Главная страница | Классические детективы | Неприятности в клубе «Беллона»

Неприятности в клубе «Беллона»
Дороти Ли Сэйерс
Лорд Питер УимзиЭксклюзивная классика (АСТ)
В элитном лондонском клубе ветеранов «Беллона» найден мертвым генерал Фентиман. Поначалу все, разумеется, считают эту смерть естественной – ведь покойный был стар и болен. Но внезапно обнаруживается, что прямо перед гибелью доблестного воина скончалась и его вдовствующая сестра – сказочно богатая леди Дормер. На первый взгляд и ее смерть кажется вполне безобидной. Однако лорд Питер Уимзи, не верящий в подобные совпадения, начинает собственное расследование…

Дороти Ли Сэйерс
Неприятности в клубе «Беллона»

© The Trustees of Anthony Fleming (deceased), 1928
© Перевод. С. Лихачева, 2024
© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

Глава 1
Старик-моховик
– Эй, Уимзи, что вы, собственно, забыли в этом морге? – вопросил капитан Фентиман, отбрасывая «Ивнинг бэннер» с таким видом, словно избавился от обременительной обязанности.
– Я бы подобрал иное название, – любезно откликнулся Уимзи. – Ну, в крайнем случае, похоронное бюро. Вы только гляньте на мрамор. Только гляньте на меблировку. И на пальмы, и на нагую бронзовую девственницу в углу.
– Ага, и на покойничков тоже. В этом месте в голову так и лезет тот старый анекдот из «Панча»: да вы его знаете! «Официант, уберите лорда Как-Его-Там, он уже два дня как помер». Вы посмотрите на старика Ормсби: храпит, как гиппопотам. Посмотрите на моего почтенного дедулю: каждое утро в десять плетется сюда, занимает кресло у камина, разворачивает «Морнинг пост» и до вечера превращается в предмет обстановки. Вот ведь бедолага! Страшно подумать, что в один прекрасный день и я стану таким же. Право, лучше бы уж фрицы меня ухлопали заодно с остальными. Выжил – а ради чего? Что пить будете?
– Сухой мартини, – заказал Уимзи. – А вам? Два сухих мартини, Фред, будьте так добры. Бодритесь, друг мой. Вся эта катавасия с Днем перемирия[1 - Имеется в виду День памяти павших (отмечается 11 ноября, в день подписания Компьенского перемирия, положившего конец Первой мировой войне). – Здесь и далее примеч. пер.] действует вам на нервы, не так ли? Я, например, твердо убежден, что большинство из нас только порадовались бы возможности отмежеваться от этой общественной истерии, если бы треклятые газеты не поднимали шум до небес. Впрочем, нехорошо так говорить. Стоит мне чуточку повысить голос – тут-то меня из клуба и вышвырнут!
– Вас и так вышвырнут, даже к словам не прислушиваясь, – мрачно предрек Фентиман. – Так что вы все-таки здесь делаете?
– Жду полковника Марчбэнкса, – пояснил Уимзи. – Ну, за ваше здоровье!
– Вы с ним ужинаете?
– Да.
Фентиман сдержанно кивнул. Он знал, что Марчбэнкс-младший погиб в сражении на Высоте 60[2 - Возвышенность в районе Звартелин в Зиллебеке к югу от Ипра (Бельгия), место ожесточенных боев в ходе Первой мировой войны (здесь, в частности, немцами были применены ядовитые газы – хлор, иприт); в настоящее время – военный мемориал.] и что полковник Марчбэнкс имел обыкновение в День перемирия приглашать близких друзей сына на скромный неофициальный ужин.
– Ничего не имею против старины Марчбэнкса, – проговорил он, помолчав. – Славный малый, что и говорить.
Уимзи наклонил голову в знак согласия.
– А у вас как дела? – полюбопытствовал он.
– Паршиво, как всегда. В брюхе сущая свистопляска, и в кармане ни пенни. Ну и на кой черт все это сдалось, а, Уимзи? Человек сражается за свою страну, сжигает себе нутро, наглотавшись газов, теряет работу, и все, что получает взамен, – это привилегию раз в год промаршировать мимо Кенотафа[3 - Главный британский памятник павшим в Первой мировой войне, воздвигнут в Лондоне на улице Уайтхолл в 1919 г.] да платить четыре шиллинга на фунт подоходного налога. С Шейлой тоже неладно: изводит себя работой, бедняжка. Слов нет, до чего мерзко: чтобы мужчина, да сидел на шее у жены! Да только я в себе не волен. Хворь разыграется – и прости-прощай, работа! Деньги… до войны я о деньгах и не задумывался, а вот сейчас, клянусь вам, пойду на любое преступление, глазом не моргнув, лишь бы обзавестись приличным доходом.
Возбужденный голос Фентимана сорвался на крик. До глубины души шокированный ветеран, до сих пор прятавшийся в соседнем кресле, выставил тощую голову на манер черепахи и по-гадючьи прошипел: «Ш-ш-ш!»
– Я бы не рекомендовал, – беспечно бросил Уимзи. – Преступление – труд квалифицированный, знаете ли. Даже относительный болван вроде меня запросто выследит любителя-Мориарти. Если вы задумали нацепить фальшивые усы и шмякнуть по башке какого-нибудь там миллионера, так лучше не надо. Эта ваша отвратительная привычка докуривать сигарету до последнего миллиметра везде вас выдаст. Мне останется только прийти с увеличительным стеклом и штангенциркулем, чтобы сказать: «Преступник – мой дорогой старый друг Джордж Фентиман. Арестуйте этого человека!» Возможно, вам в это слабо верится, но я, не колеблясь, принесу в жертву ближайших и дражайших, лишь бы подлизаться к полиции да угодить в газетную заметку.
Фентиман рассмеялся и загасил пресловутый окурок в ближайшей пепельнице.
– Странно, что кому-то еще приходит в голову искать вашего общества, – поддразнил он. В голосе капитана уже не слышалось ни горечи, ни нервозности; он и впрямь заметно развеселился.
– Никто бы и не искал, – отозвался Уимзи, – просто люди думают, я слишком хорошо обеспечен, чтобы еще и мозги работали. Все равно как услышать, что граф Такой-То играет главную роль в новой пьесе. Каждый почитает само собою разумеющимся, что актер из него никакой. Я открою вам свою тайну. Все расследования выполняет за меня «негр» за три фунта в неделю, в то время как я любуюсь на свое имя в газетных заголовках да прохлаждаюсь со знаменитыми журналистами в «Савое».
– Занятный вы человек, Уимзи, – протянул Фентиман. – Остроумия вы напрочь лишены, зато вам присуща этакая нарочитая шутливость, что наводит на мысль о средней руки мюзик-холле.
– Это только самозащита первоклассного интеллекта от всевластия личности, – отмахнулся Уимзи. – Но послушайте, мне очень жаль, что с Шейлой неладно. Не сочтите за обиду, старина, но почему вы мне не позволите…
– Чертовски великодушно с вашей стороны, – отозвался Фентиман, – но мне бы не хотелось. Честное слово, у меня нет ни малейшего шанса с вами расплатиться, а я еще не дошел до предела…
– А вот и полковник Марчбэнкс, – прервал его Уимзи. – Договорим в другой раз, ладно? Добрый вечер, полковник.
– Приветствую вас, Питер. Приветствую, Фентиман. Славный денек выдался. Нет… никаких коктейлей, спасибо. Храню верность виски. Извините великодушно, что заставил вас дожидаться; но я задержался наверху поболтать с беднягой Грейнджером. Боюсь, ему совсем плохо. Между нами: Пенберти уверен, что бедняга и до весны не дотянет. Наш Пенберти – большая умница; право, старик только его заботами и жив, с такими-то легкими! Ну, что ж… в конце концов, все там будем. Бог ты мой, Фентиман, да это же ваш дед! Еще одно из чудес Пенберти. Ему небось никак не меньше девяноста. Вы меня извините на минуточку? Пойду поговорю с ним.
Уимзи проводил взглядом бодрого старика, что пересек просторную курительную комнату, то и дело останавливаясь и обмениваясь приветствиями с членами клуба «Беллона». Перед огромным очагом высилось огромное кресло с завитушками в викторианском стиле. Пара тощих голеней да аккуратно застегнутые на пуговички туфли, возлежащие на табуреточке, вот и все, что открывалось взгляду от генерала Фентимана.
– Странно, не правда ли, – пробормотал его внук, – только представьте себе, что для нашего старика-моховика Крым и по сей день ассоциируется с той самой войной, а к началу разборок с бурами он был уже слишком стар, чтобы воевать. Офицерский патент он получил в семнадцать, знаете ли, был ранен при Маджубе…
Фентиман умолк. Уимзи к собеседнику не прислушивался: он по-прежнему не сводил глаз с полковника Марчбэнкса.
Полковник возвратился к ним, ступая неслышно и четко. Уимзи поднялся ему навстречу.
– Послушайте, Питер, – проговорил полковник. Его добродушное лицо омрачилось тревогой. – Вы не подойдете сюда на минутку? Боюсь, произошло нечто крайне неприятное.
Фентиман оглянулся – и что-то в манере этих двоих заставило капитана встать и последовать за ними к огню.
Уимзи склонился над генералом Фентиманом и осторожно вытащил «Морнинг пост» из узловатых пальцев, стиснутых над тощей грудью. Он коснулся плеча, просунул руку под седую голову, склоненную на сторону. Полковник встревоженно наблюдал за ним. Затем мгновенным рывком Уимзи приподнял недвижное тело. Оно подалось целиком и сразу, окоченелое и застывшее, точно деревянная кукла.
Фентиман расхохотался. Горло его вибрировало: взрывы истерического смеха следовали один за другим. Беллонианцы, до глубины души шокированные неподобающим шумом, со скрипом поднимались на подагрические ноги, выбираясь из своих углов.
– Заберите его! – объявил Фентиман. – Заберите. Он вот уже два дня как помер! И вы тоже! И я! Все мы скончались, сами того не заметив!

Глава 2
Дама вне игры
Трудно сказать, которое из событий явилось для старейших членов клуба «Беллона» более неприятным: гротескная смерть генерала Фентимана прямо-таки посреди зала или в высшей степени непристойный приступ неврастении у его внука. Не возмущались лишь те, что помоложе: они слишком много знали. Дик Чаллонер – в дружеском кругу известный как Чаллонер Луженое Пузико, благодаря тому, что обзавелся дополнительной запчастью после второй битвы при Сомме, – увел задыхающегося Фентимана в пустую библиотеку пропустить глоток-другой для подкрепления. Примчался секретарь клуба, в рубашке от парадного костюма и в брюках, на щеках его досыхала мыльная пена. Один-единственный взгляд – и он отослал взволнованного официанта проверить, не ушел ли еще доктор Пенберти. Полковник Марчбэнкс благоговейно накрыл застывшее лицо огромным шелковым платком и тихонько отошел в сторону. Вдоль коврика перед камином рядком выстроились озадаченные, растерянные беллонианцы. С каждой минутой круг разрастался, пополняясь свежими поступлениями: новоприбывших вести застигали еще в холле. Из буфета подоспело еще несколько человек. «Что? Старина Фентиман? – восклицали они. – Боже, боже, что вы говорите! Вот бедолага! Верно, сердце не выдержало». И они тушили сигары и сигареты и оставались тут же: уходить никому не хотелось.
Доктор Пенберти как раз переодевался к праздничному ужину. Он поспешно сбежал вниз: застали его, собственно говоря, ровно в тот момент, когда он уже собирался уходить в ресторан: шелковый цилиндр сдвинут на затылок, плащ и кашне небрежно распахнуты на груди. То был худой, смуглый человек с резкими манерами, отличающими офицера медицинской службы от эскулапа, практикующего в Уэст-Энде. Собравшиеся у огня расступились, пропуская его вперед: все, кроме Уимзи, который бестолково мыкался у громадного кресла, беспомощно глядя на покойника.
Пенберти опытной рукой ощупал шею, запястья, коленные суставы.
– Умер несколько часов назад, – отрывисто бросил он. – Трупное окоченение вполне развилось – и уже сходит. – В качестве иллюстрации он качнул ногу покойного: нога свободно болталась в колене. – Я этого ждал. Сердце никуда не годилось. Сдать могло в любой момент. Кто-нибудь сегодня с ним разговаривал?
Доктор Пенберти обвел комнату вопрошающим взглядом.
– Я его тут видел после ланча, – заявил один. – Но заговаривать не заговаривал.
– Я думал, он спит, – подхватил второй.
Никто так и не припомнил, чтобы сам беседовал с покойным. Все так привыкли видеть старика Фентимана мирно дремлющим у огня!
– Ладно, пустое, – махнул рукой доктор. – Сколько сейчас времени? Семь? – Он спешно подсчитал что-то в уме. – Скажем, пять часов на то, чтобы наступило трупное окоченение… похоже, развилось оно очень быстро… он, должно быть, пришел в клуб в обычное время, уселся в кресло, да тут же и умер.
– Он всегда ходит пешком от Довер-стрит, – встрял преклонных лет беллонианец. – А я ведь говорил ему, что в его возрасте такие нагрузки противопоказаны! Да вы меня слышали, Ормсби.
– Да, да, несомненно, – подтвердил багроволицый Ормсби. – Боже мой, разумеется, бесспорно!
– Ну что ж, тут уже ничем не поможешь, – проговорил доктор. – Скончался во сне. Здесь найдется пустая спальня, куда бы его перенести, Кульер?
– Да, безусловно, – отозвался секретарь. – Джеймс, сбегай ко мне в офис за ключом от шестнадцатого номера да скажи, чтобы кровать приготовили. Я так полагаю… когда трупное окоченение сойдет, мы сможем… э, доктор?
– Ну, конечно, вы сможете сделать все, что полагается. Я пришлю нужных людей обрядить покойника. И надо бы известить родственников; только лучше им не приезжать до тех пор, пока мы не приведем его в пристойный вид.
– Капитан Фентиман уже знает, – возразил полковник Марчбэнкс. – А майор Фентиман остановился здесь же, в клубе; он вот-вот появится. Кажется, есть еще сестра…
– Да, старушка леди Дормер, – подтвердил Пенберти, – она живет тут поблизости, на Портмэн-сквер. Они вот уже много лет друг с другом не разговаривали. И все-таки, наверное, сообщить ей нужно.
– Я позвоню, – вызвался полковник. – Нельзя оставлять это дело на капитана Фентимана, беднягу сейчас лучше не трогать. Вы уж на него взгляните, доктор, когда здесь закончите. Очередной приступ – нервы, знаете ли.
– Хорошо, взгляну. Что, Кульер, спальня готова? Так понесли! Не возьмется ли кто-нибудь за плечи… нет, только не вы, Кульер, – ибо у секретаря осталась лишь одна здоровая рука, – Лорд Питер… да, спасибо… поднимайте осторожнее.
Уимзи просунул длинные, сильные руки под негнущиеся локти, доктор взялся за ноги; тело понесли. Все это напоминало гротескное, жутковатое шествие в День Гая Фокса: сгорбленный, жалкий манекен беспомощно болтался в воздухе из стороны в сторону, усиливая впечатление.
Дверь за ними закрылась, и напряжение ощутимо схлынуло. Кружок распался на группы. Кто-то закурил. Тиранка планеты, выжившая из ума Смерть, на мгновение поднесла к глазам присутствующих свое тусклое зеркало, показывая неотвратимое будущее. И снова убрала его. Неприятность минула. Вот ведь повезло, что Пенберти – домашний доктор покойного. Пенберти знает, что к чему. И свидетельство о смерти выдаст. Никакого дознания. Никаких неудобств. Члены клуба «Беллона» могут отправляться на ужин.
Полковник Марчбэнкс направился к дальней двери, ведущей в библиотеку. В тесной передней между двумя комнатами находилась удобная телефонная кабинка для тех членов клуба, что не стремились вещать на публику в вестибюле.
– Эй, полковник! Не туда! Этот аппарат не работает, – сообщил беллонианец по имени Уэзеридж, провожая его взглядом. – Возмутительно, вот как я это называю. Не далее как нынче утром я собрался было позвонить… о, гляньте-ка! – записку уже сняли. Похоже, все опять в порядке. Сообщать надо, вот что я вам скажу!
Полковник Марчбэнкс сделал вид, что не расслышал. Уэзеридж считался клубным ворчуном, выделяясь даже на фоне этого сообщества доктринеров, страдающих расстройством пищеварения. Он вечно грозился нажаловаться комитету, изводил секретаря и на собратьев по клубу оказывал неизменный эффект застрявшей в пресловутом месте занозы. Все еще ворча, он возвратился к креслу и вечерней газете, а полковник вошел в телефонную кабинку и попросил соединить его с особняком леди Дормер на Портмэн-сквер.
Очень скоро он уже спустился в вестибюль через библиотеку и в самом низу лестницы столкнулся с Пенберти и Уимзи.
– Вы уже известили леди Дормер? – полюбопытствовал Уимзи.
– Леди Дормер умерла, – сообщил полковник. – Горничная говорит, что она мирно скончалась нынче утром в половине одиннадцатого.

Глава 3
На любовь закона нет
Спустя десять дней после этого примечательного Дня перемирия лорд Питер Уимзи сидел у себя в библиотеке, почитывая редкую рукопись: Юстиниан, четырнадцатый век. Книга доставляла ему тем большее удовольствие, что была в изобилии снабжена иллюстрациями сепией: рисунки отличались деликатнейшей утонченностью, сюжет – не всегда. Тут же, на столике, под рукою стоял графин бесценного старого портвейна. Время от времени Уимзи подогревал свой интерес глоточком-другим, задумчиво поджимая губы и неспешно смакуя ароматный привкус.
Раздался звонок в дверь. Его светлость воскликнул: «О, черт!» – и, навострив уши, прислушался к голосу незваного гостя. И, очевидно, остался доволен результатом, поскольку захлопнул Юстиниана и, едва открылась дверь, изобразил гостеприимную улыбку.
– Мистер Мерблз, милорд.
Вошедший, маленький, преклонных лет джентльмен, настолько соответствовал типу семейного адвоката, что и характер его не содержал в себе ровным счетом ничего примечательного, если не считать беспредельного добросердечия да слабости к мятным таблеткам от изжоги.
– Надеюсь, я вас не побеспокоил, лорд Питер?
– Нет, сэр, боже сохрани. Всегда рад вас видеть. Бантер, бокал мистеру Мерблзу. Счастлив, что вы зашли, сэр. «Кокберн» восьмидесятого года в компании и пить приятнее: в понимающей компании, я имею в виду. Знавал я некогда парня, который осквернял сей божественный напиток трихинопольской сигарой. Больше его не приглашали. Восемь месяцев спустя он пустил себе пулю в лоб. Не стану утверждать, что именно из-за этого. Но ему самой судьбой назначено было плохо кончить, э?
– Вы меня ужасаете, – серьезно возразил мистер Мерблз. – Много повидал я людей, приговоренных к виселице за преступления, которым, тем не менее, сочувствовал всей душой. Спасибо, Бантер, спасибо. У вас все в порядке, надеюсь?
– На здоровье не жалуюсь, вашими заботами, сэр.
– Отлично, отлично! Много ли нафотографировали за последнее время?
– Кое-что, сэр. Но лишь изобразительного плана, да простится мне такое выражение. В криминологическом материале, сэр, последнее время наблюдается удручающая недостача.
– Возможно, мистер Мерблз нас чем-нибудь порадует, – предположил Уимзи.
– Нет, – возразил мистер Мерблз, поднося портвейн к носу и слегка встряхивая бокал, чтобы всколыхнуть благоуханные пары. – Нет, не могу сказать, что так; не совсем. Не стану скрывать, что пришел в надежде воспользоваться вашими натренированными склонностями к наблюдению и дедукции, но боюсь… то есть уповаю… собственно говоря, нимало не сомневаюсь в том, что никаких осложнений сомнительного свойства тут нет. Дело в том, что, – продолжил он, в то время как за Бантером закрылась дверь, – возник любопытный вопрос касательно трагической смерти генерала Фентимана в клубе «Беллона», свидетелем которой, я так понимаю, вы стали.
– Если вы это понимаете, Мерблз, – молвил его светлость загадочно, – вы понимаете на порядок больше меня. Я не был свидетелем смерти; я был свидетелем обнаружения смерти, а от одного до другого дорожка долгая!
– Насколько долгая? – нетерпеливо подхватил мистер Мерблз. – Именно это я и пытаюсь выяснить.
– Вы очень любознательны, – отметил Уимзи. – Думаю, было бы лучше… – Он поднял бокал и задумчиво наклонил его, наблюдая, как вино тоненькими лепестками змеится от края к ножке. – Было бы лучше, если бы вы мне рассказали в точности, что желаете узнать… и почему. В конце концов… я член клуба… главным образом, конечно, семейные связи… но уж что есть, то есть.
Мистер Мерблз резко вскинул глаза, но Уимзи, казалось, целиком сосредоточил внимание на портвейне.
– Именно, – отозвался адвокат. – Хорошо же. Вот вам факты. У генерала Фентимана, как вам известно, была сестра, Фелисити, двенадцатью годами его младше. В девичестве она отличалась редкой красотой и своеволием, и составила бы блестящую партию, если бы не одно досадное обстоятельство: Фентиманы, при всем своем изобилии знатных предков, изобилием денег похвастаться не могли. Как было принято в те времена, все наличные средства ушли на образование сына, на то, чтобы купить ему офицерский патент в первоклассный полк, и на то, чтобы содержать его в полку с роскошью, якобы подобающей представителю семьи Фентиман. В результате на приданое Фелисити не осталось ни пенни, а шестьдесят лет назад для молодой женщины это было едва ли не равносильно катастрофе.
Ну, так вот: Фелисити надоело разъезжать с визитами в штопаных-перештопаных муслинах и в перчатках, не раз побывавших в чистке, – и у нее достало духа воспротивиться неутомимым проискам матери по части сватовства. Нашелся один кошмарный, дряхлый старик-виконт, изъеденный недугами и развратом, который охотно доковылял бы до алтаря с прелестным юным созданием восемнадцати лет от роду, и, стыдно сказать, отец и мать девушки из кожи вон лезли, чтобы заставить ее принять это безобразное предложение. Объявили о помолвке, назначили день свадьбы, и вдруг, к вящему ужасу всего семейства, однажды утром Фелисити невозмутимо сообщила, что вышла пройтись перед завтраком – и сочеталась браком, – с абсолютно неприличной поспешностью и скрытностью, – с неким господином средних лет по имени Дормер, – человеком исключительной честности, богатым, как Крез, и, – о ужас! – преуспевающим фабрикантом. Пуговицы, вы представляете? – из папье-маше или чего-то в этом роде, с запатентованной неломающейся ножкой, – вот позорное прошлое, с которым породнилась эта юная викторианская упрямица!
Естественно, разразился страшный скандал, и родители употребили все свои силы на то, чтобы расторгнуть ненавистный брак: ведь Фелисити еще не достигла совершеннолетия. Но Фелисити весьма успешно опрокинула их планы, тайком выбралась из спальни – боюсь, что спустилась вниз по лестнице в сад за домом, невзирая на кринолин и прочее, – и сбежала вместе с мужем. После чего, видя, что худшее уже произошло, – а Дормер, человек действия, времени не терял, так что очень скоро жена его оказалась «в интересном положении», – старики волей-неволей вынуждены были сделать хорошую мину при плохой игре – в лучших викторианских традициях. То есть они дали согласие на брак, переслали дочкины вещи на ее новый адрес в Манчестере – и запретили ослушнице осквернять порог отчего дома.
– Вот и правильно, – пробурчал Уимзи. – Я вот ни за что не стану родителем. Современные манеры и распад добрых старых традиций просто-таки на корню загубили этот бизнес. Я намерен положить жизнь и состояние на пользу исследований, призванных открыть наилучший способ производить представителей рода людского из яиц – пристойно и ненавязчиво. Тяжкое бремя родительской ответственности примет на себя инкубатор.
– Я – против, – отозвался мистер Мерблз. – Моя профессия процветает в основном за счет домашних дрязг. Но продолжим. Молодой Артур Фентиман, похоже, разделял семейные взгляды. Появление пуговичного зятя он воспринял с величайшим отвращением, а шуточки однополчан никоим образом не улучшили его отношения к сестре. Он стал непробиваемым профессиональным военным, загрубел до времени и упрямо отказывался признавать существование кого-то там по имени Дормер. Имейте в виду, офицером он был вполне достойным, и с головой ушел в армейскую жизнь. В должный срок он сочетался браком – не слишком удачно, поскольку претендовать на особу титулованную не позволяли средства, а опозорить себя, женившись на деньгах, по примеру этой ужасной Фелисити, он не желал. Так что он сделал предложение подходящей дворяночке с несколькими тысячами фунтов. Она умерла (думаю, основной причиной послужило то, что супруг с армейской регулярностью навязывал ей исполнение материнских функций), оставив многочисленное, но тщедушное потомство. Из всех детей до зрелых лет дожил лишь отец обоих знакомых вам Фентиманов – майора Роберта и капитана Джорджа Фентимана.
– Роберта я плохо знаю, – возразил Уимзи, – хотя встречался. Душа нараспашку и все такое – типичный военный.
– О да, Фентиман до мозга костей! А вот бедняга Джордж уродился болезненным – верно, в бабку пошел.
– Нервы пошаливают, это да, – отозвался Уимзи, который лучше старика-адвоката знал, что за духовная и физическая пытка выпала на долю Джорджа Фентимана. Война тяжко отразилась на натурах творческих, волею судьбы оказавшихся на ответственных постах. – Но он, знаете ли, газов наглотался, и все такое, – добавил его светлость, словно извиняясь.
– Правда ваша, – согласился мистер Мерблз. – Роберт, как вы знаете, не женат и пока еще в отставку не вышел. Богатеем его не назовешь: ни у кого из Фентиманов отродясь пенни за душою не водилось, как в наши дни говорят; но живет он неплохо. А Джордж…
– Бедный старина Джордж! Ладно-ладно, сэр, не нужно мне про него рассказывать. Обычная история. Приличная работа – необдуманный, скоропалительный брак – в 1914 году все бросает и уходит на фронт – демобилизован по инвалидности – работа, здоровье, деньги канули в никуда – жена-героиня поддерживает огонь в очаге – общее ощущение беспросветности. Не будем бередить старые раны. Все и без слов понятно.
– Верно, не стоит о грустном. Отец их, разумеется, скончался, и еще десять дней назад из старшего поколения Фентиманов в живых оставалось только двое. Старик-генерал жил на небольшой постоянный доход, унаследованный им от жены, и на офицерскую пенсию. У него была холостяцкая квартирка на Довер-стрит и слуга преклонных лет; по сути дела, в клубе «Беллона» он дневал и ночевал. Плюс его сестра Фелисити.
– Но как же она стала леди Дормер?
– А вот здесь мы дошли до интересного момента. Генри Дормер…
– Пуговичник?
– Пуговичник. Он несказанно разбогател – по сути дела, настолько, что смог оказать финансовую поддержку неким высокопоставленным лицам, от упоминания коих лучше воздержаться. И вот, со временем, принимая во внимание его великие заслуги перед нацией – в списке награждений оговоренные несколько расплывчато, – он стал сэром Генри Дормером, баронетом. Его единственная дочка умерла, других детей не предвиделось, так что почему бы и не даровать ему титул, в награду за все его труды праведные?
– Экая вы язва, – заметил Уимзи. – Ни тебе почтения, ни доверчивого простодушия, ничего такого! А законники попадают на небеса?
– По этому вопросу я информацией не располагаю, – сухо отозвался мистер Мерблз. – Леди Дормер…
– А во всех прочих отношениях брак сложился удачно? – полюбопытствовал Уимзи.
– Брак, насколько я знаю, оказался на редкость счастливым, – отвечал адвокат, – обстоятельство в известном смысле досадное, поскольку решительно зачеркивало для нее возможность когда-либо воссоединиться с родственниками. Леди Дормер – превосходная женщина, натура щедрая и великодушная, – то и дело предпринимала попытки примирения, но генерал держался с неизменной суровостью и отчужденностью. И сын его тоже – отчасти из уважения к пожеланиям старика, но главным образом потому, сдается мне, что служил в индийском полку и большую часть времени проводил за границей. А вот Роберт Фентиман оказывал некоторое внимание почтенной старой леди, то и дело заходил с визитом, и все такое; одно время так же поступал и Джордж. Разумеется, генералу они ни словом об этом не обмолвились, иначе с ним бы истерика приключилась. А после войны Джордж со своей двоюродной бабушкой вроде бы раззнакомился – понятия не имею, почему.
– А я догадываюсь, – отозвался Уимзи. – Нет работы – нет и денег, знаете ли. Не хотел глаза мозолить. Что-нибудь в этом роде, э?
– Вероятно. А может быть, они повздорили. Не знаю. Как бы то ни было, таковы факты. Надеюсь, я вас еще не утомил?
– Я держусь, – заверил Уимзи, – в предвкушении того момента, когда дело дойдет до денег. В глазах ваших, сэр, я различаю стальной юридический блеск, подсказывающий, что сенсация уже не за горами.
– Именно так, – подтвердил мистер Мерблз. – Вот я и дошел… благодарю вас, пожалуй, да… еще один бокальчик придется в самый раз; хвала Провидению, я к подагре не склонен. Да. А! – вот мы и добрались до печального события, имевшего место одиннадцатого ноября сего года. Попрошу вас внимательно следить за ходом моих рассуждений.
– Всенепременно, – учтиво пообещал Уимзи.
– Леди Дормер, – продолжал мистер Мерблз, порывисто наклонившись вперед и акцентируя каждую фразу резкими тычками монокля в золотой оправе, зажатого между большим и указательным пальцем, – была уже в летах и давно прихварывала. Однако характер ее, живой и упрямый, остался тем же, что в девичестве; и пятого ноября ей вдруг взбрело в голову пойти полюбоваться на фейерверки в Хрустальном дворце[4 - Выставочный павильон из стекла и чугуна, построенный в Лондоне для «Великой Выставки» 1851 г.] или где-то еще – может, на Хампстед-Хит[5 - Лесопарк на окраине Лондона; известен праздничными ярмарками и аттракционами.] или в «Уайт-Сити»[6 - Выставочный зал в западной части Лондона, построенный в 1908 г. для франко-британской выставки и Олимпийских игр.], – я позабыл, где именно, да это и не имеет значения. Важно другое: вечер выдался холодный и сырой. Леди Дормер, тем не менее, настояла на этой прогулке, повеселилась от души, точно дитя малое; ее продуло ночным воздухом – что за неосторожность! – и результатом явилась серьезная простуда, что за два дня обернулась пневмонией. Десятого ноября она стремительно теряла силы; предполагалось, что бедняжка не доживет до утра. В связи с этим юная леди, живущая при ней в воспитанницах, – дальняя родственница, мисс Анна Дорланд, – передала для генерала Фентимана сообщение: дескать, если он хочет застать сестру в живых, пусть поспешит. Поскольку все мы люди, счастлив сказать, что эта новость сокрушила преграду гордыни и упрямства, что так долго удерживала старика на расстоянии. Он явился, застал леди Дормер еще в сознании – хотя и очень ослабевшую, пробыл с ней около получаса и отбыл, по-прежнему прямой, как шомпол, однако заметно оттаяв. Это произошло днем, около четырех часов. Вскоре после того леди Дормер впала в бессознательное состояние, более не произнесла ни слова и не пошевельнула и пальцем, но мирно скончалась во сне в половине одиннадцатого следующим утром.
Предположительно, шок и нервное потрясение от беседы с давно утраченной сестрой оказались непосильным напряжением для слабого организма генерала, потому что, как вы сами знаете, он скончался в клубе «Беллона» – точное время не установлено – в тот же день, одиннадцатого ноября.
А вот теперь наконец-то – а вы так терпеливо выслушали мои занудные разъяснения, – мы дошли до того момента, где нам требуется ваша помощь.
Мистер Мерблз подкрепил свои силы глоточком портвейна и, с долей беспокойства взглянув на Уимзи, который закрыл глаза и, похоже, задремывал, продолжил:
– Кажется, я еще не упомянул, каким образом я оказался причастен к этому делу. Мой отец был семейным адвокатом Фентиманов; унаследовав дело после смерти отца, я, естественно, заступил ему на смену и здесь. Генерал Фентиман, хотя завещать мог немного, не принадлежал к тем безответственным людям, что умирают, не оставив должных распоряжений на случай смерти. Его офицерская пенсия, разумеется, умерла вместе с ним, но небольшой своей собственностью он должным образом распорядился в завещании. Небольшую сумму – пятьдесят фунтов – он завещал слуге (человеку преданному и во всех отношениях достойному); и еще пару-тройку пустячков – друзьям-однополчанам и слугам в клубе «Беллона» (кольца, медали, оружие и небольшие суммы в размере нескольких фунтов каждая). Вот и мы дошли до основного имущества – суммы примерно в две тысячи фунтов, вложенные в ценные бумаги и приносящие годовой доход, чуть превышающий сто фунтов. Эти облигации, отдельно поименованные и перечисленные, отошли к капитану Джорджу Фентиману, младшему из внуков, согласно пункту, должным образом сформулированному, где говорилось, что наследодатель, обойдя таким образом старшего внука, майора Роберта, отнюдь не намеревался проявить к нему неуважение, но поскольку, раз Джордж более нуждается в денежной помощи, оставшись инвалидом, с женой на руках, и все такое прочее, в то время как у старшего брата есть профессия и никакими обязательствами он не связан, настоятельная потребность Джорджа дает ему право на эти деньги. Роберт же назван душеприказчиком и наследником имущества, очищенного от долгов и завещательных отказов; таким образом, к нему переходят все личные вещи и деньги, отдельно не оговоренные в других пунктах. Это ясно?
– Ясно как день. А Роберта такое соглашение устраивало?
– Ох, конечно, да; вполне устраивало! С текстом завещания он ознакомился заранее и подтвердил, что все это справедливо и правомерно.
– И тем не менее, – отметил Уимзи, – похоже, есть еще небольшой пустячок: вы явно скрываете в рукаве нечто абсолютно сногсшибательное. Ну давайте, выкладывайте! Это потрясение я переживу, уж каким бы оно ни было!
– Настоящее потрясение пришлось пережить мне, в прошлую пятницу, благодаря поверенному леди Дормер, мистеру Притчарду из Линкольнс-Инн[7 - Линкольнс-Инн – одна из четырех лондонских юридических корпораций.]. Он написал мне, спрашивая, не могу ли я назвать точное время смерти генерала Фентимана с точностью до часа и минуты. Я, разумеется, ответил, что, учитывая не совсем обычные сопутствующие обстоятельства, я не могу ответить на вопрос так точно, как мне хотелось бы, но я так понял, что, по мнению доктора Пенберти, генерал скончался до полудня одиннадцатого ноября. Тогда мистер Притчард спросил, нельзя ли ему повидаться со мною, не откладывая, ибо ему необходимо обсудить дело крайней срочности и важности. Таким образом, я назначил встречу в понедельник вечером, и по прибытии мистер Притчард сообщил мне следующие подробности.
Леди Дормер – которая, как я уже говорил, отличалась исключительной широтою души, – составила завещание за много лет до смерти. К тому времени ее муж и дочь уже скончались. У Генри Дормера родных было мало, и все – люди относительно богатые. По собственному своему желанию он недурно обеспечил их всех, а оставшееся состояние – что-то около семи сотен тысяч фунтов – передал жене, особо оговорив, что она вольна считать эти деньги своей безраздельной собственностью и поступать с ними по своему усмотрению, без каких-либо ограничений. Таким образом, по завещанию леди Дормер, эта изрядная сумма, – если не считать нескольких пожертвований филантропического и личного характера, перечислением которых я вас утруждать не стану, – поделена между людьми, в силу тех или иных причин более прочих имеющих право на ее привязанность. Двенадцать тысяч фунтов отходят к мисс Анне Дорланд. Все остальное переходит к ее брату, генералу Фентиману, если на момент ее смерти он еще будет жив. Если, с другой стороны, он умирает первым, условия меняются. В этом случае основная сумма отходит к мисс Дорланд, а пятнадцать тысяч фунтов должны быть поровну поделены между майором Робертом Фентиманом и его братом Джорджем.
Уимзи тихонько присвистнул.
– Целиком и полностью с вами согласен, – промолвил мистер Мерблз. – Ситуация и впрямь в высшей степени затруднительная. Леди Дормер умерла одиннадцатого ноября, точнехонько в 10:37 утра. Генерал Фентиман скончался тем же утром, в котором часу – непонятно, предположительно после десяти утра, поскольку именно в это время он обычно приходил в клуб, и со всей определенностью до семи вечера, когда смерть его обнаружилась. Если генерал умер сразу по прибытии или в любое время до 10:36, тогда мисс Дорланд – богатая наследница, а мои клиенты Фентиманы получают только по семь тысяч фунтов на каждого. С другой стороны, если смерть его наступила хотя бы несколькими секундами позже 10:37, мисс Дорланд получает только двенадцать тысяч фунтов, Джордж Фентиман остается лишь со скудным вспомоществованием, отошедшим к нему по отцовскому завещанию, в то время как Роберт Фентиман, наследник имущества, очищенного от долгов и завещательных отказов, получает весьма значительное состояние, превышающее полмиллиона.
– Ну и что же вы хотите от меня? – поинтересовался Уимзи.
– Ну как же, – смущенно откашлялся адвокат, – мне пришло в голову, что вы, с вашими, да будет мне позволено сказать, исключительными способностями к дедукции и анализу, сможете разрешить эту весьма трудную и деликатную проблему, касающуюся точного времени смерти генерала Фентимана. Вы были в клубе, когда наступила смерть; вы видели тело; вы знаете обстановку и вовлеченных лиц; вы, в силу своего статуса и характера, превосходно подходите для того, чтобы провести необходимое расследование, не создавая никакой… гм! – лишней шумихи или… э-э-э… скандала, или, скажем, дурной славы, каковые, надо ли уточнять, претят всем заинтересованным лицам.
– Очень щекотливая ситуация, – проговорил Уимзи. – Весьма и весьма щекотливая.
– Именно так, – подтвердил адвокат с некоторой горячностью. – Ведь в нашем нынешнем положении невозможно привести в исполнение ни завещание, ни… словом, ничего нельзя предпринять. Очень досадно, что все обстоятельства дела не были известны в тот момент, когда… хм… тело генерала Фентимана было доступно для осмотра. Естественно, мистер Притчард понятия не имел о двусмысленности ситуации, а я, не зная про завещание леди Дормер, даже помыслить не мог, что свидетельства о смерти, выписанного доктором Пенберти, вдруг окажется недостаточно.
– А нельзя ли убедить стороны прибегнуть к полюбовному соглашению? – предложил Уимзи.
– Если мы не сможем прийти к каким-либо удовлетворительным выводам касательно точного времени смерти, тогда, наверное, ничего другого нам не останется. Но на данный момент есть ряд препятствий…
– Кто-то жадничает, э? Надо думать, вы предпочли бы не переходить на личности? Нет? Хм-м, хорошо же! На беспристрастный взгляд стороннего наблюдателя, вы столкнулись с премиленькой, просто-таки лакомой проблемкой, знаете ли!
– Значит, вы возьметесь разрешить ее для нас, лорд Питер?
Уимзи отстучал пальцами замысловатый фуговый пассаж по подлокотнику кресла.
– На вашем месте, Мерблз, я бы снова попытался добиться полюбовного соглашения.
– Значит, вам кажется, – уточнил мистер Мерблз, – будто моих клиентов ждет верный проигрыш?
– Нет… не могу утверждать наверняка. Кстати, Мерблз, а кто ваш клиент – Роберт или Джордж?
– Скорее, семья Фентиман в целом. Я, разумеется, понимаю, что выигрыш Роберта обернется убытком для Джорджа. Но обе стороны хотят только одного: установить истинную последовательность событий.
– Ясно. Что бы я ни раскопал, вы готовы смириться с фактами?
– Разумеется.
– Вне зависимости от того, окажутся ли факты благоприятными или нет?
– Иной линии поведения я для себя и не мыслю, – чопорно отозвался мистер Мерблз.
– И я об этом знаю, сэр. Но… впрочем, ладно! – я всего лишь имел в виду… Вот послушайте, сэр! Вам в детстве не приходилось шуровать палкой или что уж там под руку подвернется в мирной, таинственной на вид заводи, просто проверяя – а что там, на дне?
– Очень часто, – подтвердил мистер Мерблз. – В юные годы я весьма увлекался естественной историей и собрал недурную коллекцию (если спустя столько лет способен оценить ее объективно) прудовой фауны.
– А вам не приходилось в ходе исследований взбаламутить тучи чертовски зловонной грязи?
– Дорогой мой лорд Питер – вы меня просто пугаете!
– О, я не думаю, что причины для страха есть. Я всего лишь вас предупреждаю: так, на всякий случай. Разумеется, если вы желаете, я расследую это дело, ни минуты не колеблясь.
– Очень любезно с вашей стороны.
– Ничего подобного. Я-то повеселюсь вовсю. А если всплывет что-то странненькое, так это уж ваша забота. Ведь никогда не знаешь, чего ждать.
– Если вы решите, что никаких удовлетворительных выводов сделать не удастся, – продолжал мистер Мерблз, – мы всегда сможем вернуться к полюбовному соглашению. Я уверен, что заинтересованные стороны стремятся избежать судебного процесса.
– А то, чего доброго, все состояние уйдет на покрытие расходов? Очень мудро. Надеюсь, задача эта выполнима. Вы уже принимались наводить справки?
– Так, ничего важного. Мне бы хотелось, чтобы вы начали расследование с исходной точки.
– Очень хорошо. Я начну завтра же и буду держать вас в курсе.
Юрист поблагодарил хозяина и откланялся. Уимзи посидел еще немного в задумчивости, а затем позвонил, призывая слугу.
– Бантер, будьте добры, новую записную книжку. Напишите на обложке «Фентиман» и приготовьтесь во всеоружии сопровождать меня завтра в клуб «Беллона»: с фотоаппаратом и прочим снаряжением.
– Как скажете, милорд. Я так понимаю, ваша светлость начинает новое расследование?
– Да, Бантер, – новехонькое, с иголочки!
– Осмелюсь полюбопытствовать, перспективное ли дело, милорд?
– Да, есть за что зацепиться. То же справедливо и в отношении дикобраза. Не суть важно. Прочь, унылая скука! Бантер, будьте так добры, учитесь смотреть на жизнь беспристрастно. Возьмите в пример гончую, которая с одинаковым, непредвзятым рвением берет след отцеубийцы – или анисовых капель.
– Я запомню, милорд.
Уимзи неспешно направился к черному кабинетному роялю, что стоял в углу библиотеки.
– Нынче вечером – никакого Баха, – пробормотал он про себя. – Бах – это назавтра, когда заработает серое вещество. – Под пальцами его рождалась тихая, проникновенная мелодия Пэрри. «Тщетны труды человеческие, ибо все – тень и суета… И копит он богатства, и не ведает, кому отойдут они…» Уимзи вдруг рассмеялся и забарабанил эксцентричный, шумный, режущий ухо этюд современного композитора в тональности с семью диезами.

Глава 4
Лорд Питер штурмует клуб
– Бантер, вы вполне уверены, что наряд – в самый раз? – озабоченно поинтересовался лорд Питер.
Просторный пиджачный костюм из твидовой ткани, чуть более броский по цвету и покрою, нежели обычно позволял себе Уимзи, для города был, безусловно, приемлем, – но ощущалось в нем нечто неуловимое, наводящее на мысль о холмах и море.
– Хочу выглядеть презентабельно, – продолжал его светлость, – но ни в коем случае не вызывающе. Я вот все думаю, а не лучше бы смотрелась эта темно-зеленая полоска, будь она бледно-фиолетовой.
Предположение сие Бантера изрядно смутило. Воцарилось молчание: верный слуга тщился вообразить себе бледно-фиолетовую полоску. Но вот наконец раскачивающийся маятник его мыслей пришел в равновесие.
– Нет, милорд, – твердо объявил Бантер. – Я не думаю, что фиолетовый цвет здесь уместен. Смотрится интересно, да; но, да простится мне это выражение, определенно менее располагающе.
– Слава богу, – вздохнул его светлость. – Вы наверняка правы. Как всегда. А менять полоску сейчас было бы страшным занудством. Вы уверены, что устранили все признаки новизны, э? Ненавижу новое платье.
– Абсолютно, милорд. Ваша светлость может не сомневаться: туалет по всем статьям выглядит так, словно ему уже несколько месяцев.
– О, хорошо. Ну что ж, подайте мне трость из ротанга – с нанесенной на нее линейкой… и куда запропастились мои линзы?
– Вот они, милорд. – Бантер подал безобидный на вид монокль, на самом-то деле являющийся мощной лупой. – Что до порошка для снятия отпечатков пальцев, я положил его в правый карман пиджака вашей светлости.
– Спасибо. Думаю, это все. Я выхожу прямо сейчас, а вы отправляйтесь следом вместе со снаряжением где-то час спустя.
Клуб «Беллона» расположен на Пикадилли, в нескольких сотнях ярдов к западу от квартиры самого Уимзи, окна которой выходили на Грин-парк. Швейцар приветствовал его довольной улыбкой.
– Доброе утро, Роджерс, как поживаете?
– Превосходно, милорд, спасибо.
– Кстати, вы не знаете, в клубе ли майор Фентиман?
– Нет, милорд. В настоящее время майор Фентиман проживает не здесь. Насколько мне известно, он переехал на квартиру покойного генерала Фентимана, милорд.
– Ах да… грустная история, не правда ли?
– И впрямь печальная, милорд. Малоприятно, когда такое случается прямо в клубе. Настоящий шок для всех присутствующих, милорд.
– О да… и все же, он ведь был глубокий старик. Рано или поздно это должно было произойти. А ведь подумаешь: до чего странно! Все расселись вокруг и ровным счетом ничего не замечают, э?
– Да, милорд. Миссис Роджерс как услышала, так с ней чуть удар не случился.
– Просто не верится, верно? И столько времени все преспокойно сидят себе в креслах – я так понимаю, если верить доктору, несколько часов прошло. Полагаю, старина Фентиман явился в обычное время?
– Ах! Уж генерал-то был точен, как часы. Всегда являлся в десять, минута в минуту. И поздороваться не забывал. «Доброе утро, Роджерс», – малость чопорно, но очень, очень приветливо. А иногда спрашивал про миссис Роджерс и детишек. Превосходный старый джентльмен, милорд. Нам всем будет его недоставать.
– Вы, случайно, не заметили, не выглядел ли он тем утром как-то особенно немощным или усталым? – небрежно осведомился Уимзи, постукивая сигаретой по тыльной стороне ладони.
– Нет, что вы, милорд, мне казалось, вы знаете. В тот день меня на службе вовсе не было; мне великодушно дозволили присутствовать на церемонии у Кенотафа. Великолепное было зрелище, милорд; миссис Роджерс до слез растрогалась.
– Ох, да, конечно, Роджерс, – я и позабыл. Разумеется, вы были на церемонии. Так что попрощаться с генералом вам так и не привелось. Но Кенотаф – это святое. Я полагаю, вас подменил Мэттьюз?
– Нет, милорд. С прискорбием должен заметить, что Мэттьюз слег с гриппом. Все утро у дверей стоял Уэстон, милорд.
– Уэстон? Кто такой?
– Новичок, милорд. Его взяли на место Бриггса. Вы ведь помните Бриггса – у него умер дядя и оставил ему рыбную лавочку.
– Да, разумеется; именно так все и было. А когда на парад выходит Уэстон? Надо бы с ним познакомиться.
– Он будет здесь в час, милорд, когда я ухожу на ланч.
– Да, верно! Пожалуй, я его застану. Привет, Пенберти! Вас-то мне и надо. Уже словили утреннее вдохновение? Или только ищете?
– Проследил до самого логова. Хотите – поделюсь?
– Охотно, старина, – подождите минуточку, вот только сброшу верхнюю оболочку. Я догоню вас.
Уимзи с сомнением глянул на конторку портье, но, видя, что вниманием его уже завладели двое-трое завсегдатаев клуба, нырнул в гардероб, где служитель, бойкий кокни с физиономией Сэма Уэллера и протезом вместо ноги, был рад и счастлив потолковать о генерале Фентимане.
– Забавно, милорд, что и вы об этом заговорили, – заметил он, когда Уимзи искусно вплел в канву разговора вопрос касательно точного времени прибытия генерала в «Беллону». – Вот и доктор Пенберти меня спрашивал… Сущая загадка, вот что я вам скажу. Я по пальцам могу пересчитать дни, когда пропускал приход генерала. Пунктуален он был, что твои часы, а ведь годков-то ему стукнуло немало, так что я уж старался оказаться рядом, помочь снять пальто и все такое. Но вот ведь незадача! Верно, в то утро он припозднился, потому как я-то его не видел, а за ланчем подумал: «Не иначе, генерал прихворнул», – вот оно как. Захожу я, глядь, а тут его пальто висит на привычном месте. Так что, стало быть, пропустил я его. В то утро джентльмены то приходили, то уходили, – ведь было-то Поминальное воскресенье[8 - Ближайшее к Дню перемирия воскресенье; в этот день в церквях служат панихиды по павшим в ходе Первой и Второй мировых войн и проводятся все основные мероприятия, посвященные памяти павших.]! Из провинции много кто приехал; и все хотели, чтобы я занялся их обувью и цилиндрами; поэтому, верно, я генерала и не за-метил.
– Возможно. По крайней мере, он ведь до ланча появился?
– О да, милорд. В половине первого я уходил, а цилиндр и пальто уже висели на вешалке, потому что я их видел.
– Во всяком случае, вот нам terminus ad quem[9 - Конечная точка (лат.).], – пробормотал Уимзи себе под нос.
– Прошу прощения у вашей светлости?..
– Я говорю, получается, что генерал пришел в клуб до половины первого – и после десяти, так?
– Да, милорд. Не скажу с точностью до секунды, но я уверен, что, явись он до четверти одиннадцатого, я бы его заметил. А после того, вспоминается мне, я был страшно занят, так что он, должно быть, проскользнул незамеченным.
– Ну да – бедный, бедный старик! И все-таки не сомневаюсь: он бы сам предпочел уйти из жизни вот так – тихо и незаметно. Недурное начало пути домой, Уильямсон.
– Очень, очень достойное начало, милорд. Уж мы-то видали и похуже. А чем все закончилось? Теперь все хором твердят, что для клуба все это страшно неприятно, а я вам скажу: в чем разница? Мало найдется домов, в которых о покойнике вовеки не слыхивали. И о домах мы из-за этого хуже не думаем, так с какой стати хуже думать о клубе?
– Да вы философ, Уильямсон.
Уимзи поднялся по недлинной мраморной лестнице и свернул в буфет.
– А границы-то сужаются, – пробормотал он про себя. – Между четвертью одиннадцатого и половиной первого. Похоже, упорная предстоит борьба за ставки леди Дормер. Но – гори оно все синим пламенем! Послушаем, что скажет Пенберти.
Доктор уже дожидался в буфете с бокалом виски с содовой. Уимзи заказал стаканчик пива «Уордингтон» и сразу же, без околичностей, перешел к делу.
– Послушайте, – начал он, – мне всего лишь хотелось перемолвиться с вами словечком по поводу старика Фентимана. Полнейшая конфиденциальность и все такое. Но похоже на то, что точное время кончины злополучного старикана стало делом крайней важности. Вопрос наследования, вы меня понимаете? Шума поднимать не хотят. Вот меня и попросили, как друга семьи, сами понимаете, вмешаться и позадавать вопрос-другой. Ясно, что начинать следует с вас. Так каково ваше мнение? Мнение медика, помимо всего прочего?
Пенберти изогнул брови.
– О? Возник вопрос, да неужели? Я так и подумал. Этот законник, как-бишь-его-там, позавчера заглянул в клуб, попытался припереть меня к стенке. Верно, думает, что можно установить момент смерти с точностью до минуты, лишь глянув на коренные зубы покойного. Вот только выскажи этим пташкам свое мнение, и оглянуться не успеешь, как окажешься на свидетельской трибуне и повторишь то же самое под присягой.
– Понимаю. Но ведь общее-то представление складывается!
– О да. Только представления свои нужно проверять – подкреплять фактами и все такое. Нельзя выстраивать теории, ни на чем не основанные.
– Опасная штука – теории! Например, – возьмем наш случай, – за свою недолгую жизнь довелось мне поглядеть на пару-тройку покойничков, и, если бы я стал разводить теории на этот счет, просто судя по внешнему виду тела, знаете, что бы я сказал?
– Одному Господу известно, что скажет неспециалист по поводу медицинской проблемы, – отпарировал доктор, кисло усмехаясь краем губ.
– Верно, ах, как верно! Ну так я бы сказал, что скончался он весьма давно.
– Это слишком расплывчато.
– Вы сами сказали, что трупное окоченение заметно развилось. Ну, дадим шесть часов на то, чтобы оно наступило, и… когда там оно сходит?
– В тот момент окоченение уже разрешалось – разве я об этом не упомянул?
– Упомянули. А мне казалось, что трупное окоченение сохраняется в течение двадцати четырех часов или около того?
– Иногда. А иногда сходит очень скоро. Быстро развилось – быстро разрешилось, вот такое правило. Однако я с вами согласен: при отсутствии прочих данных я бы сказал, что смерть наступила куда раньше десяти утра.
– А, признаете?
– Признаю. Но мы знаем, что генерал пришел в клуб не раньше четверти одиннадцатого.
– Итак, вы беседовали с Уильямсоном?
– О да. Я подумал, что лучше все проверить, насколько возможно. Так что могу лишь предполагать, что, поскольку смерть наступила внезапно, да и в комнате было тепло, – покойный ведь сидел у самого огня, – процесс начался и закончился очень быстро.
– Хм-м! Вы, разумеется, отлично знали конституцию бедолаги?
– Да, пожалуй. Генерал Фентиман был очень слаб. Сердце, знаете ли, начинает сдавать, когда перешагнешь за девятый десяток. Это могло произойти где угодно: я так и ждал, что он вот-вот отдаст богу душу. Кроме того, старик, видите ли, пережил изрядное потрясение.
– Что же произошло?
– Повидался с сестрой накануне вечером. Вам, полагаю, о встрече уже рассказали, раз вы, похоже, все об этом деле знаете. А после того генерал отправился на Харлей-стрит, ко мне. Я посоветовал ему постельный режим и покой. Артерии перегружены, пульс аритмичный… Старик разволновался – что вполне естественно. Ему бы хорошенько отдохнуть. А я так понимаю, он настоял на том, чтобы встать, несмотря на головокружение и слабость, – доплелся сюда, – а попробуй его удержи! – и тотчас же испустил дух.
– Это все понятно, Пенберти, но когда – когда именно – это произошло?
– Один Бог знает. А я – так нет. Еще стаканчик?
– Нет, спасибо; не сейчас. Послушайте, я так полагаю, у вас никаких сомнений не осталось по поводу всей этой истории?
– Сомнений? – Доктор уставился на Уимзи во все глаза. – Ну, разумеется! Если вы имеете в виду причину смерти – безусловно, ни малейших сомнений на этот счет у меня нет. В противном случае я бы не выписал свидетельства.
– А в отношении тела вам ничего не показалось странным?
– О чем вы?
– Вы не хуже меня знаете, что я имею в виду, – отрезал Уимзи, резко разворачиваясь и глядя прямо в лицо собеседнику. Его светлость преобразился точно по волшебству: словно из бархатных ножен вдруг взвилось стальное лезвие. Пенберти встретился глазами с лордом Питером – и медленно кивнул.
– Да, знаю. Но, прошу вас, не здесь. Лучше нам подняться в библиотеку. Там наверняка никого нет.

Глава 5
Тупик
Библиотека клуба «Беллона» неизменно пустовала. Это была просторная, тихая, приятная на вид комната; книжные полки в ней размещались по отсекам, причем в каждом стоял стол для письма и три-четыре стула. Изредка кто-нибудь забредал под эти своды полистать атлас «Таймз» или фолиант, посвященный стратегии и тактике, или извлечь на свет давние списки офицерского состава, но по большей части в библиотеке не бывало ни души. Устроившись в самом дальнем отсеке, отгородившись книгами и тишиной, любители конфиденциальных разговоров могли беседовать без помех, точно в исповедальне.
– Ну так как насчет этого самого?.. – начал Уимзи.
– Насчет чего?.. – с профессиональной осторожностью отозвался доктор.
– Насчет ноги?
– Интересно, а кто-нибудь еще заметил неладное? – промолвил Пенберти.
– Сомневаюсь. Я, разумеется, заметил. Но, в конце концов, такого рода штуки – мое хобби. Возможно, не самое популярное – пусть препротивное, но все-таки мое, родное. По чести говоря, у меня просто-таки дар в отношении покойничков. Но я не был уверен, что все это значит, и видел, что привлекать внимание вы не хотите, вот и не стал лезть вперед.
– Да – я хотел сперва хорошенько все обдумать. Видите ли, на первый взгляд складывалось ощущение довольно-таки…
– Неприятное, – подсказал Уимзи. – Знали бы вы, сколько раз я уже слышал это слово за последние два дня! Ну что ж, посмотрим правде в глаза. Давайте с самого начала признаем, что, как только трупное окоченение разовьется, оно так и держится, пока не начнет разрешаться, а это происходит обычно сверху вниз, от жевательных мышц лица, а вовсе не начиная с коленного сустава. Так вот, у Фентимана челюсть и шея были точно деревянные – я сам пощупал. Но левая нога свободно болталась в колене. Как вы это объясняете?
– Я крайне озадачен. Как вы, вне сомнения, знаете, очевидно было бы предположить, что сустав вывернули, – кто-то или что-то, – уже после того, как наступило окоченение. В таком случае, разумеется, он не застынет снова. Останется болтаться до тех пор, пока все тело не обмякнет. Но вот как это произошло…
– О том и речь. Мертвецы обычно не разгуливают по клубу, защемляя ноги и выворачивая суставы. И, уж разумеется, если бы тело нашли в таком положении, об этом бы точно упомянули. Вот вы можете себе представить, чтобы, к примеру, один из наших ребятишек-официантов, обнаружив в лучшем из кресел престарелого джентльмена, недвижного, точно деревянная кукла, удовольствия ради подергал бы его за ногу и бросил как есть?
– В голову мне приходит только одно, – отозвался Пенберти. – Может быть, официант или кто-то еще нашел труп, попытался его сдвинуть – а затем запаниковал и сбежал, никому ни слова не сказав. Звучит нелепо. Но люди, случается, совершают редкие глупости, особенно когда напуганы.
– Но чего тут бояться?
– Для человека с расшатанными нервами вполне довольно. У нас тут есть один-два контуженых, за которых в экстремальной ситуации я не поручусь. Возможно, стоило бы проверить, не демонстрировал ли кто из них особых признаков возбуждения или шока.
– Недурная идея, – протянул Уимзи. – Предположим – да, предположим, к примеру, что некто, так или иначе связанный с генералом, страдает нервным расстройством… и предположим, что он вдруг наталкивается на окоченевший труп. Думаете, такой человек, вероятно, мог бы потерять голову?
– Безусловно, такое возможно. Мне представляется, что он вполне мог впасть в истерику и даже в буйство и вытолкнуть сустав, руководствуясь сумасбродным представлением о том, что тело нужно выпрямить, придать ему более пристойный вид. А после того, знаете ли, он взял да и сбежал, и сделал вид, что ничего ровным счетом не произошло. Заметьте, я не утверждаю, что именно так все и было, однако представить такое развитие событий труда не составляет. А раз так, я подумал, что лучше ничего не говорить. Инцидент крайне непр… прискорбный, стоит ли привлекать к нему внимание? А лишние расспросы невротику только повредят, причем серьезно. Я бы предпочел не будить лиха. Я со всей определенностью заявляю: смерть произошла естественным путем. А что до остального… долг наш – радеть о живущих; мертвым уже не поможешь.
– Верно. Однако вот что я вам скажу: я попытаюсь выяснить – почему бы и не сказать прямым текстом? – не случалось ли Джорджу Фентиману в течение дня остаться одному в курительной комнате. Может, кто-то из слуг заметил. Похоже, это – единственно возможное объяснение. Ну что ж, огромное спасибо вам за помощь. Да, кстати, когда мы обнаружили тело, вы отметили, что трупное окоченение уже сходит – это вы для отвода глаз сказали или так оно в самом деле и было?
– Собственно говоря, окоченение как раз начало разрешаться в области жевательных мышц лица. А к полуночи сошло окончательно.
– Благодарствую. Вот вам еще один непреложный факт. Люблю факты, а в этом деле их до отвращения мало. Еще виски?
– Нет, спасибо. У меня сейчас прием. Еще увидимся. Всего хорошего!
И доктор ушел. Уимзи посидел несколько секунд, задумчиво покуривая. А затем развернул стул к столу, взял с пюпитра лист бумаги и набросал авторучкой кое-какие заметки по делу. Впрочем, далеко он не продвинулся: появился один из клубных служителей и принялся заглядывать во все отсеки по очереди, явно кого-то разыскивая.
– Ты ко мне, Фред?
– Прибыл слуга вашей светлости, милорд, и просит уведомить вас о его приезде.
– Правильно. Я уже иду. – Уимзи взял блокнот с промокательной бумагой промокнуть чернила. И тут же изменился в лице. Из блокнота чуть высовывался уголок бумаги. Исходя из принципа, что нет такой мелочи, на которую не стоило бы взглянуть, Уимзи пытливо просунул палец между страницами и извлек листок. На нем обнаружились неразборчивые каракули, начертанные дрожащей старческой рукой: речь шла о денежных суммах. Секунду-другую Уимзи внимательно разглядывал цифры, а потом встряхнул блокнот, проверяя, не выпадет ли чего-то еще. Затем он сложил листок, со всей доступной осторожностью берясь за уголки, поместил его в конверт и убрал в бумажник. Выйдя из библиотеки, он обнаружил в холле Бантера: тот дожидался хозяина с фотокамерой и штативом в руках.
– А, вот и вы, Бантер. Подождите минуточку, я повидаюсь с секретарем. – Уимзи заглянул в офис и обнаружил, что Кульер с головой ушел в какие-то счета.
– Послушайте, Кульер, – доброе утро, конечно, и все такое прочее, – да, так и пышу здоровьем, самому противно; спасибо, всегда был таким, – послушайте, вы ведь запомнили тот день, когда старик Фентиман так неучтиво отбросил копыта? Совсем недавно дело было.
– Такое не забудется, – скривился Кульер. – Я получил три письменных жалобы от Уэзериджа; одну – поскольку слуги не заметили происшедшего раньше, шельмецы нерадивые; вторую – потому что люди из похоронного бюро, видите ли, пронесли гроб мимо его двери и обеспокоили беднягу; третью – потому что чей-то там адвокат посмел задать ему вопрос-другой; плюс еще туманные намеки на неработающие телефоны и недостачу мыла в туалете. И кому охота в секретари?
– От души сочувствую, – ухмыльнулся Уимзи. – Я-то не скандалить пришел. Au contraire[10 - Напротив (фр.).], как сказал один тип в Бискайском заливе, когда его спросили, обедал ли он. Собственно говоря, тут возникла неразбериха касательно минуты и часа смерти, – заметьте, строжайшая конфиденциальность! – и я с этим делом разбираюсь. Не хочу лишнего шума, но, если позволите, я бы сделал в клубе снимок-другой, чтобы проглядеть их на досуге и, так сказать, соколиным глазом обозреть характер местности, э? Тут пришел мой человек с фотокамерой. Может, вы притворитесь, что имеете дело с парнем из «Твэддлера» или «Пикчер ньюз», и дадите ему свое официальное благословение пооколачиваться вокруг вместе со всей своей техникой?
– Вот ведь любитель напустить туману! Да пожалуйста, если надо. Только вот каким образом сегодняшние фотографии помогут вам установить время смерти, происшедшей десять дней назад, – это выше моего разумения. Но, послушайте… игра ведь ведется честно, в открытую, нет? Нам вовсе не хотелось бы…
– Разумеется. В том-то и суть. Строжайшая конфиденциальность – любая сумма в пределах 50 000 фунтов сразу по предъявлении долговой расписки, доставка в стандартных фургонах, рекомендации не требуются. Доверьтесь малышу Питу.
– Идет! Так что вам нужно?
– Не хочу, чтобы меня видели с Бантером. Незачем раскрывать карты раньше времени. Нельзя ли призвать его сюда?
– Разумеется.
За Бантером отослали слугу, и тот не замедлил явиться: невозмутимо чопорный и аккуратный до педантичности. Уимзи придирчиво оглядел его – и покачал головой.
– Простите, Бантер, но вы вот нисколечко не смахиваете на профессионального фотографа из «Твэддлера». Темно-серый костюм еще туда-сюда, но где бесшабашная неряшливость, отличающая гигантов Флит-стрит? Не будете ли вы так добры засунуть все эти кассеты в один карман, несколько запасных линз и прочую мелочовку – в другой и слегка взъерошить свои буйны кудри? Так уже лучше. И почему это я не различаю у вас пирогаллоловых пятен на большом и указательном пальце?
– Я, милорд, отношу это главным образом за счет того обстоятельства, что в качестве проявителя предпочитаю метол-гидрохинон.
– Увы, профанам этого не понять. Минуточку! Кульер, я тут у вас вижу отличную закопченную трубку. Дайте-ка ершик.
Уимзи энергично просунул инструмент в черенок трубки и извлек наружу тошнотворное количество бурого, маслянистого вещества.
– Отравление никотином, Кульер, – вот от чего вы умрете, если не остережетесь вовремя. Вот, держите, Бантер. Тщательно втерев это в кончики пальцев, вы добьетесь нужного эффекта. А теперь внимание: Кульер проведет вас по клубу. Мне нужен снимок курительной комнаты, сделанный от входа, затем камин крупным планом, так, чтобы вошло любимое кресло генерала Фентимана, и еще один снимок от дверей прихожей, что перед библиотекой. Затем – снимок библиотеки сквозь прихожую и несколько детальных изображений дальнего отсека с разных ракурсов. После того сделайте несколько видов холла, снимите гардеробную, попросите служителя показать вам вешалку генерала Фентимана и постарайтесь, чтобы и она попала в кадр. На данный момент это все, но для отвода глаз пофотографируйте все, что сочтете нужным. Мне требуются четкие снимки, вплоть до мельчайших подробностей, так что затемняйте линзу, если надо, и помните: я вас не тороплю. Как закончите, отыщите меня: я поброжу где-нибудь здесь. И вставьте новые фотопластинки: отсюда мы поедем в другое место.
– Очень хорошо, милорд.
– Да, кстати, Кульер: доктор Пенберти прислал некую особу обрядить покойника, верно? Вы, случайно, не помните, во сколько она явилась?
– На следующее утро около девяти, кажется.
– А имени ее вы, часом, не записали?
– Кажется, нет. Но я знаю, что работает она в похоронном бюро Мерритта, близ Шепердс-Маркет-уэй. Вам наверняка на нее укажут.
– Преогромное вам спасибо, Кульер. А теперь я испаряюсь. За работу, Бантер.
Уимзи на минутку призадумался, затем пересек курительную комнату, жестом поприветствовав одного-двух клубных завсегдатаев, взял «Морнинг пост» и оглянулся в поисках свободного места. Вместительное кресло с завитушками по-прежнему стояло у огня, но некое смутное чувство почтения к мертвым оградило его от чужих посягательств. Уимзи неспешно прошествовал к креслу и лениво погрузился в его пружинистые глубины. Маститый беллонианец, устроившийся по соседству, бросил в его сторону негодующий взгляд и шумно зашелестел страницами «Таймс». Уимзи проигнорировал сигналы – и забаррикадировался газетой. Ветеран снова откинулся к спинке, пробурчав что-то касательно «несносных юнцов» и «нарушения всех приличий». Но Уимзи так и не стронулся с места и не поднял глаз даже тогда, когда в курительную вошел репортер из «Твэддлера» в сопровождении секретаря и принялся устанавливать фотокамеру. Несколько особо чувствительных натур капитулировали перед вторжением. Уэзеридж, протестующе ворча, заковылял в библиотеку. Уимзи не без внутреннего удовлетворения проследил, как неумолимая фотокамера хищно устремилась за ним даже в эту неприступную цитадель.
В половине первого к лорду Питеру подошел официант, дабы сообщить, что мистер Кульер покорнейше просит его светлость к себе на пару слов. В офисе Бантер отчитался по поводу выполненной работы и был отослан раздобывать ланч и пополнять запас фотопластинок. Сам же Уимзи спустился в столовую и обнаружил там Уэзериджа: прочно утвердившись за столом, тот как раз подступился с ножом к седлу барашка, ворча по поводу вина. Уимзи целенаправленно двинулся к нему, сердечно поздоровался и присел за тот же столик.
Уэзеридж отметил, что погода стоит премерзкая. Уимзи учтиво согласился. Уэзеридж заявил, что порядки в клубе просто возмутительные: деньги дерут непомерные, а покушать абсолютно нечего. Уимзи, – как истинный ценитель хорошей кухни, он пользовался самой горячей любовью и шеф-повара, и всех официантов, вместе взятых, так что ему тотчас же принесли первосортнейшую вырезку, даже не дожидаясь заказа, – от души посочувствовал соседу. Уэзеридж сообщил, что нынче утром за ним по всему клубу гонялся поганый репортеришка с фотокамерой и что в наши дни эта пакостная пресса совсем распоясалась, нигде покоя не сыщешь. Уимзи ответствовал, что сегодня все делается рекламы ради, а ведь реклама – сущее проклятие века. Загляните в газеты: сплошные объявления, от первой страницы и до последней. Уэзеридж поведал, что в его время, ей-богу, респектабельный клуб рекламой бы просто побрезговал и что сам он помнит те благословенные дни, когда газеты издавались джентльменами для джентльменов. Уимзи заметил, что ныне времена уже не те, нет; все из-за войны, не иначе.
– Треклятая разболтанность – вот что это такое, – фыркнул Уэзеридж. – Обслуживание ни к черту не годится. Этот парень Кульер в своем деле ни аза не смыслит. На этой неделе – проблемы с мылом. Вы не поверите, вчера на раковине не было мыла – так-таки ни кусочка! Пришлось позвонить, сказать, чтобы принесли. В результате опоздал к ужину. А на прошлой неделе – телефон. Хотел позвонить одному джентльмену в Норфолк. Дружили мы с его братом… он погиб в последний день войны, за полчаса до того, как смолкли пушки… чертовски обидно… всегда звоню ему в Поминальное воскресенье, так, пару слов сказать, знаете ли… хр-рм!
Уэзеридж, нежданно продемонстрировав чувствительную струнку своей натуры, умолк и недовольно запыхтел.
– Вам не удалось дозвониться, сэр? – с чувством осведомился Уимзи. Все, что происходило в клубе «Беллона» в День перемирия, вызывало у него самый непосредственный интерес.
– Отлично дозвонился, – угрюмо заверил Уэзеридж. – Но, черт подери, мне пришлось спуститься в гардероб и позвонить из тамошней кабинки. Не хотелось околачиваться у входа. Ходят там всякие идиоты: то туда, то сюда. Дурацкие анекдоты травят. С какой стати эти болваны используют великий национальный праздник как предлог для того, чтобы собраться и всласть языками потрепать – не понимаю!
– Чертовски досадно! Но почему вы не попросили перевести разговор в кабинку у библиотеки?
– Так я к чему веду? Треклятый аппарат вышел из строя. Смотрю: поперек двери налеплено поганое объявление, этакими огромными буквищами: «Телефон не работает». И все. Ни тебе извинения – ничего! Возмутительно – вот как я это называю! Я так и сказал парню на коммутаторе: безобразие, дескать! А этот тип мне в ответ: он, видите ли, объявления не вешал, но сообщит куда следует.
– Но к вечеру аппарат заработал, – проговорил Уимзи. – Я сам видел, как по нему звонил полковник Марчбэнкс.
– Знаю, что заработал. И черт меня дери, если на следующее утро идиотская штуковина не трезвонила без перерыва! Инфернальный шум. Я велел Фреду прекратить этот кошмар, а он мне в ответ, дескать, телефонная компания проверяет линию. Нету у них никакого права устраивать этакую какофонию! Почему бы не провести проверку тихо, хотел бы я знать!
Уимзи заметил, что телефоны – воистину дьявольское изобретение. Уэзеридж, неумолчно ворча себе под нос, покончил с ланчем и ретировался восвояси. А его светлость возвратился в холл, обнаружил в дверях помощника швейцара и представился.
Однако от Уэстона толку оказалось мало. Он не заметил прибытия генерала Фентимана одиннадцатого числа. Многих членов клуба он еще не знал, поскольку приступил к новым обязанностям лишь недавно. Да, Уэстон тоже взять не может в толк, как это он проглядел такого почтенного джентльмена, но факт остается фактом: проглядел – и все тут. И бесконечно о том сожалеет. У его светлости сложилось впечатление, что Уэстон страшно раздосадован: как же, упустил свой шанс искупаться в лучах чужой славы. Как говорят репортеры, сенсация прямо из рук уплыла!
Ничем не помог и портье. Утро одиннадцатого ноября выдалось на редкость суматошное. Он то и дело отлучался из своей застекленной конурки: провожал гостей в разные комнаты, помогал отыскать знакомых, разносил письма, занимал разговором тех членов клуба, что выбирались в «Беллону» крайне редко, а тогда не успускали случая «потолковать с Пайпером». Он так и не сумел вспомнить, видел генерала или нет. У его светлости начинало складываться впечатление, что слуги и завсегдатаи клуба коварно сговорились не замечать престарелого джентльмена в последнее утро его жизни.
– Бантер, а вам не кажется, что старик там вообще не появлялся? – предположил Уимзи. – Бродил там бесплотным духом и упорно пытался пообщаться, словно злосчастный призрак из какой-нибудь мелодрамы.
Спиритического взгляда на проблему Бантер не разделял.
– Генерал наверняка явился в клуб во плоти, ведь тело-то нашли.
– Правда ваша, – отметил Уимзи. – Боюсь, наличие тела объяснить куда как непросто. Возможно, это означает, что мне придется допросить каждого члена этого треклятого клуба по отдельности. Но на данном этапе, пожалуй, нам лучше съездить на квартиру к покойному и разыскать Роберта Фентимана. Уэстон, будьте добры, вызовите мне такси.

Глава 6
Возвращение в игру
Дверь квартирки на Довер-стрит открыл старик-слуга. На его встревоженном лице отчетливо читалось горе: бедняга еще не примирился с печальной утратой. Слуга сообщил, что майор Фентиман дома и будет счастлив принять лорда Питера Уимзи. Не успел он договорить, как из дальней комнаты появился высокий, по-солдатски подтянутый джентльмен лет сорока пяти и радостно приветствовал гостя.
– Это вы, Уимзи? Мерблз предупреждал, что вы заглянете. Проходите. Давненько я вас не видел. Ходят слухи, будто вы затмеваете самого Шерлока. Недурно вы себя показали в той досадной истории с вашим братом; отлично поработали, что и говорить. А это что такое? Фотокамера? Боже милосердный, да вы профессионально взялись за наше дельце, э? Вудворд, позаботься о том, чтобы слуга лорда Питера ни в чем не нуждался. Вы уже отобедали? Ну, хоть что-нибудь перекусите, я надеюсь, прежде чем начнете замерять следы. Пойдемте. У нас тут малость не прибрано, но вы уж нас извините.
Майор провел гостя в тесную, аскетически обставленную гостиную.
– Я подумал, что водворюсь сюда на время, пока не разберусь со стариковскими пожитками. Веселенькая предстоит работенка, учитывая всю эту суматоху вокруг завещания. Однако душеприказчик – я, так что не отвертишься. Очень любезно было с вашей стороны прийти нам на помощь. Вот уж старушка со странностями, эта наша двоюродная бабуля Дормер! Хотела как лучше – и чертовски усложнила жизнь всем и каждому! Кстати, как дело продвигается?
Уимзи признался, что расследование в клубе «Беллона» ничего не дало.
– Я вот подумал, а не начать ли с этого конца, – продолжал его светлость. – Если бы мы знали доподлинно, в котором часу генерал вышел из дома, мы бы лучше представляли себе, во сколько он прибыл в клуб.
Фентиман тихонько присвистнул.
– Но, дорогой мой чудак-человек, разве Мерблз не рассказал вам, в чем состоит загвоздка?
– Мерблз ни словом не обмолвился. Предоставил мне самому докапываться до сути. Так в чем же состоит загвоздка?
– Послушайте, дело вот в чем: накануне смерти старик вообще не ночевал дома!
– Не ночевал дома? Так где же он был?
– Понятия не имею. Вот вам и головоломка. Знаем мы только одно… минуточку, это история Вудворда; пусть лучше он сам вам расскажет. Вудворд!
– Да, сэр.
– Расскажите лорду Питеру Уимзи все то же, что и мне, – касательно того телефонного звонка, помните?
– Да, сэр. Около девяти часов…
– Минуточку, – остановил его Уимзи. – Я всегда предпочитаю, чтобы история начиналась с начала. Так давайте вернемся к утру – к утру десятого ноября. Генерал хорошо себя чувствовал? Был здоров и бодр, как всегда?
– В точности так, милорд. Генерал Фентиман обычно вставал рано, милорд, поскольку спал чутко, что в его преклонные годы только естественно. Я подал ему завтрак в постель без четверти восемь: чай, гренок с маслом и яйцо всмятку – его обычное меню изо дня в день. Затем он встал, я помог ему одеться… и времени было что-то между половиной девятого и девятью, милорд. Генерал Фентиман слегка отдохнул – процесс одевания старика изрядно утомлял, – а без пятнадцати десять я принес его цилиндр, пальто, кашне и трость, и хозяин отправился в клуб. Таков был его обычный дневной распорядок. Он пребывал в прекрасном расположении духа – и на здоровье не жаловался. Разумеется, милорд, сердце у него всегда было слабое, но чувствовал он себя в точности как обычно.
– Ясно. И, по обыкновению своему, он просиживал в клубе весь день и возвращался домой – кстати, в котором часу?
– Я привык подавать ужин ровно в половине восьмого, милорд.
– И генерал всегда приходил вовремя?
– Неизменно, милорд. Все делал по часам, точно на параде. Уж так у него заведено было. А около трех часов пополудни зазвонил телефон. Мы, видите ли, установили телефон, милорд, поскольку у генерала сердце пошаливало, так что при чрезвычайных обстоятельствах мы всегда могли вызвать врача.
– И были абсолютно правы, – вставил Роберт Фентиман.
– Да, сэр. Генерал Фентиман по доброте своей говорил, сэр, что не хотел бы, чтобы тяжкая ответственность ходить за ним в случае болезни всецело пришлась только на мои плечи. Очень был добрый и заботливый джентльмен. – Голос старика дрогнул.
– Ваша правда, – подтвердил Уимзи. – Я знаю, для вас это горестная утрата, Вудворд. Но, увы, два века никому не отпущено. Я уверен, лучше вас о нем никто бы не позаботился. Так что там случилось около трех пополудни?
– Ну так вот, милорд, позвонили от леди Дормер и сообщили, что ее светлость очень больны и не будет ли генерал Фентиман так добр прийти, не откладывая, если хочет застать сестру в живых? Так что я сам отправился в клуб. Мне, видите ли, не хотелось звонить, потому что генерал Фентиман был туговат на ухо, – хотя для джентльмена его лет на диво хорошо сохранился, – и телефон недолюбливал. Кроме того, я опасался, что потрясение окажется слишком сильным, учитывая, что сердце у него слабое, – а в его-то возрасте странно было бы ожидать иного! – вот почему я и решил сам сходить.
– Вы проявили похвальную заботливость.
– Спасибо, милорд. Ну вот, я повидался с генералом Фентиманом и передал ему сообщение – как можно осторожнее, так сказать, щадя его чувства. Он вроде как опешил, но посидел, подумал несколько минут, а потом и говорит: «Хорошо, Вудворд, я пойду. Долг подсказывает, что надо». Так что я закутал его потеплее, вызвал такси, а генерал и молвит: «Тебе со мной ехать незачем, Вудворд. Я сам не знаю, как долго пробуду у сестры. Но там позаботятся, чтобы я благополучно добрался до дому». Так что я назвал шоферу адрес и вернулся на квартиру. Я и помыслить не мог, что вижу хозяина в последний раз.
Уимзи сочувственно поцокал языком.
– Да, милорд. Когда генерал Фентиман не вернулся в обычное время, я решил, может, он остался обедать у леди Дормер, и не придал этому значения. Однако в половине девятого я начал опасаться, что генералу повредит ночной воздух: в тот день было очень холодно, милорд, если помните. В девять я уже подумывал, а не набрать ли номер леди Дормер и не спросить ли, в котором часу ждать хозяина домой, как вдруг зазвонил телефон.
– Ровно в девять?
– Около того. Может, чуть позже, но самое большее – в четверть десятого. Я снял трубку: звонил какой-то джентльмен. Он спросил: «Это квартира генерала Фентимана?» – «Да, а кто это?» – ответил я. А он: «Это Вудворд?» – вот так прямо и назвал меня по имени. Я отвечаю: «Да». А он: «Так вот, Вудворд, генерал Фентиман просил передать, чтобы вы его не ждали: он заночует у меня». Я переспросил: «Извините, сэр, а кто это говорит, будьте добры?» А он: «Мистер Оливер». Я переспросил его, поскольку прежде этого имени не слышал, и он повторил: «Оливер, – очень четко и разборчиво, – мистер Оливер, – сказал он, – я – старый друг генерала Фентимана, и сегодня он заночует у меня; нам, видите ли, надо обсудить одно дело». – «Не нужно ли прислать генералу что-либо?» – осведомился я – ну, просто подумал, знаете ли, что, может, хозяину понадобится пижама или зубная щетка, или что-нибудь в этом роде; но джентльмен сказал, что нет, у него есть все необходимое, мне вовсе незачем утруждать себя. Разумеется, милорд, как я уже объяснял майору Фентиману, я не считал себя вправе задавать вопросы, я ведь только слуга, милорд; чего доброго, сочтут, что я чересчур много себе позволяю. Но я страшно тревожился – ведь генерал и так переволновался, а тут еще засидится допоздна, как бы это все плохо не кончилось, – и дерзнул выразить надежду, что генерал Фентиман пребывает в добром здравии и не станет слишком переутомляться; а мистер Оливер рассмеялся и заверил, что должным образом позаботится о госте и сей же час уложит его в постель. Я уж как раз собирался взять на себя смелость спросить, по какому адресу мистер Оливер проживает, а тот взял да и повесил трубку. Вот и все, что я знал; а на следующий день услышал, что генерал Фентиман скончался, милорд.
– Вот ведь оно как, – проговорил Роберт Фентиман. – Что вы обо всем этом думаете?
– Странная история, – отозвался Уимзи, – и притом злополучная, как выясняется. Вудворд, а генерал часто проводил ночь вне дома?
– Никогда, милорд. Вот уже пять-шесть лет на моей памяти такого не случалось ни разу. В былые дни, возможно, он и навещал друзей от случая к случаю, но в последнее время – никогда.
– И про мистера Оливера вы никогда не слышали?
– Нет, милорд.
– А голос не показался вам знакомым?
– Не могу сказать наверняка; возможно, я и слышал его прежде, милорд, но по телефону я распознаю голоса с величайшим трудом. Однако в тот момент мне показалось, что это – кто-то из членов клуба.
– Фентиман, а вы об этом типе что-нибудь знаете?
– О да – я с ним встречался. Если, конечно, я его ни с кем не путаю. Но я о нем ровным счетом ничего не знаю. Кажется, мы столкнулись однажды в какой-то ужасной давке: не то на званом ужине, не то еще где-то, и он сказал, что знает моего деда. А еще я мельком видел его за ланчем у «Гатти», и все в таком духе. Но я понятия не имею, где он живет и чем занимается.
– Из армейских?
– Нет… что-то по инженерной части, сдается мне.
– Ну и каков он с виду?
– Хм… высокий, худощавый, седой, в очках. С виду ему около шестидесяти пяти. А на самом деле, может, и постарше будет – да уж наверное, постарше, ежели старый друг деда. Я так понял, он удалился от дел – уж в чем бы помянутые дела не заключались – и поселился в пригороде, но пусть меня повесят, если вспомню, где именно.
– Все это мало облегчает нашу задачу, – вздохнул Уимзи. – Знаете, иногда мне кажется, что у женщин есть свои сильные стороны.
– При чем тут женщины?
– Ну, я имею в виду, что мужчины заводят ни к чему не обязывающие знакомства легко и непринужденно, при полном отсутствии любознательности; эта способность, безусловно, достойна всяческого восхищения – зато смотрите, сколько от нее неудобств! За примером далеко ходить не надо. Вы признаете, что встречались с этим типом два-три раза, а знаете о нем лишь то, что он высок, худощав и поселился в неком неуточненном пригороде. А вот женщина, при равных возможностях, выяснила бы его адрес и род занятий, женат ли он, сколько у него детей, как их всех зовут, чем они зарабатывают на жизнь, кто его любимый автор, какое блюдо он предпочитает; имена его портного, дантиста и сапожника; знает ли он вашего деда и что о нем думает – словом, обрывки ценнейших сведений!
– Вот именно, – ухмыльнулся Фентиман. – Теперь понимаете, почему я так и не женился?
– Целиком и полностью с вами согласен, – кивнул Уимзи, – но факт остается фактом: как источник информации вы абсолютно безнадежны. Ну, ради бога, пошевелите мозгами и попытайтесь вспомнить хоть что-нибудь определенное касательно этого типа. Ведь для вас речь идет о ставке в полмиллиона, а надо-то всего лишь узнать, в котором часу ваш дедушка отбыл утром из Тутинг-Бек, или Финчли, или откуда бы там ни было еще. Если речь идет о дальнем пригороде, тогда понятно, почему в клуб он явился с опозданием – кстати, это вам только на руку.
– Да, наверное. Я попытаюсь вспомнить, обещаю. Но я не уверен, что вообще что-либо знал.
– Положение крайне щекотливое, – отозвался Уимзи. – Вне всякого сомнения, для полиции не составило бы труда отыскать для нас мистера Оливера, но ведь полицию мы привлекать не станем! И, я так понимаю, давать объявление в газеты вы тоже не склонны.
– Ну, возможно, другого выхода у нас не останется. Хотя, разумеется, мы предпочли бы по возможности избежать огласки. Ах, если бы мне только удалось вспомнить, в какой именно области он подвизался!
– Ну да, либо попытайтесь сосредоточиться на званом обеде или где уж вы там впервые с ним познакомились! Возможно, удастся раздобыть список гостей.
– Дорогой мой Уимзи – с тех пор минуло два года, если не три!
– Или, может статься, этого парня знают у «Гатти».
– А что, неплохая идея! Я ведь встречал его там не раз и не два. Послушайте-ка, я загляну туда и наведу справки, а если мистера Оливера там не знают, я возьму за правило обедать там порегулярнее. Держу пари, рано или поздно он снова объявится.
– Правильно. Так и сделайте. А тем временем, вы не возражаете, если я осмотрю квартиру?
– Конечно, осматривайте. Я вам нужен? Или вы предпочтете Вудворда? От него, пожалуй, будет больше толку.
– Спасибо. Вудворд меня устроит. А вы на меня не отвлекайтесь. Я тут пооколачиваюсь немного.
– Разумеется, работайте на здоровье! А мне еще разбирать два ящика с бумагами. Ежели найду что-нибудь, имеющее отношение к этому Оливеру, я вам крикну.
– Договорились.
Уимзи вышел, предоставив майора самому себе, и присоединился к Вудворду и Бантеру, что тихо беседовали в соседней комнате. Уимзи хватило одного взгляда, чтобы понять: это – спальня генерала.
На столике рядом с узкой железной кроватью стоял старинный несессер для письменных принадлежностей. Уимзи приподнял его, взвесил в руках, а затем отнес к Роберту Фентиману.
– Вы это открывали? – полюбопытствовал его светлость.
– Да – там только старые письма и всякий хлам.
– Адреса Оливера вы, разумеется, так и не обнаружили?
– Нет. Безусловно, я его искал.
– А где-нибудь еще смотрели? В ящиках стола? В буфетах? Ну, в такого рода местах?
– Пока нет, – резковато отозвался Фентиман.
– Никаких записок на телефоне – вы ведь в телефонную книгу заглянули, я надеюсь?
– Если честно, то нет… согласитесь, не могу же я звонить абсолютно посторонним людям и…
– И петь им гимн любителей пива? Бог ты мой, можно подумать, речь идет о потерянном зонтике, а не о полумиллионе фунтов! Этот тип вам звонил, так что очень может быть, что и личный номер у него есть. Лучше поручите-ка это дело Бантеру. Его манере разговаривать по телефону можно только позавидовать; Бантеру просто хором спасибо говорят за то, что потр-р-ревожил.
Роберт Фентиман снисходительно улыбнулся неуклюжей шутке и извлек на свет телефонный справочник. Бантер тотчас же углубился в книгу. Отыскав два с половиной столбца Оливеров, он снял телефонную трубку и принялся прилежно прорабатывать каждого из кандидатов по очереди. Уимзи возвратился в спальню. Там царил безупречный порядок: кровать аккуратно заправлена, умывальник в порядке, словно жилец вот-вот вернется; вокруг – ни пылинки. Все это, безусловно, делало честь благоговейной привязанности Вудворда, но для очей следователя являло воистину удручающее зрелище. Уимзи уселся, неторопливо обводя взглядом платяной шкаф с полированными дверцами, ровным рядком расставленные колодки с ботинками и сапогами на небольшой полочке, туалетный столик, умывальник, кровать и комод. Этим, собственно, меблировка и исчерпывалась, если не считать тумбочки у изголовья постели да пары стульев.
– Скажите, Вудворд, генерал брился сам?
– Нет, милорд; только не в последнее время. Это входило в мои обязанности, милорд.
– А сам ли он чистил зубы, или вставные челюсти, или что там у него было?
– О да, милорд. У генерала Фентимана зубы были просто превосходные, для его-то возраста!
Уимзи вставил в глаз монокль-лупу и отнес зубную щетку к окну. Результаты осмотра его не удовлетворили. Его светлость снова огляделся по сторонам.
– Это его трость?
– Да, милорд.
– Можно взглянуть?
Вудворд пересек комнату, взявшись за трость в середине, как принято у вышколенных слуг. Лорд Питер точно таким же манером принял подношение, едва сдержав восторженную улыбку. Массивная ротанговая трость с тяжелым изогнутым набалдашником из отполированной слоновой кости служила надежной опорой для немощной поступи старости. В игру снова вступил монокль, и на сей раз его владелец хмыкнул от удовольствия.
– Вудворд, трость необходимо сфотографировать. Будьте добры, позаботьтесь о том, чтобы до тех пор к ней никто не прикасался!
– Непременно, милорд.
Уимзи осторожно отнес трость обратно в угол, а затем, словно находка придала его мыслям новое направление, детектив подошел к стойке для обуви.
– А какие ботинки были на генерале в момент его смерти?
– Вот эти, милорд.
– Их с тех пор чистили?
Вудворд заметно смутился.
– Не то чтобы чистили, милорд. Я просто обтер их тряпкой. Ботинки почти не запачкались, а у меня… ну, как-то духу не хватило… вы уж меня извините, милорд.
– Это только к лучшему.
Уимзи перевернул ботинки и тщательно осмотрел подошвы, как при помощи лупы, так и невооруженным глазом. А затем извлек из кармана пинцет, осторожно снял крохотную ворсинку – должно быть, от плотного ковра, – налипшую на выступающий гвоздик, и заботливо спрятал находку в конверт. А затем, отставив правый ботинок в сторону, он внимательнейшим образом изучил левый, в особенности же – внутренний край подошвы. Наконец, его светлость попросил листок бумаги и завернул в него ботинок так бережно, словно имел дело с бесценным уотерфордским хрусталем.
– Мне бы хотелось взглянуть на платье, что было на генерале в тот день, – верхнюю одежду, я имею в виду: цилиндр, костюм, пальто и все такое прочее.
Искомые предметы туалета были предъявлены, и Уимзи столь же досконально и терпеливо исследовал каждый дюйм ткани под благоговейным взглядом дворецкого. Простодушное внимание Вудворда не могло не польстить его светлости.
– Их уже вычистили?
– Нет, милорд, – только вытрясли. – На сей раз Вудворд извиняться не стал, смутно уловив, что при обстоятельствах столь необычных чистка всех видов отнюдь не приветствуется.
– Видите ли, – разъяснил Уимзи, отмечая микроскопические затяжки нитей на левой брючине, – пыль на одежде, ежели найдется хоть что-нибудь, может дать нам своего рода ключ, подсказать, где именно генерал провел ночь. Если, – ну, вот вам не самый правдоподобный из примеров, – мы, скажем, обнаружили бы целую россыпь опилок, разумно было бы предположить, что он гостил у плотника. Сухой листок наводит на мысль о саде или пустоши или о чем-то в этом роде. А вот паутина предполагает винный погреб или… или сарай для рассады… ну, и так далее. Понимаете?
– Да, милорд. – С некоторым сомнением.
– Вы, случайно, не помните этой крошечной прорехи… впрочем, какая это прореха – так, шероховатость, не более. Похоже, ткань за гвоздь зацепилась.
– Не могу сказать, что припоминаю, милорд. Но, вполне может статься, что я ее просто-напросто проглядел.
– Разумеется. Скорее всего, это все не имеет ни малейшего значения. Ну что ж, заприте-ка платье от греха подальше! Есть вероятность, что мне придется поручить специалисту взять образчики пыли и тщательно их исследовать. Минуточку… А из одежды ничего, часом, не извлекалось? Ведь наверняка из карманов все вынули?
– Да, милорд.
– И ничего необычного не обнаружили?
– Нет, милорд. Только то, что генерал всегда носил при себе. Его носовой платок, ключи, деньги и портсигар.
– Хм-м… А что там насчет денег?
– Видите ли, милорд… точную сумму я назвать не могу. Майор Фентиман все забрал. Я помню, что в бумажнике обнаружилось две фунтовых банкноты. Кажется, уходя из дома, хозяин имел при себе два фунта и десять шиллингов, не считая мелочи серебром. Проезд в такси и ланч в клубе он, надо думать, оплатил, разменяв десять шиллингов.
– Тогда это доказывает, что у генерала не было никаких непредвиденных трат, вроде разъездов на поездах или такси, ужина или напитков.
– Не было, милорд.
– Но, разумеется, этот тип Оливер обо всем позаботился. У генерала была при себе автоматическая ручка?
– Нет, милорд. Он очень мало писал, милорд. Торговцам и прочим обычно отвечал я, ежели возникала нужда.
– А если генералу все-таки приходилось черкнуть строчку-другую, какой ручкой он пользовался?
– Пером рондо, милорд. Вы отыщете его в гостиной. Но, сдается мне, почти все свои письма генерал писал в клубе. Частную корреспонденцию он почти не вел: записка-другая в банк или адвокату – вот и все, милорд.
– Ясно. А чековая книжка генерала у вас?
– У майора Фентимана, милорд.
– Вы не помните, генерал, часом, не брал ее с собой в тот, последний вечер?
– Нет, милорд. Как правило, книжка хранилась в письменном столе. Генерал обычно выписывал чеки для прислуги прямо здесь, в комнате, и вручал их мне. А иногда брал книжку с собой в клуб.
– Ага! Хорошо же. Непохоже на то, чтобы загадочный мистер Оливер был из числа тех нехороших парней, которые вымогают деньги. Вы правы, Вудворд. А вы вполне уверены, что из одежды ничего не извлекали, кроме только содержимого карманов?
– Абсолютно уверен, милорд.
– Очень странно, – пробормотал Уимзи себе под нос. – Пожалуй, самое странное, что есть в этом деле.
– Неужто, милорд? Могу ли спросить, почему?
– Да потому, что я бы предположил… – начал было Уимзи и тут же прикусил язык. В спальню заглянул майор Фентиман.
– Так что тут странного, Уимзи?
– Да так, удивила меня одна мелочь, – туманно пояснил его светлость. – Я ожидал найти кое-что в одежде – да так и не нашел. Вот и все.
– Ах, скрытный вы сыщик! – рассмеялся майор. – К чему вы клоните?
– Вычисляйте сами, Ватсон, – отозвался его светлость, усмехаясь до ушей, точно довольный пес. – Все факты у вас есть. Вычисляйте сами, и сообщите мне ответ.
Вудворд, слегка уязвленный подобным легкомыслием, собрал одежду и убрал ее назад в шкаф.
– А как там дела у Бантера? Прозвонился ли?
– Пока все без толку.
– Ох! – ну да ладно, пожалуй, надо бы заняться фотографиями. А закончить обзвон можно и дома. Бантер!
– Ох, послушайте, Вудворд, вы будете возражать, если я сниму у вас отпечатки пальцев?
– Отпечатки пальцев, милорд?
– Боже милосердный, вы что, пытаетесь повесить что-то на Вудворда?
– Что повесить?
– Ну… я думал, отпечатки пальцев снимают только у грабителей и всякого сброда.
– Не совсем. Нет – вообще-то мне нужны отпечатки пальцев генерала, чтобы сравнить их с другими, добытыми мною в клубе. На трости есть превосходные образчики, так что мне необходимы еще и «пальчики» Вудворда – просто убедиться, что я ничего не путаю. Пожалуй, сниму-ка я заодно и ваши тоже! Очень может быть, что и вы схватились за трость, сами того не заметив.
– А, понимаю. Не думаю, чтобы я к этой штуке прикасался, но, как вы говорите, лучше лишний раз проверить. Забавно, ничего не скажешь! Просто-таки в духе Скотленд-Ярда. А как это делается?
– Бантер вам покажет.
Бантер тотчас же извлек на свет небольшую подушечку для печати, валик для нанесения краски и несколько листов белой и гладкой бумаги. Пальцы обоих кандидатов тщательно обтерли чистой тряпицей и прижали сперва к подушечке, затем к листам. Полученные таким образом образчики пометили этикетками и убрали в конверты, после чего набалдашник трости слегка присыпали серым порошком, и на слоновой кости проступили великолепные отпечатки пальцев правой руки: тут и там они накладывались один на другой, оставаясь при этом вполне различимыми. Фентиман и Вудворд завороженно наблюдали сие занятное чудо.
– Хорошо получились?
– Превосходно, сэр; отпечатки абсолютно не схожи ни с одним из образчиков.
– Тогда разумно предположить, что они оставлены генералом. Поторопитесь там с негативом.
Бантер установил фотокамеру и принялся ее настраивать.
– Разве что отпечатки принадлежат мистеру Оливеру, – заметил майор Фентиман. – Знатная вышла бы шутка, вы не согласны?
– И впрямь так, – согласился несколько опешивший Уимзи. – Отличная шутка – в чей-то адрес. А на данный момент, Фентиман, я не уверен, кому из нас следует смеяться.

Глава 7
Девятка бубен
Учитывая проявку фотографий и телефонные звонки, было очевидно, что Бантеру предстоит хлопотный вечер. Так что его светлость заботливо предоставил дворецкому квартиру на Пикадилли, а сам отправился погулять и поразвлечься на свой странный лад.
Сперва лорд Питер посетил одну из тех контор, что ведают размещением объявлений в прессе. Здесь он составил короткое обращение к водителям такси и договорился, чтобы текст сей опубликовали при первой же возможности во всех печатных изданиях, представляющих интерес для представителей помянутой профессии. Трем водителям предлагалось срочно связаться с мистером Дж. Мерблзом, адвокатом из Стейпл-Инн, который щедро вознаградит их за беспокойство и потраченное время. Требовались: во?первых, водитель, забравший престарелого джентльмена из особняка леди Дормер на Портмэн-сквер или в непосредственной близости от такового вечером десятого ноября. Во-вторых: водитель, посадивший в такси престарелого джентльмена у дома доктора Пенберти на Харлей-стрит после полудня или вечером десятого ноября. И, в?третьих: водитель, доставивший все того же престарелого джентльмена к дверям клуба «Беллона» между десятью и двенадцатью тридцатью утром одиннадцатого ноября.
«Хотя, вероятнее всего, – размышлял про себя Уимзи, платя по счету за публикацию объявления на протяжении трех дней, если заказ не отменится, – у этого Оливера есть машина, и он сам подвез старика. И все-таки попытка не пытка».
Следующим пунктом программы Уимзи, со свертком под мышкой, кликнул кэб и назвал адрес сэра Джеймса Лаббока, известного химика-аналитика. По счастью, сэр Джеймс оказался дома и искренне обрадовался гостю. Коренастый, широкоплечий, с красным лицом и сильно вьющимися седыми волосами, он принял его светлость в лаборатории, где руководил проведением пробы Марша[11 - Проба Марша – название качественной реакции на мышьяк в химии и криминалистике, по имени английского химика Джеймса Марша, опубликовавшего описание этого анализа в 1836 г.] на содержание мышьяка.
– Вы не посидите минутку, пока я не закончу?
Уимзи уселся на предложенный стул и с интересом засмотрелся на ровное пламя бунзеновской горелки, играющее на стеклянной трубке, в узком конце которой медленно скапливался и загустевал темно-бурый осадок. Время от времени химик понемногу подливал в воронку омерзительную на вид жидкость, откупоривая склянку; один раз ассистент добавил еще несколько капель, в которых Уимзи распознал соляную кислоту. Очень скоро вся отвратная жидкость перекочевала в колбу, осадок потемнел настолько, что в загустевшей части сделался почти черным; трубку отсоединили и убрали, горелку затушили, и сэр Джеймс Лаббок, набросав несколько строк и заверив их своей подписью, развернулся и сердечно приветствовал его светлость.
– Я вас, часом, не отвлекаю, Лаббок?
– Нимало. Мы только что закончили. Это был последний из образчиков. В суд мы успеем с запасом. Никаких сомнений нет. Тут вещества с избытком хватит, чтобы слона убить. Ужас, до чего люди расточительны – учитывая, что в ходе судебного преследования мы любезно и услужливо берем на себя труд пространно объяснить массам: двух-трех гран мышьяка вполне достаточно, чтобы избавиться от непопулярного индивидуума, каким бы крепким орешком он ни был. Учишь, учишь, а все без толку. Мальчишку-рассыльного, окажись он таким же неумехой, как среднестатистический убийца, вышвырнут из конторы пинком под зад без выходного пособия. Ну, так что у вас там за проблемка?
– Сущая мелочь, – проговорил Уимзи, разворачивая сверток и извлекая на свет левый ботинок генерала Фентимана, – даже стыдно к вам по такому пустяку обращаться. Но мне крайне хотелось бы знать, что это такое, а поскольку дело это строго конфиденциальное, я позволил себе заявиться к вам с дружеским визитом. Вот здесь, с внутренней стороны подошвы – у самого краешка.
– Кровь? – предположил химик с усмешкой.
– Вынужден вас разочаровать. Мне сдается, что скорее краска.
Сэр Джеймс внимательно рассмотрел образчик с помощью сильной лупы.
– Да, что-то вроде коричневого лака. Возможно, с пола или с мебели. Вам провести экспертизу?
– Если вас не затруднит.
– Ничуть. Пожалуй, поручим-ка мы это дело Сондерсу; такие опыты по его части. Сондерс, будьте так добры, осторожно соскребите пятнышко и посмотрите, что это. Обеспечьте мне препаратные стекла, а остаток используйте для анализа, если удастся. Как срочно вам нужны результаты?
– Знаете, хотелось бы как можно скорее. Ну, не в ближайшие пять минут, конечно.
– Тогда останьтесь и выпейте с нами чаю; а к тому времени, смею надеяться, у нас будет чем вас порадовать. Непохоже, что образчик – нечто из ряда вон выходящее. Зная ваши вкусы, не перестаю удивляться, что это не кровь. А кровушки, часом, не предвидится?
– Насколько мне известно, нет. Охотно останусь к чаю, если еще не совсем вам надоел.
– Никоим образом! Притом, раз уж вы здесь, может, расскажете, что вы думаете по поводу этих моих старинных трудов по медицине? Не верю, что они представляют большую ценность, однако – затейливые вещицы! Пойдемте.
Уимзи провел пару чрезвычайно приятных часов в обществе леди Лаббок, сдобных кексов и дюжины древних трактатов по анатомии. Вскоре появился и Сондерс с результатами. Образчик оказался самой что ни на есть заурядной смесью коричневой краски и лака, не больше и не меньше: такая разновидность хорошо известна столярам и мастерам-краснодеревщикам. Это современное, ничем не примечательное средство использовалось повсеместно. Не паркетный лак, нет; таким составом скорее покрывают двери, перегородки и тому подобное. Химическая формула прилагалась.
– Боюсь, не слишком-то мы вам помогли, – заметил сэр Джеймс.
– Никогда не знаешь, где найдешь и где потеряешь, – откликнулся Уимзи. – Вы не будете так добры снабдить предметные стекла этикеткой, заверить их, вместе с результатами анализов, своей подписью и сохранить их у себя в качестве справочного материала, на случай, если вдруг понадобятся?
– Разумеется. А как их пометить?
– Ну… напишите «Лак с левого ботинка генерала Фентимана» и «Результаты анализов лака с левого ботинка генерала Фентимана»; поставьте дату, я поставлю свою подпись, потом распишетесь вы с Сондерсом, и тогда, полагаю, все будет в полном порядке.
– Фентиман? Тот самый старый бедолага, что скоропостижно скончался на днях?
– Он самый. Но незачем смотреть на меня этаким взглядом смышленого дитяти; нет у меня в запасе никакой кровавой байки, так и знайте! Вопрос лишь в том, где старик провел ночь, если угодно!
– Все страньше и страньше! Да не волнуйтесь вы, меня это вообще не касается. Надеюсь, когда все закончится, вы мне расскажете всю подноготную. А пока займемся этикетками. Вы, я так понимаю, готовы засвидетельствовать подлинность ботинка, а я могу засвидетельствовать, что видел лак на ботинке, а Сондерс засвидетельствует, что соскреб лак с ботинка и подверг его анализу и что образчик содержит этот самый лак. Все точно, как у Кокера[12 - Эдуард Кокер (1631–1675) – автор учебника арифметики.]. Ну вот, готово. Подпишитесь здесь и здесь; с вас восемь шиллингов и шесть пенсов.
– Восемь шиллингов и шесть пенсов – уж больно дешево выходит! – проговорил Уимзи. – Восемьсот шестьдесят фунтов – и то много не показалось бы – или даже восемь тысяч шестьдесят, если уж на то пошло.
В лице сэра Джеймса Лаббока отразилось подобающее случаю благоговение.
– Вы меня нарочно поддразниваете; знаете ведь, до чего любопытно делается! Ну что ж, хотите изображать из себя ходячего сфинкса – ваше право. Обещаю, что сберегу для вас эти сокровища в целости и сохранности. Ботинок вернуть?
– Не думаю, что душеприказчик поднимет скандал. А с ботинком под мышкой выглядишь полным идиотом! Уберите его вместе со всем остальным, до тех пор, пока не понадобится; вот спасибо!
Так что ботинок перекочевал в стенной шкаф, а лорд Питер, освободившись от обременительной ноши, продолжил полуденную программу.
Первой его мыслью было дойти до Финсбери-парк и заглянуть к мистеру и миссис Джордж Фентиман. Однако Уимзи вовремя вспомнил, что Шейла еще не вернулась с работы – она подыскала себе место кассирши в модном кафе, – и тут же подумал (с деликатностью, столь редкой в среде людей состоятельных), что, если придет рано, его непременно пригласят к ужину, а стол у них и без того скудный, так что Шейла непременно расстроится, а Джордж подосадует. Поэтому его светлость зашел в один из своих многочисленных клубов и подкрепился превосходно приготовленным морским языком а-ля Кольбер, заказав в придачу бутылочку «Либфраумильх», яблочную шарлотку и закуску, умеренно сдобренную пряностями; а в довершение – черный кофе и редкий сорт хорошо выдержанного бренди. Этот простой и сытный ужин привел его в превосходнейшее состояние духа.
Супруги Фентиман занимали две комнаты первого этажа с общей кухней и ванной в одном из двух смежных особняков, с сине-желтым веерообразным оконцем над дверью и полосатыми муслиновыми занавесками на окнах. По сути дела, то были типичные меблирашки, но домовладелица неизменно именовала их квартирой, поскольку сие означало, что жильцы сами себя обслуживают и сами благоустраиваются. Переступив порог, лорд Питер едва не задохнулся: совсем рядом жарили рыбу на подсолнечном масле. Кроме того, в самом начале вышла небольшая неприятность: его светлость позвонил только один раз, вызвав тем самым обитателя цокольного этажа, в то время как более осведомленный визитер нажал бы на звонок дважды, давая понять, что этаж требуется первый.
Заслышав, как в прихожей бурно выясняют отношения, Джордж выглянул из-за двери гостиной и воскликнул:
– О! Привет!
– Привет, – поздоровался Уимзи, тщетно пытаясь найти место для своих вещей на перегруженной вешалке и в конце концов пристраивая пальто и цилиндр на ручке детской коляски. – Вот подумал, не заглянуть ли в гости. Надеюсь, я не помешал.
– Конечно, нет. Очень великодушно было с вашей стороны просочиться в эту мерзкую дыру. Входите. У нас тут страшный кавардак, как обычно, но уж ежели ты беден, так волей-неволей живешь в свинарнике. Шейла, это лорд Питер Уимзи: вы ведь знакомы, не правда ли?
– Конечно. Как мило, что вы к нам выбрались! Вы уже ужинали?
– Да, благодарю вас.
– Может быть, кофе?
– Нет, право же, не нужно, спасибо – я только что из-за стола.
– Ну что ж, – вступил Джордж, – тогда могу предложить только виски.
– Спасибо, старина, не сейчас; может быть, попозже. Я уже выпил бренди. Стоит ли мешать виноград с зерном?
– Да вы мудрец! – откликнулся Джордж. Чело его прояснилось: собственно говоря, ближайшим источником виски служила пивная, а согласие означало бы по меньшей мере шесть шиллингов и шесть пенсов, не говоря уже о затрате сил на доставку.
Миссис Джордж Фентиман выдвинула для гостя кресло, а сама присела на низкий пуф. Ей исполнилось около тридцати пяти, и в лице ее еще сохранились следы былой красоты, хотя болезнь и заботы состарили Шейлу до срока.
– Не огонь, а одно название! – угрюмо заметил Джордж. – Что, угля больше нет?
– Мне очень жаль, – отозвалась Шейла. – Нынче поденщица ведра толком и не наполнила.
– Так почему ты не проследишь, чтобы наполняла? Это уже не в первый раз. Если в ведре для угля хоть что-то осталось, эта особа почему-то считает, что наполнять его незачем.
– Я схожу принесу.
– Нет, не трудись. Я сам. Но ты уж не забудь сказать поденщице.
– Не забуду – я ей целыми днями напролет об этом твержу.
– Старушенция глупа как курица. Нет, Шейла, не ходи – я не допущу, чтобы ты таскала на себе уголь.
– Чепуха, – не без ехидства отозвалась жена. – Какой ты все-таки лицемер, Джордж. И почему это рыцарский дух просыпается в тебе только в присутствии гостей?
– Позвольте мне, – порывисто предложил Уимзи. – Я люблю носить уголь. В детстве я уголь просто обожал. Сколько от него грязи, сколько шуму – прелесть что такое! Так где же он? Ведите меня прямо к месту!
Миссис Фентиман выпустила ведерко, а Джордж и Уимзи, состязаясь в учтивости, некоторое время вырывали ценный приз друг у друга. В конце концов к громоздкому ларю на заднем дворе отправились всем скопом: Уимзи добывал уголь лопатой, Джордж подставлял ведро, а дама держала длинную свечку, крайне ненадежно закрепленную в эмалевом подсвечнике на несколько размеров больше, чем нужно.
– И скажи миссис Крикетт, – не отступался Джордж, с раздражающим упрямством вновь и вновь возвращаясь к наболевшему вопросу, – чтобы каждое утро наполняла ведро как полагается.
– Я попытаюсь. Но миссис Крикетт терпеть не может, когда ее отчитывают. Я вечно боюсь, что она соберется увольняться.
– Но ведь на свете, наверное, есть и другие поденщицы?
– Миссис Крикетт – безупречно честная женщина.
– Знаю, но ведь честность – еще не все. Ты с легкостью подыщешь замену, надо только постараться.
– Хорошо, я обо всем позабочусь. Но почему бы тебе самому не поговорить с миссис Крикетт? Ведь утром я ее, как правило, не застаю.
– Да, безусловно, я знаю. Вовсе незачем лишний раз напоминать мне о том, что на хлеб зарабатываешь ты. Ты считаешь, меня такое положение дел несказанно радует? Уимзи тебе расскажет, что я на этот счет думаю.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71377777?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Имеется в виду День памяти павших (отмечается 11 ноября, в день подписания Компьенского перемирия, положившего конец Первой мировой войне). – Здесь и далее примеч. пер.

2
Возвышенность в районе Звартелин в Зиллебеке к югу от Ипра (Бельгия), место ожесточенных боев в ходе Первой мировой войны (здесь, в частности, немцами были применены ядовитые газы – хлор, иприт); в настоящее время – военный мемориал.

3
Главный британский памятник павшим в Первой мировой войне, воздвигнут в Лондоне на улице Уайтхолл в 1919 г.

4
Выставочный павильон из стекла и чугуна, построенный в Лондоне для «Великой Выставки» 1851 г.

5
Лесопарк на окраине Лондона; известен праздничными ярмарками и аттракционами.

6
Выставочный зал в западной части Лондона, построенный в 1908 г. для франко-британской выставки и Олимпийских игр.

7
Линкольнс-Инн – одна из четырех лондонских юридических корпораций.

8
Ближайшее к Дню перемирия воскресенье; в этот день в церквях служат панихиды по павшим в ходе Первой и Второй мировых войн и проводятся все основные мероприятия, посвященные памяти павших.

9
Конечная точка (лат.).

10
Напротив (фр.).

11
Проба Марша – название качественной реакции на мышьяк в химии и криминалистике, по имени английского химика Джеймса Марша, опубликовавшего описание этого анализа в 1836 г.

12
Эдуард Кокер (1631–1675) – автор учебника арифметики.