Волков. Велесова ночь
Волков. Велесова ночь
Валерий Пылаев
Волков #5
Герой, воитель, спаситель, защитник обездоленных, рыцарь без страха и упрека?.. Ничего подобного. Колдун, чернокнижник, оборотень – вот как меня называли. Чего уж тут скажешь – репутацию я и правда заработал весьма своеобразную. Даже среди себе подобных. Но как не помочь старым коллегам – особенно когда весь мир катится под откос?
Если бы я тогда знал, чем все это закончится!
Крохотная ошибка в ритуале – и вот я уже в чужом мире. На дворе 1909 год, миром правят наделенные Талантом аристократы, а из Прорывов прямо на улицы Петербурга лезет всякая нечисть. Ни друзей, ни знакомых, ни денег, ни титула – только непривычное тощее тело, фуражка гимназиста и жалкие остатки прежних способностей.
Впрочем – какая разница? Работа есть работа.
Валерий Пылаев
Волков. Велесова ночь
Глава 1
М – Мотивация. Именно так, с заглавной буквы и с изрядным пиететом.
Нет, само понятие появилось давно. Если не вместе с человечеством, то сразу после. Но объектом поклонения эта самая большая «М» стала заметно позже, примерно в начале двадцатого века. Культ успеха начал свое победное шествие в Соединенных Штатах, высадился на побережье Нормандии в июне сорок четвертого вместе с бравыми вояками из-за океана и уже совсем скоро захватил чуть ли не всю Европу. И только до России добрался чуть позже, уже в девяностых.
Зато во всеоружии: к тому моменту книг по саморазвитию успели написать столько, что этой макулатурой можно было целиком заполнить чуть ли не целую библиотеку. Прожив с десяток обычных человеческих жизней, если не больше, меняться и чего-то там достигать, пожалуй, уже поздновато, так что я не слишком-то интересовался подобным чтивом. Да и содержали все эти увесистые тома, если разобраться, одну-единственную мысль, хоть и перепетую на все лады: человек может что угодно, если он мотивирован правильно и в нужном количестве.
Видимо, у меня этой самой «М» было выше крыши – раз уж удалось вернуться оттуда, откуда по официальным данным не возвращался никто. Я и в прежнем теле вряд ли смог бы провернуть подобное, а уж в этом – юном и еще не успевшем «подтянуть» все накопленные за столетия умения и способности – тем более. Две пули из нагана в лоб, одна в сердце и, полагаю, остальные четыре примерно туда же. Колдун, укравший личину Геловани, определенно не из тех, кто забывает об осторожности. И наверняка убедился, что живучий, крепкий и чрезмерно сообразительный юнец перестал дышать.
И я был мертв… сколько-то времени. Пока сознание снова не включилось. Впрочем, пока только оно: ни зрение, ни слух, ни обоняние ко мне пока не вернулись. Даже ощущение тела «загрузилось» не сразу, и я на мгновение успел подумать, что от всей моей сущности остался лишь условно-бессмертный дух, застывший посреди небытия.
Впрочем, небытие вряд ли могло оказаться настолько неудобным: я определенно не парил в пустоте, а лежал на чем-то жестком. Кажется, на полу: пальцы касались дерева. Ног я до сих пор не чувствовал, но остальное понемногу возвращалось.
Отлично, у меня снова есть спина. Плечи, шея, голова и руки… одна рука – правая. Остальные части тела то ли отказывались подчиняться, то ли и вовсе отсутствовали. Впрочем, сейчас это вряд ли что-то бы изменило: вокруг было так темно и тихо, что, даже вернись ко мне полный набор человеческих чувств, я все равно не заметил бы разницы.
Ни света, ни звуков. Когда я кое-как убедился, что снова могу дышать, тут же втянул носом воздух и почувствовал целый набор запахов: сырости, гнили, крови… кажется, крови – и почему-то ладана. Подсказок определенно не хватало, и я попытался подключить единственную доступную конечность. Сначала ощупал свое ложе внизу, потом наткнулся на стенку сбоку, скользнул по ней вверх… И снова уперся в преграду. Странная конструкция оставила мне совсем немного места. Дерево окружало со всех сторон, и, похоже, на нем не было ни петель, ни каких-то задвижек – только чуть влажные доски, разделенные тонкими стыками.
Гроб.
Мысль возникла даже чуть раньше, чем я смог дотянуться до угла над левым плечом, окончательно убедившись, что бытие сжалось до размеров деревянного ящика. Несколько мгновений я еще осмысливал случившееся, добавляя к картине духоту, сырость и теперь уже вполне объяснимый аромат ладана. Потом дернул внезапно «ожившей» второй рукой, тут же ударился локтем…
И только после этого пришла паника. Не страх, а, казалось, навсегда позабытый животный ужас. За сотни лет я успел повидать всякое и уже давно перешел со смертью на «ты», но сейчас мне угрожало кое-что пострашнее. Не быстрая гибель от взрыва снаряда или удачно выпущенной врагом пулеметной очереди, а самая настоящая пытка: раз за разом возвращать себе сознание, отключая системы организма одну за другой, пока…
Когда в гробовой в самом что ни на есть прямом смысле тишине послышался негромкий смех, я не сразу сообразил, что смеюсь сам. Истерично хихикаю, прокручивая в голове одну-единственную мысль: что может быть нелепее такого вот «воскрешения»? Не упокоиться в могиле, как и положено порядочному гражданину, а вдруг обнаружить себя бессильным и искалеченным обрубком, заколоченным в душный деревянный ящик на глубине двух метров под землей. Судьба определенно решила в очередной раз продемонстрировать, что у нее есть чувство юмора: сверхчеловеческая способность восстанавливаться после полученного урона сыграла злую шутку. Буквально вернула меня с того света, но так и не смогла подлатать до более-менее сносного состояния.
Лишь усилием воли я смог отключить страх. Пригодилось отточенное столетиями практики умение управлять собственной эндокринной системой: избавляться от боли, излишков эмоций – всего того, что мешает сосредоточиться на главном. Тело все еще напоминало кое-как собранный в кучу набор запчастей, но разум снова заработал на полную мощность, превращаясь в почти совершенную машину холодного расчета, ограниченную лишь производительной способностью.
Не знаю, как клетки работали до того, как я ожил, сколько и какой именно им понадобилось энергии, чтобы снова запустить фактически мертвый мозг, – сейчас в «спящий режим» уже не вернуться. А значит, мне придется дышать, так что лучше не тратить жалкие полтора-два кубометра воздуха на панику, вопли и прочие бессмысленные занятия. Зверь тоже едва ли поможет: на полноценный оборот банально не хватит гликогена, и я «застряну» в бесполезном промежуточном состоянии, еще и лишившись способности двигаться.
Да, тело все еще способно извлекать энергию из жиров. Вдвое, втрое, в сто раз быстрее, чем это получилось бы у обычного человека, – но и такой процесс потребует времени… и кислорода. Который закончится куда раньше, чем я перекачаю тонкую жировую прослойку юношеского организма в ресурс или ткань, чтобы «починить» хотя бы нервные волокна.
Похоже, придется работать, с чем есть: голова, плечи, спина и две руки. Как будто не сломанные, но располагающие едва ли третью от полного мышечного потенциала… Не так уж плохо, если разобраться: видимо, тело и без указки «сверху» благоразумно рассудило, что лучше двигать двумя конечностями, чем чувствовать окончательно и бесповоротно парализованные четыре.
В общем, вариантов имелось немного, так что я уперся лопатками в днище гроба, а руками изо всех сил нажал на крышку. Воздуха разом стало чуть ли не вдвое меньше, где-то в груди что-то хрустнуло, жалобно скрипнули сломанные ребра, но план все-таки сработал: раздался треск, доска выгнулась, переламываясь, и на грудь посыпались комья земли. Я кое-как подцепил щель кончиками пальцев и принялся расширять, методично вынимая куски дерева примерно напротив лица.
Грязь будто нарочно лезла в глаза и нос, но я не возражал. Похоже, после моих похорон, сколько бы часов или даже дней назад они ни случились, прошел дождь, и почва изрядно пропиталась живительной влагой. Я хватал губами тяжелые комья и тут же высасывал все, что могло принести хоть крупицу пользы. Попадись мне червяк, насекомое или какая-нибудь личинка, я без раздумий употребил бы и их.
Но воздух все-таки важнее белка. Точнее, его отсутствие убьет меня куда быстрее, чем истощение. Или отключит, что, в сущности, примерно то же самое. Так что я продолжал копать, ломая ногти и распихивая мокрые комья по бокам и вниз, туда, где остались ноги. Первые полметра дались особенно тяжело – разрытая земля уже успела слежаться под собственным весом. Однако дальше дело пошло веселее, и через пару минут я ухватился за края гроба и даже смог сесть.
И пополз вверх, вкручиваясь в почву, как червяк. Ближе к поверхности земля почти не сопротивлялась усилиям и, что куда важнее, кое-как пропускала воздух. Отведенный мне в гробу объем кислорода уже должен был закончиться, однако дышать с каждым мгновением как будто становилось проще… Или организм просто «вскрыл» очередной резерв, чтобы довести работу до конца.
И расщедрился настолько, что я сам не заметил, когда успел встать. С трудом, всего на одной ноге и опираясь спиной и локтями на стенки прорытого мною тоннеля – но все-таки я стоял, понемногу выпрямляясь.
Пока пальцев не коснулся легкий ветерок, а в жаркую и сырую тесноту могилы тонкой струйкой не потекла прохлада снаружи. Я пока еще не мог ни видеть, ни слышать ничего, кроме влажного шороха земли и собственного тяжелого дыхания, но уже чувствовал свободу, до которой осталось совсем немного. Легкие с хрипом втягивали воздух, а руки продолжали работать, расширяя дыру и понемногу вытаскивая тело наружу.
Я выползал на поверхность, как какой-нибудь зомби из фильмов ужасов. Перемазанный грязью, искалеченный, слепой, медлительный и немощный – и однозначно похожий на оживший труп. Окажись рядом с могилой впечатлительная барышня, она наверняка принялась бы голосить на всю округу… А мужчина на ее месте и вовсе мог взяться за револьвер. Вряд ли в этом мире встречались ходячие мертвецы, однако метод борьбы с упырями был отлажен уже давно.
Пуля в голову – надежнее некуда.
Но, на мое счастье, ни нервных дамочек, ни суровых кавалеров поблизости не было. До моих ушей доносилось только щебетание какой-то птицы и совсем издалека – гул автомобильного мотора. Куда бы ни забросила меня посмертная судьба, место явно оказалось в меру глухое. А время – самое подходящее для побега из гроба: то ли ночь, то ли раннее утро – для дня слишком уж прохладно.
Появись у меня хоть один рабочий глаз, я наверняка смог бы куда точнее оценить и время, и даже место, где зарыли мое бездыханное тело. Но увы, такими излишествами организм пока еще не располагал. Смерть от удушья ему уже не грозила, однако запас строительного материала и энергии целиком ушел на те части тела, которые умели копать. А чтобы пополнить запас, нужны вода и пища. Но для начала – время на отдых.
И лучше провести его в комфорте, а не по пояс в собственной могиле.
Я собрал последние силы и, упершись ладонями, вырвал нижнюю половину туловища из влажных объятий. Кое-как подтянул ноги и зачем-то даже попытался встать, но тут же завалился на бок и неуклюже ткнулся щекой в землю. Побежденную и уже совсем не страшную, уютную и мягкую.
Почти как подушка.
Глава 2
На этот раз вновь обрести сознание оказалось почти… нет, все-таки не легко и непринужденно, но уж точно получше, чем в первый раз. Теперь это скорее напоминало не рывок из густого и темного ничто, а самое обычное пробуждение. Хоть и не из приятных: тело замерзло и онемело, правая нога ниже колена как будто отсутствовала вовсе. Половина лица так и лежала на земле, а во вторую нещадно шпарило неожиданно жаркое для середины сентября солнце. Разумеется, я его не видел, но чувствовал, как свет пробивается сквозь закрытое веко, окрашивая доступное мне бытие в ярко-красный.
Хорошая новость – у меня снова появилось зрение, по меньшей мере частично. Плохая – я провалялся без сознания до самого рассвета, и кто-нибудь вполне мог увидеть мое перемазанное грязью тело у разрытой могилы.
Конечно же, если колдун со своими прихвостнями не потрудился вывезти меня куда-нибудь в лес за город.
Так или иначе, валяться у собственной могилы этаким недогнившим зомби причин уже не было, и я начал приводить себя в порядок. Для начала уселся, едва не провалившись обратно в выкопанную яму. Потом оттер грязь с лица и открыл глаз. Пока еще единственный: на месте второго до сих пор красовалось что-то бугристое и неприятное даже на ощупь. Разлеплять веки пришлось вручную – в прямом смысле. Нескольких часов сна на свежем воздухе хватило, чтобы организм кое-как починил правую сторону головы, но отходы производства покрывали ресницы толстенной засохшей коркой.
Выглядело это все наверняка отвратительно.
Солнечный луч, пробившийся сквозь ветви деревьев, резанул оживший глаз, но через несколько мгновений я привык к свету и кое-как смог разглядеть то, что меня окружало. Деревья, дорогу примерно в сотне-полутора метров и здания за ней. По большей части невысокие и деревянные, но чуть дальше просматривались и другие, заметно крупнее и с торчащими к небу кирпичными трубами. Мануфактуры или небольшие заводы – такие обычно строили на окраинах.
И в таких же местах нередко обустраивали и кладбища. Могилы вокруг выглядели неважно – расположились вокруг редкой, неупорядоченной россыпью, безо всякого намека на аллеи или хотя бы тропинки. Похоже, сюда вообще ходили нечасто. Половина надгробий и крестов заросла густой зеленой травой и кустами, а вторая и вовсе ушла в землю чуть ли не по середину.
Впрочем, чего я ожидал? Захоронения с почестями у Александро-Невской лавры?
Колдун наверняка распорядился зарыть меня подальше от центра города. И даже странно, что его приспешники озаботились полноценной могилой вместо того, чтобы по-тихому прикопать в лесу. Или вовсе выбросить тело в Неву, предварительно порубив на части в лучших петербургских традициях.
А тут все-таки кладбище – какое-никакое. Когда у меня хватило сил подняться на ноги, я даже сообразил, где именно нахожусь. В моем мире пейзаж вокруг изрядно изменился к началу двадцать первого столетия, да и в одна тысяча девятьсот девятом наверняка тоже отличался от того, что оказалось вокруг сейчас, но я все же узнал место: берег реки Смоленки. И не тот, где расположились церковь иконы Божьей Матери и большая часть могил, а противоположный.
Остров Голодай начали кое-как застраивать еще в позапрошлом веке, однако в этой его части до сих пор было весьма пустынно. Слишком уж далеко и от единственного в округе Смоленского моста, и от улиц, вдоль которых выстроились промышленные здания, рабочие бараки и редкие жилые дома. Чуть дальше расположились сразу два кладбища – армянское и лютеранское, а здесь, на берегу, традиционно хоронили тех, кому не положено было лежать рядом с добропорядочными гражданами за оградой по ту сторону реки.
Самоубийц, преступников, мертворожденных и некрещеных детей, иноверцев из небогатых семей, утопленников, уличных артистов, проституток, которые не успели выйти на пенсию и замолить грехи молодости… Ходили слухи, что где-то здесь были и могилы дворян-декабристов, но в этом я изрядно сомневался: наверняка друзья и влиятельная родня позаботились, чтобы непутевые отпрыски благородных семей не покоились посреди всякого отребья.
Вроде меня.
Ходить пока еще было тяжеловато, так что я подобрал с земли «помощника» – палку. Сучковатую, сухую, изогнутую и не слишком-то удобную, но все же достаточно крепкую, чтобы выдержать мой вес. Или кое-как закидать неровную дыру в земле: оставлять следы побега из могилы я не собирался, и возвращаться обратно – тем более.
Левая нога уже двигалась неплохо, но правая едва соглашалась сделать хотя бы несколько шагов. А вернувшаяся чувствительность и какая-никакая способность управлять собственным телом принесли с собой и боль. Пока еще не слишком сильную – организм привычно глушил рецепторы… и все же не целиком.
Даже столетия опыта, крепкие кости и сверхчеловеческая способность к регенерации тканей не сделали тело полностью неуязвимым, и я все еще нуждался в напоминании о повреждениях. И уж лучше немного помучиться, чем ненароком прозевать несовместимую с жизнью травму или потерю двух третей всей крови.
После какого-никакого сна я чувствовал себя многократно бодрее, однако ощущение наверняка было обманчивым: тело наспех подлатало нервные центры, под завязку накачалось самопальными анальгетиками, однако все это потребовало энергии, которую следовало восполнить. И чем скорее, тем лучше.
Большинство могил выглядели запущенными, но на четвертой или пятой мне повезло. Не знаю, кем при жизни был обладатель расколотой ровно посередине каменной плиты, но родственники его иногда навещали. И оставляли усопшему то пару баранок, то недорогую конфету, то еще какую-нибудь мелочь. Большая часть подношений уже давно не годилась в пищу, но кое-чем я не побрезговал.
Тесто явно лежало несколько дней: успело зачерстветь, размякнуть от дождя, снова зачерстветь и снова размякнуть – и ко всему прочему еще и покрылось плесенью. Однако и такое кушанье показалось божественным нектаром. Я будто и не пробовал ничего вкуснее… Во всяком случае, в этом мире.
После ограбления еще пары могил мне пришла в голову мысль выбраться с кладбища на берег, и я попытался спуститься к реке. Примерно половину пути удалось одолеть без приключений, но потом непослушная нога все-таки подвела: я шлепнулся, выронил костыль и съехал по траве вниз.
И там, не вставая, перевернулся на бок, зачерпнул ладонями мутной и пропахшей нечистотами воды и выпил. Проглотил все до последней капли, вместе с песком, травинками и, кажется, даже дохлой мухой. Снова зачерпнул, снова выпил, и так раз десять, не меньше. И только после этого заставил себя перестать глотать живительную влагу и кое-как умыл лицо и руки. А потом, подумав, плюхнулся в Смоленку целиком. Дно сердито зачавкало под ногами, и я утопил сначала один белый тапок, а за ним и другой, оставшись босиком.
Зато смог кое-как отмыть от грязи волосы и одежду. Конечно, похоронный костюм – рубаха на завязках и грозящие отправиться следом за тапками штаны без пояса – едва ли годился для прогулки по улице, однако за неимением лучшего его все же следовало привести в порядок.
В общем, где-то через четверть часа я выбрался на другой берег Смоленки. Замерзший, уставший даже чуть больше, чем был до водных процедур, зато хотя бы относительно чистый. К счастью, день еще только вступал в свои права, так что наблюдать за моим купанием оказалось некому. Разве что тем, кто упокоился по обе стороны реки – но все они, как и положено покойникам, уж точно не спешили болтать.
Проковыляв с полсотни метров вдоль кладбищенской ограды, я нашел лаз с парой выломанных прутьев и пробрался внутрь. У богатых склепов или мраморных ангелов еда почти не попадалась – едва ли у их благородий часто находилось время навестить покойную родню. Зато у первого же надгробия попроще я устроил себе самое настоящее пиршество: кто-то не поленился принести не только конфеты с баранками, но и несколько яиц, завернутых в кулек.
Я разжевал и проглотил их вместе со скорлупой – кальций пригодится костям, которые только-только начали срастаться. Конечности как будто понемногу приходили во вменяемое состояние, но о количестве сломанных ребер я мог только догадываться. И это не считая пальцев, дырок в черепе и…
– Мишка… Мишка, это ты, что ли?
От неожиданности я едва не подавился. Сгорбленный старичок, сидевший на лавочке около соседней могилы, в тени деревьев казался одной из кладбищенских скульптур. Неудивительно, что мой пока еще единственный исправный глаз не заметил его, пока смешная угловатая фигурка не поднялась и не заковыляла в мою сторону, опираясь на клюку.
– Ишь, стервец… Опять за свое?
– Я не Мишка, – буркнул я.
Не знаю, кем приходился старичку этот самый Михаил, но отвечать за чужие прегрешения у меня не было никакого желания. Как и разговаривать хоть с кем-то прежде, чем получится раздобыть сносную одежду. Первый же городовой или будочник непременно пожелает узнать, куда направляется подозрительного вида гражданин в похоронной рубахе. Да и гражданских тоже следует остерегаться… даже самых безобидных на первый взгляд.
Я развернулся и собрался было ретироваться, но старичок с неожиданным проворством вдруг поймал меня за плечо.
– Погоди. Погоди, сынок… Ты уж прости, что я тебя сослепу перепутал, – проговорил он. – Тут ведь толком и не разглядеть, а ростом больно на нашего Мишку, паршивца, похож.
Зрение у старичка действительно было так себе: он щурился и забавно вытягивал шею вперед, пытаясь разобрать, что именно на мне надето, но, похоже, так и не смог.
– Ну куда ты собрался? Тут, сынок, стесняться нечего. Бери, кушай, сколько душе угодно. – Старичок постучал клюкой по ближайшей могиле. – Покойным оно уже без надобности, а живому человеку на пользу.
Я не стал спорить, взял с краешка плиты очередную черствую баранку и принялся жевать, понемногу отступая. Хотя бы в тень дерева – туда, где сердобольному и словоохотливому дедуле будет сложнее распознать мое облачение.
– Физиономия-то у тебя, гляжу, вся побитая… Да и босой еще. – Старичок ткнул клюкой в землю рядом с моей ногой. – Это кто ж тебя так, родимый?
– Ограбили, – не задумываясь, соврал я. – Ночью на мосту по затылку дали. Обобрали и к реке сбросили. Видать, думали, что мертвый.
– Что ж за люди такое сделать могли? За сапоги и кошелек душегубством заниматься! – Старичок сердито нахмурился, но продолжил уже тише: – Ты ж молодой еще совсем, такого тронуть – никакой совести не иметь. Даже звери дикие и те добрее будут… Видать, совсем в Петербурге народ страха божьего без государя лишился.
– Как это – без государя? – переспросил я. – А что?..
– Крепко ж тебя стукнули, сынок, раз такое спрашиваешь. Неужто не помнишь? – Старичок покачал головой. – Третьего дня, в субботу, Александра Александровича, царя-батюшку нашего, убили.
Глава 3
– Убили?! – Я едва не подпрыгнул на месте. – Кто?.. Как?!
– Не знаю, сынок, – вздохнул старичок. – Но одно ясно, что дело там вышло темное. Александр Александрович хоть и в годах, а человек исключительного здоровья был. А значит, сам помереть ну никак не мог!
С этим я спорить не стал, однако сама по себе новость могла означать… почти что угодно. В последнее время в столице творилось слишком много всякого, разного и недоброго, так что даже внезапная кончина государя меня не слишком-то удивила.
– А Александр Александрович… он от болезни богу душу отдал? – осторожно поинтересовался я. – Или стреляли? Или?..
– Сначала говорили, что от болезни. Но где ж это видано, чтобы вот так, за один день человек сгорел, да еще и из благородных… Вот что я тебе скажу, сынок. – Старичок огляделся по сторонам и заговорщицки прошипел: – Это его колдун убил! Тот самый, про которого в газетах писали.
– Князь Сумароков?
– Да кто ж тебе точно скажет… Может, он, а может, и другой кто. – Старичок развел руками. – В газетах сейчас чего только не напишут. Всякий скворец на свой лад поет, а спроса с них никакого – вот и выделываются, кто как может… А пойдем-ка почитаем, сынок.
– Ч-что?..
– Пойдем, говорю, газету почитаем. Там как раз про все это и должно быть. – Старичок ухватил меня под локоть и потянул. – У тебя глаза помоложе моих, разберешь. Заодно и позавтракаем.
Не то чтобы мне так уж хотелось идти невесть куда, да еще и в похоронной рубахе, однако еда – нормальная, полноценная трапеза, а не украденные с могилы черствые баранки, – определенно не повредит. Как и газета, и чем свежее, тем лучше. Капитан Владимир Волков был не такой уж значительной фигурой, так что про его гибель уже наверняка сообщили все, что следует, однако смерть государя – событие масштабное. А если в деле еще и замешан колдун или очередной политический заговор, столичным писакам хватит работы до самой зимы.
Старичок потащил меня не к выходу с кладбища, а, наоборот, в самую глушь. И я уж было начал подозревать неладное, как могилы с деревьями вдруг расступились и мы вышли к храму. В этом мире церковь Смоленской иконы Божьей Матери расположилась не на привычном месте, а метров на двести дальше от реки – там, где в начале века должны были уже построить часовню блаженной Ксении Петербургской. Но почему-то не построили. То ли юродивую похоронили в другом месте, то ли ее судьба вообще сложилась иначе.
– Пойдем, сынок. – Старичок бодро застучал клюкой вдоль каменной стены. – Тут стесняться нечего – в божьем доме для всякого место найдется.
Похоже, мой спутник то ли трудился при церкви, то ли вообще обитал прямо здесь, на кладбище. Но на батюшку или монаха походил мало: рясу не носил, да и изъяснялся слишком уж просто для священнослужителя. Однако положенное православному христианину милосердие проявлял, пожалуй, даже чересчур ретиво: затолкал в какую-то комнатушку и разве что не силой заставил проглотить две тарелки супа. Холодного, жидковатого, явно сваренного день или два назад, зато неожиданно вкусного и питательного.
Настолько, что после добавки организм тут же отрапортовал, что голодная смерть нам больше не грозит и можно полноценно заняться восстановлением всего того, что поломалось в битве с лже-Геловани. Лучше всего во время крепкого сна, но и сидячий отдых тоже сойдет.
Старичок, похоже, решил то же самое. И как только я доел, с требовательным выражением протянул мне свернутую в трубку газету. «Санкт-Петербургские Ведомости» – серьезное издание. Во всяком случае, точно не из тех, кто станет печатать городские легенды, страшилки и прочие сомнительные байки.
А если станет, то эти самые байки уже получили статус официальной версии. И утверждены подписями и печатями в самых высоких начальственных кабинетах.
«Убийца императора найден!» – гласил жирный, чуть ли не на весь разворот, заголовок.
– Ну, что там? – Старичок нетерпеливо пододвинулся чуть ближе. – Читай, сынок.
– Вчера, двенадцатого сентября, – послушно начал я, – великий князь Владимир Александрович подтвердил, что кончина его величества императора и самодержца всероссийского Александра Александровича ни в коей мере не была трагической случайностью, а стала результатом чужого умысла. Убийство государя совершил тот же самый человек, что был повинен в многократных преступлениях против… – Я перескочил сразу через несколько строчек. – Великий князь также назвал имя злодея. Им неожиданно для всех оказался капитан особого отдела столичной полиции Владимир Волков, ранее застреленный при попытке…
Вот ведь сволочь!
На мгновение я вдруг почувствовал такую злость, что едва не разорвал ни в чем не повинный газетный листок надвое. Но он лишь сообщил мне то, о чем, по-хорошему, стоило догадаться куда раньше. Если не в самый момент пробуждения в трех аршинах под землей, то хотя бы после купания в Смоленке.
Колдун предложил Петербургу новую ложь – и на этот раз весьма достоверную: я годился на роль козла отпущения куда лучше мягкотелого и перепуганного Сумарокова. И к тому же имел глупость демонстрировать свои необычные дарования… нет, не то чтобы направо и налево, однако с куда меньшей осторожностью, чем стоило бы.
Звезда Владимира Волкова, буквально ворвавшегося в высший свет Петербурга, восходила с немыслимой быстротой. Вчерашний гимназист за какие-то полтора месяца подмял под себя купцов и воротил со столичных рынков, но на достигнутом, конечно же, не остановился. И пошел дальше: поступил на государственную службу, избавился от противника на дуэли, завоевал сердце несчастной княжны Вяземской, завел нужные знакомства среди самых родовитых и влиятельных аристократов. А после этого имел наглость подстроить похищение цесаревича, чтобы подобраться к императорской семье.
Получил награду и очередной чин, обманом вытребовал у покойного Юсупова княжеский титул, подсунул следствию фальшивого убийцу и в одночасье стал чуть ли не народным героем. И, воспользовавшись расположением государя, нанес тому смертельный удар, оставив народ и отечество без покровителя.
А в конце концов решил избавиться и от своих друзей, которые наверняка уже догадывались о его истинной злодейской сущности. И негодяю непременно удалось бы и это, не окажись один из них чуть сильнее и расторопнее. Схватка едва не стоила героическому действительному статскому советнику жизни, однако он, хоть и раненый, все-таки смог одолеть врага. И всадил в него все семь пуль из нагана, избавив Петербург от колдуна, наводившего на всех страх уже несколько лет. И сегодня город, наследник престола и весь императорский двор готовились чествовать своего защитника.
Виктора Давидовича Геловани.
Коварный злодей, отважный победитель. Все на своих местах, а история подошла к завершению – и притом весьма эффектному. Страшное чудовище больше не угрожает Петербургу и его обитателям, заговор раскрыт и уничтожен окончательно. Победа, дамы и господа!
Можете спать спокойно.
– Ты чего, сынок? – Старичок легонько потрепал меня за рукав. – Дальше давай!
Я выдохнул и продолжил. Остатки статьи уже не содержали ничего интересного, и, дочитывая, я понемногу успокаивался. С каждой строчкой гнев уходил, уступая место раздумьям… Впрочем, тоже не самым приятным: колдун то ли уже давно, чуть ли не с самого дня нашего знакомства, готовил меня на заклание, то ли ловко сымпровизировал, разом избавившись от настырного преследователя и повесив на него все собственные грехи, включая убийство императора Александра.
Статью явно слепили в спешке, и все же она выглядела достаточно убедительно, чтобы ей поверили. Если не все, то уж точно многие – хоть и каждый по своей причине. Дельвиг ужаснется собственной наивности. Иван, наследник престола, скорбящий по усопшему родителю, наверняка не будет сожалеть, что негодяй понес заслуженное наказание и отправился на тот свет. Знать обрадуется избавлению от врага. Народ, как и всегда, начнет придумывать небылицы, окончательно превращая вчерашнего георгиевского капитана в сказочного злодея.
Горчаков… пожалуй, хитрую многоходовку не расколоть даже ему. Слишком уж изящно-привлекательно и вместе с тем разумно выглядят факты, изложенные в статье ушлыми столичными газетчиками, и слишком много доказательств и признаний на руках у особого отдела полиции. После убийства колдуна – то есть меня – авторитет Геловани взлетит до заоблачных высот, и он наверняка не преминет достать из рукава еще парочку тузов. А если у кого-то и возникнут сомнения, они едва ли отважатся заявить об этом во всеуслышание: слишком опасно, не говоря уже о том, что друзья капитана Волкова теперь на карандаше у жандармов, тайного сыска и вообще всех, кто имеет хоть какое-то отношение к имперской безопасности.
Колдун моими руками фактически уничтожил все левое крыло Государственного совета, а теперь имеет почти неограниченную возможность как следует прижать и консерваторов. И наследнику престола рано или поздно придется наделить спасителя империи князя Геловани такими полномочиями, о которых покойный Меншиков при всех своих амбициях мог только мечтать.
– Ты куда, сынок? – Старичок безуспешно попытался поймать меня за рукав. – В таком-то виде!
– Ничего, дедушка, – отозвался я, – как-нибудь дойду. Надо матушке сказать, что я живой.
– Это ты верно решил. Мать, небось, всю ночь глаз не сомкнула… Только все равно нельзя тебе так идти, сынок! – Старичок вскочил с лавки, направился к вешалке в углу и принялся там суетливо копошиться. – Сейчас хоть обувку тебе найдем и пальтишко какое… У нас как раз послушник второго дня преставился, упокой господь его душу. Мертвому уж без надобности, а живому сгодится.
Я не стал спорить: галоши и драный зипун все-таки лучше похоронной рубахи. В такой одежде можно пройти хоть через весь город, и любой городовой разве что даст мне леща или обругает, но уж точно не потащит в кутузку: для служителей закона нищие и калеки немногим заметнее крыс.
– Ступай, сынок. – Старичок неуклюже перекрестил меня и заковылял к двери. – Чую, непростой ты человек, и судьба у тебя непростая. Попрошу батюшку свечку поставить да помолиться… Только скажи, как тебя звать-то?
– Пусть лучше батюшка за князя Геловани помолится, – усмехнулся я и едва слышно добавил: – Недолго ему жить осталось.
Глава 4
Я нажал чуть посильнее, и слуховое окно все-таки открылось – с громким протяжным скрипом. Впрочем, неважно: ничего необычного в этом звуке не было. Даже к вечеру на Садовой улице редко бывало так уж тихо. Кто-то ругался, кто-то спешил домой, стуча сапогами или ботинками по тротуару. Звенели по асфальту подковы, гремели трамваи, мерно рычали моторы автомобилей… Петербург жил своей жизнью.
Будто ничего особенного и вовсе не случилось.
Я осторожно выбрался на крышу и окинул взглядом знакомый двор внизу. Все как всегда, разве что грязи чуть больше обычного. То ли местный блюститель чистоты не очень-то справлялся со своей работой, то ли его почему-то сменил другой… Я сполз чуть ближе к краю кровли и, свесившись вниз, получше рассмотрел плечистую фигуру на лавке.
Фуражка, передник и нагрудный знак присутствовали, зато метла почему-то осталась валяться где-то в углу. Дворник затоптал носком сапога окурок, уселся поудобнее и тут же потянулся за свежей порцией дурмана. Я обратил внимание сначала на портсигар, блеснувший в полумраке то ли серебром, то ли сталью, а потом и на запах. Дешевый третьесортный табак обычно вонял так, что вокруг дохли не только комары с мухами, но и воробьи, но сейчас ничего подобного не наблюдалось. Напротив, поднимавшийся кверху дымок скорее намекал на «Рекорд» или даже «Герцеговину Флор» по тридцать копеек за пачку.
Круто для обычного работяги. Да и сам парень выглядел… свежо. Гладко выбритый, холеный, щекастый и, пожалуй, еще и слишком молодой, чтобы махать метлой. Такие редко идут в дворники. А вот в шпики – запросто.
Значит, я все-таки не зря поостерегся, решив наведаться к старому товарищу не обычным маршрутом, через двор и парадную дверь, а обходным, по крыше соседнего здания. То ли сам колдун, скрытый под маской Геловани, то ли кто-то из младших сыскарей озаботился слежкой за друзьями и знакомыми покойного капитана Волкова.
Даже странно, что их не заперли под замок всех до одного.
Я прошагал по крыше чуть дальше, отыскал вход на нужный мне чердак и, выдавив дверь, спустился на третий этаж, где во всех доходных домах обычно располагались просторные и богатые «барские» апартаменты. В коридоре, на мое счастье, никто не дежурил, так что оставалось только постучать.
Дверь открыло очаровательное создание в белом передничке на темное платье – слишком уж короткое для той, кто выполняет только обязанности горничной, не отвлекаясь на прочие запросы молодого господина. Не то чтобы внезапно обретенные капиталы так уж сильно ударили моему товарищу в голову, однако отказывать себе в простых радостях он не любил, не умел и уж точно не собирался. Прислуга женского пола менялась в этой квартире в среднем раз в пару недель, и вероятность, что кто-то из девчонок все-таки узнает меня в лицо, стремилась к нулю.
Но эта узнала. Вытаращилась, отступила на шаг, тихо ойкнула – и, закатив глаза, принялась оседать, скользя по стене хрупким плечиком. Я едва успел подхватить ее и осторожно опустить на паркет в прихожей, придерживая ладонью затылок, чтобы бедняжка ненароком не ушиблась.
Хозяин апартаментов оказался покрепче: тоже выпучил глаза до размеров золотого империала, выругался, но сознание все-таки не потерял. И тут же принялся пятиться, тоскливо глядя то на меня, то на оставшуюся на вешалке в прихожей кобуру с наганом.
– Ты это брось, – буркнул я. – Даже не думай.
– Отче наш, сущий на небесах! – забормотал Петропавловский, осеняя себя крестным знамением. – Да святится имя твое, да придет царствие твое…
Дни, проведенные в духовном училище, не прошли впустую. Нерадивый отпрыск священнослужителя не только без запинки тараторил текст молитвы, но и, похоже, успел заново уверовать в Господа. Впрочем, неудивительно: встреча с ожившим мертвецом – определенно не то, что происходит каждый день.
– Да хватит тебе, дурья башка. – Я шагнул в прихожую и прикрыл за собой дверь. – Это я. Живой и почти здоровый.
– Д… д-д… д-да как так-то? – От волнения Петропавловский даже начал заикаться. – В-вовка… Как так вышло?!
– Сам не знаю. – Я пожал плечами и опустился на корточки – обратно к многострадальной горничной. – Давай-ка мы твою барышню на диван определим, чтобы не простудилась. И самовар поставь – а там и поговорим.
Ничего особенно я не делал и не требовал, но Петропавловский никак не мог перестать таращиться. Его как будто приморозило ногами к полу, и даже потрогать меня за рукав он решился, только когда я слегка подвинул его плечом, пронося в гостиную бесчувственное женское тело.
– К-какой самовар, Вовка? Мы ж тебя третьего дня похоронили!
Петропавловский все еще пыхтел, бледнел и дрожал, как осиновый лист, однако теперь к нему хотя бы вернулась способность соображать… ну, частично вернулась. Я не завывал, не парил над полом, не звенел цепями, не пытался вырвать сердце или высосать кровь из шеи, как поступил бы на моем месте любой уважающий себя упырь. И выглядел хоть и преотвратно, но все же вполне живым.
– Господь милосердный… Вовка, а это точно ты?
– Сейчас в лоб как дам – узнаешь, – проворчал я, укладывая горничную на диван. – Самовар, говорю, ставь.
– Да, ты. – Петропавловский кое-как выдавил из себя усмешку. – Теперь узнаю… Но как так вышло-то, что ты живой?!
– Слухи о моей смерти сильно преувеличены. – Я не стал дожидаться, пока хозяин решит проявить радушие, и сам направился в сторону кухни. – Такие дела, братец.
– Я сам гроб видел, Вовка! – Петропавловский бросился за мной следом. – Вот этими глазами!
– Закрытый? – на всякий случай уточнил я.
– Да…
– Ну вот то-то и оно.
Делиться подробностями побега из могилы, равно как и беседовать об истинных возможностях своего Таланта я, конечно же, не собирался. Взглянув на мою серьезную физиономию, Петропавловский многозначительно закивал. Похоже, уже успел придумать у себя в голове версию, достойную самого крутого авантюрного романа. Что-нибудь про подмену покойника, очередной заговор или хитрую многоходовку, придуманную многомудрыми чинами тайной полиции.
Правда, впрочем, была куда занятнее.
– Ладно, братец. Чего это мы все обо мне да обо мне? – Я водрузил самовар на примус. – Лучше скажи, чего у вас тут за эти дни было.
– Ну как – чего?.. Государь помер – аккурат в тот день, когда ты пропал. Говорят даже… – Петропавловский опасливо понизил голос, а потом и вовсе решил не договаривать. – Хотя это ты, наверное, и так все знаешь.
Значит, в тот же самый день… Неудивительно. Если уж вдруг появился тот, на кого можно списать все на свете, – почему бы заодно не избавиться и от императора? Человека прямолинейного и порой даже чересчур доверчивого, однако достаточно сурового и властного, чтобы подрезать крылья даже самому талантливому и амбициозному чиновнику. Колдуну наверняка пришлось поторопиться, чтобы выставить все так, будто я сначала совершил смертоносный ритуал и только потом отправился убивать своего начальника.
– Да уж как тут не знать, – вздохнул я. – Чую, шума было…
– Весь Петербург на ушах стоит. – Петропавловский неуклюже опустился на стул. – Панихида, потом присяги новому государю… Но больше все равно про тебя болтают.
– Князь Сумароков изменил свои показания? – наугад бросил я.
– Да откуда ж мне знать, братец? Но ходили слухи, что из их благородий много кто следствию рассказывал… всякое. Кто-то покаялся даже, но больше доносили. – Петропавловский мрачно насупился. – Наших-то всех отдельно держали, получается, кто утечь не успел. Не по чину простым мужикам с дознавателями беседы пространные вести. Это они с графьями миндальничают да чаи гоняют, а с остальными разговор короткий: говори – или в зубы суют сразу.
Я только сейчас обратил внимание, что вид у моего товарища был, что называется, изрядно помятый. Зубы, к счастью, уцелели, да и полноценных синяков на лице уже не осталось, но ссадины еще не успели зажить.
– Это вас прямо у графинюшки взяли, на горячем? – поморщился я. – Или уже потом?
– Да я ж говорю – кого как. Фурсова нашего на месте скрутили. А я как-то сразу сообразил, что дело керосином запахло. – Петропавловский вдруг заулыбался, явно вспоминая что-то весьма забавное. – Из мужиков кое-кого увести успел, а сам сначала в контору за деньгами, потом домой чемодан собрать… Там-то меня и взяли под белы рученьки.
– Прискорбно. – Я понимающе кивнул. – Но ожидаемо. Мне другое непонятно – как тебя вообще отпустили? После такого то…
– Как отпустили? Да пожалуй, что и не сразу. Повезло – графиня отказалась от обвинений, пожалела. Да и жандармы не злобствовали, даже бить сильно не стали. Только…
Петропавловский вдруг замялся. Словно то, что ему предстояло сказать, было чем-то или слишком опасным и важным, или постыдным… Впрочем, после рассказа о великодушии ее сиятельства и неожиданной доброте имперского правосудия догадаться несложно.
– Да уж говори, как есть, братец. – Я махнул рукой. – Вас обещали помиловать, если на меня укажете?
– Ну… Не так вот оно прям было. Я ж как рыба молчал, хоть целый день в карцере и просидел. А потом мне сыскарь и сказал по секрету, что тебя вроде как застрелили. И что нас всех отпустят, если… – Петропавловский отодвинулся на стуле и чуть втянул голову в плечи, будто ожидая от меня то ли ругани, то ли удара. – Ты уж прости, Вовка. Виноват я перед тобой, получается. Если бы знал, что ты живой, то никогда…
– Да ладно, теперь то уж чего. Виноват, не виноват… Лучше скажи – ты сам то не веришь, что я и есть колдун?
– Да в жизни бы не поверил, вот те крест! – В голосе Петропавловского на мгновение прорезалась обида. – Я и Фурсову, и нашим всем сразу сказал – не может такого быть, чтобы наш Вовка этим гадом оказался!
– А я и не оказался. – Я снял самовар с примуса и поставил на стол. – Только теперь на меня сыскари всех собак повесили.
– Так это, получается, что и царя Александра… тоже он? – догадался Петропавловский. – А ты знаешь, кто это на самом деле?!
– Знаю, – вздохнул я. – Только не скажу пока, а то ты и двух дней не проживешь. Вас и так наверняка пасут всех, что твоих баранов.
– Верно, Вовка… – тихо охнул Петропавловский, поднося руки ко рту. – Там ведь во дворе шпик дежурит, в дворника одетый!
– Видел уже, – усмехнулся я. – Не волнуйся, я к тебе так, огородами пробрался. И искать меня никто не будет.
Петропавловского явно подмывало спросить, откуда такая уверенность, но он так и не решился. Вместо этого вскочил и принялся суетливо разливать по чашкам чай, расплескивая кипяток чуть ли не на весь стол.
– Да не мельтеши ты. Теперь уж нам торопиться некуда. – Я вытер лужу рукавом. – Только девицу свою отправь подальше, чтобы не болтала лишнего… И сам не болтай.
– Могила, – пообещал Петропавловский. – А ты что вообще делать-то теперь собираешься, Вовка?
– Обедать. – Я уселся ровнее и многозначительно покосился на кастрюлю на подоконнике. – А потом – обедать еще раз.
Глава 5
Затвор лязгнул. Хищно, нетерпеливо и чуть глухо – я положил чуть больше смазки, чем обычно. Но так даже лучше: там, куда я отправляюсь, любая осечка или заклинивший в стволе патрон могут стоит жизни. До изобретения солидола оставалось еще лет двадцать, но и купленный в оружейном магазине за углом немецкий «Баллистол» тоже был неплох. Излишки понемногу сотрутся об одежду через час или два пути, так что перестараться я не боялся.
Винтовку, как и ту самую кашу, маслом не испортишь.
– И далась она тебе, княже. – Петропавловский щелкнул ногтем по прикладу. – Взял бы лучше немецкий карабин. Или американский.
Я молча помотал головой. Не объяснять же товарищу, что при всем уважении к зарубежным оружейникам я бы не променял творение Сергея Ивановича Мосина ни на один из ныне существующих образцов. Мы с «трехлинейкой» вместе прошли две мировых войны и бессчетное количество заварушек поменьше. И пусть в этом мире конструкция чуть отличалась от привычной, альтернатив я не искал.
Закончив с винтовкой, я положил ее на стол к остальному арсеналу. Наган, нож и небольшой топор. Все самое простое и надежное, то, что прослужит две недели или даже целый месяц без особого ухода – вряд ли у меня найдется время ковыряться с оружием. Полсотни патронов, смена белья, вещмешок, плащ, легкое шерстяное одеяло, компас… если он вообще будет там работать. Фляга с водой, спички, сухари, сушеное мясо, соль и прочая мелочевка.
Только самое необходимое. И ровно столько, чтобы унести на себе, не теряя в подвижности. Очень может быть, что мне придется изрядно побегать и по городу, и даже за его пределами – в том случае, если мой старый товарищ предпочитает не сидеть на месте. Поиски могут занять немало времени, и, будь у меня его побольше, я бы, пожалуй, постарался тайком снарядить полноценную экспедицию. После моих похорон жандармы наверняка устроили основательную чистку, однако в Петербурге еще остались отчаянные храбрецы, которые умеют не болтать лишнего и за деньги пойдут куда угодно.
Даже если их поведет мертвец.
Но я не собирался ждать. Сильный Владеющий, да еще и восставший из могилы, – не то шило, которое можно хранить в мешке вечно. Стоит мне начать действовать, как колдун сообразит, что не довел дело до конца, – и во второй раз уже не ошибется. На его стороне сейчас доверие наследника престола, запредельный авторитет и вся мощь полицейской машины и отдельного корпуса жандармов.
На моей – только Фурсов с Петропавловским. Я бы, пожалуй, рискнул связаться и с Горчаковым, однако его светлость просто исчез. Ходили слухи, что его даже арестовали и день или два держали в Петропавловской крепости, но потом все-таки отпустили. Видимо, новоиспеченный император Иван опасался разозлить столичную знать и воздержался от решительных действий. Во всяком случае, до коронации.
В общем, расклад выходил так себе. И пусть пока я официально пребывал на глубине трех аршинов под землей и мог спокойно разгуливать по Петербургу с минимальной маскировкой, рано или поздно вступить в игру все равно придется. И к тому времени неплохо обзавестись хотя бы парочкой козырей.
– Отлежался бы еще, Вовка, – тоскливо проговорил Петропавловский. – В гроб и то краше кладут, а ты невесть куда собрался… А сам еле ходишь!
На мгновение я даже подумал последовать совету. Я вошел в эту квартиру позавчера – грязный, хромой, со сломанными ребрами, единственным рабочим глазом и повязкой чуть ли не на половину лица. Крепкий сон и сытная трапеза по пять раз на дню сделали свое дело, однако даже мое прежнее тело едва ли смогло бы полностью вылечить такие раны за неполные трое суток.
А это справилось – вопреки и ожиданиям, и даже известным мне законам бытия. Будто схватка с колдуном каким-то образом спровоцировала рывок некоторых способностей до былого уровня, а кое-где даже выше. Пока я едва ли смог бы выдать заклятие или ритуал высшего ранга, однако физические возможности впечатляли. Ребра еще слегка ныли, зато оба глаза теперь видели не хуже прежнего, а дырки в груди и черепушке заросли. Еще немного, и тело восстановится полностью и, похоже, даже станет сильнее и крепче. Впрочем, неудивительно: этот мир определенно куда богаче энергией, а работа Таланта в предельном, форсированном режиме ускорила естественный рост. В конце концов, то что нас не убивает…
Обязательно попробует еще раз.
– Ничего, не сломаюсь, – буркнул я, подхватывая с пола армейский вещмешок. – Просто небольшая прогулка, всего и делов.
Из зеркала в прихожей на меня смотрел Володя Волков. Лицо, которое я успел изучить до мельчайших деталей. То же самое, что и несколько дней назад… и все-таки другое. Чуть заострившееся, худое. Лишенное последних остатков юношеской округлости, будто я восстал из могилы повзрослевшим сразу на несколько лет. Недобрая складка между бровей намертво впечаталась в загорелую кожу, а темная поросль на щеках и подбородке стала чуть гуще.
Шрамов, да и вообще хоть каких-то следов от пуль, не осталось. Во всяком случае, тех, что можно увидеть глазами. Но черты все равно неуловимо изменились, будто Талант проделал свою работу по чертежам, которые прихватил из того мира. Вряд ли хоть кто-то из знакомых смог бы заметить преображение, однако я сам видел, что в чуть мутном отражении появилось куда больше меня прежнего, чем было раньше. Гибель и возрождение перекроили лицо, а взгляд окончательно превратился в тот, что я наблюдал сотни лет подряд.
Из темных глаз вчерашнего гимназиста Володи Волкова на меня смотрело создание, разменявшее вторую тысячу лет жизни. Глубокий старик – мрачный, ехидный и бесконечно усталый, недавно добавивший в копилку многочисленных собственных почти-смертей еще одну, ставшую поистине жемчужиной недоброй коллекции. Тот, кто, пожалуй, и рад был бы уйти на пенсию и там умереть, но никак не мог оставить уже давно нелюбимую работу.
– Упертый ты, как тот баран, – вздохнул Петропавловский. – Но спорить с тобой… Ладно уж, давай хоть провожу. Фурсов нас там, небось, уже заждался.
По лестнице мы спускались тихо, крадучись. Я даже не поленился снять сапоги и нести их в руках, чтобы не грохотать по ступенькам. Не то чтобы в пять утра весь дом еще спал, и вряд ли среди жителей доходного дома так уж много осведомителей тайного сыска, но лишний шум мне уж точно был ни к чему. И если на почтальона, стекольщика, городового или даже попрошайку-оборванца вряд ли обратят внимание, то вооруженного человека в походном облачении уж точно запомнят. Моя нехитрая операция требовала совсем немного времени, однако провести ее следовало без единого свидетеля.
И непременно внизу – чтобы потом не рухнуть с трехметровой высоты на какую-нибудь арматуру или острые камни.
– Где вас там черти носят? Только за смертью и посылать.
Фурсов ждал нас в парадной не больше получаса, но, похоже, уже успел замерзнуть на сквозняке: поднял ворот плаща, убрал руки в карманы и сердито шмыгал покрасневшим носом. Утро выдалось на удивление сырым и прохладным – даже для сентября в Петербурге. Тяжелые тучи повисли над крышами еще со вчерашнего дня, а теперь из них помаленьку накрапывал дождик.
Впрочем, так даже лучше: меньше найдется желающих прогуляться в такую рань. Даже шпику, подменившему местного дворника, не захотелось вылезать в серую хмарь. Обычно топот, стук дверей и шкрябанье метлы начинались еще затемно, однако сегодня нерадивый соглядатай, похоже, решил остаться в теплой комнатушке и поспать подольше.
– Ну, как тут вообще? – Петропавловский на всякий случай огляделся по сторонам. – Видел кого?
– Тихо как в гробу, – проворчал Фурсов. – Приличные люди спят еще – только вам неймется.
– Уже не рад, что я вернулся? – Я опустился на корточки и достал из кармана кусочек заговоренного мела. – Потерпи уж – немного осталось.
– Да я-то рад… Только что вы задумали такое – не пойму.
Я так и не поделился с товарищами планами. Хотя бы потому, что если кто-то из них попадется – не сможет рассказать ни куда именно направился восставший из могилы капитан Волков, ни что он вообще собрался делать.
– Во дает… – изумленно прошептал Фурсов. – Ты смотри, что творит…
В тот раз я проводил ритуал в спешке, почти наугад. Рисовал символы как попало, лишь бы получилось хоть что-нибудь. Конечно же, не запомнил и половины, и теперь, даже после пары дней размышлений и возни с черновиками, имел все основания опасаться, что повторить схему уже не получится. Или она выйдет чуть иной: вообще не сработает… или наоборот – сработает слишком хорошо, и проход между мирами окажется стабильным и так и останется болтаться в парадной, приманивая упырей и оставляя следы, которые я собирался замести так хорошо, как умел.
Но, на мое счастье, все вышло как надо и с первого раза: стоило мне провести лезвием ножа сверху вниз, как Прорыв задергался в полумраке парадной, заискрился неровными краями и тут же принялся сужаться, явно намереваясь полностью исчезнуть через минуту-другую.
– Совсем с ума сошел, – неодобрительно буркнул Петропавловский. – Надо оно тебе вообще?
На мгновение я и сам засомневался – снова. Слишком уж опасной вдруг показалась собственная затея, и слишком уж мало у меня на самом деле было оснований думать, что по ту сторону Прорыва действительно найдется тот, кто поможет расхлебать кашу, которую колдун старательно готовил последние несколько лет, щедро сдабривая адское варево кровью, интригами и уродливой магией.
След в подземелье у бункера запросто мог быть отпечатком не сапога, а копыта какой-нибудь очередной твари из мертвого города. Хитрой, осторожной или просто слишком редкой, чтобы попасться воякам из Георгиевского полка. Я мог ошибиться, а все мои домыслы об участи отставного фельдфебеля Игоря Никитина могли оказаться лишь домыслами – и ничем больше.
Но если план получше и существовал, придумать его я так и не смог.
– Надо, – вздохнул я, закидывая за плечи протянутый Фурсовым вещмешок. – Еще как, братцы, надо.
– Ну, раз так – бог в помощь. – Петропавловский неловко перекрестил меня и отступил на шаг. – Сказал бы хоть, чего искать там собираешься…
– Правду. – Я поправил ремень винтовки и, развернувшись к Прорыву, улыбнулся. – Как всегда – правду.
Глава 6
Мертвый город встретил меня без особой радости – тут же швырнул в лицо горсть то ли пыли, то ли мокрого пепла. В прошлый мой визит здесь царила тишина… Во всяком случае, пока не начинал верещать кто-нибудь из местной разнообразной и прожорливой фауны. Но сейчас, в конце сентября, в эти почти тропики, похоже, пришло что-то вроде сезона дождей.
На полноценный ливень скудная здешняя природа так и не сподобилась, зато сам воздух оказался настолько влажным, что гимнастерка на груди и плечах тут же начала липнуть к телу. Ветер тащил водяное крошево и, казалось, дул со всех сторон одновременно.
Я стоял под открытым небом. Можно сказать, на улице: когда-то дом Петропавловского в этом мире наверняка выглядел точно так же, как и по ту сторону Прорыва, но разразившаяся когда-то катастрофа и стихия сравняли его чуть ли не до фундамента. Соседние здания сохранились чуть лучше: стены еще стояли, а кое-где даже остались несколько этажей. И только со стороны улицы лежала огромная куча битого кирпича. Ветер подвывал среди почерневших остовов, однако я все равно услышал, как по асфальту и битому кирпичу шкрябают неуклюжие когтистые лапы.
Вряд ли проделанная мною дверь между мирами излучала так уж много энергии, однако местные обитатели ее все-таки заметили. Или просто учуяли принесенный ветром аппетитный запах человеческой плоти. Я не успел даже сбросить ремень винтовки с плеча, как из мокрого утреннего полумрака ко мне устремились тощие когтистые фигуры.
Около дюжины, с трех сторон разом. На мгновение даже мелькнула мысль рвануть обратно к Прорыву, однако он уже сжался до размеров крохотного лаза, через который смогла бы пробраться разве что собака, но уж точно не человек в полном походном облачении.
Пришлось драться. Медленно отступая, я сбросил со спины вещмешок, а потом избавился и от винтовки. Огнестрел может изрядно проредить толпу вокруг еще до рукопашной схватки, однако пальба наделает слишком много шума. И наверняка привлечет кого-нибудь покрупнее и поопаснее упырей. Вряд ли крупные хищники вроде Рогатого или небесного летуна размером с пассажирский авиалайнер выйдут на охоту в такую погоду, зато леший точно не поленится вылезти из своей берлоги, чтобы позавтракать. А уж жабам и вовсе положено любить дождь и сырость.
– Давайте, любезные. Попляшем. – Я прокрутил в руке топор, привыкая к весу лезвия. – Подходите по одному.
Зубастые, конечно же, не послушались и навалились сразу, кучей, больше мешая друг другу, чем объединяя усилия. Я встретил первого ударом в темя, а второму снес голову, уже отступая. Пожалуй, для такой схватки скорее подошла бы шашка или длинная кавалерийская сабля, однако они мало годятся в качестве рабочего инструмента – а я, собираясь, сделал выбор в пользу универсальности.
Впрочем, я без особого труда компенсировал недостатки оружия изрядным опытом, так что в драке с упырями плотницкий инструмент проявил себя по меньшей мере неплохо: порхал сердитой стальной бабочкой, отделяя от тел зубастые морды и конечности. А когда я свободной левой рукой достал еще и нож, дело пошло вдвое быстрее. Разум почти отключился, понемногу погружаясь в боевой транс, и тело работало само по себе.
Удар, уклон, еще удар – и отступление. Медлительные и слабосильные твари никак не могли угнаться за мной, однако само их количество все еще представляло изрядную опасность. И мне приходилось все время двигаться, чтобы не оказаться зажатым в углу или между искалеченных туш.
Смертельный танец длился недолго. Заправленному под завязку местной энергией телу явно не терпелось опробовать новоприобретенные способности, и оно выдавало все, на что оказалось способно. Даже не самые удачные мои выпады отбрасывали упырей чуть ли не на десяток шагов, опрокидывая на камни и ломая хрупкие кости, а одного я и вовсе разрубил надвое, прочертив лезвием топора наискосок, от покатого тощего плеча до самого пояса.
Тяжелый солдатский сапог опустился на череп твари, превращая его содержимое в кашу, и я встретил последнего упыря ударом крест-накрест, двумя лезвиями одновременно. Нож и топор едва слышно лязгнули, встретившись, и уродливая голова взмыла в воздух, разбрызгивая во все стороны черную жижу.
Несколько мгновений я простоял без движения, вслушиваясь в завывание ветра среди развалин. И не зря: все до одного упыри лежали без движения, и все же наша возня привлекла кого-то еще. Неторопливого и грузного, однако достаточно крупного, чтобы у меня не возникло никакого желания повстречаться с ним лично. Когда где-то со стороны улицы послышалось тяжелое сопение и грузные шаги, я поспешил подхватить свой скарб и убраться подальше.
От ближайшей стены осталось совсем немного: дверной проем и немного ветхой кирпичной кладки вокруг, однако ничего лучше рядом не имелось, и я съежился за укрытием. Как раз вовремя: топот с улицы сменился хрустом камня и влажным шлепаньем гигантских лап. Кем бы ни была тварь, явившаяся на шум, ей явно оказалось не так уж просто протиснуться сюда через руины. Я сидел тихо и на всякий случай даже задержал дыхание, однако когда из-за стены раздался треск раздираемой плоти и громкое чавканье, не удержался и все-таки выглянул.
И едва удержался, чтобы не выругаться.
Жаба оказалась… нет, пожалуй, даже не огромной, а поистине монструозной. Чуть ли не вдвое крупнее той, что я зарубил шашкой в свой самый первый день в мире по ту сторону Прорыва. Да и выглядела куда солиднее: шерсть на спине и боках росла заметно гуще и была не болотного цвета, а совсем темной, почти черной. Неровные бугры на голове и холке соединялись в сплошной костяной гребень, по обе стороны которого из тела торчали острые шипы.
Видимо, эта тварь прожила на свете куда больше себе подобных, раз уж отрастила такие украшения. И все эти годы она уж точно не отказывала себе в еде: толстые когтистые лапы едва держали огромное туловище, и почти при каждом шаге жаба касалась им земли. Волочилась толстым колыхающимся брюхом прямо по камням – наверное, поэтому белесая чешуя и вытерлась чуть ли не до блеска.
Колоссальные размеры внушали уважение и даже оторопь, но самой жабе, пожалуй, только мешали. Я с трудом мог представить, как она скачет и охотится с таким весом. Впрочем, сегодня ей повезло: я оставил после себя достаточно бездыханных туш, и одна из них уже успела отправиться в необъятный желудок. Пасть с обломанными и затупившимися от старости зубами работала не хуже мясорубки, с одинаковой легкостью перемалывая и плоть, и хрупкие кости.
Покончив с упырем, жаба тут же неторопливо двинулась к следующему, а потом и вовсе плюхнулась на брюхо и принялась чавкать лежа, загребая еду передними лапами. Зрелище оказалось настолько отвратительным и одновременно занятным, что я даже рискнул еще немного высунуться из-за остатков стены, чтобы получше рассмотреть, как очередная половина туловища исчезает в пасти, колыхая тощими когтистыми конечностями.
И, разумеется, мое любопытство тут же было наказано: стоило мне приподняться чуть выше, как кирпич под локтем не удержался в кладке и, устремившись вниз, с грохотом разлетелся на несколько частей.
– Да твою ж… – прошипел я себе под нос.
Жаба тут же перестала жевать, а потом и вовсе выплюнула недожеванную упыриную ногу. И после этого медленно поднялась обратно на лапы и с вальяжностью двухэтажного автобуса развернулась в мою сторону. Здравый смысл явственно намекал, что все это время я мог потратить на побег. Или просто укрыться получше, съежиться за остатками стены и надеяться, что сытный завтрак покажется гигантской твари интереснее, чем поиск источника звука.
Поздно. Я застыл на месте. И смотрел – прямо в наведенные на меня неподвижные «блюдца» размером с мою голову каждое. Обычно глаза нечисти поблескивали желтым, оранжевым или зеленым, но эти почему-то напоминали две бездонные черные дыры, которые будто вобрали и приумножили весь полумрак вокруг.
Я не видел даже зрачков. Это… нет, не пугало, а, скорее, завораживало. Разум безмолвно кричал об опасности, однако чутье подсказывало, что все идет именно так, как надо. И пока я стою неподвижной статуей, ничего не случится.
И я стоял. Мгновение шло за мгновением, жаба пялилась на меня, а я на жабу. Нас разделял какой-то десяток шагов, и даже со всем своим колоссальным весом она наверняка могла бы преодолеть дистанцию достаточно быстро, чтобы снести остатки стены и атаковать… но вместо этого просто смотрела. И только когда гигантская голова повернулась обратно к недоеденному упырю и вместо темноты в глазнице жабы показалась белесая пелена, я наконец сообразил, в чем дело.
Тварь была слепа. Отлично слышала и наверняка могла учуять запах крови хоть за километр, но видеть и охотиться уже не могла. Хищник, почти вершина пищевой пирамиды мертвого города, превратился в падальщика и доживал свой век, питаясь мертвечиной или чужой добычей. Толстая чешуя, шипы на спине и размеры надежно защищали ее от любого представителя местной фауны, и даже небесный летун едва ли выбрал бы жабу в качестве обеда.
Я дождался, когда она снова увлечется трапезой, и, уже не скрываясь, убрался сначала за угол, а потом и на соседнюю улицу.
Здесь дома сохранились получше. Настолько, что я даже начал понемногу подыскивать себе убежище. Передохнуть, очистить оружие от упыриной крови, возможно, перекусить… Или даже забраться повыше и оборудовать себе наблюдательный пункт. Соорудить постель, заделать окна обломками кирпичей или досками, если от них хоть что-то осталось. Сложить из кирпичей печку и развести огонь, в конце концов. Свет я смогу скрыть, а запах дыма вряд ли привлечет местную нечисть.
Зато наверняка заинтересует того, за кем я сюда пришел.
Глава 7
Котелок сердито зафырчал, вздрогнул и выплюнул из-под крышки струйку воды. Огонь тут же отозвался недовольным шипением и почти погас, но через несколько мгновений снова разгорелся, облизывая закопченное круглое донце. Я не стал дожидаться, пока кипяток снова хлынет наружу, и, подсунув под дужку ствол винтовки, достал из печки свой… Завтрак?
Можно сказать и так. Сушки в приготовлении не нуждались, однако я не представлял себе утро без кофе. Пакет весил меньше половины килограмма и занимал в вещмешке не так уж много места, так что даже расчет и экономия не стали причиной отказываться от одного из немногих удовольствий… А в этом мертвом мире, пожалуй, и единственного.
Я размолол зерна рукоятью ножа, ссыпал в кружку, залил кипятком, и моих ноздрей тут же коснулся привычный аромат, который перебивал и дым из самодельного очага, и уже ставший привычным сырой и чуть пряный запах с улицы. Даже здесь, на высоте чудом уцелевшего пятого этажа встречался и вездесущий зеленый мох, и другая растительность.
Здание – его остатки – подозрительно напоминало то, что в начале двадцатого века построили для компании «Зингер», а уже при Советах переименовали в «Дом книги». Только стояло оно почему-то не на набережной канала Грибоедова, а чуть дальше. Там, где в обоих известных мне мирах пересекались Невский проспект и Большая Конюшенная.
Я провел здесь достаточно времени, чтобы заметить, как сильно этот Петербург отличается от двух других. Будь у меня такая цель, я непременно набросал бы карту со всеми рукавами Невы и не поленился бы найти… что-то. Фотографии, документы, пленки, дневники – хоть какие-то свидетельства, способные пролить свет на случившуюся в этом мире катастрофу.
Но другие поиски были важнее. И я уже пятый день подряд покидал свое убежище на рассвете и отправлялся бродить по мертвому городу, пока темнота не загоняла меня обратно в Дом книги. Понемногу я превращал его в самое настоящее жилище, где постепенно появлялось все, что нужно неприхотливому человеку. Засохший мох со стен и остатки мебели на этажах служили топливом для очага, а вода из канала неподалеку, хоть и фонящая излучением, годилась и для кофе, и даже для супа из мясных консервов. Простого смертного такая диета наверняка прикончила бы за считаные месяцы или даже дни, однако мой организм справлялся и с радиацией, и с грязью, и со всеми видами болезней, которые смогли уцелеть в этом мире.
Пожалуй, подземный бункер, который мы с Иваном отыскали в прошлый раз, был удобнее и уж точно куда безопаснее моей нынешней берлоги, зато она располагалась буквально напротив Казанского собора, а я каждую свою вылазку начинал с подъема под чудом уцелевший купол. Да и с Дома книги улицы просматривались неплохо – на несколько километров во все стороны.
Я подхватил кружку с самодельного столика, подошел к амбразуре и, потягивая кофе, принялся наблюдать за соседями. Несколько дней назад двор внизу облюбовали упитанные коротконогие твари, похожие одновременно и на коз, и на тапиров. От первых уродцы получили чуть загнутые острые рога, а от вторых – хобот на морде. Не такой основательный, как у слона, однако достаточно подвижный и гибкий, чтобы орудовать им не хуже конечности.
Наверняка «тапиры» переваривали и животную пищу, но все эти дни питались зеленью, обильно произраставшей на развалинах внизу. Глава стаи – самый крупный и мощный, с обломанным справа рогом – не брезговал и побегами со стен, куда мог дотянуться, а его супруга и полдюжины толстопопых деток понемногу обдирали хоботками мох с камней. Поначалу твари приходили только в светлое время суток, но потом пообвыкли и даже остались ночевать.
Я не возражал: по сравнению с большинством местных обитателей «тапиры» выглядели сравнительно безобидными. И наверняка предупредили бы, вздумай появиться по соседству упырь или кто-то из крупных плотоядных. Впрочем, пока хищники сюда не совались: то ли их по непонятной причине отпугивал запах дыма из моего очага, то ли туша застреленного мною неподалеку лешего выглядела достаточно убедительно.
Этакий предупреждающий знак: чужая территория. Здесь живет новый хищник. Не самый крупный, зато проворный и очень злой. Доселе неизвестный, а потому опасный вдвойне.
Не влезай – убьет.
Похоже, я незаметно для себя самого встроился в местную экосистему, отобрав у предыдущего владельца охотничьи угодья площадью в несколько кварталов. Границы моих владений начинались примерно у Казанского собора и заканчивались на набережной Мойки, а с восточной части проходили вдоль канала Грибоедова – там, где в моем родном мире построили очередной выход из метро.
Здесь я его так и не нашел: от дома на углу остались лишь развалины, и я мог только догадываться, был ли под ними вход в подземелье или нет. Чуть дальше, у перекрестка Невского и Садовой переходы под проспектом затопило водой, а ничего похожего на вестибюль в здании Гостиного двора не наблюдалось. По косвенным признакам я догадывался, что этот мир остановился и погиб примерно в середине двадцатого века, но точнее определить пока не мог.
Как не мог и даже предположить, когда именно, сколько лет назад случился катаклизм, превративший Северную столицу в руины, людей в кровожадных упырей, а местную фауну – в гигантских чудовищ. Половину домов сравняло с землей, некоторые выглядели так, будто ветшали и рушились веками, но остались и те, которые не тронула катастрофа и пощадило даже само время. То ли в этом мире тоже когда-то существовали могучие колдуны, способные защитить свое жилище от стихии, то ли дело было в удачном стечении обстоятельств – кое-где в соседних зданиях уцелела даже мебель.
Но одно точно: катастрофа случилась внезапно, буквально за несколько дней. Может быть, за неделю или полторы. Никто не пытался консервировать помещения, не оборудовал в подвалах или на этажах склады с продовольствием или оружием и не ставил на улицах кордоны из грузовиков и танков, чтобы остановить наступающую стихию.
Чудовища не пришли в Петербург извне, а будто появились в одночасье. Неведомая сила – настолько огромная, что я не мог даже представить ее масштабы, – изменила весь город… или весь мир. И ее отголоски я чувствовал до сих пор. Все здесь, от самого крохотного обломка кирпича под ногами до воды в моей кружке, фонило остатками мощи, которая катком прошлась по улицам, размалывая человеческую цивилизацию и перекраивая само бытие по новым лекалам.
С тех пор могло пройти два года. Двадцать… Или двести – считать время стало некому, и оно потеряло всякий смысл. Я не был уверен даже, что сами законы физики в этом мире работают так же, как и в двух других. Мертвый город словно сошел со страниц книг о будущем после конца света, только реальность оказалась мокрой, серой и невзрачной. Совсем не похожей на красочные картины пустоши, наполненной ревом могучих двигателей, где потомки выживших после ядерной войны расплачивались друг с другом крышками от «кока-колы».
В дождливый день Петербург и по ту сторону Прорыва не блистал обилием красок, а здесь и вовсе превратился в выцветшую и потрескавшуюся фотографию, будто этот мир спешил поскорее избавиться от всяких остатков жизни. Даже в мирно пасущихся на развалинах «тапирах» было что-то… нет, не то чтобы зловещее или мрачное – скорее просто тоскливое. Взрослые твари методично обдирали низ уцелевших стен соседнего дома, и даже безрогие малыши не резвились и не бегали по двору, играя, как это непременно делали бы их ровесники, порожденные овцой или коровой. Они то ли боялись привлечь хищников шумом, то ли в принципе не интересовались ничем, кроме еды… Будто какие-нибудь роботы, которым создатель почему-то поленился прописать мало-мальски достоверный рабочий алгоритм.
«Тапиры» двигались настолько сонно и неторопливо, что я не сразу заметил, как их поведение изменилось. Самка еще ковыряла стены хоботком, а вот почтенный отец семейства почему-то прекратил трапезу и, вытянув шею, замер и шумно засопел. То ли вслушивался в шелест ветра среди руин, то ли учуял новый запах и теперь изо всех сил втягивал воздух, пытаясь разобрать, что это. А через несколько мгновений занервничал и молодняк: мелкие твари тоже перестали глодать камни и засеменили к центру двора под защиту рогов патриарха.
Кто-то или что-то приближалось. Точно не жаба и не великан вроде Рогатого – их бы я непременно разглядел из своего «гнезда». И вряд ли упыри – младшая зубастая нечисть всегда выдает себя шумом еще издалека. Вариантов оставалось немного, так что я отставил кружку с кофе, на всякий случай проверил наган на поясе и принялся высматривать крадущегося среди руин лешего.
Мой взгляд привычно скользил по развалинам от набережной канала до Большой Конюшенной, выискивая трехметровую лохматую фигуру… и не находил. Однако «тапиры» внизу нервничали все заметнее, и их тревога понемногу передавалась и мне. А чуйка еще и подливала масла в огонь, намекая на опасность. Пока еще не вполне сформированную, но серьезную и близкую – во всех смыслах.
Я уже успел убедиться, что лешие обладали запредельным по местным меркам интеллектом. Умели не только выслеживать добычу, но и искать самый лучший момент для нападения… и самую подходящую жертву. Разумный и здравомыслящий хищник скорее предпочел бы атаковать мелкого «тапира» или самку.
Но этот явно нацелился на меня.
И, возможно, в самом что ни на есть прямом смысле. Я успел расставить на всех лестницах Дома книги нехитрые ловушки, и хоть одна непременно бы сработала. Но внизу все еще было тихо. Значит, неведомый враг пока не добрался до здания… И на улице его тоже нет.
Прячется? Наблюдает?
На его месте я бы поступил так же. Нет ничего проще и эффективнее, чем зайти с подветренной стороны и без лишней спешки подняться на самый верх соседнего дома. Крыша напротив чуть пониже моей берлоги на пятом этаже, однако дыра в стене со стороны канала достаточно велика, чтобы с той стороны улицы было видно чуть ли не все помещение. Во всяком случае, ту его часть, где стоит постель и самодельная печь с котелком. Расстояние около пятидесяти метров – в самый раз для прицельного выстрела.
Тело уже готово было упасть на пол и откатиться в укрытие, но я усилием воли заставил себя остаться на месте. Снова взял чашку с кофе, отхлебнул, поставил обратно и принялся усердно изображать, что ничто в этом мире не интересует меня больше, чем суетящиеся внизу «тапиры».
Глаза скосились так, что на мгновение показалось, что они сейчас провернутся куда-то внутрь черепа в попытке зацепить хоть краешек крыши напротив – но без толку. Запах кофе перебивал все остальные, потому я весь превратился в слух. Обычный человек на таком расстоянии едва ли смог бы распознать хоть что-то, но мои чувства уже обострились до предела, и ухо даже сквозь шелест ветра и возню «тапиров» все-таки уловило тихий металлический звук.
Так щелкает предохранитель.
Глава 8
От чужих взглядов еще никто и никогда не умирал. И все это – в теории, конечно же, – могло длиться чуть ли не часами: я продолжал бы пить кофе, наблюдая за пасущимися во дворе тварями и делая вид, что никого и ничего не заметил. А незваный гость и дальше сидел бы на крыше напротив, разглядывая необычное для этих мест зрелище – человека. Самого обычного парня, который занимается самыми обычными делами: завтракает, перематывает портянки, чистит винтовку, точит нож…
И не так уж важно, что именно используется для наблюдения – только глаза, бинокль или, может быть, какая-нибудь навороченная коллиматорная оптика с трехкратным увеличением. Нацеленный в меня ствол само по себе мог означать исключительно осторожность и любопытство.
Но если уж рычажок предохранителя скользнул в боевой режим – вариантов осталось немного.
Я рухнул на пол за мгновение до того, как над руинами раздался грохот и пробитая насквозь пулей металлическая кружка улетела вниз, во двор. «Тапиры» тут же хором заверещали и, судя по звукам, бросились в сторону Мойки, на всякий случай убираясь подальше от страшного шума.
С крыши напротив по мне работало что-то серьезное: точно не ружье и не пистолет, скорее винтовка… автоматическая. Первые два или три выстрела прогремели отдельно, но последующие сливались в короткие очереди. Пули крошили ветхие стены, с воем рикошетили, и одна из них рано или поздно должна была отыскать мое скрючившееся на полу среди обломков кирпича и камня тело.
Выгадав момент, я кое-как откатился за печь, подтянул ноги и даже вытащил из кобуры на поясе наган. Однако пускать его в ход пока не спешил: шансов перестрелять противника, вооруженного чем-то вроде автомата Калашникова, было, мягко говоря, немного. К тому же я до сих пор только не знал, где именно он засел. Сначала его оружие гремело прямо напротив, но теперь шум чуть отдалился – куда-то в сторону проспекта.
Значит, перемещается: неторопливо шагает боком, чтобы изменить сектор обстрела и снова поймать меня на прицел. Конечно же, я догадывался, с кем придется иметь дело, а теперь лишь убеждался, что связался с профессионалом. Тем, кто не только отлично умел пользоваться любым оружием, но и имел в этом огромный опыт, едва ли уступающий моему собственному. Даже в движении невидимый пока еще враг почти не терял точности, вколачивая в мое укрытие пулю за пулей. Размеренно, неторопливо, одиночными: не слишком часто, однако достаточно убедительно, чтобы у меня не возникало соблазна высунуться и атаковать в ответ.
Кирпичное крошево летело во все стороны, сыпалось за шиворот, и ситуация изрядно осложнялась тем, что я никак не мог добраться до винтовки. Мое оружие осталось стоять у стены со стороны двора. Нас разделял какой-то десяток шагов, однако это расстояние отлично просматривалась с той стороны улицы, и я уж точно не собирался рисковать и прыгать в надежде, что противник не успеет всадить в меня пару пуль.
Да и, собственно, зачем? Наган почти бесполезен, но и винтовка едва ли так уж сильно изменит расклад. На дистанции в неполные пятьдесят метров трехлинейка с поворотно-скользящим затвором и боезапасом в пять патронов наглухо проигрывает автомату.
Который все продолжал и продолжал стрелять, как в каком-нибудь голливудском фильме, где герои и злодеи произволом режиссера получали никогда не пустеющие магазины. То ли мой противник перезаряжался с поистине фантастической скоростью, то ли прихватил с собой вместо обычного «рожка» дисковую громадину на полсотни с лишним патронов – я пока только ждал, когда его «молотилка» перестанет трещать.
И дождался. Пауза между выстрелами затянулась чуть дольше обычного, и я услышал щелчок и металлический лязг: опустевший магазин отработал свое и упал на кровлю, и его место уже готовился занять следующий.
У меня эта операция заняла бы несколько секунд. Но выходец из мира, где до появления полноценных штурмовых винтовок оставалось еще лет тридцать, возился заметно дольше, и я рванул к лестнице, а по пути даже успел хоть как-то рассмотреть своего противника.
Он не скрывался: стоял на крыше во весь рост и заряжал свою грозную игрушку, явно не собираясь затягивать охоту. Самый обычный человек, с виду ничем не примечательный, разве что в странном облачении. Вязаная шапка, ботинки и маска на половину лица выглядели вполне обычно, однако грязно-серую униформу явно дорабатывали вручную, превратив в конечном итоге в странные угловатые лохмотья.
Наверное, маскировка. Только не лесного типа, а городского: среди развалин мертвого Петербурга, наполненного нечистью, такой костюм наверняка помогал хозяину буквально сливаться с полуразрушенным стенами, превращаясь то ли в странный узор из трещин, то ли в кучу бетонных обломков.
Дальше рассматривать стрелка я не стал – скатился вниз по ступенькам, спасаясь от снова загрохотавшего автомата. На этаже ниже стены сохранились чуть ли не целиком, так что расклад изменился. Теперь противник не видел меня и уж тем более не мог прицелиться… впрочем, как и я сам. Приходилось играть вслепую: я продолжал спускаться, на всякий случай перебегая от лестницы к лестнице, стараясь держаться подальше от окон. Придумать, как пересечь улицу, разделявшую Дом книги со зданием напротив, пока не получалось, однако дистанцию определенно стоило сократить. А еще лучше – подобраться вплотную. Выбить оружие, скрутить, и дальше оно как-нибудь получится само.
Особенно если мне повезет, и один не свернет другому шею до того, как мы познакомимся… Заново.
Когда я добрался до второго этажа, автомат загрохотал снова. Противник то ли успел заметить мой силуэт, то ли бил на звук. И весьма точно: стена в полуметре от моей головы буквально взорвалась крошевом, и осколки больно врезались в щеку. Я снова рухнул на пол и продолжил путь ползком. Уже в относительной безопасности: пулям неведомого калибра хватало мощности сносить остатки оконных рам и разбивать кладку там, где она и без того прохудилась, однако пробить чуть ли не полметра камня и остатков облицовки они все-таки не могли.
Помощь пришла, откуда я ее совсем не… Впрочем, нет – ждал.
Не то чтобы обезлюдевший невесть сколько лет назад Петербург стал таким уж тихим местом: нечисть то и дело верещала, отрывая друг другу головы, а гиганты вроде Рогатого или жабы без труда могли обрушить стену, однако пальба здесь уж точно случалась нечасто.
Рано или поздно кто-то непременно должен был заинтересоваться необычным шумом. И первыми, как и нередко в подобных случаях, оказались упыри. Тупые и медлительные твари ничего не боялись и резво сбредались на все, что хотя бы намекало на возможную трапезу. Даже сквозь грохот выстрелов я услышал глухое урчание и шаркающие шлепки, с которыми зубастые волочили лапы-ноги по ветхому асфальту.
Много, очень много упырей… Дюжины полторы, а то и больше – и всех до единого, конечно же, интересовал исключительно человек на соседней крыше.
Тот, видимо, уже сообразил, что просчитался, слишком затянув охоту на ловкую и проворную мишень. Стрельба прекратилась, однако шума едва ли стало меньше. То ли несколько тварей уже успели подняться наверх, то ли они каким-то образом заметили движение: упыри рычали и хрипели так, будто свежее мясо уже подали им на блюде.
Я поднялся на корточки, а потом и вовсе выпрямился, чтобы поскорее добраться до дыры в полу, через которую можно было спуститься на первый этаж без лестницы. Спрыгнул вниз, рванул к стене, чтобы поскорее укрыться, и только потом осторожно выглянул на улицу через арку витрины.
Упыри заполнили чуть ли не всю улицу. Похоже, стрельба собрала нечисть со всех соседних кварталов, и на мгновение я даже удивился, что в гости не пожаловал кто-нибудь и покрупнее. Уродливые вытянутые фигуры шагали мимо, спешили к зданию напротив и, с воплями отталкивая друг друга, лезли внутрь. Любое отверстие в стене собирало целую очередь, и силуэты тварей уже мелькали и на втором этаже, и, кажется, даже на третьем. А незадачливый стрелок или каким-то чудом успел убраться, или…
Мои размышления прервал страшный грохот. В стене напротив вдруг появилась здоровенная дыра, и наружу, раскидывая во все стороны обломки кирпича, вылетело что-то большое и темное. Туша упыря несколько раз перевернулась в воздухе и с влажным хрустом ударилась об асфальт, где ее тут же начали рвать на части голодные сородичи.
Обычный человек, конечно же, не смог бы швырнуть полсотни килограмм костей и плоти с такой силой. А значит, я определенно не ошибся: наведаться с винтовкой ко мне на огонек явился не кто иной, как мой старый знакомый. Который сейчас как раз разгребал последствия своей поспешности и сражался с упырями. И, как и следовало предполагать, расклад определенно складывался не в пользу последних: твари верещали, карабкались по лестницам, но ничего поделать с несущим смерть отставным фельдфебелем, конечно же, не могли.
Я поставил бы на него в схватке хоть с сотней голов нечисти – даже без огнестрела. А когда автомат снова сердито залаял, дела у зубастых пошли совсем плохо. Я почему-то очень ясно представил себе, как фигура в грязно-сером камуфляже крутится среди полуразрушенных стен, вжимая в плечо приклад. Будто танцует, выписывая пируэты и уходя от напирающих со всех сторон упырей.
Один выстрел – одна уродливая голова, пробитая и треснувшая, как перезрелый арбуз. Тот, кто сейчас крошил нечисть в доме напротив, никогда не был силен в планировании, слежке и всяких военных хитростях. Зато драться умел, как никто другой, а природную мощь дополнял умением и опытом в несколько сотен лет.
Рано или поздно он прикончит зубастых. И лешего, и даже жабу, если им вздумается присоединиться к схватке, вместо того чтобы терпеливо дождаться ее завершения и перекусить падшими собратьями. Но сколько-то времени у меня еще есть – и, пожалуй, не следует тратить его на бесполезное ожидание.
Я на всякий случай еще раз проверил патроны в нагане и, сняв сапоги, чтобы не греметь подошвами по мостовой, осторожно спрыгнул из окна на улицу.
Глава 9
Выбравшись из укрытия, я осторожно двинулся вдоль Дома книги, выжидая, однако дюжина упырей все еще болтались на улице. Часть зубастых доедали своего павшего товарища, а остальные увлеченно ломились в здание, пытаясь отпихнуть более крепких и проворных собратьев. Судя по размеренному и недоброму грохоту автомата, грозному вояке внутри было определенно не до меня, но я все равно не поленился забрать левее, в сторону Конюшенной площади, заодно обходя большую часть тварей.
Помогло не сильно: те, что жрали тушу на асфальте, и не подумали отвлекаться, но остальные синхронно повернули уродливые морды и направились в мою сторону, тут же забыв о сражении, которое кипело в здании. Вряд ли упыри могли сравнить опасность – просто выбрали жертву поближе.
И тут же начали умирать. Выдавать себя стрельбой я не собирался, однако подобранный на улице прут от чугунной решетки работал немногим хуже топора или булавы, круша черепа и конечности. Хрупкие кости тварей лопались с треском, и я буквально усеял свой путь через улицу их телами. Пробился к ближайшему окну на углу, вогнал железку в загривок замешкавшемуся в проеме упырю, стряхнул обмякшую тушу на асфальт и сам забрался внутрь.
В здании выстрелы то ли на втором, то ли на третьем этаже звучали куда громче, отражаясь эхом от стен. Мой старый знакомый не жалел патронов, и упыри определенно собирались закончиться раньше. Прямо на моих глазах очередная туша рухнула вниз через дыру в потолке и, чуть подергавшись, затихла. Автомат лишь на несколько мгновений смолк и снова принялся методично лаять, прореживая поголовье нечисти.
Я направился к лестнице, стараясь не греметь сапогами. Здесь упыри уже успели оглохнуть от шума и будто нарочно подставляли спины и костистые головы для удара. Я мог бы без особой спешки перебить их всех, но все же торопился, чтобы не опоздать к тому моменту, как свалка наверху закончится. Судя по звукам, отставной фельдфебель справлялся с работой на отлично, и, когда я выбрался на нужный этаж, воевать ему было, можно сказать, уже не с кем.
Я незаметно скользнул с лестничной площадки в комнату, успев зацепить взглядом фигуры впереди. Самая коренастая как раз отшвырнула в сторону очередной опустевший магазин, ловко перехватила оружие за ствол и принялась орудовать им, как дубиной. До моих ушей доносились удары, влажный хруст, вопли и стук падающих на пол туш. Упыри валились один за другим, оставляя мне буквально несколько мгновений на маневры.
На мгновение я вдруг увидел весь этаж. Не глазами, конечно же, – в голове будто развернули трехмерную план-схему, на которой кто-то заботливо отметил и человека с автоматом и уцелевших тварей. И, что куда важнее, все помещения с дверями и коридорами.
Вперед и налево. Снести челюсть упырю, воткнуть прут в глаз его товарищу и там оставить, чтобы освободить руки. Выдернуть наган из кобуры, еще немного ускориться. Прямо, налево и снова налево через узкий проход…
Успел.
Когда я шагнул в комнату, приклад автомата с влажным чавканьем опустился, размазывая по полу череп трепыхающегося упыря. И когда тот перестал верещать, в насквозь пропахшем порохом, потом и черной жижей здании вдруг стало так тихо, что щелчок, с которым провернулся барабан в нагане, показался чуть ли не громче выстрелов.
– Доброго дня, сударь, – тихо проговорил я, наводя дуло в широкую спину. – Стой на месте.
– Ишь ты… Шустрый.
Голос прозвучал приглушенно. Даже во время схватки мой старый знакомый не избавился от маски на лице. То ли зачем-то скрывал лицо даже от упырей, то ли уже давно сообразил, что местный воздух небезопасен… в том числе и для него.
Я все-таки не ошибся. Отставной фельдфебель Игорь Никитин действительно не погиб в ту злосчастную ночь. Действительно удрал через Прорыв, спасаясь от сыскарей и гвардейцев Георгиевского полка. Действительно прожил в мертвом городе два с лишним года.
И действительно оказался именно тем, кого я надеялся здесь встретить. Живой легендой. Древним старцем, родившимся еще в прошлом тысячелетии и существовавшим куда дольше, чем даже самые могущественные Владеющие мира по ту сторону Прорыва могли себе представить. Воителем, с которым мы веками сражались бок о бок. Убивали, мерзли в окопах и сами умирали в снегу или среди песков. И снова восставали, чтобы защищать свою страну от врагов – каждый раз от новых.
Мне бы хватило и одного только голоса, но и движения я тоже узнал. Неторопливые, даже нарочито-медлительные, однако почему-то все равно буквально излучающие уверенность и силу. Разумеется, старикашка ничуть не испугался нацеленного в спину револьвера и сейчас с убийственным спокойствием просчитывал варианты. Наверняка уже сообразил, что я пришел сюда не случайно. И уж точно не для того, чтобы отправить его на тот свет, – иначе выстрелил бы сразу, без разговоров.
– Я тебе не враг. Но если дернешься – ненароком могу и пальнуть, – на всякий случай предупредил я. – Так что уж будь так любезен, брось свою молотилку, подними руки, и тогда мы с тобой погово…
Видимо, где-то я все-таки просчитался. Неудачно встал, вовремя не сместился в сторону, сказал не то или недостаточно убедительно… Или просто слишком уж поверил в собственное хитроумие, удачу и непобедимость. И старый товарищ тут же поспешил напомнить, что в мире – любом из трех – хоть и нечасто, но все же встречается кое-то быстрее и крепче меня. Что сила слова весьма и весьма условна. Что никогда не стоит недооценивать противника. Что целиться между лопаток древнему и беспощадному убийце в принципе сомнительная затея… особенно если и стрелять-то на самом деле не собираешься.
И что штурмовая винтовка порой опасна даже в незаряженном виде и без штыка.
Фигура в грязно-сером камуфляже крутанулась с такой скоростью, что размазалась в воздухе, и швырнула в меня автомат. Приклад больно ударил по плечу, и пуля из нагана закономерно ушла куда-то в потолок. Выпустить вторую я уже не успел: любезный фельдфебель вдруг оказался рядом, и уже в следующее мгновение мы сцепились намертво и рухнули в соседнюю комнату, насквозь пробив ветхую стену.
Моей спиной, между прочим.
Даже если долгое пребывание в этом мире, до краев наполненном энергией и фоновым излучением, и сказалось на здоровье, драться мой противник уж точно не разучился. А уж сил, и без того немалых, как будто набрался еще раза в полтора: его кулаки опускались, как два гидравлических молота, и обычному человеку такие удары тут же переломали бы все ребра, а внутренности превратили в кашу.
Я держался, хоть и со скрипом. Даже когда мной пробили еще пару стен, а потом швырнули сквозь пол вниз прямо на дохлую упыриную тушу. Иной раз получалось даже вырваться из медвежьих объятий и разорвать дистанцию. Вертеться, бить кулаками, ногами и любой увесистой дрянью, которая попадалась под руку.
И все же победа мне явно не светила: наган остался валяться где-то наверху, а схватку без оружия я медленно, но неумолимо проигрывал. Мой противник никогда не был силен в военных хитростях или коварных планах, и сотни лет опыта так и не сделали из него искусного колдуна, виртуозного фехтовальщика или хотя бы мастера единоборств. Однако все это он с лихвой компенсировал упрямством и физической мощью – запредельной даже по меркам нам подобных.
И противопоставить ей оказалось, в общем, нечего: со всеми новообретенными возможностями я-нынешний все-таки не добирал крепости, силы мышц и веса. Самые точные и выверенные мои удары оказывались для древнего вояки немногим опаснее комариных укусов. Я будто колотил по неуязвимой скале, рискуя раньше переломать себе костяшки, чем нанести хоть какой-то заметный вред. Тело Володи Волкова определенно не справлялось.
Но у меня было еще одно. И когда крепкий кулак в очередной раз влетел в мою многострадальную голову и из глаз посыпались искры, хищник решил, что на сегодня натерпелся достаточно. Я свалился на пол человеком, а обратно поднялся существом другого биологического вида.
Уже чуть ли не неделю мы с внутренним зверем жадно кормились энергией этого мира, и превращение началось без обычных усилий. Плечи и грудь раздались не постепенно, а сразу, рывком, заставив гимнастерку тут же затрещать отлетающими пуговицами на вороте. Ногти вытянулись, заостряясь и превращаясь в когти, а пальцы наоборот, стали чуть короче и разошлись вширь. Голова стала чуть ли не вдвое тяжелее, спина выгнулась кверху могучей холкой, и я вдруг почувствовал острое желание опуститься на четвереньки. Особенно когда сапоги на мгновение сдавили растущую лапу и тут же с жалобным хрустом лопнули.
Наверняка со стороны это смотрелось эффектно и даже пугающе. Но мой противник, конечно же, видел и не такое. Он не стал ждать, пока я изменюсь полностью, и снова ринулся в бой, выхватив из-за голенища пугающих размеров нож. Впрочем, оружия я уже почти не боялся – звериная шкура, стремительно покрывающая мое растущее тело, почти не уступала по прочности доспехам.
Однако драка еще не закончилась, и поначалу мне пришлось сражаться не только с противником, но и с собственной одеждой. Ткань сдалась почти сразу, зато кожаная портупея оказалась сделана на совесть. И упрямо стягивала ребра, пока наконец не порвалась.
– Ишь, здоровый какой вымахал, – просопел недовольный голос где-то у меня под мышкой. – Как я тебя хоронить-то буду?..
Лезвие ножа врезалось в бок, но только скользнуло по толстой шкуре. Удары рукоятью оказались больнее – даже без замаха старый товарищ лупил так, что внутренности менялись местами. Однако ни навредить мне, ни даже опрокинуть на пол уже не мог: теперь я весил чуть ли не втрое больше, да и силы набрал столько, что без труда вколотил бы самого могучего человека в этом мире в камень хоть по самую шею.
Впрочем, убийство в мои планы пока не входило. Я терпеливо выдержал еще пару болезненных тычков под ребра, а потом сам ударил в ответ. Сбил противника с ног, навалился сверху и, оставив на лбу розовые полоски от когтей, сдернул маску – то ли респиратор, то ли самую обычную тряпку, пропитанную какой-то жижей.
– Я тебе не враг! – проревел я прямо в перекошенное от злобы лицо напротив.
Нос и верхняя челюсть уже успели вытянуться, превращаясь в звериную морду, и глотка тоже изменилась, так что вместо человеческого голоса из моей груди наверняка вырвался неразборчивый вопль, но и его оказалось достаточно. Железные пальцы, комкавшие шерсть у меня на горле, дрогнули и немного ослабили хватку.
– Не дергайся, Илья! Слышишь?! – Я навалился чуть сильнее и для пущей убедительности даже щелкнул зубами. – Или я тебе голову отгрызу!
Глава 10
– Давно меня так не называли. Очень давно.
От неожиданности я даже вздрогнул. После стрельбы, воплей умирающей нечисти, ругани и грохота стен, которые мы только что задорно крушили телами друг друга, звук самой обычной человеческой речи вдруг показался чем-то странным. Непривычным и почти неуместным – и поэтому немного пугающим.
Тишина продлилось несколько минут. И если сердитому и помятому фельдфебелю явно не слишком-то хотелось разговаривать, то я пришел сюда именно за этим. И для меня молчание оказалось всего лишь ни к чему не обязывающей паузой, которую стоило потратить… Да хотя бы на разглядывание – больше заняться было, в общем, и нечем.
Лицо напротив изменилось. И не только оно: ни в одежде, ни даже в фигуре под ней не осталось почти ничего от плотного солидного господина, по чьей милости – в каком-то смысле – я оказался в мире по ту сторону Прорывов. Человек, которого я за последние полвека успел привыкнуть называть шефом, состарился.
Волосы на голове поседели и отросли и теперь падали на лоб грязно-серыми прядями. Скулы заострились, губы будто высохли, превратившись в блеклую узкую полоску, а в уголках глаз собрались усталые морщины. Борода, которую шеф тщательно брил примерно с середины двадцатого столетия, вернула прежнюю длину, но выцвела и истончилась, поредела.
Два года в мертвом мире не прошли бесследно. Выживание среди руин, недобрый местный климат и вездесущая радиация проникли так глубоко, что подточили даже почти неуязвимое здоровье сверхчеловека. Шеф превратился в тень себя прежнего и теперь ничуть не походил ни на былинного героя и защитника русской земли, ни на центрального персонажа картины Васнецова, ни на того, кого я знал под разными именами не одну сотню лет.
Прежним остался только взгляд. Суровый, внимательный и до сих пор поблескивающий серой булатной сталью.
– Так ты уже и есть как… не знаю, – вздохнул я. – Плохо выглядишь, Илья Иванович. Краше в гроб кладут.
– Игорь, – буркнул шеф. – Не надо мне тут этих… Ивановичей. Я уже привык – переучиваться не стану.
– Ну, значит, Игорь. – Я пожал плечами. – Приятно познакомиться… снова.
– Снова?
В чуть хриплом голосе уже не осталось злобы – только настороженное любопытство. Драку мы закончили, и теперь настало время задавать вопросы. Однако шеф пока еще не мог сообразить, какие именно, поэтому просто сидел напротив и сверлил меня глазами.
– Никак не пойму, кто же ты такой, – тихо проговорил он, прищуриваясь. – Будто из наших… А будто и нет – рожа незнакомая.
– А ты на рожу не смотри, Илья… Игорь! – тут же поправился я. – Тогда сразу и поймешь.
Разумеется, шеф никогда не встречал Володю Волкова, чье тело я унаследовал. И тот, кто сейчас сидел на камнях в чем мать родила, пытаясь соорудить из остатков разорванной трансформацией одежды хотя бы штаны, был ему нисколько не знаком.
Зато второго он наверняка видел не одну сотню раз: не знаю, сколько и чего именно удалось прихватить из прежнего мира, однако моя звериная ипостась определенно мало отличалась от той, что была прежде. И пусть в Петербурге по ту сторону Прорывов Владеющие встречаются чуть ли не на каждом шагу, оборотней среди них уж точно не так много. А тех, кто способен за считаные мгновения перекинуться в трехсоткилограммовую зубастую махину, – и того меньше.
Но дело не только в этом. Пусть шеф так и не сравнялся со мной в колдовской силе, пусть не стал выдающимся знатоком ритуалов – смотреть он все-таки умел, и не только глазами. И даже в мире, где энергия хлещет буквально со всех сторон, ему наверняка под силу заглянуть чуть глубже. И увидеть не голого пацана, вчерашнего гимназиста, не волчару-переростка, а…
– Вот я и удивляюсь. Вроде да, а вроде… – Шеф снова прищурился, будто пытаясь просветить меня насквозь. – Так это что ж получается, ты…
– Теперь я Владимир Волков. И тоже, представь себе, привык к этому имени, – усмехнулся я. – Можно Володя. Можно Владимир Петрович. Можно ваше сиятельство… Вовкой не надо – по чину уже не положено.
– Сиятельство? – Шеф приподнял седые брови. – Быстро же ты… Владимир Петрович. И говоришь красиво. Только одно у тебя, друг ситный, не сходится.
Глаза напротив вдруг полыхнули недобрыми огоньками, и я с тоской подумал, что второй раз так же резво и изящно перекинуться в зверя уже не получится. Но, к счастью, возвращаться к мордобою шеф, похоже, не собирался. Хоть и всем своим видом давал понять, что до доверия и взаимопонимания нам еще…
Скажем так, далековато.
– Помер ты, Владимир. В декабре девятьсот четвертого снарядом разорвало. – Шеф подался вперед, демонстрируя ладони. – Я вот этими самыми руками тебя хоронил.
– И что, даже тело видел? – зачем-то поинтересовался я.
– Да какое там тело… Что осталось. – Шеф шумно выдохнул через нос, отвел глаза – и вдруг снова впился в меня взглядом: – Не бывает такого! Может, ты чужую личину забрал или яблок молодильных нашел – в это я еще поверю. Вот только с того света, Владимир, еще никто не возвращался. Будь ты хоть сто раз крепкий, хоть сам черт, но уж если помер – то помер.
На лице шефа на мгновение мелькнул… нет, не страх – меня древний воитель уж точно не боялся. Хоть в зверином обличии, хоть в человеческом, хоть в каком угодно еще. Но сам факт моего таинственного воскрешения из ошметков человеческой плоти даже для него оказался чем-то запредельным. Из ряда вон выходящим, невозможным, немыслимым… и все-таки случившимся.
Шеф видел под личиной Володи Волкова меня настоящего. Однако при этом точно знал, что я погиб, и даже лично участвовал в похоронах.
Кажется, именно такое и принято называть когнитивным диссонансом.
– Насчет «помер» – тут ты прав. А вот насчет того света… есть нюанс. – Я на мгновение задумался, кое-как собирая мысли в кучу. – Я тебе сейчас все расскажу, ты только не перебивай, ладно?
Начал я издалека – примерно со времен князя Владимира, крестившего тогда еще Киевскую Русь. Почти тысяча лет отечественной истории уложилась минут этак в пять-десять, зато с начала нынешнего века беседа изрядно застопорилась. После русско-японской и революции тысяча девятьсот пятого года пути наших с шефом миров разошлись, и чуть ли каждое значимое событие приходилось разжевывать в подробностях. Не знаю, сколько именно времени занял весь рассказ, но когда я закончил – точнее, прекратил отбиваться от бесчисленных вопросов, – света за окном изрядно поубавилось.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71300512?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валерий Пылаев
Волков #5
Герой, воитель, спаситель, защитник обездоленных, рыцарь без страха и упрека?.. Ничего подобного. Колдун, чернокнижник, оборотень – вот как меня называли. Чего уж тут скажешь – репутацию я и правда заработал весьма своеобразную. Даже среди себе подобных. Но как не помочь старым коллегам – особенно когда весь мир катится под откос?
Если бы я тогда знал, чем все это закончится!
Крохотная ошибка в ритуале – и вот я уже в чужом мире. На дворе 1909 год, миром правят наделенные Талантом аристократы, а из Прорывов прямо на улицы Петербурга лезет всякая нечисть. Ни друзей, ни знакомых, ни денег, ни титула – только непривычное тощее тело, фуражка гимназиста и жалкие остатки прежних способностей.
Впрочем – какая разница? Работа есть работа.
Валерий Пылаев
Волков. Велесова ночь
Глава 1
М – Мотивация. Именно так, с заглавной буквы и с изрядным пиететом.
Нет, само понятие появилось давно. Если не вместе с человечеством, то сразу после. Но объектом поклонения эта самая большая «М» стала заметно позже, примерно в начале двадцатого века. Культ успеха начал свое победное шествие в Соединенных Штатах, высадился на побережье Нормандии в июне сорок четвертого вместе с бравыми вояками из-за океана и уже совсем скоро захватил чуть ли не всю Европу. И только до России добрался чуть позже, уже в девяностых.
Зато во всеоружии: к тому моменту книг по саморазвитию успели написать столько, что этой макулатурой можно было целиком заполнить чуть ли не целую библиотеку. Прожив с десяток обычных человеческих жизней, если не больше, меняться и чего-то там достигать, пожалуй, уже поздновато, так что я не слишком-то интересовался подобным чтивом. Да и содержали все эти увесистые тома, если разобраться, одну-единственную мысль, хоть и перепетую на все лады: человек может что угодно, если он мотивирован правильно и в нужном количестве.
Видимо, у меня этой самой «М» было выше крыши – раз уж удалось вернуться оттуда, откуда по официальным данным не возвращался никто. Я и в прежнем теле вряд ли смог бы провернуть подобное, а уж в этом – юном и еще не успевшем «подтянуть» все накопленные за столетия умения и способности – тем более. Две пули из нагана в лоб, одна в сердце и, полагаю, остальные четыре примерно туда же. Колдун, укравший личину Геловани, определенно не из тех, кто забывает об осторожности. И наверняка убедился, что живучий, крепкий и чрезмерно сообразительный юнец перестал дышать.
И я был мертв… сколько-то времени. Пока сознание снова не включилось. Впрочем, пока только оно: ни зрение, ни слух, ни обоняние ко мне пока не вернулись. Даже ощущение тела «загрузилось» не сразу, и я на мгновение успел подумать, что от всей моей сущности остался лишь условно-бессмертный дух, застывший посреди небытия.
Впрочем, небытие вряд ли могло оказаться настолько неудобным: я определенно не парил в пустоте, а лежал на чем-то жестком. Кажется, на полу: пальцы касались дерева. Ног я до сих пор не чувствовал, но остальное понемногу возвращалось.
Отлично, у меня снова есть спина. Плечи, шея, голова и руки… одна рука – правая. Остальные части тела то ли отказывались подчиняться, то ли и вовсе отсутствовали. Впрочем, сейчас это вряд ли что-то бы изменило: вокруг было так темно и тихо, что, даже вернись ко мне полный набор человеческих чувств, я все равно не заметил бы разницы.
Ни света, ни звуков. Когда я кое-как убедился, что снова могу дышать, тут же втянул носом воздух и почувствовал целый набор запахов: сырости, гнили, крови… кажется, крови – и почему-то ладана. Подсказок определенно не хватало, и я попытался подключить единственную доступную конечность. Сначала ощупал свое ложе внизу, потом наткнулся на стенку сбоку, скользнул по ней вверх… И снова уперся в преграду. Странная конструкция оставила мне совсем немного места. Дерево окружало со всех сторон, и, похоже, на нем не было ни петель, ни каких-то задвижек – только чуть влажные доски, разделенные тонкими стыками.
Гроб.
Мысль возникла даже чуть раньше, чем я смог дотянуться до угла над левым плечом, окончательно убедившись, что бытие сжалось до размеров деревянного ящика. Несколько мгновений я еще осмысливал случившееся, добавляя к картине духоту, сырость и теперь уже вполне объяснимый аромат ладана. Потом дернул внезапно «ожившей» второй рукой, тут же ударился локтем…
И только после этого пришла паника. Не страх, а, казалось, навсегда позабытый животный ужас. За сотни лет я успел повидать всякое и уже давно перешел со смертью на «ты», но сейчас мне угрожало кое-что пострашнее. Не быстрая гибель от взрыва снаряда или удачно выпущенной врагом пулеметной очереди, а самая настоящая пытка: раз за разом возвращать себе сознание, отключая системы организма одну за другой, пока…
Когда в гробовой в самом что ни на есть прямом смысле тишине послышался негромкий смех, я не сразу сообразил, что смеюсь сам. Истерично хихикаю, прокручивая в голове одну-единственную мысль: что может быть нелепее такого вот «воскрешения»? Не упокоиться в могиле, как и положено порядочному гражданину, а вдруг обнаружить себя бессильным и искалеченным обрубком, заколоченным в душный деревянный ящик на глубине двух метров под землей. Судьба определенно решила в очередной раз продемонстрировать, что у нее есть чувство юмора: сверхчеловеческая способность восстанавливаться после полученного урона сыграла злую шутку. Буквально вернула меня с того света, но так и не смогла подлатать до более-менее сносного состояния.
Лишь усилием воли я смог отключить страх. Пригодилось отточенное столетиями практики умение управлять собственной эндокринной системой: избавляться от боли, излишков эмоций – всего того, что мешает сосредоточиться на главном. Тело все еще напоминало кое-как собранный в кучу набор запчастей, но разум снова заработал на полную мощность, превращаясь в почти совершенную машину холодного расчета, ограниченную лишь производительной способностью.
Не знаю, как клетки работали до того, как я ожил, сколько и какой именно им понадобилось энергии, чтобы снова запустить фактически мертвый мозг, – сейчас в «спящий режим» уже не вернуться. А значит, мне придется дышать, так что лучше не тратить жалкие полтора-два кубометра воздуха на панику, вопли и прочие бессмысленные занятия. Зверь тоже едва ли поможет: на полноценный оборот банально не хватит гликогена, и я «застряну» в бесполезном промежуточном состоянии, еще и лишившись способности двигаться.
Да, тело все еще способно извлекать энергию из жиров. Вдвое, втрое, в сто раз быстрее, чем это получилось бы у обычного человека, – но и такой процесс потребует времени… и кислорода. Который закончится куда раньше, чем я перекачаю тонкую жировую прослойку юношеского организма в ресурс или ткань, чтобы «починить» хотя бы нервные волокна.
Похоже, придется работать, с чем есть: голова, плечи, спина и две руки. Как будто не сломанные, но располагающие едва ли третью от полного мышечного потенциала… Не так уж плохо, если разобраться: видимо, тело и без указки «сверху» благоразумно рассудило, что лучше двигать двумя конечностями, чем чувствовать окончательно и бесповоротно парализованные четыре.
В общем, вариантов имелось немного, так что я уперся лопатками в днище гроба, а руками изо всех сил нажал на крышку. Воздуха разом стало чуть ли не вдвое меньше, где-то в груди что-то хрустнуло, жалобно скрипнули сломанные ребра, но план все-таки сработал: раздался треск, доска выгнулась, переламываясь, и на грудь посыпались комья земли. Я кое-как подцепил щель кончиками пальцев и принялся расширять, методично вынимая куски дерева примерно напротив лица.
Грязь будто нарочно лезла в глаза и нос, но я не возражал. Похоже, после моих похорон, сколько бы часов или даже дней назад они ни случились, прошел дождь, и почва изрядно пропиталась живительной влагой. Я хватал губами тяжелые комья и тут же высасывал все, что могло принести хоть крупицу пользы. Попадись мне червяк, насекомое или какая-нибудь личинка, я без раздумий употребил бы и их.
Но воздух все-таки важнее белка. Точнее, его отсутствие убьет меня куда быстрее, чем истощение. Или отключит, что, в сущности, примерно то же самое. Так что я продолжал копать, ломая ногти и распихивая мокрые комья по бокам и вниз, туда, где остались ноги. Первые полметра дались особенно тяжело – разрытая земля уже успела слежаться под собственным весом. Однако дальше дело пошло веселее, и через пару минут я ухватился за края гроба и даже смог сесть.
И пополз вверх, вкручиваясь в почву, как червяк. Ближе к поверхности земля почти не сопротивлялась усилиям и, что куда важнее, кое-как пропускала воздух. Отведенный мне в гробу объем кислорода уже должен был закончиться, однако дышать с каждым мгновением как будто становилось проще… Или организм просто «вскрыл» очередной резерв, чтобы довести работу до конца.
И расщедрился настолько, что я сам не заметил, когда успел встать. С трудом, всего на одной ноге и опираясь спиной и локтями на стенки прорытого мною тоннеля – но все-таки я стоял, понемногу выпрямляясь.
Пока пальцев не коснулся легкий ветерок, а в жаркую и сырую тесноту могилы тонкой струйкой не потекла прохлада снаружи. Я пока еще не мог ни видеть, ни слышать ничего, кроме влажного шороха земли и собственного тяжелого дыхания, но уже чувствовал свободу, до которой осталось совсем немного. Легкие с хрипом втягивали воздух, а руки продолжали работать, расширяя дыру и понемногу вытаскивая тело наружу.
Я выползал на поверхность, как какой-нибудь зомби из фильмов ужасов. Перемазанный грязью, искалеченный, слепой, медлительный и немощный – и однозначно похожий на оживший труп. Окажись рядом с могилой впечатлительная барышня, она наверняка принялась бы голосить на всю округу… А мужчина на ее месте и вовсе мог взяться за револьвер. Вряд ли в этом мире встречались ходячие мертвецы, однако метод борьбы с упырями был отлажен уже давно.
Пуля в голову – надежнее некуда.
Но, на мое счастье, ни нервных дамочек, ни суровых кавалеров поблизости не было. До моих ушей доносилось только щебетание какой-то птицы и совсем издалека – гул автомобильного мотора. Куда бы ни забросила меня посмертная судьба, место явно оказалось в меру глухое. А время – самое подходящее для побега из гроба: то ли ночь, то ли раннее утро – для дня слишком уж прохладно.
Появись у меня хоть один рабочий глаз, я наверняка смог бы куда точнее оценить и время, и даже место, где зарыли мое бездыханное тело. Но увы, такими излишествами организм пока еще не располагал. Смерть от удушья ему уже не грозила, однако запас строительного материала и энергии целиком ушел на те части тела, которые умели копать. А чтобы пополнить запас, нужны вода и пища. Но для начала – время на отдых.
И лучше провести его в комфорте, а не по пояс в собственной могиле.
Я собрал последние силы и, упершись ладонями, вырвал нижнюю половину туловища из влажных объятий. Кое-как подтянул ноги и зачем-то даже попытался встать, но тут же завалился на бок и неуклюже ткнулся щекой в землю. Побежденную и уже совсем не страшную, уютную и мягкую.
Почти как подушка.
Глава 2
На этот раз вновь обрести сознание оказалось почти… нет, все-таки не легко и непринужденно, но уж точно получше, чем в первый раз. Теперь это скорее напоминало не рывок из густого и темного ничто, а самое обычное пробуждение. Хоть и не из приятных: тело замерзло и онемело, правая нога ниже колена как будто отсутствовала вовсе. Половина лица так и лежала на земле, а во вторую нещадно шпарило неожиданно жаркое для середины сентября солнце. Разумеется, я его не видел, но чувствовал, как свет пробивается сквозь закрытое веко, окрашивая доступное мне бытие в ярко-красный.
Хорошая новость – у меня снова появилось зрение, по меньшей мере частично. Плохая – я провалялся без сознания до самого рассвета, и кто-нибудь вполне мог увидеть мое перемазанное грязью тело у разрытой могилы.
Конечно же, если колдун со своими прихвостнями не потрудился вывезти меня куда-нибудь в лес за город.
Так или иначе, валяться у собственной могилы этаким недогнившим зомби причин уже не было, и я начал приводить себя в порядок. Для начала уселся, едва не провалившись обратно в выкопанную яму. Потом оттер грязь с лица и открыл глаз. Пока еще единственный: на месте второго до сих пор красовалось что-то бугристое и неприятное даже на ощупь. Разлеплять веки пришлось вручную – в прямом смысле. Нескольких часов сна на свежем воздухе хватило, чтобы организм кое-как починил правую сторону головы, но отходы производства покрывали ресницы толстенной засохшей коркой.
Выглядело это все наверняка отвратительно.
Солнечный луч, пробившийся сквозь ветви деревьев, резанул оживший глаз, но через несколько мгновений я привык к свету и кое-как смог разглядеть то, что меня окружало. Деревья, дорогу примерно в сотне-полутора метров и здания за ней. По большей части невысокие и деревянные, но чуть дальше просматривались и другие, заметно крупнее и с торчащими к небу кирпичными трубами. Мануфактуры или небольшие заводы – такие обычно строили на окраинах.
И в таких же местах нередко обустраивали и кладбища. Могилы вокруг выглядели неважно – расположились вокруг редкой, неупорядоченной россыпью, безо всякого намека на аллеи или хотя бы тропинки. Похоже, сюда вообще ходили нечасто. Половина надгробий и крестов заросла густой зеленой травой и кустами, а вторая и вовсе ушла в землю чуть ли не по середину.
Впрочем, чего я ожидал? Захоронения с почестями у Александро-Невской лавры?
Колдун наверняка распорядился зарыть меня подальше от центра города. И даже странно, что его приспешники озаботились полноценной могилой вместо того, чтобы по-тихому прикопать в лесу. Или вовсе выбросить тело в Неву, предварительно порубив на части в лучших петербургских традициях.
А тут все-таки кладбище – какое-никакое. Когда у меня хватило сил подняться на ноги, я даже сообразил, где именно нахожусь. В моем мире пейзаж вокруг изрядно изменился к началу двадцать первого столетия, да и в одна тысяча девятьсот девятом наверняка тоже отличался от того, что оказалось вокруг сейчас, но я все же узнал место: берег реки Смоленки. И не тот, где расположились церковь иконы Божьей Матери и большая часть могил, а противоположный.
Остров Голодай начали кое-как застраивать еще в позапрошлом веке, однако в этой его части до сих пор было весьма пустынно. Слишком уж далеко и от единственного в округе Смоленского моста, и от улиц, вдоль которых выстроились промышленные здания, рабочие бараки и редкие жилые дома. Чуть дальше расположились сразу два кладбища – армянское и лютеранское, а здесь, на берегу, традиционно хоронили тех, кому не положено было лежать рядом с добропорядочными гражданами за оградой по ту сторону реки.
Самоубийц, преступников, мертворожденных и некрещеных детей, иноверцев из небогатых семей, утопленников, уличных артистов, проституток, которые не успели выйти на пенсию и замолить грехи молодости… Ходили слухи, что где-то здесь были и могилы дворян-декабристов, но в этом я изрядно сомневался: наверняка друзья и влиятельная родня позаботились, чтобы непутевые отпрыски благородных семей не покоились посреди всякого отребья.
Вроде меня.
Ходить пока еще было тяжеловато, так что я подобрал с земли «помощника» – палку. Сучковатую, сухую, изогнутую и не слишком-то удобную, но все же достаточно крепкую, чтобы выдержать мой вес. Или кое-как закидать неровную дыру в земле: оставлять следы побега из могилы я не собирался, и возвращаться обратно – тем более.
Левая нога уже двигалась неплохо, но правая едва соглашалась сделать хотя бы несколько шагов. А вернувшаяся чувствительность и какая-никакая способность управлять собственным телом принесли с собой и боль. Пока еще не слишком сильную – организм привычно глушил рецепторы… и все же не целиком.
Даже столетия опыта, крепкие кости и сверхчеловеческая способность к регенерации тканей не сделали тело полностью неуязвимым, и я все еще нуждался в напоминании о повреждениях. И уж лучше немного помучиться, чем ненароком прозевать несовместимую с жизнью травму или потерю двух третей всей крови.
После какого-никакого сна я чувствовал себя многократно бодрее, однако ощущение наверняка было обманчивым: тело наспех подлатало нервные центры, под завязку накачалось самопальными анальгетиками, однако все это потребовало энергии, которую следовало восполнить. И чем скорее, тем лучше.
Большинство могил выглядели запущенными, но на четвертой или пятой мне повезло. Не знаю, кем при жизни был обладатель расколотой ровно посередине каменной плиты, но родственники его иногда навещали. И оставляли усопшему то пару баранок, то недорогую конфету, то еще какую-нибудь мелочь. Большая часть подношений уже давно не годилась в пищу, но кое-чем я не побрезговал.
Тесто явно лежало несколько дней: успело зачерстветь, размякнуть от дождя, снова зачерстветь и снова размякнуть – и ко всему прочему еще и покрылось плесенью. Однако и такое кушанье показалось божественным нектаром. Я будто и не пробовал ничего вкуснее… Во всяком случае, в этом мире.
После ограбления еще пары могил мне пришла в голову мысль выбраться с кладбища на берег, и я попытался спуститься к реке. Примерно половину пути удалось одолеть без приключений, но потом непослушная нога все-таки подвела: я шлепнулся, выронил костыль и съехал по траве вниз.
И там, не вставая, перевернулся на бок, зачерпнул ладонями мутной и пропахшей нечистотами воды и выпил. Проглотил все до последней капли, вместе с песком, травинками и, кажется, даже дохлой мухой. Снова зачерпнул, снова выпил, и так раз десять, не меньше. И только после этого заставил себя перестать глотать живительную влагу и кое-как умыл лицо и руки. А потом, подумав, плюхнулся в Смоленку целиком. Дно сердито зачавкало под ногами, и я утопил сначала один белый тапок, а за ним и другой, оставшись босиком.
Зато смог кое-как отмыть от грязи волосы и одежду. Конечно, похоронный костюм – рубаха на завязках и грозящие отправиться следом за тапками штаны без пояса – едва ли годился для прогулки по улице, однако за неимением лучшего его все же следовало привести в порядок.
В общем, где-то через четверть часа я выбрался на другой берег Смоленки. Замерзший, уставший даже чуть больше, чем был до водных процедур, зато хотя бы относительно чистый. К счастью, день еще только вступал в свои права, так что наблюдать за моим купанием оказалось некому. Разве что тем, кто упокоился по обе стороны реки – но все они, как и положено покойникам, уж точно не спешили болтать.
Проковыляв с полсотни метров вдоль кладбищенской ограды, я нашел лаз с парой выломанных прутьев и пробрался внутрь. У богатых склепов или мраморных ангелов еда почти не попадалась – едва ли у их благородий часто находилось время навестить покойную родню. Зато у первого же надгробия попроще я устроил себе самое настоящее пиршество: кто-то не поленился принести не только конфеты с баранками, но и несколько яиц, завернутых в кулек.
Я разжевал и проглотил их вместе со скорлупой – кальций пригодится костям, которые только-только начали срастаться. Конечности как будто понемногу приходили во вменяемое состояние, но о количестве сломанных ребер я мог только догадываться. И это не считая пальцев, дырок в черепе и…
– Мишка… Мишка, это ты, что ли?
От неожиданности я едва не подавился. Сгорбленный старичок, сидевший на лавочке около соседней могилы, в тени деревьев казался одной из кладбищенских скульптур. Неудивительно, что мой пока еще единственный исправный глаз не заметил его, пока смешная угловатая фигурка не поднялась и не заковыляла в мою сторону, опираясь на клюку.
– Ишь, стервец… Опять за свое?
– Я не Мишка, – буркнул я.
Не знаю, кем приходился старичку этот самый Михаил, но отвечать за чужие прегрешения у меня не было никакого желания. Как и разговаривать хоть с кем-то прежде, чем получится раздобыть сносную одежду. Первый же городовой или будочник непременно пожелает узнать, куда направляется подозрительного вида гражданин в похоронной рубахе. Да и гражданских тоже следует остерегаться… даже самых безобидных на первый взгляд.
Я развернулся и собрался было ретироваться, но старичок с неожиданным проворством вдруг поймал меня за плечо.
– Погоди. Погоди, сынок… Ты уж прости, что я тебя сослепу перепутал, – проговорил он. – Тут ведь толком и не разглядеть, а ростом больно на нашего Мишку, паршивца, похож.
Зрение у старичка действительно было так себе: он щурился и забавно вытягивал шею вперед, пытаясь разобрать, что именно на мне надето, но, похоже, так и не смог.
– Ну куда ты собрался? Тут, сынок, стесняться нечего. Бери, кушай, сколько душе угодно. – Старичок постучал клюкой по ближайшей могиле. – Покойным оно уже без надобности, а живому человеку на пользу.
Я не стал спорить, взял с краешка плиты очередную черствую баранку и принялся жевать, понемногу отступая. Хотя бы в тень дерева – туда, где сердобольному и словоохотливому дедуле будет сложнее распознать мое облачение.
– Физиономия-то у тебя, гляжу, вся побитая… Да и босой еще. – Старичок ткнул клюкой в землю рядом с моей ногой. – Это кто ж тебя так, родимый?
– Ограбили, – не задумываясь, соврал я. – Ночью на мосту по затылку дали. Обобрали и к реке сбросили. Видать, думали, что мертвый.
– Что ж за люди такое сделать могли? За сапоги и кошелек душегубством заниматься! – Старичок сердито нахмурился, но продолжил уже тише: – Ты ж молодой еще совсем, такого тронуть – никакой совести не иметь. Даже звери дикие и те добрее будут… Видать, совсем в Петербурге народ страха божьего без государя лишился.
– Как это – без государя? – переспросил я. – А что?..
– Крепко ж тебя стукнули, сынок, раз такое спрашиваешь. Неужто не помнишь? – Старичок покачал головой. – Третьего дня, в субботу, Александра Александровича, царя-батюшку нашего, убили.
Глава 3
– Убили?! – Я едва не подпрыгнул на месте. – Кто?.. Как?!
– Не знаю, сынок, – вздохнул старичок. – Но одно ясно, что дело там вышло темное. Александр Александрович хоть и в годах, а человек исключительного здоровья был. А значит, сам помереть ну никак не мог!
С этим я спорить не стал, однако сама по себе новость могла означать… почти что угодно. В последнее время в столице творилось слишком много всякого, разного и недоброго, так что даже внезапная кончина государя меня не слишком-то удивила.
– А Александр Александрович… он от болезни богу душу отдал? – осторожно поинтересовался я. – Или стреляли? Или?..
– Сначала говорили, что от болезни. Но где ж это видано, чтобы вот так, за один день человек сгорел, да еще и из благородных… Вот что я тебе скажу, сынок. – Старичок огляделся по сторонам и заговорщицки прошипел: – Это его колдун убил! Тот самый, про которого в газетах писали.
– Князь Сумароков?
– Да кто ж тебе точно скажет… Может, он, а может, и другой кто. – Старичок развел руками. – В газетах сейчас чего только не напишут. Всякий скворец на свой лад поет, а спроса с них никакого – вот и выделываются, кто как может… А пойдем-ка почитаем, сынок.
– Ч-что?..
– Пойдем, говорю, газету почитаем. Там как раз про все это и должно быть. – Старичок ухватил меня под локоть и потянул. – У тебя глаза помоложе моих, разберешь. Заодно и позавтракаем.
Не то чтобы мне так уж хотелось идти невесть куда, да еще и в похоронной рубахе, однако еда – нормальная, полноценная трапеза, а не украденные с могилы черствые баранки, – определенно не повредит. Как и газета, и чем свежее, тем лучше. Капитан Владимир Волков был не такой уж значительной фигурой, так что про его гибель уже наверняка сообщили все, что следует, однако смерть государя – событие масштабное. А если в деле еще и замешан колдун или очередной политический заговор, столичным писакам хватит работы до самой зимы.
Старичок потащил меня не к выходу с кладбища, а, наоборот, в самую глушь. И я уж было начал подозревать неладное, как могилы с деревьями вдруг расступились и мы вышли к храму. В этом мире церковь Смоленской иконы Божьей Матери расположилась не на привычном месте, а метров на двести дальше от реки – там, где в начале века должны были уже построить часовню блаженной Ксении Петербургской. Но почему-то не построили. То ли юродивую похоронили в другом месте, то ли ее судьба вообще сложилась иначе.
– Пойдем, сынок. – Старичок бодро застучал клюкой вдоль каменной стены. – Тут стесняться нечего – в божьем доме для всякого место найдется.
Похоже, мой спутник то ли трудился при церкви, то ли вообще обитал прямо здесь, на кладбище. Но на батюшку или монаха походил мало: рясу не носил, да и изъяснялся слишком уж просто для священнослужителя. Однако положенное православному христианину милосердие проявлял, пожалуй, даже чересчур ретиво: затолкал в какую-то комнатушку и разве что не силой заставил проглотить две тарелки супа. Холодного, жидковатого, явно сваренного день или два назад, зато неожиданно вкусного и питательного.
Настолько, что после добавки организм тут же отрапортовал, что голодная смерть нам больше не грозит и можно полноценно заняться восстановлением всего того, что поломалось в битве с лже-Геловани. Лучше всего во время крепкого сна, но и сидячий отдых тоже сойдет.
Старичок, похоже, решил то же самое. И как только я доел, с требовательным выражением протянул мне свернутую в трубку газету. «Санкт-Петербургские Ведомости» – серьезное издание. Во всяком случае, точно не из тех, кто станет печатать городские легенды, страшилки и прочие сомнительные байки.
А если станет, то эти самые байки уже получили статус официальной версии. И утверждены подписями и печатями в самых высоких начальственных кабинетах.
«Убийца императора найден!» – гласил жирный, чуть ли не на весь разворот, заголовок.
– Ну, что там? – Старичок нетерпеливо пододвинулся чуть ближе. – Читай, сынок.
– Вчера, двенадцатого сентября, – послушно начал я, – великий князь Владимир Александрович подтвердил, что кончина его величества императора и самодержца всероссийского Александра Александровича ни в коей мере не была трагической случайностью, а стала результатом чужого умысла. Убийство государя совершил тот же самый человек, что был повинен в многократных преступлениях против… – Я перескочил сразу через несколько строчек. – Великий князь также назвал имя злодея. Им неожиданно для всех оказался капитан особого отдела столичной полиции Владимир Волков, ранее застреленный при попытке…
Вот ведь сволочь!
На мгновение я вдруг почувствовал такую злость, что едва не разорвал ни в чем не повинный газетный листок надвое. Но он лишь сообщил мне то, о чем, по-хорошему, стоило догадаться куда раньше. Если не в самый момент пробуждения в трех аршинах под землей, то хотя бы после купания в Смоленке.
Колдун предложил Петербургу новую ложь – и на этот раз весьма достоверную: я годился на роль козла отпущения куда лучше мягкотелого и перепуганного Сумарокова. И к тому же имел глупость демонстрировать свои необычные дарования… нет, не то чтобы направо и налево, однако с куда меньшей осторожностью, чем стоило бы.
Звезда Владимира Волкова, буквально ворвавшегося в высший свет Петербурга, восходила с немыслимой быстротой. Вчерашний гимназист за какие-то полтора месяца подмял под себя купцов и воротил со столичных рынков, но на достигнутом, конечно же, не остановился. И пошел дальше: поступил на государственную службу, избавился от противника на дуэли, завоевал сердце несчастной княжны Вяземской, завел нужные знакомства среди самых родовитых и влиятельных аристократов. А после этого имел наглость подстроить похищение цесаревича, чтобы подобраться к императорской семье.
Получил награду и очередной чин, обманом вытребовал у покойного Юсупова княжеский титул, подсунул следствию фальшивого убийцу и в одночасье стал чуть ли не народным героем. И, воспользовавшись расположением государя, нанес тому смертельный удар, оставив народ и отечество без покровителя.
А в конце концов решил избавиться и от своих друзей, которые наверняка уже догадывались о его истинной злодейской сущности. И негодяю непременно удалось бы и это, не окажись один из них чуть сильнее и расторопнее. Схватка едва не стоила героическому действительному статскому советнику жизни, однако он, хоть и раненый, все-таки смог одолеть врага. И всадил в него все семь пуль из нагана, избавив Петербург от колдуна, наводившего на всех страх уже несколько лет. И сегодня город, наследник престола и весь императорский двор готовились чествовать своего защитника.
Виктора Давидовича Геловани.
Коварный злодей, отважный победитель. Все на своих местах, а история подошла к завершению – и притом весьма эффектному. Страшное чудовище больше не угрожает Петербургу и его обитателям, заговор раскрыт и уничтожен окончательно. Победа, дамы и господа!
Можете спать спокойно.
– Ты чего, сынок? – Старичок легонько потрепал меня за рукав. – Дальше давай!
Я выдохнул и продолжил. Остатки статьи уже не содержали ничего интересного, и, дочитывая, я понемногу успокаивался. С каждой строчкой гнев уходил, уступая место раздумьям… Впрочем, тоже не самым приятным: колдун то ли уже давно, чуть ли не с самого дня нашего знакомства, готовил меня на заклание, то ли ловко сымпровизировал, разом избавившись от настырного преследователя и повесив на него все собственные грехи, включая убийство императора Александра.
Статью явно слепили в спешке, и все же она выглядела достаточно убедительно, чтобы ей поверили. Если не все, то уж точно многие – хоть и каждый по своей причине. Дельвиг ужаснется собственной наивности. Иван, наследник престола, скорбящий по усопшему родителю, наверняка не будет сожалеть, что негодяй понес заслуженное наказание и отправился на тот свет. Знать обрадуется избавлению от врага. Народ, как и всегда, начнет придумывать небылицы, окончательно превращая вчерашнего георгиевского капитана в сказочного злодея.
Горчаков… пожалуй, хитрую многоходовку не расколоть даже ему. Слишком уж изящно-привлекательно и вместе с тем разумно выглядят факты, изложенные в статье ушлыми столичными газетчиками, и слишком много доказательств и признаний на руках у особого отдела полиции. После убийства колдуна – то есть меня – авторитет Геловани взлетит до заоблачных высот, и он наверняка не преминет достать из рукава еще парочку тузов. А если у кого-то и возникнут сомнения, они едва ли отважатся заявить об этом во всеуслышание: слишком опасно, не говоря уже о том, что друзья капитана Волкова теперь на карандаше у жандармов, тайного сыска и вообще всех, кто имеет хоть какое-то отношение к имперской безопасности.
Колдун моими руками фактически уничтожил все левое крыло Государственного совета, а теперь имеет почти неограниченную возможность как следует прижать и консерваторов. И наследнику престола рано или поздно придется наделить спасителя империи князя Геловани такими полномочиями, о которых покойный Меншиков при всех своих амбициях мог только мечтать.
– Ты куда, сынок? – Старичок безуспешно попытался поймать меня за рукав. – В таком-то виде!
– Ничего, дедушка, – отозвался я, – как-нибудь дойду. Надо матушке сказать, что я живой.
– Это ты верно решил. Мать, небось, всю ночь глаз не сомкнула… Только все равно нельзя тебе так идти, сынок! – Старичок вскочил с лавки, направился к вешалке в углу и принялся там суетливо копошиться. – Сейчас хоть обувку тебе найдем и пальтишко какое… У нас как раз послушник второго дня преставился, упокой господь его душу. Мертвому уж без надобности, а живому сгодится.
Я не стал спорить: галоши и драный зипун все-таки лучше похоронной рубахи. В такой одежде можно пройти хоть через весь город, и любой городовой разве что даст мне леща или обругает, но уж точно не потащит в кутузку: для служителей закона нищие и калеки немногим заметнее крыс.
– Ступай, сынок. – Старичок неуклюже перекрестил меня и заковылял к двери. – Чую, непростой ты человек, и судьба у тебя непростая. Попрошу батюшку свечку поставить да помолиться… Только скажи, как тебя звать-то?
– Пусть лучше батюшка за князя Геловани помолится, – усмехнулся я и едва слышно добавил: – Недолго ему жить осталось.
Глава 4
Я нажал чуть посильнее, и слуховое окно все-таки открылось – с громким протяжным скрипом. Впрочем, неважно: ничего необычного в этом звуке не было. Даже к вечеру на Садовой улице редко бывало так уж тихо. Кто-то ругался, кто-то спешил домой, стуча сапогами или ботинками по тротуару. Звенели по асфальту подковы, гремели трамваи, мерно рычали моторы автомобилей… Петербург жил своей жизнью.
Будто ничего особенного и вовсе не случилось.
Я осторожно выбрался на крышу и окинул взглядом знакомый двор внизу. Все как всегда, разве что грязи чуть больше обычного. То ли местный блюститель чистоты не очень-то справлялся со своей работой, то ли его почему-то сменил другой… Я сполз чуть ближе к краю кровли и, свесившись вниз, получше рассмотрел плечистую фигуру на лавке.
Фуражка, передник и нагрудный знак присутствовали, зато метла почему-то осталась валяться где-то в углу. Дворник затоптал носком сапога окурок, уселся поудобнее и тут же потянулся за свежей порцией дурмана. Я обратил внимание сначала на портсигар, блеснувший в полумраке то ли серебром, то ли сталью, а потом и на запах. Дешевый третьесортный табак обычно вонял так, что вокруг дохли не только комары с мухами, но и воробьи, но сейчас ничего подобного не наблюдалось. Напротив, поднимавшийся кверху дымок скорее намекал на «Рекорд» или даже «Герцеговину Флор» по тридцать копеек за пачку.
Круто для обычного работяги. Да и сам парень выглядел… свежо. Гладко выбритый, холеный, щекастый и, пожалуй, еще и слишком молодой, чтобы махать метлой. Такие редко идут в дворники. А вот в шпики – запросто.
Значит, я все-таки не зря поостерегся, решив наведаться к старому товарищу не обычным маршрутом, через двор и парадную дверь, а обходным, по крыше соседнего здания. То ли сам колдун, скрытый под маской Геловани, то ли кто-то из младших сыскарей озаботился слежкой за друзьями и знакомыми покойного капитана Волкова.
Даже странно, что их не заперли под замок всех до одного.
Я прошагал по крыше чуть дальше, отыскал вход на нужный мне чердак и, выдавив дверь, спустился на третий этаж, где во всех доходных домах обычно располагались просторные и богатые «барские» апартаменты. В коридоре, на мое счастье, никто не дежурил, так что оставалось только постучать.
Дверь открыло очаровательное создание в белом передничке на темное платье – слишком уж короткое для той, кто выполняет только обязанности горничной, не отвлекаясь на прочие запросы молодого господина. Не то чтобы внезапно обретенные капиталы так уж сильно ударили моему товарищу в голову, однако отказывать себе в простых радостях он не любил, не умел и уж точно не собирался. Прислуга женского пола менялась в этой квартире в среднем раз в пару недель, и вероятность, что кто-то из девчонок все-таки узнает меня в лицо, стремилась к нулю.
Но эта узнала. Вытаращилась, отступила на шаг, тихо ойкнула – и, закатив глаза, принялась оседать, скользя по стене хрупким плечиком. Я едва успел подхватить ее и осторожно опустить на паркет в прихожей, придерживая ладонью затылок, чтобы бедняжка ненароком не ушиблась.
Хозяин апартаментов оказался покрепче: тоже выпучил глаза до размеров золотого империала, выругался, но сознание все-таки не потерял. И тут же принялся пятиться, тоскливо глядя то на меня, то на оставшуюся на вешалке в прихожей кобуру с наганом.
– Ты это брось, – буркнул я. – Даже не думай.
– Отче наш, сущий на небесах! – забормотал Петропавловский, осеняя себя крестным знамением. – Да святится имя твое, да придет царствие твое…
Дни, проведенные в духовном училище, не прошли впустую. Нерадивый отпрыск священнослужителя не только без запинки тараторил текст молитвы, но и, похоже, успел заново уверовать в Господа. Впрочем, неудивительно: встреча с ожившим мертвецом – определенно не то, что происходит каждый день.
– Да хватит тебе, дурья башка. – Я шагнул в прихожую и прикрыл за собой дверь. – Это я. Живой и почти здоровый.
– Д… д-д… д-да как так-то? – От волнения Петропавловский даже начал заикаться. – В-вовка… Как так вышло?!
– Сам не знаю. – Я пожал плечами и опустился на корточки – обратно к многострадальной горничной. – Давай-ка мы твою барышню на диван определим, чтобы не простудилась. И самовар поставь – а там и поговорим.
Ничего особенно я не делал и не требовал, но Петропавловский никак не мог перестать таращиться. Его как будто приморозило ногами к полу, и даже потрогать меня за рукав он решился, только когда я слегка подвинул его плечом, пронося в гостиную бесчувственное женское тело.
– К-какой самовар, Вовка? Мы ж тебя третьего дня похоронили!
Петропавловский все еще пыхтел, бледнел и дрожал, как осиновый лист, однако теперь к нему хотя бы вернулась способность соображать… ну, частично вернулась. Я не завывал, не парил над полом, не звенел цепями, не пытался вырвать сердце или высосать кровь из шеи, как поступил бы на моем месте любой уважающий себя упырь. И выглядел хоть и преотвратно, но все же вполне живым.
– Господь милосердный… Вовка, а это точно ты?
– Сейчас в лоб как дам – узнаешь, – проворчал я, укладывая горничную на диван. – Самовар, говорю, ставь.
– Да, ты. – Петропавловский кое-как выдавил из себя усмешку. – Теперь узнаю… Но как так вышло-то, что ты живой?!
– Слухи о моей смерти сильно преувеличены. – Я не стал дожидаться, пока хозяин решит проявить радушие, и сам направился в сторону кухни. – Такие дела, братец.
– Я сам гроб видел, Вовка! – Петропавловский бросился за мной следом. – Вот этими глазами!
– Закрытый? – на всякий случай уточнил я.
– Да…
– Ну вот то-то и оно.
Делиться подробностями побега из могилы, равно как и беседовать об истинных возможностях своего Таланта я, конечно же, не собирался. Взглянув на мою серьезную физиономию, Петропавловский многозначительно закивал. Похоже, уже успел придумать у себя в голове версию, достойную самого крутого авантюрного романа. Что-нибудь про подмену покойника, очередной заговор или хитрую многоходовку, придуманную многомудрыми чинами тайной полиции.
Правда, впрочем, была куда занятнее.
– Ладно, братец. Чего это мы все обо мне да обо мне? – Я водрузил самовар на примус. – Лучше скажи, чего у вас тут за эти дни было.
– Ну как – чего?.. Государь помер – аккурат в тот день, когда ты пропал. Говорят даже… – Петропавловский опасливо понизил голос, а потом и вовсе решил не договаривать. – Хотя это ты, наверное, и так все знаешь.
Значит, в тот же самый день… Неудивительно. Если уж вдруг появился тот, на кого можно списать все на свете, – почему бы заодно не избавиться и от императора? Человека прямолинейного и порой даже чересчур доверчивого, однако достаточно сурового и властного, чтобы подрезать крылья даже самому талантливому и амбициозному чиновнику. Колдуну наверняка пришлось поторопиться, чтобы выставить все так, будто я сначала совершил смертоносный ритуал и только потом отправился убивать своего начальника.
– Да уж как тут не знать, – вздохнул я. – Чую, шума было…
– Весь Петербург на ушах стоит. – Петропавловский неуклюже опустился на стул. – Панихида, потом присяги новому государю… Но больше все равно про тебя болтают.
– Князь Сумароков изменил свои показания? – наугад бросил я.
– Да откуда ж мне знать, братец? Но ходили слухи, что из их благородий много кто следствию рассказывал… всякое. Кто-то покаялся даже, но больше доносили. – Петропавловский мрачно насупился. – Наших-то всех отдельно держали, получается, кто утечь не успел. Не по чину простым мужикам с дознавателями беседы пространные вести. Это они с графьями миндальничают да чаи гоняют, а с остальными разговор короткий: говори – или в зубы суют сразу.
Я только сейчас обратил внимание, что вид у моего товарища был, что называется, изрядно помятый. Зубы, к счастью, уцелели, да и полноценных синяков на лице уже не осталось, но ссадины еще не успели зажить.
– Это вас прямо у графинюшки взяли, на горячем? – поморщился я. – Или уже потом?
– Да я ж говорю – кого как. Фурсова нашего на месте скрутили. А я как-то сразу сообразил, что дело керосином запахло. – Петропавловский вдруг заулыбался, явно вспоминая что-то весьма забавное. – Из мужиков кое-кого увести успел, а сам сначала в контору за деньгами, потом домой чемодан собрать… Там-то меня и взяли под белы рученьки.
– Прискорбно. – Я понимающе кивнул. – Но ожидаемо. Мне другое непонятно – как тебя вообще отпустили? После такого то…
– Как отпустили? Да пожалуй, что и не сразу. Повезло – графиня отказалась от обвинений, пожалела. Да и жандармы не злобствовали, даже бить сильно не стали. Только…
Петропавловский вдруг замялся. Словно то, что ему предстояло сказать, было чем-то или слишком опасным и важным, или постыдным… Впрочем, после рассказа о великодушии ее сиятельства и неожиданной доброте имперского правосудия догадаться несложно.
– Да уж говори, как есть, братец. – Я махнул рукой. – Вас обещали помиловать, если на меня укажете?
– Ну… Не так вот оно прям было. Я ж как рыба молчал, хоть целый день в карцере и просидел. А потом мне сыскарь и сказал по секрету, что тебя вроде как застрелили. И что нас всех отпустят, если… – Петропавловский отодвинулся на стуле и чуть втянул голову в плечи, будто ожидая от меня то ли ругани, то ли удара. – Ты уж прости, Вовка. Виноват я перед тобой, получается. Если бы знал, что ты живой, то никогда…
– Да ладно, теперь то уж чего. Виноват, не виноват… Лучше скажи – ты сам то не веришь, что я и есть колдун?
– Да в жизни бы не поверил, вот те крест! – В голосе Петропавловского на мгновение прорезалась обида. – Я и Фурсову, и нашим всем сразу сказал – не может такого быть, чтобы наш Вовка этим гадом оказался!
– А я и не оказался. – Я снял самовар с примуса и поставил на стол. – Только теперь на меня сыскари всех собак повесили.
– Так это, получается, что и царя Александра… тоже он? – догадался Петропавловский. – А ты знаешь, кто это на самом деле?!
– Знаю, – вздохнул я. – Только не скажу пока, а то ты и двух дней не проживешь. Вас и так наверняка пасут всех, что твоих баранов.
– Верно, Вовка… – тихо охнул Петропавловский, поднося руки ко рту. – Там ведь во дворе шпик дежурит, в дворника одетый!
– Видел уже, – усмехнулся я. – Не волнуйся, я к тебе так, огородами пробрался. И искать меня никто не будет.
Петропавловского явно подмывало спросить, откуда такая уверенность, но он так и не решился. Вместо этого вскочил и принялся суетливо разливать по чашкам чай, расплескивая кипяток чуть ли не на весь стол.
– Да не мельтеши ты. Теперь уж нам торопиться некуда. – Я вытер лужу рукавом. – Только девицу свою отправь подальше, чтобы не болтала лишнего… И сам не болтай.
– Могила, – пообещал Петропавловский. – А ты что вообще делать-то теперь собираешься, Вовка?
– Обедать. – Я уселся ровнее и многозначительно покосился на кастрюлю на подоконнике. – А потом – обедать еще раз.
Глава 5
Затвор лязгнул. Хищно, нетерпеливо и чуть глухо – я положил чуть больше смазки, чем обычно. Но так даже лучше: там, куда я отправляюсь, любая осечка или заклинивший в стволе патрон могут стоит жизни. До изобретения солидола оставалось еще лет двадцать, но и купленный в оружейном магазине за углом немецкий «Баллистол» тоже был неплох. Излишки понемногу сотрутся об одежду через час или два пути, так что перестараться я не боялся.
Винтовку, как и ту самую кашу, маслом не испортишь.
– И далась она тебе, княже. – Петропавловский щелкнул ногтем по прикладу. – Взял бы лучше немецкий карабин. Или американский.
Я молча помотал головой. Не объяснять же товарищу, что при всем уважении к зарубежным оружейникам я бы не променял творение Сергея Ивановича Мосина ни на один из ныне существующих образцов. Мы с «трехлинейкой» вместе прошли две мировых войны и бессчетное количество заварушек поменьше. И пусть в этом мире конструкция чуть отличалась от привычной, альтернатив я не искал.
Закончив с винтовкой, я положил ее на стол к остальному арсеналу. Наган, нож и небольшой топор. Все самое простое и надежное, то, что прослужит две недели или даже целый месяц без особого ухода – вряд ли у меня найдется время ковыряться с оружием. Полсотни патронов, смена белья, вещмешок, плащ, легкое шерстяное одеяло, компас… если он вообще будет там работать. Фляга с водой, спички, сухари, сушеное мясо, соль и прочая мелочевка.
Только самое необходимое. И ровно столько, чтобы унести на себе, не теряя в подвижности. Очень может быть, что мне придется изрядно побегать и по городу, и даже за его пределами – в том случае, если мой старый товарищ предпочитает не сидеть на месте. Поиски могут занять немало времени, и, будь у меня его побольше, я бы, пожалуй, постарался тайком снарядить полноценную экспедицию. После моих похорон жандармы наверняка устроили основательную чистку, однако в Петербурге еще остались отчаянные храбрецы, которые умеют не болтать лишнего и за деньги пойдут куда угодно.
Даже если их поведет мертвец.
Но я не собирался ждать. Сильный Владеющий, да еще и восставший из могилы, – не то шило, которое можно хранить в мешке вечно. Стоит мне начать действовать, как колдун сообразит, что не довел дело до конца, – и во второй раз уже не ошибется. На его стороне сейчас доверие наследника престола, запредельный авторитет и вся мощь полицейской машины и отдельного корпуса жандармов.
На моей – только Фурсов с Петропавловским. Я бы, пожалуй, рискнул связаться и с Горчаковым, однако его светлость просто исчез. Ходили слухи, что его даже арестовали и день или два держали в Петропавловской крепости, но потом все-таки отпустили. Видимо, новоиспеченный император Иван опасался разозлить столичную знать и воздержался от решительных действий. Во всяком случае, до коронации.
В общем, расклад выходил так себе. И пусть пока я официально пребывал на глубине трех аршинов под землей и мог спокойно разгуливать по Петербургу с минимальной маскировкой, рано или поздно вступить в игру все равно придется. И к тому времени неплохо обзавестись хотя бы парочкой козырей.
– Отлежался бы еще, Вовка, – тоскливо проговорил Петропавловский. – В гроб и то краше кладут, а ты невесть куда собрался… А сам еле ходишь!
На мгновение я даже подумал последовать совету. Я вошел в эту квартиру позавчера – грязный, хромой, со сломанными ребрами, единственным рабочим глазом и повязкой чуть ли не на половину лица. Крепкий сон и сытная трапеза по пять раз на дню сделали свое дело, однако даже мое прежнее тело едва ли смогло бы полностью вылечить такие раны за неполные трое суток.
А это справилось – вопреки и ожиданиям, и даже известным мне законам бытия. Будто схватка с колдуном каким-то образом спровоцировала рывок некоторых способностей до былого уровня, а кое-где даже выше. Пока я едва ли смог бы выдать заклятие или ритуал высшего ранга, однако физические возможности впечатляли. Ребра еще слегка ныли, зато оба глаза теперь видели не хуже прежнего, а дырки в груди и черепушке заросли. Еще немного, и тело восстановится полностью и, похоже, даже станет сильнее и крепче. Впрочем, неудивительно: этот мир определенно куда богаче энергией, а работа Таланта в предельном, форсированном режиме ускорила естественный рост. В конце концов, то что нас не убивает…
Обязательно попробует еще раз.
– Ничего, не сломаюсь, – буркнул я, подхватывая с пола армейский вещмешок. – Просто небольшая прогулка, всего и делов.
Из зеркала в прихожей на меня смотрел Володя Волков. Лицо, которое я успел изучить до мельчайших деталей. То же самое, что и несколько дней назад… и все-таки другое. Чуть заострившееся, худое. Лишенное последних остатков юношеской округлости, будто я восстал из могилы повзрослевшим сразу на несколько лет. Недобрая складка между бровей намертво впечаталась в загорелую кожу, а темная поросль на щеках и подбородке стала чуть гуще.
Шрамов, да и вообще хоть каких-то следов от пуль, не осталось. Во всяком случае, тех, что можно увидеть глазами. Но черты все равно неуловимо изменились, будто Талант проделал свою работу по чертежам, которые прихватил из того мира. Вряд ли хоть кто-то из знакомых смог бы заметить преображение, однако я сам видел, что в чуть мутном отражении появилось куда больше меня прежнего, чем было раньше. Гибель и возрождение перекроили лицо, а взгляд окончательно превратился в тот, что я наблюдал сотни лет подряд.
Из темных глаз вчерашнего гимназиста Володи Волкова на меня смотрело создание, разменявшее вторую тысячу лет жизни. Глубокий старик – мрачный, ехидный и бесконечно усталый, недавно добавивший в копилку многочисленных собственных почти-смертей еще одну, ставшую поистине жемчужиной недоброй коллекции. Тот, кто, пожалуй, и рад был бы уйти на пенсию и там умереть, но никак не мог оставить уже давно нелюбимую работу.
– Упертый ты, как тот баран, – вздохнул Петропавловский. – Но спорить с тобой… Ладно уж, давай хоть провожу. Фурсов нас там, небось, уже заждался.
По лестнице мы спускались тихо, крадучись. Я даже не поленился снять сапоги и нести их в руках, чтобы не грохотать по ступенькам. Не то чтобы в пять утра весь дом еще спал, и вряд ли среди жителей доходного дома так уж много осведомителей тайного сыска, но лишний шум мне уж точно был ни к чему. И если на почтальона, стекольщика, городового или даже попрошайку-оборванца вряд ли обратят внимание, то вооруженного человека в походном облачении уж точно запомнят. Моя нехитрая операция требовала совсем немного времени, однако провести ее следовало без единого свидетеля.
И непременно внизу – чтобы потом не рухнуть с трехметровой высоты на какую-нибудь арматуру или острые камни.
– Где вас там черти носят? Только за смертью и посылать.
Фурсов ждал нас в парадной не больше получаса, но, похоже, уже успел замерзнуть на сквозняке: поднял ворот плаща, убрал руки в карманы и сердито шмыгал покрасневшим носом. Утро выдалось на удивление сырым и прохладным – даже для сентября в Петербурге. Тяжелые тучи повисли над крышами еще со вчерашнего дня, а теперь из них помаленьку накрапывал дождик.
Впрочем, так даже лучше: меньше найдется желающих прогуляться в такую рань. Даже шпику, подменившему местного дворника, не захотелось вылезать в серую хмарь. Обычно топот, стук дверей и шкрябанье метлы начинались еще затемно, однако сегодня нерадивый соглядатай, похоже, решил остаться в теплой комнатушке и поспать подольше.
– Ну, как тут вообще? – Петропавловский на всякий случай огляделся по сторонам. – Видел кого?
– Тихо как в гробу, – проворчал Фурсов. – Приличные люди спят еще – только вам неймется.
– Уже не рад, что я вернулся? – Я опустился на корточки и достал из кармана кусочек заговоренного мела. – Потерпи уж – немного осталось.
– Да я-то рад… Только что вы задумали такое – не пойму.
Я так и не поделился с товарищами планами. Хотя бы потому, что если кто-то из них попадется – не сможет рассказать ни куда именно направился восставший из могилы капитан Волков, ни что он вообще собрался делать.
– Во дает… – изумленно прошептал Фурсов. – Ты смотри, что творит…
В тот раз я проводил ритуал в спешке, почти наугад. Рисовал символы как попало, лишь бы получилось хоть что-нибудь. Конечно же, не запомнил и половины, и теперь, даже после пары дней размышлений и возни с черновиками, имел все основания опасаться, что повторить схему уже не получится. Или она выйдет чуть иной: вообще не сработает… или наоборот – сработает слишком хорошо, и проход между мирами окажется стабильным и так и останется болтаться в парадной, приманивая упырей и оставляя следы, которые я собирался замести так хорошо, как умел.
Но, на мое счастье, все вышло как надо и с первого раза: стоило мне провести лезвием ножа сверху вниз, как Прорыв задергался в полумраке парадной, заискрился неровными краями и тут же принялся сужаться, явно намереваясь полностью исчезнуть через минуту-другую.
– Совсем с ума сошел, – неодобрительно буркнул Петропавловский. – Надо оно тебе вообще?
На мгновение я и сам засомневался – снова. Слишком уж опасной вдруг показалась собственная затея, и слишком уж мало у меня на самом деле было оснований думать, что по ту сторону Прорыва действительно найдется тот, кто поможет расхлебать кашу, которую колдун старательно готовил последние несколько лет, щедро сдабривая адское варево кровью, интригами и уродливой магией.
След в подземелье у бункера запросто мог быть отпечатком не сапога, а копыта какой-нибудь очередной твари из мертвого города. Хитрой, осторожной или просто слишком редкой, чтобы попасться воякам из Георгиевского полка. Я мог ошибиться, а все мои домыслы об участи отставного фельдфебеля Игоря Никитина могли оказаться лишь домыслами – и ничем больше.
Но если план получше и существовал, придумать его я так и не смог.
– Надо, – вздохнул я, закидывая за плечи протянутый Фурсовым вещмешок. – Еще как, братцы, надо.
– Ну, раз так – бог в помощь. – Петропавловский неловко перекрестил меня и отступил на шаг. – Сказал бы хоть, чего искать там собираешься…
– Правду. – Я поправил ремень винтовки и, развернувшись к Прорыву, улыбнулся. – Как всегда – правду.
Глава 6
Мертвый город встретил меня без особой радости – тут же швырнул в лицо горсть то ли пыли, то ли мокрого пепла. В прошлый мой визит здесь царила тишина… Во всяком случае, пока не начинал верещать кто-нибудь из местной разнообразной и прожорливой фауны. Но сейчас, в конце сентября, в эти почти тропики, похоже, пришло что-то вроде сезона дождей.
На полноценный ливень скудная здешняя природа так и не сподобилась, зато сам воздух оказался настолько влажным, что гимнастерка на груди и плечах тут же начала липнуть к телу. Ветер тащил водяное крошево и, казалось, дул со всех сторон одновременно.
Я стоял под открытым небом. Можно сказать, на улице: когда-то дом Петропавловского в этом мире наверняка выглядел точно так же, как и по ту сторону Прорыва, но разразившаяся когда-то катастрофа и стихия сравняли его чуть ли не до фундамента. Соседние здания сохранились чуть лучше: стены еще стояли, а кое-где даже остались несколько этажей. И только со стороны улицы лежала огромная куча битого кирпича. Ветер подвывал среди почерневших остовов, однако я все равно услышал, как по асфальту и битому кирпичу шкрябают неуклюжие когтистые лапы.
Вряд ли проделанная мною дверь между мирами излучала так уж много энергии, однако местные обитатели ее все-таки заметили. Или просто учуяли принесенный ветром аппетитный запах человеческой плоти. Я не успел даже сбросить ремень винтовки с плеча, как из мокрого утреннего полумрака ко мне устремились тощие когтистые фигуры.
Около дюжины, с трех сторон разом. На мгновение даже мелькнула мысль рвануть обратно к Прорыву, однако он уже сжался до размеров крохотного лаза, через который смогла бы пробраться разве что собака, но уж точно не человек в полном походном облачении.
Пришлось драться. Медленно отступая, я сбросил со спины вещмешок, а потом избавился и от винтовки. Огнестрел может изрядно проредить толпу вокруг еще до рукопашной схватки, однако пальба наделает слишком много шума. И наверняка привлечет кого-нибудь покрупнее и поопаснее упырей. Вряд ли крупные хищники вроде Рогатого или небесного летуна размером с пассажирский авиалайнер выйдут на охоту в такую погоду, зато леший точно не поленится вылезти из своей берлоги, чтобы позавтракать. А уж жабам и вовсе положено любить дождь и сырость.
– Давайте, любезные. Попляшем. – Я прокрутил в руке топор, привыкая к весу лезвия. – Подходите по одному.
Зубастые, конечно же, не послушались и навалились сразу, кучей, больше мешая друг другу, чем объединяя усилия. Я встретил первого ударом в темя, а второму снес голову, уже отступая. Пожалуй, для такой схватки скорее подошла бы шашка или длинная кавалерийская сабля, однако они мало годятся в качестве рабочего инструмента – а я, собираясь, сделал выбор в пользу универсальности.
Впрочем, я без особого труда компенсировал недостатки оружия изрядным опытом, так что в драке с упырями плотницкий инструмент проявил себя по меньшей мере неплохо: порхал сердитой стальной бабочкой, отделяя от тел зубастые морды и конечности. А когда я свободной левой рукой достал еще и нож, дело пошло вдвое быстрее. Разум почти отключился, понемногу погружаясь в боевой транс, и тело работало само по себе.
Удар, уклон, еще удар – и отступление. Медлительные и слабосильные твари никак не могли угнаться за мной, однако само их количество все еще представляло изрядную опасность. И мне приходилось все время двигаться, чтобы не оказаться зажатым в углу или между искалеченных туш.
Смертельный танец длился недолго. Заправленному под завязку местной энергией телу явно не терпелось опробовать новоприобретенные способности, и оно выдавало все, на что оказалось способно. Даже не самые удачные мои выпады отбрасывали упырей чуть ли не на десяток шагов, опрокидывая на камни и ломая хрупкие кости, а одного я и вовсе разрубил надвое, прочертив лезвием топора наискосок, от покатого тощего плеча до самого пояса.
Тяжелый солдатский сапог опустился на череп твари, превращая его содержимое в кашу, и я встретил последнего упыря ударом крест-накрест, двумя лезвиями одновременно. Нож и топор едва слышно лязгнули, встретившись, и уродливая голова взмыла в воздух, разбрызгивая во все стороны черную жижу.
Несколько мгновений я простоял без движения, вслушиваясь в завывание ветра среди развалин. И не зря: все до одного упыри лежали без движения, и все же наша возня привлекла кого-то еще. Неторопливого и грузного, однако достаточно крупного, чтобы у меня не возникло никакого желания повстречаться с ним лично. Когда где-то со стороны улицы послышалось тяжелое сопение и грузные шаги, я поспешил подхватить свой скарб и убраться подальше.
От ближайшей стены осталось совсем немного: дверной проем и немного ветхой кирпичной кладки вокруг, однако ничего лучше рядом не имелось, и я съежился за укрытием. Как раз вовремя: топот с улицы сменился хрустом камня и влажным шлепаньем гигантских лап. Кем бы ни была тварь, явившаяся на шум, ей явно оказалось не так уж просто протиснуться сюда через руины. Я сидел тихо и на всякий случай даже задержал дыхание, однако когда из-за стены раздался треск раздираемой плоти и громкое чавканье, не удержался и все-таки выглянул.
И едва удержался, чтобы не выругаться.
Жаба оказалась… нет, пожалуй, даже не огромной, а поистине монструозной. Чуть ли не вдвое крупнее той, что я зарубил шашкой в свой самый первый день в мире по ту сторону Прорыва. Да и выглядела куда солиднее: шерсть на спине и боках росла заметно гуще и была не болотного цвета, а совсем темной, почти черной. Неровные бугры на голове и холке соединялись в сплошной костяной гребень, по обе стороны которого из тела торчали острые шипы.
Видимо, эта тварь прожила на свете куда больше себе подобных, раз уж отрастила такие украшения. И все эти годы она уж точно не отказывала себе в еде: толстые когтистые лапы едва держали огромное туловище, и почти при каждом шаге жаба касалась им земли. Волочилась толстым колыхающимся брюхом прямо по камням – наверное, поэтому белесая чешуя и вытерлась чуть ли не до блеска.
Колоссальные размеры внушали уважение и даже оторопь, но самой жабе, пожалуй, только мешали. Я с трудом мог представить, как она скачет и охотится с таким весом. Впрочем, сегодня ей повезло: я оставил после себя достаточно бездыханных туш, и одна из них уже успела отправиться в необъятный желудок. Пасть с обломанными и затупившимися от старости зубами работала не хуже мясорубки, с одинаковой легкостью перемалывая и плоть, и хрупкие кости.
Покончив с упырем, жаба тут же неторопливо двинулась к следующему, а потом и вовсе плюхнулась на брюхо и принялась чавкать лежа, загребая еду передними лапами. Зрелище оказалось настолько отвратительным и одновременно занятным, что я даже рискнул еще немного высунуться из-за остатков стены, чтобы получше рассмотреть, как очередная половина туловища исчезает в пасти, колыхая тощими когтистыми конечностями.
И, разумеется, мое любопытство тут же было наказано: стоило мне приподняться чуть выше, как кирпич под локтем не удержался в кладке и, устремившись вниз, с грохотом разлетелся на несколько частей.
– Да твою ж… – прошипел я себе под нос.
Жаба тут же перестала жевать, а потом и вовсе выплюнула недожеванную упыриную ногу. И после этого медленно поднялась обратно на лапы и с вальяжностью двухэтажного автобуса развернулась в мою сторону. Здравый смысл явственно намекал, что все это время я мог потратить на побег. Или просто укрыться получше, съежиться за остатками стены и надеяться, что сытный завтрак покажется гигантской твари интереснее, чем поиск источника звука.
Поздно. Я застыл на месте. И смотрел – прямо в наведенные на меня неподвижные «блюдца» размером с мою голову каждое. Обычно глаза нечисти поблескивали желтым, оранжевым или зеленым, но эти почему-то напоминали две бездонные черные дыры, которые будто вобрали и приумножили весь полумрак вокруг.
Я не видел даже зрачков. Это… нет, не пугало, а, скорее, завораживало. Разум безмолвно кричал об опасности, однако чутье подсказывало, что все идет именно так, как надо. И пока я стою неподвижной статуей, ничего не случится.
И я стоял. Мгновение шло за мгновением, жаба пялилась на меня, а я на жабу. Нас разделял какой-то десяток шагов, и даже со всем своим колоссальным весом она наверняка могла бы преодолеть дистанцию достаточно быстро, чтобы снести остатки стены и атаковать… но вместо этого просто смотрела. И только когда гигантская голова повернулась обратно к недоеденному упырю и вместо темноты в глазнице жабы показалась белесая пелена, я наконец сообразил, в чем дело.
Тварь была слепа. Отлично слышала и наверняка могла учуять запах крови хоть за километр, но видеть и охотиться уже не могла. Хищник, почти вершина пищевой пирамиды мертвого города, превратился в падальщика и доживал свой век, питаясь мертвечиной или чужой добычей. Толстая чешуя, шипы на спине и размеры надежно защищали ее от любого представителя местной фауны, и даже небесный летун едва ли выбрал бы жабу в качестве обеда.
Я дождался, когда она снова увлечется трапезой, и, уже не скрываясь, убрался сначала за угол, а потом и на соседнюю улицу.
Здесь дома сохранились получше. Настолько, что я даже начал понемногу подыскивать себе убежище. Передохнуть, очистить оружие от упыриной крови, возможно, перекусить… Или даже забраться повыше и оборудовать себе наблюдательный пункт. Соорудить постель, заделать окна обломками кирпичей или досками, если от них хоть что-то осталось. Сложить из кирпичей печку и развести огонь, в конце концов. Свет я смогу скрыть, а запах дыма вряд ли привлечет местную нечисть.
Зато наверняка заинтересует того, за кем я сюда пришел.
Глава 7
Котелок сердито зафырчал, вздрогнул и выплюнул из-под крышки струйку воды. Огонь тут же отозвался недовольным шипением и почти погас, но через несколько мгновений снова разгорелся, облизывая закопченное круглое донце. Я не стал дожидаться, пока кипяток снова хлынет наружу, и, подсунув под дужку ствол винтовки, достал из печки свой… Завтрак?
Можно сказать и так. Сушки в приготовлении не нуждались, однако я не представлял себе утро без кофе. Пакет весил меньше половины килограмма и занимал в вещмешке не так уж много места, так что даже расчет и экономия не стали причиной отказываться от одного из немногих удовольствий… А в этом мертвом мире, пожалуй, и единственного.
Я размолол зерна рукоятью ножа, ссыпал в кружку, залил кипятком, и моих ноздрей тут же коснулся привычный аромат, который перебивал и дым из самодельного очага, и уже ставший привычным сырой и чуть пряный запах с улицы. Даже здесь, на высоте чудом уцелевшего пятого этажа встречался и вездесущий зеленый мох, и другая растительность.
Здание – его остатки – подозрительно напоминало то, что в начале двадцатого века построили для компании «Зингер», а уже при Советах переименовали в «Дом книги». Только стояло оно почему-то не на набережной канала Грибоедова, а чуть дальше. Там, где в обоих известных мне мирах пересекались Невский проспект и Большая Конюшенная.
Я провел здесь достаточно времени, чтобы заметить, как сильно этот Петербург отличается от двух других. Будь у меня такая цель, я непременно набросал бы карту со всеми рукавами Невы и не поленился бы найти… что-то. Фотографии, документы, пленки, дневники – хоть какие-то свидетельства, способные пролить свет на случившуюся в этом мире катастрофу.
Но другие поиски были важнее. И я уже пятый день подряд покидал свое убежище на рассвете и отправлялся бродить по мертвому городу, пока темнота не загоняла меня обратно в Дом книги. Понемногу я превращал его в самое настоящее жилище, где постепенно появлялось все, что нужно неприхотливому человеку. Засохший мох со стен и остатки мебели на этажах служили топливом для очага, а вода из канала неподалеку, хоть и фонящая излучением, годилась и для кофе, и даже для супа из мясных консервов. Простого смертного такая диета наверняка прикончила бы за считаные месяцы или даже дни, однако мой организм справлялся и с радиацией, и с грязью, и со всеми видами болезней, которые смогли уцелеть в этом мире.
Пожалуй, подземный бункер, который мы с Иваном отыскали в прошлый раз, был удобнее и уж точно куда безопаснее моей нынешней берлоги, зато она располагалась буквально напротив Казанского собора, а я каждую свою вылазку начинал с подъема под чудом уцелевший купол. Да и с Дома книги улицы просматривались неплохо – на несколько километров во все стороны.
Я подхватил кружку с самодельного столика, подошел к амбразуре и, потягивая кофе, принялся наблюдать за соседями. Несколько дней назад двор внизу облюбовали упитанные коротконогие твари, похожие одновременно и на коз, и на тапиров. От первых уродцы получили чуть загнутые острые рога, а от вторых – хобот на морде. Не такой основательный, как у слона, однако достаточно подвижный и гибкий, чтобы орудовать им не хуже конечности.
Наверняка «тапиры» переваривали и животную пищу, но все эти дни питались зеленью, обильно произраставшей на развалинах внизу. Глава стаи – самый крупный и мощный, с обломанным справа рогом – не брезговал и побегами со стен, куда мог дотянуться, а его супруга и полдюжины толстопопых деток понемногу обдирали хоботками мох с камней. Поначалу твари приходили только в светлое время суток, но потом пообвыкли и даже остались ночевать.
Я не возражал: по сравнению с большинством местных обитателей «тапиры» выглядели сравнительно безобидными. И наверняка предупредили бы, вздумай появиться по соседству упырь или кто-то из крупных плотоядных. Впрочем, пока хищники сюда не совались: то ли их по непонятной причине отпугивал запах дыма из моего очага, то ли туша застреленного мною неподалеку лешего выглядела достаточно убедительно.
Этакий предупреждающий знак: чужая территория. Здесь живет новый хищник. Не самый крупный, зато проворный и очень злой. Доселе неизвестный, а потому опасный вдвойне.
Не влезай – убьет.
Похоже, я незаметно для себя самого встроился в местную экосистему, отобрав у предыдущего владельца охотничьи угодья площадью в несколько кварталов. Границы моих владений начинались примерно у Казанского собора и заканчивались на набережной Мойки, а с восточной части проходили вдоль канала Грибоедова – там, где в моем родном мире построили очередной выход из метро.
Здесь я его так и не нашел: от дома на углу остались лишь развалины, и я мог только догадываться, был ли под ними вход в подземелье или нет. Чуть дальше, у перекрестка Невского и Садовой переходы под проспектом затопило водой, а ничего похожего на вестибюль в здании Гостиного двора не наблюдалось. По косвенным признакам я догадывался, что этот мир остановился и погиб примерно в середине двадцатого века, но точнее определить пока не мог.
Как не мог и даже предположить, когда именно, сколько лет назад случился катаклизм, превративший Северную столицу в руины, людей в кровожадных упырей, а местную фауну – в гигантских чудовищ. Половину домов сравняло с землей, некоторые выглядели так, будто ветшали и рушились веками, но остались и те, которые не тронула катастрофа и пощадило даже само время. То ли в этом мире тоже когда-то существовали могучие колдуны, способные защитить свое жилище от стихии, то ли дело было в удачном стечении обстоятельств – кое-где в соседних зданиях уцелела даже мебель.
Но одно точно: катастрофа случилась внезапно, буквально за несколько дней. Может быть, за неделю или полторы. Никто не пытался консервировать помещения, не оборудовал в подвалах или на этажах склады с продовольствием или оружием и не ставил на улицах кордоны из грузовиков и танков, чтобы остановить наступающую стихию.
Чудовища не пришли в Петербург извне, а будто появились в одночасье. Неведомая сила – настолько огромная, что я не мог даже представить ее масштабы, – изменила весь город… или весь мир. И ее отголоски я чувствовал до сих пор. Все здесь, от самого крохотного обломка кирпича под ногами до воды в моей кружке, фонило остатками мощи, которая катком прошлась по улицам, размалывая человеческую цивилизацию и перекраивая само бытие по новым лекалам.
С тех пор могло пройти два года. Двадцать… Или двести – считать время стало некому, и оно потеряло всякий смысл. Я не был уверен даже, что сами законы физики в этом мире работают так же, как и в двух других. Мертвый город словно сошел со страниц книг о будущем после конца света, только реальность оказалась мокрой, серой и невзрачной. Совсем не похожей на красочные картины пустоши, наполненной ревом могучих двигателей, где потомки выживших после ядерной войны расплачивались друг с другом крышками от «кока-колы».
В дождливый день Петербург и по ту сторону Прорыва не блистал обилием красок, а здесь и вовсе превратился в выцветшую и потрескавшуюся фотографию, будто этот мир спешил поскорее избавиться от всяких остатков жизни. Даже в мирно пасущихся на развалинах «тапирах» было что-то… нет, не то чтобы зловещее или мрачное – скорее просто тоскливое. Взрослые твари методично обдирали низ уцелевших стен соседнего дома, и даже безрогие малыши не резвились и не бегали по двору, играя, как это непременно делали бы их ровесники, порожденные овцой или коровой. Они то ли боялись привлечь хищников шумом, то ли в принципе не интересовались ничем, кроме еды… Будто какие-нибудь роботы, которым создатель почему-то поленился прописать мало-мальски достоверный рабочий алгоритм.
«Тапиры» двигались настолько сонно и неторопливо, что я не сразу заметил, как их поведение изменилось. Самка еще ковыряла стены хоботком, а вот почтенный отец семейства почему-то прекратил трапезу и, вытянув шею, замер и шумно засопел. То ли вслушивался в шелест ветра среди руин, то ли учуял новый запах и теперь изо всех сил втягивал воздух, пытаясь разобрать, что это. А через несколько мгновений занервничал и молодняк: мелкие твари тоже перестали глодать камни и засеменили к центру двора под защиту рогов патриарха.
Кто-то или что-то приближалось. Точно не жаба и не великан вроде Рогатого – их бы я непременно разглядел из своего «гнезда». И вряд ли упыри – младшая зубастая нечисть всегда выдает себя шумом еще издалека. Вариантов оставалось немного, так что я отставил кружку с кофе, на всякий случай проверил наган на поясе и принялся высматривать крадущегося среди руин лешего.
Мой взгляд привычно скользил по развалинам от набережной канала до Большой Конюшенной, выискивая трехметровую лохматую фигуру… и не находил. Однако «тапиры» внизу нервничали все заметнее, и их тревога понемногу передавалась и мне. А чуйка еще и подливала масла в огонь, намекая на опасность. Пока еще не вполне сформированную, но серьезную и близкую – во всех смыслах.
Я уже успел убедиться, что лешие обладали запредельным по местным меркам интеллектом. Умели не только выслеживать добычу, но и искать самый лучший момент для нападения… и самую подходящую жертву. Разумный и здравомыслящий хищник скорее предпочел бы атаковать мелкого «тапира» или самку.
Но этот явно нацелился на меня.
И, возможно, в самом что ни на есть прямом смысле. Я успел расставить на всех лестницах Дома книги нехитрые ловушки, и хоть одна непременно бы сработала. Но внизу все еще было тихо. Значит, неведомый враг пока не добрался до здания… И на улице его тоже нет.
Прячется? Наблюдает?
На его месте я бы поступил так же. Нет ничего проще и эффективнее, чем зайти с подветренной стороны и без лишней спешки подняться на самый верх соседнего дома. Крыша напротив чуть пониже моей берлоги на пятом этаже, однако дыра в стене со стороны канала достаточно велика, чтобы с той стороны улицы было видно чуть ли не все помещение. Во всяком случае, ту его часть, где стоит постель и самодельная печь с котелком. Расстояние около пятидесяти метров – в самый раз для прицельного выстрела.
Тело уже готово было упасть на пол и откатиться в укрытие, но я усилием воли заставил себя остаться на месте. Снова взял чашку с кофе, отхлебнул, поставил обратно и принялся усердно изображать, что ничто в этом мире не интересует меня больше, чем суетящиеся внизу «тапиры».
Глаза скосились так, что на мгновение показалось, что они сейчас провернутся куда-то внутрь черепа в попытке зацепить хоть краешек крыши напротив – но без толку. Запах кофе перебивал все остальные, потому я весь превратился в слух. Обычный человек на таком расстоянии едва ли смог бы распознать хоть что-то, но мои чувства уже обострились до предела, и ухо даже сквозь шелест ветра и возню «тапиров» все-таки уловило тихий металлический звук.
Так щелкает предохранитель.
Глава 8
От чужих взглядов еще никто и никогда не умирал. И все это – в теории, конечно же, – могло длиться чуть ли не часами: я продолжал бы пить кофе, наблюдая за пасущимися во дворе тварями и делая вид, что никого и ничего не заметил. А незваный гость и дальше сидел бы на крыше напротив, разглядывая необычное для этих мест зрелище – человека. Самого обычного парня, который занимается самыми обычными делами: завтракает, перематывает портянки, чистит винтовку, точит нож…
И не так уж важно, что именно используется для наблюдения – только глаза, бинокль или, может быть, какая-нибудь навороченная коллиматорная оптика с трехкратным увеличением. Нацеленный в меня ствол само по себе мог означать исключительно осторожность и любопытство.
Но если уж рычажок предохранителя скользнул в боевой режим – вариантов осталось немного.
Я рухнул на пол за мгновение до того, как над руинами раздался грохот и пробитая насквозь пулей металлическая кружка улетела вниз, во двор. «Тапиры» тут же хором заверещали и, судя по звукам, бросились в сторону Мойки, на всякий случай убираясь подальше от страшного шума.
С крыши напротив по мне работало что-то серьезное: точно не ружье и не пистолет, скорее винтовка… автоматическая. Первые два или три выстрела прогремели отдельно, но последующие сливались в короткие очереди. Пули крошили ветхие стены, с воем рикошетили, и одна из них рано или поздно должна была отыскать мое скрючившееся на полу среди обломков кирпича и камня тело.
Выгадав момент, я кое-как откатился за печь, подтянул ноги и даже вытащил из кобуры на поясе наган. Однако пускать его в ход пока не спешил: шансов перестрелять противника, вооруженного чем-то вроде автомата Калашникова, было, мягко говоря, немного. К тому же я до сих пор только не знал, где именно он засел. Сначала его оружие гремело прямо напротив, но теперь шум чуть отдалился – куда-то в сторону проспекта.
Значит, перемещается: неторопливо шагает боком, чтобы изменить сектор обстрела и снова поймать меня на прицел. Конечно же, я догадывался, с кем придется иметь дело, а теперь лишь убеждался, что связался с профессионалом. Тем, кто не только отлично умел пользоваться любым оружием, но и имел в этом огромный опыт, едва ли уступающий моему собственному. Даже в движении невидимый пока еще враг почти не терял точности, вколачивая в мое укрытие пулю за пулей. Размеренно, неторопливо, одиночными: не слишком часто, однако достаточно убедительно, чтобы у меня не возникало соблазна высунуться и атаковать в ответ.
Кирпичное крошево летело во все стороны, сыпалось за шиворот, и ситуация изрядно осложнялась тем, что я никак не мог добраться до винтовки. Мое оружие осталось стоять у стены со стороны двора. Нас разделял какой-то десяток шагов, однако это расстояние отлично просматривалась с той стороны улицы, и я уж точно не собирался рисковать и прыгать в надежде, что противник не успеет всадить в меня пару пуль.
Да и, собственно, зачем? Наган почти бесполезен, но и винтовка едва ли так уж сильно изменит расклад. На дистанции в неполные пятьдесят метров трехлинейка с поворотно-скользящим затвором и боезапасом в пять патронов наглухо проигрывает автомату.
Который все продолжал и продолжал стрелять, как в каком-нибудь голливудском фильме, где герои и злодеи произволом режиссера получали никогда не пустеющие магазины. То ли мой противник перезаряжался с поистине фантастической скоростью, то ли прихватил с собой вместо обычного «рожка» дисковую громадину на полсотни с лишним патронов – я пока только ждал, когда его «молотилка» перестанет трещать.
И дождался. Пауза между выстрелами затянулась чуть дольше обычного, и я услышал щелчок и металлический лязг: опустевший магазин отработал свое и упал на кровлю, и его место уже готовился занять следующий.
У меня эта операция заняла бы несколько секунд. Но выходец из мира, где до появления полноценных штурмовых винтовок оставалось еще лет тридцать, возился заметно дольше, и я рванул к лестнице, а по пути даже успел хоть как-то рассмотреть своего противника.
Он не скрывался: стоял на крыше во весь рост и заряжал свою грозную игрушку, явно не собираясь затягивать охоту. Самый обычный человек, с виду ничем не примечательный, разве что в странном облачении. Вязаная шапка, ботинки и маска на половину лица выглядели вполне обычно, однако грязно-серую униформу явно дорабатывали вручную, превратив в конечном итоге в странные угловатые лохмотья.
Наверное, маскировка. Только не лесного типа, а городского: среди развалин мертвого Петербурга, наполненного нечистью, такой костюм наверняка помогал хозяину буквально сливаться с полуразрушенным стенами, превращаясь то ли в странный узор из трещин, то ли в кучу бетонных обломков.
Дальше рассматривать стрелка я не стал – скатился вниз по ступенькам, спасаясь от снова загрохотавшего автомата. На этаже ниже стены сохранились чуть ли не целиком, так что расклад изменился. Теперь противник не видел меня и уж тем более не мог прицелиться… впрочем, как и я сам. Приходилось играть вслепую: я продолжал спускаться, на всякий случай перебегая от лестницы к лестнице, стараясь держаться подальше от окон. Придумать, как пересечь улицу, разделявшую Дом книги со зданием напротив, пока не получалось, однако дистанцию определенно стоило сократить. А еще лучше – подобраться вплотную. Выбить оружие, скрутить, и дальше оно как-нибудь получится само.
Особенно если мне повезет, и один не свернет другому шею до того, как мы познакомимся… Заново.
Когда я добрался до второго этажа, автомат загрохотал снова. Противник то ли успел заметить мой силуэт, то ли бил на звук. И весьма точно: стена в полуметре от моей головы буквально взорвалась крошевом, и осколки больно врезались в щеку. Я снова рухнул на пол и продолжил путь ползком. Уже в относительной безопасности: пулям неведомого калибра хватало мощности сносить остатки оконных рам и разбивать кладку там, где она и без того прохудилась, однако пробить чуть ли не полметра камня и остатков облицовки они все-таки не могли.
Помощь пришла, откуда я ее совсем не… Впрочем, нет – ждал.
Не то чтобы обезлюдевший невесть сколько лет назад Петербург стал таким уж тихим местом: нечисть то и дело верещала, отрывая друг другу головы, а гиганты вроде Рогатого или жабы без труда могли обрушить стену, однако пальба здесь уж точно случалась нечасто.
Рано или поздно кто-то непременно должен был заинтересоваться необычным шумом. И первыми, как и нередко в подобных случаях, оказались упыри. Тупые и медлительные твари ничего не боялись и резво сбредались на все, что хотя бы намекало на возможную трапезу. Даже сквозь грохот выстрелов я услышал глухое урчание и шаркающие шлепки, с которыми зубастые волочили лапы-ноги по ветхому асфальту.
Много, очень много упырей… Дюжины полторы, а то и больше – и всех до единого, конечно же, интересовал исключительно человек на соседней крыше.
Тот, видимо, уже сообразил, что просчитался, слишком затянув охоту на ловкую и проворную мишень. Стрельба прекратилась, однако шума едва ли стало меньше. То ли несколько тварей уже успели подняться наверх, то ли они каким-то образом заметили движение: упыри рычали и хрипели так, будто свежее мясо уже подали им на блюде.
Я поднялся на корточки, а потом и вовсе выпрямился, чтобы поскорее добраться до дыры в полу, через которую можно было спуститься на первый этаж без лестницы. Спрыгнул вниз, рванул к стене, чтобы поскорее укрыться, и только потом осторожно выглянул на улицу через арку витрины.
Упыри заполнили чуть ли не всю улицу. Похоже, стрельба собрала нечисть со всех соседних кварталов, и на мгновение я даже удивился, что в гости не пожаловал кто-нибудь и покрупнее. Уродливые вытянутые фигуры шагали мимо, спешили к зданию напротив и, с воплями отталкивая друг друга, лезли внутрь. Любое отверстие в стене собирало целую очередь, и силуэты тварей уже мелькали и на втором этаже, и, кажется, даже на третьем. А незадачливый стрелок или каким-то чудом успел убраться, или…
Мои размышления прервал страшный грохот. В стене напротив вдруг появилась здоровенная дыра, и наружу, раскидывая во все стороны обломки кирпича, вылетело что-то большое и темное. Туша упыря несколько раз перевернулась в воздухе и с влажным хрустом ударилась об асфальт, где ее тут же начали рвать на части голодные сородичи.
Обычный человек, конечно же, не смог бы швырнуть полсотни килограмм костей и плоти с такой силой. А значит, я определенно не ошибся: наведаться с винтовкой ко мне на огонек явился не кто иной, как мой старый знакомый. Который сейчас как раз разгребал последствия своей поспешности и сражался с упырями. И, как и следовало предполагать, расклад определенно складывался не в пользу последних: твари верещали, карабкались по лестницам, но ничего поделать с несущим смерть отставным фельдфебелем, конечно же, не могли.
Я поставил бы на него в схватке хоть с сотней голов нечисти – даже без огнестрела. А когда автомат снова сердито залаял, дела у зубастых пошли совсем плохо. Я почему-то очень ясно представил себе, как фигура в грязно-сером камуфляже крутится среди полуразрушенных стен, вжимая в плечо приклад. Будто танцует, выписывая пируэты и уходя от напирающих со всех сторон упырей.
Один выстрел – одна уродливая голова, пробитая и треснувшая, как перезрелый арбуз. Тот, кто сейчас крошил нечисть в доме напротив, никогда не был силен в планировании, слежке и всяких военных хитростях. Зато драться умел, как никто другой, а природную мощь дополнял умением и опытом в несколько сотен лет.
Рано или поздно он прикончит зубастых. И лешего, и даже жабу, если им вздумается присоединиться к схватке, вместо того чтобы терпеливо дождаться ее завершения и перекусить падшими собратьями. Но сколько-то времени у меня еще есть – и, пожалуй, не следует тратить его на бесполезное ожидание.
Я на всякий случай еще раз проверил патроны в нагане и, сняв сапоги, чтобы не греметь подошвами по мостовой, осторожно спрыгнул из окна на улицу.
Глава 9
Выбравшись из укрытия, я осторожно двинулся вдоль Дома книги, выжидая, однако дюжина упырей все еще болтались на улице. Часть зубастых доедали своего павшего товарища, а остальные увлеченно ломились в здание, пытаясь отпихнуть более крепких и проворных собратьев. Судя по размеренному и недоброму грохоту автомата, грозному вояке внутри было определенно не до меня, но я все равно не поленился забрать левее, в сторону Конюшенной площади, заодно обходя большую часть тварей.
Помогло не сильно: те, что жрали тушу на асфальте, и не подумали отвлекаться, но остальные синхронно повернули уродливые морды и направились в мою сторону, тут же забыв о сражении, которое кипело в здании. Вряд ли упыри могли сравнить опасность – просто выбрали жертву поближе.
И тут же начали умирать. Выдавать себя стрельбой я не собирался, однако подобранный на улице прут от чугунной решетки работал немногим хуже топора или булавы, круша черепа и конечности. Хрупкие кости тварей лопались с треском, и я буквально усеял свой путь через улицу их телами. Пробился к ближайшему окну на углу, вогнал железку в загривок замешкавшемуся в проеме упырю, стряхнул обмякшую тушу на асфальт и сам забрался внутрь.
В здании выстрелы то ли на втором, то ли на третьем этаже звучали куда громче, отражаясь эхом от стен. Мой старый знакомый не жалел патронов, и упыри определенно собирались закончиться раньше. Прямо на моих глазах очередная туша рухнула вниз через дыру в потолке и, чуть подергавшись, затихла. Автомат лишь на несколько мгновений смолк и снова принялся методично лаять, прореживая поголовье нечисти.
Я направился к лестнице, стараясь не греметь сапогами. Здесь упыри уже успели оглохнуть от шума и будто нарочно подставляли спины и костистые головы для удара. Я мог бы без особой спешки перебить их всех, но все же торопился, чтобы не опоздать к тому моменту, как свалка наверху закончится. Судя по звукам, отставной фельдфебель справлялся с работой на отлично, и, когда я выбрался на нужный этаж, воевать ему было, можно сказать, уже не с кем.
Я незаметно скользнул с лестничной площадки в комнату, успев зацепить взглядом фигуры впереди. Самая коренастая как раз отшвырнула в сторону очередной опустевший магазин, ловко перехватила оружие за ствол и принялась орудовать им, как дубиной. До моих ушей доносились удары, влажный хруст, вопли и стук падающих на пол туш. Упыри валились один за другим, оставляя мне буквально несколько мгновений на маневры.
На мгновение я вдруг увидел весь этаж. Не глазами, конечно же, – в голове будто развернули трехмерную план-схему, на которой кто-то заботливо отметил и человека с автоматом и уцелевших тварей. И, что куда важнее, все помещения с дверями и коридорами.
Вперед и налево. Снести челюсть упырю, воткнуть прут в глаз его товарищу и там оставить, чтобы освободить руки. Выдернуть наган из кобуры, еще немного ускориться. Прямо, налево и снова налево через узкий проход…
Успел.
Когда я шагнул в комнату, приклад автомата с влажным чавканьем опустился, размазывая по полу череп трепыхающегося упыря. И когда тот перестал верещать, в насквозь пропахшем порохом, потом и черной жижей здании вдруг стало так тихо, что щелчок, с которым провернулся барабан в нагане, показался чуть ли не громче выстрелов.
– Доброго дня, сударь, – тихо проговорил я, наводя дуло в широкую спину. – Стой на месте.
– Ишь ты… Шустрый.
Голос прозвучал приглушенно. Даже во время схватки мой старый знакомый не избавился от маски на лице. То ли зачем-то скрывал лицо даже от упырей, то ли уже давно сообразил, что местный воздух небезопасен… в том числе и для него.
Я все-таки не ошибся. Отставной фельдфебель Игорь Никитин действительно не погиб в ту злосчастную ночь. Действительно удрал через Прорыв, спасаясь от сыскарей и гвардейцев Георгиевского полка. Действительно прожил в мертвом городе два с лишним года.
И действительно оказался именно тем, кого я надеялся здесь встретить. Живой легендой. Древним старцем, родившимся еще в прошлом тысячелетии и существовавшим куда дольше, чем даже самые могущественные Владеющие мира по ту сторону Прорыва могли себе представить. Воителем, с которым мы веками сражались бок о бок. Убивали, мерзли в окопах и сами умирали в снегу или среди песков. И снова восставали, чтобы защищать свою страну от врагов – каждый раз от новых.
Мне бы хватило и одного только голоса, но и движения я тоже узнал. Неторопливые, даже нарочито-медлительные, однако почему-то все равно буквально излучающие уверенность и силу. Разумеется, старикашка ничуть не испугался нацеленного в спину револьвера и сейчас с убийственным спокойствием просчитывал варианты. Наверняка уже сообразил, что я пришел сюда не случайно. И уж точно не для того, чтобы отправить его на тот свет, – иначе выстрелил бы сразу, без разговоров.
– Я тебе не враг. Но если дернешься – ненароком могу и пальнуть, – на всякий случай предупредил я. – Так что уж будь так любезен, брось свою молотилку, подними руки, и тогда мы с тобой погово…
Видимо, где-то я все-таки просчитался. Неудачно встал, вовремя не сместился в сторону, сказал не то или недостаточно убедительно… Или просто слишком уж поверил в собственное хитроумие, удачу и непобедимость. И старый товарищ тут же поспешил напомнить, что в мире – любом из трех – хоть и нечасто, но все же встречается кое-то быстрее и крепче меня. Что сила слова весьма и весьма условна. Что никогда не стоит недооценивать противника. Что целиться между лопаток древнему и беспощадному убийце в принципе сомнительная затея… особенно если и стрелять-то на самом деле не собираешься.
И что штурмовая винтовка порой опасна даже в незаряженном виде и без штыка.
Фигура в грязно-сером камуфляже крутанулась с такой скоростью, что размазалась в воздухе, и швырнула в меня автомат. Приклад больно ударил по плечу, и пуля из нагана закономерно ушла куда-то в потолок. Выпустить вторую я уже не успел: любезный фельдфебель вдруг оказался рядом, и уже в следующее мгновение мы сцепились намертво и рухнули в соседнюю комнату, насквозь пробив ветхую стену.
Моей спиной, между прочим.
Даже если долгое пребывание в этом мире, до краев наполненном энергией и фоновым излучением, и сказалось на здоровье, драться мой противник уж точно не разучился. А уж сил, и без того немалых, как будто набрался еще раза в полтора: его кулаки опускались, как два гидравлических молота, и обычному человеку такие удары тут же переломали бы все ребра, а внутренности превратили в кашу.
Я держался, хоть и со скрипом. Даже когда мной пробили еще пару стен, а потом швырнули сквозь пол вниз прямо на дохлую упыриную тушу. Иной раз получалось даже вырваться из медвежьих объятий и разорвать дистанцию. Вертеться, бить кулаками, ногами и любой увесистой дрянью, которая попадалась под руку.
И все же победа мне явно не светила: наган остался валяться где-то наверху, а схватку без оружия я медленно, но неумолимо проигрывал. Мой противник никогда не был силен в военных хитростях или коварных планах, и сотни лет опыта так и не сделали из него искусного колдуна, виртуозного фехтовальщика или хотя бы мастера единоборств. Однако все это он с лихвой компенсировал упрямством и физической мощью – запредельной даже по меркам нам подобных.
И противопоставить ей оказалось, в общем, нечего: со всеми новообретенными возможностями я-нынешний все-таки не добирал крепости, силы мышц и веса. Самые точные и выверенные мои удары оказывались для древнего вояки немногим опаснее комариных укусов. Я будто колотил по неуязвимой скале, рискуя раньше переломать себе костяшки, чем нанести хоть какой-то заметный вред. Тело Володи Волкова определенно не справлялось.
Но у меня было еще одно. И когда крепкий кулак в очередной раз влетел в мою многострадальную голову и из глаз посыпались искры, хищник решил, что на сегодня натерпелся достаточно. Я свалился на пол человеком, а обратно поднялся существом другого биологического вида.
Уже чуть ли не неделю мы с внутренним зверем жадно кормились энергией этого мира, и превращение началось без обычных усилий. Плечи и грудь раздались не постепенно, а сразу, рывком, заставив гимнастерку тут же затрещать отлетающими пуговицами на вороте. Ногти вытянулись, заостряясь и превращаясь в когти, а пальцы наоборот, стали чуть короче и разошлись вширь. Голова стала чуть ли не вдвое тяжелее, спина выгнулась кверху могучей холкой, и я вдруг почувствовал острое желание опуститься на четвереньки. Особенно когда сапоги на мгновение сдавили растущую лапу и тут же с жалобным хрустом лопнули.
Наверняка со стороны это смотрелось эффектно и даже пугающе. Но мой противник, конечно же, видел и не такое. Он не стал ждать, пока я изменюсь полностью, и снова ринулся в бой, выхватив из-за голенища пугающих размеров нож. Впрочем, оружия я уже почти не боялся – звериная шкура, стремительно покрывающая мое растущее тело, почти не уступала по прочности доспехам.
Однако драка еще не закончилась, и поначалу мне пришлось сражаться не только с противником, но и с собственной одеждой. Ткань сдалась почти сразу, зато кожаная портупея оказалась сделана на совесть. И упрямо стягивала ребра, пока наконец не порвалась.
– Ишь, здоровый какой вымахал, – просопел недовольный голос где-то у меня под мышкой. – Как я тебя хоронить-то буду?..
Лезвие ножа врезалось в бок, но только скользнуло по толстой шкуре. Удары рукоятью оказались больнее – даже без замаха старый товарищ лупил так, что внутренности менялись местами. Однако ни навредить мне, ни даже опрокинуть на пол уже не мог: теперь я весил чуть ли не втрое больше, да и силы набрал столько, что без труда вколотил бы самого могучего человека в этом мире в камень хоть по самую шею.
Впрочем, убийство в мои планы пока не входило. Я терпеливо выдержал еще пару болезненных тычков под ребра, а потом сам ударил в ответ. Сбил противника с ног, навалился сверху и, оставив на лбу розовые полоски от когтей, сдернул маску – то ли респиратор, то ли самую обычную тряпку, пропитанную какой-то жижей.
– Я тебе не враг! – проревел я прямо в перекошенное от злобы лицо напротив.
Нос и верхняя челюсть уже успели вытянуться, превращаясь в звериную морду, и глотка тоже изменилась, так что вместо человеческого голоса из моей груди наверняка вырвался неразборчивый вопль, но и его оказалось достаточно. Железные пальцы, комкавшие шерсть у меня на горле, дрогнули и немного ослабили хватку.
– Не дергайся, Илья! Слышишь?! – Я навалился чуть сильнее и для пущей убедительности даже щелкнул зубами. – Или я тебе голову отгрызу!
Глава 10
– Давно меня так не называли. Очень давно.
От неожиданности я даже вздрогнул. После стрельбы, воплей умирающей нечисти, ругани и грохота стен, которые мы только что задорно крушили телами друг друга, звук самой обычной человеческой речи вдруг показался чем-то странным. Непривычным и почти неуместным – и поэтому немного пугающим.
Тишина продлилось несколько минут. И если сердитому и помятому фельдфебелю явно не слишком-то хотелось разговаривать, то я пришел сюда именно за этим. И для меня молчание оказалось всего лишь ни к чему не обязывающей паузой, которую стоило потратить… Да хотя бы на разглядывание – больше заняться было, в общем, и нечем.
Лицо напротив изменилось. И не только оно: ни в одежде, ни даже в фигуре под ней не осталось почти ничего от плотного солидного господина, по чьей милости – в каком-то смысле – я оказался в мире по ту сторону Прорывов. Человек, которого я за последние полвека успел привыкнуть называть шефом, состарился.
Волосы на голове поседели и отросли и теперь падали на лоб грязно-серыми прядями. Скулы заострились, губы будто высохли, превратившись в блеклую узкую полоску, а в уголках глаз собрались усталые морщины. Борода, которую шеф тщательно брил примерно с середины двадцатого столетия, вернула прежнюю длину, но выцвела и истончилась, поредела.
Два года в мертвом мире не прошли бесследно. Выживание среди руин, недобрый местный климат и вездесущая радиация проникли так глубоко, что подточили даже почти неуязвимое здоровье сверхчеловека. Шеф превратился в тень себя прежнего и теперь ничуть не походил ни на былинного героя и защитника русской земли, ни на центрального персонажа картины Васнецова, ни на того, кого я знал под разными именами не одну сотню лет.
Прежним остался только взгляд. Суровый, внимательный и до сих пор поблескивающий серой булатной сталью.
– Так ты уже и есть как… не знаю, – вздохнул я. – Плохо выглядишь, Илья Иванович. Краше в гроб кладут.
– Игорь, – буркнул шеф. – Не надо мне тут этих… Ивановичей. Я уже привык – переучиваться не стану.
– Ну, значит, Игорь. – Я пожал плечами. – Приятно познакомиться… снова.
– Снова?
В чуть хриплом голосе уже не осталось злобы – только настороженное любопытство. Драку мы закончили, и теперь настало время задавать вопросы. Однако шеф пока еще не мог сообразить, какие именно, поэтому просто сидел напротив и сверлил меня глазами.
– Никак не пойму, кто же ты такой, – тихо проговорил он, прищуриваясь. – Будто из наших… А будто и нет – рожа незнакомая.
– А ты на рожу не смотри, Илья… Игорь! – тут же поправился я. – Тогда сразу и поймешь.
Разумеется, шеф никогда не встречал Володю Волкова, чье тело я унаследовал. И тот, кто сейчас сидел на камнях в чем мать родила, пытаясь соорудить из остатков разорванной трансформацией одежды хотя бы штаны, был ему нисколько не знаком.
Зато второго он наверняка видел не одну сотню раз: не знаю, сколько и чего именно удалось прихватить из прежнего мира, однако моя звериная ипостась определенно мало отличалась от той, что была прежде. И пусть в Петербурге по ту сторону Прорывов Владеющие встречаются чуть ли не на каждом шагу, оборотней среди них уж точно не так много. А тех, кто способен за считаные мгновения перекинуться в трехсоткилограммовую зубастую махину, – и того меньше.
Но дело не только в этом. Пусть шеф так и не сравнялся со мной в колдовской силе, пусть не стал выдающимся знатоком ритуалов – смотреть он все-таки умел, и не только глазами. И даже в мире, где энергия хлещет буквально со всех сторон, ему наверняка под силу заглянуть чуть глубже. И увидеть не голого пацана, вчерашнего гимназиста, не волчару-переростка, а…
– Вот я и удивляюсь. Вроде да, а вроде… – Шеф снова прищурился, будто пытаясь просветить меня насквозь. – Так это что ж получается, ты…
– Теперь я Владимир Волков. И тоже, представь себе, привык к этому имени, – усмехнулся я. – Можно Володя. Можно Владимир Петрович. Можно ваше сиятельство… Вовкой не надо – по чину уже не положено.
– Сиятельство? – Шеф приподнял седые брови. – Быстро же ты… Владимир Петрович. И говоришь красиво. Только одно у тебя, друг ситный, не сходится.
Глаза напротив вдруг полыхнули недобрыми огоньками, и я с тоской подумал, что второй раз так же резво и изящно перекинуться в зверя уже не получится. Но, к счастью, возвращаться к мордобою шеф, похоже, не собирался. Хоть и всем своим видом давал понять, что до доверия и взаимопонимания нам еще…
Скажем так, далековато.
– Помер ты, Владимир. В декабре девятьсот четвертого снарядом разорвало. – Шеф подался вперед, демонстрируя ладони. – Я вот этими самыми руками тебя хоронил.
– И что, даже тело видел? – зачем-то поинтересовался я.
– Да какое там тело… Что осталось. – Шеф шумно выдохнул через нос, отвел глаза – и вдруг снова впился в меня взглядом: – Не бывает такого! Может, ты чужую личину забрал или яблок молодильных нашел – в это я еще поверю. Вот только с того света, Владимир, еще никто не возвращался. Будь ты хоть сто раз крепкий, хоть сам черт, но уж если помер – то помер.
На лице шефа на мгновение мелькнул… нет, не страх – меня древний воитель уж точно не боялся. Хоть в зверином обличии, хоть в человеческом, хоть в каком угодно еще. Но сам факт моего таинственного воскрешения из ошметков человеческой плоти даже для него оказался чем-то запредельным. Из ряда вон выходящим, невозможным, немыслимым… и все-таки случившимся.
Шеф видел под личиной Володи Волкова меня настоящего. Однако при этом точно знал, что я погиб, и даже лично участвовал в похоронах.
Кажется, именно такое и принято называть когнитивным диссонансом.
– Насчет «помер» – тут ты прав. А вот насчет того света… есть нюанс. – Я на мгновение задумался, кое-как собирая мысли в кучу. – Я тебе сейчас все расскажу, ты только не перебивай, ладно?
Начал я издалека – примерно со времен князя Владимира, крестившего тогда еще Киевскую Русь. Почти тысяча лет отечественной истории уложилась минут этак в пять-десять, зато с начала нынешнего века беседа изрядно застопорилась. После русско-японской и революции тысяча девятьсот пятого года пути наших с шефом миров разошлись, и чуть ли каждое значимое событие приходилось разжевывать в подробностях. Не знаю, сколько именно времени занял весь рассказ, но когда я закончил – точнее, прекратил отбиваться от бесчисленных вопросов, – света за окном изрядно поубавилось.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71300512?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валерий Пылаев
Тип: электронная книга
Жанр: Попаданцы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 11.11.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Герой, воитель, спаситель, защитник обездоленных, рыцарь без страха и упрека?.. Ничего подобного. Колдун, чернокнижник, оборотень – вот как меня называли. Чего уж тут скажешь – репутацию я и правда заработал весьма своеобразную. Даже среди себе подобных. Но как не помочь старым коллегам – особенно когда весь мир катится под откос?