Главная страница | Современная русская литература | Вишнёвая метель

Вишнёвая метель
Ирина Николс
Повесть «Вишнёвая метель» – новое произведение Ирины Скибиной, в котором автор рассказывает о жизни своих предков в верхнем Поволжье. В повести говорится о непростой судьбе семьи Григорьевых, о суровых годах Великой Отечественной войны, бедах и лишениях, которые выпали на их долю.
На протяжении всей повести прослеживается любовь главных героев к своей малой Родине, дому, семье, саду, который посадил и вырастил Фёдор Григорьев.

Ирина Николс
Вишнёвая метель

1
Летняя ночь своей мглой давно покрыла всё вокруг. В траве несмолкающим стрекотанием тревожили ночь кузнечики, словно оркестр играл лунную сонату августу. Дирижёр волшебной своей палочкой то взмахивал вверх, и скрипки высоким голосом будоражили ночь, то палочка дирижёра опускалась плавно вниз, и тогда нежная стрекотня пьянила и дурманила любого, кто в эту ночь оказался в поле…
А звёзды как светили в эту ночь! Миллиарды созвездий смотрели, как через широкое поле бежали двое. Крепко взявшись за руки, они бежали сначала осторожно, чтоб ненароком кто не увидел, потом, оказавшись за огородами, побежали быстрей.
Бежали долго, и лишь когда стих лай деревенских собак, упали в свежую копну сена.
– Страшно как, Федя! – произнесла, чуть дыша, девушка, прижимаясь к горячему плечу любимого.
– Ничего, Галенька, не бойся! – улыбнулся мужчина. – Я никому тебя в обиду не дам! А как всё наладится, пойдём к твоим, упадём в ноги, попросим прощения.
– Ох, отец-то не простит, – сокрушалась Галя, приложив ладони к пылающим щекам своим.
Фёдор улыбнулся в темноту и, молча, обнял свою Галину. Истосковавшись по женскому теплу, он стал целовать её горячие щёки, шею, грудь. А она, покорная, лишь сладко застонала, и счастливые слёзы одна за другой скатились на свежескошенную траву.
Запах скошенных трав – особенный запах… Его передать словами невозможно! В нём и детство, и счастье, и тепло, и дом, и семья…В эту ночь запах свежескошенной травы был похож на что-то особенное, что будет помниться всегда…

…Измотанный тяжёлой работой, раздавленный недавней смертью жены, недосыпающий ночами от детского плача, Фёдор, не понял, как заснул. Во сне он увидел покойную жену Анну: будто на покосе вместе были они. Фёдор косит траву, а Анна сгребает граблями и смеётся. Смеётся и кричит Фёдору, показывая в сторону: «Вон твоё счастье, Федя!»
Фёдор оглянулся туда, куда показывала Анна:
– Где, Анна, где счастье-то?
– А вон туда посмотри!
Фёдор посмотрел в сторону, куда показывала Анна, и увидел светловолосую девушку. Он побежал к ней, зацепился за кочку в траве, хочет подняться и не может. А девушка подошла, протянула ему руку и говорит:
– Вставай, Федя! Пора!
Тут Фёдор проснулся, его будила Галя, девушка, которая бежала вслед за ним из родительского дома этой тихой августовской ночью:
– Федя, пора! Вставай!
Путь молодых лежал в соседнюю деревню Чуллу – родину Фёдора.
До деревни оставалось совсем ничего – чуть больше версты, но Фёдор и Галина всё равно торопились: не хотелось попадаться на чужие глаза.
Нескошенная трава холодом обдала ноги. Стрекот кузнечиков совсем затих, лишь маленькие птички подавали свои голоса из высокой травы. Яркие летние звёзды покидали свой небесный шатёр и потихоньку таяли, давая простор летней заре…

2
Деревня Чулла, где испокон веков жил род Григорьевых, была основана во второй половине 18 века. Здесь жило русскоязычное население.
У Евдокима и Матрены Григорьевых было трое детей: Филипп, Евдокия и Федор.
Филипп и Евдокия были чернявые, а вот Фёдор – светловолосый, голубоглазый. Тяжело жилось Григорьевым. Рубахи у ребят плохонькие, все в заплатах. Есть нечего. Глава семейства Евдоким Григорьев горбил спину на местного богача Шептурского. Кинет, бывало, краюху хлеба за работу Евдокиму, а тот нёс заработанный хлеб детям.
Весной повёз хозяйское зерно в город. Дорога грязная, а тут ливень холодный. Повозка застряла в грязи, кое-как Евдоким выехал тогда. Одежонка никудышняя была, простыл мужик, заболел. Месяц промучился и умер ранним утром 1908 года.
Семья Григорьевых, оставшись без кормильца, жила очень бедно. Ох, и тяжко пришлось Матрёне! Осталась молодой вдовой, с тремя детьми – ни туда и ни сюда. Старый домишко продувался сразу всеми ветрами. Надо садить огород, а чем? Ни картошки, ни капусты, ни свёклы – ничего нет. Батрачила, как и покойный муж, на богатея Шептурского. Лютый, гад, был. Если что не так – наказывал мужиков и баб: не давал за провинность и куска хлеба. Но Матрёна работала старательно, прилежно.
Хозяйка – жена Шептурского – всегда давала своей работнице несколько картофелин, немного хлеба да кувшин молока. Матрёна ей весь огород в чистоте и порядке содержала: и травинки не найдёшь. Иногда хозяйка расщедривалась: старую ненужную одежду отдавала Матрёне. А та, после тяжёлого дня, брала в руки ножницы, иголку, нитки и шила всю ночь из старья хозяйского одежду детям.
Григорьевские дети росли честными, умными и трудолюбивыми. Радовалась Матрёна жизни, глядя на детей.
Старший сын Филипп был высокого роста, красив лицом и смышлен умом. Его взял к себе приказчиком купец Выпаров из уездного города Тетюши, что в двадцати километрах от родного дома.
Филипп Григорьев был не только умным и красивым, он обладал еще и такими качествами характера, как добрый нрав и честность. Он пришелся по душе купцу и его жене, не имевших своих детей. Наверно поэтому, уезжая после революции из России за границу, звали его с собой. Но Филипп отказался, остался в деревне.
– Эк, как ты зарос, Филипп! – восклицал часто хозяин и вёз на двуколке своего нового приказчика к цирюльнику.
За честную работу Филипп получал от хозяина неплохое жалованье. Часть оставлял себе, а остальное нёс домой – отдавал Матрёне.
Несмотря на бедность, он был желанным женихом для многих девушек. Мать не раз заводила разговор о женитьбе, но тот не спешил с этим.
– Сынок, жениться пора! Посмотри, какие девки наросли красивые! Под стать тебе! А Наташка-то Милованова как смотрит на тебя! – давила на парня Матрёна.
Но Филипп был неумолим. Он честно зарабатывал своё жалованье, заботился о родных, и не о какой женитьбе не думал.
Как-то проходил по деревне мимо дома, где жили немолодые родители с дочерью Машей. Девушка давно уже засиделась в невестах. Но никто замуж не брал её, так как была подслеповата. Родители девушки окликнули Филиппа, попросив помочь перекрыть крышу дома. Тот не посмел отказать.
После работы, как полагается, угостили, поднесли чарочку. Выпил. А придя домой, заявил матери, чтобы завтра же заслала сватов к Марье. Матрёна потеряла дар речи. Потом, придя в себя, стала отговаривать:
– Зачем людей смешить? Девок добрых тебе мало? И в кого ты такой упёртый уродился?
А сын, словно, с ума сошел:
– Никого больше не надо! Завтра же иди сватать!
Так и женился Филипп. В деревне никто не сомневался, что в чарку ему зелье приворотное подмешали. В старину это было не редкостью. Шептались соседи:
– Приворожили парня! И Бога не боятся! Что делается! Что делается, бабонькиии!
Поговорили-поговорили бабы, да и затихли. Забылось всё со временем. Филипп с молодой женой уехали жить в Сибирь, в Новосибирскую область. Детей у них не было. Филипп был заядлым рыбаком. Изредка приезжая в гости, привозил брату Фёдору рыболовные снасти. Жена его Мария с возрастом совсем ослепла, но пережила мужа на несколько лет.

3
Евдокия Григорьева тоже вскоре вышла замуж за красивого работящего парня, которого приметила в деревне Красная Поляна, куда они с Матрёной ходили в церковь.
Семья у них была дружная: муж Степан Гусев заботился о хозяйстве, Евдокия содержала в порядке небольшой огород и домишко. Со временем выстроили новый дом, просторный. Евдокия к тому времени ходила уже шестым ребёнком.
В семье Гусевых было две дочери и четыре сына, из них два с одинаковыми именами – два Василия. Василий и Васятка.
Васятка был третьим по счёту в большой семье Гусевых. Он родился недоношенным, слабеньким. Младенцу не давали имя, думали, что не выживет. Евдокия, бывало, нажуёт ему в марлю ржаного хлебушка, покладёт в печурку дитё, а сама в поле – жать серпом рожь. Так и дозрел мальчуган в тёплой печурке.
Однажды кто-то из деревенских поехали в церковь, Евдокия попросила:
– Возьмите нашего сыночка, окрестите в церкви!
– А как назвать-то? Какое имя дать мальцу при крещении?
– Да как батюшка назовёт, – ответила Евдокия.
При крещении батюшка младенца нарёк Василием. Когда привезли малыша домой, Евдокия спросила:
– Как назвал батюшка дитя?
– Василием, – ответили односельчане.
– Ну, будет Васяткой. Василий у нас уже есть!
Так и звали всю жизнь братьев – Василий и Васятка.
Гусевы Степан и Евдокия оба работали в колхозе. Дети подрастали. Матрёна, привязалась к внукам, целыми днями нянчилась с ними. Только и слышно, бывало:
– Васька, Верка, Мишка, Петька!
– Вот я всё мамане расскажу, бабушка, что меня купаться не пускаешь! – грозила старшая Верка.
– Я вот те расскажу! Я те расскажу! – грозила внучке Матрёна и, схватив прут, бежала за Веркой. Да где уж! В ногах уже прыть-то не та. А Верка, сверкая голыми пятками, уже бежала по картофельной ботве небольшого огорода.
Пока бегала за Веркой, убежали мальчишки из дому. Тогда Матрёна шла прямиком к пруду, заранее зная, что все внуки там.
Деревенский пруд со всех сторон окружали заросли ивняка, ветки которого касались воды. Казалось, что это сказочное царство. Ребятня любила это место!
Пруд был настоящей подмогой чуллинцам! Он образовался в овраге за счёт атмосферных осадков, стекающих с прилегающей к пруду территории. Каждую весну в него стекали талые воды. Здешние бабы на специально построенных мостках полоскали бельё, брали воду в бани, поливали огороды, мужики поили скот. Так же пруд служил в качестве противопожарной безопасности. А зимой пруд был прекрасным катком для детворы! Чуллинцы понимали, что без воды придётся туго, поэтому чистили пруд не один раз, содержали его в порядке.
Пока Матрёна ковыляла к пруду, вся злость её улетучилась! Глазами нашла лица купавшихся внуков, и сердце полностью растаяло под лучами летнего солнца.
– А ить жарко, – подумала про себя Матрёна и пошла за бугор, где никто не купался. Скинула одежду, осталась, в чём мать родила. Залезла в тёплую воду и позабыла от удовольствия про всё на свете!
…Евдокия была в поле, когда разболелся живот. Степан на лошади привёз ее домой, и не прошло и часа, как на свет появилась Тоська.
Когда Матрёна вернулась домой, ее встретила взглядом улыбающаяся Евдокия и тихое дитячье посапыванье.

4
Самый младший из Григорьевского рода – Фёдор – высокий, худощавый, рыжий. Отец с матерью родили его в 1902 году. Рос Фёдор умным, работящим. Оставшись без отца, в полной мере хлебнул и холод, и голод.
Хоть и рыжий был, а девки как любили! Пел Фёдор хорошо, душевно! Любая работа в его руках спорилась! Научился плести корзины, хлебные чашки. Плетёт корзину Фёдор и поёт! Все соседи сбегались послушать его! С возрастом Фёдор порусел, глаза стали ещё голубее: будто небо в них отражалось! Красавец, да и только!
Девки деревенские проходу не давали:
– Фёдор, спой нам песню!
– Фёдор, погоди, вот эту лучше спой!
– Федь, а ты вечером придёшь на игрища?
Паренёк лишь улыбался им, шутя, переводил разговор на другое и шёл по своим делам.
Ещё в школе Фёдор показал себя способным к наукам, и его направили учиться на ветеринарного фельдшера в уездный город.
В жены он взял Анну Горестову из деревни Малое Фролово. Анна была девушка красивая, тихая. Не зря говорится, что «в чужой деревне девки краше». Жили в маленькой бедной избушке. Родились у них четверо детей: Иван, Клавдия, Анастасия и Нина. У сестры Фёдора – Евдокии дети подросли, и Матрёна стала жить в семье младшего сына.
Фёдор с женой работали, постаревшая Матрёна нянчилась с внуками. Тяжёлое время это было. Голод. Сеять нечем. Хлеб ценился на вес золота. Нещадные дожди губили урожай. Люди рады были маленькому кусочку хлеба, который пекли напополам с лебедой.
Весной 1921 года была страшная засуха. Кроме лебеды на полях ничего не было, и из нее пекли лепешки.
– Тятя, а зайчик нам гостинец передал? – пытливо всматривалась в лицо Фёдора шестилетняя Клава.
Отец отводил глаза: в карманах никаких гостинцев не было, но тут же успокаивал малышей: пел им песни, рассказывал байки об отважном рыцаре Горохе, который скоро вырастет и накормит всех. Дети внимательно слушали и засыпали под незамысловатые сказки отца.
Многих сельчан скосили не только голод, но и болезни. Но уже в 1923 году был хороший урожай проса, и жизнь постепенно налаживалась.
Анна, жена Фёдора, всё время жаловалась на головные боли. Но, несмотря на недомогание, женщина была трудолюбивой, чистоплотной. Фёдор всегда радовал ее новыми лапоточками. Наплетёт лаптей на всю семью, и вроде бы одинаковые они, но Анне дарил особенные. Ух, как радовалась Анна-то! И не подарок вроде, а как сердце колотилось от радости!
Близилось к концу лето 1933 года. Горох уродил на славу! Фёдор, возвращаясь с работы, останавливал коня у колхозного поля и тайком рвал стручки гороха, прятал их за пазуху, чтобы не дай Бог кто не увидел!
– Поехали, Чалая, домой! Туча вон какая идёт! Да и дома заждались нас! – говорил Фёдор с лошадью, а та, насторожив уши, будто понимала своего хозяина, покорно бежала рысцой.
Ехал Фёдор, посматривал на тучу, вздыхал, молча, молил Бога, чтоб урожай не пострадал. Вот и видны первые домишки родной деревни. Слава Богу – дома!
Как дети радовались гостинцу от «зайчика»! Наперебой кричали:
– Дай мне, тятя!
– Мне дайте!
– Ты уж взял, Ванька! Я усмотрела! – пищала маленькая Клава и подкладывала стручки гороха младшим сестричкам – Настёне и Нине.
Ночью выпал град. Рано утром в окошко Григорьевых постучал председатель колхоза:
– Анна, собирай баб! Горох прибило. Надо убрать, а то каюк урожаю будет.
– Я мигом, Петрович! Всех соберу сейчас! Всё уберём! – и Анна торопливо накинула на себя одежонку и побежала собирать женщин.
Пока бегала по домам, звала на работу баб, сильно вспотела. От выпавшего града на улице было прохладно, хоть и август, а ноги в лаптях замёрзли. Да и сама замёрзла. К вечеру у Анны поднялся жар, всю ночь не отходил Фёдор от постели жены. Утром жар спал, и Фёдор немного успокоился. Поехал в соседнюю деревню по работе. А когда вернулся вечером домой, Анна лежала мёртвая. Матрёна со старушками уже обмыли покойницу. Дети, мал мала меньше, испуганно прижались к бабушке и смотрели на мёртвую мать.
Плакала маленькая Нина, просила материну грудь… Как не успокаивала её Матрёна, ребёнок плакал и плакал. А потом Нина замолчала, обессилено закрыла глаза и уснула…
Остался Федор Евдокимович один с четырьмя детьми на руках.       Горе горькое полонило сердце Фёдора. Дети зовут мать, хотят есть, а у него из рук всё валится. Как чумной стал. Неразговорчивый. Осунулся. На работу ездил чернее ночи. Матрёна перебралась жить в дом сына, но ей не под силу было справляться с такой оравой:
– Женись, Фёдор! Детям мать нужна. Хозяйка в доме нужна! Я не вечная. Женись!
Целый год думал Фёдор. Где найти хорошую, добрую жену, чтобы не обижала детей? И посоветовали ему добрые люди взять в жены Галеньку Демидову:
– Есть, мол, в Малом Фролове девка хорошая, работящая и нравом скромная и добрая, да небольшой изъян: глаз один кривой.

5
Над деревенькой с самого утра заходили тучи.
Малое Фролово было основано в 18 веке, расположено в верховье реки Турма, в 29 километрах к северо-западу от уездного города Тетюши Казанской губернии.
Семён Демидов вместе со старшими дочерьми гнал на выпас скот. Девки останутся приглядывать за коровами и телятами, а у Семёна Петровича и так дел невпроворот: надо было помочь куму с покосом.
Уважали деревенские люди Демидова. Никогда слов на ветер не бросал: если пообещал что, то обязательно сделает, поможет. Всё в его руках кипело. За какую работу бы не брался – выходило всё наилучшим образом. И детей к порядку сызмальства приучал. Сначала как-то непривычно было, что девки одни. Всё смеялся:
– Дашутка, ты мне когда перестанешь девок носить, а?
– Бог с тобой, Семён, – ласково отвечала мужу Дарья, – я, что ли, виновата? Кого Бог дал!
– А что он мне сына-то не даёт?
– Не гневай Бога-то, даст и сына!
И правда, спустя года полтора после этого разговора, прямо в поле Дарья Демидова родила сына. Как же радовался Семён Петрович! И Дарья была довольна: угодила мужу. Мальчика назвали Григорием.
– Ну, Дашутка, теперь для порядка ещё двух сыновей мне роди! – смеялся глава семейства.
Но после Григория, тоже через года полтора-два, появилась Анна. Так и рос Григорий в полной девчачьей заботе.
… Глава семейства Демидовых – Семён Петрович – был богатырского телосложения. Вернувшись с русско-турецкой войны в 1878 году в звании фельдфебеля Русской армии, был завидным женихом. По внешнему виду напоминал русского богатыря: окладистая борода, глаза голубые, волосы на пробор. Нужно было жениться, как в деревне без жены? В жёны взял себе Дарью Сорокину из соседней деревни Малое Шемякино.
Дарья была девкой крепкой, красивой, спокойной, с большими карими глазами. Всё в руках её спорилось. Один за одним стали дети рождаться у Семёна с Дарьей: Устинья, Мария, Агафья, Григорий и Анна. Дети все были в родителей своих: здоровые, работящие, красивые. Вот только у Агафьюшки веко на правом глазу было сильно опущено. То ли изъян какой, то ли при родах что повредила бабка-повитуха – неизвестно…
Дочерей своих Демидовы воспитывали в строгости. Когда дочери стали подрастать, и пришло время выбирать женихов, никто из них не знал, как вести себя с парнями: не разрешали Семён и Дарья ходить девкам на игрища. Смешной случай произошёл с Анной. Как-то, возвратившись с покоса, Семён Петрович попросил сводить коней на водопой:
– Анна, Григорий, напойте-ка коней. А мы с матерью отдохнём чуток.
Повели Анна с Григорием коней, а навстречу шёл сын соседский. Встретились с ним глазами, и какая-то искорка пробежала между ним и Анной. И так каждый раз, случайно встречаясь, Анна опускала глаза. Незаметно, к концу лета, молодёжь начала встречаться. Безобидные встречи и только. Люди деревенские увидели как-то, как Михаил поцеловал в щёчку Анну, и пустили слух, что Анна Григорьева, мол, в положении. Когда эти слухи дошли до Анны, она так расстроилась, сама не понимая до конца, каким путём появляется у девушки беременность. Старшие сёстры уже были замужем, у матери спросить побоялась. На следующий день Михаил застал свою подругу в слезах:
– Ты что, Ань, вся зарёванная? Случилось что?
– Да вот говорят, что я в положении.
Михаил от удивления и неожиданности рот открыл:
– А от кого ты беременная-то?
– От тебя.
– Да как от меня, если мы с тобой только два раза поцеловались?
– Так вот поцеловались, и забеременела я сразу, – ответила несмышлёная девушка.
Михаил рассмеялся:
– Вот как поженимся с тобой, станешь замужней женой, тогда и забеременеешь!
Чтобы избежать этих разговоров, Михаил осенью, после уборочной, прислал сватов к Демидовым. А смешную историю с беременностью ещё долго вспоминали в семейном кругу.
Демидовы жили в достатке – в основном из-за немалой физической силы Семена Петровича. Он, когда поздней осенью в деревнях начинали резать скот на мясо, мог в одиночку свалить бычка или корову. И вспахать пашню мог намного больше, чем у других. Никого не нанимал в помощники, всё делал сам. Всего хватало в доме Демидовых: и еды, и одежды, и денег.
В Малом Фролове почти у всех были знатные фруктовые сады! Или земля там была благодатная, или люди там были способными к этому, но сады были необыкновенные: яблоки, груши, сливы, вишни, смородина, малина, ежевика обладали таким вкусом и ароматом! Хозяйки сушили ягоду на зиму, варили варенье. Сушили яблоки, груши. Зимой варили компот, кисель, пекли пироги.
И у Демидовых был свой сад. Сам Семён Петрович с Дарьей насажали саженцы яблонь, груш, смородины, слив, малины. Каких только сортов яблок не было! С ранней весны и до самых снегов и Семён, и Дарья с любовью работали в саду. Сами таскали воду, поливали деревья,  сколько нужно было труда, чтобы вырастить это всё! Ведь, кроме сада, были посажены огород, пашня. В каждом дворе стояли коровы, овцы, козы, свиньи, жили кролики и птицы. В семье было пятеро детей, и часть работы возлагалась на них.
В саду Семёна Петровича с годами деревья стали огромными: раскидистыми и высокими, сильнорослыми и мощными. Яблони-кормилицы становились настоящими членами семьи. И отношение к ним было соответствующим.
Утром дети собирали яблоки, груши. А после обеда Дарья с дочерьми брали ножи и резали яблоки для сушки, высыпали их на чердак. Обрезки выносили коровам или телятам, так что производство было безотходным. А зимой Дарья варила из сушёных фруктов вкуснейший компот, пекла с ними пирожки, и вся семья пили чай с вишневым вареньем за большим дружным столом.
– Батюшка Семён Петрович, давай свозим Габыньку нашу к лекарям! –как-то сказала мужу Дарья.
– Отчего же, давай свозим! Девки-то наши ишь, какие красивые растут! Румяные! Свожу, Дарьюшка, свожу дочушку к лекарям! Вот только с посевом управимся!
В начале июня повёз Семён Петрович свою дочушку Агафью (дома её ласково называли Габынька) в город. Посмотрели доктора на изъян девочки, но ничем помочь девочке не смогли. Так и осталась она с опущенным веком.

6
Спешил Семён к куму: баба его ещё с вечера прибегала, просила помочь сметать сено.
– Здорово живёте! – поприветствовал Семён Петрович кумовей.
– Здравствуй, Семён Петрович, здравствуй, куманёк, – затараторила хозяйка.
– Садись, Петрович, чаю отведай!
– Некогда чаи гонять! Пошли, что ли! – обратился к куму Егору Семён Демидов. – Погода ждать не будет!
Любил Семён Петрович работать в поле! Любил вспахивать землицу-матушку! И соха была у Демидовых в хозяйстве, и плуг, и несколько лошадей! Сами всё с Дарьей нажили честным трудом! Идёт за плугом Семён Петрович, пласт земли отваливается, и такой запах от землицы идёт – сердце заходится от радости!
После вспашки Демидовы почву боронили. Борону Семён Петрович делал из решеток с зубцами-гвоздями. Как гребнем прочесывал свои волосы Семён Петрович, так и бороной прочёсывал полюшко, чтобы не единого камушка не было. После бороны земля была всегда, как пух.
День сева для Демидовых был самым ответственным днем. Семён Петрович шел неторопливо, сначала в одну сторону, затем – в другую и горсть за горстью бросал отборное зерно, беря его из лукошка. Сеял, молча, словно священный обряд совершал.
Для сева Демидовы выбирали сухую безветренную погоду, чтобы зерно сеялось равномерно. Сеять надо было непременно в сухую погоду и потому, что иначе сорняки опередят хлеб.
Сеяли, в основном, рожь, овес, ячмень. Рожь считалась самой надежной культурой: Семён Демидов всегда получал урожай. Сеял Семён Петрович и пшеницу, но немного: ведь пшеница – самое прихотливое растение, дававшее или хороший урожай и отменный белый хлеб, или большой убыток.
– Пшеница, сынок, боится засухи, от наших проливных дождей сразу же валится, не может выстоять, – рассказывал Семён Петрович Григорию, своему единственному сыну.
Для пшеницы Демидов специально удобрял почву, зерно замачивал в извести и золе, затем сушил, и лишь потом сеял.
Овес же все люди величали благодетелем. Он кормил лошадей и всю семью: его употребляли и в кашах, и в блинах. Овес называли «северным хлебом». Он очень устойчив, не боится холода и сырости, правда, от туманов может почернеть. Овес выращивали и на глинистых, и на песчаных почвах.
Ячмень сеяли охотнее, хотя урожай получали меньший. Это растение более привередливое. Оно боится холодных почв, сухости и сырости.
Семён Петрович с Дарьей никогда не сеяли на одном поле одни и те же культуры. В первый год на одном поле сеяли рожь, затем овес, потом поле отдыхало, а уж на следующую весну – пшеницу. Навоз от овец, коз и коров служил удобрением.
Семён Демидов на селе отличался хорошим знанием сельскохозяйственного дела. Их собственное хозяйство всегда опережало другие.
Дарья весной начинала сажать рассаду, которую затем пересаживали в огород. В мае начинали вспашку огородов. Во второй половине мая Дарья с дочерьми высаживала овощи – морковь, лук, горох, редис. В это же время высаживала репу и огурцы. Позднее всего рассаживала капусту.
Лето было самой тяжелой порой. Главным событием лета считался в деревне сенокос. Косить сено начинали в конце июня – в день, когда отмечали праздник Ивана Купалы, к этому времени трава уже вырастала высокой, наливалась.
Рано утром, пока еще не спала роса, все Демидовы шли на покос. Косили сено обычно дней двадцать: это зависело от погоды. Скошенная трава подсыхала на солнышке и постепенно превращалась в сено. Семён Петрович всегда молил Бога о сухой солнечной погоде. Ворошить и сушить траву выходили на сенокос крестьянские семьи полным составом. Переворачивали траву, чтоб просохла. Если вдруг надвигалась тучка, то сено сгребали в копны или скирды.

7
Кумовы сыновья возили копны к стогу, а мужики подавали сено на стог длинными вилами. Поднять охапку сена вилами на длинном черенке было тяжело, нужна была немалая сила и сноровка. Метать сено на стог доверяли не всякому. На стогу стояли люди менее сильные, но наиболее опытные. Поэтому-то и позвал кум Семёна Петровича. У него всегда стога получались ровными, прямоугольными, красивыми. У других стога круглые, а у Демидова всегда прямоугольные.
Многие чуллинские мужики, чтобы стог был устойчивее, складывали его вокруг толстой вертикальной жерди. Одним концом в основании к жерди приколачивались колья на высоте примерно полтора метра. Другим концом они втыкались в землю вокруг жерди на расстоянии метра от нее так, что внутри в основании стога была пустота. Стог от этого становился шалашом с очень толстыми стенками и крышей. Чтобы стог не промочили дожди, при завершении работы его причесали граблями.
А Семён Петрович ставил высокие стога. Его стожки возвышались на бугорке, чтобы не заливала вода, чтоб сено не сгнило. Демидовские стога имели вертикальные стенки, а в верхней половине стенки сводились в конус. Семён Петрович подавал сено, а Дарья всегда стояла на верху стога, набивала и наминала сено в центре стога, чтоб никакой дождь стог не пробил.
– Кум, ты огораживать-то будешь стог? – поинтересовался Семён Петрович. – Я завтра хочу свои стожки огородить.
– Да надо, а то скотина объест. Надо жердей нарубить. Пусть парни завтра займутся этим.
Помогал Семён Петрович куму, а мыслями был дома, на своём поле. Представлял, как с Дарьей осенью будут убирать урожай. «Скоро конец лета, созреет хлеб. Рожь нынче надо жать после Ильина дня», – размышлял за работой Семён Петрович.
Уже солнце краем коснулось горизонта, как работа была завершена.
– Хороший стожок будет, кум! – сказал Демидов.
– Да, добрый. Спасибо тебе, Петрович! Выручил! Слыхал, что в Казани делается?
– Слыхал, – коротко ответил Демидов.
– Неспокойно! Однако, и до нас дойдёт скоро…
– Ну, дойдёт, так дойдёт! – сказал, как отрезал, Семён Петрович.
Домой с кумом возвращались через поле. Шли молча, каждый думал о том, что ждёт впереди: «Что будет дальше? Как жить?»
Как ни крути, а приближался конец лета, уже созревали хлеба, наступало время жатвы.
Семён Петрович был хорошим хозяином: всегда точно угадывал сроки работ в поле. Сначала всей семьёй жали рожь, потом ячмень, затем пшеницу.
Чтобы узнать, поспел ли хлеб, Демидов срывал первый попавшийся колос, шелушил из него зерно, пробовал. Хрустит зерно на зубах, значит, хлебушко поспел и его пора убирать.
Думы о неспокойной жизни в Казани не давали покоя не только Семёну Петровичу, но и всем зажиточным крестьянам. Только-только люди стали на ноги вставать, а тут сызнова куролесье…

8
Чуллинцы от знакомых купцов в Тетюшах слышали, что основные революционные события проходили в Петрограде, а что на самом деле делалось в стране – никто не знал.
Революционный процесс охватил российские города и регионы. Не обошли они стороной и Казанскую губернию.
Напряженная обстановка сложилась в деревнях и селах губернии сложилась летом и осенью 1917 года. А в 1921-м крестьяне осуществляли раздел земель, отобранных у помещиков и сельской буржуазии.
Землю, скотину, нажитое добро стали отнимать и у зажиточных и рачительных крестьян. Что тут началось! Тяжело расставались крестьяне со своим кровью и потом заработанным имуществом. Не все хотели добровольно отдавать все колхозу, таких признавали кулаками и отбирали все: средства производства, домашнее имущество, дом и хозяйственные постройки, оставляли лишь немного одежды, да еды на дорогу, а их самих с семьями, включая детей и стариков, высылали в отдаленные необжитые районы, лишая всех гражданских прав.
Целые семьи отправляли на поселение на север, отобранные вещи раздавали бедноте. Грозила ссылка и Демидовым. И сгинуло бы, как и многие другие, это сильное, трудолюбивое семейство, если бы Семён Петрович не набрался бы храбрости и сам не пошёл к новым властям.
Демидов стал доказывать, что всё нажил своим трудом, никого ни разу не нанял в работники, что сами своей семьёй работали, не покладая рук.       И слушать не стали. Тогда Семен Петрович ткнул новым властям свою правую руку с недостающим большим пальцем:
– А то, что я кровь проливал на войне, защищая Отчизну, инвалидом стал? И теперь меня из родного дома высылать?
Пожалели семью Семёна Демидова. Никуда не отослали. Отобрали, конечно, все: и дом, и нажитое добро, и семенное зерно, и десятину земли, и лошадей, и скот, и сад.
Ух, как болело сердце Семёна Петровича! Особенно сад жалко было: как он мечтал накормить когда-нибудь внуков своих яблоками, вишней, малиной, смородиной…Не довелось. Видел Семён, что никому его сад не нужен так, как нужен был ему! Хоть сад теперь и был колхозный, местная шантропа лазили по деревьям, ломали ветки, срывали ещё не созревшие яблоки…
Дарья сокрушалась:
– Наше добро и кому? Лентяям и пьяницам! Дожили, Господи!

9
…Со временем жизнь стала налаживаться, дочери все давно были замужем. Год назад и Григорий женился. Осталась незамужней только Агафья. Все было при ней, да вот глаз… Кто возьмет такую замуж? Семен Петрович присмотрел было ей весной 1934 года жениха: обеспеченного, но хилого здоровьем.
Пришли сватать Агафью.
– Ну, выходи, Габонька! Иди сюда, покажись! – скомандовал отец.
Молодая сватья удивилась странному имени – Габонька:
– Какая ж она Габонька? Пусть уж Галя будет!
Агафья, которой в апреле исполнилось двадцать два года, наотрез отказалась от партии, что ей предлагали, жених ей совсем не понравился.
Ушли сваты ни с чем.
– Я лучше в девках останусь, чем жить с ним! Не люб он мне! Не пойду!
Отступили отец с матерью после долгих уговоров.

Но очень уж понравилось Агафье новое имя – Галя. Прямо в душу запало! Родителям тоже это имя было по сердцу, и все стали называть Агафью Галей, Галиной.
Прошла весна, наступило лето. В один из июльских вечеров в дверь постучали. Пришел Федор Григорьев свататься.
Но Семен Петрович, отец Гали, и слушать не пожелал:
– За вдовца, на четверых детей, да в нищету? Не бывать этому!
Как не уговаривал Фёдор Семёна Петровича, тот – ни в какую! Пришлось уйти ни с чем Фёдору.
А Гале приглянулся словоохотливый, обходительный Федор. Сон девка потеряла: закроет глаза, а видит Фёдора-красавца! Пролетел июль с грозами и ливнями, а Галя места себе не находит! Наплачется, бывало, в сарае, а что поделать… Уже и август подоспел незаметно, в саду стали наливаться яблочки. Как-то дала Галенька знать Фёдору, что согласна быть его женой.
Фёдор не поверил было. Но больно уж убедительно тараторила Галина подруга, которая принесла ему эту добрую весть. Сговорившись с ней, он тайком увёл среднюю дочь Семёна Петровича из дому.

Часть первая
Мама Галя
Матрена с самых первых дней наказала детям, чтобы они звали жену Фёдора Галину – мамой:
– Детоньки, это ваша мама теперь! Зовите её мамой, сердечные!
– А наша мама больше не вернётся? – спрашивал растерянно старший Иван. – Она будет всегда на небе?
– Всегда будет, – отвечала Матрёна, стараясь спрятать набегавшие слёзы. – А теперь давайте я вам расскажу сказку!
– Про маму, про маму! – просила четырёхлетняя Настя.
– Конечно, про маму! – и Матрёна принималась рассказывать сказку о том, как мама смотрит на Ивана, Клаву, Настю и Нину с облачка. – Она всё видит, детки! И хочет, чтобы вы звали мамой тётю Галю, чтобы слушались её, помогали отцу с матерью по хозяйству, были друг за дружку горой.
А Галя, молодя жена Фёдора, сразу полюбила деток Анны. Надо заметить, что всегда, до самой своей смерти Галина ставила свечки за упокой души рабы Божией Анны.
Как-то ночью спит Галина и вдруг слышит, как детский голос тихонько зовёт: «Мама, я писать хочу!»
Галина не сразу поняла, что это зовут ее. Не имея еще своих детей, она вот так сразу стала мамой. Так и привыкла. Всё было хорошо в семье Фёдора: дети полюбили Галину, она полюбила их, ходила как за родными. Красавица Галя была! У Демидовых ведь все девки – красавицы румяные, как с картинки! А Галя – особенно! Не раз свекровь стыдила молодую сноху:
– Ить замужем, а щёки-то зачем красишь? Бесстыдница!
Галина не обижалась, лишь одаривала Матрёну светлой улыбкой и тихо говорила:
– Что вы, мама, это не краска, это кровь к щекам прильнула!

***
Всё хорошо, но было необходимо помириться с родителями. Дарья Демидова уже давно простила дочь, а вот Семен Петрович не сдавался. Дарья и так, и эдак уговаривала мужа:
– Батюшка, Семён Петрович, давай простим Галину! Ить живут же! Люди чуллинские говорят, что хорошо всё. Оба хорошие хозяева, сказывают!
– Ты мне и не заикайся про неё! – сверкал глазами Семён Петрович. – Я сказал: не прощу, значит, не прощу! – и строго смотрел на жену, а потом переводил взгляд на шест, торчащий из чердачного окна, к которому была привязана красная тряпка, и махал своим огромным кулаком в сторону Чуллы.
Но прошло время, из Чуллы шли только хорошие новости. И однажды Галя с Фёдором получили известие, что Семён Петрович снял с шеста кусок красного кумача – это значило, что можно приходить молодым просить прощения.
Дарья накрыла с утра стол и стала поглядывать в окно – не едут ли Фёдор с Галиной.
…Ох, как рассвирипел Семён Петрович, не найдя утром своей дочери дома! А как узнал, что сбежала с тем рыжим чуллинским парнем, то попади они ему под руку тогда, сгоряча мог и так отколышматить, что не дай Бог! Сразу же привязал к шесту красную тряпку и прибил к чердаку – этим самым показывая, как обошлась с ним дочь. Ух, как досталось домашним! А уж Дарье – особенно! Неделю бушевал Семён Петрович тогда…
Посматривая в окошки, Дарья с содроганием вспомнила тот день и перекрестилась.
– Трр, стой, Чалая! – раздалось во дворе.
Дарья перекрестилась на всякий случай ещё три раза, а на крыльцо уже поднимались Фёдор и Галина.
– Здорово ночевали! – поздоровался Фёдор и поставил привезённые в подарок родителям жены сплетённые им корзины, чашки, кувшины и другую утварь.
Не успел выйти Семён Петрович, как молодые бухнулись тут же ему в ноги.
– Прости нас, тятенька! – заплакала Галина.
– Прости нас, Семён Петрович! – сказал Фёдор своему тестю.
А прослезившийся тесть поспешил обнять дочь и зятя, этим самым давая понять, что Фёдор и Галина прощены.
Фёдор был сама любезность: разговорчивый, рассудительный. В общем, как раньше говорили, «показался». Мир восстановился.
Провожая детей домой, Семён Петрович крепко обнял зятя и дочку:
– Если вам любо вместе, так и живите! Растите деток! Значит, так Богу угодно! Ну, езжайте что ли…
И отвернувшись, заплакал: уж больно жалко ему было Галеньку. Плакала и Дарья: ей ли было не знать, как приходится тяжело дочери. Но оба родителя понимали: хоть и небогатый Фёдор, но зато надёжный – с ним их дочь не пропадёт.

***
Полюбила Галя всех детей Фёдора. Сердце сжималось от жалости! Одежонка плохонькая на них, вся штопаная-перештопаная на сто разов. А Галя привезла в дом мужа много девичьих нарядов своих: разные юбки, кофточки кашемировые. Недолго думая, перешила всё своё добро девичье на одежду для своих новоиспеченных деток.
Как радовались старшие Ванятка, Клавдия, Настя!
– Это, правда, мне? – пытливо всматривалась в Галины глаза Клава.
– Тебе, милая, тебе! Кому ж ещё? – улыбалась Галина.
– А это тебе, Настя!
– А мне? – лепетала маленькая Нина, идя на своих худеньких ножках к маме Гале.
– И тебе, Ниночка! Смотри, какое красивое платье я тебе сшила! – говорила Галя, усаживая Нину к себе на колени.
Матрёна не могла нарадоваться на молодую сноху! И ей досталась новая юбка! И сыну вон какую рубашку сшила Галя! И деток всех одела! Иван стеснялся принимать подарок мамы Гали, но потом подошёл, взял рубашку, штанишки.
– Спасибо, мам Галя! – улыбнулся мальчик своей светлой улыбкой Галине.
Понимала Матрёна, что это родительское воспитание! Всем соседкам хвалила Галину: и хозяйка хорошая, и рукодельница какая, и жена добрая, и мать заботливая!
Слышали Демидовы, как Матрёна Григорьева нахваливает их дочь. На людях Семён Петрович и вида не подавал, что ему приятно, а дома рассказывал Дарье, и они, довольные, молча, улыбались и гордились Галей.

***
Как-то в сентябре повезла на базар в уездный город Дарья яблоки продавать и надела лапти, которые привезли Фёдор и Галина. Лапти как лапти были на первый взгляд, но по-особенному как-то делал их Фёдор! Подошла одна товарка, разговорились, понравилась ей Дарьина обувка! И Дарья через знакомых наказала в Чуллу, чтобы Фёдор наделал больше лаптей: чай, спросом они пользуются!
Наделал Фёдор лаптей, кадушек, корзинок. Увезли Демидовым. Те – на базар! Вырученные деньги отдали Григорьевым.
В следующий раз Фёдор наделал детских санок, качелей, посуды разной. Ему помогал уже подросший за осень Иван. За процессом плетения он, как говорится, наблюдал с пелёнок, поскольку отец в зимнее время года готовил лапти для всей семьи на весь год по нескольку пар.
В лаптях ходили круглый год. Носили, конечно, не на босу ногу, а обматывали всю ступню почти до самых колен холстяными портянками, закрепляли оборами, а в холодное время поверх портянок надевали чулки из овечьей шерсти. Лапти быстро носились.
– Тять, у меня опять лапоть расхудился! – говорила Клава, и Фёдор выдавал новые лапоточки старшей дочери.
Лапти Фёдор делал из лыка, заготавливал его с весны до самого Петрова дня. Тем и кормилась большая семья Григорьевых. Привезут Семёну Петровичу свои изделия, а тот уже вёз в Тетюши.

***
Весной 1936 года Фёдор посадил небольшой сад. Посмотрел на сад своего тестя в Малом Фролове и загорелся мечтой.
Семён Петрович был вместо отца Фёдору: всегда давал добрые советы, помогал. А когда узнал, что скоро станет дедом, стал чаще бывать в Чулле, в доме зятя. И пашню засеять помог, и с покосом управились раньше, чем другие, и убрали урожай вовремя. Галя, ходившая первенцем, светилась от счастья! Всё в их доме ладилось, родители всегда помогали. Осенью привёз Семён Петрович саженцы яблонь, вишен, слив, малины, смородины:
– Вот, сажай, Фёдор! Витамины деткам будут!
Вместе с Фёдором вырыли просторные ямки под саженцы, посадили, полили.
– Ну, теперь береги свой сад, Фёдор! Почитай его! Мои отец с матерью сад всегда почитали! Радуй людей! Пусть люди радуются, пусть и у них душа запоет, настроение поднимется, – говорил, уезжая, Семён Петрович Фёдору.
А мечта о зелёном саде захватила Фёдора! Ночью, бывало, проснётся:
– Галя, ты спишь? Вот зацветёт весной наш сад! Какая красота будет! Детки наши будут играть там! Самовар в саду поставим! Пчёл разведём! – и засыпал, счастливо улыбаясь в темноту.
Поздней осенью 1936 года у Фёдора и Галины Григорьевых появилась на свет первая их дочь. Малютку назвали Еленой. Девочка родилась светлой, голубоглазой. Роды у Галины Фёдор сам принимал.
– Солнышко родила ты, Галя, – улыбался Фёдор. – Ить, солнышко вылитое!
Прибавилось хлопот Галине! Из-за нехватки материнского молока девочка часто плакала, капризничала. Ночей не досыпала Галя, а ведь нужно днём было всё успеть: и сварить, и обстирать всю детвору, и по дому сколько было дел.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/irina-nikols/vishnevaya-metel-71307028/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.