Главная страница | Триллеры | Ключ

Ключ
Хельга Дафне
Семнадцатилетней девушке пришлось вернуться в деревню, где она некогда жила в детстве. У нее новый отчим, новый дом, но проблемы прежние. К тому же пришлось вновь столкнуться с напоминаниями об утрате дяди, который некогда заменил ей отца. Все как будто подталкивает ее к тому, чтобы она узнала правду, но выдержит ли она ее?

Хельга Дафне
Ключ

Глава 1
В детстве я всегда любила истории о принцах, принцессах, магии и приключениях. Конечно, мне тоже хотелось чего-нибудь подобного. Только представьте – вы в седле, которое абсолютно не натирает, скачете на единороге и возглавляете армию добрых волшебников против злых колдунов и орков. Это куда интереснее математики, правда?
Вот и сейчас я сидела и рисовала в воображении прекрасные моменты из несбыточных сказок, пока у доски стоял Сережа и пытался что-то выдать нашей злой жабе. Даже имени ее не помню – для меня за этот несчастный месяц она так и осталась Жабой.
Наблюдать, как она злобно ворчит на бедного мальчика не было сил. Хотя мальчиком его сложно назвать, да и в жалости он особо не нуждается – нам уже как-никак по семнадцать лет, и скоро предстоит сдавать экзамены. О чем без конца бубнит Жаба.
– И как ты собираешься сдавать экзамен? Профильная математика… – Нудела она, прохаживаясь между партами. Шаркала она препротивно. К другим бабушкам не возникало претензий, но к этой – постоянно. Будто она не по полу ходит, а прямо по нашим душам.
– Я сдаю базовую, – прервал ее Сережа, за что вновь удостоился весьма нелицеприятного взгляда, причмокивания и стандартного: «Садись, два».
Мысленно я повторяла про себя: «Только бы не я, только бы не я», а в это время Ираида уже подняла руку.
– Ну, иди, Ира, спасай их, – проворчала Жаба и вернулась за свой стол. Ираида ненавидела, когда ее имя сокращают так, но именно этой учительнице она никогда об этом не указывала. «Ну ее, – говорила Ираида, – еще припомнит».
Я вернулась к своим мыслям. За окном начинался мелкий дождик. Небо покрывали темные тучи, море также потемнело, и уже нельзя было отличить одно от другого. И так будет еще несколько месяцев, пока не выпадет снег…
Раньше я жила в городе, где снег появлялся едва ли больше двух раз за год. И пусть пределы родного края мы не нарушали, все же погода в этом поселке сильно отличалась от городской. Я и забыла, как все здесь по-другому.
Впервые за долгое время у меня всего пятнадцать одноклассников и две параллели. В городе параллелей было четыре, а в каждом классе обучалось минимум тридцать человек. Какой-то кошмар, а не учеба, я знаю. Не скажу, что мне это особо нравилось, но привыкать к относительной тишине было тяжело. Будто раньше можно было затеряться, а теперь ты всегда на виду.
Хотя я – не Белла Свон, на меня не обращают излишнего внимания. Все заняты подготовкой к экзаменам, на переменах постоянно вчитываются в пособия и решают тесты. Многие ходят к репетиторам, помогают дома с хозяйством и при этом успевают хорошо учиться. С тех пор как я уехала отсюда в детстве, мое мнение о деревенской жизни сильно ухудшилось, стало стереотипным. Зато теперь я рада видеть вокруг столько интересных ребят, у которых есть и хобби, и развлечения, и планы на будущее. Правда себя я все-таки ощущаю, как Белла, – мои стремления толком не ясны и непонятны. А каковы шансы встретить красивого загадочного и богатого вампира в наших краях? Чуть меньше, чем нулевые.
Но красиво погрустить о будущем мне не дал школьный звонок. Уроки, уроки. Короткие перемены, в которые нужно как-то уместить обед и не заработать гастрит. Вонючая на полшколы рыба. Все это составляло мою атмосферу и эстетику. Куда уж там «Девочкам Гилмор»!
Следующими занятиями были астрономия и физика. Но так как вел их один преподаватель, по сути, это было две физики. Казалось бы, что может быть хуже алгебры, но, на самом деле, физику я любила. Как-то так сложилось, что учителя были добрее и понимающее. Даже если ты многого не понимал, но зато внимательно слушал и старался выполнять задания, тебе шли навстречу и ставили хорошие оценки. И все же сейчас это были не обычные уроки – учительница, Светлана Георгиевна, занималась только с теми, кто собирался сдавать экзамен, а остальным разрешила решать свои тесты. Золото, а не учитель.
Я открыла свой сборник задач по химии. Уже на двенадцатой странице я пожалела, что вообще решила ее сдавать. Пришлось повторять всю информацию с восьмого класса, а на самом деле учить все заново, поскольку учеба в переполненной школе явно не могла быть продуктивной. Мы могли пол-урока только искать свободный кабинет для занятий, поскольку в расписании постоянно были какие-то непонятки и наложения. В восьмом классе еще какие-то уроки сохранялись, но в девятом уволилась предпоследняя учительница по химии и биологии, и одной-единственной Марии Семеновне, бабушке лет пятидесяти, пришлось тянуть нас на себе. Пока не пришла новая учительница, еще не окончившая бакалавриат студентка, которая весь урок могла посвятить ругательству корпораций за причиненный природе вред или потрясающему, наполненному удивительными эпитетами, рассказу об очередном походе к маникюрщице. В общем, в десятом классе я поняла, что стать биологом будет очень и очень тяжело.
Задние парты вновь оказались заняты. Я еще с трудом ориентировалась в новой школе и часто приходила в класс последней, если теряла из виду одноклассников. Или если они вместо кабинета направлялись в курилку. Сказать по правде, ориентировалась плохо не только в ней. Поэтому у меня так часто разряжается телефон – пользоваться услугами геолокации приходилось даже слишком часто.
Светлана Георгиевна с такой страстью рассказывала о применении правила «буравчика», что я оторвалась от уже надоевших окислительно-восстановительных реакций. Всегда любила таких преподавателей. Их напор и любовь сквозили в каждом действии и тем более в голосе. Даже если особых чувств к предмету ты не имеешь, а все равно, хочешь-не хочешь, но проникнешься им через такую страсть.
К слову о страсти. Когда поток рассказа прервался, и ребята начали решать у доски задачи из сборников, я попыталась вернуться к своим тестам. Но я и так потратила на них больше года, они уже в печенках сидят. Хотя я выбрала для сдачи экзамена еще и биологию и знаю, что у человека печень только одна. Интересно, почему говорят именно «сидит в печенках»? Не логично ли было говорить «сидит в почках», их же две?
Я достаю из рюкзака одну из новых книг. Маме о ней я, конечно, не говорила – мои полки забиты доверху, перевозить их в новый дом было тем еще испытанием. И все же я не сдержалась. Старенькое издание «Первого правила волшебника» не могло не привлечь мое внимание даже в стареньком букинистическом магазинчике. И теперь я вновь погружаюсь в приключения любимых героев, забыв на время обо всем на свете.
***
Одно из самых неприятных для меня занятий – проводить в школе больше положенного времени. Но здесь проводятся бесплатные дополнительные занятия для подготовки к экзаменам, а это лучше, чем ничего. Конечно, теперь отчим оплачивает моих хороших репетиторов, он настоял, что это будет его подарком на их с мамой свадьбу. И все же раньше, в городской школе, мы так много упрашивали школьную администрацию насчет дополнительных занятий по химии в девятом классе, что сбывшаяся так поздно и в другом месте просьба лежала на моей душе тяжким грузом. Все-таки дареному коню в зубы не смотрят.
Сегодня учительница решила повторить органическую химию, причем начать сразу с заданий второй части. Этот раздел химии мне всегда нравился больше, чем неорганическая. Он куда проще и понятнее. Поэтому можете представить себе мое удивление, когда одноклассники и ребята из параллельного класса сказали, что не знают, как решать такое простое задание! Если кто-то подумал, что я так зазналась и считаю свои знания выше их – нет. Наоборот, ребята поразили меня знанием многочисленных правил неорганической химии, а главное – исключений из них, что временами куда длиннее самих правил. Тогда я впервые задумалась, не хуже ли городское обучение в сравнении с сельским?
На вопрос учительницы, кто пойдет к доске, ребята неуверенно переглянулись. И тут руку поднял один из самых красивых мальчиков параллели. Можете сколько угодно звать меня сентиментальной и наивной, пускай. Я никогда раньше такой не была. Всегда книги, учебники, пособия, занятия. Некогда было даже погулять. А теперь я влюбилась. Еще когда в один из первых дней он повернулся ко мне с сияющей улыбкой, просто улыбкой. Друг рассказал ему какую-то шутку, даже не я. Но эта искренняя улыбка и милые ямочки на щеках, сияющие глаза в обрамлении светлых волос заставили меня забыть, как дышать.
– Никита, пожалуйста, – пригласила его к доске учительница. Я решила задание задолго до него, но только из-за того, что на доске всегда пишешь дольше. Уверена, что он смог бы обогнать меня при желании.
Когда он возвращался на место, я тихо похвалила его решение. И он мне кивнул в ответ! Кивнул! Представляете? В животе тут же разлилось что-то теплое и приятное. Конечно, мне хотелось бы, чтобы он поблагодарил меня, разговорился и предложил погулять. Но это еще успеется. Ведь он уже заметил меня и кивнул!
На выходе из школы толпились девчонки из параллельного класса. Они громко обсуждали новый клип корейских исполнителей и даже пищали. Никогда не пищала с подружками. Стало так обидно и завидно, что даже кивок Никиты перестал согревать.
Когда я проходила мимо, одна из девочек подняла взгляд. Глаза ее вдруг расширились, будто она сильно удивилась. Потом в них мелькнула настоящая злоба, будто я успела страшно обидеть ее.
Всю дорогу до дома эта странная встреча не давала мне покоя. Будто я знаю эту девушку, но что-то мешало вспомнить. Но ведь раньше мы жили здесь, еще до того, как пришла пора идти в школу. Может, где-то в прошлом можно найти ответ? Дома я помчалась в комнату на втором этаже, едва бросив приветствие проходящему мимо отчиму.
– Привет, Слава!
– О, – он оторвался от телефонного разговора и заложил динамик рукой, – чай будешь?
– Ага.
На самом деле мне было не до чая, но я слышала, как на кухне хозяйничает мама, а когда она возвращается с работы, мы всегда пьем чай. И когда отчим не занят, он разделяет эту нашу маленькую традицию.
В комнате я бросилась к шкафу, где стоял мой детский фотоальбом. Лицо той девушки у школы кажется таким знакомым, будто вот-вот, еще немного, и я коснусь этого воспоминания, но оно растворяется бледной дымкой. Это чувство тяжелым грузом сдавливает грудь. Будто моя память меня подводит. Моя рука задержалась на одной из страниц. Лишь проведя рукой по лицу горячо любимого дяди, к которому маленькая я на фото делаю первые шаги, продолжаю листать дальше. Та девушка из параллели была накрашена: темные тени и подводка подчеркивали красивые зеленые глаза, а рыжие волосы дополняли ее образ колдуньи. Стоп! Она не была рыжей!
«Когда вырасту, я покрашусь в рыжий, так и знай! – Говорит маленькая девочка на маленькой детской площадке, от которой осталась только ржавая горка и перекладины от качелей. – Ты не выглядишь, как Блум, это я – главная фея!».
Резкое воспоминание так режет сознание, будто я физически перенеслась в то время. Руки сами ищут знакомые фотографии со дня рождения подруги, где ее родители всем девочкам выдавали страшные китайские крылья фей, а мальчикам пластиковые мечи. Тогда этот праздник казался самым прекрасным и веселым на свете.
На фотографии мы с Любой танцуем вместе. Улыбаемся друг другу. Мой взгляд скользнул по изображению ее отца на заднем плане. Слишком больно. Я захлопнула толстый альбом с глухим хлопком. Неужели она до сих пор не простила меня за то, что я всего лишь видела? Понимаю, это выглядело странно, но я была всего лишь ребенком. И мне самой было больно.
Голова вновь начинает неприятно гудеть. Так всегда бывает, когда я вспоминаю о том дне. Мама говорит, в детстве мне часто снились кошмары после этого. Проявление ПТСР или что-то вроде этого. Интересно, Люба знает, как долго мне самой пришлось излечиваться от увиденного?
Зато всегда есть чай. На кухне свежо – мама только закрыла окно. Белая красивая кухня никак не ассоциируется у меня с нашей собственностью. Такие я видела только у подружек, когда приходила в гости. Прямо, как в рекламе. Несколько тумб, столешница и даже навесные шкафчики в тон тумбам – такое явно делали на заказ. А еще я долго привыкала к электрической электроплите. Хорошо, на самом деле, не думать о том, что один маленький взрыв газа может разнести полдома. После коммуналки мне и половина всего этого показалась бы роскошью.
Мама с отчимом поинтересовались, как дела в школе. Я ответила стандартно, чтобы лишний раз не тревожить их и из вежливости поинтересовалась, как устроился в Москве Витя – младший сын отчима, старше меня лет на пять. Беседа ровная и спокойная. Не то чтобы мы стали прям семьей, но из уважения к маме просто спокойно относимся друг к другу.
– Кстати, сегодня видела Любу, представляешь? – Сказала я, и мама как-то странно отвела взгляд. – Помнишь ее? Я вот не узнала. Она в рыжий покрасилась.
– А ты не хочешь покраситься? – Спросил Слава, громко прихлебывая чай. Терпеть не могу, когда так делают.
– Фу, нет. У меня отпадный цвет. Пока не начну седеть, не буду краситься.
Мой ответ явно пришелся по душе маме. Когда пришло время уборки, я принялась помогать. Отчим вдруг спросил у нее:
– Слушай, а чего тебя видели у Тамарки Костомыровой? Мне сказала баба Нюра, что она недавно кричала на тебя.
– Ну… Хотела наладить отношения, – ответила мама, раскладывая вымытую посуду в шкаф. – Видно, ей этого не надо.
– Эта Люба ведь ее дочка как раз? – Продолжил Слава, будто не чувствуя, как маме не хочется продолжать этот диалог. А ведь начала-то его я… – А к тебе она как? – Перевел он взгляд на меня.
Я пожала плечами.
– Да также. Ничего не сказала, только глядела злобно, как фурия.
– Странные женщины. Столько лет прошло. Это они из-за Кольки на вас зло держат до сих пор?
Тяжелый вздох мамы, казалось, резко выпил весь воздух из комнаты и так же резко вернул его обратно.
– Ага, – всего лишь ответила она и продолжила заниматься делами. Отчим еще немного посетовал на странных злопамятных людей и ушел к себе в кабинет.
Разговаривать ни с кем не хотелось. Я поднялась к себе и принялась листать ленту в ноутбуке. Хотелось поругаться с кем-то в соцсетях, но в тематических группах сегодня никто не оскорблял мою любимую Джинни Уизли, не писал гадости про любителей Драмионы, даже в группе по «Наруто» не обсуждали плохую концовку. Как не вовремя все вдруг решили стать терпимыми.
На всю комнату резко раздалось уведомление о сообщении. Я убавила громкость и открыла его. Сережа спрашивал про домашнее задание по алгебре и геометрии. Точно! Я и забыла о нем. Из дневника я быстро переписала огромное количество задач на завтра, отправила милый стикер и уже выбирала видео, под которое собиралась выполнять домашнее задание, как Сережа вновь написал:
«Ты хорошо понимаешь алгебру?».
«Когда-как», – честно призналась я. Некоторые мои друзья утверждали, что в ней нет ничего сложного, главное просто подставить значения в формулы и посчитать. Так-то оно так, но все же из двадцати примеров я точно ошибусь хотя бы в пятнадцати. Или минус забуду, или «икс» потеряю. Мне больше по душе геометрия, где нужно пытаться визуализировать фигуру, подобрать нужную теорему или аксиому и уже потом решать.
«Слушай, а можешь прислать решение той задачи, что я решал сегодня?».
Я быстро выполнила его просьбу и вновь стала выбирать видео. Сложнее этого, только подобрать, что смотреть за едой. Но меня снова отвлек Сережа.
Пока я пыталась ему объяснить задачу, уже начала закипать. В какой-то момент уже начала выводить гневное сообщение о том, как он меня заколебал, но и здесь он прервал меня.
«Извини, я тебе, наверное, надоел?».
– Да, – сказала я вслух, но потом меня как будто отпустило напряжение. Пока я с ним переписывалась, мысли о дяде и отце Любы отпустили меня. Теперь же я снова вспомнила о них с болезненной тоской.
«Нет. Мне как раз нужно было поговорить с кем-нибудь о чем угодно», – все также честно пишу я.
«У тебя что-то случилось?».
«Просто грустно».
Мы переписываемся до самого вечера. Я вообще забыла о времени. Не отрывалась от экрана, пока мама не позвала на ужин. Но едва диалог закончился, вновь вернулись мысли о прошлом. Может, если поговорить с Любой, станет легче?

Глава 2
Как-то само собой мы с Сережей стали сидеть вместе. Я списывала у него историю и географию, он у меня – алгебру, геометрию и химию. С биологией мы оба справлялись самостоятельно, а русский язык и литература никогда особых проблем ни у него, ни у меня не вызывали.
В тот день предпоследним уроком была география. Все полезные ископаемые Южной Америки быстро вылетели у меня из головы, как бы я ни старалась их туда запихнуть. Мы с Сережей договорились собраться у меня на выходных и вместе заполнить контурную карту.
– Тебе не кажется, что я в не очень выгодном положении? – Шутливо спросила я у него. Его темные волосы так приятно переливались на свету, и мои руки сами не удержались, чтобы не испортить ему прическу.
– Почему это? – Удивился он, тряхнул головой и поправил задравшийся серый тонкий свитер поверх заправленной рубашки.
– Потому что ты списываешь у меня три предмета, а я у тебя – только два.
– А как же моя компания? – Совершенно серьезно спросил он. – Я стою десяти предметов, между прочим. Это уже ты должна мне, получается.
Я засмеялась. И в этот момент в кабинет зашел параллельный класс. Сердце тут же забилось быстрее, стило мне увидеть Никиту, да еще и в нежно-голубой рубашке. Она очень шла к его бледной коже и светлым волосам. Я все еще лелеяла маленькую надежду, что вампиры могли добежать и до наших далеких краев.
– Мы еще не собрались, не заходите! – Возмутилась Ираида на вошедших. Они же лишь пожали плечами и продолжили идти.
– Вышли! – Прикрикнула тонкая, как веточка, Зинаида Аркадьевна, и тут же начала причитать про торопливую молодежь.
Зато мы спокойно собрали все карандаши и карты и вышли на перемену. У дверей я заметила Любу и уже хотела с ней заговорить, как она прошла мимо, больно задев меня плечом. От обиды проступили на глазах слезы. Сережа спросил, все ли в порядке. Он такой заботливый. Интересно, заслуживаю ли я такого друга?
– Все нормально, – отмахиваюсь я.
– Если бы ты платила мне каждый раз, как говоришь, что все хорошо…
И вновь он вызывает мою улыбку. Будто заклинатель. «Заклинатель улыбок» – так его и назову в мобильнике. На последнем занятии, которым был русский язык, мы вновь решали тестовые задания. Большую часть времени мы с Сережей играли в крестики-нолики, и в какой-то момент меня осенила гениальная, как мне тогда казалось, идея. Я ведь могу также напроситься к Никите позаниматься, чтобы он помог мне с химией. Не то чтобы я сейчас активно нуждалась в такой помощи, но идея кажется мне очень даже неплохой. Так мы сможем лучше узнать друг друга, пообщаться.
Я представила, как он смеется над моими шутками, как солнечные лучи красиво падают на аккуратный круглый стол цвета слоновой кости и как в этих лучах происходит наш первый поцелуй.
– Ты чего?
Голос Сережи вырвал меня из сладкой неги мечтаний и вернул к черствой действительности. По доске противно проскрипели мелом. Даже волоски на руках встали дыбом.
– А что не так? – Пожала я плечами и посмотрела, куда можно поставить нолик. К сожалению, позиция у меня была патовая – куда бы мой соперник ни поставил «крестик», он тут же выиграет. Я заблокировала один из путей, и он тут же выиграл на другом.
– Улыбаешься, как дурочка.
– Так я и есть дурочка.
– Не правда, ты нормальная обычно.
Воспользовавшись тем, что он отвлекся на доску, я добавляю ему один «крестик» и ставлю победный «нолик».
– Это не честно, – жалуется он. Когда Сережа хмурится, то выглядит намного старше. Но чаще он ходит с блаженным выражением лица, что иногда раздражает. Вот Никита всегда выглядит взрослым, может, оттого и нравится мне?
После уроков мы прощаемся. Мне нужно идти на дополнительные занятия по химии, Сереже – на работу. Что это за работа, он наотрез отказывался говорить. Ну, не мне его заставлять. Да и кто вообще будет нанимать несовершеннолетнего? Этот факт уже немного смущает меня, но вслух об этом не говорила. «Только бы ничего криминального, – понадеялась я, скрестив пальцы на руке, как в детстве. – Хотя у нас и не девяностые, чтобы криминал так уж цвел».
Зато сейчас почти час мне предстояло сидеть рядом с Никитой, пусть и не за одной партой. С ним садится Вика – мне она не понравилась еще с того момента, как в первый мой день грубо насмехалась, когда я перепутала расписание одиннадцатых классов и пришла не свое занятие. Мне и так было стыдно, так еще ее смешки еще неделю преследовали меня по пятам.
Зато я вышла к доске и быстро решила сложное уравнение. Лелея надежду, что это хоть как-то уязвило Вику или восхитило Никиту, я вернулась на место с гордо поднятой головой. Но нет, они даже навряд ли обратили на это внимание. Вика листала ленту в телефоне, причем ее листы уже были заполнены. Возвращаясь, я краем глаза заметила, что все они исписаны уравнениями. Да и Никита спокойно решал задания без всякого внимания к доске. Да уж, не случилось добиться всеобщего восхищения таким способом.
И все же досаду я пока спрятала поглубже. Ведь мне еще предстояло попросить Никиту о помощи. Руки почему-то слегка подрагивали, сердце начинало биться все сильнее. Давно я так не переживала, тем более из-за парня.
И все же Вика отправилась вместе с ним. Правда, пока я шла позади них к выходу и ругалась, на чем свет стоит, она успела подойти к высокому мужчине, чмокнуть его в щеку и сесть в машину. Видимо, Никита ей не особо-то и нужен.
И вот он остался один.
Я вздохнула и поспешила сказать хоть что-нибудь, пока он не достал из кейса наушники:
– Ты… у тебя хорошо с химией получается.
– Спасибо, – улыбнулся он. – Родаки заставляют ходить к репетитору.
– Хочешь быть врачом?
– Не то чтобы. Но отец говорит, они много зарабатывают. И он уже поговорил с преподавателями в местном ВУЗе, так что я, считай уже свой.
– Круто! – Совершенно искренне вырвалось у меня. – А у меня вот не очень. Ты понимаешь, как решать последнее задание?
Он покачал раскрытой ладонью, мол, когда-как. Но я не собиралась сдаваться.
– Слушай, нельзя ли мне тебя попросить объяснить его? Я так волнуюсь, что не сдам эти экзамены…
– Ты вроде неплохо знаешь химию. В органике вообще вроде, как рыба в воде.
– Н-да… Это мне везло, наверное. Просто последнее задание, ну, никак не дается мне. Если бы ты помог, я была бы очень благодарна.
Он на несколько секунд казался удивленным. Затем осмотрел меня сверху вниз, кивнул и, к моему изумлению, согласился:
– Ладно, как хочешь. Давай завтра у меня после школы? Я отправлю тебе адрес.
Не веря в происходящее, я закивала, как болванчик и показала свою страницу на смартфоне. И тут увидела за его спиной на углу школьного двора далекую фигуру, прожигающую меня взглядом. Сразу ощутила себя затушенной свечой. Попрощавшись с Никитой, я решительно направилась к Любе.
– Привет, – я неловко улыбнулась ей. – Ты, наверное, не помнишь меня…
– Что тебе надо? – Резко оборвала она мои шаткие попытки наладить диалог. – Если ты не заметила, я не собираюсь с тобой разговаривать. И мамку свою держи от нас подальше. Ничего нам от вас не надо.
Кулаки сжались сами собой.
– Деревенские так и не научились себя вести.
– Научились. Как раз у городских, – ответила Люба и махнула руками, прогоняя меня.
Я уже развернулась, но все-таки решила закончить все основательно. Пусть выскажет, хотя бы за что так относится.
– В чем твоя проблема? – Спросила я напрямую. – Что я тебе сделала?
– Ты еще спрашиваешь? – Впервые я вживую увидела описываемый в книгах темнеющий взгляд. – Ты хоть понимаешь, что ты со мной сделала? Понимаешь, что мне пришлось пережить?
– Что? Вот что пришлось тебе, чего не довелось мне? Или ты забыла, что я тоже потеряла близкого человека? Ты серьезно обвиняешь меня в том, что я заметила тела в лесу? Прошло десять лет, дура, если ты не забыла. Или ты хотела меня обвинить в этом убийстве? Хочешь сказать, семилетняя девочка убила двоих взрослых людей?
Казалось, она меня ударит. Может, она действительно хотела причинить мне боль, но в тот раз я ранила ее куда больнее. Из школы вышли ее одноклассницы, и Люба тут же метнулась в их сторону. Разъяренная, она отмахнулась от их расспросов и попросила идти быстрее. Они провожали меня долгим прожигающим взглядом.
Поздно ночью я никак не могла уснуть. В голове все мелькали мысли о том, почему Люба такая глупая. А может это все-таки я дурочка? Нет, не я же обиделась на человека за события одиннадцатилетней давности.
Перевернулась на другой бок с твердой уверенностью в собственной правоте.
«Может, тут что-то глубже, чем обида», – вновь продолжили мучить мысли. На самом деле, может, и правда. Она могла просто столкнуться через меня с воспоминаниями о прошлом. «Через что мне пришлось пройти!», – вспомнились ее слова со школьного двора. Может, я своим возращением напомнила ей о том времени, когда для нее мир окрасился в темные тона?
Перевернулась на другой бок и сжала руками подушку. Так странно было спать на большой кровати. В коммуналке мы могли позволить себе только небольшие раскладные кресла.
«Может, Люба просто столкнулась с психологической проблемой, а мое возвращение стало триггером?», – вновь мелькнула мысль, и я сильнее вжалась в подушку. Хотелось спать, но размышления бросали из стороны в сторону, от какой-то маленькой детали вновь и вновь возвращались к подруге детства.
«Так! Завтра у меня встреча с Никитой, я должна быть выспавшейся!», – напомнила я себе, но это не помогло. Ни мечтания о завтрашнем свидании, пусть и по учебе, ни воспоминания о его улыбке или игре в футбол не могли полностью отвлечь меня от мыслей о Любе.
Ведь я тоже столкнулась с большими проблемами! Вот как она не понимает этого? Мне тоже было тяжело, тоже пришлось долго приходить в себя. Бабушка вообще не выдержала этой утраты, заболела… В отличие от Любы, у которой были старшие сестры, у меня осталась только мама. Это страшное событие одиннадцатилетней давности оставила такие шрамы на моей семье, что, если ее представить в виде живого существа, она скорее напомнит чудовище Франкенштейна.
Я резко подскочила и подошла к ноутбуку. Мамин подарок на прошлый день рождения отнесла прямо в кровать, подперла подушкой стену, устроилась поудобнее, положила на колени ноутбук и принялась искать страницу Любы в соцсетях. Ага, она есть у Сережи в друзьях. Хотя это странно, он ни разу не обмолвился об этом. Повезло, ей могут писать не друзья – не хочу добавлять ее, много чести.
В этом письме я высказала ей все: и как мне было плохо, и как тяжело пришлось нашей семье: и про болезнь бабушки, и про жизнь в коммуналке и про ее неразумные, причиняющие мне страшную боль претензии. И в конце добавляю, как мне жаль, что наша дружба так и не возобновилась. Умолчала лишь о том, как мама любила снимать стресс, и как больно после этого было мне.
«Я ведь не виновата», – хочу добавить, но стираю и отправляю сообщение без этих извинений. Правильно ли я поступила? С этим вопросом я и уснула.

Глава 3
Утро все-таки выдалось приятнее. Один из последних октябрьских дней встретил меня листопадом из по-осеннему золотых и красных листьев, ясной погодой и холодным ветром. Я потеплее укуталась в любимую куртку, поправила гриффиндорский шарф и едва ли не вприпрыжку направилась в школу. Ведь сегодня у меня важная встреча!
Ни самостоятельная работа по биологии, ни противная рыба на обед, ни даже Жаба не смогла испортить прекрасное настроение. Я целый день предвкушала встречу, внутри меня будто росло что-то светлое и теплое. Даже увидев, что Люба прочла сообщение, но ничего не ответила, я не расстроилась. Нет, нечто внутри меня сумело отогнать даже подобную глупость, как обида. Пусть даже она его не читала, а тут же удалила – что мне! Я молода, влюблена и даже немного счастлива. Считаю это своим маленьким успехом.
– Ты сегодня так и сияешь! – Заметил Сережа. Мы сидели на алгебре и пытались понять, как решать интегралы. Конспекты мало чем могли помочь, поскольку для расшифровки иероглифов нужно как минимум несколько лет. А букв тут уже давно становилось все больше и больше.
– Я всегда сияю, просто ты не замечал, – улыбнулась я и вновь взглянула на записи с прошлого урока. – Слушай, как думаешь, какова вероятность, что математики просто придумали свой язык, типа азбуки Морзе, и на самом деле просто оскорбляют нас.
– О, то что математика меня оскорбляет, я понял еще в пятом классе. Вот это уравнение, например, переводится, как…
Ругательства приводить мне не очень хочется, но я так засмеялась, что учительница не могла не заметить этого.
– О, ты сделала страшную ошибку, – поджал губы Сережа. – Никаких улыбок и смешков в математическом классе. Нужно это на двери написать.
Ох, как же он оказался прав. Меня вызвали следующей, а я ни в зуб не могу решать эти примеры. Пришлось долго и мучительно расписывать все у доски под причитания Жабы о моей медлительности.
– Мы весь урок будем один пример решать? – Спросила она, окончательно выйдя из себя. – Это тебе не смеяться, да?
– А что такого в том, чтобы посмеяться? – Не выдержала уже я. Руки затряслись, мел противно скользил, а не могла понять, что мне делать. Стало вдруг так страшно, аж дышать пришлось активнее. И при этом я злилась. Как можно наказывать человека за радость?
– Поогрызайся мне еще, хамка! Ты учиться пришла или разговаривать?
Я промолчала. Обида комом подступила к горлу. Продолжая решать, я даже не заметила, как заплакала.
– Только слезы лить и умеете, – продолжала Жаба давить на меня. И никто не хотел мне помочь.
– Нина Федоровна, подойдите ко мне, пожалуйста. У меня тут вопрос есть, – раздался голос Амины, одной из моих одноклассниц. Никаких вопросов у нее не было, я знала. Она ни разу не задавала вопросов и занималась подготовкой к профильной математике с преподавателем МГУ. Но ее жалость лишь подтолкнула новый поток слез.
– Не могу. Вот, жду, когда сподобится решить.
Я физически ощущала на себе ее взгляд. Будто кто-то кинул в меня шкаф и заставил нести его на вершину Эльбруса. Взгляд плыл, формулы путались. Я поняла, что использовала не то правило для раскрытия скобок уже после третьего «равно».
– Это тебе не разговаривать с мальчиками. Садись, не мучай нас.
Когда я повернулась, и все увидели мое заплаканное лицо, даже шуршание тетрадей прекратилось.
– Нина Федоровна, вам следует извиниться.
Это был Сережа. У меня даже сердце ухнуло вниз, так испугалась за него.
Рука Жабы зависла над ее тетрадью, где она уже успела выставить свою любимую «два». Ее любимчики раз в неделю оставались после занятий и переносили записанные оценки в электронный журнал. И теперь, похоже, Сереже никогда уже не быть в их числе.
– Ты пререкаться со мной будешь? – Затряслась она, да так, что промелькнула мысль, не случился ли у нее удар. – Еще никогда за все сорок лет в школе мне так не хамили дети!
– Вы довели ее до слез, какое здесь хамство? – Не унимался Сережа. Я как могла крутила головой, показывая, чтобы он не продолжал. Но видно, отступать уже было некуда.
– Да что ты! – Тон Жабы не оставлял надежды на будущее. Она улыбалась такой же приятной улыбкой, какой маньяк смотрит на растерянную жертву. – Иди-ка ты, дорогой мой, вон из класса. Я тебя не аттестую, вот и все. Ко мне на занятия можешь больше не приходить.
Сережа только пожал плечами, собрал свои вещи и, проходя мимо, подмигнул мне.
Что это могло значить? Он хочет, чтобы я шла за ним? Или просто имел в виду, что все хорошо? Я тупо глядела ему вслед, не решаясь, что-нибудь решить.
– Ты так и будешь столбом стоять? – При этих словах Жабы я аж подпрыгнула и, оборачиваясь, прошла на свое место. Я даже не была уверена, что ее слова не относились ко мне и что мне не следовало последовать примеру Сережи. Все то время, пока она прохаживалась глазами по классу, я тряслась и ждала, когда придет черед и мне выйти с позором. Но Жаба лишь выбрала новую жертву и продолжила нервно шагать по кабинету и критиковать решение на доске.
Весь оставшийся урок я пыталась не разрыдаться окончательно. Мне было ужасно стыдно за прокол у доски, страшно за Сережу и его аттестат, к тому же мучило сильное чувство вины перед ним. «Но я ведь не просила его заступаться!», – прошептал коварный внутренний голос. «Не будь дурой, ты сама у доски жалела, что никто тебе не помогает!», – перекрикивал его другой. С одной стороны, я винила себя, ведь это из-за меня теперь у Сережи проблемы, с другой – винила его самого, ведь теперь моя же совесть настроилась против меня. Я разрывалась между тем, чтобы выйти из кабинета и навлечь на себя гнев учителя, и между тем, чтобы спокойно досидеть остаток урока. «Вдруг Сережа все это время ждал тебя за дверью? Вдруг он больше не посмотрит на тебя? Так ты отплатила ему за все? Ведь он один решил дружить с тобой, между прочим», – продолжала давить совесть. Злость на Жабу и вина перед Сережей забирали все мои мысли. Глаза бегали по строчкам правил, но все пролетало мимо. Решение примеров приходилось искать в интернете, держа телефон под партой на коленке.
Звук звонка будто поразил меня током. Я даже не сфотографировала домашнее задание, просто покидала вещи в рюкзак и почти побежала на выход. Нужно было идти на биологию, но никаких сил не было. Старосте, Ираиде, я сказала, будто у меня заболел живот и попросила предупредить учительницу. Просто прогулять не вышло бы – мы здоровались в вестибюле.
Дома я быстро побежала к лестнице на второй этаж, кое-как побросав обувь. Но тут услышала голос отчима.
– Чего так рано? – Он облокотился на косяк двери, засунув руки в домашние штаны. Я даже знала, что сзади на голени на них есть дырка. Мне казалось, как он женился на маме, так сразу начал стараться выглядеть моложе – сейчас чисто побрился и надел футболку с Marvel. Я ведь давно его знаю, еще до переезда он пытался приударить за мамой. Мне всегда казалось, что разница в возрасте никогда не позволит им быть вместе.
– Последний урок отменили, – соврала я, натянув улыбку. Но у меня так дрожали губы, что навряд ли получилось убедительно.
– Ничего не случилось?
– Нет, не переживай. Нас просто опять пугают экзаменами, вот я по дороге и расстроилась.
По лицу Славы было трудно понять, поверил он или нет. Но в тоже время хотелось, чтобы отчим скорее отстал.
– Не хочешь поиграть в шахматы? Аля сказала, ты любишь их.
– Мама? Она знает, что я люблю шашки. Даже от школы на соревнования как-то отправляли.
Он нахмурился и поджал губы. Мне даже стало его жаль.
– Наверное, я неправильно расслышал. Но у меня должны быть где-то и шашки. Если хочешь…
– У меня встреча назначена с другом.
Глаза его распахнулись, будто он только сейчас понял, что я девочка.
– Свидание?
– Нет, просто порешаем задачки по химии.
Это явно его успокоило. С одной стороны мне было приятно, что он не оказался тем самым противным отчимом, который творит всякие ужасы с падчерицами, но с другой стороны его опека начинала раздражать. Забавно, ведь раньше я, выросшая без отца, завидовала героиням сериалов, у которых были оба родителя, причем излишне заботящиеся и опекающие.
– Ладно, будь дома до восьми, пожалуйста, – попросил он и хотел добавить что-то еще, но не решался. Мне уже хотелось уйти, но повисшее напряжение создавало довольно неловкую ситуацию. Не обидится ли он, если я уйду первая? Но тут он глубоко вздохнул и все же продолжил: – Слушай, я не знаю, как там у вас девочек, у меня только пацаны… Надеюсь, мама тебе говорила, как плохо делать всякие неподходящие вещи в столь юном возрасте?
Вот тут меня окончательно перестало заботить, как он оценит мое бегство.
– Да, конечно… – Неловко улыбнулась я и побежала в комнату.
Хотела быстро переодеться, открыла шкаф, уже начала натягивать яркий желтый свитерок и… разрыдалась. Свернулась на кровати, прижала к себе подушку и, прямо как в кино, заплакала навзрыд. Но это продолжалось недолго – или я выплакала все по дороге, или меня смутило сравнение с кинофильмами. Хотя в десятом классе я даже хотела сделать косплей на Беллу Свон – одна беда, руки так и не дошли.
Теперь точно нужно было брать себя в руки. Скоро нужно будет идти к Никите, а он не должен видеть заплаканную корову. Умылась, снова нанесла тональный крем и чуть подкрасила глаза маминым карандашом. Она предлагала мне купить новый, но было как-то приятно пользоваться маминым. Почему? Вряд ли вам ответит семнадцатилетняя девчонка. «Я так чувствую» – такой будет ответ.
«Нужны еще темно-коричневые тени», – подсказал внутренний голос. Я вновь начала волноваться. «Что он думает обо мне? А вдруг он забыл? Вдруг он думает, что я дура? Вдруг он скажет мне развернуться и уйти?», – проносились в голове темные мысли. Я как могла вытряхивала их из головы, но они все равно продолжали наседать. Пришлось выпить валерьянку. Только внизу, проходя мимо большого зеркала в холле на кухню, я заметила, что не сменила школьные брюки на джинсы.
После того, как я оглядела себя в зеркале и тщательно расчесалась, принялась разбирать рюкзак. Вынула школьные учебники, швырнула алгебру в стенку и запихнула на их место любимую тетрадь с котятами, сборник задач и справочник по химии. Но идти прямо сейчас было бы глупо, ведь Никита еще сидел на уроке. Договорились мы на три часа, поэтому я провела оставшееся время за просмотром прохождений любимых игр.
***
Зря я так долго смотрела видео. Даже едва не забыла про встречу. Зато тревога отступила, когда телефон в кармане завибрировал и на экране высветилось:
«Привет. Ты где? Не забыла??».
– Нет, – шепнула я и принялась всячески извиняться. И все же внутри потеплело. Он не забыл!
Вокруг было пасмурно и уныло. Пришлось идти через улицу с едва ли не заброшенными участками, покосившимися заборами и мрачными домами. Потрескавшаяся краска, грязные окна и хлам во дворе, видный через дешевую сетчатую ограду, навевали тоску и уныние. Вдалеке показалась собака. Она лежала у дороги, но тут же навострилась, когда заметила меня. Я обернулась. Никого. Здесь никто не сможет мне помочь.
Пришлось повернуть на другую улицу. Постоянно оборачиваясь, я быстро шагала по пересекающей улице, надеясь не сбиться с маршрута. Интернет плохо ловил. Я не могла использовать геолокацию. Раздался собачий вой.
Сердце уходило в пятки. Я видела, как эта собака показалась у поворота. Моя рука тут же потянулась к лежащему на земле камню. Я замахнулась, и она тут же юркнула обратно. Мышцы вмиг расслабились, напряжение ушло. Собака не возвращалась. Остаток пути в моей голове кружились воспоминания из больницы, где работала мама. Тогда мне приходилось сидеть с ней в сестринской комнате, но там было очень скучно. Шестилетняя девочка не нашла ничего лучше, как выйти в коридор, поискать маму. А там на каталке везли мальчика моих лет, всего в крови, с ужасными ранами на теле. Кровь стекала с каталки на белый пол, а я стояла столбом, замерев от ужаса.
– Дорогу! Реанимацию! – Кричал мужчина, толкавший каталку. Санитарка тут же открыла перед ними дверь в отделение.
Две проходящие мимо медсестры качали головами.
– Собаки покусали, представляешь? – Сказала одна другой. И только тогда они заметили меня, взглядом провожающую исчезнувшего за дверьми мальчика.
Я честно старалась продолжить путь к дому Никиты спокойно. Но тахикардия не проходила, тем более идти приходилось быстро. Мысли неуемной чехардой носились в голове, никак не желая приходить в норму. Временами это так раздражало, что даже посещала мысль, не шизофрения ли у меня? Как можно вот так не управлять собственными мыслями, что они начинают жить своей жизнью и даже раздражать?
Но вот показались дома побогаче. Двух- и даже трехэтажные сооружения с красивыми заборами, временами полностью металлическими, временами каменными с витиеватыми воротами. Дом Никиты тоже был двухэтажным, но изысканнее нашего. Красный кирпичный забор с кованными воротами украшали маленькие скульптуры греческих муз и заросли декоративного плюща.
Я позвонила в звонок.
Вскоре он показался. Такой же красивый, как и всегда, отбрасывая белокурую челку со лба, в бежевой толстовке и домашних черных джинсах. Интересно, он так оделся для меня?
– Привет, долго ты, – улыбнулся он и открыл калитку.
– Извини, отчим заставил помыть посуду, – без тени смущения солгала я, стараясь не выдать свою забывчивость.
– Козлина, – выругался Никита, и тут меня кольнула совесть.
Но об этом я тут же забыла, ведь мы вместе поднялись по небольшой лестнице, откуда открывался вид на припаркованный под крытой площадкой черный автомобиль Хендай. Никита показал вешалки, показал туалет и даже спросил, не хочу ли я пить. После моего вежливого отказа, мы поднялись наверх в его комнату.
Больше всего меня поразило огромное окно в крыше. Всегда мечтала о таком – так атмосферно! Только потом мой взгляд упал на новую плойку, два монитора на компьютере, постеры третьего «Ведьмака» и «Mass Effect».
– Играл в «Ведьмака»? – Тут же задаю наводящий вопрос. Ужасно нервничаю, аж потеют ладони. Но хочется развеять обстановку какой-нибудь ненавязчивой беседой.
– А кто не любит? – Пожал плечами Никита и почему-то сел на край кровати, игнорируя стол.
– Ну… Не знаю… Сапковский?
Он хмыкнул, и тут же стало легче. Но меня вновь сковала изнутри тревога, когда взгляд случайно упал на небольшую коробочку на прикроватном столике с очень интимным содержимым. Я тут же отвернулась и поправила рюкзак.
– Слушай… Мы… Э-э-э. У тебя тут только один стул…
– И?
Я подумала, может, тут принято, чтобы гость учился стоя. В тот момент соображала я вообще не очень. Сердце начало колотиться, как бешенное. Напряженные плечи так сильно прижались к телу, что вскоре заболели.
– Я… могу и постоять, да.
– Что? – Никита хмыкнул, и только тогда я снова посмотрела на него. Что-то в его расслабленной позе мне совершенно не нравилось.
– Слушай… наверное… Уже ведь пора… Ну, мы же будем заниматься? – Попыталась я адекватно спросить, стараясь игнорировать взглядом коробочку. – Химией, – поспешно добавила я.
– Подожди, – сказал он, наклонился вперед и собрал руки в «замок». – Ты умеешь решать эти задачи. Я думал, это был только предлог.
Внутри у меня все упало. Ситуация становилась все более неловкой, и это выворачивало все внутри наизнанку. Рука так больно вцепилась в лямку рюкзака, что заболела, будто я обхватила стекло.
– Это… Нет… Это не было п-предлогом. Предлогом на что? – Попыталась как можно правдоподобнее выкрутится я.
Никита запустил пятерню в волосы и тяжело вздохнул.
– Разве ты не хотела переспать? Строила глазки и все такое?
Я опешила, если не сказать грубее. Несколько раз мой рот открывался, но я не могла собраться с силами, чтобы ответить что-нибудь вразумительное. Пришлось покачать головой.
Он поджал губы и повернулся к коробочке. Потом тяжело вздохнул и предложил:
– Может, теперь хочешь? Мы могли бы классно провести время.
Мне было обидно. Он не сделал ничего плохого, просто не так понял. Наверное, обида появилась из-за рухнувшего образа прекрасного принца в моей голове. Вся выстроенная прекрасная история любви, как в сказке, вдруг замаралась о реальность. Как там говорилось в ванильных цитатах? «Розовые очки разбиваются стеклом внутрь».
– Ты… Я… Я пойду домой.
Я тут же бросилась к двери, сбежала по лестнице, забрала куртку и повернула ключи в двери. Но калитку мне было не открыть. Пришлось дождаться Никиты, который не нарушал неловкого молчания, пока я ждала, когда он откроет путь на улицу.
Он ничего не сказал. Мне хотелось развернуться, бросить хотя бы «извини» на прощание, но он быстро скрылся в доме. Почему-то казалось, будто я виновата перед ним. Никита ведь не сделал ничего плохого, только не так понял. Теперь между нами всегда будет эта неловкость. В глазах вновь защипало.
Темнело. Вдалеке раздавался собачий вой. Зато, если меня съедят собаки, не будет так неловко.
***
Пришла домой я задолго до назначенного мне дедлайна. Отчим был дома, поэтому я постаралась открыть дверь как можно тише, чтобы он вновь не стал спрашивать, что случилось. И чтобы избежать его нравоучений, конечно.
Едва я тихонько прикрыла дверь и принялась развязывать кроссовки, как услышала его злой голос из кабинета напротив кухни, справа от входной двери:
– Да как ты смеешь так разговаривать? Думаешь, так легко от этого отказаться? Можешь рискнуть. Тогда я просто передам Соколу твои слова, и он уже решит, что с тобой делать.
Сперва я не поверила своим ушам. Потом вдруг сердце забилось сильнее, сопли пришлось тихонько вытереть рукавом, снова тихо открыть дверь и выйти наружу также незамеченной.
Не могло такого быть, что он кого-то назвал «Соколом». Может, это просто компания, которая хочет с ним сотрудничать? У отчима сеть автомоек, может, они хотя сменить поставщика чистящего средства?
Я вновь зашла, уже специально громко звякнув дверью. Вдруг еще вспомнила про наушники и на всякий случай быстро засунула их в уши. Но отчим лишь прикрыл дверь и стал разговаривать тише.
В комнате я первым делом бросила к коробке со всяком всячиной. Среди старых браслетов, маленьких игрушек из «Киндера» и брелков я откопала коричневую потертую записную книжку. С трепетом, как это бывало, впрочем, всегда, я открыла ее на последней странице.
Слово «Сокол» было написано крупными печатными буквами и обведено в круг. Это была последняя запись дяди.

Глава 4
Об услышанном я ничего не рассказала маме. В моей голове все еще сидела мысль, что странный разговор отчима может быть только совпадением, связанным с бизнесом. И все же немного напряжения осталось. Но если я начну опасливо таращиться на него, Слава все поймет. Нужно было вести себя как обычно. И следующее событие мне в этом помогло.
Первый урок прошел спокойно. Мы обменивались записками с Сережей, сидя за одной партой. Я очень боялась, что он обиделся на меня.
«Мы же еще друзья?», – написала я первой.
«Конечно. А что случилось?».
«Я ведь не вышла за тобой».
«Пустяки. Ты не обязана была».
Учительница географии рассказывала о политике США закупать нефть в других странах, а в своей стране добывать только «сливки». Сережа мне говорил, что об этом она твердит почти каждый третий урок, и я ему охотно поверила. Только за два месяца я успела услышать это от нее раз двадцать.
«Что теперь у тебя с аттестатом?», – поинтересовалась я тревожащим меня вопросом.
«Ничего. Поговорил с классной руководительницей, она поговорила с Жабой. Извинился, сказал, что больше так не буду».
«Надеюсь, правда не будешь».
«Если не станет больше провоцировать».
Я улыбнулась и шутливо поугрожала пальцем. Затем мы вновь начала слушать про полезные ископаемые Северной Америки, но Сережа вновь написал записку:
«Почему ты ушла в пятницу?».
Я изнутри прикусила щеку. Сразу вспомнилось, что было после.
– Расстроилась, – шепнула я едва слышно, и мы вернулись к прослушиванию абсолютно ненужной и неинтересной для нас информации.
После урока, как обычно, параллельный класс вошел, пока мы еще не собрали вещи. Но в этот раз они шумели больше обычного. Мальчишки громко смеялись и будто пытались рассмотреть кого-то среди нас. Едва заметив среди них Никиту, я пришла в ужас.
Ираида вновь попыталась их вытравить, но даже это не могло меня спасти. Если это не паранойя, и они действительно обсуждали меня, то их смешки ждут меня за дверью.
Сердце упало в пятки, когда мои опасения подтвердились. Едва показавшись из кабинета, я стала получать освистывания, улюлюкание и выкрики мальчишек параллельного класса.
– А ты у нас тигрица, да, новенькая? – Сказал кто-то из них. Некоторые девчонки засмеялись в кулак. Большинство, конечно, не обращало внимания, но все мое внимание забирали те, кто активно пытался задеть меня.
– Я бы с ней все равно не стал, – оценил меня другой.
– О чем они? – Спросил Сережа, на что я лишь потянула его вперед. Но он упирался, и проходящая плотной волной толпа младшеклассников мешала его увести.
– Просто пошли отсюда, – попросила я. На душе стало так тоскливо и больно, что силы едва не покинули меня. Сережа ничего не понимал.
– Они тебе что-то сделали? – В его глазах действительно было беспокойство. И это почему-то вновь заставило меня заплакать. – Все, им хана.
Он направился в сторону парней из другого класса с явным намерением не словами решить дело. Они тут же собрались гурьбой, стали оскорблять меня пуще прежнего, говорили ему, что «он связался с пропащей девкой», за что говоривший тут же получил в нос.
Когда их разнимали ребята, я только думала, неужели Сережа и правда думал, что это мне поможет? Легче мне не стало, так еще и пришла завуч и стала допытываться до причины конфликта. Я не выдержала и ушла. Сквозь щебет любопытствующих до меня донесся голос Сережи:
– Просто назвал меня тупым, вот я и взбесился.
Хотелось уйти домой, залезть под одеяло и больше никогда не выходить. Я даже не могла сбежать в туалет для девочек, ведь тогда пришлось бы вновь проходить мимо географического класса.
В кабинете истории я подошла к Ираиде. Видела, как она разговаривала с девочками из параллельного класса.
– Слушай, что они несли там? – Как бы ничего не понимая, спросила я.
Она покраснела, замялась, но все же мягко ответила:
– Понимаешь… Никита растренькал всем, будто у вас там было что-то несколько дней назад…
– И ему все поверили?
– Не все, конечно. Вернее, раньше не все. Там просто… Знаешь, у него дома камеры видеонаблюдения, и он показал часть, где вы… в общем заходите в комнату, а через час он вышел и выкинул что-то маленькое в мусорное ведро. Если ты понимаешь, что я имею в виду.
– Выкинул? – Я совершенно ничего не понимала. Смысл сказанного будто и не хотел до меня доходить. – Но я ушла от него через несколько минут, как только он и предложил…
Воздуха вдруг стало мало. Спину пронзила боль – голова кружилась и пока я глотала ртом воздух, стала отходить назад и ударилась о стену. Рукой я нащупала раковину и сжала ее. Ираида тут же подошла ко мне, взяла за руку, начала спрашивать, что со мной. Ответить я не смогла.
Как же хотелось потерять сознание! Так стыдно мне не было даже в седьмом классе, когда из-за проблем с желудком я не смогла выступать, и девочки пропустили конкурс танцев. Все так злились на меня, что даже пришлось бросить это занятие.
Вот и теперь случилось тоже. Все меня обвиняли, все обсуждали. Меня презирали. Да еще и за то, чего не было!
В памяти плохо отложились следующие события. Как-то меня усадили на стул, стали успокаивать, кто-то принес воды. Стало так стыдно еще перед этими ребятами, ведь они так искренне переживали.
– Давайте отнесем ее в медпункт? – Предложил Давид. Не знаю, что ему ответили, но я закачала головой.
«Все хорошо, все хорошо, не переживайте», – продолжала шептать я. Вошла учительница истории, Яна Сергеевна, женщина лет сорока с идеальной осанкой, горделивым видом и короткой элегантной прической, как у Элис в последних «Сумерках». Впервые я видела ее растерянной и даже напуганной.
– Что случилось? – Спросила она, тут же подлетев ко мне и положив руку на лоб. Другой рукой она прижимала к себе папку с оценками и тестами, которые раздавала на каждом уроке тем, кто сдает экзамен по ее предмету.
Никто ей не ответил. Понемногу я стала успокаиваться, перестала задыхаться и задышала ровнее. Только сейчас я поняла, что кто-то продолжал держать меня за руку.
– Просто запереживала? – Предположила учительница. Ее высокий противный голос всегда напоминал мне скрип мела по доске. – Ну-ну, – она потрепала меня по голове, – не стоит так переживать. Что-то случилось в семье?
Рот открывался, но слова не появлялись. Сейчас я, наверное, напоминала рыбу.
– Иди-ка ты лучше в медпункт, дорогая. Ираида, проведи ее.
Только сейчас, когда меня отпустили, я поняла, что все это время за руку меня держала наша староста. Кто-то из одноклассников помог мне подняться. Шли мы молча. Голова кружилась, и я уже сама взялась за плечо Ираиды.
– Извини, – слабо улыбнулась я. Щеки принялись жутко дрожать. Наверное, я выглядела жалко.
– Все в порядке. И ты не переживай из-за какого-то балбеса. Я всем расскажу, что он врет.
Я снова улыбнулась ей, и вновь заплакала.
В кабинете медсестры мне измерили давление, дали воды.
– Извини, малыш, но нам нельзя давать вам лекарства, – участливо посетовала наша пухленькая медсестра, Зоя Ивановна, как гласила табличка на двери. Прежняя медсестра уже бы отправила на урок и пожаловалась, чтобы мы не симулировали ради прогулов. – Знаешь, что? Давай мы вместо этого чай с тобой попьем, а? Столовая вон, рядом как раз.
Было очень неловко отвлекать ее и загружать проблемами. Я попыталась отнекаться, но она лишь махнула рукой и сказала, что вся эта скромность – пустое дело. Ираида захотела вернуться в класс.
– Давайте посидим вместе! – продолжала гнуть свое медсестра. – Я знаю, у тебя и так пятерка выйдет, Ида, и даже с прогулом. Да и ничего не случится – в крайнем случае я вас отмажу!
К моему удивлению, староста все же поддалась на эту провокацию. Странно, ведь раньше она казалась такой строгой в отношении учебы – Гермиона отдыхает. Теперь мы вместе с ней и медсестрой пришли пить чай, чтобы меня успокоить. Ни за что не могла бы предположить такого. К тому же, после драки я не видела Сережу…
– Так, не грустим, – напомнила Зоя Ивановна, садясь напротив нас с полной тарелкой. Ида взяла чай и булочку, я же ограничилась только чаем. Жаль, здесь не было зеленого. – И по какому поводу такое произошло? Кто-то что-то наболтал?
Ну, вот. Она просто хотела узнать все из первых уст. И хотя она купила мне чай, все же казалось, это была лишь цена за сплетню.
– Один парень наплел кое-что… противное, – поделилась я и захлюпала чаем. Стало легче, будто отпустило. Я кивнула Ираиде, мол, расскажи. Сама же повернулась к окну, где располагался внутренний двор, развевающиеся на сильном ветру флаги и голые розовые кусты.
– Да ты что! – Удивилась Зоя Ивановна, когда Ираида ей все рассказала. Мне было даже как-то пусто. Или еще того хуже. Хотелось почему-то рассмеяться. – Слушай, я этого балбеса с пятого класса знаю. Тот еще придурошный. Не переживай совсем. Сдадите экзамены, уедете в хорошие города, и какая будет разница, что там говорит какая-то условная «тетя Нюра» на крылечке.
Я пожала плечами и вновь вернулась к чаю. Это казалось каким-то несмешным анекдотом. Пришла как-то девочка к мальчику заниматься, ну, он и решил позаниматься… Я же сказала, что он не смешной. И почему все так случилось? Влюбилась впервые за целую вечность, и все так закончилось. Может, я вовсе не создана для любви?.. Не создана для счастья?
В столовую вошел Сережа. Глаз его оказался подбит, из носа шла кровь.
– Фоя Ифанофна, я к фам стуфусь, а фы фот фде!
– Ешкин кот! – Заругалась она, тут же подскакивая. Ираида, будто по инерции, сделала тоже самое, едва не опрокинув стакан с чаем. – Что вы сегодня решили за марафон устроить?
– Кфофь у меня сама пофла, – улыбнулся Сережа, подмигивая ей. – Фот к фам сейфас Пефренко принесут… у нефо не слуфайно фсе.
Зоя Ивановна показушно схватилась за сердце и запричитала.
– Сама кровь пошла, нашелся герой! И губа сама растрескалась и… о-о-о, зуб тоже сам себе вышиб? И что я твоей матери скажу? Да не запрокидывай голову, наоборот наклонись, горе ты луковое…
С этими словами она увела его в коридор, Ираида неуверенно поплелась за ними, а я осталась сидеть на месте, грея руки об остывающий чай и осознавая, что вся эта катавасия произошла из-за моей дурости.
***
Всю ночь мне не спалось. Вечером решила проверить соцсети, и наткнулась на кучу сообщений Никитиных дружков. Сам же он меня любезно заблокировал. Зачем-то я прочла все, и с каждым гадким предложением слезы накрывали меня с новой силой. В конце концов нос забился, пришлось высморкаться, умыться, да так, чтобы никого не разбудить и удалить все мерзкие сообщения. Их авторов я отправила в «черный список», жаль не могла отправить куда подальше, и попыталась уснуть. Но из этого ничего не выходило.
Пыталась смотреть успокаивающие видео, слушать классическую музыку, читать справочник по биологии, что обычно быстро гоняло в сон. Но ничего не помогало. Вновь и вновь я прокручивала в голове эту ситуацию, снова и снова причиняла самой себе такую боль, будто специально кидалась под ноги великану, и он с удовольствием отплясывал на мне.
Это мерзкое давящее чувство съедало изнутри. Хотелось и покричать, и еще поплакать, и поругаться с кем-нибудь. И последнее получилось с Сережей. Ко всему прочему, теперь на меня давило еще и чувство вины за то, что я написала ему, будто он дурак, который решает все кулаками. Отчасти, так оно и было, но с другой – он ведь только хотел заступиться за меня.
Я открыла последнее сообщение, после которого он перестал мне отвечать.
«Если ты дурак, который не может вступиться за подругу словами и только и лезет драться, то у меня для тебя большие новости – homo erectus в университеты не берут!».
Какая же я дура. Ведь даже знала его больную точку – неуверенность в знаниях, которые на самом деле у него имелись. Его много оскорбляла прежняя учительница математики, которую даже уволили за вольное отношение к ученикам. Зная это, его близкий друг все равно поступила так… Я начала набирать сообщение с извинениями. Потом поняла, что из-за дрожащей руки вечно не попадаю по маленьким кнопкам на экране мобильника и взяла ноутбук. Настрочила целое полотно, но зато от души и с чувством. После этого стало как-то легче. Вскоре даже и не заметила, как задремала.
С утра долго валялась в постели. Подниматься совсем не хотелось, но мама вошла в комнату и настойчиво позвала завтракать. «Настойчиво позвала» – это я так имею в виду, была в шаге от того, чтобы не надавать по шее. И я не шучу – рука у нее тяжелая.
Шла в школу, скрепя сердце. Проходя мимо группки смеющихся детей и подростков, некоторые из которых обращали на меня внимание, я тут же думала о том, что смеются они надо мной. Все они. Меня окружали люди, которые верили в ложь и считали меня пропащей женщиной. Девушкой. Никто из них не знал, что снаружи и внутри я вообще еще девочка. Интересно, мне уже полагается носить букву «А» на груди, или обойдемся барабанщиком позади?
На первый урок Сережа не явился. Я сидела на предпоследней парте одна и слушала очередные своды законов по обществознанию. Но все они как будто летели мимо меня. Зато мне всегда нравился этот кабинет. Здесь всегда были опущены жалюзи и шторы, свет чуть приглушен из-за сломанных ламп. Большое количество цветов и растений повсюду, даже на книжных шкафах, создавали причудливый облик какого-то почти волшебного кабинета. Даже в кабинете биологии не было так много растительности. Что уж говорить – там и доски-то не было.
Но впервые мне было здесь неуютно. Казалось, будто одноклассники тайком рассматривают меня, учительница как-то странно поглядывает в мою сторону. Еще и Сережа не пришел. Может, у него что-то серьезное? Или его исключили? Могли же его исключить? Вдруг он убил того паренька?
Я вся покрылась мокрым потом. Мысли роились, подкидывая один сценарий хуже другого. Вот я смотрю, как Сережу забирает полиция, вот уже навещаю его в тюремной комнате для свиданий: мои руки судорожно сжимают телефон для общения, хотя я даже не знала, существуют ли они в наших тюрьмах. Надеюсь и не узнаю! Я встряхнула голову, пытаясь почти физически выкинуть из головы навязчивые мысли. Интересно, тут есть психолог? Хороший вопрос, ведь в этой школе не всегда есть профильные учителя. Я точно знаю, что в пятом классе природоведение ведет географичка. Да даже астрономию у нас ведет информатик. И там они тоже просто решают задачи для экзаменов.
Спасительный звонок прозвенел, и тут же мне на телефон пришло сообщение:
«Ничего страшного. Я все понимаю. Надеюсь, тебе лучше».
Мне? Мне лучше? Я тут же спросила у Сережи, где он, что с ним, но он вновь вышел из сети и перестал отвечать. В злобе я ударила по столу ладонью и тут получила замечание от учительницы.
В конце концов я решила в конце дня подойти к классной руководительнице и спросить, где живет Сережа.
– Извини, но мы не имеем права распространять эту информацию. Спроси у ребят.
Серьезно? Именно сейчас вы все-таки решили, что у детей есть какие-то права, которые вы не можете нарушать? Я тяжело вздохнула, вежливо попрощалась, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу злость и пошла на выход. У спортивного зала меня окликнули.
– Эй, новенькая!
Там был парень из десятого класса, у нас как-то был сдвоенный урок по физической культуре. Позади него бегали ребята с баскетбольными мечами. Сейчас он тоже был в спортивной форме, видимо, готовился к соревнованиям… Точно. Никита ведь в команде школы по баскетболу.
– Говорят, ты неплохо двигаешься в…
В этот момент ему в голову прилетел мяч, и я засмеялась во весь голос.
– Иди к команде, остолоп! – Голос Любы, прибежавшей за мячиком, заставил меня замереть на месте. В открытой двери я увидела ее силуэт и подошла ближе. Тренера не было, кто-то разминался, кто-то кидал друг дружке мяч. Здесь были и команды девочек, и команды мальчиков, что очень меня смутило. Зная, как играют юноши, я бы не рискнула находиться с ними так близко.
Вокруг Никиты столпились его дружки. Когда меня заметили, они стали дурачиться и отправлять воздушные поцелуи в мою сторону. А я всего лишь хотела посмотреть, как играет Люба…
– Никит, – один из парней толкнул его локтем, – похоже, ей нужен еще один раунд.
Они захихикали, как стайка гиен. Я уже собралась выходить, но что-то в позе Любы и ее взгляде заставило меня остановиться. Может, еще не все потеряно, и она не возненавидела меня окончательно?
– Сомневаюсь, что он потянет, – поджала она губы и прошлась оценивающим взглядом по Никите. – Я тут слышала, что у него дракончик такой маленький, что его даже не чувствуешь. Так что считай, ничего не было.
Теперь уже захихикали девчонки из компании Любы. Они с мальчиками стали перебрасываться оскорблениями и колкостями, ну а я поспешила уйти. Куда бы я ни пришла, везде начинается что-то нехорошее. И почему так? Разве у меня плохая аура? Или вдруг меня сглазили?
– Стой!
И я действительно замерла на месте. Посмотрела через плечо. Да, это она. Люба бодрым шагом направлялась ко мне, держа мяч под мышкой.
– Никита всегда был придурком. Не обращай на него внимания.
Я коротко кивнула.
– Хорошо, я постараюсь.
Едва не опустилось то самое противное неловкое молчание, но я поспешила его разбавить:
– Спасибо. Ты за меня заступилась.
– Да ладно. У нас многие смотрят на него, как на идиота теперь. И даже мальчишки. Игорь – это тот, у кого уши проколоты – вообще классный. Он ему сказал, что только конченный идиот мог рассказать про такое. Так что нормальные ребята за тебя.
Я поджала губы.
– Мне приятно, но у нас ничего не было. Никита все выдумал. Я просто попросила его позаниматься химией. Не то чтобы я действительно хотела заниматься химией, он мне правда нравился сам по себе, но «этого» я не делала.
Казалось, она удивилась. Но одобрительно покачала головой и собралась уходить.
– Ладно, тогда вообще все просто. Можно сказать, само небо дало тебе понять, что с ним каши не сваришь.
– Подожди.
На самом деле я оказалась не готова к этому разговору. Но очень хотелось не терять этой возможности нормально поговорить. Оказалось, и из этой глупой выходки Никиты можно было выудить что-то полезное.
– Я… знаешь… Эм… Не знаешь, где живет Сережа?
Она перечислила нескольких Сереж, которых знала, и только с помощью подсказки с моей стороны смогла понять, кого я имею в виду. Или поняла с самого начала, но отчаянно не хотела о нем говорить.
– Ах, этот. Да, знаю. В соседней станице. Туда полчаса идти по полям. Ну, чуть больше.
– В соседней? Туда ходят автобусы? – Я не теряла надежду обойтись самой.
– Раз в час или в два. Но до остановки идти примерно также. И ехать еще час, потому что автобус сначала в другое село заезжает.
– А школьный автобус?
– Развозит только младшеклассников.
Моя надежда растаяла также быстро, как утренний туман.
– Слушай… Ты не знаешь, может, кто в твоей команде там живет, с кем я могла бы сходить?
Она задумалась лишь на мгновение, и отрицательно покачала головой. Ее рыжий высокий хвостик качался вместе с ней, прямо как в детстве. Она всегда любила такие прически. Или ее просто так заплетала мама? Не помню.
– Зачем тебе это? Завтра поговоришь, или напиши ему.
– Он не отвечает. Да и он за меня подрался, может, ты слышала. А я наговорила ему глупостей. Хотелось бы извиниться. И узнавать вообще, как он.
Люба долго сверлила меня взглядом, и я даже слышала, как скрипят ее зубы.
– Я могу провести. Только если это очень важно для тебя.
– Важно. Правда важно.
В зале послышались шумные удары мячей и свисток. Тренировка началась.
– Подожди меня, через час освобожусь! – Сказала Люба и кинулась к спортивному залу.
– Я буду в библиотеке!
– У нас есть библиотека?
Я не успела ответить – она уже скользнула в зал.
***
Некоторое время мы шли молча. Да и что можно было сказать? Очень хотелось спросить, растаял ли между нами лед, но тут же в голове заиграла эта противная одноименная песня, которая какое-то время гремела из всех углов. Теперь никак не получалось придумать, как правильно начать разговор.
– Знаешь, я думала, ты хоть извинишься, – сказала Люба, минут через двадцать нашего совместного пешего путешествия. Справа находилось убранное поле, где то тут, то там валялись подгнившие подсолнухи. Слева же находилось неухоженное гороховое поле, заросшее травой и сорняками. По окраинам обоих полей располагалась небольшая лесополоса. Одной здесь идти было бы, конечно, куда страшнее.
– За что я должна извиниться?
– Ну, не знаю даже. Подумай.
Прямая дорога, изрытая тракторными колесами, хотя бы не размылась от дождей. Сейчас здесь было сухо. Было страшно представлять, что происходило здесь во время ливней.
– Между прочим, я писала тебе письмо, – напомнила я, засунув руки в карманы куртки. Поднялся ветер.
– Ты извинилась за какие-то глупости, а не за то, что натворила.
– Сама-то понимаешь, что несешь?
– Прекрасно понимаю, – скривилась Люба.
– Тогда просвети несведущую.
Тут она затормозила, скрестила руки на груди и с такой агрессией начала говорить, что я даже с трудом могла поверить в ее недавнюю защиту перед нападками дружков Никиты:
– Давай. Я с радостью тебя просвещу. Во-первых, ты уехала в самый трудный для меня период, ничего не сказав, ничего не объяснив…
– Я же всего лишь…
– Не перебивай! – Надрывно закричала Люба, и по спине прошел холодок. А если она просто таким образом заманила меня в безлюдное место?.. – Ты просто исчезла, мама ничего не говорила мне, все вокруг судачили, что ты наткнулась на тела в лесу, хотя их потом нашли в реке! Во-вторых, принесла ни с того, ни с сего такую весть, что начисто изменила мою жизнь. А ведь я даже какое-то время винила тебя в гибели отца. Думала, если бы ты тогда не сказала, он был бы жив!
Ее гнев стал потихоньку утихать, в глазах больше не было слепой ярости – на ее место возвращалась осознанность.
– Что я несу? – Осевшим голосом спросила она то ли у меня, то ли у себя.
– Все нормально, – я кивнула, но внутри все сжалось. – Ты должна мне все это рассказать, чтобы между нами больше не было этой боли. Скажи. Выговорись.
И тут в ее глазах заблестели слезы.
И так серое небо будто вдруг стало еще мрачнее. Мне показался глухой гром где-то вдали.
– Я так хотела удавить тебя, понимаешь? – Сказала Люба и зарыдала вовсю. – Так на тебя злилась, так злилась… И ты уехала, будто назло мне. И бабушка твоя тоже скоро уехала, даже дом вы продали. Будто тебя и не было в моей жизни. Но и отца тоже не было. Со мной была только боль, понимаешь?
– Прекрасно понимаю.
Так и стояли мы, две клуши, посреди полей и рыдали. Вскоре послышался рев старого мотора, и со стороны, откуда мы пришли, показался старенький грузовичок. Остановился возле нас, и оттуда показалось странно знакомое лицо старика с неаккуратной бородой.
– И чего это вы тут делаете, девоньки? – Спросил он скрипучим голосом. Я тут же вспомнила и его, и то, как этот человек любил рассказывать нам в детстве отцовские истории с Великой Отечественной войны, да и свои тоже. До сих пор помню, как он с ребятами бегал в лес к партизанам, иногда по речке, иногда вообще ползком, чтобы передать хоть какую-нибудь еду и припасы. Однажды оккупанты открыли по ним огонь, и совсем еще детям пришлось сидеть в лесу до темноты, идти в обход, чтобы не выдать партизан, и только под утро осторожно вернуться домой.
– Дедушка! – Люба расплылась в улыбке и полезла в кабину. Мне она махнула рукой, зовя за собой. – Мы к другу в Ловлино, дедунь. А ты куда?
Мы еле помещались на неудобном сидении кабины. Рюкзаки кинули в ноги.
– А? В Ловлино? Я тогда вас до первой улицы довезу, пойдет?
– Конечно, дедунь! – Ни следа от слез не осталось на ее глазах. А вот я, наоборот, еще больше растрогалась. Слишком уж неожиданная и приятная встреча.
– А это кто с тобой? Лицо какой-то прям знакомое! Лизка что ль?
Люба представила меня, и дед Василий аж выругался:
– Ешкин кот! Лет десять не виделись! Какая красавица стала! Отбоя от женихов, наверное, нет?
Я физически ощутила возникший комок в горле. Но Люба вытащила меня из этой неловкой ситуации:
– Дед, какие женихи? У нас экзамены скоро, не до них нам совершенно.
– Ну-ть, это правильно. Учеба – она важней. Мы с бабкой твоей вообще не познакомились, если б не приехали строить Волгодонскую ТЭЦ.
Это было странное ощущение, встретить того, кого совершенно не ожидал. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которая с лучшей подружкой едет к ним домой пить чай и играть в куклы. Сейчас самой большой проблемой для нас будет попытка избежать добавочных пирожков и не поссориться, придумывая новые приключения фей. И, конечно, лично для меня будет важно не сильно завидовать красивым аккуратным куклам Любы, ведь мои – явные китайские подделки с дешевой одежкой, криво нарисованными глазами и плохими путающимися волосами.
– А как Акулина? Что-то давно не приезжала убираться на кладбище, – поинтересовался дед Василий.
Ком вновь показался в горле.
– Бабушки не стало через пару лет после дяди.
– Ух, жалко. Огонь баба была.
Дед перекрестился и стал расспрашивать про маму. Пришлось все рассказать и ему, и заодно Любе.
– Вышла за этого утырка? Не верю!
– Дедушка! Зачем так грубо? Столько лет прошло, может, он изменился?
– Ишь ты! Лет десять назад вряд ли б защищала его. Та что тебя взять – и папашка твой ведь одного с ним поля ягоды был…
– Дедушка! – Обидчивый тон внучки заставил старого ворчуна извиниться. Одной рукой он приобнял ее, как в детстве, а я лишь порадовалась, что едем мы по безлюдной дороге. Не то чтобы у меня были какие-то стереотипы, но это было уже которое по счету нарушение правил безопасности…
Едва мы разговорились о чем-то приятном, как пришла пора выходить. Дед Василий позвал меня как-то прийти к ним на чай, и я вежливо согласилась. Вряд ли без одобрения Любы решусь на это, но ему об этом не следовало знать.
– Нам туда. Сережа в конце этой улицы живет, – Люба указала в нужную сторону.
Домики вначале были аккуратные и опрятные. Возле некоторых сидели на лавочках одинокие бабушки. Бегали и кричали чьи-то гуси. Даже сидел у дороги дворовый пес, едва завидев которого, я обошла Любу с другой стороны.
– Все еще боишься собак? – Хмыкнула она, даже не обращая внимания на пса.
– Угу.
– Трусиха!
На это я ничего не ответила, только продолжила рассматривать домики. Вскоре начали показываться совсем нежилые участки – запущенные, заросшие, даже с выбитыми окнами и пустыми комнатами внутри, обросшие плющом и другой растительностью. Среди таких домов выделялся покосившийся кирпичный домик с хилой крышей, но свежевыкрашенным голубым забором, доходившим мне до плеча, и ухоженным двориком. Посреди него играла с игрушечными машинками маленькая девочка лет пяти. Возле этого-то домика Люба и остановилась.
– Вот здесь он и живет.
Мне стало ужасно тоскливо. Теперь мне стала понятна эта странная боль во взгляде Никиты, когда я говорила про новый дом. Больше об этом я разговор не поднимала, но зато рассказывала про свою старую коммуналку. Надеюсь, и у Сережи потом получится переехать в красивый, крепкий дом.
Девочка в фиолетовой курточке, едва заметив нас, громко позвала маму.
– Нет-нет, Аля, не зови маму! Позови Сережу! – Испуганно попросила Люба, подойдя почти вплотную к сетчатому забору, от которого еще пахло краской.
Из старого сарая рядом послышался какой-то шум, будто там кололи дрова. Девочка все также громко позвала Сережу.
– Да ну не так! – Замахала руками Люба, пытаясь успокоить девочку. – Сбегай к нему!
Но девочка, будто ей назло, принялась опять кричать. Из сарая послышался злой голос Сережи:
– Проваливайте! Или я с топором сейчас выйду!
Мимо пробежал дрожащий грязный белый котенок и юркнул в дыру внизу забора.
– Это мы, Сереж! – Крикнула я, и тут же в сарае раздался грохот, будто кто-то упал. Люба отошла подальше.
Но тут открылась входная дверь, из которой появилась женщина, почти бабушка, с опухшим лицом и спутанными волосами. Заметив нас, она даже расстроилась и почему-то подняла ближайший булыжник и бросила его в нас.
– Ах, это вы!
Мы с Любой отпрыгнули, но камень ударился в ворота. В этот момент Сережа бросился к ней.
– Где мои друзья? Куда вы их дели?
Я посмотрела на Любу. Удивленной она не показалась.
Сережа завел женщину в дом и на время скрылся в нем. Девочка отбежала в угол участка, прямо к соседскому забору, где для нее стоял большой пень, выполняющий роль стола, и маленький, вроде как стул.
Когда Сережа вышел, на нем не было лица. Такой уставший, замученный, с незажившими ссадинами он показался мне тем самым котенком, которого я недавно видела.
– Чего надо? – Устало, без всякой злобы, спросил он. За калитку он не вышел, так что между нами оставался забор.
– Я… мы… Только хотела убедиться, что ты не обиделся на мои слова.
Он по-доброму хмыкнул, и даже взгляд его как будто потеплел.
– Ты за этим в такую даль приперлась? – Только и сказал он. Я коротко кивнула. – Идите домой, дождь собирается.
– Но мы ведь еще друзья? Правда друзья? – Спросила я так, будто от этого зависела моя жизнь. Сережа даже растерялся.
– Конечно. Успокойся, я все понимаю. Но, правда, они получили по заслугам. Чтобы ты не делала, это не дает им право обсуждать при всех и тем более осуждать.
– Но я ничего не делала!
Пришлось быстро объяснить все, и с каждым словом лицо Сережи светлело. Казалось, ему стало легче от правды.
– Ладно… Эм… Хорошо даже, думаю.
– Какой красноречивый, – причмокнула Люба. – Впрочем, как всегда.
Весь разговор они старались не смотреть друг на друга, и мне казалось, что напряжение между ними стало почти ощутимым.
– Я все-таки простой сельский олух, – ответил он ей и так сильно сжал губы, что из раны вновь пошла кровь. Пришлось едва ли не силой пихать ему сухие салфетки, ведь он хотел вытереть ее тыльной стороной ладони.
– У тебя грязные руки, простой сельский олух! – Передразнила его я, и он все же принял. – Какой бы ты ни был, а ранку загрязнять не следует.
Девочка обхватила Сережу за ногу. Он улыбнулся и поднял ее на руки. Ее резиновые сапожки тут же испачкали его черные спортивные штаны.
– Пошли илграть! – Попросила она его.
– Играть, – мягко поправил он ее и попросил дождаться их брата из продленки.
Надолго задерживать его не хотелось. Тем более что дождь действительно мог вот-вот начаться.
– Ладно, я была рада, что мы поговорили.
– Я тоже, – искренне ответил Сережа, попрощался и понес сестренку на руках к ее столику.
По дороге обратно Люба молчала. Сначала она, конечно, поворчала, что тащиться в такую даль ради этого показалось ей пустой тратой времени. Но потом сникла, ведь я ничего не отвечала. Гром гремел уже совсем близко.
Вдруг она заметила впереди на остановке небольшой старенький пазик, дернула меня за куртку и побежала, что было сил. Но автобус уже стал отдаляться, и даже спортсменка не смогла бы его догнать. Но все водитель остановился, заметив, наверное, на в зеркале.
– Спасибо! – Хором сказали мы не то водителю, не то бабушке, сидящей задом к движению.
И хорошо, что нас заметили и остановились. Вскоре пошел сильный дождь, забарабанивший по окнам с невероятной силой. Мы сели на двойное сидение, и я надеялась, что обе не испытывали от этого неудобств.
Мне это, наоборот, даже нравилось. Впервые за долгое время мы разговариваем, проводим время вместе, разве не здорово? И тут, вспоминая недавний разговор, я кое-что поняла.
– Слушай, – я толкнула ее локтем, и она вынула из ушей наушники. – Слушай, а когда ты говорила мне там в полях про… про моего дядю и твоего отца, то сказала, что их нашли в реке.
– Ну, да.
– Тогда как я могла найти их в лесу?

Глава 5
Теперь я часто ждала Любу после тренировок по баскетболу. Сидела в библиотеке и читала подростковые книги на телефоне, хотя до итогового сочинения оставался всего месяц. Мне уже было невыносимо видеть эти задания, находить примеры из классической литературы, сочинять тексты и пытаться делать вид, что у меня есть хоть какие-то мысли по теме любви и ненависти, долга и сострадания, морали и эгоизма. Что я вообще об этом могу знать? Голова раскалывалась, едва взгляд падал на домашнее задание по русскому языку, включающее в себя очередное сочинение. Я понимаю, что учительнице было и того тяжелее – ей предстояло их все проверить. Но все равно браться за дело никак не хотелось.
Мне куда больше нравилось читать что-то легкое, по типу «Голодных игр» или «Полианны», в которых авторский мир, один темный и жестокий, другой светлый и духоподъемный, уносит так далеко от проблем, насколько это вообще было возможно. Ни о чем не думать – это как раз то, что необходимо. Правда, всю прошлую неделю в моих снах бедная Полианна бегала в качестве трибута на арене, но это неважно.
Удовольствия от чтения я почему-то не получала уже как год, сама не знаю, почему. Так что именно читать особого значения не имело, все зависело от настроения. Сегодня наткнулась на книгу Астрид Линдгрен «Кати в Америке», которую обожала в детстве, и тут же взялась за нее.
Библиотекарша отвлекалась от просмотра сериалов только на детей из начальной школы – только они, да еще парочка шестиклассниц и захаживали сюда. Иногда тишина становилась просто невыносимой, но когда приходили дети и начинали вслух обсуждать какого-нибудь «Спасайкина» – это вызывало такое же недовольство. Хотелось аж подойти и настучать по головам. Но стило им уйти на уроки, как здесь вновь становилось пусто и одиноко.
К тому же мысли постоянно возвращались к нашему с Любой разговору в автобусе, а следовательно, и к тому дню, что разделил наши жизни на «до» и «после». Это никак не выходило из головы. Я постоянно задавалась вопросами, что же тогда случилось и почему в воспоминаниях осталось лишь то, как я, маленькая семилетняя девочка, прибежала домой и рассказала увиденное родне. У меня в тот год вообще что-то странное с памятью. Отрывками помню все, что было «после» – это, в основном, первое сентября, да и конец года. Из «до» ярко вспыхивали картинки наших игр с Любой, наши месты о школе, о том, как мы пойдем в один первый класс и будем учиться вместе все школьные годы. А потом будто память отключилась.
Дверь хлопнула, и библиотекарша аж подскочила.
– Девочки, аккуратнее с дверью, пожалуйста, – попросила она, возвращаясь за компьютер. Мне удалось как-то взглянуть на него. Не знаю, какой там был Windows, но кажется, он был старше «семерки».
Раскрасневшаяся Люба с курткой под мышкой – ей уже в прошлый раз сделали замечание, что в верхней одежде в библиотеку нельзя – звала меня на выход. Я быстренько собрала вещи, попрощалась с библиотекаршей и пошла с подругой в сторону гардеробной.
– На следующей неделе поедем в Анапу на соревнования, – поделилась она, на что я ее искренне поздравила. Мне нравилось видеть ее такой счастливой, а главное понимать, что свое счастье она вновь делит со мной.
Мы старались больше не говорить о прошлом. Одной ночью Люба так и написала: «Мне было так больно, давай, просто на время попытаемся забыть об этом? Хотя бы до сочинения». Может, она думала, что потом будет легче? И все же я над мыслями была не властна. Будто это я в них, а не они во мне.
Вот и сейчас, когда мы шли домой, постоянно возникали картинки прошлого, заставляя сердце щемиться от боли. Я как могла вслушивалась в разговор подруги, показывая свою заинтересованность ее увлечением, но время от времени так глубоко падала во мрак собственного разума, что едва слышала ее.
–… тренер, правда, говорит, что я слишком агрессивна, но как тут не быть агрессивной, если противник забивает трехочковый, а судье все равно на то, что их команда нарушила зону при передаче мяча? Вот скажи?
– Да, это жуть, – ответила я на автомате.
– Это уже восьмая «жуть» от тебя. Резко закончился словарный запас? – В голосе подруги послышались обидчивые нотки.
– Весь уходит на сочинения, – улыбнулась я в попытке разрядить обстановку. В общем-то, даже немного получилось. – Да и что я знаю про баскетбол? Я больше люблю волейбол.
– Фи, скучная игра. Стоишь на месте, даже не побегать. Еще и не понимаешь, кто должен принять мяч. Скучно, – подытожила Люба, с чем я не особо спорила. – Ну, ладно, давай заглянем ко мне? Дедушка уже все уши прожужжал, когда же ты к нам придешь.
– А твоя мама?.. Она не показалась особенно дружелюбной, когда к ней пришла моя.
Если Люба и задумалась, то лишь на мгновение. Ее потрясающая способность не забивать голову ненужным всегда меня поржала. Конечно, если не брать во внимание то, что из-за этого у нас бывали очень опасные приключения. Помню, она потащила меня на новую площадку в другой части деревни, но не подумала, что уже было довольно поздно для таких долгих приключений. В итоге, после того как наши родные забили тревогу и начали поиски вместе с соседями, мне еще лет шесть приходилось «наведываться» во время прогулок. Раз в полчаса или в час я должна была показываться дома, чтобы все знали – со мной все хорошо. А потом еще спрашивают, почему я выросла невротиком? Или был еще случай, когда мы с Любой пошли купаться на речку с ребятами, а потом также вместе простыли. Ходили собирать горох на поле, и она уверяла меня, что оно принадлежит каким-то ее родственникам, а в итоге нам пришлось удирать от какого-то деда с ружьем. Жалею ли я обо всем этом? О, нет! Как бы ни было страшно или больно в моменте, сейчас я понимаю, что с тех пор настолько ярких моментов в моей жизни не было. Я ловила себя на мысли, что многое бы отдала, чтобы вновь стать такой же безрассудной и бесстрашной, как в детстве.
– Тогда пойдем прямо к дедушке с бабушкой. Все-таки дед же звал тебя.
– Они так и живут рядышком? – Спросила я, припомнив, что когда-то у них был один участок, который просто разделили небольшим заборчиком. Мы часто бегали за сладким к Любиной бабушке, встречали после работы ее деда, который иногда брал нас с собой в магазин. Так, хватит! Слишком много ностальгии для одного дня!
– Да, а куда им переезжать? И зачем? Хотя прошлый мамин муж, конечно, сильно им не нравился. Да и мне не особо. Пил, ругался. И зачем только мама с ним связалась? Ба с дедом хотели даже забрать меня и увести, угрожали маме. Но она будто ничего не замечала. Потом и сама запила, начала играть на деньги. Ей, кстати, в то время Слава ваш сильно помог – она задолжала одному нехорошему человеку.
– И все же, раз он «прошлый», то глаза у нее все-таки открылись?
– Это да. Как-то пришла с работы, а у меня синяк под глазом. Дед сидит на кухне с дробовиком, отчим перед ним, не двигается. Тогда-то она и поняла, что я никогда ей не врала. Ну, и слава Богу! Хотя бы поняла.
Я взглянула на Любу другими глазами. Такая яркая, активная… Даже не сказала бы, что хотя бы тень произошедшего была на ней.
– И… как ты с этим справилась? – Спросила я, желая узнать секретную формулу пропуска психологических травм в развитии. Но Люба только пожала плечами.
– А? Чего с этим справляться? – Люба пожала плечами, будто я спросила, как правильно мыть посуду. – Было и было, главное – мы остались друг у дружки. Больше мама не пьет, с дедулей и бабулей не ссорится. Правда, у нее появился еще один мужчина, но этот, хоть мне и не нравится, сам по себе мужик порядочный.
– Как ты это поняла?
– Не пьет, только курит, работает. Плотник не плохой, кстати. На день рождения подарил маме кухню, какую она давно хотела. Сам собрал.
Мимо нас проехала молодая мамочка с коляской. Дорога явно была не лучшего качества, коляска тряслась, как на перфораторе, но зато малышка спала крепко. Да уж, потом будет легче спать в автобусах, прислонившись к стеклу. Такая своеобразная закалка.
– А почему он тебе не нравится? – Спросила я, пытаясь больше не отвлекаться. Хотя то и дело заглядывала в чужие дворы. Где-то во дворе, несмотря на плохую погоду, играли маленькие дети, где-то жарили шашлыки в шумных компаниях, где-то тяжело шагала бабулечка с железными мисками для сторожевых собак. Повсюду ощущалась жизнь, какая-то иная, тихая, отличная от городской.
– Постоянно нравоучает. «Этого хорошая девушка делать не должна, то не должна, а должна по дому помогать, учиться хорошо, долго на улице не гулять, с мальчиками – вообще все связи запрещены». Жуть. Он когда меня с Се… – Тут Люба осеклась, но постаралась быстро взять себя в руки, – Сашей застал на улице, так тут же маме нажаловался.
То, как она испугалась простого имени, смутило меня. Но я ничего не сказала, хоть и начала догадываться, кого она имела в виду.
Оставшуюся дорогу она расспрашивала уже меня об отчиме. Но мама особо не рассказывала, как они начали общаться. Сказала, что просто пересеклись в городе, и дальше как-то само пошло. Толком за их отношениями я не следила, мне было чем заняться.
– Я ведь отличница. Во всяком случае была до Жабы, – оправдывала я свою неосведомленность в маминой личной жизни.
– Серьезно? Ты хочешь сказать, что настолько много училась, что парой слов с мамой перекинуться не могла?
– Ты просто не знаешь, какая она. Как-то я получила «тройку» за контрольную по физике, так она в меня тарелкой запустила и никуда не выпускала неделю, пока я не выучила все, что было в учебнике.
– Странно, – нахмурилась Люба. – Мне казалось, раз она молодая, то будет понимающей. И ведь когда-то она приходила ночью к нам домой, когда я болела, помнишь? Сидела у моей постели, сбивала температуру.
– Это когда ты зимой наелась сосулек? Помню-помню. Ты еще и мне предлагала.
– Ой, да ладно тебе. Подумаешь, криминал. Я же ничего запрещенного не предлагала. Просто сосульки.
– А когда мы ходили воровать горох и арбузы? Я даже представить себе не могла, как я повелась на это во второй раз! Ладно один раз сглупила, но ты ведь умудрилась кинуть меня на эти грабли повторно!
– Природный талант и обаяние, – приторно улыбнулась Люба, и на щеках у нее заиграли ямочки. Вкупе с ее розовым пуховиком и нежным макияжем в теплых тонах, она представлялась настоящей Барби. В хорошем смысле.
– Ты случайно не на маркетолога идешь учиться?
– Не-не-не, – активно закачала она головой, на самом деле просто играя высоким хвостиком. – Уже выбрала психологию, и никуда не сверну.
Я хмыкнула и обошла по другую сторону огромную лужу прямо на проезжей части.
– Кстати, я так удивилась, когда ты об этом сказала. Почему вдруг ты и психология?
– А что такого? Глядя на меня, ты можешь сходу сказать, что я не гожусь в психологи?
Люба вытянула губы «бантиком» и ужасно подкатила глаза, как делала всегда в детстве, чтобы напугать меня. Я толкнула ее в плечо.
– Нет, конечно. Просто… Да перестань ты так подкатывать глаза, мне самой сейчас психолог понадобится… Так о чем я? Ах, да. Думала, ты выберешь дизайн какой-нибудь или филологию. В крайнем случае, журналистику.
– Журналистику? Ужас какой. Ты встречала многих работающих по профессии журналистов? Их ведь сейчас пруд пруди.
Вдалеке я заметила маленькую собачку. Пришлось обойти Любу с другой стороны. Заплатить за это пришлось ее насмешливым взглядом.
– Ну… Может их сейчас учат вести свой блог? – Предположила я. – Мало ли, они все поголовно станут звездами «ютуба»?
– Когда станут, тогда я подумаю. А вот все эти «может», «а если» – это всего лишь когнитивные ошибки, а не мнение. Так что можешь даже не пытаться мной манипулировать!
Я сделала вид, будто жутко расстроилась, прямо как раньше, когда Люба не давала поиграть с ее куклами. Быстро-быстро заморгала, надула губы и сделала вид самой несчастной на свете.
– Ладно-ладно, можешь манипулировать, – со смехом сдалась Люба. – Только в пределах разумного, пожалуйста.
На это я уже была согласна.
***
Почему-то мне очень тяжело описывать то, как мы пили чай у деда Василия и бабы Нади. Представьте себе промозглую, дождливую осень со слякотью и грязью. Вы идете по полю, мокрая, склизкая грязь доходит до колена, все ботинки наполнились ею и отяжелели. И вдруг вы доходите до землянки, вам бегут навстречу, выхватывают из этого болота и относят к себе. Поят, кормят и всячески интересуются вашим приключением. Вы в долгожданном тепле, в сухой одежде и укрыты пледом. Вот примерно так я себя и ощущала. Наверное, еще никто так не интересовался мною просто из любви. Не из любопытства, желания посплетничать или из вежливости. Они интересовались именно мной.
– И что тебе эта Жаба сделать может? – Спросил дед Василий, намазывая хлеб маслом.
– Загубить мой аттестат, – хмуро ответила я, надеясь, что больше мне ничего не предложат. Еще до начала обеда мне пришлось расстегнуть пуговку на джинсах, но даже так вскоре все равно стало тесно.
– Ой, я тебя умоляю, – махнула рукой баба Надя. – И что он тебе даст, аттестат этот? Бумажка, как бумажка, тоже мне.
– Мама хочет, чтобы он был красный.
– Ах, вот оно что. Ну-ну. Ей-то он очень помог, – баба Надя придвинула ко мне мед, и я не удержалась от еще одного бутерброда с маслом и медом. – Девочка моя, ты так сама себя загубишь просто. Погляди, какая ты бледная! Тебе бы гулять больше, с ребятами общаться. Что тебе над бумажками трястись, как курице над яйцами? Погляди на Любу – спортсменка, красавица…
– Ба! – Смутилась Люба, но я никакого зла на ее бабушку не держала. С Любы и правда нужно было брать пример.
– А что я? Вы не поймите неправильно, я ж не говорю, какая вот ты плохая, а внучка моя хорошая! Сказать-то вот, что хочу – учеба еще не самое важное. У Любоньки вот и тройки, и четверки, и пятерки. А тесты-то свои тамошние хорошо решает, репетиторша хвалит ее. Спортом занимается. С подружками гуляет, – тут баба Надя пригладила внучку, будто кошечку. – И все оно как-то хорошо получается, смотришь – глаза светятся, радуешься за нее. А у тебя, моя дорогая, – обратилась она ко мне, – взгляд потухший-потухший, не надо так. В жизни этой никогда не знаешь, что приключается. А ты сидишь и из-за такой ерунды переживаешь.
Если бы так еще и мама думала… Но, чтобы не расстраивать бабу Надю, я согласно кивнула. Понимала, что это правильные слова, и все же не так все просто было. Я не могла просто подойти к маме и сказать, что не хочу быть отличницей. Почему? Потому что уже пробовала. Закончилось все красочным рассказом с ее стороны, что меня ждет участь ничтожества с подворотни, всеми брошенной и ненужной, и истерикой уже с моей стороны. Плавали, знаем.
– Ты же говорила, что к репетитору ходишь? – Вспомнила Люба, отложив чашку. – Ты же базу сдаешь, неужели она не может тебя подтянуть по текущим темам?
Баба Надя махнула на нас рукой и принялась убирать со стола.
– Хожу. Мы пока тесты вообще отложили, только и делаем, что решаем эти матрицы и интегралы, – ответила я и протянула кружку бабушке. Дед Василий на ее протянутую руку отрицательно покачал головой и продолжить пить чай.
– А что за репетитор? И почему ты к Жабе не пошла?
– Слава посоветовал. Какой-то из его сыновей у нее занимался и в хороший вуз поступил. Говорит, хорошо натаскала.
– Ну, хорошо, если так, – сказал дед Василий и громко захлюпал чаем, пытаясь специально вывести из себя жену. Она в ответ несильно стукнула его полотенцем и пригрозила забрать чай. Мы с Любой с улыбками переглянулись. – Но и баба Надя права. Вы, девочки, еще маленькие, чтобы понять, как жизнь иногда закручивает…
Тут мы услышали, как возле дома остановилась машина. Мы с Любой припали к окну, а баба Надя, заметив, кто это, сказала нам отойти.
– Ба, ну что ты в самом деле? – Сказала Люба, пока ее бабушка закрывала полупрозрачной белой шторкой окно.
Дед Василий вышел к машине и не позволил мужчине выйти из нее. Едва ли не кричал: «Вам здесь не рады. Уезжайте». Странно, это была обычная синяя «лада», криминальные личности на таких не ездят. Но тут из соседнего дома вышла мама Любы – в коричневом выходном пальто, с заколотыми «крабиком» светлыми волосами и с белой объемной сумкой на плече. Она поговорила со своим отцом и, несмотря на его уговоры, села в машину.
– Ба? – Уже испугано спросила Люба, а баба Надя поспешила на улицу. Но ей не удалось успеть – машина тронулась с места. Дед Василий в нерешительности остался стоять возле калитки. Тревога забилась внутри меня, а что было с Любой, страшно представить. – Может ее похитил кто-то? Заставил поехать? Может, нужно позвонить в полицию?
– Но она сама села в машину, – попыталась я ее вразумить. – Может, это просто ее старый друг.
– Вот именно «друг»! Ты не знаешь, с кем она дружила раньше. Эти друзья страшнее врагов!
– Для начала позвони сначала ей самой, а уже потом разводи панику, психолог.
Она уже набирала телефон спасателей, я видела, но все же после моих слов набрала маму. Чтобы не мешать их диалогу, я вышла во двор, где по плиточной дорожке между увядшими цветочными рядами, прошла к деду Василию и бабе Нине.
– Вы знаете, кто это был? Люба волнуется, чуть в полицию не позвонила.
Баба Надя махнула рукой и вернулась в дом. Дед Василий же закурил и присел на лавку перед забором. Я же оперлась на забор и стала ждать, когда он все расскажет. И ведь знала же, что расскажет.
– Это следователь, что вел дело твоего дяди и отца Любы. Приезжал раньше, пытался заставить Тамару что-то то ли подписать, то ли рассказать, то ли еще что сделать. Она гнала его раньше, а сейчас… Сейчас я уже не знаю, чего она хочет.
***
Люба не хотела мне верить. Сказала, что все вокруг чокнулись, перепутали машины, людей.
– Мама просто изменяет дяде Толе. И не мудрено, у него такой страшный нос – я ее не виню, – сказала она и пригласила меня посмотреть какое-то кино. – Мне все равно, если ей не понравится, что ты здесь. Это и мой дом тоже!
Ее комната сильно изменилась. И не мудрено. Если бы у меня была своя постоянная комната, думаю, она бы тоже поменялась. На стенах висели плакаты с рок-группами, киноактерами, аниме, вроде «Наруто» или «Атаки титанов» и работами Хаяо Миядзаки. Едва ли можно было различить обои, но местами все же просматривались бежевые и нежно-розовые цветы. В углу комнаты располагалась не заправленная кровать с кучей вязанных игрушек. Ноги коснулись мягкого темно-синего ворсистого ковра – даже через носки можно было ощутить эту нежность. Бежевый комод был заставлен кучей скляночек с духами, резинками, дезодорантами, ободками, заколками, несколько таких валялись рядом на полу. Сам комод был заклеен различными наклейками. Плетеное кресло почти нельзя было разглядеть под кучей валяющейся одежды. У бедного шкафа-купе, стоящего совсем рядом, наверное, случилась профессиональная деформация. На таком же неубранном столе, заваленном листами, конспектами и пишущими принадлежностями, лежал ноутбук.
– Извини, у меня беспорядок, – сказала Люба, подбирая валяющиеся на полу носки.
– Все нормально, у меня все примерно также. Никак не могу привыкнуть к нормальному шкафу.
– А у меня оправданий нет, я просто свинья!
Я подождала, пока она приберет кровать и позовет меня. Ждать пришлось долго – Люба в какой-то момент, кажется, и вовсе про меня забыла, забегала по комнате, складывала вещи.
– Я же сказала, садись! – Раздраженно сказала она. Я послушно выполнила ее просьбу и залезла на кровать с ногами. Рюкзак кинула возле двери.
– Не говорила, – почти пропела я. Наблюдать за изменениями в ее лице было ужасно приятно. Да, я поступала не очень правильно, но мне казалось это дружеским подшучиванием, а не чем-то злым.
– Говорила! У себя в голове, но говорила же! Твои проблемы, что не слышала.
– Хорошо, приду к отоларингологу и скажу, что у меня проблемы со слухом. Здравствуйте, доктор, у меня проблемы – не слышу мыслей подруги, представляете? Знаешь, к кому он меня перенаправит?
– Ко мне. Будем вместе смотреть кино в одной палате ПНД.
Она быстро включила ноутбук и что-то напечатала в поисковике.
– Кстати, хорошо, что ты упомянула чтение мыслей, – подмигнула мне Люба и вернулась к поиску. – Сегодня у нас атмосферный осенний фильм! А то скоро уже Новый год, «Один дома», «Гарри Поттер», а у нас еще «Сумерки» не смотрены!
Мы накрылись пледом, смотрели фильм, иногда прерывая, чтобы вставить какую-нибудь шутку, и весь мир казался далеким. Все проблемы где-то там за окном, далеко от нас, где-то в созвездии Кита. В пределах этой комнаты не было ни Жаб, ни Никит, ни следователей. Только мы и странные отношения главных героев, почему-то привлекшие внимание миллионов людей.
Люба в очередной раз остановила фильм. Мы как раз начали смотреть вторую часть.
– Скажи честно: Джейкоб или Эдвард?
– Для меня или для Беллы? – Ответила я вопросом на вопрос. За последние пару часов мы так много смеялись, что заболели щеки.
– Для тебя, конечно.
– Думаю… Джейкоб.
– Что? – Она казалась действительно удивленной. – Ты променяла Калленов на раздетых бомжеватых оборотней?
– Откуда ты знаешь, что они бомжеватые? Тянет на расизм, милочка.
– Да я просто про то, как их показали. Деревянные дома, старые машины…
– Ты думаешь, они в реальности шикуют? Ну, не знаю. Мне кажется, их показали очень аутентичными и интересными. Загадочными. А вот Каллены идеальны во всем: и красивы, и богаты, и сильнее оборотней. Не знаю, мне кажется, я всегда на стороне тех, кого мне больше жалко…
С улицы послышался шорох. Мы припали к окну и в сгущающихся сумерках заметили ту же машину. Любина мама вернулась домой. Оба наши лица тут нахмурились, каждая подумала о своем. Могу сказать только, о чем беспокоилась я – меня сейчас прогонят, еще и накричат, да и у Любы потом будут проблемы.
Мы слышали, как открылась дверь, как тетя Тамара сбросила обувь. Потом движение затихло на время, и я внутренне сжалась.
– Люба! У нас кто-то дома? – Донесся до нас вполне терпимый крик. Но это пока она не узнала, что это я…
– Да, мам! Подруга из школы.
– Лиза?
– Нет, мама, новенькая.
– Вам чай сделать?
– Да, пожалуйста.
Вот так просто? По сути, Люба не лгала, но и не откровенничала. И в теории скандал еще мог бы разразиться, если бы мою личность раскрыли. Люба же как ни в чем не бывало продолжила смотреть кино. Я постаралась последовать ее примеру, только разве что более нервно. А когда нам крикнули: «Чай готов!», так дернулась, что подруга чуть не поседела от страха.
– Я подумала, у тебя припадок! – Пожаловалась она, едва сдерживая смех.
– Мог бы быть, мог бы быть, – задыхаясь, сказала я.
– Ты чего боишься, скажи пожалуйста?
– А если она увидит меня?
– Ну, она же знает, что ты здесь.
– Она знает, что я здесь, но не знает, кто конкретно я! – Моя тревога категорически не желала покидать пределы моей нервной системы.
– И что? – Люба, казалось, совсем не понимала, что в этом такого. – Не будет же она за тобой с половником бегать.
– Но у тебя могут быть проблемы!
– Могут – не могут, какая разница? У тебя на лицо признаки какого-то расстройства. Не парься ты, что будет, то будет. И у меня же будут проблемы, не у тебя.
И она ушла за чаем для нас двоих. Не знаю, правильные это были слова, или нет, но все равно не хотелось бы стать причиной ссоры мой подруги с ее матерью.
Я еще раз обвела взглядом ее полутемную комнату. И как мне возвращаться домой по такой темноте? Печаль уже было почувствовала свою власть надо мной, но тут в неярком свете я разглядела одну маленькую деталь на окутанном хаосом письменном столе. Один взгляд на эту вещь, одна мимолетная догадка заставила все иные мысли отойти на задний план. Я подошла и обомлела. Это действительно оказался он – маленький ключик от шкатулки, подвязанный к настольной лампе за красную ленту.
Едва моя рука коснулась его, в комнату вошла Люба. В руках у нее были две горячие кружки, от которых поднимался горячий пар.
– Зеленый, как ты любишь, – протянула она мне белую с оранжевым кружку. Я натянула на ладонь рукав белой школьной водолазки, приняла кружку и кивнула в сторону ключика.
– Ты его еще хранишь?
– Нет, это опять твоя шизофрения разыгралась. Конечно, храню. Я ведь не ты – друзей не забываю.
Я махнула на нее рукой и коснулась ключика.
– Мой должен лежать в коробке, вместе с…
Слова не желали произноситься, а Люба не могла сдержаться от сарказма:
– Вместе с дырявыми старыми носками, которые жалко выбросить?
Я ответила спокойно, продолжая стоять к ней спиной:
– Вместе с записной книжкой дяди.
Мы обе умолкли, будто одна из нас сделала что-то крамольное, стыдное. Я ведь помнила, мы договорились об этом не упоминать. Но сегодняшняя поездка тети Тамары на машине следователя кое-что мне напомнила. Не хотелось скрывать это от Любы.
– Слушай, я помню, что у нас был уговор и все такое. Но…
– После этих «но» всегда бывает что-то неприятное, – грустно заметила Люба.
– Кое-что случилось пару недель назад. Знаешь, это все так наседает, что я… может делаю из мухи слона?.. Но если я поделюсь, мне станет легче.
И я рассказала про тот случай, когда я вернулась от Никиты и услышала разговор отчима, после чего открыла записную книжку дяди. Люба поначалу отнеслась скептически, сказала, будто я все придумываю, и разговор мог касаться чего-нибудь в сфере бизнеса. «Может, они обсуждали рекламу?», – назвала она одну из моих догадок, и мне стало легче. Мы продолжили смотреть фильм.
***
Эта дурочка собралась меня провожать до дома! Я когда это услышала, меня аж смех взял – она-то переживать за меня не будет, но я-то за нее еще как!
– Я-то не струшу от первого же лающего за забором пса! – Ответила она на мои возражения. С этим я не могла не согласиться.
Но по дороге все же забеспокоилась. Написала отчиму, попросила встретить. Было ужасно неловко, но я решила, если ответит – это знак, и так будет лучше. На самом деле, я даже удивилась, когда он так быстро прочитал. Обычно телефоны и соцсети он не жаловал.
«Ок. Пройдусь навстречу, встретимся возле Ларисы».
«Ларисой» местные называли небольшой продуктовый магазинчик, который так и назывался «У Ларисы». Это было совсем недалеко от Любы, и я сообщила ей об этом.
– Ну, ты и рохля, – ухмыльнулась она. – Вдруг он все-таки злодей и подслушивал твой телефон? Знает, что ты рассказала мне про какую-то там птицу…
– Все-все, перестань! – Я попыталась шутливо толкнуть ее в плечо, но на самом деле испугалась. От ее слов аж мурашки пробежали.
– Ты чего? – Спросила Люба вскоре. Видимо, моя тревога не осталась незамеченной. Иногда она любит подставить меня внезапной бледностью или нервным тиком, которого я не замечаю.
– Ничего. Просто жаль расставаться, – натянула я улыбку. Люба обняла меня, и тут я заметила ее слезы.
– Ты что, плачешь, психолог?
– А что, психологи не могут плакать? Я вообще-то рада, что ты вернулась.

Глава 6
Прогулка с отчимом оказалась лучше, чем я ожидала. Мы много говорили, причем не только о маме. Слава интересовался моими экзаменами, какие предметы выбрала, какую профессию хочу получить и почему именно ее. Я, конечно, больше рассчитывала на быструю поездку на машине, но, видимо, ехать такое расстояние он не посчитал нужным.
Но на самом деле этот разговор оказался полезным. Я вдруг задумалась, а правильную ли профессию выбрала?
– Не знаю даже, почему решила стать биологом. Может, буду делать биологическое оружие?
Слава засмеялся во весь голос, будто шутка была действительно удачная.
– Ты? Ну-ну, я помню, как на прошлой неделе ты визжала, когда увидела сороконожку в ванной. А ведь на первом курсе, знаешь, какая практика у биологов? Жучков собирать придется, ловить их ручками своими и в спирт кидать.
Меня аж передернуло.
– Знаю. Но ведь… Не знаю… Может, удастся как-нибудь изменить эту практику? Может, если хорошо попросить, то ее изменят?
– Какой же ты еще ребенок… – В его голосе не было ни насмешки, ни высокомерие. Скорее, я услышала в нем почти что зависть. Мне стало даже любопытно, права моя догадка, или нет, поэтому я решила разговорить Славу.
– А вы не пожалели о своем выборе? Вам нравится ваша профессия?
Было уже совсем темно, но то, как он грустно хмыкнул, как перевел взгляд в небо, красноречиво сказало за него. Всегда было интересно, почему взрослые делают так много ошибок, если про эти ошибки написано так много книг?
– Скорее пожалел, чем нет, – сказал он все же. – Знаешь, просто ты еще молода, еще не знаешь, как может иногда повернуться жизнь. Когда есть нечего, чем только не станешь заниматься… Уже не до любования профессией. Важно выбрать такое дело, какое бы тебя прокормило – вот, что я тебе скажу.
– Но вы же занимаетесь любимым делом. И очень хорошо в нем преуспели! Раньше были простым автомехаником, а теперь у вас сеть автомастерских, – тут я поняла, почему он может сожалеть. – Или вам не нравится вести бизнес?
– Не нравится, – все также хмуро ответил он.
Я решила больше его не мучать. Получилось как-то неловко: сначала подорвала его, попросила прийти за мной, а теперь расспрашиваю о личном. Даже уже успела пожалеть, что позвала.
До самого дома мы молчали. Хорошо, что это было не так долго – внутренне я вся напряглась, настолько мне стало неловко. Не знаю почему, может, оттого что впервые попросила взрослого проводить меня? Раньше даже самой темной зимой, когда школьные автобусы часами стояли в пробках и мы приезжали после второй смены очень поздно, я всегда шла домой одна. Мама много работала, бывало, на двух работах и часто – по ночам в больницах. И я честно не желала навязываться Славе, просто решила рискнуть ради Любы. И получилось.
Нас встретила мама с тарелкой в руках.
– И где это ты шлялась? – Спросила она, едва Слава открыл передо мной дверь.
– У Любы была, – ответила я спокойно и стянула шапку.
– У Любы? У тебя своего дома нет?
– Аль, угомонись, а? Что ты напала на девчонку? – Также без эмоций спросил Слава. Видимо, он еще не привык к ее всплескам агрессии. Я уже плавала в этом, знаю, чем это кончится. Да и сил собачиться не было.
– Я напала? Хочешь совсем ее распустить? Какие у тебя оценки в школе? – Вновь перевела она свое внимание на меня. – Ты видела свои оценки по математике?
Руки сжались в кулаки, ногти впились в кожу.
– Ты заходила в мой электронный дневник?
– Конечно, это мое право. Или ты забыла, что у тебя мать есть? Конечно, теперь есть перед кем жертву из себя строить и пожалейку получить, да?
– Это ты забыла, что у тебя дочь есть! – Сорвалась я на крик. – Ты хоть раз спросила, как у меня дела? Не как дела у школы, а как мои дела! Дела! Личная жизнь! Появились ли у меня увлечения?
Меня казалось, она сейчас опять ударит меня. Такой злобы во взгляде я давно у нее не видела. Лица Славы я не видела, но очень надеялась, что он сделает для себя правильные выводы.
– Ты с кем говоришь, хамка! Личная жизнь? Не доросла ты еще до личной жизни, девочка. И какие увлечения, если экзамены скоро. Аттестат тебе уже не нужен? На оценки наплевала? В университет не пойдешь?
– Слушай, – Слава подошел к ней, и она отпрянула. Это было странно, ведь он никогда не бил ее. И потом, когда он взял ее за руку, мне казалось, что мама вся сжалась и еле-еле терпела это касание. – Не надо так с девочкой. Она еще мала, конечно, ей нужны увлечения. А университет оплатим, если нужно будет. Хотя я уверен, что это не понадобиться. Она поступит на бюджет – девчонка-то умная ведь!
– Не учи меня с дочерью общаться! – Сквозь зубы сказала мама и высвободила руку. Потом она повернулась ко мне. – А с тобой я разговаривать не собираюсь. Делай теперь, что хочешь!
И ушла. Как и всегда. Я устало подняла рюкзак и поплелась в комнату. Это рекорд – начала кричать, даже когда я шапку снять не успела. Я рухнула на кровать, так и не выпустив из рук рюкзак. Странно, теперь силы во мне будто иссякли. Их и до этого не особо много было, но теперь и вовсе ничего не осталось.
Снизу послышались крики. Ну, как крики – так, разговор на повышенных тонах. Интересно, прошлая жена Славы была такая же? И почему они развелись? Конечно, это не мое дело, но мне не давали покоя скованные движения мамы. Странно, но раньше я не придавала этому значению, а теперь пыталась вспомнить, как она двигалась при нем. Вспоминала, вспоминала, но мало что вспомнила. Иногда чмокнет, иногда поправит что-то на кофте. Но за руки они как будто не держались. Ну, они и не подростки, чтобы таким заниматься, верно?
Да и чего я вообще об этом думаю? Она просто опять взбесилась и отгородилась ото всех. Со мной в детстве она ведь точно также поступала. Перебеситься и забудет.
В темной комнате появилась тонкая полоска света. Кто-то открыл дверь. Рановато, подумала я.
– Эй, ты как? – Спросил Слава и присел на стул у письменного стола.
Я что-то промычала, но вряд ли он понял – лицо так плотно соединилось с матрасом, что губы еле передвигались. А поднять голову тоже не было сил.
– Не обижайся на маму. Она просто переживает за тебя, вот и все.
– Угу.
– Она любит тебя.
– Угу.
– Есть будешь?
– У-у.
– А если я принесу сюда?
– У-у.
– А если хорошо подумаешь?
На самом деле, еще во время обеда у бабы Нади я думала, что в следующий раз захочу есть весной, не раньше. Но уже сейчас мне хотелось хотя бы булочку с маслом или чай, или пюрешки…
– Угу, – выдала я здравое, взрослое, обдуманное решение.
– Только боюсь, тебе все же придется подняться, – если б не улыбка, то его тон можно было бы принять за сочувствующий. В ответ я лишь еще раз «угукнула», и он ушел.
Мне правда хотелось подняться. Ведь Слава так много для меня делает. Даже за этот вечер он сделал для меня куда больше, чем родной отец за всю мою жизнь. Хотелось показать, что я ценю его усилия и что вообще девочка сильная, со всем справлюсь. Но у меня получилось только перевернуться с живота на бок и поднять на кровать ножки.
***
Дожди я не очень любила. Зато любила использовать сам факт их существования, как хорошую отговорку, почему я проспала. Сегодня как раз был один из таких случаев. Со вчерашнего дня мама объявила мне бойкот, и после того, как я отключила будильники – их у меня было не меньше десяти – никто не пришел дать мне хорошего пинка. Благополучно проспав завтрак, я надеялась просто успеть почистить зубы и не забыть при этом натянуть штаны.
Ветер постоянно сбивал зонтик – приходилось останавливаться, поправлять его, подстраиваться под постоянно изменяющийся ветер. Время ужасно ускользало. Как там говорилось в «Часодеях»? «Время всегда на нашей стороне». О, как мне хотелось, чтобы это было так. Но первый урок начался, когда я только выходила из дома, так что вряд ли время решит вдруг стать благосклоннее. А опаздывать к Жабе было себе дороже. Лучше просто стараться не попадаться ей на глаза оставшийся день.
И тут, когда до школы оставалось еще несколько улиц, погода вновь удивила меня. Пошел град.
Под деревом перед одним из участков стояла девочка моего возраста. В школьной форме, без зонта, только с торчащим из-под куртки капюшоном от толстовки. Она хотела снять куртку, чтобы хоть как-то прикрыться, но я подбежала к ней и предложила пойти до школы вместе.
Смущенная, с влажными волосами, она поблагодарила меня. Мы жались друг дружке, а град больно бил за те места, которые случайно выглядывали из-под зонта. Нужно будет сказать спасибо тете, которая подарила такой большой и крепкий зонтик.
Только я подумала об этом, как новый порыв ветра так поднял полы зонта, что он вывернулся на другую сторону. Пока мы его выворачивали, успели получить парочку синяков.
Я больше боялась, что град усилится и станет уже не с горошину, а с картошку, но тут девочка показала на сломанную спицу зонта. Теперь можно было бояться, что зонт просто не выдержит, и мы вместе будем вынуждены ждать окончания непогоды.
Мы ускорились. Подгоняющий нас ветер чуть уменьшился у калитки. Неужели даже силы природы боятся этого страшного места? Мы едва не бежали по школьной территории и спокойно выдохнули лишь в холле.
– Да уж, повезло, что градины были не размером с картошку, – улыбнулась я, пытаясь сложить сломанный зонтик. Ничего не получилось – погнувшаяся спица не давала застегнуть лямку. – Боюсь, нам бы в таком случае могла бы только каска.
– Да уж, это точно, – согласилась девочка, так и оставшись сидеть в куртке в гардеробе. Подошла к батарее и подставила свои намокшие передние пряди к теплу. – Пойдешь на первый урок?
– Не, у меня математика. Да и какой смысл – минут десять до конца осталось.
– И то верно. У меня вообще физкультура. На нее к первому уроку ходят три калеки. Они как будто издеваются – кому нужна физкультура первым уроком!?
– У меня такое было в шестом классе. Но ходить-то нужно, иначе в четверти ничего не поставят.
Девушка лишь махнула рукой.
– Поставят, куда денутся? Хотя бы тройку-то нарисуют.
– Ну, мне бы тройку очень не хотелось. Даже четверку, если честно.
– Да? Отличница? – Она действительно удивилась. Видно, пыталась вспомнить мое лицо на доске почета. Но это было зря – новеньких туда почему-то не добавляли. – Неплохо, первый раз вижу такую отличницу, которая опаздывает на уроки.
– В душе я бунтарка.
Скорее, соня или ленивец, но буду ли я в таком признаваться? Уж лучше пусть считает меня противницей системы. Хотя, мне кажется, она поняла, что я шучу.
Мы попрощались, и я направилась к кабинету истории, напоминая себе не пересекаться сегодня с Жабой и вообще не ходить в то крыло здания. Едва прозвенел звонок, в коридор посыпалась толпа школьников. Настоящая волна из людей едва не сбила меня – пришлось сесть на подоконник, что в школе строго запрещалось.
– Что это с тобой? – Без слов приветствия начал Сережа, едва увидев меня. – Прогуливаешь уроки, сидишь на окне, может, ты и курить за школой начала?
– Ага, сигариллы, не меньше, – хмыкнула я и спрыгнула с подоконника. Пришлось поправить штаны и даже туже затянуть ремешок. С этой подготовкой к экзаменам и постоянной трясучкой над ними я начала худеть, хотя ела как обычно.
На этой неделе Любы не будет в городе, и я решила больше времени провести с Сережей. Не хотелось забывать нашу дружбу, даже если мне удалось вернуть старую подругу.
Но что можно было придумать? Непогода на улице не даст погулять, а кафе тут не было. Оставался только один вариант, но я не думала, что Сережа на него согласится.
– Эй, – я тронула его за плечо, не давая зайти в кабинет. – Не хочешь как-нибудь зайти после школы ко мне и посмотреть что-нибудь?
Он сначала удивился, потом потупился, отвел взгляд и, не глядя на меня, ответил:
– На это неделе… Я работаю. Допоздна.
– Каждый день?
– В пятницу – нет.
– У меня как раз нет репетиторов в пятницу, – солгала я, уже начав рассуждать, что я скажу каждому, чтобы не выдать подозрений. После того как я перестала ходить на дополнительные уроки, мама попросила Славу найти какого-нибудь хорошего репетитора по химии. Он же попросил об этом своего сына, и теперь каждую пятницу мне приходилось проводить по три часа за ноутбуком, решая задачки с каким-то московским студентом, знакомым моего сводного брата. Я ничуть не расстроюсь, если проведу хотя бы один вечер с другом.
– Если… если ты хочешь… то есть, я не навязываюсь…
Сережа вдруг начал мямлить, что было на него непохоже. Обычно спокойный и даже безразличный, теперь, казалось, он покраснел. Надеюсь, он не думал о том же, что и Никита.
Вспомнив о нем, я тут же почувствовала тугой комок в животе. Но пути назад не было. Думаю, Люба не позволила бы никакому происшествию с каким-то там Никитой испортить себе жизнь и отношения с другими людьми. Я хлопнула Сережу по плечу и потащила в класс.
– Я бы не предложила, если б не хотела.
***
Я очень ждала пятницы. Хотелось поскорее уже перестать волноваться и забыть об этом. Да, изначально цель была другая – хорошо провести время с другом, но я так сильно начала переживать о том, как все пройдет, что теперь хотелось просто все отменить. Но бежать от проблем я уже устала. Пусть будет, что будет. Вот только ожидание… уж очень оно меня изводило.
Каждый день после школы приходилось по нескольку часов заниматься с репетиторами. Если это были очные занятия, как, например, с математикой, тогда про обед можно было благополучно забыть. А меня уже начинало пугать внезапное похудение и широкие штаны. Я хорошо помнила главу из одного учебника в мамином медицинском шкафу, где указывалось, что после потери определенного процента веса организм может и не восстановиться. Это было давно, но в то время есть было особо нечего, и я была куда тоньше своих подружек. Поэтому я никогда не понимала этой гонки за худобой. Если вам есть, что есть, то ешьте! Вот главное правило, которое я поняла к своим семнадцати годам.
Оставалось спросить разрешения у Славы. Сделать я это решила в четверг вечером, чтобы он не стал переспрашивать у сына, почему его друг решил отменить занятие. Набравшись смелости и убедившись, что мама в гостиной увлечена просмотром какого-то странного сериала, я постучалась в его кабинет.
– Да! – Позвал он, и только после этого я решилась войти. Руки почему-то сами собой тряслись. – О! Это ты! Как хорошо – я как раз думал показать тебе вот это.
Слава достал из-под стола новую коробку с шашками. Мы с друзьями могли просто вырезать кружочки из картона и использовать шахматную доску. Но он купил нормальные шашки только ради меня?
– Ой, не стоило так заморачиваться…
– Конечно, стоило! – Он тут же закрыл вкладки на мониторе и закрыл папки с документами на столе. Убирать в шкафы он их не стал. – Пошли, сыграем хотя бы одну партию, лады?
– Да, конечно… Только я хотела у тебя кое-что спросить.
Он развел руками и улыбнулся.
– Наконец-то я дождался. Чего тебе хочется?
– Мне… Завтра Ваня отменил занятие, и я подумала… Можно ко мне придет одноклассник и мы посмотрим что-нибудь у меня?
На мгновение мне показалось, что он откажет. Взгляд отчима даже как-то резко поник.
– Парень? – Спросил он серьезно.
– Нет-нет, просто друг!
– Просто друг?.. Если ты обещаешь, что ничего «такого» вы делать не будете, тогда, конечно.
Я аж почувствовала, как краснею.
– Мы правда только друзья.
– А что за парень? Может, знаю его.
Пришлось предупредить, что он не из этой деревни. Но даже так Слава понял, кого я имею в виду.
– О, Борисовны сын что ли? Хороший парень, работящий. Даже недавно видел его у друга моего, в конюшне работает, за конями убирается с братом и пасет иногда.
Мне не понравилось, как он это говорил, будто с издевкой. Видно, это отразилось на моем лице, поскольку Слава тут же решил пояснить:
– Ты не подумай ничего дурного. Наоборот, говорю же, парень работящий, неплохой. Только пусть руки не распускает, а так, дружите хоть до посинения.
Он повел меня в гостиную. Едва мы зашли, как тут же мама выключила кино и поднялась с места. Как ни уговаривал ее Слава, она не пожелала остаться. Я слышала ее шаги по лестнице и даже закрывающуюся в спальню дверь – специально хлопнула, чтобы было слышно всем.
– Ничего не понимаю – почему она так с тобой? – Спросил Слава, но это был как будто риторический вопрос.
– Не знаю, – честно ответила я, присаживаясь на теплый серый ковер напротив Славы. Эта комната мне нравилась: светло-серые обои, темные деревянные книжные шкафы, темно-серый угловой диван и белые шторы. Что-то приятное было в этом странном сочетании цветов. – Она так все время делает, не переживай. Я привыкла.
Он посмотрел на меня даже с каким-то сочувствием.
– Что значит «привыкла»? К такому привыкать нельзя. Это ж ненормально, так себя вести с ребенком.
Я только пожала плечами. Хочет – говорит, не хочет – не говорит. Не могу же заставить человека делать то, что он не хочет. Правда меня подгрызал изнутри червячок вины – ведь если бы я училась лучше, со мной и сейчас бы разговаривали.
– Перебесится и забудет, – ответила я, не сводя взгляда с доски.
– Ну, с этим я не согласен. К ребенку так относиться не следует.
Одной партией мы не ограничились. Первые две мои победы Слава как будто воспринимал несерьезно, зато после четвертой уже стал вовсю нахваливать.
– Это кто тебя так научил играть? Мама?
– Нет, дядя.
Грустная улыбка тронула не только мое лицо, но и душу. Я старалась не вспоминать о нем, когда приехала сюда, но сейчас будто бы ощутила его присутствие. У меня долгое время не получалось его обыгрывать, но, когда это удалось – счастью не было предела! Помню, как носилась по двору и кричала во все горло бедным козам, что сегодня я победила! Тогда мне казалось, что лучше победы ничего нет.
– Ты бы лучше за кроликами так убирала, как скачешь сейчас! – Проворчала на меня тогда бабушка.
Мне стало обидно, будто меня дисквалифицировали с важного соревнования и обнулили победу.
– Да что вы цепляетесь к ней? – Заступился за меня дядя. – Дайте девочке порадоваться, в самом деле.
Воспоминание было обрывочным и нечетким, мне запомнилось только, что после этого он меня закружил на поле – я пошла помогать ему заготавливать сено. Надеюсь, я действительно больше помогала, чем мешала, хотя точно сказать сейчас не могла.
– Ты чего? – Слава похлопал меня по плечу. Я так глубоко ушла в себя, что забыла о своем ходе. Тут же нацепила улыбочку и сделала необдуманный ход. – Ага! Две шашки и дамка!
Ну, с дамками играть трудновато, но в ничью выйти я сумела.
В ту ночь я долго не могла уснуть. Крутилась в кровати, смотрела видео, слушала шум дождя в наушниках, пока он не решил повторить в реальности. Потом решила немного почитать. Мой выбор пал на известную детскую сказку начала двадцатых годов, чтобы сильно не нагружать себя. Но когда я дошла до того, как пятидесятилетний мужчина начал зазывать пожить у него одиннадцатилетнюю девочку, тут же закрыла книгу. Ох, уж эти сказки прошлого века. Хорошо хоть не додумалась прочитать сказки братьев Грим.
Спать совсем не хотелось. Зашла в соцсети, но кроме уведомлений от очередного комментария на моей фотографии от дружков Никиты, ничего не было. Я удалила и комментарий, и после саму фотографию. Это была последняя. Остальные также подверглись нападкам. Только я блокировала этих ребят, как они создавали новые странички и опять писали гадости. Может, вообще ужалить страничку? Да, это вариант. Хотя бы на время.
Только нужно будет не забыть взять номер телефона Сережи, чтобы быть на связи. С Любой мы уже во всех соцсетях делимся записями, смешными видео и музыкой. Конечно, Сережа занят сильнее, но, может, найдет время для моих нелепых сообщений.
Кстати, о нелепостях. Я решила сесть за стол и вспомнить, как раньше писала стихи. Да-да, те самые стихи богатых на фантазию шестиклассниц о неразделенной любви. Зато какие эмоции у нас это вызывало! Тогда мы еще верили, что у нас есть шанс стать известными поэтами и заставлять уже следующее поколение детей плакать в ночи над никак не запоминающимися строчками.
Вот, например, мое любимое:
Ты был прекрасен, как Эдвард Каллен,
Светился на танцах, будто ритм идеален.
В твоих смелых движениях я видела грусть,
Будто ты переел слив, ну, и пусть!
Считаю, что в нем идеально все. Но подружки тогда засмеяли шестое по счету мое стихотворение, и я больше за них не бралась. Вернее, больше не бралась их зачитывать вслух. А вообще, иногда баловалась, когда никто не видит. Это был мой маленький секрет. И пока это было сокрыто, я могла спокойно рифмовать «кровь» и «любовь», не задумываясь о том, что это глупая рифма.
Конечно, со временем стихи стали мрачнее и печальнее. Наверное, поэтому мне так нравилось то стихотворение про мальчика, который понравился мне на дискотеке. Да еще как понравился – я посвятила ему серию стихотворений, где была вынуждена признать, что нам не быть вместе. Во многом потому, что мы так и не поговорили, но все же. Один раз переглянулись. Мог бы и подойти, познакомиться. А про сливы… Осознание того, что многие считают школьные дискотеки чем-то скучным и детским пришло ко мне много позже. Тогда причину его кислой мины я решила приписать… Ну, да сливам. Неужели никто больше не переедал слив и не встречался с последствиями? Ужасное дело, никогда не стоит злоупотреблять этими коварными фруктами.
Вот и сейчас выходили не очень-то радостные строки:
Обычной радостной тиши.Когда огонь твоих сомнений Сожжет всю красоту души, Тогда поймешь цену мгновений
И безрассудностью сполна.Воспоминаю с сожаленьем Те времена, когда могла Наполнить душу храбрым рвеньем
В болезнях тела и ума.Теперь мне кажется порою, Что тонет в тьме моя душа, Что страх берет большую долю
Но, будто крот, сижу в тени…И нет лекарства, кроме света.
Возможно, именно воспоминания про те несчастные сливы вернули мне желание сделать какую-то нелепую рифму. Но я ни о чем не жалею. С улыбкой стала представлять себя бедным кротом, не видящим дороги. Да, пусть эти стихи ужасно пафосные и наивные, пусть иногда ударение нужно ставить неправильно, пусть я просидела до часа ночи, пытаясь хоть как-то закончить его, но все же, они мне понравились. Интересно, если бы их увидела мама, что она бы сказала?

Глава 7
Весь день мне не давал покоя сон. Конечно, умные люди скажут – не верь своим снам. Но этот кошмар прочно засел у меня в голове. Я бежала по темному, ночному лесу босиком, а за мной кровавой лентой тянулся родник. Вскоре он обогнал меня, и вдруг все из черного вдруг сделалось красным. И я проснулась.
– Эй, ты никак не проснешься? – Подтолкнул меня локтем Сережа. Будто прочел мои мысли.
– Плохо спала, – слабо улыбнулась я, плохо скрывая усталость. – В последнее время это часто случается. Мы выходили из кабинета Жабы в дурном настроении – на следующей неделе будет контрольная. Это еще при том, что меньше месяца осталось до итогового сочинения!
Проходя мимо параллельного класса, я заметила, как один из мальчишек, глядя на меня, натянул щеку языком. Его компания засмеялась. Никита даже не посмотрел на меня. Я схватила Сережу под руку и повела вперед.
– Не обращай внимания.
Это было крайне тяжело для него, но все же ради меня он согласился. В тот момент, когда мы заходили в кабинет, мне пришло сообщение с ответом Любы на мой вопрос:
«Привет. Слушай, я тут хотела спросить – что было между тобой и Сережей?».
«каким сережей?», – я очень не любила, когда она писала так с компьютера. Разве было сложно нажать shift?
«Ты знаешь, с каким. Мы с тобой недавно только к одному Сереже ходили».
Потом некоторое время на экране значилось «печатает», но после ничего не происходило. Эта плашка так и продолжила появляться и исчезать, пока мне не пришло:
«ничего».
Я закатила глаза. Как они надоели со своими секретами! Почему нельзя просто взять и все рассказать?
«Точно? Я позвала его смотреть фильм сегодня. Если он тебе нравится или еще что, напиши, пожалуйста, честно».
Спустя минуту пришел ответ:
«все нормально. не переживай. удачно посмотреть».
Я отправила стикер, но твердо решила все же выведать у нее правду. По мере того, как проходили уроки, Сережа нервничал все сильнее. Он мог сколько угодно ухмыляться и строить из себя спокойную гору, но мне было трудно не заметить появившийся тремор его рук и постоянное подглядывание за временем.
А еще он часто принюхивался к себе. Делал это тайком, чтобы я не видела. При этом он воспользовался одеколоном, я чувствовала. Сейчас он напоминал застенчивого мишку. А мне обычно нравились более уверенные парни.
«Обычно?! Это что еще за слова?», – осадила я себя же. Пришлось срочно прислушиваться к тому, как прекрасна и удивительна генетика человека и моногибридное скрещивание. Одно плохо – это мы проходили в классе восьмом, и сейчас было бы неплохо порешать у доски задачи из тестов, как делали многие другие учителя. Но нет, мы были вынуждены разбирать темы докладов про великих ученых-генетиков.
Сережа вновь достал телефон, проверил время. В тетради у него стояло только число, тема, да какие-то небольшие рисунки. Я вновь отвлеклась на него и тут же с ужасом поняла, что мне нравится наблюдать за его руками, мягко выводящими четкие линии рисунков. Раньше я не замечала этот его талант. В основном он рисовал деревья, придавая их коре и листьям реалистичный вид. Вспомнилось, как я рисовала деревья – большая палка, несколько маленьких и абстрактная граница листьев. Вот же и намучалась со мной учительница ИЗО, когда я плакалась, что отличница по всем предметам, и мне просто необходима и здесь пятерка.
Почему-то мне не нравилось то, с какими мыслями теперь я наблюдала за его рисованием. Покрытые мозолями руки казались сейчас самыми красивыми на свете. Почему-то хотелось прикоснуться к ним, обхватить и просидеть так оставшийся урок.
– Ты красиво рисуешь, – шепнула я в попытке отвлечься от этих мыслей. Учительница только закончила рассказывать биографию Менделя и приступила к описанию его законов. Но доски в классе не было – ее обещали привезти еще к началу учебного года – поэтому пришлось изучать законы устно.
– Брось, это всего лишь каракули, – отмахнулся он, стараясь говорить еще тише, чем я. Но его бас все равно выделялся среди тишины кабинета. Иногда мы общались записочками, чтобы быть незаметнее. И я решила ответ именно написать:
«Ты себя недооцениваешь».
Быстрая легкая улыбка тронула его губы, и тут же пропала.
Сережа ничего не ответил мне и до конца урока был поглощен своими мыслями.
Разговорить его не получалось даже по пути домой. Он старался не смотреть на меня и, хоть и отвечал на мои вопросы, все же казался отстраненным.
– Слышишь? Это поет зяблик, – подсказала я, когда мы проходили мимо двора, половину которого занимал сад то ли яблонями, то ли с вишней. – Мне Слава сказал вчера, когда мы за сладкой водой ходили. Их тут много.
Ну, вот. Уже начала болтать о птицах.
– Вы с ним подружились? Раньше ты так много о нем не говорила, – заметил Сережа.
– Вроде того. В последнее время мама дуется на меня, и мне кажется, что он пытается компенсировать общение с ней.
– Дуется?
– Обиделась, что у меня плохие оценки по математике. Будто я не стараюсь, – я засунула руки в куртку и стала смотреть под ноги. Не любила я говорить о наших ссорах. Хотя у Сережи с мамой куда сложнее отношения.
– А она… она не против, если я приду? Вы же не общаетесь… Ну, получается, она не знает?
– Это дом Славы, так что я спросила у него, – ответила я, и, заметив на лице друга страх, тут же поспешила его успокоить. – Он уж точно не против. Сказал только, чтобы руки не распускал.
Сережа покраснел и тоже перевел взгляд под ноги.
– Что он несет? Какие руки… Будто он не знает меня.
– В каком смысле?
Отчим еще ни разу не упоминал, что знаком с Сережей лично.
– Вячеслав Дмитриевич очень помог моей семье, когда отца… не стало, в общем. Помог перевести его вещи, кое-что выгодно продать. Даже денег дал, чтобы мама первое время могла кормить и себя, и меня. Тогда-то она и…
Сережа замолчал. Я ничего не говорила, только взяла его за руку. Он перестал краснеть, даже сжал мою ладонь в ответ.
– Тогда она начала пить, – закончил он, хотя я не ожидала, что он продолжит. – Связалась с такой же пропащей компанией. Как-то раз они не закрыли газ у плиты и ушли. Я остался дома один. Меня разбудила соседка, которая иногда приходила проведать маму – хорошая женщина, но как мама запила, почти перестала общаться с ней. Она через дверь учуяла, забежала, забрала меня, и вызвала пожарных. Меня полгода продержали в детском доме после этого. И если бы не Вячеслав Дмитриевич, так бы я там и остался.
– Там было хуже, чем здесь?
– Наверное. Мне просто не повезло с ребятами в комнате. Как-то они разбудили меня посреди ночи, хотели заставить целовать ноги главному среди них. Вроде такой церемонии приветствия. Я отказался. Помимо того, что после этого я неделю провел в больнице, после они еще подговорили других детей со мной не общаться.
– Какой ужас! Тебя хотя бы отселили от них?
– Да, благодаря очень хорошей воспитательнице. Не знаю, как они правильно называются, но я их всегда называл так. Только она решила помочь мне.
Мы замолчали. Трудно было найти какие-то слова, чтобы утешить его. Да и нуждался ли он в утешении? Но и поддерживающие слова было крайне трудно подобрать. Мне казалось, что сказать что-то обязательно нужно, чтобы он не переживал, чтобы показать, что мне его жаль.
– Ты, наверное, самый сильный человек, которого я встречала, – все же призналась я, сжав его ладонь сильнее.
Он покачал головой.
– Нет. Вряд ли. Я знаю человека сильнее.
В моих мыслях почему-то мелькнула Люба. Наверное, он имел в виду кого-то другого, хотя бы и Славу. Но для меня примером сильного духа была именно она.
– Почему? – Спросила я, надеясь, что он сам назовет мне имя.
– Просто, – улыбнулся он и вновь закрылся.
Тишину нарушал гогот гусей и собачий лай. Одна особо агрессивная собака всегда начинала истошно лаять, когда я проходила мимо ее дома. Вот и сейчас она зашлась страшным скрипучим лаем, отчего я вздрогнула.
– Бедная, – пожалел Сережа, как я думала, меня, но оказалось, что жалел он это огромное чудище, – простыла, наверное. Слышишь, как сипит?
Я только кивнула. Конечно, было жалко страдающее существо, но если бы эта собака не пугала бы меня каждый день, то я куда охотнее проявляла бы к ней сочувствие.
– Какой фильм будем смотреть, кстати? – Спросил Сережа вдруг. – А то заставишь меня смотреть свои любимые мультики про фей…
Мне нравилось, как он оживился. Будто скинул с себя тяжелый груз. Теперь он шел более спокойным и расслабленным. Разительно отличался от того юноши, что краснел, едва взглянет на часы. Неужели он боялся, что я брошу его и откажусь от дружбы? Поэтому решил рассказать об этом до прихода домой? Чтобы я знала, кого приглашаю? Мне было крайне непонятно такое мышление. А потом вдруг подумалось, наверное, он уже сталкивался с чем-то похожим. Может, это была Люба? Но вроде нет, она ведь и знала, где он живет и спокойно гуляла с ним. Да и не верилось, что Люба могла быть на такое способна.
Но друзей у Сережи до меня было не так уж и много. Небольшая компания парней, разве что. В сентябре я замечала, как они оставались после школы на турниках и занимались. Но о каких-то близких отношениях он не говорил. Неужели он настолько стеснялся того, к чему не имел никакого отношения?
– Все в порядке? – Встревожился он.
– Да, конечно, – улыбнулась я, пытаясь убрать с лица следы моих печальных рассуждений. – Просто слегка обиделась на то, как ты пренебрег моим увлечением, вот и все.
– Увлечением? Феи – твое увлечение?
Я посмотрела на него так, будто он сказал самую глупую вещь на свете.
– Хорошо-хорошо! Занимайся, чем хочешь, – засмеялся он. – Не осуждаю. Просто не заставляй меня. Я по горло сыт мультиками. У меня два младших брата и сестра. Я уже наизусть знаю некоторые серии «Ми-ми-мишек» этих.
– Вообще, я и не думала пытать тебя сегодня. Заманчиво, но, думаю, за меня это сделает надвигающееся сочинение. Поэтому я подумала посмотреть что-то старое и ностальгическое. Сначала думала про «Мумию», но там целая трилогия, да и атмосфера скорее летняя…
– Разве там не два фильма?
– Нет, есть третий про Китай. Но не суть. Мой выбор пал на «Ван-Хельсинге».
Мне понравилось, как просиял Сережа. Хоть с фильмом я не прогадала.
– Классный. Помню, как нравился в детстве.
И я помню. Впервые мне показал его дядя. Это был наш любимый фильм. Иногда я пересматривала его, и тогда чувство тоски и одиночества так захлестывало меня, что досматривать до конца не было сил. Но это неправильно. Хочется уже стать такой же смелой, как Люба. Хочется перестать избегать всего, что мы раньше делали вместе с дядей.
Шашки я забросила давно, в классе седьмом. Каждый раз, даже не на соревнованиях, а просто в обычный тренировочный день сердце начинало биться чаще, пульс бился в горле, а голова начинала сильно кружиться. Мне становилось так страшно, казалось, будто это сердечный приступ. Когда же мне сказали, что это лишь волнение, я не поверила. Пришлось бросить это занятие.
Но вот, совсем недавно со Славой все получилось. Мне нравилось с ним играть, мало-помалу, правда, мысли о дяде все равно возвращались. Но это и хорошо. Несмотря на эти мысли, я продолжила спокойно играть. Значит, получится и с кино.
К моему удивлению, Слава оказался дома. Обычно в это время он был еще на работе. Они поздоровались за руки, отчим даже поинтересовался у Сережи, как мама. А когда мы поднялись ко мне, предложил вместе пообедать. Но Сережа отказался.
– Если хочешь, у нас есть мороженное, – предложила я, когда Слава ушел. Дверь он оставил открытой на щелочку, так что я говорила тише.
– Почти зима ведь, – удивился Слава.
– Моя маленькая слабость, – я пожала плечами и пошла к ноутбуку выбирать кино. – Когда-то я могла позволить мороженное только летом, да и то недорогое какое-нибудь. Постоянно с завистью смотрела на одноклассников, которые на переменах бегали в магазин за всякими сладостями, в том числе и за мороженным. У меня же не было карманных денег от слова совсем. Тебе, конечно, это кажется детским… Но мне просто было обидно.
– Почему детским? Вполне нормально хотеть лучшего.
У меня чуть слезы не навернулись, когда я вспомнила, как выпрашивала у одноклассницы, которой я иногда помогала с домашней работой и давала списывать контрольные, попробовать ее молочный коктейль. Это был первый раз, когда я его попробовала, обычный, без каких-либо добавок. А девочка так удивилась – как это так, не пробовать такую простую вещь! Но как бы она ни смотрела на меня и чтобы ни думала, все же отдала мне его целиком.
Все было замечательно. Сережа полулежал на одной стороне кровати, я сидела, обняв ноги на другой. Между нами лежал ноутбук, на котором была уже середина фильма. И ничего плохого со мной не происходило. Иногда, когда мне казалось, что вот-вот случится тахикардия, я тыкала Сережу в руку, он поворачивался ко мне, улыбался, и все проходило.
Пока не зазвонил телефон. Сережа поставил кино на паузу.
– Алло? – Сказала я незнакомцу.
– Эй, ты сегодня свободна? – Спросил странный юношеский голос. Динамик у меня был хороший, и Сережа все слышал. Он сел на кровати.
– Кто это?
– Ласковый медвежонок…
Голос засмеялся, вместе с ним раздалось еще несколько голосов. Кто-то на заднем плане просил передать трубку ему, кто-то просил пригласить меня к ним. Я отключила звонок.
– Кто это был? – Спросил Сережа.
– Не знаю. Там было много голосов…
– Мне показалось, что это Сиплый.
На мой недоуменный взгляд он ответил, что это парень из девятого класса, противный и постоянно тусующийся с компанией Никиты.
– Он ведь знает мой номер…
С этой догадкой меня захлестнула волна страха. Вчера некоторое время позади меня шел незнакомый парень, прямо до дома. Я утешила себя тем, что он направился дальше, ведь прямо по улице можно было выйти к остановке. Но этого парня я раньше не видела, а что, если это тот самый Сиплый? Что если они знают, где я живу?
Сердце забилось так, будто поднялось к самому горлу. Руки тряслись. Я начала дышать сильнее, начала бродить по комнате, а после и вовсе начала задыхаться. Мне казалось, что воздуха вокруг стало совсем мало, горло так сжалось, будто на мгновение перекрыло воздушный проход полностью.
Сережа позвал Славу. Тот пытался выпытать у меня, что случилось, что происходит. Только сейчас я поняла, что еще и плачу. В голове крутились разные мысли: как эти мальчишки проникают в наш дом или как преследуют меня до дома и бьют по голове, как нападают на Славу или маму, как бьют Сережу, бросившегося меня защищать, ножом…
Сквозь рыдания я попыталась объяснить, что Сережа ни при чем. Что все было хорошо, пока все не испортили они… Кто «они» я пыталась не говорить. Слава выбежал из комнаты, быстро вернулся со стаканом воды и какой-то таблеткой.
– Пей, – приказал он суровым тоном, и я даже не подумала о том, чтобы узнать название таблетки. Руки тряслись, губы тоже. Но все же мне удалось запить эту несчастную маленькую таблеточку. – Что случилось? Не может она, так скажи ты! – Обратился он к Сереже.
– Ни… ни… не… надо…
Слова с трудом выходили из моего сдавленного горла. Но Сережа все же рассказал. Лицо Славы по мере рассказа вытягивалось сильнее. Мне казалось, сейчас он скажет что-то вроде «я же тебе говорил!», но ничего подобного.
Таблетка начала действовать – постепенно я успокоилась, перестала дрожать. Но ужасно захотелось спать.
– И ты ничего не говорила? – Удивился Слава. Он взял мои руки в свои. – Ты что, с ума сошла?
– Я думала, какая разница? Это же просто глупые мальчишки…
– Дорогая моя, – серьезно сказал отчим, – страшные поступки совершаются именно глупыми мальчишками. Я сейчас съезжу к его родителям, посмотрим, что за фрукт.
– НЕТ! – Я пришла в настоящий ужас от этой идеи. После этого Никита сделает все, чтобы я стала изгоем. А если его злости хватит еще на что-нибудь неприятное, то он сделает все, чтобы превратить мои школьные будни в ад.
– Так, тебя уже никто не спрашивает. Сереж, останешься с ней, пока ее мать не приедет?
– Конечно, – согласился он.
– Как никто не спрашивает? Слава, очнитесь, он же псих! – Попыталась я его вразумить. – Мало ли что он выкинет? От злости, может, захочет убить меня!
– Пока ты развязываешь им руки своим бездействием, они и будут творить, что хотят. Как маленькая, чес-с-с слово. Один раз по шее получит, и уже – ты подумай хотя бы так – не тронет другую девчонку. Тебе повезло – голова на плечах осталась. А другая, какая-нибудь влюбчивая деваха, вот так попадет. И что он с ней сделает? Да что захочет.
Его последние слова будто отрезвили меня. Ведь и правда. Пока он чувствует свою безнаказанность, пострадать может кто-то еще. Я кивнула Славе, хотя ему не особо требовалось мое одобрение. Мы остались с Сережей наедине.
– Я хочу спать. Посидишь со мной? Усну я вряд ли.
Но я себя недооценила. Прошедшая истерика выкачала мои нервы. Проснулась я только от шуршания гравия. Пока я дремала, Сережа накрыл меня одеялом и приоткрыл окно.
– Это, наверное, твоя мама. – Сказал Сережа, выглянув на улицу. – У Вячеслава Дмитриевича ведь черная машина? У вас есть еще одна?
Я подошла тоже посмотреть.
– Нет. Мама обычно на маршрутке ездит.
Перед воротами остановилась синяя машина. Номер и форма показалась знакомой.
– Может, подвез коллега? – Предположил Сережа. Но я тут же схватила его за руку и оттащила от окна.
– Нет! Я знаю, чья это машина!
Очень тихо я поведала Сережа про тот случай, когда Любина мама села в такую же машину. И про то, что мне рассказал дед Василий.
– Разве дело не закрыто за недостатком улик? – Спросил Сережа.
– Вообще да, но похоже… Стоп. А ты откуда знаешь?
Если бы я не поймала его с поличным, он вряд ли признался в этом.
– Люба сказала.
– Она говорила с тобой об отце?
У него появилось такое же выражение лица, как когда сегодня он пытался рассказать о матери. Кивнул, при этом весь покраснел, стал отводить взгляд, развернулся и сел на кровать.
– Что ты скрываешь? – Спросила я прямо.
– Ничего, – как будто бы правдиво ответил он.
– Что вы оба от меня скрываете?! – Крикнула я, ощущая, как бурлит внутри злоба. – Сколько уже можно юлить, честное слово!? Как дети вокруг до около ходите, будто я вам чужая! Вы думаете, я буду как от чумных шарахаться или что?
– Просто это наше с ней дело. Если захочет, пусть сама скажет, – пожал плечами Сережа.
Зря он это сказал. Я так взбесилась, что просто-напросто зарычала. Было необходимо выплеснуть это как-то, и почему-то решила закосплеить львицу.
Но, похоже, это было слишком громко, потому что в комнату зашла мама.
– Что происходит? – Спросила она, переводя взгляд с Сережи на меня.
– Все в порядке, – с интонацией психопата ответила я. И именно таким взглядом они оба меня одарили.
– Я повторяю свой вопрос: что здесь происходит? – Продолжила наседать мама. Видимо, она имела в виду Сережу, ведь я с ней о нем не говорила. Это разозлило меня еще сильнее.
– Ни-че-го! – По слогам выкрикнула я.
– Слушай, как ты со мной разговариваешь? – Ледяным тоном спросила она. Сережа сидел между нами, как под перекрестным огнем.
– Как с человеком, который общается со следователем, ведущим дело об убийстве дяди!
Я выкрикнула это так быстро и громко, что аж сама испугалась. Со мной точно что-то не в порядке. Сегодня я сама не своя.
Мама вдруг побледнела, выскочила за дверь, и только через некоторое время вернулась.
– Давай так – ты ничего такого не говоришь при Славе, поняла? – Спросила она тоном, не терпящим отказа. Я кивнула. Потом она обратилась к Славе: – Ты тоже! Раз уж стал свидетелем этой истерики.
Сережа согласился. Только тогда мама, такая же бледная и нервная, вышла и закрыла дверь. Мой пыл поостыл. Теперь было ужасно жалко, что я так обошлась с ней. Они ведь с дядей были близнецами, ей тоже было больно.
– Ты, наверное, жалеешь, что пришел ко мне сегодня? – Хмыкнула я и оперлась руками о подоконник.
– Нет.
Он ничего не пояснил, поэтому я продолжила его пытать:
– Почему?
– Что «почему»?
– Почему ты не жалеешь, блин?
– А должен?
Я не неопределенно покачала головой.
– Наверное. Я ведь все испортила.
– Эй, ты ничего не портила. Даже не думай обвинять себя! Предлагаю набить морду Никите: я буду держать, а ты – бить!
Я засмеялась и немного расслабилась. Только сейчас я поняла, как была напряжена.
– Слушай, расскажи все-таки, что у вас с Любой за секреты?
Вновь между нами появилась тяжесть. Я физически ощутила нарастающую в груди тревогу, будто прочла его чувства.
– Пожалуйста, ну, хватит уже меня терзать, – спокойно попросила я, потеряв желание скандалить.
Сережа молчал. Через время он все же сдался, тяжело вздохнул и сорвал оковы с их секрета:
– У нас есть только одна тайна, за которую стыдно нам обоим. Мы ведь встречались в девятом классе, я доверял все ей, а она мне. Забавно, ведь мы поклялись все рассказывать друг другу и ничего не утаивать. И как-то раз нас увидел один из мужчин тети Тамары. Вот Люба и рассказала мне то, что ее мать рассказала о нашем отце.
Я не сразу сообразила, что он имеет в виду и переспросила:
– О вашем отце?
– О нашем отце, – повторил Сережа. – Общем.

Глава 8
– Я что попала в мыльную оперу? – Орала я на ничего не понимающую Любу, которая сидела на детской крутящейся качели и смиренно выслушивала мою тираду. – Что сложного было сказать: «Ой, извини, как оказалось, мы идеальные доноры друг для друга. Знаешь почему? О, мы оказывается брат и сестра!».
– Вообще-то сиблинги не всегда идеальные доноры, – невозмутимо заметила она, слегка раскачиваясь в разные стороны. Я остановила ее ногой, и чуть не поплатилась за это потерей равновесия.
– Да прекрати ты кататься, у меня сейчас голова закружится!
Дождей не было почти неделю, поэтому качели и скамьи успели высохнуть. И все равно садиться на них не было никакого желания.
Солнце находилось в зените. Небольшие облачка постоянно скрывали его. Ветер тоже не давал забыть, что скоро придет зима.
– Скажи, пожалуйста, как я могу вам доверять?
– Да? – Наигранно удивилась Люба. – Доверять нам не можешь? А, может, это мы не можем доверять тебе? Это ведь ты наши секреты разведывала, врывалась в наше личное пространство, рылась в нашем нижнем белье, можно сказать!
На это мне нечего было ответить. Как-то так получилось, что она оказалась права. Но признавать этого не было никакого желания. Так что я просто отвела взгляд.
– Неприятно, когда тебе тычут в лицо твоими поступками? – Продолжала она наседать.
– Слушай, ты какой-то неправильный психолог! Ты заставляешь меня чувствовать себя хуже, а должно быть наоборот.
– Слава Богу, я еще не психолог. И у меня будет шанс стать правильным специалистом, не волнуйся.
Меня злила эта ее способность сходу парировать все мои выпады. Я сложила руки на груди, ногти впились в ладони. В конце улицы показалась мамочка с коляской. Может, они сейчас придут сюда, и все нам испортят. Хотя, что именно испортят? Тем более на детской площадке именно мы можем им все испортить.
Трава вокруг площадки сильно выросла, и даже приближающаяся зима ее не пугала. Горка уже начала ржаветь. С «весов» частично слезла краска. У качелей на цепях были заменены доски для сидений. А «крутилка», на которой сидела Люба, пару недель назад вообще валялась на другом конце площадки. Говорят, местный выпивоха поспорил на бутылку водки, что сможет вытащить ее из земли. И ведь смог же, зараза. Еще одно доказательство силы мотивации.
– Будешь продолжать дуться? – Поинтересовалась Люба. Ответом ей был мой злобный взгляд. – Понятненько, а на что ты злишься, скажи, пожалуйста?
– Та хотя бы на жителей деревни! Посмотри вокруг! У нас в детстве было два турника, и все! Понятно, почему мы всякой опасной ерундой занимались, на нас же все плевать хотели!
– Еще жалобы будут?
– Злюсь на Жабу с ее идиотской контрольной! «Вам нельзя подсматривать в таблицу квадратов. Ее вообще-то выучить нужно было. В следующий раз за шпаргалки выгоню», – попыталась я сымитировать ее голос, только добавила чуть больше мерзотности и высоких ноток. – Она вообще слышит, что ей говорят? Может, она глухая, я не знаю! Уже триста раз сказала ей, что сдаю базовую математику, там задания простые! Пусть попробует выучить все реакции-исключения для азота, посмотрю, как она без шпаргалок будет обходиться!
– Продолжайте, юная леди. Считаю в вашем случае необходим выплеск накопившихся эмоций, – с видом опытного специалиста сказала Люба.
О, как же после этого я разошлась. Под удар попали все: и мама, скрывающая какие-то расследования, и Никита со своими дружками, и Слава со своей заботой, и Сережа, вечно стесняющийся и робкий, и учителя, пугающие экзаменами.
– Еще кто? – По-театральному взбудоражено спросила Люба. – На кого ты злишься, Зуко?
– О, нет, не дождешься! Ведь я злюсь не на себя! А на тебя! Сначала винила меня ни пойми в чем, кричала, срывалась, а теперь сидишь, сама невинность. Перекинула на меня свою злобу и сидит довольная! Скрываешь какие-то секреты, хотя у меня все детально спрашивала, даже то, что я сначала не хотела говорить. А еще… еще… меня бесит, что пока я страдала после убийства дяди и, наверное, не отошла до сих пор, ты нашла в себе силы быть активной, жизнерадостной. А я – нет! Почему у тебя все получается, а я так не могу?
– Дорогуша, я три года занималась с клиническим психологом и психотерапевтом, чтобы мне стало лучше. Ты думаешь, почему я выбрала эту профессию? Именно потому что мне самой когда-то помог хороший специалист. Вот и все. А про то, что все получается – ты, верно, забыла, что единственный симпатичный и при том хороший парень на районе, оказался моим братом?
Забавно, но мне и правда стало легче, когда я все это высказала. И Люба это понимала. Сидела с видом довольного кота у опрокинутой елки.
– Твой источник внутренней энергии иссяк? – Спросила она и протянула руку. – Лучше дай мне еще раз посмотреть то сообщение.
Вчера вечером Сережа огорошил меня одним наблюдением:
«Слушай, помнишь ту синюю машину, на которой приехала твоя мама? Я тут подумал, и вроде как вспомнил ее. Около полугода назад, летом, к нам приезжал один мужик на похожей тачке. Спрашивал про отца, не остались ли у нас какие-то его вещи, типа книг или дисков. Странный какой-то, мама его тряпкой погнала и запретила мне отвечать, если еще раз приедет».
Все это показалось мне странным. Как будто этот следователь собирал сведения от кого угодно. При этом искал что-то конкретное. И теперь втянул в это наших с Любой мам. А ведь у нас только все наладилось…
– Знаешь, вот это уже кажется мне очень странным. Этот мужик меня пугает, – призналась Люба, возвращая мне телефон.
– Ты его еще не видела! Может, он совсем не страшный, – попыталась пошутить я.
– Меня пугают его действия. Делу уже сколько лет. К чему его ворошить?
Я проводила взглядом летящую против ветра чайку.
– Неужели тебе не хочется, чтобы убийца наших родных получил по заслугам?
Люба не ответила. Пожала плечами, сжала губы и махнула рукой. Мы еще немного посидели и направились по домам. Нужно было много чего обдумать.
***
Как же я ошибалась, когда считала Жабу своей главной угрозой в школе. Когда я возвращалась из женского туалета в кабинет, уже близилось время начала урока, коридоры были почти пусты. Из-за поворота мне навстречу вышла компания гогочущих парней и остановилась, едва завидев меня.
– Вы поглядите, что за крошка, – сказал один из них. Узнать голос оказалось нетрудно, это он звонил мне недавно. – Ходи, оглядывайся, девочка. Нажаловалась папочке и думаешь, это сойдет тебе с рук?
– Он мне не отец. И нечего меня запугивать.
На самом деле я очень боялась. Их пятеро, а я одна. Если решат подкараулить на улице, мне от них не уйти.
Я обошла их и направилась в класс.
– Посмотрим, быстро ли ты бегаешь! – Крикнули мне в спину, но я быстро закрыла за собой дверь. Не хватало, чтобы Сережа опять услышал. Хотя было бы неплохо попросить его проводить меня до дома.
Следующие дня два я только и делала, что оглядывалась. Любой прохожий казался мне преследователем, любой поворот таил в себе угрозу. Сколько бы я ни убеждала себя в обратном. Когда вечером Слава предложил прогуляться до магазина, мне пришлось уговаривать его остаться сегодня дома. Мне было так тревожно, что в какой-то момент даже мама не выдержала и дала мне успокоительное. Но на их вопросы я отвечала кратко – пугает грядущее сочинение, только и всего.
Забавно, как легко взрослые верят тебе в одном случае и как быстро раскрывают ложь в другом. Например, мою маму никогда нельзя было обмануть, сказав про плохое самочувствие. Но всегда любое плохое настроение или тревогу я могу спокойно приписать контрольным или экзаменам, и расспрашивать про это дальше не будут.
Забавно еще и то, что любой факт, начинающийся с этого самого «забавно», можно легко заменить на «печально», и смысл не изменится.
Но на третий день случилось нечто удивительное. В кабинете географии, когда наш урок подошел к концу и мы принялись складывать контурные карты и учебники, в кабинет вошел Никита. Игнорируя гневные выпады Ираиды, он продолжил идти прямо к моей парте.
– Я хотел… хотел… – Слова давались ему тяжело, губы то и дело презрительно поджимались. – Хотел извиниться. Ничего между нами не было, я все выдумал. И хотел извиниться.
Весь его класс, казалось, максимально набился в дверной проем, чтобы это увидеть. Что уж говорить про наших, которые так и обомлели.
– Ну, продолжай, – я решила подумать, как бы на моем месте ответила Люба. – Ты хотел, но не извинился.
Со стороны наших мальчиков раздалось поддерживающее улюлюканье. Челюсть Никиты так и сжалась от злости. Было приятно наблюдать, как напрягаются все его лицевые мышцы, чтобы произнести ненавистные для него слова.
– Прости меня. Пожалуйста.
Мне кажется, Люба заставила бы его повторить какими-то такими словами: «Что? Повтори, а то я не расслышала». Но это было совсем уж не по мне. Все-таки я христианка, как можно отказать в такой просьбе, пусть и не искренней.
– Я прощаю тебя. Слышишь? Прощаю. Только скажи своим дружкам не трогать меня, ладно? Твой Сиплый тут недавно угрожать мне начал.
Казалось, он был удивлен. Этот парнишка явно лишь пытался подмазаться к Никите, и вряд ли добивался обильного внимания. Так, был шутом во время вечеринок.
– Конечно, я поговорю с ним. Они тебя не тронут.
Я собрала вещи и торжествующе вышла из кабинета. Наконец, эта эпопея закончилась. Зато началась другая. Позади меня шел Никита, он хотел что-то сказать, но каждый раз толпа мешала. И едва мы вышли, как меня за руку схватила Люба и оттащила в сторону. Сережа за нами не пошел.
Ее подружки тоже подошли. Все говорили, что это было очень круто и интересовались, как мне удалось заставить его извиниться.
– Я ничего не делала. Даже не думала, что он извинится. Просто мой отчим узнал и, видимо, хорошо поговорил с его родителями.
– Да уж, «хорошо» поговорил, – с завистью сказала Вика. Порой она так сильно красилась, что казалась мне на десять лет старше. – Мне бы такого. А то только пьет и футбол смотрит, никакой защиты.
– Вика! – Осадила ее Надя, высокая светловолосая девушка, которую я до сих пор считала самой красивой среди наших классов. – Нельзя так говорить!
– Да ладно тебе. Просто сказала. Не пристает – уже хорошо, конечно, но было бы еще лучше, если б что-то полезное делал.
Люба закатила глаза и махнула на них рукой.
– Все равно как-то быстро Никита сдулся. Неужели папочка наругал по попе? – Высказала она мои опасения вслух.
Как бы я ни радовалась тому, что за меня заступился кто-то вроде временно исполняющего отеческие обязанности, все же такие извинения казались мне странными.
– Может, его отец сильно уважает Славу? – Предположила я. Люба пожала плечами, но все в ней говорило, что это объяснение ее не устроило.
– Или боится, – добавила Вика в шутку.
Я не знала его хорошо, но надеялась, что такое он не практикует. Хотя и мама ведь странно вела себя при нем… Нет, это все глупости. Тогда она психовала, а до этого все было нормально. Да и сейчас вновь стало по-прежнему. По утрам перед работой целовала его в щеку, возобновила нашу чайную церемонию и сама на ней подавала всем чай. Да, за ручки не держались, но они ведь и не подростки, чтобы таким заниматься.
– Нет, – я решительно покачала головой. – Слава так проблемы не решает.
Разговор прервал школьный звонок. Я попрощалась и рванула к следующему кабинету.
Ни по истории, ни биологии, ни по географии, ни по каким другим предметам нам ничего не задали, кроме как по алгебре с геометрией. Жаба встала в позу, мол, ее не интересует, что в середине следующей недели у нас будет итоговое сочинение.
Зато мы все тряслись. Это стало единственной темой для разговора между нами, девочками. Мы перебирали произведения или примеры из жизни, которые могли бы помочь в раскрытии тех или иных тем, жаловались друг дружке на несправедливые серьезные темы.
– Да что нам вообще знать о любви? – Жаловалась Вероника, нервно сжимая лямку своего нового фиолетового рюкзака с каким-то аниме рисунком. Ее детские заколочки всегда умиляли меня, хотя многие из-за этого над ней смеялись. Сейчас она заколола свои длинные прядки маленькими заколочками в виде «шарингана» и «бьякугана» из «Наруто». – Как из-за тупости Ромео погубила себя маленькая девочка? Или как Наташа Ростова в «Войне и мире» бегала от одного мужика к другому?
– Напиши про Сакуру и Саске, – предложила Света, близкая подруга Ираиды. Только вот девочки часто ссорились, что не могло радовать. Среди девочек нашего класса Света была самой низкой и при этом самой саркастичной. Некоторые мальчишки называли ее «чихуахуа», мол, такая же маленькая и злая.
– Ой, заткнись. Очень смешно, – скривилась Вероника. – Я до сих пор от этого финала не отошла. Сакура должна была остаться с Наруто…
– Вообще, можно ведь не только из русской литературы приводить примеры, – быстро перевела тему Ираида, пока Веронику совсем не понесло. О своих любимых сериалах та могла говорить бесконечно долго. Я как-то попалась в ее ловушку, пришлось весь урок информатики выслушивать про какие-то корейские дорамы. – В любви можно привести пример Элизабет и Дарси из «Гордости и предубеждения».
– А ненависть где? – Спросила Марина, самая спортивная среди нас. Она редко посещала занятия, так как постоянно разъезжала по разным танцевальным соревнованиям.
– Ну… Может, мистер Беннет, – вставила и я свое слово, когда многие пожали плечами. – Хотя это не говорится напрямую, но, мне кажется, он старался быть как можно дальше от миссис Беннет и всячески выказывал презрение. Типа, он же часто осаждал ее своими высокопарностями.
– Притянуто за уши, – возразила Света.
Так мы и спорили все перемены. Одни только мальчишки оставались в стороне, будто это их вовсе не касалось. Иногда мне становилось жаль, что я не могу относиться ко всему так же спокойно. Понятное дело, почему это не тревожило Сережу. Когда у тебя есть заботы с младшими братьями и сестрой, за которыми ухаживаешь в основном ты, школьные дела уже не кажутся катастрофой. Но у Влада, например, таких проблем не было – младший сын в семье образованных родителей, не курит, на вечеринках, если и пьет, то напивается сильнее всех. Его родителям будто бы все равно на его оценки и школьные успехи. Только и слышно от него про прохождение очередной игры, особенно про ассасинов.
А я так не могла. Если я плохо напишу это сочинение, то мама мне этого никогда не простит. Если и не выгонит из дома – потому что формально он Славин – то разговаривать точно перестанет. В голове постоянно мелькали картинки, как я, одинокая и покинутая, сижу под дверью их спальни, как котенок, и жду ее прощения. Такие мысли часто начинали меня преследовать перед сном, живот сразу сводила тяжелая боль, я много крутилась перед сном. И после мне снились кошмары, в основном, про то, как мама от меня отрекается и выкидывает на мороз.
В день сочинения меня ужасно воротило от одного вида еды. С утра мама приготовила бутерброды с маслом и сыром. Я только пила чай, пока меня буквально упрашивали что-нибудь съесть.
– Ты должна позавтракать! – Говорил Слава. Казалось, будто ему не все равно. Обычно в это время он уже шел к машине, но сейчас он задержался ради меня. – Ты же в обморок рухнешь прям перед бланком. И тогда все будет зря!
Я судорожно кивнула.
Мама взяла меня за руку. Вот теперь я удивилась. Ей тоже было будто бы не все равно именно на меня.
– Солнышко мое, не волнуйся так. Ты все знаешь, все напишешь. Но если не поешь, то просто не сосредоточишься.
Я заставила себя проглотить целый бутерброд, хотя на глаза наворачивались слезы. Мне хотелось, чтобы так было всегда – я, мама и папа, оба переживают за меня, а не за какие-то там оценки, оба любят меня, поддерживают и помогают. Только нужно не только перед экзаменами. Да и отчим – не папа.
– Пойдем, я подброшу тебя до школы, – предложил Сережа, когда я закончила.
В машине он включил радио и обогрев. Дрожала я, правда не от холода.
– Ты разве не опаздываешь на работу? – Спросила я, не заметив, как перешла на «ты».
– Пфф, я начальник. Когда прихожу, тогда и начинается рабочий день. Это, как говорится, остальные рано пришли, – улыбнулся он мне.
Это было невероятно приятно. На душе вдруг стало так тепло, я даже перестала дрожать. Мама не провожала меня даже на экзамены в девятом классе, а тут тратят время, чтобы довести меня до школы. Я закрыла глаза и представила, что Слава мой настоящий папа, что моя заветная детская мечта сбылась. Правда, пришлось вспомнить о том, что тогда у меня есть еще два старших брата, но это ничего. Так даже лучше. Довольно одиноко, когда вы с мамой остаетесь одни, а три новых члена семьи – очень даже неплохо.
Когда мы подъехали к школе, я несколько раз промазала по кнопке ремня.
– Вот и все, – вздохнула я, не решаясь выйти. Перед школой стояла группка моих одноклассников, но я все равно к ним не спешила. Школа была для нас пуста – никакой привычной толпы перед школьными воротами не было.
– Все будет хорошо, – заверил меня Слава и положил руку на плечо. – Мужайся, казак – атаманом будешь.
– Терпи, казак, – поправила я и хмыкнула.
– Разве? Забыл, получается. Вот это старость, представляешь?
Конечно, он ничего не забыл и не перепутал. Просто хотел отвлечь меня.
– Извини, что я так замешкалась с завтраком и тебе пришлось меня везти, – сказала я и уже настроилась выходить.
– Что значит «пришлось»? Я сам захотел тебя отвезти. Это ж событие – дочка сдает первый экзамен! Я вечером еще тортик куплю – ну, просто сказочный. Обалдеешь.
Моя рука на мгновение замерла на дверной ручке. Не поворачиваясь, я поблагодарила и попрощалась, а затем выскочила из машины. Слава помахал мне и уехал.
«Дочка», – крутилась у меня в голове. Будто он прочел мои мысли. Что-то часто люди стали их читать. Может, не такие уж они и сложные? Или, как сказала бы Люба, это очередная моя когнитивная ошибка.
Раньше бы на это я ответила со смехом, но не сомневаясь: «Это не когнитивная ошибка, это я – сплошная ошибка», но не теперь. С этого дня я не ошибка. Я – дочка.
***
Увидев темы, я пришла в ужас. Взглянула на Сережу, сидящего за соседней партой. Он сделал мне удивленную мину, затем улыбнулся и подмигнул. Видимо, его темы напугали не так, как меня.
«Верность и измена» – какая-нибудь Анна Каренина подойдет. «Равнодушие и отзывчивость» – кажется, у нас было похожее сочинение на уроке, когда мы репетировали данное событие. Тогда мою работу назвали лучшей, так что тема даже неплохая. «Цели и средства» – вообще непонятная. Про что тут можно написать? Ладно, может, что-то и можно, но на это нужно больше времени. Хм… Остались «Смелость и трусость» и «Человек и общество». Если с последним стало понятно сразу – это тема явно мимо, то над смелостью я задумалась.
В голове сплыл один момент, который не позволил бы мне выбрать иную тему. Мне было лет шесть, мы еще жили здесь. Мы с дядей были на лугу, вывели пастись коз. Я бегала, не в меру счастливая, наперегонки с маленьким козленком. Дядя кричал, чтобы я была осторожна. Но что могло случится ясным летним днем на открытом лугу? Мне казалось, что именно здесь место для беспечности, поэтому спокойно убегала от дяди вслед за беспечным козленком. Как вдруг передо мной промчался конь, огромный гнедой жеребец. Но потом будто передумал, развернулся и помчал на меня. Так страшно мне еще не было. Я замерла на месте, наблюдая, как грациозно и красиво несется на меня эта страшная сила. Козленок был умнее – резко побежал в другую сторону, к своей маме. Помню, чей-то голос вдали, может, даже крик. Или это были мои же мысли? Это плохо отложилось в голове. Но хорошо запомнилось другое. Дядя повалил меня, накрыл собой. Из-под его руки я видела, как конь встал на дыбы, лязгнул его в плечо, заржал и умчался прочь. Или его согнал его хозяин. Это тоже смутно осталось в памяти. Но то, как дядя накрыл меня собой плотно засело в голове. Я даже помню горьковато-древесный запах, исходивший от его одежды. После этого ему пришлось забинтовать почти полтела – плечо и пара ребер были сломаны, врачи даже удивились, как они не задели сердце. Удивительный поступок и поразительная любовь. Когда я плакала и просила у него прощения, он только смеялся и говорил, что предупреждал об опасности, и впредь я всегда должна слушаться старших, но он ни о чем не жалеет. Он говорил, что главное – моя жизнь. Говорил, что я – самое ценное для него.
А ведь он так и не оправился до самой гибели. Все еще ходил криво, все еще страдал от боли в районе сердца. И долгое время мне казалось, что я виновата в его гибели. Что если бы не тот случай с конем, то он был бы в хорошей форме и не дал бы себя убить. Не знаю, насколько это так. Просто однажды, почти сразу как мы переехали в город, зашла в маленькую церквушку возле школы и так разрыдалась, что бедная свечница больше часа проводила со мной сеанс психотерапии. Она тогда сказала: «Ты виновата в этом настолько же, насколько виновны бабка с дедкой в том, что не уследили за Колобком». Некоторые вещи просто случаются, и мы не можем знать, что было бы, если б что-то пошло иначе. Это просто не в наших силах.
Конечно, я не описывала в сочинении ничего, кроме конкретного случая с конем. Попыталась описать настолько красочно и детально, будто это случилось только что. Перечитала, подправила ошибки, но потом вдруг ужаснулась. Я же не знаю, что писать в трусости! Мой взгляд метнулся к часам. О, ужас! Прошел почти час.
Я оглянулась на ребят. Все склонились над листами и что-то быстро писали. Сережа тоже внимательно работал над сочинением. Никто не сидел, как я, и не паниковал. Руки тут же принялись дрожать. Нужно ли сменить тему? Выбрать другую? В чистовик я еще ничего не вносила, и время есть. Только идей никаких… Тем более я уже так красиво все описала.
Все, кроме трусости. Кого бы мне ни удалось вспомнить, все никак не сходились по смыслу с первой «храброй» частью. А ведь смысловая линия крайне важна для сочинения. Нельзя же написать, что храбрый хороший только потому что храбрый, а вот трусливый – плохой, потому что он не храбрый. Бред же! Хотя на самом деле я понимала, что даже такую мысль смог бы донести кто-то более талантливый, нежели я.
Мое место было на последней парте у стены, нас рассаживали учителя строго по списку. Так что и в окно посмотреть я не могла – все время натыкалась на пишущих ребят и начинала волноваться. Вдох-выдох. Вдох-выдох! О, НЕТ! Кто-то уже переносил сочинение на чистовик! Время показывало, что прошло полтора часа, не мудрено!
Я попыталась глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Решение проблемы не представлялось чем-то легким. Но, поднатужив свои нервные окончания, я сумела добиться того самого яркого, почти шокового озарения.
Онегин! Как же я не любила этого напыщенного пижона, испортившего жизнь стольким людям. Да, принято винить Ольгу за легкомыслие, ведь где это видано, чтобы женщина хоть где-то была невиновна. И раньше я тоже ее винила в том, что она быстро забыла Ленского. Но откуда мы знаем, что она чувствовала и как переживала? Она лишь отвечала на ухаживания Онегина, который умел быть обольстительным, когда хотел. Гордыня и баловство толкнули Евгения оскорбить друга, а добавившаяся к ним трусость не позволила закончить дуэль мирно. Ведь тогда про него стали бы пускать слухи, тогда бы он перестал быть таким замечательным в глазах других людей. Он струсил спасти друга ценой своей пресловутой чести, что явно контрастировало с поступком дяди, рискнувшим своей жизнью ради меня. Это я сделала своим главным тезисом.
После того, как я несколько раз перечитала сочинение и перепроверила ошибки, в том числе и логические, настало время переносить все в чистовик. Многие одноклассники к этому времени уже сдали свои работы. Но до конца экзамена оставалось еще полтора часа, так что я особо не переживала.
Вышла я предпоследняя. Зато в работе была уверена. Каким же усталым, должно быть взглядом, я провожала Сережу, когда он все написал еще два часа назад! Узнать бы у него, как он написал. Забрав телефон, я направилась к выходу, но тут, к моему удивлению, меня с ног сбила Люба.
– КАК ТЫ НАПИСАЛА? – Прокричала она мне на ухо. – Я выбрала про равнодушие, а теперь думаю – не дура ли? У нас почти все это выбрали, а, значит, это простая тема. Я теперь волнуюсь! ВОЛНУЮСЬ! Вдруг я опозорюсь на самой простой теме? Какой ужас – какой ужас!
Она принялась ходить по холлу школы прямо напротив дверей в гардеробную, где другие наши однокашники ожидали друзей.
– Думаю, нужно успокоиться! – Люба коснулась висков, помассировала их и стряхнула руки. – Все хорошо! Мы все сдадим! Это же как шторы, верно? На шторы же мы сдавали, так и тут сдадим, что страшного, верно?
Очень странно, но я сейчас была абсолютно спокойна. С улыбкой наблюдала, как подруга носится из одного конца в другой, абсолютно уверенная в том, что у нее все будет хорошо. Это я ей и прокричала, когда поймала проходящую мимо за плечи.
– А ЧТО НАПИСАЛА ТЫ?
– Девочки, вы ненормальные? – Вышла из комнаты Женя и покрутила пальцем у виска. – Другие еще пишут сочинения.
– Они на другом конце школы, отвянь, Косолапая, – ответила ей Люба и хотела замахнуться на нее балеткой, когда та отвернулась. Но я вовремя ее остановила.
– Мировой психолог, – заметила я, за что она наградила меня яростным взглядом. – Хорошо-хорошо, я отвечу, ласковая ты моя. Я выбрала тему «Смелость и трусость».
Люба посмотрела на меня, как на врага народа.
– Сложная тема… Наверное, только самые умные ребята решились ее взять.
– Так, не загоняйся! – Приказным тоном сказала я. – Ты умная, начитанная. Уверена, ты все написала на отлично.
Она хотела уже что-то ответить мне, но тут мне пришло несколько сообщений – выходя из аудитории, я включила звук на телефоне. Они приходили один за другим, и я никак не могла их проигнорировать.
– Спам? – Встревожилась Люба.
Я покачала головой. Это были сообщения от Сережи.
«Срочно».
«Пожалуйста, ответить мне».
«Ответь, как придешь с сочинения».
«Пожалуйста, позвони, как освободишься».
«Если просто не читаешь, тебе же хуже».
«Отвечай».
«Отвечай!».
И еще несколько в таком же духе. Мы переглянулись, и я тут же набрала его номер. Судя по его голосу, он бежал:
– Извини, надеюсь, ты выключила звук на экзамене, – тут же, задыхаясь, выпалил он.
– Что с тобой? У тебя все хорошо? – Спросила я. Люба прижалась ухом к телефону.
– Да. Да, если можно так сказать. Я тут такое узнал… Короче, бегу к школе, расскажу лично. Но это срочно.
– Да что такого могло случится за пару часов? – Меня действительно начинала пугать эта ситуация.
– Это касается твоего дяди.