Главная страница | Книги о приключениях | «Китмир». Кружево для Марии

«Китмир». Кружево для Марии
Анна Милова
Жизнь великой княгини Марии Павловны Романовой (1890—1958) похожа на причудливое «божье кружево». Судьба человека из царской семьи России, на долю которого пришлись все трагедии XX века, потери Родины, близких людей, своего положения и состояния. Как же, несмотря ни на что, связать и продолжить свою жизнь и не запутаться в ней?

«Китмир». Кружево для Марии

Анна Милова

© Анна Милова, 2024

ISBN 978-5-0064-9037-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Услыхав в коридоре чьи-то шаги, она быстро убрала книгу под диванную подушку, боязливо вздрогнула и оглянулась. Главное сейчас не разозлить её гувернантку мадам Элен тем, что она читает, иначе сразу получит «на орехи» – «Эти романы не для вас!» Читать нужно, как и делать всё – тихо и никого не раздражая, особенно тётушку, иначе день будет испорчен выволочкой. Мари любит читать и особенно взрослые романы о любви, рыцарей и прекрасных дам, за ними она тайком пробирается в библиотеку дяди Сергея – обычно там никогда никого нет – великий князь не любит читать, а у тёти довольно других забот.
Её тётя Элла может часами наряжаться у себя в будуаре, перебирая каждую бусинку, завиток и ленточку на своих бесконечных платьях. Насладившись переодеванием, она спускается в сад, и шлейф её платья легко сбегает за ней по ковровой дорожке лестницы. Позавтракав с мужем в садовой беседке, она возвращается к своим обычным делам – пишет тонкие акварели или играет на рояле.
Мари тоже нравятся уроки рисования, сочный запах красок и свежих бумажных листков.
– Картину нужно сначала нарисовать головой, а уже после на листе красками, – объяснял им с братом учитель-художник месье Попов. Они втроём часто сидят с мольбертами на берегу Москвы-реки, рисуя живописную долину и вид усадьбы Ильинское, где они каждый год проводят лето; услышав это, Дмитрий громко рассмеялся и начал крутить головой кругами и в стороны, изображая рисование. Митя любит шутить и всех поддразнивать – прислугу, фрейлин тётушки, и даже адъютантов самого великого князя. Увидев это, строгий дядя Сергей сердится, хватает его за ухо, и грозиться лично выпороть перед людьми на конюшне – юному великому князю, а тем более внуку царя-освободителя Александра II не гоже зазнаваться перед ближними, и чтобы заслужить их любовь, нужно быть учтивым со всеми.
А Мари не может долго сидеть за одним занятием – ей хочется петь и прыгать, как балерина, вытягивая ногу в изящной туфельке, и играть, как дядя на его золотой тоненькой флейте, изображая целый оркестр музыкантов.
В жаркие дни они с Митей и дядей Сергеем ходят купаться на широкую реку и там он, переодетый в купальный костюм и уже совсем не похожий на великого князя дурачится с ними, как маленький, обсыпая их с братом брызгами воды. Потом он долго плавает, ныряет и даже переплывает на другой берег реки, где земля густо заросла мхом, стоят огромные ели и начинается похожий на страшную тёмную чащу лес, и машет им оттуда рукой. Вскоре, чтобы и самим побывать на том таинственном берегу, они с братом научились плавать и поплыли туда все вместе.
Привыкли они и к долгим прогулкам в лес за грибами и ягодами, там дядя разжигает на поляне большой костёр и они пекут в золе картошку, но больше всего ей нравится собирать не грибы, а чернику, и после того, как она набирает целую корзину ягод Митя долго смеётся над её «чернильными» руками.
Тётя Элла никогда не ходит с ними ни на озеро, ни в лес: она боится, что от жарких солнечных лучей покраснеет и обгорит её белая, нежная кожа и потому всегда выходит из дома с кружевным зонтом на плече, а Мари так нравится разглядывать себя в зеркале, когда кожа на её лице из бледной становится светло-коричневой.
С раннего детства она любила рассматривать тонкие руки тёти Эллы, когда та изредка держала её у себя на коленях – Мари помнила такое: как-то летним вечером, на веранде поместья тётя сидела в кресле-качалке, и она ещё крошечная и неуклюжая подбежала к ней, и тётя так легко подхватила её на руки и усадила к себе на колени и они стали покачиваться с ней вдвоём. Мари начала перебирать её тонкие, длинные пальцы с розовыми лепестками ногтей, но тётя почему-то сразу оттолкнула её руку.
Со временем Мари узнала, что у тёти и дяди почему-то нет общей спальни и они редко остаются наедине. И даже за обедом дядя Сергей больше разговаривает с детьми и глаза его при этом улыбаются, но, глядя на них с братом, тётя всегда хмурится.

Тем же вечером услышав из детской звуки рояля внизу, Мари выбежала на веранду – там, тяжело топая ногами по полу, танцевали незнакомые ей господа и дамы, а обеденный стол был уставлен бутылками с вином и бокалами. Мари, оробев, замерла на пороге: тётушка совсем не была серьёзной и строгой, как днём, она смеялась вместе со всеми и хлопала в ладоши в такт музыке. Никто из гостей не замечал маленькую княжну, но вдруг тётя повернула голову к двери и улыбка тотчас исчезла с её лица: – Что вы здесь делаете, Мари? – холодно спросила великая княгиня, – немедля ступайте в свою комнату! Она быстро убежала к себе и разревелась от тяжкой обиды, и только её горничная Таня, милая её Танюся утешала её, обнимая, гладила по голове, и убаюкивала её, как младенца.
Наверное, Танюся одна из всех людей, и даже из всей её семьи, кто любит её и Митю: для горничной её Машенька «ягодка» и «солнышко». Так не любит её даже их бабушка греческая королева Ольга, но Мари почти и не помнит её: в Греции, где родилась их покойная матушка, они с papan и братом гостили совсем маленькими, ездили туда с целой свитой: придворными и слугами, и бабушка весёлая и смешная называла их всех «цыганским табором» – они все вместе еле разместились на её небольшой вилле на берегу Средиземного моря. Но бабушка так далеко, а матушки, которая, Мари точно это знает, любила бы её больше всех на свете, у неё нет.
И она тоже любит Таню эту простую и добрую крестьянскую девушку, у которой нет своей семьи. Мари любит бывать в её комнатке, где стоит огромная, со сложенными друг на друга подушками, накрытыми белым кружевным покрывалом, кровать; и перебирать лежащие на комоде забавные вещички – статуэтки, баночки с одеколоном, костяные гребёнки.
В один воскресный день Таню не званно пришли навестить её подруги из деревни, но она сказала им, что сейчас ей и угостить-то их нечем, а кушанья господ брать нельзя – такова воля его высочества. Услыхав это, Мари побежала вниз на кухню, где строго велела повару подать ей яблок, варенья и самых лучших конфет. Слуга внёс на подносе целую гору всякой снеди, и они все вместе попили чай в комнате Тани, и все были так довольны, и даже плясали и пели песни. Потом мадам сделала Мари сцену и Танюся испугалась, что её выгонят со службы, но, крестясь, поклялась гувернантке, что сама взяла грех на душу, а дитя ни в чём не повинно. Мари призналась Тане, что если её прогонят, то и она уйдёт вместе с ней в её деревню и будет жить там с ней. Но к их с Танюсей общему счастью, сам великий князь Сергей Александрович, узнав об этой истории, утешил преданную горничную и прислал ей в подарок золотой рубль.

Великая княгиня никогда больше не брала на руки и не обнимала ни её, ни Митю. И даже запретила делать ей комплименты – однажды Мари, ещё маленькая, вырвавшись от своей няни-англичанки, вбежала в будуар великой княгини, где она в это время примеряла бальное платье в окружении трёх своих горничных и что-то радостно щебетала. Княжна замерла на пороге и воскликнула – Ах, тётя, в этом наряде Вы так похожи на сказочную волшебницу! Та тут же нахмурилась: – Нанни, прошу Вас, научите княжну не делать лишних замечаний, – приказала она подоспевшей вслед за ней няне.

– Мари, чем вы были заняты? – Высокая, худая дама в тёмном платье быстро раскрыла дверь её комнаты и грозно застыла на пороге.
– Ничем, – быстро поднявшись с дивана, залепетала она. То есть, я хотела учить уроки.
– Значит, Вы всегда заняты ничем, так, Мари? То есть ничем не заняты? Мадам Элен не сводила с неё зловещего взгляда. Этого будто насквозь пронзающего её взгляда Мари боялась даже больше, чем её нотаций. – Так вы будете повторять урок русского языка?
– Простите меня, мадам, да, я сейчас же буду.
Она опустила голову и тут её взгляд отметил в руках мадам конверт с торчащим из него листком письма и краешком какой-то фотографической карточки. Мари осторожно вгляделась в снимок:
– О, кажется, там papan! – бестактно вскрикнула она. – Мадам, прошу Вас, позвольте мне взглянуть.
– Что за манеры, княжна? Зачем так кричать? Разумеется, я покажу вам papan и не только его, для того я к вам и пришла. Присядьте и выслушайте меня.
Она покорно уселась на диван.
– Сегодня Сергей Александрович получил от Павла Александровича важное письмо и её сиятельство поручила мне поговорить с вами. Великий князь сообщает, что уже давно любит одну женщину, и недавно они с ней обвенчались.
– Обвенчался? – ахнула Мари. Как же он мог?
– Почему же вас это удивляет? Ваш papan давно вдовец, и вот он встретил женщину, они полюбили друг друга и хотят быть вместе перед Богом и людьми.
– И кто же сия дама? Она принцесса, как и maman? Она красивая?
– Нет, она не принцесса, а простая, незнатная женщина. Но ведь любят не только принцесс, верно? Павел Александрович благородный человек и потом у них есть общие дети, – чуть смутившись, добавила мадам Элен.
– Дети? – Мари вздрогнула и поморщилась. Значит, теперь мы будем жить с papan, той дамой и их детьми?!
– Нет, Мари, Вы с братом, как и прежде будете жить с вашими дядей и тётей. И ещё хочу обрадовать Вас – скоро вы все вместе поедете во Францию и там встретитесь с papan, ведь вы так давно с ним не виделись.
– Но я не хочу оставаться здесь навсегда, я всё равно хочу жить с papan! – бормотала она, уже закипая тихим гневом.
– Успокойтесь, княжна, разве вам здесь плохо? И к тому же Вы должны понимать, что так повелел государь.
– Вот как? Значит, papan не может жить с нами потому что он женился на этой женщине?
– Да, Мари.
– Понятно! Во всём виновата та гадкая женщина, иначе он остался бы с нами. Выходит, мы с Дмитрием круглые сироты.
– Не говорите глупости, Мари, – возмутилась мадам, – и я запрещаю вам говорить такое о вашем отце и его жене и о взаимоотношениях взрослых людей. Вам всего лишь двенадцать лет, но когда-нибудь и вы встретите свою любовь и поймёте их. Papan очень любит вас с братом.
– Никогда я не выйду замуж, и всегда буду жить с дядей, тётей, с братом и с вами!
– Погодите, – Элен села рядом с ней на диван и начала вытирать платком её слёзы. Павел Александрович так ждёт встречи с вами, вы познакомитесь с его женой, вот прочтите, что он пишет, – она протянула Мари раскрытое письмо, – и вот взгляните на их фотокарточки…
– Познакомлюсь с ней?! Я ничего и слышать о них не хочу! – Она резко отбросила руку мадам Элен, и та чуть не выронила из рук увесистый конверт – И всё это из-за той женщины, гадкая женщина! – Мари вскочила и выбежала прочь из своей комнаты.

Закутанные в тёплые халаты, они вдвоём сидели в её будуаре перед дотлевающим камином. Это был один из тех немногих уютных вечеров ранней петербургской осени, когда Нева за окнами Зимнего дворца ещё не отливает свои мрачным свинцовым блеском.
– Решил всё таки жениться, и даже о детях не думает, похоже, что он с этой женщиной надолго, подумать только, какая ловкая бестия! – раздражённо говорила она.
– Ну, Аликс… – протянул он детским, капризным голосом. – В сущности ничего такого ужасного дядюшка не совершил, и к тому же он не претендент на трон. И к тому же у него с ней есть дети и у них должен быть законный отец.
– Возможно, ты и прав, – смягчаясь, сказала императрица, – Но ты слишком мягок, мой милый, и все этим пользуются, а если сейчас закрыть на это глаза, то скоро целая колония великих князей будет жить с незаконными жёнами за границей, а это безнравственно.
– Солнышко, а тебе хотелось бы для них самого строгого наказания?
– Ну зачем же так, Ники? Пусть дети Павла живут с Эллой, сестре с ними неплохо. Как жаль, что у них с Сергеем нет своих детей. А он пусть живёт с ней где угодно, только не России. Да и его здешние чины и капиталы, я полагаю, будут им больше не нужны.
– Аликс, а не слишком ли это сурово для дядюшки? – робко спросил он жену.
– Что же ты хочешь, Ники? Он сам себе выбрал такую жизнь.
Государь взял серебряные щипцы и расшевелил ими дотлевавшие в камине багряные поленья. – А что если и нам с тобой стать опекунами Марии и Дмитрия?
– Я думаю, мой дорогой, это возможно, но пусть для начала они погостят у нас в Царском Селе – наши девочки нуждаются в обществе сверстников, а его дети всё же благоразумны.
– И всё же не забывай – Павел женился по любви – как и мы с тобой, милая, ведь так? Ники подошёл к жене и бережно укутал пледом её стройные ноги.
– И он так же любит свою жену как и ты, не правда ли? – Зорко взглянула на мужа Аликс.
Ники прижался щекой к её тёплой руке.

В один из воскресных зимних дней, уже в Москве Танюся помогла ей надеть тёмное суконное платье с белым воротничком, заплела и обернула её голову, как канатом, длинной, густой косой, а стройный, большеглазый Дмитрий в матросской форме стал похож на маленького денди: они собирались ехать в гости в дом генерала Павла Александровича Лайминга, начальника военного училища и нового наставника Мити по военному делу. Павел Александрович плотный господин с густыми и длинными, как стрелки усами и его милая улыбчивая жена Александра понравились ей с первых минут знакомства.
Сидя в гостиной и делая вид, что поглощена игрой в пазлы с детьми Лаймингов Мишей и Катей, она жадно вслушивалась в беседу сидящих неподалёку мадам Элен и Александры Фёдоровны:
– Мои дети так нуждаются в семейном тепле. Великий князь и княгиня заинтересованы в том, чтобы их племянники узнавали простую семейную обстановку и были милосердными – они уже посещали в госпитале бедных горожан, но этого не достаточно. Их матушка великая княгиня Александра умерла в Ильинском, когда Марии было лишь полтора года, она едва успела родить сына. Княгиня была так хороша собой и добра, как ангел, её любили все – крестьяне из деревни на плечах несли её гроб на кладбище. Дмитрий Павлович родился очень слабым, но великий князь сам выходил его, купал в ванной, укутывал ватой колыбель малыша. Он стал детям и отцом и матерью, а у Елизаветы Фёдоровны, как бы это сказать… много других дел.
«Это правда» – подметила она про себя. И представила, как дядя Сергей в своей военной форме с эполетами и орденами, такой же статный и красивый, как papan, брал новорожденного Митю на руки и качал его на своих руках с длинными, унизанными кольцами пальцами.
– Мадам Элен, мы с супругом и наши дети всегда будем рады видеть вас у себя, и вы всегда можете рассчитывать на наше участие, – с нежностью глядя на детей, говорила хозяйка дома.
– Мари, не сутультесь! – Катя, сядь прямо! – не сговариваясь, вдруг разом крикнули госпожа Лайминг и мадам Элен своим детям.
В столовой они сели за круглый стол под голубым абажуром и стали пить чай – госпожа Лайминг сама разлила его по чашкам, и в душе Мари тоже разлилось тепло: в комнатах их Кремлёвского дворца всегда так холодно и мрачно, и даже электричество в нём горит каким-то мрачным и тусклым светом, а в столовой квартиры генерала так тепло и уютно и даже их еда кажется особенно ароматной.
Александра Фёдоровна положила детям по куску пирога с капустой: – И мёд, и наши русские пироги от Филиппова, всё так, как вы любите.
– Пирог, как рог, начинка, как плешь, подковыривай да ешь, – смеясь, крикнул брат. Все дети дружно рассмеялись.
– Дмитрий Павлович, что это за выражения? Как Вам не совестно говорить такое в гостях, – сама сильно краснея, обрушилась на брата мадам. – Прошу прощения, видите ли…, таким шуткам учат детей наши люди.
– Я прошу Вас, Элен, ни о чём не беспокойтесь, – сама едва сдерживая улыбку, ответила госпожа Лайминг, и от этого сделалась для них ещё приятнее и добрее.
Но как бы ни была любезна на людях мадам, вернувшись домой, она в очередной раз начнёт бранить их и ещё раз напомнит им, как следует вести себя в гостях – никаких разговоров самим не начинать, отвечать на вопросы взрослых только о том, о чём они спросят, не болтать лишнего, за всё благодарить и скромно сидеть, опустив взор.
– Откуда эта маленькая собака, – бестактно вырвалось теперь у Мари – в столовую, робко перебирая неуклюжими лапами, вбежал щенок шотландской овчарки.
– Китмир, Китмир сюда, ко мне! – позвал его Миша.
– Почему Китмир?! – удивилась она, – я никогда не слышала такого имени, и чтобы так звали собаку.
– Китмир – это и есть пёс, он восточный символ преданности и мужества, – объяснила ей госпожа Лайминг, – детям очень понравилось это имя.
После того вечера они с братом часто вспоминали Лаймингов, и решили, что его учитель похож на генерала только с виду, а сам добряк, и часто теперь просились поехать к нему в гости, и Мари сказала Мите, как было бы интересно, если б и они пожили так, как живут обычные люди. Она уже читала Чарльза Диккенса про трущобы Лондона, и Виктора Гюго про бедняжку Козетту, а некоторые особенно впечатлившие её отрывки из этих книг даже читала вслух Танюсе, и фантазировала – вот они с братом тайно убегают из дворца и свободно гуляют по широким улицам Москвы, идут куда захотят, обутые в простые башмаки и одетые в кофты с большими дырами.
– Дурочка! – рассмеялся на это Митя. Я его императорское высочество, великий князь и должен мечтать только о лучшем – плавать по океану на огромной яхте, и жениться даже не на принцессе, а на дочери миллионера североамериканских штатов. Я должен ходить с высоко поднятой головой!
Мари тогда подумала, что это всё ей не нужно и даже такая бедная жизнь будет для них гораздо лучше. У тех людей есть главное – воля, а они живут в своём дворце, как узники. А сколько свободы, к примеру, крадут у них нудные, не интересные ей уроки, когда время никак не хочет уходить из их классной комнаты и кажется вечностью: ведь из всех предметов больше всего ей нравится французский язык, история и география.
Но никакой свободы нет даже у дяди Сергея: как генерал-губернатор Москвы он руководит всем, так же, как распоряжается всеми и в своём доме, он суров, порой бывает очень грубым и страшным, его боится всякий человек, но даже и за его каретой всегда скачет конвой казаков.

Но и охрана не спасла великого князя от его горькой участи. Она тогда целый день сидела у себя в детской – была тяжёлая, серая февральская погода, густо сыпал мокрый снег – Танюся учила её вышивать крестиком на канве шёлковыми нитками, и она решила научиться такой вышивке, а потом тайно вышить узор на наволочке диванной подушки и подарить её Тане. Митя сидел рядом с ними и читал им вслух легенды древней Греции, и вдруг где-то совсем рядом раздался громкий хлопок, ей тогда показалось, будто от дворца отвалились и рухнули вниз все колонны, в окнах комнаты сильно дрогнули стёкла.
– Взрыв! Держите его, великий князь в карете! – громко закричал кто-то на улице.
– Анархисты убии-ли! – протяжно и жутко взвыл другой голос.
– Господи Исусе! – вскрикнула Таня, пяльце с вышивкой выпало у неё из рук, она вскочила и выбежала их детской. Митя бросился вслед за ней, но споткнулся об порог и ничком упал на каменный пол лестничной площадки. Она ринулась к брату, стала помогать ему встать. Никого не замечая, в одном лёгком платье мимо них уже бежала вниз тётя Элла, за ней спешили лакеи и горничные, адъютанты великого князя и доктор. Мари вся вдруг окаменела и не могла даже шевельнуть ногами, чтобы подняться и выдавить из себя хоть какие-нибудь звуки, и, покачнувшись, провалилась в густую тьму.

В день убийства дяди она узнала новые слова – анархисты и социалисты. Этим анархистом был убийца дяди Иван Каляев. Танюся рассказала ей, что великая княгиня сама ходила в тюрьму и говорила с этим извергом, но он так ни в чём и не покаялся, и даже просила государыню не казнить его, – так и сказала – Если сейчас его убить, от этого в мире будет ещё больше зла, да только не послушала её царица, – горько плакала Таня, – Ох, светлая лебёдушка, осталась вдовушкой.
После смертельного покушения на мужа Елизавета Фёдоровна в чёрном траурном платье превратилась в скорбную тень, напоминая Мари уже не сказочную фею, а даму на картине «Вдовушка», о которой ей рассказывал месье Попов:
– Она хотя и в глубокой тоске, но рядом мы видим святой образ, а значит, есть надежда, что у неё всё будет хорошо.
И ей впервые стало жаль тётю Эллу, но к тому, что дяди Сергея больше нет, и он, любящий детей, как казалось ей, даже больше, чем их отец, всегда занятый своей жизнью; никогда уже не заговорит с ними, и никогда не войдёт к ним в детскую, чтобы перекрестить и поцеловать их на ночь, привыкнуть было невозможно, и в её жизни образовалась пустота, и теперь им всем нужно было привыкнуть жить без него.

Танюся говорила детям, что те социалисты и антихристы, хотят разрушить государство и самим занять трон – захватить власть в России.
– А чем же им так не нравится власть царя? – спросила она у Тани.
– Да вот поди ж ты, у них спроси… Потому как супротив богатых идут. Думают, какая где другая власть есть лучше? Да нету такой нигде. Говорят, они, мол, за бедных. А бедными, Машенька, у нас только одни лодыри да пьяницы бывают.
Значит, этих бедных людей и социалистов так всегда боялся дядя Сергей и боится тётя Элла, а больше всех их с Митей дядя Ники, сам государь Николай II, но и он, когда она видела его на коронации в Успенском соборе Кремля ещё совсем маленькой, был добрым и совсем не похожим на плохого, злого царя. Но как же они будут жить, если те социалисты вдруг захватят трон? И будут ли они живы? Они с Митей ещё не взрослые, но уже и не дети, и она видит, что её руки уже не такие пухлые, как в детстве, такие «взрослые» руки и тело её уже почти взрослое, и никто из близких и даже нянь не считает их детьми, кроме, конечно, Танюси – она по-прежнему помогает ей переодеваться и всегда застёгивает ей, как маленькой пуговицы и ботинки.
– Оставь меня, я уже взрослая и смогу одеться сама, – сказала она горничной, и начала возиться со своими петлями на платье и шнурками на ботинках.
А вот к бедной жизни и к простой еде им с братом и привыкать не надо. Каждое утро Таня будит их с Митей в половине восьмого часа, но просыпается она ещё раньше, особенно зимой, когда в детской к утру жарко натопленная голландская печка за ночь остывает, и под тонким одеялом и ночной рубашкой её начинает остро покусывать холод. Зимнее утро кажется таким чёрным и страшным, будто за ночь по дворцу прошли все грозные века. Они умываются чуть тёплой водой и идут на молитву, потом завтракают овсяной кашей, одним яйцом и простой булкой с чаем. Никаких кушаний им самим выбирать нельзя, и кроме особых и праздничных дней запрещается просить сладости и шоколад.
– Если б мы были богатыми, то могли бы купить себе всё, что душа пожелает, – сказала она Мите.
– Дядя Сергей говорил мне – это всё потому, что я ещё не великий князь. А вот великим князем я стану очень богатым, то тогда так и быть отвезу тебя в лучший ресторан Москвы, а себе куплю настоящий автомобиль, целую гору лучших костюмов и золотые, как уpapan запонки, – мечтал Митя.
– Значит, если сейчас у нас нет денег, то мы бедные, – сказала она.
– И, бояться их нам ни к чему – нас социалисты не убьют, – согласился с ней брат.
– Мы – бедные! – Каждый раз, садясь завтракать, смеялись они над собой.

В Царское Село в гости к семье государя они с братом впервые поехали на рождественские каникулы и вначале страшно волновались от предстоящей встречи с дядей, который, как они решили должен быть суровым с ними из-за женитьбы их papan, а тётя Аликс, как и мадам Элен будет без конца читать им нотации, но удивились тому, какой простой оказалась жизнь в Царском. В громадном Александровском дворце было так же тепло и уютно, и для них он будто сузился в размере до небольшого дома Лаймингов. В бальном зале дворца поставили пышную, почти до потолка, наряженную ёлку, украшенную игрушками и свечами, и им с Митей, так же как и четырём маленьким великим княжнам позволили встретить Новый год. А на утро тётя и дядя сделали всем подарки – Мари, уже как барышня получила нарядное платье от мадам Ламановой и книгу «Три мушкетёра» на французском языке, а в комнате Мити установили рельсы и настоящую железнодорожную станцию с вокзалом, паровозом и вагонами с сидящими в них куколками-пассажирами.
И тётя Аликс была совсем не похожа на свою родную сестру Эллу: четыре её дочери, старшей из которых Ольге было восемь лет, а младшей Анастасии ещё и не минуло двух, могли целый день играть в комнатах maman, возиться с любыми игрушками, вольно бегать и валяться на огромной шкуре белого медведя, и это ни капли её не сердило. Государыня каждый вечер играла на рояле и пела им своим дивным голосом английские рождественские песенки. С горьким комком в горле глядела Мари, как великие княжны бросаются крепко обнимать maman, и как ужасно завидовала она им в те мгновенья. Завидовала она и тому, как часто сидят рядом с ними и с нежностью глядят то друг на друга, то на детей их родители.
Зависть же Мити вызвал большой гараж роскошных автомобилей, на которых к общему восторгу всех детей их изредка катали по парку. Он каждый день бегал туда и подолгу рассматривал автомобили и расспрашивал шофёров об их устройстве, забирался в обитые кожей салоны, крутил руль, жал на педали.
Детям позволяли заходить и в необычайный, наполненный лазурной водой бассейн дяди Ники в восточном стиле, и даже в его кабинет, когда там не было приёмов министров. На втором этаже обшитого массивом дуба кабинета, куда снизу вела деревянная лестница, высились от пола до потолка книжные шкафы, а внизу посередине его стоял большой бильярдный стол, и дети с восхищением смотрели, как дядя ставил на его зелёное сукно усыпанную перстнями руку, и, пропуская через пальцы кий, прицеливался и ударял им по тяжёлому белому шару, тот быстро катился, боком задевая соседние шары, и всякий раз один или два из них падали в висящую сбоку стола сетку.
Каждый день с Митей, государем и девочками они гуляли в парке, играли в снежки, а дядя Ники в шутку по-мальчишески дрался с Митей, потом они все катались на санках с высоких ледяных гор. В пять часов пополудни замёрзшие и усталые, они бежали к полднику, ели румяные калачи, варенье и мёд, и тётя Аликс сама разливала им по чашкам чёрный чай с молоком, намазывала маслом куски калача и застенчиво улыбаясь, говорила:
– Дети должны есть много хлеба и масла.
Только в семье государя, впервые прикоснувшись к счастью другой семьи, она впервые произнесла одно главное для себя слово. Государыня проводила много времени в детской в играх и с уроками дочерей, и часто сама купала в ванной и одевала младшую дочь. Дети собирались на прогулку и тётя Аликс, закутывая Настю в тёплую шубку, попросила Мари подать ей шапочку дочери. Мари быстро отыскала её в ворохе детской одежды и подала тёте:
– Пожалуйста, возьмите… maman, – вырвалось у неё, она тут же отвернулась и густо покраснела. Вот сейчас и государыня, так же как тётя Элла, посмеётся над этим и попросит её не говорить лишнего.
– Не смущайся, милая, – ласково коснулась она плеча племянницы, – ты можешь всегда звать меня меня – мама!
Мари с Митей решили, что навсегда остались бы жить в Царском, и обрадовались, что будут отныне гостить здесь каждую осень и зиму, но месяц их каникул пролетел незаметно и пришлось возвращаться в Москву к тёте Элле.

В Москве великая княгиня Елизавета Фёдоровна после смерти любимого супруга решила отойти от земной суеты, и посвятить себя благим делам: она принялась за устройство Марфо-Мариинской обители милосердия, где собиралась разместить храм, больницу и приют для детей-сирот. Это событие удивило многих. Мари вспомнила, как однажды они ехали с ней и Митей из Ильинского в Москву. Уже темнело и Мари выглянула из окна кареты: по жёлтой ленте тропинки брёл, еле передвигая грязные босые ноги сгорбленный, плохо одетый старик с котомкой, его лицо искажала боль.
– Почему этому человеку так тяжело идти, а мы в это время едем в дорогой карете, это несправедливо – пробормотала Мари, с испугом взглянув на тётю Эллу – она, как всегда, чуть склонила голову, и её профиль превратился в изящную камею.
– Ах, Мари, – и не взглянув в окно, небрежно сказала тётушка, – потому, что Господь повелел жить на свете и бедным и богатым.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71340598?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.