– И Алансон! – после паузы продолжал Ла Тремуй. – Уверен, что это она настропалила его идти на Париж!
– За что вы так не любите Жанну? – спросил Карл Валуа.
– Не люблю? – изумился Ла Тремуй.
– Еще как! – прищурив глаза, король смотрел на него шутливо и серьезно одновременно.
– Она… опасна, – неожиданно вырвалось у фаворита короля. – Опасна, государь…
– Для кого – для вас или для меня? – попросил его уточнить Карл.
Король играл с ним? Что ж, он принимает игру!
– Для любого человека, кто не желает поступать по ее воле, – вкрадчиво ответил фаворит. – Будь то простой смертный или король.
Он взглянул на своего государя и по выражению глаз того понял, что выдержал этот словесный поединок. Была ничья.
А Жанна и герцог Алансонский тем временем выдавали себя за авангард королевского войска. Впрочем, так оно и было на самом деле, хотя они не знали этого. Жанна и герцог потребовали, чтобы Санлис, еще недавно дававший приют армии лорда Бедфорда, открыл им ворота – и город выполнил их волю.
26 августа они без боев заняли предместье Парижа Сен-Дени. Жители и солдаты бежали за крепостные стены столицы. Всего три лье отделяло их от столицы. В это самое время король, который плелся за Жанной и Алансоном, во главе армии въезжал в Санлис…
Когда король приближался к Сен-Дени, войско Жанны и герцога Алансонского стало у Ла-Шапели – в полутора лье от столицы. Но идти на штурм без санкции на то короля было бы слишком большой дерзостью, и они покорно дожидались Карла Валуа в предместье святого Диониса.
И норовистым капитанам – Жанне и Алансону – и королю было выгодно сгладить этот небольшой конфликт, и когда король добрался-таки до места, они приветствовали его так, точно это он послал их вперед, а не они сами решились на подобный шаг. «Все готово для штурма, государь!» – было их дружным приветствием Карлу Седьмому. И король милостиво дал добро – коль все так желают захватить Париж, быть посему.
5
С холмов Монмартра Жанна впервые смотрела на Париж. Она была точно паломником, пришедшим в священный город. Но пришла она к нему не с молитвой, а с мечом.
А было на что посмотреть с желтеющих холмов! Перед Жанной рос не мощный Орлеан и не внушительный Компьен. Это был грозный гигант, равного которому вряд ли можно было найти на белом свете. Но именно таким Жанна и надеялась увидеть Париж!
По двум берегам Сены раскинулся великий город – оплот королей, чья кровь текла в ее жилах. Высокие крепостные стены и грозные башни, насыпные валы и глубокие рвы окружали столицу Франции, неприступную на первый взгляд.
Часть города за рекой, на правом берегу, была окутана голубой утренней дымкой. Лезвие Сены нежно вонзалось с двух сторон в каменную громаду. С острова Сите поднимался к утреннему небу прекрасный и величественный Нотр-Дам, о котором Жанна немало слышала от своих капитанов. Храмы, дворцы и замки ждали ее за стенами Парижа. Сотни улиц и улочек, тысячи прилепленных друг к другу домов простых горожан, затаив дыхание, дожидались ее. Ближняя часть города, по эту сторону реки, была видна куда отчетливее, яснее. Хорошо читались бойницы, башни выглядели куда более устрашающе! Точно трехглавый дракон, выдаваясь вперед, смотрели в сторону подступившего войска три башни самых ближних Монмартрских ворот. Такими же внушительными были ворота Сен-Дени – слева, и Сент-Оноре – справа. Через крепостные рвы от городских ворот были переброшены мосты. И новые крепостные башни уже за этими рвами и валами поднимались вверх. Они, являясь форпостом Парижа, готовы были первыми встретить врага. Но даже если башни мостов будут взяты оглушительным напором, штурмом и преодолены валы и рвы, каждые из трехглавых городских башен за ними, представлявшие собой самостоятельные крепости, остановят нападающих. Огнем бомбард, градом камней и стрел, кипятком и смолой они встретят любого противника – опрокинут его, не подпустят. О том, чтобы штурмовать одни из трех этих ворот, не стоило и думать – каким бы сильным ни было войско! Пробивать бреши стоило в стенах, между воротами.
Но до них тоже нужно было добраться…
Желтеющие леса спускались с холмов Монмартра и подступали к каменному оплоту. Жанна знала – город уже проснулся и тоже сейчас смотрит в ее сторону! Смотрит и ждет. Готовится к бою. Если бы парижане вняли ее голосу, как она внимает голосу Господа, поверили и открыли ей ворота, сколько было бы радости в ее сердце!
Но они не сделали этого…
И потому ее солдаты уже катили к городу, к воротам Сент-Оноре, которые она выбрала главной мишенью, бомбарды и катапульты. Тесно сомкнув ряды, оградившись щитами, шли в древним стенам бойцы.
В этот день секретарь Парижского парламента взирал с крепостной стены на подступавшее войско французов. Это был тот самый Клеман де Фокемберг, что четыре месяца назад, задумавшись, нарисовал портрет Жанны на летописном документе! Неприятно было у него на душе от вида ползущих, как саранча, французов, но крепостные стены Парижа внушали уверенность в силе своего оружия.
– Простите, монсеньор! – окликнул он важного рыцаря, облаченного в доспехи, с открытой головой. – Простите, что побеспокоил вас…
– Да, мэтр Фокемберг? – глядя на холмы Монмартра, откликнулся тот.
– Мы… выстоим? Эта Дева, о ней столько говорят…
Рыцарь взглянул на него с улыбкой. Многие боялись улыбки этого человека куда больше, чем его гнева. Но кто был такой секретарь Парижского университета? – бумажная душа. Мышь. Что с него взять…
– Париж может погубить только предательство, мэтр Фокемберг. Силой они не возьмут его. Только предательством. Если бы я не создал отряды милиции, то сейчас бы нашлись такие, кто надумал бы открыть ворота самозванцу. Но паникеров ловят и сажают под замок, поэтому будьте покойны. А что до Девы, однажды мы и ее посадим в клетку, и все увидят, что она – пустое место.
– Благодарю вас, монсеньор, – поклонился рыцарю Клеман де Фокемберг. – Вы меня успокоили. И да благословит нас Господь!
Поглазев на неприятеля, секретарь отправился продолжать свою летопись. Человек, с которым он говорил, был не кто иной, как Луи Люксембургский – родной брат Жана Люксембургского, помеченного секирой Ксентрая. Луи совмещал при английском дворе несколько должностей. Он был канцлером английской части Франции, комендантом Парижа и начальником английского гарнизона столицы, еще – епископом Терруанским и личным другом лорда Бедфорда.
Уехав подавлять бунты в Нормандию, Бедфорд оставил Луи Люксембурга оборонять Париж. И за то время, пока король Франции решал – нападать ему на столицу или нет, идти за Жанной и Алансоном или не идти, Луи Люксембургский, следуя наказам Бедфорда, превратил Париж практически в неприступную цитадель, попутно расправляясь со всеми, кто мог бы выдать столицу неприятелю.
…Чистым и свежим был утренний воздух на холмах Монмартра, звонким пенье птиц. Но грозным было идущее к стенам Парижа воинство – сотни солдат, пушки и вновь сотни солдат. И лестницы, лестницы…
– В такой день можно полюбить весь мир, – сказала Жанна. – Забыть о крови. Если бы не война!
Мир разделился. Есть французы, а есть англичане и бургундцы. Есть ее армия и есть Париж, готовый оказать сопротивление своему королю – помазаннику Божьему. И никакое пение птиц, даже райских, не остановит ее! Окутанные первым увяданием осени холмы Монмартра – последняя черта перед беспощадным приступом.
– Сегодня день Рождения Богородицы, Жанна, – осторожно сказал Алансон. – Вы не забыли?
Забыла! Сердце Жанны больно сжалось. Еще четыре месяца назад она бы не позволила себе проливать кровь в такой день! Четыре месяца назад она бы запретила даже думать о войне – и молилась бы: за себя и других. Как в старинные рыцарские времена, когда святая церковь устраивала воскресные перемирия! Но все изменилось. Теперь она думает о стратегии, о том, чтобы не потерять лишнего дня, а ее чистая вера, куда она подевалась?
Девушка перехватила взгляд Рауля де Гокура – он с любопытством смотрел на нее.
– Не забыла, мой прекрасный герцог, – гордо улыбнулась Жанна. – Этот день станет великим днем!
– Вы знаете, я верю вам! – кивнул Алансон.
– А раз так – командуйте штурм. Господь на нашей стороне!
Тем временем Клеман де Фокемберг добрался-таки до своего кабинета. Он открыл тетрадь и, смочив горло глотком вина, поразмыслил над увиденным. А далее обмакнул перо в чернила и записал следующее:
«Четверг, 8-й день сентября. Праздник Рождества Богородицы. Солдаты мессира Карла де Валуа большим числом собрались пред стенами Парижа у ворот Сент-Оноре. Надеясь захватить город и нанести вред его жителям в большей степени внезапностью нападения, чем мощью и силой оружия, они около двух часов пополудни стали делать вид, что хотят осадить столицу…»
Мэтр де Фокемберг сделал еще глоток вина, и тогда же услышал первый гром – это били грозные бомбарды нападавших. «Началось…» – только и подумал секретарь Парижского парламента.
Удар французов пришелся на пространство между воротами Сент-Оноре и Монмартр, ближе к первым. Артиллерия била по столице – каменные ядра вырывались из широких жерл бомбард и с устрашающим свистом летели в сторону крепостной стены. От их ударов вздрагивала земля и, кажется, осажденные должны были сыпаться вниз как горох! Работали катапульты, кулеврины, сотни арбалетов посылали железные стрелы в англичан и бургундцев, и столько же английских стрел, если не больше, летело в тех, кто сейчас бежал с фашинами забрасывать рвы.
…Существовало две бури, что столкнулись друг с другом. Страшно было осаждающим, подбегающим ко рву с охапками хвороста, смотреть на стены, что грозились изрешетить их стрелами, но еще страшнее было смотреть вверх – дневное небо было темным от оглушительных каменных молний, разрезающих воздух над головами, и пронзительно свистящих стрел.
Когда поле перед воротами Сент-Оноре было покрыто трупами нападающих, а ров – доверху наполнен фашинами, Жанна схватила белое знамя и, выкрикнув: «Вперед, французы! Господь с нами!» – первая побежала к стене. Порывом она увлекала за собой целое войско, уставшее за два часа непрерывных военных действий под вражеским огнем, вдохнула в него новые силы, и сотни солдат уже тащили лестницы, а арбалетчики, идущие за ними, прикрывали их. И все била и била артиллерия по крепостным стенам…
Французы падали с лестниц, изрешеченные стрелами англичан, ошпаренные кипящей смолой, и ложились во рвах друг на друга. У Жанны кружилась голова – ад был перед ней! В какой-то момент она передала знамя Баску, а сама, вытащив меч, бросилась на лестницу, но вот уже несколько убитых французов, летевших вниз, сбили ее. Оглушенная, она выкарабкалась на вал. Знамени не было. «Баск! Баск!» – кричала она. Но потом знамя вновь возникло – в руках д’Олона. Баск был убит стрелой.
Она вырвала знамя из рук оруженосца.
– На штурм! Возьмите Париж, французы! Господь с нами! – изо всех сил кричала она и все поднимала знамя выше и выше, чтобы солдаты видели его.
Сумерки коснулись земли и кровавой каши перед Парижем, стен обороняющейся столицы и выдохшихся нападающих, но дальше крепостного вала французы не прошли – это была их единственная победа.
Тогда стрела, пронзив стальные поножи, и пробила ногу Жанны. Она покачнулась, упала на колено. Ее подхватили и понесли прочь от битвы. Руки оруженосцев и солдат крепко держали ее, потому что она пыталась вырваться и все кричала: «Все на стены! Французы! На стены! Город будет взят!»
Когда солнце качнулось и медленно потянулось вниз, и стало темнеть, Рауль де Гокур, наблюдавший за мясорубкой у ворот Сент-Оноре, сказал герольду:
– Трубите отбой!
Алансон не посмел перечить ему – было ясно: Париж выстоял. Они проиграли.
Все это время Клеман де Фокемберг пил вино, и сердце его съеживалось от гулких, непрерывных выстрелов, потрясавших древний Париж. Но вот канонада смолкала. Неужели – все?
Вскоре дверь в его кабинет приоткрылась и в проем ввинтилась голова слуги:
– Мэтр де Фокемберг! Все кончено! Французы отходят, а смутьяны схвачены. Их было много, они хотели открыть ворота и сдаться. Но теперь кончено!
– Благодарю, голубчик, – облегченно вздохнул секретарь Парижского парламента, – а теперь ступай, ступай…
И когда ликующий слуга исчез, Клеман де Фокемберг неторопливо допил вино и вывел в реестре:
«И в те часы были в Париже поддавшиеся панике или подкупленные люди. Они подняли голос во всех частях города, с той и с другой стороны мостов, и кричали, что все потеряно, что враг вот-вот войдет в Париж. Они уверяли, что всем нужно бежать и стараться спастись. Но до того не дошло…»
6
Жанну доставили в Ла-Шапель, вытащили стрелу, промыли рану. По дороге она то и дело пыталась вырваться – она не хотела верить, что кровопролитный штурм, на который столько было потрачено сил, провалился. Алансон и д’Олон, сопровождавшие девушку, успокаивали ее.
Кость оказалась целой. Ночью, забыв о боли, Жанна что есть сил молилась. Вопрос, заданный Алансоном: «Вы не забыли, сегодня день Святой Богородицы?» И ее ответ: «Не забыла, мой прекрасный герцог. Этот день станет великим днем! Господь на нашей стороне!» – преследовали ее. Собственный голос – голос гордячки! – стоял в ушах. Она ненавидела себя за него!
Но утром все изменилось.
– Мы возьмем Париж! – схватив руку герцога Алансонского, едва он вошел в ее дом, горячо сказала она. – Возьмем! Вы верите мне?
– Да, Жанна, – искренне ответил тот.
В эту минуту паж де Кут сообщил, что к Деве пришли от короля. Это был граф де Клермон – влиятельный вельможа королевской крови и не очень удачливый полководец, тот самый, из-за нерасторопности которого год назад была проиграна битва при Рувре.
– Я хочу возобновить штурм! – оповестила его девушка.
– Сожалею, Дама Жанна, – сказал де Клермон, – но его величество приказал передать вам, что он отдал приказ к отступлению.
– Как это – к отступлению?!
– Военная кампания завершается, – поклонился он.
Жанна встала с кровати и тут же припала на раненую ногу.
– Завершается?! Не может быть! После вчерашнего?
– Вот именно – после вчерашнего, – откликнулся де Клермон. – Прошу внять голосу рассудка, Дама Жанна. Париж неприступен.
– Для вас – неприступен! – зарычала она. – Но не для меня! Я не сдвинусь с места, пока Париж не будет взят!
Граф де Клермон гордо поднял голову:
– Я пришел не для того, чтобы устраивать ссору, Дама Жанна. Я только передаю вам волю его величества милостью Божьей короля Франции Карла Седьмого. Ввиду вашего ранения его величество дает вам два дня для того, чтобы поправить здоровье, собрать ваших солдат и прибыть ко двору в Сен-Дени. Это все. Желаю скорейшего выздоровления, и да поможет вам Бог.
На том, не желая более продолжать прения, де Клермон удалился.
– В дипломатии он больший знаток, чем в военном деле! – вырвалось у Алансона. – Черт бы их всех подрал!
– Вот что, милый герцог, – сказала девушка. – Мы поступим иначе. Сегодня ночью вы возведете мост из лодок, и мы нападем на Париж со стороны Сены! К утру столица будет наша!
Той же ночью герцог Алансонский, вдохновленный уверенностью Жанны, бросил часть своей армии на возведение моста из лодок, но о самовольной выходке узнали в ставке. Король был вне себя от гнева. «Да как она смеет?!» – кричал он и топал ногами. Чаша его терпения была переполнена. Ла Тремуй очень точно уловил момент, когда время его музыкальной партии. До этого, заручившись поддержкой архиепископа Реймсского, он уже говорил его величеству обреченным тоном: «Париж не сдался Даме Жанне. Господь хочет мира – не войны». Теперь же он восклицал: «Сегодня они не слушают своего короля, а что завтра? Обратят в его сторону свои мечи?» Фраза была резкой, даже опасной, вызывающей! Но Карл Валуа был так разгневан, что тонко продуманный вопль Ла Тремуя пришелся как раз кстати. Он точно ранил короля в сердце, и рана эта осталась кровоточить. Герцогу Алансонскому и Жанне было приказано разрушить мост и без промедления вернуться со своими войсками в ставку.
– Мы были рядом с победой, – утром 11 сентября сказала Жанна, представ перед своим королем.
Карл Валуа гневался и метал громы и молнии только при самых избранных – Ла Тремуе, архиепископе Реймсском, де Гокуре. Но когда Дева появилась перед всем двором, он был величественно спокоен.
– Увы, Жанна, мы не были близки к победе. Время захватить Париж еще не настало. Ожидание – порой тоже битва.
– Ожидание и подвело нас, Ваше Величество! – не удержалась девушка. – Париж успел подготовиться к осаде!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/dmitriy-agalakov/polet-orlicy-11186891/chitat-onlayn/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Сноски
1
Жанна д’Алансон была дочерью Карла Орлеанского, сводного брата Девы, томившегося в английском плену, и принцессы Изабеллы Французской (что, в свою очередь, была дочерью Карла Шестого Безумного и Изабеллы Баварской, матери той же Девы). Иначе говоря, Жанна д’Алансон приходилась Жанне д’Арк племянницей и с той, и с другой стороны. Кровь знати того времени, если говорить образно, была вином, разлитым в разные кубки из одного бочонка.
2
«Видеть и слышать ее – в этом есть что-то божественное!» – строчка из существующего письма. Благодаря посланию Ги де Лаваля своей бабушке, вдове великого дю Геклена, мы знаем, каковой была Жанна в тот день в Раморантене. Он описал ее латы и то, что она держала боевой топор в руках. Описал ее боевой настрой. И даже эпизод с конем, присмиревшим у креста, все это исторический факт.
3
Диалог Жанны и Артюра де Ришмона во время их знакомства приводится здесь дословно. Впрочем, как и многие другие диалоги, которые использованы в главах, посвященных военным подвигам Жанны д’Арк.
Дмитрий Агалаков
Тип: электронная книга
Жанр: Исторические приключения
Язык: на русском языке
Издательство: ВЕЧЕ
Дата публикации: 01.08.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: «Полет орлицы» является продолжением романа талантливого писателя Дмитрия Агалакова «Принцесса крови», посвященного жизни и подвигам Жанны д’Арк, дочери королевы Франции Изабеллы Баварской и герцога Людовика Орлеанского.