По следам «невидимки». Рассказы об уголовном розыске
Исаак Бацер
В основу впервые опубликованных в 1980 году рассказов положены дела, которые расследовал отдел уголовного розыска Министерства внутренних дел Карельской АССР. Герои рассказов – сыщики, которые идут по следам преступников, эксперты-криминалисты, следователи, действующие совместно с оперативниками, другие люди, которые помогали в раскрытии преступлений.
Исаак Бацер
По следам «невидимки». Рассказы об уголовном розыске
ОТ АВТОРА
Это документальные рассказы. В основу их положены дела, которые расследовал отдел уголовного розыска Министерства внутренних дел Карельской АССР[1 - Автономной советской социалистической республики. – Здесь и далее примечания редактора.] с 1958 по 1980 годы. Герои рассказов – сыщики, которые идут по следам преступников, эксперты-криминалисты, следователи, действующие совместно с оперативниками, другие люди, которые помогали в раскрытии преступлений.
Дела давно находятся в архиве, каждое из них давно рассматривали судебные инстанции, а интерес к этим делам сохранился. Конечно потому, в частности, что есть в них поучительное. А учиться ведь надо, не только воспринимая хорошее, но и отвергая дурное.
В каждом случае речь шла о преступлениях, но автора, прежде всего, интересовали те, кому доверено оберегать покой людей труда, кто буквально грудью заслоняет их от беды.
В разное время каждый из этих рассказов получил первую прописку на страницах газеты. В одном случае это были очерки, в которых довольно подробно излагались все события, в другом – оперативные репортажи, а то и небольшие заметки под рубрикой «Происшествия». Теперь мы вернулись к тем публикациям на новой основе, чтобы подробнее познакомить читателя с людьми, чьи нелегкие, в сущности, боевые будни заслуживают внимания. К ним надо возвращаться вновь и вновь.
Имена и фамилии некоторых персонажей изменены.
Петрозаводск, Карелия, 1982.
СЛОЖНОЕ ДЕЛО
ОДНАЖДЫ УТРОМ
Аристов шел на работу и думал о том, что утренний город видится ему всегда разным. Это и понятно. Такое впечатление складывается потому, что в первый послерассветный час, когда улицы почти пусты, внимание не отвлекается спешащей навстречу толпой и оно фиксирует все, даже малейшие, изменения, происшедшие со вчерашнего дня. А если к тому же у человека цепкий профессиональный взгляд, выработанный долгими годами службы в уголовном розыске, он видит очень много. И не только видит, но и запоминает и делает из увиденного выводы. И сколько раз это умение выручало Аристова, помогало решать сложные логические задачи. Он не любил действовать на авось, хотя не раз убеждался в том, что иногда и такие действия приносят успех. Пошел человек по наитию в каком-то направлении и глядь – результат налицо.
Это всегда напоминало ему детскую игру в жмурки, когда одному из участников завязывали глаза и он должен был поймать кого-нибудь из остальных. Словно слепой бродил он по комнате, натыкаясь на мебель и ловя протянутыми руками пустой воздух. А потом бросался в какую-нибудь сторону и хватал одного из играющих, чувствовавшего себя в полной безопасности. Вот и успех, вот и результат. Но результат-то случайный! Нет, это не по-аристовски. Он считает, что если уж предпринимать что-либо, то по определенному плану, с учетом всей суммы обстоятельств, которые уже известны. Что касается догадок, то без них, конечно, не обойтись, но и они должны исходить из чего-то конкретного. И тут же встает второй вопрос: каково это конкретное? Не раз доводилось ему убеждаться в том, что всплывает на поверхность и делается очевидным далеко не всегда самое важное, чаще наоборот – самое несущественное А сыщику надо уметь отличить настоящий факт от пузыря, который привлечет внимание, а потом возьмет и лопнет, не оставив после себя ничего, кроме горького разочарования.
Шел Аристов не спеша – коренастый, невысокий, совсем неприметный. Напоминал он рабочего, направляющегося к своей проходной. И только походка, какая-то особенная, пружинистая, говорила о том, что идущий полон сил, что в любой момент, если потребуется, он способен перейти к стремительным действиям.
Его цепкий взгляд улавливал каждую деталь. У этого газетного киоска вчера был другой замок, а здесь орудовала метлой другая женщина. И география города у Аристова была своя, чисто профессиональная. Как-то само собой получалось, что оказавшись в том или ином районе, на той или иной улице, он обязательно вспоминал нечто, связанное именно с этим местом. Идет с женой в гости и вдруг припоминает, что именно в этом подъезде много лет назад удалось захватить врасплох одного опасного гастролера.
А то ехали на рыбалку. Беседовали. Сам не заметил, как стал отвечать невпопад. Почему? Увидал старые бараки. В одном из них, в том, что слева, они с Ковалевым брали вооруженного преступника. Второго задержал в людном месте опытный оперативник Никулин. Трудно было им с Ковалевым, целую ночь продежурили на морозе, прежде чем выбрали подходящий момент. Но Никулину было труднее. Ему никак нельзя было допустить, чтобы бандит в людном месте открыл стрельбу…
Да, своя география города была у Аристова.
Пришвин писал когда-то в своих очерках, посвященных краю непуганых птиц, что маленький, чистенький Петрозаводск[2 - Столица Карельской АССР.] показался ему дремлющим. Прошли десятилетия. Улицы Петрозаводска и сейчас отличаются чистотой, прибранностью. Но от былой тишины не осталось и следа. Теперь город дремал только когда положено, то есть ночью, а днем это был шумный, многолюдный современный город. Что же касается тишины, то в работе Аристова и его товарищей – Н. Е. Ковалева, П. И. Стрелкова, А. И. Никулина, А. П. Зайцева, В. И. Никулкина, – ее не было никогда.
Геннадий Арсеньевич приходил на работу очень рано. Если, конечно, не отсыпался после ночной операции, запланированной или вызванной оперативной необходимостью. Такие ночи были не так уж редки. Потому что не щадил он себя. Другим доверял, а все равно стремился сам довести все до конца. Вот и недосыпал.
Но эта ночь была спокойная. Ничего особенного накануне не произошло, и дома тоже все было в порядке. Вечер провел так, будто работает не в уголовном розыске, а где-нибудь в бухгалтерии или статистикой занимается. Впрочем, наверно, и у бухгалтеров и статистиков есть свои волнения, свои заботы, свои бессонные ночи.
Привычка вставать рано сохранилась у Геннадия Арсеньевича со времен деревенского детства.
Родная его деревня Овсяничиха[3 - Деревня в Ивановской области России.] стояла на самом берегу Волги. Была она тихой, патриархальной, несмотря на происходившие в стране перемены. Если и ездили куда из Овсяничихи, то чаще всего в районный город Пучеж, который впоследствии был перенесен на новое место в связи со строительством ГЭС[4 - В 1955—1957 годах территория старого Пучежа затоплена водами Горьковского водохранилища.]. Редко появлялись в деревне новые люди, а если появлялись, то к ним долго присматривались, прежде чем признать своими. А если что замечали даже через десяток лет, то обязательно говорили: «Вы не нашенские, потому и балуете». А баловством считалось все, что было отступлением от принятых в этих местах моральных и иных норм.
Школа, где Гена постигал основы наук, располагалась не в Овсяничихе, а в районном селе Сеготь. Туда и ходил Гена шесть раз в неделю. Он уже тогда был серьезным, обстоятельным, слово держал крепко, за что и уважали его деревенские ребята. И еще любили его за музыку. Гармоника в его руках творила чудеса.
– Поиграй, Гена, – просили его тихим вечером товарищи. И неслось над волжским берегом знакомое и томящее «Есть на Волге утес»[5 - Написана русским поэтом А. А. Навроцким, издана в 1870 году. Посвящена предводителю восстания 1667—1671 годов Степану Разину. Была популярна среди революционной молодежи и позже в СССР.]. Но иногда печальная или торжественная песня вдруг сменялась быстрым веселым наигрышем, гармошка так и ходила в ловких руках, парни и девушки начинали на волжском берегу веселый танец.
На гулянки иногда ходили в соседнюю деревню, километров этак за семь. И там Гена играл, а другие – танцевали. Лишь изредка кто-нибудь его заменял, и он участвовал в общем веселье.
И вот именно на таком гулянье выдержали первую проверку его природные качества. На полянке, где они собрались, появилась группа подвыпивших парней.
– Убирайтесь отсюда! – сказал высокий белобрысый парень, и Гена увидел, что в руках у него что-то сверкнуло. Присмотрелся – финский нож. Еще ничего не успел сообразить, как что-то толкнуло его навстречу. И получилось так: вооруженный хулиган против безоружного подростка. Но подросток и не думал отступать. Что до остальных, то они не успели вмешаться, как белобрысый уже пошел на Гену и вдруг выбросил руку с ножом вперед, но Гена сумел схватить ее. Резкое движение, короткая схватка, острая боль в кисти, но противник уже обезоружен, финка валяется на траве. Тогда вмешались и другие.
На следующий день Гена пришел в Сеготь к участковому уполномоченному и принес ему ножик.
– Слышал уже о твоем геройстве, сказал ему тот. – Сильно порезал он тебе руку?
– Ничего. Пустяк. Пусть не балует....
– Пустяк, говоришь? Это по-нашенски. Молодец. Прямой путь тебе в милицию. Шерлоком Холмсом будешь.
– А кто это Шерлок Холмс?
– Не читал, выходит? Прочти. В библиотеке или, может, у учителя есть Конан Дойль. А Шерлок Холмс был человек дельный, методы у него свои были… Индуктивный и дедуктивный… Не понимаешь? Я тоже не очень понимаю. А суть в чем? Умел увидеть главное, потому ни один жулик не мог от него уйти.
С этими словами распрощался с парнем участковый, которого в окрестных деревнях называли «головастым». Гена же стал искать книжку. И впрямь нашел ее у учителя. Старую, затрепанную, сойкинского издания[6 - Пётр Петрович Сойкин (1862—1938) – российский и советский книгоиздатель. В 1909 году выпустил на русском языке полное собрание сочинений Артура Конан Дойла.], с ятями и твердыми знаками.
– Значит, про Шерлока Холмса хочешь прочитать? – спросил учитель. – А с «Капитанской дочкой» как быть?
– «Капитанскую дочку» я уже давно прочитал по программе.
– Ну, если прочитал, то бери эту.
И познакомился Гена бессонной ночью со странным человеком с Бейкер-стрит, с человеком, который, погрузившись в свое старое глубокое кресло и окутав себя облаками табачного дыма, разгадывал самые сложные загадки, что задавала ему жизнь.
Все понравилось мальчику в знаменитом сыщике. И острый ум, и мужество, но более всего доброта, отзывчивость, жажда помочь попавшим в беду людям. Прошли годы, и Гена, теперь уже Геннадий Арсеньевич, прочитал у Корнея Ивановича Чуковского о своем любимом герое именно то, что сам в ночной тиши не раз думал о нем. Сказал об этом Корней Иванович складно. Лучше не скажешь.
Теперь, когда уже сам – сыщик со стажем, он, оглядываясь назад, мог бы прийти к выводу: во имя добра и правды и им сделано немало. Но оглядываться назад нет времени. Идет он по следам опасных преступников. А вот раздражает его, когда из чьих-то уст слышит ироническое: «Ну как, Шерлок Холмс, дела у тебя подвигаются?» В ответ Геннадий Арсеньевич, вдруг вновь ощутив себя Геной из Овсяничихи, зло и коротко отвечает: «Брось чепуху молоть!» Недоумевает собеседник, никак не ожидавший от этого спокойного человека такого резкого выпада в ответ на, казалось бы, невинную шутку.
К сегодняшней своей работе Аристов пришел далеко не сразу. Когда умер от тифа отец, вместе с матерью Геннадий вступил в колхоз. Всего шестнадцать лет было, а его уже назначили бригадиром. Потом курсы счетоводов. Учился оперировать цифрами, связывать их с конкретными делами колхоза. Как будто ничто не говорило о том, что сбудется предсказание участкового уполномоченного милиции. Но ведь сбылось! Вскоре после того, как Геннадий отслужил в армии, его направили на курсы. Закончив их, стал работать в отделе ОБХСС[7 - Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.]. Сначала в Рыбинске, затем в Ростове-на-Дону. В чем-то новое дело было связано с его счетоводческой профессией. Нужно уметь вникать в цифры, распутывая хитроумные комбинации тех, кто стремился поживиться за счет государства. И Аристову это удавалось.
Работал, и постоянно, неотвязно его преследовала мысль о том, что вот другие воюют, а он просиживает ночи над измятыми, пожелтевшими накладными, расшифровывает написанные второпях корявым почерком строки, а вот сегодня выясняет, почему в этом потребсоюзе куда-то испарились полторы тонны яичного порошка.
– Неплохо решил, – ответил ему начальник в ответ на просьбу «отпустить на фронт». – И я тоже поеду свою родную Гомельщину освобождать. Чего нам тут милицейские брюки протирать?.. Нет, дорогой, у нас свой фронт. Так что не будем… Вот, хочешь сухарик? Погрызи, полегчает… Так что же получается у тебя с яичным порошком?..
Осенью 1944 года Геннадия Арсеньевича направили к новому месту службы – в только что освобожденный Петрозаводск. Долго бродил он по городу, осматривал руины зданий на набережной, разрушенную гостиницу, сгоревшие дома. Город уже начинал жить, но сколько труда еще предстояло вложить петрозаводчанам, чтобы стал он не хуже, чем до войны.
– Что ж, парень, – сказали Аристову в кадрах. – Будешь менять вывеску. С ОБХСС прощайся. В уголовный розыск пойдешь.
– Да вы что! В ОБХСС я на месте. Уже освоился. И счетоводческое дело знаю. А это здорово помогает разобраться, что к чему!
Отнекивался, а сам почему-то видел перед собой бешеные глаза того белобрысого парня с ножом.
– Одним словом, поздравляю, – сказал кадровик, заглядывая в анкету. – Вы, Геннадий Арсеньевич, назначены оперативным уполномоченным республиканского уголовного розыска. Нам город надо восстанавливать и порядок в городе поддерживать. Так что беритесь за дело.
Что ж, взялся. Скоро этот невысокий молчаливый человек стал одним из самых опытных работников. В нем сочеталось мужество и отвага с умением вникнуть в, казалось бы, случайные факты и сделать нужные выводы.
Победно отгремел салютами сорок пятый год, а для него, Аристова, и для его товарищей и в мирные дни сохранялась фронтовая обстановка.
Но вернемся к тому утру 1960 года, с которого мы начали этот рассказ.
Проходил Аристов привычным маршрутом, не позволял себе ускорить шаг и все-таки испытывал какой-то зуд. Он-то знал из-за чего: хотелось поскорее получить информацию о том, как прошла ночь. Не только здесь, в городе, но и во всей республике. Войдя в свой небольшой кабинет, сразу взялся за сводку. Глаза бегали по неровным строчкам. Драка в общежитии… Обворован газетный киоск… Дебош в ресторане… Как будто ничего особенного. А это что?! Почему не позвонили?
– Почему не позвонили? – вопрос уже был задан сдающему ночную вахту дежурному по горотделу.
– Мы думали, наши городские разберутся.
«Городские» – это значило те, кто работал в городском отделе уголовного розыска.
– Городские, городские! А мы что, деревенские?.. Сколько раз я говорил: если убийство, то докладывать немедленно.
– Будить?
– А что же, по-вашему, в четыре часа утра я должен кофе распивать или в шашки играть? Конечно будить!
Эта тирада была длинновата для Аристова, который не любил зря тратить слова. Чаще отмалчивался. А если уж говорил, то по существу, ограничиваясь самыми необходимыми репликами. Потому-то сейчас, будто устыдясь своего не в меру длинного монолога, вдруг умолк. Теперь он был полностью поглощен существом дела: размышлял о том, кого надо подключить и зачем.
А произошло следующее. Ранним утром двадцать девятого июня сторож Петрозаводского парка культуры и отдыха, проходя по аллеям, обнаружила в глухом месте труп неизвестной девушки.
– Ничего себе, глухое место, – заметил старший оперуполномоченный Петр Иванович Стрелков. – От нового театра метров двести, а от угрозыска четыреста…
– Глухие места потому и глухие, что не знаешь, где они находятся: у Белого моря или в городском парке. Так что действуйте. Впрочем, я с вами…
Так бывало очень часто. Говорил «действуйте», но в действиях этих принимал самое непосредственное участие. Для начала выслушав, что говорили подчиненные, какие они делали выводы, сам же с выводами не торопился, пока по-настоящему не разобрался в деле.
Но остановимся на деталях – тех, что получили отражение в документах. Тело неизвестной обнаружили между спортивной площадкой и забором в мелком березняке. Черная земля вокруг была усыпана осколками кирпича. Поблизости стояли две скамейки на железных ножках. В результате тщательного осмотра нашли две слипшиеся мокрые пачки из-под сигарет «Лайка», обрывки разорванного письма. На листьях ближайших кустов виднелись красные брызги чего-то, похожего на кровь. Такие же брызги были и на дереве. Среди мелких обломков кирпича было два крупных со следами крови. Под скамьей скомканный бланк товаро-денежного отчета Ильинского сельпо[8 - Сельский магазин.], заполненный синими чернилами. Убитая лежала на животе. Тело было прикрыто пальто.
Все было сфотографировано в таком виде, как обнаружено утром. В том, что девушка убита, сомнений не было. Об этом свидетельствовало множество ран на голове и лице, нанесенных, наверное, тем самым кирпичом, еще два колотых ранения в область сердца и сонной артерии.
Первоначальный осмотр одежды убитой ничего не дал. Ни документов, ни денег при ней не было. По-видимому, насилия над девушкой не было совершено. Но это должны еще подтвердить эксперты.
– Ограбление? – полуутверждающе, полувопрошающе сказал Стрелков.
– Не будем торопиться с выводами, – откликнулся Аристов.
– Вот мы говорим – вещество, похожее на кровь, а тут и без всякой экспертизы ясно, что кровь, – заметил Стрелков.
– Увидим.
Короткие реплики, короткий обмен мнениями. И еще – стремление не пропустить ни одной детали, может быть, ничего не значащей на первый взгляд. Такая это работа. И, глядя со стороны, никто бы не подумал, что эти люди, закаленные в борьбе со злом, профессионалы, занимающиеся расследованием наиболее тяжких преступлений, испытывают сейчас чувство безмерной жалости к этой неизвестной девушке, жизнь которой была так жестоко оборвана.
– Обратите внимание, – заметила следователь городской прокуратуры Зоя Михайловна Хвостова, – о подкладку пальто будто руки вытирали… Это, вероятно, убийца. А в кармане конфета «Ирис».
Да, действительно, в кармане измятого пальто была конфета в тонкой бумажке, которую так и не успела съесть девушка. Вновь тщательно осмотрели всю одежду. На этот раз в самом уголке кармана кофты обнаружили скомканную бумажку и железнодорожный билет до Петрозаводска. Бумажка оказалась квитанцией на сдачу ручной клади.
– Итак, первоочередные дела, – сказал Аристов. – Первое: получить вещи по этой квитанции. Думаю, после этого личность убитой мы установим. Второе: труп отправить на вскрытие. Третье: выяснить группу крови убитой и соответствие этой группы следам на кирпиче и на подкладке пальто. Четвертое: передать на экспертизу все обнаруженные здесь предметы, в том числе обрывки письма, пачки от сигарет и эту ведомость. Пятое: немедленно опросить всех, кто был или мог быть здесь, в парке, в течение этой ночи. – Немного подумав, добавил: – То же самое надо сделать на вокзале, обратив особое внимание на показания приемщицы камеры хранения и тех, кто, может быть, в это же время сдавал вещи. Вдруг девушка приходила туда не одна.
– И на станции отправления следует провести работу, – добавила Хвостова.
– Да, конечно. Но это уже после получения и осмотра вещей из камеры хранения. Ведь может найтись что-нибудь такое, что даст более конкретное направление поискам. Итак, распределим обязанности. Сбор у меня в кабинете через два часа.
Расходились молча, подавленные этой бессмысленной смертью. И каждый знал: ответить на это новое проявление жестокости они могут только одним – действием.
По квитанции на вокзале была изъята светло-коричневая сумка. Внимательно осмотрели ее. Нехитрый девичий скарб, пакетик с конфетами «Золотой улей», несколько книг, в том числе «Песни русских поэтов». Но главное – в сумке находились документы: паспорт, комсомольский билет и учетная карточка члена ВЛКСМ[9 - Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи (комсомол).]. Был еще билет на автобус от Гирваса. Убитая оказалась Валентиной Андреевной Кривотуловой.
На имя секретаря Карельского обкома комсомола В. П. Мяукина было направлено короткое письмо, с которым высылались учетная карточка и комсомольский билет. Лаконичная информация: «Погибла 29 июня 1960».
Погибла… Вот он, фронт, где никогда не стихают бои.
КАКИЕ ЕСТЬ ПУТИ
У Аристова собрались ровно в двенадцать.
– Давайте подведем некоторые итоги, – сказал Геннадий Арсеньевич. – На основании данных, которыми мы располагаем, можно сделать определенные выводы. Нам известно, что Валентина, уволившись с работы, приехала на автобусе из Гирваса[10 - Поселок в Кондопожском районе Карельской АССР.] в Кондопогу[11 - Город в Карельской АССР, расположен в 46 км от Петрозаводска на берегу Онежского озера.], а оттуда 28 июня поездом – в Петрозаводск. Здесь ей предстояло 29 июня пересесть на другой поезд, на котором она намеревалась добраться до Импилахти[12 - Посёлок на юго-западе Карельской АССР, расположен в 171 км от Петрозаводска на берегу Ладожского озера.], где должна была встретиться с матерью. Но на этот поезд она уже не села. Поставим вопрос так: кто мог быть спутником девушки? Им мог быть знакомый, следовавший вместе с Кривотуловой, или кто-то, повстречавшийся в пути. Если это был знакомый и преступление совершил он, то такое намерение у него должно было быть заранее. Таким образом, все знакомства Кривотуловой надо самым тщательным образом проверить, изучить ее связи с другими людьми, узнать, не имел ли кто против нее злобы. Но, как я уже сказал, убийцей мог быть и случайный человек, каким-то образом сумевший войти в доверие к девушке. Где он ей повстречался – в Кондопоге или уже в Петрозаводске? Последний вариант почти полностью исключен. С чего бы Валя, на ночь глядя, пошла с только что ей повстречавшимся человеком в парк культуры? Это маловероятно. И хотя мы располагаем еще недостаточной информацией о характере и привычках погибшей, все же очевидно, что первый вариант (знакомство в Кондопоге или в поезде) вероятнее. Но и это не все. Возможно и такое. Ее мог встретить в Петрозаводске знакомый. Не ехал с ней, не видел в Кондопоге, а в Петрозаводске встретил. Но если это знакомый, живущий в Петрозаводске, то по какой причине в столь позднее время он отправился с девушкой в парк культуры? Естественнее было бы предложить ей ночлег в городе.
– Но ведь речь идет об убийце… у него должен быть повод, – вставил Стрелков.
– Вот-вот, к этому я и подвожу. Для такого обычная логика не подходит. Обратите внимание: в вещах Вали не было обнаружено ни кошелька, ни денег. Значит, деньги у нее были с собой. Однако их нет. Таким образом, можно предположить, что здесь мы имеем дело с убийством, целью которого явилось ограбление. Но ведь возможен и такой вариант: кто-то убил, а другой человек, сыграв роль мародера, ограбил труп. Это, конечно, маловероятно, но совсем исключать такую возможность не следует. Таким образом, очевидно, что торопиться с выводами преждевременно. А теперь прошу вас рассказать, что удалось выявить каждому там, где он выполнял задание.
Сведения были очень скупы. Очевидцев разыскать не удалось. Правда, одна женщина, жившая в доме близ парка, сообщила Стрелкову:
– Знаете, сплю я плохо, и к тому же сердце у меня очень больное. Часто просыпаюсь, чтобы принять корвалол. Очень помогает мне и глоток свежего воздуха. Откроешь окно, вздохнешь глубоко – и сразу лучше станет.
Стрелков слушал ее не прерывая, ибо очень хорошо знал, что в таком случае надо дать человеку выговориться. Тогда-то среди огромного количества руды и найдешь, может, крупицы драгоценного металла.
– Проснулась я, и как сейчас помню, на часах было половина третьего. Да-да, именно половина третьего. Я накинула халат и подошла к окну. Распахнула его, как обычно. Мы летом всегда выставляем вторые рамы, а наши соседи этого не делают, и совершенно напрасно. Да, так раскрыла я окно. Подышала свежим ночным воздухом, и сразу мне стало легче. Только хотела вернуться в кровать, как услышала женский голос, жалобный такой, молящий: «Коля, Коля, что ты делаешь!»
– И еще что?
– Больше ничего. Я решила: чего не бывает между молодыми людьми в третьем часу ночи…
– Но имя Николай вы отчетливо услышали?
– Совершенно отчетливо слышала возглас: «Коля, Коля, что ты делаешь!»
Что ж, это было нечто. Стало известно, хотя и не наверняка, имя: Николай.
Расспросы на вокзале ничего не дали. Дежурная по камере хранения не запомнила, пришла ли сдававшая вещи девушка одна или с ней был кто-то.
– И другие сдавали, но фамилии все разные. Кто их знает – знакомы они или не знакомы друг с другом.
Ни одной существенной зацепки не получили ни при опросе пассажиров, ни при посещении гостиницы. Все отвечали одно и то же: «Не видели, не знаем…»
Данные экспертизы позволили представить, как было совершено убийство. Орудием преступления действительно послужили обнаруженные возле тела обломки кирпича, которыми жертве было нанесено двенадцать ранений головы и лица. И все же смерть наступила не от этого. На теле были две ножевые раны, каждая из которых могла оказаться смертельной.
Итак, неизвестный проявил крайнюю жестокость. Какие же причины побудили его к этому?
По клочкам было собрано найденное в парке письмо. Но оказалось, что оно не было адресовано ни убитой, ни кому-либо из знакомых. И главное: экспертиза показала, что оно было брошено здесь много раньше.
Казалось, следствие зашло в тупик. И вдруг появились сразу две версии.
Женщина-сторож, которая первой обнаружила тело убитой, вспомнила, что в пятом часу утра видела «именно эту девушку» в обществе человека, которого не раз встречала в парке и знала по имени. Утверждение это сразу вызвало сомнение. Во-первых, потому, что, по мнению экспертов, девушка погибла раньше, чем сторож встретила знакомого, и раньше был услышан свидетельницей тот молящий возглас. А кроме того, знакомого сторожу парня звали Александром.
Была и вторая версия. Она появилась после того, как были опрошены все девушки, дружившие с Валей в то время, когда она работала телефонисткой. Одна из них припомнила парня, который грубо навязывал Валентине свое расположение, а когда получил отпор, стал угрожать разделаться с ней.
Обе версии надо было проверить самым тщательным образом. Одновременно продолжалась работа и по другим направлениям. Сопоставлялись факты, опрашивалось множество людей. Цель была одна: выяснить, кто был спутником Валентины в этой ночной прогулке, завершившейся столь трагически.
В эти дни Аристов проводил множество летучих заседаний, и на каждом, сопоставляя новые и новые факты, оперативники настойчиво искали путь к выявлению возможного спутника Кривотуловой.
– Чего-то мы недоучитываем, – говорил Аристов. – Есть в деле какая-то логическая связь, которой мы не придаем должного значения, а она, вероятно, ведет к убийце. Помните, как у Алексея Ивановича Рязанова было в пятьдесят пятом году? Подозрение было, а улик никаких. Он тогда ухватился за шнурок, которым преступник мешок с награбленным завязал, и вытянул все дело. Смекаете?
– Смекать-то смекаем, – откликнулся Стрелков. – Ho там хоть был мешок, перевязанный шнурком, а у нас что?
– А у нас – головы. И предназначены они не только для того, чтобы носить фасонные кепки. Должны мы найти свой шнурок, который выведет нас к убийце.
* * *
А дело тогда, в 1955 году, обстояло так. На месте происшествия – а была попытка ограбления магазина – едва не застигнутый врасплох преступник оставил мешок из цветной ткани, который он успел наполнить, но не мог унести. Поиски долгое время ничего не давали. Тогда к расследованию подключился уполномоченный республиканского уголовного розыска Рязанов. Он, в частности, обратил внимание на шнурок необычайной крепости, которым преступник перевязал мешок. И тут как раз следствие, до этого плутавшее впотьмах, вышло на одного человека. Биография «отменная» – судимость за судимостью. Но прямых улик не было. Обыск в квартире подозреваемого ничего не дал.
Уже сидя за столом и составляя протокол, Алексей Иванович еще раз окинул взглядом комнату. Этажерка, карточки на стенах, обычные занавески. Впрочем… Рязанов подбежал к окну и стал рассматривать не занавески, а шнурок, на котором они были укреплены. Где он видел такой, очень прочный, производящий впечатление прорезиненного? Ну конечно же – на мешке, брошенном преступником в магазине. Появилось звено, за которое и смогло ухватиться следствие.
ВЫШЛИ НА СЛЕД
– Понимаешь, старик, – сказал Аристов Ковалеву, только что возвратившемуся из отпуска, щеголявшему первозданным гагровским загаром. Что-то у нас сальдо с бульдо не сходится[13 - Шутливая имитация речи бухгалтеров. Бульдо – выдуманное слово, созвучное с термином «сальдо».]. Я имею в виду убийство в парке. Фактов, казалось бы, тьма. А выводы самые расплывчатые. Туда ткнулись, сюда ткнулись, а результатов не видно.
– Слышал. Мне генерал говорил…
– Вот-вот. Раз генерал, значит, не случайно, значит, рассчитывает на тебя. Было у нас две версии. В первой не совпадало время: сторожиха видит утром ту, что была убита ночью. Правда, парень, с которым она якобы видела девушку, далеко не ангел и определенные подозрения вызывал. Но и зовут его не Колей, а Александром. Но главное, этот Александр утверждает, что как раз в ночь убийства он был якобы в другом месте и с другими людьми. Ну, мы, конечно, организовали проверку. Представили его этой сторожихе на опознание. И что же ты думаешь?
– Думаю, опознала.
– Как в воду глядел. Устроили очную ставку. Она твердит свое, а он в ответ: «Пусть старуха не мутит воду. Не тратьте зря время. В ту ночь я был с компанией на реке Лососинке». Спрашиваем: «С какой компанией?» Назвал. Стали разбираться. Оказывается, все они укатили в Ленинград. А он все твердит: «Не тратьте зря время».
– Между прочим, хороший совет…
– Согласен. Но версию-то надо до конца разработать. Отправилась Зоя Михайловна с одним из наших в Ленинград. С трудом на какой-то даче отыскали ту теплую компанию. И что бы ты думал! Полное алиби у Александра.
– А вторая версия?
– Там возни еще больше было. Целый том она в деле займет. В ходе этого расследования еще больше укрепились во мнении, что погибшая была хорошим человеком. Вот что в школьной характеристике говорится, – Аристов полистал лежавшую перед ним довольно толстую папку, – слушай: «Спокойная, сдержанная девочка». А с последнего места работы пишут: «Выдержана, скромна». Видишь, как сговорились…
– Ну, а с парнем тем, что грозил ей, все ясно?
– Да, был такой такой парень. И угрозы были. Спьяну. А оснований к серьезным подозрениям – никаких. Тоже полное алиби. Сказал человек чепуху, и сам потом об этом жалел.
– Что же, будем загорать?
– Это ты в отпуске загорал. А я сейчас хочу тебя в курс дела ввести и напомнить, что дело это по всем статьям твое.
– Не сердись, Арсеньич, я так… Понятно, что мое. Думаю, никуда этот гад от нас не уйдет.
– А ты не хвались. Лучше бы идейку какую подкинул.
– Подкину. Давай еще раз посмотрим со всех сторон. Материалы следствия почти с полной достоверностью показывают, что этот тип…
– Подозреваемый.
– Хорошо: подозреваемый тип! Хочу называть вещи своими именами. Так вот он, видимо, вместе с ней приехал на поезде из Кондопоги. Будь он петрозаводский, не стал бы по паркам шляться так долго. Думаю, тоже приезжий. Приезжему ведь где-то жить надо. Отсюда вывод: надо еще раз внимательно порасспросить во всех гостиницах, не появлялся ли кто в ночное время. Куда-то должен же был он отправиться после преступления. На вокзалах ничего не замечено. Значит…
– Ладно. Остальных я распределю, а «Северную» ты возьмешь на себя.
Так и решили. Ковалев немедленно отправился в гостиницу «Северная». Главная гостиница города. Сколько раз бывал он здесь по работе. Как говорится, знал все входы и выходы, знал людей, и это очень ему помогало. На этот раз тоже помогло, да и определенное везение имело место. Оно ведь бывает не только на футбольном поле, когда мяч, посланный форвардом противника точно в ворота, попадает в штангу. Везет иногда и сыщикам. Так было и на этот раз. Ковалев обходил дежурных по этажам.
Слышал от них то же, что до него слышали и другие оперативники: «Нет, после двух часов ночи никто не приходил», «Не видела», «Не припомню такого случая», «Была в отпуску», «Нет, я в этот день не дежурила». Как договорились… Но вот дело дошло до Анны Дмитриевны Ситневой, которую Ковалев хорошо знал. Сидя за полированным столиком, она неторопливо перебирала карточки, каждая из которых рассказывала о человеке, живущем в определенном номере. Сама профессия вырабатывает у дежурных в гостиницах определенное внимание к деталям и мелочам, к такому, чего человек со стороны и не увидит. Оторвавшись от своих карточек, Анна Дмитриевна внимательно выслушала Ковалева, сморщила лоб, припоминая теперь уже довольно далекую ночь. Перед ней предстало нечто в виде плохо проявленной фотографии, но по мере того, как восстанавливались детали, фотография делалась все более четкой.
– Постой, Николай Ефимович, – сказала она, приподнимаясь из-за стола. Постой. Было ведь, было! Помню: возвратился один. Я как раз на часы посмотрела – сравнялось три часа ночи.
– Фамилию запомнила? – спросил ее Ковалев, торопясь выяснить самое главное и в глубине души готовя себя и отрицательному ответу. Разве запомнишь всех…
– Запомнила. Почему не запомнить. Этот, длинный, еще за номер несколько дней не расплачивался. Я ему и раз напоминала, и два, и три. Все без толку.
– Так какая все же фамилия? – не удержался Ковалев.
– А ты, дорогой Николай Ефимович, не торопи. Не люблю, когда меня торопят. Все скажу, как полагается. Фамилия его Грощенко. Все в таком светлом плаще ходил. Импозантно выглядел. И на женщин поглядывал очень охотно. А тут, помнится, вернулся в одном пиджаке. Помятый какой-то, сам не свой. Через несколько часов расплатился и уехал.
– А имени его часом не запомнила, если уж такая памятливая! – с тайной уверенностью, что услышит знакомое имя, спросил Ковалев.
– Чего нет, того нет. К чему мне его имя.
– Ничего. Это мы мигом узнаем у администратора. Спасибо вам огромное, Анна Дмитриевна. Надо в уголовный розыск на работу переходить. Будете грозой жуликов.
– Ничего, мне и тут неплохо. Они и тут меня боятся. А что этот долговязый натворил?
– Этого пока сказать не могу. Идет следствие. Сами понимаете…
– Понимаю, как не понять…
Казалось бы, ну чего особенного узнал Ковалев. Лишь фамилию человека, который пришел в гостиницу в три часа ночи. Причем и до этого жил здесь. Где же могла его дорога скреститься с дорогой Вали, только сошедшей с поезда? А разве сам факт, что человек вернулся в номер в пиджаке, а до этого ходил в плаще, и что вообще он вернулся ночью, может служить основанием для подозрений? Конечно, не может. И все же внутренним чутьем опытного сыщика Ковалев чувствовал, что, вероятно, он вышел на след. Есть что-то. Не платит, а тут сразу расплатился и уехал. Появились, значит, деньги, появилась, значит, необходимость уехать.
Не без волнения следил он за тем, как тонкие белые пальцы дежурного администратора скользили по карточке.
– Грощенко, говорите? Проживал такой. Выбыл 29 июня.
– А имя, имя его какое?
– Имя и отчество Грощенко – Николай Игнатьевич.
* * *
…В отделе было тихо. Все ушли на задание. И только Аристов скрипел пером в своем кабинете. Увидев Ковалева, буквально ворвавшегося в узкую дверь, Геннадий Арсеньевич сразу понял, что у того новости. Выслушал внимательно, не прерывая. Потом тихо сказал: «Так…» Это аристовское «так» знали все. Оно означало, что он осмысливает услышанное, чтобы высказать свое мнение. Ковалев это знал лучше других.
– Так, – повторил Аристов. – Значит, следующий шаг состоит в том, чтобы выяснить, что за люди жили с этим Грощенко в номере гостиницы, встретиться с ними и получить всю возможную информацию. Могут появиться конкретные сведения о том, где он, что он, кто он.
– Уже сделано.
– Хорошо. Еще надо Зою Михайловну поставить в известность. Знаешь, сколько труда она уже в эту историю вложила.
– Уже сделано.
– Так. Хорошо.
Последовавшие вслед за этим дни дали много нового. Во-первых, дежурная припомнила, что Грощенко, возвратившись тогда ночью, долго не гасил свет в номере. Когда она заглянула туда, чтобы еще раз напомнить ему о необходимости уплатить за проживание, он явно притворился спящим. Но вот что бросилось в глаза: повсюду были разложены для просушки его документы. Где-то он их вымочил, хотя дождя не было.
Проживавшие в одном номере с Грощенко, разысканные в разных местах, описали наружность своего соседа. Это высокий парень спортивного типа. В порыве откровенности как-то вечером он сказал, что у него есть жена в Гомеле и что сам он ни за что бы не женился – заставила комсомольская организация техникума. Из номера 28 июня он ушел рано утром, а когда вернулся, никто не видел – все уже спали. Еще один из временных жильцов вспомнил, что Грощенко жаловался на недостаток денег. Когда уезжал, плаща на нем не было, а ведь все время, живя в гостинице, он носил этот светлый плащ.
Эти сведения, конечно, представляли определенную ценность для выяснения личности неизвестного, но они не давали никаких данных для непосредственного контакта с ним.
Конечно, немедленно были запрошены все районные отделения милиции. Положительный ответ пришел из Кеми[14 - Город в Карельской АССР на берегу Белого моря. Морской порт.]. Да, был такой. Сначала работал на лесозаводе, затем в строительном училище воспитателем. Уволился тогда-то, уезжая, прихватил с собой казенные спортивные ботинки. В личном деле, которое сохранилось в училище, была весьма положительная характеристика, данная для поступления на заочное отделение лесоинженерного факультета Петрозаводского университета. Эта характеристика и дала возможность продолжить поиск. Может быть, Грощенко приезжал в Петрозаводск на экзаменационную сессию.
– Надо обратиться в университет. Хорошо бы установить фамилии петрозаводских заочников, с которыми он мог общаться, и через них узнать его последний адрес.
– Все это хорошо, – заметил Стрелков. Но чего мы уцепились за этого Грощенко? Парень приехал сдавать экзамены, живет в гостинице «Северная», у всех на виду. И вдруг идет в парк культуры, чтобы убить девушку, приехавшую из Кондопоги. Нет тут логики. Тем более, что экспертиза и акта насилия над Кривотуловой не подтвердила. Каковы же тогда мотивы преступления?
– Так, – сказал Аристов, – мы тут кипятимся, ищем, а ты уже все решил. Конечно, для сомнений есть основания. Но есть основания и для того, чтобы разыскивать этого Грощенко. Почему, спрашивается, пребывание в гостинице исключает какую-либо временную поездку, встречу? Вот-вот, временную поездку и встречу. Так…
В университете подтвердили: да, есть такой заочник. Но располагали здесь только старым кемским адресом. Нашелся и петрозаводский знакомый.
– Где он сейчас, понятия не имею. Появился у меня дома как-то ночью. Срочно, говорит, деньги требуются. Получил, мол, новую хорошую работу, скоро, мол, верну. Денег у меня не было. Пришлось попросить у матери пятьдесят рублей. Ушел и с тех пор ни разу не дал о себе знать.
И снова начались запросы во все районные отделения милиции. Одно за другим они отвечали, что такой-то на территории данного района не проживает и на военный учет не вставал. Оставалось предположить, что подозреваемый уехал в другую область, а может, к жене в Белоруссию или к матери на Брянщину.
Правда, оставалась еще одна зацепка: университет. Заочник обязан присылать курсовые работы, выполнять задания.
– Тоже придумали! – сказал по этому поводу Стрелков. Если уж он убил человека, то разве станет присылать работы? Только и ждите! А если пришлет, то, значит, прав я, и он к этому убийству никакого отношения не имеет.
– Так, – заметил Аристов. – Ну, а если он настолько уверен в своей безнаказанности, если у него голова варит, то разве не может ему прийти на ум, что как раз неприсылка работ вызовет подозрение. И потом: с каких щей он решит, что мы вышли на университет? А вот затаиться где-нибудь он мог. Надо ждать.
Ждали и действовали. Но результатов все не было, никаких новых версий не появлялось. Генерал сердился. Он сказал Аристову и Медянникову, возглавлявшему в это время отдел:
– «Топляков» прибавляете. Нераскрытое убийство – это вам не случайная кража. Мне уже из министерства звонили. Давайте действовать активнее, а если не хватает пороха, то так и скажите.
– Так, – сказал Аристов. – Пороху у нас хватит.
«ЖИВ-ЗДОРОВ»
Незадолго до того, что произошло 29 июня, он уволился с прежней работы и вскоре поступил на новую. Приехал с направлением, почти сразу получил жилье. Новые знакомые помогли ему устроиться поудобнее. Нашлась самая необходимая мебель, в коридоре пристроили умывальник, порекомендовали, как лучше решить проблему питания, имея в виду завтраки и ужины. Обедал же он в лесу, на котлопункте[15 - Место приготовления горячей пищи для трудящихся в удаленной местности.], или, в свободные дни, здесь же в поселке в рабочей столовой. Все эти бытовые мелочи на время заслонили от него то, что произошло.
Но присмотримся повнимательней к этому человеку. Если бы у него спросил кто-нибудь, способен ли он убить человека и тем более совсем юную девушку, конечно, он бы ответил отрицательно. Если же взглянуть на дело со стороны, взглянуть, взяв всю сумму фактов, станет очевидным, что, сам того не осознавая, он уже длительное время прокладывал себе путь к преступлению, поскольку давно начал пренебрегать тем, что принято называть нравственными принципами.
Родился он в семье помощника лесничего на Брянщине. Время было тяжелое. Отец, как миллионы других в эти годы, ушел на фронт и в тысяча девятьсот сорок третьем году погиб. Мать осталась с детьми одна. Казалось, кто как не сын сможет понять горе матери, стать ее опорой и поддержкой в трудные дни. А он жил своей жизнью и меньше всего думал о матери и своих младших сестренках и братишках. Вот в этом равнодушии к самым близким людям впервые и проявился серьезный изъян его характера.
Уехав в Белоруссию и поступив в техникум, писал домой мало и скупо и совсем не интересовался, как там справляется с семьей мать. Парень он был видный, рослый, занимался спортом и даже имел разряд по классической борьбе. Он нравился девушкам, но странно – не тем, с которыми учился, а так, случайно повстречавшимся на его пути. Они с восторгом внимали рассказам о его спортивных «подвигах».
А вот соученики не очень его любили, замечали, что он хорошо относится только к тем, от кого рассчитывает что-нибудь получить, при помощи кого надеется чего-нибудь добиться. Во многих случаях он был несправедливо груб, непомерно заносчив, пренебрежителен. «Даже в отношении старших» – это строка из школьной характеристики.
Окончил техникум и вскоре женился. Сначала в семье все было как будто хорошо. Жена уже ожидала ребенка. И не подозревала, что ее семейная жизнь, только начавшаяся, уже подходит к концу. Он вдруг засобирался в отъезд. Решил уехать в Карелию. Там, мол, лучше можно устроиться с его специальностью, там леса необозримые, есть где развернуться. Как приедет, напишет, вызовет к себе. Она поверила. А почему, собственно, было не поверить: внешне он оставался внимательным, приветливым, одним словом, таким, каким он ей нравился. Да, оставался, а про себя уже решил: все…
Приехал в Кемь – город деревообработчиков, энергетиков, город, откуда уходили в разные страны мира суда с лесом. Работал на лесозаводе. Чем ему там было плохо? Решил уйти. Искал чего-нибудь полегче. Вот и перешел на должность воспитателя в строительное училище. Здесь ему весьма пригодились спортивные навыки. Стал тренировать ребят по классической борьбе. Решил поступить на заочную учебу. Для этого потребовалась характеристика. Выдали блестящую. А впоследствии из того же училища писали совсем другое: что к работе относился халатно, что «имел склонность к присвоению государственного имущества». Ничего себе – «имел склонность…»
А склонность эта выразилась совершенно конкретно. Когда получил расчет, то подобрал ключи к спортзалу и украл спортивные ботинки.
Уехал из Кеми. Уехал вовремя: окружающим все яснее становилось, какой человек скрывается за этой довольно приятной внешностью.
Жена? О ней он и думать забыл, хотя отлично знал, что имеет уже сына или дочь. Как когда-то пренебрег обязанностями сына, так сейчас забыл об обязанностях мужа и отца.
Любил выпить. И поэтому часто одалживал деньги. Люди верили ему. Уж очень искренним был голос, уж очень интимно звучали в нем дружеские нотки. Задолжал буфетчице.
– Будет полный порядок, – сказал он ей. – Не веришь? Ну, возьми в залог вот это. Все-таки документ…
Она взяла и потом только, когда он уже ушел, взглянула на эту небольшую книжечку. Оказалось, что «вот это» – его комсомольский билет.
В Петрозаводске, пока жил в гостинице в ожидании назначения на новую работу, вновь возникла острая нужда в деньгах. И за номер не уплачено, и выпить не на что. Не постеснялся прийти к малознакомому человеку поздно вечером, почти ночью, чтобы выпросить в долг пятьдесят рублей. У того денег не оказалось. Он был очень смущен тем, что не имеет требуемой суммы, словно неблаговидный поступок совершил не тот, кто ночью явился в чужую квартиру с нахальной просьбой, а он, потому что не мог выполнить эту просьбу. Знакомый разбудил свою мать и взял у нее эти деньги.
– Не волнуйся, отдам на днях! Получил хорошее назначение. Деньги будут платить большие. – И ушел, отнюдь не обремененный заботой, сможет ли отдать долг «на днях». Или вообще когда-нибудь.
Он во всем себя оправдывал. Ну, одолжил… Ну, не отдал в срок… Ну, взял ботинки в спортзале. Да он у них всем спортивным делом верховодил! Они ему должны в пояс кланяться! Подумаешь, какие-то паршивые ботинки!
Жена? Чего ей сейчас писать, когда ни денег, ни товара. Вот устроится как следует и, может быть, заберет ее сюда. Это «может быть» он все же мысленно произносил, оставляя за собой возможность считать, что он способен поступать по-иному.
И вот произошло то, что произошло в парке. После этого он никаких вопросов себе не задавал, поразительно быстро обрел утраченную было самоуверенность, поразительно быстро изгнал из памяти ту страшную сцену…
Как уже было сказано, почти сразу же освоился на новой работе. Даже временно заменял уехавшего в отпуск начальника. Чуть ли не с самого начала стал приглядываться к одной женщине. Хорошая фигура, быстрый взгляд, ямочки на щеках. Сразу решил, что она не придерживается строгих моральных правил. Но она плохо заботилась о нем, и он переключил свое внимание на другую. Эта больше подходит. И постирает, и комнату приберет, и даже денег даст на выпивку.
– Будь спокойна, только немного освоюсь здесь у вас, сразу все отдам. Ты же видела: на доске показателей мы не последние.
Действительно, против его фамилии значились довольно высокие проценты. Не без удовольствия взирал на это. Потом вдруг ощутил страх. А что, если по его следам уже идет милиция?.. Ведь фамилия-то сразу бросится им в глаза. И с этой минуты тревога уже не покидала его, хотя он и успокаивал себя, что фамилия его сыщикам неизвестна.
Нет, не искалеченное лицо убитой вставало перед ним в часы, когда он, отослав свою временную сожительницу, оставался один. Им овладевало одно чувство – боязнь неизбежной расплаты за содеянное.
«Нет, действительно, – думал он, – как же они меня отыщут? Никто нас с ней вместе не видел. Да и ее не так легко опознать… Если бы не квитанция!» Обыскивая убитую, он не нашел квитанцию на сданные ею в камеру хранения вещи, потому что был уверен, что она в кошельке, а его, прежде чем выбросить, он осмотрел уже у моста, переложив в свой карман лежавшие там деньги. Возвратиться за квитанцией не решился. Мало ли что. Может быть, там уже орудует милиция.
Страх крепко сдавил его в своих объятиях, страх часто не давал уснуть. Появление в поселке человека в милицейской форме сразу же представлялось ему не случайным. Но шли дни, все оставалось по-прежнему, постепенно в нем пробуждалась былая самоуверенность. Через несколько дней после убийства он писал домой матери Екатерине Ануфриевне: «Сообщаю, что жив-здоров, чего и вам желаю».
Да, он был жив и здоров. Но где-то в его подсознании продолжала пульсировать мысль о неизбежности расплаты. Он – как камень на морском берегу, все ближе к нему белая пена, вот-вот нахлынет волна, накроет и потянет за собой на неведомую глубину.
В эти недели он пристрастился к чтению книг о преступлениях и преступниках. И здесь тоже была своя закономерность. Его особенно интересовали в этих книгах именно те обстоятельства, благодаря которым оперативникам удавалось выйти на след. Мысленно он сравнивал изложенные там ситуации со своей и не без удовлетворения делал вывод, что он не совершил тех ошибок, которых не избежали другие. Например, он был уверен в том, что ничего не оставил там, у скамейки в парке. Казалось бы, все предусмотрел, бояться нечего. И все-таки боялся. Однажды в его руки попала книга «Будни прокурора»[16 - «Будни прокурора» – повесть Николая Семеновича Лучинина о работе прокурора, борьбе с вредителями, бандитами, шпионами. Впервые издана в 1960 году.]. В ней его особое внимание привлекли такие слова, которые он даже выписал: «Всякое преступление, кем бы оно совершено ни было… всегда может быть раскрыто, ибо нет преступника, который бы не оставил след после преступления, совершенного им».
«Но я же не оставил следа», – пытался он уверить себя. И все-таки не вполне доверял этим своим выводам. Где-то в глубине сознания понимал, что само понятие «след» у него одно, а у людей, профессия которых и состоит в том, чтобы раскрывать преступления, – совсем иное. К тому же не было уверенности, что все его действия уже после того, что произошло, остались незамеченными. Откуда он мог знать, что никто его не видел, что никто ничего не слышал.
Когда одолевали эти мысли, он не находил себе места, но потом вновь обретал уверенность, свойственную его характеру, встречался с новыми знакомыми, бражничал, усыпляя свою совесть.
ПЕРЕД ФИНАЛОМ
Как всегда бывает в таких случаях, телефонный звонок оказался неожиданным. Еще накануне Ковалев справлялся на заочном отделении университета о том, не получили ли они каких-нибудь сообщений от Грощенко. Ответили, что нет. А вот теперь звонили, что от Грощенко пришла контрольная работа по химии, которую он должен был сдать еще в прошлый приезд.
– Дал все же знать о себе, – сказал Ковалев Аристову. – Я мигом.
– Давай! Чувствую, к финалу дело идет.
Но даже у Ковалева, когда он ехал на дежурной машине в университет, появилось что-то похожее на сомнение. Не в такой степени, как у Стрелкова, но все же… Убил человека, зверским, почти невероятным способом, а сам спокойно зубрит химические формулы. «Ладно, надо размотать клубок до конца».
Методист по заочному обучению Анна Сергеевна Каратаева сказала:
– Я специально не передала ее на рецензию, чтобы сначала показать вам.
– Из меня рецензент липовый. Я по химии тройки имел.
Методист перелистала исписанные крупным почерком листы, заглянула в конец, еще раз перелистала.
– Обратного адреса нет, – обескураженно сказала она. – Позвольте: кажется, было сопроводительное письмо. Да, вот оно. – Бегло пробежала письмо. – И здесь нет.
– А конверт, конверт где? На нем-то если не обратный адрес, то почтовый штемпель должен быть. – Ковалев говорил это, а сам буквально чувствовал комок в горле. Неужели опять неудача?..
– Конверт уничтожили. Их всегда выбрасывают, обратный адрес в случае изменения заочники обычно сообщают в сопроводительном письме.
Можно понять Ковалева. Он в полной мере осознал свою ошибку: надо было предупредить, чтобы письмо от Грощенко оставили в первозданном виде, даже не вскрывали. Эх, ну как же он так…
Вдруг его осенило.
– Скажите, – спросил Ковалев, – вы лично держали этот конверт в руках?
– Да, конечно, я даже мысленно вижу его: нестандартный, склеенный из желтоватой оберточной бумаги.
– Хорошо. Это, конечно, почти невозможно, но все-таки вдруг вы припомните, что значилось на штампе. Я буду перечислять крупные лесные поселки, где есть почтовые отделения, а вы постарайтесь припомнить.
И он стал перечислять, надеясь на чудо, ибо даже он, профессионал, далеко не всегда запоминал все детали. А тут – штамп на конверте… Но удивительной бывает человеческая память. Когда Ковалев сказал «Кедрозеро», Анна Сергеевна воскликнула: «Точно! Припоминаю, там значилось: Кедрозеро[17 - Поселок в Кондопожском районе Карельской АССР.]».
* * *
– Да, дал я маху, – говорил получасом позднее Ковалев Аристову. – Но Анна Сергеевна молодчина. Подумай, запомнила, что значилось на штампе!
– Да, молодчина. А почему именно лесные поселки ты стал называть?
– Так он же окончил лесотехнический техникум.
– Молодец, что сообразил. Но мы обязаны были сообразить это гораздо раньше. Да… понадеялись на районные отделения. Надо надеяться на себя. Но каковы в кондопожской милиции! Не прописан – и с рук долой. Не дали себе труда справиться в отделах кадров. Сколько времени бы выиграли! Так кто поедет в Кедрозеро?
– Кроме меня, думаю, Зоя Михайловна и Стрелков.
– Хорошо. Полагаю, в Кондопожский районный отдел в этом случае вам заходить не обязательно. Потом их проинформируем. Не совсем это правильно, но, знаешь, чем меньше людей будет в курсе дела, тем успешнее пройдет эта небольшая операция.
Так и решили. Когда Ковалев уже направлялся к двери, Аристов остановил его фразой:
– Думаю, не понадобится, но все же оружие захвати.
– Ладно.
– Ну, езжай.
Ехали по лесной дороге.
– В лесу сейчас ягод много, – мечтательно заметил Стрелков.
– И первые грибы уже есть, – сказала Зоя Михайловна.
– У нас свой гриб, причем из породы поганок, – резюмировал Ковалев. – А вообще в лесу сейчас, скажу я вам, благодать.
В Кедрозеро приехали в середине дня. Уже у конторы, возле которой остановился газик, обратили внимание на доску показателей. В числе первых там стояла фамилия Грощенко, на что не замедлил обратить внимание по-прежнему скептически настроенный Стрелков.
– Ну, милый, он тут без году неделя, – ответил ему Ковалев. – Так что далеко идущие выводы делать нечего.
Был разгар рабочего дня. Поселок, как всегда в эти часы, казался совсем пустым. Все на работе. Такова уж особенность лесозаготовительного производства. Ранним утром люди уезжают за десятки километров на свои рабочие места, на дороги, на делянки, и возвращаются лишь к вечеру.
– Что ж, это даже к лучшему. Давайте представимся кому нужно и с понятыми проверим его жилье, – сказал Ковалев.
Так и сделали. Комендант, который уже осознал вину, не ожидая вопросов, заявил, что он неоднократно просил Грощенко передать ему паспорт на прописку. Но тот под всякими предлогами уклонялся. И на военный учет тоже не становился.
– A вы, значит, галок ловили? – зло спросил Ковалев. – Ладно, показывайте его квартиру.
Обыкновенная комната в обыкновенном деревянном доме. Из коридора ход на чердак. Вещей немного. Но тем тщательнее прибывшие осмотрели каждую. Одежда уже неоднократно побывала в стирке. Заинтересовались книгами «Будни прокурора» и «Третий эшелон»[18 - «Третий эшелон» – военные повести и рассказы Михаила Яковлевича Толкача. Впервые изданы в 1960 году.]. Перелистали учебники. Обратили внимание на грамоту за победу в соревнованиях по классической борьбе. Поднялись на чердак, там на стене увидели небрежно выведенные слова: «29 июня». Это была дата убийства Вали. Но, может, совпадение?.. Впрочем, надпись была сделана явно недавно чернильным карандашом.
Когда в дверях появился Грощенко, вся работа была уже завершена. Составили акт о приобщении к делу некоторых вещей, и, в частности, кителя и рубашки, на которых были обнаружены пятна неизвестного происхождения.
– Гражданин Грощенко? – обратился Ковалев к вошедшему – высокому парню с широко расставленными глазами.
– Да, я Грощенко.
– Мы вас вынуждены задержать в связи с тем, что вы длительное время уклонялись от прописки и не становились на военный учет. Надо выяснить некоторые обстоятельства, связанные с этими вашими действиями. Если эти обстоятельства окажутся очевидными и никак вас не компрометирующими, вы получите возможность сразу же возвратиться к исполнению своих обязанностей.
Грощенко молча кивнул. Также молча он занял место в машине между Ковалевым и Стрелковым. Пока ехали от Кедрозера до Петрозаводска, Грощенко молчал. Молчали и они. А если и перекидывались несколькими фразами, то о таком, что не имело никакого отношения к делу.
В Кондопоге сделали остановку. Ковалев ненадолго вышел из машины и вскоре возвратился.
Под вечер приехали в Петрозаводск. Поскольку санкции прокурора на задержание Грощенко не было, а все должностные лица давно уже разошлись по домам, создалась довольно странная ситуация – куда девать задержанного? Стрелков даже предложил поместить Грощенко в номере гостиницы. А утром, мол, с ним поговорим.
– Как, люкс ему предоставим или обыкновенным номером ограничимся? – спросил Ковалев.
– Думаю, лучше люкс. Там уж обязательно телефон есть. По телефону ему позвоним. Мол, заходите на беседу. Только будет ли он ждать – вот в чем вопрос. Не найдет ли необходимым отбыть в неизвестном направлении.
– Дело ясное, – сказала Хвостова. – Я принимаю решение о задержании Грощенко. По-иному поступить нельзя.
И вот наступила минута, когда по одну сторону стола села Зоя Михайловна, старший следователь городской прокуратуры, а по другую, на прикрепленном к полу табурете, задержанный. Хвостова знала, что даже признание подозреваемого не может быть поводом к обвинению, что его вину надо еще доказать, что для этого надо получить данные экспертизы, касающиеся тех пятен, которые были обнаружены на кителе и рубашке, собрать показания свидетелей, провести не одну очную ставку, не одно опознание. Но это потом. А сейчас… Как подойти к этому парню, с пристальным вниманием рассматривающему свои коротко остриженные ногти и, по-видимому, не испытывающему особого волнения. Какой метод допроса? И она решилась.
– Вот что я хотела у вас спросить, – глядя ему прямо в глаза, медленно проговорила Зоя Михайловна, стараясь, чтоб каждое слово проникло в глубину его сознания. – Скажите мне коротко и ясно: это вы двадцать девятого июня нынешнего года убили в парке Валентину Андреевну Кривотулову?
– Я не совершал этого! – воскликнул он и привстал.
– Нет, так мы ни до чего не договоримся, – сказала следователь тихо. – Не нервничайте, ничего не утверждайте, а только рассказывайте, а я буду доказывать. Вам советую припомнить все, что произошло с момента вашего выезда из Кеми. Особенно внимательно восстановите в памяти, откуда вы возвратились в гостиницу в три часа ночи двадцать девятого июня, почему сушили свои документы, в частности пропуск в гостиницу. Припомните и то, с кем вы могли видеться на вокзале, а потом в парке культуры, кого вы могли видеть, кто вас мог видеть?..
– Я не совершал этого.
– Очень может быть, что это совершило третье лицо. Но то, что в эту ночь вы шли с Валентиной, – бесспорно. Подумайте хорошенько. Припомните заодно, по какой причине вы затягивали прописку в Кедрозере, по какой причине вы сразу же отдали в стирку свое платье и почему исчез ваш белый плащ. Обо всем этом подумайте, а потом мы снова встретимся здесь для разговора.
Через час разговор возобновился. Следователь, оторвав взгляд от какой-то справки, сказала:
– Поскольку вы интересуетесь криминалистикой и даже делаете выписки из книг по этим вопросам, то, вероятно, знаете, что такое группа крови?
– Знаю.
– Вот-вот. И еще вы, бесспорно, знаете, что каждый преступник, и новичок и профессионал, обязательно оставляет следы. Обязательно.
– Я не преступник и поэтому не оставлял следов.
– Хорошо. Тогда объясните следствию такое обстоятельство. Почему те пятна, которые обнаружены на вашем кителе и обшлагах рубашки, при анализе оказались кровью?
– Порезался как-то, вот и испачкал одежду.
– Возможно, когда-то с вами и бывало такое. Но причина не в этом. Я же вас не случайно спросила о группе крови. Так вот: группа крови у вас и у Кривотуловой различная, а пятна на вашем кителе идентичны группе крови убитой вами девушки. Так что дело не в том, что вы когда-то порезались. И еще раз прошу вас припомнить, куда девался ваш светлый плащ.
Так девять часов с перерывами шел этот допрос. Под конец, когда Грощенко вновь занял свое место в одном из кабинетов, Зоя Михайловна сразу поняла, что он уже проиграл поединок с самим собой.
– Я хочу сделать заявление.
– Пожалуйста.
– Да, это я убил девушку по имени Валя.
– Что ж, признание всегда лучше бессмысленного запирательства. Подпишите этот короткий протокол, а к подробностям вернемся завтра.
ФИНАЛ
– Пройдем проходным двором и сразу выйдем в парк, – сказал Ковалев. Они с Аристовым повторяли тот маршрут, который Грощенко, по его словам, проделал в ту ночь с Валентиной. Сейчас шли вдвоем, потом этим же путем проследуют Хвостова с Грощенко, с конвоем, конечно. Это даст возможность с наибольшей точностью восстановить картину преступления и составить представление о том, насколько искренен преступник в своих показаниях, насколько точно излагает он детали, и, главное, то, почему он пошел на убийство.
– Ты говоришь, пройдем проходным двором. Но, во-первых, они шли кружным путем, а во-вторых, Николай, я лично не люблю проходных дворов. Лучше по прямой. Почему не люблю? Потому что жулье любит. Этот не шел через проходной, но вся его жизнь – сплошной проходной двор, цепь попыток уйти с прямого пути. Все тянуло его куда-то в сторону, чтобы покороче, полегче, вот и дошел…
– Вы уже читали его показания?
– Читал.
Эти показания были подробными и, казалось, являлись полным признанием человека, решившего больше не запираться.
– Пишите, – сказал Грощенко наутро, – я расскажу все как было. Только, пожалуйста, меня не прерывайте. Потом я отвечу на любой ваш вопрос.
– Что ж, договорились, – сказала Зоя Михайловна. – Но прежде чем мы выслушаем ваши показания, необходимо выполнить следующую формальность. Я раскладываю перед вами шесть фотографий девушек. Скажите, пожалуйста, какая из них Валя? Грощенко совсем недолго рассматривал фотографии, а затем молча указал на второй снимок, немного подумал и дотронулся также до шестого.
– Хорошо. Так и запишем: «Из шести представленных мне фотографий девушек я на фотографиях номер два и номер шесть хорошо узнаю девушку Валю, которую я убил ночь с 28-го на 29-е июня 1960 года». И все. Подпишите. – Он подписал. – Теперь рассказывайте.
И Зоя Михайловна приготовилась записывать.
– Уволившись из Кемского строительного училища, выехал в Петрозаводск. Цели у меня было две: выполнить свои обязанности заочника и попытаться устроиться на работу в городе. Я пришел в отдел кадров треста «Южкареллес». Сказав о том, что у меня диплом лесотехнического техникума и что я учусь на лесоинженерном факультете, я попросил дать мне работу в городе, потому что таким образом удобнее совмещать работу с учебой. Мне ответили, что вакансий в городе нет, и предложили Шуйско-Виданский или Кондопожский леспромхоз, подчеркнув при этом, что они расположены недалеко, оттуда приехать для выполнения заданий не будет проблемой. Я выбрал Кедрозерский лесопункт и отправился туда. Получил аванс.
В Кондопоге до поезда было много времени. Сходил в кино. Помнится, шел какой-то фильм о врачах. Потом купил пол-литра, выпил, почти не закусывая. И на вокзале же уснул.
Через некоторое время меня разбудила девушка, сказав, что поезд вот-вот подойдет и что я могу опоздать. Когда я вошел в вагон, она уже там сидела. Я присел рядом. Нашими соседями по купе были учительница, два моряка и еще женщина с ребенком.
Грощенко помедлил, будто припоминая дальнейшее. Зоя Михайловна подумала о том, каким роковым оказался для Вали ее добрый поступок…
– Валя рассказала, – продолжал Грощенко, – что она работала телефонисткой в Гирвасе. Впрочем, не помню: то ли поваром, то ли телефонисткой. Уволилась. Теперь едет в Сортавальский район, где уже находится ее мать. Очень огорчена тем, что поезд в сторону Сортавалы идет почти через сутки и ей все это время придется ждать в Петрозаводске. Я ей сказал, что устроился на работу в леспромхозе, а в Петрозаводск еду за чемоданом, который находится в гостинице.
По приезде и я и она сдали свои вещи в камеру хранения и решили погулять. Дошли по проспекту до набережной, потом мимо Дома физкультуры прошли в парк культуры и отдыха. Здесь, несмотря на позднее время, две женщины обрезали кусты. Мы посидели у фонтана.
Он вдруг замялся, как будто увидел перед собой препятствие, преодолеть которое без разбега был не в силах. До этого гладкая, даже слишком гладкая речь стала вдруг сбивчивой, часто прерывалась.
– Хорошо. Посидели у фонтана. Что же было дальше?
– Я обнял Валю, и мы направились искать укромное местечко. Валя не возражала. За волейбольной площадкой сели на скамейку. И тут Валя стала сопротивляться. Она исцарапала мне лицо, стала кричать… Я ее ударил. Она упала на скамейку со словами: «Коля, Коля, что ты делаешь!» Я испугался, что она донесет на меня и что тогда ни работы у меня не будет, ни учебы… схватил кирпич и стал бить по голове…
Сколько раз в ярости ударил девушку, мол, не помнит. Потом нанес ей ножом раны в грудь и еще куда-то. Взял ее пальто, вытер руки о подкладку, осмотрел его. В кармане нашел портмоне. Накрыл тело пальто.
Грощенко помолчал, будто восстанавливая перед своим взглядом всю ту страшную картину. Потом продолжал:
– Когда немного пришел в себя, увидел, что мой светлый плащ сильно забрызган кровью. Пошел к озеру (место я могу показать) и здесь положил нож в карман плаща, взял большой камень, завернул его в плащ и бросил в воду, метрах в пяти от берега. Вымыл руки и пошел в гостиницу. По пути у моста осмотрел портмоне. Думал, что в нем документы, но там были лишь деньги – сто с лишним рублей. Я их взял, а портмоне выкинул. Вернувшись в гостиницу, заметил, что, когда возился у озера, вымочил свои документы. Разложил их для просушки. Потом уехал в Кедрозеро.
В такой форме записан рассказ Грощенко. Затем следовала предусмотренная законом фраза: «С моих слов записано правильно, мне прочитано». Он внимательно, морща лоб, прочитал протокольную запись и расписался, сказав:
– Все правильно.
– Вы хотите сказать, что правильно изложено то, что вы рассказали, или что то, что вы рассказали, правильно?
– Правильно записано. Но и то, что я рассказал, так и было.
– Значит, не совершив насилия над Валей, a лишь попытавшись это сделать, вы убили девушку, чтобы она никому не сообщила о вашей гнусной попытке?
– И чтобы не рассказала о том, что я ее ударил кулаком.
– Она вас исцарапала, а вы, значит, ее ударили, а потом пришли к мысли убить жертву своих поползновений.
– Я был очень зол на то, что она меня исцарапала. А ведь в парк пошла…
– Значит, вы не допускали мысли, что девушка могла поверить в вашу порядочность и пойти погулять с вами, чтобы скоротать время в незнакомом городе? И кстати, не она в парк пошла, а вы ее туда привели. Это не одно и то же.
– Да, но она не возражала…
– Против чего не возражала?
– Против того, чтобы найти место поукромнее.
– Это недоказуемо. У следствия нет полной ясности о причинах того, почему, с какой целью вы завели, повторяю – завели девушку в парк и там зверски убили. Впрочем, вы не только убийца, но и мародер, ибо, убив, ограбили свою жертву.
Зоя Михайловна испытывала странное двойственное чувство. Перед ней сидел парень как парень. Встретишь такого и обязательно обратишь внимание на спортивную осанку, на умение держаться. А ведь на какое страшное дело пошел, и, главное, даже ей, опытному следователю, не вполне понятно – почему.
– Так все-таки почему вы взяли кошелек? – сказала Зоя Михайловна. – Почему? Положим, так и было. Вы взяли кошелек, или, как называете, портмоне, чтобы по документам не был опознан труп. Но это уже само по себе преступление. Если вернуться к обстоятельствам дела, к вашему рассказу о том, как вы сгоряча ударили ее, а затем даже убили, убоявшись за свою репутацию, то это выглядит недостоверно. Ну, не захотела она сблизиться с вами. Ну, стала вырываться и царапнула вас… Но убивать за что? Чем вам грозило сообщение о вашем поступке? Ничем особенным. Во всяком случае, ничем таким, что оправдывало бы ваши последующие действия. Но примем на мгновение рассказанное вами за сущую правду. И в этом случае непонятно, как можно хладнокровно вытирать окровавленные руки о пальто своей жертвы, как можно взять кошелек и затем этими деньгами расплачиваться в гостинице.
– У меня были и свои деньги.
– Были? Давайте подсчитаем. – И следователь вместе с Грощенко стала подводить баланс всем его приходам и расходам (включая аванс и полученное в долг у матери знакомого). – Видите, сальдо не в вашу пользу…
– Я уже говорил… Думал, в нем документы. Хотел, чтобы ее личность не опознали.
– Ну, какие документы могут поместиться в девичьем портмоне.... Разве что какая-нибудь справка или квитанция.
– В портмоне ничего не было.
– Знаю. Того, что вы рассчитывали найти, там не было.
Грощенко вскинул голову и воспаленными, почти бессмысленными глазами посмотрел на следователя. Он очень хорошо понимал, что она имела в виду. Будто вот только что в белую ночь там, у моста, тревожно озираясь, он раскрыл маленькое портмоне и не обнаружил в нем того, что хотел обнаружить и что, по его мнению, безусловно там было.
– В самом деле, – сказал Аристов, прочитав показания Грощенко. – Получается, что чуть ли не сама девушка дала повод – кричала, царапалась. Выходит, по Грощенко, что будь она сговорчивей, расстались бы они миром.
– Где там! – Ковалев закурил и прошелся по кабинету. – Он повел ее в парк с заведомой целью убить из-за денег, которые, по его мнению, были у нее с собой. Знай он, что там только сто рублей, Грощенко не пошел бы на это. Значит, Валентина ему сообщила в поезде что-то такое, что заставило его предположить наличие у нее крупной суммы.
– Теперь уже никто не узнает, что именно говорила Валя в поезде и в парке. Даже если бы мы разыскали соседей по купе, это бы ничего не дало. Кто там будет прислушиваться…
– Так… Но вот что я тебе скажу: есть в деле одно очень важное и не очень понятное звено.
– Квитанция?
– Да, квитанция, которую она получила в камере хранения. Почему он ее не изъял?
– Потому что думал, что она в портмоне.
– А почему он был столь уверен, что квитанция в портмоне?
– Наверно, видел, как она положила ее туда. Думаю, больше того – следил, куда она ее положит.
– А зачем она была ему нужна?
– Наверное, у него появились основания думать, что в вещах – деньги или что-либо ценное.
– Вот-вот. Но почему квитанции в портмоне не оказалось?
– Потому что она переложила ее в карман кофточки, а он этого не заметил.
– Почему же она переложила ее так, что он этого не заметил?
– По-видимому, в какой-то момент, оказавшись в пустынном парке с незнакомым, в сущности, мужчиной, она поняла опасность своего положения.
– Да, пожалуй, так…
Через полчаса все собрались на заседание у генерала.
– Хочу поделиться своими соображениями по делу об убийстве в парке культуры, – сказал генерал, невысокий человек с сосредоточенным взглядом негромким голосом.
– Оперативная группа справилась со своей задачей неплохо. И если бы не грубейший просчет кондопожцев, справилась бы еще раньше. И все-таки надо признать, что в этом деле есть нечто необычное и поэтому не ясное. Вот я слышал, что Стрелков до последнего момента сомневался в том, что убийцей может быть Грощенко. Так ведь, товарищ Стрелков?
– Так, товарищ генерал.
– Вот-вот. Почему же сомневался Стрелков? Потому, что он подходил к этому делу с привычной для каждого из нас меркой. Молодой парень, всего двадцать три года. Техникум окончил. Спортсмен-перворазрядник. Да еще к тому же заочник университета. С чего ему быть убийцей? И действительно, если посмотреть на все с внешней стороны, для скептического отношения есть все основания. Зато тот, кого встретила в парке сторож, по всем статьям подходил в преступники. Мы и соблазнились на какое-то время этим вариантом.
– Не соблазнились, товарищ генерал, – позволил себе реплику Аристов.
– Знаю, что сомнения были. Но объект был очень подходящий. Верно ведь? А вот Грощенко – неподходящий. И все же именно он совершил зверское преступление. К этому выводу подходили мы с трудом потому, что долго скользили по поверхности. Форма-то была привлекательная, а внутри гнилье. В этом смысле всем нам необходимы выводы. Самые конкретные. При всем этом ни в коем случае не следует забывать, что такие, как он, исключение. Не дай нам бог не считаться с тем, кто есть кто на самом деле. От такого подхода только один шаг до того, чтобы невинных принимать за виновных. Ну, а с Грощенко надо дело довести до конца. Уже прошли с ним по его маршруту?
– Намечено на сегодня, товарищ генерал. Мы с Ковалевым предварительно этот путь проделали. Глядите в оба.
– А водолазы как?
– Плащ и нож пока не найдены.
– Вот это плохо. Что ж, товарищи, на этом закончим.
* * *
Следствие продолжалось еще долго. В основе всей работы было стремление с полной достоверностью установить мотивы преступления. Одно дело – убийство с заранее намеченной целью, другое – в порыве внезапно возникшего гнева. Грощенко хорошо сознавал эту разницу и упорно придерживался в своих показаниях второго варианта.
Грощенко был приговорен к суровой мере наказания. Все последующие инстанции подтвердили этот приговор.
Узнав об этом, Аристов сказал:
– Что ж, так и должно было быть.
Аристов встал из-за стола, проверил, хорошо ли заперты все ящики, подергал за ручку сейфа, где он хранил оружие и документы. Порядок. Скоро он вышел на улицу, и его коренастая, невысокая фигура в видавшем виды пальто сразу же слилась с потоком горожан и затерялась среди них.
…С тех пор как расследовалось это дело, прошли годы. Но Зоя Михайловна Хвостова часто вспоминала то дело и опять приходила к мысли, что отнюдь не женолюбие преступника привело к трагедии, которая произошла в глухом уголке парка. Нет и нет! Такой бывалый ловелас не стал бы рисковать всем ради этой случайной встречи. Нет, он лишь делал вид, что хочет поухаживать за Валей, а на самом деле хладнокровно решил ее устранить, по-видимому, чтобы завладеть деньгами. Но почему он считал, что у Вали есть деньги? Тут можно было лишь строить догадки. Например предположить, что в поезде или уже во время прогулки девушка сказала ему нечто такое, что он истолковал по-своему. Но на предположениях не строят обвинения, предположения для того годятся, чтобы довести до конца цепь логических умозаключений.
И все равно Зоя Михайловна вновь и вновь возвращалась к тем теперь уже далеким дням, когда она вдруг ощутила тот потолок, выше которого не может подняться даже самый опытный следователь. И ему не преодолеть тот предел, который появляется в результате недостатка информации.
ОБГОРЕВШАЯ СПИЧКА
ТРИ ЭПИЗОДА
1
Мимо чуланчика проходили все, кто жил в этом подъезде большого дома – одного из первенцев каменной Сегежи[19 - Город в Карельской АССР на берегу озера Выгозеро. Является важным промышленным центром и транспортным узлом.]. А в разное время жили здесь разные люди, потому что Сегежа – один из тех городов, которые вызваны к жизни пятилетками, строительством Беломорско-Балтийского канала, сооружением крупнейшего в Европе целлюлозно-бумажного комбината, и, естественно, сюда приезжали специалисты разных профессий – строители, монтажники, эксплуатационники. Некоторые из них получали квартиры в этом доме. Иные оставались здесь на годы, другие быстро уезжали, выполнив ту работу, ради которой были сюда направлены.
Одним словом, каменный дом в новом городе, а в нем, под лестницей в одном из подъездов, – чуланчик, о котором сказано. Проходили мимо люди, не замечая невзрачной дверцы, не обращая внимания на нехитрый запор, роль которого выполнял обыкновенный, уже давно заржавевший гвоздь. Никому не было дела до того, что чуланчик не заперт на замок. Уж, наверно, хозяева затворили бы дверь поплотнее, если бы использовали помещение для чего-либо путного.
Проходили рано утром, спеша на работу, проходили и вечером, возвращаясь с нее. Шли себе, занятые своими заботами, ничего особенного не замечая. Да и трудно было заметить, что с некоторых пор над дверью чуланчика, укрывшегося под лестницей, постоянно лежит обгоревшая спичка. Чья рука поместила ее на косяк и зачем? Может, кто-то, стоя возле этой дверцы и беседуя, закурил, а потом сунул сюда обгоревшую спичку? Не захотел бросать ее на только что вымытый кафельный пол…
2
Геннадий Арсеньевич в командировке задержался довольно долго. Приехал он в Сегежу с группой сотрудников. Хотя начальник местного отдела милиции Лев Васильевич Харитонов отличался талантом к сыску, да и сотрудники у него были неплохие, потребовалась ему в определенное время помощь петрозаводчан. Надо было распутать ряд дел, которые грузом висели на отделе, мешая неотложной оперативной работе. Харитонов, приглашая Аристова и его сотрудников, руководствовался тем давним правилом, что со стороны виднее. В самом деле, многое в городе ему уже примелькалось, а вот придут свежие люди, посмотрят на те же факты своими глазами и, вероятно, сделают какие-то новые выводы, которые помогут найти ключ к разгадке не одного считавшегося гиблым случая.
Так и произошло. Петрозаводские оперативники поработали плодотворно, и теперь работа эта подошла к концу. Товарищи Аристова уже уехали поездом, а он намеревался возвратиться домой самолетом. Нужно было только кое-что еще оформить, кое-что подытожить, кое о чем договориться. Рано утром собрал он чемодан. Долго тер подаренной товарищами к дню рождения электробритвой «Нева» и без того гладкие щеки. Потом попил чаю и вышел из гостиницы. За чемоданом решил вернуться позднее, на райотдельском газике.
Перед отлетом зашел к Харитонову. Тот поднялся навстречу из-за своего, как всегда, ничем не загруженного письменного стола. Был Харитонов фигурой тонок. На его худощавом лице поблескивали пытливые глаза.
– Доброе утро, Геннадий Арсеньевич, поспал бы подольше, до самолета твоего еще два часа.
– Встаю всегда в шесть. Измаялся в одиночестве. Мои-то уехали. Ковалев, небось, уже в городки сражается. Знаешь, какой он заядлый городошник.
– Знаю, как же! А ты-то завтракал? – осведомился Харитонов. – Может, ко мне заглянем, чаю попить? И закусим, чем бог пошлет…
– И душ я принял, и в гостиничном буфете позавтракал. Так что полный порядок. Закусим в следующий раз. А сейчас сделать хотел бы кое-какие комментарии.
– Что ж, давай свои комментарии.
– Я о том пареньке, что знал о краже, а не сообщил. Думаю, привлекать его не стоит. Сдается, осознал он свою ошибку. По-настоящему осознал. А нам-то зачем множить число уголовников, какая от этого польза?
– Все сделаем по закону, как полагается, Геннадий Арсеньевич.
– Вот-вот. Учти, что и помог он нам изрядно. А пережил парень лет на десять вперед.
– Знаю. Сделаем как надо, по совести. Но по делу он все же пройдет, – твердо сказал Харитонов.
– Само собой… Ну, что ж, пора мне в путь-дорогу. – Аристов протянул руку своему давнему знакомому и сослуживцу. – Неплохо мы поработали вместе.
– И еще лучше поработаем, – добавил Лев Васильевич, с симпатией глядя на этого спокойного коренастого человека.
И не подозревал Лев Васильевич Харитонов, что в короткой ответной его фразе содержится гораздо больший смысл, чем тот, что он сам вкладывал. Дело в том, что Харитонову предстояло вскоре возглавить республиканский уголовный розыск, а затем стать заместителем министра внутренних дел, курирующим те вопросы, которые входили в круг деятельности отдела уголовного розыска.
– Машина тебя ждет, Геннадий Арсеньевич. В гостиницу за твоими вещичками подскочим, а там и на аэродром. Я тебя провожу.
Но машиной этой пришлось воспользоваться совсем для других целей. Когда Аристов и Харитонов уже направлялись к двери, она как бы сама перед ними распахнулась и пропустила дородного лейтенанта, дежурившего по отделению.
– Товарищ начальник, разрешите доложить: крупная кража в магазине номер один.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – откликнулся Харитонов. – Выходит, тебе, Геннадий Арсеньевич, не в гостиницу за вещичками ехать, а со мной вещички искать. Впрочем, ведь твоя гостиница там, по соседству. – И тут же к лейтенанту: – Оперативную группу на выезд!
Аристов хорошо запомнил этот день – двадцать четвертое сентября. А тогда, в ту минуту, он с присущей ему профессиональной четкостью восстановил в памяти свой путь из гостиницы в милицию. Он хорошо помнил, что у магазина все было тихо, что у его дверей маячила фигура сторожа. Предчувствие сложности новой задачи уже больше не покидало Аристова.
3
У него была, как говорится, сложная биография. Бывают же такие растения, которые растут, растут как остальные, а затем вдруг без видимых оснований начинают развиваться неправильно. С Юрловым случилось нечто подобное. И в результате докатился до первого преступления.
Потом как будто стал выправляться. Работал в одной из сегежских строительных организаций. Работал неплохо, умел находить быстрые и правильные решения в сложных условиях. А условия действительно были сложные. И потому, что забот у строителей здесь, на берегу Выгозера, было предостаточно, и потому, что все время чего-то не хватало, чего-то недовезли, недопоставили.
Город рос. Появился новый квартал каменных домов. В числе их был и тот дом, который за последнее время стал особенно интересовать Юрлова. Точнее будет сказать, что он стал интересовать его уже после того, как, уволившись с работы и намереваясь уехать домой, в Белоруссию, Юрлов запил. Пил, не думая о последствиях, а когда пришло похмелье, то выяснилось, что ни работы, ни денег, ни надежного способа их заработать уже не было. А контроль над собой он полностью утратил.
Теперь о поездке в Белоруссию не могло быть и речи. Снова поступать на работу? На старое место его не возьмут. Уж очень он насолил всем своими пьянками и прогулами. Поступать на новую? Махнуть куда-нибудь в Заозерье, например, Валдайский леспромхоз? А если…
Вот это «если» родилось именно в силу того, что Юрлов был неправильно растущим растением. Но для полной характеристики стоит добавить, что в неправильном своем росте он представлял особую опасность, ибо обладал определенными способностями и немалым упорством. Было у него еще одно опасное качество. Он не только сам шел кривой дорогой, но умел заставить свернуть на нее и других, слабовольных людей.
И вот с некоторых пор Юрлов стал заходить в подъезд этого четырехэтажного дома в центре города. Фасадом здание выходило в сторону уютного скверика. Почти напротив была гостиница. Тут же – почта. А в самом здании – три магазина. Один из них, самый крупный, – промтоварный.
Юрлов хорошо изучил, чем и как здесь торгуют. Изучил он расположение отделов в магазине, выяснил, где находятся подсобные помещения. Раза два даже заглядывал туда, приготовившись в случае чего сказать, что он слесарь из ЖКО[20 - Жилищно-коммунальная организация].
Внимательно приглядывался к жильцам того подъезда, где разместилась кладовка. На втором этаже, над самой этой кладовкой, жила одинокая женщина. Знал и других, время их прихода с работы, состав каждой семьи, кто, куда и когда уходил.
Да, дело наклевывалось серьезное, стоящее. Но требовался напарник. Без напарника и начинать нельзя было. А кого попало на такое не привлечешь – мигом сгоришь. Был на примете один парень, некий Надежин. Знал Юрлов, что тот в прошлом судим, что падок на легкую наживу, что у него есть девушка. Знал он также, что парень, похоже, робковат, не очень надежен, вопреки фамилии, на серьезное дело идти рискованно. Но выбора-то не было. Юрлов как-то за рюмкой предложил Надежину вместе «взять магазин».
– А не зацапают?
– Хуже смерти ничего не бывает. А тут грозит только питание за казенный счет.
– Спасибо, я уже питался…
– То-то. Да ты не трусь. Сварганим и катанем ко мне на родину, в Белоруссию, а там и к Черному морю. И твою маруху прихватим.
– Нет, я, пожалуй, воздержусь.
– Ну и дурак. Боишься, значит? Хорошо. Считай, не было этого разговора. Понял? Хоть и Надежин ты по фамилии, но надежен ли? Не заложишь? – Юрлов сказал то, о чем до этого не раз думал.
– Да ты что!
– Я-то знаю, что не заложишь, но не потому, что не способен, а потому, что меня боишься. Ведь боишься же, верно?
Юрлов продолжал свою одинокую разведку, потом как-то вновь обратился к Надежину с тем же предложением. Тот, почувствовав в Юрлове сильного человека и польстившись на легкую наживу, внезапно согласился.
– И правильно делаешь. Знаешь, какая у меня штука придумана? На высшем техническом уровне… Закачаешься…
– Так когда?
– До «когда» еще поработать надо. Мускулами пошевелить и извилинами тоже…
– А как, где?
– Увидишь, дорогой, увидишь. Всему свое время. Не надо торопиться. Раньше положенного часа не буду беспокоить тебя подробностями. Когда надо будет, скажу. Не сомневайся.
МЕСТО ПРОИСШЕСТВИЯ
Можно понять состояние работников промтоварного магазина № 1, когда, придя на работу после выходного дня, они обнаружили, что товаров и в самом магазине, и в складских помещениях резко поубавилось. Кражу заметили сразу, потому что не заметить нельзя было, а вот как попали сюда жулики, никто не мог понять.
Список похищенного, составленный позднее, включал текстиль – шевиот, шерсть, шифон, крепдешин, а также пальто, костюмы, меха. Из кассы была взята та часть выручки, которую не забрал инкассатор. Кроме того, исчезли лотерейные билеты, принадлежавшие одной из продавщиц. Она их оставила на работе, сунув под какой-то тюк.
– Все, как в сказке из «Тысячи и одной ночи», – заметил Харитонов, выслушав рассказ директора магазина. – Выходит так: пломбы на месте, замки в порядке, сторож наличествует, а вещей нет. Унес их джинн. Нет, мы в джиннов не верим. Работников магазина прошу собраться в кабинете заведующей. Пожалуйста, товарищи, ни к чему не прикасайтесь.
Вместе с оперативниками и понятыми Харитонов и Аристов начали осмотр помещений. Пока признаков того, что кто-то проник в магазин извне, не было обнаружено. Ни на дверях, ни на окнах никаких следов того, что их кто-то пытался раскрывать.
– Может впрямь джин, – сказал Харитонов. – Ты что думаешь, Геннадий Арсеньевич, на этот счет?
– Бесспорно, джин. Только на двух ногах. Они ведь часто принимают человеческий облик.
– Это они могут. Особенно те, что со стажем. Пройдем, что ли, сюда. Так, складское помещение. И тут шуровали. Видите, пустое место. И еще… еще… Но следов, гляжу, никаких… Посмотрите здесь, а я для очистки совести даже в туалет загляну.
Харитонов включил свет и исчез за низкой дверью. Почти сразу же оттуда прозвучал его голос:
– Нашел! Глядите…
Все бросились к распахнутой двери и увидели: за унитазом в капитальной стене темнел неправильной формы пролом. Измерили – восемьдесят сантиметров ширина и от тридцати до пятидесяти сантиметров высота.
– Через такое не каждый способен протиснуться. Так что по крайней мере один из преступников должен быть малогабаритным.
– А вы думаете, товарищ капитан, что преступник был не один? – спросил местный оперативник А. И. Лежнин.
– Думаю. Тут один не справится. Поскольку через дыру мы не полезем, давайте разделим обязанности, – решил Харитонов. – Товарищи Лежнин и Солдаткин, расспросите работников магазина, подробнее запишите все, что они скажут, в том числе и не имеющее непосредственного отношения к делу. Пусть каждый сообщит, когда он впервые заметил, что магазин обворован, что бросилось ему в глаза. Такие детали очень важны. Одним словом, расспросите этих людей, а затем отпустите их. Магазин пока опечатать. Мы с вами, Геннадий Арсеньевич, обойдем дом и глянем на пролом с той стороны. Если вы не собираетесь улетать…
– Не собираюсь… Только надо будет связаться с Медянниковым.
– Начальнику республиканского угро я сам отобью телеграмму. Чувствую, что без вас нам здесь не обойтись. Дело-то серьезное…
Уже через минуту оба вошли в подъезд дома и тут же обнаружили чулан.
– Так и надо было полагать, что здесь есть какая-то кладовка, – сказал Аристов. – Не могли же они орудовать прямо на лестничной клетке. Тут налицо заранее продуманная и далеко не сразу осуществленная операция.
Вытащив гвоздь, они открыли дверку и заглянули в кладовую, освещая ее электрическим фонариком. Не понадобилось даже заходить туда, чтобы все разглядеть. Кроме того, нельзя было затаптывать следы, возможно имеющиеся там. Все сфотографировали. Затем уже начали детальный осмотр.
В этой небольшой каморке стояла бочка, на ней лежал бумажный мешок, из тех, что выпускают на комбинате. Вторая бочка, поменьше, была с водой. На полу стояла керосиновая лампа с сильно закопченным стеклом.
– Надо проверить, нет ли отпечатков пальцев, – распорядился Харитонов. Лампу завернули с такой тщательностью и осторожностью, как будто это была какая-то антикварная ценность.
Осмотр продолжался. Близ пролома лежал в ящике металлический стержень со следами кирпича на остром конце. По-видимому, он и был орудием, с помощью которого производился пролом.
– Тут что-то не так, – заметил Аристов. – Уж больно он короток. Попробуйте таким вручную долбить стену. Всех переполошишь, времени затратишь уйму, а результатов будет на грош.
– Вы полагаете, что применялся механизм?
– Не знаю. Скорее, приспособление. Одним словом, надо разобраться. Может быть, как раз это приведет к преступнику.
– Продолжим осмотр.
Вскрыли бумажный мешок. Обнаружили в нем шесть мужских рубашек и некоторые другие вещи, явно взятые в магазине.
– Опять повод к размышлению, – заметил Харитонов. – Почему похитители, – он так и сказал – не похититель, а похитители, – оставили эти вещи, хотя унесли во много раз больше?
– Вспугнул кто-то, – заметил один из оперативников.
– Вот-вот, на десятки тысяч рублей взяли, никто не вспугивал, – не без сарказма откликнулся Аристов. – Потом сутки прятали, опять никто не вспугивал. Нет, тут что-то другое… Давайте не упустим ни одной детали. У нас есть тот плюс, что, хотя времени потеряно много и преступники имели полную возможность укрыть ворованное и замаскироваться, все-таки после них здесь никого не было. Разве только до них. Вот и будем позорче глядеть. Обратите внимание: против пролома разлита жидкость наподобие смолы. А слева и справа куски кирпича, частью закопченного. Как ни старайся, таким мизерным количеством пролом не закроешь. Значит, кирпич выносили. Не невидимки же, в конце концов, здесь орудовали. Кто-то должен был их видеть. Мог, во всяком случае. Так… Еще что нашли?
– Пустую пачку из-под «Беломорканала», пять окурков да еще остатки самокрутки, клочок газеты, обгоревшую спичку.
– Все это сохранить, исследовать в НТО[21 - Научно-технический отдел уголовного розыска, проводивший судебные, криминалистические экспертизы.] и приобщить к делу.
Как-то само собой получилось, что Аристов взял в свои руки все нити расследования. Из Петрозаводска пришло решение о продлении его командировки и запрос о том, какая необходима помощь.
– Что ответить – нужна ли помощь? – спросил Харитонов. – Может, кого-нибудь из твоих ребят вызвать?
– Там видно будет.
ТРИ ВЕРСИИ И ЧЕТВЕРТАЯ
Аристов проснулся в гостинице с таким чувством, будто что-то накануне им было недоделано или же сделано не так, как следовало бы. Что же? Как будто все было, как полагается. Старались ничего не упустить, тщательно собрали все вещественные доказательства.
Геннадий Арсеньевич не спеша умылся, побрился. Потом, налив кипятка из титана, выпил стакан чая с предусмотрительно оставленной им с вечера булочкой. Гостиничный буфет еще не открылся, а он не хотел зря терять время.
Так что же все-таки недоделано, что вызвало у него такое чувство неудовлетворенности? Уже одевшись, стал мысленно перебирать все события, одно за другим. Да, да… Вот оно. Как-то холодно отнеслись они к сотрудникам магазина, во всяком случае, так могло показаться людям, работающим здесь. У них могло создаться впечатление, что им в чем-то не доверяют, что их в чем-то подозревают. Конечно, совсем отбросить версию о возможности соучастия какой-то из этих женщин никак нельзя. Но любая версия всегда лишь предположение. Человеческий ум склонен чаще всего отдавать предпочтение первым побуждениям. А он, Аристов, и его товарищи не имеют права облегчать таким образом себе работу. Их долг – все учитывать, все предусматривать и уметь видеть за деталью нечто такое, чего не могут увидеть другие.
Харитонов встретил его словами:
– Вот послушай: «В ночь на 23 сентября путем пролома кирпичной стены из магазина №1 Карелторга города Сегежи, улица Ленина, дом 3 была совершена кража товаров на общую сумму 83 тысячи рублей». Ну как, утверждать это постановление о возбуждении уголовного дела в такой формулировке?
– Утверждать, конечно, формулировка самая ни к чему не обязывающая.
– Что ж, подписываюсь: «начальник Сегежского отдела милиции старший лейтенант Харитонов». А формулировка как раз обязывающая к малому – найти преступников.
– Ага, значит, согласен, что тут действовал не один?
– Получается так. Кто-то ведь долбил, а кто-то каменный лом выносил. Куда было деваться. Стена-то довольно толстая, а чулан крохотный.
– С чего же начнем?
– Если не возражаешь, наши люди будут действовать по трем линиям.
– По каким?
– Жильцы дома, и прежде всего те из них, что пользовались чуланом. Потом работники магазина и, наконец, все, кто мог бывать в складских помещениях по служебным надобностям, так сказать, люди со стороны. Надо же было тому, кто потом сделал пролом, разобраться, куда проламываться.
– Все это, конечно, так, и я согласен, что этих трех направлений не минуешь, но это не есть три версии. Просто тут речь идет о том, чтобы таким образом получить какой-то полезный материал. А так посуди сам: человек имеет чулан и, используя его, производит ограбление магазина. Как бы сам сует голову в петлю… Нет, дорогой, думается, тут все посложнее. Знаешь, это как в строительном деле, через сито песок сеют. В зависимости от того, какая у сита сетка, проходят фракции более крупные или менее крупные. Основываясь на том, что ты сказал, мы можем пропустить через сито как раз того, кто и является преступником. Для него нужна сетка помельче.
– Согласен, но ведь у человека, имеющего чулан, мог побывать некто икс, решивший затем использовать чулан с определенной целью. Вот тебе уже версия. Этого икса надо найти, и это нелегко, так как хозяин чулана может даже не представлять себе, кто использовал полученную у него информацию.
– Посмотрим… Посмотрим… Что до меня, то думаю, мысль использовать чулан могла прийти в голову и человеку постороннему, незнакомому с хозяином этого сооружения. Вряд ли ты будешь отрицать, что преступление выполнено квалифицированно. Но, знаешь, мне не дает покоя одна мысль: как можно, работая по ночам (днем для этого не было никаких условий), проломить такую стену, не переполошив весь дом?
– Да, странно, очень странно.
– Думается, стену не проламывали, а бурили, отделяя по кусочкам кирпичи с тем, чтобы, расшатав все вокруг, затем вынимать крупные куски.
– Но как, как?
– В этом «как», может, и весь ключ к разгадке.
– Что ж, пока ребята будут собирать показания продавцов, мы займемся хозяином чулана.
– Не возражаю.
Хозяином нехитрой кладовки под лестницей оказался Сергей Сергеевич Грызлов. Когда его разыскали, он уже знал о происшествии и в ответ на вопрос, что он думает на этот счет, только развел руками.
– Вряд ли я могу вам чем-либо помочь. Построена эта кладовка задолго до того, как мы сюда переехали. Что касается нас, то мы давным-давно ею не пользуемся, так как имеем еще и сарай. Я лично не был в кладовке месяца четыре.
– Положим, вы там действительно не были. А кто-либо из членов вашей семьи или знакомых?
– Сын нашей жилички смолил как-то лодку и все, что для этого нужно, держал в кладовке.
– Так вот откуда смола… Хорошо, а лампа чья?
– Лампа моя. В последний раз я ее брал, когда резал свинью.
– Что ж у вас так стекло закоптилось?
– Что-то не припомню, чтобы оно было особенно закопченным. Но, конечно, следили за ним не очень, потому и оставили лампу в чулане.
– Хорошо. А бывали у вас посторонние люди?
– Заглядывали к сыну моей жены от первого брака. Но кто – не знаю. У него своя жизнь. Да он уже сейчас и не живет здесь.
– А не встречали ли вы, уходя на работу или возвращаясь, каких-либо незнакомых в подъезде? Ничто подозрительное, необычное не бросалось в глаза за последнее время?
– Право, нет. Когда торопишься домой, то не очень оглядываешься по сторонам. Может, кто и встречался, но как-то не запомнилось.
Подробно расспросили и других жильцов. При этом узнали, что кое-кто видел в подъезде двух незнакомых людей. Но когда попросили описать их наружность, то кроме «худой такой, взгляд неприятный» ничего не получили. «Худого» с «неприятным взглядом» искать было затруднительно.
Но потом появились и некоторые факты. Первые, бесспорно относящиеся к делу, сведения получили от Анны Семеновны Глинской, чья квартира располагалась непосредственно над магазином.
– Вы извините за вторжение, но ваши показания могут оказаться для следствия особенно важными.
Анна Семеновна пригласила гостей в комнату. Ни одной пылинки. Все сияло чистотой. «Попробуйте здесь найти хоть один добротный отпечаток – черта с два», – подумал Аристов и сам улыбнулся неуместности этой мысли, ибо хозяйка квартиры была вне всяких подозрений. Просто отпечатки не выходили у него из головы, так как он очень надеялся, что они обязательно должны быть обнаружены на отправленной в экспертизу лампе. К ней, по его мнению, прибегали и преступники.
– Итак, Анна Семеновна, что вы можете сказать о дне, предшествовавшем двадцать третьему сентября? Не пришлось ли вам наблюдать или слышать что-нибудь такое, что выходило бы за пределы привычного?
– Приходилось, – ответила хозяйка квартиры, подвигая гостям блюдечки с вареньем. – Чай-то пейте, он делу не мешает. Я же буду рассказывать. Только узнав о краже, я поняла, как ошиблась, не придав значения этому.
– Чему «этому»? – чуть не поперхнувшись чаем, спросил Аристов.
– Все расскажу по порядку. В тот вечер ко мне зашла знакомая. Попили, вот как мы сейчас с вами, чаю, поговорили о том, о сем и разошлись. Спать легла рано, в десять часов. А потом вдруг проснулась. Даже не поняла сразу, почему. Включила свет. Взглянула вот на эти часы, – для вящей убедительности хозяйка указала на будильник с черным циферблатом. – Было ровно половина первого. И тогда я услышала.
– Что же вы услышали? Постарайтесь описать поточнее.
– Из-под пола явственно доносился шорох. Громкий шорох.
– Именно шорох, не удары?
– Шорох, громкий шорох. Я даже подумала, что это крысы, и постучала палкой по полу. Сначала все утихло, но как только, выключив свет, я вновь стала засыпать, шорох возобновился.
* * *
– Понимаете, – возбужденно говорил уже в кабинете Харитонова обычно очень сдержанный Аристов, – не удары она слышала, а шорох, громкий, но шорох. Значит, стену рушили каким-то особым способом, значит, в руках у преступника были какие-то технические средства. Пусть даже самые примитивные.
– Все это правильно, но, когда у нас в руках нет преступника, малоутешительно.
– Не все сразу. Может, экспертиза даст что-то. И затеянная вами проверка слесарей-сантехников тоже необходима, хотя у меня вырисовывается другая, так сказать – четвертая, версия.
* * *
Миновало еще два дня. Следствие не продвинулось ни на шаг. Экспертиза почти ничего не дала. Вот какое сделала она заключение, проверив отпечатки на ламповом стекле: «Данные отпечатки для идентификации личности непригодны».
Что касается бумаги, из которой была свернута недокуренная цигарка, то на ней оказался текст: «…таковой больницы при… …невник родителя… тория. Детская консультация. …июльской».
– Очень убедительный текст, – улыбнулся Харитонов.
– Кто знает, может, он еще пригодится.
– Не думаю. Больше надеюсь на слесарей.
– Эта надежда имеет определенное основание. Но одно другому не противоречит: и слесаря могут сворачивать папиросы таким образом.
Но и проверка сантехников ничего не дала. Оказалось, что как раз те из них, которых можно было бы подозревать, давно выехали из Сегежи. Другие же имели полное алиби. Проверка, конечно, проводилась исподволь, никого не беспокоили, только сопоставляли факты, анализировали данные, полученные у кадровиков.
– Вообще не надо шума, – говорил Аристов. – Надо, чтобы настоящий преступник чувствовал себя в безопасности и начал делать то, что он рано или поздно обязательно будет делать.
– А что он будет делать?
– Попытается реализовать хотя бы часть вещей.
– А если не попытается? Он же не может не понимать, насколько это рискованно.
– Попытается.
– Почему же?
– Он очень нуждается в деньгах.
– Из чего это следует?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71608417?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Автономной советской социалистической республики. – Здесь и далее примечания редактора.
2
Столица Карельской АССР.
3
Деревня в Ивановской области России.
4
В 1955—1957 годах территория старого Пучежа затоплена водами Горьковского водохранилища.
5
Написана русским поэтом А. А. Навроцким, издана в 1870 году. Посвящена предводителю восстания 1667—1671 годов Степану Разину. Была популярна среди революционной молодежи и позже в СССР.
6
Пётр Петрович Сойкин (1862—1938) – российский и советский книгоиздатель. В 1909 году выпустил на русском языке полное собрание сочинений Артура Конан Дойла.
7
Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.
8
Сельский магазин.
9
Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи (комсомол).
10
Поселок в Кондопожском районе Карельской АССР.
11
Город в Карельской АССР, расположен в 46 км от Петрозаводска на берегу Онежского озера.
12
Посёлок на юго-западе Карельской АССР, расположен в 171 км от Петрозаводска на берегу Ладожского озера.
13
Шутливая имитация речи бухгалтеров. Бульдо – выдуманное слово, созвучное с термином «сальдо».
14
Город в Карельской АССР на берегу Белого моря. Морской порт.
15
Место приготовления горячей пищи для трудящихся в удаленной местности.
16
«Будни прокурора» – повесть Николая Семеновича Лучинина о работе прокурора, борьбе с вредителями, бандитами, шпионами. Впервые издана в 1960 году.
17
Поселок в Кондопожском районе Карельской АССР.
18
«Третий эшелон» – военные повести и рассказы Михаила Яковлевича Толкача. Впервые изданы в 1960 году.
19
Город в Карельской АССР на берегу озера Выгозеро. Является важным промышленным центром и транспортным узлом.
20
Жилищно-коммунальная организация
21
Научно-технический отдел уголовного розыска, проводивший судебные, криминалистические экспертизы.