Главная страница | Современная русская литература | Надежда

Надежда
Шаира Тураповна Баширова
Сюжет романа "Надежда" начинается с того, что маленькая девочка Дуся, которую с мамой эвакуировали из Ленинграда в Ташкент в начале войны, попадает под бомбёжки. Маму она теряет и растёт в узбекский семье. Дальше сюжет развивается интересными сюжетными оборотами и интригами. Где есть преданность, доброта людей, любовь и искренние отношения. Девочка вырастает в красивую девушку, о её жизни и роман.

Шаира Баширова
Надежда

ГЛАВА 1


Евдокия Семёновна была из эвакуированных во время войны детей. В сорок втором, будучи ребёнком, когда её поезд попал под бомбёжку, девочка вместе с другими детьми, которых вывезли из блокадного Ленинграда, просто потерялась. Молодые родители, оставив маленькую Дусю, старой бабушке, ушли добровольцами на фронт. Только бабушка и сама была больной и старой, всё боялась и говорила соседке по площадке.

– Болею я, а от детей и вестей нет. Живы ли… Петровна, если со мной что случится, не оставь Дусеньку, прошу тебя.

Петровна пообещала, но проворчала.

– И что ты Нюра, раньше времени себя хоронишь?

– Так ведь война, голод, вот холода начнутся, совсем невмоготу будет – ответила старая женщина.

Но как чувствовала, в самом начале сорок второго года, Нюра сильно простудилась, её увезли в больницу и ночью она умерла, жар так и не спадал. Петровна, как и обещала Нюре, забрала к себе маленькую Дусю, которой было всего четыре года. Но попечительский совет решил, что ребёнку будет лучше в детском доме, пока вернутся её родители, если вернутся конечно. И в самые тяжёлые дни блокады, решением горкома, детей эвакуировали в Ташкент. Но по дороге поезд атаковали немецкие самолёты, поезд попал под бомбёжку, начался хаос, крики, кровь, тела разбросанные возле вагонов. И во всей этой суматохе, из вагона выпрыгнула маленькая девочка и пошла. На маленькую Дусю никто не обращал внимание, дым застилал глаза, оттаскивали от огня раненных…в общем Дуся пошла вдоль полотна, вдалеке, в темноте чернел небольшой лес, девочке было страшно, поэтому она перешла железнодорожное полотно и пошла на свет, который мерцал далеко, в селе. Дуся шла и громко плакала, всё звала маму и бабушку, её пугал лай собак, доносящихся из села, но там был свет, а Дуся знала, свет это хорошо. Она была очень голодна, хорошо было тепло, зима была позади, но одета Дуся была в короткое пальтишко, тёплые чулки и ботиночки на шнуровке. Вдруг в темноте что-то мелькнуло, Дуся, которая громко плакала, сразу замолчала и остановилась, вглядываясь в темноту, она никак не могла разглядеть, что же это могло быть. Только ничего не увидев, девочка опять пошла по направлению к свету, вдруг перед ней возник огромный пёс, Дуся от неожиданности замерла и посмотрела не мигая от страха на собаку. Может быть пёс и не был таким огромным, но ведь Дуся была сама маленькой, поэтому ей и показалось, что это был даже не пёс, а огромное чудовище, про которых ей вечерами читала баба Нюра. Только голова была одна у этого чудовища и ноздри огнём не дышали. Дуся, как вкопанная, остановившись, смотрела на пса, от страха у неё застучали зубки, как вдруг пёс подошёл ближе и стал обнюхивать сначала ботинки Дуси, потом чулки, пальто, руки и вдруг собака свалив девочку на землю, стала лизать ей лицо. Дуся зажмурила глаза, думая, что это чудовище сейчас её съест, но собака ласково заскулив, продолжала лизать руки и лицо девочки. Дуся своим детским умом поняла, есть её не будут есть и кажется собака очень даже добрая и совсем не страшная. Она села и открыв глаза, погладила пса, который вдруг схватив ее за подол старенького пальтишка, стал тянуть куда-то. Дуся послушно пошла за собакой, которая вела её к селу, к свету. Они шли рядом и пёс будто охранял Дусю и готов был разорвать любого, кто приблизится близко к его уже хозяйке. Это было небольшое село, собака привела девочку на окраину и у одного дома открыла калитку и войдя во двор, залаяла и стала скрести лапами дверь. Наконец дверь открылась и на пороге появилась женщина.

– Дуся, ты где была? Ну-ка заходи в дом – сказала женщина.

Собака вошла и послушно легла на пороге, положив большую голову себе на передние лапы.

– А ты кто такая? – спросила женщина, от которой пахло молоком.

– Я Дуся – сказала девочка, зевая и от голода и от усталости.

– Аха… Вот это да! И собаку мою зовут Дуся, тёзки значит. Ты откуда такая маленькая, ты одна что ли? – оглядывая вокруг двор, спросила женщина.

Никого больше не увидев, она подняла Дусю на руки и внесла в дом, пройдя через сенцы в небольшую комнату с печкой. У окна лавка и стол деревянный, за печкой что-то типа тапчана, где спали двое детей, при свете лампы, которая еле догорала, не было видно, девочки или мальчики там спят. Женщина посадила Дусю на лавку к столу, зная, что ребенок скорее всего голоден. Дуся посмотрела на женщину, чумазое лицо и руки, усталый, испуганный детский взгляд, вызывали жалость. Женщина налила из крынки молока, с полки взяла  завёрнутый в чистый рушник кусок хлеба и поставила перед Дусей. Девочка схватив кусок хлеба, вонзила в мякоть свои острые зубки. С жадностью поедая хлеб и запивая его молоком, Дуся не доев, положила головку на стол и крепко уснула. Женщина покачала головой.

– Проклятая война. Наверное девочка с поезда, который бомбили ночью – прошептала она и подняв Дусю на руки, унесла в соседнюю комнату и положив на кровать, быстро сняла с неё ботинки и пальто.

Укрыв её старым залатанным одеяльцем, женщина вышла к своим детям, чтобы посмотреть, как они там. Дети, два мальчика, семи и одиннадцати лет, сладко спали за печкой. Ранним утром послышался лай собак и немецкая речь, раздался сильный грохот стука сапогами в дверь. Хозяйская собака Дуся сильно лаяла. Раздались выстрелы и следом голос скулящей от боли собаки Дуси. Женщина испуганно пошла открывать дверь, за порогом стояли два здоровенных немца, а за калиткой, в мотоцикле, сидели ещё двое, с автоматами и в касках. Ничего не говоря, немец отодвинул в сторону женщину и нагло, словно к себе домой, зашёл к ней в дом. Женщина, которую звали Мария, стояла в деревенской широкой юбке и кофте, с передничком впереди и на голове светлая косынка, закрывала всю голову. На вид ей было лет пятьдесят, хотя наверное ей не было и сорока лет. Муж с другими сельчанами ушёл на фронт прямо в начале войны. И вот уже много месяцев, от него не было вестей. А тут немцы село заняли, вели себя нагло, отнимая у сельских жителей еду и живность, которая ещё оставалась кое у кого. У Марии была коза, которую она прятала от немцев, как могла, то за речку отведёт, привяжет к дереву, то в погребе, за кадками спрячет. Ведь единственная кормилица была, а у неё дети малые.

– Пабка! Кушать дафай! – крикнул один немцев, когда другой, гремел посудой, пытаясь найти на полках, что-нибудь съестное.

Потом отодвинув занавеску за печкой, увидел двух маленьких детей, которые прижавшись  друг к другу, испуганно смотрели на немца. Вдруг из маленькой комнатки, выбежала Дуся и с криками -Мамочка!– подбежала к Марии.

Мария подхватила подбежавшую Дусю на руки и прижав к себе, села к своим детям на деревянный настил, который соорудил муж Марии, для того, чтобы дети спали на нём.

– Это не твоя мамка, а наша. – буркнул младший из детей, которого звали Василёк, это полюбовно, ласково мама его так называла, а так он звался Василием.

– Молчи дурак. Не твоё дело – толкнув братишку локтем в бок, в тон ему, ответил Ивашка, как звала его Мария.

Ну понятное дело, звали его Иваном. Гремела алюминиевая и деревянная посуда, которую бросали на пол немцы, в поисках чего-нибудь съестного. Но Мария была предусмотрительная женщина, она ещё с вечера снесла и хлеб и молоко, да и картошку в погреб. Немцу было и невдомёк, что в русских избах строили погреба, в которых хранили всё съестное и зимой и тем более летом, где продукты не пропадали быстро от прохлады земли. В крынке оставалось немного молока, немец схватив её поднес ко рту. Молоко растекалось по его подбородку, стекая на немецкую гимнастерку. Допив молоко, немец протер рот тыльной стороной ладони и пустую крынку отбросил в сторону, она ударившись об стол, с грохотом разбилась. Немцы что-то говорили на своём языке и громко смеялись, пиная табуретки и перевернув даже скамью, которую своими руками делал муж Марии, ещё задолго до войны, когда они сами и хату эту подняли. Дети испуганно прижались к матери, а одиннадцатилетний Иван, с силой сжав кулаки, едва удерживался, чтобы не крикнуть.

– Убирайтесь с нашей земли, гады!

Он лишь тихо шептал эти слова про себя и глаза были полны гнева. Наконец ничего не найдя, немцы вышли на улицу и сели в свой мотоцикл. Уехали вслед за ними и два других  немца, которые так не сошли со своих мотоциклов, просто сидели и ждали, когда им вынесут поесть. Они были разочарованы.

– Эти русские очень хитрые, ведь чем-то кормят они своих выродков? Надо было поприжать эту бабу, она бы испугалась за своих детей и наверняка вынесла бы припрятанное – говорили между собой отставшие от тех первых, что уехали вперёд, к другому дому, в целью поживиться там.

Немецкие силы были брошены к поезду, который ночью сами же немцы и разбомбили. Ближе к обеду, по деревне шли пленные, среди которых были и женщины и дети, военные, сопровождавшие эшелон из Ленинграда в Ташкент. Местные жители вышли из своих домов и с сожалением смотрели на пленных, которым и помочь не могли. Их привели к сельсовету, который заняли немцы, повесив свой флаг на крыше одноэтажного небольшого с крыльцом здания. Вышел офицер, к которому обращались.

– Гер обер штандартенфюрер.

А тот с маленькими зыркающими глазками, отдавал распоряжения. Из колонны пленных отделили женщин и детей, мужчин, тех кто был в форме, публично расстреляли на окраине деревни. Оставшихся пленных, загнали в сарай и заперли, до особого распоряжения. Ночью местные жители вышли с лопатами на окраину деревни и до утра хоронили расстрелянных бойцов, в надежде, что кто-то может быть остался в живых. Но таковых не оказалось, а ранним утром, на рассвете, деревню пришли освобождать партизаны, которые замаскировались в близ лежащем лесу. Из сарая освободили всех пленных, в основном это были женщины, старики и дети. Деревню удалось освободить, правда и среди своих было много потерь и от того, что напали партизаны совсем неожиданно, немногим немцам удалось в то предрассветное утро уйти. В плен, командир отряда приказал никого не брать и немцев после боя просто вывели и публично расстреляли, среди них был и Гер обер штандартенфюрер, который трусливо просил помиловать и переправить в центр, говоря, что у него есть ценные сведения. Но по- немецки никто не понимал, а в сельсовете были найдены документы, имеющие важное значение и решено было эти документы переправить в Москву. Дуся стояла вместе с Марией и её двумя сыновьями, среди остальных зевак, наблюдавших за происходящим, как вдруг Дусю кто-то окликнул из толпы выходящих из сарая женщин.

– Дуся! Девочка моя. А я думала ты погибла. Иди ко мне маленькая – протягивая к девчушке руки и подбегая к ней, воскликнула молодая женщина, которая оказалась воспитательницей детского дома, который был эвакуирован в Ташкент.

Дуся отпустила руку Марии и побежала навстречу своей воспитательнице. Та обняв девочку, подняла на руки. Из центра пришёл приказ, чтобы всех оставшихся посадить на станции в поезд и отправить в Ташкент. Через неделю, Дусю с остальными детьми привезли на станцию в Ташкент. Девочка попала в узбекскую семью, которая дала кров, а точнее приютила ещё семерых детей. Здесь Дуся должна была пережить ужасы войны, которые и Узбекистан не обошли стороной. На авиационном заводе, который переоборудовали под завод по изготовлению боеприпасов, боевых самолётов, пулемётов и пушек, работали в три смены даже подростки. Девиз,

"Всё для фронта. Всё для Победы" висел  на каждом столбе, на каждом перекрёстке. В госпиталя привозили раненных с фронта, за которыми ухаживали узбекские девушки, а местные жители, сдавали кровь для солдат. Может это не было подвигом, таким как на фронте, но из Узбекистана уходили на фронт и стар и млад. Были и такие, которые прибавляли года, чтобы уйти воевать. А Дуся росла в семье, где к ней относились, как к родной, правда есть досыта не получалось, но кому было в то тяжелое время легко? А на фронте, под Сталинградом, погиб папа Дуси, в решающей для Победы битве, он сгорел в танке. Мама девочки прошла войну  медсестрой, вынося на себе раненных солдат, многим из которых молодая женщина спасла жизнь.

– Наша Анюта… – называли её бойцы.

О гибели мужа, Анна узнала только после войны, когда вернулась домой в Ленинград. Похоронка ждала женщину в ящике для писем. Дом к счастью не был разрушен, Петровна, соседка Анны, отдала ей ключи от квартиры и рассказала, что мама её умерла, а дочь Дуся была эвакуирована в Ташкент. Несчастная женщина жила лишь мыслью, чтобы найти свою дочь.
Но это будет потом…а пока ещё шла война и Анна в неведении о муже, матери и дочери, просто воевала, вытаскивая на себе раненных солдат, спасая им жизни. А в далёком Ташкенте, в семью, куда попала маленькая, четырёхлетняя Дуся, жили Кодиржон акя и Саломат хола у которых  было двое своих взрослых детей. Сын Собиржон ушел на войну и воевал под Смоленском, откуда почти каждый месяц приходили письма, в треугольном конвертике. Слов было мало, Собиржон докладывал, что жив и здоров и бьёт фашистов, спрашивал о состоянии здоровья отца, матери и сестры, двадцативосьмилетней Мехринисо, к сожалению девушка замуж выйти не могла, её просто никто не брал. В детстве будучи девочкой, она упала с дерева, когда лазила за тутовником и во время короткого полёта, задела глазом сухой сук, который и повредил ей глаз. Глаз даже закровил и когда девочку привезли в больницу, врачи лишь развели руками, глаз просто вытек, и с тех пор она осталась слепой на один глаз. Поэтому она носила перевязку, на глаз было просто страшно смотреть и вначале, когда Мехринисо было шестнадцать лет, свататься за неё ещё приходили, но Саломат хола лишь плакала и тихо отвечала.

– Мехринисо не может выйти замуж, она крива на один глаз.

Сваты покачивали головами и молча уходили, да и что тут скажешь? Кому нужна была невестка с одним глазом? Но к слову сказать, Мехринисо и не рвалась замуж, она была по натуре своей оптимисткой, весёлой, не унывающей девушкой. В школе всегда активная, поэтому и была старостой класса, а потом и комсоргом и пионервожатой в младших классах. Родители её не мешали ей.

– Пусть хоть так жизни радуется – говорил Кодиржон акя жене.

Та опять плакала, вытирая слёзы уголком платка, которым накрепко завязывала голову, сложив углом и завязав на затылке, как это делали все узбекские женщины. Хорошо паранджу хоть сняли, а то ведь до войны, в недалёком прошлом почти все женщины носили паранджу, несмотря на то, что в Ташкенте давно была советская власть. Нет, нет, всё равно встречались женщины, в пожилом возрасте, которые ещё носили её, особенно в старом городе, где и проживала семья Кодиржон акя и Саломат хола. Грохота войны здесь слышно не было, поэтому дети беззаботно игрались, выйдя за дувал старого дома или бегали на речку, которая протекала неподалёку. Речушка была не глубокая, поэтому Саломат хола без  страха отпускала детишек, в жаркий день искупаться и позагорать. Голод давал о себе знать, Кодиржон акя к сожалению тоже был неполноценным, он со своими родителями жил в Янгиюле и с юности  работал на станции, помощником рабочим на железной дороге. И как-то ночью, он попал под товарный вагон и ему отрезало правую ногу. Родители молились, говоря.

– Слава Аллаху жив остался. Но парень он был видный и шустрый и быстро научился ходить на деревянной ноге, да и женился без проблем, работяга был, шустрее здорового. Поэтому друг его отца, отдал свою дочь Саломат за Кодиржона. Дети ведь с детства  росли вместе, как и их чувства  друг к другу. Все удивлялись.

– Эээ, Жалолакя. Что ж Вы здоровую дочь за калеку отдаёте? Что ж, Вашу дочь любой джигит возьмёт – говорили отцу Мехринисо.

На что мужчина отвечал.

– Чем же Кодиржон плох? Парень рос у меня на глазах, я его, как сына люблю, а то что ноги нет, это воля Аллаха. Знать судьба такая, зато ходит он лучше Вас, двуногих, да и работы никакой не боится.

Сыграв скромную свадьбу, молодым позволили уехать в Ташкент, где они и обосновались. Кодиржон акя открыл небольшую будку возле дома и сапожничал, выучившись этому немудрёному делу. Саломат всё делала по дому, потом у них родились погодки, сначала сын, чему очень обрадовался Кодиржонакя, через год девочка. Жили, как все, ни бедно, ни богато, часто из Янгиюля приезжали поочередно родители Кодиржона и Саломат, привозили им выращенную своими руками картошку, лук, морковь и много фруктов. Бывало и мясо перепадало, если вдруг резали барана или бычка. Проходили годы, поочереди поумирали родители Кодиржона, потом и Саломат. Были конечно родственники, но у каждого своя семья, свои заботы и ездить  друг к другу в гости могли позволить только тогда если кто-то из родных умирал, или если женился или выходил замуж. Что кстати было не редкостью. Детишек у родственников было много, все быстро подрастали. А перед самой войной, Кодиржонакя и Саломат хола, подкопив немного денег и откормив небольшого барана, собирались женить сына Собиржона, да не успели, война началась. Пришлось отложить планы, Собиржона забрали на фронт и остались они втроём с дочерью Мехринисо. А тут стали отовсюду детишек привозить, из Москвы, Ленинграда, Киева и Минска. Поговорив с женой, Кодиржонакя взял на воспитание двоих мальчиков, один был из Белоруссии, другой с Украины. Однажды, как-то проходя по базару в старом городе, Кодиржон акя увидел маленького пацана, казаха. Мальчуган лазил под прилавками, находил прогнившие наполовину фрукты и ел их. А если очень везло, кто-нибудь давал сухую лепёшку, которую продать не смогли. Кодиржон акя не задумываясь подошёл к нему и спросил.

– Есть хочешь?

Измазанный и измученный ребёнок, лишь кивнул головой. Мужчина взял маленькую ручку мальчика в свою руку и повёл домой.

– Мать, накорми нашего сына, искупай и одежонку справь на него – сказал он жене.

Та молча вынесла тарелку супа, кусок хлеба и усадив мальчика за стол накормила, затем искупала и вынесла старую, но чистую одежду.

– Тебя как зовут сынок? – ласково спросила Саломат опа.

– Бекмет – опустив голову, ответил ребёнок.

– А родители твои где? – спрашивала женщина.

Бекмет лишь ниже опустил голову и промолчал. А было ему девять лет и так он остался жить в этой семье. Потом уже они взяли ещё троих детей, мальчика и двух девочек, Дуся в этом доме оказалась последней и самой младшей. С ней часто возилась Мехринисо, полюбив её, ну как дочь родную. Может материнские чувства в ней проснулись? Не имея возможности иметь своих детей, девушка привязалась к маленькой Дусе и та постоянно ходила за ней следом, держа ее за подол  длинного, узбекского покроя платья.
А ранней весной, Мехринисо будила девочек, брала старую наволочку и они все вместе ходили на речку, Анхор, протекавшей недалеко от дома. Там, на берегу Мехринисо и девочки, названные её сестрёнки, собирали мяту, молодую, душистую, с фиолетовым оттенком, собирали подорожник и другие травы. Сложив всю собранную траву в наволочку, они приходили домой, Мехринисо делала постное тесто, потом промывала траву, мелко нарезАла и пекла в тандыре самсу из зелени. Наверное вкуснее ничего и не было. Все садились за дастархан, на большом айване, (террасе) с большими окнами и глиняным полом, застеленным циновкой и вокруг стола с короткими ножками, называемый хантахта, курпачой. Заваривали чай, из сухих листьев смородины, которую собирали летом и сушили и с горячей самсой ели, запивая этим горячим чаем. Как назвать дни, которые проходили во время этой войны? Выживанием? Не думаю, люди жили полной жизнью, пусть не доедали, не носили красивой одежды и драгоценности…но ходили в библиотеки, зачитываясь приключениями пиратов, капитанов и Робинзона Крузо. Бывало, раз в неделю, Кодиржон акя давал детям восемьдесят копеек и они со счастливыми лицами, бежали к старенькому кинотеатру, покупали билеты и смотрели любимые фильмы. "Весёлые ребята" был любимым фильмом и смотрели дети его уже в который раз, каждый раз весело смеясь, будто впервые смотрели. В свободное от работы время, Кодиржон акя стругал для мальчиков деревянных солдатиков, а Саломат хола, сшила из старых лоскутков мячик, а девочкам небольшие куклы. Наверное для детей и игрушек дороже не было. Шли дни, шли разговоры, что войне скоро конец. Кодиржон акя и Саломат хола часто обсуждали вопрос о детях.

– Ведь наверняка у каждого из наших детей, есть родители или хотя бы родные и они после войны начнут искать их. Надо будет запрос с данными детей оставить в облисполкоме. – говорил Кодиржонакя.

– Как же мы с ними расстанемся? Они же нам родными стали за эти три года – отвечала Саломат хола, вытирая слёзы краем платка.

– Так нельзя жена. Ведь и родители или родные тоже очень любят их. Они искать будут, а мы должны помочь – говорил Кодиржонакя, гладя жену по голове.

И однажды, по всем репродукторам, висевших на столбах города, громко объявили о полной капитуляции немецких войск. Надо было видеть радость людей, которые плакали от радости и обнимались, совершенно не зная друг друга. А дети, которым был не понятен всплеск радости взрослых, просто смеялись, подплясывая вокруг взрослых и радовались лишь потому, что радовались их мамы, если были папы и вообще, все взрослые вокруг, совсем не понимая значения слова война. Вскоре стали возвращаться с войны мужчины и даже молодые женщины. Встречи были радостные, со слезами и объятиями. Было трогательно смотреть, когда шёл солдат и показывался в своей махалле, все оборачивались на него и вглядывались в знакомые черты. И когда узнавали, то бежали в дом из которого уходил сын, отец, дочь и сообщали с радостными лицами, что идёт их долгожданный с войны родственник. Потом в этом доме собирались все родственники, соседи и даже незнакомые, чтобы порадоваться вместе с хозяевами их радости. С собой несли всё, кто яблоки, кто немного риса, лепёшки и самсу, в общем всё, что находили в доме и устраивали общий праздник. Но были семьи, в которых слышался плач, от пришедшей похоронки, тогда люди опять собирались и скорбели вместе с теми, в чей дом пришло горе. Понемногу, люди стали оправляться от войны, начали работать в общем режиме заводы и фабрики. Вернулся и сын Кодиржонакя и Саломат хола, Собиржон, совершенно здоровый и невредимый. Только он не стал рассказывать родителям, что был тяжело ранен и спас его русский военврач, женщина, в звании майора и дала свою кровь, чтобы этот узбекский парень, из далёкого Ташкента выжил и продолжил воевать против общего врага, против немцев. Он не стал рассказывать, что спас девочку, заслонив её собой от пули…он просто скажет.

– Мама, папа, я вернулся.

И всё, эти слова будут дороже всяких богатств мира. Кодиржон акя в неделю раз наведывался ковыляя на деревянной ноге до остановки и там добирался на автобусе до облисполкома, чтобы узнать ответ на свой запрос. Наконец за двумя мальчиками из Белоруссии и Украины приехали родные и со словами благодарности, забрали своих детей. Фамилию Дуси, Кодиржонакя не знал, девочка так и не смогла её назвать. Только имя и откуда девочка была эвакуирована и в каком году и месяце. И всё, других данных о ребёнке не было, но мужчина надеялся, что и её найдут обязательно. Только Мехринисо и Саломат хола в глубине души надеялись, что Дуся останется навсегда с ними. Мальчик Бекмет остался с ними, так как родственники его так и не нашлись, через два долгих года, приехали и за остальными детьми. Остались только Дуся и Бекмет. Собиржона наконец женили, на соседской девушке Мархамат, на которой парень собирался жениться ещё до войны. Большой двор заполнился людьми. Зарезали барашка и приготовили плов, свадьба была в сентябре, поэтому столы были заполнены фруктами, виноградом, дынями и арбузами. Молодым отдали большую комнату, родители перешли в комнату поменьше, в одной комнатке жили Мехринисо с Дусей, а Бекмету поставили железную кроватку в совсем маленькой комнатушке. А зимой приходилось всем спать на большой террасе, там ставили печку буржуйку и топили. Собиржону и Мархамат в комнату, тоже поставили печку, поменьше, не будут же молодые спать со всеми в одной комнате, даже если она и очень большая. Бекмета определили в школу, Дусе исполнилось семь лет и она тоже пошла в первый класс.
Анна вернувшись с фронта домой, принялась за поиски дочери. Она писала во всевозможные инстанции, месяцами отбивая пороги. Но с фамилией Барышева Евдокия Семёновна, детей не было. Анна не отчаивалась, будучи уверенной, что однажды обнимет свою Дусеньку, светловолосую, с голубыми глазками и курносым носиком дочурку. Дуся была не единственной русской девочкой, которая училась в узбекском классе, ведь живя в семье Кодиржонакя и Саломат хола, она быстро научилась говорить по – узбекски, хотя и свой родной русский не забывала. Мехринисо заменила ей мать и Дуся называла её не иначе, как опа, а Саломат хола называла буви, (бабушка) и конечно же Кодиржонакя был для неё дедушкой, бобо. Часто Мехринисо отдавала самый лучший кусок пирога или самсу Дусе, а та целовала её в щёчку и неизменно говорила.

– Рахмат опажон.

Сердце Мехринисо таяло от воркования нежного голоса девочки и спали они обнявшись, постелив на старый коврик курпачи и накрывшись ватным одеялом, который стегала сама Мехринисо. Девочка подрастала, за ней никто не приезжал и Мехринисо успокоилась, уверенная в том, что Дусенька, свет её очей, навсегда останется жить с ними. Но когда Дусе исполнилось одиннадцать лет, однажды ранним утром ноября, в дверь  постучали. Был сорок девятый год, несмотря на карточную систему хлебопродуктов, люди начали оправляться от прошедшей войны, стали одеваться лучше, лучше есть. Мехринисо перешивала из своих платьев, платьица для Дуси и радовалась вместе с девочкой, когда та надевала обнову и кружилась вокруг себя, показывая, как ей нравится новое платье. Анна наконец через детский дом, нашла след дочери и узнала, что весь детский дом расформировали и отправили в Ташкент в сорок втором году. Так же она узнала, что их поезд разбомбили, у Анны чуть сердце не остановилось, когда она услышала об этом. Молодая женщина даже деревню нашла с маленькой станцией, где тогда разбомбили поезд, шедший в Ташкент. Нашла Анна и дом Марии, где провела ночь её Дуся. Открыв калитку, которая никогда и не закрывалась, Анна постучала в дверь дома. Дверь открыл мальчуган, лет четырнадцати.

– Здравствуйте! А Вам кого? – спросил мальчик.

– Здравствуй. Мне маму твою, Марию. Можно я войду? – попросилась Анна.

Василёк, а это был именно он, посторонился, пропуская незнакомую женщину в дом и пошёл за ней, с возгласом.

– Мама! Это тебя спрашивает, какая-то тётя.

В чуть освещённой комнате, сидела немолодая, потрёпанная временем и заботами женщина.

– Вы ко мне? – вставая с лавки, спросила Мария.

– Да, я…мама..мама Дуси – тяжело опускаясь без приглашения на лавку, потому что от волнения у Анны дрожали ноги и руки, сказала она.

– Василёк, принеси тёте воды из кадки, там в сенцах – попросила Мария.

Через минуту Мария дала Анне алюминиевую кружку с водой. Та судорожно выпила и с надеждой посмотрела на Марию.

– О какой Дусе Вы говорите? Что-то я не припомню – спросила Мария.

– Помните, в сорок втором…поезд разбомбили тут, у Вас на станции? Девочка, маленькая…четырёх лет, со светлыми кудряшками и голубенькими глазками, мне сказали, что Вы её… То есть, она ночью к Вам прибежала тогда – волнуясь, рассказывала Анна.

Мария напряглась, потом вдруг просветлела и посмотрев на Анну, сказала.

– Да, маленькая девочка, её Дуся привела тогда ночью.

– Простите? Какая Дуся? Моя дочь? – приподнимаясь с лавки, спросила Анна.

– Да нет! Дуся, наша собака, хорошая, умная такая псина была. Немцы тогда на утро пришли, убили её. Мы потом её во дворе закопали. А Вашу дочь, Дусю, забрала на следующий день молодая женщина. Она её сразу узнала и Дуся Ваша к ней побежала…в общем, как я потом слышала, их отправили первым же поездом в Ташкент. Столько лет прошло…семь кажется, а будто вчера всё было. Страшно вспомнить. Много наших убили на заре, проклятые фашисты. Но партизаны освободили нашу деревню, а Дуся так и уехала тогда с остальными детишками. Так значит…Вы её ищите? Умненькая девочка такая, маленькая, а столько перенесла, бедняжка – долго говорила Мария.

– Спасибо Вам Мария. Вы жизнь моей Дусеньке сохранили тогда. Пойду я, поздно уже, простите, что побеспокоила Вас. – сказала Анна, поднимаясь с места.

– Куда же Вы на ночь глядя пойдёте? Оставайтесь, я накормлю Вас. А утром провожу на станцию, там проходной поезд из Ленинграда до Ташкенте проходит, может и сядете на него. Скоро и мой старшенький Ванечка придёт, он у нас на кузнице работает, кузнецу помогает, уж восемнадцать лет ему. Жаль отец их так и не увидит, как его сыновья выросли – вытирая набежавшую слезу, кончиком фартука, сказала Мария.

– А я Вас не стесню? Вас и так трое… – осторожно, чтобы не обидеть, спросила Анна.

– Ну что Вы. Места всем хватит, оставайтесь, я Вам на кровати постелю. А сейчас есть будем, у меня в печи и картошка готовая, вот с маслицем её и поедим. И хлеб есть и молоко… – засуетилась Мария.

Вдруг открылась дверь и в комнату вошёл симпатичный, высокий парень, восемнадцати лет.

– Здравствуйте. А у нас гости? На мам, вот, я сала и немного сахара принёс – сказал Иван, отдавая матери свёрток.

Мария с любовью посмотрела на сына, Василёк сидел за печкой с книжкой в руках, мальчишка очень любил читать и мечтал стать путешественником, как Миклуха Маклай.

– А это…мама Дуси. Помнишь ведь её сынок? – спросила Мария сына.

– Мы часто вспоминаем Дусю, думаем, что с ней стало? Как она? – проговорил Иван, садясь за стол.

Анна с нежностью посмотрела на парня.

– Я и сама не знаю Ванечка, ищу её уже столько лет, найду ли, не знаю. Но я надежду не теряю, обязательно увижусь с ней. Кроме неё у меня никого и нет – со слезами говорила Анна.

– Конечно найдёте, такую потерять невозможно – уверенно ответил Иван.

– Спасибо тебе Ванечка, всем Вам спасибо – ответила Анна.

– Василёк, давай сынок за стол. Твои путешествия подождут, кушать пора – позвала Мария второго сына.

ГЛАВА 2
Рано утром Анна встала, от шума в комнате, Мария готовила завтрак. Умывшись во дворе из умывальника холодной водой, Анна вошла в дом. Мальчики уже сидели за столом, быстро поев, они попрощавшись и пожелав удачи Анне, ушли, Иван на работу, Василёк в школу. Накрыв рушником хлеб и крынку с молоком на столе, Мария завернула Анне на дорогу, хлеба с салом и сказала.

– Ну что Анна, пошли на станцию.

До станции было не так далеко, поезд должен был пройти в двенадцать дня, остановившись буквально на пять минут на этой маленькой станции. Купив билет, Анна и Мария стали прощаться. Женщины обнялись, как давние подруги.

– Спасибо Вам за всё Мария – растроганно сказала Анна.

Мария кивнула головой и зашагала по дороге, обратно домой.
Анна дождалась поезда, который пришёл ровно в полдень по расписанию. Она зашла в душный плацкартный вагон, вещей у неё не было, лишь сумка, больше похожая на базарную, правда чуть поменьше. Заняв своё место, Анна наконец расслабилась. С двух сторон были лежачие места полок, где расположился разный люд. Пожилые и молодые с детьми, молча сидели на своих местах, через пять минут поезд пыхтя стал набирать ход. До Ташкента ехать несколько дней, в сумке только паспорт, старая фотография Дуси, расческа, маленькое зеркальце, немного денег с собой и хлеб с салом, тонко нарезанный Марией на бутерброды. Соседями оказались пожилые супруги, которые ехали в Янгиюль, к сыну, молодая чета с маленьким ребёнком, те ехали до Ташкента к престарелым родителям, ещё несколько молодых девушек и парней, которые ехали в Фергану, на строительство ГЭС. Они весело болтали, строили планы на будущую жизнь и ели яблоки. Вдруг одна девушка протянула Анне яблоко.

– Угощайтесь – предложила она.

Анна сначала и не поняла, чего от неё хотят, но яблоко протягивали ей, улыбнувшись, она взяла протянутый фрукт.

– Спасибо – ответила Анна.

Яблоко оказалось кислым, поморщившись, Анна тихонько положила яблоко в сумку. Бутерброды надо было есть экономно, кто знает, когда ей удастся сытно поесть. Она брала кипяток из титана в конце вагона и запивала один бутерброд, проглатывая вкусный кусок, в душе благодаря Марию. Поезд останавливался на маленьких и больших станциях, заходили ещё пассажиры, кто-то доехав до места, выходил. На третий день поездки, хлеба и сала не осталось, на одной из станций, Анна вышла, чтобы купить чего-нибудь поесть. На войне она привыкла часто голодать, но подкрепиться было нужно. Купив в буфете на станции пирожки с картошкой, она вернулась в вагон. Поезд ехал через степи Казахстана, Анна вглядывалась вдаль.

– Как же широка страна наша – подумала она.

В Казахстане из поезда вышли много молодых людей, они приехали покорять целину. Наконец глубокой ночью, поезд остановился на станции Ташкент. Анна вышла из вагона и прошла в большой зал ожиданий, надо было дождаться утра, куда она пойдёт на ночь глядя. Ни родных, ни друзей здесь у неё не было. Сев на скамью и прислонившись головой о стенку, Анна уснула. В духоте вагона поспать ей так и не удалось, просыпаясь от шума по несколько раз за ночь. Дорога выматывает и Анна устала, сон взял своё. Это был глубокий и спокойный сон. В Ташкенте светает рано, проснувшись, Анна вышла из здания вокзала и спрашивая у прохожих дорогу, доехала на автобусе до облисполкома решительно зашла в одноэтажное здание. Туда – сюда ходили люди, спросив где можно узнать об эвакуированных детях, Анна постучала в один из кабинетов. За столом сидела немолодая в летах женщина узбечка и просматривала бумаги на столе.

– Здравствуйте. Можно? – спросила Анна.

– Да, заходите, Вы по какому вопросу гражданка? – спросила женщина, в очках и разрешила сесть, что Анна и сделала.

– Я ищу дочь…с надеждой в глазах, начала говорить Анна.

– Ей было всего четыре года, когда её привезли из Ленинграда с другими детьми. Барышева Евдокия Семёновна, посмотрите пожалуйста. Может кто-то давал на неё запрос и у кого она сейчас проживает? – спросила Анна.

Женщина встала и взяла из шкафа несколько папок, потом она долго листала, страничку за страничкой.

– Но с такой фамилией данных на ребёнка нет – наконец оторвавшись от папок с бумагами, сказала женщина.

– Но…такого не может быть! Я точно знаю, её привезли в сорок втором году именно в Ташкент – теряя самообладание, хрипло проговорила Анна.

– Вы не волнуйтесь так, вот, выпейте воды и успокойтесь – ответила женщина, наливая из графина в стакан холодной воды.

У Анны от волнения стучали зубы, хотя и было довольно таки жарко.

– Понимаете, дети в таком маленьком возрасте могут не знать ни свою фамилию, ни отчество. – успокаивающим тоном, сказала женщина за столом.

– Да! Конечно же Вы правы. Как я сразу об этом не подумала… Дуся, её зовут Дуся. Четыре года…ну, тогда ей было четыре года, сейчас одиннадцать лет, светленькая такая, с голубыми глазками – сказала Анна и глаза снова у неё засветились надеждой.

Женщина опять стала перечитывать бумаги, это продолжалось довольно таки долго, но вдруг она взяла один из листов и перечла его дважды.

– Есть! Дуся. Да, на неё поступили данные, если кто-то разыскивает девочку из Ленинграда…ну да, всё точно. Думаю, это и есть Ваша дочь. Семья Махмудовых, Кодиржон и Саломат. Живут в старом городе…здесь вот и адрес есть – сказала женщина и написав на листе бумаги адрес, протянула Анне.

Дрожащими руками взяла Анна листок и вдруг расплакавшись, крепко обняла свою собеседницу.

– Спасибо Вам! Вы мне надежду дали. Спасибо большое. А как доехать до старого города? – спросила Анна.

Ей подробно объяснили, на какой автобус сесть и где пересесть на другой и как доехать.

– Там ещё спросите адрес, Вам укажут. Удачи и желаю, чтобы Дуся, о которой идёт речь, была Вашей дочерью. Хотя часто бывает и обратное. Поэтому Вы заранее то не настраивайтесь – сказала женщина.

– Я уверена, это моя Дуся! Материнским чутьем чувствую, это она – ответила Анна, выходя из кабинета.

Чувства переполняли Анну, она будто не шла, а летела до старого города. Выйдя из автобуса, Анна побрела по тесным улочкам, между старых домов. Низкие дувалы позволяли видеть дворы и людей в этом дворе. Анна искала название улицы и дом, где наконец она найдёт свою Дусеньку и сможет обнять её, прижать к сердцу единственного оставшегося у неё родного человека. Спросив у проходившего мимо мужчины нужный адрес, показывая лист, Анна побрела дальше. Хотелось есть и пить, но это было не столь важно сейчас. Наконец на одной стенке углового дома, она увидела дощечку, с названием нужной ей улицы. От волнения Анна присела, ей не хватало воздуха, надо было отдышаться. Но ждать не было ни сил, ни желания, Анна поднялась и подошла к дому Кодиржонакя и Саломат хола.
Возле дома под небольшим навесом сидел Кодиржонакя, он штопал и зашивал старую обувку. Он с удивлением посмотрел на приближающуюся к его дому русскую женщину. Подумав, что та пройдет мимо, он продолжил свое дело. Но русская женщина подошла к его дому и остановилась возле калитки. Анна дрожащей рукой постучала в деревянную калитку, никто не ответил и она осмелилась открыть её и войти. Возле небольшого арыка, который протекал во дворе, на корточках сидела молодая женщина, с повязкой на глазу, она мыла посуду, рядом с ней сидя на корточках помогала девочка, лет десяти, одиннадцати, со светлыми кудряшками и без умолку, что-то говорила Мехринисо, а это была именно она. У Анны застыли ноги, сделать лишний шаг было мучительно, она узнала Дусеньку, хотя та и повзрослев, изменилась. За спиной Анны стоял Кодиржонакя, мужчина сразу почему-то догадался, эта русская женщина приехала издалека и приехала за их Дусей. Подойдя ближе, Анна еле проговорила.

– Дусенька, доченька моя…

Мехринисо поднялась и посмотрела на Анну и побледнела, поняв, что приехала мать её любимицы Дуси. Именно, когда девушка её перестала ждать и волноваться по этому поводу.  Под навесом на самодельном глиняном очаге, в казане Мархамат, жена Собиржона, готовила обед. Мархамат тоже повернувшись к Анне посмотрела в ожидании. Дуся крепко схватив Мехринисо за руку, спряталась за её спиной.

– Здравствуйте. Я приехала из Ленинграда, за дочерью. Много лет искала и вот…нашла – проговорила Анна, медленно подходя к Мехринисо и Дусе.

– Папа. Она говорит, что Дуся её дочь… – растерянно, произнесла Мехринисо.

Кодиржонакя не ответил, а лишь проковылял на деревянной ноге к тапчану.

– Здравствуйте, я сейчас маму позову – ответила Мехринисо, видя что отец молчит и пошла в дом, Дуся побежала за ней.

Анна беспомощно села на тапчан, сделанный из глины и застеленной циновкой и курпачей. На хантахте старенькая, но чистая скатерть, на которой лежали лепёшки, нарезана зелень и в косушке кислое молоко.

– Вы не волнуйтесь так. Если Дуся Ваша дочь, то оно конечно… – тихо сказал Кодиржонакя, даже не зная, что говорить дальше.

Из дома вышла Саломат хола, на ходу повязывая на голову платок.

– Здравствуйте уважаемая, Вы садитесь по удобнее, поедим сначала, Мархамат, если готов обед, неси дочка – уже обращаясь к невестке, громко сказала Саломат хола.

От волнения, у Анны не слушались ноги, она с трудом залезла на тапчан, сняв старенькие туфли, которые всю войну пролежали в шкафу. Подобрав под себя ноги, Анна наконец села поудобнее.

– Вы простите меня…нарушила Ваш покой, но я… – Анна замолчала и неустанно смотрела на Дусю, которая тоже с удивлением смотрела на чужую тётю.

Саломат хола взяла её за руку и подвела ближе.

– Дусенька, доченька…а это мама твоя. Она за тобой из Ленинграда приехала. Твоя мама долго тебя искала и вот наконец нашла. Иди доченька, подойди к своей маме, обними её – ласково говорила женщина со слезами на глазах.

Мехринисо, за спину которой всё это время пряталась Дуся, не решаясь подойти к чужой ей тёте, не скрывая слёз плакала. Тут Кодиржонакя не выдержал.

– Ну-ка, давайте все вместе поедим, потом обсудим, как нам быть дальше – сказал он.

Мархамат принесла поднос, на котором стояли косушки с горячей машхурдой и поставила на край тапчана. Первую косушку она подала свёкру, вторую свекрови. Следующую косушку гостье и потом Мехринисо. Вернувшись к очагу, она налила ещё две косушки, себе и Дусе и вернулась к тапчану.

– Ешьте уважаемая. Вы с дороги, устали и проголодались, не стесняйтесь, садитесь поудобнее – сказала Саломат хола.

Анна и правда была очень голодна, но кусок горячей лепёшки, застревал в горле, слёзы душили её, с усилием воли, она сделала несколько глотков машхурды, не отрывая взгляда от дочери. А Дуся с удовольствием кусала лепёшку и с аппетитом ела машхурду, ни на кого не смотрела и была занята только едой. Анна наконец улыбнулась.

– Как она выросла, моя девочка. Повзрослела, красивая стала – подумала она.

Когда все поели, Кодиржон акя попросил всех уйти, за хантахтой остались сидеть лишь Анна и Саломат хола. Мехринисо взяв за руку Дусю, ушла с ней в дом, но ей было интересно, чем всё это закончится, она встала около окна, за тонкой занавеской и стала прислушиваться к разговору.

– Видите ли уважаемая…мне понятны Ваши чувства, но надо учитывать и чувства ребёнка. Никто не собирается оспаривать Ваши права на дочь, только Дусе надо свыкнуться с мыслью, что Вы её мать. Поживите у нас несколько дней, будьте как можно ближе к дочери…Вы поймите, прошло семь лет. Это много для того, чтобы ребёнок позабыл даже свою мать. Поверьте, Дуся привыкнет к Вам и тогда Вы сможете с ней уехать – долго говорил Кодиржон акя.

Анна понимала, мужчина прав, девочке нужно время, чтобы она осознала, что она её мать.

– Вы правы, если только я Вас не обременю своим присутствием. Вы очень добрые люди и наверное всей моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить Вас за Вашу доброту – взволнованно ответила Анна.

– Эээ…уважаемая. Что Вы такое говорите? Живите столько, сколько понадобиться. Мехринисо очень привязалась к Дусе, да и нам будет трудно с ней расстаться. Но Дуся Ваша дочь и мы смиримся. А сейчас отдыхайте. Вам постелят в комнате Мехринисо и Дуси, только спим мы все на полу, не обессудьте – сказала Саломат хола.

Расчувствовавшись, Анна вдруг схватила руку Саломат хола и прижалась к ней губами.

– Спасибо Вам добрые люли! Спасибо Вам за всё, что Вы сделали для меня и моей девочки – воскликнула она.

Саломат хола резко отдернула руку.

– Что Вы делаете? Да таких детей у нас за войну было ещё семь. Всех забрали, остались только Ваша Дуся и мальчик Бекмет из Казахстана, у которого никого нет – громко сказала женщина.

Анна была смущена.

– Простите, не хотела Вас обидеть – пробормотала она.

Саломат хола успокоившись, спросила.

– Как имя Ваше? Может быть расскажите о себе?

Анна смутилась ещё больше.

– Меня Анна зовут. Что я могу Вам рассказать? Войну медсестрой прошла, муж погиб под Смоленском. Дусеньку на маму свою оставила, но в блокаду она не выжила, зима суровая была, простыла и…умерла, а Дусю в детский дом определили, потом эвакуировали весь детский дом в Ташкент. По дороге эшелон начали бомбить немцы, много детей погибло тогда. А вот Дусенька на моё счастье выжила. Ведь у меня кроме неё на всём белом свете никого нет – рассказывала Анна.

Внимательно выслушав гостью, Саломат хола обняла Анну за плечи и тихо сказала.

– Теперь, у тебя есть мы дочка.
На слова Саломат хола, Анна прослезившись, крепко обняла её и прижалась к ней, будто нашла родного человека. Ужинать сели все вместе, доели машхурду, приготовленную на обед, с кислым молоком и базиликом, да ещё холодным. Такого Анна никогда не ела и ей показалось очень вкусным есть суп в холодном виде, да ещё и с кислым молоком.

– У нас этот суп ещё любят есть чуть прокисшим, особый вкус, старики любят – сказал Кодиржон акя.

– Я такое никогда не ела…но очень необычный вкус. Мне нравится – ответила Анна, поглядывая на Дусю, которая с аппетитом поедала суп, макая в него лепёшку.

– Совсем взрослая стала…и ест, как узбечка – подумала Анна и улыбнулась.

Вечером, после ужина, долго сидели на тапчане, под ясным звёздным небом и тихо разговаривали. Молодые давно легли спать, Мехринисо увела с собой Дусю.

– Тишина какая. Хорошо тут у Вас. Будто войны и не было – подогнув колени и положив на них голову, тихо сказала Анна.

Кодиржонакя посмотрел на жену и по узбекски сказал ей.

– Устала гостья с дороги, ты ей постели рядом с дочерью, пусть девочка к матери привыкает.

– Пойдёмте Анна, я Вам покажу, где спать будете – сказала Саломат хола, приглашая гостью в дом.

В комнате, где спали Мехринисо, курпачи постелены были на циновку, прямо на пол, Дуся прижавшись к Мехринисо, спала, но молодая женщина уснуть никак не могла. Увидев дочь в объятиях Мехринисо, у Анны сжалось сердце.

– Неужели меня она так никогда не обнимет… – подумала женщина.

Ревности не было, нет конечно. Она стольким обязана этим людям, просто наверное тоска по дочери была. Постели были рядом, да так, что Дуся оказалась в середине между двух женщин. Анна поблагодарив Саломат хола, легла рядом с дочерью, она и правда очень устала и от переживаний и от дороги. Анна посмотрела на Мехринисо и улыбнулась.

– Она Вас очень любит. Спасибо Вам за всё – тихо проговорила Анна.

Мехринисо тоже улыбнулась ей в ответ.

– И я её очень люблю! – пылко ответила она.

– Надеюсь, делить мы её не будем… – подумала Анна, а вслух сказала.

– Да, я вижу. Но и я её очень люблю. Понимаете?

– Понимаю… Давайте спать, Вы устали с дороги – ответила Мехринисо, ещё крепче обнимая Дусю.

Когда утром Анна открыла глаза, Мехринисо и Дуси на месте не было, как впрочем и постели. Её сразу убрали, как только проснулись и встали. Анна тоже сложила курпачи, одеяла и подушки туда, в угол, где лежали и остальные курпачи и одеяла. Расчесав волосы и собрав на затылке, Анна заколола их шпильками, потом вышла во двор и умылась в прозрачной воде арыка. Мархамат быстро поднесла ей полотенце.

– Доброе утро Анна опа – поздоровалась Мархамат.

– Доброе утро дорогая – улыбнувшись на слово опа, ответила Анна.

– Анна, идите завтракать – позвала Саломат хола.

Анна подошла к тапчану, Саломат хола, увидев что Анна ищет глазами дочь, тихо сказала.

– Дуся в школу ушла. Садитесь, Вам горячего молока принесут.

– Доброе утро Саломат опа. Конечно, я и забыла, конечно в школу – садясь на тапчан, пробормотала Анна.

– Доброе утро Анна. Вам надо быть терпеливой. Дуся ведь ещё ребёнок. Вы ей напоминайте, как сказки на ночь читали, как кашкой кормили, она вспомнит, поверьте, но для этого время нужно. – ласково говорила Саломат хола.

– Конечно, я понимаю. Только…Вас не хочу обременять своим присутствием. Ведь на это недели могут уйти – ответила Анна.

Мархамат принесла косушку горячего молока и поставила на хантахту, перед Анной. Саломат хола поломала лепёшки и протянула гостье.

– Ешьте дорогая. Всё будет хорошо. И живите у нас столько, сколько понадобится. Вас никто ведь не гонит – сказала женщина.

– Спасибо. Вы очень добры. Но и Вы меня поймите, сейчас времена тяжёлые, быть на иждивении не в моих правилах. И потом…мне кажется, что Дуся быстрее привыкнет ко мне там, дома, в Ленинграде. Нам с ней уехать надо и как можно скорее – ответила Анна.

Саломат хола немного подумав, посмотрела в сторону дочери Мехринисо, которая возилась в хлеву, убирая навоз.

– Что ж, может быть Вы и правы. Только Дуся носит фамилию Махмудова и отчество Кодиржановна. Надо будет в отделение ЗАГСа пойти и новую метрику взять – сказала женщина.

– Не надо. У меня есть метрика дочери на имя Барышева Евдокия Семёновна. Поймите меня Саломат опа… Мне и так тяжело, я долгих четыре года искала Дусю. И вот теперь, когда наконец нашла её, я даже обнять не могу и прижать к измученному сердцу свою родную дочь. Вас много слава Богу, а я совсем одна. И Дуся единственный родной мой человек. Поговорите с Дусей, она Вас послушает. Скажите, что я её мать и очень люблю её. Скажите, что нам надо уехать и как можно скорее. Прошу Вас… – говоря это, Анна разрыдалась.

Саломат хола не стала её успокаивать, понимая, что так будет ещё хуже.

– Поплачь дочка. Выплачь из сердца всю горечь. А я сегодня же поговорю с Дусей. Вот придёт она со школы, я и поговорю. И Мехринисо скажу, чтобы и она тоже поговорила. Дуся любит её очень и Мехринисо она быстрее послушает – сказала Саломат хола.

– Спасибо Вам за понимание – ответила Анна заставляя себя выпить молоко и съесть ломоть лепёшки.

Ближе к обеду, со школы пришла Дуся и бросив плоский портфель на тапчан, пошла мыть руки, так её приучили, чтобы приходя с улицы, мыть руки. Анна с надеждой смотрела на дочь, думая, что та и к ней подойдёт, ну хотя бы поздороваться. Но Дуся прямиком подбежала к Мехринисо и со словами.

– Опажон! Я пришла! – обняла ту и поцеловала в щёчку.

Мехринисо бросила виноватый взгляд на Анну и тут же отвела глаза, под пристальным взглядом той. Потом нагнувшись к Дусе, Мехринисо сказала.

– Невежливо не здороваться с взрослыми Дусенька. Подойди к матери и поздоровайся с ней тоже.

Дуся подняв голову, посмотрела на Мехринисо,.

– Но ведь Вы моя мама опажон – ответила было Дуся, но под пристальным взглядом Мехринисо, опустив голову, побрела к Анне.

– Здравствуйте…тётя. Я со школы пришла – тихо сказала Дуся, подойдя ближе к Анне.

Анна будто ждала дочь, крепко обняв её, она произнесла.

– Здравствуй родная! Доченька моя.
ГЛАВА
Дуся безучастно стояла возле Анны и молча посмотрела на Мехринисо, та кивнула головой, поощряя девочку. После того, как все поели приготовленный в честь гостьи плов, правда вместо мяса, отварили яйца, но получилось очень вкусно, Мехринисо отвела Дусю в дом, сказав ей, что им надо серьёзно поговорить. Анна сидя на тапчане, напряжённо ждала конца разговора и очень волновалась. Через час Мехринисо и Дуся наконец вышли из дома и подошли к Анне, которая с нетерпением ждала их.

– Дуся готова ехать с Вами в Ленинград, домой. Только, если можно, уезжайте сегодня же. А лучше, прямо сейчас – сказала Мехринисо, с трудом сдерживая слёзы.

А Дуся стояла с каменным лицом и смотрела в землю.

– Спасибо Вам…и простите меня – еле проговорила Анна и взяла за руку дочь.

– Я пойду, соберу вещи Дуси – мрачно сказала Мехринисо и быстро вернулась в дом.

Саломат хола сидя на тапчане и наблюдая за ними, тихо плакала, вытирая концом платка, глаза.
Мархамат готовила ужин, перед этим, Саломат хола, попросила мужа Кодиржон акя узнать, когда отходит поезд до Ленинграда.

– Да ведь до вокзала ехать сколько. Может сама бы и сходила, а? Ну что я на своей деревяшке ковылять буду? Так до утра и прохожу. Поезжай сама жена – ответил Кодиржон акя.

Саломат накинула на голову большой шёлковый платок, белый, в синюю полоску по краям, доставшийся ей ещё от матери и вышла из дома. Женщина вернулась часа через два, пока добралась на двух автобусах до вокзала, пока ждала эти самые автобусы, да потом ещё добиралась обратно до дома. В руках она держала два билета на поезд до Ленинграда, которые и протянула Анне.

– Поезд отходит завтра, поздно вечером, в одиннадцать часов. Так что Вы с Дусей поужинайте завтра пораньше, а я тесто поставлю на ночь, Вам лепёшек на дорогу испеку. Надо ещё картошку пожарить … – говорила она, потом обращаясь к мужу, произнесла.

– Отец. Вы бы у мясника мясо купили, ну что одну картошку то жарить на дорогу? Им ведь ехать долго.

Анна была в растерянности, держа в руках билеты, молодая женщина поверить не могла, что завтра она с дочерью уезжает домой.

– Теперь всё у нас с Дусенькой будет хорошо – тихо прошептала Анна и обращаясь к Саломат холе, спросила.

– Саломат хола. Сколько я Вам за два билета должна? Вы не думайте, у меня деньги есть, я ведь отпускные получила, когда в Ташкент уезжала.

Саломат хола строго обвела Анну взглядом.

– Эх женщина. Да разве в деньгах счастье? Ты у нас сердце вырываешь, а ты сколько стоит… Эээххх! – выдохнула она и ушла в дом, где Мехринисо сидела с платьицем Дуси и прижав к лицу, плакала.

Саломат хола на узбекском языке, стала ругать дочь, .

– Ты что? Хоронишь кого что ли? Вытри слёзы, Дуся жива, здорова, это счастье. А где она будет жить, какая разница, лишь бы счастливой была. Ведь не с чужим человеком едет девочка наша, с родной матерью. Её тоже понять нужно, думаешь ей легко? – говорила она.

– Зачем отец запрос на Дусю в облкомитет относил? Не надо было… – не переставая плакать проговорила Мехринисо.

– Не думала, что моя дочь такая жестокая. Такая эгоистка. Ух, чтоб тебя… – проворчала Саломат хола и ушла в другую комнату.

Все сели ужинать, ели молча, даже не смотрели друг на друга. Так же молча все стали расходиться по своим делам. Кодиржон акя пошёл доделывать начатую обувку, которую утром рано собирались забрать, он зажёг керосиновую лампу под своим навесом и сел за работу. Саломат хола пошла ставить тесто, чтобы спозаранку испечь их в тандыре. Мехринисо собрала со стола и отнесла к очагу, где в казане была налита вода и уже согрелась, Мархамат принялась мыть в этом казане посуду. Анна сидела на тапчане, рядом с ней сидела Дуся, это ей Мехринисо наказала, чтобы девочка не отходила от своей матери, а Дуся всегда слушалась свою опажон. Опустив низко голову Дуся кулачком вытирала слёзки с пухлых щёк, а Анна…бедная женщина обняв дочь за плечи, тихо шептала ей о том, как сильно она её любит, напоминала сказки, которые рассказывала, когда укладывала спать… Дуся слушала и исподтишка  посматривала на Анну, морща лоб, пытаясь вспомнить сказку. Вдруг девочка напряглась и посмотрела прямо в глаза матери, её лицо просветлело и она радостно воскликнула.

– Я помню! Про колобка и змея горыныча…я помню, как ты меня гладила по голове и рассказывала, как лиса колобок съела.

Анна приподняла дочь и прижала к себе, из глаз текли слёзы радости, она не помня себя бормотала только.

– Солнышко моё! Радость моя! Доченька родная! Дусенька…вспомнила маму свою?

Дуся нерешительно обняла Анну за шею и положила головку ей на плечо. Из окна комнаты на них смотрела вся заплаканная Мехринисо и улыбалась.

– Ну вот и хорошо…вот и славно – шептала тихо девушка.

С вымазанными в тесте руками, возле очага стояла Саломат хола и кончиком платка, свисающего с головы, вытирала глаза от слёз. С работы пришёл Собиржон, сын Саломат хола и Кодиржон акя, он работал разнорабочим на заводе Октябрьской революции. Наконец закончив дело, домой зашёл и Кодиржон акя. Решили все вместе, просто попить чай. Эту ночь, Анна спала вместе с Дусей, крепко её обняв, а когда проснулась, то не увидела ни дочь, ни Мехринисо. Анна в панике выскочила во двор. Саломат хола пекла лепёшки в тандыре, Мархамат ставила самовар, подбрасывая в трубу кусочки спиленного дерева, уголь достать было сложно.

– А где Дуся и Мехринисо – с волнением спросила Анна.

Саломат хола посмотрела на Анну и вытирая мокрый лоб от жаркого тандыра, громко сказала.

– Они в магазин пошли. Мехринисо захотела Дусе на дорогу конфет и печенья купить. Скоро вернуться, не волнуйся дочка. Умывайся, сейчас чай будем пить с горячими лепешками.

Анна свободно вздохнув, подошла к арыку, умыться. Когда все сели за стол, самовар наконец закипел и чай заварили, с магазина вернулись Мехринисо с Дусей. Со счастливой улыбкой, девочка села на тапчан и показала сладости, которые ей купила опажон.

– Вот вечером в поезд сядешь и поедешь далеко, далеко, там и поешь свои сладости и маму свою угостишь – гладя Дусю по голове, сказала Саломат хола.

Часов в семь, пришёл с работы Собиржон, на ужин приготовили плов на дорожку, все быстро поужинали, надо было ехать на вокзал, последние автобусы ходили в восемь тридцать часов вечера, надо было успеть. Мехринисо вынесла большой узел, куда сложила вещи Дуси и поставила на тапчан. Саломат хола сложила шесть лепёшек на скатерть, рядом в алюминиевой кастрюле положила пожаренную картошку с кусочками мяса и в косушке плов.

– Ночью проголодаетесь, плов поедите. А картошка на завтра останется. Вот ещё в банке кислое молоко, с ним жажды не будет, ну и яблочек со своего сада – сказала она, всё заворачивая в скатерть.

Бумажный пакет со сладостями, Дуся решила нести сама и не выпускала из рук. Собиржон должен был проводить Анну с дочерью, до вокзала.

– Ну что…давайте прощаться, не то на автобус опоздаете. Лучше на вокзале часик переждать – сказала Саломат хола, крепко обнимая Анну и Дусю, расцеловав их в обе щёчки.

Мехринисо сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Анна, обещайте следующим летом приехать к нам с Дусей – взволнованно воскликнула девушка.

Анна прижавшись к ней, сказала.

– Конечно родная моя. Куда ещё мы можем поехать, как не в родной для нас дом? Потом Мехринисо обняла Дусю и целуя её тихо ей говорила.

– Помни всё чему я тебя учила дочка. К чистоте и честности, доброте и меньше говорить, больше слушать – последнюю фразу вместе с ней сказала и Дуся.

И они обе рассмеялись. Дуся крепко обняла за шею Кодиржон акя и поцеловав его, сказала.

– Я так Вас люблю бобо.

От чего у мужчины заблестели слёзы на глазах, но переборов себя, он сказал.

– Я тоже тебя люблю дочка.

Говорили они на узбекском языке. Очередь подошла и Мархамат прощаться.

– Кеное, желаю, чтобы у Вас родился хорошенький мальчик – сказала Дуся погладив немного выступивший животик невестки.

Мархамат смутившись, поцеловала быстро Дусю, попрощалась с Анной и убежала в дом. Все вышли за калитку и помахивая на прощанье руками, смотрели вслед уходящей в темноту Дусе. Анна и Дуся тоже помахали руками в ответ и растворились в вечерней темноте улочек.
Собиржон проводил Анну и Дусю до самого вокзала, как наказал отец. Там парень попрощался с ними и успев на последний автобус доехал до Урды. А до дома ещё, ой как далеко. Автобусов не видно, Собиржон оглядываясь назад, пошёл пешком. Было совсем темно и ничего не видно.

– Что ж, так к раннему утру, сразу на работу и дойду – прошептал Собиржон, как услышал позади себя фырканье лошади.

Парень обернулся и лишь успел чуть отойти в сторону, как перед ним возникла арба, запряжённая старой захудалой лошадкой.

– Собиржон? Ты что это так поздно здесь делаешь? – спросил пожилой мужчина, на узбекском языке, с тюбетейкой на голове и белым яхтаком, вместо рубашки.

– Ааа…это Вы Маматакя? Домой иду, автобусов нет, поздно уже. Гостей на вокзал проводил. За нашей Дусей мама из Ленинграда приезжала – отвечал Собиржон.

– Нашлась значит? Да, дела…а сколько Кодиржон ходил в облисполком? Сколько запросов оставлял? Надо же? Нашлась таки… А точно она, ну…мать Дуси? Ведь и ошибиться могли. А ты садись, вот на арбу садись, вместе то веселее будет ехать. Но! Но, давай! – восклицал, между разговором Маматака, сосед семьи Кодиржонакя из соседней махалли.

Собиржон дважды себя упрашивать не стал, подпрыгнув, он сел на край арбы и свесил ноги.

– Да нет, ошибки нет. Она и паспорт свой показала и метрику нашей Дуси. Даже старая фотокарточка Дуси есть у неё, где девочке года три наверное. Но узнать можно, по волосикам и глазкам. Мехринисо жалко, уж больно привязалась она к девочке – говорил Собиржон.

– Да…дела… А Мехринисо жалко, бедная. Ей бы замуж выйти, да своих детишек родить. Мать она была бы хорошей, да и хозяйка неплохая – говорил Маматакя.

– Ну Вы ведь знаете…у моей сестры глаза нет. А человек она прекрасный, сама доброта – ответил Собиржон.

– Знаю. А что? С лица воду не пить. Кому глаза сейчас нужны? – сказал Маматакя.

Проехав немного молча, Маматакя вдруг повернулся к Собиржону.

– Слушай, ведь в нашей махалле есть мужчина, ну ты его знаешь, Жура, он жену недавно потерял…умерла бедняжка. Так вот…у них двое малых детей осталось,

по – моему мальчик и девочка. Недавно я слышал, жену он ищет себе, детям мать. Он работает, они одни. Тяжело мужчине без женщины, да ещё с детьми. Может сказать ему про Мехринисо? А что? Девушка справная, руки, ноги целые. А что глаза нет…так не беда, не слепа же она совсем. Что скажешь, а Собиржон? – спрашивал Маматакя.

Собиржон пожал плечами.

– Что я могу Вам ответить Маматакя? Конечно было бы хорошо. Вы поговорите с Журакя, если согласится, с отцом моим поговорите. Вы же друзья с ним – ответил парень.

Маматакя закивал головой.

– Ты прав. Откуда тебе знать… А что, благое дело. Детишкам мать будет, Журе жена и Мехринисо была бы довольна – пробормотал про себя Маматакя.

Наконец доехав до дома, Собиржон спрыгнул с арбы.

– Спасибо Вам Маматакя. Что бы я делал, если не встретил Вас? До сих пор шёл наверное. Может зайдёте, чайку б попили, а? – из вежливости спросил Собиржон.

– В другой раз сынок, поздно уже. Отцу скажи, я на днях к Вам загляну. Ну, ну давай, пошла! – ударив лошадку кнутом, громко сказал Маматакя, отъезжая.

Было почти двенадцать ночи, когда Собиржон зашёл домой, на тапчане сидели родители.

– Ассалом аляйкум – поздоровался Собиржон с ними и присел рядом.

– Ва аляйкум ассалом. Садись сынок, ну как, отвёз их, посадил на поезд? – спросила Саломат хола.

– Да ойижон, отвёз. Не беспокойтесь, Анна опа сказала, что, как приедет в Ленинград, письмо напишет нам. Устал я, спать пойду. Хорошего Вам сна – сказал Собиржон, вставая с тапчана.

– И тебе хорошего отдыха сынок. Иди, ложись, поздно уже – ответил Кодиржон акя.

Следующим вечером, Маматакя зашел к Журе, днём то тот работал. Мужчине было лет под сорок, когда жена вдруг заболела и внезапно умерла, оставив ему двоих маленьких детей. Девочке было одиннадцать лет, мальчику девять. Жура воевал, писал жене письма, она отвечала, парень мечтал о семейном счастье с женой, которую любил по –  своему. Вернулся, ну пожили они всего три с половиной года и тут такое. Что был за недуг, он так и не узнал, а тихо похоронил жену.

– Как поживаешь Жура? – садясь на тапчан, спросил Маматакя.

– Ассалому аляйкум Маматакя. Спасибо, живём помаленьку. Сами как? – спросил Жура, подавая мужчине пиалку горячего чая.

– Спасибо сынок, хорошо. Хм…я что зашёл то…жениться тебе надо Жура. Одному без жены тяжело. За детишками присмотр нужен.  – сказал Маматакя.

– Да на ком? У меня же дети – с удивлением и надеждой, спросил Жура.

– В соседней махалле девушка есть, дочь Кодиржонакя ну ты знаешь, сапожником работает. Правда…она в детстве один глаз потеряла, но добрая и работящая. Ну и что, что глаза нет? Тебе что, с её лица воду пить что ли? – тихо посматривая на реакцию Журы, сказал Маматакя.

Тот с удивлением посмотрев на говорящего, ответил.

– Да какая девушка за мужчину с двумя детьми пойдет? Мне бы и вдова подошла. А то,что слепа на один глаз…так что ж, не по её вине это. Аллах так захотел. Если девушка согласна, то и я не против. И правда тяжело с двумя детьми – ответил Жура.

– Ну вот и хорошо, я завтра же с Кодиржоном поговорю, думаю он согласится. Пойду я, до завтра сынок – вставая с тапчана, сказал Маматакя, уходя со двора Журы.

Не откладывая дело, Маматакя не стал дожидаться утра, Кодиржониакя сидел как всегда возле дома и чинил обувь, чем и зарабатывал. Присев рядом, Маматакя сразу задал ему вопрос.

– Замуж дочь отдашь Кодиржон? – спросил Маматакя.

У мужчины от неожиданности и обувка из рук выпала.

– О чем это ты? Она же…слепа на один глаз – ответил Кодиржонакя.

Потом, узнав, что мужчина который просит Мехринисо, вдовец и у него двое детей, обещал подумать и поговорить с дочерью.

Тем временем, Анна с Дусей сели на свои места, обозначенные в билетах. Вагон был плацкартным, людей было много, заняв одну полку, Анна с дочерью расположились, придвинув сумку с едой ближе. Видимо поужинали сытно, есть им не хотелось, Дуся только печенье поела и положила в рот конфетку. Поезд ехал с небольшими остановками на станциях, Анна старалась не отходить от дочери и когда нужен был кипяток из титана, она просила кого-нибудь принести. Ехали несколько дней, не осталось ни плова, ни картошки с мясом, ни кислого молока, положенные Саломат хола для них и даже конфеты и печенья кончились, а ехать ещё целых два дня. На небольшой станции, прямо на платформе, бабульки продавали пирожки и блины с картошкой, Анна наказав Дусе, чтобы та не двигалась со своего места, вышла из вагона, чтобы купить на дорогу пирожков и блинов. Когда молодая женщина вернулась, Дуси на месте не оказалось. У Анны внутри будто всё оборвалось. Она положила свёрток с едой на сумку и побежала искать дочь. Анна спрашивая у сидевших пассажиров о дочери, прошла весь свой вагон, Дуси нигде не было. Анна запаниковала.

– Господи! Где же она? – бормотала себе под нос Анна и уже громко стала кричать. – Дуся! Ну где ты? Дусенька!
Анна металась по вагону, потом выскочила из него на платформу, едва заскочив обратно, чуть не опоздав, поезд тронулся с места и начал набирать скорость. Анна была в отчаянье, она побежала в соседний вагон, откуда раздавалась игра на гитаре и пение молодых людей. Дуся стояла облокотившись о стойку плацкартного места и качая головой внимательно слушала Марсельезу. Увидев дочь, Анна беспомощно села на свободное место и не отрываясь смотрела на Дусю. Вдруг молодая женщина истерично рассмеялась, чем привлекла удивлённые взгляды пассажиров. Анна огляделась и извинившись, медленно поднялась и подошла к дочери.

– Дусенька! Что же ты делаешь доченька? Я ведь чуть с ума не сошла. Идём обратно в наш вагон – беря за руку Дусю, сказала Анна.

Дуся нехотя, но молча подчинилась и пошла следом за Анной.

– Ты наверное голодная, пойдём я накормлю тебя. Ты пирожки любишь? А блины с картошкой? Я купила и то и другое – не умолкая, говорила Анна.

Её трясло от перенесённого волнения. Сев на своё место, Анна развернула бумагу, в которую ей завернули пирожки и блины и взяв один пирожок, протянула Дусе. Девочка с удовольствием его съела и вопросительного посмотрела на Анну. Та улыбнувшись, дала ей блинчик с картошкой, Дуся быстро съела и его и начала икать. Анна наконец улыбнулась и попросила соседа, молодого парня, принести для неё кипяток. Тот послушно встал и пошёл в конец вагона, потом быстро вернулся с алюминиевой кружкой, зажав ручку кружки рукавом свитера, потому что она нагрелась. Поставив кружку на столик, паренёк сел на своё место, напротив Анны и Дуси.

– Кипяток горячий, сейчас немного остынет и попьешь. Хорошо Дусенька? – ласково сказала Анна, надкусывая и сама пирожок, потому что проголодалась очень.

О чём говорить с матерью, Дуся не знала, ведь эта тётя по сути была для неё совсем не знакома. То ли дело Мехринисо. С ней Дуся могла говорить обо всём. Мехринисо читала ей старую, потрёпанную книжку, про великана Гулливера и маленьких человечков. Мехринисо её нежно щекотала и приговаривала.

– Ты моя принцесса. Я тебя очень люблю.

На что Дуся хохотала и отвечала.

– А я люблю тебя больше, больше.

Потом они катались по полу и вместе долго смеялись. Дуся задумалась.

– Ну почему надо было уезжать и оставлять так далеко бобожон, бувижон и опажон? Ещё кеное и брата Собиржона…почему?

Вдруг Дуся заплакала, Анна посмотрев на неё, испугалась.

– Что с тобой доченька? У тебя что-то болит родная? – взволнованно спросила она.

Дуся подняла заплаканные глаза и буквально выкрикнула.

– Я домой хочу, к опажон!

Анна даже испугалась, она крепко обняла дочь и прижала к себе.

– Я твоя опажон Дусенька. Ты ведь уже большая девочка, должна понимать, что я твоя мама. Когда я ушла на фронт, чтобы бить фашистов, чтобы защитить тебя, ты осталась с бабушкой. Потом она заболела и умерла, а тебя привезли в Ташкент, где ты жила долго, долго, пока я тебя не нашла. Доченька, родная моя, я ведь живу только ради тебя. Неужели ты меня совсем не помнишь? – возбуждённо шептала Анна.

Дуся перестала плакать и внимательно посмотрела на Анну, женщина с надеждой смотрела на неё.

– Ну? Дусенька? Помнишь, я тебя кашкой кормила, а потом мы с твоим папой и с тобой в парк ходили, кататься на каруселях. Потом мороженое ели, помнишь? – более спокойно спросила Анна.

Дуся кивала головой, перестав плакать, потом вдруг прижалась к Анне и впервые назвала её мамой.

– Мама…я помню. Да, помню карусели и мороженое, оно сладкое и холодное. Папу не помню, совсем не помню – проговорила Дуся.

Анна засмеялась и прижавшись к дочери, подумала.

– Ну наконец-то. Мамой меня назвала.

А вслух произнесла.

– Ты совсем маленькая была, вот и забыла. А тётю Марию помнишь? Василька и Ивана, помнишь? Они тебя приютили, когда поезд бомбили, на котором ты ехала с остальными детьми в Ташкент.

Дуся покачала головой.

– Нет, не помню. Тебя только помню, ты сказки мне рассказывала и кашей кормила. А бабушка....конфеты мне давала…– стараясь вспомнить, морща лобик, тихо говорила Дуся.

Анна решила сойти на станции и вместе с Дусей навестить Марию и её сыновей. Только на станции, где жила Мария с сыновьями, поезд остановился поздней ночью, но Анна не отказалась от своего желания и вышла из поезда. Идти было темно, дороги почти не видно, лишь силуэты домов виднелись вдали и мерцали скупо огоньки.

– Мама, мне страшно и холодно. Куда мы идём? – спросила Дуся.

Анна сняла с себя кофту и укутала ею Дусю.

– Здесь недалеко, вспомни, ты же тоже вот так ночью одна шла, тебя собака потом нашла, Дуся. Помнишь? Ааа…вот и дом Марии, мы дошли наконец. – обрадовано сказала Анна, не дождавшись ответа дочери.

Войдя в открытую калитку, Анна вместе с Дусей подошла к тёмному дому.

– По – моему этот дом, если я не ошибаюсь… – пробормотала Анна и тихо постучала в дверь.

Но в доме стояла тишина и было темно, никто не отвечал. Анна постучала ещё раз и на этот раз постучала громче и не в дверь, а в окно. Зажёгся тусклый свет и из-за открывшейся двери, Анна услышала голос Марии.

– Кто там? Кому не спиться в такую позднь…

– Мария, это я Анна, я…хотела проведать Вас. Я с Дусей – ответила Анна, подходя ближе к двери и показываясь Марии.

– Анна! Господи, откуда это Вы так поздно? Заходите в дом…Дуся? Девочка моя. Дусенька! – вдруг увидев Дусю, воскликнула Мария и приподняв девочку, крепко обняла её.

Все прошли в дом и сели на скамью, за стол.

– Нашла значит дочь свою… Откуда же Вы так поздно? Неужели из Ташкента? – спрашивала Мария.

– Нашла Мария. Помните Дусю? Вот она какая стала, выросла совсем – ответила Анна.

– А я Вас помню. И Василька тоже помню – вдруг сказала Дуся.

Мария и Анна переглянулись и с удивлением посмотрели на Дусю.

– Правда? А я тебя и не забывала. И Василёк тоже и Ивашка. Все тебя помним – радостно сказала Мария.

Потом тихо, обращаясь к Анне, сказала.

– Дети запоминают стрессовые ситуацию, Дуся тогда была напугана очень. Ой, что это я сижу? Вы с дороги, есть наверное хотите. Я сейчас, у меня в печке и картошечка ещё горяченькая стоит и молоко есть, даже хлеб есть, я сейчас.... – захлопотав, говорила Мария.

– Простите нас, побеспокоили мы Вас, только не смогла я мимо Вас проехать. Захотелось, чтобы Дуся увидела своих спасителей – чувствуя неловкость за ночной визит, сказала Анна.

– Да что ты Анна? Какие беспокойства? Да и не спасали мы никого, Дуся ведь сама пришла, её тогда наша собака Дуся привела. Вот такие дела – ответила Мария, ставя на стол горячую ещё в горшочке картошку, посыпанную зеленью и лучком и политую маслом, налила из крынки молока и нарезала два куска хлеба.

Дуся и правда была очень голодная, но она ещё очень устала и хотела спать. Поэтому так с куском хлеба в одной руке, с откусанной картошкой в другой, положив голову на стол, девочка уснула, пока Анна рассказывала Марии, как нашла Дусю в Ташкенте.

– Добрейшие люди там Мария. И Дуся к ним очень привязалась. Я может быть и осталась бы там…но поняла, если останусь, Дуся меня никогда не признает матерью. Было тяжело уезжать и дочери и тем, у кого она прожила семь лет, но я не могла поступить иначе – говорила Анна.

– Да…дела. Что война проклятая с людьми то делала. Ой, а Дуся то уснула. Я положу её на кровать, где ты в прошлый раз спала, рядом ляжешь с дочерью. А я на лавку постелю себе, она широкая – поднимая Дусю и унося в другую комнату, говорила Мария.

– Стеснили мы Вас. Вы уж простите – виновато сказала Анна.

– Глупости не говори. Ешь давай, а потом ложись, отдыхай – ответила Мария.
Утром Анна проснулась позже обычного, видимо устала очень, перенервничала, да и какой сон в поезде, в душном вагоне. Её разбудил голос Дуси, она громко рассказывала Васильку, как приехала из Ташкента к ним, как помнит их и что умеет говорить по – узбекски. Лёжа в постели, Анна потянулась и улыбнулась, на душе было спокойно. А Дуся мирно сидела за столом и болтала с Васильком, был воскресный день, в школу идти не надо было, Дусе мальчуган был рад, отвечал ей, что помнит её, когда она к ним пришла и его маму мамой назвала.

– Помнишь, ты фашиста с автоматом испугалась и выскочила из комнаты к моей мамке и назвала её мама? Я помню, ещё спросил, почему ты мою маму мамкой называешь, а Ивашка меня тогда ударил и велел молчать – рассказывал мальчуган.

Анна вышла во двор, чтобы умыться из висевшего на дереве умывальника, шёл дождь, грязь липла к подошве. Анна поднялась на маленькое крыльцо и попыталась снять грязь с обувки, вытирая ноги об ступеньку. Мария накрыла на стол, вскипятив молоко. Детям она накрошила хлеба в миски и сверху налила молоко. Ивана дома не было, парень поздно приходил с кузницы и рано уходил на работу. Поздоровавшись с Марией, Анна села за стол на скамейку.

– Тяжело Вам наверное, одной, без мужа Мария? Иван один работает… – осторожно, чтобы не ранить женщину, спросила Анна.

– Поначалу шибко тяжело было, дети маленькие, есть почти нечего. Хорошо коза в доме есть, иначе совсем голодно было бы. Сейчас полегче стало, Иван вот вырос, работать пошёл, да и я дояркой работаю при колхозе, хотя…коров совсем мало, в войну сколько угнали, иных съели в голод – отвечала Мария.

– Да, но Ивану бы в город поехать, ему учиться надо. Может в институт поступит, сейчас специальность нужна, а Мария? А жил бы у нас, у меня квартира большая, отдельная, не коммунальная. Что скажете? – настаивала Анна.

Мария от её слов плюхнулась на скамью.

– Как в город…а мы как же? Одни с Васильком останемся что ли? – в изумлении воскликнула она.

– Поймите Мария, ну не может же молодой, красивый, сильный парень всю жизнь на кузнице проработать. Пять лет будет тяжело, я понимаю…но когда он закончит институт, устроится на работу, может квартиру получит, а там глядишь, Василёк подрастёт, тоже в институте выучится, Вас Мария в город заберут. Ну сами подумайте, живёте Вы на самой окраине, случись что и на помощь никто не успеет прибежать. А хотите, переезжайте в Ленинград, поживёте у меня, Василька вместе с Дусей в школу определим, я ведь в больнице, медсестрой работаю. И Вас бы устроили санитаркой в больницу. Поверьте, в городе детям лучше будет. – уговаривала Анна.

Мария посмотрела на сына и представила, как бы они жили в городе. Ведь Анна права, здесь они кое-как выживают, ночами выть хочется. А Иван…её любимый Ванечка выучился бы и может быть большим человеком станет, вон он, какой у неё серьёзный. У Марии на глазах слёзы появились.

– Но ведь нас трое, стесним мы Вас Анна. Как же это будет… – сказала Мария в нерешительности.

– Вы с Иваном поговорите Мария, думаю он не будет против. А стеснить нас…да Вы дочь мою во время войны спасли от гибели. Вы ж мне как родная Мария – в сердцах ответила Анна.

Женщины смотрели друг на друга и вдруг крепко обнявшись, расплакалась.

– Проклятая война. Что с людьми то сделала. А ты права Анна, права. Жизнь проходит, сама не жила, хоть дети поживут пускай – вытирая мокрые щёки краем фартука, сказала Мария.

Женщины еле дождались Ивана, который пришёл чуть раньше, в воскресный день. Сначала накормив парня, Мария с волнением рассказала ему о том, что Анна предлагает им переехать в город.

– В институт поступишь, ты ж в школе хорошо учился сынок. Да и Василёк в городе будет учиться, здесь до школы и обратно пока придёт, у меня сердце не на месте было – говорила Мария.

Иван внимательно посмотрел на мать.

– Думаешь в городе легче нам будет? А жить где собираешься? – спросил Иван.

Анна не дала Марии ответить.

– Жить у нас будете Ванечка. Квартира у нас большая, от родителей осталась, отдельная, три комнаты, даже балкон небольшой есть – волнуясь не меньше Марии, сказала Анна.

– Вы поймите, такие вопросы враз не решаются. Надо же обдумать, всё взвесить…а если я не смогу поступить в институт? – вдруг спросил Иван.

Об этом Мария не думала, но Анна успокоила его.

– На заводе руки рабочие всегда требуются. После войны работать некому, впрочем, как и учиться. Поступишь ты Ванечка, следом Василёк растёт. О его будущем подумай – сказала Анна.

Иван молча смотрел в окно, Мария и Анна ждали его решения.

– Давайте спать. Утро вечера мудренее. Вечером с работы приду и ответ дам. – вставая из-за стола и проходя за печку, сказал Иван.

Утром Мария сварила пшённую кашу, порезала хлеб, налила в миску масла и позвала всех к столу. Василёк, услышав, что они уезжают в город, в школу идти отказался, да и дождь неистово лил. Мария пожалев ребёнка, разрешила остаться. Хорошо Иван, поев, ещё раньше ушёл на кузницу. От того, что Иван поднимал молот и бил по горячему железу, у него развились мускулы, в свои восемнадцать лет, он выглядел старше, может ещё и от того, что был серьёзным не по годам. Деревенские девушки с опаской и надеждой поглядывали на него, в те редкие дни, когда вдруг в деревне показывали кино, или праздник устраивали. Иван ходил вместе с другими парнями, своими сверстниками и не очень то обращал внимание на вздохи и взгляды девчат. Работая на кузнице, Иван целый день думал над словами матери.

– А ведь мать права, жизнь так и пройдёт моя в этой кузнице. А Василька что ждёт? В лучшем случае работа на ферме, коровам хвосты будет крутить, навоз за ними убирать. Да и мать бедная, что видела? Досыта даже не ела, последний кусок нам отдавала – думал парень, усиленно ударяя молотом по калёному железу, которое на глазах приобретало заданную форму.

Добросовестно отработав, Иван вымыл руки и обращаясь к кузнецу сказал.

– Михалыч. Я ведь сегодня последний день работаю. Всё, в город семью увожу.

Михалыч с удивлением посмотрел на Ивана и пожав плечами, ответил.

– Оно и верно. Что тебе молодому всю жизнь молотом махать? А в городе может человеком станешь, нужным обществу.

Обнявшись на прощанье, Михалыч заплатил Ивану скудные деньги за работу и проводил парня, пройдясь с ним немного. Мария и Анна с нетерпением его ждали. Иван молча поел, потом посмотрев на мать, с серьёзным видом сказал.

– Вещи собирай мать, уезжаем.

Мария облегчённо вздохнула, а Василёк сидевший с Дусей за печкой, вдруг радостно закричал.

– Ура! Мы в город уезжаем.

Обернувшись на брата, Иван скупо улыбнулся. Ночью, когда дети уснули, Мария и Анна складывали вещи, которых было не так много. В основном одежда, обувка, документы и фотографии. Дом решили заколотить досками, мало ли что, вдруг вернуться придётся.
Дети уже спали, Мария и Анна складывали вещи в большой старый чемодан.

– Как хорошо, что Иван всё- таки решился поехать в город. Вот увидите Мария, Вам там легче будет – тихо говорила Анна.

– Да если бы не ты, у меня и в мыслях такого не было. Я замуж вышла в эту деревню. Муж мой привёз меня из соседнего села. Поверишь ли…красивая я была, парни увивались за мной, а вот мой Гришенька приехал как-то к председателю нашему, на танцы вечером пришёл. Ох гармонь играла тогда и я как увидала его и всё! Сразу влюбилась в него. Ну и он тоже, весь вечер возле меня крутился, а на следующее утро, перед самым отъездом домой, явился к нам в дом. Отец помню против был, а Гриша упёрся и всё, сказал тогда.

– Не отдадите, выкраду – говорила Мария.

– Ну мать моя еле уговорила тогда отца. Сказала, что в любви должны жить, без любви не жизнь, а мучение. Через неделю свадьбу сыграли, сначала в нашем селе, потом в этой деревне. А дом этот… вместе строили, я уже на сносях Иваном была, тридцатый год, думали долго жить будем и счастливо. Любил он меня, аж задыхалась в его объятьях, во как любил. Поэтому и дети у нас красивые, в любви родились. Он же агрономом был и трактор водил, ну на все руки мастер. А тут вот война и нет моего Гришеньки. Ты думаешь, сколько мне лет то? – долго рассказывая о своей жизни, вдруг спросила Мария.

Анна от неожиданности даже не знала, что ответить ей.

– Вот то-то и оно. Сказать не можешь. А мне ведь и сорока лет нет, а ты меня Вы, да Вы – с горечью сказала Мария.

– Так что, между нами всего десять лет разница? – спросила Анна.

– Ну да, всего десять лет, тебе двадцать девять, мне тридцать девять. Тринадцатого года я, вот война, голод, заботы меня в старуху и превратили. Но я не жалуюсь, вон каких мне сыновей Гриша мой оставил. Молодцы, красавицы. Гордость моя – с восхищением заявила Мария.

– Вы…то есть ты…ты Мария, настоящая русская женщина. Сильная духом и смелая. Не знаю, смогла бы и я так? Мы с Семёном, с папой Дусеньки случайно познакомились. В кино с девчонками пошли, уж очень хотелось тогда, а билетов нет. А тут Семён один билет предлагает и так ласково на меня смотрит. А нас четверо аж было, а он мне билет протягивает. Я ему деньги за билет даю, а он не берёт, говорит, с будущей жены деньги не возьму. Представляешь, так и сказал, а я тогда остолбенела, думала шутит парень. После кино, до зари мы с ним гуляли, по набережной Невы реки, по площади Восстания гуляли, да мало ещё где ходили. Ох и влетело мне тогда от матери, всыпала мне ремня, по самое не могу. Отец защищал, но и у него сил не хватило у матери ремень отнять. А я сижу, ноги гудят всю ночь же ходили и улыбаюсь. Мать понять не может.

– Глянька Петя. Её колошматят, а она улыбается – сказала она отцу – улыбаясь, рассказывала Анна.

– Любовь это мать, любовь. Понять надо, а ты взрослую дочь ремнём – ответил матери отец.

– Через месяц мы поженились, у нас жили, Семён приезжий был, с Киева учиться приехал. Недолго наше счастье было, пять лет всего, всё война проклятая отняла. Муж погиб и отец, да и мать не выжила. Чуть дочери не лишилась, да добрые люди помогли. Вот и ты Мария тоже помогла – говорила Анна, вытирая набежавшие слёзы.

– Поздно уже, отдохнуть бы надо. Утром надо на станцию сходить, спросить когда поезд до Ленинграда будет, билеты опять же купить. Ложись рядом с дочерью, я на лавке лягу – устало сказала Мария.

Утром позавтракав, Иван пошёл на станцию, чтобы узнать когда поезд до Ленинграда будет и билеты на всех купить. Анна деньги хотела дать, но Мария обиделась

– Что же это, мы и билеты купить не можем? Ты вот нам проживание даёшь… – сказала она, вытирая стол ладонью и собрав крошки, отправила в рот.

Анна промолчала, не зная, что и ответить.

– Вы посидите, я к соседке козу свою отведу, она давно просит продать мою кормилицу ей. Что ж, у неё тоже детишки, муж без ноги с войны вернулся, пусть молочко пьют – выходя из дома, сказала Мария.

Соседка рада была, что теперь у неё молоко будет каждый день, детишкам.

– Уезжаем мы, в город. Козу с собой не увезёшь, пусть тебе хоть польза от меня будет. Денег не возьму, коза моя, нам как член семьи была, голодными нам не давала остаться. Ладно, может ещё увидеться придётся, не поминай нас дурным словом Катерина – сказала Мария, оставляя козу соседке.

Иван вернулся быстро, с билетами на руках.

– Поезд ночью придёт, так что будет время дом заколотить – сказал парень.

Собрав со двора доски, Иван занялся делом, оставив только дверь незаколоченной.

– Перед уходом заколочу – деловито сказал он.

– Сынок, ты бы на базар сходил, мясо и хлеба немного купил, в дороге есть надо, а ехать больше суток – попросила Мария.

Иван молча вышел из дома. Мясо, которое принёс Иван, Мария варить поставила вместе с картошкой. Суп поели перед уходом, а мясо и картошку, Мария сложила в алюминиевую кастрюлю. В бумагу завернула нарезанный хлеб и сало и положила в сумку. На станцию, Мария попросила отвезти их, мужа Катерины, на телеге. С одной ногой, мужчина работал в колхозе, возил сено, исполнял поручения председателя. Вещей было всего два чемодана и сумка большая с продуктами. Поблагодарив соседа, который ночью привёз их на станцию, Мария попрощалась с ним и села на скамью, где уже расположились Анна с дочерью, Иван и Василёк. Поздно ночью, подошёл поезд, который ехал из Ташкента в Ленинград, из вагонов вышли несколько человек, а Мария с детьми и Анна с дочерью вошли в свой вагон и расположились на своих местах. Иван и Василёк залезли на верхние полки, тут Дуся тоже попросилась наверх, Анна приподняла её, а Иван подхватив, усадил рядом. Дуся по – детски радовалась и смеясь смотрела в окно, показывая ручкой вдаль, на мерцающие огоньки.

Была глубокая ночь, поезд не простояв и пятнадцати минут, продолжил свой путь.

– Дуся, доча. Спускайся вниз, надо поспать немного, смотри как темно на улице. – сказала Анна, протягивая руки, чтобы помочь дочери спуститься.

Та послушно опустила ножки и Иван схватив её за подмышки, передал Анне. Женщина положила Дусю на нижнюю полку и накрыла покрывалом. Через две минуты, Дуся уже спала безмятежным сном. Мария так и не смогла уснуть, она оставляла привычную жизнь за спиной, не зная, что ждёт её впереди. Но улыбающееся лицо Анны, успокаивало, да и Иван был уверенно спокоен. Василёк тоже уже спал, дети засыпают быстро, ведь у них не было никаких забот. Утром Мария приготовила завтрак и сложила всё на столик и Ивана попросила сходить за кипятком. До Ленинграда еды вполне хватило, отварные мясо и картошка с посыпанной зеленью и лучком разделили на три раза и ели с хлебом и салом и когда поезд, ранним утром прибыл в Ленинград, сумки с едой были пустые. Выйдя из здания вокзала, они все направились к автобусной остановке, Иван нёс чемоданы. Но им предстояло ещё раз сделать пересадку, так, двумя автобусами, они доехали наконец до дома Анны. От остановки немного вернулись назад и прошли через широкую арку во двор. Двор был пуст, в те годы собственных машин ещё не было, страна поднималась после тяжёлой войны. Поднимали сельское хозяйство, восстанавливали заводы и фабрики, надо было в короткие сроки всё это сделать. Собирался пленум ЦК КПСС, решались вопросы восстановления городов, доставки пшена, мяса, молочных продуктов, людям надо было есть. Выполнение и перевыполнение плана, задачи пятилетки…да мало ли было дел и проблем у государства. Поднявшись на третий этаж, старого дома, с широким подъездом, лестницей с тяжёлыми коваными  перилами, Анна открыла дверь своей квартиры. Мария, Иван и Василёк, впрочем, как и Дуся, с любопытством оглядывали все комнаты, зашли на кухню, посмотрели совместные ванную и туалет, Дуся выбежала на балкон и ухватившись за гипсовые фигурные перила, воскликнула.

– Как тут высоко!

– Осторожно, Дусенька. Перила высокие, но будь осторожна, можно и упасть – оттаскивая дочь от перил, сказала Анна.

Три большие, светлые комнаты, с высокими потолками и толстыми стенами.

– Мальчики могут занять комнату в глубине, по коридору, мы с Дусей расположимся в маминой спальне, а ты Мария будешь спать на широком кожаном диване в зале – сказала Анна, видя, что все трое стоят в нерешительности.

– Ура! У нас с братом своя комната будет – весело закричал Василёк, затаскивая тяжёлый чемодан в комнату.

Но Иван взял из его рук ношу и занёс в комнату. Кровать и кушетка, в виде тахты, книжный шкаф, рядом комод, с большими ящиками и красивыми ручками, у окна письменный стол и кресло, светло зелёные портьеры и белая тюль, на длинном, широком окне.

– Это кабинет папы…был. Здесь он часто работал ночами. Надеюсь Иван, тебе и Васильку понравится и не будет тесно – с грустью сказала Анна.

– После лежанки за печкой…да это просто хоромы тётя Аня – ответил Иван, впервые за долгое время, улыбнувшись.

У парня была красивая загадочная улыбка и Анна подумала тогда.

– Ох, немало женских сердец этот парень разобьет.

Война сделала Ивана серьёзным и ответственным, за мать и брата. И не по годам, Иван был взрослее своих восемнадцати лет. Он мало говорил, но если скажет что-то, это было не как приказ, но Мария уважала его мнение и почти всегда делала так, как хотел Иван.

– Хорошо то у тебя как Анна. Живут ведь люди. А в деревне людям тяжело. Работы много, а итог не виден – сказала Мария.

– Сейчас везде тяжело Мария. Не шуточная прошла война, забрав наших дорогих и близких сердцу людей. В городе работа тоже не мёд, надо вкалывать в две, а то и в три смены на заводе или фабрике. Но трудности пройдут, вот увидишь. Пусть не мы, но наши дети, наконец заживут счастливо – сказала Анна.

– Дай то Бог. Дай Бог – тихо ответила Мария.

– Так…конечно всё это хорошо, но нам надо есть что-то. Скоро обед, а у нас ничего и нет. Или есть? – проходя на кухню, сказала Анна.

Перед балконом, в небольшом мешке лежали лук, картошка, кочан капусты, морковь и неплохо сохранились, хотя Анна отсутствовала всего несколько дней, но ей казалось, что она не была дома целый месяц.

– Вы пока располагайтесь, я в магазин сбегаю, тут недалеко, за углом. Хоть хлеба что ли принесу – сказала Анна, беря авоську и выходя из квартиры.

– Вот когда бы моя коза приходилась. Свежее молочко детям, каша так же…хм, жаль привезти её было нельзя – сокрушалась Мария.

Иван улыбнулся.

– Вот только твоей козы здесь и не хватает для полного счастья. Может ты её в ванной бы привязала, или нет, лучше на балкон, чтобы воздух не портить в квартире, а мам? – сказал он.

Мария ничего не ответила, она просто знала, если бы не её коза Манька, им бы не выжить. А сколько она её прятала от немцев? То в лесок уведёт, то в погреб спустит. Мария тяжело вздохнула и зашла на кухню, почистить лук и картошку. Дуся залезла под кровать и детской памятью помнила, что бабушка складывала её игрушки, в коробку, с трудом вытащила эту коробку из-под кровати. Открыв крышку, Дуся с восторгом воскликнула.

– Это мои игрушки! Василёк! Иди скорее сюда. Посмотри, сколько здесь их много.

Василёк прибежал на зов Дуси и увидев коробку, полную разных игрушек, просто обомлел. Он в жизни не видел сразу и так много игрушек. Присев рядом с Дусей, он хватал то машинку, то тряпичного петрушку, то мячик, каждый раз восторженно восклицая.

– Ой, машинка! А это что, ой, мячик!

– Будем вместе играть, выбирай, что хочешь – добродушно сказала Дуся.

– Правда? А можно я вот это возьму? – спросил с надеждой Василёк.

Он был всего на три года старше Дуси, но мальчуган никогда не видел столько красивых игрушек, ему четырнадцать лет, но он по – детски воспринимает серьёзный разговор с Дусей.

– Это петрушка, красивая у него шапочка, правда? На, возьми, а вот ещё машинка. Ты ведь мальчик, а мальчики в машинки играют. А это моя кукла Таня, мне её папа на день рожденья подарил. Красивая, я её очень люблю. Ты ведь не будешь просить у меня мою Таню? – ворковала Дуся, обнимая большую куклу, со светлыми кудряшками, как у неё и такими же голубыми стеклянными глазками.

На кукле было ситцевое платьице в мелкий цветочек и бантик на головке. Вернулась Анна из магазина, в авоське у неё лежали две банки тушёнки, два чёрных хлеба, яйца штук двадцать и стеклянная бутылка растительного масла. Из тушёнки решили суп сварить, накрошив в кастрюлю лук, морковь и картошки.

– А давай и капусты мелко порежем, борщ получится. – предложила Анна и видя, как неловко себя чувствует Мария, она обняла её за плечи и тихо сказала

– Расслабься Мария. Этот дом твой, как и мой, твои дети, мои дети, моя дочь, твоя дочь.

Прослезившись, Мария крепко обняла Анну и расцеловала.

– Спасибо тебе Анна. Значит мы с тобой сёстры – ответила Мария.
Вечером, когда все легли спать, Анна написала письмо в Ташкент.

– Дорогие мои, родные Саломат хола, Кодиржонакя, Мехринисо, Собиржон, Бекмет и Мархамат! Мы с Дусей доехали хорошо, вот хотела сообщить Вам, что мы живы и здоровы, чего и Вам желаю всем. Думаем, на следующее лето мы с Дусей обязательно поедем к Вам в гости. А то и сами приезжайте, мы будем очень рады. Всех обнимаем, Дуся и Анна – писала Анна, на тетрадном листке.

Потом сложив письмо, она положила его в конверт, написала адрес и проведя языком по краю конверта, запечатала письмо, решив отправить его завтра с утра. Отпуск у Анны ещё не закончился, но сидеть дома, она не захотела. На следующий день, Анна вместе с Марией пошли в больницу, где и работала медсестрой Анна. Анна работала без ночных дежурств, с восьми утра до пяти вечера в хирургическом отделении. Она вместе с Марией зашла к главному врачу.

– Здравствуйте Галина Львовна. Разрешите представить Вам моя очень близкая подруга, хочет устроиться в нашу больницу на работу, на должность санитарки – сказала Анна, вход в просторный кабинет главного врача больницы.

– Здравствуйте Анна, а Вы вроде в отпуске должны быть? – спросила Галина Львовна.

– Я управилась за несколько дней и уже вернулась вместе с дочерью домой – ответила Анна.

– Значит нашли свою дочь? Очень рада за Вас. А как зовут Вашу подругу? – спросила Галина Львовна.

– Спасибо большое. Да, нашла и привезла домой. Сейчас мы вместе. А подругу зовут Мария. Она приехала из деревни, работящая и очень хорошая – ответила Анна.

– Хорошо, надо будет написать заявление на имя главного врача и пройти в отдел кадров, там Марии откроют трудовую книжку и она может завтра с утра приступить к работе – сказала Галина Львовна.

– Спасибо, мы пойдём тогда – выходя с Марией из кабинета, сказала Анна.

Они прошли в отдел кадров, написали заявление, по паспорту записали в трудовую книжку данные Марии и сказали, что с утра она может приступить к работе. Был август месяц, поэтому в институт поступать было поздно и Иван устроился на работу на завод, СельМаш.

– Ничего, год поработаю, на следующий год буду пытаться поступать в горно- металлургический институт – сказал он матери, когда та расстроилась немного, что год пропадает без учёбы.

Детей устроили в школу неподалёку, чтобы они не ездили на автобусах. Дуся должна была пойти в пятый класс, Василёк, в восьмой. Надо было купить тетради, ручки, чернильницы с чернилами и карандаши, учебники давали в школе, на весь учебный год, чтобы в конце мая  сдать обратно в школу. Начались будние дни, Иван уходил рано на работу, Анна выходила чуть позже и бежала в больницу, делать уколы, промывать раны, накладывать повязки. Ну а Мария работала сутки через двое, поэтому у неё была возможность и постирать, и убраться и приготовить вкусные обеды, так как продукты приносили все и Иван и Анна и даже Мария. Дуся с Васильком вместе ходили в школу, правда Дуся из школы выходила немного раньше и усаживалась на скамейку возле школы, чтобы подождать Василька, у которого было ещё два лишних урока. Дуся конечно могла и сама уйти домой, ведь школа была недалеко, но так они уж договорились, без Василька Дуся домой не хотела идти. Как-то в один из воскресных дней, Анна решила преобразить немного Марию и уговорила её пойти в парикмахерскую. Бедная Мария, с испуганными глазами села в кресло, где ей быстро покрасили волосы и высушив, накрутили на шестимесячную завивку. Пока она сидела в ожидании, ей выщипали брови, придав им красивую форму и накрасили перекисью, смешав с чёрным порошком. Конечно, после войны не было такого изобилия парфюмерии. Волосы мыли простым хозяйственным мылом, при этом волосы были густые и никакой перхоти в помине не было. Из парикмахерской, Анна повела подругу в магазин, чтобы купить ей крепдешиновое платье и туфли, хотя бы на невысоком каблуке. Посмотрев на себя в зеркало, Мария просто себя не узнала, она в раз сбросила лет десять. Домой идти Мария боялась.

– Что Иван теперь скажет? На кого я стала похожа? – сказала она, посмотрев укоризненно на Анну.

Анна улыбнувшись, промолчала. По дороге они купили небольшой торт и плюшки для детей.

– В день зарплаты, можем себе позволить – сказала Анна, когда Мария просила её не тратить зря деньги.

И когда они вдвоём пришли домой, Василёк воскликнул.

– Мамочка! Ты на артистку стала похожа.

Дуся кивнула головой.

– Точно, точно! Очень похожа – поддакнула девочка.

Мария нервно собирала на стол, когда дверь открылась и в квартиру зашёл Иван. Мария так и застыла на месте, Иван снял калоши, затем и ботинки и плащ. Вымыл руки в ванной и вошел на кухню, где у стола стояла Мария. Иван увидев мать, поднял свои красивые брови и коротко сказал

– Молодец мать. Давно надо было.

Анна улыбнулась и тихо прошептала Марии.

– Ну вот, а ты боялась. Мы же молодые, красивые женщины. Нам жить, да жить дорогая.

ГЛАВА 3
На работе новый вид Марии тоже всем понравился и Мария наконец успокоилась и стала привыкать к новому образу. Шли дни, недели, месяцы, жизнь налаживалась, люди стали сытно есть, красиво одеваться. Иван сдал документы в институт и не вылазил из библиотеки, поставив целью, непременно поступить. Анна с Дусей собрались ехать в Ташкент, весь год получая письма с приглашением. Из писем Саломат хола, Анна узнала, что Мехринисо вышла замуж и скоро станет матерью, хотя у неё уже есть двое детишек, дети её мужа, с которыми Мехринисо хорошо ладит, заменив им мать. Анна боялась ехать в Ташкент, но и не поехать она тоже не могла. Поговорив с Марией, она стала собираться в дорогу.
При сдаче документов в институт, Иван вдруг изменил своё решение и подал документы не в горно-металлургический, а в строительный институт. Он неплохо рисовал, поэтому хотел стать строителем проектировщиком. Мария, когда Иван посоветовался с матерью, одобрила его выбор.

– Правильно сынок. Сейчас стройка по всему Союзу идёт, очень нужное дело – сказала она ему тогда.

И решение было принято, он приготовил чертежи для экзамена, работая над ними почти неделю, в доме ему не мешали, Анна с Дусей уехали в Ташкент, а Василька отправили в пионерский лагерь, взяв бесплатную путёвку на работе, ей дали сразу, как семье погибшего на войне кормильца. Василька собрали и отправили с остальными детьми за город, где в живописном месте, расположился лагерь для детей. В этот раз, до Ташкента добираться было легче и комфортнее, Анна купила билеты в купейный вагон, правда спать пришлось на одной полке, но и Анна и тем более Дуся полными не были, Анна была худенькой и стройной женщиной, ну а Дуся, так та была ещё ребёнком, правда не по годам высокой, хотя будучи ребёнком пока не понимала, что она выше всех в классе и её нет, нет, называли каланчой. Но Василёк пресёк всякие насмешки и тем более эти колкости со словами столб и каланча. Дуся гордилась своим названным братом, в её классе его уважали и побаивались, а ей это льстило. Дорога показалась даже короче, чем тогда, когда Анна ехала за Дусей. Телеграмму она не дала, чтобы не беспокоить никого. И приехав в Ташкент, позволила себе взять такси до старого города. Для ставших для неё родными людьми, она ещё в Питере купила гостинцы, всего понемногу, конфеты и печенья, пару тушёнок и рыбных консерв. Так же, Анна узнав из письма, что у Мархамат и Собиржона родился мальчик, купила для него пару костюмчиков. Как обычно, у дома сидел Кодиржон акя и мастерил обувку под брезентовым навесом и от солнца и от дождя. В очень холодные или слишком жаркие дни, мужчина заносил работу домой и на террасе, в уголочке тихо работал, никому не мешая. Увидев машину, которая остановилась возле его дома, Кодиржон акя отложив шило с ботинком, посмотрел, кто же это приехал, да и к кому. Но увидев Дусю, которая выскочив из машины, с криком.

– Бобожон! – побежала к нему навстречу и крепко обняв маленькими ручонками за шею, нагнувшегося к ней мужчину, повторяла.

– Бобожон, я соскучилась, бобожон…

Анна, расплатившись с таксистом, взяла из багажника сумки и подошла ближе. Кодиржон акя поднять Дусю не мог, из-за деревянной ноги, на которой и сам стоял неустойчиво, но похлопывая ласково по плечам девочки, прослезившись, говорил.

– Наша Дуся приехала, дочка наша приехала.

Потом кликнул жену.

– Саломат! Гляди, кто к нам в гости приехал! Саломат! Оглохла что ли… – прошептав последнюю фразу, мужчина поздоровался с Анной и открыв калитку пригласил войти в дом.

Навстречу уже бежала Саломат хола.

– Вы же мои родные! Приехали…не забыли нас, приехали навестить – со слезами говорила женщина, крепко обнимая поочередно Дусю и Анну.

Под виноградником, который поспевал, стоял деревянный тапчан, глиняный сломали и убрали, возле арыка, посередине двора, цвели астры, розы и райхон, от которого по двору шёл нежный аромат. Проходя мимо этого растения, его специально теребили руками, от чего запах усиливался и долго держался в воздухе. А Саломат хола, неизменно отрывала маленькую веточку и зажимала за ухо, вместе с белым, шёлковым платком. Все сели на тапчан и стали расспрашивать друг друга о том, как прошёл год.

– Мархамат! – громко крикнула Саломат хола.

Из дома выбежала невестка и приблизившись, поздоровалась.

– Самовар кипит, готовь чай и сладости гостям дочка – попросила её Саломат хола.

Анна вытащила из большой сумки продукты, которые она привезла им и положила возле хозяйки.

– Это Вам, ешьте на здоровье – сказала Анна.

– Ой дочка. Стоило ли беспокоиться, так много, тяжело было везти то – сказала Саломат хола.

На открытой террасе стоял бешик, узбекская люлька, в которой лежал малыш и Дуся не отрываясь смотрела на него.

– Что Дусенька, хочешь посмотреть на малыша? – ласково спросила Саломат хола.

Дуся радостно кивнула и с надеждой спросила.

– А можно?

Женщина попросила невестку развязать ребёнка и принести ей. Развязать бешик непросто, малыша заматывают несколько раз, чтобы он не свалился, ведь перегородок у бешика нет. И когда Мархамат отдала ребёнка свекрови и сама стала собирать на хантахту всякие вкусности, а это были конфеты, кишмиш, орешки и сушеный абрикос, каймак, лепёшки и варенье, Анна дала на смотрины малыша костюмчики. Только потом Саломат дала ей ребёнка на руки. Дуся с восторгом смотрела на малыша и целуя пухленькие ручки,  лишь восклицала.

– Какой он хорошенький! Пухленький и сладкий. А как его зовут?

– Его зовут Санжар, ему уже пятый месяц – ответила Саломат хола.

– А Мехринисо где? Как она поживает? Вы писали, что она тоже родила мальчика. У них всё хорошо? – спросила Анна.

Саломат хола довольно.

– У них все хорошо, слава Аллаху. Но чилля ещё у ребёнка и матери не прошла. Поэтому они пока никуда не выходят. Сегодня уже не пойдём к ним, Вы с дороги, отдохнуть Вам надо, а завтра сходим конечно, это в соседней махалле, недалеко от нас – сказала женщина.

В казане кипела мастава, рисовый суп, Мархамат налила всем в косушки, поставила на стол кислое молоко и мелко нарезанный райхон, потом позвала к обеду свёкра. Кодиржон акя ковыляя на одной ноге, вымыл руки в арыке, Мархамат подала ему полотенце, он вытерся и сел на край хантахты, выставив в сторону деревянную ногу.

– А Бекмет где? – спросила Анна.

– С мальчишками рыбу ловить ушёл с утра. Лето, жарко, вот они и бегают на Анхор, целый день с самодельной удочкой у берега сидят. И не сходишь ведь за ним…сорванец, где его носит? Голодный ведь, с собой только пару лепёшек и забрал с помидорами – ворчала Саломат хола.

– Придёт куда денется? Ты ж его знаешь… – ответил Кодиржон акя, взяв косушку с маставой на руки.

Мархамат положила ему ложку кислого молока в суп и нарезанный базилик.

– Спасибо дочка. Сама тоже садись, поешь – сказал Кодиржон акя.

– Да, ты поешь, я пока малыша подержу – сказала Саломат хола.

– Хорошо тут у Вас, спокойно. И суп такой вкусный. Я поела, давайте малыша мне, я подержу, а Вы поешьте – протягивая руки, сказала Анна.

Малыш был спокойным и улыбчивым, поднимать его Дуся не решилась, но всё время играясь с ним, сюсюкала.

– А кто это такой сладенький? Санджарчик? Пути-пути… Санджар! Ну посмотри на меня – болтала Дуся без умолку, вызывая улыбки у взрослых.

Вечером один за другим, пришли Собиржон и Бекмет. Оба уставшие, один от работы, другой от рыбалки. Правда улов был неплохой, Бекмет сказал, что поест и сам почистит рыбу.

– Кеное, Вы не трогайте, я сам – деловито сказал Бекмет.

На следующий день, Дуся с утра, позавтракав, сразу стала проситься в гости к Мехринисо. Саломат хола взяла кое-что, из привезённых Анной гостинцев и один костюмчик, тот что поменьше и положила всё в сумку, для Мехринисо. Сказав невестке, чтобы та приготовила для гостей плов и салат ачучук, Саломат хола, Анна и Дуся, вышли со двора и направились в соседнюю махаллю, в гости к Мехринисо.
Анна взяв за руку Дусю, шла рядом с Саломат хола, по пыльным улочкам между дувалами домов.

– Немного осталось – как бы оправдываясь, из-за пыльной улицы, сказала Саломат хола.

Стучаться в калитку не стали, днём двери ни у кого не запирались, да и ночью часто забывали это делать.

– Мехринисо! – позвала Саломат хола.

Мехринисо сидела под ветвистым деревом тутовника, на деревянном тапчане и кормила грудью малыша, лежавшего в бешике. В жаркое время, малыша в бешик заворачивали без одежды, широкими лентами обмотав вокруг тельца, потом и вокруг перекладины бешика, чтобы малыш даже пошевелиться не мог. Из-под широких лент виднелись плечики и часть бедра, только от мух и комаров на бешик накрывали большой кусок марли, в богатых семьях это была тюль. Только после войны богатых так таковых и не осталось. Так, более обеспеченные, которые работали в партийном аппарате, или директора фабрик и заводов. Мехринисо отняла грудь от малыша и встала, поправляя платье.

– Кто там? – повернувшись, спросила было она, но увидев мать в сопровождении Анны и Дуси, изменилась в лице и с возгласом.

– Ах, Дусенька! – побежала им навстречу.

Мехринисо и Дуся, долго стояли обнявшись и раскачиваясь в тон, никак не могли оторваться друг от друга. Из дома выбежали детишки и с возгласами.

– Ассалому аляйкум! – подбежали ближе, с любопытством разглядывая русских гостей.

– Ой, что же это я…растерялась от радости. Проходите в дом. Я сейчас – сказала Мехринисо.

Но Саломат хола её остановила.

– В доме жарко дочка, сядем на тапчане, под тенью дерева. А ты иди, неси сладости для гостей – сказала ей мать.

Мехринисо кивнув головой, быстро убежала в дом и вынесла оттуда поднос со сладостями, такими же, как были и у матери, конфеты, кишмиш, сахар рафинад, сушёный урюк и конечно лепёшки. Молодая женщина поставила жестяной поднос на хантахту, накрытую скатертью и пошла ставить самовар. Анна чувствовала себя неловко, столько хлопот из-за них, а у неё малыш…но малыш не плакал, будто понимал, что мама занята. Дуся подбежала к бешику и присела на курпачу.

– Опажон, это Ваш сын, да? – спросила девочка.

– Да дорогая, ты ведь уехала, а я не хотела одна оставаться, вот и купила в магазине – ответила Мехринисо.

– Да? В магазине продавали малышей? А почему Вы не купили девочку, похожую на меня, а мальчика взяли? – спрашивала Дуся, вызывая улыбки у Анны и Саломат хола.

Мехринисо тоже не сдержалась и улыбнулась.

– Да разве такие, как ты есть? Таких нет, только ты одна. Вот и пришлось мальчика купить – ответила молодая женщина.

– Здорово! Видишь мамочка, таких как я больше нет. Я одна такая – сказала с серьёзным видом Дуся, посмотрев на мать.

– Конечно солнышко! Таких, как ты нет – ответила Анна, с умилением посмотрев на дочь.

Немного посидев, Саломат хола поднялась.

– Мы пойдём, Мархамат плов готовит для гостей, ты сама с детишками приходи, может и зять наш захочет придти. А мы пойдём – сказала женщина.

– Посидели бы ещё, я бы сготовила обед – ответила Мехринисо.

– Да придём ещё, успеешь и сготовить – сказала Саломат хола, направляясь к двери.

Анна и Дуся последовали за ней.

– А можно я останусь с опажон? – спросила Дуся у самых дверей.

Анна и Саломат хола переглянулись, Мехринисо с надеждой ждала, что они ответят. Анна пожала плечами, вроде как соглашаясь, ведь они год не виделись. Саломат хола улыбнувшись, сказала.

– Ладно родная, оставайся. А вечером ты Мехринисо, приведи её домой. У тебя и так их трое вон.

Дуся обрадовавшись, вернулась к ребёнку, села возле бешика и стала плавно раскачивать его. Вернувшись домой, они остановились возле навеса Кодиржон акя.

– Обедать идёмте, плов верно готов уже – сказала Саломат хола мужу.

Саломат хола и Анна, зашли во двор и вымыли пыльные ноги в арыке, потом уже сели на тапчан. Мархамат уже приготовила плов и оставила в казане томиться, а сама принялась резать помидоры и огурцы на салат ачучук. Чтобы длинные косы ей не мешали, девушка завязала их вокруг головы и обернула туго платком.

– Райхон тоже мелко нарежь дочка и перец горький принеси – громко сказала невестке Саломат хола.

На хантахте, застеленной скатертью, лежали лепёшки и в косушке стояло кислое молоко. Вошёл Кодиржон акя и позвал из дома Бекмета, который мастерил полку для обуви. Мальчик вышел, поздоровался, сполоснул в арыке руки и сел на край тапчана.

– Мархамат, дочка, Собиржону плова отложи отдельно, придёт скоро, поест – сказала Саломат хола, когда Мархамат, открыв крышку казана, стала перемешивать в нём плов.

– Хорошо мамочка – тихо ответила девушка и взяв косушку побольше, положила в неё плов и накрыв тарелкой, убрала на край очага.

Вечером пришли Мехринисо с малышом и Дусей.

– А детей что же не привела? – спросила Саломат хола.

Зять Ваш пришёл пораньше велел мне самой идти к Вам – ответила Мехринисо, отдавая ребёнка матери.

– Ну и ладно, садись, поешь с нами. Мархамат картошку с яйцами пожарила с обеда осталась, что будешь дочка? – спросила Саломат хола.

– Ой, я плов хочу – весело заявила Дуся.

– Хорошо, сейчас тебе плов принесу. Кеное занята, малыша кормит – ответила Саломат хола, уходя к навесу, где стоял самодельный из глины очаг и накладывая плов из чашки в большую тарелку.

Так Анна и Дуся пробыли в Ташкенте больше двадцати дней, в дорогу им Саломат хола собрала сухофрукты, свежие помидоры и огурцы, виноград и гранаты, два арбуза и две дыни. Решили лететь самолётом, чтобы продукты не пропали. Нежно со всеми простившись и пообещав приехать следующим летом, они собрались в дорогу. В аэропорт их проводил Собиржон и они улетели рано утром. В Ленинграде, взяв носильщика и положив все коробки и авоськи с арбузами и дыней в тележку, они дошли до такси и благополучно доехали до дома. Оставив Дусю с вещами возле подъезда, Анна пошла звать на помощь Марию или Ивана. Дома Анна узнала, что парень поступил в институт и Василёк тоже вернулся из лагеря. От гранат, винограда, арбузов и дынь, все пришли в восторг. Такого в Ленинграде было не найти. Сидя на кухне за столом, Анна и Дуся рассказывали о проведённом в Ташкенте времени. Дуся хвалила малышей кеное и Мехринисо.

– Они такие красивые, такие сладкие и пухленькие, прямо прелесть! Я им целовала ручки и ножки – громко говорила Дуся.

– Какой сладкий аруз, а дыня ещё слаще – с восторгом говорил Василёк, поедая сладкий плод.

Лето быстро проходило, Иван  приступил к учёбе в институте, Дуся и Василёк пошли в школу, она в шестой класс, он в девятый.
Не успел Иван приступить к учёбе, как пришла повестка, его призывали в армию. Зря ходили Анна и Мария в военкомат и просили отсрочить службу.

– Ведь он может и после института отслужить, только поступил ведь – просила Мария.

– Пожалуйста, дайте мальчику доучиться. – умоляла Анна.

Но военком был непреклонен.

– У меня приказ, Ваш сын достиг возраста для службы, завтра с утра сбор, к десяти часам утра, прошу не опаздывать. – вежливо, но твёрдо сказал военком.

Анна и Мария грустно переглянулись и ушли домой, собирать вещи Ивана. Мария никогда ничего от сына не скрывала, парень вырос и после смерти мужа, женщина считала старшего сына главой семьи. Советовалась с ним, спрашивала советы по всем вопросам. Вот и в этот раз, Мария рассказала, что они с Анной ходили в военкомат, в надежде, что ему дадут отсрочку. Иван поверить не мог.

– И зачем Вам это понадобилось мама, тётя Анна? Я что, маменькин сынок? Да меня на смех поднимут, если узнают. Очень прошу Вас, никогда за меня, ни перед кем не просите – сказал парень.

Иван не был груб, но был категоричен. Мария и Анна почувствовали себя виноватыми.

– Не надо было ходить… – прошептала Мария.

– Но я хотела, как лучше… – шёпотом ответила Анна.

Настроение было испорчено, но надо было собрать вещи и приготовить на дорогу еды, ведь неизвестно куда и сколько будет ехать Иван. Купив в магазине фарш, Мария налепила котлеты, пожарила картошки, испекла творожные пироги и пожарила блины. Иван не хотел брать с собой еды, но видя, как расстроились женщины, разрешил немного положить.

– Но провожать меня никто не пойдёт, прошу Вас, я сам – сказал Иван и рано утром вышел из дома, повесив рюкзак на плечо.

Только через неделю женщины узнали, что Ивана увезли служить аж в Иркутск.

– Да как же я туда доеду? Да и Иван не разрешит ездить к нему – растерянно сев на стул и опустив руки на колени, с отчаяньем в голосе, сказала Мария.

Анна обняла её за плечи и поглаживая, успокаивала.

– Ну что ты в самом деле? Не на войну ведь сына отправили. Вернётся Иван. Он крепкий, сильный духом, умный мальчик, не пропадёт нигде – сказала Анна.

Мария успокоилась лишь тогда, когда получила первое письмо от Ивана, где он писал, что попал в стройбат, живёт в казарме с другими ребятами, которые приехали почти со всех республик страны.

– За меня не переживайте, в казарме тепло, кормят хорошо. Через два года вернусь – писал Иван.

– Два года…я не выдержу, будет отпуск, съезжу к сыну. Уже скучаю – вдруг заплакав, произнесла Мария.

Анна, как могла, успокаивала подругу. Шли дни, Марию перевели в отделение, на должность сестры хозяйки. Она отвечала за постельное бельё и чистоту содержания палат в отделение. Гладила халаты и косынки врачам и медсёстрам. Теперь она на работу ходила вместе с Анной и домой возвращались вместе. Пришлось работать каждый день, но и зарплата стала чуть больше. Часто, когда они шли на работу, рано утром, во дворе больницы их встречал садовник, мужчина лет сорока пяти, плотный, но не толстый, с короткой стрижкой, какие носили в начале пятидесятых годов, на висках чуть седые волосы, густые брови, как у грузина, большие глаза и чуть большеватый нос. Он непременно здоровался с женщинами и провожал взглядом, пока те не входили в здание больницы.

– По-моему, ты ему нравишься Анна. Смотри, как он смотрит – говорила Мария, улыбаясь.

– А мне кажется, он смотрит только на тебя и ты ему нравишься, – отвечала также улыбаясь, Анна.

Только однажды, Анна простудилась и температура поднялась, на работу выйти не смогла. Пришлось Марии одной идти, когда она вошла в ворота больницы, к ней вдруг подошёл садовник и поздоровался.

– Доброе утро Мария. Вы сегодня одна… – спросил мужчина.

– Доброе утро Тимофей. Да, Анна занемогла. Ладно, пойду я, опаздываю – ответила Мария и хотела было уже идти, но Тимофей вдруг взял её за руку и тихо спросил

– Может вечером в кино сходим?

Мария чуть не упала, быстро оглядываясь, не идёт ли кто, она ответила.

– Какое кино Тимофей? Нам сколько лет, ты хоть помнишь?

– Я вдовец, ты одинокая женщина, мы ещё не так стары, чтобы не сходить в кино. Прошу тебя Мария. Я давно хотел… – говорил Тимофей.

Но Мария, чтобы быстрее отвязаться от назойливого мужчины, понимая, что он просто так её не отпустит, перебила его.

– Хорошо. Только сейчас я пойду, аха? – ответила она.

– Вот спасибо. Тогда я жду тебя после работы у ворот больницы – обрадовано сказал мужчина.

– Нет! – машинально вырвалось у Марии. – Нет. Лучше возле кинотеатра, где, говори уже быстрее – сказала она.

– Давай в шесть, на Невском, возле кинотеатра "Победа" – ответил Тимофей.

В ворота заходили сотрудники больницы и Мария кивнув головой, быстро вошла в здание. Целый день, в голове стоял разговор с Тимофеем, не выдержав, Мария позвонила Анне домой.

– Привет подруга. Как ты, температура спала? На жидкость налегай, чай больше пей, с малиной, есть же у нас. Представляешь? Я что звоню то… Тимофей…меня в кино пригласил сегодня вечером. Что делать, не знаю. Как иди? Ты что? Как можно, у меня же дети. Думаешь? Ну ладно, а ты одна то справишься? Спасибо подруга…даже не знаю, что теперь будет – взволнованно говорила Мария.

В пять часов, Мария вышла из больницы и пошла на остановку. Там она спросила, как доехать до Невского проспекта, так как ещё не очень хорошо ориентировалась по городу. Впрочем и в город она редко выезжала, на работу и с работы домой, вот и весь её маршрут. Но до Невского Мария доехала и когда вышла из автобуса, увидела перед собой Тимофея.

– Ты же сказал, возле кинотеатра? – удивилась Мария.

– Я подумал, чтобы ты не искала, решил встретить тебя здесь.

Мария заметно волновалась, ведь она никогда и не ходила на свидание, ей казалось, что она предаёт память мужа и он откуда-то сверху укоризненно смотрит на неё и угрожает пальцем. Она невольно посмотрела на хмурое небо и тяжело вздохнула.

– Ну пошли? Билеты надо ещё купить – взяв под руку Марию, сказал Тимофей.

Марию будто током прошибло. Она резко отдёрнула руку.

– Я сама пойду – сказала она.

– Хорошо, прости – смущаясь, ответил Тимофей.

Купив два билета, на семь часов, они прошли в небольшие двери кинотеатра, которое находилось в проёме арки большого серого здания. Показывали фильм сказку "Золушка" Мария улыбнулась и подумала,

– Я кажется впадаю в детство…

Когда содержание фильма дошло до середины, Тимофей тихонько дотронулся до руки Марии. Женщина понять не могла своего волнения, она чувствовала себя молодой и безрассудной, потому, что прикосновения рук Тимофея очень её волновали. Она хотела отдёрнуть свою руку, но мужчина сжал легонько и не отпустил. Мария будто застыла, боясь пошевелиться, даже спина заболела от напряжения. Наконец кино кончилось, зажгли свет в зрительном зале и все пошли к выходу. Тимофей вызвался проводить Марию, она согласилась, они пошли пешком по Невскому проспекту, она прошли Аничкин мост, со статуями мальчиков с лошадьми.

– Красивый город Ленинград. – сказала Мария, чтобы нарушить гнетущее молчание

– Да…красивый. Только я семью здесь всю в один день потерял – вдруг погрустнев, ответил Тимофей.

– Как это? – испугавшись, спросила Мария.

– Как? Я на фронте был, письма перестали приходить из дома. Думал эвакуировали семью, письма не доходят, всё передумал, но и представить себе не мог, что их уже нет. Ни матери престарелой, ни жены, ни дочери. А ей…моей дочурке, всего одиннадцать лет и было. Когда вернулся в сорок пятом, дома и нет. Будто и не было никогда. Не успели они до бомбоубежища дойти, прямо в подъезде все разом и погибли, от бомбы, ударившую по нашему дому. Мне потом уже рассказали, поверить не мог, жить не хотелось. Я с войны вернулся, живой и здоровый, а моя семья в городе погибла – с горечью в голосе рассказывал Тимофей.

Мария сжала его руку.

– Успокойся. Война проклятая, многих сиротами оставила. Но надо жить дальше, что же делать? – успокаивала Мария.

– Ты права, жизнь продолжается. Послушай Мария…выходи за меня замуж. У меня квартира есть, небольшая, всего две комнаты, но своя. Мне её взамен нашей дали, когда я с фронта вернулся. Я ведь давно за тобой наблюдаю. Думал, всё. Жизнь кончена. Но вот увидел тебя и..полюбил, мочи нет. Всё время о тебе думаю – возбуждённо говорил Тимофей.

От его слов, Мария сжалась.

– Но у меня дети. Два сына, они не поймут ведь. Я никогда не думала, что ещё раз выйду замуж. Я правда не знаю, что тебе сказать Тимофей – сказала Мария.

Вдруг Тимофей крепко обняв Марию, прижал к себе и пылко поцеловал в губы. От неожиданности, Мария даже не знала, как на это отреагировать. Но она была женщиной, молодой и не познавшая до конца страсти любви, она расслабилась и обняла Тимофея за шею.

– Пойдём ко мне, я здесь недалеко живу. Прошу тебя, только не отказывайся. Я так давно об этом мечтал. Умоляю, пойдём Мария – страстно шептал Тимофей, покрывая нежными, короткими поцелуями лицо и шею Марии.

Она не в силах была отказаться и просто кивнув головой, пошла рядом с ним, не совсем соображая, что же всё – таки происходит. Трёхэтажное, старое здание, тёмный подъезд, третий этаж, Тимофей повернул ключ в замке и закрыл дверь, когда они вдвоём вошли в квартиру. Тимофей судорожно, глубоко дыша, на ходу раздевал Марию, а она закрыв глаза, наслаждалась прикосновением его рук и губ, полностью отдаваясь его власти. Видимо, тоска по мужскому телу, от того, что недолюбила, а любви хотелось, ведь ей всего сорок лет, Мария не осуждала себя. Во всяком случае, не сейчас, может быть утром она и пожалеет об этой ночи, но не сейчас, потому, что сейчас ей так хорошо, она будто находилась в невесомости. А Анна…не дождавшись Марию, сначала волновалась, потом наверное почувствовала женским чутьём, она успокоилась и улыбнулась

– Хоть бы у них сложилось, хоть бы сложилось – прошептала Анна.
Проснувшись рано утром, Мария сначала даже и не поняла, где находится, потом вспомнив прошедшую ночь, посмотрела на Тимофея, посмотрела на часы, они показывали половина шестого утра. До работы было еще два с лишним часа. По телу прошла дрожь, она вспомнила, какой жаркой была эта ночь, какой страстной и волнительной, Мария закрыла глаза и прошептала.

– Господи…что же я наделала?

Тимофей крепко спал, Мария выскользнула из-под покрывала, схватила валявшиеся на полу вещи и нагишом побежала в ванную. Стоя под струёй тёплой воды, Мария вдруг заплакала, она смотрела на себя в зеркало, висевшее напротив, на стене и нравилась себе. Раньше об этом она не задумывалась, совсем не думала, муж, дети, домашние дела, заботы, потом война…муж погиб.

– Погиб…а я что творю? Прости меня Господи… Но ведь я жива. Я жить хочу, любить и быть любимой. Имею ли я на это право? – говорила Мария сама себе.

Её мысли прервал стук в дверь.

– Мария? Ты в порядке? – спросил Тимофей.

– Да, в порядке – глухим голосом ответила Мария.

– Открой дверь дорогая, я хочу тебя видеть – взволнованно сказал Тимофей.

Рука Марии невольно открыла защёлку двери, перед ней стоял Тимофей, схватив Марию и подняв на руки, он понёс её в спальню. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Ей было хорошо и о другом она не думала. Завтракать времени не было, купив по дороге пирожки, Мария и Тимофей пошли к остановке, чтобы поехать на работу. Выйдя из автобуса, Мария попросила Тимофея пройти на другую сторону дороги, чтобы их не увидели вместе сослуживцы.

– Смешная ты. Давай мы поженимся и кто что скажет, а? – ответил Тимофей.

– Прошу тебя, не сейчас. Давай пока оставим всё, как есть. Нам ведь хорошо вместе, вот и будем встречаться. А там посмотрим. У меня сын в армии, второй в девятый класс перешёл. Прошу тебя, не торопи меня, иди. Иди же! – видя, что Тимофей замешкался, громко сказала Мария.

Тимофей молча перешёл дорогу и зашёл на территорию больницы, минут через пять после Марии. Шли дни, Мария и Тимофей встречались у него дома и когда Мария оставалась у него на ночь, Васильку говорила, что остаётся в больнице, на дежурстве. Василёк верил, ведь так и раньше бывало. Анна не спрашивала, выжидая, что Мария сама расскажет обо всём. И Мария однажды рассказала.

– Мы с Тимофеем живём вместе. Я это… у него остаюсь на ночь. Люблю его, мОчи нет. Всё время о нём думаю…я ведь память мужа предала, да? – с тревогой спросила Мария.

– Десять с лишним лет ты хранила верность своему погибшему мужу. Милая Мария, жизнь проходит, надо ведь и для себя пожить. Человек устроен так, без любви жить не должен и не может. Думаю, дети твои поймут тебя – отвечала Анна.

– Не думаю, что Иван меня поймёт, да и Василёк взрослый уже совсем. Не знаю даже, что делать? Тимофей настаивает, чтобы мы поженились, говорит будет заботиться о моих детях. Но ты ведь знаешь Ивана – растерянно сказала Мария.

– Иван скоро сам обзаведётся семьёй, он должен тебя понять. Вот вернётся, поговорим с ним. А Василёк, он лёгкий такой, у меня останется жить – ответила Анна.

– Дурочка ты Анна. Ты не меньше моего заслуживаешь любви. Все кроме тебя, замечают, как на тебя смотрит заведующий твоим хирургическим отделением. А ты, как слепая, не видишь и всё – сказала вдруг Мария и улыбнулась.

– О чём это ты, не понимаю – смущаясь, ответила Анна.

– Да ладно. Не понимает она. Пожалела бы мужика, исхудал ведь, сохнет по тебе – уже смеясь, говорила Мария.

– Скажешь тоже…не буду же я первая вешаться ему на шею. А он мне ни намёком, ни словом не показал, что не равнодушен ко мне – ответила Анна.

– Думаю, он боится услышать от тебя, нет – сказала Мария.

– Но он младше меня Мария, аж на три года. Я о нём вообще серьёзно не задумывалась. Конечно, я тоже женщина, тоже хочу быть счастливой, но Кирилл Андреевич не мой мужчина. Ему молодая нужна и живёт он с матерью. Представляешь, ему двадцать семь, а он ни разу женат не был. А тут здрасте, женщина с ребёнком. Опять таки, мать его ни за что не согласится – сказала Анна.

– Дурочка ты Анна. Вижу ведь и тебе нравится Кирилл Андреевич, а сердцу приказать не любить, невозможно. Теперь я это точно знаю – сказала Мария и вдруг расчувствовавшись, обняла Анну и рассмеялась.

А Анна вспоминала смущённые взгляды Кирилла Андреевича, которые он бросал на неё.

– А ведь в его глазах я видела любовь… – подумала она.

Ноябрь в Ленинграде был жутко холодным, Дуся выросла со своего старенького пальтишка, Анна решила в воскресенье сходить с дочерью на барахолку. Там можно было купить по дешевле, а если повезёт, можно было найти и добротную вещь, которую продавали не по нужде, а так, малО стало, не выбрасывать же. Сама она носила мамину, каракулевую шубку, она была тёплая и в хорошем состоянии. Своё тёплое пальто, на плотном ватине, Анна отдала Марии, ведь та приехала в город в простой телогрейке. Детям на том же базаре купили чёрные пальто, ещё в прошлом году, как только приехали в город. Как и предполагала Анна, они с Дусей нашли ей почти новое, утеплённое пальто и даже ботиночки. Дуся была рада, впрочем, как любой ребёнок, который рад новой вещи. Новый год, в больнице решили устроить вечер для сотрудников. Собрали деньги, нарядили в фойе живую ёлку, каждый принёс из дома игрушки и гирлянды. Накрыли столы, сложив несколько штук в ряд. Каждый испёк что-нибудь дома, пироги, печенья и даже торт. Купили шампанское, фрукты и поставили патефон с пластинками. И когда начали танцевать, Кирилл Андреевич нерешительно подошёл к Анне и пригласил танцевать. После первого танца, к Анне за стол присела молодая врач хирург, которая только окончила институт и пришла практиковаться к ним в больницу.

– Здравствуй Анна…простите, не знаю Вашего отчества. В общем, хотела Вас предупредить, Кирилл Андреевич мой мужчина. Понимаете меня? Я давно его приметила, мы с ним больше подходим друг к другу. Он даже женат не был, я узнавала, ну зачем ему женщина, старше его, да ещё с ребёнком? Сами посудите, ведь я права – говорила смазливая, хорошо одетая, с модной прической тех лет, девушка и нагло смотрела в глаза Анне.

Анна взглянула на неё и так вежливо сказала.

– Здравствуй, прости, не знаю твоего имени, думаю, ты не по адресу обратилась. Эти вопросы решай с Кириллом Андреевичем. И прошу тебя…пока прошу. Не порть мне Новый год.

Девушка, не ожидавшая от Анны такого выпада, хмыкнула, встала и пошла к Кириллу Андреевичу, пригласить его на танец. Но к своему удивлению, молодой человек прошёл мимо неё и подошёл к Анне, чтобы пригласить её на танец. Анна усмехнувшись девушке, пошла танцевать с Кириллом Андреевичем и демонстративно, обняла его за шею. Молодой человек, трепетно обнял Анну за талию. Вечером, когда расходились, девушка опять подошла к Кириллу Андреевичу и попросила его проводить её домой, но он даже не посмотрев на неё, сухо ответил, что провожает домой Анну, так как пообещал сделать это ей. Тимофей пошёл проводить Марию, просил её остаться у него, но Мария отказалась.

– Дети одни, домой надо идти. Встретимся теперь после Нового года, завтра тридцать первое, мы будем дома с детьми. Мария пришла домой, а Анны всё не было. Анна в это время была с Кириллом Андреевичем, несмотря на холод, они бродили по улице.

– Может в подъезд зайдём, ты замёрзла совсем. Погреемся и я провожу тебя домой. – предложил Кирилл Андреевич.

Анна согласилась, в подъезде и правда было тепло, от батареи под окном. Вдруг Кирилл Андреевич, привлёк Анну к себе и крепко поцеловал в губы. Она пыталась ему объяснить, что старше его, что у неё дочь…

– Молчи, прошу тебя, молчи. Всё это неважно, если любишь. А я безумно люблю тебя, слышишь? Безумно… Ну, скажи, что и ты меня любишь, Анна, любишь правда… – шептал молодой человек, не переставая целовать Анну.
Когда Анна и Мария пришли домой, дети уже спали. Видимо они играли, игрушки были разбросаны по всей комнате. Собрав их, молодые женщины сели на кухне, спать не хотелось.

– Поставь чайник, чая горячего хочется – попросила Мария.

Анна поставив чайник на плиту, внимательно посмотрела на подругу, усталые глаза, взгляд, будто боится чего-то…

– Что с тобой, у тебя всё в порядке? – спросила Анна.

Мария устало посмотрела на неё и тяжело вздохнула.

– Тебе легче, ты хоть сейчас можешь выйти замуж, а мне что делать? По Ивану соскучилась, мОчи нет. Хоть сейчас поезжай к нему. И поймёт ли, что мамка его дура, влюбилась на старости лет. Да ещё, с двумя взрослыми детьми – с горечью говорила Мария, облокотившись подбородком о руку.

– Ну что дура, я соглашусь пожалуй. Ну какая же ты старая, Мария? Тебе только сорок лет. А дети…это же счастье. Завтра Новый год, продукты мы купили, с утра вот оливье и винегрет сделаем, вечером с детьми посидим, Новый год встретим. Праздник ведь. Радоваться надо, а ты печалишься. Всё будет хорошо, слышишь? Иван умный парень, вот весной отпуск возьмёшь и съездишь к сыну. А сейчас давай спать, второй час ночи. – потягиваясь и зевая, сказала Анна.

Утром проснулись поздно, дети уже сами встали и позавтракали, они что-то рисовали, изводя краски. Женщины проснулись поздно, открыв глаза и посмотрев на часы, Мария ахнула.

– Вот и поспали. Одиннадцать часов. Хорошо сегодня воскресенье и на работу идти не надо- вставая с дивана, который она облюбовала себе сразу же, как приехала сюда, шептала Мария.

– Анна, вставай. Время одиннадцать уже – громко сказала Мария, заглядывая в комнату подруги.

Та открыла глаза и недовольно пробормотала.

– Чего шумишь? Сегодня же выходной, дай поспать…

– Какой спать? Готовить надо. Тимофей хотел придти вечером, Новый год вместе встретить – ответила Мария, проходя в ванную.

– Ой, ведь и Кирилл хотел придти, хотя я и была против. Да пусть приходят, веселее будет в праздник – говорила сама себе Анна, вставая с постели.

День ушёл на то, чтобы порезать овощи на салаты, сварить и запечь в духовке курицу, которую купили на базаре, потому, что в магазине не достать. Хорошо удалось купить сыр и колбасу, да фрукты по случаю, на улице продавали. Ёлку живую, купил Тимофей и привёз за два дня до Нового года, вместе с коробкой игрушек, когда дети были в школе. Вечером вместе с детьми, часа два наряжали ёлку. В шесть часов, стол был уже  накрыт. Дуся и Василёк радовались и всё время старались взять со стола конфетку, или кусочек сыра. Анна шутливо ругалась.

– Так и на праздник ничего не останется. Вот сядем за стол, тогда и есть будете. – говорила она

– Недавно бульон пили, потерпите уже – хлопая сына по руке, говорила Мария.

Часам к семи, пришёл Кирилл, с коробкой шоколада и бутылкой шампанского.

– С Новым годом. Счастья и удачи Вам в Новом году – с порога сказал он.

– Спасибо, тебя тоже с Новым годом. И пусть этот год будет счастливым для всех – ответила Анна.

Мария с нетерпением ждала Тимофея, поглядывая на часы, но мужчина всё не приходил. В девять часов, все сели за стол, как раздался звонок в дверь.

Мария взволнованно на всех посмотрела и нерешительно встала из-за стола.

– Наверное это наш коллега с работы… – пробормотала она и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Дед Мороз, настоящий, с бородой и в бархатном халате. Мария оторопело смотрела на гостя.

– Вы наверное ошиблись, мы не вызывали Деда Мороза. – сказала Мария.

– Добрый вечер! А Дед Мороз сам пришёл. С Новым годом поздравить и подарки вручить. – переступая порог, громко сказал пришедший неожиданно гость.

Услышав громкий бас, Дуся и Василёк выскочили из комнаты и прибежали к входной двери.

– Ой, Дедушка Мороз! Настоящий! Ура! – подпрыгивая на месте, закричала Дуся.

Василёк, стоя в стороне, недоверчиво посматривал на  гостя.

– Но Дед Морозов не бывает. Сказки всё это – пробормотал он.

– Тимофей, ты что ли? – тихо спросила Мария, наконец узнав его.

– Я Дед Мороз. Вам подарки всем принёс – громко сказал Тимофей, не отвечая на вопрос Марии.

Мужчина вошёл в зал и поставил небольшой синий мешок на стол.

– Ну, подходите ко мне ближе, за подарками. И Вы подходите, не сидите – позвал он Анну и Кирилла.

Дуся с нетерпением заглядывала в мешок.

– Хм…а Дед Морозов не бывает – повторил недоверчиво Василёк.

Первый подарок из мешка, Тимофей достал для нетерпеливой Дуси.

– Эта книжка для Дуси. Сказки народов мира. С картинками и очень интересная, читай на здоровье – отдавая большую, с глянцевой красочной обложкой книгу Дусе, громко говорил Тимофей.

Потом вытащил краски и толстый альбом и дал Васильку.

– Я слышал, что этот мальчик хорошо рисует. Так вот эти краски и альбом, для будущего художника – продолжал Тимофей.

Василёк оторопело разглядывая свои подарки, отошёл в сторону.

– Теперь подарки милым дамам. Ну-ка, подойдите ближе – попросил Дед Мороз.

Анна и Мария улыбаясь, подошли ближе. Тимофей достал из мешка два шерстяных платка, разной расцветки и дал женщинам.

– Ну спасибо Дед Мороз. Теперь просим тебя к нашему столу, садись вот рядом с нами. – сказала Мария, указывая на стул.

– Но ещё один подарок остался. Ааа…это Вашему гостю, Кириллу Андреевичу – сказал Тимофей, отдавая длинную коробочку Кириллу.

– Спасибо. Ох, Дед Мороз, всех уважил – сказал Кирилл, открывая коробочку, в которой лежал галстук.

Дети с подарками ушли в комнату, где жил Василёк и там с интересом разглядывали Дусину книгу. Их позвали за стол, Тимофей уже снял костюм Дед Мороза и сидел за столом, рядом с Марией. Ровно в двенадцать, открыли шампанское, громко поздравляя друг друга, желали счастья и удачи в Новом году. Дети устали и ушли спать. А взрослые долго танцевали, погасив свет, оставив только свечи на столе. Говорили друг другу много слов о любви, потом уже под утро Мария и Анна проводили гостей и уставшие за день и ночь, переоделись и легли спать. Утром пришла телеграмма от Ивана, он поздравлял всех с Новым годом. Василёк открыл входную дверь, почтальон сказала, что принесла телеграмму и нужно, чтобы кто-то из взрослых расписался в получении. Василёк пошёл будить мать.

– Мам, там телеграмму принесли, иди распишись – сказал он.

Читая телеграмму, Мария прослезилась.

– Ванечка, сыночек мой. Как же я соскучилась. До весны не выдержку – бормотала она, разглядывая клочок бумаги, принесённый почтальоном.

Но на работе Марии отпуска не дали, сказав, что она получит его только весной. Женщина с нетерпением ждала весны. Она продолжала быть у Тимофея, мужчина настаивал, чтобы они поженились, Мария всё оттягивала, говоря, что должна поговорить с сыном.

– Если Иван согласится, Василёк тоже согласится. Ты потери ещё один месяц. Вот съезжу в марте к сыну, тогда… – неуверенно отвечала Мария, даже не зная, что ей ответит Иван и главное, как она ему об этом скажет.

А Анна ждала, когда и Кирилл наконец сделает ей предложение, но мужчина пока не торопился, ссылаясь на то, что ему надо поговорить с матерью. Анна даже с дочерью поговорила.

– Как ты смотришь на то, если у нас появится папа, то есть…у тебя появится папа? – как-то спросила Анна Дусю.

На что девочка со всей серьезностью, ответила.

– Если ты хочешь выйти замуж за дядю Кирилла, я не возражаю. Он хороший, добрый и любит тебя – ответила Дуся, чем просто обескуражила Анну.

– А ведь моя дочь выросла и стала совсем взрослой – подумала Анна, обнимая дочь.

Наконец в середине марта, Марии дали отпуск и она собралась лететь к сыну, ехать поездом она не захотела.

– Одной томиться несколько дней в душном вагоне, нет, я лучше самолётом – заявила она.
Тимофей вызвался проводить Марию в аэропорт. Ехать далеко, поэтому взяли такси. С собой Мария ничего не взяла, просто сумочку, если что понадобится, решила купить на месте.

– Ты ведь долго не задержишься, правда? Когда тебя ждать? – спросил Тимофей.

– Нет конечно, ведь отпуск сыну не дадут. Пару дней и я вернусь. Только увижу сына…поговорю с ним о нас. Страшно подумать, как он воспримет мои слова о нас с тобой – сказала Мария.

Потом попрощавшись с Тимофеем вошла в здание аэропорта. Адрес Ивана был написан на конверте, в Иркутске, Маруся выйдя из аэропорта, сразу села в такси и показав адрес, попросила довезти её до части, где служил Иван. Было раннее утро, когда Мария подъехала до места, расплатилась с таксистом и подошла к контрольно пропускному пункту, сокращенно КПП. Там сидел молодой парнишка, в гимнастерке, видимо дежурный, к которому и обратилась Мария.

– Мой сын тут служит, Столяров Иван Григорьевич. Не могли бы его вызвать? – попросила она.

Парень поднял внутренний телефон и доложил, что мама Столярова Ивана Григорьевича, приехала на свидание с сыном и просит разрешения для встречи. Прослушав приказ, который ему давали по телефону, парень ответил коротко.

– Так точно! Слушаюсь товарищ капитан! – отчитался он.

Потом обращаясь к Марии, сказал.

– Ваш сын работает на объекте, Вас отвезут к нему, сейчас машина выйдет из части и Вас отвезут. Вы посидите пока вот тут.

– Спасибо сынок – ответила Мария, садясь на скамейку, возле КПП.

Через полчаса, открылись ворота части и оттуда выехал Уазик. Мария поднялась, из машины вышел молодой мужчина, в чине капитана и обратился к ней.

– Здравствуйте. Это Вы приехали на свидание с сыном, Иваном Столяровым? – спросил капитан.

– Здравствуйте. Да, я его мама. Хотела сына повидать – ответила Мария.

Капитан помог Марии сесть в машину и они поехали на строительный объект. Ехали довольно долго, минут сорок, объект находился почти на окраине города. Попросив Марию, подождать, капитан послал сидевшего рядом в машине солдата, чтобы тот позвал Ивана. Иван вышел минут через семь, десять, Мария увидела сына ещё издалека, в гимнастёрке, весь в пыли, Иван шёл и отряхивался. Мария сразу же вышла из машины и пошла навстречу сыну.

– Ванечка, сынок! – крикнула Мария и ускорила ход.

Наконец крепко обняв Ивана, Мария долго прижавшись к нему молчала, потом наконец посмотрела на него.

– Не усидела я сынок. Вот, соскучилась по тебе и приехала повидать. Как ты Ванечка? Повзрослел, возмужал, сыночек мой – опять обнимая и целуя сына, сказала Мария.

– Мам, ну хватит. Люди смотрят же. Пойдём, здесь столовая недалеко. Там поговорим и поедим заодно. Я сейчас, только капитану доложу – отстраняясь от матери, сказал Иван.

– Хорошо сынок, я здесь тебя подожду – ответила Мария.

Иван подошёл к капитану, тот ему, что-то сказал, Мария не слышала их разговор, но через пять минут Иван вернулся и сказал, что они могут идти. В столовой они заказали котлеты с гарниром, борщ и кисель.

– Мне только один день дали, тебе не надо было ехать так далеко, летом за хорошую службу, мне отпуск обещали вроде, правда это ещё только слухи, я бы сам приехал домой – сказал Иван.

– Но я очень соскучилась по тебе, не смогла ждать больше – ответила Мария, не отрывая взгляда от сына.

– Как дома? Василёк не балует? И вообще, как там Дуся и Анна? Сама как мам? – спрашивал Иван.

– А что у нас? У нас всё хорошо, всё по – прежнему. Дуся и Василёк учатся, мы с Анной работаем. Мне то сейчас на должности сестры хозяйки полегче стало, полы мыть, сам понимаешь, нелегко – отвечала Мария.

Иван с аппетитом ел и поглядывал на мать.

– Я же вижу, что у тебя, что-то не так, что-то случилось да? – вдруг спросил Иван, пристально посмотрев на мать.

Молодая женщина смутившись, потупила взгляд.

– С чего ты взял, всё хорошо, я же сказала – ответила Мария.

– Ладно, здесь маленькая гостиница есть, обычно родители наших ребят в ней останавливаются, вот мы с тобой туда и пойдём. Здесь недалеко, пару километров, можно пешком пройти. Или ты устала? Можно и на автобус сесть.– говорил Иван.

– Да нет, я не устала, ты только помедленнее иди, не успеваю же я за тобой – сказала Мария.

В гостинице Иван взял ключ в двухместный номер, провёл мать в комнату, где стояли две кровати, стол со стульями у окна, шкаф у стены и на полу короткая, ковровая дорожка.

– Садись вот, за стол или на кровать – предложил Иван.

ГЛАВА
Мария села и посмотрела на сына. Она понимала, что должна серьёзно поговорить с ним, но никак не могла начать. Иван сам начал этот тяжёлый для Марии разговор.

– Мамочка, родная моя… Я же тебя очень хорошо знаю. Ну…что у Вас стряслось? Думаешь, я не пойму? – обняв мать за плечи, сказал Иван.

Мария замешкалась, потом подумала, что если не расскажет сыну сейчас, то не простит себя. И не рассказав, она не могла уехать. Взяв Ивана за руку, Мария начала говорить.

– Понимаешь сынок…у нас в больнице работает один мужчина, он садовником работает, хороший такой, не пьёт, только курит иногда – Мария запнулась и посмотрела на реакцию сына, тот напрягся, но молчал.

– Что бы ты сказал…в общем…Тимофей…он просит, чтобы я вышла за него замуж. – выпалила Мария и застыв, замолчала.

Иван видел, как тяжело даётся матери этот разговор, но такое услышать, ему и присниться не могло. Иван был озадачен, не зная, как отреагировать на слова матери и что ей ответить. Наступило гнетущее молчание, тяжёлое для обоих. Вдруг Иван встал и закурил сигарету, Мария с удивлением посмотрела на него. Никогда не видела она сына курящим.

– Значит ты закурил…совсем взрослый ты стал Ванечка – выдохнула Мария.

Ивану стало жаль мать, она сидела перед ним, опустив виновато голову, не смея взглянуть ему в глаза.

– Послушай меня мамочка. Ты молодая, красивая женщина, вот в городе совсем преобразилась. Немудрено, что тебя полюбили. Ты столько лет мыкалась с нами, думаю, ты тоже достойна счастья. Если ты уверена в этом…как его… – Иван запнулся.

– Тимофей – подсказала Мария.

– Ну да, Тимофей…что ж, я не против. Ты и так всю жизнь на нас с Васильком положила, пора и для себя пожить. У тебя ещё вся жизнь впереди – закончил Иван.

Мария ушам своим не верила.

– Значит ты не против сынок? – проговорила она, глубоко вздохнув.

– Не против мам. Мне важно, чтобы ты и Василёк были счастливы. Большего мне не надо – ответили глубоко вздохнув, Иван.

Мария обняла сына и расплакалась.

– Спасибо сынок. Я знала, что ты меня правильно поймешь – сказала она, опустив голову ему на плечо.

– Не плачь, ну что ты в самом деле? Всё ведь хорошо – обняв Марию, сказал Иван.
Мария, опустив голову на грудь сыну, слушала стук его сердца, её вдруг охватила такая нежность к нему и она подумала.

– Вот ведь жизнь…это моё творение, самое близкое, самое родное. А я как девчонка робею перед ним. Как же сильно я его люблю. Ведь скажи он мне нет, я послушалась бы и отказалась от Тимофея. И вслух, сказала.

– Какой же ты стал у меня взрослый сынок. На отца так похож.

Иван, сидел рядом с матерью и тоже думал о своём.

– Странная штука эта жизнь. Бедная мама, в жизни кроме горя и работы ничего и не знала. Пускай хоть теперь будет счастлива. Она ведь не виновата, что отец погиб, значит судьба такая.

На слова матери, лишь крепче прижал её к себе и поцеловал в голову.

– И Гриша так делал… – промелькнуло в голове Марии.

Так они сидели до позднего вечера, потом Иван поднялся с места.

– Мама, я есть хочу, пойдём прогуляемся до столовой, поедим. И ты наверное тоже проголодалась. Пошли – сказал парень.

Мария встала и пошла следом за сыном. Столовая была ещё открыта, но когда они вошли, молодая женщина сказала, что они скоро закрываются, да и остались только котлеты с гречкой и макаронами.

– Мы быстро, поедим и уйдём – садясь за стол, ответил Иван, пропуская Марию вперёд.

Они молча ели, Иван не поднимал голову от тарелки, Мария с нежностью смотрела на него и мысли крутились в её голове.

– Совсем взрослый стал. Только бы был счастливым, только бы был… – думала она.

Провожая утром мать, Иван, крепко обнял её.

– Ты мама больше не приезжай, может быть летом я сам приеду, если в отпуск отпустят. Васильку передай, чтобы не баловАл, Анне привет передавай, Дусе тоже. Береги себя мам – сказал Иван.

Мария прослезившись, прижалась к крепкой груди сына и никак не хотела отпускать.

– Скучаю я по тебе сынок. Не ругай свою мать, если летом не отпустят тебя, в начале осени приеду сама опять – слёзно говорила она.

В Ленинград Мария прилетела к вечеру.

– Ой, а я думала, ты с сыном побудешь подольше. А ты два дня и вернулась. Всё хорошо? Как Иван? Что он сказал? – говорила Анна, пропуская Марию в квартиру.

– Анна, дай отдышаться, я же с дороги – ответила Мария, проходя сразу в зал и садясь на диван.

– Дай воды, пить хочу – попросила она Дусю, которая с любопытством ждала, что же скажет тётя Мария про Ивана, по которому девочка очень скучала.

Дуся побежала на кухню и вернулась с кружкой в руках.

– Иван Вам всем привет передал. У него всё хорошо, работает, здоров. Обещает летом в отпуск приехать, если отпустят. А тебе Василёк, брат просил передать, чтобы ты вёл себя хорошо, не баловАл. – говорила Мария, отпивая из кружки воды.

После ужина, дети ушли готовить уроки, а Анна с Марией оставшись одни, сели вдвоём на кухне и Анна тут же задала интересующий её вопрос.

– Ну что Иван сказал? Ну…насчёт Тимофея? Говори, не томи – видя, что Мария долго молчит, громче сказала Анна.

Мария посмотрев на Анну, загадочно улыбнулась.

– Представляешь? Ванечка разрешил. Я сама даже не ожидала. Такой славный мой сын, взрослый уже, всё понимает. Так и сказал, что я имею право быть счастливой. Сказал, что я молодая и красивая, что всю жизнь работала не покладая рук и теперь могу выйти замуж за Тимофея – сказала она.

По мере того, как Мария говорила, лицо Анны менялось, в конце она широко улыбнулась.

– Здорово! Парень у тебя во! – показывая большой палец, радостно сказала Анна.

– Да, Иван парень мировой. Каждой матери бы такого сына – задумчиво ответила Мария.

– Ну и хорошо, теперь можешь сказать Тимофею, что согласна выйти за него замуж. Измучился ожиданием бедный – сказала Анна.

– А что это он измучился? Мы же почти через день вместе – удивилась Мария.

– Это совсем другое, ну ты меня понимаешь. Давай, звони ему, скажи, что согласна. – нетерпеливо предложила Анна.

Мария улыбнулась.

– Не надо торопиться, сам придёт, тогда и скажу. Сначала с Васильком поговорить надо, что он ещё скажет. – ответила Мария.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71410093?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.