Главная страница | Современные любовные романы | Лето начинается сегодня

Лето начинается сегодня
Елена Андрианова
Эта книга – путь раскрытия счастливой и реализованной женщины. Вместе с главной героиней вы сможете пройти этот путь через остросюжетную, лёгкую, как шампанское, и глубокую, как тренинг психолога, современную прозу.
Каждый из восьми рассказов поднимает важную тему в жизни женщины. "Танго в дни Ньепи" ответит на вопрос, как жить из доверия и расслабленности, а не из борьбы и напряжения. "Влюблена в Венеции" – о раскрытии сексуальной энергии, напрямую связанной с творческой энергией, здоровьем и финансовым благополучием. "Сёстры" – о том, что мы, женщины, сёстры, а не конкурентки друг другу. "Спасатель" – о психосоматике. "Бессрочное лето" – о проживании безусловной любви и победе над временем. "Жаркие зимы Сибири" расскажет, как поддерживать страсть, фейерверк чувств, огонь любви в долголетних отношениях со своим мужчиной. "Разговор с Буддой" о том, как стать для своего мужчины богиней, а его увидеть богом. "Путешествие во время войны" о том, как сохранять мир в душе во время кризисов.

Елена Андрианова
Лето начинается сегодня

Часть 1. Раскрытие женского

Танго в дни Ньепи
***
На третьем месяце беременности я прекратила серфить. Теперь, пока мой муж выгребал на доске в океан, мы с нашим трехлетним сыном Ярославом возились в песке, или бродили по пляжу, смотря, как веером расходятся волны под голубым небом, или уходили в конец пляжа, к белым скалам, увитым зеленью, где можно было плескаться на мелководье.
Больше всего мы любили Баланган. Грубо сколоченные варунги (индонезийское название кафе – здесь и далее прим. автора) под соломенными крышами на сваях стояли здесь прямо у океана. И в прибой пенный поток бурлил всего в полутора метрах под ногами в прорехах дощатого пола. Мы с сыном пили горячий чёрный чай с лимоном из стеклянных пивных кружек под соломенным потолком хлипкого бунгало из бамбука, ощущая, как сотрясаются сваи, и смотрели, как в океане в десяти-пятнадцати метрах от нас встают серебряные стены воды… И чёрные, в лучах солнца фигурки сёрферов, так же стремительно и яростно, как они растут, гребут на них… И вот уже летят-летят по волнам стремительными зигзагами вбок.
Вначале я всё злилась на мужа, потому что только-только у меня начало получаться ловить волны. И именно в этот момент я оказалась беременной.
Когда полгода назад мы прилетели на Бали, я думала, что мгновенно научусь серфить. Как главный герой фильма «На гребне Волны». Ведь я катаюсь на сноуборде в больших горах и умею прыгать с трамплинов. И мы сняли дом не рядом с Кутой, где безопасно и песчаное дно, а в районе Букита, где только рифовые споты (места для катания), опасные тем, что, если волна потащит тебя по дну, то это будет не песок, а камень. И вот я, крутая сноубордистка в горах, здесь, на океане, оказалась полным нулем. Я тормозила разгребаться, потому что боялась этих огромных волн, а пытаясь встать на доску, кубарем летела в воду. Но я была очень упорной в своём упрямстве. Пять месяцев я боролась с океаном. Пять месяцев пыталась доказать, что я такая же сильная, как мой муж и все эти мужчины-серферы вокруг меня. Но океан снова и снова скидывал меня с доски, переворачивал вверх тормашками, закручивал и стирал в своих волнах. Я гребла два-три часа и выходила ни с чем, а мой муж ловил за это время не одну волну. И я закатывала мужу истерики.
И только месяц назад у меня начало получаться. Вначале наш друг на маленьких волнах показал, как правильно разгребаться на волны. Затем из Доминиканы приехал основатель русской сёрф-федерации Феликс, и рассказал, что тренировать заскоки нужно каждый день на берегу, чтобы тело запомнило их на уровне мышечной памяти. Я начала тренироваться на суше и, наконец, стала запрыгивать на сёрф и на волне. Но прошёл всего месяц, и я узнала, что беременна. И вот теперь мой муж там, в океане, ловит волны, а я вынуждена сидеть здесь, на берегу, с сыном.
Всего две недели назад эта мысль бесила меня ужасно. Но плод нашей любви рос в моём животе, и вместе с ним что-то новое укреплялось и росло внутри меня.
***
Всегда больше мальчик, чем девушка, я стала теперь ходить на массажи и стрижки, красить ногти, а ещё я всё время теперь хотела своего мужа.
Мы как раз сняли у испанцев наш новый дом. Раздвижные окна-двери от пола до потолка, барная стойка кухни, пятнадцать соток цветущего бело-розового сада, бассейн, и пёс Чико, который понимал только по-испански. А на втором этаже под двускатной соломенной крышей кровать с балдахином.
Я с сыном могла купаться в нашем собственном бассейне часами. И плавая, думала о своём муже, работающим наверху в спальне за компьютером. О том, как он пахнет солью после серфинга. Тогда я выходила из бассейна, ставила сыну мультики, заваривала чай с мятой и лимоном в высоких стаканах и шла наверх…
А по ночам мы с мужем плавали в бассейне обнажёнными, глядя в тысячи ярких звёзд в чёрном космосе над нами. И засыпали, слушая, как мерно и глухо бьёт о берег огромный таран Индийского океана.
***
Шесть месяцев я бродила вдоль океана, глядя, как серфят другие. А на седьмом месяце беременности пошла учиться аргентинскому танго. Дорога до casa de tango в Семиньяке, где проходили занятия, занимала больше часа.
Я выезжала на арендованной Аванзе с механической коробкой передач из ворот нашего рая, по сельской бугристой дороге мимо зелёных лужаек, на которых паслись балийские sampi (коровки – перевод с индонезийского – прим. автора), маленькие, с большими глазками, больше похожие на антилоп; мимо пальм и раскидистых бананов, мимо роющих землю куриц, и множества прилегающих дорожек, с которых в любой момент мог, не тормозя и не смотря, куда едет, выскочить беспечный балийский водитель. Затем оказывалась на главном шоссе. С двух сторон мелькали магазинчики, супермаркеты, салоны связи, массажные салоны, дома и сидящие на корточках в пёстрых саронгах смуглые мужчины с сигаретами. Сотни бибикающих мотороллеров и машин, зной, шум, пыль… Но вот я в Семиньяке. Зелёные рисовые поля-террасы, старые храмы, чёрный вулканический песок пляжей.
Резную дверь Casa de Tango открывала балийка, провожала через холл с хрустальной люстрой, и внутренний дворик с бело-чёрной плиткой, пальмами и мерцающим бассейном. Ворковали гекконы и голуби в синеющем вечере. Я шла к танцевальному классу и уже слышала голос учительницы, отсчитывающей шаги «one, two» и музыку.
Стефани – высокая, худощавая немка лет сорока пяти, с короткой стрижкой – учила методично и спокойно. В начальной группе занимались одни женщины, и Стефани всегда брала на себя мужскую роль. И через пару месяцев, выучив основные движения, я начала мечтать о милонге. Я представляла себе зал, полный мужчин. Как меня приглашают. И я, в платье, с обнажённой спиной, танцую красиво и страстно, как все эти женщины на многочисленных картинах вокруг.
***
Настал март 2011 года и моей дочке в животе (я была уверена, что это дочка) пошёл девятый месяц. А по балийскому летоисчислению завтра должен был наступить новый 1937 год.
Утром на Паданг-Паданге, спустившись по вырубленной в скале лестнице – тёмной, влажной, пахнущей летучими мышами, водорослями, благовониями и наси (рис – инд. язык – прим. Автора) из обрядовых корзинок с подношениями духам – мы обнаружили на пляже толпу балийцев в разноцветных саронгах, с золотыми зонтиками, гирляндами из пальмовых листьев, божествами на носилках и всё это под мелодичную какофонию гамелана – балийского оркестра из ударных.
А на обратном пути, поднявшись на скалу, увидели петушиные бои. Внутри круга из разгорячённых мужчин ковыляли уже уставшие, но ещё не нанёсшие смертельного удара, петушки, нервно вздыбив перья, с привязанными к лапам лезвиями. И их хозяева, обнаженные по пояс, потные, с сигаретами во ртах, с расфокусированными глазами, ерошили им перья на шеях, выпрямляли хвосты и схватив в охапку, бросали друг на друга.
А на дорогах уже всюду были выставлены огромные цветастые монстры Ого-Ого, для вечернего парада. Особенно нам запомнилась синяя трёхгрудая демонша в два человеческих роста, утаскивающая младенца, и хвостатый зелёный серфер с доской и огромной бутылкой пива Бинтанг.
И вот мы вернулись домой после парада, и я уже думала, что больше мы никуда не поедем до послезавтра… Ведь завтра выходить на улицы и даже зажигать свет – запрещено. В этом и есть прелесть Ньепи – что придётся выключить хотя бы на один день в году своё постоянное движение и немного успокоиться, подумать про себя, пойти к себе. Я заварила нам чай с мятой и лимоном, села перед ноутбуком… и вдруг увидела на почте приглашение из Casa de tango: «…Провести два дня Балийского Нового года на вилле. Три дня и две ночи, завтраки, обеды, ужины, два урока танго по два часа и милонга – всего за 100 долларов».
***
… Голуби гулят. Мне отвели номер рядом с танцевальной залой. Элегантная комната с огромной белой кроватью под золотым парчовым покрывалом и грудой красно-чёрных подушек. И ванная с чёрно-белой плиткой размерами со спальню и золочёнными зеркалами от пола до потолка.
А перед номером столик с видом на бассейн. Я завтракаю после душа, пью kope bali (балийский кофе – инд. язык), медленно ем папайю, ананас и маленькие местные бананы, предвкушая купание в бассейне, и тут замечаю, что на картине, что висит на стене рядом с моим номером, где светловолосая женщина склонена в танго к плечу черноволосого мужчины, подпись Стефани. Значит, все эти картины на вилле – Стефани? Какая она – многогранная.
***
Вечером в том самом холле с огромной хрустальной люстрой, который я столько раз пробегала, торопясь на урок, все приехавшие собрались на ужин за овальным столом. Я люблю эти моменты знакомства с новыми людьми – это как путешествие в страну, где ещё не был. Слева от меня – за запотевшими бокалами пива – Дункан Маклауд, только потерявший бессмертие (лет 45, рыжеватые, начавшие седеть волосы забраны в хвост, судя по веснушкам, австралиец) и породистая, сексуальная азиатка с фигурой Леди Баг и красной помадой на полных губах. Насколько её муж немногословен, настолько Линда каждую секунду что-то говорит, восклицает, хохочет, роняет вилку. Линда и Мишель десять лет назад познакомились на Бали, а год назад решили здесь поселиться. Танго учат онлайн на своей вилле в Балиане.
Пара справа от меня – помоложе. Она, китаянка, с белой молочной кожей и густыми, длинными дегтярными волосами. На одной руке ногти очень коротко острижены, на другой – длинные, с маникюром. Я спросила, почему. Оказалось, музыкант, играет на традиционной китайской флейте. Её мужчина, Лангтон, – красивый бесстрастный интеллигентного вида азиат в узких модных очках. Но когда Стефани спрашивает Лангтона о чём-то, тот теряет бесстрастность, начинает хохотать, во рту обнажается отсутствующий зуб, и Лангтон становится пиратом. Пират с индонезийского острова Сулавеси, фотограф. Они с Шейко опытные тангерос, уже три с половиной года танцуют танго.
Стефани рассказывает, как начала заниматься танго. С детства занималась большим теннисом, но двенадцать лет назад сломала руку. Без спорта жить не может, начала искать замену. И тут они с дочкой поехали в Австралию, где у неё был выбор пойти на йогу или на аргентинское танго. Но учитель йоги заболел… выбора не осталось. Так она влюбилась в танго. На Бали ничего такого тогда и в помине не было. И она начала посещать мастер-классы на соседней Яве, затем приглашать известных тангольерос к себе на остров. Но всё ещё боялась отдать танго свою жизнь, для заработка построила ресторан в Куте, только доделала в нём ремонт, как грянули знаменитые взрывы 2002 года. Её новенький ресторан разлетелся с оглушительным грохотом, и выбора не осталось… Она переделала свой семейный дом под виллу casa de tango.
***
…Я пришла на милонгу первой. Со стола уже всё убрали и теперь здесь стояли только бутылки вина с бокалами и горели свечи в подсвечниках. Я прошлась несколько раз от стола до двери во внутренний дворик. Прислонилась к прохладному окну. Моя первая милонга. Сердце стучало, щёки горели. Я так об этом мечтала! А сейчас – волновалась. Очень волновалась. И платья с обнажённой спиной на мне нет. С моим-то животом, ну да ладно, я беременная и это прекрасно… В этот момент в зал вошла Стефани – в шёлковых шароварах с разрезами на бедрах и красной блузе с вырезом, – улыбнулась, заговорила со мной своим монотонным голосом с скрипучим немецким акцентом и мне стало спокойнее… Можно мне бокал вина? Да вот этого – австралийского шираза. Я сажусь в кресло, пригубливаю вино. Успокаивайся – говорю себе – у тебя всё получится. И тут же чувствую движение ножки в животе. Ты тоже хочешь танцевать? – внутри к моему боку прислоняется крошечная пяточка.
Тут сверху из номера на втором этаже спускаются Мишель и Линда. В чёрном, с блёстками, облегающем платье, на каблуках, она выглядит обворожительно. Ну вот – хотя бы она в платье с обнажённой спиной – думаю я и отпиваю ещё глоток вина.
Позже всех являются Лангтон и Шейко. Он – в белоснежных брюках и голубой рубашке. Шейко в бежевом мини-платье, в распущенных смоляных волосах – цветок. И они же первыми идут танцевать. Наверно, танцевать так могут только азиаты. Предельные минимализм движений, естественность и страсть.
Мы с Линдой наблюдаем за ними с диванчика. Её миндалевидные глаза расширены, плечи повернуты к зале, ноги танцуют. Она смотрит на мужа глубоким взглядом, и он приглашает её. Танец доставляет Линде неимоверное удовольствие и, хотя она знает пока мало шагов, но делает их красиво и гибко. Она танцует гораздо лучше мужа, который из-за своего высокого роста сутулится и косолапит.
Затем муж Линды приглашает на танец меня. Как и я, он танцует плохо, поэтому у нас все получается. Весь наш танец состоит из трёх па. Затем несколько танцев я танцую со Стефани.
Вполне довольная собой, присаживаюсь в кресло. И тут ко мне подходит Лангтон, склоняет голову, с улыбкой приглашает на танец…
Моя рука замирает в его, мы слушаем музыку, я пытаюсь сделать шаг, но он возвращает меня на место, смотрит мне в глаза и прислоняет руку к своей груди. И я понимаю, что он хочет сказать. Не торопись, слушай. Я застываю, слушая ритм его сердца, и он начинает вести. Он ведет уверенно, и в то же время мягко. Даже если я ошибаюсь, Лангтон делает из этого новое движение и ждёт столько, сколько нужно, чтобы я поняла, куда он хочет нас привести. И вдруг я осознаю, что он слышит и понимает моё тело, то, куда оно хочет пойти, что сделать, возможно, лучше, чем я. И в этот момент мой страх проходит, я чувствую, что всё могу, что я стала невесомой. Все мысли из моей головы, вся суета, исчезают. Я растворяюсь в музыке и танце…
Но вот танец заканчивается. «О боже, неужели это всё, – думаю я, – пожалуйста, пригласи меня на второй танец…». Но сама уже улыбаюсь, спасибо, мол, за прекрасный танец, хочу уйти, но Лангтон смотрит мне прямо в глаза с улыбкой, качая головой:
– Я вас ещё не отпускал.
И мы танцуем с ним второй танец… И снова, нет меня, нет Лангтона, нет никого вокруг – есть только эта музыка, то, как он ведёт, как я отвечаю. У меня такое ощущение, что я танцевала всегда. Он и я – это танец. О спасибо тебе, Лангтон, какое это удивительное чувство, какой ты потрясающий партнер, как же ты чувствуешь женщину. Как-то совершенно естественно наш второй танец переходит в третий. Наконец, в конце третьего танца, он ещё поддерживает меня, но уже мягко-мягко отстраняя от себя и, наконец, совсем отпускает. А я будто возвращаюсь в себя из чего-то удивительного и целого, чем мы только что были вместе с ним.
– Лангтон, спасибо, спасибо вам, я ещё никогда не танцевала танго с таким удивительным партнёром… – я прижимаю руки к сердцу, боясь растерять то, что только что ощущала.
– А я никогда ещё не танцевал танго – серьёзно отвечает Лангтон, и вдруг сверкает пиратской улыбкой – с женщиной на девятом месяце беременности. Спасибо вам.
Я оглядываюсь на Стефани, на всех, видели ли они, как мы танцевали. Но я не вижу их. Я желаю всем хорошей милонги, и убегаю к себе, чтобы не растерять это чувство счастья и целостности, это чувство танго как полёта и рождения. Боже мой, я счастлива, счастлива, счастлива – шепчу себе.
И засыпаю на своей мягкой парчовой кровати с красными и чёрными подушками…И уже плыву в волнах сна и вдруг, расслабленно-расслабленно, ко мне приходит понимание, почему у меня так долго не получалось серфить. Шесть месяцев я боролась с океаном, а нужно было просто принять то, что я женщина, просто довериться и позволить себя вести.
Женщина, женщина – шепчу я – никакой борьбы, всё через любовь, через сердце, сёрфинг как танец, да…пусть меня ведут....
PS. Прошёл месяц и у нас родилась прекрасная дочка Алиса. А уже спустя неделю после родов я снова начала серфить. Но теперь я серфила, как женщина. Мы ездили каждый день в Куту, на безопасные волны. Алиса оставалась на берегу с нянюшкой-балийкой, а я с любовью плыла к волнам, не большим, а таким, на которых можно чувствовать себя комфортно и довериться океану. Теперь, когда волны не были огромными и я их не боялась, когда я знала, как правильно запрыгивать на доску и смиренно отрабатывала заскок каждый день, когда я больше не боролась с собой, мой прогресс шёл очень быстро. И спустя месяц я проехала на Балангане свою первую в рост человека волну вдоль, именно так, как мечтала, когда мы только приехали на Бали.
2012

Влюблена в Венеции!
***
Вы спали когда-нибудь на яхте? Всё место в каюте занимает кровать. Яхта колеблется на воде, и лучше закрыть глаза, чтоб не укачало. Зато, если глаза закрыты, можно представить, что ты летишь. И вот сейчас, я дремлю и плыву во сне, хотя яхта пришвартована к причалу, слышу, как рядом дышит муж, потрескивают снасти, плещется море, пытаюсь заснуть, но не спится, я всё прислушиваюсь и прислушиваюсь к звукам снаружи.
Забавная вещь – наше сознание. В детстве я случайно оказалась в яхтенных гонках в Москве, и после этого начала грезить оправиться однажды в большое путешествие на яхте. Пройдут годы, и я вырасту и создам свой сайт-агрегатор авторских туров и у нас появится партнёр – Татьяна Раевская, капитан и владелец своей яхты, организатор яхтенных путешествий в Венецию, и тогда, уже осознанно, я сформулирую: «Побывать в Венеции на яхте весной!».

И всё, забуду про эту мечту, а мечта упадёт в подсознание, в общечеловеческое, под всеми людьми, и там начнёт зреть, прорастать, расти вверх, в сознание – общее информационное поле, и вот, однажды, спустя несколько лет, когда я уже пятую зиму живу в Сибири… И тянется февраль, и все уже устали от этой нескончаемой зимы, с тёмными утрами и вечерами, чёрным лежалым снегом от угольного смога, нескончаемыми сборами детей в сад и школу, бесконечными делами, и всё раздражает уже нескончаемо, а так хочется снова почувствовать себя молодой и влюблённой, вдруг, о чудо, как благая весть, прилетает емайл от Тани:
«Лена, привет. Я организовываю рекламный тур на нашей яхте для сотрудников яхтенных и туристических компаний. Хочу пригласить тебя и кого-то из твоих помощников. Даты: 30 марта – 6 апреля. В это время у нас обычно весна в разгаре, +18 +20.

Маршрут: по Словении и Италии до Венеции.

Условия участия: место на яхте бесплатно.

Оплачивается только судовая касса: 150-200 евро в неделю, на стоянки, топливо, финальную уборку, питание на борту».
Пришло время: семечко намерения проросло в общее информационное поле, и эта мысль, как своя, пришла в голову нашему партнёру по яхт-турам. Удивительно, как вовремя и как все сходится! И отдых, и возможность увидеть мужа свежим взглядом, и то, что мой муж как раз начал идти к своей заветной, давнишней мечте – и весь этот год осваивал профессию автодизайнера, а в Италии как раз развит автодизайн, и даже то, что в Италии мне обязательно должны крикнуть Сhao, Bella, чтобы я ощутила себя не только многодетной мамой.
Тут сверху послышались голоса, загрохотал мотор, яхта закачалась сильнее, ага, это означает только одно, сейчас четыре утра, и мы берём, наконец-то, прямой курс на Венецию. Вот чего я дожидалась и почему никак не могла заснуть. А голоса эти – Тани, Кирилла и Александра. И значит, можно не беспокоиться, яхта в надёжных руках, переход в Венецию будет долгим, можно, наконец, и поспать. Я прижимаюсь своими грудками к тёплой спине мужа, и проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь от тишины: грохот мотора стих и раздавался шелест выбираемого паруса. Кончик носа у меня онемел от холода, и спала я всего-то, наверное, пару часов, но почему-то стало ясно: пора вставать. Я выскочила из тёплого одеяла навстречу семи градусам тепла, бррр, мгновенно натянула плюшевый розовый костюмчик, куртку и вылетела из каюты на палубу.

Снаружи всё залито серым сумрачным светом. И только Таня в комбинезоне, флиске, сноубордической куртке и шапке за штурвалом подсвечивает сумрак своей улыбкой. И вдруг сбоку от Тани из моря показывается краешек алого солнце. Ещё миг и солнце выскакивает в небо так стремительно, как будто снизу ему наподдали ракеткой.
– Ты встала ровно к рассвету! – Татьяна улыбается мне – У яхтсменов считается, что закат, встреченный в море, снимает количество грехов на один! И вообще, нам очень повезло с погодой, и попутный ветер в Венецию, и солнце – это редкость!
– Карма хорошая, значит, у нашей команды – бормочу я, – Доброе утро! И плюхаюсь на диванчик. В тот же миг в люке кают-компании показывается невозмутимый Алексей и говорит с характерными для украинцев ударением на ш и глухим, как х, г....и растягиванием гласных.
– А шо это вы сидите. Вы уже завтракали? Знаете, как говорится у яхтсменов, если можешь сейчас поесть и поспать, то сделай это, потому что позже может и не получиться.
Речь у Алексея уютная и тёплая, будто пледом укутывает. Через минуту он снова показывается из кают-компании с печеньем, хлебом, пармской ветчиной, доской и ножом в руках. И даёт распоряжение нарезать хлеб, пока он варит кофе.
Спустя пятнадцать минут на откидном столике у штурвала дымится в чашках свежесваренный кофе, и вся команда, и мой муж, и Олег, и Кирилл, – завтракаем, сидя на палубе, и только Татьяна продолжает стоять за штурвалом, куда мы ей и подносим и кофе, и бутерброды, и миндальное печенье. Печенье тает во рту, а солнечный ясный день всё набирает обороты.  А Алексей рассказывает, что яхтинг – это особый мир, и как они переходили на катамаране Атлантику, неделю шли без связи, мир сузился до размеров палубы яхты, тогда он и осознал, как мало, в принципе, нужно человеку. Ты сыт, здоров, общаешься с приятными людьми – ты счастлив…
***
То, что мир яхтинга – это особенный мир, мы поняли вечером позапрошлого дня, когда, слегка пошатываясь после восьмичасового переезда на автобусе, с тяжелыми рюкзаками, уже под звездами добрались до марины Санта Росо в Муджи (крошечный городок на границе Италии и Словении), где пришвартована яхта Тани.
Позади у нас осталась неделя странствий по Италии. Милан с его стильно одетыми мужчинами и плохой пиццей. Модена с музеем Феррари и дизайнерским офисом, где из очень дорогих машин делают ультрадорогие. Четырёхзвездочный солидный отель в Турине, полный пенсионеров, где меня ущипнул за низ спины респектабельнейшего вида повар в пышных усах и белоснежной ливрее, везущий тележку с деликатесными сырами. Я обернулась в изумлении, а он даже и бровью не повёл, сама благовоспитанность. И на контрасте с чопорными пенсионерами и солидностью этого отеля это было так неожиданно, что я чуть не расхохоталась на весь зал. И да, я ведь ждала от итальянцев темперамента и лёгкого флирта, а северные итальянцы оказались очень похожи на русских, и это был первый пример проявления итальянского темперамента, не считая душа в нашем миланском хостеле, где вода шла и из лейки и лампы над ней. Но самые яркие впечатления наших самостоятельных странствий по Италии оставил эмигрантский район Турина, в котором муж снял для нас апартаменты с аристократической обстановкой 19 века. Открывался этот район рынком, где африканцы продавали апельсины ящиками бок о бок с китайцами и арабами, продающими что-то ещё, а сверху над толчеёй парила надпись на всех языках мира: «Уважай разность»! И чем дальше мы шли – нас ждал ещё километр пути до апартаментов – тем больше видели разности. Арабы-мужчины с чаем и кальянами, иранские женщины в паранджах с колясками на улице, индийская лавочка и салон красоты с мехенди, а вот африканцы рисуют граффити. И самое вкусное вино мы пили здесь, на балкончике наших апартаментов, взирая с высоты на эту разность и затянутые полиэтиленовой плёнкой балконы (так тут зимой согревают квартиры). Но даже после таких странствий по Италии, найти понтон М, к которому приписана была Танина яхта, оказалось не просто. Всюду вокруг толпились мачты сотен яхт…виднелись понтоны А, B, D, E… А на берегу на наше отчаянье равнодушно взирал белоснежный ресторан. Спустя двадцать минут поисков мы вернулись к ресторану. Он оказался закрыт. Но рядом мы нашли офис. Девушка в офисе улыбнулась и порекомендовала найти охранника.  Ещё спустя десять минут мы нашли и охранника. А охранник сказал, что понтон М на другом берегу бухты. Спину так и ломило от тяжести рюкзаков, но ничего не оставалось, как топать. И только спустя ещё двадцать минут, понаблюдав медленно заходящий через пролив гигантский, сияющий огнями, лайнер, мы увидели букву М. Несколько шагов по деревянному пирсу и перед нами справа появилась заветная палуба Palaw. Я представляла себе яхты гораздо больше, Танина же яхточка длиной была с нашу кухню. В кают-компании горел свет и слышались голоса.
– Здравствуйте – вышла встречать нас Татьяна, – обувь надо оставить вот здесь.
Да, первым делом вы снимаете обувь, помещаете её в специальный ящик под крышку и переодеваете яхтенные тапки. Затем пролезаете в деревянный люк, задраиваете его за собой и нос к носу в крохотной кают-компании сталкиваетесь с ещё четырьмя людьми, трое из них мужчины. Пытаясь разместить свои вещи в крошечной каюте, вы постепенно осознаёте, что всю предстоящую неделю будете делить это уютное, но очень небольшое пространство вот с этими самыми людьми.
А вы голодные? – уточняет Таня, – мы вас просто не дождались, и уже поужинали. У меня начинает дёргаться от огорчения глаз, но Таня тут же ставит на плиту кастрюлю с водой, чтобы сварить равиоли. И достаёт из ящика под круглым лакированным столом огромную, пузатую, переплетённую бутыль вина.
Ну, за знакомство?
Вино разлито по бокалам. Капитан предлагает рассказать о себе. Все трое мужчин – предприниматели из Украины. Сама Татьяна Раевская родом из Беларуси, но сейчас переехала жить в Словению. Всего несколько месяцев назад в Киеве на майдане произошла оранжевая революция. Первым представляется Алексей – самый старший по возрасту, ему 46, и спокойный. К этому уравновешенному человеку, руководителю в какой-то большой компании, я сразу проникаюсь доверием и уважением.
Кирилл – тридцатилетний технарь в очках, – директор свой айтишной фирмы. А у высокого Олега с ямочкой на подбородке яхтенное бюро. Говорит Олег мягко, и с раскатной хрипотцой, будто большой кот. Я его так и прозываю: Кот. Мой муж представляет себя, как фотографа. Я дарю Тане в её яхтенную библиотеку свою книжку «Рождение в Мексике». Тут поспевают наши равиоли. Таня подливает ещё вина, беседа становится всё жарче. Кажется, вечер заканчивается просмотром маршрута по карте.
***
Утро следующего дня – солнечное и ленивое, как и наш первый, под небольшой ветерок, переход из Муджии в Пиран, крошечный словенский городок с крепостью и голубями на площади. Мы немного настороже, Таня вчера заявила, что разговоры про политику на её яхте запрещены. Однако первой говорить про политику начинает именно она. Я молчу, но думаю о том, что всего несколько лет назад, активно путешествуя по миру, была убеждена в том, что скоро визы и границы отменят, и человечество станет единой нацией, а сейчас всё как будто происходит наоборот. Этот Майдан. Но ведь активная гражданская позиция ребят и их горячее желание видеть свою страну – независимой, свободной и благополучной – это ведь каждый человек в мире желает своей стране.  И разве мне неприятны эти люди, да и мы им вроде не неприятны. Наоборот, с каждой минутой, с каждым словом, с каждой новой экскурсией настороженность наша исчезает, мы всё больше сближаемся. Ещё двумя часами позже в тот день мы делим вместе еду в ресторане. А вечером того же дня начался и лёгкий флирт.
– Солнышко, – крикнула я мужу в каюту с палубы, где убирала со стола после ужина, – положи, пожалуйста, эти тарелки в раковину.
– А можно я тоже буду солнышком —поинтересовался Олег, что сидел в телефоне рядом со мной на диванчике, – готов отнести тарелки, и даже принести чашки для чая и печенье.
Трудно поверить, что этот же мужчина кричал на площади, кто не с нами, тот москаль. А ведь он рассказал нам, что участвовал в майдане.
На следующий день мы вместе с Олегом отдавали швартовы.
– У тебя красивый цвет глаз – сказал Кот – и необычной формы губы, ты знаешь?
На третий день путешествия Олег дочитал мою книгу, и заказал несколько моих книжек «Ши по пути к себе» для своих племянников в Украину. В другой из дней рассказал о своём детстве. Он рос без отца, в очень бедной семье. С одиннадцати лет подрабатывал, желая выбраться из нищеты. Ставил аттракционы на лето в парке, флаерсы раздавал, официантом впахивал. В детстве считал, что только богатые могут ходить на яхте. И как же он был горд и счастлив, когда открыл собственную яхтенную компанию.
Да, стоило прожить несколько дней на одной яхте, и мы прекратили обращать внимание на национальные различия.
Но особенно нас сблизило совместное проживание не шторма, но весьма серьёзной качки на море со шквальным ветром. Горжусь, кстати, тем, что меня ни разу не вырвало, а всё потому, что я весь переход сидела, по совету Тани, как приклеенная на палубе, и смотрела крепко, очень крепко, в горизонт, не отводя от него глаз. Мысли у меня были такие: «Господи, самое ужасное, что отсюда нельзя сойти».
Итак, меня тошнило, и я смотрела на горизонт. Муж сидел рядом, пожимая мне руку. Таня стояла за штурвалом. Алексей заботливо развлекал нас разговорами, как они мучались в каком-то яхтенном туре по океану. Кирилл, опрометчиво решивший поработать в каюте, издавал странные звуки на задней части палубы. А Кот спал. Да, он спустился в каюту сразу же, как только мы вышли в открытое море, и мирно проспал весь переход, после чего его кличка «Кот» сменилась на «Корабельный кот».
Зато какое наслаждение после убийственного девятичасового перехода ступить на твёрдую землю, пусть и заливаемую дождём. Я прыгала на длинном пирсе от радости, что нигде ничего больше не качается и не тошнит, и что снова хочется есть, и выпить. О, да, выпить. Мы ушли гулять с мужем вдвоём, но встретили Алексея в ресторанчике, куда пришли за лучшей в городе по совету «трипадвайзера» пиццей. Чуть позже подошёл Олег.
– У нас духовная связь. Тебе не кажется?
И присел рядом с нами.
***
Венеция началась не так, как я себе это представляла. Вместо соборов и палаццо унылые болотистые острова…
– Именно такие острова – Таня снова стояла за штурвалом и зорко смотрела вперёд – и видели перед собой первые поселенцы… Ну всё, спускаем паруса, убираем завтрак, и я начинаю рассказывать про Венецию – Татьяна включила свой специальный экскурсионный голос.
Тут Олег, который очень много времени проводил в телефоне в каюте, бизнес его не отпускал, выбрался наверх с мобильником в руках.
–Да, мой капитан? –  вопросительно обратился он к Тане.
– Я буду рассказывать про Венецию.
– Есть, мой капитан – с готовностью воскликнул Олег, и сев на палубу, тут же снова погрузился в мобильник.
– В 400-х годах нашего тысячелетия здешние племена начали очень сильно страдать от готов. Постоянные набеги, грабежи, убийства, насилие и вот часть из этих племен, будущие венецианцы, бежали на эти острова, по сути, места гиблые (это точно, низкие острова с каким-то камышом), с одним только плюсом, готы сюда не добирались. Сами видите, ничего не вырастишь, ничего не построишь. И всё, что люди могли здесь делать – это ловить рыбу и выпаривать соль. Но именно в то время соль считалась белым золотом, единственный способ хранить пищу в жаре без холодильников. И за счет продажи этой соли они разбогатели и постепенно научились строить дома на этих болотистых почвах. Ну а, разбогатев, начали строить церкви и храмы, чтобы привлечь паломников (сами понимаете, паломнический туризм тогда был главным видом туризма). Главное маркетинговое преимущество перед своими конкурентами они получили, украв в Константинополе мощи очень почитаемого в то время святого Марка, после чего и построили свой знаменитый собор Сан Марко. Одновременно с церковью тут активно развивалась порнография. Шутка. Венеция вообще стала в то время одним из крупнейших в Европе центров книгопечатания, (это официально), но весьма большая доля из литературы пришлась на порнографическую (этого я вам не говорила). А также Венеция стала знаменита благодаря своим куртизанкам. В одно время здесь проживало сто тысяч куртизанок, так что для всех знатных молодых европейцев того времени было как бы хорошим тоном приезжать в Венецию за сексуальным образованием. И в то время, как знатные венецианки сидели в заточении по домам, без прав и образования, куртизанки могли пользоваться библиотеками, свободно появляться в общественных местах и даже сделать себе определенную карьеру за счет связей с самыми влиятельными мужчинами своего времени. Вот почему многие яркие и выдающиеся женщины своего времени предпочли стать куртизанками. Например, венецианская куртизанка Вероника Франко: поэтесса, среди её многочисленных любовников были самые высокопоставленные мужчины, даже французский король, и про неё снят фильм «Честная куртизанка».
– Я что-то пропустил… – Кот вылез из мобильника и обвёл всех взглядом.
– Всё – отрезала Татьяна.
…А нас уже окружали храмы, соборы, палаццо. Навстречу, рассекая носом волны, шли корабли, катера и яхты. Мы приближались к главному острову Венеции – Риальто.
***
– Церковь святой Елены – прочитал Олег на примыкающем к марине соборе – Лена, так ты что же не сказала, что здесь живёшь?
После собора мы увидели футбольный стадион, а потом совершенно неожиданно – деревья. Всё, что угодно, но я не ожидала в Венеции деревьев.
– Этот парк основал Наполеон Бонапарт – объяснила Таня, – когда он захватил Венецию, удивился, как вы тут живёте, без парков? И велел разбить этот парк.
Мы шли пока ещё по не туристической Венеции, по просторной улочке с лавочками и деревьями. У конного памятника мой муж начал пить из колонки и к нему тут же подбежали две собаки и начали лакать струю воды снизу.  Это фирменный стиль итальянцев: и колонки, и собаки. Собаки следуют за хозяевами всюду – в рестораны, магазины, бутики. Причём собаки таких странных пород, что прямо на морде написано: взят/а из приюта. И никаких тебе табличек: «выгул животных на газонах запрещён», потому что газонов в Венеции нет! Затем мы вышли на бульварчик. Всюду за столиками венецианцы и их собаки пили экспрессо и апероль, а в узких улочках, примыкавших к бульвару, развевалось, как флаги, разноцветное белье.
– Это такая венецианская фишка: улочки узкие, веревки протягиваются из окна в окно квартир противоположных домов и на них вывешивается одежда. А больше просто негде – пояснила наш капитан.
Мы немедленно, как распоcледние туристы, кинулись в эти улочки. Кот вскочил на каменную тумбу под бельем и начал делать селфи.
–Михаил, между прочим, – с достоинство заметила Татьяна – это колодец.
–Ясно – ответил Олег, но с колодца не слез.
–Обратите внимание – продолжила Таня, – венецианцы пили дождевую воду, так как грунтовой воды здесь нет. А ещё, видите, из каждой квартиры ведет своя, отдельная дверь, на улицу. Венецианцы не терпят делить двери друг с другом.

А дальше мы вышли уже в Венецию туристическую. Сотни туристов вокруг, и больше всего китайцев. Дворец дожей. Татьяна подводит нас к его колоннаде…
– Раньше здесь вместо набережной плескался канал. И здесь, где колонна ближе всего к краю, проводили пытку надеждой. Преступнику, осуждённому на смерть, предлагалось пройти спиной к колонне со связанными руками по этой узкой полоске мрамора. Если он не падал в канал и не тонул, тогда казнь отменяли. Хотите попробовать?
Мы начали пробовать, очень старались, но безуспешно.
– Поэтому и пытка надеждой – улыбнулась Таня.
После дворца мы вышли к потрясающей смеси Азии и Европы, церковной и светской архитектуры – знаменитому собору Сан-Марко. И колонны, и купола, и лошади, и мраморная плитка. Что удивительно, выглядел этот архитектурный салат весьма гармонично.
– Внутри осматривать Сан-Марко мы пойдем завтра – сказала наша капитан-экскурсовод, – главное, успеть к девяти утра занять очередь, потому что к десяти в порту швартуются круизные лайнеры, а на каждом из них по четыре тысячи человек и все они тоже хотят попасть в Сан-Марко. А сейчас пойдёмте пить кофе в старейшее кафе Венеции!
***
Возвращались мы на яхту уже под ночь, разобравшись по парам. Шагая рядом с Алексеем, приятным, спокойным 46-хлетним предпринимателем из Киева, человеком с большим жизненным опытом, мне вдруг захотелось задать ему свои вопросы, которые меня в тот момент волновали. Например, вопрос, что людей удерживает друг с другом вместе на протяМашии многих лет.
– Алексей, а у вас есть общие интересы с женой?
– Ну, – ответил Алексей, – дочка.
– А что вас тогда объединяет? Что для тебя важно в отношениях?
– Доверие – помедлив, ответил Алексей, – когда понимаешь, что вот этому человеку ты доверяешь, как себе, а он тебе, – это вот для мужчины очень важно. И ещё, когда понимаешь, что без этого человека ты не стал бы тем, кто есть сейчас. И ещё то, что ты несешь ответственность…
– Ну да, мужчина несет ответственность…
– Не только твой муж несет за тебя ответственность, но и ты за него!
– Да, это все важно… Но вот Саша сегодня говорила про куртизанок, и ты знаешь, я иногда ощущаю себя тоже Гейшей. Я люблю влюбляться и люблю влюблять в себя, но вот уже четырнадцать лет с мужем, и всё это время верна ему.
– Вот это и есть то самое доверие, про которое я говорил – спокойно подытожил Алексей.
– Но иногда так не хватает чувства влюбленности что ли. Слишком всё становится ровным, спокойным.
Алексей махнул рукой:
– Пройдет ещё несколько лет, все эти гормоны влюбленности перестанут вырабатываться, и ты вообще будешь вспоминать себя и смеяться.
– Эх – я вздохнула, – предпочту, чтобы они продолжали вырабатываться.
– Держи её – сказал Алексей, когда мы вернулись к яхте, моему мужу – ты у неё единственный якорь во всём это мире. Держи как можно крепче, а то улетит.
***
…Спустя час после этого разговора я вылетела с яхты на понтон марины. В кают-компании на ноутбуке наши смотрели фильм «Честная куртизанка». А мне захотелось увидеть, как серебрится дорожка луны по воде. В полнолуние хочется гулять ночами, желательно на метле.
Стояла высокая вода и мой муж-фотограф тоже был тут как тут, снимал яхты в лунной воде. Я задумчиво дошла до белоснежного шведского парусника, которым сегодня днём любовалась Саша. «Эх, вот что бы такое сделать для моей внутренней гейши» – подумала я. И вдруг заметила: на носу яхты стоит бородатый, морщинистый шкипер со стаканом в руке и явно что-то говорит мне.
– Can you please repeat – я зачарованно подошла ближе.
Он снова сказал что-то хриплым, трескучим голосом и, наконец, я расслышала, что он предлагает мне drink a glass of wine.
Я обернулась на мужа:
– Ты же не против?
– Нет, я дофотографирую и тоже поднимусь…
В просторной кают-компании за красивым столом из красного дерева сидели, кроме шкипера, ещё трое мужчин и одна женщина. Всем лет под шестьдесят.
Наши хозяева оказались австрийцами, и вот уже тринадцать лет подряд именно такой компанией раз в год ходили в море на пять-шесть дней.
–Без жен. Только я одна – с гордой улыбкой сказала женщина, – Мы – друзья!
– Ну чем не гейша – подумала я. Ведь это тоже искусство – уметь быть не только женой и любовницей, но и верной боевой подругой. И мы с мужем и австрийцами подняли бокалы за дружбу. И за яхтинг, разумеется.
– И за гейш – проговорила я про себя.
***
А на следующее утро мы снова пошли гулять, и в какой-то момент Венеция раскрылась перед нами окончательно во всех своих деталях… которые так хорошо умела показать наш капитан. Мы переплыли канал на гондоле и посетили церковь Santa Maria della Salute, построенную ради русской иконы святой Марии, спасшей Венецию от чумы. Внутри церкви – в высоком её лучезарном куполе, в окнах-фресках, во фресках Тициана и других художников – будто обитал сам святой дух, и вот после этого посещения всё и засияло вокруг –  гондолы  у причалов, молодёжь  на набережной, рассекающий канал вапаретто (речной трамвайчик), художник с мольбертом, а рядом с ним спящая в складном стульчике собачка, и даже старые склады со стенами в трещинах  и ручками в виде золочённых венецианских львов… будто кто-то невидимый протёр их от пыли…
Мы шли по набережной, а затем завернули направо, и ахнули.... И Таня улыбнулась, любуясь произведенным на нас впечатлением. Вся квинтэссенция Венеции лежала перед нами.  Уютный канал сверкал водой на солнце. Узкие улочки с двух сторон.  И слева, примыкал к церквушке первый встреченный нами в каменном городе деревянный двухэтажный домишко под красной черепицей. Во дворе его, на брусчатке, днищами вверх просыхали на солнце разноцветные узконосые лодки, а на одной из стен висели ряды разнофасонных, разноцветных шляп.
– Это стариннейшая мастерская гондол в Венеции, – объявила Татьяна, – ей триста лет!
– А я думал, это шляпная мастерская – заметил муж.
– Это такая традиция. Мастера работали из поколения в поколение и оставляли свои шляпы на стене – пояснила Таня.
Мы расположились прямо напротив мастерской, у гостеприимно открывших свои стеклянные двери маленького кафе. Здесь, прямо на парапете, уже сидели люди со стаканчиками вина и аппетитно выглядящими бутербродиками.
– Венецианцы традиционно едят вот так, на ходу – объяснила Таня.
И вскоре мы тоже у парапета прихлёбывали из стаканчиков, и уплетали бутербродики с сардинами, треской и трюфельным маслом.
– Лучше бы, конечно, стеклянные бокалы – с требовательностью художника сказал мой муж.
И в этот момент одна из чаек спикировала на тарелку Алексея, схватила один из его бутербродов и снесла стакан с аперолем. Брызги, секундное замешательство…
–Теперь понятно, почему у них не стеклянные бокалы – печально и философски заметил Алексей, и медленно отправился в кафе. Вышел он с улыбкой. Апероль ему налили бесплатно, узнав о злодействе чайки.  И Алексей, вернув себе хорошее расположение духа, потребовал немедленно угостить меня бокалом вина, чем вызвал восторг моей внутренней гейши.
А затем мы отправились дальше вдоль венецианского канала. Мой муж, Таня и Алексей пошли вперёд. Таня уже начала рассказывать им про бельэтаж. А Олег с Кириллом завязали со мной лёгкий, остроумный и бьющий в голову, как просекко, разговор. И вдруг… я ощутила себя влюблённой! Влюбленной в Венецию. И в этот момент. И в этих людей рядом. И снова в своего мужа. А, главное, в себя и в свою жизнь.
2018 год

Сёстры
***
Всё началось со звонка от Марии. И Мария сказала:
– У меня гостят акушерка и её муж из Израиля. Они очень хотят съездить в Казановку. Свозишь их туда завтра? Бензин они оплатят.
Голос у Марии был уставший, но почему-то это меня не насторожило. Казановка – это моё любимое место силы в Хакасии. Дом моей души. Почему бы не свозить в моё любимое место людей, ещё и английский потренирую!
Мы договорились встретиться с израильтянами в десять утра в супермаркете «Аллея». Я написала: «Буду внутри магазина. Одета так-то. Со мной двухлетний сын»!
И вот за руку со мной здоровается высокий красавец лет сорока с длинными волосами, увязанными в хвост, благородными чертами лица и замечательно очерченным носом. То ли дервиш, то ли Омар Хаяйм в прошлой жизни.
– Шайя – мягко представляется он. И ведёт знакомиться с женой. Я ожидаю увидеть прекрасную женщину, а вижу… низенькую, полную седую иудейку, лет на десять его старше, с глазами навыкате и крючковатым носом. Та без всяких приветствий тараторит: они ищут хлеб без дрожжей, они торопятся, они хотят вернуться сегодня.
«Ну и наглость – ворчу про себя, – трачу на вас своё время, вожу вместо гида, а вы опаздываете, да ещё и, вместо приветствия и благодарности, утягиваете в свой водоворот». Но вслух ничего не говорю, молча веду их к healsy food. Наконец, всё куплено.
Садимся в машину. Низенький водоворот впереди, длинноногий Шайя сзади, возле Вани.
– Он отлично общается с детьми – роняет моя пассажирка.
Пока я выезжаю на объездную в сторону Аскиза, она представляется. Её зовут Табат. Табат как набат. Всё время бьёт через горло, озвучивает себя. То по-английски тарабанит со мной, то с Шайей на иврите. Восклицает, что рада встретиться. В восхищении от того, что знаю Игоря Чарковского (основоположника водных родов в России – прим. автора). Как только Игорь приезжает в Израиль, он сразу едет к ним. А с Марией они познакомились на конференции для акушерок от журнала «Домашний ребёнок» шесть лет назад. И когда Мария написала ей, что едет в Израиль лечить сына, их с Шайей не было в Израиле, но она поняла сердцем, что надо вернуться и помочь. И Мария все дни жила у них, они нашли ей переводчика, помогали всё организовывать.
Я веду машину под Табат и думаю, что мировое сообщество акушерок очень похоже на дельфинов в океане. Одна большая семья, в которой все друг друга знают и помогают.
– А я помогала Марии собрать деньги на лечение сына в Израиле – наконец, удаётся вставить и мне, – а у вас тоже много детей, как и у Марии?
– Ни одного – впервые не быстро, но медленно отвечает Табат, – другие пары делают всё, чтобы заиметь детей. Но мы – нет. Наверное, так нужно. Так решил бог, и мы приняли это…
***
… Поплыли вокруг степи Хакасии с летучими тенями облаков, а за степями горы, похожие на спящих драконов, и Табат, наконец, оставила меня в покое, переключившись на восклицания по поводу красоты мест, и то и дело хватаясь за фотоаппарат.
Ваня, наигравшись с Шайей, уснул. Мы проехали Аскиз. Свернули на кольце направо. Напротив горы с дремлющим Апсах-хасом, Стариком камнем, остановились. Пока они фотографировали, я рассказала им, что Апсах-хас, Старик камень на горе, Ах-тас – Белый менгир в степи, используемый как санаторий, и Иней-тас, Старуха Камень, на другой горе – все эти изваяния установил пять тысяч лет назад народ, названный окуневцы, и эти менгиры образуют между собой треугольник с совершенно равными сторонами в семь километров. Как окуневцы в то время измеряли так точно расстояние, как находили для своих камней места с особенными свойствами? Видимо, в чём-то они были более развиты, чем современные люди. И умели жить в балансе с природой.
Затем мы въехали в деревню Казановка. У реки паслось стадо коров, на лужайке возле новой школы играли ребятишки. Я очень хотела проведать свой кусок земли слева, но думала, что израильтян, наверно, надо отвезти к музею-заповеднику справа, как вдруг Табат перевела, что Шайя хочет поехать налево.
– Отлично! Там мой кусочек земли.
– У вас здесь земля? Это дорого? – тут же обрушилась на меня Табат.
– Нет, не дорого.
– Ты будешь строиться?
На развилке после моста я свернула. Здесь у речки стояло всего два дома и между ними был пустой участок земли со столбиками давно сгоревшего дома и тремя деревьями: кривой елью, черемухой и березой. Я съехала с трассы и припарковала машину в кустах пикулек. Мы открыли дверцы. Посыпались во все стороны кузнечики, и в нас ударило жарким летним солнцем Хакасии, треском цикад, резковатым благоуханием. Степь пахла чабрецом, полынью, временем.
Семь лет назад я впервые приехала в Хакасию, впервые увидела Казановку, и с тех пор, всякий раз, когда приезжаю сюда, во мне рождаются бесконечная радость и благодарность за эту красоту вокруг. И чувство, что я жила здесь когда-то, тысячи лет назад. И сейчас я вдохнула благоухание степей, проживая вновь эти эмоции, взяла Ваню за руку, и осторожно ступая между острых пучков пикульки, каждым шагом вызывая фейерверки кузнечиков, повела всех к речке.
На её берегу мы сняли обувь и с наслаждением зашли в ледяной поток, смывая усталость. Шайя начал учить Ваню кидать в воду блинчики из камней.
– Здесь очень сильные духи – предупредила я Табат, – поэтому местные жители совершают обряд кормления духов – сек-сек. Это нужно, чтобы показать свое уважение Земле.
Табат немедленно достала из кармана орешки, и, строго следуя моей инструкции, посыпала ими на четыре стороны света.
– А строиться я здесь не буду – ответила я на вопрос Табат.
– Почему?
– Однажды, когда я возила сюда туристов в тур, и мы с ними как раз подошли к Ах-тасу, к нам прискакал мужчина-хакас на белом жеребце, в шляпе, красивый, среднего возраста, с прямой осанкой, такой местный Индиана Джонс. Он спросил, хочет ли кто-то проехаться на его лошади и есть ли у кого к нему вопросы. А я как раз хотела проехаться, потому что лошади заземляют, снимают стресс, а я сильно устала тогда, туристы мои оказались непростыми. А ещё у меня был вопрос: «Можно ли строить на этом участке дом»? Потому что участок я хоть и взяла в аренду, а муж не хотел тут строиться…
И вот Индиана Джонс спешился, посадил меня на своего коня, провёл меня вокруг Ах-таса три раза, представляя местным божествам. И сказал: «На участке, который ты взяла в аренду, проходит тропа местных духов, и любой построенный здесь дом ждёт разрушение…» – вскочил в седло и ускакал. Девушка-экскурсовод из музея шепнула нам тогда, что этот человек недавно переболел шаманской болезнью.
– Так что теперь я приезжаю сюда просто, чтобы побыть… – завершила я свой рассказ.
Спустя час мы подъехали к аалу – реконструкции древней хакасской деревни, внутри которой можно и заказать экскурсии по заповеднику, и пообедать и посмотреть внутреннее убранство традиционных деревянных юрт. Две милые хакасские девушки, сотрудницы музея, открыли нам юрту-столовую. Табат начала метать на стол веганские яства. Хумус трех видов, маринованные кабачки, овощное рагу, ферментированный кешью (вместо сыра – пояснила она), травы, политые каким-то соусом, и ещё листья нори. Обнаружив, что не хватает хлеба, Табат отправила за ним Шайю, а сама принялась всё уплетать, конечно, и мне предложив мне угощаться.
– Как не хорошо не ждать мужа – подумала я, но соус с травами, и ферментированный кешью, и хумус, и кабачки оказались чудо как вкусны и прервали мои мысли.
– В доме у Марии – заявила Табат, – все едят мясо и из-за этого всё полно грубых энергий, дети постоянно дерутся! А когда я собралась медитировать, Мария наехала на меня. У неё в доме Бог и она не хочет, чтобы я медитировала. А мне кажется, что Бог везде и во всём. И его вполне устраивает, если я медитирую.

– Тогда его вполне устраивает и то, что кто-то ест мясо – и я прочла Марии небольшую лекцию. Вместо нотации.
– Хакасы всегда пасли скот и ели мясо. Но они никогда не убивали больше, чем могли съесть. И они резали животных только зимой. Летом питались травами, молоком, талганом – обжаренным молотым ячменем или пшеницей. А ещё перед тем, как охотиться, они проводили специальные ритуалы, прося духов дать животным слишком много приплода, чтобы они своей охотой всего лишь восстановили баланс.
После обеда мы пошли на экскурсию. Девушка-экскурсовод рассказывала очень интересно и про убранство юрты, и про традиционную жизнь хакасов. Но в середине экскурсии Табат начала что-то очень громко говорить на иврите Шайе. А потом заснула. Проснулась Табат, когда я перевела, что женщинам нельзя было заходить на мужскую половину, разве только для того, чтобы убраться. Тут у Табат широко открылись глаза, она уточнила:
– А мужчинам можно было заходить на женскую?
– Мужчинам было можно.
Табат громко завопила, и экскурсия завершилась.
После аала я повезла израильтян к подножью вулкана-паразита, на которой сидит и думает тысячи и тысячи лет Старик Камень. Здесь, возле старого юрточного комплекса, полуразвалившегося моста и маленькой гидростанции на реке мы совершили ещё одно омовение. А потом поехали к кургану Жриц, где похоронены только женщины и дети. Табат это очень заинтересовало. А затем мы нашли огромный куст черемухи, и Ваня захотел полакомиться ягодой. Шайя взял у меня Ваню в свои руки и держал его высоко над землёй, а тот отправлял ягоду за ягодой в рот. Я смотрела на этого красавца, как заботливо он держит Ваню, с какой любовью отвечает Табат и спрашивала себя:
– Господи, она старая, некрасивая, вздорная, командует, не даёт ему детей, за что же он любит её? В чём её секрет?
Но не получила ответа.
– Шайя очень хорошо обращается с детьми – сказала вдруг Табат, – он третий ребёнок в семье. А третьи дети все очень сильные.
– Ваня тоже третий ребёнок, а ещё он внук Хуртуях-тас.
– Кто такая Хуртуях-тас?
– Это особенно почитаемое у хакасов изваяние. Великая Каменная мать. К ней приезжают со всей России, чтобы попросить детей. И она даёт детей – не подумав, сболтнула я.
– Мы немедленно должны поехать к Хуртуях-тас, – заявила Табат, прекратив жевать и грозно глядя на меня – немедленно.
Больше всего я хотела сейчас поехать домой… но, конечно, акушерке всегда хочется увидеть, так сказать, свою коллегу. Да и я тоже буду рада увидеть Хуртуях-тас, раз уж мы недалеко от неё. А может быть, это она захотела нас увидеть и вот зовёт таким образом. Всё может быть в таких местах, полных духов, как Казановка и весь аскизский район. Здесь надо уметь видеть знаки и подсказки.
– Поехали – вздохнула я.
В Аскизе поняла, что забыла, сколько ехать до Хуртуях-тас, и заехала на бензоколонку. На что Табат заявила, что нужно было просто остановиться на шоссе и спросить дорогу у водителя встречной машины.
Пока я спрашивала дорогу у таксиста, нас заперла машина, и я решила заправиться. Табат громко запротестовала, утверждая, что заправляться надо на обратном пути, а потом ушла вслед за Шайей в магазин, так что, в итоге, мне ещё и пришлось их ждать. К этому моменту я уже смирилась и просто экономила силы. Спорить с Табат было всё равно как с водопадом.
Доехав до музея, я провела израильтян в юрту с сувенирами и входными билетами. Табат увидела что-то, заметалась, захотела тут же это купить, но деньги остались в машине. Тогда я купила им билеты к Хуртуях-тас, и сказала, что музей закрывается через двадцать минут. Раз они так хотели увидеть ее, то пусть идут, а сувениры потом.
Табат и Шайя ушли. А я села с Ваней на лавочку, откуда видны были и стеклянная юрта с великой каменной матерью, и старый сухой тополь за оградой рядом. И выдохнула. Ласточки влетали и вылетали из гнезда прямо над входом в юрту-кафе, мы ели талгановые конфеты (традиционное хакасское лакомство из молотого обжаренного ячменя, сливочного масла и мёда – примеч. автора), пили чай, и небо над нами – высокое, чистое и голубое – молчало.
– Ваня, Хуртуях-тас – это твоя бабушка —произнесла я. Ванюша не ответил, увлечённый ласточками, я впрочем и не ждала ответа.
Это случилось два года назад, в марте. Вечером позвонила подруга. Поеду ли я ночью с ней и ещё двумя знакомыми к Хуртуях-тас на энергопрактики у костра. Я никогда до этого не посещала Хуртуях-тас, но много слышала об этом древнем камне в виде бабушки, что даёт женщинам детей. Но у нас уже было двое детей. Мы с мужем отстрелялись.
В три часа ночи я выскочила на пустынную улицу. Обледеневшая дорога (а у нас лысые шины), темнота, мантры из колонки, наконец, в темноте мы заезжаем на парковку музея. Калитка, конечно же, заперта. И мы идём вдоль ограды… доходим до топСоня, что растёт справа от юрты Хуртуях-тас. Ледяной степной ветер задувает в лица, будто хочет вернуть назад. Мои попутчики теряются. Кто-то что-то забыл в машине, кто-то захотел в туалет. Я одна у ТопСоня. Толстый ствол, узловатые ветви поскрипывают. Весь в цветных ленточках, это в среднем мире священному дереву так люди поверяют свои желанья, а в тонком мире из этих отрезов духи шьют платья.
Вдруг мне стало страшно. Я почувствовала, что вокруг меня в ночи мечется сотни призрачных существ, сущностей, духов и душ, и они не добрые, эти сущности, и прямо сейчас я для них проницаема. Я для них как голая. Страх коснулся моей души, и толпа духов придвинулась в своей круговой пляске, но тут спиной я ощутила шершавую кору тополя. В одну секунду я на ощупь достала из рюкзака за спиной бутылку с молоком и полила корни дерева, прижалась к его коре и попросила защиты: дай мне укрыться под твоими ветвями, о, великое Дерево. И в этот момент тополь взвился до небес. Ствол его стал серебряным, и в ветвях я увидела Одина, висящего на ветвях, пронзённого копьём.
И всплыли в голове строки «Старшей Эдды», изучаемой мной вместе с норвежским и рунами в годы молодости:
– Знаю, висел я
В ветвях на ветру
Девять долгих ночей,
Пронзённый копьём,
Посвящённый Одину,
В жертву себе же,
На дереве том,
Чьи корни сокрыты
В недрах неведомых.
Один излучал такой яркий свет. На миг он повернул ко мне своё лицо – мудрое, прекрасное, лицо Высокого. А затем яркий свет вспыхнул так ярко, что я зажмурила глаза. А когда снова их открыла, всё пропало. Исчезли духи, исчез и Один, и Иггдрасиль. Рядом со мной снова был Тополь, но не просто тополь. Обычные тополя живут семьдесят-сто лет, а этот тополь жил четыреста, охраняя Хуртуях-тас. И я услышала голоса друзей: они возвращались. И темнота прекратила быть страшной. Как будто предрассветный луч солнца коснулся степи и разогнал ночь. Как будто началось утро новой эпохи.
Мы перелезли изгородь, прошли мимо закрытой юрты, внутри которой смотрела на нас Хуртуях-тас, и дошли до площадки с костровищем.
У ребят всё не получалось развести огонь на ветру, и пришёл охранник с дровами, помог разжечь костёр. Будто его кто-то послал помочь нам. А после очищения у огня охранник открыл нам стеклянную юрту с Великой Каменной Матерью. Так, на рассвете в ту ночь, я увидела Её. Думаю, это Она захотела нас увидеть. И позвала. Пока мы заваривали ритуальный чай, я услышала историю Хуртуях. Пять тысяч лет назад она, знатная женщина, потеряла всю свою семью во время нашествия врагов. Мужа, дочь, сына. Великое горе. Обратилась она тогда в камень, и с тех пор помогает женщинам сохранять свои семьи. Рассказав эту историю, охранник ушёл. А мы налили Хуртуях-тас ароматный улун в маленькую фарфоровую чашечку и сами пили чай вместе с ней. И когда я прислонилась к ней, то почувствовала в своём животе тепло.
Спустя три дня я узнала, что беременна.
– Делай аборт – сказал муж.
И тут я поняла, для чего в ту ночь Хуртуях-тас позвала меня к себе.
– Не буду – ответила я мужу – потому что, если сделаю, вся моя жизнь пойдёт не по тому пути, и семья наша разрушится.
А спустя девять месяцев в Мексике появился Ваня.
Ветер всё крепчал, как и в ту ночную поездку два года назад. Я зашла с Ваней в юрту-кафе.
– У вас сын – хакас? – поинтересовалась девушка за стойкой.
– У меня трое детей-хакасов. Потому что муж-хакас. А Ваня – внук Хуртуях-тас.
– А что же вы к ней не зайдете?
– А вдруг она мне ещё одного ребёнка даст?
– Нет. Нужно ведь не только просить, но и благодарить.
– Посмотрите за ним пять минут? Я сбегаю?
Девушка, крепкая, краснощёкая, кивнула и тут же дала Ване ещё одну талгановую конфету.
Я вбежала к Хуртуях-тас. Табат и Шайя ещё были здесь. Я попросила их дать мне пять минут. И мы остались одни. Я обошла её три раза, положила у её ног подношение, прикоснулась лбом к прохладному камню:
– Благодарю тебя, Каменная мать. За Ваню. За любовь в нашей семье. За то, что ты делаешь для нас, женщин. Благодарю.
Затем я прижалась к изваянию сердцем, стараясь подарить немного тепла Той, кто помогает всем женщинам. И почувствовала ответное тепло.
– Не воюй с ней, – передо мной появился образ женщины средних лет в высокой шапке с расшитым пого на груди – Ты ещё не знаешь, но вы знакомы ближе, чем ты можешь себе предположить. Так что не воюй с ней. Мы женщины – все сёстры друг другу. И храни моего внука.... И свою семью.
Охранительница исчезла. На миг я увидела битву, где мы, две валькирии, вместе с Табат, забирали наверх, в Валгаллу, души павших воинов. А затем эта картинка пропала. И в эту минуту я ощутила сознание Хуртуях как всю солнечную хакасскую землю от горизонта до горизонта. На секунду – я сама стала этим сознанием-пространством от горизонта до горизонта. А за этим в сердце пришла любовь – к женщине. К Женщинам. Я поняла, что всё это время воспринимала женщин, как конкуренток, даже подруг, но только зачем, ведь они как я. А любовь разгоралась в моём сердце всё сильнее и сильнее – нежная и горячая – как я могла не любить женщин раньше, ведь они со мной одно целое, ведь они, как и я, и есть любовь. Мы – женщины – есть любовь. И пространство. Мы создаём эту Землю и всю Материю. Как я могу не любить саму себя, своё женское начало. Всё это я осознала в этот момент. И даже Табат мне стала симпатичнее. У неё столько энергии, она разрывает её, но она нашла свой путь, своё предназначение. А нашедшие свой путь дороги Богам и им всегда будут давать опору и поддержку. И самых лучших мужей.
***
Я ещё раз поклонилась Хуртуях-тас, и вышла из стеклянной юрты, показав знаками моим израильтянам, что теперь они могут снова зайти. А я вылезла через изгородь к старому тополю. Гладила его морщинистую, растрескавшуюся кожу, и мне вдруг стало легко возле него, будто он забрал часть моих огорчений и жизненной усталости.
И затем поспешила в кафе. Сразу после этого оно закрылось. Закрылась и юрта с сувенирами. А мои израильтяне всё не появлялись. Я успела покормить Ваню, сбегать в туалет, подумать и не раз, что устала и хочу домой, когда, наконец, увидела их силуэты.
Силуэты остановились у закрытого магазина, а затем один из них, тот, что пониже и потолще, начал кричать что-то через ветер, активно жестикулируя руками. На мой взгляд гораздо разумнее было подойти, а не тратить энергию на ветер. Я помахала Табат рукой, она подбежала. Её глаза были широко открыты.
– Вы не купили для меня те фигурки, которые мне так понравились?
– Нет.
– Ох, для меня это очень-очень важно! Что же делать? Вы не знаете, как позвонить девушкам?
– Нет.
– Но им обязательно надо позвонить.
Видимо, теперь она не успокоится, пока не купит свои фигурки.
– После вас же закрывал сторож, может, он поможет?
– Отличная идея!
Они нашли сторожа. Сторож открыл дверь в магазинчик. Но он не знал цен. В результате одной из девушек, работающих в магазине, пришлось вернуться. Вопрос с фигурками был улажен, но возник вопрос про туалет. Табат не нравились деревянные домики-туалеты, а платный уже был закрыт.
Наконец, спустя сорок минут, все вопросы были улажены, и мы тронулись в обратный путь. Я, поколебавшись, сдала всё-таки руль Шайе. С огромным облегчением, если честно. Я была уже так истощена всеми событиями. А Шайя выглядел надёжным водителем, да и гаишников на дорогах Хакасии не много. Теперь израильтяне, оба, сидели впереди, а я с Ваней на руках сзади, недоумевая, как Шайя тут поместился с его длинными ногами. В это время у Табат случился очередной приступ активности.
Она вспомнила про серебряные украшения, о которых я ей рассказала сегодня. И потребовала телефон их мастера Юли, чтобы прямо сейчас той позвонить.
– Начало десятого вечера. Магазин уже закрыт, и по российским меркам звонить в такое время невежливо!
– У её сестры магазин в Израиле, и она хочет сделать этой девушке выгодное предлоМашие по бизнесу. У них в Израиле можно в два часа ночи позвонить человеку, если собираешься ему сделать выгодное предложение по бизнесу.
– У нас не Израиль, Табат! И у меня телефон всё время вырубается, и я не могу прямо сейчас узнать телефон Юли. Давай завтра?
Но мой самсунг, про который Табат недавно кричала, что он радиоактивный, потому что в трещинах, уже у неё в руках. Табат суёт его в свою зарядку и изо всех сил пытается реанимировать. Но как только она передает его мне, телефон вырубается.
На пятой попытке я заорала:
– Хватит! Я устала. Можно, в конце концов, оставить меня хотя бы чуть-чуть в покое? Я просто хочу побыть в тишине десять минут!
Кажется, Табат наконец-то смутилась.
– Я не хочу на вас давить – пробормотала она, – мы провели такой прекрасный день!
Шайя сочувственно берёт её за руку. А я так истощена, что в моей голове и теле образовывается какая-то странная, даже приятная пустота. Уснувший Ваня на моих руках сопит, а я смотрю в догорающее красным закатом небо и просто дышу. Раз вдох, и два вдох, и раз вдох, и два....
Табат хватает на целых пять минут тишины. Теперь её мучает чувство вины и благодарности. Она поворачивается ко мне и выпаливает:
– Хотите послушать чудесную музыку из пустыни – специально для Вас!
Тут же достаёт плеер, подключает мобильную колонку. Музыка, и правда, прекрасная, я хочу, чтобы она звучала всю дорогу. Но Табат выключает музыку уже через десять минут. И всё-таки пока звучит эта музыка, я снова и снова, как к путеводной звезде в ночной пустыне, обращаюсь в своей голове к одной и той же мысли: «Господи, она не даёт ему детей, она – некрасивая, болтливая женщина. Просто большой вздорный ребёнок. Но он любит её, любит по-настоящему. И так же мой муж любит меня. Не за красоту, нет, не за то, что мы им даем. Кажется, в основном мы даем им неудобство нашей неуемной энергией и постоянными желаниями. Но они просто любят нас такими, какие мы есть, если, конечно, мы сами себя любим. Разве это не чудо? Они любят нас такими, какие мы есть! Если только мы сами принимаем себя и свое великое женское начало – любовь».

2016 год

СПАСАТЕЛЬ
***
Одним тяжелым, но солнечным сентябрьским понедельником мы почти всей семьей отправились по маршруту к Висячему камню. И только наш трехлетний Ваня остался присматривать за бабушкой на базе неподалеку. По синему небу плыли ажурные, как недавно купленные мной белые чулки, облака, а солнце припекало до такой степени, что Ярик скинул толстовку и запашисто обдал нас своим потом.
Если бы природе выдавались премии за лучший дизайн, то национальный парк «Ергаки» мигом отхватил бы приз. Отбросим в сторону кедры, опутанные лишайниками и мхами, и зелёные пихты, погружающие тебя в хвойную терпкую ароматерапию, отбросим в сторону небо и горы под ним. Возьмем для примера только этот ближайший пень с разлитым по нему пушистым озером исландского мха! Мох этот, кстати, не только красив. Этот природный антибиотик лечит все простудные заболевания и болезни горла, вплоть до ангины и астмы. И из этого полезного коврика пробивается целеустремленно вверх всеми своими пятипалыми иголочками кедрик. А снизу пень декорирован роскошными, размером почти с лопух, листьями бадана, зелеными с темно-фиолетовыми и желто-черными вкраплениями. Того самого бадана, который пьют монахи-буддисты вместо пуэра. Потому что, собирая этот чай, ты не вредишь ничему живому. Просто бери эти скрученный, сухие, прошлогодние, черные листья. Они уже и сами ферментировались и сами отпали.
И чем больше я смотрю вокруг и вдыхаю запах хвои и краснокнижных эндемиков. Чем больше слышу пересвист и клекот птиц, тем больше мой ум, мучающий меня весь август своими жалобами, отступает, давая дорогу сердцу. А мучает меня ум, потому что я никак не могу забыть, как три недели назад хозяйка базы, где я проводила семейный лагерь по своей «Ши по пути к себе», и от которой я ждала поддержку и опору, вместо этого каждый день на глазах у всех участников лагеря говорила мне о том, какая я плохая, как всё хреново организовала, и как много денег за это содрала. А я была с открытым сердцем, и в это самое сердце она меня и била каждый день. И вот теперь сердце болит, болит, кровоточит, и я никак не могу понять, как она могла так безжалостно наносить мне рану за раной, и чем больше не может этого понять мой ум, тем больше у меня болит сердце. И всюду, где я в последние две недели не нахожусь, мой ум снова и снова возвращает меня в мой лагерь, в те ситуации, и сердце ноет, ноет. И только сейчас в этих горах, под этим небом, рядом с этими кедрами сердце отпускает.

Все шло прекрасно, и мы так же прекрасно шли, набирая высоту над уровнем моря. И только иногда я снова проваливалась в топь своего ума. А, теперь понятно, почему у неё муж постоянно на охоте пропадает – вдруг ловила я себя на ехидных мыслях, – если она на него так эмоции сливает! Усилием воли я заставляла себя отвлекаться, смотреть по сторонам, дышать, чтобы снова оказаться здесь и сейчас. А потом вдруг снова: «боже, в моём возрасте «мерцательная аритмия», а может, эта диагностика – туфта полнейшая? Нет, но за что она меня так, за что? Что я ей сделала? За то, что привезла ей полную базу людей?». И снова я спохватывалась и мысленно кричала сама на себя, да хватит уже крутить одни и те же мысли, слушай лучше пение птиц и любуйся тайгой вокруг.
Протопав семь километров через леса и альпийские луга, мы вступили в зону высокогорной тундры и в ней уселись на привал у прозрачного озерца «Светлое». Небольшое озерцо с будто разбросанными вокруг него камнями, и нависшим сверху высоким, крутым, заросшим длинным хребтом, на вершине которого виднелся крошечный висячий камень. Да уж, топать ещё – немало. А запасы еды у нас скромные: слишком уж мы спонтанно выехали.
Тут послышались голоса. Прямо на нас надвигалась пара туристов. Моложавая женщина лет пятидесяти. И бодрый, лысый мужчина примерно того же возраста или чуть постарше. Мужчина был обнажен не только головой, но и торсом. Причем на торсе этом растительность была того же цвета, как исландский мох, которым мы любовались всю дорогу.
– К висячему камню? – скинул возле нас рюкзак мужчина
– Точно – улыбнулись мы.
– Понятно – мужчина окинул хозяйственным взором, как мы закусываем огурцами и помидорами воду и спросил:
– Чаю хотите?
Через пятнадцать минут носки Алисы, оступившейся в воду, были практически высушены на солнце, а мы налюбовались серебристыми, снующими в озере хариусами, и уже напились с Игорем крепкого ароматного чая. Взрослым, к тому же перепало по куску шоколада. А дети получили по четыре конфеты.
– Ой, вы им, пожалуйста, только слишком много сладкого не давайте, мы сейчас стараемся без него!
Игорь округлил на меня глаза:
– Да вы что? Как это в поход и без быстрых углеводов? Да ещё растущим организмам?
С этими словами он развернул конфетку, отправил в рот и похлопал себя по прессу: «активно растет организм! Дети, еще три получите наверху, у висячего камня, поняли»?
Так мы получили приглашение от Игоря идти дальше вместе! Теперь нам и дорогу показывали, и детей словом весёлым подбадривали, и мои мрачные мыслишки были разогнаны нашей шутливой беседой.
А уже на подходах к Висячему камню, когда ходьба окончательно погрузила мой ум в тишину, я вдруг впервые прочувствовала мужской космогонический дух этих мест. Да, да, глядя на вершины, где ещё не везде сошёл снег, со скудной тундровой растительностью, скрученными ветром и снегом кедрами, я прочувствовала эти горы как духовного, холодного, аскетичного мужчину, далёкого от земных радостей, но устремлённого всей своей сутью в космос. Прочувствовала его чистоту, его мощный дух, его аскетизм и мощь. Это было удивительное переживание-медитация. И тем не менее, в этом космическом, холодном, чистом сиянии духа есть место и теплу, и красоте. Озёра, сверкающие, как драгоценные камни, – это подарок мужского космогонического начала – началу женскому. Я переживала этот космогонический мужской дух и смотрела на своих спутников – и на мужа, и на Игоря – с удивлением. Получается он есть внутри них. Но как тогда в них вызвать это начало и надо ли? Я смотрела, как мой муж фотографирует всех, как Ярик пытается столкнуть камень, слушала легенду о спящем Саяне, о том, что он проснётся тогда, когда камень упадёт вниз в озеро, и одновременно перебирала всех своих знакомых мужчин, – в ком из них проявлено такое космогоническое начало? И тут я вспомнила наш поход на Алтай «Тропой Рерихов». Вот у Рериха в его холодной, чистой живописи, в его стремлении к горам, и ощущается этот дух. А ещё гид из того нашего похода, в нём тоже ощущалась эта чистота (книга «Таня идёт в поход– прим. автора»). И в моём муже она есть, только обязанности мужа и многодетного отца не дают ему на данном этапе раскрывать свой дух. И вдруг я вспомнила ещё одного знакомого – говорливый в городе, он обязательно хотя бы раз в году уезжал в одиночку в горные походы – один на один со стихией. И мой отец не за этим ли уезжал в свои геодезические изыскания по болотам и дремучим лесам? И я попросила Бога дать мне встретить мужчин, в котором проявлено это божественное начало, это устремление высь, а может быть, я попросила его дать мне умение помогать раскрывать в мужчинах это устремление. Или хотя бы не мешать.
***

– Обратно одни пойдете или с нами? Мы сейчас собираемся обедать у Карового озера!
Как же будешь идти один, когда рядом такой вот Спасатель МЧС объявился, уже семнадцать лет топающий по Ергакам и знающий здесь каждого медведя, да ещё и на обед тебя зовёт со всем твоим выводком. И мы вслед за Игорем отправились в сторону Карового.
Каровое сверкало радужнее Радужного. Слева от него, величаво обратившись в небо своим каменным индийским лицом и сложив на груди каменные руки, дремал Спящий Саян. Прямо за озером раскинулся Перевал Художников. А у самого озера нас окружил сад из камней и кедров. Вон по камню сползает кедр. А из-за этого камня дерево выросло в индийского Ганешу. А вон, уррра, голубика – целые заросли! Пока мы паслись в голубике, Игорь расположился на камне-столе. Мы подошли ровно в тот момент, когда он закончил метать из своего рюкзака на стол сало, хлеб, картошку, яйца в котелке, овощи, лучок, помидорчики, огурчики, консерву, сыр, лучок, и даже персики с яблоком.
– Ну, Игорь, ты подготовился!
– Ха – хмыкнул Игорь, – это ещё что. У нас с другом фотография есть: лыжный поход, минус 35, палатка, и бутылочка вина, и мы с двумя бокалами!
Через пять минут в сковородке шваркала яичница с картошечкой и лучком, а дети налегали на ломти хлеба с салом.
– Я раньше детей в походы водил. Вот идёшь с ними и спрашиваешь: дети, что такое туризм? Они: ну как, вот же, мы идем, рюкзаки тащим, вокруг природа. Я: не…это не туризм. А вечером палатки уже поставили, костер разожгли, что-то вкусное сварено в казане. Мы сидим с мисками, чай разливаем из тут же собранного смородинового листа, я им: «Вот это, дети – туризм, а то был подход к туризму».
– А что это за перевал? – спросил Ярик.
– Перевал художников.
– Мам, пап, я же художник! Хочу сходить!
– Как-то мы возвращались мы с этого перевала Художников с дочкой, и вдруг выскакивает перец. На русском с сильным акцентом спрашивает: где мы находимся. Ну мы ему объяснили выход на тропу. А он: можно с вами? Мы: ну пожалуйста, но мы сейчас еще ночевать будем у Светлого. Он давай умолять. Оказался, словак. Вышел по картам, что-то у него случилось там, решил вернуться обратно. Ну, ладно, дали мы ему место в нашей двухместной палатке, а он как давай храпеть. По сравнению с его храпом мой как писк комариный. Я уж ворочался-ворочался, ворочался-ворочался. Часа в четыре утра не выдержал: пошли-ка, дочь, кофе варить. Всё равно не уснем!
***
Через пару недель после этого я брела с детьми по городу. Накрапывал мелко дождь. И опять у меня в душе начала скрестись хандра! «Неужели всё? Обесточена? Где же моя буйная энергия, когда крылья за спиной? Или 36 лет – это всё, прощай молодость?»
И в этот момент увидела мужика, вытаскивающего на удочке огромную рыбину. Обычный рекламный плакат туристического магазина.
«Игорь! – вспомнила я – Он же на рыбалку звал, на тайменя!! Говорил, какое там вегетарианство, пока ухи и жареных желудочков тайменя не попробовала».
Я тут же начала искать в мобильнике контакт «Игорь, радость, вино, спасатель, конфеты» – так его записала:
– Игорь, добрый вечер! Помнишь, сумасшедшие родители на Ергаках?
– Конечно, помню! Куда пропали-то?
– Да, не получилось у нас на тех выходных выбраться. Хотим вот тебя как-нибудь в гости пригласить на ризотто и красное вино. Может, в эту пятницу?
– У меня есть вино. И мясо тоже есть. Лучше вы ко мне в гости приезжайте прямо сейчас.
– Ты уверен? Мы ведь с тремя нашими «гаврюшами».
– Конечно, с ними, а как ещё?
– Сейчас мужу наберу, что он скажет.
Андрей сказал да. И уже через двадцать минут мы мчались к условленному месту встречи. «Вот так ездишь мимо, ездишь, и не знаешь, что здесь целый дачный поселок. И откуда у Игоря в его возрасте столько энергии, радости, жизнелюбия? Откуда он это все берет? Может он никогда не болел? Вот и узнаю».
– Мама, Игорь ездит на красном русском джипе – сообщила Алиса.
– Какой же это джип. Это – Нива – хмыкнул Ярик.
– Нива – это и есть джип! – разрешил споры Андрей.
Раздался стук в стекло машины. Мы открыли дверцу и жизнерадостная, по-прежнему, лысая, несмотря на холодную погоду, в окно просунулась голова Игоря. Он пожал руку Андрея, потом – всем детям.
И вот его красная Нива ловко юркает перед нами на бугристый проселок между рядами заборов. Слева мелькает то жилой дом, то заброшенные покосившиеся дачи в разрушенной изгороди. Наконец, въезжаем направо, во двор стройного двухэтажного домика из еще необделанного бруса.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71309740?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.