Главная страница | Современная русская литература | Ключ от двери храма

Ключ от двери храма
Вячеслав Петрович
Повесть «Ключ от двери храма» приоткрывает не очень известную обычному человеку академическую среду – с интригами, стареющими рыцарями от науки и «новыми русскими», лезущими туда не по праву, на перекрёстке эпох, когда отодвигаются в прошлое люди прежних правил, а про новое поколение ничего непонятно и будущее туманно. Ректоры и проректоры, доценты и доктора, заведующие кафедрами и лабораториями – каждый по имени-отчеству – всё это составляет ткань со старомодным узором, которая стремительно затягивает читателя в лабиринт коридоров университета, чтобы вывернуться наизнанку в любимую тему автора – тему внутренней свободы. Поэтому ни в коем случае нельзя понимать название буквально, речь не о пути в академию наук или в диссертационный совет, но о пути в незримое пространство памяти, окружающее главного героя, как и любого человека при жизни и после смерти.
Маргарита Каганова, редактор

Вячеслав Петрович
Ключ от двери храма

Вячеслав Петрович
Ключ от двери храма
Должность профессора-консультанта подлежала сокращению. «Иначе избавиться не могут», – думал Виктор Олегович с легкой гордостью, не утишающей обиду. Щемила сердце тоска потери привычного распорядка дня, кабинета со старинным кожаным диваном тридцатых годов прошлого века, доставшимся Виктору Олеговичу по наследству от великого Слуцкого, и массивным столом зеленого сукна с лампой под зеленым абажуром. В этом кабинете, коридорах, аудиториях, на этих лестницах с вытертыми временем ступеньками прошла жизнь, как брызгами на стекле от проезжающих автомобилей отмеченная старыми фотографиями и потускневшими грамотами на стенах. Уйдет Виктор Олегович, и освободят кабинет от дорогих Виктору Олеговичу вещей, и займет кабинет кто-то другой. Впрочем, можно и не гадать, известно, что займет кабинет профессор, доктор наук Виолетта Борисовна, бывшая ученица Виктора Олеговича. Формально научным руководителем аспирантки Виолетты был Слуцкий, но правила, установленные Слуцким, гласили: хочешь защитить докторскую, работай с моими аспирантами, защитятся они – подумаем, что из их диссертации взять в твою. Поэтому фактически работой над диссертацией Виолетты руководил Виктор Олегович, и звали его в те годы Витя, и непродолжительное время они с Виолеттой были любовниками. Но любовь прошла незаметно и незаметно они стали врагами. Если бы не почти ежедневное, десятилетиями прожитой жизни общение в одном коллективе, вероятно, не было бы вражды, замешанной на научном соперничестве. Виолетта смолоду была упряма – «я сама». Виктор в период влюбленности хотел от нее девочку, такую же упрямую буку. Она родила девочку. Но не ему и не от него, а от мужа, недостойного, как считал Виктор, Виолетты, приземленного, всю жизнь проработавшего на стройках начальником участка, а на пенсии затерявшегося в своем гараже за ремонтом старой «Лады» да на дачных шести сотках, на которых ни Виолетта, ни ее дочь почти не бывали. Дочь вышла замуж за англичанина и уехала с мужем в Бельгию по месту работы мужа, а Виолетта Борисовна «ушла в науку» и стала, по мнению Виктора Олеговича, злой и безжалостной к коллегам и аспирантам, но особенно к Виктору Олеговичу, который, напротив, с возрастом стал сентиментальным, поминал прежнюю любовь и не узнавал ее в этой, как говорили за глаза молодые аспиранты, «старой мымре».
Перед домом росла сосна, кроной прикрывающая крыльцо и часть веранды с бетонной площадкой, засыпанной похрустывающими под ногами шишками. На сосне висела самодельная кормушка, полная крошек. Птицы кружили подле кормушки и не решались подлететь. Раздумья о причинах такого поведения птиц отвлекли Виктора Олеговича от раздумий о своем месте в науке, и он заснул с мыслью «не посмеют».
Разбудил сын, приехавший из города позже отца.
– Не дождался меня, – упрекнул сын. – Юрий Тимофеевич тебя искал.
– Догадываюсь.
– Зачем лезешь на рожон… – не договорил сын, отец прервал, бросив приглашающий взгляд на кормушку:
– Не пойму, почему птицы не подлетают к крошкам? Все по науке.
– Может быть, тебя потому и сокращают? – не ответил на вопрос сын.
– Не меня, – поправил отец, – должность.
Сын вздохнул: – Не лезь на рожон.
– Я всю жизнь не лез на рожон. Думаю, что иногда зря.
– Твое дело. Но и на мне аукнется твоя принципиальность.
– И все же не пойму, почему птицы не залетают на кормушку.
– Ужинать на веранде будем? – спросил сын.
– В доме. Прохладно на веранде.
Ужинали молча, жена Виктора Олеговича Маргарита сидела напротив мужа, не ела, сославшись, что перекусила. Когда мужчины закончили ужинать, убрала со стола, подошла к мужу, он, задумавшись, стоял в проеме двери гостиной, открытой на веранду, лучи заходящего солнца освещали бетонную площадку, сосну, ворота, автомобиль сына. Маргарита, помолчав солидарно с мужем, сказала:
– Может все и к лучшему, Витя.
– Почему птицы не садятся на кормушку?
– Далась тебе эта кормушка. Купи новую.
– Я все сделал правильно.
– Ты не специалист по кормушкам.
– Что сложного? Может быть, все-таки дело в птицах?
Он повернулся к жене, привлек к себе, она прижалась щекой к его плечу, он сказал:
– Может быть, ты и права.
Виктор Олегович вышел на веранду, сел в кресло. Маргарита принесла плед, укрыла.
– Недолго сиди, на дворе холодно.
Она расправила складки пледа. «Вот и поживем для себя», – подумал Виктор Олегович, прочитав мысли жены.
Наутро сын отвез отца в университет. Виктор Олегович столкнулся в коридоре с Юрием Тимофеевичем, они обнялись, потрясли рукопожатием руки, «давненько, давненько».
– Заходи, – предложил друг Юра другу Вите, – давно хотел поговорить, – и, полуобняв пауком, опутывающим муху, повел Витю в свой кабинет.
Юра был моложе Вити на двенадцать лет, в молодые годы не сказать что считался учеником Виктора Олеговича, но занимал мальчишеское по отношению к мэтру положение. С возрастом их отношения стали равными, Юра делал административную карьеру, стал проректором, Витя зарабатывал научный авторитет, готовил кандидатов и докторов наук, писал монографии, учебники, статьи, интриговал, тайно мечтая стать членом-корреспондентом академии наук. Членом-корреспондентом не избрали и даже для утешения самолюбия не выдвигали, но авторитет Виктор Олегович в научном мире завоевал, соискатели ученых степеней его побаивались. Виктор Олегович купался в заискивающих улыбках, но был добр, справедлив, принципиален, любил общаться с молодежью, которую призывал равняться на ушедших в мир иной великих, – может, не всегда оценивая их заслуженно, но педагогически, по его мнению, правильно, делая предшественников почти святыми, возносил их к небесам науки, пусть и прикладной, но все же настоящей науки, в создании и развитии которой он, Виктор Олегович, принимал участие и был не на последнем месте. Всю жизнь он жил с чувством гордости за принадлежность к этому научному братству, в котором без совета с самим Виктором Олеговичем не принимались серьезные решения. И ныне, по достижению восьмидесяти пяти не ощущаемых им лет, его, выдающегося ученого, не надо скромничать, если это правда, выдающегося, сокращая должность, по сути, изгоняют из научного братства, и есть решение при очередном плановом обновлении диссертационного совета вывести Виктора Олеговича из состава и ввести Виолетту Борисовну. Виктор Олегович считал ее «неглупой бабой», и, если быть объективным, она состряпала неплохое вино, но из винограда, выращенного Виктором Олеговичем, о чем ей не следовало бы забывать. Виктор Олегович мог сколь угодно долго оппонировать Виолетте Борисовне, Юрию Тимофеевичу, прочим так себе ученым, и оппонировал, но с возрастом чаще мысленно, причем забывался, говорил вслух, и услышавшие его бормотание шептались: «старик заговаривается.
– Чаю? – предложил Юра.
Виктор Олегович кивнул.
– И пирожки с капустой? Ты как?
Юрий Тимофеевич слегка заискивающе заглянул в глаза Виктору Олеговичу. Тот утвердительно прикрыл глаза и подумал: «Подстилает. Значит, все решили».
Секретарша принесла поднос с чашками, сахарницей и блюдом пирожков, сказала:
– Только что испекли, еще и в продажу не успели выложить.
– Спасибо, – торопливо проводил ее Юрий Тимофеевич.
Он, решаясь начать разговор, разглядывал постаревшего за последние дни Виктора Олеговича: «похудел, глаза слезятся, ест неопрятно, крошки в бороде застряли, и зубы бы вставить вместо этих огрызков; какой он с виду профессор».
Виктор Олегович обжигался горячим чаем и раздумывал о том, как начать выторговывать сыну ступеньку карьеры в счет своего как бы добровольного решения на уже предрешенный уход на пенсию и красиво, достойно, торжественно уйти с грамотой, премией и обещанием, что он уходит с должности, но не из науки, в которой Виктор Олегович занимает и будет занимать выдающееся место.
– Еще? – спросил Юрий Тимофеевич, после того как Виктор Олегович допил чай, а на блюде остался сиротливый пирожок, нетронутый Витей для друга Юры, не пившего и не евшего.
– Нет, спасибо.
– Такие, Витя, дела, – задумчиво проговорил Юрий.
– Чья выдумка?
– Министерства. Требуют снизить средний возраст.
– Не будешь? – Виктор Олегович взял пирожок.
– Ешь, ешь. Чаю?
– Не надо, спасибо.
– Я тебя не только поэтому позвал. Даже совсем не поэтому. Почему ты упираешься по работе Сергеева?
– Во-первых, потому что она не уровня докторской. Во-вторых, ты, председатель совета, не боишься, что она не пройдет в ВАКе?
– По ВАКу – не наша забота. Во всяком случае, не твоя точно.
– Даже так?
– Да, даже так. Ничего объяснять не буду.
– Не объясняй. Но тебе не противно, что кандидат социологических наук, ни дня не проработавший в строительстве, покупает, пусть не за деньги, но, по сути, покупает низкого уровня докторскую и станет доктором технических наук, якобы специалистом по строительству? Что мы скажем студентам, аспирантам, они все видят, Юра.
Юрий Тимофеевич молчал, ожидая, что Виктор Олегович выговорится.
– Ради чего мы жили? – продолжал Виктор Олегович. – Потеряли страну. Теперь теряем науку. Где он, советский человек, которого из нас делали? Мы мечтали быть похожими на Павку Корчагина, а нам перестройка объяснила, что Павка – зомбированный идиот, а узкоколейка, которую он строил ценой своего здоровья, да и жизни, не нужна. Жертвы наших отцов, вся их жизнь, стали бессмысленными. И только наука, да, пожалуй, еще искусство оставались гаванью, где можно было укрыться от тоски бессмысленно прожитой жизни…
– Что ты хочешь этим сказать, Витя?
– Да ничего я не хочу. – Виктор Олегович задумался, уткнувшись взглядом в пустой стакан с повисшей через край этикеткой чайного пакетика.
– Ты предлагаешь броситься на ветряные мельницы? – спросил Юрий Тимофеевич после недолгой паузы.
– Дон Кихоты делали революцию и поднимали Днепрогэс. Была великая эпоха Дон Кихотов. – Виктор Олегович смазал слезу в уголке глаза. – Нас воспитывали Дон Кихотами. А сегодня облили грязью эпоху, и апостола, который из мелких людишек делал человека по образу своего Бога. Он, вычерпывая человеческую грязь доносительства и стяжательства из заилившейся веками души, создавал рай коммунизма на земле: чистый пруд, обустроенные берега, радостные дети, спортсмены на первомайских праздниках, общий созидательный труд… Разве плохо мы жили?
– Хорошо мы жили. И что? – Юрий Тимофеевич заметно тяготился разговором. – Ты чего добиваешься?
– И что осталось? – Виктор Олегович вопросительно-приглашающе к оппонированию посмотрел на него.
Юрий Тимофеевич непроницаемо смотрел в сторону входной двери.
– Покосили борщевик, а семена остались? – продолжил Виктор Олегович.
Юрий Тимофеевич поднялся, прошел к двери, выглянул из кабинета:
– Светлана! Залесского пригласи ко мне минут через пятнадцать. Мы скоро закончим.
Виктор Олегович громко пробормотал:
– Вот, вот, еще один достойный ученик Виолетты.
Юрий Тимофеевич сделал вид, что не расслышал, подошел и сказал:
– Извини, Витя. Мы, кажется, все обсудили. Подумай о работе Сергеева. Не лезь на рожон.
Он проводил Виктора Олеговича до двери, коснулся его плеча и стоял, долгим взглядом смотрел на сгорбленную фигуру шаркающего Виктора Олеговича, пока тот не вышел из приемной, потом повернулся к Светлане, попросил убраться после чаепития, пошел к своему столу, сел и смотрел, как Светлана собирала на поднос пустую посуду.
– Все мы такие будем, – сказала Светлана и вышла из кабинета.
Юрий Тимофеевич тяжело вздохнул.
– Залесский пришел, – по громкой связи объявила Светлана.
– Зови.
В кабинет вошел Залесский.
– Вызывали, Юрий Тимофеевич?
– Присаживайся.
Залеский отличником сел, поедая преданными глазами «самого» Юрия Тимофеевича.
«Переигрывает», – подумал Юрий Тимофеевич и спросил:
– Что с диссертацией Сергеева?
– В докторантуре показал. Смотрел сам Кочнов. Одобрил, оформлено согласно требованиям ВАК.
– Хорошо. Это хорошо. – Юрий Тимофеевич заглянул в ускользнувшие глаза Залесского. – На кафедре проблем не было?
– Не знаю, как и сказать.
– Ну?!
– Не собирались. Протокол заседания оформили, заключение Лифшиц подписал. Но не собирались.
Юрий Тимофеевич будто не слушал, задумался.
– Вы меня не выдавайте, – попросил Залесский. – Лифшиц меня уволит.
Юрий Тимофеевич встрепенулся, махнул рукой:
– Не скажу. Молодец. Так держать. Свободен, – усмехнулся, – пока.
Он поднялся с кресла и стоял в торопливом ожидании ухода Залесского, проводил его взглядом и вышел вслед, сказав Светлане:
– Пойду на кафедру Лифшица. Будут спрашивать, скажи «вышел на полчаса», не объясняй.
Светлана кивнула.
На кафедре, в преподавательской Юрий Тимофеевич застал одиноко поникшую над столом с папками курсовых проектов Измаилову Зульфию, доцента кафедры. Она привстала со стула и смотрела на него в ожидании вопроса.
– Почему на заседании кафедры не ходите? – строго спросил Юрий Тимофеевич.
– Хожу.
– Мне доложили, что вас не было… – Он назвал число, которым был подписан протокол кафедры обсуждения заключения на диссертацию Сергеева.
Зульфия виновато потупилась и не ответила. «Выдрессировал Лифшиц», – подумал Юрий Тимофеевич, оглядел преподавательскую и вышел. Он заглянул в две аудитории, преподаватели, завидев проректора, останавливали течение лекции, здоровались и вопросительно смотрели, он кивал, «продолжайте» и закрывал дверь. В лаборатории строительно-дорожных машин мрачно стояли образцы техники прошлого века, заведующий, отставной полковник, доложил, что он, заведующий лабораторией Иванов, готовит образцы и стенды к проведению лабораторных работ согласно учебному расписанию и методическим указаниям.
– И чему вы учите на этих стендах? – спросил Юрий Тимофеевич.
Иванов не успел ответить, вошел Лифшиц, поздоровался с проректором и, пригласив в свой кабинет, спросил с порога:
– Проверка? – Он в тревожном ожидании заглянул в глаза проректору.
– Чисто надо работать, и тогда никакие проверки не страшны, – ответил Юрий Тимофеевич.
– Что-то случилось?
– Как у вас с Виктором Олеговичем?
– Нормально.
– Нормально, – передразнил Юрий Тимофеевич. – А не боишься, что сорвет защиту Сергееву? Ваша кафедра выпускающая. Думай, Петр Моисеевич.
– И все же, что случилось?
– Что случилось? – переспросил Юрий Тимофеевич. – Ничего не случилось. Но случится, если вы с Виктором не поработаете.
– Все документы оформлены, заключение подготовлено…
– Знаем, как вы готовите заключение кафедры, – перебил Юрий Тимофеевич.
– Залесский и Виолетта занимаются диссертацией Сергеева, – ответил Лифшиц.
– То есть все в порядке? Проблем не будет?
– Да.
– И с Виктором? Он грозится голосовать против.
– Поломается и проголосует «за».
– Ну-ну.
Юрий Тимофеевич, оставив Лифшица в задумчивости о причинах прихода проректора на кафедру, возвратился в свой кабинет, попросил Светлану сделать кофе и не беспокоить минут двадцать. Задумался, рисуя на бумаге закорючки, обозначая ими фамилии членов совета с комментариями: «Лифшиц не союзник, но не враг, Витя против, члены совета болото, при бесконфликтной ситуации голосуют как скажет председатель, а в нынешней найдутся те, кто поддержит Виктора «черным шаром» при тайном голосовании». Он забыл о стынущем кофе, загрустил: «Виктор уходит, хлопая дверью, оставляя легенду о принципиальности, неподкупности, высокой ответственности выдающегося ученого Пашенецкого и, по сути, предавая бывшего друга Юрия Тимофеевича, потому что он, проректор, председатель диссертационного совета, не может позволить выступать, как говорилось в эпоху их молодости, против генеральной линии партии. Впрочем, никогда они и не были друзьями. Но и врагами тоже не были».
Юрий Тимофеевич набрал прямой телефонный номер ректора и, услыхав его голос, пожалел о своем звонке: «Чем он сможет помочь? Обрабатывать членов совета не его дело».
– Здравствуйте, Сергей Антонович.
– Хорошо, что позвонил, зайди.
Секретарь ректора поздоровалась, отрывисто сказала “ждет» и проводила Юрия Тимофеевича взглядом овчарки на овцу из охраняемого стада.
– Что с диссертацией Сергеева? – нетерпеливо спросил Сергей Антонович, спохватился: – Присаживайтесь.
– Кочнов посмотрел, сказал, нормально.
Сергей Антонович нажал кнопку вызова, вошла секретарь, встала у двери.
– Кочнова, пожалуйста, пригласите, – распорядился ректор и, дождавшись, когда дверь закрылась, понизив голос, доверительно сказал: – Нам надо, Юрий Тимофеевич, не облажаться с Сергеевым. От решения проблемы с Сергеевым, может быть, даже судьба университета зависит, а уж наша с вами точно.
– Почему не доктор социологических, политических, юридических, наконец, пусть даже экономических наук! Но не технических же.
– Куда его прочат, надо технических. Прямая команда. —Ректор показал пальцем вверх.
– Нас-то за что?
– Доверяют.
– Лучше бы не доверяли.
– Есть проблемы?
– Да как сказать.
– Говори как есть.
– Сергей Антонович, Кочнов ожидает, – по громкой связи сказала секретарь.
– Спасибо, Людмила Васильевна, я приглашу.
– Виктор Олегович против, – сказал Юрий Тимофеевич.
– И?
– Неуправляем. Терять ему нечего, должность его сокращаем, из совета в ближайшее время будем выводить, возраст, сами знаете.
– Лифшиц как?
– Против не посмеет, но…
– Что? Но?..
Юрий Тимофеевич задумался с ответом: сказать, что Лифшиц подписал заключение, не собирая кафедру, – нарваться, «а ты куда смотрел?» – не сказать?.. Решил не говорить, авось обойдется, а нет, есть оправдание, не знал, доверился Лифшицу…
– Ответственности не чувствует, оптимист, – ответил Юрий Тимофеевич.
– Мы с тобой должны ответственность чувствовать. А Лифшиц исполнять. Все проблемы?
Юрий Тимофеевич кивнул.
– Сейчас обсудим. – Сергей Антонович включил громкую связь с секретарем: – Людмила Васильевна! Пригласите Кочнова.
Кочнов подтвердил, что все документы по диссертации Сергеева оформлены строго в соответствии с требованиями ВАК, диссертация размещена на сайте университета, можно назначать комиссию по рассмотрению диссертации на совете.
– Вот видишь, – обратился ректор к Юрию Тимофеевичу, – все в порядке.
Юрий Тимофеевич молчал.
– Все? Еще проблемы?
Юрий Тимофеевич не ответил.
Ректор двинул в сторону Кочнова рукой: – Ответственный человек говорит, все в порядке. Так в порядке? Или не все, а мы что-то не обсудили или скрываете что? – Он оглядел присутствующих, заглянул в глаза Юрию Тимофеевичу.
– Все, – ответил Юрий Тимофеевич.
– Тогда все. А вы, – обратился Сергей Антонович к Кочнову, – останьтесь.
Вышел Юрий Тимофеевич от ректора дурак дураком: «зачем приходил»?

Виктора Олеговича на дачу на машине вез сын. Виктору Олеговичу не хотелось разговаривать, он прикрыл глаза, пережевывая разговор с Юрием Тимофеевичем, пытался убедить себя не нервничать загодя, при всех своих связях Сергеев не выйдет на защиту раньше конца ноября. А к тому времени…
Въехали в ворота дачи. Маргарита встретила Виктора, тревожно заглядывая ему в глаза.
– Все хорошо, Витя?
Муж кивнул, подошел к кормушке, пошевелил хлебные крошки, насыпанные толстым слоем.
– Папа, – сказал сын, – я все-таки куплю тебе кормушку в детском мире.
Отец не ответил. Ужинали молча, каждый думал о своем, и все об одном, и, не решаясь сказать вслух, перебирали положительные моменты, связанные с уходом Виктора Олеговича с работы. Окончив ужинать, Виктор Олегович вышел за калитку, не спеша пошел по дорожке садового товарищества, не узнавал – он давно не выходил за калитку – заросшие деревьями и кустарником соседние участки, здоровался с незнакомыми ему соседями, которые называли его по имени-отчеству, комары кружились вокруг. Пожилой, хорошо загорелый, несмотря на начало лета, мужчина сидел на скамейке у забора своего участка, приглашающе к разговору сказал:
– Прогуляться вышел, Витя?
Виктор Олегович остановился.
– Да.
Он не помнил этого мужчину. Тот подвинулся к краю скамейки:
– Присаживайся, сосед.
Виктор Олегович сел.

– Не помнишь меня?
Виктор Олегович утвердительно кивнул.
– Участки мы вместе получали. Кузичев тогда председателем был. Помнишь Кузичева?
– Нет.
– Он, хитрец, посулил нам лучшие участки, если мы разметим товарищество по плану. Сказал тогда: вы размеряйте и себе участки можете любые выбрать.
– Что вбивали колышки, помню, а номера участков тащили как все, записки из шапки.
– Обманул нас Кузичев, якобы нельзя было кого-то выделять, люди жаловаться начали. В общем… – Сосед махнул рукой.
Виктор Олегович вздохнул.
– Да, – солидарно вздохнул сосед, – больше сорока лет прошло. Николая Ивановича помнишь? – И не дожидаясь ответа: – Помер.
«Господи, – подумал Виктор Олегович, – о чем это он».
– А я смотрю, ты все еще работаешь. «Професуруешь»?
– «Професурую».
– Ну и как?
– Хреново. Увольняют.
– Ну ты нахал. Лет-то тебе сколько?
– Восемьдесят пять будет.
– Мне семьдесят девять, я и то давно не работаю.
– Кем работал?
– Слесарем на «Серп и молот», потом в метрополитене по эскалаторам, а на пенсии в фирме частной. Руками в основном, Витя, руками. Ты головой, я руками. А приходим к одному, к этой скамейке. – Он громко засмеялся, пояснил: – Анекдот вспомнил: «Ум хорошо, а член лучше, сказала жена профессора, сидя на коленях у слесаря».
– Пойду я, – сказал Виктор Олегович, поднимаясь со скамейки, – комары зажрали.
– Заходи, – сказал сосед. – Чекушку раздавим.
«Вот и все, – думал Виктор Олегович, – остается от жизни только скамейка, комары и память. Я не помню соседа. А он меня помнит. Но не профессора Пашенецкого, а Витю, с которым когда-то вместе вымеряли участки».
Раздумья Виктора Олеговича прервала жена, она вышла за калитку:
– Куда запропастился? Мы уже волноваться начали.
– Гулял.
– Темнеет. Да и холодно. Пойдем, Витя. – Маргарита взяла его под руку. – Не переживай ты так. Что Бог не делает, все к лучшему.
Он оперся на руку жены, тяжело поднялся по ступенькам веранды.

Юрий Тимофеевич вызвал секретаря диссертационного совета Кошкина обсудить план работ на июнь и наметить план на сентябрь-октябрь.
– До первых чисел июля нам надо собраться дважды. Что у тебя кроме Сергеева?
– Ничего.
– Ковалевский не готов?
– У него Виолетта, – поправился, – Виолетта Борисовна руководитель. Она не выпускает.
– А у Виктора Олеговича? – И не дожидаясь ответа: – Не надо, сам знаю.
– У Зульфии один аспирант, но…
– Рано Зульфие, не вылежался ее аспирант. Поперек Виолетты. – Юрий Тимофеевич задумался, продолжил: – Не хотелось бы Сергеева одного запускать, и на осень нельзя оставлять, торопят.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71318488?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.