Зеркало
Зеркало.
Татьяна Яковлева
Книга «Зеркало» – это захватывающее фэнтезийное повествование о сложных взаимоотношениях, семейных тайнах и магии. Это история древнего рода ведуний, жизни четырёх представительниц которого переплетаются через загадочное зеркало, способное изменять судьбы.
Изображение для обложки создано с помощью искусственного интеллекта ChatGPT 4o.
Татьяна Яковлева
Зеркало.
Пролог
На просторной поляне на высоком берегу реки собрались жители двух соседних деревень: Лещей и Яблоневки. Повод был очень даже примечательный: не каждый день в этих местах менестрель оказывается. Да не простой менестрель, а менестрель-сказитель. Проведёт он по сладкозвучным струнам своего лирника и то песни чудные запоёт, то сказы всякие сказывать начнёт. А люди вокруг слушают, затаив дыхание, о землях далёких да неведомых, о зверях и птицах дивных, об обычаях и обрядах чужестранных. Но сейчас более всего хотелось сельчанам послушать истории и песни о загадочных происшествиях, которые на их родной земле случаются, и слухи да пересуды о которых вот уже не один десяток лет витают повсюду и своей настойчивостью всё больше отклика находят в людских сердцах. Да и как тут не верить им, если в Яблоневке три месяца уже девоньку найти не могут. Прехорошенькая была, беленькая да ясноглазая. И в Лещах намедни одна девица пропала. Правда, отыскали её дня через два: за ягодами пошла с подругами, да отбилась от них, а потом ещё и ногу подвернула, идти не могла. Но разговоров много переговорить успели, королеве и вельможам все косточки перемыли, хотя знали, что за это в темницу, а то и на плаху угодить недолго.
В деревнях и сёлах собираться – на свой дом беду накликать. Потому и выступают песенники да сказители то на лесной опушке, то на поляне какой-нибудь, а любопытствующий народ туда подтягивается.
Вот и сейчас много набралось слушателей, никакие страхи и опасения не смогли остановить их. И после старинной легенды под неторопливый перебор струн затянул менестрель песню о делах нынешних, о тайне, окутывающей королевский замок и щупальцами расползающейся от него по всему королевству. Последние слова песни растворились в сгущающихся сумерках, а сельчане всё не расходились, боясь спугнуть воцарившуюся тишину.
Беснуются волны и бьются о скалы,
вздымаются пеной, летят в тёмных брызгах.
С вершины на них смотрит сумрачно замок,
над морем и землями грозно нависнув.
И в нём – королева. Прекрасней наяды.
Но холод мертвящий сквозит в её взгляде.
По залам пустым молча движутся тени.
Шаги не слышны, в дымке тают движенья.
Громкий стук копыт вывел всех из оцепенения. Первым вскочил на ноги Гудим, гармошка в его руках наполнила поляну весёлой танцевальной мелодией, и вскоре и стар, и мал разухабисто выплясывали, задорно притопывая и выкидывая замысловатые коленца. А несколько человек помогали менестрелю выбраться секретными тропами в безопасное место в стороне от поляны.
Глава 1. Лада
Сквозь пелену тумана, начавшего было окутывать сознание королевы, она услышала слова повитухи:
– У вас девочка, ваше величество! – а ещё через мгновение ясность ума окончательно вернулась к ней из-за громкого детского плача.
– Девочка, – разочарованно протянула Эльза.
Это были уже четвёртые роды. Шесть лет назад бремя королевы благополучно разрешилось дочерью. А потом два сына с промежутком в полтора года родились мёртвыми. Король Миродар ждал наследника. На глаза женщины навернулись слёзы.
– У вас чудесная здоровая девочка, – и повитуха протянула ей маленький свёрток.
Эльза машинально взяла его в руки, взглянула в лицо ребёнку и вскрикнула. На неё со сморщенного красного личика смотрели…
– Боже мой! Что за уродина! Уберите её! Не хочу её больше видеть!
В этот момент глубоко в подземелье дворца яркий всполох прорезал непроглядную тьму и тут же угас, словно ничего и не было.
А повитуха испуганно схватила крошку и только сейчас заметила, что у той один глаз был ярко-голубым, а второй светло-коричневого, почти жёлтого, цвета.
– Отнесите девочку кормилице, – распорядилась она, и служанка, подхватив малышку, вышла из комнаты.
– Девочка, да ещё уродина. Лили хотя бы хорошенькая. Вырастет, наверное, настоящей красавицей. Девочка… – и Эльза заплакала.
А на следующий день, когда у неё спросили, как назвать маленькую принцессу, венценосная мать лишь отмахнулась:
– Мне всё равно, хоть Страхолюдой!
От короля, одновременно удручённого и разгневанного рождением ещё одной дочери, тоже ничего не удалось добиться. Так и получилось, что имя девочке дала кормилица.
– Лада, Ладушка моя! Что за прелестное дитя! – нежно прижимала крошку к пышной груди Мила. Её собственный сын, которому недавно исполнилось полгода, сладко посапывал в люльке.
Лили осторожно пробралась в покои, где жила Лада, которой недавно исполнилось три года. Малышка сидела на полу, застеленном мягким пушистым ковром, и прижимала к себе большого, размером с неё, игрушечного медведя, сшитого из разноцветных лоскутков и набитого ватой. Девочка пыталась накормить его воображаемой малиной и смешно морщила носик, когда произносила:
– Ну же, не капризничай! Скажи: аам!
Две светлые с рыжинкой косички раскачивались при каждом её движении.
Лили души не чаяла в младшей сестрёнке и часто тайком от матери, да и любых других посторонних взглядов, проскальзывала в дальнее крыло дворца, где несколько комнат были отведены крошечной принцессе и её немногочисленной свите. Ах, сколько раз Лили видела недовольно-брезгливое выражение лица королевы, когда та узнавала об очередном проявлении привязанности старшей дочери к «этой отвратительной страхолюде», сколько раз слышала о том, что ей не подобает столь близко общаться с таким уродливым созданием.
– Ах, мало того, что у неё разноцветные глаза, так ещё совершенно плебейский курносый нос с конопушками! – в негодовании восклицала Эльза.
Но это не останавливало Лили, а заставляло лишь постоянно озираться, пробираясь в покои сестрички.
При виде гостьи личико Лады озарилось такой радостной улыбкой, что старшая принцесса мгновенно оказалась рядом с малюткой и нежно обняла её. Потом во внутреннем дворике они плели венки и пускали их плавать в небольшом бассейне вокруг фонтана. Вылезший из-за кустов смородины Ник, молочный брат Лады, изловчился и обрызгал девочек с головы до пят, а потом бегал за ними, пытаясь посадить кому-нибудь на платье, руку, а лучше всего – на голову, большого зелёного жука.
* * *
Королева ликовала: наконец-то у неё родился мальчик, сын, здоровый и крепенький!
Три дня об этом было известно только королю, королеве, лекарю да повитухам. А на четвёртый день во всех городах и сёлах Верии зазвонили колокола, глашатаи выкрикивали на площадях радостную новость: в королевской семье родился долгожданный сын! Наследник!
В последние месяцы перед родами ни сама королева, ни её окружение почти не обращали внимания на сестёр, и они сблизились пуще прежнего. О рождении принца им сообщила одна из служанок, когда Лили читала книгу Ладе и Нику, сидя под яблоней во внутреннем дворе. Младшая сестра, которой к тому времени исполнилось пять лет, радостно вскочила на ноги, намереваясь сию же секунду ринуться в противоположное крыло дворца, чтобы увидеть брата. Лили придержала её за руку, но затем, решившись, тоже поднялась и отправилась вместе с ней, продолжая не отпускать маленькую ладошку.
При виде девочек кормилица принца приложила палец к губам, и те на цыпочках, почти не дыша, подошли к люльке. Но несмотря на их осторожность, как только они приблизились, до этого спокойно посапывавший во сне младенец сразу завозился, и зелёные, как у матери, глаза с любопытством уставились на склонившиеся над ним лица сестёр.
– Что здесь делает это?! – от ядовито-ледяного тона королевы, возникшей на пороге комнаты, у всех присутствующих похолодело внутри. Только крошечный мальчик продолжал протягивать ручку в сторону Лады. На Ладу же был направлен унизанный кольцами палец её матери.
– Матушка! – испуганно пролепетала девочка. – Мы пришли посмотреть на братика. Мы так рады, что он родился!..
– Мы сейчас уйдём, – Лили загородила собой младшую сестру.
– Ты, милая, можешь остаться. Но этой… этой… чтобы духу её здесь не было! – произнесла Эльза, а где-то глубоко под дворцом вновь ярко вспыхнул мертвенно-белый свет, на несколько секунд озарив тесную захламлённую комнатку.
– Матушка! – Лада чуть не плакала, а Лили, присев перед королевой в реверансе, как того требовал этикет, торопливо схватила сестру за руку и вывела её прочь.
– Почему, почему? – рыдала младшая принцесса в своих покоях, а старшая вместе с сердобольной Милой обнимала, утешая её. Ник озадаченно смотрел на эту сцену, а потом принёс и протянул горемыке леденец в форме петушка, который накануне стащил из буфета на кухне и припрятал в своём тайничке.
* * *
Несмотря на неприязнь к младшей дочери королева вынуждена была позаботиться об образовании и воспитании девочки в соответствии с её положением. А потому по прошествии полугода к ней приставили учителей и воспитателей, которые должны были вложить в голову юного создания основы различных наук, обучить её этикету, игре на лире и танцам. Кормилицу же вместе с сыном выпроводили из дворца, выплатив денежное пособие, обеспечивавшее обоим вполне сносное существование в течение какого-то времени.
– Ах, моя родненькая Ладушка, голуба ты моя! Как же это, как же я без тебя! – гладила по голове заплаканную девочку Мила. Рядом расстроенно шмыгал носом Ник.
– Не уходи, Мила! Останься! – говорила, всхлипывая, маленькая принцесса, уткнувшись лбом в мягкий живот женщины.
– О! Если бы я могла, я бы никогда не покинула тебя, моё обожаемое дитятко! – А потом кормилица на несколько мгновений отстранила от себя девочку и внимательно посмотрела ей в глаза: – Запомни, милая, что бы кто ни говорил, ты – прелестна! И останешься такой навсегда, если сохранишь свою чистую душу и отзывчивое сердце. Помни, что есть те, кто любят тебя: я, Ник, госпожа Лили. Как бы далеко от тебя мы ни были, мы любим тебя. Ты чудесна, родненькая моя Ладушка, – и Мила незаметно смахнула повисшую на ресницах слезинку.
Королева, шурша юбками, вошла в классную комнату Лады и, бросив на дочь равнодушный взгляд, грациозно села в приготовленное для неё кресло. Учитель математики и естествознания Элиот, приглашённый из-за границы больше десяти лет назад для обучения принцессы Лили, не переставал раскланиваться и расшаркиваться несколько минут, пока венценосная особа, успевшая порядком заскучать, не остановила его властным взмахом руки. Лысеющий мужчина, за неприметной внешностью которого скрывался незаурядный ум, вскоре должен был начать заниматься и с маленьким принцем, а сейчас ему предстояло продемонстрировать успехи второй своей ученицы, десятилетней Лады. Он знал об отношении к девочке её матери, отношении, из-за которого, несмотря на своё происхождение, бедняжка была во дворце кем-то вроде изгоя, и почти каждый, начиная от придворных и заканчивая лакеями, старался делать вид, что не замечает её. В тайне кье Элиот жалел бедняжку, а потому надеялся, что её успехи в науках хоть немного растопят ледяную корку на сердце королевы. А успехи были, да ещё какие! Из всего множества учеников, бывших у него в течение его не такой уж короткой жизни, Лада была самая способная и намного превосходила весьма неглупую Лили. Как ему было известно, учитель по истории, политологии и праву был такого же мнения.
Задания и вопросы, подготовленные им, требовали не только владения зазубренным материалом, но и умения логически и при этом неординарно мыслить. И Лада справлялась с ними блестяще. Посреди очередного ответа королева встала, брезгливо посмотрела на дочь и молча вышла из комнаты. Девочка замерла, и вместе с ней замерло на приоткрытых губах так и не произнесённое до конца слово. А потом она опустилась на пол и склонила голову, закрыв лицо руками. Она не плакала, но кье Элиот заметил мелкую дрожь худеньких плеч под тонким шёлком.
В недрах подвала непонятно откуда взявшийся сквозняк всколыхнул серый слой пыли с какой-то рухляди, на миг вырванной из глубокого мрака блеснувшей зарницей.
* * *
Ладу всегда восхищала утончённая красота сестры, и сейчас она с грустью любовалась её изящным профилем. Лили обернулась и с нежностью взглянула в лицо девочки:
– Не печалься! Мы будем писать друг другу письма и когда-нибудь снова обязательно встретимся. И не единожды!
В глазах Лили всё ещё отражалась глубокая синева неба, на которое девушка только что смотрела, но уже в их глубине заплясали маленькие солнечные искорки, от которых на душе у Лады каждый раз становилось теплее. Младшую царевну всегда удивляло то, как менялся цвет глаз старшей: от тёмно-стального, когда та гневалась или негодовала, до прозрачного светло-голубого, когда она пребывала в романтично-мечтательном настроении.
Лили две недели назад исполнилось семнадцать лет, и завтра ей предстояло уехать в дальнее северное королевство, чтобы выйти замуж за молодого короля, недавно унаследовавшего престол после скоропостижной кончины своего отца. Конечно, брак был политическим, и жених с невестой видели друг друга лишь на портретах.
– Я буду очень скучать по тебе, моя милая, – продолжила Лили.
– А по мне? По мне ты тоже будешь скучать?
Пятилетний юный принц души не чаял в старшей сестре и ходил за ней хвостом, куда бы та ни направлялась. Поэтому никакие запреты их матери бывать в покоях нелюбимой дочери не помогли, и постепенно чистое сердечко Данияра привязалось к Ладе, а её разноцветные глаза казались ему чудом. «Ты фея, сказочная фея, я уверен!» – часто говорил он.
– Я буду скучать по вам обоим! – и Лили обняла их, тесно прижав к себе с двух сторон. И даже непоседливый принц притих, боясь пошевелиться и вдыхая лавандовый запах волос старшей сестры.
В течение года письма от Лили приходили почти каждый день, и Лада читала вслух отрывки из них своему братику, связь с которым стала ещё крепче после того, как они остались вдвоём. Но потом поток писем резко прекратился. Полгода не было никаких известий, пока в середине весны из Леотании не прибыл гонец и не привёз печальную новость. Осенью прошлого года северное королевство поразил мор. Белая ветошь – страшная болезнь, из-за которой всё тело покрывается нарывами, а желудок перестаёт принимать пищу – выкосила значительную часть населения. Умерла и королева Лили, в ту пору носившая под сердцем ребёнка.
Траур в Верии длился в течение месяца. Не только в столице, Лепасе, но и во всех городах флаги были спущены, а на зданиях вывесили чёрные полотнища. Данияр рыдал навзрыд. Лада проплакала три дня, а затем в ней словно всё замёрзло. Она равнодушно смотрела прямо перед собой, никого и ничего не замечая. И только пуще прежнего льнущему к ней брату спустя несколько недель удалось вывести её из этого состояния.
– Без тебя я бы тоже умерла, – думала девочка, глядя на Данияра, пускающего в бассейне у фонтана сделанные из кусков коры и бумаги кораблики.
Лада, как и раньше, почти не покидала отведённой ей части дворца, дабы не вызывать недовольства матери, по-прежнему и на дух не переносившей её. Отцу было всё равно, его интересовал лишь сын, которому предстояло унаследовать королевство. За годы, прошедшие с рождения дочери, Эльза постепенно, действуя очень тонко и ненавязчиво, полностью убедила мужа в безобразности и даже унизительности для их королевского дома врождённого изъяна девочки – разноцветных глаз. И Миродар, не видя перспективы политически выгодного брака для Лады, всё, что касается дочери, целиком отдал на откуп жене и, казалось, совершенно забыл о существовании принцессы. «Если бы я вдруг исчезла, – думала та, когда изредка ей доводилось встречаться с отцом, – он ничего бы не заметил и его жизнь ничуть бы не изменилась». При этом чем старше становился Данияр, тем больше король интересовался им и всё больше привлекал его к участию в государственных делах, будь то заседания совета, охота, званые обеды или балы. Лада всё реже видела брата и к шестнадцати годам, не имея ни одной родной души рядом с собой, чувствовала себя абсолютно одинокой и никому ненужной. Изучение наук ещё увлекало её, и успехи в них не переставали удивлять её учителей, но рвение сильно охлаждалось тем, что девушка не надеялась когда-нибудь иметь возможность применить на практике полученные знания. А танцы и игра на лире были и вовсе заброшены. Некому было слушать чарующие звуки, лившиеся из-под её пальцев, негде было вальсировать отверженной принцессе, для которой двери бальных залов всегда были закрыты.
Трагедия произошла, когда Данияру едва минуло одиннадцать: король после зимней охоты слёг с воспалением лёгких и больше уже не поднялся. Неделю могучее тело боролось с недугом. То накатывал жар, то сотрясал озноб. В груди что-то булькало и клокотало, хриплое дыхание прерывалось раздирающим горло кашлем. Наконец, поняв, что ему не выкарабкаться, Миродар пригласил придворных, королеву и сына и объявил, что оставляет королевство принцу Данияру, а регентом до его совершеннолетия назначает королеву Эльзу. Спустя несколько часов Миродар скончался, и всё королевство оплакивало его. Потому как не зря он слыл мудрым и справедливым королём, сумевшим обеспечить мир и процветание своим землям в течение почти двадцатипятилетнего срока правления.
Лишь Лада не оплакивала своего отца, ничего не почувствовав ни в первое мгновение, когда узнала о произошедшем, ни позже.
Глава 2. Ясмина
Пересвет с самого детства слыл в деревне Овражки странным, а потому односельчане сторонились его, хотя и не обижали. Нет, дурачком он не был. Статный, широкоплечий и лицом ладный, от работы никогда не бегал. Но… То во взгляде его мелькнёт что-то чудное, то вовсе взгляд остановится. А окликнешь, так встрепенётся, словно разбудили его неожиданно, вырвали неизвестно из каких далей далёких. Иногда же и вовсе начинал говорить о землях неведомых, зверях невиданных, звёздах недосягаемых. Те, кто постарше, сказывали, как лет пятнадцать назад путник в Овражки пожаловал да остался здесь лет этак на пять. Гостевал на подворье у родителей Пересвета. И мальчишка уж больно прикипел к нему, да и постоялец не гнал несмышлёныша, а наоборот, стал с ним возиться, будто с сыном родным. Научил Пересвета читать и писать, книжки ему давал, байки всякие рассказывал, ночное небо с ним вместе разглядывал. А когда уходил, несколько книжек в дар оставил. До сих пор Пересвет считает их своим самым большим сокровищем. Странный, одним словом. Потому никто не удивился, когда взял он в жёны ведунью, жившую уединённо в лесу недалеко от деревни. Была Друда тогда ещё юной, восемнадцать лет едва минуло, красавицей – загляденье. Но всё равно побаивались её деревенские, ворожбы её непонятной да мудрости не по годам. По нужде за целительством ходили, а всё остальное время чурались.
Минуло почти двадцать лет с той поры. Голоса и смех дочерей-погодок восемнадцати, семнадцати и шестнадцати лет от роду наполняют дом и просторный двор Пересвета и Друды. Все три – светловолосые, изящные, словно лебёдушки, с сияющими изумрудной зеленью глазами. И всё же, несмотря на общность черт, самая прелестная среди них – средняя, Ясмина. И в ворожбе она превосходит сестёр, которые исцеляют травами, заговорами и прикосновениями только небольшие травмы да болезни. От рук же да песен Ясмины и серьёзные хворобы отступают, а кости срастаются.
У каждой девушки есть кулон – подвешенный на золотой цепочке рубин в причудливой оправе. Родители подарили их своим дочкам, когда те были ещё совсем крошками. Дина, Ясмина и Анфиса очень дорожат ими, но лишь Ясмина никогда не расстаётся со своим кулоном, пряча его за пазухой.
* * *
В подёрнутом утренней дымкой лесу слышались оживлённые девичьи голоса.
– Ясмина, Анфиса! Посмотрите! Да здесь всё усыпано земляникой! – Дина обернулась на слегка приотставших сестёр.
– Ого! – оказавшаяся рядом с ней Анфиса тут же начала срывать и есть ароматные красные ягоды.
– Мы сюда не лакомиться пришли. Прежде всего нужно собрать травы. Солнце вот-вот встанет. Время упустим, – Ясмина остановилась на краю поляны.
– Я немного, – и младшая сестра торопливо отправила в рот целую пригоршню земляники, а потом зажмурилась от удовольствия. Дина рассмеялась, глядя на неё.
Первые лучи едва проникли сквозь кроны деревьев, а корзины девушек уже наполнились пучками целебных трав и корений, аккуратно срезанными древесными грибами и мхом.
Дина и Анфиса захотели вернуться на земляничную поляну, но Ясмина, которая уже давно прислушивалась к стуку топора, сказала сёстрам, что у неё разболелась голова, и ей просто необходимо сходить к речке и смочить прохладной водой свой разгорячённый лоб.
– В следующий раз, милые сестрицы, я обязательно составлю вам компанию, – и с этими словами она направилась к текущей среди оврагов лесной речушке. С каждым шагом весёлое журчание становилось всё громче, и вскоре мелькнувшая среди деревьев узкая блестящая лента превратилась в быстрый поток, бегущий по неровному каменистому дну. Но девушка не остановилась, а продолжила идти вверх по течению, чутко прислушиваясь к треску и скрежету дерева под ударами топора. Воспоминания нахлынули на неё, одна картина сменяла другую.
Без малого пять месяцев назад столкнулась она на опушке леса с Милославом и утонула в чёрных зрачках его зелёно-серых, словно туман над болотом, глаз. Прежде чем заговорить, оба стояли, побледневшие, и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Ясмина раньше никогда не испытывала такого. Сердце было готово выскочить из груди, в животе сладко тянуло, ноги стали ватными. Обычно весёлая и дерзкая, она растерялась, окончательно смутилась и потупилась. Первым опомнился незнакомец. Он протянул руку и осторожно дотронулся до её плеча.
– Здравствуй! Никогда тебя раньше не видел. Ты, наверное, из Вешенки? Как сюда попала? В лесу заблудилась? Меня Милославом зовут. А тебя как?
– Ясмина, – пролепетала девушка и удивилась, каким тоненьким вдруг стал её голос. Но потом, сообразив, что, пожалуй, не стоит сейчас рассказывать, что она дочь ведуньи, собралась с духом и, посмотрев в лицо парню, ответила:
– Да, я из Вешенки.
Жителям Овражек и Вешенок редко доводилось встречаться друг с другом, потому как они заготавливали дрова, охотились, собирали ягоды и грибы на противоположных сторонах вольготно раскинувшегося между деревнями смешанного леса.
Новый знакомый проводил девушку до опушки возле её селения.
– До свидания, Ясмина!
– Прощай, Милослав! – юная ведунья развернулась и пошла было прочь, но мысль: «Неужели это всё?» – заставила её оглянуться. Юноша стоял, не шелохнувшись, но как только она обернулась, неуверенно шагнул ей навстречу. Потом ещё. И вот уже они оба заспешили друг к другу. Их пальцы переплелись.
«Как и наши судьбы. Не может быть, чтобы всё так закончилось», – думала Ясмина, продолжая идти вдоль реки.
С тех пор они виделись почти каждый день. Милослав был лесорубом, и девушка удивлялась тому, что раньше им не доводилось встречаться в лесу. Её чувства становились сильнее и глубже с каждым днём, и однажды юная ведунья поняла, что для неё нет никого дороже. Поэтому, когда юноша, наклонившись, едва слышно прошептал ей в ухо: «Люблю!» – ей сначала показалось, что мир вокруг умолк и остановился, а потом вдруг закружился, заликовал, окрашиваясь в невиданные доселе цвета и оттенки.
Ясмина помнила всё: взгляды, слова, прикосновения губ, от которых земля уходила из-под ног, тепло загрубевших, но таких нежных пальцев, шероховатую ласку ладоней.
Всё изменилось пару недель назад.
Девушка, как и сейчас, спешила на стук топора. Юная ведунья знала, любимый так же жаждет встречи с ней, как она – с ним. Сердце радостно трепетало в груди. Казалось, за спиной выросли крылья, поэтому ноги ступали легко и беззвучно, едва касаясь узенькой тропинки, усыпанной прошлогодними листьями и мелкими веточками. Вдруг стук резко прервался громким вскриком, за которым последовал протяжный стон, наполненный болью. Не помня себя, Ясмина бросилась через заросли кустарника, раздирая перед собой переплетённые колючие ветви, оставлявшие ярко-красные царапины на руках и лице девушки. Представшая перед глазами картина ужаснула её. Милослав, почти потеряв сознание, неловко скрючившись, лежал на боку. Из ступни его левой ноги хлестала кровь. Недалеко от неё вонзился в землю топор, рядом с которым в тёмной густеющей луже лежала часть ступни с пальцами, продолжавшими судорожно подёргиваться. Ясмина живо представила, как топор выскользнул из рук лесоруба и отёк ему часть стопы, обутой в неспособный хоть сколько-нибудь её защитить от подобного удара лапоть, остатки которого, соскочив, валялись здесь же.
Девушка нашла в мешке Милослава, с которым тот всегда ходил на вырубку, почти полную бутыль с водой и вылила в неё содержимое своей фляги, висевшей на поясе, стягивающем её тонкую талию. А потом начала что-то шептать. Обрывки непонятных слов с трудом доходили до сознания Милослава, молча наблюдавшего за ней сквозь мутную пелену, застилавшую взгляд. Вода в бутыли забурлила. «Закипела?» – удивлённо выдохнул юноша. Но, когда через пару мгновений Ясмина начала обмывать ею торчащий из штанины обрубок, жидкость была едва тёплой, а от соприкосновения с ней вверх по ноге побежало лёгкое покалывание. Кровотечение тут же остановилось. Девушка обмыла и отрубленную часть стопы, а потом приложила её к ноге. Опять что-то забормотала, тихо и напевно. От кистей её рук исходило бледное серебристое сияние. А потом резкая боль, более сильная, чем была тогда, когда топор вонзился в стопу, пронзила всё тело Милослава, и парень потерял сознание. И поэтому не заметил, как ещё крепко стоявшее могучее дерево, едва подрубленное его топором, почти мгновенно высохло, а затем серо-коричневой трухой осыпалось на землю.
Очнувшись, юноша увидел, что ступня цела и невредима, лишь едва заметный тоненький шрам напоминает о недавнем происшествии. Он пошевелил пальцами, а потом поднял глаза на склонившуюся над ним девушку, на коленях которой лежала его голова.
– Как ты себя чувствуешь? Нога не болит? Тебя не подташнивает? Встать сможешь?
– Да, – и Милослав, тут же поднявшись, сначала потоптался, а потом, осмелев, попрыгал на левой ноге. Но радость от исцеления вскоре сменилась настороженностью, а затем страхом.
– Как, как ты это сделала? Кто ты такая?!
– Я средняя дочь Друды, к которой за помощью приходят жители твоей деревни, а бывает, что и Вешенки, и ещё более отдалённых поселений.
Глаза любимого вместо нежности наполнил ужас.
– Ты колдунья! Ведьма!
– Не ведьма, а ведунья, целительница. Я сейчас всё объясню. Выслушай меня!
– Да такое только Семиокому Владыке под силу! Может, ты ещё и мёртвого воскресить сумеешь?
– Этого никто не сумеет! – голос девушки задрожал.
– С помощью какой тёмной силы…
– Да выслушай меня, умоляю! Для твоего исцеления я просто перенесла жизненную энергию дерева, которое ты собирался срубить, в твою ногу. Мы, ведуньи, при необходимости можем использовать энергию растений и самых мелких животных: насекомых, лягушек, маленьких птичек… И то, это зависит от силы самой ведуньи… Мы лечим людей и скотину с помощью целебных свойств, которыми наделено очень многое в природе и прежде всего – различные травы. Мы изучаем и исследуем, помогаем и спасаем…
Но юноша не слушал её:
– Ты обманывала меня!
На глазах Ясмины выступили слёзы:
– Я боялась сказать тебе правду, – еле слышно прошептала она. – Я боялась потерять тебя. Ведь ты люб мне! А для меня не секрет, как деревенские относятся к моей семье. Но ведь это несправедливо!
От волнения девушка раскраснелась, отчего стала ещё прелестнее. Но Милослав не замечал этого. «Порчу, она может наслать на меня порчу. Или ещё чего похуже, – свербело у него в голове. – И как меня угораздило! Вот ведь… – и он с опаской посмотрел на Ясмину. – Нельзя её обижать. И потом, она меня всё-таки исцелила, против этого не возразишь».
Юная ведунья, выговорившись, выжидающе смотрела на него. Пауза затягивалась, и, сделав над собой усилие, Милослав как можно спокойнее произнёс:
– Спасибо тебе за исцеление! Если бы не ты, оставаться бы мне навек калекой.
Ясмина почувствовала, как надежда горячей волной обдала её сердце, и оно радостно заколотилось в груди. Она шагнула к своему ненаглядному, обняла, тесно прижавшись к нему всем телом, и прошептала:
– Что ты, любимый! Разве я могла поступить иначе?! – и почувствовала, как напрягся каждый его мускул в желании отстраниться от неё. Острая боль молнией прошлась от пяток до горла и едва не вырвалась стоном.
– Поцелуй меня! – цепляясь за остатки надежды, Ясмина, запрокинув голову и привстав на цыпочки, потянулась вверх, и её губы наткнулись на твёрдые и холодные губы Милослава, одеревенело ответившие на её горячий поцелуй.
Несколько раз с тех пор ей удавалось увидеть любимого. Каждый раз она находила его, идя на стук топора. И каждый раз её ждал отстранённый взгляд и немногословие. Куда исчезли вся та страсть и та нежность, которые прежде сквозили во взорах, жестах и голосе? Девушка больше не пыталась обнять, а тем более поцеловать юношу. Он тоже не предпринимал никаких шагов для этого.
«Так больше продолжаться не может, – думала Ясмина, идя вверх по течению реки. – Нужно поговорить, разрешить все недомолвки и недоразумения, развеять сомнения. Он обязательно всё поймёт. Ведь он столько раз говорил, что любит меня!»
Милослав, работая, скинул рубаху, и струйки пота стекали по стройному мускулистому телу. Льняные волосы удерживались обвязанным вокруг головы и проходящим по лбу кожаным шнуром. Упругая стойка ног, широкий взмах топора в крепких руках. Девушка замерла, пытаясь унять тревожно бьющееся сердце и глядя на лесоруба из-за широкого ствола ясеня. Привычно нащупала под платьем и сжала в руке кулон, и, ощутив сквозь тонкую ткань его угловатую поверхность, немного успокоилась.
«Как же он красив! Как же хочется броситься к нему со всех ног, прильнуть к его груди, почувствовать горячее дыхание на своей щеке, ощутить истому под его чуткими пальцами!» – но вместо этого Ясмина осторожно и неторопливо вышла к вырубке. Милослав не сразу заметил её, а когда заметил, вздрогнул от неожиданности:
– Ты испугала меня! Нельзя так подкрадываться!
– Прости…
– Не подходи близко, а то в тебя могут щепки попасть, – и продолжил работать.
Шло время, казалось, парень забыл о ней. Наконец, молодая, но уже довольно высокая и весьма широкая в обхвате сосна накренилась и, заскрипев, повалилась, разбрасывая вокруг хвою. Милослав вытер пот со лба и посмотрел на девушку.
– Ты что-то хотела?
– Раньше тебе не нужен был повод для встреч. Ты сам искал их!
– Да, так было раньше…
– А теперь? Неужели…
Он развернулся к ней:
– Нам не нужно больше встречаться. Лишнее всё это.
– Но почему? Я люблю тебя! И ты. Разве ты не любишь меня? Ведь…
– Я ошибался. Я совсем не знал тебя. Ты обманула меня.
– Все твои слова, твои улыбки, твоя нежность – всё пустое? – Ясмина с трудом сдерживала рвущийся наружу стон.
– Прости, но мы слишком разные! Не мучай меня… и себя. Прошу. И не сердись.
– Но это несправедливо! Мы помогаем людям, исцеляем. Разве это плохо?
– Это хорошо! Но… Прости! – и с этими словами, сложив инструменты в маленькую тачку и закинув мешок на плечо, пошёл прочь. «Всё, – думал он, – наконец-то. Что там ещё ведьме в голову придёт, кто знает? Боязно, но по-другому не получилось. Будь что будет! Авось, вывезет как-нибудь. Вот же угораздило…».
Ясмина осталась стоять, растеряно глядя ему в спину, не в силах пошевелиться, не веря в произошедшее. Ей хотелось плакать, но глаза пересохли. А потом будто что-то взорвалось у неё внутри, и тысячи острых жал впились в её тело. Вторя дрожи раненого сердца, скрытый одеждой рубин на мгновение потемнел, а затем несколько раз полыхнул собственным ярко-красным светом.
Ветви деревьев и густой подлесок уже давно скрыли от Милослава девушку. И вдруг громкий протяжный крик достиг его, пригвоздив на мгновение к месту. Такое горе наполняло этот крик, столько душераздирающей боли было в нём! «Неужели Ясмина?» – и сердце юноши похолодело от недоброго предчувствия. Но спустя пару дней он решил, что, верно, это была какая-то птица.
Перемена в поведении дочери не осталась незамеченной Друдой и Пересветом. Да и сёстры обеспокоенно поглядывали на неё. Но все попытки разговорить Ясмину оказались напрасными. Прежде весёлая и открытая, все свои чувства, связанные с Милославом: горе, любовь, обиду, негодование – она решила похоронить в глубине своего сердца. «Я справлюсь сама. Должна справиться. Ни к чему их лишний раз волновать», – думала девушка. И через пару недель, несмотря на снедавшую её тоску, Ясмине настолько удалось взять себя в руки, что домашние решили, что всё наладилось и туча миновала.
Глава 3. Амелфа
Дни складывались в недели, недели – в месяцы. После смерти короля Миродара минул один год, за ним – второй; третий был на исходе. Лада резко проснулась. Ночная тьма наполняла комнату, сквозь щель между занавесками в окно заглядывала одинокая звезда. На прикроватном столике за стеклом слабо мерцал фитиль лампы. Показалось? Но этот голос девушка слышала уже многократно, сначала изредка, с промежутком в несколько недель, а в последнее время – по десятку раз за день. Сперва едва уловимый, постепенно он становился всё громче, увереннее и настойчивее. Вот и сейчас именно он разбудил принцессу. Несколько минут Лада пролежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и чувствуя, как гулко бьётся сердце в груди, а потом повернулась на бок, готовясь вновь провалиться в сон. Ей вроде бы что-то снилось, что-то хорошее? Или кто-то? Но тут голос прозвучал так отчётливо, будто женщина, произнёсшая: «Я жду тебя! Я так давно жду тебя!» – сказала эти слова прямо в ухо девушке. Принцесса села на кровати, озираясь.
– Но кто ты и где?
– Я глубоко в подвале этого дворца. Возьми лампу и иди, я буду подсказывать тебе дорогу, – впервые продолжил голос.
Лада заколебалась, но через пару секунд, решившись, спустила ноги со своего ложа и нащупала ногами мягкие ночные туфли. Накинув поверх сорочки пеньюар, взяла лампу и вышла из спальни.
Следуя указаниям голоса, она бесшумно двигалась по едва освещённым пустым коридорам, поворачивая то налево, то направо, и вскоре оказалась в незнакомой ей части дворца. Потом начался спуск вниз. Цокольный этаж, первый ярус подвала, затем – второй. Пройдя к узкой винтовой лестнице, скрывавшейся за неприметной скрипучей дверью, принцесса с удивлением обнаружила третий ярус, который, в отличие от двух предыдущих, по площади был совсем маленьким и находился с противоположной от покоев девушки стороны дворца.
Продираясь сквозь паутину и пыль, спотыкаясь о какую-то рухлядь, Лада неожиданно наткнулась на что-то гладкое и холодное, блеснувшее в свете лампы. Сделав огонь поярче и подняв лампу повыше, девушка с любопытством и восхищением разглядывала сияющую, идеально ровную и чистую, без единой царапины поверхность огромного, высотой с рослого мужчину, овального зеркала, обрамлённого искусно сделанной золотой рамой, украшенной причудливыми узорами и усыпанной драгоценными камнями. Как такое дорогое зеркало могло оказаться здесь? Но тут голос, молчавший с тех пор, как нога принцессы коснулась пола нижнего уровня подвала, раздался снова, и шёл он из глубины странно замерцавшего и словно бы вздрогнувшего при этом зеркала.
Лада испуганно отшатнулась назад, но потом ещё ближе подошла к нему и провела рукой по стеклу, почувствовав слабый холодок, который почему-то совершенно успокоил её.
– Так это ты всё время звала меня? Кто ты? Как попала в зеркало? Или ты и есть зеркало? Волшебство? Ты колдунья или злобный дух? Откуда тебе известно обо мне?
– Сколько вопросов, – в голосе явно послышалась насмешка. – Когда-то меня нарекли Амелфой. Так и обращайся ко мне. О тебе я знаю многое, очень многое.
– Но откуда? В этот подвал я спустилась впервые…
– Мы с тобой связаны незримыми нитями, и связь эта крепка. Я чувствовала все движения твоей души с самого твоего рождения. Обиды, одиночество, потери, пустота… Раз за разом брезгливое презрение твоей матери и равнодушие отца ранили тебя…
С каждым словом, исходящим из зеркала, Лада чувствовала, как тяжелеет камень на её юном сердце, который раньше ей почти всегда удавалось не замечать.
– Прекрати! Ведь были и есть люди, которые любили и до сих пор любят меня! Лили, Данияр, Мила, Ник…
– Мила была твоей кормилицей, ей платили за то, чтобы она была ласкова с тобой. Неужели ты думаешь, что подневольная служанка будет искренна в своей привязанности к госпоже?
– Мила была мне как мать, настоящая мать! Я чувствовала неподдельное тепло, исходившее от неё…
Ядовитый смех стал ответом на слова девушки:
– Ты была так мала! Что ты могла знать об искренности! Отвергнутый собственной матерью уродец, ты цеплялась за всё, что хоть как-то походило на любовь! Наивная! А Ник? Он был столь же мал, как и ты. Уже много лет он не вспоминает тебя, а при встрече даже не узнал бы.
– Это неправда! Всё, что ты говоришь… Зачем ты делаешь мне больно?
– Лили? – не умолкала Амелфа. – Где она сейчас, твоя Лили? Если бы не умерла, то ещё год-два, и письма от неё почти перестали бы приходить. Твоя сестра забыла бы о тебе, как и все прочие. Новая жизнь в новом королевстве, интриги при дворе, рождение ребёнка, а потом и других детей. Если она и любила тебя когда-то, то вся эта любовь перенеслась бы на собственных малышей, а ты стала бы в лучшем случае лишь воспоминанием. Да и понимала ли когда-нибудь Лили тебя по-настоящему? Любимое всеми дитя. Что она могла знать о твоих чувствах?
Лада сидела на полу, сдавив ладонями виски, и сквозь стоящие в глазах слёзы смотрела на обрывки картин из своего прошлого, которые сменяли друг друга на мерцающей поверхности зеркала.
– А твой брат! Он уже забыл о тебе! Когда в последний раз он навещал тебя!? Ты не нужна ему. С рождения он окружён вниманием и заботой. Желанное долгожданное дитя! Государственные дела и проблемы? Да! Но это жизнь, яркая и интересная. И Данияр – в центре этой жизни. Ты, с твоим серым унылым существованием, можешь быть только обузой для него. Да тебя даже не выводят в свет, скрывают, насколько это возможно, сам факт твоего существования. Дабы не уронить чести королевского рода!
Зависть к сестре и брату петлёй сдавили горло девушки, ядовитыми крошечными змеями проникли под кожу и удобно расположились внутри её тела. Принцессе казалось, что она впервые испытывает такое. Впервые? И Лада вспомнила, что это чувство ей знакомо с раннего детства, но его укусы были слабы, а болезненный зуд от них быстро исчезал под ласковыми взглядами сестры и улыбками брата. Но яд оставался, накапливался… Ложь, всё ложь!
– Брезгливая гримаса матери, равнодушный взгляд отца, – безжалостно продолжала Амелфа. И в отражении зеркала Лада увидела лицо королевы, обращённое на неё, стоящую возле кроватки недавно родившегося брата, а потом потеплевший взгляд зелёных глаз, когда мать заговорила с Лили. Вот отец при редкой встрече с младшей дочерью смотрит сквозь неё, словно она пустое место, а в следующее мгновение ласково похлопывает по плечу брата, хваля его за что-то.
– Ведь ты ненавидишь их, своих родителей! Да и достойны ли они чего-то иного? Вспомни, как молнией мелькнула в тебе злорадная мысль, когда умер твой отец: «И поделом!» Ну же, признайся себе!
Лада уже не пыталась сдерживать слёз, беспрерывно стекавших по её щекам. Но слёзы эти не приносили облегчения, а камень на сердце не становился меньше. Напротив, в какой-то момент девушка почувствовала, что её сердце само обратилось в камень, холодный и твёрдый. Слёзы мгновенно высохли, и она вздохнула свободно. Камень в груди бился спокойно и ровно, и ничто не давило на него.
Она поднялась и снова взглянула в зеркало. Из сумерек, едва подсвеченных снизу слабым огнём стоящей на полу лампы, на неё смотрело её собственное отражение. Хрупкая невысокая фигура в белой сорочке до пят с накинутым поверх полупрозрачным голубым пеньюаром, сейчас серой дымкой окутывающем её. Бледное лицо с тонким, слегка вздёрнутым носом, волосы выбились из заплетённой на ночь косы и топорщились во все стороны. Цвет глаз в полумраке было не различить, они казались огромными и тёмными, а внутри зрачков то и дело вспыхивало и гасло оранжевое пламя. Как же Лада ненавидела своё лицо! Ах, если бы она была похожа на мать или сестру, её жизнь была бы совсем иной!
– Ты очаровательна! Это они, все эти недалёкие люди, не смогли оценить твою уникальную красоту! Это их ты ненавидишь! – снова услышала Лада из зеркала.
– Уникальную! – с горечью воскликнула девушка. – Не нужна мне такая красота. Идеальная красота моей матери – вот то, что мне нужно!
– Ты уверена?
– Да.
– Я могу помочь, – плохо скрытая радость в голосе Амелфы насторожила Ладу. Но принцесса всё же спросила:
– Как?
– Приводи сюда свою мать и увидишь.
– Моя мать на дух меня не переносит, она ни за что не пойдёт куда бы то ни было со мной, а сюда – тем более.
– Я научу тебя, как приготовить снадобье, которое заставит её следовать твоему слову в течение часа. Этого будет достаточно.
В груди Лады что-то толкнуло камень, бьющийся теперь там вместо сердца, за толчком последовала слабая вспышка. Девушка почувствовала неладное, словно одна нога поскользнулась на краю бездонной пропасти. Принцесса замерла, а затем произнесла:
– Мне нужно подумать.
– Думай, но время уходит. Лишь в течение ближайших трёх дней расположение звёзд способствует тому, что так желанно для тебя. Следующий раз наступит только через десять лет. Когда надумаешь, произнеси моё имя, и я расскажу тебе, что делать дальше.
На следующий день ближе к вечеру Данияр на полчаса заглянул к Ладе.
– Прости, милая сестрица, что я редко прихожу к тебе. Все эти приёмы, совещания, опека матери крайне утомительны и отнимают уйму времени. Я так скучаю по тем беззаботным дням, когда мы вместе играли и читали возле фонтана!
Тень недоверия и печали, промелькнувшая в глазах девушки, не осталась незамеченной. Что-то тревожно сжалось и заныло за рёбрами, и юный король поторопился добавить:
– Я очень скучаю по тебе и очень люблю тебя! Верь мне! Ближе тебя у меня никого нет!
На мгновение озарившееся лицо принцессы тут же вновь потускнело: «Ложь, всё ложь. Я не нужна ему. Обуза…». А когда Данияр начал увлечённо рассказывать о приезде послов одной из заморских стран, об их необычной одежде и привезённых ими чудесных дарах, девушка почувствовала, как наполняется ядом всё тело, как зависть чёрным пламенем сжигает её изнутри.
Брат ушёл, а она ещё долго пыталась взять себя в руки: «Это Амелфа, её проделки! Зачем ему обманывать меня? Я ведь люблю его! Он мой милый младший братик! И он меня любит! Что бы сказала обо всём этом Лили?.. А что она вообще могла сказать? Разве Лили могла когда-нибудь понять меня, то, что я чувствую! Любит? Меня?!» – в горле девушки заклокотал сдавленный смех. Или это был хрип? – «А я? Люблю?» – по щекам потекли злые слёзы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71359858?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Татьяна Яковлева
Книга «Зеркало» – это захватывающее фэнтезийное повествование о сложных взаимоотношениях, семейных тайнах и магии. Это история древнего рода ведуний, жизни четырёх представительниц которого переплетаются через загадочное зеркало, способное изменять судьбы.
Изображение для обложки создано с помощью искусственного интеллекта ChatGPT 4o.
Татьяна Яковлева
Зеркало.
Пролог
На просторной поляне на высоком берегу реки собрались жители двух соседних деревень: Лещей и Яблоневки. Повод был очень даже примечательный: не каждый день в этих местах менестрель оказывается. Да не простой менестрель, а менестрель-сказитель. Проведёт он по сладкозвучным струнам своего лирника и то песни чудные запоёт, то сказы всякие сказывать начнёт. А люди вокруг слушают, затаив дыхание, о землях далёких да неведомых, о зверях и птицах дивных, об обычаях и обрядах чужестранных. Но сейчас более всего хотелось сельчанам послушать истории и песни о загадочных происшествиях, которые на их родной земле случаются, и слухи да пересуды о которых вот уже не один десяток лет витают повсюду и своей настойчивостью всё больше отклика находят в людских сердцах. Да и как тут не верить им, если в Яблоневке три месяца уже девоньку найти не могут. Прехорошенькая была, беленькая да ясноглазая. И в Лещах намедни одна девица пропала. Правда, отыскали её дня через два: за ягодами пошла с подругами, да отбилась от них, а потом ещё и ногу подвернула, идти не могла. Но разговоров много переговорить успели, королеве и вельможам все косточки перемыли, хотя знали, что за это в темницу, а то и на плаху угодить недолго.
В деревнях и сёлах собираться – на свой дом беду накликать. Потому и выступают песенники да сказители то на лесной опушке, то на поляне какой-нибудь, а любопытствующий народ туда подтягивается.
Вот и сейчас много набралось слушателей, никакие страхи и опасения не смогли остановить их. И после старинной легенды под неторопливый перебор струн затянул менестрель песню о делах нынешних, о тайне, окутывающей королевский замок и щупальцами расползающейся от него по всему королевству. Последние слова песни растворились в сгущающихся сумерках, а сельчане всё не расходились, боясь спугнуть воцарившуюся тишину.
Беснуются волны и бьются о скалы,
вздымаются пеной, летят в тёмных брызгах.
С вершины на них смотрит сумрачно замок,
над морем и землями грозно нависнув.
И в нём – королева. Прекрасней наяды.
Но холод мертвящий сквозит в её взгляде.
По залам пустым молча движутся тени.
Шаги не слышны, в дымке тают движенья.
Громкий стук копыт вывел всех из оцепенения. Первым вскочил на ноги Гудим, гармошка в его руках наполнила поляну весёлой танцевальной мелодией, и вскоре и стар, и мал разухабисто выплясывали, задорно притопывая и выкидывая замысловатые коленца. А несколько человек помогали менестрелю выбраться секретными тропами в безопасное место в стороне от поляны.
Глава 1. Лада
Сквозь пелену тумана, начавшего было окутывать сознание королевы, она услышала слова повитухи:
– У вас девочка, ваше величество! – а ещё через мгновение ясность ума окончательно вернулась к ней из-за громкого детского плача.
– Девочка, – разочарованно протянула Эльза.
Это были уже четвёртые роды. Шесть лет назад бремя королевы благополучно разрешилось дочерью. А потом два сына с промежутком в полтора года родились мёртвыми. Король Миродар ждал наследника. На глаза женщины навернулись слёзы.
– У вас чудесная здоровая девочка, – и повитуха протянула ей маленький свёрток.
Эльза машинально взяла его в руки, взглянула в лицо ребёнку и вскрикнула. На неё со сморщенного красного личика смотрели…
– Боже мой! Что за уродина! Уберите её! Не хочу её больше видеть!
В этот момент глубоко в подземелье дворца яркий всполох прорезал непроглядную тьму и тут же угас, словно ничего и не было.
А повитуха испуганно схватила крошку и только сейчас заметила, что у той один глаз был ярко-голубым, а второй светло-коричневого, почти жёлтого, цвета.
– Отнесите девочку кормилице, – распорядилась она, и служанка, подхватив малышку, вышла из комнаты.
– Девочка, да ещё уродина. Лили хотя бы хорошенькая. Вырастет, наверное, настоящей красавицей. Девочка… – и Эльза заплакала.
А на следующий день, когда у неё спросили, как назвать маленькую принцессу, венценосная мать лишь отмахнулась:
– Мне всё равно, хоть Страхолюдой!
От короля, одновременно удручённого и разгневанного рождением ещё одной дочери, тоже ничего не удалось добиться. Так и получилось, что имя девочке дала кормилица.
– Лада, Ладушка моя! Что за прелестное дитя! – нежно прижимала крошку к пышной груди Мила. Её собственный сын, которому недавно исполнилось полгода, сладко посапывал в люльке.
Лили осторожно пробралась в покои, где жила Лада, которой недавно исполнилось три года. Малышка сидела на полу, застеленном мягким пушистым ковром, и прижимала к себе большого, размером с неё, игрушечного медведя, сшитого из разноцветных лоскутков и набитого ватой. Девочка пыталась накормить его воображаемой малиной и смешно морщила носик, когда произносила:
– Ну же, не капризничай! Скажи: аам!
Две светлые с рыжинкой косички раскачивались при каждом её движении.
Лили души не чаяла в младшей сестрёнке и часто тайком от матери, да и любых других посторонних взглядов, проскальзывала в дальнее крыло дворца, где несколько комнат были отведены крошечной принцессе и её немногочисленной свите. Ах, сколько раз Лили видела недовольно-брезгливое выражение лица королевы, когда та узнавала об очередном проявлении привязанности старшей дочери к «этой отвратительной страхолюде», сколько раз слышала о том, что ей не подобает столь близко общаться с таким уродливым созданием.
– Ах, мало того, что у неё разноцветные глаза, так ещё совершенно плебейский курносый нос с конопушками! – в негодовании восклицала Эльза.
Но это не останавливало Лили, а заставляло лишь постоянно озираться, пробираясь в покои сестрички.
При виде гостьи личико Лады озарилось такой радостной улыбкой, что старшая принцесса мгновенно оказалась рядом с малюткой и нежно обняла её. Потом во внутреннем дворике они плели венки и пускали их плавать в небольшом бассейне вокруг фонтана. Вылезший из-за кустов смородины Ник, молочный брат Лады, изловчился и обрызгал девочек с головы до пят, а потом бегал за ними, пытаясь посадить кому-нибудь на платье, руку, а лучше всего – на голову, большого зелёного жука.
* * *
Королева ликовала: наконец-то у неё родился мальчик, сын, здоровый и крепенький!
Три дня об этом было известно только королю, королеве, лекарю да повитухам. А на четвёртый день во всех городах и сёлах Верии зазвонили колокола, глашатаи выкрикивали на площадях радостную новость: в королевской семье родился долгожданный сын! Наследник!
В последние месяцы перед родами ни сама королева, ни её окружение почти не обращали внимания на сестёр, и они сблизились пуще прежнего. О рождении принца им сообщила одна из служанок, когда Лили читала книгу Ладе и Нику, сидя под яблоней во внутреннем дворе. Младшая сестра, которой к тому времени исполнилось пять лет, радостно вскочила на ноги, намереваясь сию же секунду ринуться в противоположное крыло дворца, чтобы увидеть брата. Лили придержала её за руку, но затем, решившись, тоже поднялась и отправилась вместе с ней, продолжая не отпускать маленькую ладошку.
При виде девочек кормилица принца приложила палец к губам, и те на цыпочках, почти не дыша, подошли к люльке. Но несмотря на их осторожность, как только они приблизились, до этого спокойно посапывавший во сне младенец сразу завозился, и зелёные, как у матери, глаза с любопытством уставились на склонившиеся над ним лица сестёр.
– Что здесь делает это?! – от ядовито-ледяного тона королевы, возникшей на пороге комнаты, у всех присутствующих похолодело внутри. Только крошечный мальчик продолжал протягивать ручку в сторону Лады. На Ладу же был направлен унизанный кольцами палец её матери.
– Матушка! – испуганно пролепетала девочка. – Мы пришли посмотреть на братика. Мы так рады, что он родился!..
– Мы сейчас уйдём, – Лили загородила собой младшую сестру.
– Ты, милая, можешь остаться. Но этой… этой… чтобы духу её здесь не было! – произнесла Эльза, а где-то глубоко под дворцом вновь ярко вспыхнул мертвенно-белый свет, на несколько секунд озарив тесную захламлённую комнатку.
– Матушка! – Лада чуть не плакала, а Лили, присев перед королевой в реверансе, как того требовал этикет, торопливо схватила сестру за руку и вывела её прочь.
– Почему, почему? – рыдала младшая принцесса в своих покоях, а старшая вместе с сердобольной Милой обнимала, утешая её. Ник озадаченно смотрел на эту сцену, а потом принёс и протянул горемыке леденец в форме петушка, который накануне стащил из буфета на кухне и припрятал в своём тайничке.
* * *
Несмотря на неприязнь к младшей дочери королева вынуждена была позаботиться об образовании и воспитании девочки в соответствии с её положением. А потому по прошествии полугода к ней приставили учителей и воспитателей, которые должны были вложить в голову юного создания основы различных наук, обучить её этикету, игре на лире и танцам. Кормилицу же вместе с сыном выпроводили из дворца, выплатив денежное пособие, обеспечивавшее обоим вполне сносное существование в течение какого-то времени.
– Ах, моя родненькая Ладушка, голуба ты моя! Как же это, как же я без тебя! – гладила по голове заплаканную девочку Мила. Рядом расстроенно шмыгал носом Ник.
– Не уходи, Мила! Останься! – говорила, всхлипывая, маленькая принцесса, уткнувшись лбом в мягкий живот женщины.
– О! Если бы я могла, я бы никогда не покинула тебя, моё обожаемое дитятко! – А потом кормилица на несколько мгновений отстранила от себя девочку и внимательно посмотрела ей в глаза: – Запомни, милая, что бы кто ни говорил, ты – прелестна! И останешься такой навсегда, если сохранишь свою чистую душу и отзывчивое сердце. Помни, что есть те, кто любят тебя: я, Ник, госпожа Лили. Как бы далеко от тебя мы ни были, мы любим тебя. Ты чудесна, родненькая моя Ладушка, – и Мила незаметно смахнула повисшую на ресницах слезинку.
Королева, шурша юбками, вошла в классную комнату Лады и, бросив на дочь равнодушный взгляд, грациозно села в приготовленное для неё кресло. Учитель математики и естествознания Элиот, приглашённый из-за границы больше десяти лет назад для обучения принцессы Лили, не переставал раскланиваться и расшаркиваться несколько минут, пока венценосная особа, успевшая порядком заскучать, не остановила его властным взмахом руки. Лысеющий мужчина, за неприметной внешностью которого скрывался незаурядный ум, вскоре должен был начать заниматься и с маленьким принцем, а сейчас ему предстояло продемонстрировать успехи второй своей ученицы, десятилетней Лады. Он знал об отношении к девочке её матери, отношении, из-за которого, несмотря на своё происхождение, бедняжка была во дворце кем-то вроде изгоя, и почти каждый, начиная от придворных и заканчивая лакеями, старался делать вид, что не замечает её. В тайне кье Элиот жалел бедняжку, а потому надеялся, что её успехи в науках хоть немного растопят ледяную корку на сердце королевы. А успехи были, да ещё какие! Из всего множества учеников, бывших у него в течение его не такой уж короткой жизни, Лада была самая способная и намного превосходила весьма неглупую Лили. Как ему было известно, учитель по истории, политологии и праву был такого же мнения.
Задания и вопросы, подготовленные им, требовали не только владения зазубренным материалом, но и умения логически и при этом неординарно мыслить. И Лада справлялась с ними блестяще. Посреди очередного ответа королева встала, брезгливо посмотрела на дочь и молча вышла из комнаты. Девочка замерла, и вместе с ней замерло на приоткрытых губах так и не произнесённое до конца слово. А потом она опустилась на пол и склонила голову, закрыв лицо руками. Она не плакала, но кье Элиот заметил мелкую дрожь худеньких плеч под тонким шёлком.
В недрах подвала непонятно откуда взявшийся сквозняк всколыхнул серый слой пыли с какой-то рухляди, на миг вырванной из глубокого мрака блеснувшей зарницей.
* * *
Ладу всегда восхищала утончённая красота сестры, и сейчас она с грустью любовалась её изящным профилем. Лили обернулась и с нежностью взглянула в лицо девочки:
– Не печалься! Мы будем писать друг другу письма и когда-нибудь снова обязательно встретимся. И не единожды!
В глазах Лили всё ещё отражалась глубокая синева неба, на которое девушка только что смотрела, но уже в их глубине заплясали маленькие солнечные искорки, от которых на душе у Лады каждый раз становилось теплее. Младшую царевну всегда удивляло то, как менялся цвет глаз старшей: от тёмно-стального, когда та гневалась или негодовала, до прозрачного светло-голубого, когда она пребывала в романтично-мечтательном настроении.
Лили две недели назад исполнилось семнадцать лет, и завтра ей предстояло уехать в дальнее северное королевство, чтобы выйти замуж за молодого короля, недавно унаследовавшего престол после скоропостижной кончины своего отца. Конечно, брак был политическим, и жених с невестой видели друг друга лишь на портретах.
– Я буду очень скучать по тебе, моя милая, – продолжила Лили.
– А по мне? По мне ты тоже будешь скучать?
Пятилетний юный принц души не чаял в старшей сестре и ходил за ней хвостом, куда бы та ни направлялась. Поэтому никакие запреты их матери бывать в покоях нелюбимой дочери не помогли, и постепенно чистое сердечко Данияра привязалось к Ладе, а её разноцветные глаза казались ему чудом. «Ты фея, сказочная фея, я уверен!» – часто говорил он.
– Я буду скучать по вам обоим! – и Лили обняла их, тесно прижав к себе с двух сторон. И даже непоседливый принц притих, боясь пошевелиться и вдыхая лавандовый запах волос старшей сестры.
В течение года письма от Лили приходили почти каждый день, и Лада читала вслух отрывки из них своему братику, связь с которым стала ещё крепче после того, как они остались вдвоём. Но потом поток писем резко прекратился. Полгода не было никаких известий, пока в середине весны из Леотании не прибыл гонец и не привёз печальную новость. Осенью прошлого года северное королевство поразил мор. Белая ветошь – страшная болезнь, из-за которой всё тело покрывается нарывами, а желудок перестаёт принимать пищу – выкосила значительную часть населения. Умерла и королева Лили, в ту пору носившая под сердцем ребёнка.
Траур в Верии длился в течение месяца. Не только в столице, Лепасе, но и во всех городах флаги были спущены, а на зданиях вывесили чёрные полотнища. Данияр рыдал навзрыд. Лада проплакала три дня, а затем в ней словно всё замёрзло. Она равнодушно смотрела прямо перед собой, никого и ничего не замечая. И только пуще прежнего льнущему к ней брату спустя несколько недель удалось вывести её из этого состояния.
– Без тебя я бы тоже умерла, – думала девочка, глядя на Данияра, пускающего в бассейне у фонтана сделанные из кусков коры и бумаги кораблики.
Лада, как и раньше, почти не покидала отведённой ей части дворца, дабы не вызывать недовольства матери, по-прежнему и на дух не переносившей её. Отцу было всё равно, его интересовал лишь сын, которому предстояло унаследовать королевство. За годы, прошедшие с рождения дочери, Эльза постепенно, действуя очень тонко и ненавязчиво, полностью убедила мужа в безобразности и даже унизительности для их королевского дома врождённого изъяна девочки – разноцветных глаз. И Миродар, не видя перспективы политически выгодного брака для Лады, всё, что касается дочери, целиком отдал на откуп жене и, казалось, совершенно забыл о существовании принцессы. «Если бы я вдруг исчезла, – думала та, когда изредка ей доводилось встречаться с отцом, – он ничего бы не заметил и его жизнь ничуть бы не изменилась». При этом чем старше становился Данияр, тем больше король интересовался им и всё больше привлекал его к участию в государственных делах, будь то заседания совета, охота, званые обеды или балы. Лада всё реже видела брата и к шестнадцати годам, не имея ни одной родной души рядом с собой, чувствовала себя абсолютно одинокой и никому ненужной. Изучение наук ещё увлекало её, и успехи в них не переставали удивлять её учителей, но рвение сильно охлаждалось тем, что девушка не надеялась когда-нибудь иметь возможность применить на практике полученные знания. А танцы и игра на лире были и вовсе заброшены. Некому было слушать чарующие звуки, лившиеся из-под её пальцев, негде было вальсировать отверженной принцессе, для которой двери бальных залов всегда были закрыты.
Трагедия произошла, когда Данияру едва минуло одиннадцать: король после зимней охоты слёг с воспалением лёгких и больше уже не поднялся. Неделю могучее тело боролось с недугом. То накатывал жар, то сотрясал озноб. В груди что-то булькало и клокотало, хриплое дыхание прерывалось раздирающим горло кашлем. Наконец, поняв, что ему не выкарабкаться, Миродар пригласил придворных, королеву и сына и объявил, что оставляет королевство принцу Данияру, а регентом до его совершеннолетия назначает королеву Эльзу. Спустя несколько часов Миродар скончался, и всё королевство оплакивало его. Потому как не зря он слыл мудрым и справедливым королём, сумевшим обеспечить мир и процветание своим землям в течение почти двадцатипятилетнего срока правления.
Лишь Лада не оплакивала своего отца, ничего не почувствовав ни в первое мгновение, когда узнала о произошедшем, ни позже.
Глава 2. Ясмина
Пересвет с самого детства слыл в деревне Овражки странным, а потому односельчане сторонились его, хотя и не обижали. Нет, дурачком он не был. Статный, широкоплечий и лицом ладный, от работы никогда не бегал. Но… То во взгляде его мелькнёт что-то чудное, то вовсе взгляд остановится. А окликнешь, так встрепенётся, словно разбудили его неожиданно, вырвали неизвестно из каких далей далёких. Иногда же и вовсе начинал говорить о землях неведомых, зверях невиданных, звёздах недосягаемых. Те, кто постарше, сказывали, как лет пятнадцать назад путник в Овражки пожаловал да остался здесь лет этак на пять. Гостевал на подворье у родителей Пересвета. И мальчишка уж больно прикипел к нему, да и постоялец не гнал несмышлёныша, а наоборот, стал с ним возиться, будто с сыном родным. Научил Пересвета читать и писать, книжки ему давал, байки всякие рассказывал, ночное небо с ним вместе разглядывал. А когда уходил, несколько книжек в дар оставил. До сих пор Пересвет считает их своим самым большим сокровищем. Странный, одним словом. Потому никто не удивился, когда взял он в жёны ведунью, жившую уединённо в лесу недалеко от деревни. Была Друда тогда ещё юной, восемнадцать лет едва минуло, красавицей – загляденье. Но всё равно побаивались её деревенские, ворожбы её непонятной да мудрости не по годам. По нужде за целительством ходили, а всё остальное время чурались.
Минуло почти двадцать лет с той поры. Голоса и смех дочерей-погодок восемнадцати, семнадцати и шестнадцати лет от роду наполняют дом и просторный двор Пересвета и Друды. Все три – светловолосые, изящные, словно лебёдушки, с сияющими изумрудной зеленью глазами. И всё же, несмотря на общность черт, самая прелестная среди них – средняя, Ясмина. И в ворожбе она превосходит сестёр, которые исцеляют травами, заговорами и прикосновениями только небольшие травмы да болезни. От рук же да песен Ясмины и серьёзные хворобы отступают, а кости срастаются.
У каждой девушки есть кулон – подвешенный на золотой цепочке рубин в причудливой оправе. Родители подарили их своим дочкам, когда те были ещё совсем крошками. Дина, Ясмина и Анфиса очень дорожат ими, но лишь Ясмина никогда не расстаётся со своим кулоном, пряча его за пазухой.
* * *
В подёрнутом утренней дымкой лесу слышались оживлённые девичьи голоса.
– Ясмина, Анфиса! Посмотрите! Да здесь всё усыпано земляникой! – Дина обернулась на слегка приотставших сестёр.
– Ого! – оказавшаяся рядом с ней Анфиса тут же начала срывать и есть ароматные красные ягоды.
– Мы сюда не лакомиться пришли. Прежде всего нужно собрать травы. Солнце вот-вот встанет. Время упустим, – Ясмина остановилась на краю поляны.
– Я немного, – и младшая сестра торопливо отправила в рот целую пригоршню земляники, а потом зажмурилась от удовольствия. Дина рассмеялась, глядя на неё.
Первые лучи едва проникли сквозь кроны деревьев, а корзины девушек уже наполнились пучками целебных трав и корений, аккуратно срезанными древесными грибами и мхом.
Дина и Анфиса захотели вернуться на земляничную поляну, но Ясмина, которая уже давно прислушивалась к стуку топора, сказала сёстрам, что у неё разболелась голова, и ей просто необходимо сходить к речке и смочить прохладной водой свой разгорячённый лоб.
– В следующий раз, милые сестрицы, я обязательно составлю вам компанию, – и с этими словами она направилась к текущей среди оврагов лесной речушке. С каждым шагом весёлое журчание становилось всё громче, и вскоре мелькнувшая среди деревьев узкая блестящая лента превратилась в быстрый поток, бегущий по неровному каменистому дну. Но девушка не остановилась, а продолжила идти вверх по течению, чутко прислушиваясь к треску и скрежету дерева под ударами топора. Воспоминания нахлынули на неё, одна картина сменяла другую.
Без малого пять месяцев назад столкнулась она на опушке леса с Милославом и утонула в чёрных зрачках его зелёно-серых, словно туман над болотом, глаз. Прежде чем заговорить, оба стояли, побледневшие, и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Ясмина раньше никогда не испытывала такого. Сердце было готово выскочить из груди, в животе сладко тянуло, ноги стали ватными. Обычно весёлая и дерзкая, она растерялась, окончательно смутилась и потупилась. Первым опомнился незнакомец. Он протянул руку и осторожно дотронулся до её плеча.
– Здравствуй! Никогда тебя раньше не видел. Ты, наверное, из Вешенки? Как сюда попала? В лесу заблудилась? Меня Милославом зовут. А тебя как?
– Ясмина, – пролепетала девушка и удивилась, каким тоненьким вдруг стал её голос. Но потом, сообразив, что, пожалуй, не стоит сейчас рассказывать, что она дочь ведуньи, собралась с духом и, посмотрев в лицо парню, ответила:
– Да, я из Вешенки.
Жителям Овражек и Вешенок редко доводилось встречаться друг с другом, потому как они заготавливали дрова, охотились, собирали ягоды и грибы на противоположных сторонах вольготно раскинувшегося между деревнями смешанного леса.
Новый знакомый проводил девушку до опушки возле её селения.
– До свидания, Ясмина!
– Прощай, Милослав! – юная ведунья развернулась и пошла было прочь, но мысль: «Неужели это всё?» – заставила её оглянуться. Юноша стоял, не шелохнувшись, но как только она обернулась, неуверенно шагнул ей навстречу. Потом ещё. И вот уже они оба заспешили друг к другу. Их пальцы переплелись.
«Как и наши судьбы. Не может быть, чтобы всё так закончилось», – думала Ясмина, продолжая идти вдоль реки.
С тех пор они виделись почти каждый день. Милослав был лесорубом, и девушка удивлялась тому, что раньше им не доводилось встречаться в лесу. Её чувства становились сильнее и глубже с каждым днём, и однажды юная ведунья поняла, что для неё нет никого дороже. Поэтому, когда юноша, наклонившись, едва слышно прошептал ей в ухо: «Люблю!» – ей сначала показалось, что мир вокруг умолк и остановился, а потом вдруг закружился, заликовал, окрашиваясь в невиданные доселе цвета и оттенки.
Ясмина помнила всё: взгляды, слова, прикосновения губ, от которых земля уходила из-под ног, тепло загрубевших, но таких нежных пальцев, шероховатую ласку ладоней.
Всё изменилось пару недель назад.
Девушка, как и сейчас, спешила на стук топора. Юная ведунья знала, любимый так же жаждет встречи с ней, как она – с ним. Сердце радостно трепетало в груди. Казалось, за спиной выросли крылья, поэтому ноги ступали легко и беззвучно, едва касаясь узенькой тропинки, усыпанной прошлогодними листьями и мелкими веточками. Вдруг стук резко прервался громким вскриком, за которым последовал протяжный стон, наполненный болью. Не помня себя, Ясмина бросилась через заросли кустарника, раздирая перед собой переплетённые колючие ветви, оставлявшие ярко-красные царапины на руках и лице девушки. Представшая перед глазами картина ужаснула её. Милослав, почти потеряв сознание, неловко скрючившись, лежал на боку. Из ступни его левой ноги хлестала кровь. Недалеко от неё вонзился в землю топор, рядом с которым в тёмной густеющей луже лежала часть ступни с пальцами, продолжавшими судорожно подёргиваться. Ясмина живо представила, как топор выскользнул из рук лесоруба и отёк ему часть стопы, обутой в неспособный хоть сколько-нибудь её защитить от подобного удара лапоть, остатки которого, соскочив, валялись здесь же.
Девушка нашла в мешке Милослава, с которым тот всегда ходил на вырубку, почти полную бутыль с водой и вылила в неё содержимое своей фляги, висевшей на поясе, стягивающем её тонкую талию. А потом начала что-то шептать. Обрывки непонятных слов с трудом доходили до сознания Милослава, молча наблюдавшего за ней сквозь мутную пелену, застилавшую взгляд. Вода в бутыли забурлила. «Закипела?» – удивлённо выдохнул юноша. Но, когда через пару мгновений Ясмина начала обмывать ею торчащий из штанины обрубок, жидкость была едва тёплой, а от соприкосновения с ней вверх по ноге побежало лёгкое покалывание. Кровотечение тут же остановилось. Девушка обмыла и отрубленную часть стопы, а потом приложила её к ноге. Опять что-то забормотала, тихо и напевно. От кистей её рук исходило бледное серебристое сияние. А потом резкая боль, более сильная, чем была тогда, когда топор вонзился в стопу, пронзила всё тело Милослава, и парень потерял сознание. И поэтому не заметил, как ещё крепко стоявшее могучее дерево, едва подрубленное его топором, почти мгновенно высохло, а затем серо-коричневой трухой осыпалось на землю.
Очнувшись, юноша увидел, что ступня цела и невредима, лишь едва заметный тоненький шрам напоминает о недавнем происшествии. Он пошевелил пальцами, а потом поднял глаза на склонившуюся над ним девушку, на коленях которой лежала его голова.
– Как ты себя чувствуешь? Нога не болит? Тебя не подташнивает? Встать сможешь?
– Да, – и Милослав, тут же поднявшись, сначала потоптался, а потом, осмелев, попрыгал на левой ноге. Но радость от исцеления вскоре сменилась настороженностью, а затем страхом.
– Как, как ты это сделала? Кто ты такая?!
– Я средняя дочь Друды, к которой за помощью приходят жители твоей деревни, а бывает, что и Вешенки, и ещё более отдалённых поселений.
Глаза любимого вместо нежности наполнил ужас.
– Ты колдунья! Ведьма!
– Не ведьма, а ведунья, целительница. Я сейчас всё объясню. Выслушай меня!
– Да такое только Семиокому Владыке под силу! Может, ты ещё и мёртвого воскресить сумеешь?
– Этого никто не сумеет! – голос девушки задрожал.
– С помощью какой тёмной силы…
– Да выслушай меня, умоляю! Для твоего исцеления я просто перенесла жизненную энергию дерева, которое ты собирался срубить, в твою ногу. Мы, ведуньи, при необходимости можем использовать энергию растений и самых мелких животных: насекомых, лягушек, маленьких птичек… И то, это зависит от силы самой ведуньи… Мы лечим людей и скотину с помощью целебных свойств, которыми наделено очень многое в природе и прежде всего – различные травы. Мы изучаем и исследуем, помогаем и спасаем…
Но юноша не слушал её:
– Ты обманывала меня!
На глазах Ясмины выступили слёзы:
– Я боялась сказать тебе правду, – еле слышно прошептала она. – Я боялась потерять тебя. Ведь ты люб мне! А для меня не секрет, как деревенские относятся к моей семье. Но ведь это несправедливо!
От волнения девушка раскраснелась, отчего стала ещё прелестнее. Но Милослав не замечал этого. «Порчу, она может наслать на меня порчу. Или ещё чего похуже, – свербело у него в голове. – И как меня угораздило! Вот ведь… – и он с опаской посмотрел на Ясмину. – Нельзя её обижать. И потом, она меня всё-таки исцелила, против этого не возразишь».
Юная ведунья, выговорившись, выжидающе смотрела на него. Пауза затягивалась, и, сделав над собой усилие, Милослав как можно спокойнее произнёс:
– Спасибо тебе за исцеление! Если бы не ты, оставаться бы мне навек калекой.
Ясмина почувствовала, как надежда горячей волной обдала её сердце, и оно радостно заколотилось в груди. Она шагнула к своему ненаглядному, обняла, тесно прижавшись к нему всем телом, и прошептала:
– Что ты, любимый! Разве я могла поступить иначе?! – и почувствовала, как напрягся каждый его мускул в желании отстраниться от неё. Острая боль молнией прошлась от пяток до горла и едва не вырвалась стоном.
– Поцелуй меня! – цепляясь за остатки надежды, Ясмина, запрокинув голову и привстав на цыпочки, потянулась вверх, и её губы наткнулись на твёрдые и холодные губы Милослава, одеревенело ответившие на её горячий поцелуй.
Несколько раз с тех пор ей удавалось увидеть любимого. Каждый раз она находила его, идя на стук топора. И каждый раз её ждал отстранённый взгляд и немногословие. Куда исчезли вся та страсть и та нежность, которые прежде сквозили во взорах, жестах и голосе? Девушка больше не пыталась обнять, а тем более поцеловать юношу. Он тоже не предпринимал никаких шагов для этого.
«Так больше продолжаться не может, – думала Ясмина, идя вверх по течению реки. – Нужно поговорить, разрешить все недомолвки и недоразумения, развеять сомнения. Он обязательно всё поймёт. Ведь он столько раз говорил, что любит меня!»
Милослав, работая, скинул рубаху, и струйки пота стекали по стройному мускулистому телу. Льняные волосы удерживались обвязанным вокруг головы и проходящим по лбу кожаным шнуром. Упругая стойка ног, широкий взмах топора в крепких руках. Девушка замерла, пытаясь унять тревожно бьющееся сердце и глядя на лесоруба из-за широкого ствола ясеня. Привычно нащупала под платьем и сжала в руке кулон, и, ощутив сквозь тонкую ткань его угловатую поверхность, немного успокоилась.
«Как же он красив! Как же хочется броситься к нему со всех ног, прильнуть к его груди, почувствовать горячее дыхание на своей щеке, ощутить истому под его чуткими пальцами!» – но вместо этого Ясмина осторожно и неторопливо вышла к вырубке. Милослав не сразу заметил её, а когда заметил, вздрогнул от неожиданности:
– Ты испугала меня! Нельзя так подкрадываться!
– Прости…
– Не подходи близко, а то в тебя могут щепки попасть, – и продолжил работать.
Шло время, казалось, парень забыл о ней. Наконец, молодая, но уже довольно высокая и весьма широкая в обхвате сосна накренилась и, заскрипев, повалилась, разбрасывая вокруг хвою. Милослав вытер пот со лба и посмотрел на девушку.
– Ты что-то хотела?
– Раньше тебе не нужен был повод для встреч. Ты сам искал их!
– Да, так было раньше…
– А теперь? Неужели…
Он развернулся к ней:
– Нам не нужно больше встречаться. Лишнее всё это.
– Но почему? Я люблю тебя! И ты. Разве ты не любишь меня? Ведь…
– Я ошибался. Я совсем не знал тебя. Ты обманула меня.
– Все твои слова, твои улыбки, твоя нежность – всё пустое? – Ясмина с трудом сдерживала рвущийся наружу стон.
– Прости, но мы слишком разные! Не мучай меня… и себя. Прошу. И не сердись.
– Но это несправедливо! Мы помогаем людям, исцеляем. Разве это плохо?
– Это хорошо! Но… Прости! – и с этими словами, сложив инструменты в маленькую тачку и закинув мешок на плечо, пошёл прочь. «Всё, – думал он, – наконец-то. Что там ещё ведьме в голову придёт, кто знает? Боязно, но по-другому не получилось. Будь что будет! Авось, вывезет как-нибудь. Вот же угораздило…».
Ясмина осталась стоять, растеряно глядя ему в спину, не в силах пошевелиться, не веря в произошедшее. Ей хотелось плакать, но глаза пересохли. А потом будто что-то взорвалось у неё внутри, и тысячи острых жал впились в её тело. Вторя дрожи раненого сердца, скрытый одеждой рубин на мгновение потемнел, а затем несколько раз полыхнул собственным ярко-красным светом.
Ветви деревьев и густой подлесок уже давно скрыли от Милослава девушку. И вдруг громкий протяжный крик достиг его, пригвоздив на мгновение к месту. Такое горе наполняло этот крик, столько душераздирающей боли было в нём! «Неужели Ясмина?» – и сердце юноши похолодело от недоброго предчувствия. Но спустя пару дней он решил, что, верно, это была какая-то птица.
Перемена в поведении дочери не осталась незамеченной Друдой и Пересветом. Да и сёстры обеспокоенно поглядывали на неё. Но все попытки разговорить Ясмину оказались напрасными. Прежде весёлая и открытая, все свои чувства, связанные с Милославом: горе, любовь, обиду, негодование – она решила похоронить в глубине своего сердца. «Я справлюсь сама. Должна справиться. Ни к чему их лишний раз волновать», – думала девушка. И через пару недель, несмотря на снедавшую её тоску, Ясмине настолько удалось взять себя в руки, что домашние решили, что всё наладилось и туча миновала.
Глава 3. Амелфа
Дни складывались в недели, недели – в месяцы. После смерти короля Миродара минул один год, за ним – второй; третий был на исходе. Лада резко проснулась. Ночная тьма наполняла комнату, сквозь щель между занавесками в окно заглядывала одинокая звезда. На прикроватном столике за стеклом слабо мерцал фитиль лампы. Показалось? Но этот голос девушка слышала уже многократно, сначала изредка, с промежутком в несколько недель, а в последнее время – по десятку раз за день. Сперва едва уловимый, постепенно он становился всё громче, увереннее и настойчивее. Вот и сейчас именно он разбудил принцессу. Несколько минут Лада пролежала с открытыми глазами, вглядываясь в темноту и чувствуя, как гулко бьётся сердце в груди, а потом повернулась на бок, готовясь вновь провалиться в сон. Ей вроде бы что-то снилось, что-то хорошее? Или кто-то? Но тут голос прозвучал так отчётливо, будто женщина, произнёсшая: «Я жду тебя! Я так давно жду тебя!» – сказала эти слова прямо в ухо девушке. Принцесса села на кровати, озираясь.
– Но кто ты и где?
– Я глубоко в подвале этого дворца. Возьми лампу и иди, я буду подсказывать тебе дорогу, – впервые продолжил голос.
Лада заколебалась, но через пару секунд, решившись, спустила ноги со своего ложа и нащупала ногами мягкие ночные туфли. Накинув поверх сорочки пеньюар, взяла лампу и вышла из спальни.
Следуя указаниям голоса, она бесшумно двигалась по едва освещённым пустым коридорам, поворачивая то налево, то направо, и вскоре оказалась в незнакомой ей части дворца. Потом начался спуск вниз. Цокольный этаж, первый ярус подвала, затем – второй. Пройдя к узкой винтовой лестнице, скрывавшейся за неприметной скрипучей дверью, принцесса с удивлением обнаружила третий ярус, который, в отличие от двух предыдущих, по площади был совсем маленьким и находился с противоположной от покоев девушки стороны дворца.
Продираясь сквозь паутину и пыль, спотыкаясь о какую-то рухлядь, Лада неожиданно наткнулась на что-то гладкое и холодное, блеснувшее в свете лампы. Сделав огонь поярче и подняв лампу повыше, девушка с любопытством и восхищением разглядывала сияющую, идеально ровную и чистую, без единой царапины поверхность огромного, высотой с рослого мужчину, овального зеркала, обрамлённого искусно сделанной золотой рамой, украшенной причудливыми узорами и усыпанной драгоценными камнями. Как такое дорогое зеркало могло оказаться здесь? Но тут голос, молчавший с тех пор, как нога принцессы коснулась пола нижнего уровня подвала, раздался снова, и шёл он из глубины странно замерцавшего и словно бы вздрогнувшего при этом зеркала.
Лада испуганно отшатнулась назад, но потом ещё ближе подошла к нему и провела рукой по стеклу, почувствовав слабый холодок, который почему-то совершенно успокоил её.
– Так это ты всё время звала меня? Кто ты? Как попала в зеркало? Или ты и есть зеркало? Волшебство? Ты колдунья или злобный дух? Откуда тебе известно обо мне?
– Сколько вопросов, – в голосе явно послышалась насмешка. – Когда-то меня нарекли Амелфой. Так и обращайся ко мне. О тебе я знаю многое, очень многое.
– Но откуда? В этот подвал я спустилась впервые…
– Мы с тобой связаны незримыми нитями, и связь эта крепка. Я чувствовала все движения твоей души с самого твоего рождения. Обиды, одиночество, потери, пустота… Раз за разом брезгливое презрение твоей матери и равнодушие отца ранили тебя…
С каждым словом, исходящим из зеркала, Лада чувствовала, как тяжелеет камень на её юном сердце, который раньше ей почти всегда удавалось не замечать.
– Прекрати! Ведь были и есть люди, которые любили и до сих пор любят меня! Лили, Данияр, Мила, Ник…
– Мила была твоей кормилицей, ей платили за то, чтобы она была ласкова с тобой. Неужели ты думаешь, что подневольная служанка будет искренна в своей привязанности к госпоже?
– Мила была мне как мать, настоящая мать! Я чувствовала неподдельное тепло, исходившее от неё…
Ядовитый смех стал ответом на слова девушки:
– Ты была так мала! Что ты могла знать об искренности! Отвергнутый собственной матерью уродец, ты цеплялась за всё, что хоть как-то походило на любовь! Наивная! А Ник? Он был столь же мал, как и ты. Уже много лет он не вспоминает тебя, а при встрече даже не узнал бы.
– Это неправда! Всё, что ты говоришь… Зачем ты делаешь мне больно?
– Лили? – не умолкала Амелфа. – Где она сейчас, твоя Лили? Если бы не умерла, то ещё год-два, и письма от неё почти перестали бы приходить. Твоя сестра забыла бы о тебе, как и все прочие. Новая жизнь в новом королевстве, интриги при дворе, рождение ребёнка, а потом и других детей. Если она и любила тебя когда-то, то вся эта любовь перенеслась бы на собственных малышей, а ты стала бы в лучшем случае лишь воспоминанием. Да и понимала ли когда-нибудь Лили тебя по-настоящему? Любимое всеми дитя. Что она могла знать о твоих чувствах?
Лада сидела на полу, сдавив ладонями виски, и сквозь стоящие в глазах слёзы смотрела на обрывки картин из своего прошлого, которые сменяли друг друга на мерцающей поверхности зеркала.
– А твой брат! Он уже забыл о тебе! Когда в последний раз он навещал тебя!? Ты не нужна ему. С рождения он окружён вниманием и заботой. Желанное долгожданное дитя! Государственные дела и проблемы? Да! Но это жизнь, яркая и интересная. И Данияр – в центре этой жизни. Ты, с твоим серым унылым существованием, можешь быть только обузой для него. Да тебя даже не выводят в свет, скрывают, насколько это возможно, сам факт твоего существования. Дабы не уронить чести королевского рода!
Зависть к сестре и брату петлёй сдавили горло девушки, ядовитыми крошечными змеями проникли под кожу и удобно расположились внутри её тела. Принцессе казалось, что она впервые испытывает такое. Впервые? И Лада вспомнила, что это чувство ей знакомо с раннего детства, но его укусы были слабы, а болезненный зуд от них быстро исчезал под ласковыми взглядами сестры и улыбками брата. Но яд оставался, накапливался… Ложь, всё ложь!
– Брезгливая гримаса матери, равнодушный взгляд отца, – безжалостно продолжала Амелфа. И в отражении зеркала Лада увидела лицо королевы, обращённое на неё, стоящую возле кроватки недавно родившегося брата, а потом потеплевший взгляд зелёных глаз, когда мать заговорила с Лили. Вот отец при редкой встрече с младшей дочерью смотрит сквозь неё, словно она пустое место, а в следующее мгновение ласково похлопывает по плечу брата, хваля его за что-то.
– Ведь ты ненавидишь их, своих родителей! Да и достойны ли они чего-то иного? Вспомни, как молнией мелькнула в тебе злорадная мысль, когда умер твой отец: «И поделом!» Ну же, признайся себе!
Лада уже не пыталась сдерживать слёз, беспрерывно стекавших по её щекам. Но слёзы эти не приносили облегчения, а камень на сердце не становился меньше. Напротив, в какой-то момент девушка почувствовала, что её сердце само обратилось в камень, холодный и твёрдый. Слёзы мгновенно высохли, и она вздохнула свободно. Камень в груди бился спокойно и ровно, и ничто не давило на него.
Она поднялась и снова взглянула в зеркало. Из сумерек, едва подсвеченных снизу слабым огнём стоящей на полу лампы, на неё смотрело её собственное отражение. Хрупкая невысокая фигура в белой сорочке до пят с накинутым поверх полупрозрачным голубым пеньюаром, сейчас серой дымкой окутывающем её. Бледное лицо с тонким, слегка вздёрнутым носом, волосы выбились из заплетённой на ночь косы и топорщились во все стороны. Цвет глаз в полумраке было не различить, они казались огромными и тёмными, а внутри зрачков то и дело вспыхивало и гасло оранжевое пламя. Как же Лада ненавидела своё лицо! Ах, если бы она была похожа на мать или сестру, её жизнь была бы совсем иной!
– Ты очаровательна! Это они, все эти недалёкие люди, не смогли оценить твою уникальную красоту! Это их ты ненавидишь! – снова услышала Лада из зеркала.
– Уникальную! – с горечью воскликнула девушка. – Не нужна мне такая красота. Идеальная красота моей матери – вот то, что мне нужно!
– Ты уверена?
– Да.
– Я могу помочь, – плохо скрытая радость в голосе Амелфы насторожила Ладу. Но принцесса всё же спросила:
– Как?
– Приводи сюда свою мать и увидишь.
– Моя мать на дух меня не переносит, она ни за что не пойдёт куда бы то ни было со мной, а сюда – тем более.
– Я научу тебя, как приготовить снадобье, которое заставит её следовать твоему слову в течение часа. Этого будет достаточно.
В груди Лады что-то толкнуло камень, бьющийся теперь там вместо сердца, за толчком последовала слабая вспышка. Девушка почувствовала неладное, словно одна нога поскользнулась на краю бездонной пропасти. Принцесса замерла, а затем произнесла:
– Мне нужно подумать.
– Думай, но время уходит. Лишь в течение ближайших трёх дней расположение звёзд способствует тому, что так желанно для тебя. Следующий раз наступит только через десять лет. Когда надумаешь, произнеси моё имя, и я расскажу тебе, что делать дальше.
На следующий день ближе к вечеру Данияр на полчаса заглянул к Ладе.
– Прости, милая сестрица, что я редко прихожу к тебе. Все эти приёмы, совещания, опека матери крайне утомительны и отнимают уйму времени. Я так скучаю по тем беззаботным дням, когда мы вместе играли и читали возле фонтана!
Тень недоверия и печали, промелькнувшая в глазах девушки, не осталась незамеченной. Что-то тревожно сжалось и заныло за рёбрами, и юный король поторопился добавить:
– Я очень скучаю по тебе и очень люблю тебя! Верь мне! Ближе тебя у меня никого нет!
На мгновение озарившееся лицо принцессы тут же вновь потускнело: «Ложь, всё ложь. Я не нужна ему. Обуза…». А когда Данияр начал увлечённо рассказывать о приезде послов одной из заморских стран, об их необычной одежде и привезённых ими чудесных дарах, девушка почувствовала, как наполняется ядом всё тело, как зависть чёрным пламенем сжигает её изнутри.
Брат ушёл, а она ещё долго пыталась взять себя в руки: «Это Амелфа, её проделки! Зачем ему обманывать меня? Я ведь люблю его! Он мой милый младший братик! И он меня любит! Что бы сказала обо всём этом Лили?.. А что она вообще могла сказать? Разве Лили могла когда-нибудь понять меня, то, что я чувствую! Любит? Меня?!» – в горле девушки заклокотал сдавленный смех. Или это был хрип? – «А я? Люблю?» – по щекам потекли злые слёзы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71359858?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Татьяна Яковлева
Тип: электронная книга
Жанр: Русское фэнтези
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 26.11.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Захватывающее фэнтезийное повествование о сложных взаимоотношениях, семейных тайнах и магии. Это история древнего рода ведуний, жизни четырёх представительниц которого переплетаются через загадочное зеркало, способное изменять судьбы.